Автор: Меринг Ф.  

Теги: эстетика   философские науки   эстетические идеи  

Год: 1985

Похожие

Избранные философские труды. Том 1

Избранные труды Т.1

Избранные труды Т.1. Избранные работы о М.И.Глинке

Избранные труды

Текст
                    ФРАНЦ
МЕРИНГ
ИЗБРАННЫЕ
ТРУДЫ
ПО ЭСТЕТИКЕ
ТОМ
1
МОСКВА
^ИСКУССТВО»
1985


М52
ЬБК 87.8
Редакционная
коллегия
Председатель
М. Ф. ОВСЯННИКОВ
A. A . AHIIKCT
К. М. ДОЛГОВ
А. Я. ЗИСЬ
| М, А. ЛИФШЙТП
А. Ф. ЛОСЕВ
А, В. НОВИКОВ
Г. М . ФРИДЛЕНДЕР
В. П . ШЕСТАКОВ
Вступительная статья
А. А . ВИШНЕВСКОГО
Редактор-составитель
П. П. СИБИРЯКОВ
Переводчики
С. ЗЕМЛЯНОЙ,
П. БИРКАН,
Е. ЛАНДА,
Е. ПУРГЩ
Комментарии
С. В . ПОПОВА
-К Б-41-3-84 © Издательство «Искусство», 1985


СОДЕРЖАНИЕ
А. А . Вишневский
Эстетические идеи Франца Мерипга
5
ЛЕГЕНДА О ЛЕССППГЕ
43
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
44
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
46
Часть первая
Критическая история легенды о Лессинге
1. ЛЕССИНГ И БУРЖУАЗИЯ
72
П. ЗАРОДЫШ ЛЕГЕНДЫ О ЛЕССИНГЕ
80
III. ГЕЙНЕ, ГЕРВИНУС И Д МОТЕЛЬ О ЛЕССППГЕ
91
IV. КНИГА ШТАРА О ЛЕССИНГЕ
102
V. КОРОЛЬ ФРИДРИХ II ЛЕССИНГ
116
VI. БРАНДЕПБУРГСКО-ПРУССКОЕ ГОСУДАРСТВО
131
VII. ПРОСВЕЩЕННЫЙ ДЕСПОТИЗМ ФРИДР[[ХА
170
VIII. ДИПЛОМАТИЯ И ВОЕННАЯ ПОЛИТИКА ФРИДРИХА
221
IX. К ПСИХОЛОГИИ СЕМИЛЕТНЕЙ ВОИНЫ
233
X. ШЕРЕР II ЭРИХ ШМИДТ О ЛЕССИНГЕ
258
Часть вторая
Лесспиг и легенда о Лессинге
I. ЛЕССИНГ И САКСОНСКОЕ КУРФЮРШТСТОО
274
П. ЛЕССИНГ II ЛЕППЦПГСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
287
Ш. БЕРЛИН В XVIII СТОЛЕТИИ
301


IV. ЛГ .СС1ШГ В БЕРЛИНЕ II ВИТТЕНЬЕРГЕ
317
V. НАЧАЛО ЛИТЕРАТУРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЛЕССИНГЛ
331
VI. ДЕССПНГ ВО ВРЕМЯ СЕМИЛЕТНЕЙ ВОПНЫ
345
VII. БРЕСЛЛВЛЬСКИЕ ШЕДЕВРЫ
366
VIII. ЛЕССИПГ В ГАМБУРГЕ
392
IX. ГОДЫ СТРЛДАИНП В ВОЛЬФЕНБЮТТЕЛЕ
407
X. ПОСЛЕДНИЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ ЛЕССИНГЛ
423
М ДЕССПНГ II ПРОЛЕТАРИАТ
460
ШИЛЛЕР
БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
473
1. ГОДЫ ЮНОСТИ
474
2. ГОДЫ БОРЬБЫ
5S4
3. ГОДЫ МАСТЕРСТВА
588
4. СМЕРТЬ II ПОСМЕРТНАЯ СЛАВА
637
БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
1. ГОДЫ ЮНОСТИ
646
2. «ПУТЕВЫЕ КАРТИНЫ»
656
3. ИЮЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
668
4. САТИРИЧЕСКИЙ ПОЭТ
679
5. В «МАТРПЦНОй МОГИЛЕ»
685
КОММЕНТАРИИ
004


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ
ФРАНЦА МЕРННГА
Франц Меринг принадлежал
к первому поколению горячих приверженцев учения ос­
новоположников научного коммунизма, еще тесно об­
щавшихся с Энгельсом, и, что особенно важно, к тем не­
многим из первой когорты вождей германской социал-
демократии— передовой в то время партии рабочего
класса,— кто сознательно и последовательно боролся
всю жизнь на ее левом, революционном крыле с нарож­
давшимися оппортунизмом и ревизионизмом.
Меринг родился в 1846 году в прусской Померании.
Его отец — прусский офицер, затем, после выхода в от­
ставку, крупный чиновник налогового ведомства. Франц
изучал классическую филологию в Лейпциге и Берлине.
Еще будучи студентом, он с конца 60-х годов примыкает
к лсвобуржуазным кружкам П. Якобп и Г. Вайса, начи­
нает журналистскую деятельность в основанных ими ра­
дикально-демократических
изданиях — журналах «Цу-
кунфт» п «Ваагс». В 1870 году его имя фигурирует сре­
ди ста радикальных деятелей, подписавших на страни­
цах «Цукупфт» протест против аннексии Пруссией Эль­
заса и Лотарингии. В 70 —80 -х годах Меринг приобре­
тает известность как деятель буржуазно-демократиче­
ской печати; с 1886 года он главный редактор берлинской
«Фольксцайтунг». Годы бнемарковских исключительных
законов (1878—1890) превращают его в сторонника со­
циал-демократии, защитника на страницах радикально;!
прессы жестоко преследуемого организованного рабо­
чего движения. Его позиция навлекает репрессии на
руководимую им «Фольксцайтунг», и он лишается ра­
боты в буржуазных газетах.
По приглашению В. Лнбкнехта и К. Каутского Me-


РСТЕТПЧЕСКПЕ ИДЕИ ФРЛНЦА МЕРИПГЛ
ринг становится с 1891 года постоянным сотрудником со­
циал-демократических изданий, прежде всего теоретиче­
ского журнала партии «Neue Zeit». С этого момента на­
чинается период литературной деятельности Мсринга
как выразителя интересов рабочего класса, марксистско­
го историка и критика. Идейно-политическая эволюция
Мерннга в его зрелые годы — впечатляющий пример со­
знательного перехода с позиций левобуржуазпого демо­
кратизма на позиции пролетариата. Основой и ускорите­
лем этой эволюции послужили для него изучение теоре­
тического наследия Маркса и Энгельса, глубокий инте­
рес к принципам и выводам Марксовой революционной
концепции исторического материализма.
Меринг — не только в первом ряду немецких теорети­
ков— учеников Маркса и Энгельса. Он и практический
борец партии рабочего класса. В 1902—1907 годах воз­
главляемая им лейпцигская «Фольксцайтунг» становит­
ся лучшей рабочей газетой Германии, органом борьбы
против оппортунизма в партийных рядах. «Нойе цайт»
публикует его актуальные передовые статьи наряду с
многочисленными крупными историческими и литератур­
но-критическими работами. Меринг читает курс истории
в Партийной школе германской социал-демократии с
момента ее создания (1906).
В немецком и международном рабочем движении Ме­
ринг последовательно занимает революционную пози­
цию, являясь одним из лидеров левых в борьбе против
оппортунизма. С конца 90-х годов он решительно борет­
ся против бернштейнианства в политике и идеологии.
С обострением разногласий между левыми и оппортуни­
стическим руководством партии Меринг вынужден пре­
кратить в 1912 году свою деятельность в теоретическом
органе «Нойе цайт». С 1913 года по той же причине он
прерывает работу в лейпцигской «Фольксцайтунг» (вслед
за Р. Люксембург и Ю. Мархлевским). Вместе с ними
накануне первой мировой войны он выпускает бюллетень
«Социальдемократише корреспонденц». С августа 1914
года К. Либкнехт, Р. Люксембург, К. Цеткин и Ф. Ме­
ринг возглавляют борьбу левых против империалистиче­
ской войны и предательства оппортунистического руко­
водства партии. В 1915 году Меринг и Люксембург изда­
ют журнал «Интернационал», который тут же запреща­
ется властями, выпускают нелегальные издания группы,
6


Л. Л. ВИШНЕВСКИП
позднее именующей себя группой «Спартак». Вторую по­
ловину 1916 "года он проводит в тюрьме под «военным
арестом».
Перипетии политической борьоы не мешают Мерипгу
завершить большую научную работу над первым подроб­
ным" жизнеописанием К. Маркса, как бы подводящим
итог его многолетним исследованиям по истории марк­
сизма и германского рабочего движения. В последние
годы жизни Мерипг занимает прочное место среди тех
рабочих лидеров, которые смело подняли знамя проле­
тарского интернационализма, приветствовали Великую
Октябрьскую социалистическую революцию, поддержали
политику В, И. Ленина, большевиков, участвовали в соз­
дании «Союза Спартака» и Коммунистической партии
Германии. Ф. Мерипг умирает в 1919 году, потрясенный
преступлением немецкой буржуазии — убийством его то­
варищей и единомышленников К- Либкнехта и Р. Люк­
сембург.
Выдающаяся деятельность Франца Меринга как пи­
сателя-революционера, пролетарского партийного пропа­
гандиста оставила заметный след в развитии марксист­
ской мысли послемарксовон и доленинской эпохи. Заме­
чательные черты его таланта, духовного облика в равной
мере нашли отражение в принадлежащих ему трудах,
освещающих как проблемы общей и германской исто­
рии, так и специально вопросы истории духовной куль­
туры, включая литературно-критические исследования и
статьи, философско-эстетические работы, во всей его бое­
вой злободневной публицистике, появлявшейся в течение
четверти века на страницах «Neue Zeit» и других не­
мецких социал-демократических изданий.
В истории общественной мысли Ф. Мсринг занимает
особое, принципиально важное место. Все его научно-ис­
торическое, литературно-критическое творчество проте­
кало под знаком одной глубоко понятой и усвоенной ру­
ководящей идеи. Это была идея впервые раскрытой марк­
сизмом исторической преемственности, формула кото­
рой — применительно к Германии — содержится в знаме­
нитом выводе Ф. Энгельса: «Немецкое рабочее движение
является наследником немецкой классической филосо-
оиш» 1. в свете теории марксизма духовная преемствен-
•''' '|рксК.,
ЭигсльсФ. Соч.. т. 21,с.317.
7


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРАНЦА МЕРИНГА
ность, о которой идет речь, выходит далеко за рамки
прямого смысла этой крылатой формулы, не ограничи­
ваясь только философией в собственном значении.
Гуманистические традиции высокой идейно-художе­
ственной классики, складывавшиеся на подъеме миро­
вого общественного развития от феодального строя к
новой, капиталистической цивилизации, но оскудевав­
шие по мерс наступления царства буржуазной ограни­
ченности, обрели истинного наследника в лине рево­
люционного движения рабочего класса, чья историче­
ская роль обоснована марксизмом.
Борьба рабочего класса под знаменем коммунизма за
свое освобождение, означающее освобождение всего че­
ловечества из тисков и противоречий, порождаемых ус­
ловиями гнета, отсталости, материального и духовного
рабства, предстает как залог конечного осуществления
тех начал гуманизма и свободного человеческого разви­
тия, которые в прошлом проявляли себя либо в отдель­
ных пророческих творениях гениев науки и искусства,
либо как потенции, пусть великие и прекрасные, но пред­
ставлявшие собой лишь зарницы будущего. Революцион­
ная по своей сущности концепция этой исторической пре­
емственности заложена в фундаменте научного комму­
низма. Она воспринята и развита Лениным в его учении
об освоении и сохранении коммунизмом всего лучшего
и ценного в наследии прошлого, в передовом духовном
достоянии человечества и вообще характеризует пози­
цию марксизма перед лицом проблем истории культуры,
ее становления и подъема также п на современном этапе,
в условиях развитого социализма.
Гуманистическое содержание революционной миссии
рабочего класса не было конечным выводом теоретиче­
ской мысли основоположников научного коммунизма.
Оно было открыто уже молодым Марксом у самых исто­
ков разработки им принципов материалистической диа­
лектики истории. С гениальной прозорливостью в своих
ранних «Экономическо-философских рукописях 1844 го­
да» Маркс определял коммунизм как «завершенный гу­
манизм», как «полное, происходящее сознательным обра­
зом и с сохранением всего богатства достигнутого разви­
тия, возвращение человека к самому себе как человеку
8


А. Л. ЕМШМЕВСКПП
общественному, т. е. человеческому»
2
.
С тех пор комму­
низм или социализм, совпадающий с высшей формой гу­
манизма, неизменно выступал в таком диалектическом
качественном единстве в учении Маркса, Энгельса,
Ленина. Так изначально положение о преемственности
и продолжении лучших, передовых традиций мысли и ис­
кусства прошлого обретало в марксизме значение тео­
ретического принципа как в исторической, философской,
эстетической области, так и в практической сфере со­
циалистического просвещения, социалистического куль­
турного строительства.
Деятели той исторической формации, к которой при­
надлежал Ф. Меринг, еще не видели и не могли видеть
до конца всю диалектическую глубину этой исторической
перспективы. Подлинная глубина этого воззрения, выра­
ботанного Марксом и Энгельсом, раскрылась полностью
на другом историческом этапе, когда центр мирового ре­
волюционного движения переместился в Россию и когда
па арене революционной борьбы появилась гигантская
фигура Ленина вождя и мыслителя.
Меринг смотрел еще несколько иначе — ограниченнее
и примитивнее,— чем смотрим мы сегодня на действи­
тельное значение классической традиции философии, ис­
кусства п общественной мысли для становления марксиз­
ма. Он исследовал эту тему скорее в культурно-истори­
ческом, чем в более широком философском аспекте.
II все же когда Меринг, будучи уже зрелым человеком,
примкнул к рабочему движению па рубеже 90-х годов,
он вошел в лагерь социал-демократии во всеоружии
редкой образованности, богатства наблюдений и знаний,
относящихся прежде всего к истории Германии, клас­
совой борьбы и общественных конфликтов в этой стра­
не в XVIII—XIX веках. Особенно примечательно и до­
стойно уважения, с какой целеустремленностью он ов­
ладел уже на почве марксизма своей главной темой,
доминировавшей в его последующем творчестве пуб­
лициста, историка, критика: противоположность между
недостижимой позднее высотой духовного развития че­
ловечества па отдельных этапах его новой истории
(Возрождение, Реформация, Просвещение) и торжест­
вом царства пошлости и убожества с тех пор, как бур-
*^ ирксК.,
ЭигсльсФ.Соч., т.42,с. 116.
9


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРАНЦА МЕРИНГЛ
жуазия, по выражению Меринга, «бежала от идеалов
своей величайшей эпохи, как от чумы» (1, 469) *.
Путеводной нитью исторической концепции Меринга
было то, что на своем языке он именовал «освобождени­
ем буржуазных классов» и что представляло собой не
что иное, как подъем «третьего сословия» но ступеням
общественного влияния и раскрытия человеческих спо­
собностей вопреки всем порабощающим условиям фео­
дального и абсолютистского гнета. Нигде угнетенное по­
ложение «третьего сословия» (бюргерства) не проявля­
лось так явственно начиная с XVII века, как в Германии.
В условиях ее мелкокняжеской раздробленности одно
лишь национальное единство могло сулить стране, по
словам Меринга, великую будущность (1, 101), по в лю­
бых условиях революционный подъем «третьего сосло­
вия» был чем-то большим, нежели просто прологом к во­
царению законов рынка и капиталистической эксплуата­
ции. С исторической неотвратимостью он выходил дале­
ко за пределы непосредственных целей ближайшего ис­
торического этапа и может рассматриваться — если взять
его в плане духовного освобождения — как своеобразное
предвосхищение грядущей борьбы за социалистическое
развитие человечества.
В эпоху своего революционного натиска на устои про­
шлого «третье сословие» еще являло собой относитель­
ное единство буржуазии и плебсйско-демократической
массы. Различие интересов не исключало их объективно­
го совпадения, отнюдь не означая какой-либо «гармо­
нии» (о чем свидетельствуют городские восстания и кре­
стьянские войны XIV—XVI веков во Франции, Англии,
Германии). Именно в этом преходящем единстве, в ре­
зультате которого протест «третьего сословия» весил на
весах истории много больше, чем только протест имущих,
как раз и таились корни всемирно-исторического значе­
ния великих общественных и нравственных переворотов
нового времени. Именно здесь скрывались источники пх
продуктивной силы, их способности представлять и вы­
ражать народные интересы. В недрах этого обществен­
ного подъема рождались бессмертные творения челоае-
* Цифры в скобках отсылают к текстам произведении Ф. Меринга, пред­
ставленным в настоящем двухтомнике (первая цифра--том . вторая—стра­
ница).
10


А. А. ВИШНЕВСКИЙ
ческого гения, связанные через века множеством живых
нитей с идеями современной демократии и социализма.
То, чего не было в великих произведениях этой эпохи
грандиозного общественного перелома, может быть опре­
делено двумя словами — буржуазной ограниченности.
«Социальным эквивалентом» высших выражений духов­
ного развития человечества не были такие качества, ко­
торые можно отнести к буржуазным или феодальным; их
эквивалентом была народность, то есть истинное богат­
ство человеческого содержания, даже когда оно высту­
пало в противоречивых, иногда парадоксальных формах.
Так обстояло дело, пока прогресс товарно-денежных
отношений и капиталистического хозяйства не обнару­
жил антагонизма буржуазии и народа, а подъем «третье­
го сословия» не утратил своих революционных, освободи­
тельных потенций, пока на арену истории не вышел ра­
бочий класс как революционный антипод буржуазии и
как сила, способная повести за собой большинство лю­
дей. С этого момента соотношение материального капи­
талистического прогресса, с одной стороны, и уровня ду­
ховного развития — с другой, приобрело более противо­
речивые, остроконфликтные формы, неизвестные преж­
ней истории и отражавшие неравномерный, драматиче­
ский характер общественного прогресса.
Диалектика этих отношений, если и не была до кон­
ца осознана Мерипгом, послужила все же в ее общем,
подчас несколько абстрактном виде той почвой, на кото­
рую опиралось здание его материалистических воззре­
ний. Но Меринг сделал, по существу, лишь первые шаги
в направлении, указанном Марксом и Энгельсом. Трак­
туя историю литературы, искусства, философии, он искал
причины их высокого подъема в эпохи, предшествовав­
шие окончательному утверждению капиталистических по­
рядков, в относительно передовом уровне экономическо­
го развития отдельных разобщенных частей тогдашнего
мира. Даже будучи издателем и комментатором насле­
дия Маркса и Энгельса, он не сознавал всего значения
взгляда своих учителей на то, какую роль играли в те
далекие времена не частный относительный прогресс,
а. паооорот, общая неразвитость общественных проти­
воречий и классовой борьбы — неповторимая в будущем
ступень, служившая питательной почвой для расцвета
определенных родов и видов искусств.
11


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРЛНЦЛ МЕРИПГА
Во всяком случае, привлекавший его бюргерский
идеал прошлого Меринг никогда не трактовал в буржуаз­
ном— консервативном или романтическом духе. Он ви­
дел его всегда в перспективе революционного развития.
Никакие формы университетской науки того времени не
привлекали Меринга-учепого. Духовная культура, лите­
ратура, искусство, приковавшие к себе в значительной
мере его полемический и критический талант, никогда не
давали ему ни малейшего повода для демонстрации «ге­
лертерства»— этого смертного греха профессорского пу­
стословия. Как у ученого, у него была и своя этика и
своя эстетика. Этика и эстетика марксиста, революцио­
нера. О чем бы он ни писал — и прежде всего о поэзии и
творчестве вообще — Меринг не позволял себе опускать­
ся до пустых условностей ученого цеха, либерального ум­
ничанья, эстетского любования. Его привлекала общест­
венная борьба, и на этом поприще его полемическое и
критическое перо редко знало себе равных.
Эстетика Меринга ие предполагает разбора по руб­
рикам, категориям или системам. Такого типа обобще­
ний он не знал и не применял. Его эстетика всецело по­
гружена в явления общественной борьбы и исчерпывает­
ся их живым, темпераментным анализом. В этом смысле
ока глубоко социальна. Здесь ее подлинный, во многом
забытый пафос, делающий чтение Меринга столь инте­
ресным и поучительным сегодня.
В предисловии к своей книге о жизни Карла Маркса
Меринг называет «учеными сухарями» тех, кто вообра­
жает, будто «в храме исторической пауки эстетике де­
лать нечего». Эти слова в устах ученого-революционера,
политического борца, историка, критика, партийного пуб­
лициста звучат на первый взгляд неожиданно, но они
выражают его убеждение в том, что «история всегда од­
новременно п искусство, и наука». «Сам Маркс,— добав­
ляет Меринг,— был в этом смысле тоже на дурном счету.
Вместе со своими древними греками он причислял Клио
к девяти музам. В действительности, муз презирает лишь
тот, кем сами музы пренебрегли»
3
.
Если продолжить эту мысль Меринга, мы должны
причислить и его самого к служителям Клио — строгой
музы истории, музы, которая им не пренебрегла. Отблес-
' Л> с ринг Ф. Карл Маркс. История его жизни. М.,
1957, с. 25.
12


Л. А . ВИШНЕВСКИЙ
ками ее огня озарены лучшие страницы сочинений Ме-
ринга, продиктованные его верностью принципам Марк-
сова учения, неколебимой убежденностью в их справед­
ливости, достигающей артистизма страстностью в рас­
крытии и отстаивании истины, в защите исторической
миссии пролетариата, его духовного, теоретического до­
стояния.
Настоящий двухтомник задуман как свод избранных
образцов наиболее смелой н острой социальной критики
Мерппга на материале литературы и искусства. Издание
дает широкую картину эстетики Мерппга как мыслите­
ля-марксиста, исследователя памятников общественной
мысли и художественного творчества, создателя выдаю­
щихся произведений марксистской научной публици­
стики с ее строгостью мысли и приверженностью реаль­
ным фактам действительности. Первой среди этих про­
изведений должна быть названа его знаменитая книга о
Лессппге, которая не перенздавалсь на русском языке
более пятидесяти лет.
***
Мсрпнг пришел к марксизму и рабочему движению
через жестокое разочарование в буржуазной демокра­
тии, через мужественную, полную драматизма борьбу с
коррупцией печати, с политической реакцией в годы дей­
ствия бисмарковского закона против социалистов. Его
первым историко-литературным трудом после прихода
в ряды социал-демократической партии стала «Легенда
о Леесингс», впервые опубликованная в нескольких но­
мерах «Neue Zeit» в 1892 году. (Первое отдельное из­
дание вышло в 1893 году.)
То была первая попытка со времени появления клас­
сических трудов Маркса н Энгельса осветить с позиций
исторического материализма подготовку буржуазно-де­
мократической революции в специфических условиях
Германии, опираясь также на материалы литературы и
искусства. Задача, которую поставил перед собой Ме-
рнпг, потребовала, по его собственному признанию, не
просто «кропотливой эстетико-филологической работы»
'•!. 50); она заставляла учиться у Маркса «искать за
поверхностной более глубокую связь вещей» (1, 47).
Отсюда необходимость целого ряда побочных, допол-
)3


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРАПИЛ МЕРИНГА
пительпых исследований различных аспектов духовной,
социальной, экономической, государственно-политиче­
ской, финансовой, военной жизни XVIII века в отста­
лых прусских провинциях тогдашней Германии. Труд
Меринга состоит из двух десятков глав, большая часть
которых трактует не о жизни и произведениях Лесснн-
га или его предшественников и современников, а дает
широкий общественный фон путем экскурсов в историю
прусского государства, разоблачающих пруссофильскии
миф о «просвещенном» абсолютизме «века Фридриха
Великого», якобы создавшего почву для подъема клас­
сической национальной литературы. Всем содержанием
своего труда Меринг выражает мысль о том, что подъе­
мом просвещения, философии и поэзии Германия обя­
зана не прусскому абсолютизму, не карликовым династи­
ческим деспотам XVIII века, а глубоким революционным
процессам эпохи общественного перелома на пороге но­
вого времени. Самого благородного и самого смелого вы­
разителя этого перелома Меринг видел в Лессинге.
Если бы воззрения Меринга сводились лишь к социо­
логической схеме, хорошо известной по образу мыслей
многих идеологов, претендовавших на право говорить от
имени марксизма, вряд ли его работы могли обрести
столь долгую жизнь. Однако Меринг как критик-марк­
сист стоял неизмеримо выше той породы толкователей,
которым буржуазность как таковая служила критерием
и мерой сознательности великих мыслителей и художни­
ков прошлого. Мерингу был чужд такой вульгарный
взгляд, приводящий к апологии исторической ограничен­
ности и своекорыстия. Он не ставил в вину великим лю­
дям— выходцам из средних классов общества — их не­
достаточную буржуазность. Меринг критиковал их толь­
ко за недостаток революционности, которую он понимал
в широком социальном и гуманистическом смысле, от­
нюдь не в узком смысле политического якобннизма.
В этих вопросах Меринг решительно не был ни либера­
лом, ни мелким буржуа.
Уже будучи марксистом и борцом за дело рабочего
класса, Меринг в глубине души оставался убежденным
и непримиримым революционным демократом, и это об­
стоятельство во многом объясняет и силу и слабость его
критики. Во всяком случае, революционность оставалась
для него высшим критерием, который он неизменно,
14


А. А . ВИШНЕВСКИЙ
тверчо, хотя и с необходимой мерой и тактом, прилагал
к таким фигурам, как Лессинг и другие представители
классической немецкой литературы и философии. В Лес-
синге в его судьбе просветителя, художника и мысли­
теля Мерннг видел отражение «революционного характе­
ра" классической литературы» (1, 95)—истинной «ду­
ховной водптелышцы нации» (I, 464). Сама эта литера­
тура не была явлением только литературного порядка.
«По своей внутренней сущности она представляла собою
начало освободительной борьбы немецкого бюргерства
(2, 9). Освободительные заветы классики унаследованы
революционным рабочим движением современности.
«Жизненный труд Лессинга принадлежит не буржуа­
зии, а пролетариату,— писал Мерннг.—
В том буржу­
азном классе, за интересы которого он боролся, оба
этих класса еще не были отделены друг от друга, и
было бы глупо приписывать ему (Лессингу.— А . В .)
определенную точку зрения на те исторические проти­
воречия, которые развились лишь много времени спу­
стя после его смерти. Но сущность и цель его борьбы,
от которых отказалась буржуазия, усвоил себе проле­
тариат» (1, 471).
Сильная сторона литературно-критического наследия
Мерннга воплощена в тесном сплетении социалистиче­
ских и революционно-демократических мотивов. Вообще
говоря, в этом нет ничего удивительного для коммуни­
ста, однако этого нельзя сказать о том типе социал-де­
мократа, который господствовал на Западе до 1914 года
fiic говоря уже о более поздних эпохах). Марксистский
взгляд Меринга далеко отстоит от холодно-рассудочной,
паукообразной отрешенности по отношению к реальной
революционной, «непарламентской» борьбе масс, от про­
поведи исторического автоматизма, которые характери­
зовали тон официальной социал-демократической науки
п литературы времен II Интернационала. Эти качества
мысли Меринга — партийного борца и писателя — сами
по себе помогают понять, почему он сумел сохранить на
протяжении всей своей жизни преданность идеям рево­
люционного марксизма, а в годы первой мировой войны
остался верен знамени пролетарского интернациона­
лизма.
Редкий в ту эпоху на немецкой почве пример рево­
люционного демократа, Меринг принес с собой в социа-
15
•


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРАНЦА МЕРИНГЛ
диетическую идеологию, историческую науку и пропаган­
ду марксизма богатое общедемократическое содержание.
Б работах Меринга оно как бы восполняло пробелы,.его
марксистского метода, когда последний приобретал под
его пером характер только экономической доктрины, а
не целостного материалистическо-диалектического миро­
воззрения. Сегодня, однако, необходимо непредвзято, по
достоинству оценить присутствие этого общедемократи­
ческого содержания в наследии Меринга. Оно исклю­
чительно важно для его правильного понимания.
Действительно, до автора «Легенды о Лессинге» в
исторической литературе не было никого, кто бы с боль­
шей страстностью и зоркостью обнажил и осмеял реак­
ционную сущность и убожество гогенцоллерновской мо­
нархии в ее прошлом и настоящем. Полемика Меринга
против обманов и иллюзий королевско-императорского
либерализма тех лет срывала всяческие покровы и при­
красы, в которые буржуазные историки облачали прус­
сачество и юнкерство, отравлявшие политическую и идей­
ную атмосферу Германии конца XIX — начала XX века.
Отпечаток этой воинственной полемики лежит на всем
содержании большого труда Меринга о значении дела
Лессинга как передового борца против коварной и мел­
кой деспотии князей н юнкеров, человека, никогда не со­
знававшего себя их верноподданным, а умевшего быть
осмотрительным, но отважным и неумолимым их про­
тивником в опасных, гнетущих условиях той жестокой
исторической поры. Труд Меринга и поныне может счи­
таться образцовым по тщательности разработки и бо­
гатству эмпирического материала. Он представляет со­
бой плод многих самостоятельных и оригинальных изы­
сканий, импонировавших даже его идейным противни­
кам, и воспринимается как яркий памфлет, сверкающий
стрелами острой, остроумной полемики против тупости,
лжи и предубеждений, нагроможденных буржуазным
паукописанием па пути изучения истории «старого
Фрица» и всей картины «германского убожества», рав­
но как и подъема па этом историческом фоне бюргер­
ского «духовного уклада» к высотам просвещения и ли­
тературно-философской классики.
В этом смысле «Легенда о Лессинге», созданная
90 лет назад в лучших традициях марксистской полеми­
ческой литературы, сохраняет и сегодня разящую силу
16


А. А . ВИШНЕВСКИЙ
идеи, которые она с таким блеском отстаивала, силу, под­
крепленную к тому же всеми ресурсами литературного
таланта автора.
Славу этой книге принесла твердая классовая пози­
ция Меринга перед лицом духовного ничтожества, идей­
ного опошления и теоретической фальши, присущих ре­
акционной идеологии империализма. Читатель узнает в
картине, рисуемой Мерннгом, начальные этапы того
ушедшего далеко вперед процесса культурного самоунич­
тожения и морального одичания, какой мы можем наблю­
дать в капиталистической действительности сегодня, мно­
го десятилетий спустя после эпохи Меринга. Но это ни­
сколько не умаляет правоты Меринга как судьи своей
современности. Его революционный темперамент не увле­
кал его в мир иллюзий. Ни один большой исторический
период «никогда не умирает так быстро, как обычно
надеются его наследники и как они, пожалуй, долж­
ны надеяться, дабы вести штурм с надлежащей энер­
гией»,— заметил
однажды с мудрой прозорливостью
Мерннг.
«Когда Шиллер писал свои письма об эстетическом
воспитании человека,— продолжал он,— ему, наверное,
токе не приходило в голову, что абсолютистско-фео-
да тыюе «естественное» государство, которому он пред­
рекал в своем гороскопе близкую гибель, будет еще ве­
село праздновать час воскресения. Так же обстоит дело
г
1
с капитализмом: он катится под гору далеко не с та­
кой стремительной быстротой, как того ожидал в 70-х
годах прошлого столетия и даже долгое время спустя
пролетариат, преисполненный упорного мужества борь­
бы. Этот факт неоспорим, хотя было бы глупо отсюда за­
ключать, что медленное разложение — вовсе не разло­
жение» (1, 47).
Критическая деятельность Меринга являет нам при­
мер строго принципиальной партийности писателя-рево­
люционера и демократа, отдавшего все свои силы делу
социалистического просвещения рабочего класса. Ни од-
па us доступных наблюдению Меринга сторон ущербной
Духовной жизни современной ему империалистической
буржуазии, изъянов, уродств, идейной корысти гос­
подствующего класса, извращенных, упадочных форм его
искусства не ускользнула от внимания Меринга, не из­
бежала его карающего гнева, сарказма, иронии. Вопре-
17


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРЛЫЦЛ МЕРШ1ГА
ки незрелости некоторых положении теории, что состав­
ляло не вину, а скорее, беду Меринга, которую он раз­
делял с левым крылом своей партии, он как политиче­
ский руководитель и просветитель рабочего класса нико­
гда не переходил грани, отделяющей революционную по­
зицию от позиции ревизионизма, который после смерти
Энгельса в течение двух десятилетий расширял свой
плацдарм внутри социал-демократии вплоть до полного
политического банкротства этой партии на пороге первой
мировой войны.
Мерингу на его политическом пути бывали свойствен­
ны заблуждения; но это были заблуждения не либерала,
а революционера — демократа и материалиста. Он глу­
боко понимал значение теоретической борьбы пролета­
риата и посвятил ей все силы своего ума и таланта. В ду­
хе теоретической партийности он отстаивал материали­
стические основы Марксова учения против старых и но­
вых попыток его извращения. Когда в 1908 году Ленин
в своей книге «Материализм и эмпириокритицизм» давал
бой философскому ревизионизму, он назвал материали­
стическую позицию Меринга позицией «человека, не
только желающего, но и умеющего быть марксистом»
4
.
Ленинская оценка всегда будет напоминать о необ­
ходимости справедливого объективного признания поло­
жительного вклада Меринга в пропаганду марксизма, в
марксистскую историческую науку и литературную кри­
тику
5
.
Фигура Маркса занимает главенствующее место в ис­
торических трудах Меринга, посвященных истокам гер­
манской социал-демократии. В 1897—1898 годах была
издана написанная им фундаментальная история этой
'Лен п н В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 377.
5
Общий обзор исторических работ .Меринга см. в кн .: Обол е н-
с к а я СВ. Франц Меринг как историк. М.,
1966. Среди работ о Мерипге
как
литературном
критике
содержательная,
документированная
книга:
Koch H. Franz Melirings Beitrag zur marxistischen Literaturtheorie. Berlin,
Г.-59.По-русски см.: Фридлеидер Г.М.Франц Меринг—критик и тео­
ретик литературы,—В кн.: Меринг Ф. Лптературно-крптпческпс статьи.
.М., 1904. Обстоятельная работа Г. Лукача, опубликованная в довоенное время
на русском языке в качестве введения к собранию произведений Меринга
(Л у к а ч Г. Франц Меринг (1816—1919).—В кн.: Меринг Ф. Литературно-
критические статьи. В 2 -х т. Т. 1. М. —Л.,
1934), рассматривает наследие Ме­
ринга в критическом плане, с тех его сторон, которые не возвышаются над
уровнем литературы периода II Интернационала, заостряет внимание па его
односторонних оценках Лассаля, Бакунина, Швейцера, Фрейлшрата и других.
18


А. А . ВИШНЕВСКИЙ
паптпн, где на широком общественном фоне впервые бы­
та' показана деятельность Маркса и Энгельса от началь­
ных шагов как мыслителен и вождей рабочего класса до
последних лет жизни. В 1902 году увидело свет ранее не
п\бг;пковавшееся литературное наследие основополож­
ника г. марксизма периода 1843—1850 годов, собранное
и прокомментированное Мсрингом. Это издание впервые
документально знакомило с историей идейного развития
Маркса и Энгельса от революционной демократии к на­
учном
1
,' коммунизму, с их участием в политической и фи­
лософской борьбе в Германии накануне и в ходе рево­
люции 1848 года. Марксу посвящена и последняя боль­
шая книга Мерннга «Карл Маркс. История его жизни».
Маркс был кумиром для Мерннга, несравненным при­
мером человеческого характера, образцом ученого и пи­
сателя. Меринг нашел верные, убедительные краски,
чтобы обрисовать величие Маркса, который особенно
привлекал его как ученый, как замечательный писатель-
теоретик и диалектик. Маркс,—писал Меринг, напоми­
ная слова Энгельса,— был прежде всего революционе­
ром. История в его руках представляла собою движущую
революционную силу. Его гениальная натура «соединила
в себе все фаустовские стремления немецкой учености,
чтобы навсегда преодолеть их»
6
.
В «Капитале» Меринг
видел неиссякаемый на все времена источник социали­
стического сознания, высший продукт научного развития
человечества, характеризующийся не только беспример­
ной глубиной мысли, но и художественной завершенно­
стью в раскрытии внутренней диалектики изучаемых
предметов. В главе о теории стоимости и исторических
главах I тома «Капитала», указывал он, содержится из­
ложение реальных отношений, полное тончайших оттен­
ков в широких, как мир, рамках. «Немногие вещи в ми­
ровой литературе,— писал Меринг,— могут сравниться по
литературному мастерству с этими главами. Их про­
славленная трудность существует только для читателя,
не прошедшего еще диалектической школы мышления;
при серьезном усилии перед каждым здравым умом от­
крывается источник познания, брызжущий ключом из
глубин созидающейся человеческой жизни и притом
"•Меринг Ф. История германской социал демократии. В 1-х т. Т. 1, М.,
1MG-HI07, с. 209.
J9


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРЛИЦЛ МЕРИНГА
столь ясный и прозрачный, что можно сосчитать каж­
дую песчинку на его дне»
7
.
В трудах по политической истории Германии Мерпнг
давал ряд захватывающих, блестящих характеристик,
опирающихся на марксистский анализ общественных
проблем, очищал почву своих исследований от старых
монархических и либеральных легенд, ставил на их ме­
сто историческую истину. Его выводы неизменно опира­
лись на твердый фундамент глубокого знания предмета
и в этом смысле были неопровержимы. С Мерипгом не
могли не считаться даже его враги.
По прошествии десятилетий сохранили актуальность
работы Меринга, посвященные истории литературы от
немецкой классики XVIII—XIX веков до писателей —
его современников, представителей литературы упадка,
натуралистов и символистов. Его статьи па эти темы ни­
когда не носили академического, «гелертерского» харак­
тера, не были плодами сугубо литературоведческих шту­
дий или, как говорил Меринг, мелочной филологической
«акрибии» (карикатурной тщательности). Мерингу не
была свойственна ни манера формальной эстетической
критики, ни топ оракула абстрактного вкуса. Его статьи
всегда представляли собою акции идейной, политической
борьбы. Цель, которую преследовал Меринг, заключа­
лась в том, чтобы противопоставить точку зрения рабо­
чего класса па спорные идейные и художественные проб­
лемы эпохи вульгарной точке зрения, выражаемой бур­
жуазной прессой н критикой.
Особенно удавались Мерингу статьи и очерки, содер­
жащие целостную характеристику великих фигур про­
шлого, выявляющие их роль и место в столкновениях ду­
ховных течений эпохи. В статьях о классиках немецкой
литературы он не уходит от ответов на сложные вопро­
сы. Его часто выручает умение выпукло выразить глав­
ную мысль, верно уяснить себе и передать в острой афо­
ристической форме рассматриваемую историческую си­
туацию.
При всей верности основного взгляда на классиче­
ское наследие и его значение для мировоззрения рабоче­
го класса в статьях Меринга о великих писателях этого
времени (включая «Легенду о Лессинге») заметна из-
7
М с р и и г Ф. История германской социал-демократии, т. 3, с. 306.
20


А. А . ВИШНЕВСКИП
всстпая идеализация немецкого классицизма как якобы
наивысшей ступени буржуазно-революционного разви­
тия. Чтобы установить связь с предшествующей идейной
традицией и найти образцы широкого общедемократи­
ческого воодушевления, Мерпнг должен был обращать­
ся
через голову несостоявшейся революции 1848 го­
да— к далекому прошлому Германии, к XVIII столетию,
эпохе Лессипга и Шиллера, и глубоко погружаться в нее.
В этом отношении в более благоприятном положении на­
ходился его младший современник Плеханов, который,
приобщаясь к марксизму, мог опереться в России на
сильную и исторически еще не столь отдаленную тради­
цию революционно-демократической мысли Герцена, Бе­
линского, Добролюбова, Чернышевского. Такой возмож­
ности у Мериига не было.
Эти ограниченные черты не могли не сказаться на
общо.: представлении Мериига о природе немецкой клас­
сики, что заметно и по его лучшим работам. К их числу
можно отнести ряд коротких, условно говоря, «синтети­
ческих» статей о Гете, содержащих глубокую мысль н
верные наблюдения, не лишенные диалектических оттен­
ков. Мерпнг ставит своей целью установить «историче­
скую правду» о Гете, которой его буржуазные идолопо­
клонники боятся, «как кроты дневного света» (2, 74).
Опираясь на мысли Энгельса о Гете как о человеке, ко­
торый был «то колоссально велик, то мелок» и подчас не
имел силы «победить немецкое убожество»
8
, Мсрипг при­
ходит к выводу о раздвоенности «величайшего гения не­
мецкой литературы» (2, 59). Ни неисчерпаемо глубокий
Гете, ни всеобъемлющая картина мира, отраженная в его
творчестве, не были в состоянии
скрыть от людей
«вздохи и стенания прикованного Прометея» (2, 73),
слышимые в его произведениях, особенно более поздней
эпохи, с их нередко «расхолаживающими» чертами.
И Мерпнг ставит вопрос, не была ли эстетическая куль­
тура, которой должны были удовлетворяться немецкие,
кл шейки и односторонность которой хорошо сознавал
1 ете, не гармоническим завершением, а искажением
МиРксК.,
ЭнгсльсФ.Соч.,
т. 4. с . 233. Мерпнг ошиоочпо пола-
гал
.
'по нитруемая статья о Гете принадлежал;) не молодому Энгельсу, а
молод-tv,\
. Млркс\- («Немецкий социализм в стихах и прозе» • «Карл Грюп.
*~ lere с человеческой точки зрения»).
21


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРАНЦА .МЕРПШ'Д
сущности их великих личностей (2, 69). Речь идет во­
все не об альтернативе: поэт или министр? Гораздо
важнее, по мнению Меринга, вопрос, была ли эстетиче­
ская культура, развитию которой Гете отдавал свои си­
лы (по возвращении из Италии), действительной целью
его жизни или он ограничился ею только после мучи­
тельных испытаний, на распутье своей судьбы, «пока­
завших ему невозможность добиться того, к чему он
так горячо стремился в расцвете своих сил — быть
цельным человеком, живущим в своем народе и иду­
щим вместе с народом» (2, 73).
Ход размышлений над судьбой и противоречиями Ге­
те не приводит Меринга к узким выводам, отрицающим
эстетическую культуру веймарского классицизма. Наобо­
рот, он по-своему исторически возвышает ее, хотя пи на
минуту не забывает, что сегодня, в условиях буржуазно­
го общества, под ее личиной «всегда умеет находить се­
бе убежище любая реакционная чепуха» (там же).
«Нет ничего более смехотворного, как вообразить себе,
что уничтожение господствующих классов будет озна­
чать уничтожение искусства. Да, оно будет уничтоже­
но, но не как искусство, а как привилегия; оно сбросит
мешающую его росту внешнюю оболочку, чтобы стать
тем, чем оно, по существу, должно быть,— исконным
творческим даром всего человечества. Тогда... как солн­
це, выходящее из-за туч, имя Гете озарит своими свер­
кающими лучами всю духовную жизнь Германии. Ибо
для всех, кого воспитала немецкая культура, нет более
великого, незабываемого, истинного художника, чем
Гете... День, когда немецкий народ обретет экономи­
ческую и политическую свободу, будет днем настоящего
триумфа Гете, ибо искусство станет тогда общим дос­
тоянием всего парода» (2, 63).
По сравнению с такими критическими удачами, как
статьи о Геге, бледнее выглядят подробные обзоры и
очерки, выдержанные в биографическом жанре в сочета­
нии с разбором отдельных художественных произведе­
нии. Показательно, что Меринг не счел нужным придер­
живаться такого метода изложения в своей книге о Дсс-
спнге, а предпочел ему свободное построение в форме
многих тематических экскурсов, связанных лишь общим
единством концепции. В литературно-критических очер­
ках он не раз отступал от этой системы.
22


А. А. ВИШНЕВСКИЙ
Цс;\п не считать Лессинга, ни об одном из классиков
Мсрппг не написал больше, чем о Шиллере. Его жизни
посвящен обстоятельный биографический очерк «для не­
мецких рабочих», написанный по случаю столетия со дня
смептп поэта (1905).
Эта работа, как и другие статьи Мерипга о нем, не
свобо/ща от известной идеализации шиллеровского гения.
Некоторая односторонность наряду с идеализацией ос­
лабляет впечатление от разбора драматических творе­
ний Шиллера, составляющего главную часть этого тру­
да. Шиллера Меринг противопоставляет Гете как одного
из героев эпохи Просвещения, как высокий образ в га
лерее предков пролетарской освободительной борьбы.
В отличие от великого поэта-художника, каким был Гете,
Шиллер, по словам Меринга, «в конечном счете при­
надлежал к тем буржуазным просветителям, которые,
подобно Дидро, Руссо, Вольтеру, Лессипгу и Гердеру
искали в эстетике, истории, философии и поэзии со­
крушительное оружие против феодального мировоззре­
ния» (1, 589). В этом свете тираноборческие драмы мо­
лодого Шиллера, естественно, выступают у Меринга на
первый план. Фоном для творчества молодого Шиллера
довсимарскои эпохи служит мастерское, выполненное с
величайшим знанием дела описание дремучей жестоко­
сти нравов и деспотических порядков в захолустном Вюр-
тембергском герцогстве, где родился и откуда бежал
Шиллер в поисках минимума свободы для осуществле­
ния своего поэтического призвания.
Относясь с некоторым недоверием к высказыванию
Энгельса о том, что шиллеровское бегство в областьиде-
ала ев конце концов сводилось к замене плоского убо-
жечлва убожеством высокопарным» (1, 706) 9
,
Мерипг
отказывался видеть связь между поэзией Шиллера и не­
навистным Мерингу либерализмом как целой эпохой бур­
жуазного сознания, уходящей корнями в XVIII столетне,
lie существу, он немилостиво оставлял за порогом свое­
го идеала драматургию позднего Шиллера, совершая не­
заметно для себя большую несправедливость по отно­
шению к великому поэту и мыслителю. Что же касается
самого идеала, то, как считал Меринг, тираноборческий
пафос свободы, присущий молодому Шиллеру, впервые
1
М арке К.. Энгельс Ф. Соч.. т. 4, с. 233.
23


ЭСТЕТИЧЕСКИЙ ИЛЕЙ ФРАНЦЛ МЕРИНГА
встретил верный исторический отзвук в величии осво­
бодительной борьбы рабочего класса (1, 643). Только в
ней находит свое разрешение противоречие между иде­
алом и жизнью, тогда как Шиллер мог искать его толь­
ко в сфере искусства, в «заоблачных высотах своего
идеального мира». И вот мы видим, как нетерпеливое
сердце революционера и демократа не в состоянии твер­
до решить, кого из двух великих — Гете или Шиллера —
следует признать величайшим поэтом Германии. Проти­
вореча самому себе, Меринг допускает, что, по крайней
мере в переживаемый момент, «чаша весов, особенно в
руках пролетариата, постепенно склоняется в сторону
Шиллера». Возможно, эти слова (в статье «Шиллер и
великие социалисты») следует частично отнести на счет
юбилейного энтузиазма, тем не менее они показательны
для колебаний эстетической позиции Меринга.
Первым среди критиков Меринг ввел в историю ли­
тературы творчество немецких поэтов революции 1848 го­
да — Гервега, Фрейлиграта, Веерта. Правда, в отноше­
нии этих фигур он также бывал непоследователен, на­
пример, когда комментировал взаимоотношения Маркса
н Фрейлиграта, переписку которых первым издал в
1912 году. Но интеллектуальную высоту и проницатель­
ность взгляда Меринга полностью доказывает его отно­
шение к Гейне, которому он посвятил биографический
очерк и, что не менее важно, ряд чрезвычайно глубоких
наблюдений в других своих произведениях. В годы, ког­
да великий поэт революционной эпохи служил мишенью
злостных филистерских нападок из лагеря реакции и ла­
геря либерализма, Меринг смело писал об «освобождаю­
щей мир силе остроумия и юмора»
10
Гейне. В поэзии
Гейне, считал он, скрещиваются три великих мировоз­
зрения эпохи: убегающие тени романтики, восходящее
солнце социализма, неминуемое явление коммунизма,
призрак которого на горизонте современности оказывал
па душу поэта такое завораживающее воздействие. Ис­
торико-философские работы Гейне 30-х годов заключа­
ют в себе, отмечал Меринг, гениальное обозрение про­
шлого Германии и предвидение ее будущего (1, 92).
Сам Гейне принадлежал к числу немногих гениев, «в ко­
торых сильнее всего проявлялся их буржуазно-рсволю-
;
'' М с- р и и г ф. История крм;!>:екоп социал-демократии. В 4-х т. Т. 1,
с. 2М>.
24


Л. Л . ЕНШНЕВСКИП
ниопный характер» (2, 60), и в этом смысле он походил
на Лессипга.
Лессинг и I ейне были любимыми писателями Мерин-
га С особенным сочувствием он напоминает о бессмерт­
ных страницах Гейне, посвященных Лессингу (1, 94),
пей человеческий характер и темперамент борца Гейне
рисовал прекрасными, полными душевного юмора сло­
вами: «Замечательно, что этот остроумнейший в Герма­
нии человек был также и честнейшим ее человеком. Ни­
что не может сравниться с его любовью к истине».
II дальше: «Он был живой критикой своего времени, и
вся его жизнь была полемикой... Эта полемика одолева­
ла всякого противника и становилась сильнее с каждой
победой. Лессинг, как он сам признавался, нуждался
в борьбе для собственного духовного роста... Да, поле­
мика была счастьем и отрадой нашего Лессипга, и поэ­
тому он никогда не раздумывал долго над тем, насколь­
ко противник достоин его. Немало имей спас он своей
полемикой от заслуженного забвения. Многих малюсень­
ких ппсателншек он как бы обволок остроумнейшей на­
смешкой, восхитительнейшим юмором, и теперь они хра­
нятся на веки вечные в сочинениях Лессипга, как насе­
комые, попавшие в кусок янтаря»
и
.
Ф
Ф
Ф
Работы, в которых Мерннг обсуждает общие крити­
ческие проблемы, выигрывают в сравнении с его статья­
ми и очерками, поднимающими специально философские
вопросы классического наследия. Его эстетическое кредо
высказывается не программно, а
как бы ми­
моходом в нескольких статьях на историко-философские
темы (главным образом об учении Канта), как опубли­
кованных отдельно, так и включенных в цикл, озаглав­
ленный «Эстетические разведки» (1889—1890). В этом
цикле, посвященном преимущественно современной не­
мецкой драме и прозе натуралистической школы, статьи,
трактующие проблемы каитовскон эстетики, занимают
подчиненное место. Тем не менее в них можно отметить
нзкестпый отход Меринга от классической марксистской
философской традиции. До своего участия в рабочем
1!
См.: Гейне Г. Собр. соч. в 10-ти т., т. 6. М„ 1958, с. 87—88.
25


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРАНЦА МЕРИНГЛ
движении Меринг философски сформировался в русле
кантианских традиции. Он долго оставался под влияни­
ем теорий н выводов метафизического характера, на­
веянных философией и эстетикой Канта и отчасти Шил­
лера. Выступая как марксист против неокантианства в
философии, Меринг в своей литературной и эстетической
критике оставил неисследованной проблему кантианских
категории. Он не дал самому себе ответа иа вопрос, в
каком отношении находятся эти категории к предпосыл­
кам марксистской эстетики, допустимо ли их смешение,
вытекающее из той идеалистической путаницы, которая
начала проникать в социал-демократическую литературу
в конце XIX века.
При всей строгости мысли и принципиальности Ме-
ринга его критическому методу были свойственны две
особенности: недооценка гегелевской традиции в фило­
софии и невосприимчивость к материалистической диа­
лектике марксизма. Если бы не эти обстоятельства, Ме­
ринг смог бы полнее и глубже раскрыть значение теории
отражения действительности в искусстве, не пренебречь
традиционной идеей «подражания природе», которая в
разных формах и связях давала пищу выдающимся
умам в лучшие периоды художественного развития чело­
вечества, от античности до Просвещения.
Такой своеобразный поворот эстетической мысли Ме-
рпнга в известном смысле закрывал ему доступ к пони­
манию— на примере французского, английского и рус­
ского романа — великого реализма XIX столетия как
решающего шага вперед в развитии нового искусства.
Во всяком случае, в критическом наследии Меринга нет
указаний на такое понимание современного ему художе­
ственного процесса.
Кантонский отрыв морали от искусства, противопо­
ставление эстетического «бескорыстия» и морального
«интереса» в какой-то мере импонировали Мерингу в те­
ории, но не отвечали его собственной критической прак­
тике. Абстрактная «эстетическая» критика в качестве
особого вида умственной позиции была ему чужда, что
составляло немалое преимущество Меринга-критика. По­
казательно, что всякий раз, когда ему приходилось при­
ступать к разбору выдающегося художественного произ­
ведения, он обращался к критериям социального и этиче­
ского порядка, применяя их с взыскательностью судьи.
26


А. Л. ВИШНЕВСКИЙ
Гц) художественная критика была прежде всего высоко-
этичной. В работах, посвященных современной литера­
торе Германии, Мерипг выступает особенно ярко как
публицист, социолог, философ, эстетик, толкователь це­
лой полосы художественной жизни. Его привлекательный
образ глубокого и убежденного критика дополняется
чертами зоркого наблюдателя общественных процессов
современности, отраженных в зеркале искусства.
Мерипг был свидетелем резкого поворота нового,
«современного» искусства позднего буржуазного обще­
ства на неведомые ранее пути. Поворот этот совершался
не только в Германии. Наподобие французского натура­
лизма с его «экспериментальным» романом Золя, спе­
цифически немецкий натурализм в кричащем разрыве с
искусством прошлого завладел
авансценой
немецкой
литературы 1880—1890-х годов. Его главные битвы разы­
грались не только в повествовательной прозе, но и на
театральных подмостках. Во главе этого движения, на
фоне средних и мелких теперь уже забытых литерато­
ров, выделялись такие таланты, как Г. Гауптман и
Л. Хольц. В борьбе мнений вокруг натурализма в Герма­
нии рождались понятие новейшего («модерного») искус­
ства и вместе с ним термин «модернизм». Заявляя пре­
тензию на открытие повой мировой эпохи искусства, со­
временные Мерингу писатели-натуралисты устремились
в погоню за новым. Их идолом, художественным идеалом
стала новизна ради новизны. Как уже очень рано при­
шлось убедиться Мерингу, приверженцы новой школы с
презрением и сожалением третировали прекрасное в ис­
кусство, классическую поэзию, старое гражданское идей­
ное искусство. Между тем их собственное творчество но­
сило, как отмечал Меринг, глубоко пессимистический
характер (2, 367). Даже лучшие, наиболее одаренные
представители этого направления изображают «только
то, что гибнет, а не то, что возникает», не ведая, что
революционное сознание способно
черпать из самих
этих бедствий надежду на будущее (там оке).
Эгн суровые суждения Меринга литература натура­
лизма заслужила в той мере, в какой она «ставит себе
в заслугу именно то, что было недостатком с точки зре-
1!
»я прежнего искусства, а именно — отсутствие высшей
оценки, исключение всякой симпатии и антипатии к опи­
сываемым явлениям, отказ от внутренней нормы, отде-
27


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕМ ФРАГЩА МЕРИНГЛ
ляющей добро от зла, прекрасные формы от безобраз­
ных. С точки зрения натурализма все эти различия
устарели, как устарело деление людей на благородных и
простых, высокопоставленных и низких,— идея демокра­
тическая, пока она не становится оправданием низости...
Таким образом, выбрасывается за борт различие пре­
красных и безобразных форм, художник нового типа
становится поэтом безобразия, его жрецом. Трагедия
«современного искусства» началась»
12
.
Именно в такой перспективе рассматривает Меринг
натуралистическую школу в литературе. Наряду с дву­
мя другими первыми выдающимися марксистами — Ла-
фаргом во Франции и Плехановым в России — Мерингу
принадлежит заслуга обоснования и развития в маркси­
стской литературе взгляда на движение искусства в бур­
жуазном обществе во второй половине XIX века как на
художественный упадок и деградацию. Подобно своим
единомышленникам, Меринг опирался па концепции
Маркса и Энгельса о значении революции 1848 года как
исторического рубежа, обозначившего выход рабочего
класса на арену истории в качестве самостоятельной си­
лы. В этих условиях приобрело особенно острый харак­
тер присущее капиталистической цивилизации противо­
речие экономического прогресса и морального упадка,
явственнее проявилась деградация и оскудение духов­
ной жизни. «Вопиющее противоречие между человече­
скими идеалами буржуазного разума и бесчеловечной
действительностью промышленной практики буржуа­
зии»
13
—
так определял эту ситуацию Мерниг. Давящая
сила бесчеловечного общественного механизма, создан­
ного капитализмом, ускоряла в эпоху Мсринга процесс
духовного оскудения, превращала человека в «карлика»,
по известному выражению Лафарга, подавляла и уро­
довала его, низводя до облика, знакомого по натурали­
стическому роману. Стремление изобразить «с возможно
большей полнотой возможно более жалкие и низменные
подробности жизни» (2, 288), равенство всех сторон дей­
ствительности в глазах художника, равнодушие к этн-
12
Л;iфш!iц М.,
Рс\\н ардт Л. Незаменимая традиция. М.,
1974,
с. IS —19 . Место, принадлежащее Мерппгу в марксистской традиции критики
декадептстпа и модернпама, освещено в этой работе на с. 37- 52.
' Меринг Ф. История германской социал-демократии. В 4-х т. Т. 1,
с. 295.
2.8


А. А . ВШШТЕВСКИП
ческой стороне художественного образа, безучастие
экспериментатора к драме человеческой жизни при бо­
лезненном внимании к ее внешним мучительным подроб­
ностям— все это составляло новую поэтику натурализ­
ма— поэтику безобразного. Здоровая демократическая
натура Меринга не прощала литературе этих признаков
разложения, а проницательный взгляд критика помогал
увидеть за фасадом модернистских новаций опасность
дальнейшего распада и скольжения вниз.
Мсрпнг, как и позднее Плеханов, сумел понять пер­
вые впечатляюще яркие явления декаданса — будь то
натурализм в литературе или импрессионизм (немец-
кии) в живописи — как пролог к непрерывной смене ма­
нер и вкусов, школ и течений, претендующих поочередно
на монополию художественного выражения современ­
ности. Смена модных направлений в погоне за призра­
ком новизны составляла душу новоявленного в те годы
феномена, который впоследствии получил название аван­
гарда. Его судорожный, художественный «бунт», отчаян­
ные «революции в искусстве» Меринг презрительно опи­
сывал словами Гете:
«Бежит назад, бежит вперед,
Лакает в каждой луже...» —
из песенки об отравленной крысе, которую распевают
бурши в погребке Ауэрбаха (Фауст, ч. 1).
Меринг был очевидцем и наблюдателем превращения
позитивизма в мистику в философии и натурализма в
символизм и неоромантику — в литературе (в творчестве
того же Гауптмана или Г. Зудермапа и Ибсена). Как
быстро меняется в наши дни мода на литературные те­
чения, как близка опасность скатиться к вандализму
в культуре и эстетике, сжигающему сегодня тех кумиров,
которым еще вчера
поклонялись,
констатировал
Мсрпнг в 1908 году (2, 290) как бы в предчувствии
злоключений, предстоявших искусству буржуазного ми­
ра в новом столетии.
Выступая в статьях и рецензиях против любых наи­
моднейших поворотов художественной фантазии, гово­
рящих о попятном движении мысли и вкуса, Меринг ос­
тавался верен идейным традициям марксизма, в то вре­
мя как их все очевиднее чуждались многие деятели тог­
дашней германской социал-демократии. Первый и един­
ственный среди них, он рано, уже в конце 80-х годов, осу-
29


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРАНЦА МЕРИИГА
дил ницшеанскую философию, завладевшую умами бур­
жуазной интеллигенции. «Ницше парит как ангел-хра­
нитель над современным натурализмом» (2, 273),—от­
мечал Меринг уже в 1890 г. Много справедливого было
написано им о реакционном характере иррационализма
Ницше, его культе силы и аристократической власти
одиночек. Меринг рассматривал Ницше как глашатая
и вместе с тем как жертву идеологии крупного капитала
в новейшую эпоху «картелей и трестов» (1, 470).
Сочетание натурализма с ницшеанством подтверж­
дало справедливость диалектической истины о роковом
вращении умов в замкнутом круге, образуемом давя­
щим, удушающим гнетом общественных сил, неподвла­
стных контролю человека. Лихорадочные метания в по­
исках абсолютной новизны и свободы по необходимости
оборачивались собственной противоположностью, при­
водя от новейшего к возвращению самого старого, к вос­
крешению черных реакционных идей в духе новой рели­
гии, новой мистики и средневековья под видом некого
залога мнимой свободы от плоской буржуазной прозы.
На глазах Мериига сложилась новая неожиданная
ситуация, когда натурализм со всем его модным идейным
багажом стал заявлять претензию на общность целей с
социал-демократией, а определенные «молодые» элемен­
ты в ее рядах проявили готовность к такому сотрудниче­
ству, публикуя в прессе для рабочих натуралистические
романы и повести. Эти тенденции встретили со стороны
Мериига отпор, как и претензии натуралистов и их еди­
номышленников среди социал-демократов на изобрете­
ние «нового принципа мирового искусства» (2, 276).
Для Мериига было неприемлемым смешение социа­
лизма с модернизмом в его натуралистическом или ином
варианте. Натуралисты настроены социалистически,
писал он, но никто не может отрицать, что «при всем
своем безудержном экспериментаторстве они со свя­
щенным ужасом воздерживаются от создания худо­
жественных произведений, которые имели хотя бы от­
даленное касательство к освободительной борьбе про­
летариата» (2, 278—279). Места для сочетания несоче­
таемого не оставалось.
Проблема смешения социализма с модернизмом из­
вестна и из русской марксистской литературы в связи с
борьбой Плеханова после революции 1905—1907 годов
30


А. А. ЕПШНЕВСКИЙ
рпотив подобных же явлений на русской почве. В Гер­
мании за десять лет до этого они приобрели настолько
явный характер, что стали предметом обсуждения на
Готском съезде социал-демократии в 1896 году, когда
большинство делегатов высказалось в дебатах за то, что
немецкому рабочему классу не по пути с натуралистиче­
ской «революцией в искусстве», и признало неуместным
публиковать декадентские романы на страницах партий­
ных издании
н
.
Позицию съезда Меринг разделял в своих статьях, но
в его мнении были и некоторые собственные оттенки.
Съезд в Готе, считал он, не вынес осуждения современ­
ному искусству как таковому. Осужден был лишь лож­
ный «социалистический налет», присущий натурализму.
Несправедливость не совершилась: не было попытки
отвратить рабочий класс от новой литературы вообще.
Меринга можно понять в том смысле, что партийный
съезд сделал, па его взгляд, своего рода предупрежде­
ния новому искусству, какие сам он делал неоднократно:
оно обязано отстоять свою свободу «от губительных
оков гибнущего общества», а в царящем убожестве су­
меть открыть «не только беду сегодняшнего дня, но и
надежду па завтрашний» (2, 287, 289).
За этими оттенками мысли и упованиями Меринга
скрывалось главное внутреннее противоречие его идей­
ной позиции. Испытываемые им колебания бросали СЕет
на расхождение двух направлений его мысли. С одной
стороны, оп выступал выразителем доктрины строгой,
незыблемой детерминированности хода человеческих
дел. Именно в таком детерминистском смысле он прежде
всего понимал исторический материализм. С другой сто­
роны, духовные, этические запросы революционера, его
социалистическое воодушевление внушали Мерингу го­
рячую надежду на благоприятное разрешение самых
трудных современных коллизий. Это был, если угодно,
конфликт самосознания революционного демократа с
Дисциплиной мысли пролетарского революционера, как
ее представлял себе Меринг, конфликт, отражавший в
основных чертах умонастроения «левых» в немецкой
социал-демократии в период, предшествовавший первой
мировой войне.
,
1!
-'
Лифшиц Л1.,
Рсйнгардт Л. Незаменимая
традиция,
31


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРАНЦЛ МЕРПИГА
Сколько раз высказывал Меринг мысль, что полити­
ческому упадку правящего класса отвечает упадок ду­
ховный, в том числе эстетический, что гибнущий мир не
может породить новую мировую эпоху в искусстве.
Это так, часто повторял он, и при существующих капи­
талистических предпосылках не может быть иначе.
«Если в упадок пришло все общество, то искусство, кото­
рое умеет только глумиться над этим упадком, пало еще
ниже» (2, 289). Изьяиы нового искусства не зависят от
личной слабости художника, они представляют собой
следствие изменившихся исторических условий. «Мы го­
ворим об этом без волнения и гнева, ибо это следует
признать исторически закономерным» (2, 60),— таков
лейтмотив критики Меринга.
Но вот оказывается, что не все общество пришло в
упадок, что надежда не совсем умерла. «Судьба натура­
лизма зависит от того... сумеет ли он найти в себе еще
больше мужества и правдолюбия, чтобы изобразить не
только умирающий, по и нарождающийся мир таким, ка­
ким он обязательно станет и каким уже становится»
(2, 289). Словом, новое искусство и не должно и должно
спастись из бездны падения. Меринг готов надеяться,
что этот второй исход не исключен, что литература се­
годняшнего дня вдруг сумеет стать литературой завтра­
шнего. Значит ли это, что упадок художественной силы со­
временного искусства не фатален вопреки многократным
противоположным выводам самого Меринга, вопреки
слепой исторической неизбежности? По-видимому, нет,
ибо чем иначе объяснить его строгое порицание натура­
лизма за то, что он так п не усвоил художественного
понимания современного рабочего движения, а писателей
этой школы — за то, что они все более замыкаются в
своей тесной келье от великих событий современности,
обрекая свое искусство на неудержимый, все более стре­
мительный упадок.
Негодующими упреками новому искусству наполне­
ны критические отзывы Меринга, посвященные текущей
литературе Германии. Кажется, что глубоко выношенная
им идея исторической неотвратимости художественного
упадка вдруг перестает владеть сознанием критика, ус­
тупая место чувствам протеста, негодования и боли пе­
ред зрелищем поругания художественной правды писа­
телями— современниками Меринга, блуждающими в
32


А. А . ВИШНЕВСКИЙ
„ебрях новейших течений. Такие черты, независимо от
колебаний мысли, придают человеческую привлекатель­
ность фигуре Меринга, оттеняют его веру в правду искус­
ства. Впрочем, его колебаниям быстро кладут предел его
собственные твердые социалистические убеждения. Ста­
ря по ним стрелку своих идейных часов, он связывает
перспективу нового художественного подъема с револю­
цией рабочего класса. Только освобождение от оков
капиталистического общества, считает он,— может при­
вести литературу к новой эре классического расцвета.
«Прежде, чем искусство не освободится от кошмара ка­
питализма, оно уже никогда больше не приобретет преж­
него размаха».
Мерипг высоко ставил те редкие произведения совре­
менной литературы, в которых воплотилось серьезное
революционное содержание, как, например, «Ткачи» Га-
унтмана. Тем не менее в Германии, считал он, если сего­
дня нисходящая буржуазия не может уже создать ве­
ликое искусство, то поднимающийся рабочий класс еще
не может создать его, хотя бы в глубинах его души и
жило горячее стремление к этому (2, 279). Было бы не­
лепым, добавляет он по этому поводу, обвинять проле­
тариев в эстетической «отсталости» только потому, что их
больше привлекает великая классическая литература
исторического подъема, чем современная литература
упадка (там же). Если пролетариат холодно противо­
стоит этой литературе, писал он в другом месте, то «де­
ло тут вовсе не в том, что он не способен постигнуть ее
священные тайны, а в том, что этому искусству еще
очень далеко до исторического величия пролетарской
освободительной борьбы» (2, 373).
Взгляд Меринга на литературу упадка высказан с
предельной ясностью. Но во всем, что им написано, нет
ответа на другой не менее важный для судеб современ­
ной культуры вопрос: могла ли вообще до окончатель*
ного крушения капитализма существовать не упадочная,
а подлинно художественная, гуманистическая литерату­
ра, широко и верно отражающая правду жизни? В Гер­
мании такой литературы Меринг не видел, другие же
страны мира не привлекали его серьезного критического
внимания...
В общей картине критической деятельности Меринга
нельзя не заметить серьезных слабостей метода, коле-
2 Зак. 393
QQ


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРАНЦА МЕРИНГА
баний мысли, расхождений с самим собой. Чего здесь
больше? Противоречивости теоретических посылок или
выражения реальной антиномии революционно-демокра­
тического сознания и политического действия в условиях
несозревшей революционной ситуации? Ответить на этот
сложный вопрос в рамках нашего введения не представ­
ляется возможным.
Однако большую ошибку совершит тот, кто захочет
увидеть в идейных слабостях и непоследовательности
Меринга, в его заблуждениях признак злой воли или соз­
нательной измены марксизму, революционным стражем
которого он старался быть до конца своих дней. Чтобы
лучше понять Меринга, надо брать его таким, каким он
был — честным борцом, чьи сильные и слабые стороны
образуют в их историческом сочетании пример выдаю­
щейся личности.
Честное демократическое революционное сознание,
одерживающее победы в литературно-исторических тру­
дах Меринга, искупает изъяны и слабости его марксист­
ской теории. Оно не умаляет дела Меринга как пропаган­
диста марксизма — за эту заслугу Р. Люксембург наз­
вала его душеприказчиком завещания Энгельса о пере­
даче в наследство рабочему классу того лучшего, что за­
ключала в себе прежняя духовная культура буржуазии
,5
.
Велика заслуга Меринга и в принципиальном размежева­
нии марксизма с натурализмом и другими формами мо­
дернизма в буржуазном искусстве и философии второй
половины XIX века. Твердый противник и оппонент ре­
визионизма в рядах немецкой социал-демократии, Ме-
ринг был знаменосцем теоретической борьбы рабочего
класса и неустанно учил его, как писала Р. Люксембург,
что социализм — это не только вопрос о хлебе, но и во­
прос о культуре. Но преимущества Меринга имеют, как
уже отмечалось, те же источники, что и его идейные сла­
бости и недостатки. Таких недостатков немало: от недо­
оценки теоретического, мировоззренческого значения ма­
териалистической диалектики для исторической науки и
IS
См.: Koch H. Franz Mehrings Beitrag zur marxistischen Literatur-
theorie, S. 528.
34


А. А. ВИШНЕВСКИЙ
теории отражения — для гносеологии и эстетики марк­
сизма до абстрактно-схематического представления о
противоположности феодальных и капиталистических
отношений, буржуазно-демократической и социалистиче­
ской революции, до таких частных особенностей его воз­
зрения, как идеализация немецкого классического лите­
ратурного наследия, в особенности Шиллера, или невер­
ные представления о значении лассальянства, прудониз­
ма, бакунизма в истории революционного движения.
Противоречивое сочетание сильных и слабых сторон
у Меринга было сразу замечено Ф. Энгельсом, как только
он ознакомился с «Легендой о Лессинге» и в своих от­
зывах наградил ее похвальными эпитетами. Вообще го­
воря, ни одна работа немецкого марксиста конца XIX
века не заслужила таких положительных оценок со сто­
роны Энгельса, как это произведение Меринга—«исто­
рия и критика прусского деспотизма и классической ли­
тературы», как оно именовалось в подзаголовке первого
издания. Тем не менее в откликах Энгельса доминирует
одна решающая для понимания его мысли черта. Каж­
дый из его отзывов содержит выраженную в ясной фор­
ме оговорку, которую мы, по справедливости, должны
отнести не к одной этой книге, а ко всему написанному
Мерингом.
«Это действительно превосходная работа. Я бы кое-
что мотивировал и акцентировал по-иному, но в общем
он попал в самую точку»,— писал Энгельс А.Бебелю
16 марта 1892 года. « . ..У Меринга своя специальная те­
ма—прусский закоулок истории Германии, который он
более досконально изучил,—говорится в том же пись­
ме... — Насколько мне известно, это самая замечатель­
ная, проведенная по всем правилам осада цитадели прус­
ской легенды: говорится о Лессинге, а подразумевается
старый Фриц. Между тем прусская легенда непременно
должна быть разрушена, прежде чем Пруссия сможет
раствориться в Германии»
16
.
Обращаясь к самому Ме-
рингу (14 апреля 1893 года), Энгельс повторяет, что его
работа «во много раз лучше всего, что имеется по этому
периоду немецкой истории»; она расчищает дорогу «в
этой навозной куче прусской истории» и показывает ис­
тинную связь вещей, хотя сам он «не вполне согласен»
16
МарксК.,
ЭагельсФ. Соч., т.38,с. 268,269.
9*
1
35


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРАНЦА МЕРИНГА
главным образом с тем, как устанавливается в различ­
ных местах «причинная зависимость по отношению к
предшествующим временам»
17
.
Наконец, несколько позд­
нее (1 июня 1893 года) в письме К. Каутскому Энгельс
вновь упоминает о «Легенде»: она «великолепна, хотя я в
некоторых пунктах представляю себе дело иначе»
!8
.
Одно из первых высказанных Энгельсом замечаний
сразу проливает свет на ограниченность и односторон­
ность общеисторической, в том числе и литературно-ис­
торической, точки зрения Меринга. С поразительной мет­
костью Энгельс выразил это в нескольких словах: точка
зрения Меринга представляет собою взгляд на события
нз «прусского закоулка истории Германии».
Когда же Меринг послал другу и соратнику Маркса
в Лондон первое издание своей «Легенды о Лессинге»,
выпущенное отдельным томом, старый Энгельс ответил
ему большим письмом (14 июля 1893 года)
1Э
.
Одобряя
книгу как «наилучшее из имеющихся изложений генези­
са прусского государства», Энгельс вместе с тем отме­
чал, что «изображение истории одной Пруссии как час­
тицы германского убожества» как раз и создает тот
пункт, «в котором я кое в чем расхожусь с Вами». Рас­
хождение это касается «понимания предпосылок раздро­
бленности и неудачи немецкой буржуазной революции
XVI века». Ясно, что Энгельс имеет в виду место, кото­
рое заняла Германия (или не смогла запять) в мирового
значения процессах формирования единых государств
великих европейских наций на пороге новой истории.
Действительно, он пишет: «При изучении немецкой ис­
тории, которая представляет собой одно сплошное убо­
жество, я всегда убеждался, что лишь сравнение с соот­
ветствующими периодами истории Франции дает пра­
вильный масштаб, ибо там происходило как раз противо­
положное тому, что у нас», «там — редкостная объектив­
ная логика во всем ходе процесса, у нас дикий, все уси­
ливающийся сумбур». И Энгельс кратко набрасывает,
скорее для себя, чем для поучения Меринга, связь миро­
вых событий, объясняющих несостоявшееся в Германии
образование национального государства из разрознен­
ных феодальных частей.
"Маркс К.,
ЭнгсльсФ.Соч., т.39,с. 56-57.
|! Там же, с. 08.
1(1 См. там же, с. 82-86.
36


А. А . ВИШНЕВСКИЙ
В другом месте того же письма Энгельс касается
материалистического понимания истории, подразумевая,
очевидно, и ту форму, какую оно носит у Мерипга в его
книге. Здесь, пишет он, «упущен еще только один мо­
мент,'который, правда, и в работах Маркса, и в моих,
как правило, недостаточно подчеркивается, и в этом
отношении вина в равной мере ложится на всех нас».
«Главный упор мы делали, и должны были делать, сна­
чала па выведении политических, правовых и прочих
идеологических представлений и обусловленных ими дей­
ствий из экономических фактов, лежащих в их основе».
Но вот. продолжает Энгельс, явились такие «идеологи»,
то есть люди, представляющие себе превратно, «вниз го­
ловой», реальное соотношение вещей, которые вообра­
зили, будто, «не признавая самостоятельного историче­
ского развития различных идеологических областей, иг­
рающих роль в истории, мы отрицаем и всякую возмож­
ность их воздействия на историю. В основе этого лежит
шаблонное, педиалектическое представление о причине
и следствии как о двух неизменно противостоящих друг
другу полюсах, и абсолютно упускается из виду взаимо­
действие». При этом «забывают о том, что историческое
явление, коль скоро оно вызвано к жизни причинами
другого порядка, в конечном итоге экономическими, тут
же в свою очередь становится активным фактором, мо­
жет оказывать обратное воздействие на окружающую
среду и даже на породившие их причины». «На эту сто­
рону дела,— которой я здесь смог коснуться лишь слег­
ка,— делает вывод Энгельс,— мне думается, все мы об­
ратили внимания меньше, чем она того заслужи­
вает»
20
.
Если искать глубокую, высокопринципиальиую кри­
тическую оценку наследия Меринга в свете идей маркси­
зма, то она содержится прежде всего в этих замечаниях,
высказанных как бы мимоходом, в деликатной форме ве­
ликим соратником Маркса. Они прямо касаются идей­
ных оснований, которые были дороги Мерингу, но кото­
рые он понимал недостаточно полно. В словах о шаб­
лонном, недиалектическом взгляде на причины и следст­
вия, о непонимании относительной самостоятельности
Все цитаты из письма Энгельса Mcpirnrv от 14 июля 1393 г. при^ецгчы
покн.:МарксК.,
Энгельс*. Соч. т . 39, с. S2-85.
37


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРАНЦА МЕРИНГА
развития политических и идеологических отношений,
способных становиться «активными факторами» в исто­
рии, мы не можем не узнать метода Меринга, его слиш­
ком прямолинейного представления о требованиях мате­
риалистического объяснения истории. Это относится все­
цело и к его литературной критике, где встречаются уп­
рощенные формулы, предлагаемые в качестве ключа к
пониманию целых этапов духовной истории человечества.
Так, мы узнаем, что «если героическая эпоха буржуаз­
ного класса Германии выразилась в создании высокого,
искусства, то произошло это только оттого, что буржуа­
зию не допускали на экономическое и политическое поле
сражения» (2, 288). Или: дорога в царство эстетического
идеала открылась для немецкой классической литерату­
ры по той причине, что бюргерский класс «не был еще
достаточно силен, чтобы вступить в борьбу за полити­
ческую власть» (2, 372). Было бы ошибкой преувели­
чивать вес подобных прямолинейных, механистических
умозаключений в критической практике Меринга, одна­
ко очевидно, что замечания Энгельса неслучайно были
связаны с чтением «Легенды о Лессинге».
Сравнение с соответствующими периодами истории
Франции, которое Энгельс кладет в основу своего исто­
рического метода, задевает самое существо концепции
Меринга, его подход к великим проблемам гражданской
и духовной истории из провинциального «прусского за­
коулка». Замечание Энгельса не только раскрывает исто­
чник неполноты освещения Мерингом некоторых важных
проблем истории Германии. Оно приложимо и к широкой
сфере эстетики и истории литературы, где Меринг, огра­
ничив свой кругозор проблемами одной Германии, не
сумел широко охватить картину мирового художествен­
ного процесса и показать значение столь ценимой им
немецкой классики в верном свете достижений высоко­
го реализма в литературах Англии, Франции, России.
Было бы, быть может, преувеличением считать, что
Меринг вообще отрицал подлинную диалектику отно­
шений между экономической необходимостью и ее отра­
жением в умах людей, относительную самостоятельность
идеологических областей в движении истории. В «Эсте­
тических разведках» и в других его сочинениях встреча­
ются оговорки на тот счет, что исторический материализм
никогда не отрицал возможности обратного действия
38


А. А. ВИШНЕВСКИЙ
скусства, религии, философии, идеологических тради-
и
й вооби';е на развитие социальных и материальных ус­
ловии, составляющих их предпосылки, которые заложе­
ны глубоко в почве экономических отношений. Иное
дело,' что такие вкрапления у Меринга скользят по по­
верхности, не меняя духа и существа раз и навсегда ус­
военного им типа методологии, не свободного от важно­
го недостатка: можно сказать, что ему не хватает духа
революционной диалектики.
Письма Энгельса его последних лет против вульга­
ризации исторического материализма, столь богатые
философским, теоретическим содержанием, дают осо­
бенно много для углубленного понимания сформулиро­
ванного Марксом положения о том, что развитие идео­
логических областей, философии, религии, искусства, не­
равномерно по отношению к ходу исторического про­
гресса
21
.
Замечательны в этом отношении выводы Эн­
гельса, касающиеся мифологических и философских
представлений в предыстории и истории человечества.
В таких идеологических областях, как религия, филосо­
фия, пишет Энгельс, имеется «предысторическое содер­
жание», которое необходимо усваивается историческим
периодом человечества. Таковы изначальные мифологи­
ческие представления о реальной действительности. Эти
представления «имеют по большей части экономическую
основу лишь в отрицательном смысле; низкое экономи­
ческое развитие предысторического периода имеет в ка­
честве дополнения, а порой и в качестве условия и даже
в качестве причины ложные представления о природе»
22
и — добавим мы — о ходе человеческих дел. То же самое,
несомненно, относится и к условиям развития искусства,
религии, философии в исторический период, уже после
того, как они выделились из общего материнского лона
мифологии. Энгельс касается здесь только одной из вет-
веи философии и ее неравномерного развития по срав­
нению с ходом исторического прогресса. Высказанное им
соображение о присутствии экономической основы толь­
ко «в отрицательном смысле», в смысле низкого уровня
развития общественных противоречий, приобретает глу­
бокое историческое значение: оно позволяет понять, ка-
См.:
Там
м
арксК.,
Энгельс*. Соч., т. 12, с. 736 .
же, т, 37, с. 41а.
39


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРАНЦА МЕРИНГА
ким образом страны экономически отсталые могли иг­
рать передовую роль в развитии философии, как это было,
например, с Германией конца XVIII века по отношению
к Англии и Франции
23
.
Среди других замечаний Энгельса о неравномерности
прогресса в его поздних письмах некоторые носят еще
более общий, всеобъемлющий характер, содержат драго­
ценные «итоги мудрости земной». Так, в письме Энгель­
са его русскому корреспонденту Н. Даниельсону мы чи­
таем: «Нет такого великого исторического бедствия, ко­
торое бы не возмещалось каким-либо историческим про­
грессом»
и
.
Речь шла о России, о гибели крестьянской
общины под ударами капиталистических отношений. Но
мы вправе отнести это замечание и к Германии, вспом­
нив, какими красками в своей книге о Лессинге описал Ме-
рипг «позор прошлого» и «сплошное убожество»
25
в ис­
тории своей родины. Освещению ее событий Мерингом
из «прусского закоулка» недостает, впрочем, той обще»
перспективы, которая с такой прозрачной ясностью схва­
чена в формуле Энгельса. Немецкая история у Меринга
выглядит преимущественно как беспросветное чередова­
ние бедствий, несмотря на борьбу таких людей, как Лес-
сниг. И все же, правильно ли, исторически точно ли, что
ко всем написанном Мерингом с таким талантом и зна­
нием дела, например, о судьбе германской государствен­
ности— от бранденбургской марки до прусско-германской
империи Гогенцоллернов,—так редко светит нам из
мрака бедствий, пусть даже в худшие времена, даже под
деспотией «великого» Фридриха прусского, тот искупаю­
щий луч исторического прогресса, который по законам
самой истории должен падать и на ее темные страницы?
Современные марксисты-историки ГДР вносят в карти­
ну отечественной истории новые оттенки, исправляющие
подчас неверные ноты, которые в прошлом бывали не
чужды трудам даже таких заслуженных и передовых
ученых, как Меринг.
Но вот возникает резонный вопрос: имеет ли все ска­
занное здесь о диалектике Энгельса сколько-нибудь пря­
мое отношение к Мерипгу, его взглядам на искусство,
23
,М арке К.,
Энгельс*. Соч., т. 37, с. 419.
-' 1'им же, с. 130.
si
Выражения, принадлежащие Энгельсу. См. там же, с. 85, 86.
40


А. Л . В11ШПЕВСК.НП
его эстетике? Здесь уместно будет, пожалуй, воспользо­
ваться мыслью Энгельса об «отрицательном» присутст­
вии, чтобы отнести ее на этот раз к той высшей диалек­
тике исторического познания, которую развивал Энгельс,
по которая осталась Мерингу, по существу, недоступной.
Да он п не мог многого знать о ней: письма Энгельса тех
лет были собраны и увидели свет много позже, уже в на­
ше время. В эпистолярном общении с Мерингом точка
зрения Энгельса была неизмеримо выше той, па кото­
рой стоял его корреспондент, партийный писатель Ме-
рннг. Но, как мудрый учитель, Энгельс готов был раз­
мышлять вместе с Мерингом и другими своими соратни­
ками по партии о самых глубоких и тонких вопросах,
требующих неотложного ответа теории. Это была в пол­
ном смысле слова позиция творческого марксизма.
II пусть каждый, кто сможет, соберет на этом поле свой
мед!
Не будет, видимо, неоправданной смелостью предпо­
ложить, что, приветствуя начало более серьезного раз­
вития марксистских знаний, Энгельс смотрел на Мерин-
га с сочувствием, примерно так, как смотрел позднее
Ленин: как на человека, стремившегося учиться марк­
сизму н умевшего достигать этой цели. В 1892 году, чи­
тая Мерпнга, Энгельс в одном из своих писем выражал
радость по поводу того, что материалистическое пони­
мание истории, которое в течение 20 лет чаще всего зву­
чало как «трескучая фраза» в устах молодых писателей
из рядов социал-демократии, начинает применяться в
том его качестве, которое было ему присуще изначаль­
но— как «путеводная нить при изучении истории»
26
.
И если эта нить иногда рвалась в руках Меринга, на его
стороне все же оставалось большое преимущество — за ­
пас демократизма и революционной страсти, ограждав­
ший его жизненный труд от проникновения в него пози­
тивистского эпигонства и обывательской пошлости.
Но самого честного демократического сознания, ко­
нечно, мало для адекватного решения больших проблем
истории человеческой мысли, литературы и искусства.
Впрочем, сам Мерипг сомневался в том, что «недостаток
художественности» в творениях искусства может быть
восполнен «человеческой солидарностью, участием в чело-
'" МорксК.,
ЭигсльсФ. Соч., т.38,с. 268,269.
А\


ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ФРАНЦА МЕРИНГА
веческой борьбе и нужде». Судя по одной из его статей
об Ибсене, такой взгляд он считал слишком узким. Не­
даром в своей литературно-художественной критике он
постоянно стремился стоять на высоте общечеловече­
ского значения классики (немецкой по преимуществу).
Он много сделал для популяризации общего взгляда
научного социализма на то, что объективная художе­
ственная правда, заложенная в великих творениях клас­
сической поэзии и искусства, их непреходящее содер­
жание, которое Энгельс назвал «поэтическим пра­
восудием»
27
, родственны революционным целям рабоче­
го класса, совпадают с ними в широкой нравственной,
интеллектуальной, эстетической перспективе.
Понять эту правду во всей полноте ее содержания,
сделать возможным ее перевод на язык социализма —
такую задачу способен решать только марксизм на дос­
тигнутой им высшей ступени понимания закономерно­
стей истории, обогащенной завоеваниями мысли и дела
Ленина. Задача эта требует развитого художественного
вкуса, тончайшего диалектического инструмента для бо­
лее полного раскрытия реальных и идеальных отноше­
ний и связей.
Меринг, марксист первого призыва, не смог восполь­
зоваться плодами этой более высокой ступени развития
марксистской теории. Обстоятельства сделали для него
недоступной и всю ту новую высокопоучительную рабо­
ту, которую уже в годы сознательной жизни Меринга
настойчиво проводил Энгельс ради диалектического со­
вершенствования идейного марксистского инструмента.
С помощью этого инструмента мы можем все бережнее,
с растущим пониманием осваивать великое культурное
наследие, освобождая его от преходящего и условного,
но сохраняя при этом «все богатство достигнутого раз­
вития»
28
, как было завещано Марксом.
27
МарксК.. Энгельс Ф.Соч., т, 36.с.07.
и
Там же, т. 42, с. 116.


Дорогой жене
Эве Меринг,
верной спутнице
в борьбе и труде.
Автор
ЛЕГЕНДА
О ЛЕССИНГЕ


ПРЕДИСЛОВИЕ
К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ 1893 ГОДА
Статьи, посвященные леген­
де о Лессинге, которые с января по июнь прошлого (1892)
года я публиковал в литературном отделе «Neue Zeit»,
для этого нового издания тщательно просмотрены, во
многих деталях дополнены и улучшены, а в некоторых
разделах — в шестой, седьмой, девятой главах первой ча­
сти, а также в заключительных трех главах второй час­
ти— существенно расширены. Все эти дополнения наце­
лены на то, чтобы еще резче очертить принципиальное
расхождение между просвещенным деспотизмом и клас­
сической литературой в Германии XVIII века, еще осно­
вательнее развеять туманное ядро легенды о Лессинге,
ибо этот туман скрывает из виду проблемы современной
немецкой действительности,— и сделать все это четче и
основательней, чем по техническим причинам было воз­
можно на страницах научного еженедельника.
Этой цели призвано в особенности служить более
подробное описание фридриховского государства. Ибо
чем яснее раскрывается суть этого государства как исто­
рического продукта классовой борьбы между восточно-
эльбекими князьями и юнкерами, тем отчетливей наша
классическая литература выступает в качестве проявле­
ния освободительной борьбы немецкой буржуазии.
И если, несмотря на это, я был в соответствующих раз­
делах более пространен, нежели это согласовалось с мо­
ей действительной задачей, то я утешаю себя тем, что се­
годня вообще невозможно отыскать такую позицию, с
которой было бы неправомерно рассматривать фридрн-
ховскую легенду.
Приложение к книге, посвященное историческому
материализму, обязано своим возникновением некоторым
44


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
вопросам и сомнениям, которые содержались в доходив­
ших до меня дружеских письмах читателей «Neue Zeit».
Сведущие будут снисходительны к этой небольшой ра­
боте; я во всяком случае писал ее, живо радуясь тому,
чем занимался. При критике легенды о Лессинге мне
редко доводилось ссылаться на труды Маркса и Энгель­
са; однако, если я и открыл какие-либо точки зрения,
помогающие по-новому понять немецкую историю, то моя
заслуга ограничивается неукоснительным применением
материалистического метода исследования, который столь
достоверно, столь ясно, столь неопровержимо и поэтому
с таким эпохальным успехом разработали Маркс и
Энгельс. И для меня нет ничего более приятного, чем в
ходе предметного обсуждения исторического материа­
лизма одновременно выполнить и долг личной благо­
дарности.
Франц Me ринг
Берлин, июль 1893 г.


ПРЕДИСЛОВИЕ
КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
Четырнадцать лет тому на­
зад с января по июнь 1892 года я опубликовал в литера­
турном отделе журнала «Neue Zeit» ряд статей о Лес-
синге. С ранней юности я чтил его как одного из самых
любимых моих писателей. Но как ни жадно следил я за
всем, что писалось о Лессинге, мои честолюбивые по­
мыслы никогда не простирались так далеко, чтобы пи­
сать о нем самому.
Почти столь же глубокий интерес испытывал я с ран­
них лет и к старому Фрицу, хотя объяснялось это скорей
воздействием обстоятельств, нежели самостоятельным
выбором. Мне, выросшему в атмосфере духовной огра­
ниченности, характерной для небольших городков Ниж­
ней Померании, слишком долго пришлось питаться цель­
ным молоком прусской любви к отечеству; даже в моем
выпускном гимназическом сочинении я столь правовер­
но развивал славную тему «Заслуги Пруссии перед Гер­
манией», что получил высшую отметку.
Прошли годы и десятилетия. Моего Лессинга я на­
учился читать иначе, чем читал его мальчиком, и на
моего земляка Фридриха я научился смотреть иначе, чем
на школьной скамье. Но я все еще не помышлял писать
ни о том, ни о другом, будучи главным редактором
«Berliner Volkszeitung», вконец захваченным злобой
дня, пока не лишился этого поста в 1890 году. Лишился
потому, что выступил против акта социальной неспра­
ведливости: речь идет о притеснении беззащитной ар­
тистки одним тогдашним литературным пашой
1
.
В этих стычках я столкнулся с противниками, в ко­
торых ожидал встретить, скорее, соратников, с привер­
женцами нового, как его тогда называли, натурализма,
46


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
которые в области литературных интересов противостоя­
ли упомянутому султану от литературы. Я столкнулся с
эстетиками и критиками, выучениками Шерера
2
, ниспро­
вергавшего, подобно новоявленному Лессингу, ложных
литературных кумиров, чтобы проложить дорогу новым
божествам. Тем временем я научился у Маркса искать
за поверхностной более глубокую причинную связь ве­
щей. Поэтому я не приписал кумовству того, что лежало
скорее в области интеллекта, нежели морали, и исполь­
зовал мой невольный досуг для более основательного
изучения предмета, чем это было для меня возможно,
пока я руководил газетой, представлявшей самую резкую
оппозицию в эпоху закона о социалистах.
О результатах, к которым я пришел в процессе этого
изучения, я достаточно сказал в других местах, особенно
в «Neue Zeit»
3
.
Здесь я могу подытожить их лишь в не­
скольких словах. Великий кризис, разразившийся в 70-х
годах прошлого столетия
4
, заметно подорвал не только
экономическую, но и духовную мощь немецкой буржуа­
зии. Пробил, казалось, последний час буржуазной лите­
ратуры, если такой человек, как Линдау
5
, царил в лите­
ратуре немецкой столицы, а берлинские театры в самых
различных, но всегда варварски безвкусных вариациях
выводили на сцену только укрощенного строптивого —
юнкера. Но великий исторический период никогда не
умирает так быстро, как надеются его наследники и как
они, пожалуй, должны надеяться, дабы вести штурм с
надлежащей энергией: именно ярость нападения вновь
сплачивает воедино силы сопротивления. Когда Шиллер
писал свои письма об эстетическом воспитании челове­
чества, ему, наверное, тоже не приходило в голову, что
абсолютистско-феодальное «естественное государство»,
которому он предрекал близкую гибель, будет еще весе­
ло праздновать час воскресения. Так же обстоит дело и
с капитализмом: он катится под гору далеко не так стре­
мительно, как того ожидал в 70-х годах прошлого столе­
тия и даже долгое время спустя пролетариат, преиспол­
ненный упорного мужества борьбы. Этот факт неоспо­
рим, хотя было бы глупо отсюда заключать, что медлен­
ное разложение —вовсе не разложение.
В 80-х годах буржуазное общество до известной сте­
пени оправилось экономически, а в соответствии с этим
и духовно. В различных областях научной литературы
47


ФРЛНЦ МЕРИНГ
пробудилась новая жизнь; опубликован ряд сочинений
но экономике, где структура современного общества под­
верглась сравнительно острому и глубокому анализу;
в области художественной литературы появился нату­
рализм. Он, без сомнения, представлял мощную попытку
выбраться из болота: Гауптман
6
и Хольц
7
были сделаны
из совсем другого теста, чем Линдау и Блюменталь
8
,
подобно тому как некогда Шлегель
9
и Тик
10
оказались
людьми совсем другого склада, чем Коцебу11
и Нико­
лаи
12
.
Неудержимо отмиравшее общество всеми силами
цеплялось за жизнь, и силы эти, конечно, были наиболее
мощными, какие только оставались в его распоряже­
нии; это была несравненно большая сила, чем та, какую
оно считало нужным проявить в минуты самоупоения,
когда ему ничто не угрожало, но все-таки и эта сила бы­
ла далеко не достаточна, чтобы предотвратить то, чего
уже нельзя было предотвратить в силу железных законов
истории. Здесь сказывается внутреннее сродство современ­
ного натурализма с феодальной романтикой, игравшей
подобную же роль в процессе разложения феодального
общества; по этой причине оба этих литературных перио­
да, совпадающих с эпохой упадка, при всем своем внеш­
нем несходстве все же носят одинаковый характер, кото­
рый чем дальше, тем больше проявляется и в самом об­
лике литературы, а в последнее время, между прочим,
выказывался и выказывается в необыкновенном изоби­
лии драматических сказок и всевозможной мистической
чепухи.
С точки зрения этого исторического подхода можно
вполне справедливо оценить как сильные, так и слабые
стороны современного натурализма. Становится ясным,
почему он отличался или отличается такой невероятной
узостью кругозора (прошедшее или настоящее время за­
висит в данном случае от того, считаем ли мы его явле­
нием, уже отошедшим в прошлое или все еще существую­
щим): суть в том, что его утлому суденышку недостава­
ло компаса, парусов и руля, чтобы плавать в открытом
море истории. Становится понятным, почему он так хва­
тался за рабское подражание природе: перед лицом лю­
бой общественной проблемы он чувствовал себя совер­
шенно беспомощным. Даже в его любовании страшными
и отвратительными, низкими и пошлыми отбросами ка­
питалистического строя можно тогда усмотреть своего
48


ЛЕГЕНДА О ЛЕССННГ'Е
рода протест, который он, повинуясь смутному порыву,
бросал в лицо дикому культу денежного мешка, этому
смертельному врагу настоящего искусства. С историче­
ской точки зрения все это целиком поддается объясне­
нию. Тем не менее неизбежно возникало и возникает
чувство протеста, когда жалкие жизненные условия, в ко­
торых только и может существовать искусство в уми­
рающем обществе, превозносятся как широкие возмож­
ности, открывающие путь небывалому расцвету искусст­
ва, когда увиливание от великих вопросов культурно-
исторического прогресса провозглашается необходимой
предпосылкой «чистого искусства», когда плоское под­
ражание природе, презираемое всяким истинно творче­
ским художником, объявляется художественным прин­
ципом, преобразующим мир, когда современных проле­
тариев упрекают в эстетической грубости из-за того, что
они требуют от искусства не грязи и пыли, а, по меткому
выражению, «праздничного блеска свечей», как это и
должно быть свойственно естественному, исторически
обусловленному настроению класса, уверенного в своей
победе и бодро глядящего в будущее.
Новому натурализму приписывают, правда, социали­
стические черты. Но доля истины, содержащаяся в этом
утверждении, только подчеркивает внутреннее родство
натурализма с романтикой. Историки литературы, стоя­
щие на идеалистических позициях, безуспешно ломали
себе голову над объяснением того факта, что романтики,
эти реакционеры и поклонники средневековья, были в то
же время не чужды духа современного свободомыслия.
А между тем с точки зрения исторического материализ­
ма ясно само собой, что в первые десятилетия девятнад­
цатого столетия феодально-романтическая школа поэзии
не могла существовать без довольно изрядной примеси
буржуазной культуры. Это было безусловно необходимо
уже потому, что феодальный мир, теснимый буржуазией,
должен был обороняться от превосходившего его силами
врага оружием, заимствованным у пего же,—подобно
тому, как краснокожие индейцы оборонялись от белых
огнестрельным оружием, что помогало замедлить их не­
избежное вымирание, но не могло его предотвратить,
если мы припомним соотношение между феодальной
романтикой и освободительной борьбой буржуазии и
под этим углом зрения попытаемся выяснить современ-
49


ФРАНЦ МЕРИНГ
ную обстановку, то мы сейчас же увидим, как обстоит
дело с социалистическими чертами современного нату­
рализма. Буржуазные натуралисты в той же мере пропи­
таны социалистическим духом, в какой феодальные ро­
мантики были пропитаны буржуазным духом — не боль­
ше и не меньше, ибо во всех своих бесчисленных экспе­
риментах они со священным ужасом сторонятся всякого
художественного описания, которое могло хотя бы кос­
венно соприкасаться с освободительной борьбой проле­
тариата. Они, скорее, зароются в любой мистический и
символический туман.
То, что мы сказали о поэтах современного натура­
лизма, в такой же степени верно и по отношению к его
эстетикам и критикам. Школе Шерера нельзя отказать
ни в огромном прилежании, ни в кое-каких заслугах.
Она много сделала в области кропотливой эстетико-фи-
лологической работы и прекрасно умеет критически ана­
лизировать художественные произведения с эстетико-
филологической точки зрения. С успехом, заслуживаю­
щим безусловно всяческой похвалы, она сумела втолко­
вать хотя бы наиболее интеллигентным слоям германской
буржуазии, что Анценгрубер
13
, Ибсен
14
и Гауптман —
поэты совершенно иного калибра, чем Блюменталь и
Линдау. Ее работы необычайно освежили буржуазную
эстетику и критику, которые пришли было в такой же
упадок, как и буржуазная поэзия. Но ее способность по­
нимания исчезает, словно отрезанная ножом, как только
литературное развитие соприкасается с экономическим,
политическим и общеисторическим развитием: когда она
хочет писать историю литературы,— ее описаниям не
хватает исторической перспективы, а фигурам — истори­
ческой рельефности. Тогда ей приходится пускаться в
пустые словопрения, ничуть не выигрывающие от непри­
ятных потуг на верноподданическую лояльность.
Изложенные здесь в немногих словах воззрения скла­
дывались у меня годами, и я развил их, как уже указы­
вал в «Neue Zeit», во всевозможных направлениях *.
Одной из первых работ, при разборе которых разви­
валась моя концепция, была биография Лессинга, напи­
санная Эрихом Шмидтом
15
.
Последний ее том вышел в
* Отсылаю прежде всего к «Эстетическим разведкам»,
напечатанным
мною в «Neue Zeit», 17-й год издания, т. 1.
50


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
свет в 1891 году; в этом же году я впервые познакомился
со всем трудом в целом. Здесь я чувствовал себя на пре­
красно знакомой мне почве, ибо тему эту я не только
изучил за многие годы и даже десятилетия, но в извест­
ном смысле и внутренне ее пережил. Поэтому я начал
с критики этой книги, оказавшейся тогда для меня осо­
бенно подходящей в том отношении, что там затрагива­
лись вопросы, часто бывшие предметом моих размышле­
ний, и статья моя разрослась далеко за пределы простой
рецензии, которую я сначала думал закончить в трех или
четырех номерах «Neue Zeit»». В процессе работы у меня
всплывали все новые и новые мысли,— иногда, впрочем,
даже и не новые, а старые, которые лично для меня дав-
кым-давпо прояснились, но разъяснение которых, как
мне казалось, могло бы представлять интерес для моих
читателей. И действительно, моя работа встретила очень
хороший прием,— никто не советовал мне прекращать ее,
а многие настаивали на ее продолжении. Таким образом,
вместо трех или четырех статей появилось около двадца­
ти, причем пришлось скомкать многое из того, что я счи­
тал необходимым и полезным. Пропуски эти я восполнил
впоследствии, когда читатели «Neue Zeit» выразили по­
желание получить мои статьи в виде отдельной книги, а
мой друг Диц
16
удовлетворил это требование и издал
книгу значительным тиражом.
Таким образом, книга эта сложилась как своего рода
импровизация. Это не значит, что она писалась наспех,
для сиюминутных целей,—коль скоро мне было брошено
такое обвинение, я могу с чистой совестью сказать, что
оно попало не по адресу. Впрочем, речь тут идет боль­
ше об окололитературном шепотке, нежели о печатных
выступлениях официальной критики, которая и при от­
рицательном отношении к моему методу и результатам
исследования в большинстве случаев признала за мной
умение справляться с обширным материалом. Содержа­
ние этой работы трижды, и даже более, чем трижды, вы­
держало тот девятилетний карантин, о котором говорит
Гораций. По ей в значительной мере присущи формаль­
ные недостатки импровизации. Она была задумана не в
виде книги и не была разработана по систематическому
плану; выражаясь словами Лессинга, она представляет,
До известной степени, «мешанину», и потому я не буду
настолько нескромен, чтобы гордиться отзывом одного
51


ФРАНЦ МЕРИНГ
из буржуазных критиков, выразившегося по поводу моей
работы, что хотя она и попадает из пятого в десятое, но
тем не менее даже в этом пятом и десятом у автора всег­
да находится что сказать.
Новое издание, которое пришлось теперь выпустить в
свет, давало мне возможность устранить эти недостатки
формы. Но когда я по прошествии более чем десяти лет
снова просмотрел свою книгу, я сейчас же увидел, что
нужно или оставить это дерево-дичок в том виде, как оно
есть, или заменить его новым. Если бы я стал подстри­
гать его ножницами, от него не осталось бы ничего, кро­
ме голого ствола, ибо то, что даже моим благожелатель­
ным критикам, привыкшим к обычному стилю литера­
турно-исторических писаний, казалось «пятым и деся­
тым», в моих глазах и с точки зрения признаваемого
мною исторического метода было самым главным. Прав­
да, можно было бы развить тему более систематически,
но тогда пришлось бы переписать всю книгу от начала до
конца, рискуя сделать ее более объемистой, но отнюдь
не более содержательной. На это я решился бы лишь в
том случае, если бы мои положения необходимо было
пересмотреть по существу. Однако после неоднократного
и тщательного перечитывания текста я не нашел ничего,
что следовало бы изменить по существу, а в то же время
мне не хотелось одной только формы ради губить книгу,
которая как раз в этом виде не только для меня пред­
ставляет кусок жизни, но, судя по многочисленным от­
зывам, стала близкой и дорогой для многих читателей.
Поэтому я оставлю текст без всяких изменений, ог­
раничиваясь изложением в предисловии того немногого,
что считаю нужным сказать о нынешнем состоянии рас­
сматриваемых в книге вопросов.
*
*
*
Прежде всего, несколько слов о выпавшей на долю
книги критике. Чрезвычайно характерно, что в данном
случае проявилось то же самое, что я говорил выше о
школе Шерера.
Журнал «Historische Zeitschrift», основанный Зибе-
лем
п
и насаждающий при нем легенду о Фридрихе,
хоть и предпослал отзыву о моей книге ходячие остроты
о «социал-демократической науке» — ученые мужи бур­
жуазии, борясь с историческим материализмом, не могут
52


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
спекулировать на тупоумных предубеждениях обыва­
теля,-—
но
все же
признал, что мое описание фридрихов-
ского государства во всем, что касается фактической
стороны, основано на тщательном изучении наилучших
материалов и может быть с пользой прочитано буржу­
азными историками. Отзыв заканчивался следующими
словами: «Мы не будем здесь развивать нашей собствен­
ной, совершенно противоположной точки зрения на метод
и на понимание предмета; заметим только, что было бы
неправильно просто-напросто игнорировать подобные
книги и что из беспристрастной оценки столь радикаль­
но отличного понимания государства и сил историче­
ской жизни историческая наука извлечет не меньше
пользы, чем в своей области извлекла политическая
экономия». Это все-таки — критика, которая, ни в чем
не изменяя собственной точке зрения, тем не менее ста­
рается воздать должное противнику.
Совершенно иначе вели себя последователи Шерера.
С господином Эрихом Шмидтом, безоговорочно объявив­
шим меня «крохобором», я не буду сводить счеты. Я же­
стоко критиковал его, и было бы глупо, если бы после
этого я стал жаловаться на резкости, сказанные им по
моему адресу. Достаточно и того, что он не доказал и не
может доказать мне моего «крохоборства». Я не возьму
обратно ни одного слова из того, что я сказал о нем, но
в то же время я охотно признаю, что его работа о Лес-
синге обладает не только всеми слабостями, но и всеми
преимуществами шереровской школы.
Зато ученик Шерера, пражский профессор Зауэр
13
,
помогавший ему при корректуре первого тома, отделал
меня на все корки в «Deutsche Literaturzeitung». Разуме­
ется, я не буду сердиться на него за «смешные приемы»
и «одностороннюю настырность», которые он якобы об­
наружил в моей «трескучей и болтливой книге»; я охот­
но соглашаюсь и с его уничтожающим приговором, что
я не имею никакого представления о «движущей силе
религиозных идей» и о «самостоятельной силе поэзии».
Но я немного остановлюсь на фактических и особенно
на литературно-исторических воззрениях господина За-
уэра против моего изложения, дабы показать, что школа
Шерера, стоит только коснуться ее слабого места, начи­
нает вести себя как любая клика писак, не брезгующих
самым скверным оружием и приемами, достойными
53


ФРАНЦ МЕРИНГ
«кровавого Оскара» с сотоварищи. Господин Зауэр пи­
шет обо мне следующее:
«Из тщательно изученных источников он выбирает
только то, что соответствует его заранее установившему­
ся мнению, пропуская, например, в переписке Клейста
все те места, в которых встречаются восторженные отзы­
вы о короле; он ничего не говорит о беседе Фридриха с
«пруссаком» Готшедом
19
и утверждает, что Глейм
20
был
единственным прусским поэтом, который хоть один раз
в жизни видел короля лицом к лицу. Но во всех тех ме­
стах, где Меринг торжествующе закладывает свои дина­
митные патроны, сам грунт уже с давних пор выветрился
и искрошился без всякой вины в том современных иссле­
дователей Лессинга (так, например, отношение Лессин-
га к Вольтеру, приглашение его в берлинскую библиоте­
ку); а там, где он снова поднимает старые споры, как,
например, спор по поводу Симона Лемниуса
21
, его пре­
зрение к книжной учености обходится ему не даром:
так, например, он ничего не знает о новом издании «Апо­
логии», выпущенном Гефлером («Bohemische Gesell-
schaft der Wissenshaften», 1892)».
Выясним сначала этот последний пункт. Господин
Зауэр выдумывает, будто я хочу опять возобновить спор
о Симоне Лемниусе. Наоборот, я говорю (см. с . 328 —
330), что этот спор был давным-давно решен Лессингом,
и лишь высказываю сожаление, что опровергнутая Лес­
сингом историческая ложь лютеранских историков (по
поводу этого я цитирую Райке
22
, Кёстлина и Хайдема-
на
23
) снова начинает преподноситься в наших высших
школах. Какое отношение имеют к этому «Богемское
научное общество» и опубликование Гефлером «Аполо­
гии» Лемниуса? С таким же точно правом я мог бы
объявить невеждой и господина Зауэра, не знающего,
что «Апология» Лемниуса давным-давно уже перепеча­
тана в «Прагматической истории протестантов в Гер­
мании» Ганзена. Подобное подозрение было бы столь
же нелепо, как и первое.
Далее: современные исследователи Лессинга, конеч­
но, повинны в том, что основу, на которой зиждилось'
предание об отношении Лессинга к Вольтеру и о пригла­
шении Лессинга в берлинскую библиотеку, они оставили'
«выветрившейся и искрошившейся». Если бы к человеку
Лессингу они питали хотя бы частицу того уважения, а
54


•ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
к писателю Лессингу проявили хотя бы небольшую долю
той «филологической акрибии», о которых они без конца
болтают, то разоблачение очевидных небылиц, выдуман­
ных К.-Г. Лессингом
24
и Николаи, они сочли бы «своим
проклятым долгом и обязанностью», а не предоставили
бы эту задачу моей «трескучей и болтливой» книге.
Перейдем к Глейму и Готшеду. Возражая одному со­
временному историку литературы, утверждающему, буд­
то в произведениях Лессинга, Рамлера и Глейма Гете
обнаружил влияние Фридриха на германскую литерату­
ру, я говорю на с. 90, что только в отношении этих трех
и может быть вообще речь о таком влиянии, и кстати
добавляю: «Кроме того, Глейм — единственный прусский
поэт, который хоть один раз в жизни видел короля Фри­
дриха лицом к лицу». Затем на с. 256 я передаю беседу
Фридриха с Готшедом, которого Фридрих превозносил
как «саксонского лебедя», на с. 332 замечаю, что Готшед
был родом пруссак. Из всего этого господин Зауэр выво­
дит нелепое заключение, будто я умолчал о беседе Фри­
дриха с Готшедом, дабы иметь возможность утверждать,
что король говорил только с одним прусским поэтом.
Наконец, мне вменяется в вину, что, говоря о пере­
писке Клейста
25
, я тенденциозно умолчал обо всех тех
местах, где встречаются восторженные отзывы о короле.
Этот упрек имел бы смысл лишь в том случае, если бы я
привел хотя одно из тех мест, где Клейст отзывается о
Фридрихе
26
в тоне далеко не восторженном. Но мне не
приходило в голову цитировать хотя бы одно из этих
мест по той причине, что они совершенно не важны для
моего изложения. Перепиской Клейста я пользуюсь па
с. 355 только для того, чтобы объяснить дружеское рас­
положение Лессинга к Клейсту. Я говорю там, что на
поле сражения, где Лессинг познакомился с Клейстом,
Клейст вел себя как добрый, мягкий и храбрый человек,
между тем как раньше, в мирное время, когда Клейст
жил в Потсдамском гарнизоне, он, должно быть, всегда
казался окружающим чудаковатым. Я цитирую одно вы­
ражение Клейста, уверяющего, что «одна только мысль»
о том, что он проживет в Потсдаме еще двадцать или
тридцать лет, кажется ему «адом», и прибавляю: «Под
железным игом Фридриха такое настроение было вполне
понятно». Разве это не соответствует истине?
Один буржуазный историк литературы пишет: «Ме-
55


ФРЛПЦ МЕРИНГ
сто, в котором Клейст прожил лучшие годы своей жиз­
ни, было далеко не идеальным. Потсдам, отрезанный от
близкой к нему шумной столицы, своим обликом напо­
минал большую казарму; требования военной службы,
проходившей под непосредственным надзором короля,
выполнялись здесь строго, педантически, беспощадно...
Пока там жил сам Фридрих, нельзя было и помышлять
о самом кратковременном отпуске. Сколько планов Клей-
ста, мечтавшего о путешествиях, потерпело крушение,
как редко удавалось ему вырваться на несколько дней
или на несколько часов из этой тюрьмы! Ибо следует
открыто признать, что в Потсдаме он чувствовал себя,
как в тюрьме. Его письма полны тяжких стонов и гром­
ких проклятий по адресу этой жизни и преисполнены
страстной тоски по свободе. Скучная, убивающая дух
гарнизонная жизнь...» и т. д . Автор этих строк не кто
иной, как господин Зауэр, и пишет это он во введении к
изданным им сочинениям Клейста. Правда, в этом же
введении из чувства пылкого патриотизма он повышает
всех Гогенцоллернов в чинах и делает одного маркграфа
из боковой бранденбургско-шведской линии «братом
короля», а настоящего брата короля, принца прусского,
производит в «кронпринцы», то есть сыновья Фридриха.
Но вина за это революционное ниспровержение генеало­
гии падает целиком на колпак господина Зауэра. Клейст
тут совершенно ни при чем, и господину Зауэру следова­
ло бы оценить по достоинству мою «одностороннюю на-
стырность», не позволяющую мне взбираться на такие
высоты фанатического культа Гогенцоллернов.
Но довольно говорить о критике господина Зауэра.
Я не стал бы ни одной минуты останавливаться на этом
вздоре ради него самого, если бы не считал необходимым
входить в эти детали, для того чтобы воочию показать
читателю, на какое не то детское, не то злостное «крохо­
борство» идет школа Шерера, дабы опровергнуть мою
критику византинизма, которым она отравляет историю
германской литературы.
Мне потребуется несравненно меньше времени, что­
бы объясниться с другим австрийским ученым, неким
господином И.-Э. Ваккернеллем
27
, который, дабы окон­
чательно добить меня, выступает в «Oesterreichisches
Literaturblatt» как «профессор Инсбрукского универси­
тета». Достаточно сказать, что этот комический гений,
56


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
развернув знамя «истины», пускается в поход против
меня, во-первых, потому, что я сделал Лессинга «соци­
ал-демократическим революционером и материалистом»,
а во-вторых, потому, что Маркс, «как известно», «списал
исторический материализм у англичан».
Третья профессорская величина, господин Вернер Зо-
мбарт
28
из Бреславля, изрекает: «Историческая миссия
Меринга заключается главным образом в доведении ad
absurdum (какой, между прочим, великолепный немец­
кий язык!) основных положений системы Маркса. Его
«Легенда о Лессинге» показывает, как не следует пони­
мать материалистическое понимание истории». Между
тем Энгельс, бывший вместе с Марксом основоположни­
ком исторического материализма, написал мне, после
того как я послал ему свою книгу: «О книге же вообще
я могу повторить только то, что уже не раз. говорил по
поводу статей, когда они появились в «Neue Zeit», это —
наилучшее из имеющихся изложений генезиса прусского
государства, пожалуй, могу сказать даже единственно
хорошее, в большинстве случаев вплоть до мелких под­
робностей правильно раскрывающее все взаимосвязи» *.
Само собой разумеется, ссылкой на Энгельса я не стал
бы защищать ни одной фразы моей книги, если бы имел
дело с критикой, разбирающей вопросы по существу, но
по отношению к фанфарону, так называемый «марксизм»
которого заключается в том, чтобы окончательно выяс­
ненные теории Маркса и Энгельса опять загадить пош­
лейшими общими местами вульгарной политической
экономии, ссылки на Энгельса будет, по моему мнению,
совершенно достаточно.
Несравненно приличнее, честнее и основательнее ото­
звался о моей книге ряд литературных еженедельных
журналов и политических ежедневных газет, не имею­
щих счастья редактироваться профессорами. О них я не
буду говорить и лишь вкратце упомяну, что со стороны
социалистов появилось два резко отрицательных крити­
ческих отзыва —Пауля Эрнста
29
в «Neue Zeit» и Жоре­
са
а
° в его «Истории французской революции» («Histoire
de la Revolution Franchise»). С ними обоими я уже объяс­
нился на страницах «Neue Zeit»**. Но если бы даже
^ МаркеК.,
Энгельс*. Соч., т. 39, с. 8 -1-85.
Пауль Эрнст. «Легенда о Лессинге» Меринга и материалистиче­
ское понимание истории.-«Neue Zeit», XII, 2, 7 us*.; Mepinir. К методу
57


ФРЛНЦ МЕРИНГ
объяснений этих и не последовало, я теперь не стал бы с
ними спорить. Пауль Эрнст давно повернулся к социа­
лизму спиной, а что касается Жореса, то в затрагивае­
мых в этой книге вопросах он отстаивает точку зрения
Зибеля и Трейчке
31
— ту самую, от которой даже бур­
жуазные германские историки, поскольку они вообще
занимаются научной работой, давным-давно отказались
как от совершенно несостоятельной. Как ни различны
их мнения в других отношениях — об этом различии я
сейчас упомяну при разборе одного решающего момен­
та,— тем не менее они единодушно опровергают взгляд
на Фридриха как на «героя национального возрожде­
ния», который якобы, как сказал когда-то Зибель, не
отступил перед страшными опасностями Семилетней
войны, дабы не дать Бельгии, а следовательно, и левому
берегу Рейна стать французскими.
Ведь и Жорес, наверное, отклонил бы дискуссию с
германским партийным товарищем, который стал бы
критиковать жоресовское понимание французской исто­
рии с точки зрения наполеоновской легенды в том виде,
в каком ее когда-то отстаивал бравый Тьер.
*
*
*
Что касается общего развития исторических проблем,
о которых идет речь в моей книге, то, поскольку дело
касается Лессинга, о нем говорить не приходится. Прав­
да, появилась новая биография Лессинга, написанная
Карлом Борииским
32
, но по сравнению с работой Эриха
Шмидта она является огромным шагом назад и ника­
кой плодотворной критике не поддается. Конечно, и те­
перь именем Лессинга иногда еще так же сильно зло­
употребляют, как в былые времена, но все же искажен­
ный облик Лессинга, созданный буржуазией, постепен­
но сходит на нет, что, конечно, можно только приветст­
вовать.
Равным образом и разрушение легенды о Фридрихе
с 1892 года достохвально подвинулось вперед. Патрио­
тический хлам Зибеля, Трейчке и тому подобных истори­
ков совершенно отсутствует даже в большой биографий
исторического материализма,—«Neue Zeit», XII. 2, 112 u.;w.; М е р и н г. Pytir
tie roi de Prusse,— « .Neue Zeit», XXI, I, 517 usw.
58


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Фридриха, опубликованной Рейнгольдом Козером
33
,
директором прусских государственных архивов. Когда я
издавал свою книгу, вышло только начало этой биогра­
фии— первая половина первого тома,— и в некоторых
местах (см., например, с. 227 и ел.) я полемизировал с
Козером. Отмеченные мною там погрешности против
истины имеются и в более поздних томах; Козер опять
выдвигает на сцену даже опровергнутую Николаи исто­
рию о приказе «вешать пониже» памфлеты против коро­
ля которые якобы прибивались на углах берлинских
улиц, да и вообще вся его книга погрязала в ограничен­
ности постулатов прусской государственности и отнюдь
не свободна от дипломатической осторожности.
Но хотя его историческое понимание чрезвычайно от­
клоняется от моего, это не мешает мне, а скорее, даже
обязывает меня признать, что Козер со своей точки зре­
ния старался подойти к вещам с объективной правдиво­
стью и безжалостно выбросил за борт множество патри­
отических сказок, которые мы находим у Зибеля, Трейч-
ке, Фрейтага
34
, Бернгарди
35
и тому подобных истори­
ков,— так, например, сказку об освященной шляпе и
шпаге, пожалованных якобы папой австрийскому фельд­
маршалу Дауну
36
за его неожиданное нападение при Гох-
кирхе, о переписке между императрицей Марией-Тере-
зией
37
и маркизой Помпадур38
, равно как и многие дру­
гие россказни, которые изобретал старый Фриц
39
, умело
спекулируя на ограниченном разуме своих верноподдан­
ных пруссаков, с целью сделать смешными своих вра­
гов. Для прирожденного пруссака всегда очень трудно
отделаться от всей этой дребедени, и я признаю, что да­
же я слишком снисходительно отнесся к фридриховской
легенде,— так, например, в том месте, где я писал об
отвращении Фридриха к торговле людьми, практиковав­
шейся тогда мелкими германскими владетельными
князьями. Правда, осенью 1777 года Фридрих не разре­
шил провозить по Везеру у Миндена уроженцев страны,
купленных Англией, но в данном случае Козер трезвее и
правильнее, чем я, оценивает его побудительные мотизы,
полагая, что Фридрих хотел сберечь немецкие вербовоч­
ные пункты, нужные ему самому, а кстати и немножко
досадить англичанам; известно, что он вскоре снова раз­
решил свободный проезд по реке, как только был выну­
жден в политике считаться с Англией.
59


ФРАНЦ МЕРИНГ
Больше всего мне пришлось бы возражать против
козеровского описания финансового хозяйства Фридри­
ха; это описание, очевидно, продиктовано бессознатель­
ным желанием не слишком уж беспощадно разоблачать
сказку о «социальном королевстве» Фридриха. В данном
случае историку, конечно, приходится возиться с «вывет­
рившимся и искрошившимся» материалом, ибо по причи­
нам, указанным мною на с. 195—196, никаких исчерпыва­
ющих и достоверных источников в этой области не име­
ется. Здесь можно оперировать только «ненадежными
цифрами», и потому сам я, делая свои подсчеты, сопро­
вождал их всяческими оговорками.
Подсчеты Козера и мои собственные сходятся в том,
что ежегодные государственные доходы в последние го­
ды царствования Фридриха достигали приблизительно
22 миллионов. Величину военного фонда, который нако­
пил Фридрих после Семилетней войны, Козер определя­
ет в 51 302 010 талеров; это подтверждает мое предполо­
жение, что указанная мною цифра в 40 миллионов слиш­
ком мала. Зато ежегодные текущие расходы на военное
дело, которые я в согласии с Бойеном
40
и другими опре­
делил приблизительно в 13 миллионов, Козер снижает
приблизительно до 12 1/4 миллионов; расходы по войне
за баварское наследство, которые я, согласно Прейсу, оп­
ределил в 29 миллионов, Козер уменьшает до 17 миллио­
нов. При этом, однако, не ясно, имеется ли у него в поль­
зу этого предположения более надежное доказательство,
чем случайное замечание в одном из писем короля, во­
преки которому Прейс
41
решительно отстаивает указан­
ную им цифру. Данные Ретцова, полагающего, что по­
стройка нового дворца обошлась в общем в 22 миллио­
на, я назвал «страшно преувеличенными»; Козер считает,
что эта цифра преувеличена, «по всей вероятности, раз
в десять», но доказывает свои предположения лишь не­
полными счетами строительных работ.
Хуже то, что он вообще не попытался подсчитать те
многие миллионы, которые растратил Фридрих на свою
деспотическую страсть к строительству. Судя по случай-?
ному замечанию, он отнес их все к рубрике расходов на
культурные нужды страны, что представляется север*
шснно неправильным, по крайней мере в отношении рос­
кошных построек в Берлине и Потсдаме, равно как и
нового дворца. По мнению Козера, министр Герцберг
60


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
«прикидывал» общую сумму, истраченную королем после
Семилетней войны в виде чрезвычайных вспомощество­
ваний, более чем в 40 миллионов, между тем как Препс,
которому я следовал в этом отношении, полагал на ос­
новании «детальных подсчетов» того же Герцберга, что
па эту цель было истрачено менее 25 миллионов.
В настоящее время достоверных подсчетов сделать
уже нельзя, тем более что не сохранился даже тот не­
полный материал, которым в свое время пользовался
Герцберг. В общем, я считаю — со всеми теми критиче­
скими оговорками, которые я сделал в моей книге,— что
цифра в 25 миллионов более близка к исторической
правде, чем цифра в 40 миллионов. Я не хотел умалчи­
вать о цифрах Козера, отклоняющихся от моих, новее-
таки его описание фридриховского финансового хозяй­
ства отнюдь нельзя считать свободным от известной тен­
денциозности. Но если бы даже описание это было со­
вершенно правильно, оно ни в малейшей мере не изме­
нило бы того, что является для меня самым главным.
Если бы Фридрих, получая 22 миллиона ежегодного
дохода, действительно тратил ежегодно в среднем 16
миллионов на военные цели (военный бюджет, военный
фонд, война за баварское наследство, субсидии русским
на войну с турками) и меньше 2 миллионов, попадав­
ших главным образом в карманы юнкеров,— на «вос­
становление» до последней степени опустошенной стра­
ны, то все же и в этом случае официально поддерживае­
мая болтовня насчет его «социалистической системы го­
сударственной помощи» и его «социального королевства»
оказалась бы несусветным пустословием.
Если следует признать неоспоримой заслугой новых
прусских историков то обстоятельство, что они до неко­
торой степени вымели старый патриотический сор,то это
еще не значит, что они отделались от пристрастия к
Пруссии, ибо в возвышении Пруссии они все еше
видят спасение Германии. В этом отношении с ними про­
исходит то же самое, что происходило в свое вре­
мя с буржуазными просветителями, которых Лессинг
так жестоко высмеивал, а иногда — в лучшем слу­
чае— и жалел, как «честных людей, которые могут
способствовать ниспровержению
отвратительнейшего
здания бессмыслицы лишь под тем предлогом, что под­
ведут под него новый фундамент». Очищая легенду о
61


ФРАНЦ МЕРИНГ
Фридрихе от наиболее грубых глупостей, но не желая
отказаться от нее по существу, они упускают из виду то
обстоятельство, что это «отвратительнейшее здание бес­
смыслицы» нельзя перестроить без того, чтобы оно не
обрушилось им на головы. Новые прусские историки еди­
нодушно отвергают выдумку Зибеля и Трейчке о том,
что Фридрих начал Семилетнюю войну по национально
германским мотивам, но благодаря этому между ними
возникает содержательно и прежде всего симптомати­
чески интересный спор о том, почему же он собственно
начал эту войну.
Одни упорно придерживаются того мнения, которое
всегда высказывал сам Фридрих: он должен был оборо­
няться от коалиции, несравненно более могущественной,
чем он, и образовавшейся без всякой вины с его стороны.
К числу таких историков принадлежит и Козер. Но дип­
ломатические прелюдии войны, относительно которых
мы теперь располагаем самыми точными данными, про­
тиворечат этому предположению. Завоевательные пла­
ны венского и петербургского дворов стали опасны для
Фридриха только из-за того, что эти дворы склонили на
свою сторону парижский двор, а парижский двор, с ко­
торым Фридрих состоял в союзе в течение шестнадцати
лет, Фридрих до известной степени сам отбросил в ла­
герь своих противников, когда он 16 января 1756 года за­
ключил Вестминстерскую конвенцию с Англией. Козер
ограничивается тем, что называет эту конвенцию «не­
верным расчетом». Байе, другой чиновник прусских ар­
хивов, более откровенно добирается до сути дела и, ха­
рактеризуя поведение Фридриха во время дипломатиче­
ских прелюдий к Семилетней войне, пишет: «То, что
говорили современники о фридриховской политике, пори­
цая ее изменчивость и ненадежность, кажется мне впол­
не обоснованным... Эта политика была подозрительна и
легковерна, близорука и опрометчива... Стоило только
двум иностранным государственным деятелям о чем-ни ­
будь пошептаться, как Фридрих уже подозревал образо­
вание коалиции; а как только распространялись слухи
о маршах военных отрядов, он подозревал, что готовится
нападение на Пруссию». В таком же духе высказывает­
ся и Ноде, другой прусский архивный чиновник, тщатель­
но изучавший историю фридриховской эпохи.
Против этого уничтожающего приговора по адресу
62


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
фридрнховскои дипломатии восстали другие прусские
историки, в первую очередь Макс Леман
42
и Ганс Дель­
брюк
43
-
При этом их совершенно не щшходдтся подозре­
вать в каком бы то ни было прислужническом усердии.
Оба имеют большие заслуги перед исторической
наукой; Леман — свои честные и основательные биогра­
фии Шанхорста
44
и Штейна
45
,
Дельбрюк —значитель­
ную работу по истории военного искусства. Прусского
короля Фридриха Вильгельма III, из которого Трейчке
сделал что-то вроде национального героя, Леман пока­
зал во всем его безграничном ничтожестве, а Дельбрюк
вел многолетнюю и в конце концов увенчавшуюся побе­
дой борьбу против легенды, которую защищали даже
офицеры главного генерального штаба и согласно кото­
рой старый Фриц применял наполеоновскую стратегию и
тактику. Сочинение Лемана о возникновении Семилетней
войны,"опубликованное в 1894 году, вскоре после появле­
ния моей книги, тоже направлялось главным образом
против легенды о Фридрихе, выдвинутой Ранке, Трейч­
ке и Зибелем. Леман доказал, что когда Фридрих начи­
нал Семилетнюю войну, он не руководствовался ника­
кими национально германскими точками зрения. Леман
писал; «Во время войны Германию отрицали и Австрия
и Пруссия. Если императрица, ради получения Силезии
готовая отдать Восточную Пруссию русским, а значи­
тельные части западных областей — французам, наноси­
ла этим вред Германии, то мы не можем похвалить и
Фридриха за то, что аннексию Саксонии он считал важ­
нее, чем укрепление своих пограничных земель на Вос­
токе и Западе». По мнению Лемана, аннексия Саксонии
и была тем мотивом, который заставил короля решиться
на войну. Леман признает, что Фридриху грозила опас­
ность, но, по его мнению, опасность эта была не столь
велика, чтобы нужно было обнажать меч; суть дела за­
ключается, скорее, в том, что «два наступательных пла­
на столкнулись друг с другом», ибо Фридрих ради завое­
вания Саксонии в такой же степени желал войны, в ка­
кой се желали его противники, стремящиеся отнять у не­
го Силезию. Своим агрессивным образом действий он
сплотил европейскую коалицию.
За эту мысль ухватился Дельбрюк, чтобы опроверг­
нуть «страшное принижение великого короля» в работах
Байе, Ноде и других
46
.
Он делает опасное признание, что
63


ФРЛНЦ МЕРИНГ
их приговор «скорее слишком мягок, чем слишком суров»
и что король поступил бы как «совершенный дурак»,
если бы он преследовал только оборонительные цели.
Затем, исходя из гипотезы Лемана, он старается из
«бестолкового и слабого сангвиника» создать «образ,
преисполненный могучего и страшного величия»: «госу­
дарственного человека, который с не признающей ника­
ких законов дерзостью гения разбивает в прах противя­
щийся ему мир и, преисполненный желания создать но­
вый мир, с величайшей скрытностью, но все же прямо
идет к своей цели»; «великого короля во всем его вели­
чии и трагизме; короля, который, познав великую цель
во всей ее необходимости, боролся за нее со всей силой
своей могучей личности, но, обессиленный, в конце кон­
цов должен был отказаться от своей задачи, ибо изму­
ченное, тысячами ран кровоточащее тело его народа гро­
зило окончательно погибнуть». С этим, конечно, не вя­
жется то обстоятельство, что сам Фридрих в своих
сочинениях о войне всегда утверждал, что он желал толь­
ко обороняться от нападения; говоря языком сравнений,
поведение его все-таки весьма напоминало поведение ли­
сицы, которая сначала пытается забраться в голубятню,
а когда получает за это здоровую порцию палок, уверя­
ет, что намерения у нее были самые добрые.
Ясно одно: кто хочет ныне написать «памфлет» про­
тив короля Фридриха, как в этом меня упрекает Зауэр с
товарищами, испытывает трудность лишь в смысле вы­
бора пункта для нападения. Он может либо вместе с не­
которыми прусскими историками объявить короля пол­
ным «дураком», либо вместе с другими историками при­
знать его вероломным завоевателем, зажегшим Европу
со всех четырех концов лишь для того, чтобы выполнить
планы, для осуществления которых ему не хватало сил.
Если бы то или другое было правильно, то характеристи­
ка Фридриха, данная в настоящей книге, оказалась
бы, конечно, совершенно неверной. Но я целиком поддер­
живаю свою точку зрения также и в вопросе о возникнове­
нии Семилетней войны; здесь я несколько подробнее ра­
зовью ее, чтобы в то же время вскрыть и причину, вы­
звавшую тот спор, который с таким ожесточением и.
столь многие годы ведется в лагере прусских истори­
ков.
Предвосхищая в нескольких словах сделанный мною
64


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИШЕ
вывод, я скажу, что этот спор объясняется главным об­
разом следующей причиной: никакой прусский историк
не в состоянии признать и даже вообще не в состоянии
распознать — ибо в отношении прусских историков, о
которых здесь идет речь, можно говорить только об объ­
ективно обусловленной предвзятости,— что прусская
мощь и прусское величие были результатом чужеземно­
го господства. Как неоднократно и вполне основательно
указывал Макс Леман, Фридрих никогда не завоевал
'бы Силезии без помощи французов, помощь же эту фран­
цузы оказывали ему не ради его прекрасных глаз, а по­
тому, что он им нужен был как кол в теле Австрии и,
укрепляя дуализм между Габсбургами
47
и Гогенцоллер-
нами
48
, они упрочивали свое господство над Германией.
С прусским королем они обращались как со своим васса­
лом, как с «королем-марионеткой», существовавшим
только по их милости, и, когда в 1756 году они ввяза­
лись в большую колониальную войну с Англией, они по­
требовали от Фридриха, чтобы в отплату за завоевание
Силезии он занял для них Ганновер — единственный
пункт на континенте, где можно было нанести ущерб
Англии.
На это Фридрих не мог и не желал пойти. Правда,
он ничего не имел против того, чтобы французы сами
завладели Ганновером, и даже подстрекал их к этому,
но в то же время он понимал, что, если он уступит жела­
нию французов, на него насядут не только англичане, но
и австрийцы и русские. Он давным-давно знал, чте
австрийский двор мечтает отвоевать Силезию и заручил­
ся для этого союзом с русским двором. Оба этих двора
были на время парализованы — главным образом вслед­
ствие недостатка средств,— но если бы Фридрих, напав
на^Ганновер, облегчил им получение английских субси­
дий, то они несомненно обрушились бы на него; а что по­
сле этого французы с величайшим равнодушием предо­
ставили бы ему нести на себе всю тяжесть континенталь-
нон войны, это он прекрасно знал по роковому опыту
второй силезской войны. Именно из-за этого отказа за­
владеть Ганновером в интересах французов, отказа, с его
точки зрения вполне обоснованного, и не удалось возоб-
Н0
.
в
Де
-
ние е
го союза с Францией, срок которому истекал
в 1 /об году.
0
опасность, которой он хотел избежать, грозила то-
3 Зак. 393
ог.
65


ФРАНЦ МЕРИНГ
перь с другой стороны. Чтобы обезопасить Ганновер от
каких бы то ни было нападений, Англия заручилась по­
мощью русских отрядов. А если бы русские появились
в Германии, то Фридрих с полным основанием мог бы
ждать нападения с их стороны, и в этом случае против
него опять выступила бы коалиция англичан, австрийцев
и русских. При таких-то обстоятельствах он и заключил
Вестминстерскую конвенцию, в силу которой Англия и
Пруссия взаимно обязывались вытеснять из Германии
любые инонациональные вооруженные силы. Совершен­
но ясно, что Фридрнх заключил эту конвенцию в инте­
ресах европейского мира. Этим в корне опровергается
гипотеза Лемана, ибо король в этой запутанной ситуа­
ции в Европе на самом деле заботился только о сохране­
нии мира. Однако неверен и другой взгляд, что Фридрих
заключением этой конвенции доказал свою дипломатиче­
скую бездарность. Правда, конвенция достигла результа­
тов, совершенно обратных той цели, которую она долж­
на была осуществить, и в данном случае, равно как и во
многих остальных, Фридрих далеко не выказал себя
сверхчеловеческим гением. Но при заключении ее он по­
казал себя тем, чем он действительно был: деспотом во­
семнадцатого столетия со всей свойственной ему ловко­
стью и ограниченностью.
Он вполне обоснованно предполагал, что Франция не
разгневается на него за эту конвенцию. Конвенция, ко­
нечно, закрывала французам доступ к Ганноверу, но за­
то она ограждала их от нападения русских. В сущности
французы были оскорблены не столько самой конвенци­
ей, сколько тем, что прусский король, которого они при­
выкли считать своим вассалом, заключил эту конвенцию
без предварительного согласования с ними. Они боро­
лись с Англией за господство над морями и сами остави­
ли без внимания совет Фридриха завладеть Ганновером,
пока еще не поздно. Меньше всего Фридрих мог предпо­
лагать, что Франция, разгневанная заключением Вест­
минстерской конвенции, пойдет на союз со своим старым
врагом— Австрией. Этот союз противоречил всем тради­
циям французской политики и был проведен с большим
трудом, вопреки упорному сопротивлению сильной пар­
тии при парижском дворе. Только предложение Австрии
уступить Франции Бельгию, находившуюся тогда во вла­
дении австрийцев, окончательно решило дело.
66
:


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Этот союз был бы невозможен, если бы французское
королевство уже не находилось тогда на такой стадии
упадка, что оно перестало понимать свои действитель­
ные интересы. Союз с Австрией привел к полному пора­
жению Франции в войне с Англией; из-за него Франция
потеряла свои американские владения, и флот ее был
уничтожен; он совершенно разрушил французские фи­
нансы и благодаря позорным военным неудачам фран­
цузских войск в Германии подорвал ее европейский пре­
стиж; наконец, он был немаловажным ферментом бро­
жения, вызвавшего французскую революцию, предста­
вители которой клеймили его, как преступление против
нации. Следовательно, если Вестминстерская конвен­
ция привела Францию к союзу с Австрией, то «совершен­
ным дураком» оказался Людовик XV, а не Фридрих, го­
раздо правильнее оценивший французские интересы, чем
парижский двор, не предвидевший этих последствий
Вестминстерской конвенции.
Действительная ограниченность Фридриха сказалась
в том, что он рассчитывал сковать русского медведя с по­
мощью Англии. Англия, конечно, могла бы это сделать,
если бы она послала военный флот в Балтийское море,
но к этому ее оказалось невозможным побудить даже
тогда, когда разразилась война и Англия в силу приня­
тых на себя обязательств должна была бы предпринять
этот шаг. Близкие ее сердцу интересы торговли были
для нее гораздо важнее интересов прусского союзника.
Подобно тому как раньше Франция, так теперь Англия
видела во Фридрихе своего вассала, которого она и ис­
пользовала, чтобы, по знаменитому выражению Питта,
завоевать Америку в Германии, и которого она отшвыр­
нула в сторону, как выжатый лимон, не дожидаясь даже
окончания военной грозы. Поэтому по заключении мира
Фридрих смог удержать свое положение в Европе толь­
ко благодаря тому, что он стал вассалом России и, удов­
летворяя хищнические аппетиты царизма, вытаскивал
Для него из огня польские и турецкие каштаны. Таким
образом, он способствовал установлению гегемонии в Ев­
ропе батгошки-царя, который до сегодняшнего дня сидит
на шее прусского государства.
Как только обнаружилось, что Вестминстерская кон-
е
нция привела к совершенно противоположным резуль­
татам, чем рассчитывал Фридрих, что она дала ему не
3*
67


ФРЛНЦ МЕРИИГ
мир, а войну, он, верный своей обычной манере, решил,
выражаясь его собственными словами, упредить своих
Ерагов, не дожидаясь, пока они упредят его. Совершен­
но верно, что летом 1756 года опасность была еще не так
велика. На первых порах между Австрией и Францией
существовал только оборонительный союз, и Австрия
сама потребовала от России подождать до весны следую­
щего года, чтобы тем временем лучше вооружиться и
главным образом чтобы теснее связаться с Францией.
Но в мае 1756 года русские войска были уже в походе,
н даже Леман признает, что это выступление русских
послужило ближайшим поводом для военных осложне­
ний. Королю предоставлялось на выбор одно из двух:
или пустить в ход дипломатические переговоры и в тече­
ние зимы попытаться расстроить враждебную коалицию,
рискуя при этом потерять свое единственное существен­
ное преимущество перед противниками — именно, лучшее
военное снаряжение и возможность скорее подготовить­
ся к войне,— или использовать это преимущество и не­
медленно нанести удар, рискуя этим еще теснее спло­
тить враждебную коалицию. Вступив на этот последний
путь, он с точки зрения своих интересов несомненно
избрал более мудрое решение, ибо он не мог надеяться,
что ему удастся смягчить враждебность обоих импера­
торских дворов, а с другой стороны, не было сколько-
нибудь разумных оснований думать, что Франция снова
откажется от союза с Австрией после того, как она сде­
лала первый, хотя еще сравнительно робкий шаг на этом
пути. Фридрих, может быть, был плохим дипломатом, но
это объясняется главным образом тем, что он считал
дипломатию скверным делом; «переговоры без помощи
оружия — все равно, что ноты без инструмента»,— обыч­
но говорил он; и он рассуждал совсем не плохо, когда
полагал, что после разоружения Саксонии и сильного
удара по Австрии ему лучше удастся сохранить мир, чем
если бы он сидел сложа руки и ждал тщательно подго­
товлявшегося нападения враждебной коалиции.
Если его нельзя упрекнуть в том, что из страха пе­
ред воображаемыми опасностями он слишком поспешно
начал войну, то, с другой стороны, ему нельзя вменить
и в заслугу-— если это можно назвать заслугой,— что он
начал войну для превращения своего государства в на­
стоящую великую державу путем завоевания Саксонии.
68


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Оккупация Саксонии была для него финансовой и стра­
тегической необходимостью, раз он хотел вести оборо­
нительную войну с некоторой надеждой на успех. Что в
случае счастливого исхода кампании он охотно сохранил
бы за собою эту страну, раз она уже была занята, что
ради этого он был готов уступить Восточную Пруссию
русским, а свои рейнские владения французам, совер­
шенно верно, но это ни в малейшей степени не доказы­
вает, что он когда бы то ни было задавался целью завое­
вать Саксонию ценой европейской войны. Подобное
предположение совершенно не подтверждается теми фак­
тами, что он в течение всей своей жизни с вожделением
глядел на Саксонию — в своем политическом завещании
1752 года он называет это «политическими мечтами» —
или что он, решившись нанести удар, преувеличивал гро­
зившие ему опасности и желал убедить в этом весь мир
и в особенности своего английского союзника. Столь же
несостоятельны и другие подобные соображения, кото­
рые Леман и Дельбрюк приводят в пользу своей гипоте­
зы. Из всех писем, депеш и сочинений короля они не
смогли извлечь ни малейшего доказательства в пользу
своего взгляда, а если ссылаются на то, что Фридрих лю­
бил обставлять свои планы величайшей тайной, то ведь
мы не найдем у Фридриха ни одного поступка, который
нельзя было бы исчерпывающе объяснить его неустанно
повторяемым уверением, что он начал войну в целях
самозащиты.
' Фридрих гораздо яснее представлял себе историче­
ские условия своего существования, чем нынешние прус­
ские историки'. Он, безусловно, мучительно переживал
свою вассальную зависимость от Франции, Англии и осо­
бенно от России и проявлял при. этом та'кую чувствитель­
ность, какую очень неплохо было бы унаследовать Бис:
Маржу
49
и Бюлову
50
.
Но'так как' у него не было .ни тени
национального 'сознания, то на это Чужеземное гос!*10д:
ctB'o он никогда не сйотрел, как на' позор. Легеднао
Фридрихе в том её виде, в'каком она преподносится Зн-
бе'лем и Трейчке, ограничивалась'тем, что ^просто-напро­
сто' расписывала' короля как '«'героя."национального .воз­
рождения»; но после того как стерлась эта столь же.
безвкусная,'сколь и
г
РУ'бая подмалевка, прусским .цстд-
рккам приходится труднее, поскольку они остаютсд
п
Русскимп историками, то есть пока они'смотрят на прус-
69


ФРАНЦ МЕРИНГ
сачество как на историческое обновление германской на­
ции.
Колеблясь между требованиями честного исследова­
ния и властью безнадежной иллюзии, они изображают
Фридриха то совершенным дураком, то величавым и тра­
гическим фантомом, тогда как на самом деле он пред­
ставлял собою не что иное, как династического деспота
восемнадцатого столетия со всей его ловкостью и со всей
его ограниченностью.
***
К первому изданию моей книги я приложил неболь­
шую статью об историческом материализме, на вторич­
ное опубликование которой по зрелом размышлении не
могу решиться. Я поступаю так не потому, что не мог бы
теперь выступить в защиту ее содержания, а по при­
чине, совершенно противоположной, потому, что ее со­
держание сделалось общим достоянием всех, у кого есть
вообще способность и желание серьезно заняться исто­
рическим материализмом. В частности, полемика про­
тив давно позабытого сочинения господина Пауля Бар­
та
01
, составляющая немалую часть этой статьи, в на­
стоящее время устарела; перепечатка ее создала бы у
читателя впечатление, что я нахожу удовольствие в
борьбе с призраками.
Если эта маленькая работа имела смысл в том отно­
шении, что я признавал себя в ней учеником Маркса и
Энгельса, то этот долг благодарности, который я ныне
сознаю так же отчетливо, как и тринадцать лет тому на­
зад, я уплатил гораздо более основательно и широко
своим изданием литературного наследства Маркса, Эн­
гельса и Лассаля и своей историей германской социал-
демократии *. В этих сочинениях читатель, интересую­
щийся историческим материализмом, найдет для себя
гораздо более содержательный материал по его истории
и критике, чем в той статье, которую я не хочу пере­
издавать.
* Литературное наследство Карла Маркса, Фридрн\а Энгельса и Ферди­
нанда Лассаля. Издано Францем Мерингом. Штутгарт, Издательство преем­
ников И.Т.-В. Днца, 1902; Меринг Ф. История германской социал-демо­
кратии. В том же издательстве, 190G.
70


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Я закончу пожеланием, чтобы эта книга в своем тре­
тьем издании так же успешно выполняла свою первопро-
ходчсскую миссию, как и ее два первых издания.
Ф. Мерин?.
Штеглиц — Берлин, апрель 1906 г.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КРИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ЛЕГЕНДЫ О ЛЕССИНГЕ
I
ЛЕССННГ И БУРЖУАЗИЯ
Ни одному из великих мыс­
лителей и поэтов немецкого бюргерства не выпало при
жизни более тяжелого, а после смерти более счастли­
вого жребия, чем Лессингу. Буржуазные классы ле­
леют память о нем с такой же старательно-
стьчо, с какой выхаживается какой-нибудь редкий
цветок в оранжерее. Имеются два
чрезвычайно
ценных научных издания его трудов: издание Лахмана,
прокладывающее совершенно новый путь, перепечаты-
вается в третий раз; более позднее издание, подготов­
ленное для издательства Гемпеля Гроссом
52
, Редли-
хом
53
, Шене
5
'
1
и другими, содержит в себе кроме тща­
тельно проверенного текста множество материалов, по­
ясняющих письма и значительную часть сочинений Лес-
сйнга. Число популярных изданий почти необозримо.
Помимо этого существует целая маленькая библио­
тека биографий, среди которых научно-популярное
сочинение, выдержавшее девять изданий, и, наконец,
две английские биографии, каждая из которых была пе­
реведена на' немецкий. Сочинений,' которые отчасти ка­
саются Лессинга или освещают отдельные стороны его
духа и Деятельности,— целый легион. Нечего и говорить,
что Лессинг —настоящий герой буржуазной прессы.
В этом отношении можно действительно сказать. Лес­
синг— и несть ему конца! Словом, начиная со старока­
толического епископа Рейнкёнса
55
и кончая ученым из
«Berliner Tagebl'att» все единодушны в своем восхищён
нии «своим» или «нашим» Лессингом.
Конечно, нет недостатка и в иных оценках, но.'они не
пользуются особенным весом. Дюринговекий памфлет
72


ЛЕГЕНДА О ЛЕССППГЕ
против Лессинга представляет собою жалкое произведе­
ние позорящее лишь самого его автора; он уступает
только рассчитанному на десять томов сочинению Пауля
Альбрехта
66
«Плагиаты Лессинга», автор которого стре­
мится доказать, что вся работа Лессинга есть сплошное
воровство, но зато при разрешении этой возвышенной
задачи дает немало указаний, полезных для разрешения
ряда мелких вопросов, возникающих при изучении лес-
синговского творчества. В то же время Лессинг не без
основания остается как бы сучком в глазу для извест­
ной разновидности «натуралистов» •— той их разновид­
ности, которая с особенной любовью копается в нечи­
стых отбросах капиталистического хозяйства и играет
поль рабов, подававших кутилам гибнувшей Римской
империи рвотное после каждой перемены блюд, дабы
возбудить у них искусственный аппетит к следующим
блюдам. Но все эти враждебные выпады против Лес­
синга — только отдельные щепки, которые не в силах
преградить путь великому потоку лессинговского культа
и уносятся его быстрым течением.
Если бы это почитание воздавалось подлинному
Лессингу, оно служило бы к чести современной буржу­
азии. Ведь в работах Лессинга нет ничего привлекатель­
ного для людей, гоняющихся за модой, немного дают
они и тем, кто хочет щегольнуть поверхностной эруди­
цией. Эстетика и художественная критика Лессинга, его,
философия и теология отстали от нашего времени. Они
отстали потому, что он сам проложил путь, по которому
другие могли скорее добраться RO пели, но это не
устраняет того факта, что они отстали. Даже к Натану
57
,
Тедьхейму
58 мы
уже относимся не так, как к Фаусту и
Теллю
59
.
Гете говорит о Винкельмане
60
: «Если у очень
многих людей, а в особенности у ученых, главную, роль
играет то, что они делают, и характер их при этом мало
проявляется, то у Винкельмана. имеет место .тот про­
тивоположный случай, что, все, что он ни соадает, за-
мечательно ценно главным образом потому, чтодри
этом всегда проявляется, его характер»*, Это с еще боль­
шим основанием можно сказать о Лессинге. Среди пр?,
редовых духовных борцов немецкого бюргерства ^Лес-
ми
еТ
°
''броски к характеристике Винкельмана.— В кн.: Виикель-
ан И.-и . Избранные произведения и письма. Ж.-
Л., l'935/c. 639 .
73,


ФРАНЦ МЕРИНГ
синг был не самым гениальным, но самым свободным,
самым правдивым и —что самое главное — самым бур­
жуазным из всех; в его произведениях, даже мертво­
рожденных или давным-давно устарелых, привлекает
характер человека, их писавшего. Честность и мужество,
ненасытная жажда знания, наслаждение не столько са­
мой истиной, сколько стремлением к ней, неутомимая
диалектика, поворачивавшая и рассматривавшая каж­
дый вопрос до тех пор, пока не обнаруживались самые
скрытые его стороны, равнодушие к собственной работе
после того, как она выполнена, великолепное презрение
к мирским благам, ненависть ко всем угнетателям и лю­
бовь ко всем угнетенным, непобедимое отвращение к ве­
ликим мира сего, постоянная готовность бороться с не­
правдой, всегда скромное и всегда гордое поведение в
изнурительной борьбе с убожеством политической и со­
циальной жизни — все это наряду со многим другим,
столь же возвышенным и бодрящим,-отражается в пись­
мах и сочинениях Лессинга.
Стоит только перечислить эти душевные качества,
чтобы понять, насколько резко противоречит характер
Лессинга характеру современной немецкой буржуазии.
Робость и двоедушие, ненасытная жажда наживы, на­
слаждение охотой за прибылью и в еще большей степени
самой прибылью, духовное самодовольство, которое не
хочет идти дальше нескольких излюбленных словечек,
кажущихся последним словом земной мудрости, наду­
вательство, опирающееся на широко разветвленную си­
стему кумовства и рекламы, невероятная переоценка
самых ничтожных земных благ, сгибание спины перед
вышестоящими и угнетение нижестоящих, неискорени­
мый византинизм, постоянное замалчивание самой во­
пиющей несправедливости, неизменно хвастливое и не­
изменно малодушное поведение в политической и соци­
альной борьбе современности — таковы отличительные
свойства этой буржуазии. Противоречие это настолько
резко и остро, что всякий раз, как исповедуемый бур­
жуазный культ Лессинга грозил хватить через край,
буржуазные писатели, знавшие и любившие своего Лес­
синга, подымали гневный крик. Так, например, в
1886 году, когда по случаю открытия в Берлине так на­
зываемой юбилейной художественной выставки «Natio­
nal Zeitung» в припадке тупоумного византинизма ут-
74


ЛЕГЕНДА О ЛЕСС-ИНГВ
верждали, что «Гете и Лессинг смогли бы кое-что рас­
сказать об огромном и решающем влиянии Фридриха
Великого на немецкую литературу», Ксантипп-Занд-
фосс
61
спрашивал: «Разве не видим мы ежедневно, как
имя Лессинга без всякой нужды пристегивается к пар­
тийным распрям? Разве нам не приходит сотни раз
мысль, что во внимание к памяти великого покойника
необходимо заявить протест против такого злоупотреб­
ления? Разве не отвратительно видеть, как люди, кото­
рые не имеют никакого представления о высокой, истинно
немецкой правдивости этого человека, которые способ­
ны понять только самую пошлую рекламу, самое наглое
самовосхваление и то, что для самого Лессинга всегда
было самой безразличной вещью в мире,— именно соб­
ственное преуспеяние,—как эти люди отзываются о нем
так,, словно он — один из них?» * А когда в октябре
1890 года в Берлине был открыт памятник Лессингу,
причем профессор Шмидт держал напыщенную речь,
а буржуазная пресса оглушительно била в литавры,
«Kreuz Zeitung» писала еще более резко: «Если бы ны­
не восстал из мертвых обер-пастор Геце
62
, мы стояли бы
рядом ним. Это было бы нашим правом и нашей обязан­
ностью... Мы не оспариваем искренности Лессинга. Она
бесконечно возвышает его над большинством тех, ко­
торые в его славе хотят отобразить самих себя. Профес­
сору Шмидту следовало бы об этом подумать, когда он
как раз в настоящую минуту —все понимают, что мы
этим хотим сказать,— хвалил Лессинга за то, что он
научил немецких писателей держать себя с достоинст­
вом. Поучительное дело. Линдау показывает, насколько
он этого достиг!.. Лессинг никогда не испытал на земле
того, что обычно называют счастьем,— оно было сужде­
но ему после смерти: ему удалось не дожить до дня, ког­
да ему воздвигли памятник. Если бы он снова очутился
в Берлине, его бы снова не замечали как раз те самые
люди, которые сейчас, когда он облачен в мрамор и
смотрит на нас с высоты своего пьедестала, не щадят
для него фимиама». Эти свидетельства, исходящие от
К с а п т и п п. Берлин и Лессинг, Фридрих Великий и печенная ли­
тература. Эту превосходную брошюру буржуазная пресса, естественно, обо­
шла гробовым молчанием. Подробную рецензию о ней ем. a «Neue Zeil», 6,
S20 и ел.
75


ФРАНЦ МЕРИНГ
буржуазии, достаточно подтверждают тот факт, что
буржуазный культ Лессинга основан отнюдь не на
сходстве характеров. Обратимся же теперь к вопросу,
на чем же он основан. Этот культ объясняется двумя
причинами. Во-первых, отношением Лессинга к еврей­
скому вопросу, как он ставился в его время. Конечно,
тогдашний еврейский вопрос был совсем иным, а дру­
жеское отношение Лессинга к евреям имеет с нынеш­
ним филосемитизмом так же мало общего, как челове­
колюбие— эта излюбленная идея нашего века — с со ­
временным капитализмом. Лессинг, никогда не забы­
вавший теневых сторон еврейского характера, защи­
щал
евреев
потому,
что
помогал
не
только
словами, но и делом всем угнетенным и пре­
следуемым, кто бы они ни были. В последнем письме,
которое он, уже смертельно больной, написал к Мозесу
Мендельсону
63
, он рекомендовал этому достойнейшему
из своих еврейских друзей другого своего еврейского
друга, прославившегося чрезвычайно неприглядными
проделками, и, называя его «несчастным», писал следу­
ющее: «Неправда, что этот несчастный совершенно не­
винен. Благоразумия ему, конечно, всегда не хватало.
Настоящее имя этого эмигранта — Александр Давесон;
я могу засвидетельствовать, что наши люди, подстрека­
емые вашими, сыграли над ним очень подлую шутку.
От Вас, дорогой Мозес, ему нужно только одно, чтобы
Вы указали ему кратчайший и вернейший путь в такую
европейскую страну, где нет ни христиан,, ни, евреев.
Я неохотно- расстаюсь с ним; но, если он счастливо добе­
рется,туда, я первый за ним последую». Такое умонаст­
роение отделено целой пропастью от нынешнего филр-
семитизма. Но чем длиннее становились ле.по-релловские
списки, в которых антисемиты цитировали против евре-
, ев: «изречения; всех великих немцев, начиная рт Лютера
и кончая, Бисмарком»
64
,,.тем ревностнее; указывали кя-
дшталистические филосемивд немецкой буржуазии -aia
единственного в:.своем роде, Лессинга,, превосходившего
всех «великих людей» в том отношении» что перед ..ли­
цом несчастья и., несрраведдшзости , он всегда. за,бы.вал
•ВИНу.
.
•-;.,
, ,.,•
, ;,...,. .
.•:..,
•,,,...
.";,.
•••••• Еще большее значение имел другой источник почита­
ния Лессинга;; Немецкая буржуазия до.1848 года •«мутно
чувствовала, а после 1848 года совершенно ясно поняла,
,76


ЛЕГЕНДА О ЛЕСС-ИНГЕ
что она слишком поздно вступила на арену мировой
истории и собственными силами никогда не будет в со­
стоянии добиться господства. На Готском съезде и в
Национальном союзе
65
она заявила, что готова поделить­
ся властью со штыками прусского государства. С другой
стороны, прусское государство до 1848 года смутно чув­
ствовало, а после 1848 года совершенно ясно поняло,
что, для того чтобы успешно слопать западную и юж­
ную Германию, оно должно немного модернизировать
свою захолустную ост-эльбскую первобытность. Таким
образом, после дружеских недоразумений эпохи кон­
фликта—компромисс 1866 года
66
, в результате которого
возникла новая германская империя. Теперь буржуазии
нужно было примирить свое реальное настоящее со
своим идеальным прошлым и из века нашего классичес­
кого просвещения делать век Фридриха Великого. Эта
задача была дьявольски трудна. Ведь как раз коренные
пруссаки из числа великих мыслителей и поэтов немец­
кой буржуазии, как, например, Винкельман, уроженец
Альтмарка
67
, и Гердер
68
, уроженец Восточной Пруссии,
с проклятием оставили родину и бросили в нее на про­
щание камнем; «Царство Пирра» Гердера и даже «Му­
читель народов» Винкельмана никак нельзя было истол­
ковать в более мягком смысле. Единственным козлом
отпущения, которого можно было принести в жертву
этой идеологической потребности буржуазии, был Лес-
сииг. Лессинг, урожденный саксонец, провел значитель­
ную, а пожалуй, даже, наибольшую часть творческого
периода своей жизни в Пруссии, где он жил по собст­
венному желанию; около пяти лет он был секретарем
при прусском генерале, да притом еще во время Семи­
летней войны; он написал пьесу из прусского солдатс­
кого быта; наконец, берлинские просветители принад­
лежали к числу его старейших друзей. Правда, король
Фридрих совершенно не интересовался Лессингом и да­
же оскорбил его, но в ночи счастливого невежества все
кошки серы, и потому «освобождающие дух» тенденции
обоих этих людей оказались одинаковыми; если даже
Фридрих дурно обошелся с Лессингом, то Лессинг, воз­
двигнув «вечный памятник» королевской «справедливо­
сти» в «лучшей из немецких комедий», подал тем более
блестящий пример германской верноподданнической
верности.
77


ФРАНЦ МЕРИНГ
Так возник исповедуемый буржуазией культ Лессин-
га, а из него — и легенда о Лессинге. Я не хочу этим
сказать, что эта легенда была результатом сознательной
и планомерной лжи. Исторические легенды никогда не
зарождаются таким образом; все они — по крайней ме­
ре те из них, которые проявляют известную силу и жиз­
неспособность,—всегда являются только идеологической
надстройкой экономически-политического
развития.
ПЛЪское и грубое понимание лессинговской легенды не­
возможно уже в силу того обстоятельства, что напало
ей положил не кто иной, как Гете, и что ее влиянию под­
давались до некоторой степени даже такие революцион­
ные головы, как Лассаль
69
.
Мы далеки от мысли упре­
кать биографов Лессинга и исследователей его творче­
ства в сознательной фальсификации. Подобное подозре­
ние было бы совершенно абсурдным не только в отно­
шении ныне живущих, но и особенно в отношении по­
койных исследователей, которые, вроде, например, Дан-
целя
70
и Лахмана
71
, исходили из искреннейших и до­
стойных всякого уважения научных побуждений. Мы не
хотим отказать в добросовестности даже жалким писа­
кам из «Berliner Tageblatt» и «National Zeitung», когда
они считают себя Лессингами или воображают, что Гот-
хольд Эфраим, как
выражается
Зандфосс, был
«одним из их людей». Даже по отношению к ним оправ­
дывается прекрасное изречение Лессинга: неправдо­
подобно, а именно потому невозможно, чтобы человек
сам ослепил себя. Но хотя возможность намеренной
фальсификации совершенно исключена, не подлежит
никакому сомнению, что объективное искажение лессин­
говской легенды все более и более превращает облик
этого благородного и смелого человека в отвратитель­
ную маску. Лессинг — это революционный гений, писал
Гервинус
72
в 30-х годах*. В 60 -х годах Трейчке писал:
это не революционер, а реформатор, как это и подобает
умеренной натуре художника **. А в 90-х годах Эрих
Шмидт пишет: Лессинг—не реформатор, а реформист,
либерал, «острый, агрессивный берлинец» (уж не лей­
тенант ли в запасе***?). Если же еще лет тридцать про-
•Gervinus. Geschichte der deutschen Dichtung. (Изд. 4-е, 4, 292).
"
T r e i t s с h k e. Historische und polttische Aufsatze. (Изд. 4-е, 1, 62).
**" Erich Schmidt. Lessing. Leben und Werke. (Bo многих местах).
78


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
существует капиталистическое общество, какой-нибудь
«наиновейший» исследователь Лессинга несомненно за­
явит: Лсссинг —не реформист, а просто-напросто сто­
ронник свободной торговли! Насколько мало преувели­
чены наши слова, видно из того, что отрицательное до­
казательство этого утверждения уже доставлено, и Лес-
синг объявлен ненавистником социалистов *.
Цель настоящей работы — критический анализ ле­
генды о Лессинге. Конечно, чтобы спасти Лессинга из
филистерских сетей буржуазии, лучше всего было бы
написать положительное исследование и отобразить в
нем лучезарную высоту его жизни и его жизненного
творчества. Но такое исследование станет возможным
только тогда, когда восемнадцатое столетие будет осво­
бождено от хлама басен и сказок и будет точно выясне­
на его экономическая основа. Только тогда и станет
возможной история нашей классической литературы, ко­
торая в ее буржуазной форме представляет собою не
что иное, как беспорядочную груду более или менее
остроумных взглядов, мнений и домыслов. А пока что
мы должны реабилитировать Лессинга более скромным
способом, который сам он описал следующими словами:
«Для меня нет более приятного занятия, как переби­
рать имена знаменитых людей, исследовать их право
на вечную славу, смывать с них незаслуженные пятна,
опровергать лживые утверждения, которыми стараются
замазать их слабости,— словом, в моральном смысле
делать все то, что в физическом смысле делает человек,
которому доверен надзор за картинной галереей». Но
так как реабилитация Лессинга даже в этом ограничен­
ном смысле невозможна без целого ряда побочных ис­
следований литературной и социальной, военной и поли­
тической жизни восемнадцатого столетия, то цели на­
шей, может быть, удастся достигнуть, если мы до неко­
торой степени восстановим общие черты подлинного
облика Лессинга путем критического разрушения его
искаженного облика, созданного буржуазией.
* S I ?, ь г G. Е. Lessine. sein Lehcn und Werke. Изд.9-е, 2. с. 326). Не-
°чрот;;-ржпм.п критика коммунизма, a лм.ешю в беседах Эрнста и Фалька о
«('PiHthMaieiKrBe.
79


ФРАНЦ МЕРППГ
II
ЗАРОДЫШ ЛЕГЕНДЫ О ЛЕССИНГЕ
Первый зародыш легенды о Лессинге мы находим в
гетевских «Изречениях в прозе». Таких изречений име­
ется свыше тысячи; все это — отходы идейной мастер­
ской отчасти стареющего, отчасти уже старого поэта, в
некоторых случаях принадлежащие ему самому, в неко­
торых— взятые у других, касающиеся этики, исскуства
и природы и столь же различные по содержанию, как и
по ценности. Многие мысли чрезвычайно глубоки и за­
трагивают мировые проблемы. Мы находим там даже
зачатки экономической диалектики, как, например, в
изречении 305: «Принудительная цеховая организация
и свобода промышленности, сохранение земельной соб­
ственности и раздробление ее — все это всегда один и тот
же конфликт. Поэтому величайшая мудрость правителя
состоит в умении так умерять эту борьбу, чтобы она приво­
дила к равновесию, не губя ни одной из сторон; но это
не дано человеку, да и бог, по-видимому, этого не
желает». В изречении 466 мы находим признание пре­
красной души: «Подобно тому как фимиам, возженный
углем, освежает жизнь, точно так же молитва освежает
надежды сердца». В изречении 638 встречается фраза,
темная, как орфические гимны: «По отношению к прак­
тике неумолимый рассудок есть в то же время разум, ибо
по отношению к рассудку высшая обязанность разума —
делать рассудок неумолимым». Наряду с этим в изрече­
нии 514 мы встречаем и зародыш легенды о Лессинге:
«Немцам было очень неприятно, что Фридрих Великий
и знать о них не хотел, и они сделали все возможное,
чтобы оказаться в его глазах хоть чем-нибудь». Если
это так, то нашу классическую литературу пришлось бы
признать не чем иным, как возмущением ограниченного
разума подданных против дурного обращения с ними
прусского короля *.
* Сочинения Гете, 19, 112, издание Гемпеля. Представляется до неко­
торой степени сомнительным, является ли изречение Гете его собственными
или заимствованными у других словами, ибо Юсти " в своей биографии Вии-
кельмана (2, 301) пишет о Фридрихе, каким он был в 1765 г.,
следующее:
«В то время говорили, что он оставался чужим для своей собственно!» нации
и облагораживанию этой последней, сделавшему его век столь же славным,
80


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИИГ'Е
Та же самая мысль в более широкой постановке вы­
ражена в седьмой книге «Поэзии и правды». Это «зна­
менитое место» перепечатывалось бесчисленное коли­
чество раз, но так как для его исчерпывающей критики
необходимо точно знать его буквальный смысл, то я
должен его повторить еще раз. Гете описывает положе­
ние немецкой литературы в том виде, в каком он ее за­
стал осенью 1765 года, когда он шестнадцатилетним
юношей переехал в Лейпцигский университет. Свой об­
зор, написанный после того, как ему минуло шестьдесят
лет, Гете заканчивает следующими словами:
«Впервые правдивое, высокое и подлинно жизненное
содержание было привнесено в немецкую поэзию Фридри­
хом Великим и подвигами Семилетней войны. Любая
национальная поэзия пуста и неминуемо будет пустой,
если она не зиждется на самом важном,— на великих
событиях в жизни народов и их пастырей, когда все,
как один человек, стоят за общее дело. Королей следует
изображать на войне и в опасности, ибо доподлинными
властителями они являются лишь в часы испытаний, ко­
гда определяют и разделяют судьбу последнейшего из
подданных и в силу этого становятся интереснее са­
мих богов, ибо боги, однажды предначертав исход со­
бытий, устраняются от участия в таковых. В этом смысле
каждая нация, посягающая на всемирно-историческое
значение, должна иметь свою эпопею, для которой от­
нюдь не обязательна форма эпической поэмы.
Военные песни, впервые пропетые Глеймом, потому и
стоят так высоко в немецкой поэзии и так безотказно
действуют на нас, что они возникли из сражений и во
время сражений, и еще потому, что их форма словно
отлита участником битвы в минуты величайшего бое­
вого напряжения.
Рамлер
74
по-другому, но в высшей степени достойно
воспевает подвиги своего короля. Все его песни содер­
жательны, в них нас волнуют большие, возвышающие
как век Людовика XIV, способствовал лишь в том смысле, что возбуждзл
в Германии ревнивое желание отомстить ему за проявляемое к ней презрен:;.)
своим собственным возвышением». Но хотя у самого Юсти это предложений
CIOUT в кавычках, в то время, то есть в 1765 г.,
никто в Германии не мог
высказать подобной мысли. Более вероятно что Юсти или лицо, у которого
он заимствовал эту фразу, изложил н мысль Гете своими собственными сло­
ями,• но Геге высказал ее не «в то время», а больше чем сорок лет спустя.
81


ФРАНЦ МЕРИНГ
душу темы, которые и сообщают его творениям непре­
ходящую ценность.
Внутреннее содержание обрабатываемого предме­
та — начало и конец искусства. Никто, конечно, не соби-
рается отрицать, что гений, художественный талант, по­
лучивший правильное развитие, своей обработкой мо­
жет из всего сделать все и покорить себе даже непокор-
пейший материал. Но если всмотреться поглубже, то
это будет скорее фокус, чем художественное произведе­
ние, ибо последнее должно строиться на достойном ска­
жете, который благодаря умелой, старательной и усерд­
ной обработке может разве что заблистать еще большим
великолепием.
Итак, пруссаки, а вместе с ними и вся протестантс­
кая Германия, обрели для своей литературы сокровище,
у противной стороны не имевшееся и не возместимое
никакими позднейшими усилиями. На высоком понятии
о своем короле, по праву сложившемся у прусских пи­
сателей, они стали строить свою литературу — тем
усерднее, что тот, во имя которого все это делалось,
раз и навсегда ничего о них .и знать не хотел. Уже
прежде через посредство французской колонии, впос­
ледствии же — благодаря тому, что король высоко чтил
просвещение этой нации и ее финансовые учреждения,
в Пруссию так и хлынула французская культура, весь­
ма благотворная для немцев, ибо она поощряла их к
сопротивлению и противоречию. И точно такой же уда­
чей была для развития нашей литературы явная анти­
патия Фридриха ко всему немецкому. Писатели делали
все, чтобы король их заметил, одарил бы их если
не благосклонностью, то хоть толикой внимания, но де­
лали это на немецкий лад, в сознании своей правоты и
с затаенным желанием,, чтобы король признал и оценил
их немецкую правоту. Но этого не случилось, да и не
могло случиться, ибо возможно ли требовать от короля,
который жил, наслаждаясь зрелыми плодами культуры,
чтобы он тратил свои годы, дожидаясь радостей от за­
поздалого развития того, что представлялось ему вар­
варством? Что касается ремесленных и фабричных из-,
делий, то здесь он мог, конечно, навязывать себе и в
первую очередь — своему народу весьма посредственные
суррогаты вместо отличных чужеземных товаров, ио в
этой области путь к совершенству короче и не надобно
82


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГ'Е
целой человеческой жизни, чтобы дождаться поры зре­
лости.
Но об одном поэтическом порождении Семилетней
войны, всецело навеянном мощным духом северонсмец-
кой национальной сути, я должен здесь упомянуть с
особой признательностью. Первым драматическим про­
изведением сугубо современного содержания, смело вы­
хваченным из самой гущи той замечательной эпохи и
посему оказавшим чрезвычайное, никем не предвиден­
ное воздействие, была «Минна фон Барнхельм». Лессинг,
в отличие от Глейма и Клопштока
75
, частенько прене­
брегал личным достоинством в твердой уверенности, что
сможет в любую минуту восстановить и упрочить свою
добрую славу. Он любил предаваться рассеянной, даже
разгульной жизни, поскольку его мощный, напряженно
работающий интеллект всегда нуждался в сильном проти­
вовесе; по этой причине он принял решение примкнуть
к свите генерала Тауэнцина
76
.
Сразу чувствуешь, что
упомянутая пьеса была им создана среди треволнений
войны и мира, любви и ненависти. Она впервые позво­
лила нам заглянуть в область, более возвышенную и
замечательную, чем тот литературный и обывательский
мирок, в коем до сих пор вращалась наша поэзия.
Яркая взаимная ненависть, в которой пребывали в
годы этой войны Пруссия и Саксония, не была изжита и
с ее окончанием. Саксонец теперь особенно остро чувст­
вовал раны, нанесенные ему не в меру возгордившимся
пруссаком. Мир политический не мог сразу восстановить
мир душевный. Этому и должны были поспособствовать
драматические образы Лессинговой пьесы. Обаяние и
прелесть саксонских женщин здесь побеждают самона­
деянность и гордое упрямство пруссаков; во всех дей­
ствующих лицах драмы, главных и второстепенных, ис­
кусно сочетаются характерно локальные и противобор­
ствующие им общечеловеческие черты» *.
Вот то «знаменитое место», то классическое свиде­
тельство, на основании которого буржуазные прусскпе
историки литературы говорят о «веке Фридриха Велико­
го», ставя его на пятое место после века Перикла
77
,
века Августа
78
, века Медичи
79
и века Людовика XIV80
.
Г сто И.-В . Из моей жизни. Поэзия и правда.— Собр. соч. в Юти т.,
*• 3. Пер. с нем. Н . Man. M ., 1976, с. 236—233.
83


ФРАНЦ МЕРИНГ
Но здесь еще нет практического вывода, который по
веским соображениям обычно выпускается. Непосредст­
венно вслед за этим Гете продолжает:
«Если мои сбивчивые и во многом случайные замет­
ки о немецкой литературе повергнут читателя в немалое
смущение, это будет означать, что мне удалось дать
ему хоть некоторое представление о том хаотическом
состоянии, в котором находится мой бедный мозг» *.
После этого он рассказывает о том, что «из этого зло­
получного лабиринта» сумел выбраться путем, «с кото­
рого уже не сошел на протяжении всей жизни, а имен­
но: все, что радовало, мучило или хотя бы занимало
меня, я тотчас же спешил превратить в образ, в стихо­
творение; тем самым сводил счеты с самим собою, испра­
влял и проверял свои понятия о внешнем мире и нахо­
дил внутреннее успокоение... А потому все доселе мною
опубликованное- —не более как разрозненные отрывки
единой большой исповеди, восполнить которую я и пы­
таюсь в этой книге»**. Коль скоро это так, то, «если
всмотреться поглубже», вся поэзия Гете представляет
собой скорее «фокус», нежели «художественное творе­
ние непреходящей ценности», каким были воспевающие
короля песни Рамлера.
Чтобы несколько прояснилось это «знаменитое ме­
сто», перелистаем вспять пятнадцать страниц «Поэзии
и правды» и заглянем в ее седьмую книгу. Гете повест­
вует здесь о неком Кёниге, который с «достоинством и
успехом» выполнял обязанности придворного поэта и
сочинил большое стихотворение о потешном лагере Ав­
густа Второго (с 354 незаконными детьми). Гете гово­
рит там следующее:
«Во всех самодержавных государствах содержание
поэтических творений диктуется сверху. Потешный ла­
герь под Мюльбергом был, пожалуй, первой достойной
темой, представившейся поэту, правда и на этот раз всего
лишь провинциально локальной, не имеющей общена­
ционального значения. Встреча двух королей перед ли­
цом многочисленной армии, весь военный и придворный
чин, окружавший монархов, хорошо обученные войска,
инсценированное сражение, пышные празднества как-
'Гете И.-В . Из моей жизни. Поэзия и правда, с. 238.
** Там же, с. 239.
84


ЛЕГЕНДА О ЛЕС.СШПЕ
никак тешили глаз и слух и представляли обильнейший
материал для изобразительной и описательной поэзии.
Конечно, уже самый сюжет, трактуемый в этой поэ­
ме, таил в себе порочное зерно: ведь и пышная потеха
не может породить великих деяний. В этом произведе­
нии никто, кроме высоких особ, не привлекает к себе
особого внимания, более того: поэт не смеет возвышать
одного монарха, дабы не оскорбить другого. К тому же
он должен был неукоснительно сообразовываться с при­
дворным и государственным протоколом, отчего харак­
теристика отдельных лиц обретала нежелательную су­
хость. Недаром современники упрекали фон Кёнига в
том, что кони были им лучше выписаны, чем действую­
щие лица. Но не к его ли чести следовало отнести имен­
но то, что он всякий раз выказывает свое искусство там,
где для него находится подлинный объект. Вскоре
поэт, наверное, и сам уразумел, в чем кроется главное
затруднение, не позволяющее ему успешно завершить
начатую поэму; так или иначе, но он не продвинулся
дальше первой песни» *.
Гете упоминает, что Брейтингер сомневался, можно
ли назвать поэму Кёнига
8|
настоящей поэмой, но тут
же прибавляет, что Брейтингер
82
в своем «Критическом
поэтическом искусстве», «оттолкнувшись от ложной точ­
ки и описав почти весь круг своих умозаключений, все
же сумел увидеть главное и счел себя вынужденным
сделать в конце книги своего рода дополнение, в кото­
ром признал, что поэзия главным образом призвана
.изображать обычаи, характеры и страсти, то есть внут­
ренний, мир человека».
,
Таким образом, здесь мы встречаем то же самое
.противоречие, что и в, «знаменитом месте»:,первый ДО­
СТОЙНЫЙ ПОЭЗИИ сюжет, ИСХОДИТ от «королей»,., дается
.«сверху», но, .главное —этю все-таки «внутренний мир
.человека», «обычаи, характеры и .страсти».,
...
....
.,
...
,:Но не-, только благодаря этому .обстоятельству бур­
жуазные прусские историки, литературы, оставляют, без
..вн и мания это «национальное», место в.,«Поэзии и прав­
де». Еще труднее переварить дм фразу о том, что «По-
•тешный лагерь под Мюльбергрм».является если не впол­
не, то почти таким же достойным сюжетом для немец-
Г е т е И.-В. Из моей жизни. Поэзия и правда, с. 221,
jVS5


ФРАНЦ МЕРИНГ.
кой поэзии, как Семилетняя война. Радевицкая резиден­
ция, как она обычно именуется в старых исторических
сочинениях, принадлежала к числу наиболее дорогосто­
ящих султанских фантазий Августа Второго
83
.
В тече­
ние целого месяце— в июне 1730 года — там была соб­
рана тридцатитысячная саксонская армия, чтобы давать
военные представления; щедрое угощение бесчисленных
гостей, первое место среди которых занимали прусский
король и кронпринц Фридрих, поглощало такие огром­
ные суммы, которые даже в то время вызывали извест­
ное недовольство. Если даже эту резиденцию Гете счи­
тал первым побудительным мотивом к созданию нацио­
нальной поэзии, то с «высоким и подлинно жизненным
содержанием»*, якобы привнесенным Семилетней войной,
дело, конечно, обстоит довольно плохо.
В заключение следует вкратце упомянуть и другие
отзывы Гете о Глейме и Рамлере в «Поэзии и прав­
де». О связи «Минны» Лессинга с Семилетней войной
мы будем еще говорить в другом месте. За восемь стра­
ниц до «знаменитого места» мы читаем следующее:
«Глейм, по натуре склонный к благодушному много­
словию, впал в аскетическую краткость лишь однажды:
в своих военных песнях. Рамлер, собственно, в большей
мере критик, нежели поэт». Через три страницы о Глей­
ме вскользь говорится: «Великое множество посредст­
венных умов вконец укачала мертвая зыбь анакреонти­
ческого пустозвонства». Л в конце концов — уже в деся­
той книге — Гете хвалит Глейма за то прекрасное упот­
ребление, которое он нашел своему большому доходу, и
прибавляет: «...он приобрел такое множество друзей,
должников и нахлебников, что ему охотно прощали про­
странность его творений, ибо чем можно было заплатить
за щедрые благодеянья, как не терпимостью к его
стихам»**. Других отзывов мы приводить не будем. ...
С читателя, наверное, достаточно и приведенных вы­
ше цитат. Но без них нельзя было обойтись, раз мы
задавались целью разложить на составные атомы то
«знаменитое место», которое, подобно окаменелой догме,
властвует над всей буржуазной историей литературы.
* Гете И.-В . Из моей жизни. Поэзия и правда, с. 222.
Колоритнее описание Радевицксго лагеря можно, между прочим, найти
у Кярленля *
4
(История Фридриха Второго, 2, с. 145 и ел.).
** Гете И.-В. Из моей жизни. Поэзия и правда, с. 228, 230, 336.
86


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Описанный еще Фихте «чистый читатель», читающий не
самые книги, а разве только отзывы о книгах, стоит пе­
ред нами ныне во всем своем великолепии; если бы на­
те буржуазное общество действительно читало своего
поэта, а не только болтало о нем по указке модных исто­
риков литературы, то эта догма никогда бы не возникла.
В ближайшей связи со «знаменитым местом» сам Гете
говорит, что то, что он называет своей «книгой», явля­
ется частью его «исповеди». Более чем шестидесятилет­
ний старец рассказывает, что он думал, что чувствовал
и о чем грезил, будучи шестнадцатилетним юношей.
И когда к нему снова приближаются «колеблющиеся
образы», «которые с ранних пор явились его печальному
взору», он чувствует, как его грудь «по-юношески
трепещет от волшебного благоухания, разносящегося
вокруг их шествия». Когда перед ним «встают картины
веселых дней и многие дорогие тени», его книга брыз­
жет чистейшей мудростью н он глубоко заглядывает в
человеческое сердце и в мир. Но тайный советник вей­
марского герцогского двора
85
не может уже так мыс­
лить, чувствовать и грезить, как самый гениальный юно­
ша восемнадцатого столетия: даже для Гете не прошло
даром пребывание в течение более чем одного поколения
при маленьком дворе крохотной германской княжес­
кой резиденции. В этой обстановке ему представляется
«значительным» многое такое, что никогда не было
значительным в его духовной жизни: Август Второй и
Потешный лагерь под Мюльбергом, Фридрих Великий и
Семилетняя война. Не хватает только Наполеона и рус­
ского похода. Впрочем, и эти темы не остаются неза­
тронутыми. В то время, когда писалась седьмая книга
«Поэзии и правды»,— в июле 1812 года — наполеоновс­
кие боевые колонны перекатывались через Неман и вся
Европа содрогалась, ожидая конца света; в это время
Гете спокойно пел в честь «ее величества французской
императрицы»:
Итак, упрочена держава ныне;
Оплот Свой с радостью Он видит в сыне.
И как заключительный стих:
Кто вправе все хотеть,— и мира хочет*,
* Гете. Соч„ 2, 413.
87


ФРАНЦ .ME РИМ Г
По, несмотря на все, даже в моменты своих при-
дворно-филистерских настроений Гете оставался Гете и
представлял собою нечто совершенно иное, чем то, что
хотели из него сделать буржуазные прусские историки
литературы. Какое глубокое понимание человека про­
являет он даже в «знаменитом месте» — там, где он гово­
рит, что Лессинг мог частенько пренебрегать личным
достоинством и вновь восстанавливать свою добрую
главу. Это место принадлежит к числу самых метких
замечаний, какие когда-либо были сделаны о Лессинге,
и поразительно гармонирует с одним стихотворением
Лессинга, найденным лишь после смерти Гете,—со сти­
хотворением «Я». Заключительные его строки гласят:
Еще немного, и топгать
Мой прах потомство будет смело;
Им, кто я, будет мало дела,
Лишь мне бы это знать!
Когда мы читаем, что более удачное описание ло­
шадей, чем людей, Гете как раз «относит к чести» дрез­
денского придворного поэта, когда мы читаем, что Гете
защищает прусского короля на том основании, что
Фридрих, как сказали бы мы сегодня, поощрял нацио­
нальное сознание во образе дрянных товаров — «сквер­
ной дешевки», выражаясь языком сегодняшнего дня,—
но в то же время считал немецкую литературу недостой­
ной даже и этого поощрения и обращался с немцами
как со сволочью, дабы они из простого чувства противо­
речия стали великими мыслителями и поэтами; когда
мы все это читаем и обдумываем с точки зрения про­
стого здравого смысла, а потом глядим на педантский
хлам александрийских примечаний и византийских ком­
ментариев, изъясняющих «знаменитое место»,—невольно
хочется воскликнуть вместе со старым бароном Мюнх­
гаузеном-: «Школьный учитель хватил через край! Это
ведь настоящая, чистейшая сатира на господа бога!»
Но таковы уж наши школьные учителя. Они не желают
видеть даже того, что и от Потешного лагеря под Мюль-
бергом, и от Семилетней войны Гете возвращается к
«обычаям, характерам и страстям» «внутреннего мира
человека», «бюргерского мира», усматривая в этом
«главный сюжет» всей тогдашней поэзии вообще и сво­
ей собственной поэзии в частности, и что, бросив нескодь,-
8а:-:


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
ко замысловатых фраз, говорит о нашей классической
литературе как раз то, что Шиллер выразил словами:
«Она сама создала свою ценность». Вместо того чтобы
подчеркивать и вместе с ним хвалить наивысшую заслу­
гу германской буржуазии, дающую ей право на славу
и" заключающуюся в том, что буржуазные классы во­
семнадцатого столетия, несмотря на угнетение и побо­
ры, которым они подверглись в Германии, несмотря на
свою бедность и отсталость, все-таки выдвинули из
своих рядов таких людей, как Лесспнг, Гердер, Гете,
Шиллер и многие другие,— вместо этого наши литера­
турные школьные учителя хватаются за гетевскую ко­
сичку, чтобы от нее перемахнуть к косичке Фридриха и
выкинуть при этом верноподданнические курбеты.
Когда они догадываются, что попали не на ту дорогу,
они начинают безнадежно путаться. Так, например, го­
сподин Гризебах
86
в своей биографии Бюргера
87
изре­
кает, что государственный подъем Прусии при Фридрихе
Великом естественно положил начало новой эпохе"'не­
мецкой литературы; затем он цитирует несколько фраз'
из «знаменитого места» и прибавляет: «В доказатель­
ство своей мысли о начале новой эпохи Гете не следо­
вало бы ссылаться на политические вирши Глейма и
Рамлера, а равно и на столь невероятно переоцененного
поэта, как Лессинг, который сам оценивал себя гораздо
;
правильнее». Жаль, что господин Гризебах по этому
случаю не мог допросить самого старого олимпийца.
Услышав такое нескромное возражение, Гете, наверное,
оставил бы свой «торжественный» -тон и Сказал бы про- <
сто: «Мой дорогой; откуда же- взять, если не красть?»?
Если уж необходимо доказывать влияние Фридриха
;.*GrisеbасhG.A. Burger's Works,
. 1, 19. Между прочим, на при­
мере господина Гризсбаха прекрасно видно, каким образом современные
имперские пОзты обретазот «высокое 'и подлинно жизненное' содержание» .-
f-огда rochoirun Фаяьк
ю
сочинил .законы'в пользу hyJihtypxiiintfra (борьйэ;
:
га сиетсйую культуру), Григебах- сОчИ1Мьт-'С7ИХотворенв.е «Та.нрейззр в.. :РИ'МС»,,
г-'ie . Тангей-зер следующим .-образом освобождается, от чар, «дьяволицы»:; :
•Тангсйзер смотрел ,на Рим и думал об императоре и Германии — о дорогой
благородной немецкой ctpane, в которой возгорелись- ныне такая Же жЬеТо-'
ьая распря, как и- во'дни Гогешптауфонов^
9
.
В ' одном- месте
1
т&м кричит: .-
•Да здравствует император», в другом -г. «Да* здравствует папа»...-.Тан.га(1зер;.
поклялся своими предками следовать за знаменем крестового похода, и, как...
'-•то подобает другу 60га и императора; выступить против врага германской"
империи — против папы и'его полов,—иу'как верный рь1цйрь7
:
б0р'отьсясталь- •"
ным-оружием своего-слова . Прошей,-старая, Гибкая любовная mftpa.-.v ТанУ< •
No-


ФРАНЦ МЕРИНГ
и Семилетней войны на немецкую литературу, то Гете,
несомненно, выбрал как раз то, что вообще возможно
было использовать *в этом смысле: «Минна» Лессинга,
правда, не прославляет Семилетней войны и не полу­
чает от нее своего «высокого и подлинно жизненного
содержания», но по крайней мере непосредственно свя­
зана с ней. Рамлер, как выражался о нем Платен, уже
шестьдесят лет как «почил в бозе», но при жизни он,
конечно, воспевал короля Фридриха. Военные песни
Глейма все-таки до известной степени выделяются из
его остальных пошлых прусских произведений. Кроме
того, Глейм — единственный прусский поэт, который
хоть один раз в жизни видел короля Фридриха лицом
к лицу. После того как он воспевал короля почти полсто­
летия, ему выпало это счастье незадолго до смерти
Фридриха. Не лишне привести здесь поэтический рас­
сказ Глейма об этом событии.
Король и Глейм
Потсдам, 22 декабря 1785
Соборного декана имя как? — Фон Гардепберг. —
Стихи он
пишет? — Да,
Не меньше моего.—
И так же хорошо, как ты?- —
Не думаю. Ведь склонны мы всегда
Хвалить себя. — Ты прав: не часто, к сожаленью,
Дружат собратья в Аполлоне.— Ах,
Нам нечего делить; он пишет песнопепья,
Я ж нет, и о своих стихах
Мы с ним не говорим. —
Вы это
Отлично делаете. Но скажи, дружок,
Кого поставить выше как поэта,
Клопштока или Виланда
60
?— Тот, кто бы мог
Ответить, вправе был бы возгордиться.—
А ты не горд? — Быть гордым не годится,
Но в этот миг я горд. — Ты в Гальберштадт иль нет? —
Да, государь.— Декану мой привет! *
Это—единственное место, которым можно было бы
подтвердить существование литературного «века Фрид­
риха Великого». Но, к сожалению, у буржуазных прус­
ских историков литературы оно совсем не считается
«знаменитым».
гейзер разбил ее об утес Петра; его высокое чело уже не озарено поэтическим
вдохновением, а из его строго сжатых уст не слышно больше напсвои, ибо
в своих книгах, сочинениях и памфлетах он трубит в старый боевой рог».
Разумеется, дело обстояло так только до тех пор, пока папа в связи с вве­
дением пошлин на продукты сельского хозяйства не сделался опять «другом
бога и императора».
*К.огte. GleimsLeben,219.
90


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
111
ГЕЙНЕ, ГЕРВИНУС И ДАНЦЕЛЬ О ЛЕССИНГЕ
С момента появления «Поэзии и правды» (в 1815 г.)
не появлялось почти ни одной работы о Лессинге, на
которую «знаменитое место» в большей или меньшей
степени не бросило бы своей омрачающей тени. В этом
отношении имеется лишь одно блестящее исключение:
Генрих Гейне не нуждался в этом кривом зеркале, что­
бы понять, кто был Лессинг и какое значение имела его
деятельность для немецкого народа. Поэтому то, что он
говорит о Лессинге, в сущности не стоит ни в какой
связи с историей легенды о Лессинге. Тем не менее его
мнение следует привести здесь. Ибо хотя буржуазные
прусские историки литературы чрезвычайно далеко от­
клонились от правильного пути, намеченного Гейне, они
все же не упускают случая присваивать себе его отдель­
ные блестящие изречения о Лессинге и таким образом
прибавить хоть немного жира в свою постную похлебку.
Так, например, они используют слова Гейне об остро­
умии Лессинга, которое, как он говорит, похоже не на
маленькую французскую борзую собачку, гоняющуюся
за своей собственной тенью, а, скорее, на большого не­
мецкого кота, который вдоволь наиграется с мышью,
прежде чем ее задушить; они пользуются также и еще
более известным местом, где Гейне, говоря о жалких
писаках, над которыми издевался Лессинг, сохранив
их на вечные времена в своих произведениях, сравнива­
ет их с насекомыми, застывшими в куске янтаря.
По как ни блестящи и как ни правильны по существу
эти отдельные изречения, ими не исчерпывается значи­
тельность того, что говорил Гейне о Лессинге. Если эти
места вырываются из контекста и создается впечат­
ление, будто Гейне сделал лишь несколько метких
замечаний о литературном искусстве Лессинга, то
и этот прием несомненно является одною из ча­
стей легенды о Лессинге. Своим пустым и вздорным за­
мечанием: «Даже такой насмешник, как Гейне, стано­
вится патетическим, когда он говорит о Лютере и Лес­
синге, нашей гордости и нашей отраде» — господин Эрих
Шмидт убивает все живое и в Гейне и в Лессинге.
А между тем статьи об истории и философии в Герма­
нии являются историко-философским произведением,
91


ФРЛНЦ МЕРИНГ
столь гениально обозревающим прошлое и провидя­
щим будущее, что в 1834 году только один Генрих Гей­
не был в состояний* написать его.
В нашей классической литературе Гейне распознает
начинающуюся освободительную борьбу буржуазных
классов Германии, которая из-за «немецкой свинцовой
спячки» или, иными словами, из-за экономической и
политической отсталости этих классов и «скотской не­
подвижности во всей Германии» могла вестись только
на эфирных высотах идей, проповедывавшихся наибо­
лее передовыми элементами. «Всякий, даже самый оди­
нокий писатель, проживавший в каком-нибудь отдален­
ном немецком захолустье, принимал участие в этом
движении; как бы бессознательным чутьем, ничего точно
не зная о политических событиях, он ощущал их со­
циальное значение и выражал его в своих сочинениях.
Этот феномен напоминает мне большие морские рако­
вины, которые мы ставим иногда на наших каминах и
которые, в каком бы отдалении от моря они ни находи­
лись, вдруг начинают шуметь, когда приходит время
прилива и волны бьют о берег» *. Еще важнее другое
обстоятельство
-
хотя в ту минуту, когда писались эти
строки, немецкая буржуазия как будто препоясывала
чресла, чтобы в политической области осуществить то,
что се великие мыслители и поэты давным-давно осуще­
ствили в области духа, Гейне заглянул в самое ее серд­
це. И он увидел, что «свободомыслие», в противополож­
ность классической эпохе, проявляется гораздо меньше
«в среде ученых, поэтов и вообще литераторов», по
«зато гораздо больше в широкой активной массе, среди
ремесленников и рабочих»*"
В написанном через десять лет добавлении к этим
статьям Гейне пишет, что «коммунизм распространяет*
ся по всей Германии» и что «пролетарии в своей борь'б-е
против существующего имеют ЁОЖДЯМИ самые nepeio-
вые умы, философов великой шкоты»
+
"-* . Так писад
Гейне в 1834 и в 1844 годах****.
*ГейнеГ.Собрсочв10-тит ,т.ЙЛ,I«S,с 121-125
** Там же, с. 12»
*** Ile.nes Werke in funf BJ ldrn ВЛ 1 3erhn - We mar, « \mbiu V -la?»,
Г67,S 451
**** Еще болыгии трок, чем yieiuif Ш«Чг, couop iner i шаль TptH'iK!
{История Германии, 4, 421), когдл] jпомянув о «ликомыслеиЕЮЙ болЧовис
92


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Правда, даже на сочинении Гейне лежит печать иде-
тист'нческого тумана, что было вполне естественным
Ля его времени, но этот туман всюду пронизывают по-
'тичеекпе прозрения, словно сверкающие солнечные лу­
чи Б лине Лессинга Гейне превозносит не столько по-
-та ученого и критика, сколько характер, человека, от­
крывателя новых путей и передового борца буржуазных
классов. Искусство было для Лессинга трибуной, с ко­
торой он говорил с народом. Его честность и правди­
вость, высокий стиль его бытия никак не вязались с фи­
листерством, улыбчивой подлостью и хвастливой пош­
лостью окружавшей его среды; он был до ужаса одинок
среди своих современников, некоторые из которых лю­
били его, но ни один не понимал его; отвращение к не­
мецкой действительности гнало его в театр или даже в
игорный дом. Вся его жизнь была борьбой, и все его со­
чинения исполнены социального значения. В таких вы­
сказываниях проявляется действительное значение жиз­
ни и деятельности Лессинга, смысл которой заключался
Гейне» и нлговорив по его адресу множество любезностей, вроде «дилетант­
ская манера», «в его руках вес становится нечистым», «поверхностный, пу­
стой, бессодержательный, скучный» и т. д ., делает следующий вывод: «Новое
учение о святости тела высмеивало все, что устанавливает человеческие связи
между людьми, и в конце концов не осталось ничего, кроме суверенного еди­
ничного человека, который вволю наслаждается бесчисленными гризетками
и трюфельными паштетами». Отдельные аргументы, которыми Трейчке обос­
новывает этот «вывод», остроумно и удачно разобрал .Пауль Нсрлнх в книжке
«Господин фон Трейчке и «Молодая Германия». Господин Нерлих, заблудив­
шийся эпигон младогегельянства^ будучи гегельянцем, понял невероятное
опошление немецкой буржуазии, но не в состоянии был вскрыть его послед­
нюю причину, уже возвещенное Генрихом Гейне превращение буржуазного
идеализма в пролетарский социализм. Прочитайте хотя бы его введение к
переписке и дневникам Арнольда Руге", где вышеприведенные" статьи Гейне
он называет «удивительной, единственной в своем роде книжкой»,' «програм­
мой нового времени», но от Гейне и Фейербаха отходит не к Марксу и Эн­
гельсу, а к Руге и Бисмарку. «Конечно, многое не относится к его (Бисмарка)
всемирной исторической миссии. Для всякого, кто ведет свое происхождение
от наших философов и Гейне, Фейербаха и Руге сороковых годов, это пре­
клонение перед Бисмарком является не очень-то легким делом». Но, утешает
себя господин Нерлих, «столь же твердо, как небесная твердь», обосновано то
положение, что после Бисмарка, рано или поздно, выступит новый, более
мощный и более универсальный гений, который «целиком и полностью» осу­
ществит идеалы Гейне, Фейербаха и Руге не только в Германии, но и в
t-Bpone. Вот на каких тонких паутинках держится современная философия,
поскольку она еще имеет мужество противиться «безоговорочному» убиению
буржуазного идеализма во имя интересов буржуазии!
93


ФРАНЦ МЕРИНГ
не в эстетических, художественных, философских и те­
ологических произведениях, а в социальном подвиге.
Этим и объясняется та особенная теплота, с которой
Гейне говорит о Лессинге, выделяя его среди прочих
представителей нашей классической литературы.
На поверхностный взгляд эта теплота, конечно, мо­
жет казаться «патетической». Бесспорно, как поэт Лес-
синг стоит ниже Гете и Шиллера, как искусствовед —
ниже Винкельмана, как философ — ниже Канта, как
психолог —ниже Гердера, как филолог — ниже Рейс-
ке
92
или Рункена
93
.
Когда Маколей
94
называет его
«первым критиком Европы», это скорее характеризует
меч, чем человека, им владеющего, скорее форму, чем
сущность его духа. Критика была только оружием, с по­
мощью которого Лессинг наводил порядок в широчай­
ших областях немецкой духовной жизни. Он хотел, что­
бы права гражданства получило то буржуазное само­
сознание, которым он обладал в несравненно большей
степени, чем его современники и даже его соратники, и
даже в большей степени, чем буржуазные классы, жив­
шие сто лет спустя. Будучи одиночкой, он не преодолел,
да и не мог преодолеть косного сопротивления экономи­
чески и политически связанной массы; с юношеских лет
он беспокойно бросался во все стороны: то он за кули­
сами, то — «переписчиком у бухгалтера», то в военном
лагере, то в книжной лавке, то опять за кулисами, и ни­
когда он не мог завоевать себе буржуазно-независимо­
го положения. В конце концов, когда он собирался
отряхнуть прах немецкого отечества от ног своих и, сло­
вно голодный дервиш, пуститься в странствие по дале­
ким странам, несчастье, приключившееся с любимой
женщиной, загнало его в деревянную клетку, которую
открыл ему в своей библиотеке честолюбивый малень­
кий деспот. Как отличается мученичество его последних
десяти лет жизни — возвышенное и в то же время по­
трясающее— от того серенького благополучия, которое
при дворе другого маленького деспота превратило Гер­
дера в брюзгу, а Гете — в филистера! Лессинг совлек с
себя немецкого филистера целиком; это обеспечивает
ему единственное в своем роде положение в нашей клас­
сической литературе. В этом смысле он был наиболее
смелым революционером, какого только создал немец­
кий буржуазный мир до эпохи Берне
95
и Гейне, Марк-
94


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
са и Энгельса, которые, впрочем, только за границей и
смогли стать тем, чем они стали.
Вполне понятно поэтому, что воссоздание его обли-
ка — правильное по крайней мере в общих чертах —
стало одной из задачдого единственного большого про­
изведения, в котором буржуазная наука попыталась ис­
пользовать идейное содержание классической литерату­
ры для политической борьбы буржуазного класса: мы
имеем в виду «Историю немецкой поэзии» Гервинуса,
первый том которой вышел в свет через год после появ­
ления вышеупомянутых статей Гейне. Гервинус хотел
выяснить связь классической поэзии с общественной и
государственной жизнью. Он пытался описать, каким об­
разом наши великие поэтические произведения возник­
ли «из условий эпохи, из ее идей, стремлений и судеб»,
задаваясь при этом целью «перевести творческий дух
народа, нуждающийся в упражнении, из области идей
и идеалов в область практической, политической жиз­
ни». II если ему часто делали упрек — основательность
которого мы не будем здесь разбирать,— что он был
слишком однострочен, когда старался растрепать лав­
ровый венок Гете и Шиллера, то, во всяком случае, по
отношению к своему Лессингу Гервинус, руководимый
верным инстинктом, проявил хотя и меньшее понимание,
•но вряд ли меньшую любовь, чем Гейне.
В его глазах Лессинг — «настоящий чародей, вызвав­
ший к жизни тот молодой дух, который обновил Герма­
нию»; Лессинг отражает революционный характер клас­
сической литературы «во всех его частях», и борьбу,
которую он вел в течение всей своей жизни, Гервинус
описывает в следующих метких словах: «Прослеживая
его непоседливую жизнь, мы легко могли бы прийти к
заключению, что это — беспокойный человек, который
чувствовал себя хорошо только в дороге. Но если при­
смотреться ближе, то оказывается, что весь строй его
характера был необходимо обусловлен этой его особен­
ностью и что сквозь все зигзаги и повороты его жизни
проходит одна красная нить. Это — вечное противодей­
ствие ленивой рутине немецкой мелкой литературной
среды и духовному убожеству немецкой научной жизни,
неустанная борьба свободного духа против всевозмож­
ных стеснений, вытекающих из обычной обстановки и
уровня образования».
95


ФРАНЦ МЕРИНГ
Разрешите мне параллельно с этим привести мнение
господина Эриха Шмидта по поводу той же самой проб­
лемы. Сначала он туманно толкует насчет «демониче­
ского (!) беспокойства» Лессинга. Затем утверждает,
что «нищета его разоренного отца воспитала в нем су­
етливый характер, который ни в каком положении, ни в
каком месте и ни при каком занятии не позволял ему
оставаться спокойным и терпеливым». Наконец он гово­
рит, что причиной того, что Лессинг «ни на чем не успо­
каивался», была «неспособность завершить до конца ка­
кую бы то ни было большую работу». Да, для чистень­
ких господ, неизменно присовокупляющих к своим толс­
тым фолиантам, полным лояльности и патриотизма, над­
лежащее заключение и приложение, Лессинг был, ко­
нечно, неопрятным ленивцем!*
Но если по сравнению с современными историками
литературы Гервинус кажется великаном, то его оценка
Лессинга все же является значительным шагом назад по
сравнению с пониманием Гейне. В Гервинусе было нема­
ло филистерского; он осыпал Берне и Гейне злобными
насмешками, чтобы себя самого выставить Атта Трол­
лем
96
здравомыслия и нравственности **. Поэтому в об­
лик Лессинга он привносит многое такое, что было со­
вершенно чуждо свободной душе поэта; оказывается,
например, что воинственный тон его литературных писем
и их захватывающая пылкость «были не свободны» от
влияний Семилетней войны! В связи с этим приводится
и «знаменитое место» Гете, причем восхваляется «гро­
зовое» воздействие этой войны на духовную жизнь Гер­
мании. В объемистой главе Гервинус описывает даже
«значение Пруссии для поэтической литературы», при­
чем Глейм и Рамлер фигурируют там в качестве запе­
вал, сопровождаемых чрезвычайно странной свитой со­
мнительных личностей. Но, несмотря на все филистер-
* Эрих Шмидт. Лессинг. 1, 4, 10, 377. Отзыв господина Шмидтл
относительно отца Лессипга тем более несправедлив, что «старый пастор» ил
местечка Каменц был единственным членом семьи, проявлявшим некоторое
сходство с Гогхольдом Эфраимом. Наоборот, его ограниченная мать, иска­
леченная жизнью сестра и особенно братья — сухой и хитрый учитель Тсо-
фил, прокисший бюрократ Готлиб Самуэль и невыносимый болтун Карл Гот-
хельф — представляли собой поистине великолепные шпы немецкого фили­
стерства. Их письма ясно показывают, что в малом семья была для Лсссиига
таким же крестом, каким в большом являлась для него вея нация.
** Гервинус. История девятнадцатого столетия, 8, ISO и ел.


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
ские и профессорские повадки, буржуазное сознание
слишком живо в Гервинусе, и потому у него случайно
прорываются такие, например, признания, что Рамлер,
в сущности, не обладал никакими мусическими даро­
ваниями, Глейм был хорошим человеком, но не больше,
• н что по иронии судьбы «славная силезская война» не
вызвала к жизни ничего более значительного, чем так
называемая поэзия бардов, которую Гервинус правиль­
но называет лишенной значения и пустой. От этого раз­
двоения, которое проходит сквозь всю его историю лите­
ратуры и затемняет для него облик Лессинга, погиб и
сам Гервинус. В нем было слишком много буржуазного
идеализма, чтобы после великого разочарования 1848
года утешиться, подобно своему другу Мати
97
, банков­
ской и биржевой игрой, и слишком много ясного буржу­
азного самосознания, чтобы, подобно другому его другу,
Дальману
98
, охарактеризовать мантейфелевский режим
. крылатым словечком «спасительный подвиг»; наоборот,
он отказался от монархии из-за ее многочисленных гре­
хов и открыто выражал надежду на «Медеин котел ре­
волюции» ", в котором только и может омолодиться Ев­
ропа. Войны 1866 и 1870 годов оказали на него дейст­
вительно «грозовое» воздействие, и его бессильные про­
тесты— эта удивительная смесь буржуазной ограничен­
ности и честности — сделали его посмешищем бисмар-
ковскнх молодцов, жестоко отомстивших умирающему
человеку за его собственный грех по отношению к Бер­
не и Гейне*.
Даже столь образованный писатель буржуазии, как Карл Гиллебраид
11
"
1
.
не преминул выпустить над свежей могилой Гервннуса целый залп издева­
тельств: «Писатель без стиля, ученый без метода, мыслитель без глубины,
политик без способности предвидения, человек без обаяния и силы личного
влияния» — такие выражения мы встречаем на протяжении восьмидесяти
страниц (см.: Карл Гиллебраид. Эпохи, народы и люди, 2, 205 и ел.),
есьма показательно, что после этого каннибальского пиршества в сборнике
иллебранда следует несколько хвалебных песнопений по адресу Артура Шо-
, гауэра и Фридриха Ницше. Чтобы очистить путь философии мелкобур-
ои ренты и философии эксплуататорского капитализма, нужно было
101 забнть насмерть последние остатки буржуазного идеализма. —
Всге-
ле
в «Истории немецкой историографии» (W e g е 1 е. Geschichte der de-
s riographie, Ю69) говорит об «удивительном мотиве», под влияни-
•
которого возникла «История литературы» Гервинуса, а Ранке в «Histo-
е
eitscnrift» (27, 13) по тому же самому поводу распространяется па-
«необычайно странного» утверждения. Положение Гервинуса, что «нсто-
ределяется общими законами». Ранке называет «неутешительным взгля-
4 Зак. 393
97


ФРАНЦ МЕРИНГ
Когда Гервннус писал о Лессинге, никакого лессин-
говедения в узком, смысле этого слова еще не существо­
вало. Карл Готхельф Лессинг был таким же плохим и
путаным биографом, как и издателем, и его хозяйни­
чанье с наследством Готхольда Эфранма казалось на­
столько отталкивающим даже современникам, что «Ксе­
нии» Гете и Шиллера хлестали бичом «нелюбящего бра­
та»*. Только в 1838—1840 годах Лахман подготовил на­
учное издание сочинений Лессинга, всегда превозносив­
шееся как прекрасная и образцовая работа даже теми
или, скорее, именно теми, кто сумел улучшить и попол­
нить его в деталях. На этой основе выросла первая на­
учная биография Лессинга, первый том которой, посвя­
щенный Лахману, был издан Данцелем в 1850 году. Ав­
тор намеренно провел в ней точку зрения, противопо­
ложную историческому пониманию Гервинуса. Данцель
был немецкий ученый хорошей старой школы, непритя­
зательный, скромный, бесформенный и столь бедный,
что, будучи приват-доцентом в Лейпциге, он должен
был добывать себе средства существования переводами
старой французской литературной дребедени; при этом
он отличался таким неутомимым трудолюбием, что по
смерти, последовавшей от чахотки на тридцать третьем
году жизни, у него остался ряд мелких статей и две
большие работы по истории литературы — одна о Гот-
шеде и его времени, а другая — о Лессинге. К сожале­
нию, ему не суждено было довести до завершения вто­
рой том биографии Лессинга. Господин Эрих Шмидт со­
благоволил с высоты «своей более счастливой эпохи»
с грустью оглянуться назад на «творчество Данцеля,
дом на человеческую жизнь, вследствие которого историк во время сво­
их исследований должен чувствовать себя парализованным и чрезвычайно во-
давленным». Ну, разумеется! По мнению Ранке и его школы, «историю» -«де­
лают» короли, дипломаты и генерал!.!. Это воодушевляет историка и высока
подымает его в его собственном мнении. В этой противоположности между
Гервннусом и Ранке отражается поистине «неутешительный» упадок буржу­
азной исторической науки.
* Эта биография недавно снова издана Отто С.- Ф. Лахманом в «Универ­
сальной библиотеке», Реклама (
.
No> 2408). Она издана с похвальными, но, к
сожалению, недостаточными сокращениями. Рассуждения Карла Готхельфа—
пустейшая болтовня, а его фактические сообщения, которые неизменно пере­
таскиваются из одной биографии в другую, нуждаются в очень большой кри­
тической проверке. В дальнейшем мы укажем на их недостоверность в
отношении одного чрезвычайно важного пункта.
98


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
протекавшее в обстановке чрезвычайно больших лише­
ний»; мы оценили бы по достоинству этот благородный
порыв, если бы были уверены, что историки литературы,
которые, как это сделал Данцель в своей биографии
Чессппга, называют Семилетнюю войну ее настоящим
именем— именем династической драки из-за провин-
11ИН< действительно увидят «более счастливые дни» в
том'смысле, как это понимает господин Шмидт. Но это
между прочим.
Слова Гервинуса относительно «недостатка истори­
ческого понимания» у Данцеля не лишены известного
основания. Конечно, какое-нибудь духовное творение
можно объяснить до конца только на основе тех полити­
ческих и социальных условий, в которых жил его автор.
Для этого, однако, необходимо, чтобы писатель обладал
способностью и желанием понять до конца эти условия.
Если эта предпосылка отсутствует или имеется лишь в
ограниченной степени, то история литературы более или
менее превращается в литературную легенду, и тогда
этому «историческому» методу следует, конечно, пред­
почесть философский метод Данцеля, бывшего первона­
чально гегельянцем и пытавшегося понять жизнь и дея­
тельность Лессинга метафизически-спекулятивным пу­
тем— как одну из частей истории немецкого духа. Он
дает только ограниченную истину, но все-таки истину.
Если он, например, говорит, что Лессинг выработал
свою собственную точку зрения с помощью английской
литературы, но тут же прибавляет, что мы совершенно
превратно истолковали бы это обстоятельство, если бы
«прежде всего подумали о Шекспире», ибо Шекспир за­
нимал тут последнее место,— то это замечание несом­
ненно правильно и гораздо больше способствует пони­
манию духа Лессинга, чем ходячий «национальный» тра­
фарет, согласно которому Лессинг уничтожил господст­
во чужеземной французской культуры над немецким
Духом и вскормил немецкую литературу на произведе­
ниях «родственного по расе» гения Шекспира. Но объяс­
нить причину отмеченного им факта Данцель не в со­
стоянии, и потому он на целых страницах туманно рас­
суждает о «норманнском рыцарском чувстве и саксон­
ской твердости», а равно и о том, что даже в античной
литературе образцами считались сначала более молодые
лишь впоследствии более старые писатели. Все это
4*
99


ФРЛ'Щ МЕРИНГ
«образованному» читателю наших дней, конечно, пред­
ставляется гораздо более туманным, чем какой-нибудь
«гладкий» параграф, вышедший из-под элегантного пат­
риотического пера господина Эриха Шмидта.
Только в свете научного познания, которое дает ма­
териалистическое понимание истории Маркса и Энгель­
са, становится совершенно ясным, почему Лессинг явил­
ся первым в Германии буржуазным писателем, который
выработал себе самостоятельную точку зрения с по­
мощью английской литературы, и притом современной
ему..английской литературы. Дело в том, что буржуаз­
ные классы в Германии еще не обладали собственной
жизнью, на которую могло бы опереться литературное
описание. Если это не стало ясным Лессингу в более
зрелую пору его жизни, то, во всяком случае, он должен
был понять это, оглянувшись на свою собственную юно­
шескую поэзию. Поэтому ему пришлось искать опоры в
иностранных образцах, которые он и нашел в сравни­
тельно чрезвычайно развитой жизни и литературе анг­
лийских буржуазных классов. Мотивы для своего пер­
вого самостоятельного поэтического произведения —
«Мисс Сара Сампсон» — он почерпнул отчасти из одного
буржуазного романа Ричардсона
102
, отчасти из буржу­
азной драмы Лилло
103
, к Шекспиру он пришел позднее
всего — не в силу извращенного эстетического вкуса, а
в силу того обстоятельства, что Шекспир весьма "бесце­
ремонно обращался с представителями этих классов—•
по причинам, вытекающим из социального положения
Шекспира как актера и драматурга, действовавшего в ту
эпоху, когда буржуазные классы ожесточенно преследо­
вали театр. Следовательно, пристрастие Лессинга
к определенным английским образцам объясняется со­
циальным моментом, и этим же моментом объясняется
его отношение к французской литературе. То и дело по-
кторяемое утверждение, что Лессинг является типичным
французоненавистником, представляется почти непонят­
ным, когда мы вспомним, что сам Лессинг признавал
сильнейшее влияние француза Дидро на формирование
своего литературного вкуса. Он ненавидел и беспощад­
но критиковал образцы французской поэзии, но он де­
лал это не в силу их французского происхождения, а по­
тому, что он видел в них лживые, притворные, выродив­
шиеся произведения, отравляющие вкус немецкой бур-
100


ЛЕГЕНДА О ЛЕССННГЕ
жуазии; это не мешало ему чувствовать свое родство с
французской буржуазной литературой, являвшейся для
него второстепенным источником только потому, что она
возникла тоже под английским влиянием. Это отноше­
ние сказывается всего яснее там, где в лице одного че­
ловека объединилось и то, с чем Лессинг боролся во
французской литературе, и то, что он в ней любил. Как
ни жестоко он разносил придворную поэзию Вольтера и
как ни был склонен беспощадно бранить его личность,
тем не менее он следовал за этим великим писателем во
всех тех случаях, когда Вольтер оказывался передовым
борцом буржуазных классов.
Национальную точку зрения Лессинга можно вообще
понять только на основе его социального положения.
Тренчке совершенно неверно утверждает, что Лессинг в
одном отношении «мог позавидовать внутреннему бо­
гатству этих людей, менее одаренных, чем он (здесь име­
ются в виду обе знаменитости — Глейм и Рамлер): они
были богаче его великим чувством любви к отечеству».
Лессинг, особенно в своей «Гамбургской драматургии»,
писал о немецкой разъединенности с таким глубоким
чувством и такой теплотой, какую не могли бы и пред­
ставить себе Глейм и Рамлер, находившие высшее бла­
женство в рифмованном прославлении своего наследст­
венного маленького государя. А когда господин Эрих
Шмидт заявляет, что «благополучие немецкой поэзии и
всей духовной жизни было тесно связано со знаменем
подымающегося прусского государства», и уверяет, буд­
то Лессннг поэтому переселился из Саксонии в Прус­
сию, то это тоже неверно. Ибо Лессинг, не желавший
быть ни саксонцем, ни пруссаком, не имел «никакого
понятия» о подобной «любви к отечеству», и она каза­
лась ему «в лучшем случае героической слабостью», без
которой он охотно мог обойтись. Мы можем сказать: в
этом вопросе Лессинг тоже мыслил как передовой борец
буржуазных классов, жалкое положение которых об­
условливалось общенемецкой разъединенностью и кото­
рым только национальное единство сулило великую бу­
дущность.
Возвратимся к биографии Лессинга, написанной Дан-
целем Выяснение одного этого пункта ясно показывает,
м объясняется проявляющийся в ней «недостаток нс-
рического понимания». Такой недостаток безусловно'
101


ФРАНЦ МЕРННГ
имеется, но еще вопрос, не следует ли его рассматри­
вать как известное преимущество по сравнению с тем
своеобразным развитием «исторического понимания», ко­
торое свойственно выступавшим до сих пор исследова­
телям Лессинга. При спекулятивном истолковании до­
кументальных данных Данцель нередко попадает на
ложный путь, но самые факты он тщательно собрал и
проверил и излагает их столь беспристрастно и непред­
убежденно, с таким отсутствием какого бы то ни было
прусского, саксонского или липпе-детмольдского патри­
отизма, что его книгу как научный источник для иссле­
дований о Лессинге приходится признать не только не­
превзойденной, но даже не имеющей себе равных. «Зна­
менитое место» из Гете Данцель, правда, не решается
обойти молчанием, но он отделывается от него полуиро­
ническим поклоном и отнюдь не разделяет того «исто­
рического взгляда», согласно которому немецкая куль­
тура и литература без Семилетней войны застыла бы на
уровне Готшеда и Бодмера
104
.
Следует только пожалеть
о том, что второй том, составленный Гурауэром
105
на
основании подготовительных работ Данцеля, не стоит на
высоте первого тома. С одной стороны, он написан го­
раздо поверхностнее — обстоятельство, объясняющееся,
может быть, тем, что и Гурауэр умер над этой рабо­
той,— а с другой стороны, в этом томе делается много
опасных уступок легенде о Лессинге.
IV
КНИГА ШТАРА О ЛЕССИНГЕ
Книги имеют свою судьбу, и часто случается, что их
значение зависит от их собственной истории, а не от той,
которая в них рассказывается. Это с особенным правом
можно сказать о биографии Лессинга, опубликованной
Адольфом Штаром
Ш6
осенью 1858 года. В литератур­
ном отношении она не имеет особенной ценности; она
целиком опирается на исследования Данцеля и Гурауэ-
ра, и трудно понять, зачем Штару потребовалось «поч­
ти» двадцать лет, якобы потраченных на «предваритель­
ные работы». Но если работе Данцеля — Гурауэра по­
требовался жизненный срок целого поколения, чтобы
102


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
дождаться второго издания, которое и теперь, десять
нет спустя, еще не разошлось, то книга Штара выдер­
жала не менее девяти изданий. На его исследовании и
зиждется главным образом тот облик Лессинга, с каким
знаком «образованный» немец. Прежде всего у этой
книги было три весьма именитых крестных отца: Иоганн
Якобн
ш7
, Фердинанд Лассаль и Франц Циглер
108
.
Яко-
бн написал для нее целую главу- («Лессинг как фило­
соф»); Лассаль очень лестно отозвался о книге Штара
в большой статье; Циглер, насколько мы знаем, публич­
но не говорил о ней, но из его речей и сочинений, особен­
но же из его переписки видно, что он был до некоторой
степени духовным соединительным звеном между кни­
гой Штара о Лессинге и статьей Лассаля о Лессинге.
О книге Штара очень легко отзываться презритель­
но, как это обычно и делают новые лессинговеды (Гросс,
Боксбергер
109
, фон Мальтцан
110
, Эрих Шмидт и т. д.).
Несколько труднее определить ее историческое место.
Если девять изданий и можно приписать ее заниматель­
ной «расплывчатости», как это делает господин Эрих
Шмидт, отлично знающий желудок своей буржуазии, то
этим отнюдь еще нельзя объяснить того несомненно
большого интереса, который проявляли к работе Штара
такие люди, как Якоби, Лассаль и Циглер. Если госпо­
дин Шмидт проходит мимо лассалевской статьи о Лес­
синге, видя в ней лишь «тираду», «заслуживающую упо­
минания исключительно из-за имени автора», то виной
этому его неуместная кичливость, которая не импони­
рует даже его студентам. Если мы хотим критически
разоблачить легенду о Лессинге, то слабые места книги
Штара о Лессинге и статьи Лассаля о Лессинге мы
должны выяснить гораздо основательнее и острее, чем
это делают Шмидт и его единомышленники. Но для та­
кого рассмотрения необходимо прежде всего выяснить
относительное значение книги Штара. Конечно, поведе­
ние новейших лессинговедов вполне понятно, ибо сла­
бости этой книги они желают сохранить и усилить, а то
сравнительно значительное, что в ней есть, является для
них сучком в глазу.
Короче говоря: книга Штара появилась одновремен­
но с началом новой эры и стала знаменем для буржуаз­
ных классов, вооружавшихся для новой борьбы. Если
только благодаря случайности Штар как раз в это время
103


ФРАНЦ .МЕРИНГ
закончил свои «предварительные работы», то, во вся­
ком случае, он с незаурядным чутьем понял, о чем зво­
нили тогда колокола. Его книга целиком выдержана в
агитаторском и декламационном тоне, который, правда,
слишком сильно отдает пустым пафосом нравственно
возмущенного мещанина, но который после немого мол­
чания десятилетней реакции мог все-таки показаться
ревом трубы, хотя и несколько сиплой. Штар дал до­
вольно красноречивое выражение широко распростра­
ненному настроению. Пробуждавшиеся и жаждавшие
борьбы буржуазные классы невольно оглядывались, на
своего первого и самого смелого борца, и как раз в этот
момент один вовсе не знаменитый литератор пустил в
ход удачную фразу: вернуться к Лессингу значит пойти
вперед. Отнюдь не следует упускать из виду разницу
между тогдашней буржуазией и нынешней. Националь­
но-хозяйственный совет со своим манчестерством, не ща­
дившим ни кожи, ни мяса, ни костей, еще только наме­
чался. Буржуазный идеализм еще не угас, еще сущест­
вовало философское образование, противоречие между
буржуазией и рабочими классами сказывалось еще не
так резко. Вальдек'
11
,
Циглер, Якобн, Родбертус
ш
,
фон Кнрхман
ш
и даже в то время Шульце-Делич;
114
более или менее понимали социальные вопросы; они без­
условно ненавидели военно-полицейское государство
и не относились к нему с той добродушной ворчливостью
современных свободомыслящих, которая переходит в
великодушную снисходительность, как только это госу­
дарство обращает свои когти исключительно против ра­
бочих классов. Находясь под влиянием классической фи­
лософии, эти люди чрезвычайно высоко ценили государ­
ство, но разрешения широких культурных задач они
ждали. только от демократического государства. Они
понимали, или по крайней мере чувствовали, что движе­
ние 1848 года потерпело крушение только вследствие ма­
лодушного поведения буржуазных классов, но они на­
деялись, что лошадиные дозы притеснений, которыми в
течение десяти лет лечил эти классы мантейфелевский
режим
115
, достаточно выпрямили им хребет и подготови­
ли их ко второй схватке с абсолютизмом и феодализмом.
Мы знаем ныне, что вторая схватка привела к еще
более жалким результатам, чем первая. Мы знаем, как
быстро эти люди.были оттеснены на второй план воро-
104


ЛЕГЕНДА О ЛЕСС11НГЕ
тилами национально-хозяйственного совета, стоявшими
гораздо ниже их и вообще совершенно посредственны­
ми, только потому, что за спиной этих последних стояла
сила капиталистических интересов, между тем единст­
венной опорой первых был лишь слабый дух клонивше­
гося к закату буржуазного просвещения. Хотя это на­
правление очень мало отражалось на общем ходе вещей,
тем не менее оно чрезвычайно важно и для биографии
Лассаля п особенно для истории легенды о Лессинге.
Стоит взглянуть на человека, в котором оно проявля­
лось всего своеобразнее и сильнее, чтобы сразу понять
причину этой внутренней связи.
Франц Циглер был превосходный организатор и,
быть может, величайший административный талант, ка­
ким в то время обладало прусское государство. К тому
же это был глубоко и разносторонне образованный че­
ловек, прекрасный знаток классической литературы и
притом сам поэт; его романы преждевременно забыты
лишь потому, что для понимания их и наслаждения ими
необходим тонкий литературный вкус, давно исчезнув­
ший среди «образованной»» буржуазии. Лассаль гово­
рил, что у его друга натура Алкивиада |;6
, мешающая
ему использовать свои силы; приблизительно в таком же
духе отзывался о нем и Гвидо Вейс
,;7
, говоривший, что
Циглер сумел взять от жизни и сладкое и горькое. Бу­
дучи аристократом не по рождению ->- он был тринадца­
тым ребенком голодающего бранденбургского пастора,—
а по образованию и склонностям, любимцем Фридриха
Вильгельма IV1
-
8
, почетным и желанным гостем в гвар­
дейских и офицерских казино и в именияхбранденбург-
ской знати, Циглер стал демократом на почве социаль­
ного вопроса.
Еще в молодости он был избран обер-бургомистром
старого столичного города Бранденбурга, финансы ко­
торого, совершенно расшатанные кумовством и непотиз­
мом, надо было привести в порядок. Это было большое
хозяйство: городу принадлежали семь имений, девять
подчиненных городскому казначейству деревень, шест­
надцать тысяч моргенов* леса и земельная площадь,
стоимость которой уже и тогда исчислялась миллионами.
о р г с 11 — межевая мора в Германии, 50) кв. сажень .
1«5


ФРА1Щ МСРИНГ
С величайшей энергией Циглер искоренил злоупотреб­
ления и этим вызвал против себя ненависть объединен­
ных в одну клику знатных семей, привыкших наживать­
ся за счет городского кошелька. Ненависть эта стала не­
примиримой, когда Циглер начал заботиться о город­
ском пролетариате. На одном собрании рабочих он сам
рассказал, что его на это натолкнуло. Однажды после
сытного обеда он пошел гулять в городской лес и застал
там женщину за кражей дров. Дурное управление леса­
ми уже давно раздражало его, и он схватил воровку,
чтобы передать ее ближайшему лесничему. Женщина
упрашивала отпустить ее, но Циглер не соглашался.
Тогда она стала просить, чтобы он по крайней мере
разрешил ей отвести домой ее малыша, укрывшегося в
ближайшей канаве. Но Циглер и в этом отказал: маль­
чишка может и один дойти до города, сказал он, ведь
городские башни видны отсюда. Вот в том-то и дело,
возразила женщина, что, к несчастью, он их не видит.
Затем женщина привела слепого мальчика, и Циглер,
охваченный состраданием, проводил женщину вместе с
ребенком и украденной вязанкой дров через городские
ворота в ее жилище. Придя туда, он узнал, что у жен­
щины есть еще один сын, которому пошел шестнадцатый
год и который был учеником у суконного мастера. Он за­
рабатывал 25 зильбергрошей в неделю (2,5 марки), и
на это жалованье жила вся семья. Обычным питанием
был картофельный суп с лавровыми листьями, которые
женщина получила в подарок, и с небольшим количе­
ством прогорклого масла. Свободомыслящий наших
дней, наверное, ушел бы, благосклонно заметив, что
ученику суконщика «нужно скопить капиталец». Но
Циглер спросил себя: «Вот перед тобой голодающая
семья, скажи же: что ты сделал для человечества?»
Как человек практического склада, он сейчас же на­
чал принимать меры для устранения нужды городского
пролетариата: построил больницу и сиротский дом и
втрое увеличил фонд благотворительной кассы. Но он
был слишком вдумчив, чтобы видеть в улучшенной си­
стеме попечения о бедных нечто большее, чем жалкий
паллиатив; вместо всех общинных налогов он ввел еди­
ный прогрессивный подоходный налог, освободил от об­
ложения доходы ниже ста талеров, а для остальных до­
ходов установил низшую ставку налога в один процент,
106


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
прогрессивно повышавшуюся до четырех процентов.
Если бы это было в его власти, он ввел бы в систему
городских выборов принцип всеобщего избирательного
права, который он защищал еще в 40-х годах как меру,
соответствующую интересам пролетариата: ведь демо­
кратия была для него лишь «служанкой социального во­
проса». Для него как для человека чрезвычайно харак­
терно, что .будучи выбран в Национальное собрание
незадолго до его закрытия, он занял место рядом с Яко-
би и Вальдеком, хотя государственный переворот был
вопросом нескольких дней. Разразившаяся после этого
реакция предоставила буржуазии города Бранденбурга
долгожданный удобный случай выместить на Циглере
свою яростную злобу. Цнглер разослал своим выборщи­
кам несколько печатных документов Национального со­
брания по вопросу об отказе от уплаты налогов, что бы­
ло истолковано как государственная измена. Последовал
судебный процесс, бывший настоящим издевательством
над ясными положениями закона; тщательно подобран­
ные присяжные, ненавидевшие Циглера не столько по
политическим, сколько по социальным мотивам, призна­
ли его виновным, и суд «за намерение поднять восста­
ние» присудил его к «шести месяцам заключения в кре­
пости, лишению права носить национальную кокарду и
отрешению от должности обер-бургомистра». Лишение
права носить прусскую кокарду, которое в наше время
кажется почти шуткой, было тогда наказанием, позоря­
щим честь, и много лет мешало осужденному пол­
ностью восстановить свои гражданские права*.
Взгляды Циглера на государство не противоречили
его социальным воззрениям, а вполне согласовывались
с ними. Как сказал однажды Лассаль, в концепции ци­
вилизации Циглера государство было чем-то вроде «огня
в храме Весты»
119
.
При этом для Циглера государство
было всегда определенным государством, государством
разума, государством Фридриха, историческим прусским
государством. В этом пункте он разделял взгляды своего
сверстника и университетского товарища Руге и вместе
с ним признавал, что «нельзя смешивать абсолютную
Ф.Т. Вайхзель в своей работе «Процесс Циглера» (Weichsel F. G.
er
zieglersche Process), основываясь на документах, излагает ход этого по­
стыдного судебного разбирательства.
107


ФРАНЦ МЕРИНГ
монархию с абсолютным государством, ибо последнее
есть, скорее, действительный смысл и цель первого», и
что «в настоящее время Пруссия является государст­
вом, от которого все зависит» *. Свои идеалы Циглер
выводил не столько из французской революции, которая
доставила власть буржуазии, сколько из просвещенного
деспотизма Фридриха. Его учителями были Штейн и
Гарденберг
12
°, и Общее земское право являлось для не­
го своего рода духовной кормилицей,— правда, не в смы­
сле его феодальных элементов, против которых Циглер
яростно и энергично боролся, а в смысле его абсолю-
тистско-централистских тенденций, в которых даже Ток-
виль
121
видел некоторое приближение к социализму**.
А так как без постоянной армии «истинно суверенное и
всемирно-историческое государство» было немыслимо,
то в решительные моменты Циглер всегда выступал за
армию. Так, например, в Национальном собрании 1848
года он оспаривал предложение освободить армию от
присяги королю и пустил в оборот крылатую фразу:
«Дисциплина есть мать победы», а весной 1866 года он
произнес перед своими бреславльскими избирателями
еще более известное изречение: «Сердце демократии
там, где реют знамена страны». Но это не значит, что
Циглер был фанатиком военщины или шел на уступки
в военном вопросе во время конституционного конфлик­
та. Наоборот, в 1866 году он смело выступал против об­
разования национал-либеральной партии, которая охот­
но сослалась бы на его бреславльскую речь, как на по­
длинное выражение ее собственных мыслей, да и в 1861
году он боролся против образования прогрессивной пар­
тии, видя в ней компромисс, затемняющий чистоту де­
мократических принципов. Он долго отказывался дать
свою подпись под программой прогрессистов и удержи­
вал от этого Вальдека; и если даже в силу логики со­
бытий оба они были вынуждены вступить в ряды пар­
тии, являвшейся прн тогдашних экономических условиях
единственной возможной оппозиционной партией, то все-
таки Циглер до конца своих дней не переставал бранить
«эту дьявольскую выдумку — прогрессивную партию»,
эту «окрошку из всех принципов». Армия, по его мне-
* Руге. Собр. соч., 2, 20. 50.
** Tocquevilie. L'aneien regime ct \a revolution, Ц\.
.•-..
108


ЛЕГЕНДА О ЛЕССННГЕ
нпю, должна была служить ие «монархии», а «государ­
ству», а идеалом государства была для пего демократия.
После работ Маркса и Энгельса легко вскрыть ос­
новную ошибку такого понимания истории. Корень ее .
лежит в идеалистическом, идущем от Гегеля понима­
нии государства как определяющей и первичной формы
человеческого развития. Но если Маркс, исходя из ге­
гелевской философии права, уже в 1844 году доказал
в «Немецко-французских ежегодниках», что ключ к пони­
манию процесса исторического развития дает не госу­
дарство, изображавшееся Гегелем как «увенчание зда­
ния», а столь недостаточно исследованное им «граж­
данское общество», и хотя уже в «Коммунистическом
манифесте» были намечены основные линии материали­
стического понимания истории, все-таки в 1858 году
•идеалистически-гегельянское
понимание
государства
владело еще лучшими умами буржуазии. Ведь даже
Лассаль разделял эту точку зрения, хотя он и относился
к ней гораздо свободнее и глубже, чем сам Циглер. От­
сюда совершенно естественно и неизбежно вытекало, что
буржуазные классы, готовившиеся к новой борьбе, с
с одной стороны, смотрели на Лессинга как на своего пер­
вого' передового борца, а с другой — выдвигали наряду
с ним представителя «абсолютного государства» и на­
ходили этого представителя в лице короля Фридриха,
который якобы впервые подчинил династическое свое­
корыстие государственному интересу («государь— это
первый слуга государства») и дипломатические и воен­
ные успехи и свободомыслие которого составляли рез­
кую противоположность опозоренной по всей Европе ли­
цемерной реакции 50-х годов. Благодаря этому легенда
о Лссспнге приобрела новый вид. Из несколько детского
представления, будто Лессинг стал мыслителем и поэтом
вследствие презрительного отношения Фридриха к сво­
им подданным, она развилась в теорию, гласившую, вы­
ражаясь словами Штара, что король Фридрих был «со­
ратником и сотрудником своего великого современни­
ка» или что, как думает Лассаль, король и Лессинг бы­
ли германскими «революционерами» восемнадцатого
столетня.
К статье Лассаля не следует относиться слишком
строго. Сам автор продержал ее у себя в столе около
двух лет и, хотя она была написана уже в ноябре 1858
409


ФРАНЦ МЕРИНГ
года, опубликовал ее только в 1861 году в журнале
«Demokratische Studien». Такой человек, как Лассаль,
не мог не видеть слабых сторон работы Штара; очевид­
но, в этой книге ему нравилась — да и не могла не нра­
виться, ибо это было ее существенной заслугой,— поли­
тическая острота, которую Штар придал своей теме.
В сущности, вокруг этой мысли и вращается вся статья
Лассаля. Он находит, что книга Штара «трижды свое­
временна; драматическая ситуация наших дней стала
опять чрезвычайно походить на тогдашнюю»; деятель­
ность Лессинга была «не чем иным, как политикой»;
«бесконечное превосходство» работы Штара над рабо­
той Данцеля — Гурауэра он с полным основанием видит
в том, что Штар воздал должное «героической, полной
борьбы жизни Лессинга», особенно в вольфенбюттель-
скую эпоху, между тем как Гурауэр — но, правда, не
Данцель — всячески старался затушевать этот пункт.
Если не считать отзыва Лассаля о «революционере»
Фридрихе, к которому мы еще должны вернуться, то
статью Лассаля о Лессинге можно действительно упрек­
нуть только в том, что она чрезмерно хвалила Штара.
Но и к этому обстоятельству мы отнесемся мягче, если
вспомним сходство между жизнью Лессинга и берлин­
ской жизнью Лассаля. Оба они жили в духовно чуждой
им среде, но при тогдашнем положении вещей это было
все-таки лучшее общество, какое они могли найти. И ес­
ли Лассаль поступал не вполне по-лассалевски, когда
он чрезмерно хвалил сочинение Штара, то ведь и Лес-
синг за сто лет до этого поступал не вполне по-лессин-
говски, когда он хотел наказать «пакостника», «осме­
лившегося порицать нашего милого Рамлера за малень­
кую оплошность». Это — добродушное попустительство,
на которое оказываются способными и самые великие
люди, особенно в атмосфере Берлина. Так всегда быва­
ет на свете в силу закона вещей, и о Лассале можно в
этом отношении сказать то же, что Фихте писал о Лес­
синге: «Наш герой (Николаи), объединившись с ними —
Мендельсоном и Лессингом,— начал критический поход,
победоносный против некоторых виршеплетов, но не
столь славный в других областях, например в филосо­
фии. Его великий соратник постепенно убедился, что
это — скверное дело и что он попал далеко не в лучшее
ПО


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
общество. В конце концов он ушел»*. Когда Лассаль
писал Фейербаху: «Прогрессисты — политические раци­
оналисты самого низкого сорта»**, то он, конечно, не
думал при этом о Лессинге, но тем не менее сходство
ситуаций выступало в данном случае чрезвычайно
ярко.
Очень скоро выяснилось, что буржуазная гвардия
1848 года — эти гегельянские идеологи государства и
его нравственных целей,— представляла собою горсточ­
ку вождей без армии. Экономическое развитие продви­
нулось уже настолько далеко, что широкая масса бур­
жуазных классов желала идти под развернутым знаме­
нем капитализма,— правда, еще украшенным нескольки­
ми идеологическими ленточками,— неся впереди образа
манчестерских святых. Циглер совершенно правильно
истолковал образование прогрессивной партии. Не мо­
жет быть ничего более нелепого, как утверждение бур­
жуазии, что Лассаль сначала шел вместе с нею и только
впоследствии, по мотивам уязвленного честолюбия, по­
вернулся к ней спиной и таким образом помешал ее по­
беде. Она не имеет никакого права обращаться к Ласса-
лю с упреком, ибо его поведение по отношению к ней
было совершенно правильно и с принципиальной и с
тактической точки зрения. Его дружественно-выжида­
тельное отношение к буржуазии оправдывалось до тех
пор, пока рабочие классы находились еще в состоянии
политического сна и буржуазная оппозиция выступала
перед ним в лице таких людей, как Циглер, которые,
по существу, боролись за демократическую программу,
были решительными передовыми борцами за всеобщее
избирательное право и довольно широко понимали нуж­
ды рабочих классов. Но когда влияние этих людей на
буржуазные классы более или менее ослабело вследст­
вие повсеместного распространения манчестерства и
когда появились первые признаки пролетарского движе­
ния, для Лассаля было тем менее оснований отклады­
вать свой отход, что победа буржуазии над абсолютиз­
мом и феодализмом давным-давно стала невозможной.
Красноречивым свидетельством в этом отношении явля­
ется интимная переписка Циглера с другом его юности
F i с h t e. Friedrieh Nicolai's Leben und sondcrbaren Meinungen, 15.
** Feuerbach's Briefwechsel und Nachlass, 2, 162.
Ill


.ФР АНЦ МЕРИПГ
Риттером, с Арнольдом Руге и особенно с Фанни Ле-
вальд-Штар, женой биографа Лессинга.
Лассаль и Цигдер стояли чрезвычайно близко друг
к другу. Лассаль смотрел на этого человека, бывшего
более чем на двадцать лет старше его, с некоторым чув­
ством пиетета, очень необычным для него; он восхищал­
ся его практическими организационными талантами и
почти в чрезмерно лестных выражениях рекомендовал
своим бреславльскнм землякам выбрать его в палату
депутатов; он открыто домогался его дружбы и писал
ему стихи.
Даже сильнейшему хоть бы один, его понимающий, нужен.
Роком дано мне тебя и понимать и любить.
Цигдер от всей души отвечал на эту дружбу. Он дро­
жал за своего друга, когда Лассаль начал свою агита­
цию, ибо по опыту собственной разбитой жизни знал,
что значит ненависть буржуазии, уязвленной в своих ма­
териальных интересах. Но он был о нем слишком высо­
кого мнения, чтобы по-женски вздыхать и удерживать
его от выступлений; как известно, он составил устав
Всеобщего германского рабочего союза и через несколь­
ко недель после того, как Лассаль выпустил свой «От­
крытый ответ», послал ему ко дню рождения кубок с
вложенным в него сонетом, заканчивавшимся следующи­
ми словами:
Прими фиал, и, коль в борьбе житейской
Тебя осилят тяжкие страданья,
Прильни к нему в последний раз губами,
.
.
• И вместе с ним, в гордыне прометейской
Отвергнув медленное угасапье,
С утеса ринься, выпив жизни пламя.
Пророческие слова и в отношении Лассаля и в отно­
шении Циглера! Ему действительно выпало на долю
«медленное сгорание», и печально угасло пламя жизни,
некогда так ярко в нем горевшее!
В начале сентября 1864 года Циглер писал Риттеру:
«Величайший философский ум и бесспорно один из ве­
личайших ученых — Лассаль — искал у меня отдыха от
самого себя... Я пишу под потрясающим впечатлением
его смерти. Ах, как торжествуют эти посредственности,
112


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИМГЕ
эти Юлианы
122
, которых он бичевал; мирмидоны* пля­
шут над могилой Ахилла...
123
.
Все кончено, он умер. Он
был для меня моей библиотекой, моим вдохновителем,
моим утешителем, а теперь все кончено. Ни один чело­
век не любил меня так, как он. Это был прекрасный, пла­
менный, гениальный человек, с тысячью недостатков
и даже пороков, но зато это был цельный человек!» Од­
новременно с этим Циглер писал Руге: «Хуже всего —
это то, что в Германии процветает самое вредное ман-
честерство
|24
.
Каждый неудачливый в делах купец, каж­
дая тронутая тленом жертва крушения, каждый комми­
вояжер и т. п . добывает себе политико-экономический
компендиум, вызубривает оттуда несколько расхожих
словечек, вступает в Политико-экономический ферейн,
начинает разъезжать, старается найти местечко в каком-
нибудь страховом обществе, банке или на железной до­
роге, а потом начинает именовать себя экономистом и
предлагает себя в кандидаты; при этом он пропове­
дует, что в наше время всякая политика — чепуха, что
забота о материальных интересах сама собой приведет
к свободе, что государство — химера, что людей реально
связывает друг с другом только торговля и т. д . Таким
образом он попадает в палату, где имеется фракция, ко­
торая состоит из представителей всех партий, не при­
знает никакой партийной дисциплины и часто решает
исход голосования. Почему бы и не так? Почему бы не
существовать национально-хозяйственной партии, подоб­
но тому, как существует католическая партия? Образо­
вание Прогрессивной партии узаконило все это безобра­
зие... В настоящее время все принципы так глубоко за­
рыты в землю и умы настолько смущены, что распутать
все это совершенно невозможно. Все гоняются за мате-
. риальной силой, то есть за богатством. Богатство забра­
лось на огромную высоту, его легко добывают, а успех
является своего рода декретом об амнистии и охраняет
от всяких расследований». В таком же духе говорится
и дальше.
Всего чаще Циглер изливал свою душу в письмах к
Фанни Левальд-Штар. Мы ограничимся здесь несколь­
кими образчиками. О матадорах
125
национально-хозяй-
' " Р м и д о и ы (мирмидоняне) — ахейское племя в Фессалии, вст­
авлявшееся в походе под Трою Ахиллом.
113


ФРАНЦ М.ЕРИНГ
ственного совета он пишет то же самое, что и в пись­
мах к Руге: «Уже лет десять Вальдек и я предостерегаем
против этих так называемых «политико-экономов», ко­
торые рекрутируются главным образом из разорившихся
купцов, незадачливых литераторов, бессовестных осно­
вателей акционерных обществ и философов в шопенга­
уэровском стиле. Это — пионеры хищной буржуазии».
В январе 1865 года он пишет о судебном приговоре ко
делу Якоби: «Бедный идеалист Якоби... Поверьте, если
бы меня приговорили к шестимесячному тюремному за­
ключению, то все мои друзья радовались бы, и я боюсь,
что и о Якоби не очень-то жалеют, как ни скромно он
себя вел». В январе 1866 года по поводу решения вер?
ховного трибунала о парламентской свободе слова од
пишет: «Вы единственная поверенная моих скорбей. Вче­
ра вечером было партийное собрание; я побежал туда,
думая, что соберется много народа и что все будут
очень возбуждены решением трибунала. Но эти люди —
или древние римляне, обладающие такой уравновешен­
ностью, которой не достигал даже римский сенат, или
это вообще бог знает что. На собрании спокойно рассу­
ждали об интерпелляции Ваксмута
126
, об интерпелляции
Бонина '
27
и т. д. и, при пожаре дома, стали выносить не
изображения лар, а пару старых грязных кальсон».
В августе 1866 года после дебатов об адресе он писал:
«Когда сегодня Якоби говорил в своей речи, что ни по­
чести, ни победы не имеют никакого значения, потому
что они не одушевлены духом свободы, Н., сидевший за
мной, крикнул мне: «Какое бесконечное пустословие!»
А К-, сидевший передо мной, повернулся ко мне со сло­
вами: «Он навеки губит свою репутацию!» У меня му­
рашки пробегали по телу, когда говорил этот маленький,,
болезненный человек,— всегда спокойный, размеренный,
произносивший речь таким тоном, как будто он диктует
свое завещание. Я представил себе пророка на разва­
линах Иерусалима, на глазах у которого все развали­
вается, все превращается в ничто, кроме того вечного
бога, которого он называет истиной и свободой. Если
судить по сегодняшним коротким дебатам по поводу ад­
реса, денежные кредиты, контрибуция и все прочие во­
просы будут проводиться почти без обсуждения; я не
хочу играть при этом роль лояльного чурбана. Его коро­
левская милость, опираясь на одобрение народа в дан-
114


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
ный момент, распустит все паруса, и в конце концов на­
ше утлое суденышко опять сядет на скалу реакции».
О ту же скалу разбилась и «единственная поверен­
ная его скорбей». 3 ноября 1870 года Циглер пишет
фанпн Штар: «Я не могу заставить себя ненавидеть
(Ьранцузскнй народ. Он занят революционной работой,
которая важна для всех нас. Доведенный до разорения
целым рядом ничтожных королей, уже двадцать лет уг­
нетаемый каторжником, который объединился с раз­
бойничьей бандой, называемой военщиной, всеми пре­
данный и всеми оставленный, этот народ в лице своих
вооруженных граждан все еще продолжает бороться с
бесконечной храбростью. И этот-то народ вы называете
оборванцами? Попробуйте-ка найти в Германии сто ты­
сяч таких оборванцев, которые, без всяких приказаний
свыше, дерутся на собственный страх и риск». В этом
же месяце Евгений Рихтер
;28
со своими соратниками
делают попытку склонить Циглера к вероломному по­
ступку по отношению к Якоби; при выборах в ландтаг в
1870 году Якоби хотели наказать за его социально-по­
литические ереси и в берлинском избирательном округе,
который до сих пор представлял Якоби, провести вместо
него Циглера. Но Циглер с гордостью и презрением от­
казался занять место, для которого оказался неподходя­
щим «этот великий гражданин»; эту печальную роль
взял тогда на себя один свободомыслящий проповедник,
принадлежавший к протестантскому союзу. Циглер по­
степенно замолкал; он не решился окончательно перей­
ти к социал-демократической партии, как это сделал
Якоби; он чувствовал себя затравленным, старым, из­
можденным, смертельно усталым. Но что он спасение
нации видел только в рабочем классе, известно всем,
знавшим его в последние годы его жизни, особенно же
социал-демократическим депутатам, заседавшим вместе
с ним в рейхстаге.
Но какое отношение имеет все это к легенде о Лес-
еинге? Не меньшее отношение, чем все прочее. Это в
значительной степени объясняет ее историю. Три чело­
века, поднявшие книгу Штара о Лессинге из крестиль­
ной купели, ибо они еще надеялись пробудить в буржу­
азных классах дух Лессинга, поняли свою ошибку и об­
ратились к рабочему классу, а сама книга осталась в
Руках буржуазии. Й как буржуазия с ней распоряди-
115


ФРАНЦ МЕРИМГ
лась! Сам Штар, бывший первоначально младогегельян­
цем и ревностным сотрудником журнала «Hallische
Jahrbticher», но в То же время подобно Руге ненавидев­
ший социализм и приписавший эту ненависть даже
свободной душе Лессинга, по крайней мере сохранял
внешние приличия, как глубоко он ни погрузился в бо­
лото буржуазной литературной клики. В первом изда­
нии он даже не преминул похвастаться сотрудничест­
вом Якоби и в благодарность за это поместил его имя в
посвящении. Но его вдова похозяйничала в книге своим-
верноподданническим пером, и на первом листе мы ныне
читаем строки, являющиеся гнусным памятником лите­
ратурного византинизма
,29
: «Посвящается его светлос­
ти князю Бисмарку». Книга, которая некогда вызывала
тень Лессинга, чтобы побудить буржуазные классы к по­
литической борьбе, в наше время годится только на
корм для буржуазии, погружающейся в умственную
спячку и боящейся всякого взлета лессппговской мысли.
Однако прежде, чем продолжать наше исследование,
необходимо выяснить действительное содержание второ­
го персонажа легенды о Лессинге.
V
КОРОЛЬ ФРИДРИХ И ЛЕССПНГ
Чтобы выставить короля Фридриха единомышленни­
ком буржуазных классов и особенно Лессинга и по ду­
ху и по образу мысли, прежде всего приводятся неко­
торые его изречения, которые, если их изложить в виде
крылатых словечек, гласят приблизительно следующее.
Во-первых: «Государь — первый слуга государства».
Во-вторых: «Я хочу быть королем бедняков». В-третьих:
«Газеты не следует стеснять». В -четвертых: «В моих
владениях каждый может спасаться на свой лад». Но
так как эти положения, с одной стороны, более или ме­
нее резко противоречат всему правлению короля, а с
другой стороны, были высказаны им незадолго до его
вступления на престол или сейчас же после этого собы­
тия, то есть как раз в тот момент, когда прекратился
страшный гнет, под которым с детских лет держал его
отец, то можно было бы счесть их за излияния пресло-
116


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
вутого либерализма престолонаследников. Именно тако­
выми и считает их Карлейль. Несмотря на свой культ
героев, он все-таки остается достаточно практичным анг­
личанином п об этих «прекрасных словах» Фридриха
отзывается следующим образом: «Он вызвал в тогдаш­
нем мире изумление, представляющееся нам не вполне
понятным, ибо мы уже давно привыкли к подобным сло­
вам н знаем, во что они обычно превращаются». В 50-х
годах Карлейлю, очевидно, и в голову не приходило,
что это изумление станет в 90-х годах долгом каждого
немецкого патриота.
Но объяснение Карлейля все-таки недостаточно. Оно
было бы слишком лестно для буржуазных прусских ис­
ториков и слишком нелестно для самого Фридриха.
Вряд ли стоит говорить, что научное историческое ис­
следование столь же мало считается с творцами пруссо-
фобских мифов, как и с творцами пруссофильских ми­
фов; вядегь во Фрндрггхе источник всякого зла — это
только противоположный полюс той самой глупости, ко­
торая усматривает в его особе источник всяческого доб­
ра. Человек, изучающий историю этого государя науч­
ным методом, увидит, что наилучший его талант и глав­
ная причина его успехов сводятся к тому самому каче­
ству, которое до известной степени должно казаться сим­
патичным именно сторонникам
материалистического
понимания истории: он совершенно ясно понимал, что в
этом мире он ни на шаг не может переступить границ,
поставленных экономическими условиями, при которых
он жил и царствовал. Мы этим не хотим сказать, что его
экономические взгляды опередили его время: они, ско­
рее, были отсталыми и отнюдь не отличались гениаль­
ностью. Мы не хотим сказать и того, что он никогда не
ошибался в оценке экономических условий момента: он
Делал это очень часто и всегда жестоко за это распла­
чивался. Но во время Семилетней войны он-писал свое­
му малодушному брату Генриху
13
°, что победит тот, у
кого в кармане останется последний талер; он называл
финансы «нервами» государства, и в своем трактате о
прусском государстве поставил их перед всем и даже
перед армией, и этому убеждению оставался верен от
первого и до последнего дня своего царствования. Труд­
но сказать, в какой из этих двух дней оно проявилось
ярче всего: в первый ли день его царствования, когда
М7


ФРАНЦ МЕРИНГ
он, не достигши еще и тридцати лет, превратился в одну
минуту из угнетенного раба в неограниченного деспота,
или в последний, когда он после всех своих успехов и
почти пятидесятилетней привычки к деспотической вла­
сти все-таки не обманывался насчет того, что он в со­
стоянии и чего не в состоянии сделать.
Поэтому, высказывая положение, что государь есть
первый слуга государства, он вовсе не хотел подчинять
себя какому-то идеалу, но в то же время не хотел, как это
думает Г. Кольб
131
, привлечь к себе внимание и добить­
ся дешевой популярности. Он просто хотел более сво­
бодно распоряжаться экономическими силами страны.
Ибо положение это, между прочим, впервые высказанное
императором Тиберием
132
, подразумевает не ограниче­
ние, а расширение абсолютизма. Для ограниченного
рассудка нынешних верноподданных эта чрезвычайно
простая мысль стала элевзинской тайной
133
, но вдумчи­
вые современники Фридриха тем не менее отлично по­
нимали ее. Так, например, Гейнзе
134
в своем «Ардин-
гелло» пишет: «Что такое слуга, которым никто не по­
велевает, который не признает над собой никакого гос­
подина, который издает законы по своему благоусмотре­
нию и не принимает никаких иных законов и который
наказывает по произволу и без всякого закона?» В са­
мом деле, когда Людовик XIV говорил: «Государство —
это я», то этим по крайней мере признавалась мораль­
ная ответственность государя за его государство, и Лю­
довику XIV было суждено испытать эту ответственность
на самом себе. Но когда государь называет себя слугой,
первым слугой государства, то в абсолютистском госу­
дарстве это значит, что всякая ответственность стано­
вится пустым словом. Нельзя сделать себя рабом своей
собственности; а что Фридрих смотрел на «государство»
как на свою собственность, видно из его завещания, где
он оставляет своему племяннику в наследство наряду с
«золотой и серебряной посудой, библиотекой, картинной
галереей» и т. д . также и «прусское королевство», слов­
но это — лучшее из его имений.
Фридрих имел в виду весьма практические цели, ког­
да он называл себя первым слугой государства. Эту
фразу он произносил раз шесть; впервые он пустил ее в
оборот в «Антимакиавелли», в бытность свою кронприн­
цем. Здесь он предпосылает ей утверждение, что есть
118


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
два рода князей: такие, которые все видят собственны­
ми глазами и сами правят своими государствами, и та­
кие, которые полагаются на честность своих министров и
позволяют управлять собою тем, кто возымел влияние
над их умом. Первые — это и есть неограниченные влас­
тители, являющиеся как бы душою своих государств;
это — первые стражи правосудия, верховные военачаль­
ник», руководители финансового управления — словом,
первые слуги государства. Им-то и хочет следовать
Фридрих. Говоря о вторых, он, очевидно, намекает на
своего отца, который во время юношеской трагедии
Фридриха был слепым и яростным орудием сторонников
Австрии — Грумбкова
1з5
и Зеккендорфа
136
.
Да и вобще,
каким бы отъявленным тираном ни был Фридрих Виль­
гельм I
ш
,
он все-таки предоставлял более пли менее
значительное участие в управлении бюрократии, кото­
рой он покровительствовал и которую он, в сущности,
создал, между тем как Фридрих питал к ней отвраще­
ние, так как считал помехой просвещенному деспотиз­
му и поэтому всячески старался устранить. Удалось ли
это ему и не был ли его отец более просвещенным дес­
потом, чем он,—вопрос, о котором мы еще будем гово­
рить в дальнейшем. Здесь важно только установить, ка­
кими целями задавался Фридрих. Он стремился превра­
тить всех чиновников в безвольных исполнителей своей
деспотической воли, и изречение, что государь есть пер­
вый слуга государства, было мыслью, за которой после­
довало дело. В этом отношении он всегда оставался ве­
рен себе. Через сорок лет после появления «Антимакиа-
велли» он пишет, что хотя государь — «человек», как и
«наименьший из его подданных», но в то же время он
является «первым судьей, первым финансистом, первым
министром общества». Как таковой, он имеет те же ин­
тересы, что и народ, чего совсем уж нельзя сказать об
аристократии генералов и министров, которым он себя
вверяет*. Фридрих действительно управлял совершенно
без помощи высшего чиновничества; он виделся со своими
министрами только один раз в год, на так называемом
«министерском смотру» в июне; все правительственные
акты исходили непосредственно из его кабинета, причем
«Essai stir les formes du gouvernement et les~ devoirs des souverais».
Oeuvres, 9 , 200, 20S.
119


ФРАНЦ ЛШРИНГ
для писания и чтения у него имелось три так называе­
мых кабинетских секретаря, которых он почти всегда
выбирал из числа мелких писцов и обрекал на монаше­
ское одиночество или, как выразился один иностранный
дипломат, содержал как государственных пленников.
Насчет «короля бедных» дело обстоит несколько ина­
че, ибо это крылатое словечко вообще не подтверж­
дается никакими документальными данными. Его нет
даже в той характеристике, которую дает господин фон
Трейчке: «Самая человечная из королевских обязаннос­
тей— охрана бедняков и угнетенных — была для Гоген-
цоллернов заповедью самосохранения; они с гордостью
носили имя «короля нищих», как их в насмешку называ»
ла Франция» *. Фридрих, который, как известно, осыг
пал непрестанными субсидиями из государственной каз­
ны и исключительными привилегиями не «бедных и уг­
нетенных», а богачей и угнетателей, другими словами —
класс крупных юнкеров — землевладельцев, вообще не
имел никакого представления о «самой человечной из
королевских обязанностей», и «насмешки Франции» в
действительности, совершенно тут ни при чем. Суть де­
ла заключается, скорее, в том, что за несколько месяцев
до вступления на трон Фридрих, сидя за столом герцо­
га Браупшвейгского
138
в Берлине, заметил: «Если я ког­
да-нибудь вступлю на трон, я буду настоящим королем
нищих»**. Эти слова были или попыткой вымостить из­
вестный путь добрыми намерениями, или — что более
вероятно — саркастической оценкой финансового искус­
ства отца, выжимавшего все соки из своего народа.: В
этом именно смысле его отец и истолковал это замеча­
ние,.когда оно. было ему передано, и оно вызвало в нем
последний взрыв ярости по отношению к сыну. Но если
даже слова эти имели тот смысл, который им приписы­
вают, то они не имели никакого практического значе-
* Treitschke. Deutsche Geschichte, 1, 44.
**Wсber
,w
.
Aus vier Jahrhunderten. Neue Folge, 1, 142. «Quand je viendrais
mi jour an trone, je serai un vrai roi des gueux» — так гласило изречение
Фридриха, судя по отчету, взятому Вебером из дрезденского архива и по­
сланному жившим тогда в Берлине саксонским министром Мантепфелем ми­
нистру Брюлю. Отчеты Мантейфсля
м0
содержат много дипломатической и
придворной болтовни и потому не являются достоверным подтверждением
ьтнх слов Фридриха: плут всегда даст больше, чем он имеет. Никакими дру­
гими доказательствами фраза насчет roi des gueux («король нищих») вообще
т. подтверждается.
.
:
120


ЛЕГЕНДА О Л-ЕССИНГЕ
ния, ибо Фридрих сохранил финансовую систему Фрид­
риха Вильгельма I с той лишь разницей, что после Се­
милетней войны сделал ее бесконечно более тяжелой.
Перейдем к «газетам, которые не следует стеснять».
Это было маленьким интермеццо внешней политики
141
,
с помощью которого Фридрих желал создать себе лиш­
нее оружие против прочих европейских держав. Эта
связь с несомненностью устанавливается на основании
документального источника, подтверждающего крылатое
слово — именно, письма кабинет-министра графа Поде-
внля
м2
от 5 июня 1740 года, шестого дня царствования
Фридриха. Оно гласит: «Его королевское величество по
окончании обеда всемилостивейше приказали мне сооб­
щить от его высочайшего имени его превосходительству
министру финансов и военному министру фон Тулемей-
еру, что здешним берлинским газетным сочинителям
должна быть предоставлена неограниченная свобода в
статьях оных о Берлине, и они могут писать, что хотят,
о том, что здесь происходит, согласно высочайшему до­
зволению без всякой цензуры, ибо это развлекает его
величество, а с другой стороны, и иностранные минист­
ры не могли бы тогда жаловаться, если бы в здешних
газетах время от времени появлялись места, которые им
не нравятся. Я позволил себе на это regeriren (возра­
зить), что N-ский двор (по всей вероятности, это нужно
расшифровать: австрийский двор) по этому поводу бу­
дет очень pointilleux (придирчив), но его величество воз­
разили, что газеты не нужно стеснять, чтобы они были
interessant (интересны)» *.
Следовательно, в этой славной «свободе прессы» де­
ло идет только о старой и вечно повой дипломатиче­
ской уловке, дающей возможность говорить иностран­
ным державам всякие неприятные вещи и при этом кор­
чить из себя невинность и умывать руки.
Наряду с этим оставался в силе запрет, несколько
раз подтвержденный Фридрихом — например, 21 марта
5741 года и 7 нюня 1756 года — и гласивший, что «ни­
что не должно печататься публично без высочайшего
разрешения»; всякая критика правительства и админи­
страции и даже «всякое разъяснение общественных дел
считалось совершенно непозволительным» (Прейс.) В по-
Р г о и < st Price/rich tier Grosse, 3, 251 usw.
121


ФРАНЦ МЕРИНГ
литическом отделе тогдашних берлинских газет нет ни­
чего, кроме сведений о пожарах, землетрясениях, рож­
дении угюдов, о том.'как алжирская пиратская шхуна
захватила мальтийский корабль и т. п . В декабре 1740
года даже над «статьями о Берлине» цензура была сно­
ва восстановлена, якобы вследствие «злоупотребления
свободой», а на самом деле потому, что Фридрих, остав­
ляя Берлин, чтобы совершить нападение на Силезию, не
желал при тогдашних обстоятельствах передать в чужие
руки оружие, которым сам он уже не мог пользоваться.
Но как бы то ни было, все эти прелести так называе­
мой «свободы прессы» продержались всего только полго­
да, что в конце концов и было в ней лучше всего. Фрид­
рих всегда был принципиальным противником свободы
прессы и сторонником цензуры, даже в тех случаях, ког­
да он больше всего любил щеголять своим свободомыс­
лием, как, например, в его литературной переписке с
французскими писателями. Так, 7 апреля 1772 года он
пишет Д'Аламберу ш
, что нужно исключать из книг все
то, что угрожает общей безопасности и благу общества,
которое не может потерпеть издевательств над собою.
Вряд ли нужно говорить, что анекдот о карикатуре на
короля, которую Фридрих «велел повесить ниже», дабы
ее удобнее можно было видеть, является, как это под­
тверждает Николаи, «пустой легендой», «городской
сплетней, которые обычно сотнями расходились по
Берлину и по всем другим городам» *.
На закате своих дней в кабинетском приказе от
14 октября 1780 года король по-своему выразил уваже­
ние к свободе печати: в наказание за «недозволенное со­
чинительство, подстрекательство подданных и вызван­
ные этим дерзкие смуты» приказал отдавать виновных
в солдаты.
На самом деле нет ни одного более классического
свидетеля, осуждающего фридриховскую «свободу печа­
ти», чем Лессинг. Даже во дни его молодости, прошед­
шей в обстановке самой горькой нужды, ему не очень-то
нравилось редактировать в Берлине политическую газе­
ту и подчиняться цензуре, вычеркивавшей каждую са­
мостоятельную фразу, а в более зрелые годы он, как из-
• Freisinnige Anmerkungen fiber des Herrn Hitters v. Zimmermann Frag-
mente, 2, 220.
122


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
вестно, горько жаловался, что «берлинская свобода
мышления и писательства» ограничивается «исключи­
тельно свободой писать сколько угодно глупостей про­
тив религии, а этой свободой порядочному человеку
должно быть стыдно пользоваться».
Me следует упускать из виду, что в этой фразе уда­
рение лежит иа слове «глупости». Господин Эрих Шмидг
с большой похвалой говорит о том, что Фридрих позво­
лил спокойно жить и умереть в Берлине «опозоренно­
му», «презираемому» вольнодумцу Эдельману
144
.
Это
совершенно верно; но господину Шмидту не следовало
бы бесчестить порядочного человека, к тому же давно
умершего, ради того, чтобы сплести венок так называе­
мой «терпимости» Фридриха. «Опозоренным» и «прези­
раемым» Эдельман казался разве только фанатикам
просвещенчества в берлинском духе
и5
, а в действитель­
ности он был, как метко называет его Гейгер
И6
, «про­
светителем до эпохи Просвещения», далеко не недостой­
ным предтечей Реймаруса
147
и до известной степени са­
мого Лессинга. «Презрительные намеки», ' которые, по
словам господина Шмидта, Лессинг делал относительно
Эдельмана, на самом деле ограничивались только тем,
что молодой и несдержанный Лессинг в письме к отцу
мимоходом заметил, что по сравнению с Ламетри
148
Эдельман — святой; в более зрелые годы Лессинг нико­
им образом не мог «презрительно» думать о человеке,
который, несмотря на некоторую долю мистицизма, без­
боязненно хвалил Спинозу как своего учителя, человека,
который объявлял невозможными все религии, возник­
шие путем откровения, но в то же время защищал оснб-
вателей религий от упрека в обмане,— человека, кото­
рый в предисловии к своему наиболее значительному
труду, появившемуся в 1747 году, писал — вполне в лес-
синговском духе,— что не легкомыслие и не дерзость за­
ставили его взять перо в руки, а любовь к истине, хотя
он и знает, что смычок людей, слагающих на своей
скрипке гимны истине, обычно ломают об их собствен­
ную голову.
Терпимость, которую проявлял Фридрих по отноше­
нию к этому гонимому человеку, тоже имела две сторо­
ны. Король, по-видимому, считал его безвредным мечта­
телем; сам он ему не досаждал, хотя отказался опреде-
123


ФРЛНЦ МЕРИ11Г
ленно пообещать ему свое покровительство*. Но во всех
других случаях он выдавал его с головой его преследо­
вателям. Пробст Зюсмильх
149
, член академии и доволь­
но видный писатель в области статистики населения, в
яростном пасквиле — «отчасти доносе, а отчасти наборе
бранных слов», как называет его Гейгер,— издевался
над «пресловутым Эдельманом», а когда другой член
академии, химик Потт, в анонимном ответе вступился
за Эдельмана, король приговорил издателя этого сочи­
нения, молодого Рюдигера, друга Лессинга, к шестиме­
сячному заключению в Шпандауской крепости на том
основании, что тот, как писал Зульцер |5
° Глейму, «на­
падал на христианскую религию и ее провозвестников»;
Кроме того, в особом эдикте от 14 апреля 1748 года
Фридрих объявил, что во всех подобных случаях он не
допустит никакого послабления. В 1743 году он уже ве­
лел запретить два рационалистических трактата после­
дователя Готшеда Гебгарда, а когда другой последова­
тель Готшеда Милиус, бывший с юношеских лет другом
Лессинга, в издаваемом им еженедельном журнале яко­
бы оскорбил берлинских учителей, был издан общий
эдикт о цензуре от 11 мая 1749 года. Эдикт мотивиро­
вался появлением «различных скандальных книг и со­
чинений, направленных отчасти против религии, от­
части против нравственности». Этот эдикт учреждал
цензуру над теологическими сочинениями, причем
цензором по теологическим вопросам был назначен
пробст Зюсмильх. Эдикт оставался в силе до смер­
ти Фридриха. Как известно, «Фрагменты неизвест­
ного», которые Лессинг хотел издать в Берлине, не по­
лучили разрешения богословской цензуры; в разрешении
ему .отказал, правда, не Зюсмильх, в то время уже умер-*
ший, а Теллер >
51
, «просвещеннейший» из берлинских
теологов. А когда Лессинг подвергся преследованиям в
Брауншвейге из-за своего сочинения «Анти-Геце», этот
же Теллер по собственной инициативе объявил в Берли­
не «нецензурным» этот классический полемический пам­
флет. Итак, мы видим, что «глупости против религии»,
* КлсАст пишет Глейму (Потсдам. 23 июля 1747 г.): «Господин Эдель-
ман, последователь Эпикура, был здесь и искал у короля защиты от пресле­
дований, которым на родине подвергает его духовенство; но он должен был
убраться подобру-поздорову, ничего не добившись» (Ewald von Kleists Werke,
2, 82, Ausgabe von Hempel).
124


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
которыми, по словам Лессинга, ограничивалась берлин­
ская свобода мысли и слова, нужно понимать в самом
глупом смысле слова: ибо серьезная критика религиоз­
ных догматов при Фридрихе была очень стеснена, даже
если она основывалась на воззрениях Готшеда.
Мы должны теперь перейти к религиозной политике
Фридриха и к наиболее знаменитому из его крылатых
слов. Во фразе «Ко всем религиям следует относиться
терпимо» Штар усматривает «основную мысль Натана».
И кто знает, как много людей вслед за ним принимали
па веру и повторяли эту мудрость. Приходится только
удивляться, что Штар и его последователи не предпочли
воспользоваться другим кабинетским приказом Фрид­
риха, который был издан в то же самое время и по тому
же вопросу и который еще ближе подходит к притче о
трех кольцах
152
.
На прошении одного католика, хода­
тайствовавшего о предоставлении ему гражданских
нрав во Франкфурте-на-Одере, Фридрих написал: «Все
религии одинаково хороши, если только исповедующие
их люди — честные люди, и, если бы даже сюда приеха­
ли турки и язычники и захотели заселить страну, мы
стали бы строить для них мечети и храмы» *. В этом,
по-видимому, есть что-то напоминающее притчу о трех
кольцах, но досадная фраза «если бы они захотели за­
селить страну» не дает возможности превратить этот
кабинетский указ в патриотическую басню. Фридрих
хотел «заселить» свою слабо населенную страну, чтобы
получать рекрутов для своей армии и подати для своей
казны, и потому с радостью готов был принять христи­
ан, турок, язычников и даже евреев — по крайней мере
ради финансовых целей; он безоговорочно разрешал им
отправление их религиозного культа и обещал хранить
свободу веры. Но тем не менее в течение всей его жизни
ему даже и в голову не приходило предоставить различ­
ным религиозным вероисповеданиям и одинаковые граж­
данские права; за все время его управления он был
чрезвычайно далек от мысли уравнять евреев, язычни­
ков и магометан с христианами и даже хотя бы като­
ликов с протестантами, как этого требовал в своей кни­
ге о терпимости Локк
153
, а вслед за ним и все буржуаз­
ные просветители. Нельзя даже сказать, что на его по-
ко!
°
г
.
KOiiig Friedrich der Grnsse, 1, 13.
125


ФРАНЦ МЕРИНГ
литику заселения оказало какое бы то ни было влияние
его личное свободомыслие. Ведь, с одной стороны, даже
его строго правоверный отец предоставлял «каждому
спасаться на свой лад», все это показывает, каким обра­
зом в действительности возникло это крылатое слово.
Вступление на престол Фридриха протестантское ду­
ховенство сочло подходящим моментом для того, чтобы
разделаться с римско-католическими школами, учреж­
денными Фридрихом Вильгельмом I для солдатских де­
тей. Оно просило короля закрыть эти школы, ссылаясь
при этом на отчет генерал-фискала Удена, обвинявшего
духовных учителей этих школ в недозволенной пропа­
ганде. На полях прошения Фридрих написал: «Все ре­
лигии должны пользоваться терпимостью, и фискал
должен следить только за тем, чтобы ни одна не причи­
няла вреда другой, ибо здесь каждый должен спасать­
ся на свой лад» *. Следовательно, «основная мысль На­
тана» проявляется здесь только в том, что было сохра­
нено учреждение, основанное Фридрихом Вильгель­
мом I. Не забудем, что этот государь придерживался
самого узкого церковного вероучения и, не стесняясь,
жестоко расправился со своим старшим сыном, будущим
королем Фридрихом, за то, что тот насчет какого-то хит­
роумного пункта кальвиновского вероучения
154
думал
иначе, чем должен был бы думать во исполнение воли
отца **. Несмотря на все это, Фридрих Вильгельм I не
только ввел римско-католические школы для солдат­
ских детей, но и держал в городе Бранденбурге русского
священника для русских солдат своей армии; он даже
разрешал им, где бы они ни стояли,— хотя это могло
способствовать дезертирству, которого тогда боялись,
* Prenss, 1, 138.
** В данном случае дело шло о кальвиновском учении о «предопределе­
нии». В журнале «Historische Zeitschrilt» (67. 475) опубликовано не менее
четырнадцати объемистых документов по этому вопросу. Генерал-аудитору
пришлось «с пристрастием» допросить придворного проповедника Андреа
насчет того, кто внушил кронпринцу «принципь! дьявольского и пагубного
для души партикуляризма». По этому поводу были допрошены и гувернеры
принца — Финкелыптейн и Калькштейн. Так как Фридрих верил в «божест­
венное предназначение», то его отец отзывался о нем, в кабинетских прика­
зах, направленных к различным чиновникам, в следующих выражениях:
«Шельма, которая сидит в Кюстрипе»; «Если этот злодей хочет попасть к
дьяволу, пусть туда отправляется»; «Навеки, навеки, навеки обреченный
дьяволу, прощенья нет». В конце концов Фридрих «образумился».
126


ЛЕГЕНДА О ЛЕССПНГЕ
как чумы,— ездить для удовлетворения их религиозных
потребностей в Бранденбург. Один раз это путешествие
действительно использовали для дезертирства двадцать
русских солдат, купленных за дорогую цену и состояв­
ших в полку старого князя Дессау
155
, расквартирован­
ном в Галле*. Поэтому вряд ли нужно доказывать, что
то, что Штар и его последователи считают «основной
мыслью Натана», было в действительности не чем иным,
как первой заповедью прусского военного государства.
Вербовка иностранных рекрутов, уже и без того
трудная и хлопотливая, стала бы совершенно невозмож­
ной, если бы к сопротивлению правительств и населения
присоединилось еще сопротивление церквей. Для Прус­
сии это обстоятельство имело тем большее значение,
что ее главными вербовочными областями были католи­
ческие государства южной и западной Германии, сама
же Пруссия была в глазах римской курии самым типич­
ным еретическим государством—не в силу ярко выра­
женного «протестантского образа мыслей Гогенцоллер-
нов», как уверяют подобострастные историки, а потому,
что прусское королевство в собственном смысле, то есть
нынешняя провинция Восточная Пруссия, было секуля­
ризованной орденской землей, владением, отобран­
ным у католической церкви. Прусскому военному госу­
дарству во что бы то ни стало приходилось относиться
к католической церкви весьма осторожно, ибо в данном
случае для него дело шло о жизни или смерти. Фридри­
ху это было совершенно ясно. Он охранял католические
солдатские школы от враждебных выходок протестан­
тов; он запретил протестантским полковым проповедни­
кам при отправлении своих обязанностей нападать на
католицизм; в полковых уставах отдельных полков он
предписывал обеспечить католическим солдатам регу­
лярное отправление богослужения; он приказывал, что­
бы в полевых лазаретах всегда присутствовал католи­
ческий священник и давал религиозное утешение людям
своего вероисповедания; наконец, в 1751 году он через
Альгаротти
,56
велел передать «святейшему отцу»
157
, что
в его государстве католики пользуются не только тер­
пимостью, но и покровительством.
К этому присоединялся еще другой, чрезвычайно
Г г с у t a g. Bilder aus der deutscher Vergangenheit, 5, 190.
127


ФРАНЦ МЕРИНГ
важный пункт военной политики, заставлявший короля
позволять каждому.«спасаться на свой лад». Несмотря
на крайнюю бдительность и самые кровавые кары, пре­
дусмотренные в военных уставах, в его наемных войсках
дезертирство было неискоренимо *. Для борьбы со столь
упорным злом нельзя было пренебрегать и религиозны­
ми средствами воздействия; в служебных уставах пред­
писывалось, чтобы «парни боялись бога», чтобы по вос­
кресеньям их два раза водили в церковь и чтобы он«
«всегда с благоговением слушали слово божие». Но
успеха можно было достичь этими средствами лишь в
том случае, если «святость» присяги вбивалась в голо­
ву «парням» духовными лицами их собственного «ла­
да». В этом отношении весьма знаменательно, что'Ш'
всего духовенства Фридрих больше всего ценил иезуи­
тов с их строжайшей дисциплиной, хотя он в то же вре­
мя наказал священника этого ордена за сомнение в
«святости» присяги. «У меня никогда не было лучших
во.всех отношениях священников, чем иезуиты»,— сооб­
щил Фридрих папе Клименту XIV 158
через своего рим­
ского поверенного в делах после закрытия ордена иезуи­
тов. Иезуитов, уже не носивших своей орденской одеж­
ды, он сохранил в своих землях в качестве «священни­
ков королевских школ». Нынешние либеральные иезу-
итоненавистники и культуртрегеры, конечно, называют
это «фридриховской традицией». Но когда один пойман­
ный дезертир сказал, что иезуитский священник Фауль-
габер в Глаце в ответ на его вопрос во время исповеди
разъяснил, что хотя дезертирство и очень большой грех,
но все же не является грехом непрощаемым,— Фридрих
приказал без всякого допроса и разбирательства схва­
тить этого священника и без всякой исповеди повесить
его на шпионской виселице рядом с дезертиром, гнию­
щие останки которого болтались там уже полгода **.
• По словам журнала «MilltSrwochenblatt» (1891, с. 1034) от 1713 до
1740 г. дезертировало не менее 30 216 человек — число, почти равнявшееся
регулярной армии в 1712 г. Несмотря на страшные наказания, полагавшиеся
за дезертирство и попытки к нему, в течение первых десяти лет своего Цар­
ствования Фридрих вынужден был выпустить пять общих амнистий для де­
зертиров. А это были еще сравнительно благоприятные годы; во время и
после Семилетней войны дезертирство увеличилось до огромных размеров
(J a h n s. Geschichte dcr Kriegswlssenschaften, 3, 2221).
** Когда нейсовскнй доминиканский
викарий
,5Э
в 17G7 г. выставил fie-
128


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
К евангелическому духовенству Фридрих относился пре­
зрительно— и тогда, когда он его миловал, и тогда, ког­
да он его бранил. Протестантских священников, как и
католических, он использовал для своей армии и для
своих школ, дабы держать войско и народ в смирении,
послушании и невежестве, но деятельность их он ценил
гораздо ниже. Когда эти жалкооплачиваемые люди про­
сили о небольшом повышении оклада или вообще об
улучшении своего положения, он обычно предлагал им
«получить награду в новом Иерусалиме» или указывал
на пример «апостолов», проповедовавших даром,— сло­
вом, отделывался шутками, которые Лессинг справедли­
во называл «глупостями против религии».
Хотя с внешней стороны религиозная политика Фрид­
риха кажется полной противоречий, тем не менее она
находится в полном логическом соответствии с тогдаш­
ними условиями существования прусского государства.
Возникновение этого государства резко противоречило
интересам католической церкви, и потому Фридрих до­
пускал лишь протестантов к службе в государственном
аппарате и к наиболее важным должностям в местном
управлении. Но для того, чтобы сохранить государство,
ему приходилось проводить такую военную политику и
такую политику заселения, первой предпосылкой кото­
рых было терпимое отношение ко всем религиозным ве­
роисповеданиям и даже до известной степени оказание
скольких кандидатов, которые должны были удовлетворять духовные нужды
иенсозского гарнизона, Фридрих решил: «Их можно использовать в гарни­
зоне, по, если они будут склонять солдат к дезертирству, викарии не должен
про;сетовать, если их повесит». Значение, которое Фридрих придавал рели-
Tin! как средству укрепления военной дисциплины, вполне понятно, если мы
вспомним, что у него самого не было никаких моральных средств удержав
иод знаменем «геройское войско». Насколько сильно он нуждался в таких
средствах, показывает следующее письмо, которое он во время войны за ба­
варское наследство послал из лагеря при Лаутервасссре генералу Тауэицпну:
<Снм поручаю Вам через посредство офицеров распространить в полках слухи.
1
— >, по рассказам австрийских дезертиров, австрийцы каждый день палками
RaOaroaioT насмерть по десяти и двенадцати человек и даже не хоронят их.
Среди дезертиров, перешедших от нас к ним, нашлось много таких, которых
австрийцы вербовали но Франкфуртс-на -Майне; когда австрийцы их узнали,
°ни их повесили за то, что они не поступили к ним на службу. Вы должны
ycipoiiTb так, чтобы офицеры громко разговаривали об этом друг с другом
11
тгобьг нарни подслушали эти разговоры, и это их немножко отпугнет от
Дезертирства». По это наивное средство пе помогло даже «немножко», «пар­
ни» продолжали толпами перебегать к австрийцам^
5 Зак. ,у3
129


ФРАНЦ МЕРИНГ
предпочтения католической церкви. В качестве опоры
его деспотизма иезуиты были для него ценнее всех про­
чих священников. Во всех этих вопросах, однако, его
личное свободомыслие не играло решительно никакой
роли *.
Но какое отношение имеет все это к Натану, что об­
щего между Фридрихом и Лессингом? — Почти столько
же и даже, пожалуй, еще меньше, чем между импера­
тором Вильгельмом II
160
и Лассалем и Марксом. В из­
вестном,— конечно, ограниченном — смысле существует
некоторая аналогия между началом царствования Фрид­
риха и началом царствования нынешнего императора.
Государь — первый слуга государства: отставка Бис­
марка. Король нищих: февральские указы. Газеты не
следует стеснять: здесь — отмена закона против социа­
листов. В этой стране каждый может спасаться на свой
лад: прусский закон о народных школах. Мирное и по­
любовное размежевание вероисповеданий, в то же вре­
мя предоставляющее каждому из них в его собственной
области духовное господство над массой,— это настоя­
щая фридриховская политика. Но если все это и в осо­
бенности первый пункт мы оставим в стороне, мы долж­
ны будем признать, что февральские указы и отмена
закона против социалистов, поскольку мы имеем в виду
побудительные мотивы и цели обоих государей, так же
мало похожи на застольную шутку насчет короля ни­
щих и на послеобеденную речь о газетах, которые не
следует стеснять, как Чимборазо
162
на Крестовую гору.
Равным образом и человек, который бы ныне вздумал
назвать императора Вильгельма II «сотрудником и со-
* Когда ходячий либерализм, ни в прошлом, ни в будущем не видящий
дальше собственного носа, несет всякий вздор насчет «фридриховских тра­
диций», с этим еще можно помириться, но приходится весьма пожалеть о
том, что и такой человек, как Людвиг Бюхнер, невольно способствует визан­
тийскому одурачению народа, выставляя Фридриха в своем сочинении апо-
с.улом свободного человечества (см.: Бюхнер. Два коронованных свобод­
ных мыслителя.— Другой
свободный мыслитель — потомок Тимура Акбар).
Поразительное легковерие, с которым господин Бюхнер
l(ii
подхватывает за­
лежавшуюся ветошь патриотических календарей, является новым доказатель­
ством старого положения Маркса: «Недостатки
абстрактного естественно­
научного материализма, исключающего исторический процесс,
обнаружи­
ваются уже в абстрактных и идеологических представлениях его защитников,
едва лишь они решаются выйти за пределы своей специальности» (Маркс К.,
Зигсльс Ф. Соч., т. 23,е.383).
130


ЛЕГЕНДА О ЛЕССШ1ГЕ
ратником его великих современников» Лассаля и Марк­
са, был бы отправлен к психиатру, если бы только ему
не пришлось познакомиться с четырьмя стенами тюрем­
ной камеры за оскорбление величества.
Столь же бессмысленно, и даже еще более бессмыс­
ленно,— ввиду только что отмеченной нами разницы —
изображать Фридриха и Лессинга как людей одного ду­
ха и одного образа мыслей. Они не только не имели
друг с другом ничего общего, но и воплощали в своем
лице наиболее острые противоречия своего времени, а
так как они были талантливейшими представителями
своих классов, то они воплощали их в наиболее резкой
форме. Фридрих от всей души презирал «разночинный
сброд», передовым борцом которого был Лессинг, и соб­
ственноручно вышвыривал из рядов своего офицерства
всякого затесавшегося туда буржуа. Лессинг же, испол­
ненный глубочайшего отвращения и презрения и в пол­
ном согласии со своими единомышленниками — корен­
ными пруссаками Гердером и Винкельманом,— видел во
фрпдрпховском государстве «самую рабскую страну в
Европе».
VI
БРАНДЕНБУРГСКО-ПРУССКОЕ ГОСУДАРСТВО
Лассаль гораздо серьезнее и глубже, чем Штар, про­
водит параллель между Фридрихом и Лессингом. Он
подчеркивает резкую противоположность их образова­
ния и вкусов, их склонностей и направлений и приходит
к выводу, что они «осуществили одну и ту же идею в
различных сферах деятельности». Эта идея заключа­
лась, по его мнению, в том, чтобы пробудить окамене­
лую действительность к новой жизни, к новому правово­
му сознанию. В глазах Лассаля борьба за Силсзню
!63
«была не войной в обычном смысле слова, при которой
дело идет лишь о довольно безразличном вопросе, како­
му из князей должен принадлежать определенный кусок
земли,а была восстанием,которое бранденбургекпн мар­
киз поднял против императорской семьи, против всех форм
и традиций немецкого государства, даже против едино­
душной воли всего европейского континента. Это вое-


ФР.МЩ МГРИНГ
стание он вел как настоящий революционер, надеющий­
ся только на себя и носящий яд в кармане». Только этот
повстанческий смысл его борьбы и объясняет то волшеб­
ное действие, которое оказывало возвышение Фридриха
даже за пределами его государства и несмотря на все
ужасы и тяготы войны. Из этого же источника возникли
и внутренние реформы Фридриха; если осознанное пре­
восходство субъекта над миром его традиций объявля­
лось принципом, на основе которого покоилось сущест­
вование государства вовне, то этот же принцип сам со­
бою должен был проводиться внутри государства и в
системе его управления. Но, продолжает далее Лассаль,
всякое революционизирование внешней действительнос­
ти само остается внешним и ни к чему не приводит, если
духу не удается справиться также н с унаследованными
традициями духовной жизни, провести свой новый прин­
цип через все ее инстанции и области и вновь воссоздать
их, исходя из этого принципа. Для этого-то история и
выдумала Лессиига. После этого Лассаль переходит к
более детальной оценке Лессиига.
Совершенно ясно, что сравнение, проводимое Ласса-
лем между Фридрихом и Лессингом, коренится в его
идеалистически-гегельянском понимании истории. К это­
му пониманию он пришел в результате глубокой и боль-
шоп работы, можно сказать, что оно было определяю­
щим моментом его духа и что оно в такой же степени
подкрепляло и усиливало его историческую деятель­
ность, в какой ограничивало и ослабляло ее. Без твер­
дой веры в силу идеи как высшей руководительницы че­
ловеческих судеб Лассаль не осуществил бы тех огром­
ных задач, которые он в действительности выполнил, и
из его речей и сочинений не вырывался бы тот огонь,
который озаряет и согревает читателя даже тогда, ког­
да тот не согласен с их содержанием. Но само идеали­
стическое понимание истории давно уже оставлено — в
первую очередь благодаря работам Маркса,— и многие
высказывания Лассаля нуждаются в существенных до­
полнениях и поправках. Но если мы не хотим упускать
из виду суть дела ради личности, то мы во имя самого
дела не должны слишком придираться к личности. Объ­
яснять отдельные ошибки Лассаля в настоящее время
настолько же легко, насколько было трудно тридцать
лет назад стоять на духовной высоте Лассаля. Недаром
132


ЛЕГЕНДА О ЛЕССНШ'Е
чувство внутреннего сродства влекло его к таким лю­
дям, как Гуттен
164
и Лессинг; он принадлежит к числу
тех великих зачинателей, освободителей и борцов, для
которых цель борьбы заключалась в самой борьбе и
которым Лессинг посвятил немало глубоких изречений,
проникнутых такой же мыслью. Так, например, о том
испанском ученом, «который мысленно перешагнул гра­
ницы своего века и был достаточно смел, чтобы прола-
гать новые пути»
165
, он говорил, что даже его ошибки
заслуживают внимания; он, впрочем, сравнивал его с
горячей лошадью, которая выбивает больше всего искр
из камней именно тогда, когда она спотыкается.
Поэтому и слова Лассаля насчет «революционного
восстания» Фридриха и другие его отзывы об этом ко­
роле несравненно шире раскрывают те взаимосвязи,
благодаря которым возникла легенда о Лессинге, чем
даже «знаменитое место» Гете
Ш6
.
Мы должны хотя бы
в самых общих чертах обрисовать характер бранден-
бургско-прусского государства и бросить взгляд на
юстицию и администрацию Фридриха, на его диплома­
тию и способы ведения войны, дабы на основании всего
этого установить, следует ли приписывать его деятель­
ности «революционный» элемент и можно ли считать,
что он в каком бы то ни было отношении проложил до­
рогу «новой жизни и новому праву».
По мнению Лассаля, Фридрих, исполненный «рево­
люционной» решимости, разбил на куски окаменевшие
порядки священной германско-римской империи; Лас-
саль прибавляет, что после Губертусбургского мира
157
1763 года император, в сущности, с таким же основани­
ем мог бы сложить с себя корону, с каким он это сделал
в 1806 году при образовании Рейнского союза
168
.
Это
утверждение нельзя назвать неверным, но с еще боль­
шим правом можно было бы утверждать, что император
и империя фактически перестали существовать уже с
1648 года. Вестфальский мир
16Э
провозглашал «свободу
германских сословий» и суверенитет германских владе­
тельных князей, причем этот суверенитет провозглашал­
ся тем решительнее, что Тридцатилетняя война нача­
лась пз-за попытки императора восстановить единую
империю. Выражаясь более сжато, можно даже утвер­
ждать, что именно политика Фридриха снова вдохнула
в
имперскую конституцию своего рода призрачную
133


ФРАНЦ МЕРИНГ
жизнь. Вторую войну за Силезпю Фридрих начал якобы
для того, чтобы защитить императора и империю от дес­
потизма Австрии и поддержать законно избранного им­
ператора Карла VII против взбунтовавшейся венгерской
королевы; мечта об образовании союза владетельных
князей, завладевшая Фридрихом в последние годы его
жизни, обосновывалась имперской конституцией. Но
все-таки думать так значило бы видеть форму, а не
сущность. Это доказывает только то, что династическая
политика Фридриха прекрасно умела учитывать даже
такие призрачные факторы, как тогдашний император и
тогдашняя империя; но она могла бы, в сущности, сде­
лать эти призраки еще более призрачными. Она и на
самом деле сделала это, но только не благодаря «рево­
люционной» решимости, а благодаря процессу истори­
ческого развития, уходящего вглубь столетий.
Один буржуазный писатель в своем рассказе о Ган-
зе
170
пишет: «Ни в какой области земных интересов
разница между немцем из верхней Германии и немцем
из нижней Германии не проявлялась с такой ясностью,
как в той деятельности, которая более всех других ло­
мает национальные границы. В торговых взаимоотно­
шениях немцев из верхней Германии и немцев из ниж­
ней Германии сказывается взаимная противоположность
Средиземного моря и Северного моря, сухопутной тор­
говли и морской торговли, фабриканта и купца, золотой
валюты и серебряной валюты» *. Это различие помеша­
ло тому, чтобы в Германии на развалинах феодальной
империи сложилось национальное государство, как это
Случилось во Франции, Англии и Испании. Как только
в недрах средневекового натурального хозяйства начали
зарождаться промышленность, торговля и обмен, то есть
первые начатки капиталистического способа производ­
ства, борьба экономических интересов помешала в Гер­
мании тому процессу, который вызывало в других стра
1
-
пах их взаимное согласие. Если мы хотим отметить оп­
ределенной датой начало того развития, последними
этапами которого были 1648, 1763 и 1806 годы, то нам
придется остановиться на 1273 годе. Избрание импера­
тором мелкого графа Рудольфа Габсбурга впервые об­
наружило, что германская монархия начинает стано-
* F г с у t a g. Bilder BUS der deutscher Vergangenheit, 2, 252.
134


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИШЕ
виться призрачной. Достаточно указать, что во время
избрания Рудольф был отлучен от церкви, так как он
вместе со своими собутыльниками поджег и разграбил
монастырь св. Магдалины в Базеле. Рудольф был
игрушкой крупных владетельных князей, которые, пере­
давая ему корону, желали держать его под своей опекой
и разрешили основать весьма неустойчивую династиче­
скую державу лишь за счет их чрезмерно усилившего­
ся коллеги, богемского короля Оттокара
171
.
Если, не­
смотря на это, Рудольф стал родоначальником могучей
династии и его династическая держава выросла в миро­
вую империю, в которой не заходило солнце, то это
произошло прежде всего потому, что он и его преемник
стали знаменосцами и передовыми борцами папской
всемирной монархии. Это стало неизменной политикой
Габсбургского дома; Рудольф наказал князей тем же
самым оружием, каким они столь часто наказывали его
могущественных преемников, восседавших на импера­
торском троне. Немедленно после своего избрания он
смиренно покорился церкви, к земным благам которой
он в силу своего пролетарского положения чувствовал
слишком непочтительное вожделение. Но благодаря бе­
зоговорочному подчинению папе он приобрел не только
моральную, но и—- ч то было гораздо важнее — экономи­
ческую силу. Он помогал римской курии эксплуатиро­
вать германскую нацию, беря себе половину добычи, а
на Вюрцбургском съезде
172
князей собственноручно за­
щитил папского легата, изобличенного в самом постыд­
ном ростовщичестве.
Но это ростовщичество подрывало корни папской
всемирной монархии. Папская монархия становилась
тем более излишней, чем больше развивались товарное
производство и мировая торговля, а вместе с ними и
светские науки. Но чем ненужнее она становилась, тем
более она повышала свои требования и тем беспощад­
нее эксплуатировала нации. Для всех европейских на­
родов размежевание с Римом стало необходимостью.
Нам нет нужды прослеживать здесь, как происходило
это размежевание в других частях Европы в зависимос­
ти от степени экономического развития, достигнутого
отдельными народами*. Для Германии, раздираемой
См.поэтому поводу:КаутскиП.ТомасМориогоуюлия.
135


ФРЛ1Ш МЕРПНГ
противоречиями экономических интересов, это размеже­
вание было возможно только при том условии, что
одна часть страны должна была во что бы то ни стало
отойти от него.
*
Несколько лет казалось, что борьба с Римом являет­
ся для Германии тем связующим элементом, который
сочетает в национальное единство все части страны и
все классы народа. Папская эксплуатация и папские
грабежи стали до такой степени невыносимы, что про­
тив них сообща ополчились крестьяне, горожане, рыца­
ри и князья. Требование уничтожения римского ига глу­
боко проникло даже в ряды католического духовенства,
и сам Габсбургский император Максимилиан
173
видел в
Лютере человека, которым можно было бы воспользо­
ваться в случае нужды. Но эта общая цель носила лишь
отрицательный характер, и, как только она была до­
стигнута, положительные противоречия в экономической
и социальной области должны были проявиться с тем
большей силой. Так и случилось. Поражение крестьян,
которым Лютер позорно изменил и в крови которых с
беспощадной жестокостью купались его покровители —
князья,—сломало хребет движению Реформации. На
арене социальной войны победителями остались князья.
Это было исторической необходимостью, ибо в лице кня­
зей воплощалось новое централизованное государство,
поскольку оно вообще было возможно при тогдашнем
экономическом положении Германии. Разумеется, все
это не имело ничего общего с тем, что называют ныне
свободой мысли, духа и совести, прогрессом культуры
и т. д . На исходе средних веков римская церковь делала
весьма мало в области призрения бедных и больных, в
области образования и науки, но все-таки она делала
больше, чем князья, пропивавшие церковное имущество
яли дарившие его своим девкам. А само протестантское
вероучение, являвшееся как бы зеркальным отражени­
ем этого мелкого деспотизма, превратилось в застывшую
догму о божественном праве государей, об их всемогу­
ществе и их мудрости, о необходимости безусловного
повиновения подданных —словом, в такую догму, какой
еще не существовало в немецкой земле и которой ни­
когда не учила даже католическая церковь.
Вся проницательность идеалистического понимания
истории терпит крушение при решении вопроса, каким
136


л1-:г'ЕггДА о лиссти'Е
образом революционное движение против мировой дер­
жавы средневековья превратилось в самую жалкую ре­
акцию как раз в той стране, где оно как будто достигло
Наибольших размеров. Почему именно в Германии «ду­
ховная свобода», выражаясь словами Лассаля, была за­
воевана только благодаря тому, что «в жертву ей были
безраздельно принесены по крайней мере на три столе­
тня' все национальные стремления, вся политическая
свобода, единство и величие»? Почему впоследствии эта
«духовная свобода вскоре выродилась в отвратительную
перебранку попов различных вероисповеданий, запол­
нившую шестнадцатое и семнадцатое столетия»? Спор
католических и протестантских историков по этому во­
просу насчитывает уже четвертое столетие, но остался
на том же месте, как и в первый его день. Даже ко дню
Страшного суда он не продвинется дальше, если обе сто­
роны в конце концов не признают, что в борьбе религи­
озных мировоззрений отражается экономическая клас­
совая борьба данного момента. В средние века католи­
цизм и феодализм были
7
равнозначными понятиями; за­
рождавшийся капитализм не мог одолеть второго, не
свергнув первого; чтобы" справиться с князьями, города
должны были рассчитаться с попами. Уже в тринадца­
том столетни города годной Франции, в экономическом
отношении высоко развитые, были первыми центрами
зарождения протестантских ересей; Николай Ленау
174
с прозорливостью поэта превозносит альбигойцев
i75
как
истинных родоначальников «людей, штурмовавших Ба­
стилию, и прочих». Подобно альбигойцам, появившиеся
впоследствии гугеноты
1?6
были в экономическом отно­
шении наиболее развитыми элементами французского
населения, и француз Кальвин дал протестантской ере­
си то догматическое оформление, которое могло служить
и действительно послужило для революционной буржуа­
зии победоносным знаменем против габсбургско-папской
мировой монархии.
Эту роль оно сыграло главным образом в «герман­
ских странах» — Голландии и Англии. В коренной Гер-
>л?лтап немец Лютер дал лишь догматическое оформле­
ние протестантской ереси, которое как страшный кош­
мар в течение многих столетий давило духовное разви­
тие нации. Согласно идеалистическому пониманию исто­
рии причина этого огромного различия заключается в
137


ФРЛНЦ МЕР1ШГ
различии типов обоих великих людей — Кальвина и Лю­
тера— или, как обычно выражались, в том, что Каль­
вин смотрел на протестантизм шире, а Лютер — уже.
Следовательно, если бы Кальвин жил в Виттенберге, а
Лютер в Женеве, то история новой Европы пошла бы по
совершенно другому руслу. К несчастию для этого
остроумного понимания, Кальвин в личном отношении
был, пожалуй, еще ограниченнее и нетерпимее, чем Лю­
тер, на совести которого не тяготело таких, например,
вещей, как сожжение Сервета
177
.
Но исторический Лю­
тер был настолько же невозможен в Женеве, насколько
исторический Кальвин был невозможен в Виттенберге.
Богатый торговый город Женева не потерпел бы епи­
скопской власти светского князя, а в старой деревушке
Виттенберге, лежавшей, по словам Лютера, in termino
civilitatis — на самом краю цивилизации,— была невоз­
можна демократическая церковная конституция. Есте­
ственно, резче всего выступало это противоречие между
Кальвином я Лютером в главном спорном вопросе — в
вопросе о причастии, который просветительская секта
идеалистической историографии — самая притязатель­
ная, но отнюдь не самая глубокомысленная секта,—
склонна считать бессмысленным спором о пустых сло­
вах. Смысл слов, введенных Лютером при таинстве при­
чащения, сводился к тому, что священники превращали
хлеб и вино в тело и кровь Христову; таким образом,
они превращали духовенство в создателей самого бога,
а владетельного князя-епископа в верховного папу, ко-
которому были подчинены маленькие папы. Революци­
онная же буржуазия, религиозным вождем которой был
Кальвин, уже и тогда думала то, что впоследствии го­
ворил Лессинг,—именно, что множество маленьких пап
гораздо хуже, чем один большой, и потому в таинстве
причащения она видела только торжественное воспоми­
нание о жертвенной смерти Иисуса.
Другими словами, кальвинизм и лютеранство были
различными религиозными отражениями различных
экономических состояний буржуазии. В кальвинизме
победили экономически развитые элементы буржуазии,
а в протестантстве — ее полуразвитые элементы. В Гер­
мании же борьба экономических интересов, происходив­
шая между различными частями страны, не только за­
держала развитие буржуазных классов, но и привела к
138


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИШЕ
TOMV, что германские города благодаря великим эконо­
мическим переворотам шестнадцатого столетия опусти­
лись даже ниже того уровня, которого они раньше до­
стигли. Морское владычество Ганзы, помогшее северной
Германии выбраться из средневекового варварства, бы­
ло навеки потеряно. Конкуренция голландцев, достиг­
ших большого могущества благодаря широко развито­
му мореплаванию и большим рыбным промыслам, эко­
номическое усиление скандинавских стран, торговлю ко­
торых Ганза более или менее монополизировала, отме­
на ганзейских привилегий в Англии королевой Елизаве­
той
178
и многие другие взаимодействующие условия при­
вели к гибели могущественный союз городов. Англича­
не и голландцы почти совершенно вытеснили нижне­
германские города из торгового обмена с европейским
северо-востоком; в их руках осталась лишь очень не­
большая часть торговли с Англией; к торговле с Испа­
нией и Португалией голландцы их почти не допускали;
из торгового обмена с обеими Индиями
179
и Леван­
том
1S0
они были почти совершенно исключены. А что ка­
сается верхнегерманских городов, то их торговля лиши­
лась почти всякого значения уже в середине шестнадца­
того столетия вследствие завоевания Константинополя
турками, открытия португальцами пути вокруг мыса
Доброй Надежды и упадка торговли итальянских горо­
дов, вызванного обоими этими событиями. А чем боль­
ше рост капитализма приводил к расширению его рын-
коз, то есть к великим географическим открытиям эпо­
хи Реформации, чем быстрее мировая торговля пересе­
лялась с Средиземного и Северного морей на побережье
Атлантического океана, тем более иссякали источники
благосостояния северной и южной Германии, и тем ни­
же опускались буржуазные классы немецкого народа.
Но упадок немецких городов обозначал в то же вре­
мя и упадок германской реформации. В решительные
минуты крестьянской войны города заняли половинча­
тую и двусмысленную позицию, а после ее окончания
владетельные князья оказались господами положения.
Энгельс совершенно правильно проводил аналогию ме­
жду германской буржуазией 1525 года и германской
буржуазией 1848 года, оба раза она была разбита наго­
лову
181
—
отчасти из-за недостатка революционного му­
жества в борьбе против феодализма, отчасти нз-за чрез-
139


ФРЛНЦ МЕРИНГ
мерного реакционного страха перед пролетариатом.
В подтверждение мы можем указать на свидетельство
современника — на письмо Вил-либальда Пиркхейме-
ра
182
, знаменитого нюрнбергского патриция, которого
можно считать классическим представителем герман­
ской буржуазии эпохи Реформации. Незадолго до своей
смерти, последовавшей в 1530 году, он писал, что снача­
ла он был добрым лютеранином, а лотом увидел, что по
сравнению с евангелическими прохвостами римские про­
хвосты еще благочестивы. Эти последние лицемерили и
хитрили, между тем как нынешние прохвосты открыто
и бесстыдно ведут развратную жизнь. Их евангелие
учит простого человека, что ему нужно думать лишь о
том, как устроить всеобщий дележ; и если бы это не
грозило суровым наказанием, то скоро начался бы все­
общий раздел добычи, как это уже произошло во мно­
гих местах. Он пишет это не потому, что хочет или мо­
жет похвалить папу и его попов и монахов,— ведь он
знает, что все это во многих отношениях заслуживает
осуждения и нуждается в улучшении. Но паписты по
крайней мере единодушны, между тем как люди, назы­
вающие себя евангелистами, не сходятся во взглядах
даже в наиболее главном и распадаются на секты; они
пойдут по той же дороге, как и фанатики-крестьяне,
пока совсем не озвереют*.
Как мы видим, «дележ» и «расколы», в которых
упрекают социал-демократию,— это старая история, но
это еще не значит, что старого Пиркхеймера можно по­
ставить рядом с нынешними наемными капиталистиче­
скими писаками. Он был очень образованный человек, и
его — полупокаянное — возвращение к папству имело и
другое, более глубокое основание, чем пошлый фили­
стерский страх перед «дележом». Если более культур­
ный п более богатый Запад и Юг вскоре вернулись в
лоно старой церкви, если по заключении мира Зальц­
бург, Бамберг и Эйхсфельд опять стали католическими,
то это произошло отнюдь не благодаря иезуитским на­
силиям и хитростям и не было даже «реакцией» в обыч-
* Письмо господина Внллибальда Пиркхеймера к Йог. Штерте, венскому
архитектору и строителю мостов короля Карла V в Вене,— «Мш rs Journal zur
Kunstpreschichte», 10, 36; см.: Энгельс Ф. Крестьянская война в Герма­
нии. —
Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 313 —137 .
140


ЛЕГЕНДА О ЛЕССПНГЕ
ном смысле, который придают этому слову протестант-
(.'кне историк;!. С одной стороны, омолодившийся като-
чишзм стоял несравненно выше лютеранства, быстро
• окостеневшего, а с другой стороны, разрыв с Римом
обозначал также и разрыв с наиболее развитыми стра­
нами тогдашней Европы — с Италией, Францией и Испа­
нией. С ними были тесно связаны экономические инте­
ресы веохнегерманскнх городов, и если торговля этих
последних получила смертельный удар благодаря упад­
ку итальянской торговли, то ведь надо сказать, что уто­
пающий обычно судорожно хватается за доски того са­
мого корабля, на котором он потерпел крушение.
Наоборот, в северной и восточной Германии проте­
стантизм сохранял за собой господство. Эти части стра­
ны сравнительно поздно вступили в круг рнмско-хри-
етпанекой культуры; Рим причинял им только зло; всег­
да грабил их самым изощренным и бессовестным обра­
зом. В хозяйственном отношении они были связаны не
с Южной и Западной, а с Северной и Восточной Евро-
поп. Расхождение экономических интересов, отделившее
северную Германию от южной, должно было проявиться
и в религиозном отражении этих интересов. Но когда
экономический центр тяжести переместился от город­
ских рынков к княжеским дворам, германский проте­
стантизм должен был приобрести совершенно иной ха­
рактер, чем французский, голландский н швейцарский.
Правда, буржуазия и государи были тесно связаны
общностью интересов, и когда капиталистический спо­
соб производства создавал национальное государство,
то это национальное государство па первых порах могло
существовать только в форме абсолютной монархии.
Всюду, гдо зарождалось общее национальное хозяйство,
попархи отлично понимали его значение. Они покрови­
тельствовали хозяйственным интересам страны, содей­
ствовали земледелию и ремеслу, торговле и промышлен­
ности. Ганза погибла как раз потому, что усиливающие­
ся ^государи Северной н Восточной Европы с непреклон­
ной беспощадностью отстаивали экономические интере­
сы своих промышленных и торговых классов. Но в Гер­
мании образовалось не единое национальное государст­
во, а множество мелких государств, а через такие кро­
хотные территории, как выражался Лассаль устами
своего Франца фон Зпккпнгена, не мог проходить сквоз-
141


ФРАНЦ MEI'HHf
ной ветер истории. Немецкие мелкие князья были ско­
рее крупными помещиками феодальной эпохи, чем аб­
солютными монархами капиталистического времени; на
города они смотрели «не как на источники своей силы,
а как на честолюбивых и опасных соперников юнкерст­
ва; они действовали в большем масштабе, чем рыцари,
разбойничавшие на больших дорогах, но были проник­
нуты совершенно таким же духом и убивали куриц, нес­
ших золотые яйца. Как только упадок городов обеспе­
чил князьям победу в этой борьбе, германский проте­
стантизм неизбежно должен был превратиться из рели­
гиозной идеологии революционной буржуазии в религи­
озную идеологию презренного и зловещего мелкого дес­
потизма. Благодаря быстрому обнищанию народа Гер­
мания сделалась пресловутой страной раболепия.
Было бы трудно найти во всей мировой истории
класс, столь бедный духовными и материальными сила­
ми и столь богатый всякими человеческими низостями,
как германские князья от пятнадцатого до восемнадца­
того столетия. Ответственность за этот прискорбный
факт нельзя сваливать на отдельные княжеские роды;
буржуазная история, если только она хочет быть спра­
ведливой, должна безоговорочно признать, что дело ни­
сколько не изменилось бы, если бы на тронах немецких
владетельных князей восседали, например, родоначаль­
ники Мюллеров и Шульце
ш
.
Класс германских князей
превратился на протяжении этих столетий в такую не­
лепую карикатуру исключительно вследствие экономи­
ческих условий его жизни. Ему не хватало той основы,
на которой покоилась власть государей в экономически
развитых странах, и потому для того, чтобы существо­
вать, он должен был непрестанно предавать свою стра­
ну, свой народ и даже свою веру, чем в особенности от­
личались протестантские князья. Князья не могли жить
за счет промышленности своих подданных и потому жи­
ли их кровью; средства, которые не могли им давать
торговля продуктами, давала торговля людьми. Экс­
портная торговля постепенно свелась к вывозу одного
единственного продукта,— правда, довольно важного.
Немецкое полотно, продукт кустарной промышленности,
изготовлялось так хорошо и дешево, что многие другие
европейские страны не могли без него обходиться.
В семнадцатом столетии его сбыту особенно содейство-
142


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГ'Е
вало расширение колониальной торговли англичан,
французов и испанцев. Из Нижней Саксонии значитель­
ные количества льняных тканей шли через Гамбург и
Бремен в Англию, Францию и на Пиренейский полуост­
ров, вестфальский лен в довольно больших количествах
сбывался в Голландию, а швабский — в Италию. Но это
было все, если не считать экспорта некоторых металли­
ческих изделий, и потому иностранных продуктов, ко­
торые можно было купить на выручку от этого экспор­
та, далеко не хватало для удовлетворения потребностей
князей в предметах роскоши. Германским князьям нуж­
ны были еще другие платежные средства, и они полу­
чали их в виде субсидий, за которые они продавали
иностранным государствам свои суверенные права н
главным образом право распоряжения телом и кровью
своих подданных. По вычислениям Гюлиха, от 1750 до
1815 годов Франция уплатила германским князьям
33 миллиона, а Англия — 311 миллионов талеров. Толь­
ко эти суммы и делают понятным то обстоятельство,
что многие владетельные князья столь бедной страны,
как Германия, могли соперничать с пышной расточи­
тельностью французских королей*.
Класс князей, экономической основой которого была
постоянная измена своим идеальным княжеским обя­
занностям, естественно должен был стать рассадником
всех человеческих пороков. Уже в пятнадцатом столе­
тни список грехов германских князей был неисчерпаем,
а германских князей шестнадцатого столетия даже
Трейчке вынужден признать «выродившимся поколени­
ем». При избрании императора в 1519 году все кур­
фюрсты продавали свои голоса, за исключением одного
только Фридриха Саксонского
184
, пользовавшегося бла­
годаря своим рудникам некоторой экономической неза­
висимостью, которая, конечно, очень ослабла после отк­
рытия Нового Света; курфюрст Бранденбургский и его
брат, курфюрст Майнцский, особенно скандализирова­
ли участников съезда той веселой беззастенчивостью, с
которой они во время торгов в зависимости от увеличе­
ния спроса отдавали свои голоса то французскому, то
испанскому претенденту на германскую императорскую
корону.
Gulich. Geschichtliche DarsteHung des Ilandels, der Gcwcrbc etc.,
4,
353.
143


ФРАНЦ МЕР1ШГ
Но выборы императора были для этих торговцев
праздничной пирушкой, в обычное же время они торго­
вали кровью своих подданных. Следует признать, что
они не прикрывались при этом никакими идеологически­
ми мантиями. Несомненно, огромное большинство свет­
ских князей склонялось к протестантизму — главным
образом потому, что он давал им возможность прикар­
манить богатое церковное имущество, но также и пото­
му, что лютеранское учение все больше и больше пре­
вращалось в теорию, возводившую их мелкий и весьма
земной деспотизм в божественное установление. Но ни
они, ни католические «исповедники истинной веры», ни
«князья-нищие» не давали религиозным воззрениям от­
влекать себя от приятной торговли человеческим това­
ром; подобную мысль они отбросили бы как поистине
кощунственное покушение на их божественные права.
Во время гугенотских войн германские ландскнехты и
рейтары сражались и на той и на другой стороне и в
каждом французском лагере немецкие католики были
перемешайы с немецкими протестантами; баденский
маркграф
185
, рейнские графы и многие другие проте­
стантские князья находились в лагере Лиги и выступа­
ли против гугенотов. Протестант Эрих Брауншвейг-
ский
186
привел свои войска к Альбе
187
, чтобы наказать
голландских «осквернителей таинства причастия». Во
время Шмалькальденской войны
188
Мориц Саксон­
ский
189
и оба бранденбургских
маркграфа — Иоа­
хим II
,90
и Ганс
191
— стояли не на стороне своих еванге­
лических союзников, а на стороне Габсбургов и папы.
И так продолжалось до гнусной торговли людьми, кото­
рую в конце восемнадцатого столетня германские князья
вели с Англией и о которой мы будем говорить подроб­
нее в дальнейшем.
Вполне понятно, что габсбургско-папская мировая
держава делала все новые и новые попытки искоренить
это гнездо жалких царьков и восстановить Священную
Римскую империю немецкой нации. Вполне понятно и
то, что все эти попытки не только не удались, но и при­
вели к совершенно обратным результатам. Как ни не­
приглядна была немецкая княжеская власть, она все-
таки вырастала на почве экономических условий страны,
и враги Германии охраняли собственными руками пер­
манентную государственную измену ее князей. Наибо-
144


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
лее могучая из этих попыток — Тридцатилетняя война —
закончилась тем, что суверенитет германских князей
был подтвержден международной гарантией Франции и
Швеции: в этом нашла свое политическое выражение
экономическая раздробленность Германии, делавшая ее
игрушкой иностранных держав. В самой войне проте­
стантские князья играли более или менее жалкую роль,
а курфюрст Бранденбургский вел себя столь трусливо
и двусмысленно, что даже гогенцоллернские историки,
как это ни странно, выдают его с головой. Габсбургская
империя потерпела неудачу потому, что она хотела сно­
ва соединить то, что было разорвано всем ходом эконо­
мического развития, и в самом бедном захолустье про­
тестантской Германии вырос противник, вскоре ставший
для нее более опасным, чем Франция и Швеция, чем все
иностранные покровители мелких немецких государств.
Этим противником было бранденбургско-прусское го­
сударство. После Тридцатилетней войны оно начало
играть в северной Германии такую же важную роль, ка­
кую играла Австрия в южной Германии; уже тогда один
габсбургский министр говорил, что бранденбургский
курфюрст станет именно тем человеком, которого так
жаждет «лютеровская сволочь». Как это произошло'-
1
Обычно отвечают: это сделали Гогенцоллерны. Мужи
делают историю, восклицает господин фон Трейчке, и
без Гогенцоллернов прусское государство было бы не­
мыслимо. А затем он говорит о «властолюбии одного
царствующего дома, члены которого большей частью от­
личались беспримерной бездарностью»,— очевидно, он
имел в виду Габсбургов. Этот критический анализ ав­
стрийско-прусского дуализма ослепителен по своей про­
стоте, и он был бы, конечно, вполне хорош, если бы
лесть и брань имели какое бы то ни было отношение к
научной истории. Другие благонамеренные историки го­
ворят, что Пруссия достигла гегемонии над Германией
благодаря тому, что она была передовым борцом про­
тестантской идеи. Но мь! уже видели, какое малое зна­
чение имела здесь «протестантская идея», и говорили о
причинах, в силу которых прусское государство разре­
шало каждому достигать блаженства на свой лад.
Несколько ближе к истине стоят те смелые умы, ко­
торые додумались до той мысли, что Пруссия, будучи
военным государством, шаг за шагом завоевала герман-
145


ФРАНЦ МЕРИНГ
скую империю. Это, правда, выясняет вопрос, но еще не
дает на него никакого ответа. Австрия ведь тоже была
военным государством, военными государствами стали
в семнадцатом столетии и все вообще европейские госу­
дарства, и даже самые маленькие, захудалые дворы
превратились в ящики с игрушечными солдатиками.
Абсолютизм был немыслим без армии. Первой формой
современного милитаризма были толпы навербованных
ландскнехтов, но эта его форма вымерла уже в начале
семнадцатого столетия. Тридцатилетняя война в значи­
тельной степени потому и продолжалась так долго, при­
чиняя такие страшные опустошения, пока ей не полог
жила конец не столько победа той или другой партии,
сколько всеобщее истощение, ибо ни одна из борющих­
ся партий не могла нанести решительного удара вслед­
ствие недостатка военного материала. Армии были.
слишком немногочисленны, а главное, слишком нена­
дежны; при каждой задержке жалованья — а все воюю*
щие государства вскоре очутились в жесточайших фи­
нансовых тисках —солдаты грозили разбежадъся, и дей*.
ствительно разбегались; если побеждало то или другое
войско на Изаре
192
или на Рейне, то где-нибудь на
Эльбе или на Одере сейчас же опять собиралась какая-
нибудь неприятельская армия. Наивысшее искусство
полководцев заключалось, так сказать, в демагогиче­
ском умении возможно прочнее прикрепить к своим
знаменам как можно больше пушечного мяса,— а какие
опасности представляла такая демагогия для самих
князей, показал пример Валленштейна
193
.
Эти опыты и
уроки привели к образованию постоянного наемного
войка, необходимое сырье для которого доставлял соз­
данный войной люмпенпролетариат.
Итак, бранденбургско-прусское государство отлича­
лось от прочих не тем, что оно вообще стало военным
государством, а только тем, что до известной степени.
стало первым военным государством среди прочих воен^
ных государств. Этот ход развития объяснялся экономи­
ческим положением тех частей страны, из которых оно
составилось. Мы не будем выяснять здесь причины ост-
эльбской колонизации
194
, происходившей во второй по­
ловине средних веков, а равно и различные формы, ко­
торые она принимала в Бранденбурге, Померании, Си-
лезии и Пруссии; достаточно сказать, что Бранденбург-
146


ЛЕГЕНДА О ЛЕССШИЕ
сКая марка, родина прусского государства, была перво­
начально военной колонией. В основе всех отношений
собственности лежали тогда военные соображения; для
эТоп цели все земельные участки с самого же начала
облагались повинностями, они платили поземельную по­
дать или несли ленную службу. К ленной службе при­
влекалось многочисленное военное сословие, состоявшее
Из несвободных министериалов
15Ъ
и предназначенное в
первую очередь никоим образом не для земледелия, а
для военной службы; ленное поместье должно было со­
держать солдат, и от податей освобождалось в нем лишь
столько гуф 196
, сколько было необходимо для содержа­
ния ленных отрядов. В 1280 году было установлено, что
рыпарь должен иметь шесть гуф пахотной земли, осво­
божденных от податей, а за каждую лишнюю гуфу
должен был платить подати. Но это учреждение очень
скоро пришло в упадок. Вооруженная сила стала эконо­
мическим классом, который превратил свою обществен­
ную должность в источник социальной наживы. Несво­
бодная военная каста стала властвовать и над маркгра­
фом и над свободными крестьянами, которые жили ря­
дом с представителями военного сословия, не не были
им непосредственно подчинены и которые переселились
за Эльбу именно для того, чтобы избавиться от притес­
нения помещиков в своей собственной стране.
В поземельной книге Бранденбургской марки от
1375 года мы уже встречаем рыцарские поместья в 10,
20, 25 свободных от податей гуф, причем в качестве
ленной повинности они должны были доставлять только
одну лошадь; имеются рыцарские имения в более чем
6 свободных гуф, доставляющие только 1/2, 1/4, 1/8 ло­
шади; в Вильмерсдорфе под Берлином три рыцаря вла­
деют 10,8 и 3 свободными гуфами, причем каждый из
них доставляет только одну восьмую лошади. Вместо
четырех тысяч рыцарей, которые в пятнадцатом столетни
жили на территории марок, в шестнадцатом столетни
осталось только шестьсот; вместо полного отряда, со­
стоявшего из рыцаря, двух или трех оруженосцев, одно­
го стрелка и пары слуг, появились «одноконные»; в кон­
це концов вассал перестал даже лично являться и, как
говорится в одном курфюрстском приказе от 1610 года,
то есть накануне Тридцатилетней войны, посылал вме­
сто себя «кучера, бурмистра, рыбака и тому подобный
147


ФРЛПЦ МЕРННГ
негодный и неопытный сброд». Хотя этот упадок воен­
ной организации, созданной для защиты страны, произо­
шел не без вины владетельных князей, которые осво­
бождали помещиков от поставки солдат либо за извест­
ный выкуп, либо в виде милости, либо из страха перед
ними, асканские, баварские, люксембургские и гоген-
цоллернские маркграфы были еще более повинны в ра­
зорении свободного крестьянства. За деньги или в виде
особой милости они жаловали рыцарей поземельной
податью, трудовой и копной повинностями и вообще все­
ми повинностями, которые крестьяне обязаны были вы­
полнять для них, как для владетельных князей. Они
проложили путь «помещичьему хозяйству», ибо вещные
повинности, причитавшиеся владетельным князьям и
взимавшиеся представителем сельской власти — лен­
ным старостой,— они превратили в личную зависимость
от людей, не принадлежавших к данной деревне. Они
продавали рыцарям высшую и низшую юрисдикцию над
деревнями; они позволяли рыцарям помимо проданных
им князьями крестьянских податей и повинностей вво­
дить еще множество других податей, повинностей и
обязанностей. Чтобы закрепить за рыцарями эти бар­
щинные повинности, маркграфы отняли у крестьян сво­
боду передвижения и объявили их «прикрепленными
к гуфе».
А когда во время хозяйственного переворота эпохи
Реформации феодальный порядок распался, «простой
дворянин» поселился в своем поместье и Стал занимать­
ся земледелием с промышленными целями. Курфюрст
Ноахпм II позволил ему за денежное возмещение «при­
соединять» крестьянские дворы, переводить Старостин
двор, овчарню и земельные участки крестьян и коссе-
тов * в состав рыцарского имения и составлять пз них
для своих сыновей рыцарские имения, которые, разуме­
ется, освобождались от податей. В начале Тридцатилет­
ней войны в марке уже возникло настоящее сословие
шляхтичей **.
Эта роковая социальная политика сильно отразилась
и на военной организации страны. Так называемое «опол­
чение», представлявшее собою, наряду с ленными кон­
ными отрядами, военную силу государства и составляв-
* Косеет (нижненемецкий диалект) — неимущий крестьянин, поденщик.
•* D г о у s е п. Geschichte der preussischen Politik, 1, 39 usw.
118


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
шееся путем набора каждого двадцатого человека насе­
ления в" случае войны, тоже пришло в упадок. Офици­
альный проект нового военного Положения сухо гово­
рит, что крестьяне, правда, более пригодны для войны,
чем горожане, но они слишком обременены барщинны­
ми повинностями, да и, кроме того, опасно давать им в
руки средства, при помощи которых они могли бы осво­
бодиться от своего зависимого положения*. Этого так
боялись, что, несмотря на сомнения в боеспособности
городского населения, князья пытались составить «опол­
чение» исключительно из него и с помощью некоторой
муштровки подготовить его к несению гарнизонной
службы. Но случилось как раз то, чего так боялись:
княжеский разбойничий поход, во время которого пер­
вые Гогенцоллерны пятнадцатого столетия выкачали до
последнего гроша все ресурсы городов Бранденбургской
марки, принес свои плоды. Даже берлинские граждане
отказывались от военной службы; в письменной жалобе
от 17 ноября 1610 года они заявляли, что из-за военной
муштры некоторые из них отправились на тот свет, что
стрельба очень опасна, так как она пугает беременных
женщин, и приводили в обоснование своего протеста вся­
кие другие героические соображения.
Накануне Тридцатилетней войны вряд ли можно бы­
ло бы найти другое немецкое княжество, где военная
организация дошла до такого упадка, как в Бранден­
бургской марке. Только в другой главной составной
части тогдашнего бранденбургско-прусского государст­
ва— в Прусском герцогстве (нынешняя Восточная
Пруссия) —царила еще большая анархия, так как кня­
жеская власть была здесь непрочна, ибо она зависела
не только от юнкерских сословий, но и от польского су­
верена. Поэтому за тридцатилетнюю разруху пришлось
поплатиться в первую очередь гогенцоллернскому госу­
дарству. По причине почти полной его беззащитности
фурия войны страшно опустошила его отдельные части
и привела его к такому состоянию варварства, хуже ко­
торого трудно себе что-нибудь представить, когда чита­
ешь страшные описания современников. Бедные, малень­
кие и немногочисленные города этой области или при­
шли в полный упадок или были разрушены, а устья Оде­
ра п Bi слы находились в руках шведов и поляков.
Проект этот сообщен Пенсом (2, 1073).
149


ФРАНЦ МЕРИНГ
Страшно разреженное крестьянское население вело ско­
рее животное, чем человеческое существование.
Только учтя точно это экономическое положение, мы
поймем, каким образом на почве его могло возникнуть
прусское государство, представлявшее собою, с одной
стороны, яркий тип военной деспотии, с другой, как го­
ворит Лессинг, «самую рабскую страну в Европе». Одно
обусловливает другое как причина и следствие. И если
под сенью прусской военной деспотии могло процветать
только рабство, то, с другой стороны, и прусская воен­
ная деспотия могла возникнуть только в одной части
Германии — там, где образование и культура, наука и
материальное благосостояние исчезли бесследно и мас­
са населения, привыкшая к вековому рабству, утеряла
всякую волю.
Когда буржуазные прусские историки изображают
дело таким образом, что курфюрст Фридрих Виль­
гельм *
97
, начавший царствовать за восемь лет до Вест­
фальского мира, благодаря своей гениальности создал
войско и сломил власть помещичьего сословия, из чего
само собою последовало все остальное,— то это, разу­
меется, приходится признать патриотической басней.
С тех пор как в страну явились Гогенцоллерны, клас­
совая борьба между князьями и юнкерским классом
протекала в различных формах, но в конечном счете
всегда заканчивалась победой юнкеров. Если первый
Гогенцоллерн с помощью городов марки и нескольких
соседних князей снес замки Квитцовых
198
, то успех его
следует признать весьма небольшим. Обычные разбой­
ники и бандиты, какими были Квитцовы и их соратники
по грабежам, не удовлетворяли даже тем скромным
требованиям, которые предъявлялись в то время к пред­
ставителям господствующих классов; их собственные
товарищи выдали их с головой, подобно тому как ныне
биржа выдает с головой всякого, кто крадет носовые
платки вместо того, чтобы спекулировать миллионами.
Но с тем большей настойчивостью бранденбургское дво­
рянство принуждало своих новых князей отстаивать в
законодательной форме его классовые интересы, сво­
дившиеся к эксплуатации и угнетению, и защищать их
от городов и особенно от крестьян. Среди дюжины го-
генцоллернскнх курфюрстов нет ни одного, который бы
встал на сторону крестьян против юнкеров, и нет почти
150


ЛЕГЕНДА О ЛЕСС1ШГЕ
ни одного, который бы не поставил крестьян в еще боль­
шую зависимость от юнкеров. Таким образом юнкеры
стали настоящими властителями страны, и слабое раз­
витие бранденбургской военной организации объясняет­
ся именно их всемогуществом и слабостью княжеской
власти, что особенно резко сказывалось от середины
шестнадцатого до середины семнадцатого столетия. Ис­
торически развитие милитаризма шло нога в ногу с раз­
витием абсолютизма.
Чтобы сохранить после Тридцатилетней войны свой
княжеский сан, курфюрсту Фридриху Вильгельму, цар­
ствовавшему с 1640 до 1688 года, конечно, нужна была
армия. Но столь же несомненно было и то, что без юн­
керов, а особенно против их воли он не мог бы сколь­
ко-нибудь долгое время удержать под оружием даже
одну роту. По исчислениям Риделя и Круга '", в начале
своего правления он получал со своих доменов около
40 000 талеров — сумму, недостаточную даже для того,
чтобы покрыть расходы по содержанию его расточитель­
ного двора. Без налогов не может быть постоянного вой­
ска, а без воли сословий нельзя получить налоги. А меж­
ду тем в распоряжении курфюрста не было никаких
средств, чтобы заставить бранденбургскиэ сословия со­
гласиться на введение налогов. Это был беспощадный и
жадный, но довольно посредственный деспот, судя по
свидетельству имевших с ним дело иностранных дипло­
матов; когда дело шло об отстаивании его династиче­
ских интересов, он обращал весьма мало внимания на
законы, права и договоры. Впоследствии, когда власть
его в марке укрепилась и к его услугам было постоян­
ное войско, он добился суверенитета над прусским гер­
цогством и сломил сопротивление тамошних сословий
кровавым и противозаконным насилием. Но в первое
время после окончания Тридцатилетней войны у него
не было силы, чтобы заставить сословия платить нало­
ги; а что ради его прекрасных глаз или «общего блага»
они не захотят обеспечить ему miles perpetuus (постоян­
ную армию), это он знал так же хорошо, как и они.
А если бы не знал, то мог бы понять, изучая судьбы
своих предшественников.
Поэтому все зависело от того, были ли сами юнкеры
заинтересованы в учреждении постоянной армии. В силу
Целого ряда причин они были в этом действительно за-
151


ФРЛШ1 Ли:Р!!ЫГ
интересованы. Прежде всего для них, как для господ­
ствующего класса, было важно сохранить государство:
они не могли допустить, чтобы этот столь идиллический
для них социально-политический институт в один пре­
красный день был проглочен без остатка поляками или
шведами.
Но Тридцатилетняя война вызвала в крестьянстве
некоторое брожение. Причину столь большой продол­
жительности войны Каутский вполне основательно ви­
дит, между прочим, в том, что после великой крестьян­
ской войны в Германии возник чрезвычайно многочис­
ленный крестьянский пролетариат, который не рассасы­
вался в промышленности и колониях, как это происхо­
дило в прочих странах, и потому представлял собою бо­
гатый резервуар для вербовки наемных отрядов. Три­
дцатилетняя же война усугубляла крестьянскую нище­
ту и, таким образом, создавала новый пролетариат и
новых наемников, пока сама не закончилась вследствие
всеобщего истощения.
Если сказанное верно по отношению ко всей Герма­
нии, то еще в большей степени это касается Бранден-
бургской марки, где война учинила наибольшие опусто­
шения. Оставшиеся в живых крестьяне научились вла­
деть оружием, а иногда даже сохраняли его; в опустев­
ших дворах поселились отставные солдаты, и «всякий,
кто носил на шляпе военное перо, упорно противился
тяжелым повинностям, тяготевшим над крепостным» *.
Насколько не по душе было это обстоятельство ост-
эльбским юнкерам, видно из многократно издававшихся
строгих приказов, воспрещавших крепостным ношение
оружия. В еще большей степени это подтверждается
княжеским приказом, изданным для соседней Силезии
и гласившим, что всякий служивший в армии лично
освобождается от крепостных повинностей. Но чем боль­
ше созданная этой эпохой нужда подтачивала основы
господского права, тем усиленнее старались юнкеры
воскресить его. Во время войны крестьянское население
много раз перебегало с одного места на другое; крепост­
ные своевольно оставляли свое местожительство и сели­
лись на чужой земле; их старые господа требовали себе
права возвращать их обратно, как рабов, в случае необ-
* ГгСуtiiц. ВПиог, 4,421.
152


ЛЕ1ТЛ1ДЛ О ЛЕССИПГЕ
лодимости применяя при этом даже силу. Принудитель­
ное возвращение часто вызывало самое отчаянное со­
противление. Помещики очень остро чувствовали недо­
статок рабочей силы: им не хватало прислуги, а та, ко­
торая еще оставалась, имела дерзость требовать чело­
веческого обращения и содержания. Всем жителям де­
ревень было запрещено сдавать комнаты холостым муж­
чинам и незамужним женщинам; обо всех таких жиль­
цах нужно было доносить, п их упрятывали в тюрьму
до тех пор, пока они не соглашались поступить на служ­
бу. Но, по-видимому, потребность юнкерского хозяйства
в людях было довольно трудно покрыть; даже долгое
время после окончания войны харчи и жалованье были
лучше, чем до войны и в течение следующих столетий;
вполне понятно, что горькие жалобы помещиков на
злобную и строптивую челядь повторялись без конца
в течение нескольких десятилетий после войны.
Наконец, после войны в Бранденбургской марке об­
разовался чрезвычайно многочисленный люмпенпроле-
тариат. Оборванные солдаты, отвыкшие от всякой рабо­
ты, бродяги и цыгане толпами бродили по стране, зани­
маясь «прошением милостыни» и грабежом; они были
НЕСТОЯЩИМ бедствием, особенно для деревень; стоило
только отказать в милостыне, как нищие превращались
в разбойников. Но, пожалуй, еще несноснее был для
брапдеибургского дворянства другой люмпенпролетари-
ат, выросший из их же собственной среды. Мы уже
указывали, что еще до войны мелкие бранденбургские
дворянчики разрослись, как сорная трава; часто в одной
сраппителыю небольшой деревне их жило несколько, и
во многих случаях их поместья были не больше кресть­
янских дворов. Война лишила многих из них имущества.
Эти так называемые «дворяне-приживалы» объединя­
лись в целые сообщества, разъезжали по стране целы­
ми сворами, как тогда выражались, чтобы пожить при­
хлебателями у более состоятельных дворян, а в случае
нужды даже н у горожанина пли крестьянина. При ма­
лейшем отказе они переходили от нищенства к грабежу,
но иногда бывало и так, что крепостные угощали их пал­
ками— поступок, считавшийся тогда преступпепшпм на­
рушением установленного богом порядка. Попятно, что
дворянство было весьма заинтересовано в том, чтобы
оосспечпть этим «благороднейшим и лучшим» «подобаю-
153


ФРАНЦ МЕРШГГ
щее сословию» содержание. Если «бродяги» вполне го­
дились в солдаты, то «дворяне-приживалы» были их
«прирожденными офицерами».
Таковы были, в общем, условия, в силу которых бран-
денбургские юнкеры, побуждаемые своими классовыми
интересами, считали необходимым учреждение постоян­
ного войска. Они дали курфюрсту право учредить по­
стоянное войско, но, конечно, на таких условиях, кото­
рые соответствовали их классовым интересам. Прежде
всего они выговорили себе обширнейшие «поместные
права», «установившиеся путем обычая», другими слова­
ми, добились подтверждения государем их неограничен­
ной юрисдикции над крестьянами; чтобы купить у при­
вилегированной знати (в постановлении ландтага от
1653 года) разрешение проводить твердую, более после­
довательную политику и учредить miles perpetuus (по­
стоянную армию), курфюрст, находившийся в начале
своего царствования в отчаянном положении, с головой
выдал знати крестьян и предоставил дворянам право
неограниченного суда в низшей инстанции *. Помещи­
кам не только предоставлялось право требовать с кре­
стьян «установившиеся путем обычая», то есть факти­
чески, а в одной части марки и юридически неограничен­
ные услуги, барщинные повинности и сборы, но и дава­
лось право на патронат, вотчинные суды и отправление
полицейских функций. Низшая инстанция была в дей­
ствительности единственной инстанцией, ибо где же мог
крестьянин искать управы даже на самую вопиющую
несправедливость, учиненную помещиком? Курфюрст,
со своей стороны, думал лишь о том, чтобы как можно
тщательнее законопатить те немногие дыры, сквозь ко­
торые крестьянин в особо счастливых случаях мог улиз­
нуть от слишком неистового помещика или даже вооб­
ще отделаться от крепостных повинностей. В возобнов­
ленных уставах о крестьянах, челяди, пастухах и овча­
рах, которые он издавал за время своего долгого прав­
ления для отдельных частей страны, он неизменно под­
тверждал постановление ландтага от 1653 года, никогда
не смягчая его, а всегда истолковывая в наиболее вы­
годном для помещиков смысле. Он неоднократно запре-
* Ш м о л л с р. Внутреннее управление прусским государством при Фрид­
рихе Вильгельме I. — «Preussische Jahrbiicliei», 25, 587.
154


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
щал принимать чужих подданных и давал право старым
господам требовать обратно сбежавших крепостных, не
считаясь с давностью. Разоренным крестьянам, которым
господа отказывали в помощи для восстановления хо­
зяйства, запрещено было выселяться, они должны были
служить хотя бы лично. Слуги, прожившие три года на
одном месте, могут после этого насильственно удержи­
ваться, и их дети становятся крепостными, если даже
они родились до того, как стали крепостными их родите­
ли. Приблизительно то же говорится и во всех других
уставах. «Не может быть ничего ошибочнее, как считать
"великого курфюрста так называемым другом крестьян»,
говорит Рошер
20
°. Вот как? А ведь процветающая ныне
школа прусских историков объявляет «великого курфю-
ста» даже не «так называемым», а действительным дру­
гом крестьян. Мы еще н сейчас живем под благостной
сенью его мудрой крестьянской политики, ибо помещичьи
привилегии, установленные постановлением ландтага от
1653 года, отменялись весьма медленно и далеко не пол­
ностью, и часто скорее по форме, чем по существу. От­
мена эта происходила отчасти в 1808-м, отчасти в
1848-м, отчасти в окружном уставе 70-х годов, а отчасти
в уставе о сельских общинах, изданном в 90-х годах.
Далее, «дворянский люд» при учреждении постоян­
ного войска обеспечил себе исключительное или почти
исключительное право на занятие офицерских должно­
стей. Предводителей ландскнехтов, вышедших из горо­
жан и стяжавших себе военную славу во время Тридца­
тилетней войны, конечно, приходилось принимать в круг
избранных, но уже и тогда было в обычае делать их до­
стойными «приживалов» путем пожалования им дворян­
ства; таким образом они украшали своими военными
способностями сословие. Как известно, упомянутая юн­
керская привилегия в значительной степени сохрани­
лась и поныне. В момент своего возникновения она яв­
лялась не только политической предосторожностью, но
н чрезвычайно пенной экономической помощью, которую
государство оказывало «разрастающейся, многочислен­
ной и отвратительной породе мелкопоместных юнке­
ров» *. До какой степени прусское дворянство, особенно
Слова Рюстова
:
'
01
, объемистое сочинение которого (R и s t о w. Pie \)те-
nsn^chc Armec und die Junker) содержит массу исторического и ста пгетпчееко •
ю материала относительно социального
значения этой привилегии,
который
155


ФРЛПЦ МЕРИПГ
в XVIII столетии, эксплуатировало армию, мы увидим
в дальнейшем.
Но и, согласившись ради столь огромных привилегий
на взимание податей, сословия превратили свое согла­
сие в иллюзию, установив раз навсегда сумму для со­
держания постоянной армии. Зато они позаботились о
том, чтобы это не привело ни к каким неприятным для
дворянства последствиям. Они обеспечили в законода­
тельном порядке имениям и личности дворян свободу от
податей, которая в эпоху средневекового ленного строя
до некоторой степени имела смысл, но впоследствии
превратилась в самую ненавистную привилегию. Эта
привилегия тоже продолжала существовать до первой,
а в значительной своей части даже до второй половины
XIX века и впоследствии была отменена только за счет
тяжелых денежных жертв, понесенных плебейскими на­
логоплательщиками.
На таких условиях, сводившихся к военному, эконо­
мическому и политическому укреплению юнкерского гос­
подства, сословия согласились платить государю «конт­
рибуцию». Под этим словом понимались денежные и на­
туральные повинности, которые крестьянское и город­
ское население должно было нести для содержания по­
стоянной армии. Эта контрибуция распределялась по
земельным участкам и по отдельным домам; конечно,
в обедневшей стране, опустошаемой непрерывными вой­
нами курфюрстов, платить ее было трудно, как ни
скромен был на наш современный взгляд тогдашний
военный бюджет.
Курфюрст собирал ее безжалостно, и по берлинским
улицам непрерывно разъезжал экзекуционный фургон.
В 1667 году сословия даже заявили, что если так будет
продолжаться, то дело кончится полным разорением
страны. Курфюрст признавал, что из всех углов стра­
ны ему надоедают «воплями и докучными жалобами»,
но заявил, что для армии ему необходимо ежегодно по
меньшей мере 300 000 талеров; он предложил другой
вид налога — акциз, налагавшийся на вкусовые и пище­
вые продукты и падавший на всех жителей страны. Это
была попытка привлечь дворянство к налоговому обло­
жению хотя бы в части личного потребления, но
был собран им, согласно патриотическому лозунгу, из «тупой ненависти к
дворянству».
156


ЛЕГЕНДА О ЛНССИПГЕ
юнкеры сейчас же раскусили эту довольно неуклю­
жею хитрость. Они заявили, что в таком случае
от их привилегий не осталось бы ничего, кроме
имени, и что они «не смогли бы воспитывать своих де­
тей в правилах чести и обучать их изящным искусст­
вам». Курфюрст не был в состоянии преодолеть сопро­
тивление, вытекавшее из столь почтенных мотивов, и
дело ограничилось наложением контрибуции на кресть­
янское население. Зато сословия с жадностью ухвати­
лись за предложение курфюрста об акцизном обложе­
нии горожан, ибо для них оно обозначало переложение
налогового бремени с имущего класса на класс неиму­
щий. Акциз стал городским налогом, взимаемым на со­
держание войск.
При короле Фридрихе Вильгельме I, царствовавшем
с 1713 по 1740 год, эти зачатки бранденбургско-прусско-
ю военного государства были расширены и прочно за­
креплены. При курфюрсте Фридрихе Вильгельме и его
сыне, который от 1688 до 1701 года носил титул курфюр­
ста Фридриха III, а с 1701 до 1713-го— титул короля
Фридриха I, постоянная армия стояла, так сказать, толь­
ко па одной ноге. Вечная нужда в деньгах заставляла в
мирное время массами распускать наемников, а расто­
чительная придворная жизнь обоих государей, особенно
же новоиспеченного короля, поглощала все те субсидии,
которые по благородному обычаю немецких владетель­
ных князей поступали из-за границы за отдачу армии
в наем иностранным государствам. За время своего цар­
ствования Фридрих I получил таких субсидий не менее
чем на 14 миллионов талеров и истратил их все самым
бессмысленным образом. Это был слабый и бездарный
человек, о котором его внук, Фридрих II, всегда отзы­
вался с величайшим презрением; его княжеское клас­
совое сознание проявлялось только в соблюдении ни­
чтожных внешних подробностей придворного этикета, и
потому он неизбежно стал игрушкой в руках тунеядцев-
придворных. Но хотя юнкерство охотно использовало в
своих интересах преступное легкомыслие этого госуда­
ря, он, повинуясь правильному классовому инстинкту,
все же не пренебрегал основой, на которой покоилась
сто власть; даже при Фридрихе I из государственных до­
ходов, повысившихся до 4 миллионов талеров, 2 1/2
миллиона шло па войско.
157


ФРАНЦ МЕРИНГ
В лице его сына на престол вступил государь, решив­
ший сбросить с себя иго юнкерства, гнет которого он бо­
лезненно ощущал еще в бытность свою кронпринцем.
Фридрих Вильгельм I был грубый тиран, а между тем
Шен
202
, этот наиболее свободомыслящий государствен­
ный человек, которого когда-либо имела Пруссия, назы­
вал его «величайшим и подлинным королем» этой стра­
ны. Король неустанно повторял: «Мы — господин и ко­
роль, и делаем то, что нам угодно», но одновременно с
этим называл себя «добрым республиканцем». Он лупил
каждого горожанина, который случайно оказывался в
сфере действия его палки, но сильнее всего он лупил
своего благородного престолонаследника за то, что тот
«высокомерен, груб, как мужик, не говорит с людьми
по-человечески и никогда не бывает благосклонен и при­
ветлив». Эти кажущиеся противоречия объясняются
княжеским классовым сознанием этого короля, для ко­
торого юнкер значил не больше, чем горожанин или
крестьянин, но и горожанин и крестьянин значили не
больше, чем раб монарха. О равенстве всех подданных
перед его палкой он, конечно, мыслил весьма по-респуб­
ликански. Борьбу с юнкерством он вел так энергично,
как не вел ее ни до, ни после него ни один Гогенцоллерн,
и в этом отношении его действительно можно назвать
«величайшим и подлинным королем» прусского государ­
ства. Но именно поэтому он был и наиболее ярко выра­
женным солдатским королем этого военного государст­
ва, ибо о ниспровержении политической власти юнкеров
он мог думать только после того, как отнял у них ар­
мию.
Отсюда ясно, какой пустой лестью является утвер­
ждение прусских историков, говорящих, что этот король,
как бы под наитием гениального предвидения,самостоя­
тельно создал идею всеобщей воинской повинности. Эту
мысль Трейчке выражает следующими напыщенными
словами: «Его могучий, несмотря на свою ограничен­
ность, дух бесстрашно проложил дорогу для суровой
государственной концепции, родственной гражданскому
чувству древних... Мобилизационная инструкция 1733
года провозгласила принцип всеобщей воинской повин­
ности». Эта инструкция в действительности никогда не
существовала; это — чистая легенда, хотя следует при­
знать, что эта прусская легенда имеет более примитив-
158


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
нее происхождение, чем ее бесчисленные сестры. Гени­
альный крестьянский сын Шарнхорст изобрел ее в 1810
ГОДУ, чтобы ссылкой на «славный» пример «славного»
предка вырвать согласие на всеобщую воинскую повин­
ность у ограниченного короля Фридриха Вильгельма III,
которого основательная педагогика Наполеона все еще
не отучила от деспотически-феодальных причуд. Точно
так же н Гнейзенау
203
должен был найти или выдумать
старое предписание германского рыцарского ордена,
воспрещавшее офицерам бить наемных солдат палками,
прежде чем король разрешил ему начать борьбу с от­
вратительным обращением, которому подвергались сол­
даты. По самому своему существу милитаризм всегда
растет вширь, а в начале восемнадцатого столетия он
уже настолько вырос, что постоянная армия не могла
довольствоваться добровольной вербовкой, хотя факти­
чески эта последняя производилась принудительно и
насильственно; необходимо было перейти к урегулиро­
ванной системе набора среди уроженцев страны. На
континенте это практиковалось всюду, но это новшест­
во ни с чьей стороны не встречало более сильного со­
противления, чем у короля Фридриха Вильгельма I, ко­
торый тотчас по своем вступлении на престол уничтожил
последние остатки народного ополчения и строго запре­
тил применять в отношении прусской солдатчины слова
«милиция» и «Militar». Он хотел иметь наемное войско в
самом строгом смысле этого слова — войско, связанное
с личностью короля,— и для этого у него были весьма
веские мотивы. С помощью войска он хотел сломить
мощь юнкеров, а пока помещики стояли как стена меж­
ду ним и крестьянством, то есть огромным большинст­
вом населения, он не мог и думать о введении правиль­
ной системы набора рекрутов — по крайней мере для
той цели, которую он преследовал.
Поэтому, когда король, немедленно по вступлении
на престол, послал к черту придворных бездельников и
увеличил армию с 38 батальонов и 53 эскадронов до 66
батальонов и 114 эскадронов, необходимых ему рекру­
тов он мог доставать только путем покупки или, что бы­
ло гораздо выгоднее, путем похищения людей.
Именно в царствование этого государя, мнимого
творпа всеобщей воинской повинности, «заграничная
вербовка», то есть систематическое похищение людей в
159


ФРАНЦ МЕРИНГ
тех германских государствах, князья которых были сла­
бее прусского короля, приняла те необычайные размеры
и те отвратительные формы, мрачная тень которых за­
метна даже на патриотических сборниках анекдотов.
Нам достаточно здесь привести документальное свиде­
тельство— приказ ганноверского правительства
204
от
14 декабря 1731 года, направленный против прус­
ских вербовщиков, где предписывается, «невзирая на
сословие и звание, немедленно арестовывать таких
вербовщиков, а если их окажется много, звонить
в набат, преследовать их и посылать против них мили­
цию, если таковая окажется поблизости. На них
следует смотреть как на уличных разбойников и
похитителей людей и, если они будут признаны винов­
ными, наказывать смертью. Если же они пустят
в ход оружие, их следует убить или застрелить на мес­
те». Не менее мрачный свет на это похищение людей
внутри прусского государства бросает скорбное призна­
ние генерал-аудитора Катча, что при вербовке можно
было бы избежать по крайней мере чрезмерного проли­
тия крови. Но в собственной стране король не мог орга­
низовывать похищение людей в столь больших разме­
рах, как за границей: воля деспота разбивалась, как
стекло, о силу экономических отношений. При малей­
шей возможности молодые солдаты убегали за границу;
всюду чувствовался недостаток в рабочей силе; королев­
ские власти заявляли, что поступления от контрибуции
и акцизов неуклонно уменьшаются; города роптали и
жаловались, что коммерция уже не процветает; нако­
нец,— что всего важнее — помещики вооружали своих
крепостных, прогоняли королевских вербовщиков и жес­
токо избивали их. Уже в 1714 году — меньше чем через
год после своего вступления на престол — король вы­
нужден был публично запретить всякую насильственную
вербовку; поскольку он еще прибегает к ней, он должен
пускать в ход совсем не подобающие королю уловки —
например, рекомендует своим вербовщикам «наивоз-
можнейшую хитрость» или приказывает избегать «боль­
ших насилий», которые могут «вызвать жалобы». Боль­
ше того: еще через три года он уже сам должен уста­
навливать «изъятия» в отношении вербовки: шерстотка-
чи, ремесленники, мануфактуристы, дети чиновников и
зажиточных людей и вообще население городов, и в осо-
1G0


ЛЕГЕНДА О ЛЕСС-ИНГЕ
бенности больших городов, этих резервуаров капитала,
не подлежат вербовке.
Этот поворот объясняется тем, что юнкерам удалось
по-своему достичь того, чего король не мог достичь сво­
ими способами. Против увеличения армии они нисколь­
ко не возражали — при условии, чтобы при этом не за­
девались их классовые интересы. Каждая новая рота
была для них своего рода новым имением, часто более
доходным, чем отцовские песчаные земли в Бранденбург-
ской марке или Померании. Начальник роты был «пред­
принимателем», стоявшим во главе военного «товари­
щества». Он должен был содержать людей за счет об­
шей суммы, выдававшейся ему из королевской военной
кассы для расплаты с унтер-офицерами и рядовыми; в
течение известной части года он мог увольнять в отпуск
часть роты, чтобы сбереженное таким образом жало­
ванье обратить в вербовочный фонд, необходимый для
возмещения убыли солдат вследствие дезертирства или
смерти; то, что ему путем всевозможных хозяйственных
ухищрений удавалось сэкономить из отпущенной суммы,
попадало в его собственный карман. Даже если дело об­
ходилось без всяких мошенничеств, сбереженные суммы
составляли изрядную годовую ренту тысячи в две тале­
ров. Таким образом, значительное увеличение армии
означало для юнкеров значительное увеличение их си­
некур, н за это они ухватились обеими руками. Они
только хотели делать это по-своему, так, чтобы полити­
ческая и экономическая прибыль попадала целиком в
их карман. Они могли вооружать своих крепостных про­
тив короля, а король не мог вооружать крепостных и
посылать их против юнкеров: они мешали проведению
его больших и шумных вербовочных кампаний, а он не
в состоянии был воспрепятствовать их мелкой вербовке,
производившейся втихомолку. Юнкеры начали набирать
уроженцев страны; они с ранних лет «завербовывали»
парней-подростков, как только те достигали физической
зрелости, н заносили их в рекрутские списки. Рекруты-
крестьяне с детства привыкли к юнкерским палкам; они
не получали на руки денег; дезертировали они все-таки
реже, чем иностранцы, а если кто-нибудь из них дезер­
тировал, то его легко было заменить другим таким же.
Конечно, благодаря этому юнкеры теряли часть селько-
хозяйственной рабочей силы, но этой беде можно было
6 Зак, 393
ifii


ФРАНЦ МЕРИНГ
помочь, и притом не без значительной выгоды: стоило
только распространить систему отпусков на большую
часть года и применить ее к большей части роты —и
юнкеры, занимавшиеся сельским хозяйством, получали
обратно своих крепостных, а юнкеры, командовавшие
ротой, клали себе в карман еще большую часть сбере­
женного жалованья. Наконец, эти солдаты были гораз­
до менее требовательны, чем переходивший с места на
место сброд, из которого обычно набирали рекрутов;
при раздаче денег, одежды и пищи, которые должен был
им выдавать начальник роты, их гораздо легче можно
было надувать, а это давало много добавочных сумм, в
отдельности мелких, но в общем итоге довольно значи­
тельных.
Отсюда ясно, что обозначали те «изъятия» в отноше­
нии «рекрутской вербовки», на которые Фридрих Виль­
гельм I должен был скрепя сердце согласиться после
того, как он попытался провести по всей стране самую
насильственную вербовочную кампанию. Он должен был
охранить от жадных когтей юнкеров промышленный и
торговый класс, все вообще городское население и тех
чиновников, священников и учителей, в которых он нуж­
дался. От наступления ему пришлось перейти к оборо­
не. Если юнкеры считались с его «изъятиями», ему
это доставляло только удовольствие, но в других слу­
чаях он должен был утверждать методы, которые юнке­
ры вводили своевольно. Он разделил страну на опреде­
ленное число кантонов, предназначенных для пополне­
ния отдельных полков; в награду за это он пользуется
тем преимуществом — если только он добивался его,—
что читатели господина фон Трейчке восторгаются им
как третьим провозвестником всеобщей воинской по-
венности наряду с Макиавелли
205
и Спинозой.
Чтобы поддержать боеспособность армии, которую
страшно ослабляли эксплуататорские тенденции офице­
ров-юнкеров, ему приходилось жесточайшим образом
муштровать войско и устанавливать самый строгий над­
зор за офицерами. Кабинетские указы короля являются
свидетельствами этой неустанной борьбы. Так, при уволь­
нении в отпуск он под страхом суровых наказаний вос­
прещает переходить известные сроки; чтобы сохранить
полную номинальную численность роты хотя бы в тече­
ние известной части года, он устанавливает регулярно
162


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИМГЕ
повторяющиеся периоды обучения, так называемое
«время экзерциций», длившееся с апреля до июня; так,
он жалуется, что командиры рот продают солдатам за
два гроша то, что самим им стоит только один грош;
так, он запрещает им для покрытия суммы, которая
пропала вследствие дезертирства или смерти солдата,
облагать в порядке круговой поруки всю роту и даже
привлекать к этому вновь завербованных рекрутов.
Предпочтение, оказывавшееся Фридрихом Вильгель­
мом I наемному войску в его чистом виде, становится
понятным и с точки зрения чисто военных соображений:
без завербованных иностранцев, которых, разумеется,
ни на одну минуту нельзя было отпустить из казарм и
которые в этой бедной людьми стране все-таки состав­
ляли по меньшей мере половину всей армии, он не мог
бы поднять прусское войско на тот высокий уровень,
который был достигнут им и его другом, князем Лео­
польдом Ангальт-Дессау. Но даже и эту основную часть
войска разъедала юнкерская эксплуатация; юнкеры на­
чали давать отпуска в город состоявшим в городских
гарнизонах иностранным солдатам, и в конце своего
царствования Фридриху Вильгельму I пришлось воспре­
тить солдатам берлинского гарнизона вести торговлю на
базаре, вразнос продавать овощи и заниматься ремес­
лом*.
Классовые ссоры происходили между королем и юн­
керами не только из-за рекрутчины, но и из-за финан­
сирования армии. Если Пруссия, занимавшая по площа­
ди десятое, а по числу населения только тринадцатое
место среди европейских держав, хотела разыгрывать
из себя четвертую военную державу Европы (в прус­
ской армии было 80 000 человек против 160 000 француз­
ской, 130 000 русской и 100 000 австрийской армии, при­
чем следует заметить, что эти цифры, по крайней мере в
Это изложение основано на архивном материале, который привел Макс
Лемаи в «Historische Zeitschrift»
(67, 254 и ел.), в своей статье «Вербовка»,
воинская повинность и система отпусков в армиии Фридриха Вильгельма I».
осподин Ломан, между прочим, говорит: «Командиры рот начали пользо
аться системой отпусков по той же причине, по которой они занимались вер­
ной: в обоих случаях их поступки подсказывались частнохозяйственным
сресом». Попытки господина Лемана с помощью наивной цитаты из Ари-
°теля изобразить эти «частнохозяйственные интересы» юнкеров как начало
волотой эры нас здесь не касаются.
0
163


ФРАНЦ МЕРИНГ
отношении России и Австрии, были далеко не столь бес­
спорны, как в отношении Пруссии), то, конечно, все во­
енные подати, контрибуции и акцизы приходилось уве­
личивать до крайности или «реформировать», как люби­
ли выражаться в Пруссии. И действительно, Фридрих
Вильгельм увеличил государственные доходы до семи
миллионов талеров, из которых на армию тратилось
около шести миллионов. Против этого юнкеры, конечно,
нисколько не возражали, ибо они видели в этом увели-.
чение числа своих синекур, зато тем ожесточеннее про­
тивились они намерению короля привлечь к обложению
хотя бы до некоторой степени и их самих. Это намере­
ние короля, между прочим, заслуживало тем большего
уважения, что Фридрих Вильгельм выгадал не много
сребреников от сдачи в наем своих отрядов иностран­
ным державам. Тем не менее ему удалось навязать юн­
керам только одну, совсем незначительную подать — так
называемую конную повинность. Он предложил отме­
нить nexus feodalis, то есть юридически отменить вас­
сальные повинности при условии, чтобы юнкера платили
ежегодно по сорока талеров за каждую кавалерийскую
лошадь, которую до сих пор они были обязаны постав­
лять в случае войны. Но так как вассальная служба
уже давно прекратилась и юнкеры фактически владели
своими ленными имениями как наследственной собст­
венностью, они подняли неистовый крик по поводу пла­
нов короля, подавали жалобы императору и империи и
лишь после многолетней борьбы согласились на эту
ничтожную повинность. Этот налог при его взимании
отнюдь не «реформировался»; ставка его определялась
не по расчету одной кавалерийской лошади на шесть
гуф, как это первоначально имелось в виду, а осталась
на том уровне, который создался в процессе обрисован­
ного нами упадка рыцарской ленной службы. Поэтому,
если некоторые рыцарские имения должны были постав­
лять больше одной лошади, то многие другие только по­
ловину, или только одну ногу, или четверть ноги, причем
уплачивали лишь соответственную часть сорока тале­
ров, полагавшихся за полную лошадь.
Как ни мал был этот успех, это было все, чего смог
добиться король от юнкеров по части налогов. Все или
почти все. Знаменитая история о бронзовом утесе, на
котором якобы этот король утвердил свой суверенитет
164


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
по отношению к господам юнкерам, в действительности
совсем ие звучит так героически, как об этом говорится
в патриотических книгах анекдотов. Все это касалось
главным образом одной только Восточной Пруссии.
С одной стороны, дворянство этой провинции не смогло
добиться свободы от обложения ни в эпоху господства
германского рыцарского ордена, ни в эпоху польского
господства, между тем как в Бранденбургской марке
оно получило эту привилегию при Гогенцоллернах; с
другой стороны, и курфюрст Фридрих Вильгельм, раз­
бивший с помощью беззаконного насилия сопротивление
прусских сословий его суверенитету, ни в малейшей
степени не уничтожил этим экономического всевластия
дворянства. Определение и раскладка различных нало­
гов, главным из которых был налог на рога и копыта,
оставались в руках сословий. На этой почве скоро на­
чались безграничные злоупотребления; подкупы сослов­
ных налоговых чиновников и бесчисленные уклонения от
налога происходили ежедневно; тысячи гуф оставались
не внесенными в налоговые кадастры; чтобы избавиться
от налога на рога и копыта, дворянство перестало дер­
жать скот и сделало барщинные повинности настолько
невыносимыми, что крепостные массами бежали в
Польшу. Тем не менее это хищническое хозяйство про­
должалось несколько десятилетий и, по всей вероятно­
сти, существовало бы и дольше, если бы оно не дало
крупной знати перевеса над мелким дворянством и не
создало, таким образом, противоречий классовых инте­
ресов внутри самого юнкерства. С 1690 до 1714 года со­
рок бедных юнкеров продали имения своим более бога­
тым сотоварищам по классу; ввиду этого граф Трухзес
фон Вальдбург, выступавший от имени мелкого дворян­
ства, ходатайствовал перед королем о реформе налогов
и замене их единым поземельным.
Разумеется, король жадно ухватился за эту мысль и
под председательством графа Трухзеса назначил комис­
сию, которая должна была согласно этому плану уста­
новить общую сумму новой подати и произвести ее рас­
кладку. Конечно, крупная знать воспротивилась этой за­
тее и послала в Берлин депутацию из четырех членов,
чтобы заявить протест против назначения комиссии и
потребовать созыва всеобщего ландтага для обсуждения
налогового вопроса. На ее домогательства король отве-
165


ФРАНЦ МЕРИНГ
чал резолюцией: «Гуфная комиссия должна продолжать
свои заседания. Я добьюсь своей цели и укреплю гос­
подство. Я укреплю корону на основании, твердом, как
бронзовый утес, и пусть себе господа юнкеры болтают в
ландтаге сколько им угодно». Но вместе с тем он устно
дал представителям сословий успокоительное завере­
ние, что он не будет вводить налог в таких размерах, ко­
торые грозили бы дворянству разорением, и что во всех
вопросах, касающихся его привлегий, дворянство всегда
может апеллировать к нему. А что самое главное, он>:
несмотря на всю свою скаредность, приказал выдать де­
путатам при отъезде 5500 талеров суточными «за их
труды и за тот убыток, который они понесли в своем хо­
зяйстве», что, конечно, так же походило на подкуп, как
одно яйцо на другое. После этого поступил еще протест
фельдмаршала Дона
206
, заявившего, что новая подать
погубит всю страну. На это король отвечал: «Curios,
tout le pays sera Ruine. Nihil Kredo, aber das Kredo, das
den Junkers ihre Ottoritat Niposwollam wird ruinert
werden. Trux soil seine Verantwortung einschicken. Die
Stande sollen steuern, da bleibe ich biss an mein sehlich
Ende».
(«Курьезно, они говорят, что вся страна погибнет.
Ничему этому я не верю, но верю, что право юнкеров
говорить «не позволим» действительно погибнет. Трух-
зес должен прислать объяснения. Сословия должны пла­
тить налоги. На этом я буду стоять до самой моей смер­
ти».)
Король, или, вернее, trux, граф Трухзес, все-таки
провел общее погуфное обложение восточнопрусского
дворянства. Но мы видим, что «упрочение суверенитета»
не следует понимать слишком уж широко. Мелкие юнке­
ры Восточной Пруссии с помощью короля так урегули­
ровали в этой провинции налоговое обложение дворян­
ства, существовашее с давних пор, что экономически бо­
лее сильные сотоварищи по классу не могли уже при­
теснять их; этим дело и ограничилось. Фридрих Виль^
гельм I — если не считать незначительной «конной пода­
ти» — не решился затронуть дворянскую свободу от по­
датей ни в какой другой части своей страны, да и, кро­
ме того, он привлек к обложению помещиков Восточной
Пруссии лишь в такой мере, в какой это было удобно
trux'y, то есть мелкому дворянству, и терпимо для круп-
166


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
ной знати. Судя по официальной докладной записке пре­
зидента высшей расчетной палаты, составленной в эпо­
ху Фридриха Великого, юнкер Восточной Пруссии пла­
тил с магдебургской гуфы (магдебургская гуфа равня­
лась тридцати магдебургским моргенам)
207
меньше
двух талеров контрибуции, между тем как бранденбург-
ский крестьянин платил с той же площади более восьми
талеров; кроме того, ежегодная ставка «конной подати»
была снижена для восточнопрусских дворянских имений
на десять талеров*.
Таким образом, повышение податей, необходимое
для усиления армии, почти всей своей тяжестью пало на
крестьянское и городское население. Подобно тому как
контрибуция, взимаемая с первого, увеличилась в подав­
ляющих размерах, точно так же и акциз, взимаемый со
второго, превратился во множество налогов, перепутав­
шихся, как колтун. Эти налоги можно характеризовать
следующими словами Шмоллера
208
: «Мы можем назвать
бранденбургско-прусский акциз такой налоговой систе­
мой, которая, ограничиваясь исключительно городами,
включала в себя, наряду с умеренными поземельными,
промышленными и подушными налогами, главным об­
разом косвенные налоги, взимавшиеся с напитков, хлеба,
мяса, съестных продуктов и продававшихся купцами то­
варов. Взимание их происходило различным образом:
отчасти при ввозе их в города, отчасти при производ­
стве, отчасти при продаже. Отдельные налоговые ставки
были сравнительно очень низки, но зато чрезвычайно
многочисленны и распространялись на очень большое
число предметов и товаров». Для взимания этих много­
численных налогов была необходима вышколенная бю­
рократия, и потому Фридрих Вильгельм I ввел новую
систему государственного управления, которая почти
полностью сохранилась до 1806 года и в основных сво­
их чертах продолжает существовать и поныне. Вряд ли
можно признать, что он проявил при этом какую-то осо-
бую
творческую гениальность, так как система граждан­
ского управления сама собою вытекала из условий жиз-
*7
1
fасгzew
ski.
Rie
wichtigeren preussischen Reformer! der diroktcn.
anduclien Steuern im achizchnten Jahrhundert; Stlimoller, Die Epuchcn
er preussischen Finanzpolitili.— «Jahrbuch fur Gesetzgebung»,
1877, 43 usw.
Докладная записка президента Родина
ж
приведена у Прейса (4, 415 и ел,).
167


ФРЛНЦ МЕРИНГ
ни этого военного государства. Низшую ступень занима­
ли в городах военные и податные советы, в сельских
местностях — земские собрания; над ними стояли воен­
ные палаты и палаты по управлению государственны­
ми имуществами, что соответствует нынешним окруж­
ным управлениям; все это увенчивалось генеральной
директорией по управлению финансами, военными де­
лами и государственными имуществами, что соответст­
вует современному министерству. В большинстве случаев
уже сами названия этих управлений говорят об их на­
значении: они заведовали собиранием и управлением
государственных доходов, доходов с государственных
нмуществ, с одной стороны, и военными налогами, кон­
трибуцией и акцизом, предназначенными на военные
цели,— с другой. При этом все прочие отрасли внут­
реннего управления — земледелие,
промышленность,
торговля, пути сообщения, церкви и школы, правосудие
н т. д . — принимались в расчет лишь постольку, посколь­
ку можно было надеяться увеличить с их помощью фи­
нансовые ресурсы и усилить армию. Они возникли лишь
из системы финансового управления; как выражается
Шмоллер, прусское чиновничество выросло на основе
акцизов.
Приходится все-таки признать, что и в этой области
король начал войну с юнкерством. Он привлекал воз­
можно больше буржуазных элементов на высокие и выс­
шие чиновничьи посты I! прилагал особые усилия к тому,
чтобы вырвать из рук юнкеров управление земельными
советами —практически наиболее важную часть всего
управления. Должность председателя земельного совета
в ее своеобразной прусской форме новые прусские исто­
рики превозносили как последний остаток старогерман»
ской свободы; наоборот, Фридрих Вильгельм I — ив
этом отношении мы можем вполне согласиться с ним —
полагал, что право проживавших в округе землевладель­
цев предлагать на пост высшего окружного начальника
кандидата из своей собственной среды является только
лишним орудием юнкерской власти, ибо таким образом
юнкеры могли еще более укреплять свое классовое гос­
подство над крестьянским населением, облекать его всем
блеском государственного авторитета и в то же время с
тем большим, упорством вести борьбу с короной. Но и в
этой борьбе с юнкерами король не решился идти слиш-
168


ЛЕГЕНДА О ЛЕССПНГЕ
ком далеко; при назначении ландратов он часто откло­
нял кандидата, выдвинутого сословиями, но никогда
принципиально не отрицал права сословий выдвигать
его; много раз он заменял помещичьего кандидата дру­
гим кандидатом, более ему угодным, но при этом всегда
выбирал его из числа проживавших в округе юнкеров*.
Король прекрасно понимал, какое оружие против юнке­
ров он мог выковать в лице чиновничества; в инструк­
ции своему сыну он прямо говорит, что чиновник, жела­
ющий верно служить королю, восстанавливает против
себя многих и особенно все дворянство; 9то старое про­
тиворечие и в наше время находило себе яркое выраже­
ние в пылкой ненависти Бисмарка к бюрократии. Но
Фридрих Вильгельм I сам притупил то оружие, которое
он мог выковать н начал выковывать против юнкеров,
ибо ради своей рекрутской кассы он занимался низкой
и совершенно не скрываемой продажей должностей.
Именно так и приходится истолковывать тот факт, что в
отдельных случаях, когда дело шло о занятии чинов­
ничьего поста, король накладывал резолюцию: «Назна­
чить того, кто даст больше», и что в общей королевской
инструкции генеральной директории этот принцип выра­
жался в следующей смягченной форме: «Назначать того,
кто способнее и больше дает». Все посты, в том числе и
судейские, можно было получить только после того, как
кандидат договаривался с рекрутской кассой; это ши­
роко открывало двери величайшим злоупотреблениям,
причем юнкеры отлично умели использовать все свои
преимущества. Поэтому король очень часто жаловался,
что чиновники «составляют одну банду с дворянством и,
что самое худшее, организуют партию против нас».
Такова была в общих чертах Великая хартия воль­
ностей
210
прусского военного государства. Ее букваль­
ный текст отчасти погребен в истлевших грудах старых
бумаг, отчасти никогда не был дан в письменной форме,
но ее действенная сила оказалась долговечнее, чем тот
«клочок бумаги», который нескромно затесался между
«нашим господом богом на небе и этой страной». Прус­
ское государство было возможно только в виде прусской
армии, это предопределили его экономические основы.
S с h ni о 1 1 е r.Der preussische Beamtenstand unter Friedrich Wilhelm I,
26, 162.
169


ФРЛНЦ МЕРИНГ
Армия была государством; «в Пруссии со времен велико­
го курфюрста и до смерти Фридриха Великого каждое
увеличение доходов неизменно тратилось на усиление
армии, и доходы увеличивались главным образом для
того, чтобы увеличить армию»*. Экономические основы
армии фактически являлись прусской конституцией, за
пределы которой ни один прусский король, сколь бы са­
модержавно он ни царствовал и какого бы гения он ни
старался из себя корчить, никогда не осмеливался сде­
лать ни малейшего «революционного» прыжка; о том,
что со своей армией он мог подымать «революционные
восстания», разумеется, не приходится и говорить. То,
что Лассаль называет этими словами, было лишь завое­
ванием клочка земли — завоеванием, которое прусский
милитаризм должен был предпринять, ибо это являлось
для него вопросом жизни или смерти; это прекрасно по­
нял уже курфюрст Фридрих Вильгельм, как только ему
удалось сколотить маленькую прусскую армию. Ранке
извлек из архива Гогенцоллернской династии и опубли­
ковал собственноручно написанный план Фридриха Виль­
гельма относительно завоевания Силезии; вторжение в
Силезию намечается здесь с точностью до часа и мину­
ты— то самое вторжение, которое Фридрих II, родив­
шийся двадцать лет спустя, совершил более чем через
пятьдесят лет («всему миру известно, на каком слабом
основании покоится австрийский дом, и следует ожи­
дать, что этот дом совсем вымрет и угаснет, не оставив
после себя никаких наследников»**). Уже одни эти сло­
ва устраняют всякую мысль о восстании и революции.
VII
ПРОСВЕЩЕННЫЙ ДЕСПОТИЗМ ФРИДРИХА
Фридрих II царствовал от 1740 до 1786 года. Его про­
свещенный деспотизм считается высшей формой новей­
шего абсолютизма и притом в двояком смысле этого
слова: и в смысле неограниченности власти государя и в
том смысле, что власть эта используется в интересах на-
* Твсстсн
2П
.
Прусское чиновничье государство.—
«Preussische Jahrbiicher»,
1.8, 10.
** R a n k e. Genesis des prcussischen Staats, 518 usw.
170


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
родного блага. Но к тому и другому утверждению сле­
дует придать более ограниченный смысл, прибавив сло­
ва: в границах, установленных экономическими основа­
ми этого деспотизма. Создатели пруссофильских мифов
сделали бы очень хорошо, если бы стали на точку зре­
ния этого научного понимания,ибо в схватках с их прус-
софобскими антиподами на одну одержанную побе­
ду у них придется сто поражений, если они будут вести
борьбу, исходя из фантастической мысли, что власть
Фридриха была неограниченна и что он был обязан
пользоваться этой властью в интересах народной массы.
Совершенно верно: для деспотизма Фридриха не су­
ществовало препон, какие имелись, например, во Фран­
ции и Австрии в лице двора и церкви. Но зато тем креп­
че облегала его железная рубашка милитаризма, вы­
росшего на феодальной основе. Его живой и подвижной,
хотя несколько поверхностный, ум был как бы нарочно
создан для литературных и философских работ; Фрид­
рих пошел скорее в мать, чем в отца, скорее в Гвельфов,
чем в Гогенцоллернов, и недаром иностранные посланни­
ки во дни его молодости подчеркивают его «ганновер­
ский тип». В роде Гвельфов литературные склонности
передавались по наследству уже с эпохи средних веков;
при дворе Генриха Льва пели свои песни предтечи сред­
невековой придворной поэзии; герцог Генрих Юлий
Брауншвейгский
212
, современник Шекспира, держал при
своем дворе труппу английских актеров и сам писал
театральные пьесы; герцог Август основал Вольфенбют-
тельскую библиотеку; герцог Антон Ульрих сочинял цер­
ковные песнопения и романы; Лейбниц
2
'
3
жил под по­
кровительством Гвельфского дома, и бабушка Фрид­
риха, королева София-Шарлотта, истинная представи­
тельница рода Гвельфов и в хороших и в дурных своих
свойствах, мимоходом затащила его даже в Берлин.
Между прочим, нелишне заметить, что среди праба­
бок Фридриха была одна французская знатная дама —
Элеонора д'Ольбрез, супруга одного Гвельфского герцо­
га, влившая в старый род несколько капель свежей и
бодрой крови. Совершенно противоестественная нена­
висть, с какой Фридрих и его отец относились друг к
ДРУГУ,— ненависть, которая повторилась впоследствии в
отношениях между Фридрихом и его вполне похожим
на отца братом Августом Вильгельмом
214
, родоначальни-
171


ФРЛ.НЦ МЕРИНГ
ком позднейших королей, и привела к трагической смерти
брата, подобно тому как в первом случае она привела
к казни друга Фридриха Катта
215
,— вряд ли может
быть объяснена чем-либо иным, кроме физиологических
причин. Этим мы совсем не хотим намекнуть на клевет­
нические придворные сплетни относительно матери Фрнд-
риха, которым иногда верил даже его отец. Вся
суть в том, что часто повторявшиеся браки между Го-
генцоллернами и Гвельфами ярко запечатлели на Фрид­
рихе, равно как и на его сестре Вильгельмине и его бра­
те Генрихе, черты гвельфского типа. Честолюбие Фрид­
риха проявлялось прежде всего в желании стяжать се­
бе лавры поэта и писателя; как частный человек, он всю
жизнь стремился к этому и предпочел бы написать ра-
синовскую «Аталию»
216
, чем вести Семилетнюю войну.
Но, как король, он в течение всей жизни отдавал себе со­
вершенно ясный отчет в тех условиях, при каких он во­
обще мог царствовать. Благодаря этому он вел ту двой­
ственную жизнь, в которой порой проявлялись почти не­
вероятные противоречия между его словами и его по­
ступками, которая столь часто вызывала как будто впол­
не обоснованные упреки в лицемерии и которую его по­
клонники не менее часто старались объяснить с по­
мощью самых недостойных софизмов. А в то же время
уже Лессинг метко определил смысл этой жизни во
фразе, используемой господином Эрихом Шмидтом и
прочими для византийских целей: «Когда я как следует
загляну в себя, мне кажется, что я завидую всем ныне
царствующим в Европе королям, за исключением лишь
прусского короля, который доказывает на деле, что ко­
ролевский сан есть почетное рабство». И действительно,
Фридрих с самого же начала понял, что согласно прус­
скому укладу каждый прусский король должен не­
уклонно продолжать старый курс, его право на истори­
ческое значение или на историческое величие — если
здесь можно применить это слово — основывается как
раз на том обстоятельстве, что он ни разу не пытался
плыть против течения, хотя в силу его природных способ­
ностей и склонностей это искушение было для него
сильнее, чем для всех прочих прусских королей.
Но именно потому, что для этого нужно было обла­
дать незаурядным характером и незаурядным умом^
вполне ясно, что «внутренние реформы Фридриха», о ко-
172


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
торых говорит Лассаль, никогда не осуществлялись и
даже не замышлялись. Вступление на трон Фридриха
было днем разочарований, как писал один из разочаро-
нанных. «Жалкий флейтист и поэт», столь жестоко пре­
следуемый своим отцом и называвший свой мундир «са­
ваном», провозгласил краткую и точную программу: все
остается так, как установил мой отец, и только армию я
увеличу на столько-то и столько-то батальонов и эска­
дронов. Средства для этого Фридрих получил прежде
всего путем роспуска «полка великанов», который его
отец по глупому капризу составил из колоссов, добытых
ценой страшных насилий и за безумные суммы и све­
зенных со всех концов земли. Во всех остальных отно­
шениях Фридрих ни в чем или почти ни в чем не менял
учреждений Фридриха Вильгельма I, ибо, несмотря на
все свои философские и поэтические мечты и сильней­
шую личную антипатию к отцу, прекрасно понимал, что
ничего не может в этом изменить и что прусское госу­
дарство должно существовать в таком виде, в каком оно
существовало раньше, если оно вообще способно суще­
ствовать.
Единственная важная перемена, введенная Фридри­
хом в существовавшей до него правительственной систе­
ме, заключалась в уже упомянутом нами усилении вла­
сти государя, нашедшем свое идеологическое выраже­
ние в крылатой фразе: «Государь есть первый слуга го­
сударства». В этом случае несокрушимая воля могучего
властителя как будто действительно провела глубокую
борозду в устройстве государства, покоившемся на эко­
номических основах. Но это — только обманчивая види­
мость. Здесь происходил такой же процесс, как за сто
лет до этого при прадеде Фридриха. В то время юнкеры
как будто отказались от своих политических привиле­
гий, ибо, изъявив согласие на учреждение постоянного
войска и введение сословного обложения, они способст­
вовали установлению княжеского абсолютизма; ио ус­
тупки, сделанные ими на их пришедших в полный упа­
док сословных съездах, они в десять раз возместили эко­
номическими, социальными и военными привилегиями,
которые должен был предоставить им абсолютизм, преж­
де чем они дали ему свое благословение. Поэтому, хотя
Фридрих II управлял государством из своего кабинета с
помощью нескольких мелких писцов, на самом деле во
173


ФРАНЦ МЕРИНГ
время его царствования расцвел пышным цветом тот са­
мый дворянский режим, который потерпел под Йеной
позорное, сто раз заслуженное, но, к сожалению, не
вполне окончательное поражение
217
.
Идеологическая историография была до сих пор не
в состоянии проанализировать сущность фридриховско-
го просвещенного деспотизма; от этого вопроса она уме­
ла лишь отделываться хвалебными или бранными, льсти­
выми или насмешливыми, но всегда общими и пустыми
фразами. Но материалистическое понимание истории
учит нас, что «история всех до сих пор существовавших
обществ была историей борьбы классов»*. Фридрих I
по-своему прекрасно это понимал, а Фридрих II не пони­
мал. Если под просвещенным деспотизмом разуметь по­
нимание исторической возможности, а вместе с этим и
исторического оправдания деспотизма, то Фридрих Виль­
гельм I был гораздо более просвещенный деспот, чем его
сын. Когда он по мере сил боролся с господствующим
классом юнкеров, старался создать армию, служившую
государю, и чиновничество, служившее государю, и при­
влекал в состав государственного управления возможно
больше буржуазных элементов,— он воплощал в своем
лице тот тип деспотизма, который был возможен в силу
общих условий эпохи и который был исторически про­
грессивен по сравнению с феодальным хозяйством сред­
невековья. Правда, Фридрих обладал той гвельфской
властностью, которая, как показывают старые и новые
примеры, превосходит даже властность Гогенцоллернов,
но зато королевского классового сознания, отличавшего
его отца, у него было слишком мало. Верным классовым
инстинктом Фридрих Вильгельм I учуял в «высокоме­
рии» своего сына большую опасность для королевского
деспотизма, ибо это высокомерие предвещало новый
расцвет юнкерскому режиму, который он старался вы­
рвать с корнем. Даже во время своего кюстринского за­
ключения
218
, ведя жизнь, полную самых тяжелых уни­
жений, Фридрих издевался над тем, что дворяне-ланд-
раты
219
должны отчитываться перед своим начальни­
ком, директором палаты Гилле, вышедшим из среды го­
рожан. На это Гилле с меткой иронией ответил, что
мир, по-видимому, стоит вверх ногами, ибо в противном
'Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 424 .
174


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
случае разве могли бы не очень умные князья, отделы-
вающиеся глупыми фразами, давать приказания умным
людям? Эта суровая отповедь принесла так же мало
плодов, как и удары отца. Фридрих так и не понял, что
деспотическая власть, переданная ему по наследству его
предшественником, была завоевана в борьбе против юн­
керства и только в борьбе против этого сословия могла
сохраниться или даже усилиться.
Это, в сущности, и есть основной пункт, уясняющий,
чем деспотизм Фридриха отличался от деспотизма его
отца. Король был не так глуп, чтобы разыгрывать из се­
бя самодержца в том смысле, какой придается нынеш­
ними его поклонниками его просвещенному деспотизму;
он был слишком умен, чтобы противопоставлять факти­
ческим соотношениям сил sic volo sic jubeo («я так хочу,
я так приказываю»). Чтобы быть первым слугой госу­
дарства и сделать себя независимым от советов и со-
трудничества чиновников, он должен быть стараться со­
хранять расположение дворянства. Это он прекрасно по­
нимал и действовал именно в этом направлении. Со щед­
ростью поистине нефилософской он осыпал дворянство
всевозможными милостями и привилегиями и укреплял
юнкерское благополучие методами, совершенно чужды­
ми его отцу. В то время как Фридрих Вильгельм изме­
рял пригодность чиновников их способностью противо­
стоять юнкерским интересам, Фридрих указывал гене­
ральной директории, что главная цель государственного
управления — сохранение дворянства. В то время как
Фридрих Вильгельм старался вырвать пост председате­
ля земского собрания из рук юнкеров, Фридрих, с одной
стороны, превратил сословное право рекомендации в на­
стоящее право избрания, ибо он неизменно утверждал
каждую представленную ему кандидатуру, а с другой
стороны, отнял право избрания земельных советов у
всех лиц, населявших государственные земли, окружные
города и земельные участки городов. Так он вел себя
во всех вопросах. Фридрих Вильгельм искал поводов,
чтобы вступить в классовую борьбу с дворянством, а
Фридрих уклонялся от нее. То, что первый желал заво­
евать, второй желал купить. Но отец гораздо лучше сы­
на понимал, в чем заключается суть борьбы социальных
интересов. Если Фридрих Вильгельм добился сравни­
тельно немногого в своей борьбе с юнкерством, то это
175


ФРАНЦ МЕРИНГ
все же было гораздо больше, чем сравнительно огром*
ные результаты, как будто достигнутые знаменитейшим
самодержцем восемнадцатого столетия. Усиление суве­
ренной власти государя, которое Фридрих хотел купить
у дворянства, именно поэтому и оказалось пустым при*
зраком. Сущность власти он отдал за ее видимость.: ».:
Различие княжеского классового сознания обоих ко»
ролей проявлялось, кроме того, или, пожалуй, главным
образом в том, что Фридрих Вильгельм, повелевавший
немногим более, чем двумя миллионами подданных, еже­
дневно по пяти и по шести часов работал со своими ка­
бинетскими секретарями и с генеральной директорией;
а Фридрих II, при котором население государства воз­
росло до шести миллионов, кончал все дела — за исклю­
чением дней военных смотров — в какие-нибудь полтора
часа, не выслушивал министров, подчеркивал свое пре­
зрение к чиновникам и иногда даже грубо обходился с
ними. С человеческой точки зрения, может быть, вполне
понятно, что духовно одаренный человек старался по
возможности скорее выбраться из монотонного и скуч­
ного механизма этой государственной жизни и убежать
к своим поэтам, музыкантам и философам; но с полити­
ческой точки зрения не подлежит сомнению, что Фрид­
рих, воображавший, что он входит в самые мелочные
подробности государственной жизни и руководит ею,
фактически очень мало видел и очень мало руководил.
Действительное управление страной находилось цели­
ком в руках дворянства, тем более что Фридрих —
опять-таки в полную противоположность отцу — предо­
ставил дворянству все главные посты государственного
управления. Под сверкающим блеском его просвещенно­
го деспотизма скрывался только хищнический юнкер­
ский режим. Оказывается, что чем «гениальнее» игно­
рируется диалектика экономического развития, тем бес­
пощаднее и гибельнее она пробивается в жизни.
После всего этого о «внутренних реформах Фридри­
ха» почти не приходится говорить, ибо в годы его царст­
вования прусское военное государство уже ниспало с
той высоты, которой оно достигло при Фридрихе Виль­
гельме. Когда Фридрих вступил на престол, он был зна­
ком со всевозможными литературными и философскими
вопросами, но его государственные и политико-экономи­
ческие познания даже с тогдашней точки зрения были
176


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
весьма несовершенны и неполны; патриотическая басня
насчет того, что во время своего кюстринского заключе­
ния он практически занимался этими предметами, опро­
вергается документальными свидетельствами и оставле­
на даже верноподданными историками. Административ­
ный аппарат, который он по желанию отца должен был
изучать в Кюстрине, он не изучил и даже не хотел изу­
чать; кюстринские власти без конца на это жаловались,
и директор палаты Гилле утешал себя лишь надеждой,
что, когда Фридрих будет царствовать, он не станет вхо­
дить в мелочи*. Но Фридрих, считавший себя первым
слугой государства, как известно, входил в каждую без­
делицу, да и, кроме того, приемы его самодержавия еще
больше укрепили весьма незрелые понятия, с которыми
он вступил на престол. Один буржуазный экономист со­
вершенно правильно говорит, что подобно тому как сам
Фридрих и его слуги в 1786 году носили такие же точ­
но костюмы, как в 1740 году, точно так же и в других
«более важных вещах он сохранил в течение всей своей
жизни взгляды, усвоенные им в бытность кронприн­
цем»**.
В 200 кабинетских указах, буквальное содержание
которых Прейс опубликовал в документах к истории
Фридриха, можно год за годом проследить, как король
становился если не ограниченнее — ограниченность его
всегда оставалась одинаковой,— то, во всяком случае,
упрямее и язвительнее по отношению к прогрессирую­
щему духу времени. Хваленый «гений» этих указов за­
ключается главным образом в иногда хороших, иногда
плохих, но всегда вымученных остротах, которые еще
Лессннг исчерпывающе охарактеризовал
словами:
«У бога нет остроумия, и короли тоже не должны были
бы отличаться остроумием, ибо, если король обладает
остроумием, кто может поручиться, что он не вынесет
несправедливого решения только потому, что он может
в нем проявить остроумную мысль?» Фридрих очень
часто становился на этот опасный путь, и в значитель­
ной степени именно поэтому население, узнав о его
смерти, свободно вздохнуло: его деспотизм был на­
столько же ограничен и неподатлив в своих принципах,
.,р
os er
-
Friedrich der Grosse als Kronprinz, 91 usw.
R о s с h e r. Geschichte der Natlonalokonomik in Deutschland, 414.
177


ФРАНЦ МЕРИНГ
насколько он был капризен и произволен при их приме­
нении. Во время одного из своих визитов в Берлин Ге­
те слышал, как «о великом человеке рассуждали его
собственные паршивые собаки»; жаль, что он не прожил
года два под скипетром Фридриха, тогда он, может
быть, ясно понял бы, что значили, с одной стороны,
«паршивые собаки», а с другой — «великий человек».
При Фридрихе прежде всего пришла в упадок армия,
этот становой хребет военного государства. Весьма пот
учительно, что и в данном случае для него — в проти­
воположность отцу — видимость власти была важнее ее
сущности. В то время как Фридрих Вильгельм по мере
сил мешал юнкерам экономически эксплуатировать
войско, но при этом обращался с офицерами как с то­
варищами и старался развивать среди них товарищеский
дух,— его сын дал полную волю эксплуататорским
стремлениям юнкеров и, действуя по принципу «разде­
ляй и властвуй», держал себя по отношению к офице^
рам как недоступный военачальник и всячески издевал­
ся над ними. Тотчас же по вступлении на престол Фри­
дрих наряду с фельдмаршалом своего отца, князем фон
Дессау, назначил другого фельдмаршала — графа Шве-
рина
22
°, он оказывал преимущество то одному, то другог
му и отстранял от дел то одного, то другого, и настоль­
ко удачно стравливал их друг с другом, что весь офи*
церский корпус разделился на анхальтскую и шверин-
скую партии, которые и после смерти своих вождей про­
должали враждовать друг с другом. Такое же раздвое­
ние, какое наблюдалось в верхушке, возглавлявшей всю
армию, повторялось и в верхушке каждого отдельного
полка, ибо Фридрих свел взаимоотношения начальника
и командира к «неопределенному смешению субордина­
ции с так называемым коллегиальным принципом»*.
Известно, с какой ревнивой завистью относился Фридт
рих во время войны к каждому генералу, который за­
тмевал или как будто затмевал его самого. Шверин и
Зейдлиц
221
чрезвычайно часто испытывали на себе его
«немилость». Но поклонники короля оказывают ему
слишком большую честь, когда стараются извинить как
слабость характера то, что на самом деле было лишь
слабостью его социального положения. Фридрих отнюдь
* F о u q u ё. Lebensbesclireibung des Generals Fouque, 55.
178


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
не был «miles gloriosus» (хвастливый воин); в своих со­
чинениях он с достойной скромностью говорит о своих
военных успехах и с такой же достойной скромностью —
о неудачах своей полководческой карьеры. Тем не менее
он думал, что сможет разыгрывать неограниченного
полководца, если только не допустит на выдающийся
пост в армии ни одного юнкера. После Семилетней вой­
ны он никого не назначал фельдмаршалом и только од­
ного или двух человек произвел в генеральский чин: в
год его смерти среди офицеров действующей армии
имелся только один генерал, да и то полуотставной,—
старый Тауэнцин, известный друг Лессинга.
Но, ослабляя таким образом военную доблесть офи­
церского корпуса, он создал широчайшие возможности
для его экономического вырождения. Он не понимал из­
речения своего отца, говорившего, что солдат короля
должен жить в лучшей обстановке, чем батрак помещи­
ка; он позволял офицерам так эксплуатировать солда­
та, как только юнкер мог эксплуатировать батрака.
В первой половине царствования Фридриха старые тра­
диции, постоянные военные осложнения, а отчасти, мо­
жет быть, и большая умственная свежесть короля до не­
которой степени еще поддерживали внутреннюю спло­
ченность войска, несмотря на все злоупотребления, кото­
рые уже и тогда давали себя знать. Но после того, как
Семилетняя война истребила старую армию, Фридрих
создал такую новую армию, которая при первом же ис­
пытании— во время войны за баварское наследство
222
1778 года — оказалась совершенно несостоятельной. Во
время одного этого похода он потерял вследствие дезер­
тирства больше солдат, чем в течение всей Семилетней
войны. Фридрих был ошеломлен, но эта жестокая не­
удача ничему не научила его. Он, правда, без всяких це­
ремоний прогнал несколько офицеров, но ни в чем не
изменил своей неправильной системы. Уже при его жиз­
ни проницательные наблюдатели понимали, что эта ар­
мия должна прийти в упадок, так как она подвергается
все большей и большей эксплуатации привилегирован­
ного класса; тем не менее после заключения мира Фрид­
рих, невзирая ни на какие заслуги, выбрасывал на мос­
товую офицеров буржуазного происхождения, которых
он вынужден был назначить на эти посты в последние,
наиболее трудные годы Семилетней войны, и предпочи-
179


ФРДНЦ Л1ЕРИНГ
тал замешать вакансии иностранными дворянами-авант,
тюристами, ибо в назначении на офицерские посты го­
рожан он видел «первый шаг к упадку государства»*^
Здесь и был весь корень зла. Ротное хозяйство юн­
керов, которое Фридрих Вильгельм старался по возможг
поста держать в известных границах, при Фридрихе при-,
пяло приблизительно следующий вид. Король ежегодно
платил месячное жалованье в три талера пять грошей,
каждому рядовому, причем в расчет принималась вся
номинальная численность роты. Но время экзерциций
уже сократилось с трех месяцев до двух; начальники
рот могли в течение десяти месяцев года увольнять в от­
пуск из семидесяти солдат-пруссаков, входивших в со­
став роты, от пятидесяти до шестидесяти человек и кла­
ли себе в карман соответствующую сумму общего жало­
ванья. Зато они были обязаны постоянно держать под
ружьем иностранцев, которых числилось в роте от пяти­
десяти до шестидесяти человек, причем эти иностранцы
должны были быть определенного роста — не ниже пя­
ти футов десяти дюймов. В общем, считалось, что еже­
годно из роты убывало до четырех иностранцев, для за­
мещения которых требовалось приблизительно пятьсот
талеров. Далее, начальники рот должны были заботить­
ся о сохранности мелких предметов снаряжения и о
приобретении недостающих. Несмотря на это, у них
всегда оставалась довольно значительная чистая при­
быль**. Крупные предметы снаряжения (мундир, брю­
ки, жилет, шляпа или шапка, чулки и кавалерийские
сапоги) поставляла одежная касса полка, в пользу кото­
рой у каждого унтер-офицера и рядового вычиталась
определенная часть жалованья; из месячного жало­
ванья на одежду и прочие полковые расходы шел один
талер пять грошей.
Ротное хозяйство в основных своих чертах зароди­
лось еще во времена Фридриха Вильгельма, но при
Фридрихе оно приняло значительно худшие формы, ибо
жадные эксплуататорские замашки юнкеров, поощряе­
мые всей системой этого хозяйства, не встречали ника-
*Оеuvres.9,186.
**Jahns, 3,2259.По словам Перца
иэ
в его «Гнсйзснау» (1, 51), сам
Гнсйзснау, которого нельзя заподозрить в бесчестной наживе, ежегодно по­
лучал от свосЛ роты 2000 талеров.
180


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
кого противодействия. После Семилетней войны король
решился, однако, на «реформу», которая окончательно
испортила дело. Именно у значительного числа полков,
особенно же у тех, которые во время войны вызвали его
неудовольствие, он отнял право самостоятельной вер­
бовки. Начальникам рот он дал право присваивать жа­
лованье лишь двадцати или тридцати увольняемых в от­
пуск солдат, а сэкономленное на остальных должно бы­
ло идти в его пользу; убыль солдат-иностранцев должна
была возмещаться путем так называемой «большой вер­
бовки», которой занимался он сам.
Прежде всего это вызвало значительное ухудшение
человеческого материала. Когда начальники рот вербо­
вали солдат сами, они были до известной степени заин­
тересованы в том, чтобы взять возможно более крепких
и надежных людей, ибо чем меньше иностранцев убыва­
ло из роты, тем больше была прибыль. Наоборот, вер­
бовочные агенты короля были заинтересованы в том,
чтобы набрать из всех стран отъявленный сброд, так
как он обходился всего дешевле, а чем меньше они тра­
тили на вербовку, тем больше была их прибыль от от­
пускавшихся им вербовочных сумм. «Есть офицеры, по­
нимающие торговлю людьми не хуже евреев, которые
поставляют рабов в колонии англичан и французов»,—
писал прусский лейтенант Рамель, после того как он
перешел на американскую службу. О результатах «боль­
шой вербовки» Бойен пишет, что можно без преувели­
чения сказать, что из ежегодно поступающих в армию
иностранных рекрутов в лучшем случае половина пред­
ставляла собою легкомысленных, но не вполне испорчен­
ных людей, другая же половина состояла из совершенно
негодных отбросов, которые дезертирство из одной армии
в другую делали своей жизненной профессией; таким
образом они добывали себе деньги на пьянство, а пока
находились в гарнизоне, пополняли жалованье всякими
обманами и воровством*. Чтобы как-нибудь усмирить и
«Воспоминания ил жизни генерал-фельдмаршала Германа фон БоЛсгга»
(Erinnerungen aus dem Leben des General-Fcldmarschalls Hermann v. Boyen, I,
us\\\). Бойен — знаменитый ученик Шарнхорста, друг и сдиномышленни:;
нейзенау, Грольмана «< и Клаузевица
225
,
с 1814 до 1819 г. он был прусским
оенньш министром, а после окончательной победы помещичьей реакции,
ыразившейся в Карлсбадскнх резолюциях, подач в отставку. Его мемуары
редставляют собою чрезвычайно ценную работу, совершенно подрывающую
181


ФРАНЦ МНРИИГ
удержать в армии этот сброд, непрерывные эксцессы
которого стяжали солдатскому сословию самую ужас­
ную репутацию, приходилось применять чрезвычайно су­
ровые меры, в свою очередь крайне деморализовавшие
лучшие элементы армии. Приведем лишь один пример:
чтобы не оставить ночью без надзора плохого солдата;
его отправляли спать в комнату хорошего солдата, а
если ему все-таки удавалось дезертировать, хороший
солдат подвергался нещадному наказанию шпицрутена­
ми. Дурное обращение с солдатами достигло степени
совершенно невыносимой; «комнатные экзекуции» как
раз в это время приобрели поистине зловещий характер;
рекруты, еще не вполне потерявшие чувство чести, мас­
сами сходили с ума и кончали самоубийством *.
Но этим дело не ограничивалось. Из-за такого поло­
жения вещей вербовка рекрутов внутри страны совер­
шенно расстроилась. Военная служба стала в прусских
землях самым позорным и мучительным наказанием, ив
конце концов даже сам король стал назначать ее как
прусскую легенду; к сожалению, мы не можем здесь подробнее говорить о
пей. Мы должны подчеркнуть, что наше описание фридриховского военного
устройства основано отчасти на мемуарах Бойена, отчасти на большой, уже
много раз цитировавшейся работе .майора генерального штаба Йенса. Другие
источники, как, например, известная работа Мирабо — Мовильона
22в
,
считаю­
щаяся прусскими историками тенденциозной и, во всяком случае, не являю­
щаяся столь документально обоснованной, были намеренно оставлены нами
без рассмотрения.
* Для нас представляется полной загадкой, каким образом после появ­
ления воспоминаний Бойена, не говоря уже о других документальных свидег
тельствах, рейхсканцлер фон Каприви
227
решился оспаривать в рейхстаге то
обстоятельство, что грубое обращение с солдатами было цементом, скрепляв­
шим фридриховскую армию. С этой армией палка была связана так же не­
разрывно, как тень с телом; если палка и сейчас играет, к сожалению, не­
малую роль в современной германской армии, то это происходит потому, что
эта армия не есть «вооруженный народ» и с принципом всеобщей воинской
повинности сочетает основные особенности фридриховского военного устрой­
ства. Пока существует привилегированный офицерский корпус, являющийся
особой кастой, отделенной от армии и народа, пока существует особое военное
судопроизводство, жестокие наказания, по своей утонченности, пожалуй, даже
превосходящие фрндриховский военный устав, и всякие другие подобные ве­
щи, до тех пор никакие запреты не помогут. Эти запреты не являются даже
результатом «современной гуманности», а представляют собою тоже одну из
традиций наемного войска: первый приказ, воспрещавший дурное обхождение
с солдатами, был издан уже курфюрстом Фридрихом Вильгельмом 22 января
1688 г. Дурное обращение, порицавшееся в этом приказе, впрочем, даже в от­
даленной степени несравнимо с теми ужасающими пытками, которые пере­
числяет известный указ герцога Георга Саксонского
228
.
182


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИИГЕ
тяжелую кару; мы уже видели, например, что он прика­
зывал отдавать в солдаты за преступления в печати.
Естественным следствием этого было то, что все классы
населения, которым еще было что терять, должны были
«освобождаться» от военной службы. Нельзя было да­
же и думать о том, чтобы в более развитых западных
частях страны налагать на население обязанность со­
держания войск, ибо это было экономически невозмож­
но; это неприятное обстоятельство Фридрих старался
подсластить изречением, что рейнско-вестфальскому на­
селению «не хватает верности и выдержки в области во­
енной службы». Но даже в ост-эльбских провинциях
«изъятия» распространялись вплоть до рабочих, «зани­
мавшихся полезной промышленностью». Вербовку мож­
но было производить или среди бродячего и преступного
сброда, или среди самых жалких бедняков, не имевших
возможности ни убежать, ни сопротивляться и уклоняв­
шихся от военной службы лишь тем, что они обрубали
себе большой палец — обстоятельство, побудившее ко­
роля издать ряд особых запретительных указов; некото­
рые, впрочем, выдавали себя за рабочих на живодерне
или помощников палача,— но во время войны за бавар­
ское наследство даже это выдуманное бесчестие не из­
бавляло их от зачисления в корпус волонтеров. Рекрут­
чину эпохи Фридриха Бойен метко называет «ужасным
насилием над беднотой».
«Реформа» короля имела и другую гибельную сто­
рону. Когда он ввел «великую вербовку» и этим сокра­
тил доход офицеров-юнкеров, эти бравые патриоты от­
нюдь не пожелали согласиться на уменьшение своих
прибылей. То, что у них отнял военачальник, они ста­
рались получить за счет солдат. Начальники рот хозяй­
ничали в вербовочных округах, как в собственном по­
местье; эксплуатируя ужас населения перед военной
службой, они не считались ни с какими формами осво­
бождения от набора и занимались всевозможными вымо­
гательствами. Население этих округов — даже в тех
случаях, когда оно не подлежало воинской повиннос­
ти, должно было за наличные деньги покупать себе
разрешение оставаться в гражданском состоянии и всту­
пать в брак. Затем была придумана новая форма уволь­
нения в отпуск. В 1763 году король постановил, что в
каждой роте должно оставаться под знаменами по мень-
183


ФРЛНЦ MI РИНГ
шей мере 76 так называемых «строевиков», но вскоре он
должен был пойти на уступки и разрешил увольнять
в отпуск — в стенах гарнизонного города, ибо в данном
случае дело шло по большей части об иностранцах,- —
еще 26 человек, несших так называемую «вольную ка­
раульную службу». Но начальники ухитрялись уволь­
нять в отпуск вместо 26 человек — 40, а нередко и боль­
ше, так что в течение десяти месяцев года в роте остава­
лось в строю самое большее 30 или 40 человек; жало­
ванье солдат, несших «вольную караульную службу»,
попадало в карманы командиров, а сами вольные про­
мышляли, чем хотели.
Кроме того, благодаря этой системе рекруты из
прусских уроженцев, которые при вступлении в армию
должны были пробыть в строю по крайней мере год,
увольнядись в отпуск после кратковременной муштров­
ки, причем их военная подготовка совершенно не прини­
малась во внимание. Одежные кассы были для офице­
ров-юнкеров настоящими золотыми россыпями. Офицеры
ухудшали предметы снаряжения, чтобы обратить сбере­
гаемые суммы в свою пользу. Они укорачивали мунди­
ры, чтобы таким образом сэкономить известное число
локтей материи. Юнкерская страсть к прибыли посте­
пенно съела начисто солдатские жилеты; сначала стали
обрезать рукава, а кончили тем, что заменили жилет
лоскутами, пришивавшимися к передним лацканам мун­
диров и отмечавшими место рукавов. Обувь солдат так­
же была лакомым кусочком для командиров; если Ди-
дона, пишет уже упоминавшийся нами лейтенант Ра-
мель, «из коровьей кожи вырезала место для постройки
города, то капитаны стараются вырезать из подошв сво­
их ротных солдат план одного-двух дворянских имений».
Мы не будем говорить о других подробностях этой чрез­
вычайно изощренной мошеннической системы — о там,
например, как надували крестьян при поставке фуража
для кавалерии, как приписывали умерших солдат в спи­
ски живых, как во время смотров выводили больных из
лазаретов, чтобы пополнить роты; приведенные нами
факты достаточно объясняют, почему Бойен называл
офицеров этого фридриховского войска не солдатами, а
«мелкими ростовщиками».
Король спокойно смотрел на все эти безобразия.
В лучшем случае он издавал указ, воспрещавший давать
184


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИПГЕ
отпуска чрезмерному количеству солдат, «несущих воль­
ную караульную службу», но, если это не помогало, он
и с этим мирился. В армии не было никакого контроля,
ибо, если ротного командира производили в полковники
или генералы, за ним все же оставалась рота; даже ко­
гда он занимал высшие посты, у него оставался этот ла­
комый кусок, а так как все высшие офицеры были воро­
нами, то, конечно, никто никому не выклевывал глаза.
Ясно само собой, как это действовало на военный дух
офицеров. Прусские историки, прославляющие фридри-
ховскую армию, обычно противопоставляют ей солдат
епископа гильдесгеймского
229
, на шляпах которых было
написано: «Подай нам, господи, мир!» На шляпах прус­
ских ротных командиров и полковников слов этих, ко­
нечно, не имелось, но тем не менее после Семилетней
войны офицерский корпус фридриховской армии цели­
ком разделял это благочестивое пожелание. «Мелкие
ростовщики» могли заниматься эксплуатацией только во
время мира, и потому понятно, что война не очень-то
воспламеняла «геройский дух» этой «геройской армии».
Только экономические предпосылки существования
фридриховской армии объясняют позорный исход кам­
пании 1806 года, трусливое предательство офицеров-юн­
керов, радостный вздох облегчения, с каким тысячи сол­
дат бросали знамена после поражения и злорадство на­
селения, издевавшегося над сокрушительными ударами,
которыми были наказаны «султаны» за отвратительные
и многолетние злоупотребления. Но это еще вопрос, бы­
ла ли армия в эпоху йены так же плоха, как в послед­
ние десятилетня царствования короля Фридриха. Ибо к
тому времени веяние французской революции уже пере­
кинулось через Эльбу, и отдельные офицеры, вроде
Шарнхорста, Блюхера
230
, Гнейзенау, и дельные юнкеры,
вроде Йорка
231
,
ввели много улучшений в военное
устройство.
Предоставляя полную свободу помещикам-юнкерам
в области военного управления, Фридрих в то же время
вел i? области гражданского управления поистине само­
убийственную войну с чиновничеством, в лице которого
его отец хотел создать для королевской власти опору в
ее борьбе с юнкерами. Бюрократия — по крайней мере
на наиболее важных постах — была очищена от буржу­
азных элементов: за все время своего царствования
185


ФРАНЦ МЕРИНГ
Фридрих назначил только одного министра из буржуа*
зии. Земельные и провинциальные коллегии тоже нахо­
дились в руках дворянства; весьма характерно, что толы
ко на пост президента высшей счетной палаты Фридрих
предпочитал назначать людей из буржуазного класса..
Тем не менее в рядах бюрократии сохранилось известное
классовое сознание и сознание своего долга; к чести
генеральной директории надо сказать, что после Семи-:
летней войны она решительно воспротивилась намере­
нию короля повысить общую сумму налогового обложе­
ния на 2 миллиона талеров для удовлетворения военных
нужд и всякое новое обременив народа объявила невоз­
можным. Тогдашнее положение страны Шмоллер харак­
теризует следующими словами: «В конце войны прус­
ские провинции находились в ужасном положении; стра­
на понесла огромные потери в людях, в скоте, в капита­
ле; как известно, в Неймарке почти не осталось скота;
тысячи домов и хижин были сожжены; вслед за войной
разразился жесточайший экономический кризис, продол­
жавшийся несколько лет». Поэтому генеральная дирек­
тория была совершенно права, когда заявляла, что стра­
на разорена вконец и что нельзя увеличивать и без того
уже тяжелое обложение. Возможно, бюрократия лучше
понимала страдания народа между прочим и потому,
что в течение последних четырех лет войны чиновники
получали вместо жалованья так называемые «кассовые
свидетельства»; эти свидетельства можно было сбывать
только менялам за одну пятую цены, а после войны ко­
ролевские кассы платили за них малоценными военны­
ми деньгами, и владельцы терпели огромные потери на
курсе.
Но вместо того чтобы прислушаться к честным и
дельным возражениям генеральной директории, король
использовал долгожданный случай, чтобы нанести прус­
скому чиновничеству окончательный и сокрушительный
удар. Он выписал из Франции множество податных и
таможенных чиновников, которых Гаман
232
называл
«бандой невежественных мошенников», а Бюргер
233
име­
новал «наглецами и маркизами-грабителями, которых
подпускают к откупам»; сам король после почти два­
дцатилетнего знакомства отзывался о них, как о «на­
стоящей швали». Он передал им управление акцизами
и таможенными пошлинами, ибо с помощью прямых на-
186


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
логов нельзя было больше ничего выжать,— почему, мы
сейчас увидим. По старому прусскому обычаю этому
новому повышению податного бремени немедленно было
присвоено громкое слово «реформа». Французу де Лонэ,
руководителю новой «генеральной администрации коро­
левских податей», получившей в обиходе более короткое
название «регня», король сказал: «Берите только с
тех, кто может платить, и я выдаю их вам с головой».
В письме к де Лонэ он назвал себя адвокатом рабочих
и солдат, выгоды которых он должен соблюдать при
взимании налогов, а в одном открытом послании он
истолковывал податную «реформу» в том смысле, что
«богатые из своих излишков будут до известной степени
способствовать облегчению обложения бедных и между
теми и другими установятся справедливые разумные
взаимоотношения». На этих фразах покоится прекрасная
легенда о фридриховском «социализме». Жаль только,
что апостолы этой легенды ограничились превознесением
слов Фридриха и позабыли прибавить, что его поступки
столь же беспощадно побивали его слова, как полк тя­
желой кавалерии базарные горшки.
Так, например, «адвокат рабочих и солдат» на сло­
вах рекомендовал максимальное повышение налогов на
вино, ибо «таких вещей бедняк не покупает», но зато
требовал понижения налога на водку и допускал лишь
небольшое повышение налога на пиво. А на деле король
одобрил небольшое повышение налога на вино и разре­
шил повысить налог на водку по крайней мере в полтора
раза, а налог на пиво — в два раза. В действительности
«регия» принесла народным массам только частичное
уменьшение налога на хлеб; зато она более или менее
значительно повысила налоги на мясо и напитки, к тя­
желой соляной монополии добавила столь же тяжелую
табачную и кофейную монополию и обложила акцизом
все, что нужнее человеку в жизни и при смерти, так что,
например, одно перечисление предметов, облагаемых в
Берлине акцизом, занимало 107 страниц в четвертую
долю листа, причем на каждой значилось в среднем от
30 до 40 предметов. Как и раньше, от всех этих подат­
ных тягот освобождался более богатый класс населе­
ния— дворянство. Правда, «наглецы и маркизы-граби­
тели» приняли всерьез слова насчет того, что имущие
классы выдаются им с головой и, не понимая, к сожале-
187


ФРАНЦ МЕРИНГ
нию, исторического значения помещичьей свободы от на­
логов, добытой всеми правдами и неправдами, вознаме­
рились было поставить банки и дворянству, но король
наложил на это решительное вето. Номинально сельские
местности были освобождены от акциза, но так как на
этом основании сельскому населению за немногими ис­
ключениями было воспрещено заниматься ремеслом и
промышленностью, то все предметы одежды и питания-,
орудия труда, которые оно не производило само, оно'
вынуждено было брать из городов и таким образом пла­
тило налог на потребление, входивший в товарные це­
ны. Надо было, следовательно, особенно тщательной
броней охранить «обеспеченные законом» налоговые
вольности сельского дворянства от покушений «регии»;
поэтому Фридрих приказал совершенно освобождать
от акцизов пиво, вино и прочие подлежащие обложе­
нию продукты, если они предназначались для юнкеров.
Зато крестьянин платил акциз и за плуг, которым он ра­
ботал, и за сюртук, в котором он ходил в церковь, и за
стакан пива, и за трубку табаку, благодаря которым он
на минуту прогонял свои мучительные заботы.
Несмотря на все это, король не достиг своей цели:
«регпя» не увеличила ежегодных поступлений в жела­
тельных для него размерах. По наиболее благоприят­
ным подсчетам за двадцать один год своего существова­
ния она принесла около 21 миллиона добавочного дохо­
да, но всего вероятнее, что этот добавочный доход был
значительно меньше — от 700 000 до 800 000 талеров
в год. Старый лояльный Прейс правильно указывал,
что в течение долгого мирного периода от 1766 до
1787 года, только на один год прерванного войной, этого
повышения поступлений можно было бы столь же успеш­
но достигнуть, «если бы повысилось благосостояние на­
селения, увеличилось его число и администрация была
честнее». Причины этой неудачи совершенно ясны. Пос­
ле введения «регии» расходы по акциозному и таможен­
ному управлению повысились с 300 000 до 800 000 тале­
ров; кроме того, французские чиновники получали тан­
тьемы
234
, а большинство из них наряду с этим клало се­
бе и казенные деньги в карман. Столь обременительное
и изощренное обложение, естественно, вызывало посто-.
янное уклонение от налогов. Правда, за неуплату акци­
зов король грозил чрезвычайно суровыми наказаниями,
188


ЛЕГЕНДА О ЛЕСС1ШГЕ
л для предупреждения подобных актов создалась поис­
тине омерзительная система доносов и шпионажа, но,
как всегда бывает в таких случаях, все это мало или по­
чти совсем не помогало делу. Масса населения поддер­
живала контрабандистов и при этом совсем не испыты­
вала укоров совести, тем более что контрабанда — в тех
случаях, когда дело шло о протаскивании прусских то­
варов через таможенные барьеры соседних областей,—
имела в лице короля самого ревностного покровителя.
При этих обстоятельствах было действительно чудом
из чудес, что глава французских чиновников не был «не­
вежественным мошенником». Конечно, де Лонэ не чув­
ствовал никаких порывов сентиментального сострада­
ния к жестоко обираемому населению, но он гораздо
лучше Фридриха понимал, что обдиранию народа по­
ставлены известные технические границы. Он выговорил
себе почти неограниченные полномочия в области ак­
цизного и таможенного управления и право смещения
чиновников; себе и трем помощникам, которые вначале
были ему даны, он назначил жалование по 15 000 тале­
ров, между тем как их номинальный начальник, министр
фон Горст, получал только 4000 талеров. Но когда король
предложил ему и его товарищам за исчисление тантьем
25 процентов излишка, полученного ими по сравнению
с чистой акцизной выручкой за 1764/65 бюджетный год,
де Лонэ заявил, что эта выручка благодаря последстви­
ям войны не достигала 3 500 000 талеров и потому ее
нельзя признать нормальной; нормальной он считал
только чистую выручку 1765/66 года, достигавшую более
4 500 000 талеров, причем с излишков над этой суммой
он требовал только пятипроцентную тантьему. Де Лонэ
провел также правило, чтобы по крайней мере низшие
административные посты «регии» замещались прусски­
ми чиновниками, между тем как король желал совер­
шенно отстранить от управления прусских чиновников *.
Прусская бюрократия по долгу службы и из деловых
Все эти подробности взяты из архивных источников (см.: Walter
-
1
с h u 1 z е. Geschichtc dcr prcussischen Regieverwaltung, 4ft usw.). В «Neue
.eit» (10, 2, 7G9 usw.) мы подробно рассмотрели, как господин Шульце
г35
,
осмотри па все это, умудряется доказывать, что «социализм» Фридриха при
ведении «ретин» был «глубже, идеалистичнее, героичнее», чем пролетарский
социализм наших дней.
189


ФРАНЦ МЕРИНГ
соображений решительно воспротивилась невероятно
обременительной и мучительной «регии», которую Фрид­
рих с гордостью называл «своим созданием». Чудовищ­
ное дополнительное обложение массового потребления
вызвало в слабо населенной стране, где рабочих сил и
без того не хватало, рост заработной платы. Капиталис­
ты подняли неизбежный в таких случаях вой, и король
потребовал от генеральной директории официальных
объяснений по поводу «все еще продолжающихся жалоб
наших фабрикантов и купцов». В ответ на это гене­
ральная директория «по долгу службы указала» на
«стеснения, которым подвергается коммерция в королев­
ских землях»; чрезвычайно спокойным и деловым язы­
ком она разъясняла вред «регии», говорила, что «раз­
личные введенные в стране монополии, особенно же
чрезмерное отягощение, порождаемое отдачей на откуп
табачного производства, приносят чрезвычайный вред
общей торговле»; объясняла повышение заработной
платы повышением обложения напитков, мяса и т. д . Но
как только король 2 октября 1766 года получил эту за­
писку, на полях ее он собственноручно написал: «Я изум­
ляюсь наглости этой реляции, которую вы мне посылае­
те, и извиняю министров только их невежеством, но ко­
варство и коррупция их автора должны быть примерно
наказаны, ибо иначе я никогда не приведу этих кана­
лий к субординации». На следующий же день последо­
вал кабинетский указ, в котором его королевское вели­
чество извещает генеральную директорию, что «мы все-
милостивейше приказываем оной отставить от должнос­
ти тайного финансового советника Урсинуса и заклю­
чить его в шпандаускую крепость»
236
.
Всем тем, кто
осмелится пойти по пути Урсинуса, приказ грозит, что
«его королевское величество будет приказывать без вся­
ких разговоров арестовывать таковых лиц, хотя бы они
были советниками или министрами, и на всю жизнь за­
ключать их в крепость». На время царствования Фрид­
риха это насилие окончательно сломало хребет прусской
бюрократии.
Мы несколько более подробно описали эти два наи­
более важных случая вмешательства короля в финансо­
вое и военное управление государством, ибо, с одной
стороны, они показывают, чем, в сущности, был просве­
щенный деспотизм этого государя, а с другой — в них
190


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
обнаруживается подлинная сущность великих людей,
которые обычно приносят наибольшее зло именно тогда,
когда они начинают «делать историю». Но мы уже ви­
дели, что Фридрих был, в общем, гораздо умнее своих
поклонников и что он прекрасно ориентировался в ието-
рико-экономических условиях жизни. С этими условия­
ми вполне гармонировало то, что в своей хозяйст­
венной политике он проводил плоский меркантилизм.
Меркантилистская теория была экономической идеоло­
гией княжеского абсолютизма, развившегося на почве
товарной торговли и товарного производства. В силу
экономической обстановки, которую эта теория отража­
ла, возникли и односторонние преувеличения роли тор­
говли и обрабатывающей промышленности, и переоцен­
ка значения плотности населения и звонкой монеты, как
товара по преимуществу, и, наконец, требование, чтобы
новоявленная государственная власть поощряла все, из
чего и благодаря чему она возникла, то есть торговлю,
промышленность, рост населения и рост количества де­
нег. Но дело в том, что не только молот ударяет по на­
ковальне, но и наковальня ударяет по молоту: практика
порождает теорию, но, с другой стороны, и теория влия­
ет на практику. Меркантильная система стала для аб­
солютизма рычагом для осуществления его династиче­
ских интересов: она давала ему возможность доказать
софизм, гласивший, что денежное имущество и богатст­
во нации — одно и то же, чем и оправдывалась фискаль­
ная эксплуатация народа. Чем больше денег привлека­
ли князья в страну для нужд своих армий и своих дво­
ров и чем больше денег они удерживали в стране, тем
богаче становился народ; даже самое бессмысленное мо­
товство не представляет никакой опасности, «если толь­
ко деньги остаются в стране».
Всюду, где товарная торговля и товарное производ­
ство, развиваясь естественно, достигали значительных
размеров, как, например, во Франции, меркантильная
система не могла так легко выродиться, ибо практика
все время держала в узде теорию; Кольбер
237
, самый
крупный государственный деятель меркантилизма, пре­
красно понимал, что «в государстве нет ничего более
ценного, чем человеческий труд», и наиболее блестящей
стороной его управления было сооружение хороших про­
езжих дорог для облегчения сношений. Напротив, в Гер-
191


ФРАНЦ МЕРИМГ
мании абсолютизм возник больше на почве феодализма,
чем на почве капитализма, а потому то, что было эконо­
мически разумного в меркантилистской теории, с тем
большей легкостью превращалось в абсолютистскую не­
лепость. Фридрих защищал «столь же просвещенный,
сколь и верный» взгляд: «Если ежедневно вынимать
деньги из одного и того же кошелька и ничего туда не
класть, то скоро он станет пустым»,—взгляд, представ­
лявший собою самое плоское истолкование меркантит
лизма; на этом основании он предоставлял проезжим
дорогам приходить в упадок, надеясь, что благодаря
этому иностранные путешественники тем дольше пробу­
дут в стране и тем больше истратят в ней денег. Еще
показательнее, чем параллель между Кольбером и
Фридрихом, переписка, которую король вел в 1765 году
с курфюрстиной-регентшей Марией-Антонией Саксон­
ской по вопросу о взаимном запрещении ввоза товаров.
Саксония была в экономическом отношении наиболее
развитым из мелких германских государств; лейпциг-
ские купцы уже начали требовать полной свободы тор­
говли, и потому курфюрстина писала Фридриху: «Наш
великий принцип — это свобода торговли и взаимность
выгод». Фридрих возражает на это лишь несколькими
сентиментальными фразами насчет дурных сторон золо­
та и серебра, ставших, к сожалению, необходимым злом.
Эта необходимость заставляет домогаться этих метал­
лов, которые сами по себе низки и заслуживают
презрения. Он оставался верен взгляду своего де Лонэ,
считавшего, что то, что наносит ущерб другим странам,
выгодно для отечества. Взгляд этот защищал, правда,
и Вольтер, но уже Мирабо называл его «чудовищным
и достойным лишь какого-нибудь государственного
деятеля одиннадцатого столетия».
В бранденбургско-прусском государстве мерканти­
лизм не вырос на почве экономического развития, а на­
оборот, государственная власть пыталась руководить
экономическим развитием согласно меркантилистскому
учению. В то время, когда меркантилизм давно уже был
в Западной Европе в полном расцвете, произошло из­
гнание гугенотов из Франции; это дало курфюрсту
Фридриху Вильгельму незадолго до его смерти первый
и исключительно удобный случай привлечь в страну
крупные капиталы. Руководясь отнюдь не религиозны-
192


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИПГЕ
ми, а экономическими мотивами, он пригласил изгнан­
ных единоверцев в свои земли. Еще до этого оп сделал
несколько маленьких попыток в этом направлении пос­
новал мыловарню, сахароваренный завод и мастерс­
кую фарфоровых изделий, однако первые значительные
фабрики и мануфактуры начали возникать только со
времени эмиграции французов.
По па этой аграрно-феодалыюй почве в этих малень­
ких жалких городках все эти предприятия оставались
искусственно выведенным растением, которое приходи­
лось тщательно выхаживать в теплице меркантилист­
ских учений. С внешней стороны учениям этим вполне
соответствовало то, что растущее военное государство
требовало все больше денег и людей, но вся беда была
в том, что растущую денежную массу и растущее насе­
ление, которых требовал меркантилизм для оживления
торговли и промышленности, это государство тратило
на пушки и рекрутов. Для торговли и промышленности
оставалось мало или почти ничего, между тем как сле­
довало отдать им много или все, чтобы обеспечить их
развитие на неблагодарной почве ост-эльбеких облас­
тей. Но, стараясь как-нибудь сохранить жизнь искусст­
венного растения, прусский абсолютизм проявлял свою
любвеобильную заботливость тем, что дарил ему все­
возможные прекрасные вещи, которые самому ему ниче­
го не стоили: монополии и привилегии, запреты вывоза
и ввоза, таксы заработной платы и цен, технически-про­
изводственные предписания — словом,
всевозможные
хаотически надерганные выдумки выродившегося и уте­
рявшего свой первоначальный смысл меркантилизма,
нашедшего в лице Мпрабо столь красноречивого обви­
нителя.
Мпрабо не находит достаточно резких слов, расска­
зывая о том, что в 1766 году король воспретил ввоз не
менее 490 товаров или что в 1774 году он ввел смертную
казнь за вывоз шерсти; Мпрабо, однако, упускал из ви­
ду, что эта своеобразная форма меркантилизма явля­
лась и должна была являться экономической идеологией
этого своеобразного военного государства. Если бы да­
же экономические взгляды и познания Фридриха были
несравненно шире, то и тогда ничто бы не изменилось.
Во всяком случае, король уже понимал, что наивысшей
точкой тогдашнего экономического развития была про-


ФРЛНЦ МИРИИГ
мышленность по изготовлению тонких тканей,— для во­
семнадцатого столетия она была тем же, чем была для
девятнадцатого столетия железоделательная и угольная
промышленность; действуя в полном согласии с духом
меркантильной системы, он немедленно по вступлении
на престол учредил в форме генеральной директории
особый коммерческий и мануфактурный департамент и
вменил ему в обязанность вводить новые отрасли про­
мышленности, как-то: ткачество шелковых материй, из­
готовление французской золотой и серебряной парчи и
т. д. Но Франция и Англия приносили ради своей шелко­
вой промышленности огромные жертвы, между тем как
Фридрих за все время своего царствования истратил на
это избалованное и любимое дитя всего каких-нибудь
два миллиона талеров *. Пищи и питья он давал ему ма­
ло, но зато тем ревнивее оберегал тонкую нить его жиз­
ни и, строго ограничив свободу его движений, все время
водил его на помочах. На примере этой индустрии, столь
дорогой сердцу Фридриха, но в конце концов все же вы­
мершей, ясно видно, что король не делал большего не
потому, что не хотел, а потому, что не мог. Ему не хва­
тало не столько правильного понимания, сколько средств.
В феодальном военном прусском государстве мерканти­
лизм неизбежно должен был усвоить себе средневеко­
вую политику запретов и принуждения, тогда как в бур­
жуазной промышленной Англии он должен был разви­
ваться в сторону свободы торговли.
В сущности, фридриховская легенда поступает чрез­
вычайно несправедливо по отношению к королю, когда
она перечисляет по пальцам якобы бесчисленные мил­
лионы, которые Фридрих «в своем отеческом попечении»
истратил после Семилетней войны на поднятие общего
благосостояния. Если бы король действительно распола­
гал столь значительными средствами, какие ои якобы
разбрасывал так расточительно, то его хозяйственную
политику вряд ли можно было бы признать свободной
от упрека в необычайной ограниченности. Но по исчис­
лениям министра фон Герцберга
238
, этого сравнительно
наиболее компетентного судьи, король за двадцать три
года — с 1763 до 1786 года — истратил на эту цель не
* S с li m о 1 1 е г. Die preussische Seidsnindustrie im achtzchntcn Jalirhtm-
dert, 35.
194


ЛЕГЕНДА О ЛЕССПНГЕ
оолее 24 399 838 талеров. Мы называем Герцберга «срав­
нительно наиболее компетентным судьей», потому что
хотя Герцберг был самым талантливым и опытным ми­
нистром последних лет царствования Фридриха, тем не
менее «первый слуга государства» и по отношению к не­
му неукоснительно придерживался того принципа, что
никакой министр не должен быть вполне осведомленным
о положении государственного хозяйства. Все излишки
ежегодных государственных доходов над бюджетными
расходам», как, например, некоторые регалии и налоги,
поступали в так называемую диспозиционную кассу, ко­
торой управлял один только король с помощью несколь­
ких мелких чиновников, бывших слепыми орудиями его
воли. Точный цифровой обзор фридриховского финансо­
вого хозяйства из-за этого чрезвычайно затрудняется,
если не становится совершенно невозможным; тем не
менее интересующий нас в данном случае вопрос,— воп­
рос об ассигнованиях этого просвещенного деспота на
то, что его поклонники называют «системой социалисти­
ческой государственной помощи», можно выяснить если
не с абсолютной, то с относительной точностью,— по
крайней мере в отношении той эпохи, когда была введе­
на регпя, то есть в отношении последних двадцати лет
царствования Фридриха.
По словам самого Фридриха, ежегодные государст­
венные доходы составляли в это время 21700 000 тале­
ров. Более высокой цифры не указывает никто, а боль­
шинство компетентных судей, вроде Бойена, Круга и
Риделя, дают значительно более низкую цифру. Во вся­
ком случае, этой высоты доходы достигли только в по­
следние годы царствования короля (значительные ак­
цизные недоборы в голодные годы 1770-й и 1771-й и в
1778 год — в год войны — мы не будем принимать во
внимание). Примем указанную Фридрихом цифру для
всего этого промежутка времени! Из этих доходов
5 700 000 талеров он причисляет к излишку, который
можно употребить на пополнение военного фонда, со­
оружение укреплений, земельные улучшения и другие
чрезвычайные расходы. Но и эту сумму приходится при­
знать слишком высокой. Для нужд регулярного бюдже­
та требовалось по меньшей мере 16 000 000. Войско еже­
годно стоило 13 000 000, придворная касса —то, что мы
называем ныне цивильным листом,—поглощала 492 000,
7*
'
195


ФРЛНЦ МЕРИНГ
а управление регией — 800 000 талеров, так что на все
прочие нужды государственного управления оставалось
только около 1700 000 талеров, то есть сумма, кажу­
щаяся невероятно низкой, даже если мы примем в рас­
чет ничтожное жалование тогдашних германских чинов­
ников. Излишек никоим образом не мог превышать ука­
занной Фридрихом суммы в 5 700 000 талеров. Его
утверждение, что из этих денег он регулярно вкладывал
в военный фонд по 2 миллиона, представляется более
чем сомнительным. До 1766 года он не мог образовать
новый фонд, и потому по его смерти в военном фонде
должно было бы быть 40 миллионов; а между тем все
прочие подсчеты, колеблющиеся между цифрой 55 мил­
лионов (Круг и Ридель) и цифрой в 76 миллионов
(Ломбард), сходятся на том, что король оставил после
себя значительно больший фонд, чем можно было ожи­
дать, судя по приведенным им данным. Но все-таки до­
пустим, что на эту цель он тратил ежегодно 2 миллиона.
В таком случае на чрезвычайные расходы ему оста­
валось ежегодно 3 700 000 талеров, что составит в два­
дцать лет 74 000 000 талеров. За это время он истратил
около 8 миллионов на сооружение укреплений, артил­
лерию и т. д.; война за баварское наследство обошлась
в 29 миллионов; наконец, Фридрих выдал императрице
Екатерине 3 миллиона талеров субсидий на войны с
турками. В общем это составляет 40 миллионов. Хотя
король не любил много тратить на двор и, по словам
своего завещания, лично на себя никогда не тратил бо­
лее 220 000 талеров в год, тем не менее у него были не­
которые причуды, обходившиеся очень дорого. В остав­
шемся после него имуществе имеется между прочим
130 табакерок, усыпанных бриллиантами и другими дра­
гоценными камнями; общая стоимость их составляла
около 1 1/2 миллиона. Но еще большее значение имело
то обстоятельство, что Фридрих, подобно всем прочим
деспотам, тратил огромные суммы на строительство.
Уже один тот факт, что сейчас же после войны, когда
вся страна была погружена в самую страшную нищету,
он начал в Потсдаме постройку дорогого и ненужного
нового дворца, уже один этот факт должен был бы по­
мешать честным людям слишком уж распространяться
насчет «отеческого попечения» Фридриха о стране. По
словам Ретцова, эта постройка обошлась в 11 миллио-
196


ЛЕГЕНДА О ЛЕССПШЕ
нов, и столько же было истрачено на внутреннюю обста­
новку *. Если даже считать, что Ретцов чрезмерно пре­
увеличил эти суммы, так как он недолюбливал короля,
то ведь и другой осведомленный и благонамеренный
свидетель, архитектор Фридриха, определяет сумму,
истраченную на постройки в одном только Потсдаме и
его окрестностях, в более чем 10 1/2 миллиона**. Мы
не будем высчитывать, сколько истратил Фридрих на
постройки в Бреславле, Кенигсберге и Берлине (библио­
тека, большие церкви на Жандармском рынке, несколь­
ко мостов с колоннами и т. д.); тем не менее уже ука­
занные Мангером 10 1/2 миллиона и истраченные на
табакерки 1 1/2 миллиона составляют 12 миллионов, ко­
торые следует вычесть из 74 миллионов, остававшихся
у Фридриха на чрезвычайные расходы за последние два­
дцать лет его царствования. Таким образом, для подня­
тия народного благосостояния оставалось только 22 мил­
лиона; чтобы составилась цифра, данная Герцбергом, к
этой сумме нужно присчитать 2 1/2 миллиона, которые,
по словам Фридриха, он сейчас же по заключении Гу-
бертусбургского мира взял из сумм, ассигнованных на
ближайший поход, и истратил на наиболее необходимые
мероприятия по восстановлению страны.
Мы еще раз подчеркиваем, что эти цифры не явля­
ются абсолютно достоверными. Чтобы дать более или
менее исчерпывающую и правильную картину фрпдрн-
ховского финансового хозяйства, нужно было бы напи­
сать особую книгу, ибо кассовые счета короля были
чрезвычайно запутаны, а опубликованные по этому воп­
росу работы страдают чрезмерной тенденциозностью. Но
наша цель заключается лишь в том, чтобы установить
сумму, которую Фридрих в лучшем случае мог истра­
тить па улучшение хозяйства страны; поэтому мы счита­
ли себя вправе оперировать даже недостоверными циф­
рами, причем общие доходы короля мы определяли наи­
высшей из отклоняющихся друг от друга цифр, а его
общие расходы — наинизшей. Такого метода мы придер­
живались всюду, хотя в одном особом случае мы, по-
видимому, этого не сделали. Так, мы не решились сип-
197


ФРЛНЦ МНРННГ
зпть бюджетные военные расходы Фридриха, единодуш­
но определяемые старыми и беспристрастными писате­
лями в 13 миллионов, до 12 100 978 талеров — цифры,
приводимой одним новым историком. Между прочим.,
этот историк определяет оставленный королем военный
фонд в 63 миллиона, мы же на основании слов самого
Фридриха определили его лишь в 40 миллионов. Простой
подсчет показывает, что мы, таким образом, общие рас­
ходы на армию и военный фонд оценили еще меньшей
суммой, чем этот историк. Поэтому мы можем утвер­
ждать с той степенью достоверности, какой только мож­
но достичь при данных условиях, что после Семилетней
войны Фридрих роздал населению прусского государст­
ва в виде подарков, льгот, субсидий, премий при орга­
низации промышленных предприятий в лучшем и, к со­
жалению, мало вероятном случае лишь от 24 до 25
миллионов талеров. Это как раз та сумма, которую
приводит Герцберг.
Эта сумма составляет ровно пятую часть одних толь­
ко денежных контрибуций, которые во время войны
страна должна была уплатить внешним врагам. Это не­
много, но это все-таки кое-что. К сожалению, способ
распределения этой суммы между различными класса­
ми населения устраняет всякую мысль о патриархаль­
ном благополучии, на которое эта сумма якобы указы­
вает. Города и городская промышленность получили из
этих денег довольно мало, крестьяне eme меньше, льви­
ная же доля досталась юнкерам. По сравнению с
25 000 талеров, которые Фридрих по заключении мира
подарил вестфальским городам для восстановления
домов и улиц, или даже по сравнению со 100000 тале­
ров, которые в то же время и для той же цели получил
Франкфурт-иа-Одере, самый значительный торговый го­
род Бранденбургской марки, кажется весьма внуши­
тельной сумма более чем в 2.1/2 миллиона, выданная
после Семилетней войны одному только дворянству По­
мерании и Неймарка, составлявших вместе приблизи­
тельно шестую часть государственной территории. День­
ги эти были выданы отчасти в виде подарков, для упла­
ты долгов, отчасти в виде мелиорационных капиталов,
предназначенных на улучшение дворянских имений. Ка­
питалы эти были розданы в виде безвозвратной ссуды,
а в тех случаях, когда за них взималось от одного до
198


ЛЕГЕНДА О ЛЕССЛШГЕ
ДВУХ процентов, получаемый с них «интерес» шел на
«пенсии бедным офицерским вдовам дворянского про­
исхождения». Но мы не будем детальнее входить в этот
вопрос н предпочтем несколько подробнее выяснить, что
именно сделал Фридрих для широкой массы трудового
населения, особенно для крестьян. С одной стороны, это
бросает чрезвычайно яркий свет на «отеческое попече­
ние» Фридриха о стране, а с другой стороны, мы обла­
даем по этому вопросу подробными данными, подтвер­
ждаемыми совершенно неоспоримыми документальными
источниками.
Иоганн Ремберт Роден принадлежал к числу тех не­
многих немецких чиновников, которые пользовались до­
верием Фридриха до самой своей смерти. Будучи хоро­
шим организатором, он отличился в главной штаб-квар­
тире герцога Фердинанда Брауншвейгского
239
,
который
по окончании войны рекомендовал его королю. Фридрих
много раз пользовался его услугами при восстановле­
нии страны, поручил ему даже организацию Западной
Пруссии после первого раздела Польши в 1772 году и
впоследствии назначил его президентом высшей счетной
палаты. В бытность свою на этой должности Роден в
1774 году получил приказание прочесть престолонаслед­
нику ряд лекций о финансовом управлении прусского
государства; по окончании курса этих лекций, он вру­
чил принцу «Краткие сведения относительно финансо­
вого устройства». Этот поучительный, обоснованный
официальными данными документ был, к счастию, из­
влечен в неискалечепном виде на свет божий старым
Прейсом, который еще не вкусил яблока познания, как
это сделали современные исследователи, милостиво до­
пущенные к изучению архивов *. Эта работа не свобод­
на от больших пропусков, ибо акцизному устройству,
например, Роден посвящает всего несколько фраз: судь­
ба тайного советника Урсинуса, очевидно, проносилась
предостерегающей тенью перед его умственным взором.
Но зато тем подробнее и основательнее он говорит о
способе взимания контрибуции, то есть прямого налога,
уплачивавшегося крестьянским населением. Попутно он
обрисовывает положение этого населения яркими данны­
ми, представляющими большой интерес.
199


ФРЛНЦ МПРИПГ
Контрибуция сообразовалась с доходностью отдель­
ных земельных участков и составляла определенную
часть того, что собирал крестьянин для собственного
потребления и для продажи. Эта определенная часть не
была одинаковой во всех провинциях: в Бранденбург-
ской марке и в Западной Пруссии она достигала 33 1/2,
в Силезии — 34, в Померании — 42 1/2 процента, а в про­
чих частях страны была еще выше. Этот налог Роден
поясняет на примере крестьянина, живущего в деревне
Темпельхольф. под Берлином. С каждой гуфы в 30 маг-
дебургскнх моргенов этот крестьянин должен был пла­
тить 8 талеров 3 гроша контрибуции (в то время в та­
лере считалось 24 гроша, следовательно, в теперешней
валюте грош составлял 12 1/2 пфеннига). За вычетом
того, что было необходимо для собственного потребле­
ния, крестьянин мог выделить из сбора с одной гуфы
только 13 шеффелей на продажу; при цене в 18 грошей
за шеффель это составляло 9 талеров 18 грошей. После
подробного изложения всего этого Роден продолжает:
«Итак, за вычетом уплаченной контрибуции, у кре­
стьянина из сбора с одной гуфы остается только 1 талер
15 грошей, и оправдать свои прочие расходы он не в
состоянии. Расходы эти таковы:
Вотчиннику или помещику, суду ко­
торого он подлежит (если он жи­
вет па королевских землях, то
чиновнику, а если земли принад­
лежат дворянину, то дворянину),
причитается с одной гуфы позе­
мельного налога и повинностей 8 гал.
—
тр.
.—
пф.
Десятина священнику 1 шеффель
210
зерна по
—
18
6
Кистеру
241
3/4 шеффеля по ...
.
—•
12
6
Кузнецу 1 шеффель по
—
18
—
Псгуфиая подать и домовая подать
—•
15
—
Подводные деньги
242
—
12
—
Военный налог в магазинную кассу
213
—
12
—
Всего
II тал.
16 гр.
6 пф,
Ог урог.ая у него остается ....
1
15
Ига;;, ему не хватает
10 тал.
1 гр.
6 пф,
200


ЛЕГЕНДА О ЛЕССПНГЕ
«Далее, крестьянин должен платить сбор на пожар­
ные общества, поставлять перекладных лошадей, да­
кать подводы для нужд строительства и соседей, платить
деньги для покрытия расходов деревни и еще по другим
назначениям, должен платить жалованье прислуге, так
как он по причине множества работ, тяготеющих над
его двором, не может обходиться без батраков, которые
составляют для него величайшую тягость; по этой же
причине он должен держать и больше лошадей. ПОЭТО ­
МУ уменьшение этих повинностей было бы очень хоро­
шей мерой».
Мы на минуту прервем здесь Родена и заметим, что
под «другими назначениями» подразумевались весьма
тяжелые повинности, как, например, пастьба кавалерий­
ских лошадей на лугах сельских общин от июня до сен­
тября, причем кавалерийские солдаты в это время звер­
ски хозяйничали в доме крестьянина; далее, произво­
дившаяся в остальные месяцы года доставка фуража,
за который, правда, немного платили, но который часто
приходилось возить за много миль и, кроме того, гру­
зить на воза с излишком, поступавшим в пользу началь­
ника отряда (если не происходило еще каких-нибудь
других вымогательств), и наконец, сюда же относилось
и уже упомянутое нами косвенное участие крестьянина
в уплате городских акцизов.
Далее Роден продолжает:
«В силу перечисленных здесь условий, крестьянин не
мог бы существовать, если бы он не изыскивал других
средств; так, например, на своей гуфе он сеет на одну
треть больше того, что облагается контрибуцией, зара­
батывает деньги разведением скота и придумывает вся­
кие другие способы, чтобы как-нибудь перебиться. Но он
должен работать не покладая рук и всячески урезывать
себя, если он хочет честно прокормиться и как-нибудь
прожить,— особенно если помимо принадлежащего ему
участка у него нет никакого иного имущества, кроме
жилого дома и надворных построек, которые он должен
поддерживать в хорошем состоянии. Поэтому он пе мо­
жет выдержать никаких бедствий вроде недорода, гра­
добития, опустошения полей мышами, наводнении и т. д.,
если ему не окажут помощи, дабы как-нибудь поддер­
жать его. В обычных случаях ему дают ссуду из окруж­
ной кассы, в чрезвычайных же случаях па помощь к не-
201


ФРЛНЦ МЕРИНГ
му приходит государь и либо передает округу деньги на­
личными, либо дает в натуре хлеб и семена».
Отсюда мы видим, что представляют собой все эти
хваленые снижения налогов, денежные ссуды и ссуды
зерном, с помощью которых Фридрих якобы повысил
благосостояние крестьянства. Смысл их заключался
лишь в том, чтобы сохранить существование крестьяни­
на, без которого, разумеется, не могли жить ни король,
ни юнкеры, и удержать его на узкой границе между го­
лодной жизнью и голодной смертью. Это дает нам воз­
можность так же правильно понять и хваленые зерно­
вые магазины Фридриха, этот «цветок фридриховской
хозяйственной политики», в котором он «ближе всего
подошел к своему идеалу общего отца», как выражают­
ся даже сравнительно беспристрастные исследователи.
Фридрих воспретил вывоз зерна, чтобы удержать его це­
ну на возможно более низком уровне; в одной из своих
инструкций генеральной директории он требует, чтобы
цена шеффеля ржи всегда держалась между восемна­
дцатью грошами и одним талером. Это делалось для
того, чтобы его войско получало дешевый хлеб и зерно­
вые магазины, учрежденные на случай войны, были на­
полнены; если эти магазины он использовал также и
для того, чтобы доставлять крестьянскому населению
хлеб и семена в тех случаях, когда голодная жизнь из-
за какого-нибудь стихийного бедствия грозила превра­
титься в голодную смерть, то подобный «социализм» в
конце концов может вызвать только весьма умеренное
почтение.
Но мы очень ошиблись бы, если бы описанного Ро­
деном крестьянина из Темпельхофа под Берлином сочли
наиболее жалким типом фридриховского крестьянина:
В Бранденбургской марке процент контрибуции был
наиболее низкий; там, где он повышался до 50 процен­
тов, как, например, в вестфальских владениях Фридри­
ха, положение крестьянского населения соответственно
ухудшалось. Роден пишет по этому поводу:
«Принципы контрибуции в Минденской области та­
ковы, что прежде всего с помощью присяжных таксато­
ров оценивается годовая доходность всех земельных
участков, садов и лугов; с этим сообразуется контрибу­
ция, н с каждого талера дохода уплачивается 13 гро­
шей контрибуции. С гуфы в 30 магдебургских моргенов
202


ЛНГЕПДА О ЛЕССИНГЕ
сретнем причитается всего 19 талеров 5 грошей
1/2 пфеннига, хотя в тех местах имеется много плохой
земли; таким образом, у землевладельца остается с
каждого талера 11 грошей. На это он должен содержать
себя' и свою семью, вести хозяйство, платить жалованье
слугам, платить аренду вотчиннику или помещику и нес­
ти прочие тяготы; это было бы совершенно невозможно,
если бы крестьянин не занимался побочным промыслом.
В Мпнденской и Равенсбергской областях он вместе с
женой, детьми и слугами посвящает каждый час, сво­
бодный от сельскохозяйственных работ, тканью полот­
на из льняной пряжи, особенно осенью и зимой, когда
наступают долгие вечера; таким образом он старается
прокормиться; в противном случае ему пришлось бы бе­
жать, ибо в тех местах многие крестьянские дворы долж­
ны вносить большие налоги, чем мог бы уплатить двор
даже в самый благоприятный год».
Так говорит самый осведомленный административ­
ный чиновник фридрнховского государства в официаль­
ном документе — в отчете, с помощью которого он по
приказанию короля'должен был посвятить престолона­
следника в финансовое устройство монархии.
Справедливости ради мы не умолчим, что, по словам
Родена, Фридрих привлек дворянство к уплате контри­
буции но крайней мере в двух завоеванных провинци­
ях—Силезпп и Вестфалин; здесь ему не приходилось
бороться с издавна установившейся властью юнкеров,
да и, креме того, ввиду их связей с Австрией и Польше!"!
он должен был держать их в ежовых рукавицах. Но
даже и в этой области, где фридриховская налоговая
политика проявлялась в сравнительно наиболее выгод-
ком свете, тенденция ее вовсе не заключалась, как
утверждал сам король, в облегчении бедняков за счет
богачей, а, наоборот, в отягощении бедняков ради бога­
чей. Так, например, в Западной Пруссии, где ленная
конная подать почти повсеместно отмерла, дворянин
евангелического вероисповедания платил 20, дворянин-
католик (уж не это ли основная мысль Натана?) —
25, а крестьянин — 33 1/3 процента контрибуции. При­
близительно так же обстояло дело и в Силезии *
первом томе «Капитала» Маркс упоминает о жалком положении
Фрндрпховсккх крестьян п приводит несколько фра! Мпрабо, подавших попод
чркекпм историкам упрекать Мнрабо в тенденциозности (см.: Маркс К.,
В
203


ФРЛПЦ ЛН;РИНГ
Если мы противопоставим этим мучительным тяго­
там крестьян ту тщательную заботливость, с которой
Фридрих в большинстве случаев охранял дворянство от
обложения, то придется только удивляться высокопар­
ному нахальству придворных историков, болтающих о
«крестьянском короле» Фридрихе и превозносящих Го-
генцоллернов, защитников бедных люден; мы поймем
тогда и все великолепие той «школьной реформы», кото­
рая хочет в этом именно духе преобразовать преподава­
ние истории в германских школах. В этом отношении
мы, «чувствительные» и «глубокомысленные» немцы,
должны были бы скромно стушеваться перед «легко­
мысленными» и «поверхностными» французами, Ибо от-
носильно их Маркс уже в 1869 году с похвалой говорил,
что они окончательно добили наполеоновскую легенду
всем оружием научного исследования, критики, сатиры,
остроумия. А ведь наполеоновская легенда — нечто со­
всем иное, чем фридриховская! Наполеоновское государ­
ство продолжает до сих пор существовать во всех основ­
ных областях — в области военной администрации, в об­
ласти внутреннего управления, в области финансов,
юстиции и народного просвещения — в том виде, в ка­
ком основал его первый консул в 1804 году, действовав­
ший, конечно, не как великий человек, а как наследник
Конвента; а буржуазная конституция, пережившая три
династии, три вторжения и даже три революции, могла
бы с большим основанием привести к героическому куль­
ту человека, с именем которого она связана. Но фридри-
ховское государство, которое под Йеной было разбито
на тысячу кусков к бурному восторгу буржуазных и тру-
Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 743). По приведенным вьнно причинам мм совер­
шенно оставили в стороне работу Мирабо — Мовчльона, но все-таки считаем
нужным заметить, что слова Мирабо, мимоходом приведенные Марксом, изо­
бражают положение вещей далеко не в столь ужасном виде, как официаль­
ный отчет Родена. Те несколько слов, которые Маркс между прочим посвя­
щает фрндриховской «смеси деспотизма, бюрократизма и феодализма», ско­
рее смягчают, чем преувеличивают особенности этого странного образования.
Если, например, Маркс говорит, что в большинстве
прусских
провинций
Фридрих обеспечил за крестьянами право собственности, то на самом деле
это правильно лишь в отношении государственных крестьян. ?0 февраля 1777 г.
Фридрих приказал передать крепостным крестьянам, живущим на государст­
венных землмх, права наследственно:! собственности во всех тех местах, где
STO еще не сделано» (см.: Preuss, 4, 46G Я),
204


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИПГЕ
дящихся классов, обреченных в нем жить, и феодально-
п(,сппын строй, унылые развалины которого тяготеют
над современностью как мучительный кошмар, давя вся­
кое здоровое проявление жизни, до сих пор находят свое
отражение в легенде, с каждым годом все более и более
бесстыдно культивируемой в нашей богобоязненной и
благочестивой империи. Трезвая критика этой легенды
считается изменой отечеству и оскорблением величества.
Конечно, сам Фридрих не несет за это ответствен­
ности. Он совершенно неповинен в наглой лжи нашего
столетня, в идее так называемого «социального королев­
ства», и, если бы он мог прочесть благонамеренные пи­
сания нынешних историков, он, вероятно, даже не понял
бы этого вздора. «Монархическая социальная полити­
ка», которую ставят ему в заслугу, диктовалась исклю­
чительно военно-политическими соображениями. Прав­
да, отмена крепостного права входила в задачи абсо­
лютистского королевства, стремившегося к этому не из
гуманности, а в силу интересов класса князей. Крепост­
ное право стояло словно стена между деспотом и боль­
шинством населения; пока оно существовало, крестья­
нами распоряжался юнкер, король же распоряжался
ими лишь постольку, поскольку это разрешал юнкер.
Мы уже видели, что это противоречие интересов между
королем и юнкерством создалось и обострилось со вре­
мени учреждения постоянной армии; уже оба первых
прусских короля расшатывали основы крепостного пра­
ва, и Фридрих Вильгельм заявил, что «весьма благород­
но, если подданные хвалятся не крепостным правом, а
свободой». Правда, он был настолько честен, что к ка­
бинетским указам, в которых он рекомендовал властям
«охранять подданных», прибавлял слова: «...чтобы го­
сударь получил свои подати». Благодаря поразительно­
му^ усовершенствованию старого немецкого языка в но­
вой Германской империи эти слова истолковываются ны­
не фразой «социальное королевство Гогенцоллсрнов».
Сам Фридрих в своих сочинениях отзывается с величай­
шим отвращением о крепостном право как о «варвар­
ском обычае», «отвратительном учреждении», но в тоже
время открыто признает, что отнюдь не намеревается по­
кончить с ним. Это, конечно, нельзя ставить ему в упрек.
не
-*
ог
отменить крепостного права, если бы даже
этого хотел. Оно было экономической клеточкой обще-
205


ФРЛНЦ МЕРИИГ
ства, политическим представителем которого являлось
прусское государство, и «первый слуга» этого государст­
ва не мог бы покуситься на него, подобно тому как зу­
бец башни не может помышлять о сокрушении стены, на
которой он покоится.
С одной стороны, этот вывод сам собою вытекает из
общего положения, а с другой — подтверждается также
и документальными данными. Один раз деспотическая
мечта о величии победила здравый смысл Фридриха, и
23 мая 1763 года он издал в Кольберге следующее рас­
поряжение: «Все крепостные отношения в деревнях, при­
надлежащих королю, дворянам и городам, с сего часа
безусловно и без всяких рассуждений отменяются, а все
те, которые стали бы сему противиться, должны быть
приведены к повиновению, если возможно, добрым сло­
вом, а в случае их сопротивления и силой; они должны •
понять, что такова непреклонная воля Его Королевского
;
Величества, направленная ко всеобщему благу». Вскоре
после того, 29 июня, верхнепомеранские земские чины ;
собрались в Демине и послали королю докладную запис­
ку, в которой они, разыгрывая из себя оскорбленную
невинность и непризнанных благодетелей крестьян, в то
же время грозили «обезлюдением страны и дезертирст­
вом из армии», «ибо никакой крестьянин не в состоянии
уплатить за двор, племенной скот и земледельческие
орудия; о том же, что это будет предоставлено ему да­
ром, никто из них не помышляет; следовательно, каж­
дый будет думать о том, чтобы отправиться куда-либо
в другое место». Хотя эта угроза была нагла и глупа —
ибо помещик не имел никакого права на крестьянский
двор, да и, кроме того, этот двор был бы ему совсем не
нужен без хозяйничающих на нем крестьян,— тем не
менее ее было совершенно достаточно, чтобы сломить
волю короля. Ему не могли помочь ни сила, ни право,
так как армией командовали юнкера и они же творили-
суд. Поэтому король отступил, хотя во всех прочих слу­
чаях он твердо придерживался принципа никогда не от­
менять ни одного приказа, дабы не подвергнуть сомне­
нию свою непогрешимость.
После этого королю пришлось ограничиться затяж­
ной и мелочной борьбой, чтобы по возможности отстоять
свои военно-политические интересы вопреки взаимоотно­
шениям, сложившимся между помещиками и крестья-
206


ЛЕ1ЕНДА О ЛЕССИНГЕ
нами- Сохранилось большое число кабинетских указов,
направленных к этой цели. Он боролся с отторжением
ч'смли У крестьян, с «лишением крестьян хозяйства» и
старался обеспечить крестьянам права наследственной
собственности на их земельные участки. Можно даже
сказать, что в этом отношении он был более прозорлив,
чем современное военное государство. Если это послед­
нее с удивительным спокойствием созерцает, как в об­
ширных фабричных округах калечится масса рабочего
населения, то Фридрих очень резко выступал против на­
носящих здоровью крестьян злоупотреблений юнкеров и
аоендаторов государственных земель. Если современное
воепное государство упорно отказывается
ограничить
чрезмерную продолжительность рабочего времени и
ввести установленный законом нормальный рабочий
день, ибо в своей высокой мудрости опасается причинить
этим вред промышленности, то Фридрих уже в 1748 го­
ду совершенно ясно понимал, что, как он говорит в ин­
струкции генеральной директории, «при тяжелых и со­
вершенно невыносимых повинностях помещик по боль­
ше!'! части получает мало пользы, а крестьянин совер­
шенно гибнет на глазах». Король требует поэтому про­
извести «серьезное расследование», нельзя ли хотя бы
частично освободить крепостных крестьян государствен­
ных, городских и дворянских имений от столь гибельных
условий жизни и нельзя ли устроить так, чтобы крестья­
нин пес барщину не в продолжение всей недели, а не
более трех пли четырех дней в неделю. Сначала против
этого подымут крик, но так как простой чловек не мо­
жет выдержать повинности, продолжающиеся пять или
даже шесть днем в неделю, и так как работа, выполняе­
мая при таких обстоятельствах, производится им очень
плохо, то необходимо раз навсегда принять против это­
го меры; все разумные помещики, как мы на это надеем­
ся, согласятся без затруднений на это изменение числа
барщинных дней, тем более что они увидят, что если
крестьянин немного отдохнет, то в меньшее число дней
он сделает столько же и сработает больше и лучше, чем
работал раньше в большее число дней». Это—пеуклю-
же^выраженная, но бесспорная истина, которую «гениаль­
ный» господни Бисмарк, как известно, никогда не мог
понять и которую новый курс, установившийся в Гер­
манской империи, тоже все еще не понимает.
207


ФРЛПЦ МГРИПГ
Эти и им подобные инструкции Фридриха не только
звучат умно, но и действительно умны; тем не менее
при оценке их не следует упускать из виду целого ряда
обстоятельств. Во-первых, король борется не за кресть­
янина против юнкера, а против юнкера из-за владыче­
ства над крестьянином. Он хотел иного распределения
выжимаемой из крестьянина прибавочной стоимости, та­
кого, которое было бы более выгодно для него и, следо­
вательно, менее выгодно для юнкерства; но если, напри­
мер, пролетарий хотел повысить свою заработную плату
за счет прибавочной стоимости, то Фридрих всегда ока­
зывался на стороне наивозможно большей эксплуата­
ции. Так, например, в уставе о батраках он грозил тю­
ремным заключением не только лицу, получающему за­
работную плату выше таксы, но и лицу, ее дающему,
причем, «само собой разумеется», заработная плата ни­
же таксы разрешается. Л если крестьяне проявляли не­
довольство «невыносимыми повинностями» и «гибель­
ными обстоятельствами», то Фридрих не мог придумать
ничего иного, кроме того, что при таких условиях все­
гда придумывают великие люди и что Лютер придумал
в шестнадцатом столетии, а Бисмарк — в девятнадцатом.
Когда за год до смерти Фридриха силезские рабочие
начали роптать, король написал министру силезской про­
винции фон Гойму: «Так так люди, живущие в горах, по
большей части исповедуют евангелическую веру, то для
успокоения их лучше всего послать туда проповедни­
ков, которые поговорили бы с ними и разъяснили бы все
как следует... Вместе с тем старосты, особенно в горах,
должны строго следить, не появляется ли какой-нибудь
сброд из чужих мест, не устраивает ли собраний и не
вбивает ли в голову простым людям всякие вещи; та­
ких людей нужно тут же преследовать и, как только бу­
дут замечены малейшие беспорядки, сейчас же хватать
их за уши и доставлять в суд». Приказ, как мы сказали,
был издан в 1785 году. Если бы не эта дата, то можно
было бы подумать, что он относится к 1878 году, когда
сначала заговорили о необходимости сохранения у на­
рода религии, а вслед за этим сейчас же. был проведен
закон против социалистов.
Во-вторых, следует сказать, что этой мелочной борь­
бой Фридрих достиг немногого. Наибольших результа­
тов он все-таки добился в обеих завоеванных провин-
208


ЛЕГЕНДА О ЛЕССППГЕ
цИЯХ — Снлезин и Западной Пруссии, где королю легче
было справиться с юнкерами. Силезских землевладель­
цев, например, он заставил восстановить крестьянские
хижины и житницы н снабдить крестьянские участки
скотом и орудиями. Но и в данном случае его собствен­
ный интерес — забота о его классах и рекрутах — была
для него границей, которую он не решился перешагнуть.
Кроме того, совершенно ясно, что когда он предоставлял
енлезским крестьянам право жаловаться правительству
на суровое телесное наказание или когда он хотел смяг­
чить в Западной Пруссии «польское рабство», «тяжелое
польское ярмо» и изменить его на «прусский лад», то
эти слова имели и мало смысла и мало практического
значения. Более честные буржуазные историки нисколь­
ко не скрывают безуспешности и этих попыток. «Старые
отношения остались в силе. Несмотря на все это, крестья­
нин оставался связанным, в массе своей прикрепленным
к земле» (Прейс); «практически все это не принесло
почти никаких результатов — даже на государственных
землях, где так легко было бы добиться успеха» (Ро-
шср). Когда король за две недели до смерти запраши­
вал президента Кенигсбергской палаты, «нельзя ли ос­
вободить от крепостного состояния всех крестьян, жи­
вущих на моих государственных землях»,— он этим са­
мым подписывал справедливый приговор своей кресть­
янской политике.
Перейдем к третьему и последнему пункту. Если бы
мы даже и считали мнимые заслуги Фридриха в деле
освобождения крестьян столь большими, как это утверж­
дают прусские византийцы, то и в этом случае они бо­
лее чем перевешивались бы такими мероприятиями
Фридриха, как законы о разделе общинных земель и о
дележе общинных пастбищ. Странно, что даже лучшие
буржуазные историки, вроде Фрейтага и Рошера, смот­
рят па них как на своего рода социальную реформу,
между тем как фактически, выражаясь словами Рудоль­
фа Мейера, все сводилось к тому, что общинные пастби­
ща «по большей части присоединялись к крупным име­
ниям, и таким образом бедняки, хотя и получавшие
иногда возмещение, лишались дарового пастбища, час­
тично пролетаризировались и потом поступали па служ­
бу в качестве батраков». Это «ревностное устранение
всех ограничений свободной земельной собственности,
209


ФРЛНЦ МЕРИПГ
связанных со средневековым общинным устройством»,'
сводилось на деле к пролетаризации крестьянского на­
селения, и если Рошер видит в этом светлую сторону
«той головы Януса»
244
, которую представляла аграрная
социальная политика Фридриха, то трудно себе пред­
ставить, насколько же была мрачна ее теневая сто­
рона» *.
При таких условиях легко объяснить упадок прус­
ского земледелия при Фридрихе, который признают да­
же патриотически настроенные историки. Хозяйство па­
дало, несмотря на щедрые денежные подачки, которые
Фридрих всегда держал наготове для «испытывающего
нужду сельского хозяйства», другими словами — для
юнкеров, и даже несмотря на его хваленую «колониза­
цию». Его земельные улучшения, как, например, углуб­
ление русла Нетцы и Варты, осушение Дремлинга и
Одербурха, а равно и многих других, более мелких бо­
лот в Померании, в Бранденбургской марке и в Магде-
бургской провинции, сами по себе, конечно, составляют
наилучшую часть его экономической политики, и король
с вполне основательным чувством гордости мог гово­
рить, что здесь он завоевал во время мира новую про­
винцию. Но если его поклонники вкладывают в его душу
фаустовскую мечту о том, чтобы жить на свободной зем­
ле со свободным народом, то это, конечно, является тра­
гикомическим искажением действительности. Роден пи­
шет об этом гораздо прозаичнее, но гораздно правиль­
нее: «Всемилостивейшее намерение его королевского ве­
личества заключается в том, что если у городов или у
дворян имеются пустоши и негодные земли и вдадель-
* См.: Rudolf Meyer.
Das naher.de Ende des iandwirtschaftiicben
Grossbelriebs.— «Neue Zeit», 11, 1, 304); также; R о s с h e r, 399. Описание
фридриховской социальной политики, данное Рошсром, является все же наи­
более беспристрастным в буржуазной исторической литературе. Подробности
можно найти в кабинетских указах короля и отчасти в его сочинениях, а
также в более старых прусских исторических сочинениях приблизительно до
1848 Г. Новейшая литература, поскольку ока пользуется архивными' данными,
не лишена ценности, но книги эти следует рассматривать как палимпсесты.
Прежде всего следует отказаться от благочестивых восхвалений фрндрихов-
скою «социализма», а затем выяснить, что можно взять из испорченного
и стершегося первоначального текста. Конечно, есть и превосходные исклю­
чения, так, например, книга Кнаппа
:45
«Освобождение крестьян и происхож­
дение класса сельскохозяйственных рабочих в более древних районах Прус­
сии», где автор во введении дает интересные подробности, иллюстрирующие
безуспешность фридриховской крестьянской политики.
210


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИШЕ
цы нг а состоянии привести их в пригодное для земле­
делия состояние, то за дело должен взяться государь
и за свой счет приспособить их для земледелия, постро­
ить дома и заселить их крестьянскими семействами; до­
ходы с них будут идти городам и дворянству, земля же
будет благодаря этому все больше и больше заселять­
ся, а королевские кассы и государство будут получать
от этого пользу». Больше всего выигрывало на этом дво­
рянство, ибо городское землевладение по сравнению с
дворянским имело очень небольшое значение.
С устройством колонистов королю не очень повезло.
Он брал на новые земли не младших сыновей местных
крестьян, как советовали уже писатели того времени,
а, следуя односторонней колонизационной политике сво­
ей меркантилистской системы, старался привлечь воз­
можно больше людей из чужих стран. Но так как его
деспотизм пользовался не очень хорошей славой и в пре­
делах Германии и за границей, то он должен был обе­
щать переселенцам чрезвычайно большие привилегии по
части освобождения от крестьянских и военных повин­
ностей и налогов. Тем не менее и с помощью этих
средств ему не удалось привлечь почти никого, кроме
разного сброда. Вместо настоящих крестьян приезжали,
как он жалуется в другом месте, «цирюльники, виноку­
ры, торговцы съестными припасами, аптекари, повара,
кондитеры, искатели счастья». Как-то раз он хотел да­
же заманить к себе турецких татар, обещая выстроить
им мечеть. О колониях в Восточной Фрисландии старый
Шлоссер
246
пишет: «Туда явился всякий сброд, и автор
этого сочинения сам видел, насколько опасными для
проезжающих стали эти сами по себе недоступные мест­
ности; он видел, как швыряли деньги, отпущенные ску­
пым королем и как жители его дорогостоящих колоний
всего только через двадцать лет стали ужасом для ко­
ренных обитателей, вследствие их нищеты, грязи, ле­
ности и склонности к нищенству, разбоям и убийству» *.
Таким образом, 300 000 колонистов, которых поселил
Фридрих, были чрезвычайно сомнительной прибавкой к
населению, и благожелательная попытка короля «влить
новую кровь в ленивую и сонную породу крестьян, ис­
порченную крепостным правом, и показать стране прн-
S с 1] 1 о s s е г. Geschidite des achizehiiten Jahihunderts, 2, 2-1G.
211


ФРЛПЦ МПРПНГ
мер хорошего хозяйства» не вполне заслуживает хва­
лебных гимнов патриотических историков.
Близорукость фридрнховской внутренней политики
ярче всего обнаруживается в таких областях, в которых
он, как философ и поэт, мог бы проявить лучшее пони­
мание своих обязанностей. Его отец был невежествен­
ный человек, презиравший образование и науку, но и он
понимал, что расширение познаний способствует подъ­
ему благосостояния, а следовательно, и укреплению фи­
нансов. Он основывал военные и народные школы и сде­
лал обязательным для всех обучение в школе — по край­
ней мере на бумаге. При Фридрихе постановка народ­
ного образования изменилась и значительно ухудши­
лась. Он очень мало заботился или, вернее, почти со­
всем не заботился о народных школах; точнее сказать,
он попросту их уничтожил. Незадолго до заключения Гу-
бертусбургского мира он послал в Пруссию из Саксо­
нии— этой классической в своем роде страны германс­
кого школьного образования — восемь учителей, четве­
ро из которых получили место в Курмарке и четверо в
Нижней Померании; вслед за этим, однако, король при­
казал предоставлять места школьных учителей солда­
там-инвалидам, так что «если их предшественник не был
вполне невеждой, то ученики оказывались более знаю­
щими, чем их учитель, поседевший на военной службе».
Все это не помешало представителям современного ви­
зантинизма прославлять Фридриха как «героя Просве­
щения в области народного образования» *.
Конечно, в этой области король не делал никакого
различия между своими счастливыми подданными. Выс­
шие школы находились в таком же жалком положении,
как и народные. Чтобы убедиться в этом, стоит лишь
просмотреть ничтожные бюджеты четырех прусских уни­
верситетов. Доходы Дуйсбургского университета состав­
ляли 5678 талеров, Кенигсбергского университета —
G920 талеров, университета во Франкфурте-на-Одере —
12 648 талеров и университета в Галле •— 18 116 талеров.
Оклады профессоров были ничтожны, научные учреж-
* Тли н.озмпсст короля ВсСср в своей «Всемирной истории». Положение
народных школ при Фрпдрпхе мы оппсипг.ем лп:пь несколькими словами, так
ii'.:: ?тп сторона его правительственной деятельности весьма обстоятельно
освещена в превосходном и широко известном сочинении Зсйделя
2
",
212


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИПГЕ
дения почти всюду находились в величайшем упадке*.
Об единственном величайшем человеке среди тогдашних
прусских университетских преподавателей — о Канте из
Кенигсберга — Фридрих не знал ничего; не следует,
впрочем, забывать, что главное произведение Канта
24
-',
начавшее новую эпоху, появилось только в 1781 году и
стало известно широкой публике лишь в 1789 году, по­
сле смерти Фридриха. Об единственном университетском
преподавателе, которому Фридрих дал приличное и да­
же блестящее место, мы не знали бы ничего, если бы
Лессипг не обеспечил этому тайному советнику Клот-
цу250
из Галле незавидное бессмертие, назвав его ин­
триганом и невеждой первого ранга. При этом поддан­
ные прусского государства должны были довольство­
ваться этими четырьмя центрами научных знаний, при­
шедшими в полный упадок; согласно неоднократным
приказам Фридриха слушание лекций в непрусских уни­
верситетах, если даже оно продолжалось не более чет­
верти года, наказывалось пожизненным лишением пра­
ва занимать все церковные и гражданские должности,
а для дворян влекло за собою даже конфискацию иму­
щества. Только одну-единствепную область внутреннего
управления Фридрих действительно реформировал или
по крайней мерс старался реформировать. Эта область —
правосудие—была чрезвычайно важна. Немедленно по
своем вступлении на престол Фридрих отменил пытки;
далее, он уничтожил «позорный обычай» продажи долж­
ностей для всех чиновников, особенно для судей; он по­
становил, чтобы все судебные издержки поступали не в
*Ргоuss,3,111nsw.,
и более подробно: Мартпн Филипсон
24!
.
История
прусского i осударствешюго управления от смерти Фридриха Великого до
освободительных вони. (Martin Р h i ! i р р s о п. Ueschichte des preussischen
Staatiwe-ens vom T<>cie Friedriclis tier Grossen bh zn den Freiheitskriegen, 1.
133 nsw.). В свет вшили только два первых тома этого сочинения, закапчи­
вающиеся смертью Фридриха Вильгельма II; после iix опубликовании прус­
ские архив:.! были закрыты для автора вследствие его вредной тенденции. Гдо
тенденцию можно упрекнуть лишь в том, что она проникнута слишком одно­
сторонним прусско-патриотическим духом. Господин Филппсои превозноси г
«поистине социалистическую заботливость Фридриха», да и вообще пола <
иллюзии насчет фридрнховскоп зры. По все-таки придворным историком его
паззать нельзя. Он не старается намеренно затушевать отвратительные и пе­
чальные вещи, которые находит в документах, а открыто сообщает их, чтобы
настоящее училось по ощпбкам прощлого. Разумеется, что для чистой науки
ново;! Германской империи это старомодное представление кажется тенден­
цией, достойной наказания.
243


ФРАНЦ МЕРИНГ
пользу судьи, разбиравшего данное дело, а в общую кас­
су. Далее, он заботился об ускорении судебного разби­
рательства, установил, что каждое дело должно быть
окончательно решено в течение года. Наконец, он хотел
обеспечить суду независимость и неоднократно выска­
зывался против всякой кабинетской юстиции. Но, разу­
меется, и здесь дело обстояло далеко не так идеально,
как об этом говорит французская басня о мельнике из
Сансуси. Правда, Фридрих писал, что законы должны
говорить, а государь должен молчать, но действовал он
очень часто в совершенно обратном духе. Как философ,
он считал соблюдение закона наиболее прочной основой
королевского суверенитета, но, как король, он считал
себя обязанным вмешиваться во всех тех случаях, ко­
гда, по его мнению, суды неправильно толковали закон.
Тем самым была благополучно восстановлена создан­
ная его отцом судебная система, где все определялось
волей короля.
Суть просвещенного деспотизма заключается в том,
что просвещенный деспот даже тогда, или, вернее, имен­
но тогда вращается в порочном кругу, когда он дейст­
вительно хочет содействовать культурному прогрессу.
Фридрих ненавидел «старое судопроизводство», кото-
рос, по его верному выражению, служило только бога­
чам,— эту отчасти продажную, отчасти тупую юстицию,
своего отца, раздававшего судебные должности за взно-.
сы в рекрутские кассы, а иногда действовавшего по
принципу, что претенденты «с головой» должны посы­
латься на административные должности, а «дурачье» —
на судейские. Фридрих прекрасно понимал, что для со­
здания «быстрого и беспристрастного, скорого и солид­
ного суда» необходимо совершить геркулесов подвиг,
очистить настоящие авгиевы конюшни. Но он выводил
из этого заключение — с точки зрения просвещенного
абсолютизма небезосновательное,— что он «сам должен
вмешиваться», быть на посту и принимать меры всякий
раз, как в дело грозит вмешаться интрига, а такой об­
раз действий неизбежно опять приводит к пагубной ка­
бинетской юстиции.
Королю, в сущности, нельзя ставить в упрек, что в
первой инстанции он сохранил вотчинный суд251
, отда­
вавший крестьян в руки юнкеров и заменявший, по сло­
вам одного современника, «ученость палкой». В силу
214


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
указанных выше причин он ничего не мог бы в этом из­
менить, сколько бы ни старался. Но Фридрих никогда
не пытался вводить принцип независимости юстиции да­
же в государственных судах высших инстанций и всегда
отвергал положение, что судьи должны отрешаться от
должности не по произвольному приказу короля, а по
судебному решению. Так, например, Кокцеи
252
, правая
рука короля во всех судебных вопросах, разогнал од­
нажды без всякого разбирательства весь состав судеб­
ной палаты, за исключением двух советников, хотя сре­
ди членов ее имелись люди, безукоризненно исполняв­
шие свои обязанности в течение целых десятилетий и
против них не выдвигалось никаких обвинении; он это
сделал исключительно для того, чтобы предоставить
освободившиеся места своим ставленникам. Здоровое
отвращение Фридриха к судебным проволочкам мало-
помалу превратилось у него в навязчивую идею, что
окончание каждого процесса в течение года есть основ­
ной признак не только «скорой», но и «солидной» юсти­
ции; устав судопроизводства, который было поручено со­
ставить Кокцеи, озаглавлен: «Проект фридриховского
процессуального кодекса для Бранденбургской марки
(Coclicis Fridericiani Marchici), согласно которому все
процессы должны в течение одного года быть законче­
ны во всех инстанциях». Для достижения этой цели
Фридрих обошел обычные суды и учредил чрезвычай­
ные комиссии (Irnmediat-Kommissionnen); в кабинет­
ском указе от 11 мая 1747 года он «с истинным удов­
летворением» констатирует, что одна из таких комис­
сий, действовавшая под председательством Кокцеи, в
течение года в Штеттинском гофгерихте покончила с
1600, а в Кеслинском гофгерихте с 720 делами. О том,
как разбирались дела в этих скоропалительных судах,
красноречиво свидетельствуют лаконичные распоряже­
ния министра юстиции Ярригеса: «Марш! Что упало, то
пропало». Причину судебных проволочек Фридрих не
без основания видел в тогдашней адвокатуре, которую
жестоко преследовал его отец и в ряды которой благо­
даря этому попадало немало подозрительных субъек­
тов. Но улучшению адвокатского сословия мало способ­
ствовало то, что Фридрих наряду с многими другими
разумными распоряжениями предписал, чтобы в случае
злоупотреблений адвоката немедленно лишали адвокат-
215


ФРЛПЦ МКРИПГ
ского звания, ибо в этой мере он видел главное средст­
во воздействия; даже если никаких поводов не имелось,
то время от времени из адвокатуры исключались от­
дельные лица для острастки остальных- Так, например,
в 1775 году из адвокатуры было исключено семь чело­
век.
Король считал себя высшим судьей, который переда­
ет другим часть своих судейских полномочий лишь вслед­
ствие практической невозможности лично решать каж­
дый отдельный правовой вопрос, и в своей королевской
воле видел единственный источник, до некоторой сте­
пени оплодотворяющий пустыню писаного и обычного
права. Это воззрение он старался по мере возможности
провести практически, главным образом в области уго­
ловного права. Во всех важных делах решения должны
были выноситься королевскими судами, и при суровом
наказании приговоры подлежали утверждению короля.
Арестанты принимались в крепости лишь на основании
королевского указа. В этом отношении Фридрих нико­
гда ничего не менял, полагая, что таким образом он луч­
ше всего защитит своих подданных от притеснений; он
имел в виду даже смягчить отвратительные наказания
старого кодекса императора Карла, все еще входившие
в состав прусского уголовного права. Но министр юсти­
ции фон Арним, бывший начальником уголовного депар­
тамента, прекрасно знавший положение дел и, кроме
того, восторженно относившийся к королю, после смер­
ти Фридриха подробно описал в одном из своих сочи­
нений, как мало было достигнуто в этой области. Король
не желал связывать себя никакими законами, часто
действовал под влиянием каприза и в большинстве слу­
чаев только усиливал то зло, которое хотел устра­
нить.
Перейдем к наиболее известной из его судебных ре*
форм — к отмене пытки. Пытка была бессмысленной й
ненужной жестокостью не в том смысле, что она была
изобретена злыми или глупыми людьми и являлась та­
ким институтом, который вдумчивые и хорошие люди
должны был уничтожить без дальних разговоров. Она
являлась завершением тогдашнего уголовного процес­
са, так как по закону без признания обвиняемого нала­
гать наказание было нельзя; поэтому суд должен был
применять пытку, дабы вырвать у обвиняемого необхо-
216


ЛЕГЕНДА О ЛЕССШ1ГЕ
ппмое для осуждения признание, даже если преступник
по убеждению суда был совершенно изобличен. По этой
причине даже Томазнй
253
не. решался безусловно осу­
дить пытку. Если Фридрих действительно желал иско­
ренить этот варварский обычай, он должен был зако­
нодательным путем реформировать уголовный процесс.
Но как раз об этом он совершенно не думал и решал
дела от случая к случаю, убежденный, что в каждом от­
дельном случае он вынесет правильное решение. Как-то
раз разыгрался инцидент, обративший на себя всеобщее
внимание: невинность обвиняемого была установлена
как раз в тот момент, когда его вели пытать. Этот слу­
чаи побудил Фридриха издать приказ, чтобы суды вы­
носили решения, не прибегая к пытке. Но в другом де­
ле, в котором несомненно виновного преступника нель­
зя было осудить вследствие отрицания им своей вины,
король приказал добиться признания палками. Таким
образом, пытка была восстановлена в новой и более
опасной форме. Раньше она применялась лишь на осно­
вании формального постановления королевских судов, а
теперь каждый следственный судья получал право бить
обвиняемого палками сколько душе угодно: «...следова­
тели не нуждались для этого ни в каких разрешениях
высших инстанций и так энергично стали применять
столь желанное средство, что скоро произошло несколь­
ко возмутительных судебных убийств» *.
Принцип, что воля короля есть высший закон, при­
водил к весьма своеобразным последствиям. В одних
случаях король с тщеславной самонадеянностью старал­
ся расшатать органические основы исторического разви­
тия и терпел неудачу, в других он разрушал или унич­
тожал вместо того, чтобы создавать. Иногда он доволь­
ствовался той свободой действий, которой пользовался
тогда класс князей, и в этих случаях выказывал себя
не сыном неземной мудрости, а весьма земным продук­
том классовых интересов. Человек, сомневающийся в том,
что формы духовной жизни определяются условиями ма­
териальной жизни, должен изучить фридриховскую си­
стему уголовного права. Этот пример тем более убеди­
телен, что король смотрел на свою судебную реформу
Положение права Пруссии п старое и нс-.ioc греч>:.—
'Prciissischc Jahr-
bikhcr, 5, i 'jO.
217


ФРАНЦ МЕР1ШГ
чрезвычайно серьезно и ни в какой другой области гог
сударственной деятельности не проводил с такой настой­
чивостью своих философских взглядов. Его нравствен­
ный и уголовный кодекс в вопросах так называемых по­
ловых преступлений отражает с почти карикатурной
остротой его политику заселения. Он воспретил налагать
на падших девушек церковную спитимию и воспретил
упрекать их за их падение. Правда, в тех случаях, ко­
гда человек нарушал шестую заповедь, он разрешал
двум проповедникам обличать его в содеянном грехе,
но прибавлял при этом, что «они не должны шуметь и
браниться» и что никакой священник не должен об этом
рассказывать под страхом отрешения от должности;
на все то, что ему сказано, священник должен смотреть
так, как если бы это было сказано во время исповеди.
В случаях кровосмешения, доходивших до суда, он да­
вал полное помилование; характерно, однако, что, когда
один муж при жизни жены совершил грех с дочерью,
Фридрих отказал в помиловании на том основании, что
это «слишком уж грубо». Он столь снисходительно от­
носился к половым преступлениям, что, когда один из
кавалеристов был присужден к смертной казни за содо­
мию, он отменил приговор и написал на полях: «Этот
парень — просто свинья; сдать его в инфантерию». Он
отменил смертную казнь, полагавшуюся за аборт, чтобы
виновная мать могла впоследствии искупить свое пре­
ступление умножением рода человеческого. Он не толь­
ко не наказывал за двоеженство, но и юридически при­
знавал его, как, например, в деле генерала Фавра. Как
известно, самому Фридриху и одной жены было слиш­
ком много, и было бы смешно объяснять его юридиче­
скую и моральную снисходительность к половым пре­
ступлениям его личной порочностью *.
* Следует, однако, заметить, что, несмотря на эту снисходительность,
король не решался ссориться с католической церковью из-за церковных нака­
заний, налагаемых ею за нарушение церковных постановлений относительно
брака. Фридрих был слишком умен, чтобы вести такую «гениальную» поли­
тику, которую проводил господин Бисмарк во премя «борьбы за культуру».
Он сейчас же обуздал излишнее рвение своих чиновников в этом плане н
издал приказ: «Если они (католические священники) отказывают сказанному
Бергме|";еру в отпущении грехов н в причастии, то этим они отнюдь не на­
рушают наших прав в отношении наказании за бртчпые преступления, а лишь
отказывают жалобщику в таком удовольствии, на которое он сам потерял
право вследствие заключения брака, запрошенного римской церковью, и ко­
торого он не мо.*кет требовать, пока он состоит членом этой церкви».
218


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
В резком противоренни с этим мягкосердечием и в
то же время в полном согласии с ним стояла варварская
жестокость фрндриховской юстиции, поскольку дело шло
лс о поставке человеческого материала, а о его трени­
ровке для деспотических целей. При военных и поли­
тических преступлениях, хотя бы они являлись таковы­
ми лишь с точки зрения тогдашнего государственного
понимания, Фридрих не отступал перед самым грубым
нарушением правовых форм и перед самыми ужасными
наказаниями. В этой области он считал себя неограни­
ченным властелином над свободой и жизнью своих под­
данных; если это ему было удобно, он лишал люден
свободы и жизни по собственному произволу и до чрез­
вычайности усиливал судебные приговоры, подлежавшие
его утверждению. Когда один полковник ввиду смяг­
чающих обстоятельств дела просил о смягчении суро­
вой статьи военного устава, король наотрез отказал в
его просьбе; за мнимое распространение изменнических
слухов он приказал обезглавить в Шпандау тайного со­
ветника Фсрбера без всякого судебного разбирательства
и высгаыпь его голову на колу. Чем более старел ко­
роль, тем менее сдержанной становилась его кабинет­
ская юстиция. Чтобы хоть до некоторой степени предо­
твратить ее, судебная палата по возможности старалась
не приговаривать людей к заключению в крепости; в
одном случае она предотвратила судебное убийство,
которое должна была совершить по приказу короля,
только тем, что оттянула окончательное решение дела
до смерти Фридриха.
В деле мельника Арнольда — наиболее известном
случае фрндриховской кабинетской юстиции — прояви­
лись различные соображения. Юстиция, как будто
энергично отстаивавшая крестьянские права от покуше­
нии юнкеров, была превосходным средством, чтобы
привлечь крестьян-переселенцев из-за границы, и в то
же время давала острастку слишком патриархальному
юнкерскому вотчинному суду. При этом Фридрих весьма
хорошо помнил границы своей власти. В одном-единст-
вемпом случае он нарушил закон, чтобы помочь одному
крестьянину; но, когда толпы крестьян стали осаждать
его замок и перед окнами короля выставляли напоказ
судебные приговоры, еще более несправедливо нару­
шавшие их права, чем в деле с мельником Арнольдом,
219


ФРЛПЦ МКРИНГ
король оказался не в состоянии помочь им
254
.
К этому
знаменитому делу примешались еще воепно-полнтнче-
скне соображения. Свою жалобу мслышк Арнольд су­
мел довести до сведения короля через военные инстан­
ции, и Фридрих поручил рассмотреть дело какому-то не­
вежественному полковнику. Согласно его докладу, он
кассировал приговор судебной палаты, решившей дело
не в пользу мельника, причем проявил необычайную
грубость по отношению к суду, а затем написал минист­
ру фон Зедлнцу, который отказывался обосновать этот
насильственный акт: «Эти сутяги ничего не понимают.
Если солдаты получают приказ и начинают что-нибудь
расследовать, то они идут прямым путем и добираются
до самой сути. Вы должны знать, что я гораздо больше
доверяю честному офицеру, чем всем вашим адвокатам
п судьям» *.
Итак, мы охарактеризовали в общих чертах просве­
щенный деспотизм Фридриха и выяснили его внутрен­
ние причины, его возможности и пределы его возможно­
стей. Если при этом мы не могли избежать некоторых
подробностей, то зато вывод из всего этого можно из­
ложить весьма кратко. Доказывать, что этот просвещен­
ный деспотизм не имел ничего общего с веком гуман­
ности, путь к которому впервые проложил Лессинг, зна­
чило бы ломиться в открытую дверь. На терновнике не
могут расти фиги.
Нам еще остается рассмотреть с этой точки зрения
дипломатию и военную политику Фридриха.
* В дело мелышка Арнольда прусские миротворцы по большей части не
уклоняются от истины, и потому остается юлько пожалеть, что Дюринг в
своей книге. «Дело, жизнь и врапо> на с. 391 издевается над ними <оа их
трусливо скрываемую, но достаточно ясно проглядывающую злобу по отно­
шению к каждому действительному подвигу оригинального короля». Можно
еще, скорее, понять, когда в наше время какой-нибудь патриотический прус­
ский судья, хорошо чуюпшй эпоху, хвалит этот спасительный социальный
подвиг короля, не считавшегося с формальной стороной закона. Впрочем,
свое насильственное выступление и сам Фридрих, по видимому, вскоре при­
знал таковым я не переменил своего решения только потому, что не хотел
ронять свой авторитет. Интересные подробности сообщает оыюсительно этого
Прейс (3, Б22). .


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
VIII
ДИПЛОМАТИЯ И ВОЕННАЯ ПОЛИТИКА ФРИДРИХА
Внешняя политика прусского военного государства
предопределялась самими условиями его существования.
Оно не могло существовать сколько-нибудь долгое вре­
мя, пока опиралось только на отделенные друг от друга
провинции Бранденбург и Восточную Пруссию, если не
считать еще двух маленьких кусков земли на Рейне; в
довершение всего Восточная Пруссия находилась еще
в вассальной зависимости от Польши. Стряхнуть это яр­
мо, обеспечить Пруссии независимое положение между
Польшей и Швецией, добиться господства в Балтийском
море, ставшем яблоком раздора между обеими держа­
вами, завладеть другими колонизованными ост-эльбеки-
ми землями, особенно Померанией и Силезией, облада­
ние которыми отдавало в руки Пруссии и торговлю и по­
литическое влияние в бассейне Одера, и таким образом
создать экономически и политически округленное госу­
дарство — такова была внешняя политика прусской во­
енной державы, намечавшаяся и до некоторой степени
проводившаяся сама собою. Большая или меньшая «ге­
ниальность» отдельных государей имела здесь значение
лишь постольку, поскольку она давала им возможность
более или менее правильно понять необходимый ход ве­
щей и предоставляла им на выбор, выражаясь слова­
ми латинской поговорки, одно из двух: либо руководить­
ся судьбою, либо тащиться за нею.
Мы видели, что уже курфюрст Фридрих Вильгельм
составил план завоевания Силезии и считал, что к это­
му завоеванию необходимо приступить тогда, когда угас­
нет габсбургская династия. Сам он прежде всего приоб­
рел суверенное положение прусского герцогства — об­
стоятельство, на основании которого его преемник, Фрид­
рих I, объявил себя королем. С этой целью курфюрст
вмешался в польско-шведские войны за господство над
Балтийским морем, становясь то на одну, то на другую
сторону и проявляя такое безразличие в выборе средств,
которое вгоняет в дрожь даже бранденбургскнх при­
дворных историков. Впоследствии курфюрсту удалось
завладеть большей частью Померании, почти лишенной
гаваней, передняя же Померания и Штеттин остава-
221


ФРАНЦ МЕРИНГ
лись в руках шведов. Два раза обстоятельства сложи­
лись так, что и эта часть Померании была как будто в
руках курфюрста, и оба раза — в результате Вестфаль­
ского мира и Сен-Жермеиского мира
255
—
он к своей
величайшей досаде должен был от нее отказаться. Уже
в 1646 году он объявил, что от Одера он не откажется,
если только не погибнет его династия, и шаг за шагом
завоевывал устье Одера. Однако нужды бранденбруг-
ско-прусского государства понимал не только он, но и
его противники. Как ни бесспорны были наследственные
права курфюрста на всю Померанию, Франция, Австрия
и Швеция упорно не желали признавать их. Вместо того
чтобы обеспечить курфюрсту господствующее положе­
ние на Балтийском море, они предпочитали заткнуть
ему рот уступкой Каминского, Гальберштадтского и Мин-
денского епископств и предоставлением преимуществен­
ного права на архиепископство Магдебургское, то есть
такими владениями, которые и по размеру и по культу­
ре намного превосходили отторгнутую от Фридриха часть
Померании*. Тем не менее курфюрст подписал Вестфаль­
ский мирный договор, скорбно при этом заметив, что
он желал бы не уметь писать. Только его внуку, королю
Фридриху Вильгельму I, удалось завладеть Штетти­
ном, устьем Одера и частью передней Померании, вос­
пользовавшись поражением шведского короля Карла XII.
Мужская линия габсбургского дома угасла в 1740 го­
ду, через несколько месяцев после вступления Фридри­
ха II на престол. Король немедленно вторгся в Силезию,
не дожидаясь даже, пока Мария-Терезия отклонит его
предложение о мирном удовлетворении бранденбург-
ских наследственных притязаний на отдельные части
этой страны; это не было ни гениальной мыслью, ни «ре­
волюционным восстанием» — это было просто результа­
том неуклонно проводившейся политики прусского воен­
ного государства. Вполне понятно, что об этих наслед­
ственных притязаниях Фридрих всегда говорил с иро­
нией; он просто хотел использовать единственный в сво­
ем роде случай и так округлить прусское государство,
чтобы по мере роста военного могущества великих дер­
жав его армия могла до некоторой степени идти нога в
* Подробности об этом можно найти у Штснцсля "
s
(S1епгсI. Ge-
scliiclite des prcussisclicw Staates, 2, 47 usw.b
222


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
иогу с ними. Он прекрасно понимал, что его наследствен­
ные притязания не произведут впечатления в Вене, и
предъявил их только по тактическим соображениям —
отчасти, чтобы придать «правовую» видимость своей за­
воевательной политике, отчасти, чтобы успокоить со­
мнения маршала Шверина и министра Подевильса
257
,
поэтому не стоит подробно объяснять, почему он занял
Силезию прежде, чем из Вены был получен окончатель­
ный отказ. Но эти «мирные» переговоры являются лиш­
ним и весьма убедительным доказательством, опровер­
гающим всякую мысль насчет «революционного восста­
ния»; если бы Мария-Терезия согласилась на предложе­
ние Фридриха (обеспечение ей денежной и военной по­
мощи против ее врагов и подача бранденбургского кур-
фюрстского голоса в пользу ее супруга на выборах
римского императора) и если бы она уступила ему за
это хотя бы только Нижнюю Силезию, то Фридрих все­
ми силами стал бы поддерживать «габсбургское чуже­
земное господство», или как еще оно там называется.
Когда в Вене ему ответили отказом, он должен был ре­
шиться на войну, которая никоим образом не могла пре­
вратиться ни в «революционное восстание», ни в «пат­
риотическую реформу империи». Ибо если габсбургская
империя, существовавшая по милости папы, была тенью,
то ьгптелъсбаховская империя
258
, поддерживаемая Фран­
цией, за которой якобы шел Фридрих, была в лучшем
случае лишь тенью тени. Наоборот, союз с Францией,
направленный против габсбургской империи,был старин­
ной традицией брандснбургского дома: ведь курфюрст
Иоахим 1
2М
в 1519 году в договоре пообещал передать
германскую корону французскому королю Франциску I,
а курфюрст Фридрих Вильгельм в 1679 году — фран­
цузскому королю Людовику XIV *.
Ко всему этому присоединяется то удивительное об­
стоятельство, что Силезию завоевал, в сущности, не
Фридрих, а его отец, этот верный императору и импе­
рии государь, бывший долгие годы посмешищем всей
Европы, так как его водил на помочах посланник им­
ператора Зсккендорф. В битве при Мольвице
261
, весьма
неудачно начатой, Фридрих малодушно и преждевре-
*Dr0ysen
:
'- \ Gcsthiclite uer preussischen Poiitik, 22 , 68 If.; Rank;,
Genesis, 335 ff.
223


ФРАНЦ МЕРИМГ
мешю бежал после нескольких успешных атак австрий­
ской кавалерии на прусские кавалерийские отряды,
но прусская пехота, вымуштрованная Фридрихом Виль­
гельмом I и князем Десеау, стояла как стена и обеспе­
чила удачный исход сражения, причем искусство выс­
шего командования не играло сколько-нибудь заметной
роли. Столь же неудачно было и первое выступление
Фридриха в качестве дипломата. При заключении
Клейншнеллендорфского договора Фридрих предал
Австрии своего французского союзника и ради «пере­
дачи одиой-единственной крепости, к тому же почти не­
способной к сопротивлению» *, дал возможность авст­
рийскому войску ринуться на французских союзников
Пруссии, которые, как он сам признается в своих вос­
поминаниях, не дали никакого повода для нарушения
союза.
Чтобы понять значение этого факта, не приходится
терять много слов: Франция и Пруссия были одинаково
заинтересованы в ослаблении Австрии — при том, одна­
ко, условии, чтобы собственный союзник не слишком
усилился благодаря этому. Трудно сказать, кто кого под­
вел — Фридрих французов или они его,— и возмущение
современников насчет «бесчестности» Фридриха в боль­
шинстве случаев проистекало не из чувства нравствен-'
ного возмущения, а из уязвленного самолюбия плута,
которого оставил в дураках другой плут. Фридрих уже
знал крылатое словечко Гете и в письме к Подевильсу
пересказывает его своими словами: «Если уж людям
непременно надо оставаться в дураках, так пусть луч­
ше плутами (fourbes) будем мы». Но Клсйишнеллен-
дорфский договор был плутовством, в результате кото­
рого дураком оказался Фридрих, желавший оставить в
дураках других; а между тем дипломат не может сде­
лать худшего промаха, как изменить союзнику без
сколько-нибудь значительных для себя выгод, но к боль­
шой выгоде общего врага. Тогда-то Фридрих и навлек
на себя упрек, от которого его позднейшая дипломатия
была свободна,— что ради самых ничтожных выгод в
настоящем он готов поступиться величайшими выгодами
в будущем. Более обоснованной представляется вторая
измена Фридриха своим союзникам — заключение сепа-
* Ко set. I\6nig Frieclrich dor Grcisse, 1, 153.
224


ЛЕГЕНДА О ЛЕССПНГЕ
ратного Бреславльского мира
262
, по условиям которого
Марня-Терезия — в основном иод давлением английской
дипломатии — уступила ему Силезию, чтобы поскорее
отделаться от наиболее опасного врага и развязать се­
бе руки для борьбы с остальными противниками. В ос­
нове этого мира лежали, следовательно, тщательно
скрываемые планы будущих действий.
Эти планы носились в воздухе, и потому вполне по­
нятно, что в 1744 году, когда Марня-Терезия во все еще
продолжавшейся войне за австрийское наследство одер­
жала ряд блестящих побед над Францией и виттель-
сбахским призрачным императором, Фридрих заклю­
чил новый союз с Францией и, как вассал Германской
империи, привел свои «союзные народы» на помощь
тяжко оскорбленному и униженному императору. Но и
на этот раз он совершил большую дипломатическую
ошибку: в тайном соглашении он выговорил в пользу
прусского государства значительную часть богемского
королевства, которое он должен был завоевать для им­
ператора. Тайна эта вскоре была разоблачена, и мо­
ральный и политический престиж короля оказался по­
дорванным, а надежды его — несбыточными. В этом
случае, как н в некоторых других, король переоценил
своп действительные силы. Ибо если Силезию в силу
ее географического положения и условий ее экономиче­
ской жизни было чрезвычайно легко включить в состав
Пруссии, то задача эта была совершенно неразрешима
даже в отношении части богемской территории
2Ю
.
За­
воевание этого королевства принесло Фридриху много
горьких минут. На этот раз французские союзники бро­
сили его на произвол судьбы, и старый маршал Траун
264
,
которого Фридрих с похвальной откровенностью всегда
признавал своим учителем в военном деле, прогнал его
через енлезскую границу и почти уничтожил прусскую
армию. Зима 1744—1745 годов была для
Фридриха
исключительно тяжелым временем. Но если он, по сви­
детельству иностранных посланников, внешне возмужал,
то внутренне освободился от всех тех иллюзий, порож­
денных честолюбием, погоней за славой или, как он од­
нажды выразился, «тайным инстинктом», которые до
спх пор так вредили ему в области внешней политики.
В 1745 году он восстановил свою армию и нанес австрий­
цам и саксонцам целый ряд поражений в больших и
8 Зак. 393
225


ФРАНЦ МЕРИНГ
мелких стычках (при Гегенфрддберге, Сооре, Като-
лиш-Геннерсдорфе, Кессельсдорфе); и тем . не менее в
конце года, к изумлению уязвленной Франции и к не
меньшему изумлению Австрии, сначала не верившей
ему, а потом обрадованной, он стал просить о заключе­
нии второго сепаратного мира при условии закрепле­
ния за ним Силезии. Когда это условие было выполнен­
ие, он возвратился в свои земли, твердо решившись до
конца своих дней «не. нападать больше ни на одну
кошку».
Не подлежит ни малейшему сомнению, что король
относился к этому решению весьма серьезно. Правда,
одиннадцать лет спустя, когда разразилась Семилетняя
война, его сейчас же стали упрекать в том, что он взял­
ся за оружие, побуждаемый честолюбивыми намерения­
ми; это обвинение кажется тем более обоснованным,
что оно впервые было выдвинуто собственными братья­
ми Фридриха и втайне поддерживалось большинством
его министров и генералов. Его внезапное нападение на
Саксонию и беспощадное закабаление этой страны так­
же кажутся вероломным нарушением мира. Но на этот
насильственный акт король решился весьма неохотно и
лишь под давлением непреодолимых обстоятельств. Бла­
годаря измене австрийских и саксонских чиновников он
уже много лет получал документальную информацию
насчет переговоров, которые велись между Австрией,
Саксонией и Россией и цель которых заключалась в том,
чтобы неожиданно напасть на него и сломить растущую
мощь прусского государства. Не подлежит теперь, да
и тогда не подлежало ни малейшему сомнению, что пе­
реговоры эти действительно велись. Но прусские прин­
цы считали, что они остались бы пустыми словами, если
бы не преждевременное выступление короля. Конечно,
это было возможно, и сам Фридрих вполне считался с
этой возможностью: в течение многих лет он с неусып­
ной бдительностью следил за австрийско-саксонско-
русскими переговорами, сохраняя в то же время невоз­
мутимое спокойствие.
Но возможно было и обратное, и Фридрих не мог до­
пустить, чтобы эта возможность стала действитель­
ностью, так как тогда он попал бы в наихудший для се­
бя переплет. Опасение превратилось в уверенность, ко­
гда столкновение экономических интересов Англии и
226


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИИГЕ
франции в североамериканских колониях привело к от­
крытой войне, которая неизбежно должна была вызвать
войну внутри Германии, ибо было совершенно очевидно,
что Франция нападет па Ганновер как на наиболее уяз­
вимый пункт английского королевства. Срок франко-
прусского союза истек в июне 1756 года и попытки
Фридриха возобновить его кончились неудачей. Друже­
ское расположение Марии Терезнн к Помпадур и нелю­
бовь к пей Фридриха были тут ни при чем, так как при
решении крупных политических вопросов даже в абсо­
лютистской Франции восемнадцтаого столетия подоб­
ные вещи играли совершенно второстепенную роль и,
выражаясь судебным языком, являлись лишь «привхо­
дящими обстоятельствами» *.
* Так как работы буржуазных историков часто отводят немалое место
этим россказням, то и мы должны мимоходом коснуться их, поскольку они
бросают некоторый свет на историю нравов восемнадцатого столетия. В пись­
ме к саксонской кронпринцессе Марии-Антонии сама Мария Тсрезия отри­
цала личную переписку с Помпадур, и простого утверждения такой благо­
родной п безукоризненной в личном отношении, женщины, как Мария Тсрезия,
совершенно достаточмо для того, чтобы опровергнуть туманные сплетни на
этот счет, передаваемые в мемуарах Дюкло
263
( Монгальяра
2ба
,
Ришелье
г6
\и
Даже более определенные заявления фон Хормайра
as8
в его «Справочнике
по отечественной истории» 1811 г. Если даже австрийские посланники и ми­
нистры ухаживали за Помпадур, чтобы взорвать франко-прусский союз, то
они делали то же самое, что делал за двенадцать лет до этого при заключе­
нии франко-прусского союза прусский посланник граф Ротенбург; разница
заключалась лишь в том, что в 17-14 г. королевская любовница называлась
но Помпадур, а Шатору
26Э
.
Господин Козср. которого недавно прусские адво­
каты привлекали па процессы об оскорблении величества в качестве «объек­
тивного и научного эксперта» по вопросам прусской истории, рассказывает
(см. 1, 219), что «граф Ротеибург не раз обедал по вечерам у герцогини Ша­
тору в компании одного лишь короля». Затем он прибавляет: «Как могла
герцогиня отказать в помощи рыцарственному посланцу прусского короля,
раз этот посланец, подобно ей самой, апеллировал к наиболее благородным
страстям короля Людовика?» Разумеется, она не могла ему в этом отказать,
и. таким образом, в результате «бесед наедине» возчик франко-прусский союз
*744 г.,
оказавшийся для Пруссии прелюдией ко второй енлезской войне, а
Для Франции — поводом для возобновления- войны за австрийское наследство,
которой присутствие на театре военных действий Людовика XV — подсказан­
ное, выражаясь словами Козера, «наиболее благородными страстями коро­
ля» — должно было придать особую напряженность.
Уже из одного этого ясно, что презрительное отношение Фридриха к
ом па дур отнюдь не вызывалось мелкобуржуазными понятиями о прили­
чиях — слабостью, которой он совсем не грешил. Наоборот, если, судя по
словам Валлори
а
"° и Вольтера, до Семилетней войны Фридрих презрительна
•
ал\.я о Помпадур (во время тяжких затруднений, порожденных этой
•он, он даже предлагал ей пожизненное владение Невшательским кия-
Я*
0
227


ФРАНЦ МЕРИНГ
Суть в том, что при заключении союза обе стороны
не сошлись. Хотя при французском дворе существовала
сильная партия, верная традициям Ришелье и Мазари-
ни
271
,
которая видела в раздробленности Германии
источник французской мощи и, желая сохранить союз с
Пруссией, направленный против габсбургской империи,
добилась отправки в Берлин специального посланца для
ведения переговоров, однако посланец этот, герцог Ни-
вернуа
272
, предъявил такие большие требования и так
мало предлагал, что Фридрих не счел возможным пойти
на эту сделку. Так, например, в вознаграждение за по­
мощь прусской армии в надвигающейся войне с Англи­
ей герцог предлагал Пруссии остров Тобаго
273
, в ответ
на что Фридрих насмешливо и вполне основательно за­
метил: «Остров Тобаго? Вы, вероятно, хотите сказать
остров Баратория
274
, но для него я не располагаю Сан-
чо Пайсой». В то время прусская политика еще не научи­
лась велеречивым фанфаронадам господина Бисмарка,
полагающего, что поднять флаг над каким-нибудь тро­
пическим песчаным холмом или болотом — значит, со­
вершить великий национальный подвиг.
Однако довольно об этом. Чтобы не оказаться со­
вершенно изолированным, Фридрих 16 января 1756 года
заключил с Англией Вестминстерскую конвенцию о вза­
имном нейтралитете, в соответствии с которой стороны
обязывались силой оружия изгонять с территории Гер-
жеством за заключение мира с Фракцией — см .: Ш е ф с р
275
,
(Семилетняя
воина, 1. 415), то это объясняется просто-напросто тем, что маркиза вышла
из рядов мещанства и носила раньше имя Антуанетты Пуассон, между тем
как Шатору была урожденная маркиза де ла Турпель. В данном случае
Фридрих проводил то же различие, которое вскоре после его смерти прово­
дили берлинский двор и берлинское «общество» и которое до сих пор прово­
дят буржуазные прусские историки, сваливающие весь позор режима любов­
ниц, установившегося при Фридрихе Вильгельме II, на графиню Лихтенау,
урожденную мадемуазель Эпке, а знатных потаскушек этого короля — фосс,
Дспгоф н всяких других — изображают в героическо-септпменталыюм свете
трагической любовной страсти. Для «философа из Сансуси»
7:6
это различие
имело тем меньшее значение, что Антуанетта Пуассон, несмотря на все, была
тоже маленьким философом. Она спасла «Энциклопедию» -
>77
.
когда парижский
парламент приказал сжечь эту знаменитую книгу на костре во дворе дворца
юстиции; под се покровительством Франсуа Кепнэ
278
написал свою знамени­
тую «Tableau econornique»; все это, равно как и многое другое, характери­
зует ее с гораздо лучшей стороны, чем «благородную наложницу», как назы­
вает ее Карлепль, Шатору, которая погнала своего царственного любовника
на военную авантюру, для которой он был столь же мало пригоден, как осел
для игры на лютне.
228


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
мании вооруженные силы всякого негерманского госу­
дарства. В ответ на это 1 мая того же года последова­
ло заключение франко-австрийского оборонительного
союза, и Австрия начала энергично вооружаться. Фрид­
рих дважды посылал в Вену дипломатические запросы
относительно цели этих вооружений, а затем запросил,
может ли он быть уверенным в том, что в этом и в сле­
дующем году Австрия не нападет на него. Оба раза он
получал уклончивые, ничего не говорящие и даже на­
смешливые ответы. В силу присущего прусскому воен­
ному государству специфического внутреннего склада у
него не было ни минуты на промедление. По меткому
слову Карлейля, меч Фридриха был несравненно коро­
че, чем меч Франции и Австрии, но обнажал его Фрид­
рих втрое быстрее, чем эти великие державы, и потому
он не мог ждать, чтобы не утратить это весомое, но
единственное преимущество перед противниками, пре­
восходившими его всех отношениях. Если исходить из
его интересов и интересов его государства, определяв­
ших даже субъективные решения Фридриха, можно, по­
жалуй, сказать, что он медлил слишком долго и что он
вполне мог бы обойтись без второго запроса в Вену.
Может быть, он так бы и поступил, если бы сознатель­
но не оттягивал начало похода до поздней осени, что­
бы по крайней мере в том же году не увидеть на своей
территории французское войско.
Однако план его, заключавшийся в том, чтобы быст­
рыми ударами ошеломить самых опасных и самых близ­
ких соседей — саксонцев и австрийцев — и вынудить их
к заключению прочного мира, затруднялся прежде все­
го тем обстоятельством, что Саксония в последний мо­
мент стянула все свои войска в укрепленный лагерь при
Пирне.
Итак, Семилетняя война не была прусской завоева­
тельной войной. Чем же она была в таком случае?
Буржуазные прусские историки отвечают: она была
продолжением Тридцатилетней, воины, религиозной вой­
ной, которая окончательно спасла духовную свободу в
Германии, заложила фундамент немецкой националь­
ной государственности и т. д. — в
том же великолепном
стиле. Оставим в стороне эти тирады, лишенные какого
бы то ни было осязательного содержания, и остановим­
ся на гипотезе религиозной войны, представляющей
229


ФРАНЦ МЕРИНГ
хоть какой-нибудь смысл. Эта гипотеза кажется с виду
весьма простой. Во время войны за австрийское наслед­
ство и первых силезскнх войн державы были сгруппи­
рованы так, что Франция и Пруссия сражались на од­
ной стороне, а Англия и Австрия на •другой; после этих
«светских» войн, где вероисповедания перемешивались,
возникла «религиозная война», строго разделившая их:
католические державы Франция и Австрия с благо­
словляющим папой на заднем плане выступили против
протестантских держав Англии и Пруссии; там — мрак,
средневековье, духовное рабство, здесь — свет, буду­
щее, духовная свобода, там — римское вырождение и
славянское варварство, здесь — цивилизация под гер­
манским знаменем.
К несчастию, война возникла не в силу религиозных
противоречий, а в силу торговых противоречий между
Англией и Францией и закончилась политической геге­
монией настоящего варварского государства
279
над го­
сударством борцов за свободу и свет — гегемонией, ко­
торую допустило другое государство борцов за свободу
и свет опять-таки по торгово-политическим соображе­
ниям.
В Вестминстерском договоре, последовавшем через
год после упомянутой выше конвенции о нейтралитете,
Англия кроме субсидий пообещала Пруссии послать
флот в Балтийское море — восемь линейных кораблей,
несколько фрегатов и в случае необходимости еще не­
сколько военных судов. Пункт этот был совершенно
ясен и недвусмыслен, равно как и его цель: английский
флот, появившийся в Балтийском море, сохранил бы
для Фридриха Восточную Пруссию и Померанию, а глав­
ным образом запер бы русские гавани и, уничтожив
русскую торговлю, отнял бы возможность у этого вар­
варского государства вмешиваться в европейские дела.
Но Англия даже и не подумала послать в Балтийское
море хотя бы один военный корабль; мало того — в те­
чение всей войны в Петербурге оставалось английское
посольство. Вопрос решали не интересы протестантско­
го союзника, а интересы английской торговли. В то вре­
мя Англия еще не владела Индийской империей; ее се­
вероамериканские колонии были еще не развиты и ма­
ло населены; ясно, что ни один английский министр не
решался прикоснуться к балтийской торговле. Когда
230


ЛЕГЕНДА О ЛЕССШТГЕ
кормило правления окончательно перешло в руки Пит-
та
280
, он не скрыл от прусского короля, что Фридрих
никоим образом не может рассчитывать на выполнение
этого пункта Вестминстерского договора; по его словам,
восторженные симпатии английской нации к делу про­
тестантизма вообще и лично к Фридриху в частности
нисколько не меняли того обстоятельства, что всякое
министерство, посылающее военный флот в Балтийское
море, немедленно потеряло бы большинство в парламен­
те. Умные государственные люди прекрасно знают, что
миром управляют экономические факторы, и друг от
друга этого не скрывают. Идеологические прикрасы они
предоставляют историкам-политикам, в которых, к
счастию для просвещенного и еще нуждающегося в про­
свещении человечества, ни один народ не знает недо­
статка.
Этот торгово-политический интерес английской на­
ции решил исход Семилетней войны
281
.
Защищенный от
всяких нападений, русский царизм мог дать полный про­
стор своим завоевательным и хищническим инстинктам.
Он даже позволил себе роскошь трижды изменить свою
позицию в Семилетней войне. Сначала — и дольше все­
го— русская армия сражалась против Пруссии, прибра­
ла к рукам всю Восточную Пруссию, зверски опустоши­
ла Померанию и Бранденбургскую марку
282
, почти не­
изменно нанося прусской армии сокрушительные уда­
ры— ибо даже битва при Цорндорфе
283
была не столь­
ко триумфом Фридриха, сколько сражением, исход ко­
торого не был решен,— и привела прусское государство
на край гибели. В этом отношении она точно исполняла
решение русского сената, принятое в 1753 году и воз­
веденное в «неуклонное правило управления государст­
вом»; правило это гласило, что следует не только про­
тивиться всякому дальнейшему росту прусского могу­
щества, но и использовать первый удобный случай для
того, чтобы противопоставить бранденбургскому дому
превосходящую его силу, раздавить его и возвра­
тить к прежнему скромному положению. Но эта макси­
ма, принятая под влиянием неистовой и отупевшей от
алкоголя царицы Елизаветы, била гораздо дальше це­
ли: Россия была заинтересована не в политическом
уничтожении прусского государства, а в политическом
господстве над ним. Пруссия не смела быть соперни-
231


ФРЛНЦ М12РИНГ
ком России, она должна была стать ее вассалом, оста­
ваясь в то же время стрелой в теле Австрии; этого тре­
бовали завоевательные цели России, в какую бы сторо­
ну они ни были направлены — в сторону ли Польши,
или в сторону Турции, или даже в сторону Германии.
Совершенно ясно, что русские генералы вопреки воле
царицы не решались нанести прусской армии решитель­
ный удар, хотя это было очень легко сделать, например
после битвы при Кунерсдорфе
284
.
После внезапной смер­
ти царицы Елизаветы был заключен прусско-русский
союз — глупая причуда глупого Петра III. Лессипг на­
зывает его жалким статистом, принявшим личину бога
и избранным судьбой для того, чтобы разрезать неле­
пый узел кровавой трагедии. Но узел этот развязала
только Екатерина П. Умертвив предательски своего
супруга Петра и вступив на русский престол без всяко­
го на то права, эта умная особа сейчас же поняла истин­
ные интересы России-, она заявила нейтральную пози­
цию, способствовала тому, что Семилетняя война за­
кончилась всеобщим истощением и в результате доби­
лась заключения прусско-русского союза от 14 апреля
1764 года, в тайных статьях которого уже был преду­
смотрен раздел Польши. Король Фридрих, далеко не
отличавшийся бисмарковской бесчувственностью по от­
ношению к наглым выходкам России, чувствовал себя
униженным ролью русского сатрапа, но не мог проти­
востоять этой «страшной державе». Ему пришлось да­
вать Екатерине субсидии па ведение турецких войн; при
первом разделе Польши он навлек на себя наибольшую
ненависть, а взял наименьшую часть добычи; наконец,
при заключении Тешенского мира
285
в 1779 году, ко­
торым закончилась война за баварское наследство, он
должен был признать Россию наряду с Австрией «по­
ручительницей» Вестфальского мира
286
.
Да, это действительно было продолжение Тридцати­
летней войны, но в совершенно ином смысле, чем дума­
ют прусские мифотворцы. Подобно Тридцатилетней вой­
не, Семилетняя война кончилась тем, что попытка под­
чинить Германию господству габсбургско-папской импе­
рии не удалась. Подобно Тридцатилетней войне, Семи­
летняя война привела ко всеобщему истощению; по сло­
вам самого короля Фридриха, после первой Германия
была так же разорена, как и после второй. Подобно
232


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
тому как Тридцатилетняя война закончилась тем, что
Франция и Швеция стали «поручительницами Вест­
фальского мира», то есть получили право вмешиваться
в любой момент в немецкие дела, благодаря чему ста­
ли господствовать над Германией два культурных наро­
да, точно так же Семилетняя война передала России
«охрану Вестфальского мира». Это означало господство
чужеземного варварского государства. Роковые послед­
ствия этого господства не преодолены еще и сегодня
287
.
Да и надеяться на их преодоление вообще можно лишь
с того момента, как проснулось политическое сознание
немецкого рабочего класса.
Каким же образом эта Семилетняя война могла впер­
вые дать «высокое и подлинно жизненное содержание»
духовной жизни немецкого народа?
IX
К ПСИХОЛОГИИ СЕМИЛЕТНЕ!"! ВОПНЫ
Часто говорят: каковы бы ни были результаты Семи­
летней войны, эта война воочию показала, что немецкий
государь с почти сверхчеловеческой гениальностью семь
лет выдерживал напор целого мира врагов и разбивал
наголову всех противников Германии, которые столь
долго попирали родную почву,— русских и венгров,
французов и шведов. Уже один этот факт, как утвер­
ждают, снова воскресил национальный дух немецкого
парода или по крайней мере его протестантского боль­
шинства. Действительно, подобный взгляд как будто
ближе всего стоит к словам Гете насчет «высшего жиз­
ненного содержания». Спрашивается только, смотрели
ли на это современники Фридриха с такой же точки
зрения и внушили ли им «патриотические военные под­
виги» Фридриха тот национальный дух, который якобы
породил нашу классическую поэзию.
Если бы король мог познакомиться с этим взглядом,
он, вероятно, столь же мало понял бы его, как ирокез­
ский язык. Его лучшее качество — серьезное п трезвое
понимание вещей — всегда оберегало его от всякого хва­
стовства; он хотел быть не более чем военачальником
своего времени и ничем большим он фактически не яв-
233


ФРАНЦ МЕРНПГ
лялся. Правда, за последнее время идеалистические
преувеличения стали сильно проявляться даже в прус­
ской военной литературе. Уже лет десять в ней ведется
ожесточенный спор, далеко не лестный для классиче­
ского военного государства. Одни утверждают, что
Фридрих, в своем гениальном предвидении опередив­
ший эпоху на пятьдесят или на сто лет, применял напо­
леоновскую стратегию, основная и единственная задача
которой заключается в быстром уничтожении неприя­
тельской армии посредством решительного удара. Дру­
гие говорят, что он вел войну так, как люди вели ее в
то время; он вел осторожную, медленную, методическую
войну, задача которой — добиться перевеса над про­
тивником. Для этой цели разрушают интендантские
склады, предназначенные для питания вражеской ар­
мии, отнимают у неприятеля то клочок земли, то кре­
пость, вытесняют его с поля сражения путем всевоз­
можных искусных маневров — «маскировок», «прима­
нок», «диверсий» — и применяют бой только как край­
нее средство, как последнюю меру, на которую можно
пойти лишь в случае необходимости, да разве еще тогда,
когда таким путем можно, наверное, достигнуть весьма
больших преимуществ. Не нужно долго думать, чтобы
понять, какой из этих взглядов правилен. Наполеонов­
ская стратегия основывается на народном войске, на
стрелковой тактике, на реквизиционной системе; ее пред­
посылкой являются массовые армии, быстро двигаю­
щиеся вперед, вступающие в перестрелку в любой
местности и занимающиеся реквизициями.
Наоборот, армия восемнадцатого столетия была на­
емным войском, которое как таковое было связано с ли­
нейной тактикой
288
и со складами, его обслуживающи­
ми. Так как вербовка стоила очень дорого, то войско
это не могло превышать определенную норму. Вести
против врага его можно было только сомкнутым стро­
ем, который поддерживался палками и пулями офице­
ров; поэтому оно могло сражаться почти исключитель­
но на открытых равнинах и действовало почти как ме­
ханически действующая скорострельная машина — не­
даром ведь главной целью военной муштровки была
максимальная быстрота массовой стрельбы, которую
Фридрих в конце концов довел до шести выстрелов в
минуту с зарядом для седьмого. Когда войско стояло в
234


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
лагерях, военачальник должен был строго следить за
ним и удовлетворять его нужды; его маневрирование
было связано со складами и пекарнями, и потому сво­
бода передвижения была у него весьма ограничена. Ес­
ли бы Фридрих попробовал наполеоновскую стратегию
и приказал своим наемникам вступать в бой с против­
ником рассыпанным строем, то его войско в тот же день
разбежалось бы на все четыре стороны. А если бы он
позволил своим наемникам заниматься реквизициями,
то, по энергичному выражению одного нового военного
историка, часть его войска немедленно превратилась бы
в разбойничью банду*.
Наполеоновская стратегия была для Фридриха не­
возможна не только в силу практических соображе­
ний, но и,— пожалуй, даже в большей степени —
в силу психологических причин. Он не мог даже
мечтать
о ней,
подобно тому
как он не мог
бы прокладывать полевую железную дорогу или поле­
вой телефон. Даже самый великий военный гений не в
силах изобрести новую стратегию, ибо в конечном сче­
те она всегда создается благодаря общему ходу эконо­
мического развития. Наполеоновская стратегия назы­
вается наполеоновской не потому, что она была изобре­
тена Наполеоном, а потому, что в наполеоновских вой­
нах она достигла наивысшего совершенства. Она заро-
* Jiilms, 3, 1939, О споре, возгоревшемся в прусской военной литературе,
см.: v. Bernhardi. Friedrich der Grosse als F
:
eldherr; Dclbrtick. Historische und
politische Aufsatze, 227 и ел.: статья «О различиях стратегии Фридриха и На­
полеона». Еернгарди и Дельбрюк были застрельщиками этой чернильной
войны. Большое двухтомное сочинение Еернгарди содержит много поучитель­
ного, так как он принадлежит к числу лучших буржуазных историков, но его
основная мысль насчет наполеоновской стратегии Фридриха совершенно оши­
бочна. На двух с небольшим листах Дельбрюк прекрасно разбивает его.
Но с своей стороны и господин Дельбрюк являет поразительный пример того,
какие странные формы в одной и той же голове может принимать борьба
между идеалистическим и материалистическим пониманием истории. Как
военный историк, господин Дельбрюк понимает,— правда, не вполне, но с до­
статочной ясностью,— что
экономические условия эпохи определяют способы
ведения войны, и прекрасно использует эту мысль в своем споре с Бернгарди.
Но как гражданский историк — если можно так выразиться,— господин Дель­
брюк в том же томе своих статей превозносит прусского ландрата, видя в
нем воплощение «традиционного германского понятия о свободе», «давшего
возможность праву и чести развиваться в этом суровом государстве». Прус-
•\ос военное государство самим фактом своего бытия вбивает в голову эко-
мическую диалектику; идеология прусского правового государства порож­
дает идеологические представления.
235


ФРАНЦ МЕРИНГ
дилась сама собою во время американской войны, за
независимость. Когда разразилась эта война, против
английских наемных войск выступили толпы повстан-i
цев, которые сражались за собственное дело, а потому
не дезертировали, как навербованные солдаты, не за­
нимались экзерцициями, но зато тем лучше стреляли
из своих нарезных винтовок и потому вступали в бой
с англичанами не в линейном строю и не в открытом
поле, а рассыпаясь мелкими подвижными отрядами и
под прикрытием леса. Когда говорят, что Фридрих вни­
мательно следил за американской войной, чтобы учить­
ся на ней,— ему этим воздают величайшую похвалу.
Правда, в письме к своему брату Генриху от 3 ноября
1777 года он отзывается о ней довольно иронически:
«Мы наблюдаем за Вашингтоном
28э
, Гоу, Бургонем и
Карльтоном
290
, чтобы учиться у них великому и неис­
черпаемому военному искусству, смеяться над их глу­
постями и одобрять то, что они делают по правилам».
Но непогрешимость этих «правил», по-видимому, стала
ему казаться несколько сомнительной, а «глупости» Ва­
шингтона, должно быть, несколько просветили его, ибо
незадолго до смерти он приказал образовать несколько
батальонов легкой инфантерии из уроженцев страны, из-
«людей, знающих местные условия» и умеющих исполь­
зовать местность. Он приказал воспитывать в них боль­
шую подвижность и обучать более свободному строю,
чтобы они получали подготовку, более похожую на под­
готовку егерей *.
В этом отношении Фридрих намного обогнал ученых
военных теоретиков своего времени и всех своих офи­
церов. Новой стратегии они не понимали даже тогда,
когда им пришлось встретиться с ней лицом к лицу и
когда во время революционных войн 90-х годов собран­
ные с бору да с сосенки крестьянские толпы защищали
свои интересы против возвращавшихся с австрийско-
прусскими войсками эмигрантов приблизительно так
же, как защищали их американские фермеры и охотни­
ки против английских наемников. Гете с поэтической
прозорливостью понял знамения времени, когда сказал
прусским офицерам после канонады при Вальми
291
'.
«Отиыне начинается здесь новая эпоха истории, и вы
*Dгоуsеп. LebenvonJork,1,50.
236


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
можете сказать, что вы при этом присутствовали». Но
его слушатели не понимали его, и их нельзя за это осо­
бенно порицать, ибо и сам Гете только чувствовал, но
не понимал того, что он сказал: в противном случае он
не стал бы говорить двадцать лет спустя, что Семилет­
няя война впервые привнесла «высокое и подлинно жиз­
ненное содержание».
Но даже накопленный опыт ничему не научил прус­
ских офицеров; еще в течение многих лет наемные ар­
мии проявляли в каждой стычке свое тактическое пре­
восходство над французскими добровольцами, а тем не
менее Францию никак не удавалось победить. Сам этот
факт был неоспорим, но причин его люди не могли по­
нять; в конце концов к нему стали относиться, как к
неприличной бессмыслице, которая издевается над все­
ми доказанными правилами военного искусства, но ко­
торую волей-неволей приходится признать. Так, напри­
мер, известный генерал фридриховскои школы князь
Гогенлоэ-Ингельфинген
292
,
в 1794 году советовал за­
ключить мир с Францией: продолжение войны не сулит
ничего хорошего, говорил он, так как «с этими дура­
ками никогда не покончишь». Совершенно в таком же
духе выражалась и составленная в то время официаль­
ная австрийская докладная записка: «с точки зрения
обычного хода вещей» французов следует признать по­
бежденными, но они каждый раз со «страшной силой»
подымаются все снова н снова, подобно «бурлящей
реке». Еще во время войн 1812—1815 годов среди гене­
ралов европейской коалиции — если не считать рано по­
гибшего Шарнхорста — только один Гнейзенау стоял
на высоте наполеоновской стратегии; ему из-за этого
приходилось выдерживать жесточайшую борьбу с его
прусскими подчиненными — Бюловом н Йорком,— да и
для соединенных союзных монархов, военные советники
которых — Кнезебек
293
у пруссаков, Дука и Ланге-
нау
2и
у австрийцев — еще целиком разделяли военные
воззрения восемнадцатого столетня, он был бельмом на
глазу; в придворных кругах над ним и его штабом из­
девались, сравнивая этот последний с лагерем Валлен-
штейна. Даже при Ватерлоо английская армия приме­
няла линейную тактику, и это было вполне логично, ибо
эт
а армия состояла из навербованных наемников. Тем
»е менее она бы погибла, если бы вовремя не подошли
237


ФРАНЦ МПРИНГ
пруссаки под командой Блюхера и Гнейзенау. Только
через несколько десятилетий наполеоновская стратегия
вошла у прусской армии в плоть и кровь благодаря клас­
сическим работам Клаузевица, и в ответ на глупую
болтовню о прусском школьном учителе, который яко­
бы победил при Кениггрецс
295
, один прусский генерал
метко заметил: «Конечно, но этот школьный учитель
именуется Клаузевиц».
С «гением» полководцев дело вообще обстоит весь­
ма своеобразно. В своем сочинении против Дюринга
Энгельс описывает, как в битве при Сен-Прива
2Э6
, где
сражались два войска с одинаковыми
тактическими
приемами, правильные колонны немцев, осыпаемые
страшным ружейным огнем, превратились в густые
стрелковые цепи, и солдаты могли передвигаться на пло­
щади неприятельского обстрела только беглым шагом.
Затем он продолжает: «Солдат опять-таки оказался тол­
ковее офицера: именно он, солдат, инстинктивно нашел
единственную боевую форму, которая до сих пор оправ­
дывает себя под огнем ружей, заряжаемых с казенной
части, и он с успехом отстоял ее вопреки противодейст­
вию начальства» *. Это звучит очень непочтительно, но
мы можем сказать, что прусский генеральный штаб го­
ворит то же самое, хотя несколько иными словами, ко­
нечно, не совершая при этом никакого плагиата по от­
ношению к Энгельсу. Устами одного из своих дарови­
тых сотрудников он следующим образом характеризует
французские революционные войны восемнадцатого
столетия: «Вполне понятно, что бой рассеянным стро­
ем вовсе не предписывался тогдашним французским
военным уставом, ибо этот устав во всех своих сущест­
венных чертах был таков же, как и прусский. Рассеян­
ный боевой порядок французов был не предписан им, а
сложился сам собой; из необходимости сделали добро-
* Об экономическом развитии, которое привело к превращению фридрн-
ховской стратегии в наполеоновскую стратегию, см.: М а р к с К.,
Эн­
гельс Ф. Соч., т. 20, с. 170 н ел. Чтобы понять превосходство исторического
материализма даже в этой области, следует сравнить эигельсовское описание
с военно-исторической
характеристикой Клаузевица: Clausewitz.
Vom
Kriege, 3, 91 usw. Само собой разумеется, что это не бросает никакой тени
на Клаузевица, сочинения которого в его время составили эпоху и даже еще
сейчас являются наилучшим источником для изучения теории войны. Сзм
Энгельс в другом месте называет его «звездой первой величины». См.:
Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 360.
238


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
детель, и поскольку она соответствовала реальным от­
ношениям, она стала силой]»
•
В области военной истории особенно ярко подтвер­
ждается положение Маркса: «не сознание людей опре­
деляет их бытие, а, наоборот, бытие определят их со­
знание»*. Чем сильнее и непосредственнее соприкосно­
вение с бытием, тем лучше и быстрее развивается созна­
ние. На войне солдат в большинстве случаев гораздо
быстрее офицера понимает реальную обстановку и ин­
стинктивно действует сообразно с ней, и наивысшая
«гениальность» полководца заключается как раз в том,
чтобы эти инстинктивные приемы солдат понять в их
внутренних причинах и решительно действовать соответ­
ственно этому познанию. Насколько это трудно даже
для очень известных генералов, можно видеть из до­
кладов и мемуаров Карно
297
, Дюмурье
298
, Гоша
299
, Гу-
виона Сент-Сира
300
и других офицеров, которым прихо­
дилось организовывать и вести в бой добровольцев
французской республики. Судя по этим свидетельствам,
которые впоследствии усиленно использовались, чтобы
по возможности вытеснить из прусской армии элементы
народного ополчения,несмотря на уроки 1813 и 1814 го­
дов, добровольцы немногим превосходили неповоротли­
вых соратников Фальстафа
301
, а тем не менее австрий­
ские и прусские образцовые отряды разбились о плоти­
ну, которую противопоставили им эти, по-видимому, со­
вершенно необученные толпы.
Вся военная история становится понятной только то­
гда, когда ее сводят к ее экономическим основам. Нао­
борот, она превращается в исторический роман, когда
главным ее рычагом считают большую или меньшую
«гениальность» полководца. Наиболее образованные ге­
нералы восемнадцатого столетия прекрасно понимали,
какая великолепная вещь народное ополчение. Об этом
часто говорили граф Липпе и маршал Саксонский
302
,да
и Фридрих еще в бытность свою кронпринцем касался
той же темы в своем «Ангимакиавелли». Фридрих раз­
вивает следующую мысль: римлянам было неизвестно
дезертирство, без которого нельзя себе и представить
современную армию. Они сражались за свой очаг, за все
то, что было им наиболее дорого, и потому не могли и
* См.: Маркс К.,
Энгельсф. Соч,т.3,с.25.
239


ФРАНЦ А1ЕР1ШГ
мыслить о том, чтобы трусливым бегством обречь на
неудачу великую цель. Но у наших народов дело обсто­
ит совершенно иначе. Правда, горожане и крестьяне со­
держат войско, но сами они не сражаются, и потому
солдат приходится набирать из отбросов народа и удер­
живать под знаменами при помощи самых суровых мер
принуждения. Можно называть «гениальностью» спо­
собность Фридриха и других полководцев его времени
понимать всю хрупкость наемного войска, но эта «ге­
ниальность» нисколько не меняла стратегии и тактики
наемного войска и даже не помогла ученым стратегам
великих военных держав теоретически понять все зна­
чение народного ополчения, когда оно воочию выступа­
ло перед ними и давало им весьма чувствительные
уроки.
Вместе с изменением экономических условий меня­
ется и военное устройство, и вполне естественно, что
практика массы гораздо быстрее приспособляется к из­
менившимся отношениям, чем теория одиночек. Поэто­
му не солдаты учатся у офицеров, а офицеры у солдат.
Стратегию девятнадцатого столетия изобрели амери­
канские крестьяне, и старик Циглер был во многом
прав, когда во время обсуждения военных вопросов в
германском рейхстаге он сказал: «Так называемые эк­
сперты всегда себя срамят». Они неизменно посрамля­
ли себя во всех тех случаях, когда военный эксперт пы­
тался идти наперекор следствиям экономического раз­
вития. Фридрих достигал успехов потому, что он при­
способился к наемному войску, как к единственно воз­
можному войску своей эпохи, хотя он прекрасно пони­
мал преимущества народного ополчения; после его смер­
ти самые опытные офицеры его армии, как ни велика
была их личная одаренность, испытали весьма раз­
личную судьбу в зависимости от того, сумели ли они
приспособить свои познания к изменившимся экономи­
ческим обстоятельствам или нет, учились ли они у сол­
дат или нет.
В последние годы жизни Фридриха наиболее значи­
тельными офицерами его штаба были капитан фон
Штейбен и майор фон Беренхорст. Обоих их постигла
«немилость» короля, всегда недоверчиво относившегося
к интеллектуально развитым офицерам, и оба они оста­
вили прусскую армию. Штейбен поехал в Америку, где,
240


ЛЕГЕНДА О ЛЕСС1ШГЕ
как известно, оказал большие услуги в деле военной
организации повстанцев. В 1793 году он говорил посе­
тившему Америку военному писателю фон Бюлову
303
,
что французские добровольцы, на непригодность кото­
рых так горько жаловались.их собственные генералы,
ведут такую же войну, как американские фермеры, и
будут столь же неодолимы. Беренхорст не поступал
больше на военную службу, но написал свои знамени­
тые «Размышления о военном искусстве», где он под­
верг фридриховскую армию строгой критике, справед­
ливость которой вполне признали его потомки. О Фрид­
рихе он метко выразился: «Он хорошо умел пользовать­
ся машиной, но не так хорошо умел сколачивать ее».
Он бичевал «невыносимую грубость и служебное раб­
ство», «педантизм и мелочную регламентацию искусст­
ва военных парадов». А между тем этот остроумный
наблюдатель весьма мало понимал существо дела и
еще два года после битвы при Йене писал, что «гений
тактики» должен изобрести «какое-нибудь более дейст­
венное средство», чтобы парализовать стратегию и так­
тику Наполеона.
Еще яснее подтверждается наш взгляд карьерой двух
зиамспитых генералов. Если прусская армия когда-либо
обладала гениальным полководцем и организатором,
который собственными силами и вопреки юнкерским
проискам достиг высочайших военных постов, несмотря
на свое крестьянское происхождение, который всегда ду­
мал о народе и был совершенно свободен от ограничен­
ности военных усачей, то это был Шарнхорст. В то де­
сятилетне, когда произошла битва под Йеной, он с ве­
личайшим напряжением разрабатывал реформу прус­
ской армии, но так как он жил среди этой армии, то,
несмотря на теоретическое изучение наполеоновских по­
ходов, он по-прежнему держался за фридриховскую
стратегию. Только во время осеннего похода 1806 года,
когда он увидел маневрирование французских отря­
дов,^ и во время последних шахматных ходов перед Нев­
ской битвой, которыми он должен был руководить в ка­
честве начальника генерального штаба прусского глав­
нокомандующего,— только в эту минуту с глаз его
спала пелена. Он сейчас же попытался подражать бо­
лее целесообразным военным приемам французов, но
самое устройство прусского войска, конечно, сделало
241


ФРАНЦ МЕРИНГ
эти попытки безуспешными. Никакой военный «гений»
не смог бы предотвратить сокрушительное поражение
прусской армии. После этого гений Шарнхорста дейст­
вительно проявился в том, что он понял причинную
связь вещей и, не полагаясь на «гениальность», в тече­
ние семи лет вел почти сверхчеловеческую борьбу с не­
вероятно ограниченным королем и невероятно своеко­
рыстным юнкерством и в конце концов поставил прус­
скую армию на экономическую, основу, давшую возмож­
ность этой армии успешно сражаться с французами.
Шарнхорст, равно как и его друзья — Гнейзенау, Бойен
и Грольман,— требовал освобождения крестьян по мень­
шей мере столь же энергично, как Штейн, Шен и Гар-
денберг.
Во время позорного бегства, последовавшего за йен-
ским разгромом, полковник Йорк
304
и его егерский полк
отличились в удачных стычках при Альтенцауне и Варе-
не; это были единственные маленькие успехи, которых
удалось добиться прусскому войску за время всего по­
хода. Йорк разбил преследовавшие его французские от­
ряды с помощью их же собственной тактики стрелково­
го боя. Но Йорк был во всем полной противополож­
ностью Шарнхорста: это был офицер старой школы, ко­
торый охотно сохранил бы фридриховское военное уст­
ройство до последней пуговицы на гамашах, мрачный,
желчный приверженец железной дисциплины, померан­
ский юнкер, преисполненный самых узких классовых
предрассудков. Но он выдвинулся в тех батальонах лег­
кой инфантерии, которые Фридрих учредил незадолго до
своей смерти, и если эти батальоны в общем и целом
не могли избавиться от условий существования прус­
ской армии и поэтому вскоре сделались такими же выг
мущтрованными линейными отрядами, как и все прочие
батальоны, то все-таки в прусской армии существовал
один полк, построенный приблизительно на той же эко­
номической основе, что и французское войско; это был
егерский полк, командиром которого был назначен
Йорк за несколько лет до Йены.
Этот полк был организован Фридрихом во время
силезских войн, чтобы хорватам и пандурам* австрий­
ского войска противопоставить хоть один подвижной,от-
* Пандур (устн.)
—
словенский пехотинец в австрийских войсках. ..
242


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
ряд; вполне понятно, что его нельзя было составить и;
иностранных наемников и крепостных
крестьян, его
приходилось организовывать из людей, связанных с во­
енной службой личными интересами. Поэтому в него
были набраны только опытные егеря, сыновья лесничих,
помощников лесничих и других чиновников; служба в
полку давала им преимущественные права на получе­
ние места в лесном ведомстве. Таких людей нельзя бы­
ло научить палками парадной маршировке: во время
смотров они проходили мимо короля вольным строем.
Поэтому в мирное время этот полк, оказавший большие
УСЛУГИ во время войны, стал предметом насмешек у
всех фрпдриховских строевиков: они называли его «ста­
рым фронтоном в стиле барокко», почему-то оставшим­
ся в великолепном здании этого великолепного войска.
Полк стал военным курьезом, и Йорк с большой неохо­
той принял командование над ним. Но так как он все
же был честолюбивый и способный офицер, то повсе­
дневный практический опыт военной службы научил
его, что из этого отряда можно что-нибудь сделать
лишь при том условии, если относиться к нему с уваже­
нием и научить его сражаться в рассыпном строю. Об­
щественное бытие солдат определило военное сознание
офицера. Но это сознание опять угасло, как только Йорк
благодаря успешным стычкам при Альтенцауне и Варе-
не занял в военной иерархии высокое положение, давав­
шее ему возможность сказать свое слово во время ре­
формы армии. Он кипел ядом и желчью; он писал такие
подлые доносы королю, что Шарнхорст опасно заболел
нервной лихорадкой; он торжествовал при отрешении
Штейна от должности, последовавшем по распоряжению
Наполеона, и говорил, что наконец удалось раздавить
одну глупую голову, а все остальное гадючье гнездо по­
гибнет от своего собственного яда. Даже во время по­
ходов 1813 и 1814 годов Йорк, бывший тогда начальни­
ком корпуса и придерживавшийся своих прежних идео­
логических и теоретических представлений, чрезвычай­
но мешал наполеоновской военной тактике Гнейзенау;
но бытие ландвера
305
, которым он командовал, опять
определило его военное сознание, и Блюхер с похвалой
говорил о нем, что никто не идет так неохотно в бой,
как Йорк, но зато, когда он начинает драться, он дерет­
ся, как никто.
243


ФРАПЦ МНРПНГ
Для нашей цели достаточно привести эти несколь­
ко примеров, которых можно набрать любое количество
и нз прусской и из всей вообще военной истории. Чрез­
вычайно большой заслугой Фридриха было уже то, что
изучение американской войны за независимость навело
его на мысль о предстоящем перевороте в методах ве­
дения войны и что он сделал несмелую попытку пойти
навстречу этому перевороту; тем не менее в силу прак­
тических соображений и психологических причин он
был не в состоянии предвосхитить
наполеоновскую
стратегию и тактику и использовать их во время своих
войн, которые велись с помощью наемного войска..
В сущности говоря, идеологическая историография все­
го опаснее именно для великих людей, которых она ста­
рается изобразить сверхчеловеками. Во время спора о
стратегии Фридриха правильно указывали, что если его
походы мерять на масштаб наполеоновской стратегии,
то они покажутся совершенно бездарными. Действи­
тельное значение Фридриха заключается как раз в том',
что он вполне ясно понимал то, на что он может решить­
ся и на что он не может решиться, то, что в состоянии
сделать, и то, чего он не в состоянии сделать; в извест­
ном смысле можно даже сказать, что страшное бремя
Семилетней войны пало на него потому, что он вопреки
своим собственным намерениям одержал наполеонов­
скую победу. Если бы эту победу он использовал по-
наполеоновски, то он закончил бы войну одним ударом;
но так как Фридрих не в состоянии был наносить на­
полеоновских ударов, то победа эта оказалась роковым
ударом для него самого. Его план кампании 1756 года
встретил помеху прежде всего потому, что саксонской
армии кое-как удалось сосредоточиться в лагере под
Пирной и, чтобы взять ее измором, Фридриху пришлось
потратить много драгоценного времени; но главной при­
чиной неудачи было то, что 5 мая 1757 года Фридрих
нанес ошеломительный удар австрийской армии и двум
третям ее пришлось укрыться в пражской крепости,
Австрия оказалась совершенно беззащитной Прага
должна была пасть, а тогда путь на Вену был бы от­
крыт, если не считать слабого, кое-как собранного вой­
ска, организовывавшегося под командой Дауна. Но ко­
гда Фридрих выступил против этого войска с частью
осаждавшей Прагу армии, он потерпел под Колином
2'И


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
тяжкое поражение (18 июня), принудившее его немед­
ленно отступить из Богемии и полностью отказаться от
результатов достигнутых под Прагой успехов.
По поводу битвы при Колине возникла целая лите­
ратура, стремящаяся доказать, что если бы генерал
Манштейн
306
не сделал такой-то оплошности, а принц
Мориц Дессау не совершил такой-то ошибки, то Фрид­
рих выиграл бы сражение и после падения Праги, ко­
торое с этой точки зрения представлялось неизбежным,
немедленно пошел бы на Вену, чтобы продиктовать мир
на валах австрийской столицы. Но Клаузевиц одним
росчерком пера свел на нет всю эту литературу, ибо он
доказал, что если бы Фридрих не потерпел поражения
под Колином, то он был бы разбит позднее; тогдашняя
структура армии и размеры его военных сил были тако­
вы, что он не мог ни взять австрийскую столицу, ни
разгромить австрийское государство. Правильность это­
го замечания настолько очевидна, что даже создатели
фридриховского мифа вынуждены ее признать, они лишь
возражают, что если бы Фридрих победил при Колине,
то австрийцы были бы ошеломлены и немедленно заклю­
чили бы мир. Но если бы мы пустились в такие туман­
ные доказательства, то мы, скорее, должны были бы
предположить, что огромная прусская победа под Ве­
ной не ошеломила бы австрийцев, а ободрила бы их.
Мария-Терезия и Кауниц
307
были достаточно умны, что­
бы предоставить королю задохнуться в своем собствен­
ном жиру. Создатели фридриховского мифа, приписывая
своему герою сверхчеловеческие качества, делают его
гораздо менее значительным человеком, чем он был на
самом деле. В настоящее время на основании англий­
ских архивов и бумаг прикомандированного к Фридри­
ху дипломата Митчела установлен подлинный план
фридрпховской кампании, потерпевший неудачу как раз
из-за чрезмерного успеха под Прагой. План Фридриха
сводился просто-напросто к тому, чтобы осенью 1756 го­
да овладеть Саксонией и частью Богемии и держать их
в качестве залога, и исходил из психологически прави­
льного расчета, что в таком случае австрийцы и саксон­
цы откажутся от -продолжения столь опасной для них
игры. Этот скромный план делает весьма большую честь
той ясности, с которой король оценивал свое положение,
между тем как нелепое предположение, что он хотел
245


ФРЛНЦ МЕР11НГ
по-наполеоновски драться и по-наполеоновски побеж­
дать, превращает его в настоящего Дон Кихота.
После битвы при Колгше Фридрих перешел к оборо­
не,— конечно, еще не совсем. После побед при Росбахе
и Лейтене
308
весной 1758 года он попытался продвинуть­
ся в Моравию, чтобы овладеть крепостью Ольмюцем и
таким образом обеспечить себе на случай мира ценный
залог. Но Даун и Лаудон
309
вынудили его снять осаду
и искусным маневрированием прогнали из Моравии.
Остальные годы Семилетней войны были не чем иным,
как дикой военной потасовкой, охватившей Саксонию и
Силезию, Бранденбургскую марку и Померанию; в ней
не было и тени того драматического геройского напря­
жения, которым до некоторой степени еще характери­
зовался 1757 год. Твердость, с которой Фридрих в тече­
ние следующих лет выдерживал борьбу, напрягши все
свои силы и, по выражению Лассаля, «держа яд в кар­
мане», заслуживает всяческого уважения; она заслужи­
вала бы даже истинного удивления, если бы результа­
том борьбы был культурный прогресс человечества, а
не усиление враждебного культуре милитаризма.
Но создатели фридриховского мифа опять-таки чрез­
вычайно принижают действительные достоинства коро­
ля, когда изображают его величайшим гением, а враж*
дебных ему полководцев и даже его собственных гене­
ралов выставляют более или менее неспособными людь­
ми. Победа над Дауном и Лаудоном в таком случае
далеко не свидетельствовала бы о великом искусстве.
На самом деле эти австрийские полководцы вполне мог­
ли померяться силой с Фридрихом; они уступали ему не
столько в индивидуальной талантливости, сколько в дру­
гом отношении — в том качестве, которое Клаузевиц
удачно описывает следующими словами: «Полководцы,
противостоявшие Фридриху Великому, были люди, дей­
ствовавшие по поручению других, и следовательно, лю­
ди, у которых господствующей чертой характера была
осторожность; противник же их, коротко выражаясь,
был сам бог войны». Здесь затрагивается основной
пункт и раскрывается та небольшая частичка правды,
на основе которой возникла легенда о наполеоновских
военных приемах Фридриха.
Это было не различие в роде, а различие в степени,
Фридрих вел войну так, как ее должен был вести вся-
246


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
кий полководец восемнадцатого столетия, но он вел ее
смелее, чем прочие полководцы, ибо он более свободно
распоряжался средствами войны. Свободнее и в военном
и в моральном смысле. Фридрих не был связан ника­
кими приказами и не боялся никакой ответственности.
Еще остается под большим вопросом, являлся ли он с
военной точки зрения величайшим полководцем хотя
бы только своего времени. По свидетельству его адъю­
танта Беренгорста, во время сражений он всегда был
неспокоен и растерян, не говоря уже о язвительном за­
мечании, которое частенько делал на его счет нелюбез­
ный принц Генрих за своим столом в Рейнсберге: «У мо­
его брата, в сущности, нет никакой воинской доблести».
Даун и Лаудон наносили королю много тяжелых пора­
жений, которых он вполне мог бы избежать; первый
план кампании Семилетней войны был составлен Шве-
рином и Винтерфельдтом
31
°, битвы при Росбахе и Цорн-
дорфе были выиграны Зейдлицем; несмотря на гораздо
более благоприятную обстановку, Фридрих не проводил
таких исключительно счастливых походов, как кампа­
нии, проведенные в западной Германии против францу­
зов герцогом Фердинандом Брауншвейгским и его тай­
ным секретарем Вестфаленом*. Правда, пражская и лей-
тенская победы были его делом, но ведь и поражения
при Колиие и Кунерсдорфе были тоже его делом. Только
тот, кто не боялся ответственности за сокрушительные
поражения, мог искать боевого счастья в этих сокруши­
тельных стычках. В этом смысле Клаузевиц и говорит о
«боге войны».
Переводя это мифологическое сравнение на язык па­
шей капиталистической эпохи, можно сказать: Фридрих
был шефом предприятия и сам спекулировал на бирже,
а Даун и Лаудон были лишь доверенными лицами, ко­
торые всякий раз должны были запрашивать своего хо­
зяина, прежде чем поставить на карту состояние фир­
мы. При тогдашнем состоянии путей сообщения они
обычно получали ответ на свои запросы только спустя
несколько недель, и этот ответ в большинстве случаев
так же мало подходил к изменившейся обстановке, как
кулак к глазу. Но в том отношении, в котором Даун и
* О Вестфалене, замечательнейшей личности Семилетней войны, некото­
рые подробности приведены в «Neue Zeit» (10, 2, 481 и ел.).
247


ФРАНЦ МГ.РИ -ИГ
Лаудон стояли ниже короля, они стояли выше прусских
генералов, ибо эти последние обычно проигрывали дело',
1
как только им приходилось действовать на свой страхи
риск. Единственным исключением в этом отношении
была битва под Фрейбергом, которую, по мнению На­
полеона, принц Генрих тоже проиграл бы, если бы про­
тив него сражалось настоящее войско, а не жалкие им­
перские отряды. Прусские генералы могли сдать кре­
пость или проиграть сражение, только рискуя «собст­
венной головой», что, разумеется, способствовало не
увеличению их героизма, а увеличению их осторожно­
сти, между тем как Мария-Терезия обычно относилась
к поражениям своих генералов более снисходительно,
ибо при ее военных ресурсах она могла так посту­
пать.
Приведенное выше сравнение, взятое из капитали­
стической действительности, подходит к войнам восем-
У!адцатого столетия больше, чем это кажется на первый
взгляд. Хотя по своей форме эти войны были кабинет­
скими войнами, по существу они были торговыми вой­
нами; торгово-политическне причины, вызвавшие нача­
ло и определившие исход Семилетней войны, уже были
очерчены выше. Сущность этих войн определенным об­
разом отражалась и на способах их ведения. Это было,
так сказать, финансово-калькуляционное дело. Денеж-i
ные средства, фонды и кредит противника были прибли*
зителыю известны, была известна и величина его вой­
ска. Сколько-нибудь значительное увеличение финан­
совых и военных средств было во время войны исклю­
чено. Солдатский материал был всюду приблизительно
одинаков; всюду им приходилось пользоваться одина­
ковым же образом, то есть относиться к нему чрезвьн
чаино осторожно, ибо если армия была уничтожена, то
создать новую не было возможности, а кроме наемной
армии, не имелось ничего.
Ничего или почти ничего. Ведь в конце концов по-
последний талер был еще дороже последнего солдата,
так как на него можно было завербовать нового солда­
та. Поэтому успех этих войн зависел главным образом,
от точного и надежного исчисления военного бюджета;
только ввиду этого и становится вполне понятным при^
веденное выше изречение Фридриха о последнем талере
как о решающем факторе победы. В ту эпоху эти слова
248


ЛЕГЕНДА О ЛЕСС1ШГЕ
были столь правильны, что они сохраняли свое значе­
ние даже тогда, когда этот последний талер, как это
было с Фридрихом, оказывался фальшивым. Король
выдержал Семилетнюю воину вовсе не благодаря своим
победам: в течение последних двух дет он вообще не
давал сражений, а о сражениях от 1758 до 1760 года в
записках говорится со скромностью, конфузящей его
поклонников и почти похожей на оправдание. Следует,
наоборот, сказать, что он спас себя и свою корону це­
ной крайнего истощения собственной страны и благода­
ря поистине страшной эксплуатации Саксонии, англий­
ским субсидиям и — фальсификации денег.
Это было действительно продолжение Тридцатилет­
ней войны! Фальшивомонетчики и обрезальщики монет,
процветавшие в семнадцатом столетии, праздновали час
радостного возрождения, хотя лично Фридрих презирал
эту старинную отрасль княжеской промышленности. Он
стыдился ее и приказывал чеканить свои фальшивые
монеты под польско-саксонским штемпелем, вследствие
чего «польские монеты в восемь грошей», сохранив­
шиеся до введения германской имперской монеты, были
истинным бедствием для прусского населения. Иногда
он подкупал какого-нибудь собрата из числа «монархов
божьей милостью», вроде, например, князя Анхальт-
Бернбургского, который должен был украшать своей
отеческой физиономией выпускаемые Фридрихом сквер­
ные монеты, похожие па жестяные жетоны. Но и это не
помогало. По меткому выражению Монтекуколи
зи
, нер­
вом тогдашней войны были деньги, деньги и еще раз
деньги.
Следует, однако, заметить, что к своей «промышлен­
ности», как стыдливо выражался Фридрих, он прибегал
не только в крайние моменты. Еще до начала Семилет­
ней войны король заключил договор о чеканке размен­
ной монеты с тремя «монетными евреями» — Герцем Мо­
зесом Гумперцем, Мозесом Исааком и Даниэлем Ит-
цигом: эта мера давала ему возможность расходовать
за границей меньше благородного металла во время
войны. По мере ухудшения положения деньги станови­
лись все хуже и хуже, и потому проклятья и ненависть
народа сосредоточились главным образом на Вейтеле
^'фраиме, последнем «монетном еврее» Фридриха. Очень
плохо было и то, что Фридрих платил своим иаемии-
249


ФРЛМЦ МГРИИГ
кам и подданным плохими деньгами, а в то же время
требовал, чтобы ему платили хорошими: таким образом
он извлекал из страны все хорошие деньги и потом че­
канил из них плохие; только после того, как хорошие
деньги совсем исчезли, он (в 1760 году) разрешил ко­
ролевским кассам принимать и плохие деньги «только
из милости». Но всего хуже было то, что Фридрих рас­
порядился брать суммы, депонированные в судах и вне­
сенные хорошими деньгами, и по окончании процессов
выплачивать их тяжущимся плохими деньгами; когда
люди, столь жестоко обманутые в своем доверии к прус­
ской юстиции, начинали по этому поводу жаловаться,
все инстанции должны были делать вид, что они не по­
нимают этих жалоб *.
Совершенно ясно, что так как войны восемнадцато­
го столетия презирали все моральные средства воздей­
ствия, то они не могли оказать никакого морального
влияния на дух народа и вызвать пробуждение нацио­
нального духа. Они не могли этого сделать, подобно то-
ту, как Гумперц, Исаак, Итциг и Вейтель Эфраим не
могли быть предтечами Лессинга, Гердера, Гете и
Шиллера. Тем не менее мы должны рассмотреть еще
два положения, которые за последнее время выставля­
ли патриотические историки, чтобы во что бы то ни
стало сохранить за Семилетней войной характер нацио­
нальной народной войны. По их мнению, вольные ба­
тальоны и особенно учрежденная Фридрихом милиция
были первыми зародышами созданного впоследствии
ландвера. Но если мы хоть на минуту поставим себя на
место Фридриха, мы сейчас же поймем, почему королю
больше всего хотелось, чтобы война осталась войной ка­
бинетов, войной наемных войск, и почему для него не
было ничего более ненавистного, чем массовое ополче­
ние. При системе массового ополчения он, с одной сто­
роны, оказался бы в военном отношении несравненно
слабее враждебных держав, бесконечно превосходив­
ших его по числу народонаселения, а с другой стороны,
ему пришлось бы бояться вооруженных крестьян своего
собственного государства еще больше, чем всех держав
мира, вместе взятых.
*Виsсh
S13
.
SamJiehe Schriften, 2, -1 0 8 .
250


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Если в силу тогдашнего военного устройства всякая
мысль о массовом ополчении была исключена, то и сам
Фридрих тщательно затоптал всякую искру, которая
могла бы зажечь умы этой идеей.
Правда, кое-где крестьяне брались за вилы и косы —
не из любви к Фридриху и его помещикам, а для того,
чтобы защитить свое скудное добро от грабежей, а сво­
их жен и детей от насилий ворвавшихся в страну вра­
жеских наемников. Но король сейчас же приказал, что­
бы крестьяне сидели на своих местах и не вмешива­
лись в войну, в противном же случае грозил распра­
виться с ними, как с бунтовщиками; жителям Восточ­
ной Фрисландии
313
,
которые оказали сопротивление
вторгшимся французам и сильно за это поплатились, он
насмешливо сказал в ответ па их жалобы, что и он дей­
ствовал бы так, как французы. Даже берлинским гра­
жданам президент Кирхейзен запретил под страхом стро­
гого наказания браться за оружие, когда в 1757 году
столица была временно занята австрийцами. Фридрих
тщательно избегал всего, что могло бы придать войне
«высшее», «национальное жизненное содержание», ион
должен был так поступать, если не хотел раз навсегда
отказаться от поставленной цели.
Из этого ясно само собою, что с вольными батальо­
нами и милицией, которые учредил Фридрих во время
Семилетней войны, дело обстояло совершенно иначе,
чем утверждают новые прусские историки. Эти отряды
сражались пе из любви к королю и отечеству: они не
только не были лучше обычных наемников, а, наоборот,
состояли из отбросов солдатского материала, которые
Фридрих решился использовать для военных целей
лишь в минуту самой крайней нужды. В своих «Прин­
ципах тактики» он говорит, что «эти вольные батальо­
ны» при нападении на защищенные окопами позиции
следует пускать в первый же бой и гнать прямо на
врага, «чтобы они таким образом привлекли на себя
неприятельский огонь и, может быть, вызвали некото-
рос замешательство среди неприятельских отрядов. Но
во всяком случае позади вольных батальонов нужно
обязательно ставить регулярную пехоту, дабы она стра­
хом перед штыком побудила их к ожесточенной и упор­
ной атаке». Далее Фридрих говорит: «При сражениях
на равнинах свободные батальоны следует ставить толь-
251


ФРАНЦ МР.РИПГ
ко на наиболее слабом фланге, где они могут прикрыть
обоз».
Эти королевские предписания о способе использо­
вания вольных батальонов являются в то же время ис­
черпывающей и уничтожающей критикой этих войск.
При Колине
314
и. в других сражениях Фридрих видел,
какие опустошения в сомкнутых линиях его нападаю­
щей пехоты производила превосходная артиллерия ав­
стрийцев, поставленная на укрепленных окопами позиг
циях; поэтому вольные батальоны приходилось гнать
вперед штыками, как пушечное мясо, чтобы возможно
лучше прикрыть атаку регулярной пехоты. Кроме того,
этот род войск, «может быть», оказался бы полезным
и в другом отношении: эти отчаявшиеся люди, оказав­
шись в столь отчаянном положении, могли причинить
неприятелю некоторый вред. Наоборот, на ровной мест­
ности, где прусская инфантерия могла развернуть всю
свою силу, вольные батальоны надо было ставить воз­
можно дальше от площади обстрела, на наиболее безо­
пасных позициях, где они не могли вредить и в конце
концов могли даже оказать некоторую пользу, прикры­
вая собою обозы. Эти батальоны были наименее при­
годным элементом армии и, судя по всем дошедшим до
нас сведениям, состояли из отбросов человечества.
Милиция заслуживает в моральном отношении не­
сколько лучшего, но в военном отношении еще худшего
приговора. Фридрих приказал учредить ее, когда после
тяжелых потерь под Прагой и при Колине ему при­
шлось взять регулярные войска из Бранденбургской
марки и Померании и в то же время позаботиться о
том, чтобы эти провинции не сдались без всякого со­
противления наступавшим русским и шведам. Милиция
находилась под командой отставных офицеров, и для
ее содержания на страну был наложен, в добавление ко
всем прочим, отдельный налог и акции. Эти отряды,
как мы уже один раз выразились, отличались от армии
не по роду, а по степени. Милиция рекрутировалась, и
проходила военное обучение подобно прочей армии, но
человеческий материал был в ней гораздо хуже. Она
состояла из бежавших в города крестьян, разоренных
горожан, которые вступали на службу под угрозой го­
лодной смерти, военнопленных, солдат-инвалидов и
военнообязанных, предназначенных к военной службе,
252


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
но еще не успевших поступить в армию; забирая этих
последних в милицию, власти предотвращали возмож­
ность набора их в неприятельскую армию. На поле сра­
жений милиция выступала весьма редко и, во всяком
случае, имела с народным ополчением столь же мало
общего, как и вся вообще фрйдриховская армия *.
Второе положение, с помощью которого хотят спа­
сти «национальное жизненное содержание» Семилетней
войны, сводится к тому, что война спасла протестант­
скую духовную свободу и т. д. и т. д . Насколько в дейст­
вительности основательно это утверждение, мы уже ви­
дели. Нам возразят: как бы то ни было, мир видел во
Фридрихе героя протестантизма, и Фридрих сознатель­
но или бессознательно был таковым. Конечно, совершен­
но верно, что король должен был включить в свои во­
енные расчеты и религию, как более или менее важную
статью. Однако следует поставить вопрос, как он это
сделал. В своих «Общих принципах войны» — инструк­
ции, рассылавшейся всем его генералам на случаи вой­
ны и подлежавшей строгому исполнению, он говорит:
«Если война ведется в нейтральной стране, то все
дело в том, какая из двух сторон приобретает дружбу и
доверие жителей. Нужно поддерживать строгую дис­
циплину... Нужно обвинять неприятеля в том, что он
питает самые злостные планы в отношении страны. Ес­
ли страна протестантская, как, например, Саксония, то
следует играть роль покровителя лютеранской религии;
если страна католическая, то нужно говорить только о
терпимости. Остается еще фанатизм. Если можно воз­
будить в народе любовь к свободе совести и втолковать
ему, что его притесняют попы и ханжи, то на такой на­
род можно вполне рассчитывать; это, в сущности, зна­
чит приводить в движение небо "и ад ради ваших ин­
тересов».
Не ясно ли, что бесхитростная душа Фридриха ни
сознательно, ни бессознательно не мечтала о роли ге­
роя, отстаивающего «протестантскую духовную свобо­
ду», о той роли, которую он якобы сыграл во время
S с h w а г z. Organisation unci Verpflegung dcr preussischen Landmilizen
im Siebenjahrigen Kriege. Автор изображает милицию как предтечу ландвера,
сообщаемые им архивные материалы со всей желательной достоверностью
Доказывают противоположное.
253


ФРАНЦ МЕРИПГ
Семилетней войны? Но так как миру, по-видимому, при­
шло в голову делать из Фридриха такого героя, то.в
подтверждение этой мысли патриотический волшебный
фонарь все снова и снова воспроизводит на экране
портрет австрийского маршала с освященной шляпой и
освященной шпагой. Но и здесь дело обстоит весьма
своеобразно. Иногда Фридрих действительно не только
в Саксонии, но и во всей Германии старался разыгрывать
роль «покровителя лютеранской религии» или, как он
говорит в другом месте, «доводить до ярости тех, кото­
рые питают хотя бы слабую склонность к Мартину Лю­
теру». С той целью он поручил маркизу д'Аржапсу
315
изготовить целый ряд поддельных документов, как, на­
пример, то папское бреве
316
, где папа жалует маршалу
Дауну освященную шляпу и шпагу за нападение при
Гохкирхе; впоследствии он совсем уж не по-королев­
ски старался высмеивать этого далеко не плохого про­
тивника, называя его «человеком с освященной шап­
кой» *.
Но этот антипапский спектакль был предназначен
не для нации, а для мелких немецких дворов — не только
протестантских, но и католических. Несомненно, во вре­
мя Семилетней войны австрийцы проявляли некоторую
тенденцию — весьма, впрочем, слабую и ограниченную —
распространить господство Габсбургов и папы над всей
Германией. Французские дипломаты, состоявшие при гер­
манских дворах, доносили в посылаемых в Версаль отче­
тах, что даже католические имперские сословия озабоче­
ны сохранением «немецкой свободы» и настоятельно не­
обходимо рассеять эти опасения официальными заявле­
ниями. Австрийское правительство, действительно, не раз
опровергало подозрение, что оно якобы намерено нару­
шить Вестфальский мирный договор, но это подозрение
вырастало само собой из общего положения вещей, и
Фридрих делал ловкий дипломатический ход, когда он
* Следует, между прочим, заметить, что, хотя австрийское правительство
немедленно объявило выдумкой историю насчет освященной шляпы и шпагй
и хотя эта выдумка разоблачалась множество раз самым основательным н
подробным образом, она до сих пор продолжает пользоваться полным дове­
риемсостороны прусских историков (см.: Tрейчке, 1,60;Бернгарди,
1, 28). Конечно, та же мысль повторяется и в произведениях второго и треть­
его ранга. По сравнению с прочностью этой прусской патриотической басни
даже египетские мумии кажутся какими-то мухами-однодневками.
254


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
всячески старался усилить его. Попытки Фридриха были
не безуспешны. На Регенсбургском имперском сейме
317
все протестантские имперские сословия приняли особую
резолюцию и помешали венскому двору объявить по от­
ношению к Фридриху «имперскую опалу»; если «импер­
ская экзекуционная армия» оказалась еще более жал-
коп, чем она должна была бы быть согласно устаревшей
имперской конституции, то это произошло потому, что
большинство имперских сословий, как католических, так
и протестантских, поставляли свои плохо вооруженные
отряды весьма неохотно и медленно. Поэтому у Фридри­
ха были все основания писать маркизу д'Аржансу, что
его антипапские фальшивки стоят выигранной битвы.
Однако он имел здесь в виду моральное воздействие
только на дворы, а отнюдь не на нации. Да и при дворах
успех его не пошел дальше известных границ. Мелкие
немецкие дворы были слишком трусливы и не могли от­
важиться на самостоятельное решение; некоторые из них,
больше всего опасавшиеся когтей Фридриха, сочетали
пользу с безопасностью и продавали и отдавали в наем
своих подданных Англии, которая формально находи­
лась в состоянии войны лишь с Францией, но не с Авст­
рией и не с Германской империей. Мы полагаем, что в
этой торговле людьми вряд ли приходится видеть «вы­
сокое и подлинно жизненное содержание» Семилетней
войны.
Семилетняя война походила на все войны восемнадца­
того столетия, которые в экономическом и военном пла­
не, в сущности, совершенно не затрагивали гражданское
население. Так же точно смотрели на Семилетнюю вой­
ну н все современники. Под свежим впечатлением разра­
зившейся войны Фридрих писал: «Мирный гражданин не
должен даже замечать, когда дерется нация». Лессинг
ж
е писал в первом Литературном письме: «Я предпочи­
таю убаюкивать себя и вас сладкой мечтой, что в нашу
более нравственную эпоху война — не что иное, как кро­
вавая тяжба между независимыми венценосцами, кото­
рая совсем не отражается на всех прочих сословиях и
оказывает влияние на науки лишь в том смысле, что она
порождает новых Ксенофонтов
318
и новых Полибиев»
319
.
О войнах восемнадцатого столетия Клаузевиц пишет:
«Не только по своим средствам, но и по своей цели война
все более и более ограничивалась одной только армией.
255


ФРАНЦ МЕР1ШГ
Армия со своими укреплениями и несколькими укреплен­
ными позициями составляла государство в государстве,
в котором воинский дух медленно угасал. Вся Европа ра­
довалась этой тенденции и считала ее необходимым след­
ствием духовного прогресса. Хотя это было ошибочно,
.<. ..> тем не менее эта перемена имела благотворное
влияние на народы; не следует только упускать из виду,
что вследствие подобного взгляда война становилась ис­
ключительно делом правительств и еще более удалялась
из сферы народных интересов». Мы привели здесь три
классических свидетельства, но к ним следует еще при­
бавить несколько показательных фактов.
Когда Фридрих, стоявший в Лейпциге на зимней
квартире, рассуждал с Готшедом о немецкой литерату­
ре, он написал французскую оду в честь «саксонского
лебедя», а Готшед публично ответил напыщенным и
восторженным стихотворением, заканчивавшимся сло­
вами: «И твой поклонник остается твоим». Лессинг мно­
го издевался над этой глупостью, но в то время никто не
видел ничего дурного в том, что профессор, принадле­
жащий к числу подданных саксонского курфюрста, пуб­
лично льстит завоевателю своей страны и смертельному
врагу своего государя: то, что показалось бы в наше вре­
мя постыдной изменой, казалось тогда совершенно есте­
ственным и в крайнем случае вызвало лишь смех как
эстетическая безвкусица. До такой степени граждан­
ское население считало себя чуждым военным опера­
циям!
Весьма поучительна также и переписка, которую в
1757 году Лессинг, живший тогда в Лейпциге, вел со
своими берлинскими друзьями — Мозесом Мендельсоном
и Николаи. 1757 год был единственным годом Семилет­
ней войны, когда как будто проявился некоторый культ
героев. Сначала битва при Праге
320
—
самая большая за
все столетие; потом — резкий поворот фортуны при Коли-
не; наконец — быстрый взлет после глубочайшего паде­
ния, радостная победа при Росбахе
321
и блестящая побе­
да при Лейтеле. Чего только не могли наговорить поэто­
му радостному поводу Лессинг, родственный Фридриху
по духу и революционному настроению, и бранденбург-
ско-прусский патриот Николаи в своей переписке! А ока­
зывается, они не сказали почти ничего. В их письмах от
1757 года встречаются длинные рассуждения о теории
256


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИМГЕ
трагедии, всевозможные хитроумные изыскания насчет
грамматических неясностей в «Мессиаде» Клопштока,
обмен мнениями относительно издания «Библиотеки
изящных наук», которую пруссаки Мендельсон и Нико­
лаи в конце концов печатают у саксонского издателя;
ну а что же они пишут о войне? Почти ничего, если не
считать сообщения Лессинга о том, что поэт Эвальдфон
Клсйст командирован в пехотный полк, стоящий в Лейп­
циге, да насмешливого замечания Мендельсона, что Лес­
синга, должно быть, забрали в армию для защиты кур­
фюршества, ибо он очень долго не присылает ответа.
Но если Лессинг и Мозес, принадлежавшие в ту эпо­
ху к самым передовым элементам буржуазного населения
в Германии, в общем проявляли к войне безразличное
отношение, то все-таки и у них проглядывает признание
той «ошибки», о которой говорит Клаузевиц. Беда лишь
в том, что это признание имеет совсем иной смысл, неже­
ли тот, какого можно было бы ожидать согласно теории
«высокого и подлинно жизненного содержания». В при­
веденном выше выражении Лессинга («сладкая меч­
та») уже звучит сомнение, еще яснее заметное в непо­
средственно предшествующих ему фразах. Там говорит­
ся: «Мир восстановится и без них (муз); печальный мир,
доставляющий только одно меланхолическое удовольст­
вие поплакать о потерянном имуществе. Но я хочу от­
вратить наш взор от этой мрачной перспективы. Не сле­
дует сердиться на солдата за достойные сожаления по­
следствия его ремесла». В таком же точно тоне пишет
и Мозес Лессингу в 1757 году, убеждая его покинуть го­
род тревог, огорчений и всеобщего отчаяния: «Приез­
жайте к нам, и в нашей одинокой беседке мы забудем,
что человеческие страсти опустошают земной шар. Как
легко нам будет забыть низкие ссоры, подсказанные алч­
ностью, когда мы устно станем продолжать спор о важ­
нейших вопросах, начатый нами в письмах!»* Удиви­
тельно, что эти идейные вожди буржуазных классов, бро­
сая критический взгляд на Семилетнюю войну, преиспол­
няются не симпатией, а антипатией!
Впрочем, это, пожалуй, и совсем неудивительно. Ведь
представление, что война не касается гражданского на­
селения, было возможно лишь потому, что это население
Собрание сочинений Лессинга, 20 , 2, 6-1 . Изд. Гемпеля.
9 Зак, 393
257


ФРАНЦ М.ЕРИНГ
было лишено всякого самосознания, и только до тех пор,
пока оно было его лишено; вместе с самосознанием не­
медленно должно было прийти и понимание того, что од­
но лишь население расплачивается за издержки войны.
Это «благодетельное следствие», казавшееся «необходи­
мым результатом духовного прогресса», на самом деле
было куплено ценой отказа от всякого «высокого и под^
линно жизненного» содержания. Гражданское население
могло относиться и действительно относилось равнодуш­
но к Семилетней войне, но как только в нем просыпалось
хоть какое-нибудь чувство, это было чувство отвраще­
ния, а не чувство гражданского самосознания или нацио­
нальной гордости. Буржуазные современники Фридриха
не могли почерпнуть из Семилетней войны чувства на­
циональной гордости, подобно тому как Фридрих не мог
вести войну по принципам наполеоновской стратегии. Да­
же само представление о подобной взаимосвязи не было
возможным до тех пор, пока революционные битвы в
Америке и во Франции не придали войне совершенно
иную форму и совершенно иное содержание. Да и Гете
в действительности лишь под свежим впечатлением эпо­
хи наполеоновских войн дал такую трактовку значения
Семилетней войны, какой войнам Фридриха не давали и
просто-напросто не могли давать его буржуазные совре­
менники.
Этим заканчивается наша историческая критика ле­
генды о Лессинге в ее второй, а также и в ее первой
версии. Если нам пришлось начать несколько издалека,
чтобы вскрыть корни застарелых и окаменевших заблуж­
дений, пользующихся покровительством столь крупных
имен, то зато тем скорее мы сможем прояснить третью
версию легенды о Лессинге — византийско-лакейскую
ее версию, сложившуюся в новой Германской империи.
X
ШЕРЕР И ЭРИХ ШМИДТ О ЛЕССИНГЕ
Третью версию легенды о Лессинге развивают два ти­
пичных произведения: «История немецкой литературы»
Шерера и биография Лессинга, написанная Эрихом
Шмидтом.
258


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Мы не будем здесь касаться других продуктов лите­
ратуры о Лессинге, разросшейся с тропической пышно­
стью после 1870 года. Было бы несправедливо упрекать
лиц, подготовивших к печати издание Гемпеля, за не­
сколько верноподданнических кивков; в своем филологи­
ческом анализе произведений Лессинга они проявили
огромное трудолюбие и, таким образом, создали наилуч­
шее противоядие против практикующегося до сих пор
искажения его подлинного облика. Обе английские био­
графии Лессинга (Сайма и Зиммерна) не имеют никакой
самостоятельной ценности; «Жизнь Лессинга» Дюнце-
ра
322
—
не что иное, как жалкая компиляция. В самом
начале своего предисловия автор сообщает, что господин
К.-Р . Лессинг
323
оказал ему «большие услуги» в его ра­
боте, и каждая страница безвкусной компиляции под­
тверждает это сотрудничество. Господин К.-Р. Лессинг,
нынешний собственник газеты «Vossische Zeitung»,—
обычный капиталист, обладающий необычным богатст­
вом; сегодня он издает роскошное издание «Натана»,
а завтра выбрасывает на мостовую газетного кули за
еврейское происхождение, причем оба этих акта про­
славляющие великого прапрадеда, встречают бурное
одобрение капиталистических корибантов
324
Лессинга.
Не стоит подробнее расписывать эту отталкивающую
картину, как не стоит и связываться с лилипутами, под­
держивающими басню о Лессинге,—с учеными из
«Vossische Zeitung», «National Zeitung», «Berliner
Tageblatt» и из других капиталистических газет. За ви­
зантийским образом мыслей Шерера и Эриха Шмидта
стоит по крайней мере александрийская ученость, и не­
верное понимание ими Лессинга, равно как и всей нашей
классической литературы, приобретает известное куль­
турно-историческое значение, тем более что Шерер до
самой своей смерти, последовавшей несколько лет тому
назад, был профессором истории литературы в Берлин­
ском университете
325
, а Эрих Шмидт стал его преемни­
ком.
Лессинг заранее чуял пришествие Шерера и писал:
«Богу известно, имели ли добрые швабские императоры
большие заслуги перед тогдашней немецкой поэзией, чем
нынешний прусский король перед современной. Ноя все-
таки не поручусь, что не явится когда-либо льстец, кото­
рый назовет нынешнюю эпоху немецкой литературы эгго-
J
259


ФРАНЦ МЕРШ1Г
хой Фридриха Великого». Этот «льстец» и есть Шерер.
Почти на 130 страницах своей работы он говорит об «эпо­
хе Фридриха Великого» от Готшеда и Геллерта
326
до Гер-
дер а и Гете, посвящая Лессингу около тридцати стра­
ниц *. Правда, Шерер знаком с «предостережением» Лес-
синга, но оно его «нисколько не пугает». Разумеется, не
пугает. Почему бы Шереру и не проявить сверхчеловече-
ческого мужества и пе нанести мертвому Лессингу того
тяжкого оскорбления, против которого так сурово предо­
стерегал Лессинг при жизни?
Правда, Шерер до некоторой степени обосновывает
свой взгляд и даже решительно отказывается от ссылки
па «знаменитое место» Гете; он полагает, что сами фак­
ты с полной ясностью подтверждают, что литературный
подъем тесно связан с политическим подъемом. Здесь
проглядывает правильный принцип. Если мы будем из­
лагать историю литературы той или иной эпохи, не зная
экономической и политической истории этой эпохи, то
паше изложение сведется в лучшем случае к водянистым
эстетическо-филологическим рассуждениям. Это под­
тверждают бесчисленные истории литературы и в особен­
ности история литературы Шерера. Ибо этот кажущий­
ся зачаток более глубокого понимания оказывается у
него не чем иным, как придворным оборотом речи, цель
которого — контрабандой протащить в нашу классиче­
скую литературу короля Фридриха, как великого чело­
века, пролагающего духу новые пути. Во всех других
случаях он самым непозволительным образом игнориру­
ет связь между литературой и политикой. Он даже умуд­
ряется преподносить всякие маловразумительные фразы
насчет Лютера и Гуттена, ни одним намеком не касаясь
отношения этих людей к политическим и социальным во­
просам их эпохи. «Реформация — это прежде всего Лю­
тер. Его воля, его духовное направление решали все».
Лютер «из своей внутренней борьбы черпал силу для то­
го, чтобы ринуться против папы и старой церкви и увлечь
за собой нацию». Что за глубокомысленное понимание
истории Реформации! Даже такой буржуазный ученый,
как Рошер, говорит: чтобы понять, к какому направле­
нию принадлежали отдельные люди эпохи Реформации*,
нужно рассмотреть их отношение к крестьянской войне.
'Scherer.
Geschichte dcr deutschen Literatur, 394 ff. Fiinfte Auf!?ge;
260


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГН
Что же говорит Шерер об отношении Лютера к крестья­
нам? Вот что: «Высоко поднявшийся крестьянский сын
разъяснял крестьянам божественные истины». Как ми­
лостиво, как снисходительно, как идиллично! Шерер ни­
чего не знает или не хочет знать об измене Лютера кре­
стьянам, оказавшей решающее влияние на политическую,
социальную и даже литературную деятельность рефор­
матора.
Так мало понимает Шерер внутреннюю связь между
состоянием литературы и экономически-политической об­
становкой. Но как только дело доходит до бранденбург-
ско-прусского государства, сейчас же с помощью божи-
ей у него находится готовая фраза — как бы кусочек мы­
ла, из которого взбивается византийская пена. «Все прус­
ские правители со времени великого курфюрста имели
отношение к немецкому просвещению; все они прямо или
косвенно способствовали его развитию». Да неужели?
Вот, например, Фридрих Вильгельм I. Он тратил доходы
берлинской академии на жалованье придворным шутам,
тупоумно издевался над профессорами университета во
Франкфурте-на-Одере, а учителя, разъяснявшего крон­
принцу Фридриху
327
Золотую Буллу
328
, отхлестал со сло­
вами: «Подожди, плут, я покажу тебе beauream bullam».
Даже Трейчке признает, что он варварски издевался над
всяким идеальным творением. Но оказывается, что и этот
правитель был покровителем просвещения; по словам
Шерера, «сами факты ясно говорят об этом». Фридрих
Вильгельм I ненавидел всякое просвещение, в том числе
и французское... Это—«факт», и он «говорит следующее»:
«Главными силами германского воспитания со времен
Реформации и Возрождения были библейское христиан­
ство и античная литература; в силу этого обстоятельства
они воздействовали на молодых пруссаков более непо­
средственно, чем на прочих немцев. Поэтому совсем не
случайность, что в университете в Галле впервые высту­
пило то поэтическое направление, которое пруссак Клоп-
шток довел впоследствии до наивысшей его точки, что
Винкельман был родом из Пруссии и что Лессинг полу­
чил решающий импульс к своему творчеству в Берли­
не»- Так пишется История литературы в новой Герман­
ской империи!
Но остановимся на минуту на этой византийской бол­
товне! Университет в Галле очень хорошо испытал на
261


ФРАНЦ МГ.РИИГ
себе отеческий скипетр Фридриха Вильгельма I, когда
король приказал знаменитейшему его преподавателю,
философу Вольфу323
, под страхом повешения покинуть
королевские земли в течение сорока восьми часов. Это
случилось потому, что несколько завистников-профессо­
ров, в частности богослов Ланге
330
, нашептали королю,
что Вольф проповедует фатализм; по учению Вольфа
выходит, что если какой-нибудь верзила-гренадер дезер­
тирует из Потсдама, то это значит, что так решила судь­
ба, а следовательно, дезертира нельзя наказывать, ибо
противиться року он не мог. Это отеческое попечение о
пауках «говорило столь ясным языком», что в резуль­
тате его создалась совсем непоэтическая школа в Галле.
Поэтому не случайность, что единственным «бессмерт­
ным» представителем этой школы оказался сын доносчи­
ка Ланге и что бессмертие его создалось на почве ан­
тичной литературы, которой Фридрих Вильгельм I обес­
печил «более непосредственное воздействие» на «моло­
дых пруссаков». Смотрите лессинговский «Вадемекум
для господина Самуила Готхольда Ланге, лаублинген-
ского пастора», благодаря которому этот переводчик Го­
рация стал бессмертным, как насекомое, застрявшее в
янтаре.
По Шереру выходит так, что пример Марсия, с кото­
рого содрал кожу Аполлон
331
, воспламенил «пруссака»
Клопштока. Пруссак, нечего сказать! Клопшток был ро­
дом из Кведлинбурга, а Кведлинбург с 937 до 1803 года
был женской монастырской общиной и был непосредст­
венно подчинен империи. Образование и воспитание
Клопшток получил в саксонской специальной школе
Пфорта и в саксонском Лейпцигском университете; впо­
следствии датский король обеспечил этому немецкому
поэту необходимый досуг, чтобы он мог закончить «Мес-
сиаду»; жил Клопшток по большей части в Копенгагене
и Гамбурге, а временами—в Цюрихе и Карлсруэ, где
маркграф Баденский оказывал ему благожелательное
покровительство. Отношения Клопштока с Пруссией
ограничивались тем, что он высмеивал иностранные обы­
чаи Фридриха И, этого «иностранца на родине», как он
его называл, и был уверен, что немецкая литература мо­
жет скорее рассчитывать на покровительство Габсбур­
гов, чем на покровительство Гогенцоллернов.
Но Шерер говорит, что Клопшток был «пруссак», а
262


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Шерер ведь человек почтенный. В действительности дело
обстояло следующим образом. Лет за двадцать до рож­
дения Клопштока Пруссия купила у Саксонии за 300 000
талеров верховные права на Кведлипбургскую общину,
несмотря на сильнейшие протесты кведлинбургских жи­
телей, а в 1803 году, в год смерти Клопштока, на осно­
вании постановления имперской депутации произошло
перераспределение принадлежавших духовенству обла­
стей, и Кведлинбург окончательно вошел в состав прус­
ского государства. Ребенком и школьником Клопшток,
наверное, видал, как наемники Фридриха Вильгельма I
проходили военное обучение в Кведлиибурге и наказы­
вались шпицрутенами, и благодаря этому исподвольвхо-
дил в «библейское христианство» и «античную литера­
туру», а это в свою очередь привело к тому, что мы, нем­
цы по неисповедимой воле неба, доподлинно, впрочем,
известной Шереру, познакомились с классической лите­
ратурой. Жаль, чрезвычайно жаль, что злополучный
Клопшток так и не узнал, какие благодатные силы управ­
ляли его ничего не подозревавшей головой! Даже тогда,
когда Клопшток давным-давно стал знаменитым поэ­
том, в отцовский дом ему приходилось наезжать тайком
и скрываться от подстерегавших его прусских вербовщи­
ков, а полученное от отца наследство он с трудом спас
от конфискации в пользу прусского военного фиска.
Винкельман, как утверждает Шерер, «родился в
Пруссии». Это совершенно верно. Винкельман был сы­
ном штендальского сапожника, и под сенью штеидаль-
ской готической церкви ему даже воздвигнута статуя —
памятник, столь безвкусный, что культурный европеец
мог бы его пожелать разве только своему смертельному
врагу. По, к несчастью для Шерера, Винкельман, кото­
рому па этот счет, наверное, было кое-что известно, не
только не считал своего прусского происхождения «со­
всем не случайным», а, наоборот, полагал, что это — са ­
мая досадная и самая непонятная случайность в мире.
Когда он наконец смог отряхнуть со своих ног прахбран-
денбургской земли, он писал: «Мне пришлось много
страдать, и я навсегда сохраню отвращение к моей роди­
не». Далее: «Я охотно забуду отечество... Мое отечест­
во Саксония; я не признаю никакого другого, да и к
тому же во мне нет ни одной капли прусской крови».
Пруссию он нередко просто именует «деспотической стра-
263


ФРАНЦ Ли.ФИНГ
ной» и говорит, что «над ней тяготеет величайший и не­
слыханный деспотизм. Я с ужасом думаю об этой стра­
не». Как-то раз Еинкельман выражал опасение насчет
близкой смерти своего старого друга и прибавлял при
этом: «Это было бы для пего самое лучшее,— для него и
для всех тех, кто живет в тяжелой, удушающей атмо­
сфере этой несчастной страны». По его мнению, свобод­
ный швейцарец должен клясть эту страну больше, чем
Сибирь. «У меня мурашки пробегают по всему телу,—
восклицает он в письме к Устери от 15 января 1763 го­
да,— когда я думаю о прусском деспотизме, о мучителе
народов, который делает посмешищем человечества эту
страну, проклятую самой природой и покрытую ливий­
скими песками, и обрекает ее вечному проклятию! Обре­
занный турок лучше, чем пруссак». Таких цитат можно
было бы привести бесконечное количество * .
Сказанного достаточно для критики того, что пишет
Шерер о Фридрихе Вильгельме I как духовном родона­
чальнике нашей классической литературы; «о решающем
импульсе», якобы полученном Лессингом в Берлине, мы
будем говорить в другом месте. Но и все изложенное,
в сущности, окончательно опровергает рассуждения Ше-
рера насчет почетной роли Фридриха II в развитии не­
мецкого просвещения: рассуждения о его либерализме в
церковных вопросах, о его патриотических военных под­
вигах, о его деятельном участии в литературной жизни
и культуре и о его славном примере, снискавшем ему та­
ких учеников и приверженцев среди немецких князей,
как, например, Карл Август Веймарский
333
.
Все эти че-
*Jиst1.Winkelman, 1,188usw. Юсти
332
стоит, «вообще говоря», на бур­
жуазно-прусской точке зрения и полагает, что в эпоху Винкельмана фрид-
рнховский деспотизм был для Пруссии лучшей формой правления, и, однако,
после этого указания, вслед за гневными выпадами Винкельмана, он прибав­
ляет: «Мы любим тех, кто ненавидит деспотизм во всякой форме, кто не­
навидит даже необходимый деспотизм, даже целительный и просвещенный
деспотизм. Мы отдаем нм предпочтение пред теми, кто с позиций своего
превосходства в историческом понимании свысока взирает на «ограниченный»
л «партийный» гнев восемнадцатого Века, кто сохраняет широту исторического
понимания и сочувствие лишь для всех удачливых преступников, для ауто­
дафе и дворцовых переворотов прошлого и кто только вечные идеи права,
просвещения и гуманности считает фразой и не понимает только стремления
народов к политической свободе». Это — язык достойной уважения буржуаз­
ной идеологии. Если мы сравним Юсти 60-х и 70-х годов с Шерером 80-х и
Нрнхом Шмидтом 90-х годов, то духовный упадок германской буржуазии
станет нам ясным до очевидности.
264


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
тире пункта были прекрасно освещены уже Ксантиппом-
Зандфоссом. Следует только сказать еще несколько слов
о «церковном либерализме». Лично для короля этот
•?:церковный либерализм», как метко замечает господин
Запдфосс, выражался просто в атеизме; но в его поли­
тике он проявлялся как конфессиоиалнзм
354
, регулируе­
мый феодально-военными нуждами и по части нетерпи­
мости соперничавший с самым крайним ультрамонтан­
ством
ъъъ
в тех случаях, когда он мог свободно проявить
себя. Вспомним о страшном шуме, который недавно
поднялся по поводу предложения одной ультрамонтан-
скоп газеты, настаивавшей, чтобы университетские про­
фессора в обязательном порядке открыто признали веро­
учения своих'вероисповеданий; а между тем это предло­
жение было еще поистине «либеральным» по сравнению
с требованиями фридриховской эпохи, когда профессора
всех четырех факультетов должны были присягать еван­
гелическому вероисповеданию. Вот каков был этот
преслозутый «церковный либерализм», из которого, по
словам Шерера, выросла наша классическая литература.
Всего невыносимее становятся Шерер и его достойный
последователь Эрих Шмидт тогда, когда они стараются
изобразить Лессинга карьеристом современного склада.
Говоря о мимолетном личном знакомстве Лессинга с
Вольтером, Шерер пишет: «Громадная выгода для юного
начинающего! Пользоваться застольной беседой первого
писателя тогдашней Европы, быть гостем друга прусско­
го короля: какая перспектива умственной пользы и успе­
ха, протекции и рекомендаций!»*. Да и какая же наг­
лость нужна, чтобы приписывать душе Лессинга мечты
о «протекции и рекомендациях»! По этому же поводу
господин Эрих Шмидт изрекает: «Бесспорно, что Лес-
синг не раз питал смелую надежду оказаться в свите
Вольтера и обратить на себя внимание монарха, ибо все
немецкие писатели, даже и те из них, которые как будто
с такой гордостью драпировались в тогу христианско-гер-
маиской добродетели, страстно желали быть замеченны­
ми Фридрихом». А это уж — бесстыдство чистейшей про­
бы! Только во второй части настоящего сочинения мы
сможем привести документальные доказательства того
величайшего презрения, с которым Лессинг, прёиспол-
* Шерер В.
336
История немецкой литературы. Спб.,
1893, И, 43.
265


ФРАНЦ МГ.РИНГ
пенный национального образа мыслей, свойственного ему
как передовому борцу буржуазных классов, смотрел на
французскую образованность короля. Тем не менее уже
и здесь мы можем констатировать, что это «бесспорное»,
по его мнению, утверждение господин Эрих Шмидт не
может обосновать даже тенью доказательства. Даже те­
нью доказательства! А между тем господин Эрих Шмидт
этим не довольствуется и продолжает: «Надежды Лес-
синга могли казаться более верными, чем старания уро­
женцев Галле заручиться протекцией генерала-стихо­
плета Штилле». Но таким образом надо считать восста­
новленной честь лаублингенского пастора Самуила Гот-
хольда Лапге, которой его нелюбезно лишил Лессннг
своей критикой в «Вадемекуме»; ведь этот бравый пат­
риот старался только снискать расположение прусского
генерала, в то время как Лессинг обхаживал француз­
ского писателя, так как это «казалось ему более вер­
ным». Итак, этого Лессинга поймали наконец с полич­
ным!
Господин Эрих Шмидт пишет дальше: «Столь же бес­
спорным представляется нам и предположение, что фран­
цузская комедия «Палайон», которую начал было писать
Лессннг, была, в сущности, осторожным подходом к
Вольтеру и королю». Столь же бесспорно! А между тем
все дело заключается в том, что одно время молодой
Лессннг часто встречался с французским учителем и для
усовершенствования во французском языке написал по-
французски несколько сцен —всего-навсего шесть ма­
леньких печатных страниц, найденных много лет спустя
в его литературном наследстве. Отсюда делается вывод,
что он был подлизой и пронырой! В другом месте госпо­
дин Эрих Шмидт говорит, что Лессинг искал в Берлине
высоких покровителей. Ого! Но мы уже употребили до­
вольно сильное выражение по адресу господина Эриха
Шмидта и можем этим ограничиться *.
* Erich Schmidt, 1. 188, 203, Не следует, впрочем, думать, что по­
добный византинизм — единичное явление в буржуазной истории литературы.
Так, например, господин Отто Брам
35т
в своем сочннещш «Генрих фон Клейст»
(351), говоря о какой-то маленькой принцессе, «супруге принца Вильгельма,
урожденной принцессе Гсессп-Гомбургской», превозносит ее как «высокую
покровительницу» на том основании, что отчаявшийся автор поэмы «Принц
Гомбургский» — этого единственного истинно поэтического и именно поэтому
непонятного произведения, прославлявшего дом Гогеицоллернов,— получил от
266.


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Что касается до «христианско-германской доброде­
тели», то господину Эриху Шмидту следовало бы лучше
покопаться в своей собственной душе. Описывая, как
Лессинг старался спасти репутацию Горация, он гово­
рит: «Друзья поэтов могут надеяться, что после Архило­
ха
338
, Алкея и Горация найдет своего защитника и по­
встанец Гервег
339
, на котором до сих пор тяготеет миф
о том, как он спасался под кожаным брезентом»
340
.
Что
это значит? «Миф о кожаном брезенте» по крайней мере
раз шесть так основательно опровергался, как только
можно опровергнуть подлую и тенденциозную, ничем не
обоснованную ложь. Это, по-видимому, знает и господин
Эрих Шмидт, потому что говорит о «мифе»? Может быть,
«христиапско-германская добродетель» господина Эриха
Шмидта именно для того и втаскивает эту гнусную, не
имеющую никакого отношения к теме выдумку в био­
графию Лессинга! Он изображает Лессинга благочести­
вым слугой Фридолином
341
, но отмыть этого мавра добе­
ла чертовски трудно, и потому биограф Лессинга, только
что подставивший ножку Гервегу, безопасности ради за­
являет:
Так знайте же: я только Снуг, столяр,
Не лев свирепый и не самка льва.
Бросим теперь взгляд и на второй том книги Эриха
Шмидта. По его словам выходит так, что мученическая,
хватающая за сердце жизнь Лессинга и в Вольфенбютте-
ле была сплошным брюзжанием «ограниченного разума
подданных» против великодушного и благожелательного
-государя. В начале 1773 года наследный принц Карл
Вильгельм Фердинанд Брауншвейгский
342
предложил по
собственной инициативе улучшить положение Лессинга,
получавшего ничтожное жалованье, при условии, если
Лессинг «прочно обоснуется на браунщвейгской служ­
бе». Лессинг, успевший за это время обручиться с Евой
Кениг и страстно желавший ускорить свою свадьбу с
этой Дамы слово одобрения, впрочем, даже и не получил — сохрани господи! —
а только надеялся получить, да так его и не дождался. Этому сугубо верно-
оддапническому образу мыслей не противоречат, а, наоборот, полностью со­
ответствуют громовые слова, которые господин Отто Брам пишет в своем
посвящении господину Эриху Шмидту: «Итак, за работу со свежими силами!
от вам мой Клейст, а вы дайте нам вашего!» Гордость лакея всегда бывает
всего нелепее.
267


ФРАНЦ МЕРИНГ
любимой женщиной, взял на себя это обязательство, а
благородный наследный принц и после этого повел себя
так, словно он ничего не знает об этом деле. День прохо­
дил за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, год
за годом, а он все молчал. Из писем Лессинга видно, до
какой степени это княжеское коварство отравляло ему
жизнь в уединенном Вольфенбюттеле
343
,
дикие крики
скорби, то и дело вырывающиеся у него, несмотря на все
его мужественное самообладание, просто потрясают чи­
тателя. А теперь послушайте, как господин Эрих Шмидт
читает снисходительные нотации, уверяя, что «Лессинг
был лишен всякого хладнокровия и рассудительности».
«Он воспринимал вещи в искаженном виде». «Он взвин­
чивал себя и дошел до яростной злобы против государя,
преступление которого заключалось в том, что он дал
преждевременное обещание и не обладал достаточной
свободой действий и достаточной откровенностью, чтобы
успокоить лихорадочное нетерпение Лессинга положи­
тельным или отрицательным ответом». Этими милыми
словами — «лихорадочное нетерпение» — автор мягко по­
рицает душевное состояние сильного человека, которого
великая любовь приковала к пустынному утесу и кото­
рый в течение трех или четырех лет изо дня в день чув­
ствует, как ястреб пожирает его сердце
344
.
Но почему
же «государь не обладал ни свободой действий, ни откро­
венностью»? Господин Эрих Шмидт говорит, что причи­
ной этого была «гордая сдержанность наследного прин­
ца, занимавшегося исключительно финансовой рефор­
мой». В другом месте он поясняет это следующими сло­
вами: «Лессинг боролся с долгами; наследный принц то­
же старался оберечь себя от лавины безденежья».
Отец наследного принца, герцог Карл, совершенно
расстроил брауншвейгские финансы. По выражению гос­
подина Эриха Шмидта, «он был лишен мелочной береж­
ливости»; «герцог Карл, легкомысленный и чувственный
от природы, вступив на трон, с радостью сбросил с себя
педантические оковы строгого воспитания, полученного
им в юности, и предоставил в распоряжение своего им­
пресарио
345
Николини чрезмерно большие средства».
Другой буржуазный историк, который, несмотря на все
идеологические выкрики своего дешевого радикализма,
совсем не принадлежит к нашему лагерю, именно Иоганн
Шерр
346
, пишет по этому поводу следующее: «Герцог
268


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Карл Брауншвейгский прекрасно понимал алхимию, да­
вавшую возможность превращать в золото кровь его под­
данных. Она была ему весьма необходима, так как он,
обладая всего 60 квадратными милями территории и
150 000 подданных, хотел жить с пышностью вавилонско­
го султана. Сообразно с этим желанием он и поступал.
Директору театра и своему главному своднику, итальян­
скому проходимцу Николини, он платил 30 000 талеров
в год, между тем как Готхольду Эфраиму Лессиигу,
вольфеибюттельскому библиотекарю, он уплачивал
600 талеров в год» *. В 1773 году герцог, доведенный поч­
ти до банкротства, передал правление наследному прин­
цу, который, как с похвалой говорит господин Эрих
Шмидт, преисполнился «гордой сдержанности» и зани­
мался «только» финансовой реформой.
Неужели «только» ею? «Не теряя лишних слов,—
бряцает на лире господин Эрих Шмидт,— наследный
принц стал проявлять в отношении личных расходов не­
свойственную ему экономию». Естественно, что, будучи
сам кающимся грешником, он и вольфеибюттельскому
библиотекарю отказал в прибавке 200 талеров. Из-за та­
кой-то нищенской суммы этот замечательный государь
годами держал Лессинга на дыбе! Но если не лично для
себя, то для кого же содержал наследный принц гарем,
в котором блистали графиня Бранкони и фрейлейн фон
Гертефельд, султанские фаворитки?»** Но и на этойгря-
*Sсlierr. BHlcher, 1,24.
** Заметим мимоходом, что госпожа Гертефельд происходила из клевского
дворянского рода, переселившегося в Бранденбургскую марку и владевшего
здесь большим имением Лпбенберг. Ее брат, Фридрих Леопольд фон Герте­
фельд, владелец Либенбергского имения, принадлежал к числу самых ярост­
ных противников графини Лнхтенау,— разумеется, исключительно из чувства
нравственного возмущения. В письме от 18 марта 179? г. (см.: Фонтане. Пять
замков) он с удовольствием сообщает о разрушениях, произведенных в доме
Лнхтенау дворянской чернью в то время, когда Лихтенау уехала на свадьбу
дочери. О своей сестре, игравшей для герцога Брауншвейгского роль графини
Лнхтенау, тот же самый фон Гертефельд пишет: «Это была добродушная,
рассудительная особа, но, к несчастию, она болезненнее прочих восприняла
безумства нашего времени». Дело в том, что госпожа Гертефельд тряслась от
страха, когда узнала, что нож мастера Сансона отрезал голову Дюбарри.
С этого времени, проживая в брауншвейгеком замке, она все свои чемоданы
Держала упакованными, и на случай бегства у нее хранилось в ящике
5000 талеров наличными. Но ей посчастливилось больше, чем Дюбарри: она
стала настоятельницей Штедерпбургской общины и весьма своевременно умер­
ла в своей постели за несколько месяцев до йепского потопа. Брат ее был
позже одним из злейших противников Шарнхорста и Штейна — опять-таки из
269


ФРЛНЦ MEРИНГ
зи лояльность господина Эриха Шмидта распускается
как белоснежная лилия. Он пишет: наследный принц
«держал любовниц, которые владели его чувствами, но
не головой и не сердцем». Двадцатью строчками ниже он
говорит: «С невероятным самообладанием он держал на
привязи свои страсти, как собак на цепи». Господин Эрих
Шмидт хочет, видимо, сказать, что в 1806 году этот го­
сударь, бывший тогда уже семидесятилетним старцем и
занимавший пост прусского верховного главнокомандую­
щего, таскал с собой французскую проститутку на поле
сражения под йеной. Патриотически настроенные прус­
ские офицеры были тогда единодушно убеждены, что эта
наложница герцога передала все его планы и диспози­
ции своим наступавшим землякам *. Но в данном случае
они, очевидно, заходили слишком далеко под влиянием
вполне понятного гнева. Если бы эта плутовка захотела
перед йенским сражением выдать «планы и диспозиции»
своего любовника, то ей пришлось бы дать больше, чем
она могла получить. Да и, кроме того, разоблачения гос­
подина Эриха Шмидта по части брауншвейгеких гарем­
ных тайн снимают всякое подозрение с герцога и его
любовницы.
В чем же заключалась «финансовая реформа», столь
исключительно занимавшая тогдашнего наследного прин­
ца, что из-за нее Лессиигу не оставалось ничего иного,
как погибать и умирать? Это была весьма простая тор­
говая операция: наследный принц наряду с ландгра­
фом Гессенским был среди тогдашних мелких герман­
ских князей наиболее усердным торговцем живым това­
ром. Он сбыл Англии и Голландии много тысяч урожен­
цев страны за наличные деньги. Известен ли этот факт
господину Эриху Шмидту? Странно было бы, если бы
он был неизвестен столь кропотливому «филологу»! Но
для византийца новой Германской империи это чистые
чувства морального возмущения. Этих «плутов» он нещадно бранил потому,
что в 1813 г. они отклонили его патриотическую просьбу — уволить с военной
службы его благородного наследника. Впоследствии семейство Гсртефельд
основало «Берлинское обозрение» — ультрафеодальный орган, который должен
был критически разоблачать «безумства нашего времени» и романтически
освещать прелести той эпохи, когда знатные княжеские содержанки былн
благочестивыми и светлыми особами, а княжеские содержанки мещанского
происхождения — презренными чудовищами.
* Ога f Henckel von Don ners mark. Erinr.erungen aus meinem
Leben, 46.
270


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
пустяки. Наследный принц, видите ли, «поступался своей
гордостью и отдавал в наем брауншвейгские отряды», да
при этом еше «без всяких фраз». Эта нелюбовь к «фра­
зам» довольно странна у писателя, обладающего таким
туманным, напыщенным, многословным и благодаря
чрезмерной фразистости часто непонятным стилем, как
стиль господина Эриха Шмидта.
Но, по правде сказать, о торговле живым товаром,
которой занимались германские мелкие князья, говори­
лось достаточно много «фраз». Король Фридрих, напри­
мер, говорил, что с проданных отрядов, проходящих око­
ло его областей, он прикажет взимать пошлины, какие
взимаются со скота, ибо здесь разумных людей продают,
как скот; и действительно, когда к прусской границе по­
дошел отряд, проданный его ансбахскими
347
родствен­
никами, он приказал выставить пушки против этих тор­
говцев людьми, так что им пришлось идти обходным
путем
348
.
А проданным уроженцам страны, стоящим у
городских ворот, Шиллер влагает в уста следующие сло­
ва: «Да здравствует наш отец-государь! В день Страш­
ного суда мы будем опять здесь!» Значит, и король Фрид­
рих и Шиллер, воспламенив себя «фразами», «доходили
до яростной злобы против государя», преступление кото­
рого, к счастию, ныне полностью опровергнуто вдумчи­
вым имперским патриотом Эрихом Шмидтом. Хорошо
еще, что мы не обладаем божественной грубостью Ласса-
ля, ибо по сравнению с этим Эрихом его Юлиан
349
был
истинным героем и по характеру и по духу*.
Разумеется, мы не хотим ругать Шерера и Эриха
Шмидта больше, чем они заслуживают. Их александрий­
скую ученость мы не подвергаем ни малейшему сомне­
нию. Если бы они действительно прочли все то множест­
во книг, которое они цитируют в своих «примечаниях»,
то можно было бы даже встревожиться и сказать вме­
сте с Лессингом, что они прочли слишком много и рис­
куют потерять здравый смысл. Конечно, ничего не может
быть почтеннее, чем филологическая работа над произ­
ведениями нашей классической литературы, если она
держится в должных границах и только в отдельных слу­
чаях переступает их. Но от биографа Лессинга и исто­
рика немецкой литературы можно требовать большего
'Erich Schmidt. Lessing, 2 , 238 usw.
271


ФРЛПЦ МЕРИНГ
и лучшего, чем перетряхивание в одиннадцатый раз ме­
лочей, уже десять раз перетряхивавшихся. Из-за этих
тысяч мелких подробностей они не могут рассмотреть
явление в его целостности; если они хотят говорить о
Лессннге, то должны были бы хорошенько затвердить
слова Лессинга насчет «самостоятельно мыслящих го­
лов» и «семижды семи пылинок из истории литературы».
Но это была бы еще небольшая беда. Гораздо хуже
то, что они пишут, не имея ни малейшего представления
об экономических и политических условиях того времени.
Благодаря этому они вырывают растения из их родной
почвы и закладывают их между бумажными листами сво­
их гербариев. И если они даже тщательно опишут от­
дельные лепестки до последнего зубчика, то все-таки и
аромат и цвет пропадают. Но самое тяжкое преступле­
ние таких историков литературы заключается в том, что
они то ли из смутного сознания своей роковой односто­
ронности, то ли по другим, поистине не более почтенным
соображениям, желая дать излагаемому предмету со­
циально-политическое освещение, украшают его целым
букетом своих собственных предрассудков, импонирую­
щих вкусам «высоких покровителей». В результате полу­
чается настоящая мерзость запустения.
Теперь понятно, почему мы обещали так быстро раз«
делаться с легендой о Лессннге в ее третьей и последней
версии. Имело некоторый смысл подробно выяснить фак­
тические ошибки Гете, Гервинуса и Лассаля в их суж­
дениях о Лессннге, так как это могло нам помочь разо­
браться в фактах. Но не имеет никакого смысла более
подробно останавливаться на тенденциозных интерпре­
тациях Шерера и Эриха Шмидта. Результат был бы все­
гда один и тот же: мы видели бы, как на прокрустовом
ложе тенденций, «определяющих» сознание современ­
ного буржуазного мира, Лессинга вытягивают то в ту, то
в другую сторону. Тот, кто вообще поддается убежде­
нию, наверное, уже убежден приведенными нами вы­
держками, а тот, кто не хочет быть убежденным, не
убедится даже тогда, если мы приведем в десять раз
больше примеров. Выяснение лессинговской проблемы,
по существу, ничего от этого не выиграет. Поэтому мы
заканчиваем первую часть нашей работы, где мы долж­
ны были дать критическую историю легенды о Лессииге
и нарисовать общий исторический фон, на котором очер-
272


ЛЕГЕНДА О ЛЕССПНГЕ
чивается облик Лессинга. Задача второй части заклю­
чается в том, чтобы освободить этот облик от искажении
и уродливых подтасовок, связанных с легендой, и по воз­
можности восстановить его в подлинном виде. Возмож­
но, что в предыдущем положении мы уже коснулись того
или иного более специального пункта, подобно тому как
мы не можем поручиться, что не коснемся в дальнейшем
того или иного более общего вопроса. Но читатель, пола­
гаем мы, будет в этом отношении снисходителен, ибо та­
кой запутанный узел, как лессинговская легенда, слагав­
шаяся почти в течение ста лет, нельзя размотать впол­
не ровной нитью.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЛЕССИНГ И ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
1
ЛЕССИНГ И САКСОНСКОЕ КУРФЮРШЕСТВО
Готхольд Эфраим Лессинг
родился 22 января 1729 года в местечке Каменц, в Верх­
нем Лаузице. Лаузиц — старославянская область. При
колонизации ее немцами сохранился довольно значитель­
ный процент старых жителей, и даже сейчас на ста квад­
ратных милях территории Верхнего Лаузица насчитыва­
ется свыше четырехсот вендских
35
° деревень. Поэтому
на Лессинга претендовали и панслависты
351
, идажево­
круг его имени завязался ожесточенный этимологический
спор: одни утверждали, что коренной слог его фамилии —
Лесс — обозначает славянское слово «лес», другие же
подчеркивали ее немецкое окончание — «инг».
Этот спор, нелепый сам по себе, совершенно несостоя­
телен и с фактической стороны. С одной стороны, в ро­
де Лессингов до конца шестнадцатого столетия был це­
лый ряд немецких чиновников и проповедников, а с дру­
гой стороны, дед Лессинга переселился в Лаузиц лишь
после того, как эта область уже в течение нескольких де­
сятилетий была включена в состав саксонского государ­
ственного союза. Это обстоятельство имеет чрезвычайно
большое значение для выяснения облика исторического
Лессинга. Господин Эрих Шмидт не без основания гово­
рит, что Лессинг менее тесно связан с лаузицкой почвой,
чем Гете с франкской и Шиллер со швабской, но неле­
по и несправедливо называть Лессинга, как это делает
он, «сбежавшим саксонцем», да притом еще саксонцем,
сбежавшим в страну прусского великолепия. Лессинг
был в такой же малой степени коренным пруссаком или
коренным саксонцем, как и коренным жителем Лаузица,
но все-таки историк саксонского государства попадает в
цель, когда говорит, что саксонские влияния «определи-
274


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
ли ход развития этого наиболее самостоятельного из всех
умов» *.
При этом, однако, надо остерегаться излюбленного
словечка идеалистов, уверяющих, что Лессинг был «вто­
рым Лютером». Даже у Гейне и Лассаля сильно чувству­
ется отзвук этой мысли: ведь недаром же Лессинг во вре­
мя своих богословских споров с лютеранской ортодоксией
однажды сослался на Лютера. Но если этот его прием не
был только одной из тех «уловок», которыми он любил
дразнить гамбургского главного пастора, то это чрезвы­
чайно наглядно доказывает лишь одно, что даже самые
ясные головы иногда неясно представляют себе побуди­
тельные мотивы, определяющие в конечном счете их дея­
тельность. Фактически же с начала своей жизненной
карьеры и до самого ее конца, начиная с писем о Лемниу-
се и кончая «Анти-Геце», Лессинг наносил наиболее
сильные свои удары именно Лютеру и лютеранству. Это
не только так было, но это и должно было быть так. По­
скольку Лютер был передовым борцом княжеского клас­
са, а Лессинг — буржуазного, постольку оба этих чело­
века воплощали в своем лице наиболее сильные противо­
речия, какие только знала германская история от шест­
надцатого столетия довосемнадцатого.Лессинг отнюдь не
был Лютером на более высокой стадии развития, и Геце,
этот истинный преемник Лютера, с полным правом на­
зывал его настоящим Анти-Лютером. Ведь, по меткой
эпиграмме Лассаля, Геце тогдашние и Геце нынешние не
правы только потому, что они правы!
Однако тот факт, что Лютер и Лессинг были земляки,
имеет глубокое значение. В той части Германии, которая
в силу экономических причин была вынуждена уйти из-
под власти Габсбургов и папы, Саксония была экономи­
чески наиболее развитым, а следовательно, и наиболее
культурным государством. В начальную эпоху капитали­
стического развития доход с саксонских рудников давал
огромный перевес саксонским князьям, и в первые деся­
тилетия шестнадцатого столетия среди германских вла­
детельных князей не было ни одного более могущест­
венного, чем курфюрст Фридрих Саксонский. В Саксо­
нии быстро выросло товарное производство; великий тор­
говый путь с юга на север Европы проходил через Эр-
*Flathe.
Geschichte des Kurstaats und Konigreichs Sacksen, 2. 526.
275


ФРЛПЦ .МЕР ИИ Г
фурт. Из-за обладания этим важным перевалочным пунк­
том, где находился в то время наиболее значительный из
германских университетов и сосредоточивался главным
образом германский гуманизм, и разгорелось, в сущно­
сти, лютеранское движение. Город Эрсрурт, с своей сто­
роны стремившийся добиться положения самостоятель­
ного имперского вассала, с давних времен был яблоком
раздора между Майнцским курфюршеством и Саксон­
ским курфюршеством, а когда архиепископом майнцским
был избран Гогепцоллерн Альбрехт
352
, спор этот возго­
релся снова.
При таких обстоятельствах, конечно, казалось не­
справедливым, чтобы курфюрст Фридрих разрешил ве­
сти в своей стране торговлю индульгенциями уполно-
мочному Альбрехта доминиканцу Тетцелю
353
, половина
доходов которого предназначалась на покрытие суммы
в 25 000 дукатов, уплаченной Альбрехтом Риму за ут­
верждение его избрания в майпцские архиепископы.
Курфюрст Фридрих был миролюбивым государем.
Мало того, ом был ханжески благочестивым католиком,
настолько же твердым в своей вере, насколько Альбрехт
был тверд в своем неверии. Его заветной честолюбивой
мечтой было получить от папы золотую розу
354
, онсо­
вершил паломничество в Иерусалим; за огромные суммы
накупил во всех концах мира 5005 сомнительных мощей,
пожертвовал их виттепбергской замковой церкви — той
самой, на дверях которой Лютер прибил свои тезисы об
индульгенциях,— и приказал ежегодно в определенный
день выносить их напоказ молящемуся народу. Когда
Лютер незадолго до опубликования своих тезисов произ­
нес проповедь против индульгенций, «он впал в неми­
лость» у курфюрста, по мнению которого такие пропо­
веди могли ослабить притягательную силу его реликвий.
Но уже и тогда в денежных вопросах сентиментальность
считалась неуместной. Курфюрст уже давно с неудоволь­
ствием заметил, что римские торговцы индульгенцияшг,
словно пчелиный рой, налетали в его страну — для чего
у них, конечно, были весьма веские основания,— и
сколько денег он ни тратил на покупку костей мертвых
святых, он все же был мало склонен подарить римской
церкви за счет своей страны живого святого во образе
архиепископа Альбрехта, мечтавшего вырвать из его рук
богатый город Эрфурт. Поэтому он пощадил Лютера,
276


ЛЕГЕНДА О ЛЕССННГЕ
видя в нем пс «человека божьего», а орудие финансовой
политики.
Нет ничего более безосновательного, чем видеть в
лютеровских тезисах против индульгенций «всемирно-
исторический подвиг» и считать их началом истории Ре­
формации. Уже за много десятилетий до этого антирим­
ское движение замечалось во всех классах немецкого
народа, и борьба с церковными злоупотреблениями на­
шла в сочинениях гуманистов гораздо более резкое вы­
ражение, чем в довольно робких тезисах Лютера, к тому
же порицавших не самое отпущение грехов, а только
«злоупотребление» им. Совершенно неправильно было
бы и утверждать, что гуманистическое просвещение бы­
ло для парода слишком изысканным блюдом, а Лютер-де
грубо и понятным для народа образом ухватил быка за
рога. Ведь тезисы Лютера были написаны по-латынн, да
и, кроме того, намеренно изложены замысловатым и за­
гадочным стилем схоластической теологии, совершенно
непонятным для масс; даже сам Лютер нередко выска­
зывал изумление, что его выступление имело нередко
столь большие последствия. Но то, чего он не понимал и
что буржуазные историки стараются объяснить с по­
мощью всевозможных нелепых идеалистических домыс­
лов, объясняется очень просто тогдашней экономической
обстановкой. Если из всех духовных вождей Реформа­
ции на первом плане остался самый ограниченный из
них, а более значительные в умственном отношении —
Гуттены, Мюнцеры
355
, Гиплеры
356
погибли, то это слу­
чилось потому, что за первым из них стояла наиболее
мощная экономическая сила —класс князей, а за вторы­
ми стояли рыцарское сословие, пролетариат, крестьяне и
города, то есть классы, которые находились или уже в
последней, или еще в начальной фазе своего экономиче­
ского развития и которые в силу внутреннего противоре­
чия их экономических интересов не могли объединиться
Для общего выступления против князей. Дело нисколько
не меняется от того, что в некоторых случаях, когда
вопрос заходил о борьбе с ненавистной всем классам
римской эксплуатацией, Лютер, как передовой борец
самого могущественного класса, боролся как будто за
все прочие классы и потому долго не понимал своей соб­
ственной роли. После восстания рыцарей и крестьянской
воины он понял ее очень хорошо, как это показывает на-
277


ФРАНЦ МЕРИНГ
ряду с другими бесчисленными фактами и его великолеп­
ная фраза: «Что два и пять равно семи, это ты можешь
попять разумом; но если начальство говорит, что два и.
пять — восемь, ты должен этому верить вопреки знанию
и чувству».
Действительное право Лютера на славу заключается
в том, что он, будучи бедным и никому не известным
монахом, осознал эксплуатацию и пороки римской церк­
вям и выступил на борьбу с ними. Но в этом отношении
Лютер не был одиночкой среди пролетарской части тог­
дашнего духовенства и даже не стоял в первых его ря­
дах; многие из этих мелких священников смертью на.
поле брани или на плахе запечатлели свою ненависть к.
Риму и верность своему классу. Но, как «высоко подняв­
шийся крестьянский сын», как «вождь нации», Лютер
был великий человек обычного типа: став носителем ис­
торического развития, он попытался сделаться его гос­
подином, а на самом деле сделался его тормозом, на­
сколько это было в его силах, а сверх того — только иг­
рушкой. Лютер мог создать новую церковь применитель­
но к потребностям германского мелкого деспотизма; он
мог производить светских государей в высшие епископы
их областей и обосновывать их право на распоряжение
церковными и монастырскими имуществами; в споре о
причастии он мог с диким упрямством отстаивать форт
мулу, согласно которой священник оказывался творцом
бога, и таким образом вместо одного папы насаждать
бесчисленное множество маленьких пап. Но все это он
мог делать лишь как фанатический прислужник кня­
зей, как идеолог того неотвратимого упадка, в который
погрузилась Германия благодаря открытию новых путей
мировой торговли, и потому уже в середине шестнадца­
того столетия его имя стало символом самой тупоумной
реакции.
Однако заклать таблицу умножения на алтаре верно­
подданнического послушания он все-таки не мог. Не мог
по крайней мере в Саксонии. Подобно тому, как эконо­
мическое развитие этой страны было самым действен­
ным средством для возвышения Лютера, точно так же
это экономическое развитие ставило известные границы
всемогуществу князей, за которое боролся Лютер. В та­
ком полуварварском государстве, как Бранденбургская
марка, где, по свидетельству аббата Тритгейма, образо-
278


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
ванный человек был такой же редкостью, как белый во-
ipon, курфюрст Иоахим II мог частично перейти на сто­
рону Реформации, чтобы прикарманить все церковное
имущество вплоть до последней церковкой мыши, но а
такой культурной стране как Саксония что-либо подоб­
ное было невозможно. Более или менее значительную
часть добычи здесь приходилось тратить на удовлетворе­
ние культурных нужд, которые до тех пор худо или хо­
рошо обслуживала католическая церковь. Так возникли
саксонские школы в Аннаберге и Фрейберге, в Дрездене
и Лейпциге, в Наумбурге и Мерзебурге. Все они были
в своем роде знамениты, но наиболее знаменитыми из
них были так называемые княжеские школы Гримма,
Мейсена и Пфорта, образовавшиеся из монастырей. Ко­
гда в Бранденбурге происходила так называемая «цер­
ковная визитация», то есть передача церковного и мона­
стырского имущества в княжеский кошелек, то и там
был пощажен один монастырь — монастырь Лехнин
(Lehnin), ставший чем-то вроде монастырской школы.
Но уже через два или три года курфюрст раскаялся. По­
сле смерти старого аббата он воспретил производить но­
вые выборы, после чего десять монахов поняли грехов­
ность монастырской жизни и, «вдоволь снабженные»
одеждой и деньгами, оставили монастырь. Два других
монаха были несколько несговорчивее, но тюремное за­
ключение в потсдамском замке, продолжавшееся не­
сколько дней, привело и их к познанию истины. Они от­
казались от всех своих прав, и курфюрст присвоил себе
и монастырские имущества и церковную казну*.
Иначе обстояло дело в Саксонии. Здесь возникла и
продолжала существовать образцовая по немецким ус­
ловиям постановка образования. Разумеется, когда ис­
чезла породившая его причина — экономический расцвет
Саксонии,— пришло в упадок и оно. Вследствие вытес­
нения Германии с мирового рынка, открытия в Новом
Свете неисчерпаемых золотых россыпей и серебряных
рудников, Тридцатилетней войны и прочих причин бур­
жуазные классы в Саксонии, как и во всей остальной
Германии, экономически ослабли; а чем больше они
слабели и чем глубже погружались в самый жалкий сер­
вилизм, тем фанатичнее отстаивали саксонские шко-
* Hcidemann». Die Reformation in dec Mark Brandenburg, 231.
279


ФРЛПЦ МЕРИМГ
лы — и в первую очередь Лейпцигский и Виттенбергский
университеты — идеологическое отражение этого жалко­
го состояния страны, то застывшее и измельчавшее лю­
теранство, под сенью которого не могло развиваться сво­
бодное научное исследование. Но, несмотря на все это,
Саксония превосходила остальную Германию ив смысле
культуры и в смысле благосостояния. Как ни принижено
было население в политическом отношении, в экономи-.
ческом отношении оно было еще достаточно сильно, что­
бы воспротивиться введению разорительной для пего во­
енной системы, которая в Пруссии была навязана город­
скому п крестьянскому на.сслению без всякого проте­
ста с его стороны. Сравнительно с числом населения сак­
сонская армия была втрое меньше и стоила втрое дешев­
ле, чем прусская; она состояла целиком из уроженцев
страны — бравых и надежных солдат, как в этом, к сво­
ему прискорбию, не раз убеждался Фридрих и на поле
сражения и тогда, когда он одевал пленных саксонцев
в прусскую военную форму. Наконец, каким плохим зер­
калом ни были саксонские высшие школы, все-таки
только они одни могли воспринять отблески нового про­
свещения, пробивавшиеся из-за границы в разоренную
Германию.
Когда Юлиан Шмидт уверял, что Германия в резуль­
тате Тридцатилетней войны была вычеркнута из семьи
культурных народов, Лассаль сурово опроверг его ут­
верждение и перечислил действительно изумительное мно­
жество светлых голов, которые Германия, несмотря ни
на что, выдвинула и во время этой войны и после нее.
Этот аргумент совершенно достаточен, чтобы опроверг­
нуть подсказанную невежеством броскую фразу, но
нельзя придавать ему более широкого значения и утвер-,
ждать, что в семнадцатом столетии Германия шла нога
в ногу с прочими культурными народами. Значительная
часть, а может быть, и большинство этих светлых голов
должно было навсегда или на время уезжать за границу,
чтобы обеспечить необходимый простор своим талантам;
а те из них, которые оставались на родине, были, как
выражался Кристиан Томазий
358
—
один из самых зна­
чительных среди них,— только переимчивыми уче­
никами великих учителей и в духовном
отношении
зависели от заграницы. Этот факт опять-таки объяс­
няется экономическим упадком Германии.. . .
Щ


ЛЕГЕНДА О ЛЕССШ1ГЕ
Мощный подъем математических и естественнонауч­
ных дисциплин, которым отмечено семнадцатое и восем­
надцатое столетия, был результатом мирового обмена,
все шире и шире охватывавшего землю, и, естественно,
возникнуть он мог только у тех народов, которые особен­
но широко участвовали в этом обмене, то есть главным
образом в Англии и Нидерландах. Его предпосылкой
был высокий расцвет буржуазных классов, а его следст­
вием— пробуждение в этих классах политического само­
сознания. Но со времени перемещения торговли от Сре­
диземного моря к Атлантическому океану буржуазные
классы как самостоятельная сила в Германии перестали
существовать; правящим классом в Германии были
князья, а они, конечно, не могли создать никакой нацио­
нальной науки.
Что вообще представлял собою этот класс, ясно дал
понять прекрасный знаток германских дворов, граф Ман-
тейфсль, писавший в первой половине восемнадцатого
столетня: «Германия кишит князьями, три четверти ко­
торых почти лишены здравого человеческого рассудка
и являются позором и бичом человечества. Как ни малы
их государства, они воображают, что человечество созда­
но для них и должно служить объектом их глупых выхо­
док. Считая главнейшей заслугой свое рождение, часто
весьма сомнительное, они считают излишним или ниже
своего достоинства заботиться об образовании своего
ума или сердца. Когда наблюдаешь их поступки, неволь­
но думаешь, что они существуют только для того, чтобы
превращать своих братьев-людей в зверей (abrutir), ибо
нелепостью своих действий они уничтожают все принци­
пы, без которых человеку не называться разумным суще­
ством» *. Так отзывается льстивый придворный об этой
приятной разновидности господствующего класса, на­
циональное сознание которой проявлялось только в том,
чтобы подглядеть, как откашливается и сплевывает ко­
роль Франции, самый могучий самодержец континента.
Если верить «национальным» хвастунам, играющим
такую видную роль в современной Германии, то погоня
за иностранщиной, процветавшая в Германии семнадца-
* Бндерман
зм
(В i e d e r m a n n. Deutschland im achtzehnten Jahrhun-
ort, 2, 144) сообщает вышеприведенные слова Маитеифсля, взятые из архи­
вов, находящихся в библиотеке Лсйлцигского университета.
28Т


ФРАНЦ МЕРИНГ
того и восемнадцатого столетий, была чем-то таким, о
чем настоящий патриот не может думать без ужаса
и содрогания. Но научное понимание, видящее в духов­
ной жизни народов не что иное, как отражение классо­
вой борьбы, должно при этом различать два совершенно
разнородных понятия. Преклонение перед иностранщи­
ной в той форме, в какой оно проявлялось у класса кня­
зей и у дворянства, было, конечно, грубым отрицанием
всякого, даже самого скромного национального созна­
ния; это было обезьянничанье, порождаемое самыми
низменными интересами мелкого княжеского деспотиз­
ма, и оно навсегда останется позорным пятном немецкой
истории. Но чтобы заклеймить это постыдное подража­
ние загранице, не надо было ждать «национальных»
хвастунов нашего времени,— оно было сурово осуждено
уже вдумчивыми людьми того времени; не говоря уже
о Клопштоке и Лессинге и многих других деятелях во­
семнадцатого столетия, даже Логау
3
^
0
в семнадцатом
столетии пел:
Слуг мы можем узнавать по ливрее их господ.
Значит, Францию мой кран госпожою признает?
Раболепствовать стыдись, о свободный мой народ!
Но тяготение к загранице, наблюдавшееся у герман­
ских ученых, заслуживает другой и прямо противопо­
ложной оценки. Это была первая попытка пробудивших­
ся буржуазных элементов вытащить свой класс из без­
донного болота. Другого средства для этой цели не бы­
ло, ибо плоды, которые приносило родное дерево орто­
доксального лютеранства, были пеплом и пылью. Но
вдохнуть новую жизнь в отмерший ствол, не полу­
чающий никакого питания от своих корней, и привить
ему ветви чужих деревьев — задача трудная и небла­
годарная. Только после того, как в самом стволе
опять проснулась некоторая жизнь, то есть после того,
как буржуазные классы в Германии стали понемногу
экономически
оправляться,— следовательно, с сере­
дины восемнадцатого столетия,— чужие ветви начали
срастаться с туземным стволом. До тех пор немецким
ученым не оставалось ничего иного, как искать свою
духовную пищу и даже свою родину за границей.
Это было тем более неизбежно, что господствовав­
ший в Германии класс князей смотрел на немецкое про-
282


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
свешенне или враждебно, или равнодушно, или весьма
двусмысленно, рассчитывая как-нибудь использовать его
в интересах мелкого княжеского деспотизма. Ученых он
или морил голодом, или прогонял за границу, или при­
влекал к своим дворам, и трудно сказать, какой из этих
трех вариантов судьбы был для них наиболее роковым.
При таких обстоятельствах вполне понятно, почему гер­
манские ученые, остававшиеся в своем отечестве, стано­
вились по характеру чем-то вроде юродивых и почему
все вообще немецкое просвещение приняло тот половин­
чатый и двусмысленный облик, который был так невы­
носим для людей вроде Лессинга. Английская и фран­
цузская философия уходили своими корнями в буржуаз­
ные классы английского и французского народа, и это
их происхождение было для них одновременно и грани­
цей и защитой. Немецкое же «просвещение», лишенное
корней, витало как бы в воздухе; ничто не мешало ему
идти до тех пределов, до которых проникал «свет разу­
ма», но зато и ничто не защищало его, когда луч этого
разума слишком ярко освещал сор княжеских дворов;
отсюда и возникло лицемерное смешение высокомерной
насмешки и благочестивого ужаса, проглядывавшее в из­
девательствах германских «просветителей» над «мате­
риалистами и натуралистами, атеистами и спинозиста­
ми» — издевательствах, которые незаметно для их авто­
ров обращались против них самих.
Германская буржуазная наука никогда вполне не из­
бавилась от этой отвратительной слабости — по той про­
стой причине, что буржуазные классы в Германии нико­
гда не отваживались стоять на своих собственных но­
гах. А с тех пор как германская буржуазия укрылась за
прусскими штыками, эта слабость снова ожила, пожа­
луй, в еще более отвратительной форме, чем когда бы то
ни было раньше. Ведь когда, например, Лейбниц, имев­
ший бессмертные заслуги в области точных наук, имел
слабость говорить некому «высокому покровителю», что
на основании его учения о монадах можно физически до­
казать присутствие бога в причастии,— это кажется нам
более простительным, чем когда Шерер и Эрих Шмидт,
не имеющие никаких бессмертных заслуг, стараются так
обтесать прусскую капральскую палку, чтобы она похо­
дила на идола,— довольно, впрочем, безобразного.
В силу этих всех обстоятельств Саксония должна бы-
283


ФРЛПЦ Л1ПРИПГ
ла стать страной, где раньше всего духовно пробудилась
немецкая буржуазия. Саксонские школы были единст­
венными или по крайней мере наиболее удобными ор­
ганами, с помощью которых можно было овладеть бур­
жуазным просвещением иностранных государств. И хотя
ортодоксальное лютеранство довело эти школы до чрез­
вычайно жалкого состояния, хотя древние языки изуча­
лись в них только для того, чтобы дать возможность
разбирать по косточкам буквальный смысл библейских
изречений, все же эти языки были ключами к сокровищ­
нице европейской науки. Вот почему с конца семнадца­
того столетия до второй половины восемнадцатого боль­
шинство носителей немецкой культуры были коренные
саксонцы или выходили из саксонских школ. Так было
начиная с Лейбница, Пуфендорфа
361
, Томазия и кончая
Геллертом, Клопштоком, Лессингом и даже во времена
значительно более поздние. Со вступления Гете и Шил­
лера в саксонскую культуру началась новая эпоха в жи­
зни этих южных немцев; Веймар тоже находился не под
влиянием прусской военщины, а под влиянием саксон­
ской культуры, да и Карл Август был ие Гогенцоллерм,
а Веттин
362
.
Но все это лежит вне рамок настоящего исследова­
ния. Мы должны, однако, сказать несколько слов о со­
циальном прогрессе, который знаменуют оба этих ряда
имен. Лейбниц, Пуфендорф и Томазий стояли уже на
буржуазной почве. Освобождение светской науки из оков
теологии, которого они пытались достигнуть, соответст­
вовало интересам буржуазных классов. Соответствова­
ло этим интересам и то, что философский оптимизм
Лейбница, какими бы недостатками в других отношени­
ях он ни страдал, все-таки разрушал ортодоксальное
представление о земле как о юдоли горя и слез. Нако­
нец, этим интересам соответствовало то, что Пуфендорф
и Томазий выводили все гражданские общества из до­
говора и отстаивали право личности сопротивляться оче­
видной несправедливости, что они отрицали божествен­
ное происхождение княжеской власти, что они одобряли
появившиеся в Нидерландах сочинения, направлен­
ные против деспотизма Якова II
363
, что Томазий снова
ввел немецкий язык в университетские аудитории.-Но
стремления этих людей не нашли в буржуазных классах
ни опоры, ни отклика. В тех своих работах, которые нме-
284:


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИПГЕ
ли непреходящее значение, Лейбниц был скорее евро­
пейским, чем германским ученым, а Пуфендорф и Тома-
зим сами признавали, что свои идеи они заимствовали
у Гуго Гроция
364
н Гоббса
305
.
Все они еще целиком зави­
сели от дворов. За Лейбницем еще при жизни установи­
лась незавидная репутация человека, умеющего доказать
все, чего хотят князья; Пуфендорф в конце своей карь­
еры стал шведским и брандеибургским историком; в по­
зднейшие годы своей жизни Томазий стал королевско-
прусскнм профессором в Галле и сделал невероятно
большие идейные уступки княжескому деспотизму.
Наоборот, Геллерт, Клопшток и Лессинг действовав­
шие в середине восемнадцатого столетия, не только стоя­
ли на буржуазной почве, но и были связаны с ней всеми
своими корнями. Геллерт по сравнению с двумя други­
ми был, правда, весьма скромным светилом, но его кни­
га басен впервые собрала буржуазные классы под лите­
ратурным знаменем; и хотя сам Геллерт был очень на­
божен, в его безобидных стихах все же звучали и зву­
чат первые тихие раскаты буржуазного самосознания.
Гораздо более резко к гордо проявилось это сознание
в Клопштоке, воспевавшем впоследствии французскую
революцию, а всего сильнее в Лессинге, презиравшем
узы всяческих придворных и государственных должно­
стей и старавшемся жить своей литературной профес­
сией, ни от кого не завися. Для Германии это было не­
слыханной дерзостью, и трагический исход этой попыт­
ки показал, что буржуазные классы еще не доросли до
смелости своего передового борца. Но эта наполовину
небрежная, наполовину упрямая самонадеянность ха­
рактеризовала всего Лессинга и проявлялась с одина­
ковой силой и тогда, когда он, будучи двадцатилетним
юношей, писал: «Что мне за дело, живу ли я в изобилии
или нет,— главное в том, чтобы жить», и тогда, когда
он, пятидесятилетний человек, писал: «Я слишком горд,
чтобы считать себя несчастным, я только скрежещу зу­
бами и предоставляю челноку идти туда, куда хотят ве­
тер и волны; довольно и того, что я не хочу сам пере­
кувырнуть его!» Это настроение стояло в величайшем
противоречии с трусливыми и жадными филистерскими
заботами о «местечке», которыми так полна переписка
людей того времени. Эта откровенность и душевная сво­
бода сложилась у Лессинга отчасти под влиянием шко-
285


ФРЛПЦ МИРИ ИГ
лы. В Мейсенской
366
княжеской школе он учился с 1741
до 1746 года. В этих ученых школах ортодоксальное
лютеранство тогда уже несколько подтаяло.
Лессинг был менее связан школьной барщиной, боль­
ше занимался самостоятельным изучением наук, посто­
янно общался с сотней и больше товарищей, и потому на
его общительный и строптивый, живой и самостоятель­
ный ум мейсенское воспитание, несомненно, оказывало
благотворное влияние. Правда, он постарался сократить
на один год предписанный курс обучения и преуспел в
этом; правда, впоследствии он высмеивал педантизм от­
дельных преподавателей и говорил, что они стремятся
«создать не разумных людей, а хороших учеников княже-
жеской школы», но, несмотря на все это, он с похвалой
отзывался о школе св. Афра и говорил, что «если он дос­
тиг некоторой учености и основательности», то этим он
обязан ей. А в припадке чуть ли не отчаяния, которое
редко на него находило, он писал, усталый от житейской
борьбы: «Теофраст
367
, Плавт
368
и Теренций были моим
миром, который я спокойно изучал в узкой сфере похо­
жей на монастырь, школы. Как хотелось мне вернуться
к этим годам — единственным годам, которые я прожил
счастливо!»
Таков был Лессинг. Но насколько иным был жребий
человека, который был столь похож на Лессинга по сво­
им способностям и склонностям и имя которого так часто
произносилось вместе с именем Лессинга,— жребий Вин-
кельмана! Больше трех десятилетий блуждал этот не­
счастный по пустыне бранденбургского варварства, «ища
душою страну греков»; когда он был учеником и когда
он был учителем, его все время снедала неутолимая жа­
жда знания; всегда в пути, стараясь то немножко полу­
читься по-гречески, то изучить какого-нибудь старого ла­
тинского автора; в полтора дня он проходил одиннадцать
миль по непроезжим дорогам, чтобы раздобыть какую*
нибудь старую книгу, которую затем он изучал ночью,
после того как промучился целый день с грубыми и упря­
мыми детьми; по целым годам ему приходилось доволь­
ствоваться двумя или тремя часами сна; в довершение
всего ему пришлось испытать на себе интриги и угрозы
преследовавшего его злого попа, ведь в этих государст­
вах каждый мог спасаться на свой лад; наконец, когда
он уже дошел до тупой покорности и отчаяния, случай
286


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
открыл ему двери в Саксонию. Неудивительно, что он
воспрянул духом, как человек, избавленный от адских
мук, и отряхнул со своих ног прах прусской земли. Но
когда ему исполнился тридцать один год и он начал в
Саксонии новую жизнь, он, со своими хаотическими и
случайно надерганными знаниями, не мог стать выше
Лссснига, который семнадцати лет поступил в Ленпциг-
скпй университет. В Саксонии — культурной стране —
в судьбе Винкельмана произошел быстрый поворот
к лучшему, и перед ним открылось даже блестящее по­
прище, по скудное образование, полученное им в юно­
сти, помешало ему стать чем-либо большим, чем запоз­
далым последователем гуманистов. Лессипг прекрасно
понимал в чем дело, когда он, сам голодая, писал о
Винкельмане: «Никто не ценит этого человека выше, чем
я, и все же я так же неохотно был бы Випкельманом,
как часто бываю Лсссингом».
Понятно, какое влияние должна была оказать на
Лессинга заманчивая судьба Винкельмана, и понятно,
почему он опрометью «бежал» из родной Саксонии, что­
бы получить в Берлине «решающий толчок».
II
ЛЕССИНГ И ЛЕЙПЦИГСКИИ УНИВЕРСИТЕТ
С 1746 по 1748 год Лессинг слушал лекции в Лейп-
цигском университете. Но в 1754 году он писал Михаэ-
лису
369
, что будет очень смущен, если его спросят, что
он там изучал. Он никогда не был тем, что называют
«беспутным гением», хотя и был полной противополож­
ностью филистера. Еще будучи крайне бедным юношей,
он «досадовал», слыша, как много поэтов и поэтиков
«столь горько, столь многоречиво, столь отчаянно скулят
по поводу своей бедности, которая по сравнению с дру­
гими является еще весьма сносной». Ему была совер­
шенно чужда эта ленивая и трусливая сентименталь­
ность, которая и по сие время столь процветает в немец­
кой литературе и в истории немецкой литературы и ко­
торая обычно является лишь идеологическим прикрыти­
ем лености и трусости буржуазных классов. Настоящая
натура борца не страшится лишений и нищеты, если
287


ФРЛПЦ МЕРИНГ
только есть возможность бороться; после многомесячной
зубрежки восемнадцатилетний Лессинг открыл, что «кни­
ги его, конечно, научат, но никогда не сделают из него
человека», и потому решил «изучать мир и человеческий
быт так же усердно, как и книги». Через два года, когда
план Лессинга потерпел на первых порах полное кру­
шение, он все-таки защищает его перед своими разгне­
ванными родителями и делает это поистине увлекатель­
ным образом. Он пишет: «Я дерзнул выйти из своей ко­
мнаты и пойти к таким же людям, как я. Великий боже!
Какое различие заметил я между собою и остальными!
Мужицкая застенчивость, неотесанная и неладно скроен­
ная фигура, полное незнание нравов, и обычаев, и обхо­
ждения, противные мины, в которых каждый читал пре­
зрение к себе,— таковы были, по моему собственному
суждению, добрые качества, которыми я обладал. Я ис­
пытывал такой стыд, какого никогда еще не чувство­
вал. И он побудил меня усовершенствоваться во всех
этих отношениях, чего бы это ни стоило. Вы сами знае­
те, с чего я начал. Я учился танцевать, фехтовать, воль­
тижировать. В этом письме я хочу искренне признаться
в своих ошибках, а потому могу рассказать о себе и хо­
рошее. В этих упражнениях я продвинулся так далеко,
что люди, заранее отказывавшие мне в какой бы то ни
было ловкости, даже несколько восхищались мною. Это
хорошее начало очень меня ободрило. Мое тело стало
несколько более ловким, и я стал искать общества, что­
бы теперь научиться жить». Этими словами Лессинг хо­
чет «описать всю свою жизнь в университетах», хотя это,
вероятно, доставило очень сомнительное удовольствие
его боязливым родителям. Следовательно, вопрос о том,
что именно изучал Лессинг, не должен нас очень сму­
щать. В университете он хотел научиться жить. Со вре­
мен Гуттена, считавшего наслаждением жить в Герма­
нии шестнадцатого века, не было ни одного немца, ко­
торый принял бы столь простое решение с такой инстин­
ктивной ясностью и уверенностью, как Лессинг.
Лейпциг был тогда не только наиболее подходящим,
но и единственным немецким городом, где выходец из
буржуазных классов мог вволю подышать воздухом
жизни. Правда, прусские историки придерживаются и
на этот счет иного мнения. Ограничимся одним лишь
примером. Трейчке рассказывает, что Гогенцоллерны
•28 8


ЛГ.ГЕПДЛ О JIUCCntU E
«искони», «согласно хорошему обычаю германских кня­
зей», «заботились об идеальных задачах государствен­
ной жизни» и что в восемнадцатом столетии «оживаю­
щие наука и искусство Германии нашли в грубом Браи-
денбурге свою родину». «Четыре мыслителя-реформато­
ра этой эпохи — Лейбниц, Пуфендорф, Томазий и Шпе-
нер
370
перебрались в прусское государство. Новый фрид-
риховский университет в Галле стал прибежищем сво­
бодного исследования и на несколько десятилетий взял
на себя руководство протестантской наукой». Совершен­
но верно: в конце семнадцатого столетия измельчавшее
лютеранство было в Саксонии еще достаточно сильно,
чтобы выгнать из страны этих четырех человек, один из
которых — пиетист Шпенер— стяжал себе почетное зва­
ние «мыслителя-реформатора» неизвестно где. Но совер­
шенно неправильно утверждать, что «идеализм» прус­
ского государства влек к себе этих четырех человек, как
магнит железо. При берлинском дворе, который он до­
вольно непочтительно называл «распутным», Лейбниц
задержался только на время по приглашению своей
гвельфской покровительницы, Софии Шарлотты
371
, ко­
торой роль первой прусской королевы доставляла также
весьма небольшое удовольствие. Пуфендорф около деся­
ти лет прожил в Пфальце и около двадцати — в Швеции
•и только на закате своих дней был призван в Берлин,
чтобы за приличный гонорар в десять тысяч талеров напи­
сать официозный исторический труд о курфюрсте Фридри­
хе Вильгельме. Но вряд ли можно считать заслугой «грубо­
го Бранденбурга» перед «возрождающимися искусством
и наукой» то обстоятельство, что по исполнении работы
Пуфендорф получал свой гонорар с большим трудом и
мелкими порциями и что весьма значительная сумма,
оставшаяся недоплаченной после его смерти, так и не
была выдана его вдове, жившей в большой нужде. И это
несмотря на то, что расточительный двор Фридриха I
высасывал страну и тратил огромные суммы на всевоз­
можных авантюристов и проходимцев *.
Университет в Галле не был «прибежищем свобод­
ного исследования», да и не должен был им быть. Этот
университет был основан в 1694 году главным образом
под влиянием двух соображений. Во-первых, бранден-
• К 5 n i g з", Versuch eincr Gcschichtc Berlins, 3, 343.
10 Зак. 393
289


ФРАНЦ МПРИНГ
бургское военное государство в силу уже указанных на­
ми причин вынуждено было проявлять известную терпи­
мость к различным вероисповеданиям и не могло исполь­
зовать тех «сектантских и воинственно настроенных к
инакомыслящим гражданам» духовных лип, которых
г-ыпускали старолютеранские Лейпцигский и Виттенберг-
скип университеты. Этим саксонским университетам
прусский город Галле должен был противопоставить лю­
теранство, приспособленное к военным задачам. С дру­
гой стороны, это военное государство, ставшее только
недавно королевством, нуждалось в создании особого го­
сударственного права; юридическая кодификация его
экономических жизненных условий была тем более необ­
ходима, что в германских университетах еще витал идео­
логический призрак императорского и имперского права,
с которым лучше было не знакомить будущих прусских
чиновников. Основание университета в Галле стало воз­
можным благодаря прибытию в Пруссию Томазия и пи­
етистов. Следует только помнить, что приглашение их
не имело ничего общего с «свободным исследованием»
и тому подобными прекрасными вещами. Пиетизм был
не чем иным, как религиозным отражением страшной
нищеты, в которую ввергла нацию Тридцатилетняя вой­
на; исповедуя его, буржуазные классы как бы провоз­
глашали перед всем миром свое банкротство и заявля­
ли, что им нечего делать на земле и что они могут на­
деяться разве только на небо. Поэтому пиетизм оказал­
ся в некотором противоречии с лютеранством, все-таки
указывавшим хоть одну земную задачу буржуазным
классам: быть подножием для княжеской власти. Но как
только буржуазные классы опять начали обращать не­
которое внимание на землю, пиетизм неизбежно стал
противником — чуть ли не еще более ограниченным —
этого «свободного исследования»; а так как, несмотря на
свой небесный образ мыслей, он все еще не мог метать
громы небесные, то в дальнейшем он сделался еще более
преданным слугой князей, чем когда-либо была люте­
ранская ортодоксия. Эта его относительная враждеб­
ность лютеранству объясняет и его временный союз с
просветителем Томазием и приглашение сторонников
обоих этих столь различных направлений в университет
в Галле.
Свободная и смелая борьба, которую молодой Тома-
290


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
зий вел в Лейпциге против педантических глашатаев
окаменелой учености, отнюдь не могла снискать ему рас­
положение Берлина. Прусский двор обратил на него
внимание по совершенно иной причине. Герцог Саксен-
Ценцский, лютеранин по вероисповеданию, взял в супру­
ги вдовствующую герцогиню Мекленбург-Гюстровскую,
принадлежавшую к реформатской церкви и бывшую се­
строй курфюрста (впоследствии короля) Фридриха
Брапденбургского; брак этот состоялся с согласия семьи
жены, но вопреки воле его семьи. Этот брак лиц раз­
личных вероисповеданий вызвал величайшее возбужде­
ние среди прусских и саксонских ортодоксальных люте­
ран, блюстителей небесного Сиона
373
,—возбуждение,
столь же неприятное прусскому двору, сколь приятное
двору саксонскому. В Пруссии все это кончилось быстро:
лютеранского пробста Мюллера из Магдебурга, высту­
павшего печатно против брака лиц различных вероиспо­
веданий, как против акта, противного христианству, кур­
фюрст Фридрих просто-напросто приказал посадить в
Шпапдаускую крепость, хотя Мюллер совершенно не ка­
сался брака упомянутых выше владетельных особ. На­
оборот, в Саксонии Томазий объявил этот спорный брак
вполне согласным с божеским и человеческим законом
и этим задел за живое ревнителей лютеранской веры.
Саксонский курфюрст запретил ему под страхом штрафа
в двести талеров чтение лекций и писательскую деятель­
ность, после чего Томазий направился в Берлин. В Бер­
лине его приняли милостиво, видя в нем защитника ин­
тересов гогенцоллернского дома, и дали профессорскую
должность в Галле, где он и стал добрососедским кон­
курентом своих бывших лейпцигских коллег *.
* Для прусских историков чрезвычайно характерно, что Штенцель в своей
«Истории прусского государства» (S t e n z e I. Geschichte des Prcussisclien
b'aates, 3, 55) прославляет «память свободомыслящего государя», который
приглашением Томазия в университет показал, «что он был много выше
тех. кто изгонял таких людей». А между тем тремя страницами выше Штен­
цель упоминает как о чем-то само собой разумеющемся, что браидепбургский
курфюрст, правда, не «изгнал», но зато без всяких церемоний засадил в Шпап-
дау своего Томазия, пробста Мюллера, который, осмелившись возражать про­
тив взглядов своего наследственного государя, совершил в Брапдепбурге та-
кос же преступление, какое Томазий совершил в Саксонии, Но все-таки нельзя
не ернзнать, что Штенцель, писавший пятьдесят лет тому назад,— настоящий
светоч независимой мысли по сравнению с современными прусскими истори­
ками.
10*
291


ФРЛ11Ц ЛШРННГ
Понятно, что новый университет в Галле мог сущест­
вовать лишь постольку, поскольку он приспособлялся к
жизненным условиям прусского государства. В Галле
стоял со своим полком старый князь Дессау и, преиспол­
ненный звериной ненависти к образованию и науке, по
мере сил досаждал профессорам и студентам. Но это еще
были сравнительно пустяки*. Гораздо страшнее внеш­
них притеснений было духовное падение, на которое То-
мазия и пиетистов обрекало проживание в такой обы­
вательской стране, как тогдашняя Пруссия. Переехав
в Галле, Томазий прекратил издание ежемесячного жур­
нала, на страницах которого он наносил в Лейпциге та­
кие меткие удары, и в своей «Придворной философии»
начал развивать весьма нефилософские мысли насчет
житейского преуспеяния и покровительства знатных лиц.
В докладной записке юридического факультета он по­
учал: «Презрение к наложницам не должно иметь место,
когда дело идет о великих государях и властителях, ибо
они должны давать отчет в своих поступках одному
только богу, а между тем здесь, на земле, наложница до
некоторой степни заимствует блеск своего возлюблен­
ного». Он называл «бесстыдством», когда священники
пытались отстоять свое право «связывать и развязы­
вать» и в отношении государей, и считал необходимым
заключить в карцер и выслать из страны брауншвейгеких
придворных проповедников, которые упорно отговарива­
ли одну принцессу от перехода в католичество с целью
выхода замуж за принца австрийского дома, ибо, по его
мнению, это было «восстанием против епископской вла­
сти государя». Согласно учению Томазия, можно было
даже оправдать его высылку из Саксонии, ибо он учил,
что хотя государю не подобает подвергать еретика свет­
скому наказанию, но такому человеку он может прика­
зать покинуть страну, подобно тому, как домохозяин
может рассчитать слугу лишь потому, что тот пришелся
ему не по душе. Был ли причастен Томазий к кляузной
интриге, которая привела к изгнанию из Пруссии фило-
* От этого героя фрндриховского наемного войска удирал во все лопатки
дпже «гренадер» Гленм. В 1745 г. его назначили штабным секретарем к князю
Дессау, но он поспешил бросить это место, когда на его глазах князь велел по­
весить за «шпионство» пи в чем не повинпого еврея, путешествовавшего е
вполне хорошим паспортом (см.: К. о г t e. Gleims Leben, 35),
292


ЛЕ1ЕПДА О ЛЕХСИШЕ
софа Вольфа, неизвестно; Вольф, правда, это утвержда­
ет но его показания еще недостаточно, чтобы решить во­
прос; во всяком случае, достоверно одно, что Томазпй
не возражал против этого акта грубого насилия. Но за­
то пиетисты принимали живейшее участие в этой подлой
махинации, и пиетист Франке
374
с восторгом говорил на
кафедре о бегстве Вольфа и его беременной жены, видя
в этом праведный суд божий.
История с Вольфом чрезвычайно поучительна во мно­
гих отношениях, ибо она показывает обстановку тогда­
шней Пруссии. Вольф был поверхностный модный фило­
соф, проповедовавший в своей «Моральной философии»
почти такие же низкопоклонные взгляды, как и Томазин
в своей «Философии двора», по все-таки в ту эпоху, ед­
ва начавшую освобождаться от ига теологии, у пего было
много поклонников. С ужасом наблюдая, что их лекци-
оннные сборы тают, словно в скоротечной чахотке, тео­
логи Галле довели до сведения короля Фридриха Виль­
гельма 1 уже упомянутую нами глупую басню насчет
того, что, по учению Вольфа, дезертиров не следует на­
казывать. Немедленное изгнание Вольфа, последовавшее
по приказу короля, правда, удовлетворило кроткие души
теологов-доносчиков, но в гораздо меньшей степени на­
полнило их голодные кошельки, ибо число студентов
университета, подверженного этим милостивым грозам
небесным, сейчас же начало сокращаться. Король, к ве­
личайшему своему прискорбию, также заметил это след­
ствие его приказа, сказавшееся понижением акциозного
дохода *. Очевидно, он после этого пришел к совершенно
правильному убеждению, что вербовать рекрутов без
денег труднее, чем удержать под палкой рекрутов, уже
навербованных. Поэтому он приказал кандидатам теоло­
гии тщательно изучать сочинения Вольфа, чтение кото­
рых только что было запрещено под страхом каторги, и
стал прилагать все усилия, чтобы опять заманить Воль­
фа в свою страну. Но Вольф боялся Пруссии, как бопт-
Основноп фонд Галлеского университета достигал 3500 талеров и впо­
следствии был увеличен до 7000 талеров. В то же врегля акцизный доход, по
достигавший до этого и 20 000 талеров, повысился после основания универси­
тета до 32 000 талеров. Таким образом, университет давал государству ropaj.no
больше дохода, чем сам сюил. См.: II о f b a u с г. Gcachiclile tier U.iivorsiUt
Hallo, 63s
293


ФРАМЦ МВРИНГ
ся огня ребенок, обжегший себе пальцы, а когда он по­
советовался па этот счет со своим покровителем Ман-
тенфелем, тот сумел ответить ему лишь следующее:
«Каждый подданный этой страны, к какому бы сословию
он ни принадлежал, считается прирожденным рабом,
которым государь может распоряжаться по своему ус­
мотрению. Весь свет убежден в том, что здесь прогнали
бы всех ученых и разрушили бы все университеты, если
бы это сулило какую-нибудь выгоду. Ученых любят лишь
постольку, поскольку они могут способствовать увеличе­
нию акцизного дохода». Вольф вернулся в Пруссию
только после вступления на престол Фридриха II и
вскоре показал, что и он не лучше прочей братии. Когда
в 1745 году университет в Галле просил выслать труп­
пу актеров, потому что студенты в театре дерутся пал­
ками, философ из Сансуси постановил: «Во всем вино­
ваты церковные ханжи. Актеры должны играть, и госпо­
дин Франке (Франке младший), или как там называет­
ся этот негодяй, должен при этом присутствовать и пуб­
лично извиниться перед студентами за свое глупое хода­
тайство, пусть актеры пришлют свидетельство, подтвер­
ждающее, что он действительно был в театре». Так и бы­
ло сделано. После этого распространились слухи, что
академический сенат хочет протестовать против этой
обиды. Но на запрос графа Мантейфеля Вольф отвечал,
что он ничего об этом не знает и что в подобном проте­
сте он ни в коем случае не стал бы участвовать.
Если мы вспомним, что университет в Галле даже по
мнению Лессинга был лучшим из прусских университе­
тов и что разыгравшуюся там вольфиаду375
приходится
признать чуть ли не достойной уважения духовной борь­
бой по сравнению с теми дурацкими шутками, которые
позволил себе Фридрих Вильгельм I по отношению к про­
фессорам Франкфурта-на-Одере, то значение Лейпцига
для пробуждения буржуазного самосознания предста­
нет в свеем настоящем свете. Этот город, бывший пер­
вым торговым центром империи, завоевал себе почти
республиканскую независимость; в нем не имели права
ставить гарнизоны; оживленный торговый обмен, свя­
занный с Лейпцнгской ярмаркой, способствовал тому,
что городское бюргерство яснее и шире смотрело на ве­
щи, чем это было свойственно и возможно для населения
других городов. От этого, сравнительно высокого, эко-
294


ЛЕГЕНДА О ЛЕССППГЕ
номического развития соответствующим образом выиг­
рывали и духовные интересы. Уже в качестве центра
книжной торговли Лейпциг был интеллектуальной и эко­
номической силой. Но и Лейпцигский университет на­
много превосходил прочие германские высшие школы.
Он сохранил превосходное независимое средневековое
корпоративное устройство со всеми его темными, но и со
всеми светлыми сторонами. Иногда он тоже страдал от
княжеского произвола, но все же его преподаватели
занимали слишком прочное положение и были слишком
влиятельными людьми, чтобы дрезденский двор мог по
прусскому образцу обращаться с ними как с шутами.
Да и, кроме того, нужно по справедливости сказать,
что веттинская династия, в общем, далеко не проявляла
к этому склонности. Говоря так, мы не хотим вмешивать­
ся в интимные споры прусских и саксонских историков;
мы не стоим па той точке зрения, что княжеские роды
делают историю, а, наоборот, полагаем, что историче­
ская роль этих родов предписывается им историческим
развитием. Но если даже и так, то все же нельзя ие при­
знать, что Веттины играли в области культуры гораздо
более отрадную роль, чем Гогенцоллерны в области ми­
литаризма. В роду первых еще со времен Реформации
переходил по наследству известный интерес к искусству,
а в роду вторых — весьма большой интерес к солдатчи­
не. Ни то, ни другое не было результатом свободного
выбора, а являлось лишь следствием различия тех стран,
которыми управляли Веттины и Гогенцоллерны. Если бы
Гогенцоллерны оказались властителями Саксонии, они
проявляли бы пристрастие к искусству, а если бы Вет­
тины были властителями Бранденбурга, они проявляли
бы сердечную склонность к милитаризму. Это чрезвы­
чайно просто и чрезвычайно ясно, да и, кроме того, на­
столько лишено какого бы то ни было общего значения,
что мы совершенно не коснулись бы этого вопроса, если
бы даже в этом пункте нам не пришлось исправлять лес-
синговскую легенду.
Как мы ни уважаем моральное негодование, вызы­
ваемое расточительностью саксонских Августов, следу­
ет сказать, что бережливость никогда не принадлежала
к числу добродетелей прусского милитаризма и что, по­
жалуй, Дрезденская картинная галерея была не менее
действенным рычагом немецкой культуры, чем та пал-
295


ФР.МЩ MI-РИНГ
ка, которой прусские Фридрихи муштровали своих сол­
дат*.
Итак, Лейпциг был тем местом, где, как писал Лес-
сниг матери, «можно было наблюдать в миниатюре весь
мир» или, как мы сказали бы теперь, весь буржуазный
мир в высшей точке его тогдашнего развития. Чтобы
стать духовными вождями буржуазных классов, какими
они действительно сделались, Клопшток и Лессинг дол­
жны были предварительно проникнуться их духовным
содержанием. Оба они жили в Лейпциге одновременно,
но не соприкасались друг с другом. Возможно, что они
не встретились только благодаря случайности, но отно­
сительно этой случайности можно выразиться словами
Валлеиштейна
376
:
Нет случайностей на свете.
Нам случаем слепым порою мнится
То, что возникло в недрах сокровенных.
Пер. Н . А . Славятинского
Оба они вращались в кругах, которые не перекрещи­
вались. Когда Клопшток окончил школу, у него уже был
готов жизненный план; по довольно жесткому, но не
вполне безосновательному выражению Данцеля, ом бро­
сил нации в лицо всю незрелость своей неопытной пер-
Бокурснической жизни; в некотором смысле он рано
стал вполне установившимся человеком, а в другом ни­
когда таковым не был; блестящая слава, завоеванная
им в юности, в течение всей его долгой жизни лишь мед­
ленно угасала. Насколько превосходят первые песни
«Мессиады» деревянные театральные пьесы, которыми
начал свою деятельность Лессинг, но как быстро и на
какое огромное расстояние Клопшток отстал от Лессин-
га! Различие их судеб объясняется не различием их та­
лантов, которое не могло бы помешать им достичь оди-
* В своей биографии Внпкс-льмана Юсти пишет (1, 253): «Мы далеки от
того, чтобы смягчать обвинительные приговоры, давным-давно вынесенные
историей, но, когда слышишь постоянно повторяющиеся тирады ханжей и
придворных демагогов, хочется спросить: разве Карл XII не вверг Швеции
в более глубокую пропасть, чем оба Августа Саксонских, не оставив при
ягом после себя никакого следа?» Очень хорошо, но зачем кивать на Шве­
цию? Можно было бы привести и другие параллели, более близкие для нас.
296


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
паковой высоты в различных областях, а различием в
силе их классового сознания.
Как ни свежо и смело смотрел Клопшток на жизнь,
кок пи проникнут был он чувством гражданской и на­
циональной гордости, он все же не мог отделаться от
немецкого филистерства. Посвятить свою жизнь религи­
озному эпосу — была во всех смыслах задача, достойная
школьника, и только искаженное классовое сознание,
принимающее видимость за сущность, могло повести
Клопштока по стопам Мильтона
377
.
Конечно, и Мильтон
был глашатаем буржуазных классов, но для английских
пуритан религия была идеологическим отражением ог­
ромных классовых побед, между тем как для буржуаз­
ных классов Германии она не могла быть ничем иным,
как идеологическим символом деспотизма, которому эти
классы были обязаны своим двухсотлетним политико-со­
циальным прозябанием. Поэтому эпос Мильтона стал
бессмертной песнью, а «Мессиада» Клопштока, на пер­
вых норах вызвавшая пламенное восхищение перед по­
этическим талантом, который проявлялся в ней и мог
считаться прекрасным залогом дальнейшего оживления
гражданственности, быстро была забыта. После этой
первой крупной неудачи Клопшток так и не сумел снова
установить настоящий контакт со своим классом. Шерер,
правда, поступает неумно, когда бранит Клопштока за
то, что тот возвел в национальные герои не короля Фрид­
риха, а Германа Херуска
378
и Генриха Птицелова
379
:
ведь Фридрих был в лучшем случае выразителем нацио­
нальной разрозненности, между тем как Герман и Ген­
рих были все-таки выразителями национального един­
ства. Но эти исторические фигуры для подымающихся
буржуазных классов были только бескровными схема­
ми, а из непосредственной жизни этих классов Клоп­
шток никогда не заимствовал тем для своего поэтиче­
ского творчества. Только в глубокой старости он писал
оды в честь французской революции, ставшие красноре­
чивым свидетельством его социального происхождения.
Насколько иначе сложилась жизнь Лессинга! В уни­
верситет он поступил без всякого плана жизненной карь­
еры, и кажется даже, что он действительно в течение пер­
вых двух месяцев занимался усиленной зубрежкой, гото­
вясь к поприщу честного теолога. Но напряженная дея­
тельность большого города пробудила его классовое со-
297


ФРЛНЦ МПРИИГ
знание, и все, что могло питать это классовое сознание,
он жадно впитывал всеми фибрами из непосредственной
жизни города, в котором германский буржуазный уклад
достиг тогда сравнительно высокого развития. Не под­
лежит сомнению, что по своим склонностям Лессинг был
скорее ученым, чем поэтом! В «Гамбургской драматур­
гии» он скромно и в то же время гордо отказался от зва­
ния поэта, и только глупец мог бы оспаривать истину
этого признания. Кто станет теперь читать мелкие поэ­
тические произведения его юношеских лет, эти «анакре­
онтические ходули», на которых он бегал взапуски с ка­
ким-нибудь Глеймом? Кто будет читать его эпиграммы
и стихотворную афорнстику, лучшая и большая часть ко­
торых обычно заимствована из образцовых иностранных
произведений, и отрывки ученых стихотворений, которые
по форме н содержанию тяжеловесны, хотя и не трудны
для понимания, поверхностны и в то же время неясны?
Правда, эта эпоха была еще в духовном отношении на­
столько скудна, что даже эти неудачные попытки стяжа­
ли автору славу выдающегося поэта, но сам он зани­
мался ими только в первые годы своего творчества и
впоследствии никогда не тратил сил на такой вздор.
Все наиболее выдающиеся стороны его дарований
толкали его к ученой карьере: его острый и глубокий ум,
смелая и стремительная подвижность духа, его диалек­
тический и критический талант, нескрываемая радость,
с которой он занимался даже мелочной работой — этой
ремесленной стороной научного исследования,— удо­
вольствие, с которым он предавался построениям, пора­
жавшим своей смелостью еще больше, чем своим остро­
умием. Несмотря на это, он столь же быстро отказался
от профессорста, как и от пасторства: уже в Лейпциге
он проникся тем отвращением к ремесленной учености,
которое осталось у него на всю жизнь. От ученых заня­
тий он перешел к поэзии — от области, к которой его все
манило, к области, от которой его все отталкивало. Но
то, что казалось как будто гибельным самообманом, бы­
ло в действительности непогрешимым классовым ин­
стинктом. Правда, Лейпцигский университет дал моло­
дому Лессингу больше, чем могла бы ему дать какая бы
то ни было другая высшая школа в Германии, и позд­
нейшее его развитие показало, насколько он был обязан
свежим силам этого университета: филологам Эрнести
380
293


ЛЕГЕНДА О ЛЕССННГЕ
и Крнсту
381
,
математику Кестперу
382
.
Но это было все
же меньше того, что предлагала ему сама жизнь. Даже
в этом университете господствовала запыленная и заско­
рузлая ученость; ярмо лютеранства было расшатано, но
не сломано; под педантической жесткостью аршинных
париков процветали отвратительное кумовство и непо­
тизм
383
.
В общем, профессорская кафедра была в такой
же степени форпостом княжеского деспотизма, как и
церковный амвоп. В то время не у одного только Лес-
синга просыпалась мысль, что привилегированные уче­
ние корпорации господствующих классов никогда не
смогут стать духовными вождями классов порабощен­
ных; Вольтер говорил, что все те, кто вывел науку на
новые пути, были честными учеными, далеко стоявшими
и от погони за почестями и местами, и от академий, и
от дворов, и от большого света,— людьми, вынашивав­
шими свои мысли у себя в комнате. И в области филосо­
фии и теологии, и в области права и государствоведе-
ния — всюду расставил княжеский деспотизм свои кап­
каны; под сто свинцовым игом давным-давно заглохла
всякая политическая жизнь; художественная литература
оставалась пока что единственным поприщем, на кото­
ром буржуазные классы могли бороться за свое социаль­
ное освобождение.
Эта художественная литература тоже сосредоточива­
лась в Лейпциге, и Лессинг впоследствии как-то сказал,
что нигде нельзя так легко научиться писательству, как
в Лсйпппгском университете. Но и на литературном
поприще классовое сознание немедленно привело его к
тому виду творчества, который имел решающее значение.
Лирические произведения Лсссинга так и остались слу­
чайной и скоро позабытой трухой, театр же захватил
его всего и уже никогда не выпускал из своих рук. На
подмостках, отражающих весь мир, буржуазный мир мог
выявить себя хотя бы с некоторым приближением к ви­
димой правде; он мог здесь всенародно разбирать во­
просы, волновавшие его душу; Для буржуазных классов
сцена была одновременно и амвоном, и кафедрой. Для
Лессинга она стала тем и другим в большей степени, чем
для кого бы то пи было другого. В сущности, драмати­
ческим поэтом он был столь же мало, как и поэтом во­
обще. Из его бесчисленных драматических планов осу­
ществилось лишь очень немногое, да и это немногое со-
299


ФРЛПЦ ЛШРИПГ
зревало годами и даже, как, например, «Эмилия Галот-
ти» и «Натан», в течение целых десятилетий. Изучая.его
наброски, мы видим, что он совершенно правильно ха­
рактеризует свою драматическую деятельность, когда
пишет в вышеупомянутом месте «Гамбургской драматур­
гии»: «Я не чувствую в себе живого родника, прорываю­
щегося на поверхность собственными силами и собствен­
ными силами испускающего богатые, свежие и чистые
лучи. Я должен все выжимать из себя прессом и насосом.
Я был бы чрезвычайно беден, холоден и близорук, если
бы до некоторой степени не научился скромно заимст­
вовать чужие сокровища, греться у чужого очага и со­
вершенствовать свое зрение, прикасаясь к чаше искус­
ства. Поэтому я всегда стыдился и досадовал, когда я
читал или слышал дурные отзывы о критике; критика
якобы губит гений, а между тем я могу похвалиться,
что получил от нее нечто такое, что стоит весьма близко
к гению». Молодого Лессинга гнал на сцену не поэти­
ческий, а социальный инстинкт, и на сцене же он на­
шел свой «старый амвон», свое последнее прибежище;
это случилось тогда, когда этот борец был смертельно
измучен и всякая другая арена борьбы оказалась для
него закрытой.
Итак, в Лейпциге Лессинг учился жить. Пока Клоп-
шток созерцал в своих поэтических видениях развер­
зающиеся небеса и в узком кругу единомышленников
уже усваивал манеры первосвященнического сана, Лес­
синг перерабатывал все, что бросали ему жизнь и нау­
ка, в комедию и весело кружился среди легкомыслен­
ного театрального народа. Он охотнее всего общался с
париями тогдашнего общества— евреями, актерами и
солдатами — и в этом отношении был настоящим со­
циальным бунтарем. Но насколько слабо было еще
классовое сознание буржуазии, настолько же непрочно
были сколочены и подмостки его сцены. Театр госпожи
Нейбер
384
, в котором Лессинг учился жить и поэтиче­
ски творить, рухнул и похоронил под своими развалина­
ми молодого борца. Лессинг, скрываясь от кредиторов,
бежал из Лейпцига —в то самое время, когда на духов-
пом^ горизонте буржуазных классов яркой утренней зве­
здой подымался клопштоковекий Мессия
3S5
.
300


ЛЕП'ПДЛ О ЛЕССШ1ГЕ
III
БЕРЛИН В XVIII СТОЛЕТИИ
После своего бегства из Лейпцига Лессинг прежде
всего направился в Виттенберг, другой саксонский уни­
верситет, и в августе 1748 года записался туда на меди­
цинский факультет. Но, по-видимому, кредиторы пре­
следовали его и здесь; во всяком случае, еще до конца
года он уже переселился в Берлин. Это отнюдь не оз­
начало «сознательного выбора Пруссии», «решительно­
го и глубоко обдуманного шага», как утверждает гос­
подин Эрих Шмидт, щедро расходуя при этом патрио­
тические фразы. Вероятнее всего, его прогнала из Сак­
сонии денежная нужда; а раз он хотел стать на свои
собственные ноги, к чему он стремился тем более уси­
ленно, что не желал принимать от своих бедных роди­
телей дальнейших жертв на продолжение своего уни­
верситетского образования, то ему волей-неволей при­
ходилось искать счастья в большом городе. Только в
таком городе он и мог надеяться как-то зацепиться в
литературе.
Для такой цели Берлин был для него всего удобнее,
особенно потому, что его друг юности и кузен Милиус
385
только что переселился из Лейпцига в Берлин, чтобы
взять на себя редактирование «Berlinischen privilegier-
tcn Zeitung», той самой газеты, которая ныне известна
под именем «Vossische Zeitung» и которую краткости
ради мы так и будем называть.
Разумеется, Берлин не мог равняться с Лейпцигом
ни в чем, кроме разве количества жителей, которое пе­
ревалило к моменту появления Лессинга в прусской
столице за сто тысяч человек. Берлин и Лейпциг с
чрезвычайной яркостью воплощали в себе два совершен­
но различных типа германских городов. Беспристраст­
ная наблюдательница, леди Монтегю
387
,
путешество­
вавшая по Германии в 1716 году, сравнивает торговые
города вроде Лейпцига с голландскими хозяйками, жи­
вущими в обстановке чистой и солидной обеспеченности,
а характерную черту городов-резиденций вроде Берлина
видит в потрепанной элегантности, принаряженной неоп­
рятности и бедности, отличающих в особенности высшие
классы. По се выражению, эти города походят на нару-
301


ФРАНЦ МЕРИНГ
мянениых и подвитых девиц легкого поведения с лента­
ми в волосах и серебряными позументами на башмаках,
но в разорванных нижних юбках. Приговор этот доволь­
но жесток, но, судя по свидетельствам всех других совре­
менников, справедлив. По большей части такие города
представляли собою искусственные, паразитические посе­
ления, которые должны были создавать для княжеской
власти пышный фон; они были лишены всякой самостоя­
тельности и кишели льстивыми придворными, подобо­
страстными чиновниками, грубыми солдатами, иностран­
ными авантюристами; в лучшем случае им жаловались
всевозможные привилегии, призванные искусственно
оживить торговую и промышленную деятельность, по,
конечно, способствовавшие ей в довольно ограниченной
степени и еще более усиливавшие зависимость горожан
от двора.
Эти города были своего рода микрокосмами немец­
кого убожества, опустошительные последствия которо­
го нигде не проявлялись так резко, как в них.
Но нигде в Германии положение городов не было так
плохо, как в Пруссин. Мы уже говорили, что прусский
абсолютизм возник не так, как абсолютизм экономиче­
ски развитых стран: он возник не на почве развития то­
варной торговли и товарного производства, не благода­
ря помощи городов, поддерживавших его против знати,
и не потому, что он защищал города от знати. Всегда,
даже в наиболее как будто блестящие эпохи своего су­
ществования, он зависел от феодального помещичьего
класса. Может быть, бедность страны и неблагоприятное
экономическое положение помешало городам Брандсн-
бургской марки на исходе средних веков настолько уси­
литься, чтобы помочь достигшим власти Гогенцоллер-
нам сломить при их содействии могущество юнкеров.
Но в этом направлении не делалось даже никаких серь­
езных попыток, если не считать такой попыткой времен­
ного союза, который первый Гогенцоллерн заключил с
городами для того, чтобы расправиться с Квитцовыми
ш
.
Во всяком случае, уже второй Гогенцоллерн на паях с
дворянством дочиста обобрал города марки, особенно
Берлин и Кёльн. По мнению патриотических историков,
действовать так значило «брать строптивые города под
благодетельную опеку государственной мысли»; но доку­
менты, сохранившиеся от 1448 года,—к сожалению,
302


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
впрочем, слишком скудные,— рисуют эту расправу не­
сколько иными чертами.
Использовав раздор между патрицианскими родами
и берлинско-кельнскими цехами, курфюрст Фридрих II
объявил себя третейским судьей между ними и заложил
на окраине города замок — то самое здание, которое
господин Евгений Рихтер
389
с верноподданническими
поклонами именует «искони знаменитым гогенцоллерн-
гкпм замком». Тогдашние берлинцы еше не были преис­
полнены такого верноподданнического благоговения; па­
трицианские роды и цехи учуяли жаркое еще раньше, чем
оно было готово, объединились и окружили города час­
токолом, который должен был защитить их от строяще­
юся замка; они прогнали архитекторов курфюрста, су­
дей н сборщиков податей, которых он посадил им на
шею, а после этого обратились к остальным городам ма­
рки, призывая их общими силами отразить грозящий
удар.
Но прежде чем стало возможным организовать со­
противление, курфюрст и юнкеры с вооруженными
силами напали на Берлин и Кёльн и совершенно раз­
громили оба города. Курфюрст назначил бургомистром
своего придворного судью, а места советников предоста­
вил в насмешку над горожанами своим солдатам-кава­
леристам. Суды, мельницы, таможни и земельное иму­
щество города были отданы в качестве лена начальнику
княжеской кухни — другими словами, служили для то­
го, чтобы покрывать все расходы придворного хозяйства
курфюрста. Городские патриции должны были передать
курфюрсту все свои лены
390
, в том числе и те, которые
достались им в качестве приданого их жен, а из своего
«движимого имущества» должны были платить огром­
ные штрафы. За время с 12 сентября до 14 октября
1448 года все они друг за другом приходили в «каморку
над воротами Шпандау» и, как выражается тогдашний
протокол, «вручили и передали в руки моего милостиво­
го господина и свое тело и все СЕое имущество». Налич­
ными деньгами Шумы, Бланкенфельды, Браковы и Ри-
ки
391
уплатили по 3000 рейнских гульденов, Штробапды
н Вейны — по 2000 рейнских гульденов, остальные же
семьи в зависимости от состояния платили от 1000 до
700 гульденов. Если мы примем в расчет, что рейнский
гульден стоил тогда 2 талера, а по тспершнему курсу со-
303


ФРАНЦ МЫ'ИНГ
ставлял самое меньшее марок двадцать, то мы увидим,
что «добродетельная опека государственной мысли» в
данном случае свелась лишь к полной конфискации иму­
щества.
Менее открытым, но не менее основательным крово­
пусканиям подвергались в другие города марки; о том,
чтобы они никогда уже не оправились от этой страшной
потери крови, позаботились преемники «железного Фри­
дриха». Приведем лишь один пример. Распутный и расто­
чительный курфюрст Иоахим II, нуждаясь в металле для
чеканки монет, уполномочил своего придворного еврея
Липпольда сделать «налет» на восемнадцать богатых го­
рожан и взять все найденное у них золото и серебро.
В воспоминание об этом «налете» благодарное свободо­
мыслящее городское управление Берлина несколько лет
тому назад возымело мысль — истратить из кармана го­
родских налогоплательщиков десять тысяч марок на со­
оружение статуи того самого Иоахима.
После Тридцатилетней войны политика Гогенцол-
лернов в отношении городов изменилась —не по сущест­
ву, но по форме. Простым опустошением кошельков горо­
жан уже нельзя было ограничиться, потому что в этих
кошельках ничего больше не осталось. Когда кончилась
эта разорительная война, Берлин представлял собою
жалкую груду полуразрушенных хижин с какими-нибудь
двумя тысячами жителей, не имевших за душой лома­
ного гроша. Но военному абсолютизму нужны были
деньги, много денег; ему надо было привлечь иностран­
ные капиталы и иностранных капиталистов; естествен­
но, что он стал по-своему заботиться о «заселении» горо­
дов и о развитии городской промышленности. Он пустил
для этого в ход все имевшиеся у него рычаги, употребил
все возможные средства — иногда недурные, а иногда —
и даже часто — весьма рискованные. Так, например, при­
глашение французских, богемских и зальцбургских про­
тестантов, изгнанных с родины, было полезно в экономи­
ческом отношении, но наряду с ними расточительный,
двор курфюрста Фридриха Вильгельма и особенно его
сына, короля Фридриха I, привлек в прусскую столицу
всякий сомнительный люд. При Фридрихе Вильгельме I
это средство привлечения перестало действовать, и го­
рожан держали под таким гнетом, что за самое невин­
ное житейское удовольствие им грозили
королевские
304


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
палки. Но этот странный тиран все-таки заботился по-
своему о расширении своей резиденции; состоятельным
людям и тем, кого он считал за таковых, он приказывал
без дальних разговоров строить в Берлине дома, хотя
из-за болотистой почвы одно лишь сооружение фунда­
мента нередко стоило счастливым домовладельцам всего
их состояния.
То, что делалось для городов, делалось не ради них,
а в интересах военного абсолютизма, который вскоре
опять стал резать курицу, несшую золотые яйца, не до­
ждавшись даже момента, когда она начнет их нести.
Фридрих Вильгельм I отнял у городов право иметь свои
собственные казначейства и подчинил эти последние
своим податным чиновникам, дав им приказ оставлять
городам только самое необходимое, а весь остаток пере­
давать в королевские кассы. По всей вероятности, это
и есть та «заслуга перед городским сословием», которая,
по падежному заверению господина Шеффле
392
, дала
возможность королю утвердить трон, прочный как
глыба из металла *. Фридрих II еще строже проводил
этот прекрасный принцип своего отца. Городское управ­
ление превратилось в королевское управление; военные
палаты и палаты по управлению государственными иму-
ществами распоряжались городской собственностью по
своему усмотрению и назначали должностных лиц; когда
один генерал порекомендовал своего полкового барабан­
щика-инвалида в бургомистры какого-то города, король
отвечал ему, что в первую очередь эти должности сле­
дует предоставлять заслуженным унтер-офицерам. Что
касается, в частности, Берлина, то Фридрих избрал, так
сказать, средний путь между методами своих предшест­
венников, и в его царствование столица стала, правда,
не веселой, но зато распутной тюрьмой.
Свидетельств, подтверждающих этот факт, так мно­
го, и, несмотря на различие источников, они так едино­
душны, что мы ограничимся лишь полдюжииой приме­
ров. В 1750 году английский посланник сэр Чарлз Геи-
бери Вильяме писал из Берлина о Фридрихе: «Вы ие
поверите, как заботится этот отец отечества о своих под­
данных: он не дает им никакой другой свободы, кроме
свободы мысли. Принуждение распространяется па все
* SсhaJ[1е. Bau undLebondc-з sozialenКогрегз, 1,237.
305


ФРЛНЦ МРРИНГ
сословия, и на каждом лице читается недоверие. Мне по­
мнится, Гамлет где-то говорит: «Дания — это тюрьма».
Вся прусская область — именно такая тюрьма в бук­
вальном смысле слова». Его преемник, лорд Мальмсбе-
рп, в 1772 году писал: «Берлин — это город, где нет ни
одного честного человека и ни одной целомудренной жен­
щины. Нравственная испорченность господствует в обоих
полах и во всех классах, а к этому еще присоединяется
нищета, неизбежно созданная отчасти притеснениями
нынешнего короля, отчасти любовью к роскоши, которой
население научилось от его деда. Мужчины только и ду­
мают о том, чтобы вести широкую жизнь, несмотря на
скудные средства; женщины — гарпии, которым неведо­
мы ни нежность, ни истинная любовь и которые отдают­
ся каждому, кто им платит». Итальянский поэт Альфи-
ери
393
, посетивший Пруссию в 1770 году, говорит в сво­
ей автобиографии, что Берлин показался ему «большой
казармой, внушающей отвращение», а все прусское госу­
дарство «со своими тысячами оплачиваемых приживаль­
щиков — одной огромной нескончаемой гауптвахтой».
В 1779 году Георг Форстер
394
после довольно долгого
пребывания в Берлине разразился в письме к Якоби
395
следующей тирадой: «Я очень ошибся в своих предвзя­
тых представлениях об этом большом городе. Берлин,
конечно, один из прекраснейших городов Европы. Но его
жители! Гостеприимство и изысканное наслаждение
жизнью выродилось там в пышность, мотовство и, мож­
но даже сказать, прожорливость... Все женщины испор­
чены». Сладкий певец весны Клейст в 1751 году в пись­
ме к своему другу Глейму сплетничал: «Вы, наверное,
уже знаете о приключении с маркграфом Генрихом
396
.
Он отослал свою супругу в имение и хочет с ней развес­
тись, так как он застал у нее в постели принца Гольш-
тейнского... Маркграф, конечно, сделал бы гораздо луч­
ше, если бы он умолчал обо всей этой истории, а вместо
этого он заставляет говорить о себе весь Берлин и поло­
вину мира. Да и, кроме того, не следовало бы так сурово
относиться к такой естественной вещи, особенно когда и
сам муж —такой небезупречный человек, как маркграф.
Такое пресыщение неизбежно связано с браком, и все
мужчины и женщины, возбуждаемые своими представле­
ниями, о других любезных им предметах, невольно дол­
жны изменять. Как же можно наказывать за то, что так
306


ЛЕГЕНДА О ЛЕССППГЕ
естественно?» В 1746 году Глейм пишет Уцу397
о бале-
маскараде, который он посетил вместе с Кленстом: «Мы
танцевали, но я с своей стороны был очень недоволен
тем, что из-за маски не мог видеть, с кем я танцую —
с принцессой или потаскушкой. При таких развлечениях
люди ведут себя слишком неприлично, и это мне не
могло понравиться. У дворян женщины тупоумно-застен­
чивы, а у горожан не найдешь ни одной порядочной де­
вушки. Маскарады Анакреона
398
и то были приличнее.
В здешних маскарадах мало изобретательности, и почти
не слышишь никаких шуток. Грубая похоть царит над
меем». Так говорит единственный прусский бард, которо­
му только собственная «тупость» помешала заметить,
'мо и у «дворян» дело обстояло так же, как у горожан.
Другой прусский бард, Рамлер, занимавший место учи­
теля в кадетском корпусе, писал своему собрату-поэту,
что он заболел, так как он слишком беден, чтобы содер­
жать любовницу *.
Социальный состав тогдашнего населения поясняет
правы Берлина. Цифры, которые мы могли найти, отно­
сится, правда, лишь к 70-м годам, но разница с 50-ми
годами была, наверное, лишь количественная, а не каче­
ственная. В конце 70-х годов в Берлине проживало:
Мужей
20 755
Жен и вдов
25 996
Сыновей
10 919
Дочерей
21 582
Подмастерьев и торговых служащих ....
5 588
Учеников
2 410
Слуг и лакеев
3 027
Служанок
10 078
Солдат гарнизона
32 364
138719
* Когда господин Эрих Шмидт в 1S35 г. опубликовал первый том своей
биографии Лессинга, ему были известны по меньшей wepe эти свидетельства
Клсйста и Глейма, ибо они были помещены в зауэровском издании сочиненпн
Клевета (2, 192; 3, 30). Тем не менее только в саксонской столице Дрездене
он находит «похотливый зуд и откровенное распутство», а сверх того и
^сплетни, которые неизбежно должны процветать там, где с корнем вырваны
ростки общественных интересов и все политические дела изъяты из ведении
гражданина, которого почитают незрелым... В Берлине же газет не аеепялп».
Так буквально говорится в т. 1, с. 35.
307


ФРЛПЦ МКРИНГ
Перевес мужского населения над женским и холо­
стых над семейными бросается в глаза. Земледелием за­
нималось 85 человек; в четырех главных отраслях ткац­
кого производства — тогдашней ведущей промышлен­
ности (шелковые, полотняные, шерстяные и хлопчатобу­
мажные мануфактуры)—число действующих станков
составляло 6168, а число рабочих — свыше 7 тысяч. Они
ежегодно производили товаров на 3 774 000 талеров, при­
чем из этого числа за границу вывозилось на 817 000 та­
леров. Общая сумма заработной платы достигала
2 117 000 талеров (следовательно, на человека приходи­
лось 278 талеров). Прочие мануфактуры фабричного ти­
па имели в это время 2530 рабочих, общий заработок
которых составлял 438 000 талеров (следовательно, на
человека приходилось 249 талеров). Общая стоимость
произведенных ими товаров составляла 1 367 000 талеров,
причем за границу вывозилось товаров на 522 000 тале­
ров. Общее число рабочих, занятых во всех отраслях
производства, достигало 10 113, общая сумма заработ­
ной платы — 2 600 000 талеров, стоимость произведенных
товаров — 6 миллионов талеров, вывозилось на 1 720 000
талеров. В 1785 году по веем этим статьям обнаружилось
уменьшение от 10 до 12%; это лишний раз доказывает
утверждение Мирабо, что промышленность и торговля в
прусском государстве были слабы, поддерживались ис­
кусственно и не имели прочного основания *.
Но если торговая и промышленная деятельность, вы­
пестованная всевозможными монополиями и привилеги­
ями, обычно является весьма непрочной основой граж­
данской независимости, то в данном случае дело ослож­
нялось еще тем, что капиталистические предпринимате­
ли в подавляющем большинстве случаев были францу­
зы, евреи и если не поляки, то чехи. Французская коло-
* Вышеприведенные цифры взяты из книги Николаи «Описание королев­
ских резиденций Берлина и Потсдама» и статьи Реедеиа
зга
в «Zeitschrift fur
Siofjstjk». Сколько-нибудь сносной истории Берлина до сих пор не существует;
работы Штрекфуса
40
° и Швебеля, весьма различные по тенденции, похож]!
друг на друга в том отношении, что окп не удовлетворяют даже самым скром­
ным научным требованиям. Между прочим, вышеприведенные цифры бросают
некоторый свет на утверждение манчестерцев, что заработная плата в течение
нынешнего столетия повысилась. Средний рабочий заработок в 260 талеров
следует измерять не только деньгами, но и товарами, а между тем при то­
гдашних цепах на жизненные продукты можно было, как писал Лесслнг сво­
ему отцу, хорошо пообедать за И пфеннигов.
308


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИШЕ
пая насчитывала 5346, богемская — 1125, еврейская —
4245 человек. Хотя эти слои в промышленном и интеллек­
туальном отношении были своего рода дрожжами, в мо­
ральном и политическом отношении они были, выра­
жаясь словами господина Моммзена, элементами раз­
ложения. Особенно большую роль в этом смысле игра­
ли французы и евреи. Вполне попятно, что эта «нация» —
ибо в то время она именовалась «нацией», а не «вероис­
поведанием»,— находившаяся под гнетом в течение со­
тен лет и в силу насильственных ограничений вынуж­
денная заниматься исключительно торговлей деньгами,
в своей массе не могла состоять из светлых ангелов и
действительно из них не состояла; а что касается фран­
цузских иммигрантов, то и они, судя по многочислен­
ным жалобам современников, тоже не были героями
добродетели *. Кроме того, эти иностранные колонии со­
ставляли до некоторой степени государства в государст­
ве; они подчинялись особым властям, пользовались осо­
быми правами, несли особые финансовые тяготы; они,
так сказать, телом и душой принадлежали королю, ми­
лость которого могла им дать много выгод, а немилость
грозила отнять все. Это чувство безусловной зависимо­
сти было им тем более свойственно, что от германского
населения их отделяли резкие противоречия интересов.
То обстоятельство, что французы пользовались несколь­
ко большим расположением короля, а евреев гладили
против шерсти и обращались с ними не как с людьми, а
как с дойными коровами фиска
402
, не имело особого зна­
чения. Согласно «Пересмотренному генеральному поло­
жению о привилегиях и регламенте для прусского еврей-
* В данном случае необходимо опровергнуть бессмысленное утверждение,
что протестантская вера в духовном и нравственном отношении стоит выше
других религиозных исповедания. Гугеноты были экономически наиболее раз­
витыми элементами французского населения вовсе не потому, что протестант­
ская вера одарила их особой проницательностью н добродетелью. Приходится
сказать наоборот: так как они были экономически наиболее развитыми эле­
ментами, то они и перешли в протестантскую веру, более всех прочих рели­
гий соответствовавшую их капиталистическим интересам. Погоня за приба­
вочной стоимостью уже в более ранние времена — в эпоху весьма благоволив­
шего к ним Ришелье — ввергла их в гражданскую войну к побудила занимать­
ся морским разбоем; в этом отношении Ьокль
40
> в своей «Истории цивилиза­
ции в Англии» (1, 2, 25 и ел.) привел множество бесспорных свидетельств,
ценность которых нисколько не ослабляется гсм обстоятельством, что Бскль
истолковывает их идеалистически.
309


ФРЛНЦ МЕРИНГ
ства» от 1750 года число евреев ограничивалось, и в
Берлине, например, не могло жить более 152 еврейских
семейств. Как только число их перерастало цифру, опре­
деленную для той или другой местности, излишек этот
устранялся путем высылки из страны наиболее бедных
и наиболее безнравственных евреев; по приказу короля
соответствующие списки представлялись ему на про­
смотр в начале каждого года. Но так как он «оказывал
покровительство евреям главным образом для того, что­
бы вести торговлю, коммерцию, мануфактуры, фабрики
и тому подобное», то он дал им возможность превратить­
ся в такую экономическую силу, которая ускользала от
его воздействия. Абрагам Маркус, Фейтель Эфраим и
Даниэль Итцнг — евреи, пользовавшиеся «особым покро­
вительством»,—уже в 1761 году получили «во всех юри­
дических делах, разбираемых в суде и не доходивших до
оного, права христианского банкира»; в то же самое вре­
мя еврейская масса, несмотря на все законодательные
ограничения, все более и более росла *.
* Приведенная в тексте цифра в 4255 человек для 1779 г. дака у Николаи;
npeiic (3, 431) для 1784 г. число еврейских семейств определяет в 500, а число
их членов в 3374. Разница не особенно велика, но Николаи является более
старым и более точным источником. Отклонение цифр, может быть, объясня­
ется чем, что Прс;";с принимает в расчет только евреев, пользующихся покро­
вительством (.Schutzjuclen) и членов их семейств^ а Николаи присчитывает и
ex еврейских слуг, имевших право проживать в Берлине до тех пор, поха они
служат. Если им давали расчет, старейшины еврепечой общины были обязаны
немедленно извещать полицию, которая и высылала рассчитанных пз города
и из страны. К этой категории евреев принадлежал, например, Мозес Мен­
дельсон, который занимал место бухгалтера на шелковой фабрике, принад­
лежавшей вдове Есркгард. Когда маркиз д'Аржанс узнал об этом через пско-
1 о еврея Рафаила, он сначала не хотел верить, что в государствах его царст­
венного друга царит та;-: а я нетерпимость, по в ответ па его запрос Мо?сс под­
твердил, что еврейские старшины обязаны выслать его с помощью полиции,
если вдова Еерпгард уволит его «п если какой-либо из евреев, торгующих ста­
рим платьем из Реоцепгасее, не согласится объявить его своим слугой». После
неоднократных просьб маркиза д'Аржаиса Фридрих дал доброму Мозесу пра­
ва, еврея, пользующегося покровительством Б чрезвычайном порядке, то есть
дал ему эту привилегию пожизненно и только в отношении лично сто; когда
же в 1779 г., то есть почти через двадцать лет после того, как пользовавшиеся
дурной славой, но экономически могущественные ростовщики Эфраим л
Птщиг получили «права христианского банкира*, Мо:сс пожелал получить
ег",ычпыс нрава состоящего под покровительством еврея, которые могли пере­
даваться п детям, то король отклонил просьбу своего собрата-философа. Ко*
1Да Мендельсон был выбран Б члены академии, король также наотрез отка­
зался дать свое утверждение. Подробности можно па и г и у Препса и у Ппко*
лап (Анекдоты о короле Фридрихе, 1, 62). На примере того времени сонремеп>
310


ЛЕГЕНДА О ЛЕССПШ'Е
Итак, хотя французы и евреи экономически господст­
вовали над местным населением и в духовном отношении
оказывали на него благотворное влияние, встряхивая
его умственные силы, в политическом отношении они
еще больше, чем население, зависели от каждого ка­
приза деспотического государя. Эти своеобразные усло­
вия оставили на буржуазных классах Берлина своеоб­
разный след, заметный еще и поныне. Именно на этой
почве и возникли, с одной стороны, чрезвычайно меткие
остроты насчет бога, короля и мира вообще, а с дру­
гой— неискоренимое угодничество перед каждой поли­
цейской каской, появляющейся на горизонте. Только
после того как в Берлине сложился самостоятельный ра­
бочий класс, этот класс сумел дать лучшее направленна
этим хорошим качествам. 18 марта 1848 года рабочие
завоевали Берлин, в то время как «буржуазная оборо­
на» сумела противопоставить возвратившимся войскам
г>еакции лишь «пассивное сопротивление» и осыпать
старика Врангеля
403
градом язвительных острот. Отсюда
понятно, насколько не права реакция, считающая зачин­
щиками 18 марта французов, евреев и поляков; наобо­
рот, у нее есть все основания благодарить французов,
евреев и не поляков, правда, но чехов за то, что берлин­
ские буржуа всегда играли роль революционера в хала­
те и шлепанцах.
Поэтому в середине восемнадцатого столетия граж­
данская самостоятельность и независимость были в Бер­
лине неизвестны ни теоретически, ни фактически. Город­
ских властей, как таковых, не существовало; королев­
ский деспотизм безраздельно господствовал над горо­
дом, вмешиваясь в самые ничтожные мелочи; а если в
каком-нибудь отдельном случае он не проявлял своей
власти, на сцену выступали бюрократический и военный
деспотизм 2986 чиновников и офицеров гарнизона, насчи­
тывающего свыше 30 000 солдат. При таких условиях о
какой бы то ни было духовной жизни не приходилось и
говорить. Сравнивать две маленькие захудалые газетки
с лейпцигскими «Acta Eruditorum» («Учеными труда-
IIL'C антисемиты могли бы увидеть, к чему приводит правительственная трая-
jiri спреев. При таких условиях еврейский ростовщик процветает, между те.\т
к.1к евреи, желающие освободиться от -своего еврейстаа, испытывают тем
Оольшее угнетение.
311


ФРЛНЦ МЕРИИГ
ми») было бы столь же смешно, как ставить пару чах­
лых гимназий па одну доску с саксонскими княжескими
школами. Самым ученым человеком столицы на Шпрее,
ее «греческим оракулом» был Дамм, ректоо кельнской
гимназии; к нему совершал паломничество Винкельман,
чтобы учиться по-гречески, и у него же брали уроки
греческого языка Мендельсон и Николаи, когда они уже
были совсем взрослыми людьми. Но он обращал вни­
мание только на буквальный смысл слов и перевел Го­
мера «на отвратительнейший жаргон, каким только мог
тогдашний педант опозорить немецкий язык» (Юсти).
Его перевод Нового завета навлек на него подозрение
в еретических взглядах. Враждебное отношение черни
омрачило жизнь этого доблестного человека, и его шко­
ла пришла в полный упадок.
В эпоху переселения Лессинга в Берлин там не бы­
ло ни одного театра, если не считать жалких балаганов
наезжавших в столицу бродячих трупп. Само собой ра­
зумеется, не было и университета. Зато Фридрих II вос­
становил академию, которую презирал и в конце концов
закрыл. Академия была совершенно офранцужена, и да­
же сочинения ее немецких членов должны были перево­
диться на французский язык. В четырех ее отделах за­
нимались физикой, математикой, философией и филоло­
гией; все другие отрасли паук, в том числе богословие,
исходящее из «откровения», и все дисциплины, имевшие
отношение к гражданским правам и государственному
устройству, были исключены.
Сначала ею руководил француз 1Чопертюп
404
,а
впоследствии в управление ею стал вмешиваться сам ко­
роль, причем с членами ее, как писал Зульцер Глейму,
«он обращался еще более странно, чем со своей желтой
лентой». Но в этом не было ничего странного. Так как
наука могла развиваться только под сенью королевского
деспотизма, то естественно, что Академия наук превра­
тилась в хилое и жалкое растение. Буржуазная история
литературы, по своему обыкновению, совершенно запу^
тывает действительное положение вещей, когда с верно*'
подданическим прискорбием порицает короля Фридриха
за его презрение к немецкой литературе, по, в общем,-
превозносит его, как покровителя словесности, за его
уважение к французской литературе. Наоборот, если
Фридрих презирал немецкую литературу, то для него
312


ЛЕГНПДА О ЛЕССПНГЕ
по не было позором, а для нее было только счастьем;
пристрастие же его к французской литературе в силу
самих условий деспотического режима превратилось
в настоящую сатиру на литературную культуру.
В «знаменитом месте» Гете метко говорит: «Как мо­
жно требовать от короля, который хочет жить духовной
жизнью и духовно наслаждаться, чтобы он терял целые
годы, дожидаясь, пока наконец не разовьется и не нач­
нет давать наслаждение то, что он считал варварским?»
До Семилетней войны, в начале которой Фридриху было
44 года, в немецкой литературе не было ничего, что мо­
гло бы хоть до некоторой степени сравниться с француз­
ской литературой, если не считать таких, например, про­
изведений, как басни Геллерта и «Мессиада» Клопшто-
ка. Басни король понимал и одобрил, когда познакомил­
ся с ними во время войны, «Месснаду» же он не понял
бы и не одобрил, если бы даже прочел ее.
Зульцер хотел через посредство Вольтера познако­
мить короля с «Мессиадой», но на это предложение
Вольтер ответил: я знаю Мессию, сына вечного отца и
брата святого духа, и я самый преданный его слуга, но
такой профан, как я, не смеет курить перед ним фимиам.
Вероятно, и сам король отозвался бы о «Мессиаде» так
же.
Правда, после Семилетней войны имелись уже пер­
воклассные литературные произведения — «Лаокоон»
405
Лссснига и сочинения Вннкельмана,— но в то время ко­
роль в духовном отношении был уже конченый человек,
да и, кроме того, две ласточки еще не делали весны.
В 1769 году Лессинг писал в «Гамбургской драматургии»:
«Нашей изящной литературе еще очень не хватает сил
п нервов, мозга и костей. В ней найдется еще очень мало
произведений, которые охотно возьмет в руки привыкший
к мышлению человек, если он ради отдыха и подкрепле­
ния захочет подумать о предметах, не имеющих отноше­
ния к однообразному нудному кругу его повседневных
занятий». Литературные задатки и склонности Фридриха
неизбежно должны были вызвать в нем резко отрица­
тельное отношение к немецкой литературе. Он ценил
Лейбница, французские сочинения которого он знал; он
е большим уважением отзывался о Томазии, хотя вряд
ли особенно хорошо был знаком с ним; он приказал пе­
ревести для себя сочинения Вольфа на французский
313


ФРЛПЦ МЕРИПГ
язык, немецкую литературу в целом он считал варвар­
ской, да она и действительно была таковой в годы его
духовного развития. Сравним тогдашние наиболее вы­
дающиеся и наиболее заслуживающие похвалы немец­
кие литературные произведения с соответствующими
произведениями французской литературы,
немецкий
язык Томазия с французским языком Монтескье, не­
удобоваримые фолианты Бюна
406
и Маскова
407
, излагав­
шие историю Германской империи, с исторической рабо­
той Вольтера о Людовике XIV — и мы тогда вряд ли ре­
шимся упрекать короля за то, что он презирал немецкую
литературу.
Но если это презрение не было позором для прези­
равшего, то для презираемой это было счастьем. Неза­
долго до смерти Фридрих сказал Мирабо: «Разве я мог
бы оказать немецким писателям большее благодеяние,
чем то, которое я оказал им, предоставив их самим се­
бе?» Правда, в этом вопросе чувствуется скорее Мирабо,
чем Фридрих, но если он действительно исходил от ко­
роля, то в нем скрывается более глубокий смысл, чем
какой ему хотели придать. Если бы король хоть па ми­
нуту заподозрил, что развивающаяся немецкая литера­
тура знаменует собою социальную освободительную
борьбу буржуазных классов, то все ее произведения он
приказал бы сжечь рукой палача. Но вопрос этот бил
прямо в цель даже в том его истолковании, которое имел
в виду король. Если основоположники нашей классиче­
ской литературы считали презрение Фридриха к герман­
скому духу позором для нации, то такая оценка вполне
соответствовала их классовому сознанию. Тем не менее
Лессинг и в этом вопросе оказался наиболее ясно мыс­
лящим борцом буржуазных классов, ибо ощущение это­
го национального позора не помешало ему заметить со­
циальной опасности королевского меценатства, между
тем как Клопшток, живший под покровительством дат­
ского короля, и Винкельман, состоявший под покрови­
тельством римского кардинала, ограничивались бранью
по адресу «иностранца на родине» и «мучителя народов».
Живя в Берлине, Лессинг видел на непосредственном
опыте, куда должна зайти литература, находящаяся под
покровительством мецената-деспота.
Несомненно, Фридрих искрение ценил и хорошо по­
нимал французскую литературу; Мопертюи, Ламстри
403
314


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
ii, конечно, Вольтер, которых он привлек к своему двору,
были люди, высоко стоявшие в духовном отношении. По­
кровительство, которым пользовался Ламетри в качест­
ве сто лейб-медика, и прекрасные слова, которые в 1751
году король посвятил памяти этого опороченного мате­
риалиста, особенно ясно показывают, что Фридрих стоял
па такой высоте философского понимания, какой, вероят­
но, не достигал в то время никакой немец, даже и моло­
дой Лсссинг, как раз тогда громивший благочестивое
рвение. Эту заслугу Фридриха нам хочется тем более
подчеркнуть, что, начиная с Николаи и кончая Карлей-
лсм и Шлоссером, о его отношениях к Ламетри было ска­
зано множество всяких глупостей. Ведь даже, напри­
мер, господин Эрих Шмидт, говоря о французском враче,
громит его «дерзкий» и «холодный материализм», между
тем как его собрат и союзник Шерер, говоря об анало­
гичном умонастроении Фридриха, превозносил его как
«церковный либерализм» *.
Душевные особенности, воспитываемые королевским
сапом, тяготели на человеке Фридрихе даже тогда, когда
он заседал в Академии или за своим круглым столом.
Нслн господин Эрих Шмидт уверяет, что Фридрих по
отношению к своим друзьям никогда не держал себя как
монарх, «облаченный в благородный пурпур», то этим
биограф Лессинга лишь блестяще доказывает лессингов-
екпе слова, что существуют ледяные шутки, вызывающие
у слушателя лихорадочный озноб. Старые придворные
историки, замирающие от верноподданнического востор­
га, по намного превосходящие современных византийцев
по части любви к истине, понимали дело лучше. Один из
них отмечает, что многие из французских друзей Фрид­
риха не в состоянии были прожить у пего больше года,
и говорит об Альгаротти
410
следующее: «Находясь на
службе короля, он был связан и не мог даже выехать
без разрешения из Потсдама в Берлин. Зато когда он
находился далеко от короля, оба они относились друг к
Другу очень нежно»**. Одним словом, Фридрих относился
315


ФРЛНЦ МЕРИНГ
к своим французским ученым как к придворным шутам,
а Вольтера, это «наиболее обольстительное создание»
среди них, он, нисколько не стесняясь, так и называл.
Они должны были развлекать его, и если подобные раз­
влечения стояли гораздо выше забав других государей,
то все-таки они все еще далеко не свидетельствовали о
литературной культуре. Академия наук меньше всего
могла служить органом такой культуры. Как ни погре­
шали лейпцигские педанты против Пуфендорфа и Тома-
зия, их выходки были почти детской игрой по сравнению
с тем моральньш убийством, которое берлинская Акаде­
мия хотела совершить над голландским профессором
Кенигом, другом Лессинга, осмелившимся скромно и по­
чтительно возразить против нескольких физических тео­
рий ее президента Мопертюи. К чести Вольтера нужно
сказать, что он поспешил на помощь обиженному, но за­
то Вольтера это погубило: вольтеровскую статью, поле­
мизирующую с Мопертюи, король приказал сжечь на
Жандармском рынке рукой палача и стал писать Воль­
теру такие грубые письма, что тот решил вернуться во
Францию. При возвращении на родину во Франкфурте-
на-Майне ему пришлось перенести благодаря прусско­
му министру-резиденту такие испытания, что двадцать
лет спустя старый Гете, вспоминая о них с ужасом, от­
говаривал своего сына от цереезда к веймарскому двору.
Такова была в общих чертах политическая, социаль­
ная и литературная обстановка прусской столицы в ту
пору, когда в ней жил Лессинг.
господин Шмидт ставит «посвященным Лсссингу исследованиям». Конечно,
по части честности сочинения Фридриха во многих случаях могли бы послужить
образцом для творцов фридриховского мифа, но и историческую ценность
столь превозносимых господином Шмидтом «почетных знаков памяти», расто­
чавшихся Фридрихом в стихотворных посланиях близким ему людям, старый
Прейс (1,260) характеризует следующими забавными словами: «В своей двор­
цовой и домашней жизни вся королевская семья должна была перебиваться
весьма скудно... Зато Фридрих часто посылал своим сестрам стихотворения,
и которых он говорил им самые лестные комплименты и высказывал самые
успокоительные истины». В опубликованных материалах прусского государств
венного архива некоторое время тому назад появились беседы Фридриха с сто
лектором Анри де Каттом; записи Катта дают верный портрет Фридриха и
характеристику его отношения к людям. 7'порцы фридриховского мифа, х\оиеч-
но, находят STO отношение очаровательным, но люди, не смотрящие на мир
сквозь византийские очки, ясно заметят в этих разговорах проявления гибель­
ного деспотизма, всего ярче обнаруживающиеся у такого умного и талантли­
вого деспота, как Фридрих,
316


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИПГЕ
IV
ЛЕССИНГ В БЕРЛИНЕ И ВИТТЕНБЕРГЕ
На первых порах молодой Лсссинг вел в Берлине
жизнь литературного поденщика. Оп приводил в порядок
библиотеку старого Рюднгера, которому принадлежала
«Yossische Zeitung», он делал всевозможные переводы с
Французского, исполнял разные «поручения» какого-
нибудь барона фон дер Гольца или какого-нибудь гос-
поднна фон Редера. Но в его борьбе с житейскими за­
труднениями хлеб не стал для него камнем. Ему не сле­
дует особенно доверять, когда он, например, впоследст­
вии пишет своим родителям, что «он повесил на гвоздь
все свои ученые занятия и хочет посвятить себя исклю­
чительно жалким поискам de pane lucrando» (хлеба на­
сущного); на закате своих дней он говорил брату, что
ему приходилось жить в чрезвычайно бедной обстановке,
но он никогда не находился в таких условиях, чтобы пи­
сать в буквальном смысле ради хлеба насущного. Лес-
спнга никогда не занимали больше, чем следует, недо­
стойные его вещи, и он всегда стремился «стать на свою
собственную дорогу». Этой дорогой была для него борь­
ба за освобождение буржуазных классов. Поскольку это
было возможно в берлинской обстановке, Лессинг под­
держивал связь с театром, работал над своими комедия­
ми, стазнл их на ганноверской и венской сценах, изда­
вал работы по истории и психологии театра. Эти послед­
ние оп старался издать в Штутгарте и в конце концов
нашел для них издателя.
В то же время подвижной дух Лессиига стремился
обнаружить в песчаной берлинской почве хоть один кло­
чок плодородной земли, где бы он мог пустить корни.
Ему приходилось теперь жить в большом свете и много
общаться с людьми. Весьма интересно проследить, как
благодаря своему безошибочному классовому инстинкту
Лессинг отличает в своей духовной пище яд от питатель­
ных веществ. В Берлине французская культура предста­
ла перед ним в карикатурном виде — она была похожа
на обратную сторону расшитого ковра. Одни наивно вос­
хищались этой карикатурой, другие в лучшем случае ис­
подтишка смеялись над ней; Лессинг же смело издевал­
ся над этим хаотическим сплетением пестрых нитей, но в
317


ФРАНЦ МЕРИИГ
то же время поворачивал ковер обратной стороной и по­
казывал, что на его лицевой стороне буржуазным клас­
сам есть чему поучиться. Хозяйничанье Фридриха, стре­
мившегося подогнать все под французские образцы, в
области литературы Лессинг ненавидел той здоровой не­
навистью, которую угнетенный чувствует к угнетателю,—
ненавистью, являющейся благороднейшим из всех мо­
ральных чувств, несмотря на то, что и угнетатели нынеш­
ние и угнетатели тогдашние объявляют ее безнравст­
венной, ядовитой и бессильной завистью, как это, напри­
мер, делает господин Эрих Шмидт, говорящий о «про­
зорливой зависти» Лессинга к французским придворным
литераторам. Но это не мешало Лессипгу признавать
превосходство тогдашней французской культуры над
культурой немецкой. Если он получил в Берлине «ре­
шающий импульс», то импульс этот был дан ему
не королем Фридрихом и не фридриховской столицей, а
двумя французскими писателями, один из которых вос­
седал за круглым столом в Сансуси: Бейлем
411
и Воль­
тером.
Вольтер был по крайней мере на одно поколение, а
Бейль больше чем на два поколения старше Лессинга.
Благодаря этому различию эпох Лессинг превосходил
обоих французов ясностью и остротой своего буржуазно­
го классового сознания, хотя они превосходили его раз­
носторонностью талантов и степенью влияния на куль­
туру восемнадцатого столетия. Лессинг стоял гораздо
дальше от церкви и церкового вероучения, чем Бейль;
с ортодоксией он расправлялся решительнее, чем Бейль,
о котором Фейербах отзывается так: «Сомнения и возра­
жения Бейля кружатся вокруг ночной совы ортодоксии,
как маленькие дневные птички,— они нападают на нее
и сейчас же отлетают в сторону, нахальные и в то же
время боязливые». Лессинг никогда не домогался двор­
цовых милостей, как это делал Вольтер. Но от обоих
этих людей он чрезвычайно многому научился: он заим­
ствовал у них не только положительные знания, но и
способы ведения борьбы с миром косных предрассудков,
которые невидимыми цепями сковывали деятельную си­
лу буржуазных классов. У Бейля и Вольтера Лессинг
научился чисто и остро оттачивать свой меч, легко и
уверенно им владеть. Бейль, этот«универсальный критик
своего времени», как называл его Фейербах, этот «пер-
318


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
ьып журналист ЕССХ времен», как называет его Юсти,
Сыл более родствен ему по духу. Бейль предпочитал
ц<ать не в Париже, находившемся под влиянием двора,
;, и буржуазной Голландии, и подобно тому как Лесснпг
,:с выносил
«профессорства», точно так же и Бейль пн-
глл одному другу: «Я не очень люблю споры, интриги,
r.nire-Mangeries professorates (пожирание профессорами
,:.р\т друга), которые столь процветают во всех наших
академиях». Пастор Ланге
412
, этот ободранный Марспй
::з Лаублингена, вздыхал и стенал, что Лессинг всю СБОЮ
\ ченость заимствовал у Бейля, и он был не совсем не
;:рав, ибо он оказался жертвой критики, прошедшей бей-
лсвскую школу *.
Когда Лессинг начал углубляться в работы Бейля,
со дня смерти Бейля прошло уже более сорока лет.
С Вольтером же Лессинг прожил несколько лет в одном
и том же месте, причем их связывали многообразные ду­
ховные интересы и, может быть, даже некоторые личные
связи. Лессинг с большой тщательностью перевел на не­
мецкий язык «Мелкие исторические сочинения господина
Вольтера» и много раз отзывался о нем с величайшим
уважением, что не мешало ему писать на Вольтера са-
мые острые эпиграммы. Лессинг имеет в виду Вольтера,
когда он высмеивает богатого поэта Земира, отличаю­
щегося скряжничеством, «ибо по вечному решению судь­
бы каждый поэт должен бедствовать»; в него же он ме­
тит и тогда, когда рассказывает о «величайшем остроум­
це Франции», которого «хотел надуть хитрейший еврей
Берлина», по не мог этого сделать, потому что «господин
В. оказался еще большей шельмой, чем он». О нем же
говорит он и в безжалостной сатире на потасовки фран­
цузских придворных литераторов. Там рассказывается,
как Вольтера по требованию Арно
413
призывают к коро­
лю и как Вольтер, войдя в комнату:
Лрно, кричит он, здесь? Король, коль мил ему я,
свой дом очистит в миг от этого холуя.
Зги кажущиеся противоречия буржуазные историки
*О Беьле см.: Феиербах. Пьер Бейль. К истории философии и чело-
ЕсчсС1ьа. Прекрасная характеристика Вопли имеется также и у Юсти (И и п-
кельма г;, I, 109 и ст.). Об отношении Лессинга к Бейлю см.: Дапцель-
ГУраузр.Лессинг,
319


ФРАНЦ МЕРИНГ
объясняют изречением Фридриха о Вольтере: плохой че­
ловек, но божественный талант. Но это значит не отве­
тить па вопрос, а обойти его, тем более что и слова на­
счет «плохого человека» имеют весьма своеобразный
смысл: стоит только сравнить жизнь старого Фридриха
в Сансуси и жизнь старого Вольтера в Фернее, чтобы по­
нять, кто из них обоих был «благороден, отзывчив н
добр» в гетевском смысле слова. Сам Лессинг разъясня­
ет эти кажущиеся противоречия в эпитафии, которую он
четверть столетия спустя написал в честь только что
скончавшегося Вольтера:
Здесь тот покоится, кого давно бы
Похоронила ханжеская злоба,
Прости ему, отец небесный,
Трагедий томик пресный,
Стишки без ладу
И Геприаду
За то, что в жизни он свершил
И чем бессмертье заслужил.
В этих заключительных словах Лессинг, говоря о
Вольтере, проводит различие не между великим талан­
том и плохим человеком, а между придворным поэтом и
буржуазным писателем. Именно этот социальный подход
и определил отношение Лессинга к Вольтеру в 1750 годуч
Он бичевал придворного, зараженного придворными по­
роками, и учился у писателя-историка и писателя-фило­
софа, в лице которого то третье сословие, которое было
уже всем, нашло самого красноречивого своего глаша­
тая.
Лессинг и Вольтер — эта глава принадлежит к наибо­
лее темным местам легенды о Лессинге. Все буржуаз­
ные историки литературы молча проходят мимо сцены,
показывающей социальную противоположность обоих
этих людей, и в то же время пользуются очевидной вы­
думкой брата Лессинга,-
Карла Готхельфа, чтобы на
основании ее строить самые рискованные и фантастиче­
ские предположения, не совсем лестные для Готхольда
Эфранма. Упоминаемая нами сцена разыгралась ночью
25 августа 1750 года на дворцовой площади Берлина.
В честь своей сестры, байрейтской принцессы
4Н
, Фрид­
рих устроил так называемую карусель: принцы и при­
дворные, разделенные на четыре кадрили и одетые гре­
ками, римлянами, карфагенянами и персами, верхом на
320


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИШ Е
лошадях неслись друг на друга, стараясь попасть свои­
ми пиками в особо устроенные кольца. Все это освеща­
лось сорока тысячами ламп, сопровождалось оглуши­
тельной янычарской музыкой и блистало роскошью кос­
тюмов. Это был самый дорогой маскарад, какой когда-
либо позволил себе король, хотя он дорого обошелся не
столько самому Фридриху, сколько непосредственным
участникам, покупавшим все костюмы на собственные
средства, а также и зрителям, которые это пиршество
зрения н слуха должны были оплачивать наличными
деньгами. Король лично присутствовал на празднестве,
а призы раздавала его сестра Амалия, одетая богиней
красоты. В придворной ложе сидел Вольтер: «Он дер­
жался скромно,— рассказывает Коллини, бывший впо­
следствии его секретарем,— но глаза его блистали радо­
стью». По словам его биографа Штрауса
4
'\ Вольтер не­
медленно отчеканил медаль в память этого празднества:
он написал блестящую эпиграмму, звучащую, конечно,
во французском оригинале совершенно иначе, чем в том
слепке, который мы с него делаем:
Ни Рим, ни Греция ие дождались.
Такого праздника, блестящего сверх меры.
Здесь Марса сын — прекрасен, как Парис,—
Дар принимал из рук Венеры.
Так рассказывает Штраус. Но ни он, ни какой бы то
ни было другой буржуазный историк не открыл эпиграм­
матической медали, которую отчеканил по случаю этого
празднества Лессииг, хотя она напечатана в собрании
его сочинений.
По поводу карусели,
Друг, был вчера я — где? — да где и все, попятно.
Там, честно уплатив за вход,
Глазел собравшийся народ
На принцев наших всех, разряженных занятно.
Там на объезженных копях.
Блестя в стосолнечных лучах
(То были лампы, к сожаленью),
В кольцо метали конин ряд,—
Порою, правда, невпопад,
Хотя —свое скажу я мненье,
Уж если на то пошло,—
Кольцо-то было не мало.
Я видел, как в брильянты свет
Стекляшки превращал... Но пет,
Тебе о зрелище отменном
Все рассказать ие в силах я:
11 Зак. 3U3
321


ФРАНЦ МЕРИНГ
Закончу словом откровенным —•
Ведь знаешь ты, что я не враль:
Полталера мне очень жаль.
Это — достаточно смелый язык для того подобостра­
стного времени; а еще говорят, что этот молодой проле­
тарий разнюхивал, где можно сделать карьеру, и бегал
за Вольтером, чтобы попасть в придворную литератур­
ную свиту короля *.
Так изображает дело прусская мифология, пророком
которой является господин Эрих Шмидт. Для этой цели
раскопали старую басню, которая в этом году отмечает
как раз столетний юбилей. К .. -Г. Лессинг рассказывает
в биографии своего брата, что Готхольда Эфраима отре­
комендовал Вольтеру друг Лессинга, учитель француз­
ского языка Ришье де Лувен, и прибавляет при этом:
«Поводом для этого знакомства было то, что Вольтер ис­
кал переводчика для своих мемориалов, писавшихся им
для судебной палаты и направленных против еврея Гир-
ша, с которым он вел известный процесс. Вольтер каж­
дый день приглашал его к своему столу, причем иногда
говорил о литературе и науках, но всегда разговаривал
таким сдержанным и серьезным тоном, что собеседники
не могли щегольнуть своим остроумием».
Эти две фразы, напечатанные сто лет тому назад,
бесчисленное число раз использовались то против Лес­
синга, то против Вольтера, то против них обоих. Особен­
но ловко проделывает это господин Эрих Шмидт, когда
пишет: «Если король по-прежнему приглашал к своему
столу этого жадного интригана (речь идет о Вольтере!),
то почему бы и молодому бедному литератору не разде­
лить трапезу величайшего и могущественнейшего пи­
сателя во время этого позорного процесса и следовав­
ших за ним событий?.. Мы не будем бросать в него кам­
нем за то, что любопытство и честолюбие, эти главные
силы его души, влекли его к Вольтеру, даже если ради
этого ему пришлось стать переводчиком скверных доку­
ментов... Так и видишь, как этот юноша, жаждущий от­
личий, сидит и напряженно слушает иссохшего мудре­
ца, который время от времени оставляет свою аристо­
кратическую сдержанность и бросает молодому писцу
несколько литературных крох в виде сладкого блюда».
* Lcssings Werke, 1, 153; Strauss. Voltaire, 98; С а г 1 у 1 e, 4. 270 ff.
322


ЛЕГЕНДА О ЛЕСС1ШГЕ
За этим следуют жалкие выдумки насчет карьеризма
Лессипга, уже отмеченные нами в первой части настоя­
щей работы.
Пора поэтому проткнуть этот мыльный пузырь лжи.
Мы не можем подробно распространяться насчет тяжбы
Вольтера с евреем, хотя было бы чрезвычайно желатель­
но осветить ее наконец более беспристрастно, чем это де­
лалось до сих пор даже такими писателями, как Кар-
лейль и Штраус. Назвать этот процесс хорошим, конеч­
но, нельзя, но даже и в наихудшем случае он не пред­
ставляется нам более отвратительным, чем те проделки
«благороднейших и лучших людей» нации, которые ка­
питалистическая пресса наших дней именует «честным
грюндерством»
416
.
Не стоит и говорить о том, что алч­
ность Вольтера была все-таки чем-то иным, чем бешеная
погоня за наживой, характерная для нашего времени.
Деньги были для него не целью, а средством; «нелегко
было стать до такой степени зависимым, чтобы добиться
независимости»,— мягко и справедливо замечает Гете.
Но, во всяком случае, Лессинг не имел ничего общего
со всей этой историей. Даже единственное, якобы доку­
ментально обоснованное утверждение в приведенных вы­
ше словах его брата-биографа — именно, что процесс вел­
ся в судебной палате,— оказывается неверным. Это не­
соответствие истине тем характернее для автора приве­
денных нами строк, что К.-Г. Лессинг, разглагольствуя
далее насчет дурных качеств Вольтера, ссылается на до­
кументальное изложение процесса, данное Клейном,
между тем как Клейн на многих страницах говорит о
том, что дело разбиралось не в судебной палате, а в так
называемой «чрезвычайной комиссии» и что на совре­
менников это произвело дурное впечатление*.
* Советник судебной палаты Клейм заканчивает свои разъяснения (см.:
Летописи законодательства н науки о праве в прусских государствах) замеча­
нием, что «по установившемуся принципу» «подобные чрезвычайные комиссии
не должны разбирать споры частных лиц и каждым должен иметь право об­
ращаться к надлежащему судье». Затем он прибавляет: «Это я говорю к CBJ-
дспию иностранцев, которые в противном случае могли бы из этого примера
сделать вывод, что любимцу монарха стоит только добиться разбирательств!
дела в чрезвычайной комиссии, чтобы уклониться от обычного правового av-
ти». Как мы видим, по мнению этого старофранкскогэ юриста, писавшего it
17с
-'0 г., процесс Вольтера бросает некоторую тень на фридрнховскую юстицию.
Тем неяснее прусские мифотворцы, начиная с К. Г . Лессипга и кончая госпо­
дином Эрихом Шмидтом, рассуждают так же, как мифический мс-лышк из
И*
323


ФРАНЦ Л1ЕРИНГ
Бессмысленность этой басни совершенно ясна уже по
чисто психологическим соображениям. Вольтер, в перед­
ней которого теснились «принцы, маршалы, министры,
иностранные посланники, первоклассная знать»; Воль­
тер, для которого исход процесса был в моральном смы­
сле вопросом жизни или смерти,— неужели этот Вольтер
стал бы завязывать близкие отношения с молодым, еще
совершенно неизвестным «кандидатом медицины» и да­
вать ему возможность заглянуть за кулисы процесса
только потому, что ему нужен был переводчик его «сквер­
ных документов»? И неужели Лессинг взялся бы быть
переводчиком этих «скверных документов» только для
того, чтобы посидеть за вольтеровским столом, а после
этого проделать трижды «скверную» вещь — написать
тайком от Вольтера колкие эпиграммы на процесс? Нет,
если Фридрих считал возможным называть Вольтера
обезьяной, оборванцем, плутом и тому подобными име­
нами, а потом опять целовать ему руку, то с натурой
Лессинга эта моральная двойная бухгалтерия совершен­
но не вязалась. Чтобы уличить его в двойственности, не­
обходимы гораздо более веские доказательства, чем лег­
комысленная болтовня столь глупого субъекта, какК.-Г.
Лессинг.
Но, к счастью, доказательство противного можно най­
ти и не только психологическим путем. Назначенная для
разбирательства процесса чрезвычайная комиссия со­
стояла из трех лучших прусских юристов (Кокцеи, Ярри-
геса
418
и Лепера); все трое владели французским язы­
ком, а один из них был даже француз по рождению;
даже окончательное решение суда — мировая сделка
между Вольтером и Гиршем — написано на французском
языке. Поэтому, если бы Вольтер желал сам вести про­
цесс, он мог бы подать свои «мемориалы» и на француз­
ском языке, тем более что еврей Гирш свободно объяс­
нялся по-французски. Но Вольтер не стал вести процесс
сам, а поручил его адвокату, надворному советнику
Беллу и, как это видно из документов, давал ему пись-
Сансусн: «Если бы в Берлине не было судебной палаты, что бы тогда де­
лать?» — и собственной властью решают, что процесс должен был разбираться
Е судебной палате. Для господина Эриха Шмидаа эта странная ошибка тем
более странна, что он, наверное, читал у обстоятельного Данцеля'", что дело
разбиралось «в чрезвычайной комиссии без соблюдения особых формально*
cieii*.
324


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
мепные инструкции не на немецком и не на француз­
ском, а па латинском языке. Что же в таком случае при­
шлось бы переводить Лессингу? Адвокат уже в силу
своего официального положения должен был понимать
латынь. Вольтер тоже понимал ее. Правда, Лессинг пи­
сал по-латыии гораздо лучше, чем Вольтер, как это по­
казывает одно его письмо к отцу, относящееся прибли­
зительно к этому же времени, но это только лишний
раз доказывает, что латинские инструкции для адвоката
Вольтера были написаны не им. Дело совершенно ясно:
к чести всех буржуазных литературоведов, которые уже
в течение целого столетия пускаются в моральные рас­
суждения по поводу участия Лессинга в вольтеровском
процессе и при этом честно ссылаются на «Летописи»
Клейна как на второстепенный научный источник, сле­
дует признать, что они даже не раскрывали книги этого
старого авторитета, ибо в противном случае они, при
своей пресловутой «филологической акрибии», сейчас
же раскусили бы небылицы своего главного источника —
К.-Г. Лессинга.
Существовали ли помимо этого какие-либо личные
отношения между Лессингом и Вольтером, в настоящее
время установить уже нельзя. Ни тот, ни другой о них
не упоминают. За это говорит до известной степени то
обстоятельство, что Лессинг, по его собственным словам,
использовал для перевода исторических сочинений Воль­
тера «исправленный пером экземпляр»; против этого го­
ворит тот факт, что письмо Вольтера от 1 января 1752 го­
да к Лессингу, в то время уже исчезнувшему из Берли­
на, ни по своему содержанию, ни по тону не указывает
на предварительное знакомство, а скорее, свидетельству­
ет о противоположном *. Это письмо было вызвано, мяг-
* Лессинговский перевод мелких исторических сочинений Вольтера по­
явился, недавно в издании Эриха Шмидта. Господин Шмидт с апломбом утвер
ждаст в своей биографии Лессинга (1, 190), что Лессинг «по поручению Воль
тера переводил с собственного экземпляра Вольтера, снабженною замечаниями
на полях^. Но в этом новом издании, в котором господин Шмидт мог бы и
должен был бы доказать свое смелое утверждение, он ограничивается следую­
щим замечанием: «Вследствие отсутствия исчерпывающих исследований ->
Вольтере я не мог детально выяснить, в какой степени Лессинг использовал
пописанные от руки поправки Вольтера» (см.: Erich S с h m i d t. G . E . Lei-
sings. L'ebcvsetzimgen a us dem Franzosischen FricdricVis без Grossen r.::d V-И-
L-iiies. ^54). Этого достаточно. Mo, конечно, это не мешает господину 3pt<\/
Шмидту повюрить в данном случае еще раз все сплети насчет Вольтера и
Лессинга.
325


ФРАНЦ МЕРШГГ
ко выражаясь, непозволительной выходкой Лессинга, ко­
торый получил от своего друга, вышеупомянутого Ришье
де Лувена, корректуру большого исторического труда
Вольтера о Людовике XIV, пообещав при этом никому
ничего не говорить и в скором времени отдать ее обрат­
но; тем не менее он показал листы третьему лицу, а при
своем отъезде в Виттенберг взял их с собою. Лессинг по­
ставил этим своего друга в чрезвычайно неприятное по­
ложение и навлек на себя нелестное подозрение. Воль­
тер знал по печальному опыту, как широко распростра­
нена в Германии перепечатка книг без разрешения, и
имел все основания требовать обратно свою собствен­
ность в довольно резком письме; мало вероятно, что
Лессинг хвалился, будто он написал ему латинский от­
вет, который Вольтер не станет прятать за зеркалом. Мы
предоставляем буржуазным историкам литературы еще
раз подчеркивать по этому поводу мнимую злобность
Вольтера и утешать себя мыслью, что критик Лессинг
дал ему за это хорошую головомойку; тем не менее сле­
дует сказать, что в этом неприятном инциденте вся вина
лежит на Лессинге. Год спустя Лессинг с восторгом го­
ворил о Вольтере в «Vossische Zeitung», и потому ему
вряд ли можно преподнести сомнительный компли­
мент, что, обидевшись на заслуженный выговор, он об­
макнул в яд и желчь свое рецензентское перо.
С февраля 1751 года Лессинг взял на себя редакти­
рование «Научного отдела» «Vossische Zeitung». Поли­
тическая работа в этой газете была ему противна из-за
фридриховскои цензуры, душившей каждое свободное
слово, но литературную работу он вел в ней до осени
1755 года и, очевидно, делал это охотно. За неимением
лучшего даже жалкая газетка казалась ему достаточно
хорошей плеткой для ленивого филистерского мира. До
некоторой степени он сделал из нужды добродетель, ибо
его одинокий голос тем громче звучал в литературной
пустыне Берлина. Когда он в конце 1751 года прервал
на несколько месяцев газетную работу, намереваясь пе­
реселиться в Виттенберг, причину этой временной пере­
мены местожительства он объяснял в одном письме «сот­
ней маленьких случайностей, слишком мелких, чтобы
вас стоило ими терзать». Но эти сто мелких случайностей
сводились, в сущности, к одной мелкой случайности: Лес­
синг поехал в Виттенберг получать ученую степень. Из
32G


ЛЕГЕНДА. О ЛЕССИНГЕ
«кандидата медицины» он стал магистром свободных ис­
кусств. Он сделал эту уступку педантам и ученым пари­
кам: он волей-неволей должен был ее сделать, и наша
эпоха, еще не отделавшаяся от почтения перед этой
ужасной ученой косичкой, не имеет никаких оснований
порицать его за это. К своей академической степени
Лессинг относился к таким же суверенным презрением,
как и к придворному чину надворного советника, кото­
рый через двадцать лет был поднесен ему против воли.
Как ни кратковременно было пребывание Лессинга
в Виттенберге, оно все же было достаточно, чтобы вы­
звать ссору с теологической гвардией лютеровского го­
рода. Это была отнюдь не религиозная, а социальная
ссора. Подобно тому как во французских придворных ли­
тераторах Берлина Лессинг видел идеологический аван­
гард фридриховского деспотизма, точно так же и на лю­
теранскую ортодоксию Виттенберга он смотрел как на
идеологическое выражение саксонского деспотизма. Она
и на самом деле была таковой. То обстоятельство, что
Веттипы успели перейти в католицизм, чтобы получить
польскую корону, не ослабляло, а лишь усиливало этот
характер лютеранской ортодоксии. Переход в католи­
цизм заставил саксонских государей чрезвычайно береж­
но относиться к этому сильнейшему орудию их деспоти­
зма внутри страны. Виттенбергское черное войско ког­
тями и зубами вцепилось в человека, вышедшего из их
собственной среды, за то, что он послал тогдашнему
папе несколько сочинений и получил в ответ любезное
благодарственное письмо. Вина его, как выражается
Лессинг, заключалась в том, что «в нескольких шагах
от лютеровской могилы он не побоялся сказать, что ны­
нешний папа — ученый и умный человек». Лессинг из­
девался над ревнителями благочестия в известной эпи­
грамме:
Он папу похвалил. Его за это мы
Во славу Лютера облаем.
Да, папу. Каково? Добро бы князя тьмы!
Хвалу такую мы прощаем.
Но это была лишь легкая аванпостная стычка. В вит-
тенбергской университетской библиотеке Лессинг в это
время изучал историю Реформации и нашел здесь мате­
риалы, послужившие темой для его «Писем о Лемниу-
се», его первого прозаического произведения, оказавше-
327


ФРЛНЦ МЕРИНГ
гося в своем роде классическим. Эти письма полны све­
жего и смелого остроумия, делающего честь его учите­
лям— Бейлю и Вольтеру; самое же главное — это то,
что они хватают быка за рога и изобличают социальную
несправедливость Лютера, возведенного в кумиры.
Симон Лемниус был безобидный поэт-гуманист, ко­
торый в 1538 году издал в Виттенбергс книжечку ла­
тинских эпиграмм и, между прочим, прославлял в них
майнцекого курфюрста Альбрехта Гогенцоллерна как по­
кровителя гуманистов. Альбрехт, первый духовный князь
империи, был весьма осторожным противником Рефор­
мации. Он вел двойную игру и лелеял мысль о нацио­
нальной германской церкви, примасом которой он охот­
но бы стал; с другой стороны, при своем легкомыслен­
ном и расточительном образе жизни он не мог обойтись
без тех крупных сумм, за которые он продавал поддан­
ным своего архиепископства право отправления протес­
тантских духовных служб. Гуттен состоял еще на служ­
бе у Альбрехта, когда он писал чрезвычайно резкие по­
лемические сочинения против Рима. В качестве свадеб­
ного подарка Альбрехт послал Лютеру двадцать золо­
тых гульденов, хотя сам он был кардиналом католиче­
ской церкви, а новобрачные были монах и монахиня.
Наконец, еще в 1532 году он благосклонно принял по­
священие Меланхтона
419
в его комментарии к «Посла­
нию к римлянам» и выразил свою благодарность посыл­
кой тридцати золотых гульденов и кубка.
Естественно поэтому, что и Лемниуса нельзя упре­
кать в криводушии за то, что он по обычаю гуманистов
немножко покурил фимиамом перед покровителем гума­
нистов; ведь и Меланхтон отдавал свои эпиграммы в
цензуру. Но как только Лютер прочитал эту книжечку, его
обуял неистовый гнев против поэта. Этот «позорный
виршеплет делает из черта святого,— кричал он с амво­
на,— и я не потерплю, чтобы такие вещи произносились
и печатались в этой церкви, школе и городе, ибо этот
подлый епископ не что иное, как лживый, фальшивый
человек!» Он немедленно приказал академическому се­
нату подвергнуть Лемниуса аресту, а когда Лемниус бе­
жал — «ведь взбешенный Лютер был способен на все»,
поясняет Лсссинг,— он приказал прибить на церковных
дверях объявление, что «если поймают этого сбежавше­
го негодяя, то ему с полным правом следует отрубитьто-
328


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИПГЕ
лову». Эпиграммы Лемниуса были сожжены. Но в Швей­
царии, куда сбежал поэт, он издал их снова, прибавив
целый ряд неприличных издевательств по адресу Люте­
ра и других реформаторов. Пользуясь этими неприлич­
ными выходками — ведь для праведного все обращается
во благо,— протестантские историки постарались спас-
ш репутацию дорогого их сердцу божьего человека и для
этого пустили в ход гениальный по простоте прием, пре­
вратив следствие в причину: они утверждали, что Лем-
шгус начал свои выступления с неприличных выходок, и
поэтому раздражение Лютера было вполне обосновано.
В своих восьми письмах о Лемниусе Лессинг вскры­
вает эту историческую подделку,— правда, не без не­
скольких случайных ошибок, но, в общем, совершенно
правильно. Он доказывает, что первоначальные эпиграм­
мы Лемниуса имели только один недостаток—они бы­
ли не на тему и лишены соли; он говорит, что это были
совершенно безобидные стилистические упражнения и
что ярость Лютера возбудили только похвалы Альбрех­
ту. Лессинг с великолепным пылом обрушивается на гру­
бого преследователя и принимает сторону невинно пре­
следуемого; он бичует «подлые выходки» Лютера, его
«слепой гнев» и трусость Меланхтона. Лессинг нападает
не на догмы лютеранской церкви, хотя лично он был бы
к этому склонен, а на лютеранство как на орган социаль­
ного угнетения. Пусть нам не говорят: что за важность в
том, что Лютер когда-то обидел позабытого маленького
поэта? Думать так было не в натуре Лессинга; он был
предтечей того французского революционера, который
считал, что если хотя бы одни индивидуум подвергается
угнетению, то это уже обозначает социальное угнетение.
Эту мысль Лессинг высказал уже за десять лет до фран­
цузской революции в своих беседах о франкмасонстве,
где он говорит, что благо государства, во имя которого
страдают и вынуждены страдать хоть несколько отдель­
ных членов общества, есть прикрытие тирании. А на­
сколько правилен был его классовый инстинкт, под влия­
нием которого Лессинг изображал дело Лемниуса как
типичное проявление свойственного лютеранству духа
угнетения и преследования,— это подтвердила сама лю­
теранская историография.
В самом деле, можно было бы думать, что после ис­
черпывающей работы Лессинга ни один немецкий исто-
329


ФРЛНЦ ЛШ'ИНГ
рик не решится клеветать на Лемниуса, чтобы прикрыть
«подлые выходки» Лютера. Посмотрим же, как реально
обстоит дело. Ранке пишет: «При том почетном положе­
нии, которое заняли классические исследования, буйные
и сварливые приемы прежних поэтических школ не мог­
ли более иметь места. Судьба Симона Лемниуса, кото­
рый хотел на глазах у Лютера продолжать то же самое
и был за это изгнан, показательна для всего этого на­
правления», Следовательно, перед нами все та же ста­
рая мистификация, хотя и в дипломатически осторожном
облачении. Консисториальиый советник Кестлин, био­
граф Лютера, поступает откровеннее: с церковной елей­
ностью он называет исследование Лессинга «недостаточ­
ным, а отчасти и неправильным», Лемниуса именует
«настоящим грязным поэтом» и причиной лютеровского
выступления считает «бурю, разразившуюся в универ­
ситете и городе» из-за того, что эпиграммы Лемниуса
«были оскорбительны для видных деятелей Виттенбер-
га». Между прочим, это утверждение Лессинг опроверг
самым основательным образом. Все-таки и Кестлин упо­
минает, между прочим, о неистовом гневе Лютера, вы­
званном «чрезмерными похвалами» Альбрехту. Зато по­
следний историк, касавшийся этого случая, профессор
Гейдеман, преподающий в старейшей гимназии герман­
ской столицы не то историю, не то религию, говорит сле­
дующее: «Некий магистр Лемниус напал на личную и
домашнюю жизнь Лютера и опубликовал неприличные
эпиграммы, чем и вызвал Лютера на суровый отпор». Та­
ким образом полностью восстанавливается разоблачен­
ная Лессингом историческая ложь *.
Позволительно спросить: для чего, собственно, жил
Лессинг, если выполотый им чертополох опять столь
пышно разросся в наших высших школах? Ну что ж, хо­
тя бы только для того, чтобы разъяснить нам сущность
исторической лжи. Сам Лессинг, по-видимому, выводил
ее из первородного греха, присущего человеческой при­
роде, ибо в виттенбергский период своей жизни он одна­
жды писал: «Когда же наконец перестанут порочить чест­
ного человека в глазах потомства за то позорное пятно,
которое давным-давно смыто ученейшими людьми? И что
* Kanke. Geschichle der Reformation, 5, 337; К о s t 1 i п. Martin Liither, 2,
240; Heidemann. Die Reformation in der Mark Bi nridenburg, 202.
330


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
сказывается более живучим, чем обвинение?» Но по его
собственной судьбе можно видеть, что историческая
ложь есть орудие социального угнетения и как таковая
непобедима до тех пор, пока существует социальное
угнетение. Ее нельзя победить даже блестящим духов­
ным оружием какого-нибудь Лессинга, ибо как только
Лессинг начинает слишком хорохориться, его сейчас же
зашивают в саван лессинговской легенды.
V
НАЧАЛО ЛИТЕРАТУРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЛЕССИНГА
Б конце 1752 года Лессинг вернулся из Виттенберга
в Берлин, чтобы продолжить свою работу в «Научном
отделе» «Vossische Zeitung» и издать собрание своих
статей, стихотворений и драматических произведений.
Издание продолжалось до 1755 года и вышло в шести
томах в двенадцатую долю листа. Хотя из тогдашних
произведений Лессинга все еще читается немногое, в ту
эпоху они проложили новый путь немецкой литературе.
Они помогли ей выбраться из безнадежного круга про­
тиворечий, разделявших Лейпциг и Цюрих, Готшеда и
и Бодмера — Брейтингера.
В буржуазной истории литературы об этих противо­
речиях говорилось бесконечно много, но их действитель­
ная сущность никогда не была освещена надлежащим
образом. Выходило так, что Готшед был пугалом, от ко­
торого открещивались все свежие литературные силы, а
цюрихцы, несмотря на множество недостатков, все-таки
проложили путь к Клопштоку и Лессингу. Делу мало
помогало то, что Данцель до некоторой степени попы­
тался спасти репутацию Готшеда и называл его предте­
чей нового времени, хотя в прежнее время он был для
1-сех козлом отпущения; не помогало и то, что Шлоссер,
давая чрезмерно резкую оценку его личности, в то же
время ставил его наряду с Томазием. Господин Эрих
Шмидт па этот счет иного мнения. Обладая счастливой
способностью переворачивать вещи вверх ногами, он го­
ворит о Готшеде: «Он был предназначен к тому, чтобы
заканчивать собою эпоху, а не открывать ее». И тем не
менее Готшед открыл эпоху нашей классической лнте-
331


ФРЛНЦ МПРИИГ
ратуры и принадлежит к той же группе, что и Лейбниц,
Пуфендорф420
и Томазий, хотя и следует за ними на
почтительном расстоянии *.
Готшед был коренной пруссак и родился в Кениг­
сберге. Но даже его скромные таланты не могли развить­
ся в этой пошлой стране; он бежал от вербовщиков
Фридриха Вильгельма I, и, кроме Лейпцига, во всей Гер­
манской империи не было другого города, где он мог бы
завоевать себе положение в литературе. В Лейпциге он
стал профессором университета и с большой энергией
старался проводить литературные реформы. Об этих
своих попытках он имел полное право сказать: «Они
имеют в виду общее благо всей Германии». Это, конечно,
служит к его чести, и, с другой стороны, его нисколько
не позорит то обстоятельство, что ввиду невероятного
упадка тогдашней германской литературы он должен
был начать с азов —с очищения языка, с сухих правил,
с иностранных образцов. Своим быстрым возвышением
он был обязан только своему трудолюбию, и лишь жал­
кая обстановка тогдашней Германии привела к тому, что,
несмотря на его посредственные способности, ему выпа­
ла на долю диктатура в области критики, неизбежно
испортившая его, как всякая диктатура портит всякого
человека. Долгое время Бодмер и Брейтингер разделяли
его устремления; они тоже не были творческими гения­
ми, менее всего Бодмер, более притязательный, но не
столь одаренный как Брейтингер.
Борьба между Лейпцигом и Цюрихом возгорелась
не в литературной, а в политико-социальной области, хо­
тя, конечно, она велась под идеологическим покровом
всевозможных эстетических и литературных спорных во­
просов.
Цюрих был первым городом Швейцарии, подобно то­
му как Лейпциг был первым городом Германской импе­
рии. Но Швейцария была республикой, а в Германии ца­
рил княжеский деспотизм. Поэтому Бодмер и Брейтин­
гер в соответствии со своим школярским подходом иска­
ли поэтические образцы у Мильтона, а Готшед — уКор-
неля и Расина.
Надо сказать, что германский литературный папа
421
был целиком проникнут придворным сервилизмом.
*Danzе1-Guhгаиег,1,487;Sсh1оsSег,1,5G0ff.
332


ЛЕГЕНДА О ЛЕССЙНГЕ
В библиотеке Лейпцигского университета имеется остав­
шаяся после пего переписка, состоящая из 4700 писем в
22 фолиантах. Данцель, взявший на себя тяжкую зада­
чу просмотреть их, говорит по этому поводу: «Как это
ни невероятно, во всех этих томах имеются только одна
или две фразы политического содержания». Данцель с
полным правом прибавляет: «Самое отъявленное низко­
поклонство он считает чем-то само собою разумеющим­
ся» *. Низкопоклонство, действительно, разумелось то­
гда само собою, и даже Лейбниц, Пуфендорф и Тома-
зий не были от него свободны. Хорошо было бы, если бы
ныне мы могли говорить о нем как о бедствии прошлых
веков: но готшедовские песнопения в честь Августа Силь­
ного сами по себе были не хуже, а, если мы примем в
расчет различие эпох, даже, пожалуй, и лучше, чем по­
пытки современных литературных пап выцарапывать
из-под земли верноподданническими когтями литератур­
ную эпоху Фридриха Великого.
Судя по этому, могло бы казаться, что швейцарцы
были свободнее и шире сторонников лейпцигской шко­
лы. Но их преклонение перед Мильтоном носило чис­
то школьный характер и основывалось на самых поверх­
ностных аналогиях. Ортодоксальное христианство этих
узких, маленьких республик, которые погрузились либо
в филистерство, как Цюрих, либо в распутство, как Берн,
не имело ничего общего с революционным жаром анг­
лийских пуритан; оно было родной сестрой лютеранской
ортодоксии, служившей орудием германского деспотиз­
ма. В этом отношении между Лейпцигом и Цюрихом об­
наруживается еще и другое различие, довольно выгод­
ное для Готшеда. Как ни чахло и жалко было буржуаз­
ное классовое сознание Готшеда, оно все же оказыва­
лось достаточно сильным, чтобы возмутиться хотя бы
против тех идеологических бичей, посредством которых
поддерживала свою власть княжеская тирания. Готшед
переводил Бейля и ревностно пропагандировал Вольте­
ра. Свою литературную реформу он проводил главным
образом не с помощью набожных песнопений, а с помо­
щью дьявольского амвона, если употребить тогдашний
ортодоксальный жаргон. Пусть не говорят, что интерес
Готшеда к сцене был только результатом его преклоне-
*Danге1.Gutsched und seineZeit,270.
333


ФРЛНЦ ME РИНГ
ния перед придворными драмами французов. Ведь он
работал не для придворных сцен, а проводниками своих
драматургических стремлений избирал опороченных
пролетариев, странствующие актерские труппы, вроде
госпожи Нейбер и ее компании, —а в первой половине
восемнадцатого столетия это казалось академическим
парикам неслыханной общественной революцией. Такой
путь дал возможность Готшеду прийти в гораздо более
тесное соприкосновение с великими течениями европей­
ской духовной жизни, чем это когда-либо удавалось
Бодмеру и Брейтннгеру.
Даже вопросы, имеющие как будто чисто эстетиче­
ское и историко-литературное значение, можно правиль­
но понять лишь в том случае, если мы исследуем их по­
литическую и социальную подпочву. Лишь точка зрения,
только что развитая нами относительно споров лейпциг-
цев и цюрихцев, уясняет нам, почему Клопшток последо­
вал совету цюрихских ценителей искусства и, связаа
свою жизнь с религиозным эпосом, погубил лучшую сто­
рону своей деятельности. Мы поймем тогда и то, почему
эти филистеры содрогнулись от ужаса, когда прославляе­
мый ими певец приехал по их приглашению в Цюрих и
оказался не брюзгливым нытиком, а свежим, жизнера­
достным, революционно настроенным юношей. С другок
стороны, тогда становится понятным и то, почему более
ясный классовый инстинкт Лессинга повел его не по
стопам Бодмера, а по стопам Готшеда. Это звучит па­
радоксом, ибо буржуазная история литературы лишь о
немногих событиях рассказывает с таким пафосом, с ка­
ким она говорит о казни, учиненной Лессингом над Гот-
шедом. Однако по крайней мере Данцель ответил на это
прекрасным сравнением: по его словам, Лессинг прогля­
дел заслуги Готшеда именно потому, «что он целиком
основывался на нем и жил им, подобно тому как потре­
бовалось очень долгое время, чтобы естественная наука
решила серьезно и основательно исследовать тот воздух,
которым мы дышим». Лессинг отнесся к Готшеду, стояв­
шему ближе к нему, гораздо суровее, чем к швейцарцам,
от которых он стоял дальше. Зато Готшед чрезвычайно
сдержанно отвечал на зачастую несправедливые нападки
Лессинга, между тем как Бодмер ядовито мстил за го­
раздо более мягкие критические отзывы Лессинга, а его
берлинский друг, профессор Зульцер из иоахимстальскон
334


ЛЕГЕНДА О ЛЕСС-ИНГЕ
гимназии, всегда вел себя по отношению к Лессингу как
настоящий завистник.
С намеченной нами социальной точки зрения эти
взаимоотношения объясняются очень просто. Лессинг не
только следовал за Готшедом, но и намного опередил
его, поскольку он, стоя на буржуазных позициях, вел
беспощадную борьбу с придворными, лакейскими, раб­
скими элементами готшедовской деятельности и готше-
довских теорий. Лессинг жестоко разносил «великого
дурака» за то, что тот нес знамя княжеского деспотиз­
ма. В этом отношении ничего не может быть показатель­
нее, чем первый удар, нанесенный им Готшеду,— рецен­
зия на стихотворения Готшеда, помещенная в «Vossische
Zeitung» от 27 марта 1751 г. Вот главные ее места:
«Нижеследующее произведение мы всемерно рекоменду­
ем все высоким и высочайшим любителям, покровите­
лям и ревнителям истинной немецкой поэзии... Первая
его часть состоит из старых вещей, и нов только порядок
их расположения, который сделал бы честь самому стро­
гому придворному этикету... Вторая часть в большинст­
ве случаев состоит из новых произведений и расположе­
на в том же порядке старшинства, который так прекрас­
но выдержан в первой; так, например, все стихотворения,
посвященные великим государям и княжеским особам,
отнесены в первую книгу, стихотворения, посвященные
лицам графского и знатного происхождения, а равно и
тем, которые в известном смысле к ним приравнивают­
ся, во вторую, все же дружеские стихотворения отне­
сены в третью книгу... В книжных лавках «Vossische
Zeitung» в Берлине и Потсдаме эти стихотворения стоят
два талера четыре гроша. Два талера уплачивается за по­
стыдное в этой книге, а четыре гроша за полезное». Здесь
ясно выступает социальное противоречие; именно оно,
это в конце концов пробудившееся возмущение буржуаз­
ных классов, стыдящихся своего собственного унижения,
и объясняет ту часто жестокую горячность, с которой
Лессинг выступал против Готшеда. Оно же объясняет и
сдержанность Готшеда. Если даже эта сдержанность бы­
ла подсказана страхом, как предполагает глуповатый
оруженосец Готшеда Шейнах
422
, то уже самый этот
страх свидетельствует о том, что Готшед понимал те выс­
шие цели, которыми руководствовался Лессинг. Нако­
нец, оно объясняет и затаенную злость швейцарцев, по-
335


ФРЛНЦ МЕРИПГ
чувствовавших себя не у дел, как только Лессинг, очи­
стив стремления Готшеда от придворного низкопоклон­
ства, установил действительную духовную связь с бур­
жуазной классовой борьбой западноевропейских куль­
турных народов — связь, намечавшуюся уже Готшедом.
Конечно, Лессинг преодолел Готшеда, но он достиг этого
только тем, что очистил, усилил и возвысил его стрем­
ления. Легенда, согласно которой Готшед был уже кон­
ченым человеком, прежде чем Лессинг начал свою дея­
тельность, менее всего к лицу тем людям, которые хоте­
ли подсунуть нашу классическую литературу «всем вы­
соким и высочайшим любителям, покровителям и ревни­
телям немецкой поэзии».
Как Лессинг начинал свою работу под крылышком
готшедианца Милиуса и, постепенно развиваясь, достиг
того пункта, когда он написал «Мисс Сару Сампсон»,
можно с интересом проследить по шести маленьким то­
микам собрания его сочинений и наряду с этим по кри­
тическим статьям в «Vossische Zeitung»
4г3
.
Мы с пол­
ным основанием не принимали в расчет его юношеской
лирики, врывавшейся в его жизненную борьбу лишь из­
редка, в виде единичных, по большей части уже упомя­
нутых нами эпиграмм. Предоставим господину Эриху
Шмидту смотреть на эти ученические стихотворные про­
изведения как на «веское» доказательство того, что Лес­
синг ненавидел «своего государя и дрезденский двор», и
приходить к выводу, что в «ходульной анакреонтической
лирике» нашел свое отражение «пережитый» им сер­
дечный конфликт *. Мы не будем ничего говорить по по-
* Ненависть к «великим мира сего», проходящая красной нитью через
всю жизнь Лессинга, могла бы обратиться и против Веттинов. Но Лессинг,
подобно Клопщтоку и Винксльману, пе был настолько глуп, чтобы прежде
всего наносить удары тон германской княжеской династии, которая проявляла
известное понимание искусства и науки. Прозорливость господина Эриха
Шмидта, усматривающего в одной или двух рифмованных фразах молодого
Лессинга доказательство особой ненависти к дому Веттинов, поистине восхи­
тительна по сравнению с той слепотой, с которой он игнорирует резкие проте-
с!Ы зрелого Лессинга против фридриховского деспотизма. Что касается «пере­
житого им конфликта», то здесь речь идет о более забавной стороне лессип-
говской легенды. Лессинга необходимо сделать «респектабельным» в том фи­
листерском смысле этого слова, какой придает ему буржуазия. И, каким бы
высочайшим искусством ни обладали фальсификаторы истории, никак нельзя
опровергнуть того факта, что он, как настоящий рьщарь, никогда не мог от-
делаться пи от ярзгов, пи о: долгов. По как же бы.-ь с женщинами? По обы­
чаю тогдашних поклонников Анакреона. Лессинг объявляет воспеваемых им
336


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЬ
воду восторга этого господина, восхищающегося парою
рифмованных строчек, которые Лессинг в начале своей
берлинской карьеры написал когда-то под портретом
Фридриха («Кто его не знает? Величавое выражение ли­
ца сразу выдает мыслителя. Только мыслитель может
быть философом, может быть героем, может быть и тем
и другим»); они имеют столь же мало значения, как те,
даже по мнению Эриха Шмидта несколько ледяные оды,
которыми Лессинг в качестве редактора королевской
привилегированной газеты должен был приветствовать
короля по случаю Нового года и дня его рождения. Мы
не будем опровергать и упоительного утверждения гос­
подина Эриха Шмидта: «Сын саксонского пастора стал
в Берлине религиозным и политическим либералом».
Если уже непременно хочется доставить себе детское удо­
вольствие и переносить в ту эпоху современные обозна­
чения партий, то само собой понятно, что молодой Лес­
синг отнюдь не походил ни на Ласкера
425
, ни на Евгения
Рихтера. Поскольку он являлся первым смелым вождем
революционно выступающего класса, он несколько де­
сятилетий спустя, при совершенно изменившихся обстоя­
тельствах, был бы кем-нибудь вроде молодого Лассаля
или молодого Маркса.
Истинная сущность этого человека красноречиво вы­
ражается не в лессинговской лирике, которая у столь
нелирической натуры, как Лессинг, вряд ли могла быть
чем-то большим, чем грешок молодости талантливого
человека, а в его прозаических сочинениях и театраль-
Дормду н Хлориду, Фнлнду н Лауру созданиями воображения, и, пока бур-
жуазные историки литературы ограничивались тем, что принимали всерьез это
собственноручное свидетельство о нравственном поведении, можно было с ними
не спорить, хотя уверения эти сводились только к тому, что Лессинг не по­
ходил па турецкого пашу п не имел в своем распоряжении целого гарема.
По господин Эрих Шмидт хочет и в этом пункте переплюнуть своих предше­
ственников. Из одного воеьмнетрочного стихотвореньица он вычитывает, что
Лессинг испытал моральное страдание, когда осмелился поцеловать Хлори­
ду или Дориду. Но ради буржуазной «респектабельности» нельзя же в конце
гонцов так порочить Лессипга! Конечно, то обстоятельство, что он воздержи­
вался от той импотентной похабщины, которая столь неприятна в литератур­
ной переписке тогдашних люден, служит к его чести; по стоит только по­
смотреть на его юношеский портрет в Берлинской национальной галерее, чтобы
по;ить весь нелепый комизм тон мысли, будю этот смелый и статный юноша
с «-настоящим ястребиным взором» (слова Фоеса
4
-' -) кружился около роскошных
красавиц не иначе, как с благочестивыми чувствами Иосифа <->, испытанными
им в Египте.
337


ФРАНЦ МЕРИНГ
ных пьесах. Его «Письма», его «Защиты», его критиче­
ские статьи в «Vossische Zeitung» являются непрерывной
схваткой с теми наполовину опасными, наполовину смеш­
ными предрассудками, перед которыми еще слепо пре­
клонялся его класс. Охотнее всего Лессинг сражается с
лютеровской ортодоксией; кроме Симона Лемниуса он
защищает еще от ее клевет одного-двух забытых всеми
ученых и старого язычника Горация; он резко отделяет
серафическую возвышенность Клопштока от его поэтиче­
ского величия и решительно указывает на дверь толпе
небесных певцов, попытавшихся втиснуться на сцену
вслед за Мессией. Он никогда не спорил о догмах, но
зато всегда боролся против угнетения и бесцельного меч-
тательства, отвлекавшего буржуазные классы от их дей­
ствительных интересов. У него всюду проявляется сво­
бодное, истинно человеческое понимание вещей, для ук­
репления которого ему приходилось изучать произведе­
ния древних и работы буржуазных писателей соседних
народов, ибо жизнь буржуазных классов Германии на­
ходилась еще в застывшем состоянии. Эти первые про­
заические сочинения Лессинга обнаруживают не только
духовное влияние Бейля и Вольтера, в них уже чувству­
ется определенное отношение к Монтескье, Ламетри, Рус­
со и Дидро.
Правда, насколько нам известно, в сочинениях Лес­
синга, даже наиболее поздних, Монтескье не упоминает­
ся. Но в январе 1753 года Лессинг разбирает появив­
шееся в Гааге анонимное французское сочинение о духе
наций и говорит при этом следующее: «Собственно гово­
ря, столь большое различие наций в отношении страс­
тей, талантов и телесных способностей объясняется толь­
ко физическими причинами, ибо то, что называют
моральными причинами, есть не что иное, как следствие
физических условий. Если причинами этого различия
считают воспитание, форму правления и религию, то это
лишь ясно показывает, что вопрос плохо обдуман или
что данный человек принадлежит к числу тех ученых, ко­
торые, к несчастью, родились в странах, менее благо­
приятных для наук, чем были, например, Франция и
Англия, и которые поэтому полагают, что они совершили
бы несправедливость по отношению к самим себе, если
бы допустили влияние климата на духовную способ­
ность». Здесь ясно чувствуется отзвук «Духа законов»
338


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Монтескье, появившегося за два года до этого в Женеве.
Ревностное исповедание этого взгляда, в свое время от­
крывшего новую эпоху, но почти бесследно прошедшего
для германской буржуазии, делает чрезвычайно боль­
шую честь молодому критику берлинской филистерской
газеты. Еще в бытность свою в Виттенберге Лессинг пе­
ревел сочинение испанца Гуарте
426
«Исследование раз­
личных типов голов в отношении их способности к нау­
кам»— работу, написанную в шестнадцатом столетии,
полную самых нелепых фантазий, но не лишенную не­
которых идей, приближающихся к материалистическому
мировоззрению. Переводчик видел в этих идеях «новые
пути», которые «вывели автора за границы его столе­
тня»; даже в своем последнем сочинении — «Беседа о
франкмасонстве» — Лессинг возвращается к мысли о
том, что моральные причины следует выводить из физи­
ческих.
Наиболее просвещенный представитель германской
буржуазии, Лессинг именно в силу этого обстоятельст­
ва не мог вполне избавиться от круга идей этого класса.
Последовательного материализма Ламетри он не пони­
мал, и его презрительные замечания насчет «часового
механизма» показывают, что он в этом отношении стоят
на очень тривиальном пути, хотя здесь, может быть, и
сыграла роль здоровая классовая ненависть к француз­
ским придворным литераторам. Но этот недостаток по­
нимания не следует вменять в вину лично ему, ибо толь­
ко через сто лет экономическое развитие Германии про­
двинулось настолько далеко, что в качестве его побочного
идеологического проявления возник естественнонауч­
ный материализм. Выпадов Руссо против искусств и на­
ук Лессинг тоже не понимал в их более глубоком исто­
рическом обосновании. Но как же могло быть иначе? На
германской буржуазии тяготело не бремя окостенелой
цивилизации, как на французской, а бремя окостенело­
го варварства, и потому германская буржуазия могла
бороться за свое социальное освобождение только с по­
мощью искусства и науки. Но все-таки в ответ на пара­
доксальный упрек Руссо, что с появлением искусства и
наук исчезает воинственность людей, Лессинг бросил хо­
рошую фразу: «Неужели мы для того только и живем
на свете, чтобы уничтожать друг друга?» Зато в лице
Дидро Лессинг приветствовал родственный ему дух. Это
339


ФРЛПЦ МЕРИНГ
был третий француз, оказавший на него большое, почти
чрезмерно большое влияние. Лессинг называет его од­
ним из тех мировых мудрецов, которые больше старают­
ся о том, чтобы напустить туману, чем о том, чтобы его
рассеять. «Всюду, куда ни проникает их взор, расшаты­
ваются основы самых общепризнанных истин... Мрачны­
ми коридорами они ведут к блестящему трону истины,
между тем как школьные учителя коридорами, полными
воображаемого света, ведут к мрачному трону лжи.
Если даже такой мудрец осмелится оспаривать мнения,
которые мы считаем священными, от этого будет мало
вреда. Его мечты или его истины — называйте их как
хотите — очень мало повредят обществу, но зато очень
много повредят ему те, кто мышление всех людей стре­
мится подчинить игу своего собственного». Духовно свя­
занный с подобными умами, Лессинг имел полное пра­
во хлестать немецких «школьных учителей» своим кри­
тическим бичом; бич этот, не щадивший лейпцигского
магистра, еще беспощаднее опустился на «старого шко­
ляра», который поклялся и верности знаменам швейцар­
цев и до некоторой степени пользовался покровительст­
вом короля Фридриха.
Перевод Горация, изданный на пасхе 1752 года Са­
муилом Готхольдом Ламге, лаублингенским пастором,
является красноречивым свидетельством упадка тогдаш­
ней немецкой литературы, особенно если мы вспомним,
что его автор был прославленным поэтом швейцарского
направления и потратил на свой переход девять лет.
Язык, стихотворный размер, понимание оригинала—все
это стоит на одинаково низком уровне. К этому еще при­
соединяются почти на каждой странице чисто школяр­
ские ошибки. А между тем корректуру правил Мейер,
профессор эстетики в Галле, а генерал Штилле, собу­
тыльник короля Фридриха, сам писавший немецкие сти­
хи и покровительствовавший Ланге, взял на себя труд,
как об этом писал Глейм Клейсту, «пересмотреть одну
за другой переведенные оды Горация и подвергнуть их
строгой критике»; в этом труде, по-видимому, принимал
участие и Глейм, так как уже в 1748 году он изумляется
«правильности тех замечаний, какие делал до сих пор
генерал Штилле»*. По совету Штилле Ланге посвятил
* Kleists Werkc, 3, 76. Эмиль Гроссе'
27
в Собрании сочинений Лсссинга (13,
]) умело сопоставляет документы, относящиеся к спору о «Вадемекуме». Кни-
340


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
свой перевод королю, за что и получил от него призна­
тельное письмо, в котором Фридрих говорит, что «выра­
женное этим преданное внимание вызвало у нас великое
удовольствие» и что, как он уверен, «ваша весьма полез­
ная работа сослужит хорошую службу школьной моло­
дежи при чтении этого занимательного автора». Лессинг
все это знал. Когда он, приведенный в ужас этой жалкой
стряпней, решил написать на нее критическую статью,
профессор Николаи, по существу совершенно согласный
с Лессингом, решительно советовал ему этого не делать:
«Я не рекомендовал бы нападать на господина Ланге ни
одному человеку, который рассчитывает найти свое сча­
стье в Пруссии. Господин Ланге может многое сделать
при дворе при помощи известных средств». Но, по всей
вероятности, это и побудило Лессинга вскрыть в одном
из своих «Писем» наихудшие промахи Ланге; как он од­
нажды писал, он не трогал тех, на кого все ополчались,
по обязательно шел войной на того, кого все щадили из
карьерных соображений. А когда Ланге, как это обычно
делают все высокомерные невежды, вздумал злобно чер­
нить личную репутацию своего критика, Лессинг угос­
тил его «Вадемекумом». Это было одно из тех класси­
ческих полемических произведений, которые навсегда
останутся образцом борьбы настоящих людей против
негодяев, несмотря на все сострадательные уверения
буржуазных историков литературы, что Лессинг слиш­
ком жестоко отделал бедного Ланге или бедного Клотца.
Постепенное духовное развитие Лессинга отражает­
ся в его театральных произведениях еще резче, чем в про­
заических сочинениях. Мы не будем касаться некоторых
совершенно незрелых ученических работ, которые он сам
исключил из первого издания своих сочинений, а равно
и нескольких переводов и обоих его сочинений, появив­
шихся в виде периодически издававшихся выпусков
(в каждом было по четыре выпуска),— именно, упомя­
нутых выше «Изысканий» и «Театральной библиотеки»,
которые являлись как бы пробными набросками к «Гам­
бургской драматургии». Но его «Молодой ученый»,
га Преле «Фридрих Великий и немецкая литература» (Р г о h I e. Friedrich
der Grossc und die deutsche Literatur) — собрание статей из «Vossisclie Zei-
tung» — поверхностна и изобилует ошибками. Преле вовсе не первый отыскал
кабинетский приказ Фридриха относительно Ланге, как он хвастается: приказ
этот приведен уже у Прейса (Urkundenbuch, 1, 225),
341


ФРАНЦ МЕРИНГ
«Свободомыслящий», «Евреи», с одной стороны, стоят
еще целиком на почве готшедовской школы, а с другой
стороны, сквозь устарелую форму в них уже пробивает­
ся новая жизнь. С одной стороны, рабское соблюдение
трех единств, грубая и бессвязная завязка, деревянные
фигуры, неуклюже вырезанные по шаблону французской
н итальянской комедии; с другой стороны, посмотрите,
как он жестоко издевается в «Молодом ученом» над не­
лепой школьной мудростью, с высокомерным тупоумием
отворачивающейся от действительной жизни! В «Свобо­
домыслящем» он жестоко высмеивает придворное сво­
бодомыслие, которое, по известному выражению Воль­
тера, вовсе не хочет просвещать «сапожников и куха­
рок», а предоставляет этих каналий власти суеверия.
При этом, однако, Лессинг издевается над свободомыс­
лием в такой форме, чтобы это не послужило на пользу
ортодоксии. «Евреи» смело затрагивают «постыдное
угнетение, в котором прозябает народ, вызывающий у
христианина чувство своеобразного уважения».
В своем отрывке «Генци», относящемся к 1749 году,
Лессинг непосредственно затрагивает
политическую
жизнь того времени. В этом году «Vossische Zeitung» во­
преки
ее
обычной тактике в подобных случаях
годробно сообщала о заговоре, который организовал в
Берне Генци
428
, демократический патриот, против про­
гнившего олигархического режима. Планы Генци были
преждевременно раскрыты, он был подвергнут пытке и
гогиб на эшафоте жертвой недостойного классового пра­
восудия. Лессинг задумал написать на этот сюжет траге­
дию, из которой он закончил полтора акта. Даже и сей^
час в ее напыщенных александрийских стихах сквозит
его пламенное сочувствие этому герою. Господин Эрих
Шмидт ломится в открытую дверь, когда он патетически
громит Данцеля, нашедшего в лессинговском «Генци»
сходство с «Юлием Цезарем» Шекспира. Похвалы Дан­
целя, может быть, и были несколько чрезмерны, но по-
существу дела он, а вслед за ним и Штар совершенно
правы, когда они указывают, как сильно и непосредст-
пеино должен был в то время действовать этот трагиче­
ский сюжет, особенно на двадцатилетнего юношу. Какое
же значение имеет глубокомысленное заявление госпо­
дина Эриха Шмидта, что в эстетическом отношении
фрагмент «Гепци» столь же незрел, как обычно бывают
34?


ЛЕГЕНДА О ЛЕССННГЕ
трагедии двадцатилетних юношей? Это нам ясно и без
поучений. Знаменитый «генетический метод» должен
был бы определить значение «Генци» в духовном разви­
тии Лессинга по крайней мере столь же основательно,
как это сделали Данцель и Штар. В самом деле, почему
Лессинг воодушевился демократическим героем, вместо
того, чтобы описывать в анакреонтических песнях «пе­
режитые конфликты», которые нужно изучать сквозь
академические очки?
Лессинговская «Мисс Сара Сампсон» знаменовала
решительный и большой прогресс по сравнению с юноше­
скими драматическими опытами Лессинга. Это была ме­
щанская трагедия, написанная им в 1755 году на вилле
под Потсдамом. Лессинг прекрасно понимал все значе­
ние этой попытки: дело шло о том, чтобы создать новую
трибуну для буржуазных классов Германии. До сих пор
они выступали только в комедии, в роли более или ме­
нее смешных персонажей, обладающих более или менее
отвратительными пороками; в лучшем случае они были
отражением ходульных добродетелей, долженствовав­
ших еще резче подчеркнуть порок, выступая в качестве
контрастного фона. Трагедия оставалась достоянием го­
сударей и героев; только они были способны к благород­
ным, высоким, нежным переживаниям, к возвышенным,
могучим и диким страстям трагической драмы. Таким
образом, мещанская трагедия становилась этапом осво­
бодительной борьбы буржуазных классов.
Именно так и понимал ее Лессинг. Незадолго до
окончания «Сары» он писал в своей «Театральной биб­
лиотеке» о развитии этого рода драматических произве­
дений в Англии; он говорил, что для англичанина «не­
стерпимо давать венценосцам слишком много привиле­
гий; он чувствовал по своему опыту, что могучие страсти
и возвышенные мысли свойственны не только им, но и
человеку его среды». В статье так буквально и сказа­
но— «человеку его среды»; мы видим, что Лессинг уже
умел оперировать понятием среды. Верный своей эпи­
грамматической манере, он прибавляет: «Это, может
бить, только пустая мысль, но довольно и того, что эта
мысль все-таки зародилась!» Конечно, это пустая мысль,
если возникновение мещанской трагедии объяснять со­
знательным негодованием англичан на преимущества ве­
ликих мира сего; но если смотреть на буржуазную траге-
343


ФРЛНЦ ME РИНГ
дню как на отражение пробудившегося буржуазного
классового сознания, то это ценная мысль, и притом
мысль, которая в то время могла прийти в голову только
Лессннгу. Но эта мысль несомненно заслуживает внима­
ния, поскольку мы имеем в виду задачи и цели Лессин-
га, когда он писал свою «Сару». Как и все другие его
драмы, это не продукт поэтического, бессознательно
творящего гения, а произведение, сработанное в высшей
степени рациональным образом. Еще при жизни Лессин-
га его враги и завистники говорили, что оно выковано
по английским образцам. Да, конечно, но оно было вы­
ковано как оружие классовой борьбы. Заслуга Лессин-
га в этом отношении тем больше, что он ковал его на
хорошей наковальне; на этот раз буржуазное Просве­
щение шло из Англии не своим обычным путем — не
через Францию,— а было почерпнуто Лессингом непо­
средственно в самом его истоке; свой материал он искал
и нашел в той единственной стране, где буржуазные
классы уже достигли экономической и политической са­
мостоятельности. Во Франции мещанские драмы Дидро
появились только через несколько лет после появления
«Сары», которую сам Дидро чрезвычайно хвалил и с ко­
торой он познакомил своих соотечественников. На не­
мецких современников Лессинга его трагедия подейство­
вала не как поэтическое, а как социальное откровение;
как сообщал Рамлер Глейму, во время первого ее пред­
ставления во Франкфурте-на-Одере, на котором присут­
ствовал сам Лессинг, зрители в течение трех с половиной
часов сидели тихо, как статуи, и плакали.
Если мы будем к этому духовному созданию Лессин­
га подходить с чисто эстетической точки зрения, мы тоже
не сможем дать ему сколько-нибудь справедливой оцен­
ки. При таком подходе влияние его представляется про­
сто непонятным, ибо оно изобилует психологическими не­
возможностями или, во всяком случае, невероятностями;
от сцены к сцене тянется гнетущая скука, и ни в один
даже наиболее напряженный момент действия невоз­
можно представить, что эта вещь когда-то могла зажи­
гать. Для сцены трагедия эта давным-давно погибла, и
даже при чтении ее одолеваешь лишь с трудом. Но имен­
но потому, что подобный подход был бы детски легок,
следовало бы предоставить детям рассматривать истори­
ческие подвиги духа с точки зрения школьных упражне-
344


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
пин и исправлять их согласно правилам эстетического
канона. «Сара» вскоре была оттеснена на задний план
своими несравненно более красивыми сестрами — «Мин­
ной» и «Эмилией», но все же эти последние отличаются
от нее не столь сильно, как отличалась «Сара» от той
литературной пустыни, которая ей предшествовала. Так
как она была первой, то она была наиболее слабой из
всех, но воздействие ее было наиболее сильно. Подобно
тому как историческое значение отдельного художест­
венного произведения нельзя определять согласно общим
школьным правилам, точно так же и историческое значе­
ние определенного вида искусства нельзя оценивать по
этим правилам. Лассаль уже предостерегал от подобно­
го подхода и говорил, что при рассмотрении мещанской
драмы Лессинга и Дидро не следует трактовать ее в том
пошлом и принижающем смысле, в каком она понима­
лась в эпоху Иффланда
429
.
Но мещанские драмы Ифф-
ланда были еще героическими в духовном смысле про­
изведениями по сравнению с мещанской драмой разных
Линдау, Люблинеров
430
и Вихертов
431
, которая десяти­
летиями царит на германской сцене. Можно сказать, что
каждый буржуазный класс имеет такую буржуазную
драму, какой он в данный момент заслуживает.
Создав «Мисс Сару Сампсон», Лессинг достиг пер­
вой высшей точки своей литературной карьеры. Он хо­
тел после этого сделать более или менее долгий перерыв
и общаться больше с людьми и с миром вообще, чем с
книгами, но это его желание исполнилось не сразу, и при­
том совершенно иным образом, чем он хотел.
VI
ЛЕССИНГ ВО ВРЕМЯ СЕМИЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ
Когда поэт весны Клейст приехал в Цюрих для вер­
бовки прусских рекрутов, он восторженно писал своему
Глейму об этом месте, которое казалось ему «несрав­
ненным» не только благодаря его «единственной в своем
роде» красоте, но и благодаря ЖИЕШИМ там «хорошим
и духовно бодрым людям». «В то время как в большом
Берлине можно встретить только трех-четырех человек,
345


ФРАНЦ МРРИНГ
обладающих гением и вкусом, в маленьком Цюрихе та­
ких имеется двадцать или тридцать». Он добавляет:
«Правда, не все они Рамлеры». Этим он обозначает наи­
высшую точку того, что в 1755 году считалось в Берлине
гением и вкусом.
Лессингу Берлин тоже казался унылой пустыней, и
это-то ощущение, вероятно, ускорило его решение поки­
нуть столицу. Он высек из этого кремня те немногие
искры, которые в нем дремали; тяжесть и стеснитель­
ность прусской жизни, может быть, обострили его бур­
жуазное классовое сознание, а духовная опустошенность
Берлина уменьшила постоянно угрожающую его подвиж­
ному духу опасность — чрезмерно разбрасываться'. Этот
«решающий импульс» может доставить удовольствие
патриотической гордости, но более значительного смыс­
ла мы ему придавать не можем. Лессинг и Маркс похо­
жи друг на друга в том отношении, что оба они в своей
общественной борьбе проявляли беспощадность, пугав­
шую их трусливых современников, и одновременно с
этим обладали чрезвычайной скромностью и весьма не­
охотно говорили о самих себе; даже в интимных письмах
Лессинга редко можно найти разъяснение побудитель­
ных мотивов, подсказавших ему то или другое решение.
Но зато с тем большей ясностью говорят его произведе­
ния. Автор «Мисс Сары Сампсон» стоял на такой высоте,
что берлинская жизнь неизбежно должна была казаться
ему отвратительной, мелкой и бесплодной. Что могли
дать этому созревающему юноше четыре с половиной
берлинских «гения»? Правда, этот жизнерадостный чело­
век жадно тянулся к людям и в каждом старался что-ни­
будь открыть; он так подходил и к лукавому дураку
Зульцеру, которого он предпочитал называть не «фаль­
шивым», а «непоследовательным», и к сухому виршепле­
ту Рамлеру, которому за стаканом вина он казался, как
свидетельствует сам Рамлер, «мягким, уступчивым и ве­
селым собеседником». Но какое значение они могли
иметь для его жизненной борьбы,— они и даже те два
молодых берлинца, в которых Лессинг мог видеть как бы
своих учеников?
Мы говорим «как бы», потому что только историки,
вращающиеся в круге самых отвлеченных и тощих ду­
ховных абстракций и понятий, могут ставить Мозеса
Мендельсона и Николаи на одну доску с Лессингом.
346


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Господин Эрих Шмидт может, если ему угодно, назы­
вать этих людей «религиозными и политическими либе­
ралами», Ласкером и Евгением Рихтером той эпохи,но
именно поэтому их отделял от Лессинга целый мир. Мо­
зес все-таки шел вместе с ним довольно долгое время,
приблизительно до момента появления «Лаокоона», при
создании которого он оказывал Лессингу довольно боль­
шую помощь. Скромное светило, Мендельсон был доб­
рый человек, трогательно привязанный к Лессингу: у не­
го в буквальном смысле этого слова разбилось сердце,
когда он, живший в счастливом ослеплении насчет свое­
го друга, только через несколько лет после смерти Лес­
синга узнал наконец, как далеко ушел от него обожае­
мый друг еще задолго до своей смерти. Мы относимся с
величайшим уважением к тому, что сделал или, во вся­
ком случае, пытался сделать Мозес для освобождения
своей «нации»,, ибо нетерпимость евреев отталкивала его
не меньше, чем фридриховский деспотизм. Не говоря уже
о том, что он действовал на несравненно более ограни­
ченном поприще, он даже в этих освободительных стрем­
лениях оставался, в силу своей половинчатости и нере­
шительности, далеко позади Лессинга. On был не сво­
бодный человек в полном смысле этого слова, каким
являлся Лессинг, а вольноотпущенный, все еще слышав­
ши!! за собою на каждом шагу предательское бренчание
разорванной цепи. Это был действительно своего рода
Ласкер; он был свободен от пороков своей «нации», но
сознание этой свободы преисполняло его чувством само­
довольства. Кроме того, это был Ласкер весьма идеали­
зированный; хотя ни тот, ни другой не давал денег под
залог, но в то время как Мозес с большим пылом высту­
пал против Эфраима и Итцига, великих ростовщиков
своего времени, Ласкер старался распространить уны­
лый блеск своего отречения на самые мошеннические
грюндерские фирмы нашего времени. В политическом от­
ношении оба они походили друг на друга своей половин­
чатой и колеблющейся оппозицией деспотизму, но в об­
ласти мысли Ласкер со своей путаной философией стоял
гораздо ниже Мозеса, бывшего трезвым философом
лойбницевско-вольфовской школы. Запутавшись в ее се­
тях, он стоял гораздо дальше от жизни, чем его великий
друг. Зато Мозес доставлял Лессингу философский ма­
териал, когда Лессииг (что за карьерист!) в 1754 году
347


ФРАИЦ ЛШРИНГ
опубликовал небольшое сочинение «Поп-метафизик» и
этим нанес звонкую пощечину фридриховской Академии
за глупую конкурсную тему, которой Мопертюи хотел
отомстить и подставить ножку немцу Лейбницу.
Среди окружавших Лессинга лиц Николаи кажется
еще более мелкой фигурой, чем Мозес. Его собственным
претензиям уже «Ксении» Гете и Шиллера дали меткую
отповедь.
Лучше тебе бы молчать о Лессингс, этом страдальце,
В чьем терновом венке терном жестоким ты был.
Только в самом начале своего пути Николаи получал
от Лессинга некоторое поощрение, но на твердой и сухой
почве его духа брошенное туда семя выросло лишь в
уродливую мелкую поросль. Николаи в лучшем случае
походит на подлинного Лессинга, так как карикатура
походит на портрет, хотя может показаться, что именно
с него писали Лессинга буржуазные историки литера­
туры.
Его «алчные» домогательства королевских милостей
высмеивал еще Гердер. Ограниченный пруссак по взгля­
дам, Николаи видел в идее общенемецкого националь­
ного духа «политическую бессмыслицу» и «коварную,
партийную цель». Это был первый выходец из рядов бер­
линского филистерства, достигший литературно-полити­
ческого влияния. Ограниченность и убожество его свое­
образной натуры были порождены сухой почвой его ро­
дины, а с другой стороны, они сами воздействовали на
эту почву, иссушая ее, в то время как, по меткому выра­
жению Лассаля, Лессинги, Фихте и Гегели пролетали
над этой землей, как журавли. По-своему деятельный и
энергичный, Николаи, подобно своему излюбленному ге­
рою Фридриху, хотел завоевать всю Германию, но все,
что было в Германии умного, сильного и живого, отмахи­
валось от «злого Никеля» руками и ногами. Так отно­
сились к нему Гердер, Гете и Шиллер, Кант, Фихте и
Шеллинг, оба Шлегеля
432
и Тик
433
.
По удачному выраже­
нию господина Эриха Шмидта, на Николаи «сыпались
удары со всех сторон». В смысле этой приятной особен­
ности Николаи был действительно Евгением Рихтером,
своего времени. Но он походил на него и в других весь­
ма мало приятных отношениях: он так же подло брыз­
гал ядовитой слюной на все значительное, великое и но-
348


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
ное, отличался такой же закоснелой нетерпимостью ле­
нивого и трусливого «просвещенца», так же был зара­
жен кружковщиной и кумовством. Не следует, однако,
-упускать из виду, что тогдашняя капиталистическая кор­
рупция была лишь эмбрионом по сравнению с нынешним
великаном; если бы Николаи с его мещанской честно­
стью увидел высокий бурьян, выросший из семян его
духа, он, может быть, впервые за всю свою жизнь усом­
нился бы в своей непогрешимости. А тем не менее все ду­
ховное мещанство, хвалящееся в Берлине «своим» Лес-
сингом, упорно держится за фалды Никеля: ведь неда­
ром его настоящим родственником по духу был не Гот-
хольд Эфраим, а Карл Готхельф Лессинг, дед «Vossi-
sche Zeitung».
После всего сказанного вполне понятно, что берлин­
ская почва горела под ногами Лессинга, когда ему уда­
лось обрести самостоятельное место в духовной жизни
Германии. Он возвратился в Лейпциг с настойчивым
желанием узнать великий мир. Счастье, казалось, улыб­
нулось ему,— молодой Винклер, богатый лейпцигский
патриций, предложил ему поехать вместе с ним по Ев­
ропе в качестве компаньона, причем путешествие это
должно было продолжаться несколько лет. Они пусти­
лись в путь в мае 1756 года, но, когда они приехали в
Амстердам, чтобы оттуда в сентябре направиться в Анг­
лию, до них дошло известие о начале Семилетней войны,
и Винклер, опасаясь за судьбу своих сокровищ, поспе­
шил вернуться в Лейпциг. Эта неудача, по-видимому,
очень задела Лессинга, но, может быть, это большое ра­
зочарование избавило его от другого, еще большего, ибо
в компаньоны черствого денежного мешка он совсем не
годился. Вскоре по возвращении он совершенно порвал
с Впнклером.
Об отношении Лессинга к Семилетней войне мы уже
сделали несколько замечаний в первой части настоящей
работы. Эта война кабинетов совершенно не затрагива­
ла буржуазных классов, и Лессинг отнюдь не был скло­
нен вмешиваться в «кровавую тяжбу независимых госу­
дарей». Но его классовое сознание было уже достаточно
развито, и он не мог не понимать, что буржуазным клас­
сам придется платить за этот военный пир; поэтому он
ненавидел войну, видя в ней злополучное событие, отпу­
гивающее муз, а в той стране, где у них и без того име-
349


ФРАНЦ MLPHIir
лось слишком мало пламенных друзей, оно должно было
отпугнуть их на очень долгое время.
Эта буржуазная точка зрения была в то же 'время и
национальная, немецкая точка зрения. Буржуазные ис­
торики и правого и левого лагеря, которые, начиная с
Шерера и кончая Шерром, порицают Лессинга за отсут­
ствие патриотизма и любви к отечеству на том основа­
нии, что Лессинга однажды вывел из себя яростный вой
почтенного Глейма против тех немцев, с которыми прус­
ский король случайно вел войну,— эти историки по всей
справедливости должны были бы упомянуть и о письме
Лессинга, написанном за год до этого, где он заклинал
Глейма проявить гордость и достоинство немца при за­
нятии Гальберштадта французскими войсками. «Даже о
самом Вольтере вы должны отзываться так, как будто
вы не слышали о нем ничего, кроме рассказов о его глу­
пых выходках и обманах. Я по крайней мере буду себя
вести именно так со всяким не вполне невежественным
французом, который приедет в Лейпциг» *.
Мы отнюдь не хотим защищать Лессинга от якобы
позорного обвинения в том, что он не стремился к славе
пылкого патриота, а именно патриота, который заставил
бы его забыть, что человек должен быть гражданином
мира. Нельзя без содрогания думать — хотя это, к сча­
стью, было заранее исключено,— что Лессинг, Шиллер,
Гете могли оказаться не «гражданами мира» в их соб­
ственном понимании этого слова, а «патриотами» вроде
Глейма и Рамлера. Тем не менее из уважения к истори­
ческой правде, а равно и для опровержения клеветы, по­
литически отравляющей общественное мнение, необхо­
димо констатировать факт, что представители нашей
классической литературы, будучи передовыми борцами
буржуазных классов, целиком исходили из национально-
германской точки зрения. Только после того, как эти
классы оказались слишком ничтожными, чтобы сло-
•Лессинг. Сочинения, 20, 2, 136. По-видимому, Глейм исполнил же­
лание Лессинга лишь до некоторой степени, ибо в письме к Клейсту (см.: Со­
чинении Клейста, 3, 242) он не без самодовольства упоминает о встречах и
разговорах с разными Ришелье и Мазарини. Доброго Глейма нельзя за это
упрекать; укоры Лессинга подействовали на него так, что он стал посылать
саксонцам и австрийцам вместо проклятий чуть не благословения. Он был
безобидный версификатор, больше всего страдавший от того, чго его хотели
превратить в национального и патриотического поэга.
350


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
мить княжеский деспотизм, эти представители предпочли
быть с Лессингом «гражданами мира» или с Шиллером
«современниками всех эпох» вместо того, чтобы стать
узкими патриотами с габсбургским или гогенцоллерн-
ским, гвельфским или веттинским штемпелем. Имен­
но Гете, в момент старческой слабости написавший
«знаменитое место», где он распространялся насчет «не­
преходящих художественных созданий» Глейма и Рам-
лера, прекрасно охарактеризовал этот ход внутреннего
развития в известном двустишии, которое так часто не по­
нимали и которое даже такой историк, как Шерр, разы­
грывающий из себя демократа, называет «печальным за­
блуждением обитателя заоблачного царства».
Нацией стать мечтаете вы, о немцы, напрасно.
Дух свободы в себе лучше бы вам развивать.
Насколько еще далека была широкая масса буржу­
азных классов от национального сознания, доказывает
приведенный самим Лессингом факт, что во время Семи­
летней войны в Лейпциге его считали отъявленным прус-
гаком, а в Берлине — отъявленным саксонцем, только
потому, что он не был ни тем, ни другим, а был немцем.
Во время этой войны Лессинг трижды менял свое ме­
стожительство. Сначала — от октября 1756 года до мая
1758 года — он оставался в Лейпциге, хотя здесь ему не
на что было надеяться. С одной стороны, Фридрих же­
лезной рукой взял за глотку богатый город, из которого
разбежались все музы, а с другой стороны, и сам Лес­
синг («евший как-никак хлеб Винклера», как замечает,
наморщив чело, господин Эрих Шмидт в порыве буржу­
азного морального негодования) не мог с надлежащим
благоговением подпевать жалобным воплям лейпцигских
капиталистов, к денежным мешкам которых пруссаки
приставили кровососные банки. Ведь как-никак Фридрих
только предупредил задуманное против него нападение,
зачинщиком которого был саксонский министр Брюль
434
,
а что касается правильного понимания капиталистиче­
ских интересов, столь необходимого для современных
«истинных» ревнителей свободы, то, к сожалению, зло­
получный Лессинг никогда им не отличался *. Он про-
* Поистине смешная мысль господина Эриха Шмидта, полагающего, что
преступление Лессмнга по отношению к капитализму было совершено под
351


ФРАНЦ МЕРИПГ
слыл «отъявленным пруссаком» и близко сошелся с
прусскими офицерами, один из которых, майор фон
Клейст, стал на всю жизнь его ближайшим другом. Че­
рез Клейста он познакомился и с полковником Тауэнци-
пом. Впоследствии он стал у него секретарем, и время,
проведенное им на этой должности, было, пожалуй, сча­
стливейшим периодом его жизни. К этому старому руба­
ке, с которым у него, конечно, не могло быть такой ду­
ховной близости, как с певцом весны Клейстом, Лессинг
тоже сохранил на всю жизнь искреннее расположение.
На первый взгляд кажется странным, что передовой
борец буржуазных классов вступил в столь близкие от­
ношения с двумя помещиками из Восточной Померании
и с фридриховскими офицерами. Говорить, что в данном
случае дело шло о чисто личных отношениях, значило бы
обходить это кажущееся противоречие, а не разрешать
его. Несомненно, Лессинг охотно вращался в солдатских
кругах и в своих лучших драматических произведениях
с особенной любовью обрисовывал солдатские типы:
вспомним, не говоря уже о Филоте, Тельхейма, Пауля
Вернера, Юста в «Миние», Одоардо Галотти в «Эмилии»,
Саладпна и храмовника в «Натане». Чтобы правильно
понять этот факт, следует обратить внимание на его со­
циальную основу. В ту невероятно филистерскую эпоху
солдатское сословие было единственным, в котором по
крайней мере в военное время могли развернуться лич­
ная самостоятельность и личные способности. В песне
влиянием его внезапной пруссифнкации, находит надлежащее освещение а
письме Николаи к Лессингу от 5 июня 1777 г.,
где говорится следующее:
«Кажется, вы сами как-то мне сказали, что если бы вам часто приходилось
спорить с пылкими ленлцигскими подхалимами, то благодаря ожесточенно­
сти этих споров вы уже давно стали бы всерьез пруссаком» (см.: Собрание
сочинений Лсссинга, 20, 2, 890 и ел.) . Если господин Эрих Шмидт не хочет
верить собственному свидетельству Лсссинга, то он. уж во всяком случае,
мог бы положиться на слова прусского патриота Николаи. Тем ие менее с
достойной сожаления смелостью он пишет, что во время Семилетней войны
Лессинг «сделал огромные успехи в смысле усвоения прусского образа мыс­
лей», что он «как истый пруссак или бранденбуржец гордо стал на их сто­
рону», что он, «не жалуясь на личные несчастия, смотрел на эту войну как
па очищающую грозу», что «его прусские симпатии не ослабевали» и т. д.
и т. д . Все это говорил господин Эрих Шмидт просто-напросто высасывая из
пальца. Эту Фальсификацию истории мы не будем называть ее настоящим
именем, а лишь ограничимся одной скромной просьбой. Перестаньте, пожа­
луйста, удивляться, что из аудиторий таких университетских преподавателей
выходят византийски настроенные, бесхарактерные, тупоголовые люди.
352


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
рейтаров из «Лагеря Валлеиштейна» Шиллера гово­
рится:
Друзья, на коней! Покидаем ночлег!
В широкое поле ускачем!
'
Лишь там не унижен еще человек,
Лишь в поле мы кое-что значим.
И нет там заступников пи у кого,
Там каждый стоит за себя самого.
Перевод Л, Гинзбурга
А заключительные слова этой песни как будто выры­
ваются из самой души Лессинга:
Ставь жизнь свою на кон в игре боевой. -
И жизнь сохранишь ты, и выигрыш — твой!
Перевод Л. Гинзбурга
Эти строки проникнуты настроением, которое во вре­
мя Семилетней войны можно было найти не среди бур­
жуазных классов, а только в военном лагере. Кроме то-
то, когда армии были частной собственностью государей,
•а войны — их частными предприятиями, милитаризм еще
не был явлением самодовлеющим и противоречащим
буржуазной культуре. Поэтому Лессинг мог быть на ко­
роткой ноге и с фридриховским офицером и с помещиком
из Восточной Померании. Надо сказать, что дворянство
Восточной Померании в противоположность дворянству
Западной Померании не было наиболее плохой разновид­
ностью человеческого рода; оно жило бедно и скромно,
больше походило на крестьян, чем на помещиков, более
патриархально обращалось с крепостными и не так
эксплуатировало их; оно обладало не столько пороками,
сколько добродетелями господствующего класса. Поэто­
му вполне понятно, что Лессинг, скучавший среди бер­
линских мещан и терзаемый лейпцигскими денежными,
мешками, находил большое удовольствие в обществе
Клейста или Тауэнцина из Кашубы
435
, у которых не
было ничего, кроме чести, шпаги и жизни, которые еже­
дневно ставили на карту свою жизнь и скорее готовы
были сломать шпагу, чем запятнать свою честь.
^Положение вещей в Германии было таково, что силь­
ный, мужественный характер вроде Лессинга мог найти
равных себе скорее среди господствующих классов, чем
среди классов подчиненных. Было бы несправедливо за~-
бывать, что Семилетняя война была лучшей страницей
12 Зак. 393
.
353


ФРАНЦ МЕР-ИНГ
в истории прусского юнкерства — ведь около четырех ты­
сяч прусских юнкеров погибло на поле брани. Конечно,
они погибли в борьбе за свои классовые интересы, но
германская буржуазия никогда не приносила столь тя­
желых жертв ради своих классовых интересов. Благода­
ря жалкой испорченности германской буржуазии поло­
жение остается таким же и сейчас. Восточнопомеранские
юнкеры из «Kreuz-Zeitung» в смысле честного боевого
мужества и рыцарского настроения стоят несравненно
выше наемных капиталистических писак из рядов сво­
бодомыслящих или «Vossische Zeitung»; всякий до неко­
торой степени знающий прусскую литературу, знает так­
же, что офицеры, причастные к ней — по крайней мере
наиболее одаренные из них,— пишут о фридриховском
государстве гораздо честнее и свободнее, чем буржуаз­
ные литераторы типа господина Шмидта. Если мы вер­
немся всего только на год назад и вспомним о кризисе,
создавшемся в связи с прусским законопроектом о народ­
ных школах, то мы сейчас же заметим, что юнкер Цед-
лиц
436
вел себя при этом как настоящий мужчина, а
буржуа Микель
437
—
как пожилая представительница
слабого пола. Плоский либерализм, прикованный к са^
мым поверхностным лозунгам и играющий столь боль­
шую роль в германской прессе, не понимает этого явле­
ния; он даже и не должен его понимать, если не хочет
окончить свое жалкое существование. Этим HHCTHHKTQM
самосохранения до некоторой степени и объясняется по­
чти, непостижимое мастерство по части личной травли,
лганья и клеветы на политических противников, кото­
рым отличается господин Евгений Рихтер и тому подоб­
ные светила и которое в силу весьма веских причин
обычно сочетается с самой жалкой трусостью, когда дело
идет о классовой борь.бе.
Лессинг всегда беспощадно боролся с этой отвратит
тельной системой, которую он знал лишь на ее первой,
сравнительно робкой стадии; в своей проповеди на два
библейских текста, которая была написана позднее и от
которой до нас дошел, к сожалению, только небольшой,
но ценный отрывок, он проводит мысль, что можно ре­
шительно бороться с тем или иным классом и ненавидеть
его, но в то же время, несмотря на это и даже именно
потому, любить и ценить его отдельных достойных пред­
ставителей так, как они того заслуживают. Он всегда
354


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
действовал по этому принципу, который для каждого
честного борца подразумевается сам собой, ибо входит
в понятие честной борьбы. Поэтому Лессинг не обращал
ни малейшего внимания на сплетни, которые исподтиш­
ка распространяли лейпцигские денежные мешки насчет
его дружбы с прусским офицером Клейстом и впоследст­
вии берлинские «просветители» — насчет его общения с
обер-пастором Геце.
Его дружба с Клейстом станет нам еще понятнее, ес­
ли мы прочтем переписку Клейста, из которой видно, что
на поле сражения, где познакомился с Клейстом Лес­
синг, этот «поэт и солдат» становился совсем другим че­
ловеком. В своем потсдамском гарнизоне в мирное вре­
мя он всегда казался каким-то странным чудаком: он
«играл с девушками», дурачился и болтал со своим
Глеймом, слагал посредственные стихи, терпеливо сно­
сил насмешки товарищей, издевавшихся над его поэти­
ческими склонностями, вздыхал, когда его постигала
капризная немилость короля, и то впадал в «меланхо­
лию», то мечтал о том, чтобы «покинуть эту страну, столь
несчастную по сравнению с другими». Уже «одна только
мысль» прожить в Потсдаме двадцать или тридцать лет
кажется ему «адом; если даже меня за это время сдела­
ют генерал-фельдмаршалом, то все-таки да сохранит ме­
ня от этого небо». Под железной пятой Фридриха такое
настроение было вполне понятно, но оно значительно
улучшилось, когда Клейст получил роту и обрел в ней
ценный источник дохода. В Цюрихе, «единственном в
своем роде» городе, он занимался весьма выгодной вер­
бовкой и так усиленно закупал людей, что ему пришлось
бежать под покровом ночи и тумана от подстерегавших
его властей. Впоследствии он отомстил Швейцарии и
швейцарцам безвкусной и грубой эпиграммой, до стран­
ности противоречащей его игривым песенкам. Но во вре­
мя войны шлаки его натуры отпадали. Ему опять при­
шлось пострадать от произвола Фридриха: из его старо­
го, уважаемого всеми полка его переводят в саксонский
пехотный полк, который был взят в плен под Пирной и
принят на прусскую службу; он обосновывается «за ка­
менной стеной» в Лейпциге.
Он занимал там пост начальника лазарета и, когда
ему поручили собирать контрибуции с Саксонии, вел се­
бя как добрый и мягкий человек, презирающий всякое


ФРАНЦ МЕРИНГ
личное обогащение. В своей единственной военной песне,
которая дышит более воинственным и более человече­
ским настроением, чем вся гренадерская поэзия Глейма,
он обращается к прусской армии со следующими сло­
вами:
Щади, как и досель, служа стране булатом,
Крестьянина: ведь он тебе не враг.
Когда ты не в нужде, будь добр к нему и благ,
.
•
А грабить предоставь лишь трусам и хорватам.
В этой песне он высказывает следующее пожелание:
Когда-нибудь и я — сподобь, о провиденье! —
Отряд геройский поведу;
Он в бегство обратит надменную орду,
Я ж смертью доблестной паду в пылу сраженья.
Он погиб при Кунерсдорфе такой геройской смертью*
что даже русские варвары похоронили его с воинскими
почестями. Лессинг горько оплакивал его.
• Дружба Лессинга с Глеймом носила совершенно
иной характер, чем его дружба с Клейстом. Каждый
нерв Лессинга, наверное, возмущался тем детским и сла­
щавым тоном, в котором Глейм воспевал своих друзей ^~
«возлюбленнейших ангелов», но ради Клейста он охотно
мирился с этим добродушным человеком, несмотря на
все его глупые чудачества, весело трунил над его много-
писанием и обходился с ним как с большим ребенком.
Лессинг то старается внушить побольше мужества это­
му слабому человеку: он убеждает его достойно вести
себя по отношению к французам, занявшим Гальбер-
штадт, умоляет его не опошлять своей скорби по поводу
смерти Клейста жалкими виршами,— то гладит его по
шерстке, называет его Эсхилом и говорит о его «великом
короле».
И все-таки, когда Лессинг осыпал гренадерские пес­
ни Глейма непонятными для нас похвалами и помог им
появиться в свет, это было далеко не только иронией.
Следует только правильно понять, какую цель преследо­
вал Лессинг этими похвалами. Он отнюдь не желал про­
славлять «национальное дело Фридриха». Если бы ко­
роль познакомился с гренадерскими песнями Глейма или
считал, что они могут оказать какое-нибудь влияние на
население, он, по всей вероятности, посадил бы поэта в
крепость. То, что Фридрих мог еще до некоторой степени
в них понять и оценить,— именно, яростная брань по ад-
356


ЛЕГЕНДА О ЛЕСОИНГЕ
ресу врагов, ведь Фридрих, например, по верноподдан­
нической просьбе Ланге приказал пропустить бешеное
стихотворение лаублингенского пастора, запрещенное
цензурой,— -для Лессинга было чудовищно; а тот более
мужественный и твердый тон, которым говорил Глейм в
своих гренадерских песнях.и который нравился Лессин-
гу, показался бы чудовищным королю, ибо Фридрих по
пр'ичинам, уже упомянутым нами, желал сохранить за
войной характер войны кабинетов, войны наемников.
Такой путаник, как Глейм, вчера подражавший Ана­
креону, а сегодня — Тиртею
438
, может быть, и не пони­
мал этого, но Лессинг, конечно, не мог допустить подоб­
ной глупости и считал совершенно невозможным, чтобы
король заинтересовался гренадерскими песнями. В пре­
дисловии, которое он написал к ним, он говорит, что тот,
кто знает драгоценные отрывки старых северных герои­
ческих песен, кто считает достойным внимания творче­
ство более позднего поколения — бардов швабской эпо­
хи
439
, кто изучал их «исконно германское мышление»,
тот сумеет оценить и новых прусских бардов. Непосред­
ственно вслед за этим буквально говорится: «Что каса­
ется других ценителей, особенно если они принадлежат
к тому классу, для которого французская поэзия — все,
то я очень бы хотел, чтобы они оставили (Глейма) в по­
кое». При фридриховской цензуре нельзя было яснее вы­
разиться, но наши буржуазные историки литературы
упорно не замечают этой превосходной насмешки, и Лес-
сингу до сих пор приходится расплачиваться за то,, что
считают прусским шовинизмом, между тем как на самом
деле это было лишь проявлением несколько чрезмерной,
но вполне понятной радости, которую испытывал Лес­
синг, видя, что немецкая литература обретает наконец
более свежий, сильный и мужественный тон.
.
В этот лейпцигский период своей жизни Лессинг
начал много литературных произведений, особенно в
драматической области, но ничего не закончил. Два
«наброска од», обращенных к Клейсту и Глейму, при­
надлежат к числу тех малозначащих стилистических уп­
ражнений, какие часто пишутся при поэтических состя­
заниях друзей. Лессинг был совершенно прав, что не по­
шел дальше прозаических набросков к ним. Можно по­
радоваться—• но уже по совершенно другой причине,—
что эта же форма соблюдена и в оде «Меценату», сочная
357


ФРЛМЦ МЕРИНГ
проза которой только проиграла бы, если бы Лессинг
превратил ее в рифмованные стихи, ибо по Этой части
Лессинг всегда хромал. Вот наиболее выразительные ее
места:
«Кто в наши железные дни, в этой стране, жители
которой до сих пор остались в душе древними варвара­
ми, кто хранит в себе искру твоей любви к людям и тво­
его добродетельного честолюбия оберегать любимцев
муз?»
«Как хотел бы я найти хотя слабое твое подобие! Ка­
кими жадными глазами смотрел я вокруг! А как зорки
эти глаза!»
«Наконец, я устал от своих поисков, и мне хочется
горько рассмеяться над жалкими копиями».
«Вот там правитель кормит целую толпу изящных
умников, а по вечерам, когда ему хочется развлечься
шуткой и отдохнуть от государственных забот, он поль­
зуется ими как веселыми собеседниками. Как много не
хватает ему, чтобы быть меценатом!»
«Никогда я не буду способен играть столь низкую
роль, хотя бы мне дали за это орденскую ленту».
«Пусть король властвует надо мною; он сильнее ме­
ня, но пусть он не считает себя лучше меня. У него не
найдется для меня таких милостей, ради которых я со­
гласился бы совершать низости».
Вряд ли можно было более сильными и правдивыми
словами обрисовать отрицательное отношение Лессинга
к круглому столу и к Сансуси
440
.
А еще говорят, что он
бегал за Фридрихом и Вольтером! *
* По форме и содержанию «Ода меценату» относится к более зрелб^у
периоду лессинговского творчества; мы сопоставляем ее с прозаическими ода­
ми к Клейсту и Глейму потому, что Лессинг вряд ли избрал бы в два раз­
личных периода жизни столь свободную и, в общем, несвойственную ему
форму. Общение с Клейстом, который осуждал французское литературное
хозяйство в Сансуси так же, как Лессинг, но знаком был с тамошней обста­
новкой ближе, поскольку служил в потсдамском гарнизоне, объясняет то лю­
бопытное обстоятельство, что Лессинг именно в Лейпциге так резко отзывал­
ся о Фридрихе и его французских придворных тутах. Но все же вопрос этот
представляется спорным, и мы ни одним словом не возражали бы против
того, что господин Эрих Шмидт относит оду «Меценату» к 1751 г.,
если бы
благодаря этому Лессинг не оказывался в роли трижды «лукавого человека»,
который публично питал «смелые надежды» на Фридриха и Вольтера, а
исподтишка горько издевался над ними, как это он, например, сделал в оде
«Меценату». Конечно, у господина Эриха Шмидта имеется своя собственная
гипотеза насчет происхождения этой оды. Дело в том, что в 1751 г. Клон-
•358


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Дружба с Клейстом была главной причиной продол­
жительного пребывания Лессинга в разоренном Лейп­
циге, где он не мог мечтать ни о каком заработке. Ко­
гда Клейст был призван на поле битвы, Лессинг «поехал
не в Берлин, а к своим добрым друзьям, живущим в
Берлине». Ему не оставалось ничего иного, и он волей-
неволей попытался опять жить в обществе Рамлера,
Мозеса и Николаи. Эта попытка длилась три с полови­
ной года—с мая 1758 года до конца 1760 года—и в
конце концов кончилась неудачей. Это период его «Ба­
сен», «Филота», «Литературных писем», период некото­
рой передышки после огромного успеха «Мисс Сары
Сампсон».
Мы не хотим этим сказать, что этот вид литературы
был плохо разработан и неверно понят Лессингомв его
трактатах о басне, как утверждал Гердер или еще
строже доказал Якоб Гримм. Эстетика Лессинга, подо­
бно его драмам, его философии и его теологии, цели­
ком определяется социально-политическим духом его
жизненной борьбы; от Эзопа и Федра
441
он воспринял
только то, что можно было превратить в острое оружие
против пороков и глупостей его эпохи. Если его басням
не хватает наивности басен о зверях, то зато в них есть,
как заметил уже Гердер, «изящные замечания, милая
игра мысли, новые и прекрасные обороты речи, неожи­
данные скачки, занимательный диалог». Эти басни —
стрельба беглым ружейным огнем, направленная, меж­
ду прочим, и против фридриховского деспотизма. Как
забавно высмеивается фридриховская страсть к опеке
над подданными в «Подарке фей», где одна фея дарит
«молодому принцу, ставшему впоследствии величайшим
правителем своей страны», острое зрение орла, от ко­
торого не укрываются в его обширном царстве даже са­
мые мелкие комары, а другая прибавляет к этому дару
шток посвятил своего «Мессию» датскому королю, причем написал оду и
следующее предисловие: «Датский король обеспечил немцу, автору «Мессии»,
тот досуг, который был ему необходим для окончания этого стихотворного
произведения». По мнению господина Эриха Шмидта, Лесснпг дал в оде
«Меценату» «одно из прекраснейших отражений своей собственной личности
под влиянием лаконической прозы и скромных и в то же время гордых
строф Клопштока». Да неужели? В таком случае «правителем» оказывается
король Дании, а «веселым собеседником», развлекающим короля «шутками»,
сам Клопшток? Поистине, трудолюбивый разум верноподданного может от­
крыть с помощью знаменитого «генетического метода» решительно вге! .
359


ФРАНЦ- MKP-HHF
<• мудрое ограничение» — «благородное презрение, меша­
ющее гнаться за ними». Мораль поэта такова: «Многие
были бы гораздо более великими королями, если бы по­
меньше вмешивались со своей проницательностью во
все мелочи». В другом месте Лессинг смело раскрыва­
ет истину, до сих пор недоступную современному фили­
стеру; в старой басне о лягушках, пожелавших полу­
чить себе царя, он открывает неизвестные другим пи­
сателям «две гораздо более значительные и смелые
истины — во-первых, что вообще глупо иметь короля,
а во-вторых, что глупо, не довольствуясь сонным и без­
деятельным королем, сажать на трон значительного, дель­
ного человека».
Лессинг достаточно велик и в этом мелком жанре,
но он был слишком велик для этого жанра, и относи­
тельно него как баснописца можно до некоторой степе­
ни сказать то же самое, что он сказал впоследствии от­
носительно одной актрисы: «Я не хотел бы делать все
то, что я могу сделать превосходно». Также п трагедия
«Филот» совершенно незначительное произведение, на­
писанное между прочим; она
предназначалась для
Клейста в качестве дружеского подарка. Подобно тому
как, по мнению Лессинга, Клейст искал смерти из чув­
ства преувеличенного героизма, точно так же и взятый
в плен королевский сын Филот, которого хотели обме­
нять на пленного сына враждебного короля Аридея,
убивает себя, чтобы склонить уравновешенные
весы
судьбы в пользу своего отца. Господин Эрих Шмидт
уверяет, что это произведение дышит «жертвенным ду­
хом той эпохи, которая была охвачена воинственным
пылом». Послушаем, как в действительности дышит
этот дух! Седьмое явление: король Аридей, настолько
же добродушный и кроткий, мягкий мужчина, насколь­
ко Мария-Терезия была добродушной и кроткой жен­
щиной, сообщает пленному Филоту, что к его отцу от­
правлены посланцы на самых быстрых лошадях; через
несколько часов может состояться обмен пленных коро­
левских сыновей. Добрый Аридей высказывает надеж­
ду, что из этого проистекут и другие «счастливые по­
следствия»; ведь дружелюбные дети нередко служили
посредниками своим рассорившимся отцам. «Пагубная
война»,— вздыхает он. После этого диалог продолжает­
ся в следующей форме:
• •••"
•360


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Ф и л от. Верно, пагубная! И горе ее зачинщику!
А р и д е й. Царевич, царевич, вспомни, что первым обнажил
меч твой отец. Я не могу принять, твой упрек. Твой отец слишком
поторопился, был слишком подозрителен.,.
Ф и л о т. Не спорю, мой отец обнажил- меч первым. Но раз­
ве пожар возникает лишь тогда, когда яркое пламя уже взмывает
из-под крыши? Есть ли на свете человек достаточно терпеливый,
кроткий, невосприимчивый, чтобы не ожесточиться из-за постоян ­
ных мелких обид? Подумай — раз уж ты изо всех, сил вынуждаешь
меня говорить о делах, которые мне не по разуму,— -п одумай, как
надменно, как пренебрежительно ты ответил ему, когда он... Нет,
ты не должен принуждать меня, я не хочу говорить об этом! Наша
вина и невиновность всегда относительны, мы для всего умеем на­
ходить оправдание. Лишь безошибочному взору богов предстаем мы
такими, как есть, лишь они властны судить нас. Однако боги — и
тебе известно это, царь,— вершат свой суд мечом того, кто отваж­
ней. Выслушаем же кровавый приговор судьбы! Почему мы мало­
душно пытаемся уйти от ее высшего суда к низшему, земному? Не­
ужели наши руки так обессилели, что им на смену придут лукавые
языки?
А р и д е й. Царевич, я слушаю тебя с изумлением...
Ф и л о т. Увы! С изумлением можно слушать и женщину.
Ар идей. С изумлением, царевич, и не без огорчения! Судьба
уготовила тебе венец. Тебе, именно тебе вверено благоденствие це­
лого народа, могучего и благородного. Какое страшное будущее
приоткрывается моему взору! Ты увенчаешь свой народ лаврами и
ввергнешь его в пучину бедствий. У тебя будет больше побед, чем
счастливых подданных. Благо мне, что дни мои прервутся раньше,
чем твои. Но горе моему сыну, моему честному сыну! Ты навряд ли
позволишь ему хоть на минуту снять панцирь.
Ф и л о т. Успокой в себе отца, о царь! Я позволю твоему сыну
нечто гораздо, гораздо большее.
•
А р и д е й. Гораздо большее? Объяснись.
•филот. Разве я говорю загадками? О, не требуй, царь, от
такого юнца, как я, лишь обдуманных и взвешенных слов. Я хотел
сказать одно: плод нередко бывает совсем иным, чем обещает цветок.
Женственный царевич — так учит меня история — часто становится
воинственным царем. Почему со мной не может случиться обратное?
А может быть, я имел в виду, что мне еще предстоит долгий и опас­
ный путь к трону. Кто знает, дадут ли мне боги завершить его?
Пусть не даст мне завершить его отец богов и людей, если он про­
видит, что в будущем я стану расточителем самого дорогого, что он
Доверил мне,— крови моих подданных!
•<.-.
361


ФРАНЦ МЕРИНГ
Можно ли говорить яснее и прямее, чем говорит
здесь Лессинг? Что может быть яснее, чем намек на
«женственного царевича», который стал «воинственным
царем»? Можно ли прямее высказаться о происхожде­
нии Семилетней войны и о вреде для народов воинст­
венных королей-завоевателей? Но господину Эриху-
Шмидту, естественно, лучше известно, в чем тут дело.
По его мнению, король Фридрих — это Аридей, а про­
тест против «лавров и бедствий» деспотизма, у которо­
го «больше побед, чем счастливых подданных» напоми­
нает ему лишь о том, что «Фридрих II не мог восхи­
щаться каким-нибудь Карлом XII». Вот и толкуй с та­
кими византийцами!
За промежуток времени от 1758 до 1760 года Лес­
синг работал не только над баснями и «Филотом», но
и над критико-литературным периодическим изданием —
«Письмами о новейшей литературе». Этот журнал выхо­
дил в издательстве Николаи, и впоследствии этот лов­
кий человек нахально пытался присвоить себе роль его
духовного инициатора. Не подлежит, однако, ни малей­
шему сомнению, что мысль об издании журнала впер­
вые зародилась у Лессинга и что Лессинг был его ду­
шой, пока журнал оставался верен своему назначению
и был честным критическим органом, совершенно непо­
хожим на поверхностные журналы того времени, где
нельзя было найти ничего, кроме взаимных комплимен­
тов, вроде, например, «Библиотеки изящных наук», из­
дававшейся до тех пор в Лейпциге Мозесом и Николаи.
Оба они тоже сотрудничали в «Письмах о новейшей ли­
тературе»: Мозес занимался критикой философских со­
чинений, а Николаи писал на случайные темы для за­
полнения места. Но Лессинг сейчас же снял руку с это­
го литературного плуга, как. только заметил, что Нико­
лаи намеревался распахивать ниву берлинской лите­
ратурной клики. Это открытие он сделал очень рано.
Только в первых двух томах сотрудничество распреде­
лялось так, как оно было намечено в начале: 44 письма
было написано Лессингом, 15 — Мозесом и 1—Нико­
лаи. После этого доля Лессинга быстро сокращается, и
в седьмом томе он уже совсем не участвует. Только в
1765 году он написал одно письмо в двадцать третьем
и.последнем томе.
Молодому Гердеру, жившему в лифляндском захо.т
362


ЛЕГЕНДА О ЛЕССЙНГЕ
лустье, «Литературные письма» открыли новый мир, но
Гете и Фихте относились к ним весьма отрицательно,
да и вообще какое бы то ни было литературно-истори­
ческое значение можно придавать только первым то­
мам. Даже лессинговские статьи в этом журнале не
стоят на высоте его «Писем» 1752 года. Они основатель­
но расправляются с дурными виршеплетами и перевод­
чиками, но при критическом разборе тогдашних лите­
ратурных величин Лессинг только перепевает старые
песни и притом не всегда удачно. Готшед подвергается
еще более ожесточенным, но не более справедливым
нападкам, чем до тех пор; клопштоковские оды встре­
чают слишком суровую оценку по сравнению с военной
поэзией Глейма или анакреонтическим баловством Гер-
стенберга
442
, и даже по отношению к Виланду допуска­
ется личный выпад, вроде того, который Лессинг впо­
следствии так резко порицал во время инцидента с
Клотцем
44;!
.
Жизнь среди берлинских филистеров не
могла пройти даром даже для Лессинга. Но его жиз­
ненная борьба отражается до некоторой степени даже
в этих статьях — только эти отражения не найти, если
смотреть сквозь эстетические очки.
Сколько пересудов вызвало, например, положение
Лессинга, что настоящим историком можно назвать
только того, кто описывает историю своей эпохи и сво­
ей страны! Но в данном случае Лессинг отнюдь не вы­
двигает какой-либо общей теории, он говорит только как
проницательный представитель немецкой буржуазии,
имевший перед глазами, с одной стороны, исторические
работы Вольтера и их огромное влияние, а с другой —
наиболее знаменитых немецких историков того времени,
из которых Бюнау довел историю империи до 918 года;
Масков же свою «Историю немцев до начала франк­
ской монархии» счастливо дотащил до конца меровинг-
ской династии. Винкельман, одно время помогавший
Бюнау в его работе, впоследствии, уже будучи в Риме,
оправдывал свое незнакомство с первыми сочинениями
Лессинга следующими словами: «Мой мозг был полон
старыми франкскими хрониками и житиями святых».
Против этого-то отчуждения от гражданских интересов
современности Лессинг и выступает в вышеприведенном
парадоксальном положении, и эта же точка зрения про­
водится и в наиболее значительной по объему и наибо-
363


ФРАНЦ МЕР.ИИГ
лее важной по содержанию части его литературных пи­
сем— в полемике против Клопштока и Виланда.
• Клопшток вместе с Крамером
444
издавал в Копенга-;
гене «Nordischer Aufseher» — морализирующий еже?,,
недельный журнал в- английском духе, учивший, между
прочим, что без религии не может быть порядочного че­
ловека. А Виланд, попавший в Цюрихе под крылышко
к Бодмеру и проникшийся благочестием, дарил миру:
«Чувства христианина», проникнутые ангельским и не­
бесным настроением и изобиловавшие детски беспомощ­
ной бранью по адресу светской поэзии. И то и другое
казалось Лессингу одинаково чудовищным. На ортодок­
сию никто не нападал так резко, как он, но с ортодок­
сией он боролся не как с определенным религиозным
направлением, а как с орудием социального угнетения;
он даже принимал сторону ортодоксия в ее чисто рели­
гиозном значении, когда ленивое и трусливое «просве^
щение» заявляло о своем превосходстве над нею, в то.
же время нисколько не отказываясь от социального
угнетения. В «Чувствах христианина» Виланд нападал
на Уца «с такой благочестивой желчью, проявлял такую
истинно пиетистскую гордость своей высокой нравствен­
ностью, допускал такие коварные приемы, кипел такой
ненавистью, таким отвратительным духом преследова­
ния, что каждого читателя охватывал ужас». О «Nordi­
scher Aufseher» Лессинг говорит следующее: «Орто­
доксия стала посмешищем; восторженно болтать о рели­
гии — это значит довольствоваться прелестной квинтэс­
сенцией христианства и застраховать себя от всякого по­
дозрения в свободомыслии». А в целом ряде писем он
изобличает половинчатость и двусмысленность этой
«прелестной квинтэссенции» по сравнению с ортодокси­
ей, равно как и бессмысленность претенциозного утвер­
ждения, что без религии не может быть честного чело­
века.
Клопшток и Виланд были по натуре своей слишком
порядочные люди, чтобы не оценить по достоинству лес-
синговской критики, несмотря па досаду, которую она у.
них некоторое время вызывала. О Виланде можно да­
же сказать, что она направила его на верный путь. Но
подобно тому как в наше время рабочий класс обвиня­
ли в кокетничанье с ортодоксией на том основании, что
он находил отвратительной «прелестную квинтэссенцию
3G4


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
христианства», с помощью которой свободомыслящие
николаиты боролись против прусского школьного зако­
на,— точно так же Николаи гневался на Лессинга за
мнимую защиту им ортодоксии. По-видимому, он дошел
до такой наглости, что по праву издателя вычеркивал
отдельные места из «Литературных писем» Лессинга,—
по крайней мере, после смерти Лессинга он опублико­
вал их в совершенно искаженном издании. Но Лессингу
совсем не улыбалось писать под контролем недалекого
издателя, а подчиняться все более и более бесцеремон­
ным требованиям берлинской клики он тоже
:
не мог.
В своем сочинении о баснях он критиковал'басни Ла-
фонтена и теорию басен Батте; после этого благородный
Рамлер сейчас же поднял большой шум по поводу того,
что Лессинг, «оттесняя других, хочет сам выступить на
первый план», ибо Рамлер перевел Батте
445
, а Глейм
писал басни по образцу Лафонт'ена. Глейм, кроме того,
совершил величайшую глупость,—он переложил «Оп­
лота» на стихотворный размер прусских гренадерских
песен. В связи с этим «истому саксонцу каждый день
приходилось выслушивать тысячи несуразностей». Ко­
гда Лессинг, следивший за изданием в Берлине глей-
мовских «Гренадерских песен», вычеркнул, по сообра­
жениям литературного вкуса, наиболее грубые непри­
стойности, Рамлер писал Глейму, что «наш саксонский
друг предпочитал бы, чтобы проклятия сыпались на ту­
рок н персов, а не на его государя н союзную с его го­
сударем императрицу».
Зульцер снова доказал свое расположение к Лессин­
гу на иной манер. Правда, эта история не была непо­
средственной причиной отъезда Лессинга из Берлина,
но она чрезвычайно характерна для той кружковщины,
которая прогнала его оттуда. Пробст Зюссмильх, лите­
ратурный вкус которого был достаточен, чтобы ощутить
значение Лессинга, будучи членом Академии, предло­
жил избрать его иностранным членом этой корпорации.
Зульцер заявил протест, ибо, по его мнению, это была
слишком высокая честь для Лессинга. Даже Рамлер в
письме к своему Глейму называл это «сомнительной
честью»; она была оказана одновременно трем итальян­
цам, одному голландцу, одному французу, одному швей­
царцу и одному немцу — некому советнику Губеру, в
Касселе, имя которого стояло первым в списке. Лессинг,
365


ФРАНЦ МЕРННГ
стоявший последним, все-таки прошел в Академию. Это
тем неприятнее подействовало на Лессинга, что Акаде­
мия с поистине феноменальным бесстыдством, которое
порицал даже Николаи, к опубликованному ею списку
избранных присовокупила заявление, что избрание по­
следовало по «неоднократным просьбам заинтересован­
ных лиц», ходатайствовавших об этом «уже давно».
С добрым Мозесом Лессинг уживался наиболее сносно,
но и тот мучил его самодовольными школьническими но­
тациями насчет вещей, которые для Лессинга давно по­
теряли значение, хотя для Мозеса они, может быть, и
были большим достижением. Мозес гордился тем, что
он поднялся с самого дна мелкого торгового еврейства
и доработался до почетного звания немецкого филисте­
ра, между тем как Лессинг от этого немецкого фили­
стерства совершенно освободился. Но, сбросив с себя
его огромные недостатки, он лишился и его мелких доб­
родетелей. Любовью к порядку и пунктуальностью Лес­
синг никогда не отличался, и его чрезвычайно раздра­
жало то, что ему приходилось по этому поводу выслу­
шивать поучения Мозеса, совершенно не понимавшего
великой борьбы его жизни.
Вполне понятно поэтому, что Лессинг, устав от этой
мелочной и неприятной обстановки, в ноябре 1760 года
принял смелое решение — отправиться в Бреславльский
военный лагерь к своему «старому, честному Тауэн-
цину».
VII
БРЕСЛАВЛЬСКИЕ ШЕДЕВРЫ
В Бреславле Лессинг прожил до конца Семилетней
войны и после ее окончания остался там еще на два го­
да. Об этом периоде его жизни мы осведомлены менее
всего: до нас дошло только несколько писем к нему и
от него да еще краткие сообщения одного-двух брес-
лавльских друзей. В течение пяти лет он не выпускал в
свет никаких работ, он хотел на «несколько времени
окутать себя паутиной, подобно гадкой гусенице, чтобы
366


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
потом вылететь на свет блестящей птицей*». Кажется
очень странным, что этот человек, настроенный совер­
шенно по-бюргерски, ринулся во фридриховское войско,
но нелепая обстановка тогдашней Германии вполне это
объясняет. Самсону некуда было больше бежать от
филистимлян. В первом письме, которое Лессинг послал
из Бреславля Рамлеру, он оправдывается, что уехал,
ни с кем не попрощавшись,—-он не известил даже хо­
зяйку и не сказал никому ни единого слова насчет сво­
его отъезда в Польшу — и облекает это оправдание в
форму следующего монолога: «Конечно, тебя ничто не
гнало из Берлина, и здесь ты не найдешь друзей, кото­
рых оставил там; для изучения наук у тебя будет там
мало времени. Но разве ты не волен был все это сде­
лать? Разве ты не пресытился Берлином? Разве ты не
думал, что и своим друзьям ты надоел? Разве ты не ду­
мал, что для тебя опять настала пора пожить с людь­
ми,, а не с книгами? Что после тридцати лет человеку на­
до подумать не только о наполнении головы, но и о на­
полнении кошелька?» Дело, конечно, было совсем не в
этих экономических соображениях. Лессинг никогда не
был скопидомом, хотя почтительная любовь к родите­
лям, считавшим, что жизненное призвание их старшего
сына — воспитать на свой счет добрую полдюжину
младших сыновей каменцского пастора и сделать их
почтенными пасторами и ректорами,
побуждала его
уделять некоторое внимание и жалким вопросам зара­
ботка. «Я плохой хозяин. Говоря по правде, я совсем не
хозяин»,— пишет он вскоре после того Рамлеру. Суть в
том, что ему прискучил Берлин, и если он говорит из
вежливости, что и своим тамошним друзьям он тоже
надоел, то они ему надоели еще больше. Возиться вме­
сте с ними над книгами и хлестать эти книги критиче­
скими бичами какого-нибудь Николаи было, по жест­
кому, но справедливому выражению Фихте, скверное де­
ло, и притом дело, которое велось не в лучшей компа­
нии. Именно поэтому Лессинг и устранился от него.
Но чем меньше достоверных сведений имелось о
бреславльской жизни Лессинга, тем больше сплетен
слагалось вокруг нее,— сплетен, которые нашли неко-
Обмолвка автора. Очевидно, вместо «птицей» Должно стоять «бабоч­
кой». —
лримен. пер.
•367


ФРАНЦ МЕРШ1Г
торый отзвук даже в намеке Гете на «рассеянную свет­
скую и трактирную жизнь» Лессинга. Вполне вероятно,,
что, когда Лессингу посчастливилось вырваться из уду­
шающей атмосферы филистерства, он смело стал на­
слаждаться жизнью. Даже его пристрастие к картеж- :
.
ной игре, за которое ему больше всего доставалось от
Мозеса и сотоварищей, объясняется этой бьющей через
край любовью к жизни. «Если бы я играл хладнокров­
но, я вообще не стал бы играть,— говорил он в брес-
лавльский период, по свидетельству его брата-биогра­
фа,-^- потому-то я так страстно и играю. Острое волне­
ние вызывает к деятельности мою застоявшуюся маши­
ну и заставляет быстро обращаться мои соки; оно из>: .
бавляет меня от физической тоски, которой я иногда
страдаю». Слова Лессинга, сказанные им позднее, ни­
сколько не противоречат этой фразе, а, наоборот, нахо­
дятся в полном согласии с ней: «Я играю только тогда, :
когда я не могу найти человека, который бы согласился
задаром составить мне компанию. Игра должна воз­
мещать отсутствие собеседников. Поэтому постоянно во­
зиться с картами извинительно только тем, кому не о
чем говорить, кроме погоды». Лессинг играл не ради
выигрыша: к игорному столу его гнало только гнетущее
чувство духовного одиночества, потребность в духовном
возбуждении и напряжении.
Тем не менее бреславльский период жизни Лессинга
был, по выражению Фихте, «подлинной эпохой опреде­
ления и укрепления его духа», а по его собственному вы- -
ражению, началом «серьезной эпохи его жизни». «Раз­
нообразные служебные обязанности скользили лишь по
поверхности его души». Об этих обязанностях мы тоже
знаем мало: несколько сохранившихся писем, написан­
ных Лессингом, когда он занимал должность губернско­
го секретаря, касаются таких вопросов, как столовые
деньги Тауэнцина, обмен военнопленными, и т. д . Утвер­
ждение Николаи, что Лессингу было поручено оконча­
тельное оформление договоров о чеканке монет с ро­
стовщиком Эфраимом, имело целью выставить Фридри­
ха в хорошем свете и не заслуживает никакого дове­
рия*. Правда, с 1760 года всеми делами по чеканке мо-
* Freimiitige Anmerkungen, 2, 134. Ср. также примечание Николаи к
письму Лессинга к Мозесу от 15 августа 1765 г. (Lessings Werke, 20, 1, 19?h
308-


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
нет заведовал Тауэнцин, но ухудшение качества монет
было главным подсобным источником королевских дохо­
дов, и потому все распоряжения по этой части, надо
думать, исходили непосредственно от короля. Но если
даже Тауэнцин и мог подавать по этому поводу какие-
либо советы, то чиновник, занимавший должность гу- •
бернского секретаря, конечно, не мог иметь подобных
полномочий, не говоря уже о том, что Лессинга при его
детской беспомощности во всех капиталистических де- ••
лах прожженный еврей-монетчик надул бы по всем пра­
вилам искусства. Как бы то ни было, бесспорно одно: ..
что во всех этих сомнительных делах он в худшем слу­
чае мог оказывать только внешнее содействие и сам не
искал и не получал от этого никаких грязных бары­
шей.
Вначале Лессинг жаловался, что «незначительные
занятия утомляют больше, чем самая напряженная ум­
ственная работа», но тем не менее он писал из Бреслав-
ля очень веселые письма и сам говорил, что работал
там с таким увлечением, какое редко на него находило.
Случайные проявления недовольства убедительнее все­
го опровергаются большими работами его бреславльско-
го периода: Лессинг «Лаокоона» и «Минны» совсем дру­
гой человек, чем Лессинг «Басен» и «Литературных пи­
сем». Правда, «Лаокоон» появился в печати только в
1766 году, а «Минна фон Барнхельм» — даже в 1777 го­
ду, но обе эти работы были зачаты в Бреславле. В них
обеих царит солнечное настроение, которое в такой
сильной степени не проявлялось у Лессинга ни раньше,
ни позже. В обеих проявляются такая ясность и сила
мысли и такое мастерство диалога, которые до тех пор
были совершенно неведомы Германии и которых впо­
следствии сам Лессинг, конечно, часто достигал, но ни­
когда не превосходил.
Комедия целиком взята из бреславльского быта, ка­
ким его знал Лессинг. Только этот быт и дает возмож­
ность правильно понять ее. Мы предоставим филологи­
ческим кропателям буржуазной истории литературы до­
искиваться в каждом отдельном случае, где именно Лес­
синг, если использовать его собственное образное срав­
нение, гасил известь и ломал камень для этого драма­
тического сооружения; его поэтическое творчество не
было самобытным, и если кто-нибудь пожелает выиски-
369.


ФРЛНЦ МЕРПИГ
вать у него «плагиаты» на том основании, что его ра­
зящий меч выкован из разнообразных металлов, то мы
не будем мешать этому невинному удовольствию. Гораз­
до целесообразнее постараться выяснить, в каком смыс­
ле «Минна» является шагом вперед по сравнению с
«Сарой». Лессинг открыл мещанскую трагедию англи­
чан раньше французов, но он некоторое время оставай­
ся как бы скованным ее шаблоном и ограничивался под­
ражанием ей. Тем временем Дидро не только ввел это
драматическое направление в национальный обиход,- но
и усовершенствовал его; он впервые указал, что в об­
становке бюргерской жизни можно натолкнуться на
серьезные, пусть даже не трагические конфликты поря­
дочных людей и что эти конфликты являются новым и
богатым рудником для драматических сюжетов. Прак­
тические попытки и теория Дидро задели Лессинга за
живое, и уже в 1760 году он перевел и издал в двух то=-
мах «Театр господина Дидро», куда были включены
«Незаконный сын», «Отец семейства» и трактат о дра­
матической поэзии. Таким образом, «Минна» в эстети­
ческом отношении приближается к французскому об*-
разцу, между тем как имеющиеся в этой пьесе «плагиат
ты» относятся — или, как утверждают, должны отно­
ситься — к английским комедиям. И все-таки «Минна»
целиком немецкое произведение. Ибо что может быть
более типично для немца, как не то обстоятельство,' что
классическая комедия нашей буржуазной жизни явля­
ется солдатской пьесой?!
•
Такая точка зрения, по словам самого Лессинга, яв^-
ляется не только сатирической, но и верной по сущест­
ву/ Она позволяет уяснить глубочайшую сущность «Мин­
ны». Не нужно только по примеру буржуазных источ­
ников литературы опошлять эту точку зрения и TOBOV
рить, что «Минна» есть прославление короля Фридри­
ха или Семилетней войны. Мы видели, что даже Гете в
минуту слабости поддался этой странной мысли, но-тот
же Гете, говоря о Лессинге, выражал сожаление, «что
этот исключительный человек жил в эпоху, не давав­
шую ему лучшего материала, чем тот, который обрабо­
тан в его пьесах, и что в своей «Минне фон Барнхельм»
он должен был ввязаться в ссору саксонцев и пруссаков,
ибо не мог найти ничего лучшего» *. Но такой приговор
* Eckermann **". Gesprache mit Goethe, 1, 340.
370


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
слишком суров по отношению к Лессингу: в свою «Мин­
ну» он вложил несравненно более ценное содержание,
чем ссоры саксонцев и пруссаков и прославление Фрид­
риха. Если жалкая обстановка тогдашней Германии вы­
нуждала его заимствовать сюжет из солдатской жизни,
чтобы изобразить серьезные конфликты порядочных
люден, то все-таки и в этой жизни он сумел усмотреть
социальную сторону и начать борьбу против социально­
го угнетения. Комедия Лессинга вовсе не есть прослав­
ление Фридриха — наоборот, она бичует фридриховский
абсолютизм в самых уязвимых его местах.
Если деспотическому произволу оказывают неодоли­
мое сопротивление, то деспотизм в силу самой своей
сущности должен вымещать свою злобу на отдельных
выразителях этого сопротивления. Применительно к
фридриховской эпохе это значит; чем меньше возмож­
ностей пошатнуть экономические основы прусской ар­
мии оказывалось у короля, чем более высокие посты он
давал дворянской офицерской касте и чем бережнее он
должен был к ней относиться, тем больше он мучил и
изводил отдельных офицеров. Когда просматриваешь
кабинетские указы по военным вопросам, его изобрета­
тельность в этом отношении кажется почти неверо­
ятной. Приведем один лишь пример: если ему приходи­
лось предоставить офицеру отпуск в случае серьезной
болезни — в котором он в большинстве случаев отказы­
вал,— то свой деспотический каприз он удовлетворял
тем, что предписывал этому офицеру другой способ ле­
чения или назначал иной курорт, чем указанный вра­
чом *. Иногда он просто прогонял офицера со службы
по малейшему поводу, по пустой своей прихоти; в осо­
бенности во время смотров ни один офицер не был га­
рантирован от внезапной отставки. А уволенный прак­
тически уже никогда не мог вернуться в армию: поло­
жение, что король не может ошибаться, было одним из
самых неукоснительных принципов фридриховского дес-
Так, например, полковник фон Гартропп, которому были предписаны
аахенские воды, был послан в Теплиц, а майор фон Кноблаух, которому
оыл предписан Теплиц, должен был отправиться в Аахен. Текст соответст­
вующего кабинетского указа, взятый из архивов, приведен у Штадельмана.
(«Aus der Regierungszeit Friedrichs des Grossen», 155).
371


ФРАНЦ МЕРИ И Г
потизма, причем практически этот принцип проводился
в жизнь и во всех тех весьма немалочисленных случа­
ях, когда сам король признавал свою неправоту. «Моя
армия —не публичный дом»,— таков был его неизмен­
ный ответ на просьбы уволенных офицеров о возвраще­
нии в армию; его отказы носили еще более издеватель­
ский характер, когда офицеры, как это, например, было;
при отставке Блюхера и Йорка, были уволены за про-н
явление чувства чести и справедливости.
.
:
Но король никогда не подвергал прусских офицеров
более изысканным пыткам, чем в период до и после Гу-
бертусбургского мира, то есть как раз в то время, когда
Лессинг находился при армии. Зиму 1761/62 года ко­
роль проводил на своей бреславльской зимней квартире;
он жил в монастырском уединении и был погружен в
мрачное отчаяние, ибо последняя искра надежды, каза­
лось, погасла; Смерть царицы Елизаветы в январе
1762 года спасла его. Но чувство облегчения сочеталось
у короля с чувством стыда, ибо он понимал, что спасла
его не собственная сила, а случай, посадивший на рус-»
ский престол дурака. В силу вполне понятной психоло­
гической реакции свою натуру деспота и завоевателя
он стал проявлять еще грубее, поскольку это было в
его силах. Смертельно усталые войска он изводил совер­
шенно ненужными парадами и не дал им возможности
отдохнуть на зимних квартирах; он лишил офицеров так;
называемых наградных, которые фактически были не
подарком, а необходимым в большинстве случаев посо­
бием для экипировки к новому походу; он наложил на
город Лейпциг, из которого был выкачан последний
грош, настолько чудовищную контрибуцию, что майор
и флигель-адъютант фон Дигерн, взыскивавший ее, был-
вынужден сделать серьезные контрпредставления, а ко­
гда они не помогли, дождался только заключения мира,
чтобы швырнуть свою шпагу к ногам короля. Но когда
в 1763 году был заключен мир, король подверг армию
новой пытке. Он разогнал все войсковые части, которые
были ему не нужны в мирное время, и безжалостно вы­
бросил на мостовую всех офицеров буржуазного проис­
хождения, хотя сохранением своей короны он в большой
мере был обязан их мужеству и верности. На их места,
он назначал иностранных дворян-авантюристов, хотя
их дворянство было частенько столь же сомнительно,
372


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
как дворянство какого-нибудь Рйкко дела Марлинье*.
В такой обстановке жил Лессинг, Исходя из нее он
и написал «Минну фон Барнхельм». Согласно обычаю
буржуазных историков литературы, любящих копаться
в мелочах, господин Эрих Шмидт без всяких на то осно­
ваний утверждает, что Лессинг списал Тельхейма с
майора Маршалла фон Биберштейна, который за мет­
кую стрельбу из пистолета получил от своих товарищей
прозвище Телль и из своего собственного кармана упла­
тил контрибуцию, наложенную на сословия Нижнего
Лаузица. Но надо сказать, что фридриховские контри­
буции были столь скромными, что любому бедняку май­
ору стоило пошарить в кармане, чтобы выложить всю
сумму на стол наличными. Скорее, можно было бы до­
пустить, что на Тельхейма перенесены многие черты
Клейста. Но если мы прочтем три дюжины кабинетских
указов Фридриха Дигерну по поводу лейпцигской конт­
рибуции, у нас сейчас же возникает перед глазами об­
раз Тельхейма. Говоря так, мы отнюдь не собираемся
впадать в ту же ошибку, что и буржуазные историки, и
утверждать, что именно этот случай и вызвал в Лес-
синге драматический порыв. Нет, Дигерн и Клейст во­
все не были белыми воронами среди прусских офице­
ров Семилетней войны; многие из них^—люди вроде
Марвица или Зальдерна — предпочли бы быть уволен­
ными, чем выполнить королевский приказ, порочащий
их честь и репутацию. Если жалкая обстановка немец­
кой жизни вынудила Лессинга сделать из мещанской
комедии солдатскую пьесу, то все же он прославлял в
ней не какого-то легендарного Телля, а весьма буржу­
азный и совсем не военный дух, который, вопреки кня­
жескому деспотизму, упрямо отстаивает свои права. -
В этом духе мыслит и действует Тельхейм. По его
мнению, «без сильных мира сего вполне можно было бы
обойтись», «служение сильным мира сего опасно и не
стоит труда, усилий, унижений, связанных с ним».
«Сильные мира сего убедились, что солдат мало что
делает из симпатии к ним, немногим больше по долгу
* О мучениях, которые испытывали войска на зимних квартирах в
1761 н 1702 гг.,
сообщает непосредственный очевидец — Архенгольц
44?
в своей
«Истории Семилетней войны» (177 и ел.) . Кабинетские приказы короля Ди-
герну по поводу саксонской контрибуции приведены у Прейса (Urkundenbuch.
2
, (1.7 usw.). Ср. также: Е b е г t у. GeschicMe des preussischen Staats, 4,332 tf.
373


ФРАНЦ МЕРИНГ
службы, но готов на. что угодно из чувства чести»
448
.Он
в лучшем случае только не раскаивается, что стал сол­
датом. «Я стал солдатом из симпатии к неким полити­
ческим принципам — каким и сам не знаю—да еще мне
взбрело на ум, что честному человеку полезно, попытав
свои силы на военном поприще, сродниться с тем, что
зовут опасностью, воспитать в себе хладнокровие и ре­
шительность. Лишь крайняя нужда могла бы заставить
меня сделать из этого опыта — призвание, из случай*,
лого занятия —дело своей жизни». Быть солдатом во
имя солдатского ремесла — «значит быть подручным
мясника, не более». Конечно, в образе Тельхейма тип
фридрнховского офицера, даже тип Клейста, весьма
идеализирован, и Лессинг вложил в него немало соб­
ственных черт. Но это отточенный и законченный об­
раз, каких до Лессинга никакой немец не сумел вы­
вести на сцене, и нет ничего особенно плохого в том,
что в фабуле своей комедии Лессинг, может быть, и
заимствовал ту или. иную мелкую черту из иностран­
ных образцов.
Но поняли ли вообще буржуазные историки литера­
туры фабулу «Минны»? Руководясь призрачными ана­
логиями, они ищут ее прообраз у Шекспира, в испан­
ских «комедиях плаща и шпаги», наконец, даже у Плав-
та, а между тем истина была так близка от этих патрио­
тов! Фабула «Минны» не что иное, как острая сатира
на фридриховскии режим. Тельхейм, в чине майора, по­
лучает отставку после заключения мира и, кроме того,
попадает под следствие, весьма для него неприятное.
Он должен был со всей строгостью взыскать контрибу­
цию с нескольких областей, а так как уплатить ее они
не смогли, он уплатил ее из собственных средств, взяв
взамен вексель. После заключения мира он хотел «при­
общить эту.сумму к долгам, подлежащим возмещению»,
но «они» — то есть Фридрих — объявили, что этот доку­
мент— подарок сословий за то, что Тельхейм согласил*-
ся взять с них наинизшую сумму контрибуции, допу­
скаемую королевским приказом. Тем временем «они»
узнают через брата, что Тельхейм более чем «невинен»;
его извещают, что дворцовому казначейству отдано рас­
поряжение возвратить конфискованный вексель и воз­
местить понесенные расходы, а в конце концов предла­
гают ему снова поступить на службу. Эта безобидная
374


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
идиллия — самая жестокая насмешка над действитель­
ными приемами фридриховского режима. После того
как Фридрих, по его собственным, весьма преуменьшен­
ным подсчетам, выжал из Саксонии пятьдесят миллио­
нов талеров за семь лет, из «долгов, подлежащих воз­
мещению», не было, конечно, уплачено ни одного пфен­
нига; насчет оплаты «понесенных расходов» приходится
только напомнить, что Фридрих всякую просьбу о воз­
мещении дворцовым казначейством причиненного вой­
ной ущерба отклонял стереотипной, известной всей стра­
не фразой: «После этого жалобщик вздумает еще тре­
бовать возмещения убытков за всемирный потоп». На­
конец, совершенно невероятно, чтобы король предложил
уволенному офицеру опять поступить на службу в ар­
мию. А господин Эрих Шмидт все же вычитывает из
«Минны» простую и красноречивую апологию Фридри­
ху, в сравнении с которой совершенно блекнут дерзкие
поэтические выходки Рамлера. Да, это действительно
просто и в то же время очень красноречиво!
Фридрих Шлегель уже указывал, что характеры
«Минны» в сильной степени «лессингизируют». То же
самое в не меньшей мере наблюдается и в «Эмилии» и
в «Натане»; драматическое творчество Лессинга было
в высшей степени рассудочно: ему не хватало поэтиче­
ской фантазии, которая рождает образ за образом, на­
чинающие жить независимо от своего творца. И герой
и героиня его комедии проникнуты его духом. Даже «су-
балтерны» изъясняются у Лессинга, по замечанию Ге­
те, языком самого создавшего их поэта. Но, как удачно
сказано, гнев создает поэта, и подобно тому как в
«Эмилии» Лессинг создал классические образы мелкого
деспота и его придворного, а в «Натане» тип ортодок­
сального ревнителя веры без малейшей примеси его
собственного духа, точно так же и в «Минне» он создал
два бессмертных типа фридриховского деспотизма —
легкомысленного авантюриста из иностранного дворян­
ства, ради которого немецкий отец отечества обижал
немецких буржуа, и шпиона, хозяина гостиницы. Хозяе­
ва, рестораторы и владельцы гостиниц были обычно
шпионами Фридриха: половина причитавшейся с них
аренды, а иногда даже вся аренда уплачивалась из его
кассы, за что хозяева гостиниц были обязаны ежеднев­
но доносить полиции о всех разговорах и встречах, про-
375


ФРАНЦ, МЕРИНГ
исходивших в их помещении, а у подозрительных дда
делать по возможности «точные протокольные извлече­
ния» из «имеющихся у. них бумаг». Надеемся, что найди
бравые «натуралисты» вскорости дадут возможность
лицезреть на сцене Ириига — Малова и Напорру, ведь
ограничиваться простой бранью по адресу Лессинга и
называть его «псевдопоэтическим компилятором», и
«литературным героем, гоняющимся за плагиатами», в
конце концов не значит еще открывать новую эпоху не­
мецкой поэзии.
.
Конечно, современники понимали эту комедию ина­
че, чем нынешние буржуазные историки литературы.
Николаи, как «прусский подданный», с неудовольствием
отзывался о «многочисленных выпадах против прусско­
го правительства», но когда в 1768 году Деббелин
449
по­
ставил «Минну» на берлинской сцене, она ставилась .де­
сять раз подряд при шумных овациях публики. В Гам­
бурге прусский резидент Гехт сначала воспротивился.ее
постановке, за что господин Эрих Шмидт называет ,его
«ограниченным человеком». Счастье, что король Фрид­
рих был намного «ограниченнее»! Если бы он • прочел
«Минну» или понял ее значение, то он обошелся бы. с
ней с таким же «простым красноречием», как с «Акаки­
ем» Вольтера: он приказал бы сжечь ее на Жандарм­
ском рынке рукой палача.
«Лаокоон», подобно «Минне фон Барпхельм», тоже
может считаться плодом бреславльской жизни Лессин­
га. Он'Так и не был завершен, как и большинство про­
изведений Лессинга, ибо этот подвижной и беспокойный
дух не мог всецело отдаться самодовольному самосозер­
цанию, если окружающий мир не следовал его призыву.
Он предпочитал, чтобы его оружие ржавело, но не со­
глашался играть им. Он имел все основания жаловаться,
что никто не понимает смысла его «Лаокоона», даже тот
единственный человек, ради которого стоило бы выно­
сить этот хлам на свет божий.
Этот единственный человек был Гер дер. Биограф
Гердера дает «Лаокоону» гораздо более сжатую и мет­
кую оценку, чем все биографы Лессинга, говоря, что при
установлении своего канона: «подлинная сущность иоэ-
зии — это действие» Лессинг стремился, главным обра­
зом, нанести смертельный удар поэзии, которой так ув­
лекались его современники,-^ мертвенно-неподвижной
376


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
описательной поэзии, которая больше описывала, чем
изображала, больше налегала на изобразительность и
фигуральность, чем на жизненность и проникновенную
образность*. В этом как будто чисто эстетическом и
художественно-критическом произведении Лессинг, как
и во всех других работах, боролся за социальные инте­
ресы буржуазных классов. Если на первых порах эти
классы могли заявлять свои требования только в лите­
ратурной области, то как раз тогда для них наступил
момент заговорить более энергичным и мужественным
тоном, чем тот, каким говорили даже такие сравнитель­
но сильные и мужественные поэты, как Галлёр451
и
Клейст. Вечное воспевание красивых альпийских -цве­
тов и священной сени рощ грозило буржуазной поэзии
рутинной спячкой. В добавление к этому и теория швей­
царцев главной целью поэзии считала описание приро­
ды, а провидческое воодушевление, с которым" Винкель-
май открыл и прославлял изобразительное искусство
древности, грозило увлечь немецкую буржуазию на не­
правильный путь. В самом деле, разве мог выйти из это­
го какой-нибудь толк, пока по эту сторону Альп почти
не было античных оригиналов и даже гипсовых слепков
с них?!
От этих блуждающих огней Лессинг и предостерегал
в своем «Лаокооне» — трактате «о границах живописи
и поэзии». Гете говорит, что надо быть юношей, чтобы
представить себе, какое действие оказало это мастер­
ское произведение, «вырывавшее нас из области жалко­
го созерцания и выводившее на свободные нивы мыс­
ли». «Величию этих главных и основных понятий вни­
мает лишь тот, на чью душу они оказывают свое беско­
нечное воздействие, внимает лишь эпоха, которая их
взыскует и в которую они в самый нужный момент по­
являются». Но если мы подойдем к «Лаокоону» под уг­
лом развитой нами социальной точки зрения, то мы и
сейчас поймем его величие. Кажется, как будто утрен­
ний солнечный луч упал на эти листы,—так красноре­
чиво и легко развиваются мысли, то опровергая и опро­
кидывая, то пополняя и подкрепляя одна другую. Нигде
ни одной мертвой точки — всюду быстрая и полная
жизнь. Каково содержание, такова же и форма. В «Ла-
* Н а у m TM. Herder nach seinem Lebcn und seinen Werfcen, I, 1, 243.
377


ФРАНЦ МЕРИНГ
окооие» стиль Лессинга стал еще гибче и сильнее и в
значительной мере утерял свою сухость, мысль сделала
его зрелым, насытила его, и прозрачная ясность язы­
ка обнаруживает без всяких покровов ничем не иска­
женную возвышенность идеи.
Таково значение «Лаокоона» как социального акта.
Но как канону художественной критики ему приходится
дать иную оценку. То, что возвышает его в первом смыс­
ле, принижает его во втором. Вся тенденция этого неза­
конченного произведения заключалась в том, чтобы
изобразительные искусства поставить на второй план по
сравнению с поэзией. Да и вообще Лессииг относился
довольно холодно к изобразительным искусствам. Впер­
вые прочтя «Лаокоона», Винкельман сказал: «Лессинг
пишет так хорошо, как только можно было бы поже­
лать», но некоторое время спустя разразился следую­
щий тирадой: «У этого человека так мало знаний, что
никакой ответ его не удовлетворит, ибо было бы легче
убедить здравомыслящего простолюдина из Уккермар-
ка, чем университетского остроумца, блещущего пара­
доксами». Правда, эти грубые слова несколько окрашены
мелочной завистью, но все-таки они сказаны не зря.
Как уже заметил историк искусства Румор
452
, сам Лес­
синг прекрасно сознавал, что «его сочинения об искусст­
ве подсказаны не его положительным призванием к ис­
кусству, а чувствами неодобрения или отвращения к тем
или иным односторонностям или нелепостям его време­
ни». И мало что можно возразить Юсти, когда он за­
мечает: «Многие факты из его жизни заставляют пред­
положить, что созерцание произведений изобразитель­
ных искусств не было для него потребностью и даже не
доставляло ему особого удовольствия, а занимало его
только с эстетической точки зрения». Когда Юсти гово­
рит, что Лессинг, «вероятно, умер бы от скуки» в той
самой Италии, куда он так стремился, то против этого,
пожалуй, не приходится особенно возражать. По край­
ней мере читатель дневника, который вел Лессинг во
время своего итальянского путешествия, совершенного
им впоследствии, действительно может умереть со скуки.
Правда, он был в Италии при весьма неблагоприятных
обстоятельствах, но если бы у него был какой-нибудь
прирожденный интерес к изобразительным искусствам,
то он не прошел бы так безучастно мимо итальянских
378


ЛЕГЕНДА О ЛЕССНШ.Е
сокровищ и хоть одним словом обмолвился бы о том,
что он стоял в Ватикане перед той античной скульпту­
рой, которая дала имя его знаменитейшему сочинению
об искусстве.
Если «Лаокоон» как художественно-критический ка­
нон несправедлив к изобразительным искусствам, если
его художественные принципы исторической, ландшафт­
ной и портретной живописи сужают жизнь, то и по
отношению к поэзии они слишком суровы и грозят
чрезмерно разделить население Парнаса. Если сущ­
ность поэзии — действие, то всю лирику
приходится
вышвырнуть за дверь. Молодой Гердер, выступая в ка­
честве адвоката поэзии, в своей «Критической роще»
кинул по поводу «Лаокоона» следующий боевой клич:
«Я во многом не согласен с господином Лессингом, а
что касается его основных положений, то во всем!»
Правда, Гердер признавался, что и для него нет ничего
более ненавистного, чем мертвенная неподвижная оп.иса-
тельность, но все-таки подлинной сущностью поэзии он
признавал не действие, а силу,— «силу, которая хоть и
передается через слух, но непосредственно воздейству­
ет на душу; силу, присущую внутреннему значению слов,
которая воздействует на мою душу с помощью фанта­
зии и памяти». Он порицал одностороннее увлечение
Лессинга Гомером и одностороннее понимание Гомера
Лессингом. Он ставил в упрек и Лессингу и Винкельма-
»у преувеличенный «грецизм». Утверждение Лессинга,
что только греки знали то прекрасное равновесие меж­
ду эмоциональной восприимчивостью и отвагой, которое
отличает гомеровских героев, Гердер опровергал мет­
ким замечанием, что это равновесие свойственно не ка­
кой-либо отдельной нации, а каждой нации на опреде­
ленной ступени культурного развития. А когда Винкель-
ман предпринял попытку исторического исследования
греческого идеала красоты, Гердер возразил, что Вин-
кельман обращал слишком большое внимание на кли­
матические условия, на «влияние неба» и проглядел по­
литические и религиозные факторы, воздействующие на
постепенное образование идеалов. Но, в общем, Гердер
был гораздо ближе к Винкельману, чем к Лессингу.
Цели этого последнего он не понимал, и хотя его крити­
ка «Лаокоона» часто оказывалась весьма меткой, он
нередко из-за деревьев не видел леса.
379


ФРАНЦ МПР1ШГ
Вокруг «Лаокооиа» впервые сгруппировались проти­
воречия, которым суждено было властвовать в течение
многих десятилетий над духовной жизнью немецкого
народа. Лессинг не смог бы написать «Историю искус-,
ства» Винкельмана, а тем более «Идеи к философии
истории человечества» Гердера, но ни Гердер, ни Вин-
кельман не имели никакого представления о том благо­
родном и гордом классовом самосознании, которым ды­
шали сочинения Лессинга и особенно «Лаокоон». Став
клиентом римского кардинала, Винкельман недостойно
издевался над Лессингом, называя его «молодым пово­
дырем медведей», а Гердер, выступавший в первом вы­
пуске своей «.Критической рощи» на правах писателя,
немногим уступающего Лессингу, во втором и третьем
выпуске вел неискреннюю и двусмысленную борьбу с
жалким противником, с тем самым интриганом Клот-
цем, которого Лессинг уложил двумя-тремя быстрыми и
верными ударами. Здесь проявляется противоположность
между историческим и политическим мировоззрением и
даже, пожалуй, не противоположность, а чрезмерный пе:
ревес истории над политикой. Не Лессинг, а Гердер ока­
зал решающее влияние на молодого Гете, а Гете увлек
за собой Шиллера, революционные юношеские драмы
которого так близко примыкали к Лессингу.
Это вовсе не значит, что этот ход развития зависел
от отдельных лиц:—он объяснялся, скорее, тем, что
буржуазные классы не могли подняться на высоту сво­
его передового борца Лессинга, что Лессинг оказался
обреченным на «страшное одиночество» среди своих
современников и что. молодое поколение буржуазии^
поскольку оно стремилось к духовной пище, должно бы­
ло искать в прошлом то, в чем наотрез отказывало ему
настоящее. Конечно, Лессинг лишь в малой степени об­
ладал или почти совсем не обладал той психологической
проницательностью, которая давала возможность Гер-
деру познавать душу народов в их песнях. Но когда
нынешние глупо-пройдошливые карьеристы начинают
говорить о «восточно-прусском Колумбе» Гердере, про­
тивопоставляя его «школярской и неисторической кри­
тике» «ученого филолога» Лессинга, следует .напомнить»
что сам Гердер, честно сознавая свои.возможности, все­
гда снизу вверх смотрел на Лессинга-человека, а также
и о том, что после Гердера появились не только .Гете
38.0


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
н Шиллер веймарского периода, но и все романтики и
та «историческая школа», о которой Карл Маркс гово­
рит: «Школа, которая подлость сегодняшнего дня оправ­
дывает подлостью вчерашнего, которая объявляет мя­
тежным всякий крик крепостных против кнута, если
только этот кнут — старый, унаследованный, историче­
ский кнут; школа, которой история показывает, как бог
Израиля своему слуге Моисею, только свое a posteri­
ori—эта историческая школа права изобрела бы поэто­
му немецкую историю, если бы сама не была изобретем
лием немецкой истории» *. Только в научном социализ­
ме нашли свое примирение противоречия, впервые
вскрывшиеся в «Лаокооне» Лессинга, и история сдела­
лась политикой, а политика — историей.
Но мы не должны забывать, что нас интересует не
столько сам Лессинг, сколько легенда о Лессинге. Ведь
господин Эрих Шмидт уже стучится нетерпеливо в на­
шу дверь и требует, чтобы мы окончательно разъясни­
ли его остроумное и глубокомысленное оракульское из­
речение: «Лаокоон» остался фрагментом». И, может
быть, до нас дошли бы одни только материалы к нему,
оставшиеся в литературном наследстве Лессинга, если
бы этой содержательной художественно-научной рабо­
той Лессинг не хотел сказать германским дворам: «Вот
я». Все добрые души хвалят господа бога! Итак, не
только «простое красноречие «Минны», но и «художест­
венно-научная работа» — «Лаокоон» — является в гла­
зах этих академических мастеров эстетики и литератур­
ной истории не чем иным, как лычком, которое надо об­
менять на ремешок — тепленькое придворное местечко.
Но посвятим несколько слов вздорной басне Николаи,
которой обосновываются эти рассуждения!
После Губертусбургского мира Лессинг не мог дол­
го оставаться в Бреславле. Когда кончилась военная
сумятица, погасла и та более полная жизнь, которая
привязывала его к этому городу; несмотря на всю свою
привязанность к Тауэнцину, он вовсе не намеревался
остаться на всю жизнь подчиненным секретарем прус­
ского генерала. Уже в ноябре 1763 года он предупре­
ждал своих родителей, что «откажется от обеспеченно­
го счастья» и вернется к своему «прежнему образу жиз-
•МарксК.,
Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 416 .
381


ФРАНЦ МЕРННГ
ни». В ответ на их жалобы в июне 1764 года он под­
черкивает, что не отказался от своего старого плана
жизни и более чем когда-либо полон решимости «отка­
зываться от всякой должности, которая не вполне мне
по вкусу. Я уже перешагнул за половину жизни и не
знаю никаких таких обстоятельств, которые вынуждали
бы меня стать рабом в течение более короткого ее
остатка». Лессинг не без основания заговорил таким
решительным тоном. Хотя он всегда был готов отдавать
родителям все, что у него было, и даже больше того, что
у него было, он никогда не соглашался становиться «ра­
бом казенной должности» лишь для того, чтобы его не­
способные братья могли продолжать образование. Еще
до переселения в Бреславль он следующими словами
охарактеризовал те крайние уступки, на которые он мо­
жет пойти: «Если мне предложат должность, то я ее
возьму, но для того чтобы сделать хоть малейший шаг
в этом направлении, я, если не слишком застенчив, то,
во всяком случае, слишком ленив и небрежен». Относи­
тельно его бреславльской жизни его друг, ректор Кло-
зе, сообщает: «После Губертусбургского мира Лессинг
решил оставить Бреславль, хотя генерал просил его
остаться там подольше и предложил ему выгодное ме­
сто. Но от места этого он отказался, так как, по его
убеждению, прусский король платит только тем, кто
согласен отказаться от своей независимости. По этой же
причине он отказался от профессуры в Кенигсберге,
предложенной ему за несколько лет до этого; одним из
главных мотивов было то, что профессор риторики доло­
жен был ежегодно произносить по панегирику». Госпо­
дин Эрих Шмидт, который готов писать сколько угодно
таких придворных панегириков, старается опорочить до­
стойное доверия свидетельство достойного доверия че­
ловека, но попытка его тщетна.
Весной 1765 года Лессинг покинул Бреславль, за два
месяца до этого оставив свою должность. Он отправил­
ся в Берлин. Как он писал своему отцу, он не собирал*
ся оставаться там надолго, а поехал туда лишь для то­
го, «чтобы навести порядок в своих неустроенных делах,
получить возможность разобраться locum unde»*. 4 ию."
ля 1765 года он пишет отцу, что уже шесть недель жи-
• Что к чему (латан.) .
382


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
вет в Берлине. По случайному совпадению последний
лист «Литературных писем» помечен тем же самым
днем. В этом «письме» Лессинг упоминает об «остроум­
ном и правильном замечании» Мейнгарда, указывающе­
го, что число хороших поэтов в хваленую эпоху меце­
натства— при Медичи и Людовике XIV — было очень
невелико, и со своей стороны прибавляет: «Так как это
замечание до некоторой степени можно было бы приме­
нить к положению немецкой литературы, то я очень
хотел бы, чтобы оно раз навсегда заставило замолчать
тех, которые столь часто и горько жалуются на отсут­
ствие поддержки и, рассуждая как истинные льстецы,
так преувеличивают влияние великих мира сего на ис­
кусство, что их своекорыстные цели сейчас же стано­
вятся ясными». Эти даты и факты достаточно доказы­
вают, что свою четвертую, и последнюю поездку в Берлин
Лессинг предпринял не для того, чтобы выпросить ме­
стечко у Фридриха II, а по причинам, указанным им са­
мим. Под «упорядочением своих неустроенных дел» он,
очевидно, подразумевал окончание «Лаокоона» и «Мин­
ны», а также пересмотр старых комедий. «Лаокоон» вы­
шел в свет к пасхальной ярмарке 1766 года, а «Мин­
на»—к пасхальной ярмарке 1767 года. Это последнее
произведение было опубликовано отдельным изданием
и в то же время вошло в двухтомное собрание всех ко­
медий Лессинга. После этого Лессинг переселился из
Берлина в Гамбург.
В этот-то промежуток времени и разыгрался тот от­
вратительный фарс, пассивными героями которого были
король Фридрих, Винкельман и как будто до некото­
рой степени и Лессинг; активных его героев приходится
искать в лице полковника Квинтуса Ицилиуса, честного
Николаи и, пожалуй, Зульцера. Господин Эрих Шмидт
называет полковника «бравым», из чего видно, что это
был порядочный негодяй. Настоящее его имя было Ги-
шар, свое же классическое прозвище он получил от
Фридриха в минуту «милостивого» каприза; он родился
в Магдебурге, был сыном буржуазной гугенотской семьи,
университетским товарищем Винкельмана в Галле, а
впоследствии военным авантюристом и писателем. Во
время Семилетней войны он был назначен командиром
вольного батальона, а по заключении мира не только
не был уволен в отставку, но и получил повышение —
383


ФРАНЦ.МЕРИНГ
место придворного шута при Фридрихе. Он был полной
противоположностью Тельхейма и на своей особе пв-д -
тверждал предвзятое мнение Фридриха, полагавшего,
что у буржуазных офицеров нет чести. В 1761 году он
разграбил саксонский охотничий замок Губертусбург,
между тем как офицеры дворяне Марвиц и Зельдерн бы­
ли уволены из армии за то, что отказались исполнить
этот приказ короля, сначала обращенный к ним, ибо
"считали такой' поступок бесчестным. Квинтус устро-ил
хороший гешефт во время этого грабежа, да и впослед­
ствии, по словам его же друга Николаи, извлекал. не­
мало выгод из лотерейных и монопольных предприятий
короля. При Фридрихе этот честный человек играл в то
же время роль представителя немецкой литературы; ко­
гда француз, заведовавший королевской библиотекой, в
1765 году умер, Квинтус, по его словам, предложил ко­
ролю на место библиотекаря сначала Лессинга, потом
Винкельмана, а потом опять Лессинга. Следует заме­
тить, что этот факт известен только с его слов, которые
не становятся более достоверными оттого, что повторя­
ются его верным рупором Николаи. Об этом вообще
можно было бы совсем не говорить, если бы буржуаз­
ные историки литературы не утверждали, что опублико­
ванием «Лаокоона» Лессинг хотел подкрепить ходатай­
ство полковника-грабителя, а критикой Винкельмана
желал доказать королю свое превосходство над этим со­
перником. Подобно этому, и ненависть Лессинга к фрид-
риховской системе они объясняют отказом Фридриха.
Надо заметить, что эта ненависть становилась тем силь­
нее, чем старше и зрелее становился Лессинг, и даже
самые грубые подтасовки оказываются не в состоянии
затушевать ее *.
Истина в том, что королевский библиотекарь, тай-
• Справедливости ради следует сказать, что самым грубым фальсифика­
тором этого эпизода был не буржуазный историк литературы, а господин
Евгений Дюринг. Он говорит, что Фридрих не захотел дать Лессингу место
библиотекаря, «хотя Лессинг навязывался к нему с еврейской пронырли-
ЙОСТЫО и еврейской настойчивостью». «Преумножитель государства, бывший
.«
го же время и преумиожителем знаний и политическим реформатором в
области законодательства и администрации, Фридрих в своей оценке Лессин­
га показал себя истинным представителем нации». См.: D u h r i л g. Die Ober-
schatzung Lessings und dessen Anwaltschaft fur die Juden, 88. Прусское го­
сударство сделало непростительную ошибку, отказав господину Евгению Дю­
рингу в профессорской кафедре.
384


ЛЕГПМДА О ЛПССКШЕ
пып советник де ла Кроз, действительно умер в феврале
1765 года и 25 июля этого года король действительно
поручил министру фон Дорвпллю поискать в Голландии
«весьма способного и искусного в науках человека», ко­
торый бы согласился взять на себя надзор за публич­
ной библиотекой и заведование ею. Но было бы совер­
шенно не в характере Фридриха, если бы он наряду с
этими официальными переговорами поручил какому-то
придворному шуту ведение, так сказать, официозных
переговоров. С первого же дня своего царствования
всякому своему личному знакомому он ставил строжай­
шим условием никогда не вмешиваться в государствен­
ные дела, а между тем оказывается, что Квинтусу, ко­
торого он презирал и постоянно высмеивал за губер-
тусбургский грабеж, он разрешил, став подозрительным
и дряхлым стариком, как раз то, в чем отказывал под
страхом немилости сначала друзьям своей юности вро­
де Иордана и Кайзерлшна, а потом, в зрелом возрасте,
таким людям, как Мопертюи *
53
и Вольтер.
В лучшем случае можно предположить, что имя Впн-
кельмана не совсем было неизвестно королю, так как
Винкельман приводил в порядок и каталогизировал
коллекцию камей барона Штоша, купленную Фридри­
хом. Но эта возможность, во-первых, ни в малейшей
мере не является достоверностью: сам Винкельман пред­
полагал, что король спутал его с проживавшим в Риме
Эвальдом, бывшим ранее аудитором и служившим в
полку принца Генриха. Во-вторых, это обстоятельство в
данном случае не имело бы никакого значения, так как
еще до своего приказа Дорвпллю король отделил каби­
нет древностей и медалей от библиотеки и поручил его
надворному советнику Штошу. Весьма знаменательно
также н то, что, хотя Квинтус получил от короля пору­
чение, чрезвычайно почетное для человека его склада,
он не вступил сам в переговоры с Винкельманом, своим
старым другом по университету, а поручил Николаи
написать ему об этом. Должно быть, этот хвастун и на­
дутый глупец был в то же время и полицейским комис­
саром и не хотел давать образца своего почерка. Так
или иначе, Николаи в августе 1765 года написал Вин-
кельману, что король хочет сделать его библиотекарем.
Он, Винкельман, может поставить самые выгодныедля
себя условия, так как король высоко ценит его и давно
1,3 За к. 393
385


ФРАНИ МПРИНГ
уже хогел сделать то, что он собирается сделать сейчас.
Квинтус дал ему понять, что король решил ассигновать
на это от 1500 до 2000 талеров. Случилось то, чего все­
го менее можно было ожидать: Вннкельман немедлен­
но согласился на предложение и потребовал 2000 тале­
ров. В первый момент у него, вероятно, создалось не­
правильное, но вполне понятное после письма Николаи
впечатление, что король хочет вознаградить его за горь­
кие испытания юности. Он пишет — несколько наивно:
«Только сейчас я понял, как сильна любовь к отечест­
ву, в которое меня призывают обратно с почетом...
В первый раз слышу я голос отечества, который до сих
пор был для меня неизвестен». Но после этого чрезвы­
чайно быстро — настолько быстро, насколько это допу­
скала тогдашняя почта,— пришло неприятное известие:
Николаи сообщал, что король не хочет давать 2000 та­
леров и говорит, что для немца достаточно и 1000. Из­
вестно, как пристыжен и раздражен был Винкельман
этим отказом, но совсем неизвестно то обстоятельство,
что король сыграл такую постыдную, а Винкельман та­
кую смешную роль только потому, что этого захотели
интриганы Квинтус и Николаи и, по-видимому, присо­
единившийся к ним Зульцер
454
.
К счастью для истины, лгуны обыкновенно рано или
поздно выбалтывают правду: как ни обстояло дело от­
носительно видов Фридриха на Винкельмана, Николаи
сам после разъяснил, что в своем первом и в своем вто­
ром письме к Винкельману он наговорил на короля на­
праслину. Судя по его позднейшим сообщениям Дасдор-
фу, издателю винкельмановских писем, король с самого
же начала ассигновал для Винкельмана 1000 талеров
из фондов Академии. Это жалованье по тогдашнему вре­
мени было вполне прилично, оно было больше римских
доходов Винкельмана, а французский библиотекарь,
занимавший до тех пор этот пост, получал только 600
талеров. Следовательно, король хотел дать немцу не
меньше, а значительно больше, чем французу. Но опять-
таки по словам того же Николаи, благородный Квинтус
желал обратить в пользу Винкельмана и эти 600 тале­
ров и советовал ему запросить 2000 талеров, обещая на­
помнить «столь благоволящему к нему монарху» о биб­
лиотекарском жаловании в 600 талеров, которое после
смерти де ла Кроза перестало выплачиваться. Но ко-
386
•:I


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
гда Вимкельман последовал этому совету и Квинтус
напомнил королю о жалованье бывшего библиотекаря,
Фридрих объявил, что жалованье Де ла Кроза уже
предназначено для другого и что Винкельман должен
удовольствоваться тысячью талеров из фонда Академии.
Так писал Николаи Дасдорфу.
Может быть, и эта версия ни па чем не основана, но,
во всяком случае, достоверно одно: если Николаи счи­
тал ее правильной, он заведомо неверно передал Вин-
кельмапу предложение короля, чтобы придать важности
себе и своему другу Квинтусу, а отказ Фридриха он
объяснил порочащей короля и чрезвычайно оскорби­
тельной для Винкельмапа выдумкой, дабы прикрыть
свое отступление и обелить себя и своего друга *.
Какой легкомысленной ни кажется даже эта версия
эпизода с Винкельманом, она все-таки представляется
чем-то весьма солидным по сравнению с параллельно
протекавшей историей Лессинга. По словам Николаи,
Квинтус сначала предложил в библиотекари Лессинга,
но король отклонил его кандидатуру вследствие «не­
приятного инцидента», происшедшего в 1752 году у Лес­
синга е Вольтером. После этого начались переговоры с
Винкельманом, а когда они кончились неудачей, Квин­
тус еще раз выдвинул кандидатуру Лессинга. По сло­
вам Николаи, он «горячо» настаивал на ней, затеял
«оживленную словесную перепалку», а когда король
в конце концов избрал не Лессинга, а какого-то фран­
цуза, он «высмеял» короля. Да простится мне резкое
выражение, но другого, более подходящего здесь не
подберешь — история эта слишком глупа. Неужели
Фридрих разрешил бы своему придворному шуту «горя­
чо» говорить, вступать в «оживленную словесную пере­
палку» и «высмеивать» его?! Но этого не достаточно.
Господни Эрих Шмидт обогатил литературу, относя­
щуюся к этому эпизоду, собственноручной запиской
Квинтуса к Рамлеру от 20 апреля 1765 года, где гово­
рится: «Вы подаете мне радостную надежду, что мы
увидим нашего господина Лессинга в Берлине. На него
«Письма Винкельмапа к его друзьям», изданное Дасдорфом, (2, 4М):
Fteimutige AnmprL-untr/.n t or.
»
f """"-rKimg^n, 1, jj4. В атом сочинении Николаи подтверждает
иерсню Дасдорфа.
13*
387


<1'РЛНЦ MLPHIII'
у меня большие виды, которые касаются чести нашей
сцены. Может быть, он согласится на них. Его величест­
во знают его и поддержат его».
Господин Эрих Шмидт сообщает об этой находке с
необыкновенно важным видом, но «без комментариев».
Весьма предусмотрительно с его стороны, ибо сдинстт
венным «комментарием» к этому архивному открытию,,
может быть только утверждение, что Квинтус был ,обт,
манщиком. Обратите внимание на даты! Оказывается,'
что в апреле 1765 года, приблизительно за два года до
появления «Минны» и через десять лет после появления
«Сары», король в порыве благородства вознамерился
предоставить известному ему «господину Лессингу»
честь спасения немецкого театра, который, как извест­
но, Фридрих до глубины души презирал. А через четыре
месяца после этого, в августе 1765 года, Николаи писал
Винкельману, что король не хочет и слышать о канди­
датуре Лессинга в библиотекари вследствие «неприят­
ного инцидента с Вольтером», ибо «у короля была очень
хорошая память н он долго хранил однажды составлен­
ное впечатление». Господии Эрих Шмидт со свойствен­
ной ему «филологической дотошностью» должен был
бы заметить, что Квинтус по крайней мере дважды со­
лгал: или в своей апрельской записке к Рамлеру, или
в сообщениях Николаи от августа 1765 года. Мы позво­
ляем себе выставить предположение, что губертусбург-
ский громила соврал оба раза, дабы разыграть из себя
влиятельного литературного советника короля перед
Рамлером и Николаи, матадорами берлинской литера­
турной клики *.
* Этот обман становится еще яснее, когда мы обратим внимание на
следующие собственноручный нечетки Фридриха на полях. В I7C4 г. Квиптус
Просил о возмещении сумм, выплаченных им начальникам его роты, и ко­
роль ответил: «Ваши офицеры воровали, как вороны, вы ничего не получите».
Далее, когда тот же самый Квинтус в 1770 г. просил о пенсии в Академии,
король вынес следующее рещепие: «Академия пе принимает людей, книги
которых раскритиковывались так позорно, как ваша». Поистине, было бы
смехотворно предположить, что придворный, который должен сносить изде­
вательства, заключающиеся в зтпх королевских решениях, осмелился вступить
с королем «в оживленную словесную перепалку» и «высмеять» его за презрев
ннс к немецкой литературе. Приведем, наконец, еще следующие докумен-.
тальные извлечения из бумаг фрндрп.ховского кабинета: «Некто Деббелин из
Шуховской труппы актеров верпоподдапепше доносит, что берлинский пе­
редний театр вследствие плохого и неопытного руководства Шуха '*' пришел
Б полный упадок, и просит веемнлостивоГцпс дать ему привилегию играть коме-
38.8


ЛПГСПДЛ О ЛЬССИПГЕ
Заниматься этими старыми сплетнями малоинтерес­
но, но, к сожалению, необходимо. Дело в том, что лес-
сппговская легенда в этом пункте борется за свою го­
лову и свою жизнь. Вполне вероятно, что и Лесспнг и
Внпкельмап поддались на удочку Квиптуса и Николаи,
не менее вероятно, что форма, в которой Фридрих отка­
зался назначить его па не прошенную Лессингом долж­
ность, рассердила и Лессипга. Стычка с Вольтером про­
изошла не без вины с его стороны, и, может быть, имен­
но поэтому бесцельное напоминание о позабытой юно­
шеской проделке усилило его нерасположение к Фрид­
риху и Вольтеру, хотя этот последний был наверное, а
первый — почти пи в чем не виноват. Такие психологиче­
ские реакции вполне понятны у сильных и честных лю­
дей. Но совершенно нельзя предположить, что человек
вроде Лессипга написал такое произведение, как «Лао-
коон», только для того, чтобы сказать прусскому дво­
ру: «Вот я». Равным образом неверно и то, что его от­
рицательная оценка фридрнховской Пруссии объясняет­
ся личным разочарованием и что, в общем, он не имел
в виду сказать что-нибудь слишком оскорбительное, ибо
все это было лишь «кайлен желчи» по сравнению с тем
восторгом, с каким он в других случаях отзывался об
этом образцовом государстве, выражая свои чувства в
«простых и величавых словах».
Вышеприведенным фразам Лессипга, где он выра­
жал свое отвращение ко всякой службе и публично из­
девался над дворцовым меценатством (как раз в то
время, когда он якобы старался пролезть к Фридриху
через Квиптуса), можно противопоставить только не­
сколько написанных им строк, допускающих противо­
положное толкование. В декабре 1757 года, почти через
год после того, как он навсегда оставил Берлин, он
написал своему отцу: «Я уехал из Берлина после того,
как провалился единственный план, на который я столь
долго надеялся и относительно которого меня столь дол-
ДИи во всех королевских землях, за что он согласен платить сто золотых
Дукатов вместо ста талеров, которые Шух должен был ежегодно вносить в
^Дарственную кассу». По этому поводу король решил: «Могут ли в стране
етвовать дне труппы н действительно ли публика предпочитает этого
ека Luyxy
J
В таком случае и на это согласен»- Это происходило в 1707 г..
есть черем два года после того, как король якобы «поручил честь нашего
театра» «нашему господину Лессипгу».
-
..••••
389


ФРЛНЦ Л'. НР ИН Г
го обнадеживали». Но надо сказать, что это было по­
здравительное письмо по случаю
пятидесятилетнего
служебного юбилея его отца, в нем Лессинг, по всей
вероятности, с горечью признавался, что его «старый об­
раз жизни» опять потерпел крушение, и, вспомнив о
глупой истории Квинтуса и Николаи, использовал ее,
чтобы успокоить старика в столь торжественный для не­
го день и отогнать всякое подозрение, будто он отказал­
ся в Берлине от «обеспеченного счастья».
Уверяют, будто своим «Лаокооном» Лессинг тоже
хотел выслужиться перед Фридрихом. Когда он после
своего гамбургского краха решил оставить жалкую не­
мецкую обстановку и бежать за границу, ему пришла
мысль «продолжать Лаокоона» на французском языке,
и он начал переводить предисловие. Это начало пере­
вода было найдено в оставшихся после него бумагах.
«Нельзя ли предположить,— спрашивает с глубоко­
мысленной миной господин Эрих Шмидт,— что эта
мысль имела связь со «старым берлинским планом» и
должна была подкрепить в глазах Фридриха «несколько
смелое уверение, что в подобных вопросах автор так же
свободно владеет французским, как и немецким?» Вот
еще один образчик. В «Лаокооне» Лессинг напоминает
слова Аристотеля, советовавшего живописцу изобра­
жать подвиги Александра, и, чтобы избежать всяких
недоразумений, истолковывает этот совет как «призыв
к художникам вернуться из прошлых времен и заняться
событиями настоящего времени»*. По мнению Эриха
Шмидта, это обозначает «только то», что третья часть
«Лаокоона» «должна была явиться мужественным при­
зывом к художественному прославлению Семилетней
войны и ее главного героя». Право, Лессинг предчувст­
вовал появление Эриха Шмидта, когда он писал: «Пусть
унесут их ястребы, этих проклятых истолкователей!
Скоро из-за этой дряни нельзя будет позволить себе ни­
какой остроумной мысли!»
После всего сказанного нам не стоит особенно рас­
пространяться насчет того взгляда на прусское государ­
ство, который сложился у Лессинга за время его жиз­
ненной борьбы. В данном случае уместно было бы го-
* Л с с с и л г Г.-Э. Лаокоон, или О границах живописи и поэзии. М.,
]'J57, с. 411 . (Перевод исправлен по оригиналу.—
Примеч. ред.)
390


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
ворить не о «капле желчи», а о чем-то совершенно про­
тивоположном: по свойственному ему великодушию
Лессимг действительно подсластил каплей меда личные
качества Фридриха, по прусскую систему он ненавидел
тем сильнее, чем ближе с ней знакомился. При каждой
поездке в Берлин он покидал столицу все с большим и
большим раздражением, а во время последней поездки
она подействовала на него хуже всего. «Чего мне искать
на этой унылой галере?» — пишет он в феврале 1767 го­
да Глейму, а в ноябре 1768 года пишет Рамлеру: «Раз­
ве можно чувствовать себя здоровым в Берлине? Все,
что здесь видишь, переполняет кровь желчью». В авгу­
сте 1769 года он пишет Николаи следующее (это место
мы приведем здесь полностью, так как господин Эрих
Шмидт в своих двух толстых томах, набитых цитатами
из Лессинга, весьма умело затушевывает его): «Не го­
ворите мне ничего о вашей берлинской свободе мысли
и печати. Она сводится исключительно к свободе гово­
рить против религии сколько угодно глупостей. А чест­
ному человеку скоро будет стыдно пользоваться этой
свободой. Пусть-ка кто-нибудь в Берлине попробует
так же свободно писать о других вещах, как писал о
них Зонненфельс
456
в Вене; пусть попробует сказать ис­
тину придворной черни столь же прямо, как сказал
се Зонненфельс; пусть кто-нибудь в Берлине попытает­
ся поднять свой голос за права подданных и выступить
против обирания и деспотизма, как это сейчас делается
даже во Франции и Дании,— и вы тогда скоро на опы­
те узнаете, какая страна остается до нынешнего дня
наиболее рабской страной в Европе».
Подобно Гердеру и Винкельману, Лессинг покинул
прусские земли с проклятием и на прощание бросил в
них камнем. Но то, что для этих юношей, полных горя­
чего жизненного порыва, было лишь инстинктивным
чувством, стало в этом человеке ясным и зрелым позна­
нием: он понял, что у буржуазных классов Германии в
наиболее важных для них жизненных вопросах нет бо­
лее опасного и (решительного врага, чем прусское госу­
дарство.
391


<M'"\HU МГГПНГ
МП
ЛЕССППГ В ГАМБУРГЕ
Весной 1767 года Лессннг переселился в Гамбург, а
весной 1770-го уехал из этого города и прожил остаток
своих дней в уединенном Вольфепбюттеле. К гамбург­
скому периоду относятся последние попытки Лессинга
побудить буржуазные классы к решительным действи­
ям: в «Гамбургскую драматургию», «Эмилию Галотти»
и «Антикварные письма» он вложил всю свою муже­
ственную энергию. Но его и на этот раз постигла неуда­
ча, и притом такая, что после пес только глупец мог бы
чего-нибудь ждать от этой расслабленной буржуазии.
После того уничтожающего удара, который сокру­
шил благосостояние Лейпцига во время Семилетней
войны, Гамбург, бесспорно, стал первым городом Гер­
манской империи. Если его независимости много раз
угрожали Дания и Ганновер, то этих противников ему
нечего было особенно бояться, ибо у него было два мо­
гучих покровителя. Гамбург был важнейшим пунктом
па континенте для транзитной торговли Англии и Фран­
ции и потому пользовался особой благосклонностью обе­
их этих держав. Этот самый свободный и самый бога­
тый город в Германии в то же время больше всех зави­
сел от заграницы: этой-то политико-экономической
обстановкой, над которой буржуазные историки лите­
ратуры не задумываются даже во сне, и объясняется
судьба, постигшая Лессинга в Гамбурге. Как заманчи­
во было предложение его гамбургских друзей взять на
себя миссию критика-советчика и критика-соруководи-
теля в «Национальном театре», равняющемся на самые
высокие образцы! Ведь он видел в сцене единственную
трибуну буржуазных классов, каковой она тогда дейст­
вительно была, и сетовал еще в «Литературных пись­
мах»: «У нас нет театра, у пас нет актеров, у нас нет
публики». Ни одно лессинговское сочинение не дышит
такой твердой уверенностью в себе, такой непоколеби­
мой надеждой, как первые выпуски «Гамбургской дра­
матургии». Под свежим впечатлением своего берлинско­
го опыта он говорит о тех филистерах, которые, судя о
других по себе, в каждом хорошем начинании ищут
•392


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
только какие-нибудь скрытые цели; он называет счаст­
ливым то место, где эти несчастные не имеют возмож­
ности задавать тон, так как большинство благомысля­
щих граждан не позволяют делать патриотические пла­
ны предлогом для пошлого глумления. Затем он при­
бавляет: «Пусть будет Гамбург счастлив во всем, что
касается его благосостояния и его свободы, потому что
он заслуживает этого счастья». Свобода и благосостоя­
ние Гамбурга пробуждали в нем надежду, что именно
здесь буржуазное классовое сознание достигнет такой
высоты, как нигде больше в Германии.
Но свобода и благосостояние Гамбурга зависели от
благосклонности иностранных держав, и потому пред­
посылкой их была как раз национальная раздроблен­
ность, душившая в зародыше всякое классовое самосо­
знание буржуазии. Бюргерская гордость старого ган­
зейского города покоилась только на «сытой добродете­
ли и платежеспособной морали», она была капиталисти­
ческого, а не революционного происхождения. Это очень
хорошо выражено в гамбургской песне о свободе, сло­
женной несколько позже.
На тюфяках пуховых почивая,
О деспотизме не тужим.
Какое ужасное разочарование ждало там Лессинга!
«Гамбургское театральное предприятие» просущество­
вало только несколько месяцев, да и эта короткая жизнь
далеко не была усыпана розами. Поэтому ни одно со­
чинение Лессинга не блещет такими едкими сарказмами,
как последние выпуски «Драматургии». Когда эти вы­
пуски появились в свет, театр уже давным-давно взле­
тел на воздух. «Пришла же в голову шальная мысль
основать для немцев национальный театр, тогда как мы,
немцы, еще и не нация! Я говорю не о политическом
устройстве, а только о нравственном характере. Можно,
пожалуй, сказать, что он состоит в том, что мы не хо­
тим иметь никакого характера»
457
.
Гнилая имперская
конституция оказывалась, таким образом, все-таки бо­
лее сильной опорой национального единства, чем само­
сознание буржуазных классов: более уничтожающей
критики тогдашней жалкой Германии представить себе
нельзя. Не менее резко отзывался Лессннг и о самом
393


ФРАНЦ МЕРННГ
Гамбурге: «Сладостная мечта основать национальный
театр здесь, в Гамбурге, снова исчезла, и, насколько я
изучил здешний край, он именно таков, что здесь по­
добная мечта осуществится очень нескоро»
458
.
Такого
мнения был Лессинг о прыгунах и канатных плясунах,
кувыркающихся на тех самых подмостках, с которых
он был изгнан.
«Драматургию» можно вообще понять только с этой
социальной точки зрения. «Драматургия» не содержит
в себе никакого учения о драматическом искусстве, год­
ного для всех времен. Очутившись в руках ограничен­
ных эстетиков, этот тонкий и гибкий дамасский клинок
причинил много вреда. Как.часто сам бедный Лессинг
получал от него удары! Иногда это делалось с намерен­
ной недоброжелательностью, иногда — из-за неудачной
благожелательности, что было еще опаснее. Оказывает­
ся, например, что Лессинг, которому ничто не было так
чуждо, как шовинизм, в своей «Драматургии» развер­
нул знамя немецкого искусства и противопоставил его
французскому, намереваясь уничтожить французскую
драму как таковую, чтобы повести немецкую драму «по
стопам греков и бриттов» к «более высокой славе».
С той постановкой вопроса, которую дал Шиллер, мож­
но было бы еще примириться, хотя свою мысль он вы­
разил резче, чем это когда-либо делал Лессинг.
За образец не изберем мы франка:
В его искусстве дух живой молчит.
Но в своих стансах Шиллер оправдывал постановку
на веймарской сцене вольтеровского «Магомета» в пе­
реводе Гете, и он только восстанавливал взгляд Лес-
синга, уже тогда искаженный чрезмерно преувеличен­
ным тевтонизмом, когда он «франку» готов дать зва­
ние «проводника, ведущего к лучшему будущему», если
тот придет
На им очищенной от скверны сцене
Престол поставить старой Мельпомене.
«Драматургия» Лессинга была, несомненно, высшей
формой проявления национальных стремлений, какую
Германия знала со времени памфлетов Гуттена. Но на­
циональная точка зрения всегда определяется социаль-
394


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
ными интересами отдельных классов, ее выражающих,
и если у Гуттепа таким классом было немецкое рыцар­
ство, то у Лессннга этим классом была немецкая бур­
жуазия. Ему и в голову не приходило вместе с Корне-
лсм и Расином сводить на нет и Мольера и Детуша
459
и выбрасывать за борт не только Вольтера — сочините­
ля придворных трагедий, но и Вольтера — автора бур­
жуазных комедии. Подобно всякой идеологии, эстетиче­
ская и литературная критика определяется в конечном
счете данной экономической структурой общества. В при­
менении к настоящему случаю это значит: если мы, жи­
вущие при совершенно иных экономических условиях,
пришли к совершенно другим эстетическим и литератур­
ным взглядам, то из того только следует, что мы не
должны считать лессинговскую «Драматургию» ни не­
погрешимым откровением, ни плохим стилистическим
упражнением, а должны подойти к ней с точки зрения
той социальной среды, в которой она исторически воз­
никла. Тогда эти страницы покажутся нам чрезвычайно
занимательным чтением, особенно в первой своей части,
которую Лессинг писал тогда, когда его интерес к сце­
не еще не ослабел; все мнимые неясности и противоре­
чия исчезнут сами собою, и мы всюду увидим черты
мужественного и смелого духа, для которого сцениче­
ское искусство было не праздной игрой, а, подобно вся­
кому искусству, рычагом человеческой культуры.
Убожество немецкой сценической литературы вынуж­
дало каждый «национальный» театр питаться главным
образом иностранными драматическими произведения­
ми. Несколько посредственных и плохих пьес Хронег-
ка
460
, Вейсе
461
и Элиаса Шлегеля не представляли
собой привлекательного репертуара, и даже «Сара» и
«Минна» Лессинга не давали возможности сделать
его особенно разнообразным. Но среди иностранных
драм на первом месте стояли французские — отчасти
благодаря стараниям Готшеда, отчасти благодаря мно­
жеству переводов. Только лессинговская «Драматур­
гия» вызвала в этом отношении некоторый поворот. Ей
нужно было в первую очередь свести счеты с француз­
ской драмой; Лессинг так жестоко расправился с при­
дворной трагедией французов потому, что трагедия эта,
перенесенная в Германию, неизбежно должна была
стать настоящим ядом для буржуазных классов. От-
395


'ФР АНЦ МГ.РПНГ
стаивая эту точку зрения, он не осознавал, что и Кор­
нель и Расин смогли стать классиками великого парода
только потому, что не были оторваны от национально!'!
почвы; он не замечал того, что их трагедии давали боль­
шой простор для театральной игры и чрезвычайно силь­
но действовали на современников; он смеялся над «чу­
довищными изображениями» женщин, которые так охот­
но дает Корнель, между тем как современники этого
поэта видели живьем эти «чудовища» во образе прин­
цесс фронды
462
*.
Но еще с большей односторонностью, чем протиз
Корнеля, Лессинг выступает против Вольтера как ав­
тора трагедий, проявляя при том даже некоторую лич­
ную злобу, объясняемую берлинским инцидентом с его
другом Николаи; такое отношение нельзя не признать
односторонним хотя бы потому, что даже в своих траге­
диях Вольтер уже вел некоторую борьбу с образцами
придворной трагедии, созданными Корнелем и Расином.
Но тем не менее в своей борьбе с французской траге­
дией Лессинг был по существу дела прав, ибо, хотя
она и выросла некогда на определенной исторической
почве, все же она оказала бы гибельное влияние па
буржуазное искусство Германии, если бы ее взяли за
образец. Здесь Лессинг говорит как передовой борец
буржуазного искусства, а не как восседающий па об­
лаках критик, вознесшийся над всеми народами и эпо­
хами. Да такие критики никогда и не существовали.
Правда, на первый взгляд может показаться, что в
«Драматургии» Лессинг выставляет Аристотеля непо­
грешимым судьею в области искусства, мнения которо­
го сохраняют силу на все времена. Но и к этому вопро­
су надо подойти дифференцированно. Корнель создал
придворную трагедию на основании правил Аристотеля;
она была последним отголоском того искажения, в ре­
зультате которого этот древний грек стал канонизиро­
ванным философом средневековья. Лессинг основатель­
но вымел весь этот сор и ложно истолкованному Ари­
стотелю противопоставил правильно понятого, абстра­
гировавшего суть драматического искусства из бесчис­
ленных шедевров греческой сцены. Таким образом он
Несколько дельных замечании по этому поводу можно найти у Карла
Френцеля <
ю
.
См.: Karl Г г с п г е 1. Berliner Dramaturgic 1, 12 ff.
396


ЛЬТКПДЛ О ЛГХСИНГБ
фактически противопоставил греческую трагедию фран­
цузском и неустанно повторял, что не правила создают
гения, а. гений создает правила и что каждое правило в
любой момент может быть отменено гением. Увлечен­
ный своей победоносной полемикой, он, правда, гордо
замечает, что «Поэтика» Аристотеля непреложна, как
математические истины, и. руководствуясь ею, он мог
бы сделать каждую пьесу Корнеля лучше, чем сделал ее
сам автор. Но тут же прибавляет, что благодаря этому
он еще не станет Корнелем и не сможет создать ника­
кого драматического шедевра; еще в «Литературных
письмах» он замечал, что по греческим меркам Шек­
спир гораздо более великий трагический поэт, чем Кор­
петь, хотя последний знал древних очень хорошо, а пер­
вый почти совсем не знал, и что англичанин почти все­
гда достигает цели, которую ставит себе трагедия, ка­
кими бы странными путями он к пей ни шел, а француз
никогда, хотя он строго следует по стопам древних.
Таким образом, Лессинг вполне признает историче­
скую обусловленность всякой эстетики, и если в силу
недостаточности познаний его эпохи он не мог проник­
нуть в глубочайшую причину этой обусловленности, то
по крайней мере ои, руководимый своим развитым клас­
совым сознанием, практически показывает, где следует
искать эту причину. Совершенно верно, что Лессинг пер­
вый в Германии так ясно отметил художественное вели­
чие Шекспира; в частности, в своей «Драматургии» он
прославляет шекспировский гений целым рядом удиви­
тельных сравнений. Но он всегда ограничивается лишь
противопоставлением исторических трагедии Шекспира
историческим трагедиям французов, и потому было бы
совершенно неправильно немецкую шекспироманию вы­
водить из Лессинга. Духовным отцом ее был, скорее,
Гердер, а так как Гердер по части буржуазного клас­
сового сознания далеко отставал от Лессинга, то Лес­
синг чрезвычайно отрицакелыю отнесся к его боевому
кличу: «Шекспир, и несть ему конца!», полагая, что
это отклонит буржуазные классы от необходимого для
них пути. Уже в «Драматургии» он предостерегает от
подражания Шекспиру и говорит, что «человек, ослеп­
ленный внезапным лучом истины, прорывающимся в не­
которых английских пьесах, рискует очутиться на краю
другой пропасти». Драматическим идеалом этого судьи
397


ФРАНЦ МЕРПНГ
искусства является не историческая трагедия, а бур­
жуазная комедия, и образец его не Шекспир, а Дидро.
В этом не усомнится никто, прочитавший со вниманием
«Драматургию». Французскую комедию Лессинг реши­
тельно ставит выше английской, подобно тому как анг­
лийскую трагедию он ставит выше французской. Пусть
теперь умолкнут те, кто видят в эстетике чистое про­
явление духа. Неужели Лессинг не знал, что с чисто
эстетической точки зрения было бы смешно ставить
драматурга Дидро в один ряд с драматургом Шекспи­
ром? Ведь он сам косвенно высказывался против подоб­
ной оценки: ему даже и в голову не приходило наде­
лять Дидро теми высокими поэтическими качествами,
которые он в таком изобилии приписывает Шекспиру!
Но если эстетика представляет собой лишь часть
идеологической надстройки, увенчивающей происходя­
щие в данное время классовые битвы, то совершенно
ясной становится интересующая нас взаимосвязь. Шек­
спир не был придворным поэтом, но в еще меньшей сте­
пени был он и буржуазным поэтом. Правда, в своем
«Генрихе VIII» он говорит лестные для двора вещи, но
когда он выводит на сцену какого-нибудь лондонского
лорда-мэра, он неизменно выставляет его в смешном
или невыгодном свете. Это вполне понятно: ведь пури­
тане всей душой ненавидели театр, а двор до некоторой
степени оказывал ему защиту. Подлинные корни его
творчества — это сильная и мужественная молодежь из
аристократии, которая в эту могучую и порывистую
эпоху, когда открывались мировые горизонты, была, не­
смотря ни на что, ведущим классом великого народа*.
В шекспировских трагедиях слышен рев моря, а в тра­
гедиях Корнеля — журчание искусственных версальских
фонтанов; но какое значение образцы Шекспира могли
иметь для Германии, аристократия которой совершенно
опустилась и духовно и физически? Поэтому Лессинг
совершенно правильно считал образцом для немецкой
драмы и трагедии мещанскую драму англичан и фран­
цузов. Но французская комедия стояла гораздо выше
* На вопрос, для кого писал Шекспир, прекрасно отвечает Рюмелин *
6
'.
См.: Shakespeare Studien, 34 usw. Среди буржуазных историков литературы
Рюмелип ближе всех подошел к той мысли, что поэты пе валятся с поба и
не пребывают на облаках, а, подобно всем прочим людям, живут и творят в
условиях классовой борьбы своего времени.
398


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
английской, ибо только в ней буржуазная оппозиция
развертывала все свои духовные силы, хотя в Англии
она уже имела в своем распоряжении и парламент и
прессу.
Вследствие враждебного отношения поэта к буржу­
азным классам его времени действие шекспировских ко­
медий происходило в обстановке сказочного или по край­
ней мере авантюрно-романтического мира. Единствен­
ным исключением в этом отношении были «Виндзор­
ские проказницы». В этой слабой комедии и в то же
время всемирно-исторической сатире Шекспир изобра­
жал обнищавшего дворянина, который позволяет себя
надувать даже женщинам из мещанской среды; но ка­
кое значение это имело для немецкой буржуазии, жен­
щины которой в своем подавляющем большинстве счи­
тали за наивысшую честь быть обманутыми оборванны­
ми деспотами?*
* Потребовалось бы особое исследование, чтобы показать на отдельных
примерах, каким образом германская буржуазная эстетика со времен Лос-
еиига все в большей и большей степени определялась классовым интересом
буржуазии. Но мы не можем отказать себе в удовольствии привести здесь
[именительный пример. Густав Фрснтаг, классический представитель буржу­
азной литературы в ту эпоху, когда германская буржуазия переходила от
своего идеалистического периода к своему мамонистическому периоду, пишет
в своей «Технике драмы» (с. 507} следующее: «Если бы поэт с полемическими
и тенденциозными целями принизил искусство и использовал в драматиче­
ском действии социальные уродства действительной жизни — тиранию богачей,
мучения угнетенных, положение бедняков, не получающих от общества почти
ничего, кроме страданий,— то, по всей вероятности, такая работа возбудила
бы интерес его зрителей, по к концу пьесы и этот интерес превратился бы в
чувство мучительной досады. Обрисовка душевных
процессов обыкновенного
преступника должна происходить в судебном зале, а забота об улучшении
положения бедных и угнетенных классов должна проявляться в области на­
ших практических, житейских интересов; муза искусства не сестра мило­
сердия». Фрейтаг занимает по отношению к рабочему классу приблизительно
такую же эстетическую позицию, какую занимал Готшед по отношению к бур­
жуазному. Из этих фраз видно, что Фрейгаг из идеалистического периода
1'ер ми некой буржуазии уже перескочил в период ма монистический. У него
еще хватает честности признать, что бедняки не получают от общества почти
ничего, кроме страданий, но в то же время он не брезгует недостойной улов­
кой и заявляет, что жизнь рабочих классов может интересовать только орга­
низации по призрению бедных и уходу за больными. Это было написано
целое поколение тому назад, а как сильно изменилась с тех пор обстановка!
-Мамонизм буржуазии совершенно победил се идеализм, и знаменитейшее
поэтическое произведение наших дней, сентиментальный роман бережливой
Агнессы, описывает, какую массу радостей и наслаждений получают бедняки
от современного общества. А что касается «революционных» поэтикой бур­
жуазии, то они тащат в «искусство» всевозможные «социальные уродства» —
публичные дома, кабаки и тюрьмы.
399


ФРЛНЦ MFl'illir
Шекспир вряд ли хотел сделать из «Виндзорских
проказниц» историческую сатиру: если бы это было так,
то это было единственным случаем, когда он издевался
над дворянством и выставлял буржуазию в выгодном
свете. Согласно старому преданию, его единственная
буржуазная комедия возникла по очень невинному, по­
воду: королева Елизавета выразила пожелание увидеть
бравого сэра Джона в роли любовника. Но поэт пола­
гает, а эпоха располагает: когда в 1757 году Лессинг
впервые задумал план своей буржуазной Виргинии —
своей «Эмилии Галотти»
4G5
, on совершенно не пред­
ставлял себе, какую страшную сатиру на Германию
XVIII столетия усмотрит потомство в заключительной
катастрофе его лучшего драматического произведения,
в той сцене, где дочь умоляет собственного отца убить
ее, ибо она опасается пылкости своих чувств в пред­
стоящем столкновении с похотливыми ухаживаниями
деспота, который только что у порога алтаря приказал
убить ее возлюбленного. Это—ахиллесова пята траге­
дии, которую с недовольством
признавал даже сам
поэт и которую враждебно настроенные критики всегда
высмеивали, а серьезные всегда порицали. Этот недо­
статок неустраним, и его не смягчает даже благожела­
тельное истолкование Гете, ломающее, впрочем, всю ос­
нову трагедии: по мнению Гете
466
, в трагедии лишь не­
достаточно ясно выявлено, что Эмилия втайне любит
принца. Но если бы Эмилия действительно любила
принца, то старый Одоардо не был бы в таком случае
трагическим героем; тогда он убил бы свою дочь лишь
для того, чтобы обеспечить ее анатомическую невин­
ность или отнять у принца верную добычу, а между тем
в своем последнем монологе, который Лессинг преду­
смотрительно вкладывает в его уста, Одоардо говорит,
что если бы парочка слюбилась, то дочь была бы не­
достойна пасть от кинжала отца. Нет, Эмилия не лю­
бит принца и, согласно замыслу автора, не должна его
любить, но то обстоятельство, что она и ее отец не зна­
ют никакого другого средства против произвола деспо­
та и собственной князебоязни, кроме убийства дочери
отцом, и представляет ужасное того рода, которое не
может вызвать ни страха, ни сострадания. Следова­
тельно, как это доказал сам Лессинг вслед за Аристог
телем в 79 статье «Драматургии», оно не может ока-
400


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
зывать того же воздействия, что и трагическое, даже
если для этого есть исторические предпосылки.
С точки зрения трагедии развязка «Эмилии» не обо­
снована, н не обоснована как раз потому, что с точки
зрения истории она обоснована слишком хорошо. Bee
знаменитые критики, начиная с Фридриха Шлегеля и
кончая Фридрихом Фишером
467
, совершенно не правы
в тод! отношении, что они нападают па «Эмилию» с
исторической точки зрения, считая, что в данном случае
подвиг древней римской добродетели искусственно пе­
реносится в современную обстановку. Уже Штар пра­
вильно указывает, что из знаменитого рассказа римско­
го историка о Виргинии Лессинг не взял ничего, кроме
голого факта убийства дочери отцом ради спасения де­
вичьей чести от насильника-тирана. Точнее говоря, в
знаменитом рассказе Ливия молодой Лессинг усмотрел
самое отвратительное и самое потрясающее проявление
социального гнета — обесчещение девушки, которое в
восемнадцатом столетии было столь же современно,
как и две тысячи лет тому назад, как современно оно
сейчас и как современно будет до тех пор, пока будет
существовать социальный гнет. Лессинг доказал свою
социальную проницательность, когда этот трагический
момент показался ему в своей всемирно-исторической
всеобщности гораздо более значительным, чем тот от­
дельный случай, который дал повод к политическому
перевороту. Он хотел написать «мещанскую Вирги­
нию», потому что «судьба дочери, которую убивает ее
отец, считающий ее добродетель дороже ее жизни, са­
ма по себе достаточно трагична и способна потрясти
душу, хотя бы из этого и не последовало ниспроверже­
ния всего государственного строя». Лессинг не опошлял
эпизода с Виргинией, как это говорит Дюринг, а, наобо­
рот, углублял его.
Буржуазный поэт, вздумавший написать в Германии
восемнадцатого столетия «мещанскую Виргинию», с
большим трудом нашел бы развязку, удовлетворяющую
требованиям трагедии. Ведь даже на саксонской роди­
не Лессинга одна дворянская семья только что устрои­
ла свадебное торжество своей дочери, потому что на­
следственный деспот избрал ее в свои любовницы. На
германской почве нельзя было найти ни Эмилии, ни
Одоардо, и самый трагический мотив мировой истории
401


ФРАНЦ МНРННГ
здесь разработал бы скорее Аристофан, чем Софокл.
Но Лессинг не был бы передовым борцом буржуазных
классов, если бы их позор вызывал в нем не гнев, а
насмешку. Поэтому, чтобы спасти психологические пред­
посылки своей фабулы, он перенес действие из скучно-
распутного филистерского мира своей родины в среду
того более пылкого народа, к которому принадлежала
римская Виргиния. Однако социальные формы жизни
при прочих равных условиях не ограничены националь­
ными шлагбаумами: в раздробленной Италии мелкий
деспотизм процветал не меньше, чем в раздробленной
Германии. Разумеется, благодаря старой культуре стра­
ны это происходило в более утонченных и мягких фор­
мах, и принц Гвасталлы и его камергер Маринелли
все-таки другие люди, чем средний немецкий отец оте­
чества и его гофмаршал Кальб. Но по существу дела
мелкий деспотизм всюду оставался тем, чем он был и
чем он должен был быть. Возмездия за его гротескно-
ужасающие позорные деяния не существовало, и как бы
пи казалась нам спорной трагическая развязка «Эми­
лии», она коренится в экономической структуре общест­
ва, в котором жили и действовали герои Лессинга. Для
поэта выход за эти пределы был невозможен.
Все фибры «Эмилии Галоттп» проникнуты духом той
эпохи. Хотя Фишер полагает, что эта вещь возникла в
результате «чистой рефлексии», тем не менее следует
сказать, что Лессинг ни в каком своем другом произ­
ведении не подошел так близко к гениальности, как
именно в этом. Образы вроде графини Орсины
468
и
принца Гвасталлы еще и сейчас не имеют себе равных
в нашей драматической литературе. Кровью своего серд­
ца Лессинг вдохнул в них бессмертную жизнь. Как ча­
сто он блистал трагическим остроумием Орсины! Как
метко, черта за чертой, воссоздавал он в образе прин­
ца того государя-бездельника, который последнее де­
сятилетие его жизни сделал для него мучительной
пыткой! Наиболее видные современники сейчас же по­
няли социальный смысл этой трагедии. Гердер называл
автора «цельным человеком» и высказал пожелание,
чтобы девизом к «Эмилии» были взяты слова:' Discite
moniti («Учитесь, ибо вы предупреждены»); Гете видел
в. ней «решительный шаг к нравственному протесту про­
тив тиранического произвола» и даже в поздние годы
402


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
своей жизни называл ее превосходным произведением,
исполненным разума, мудрости и глубокого проникно­
вения в мир. По его словам, тут сказывалась огромная
культура, «по сравнению с которой, мы, современные
люди, все еще варвары» и которая в любую эпоху бу­
дет казаться новой.
«Эмилия Галотти» была практическим выводом из
теоретических положений «Драматургии»; она относит­
ся к гамбургскому периоду жизни Лессинга, хотя пер­
вый ее набросок был написан еще в 1757 году, а по­
явилась она в свет только в 1772 году. Полжизни но­
сился Лессипг с этим сюжетом— и в награду за такую
работу получил саван! Отдельные лица с восторгом
приветствовали это произведение, но широкая
масса
немецких филистеров, и прежде всего пошлая и глупая
берлинская клика, оставалась холодна или нема. Вско­
ре Лссеинг сказал, что он приложит все усилия, чтобы
забыть об этой вещи. Даже Гердер и Гете сначала не
решались признать ее достоинства и в отдельных слу­
чаях весьма отрицательно отзывались об «Эмилии».
Особенно странно отношение Шиллера к этому произ­
ведению: когда он находился в близком общении с
Гете, он, по словам этого последнего, проявлял реши­
тельное недовольство «Эмилией»; тем не менее, как уже
указывал Якоб Гримм
469
, именно на этой трагедии ос­
новывались его революционные юношеские драмы
вплоть до отдельных характеров, мотивов и даже от­
дельных оборотов речи. В этом изменчивом отношении
Шиллера к «Эмилии» отражается решительный регресс
нашей классической литературы, хотя мы говорим это
отнюдь не в упрек Шиллеру. Он мужественно голодал,
так мужественно, что чуть не умер с голоду, и если мы
должны искренне поблагодарить его за то, что он пред­
почел не погибнуть во имя немецкого филистерства, а
спасти для потомства все же прекрасную часть своего
гения, то должны примириться и с тем, что автор «Ко­
варства и любви» стал автором «Дона Карлоса» *.
Господин Отто Брам (Шиллер. 2. I 74) фальсифицирует
историю,
когда он называет «значительнейшим шагом Шиллера» переход от честного
пролетарского гнева музыканта Миллера к сентиментальной болтовне маркиза
Позьг. ПГнллср в такой оценке непопипен. Этот шаг «преодолевал представ­
ления его юности; он уже не занимается критикой существующего, а на­
чинает формулировать положительные требования будущего». Как мы видим,
403


ФРЛ1Щ МГ.РНПГ
Чем более одиноким становился Лессппг, тем более
пышным цветом расцветала кружковщина в области
немецкой литературы. Ярче всего это сказывалось в
Пруссии. Против берлинской литературной клики вы­
ступила литературная клика Галле
470
,
наряду с «Все­
общей библиотекой» Николаи стала выходить «Немец­
кая библиотека» тайного советника Клотца.
Сначала
Николаи и Клотц были добрыми друзьями, по вгюследг
ствии разошлись— не на почве каких -либо серьезных
вопросов, а просто потому, что один дал о другом пло­
хой отзыв или этот другой вообразил, что о нем дали
дурной отзыв. Заниматься этим вздором в наше время
совершенно неинтересно. Лесейнг
одинаково далеко
стоял как от одного, так и от другого. Но в то время,
как критический диктатор Берлина знал лапу льва и
с кисловатой миной увивался вокруг пего, критический
диктатор Галле сначала льстил льву, укрывавшемуся
в своей берлоге, а когда тот показал ему когти, имел
неосторожность нахально схватить его за гриву. Лес-
синг был совсем не склонен терпеливо сносить бесстыд-
биограф пичкает бедного Шиллера такп ми же жалкими фра.)а ми. какими
паши «благороднейшие и лучшие» стараются оправдать измену буржуазного
идеализма и переход его к огра пи чей иен шей политике интересов. Конечно,
господин Отто Прам сообщает, что маркиз Поза «-был попят* именно в
«•Прусской столице», Он пишет: «.Молодой король Фридрих Вильгельм II за­
интересовался представленном и с величайшим
интересом наблюдал сцену
между ФИЛИППОМ И ПОЗОЙ, так как в первые дни своего царствования он еще
был полон планов, направленных ко благу человечества». Попал в точку,
нечего сказать! «Дои Карлое» <>ыл закончен летом 1787 г. «Молодому коро­
лю», родившемуся в !7И г., исполнилось
тогда как раз 43 года. На престол
он вступил 17 августа 1780 г. Через двенадцать дней после этого очевидец
Мпрабо пишет: «Король, по-видимому, хочет отказаться от своих привычек,
и такое начало, конечно, весьма хорошо. Он ложится еанть в десять часов
и встает в четыре утра. Если так будет и в дальнейшем, то
- ^то окажется
единственным случаем, когда человек сумел отказаться от почти тридцати­
летних привычек». Через, шесть педель Мпрабо следующим образом исправ­
ляет свои впечатления: «Я судил тогда на основании того, что мне казалось.
Правда, король исчезал в десять часов, и все думали, что он в это время
лежит в постели, между тем как во внутренних покоях дворца он устраивал
сарданапаловские пиршества
4Г1
до позднего часа ночи». А )' января 1787 г„
Мирабо пишет: «Презрение к новому королю увеличивается со дня на день.
Уже миновало смущение, которое обычно предшествует презрению». Можно
представить себе, как велика была в таком случае победа маркиза Позы,
который полгода спустя открывал «молодому королю» положительные «тре­
бования будущего» и способствовал «планам короля», направленным ко благу
человечества»? Неужели для. господина Отто Брама так и не найдется теп­
ленького академического местечка?
.IP
4


ЛЕГЕНДА О ЛГССИМГЕ
пыс выходки академического шарлатана первого прус­
ского университета
472
,
невежды и карьериста, кото­
рый именно благодаря этим своим свойствам достиг
наиболее блестящего положения, какое когда-либо за­
нимал университетский преподаватель в царствование
короля Фридриха. На злобные и бессмысленные пояс­
нения, которые Клотц сделал к «Лаокоону», Лесспнг
ответил «Антикварными письмами». Спорным вопро­
сам, затронутым в них, мы не можем дать лучшей оцен­
ки, чем данная самим Лсссиигом, когда он писал:
«В этой безделице так мало мыслей, что мне не раз
становилось досадно на самого себя». Большую часть
«Антикварных писем» в настоящее время читать нельзя.
Наряду с прекрасной статьей «Как древние изобража­
ли смерть»—статьей, по крайней мере косвенно связан­
ной с содержанием писем,— действительно цепной
частью этой дискуссии являются только семь последних
писем второй части. Здесь Лессинг мастерскими черта­
ми изображает интриги клотцевской клики — чертами,
которые стали типичными для интриг всякой литератур­
ной клики. Его жестокая расправа уничтожила Клот-
ца, но клотцианизм он не уничтожил, а только класси­
чески обрисовал.
Сам Лессинг более или менее подозревал об этом.
Он чувствовал, насколько он одинок, и написал знаме­
нитые слова: «Я поистине только мельница, а не вели­
кан. Я стою на своем месте, вдали от деревни, на пес­
чаном холме,— стою один, ни к кому не прихожу, ни­
кому не помогаю и никому не даю себе помогать. Если
у меня есть что бросить на мои жернова, я это мелю,
откуда бы ни дул ветер. Все тридцать два ветра — мои
друзья. Из всей обширной атмосферы я не требую ни
на одни палец больше того, сколько необходимо, чтобы
привести мои крылья в движение. Только пусть не ме­
шают им свободно вращаться. Комары могут роями
пролетать между ними, но шаловливые мальчишки не
должны каждую минуту бегать под ними; и пусть не
пробует мешать им рука, которая не сильнее ветра, их
вращающего. Тот, которого подбрасывают в воздух мои
крылья, должен пенять сам на себя. Когда он упадет,
я не смогу мягко опустить его на землю». Так оно и
было. Клотц упал и переломал себе все ребра, по клот­
цианизм предоставил мельнице стоять на ее одиноком
405


ФРЛНЦ МНРИНГ
песчаном холме и еще теснее сплотился. Изящные умы
Германии стонали от лессинговской грубости, и непри­
ятный отголосок того настроения чувствуется даже в
«Поэзии и правде» Гете. Берлинская клика вздыхала,
молчаливо сочувствуя клике в Галле, правда, знамени­
тый филолог Рейске приветствовал в письме «великого
Лессинга», но тут же наивно добавлял, что сам он
слишком хорош, чтобы пачкать себе руки такой гряз^
ной кровью; а когда против Клотца выступил Гердёр,
то он сделал это анонимно и так неудачно, что это со­
трудничество скорее вредило Лессингу, чем его против­
никам.
То, что Лессинг только предчувствовал, мы в па-
стоящее время ясно понимаем. Пока буржуазные клас­
сы не обладают политическим самосознанием, их лите­
ратура должна неизбежно вырождаться в кружковщи­
ну, и это тем неизбежнее, чем больше буржуазная по­
литика срастается с капиталистическим
хозяйством,
основанным на частных интересах. Полемика Лессин­
га против Клотца, выступления Гете и Шиллера в «Ксе­
ниях», литературная борьба Платена
473
и Гейне, нако­
нец, памфлет Лассаля против Юлиана Шмидта — все
это, конечно, очистительные грозы, но разве помогает
делу минутное очищение воздуха, раз остается непод­
вижное болото, сейчас же заражающее воздух новыми
миазмами? Клотцианизм и не думал умирать и ныне
процветает в буржуазных классах больше, чем когда бы
то ни было,— вследствие глупости и трусости буржуа­
зии, которая бросила и предала Лессинга во время борь­
бы его с Клотцем, подобно тому как она бросала и
предавала всех его преемников, ибо она погубила бы
самое себя, если бы захотела убить клотцианизм.
Таким образом, в Гамбурге у Лессинга ускользнула
почва из-под ног. Национальный театр лопнул: изда­
тельство, которое он основал вместе со своим другом
Боде
47i
,
погубило право
перепечатки — этот пре­
красный цветок германской княжеской власти,— и от
этого же погибла и «Драматургия». Наконец Лессинг
решил покинуть столь приятное и благодарное отечест­
во. С осени 1768 года он задумал план переселения в
Италию, и никому не вздумалось его удерживать. Ни­
колаи считал этот план «в основном верным», и в пись­
мах его чувствуется между строк удовлетворенное хи-
406


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
хнканье—счастливого пути! Широкой массе буржуаз­
ных классов предстоящая потеря их лучшего предста­
вителя давала только приятный повод к оживленным
сплетням: говорили, что Лессинг хочет занять место Вин-
кельмана, убитого в Триесте за два месяца перед этим.
Эти отвратительные разговоры, по-вндпмому, серди­
ли Лессинга больше, чем они того заслуживали. По
случаю смерти Винкельмана он обронил прекрасные
слова,— он сказал, что охотно подарил бы несколько
лет своей собственной жизни, но при этом прибавил:
«Вот что случается вследствие визитов к императору
и стремления копить сокровища». Раздраженный сплет­
нями относительно зависимого положения Винкельма­
на при кардинале Альбани
475
, он выразился еще резче,
когда Штош через Николаи предложил дать ему реко­
мендательные письма в Рим. Этим приглашением он
решил не пользоваться: «Что мне нужно видеть и как
нужно жить, я знаю и без кардиналов». Но план италь­
янского путешествия расстроился, и Лессинг поехал в
Вольфенбюттель, где и занял место библиотекаря. Не­
сколько его брауншвейгеких друзей в конце концов со­
брались с духом и выхлопотали ему это место. Нельзя с
полной точностью установить, что побудило его принять
предложение. Тем не менее можно думать, что решаю­
щим моментом, окончательно перетянувшим чашу ве­
сов, была его любовь к госпоже Еве Кениг
476
, его бу­
дущей жене. Когда Лессинг окончательно решил пере­
ехать в Брауншвейг, муж ее еще был жив; Лессинг
все время откладывал свое переселение и совершил
этот роковой шаг только тогда, когда смерть мужа ос­
вободила Еву Кениг.
IX
ГОДЫ СТРАДАНИЙ В ВОЛЬФЕНБЮТТЕЛЕ
Лессингу было уже за сорок, когда он поступил на
службу к герцогу Брауншвейгскому. Двадцать лет пы­
тался он обеспечить себе независимое положение в жал­
кой обстановке тогдашней Германии, прежде чем скло-
407


ФРЛЛЦ МГГШ1Г
нил свою гордую выю под княжеское ярмо. Но хотя
это было сделано не столько для того, чтобы создать
себе хоть маленькое домашнее счастье, сколько для
того, чтобы осчастливить любимую и несчастную жен­
щину, родственную ему по уму и характеру, тем не ме­
нее то обстоятельство, что этот прирожденный борец
затосковал по уютному покою немецкого филистера,
было следствием трагической скованности его жизни.
«Старый воробей на крыше» стал птицей в клетке;
содрогаясь от нестерпимой боли, он должен был молча
выносить княжеские капризы, а страстно желанное
счастье, словно издеваясь над ним, лишь слегка косну­
лось его, «как солнечный луч, золотящий перо проле­
тающей птицы». Как выразился Гейне, Лессипг попла­
тился за свое величие, да и сам Лессипг в одни из на­
иболее мрачных моментов своей жизни охарактеризо­
вал свою вину и свою судьбу в следующих горьких
словах: «И я хотел, наконец, пожить так же спокойно,
как другие люди. Но это пошло мне только по вред».
Его жизнь в Вольфенбюттеле была медленным умира­
нием, смертельной борьбой, продолжавшейся одинна­
дцать лег; грустно видеть, как эта неистощимая сила
постепенно подтачивалась жалкой обстановкой тогдаш­
ней Германии, но, с другой стороны, насколько возвы­
шенно зрелище этой славной, хотя и безнадежной борь­
бы, длившейся до самого последнего часа!
Вольфенбюттель представлял собою маленький го­
родишко с двумя-тремя тысячами жителей и с кое-ка­
кими навевавшими тоску остатками былой придворной
роскоши. Он был расположен в нездоровой местности и
лишен каких бы то ни было духовных развлечений, ес­
ли не считать издавна знаменитую библиотеку. Не­
сколько бюрократов и священников, живших среди мел­
ких земледельцев и ремесленников, в счет не идут. По
крайней мере они не имели никакого значения для
Лессипга, ибо даже такие города, как Бреславль, Бер­
лин и Гамбург, не удовлетворяли тем требованиям,
которые он предъявлял к людям н людскому обще­
ству.
В Вольфенбюттеле его постигло самое жестокое разо­
чарование. В «Лаокооне» он говорит, что Софокл про­
явил замечательную проницательность, когда заставил
Филоктста искать общества злодея, лишь бы не остать-
408


ЛЕГЕНДА О ЛИССИМГЕ
ся одному *. Очутившись в Вольфенбюттеле, он писал
Глейму: «Лучше жить среди самых злых людей, чем
вдали от всех людей. Лучше укрыться от бури в пер­
вую попавшуюся гавань, чем изнывать от штиля в от­
крытом море». Его письма к Еве Кениг и своему брату
Карлу полны таких бурных проявлений отчаяния; но
все-таки самые острые страдания были ему причинены
рукой злого человека.
Этим человеком был наследный принц Карл Виль­
гельм Фердинанд Брауншвейгский. Он добился пере­
селения Лессинга в Вольфенбюттель главным образом
для того, чтобы украсить свою маленькую Брауншвейг-
скую землю именем первого немецкого писателя. Он
был достаточно образован, чтобы понимать, что такое
Лессинг, но тем сильнее он ощущал деспотическое же­
лание мучить самый свободный ум Германии. Он был
племянником Фридриха II и желал разыгрывать из се­
бя по его образцу просвещенного деспота. Но племян­
ник и дядя походили друг на друга так же, как йена
на Росбах. В своей плачевной французомании Фридрих,
однако, не доходил до того, чтобы позволять францу­
зам за своим столом высказываться так, как позволял
им за своим наследный принц: «Странно, милостивый
государь, вы среди нас единственный иностранец».
Фридрих был совершенно неспособен и к такой бес­
стыдной проделке, как массовая продажа уроженцев
страны; к таким подлостям германского мелкого деспо­
тизма прусский король, конечно, относился так же, как
и великие люди нашей классической литературы. Са­
мое грязное пятно на придворной истории, проделы­
вающей ныне свою недостойную работу в германских
библиотеках и университетах,— это то, что она стара­
ется извинить даже это наиболее подлое княжеское
злодеяние, о котором рассказывает всемирная исто­
рия.
Наследный принц и впоследствии герцог Карл Виль­
гельм Фердинанд три раза совершал сделки по прода­
же людей. В 1776 году он продал Англии 4300 человек,
которые должны были отправиться на войну с амери­
канскими колониями, в 1788 году — 3000 человек Ни­
дерландским Генеральным штатам, а в 1795 году —
• См.:ЛссслигГ.Э.Лаокооп,с.327 330.
409


ФРЛНЦ МЕРИИГ
1900 человек Англии. Остановимся несколько подроб­
нее на первой, и наиболее известной из этих сделок, ко­
торые господин Эрих Шмидт называет «финансовыми
реформами». 9 января 1776 года английский полковник
Уильям Фаусет заключил с брауншвейгским министром
Феронсом договор, согласно которому герцог Браунш-
вейгский обязывался предоставить в распоряжение
английского правительства 4300 человек пехоты и лег­
кой кавалерии, а английское правительство в свою оче­
редь обязывалось выплачивать ему субсидию, начиная
со дня подписания договора. Субсидия эта была
простой и определялась суммой в 64 500 немец­
ких талеров в год до тех пор, пока немецкие
отряды получали от англичан жалованье. С того
момента,
когда
жалованье
переставало
выпла­
чиваться этим отрядам, субсидия удваивалась и состав­
ляла 129 тысяч талеров в год. Эта двойная субсидня
продолжала выплачиваться в течение двух лет после
возвращения войск в Германию. Далее, за каждого
солдата герцог получал каждый год вербовочные день­
ги в размере 30 талеров, в качестве возмещения за каж­
дого убитого по 40 талеров и по 40 талеров за
каждых трех раненых *.
Проданные отряды воевали в Америке более семи
лет. Из Брауншвейга они ежегодно получали новые
подкрепления взамен выбывавших из строя. Общий
подсчет дает следующие цифры:
Брауншвейг продал в 1776 г
4 300 чел.
Подкрепления взамен выбывших из строя в марте 1777 г. 224 »
»
»
»
»
» апреле 1778 г. 475 »
»
»
»
»
» апреле 1779 г. 286 »
»
»
>
»
» мае
1780 г. 266 »
»
»
»
»
» апреле 1782 г. 172 »
5723 чел.
Из этого числа осенью 1783 г. вернулось
2708 »
Общая потеря
3645 чел.
* См. статью «Феронс фон Ротенкройц» в «.Mlgemeine Deutsche Biog-
гарЫе», б, 7вТ usw.
410


ЛЕГЕНДА О ЛЕОСИМГЕ
Но мы оказали бы Карлу Фердинанду Брауншвейг-
скому слишком большую честь, если бы предположили,
что эти 3645 погубленных им уроженцев страны оста­
лись па поле брани. Этот негодяй приказал бросать в
Америке на произвол судьбы инвалидов и раненых. Та­
ким образом он извлекал из этих несчастных людей
тройную прибыль, шедшую на удовлетворение его при­
хотей: сначала он продавал их здоровое тело, затем он
получал возмещение за искалечение этого тела и, нако­
нец, прикарманивал себе жалованье инвалидов, остав­
ляя на чужбине неспособных к труду и обрекая их на
гибель. Неудивительно, что от этой великолепной «фи­
нансовой реформы» он получил свыше пяти миллионов
талеров чистого барыша*.
И все эти постыдные деяния, для подобающей ха­
рактеристики которых оказывается слишком слабым
даже богатый непарламентский язык, в наши дин оп­
равдываются услужливыми перьями так называемой
«науки»! Преемник Лессинга по Вольфенбюттельской
библиотеке господин О. фон Хайнеман
478
еще ревност­
нее подыскивает оправдание для этих проделок, чем
биограф Лессинга Эрих Шмидт. «Такие договоры о
субсидиях,— пишет этот осведомленный фиванец,—
не представляли собой тогда ничего необычного и от­
нюдь не возбуждали того отвращения, о котором гово­
рили впоследствии»**. Конечно, в этом не было ничего
необычного, ибо ведь торговля людьми была экономи­
ческой основой немецкого мелкого деспотизма, но на­
счет отвращения можно быть и другого мнения. Неуже­
ли вольфенбюттельский библиотекарь не знает сочи­
нений короля Фридриха? Неужели он не читал «Ковар­
ство и любовь» Шиллера? Неужели он не знает вели­
колепной песни Щубарта «Вставайте, вставайте, братья,
н собирайтесь с силами!»? И неужели ему неизвестны
сильные стихи Гердера:
Они питают к господам своим
Собачью преданность. Пусть продают
На берега Огайо, Миссисипи,
* Sсh1бzег. Staatsanzeigen,
6, 421; ср. далее статью: «Карл Виль­
гельм Фердинанд Браупшвеигский» в «Allgemeine Deutsche Biographic», 15,
i'.-2 usw. По официальным данным, Шлецер "' определяет общую прибыль
герцога в 780 000 фунтов стерлингов.
Н е i n e m a n n. Geschichte von Braunschweig und Hannover, 3, 296.
411


ФРЛИП мсг'ппг
В Канаду или на утесы Мавра —
Они не ропщут. Если раб издох,
Вдова — без средств, сироты тащат плуг
И голодают. Что поделать? Нади ж
Казну свою пополнить государю.
Известны ли вольфенбюттельскому библиотекарю
прения в английском парламенте о торговле людьми, ко­
торую он так усиленно оправдывает? Приведем только'
два образчика из этих речей. Герцог Ричмондский в'
:
1776 году заявил в Верхней палате, что если договоре
немецкими князьями говорит о взаимной поддержке и
союзе, то это все пустые фразы. По существу дела до­
говор этот не что иное, как постыдная торговля наем­
ными слугами, которых уводят на бойню штуками, как
скот. Обе договаривающиеся стороны не связаны ни­
какими иными интересами, кроме уплаты наличных де­
нег. В Нижней палате лорд Эрнгам указывал, что не­
мецкие князья не имеют права заключать такие дого­
воры. Они подчинены императору и не имеют никако­
го права уничтожать население своей страны ради та­
кого дела, которое не имеет ничего общего с интереса­
ми империи и, наоборот, вызывает у людей презрение к
империи, являющейся питомником человеческих су­
ществ, отдаваемых внаем ради поддержания княже­
ского произвола. Неужели нынешний вольфенбюттель-
ский библиотекарь действительно ничего не знает обо
всех этих свидетельствах?
Впрочем, из всей литературы его времени ему мо­
жет быть известен один только отзыв — отзыв бесха­
рактерного лизоблюда Иоганна фон Мюллера
479
,
ко­
торый, сделавшись в 1781 году профессором в Касселе,
дошел до такой наглости, что в своей вступительной
речи оправдывал торговлю людьми, практиковавшуюся
его новым отцом отечества. Но в таком случае вольфен-
бюттельский библиотекарь должен был бы знать и то,
что уже в «Терниях», являвшихся ответом на «Ксении»
Гете и Шиллера, в этом отнюдь не первосортном образ­
чике тогдашней литературы, Мюллер получил грубую
и меткую отповедь:
Какой позор, что все еще торгуют
У нас людьми, и-эту мерзость даже
Пытается швейцарец некий нагло
Цветами красноречия прикрыть.
412


ЛГ.ГНПДЛ О ЛПССПШ'Е
Нет, как ни глубоко пала широкая масса герман­
ской буржуазии сто лет назад, она все-таки ие скаты­
валась в ту пропасть подобострастия, в которой обре­
тается ее нынешняя «-паука».
Нынешний вольфенбюттельский библиотекарь гово­
рит далее, что проданные отряды состояли не из уро­
женцев страны, а из всякого чужеземного сброда, ко­
торому были совершенно чужды чувства и настроения,
приписываемые ему в настоящее время. Ну конечно!
Когда отряды, проданные маркграфом Ансбахским из
Гогенцоллернов, взбунтовались при их отправке вОк-
сснфурт н их верховный командир высочайше соизво­
лил собственноручно стрелять в них из ружья, то этот
отец парода и его дети были, конечно, взаимно одушев­
лены нежнейшими «чувствами и настроениями» по отно­
шению друг к другу. А теперь оказывается, что герцог
Брауншвейгскпй приказывал вербовать отряды, отда­
ваемые внаем Англии, лишь в самых отдаленных концах
земли; он, видите ли, скорее согласился бы совсем отка­
заться от прибылей, получаемых им с человеческой кро­
ви, чем коснуться единого волоса брауншвейгского уро­
женца; еще немного — и вольфенбюттельский библиоте­
карь, наверное, откопает какой-нибудь великолепный
отель для инвалидов, который герцог-де приказал выст­
роить в Нью-Йорке для увечных и хромых, оставленных
в Америке по его приказу. Этой елейной болтовне «бур­
жуазной науки» мы противопоставим просто-напросто
бесхитростное описание честного солдата. Об этой тор­
говле людьми Йене пишет следующее: «Навербован­
ные на родине отряды представляли собой, в сущности,
вооруженную силу немецких сословий, но контингент
государственных войск состоял в большинстве случаев
не из регулярных войсковых частей, а из «милиции» —
необученного ополчения, набранного из граждан. Еще
хуже и постыднее то, что части постоянного войска не
служили отечественным интересам, а рассматривались
князьями и сословиями как предмет денежной спекуля­
ции. В то время как империя должна была довольство­
ваться жалкими коптингентами и ее армия стала по­
смешищем Европы, хорошие отряды постоянной армии
отдавались на службу иностранным интересам: как раз
во вторую половину восемнадцатого столетия торговля
солдатами достигла наивысшего расцвета.
413


ФРЛНЦ МЕРИНГ
Отчасти добровольно навербованные, отчасти на­
бранные путем самого возмутительного насилия, отча­
сти составленные из уроженцев страны, подлежащих
«кантональной повинности», эти полки отдавались
внаем за так называемые «субсидии» Венеции, Дании,
Англии или Голландии, причем поставщиками их явля­
лись Саксония, Гессен-Кассель, Брауншвенг, Амебах и
Байрейт, Ангальт, Ганау, Вальдек и Вюртемберг. Эти
полки должны были сражаться и умирать в Морее,
Шотландии, Канаде, у мыса Доброй Надежды или в
Индии. Говорить в оправдание такого образа действий,
что Гессен-Кассель боролся в Америке за спокойствие
протестантской Европы, которое могло быть нарушено
отпадением жителей Новой Англии,— значит просто
играть словами. За какой же идеал сражались в таком
случае навербованные Венецией саксонцы в Пелопон­
несе или нанятые голландцами швабы в «жаркой Аф­
рике»? Пусть такие оправдания предоставят францу­
зам, которые, как известно, всегда «сражаются за
идею» *.
Это хорошо сказано, но Пенсу не следовало бы ки­
вать на французов: времена, когда мы, немцы, могли
сверху вниз смотреть на французские фальсификации
истории, давным-давно миновали, если только вообще
такое отношение было когда-либо обосновано.
Но нынешний вольфенбюттельский библиотекарь име­
ет еще одно утешение. Он утверждает, что английские
субсидии предназначались «исключительно» для упла­
ты «тяжелого долга страны», достигавшего двенадцати
миллионов талеров, ибо, «насколько известно», ни одна
часть этих средств не поступала в герцогские кассы.
Однако этот «тяжелый долг страны» возник из-за бе­
зумной расточительности двора, и погашать его за счет
торговли населением было не столь уж большой заслу­
гой. Не говоря уже об этом, удивительно то, что исто­
рик, для которого были открыты все брауншвейгекие
архивы, сначала говорит «исключительно», а затем,
предосторожности ради, смягчает это слово выражени­
ем «насколько известно».
Разгадку этой загадки можно найти в работе дру­
гого буржуазного историка — в «Истории французской
*Jahnз, 3.2208.
414


ЛЕГЕНДА О Л1ХСШНЕ
революции и се времени» Зибеля. Зибель тоже имел
доступ к брауншвейхским архивам и на основании до­
кументов, особенно актов камеральной кассы
480
, уста­
навливает, что благодаря скряжническому финансово­
му искусству герцога от казны утаивались суммы, тре­
бовавшиеся для покрытия самых необходимых расходов;
этим, разумеется, наносился ущерб будущему страны.
Он добавляет: «Бережливость была его единственным
средством, американские субсидии играли лишь не­
большую роль при погашении долгов» *. Тем не менее
общая сумма субсидий, составлявшая свыше пяти мил­
лионов талеров, была бы достаточна для погашения
приблизительно половины «тяжелого долга страны».
На этом примере мы видим, насколько можно поло­
житься на достоверность хваленой «архивной» истории.
Хайнеман упоминает договор о субсидиях, но «втирает
очки» по поводу актов камеральной кассы. Зибель упо­
минает об актах камеральной кассы, но зато «втирает
очки» по поводу договора о субсидиях. Ибо как можно
иначе назвать его приемы, когда он, например, с по­
хвалой отмечает, что герцог Брауншвейгский, «несмот­
ря на всю свою славу полководца, почти не солдат»?
Это тоже было сомнительной заслугой, ибо, с одной
стороны, Брауншвейгский полк находился на прусской
службе, а с другой стороны, откуда герцогу взять сол­
дат для своих собственных потребностей, раз он прода­
вал огромное число брауншвейгских кантонистов, со­
ставлявшее от 3 до 4% населения Англии и Голландии?
А может быть, приходится признать бессмертной заслу­
гой этого государя и то обстоятельство, что он не за­
брал Лессинга в гренадеры и не заставил его стоять
на часах у дверей своих любовниц?
Мы несколько подробнее описали одну сторону
«славной» деятельности этого немецкого князя потом}',
что она исчерпывающе характеризует всего человека, а
равным образом и потому, что она чрезвычайно симп­
томатична для тогдашних условий жизни княжеского
сословия. Современные историки с помощью всяческих
подделок стараются по возможности затушевать ее.
Вполне понятно, что маленький деспот такого сорта, не
чувствуя никакого действительного интереса к искусст-
*SуЬе1,1,469.
415


ФРЛПЦ МГРШ1Г
ву и не понимая его, тем не менее разыгрывал из себя
покровителя искусств и наук. Этот последний принц
со своим меценатством, со своей подовой распущен­
ностью, со своими сентиментальными жалобами, что
государи не могут найти друзей, со своим злобным и
коварным характером, прикрывающимся лицемерными
формами, был действительно портретом Хетторе Год-
зага
481
, но только весьма опошленным портретом,
И действительно, единственным извинением его подлэд.
выходок по отношению к Лессингу может служить раз­
ве только то, что он почувствовал себя оскорбленным
тем образом деспота, который дан в «Эмилии Галотти».
В переписке Лессинга с Евой Кениг отмечены все
его подвохи; тот, кто читал эти потрясающие жалобы
и тем не менее говорит о неуместной чувствительности
Лессинга, наверное, непоколебимо убежден, что пинки
деспотов как-никак являются честью для передовых
борцов буржуазных классов. 8 апреля 1774 года Лес-
синг пишет своей невесте: «Клянусь Вам всем святым!
Если бы за эти долгие четыре месяца, в течение кото­
рых я ничего Вам не писал, у меня был хоть один при­
ятный пли даже только спокойный день, то мое мол­
чание я не мог бы не счесть гнусным». 10 января.
1775 года он пишет ей: «Да, моя милая, я и сам бы
не мог понять, как это я мог столько времени не пи­
сать Вам, если бы я не помнил так хорошо каждый
прожитый день и не знал, почему я не писал. Все про­
шлое лето я провозился с лихорадкой, но в моем мол­
чании лихорадка была мало повинна. Если бы я толь­
ко мог Вам сообщить одно-единственное, если не очень
приятное, то хотя бы не совсем неприятное известие,.
то эта лихорадка была бы как раз наиболее удобным
моментом, чтобы это сделать». А оказывается, что эти.
и многие другие выражения Лессинга были только ко­
медией, которой он тешит себя и свою невесту, чтобы
как-нибудь расстроить благожелательные планы на­
следного принца! Так повелел Эрих Шмидт, и в тех
германских кругах, которые охвачены византинизмом,
ему верят.
Почти пять лет терпел Лессинг в Вольфенбюттеле
эту адскую жизнь, даже своему брату Карлу он писал>
что ясно видит свою гибель и примирился с нею. Но в
начале 1775 года, когда он уже был готов «захлебнуть-
416


ЛЕГЕНДА О ЛЕССПНГЕ
ся в грязи», он сделал последнее усилие — и вырвался.
Он взял вперед за несколько кварталов свое скудное
жалованье и пустился в странствия; главным образом,
ему хотелось побывать в Вене, где его невеста после
трехлетнего пребывания привела в порядок расстроен­
ные дела своего первого мужа, так что с ее стороны
теперь уже не было никаких серьезных препятствий к
соединению влюбленных. Оба они хотели вместе пу­
ститься в обратный путь, но какой-то брауншвейгекпй
принц, случайно попавший в Вену, решил, что бедный
Лессинг — прекрасная для него добыча, и утащил его
с собой в Италию в качестве чичероне. Лессинг на это
согласился, так как вначале предполагалось сделать
только прогулку в Верхнюю Италию; но предполагав­
шиеся восемь недель выросли в восемь месяцев; кроме
того, эти месяцы прошли в случайных и бесцельных по­
ездках туда и сюда, и потому исполнение этого завет­
ного желания Лессипга дало ему очень мало.
Но зато прием, который он встретил в Вене, до не­
которой степени вознаградил его за годы страдании в
Вольфенбюттеле. «Никогда еще немецкого ученого не
встречали здесь с таким почетом»,— писал государст­
венный советник Геблер. В честь писателя в император­
ском театре была поставлена «Эмилия Галоттн», и Лес­
синг, высмеивавший в своей «Драматургии» вызов иа
сцену авторов—не без некоторого злостного намека
па Вольтера,— должен был теперь примириться с гем,
что при его появлении в театре раздалось оглушитель­
ное «ура». Мария-Терезпя и Иосиф II лучше, чем Фрид­
рих II, понимали, как нужно вести себя с Лесспнгом;
они тотчас приняли его, равно как и князь Каунпц,
живо интересовавшийся Лессингом н старавшийся пе­
реманить его на австрийскую службу по возвращении
из Италии. Лессинг сам несколько грубо пресек эту по­
пытку. Мария-Терезия говорила с ним о состоянии об­
разования и уровне литературного вкуса в австрийских
землях. Лессинг, всегда бывший галантным мужчиной
по отношению к любезным дамам, сослался на свое не­
знакомство с австрийской обстановкой, по императрица
поняла его и печально заметила: «Я отлично знаю, что
по части хорошего вкуса дело обстоит у нас не очень
хорошо. Я делала в этом отношении все, поскольку
это было в моих силах и соответствовало моим взгля-
14 Зак. 393
417


ФРЛНЦ ЛШРИПГ
дам, но я часто думаю, что я только женщина, а жен­
щина в таких вещах немногого может достичь». Образ­
чик этого вкуса дал Иосиф II при первом представлении
«Эмилии»: он очень хвалил пьесу на том основании, что
еще никакая трагедия не заставляла его так смеяться;
доброму императору, конечно, не хватало того ключа к
пониманию трагедии Лессинга, каким для герцога
Брауншвейгского и ему подобных субъектов была их
собственная никчемность.
Пусть читатель извинит нас, что мы несколько за­
держались на всех этих подробностях, хотя мы не при­
даем им большего значения, чем то, которого они за­
служивают и которое придавал им сам Лессинг. Он
воспротивился всем попыткам перетащить его в Вену; в
значительной степени это было сделано по желанию
Евы Кениг, которая знала своего Лессинга и свою Ве­
ну и вполне основательно полагала, что Лессингу там
долго не ужиться, по крайней мере до тех пор, пока
«еще открыты два больших глаза», то есть пока жива
Мария-Терезия, преданная католицизму до ханжест­
ва. Но из-за стараний прусских мифотворцев, начиная
с Николаи и кончая Эрихом Шмидтом, которые изде­
вательски исказили главу «Лессинг и Вена», подобно
тому как они постыдно исказили в византийском духе
главу «Лессинг и Берлин», следует изобразить преврат­
но описанные ими события в их настоящем свете. По­
этому мы просто скажем, что Вена настолько же уси­
ленно ухаживала за Лессингом, насколько усиленно
Берлин отталкивал его от себя, и что Габсбурги в та­
кой же степени соблюдали по отношению к Лессингу
внешние формы приличия, в какой Гогенцоллерны ими
пренебрегали.
На обратном пути в Вольфенбюттель Лессинг за­
ехал в Дрезден и был принят с подобающим уваже­
нием при дворе и в министерстве. Тем временем уже
были приняты меры к тому, чтобы он не составил себе
о «великих мира сего» более благоприятного мнения,
чем до сих пор. В Вольфенбюттеле его ждали новые
подвохи наследного принца, а в Маннгейме, придвор­
ной резиденции пфальцского курфюрста, с ним затеяли
недостойную игру. Предполагалось использовать его
имя в целях пфальцского местного патриотизма; с этой
целью ему стали подавать надежды на получение бле-
418


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИПГ5
стящего места, пока, наконец, Лессинг в резком и гру­
бом письме не дал заслуженного отпора министру Гом-
neuiv. Отношение к Лессингу немецких княжеских ро­
дов "было приблизительно таково: Габсбурги, а также
п Всттины так или иначе понимали его значение и ока­
зывали ему уважение. Гвельфы и Внттельсбахи
482
то­
же понимали его, но, несмотря на это, или, пожалуй,
именно потому, подвергали его оскорблениям. Но Гоген-
коллерны вообще не понимали его роли, и прусские ми­
ротворцы, к величайшему их несчастью, вынуждены
были приписать королю несправедливый поступок, в
котором он, вероятно, совсем не был повинен, только
для того, чтобы показать, что «проницательный орли­
ный взор» Фридриха не упускал из виду и Лессинга *.
В начале 1776 года Лессинг вернулся в Вольфеп-
бготтель. Он предъявил наследному принцу энергичный
ультиматум и добился в конце концов повышения сво­
его жалкого жалованья (с 600 до 800 талеров), что
дало ему возможность обзавестись домашним хозяйст­
вом. 8 октября того же года он наконец привез и свою
Еву. Но семейное счастье длилось недолго: через год
и три месяца смерть отняла у Лессинга жену. С этим
ударом Лессинг уже не смог справиться; он три года
медленно угасал, «дорого оплачивая тот одни год, ко­
торый он прожил с разумной женщиной», и затем по­
следовал за своей незабвенной женой в могилу. Но в
эти дни величайшего страдания пламя его гения еще
раз ярко вспыхнуло. Год, в течение которого он носил
траур по своей жене, был в то же время классическим
годом его теологических битв, единственным годом де-
* Мимоходом следует упомянуть, что похвалы, расточаемые прусскими
мифотворцамн по адресу Фридриха Гогенцоллерпа, в действительности сле­
довало бы перенести на Иосифа Габсбурги. Иосиф U не только хотел быть
«парным управляющим» государства, но был в то же время ч «почитателем
человечества» и старался управлять страной согласно споим личным свобод­
ным взглядам. Фридрих говорил, что это значит делать второй шаг раньше,
ч;
х
м сделан первый,— изречение, политически бьющее прямо в цель и объяс­
няющее 1:ач успехи Фридриха, так и неудачи Иосифа. Но с точки зрей и*
личного культа князей только Иосиф заслуживает лавров, пожатых Фридри­
хом, особенно п области духовного развития Герм г, ни и; даже национал-либе­
ральны»: историк Бидермап вынужден признать, что за время своего менее
ч^м десятилетнего царствования Иосиф сделал для свободы прессы больше,
чем Фридрих за впятеро более долгое время.
Н1
419


ФРЛПЦ МГ.Г -Ч1НГ
сятилетпего вольфепбюттедьского периода, когда Лес­
синг еще раз стал самим собой.
Пребывание Лессннга в Гамбурге дало ему яркие
образчики самооскопления буржуазных классов. Если
уже одно это мучительное сознание погнало его в
Вольфепбюттель, то жизнь в Вольфенбюттеле делала
его совершенно неспособным ко всем таким работам,
которые «требуют особой ясности духа и особого напря­
жения», если бы даже он был склонен заняться таки­
ми работами. Но как раз к этому-то он и не был скло­
нен: театр окончательно прискучил ему, и он лишь
изредка думал над своей «антитиранической трагедией»
«Спартак». Его отход от художественной литературы
много раз неправильно истолковывался. Ведь эта ли­
тература именно в это десятилетие достигла, казалось,
нового расцвета; Гердер и молодой Гете; поэты «бури
и натиска» — Клингер
483
, Ленд
484
, Вагнер
485
, Бюргер л
«Союз рощи»
486
; наконец, бесчисленные трагедии на
тему о Фаусте, шекспиромания и всякие другие явле­
ния, связанные с этим литературно-историческим пе­
риодом. Некоторые исследователи доходили даже до
того, что объясняли позицию Лессиига по отношению .к
«Молодой Германии» угрюмым брюзжанием старости
и даже — как это ни невероятно — личной завистью к
Гете. Правда, некоторые суждения Лессиига о первых
произведениях Гете сначала могут показаться стран­
ными; странно, что Лессинг ни в своих письмах, ни в
своих сочинениях не упоминает о таком поэте, как Бюр­
гер, и что из всех молодых поэтов он тепло отзывался
только о Лейзевице
487
, близко с ним связанном и, по-
видимому, старавшемся ему подражать. Но ключ к
этой кажущейся загадке нужно опять-таки искать в
том столь часто подчеркивавшемся нами обстоятельстве,
что во всей своей деятельности Лессинг сознательно
или бессознательно руководился своим буржуазным
классовым сознанием, а с этой точки зрения он неиз­
бежно должен был считать «бурю и натиск» 7С-х годов
опасным отклонением от того пути, по которому толь­
ко и могли двигаться вперед буржуазные классы.
Мы уже указывали, что в «Драматургии^ Лессинг
далеко не поощрял шексппроманип и даже предостере­
гал против нее. Какое зпачепн" имел для него гстев-
ский «Гец»? Он отнюдь не недооценивал гениальности
420


ЛЕГЕНДА О ЛКССИНГЕ
поэта и писал своему брату, что если Рамлер вздума­
ет оценивать эту драму по французскому масштабу, то
надо было бы, чтобы и король посмотрел па рамлеров-
ские оды глазами француза. Но Гете в лице Гена про­
славлял обыкновенного разбойника как «благородней­
шего немца», между тем как имя Геца вошло в историю
только благодаря его подлой измене крестьянам во вре­
мя крестьянской войны; Гете хотел спасти «память хо­
рошего человека» и ради этого рыцаря-проходимца
издевался над горожанами и крестьянами. Как же мог
торжествовать по этому поводу Лессинг, с полным пра­
вом требовавший, чтобы драматург свято соблюдал
историческую верность при обрисовке характера, и сам
всегда выступавший за интересы буржуазных клас­
сов?
Совершенно так же обстояло дело и со «Страдания­
ми молодого Вертера». Лессинг вполне признавал по­
этическую ценность романа, но такие «воображающие
себя великими и ценными, но, в сущности, маленькие и
достойные презрения «чудаки», как Вертер, над кото­
рым буржуазные классы хныкали и проливали беско­
нечные слезы, считая его идеалом человека, ему
совершенно не импонировали; он даже поспешил на­
писать прекрасные строки в честь своего молодого дру­
га Ерузалема
488
, которого современники считали прооб­
разом Вертера, дабы снять с Ерузалема всякое подо­
зрение в том, что он по своей натуре принадлежал к
тон же породе людей, как и тип, созданный поэтом. Не
с завистью, а с сочувственным сожалением наблю­
дал Лессинг, как одаренная молодежь буржуазных
классов сворачивала с правильного пути, проложенно­
го им самим. Он проводил резкое различие между ме­
щанскими драмами Ленца и Вагнера и романтическими
рыцарскими пьесами Клингера, а когда Николаи захо­
тел поиздеваться над народной поэзией Бюргера и из­
дал альманах шутовских и похабных песен, Лессинг
презрительно заметил этому берлинскому «просвещен­
цу», что вся его шутка — это не что иное, как смешение
черни с народом.
К молодому поколению 70-х годов Лессинг, по-види­
мому, ближе всего стоял в области драматической об­
работки фаустовской легенды. Этим сюжетом он и сам
много лет занимался, но именно здесь-то и сказывается
421


ФР.МШ МРРПНГ
чрезвычайно тонкое и в то же время чрезвычайно глу­
бокое различие между ним и тогдашней молодежью.
Драматические планы Лессинга в отношении Фауста
сводились, насколько мы знаем, к попытке создать «бур­
жуазного» Фауста; смысл его сюжета заключался в
том, что Фауст одушевлен «ненасытной жаждой науки
и познаний» и что «главный черт» рассчитывает «всего
вернее» залучить его в силу этой страсти, «нежели вся­
кой другой». Но ангел погружает настоящего Фауста в
глубокий сон и вместо него создает фантом, с которым
черти и учиняют свою игру. Когда им наконец кажется,
что они победили его, ангел кричит им: «Не торжест­
вуйте! Вы вовсе не одержали победы над человечеством
и наукой. Не для того дало божество людям это благо­
роднейшее стремление, чтобы навеки сделать их не­
счастными; то, что вы видите и чем вы, по вашему мне­
нию, обладаете, было только фантомом». Это значило
бы, конечно, трактовать «Фауста» не как трагедию, а
как комедию — остроумную и глубокомысленную коме­
дию, но все-таки как комедию. Но такой решительный и
ясный борец буржуазных классов, как Лессинг, не мог
дать другую драматическую обработку этой легенде ре-
формационной эпохи. То обстоятельство, что сказание
о Фаусте в шестнадцатом столетии стало всемирной
легендой, а в восемнадцатом — всемирной трагедией
немецкой буржуазии, указывало лишь на то, что этот
класс проиграл свою игру и в первом и во втором слу­
чае. Кому известно, к чему приложить свои силы в этом
мире, тот никогда не продаст душу черту.
Безошибочное классовое сознание Лессинга прояви­
лось и в другом случае, тогда, когда в ноябре 1774 года
он писал своему брату, что театр давно уже перестал
интересовать его, и затем прибавлял: «My и прекрасно,
ибо в противном случае я рискую серьезно рассердиться
па театральные безобразия (ибо театр действительно
начинает вырождаться в безобразие) и поссориться с
Гете, несмотря на его гений, которым он так гордится.
Но да сохранит меня от этого небо! Если мне захочет­
ся комедии, то я лучше устрою маленькую комедию с
теологами». Полно глубокого смысла то обстоятельст­
во, что на своем последнем великом этапе жизненной
борьбы Лессинг, открывший путь Гете и Шиллеру, от­
крыл путь Фихте и Гегелю. Буржуазные историки ли-
422


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
тературы стараются отделаться детскими фразами от
того, чего они не понимают, и уверяют, что Лессинг из
пиетета к своему ортодоксальному отцу откладывал
борьбу с ортодоксией до его смерти, совпавшей с пере­
селением Лессинга в Вольфенбюттель, но зато потом
с тем большим увлечением принялся за дело. Мы не бу­
дем особенно останавливаться на этом поразительном
искажении фактов. Неосновательность этого предполо­
жения доказывается уже тем, что даже при жизни
своего отца Лессинг очень часто выступал против орто­
доксии, а после его смерти боролся не столько с орто­
доксией, сколько с той печальной разновидностью «Про­
свещения», которая грозила навеки отнять у буржуаз­
ных классов духовную стойкость.
X
ПОСЛЕДНИЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ ЛЕССИНГА
Нигде так не важен классовый подход для понима­
ния Лессинга, как в теологических вопросах, где этот
подход как будто наименее уместен. Нет ничего более
ошибочного, чем усматривать смысл последней борьбы
Лессинга в его ссоре с обер-пастором Геце. Это совер­
шенно неправильно, но зато чрезвычайно просто. Про­
тив лютеровской ортодоксии можно шутя подобрать це­
лую кучу громовых словечек; для этого стоит только
разбавить водой ту блестящую полемику, которая вы­
деляет «Антн-Геце» Лессинга из всех его философско-
теологпческих сочинений. Но такое понимание не только
неправильно, но и несправедливо по отношению к са­
мому Лессингу. Он меньше всего был просветителем
восемнадцатого столетия или проповедником борьбы за
культуру девятнадцатого в общепринятом смысле обоих
этих слов.
Современные ортодоксы надлежащим образом ис­
пользовали эту грубую ошибку многих критиков Лес-
сп кга и, опираясь на нее, не без успеха доказывали,
что позиция, запятая Лессиигом в последних полемиче­
ских боях его жизни, «не отличалась ясностью и по
самому своему существу была неверной*. С идеологиче­
ской точки зрения совершенно напрасно пытаться под-
423


ФР.Л.ЧЦ МКРИНГ
гонять как философские, так и теологические воззрения
Лессппга под одну колодку; уже Гердср понимал, что
Лессинг «не создан для того, чтобы быть каким-нибудь
.. . истом, какие бы буквы ни приставить к этому окон­
чанию». Но это еще не значит, что
многочисленные
«противоречия» Лессинга следует объяснять только его
пристрастием к словопрениям. Николаи и сотоварищи
давали такое истолкование только потому, что ие мог­
ли найти лучшего. Правильное решение вопроса пред­
лагает Гервинус, когда говорит, что в своих работах
Лессинг, быть может, никогда не придерживался чет­
кого плана, но всегда руководствовался сильной интуи­
цией. Интуиция буржуазного классового интереса опре­
деляла его мышление и деятельность. Если мы учтем
этот факт, то философско-теологические бои Лессинга
развернутся перед нами как целостная картина *.
Лессинг, этот веселый и светский человек, не обла­
дал от природы теологической жилкой. Уже в двадца­
тилетнем возрасте он «благоразумно сомневался» и
стремился путем исследования составить себе опреде­
ленные убеждения в религиозных вопросах. Но к по­
зитивному религиозному убеждению он так и не при­
шел. Правда, из вторых рук мы узнаем, что он стал
.. . истом, именно — спинозистом на последнем году жиз­
ни. Но и тогда он сказал, по свидетельству Якоби,
только следующее: «Если я должен назвать себя по
имени какого-нибудь мыслителя, то никакого другого я
не знаю... Ортодоксальное понятие о божестве не по
мне; я не могу им пробавляться». Незадолго до этого
в проекте предисловия к «Натану» Лессинг писал: «06-
* В одностороннем и неверном понимании теологических боев Лессинга,
в сущности, повинно духовное опошление германской буржуазии. Отдельных
писателей нельзя делать за это ответственными, но все-таки нужно сказать,
что такой взгляд особенно резко выражается — как этого и нужно было ожи­
дать—в протестантской теологии, как, например, у Карла Шварца
188
в его
книге «Лессинг как теолог», и своем сочинении о Геце Репе повернул пику
в обратную сторону; так же поступил и Редлих е статье о Лессинге в
«Allgeineine Deutsche Biographic» (19. 75G и ел.) п Христиан Гросс в собрании
сочинении Лессинга (io. 11 и ел.К Гросс как раз и сделал великолепное от­
крытие насчет Ю!о. <мо ,
;
кче;о'!г занимал «неясную и в глубочаПшсц ее
сущности неискреннюю позицию?; прекрасную статью Иоганна Якоби о Лес-
CHVje как философе он i:v.3oe;ок;ю бранит. Наилучше и наиболее основа­
тельные работы в ном направлен;;!! далп Гсблс;>
JflJ
в своих «Исследованиях
о Лессппгс» п 1\у ллер
4<м
в -ro-ri егатк..- о Лееенпге как кюлоге в «Historische
ZeitschriU», 23, 3-13 nsw.


ЛЕГЕНДА О .'ШССИНГЕ
раз мыслей Натана, отрицающего все положительные
религии, издавна был и моим собственным». Это в точ­
ности соответствует действительности. Ведь еще в ран­
ние годы своей жизни в отрывках, которые, подобно
предисловию к «Натану» и разговору с Якоби, были
опубликованы только после его смерти, молодой Лес-
еипг называл «все положительные религии и религии
откровения одинаково истинными и одинаково ложны­
ми» и прибавлял, что «человек создан для деятельности,
а не для праздного умствования». Этому научил его
буржуазный классовый инстинкт, и этот же инстинкт
привел его к той самой точке зрения, которую пролетар­
ское классовое сознание облекло в слова: «Религия —
личное дело каждого». Лессинг никому не навязывал
свою религию и не досаждал другим из-за их религии.
Правда, в первых же своих произведениях он начал
борьбу против ортодоксии, но он боролся с ортодокси­
ей только как с орудием социального гнета, как с пре­
градой научного исследования, как с идеологическим
явлением, сопровождающим княжеский деспотизм.
Просвещение означало для Лессинга не что иное,
как уяснение буржуазными классами своих интересов.
Упадок буржуазии произошел в обстановке бесконеч­
ных религиозных распрей, и никоим образом нельзя
било ожидать, чтобы буржуазия опять поднялась на
йоги, пока имелся налицо тот же самый зловещий при­
знак. Каждый может исповедовать какую ему угодно
веру, но никакая вера не дает права преследовать и
угнетать других людей, у которых другая вера. Если
это положение практически направлялось против орто­
доксии как орудия деспотизма, то принципиально из
него могла извлечь пользу и ортодоксия как религиоз­
нее вероучение. Лессинг никогда не пускался в догма­
тические споры; как религиозная система ортодоксия
была в его глазах не хуже, а при некоторых обстоятель­
ствах даже лучше других вероучений; насмешки над
религией он всегда презирал. Преследуемую ортодок­
сию он стал бы защищать с такой же энергией, с какой
противостоял ортодоксии, выступавшей в роли пресле­
довательницы: ведь даже запрещение папой иезуитско­
го ордена он сингал несправедливым. Религия была для
пего личным делом, которое не должно касаться об­
ласти гражданских правовых отношений. В этом-то и
425


ФРАНЦ МЕРИНГ
заключалась существенная разница между его терпи­
мостью и так называемой «терпимостью» Фридриха,
то есть между буржуазной и деспотической веротерпи­
мостью. Ибо деспотизм не обращал внимания на испо­
ведание своих подданных лишь тогда, когда требо­
вал от них исполнения верноподданических обязанно­
стей, но зато учитывал вероисповедание при распреде­
лении привилегий и прав.
Это необходимо твердо помнить, чтобы не припи­
сать теологическим битвам Лессинга слишком большое
или слишком малое значение. Другая точка зрения воз­
никла под влиянием той «лености и трусости» буржуаз­
ной массы, которые впоследствии Кант признавал при­
чиной того, «что столь большая часть людей, давным-
давно избавленных природой от чужого руководства,
все-таки на всю жизнь оставалась несовершеннолетней
и что для других людей, оказывается, столь легко стать
ее опекунами». Вместо того чтобы стряхнуть социаль­
ное ярмо ортодоксии и критику ортодоксальных веро­
учений предоставить просыпающемуся буржуазному
самосознанию, ходячее «просвещение» Николаи и его то­
варищей вело дело к тому, чтобы систему ортодоксаль­
ных учений, распадавшуюся под лучами просыпающе­
гося разума, обтесать деревянным топором мнимого
«рассудка» и не оставить буржуазным массам никако­
го выхода из обветшалого и наскоро залатанного зда­
ния. Эта половинчатость немецкого «просвещения» объ­
ясняется вполне определенными историческими причи­
нами, которых мы касались уже раньше, но тем не
менее в политическом отношении она была самоубийст­
вом; в дальнейшем это грозило гораздо более роковы­
ми последствиями для буржуазных классов, чем откло­
нение художественной литературы от буржуазной клас­
совой точки зрения. Это обстоятельство до глубины
души возмущало такого человека, как Лессннг, и вызыва­
ло с его стороны самый решительный отпор. На этой
почве и завязывалась его теологическая борьба, кото­
рая в своей глубочайшей сущности была социальной
борьбой и может быть правильно понята только под
этим углом зрения.
Мы видели, что в гамбургский период своей жизни
Лессннг наблюдал красноречивые примеры «лености и
трусости» буржуазных классов. Как раз в это время он
426


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
познакомился с рукописным сочинением Г.-С . Реймару­
са, обнаруженным после смерти последнего. Рукопись
называлась «Апология разумных поклонников бога» и
поедставляла собой основательную критику Библии и
исследование религии, основанной на откровении. Со­
чинение чрезвычайно заинтересовало Лессинга и произ­
вело впечатление «свободного, серьезного, основатель­
ного, убедительного труда», начавшего «решительный
штурм христианской религии». В Реймарусе он увидел
истинного просветителя, совсем непохожего на поло­
винчатых просветителей вроде Землера
492
,
Теллера,
Николаи и прочих. Но если бы даже Лессинг во мно­
гих отдельных пунктах соглашался с Реймарусом, если
бы даже он согласился со всеми ними, это еще отнюдь
не значило бы, что он разделял основную точку зрения
Реймаруса. Она не соответствовала ни его личным осо­
бенностям, ни общим его воззрениям. Личным его осо­
бенностям она противоречила потому, что его глубоко
коробила робость Реймаруса. Намерение держать кни­
гу «в тайне» и давать ее читать лишь «рассудительным
друзьям», «предоставляя толпе невежд еще некоторое
время заблуждаться», как это советовал Реймарус,
было совсем не в духе Лессинга, который за этой «до­
стойной похвалы скромностью и осторожностью» ав­
тора усматривал «избыточную самонадеянную уве­
ренность в правоте своих положений, чрезмерное пре­
зрение к простому человеку и недоверие к своему
веку».
По существу, Лессинг не разделял точки зрения
Реймаруса, потому что критику библейской истории не
считал уничтожением христианства, ибо для него буква
не была духом, а Библия не была религией. Внима­
тельное изучение работы Реймаруса, пролежавшей
шесть или больше лет в ящике его стола, прежде чем он
опубликовал некоторые ее отрывки, расширило и углу­
било воззрения Лессинга па исторические религиозные
движения.
В письме от 9 января 1771 года, где Лессинг защи­
щает работу Реймаруса от некоторых возражений сво­
его друга Мозеса, он говорит: «Уже давно я озабочен
тем, что, отбросив некоторые предрассудки, я отбросил
вместе с ними и слишком много кое-чего другого, что
мне придется впоследствии опять восстанавливать.
427


ФРЛНЦ мкринг
Если я не сделал этого до сих пор хотя бы отчасти, то
препятствовало этому опасение, что я, пожалуй, по­
немножку опять втащу к себе в дом весь выброшенный
хлам. Очень трудно попять, когда и где нужно оста­
новиться, и для тысяч людей — за исключением одино­
чек— целью их размышлений оказывалось как раз то
место, на котором они устали размышлять. Я не буду
отрицать, что это же самое много раз происходило с
нашим Неизвестным (имеется в виду Реймарус)». Но в
этом же письме Лессинг советует своему другу отри­
нуть навязчивые советы Лафатера
493
, переманивавше­
го Мозеса в свою веру: «Если Вы ответите па его пись­
мо, то я прошу Вас ответить со всей возможной откро­
венностью и со всяческой твердостью. Только Вам одно­
му можно и позволительно так писать и так говорить по
этому вопросу; в этом отношении Вы бесконечно счаст­
ливее прочих честных людей, которые могут способст­
вовать разрушению отвратительного и бессмысленного
здания только под предлогом его перестройки». Под
«прочими честными людьми» здесь подразумеваются
«просветители» обычного типа. Между обоими этими
письмами существует как будто некоторое противоре­
чие: Лессинг находит, что Реймарус ие додумал до кон­
ца свою тему, а тем не менее рекомендует Мозесу по­
ступить так же, как поступал Реймарус. Но это проти­
воречие только кажущееся. Лессинг просто-напросто
хотел сказать, что, если честные люди желают зани­
маться просвещением, они должны просвещать столь
же основательно, как это делает Реймарус, а Мозесу,
как еврею, это сделать легче, чем христианским просве­
тителям; при этом он, однако, полагает, что дело не
только в этом, что уничтожающая критика библейской
истории не означает уничтожения религиозного веро­
вания и что этим еще не исчерпывается все содержание
вопроса о возникновении и падении религии.
О его собственных взглядах на эти вопросы особен­
но ярко свидетельствуют две статьи, в которых он объ­
ясняет, почему Лейбниц защищал ортодоксальные уче­
ния о триединстве божества и о вечности адских мук
от ариано-социнианских ересей
494
.
Может быть, Лессинг
идет слишком далеко, когда в порыве благородного
увлечения старается снять с своего великого предшест­
венника всякое подозрение в том, что тот сделал слиш-
428


ЛГГГНДА О ЛНССИПГЕ
ком большие уступки ортодоксии; по вполне понят­
ным причинам он просто-напросто не мог потерпеть,
чтобы какой-нибудь поверхностный просветитель отзы­
вался о Лейбнице или Спинозе как о «мертвых соба­
ках». Но в конце концов он все-таки доказал то, что
ему нужно было доказать по существу дела: он дока­
зал, что Лейбниц, как философ, мирился скорее с орто­
доксальным учением, чем с ариано-сошшианским про­
свещением. Эта ересь боролась главным образом с
учением о божественности Иисуса, в котором Лейбниц
усматривал настоящее идолопоклонство. Лессинг про­
должает: «Пусть не думают, что он говорил это только
для того, чтобы подслужиться к ортодоксам. Дело не
в этом. Дело в том, что вся его философия возмущалась
против суеверной бессмыслицы, утверждавшей, что ка­
кое бы то ни было творение может достигнуть такого
совершенства, чтобы его можно ставить наряду с твор­
цом... Можно ли сомневаться в том, что отвергнутое
им религиозное представление он отвергал всем серд­
цем? Что он всем сердцем принимал общепринятое
учение, которое может без всякого вреда сохраняться
наряду с любой истиной разума, ибо оно не желает
противоречить ни одной, и не без основания хвалился,
что если оно с виду противоречит хотя бы одной такой
истине, то это значит, что его неправильно поняли?»
Лессинг считает обоснованными и те заключения,
которые ортодоксальный теолог Аббади
495
вывел из
ариамо-социииаиской ереси: «Именно,— что если Хри­
стос не есть истинный бог, то магометанская религия
представляет собой несомненное улучшение христиан-
скоп, а сам Магомет был бесспорно более великий и бо­
лее достойный человек, чем Христос, ибо он гораздо
правдивее, осторожнее и ревностнее, чем Христос, от­
стаивал честь единого бога, между тем как Христос, хо­
тя никогда не выдавал себя за бога, тем не менее ска­
зал сотни сомнительных вещей, позволяющих проста­
кам считать его за такового. Магомета же нельзя об­
винять ни в одной такой двусмысленности». Лессинг
не защищал ортодоксию от половинчатого просвещения,
как это делал Лейбниц, однако соглашался с Лейбни­
цем в том, что половинчатое просвещение еще невыно­
симее ортодоксии. Лет через пять после появления
этих статей он пишет Николаи, «что арианская систе-
429


ФРАНЦ МЕРИМГ
ма бесконечно более нелепа и порочна, чем ортодок­
сальная».
Разумеется, берлинские просветители его не поняли.
Когда в 1774 году появились его статьи о Лейбнице,
Николаи отпускал шуточки насчет того, что Лессинг
жаждет шляпы доктора богословия, а Мозес порицал
«маленький пропуск» в лейбницевском тексте и при
этом важно замечал, что он сделал это для того, «что­
бы показать, что, несмотря на болезнь, я не могу оста­
вить непрочтенными ваши статьи, хотя они и относят­
ся к той области литературы, которую я оцениваю весь­
ма низко». На это Лессинг отвечает с поистине неисто­
щимым терпением, какое он всегда проявлял к этой
компании: «Не удивительно ли, что вы восстанавли­
ваете правильный текст сочинения, которое с начала и
до конца должно представляться вам и действительно
представляется полной нелепицей? Мне оно тоже пред­
ставляется таковой, да и для самого Лейбница было
несомненно таковой же. А тем не менее я убежден, что
Лейбниц и здесь мыслил и действовал по-лейбницев-
ски. Ведь, несомненно, лучше философски защищать
нефилософское положение, чем нефилософски опровер­
гать его и реформировать». Нефилософское опроверже­
ние и реформирование было как раз то, чем занима­
лись обычные просветители, философская же защита
нефилософского положения была как раз в лейбницев­
ском духе; наоборот, Лессинг стремился философски
разъяснить философское положение. Он настаивал на
тщательном разграничении религии и философии, ибо
был уверен, что только таким путем можно раскрыть
философскую сторону религии.
В 1774 году Лессинг опубликовал маленький и не­
значительный отрывок из сочинения Реймаруса под за­
главием «Фрагмент Неизвестного»; в 1777 году он
опубликовал пять следующих фрагментов, а еще через
год — седьмой фрагмент
496
.
Он сопроводил их протн-
вотезисами, «намордниками», по сильному, хотя и не
вполне верному выражению Клавднуса
497
.
Выставляя
свои противотезисы, Лессинг вовсе не желал ослабить
или приглушить критику библейского предания и этим
оградить себя от нападок, столь возвышенное намере­
ние могли ему приписывать только современные ему
критики его сочинений, ищущие его за той же печкой,
•130


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
за которой сидят они сами. Наоборот, опубликованием
этих фрагментов Лессинг хотел послужить истине; в
лице Реймаруса он хотел противопоставить любителя
истины ее сводникам, самостоятельно мыслящую ГОЛО­
ВУ— жалким крохоборам ходячего просвещения. Но для
достижения этой цели следовало предотвратить всякую
возможность ложного истолкования. Лессинг понимал,
что даже такая основательная и остроумная критика
Библии вовсе не является «решительным штурмом хри­
стианской религии». Хотя он защищал и высоко ценил
зту критику за ее свободу и основательность, тем не
менее он не был склонен и не считал себя обязанным
принимать все конечные выводы этой критики. С ним
случилось почти то же самое, что произошло с одним
евреем из новеллы Боккаччо
498
.
Когда этот еврей при­
ехал в Рим и увидел средневековое папство во всей глу­
бине его падения, он решил креститься, полагая, что ре­
лигия, продолжающая успешно существовать, несмотря
на гнусность форм, в которые она вылилась, несомнен­
но, должна заключать в себе вечную истину. Чем ост­
рее была критика Реймаруса, тем отчетливее станови­
лась для ясного ума Лессинга та мысль, что такое все­
мирно-историческое явление, как христианская рели­
гия, должно было возникнуть не из недр гнилого боло­
та библейских сказаний, а на совершенно иной почве.
Именно эго различие между Библией и религией из­
лагал Лессинг в своих противотезисах к «Фрагментам»
Реймаруса. Не следует забывать, что среди этих проти-
вотезисов были уже первые пятьдесят три параграфа
-•^Воспитания человеческого рода»
499
и что «весь ключ»
к своему главному религиозно-философскому произве­
дению, из которого он на первых порах хотел опубли­
ковать только «предварительные наброски», Лессинг
уже давным-давно держал наготове в своей голове. Кто
же в таком случае станет серьезно
поддерживать
утверждение, что произведение Лессинга, во многих от­
ношениях более богатое мыслями, чем все его прочие
сочинения, было жалкой софистикой и что он высосал
его из пальца, дабы при опубликовании «Фрагментов»
1 рикрьпъ самого себя и свою собственную позицию в
этом вопросе?
I То так как все же находятся люди, осмеливающиеся,
хотя и косвенно, высказывать столь абсурдное предпо-
43!


ФРАНЦ MI-РИНГ
ложение, то мы приведем одно документальное подтвер­
ждение — а их чрезвычайно много — того, насколько
серьезно Лессинг относился к своей религиозной фило­
софии. Дети Реймаруса были недовольны изданием
«Фрагментов» или, во всяком случае, формой их опубли­
кования; сын опасался за репутацию отца, а дочь до­
садовала на противотезисы Лессинга. Элиза Реймарус,
ближайший друг Лессинга после смерти его жены, бы­
ла слишком добра и слишком умна, чтобы ложно ис­
толковывать намерения Лессинга; когда на него напа­
дали, она всегда находила слова оправдания в его за­
щиту, а о «Воспитании человеческого рода» говорила:
«Я ни за что не хотела бы, чтобы он этого не написал».
Но это сочинение все-таки казалось ей «причудой»; она
не могла полностью освободиться от точки зрения сво­
его отца и в интимной переписке с друзьями нередко
неодобрительно отзывалась о «масках» и «софизмах»
Лессинга. 6 апреля 1778 года Лессинг послал младше­
му Реймарусу успокаивающее письмо, он обещал хра­
нить в тайне личность автора, но насчет «Воспитания
человеческого рода» он высказывается откровенно и
свободно: «Эта гипотеза, конечно, в весьма значитель­
ной степени изменила бы цель, которую имел в виду
мой Неизвестный. Но что же из этого? Пусть каждый
говорит то, что ему кажется истиной, а сама истина
пусть будет предоставлена богу». Итак, мы видим, что
в этом интимном письме, написанном для успокоения
семьи Реймарусов, Лессинг с умышленной остротой
заходит еще дальше в своем мнимом лицемерии, кото­
рое должно еще больше огорчить Реймарусов: не под­
тверждается ли этим вполне вероятное предположение,
что это мнимое лицемерие было принципиальным на­
учным убеждением? Упрек в «неясной и в глубочайшей
своей сущности неискренней позиции» можно обратить
исключительно к тем людям, которые еще и поныне не
видят, что между Реймарусом и Лессингом было «ог­
ромное» различие.
Итак, повторим еще раз: вносить смысл и внутрен­
нюю связь в последние бои Лессинга, исходя из идеоло­
гической точки зрения, есть поистине тяжкая задача,
особенно если эту борьбу хотят гармонично согласовать
с современной «борьбой за культуру». С модными лес-
слшговедамн обычно происходит при этом то же самое,
432


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
что происходило с евангелическими проповедниками
раомонпи, беспощадно осмеянными Лессингом. Они при­
думывают средства и пути, при помощи которых «упря­
мое многообразие явлений можно было бы запереть,
как бодливых козлов, в тесное стойло, где им никак
нельзя бросаться друг на друга». Но, «к сожалению,
козлы остаются все такими же бодливыми, по-прежне­
му нацеливают друг на друга рога, продолжают бры­
каться и бодаться». Даже такой человек, как Геблер,
который честнее и беспристрастнее постарался проник­
нуть в сущность религиозно-философских воззрений
Лессинга, чем прочие исследователи Лессинга, прихо­
дит к заключению, что Лессинг хотел «примирить» и
«связать» ортодоксию Геце, просветительские тенденции
Николаи и свободомыслие Реймаруса. Выходит, следо­
вательно, так, что Лессинг был до некоторой степени
тот же Николаи, только возведенный в высшую степень!
Но этот вывод нельзя поставить в упрек отдельному
человеку, поскольку он, подобно Геблеру, честно выра­
жает свои личные мнения. Вся вина лежит на идеали­
стическом методе исторического исследования. Если эти
господа станут наконец на точку зрения исторического
материализма, если они признают, что в своем мыш­
лении, в своих речах и во всей своей деятельности
Лессинг всегда был наиболее сознательным и наиболее
решительным для своего времени борцом немецкой бур­
жуазии, то они найдут, что «упрямое многообразие» его
воззрений укладывается во вполне ясную и внутренне
связанную систему.
Ввиду важности этого вопроса мы хотели бы пояс­
нить его еще одним примером, каких, впрочем, можно
было бы найти целые сотни. В 1778 году в самый раз­
гар дискуссии о «фрагментах» Николаи перевел или
поручил перевести с английского мемуары Джона Бан-
ксля — подержанную просветительскую книгу, «сквер­
ный роман», по выражению Лессинга. Этот перевод был
запрещен венской цензурой, а после этого высмеян
Внландом в «Немецком Меркурии»
500
.
В письме от
10 января 1779 года Лессинг пишет Гердеру: «Игривая
болтовня Виланда о Банкеле настолько же справедли­
ва, насколько и забавна, и Николаи вполне ее заслу­
жил. Жаль только, что Виланд выламывает, таким об­
разом, целую ступеньку той лестницы, по которой долж-
133


ФРЛ.ЧЦ МКРИНГ
на взобраться публика известного сорта, если она Во­
обще хочет продвинуться дальше. Вы понимаете меня».
Из этих фраз Геблер выводит заключение, что поверх­
ностное просветительство Николаи Лессинг тоже счи­
тал необходимым для воспитания человеческого рода.
Если стать на идеологическую точку зрения, то против
этого вывода нельзя особенно возражать: Лессинг ведь
прямо говорит, что без такого просвещения «публика
известного сорта» не может продвинуться дальше. Но
Лессинг в дискуссии о «Фрагментах» всего ожесточен­
нее нападал именно на это просвещение; как мы сейчас
увидим, он наносил ему гораздо более веские удары,
чем Виланд своей «игривой болтовней»; особенно его
возмущало — ив этом отношении он был совершенно
прав — фальшивое и двусмысленное поведение Нико­
лаи. Следовательно, здесь как будто имеется налицо
такое очевидное и грубое «противоречие», какое только
можно себе представить. Лессинг порицал Виланда за
то, что делал он сам, но лишь гораздо более энергично.
Буржуазные исследователи Лессинга не могут преодо­
леть этого противоречия и стараются или обойти его,
или затушевать. Одни говорят, что Лессинг был, в сущ­
ности, тоже николаитом, другие полагают, что он все­
гда должен был себе «противоречить»; третьи в «Вос­
питании человеческого рода» вставляют между еврей­
ской и христианской религией и религией будущего еше
и николаистское просвещение как своего рода маленькую
промежуточную станцию. Нечего и говорить, что оста­
ется в таком случае от Лессинга и от всего дела его
жизни.
Если мы попробуем разрешить это «противоречие»
е точки зрения исторического материализма и если мы
предположим, что в своей религиозной борьбе, равно
как и во всей своей борьбе, Лессинг руководился бур­
жуазным классовым сознанием, то мы сейчас же уви­
дим, что это сознание не могло до такой степени об­
мануть его и запутать, чтобы он мог впасть в столь
явное «непримиримое противоречие». Мы можем ска­
зать о нем приблизительно то же, что он говорил в
«Гамбургской драматургии» об Аристотеле: в очевид­
ном противоречии человека вроде Лессинга изобличить
не так-то легко. Он может заблуждаться и нередко за­
блуждается, но при этом всегда исходит из своего клас-
434


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
сового сознания; следовать ему сегодня, а завтра бить
его в лицо — на это Лессинг не был способен. Если у
такого человека мы обнаруживаем такое противоре­
чие, то мы предпочтем не доверять самим себе, чем
ему. Мы удвоим наше внимание, перечитаем сомнитель­
ное место десять раз и только тогда поверим, что Лес­
синг противоречит самому себе, когда из общей систе­
мы его классового сознания сможем понять, каким об­
разом и благодаря чему он дошел до этого противоре­
чия. При таком подходе «разрешение противоречия»
достигается сейчас же. Перевод Банкеля был запрещен
венской цензурой, а потому с позиций классового созна­
ния Лессинга было вполне правильно взять на себя
защиту даже самого плоского просветительства от гру­
бого произвола деспотизма, и учитывая, что книга, на
которую опустилась полицейская дубина, все-таки спо­
собна принести хоть некоторую пользу известного сор­
та публике, порицать основательную, справедливую и
забавную критику запрещенной книги только потому,
что эта критика косвенно оправдывает духовное убий­
ство, совершенное деспотизмом. То, что мы говорили
раньше об отношении Лессинга к ортодоксам, можно
повторить и об его отношении к просветителям. Пре­
следуемых просветителей он отстаивал с такой же ре­
шительностью, с какой он боролся против просветите­
лей, игравших роль преследователей. Свобода духа, сло­
на и печати являлась основным требованием буржуаз­
ных классов; она была общей почвой, на которой не­
мецкая буржуазия раньше всего могла сговориться от­
носительно своих классовых интересов. Если эта почва
подрывалась, все прочие соображения должны были
отступить на второй план: жалког «просветительство»
все-таки более отвечало жизненным потребностям бур­
жуазных классов, чем цензура. Таким образом, чрез­
вычайно просто разрешается то мнимое «противоречие»
Лессинга, которое не в силах разрешить идеалистиче­
ское понимание истории.
Сторонники этого направления, конечно, скажут,
ч п> псе наши аргументы притянуты за волосы и совер­
шенно не соответствуют буквальному смыслу того, что
.
ieccHiir писал ['ордеру. Но тем не менее дело обстоит
1
'"'"
!!
1(; так, п в этом отношении наилучшим свидетелем
является сам Лессинг. В годы молодости он сам, между
43*


Ч>РЛ)1а МПЧШГ
прочим, думал перевести «этот скверный роман». Ни­
колаи пришла на ум хитрая мысль — использовать-
этот факт в борьбе с «игривой болтовней» Виланда,
и он письменно запросил Лсссинга, разрешается ли ему
это сделать. Лессипг отвечал письмом от 30 марта
1779 года. Сначала он задал здоровую головомойку
своему старому товарищу за его трусливое поведение
во время дискуссии о «Фрагментах», а затем отвечал
на его запрос напрямик: «Нет, лучше этого не делай­
те! Я предвижу, что буду вынужден дать такое объяс­
нение, которое выставит Вашего Банкеля в еще более
невыгодном свете». Затем Лессинг разъясняет, что он
намеревался перевести Банкеля лишь для того, чтобы
показать в примечаниях, что этот сорт просветительст­
ва бесконечно пошлее, чем ортодоксальная система, и
в заключение говорит: «Поступок Виланда я совершен­
но не одобряю, о чем я недавно написал Гердеру. На­
сколько мне помнится, я писал ему, что к книге, запре­
щенной императорской цензурой, никакой мыслящий
человек не должен так относиться. Она, безусловно,
хороша н, безусловно, будет способствовать просвеще­
нию некоторых людей именно потому, что была запре­
щена в некоторых странах; поэтому, на мой взгляд,
Виланд повинен в неблагородной угодливости по отно­
шению к императору». Мы уже видели, что ничего по­
добного Лессипг Гердеру не писал, если придерживать­
ся буквального смысла слов, но тем не менее он совер­
шенно правильно растолковал непонятливому Николаи
общий смысл того, что умный Гсрдер «понимал» с по­
луслова. Лессинг разрешает «противоречие» именно
так, как это противоречие должно было бы разрешать­
ся с точки зрения материалистического понимания исто­
рии; Банкель для него достаточно противен—он бес­
конечно противнее, чем ортодоксальная система,—но
если цензура убивает «такой скверный роман», то мож­
но, «безусловно», предположить, что он все-таки при­
нес пользу «некоторым людям», а потому буржуазный
классовый инстинкт не позволяет издеваться над уби­
той полицией книгой.
После этих разъяснении становится совершенно по­
нятным, почему главную свою атаку Лессипг направил
против поверхностного просвещения. В глазах Лсссин­
га просвещение это было ни рыба ни мясо; по его мне-
436


ЛПГЕНДА О Л1-ССИПГЕ
нию, оно портило и религию и философию и в одинако­
вой степени стесняло и свободу мышления и свободу
веры. Лессинг желал, чтобы каждый спасался на свой
лад, понимая, конечно, эти слова в совершенно ином,
и гораздо более глубоком смысле, чем Фридрих, но он
боролся с каждой религией, поскольку она становилась
орудием фридриховского или какого бы то ни было
другого деспотизма и желала ограничить свободу науч­
ного исследования. Всякая религия была для
него
истинной, поскольку являлась переходной ступенью ду­
ховного развития человечества; всякая религия была
заблуждением, поскольку стремилась навсегда затор­
мозить дальнейшее духовное развитие человечества.
Если обратиться к современным представлениям, мож­
но сказать, что Лессинг видел в религиях не логические,
а исторические категории: они были для него не вечны­
ми, а неизбежными ступенями развития человеческого
духа. Он наблюдал в свое время, как ортодоксия дес­
потизма постепенно превращалась в философию буржу­
азии, и прекрасно понимал, что исторический процесс
духовного развития нельзя ускорить внешними, а тем
более насильственными средствами. Но когда ленивые
и трусливые просветители неуклюже вмешивались в
этот духовный процесс, когда они намеренно затушевы­
вали все яснее и яснее обозначавшуюся границу между
философией и религией, когда они с величайшей нетер­
пимостью проповедовали якобы очищенное, а на самом
деле фальсифицированное христианство, когда они ор­
тодоксальную систему делали как будто немного более
разумной, а на самом деле еще более бессмысленной,
и это «утонченное заблуждение» превращали в мощ­
ную плотину, преграждавшую течение свободной мыс­
ли,— тогда все духовное развитие германской буржуа­
зии оказывалось поставленным па карту. Оно грозило
тогда зайти в такое болото, по сравнению с которым
даже старая неприкрашенная ортодоксия казалась еще
твердой почвой. Против этого-то рокового отклонения
Лессинг и возвысил свой предостерегающий голос.
Поясним только что развитую нами точку зрения Лес
спнга отдельными положениями, высказанными им са­
мим, хотя подобных свидетельств так много, что трудно
вмбрать наиболее подходящие из них. Уже в начале
своей деятельности Лессинг издевается [[ад «извращен-
437


ФРЛПЦ МЕРППГ
ным способом обучения христианству», который состо­
ит в том, что из богословской учености и мирской муд­
рости изготавливается смесь настолько превосходная, что
в ней лишь с натугой и трудом можно отличить одно
от другого. При этом, однако, одно другое ослабляет,
ибо «мирская мудрость должна вынудить верить с по­
мощью доказательств, а богословская ученость — под­
крепить доказательства верой». В «Литературных пись­
мах» он пригвождает к позорному столбу «милую квинт­
эссенцию» христианства, которая и более непоследова­
тельна и более нетерпима, чем старая ортодоксия.
В первом теологическом сочинении по поводу найден­
ной им рукописи Бернара Турского
501
, которое он на­
писал в бытность свою вольфенбюттельским библиоте­
карем, он говорит: «Я не знаю, обязаны ли мы жертво­
вать ради истины счастьем и жизнью... Но если чело­
век хочет учить истине, я знаю, что его долг — учить
полностью или совсем не учить, излагать ее ясно и про­
сто, без загадок, без недомолвок, без недоверия к ее
силе; а те дарования, которые для этого требуются, на­
ходятся в нашем распоряжении. Тот, кто не хочет при­
обрести их или, приобретя, не хочет ими пользоваться,
тот оказывает плохую услугу человеческому рассудку,
если он освобождает нас от грубых заблуждений, но
скрывает полную истину и желает удовлетворить нас
чем-то средним между истиной и ложью. Ибо чем гру­
бее заблуждение, тем короче и прямее путь к истине.
Наоборот, утонченное заблуждение может
навсегда
удалить нас от истины, ибо тем труднее нам догадаться,
что это заблуждение... Кто думает только о том, чтобы
дать человеку истину под всевозможными личинами и
румянами, тот может быть ее сводником, но никогда
не был ее любовником». В одной из статей о Лейбнице
он с горькой иронией говорит: «Он верил! Если бы я
только знал, что обозначают этим словом! Я должен
признаться, что в устах многих новых теологов оно ка­
жется мне настоящей загадкой. В течение последних
20—30 лет эти люди сделали такие успехи в религиоз­
ном познании, что, когда я сравниваю с ними преж­
него догматика, мне кажется, что я очутился в
совершенно другой стране. У них наготове столько вес­
ких соображений в пользу веры, столько неопровержи­
мых доказательств истинности христианской религии,
438


ЛЕГЬ'НДА О ЛЕССИИГЕ
что я только удивляюсь, как люди когда-то могли быть
настолько близоруки, чтобы веру в эту истину считать
действием сверхъестественным благодати... Все то, что
по их (прежних догматиков) откровенному признанию
не может дать окончательной уверенности ни в отдель­
ных положениях, ни в общей связи,— все это многие
наши новые богословы так связали друг с другом и так
подточили и заострили в отдельных пунктах, что только
упорнейшая слепота и намеренное упрямство не согла­
сятся с ними. Какая роль отводится тут святому ду­
ху — это известно лишь ему одному; но по правде гоно­
ра, если он и ничего не захочет тут сделать, то ничего
от этого не изменится... Поэтому те, кто научились на­
сильно склонять разум к вере, должны извинить Лейб­
ница эпохой, в которую он жил; я же скажу, что он,
разумеется, не верил ни в триединство, ни в какое бы
то нп было религиозное учение, полученное путем от­
кровения: если только верить — значит считать что-либо
истинным в силу естественных причин». Недостаток ме­
ста заставляет нас прервать цитату. Приведем еще не­
сколько свидетельств, которые, может быть, покажут­
ся читателю еще более убедительными.
«Просветители», которых бичевал Лессинг, и особен­
но их берлинская гвардия, конечно, сейчас же стали
упрекать его в заигрывании с ортодоксами; эта глупая
болтовня уже и тогда встречала такое же доверие, как
и в наши дни. Карл Готхельф
502
дошел даже до такой
наглости, что написал письмо в Вольфенбюттель, где
говорил, как это огорчает его и Николаи. В апреле
17/3 года он получил от Готхольда Эфраима следую­
щий ответ; «Какое мне дело до ортодоксов? Я прези­
раю их так же, как и ты; но только они в слишком
малой степени теологи и в недостаточной степени фи­
лософы. Я совершенно убежден, что, если бы эти пу­
стые головы забрали власть, они со временем повели бы
себя еще более тиранически, чем это когда бы то пи
было делали ортодоксы». В совершенно таком же духе
написано и знаменитое письмо от 2 февраля 1774 года:
«Это я недоволен, что существует стремление просве­
тить мир? Это я-то не желал от всей души, чтобы каж­
дый разумно относился к религии? Я презирал бы са­
мого себя, если бы своей пачкотней преследовал какую-
либо иную цель, кроме того, чтобы способствовать этим
439


ФРАНЦ Mi;PI!lir
великим задачам. Но позволь мне действовать по-сво­
ему, так, как я, по моему мнению, способен. А что мо­
жет быть проще этого? Я вовсе не хочу сохранить гряз­
ную воду, которой уже давно стало нельзя пользовать­
ся; я только не хочу выливать ее раньше, чем узнаю, от­
куда взять чистую; я не хочу, чтобы ее выливали не­
осторожно, дабы потом не пришлось купать дитя в на­
возной луже. А что же такое паша новомодная теоло­
гия по сравнению с ортодоксией, как не навозная лужа
по сравнению с грязной водой? С ортодоксией, слава бо­
гу, более или менее справились; между ней и филосо­
фией воздвигли стену, разделенные ею, они могли идти
своим путем, не мешая одна другой. Но что делают сей­
час? Эту стену ломают и, желая якобы сделать из нас
разумных христиан, делают нас крайне неразумными
философами... Мы все согласны в том, что старая ре­
лигиозная система ложна; но я не стану говорить вме­
сте с тобой, что это — рубище, сшитое невеждами и по­
луфилософами. Я не знаю помимо этой ни одной еще
вещи в мире, в которой бы в такой большой степени
проявила и испытала себя человеческая прозорливость.
Рубищем невежд и полуфилософов является та рели­
гиозная система, которую теперь хотят поставить на ме­
сто старой и которая претендует на гораздо большее
влияние на разум и философию, чем старая. И ты еще
недоволен, что я защищаю эту старую систему? Дом
моего соседа грозит обрушиться. Если мои сосед захо­
чет его снести, я честно помогу ему. Но он не хочет
его сносить, а желает подпереть его и подвести под него
фундамент за счет полного разрушения моего собствен­
ного дома. Он должен изменить свой образ действий,
или я примусь за его дом, как будто бы он был моим
собственным».
Так как берлинские просветители все еще не пони­
мали его, он неустанно разъяснял им, что он «предпо­
читает старую ортодоксальную теологию (в основе сво­
ей терпимую) новой теологии (в основе своей нетерпи­
мой), так как первая открыто сражается со здравым
человеческим рассудком, а вторая предпочитает под­
купать его. Я так или иначе мирюсь со своими явными
врагами, дабы быть тем более настороже по отноше­
нию к моим тайным врагам». Брату он пишет: ^Рхли
мир надо непременно тешить заблуждениями, то за-
440


ЛНГННДА О ЛГССИПГЕ
блуждения старые, уже имеющиеся в обращении, для
этого столь же хороши, как и новые». Конечно, все это
ни к чему не вело. С берлинскими
«просветителями»
даже Лсссннг не мог ничего поделать. Ведь еще в наши
дни внук Карла Готхсльда выкинул одного еврея на ули­
ку за его еврейское происхождение и эту скверную про­
делку старался оправдать тем, что его газета — «Vossi-
sehe Zeitung»»,— в которой Готхольд Эфраим впервые
проявил свои таланты, должна вестись в строго проте­
стантском духе, то есть в духе той религиозной половин­
чатости, которую Лессипг навсегда заклеймил своими
едкими насмешками.
В заключение приведем еще несколько отрывков из
протнвотезпсов Лессннга к «Фрагментам Неизвестно­
го». В послесловии к первому фрагменту, изданному в
1774 году, Лессипг говорит о новомодных
теологах:
«О проповедниках естественной религии они отзывают­
ся с таким высокомерием и с такой злобой, что каждым
своим словом выдают, чего следовало бы ожидать от
них, если бы в их руках была та самая власть, против
которой они ныне сами протестуют». В заключение он
говорит: «Их разумное христианство, конечно, далеко
превосходит естественную религию, жаль только, что
не знаешь, где там кончается разум и где начинается
христианство». Когда в 1777 году Лессипг издал пять
следующих фрагментов, в своих противотезнсах он за­
явил (а после вышеприведенных разъяснений нам нече­
го повторять, что Лессипг был тут не «неясен» или «не­
искренен», а говорил с глубочайшим убеждением), что
«гипотезы этого человека (Неизвестного), его поясне­
ния и доказательства» в конце концов касаются только
теолога, а не христианина, непосредственным
чувством
обретающего блаженство в христианской религии. О тео­
логах же он говорит: «Разве их мантию не перенесли
уже давным-давно на другие плечи? С церковных ка­
федр, вместо того чтобы говорить о необходимости от­
дать разум под опеку веры, ныне говорят
только о
внутренней связи между разумом и верой. Вера — это
разум, подтвержденный чудесами и знанием, а разум —
резонерствующая вера. Вся религия откровения по что
иное, как возобновленная санкция религии разума.
Га ни в иен совсем не существует, а если они и сущест­
вую г, то решительно все равно, связывает лн с ними
4-Ц


ФРАНЦ МЕРИПГ
христианин то или другое понятие или не связывает.
Как легко было опровергать тех жалких теологов, кото­
рые ничего не имели за душой, кроме нескольких не­
верно понятых текстов писания, и, проклиная разум,
этим самым вооружали оскорбленный разум! Они вос­
станавливали против себя все, что желало иметь и име­
ло разум. И насколько трудно бороться с теми, кто пре­
возносит и в то же время усыпляет разум, объявляя про­
тивников откровения врагами здравого человеческого
рассудка! Они подкупают всех, кто желает иметь ра­
зум, по не имеет его!» И так далее.
В этом отношении чрезвычайно интересно одно за­
мечание, которое делает Николаи по поводу вышеупо­
мянутой лессинговской «Проповеди па два библейских
текста». Этот берлинский просветитель пишет: «Лес-
сипг не только стоял за то, чтобы предоставить каждо­
му руководствоваться в теологических вопросах своим
личным убеждением, но и — читатель может этому ве­
рить или не верить — не желал, чтобы вводились
изменения в догматическое учение, хотя в то же
время требовал, чтобы была открыта дорога само­
му свободному исследованию. Что таково было мнение
Лессннга, я могу утверждать с полной уверенностью,
так как я и Мозес очень часто спорили с ним по этому
вопросу, особенно в 1776-м или 1777 году, когда мы
серьезно возражали против издания известных «Фраг­
ментов». Может быть, в связи с другим поводом я разъ­
ясню, из какой точки зрения он исходил в своей идее
догматики и ортодоксии и каким образом от этой точки
зрения он совершенно естественно перешел в послед­
ние годы своей жизни к той мысли, что откровение яв­
ляется для человеческого рода лишь воспитанием. Здесь
я только скажу, что, по мнению Лессннга, при всякого
рода исследованиях догматику нужно совершенно оста­
вить в стороне, независимо от того, является ли она
безусловно правильной или пет, и исходить из совер­
шенно других точек зрения»*. Насколько мы знаем,
Николаи так и не выяснил этих точек зрения в другом
месте; но уже из его вышеприведенных слов с достаточ­
ной отчетливостью следует, что в противоположность
берлинским просветителям Лессинг считал необходн-
*Лессииг. Сочинения,17,26G.
442


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
мым предоставить полную свободу научному исследо­
ванию, оставить в стороне догму и рассматривать рели­
гию как частное дело, между тем как берлинские про­
светители латали догму всевозможными «разумными»
домыслами и с еще более фанатичной нетерпимостью
заявляли, что их жалкое сочинительство обладает та­
кой же непогрешимостью, на какую претендовала за­
копченная система старой ортодоксии. В нашем преды­
дущем изложении мы уже попытались выяснить, каким
образом научное исследование, особенно же работа
Репмаруса, «совершенно естественно» привели Лессин-
га к выводу, что откровение есть воспитание, то есть
что исторические религии представляют собою после­
довательные стадии развития человеческого духа.
Если мы теперь спросим, почему современные ни-
коланты столь извращают точку зрения Лессинга, раз­
витую в эпоху его последней борьбы, и стараются со­
здать впечатление, что главный смысл этой борьбы за­
ключался в догматическом споре с ортодоксами, то от­
вет будет очень прост: это произошло по причине той
же «лени н трусости», которые отличали их духовных от-
нов. Ведь эти последние жались от ударов, которыми
осыпал их Лессинг; разве только господин Землер —
-.- невежда» и «нахальный гусь от профессуры», как на­
зывал его Лессинг в порыве вполне понятного раздра­
жения,— заявлял, прикрывшись анонимом, что изда­
тель «Фрагментов» кандидат в Бедлам
503
, да еще «Бер­
линская всеобщая библиотека» после долгих колебаний
выступила против него, «извиваясь, как жалкая гадю­
ка». Зато почтенный ортодокс разбил себе голову о
медный щит Лессинга. И вот за счет этого бедняги Лес­
синга эпохи «Фрагментов» и превозносят ныне как сво­
бодомыслящего проповедника «борьбы за культуру»
504
в
современном вкусе. Буржуазные классы до сих пор еще
не поняли, чего хотел их верный Эккарт более чем сто
лет назад. Потому-то они и добились столь великолеп­
ных успехов.
Лессинг думал, что ортодоксия не будет вмешивать­
ся в его спор с новомодными теологами, но ожидание
это lie оправдалось. Еще в мае 1777 года он писал сво­
ему брагу: «Если соблюдать надлежащую осторож­
ность, то о них (ортодоксах) можно писать что угодно.
Их возмущает не то обстоятельство, что у них что-то
<ИЗ


ФРЛИЦ МКРИИГ
отнимают, а то, что это отнятое заменяют чем-то но­
вым, и они правы». Но пока обиженные просветители
ходили вокруг да около «Фрагментов», ортодоксия мо­
билизовала против «Фрагментов» все свои силы. За это
на нее нельзя было бы особенно сердиться. То, что
оставил ей издатель «Фрагментов», было малым уте­
шением по сравнению с тем, что они у нее отнимали.
Ортодоксальная догма была теснейшим образом свя­
зана с верой в воскресение из мертвых Иисуса, которое
Реймарус раскритиковал как фокусническую проделку
учеников. Естественно, что ее сторонники поднялись
против осквернителей храма. Оказалось, что Лессипг,
которому опротивело «ленивое и трусливое» просвеще­
ние, в силу вполне понятной психологической реакции
приписывал ортодоксии гораздо большую терпимость и
гораздо большую мудрость, чем те, какими она в дей­
ствительности обладала; в силу тогдашних историче­
ских условий ее существования эти качества в конце
концов ей не особенно и требовались. Она неудержимо
падала; великие светила церкви давным-давно замолк­
ли, и ничтожные умы, разыгрывавшие из себя роль пре­
емников Лютера, с тем большим отчаянием цеплялись
за букву Библии, чем сильнее колебалась почва под их
ногами. Понять философско-историческую точку зрения
Лессинга было им совершенно не по силам; они не мог­
ли подняться даже до соображений дипломатического
характера и не в состоянии были понять, что целесооб­
разнее поступиться одним перышком, дабы на некото­
рое время спасти все туловище. Поэтому они с яро­
стью обрушивались на автора «Фрагментов» и их изда­
теля и с своей точки зрения были, конечно, совершенно
правы. Но и Лессинг был не менее прав, когда отвечал
на их настойчивые атаки и при этом на каждый их вы­
пад отвечал еще более резким выпадом. Он соблюдал
при этом всю ту гамму оттенков, которую в своих «ан­
тикварных письмах» рекомендовал судьям искусства:
он был мягок и ласков по отношению к новичкам, про­
являл восторженное недоверие и недоверчивый восторг
к мастерам, был неумолимо строг и положителен к
жалким кропателям, насмешлив по отношению к интри­
ганам.
Новичком в данном случае являлся директор Шуман
из Ганновера, который в противоположность автору
444


ЛПГППДА О ЛЕССИИГЕ
«Фрагментов», доказывавшему «невозможность откро­
вения, которому все люди могут верить на основании до­
казательств», старался доказать возможность открове­
ния сбывшимися пророчествами Иисуса и совершенны­
ми им чудесами. Лессипг со свойственной ему острой
диалектикой достаточно мягко разъяснял Шуману, что
если бы даже сведения об этих чудесах и пророчествах
были столь же достоверны, как только могут быть до­
стоверны исторические факты, то все-таки случайные
исторические истины не могут быть доказательством не­
обходимых истин разума. Он высказывал достаточно ле­
стную для Шумана надежду, что христианская любовь
поможет ему сговориться насчет христианского вероуче­
ния с этим ограниченным, но приличным человеком.
Кропателем был суперинтендант Ресс из Вольфен-
бюттеля. Десять противоречий, которые автор «Фраг­
ментов» нашел в евангельской истории воскресения Хри­
ста, Ресс частью пытался опровергнуть наивно-детским
истолкованием, частью — лживым извращением соот­
ветствующих текстов. В начале полемики Лессинг обо­
шелся даже с ним довольно мягко; по этому поводу он
написал прекрасные и глубокие слова, освещающие и
результаты и сущность его одинокой духовной борьбы:
«Ценность человека составляет не истина, которой он об­
ладает или которой он думает, что обладает, а искрен­
нее усилие, примененное им, чтобы достичь истины.
Ибо сила его совершенствуется не благодаря облада­
нию истиной, а благодаря поиску ее, и в этом-то одном
и заключается его неустанно растущее совершенство.
Обладание делает спокойным, косным, гордым. Если
бы бог взял в свою правую руку всю истину, а в ле-
4т5


ФРЛНЦ мг:РИНГ
ортодоксы, в том числе, к сожалению, и обер-пастор
Геце, который все же заслуживал лучшей судьбы, чем
судьба насекомого, навеки застрявшего в янтаре лес-
синговской полемики. В Гамбурге Лессинг поддержи­
вал с ним хорошие отношения и до дискуссии о «Фраг­
ментах» иногда даже называл его «честным Гене». Не­
сомненно, Геце был честный малый, во всех отношени­
ях более хороший человек, чем разные Лаиге, Клотцы
и Николаи; его ортодоксальные убеждения были для
него священны, он сражался за них мечом, и притом
довольно умело, а в случае нужды был готов приносить
за них жертвы. Не подлежит сомнению, что Лессинг
обошелся с ним несколько жестоко; даже сам Лессинг
говорит, что он «нападает» на него, что он вынужден
обращать свое оружие против противника и что не все
то, что он написал в пылу спора, он написал бы, если
бы просто желал научить собеседника.
Считать ныне правильным каждое слово, произнесен­
ное Лессингом против Геце, было бы в высшей степени
несправедливо по отношению к Геце и, пожалуй, даже
более — к самому Лессингу. На Лессинга не нужно
молиться — его нужно понять; если бы Лессинг жил в
наши дни, он, несомненно, за многое извинился бы пе­
ред добрым Геце, он, несомненно, попросил бы у него
прощения, но, поскольку он был его современником, он
должен был поступать по отношению к Теие именно
так, как он поступал. Многие из новейших лессингове-
дов, старающиеся спасти репутацию Геце, упускают это
из виду, подобно тому как Штар, например, упустил из
виду, что полемические сочинения Лессинга против Геце
отнюдь не дают правильного представления об этом
человеке. Вся суть в том, что Геце, как это, к искренне­
му сожалению, необходимо признать, играл по отноше­
нию к Лессингу роль хвастуна и интригана; он напоми­
нал ему о смертном часе, тонкими намеками давал по­
нять, что светской власти следовало бы за него при­
няться, журил его, как невоспитанного школьника, за
его личные религиозные верования. Все это не имело ни
малейшего отношения пи к научной критике евангелий,
данной автором «Фрагментов», ни к протпвотезисам
Лессинга. Это были настоящие поповские козни, где
хвастовство сочеталось со страстью к преследованиям,
и если гамбургские сторонники Геце, от которых он от-
416


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
июль не открещивался, вели себя еще хуже, чем он, то
это вовсе не снимает вины с него самого, хотя, может
быть, и не отягчает ее, как это утверждают его нынеш­
ние защитники. С Лессингом нельзя было обращаться
так, как обращался с ним Геце, а чрезмерно терпимое
отношение к злобным нападкам отнюдь не принадлежа­
ло к числу его достоинств, если только это можно счи­
тать достоинством. Имея дело с хвастунами и интрига­
нами, он становился «насмешливым» и «до последней
степени резким», и если в данном случае он стал уж
слишком насмешливым и слишком резким, то на этот
упрек он уже исчерпывающе ответил следующими сло­
вами: «Разве может кто-нибудь сохранить уважение к
такому человеку?» «Да, быть может, кто-нибудь третий,
но не тот, в чью голову метят эти камни».
Кивки в сторону светской власти возымели желан­
ный успех; на мощную руку, от которой противники
бежал!! нестройной толпой, обрушились конфискации и
запреты брауншвейгской консистории. Лессинга, правда,
это не смутило, и он говорил в «заграничной» прессе
то, что он считал нужным сказать; но так как теперь
ему приходилось отказаться от работы, «в которой он
не проявил, конечно, той благочестивой осторожности,
которая одна только и может обеспечить счастливый
исход», то в одну бессонную ночь ему пришла в голову
«глупая мысль» — не попытаться ли ему выступить
«на своей старой кафедре — в театре, где может быть, ему
не помешают проповедовать». «Натана Мудрого» он на­
зывает сыном своей наступающей старости, которому
помогла появиться на свет полемика; о стихах этого
драматического произведения он говорит, что они были
бы гораздо хуже, если бы они были лучше. Этой кри­
тикой великого критика можно было бы и ограничить­
ся. «Натан» выдержан в чисто лессинговском духе;
это — сокровище нашей литературы, представляющее
непреходящую ценность, драгоценный сосуд, в который
великолепной струей изливались последние силы геро­
ического духа. Тем не менее на «Натане» сказываются
следы и возраста и полемики. Якоб Гримм, к сожа/ге­
нию, не совсем не прав, когда говорит, что «Натан» так
же относится к «Эмилии», как «Дон Карлос» к «Фнес-
ко». В «Натане» множество прекрасных и глубоких из­
речении, которые во многих случаях были бы, конечно,
447


ФРЛНЦ MtPHHT
уместнее в классической прозе Лессинга, чем в его не­
уклюжих стихах, а отдельные второстепенные действу­
ющие лица, как, например, дервиш, послушник, патри­
арх, пластически воплощающий если не ортодоксаль­
ного фанатика Геце, то, во всяком случае, ортодоксаль­
ный фанатизм, стали классическими образами. Не сле­
дует забывать, что сиены между Натаном и Рэхой
Лессинг писал подлинной кровью сердца: ведь немецкие
филистеры подлыми сплетнями постарались напоследок
отнять у Лессинга последнюю тень семейного счастья —
детскую любовь его падчерицы Мальхен. Но совершен­
но неисторические предпосылки драмы и почти иф-
флаидовское добродушие
505
,
с которым беседуют о
терпимости еврей, султан и храмовник, уготовили «На­
тану» наихудшую судьбу, какая только могла выпасть
на долю лессипговского произведения: «Натан» стал
знаменем того самого крикливого и болтливого просве­
тительства, против которого Лессинг обнажил свой
острый меч.
Тем не менее не следует судить о ценности этой
драматической поэмы по ее нынешним поклонникам,'.
Несмотря ни на что, она остается священным аккордом»,
которым закончилась величайшая битва Лессинга:
«Это меньше всего будет сатирическое произведение,
которое позволило бы оставить арену борьбы с пре­
зрительным смехом. Напротив, это самая трогательная
пьеса, какую я когда-либо сочинил»,— пишет Лессинг-
своему брату. Он-хочет этой пьесой «напасть на врага
с совершенно другого фланга», но прибавляет: «Моя-
пьеса не имеет никакого отношения к теперешним чер­
ным рясам... Теологи всех богооткровенных религий бу­
дут, правда, ругаться, но выступить против нее открыто
они вряд ли осмелятся».
Лессинг писал «Натана» при самых тяжелых усло­
виях, с смертельной болезнью в груди, разбитый смер­
тью любимой жены. Литературная деятельность его
была стеснена полицейскими преследованиями, а забо­
ты о хлебе насущном так невыносимо его мучили, что,-
говоря о подписке на свое произведение, он писал: воз­
можно, что лошадь подохнет с голоду еще раньше, чем
созреет овес. Но, несмотря на всю эту ужасную обста­
новку, его великий гений подымался до той веселой
наивности, которую уже Гете так хвалил в «Натане».
448


ЛЕГЕНДА О ЛГХСИНГЕ
Наилучшим из его современников вещь эта понрави­
лась— она подействовала на них, как ошеломляющее
откровение. «Давно, уже давно,— писала Элиза Рейма-
рус,— никакой глоток свежей воды в сухой песчаной
пустыне не доставлял такого наслаждения, как этот.
Такой еврей, такой султан, такой храмовник, та­
кая Рэха, Зитта — что за люди! Если такие действитель­
но родятся от обыкновенных отцов на земле, то кто
не предпочтет скорее пить на этой земле, чем на небе,
ведь, как вы совершенно правильно замечаете, человек
всегда дороже человеку, чем ангел». Несмотря на все
недостатки, которые отмечали в драме известные и не­
известные критики, самой краткой и самой меткой ее
критикой останутся слова, написанные Гердером Лес-
сингу: «Не буду хвалить вашу драму, само произведе­
ние хвалит мастера, особенно такого мастера».
Никакой человек, как бы мудр он ни был, не может
перешагнуть умственный кругозор своего времени; со­
временный взгляд научного познания, согласно которо­
му в исторических религиях всегда отражается лишь
экономическая борьба развивающегося человечества,
Лессинг мог в лучшем случае только смутно предвидеть,
как это показывает одна фраза в его «Беседах о ма­
сонстве». Стоя на буржуазно-идеалистической точке
зрения, Лессинг видел в борьбе религий не результат,
а причину социальной борьбы. Он писал: «Я и сейчас
не. знаю в Германии ни одного места, где можно было
бы теперь поставить эту пьесу. Но благословение и
счастье тому месту, где она впервые будет поставлена».
Уже через два года после его смерти «Натан» был по­
ставлен в Берлине, но ничего особенного от этого не
произошло. Это не помешало просвещенному деспотиз­
му Фридриха использовать позитивные религии как
орудие воздействия своего режима; это не помешало
еврейским ростовщикам Эфраиму и Итцигу получить
«вольности христианских банкиров», между тем как
еврейского философа Мозеса только терпели вопреки
закону, а его дочь Рэха после его смерти не знала, где
преклонить голову.
Но хотя Лессинг в силу ограниченных познаватель­
ных возможностей своего времени не мог заглянуть в
глубочайшую суть вещей, тем не менее достойна удив­
ления та духовная ясность, с какой он практически за-
15 Зак. Ж
449


ФРАНЦ МКРИНГ
тишал взгляды, которые не сумели и не хотят превзой­
ти лучшие люди нашей эпохи и до которых половинча­
тые просветители наших дней так же неспособны до­
думаться, как и их предки, жившие сто лет тому назад.
Этот взгляд гласит, что религиозная вера — частное
дело каждого отдельного человека, из-за которого он
не должен подвергаться никаким притеснениям, но что
именно вследствие этого со всякой религией, становя­
щейся намордником свободного научного исследования
или оружием социального угнетения, необходимо вести
беспощадную борьбу, какова бы эта религия ни была.
Если Лессинг, еще будучи юношей, все религии, осно­
ванные на откровении, называл одинаково истинными
и одинаково ложными, то в старости он, развивая тот
же ход мыслей, дал характерное истолкование притче
о трех кольцах, которая повторялась в мировой литера'
туре еще со времен крестовых походов: ни одно кольцо
не есть настоящее, ибо настоящее кольцо, вероятно, по­
теряно, но тот, кто считает свое кольцо настоящим,
должен сердечной уживчивостью и благими деяниями
проявить силу камня, заключенного в его кольце.
Поэтому ничего не может быть глупее, как искать
в «Натане» принижения христианской религии или про­
славления еврейской. Когда филосемитический капита­
лизм хочет примоститься под знаменем Натана, он со­
вершает гнусную измену по отношению к Лессингу.
Своего еврея Лессинг взял просто из новеллы Боккаччо,
где рассказывается притча о трех кольцах. Он боролся
со всяким социальным угнетением, в том числе и с
социальным угнетением евреев. Но его свободная душа
даже не подозревала о том моральном обязательстве,
которое ныне возлагает на человечество «Freisinnige
Zeitung» и в силу которого на каждого еврейского бир­
жевого маклера полагается смотреть, как на архангела
Гавриила. Он прекрасно знал не только светлые, но и
теневые стороны еврейского характера и о еврейской
нетерпимости говорил с таким же презрением, как и о
нетерпимости поповской. Но, обладая политическим
тактом настоящего борца, он знал, что нельзя издевать­
ся над угнетенными, пока приходится бороться с угне­
тателями. Поэтому он не занимался критикой еврейст­
ва—критикой, от которой не считали себя в праве
отказаться другие великие мыслители и поэты нашей
450


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
классической литературы. Поэтому их имена красуются
пыне в лепорелловском списке антисемитизма, между
тем как к вечной славе Лессинга нужно сказать, что ни
антисемиты, ни филосемиты не имеют никакого права
считать его своим.
Глубокая логика последнего этапа жизни Лессинга
проявляется и в том, что спор о «Фрагментах» снискал
ем\* лавры как раз в той области, в которой он, руко­
водствуясь верным инстинктом, начал борьбу и в кото­
рой он действительно проложил дорогу Канту, Фихте
и Гегелю. Лессинг сам говорит о своих полемических
сочинениях против ортодоксии —а они в своем роде
были классическими шедеврами полемики — как о «пе­
ребранках» и «фарсах». Зато в письме к брату он со­
вершенно необычным для него самоудовлетворением
называет свою «новую гипотезу о евангелистах как о
простых, вполне человеческих историках» самым осно­
вательным и самым содержательным из всего, что он
когда-либо написал; столь компетентный судья в этом
вопросе, как Давид Штраус, подтверждает, что это
«сочиненьице в два печатных листа содержит в себе цен­
ные зародыши всех дальнейших исследований по этому
вопросу» *. Лессинг заложил прочные основания для
критики евангелий: он проводил различия между тре­
мя синоптическими евангелиями и евангелиями от Иоан­
на, сделал ряд остроумных замечаний о возникновении
и взаимосвязи евангелий от Матфея, от Марка и от Лу­
ки и основательно доказывал, что только с появлением
четвертого евангелия христианство из еврейской секты
превратилось в мировую религию.
Мы уже видели, что Лессинг высоко ценил ученость
и основательность автора «Фрагментов», но в то же
время — не по тактическим, а по принципиальным сооб­
ражениям-—
относился к этому мастеру «с недоверчи­
вым восторгом и восторженным недоверием». Хотя ав­
тор «Фрагментов» чрезвычайно метко вскрыл отдель­
ные противоречия в истории воскресения, рассказанной
в евангелиях, тем не менее он попадал мимо цели,
когда говорил, что после неожиданной для них смерти
учителя его ученики, до тех пор видевшие в Иисусе
мирского мессию, вынуждены были с помощью благо-
'Strauss. Lcbcn Jesu, 1 , 132.
I5'
E
451


ФРЛНЦ МНРПНГ
чсстивого обмана состряпать новую религиозную систе­
му. К такому поверхностному рационалистическому объ­
яснению Лессинг был неспособен; в позитивных рели­
гиях он видел естественный результат и необходимые
условия человеческого духовного развития, и Целлер
совершенно прав, говоря, что Лессинг уже выразил
основную мысль гегелевской «Философии религии».
Гегель называет просветительство сознательной ложью,
поскольку оно болтает об «обмане со стороны духовен­
ства»; Лессинг, конечно, не отзывался об авторе
«Фрагментов» столь грубо и столь несправедливо, ибо
тот вполне честно развивал свои взгляды. Но когда Ге­
гель говорит, что «единичные исторические свидетель­
ства», то есть «случайное знание таких же обыч­
но действительных историй», совсем не придают до­
стоверность вере, которая «и не думает связывать свою
достоверность с такими свидетельствами и случайностя­
ми»*, то мысли эти звучат совершенно как у Лессннга.
Как раз такую точку зрения защищал Лессинг и от про­
светительства— настоящего просветительства Реймару­
са и мнимого просветительства Николаи — н от ортодок­
сии; исходя из этой точки зрения, он высказывал совер­
шенно верный взгляд, который новейшие лессннговеды
охотно провозгласили бы глупостью,— именно, что он
правильнее понимает сущность христианской религии,
чем Геие и компания.
Всего подробнее Лессинг развил свои религиозно-
философские воззрения в «Воспитании человеческого
рода». Как мы уже видели, его положения противопо­
ставлялись положениям Реймаруса. Он говорит, что
религии, основанные на откровении, были средством во­
спитания человеческого рода, и доказывает это приме­
рами еврейской и христианской религий.
Конечно, эту мастерски написанную статью нельзя
критиковать с точки зрения современной науки, равно
как и нельзя усматривать се основную мысль в гипотезе
переселения душ, выдвинутой в самом конце. Основная
мысль заключается в попытке доказать необходимость
исторического упадка религий, основанных на откоове-'
* Г UГUЛЬ. CillMUVK! UH'jii.
Ч. 1.
'K'HOMOHU.iUi lili Д_ .
,\il. М.,
l'Juy, С. 291,
296, 29S .


i
пни, как раз их исторической правомочностью. «Поче­
му,— спрашивает Лессинг,— мы не должны усматривать
во всех позитивных религиях лишь тот путь, каким един­
ственно может развиваться и в дальнейшем будет раз-,
внваться человеческий разум во всех странах, вместо
того чтобы смеяться над той или другой из них и гне­
ваться на нее? Неужели рука божия занимается всем,
только не нашими заблуждениями?» Но «превращение
истин, данных путем откровения, в истины разума
совершенно необходимо, если это помогает человечес­
кому роду... Неверно, что размышления о таких вещах
когда-либо вызывали бедствия и вредили человеческому
обществу... В этом можно упрекнуть не размышления,
а бессмысленную, тираническую попытку обуздать эти
размышления и запретить людям, имевшим свои соб­
ственные взгляды, исповедовать их».
Превращение истин откровения
в истины разума
Лессинг прослеживал главным образом на вопросе о
бессмертии. Иудейская религия ничего не знала о бес­
смертии души, ибо грубый и непривыкший к мышлению
еврейский народ можно было воспитывать только путем
непосредственных, чувственно воспринимаемых наград
и наказаний. Христианская религия учила более раз­
витые народы руководствоваться более благородными
побуждениями: она воспитывала внутреннюю чистоту
сердца, заставляя человека думать о другой, истинной
жизни, ожидающей его после земного существования.
Но затем наступает эпоха завершения, эпоха нового
евангелия. «В это время человеческий рассудок будет
еще более убежден в лучшем будущем, но у человека
не будет потребности заимствовать из этого будущего
побудительные мотивы своих действий, он будет делать
добро потому, что это добро, а не потому что за это ему
обещаны какие-либо награды, которые прежде только
одни привлекали и укрепляли его непостоянный взор,-
дабы он понял возможность лучших, внутренних наг­
рад». Здесь уже развиты и основная мысль-гегелевски;;
«Философии религии» и основная мысль кантовской
этики. Если эта глубоко продуманная работа все-таки
заканчивается фантастической перспективой переселе­
ния душ, то это является лишь отражением тогдашнего
немецкого убожества. Такой жизнерадостный человек,
как Лессинг, ничего не хотел знать о будущей жизни;
433


ФРАНЦ МПРИНГ
в одном из оставшихся после него отрывков говорится:
«Заботясь о будущей жизни, дураки теряют жизнь на­
стоящую. Почему будущей жизни нельзя дожидаться
столь же спокойно, как завтрашнего дня? Этот довод
против астрологии есть в то же время довод против
всякой религии, опирающейся на откровение. Если бы
существовало искусство предугадывать будущее, то
этому искусству нам бы следовало обучаться. Если бы
существовала религия, предлагающая нам достоверные
сведения об иной жизни, мы не должны были бы слу­
шать эту религию». Но необходимой предпосылкой
этой жизнерадостности было положение, что «человек
всегда убежден в лучшем будущем», а жить этим убе­
ждением в тогдашней благословенной Германии мог
только тот, кто, преисполненный оптимизма, подобно
Лессингу, мог вопрошать: «Что же я теряю? Разве вся
вечность не принадлежит мне?»
Философия Лессинга, если вообще позволительно го­
ворить о ней, была столь же мало систематична, как
и его теология. Экономическая отсталость Германии не
давала ему возможности понять материализм, а в то
же время его энергичная, бодрая, жизнерадостная на­
тура мешала ему находить удовольствие в том, чтобы
прясть нити идеалистической философии. Ход его фи­
лософского развития вел от Лейбница к Спинозе.
Вперед или, если угодно, назад к Спинозе. Ибо Лейб­
ниц, сочетавший огромный спекулятивный талант с уди­
вительным умением приспособляться к немецкому мел­
кому деспотизму, был «спинозист в душе», как метко
выразился Лессинг; своим учением о монадах и преду­
становленной гармонии он только кое-как прикрывал
свой спинозизм от зорких глаз ортодоксии. Философское
развитие Лессинга сводилось к тому, чтобы через эту
оболочку проникнуть к самому ядру и, сняв обманчи­
вые покровы, вернуться к основным мыслям Спинозы —•
единству всего сущего, закономерности всего происхо­
дящего, сущностному единению духа и природы. Эш
мысли, хотя н чрезвычайно несистематически изложен­
ные, можно было бы совершенно ясно заметить в его
философских набросках, если бы даже до нас не дошел
вполне достойный доверия рассказ Якоби о том, что в
разговорах с ним Лессинг признавался в своем спино­
зизме. Лессинг дошел до границы, отделяющей идеа-
454


ЛЕГЕНДА о ЛЕССИИГС
лизм от материализма; перешагнуть через нее ему по­
мешал в конечном счете только упадок немецких ус­
ловий.
Этот же упадок вынудил его подняться на высоту
светлого, но несколько легковесного гуманизма, кото­
рым проникнута его «Беседа о масонстве Эрнста и
Фалька». Когда Штар видит в этих мастерски написан­
ных диалогах бесспорное опровержение социализма и
прославление анархии, которую, по мнению Штара, лучше
всего выразили в наше время Прудон и Карл Фогт, то это,
конечно, не что иное, как глупость. Идеалистическая
историография по своей природе должна доходить
до такой бессмысленной мешанины понятий и имен; с
точки зрения научного исторического
исследования
можно только сказать, что «Беседы о масонстве» Лес-
сппга благороднейшей и достоверпейшей целью чело­
веческого развития считают идеальное
масонство,
отвлекающееся от всех конфессиональных, националь­
ных, социальных различий, любящее человека в чело­
веке, и в то же время дают резкую критику той кари­
катуры, в которую превратилась гуманистическая идея
в масонском ордене. Лессинг впервые пускается здесь
в тот полет, который предпринимали великие мыслите­
ли и поэты немецкой буржуазии, поднимавшиеся над
безнадежной путаницей немецкого убожества и удаляв­
шиеся в эфирные высоты идей; они должны были это
сделать, ибо только таким образом можно было еще со­
хранить надежду на освобождение буржуазных классов.
Взобравшись на эту высоту, Лессинг бросил много
провидческих взглядов в будущее, больше, пожалуй, чем
другие родственные ему рыцари духа; так, например,
Фальк делает «огромный шаг вперед», по выражению
Эрнста, и приходит к заключению, что государства
«имеют совершенно различные климаты, следователь­
но, совершенно различные потребности и способы их
удовлетворения, следовательно, совершенно различные
привычки и обычаи, следовательно, совершенно раз­
личную этику и, следовательно, совершенно различные
религии». В этих словах можно было бы с большим
правом усмотреть признание материалистического по­
нимания истории, чем соглашаться со Штаром, кото­
рый заставляет Леспшга «неопровержимо доказывать
необходимость классовых различий*, основываясь лишь
435


ФРЛ1П1 -МЬРИПГ
на том, что Лессинг в силу особенностей своей эпохи не
представлял себе мной возможности устранения губи­
тельных последствий этих различий, кроме идеального
масонства. Но идеалистической историографии не сле­
дует делать никаких уступок; если в вышеприведенном
замечательном месте Лесспнг как будто объясняет
различие религий различием экономической обстановки,
то все же следует сказать, что это было не сознатель­
ным подходом к новому мировоззрению, а одним из тех
гениальных проблесков мысли, которые часто встреча­
ются у наиболее передовых людей всякой исторической
эпохи. В частности, мысль о влиянии климата на духов­
ное развитие народа бросили в мир уже Монтескье и
Вннкельман *.
В свой последний период Лесспнг надеялся побе­
дить «сопротивление тупоумного
мира» только с по­
мощью идеального гуманизма, подобно тому как после
пего эти же надежды высказывали Гете и Шиллер,
* Штар утверждает даже, что « Беседы о масонстве» Лесспнг посвятил
«своему государю», а господин Христиан Гросс «настолько неясен и в глу-
боча.лпеп своей сущности неискренен», что под пиаровским «государем» он
подразумевает «высокого покровителя и побели имя» Лесснига. Conречсиные
t-.и jfjsn нпцы не брезгуют тики':п виду мка ми даже тогда, когда рочь идет о
каком-нибудь давным-давно сгнившим маленьком деспоте. Повод к этой глу­
пой сплетне, конечно, подали Г.-Г . Лесспнг и берлинские просветители, кото­
рые немедленно после появления <-Бесед о масонстве» стали шептать о мни­
мом подобострастии Лессинга на том основании, что «Зрпст и Фальк» был
посвящен «гс р догу Фердинанду» '
л
'\ or которого Лесспнг, как он это говорил
и нескольких любезных строчках, «ЖДЙЛ разрешения еще глубже исследовать
у: от вопрос». Весь этот вздор объясняется тем, что перепутаны отдельные
.-vijH.a: «герцог Фердинанд» го имел ничего общего с наследным принцем и
EIK" след СТЕПИ герцогом Карлом Вильгельмом Фердинандом. Герцог Ферди­
нанд был лядой наследного нрчнцп; он не имел собственных владении и в
политическом отношении был совершенно невлиятельным гвельфекпм прин­
цем. Во время fie ми лет iicn'i воины он был знаменитым полководцем, а после
заключения Губертусбургексго мира покинул npy-x.-iyio службу — отчасти из
нелюбви к гарнизонной елу::-:бе, отчасти и< отвращения к фридрпховскому
режиму. Впоследствии он отклонил гост главнокомандующего, предложенный
ему американским правшельпвом во время воины с америкапекнмн коло­
ниями. Слсдова гсльпо, это был один п\ тех свободолюбивых и смелых солдат,
к которым Лесспнг всегда гл;т;л расположение. Свободомыслящему и смелому
образу мыслен Лессинга вполне соответствовало-. ';то с и, бывши]"! с а м масо­
ном, свои «Беседы о масоне,ье» посвятил герцогу Фердинанду нан гроссмей­
стеру сеяероге-рм лнск1.:с л<>;-к: ведь его посвящение избавляло его критику
масонства от некого inpc;-.,,
в пристрастии, а с другой стороны, его критика
отнимала у его посзщцегщя всякую видимость лести.
456


ЛПГКИДА О ЛГССШН Е
Кант, Фихте и Гегель. Уже одно это обстоятельство
показывает, как далеко он стоял от всякого материа­
листического мировоззрения. По хотя путь, намеченный
в его «Беседах о масонстве», отнюдь не мог освободить
человечество, тем не менее в данном случае он дейст­
вовал в интересах буржуазных классов, ибо никаким
иным путем нельзя было спасти немецкую буржуазию,
как один из факторов всемирно-исторического развития.
В Германии мировое значение могла приобрести лишь
буржуазная философия, ио никоим образом не буржу­
азная политика. Лессинт, однако, никогда не забывал о
политике. Как раз к последним годам его жизни отно­
сятся яркие свидетельства его политических взглядов.
Как метко бичует он в «Натане» иллюзию, выродив­
шуюся в наши дни в жалкое лакейство и оправдываю­
щую деспотизм на том основании, что тот или другой
деспот издали несколько смахивает на порядочного че­
ловека! Эта мысль выражена в словах дервиша:
Тут вскричишь! Иль не бахвальство —
В стране, где богатеи горемык
Бьют, душат, грабят, ставят на правеж,
Насилуют, пытают, возомнить
'."соя заступником простого люда?
.. .Иль не бахвальство, что в бахвальстве я —
Заведомом!- —ис к ал
зерно благого,
Чтобы свою причастность оправдать
К ба.хвальству, неугодному аллаху?
Перевод Н. Бальмонта
Фрагменты о «Спартаке» показывают всю подно­
готную буржуазного понятия о свободе, так же как и
лаконичный монолог Спартака: «Неужели человек не
должен стыдиться свободы, которую он требует для то­
го, чтобы превращать людей в рабов?» Такой же смысл
имеет и не менее лаконичный диалог между консулом
и Спартаком:
К о н с у л. Я слышу, что ты философствуешь, Спартак?
Спартак. Что это значит — ты философствуешь? Но я
г-сномипаю .. . Вы послали человеческий рассудок в школу только
для того, чтобы сделать его смешным. Итак, ты не хочешь, чтобы
v. философствовал... Философствовать... это смешно. Ну что ж... мы
Г\дем драться!
За этим следует прекрасная беседа о монахах и
солдатах — об улитках и мышах, которые уничтожают
457


ФРАНЦ МЕРИНГ
посевы земледельца и которых только дурак может
считать «покровителями государства» и «опорами церк­
ви». Интересна статья о «Немецкой свободе, о которой
ныне всюду придерживаются весьма нелестного мне­
ния». Французский писатель «уверяет, что все немецкие
подданные — рабы, с которых их господа могут сди­
рать шкуру, сколько им угодно», а Лессинг замечает:
«Если он имеет в виду то, что действительно происхо­
дит, то он, пожалуй, почти прав». Но вслед за этим
Лессинг говорит, что устройство немецкого государства,
в сущности, совершенно не таково. В древнейшие вре­
мена, о которых пишет Тацит
507
, германские короли и
герцоги не могли предпринять никакого важного шага,
не посоветовавшись с народом. В средине века сосло-'
вия страны привлекались ко всем важным правитель­
ственным делам, особенно в тех случаях, когда налага­
лись новые подати или решался вопрос о войне. Если
ныне дело обстоит не так, если «почти повсюду содер­
жатся навербованные солдаты, подчиненные только
государям», то причину этой перемены Лессинг, вместе
с историком Штрубе, усматривает в том, что «согласие
знати, бывшей наиболее влиятельным сословием, было
получено на ландтагах благодаря тому, что ее поместь­
ям была предоставлена установившаяся в древние
времена свобода от обложения, а членам ее семейств
предоставили гражданские и военные должности». Но,
хваля «историческую» проницательность Штрубе, Лес­
синг в то же время порицает «политические» взгляды
этого писателя, старающегося оправдать несправедли­
вость сегодняшнего дня несправедливостью дня вче­
рашнего. Этот взгляд кажется Лессингу «еще более
дурным и рабским». Он спрашивает: «Но если это про­
исходит, то следует ли из этого, что так и должно
быть? Не должны ли мы —по крайней мере в наших
сочинениях — непрестанно протестовать против этих не­
справедливых обвинений, вместо того чтобы с подобо­
страстной снисходительностью оправдывать и извинять
поступки сильных мира сего?» —и т . д.
Несмотря на ясное понимание чисто политических
вопросов в узком, и даже самом узком смысле этого
слова, Лессингу было ясно, почему не следует метать
бисер перед немецкой буржуазией. Насколько пра­
вильно было в этом отношении его буржуазное классо-
458


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
вое сознание, показывает судьба порядочных людей,
которые тоже пытались выступать на политическом
поприще. Люди эти застряли в болоте — и Мезер
50S
,и
младший Мозер
509
, и Шлецер, и многие другие. Наряду со
многими хорошими вещами, ими написанными, Мезер,
например, защищал крепостное право, Мозер объявлял
«преступлением» затрагивать божественное право го­
сударей, а Шлецер называл «смешной претензией» суж­
дения о взглядах власти. В политическом отношении с
буржуазными классами Германии ничего нельзя было
поделать в ту эпоху, когда буржуазный автор писал:
«Вряд ли когда-нибудь появится такой гений, приказы
которого могли бы истощить наше терпение», а другой
в сочинении о национальной гордости издевательски
замечал: «Не мечтай о свободе, пока мы на любой ки­
вок отвечаем, подобно рабам Цезаря:
Мы, прикажи он, пойдем против брата родного и
Матери нашей родной, хотя бы рука и дрожала.
В наше время такое настроение снова признается
вершиной «немецкой свободы».
В своем идеальном взлете Лессинг не мог увлечь за
собой немецкую буржуазию, не мог увлечь даже духов­
ный авангард этой буржуазии! В теологической борьбе
его последних лет его сторону — по крайней мере в
письмах — принимали Гердер и Мозес, но когда после
смерти Лессинга готовились к печати соответствующие
письма, Гердер с раздражением писал: «Что за бестакт­
ность впутывать меня в эту историю!» А благородный
Мозес, этот предполагаемый прообраз Натана, заявил
после смерти Лессинга, нисколько не считаясь с исти­
ной, что сочинения Рсймаруса он никогда не читал и за
словесной перепалкой Лессинга следил не из интереса к
теме, а из интереса к своеобразной форме дискуссии. Ког­
да мы читаем о такой подлости, нас глубоко потрясает до­
верие, с которым за несколько недель до смерти- Лессинг
обращается к этому самому старому своему другу, прося
его подать о себе весточку: «Право, дорогой друг, что­
бы совершенно не испортить себе настроения, я должен
время от времени получить от Вас хоть маленькое
письмишко. Я не думаю, чтобы Вы считали ме­
ня человеком жадным до похвал. Но холодность,
с которой свет показывает некоторым людям, что они
459 "


ФРАНЦ МЕРIIИГ
совершенно ему не подходят, если не убивает, то, во
всяком случае, леденит.,. Ах, дорогой друг, эта сцена
кончена! Как хотел бы я опять поговорить с Вами!»
Так писал Лессинг 19 декабря 1780 года из Вольфен-
бюттеля, а 15 февраля 1781 года он, отправившись в
Брауншвейг, навсегда закрыл там свои усталые глаза.
XI
ЛЕССИНГ И ПРОЛЕТАРИАТ
К году смерти Лессинга относятся три литератур­
ных явления, резко противоположные друг другу.
Памфлет короля Фридриха о немецкой литературе
провел .очевидную для всего мира непроходимую гра­
ницу между духовной жизнью Германии и прусским
деспотизмом. Мы не должны поддаваться на удочку
наглых византийских похвал, которыми нынешние исто­
рики литературы стараются подкрасить эту бессодер­
жательную стряпню. Шерер называет ее «неописуемо
трогательной», а Зупан
51
° делает придворный книксен:
«С упрямством великого короля ничего нельзя было
поделать — оно было неразрывно связано с его величи­
ем»*. Несомненно, безнадежная духовная пустота, ко­
торая бьет в глаза с каждой страницы памфлета, тоже
неразрывно связана с «величием деспотизма». Но если
и так, то придворные льстецы буржуазной истории не
могут отрицать, что между просвещенным деспотизмом
и нашей классической литературой существовало и дол­
жно было существовать непримиримое противоречие и
что сочинение Фридриха является как бы позорным
столбом для нелепой легенды о Лессннге. Нужно быть
не столько патриотом, сколько идиотом, чтобы плакать
над теми сентиментальными фразами, которыми Фрид­
рих в конце книги описывает грядущий расцвет немец­
кой литературы.
Фридриху можно до известной степени поостить его
•Suphan. Fricdrich dos Grosser! Sclirift fiber cue deutsche LiteraUir,
19; ср. также прскраспую критику Зупана, данную Ксантиппом-Зандфоссом а
«Zeitschrift fur vergleichende Literaturgeschichte» (Neue Folge, 2, 482 usw.). •
460


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
невежество: он не имел решительно никакого представ­
ления о духовном развитии буржуазных классов, и его
прозорливому деспотизму волей-неволей приходится
выдать в этом отношении свидетельство о бедности. Не­
сомненно также и то, что в припадке деспотической ма­
нии он пожелал нанести немецкой литературе кровную
обиду. Министр Герцберг с виноватой миной, но все-та­
ки с достаточной откровенностью указал ему на наибо­
лее грубые промахи его памфлета, но король довольно
«немилостиво» ответил: «Я уже не могу менять эти ме­
лочи». Передовые борцы буржуазных классов воспри­
няли памфлет как пощечину. Гердер презрительно гово­
рил о привидении, которое ходит среди бела дня, а
Клопшток в гневных одах обличал деспота, от которого
он некогда ждал, что тот «кровь, пролитую другим,
прикроет более прекрасными лаврами». Ответ Гете на
издевательства короля, к сожалению, многое потерял в
силу придворных соображений; Гердер находил в нем
«отдельные прекрасные мысли», по, в общем, памфлет
его не удовлетворил.
Отзывов Лессинга о памфлете до нас не дошло. Мы
знаем только, что за несколько дней до смерти он про­
чел ответный памфлет аббата Иерузалсма, выдержан­
ный в придворном и пошлом духе. Король, деспотизм ко­
торого он уже давно и в совершенстве понял, не мог ска­
зать ему ничего нового; он считал вполне естественным, что
немецкая муза, как выражался впоследствии Шиллер,
ушла от трона Фридриха беззащитная и не удостоенная
никаким знаком внимания; по мнению Лессинга, Фрид­
риха надо было больше всего благодарить за то, что ей
пришлось самой завоевывать себе славу. Но из несколь­
ко апокрифической фразы, которую Фридрих якобы
бросил Мирабо пять лет спустя, мы напрасно стали бы
выводить почтительное заключение, что король стоял
на такой же точке зрения, как и Лессннг, и что он пре­
доставил немецкую литературу самой себе, дабы она
таким образом достигла тем более пышного развития.
«••Неописуемо трогательный» конец его памфлета прово­
дит как раз ту мысль, что литература может набраться
сил только благодаря княжеским дворам. «Пусть у нас
появятся Медичи, и тогда расцветут гении. Августы
511
породят Внргилиев». Деспот вроде Фридриха не мог
иначе мыслить.
461


ФРАНЦ МЕРННГ
Далее, к году смерти Лессиига относится появление
«Разбойников» Шиллера. В этом гениальном первом
произведении Шиллер продолжал начатую Лессингом
борьбу против тиранов. За этим произведением быстро
следовали «Фиееко» и «Коварство и любовь». Все эти
вещи были проникнуты духом Лессинга, но дышали не­
сравненно более могучим поэтическим талантом. Но
буржуазные классы не желали слушать эти уста, про­
износившие столь великие вещи; после блестящей, но
короткой карьеры Шиллеру пришлось променять «узкий
круг гражданской жизни» на «более высокую арену»,
которая на самом деле была ареной гораздо более низ-
кон. Примирение с немецким мещанством внесло в не­
мецкую литературу зародыш смерти. Она медленно, ,чо
неудержимо шла под уклон. Когда меч иностранного
завоевателя осуществил то, чего не смогли осущест­
вить буржуазные классы, и когда наполеоновское вла­
дычество вымело наиболее скверный сор с немецкой
земли, чтобы затем невыносимой тяжестью лечь на все
классы нации, романтическая поэзия верно отразила это
странное и двойственное положение. Национальные и
социальные интересы немецкой буржуазии вступили в
непримиримое противоречие друг с другом; этот класс
не мог стряхнуть иностранное иго без того, чтобы не
подпасть под еще более тяжелое внутреннее иго. Напрас­
но вожди романтического направления старались пере­
махнуть через зияющую пропасть с помощью вымучен­
ной гениальности и пресловутой «иронии»; напрасно,
рылись они в литературе всех веков и народов, чтобы
найти почву, на которую они могли бы опереться. Ро­
мантическая поэзия искала этой почвы в «волшебной
лунной ночи» средневековья: оказывалось, что только
здесь можно было найти национальные идеалы Герма­
нии. Но средние века были эпохой безраздельного клас­
сового господства помещиков и попов, и от этого раз­
двоения и национальных и социальных интересов не бы­
ло никакого выхода. Гениальнейший поэт романтичес­
кой школы Генрих фон Клейст кончил безумием и само­
убийством; ее популярнейший певец Людвиг Уланд
512
сначала воспевал милых королевских дочерей, а потом —
старое, доброе швабское право, которое в действитель­
ности давным-давно сгнило. II это происхолило несмот­
ря на то, что этот благородный поэт и упрямый человек
462


ЛЕГЕНДА О ЛГССИНГЕ
освобождался от романтических влияний по мере того,
как увеличивались затруднения его класса.
Происходило то, что должно было произойти. Вслед­
ствие неразвитости буржуазных классов восточной
Европы феодальный легитимизм победил в борьбе про­
тив той эпохи, заря которой занялась с 1789 года над
нашей частью земного шара. Пламенная ненависть
Байрона к победителям при Ватерлоо, гейневский меч­
тательный культ Наполеона, едкий вопрос Платена:
Вот так борьба за свободу! С башкирами разве в союзе
Ты состоял, Мильтиад, идя на перса войной? —
на все это имелись весьма веские причины. Достаточно
вескими причинами объясняется и то, что прусские ре­
акционеры с торжеством подняли на щит господина
Бисмарка-Шенгаузена, который в 1847 году в свойст­
венном ему нелепом стиле заявил в объединенном ланд­
таге, что в 1813 году прусское ополчение выступило в
поход ради спасения феодально-легитимистского отече­
ства.
Разумеется, прусскому ополчению этого и во сне не
грезилось. Оно боролось во имя других целей, а совсем
не за священный союз,
Земную троицу, что так же с божьей,
Как обезьяна с человеком, схожа.
По эти иллюзии разлетелись в прах, ополчение ока­
залось бессильным свергнуть одновременно и инозем­
ный и домашний гнет. Огромные жертвы оказались при­
несенными зря; в результате страшной борьбы не было
достигнуто ни политической свободы, ни даже нацио­
нального единства. Тупая, бездушная, мелочная реак­
ция, готовая приставить к каждой мысли полицейского
шпиона, свинцовым игом тяготела над умами. Романти­
ка завершилась глупейшей трагедией рока, пошлыми и
многословными писаниями Клаурена
513
и сотоварищей.
В борьбе с этой невыразимой пошлостью Платен на­
учился владеть своим блестящим оружием. В своем
«Романтическом Эдипе» он высмеивал «последний крик
романтической моды, это визжание, продолжающееся
десятилетия*. А Гейне спел «последнюю свободную лес­
ную песню романтики в капризном и мечтательном духе
тон романтической школы, где я провел приятнейшие
463


ФРАНЦ МЁРИНГ
годы юности и в конце концов побил палкой учителя».
В немецкой литературе опять началось оживление, как
только буржуазные классы, залечив наиболее тяжелые
раны, снова зашевелились. Но в каких потемках они
еще блуждали, ясно показывает отвратительная ссора
между Гейне и Платеном, которые не понимали друг
друга и которых не понимала широкая масса буржуаз­
ных филистеров. Гейне почил в Париже, Пдатен — в
Сиракузах; для величавых талантов, которые появились
вслед за ними в 30-х и 40-х годах, изгнание стало ис­
тинной родиной. Немецкий филистер оказался все-таки
неисправимым и в 1848 году опять проиграл свою игру.
После этого он уже не полагался на силу мысли,
песни или меча, а старался добиться улучшения своего
классового положения с помощью крылатых ангелочков
прусских банкнот. Он целиком отдался своим материаль­
ным интересам. Буржуазная литература перестала быть
духовной руководительницей нации, но зато стала по­
слушной служанкой буржуазии. Ее «признанный при­
мас», ее «помазанный миром король» — господин Юлиан
Шмидт — отпускал пресные остроты по адресу Гуцко-
ва
514
и сотоварищей, которые еще сохранили от пред-
мартовской эпохи небольшой остаток буржуазных идеа­
лов. Зато он пустил в оборот трескучую фразу, что не­
мецкая поэзия должна воспевать немецкий народ за
«работой».
Густав Фрейтаг избрал это изречение девизом к наи­
более популярному из своих романов и превозносил
сытую и платежеспособную мораль немецкого мещани­
на, хвастливо противопоставляя ее морали обанкротив­
шихся польских юнкеров и бессовестных ростовщиков-
евреев. Идеалом немецкого «работника» стал честный
юноша, который в течение бесконечного ряда лет тихо-и
смирно за своей конторкой пишет письма и счета, по­
ка— не он женится на дочери принципала, ибо как мог
бы дойти ои до такой дерзости! — его не женит на себе
стареющая дева. Замолкли последние отзвуки пламен­
ных польских песен Платена, Ленау и Гервега; буржу­
азная поэзия высчитывала по пальцам, сколько товар­
ных тюков погибло во время бесполезных волнений,
связанных с польским восстанием. В романе Фрейтага
господин Антон Вольфарт, видный коммивояжер фирмы
Т.-О. Шретсра — немецкий работник, герой и патриот —
464


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
высочайшую свою задачу видит в том, чтобы среди от­
чаянных смертельных судорог невыразимо мучающегося
народа использовать беспокойную внешнюю обстановку
и не упустить из рук ни одного геллера. В драме проис­
ходило то же, что и в романе. Лесничий Отто Людвига
515
трагически погибает потому,что он, будучи «работопо-
лучателем», не в состоянии понять, что его «работода­
тель» в любую минуту может выбросить его на мосто­
вую; а главными выразителями трагического элемента
в трагикомедии буржуазного рабочего контракта явля­
ются нечистоплотные проходимцы, излагающие идейное
содержание буржуазной революции в следующих сло­
вах: «Люди теперь знают, что обитатели тюрем — поч­
тенные страдальцы, а знатные люди — негодяи, как бы
они ни были честны. Прилежные работники тоже него­
дяи, ибо они виноваты в том, что хорошие люди, не же­
лающие работать, живут в бедности».
Этот наивный «реализм» буржуазии, правда, суще­
ствовал только в 50-е годы. Лассаль начал свой бунт
против черни и ринулся, словно молния, на Юлиана
5ifi
и его приспешников. Но мы уже видели, почему эта
гроза не могла прояснить и очистить буржуазную ли­
тературу. Этот устрашающий пример подействовал
лишь в том отношении, что буржуазный роман поста­
рался обрядить свое хилое тело в львиную шкуру «со­
циального романа». У него хватило хитрости на то, что­
бы, облачившись в такой костюм, протанцевать свой
первый танец над могилой человека, нанесшего ему
удар в сердце. Первым «социальным романом» был ро­
ман Шпильгагена
5|7
«Один в поле не воин». В нем вы­
ступает гениальный авантюрист Лео Гутман, которого
морально и духовно побеждает мягкий и мудрый доктор
Паулус. Лео Гутман — это Лассаль, а доктор Паулус—
тот самый Лсве-Кальбе
518
—
действительно социальный
тип немецкой буржуазии,— который раньше был прези­
дентом Штутгартского усеченного парламента, а впос­
ледствии стал национал-либеральным протекционистом
и парламентским агентом стяжательской политики Цен­
трального союза немецких промышленников.
Вместе с героем спускался вниз и певец. Если в ро­
мане Шпильгагена «Один в поле не воин» социальные
противоречия освещались хоть до некоторой степени, то
в его последнем романе, появившемся несколько лет
465


ФРАНЦ МЕРИНГ
тому назад —«Что выйдет из этого?»,— эта сторона бес­
следно исчезла. Мы уже ничего не слышим здесь о
жизни рабочих классов, если не считать карикатурных
образов демагогов, обрисованных согласно официозным
образцам. Зато на протяжении трех толстых томов гор­
сточка «обеспеченных» индивидов занимается разреше­
нием социального вопроса: квинтэссенцию их мудрости
формулирует полковник прусского генерального штаба,
заявляя, что социальный вопрос, конечно, должен быть
решен, но он может быть и будет решен только высшим
усмотрением имущих классов.
Эти классы, и главным образом немецкая буржуазия,
между тем в 1866-м и 1870 годах отдались целиком на
волю прусских штыков. Во всех концах империи начали
твердить, что вслед за политическим подъемом последу­
ет литературный подъем, не имеющий себе равных. Как
будто этот класс не мог еще создать мыслителей и по­
этов,— этот класс, имевший вместо хребта капральскую
палку, на которую с таким непреодолимым отвращением
смотрела наша классическая литература! Вместо ожи­
даемых колоссов пришли ничтожные людишки, каких
еще никогда не бывало в литературе другого великого
народа. Достаточно сказать, что Пауль Линдау стал
литературным султаном германской имперской столицы.
Капиталистическая страсть к гешефтам увлекла все от­
расли литературы, между прочим и театр. Трибуна Лес-
синга и Вольтера стала спекулятивным финансовым
предприятием, а иногда, пожалуй, даже публичным до­
мом. Самую позорную роль в этом проституировании
сцены играли те, на которых в первую очередь лежала
обязанность оберегать ее честь. Буржуазные Лессинги
организовывались в целые союзы, чтобы брать контри­
буцию-с театра, эксплуатировать и притеснять его ра­
ботников. Они основывают собственные «Суды чести»,
которые классическими изречениями доказывают несго­
ворчивым театральным работникам'—и
мужчинам,- и
женщинам — необходимость беспрекословного подчине­
ния. Такой «суд чести» не находит ничего дурного в том,
что какой-нибудь литературный султан посылает шел-
!
ковый шнурок — приказ об увольнении— -бедной проле­
тарке сцены, не пожелавшей отправлять для него бар­
щинные повинности, или что паша этого султана за два
года вымогает от двух театров 1106 даровых билетов.
466


ЛЕГЕНДА О ЛЕССИНГЕ
Только оживление рабочего движения, все больше и
больше разгорающегося, внесло некоторый свет в бур­
жуазную литературу. Те из ее деятелей, которые обла­
дали хоть каким-нибудь талантом, начали восставать
против этой невыразимой продажности и лжи. Стали
говорить о возвращении к природе и правде, но так как
в буржуазном обществе нельзя было найти ничего, кро­
ме "противоестественности, то новое натуралистическое
направление впало в безнадежный пессимизм. Оно тво­
рило не во хмелю, а в похмелье. Оно всюду ищет дека­
данс, гниение, упадок; один молодой писатель, довольно
близко стоящий к натуралистическому направлению, с
полным правом издевался над «декадентской молоде­
жью, поклонниками упадка, любителями гниения»,
«которые, чтобы доказать свою мужественность, хва­
стаются сифилисом» *. Не говоря уже о ловких ремес­
ленниках пера, которые пишут в натуралистическом ду­
хе, так как это модное направление щекочет и подсте­
гивает читателя, даже лучшие и наиболее одаренные
представители натуралистической школы умеют описы­
вать только то, что гибнет, а не то, что возникает. Их
будущее окончательно определится в зависимости от то­
го, смогут ли они перешагнуть широкий ров, отделяю­
щий пролетарский мир от капиталистического. Буржу­
азное общество уже не в силах создать новый расцвет
литературы.
Наконец, в год смерти Лессинга появилось главное
произведение Канта, открывавшее новую эпоху,— «Кри­
тика чистого разума». С этой книгой «начинается ду­
ховная революция в Германии, представляющая своеоб­
разную аналогию материальной революции во Франции,
столь же важная в глазах глубокого мыслителя, как и
та. Она развивается по тем же фазам, и между обоими
царит замечательнейший параллелизм»**. Странно:
все ее великие провозвестники — Кант, Фихте, Гегель —
действовали в том самом прусском государстве, на ко­
торое классические поэты немецкой буржуазии смотрели
с так
г,
.м
непреодолимым отвращением. Прусская кап­
ральская палка, подвизавшаяся во всемирно-историчес­
кой комедии, загоняла немецкую философию па все
* К и г i Г i s г. о г. Psyciiniuithia Spirituals, 3i.
"" 1еi'iiiсГ.Coup.соч.в10тпт., т.5.Л., 1953,с.92.
467


ФРАНЦ MliPiiHr
большие и большие высоты, пока то, что было грозовой
тучей, не начинало казаться безобидным верблюдом или
белкой. Капральская палка преследовала Канта «за ис­
кажение и принижение некоторых главных и основных
учений священного писания и христианства», она «стро­
го приказала ему не распространять больше подобных
произведений и учений» и с удовольствием выслушала
мудрый ответ мудреца: «Отречение и отказ от внутрен­
него убеждения есть низость, однако в таком случае,
как настоящий, молчание есть долг подданного. И если
все то, что говорят, должно соответствовать истине, то
это вовсе еще не значит, что человек обязан публично
говорить всю правду». Классическая философия не го­
ворила публично всей правды, во всяком случае, не вы­
сказывала ее столь открыто, чтобы капральская палка
поняла ее. А когда в лице Гегеля она достигла высочай­
шей точки своего развития, она превратилась в прус­
скую государственную религию, которую кандидаты на
высшие преподавательские должности должны были
знать назубок в отличие от всех прочих «поверхностных
философий», от которых настойчиво предостерегало ми­
нистерство народного просвещения. Что действительно,
то разумно, а так как прусское государство со своими
крепостями и тюрьмами было действительно, то оно бы­
ло также и разумно; тот, кто в этом сомневался, объяв­
лялся демагогом, п за ним охотились до тех пор, пока,
он не обращался на путь истины.
Но то, что говорил Гегель о французской революции,
можно было сказать и о его собственной философии:
она ставила все вещи на голову. Ее нужно было пере­
вернуть, чтобы найти разумное революционное зерно
под ее действительной реакционной оболочкой. Из прус­
ской государственной философии вылупился революци­
онный социализм. Классическую философию Маркс за­
кончил бодрой борьбой за дело рабочего класса, подоб­
но тому как Лсссинг открыл дорогу этой философии
после безнадежной борьбы за буржуазный класс. Эн­
гельс справедливо говорит, что немецкое рабочее дви­
жение— наследник немецкой классической философии.;
После появления «Коммунистического манифеста» в
1848 году с буржуазной философией в Германии было
покончено. Ее патентованные представители в высших
школах варили всевозможные эклектические похлебки,
4G8


ЛИТ. И ДА О ЛГССИИГЕ
с каждым десятилетием оказывавшиеся все более и бо­
лее ненужными. Философские потребности буржуазии
обслуживал целый ряд модных философов, сменявших
друг'друга по мере изменчивого хода развития капита­
лизма. С начала 50-х годов до середины 60-х модным
пророком был Шопенгауэр —философ напуганного ме­
щанства, яростный ненавистник Гегеля, отрицатель вся­
кого исторического развития, писатель, не лишенный
парадоксального остроумия, богатых познаний,— впро­
чем, не столько глубоких, сколько широких,— и до не­
которой степени обладающий лоском классической ли­
тературы, усвоенным им отчасти тогда, когда солнечные
глаза Гете были еще открыты; Шопенгауэр со свойст­
венной ему пронырливостью, своекорыстием и злосло­
вием являлся духовной копией буржуазии, поруганной
шумом оружия, которая дрожала как осиновый лист,
думала только о своей ренте и бежала от идеалов своей
величайшей эпохи, как от чумы.
С середины 60-х до начала 80-х годов Шопенгауэра
сменил Гартман
519
, философ бессознательного. Альберт
Ланге метко и с горькой иронией говорил о нем, что он
попытался все буржуазное образование свести к точке
зрения австралийского негра. Все, чего Гартман не по­
нимал в истории и природе,—а таких непонятных вещей
было бесконечно много,— он относил к области бессоз­
нательного, подобно тому как австралийский негр видит в
черте «фантастическое отражение своего собственного
невежества». Но это было превосходной философией
для германской буржуазии, которая после битвы при
Кениггреце «бессознательно» добралась до «самой вер­
шины европейского культурного мира» и которой сов­
сем не требовалось понимать, как она взобралась по
этой лестнице, раз она хотела исполнять свой шумный
военный танец с душевным спокойствием австралийско­
го негра. Гартман доказал ей все, чего она могла толь­
ко пожелать. Он доказал, что либеральные идеи —это
накожная сыпь девятнадцатого столетия: с похвальным
глубокомыслием он открыл, что грюндерство спекуля­
тивного периода знаменовало более высокую форму
хозяйственного оборота и обозначало приближение к ре­
шению социального вопроса; он превозносил закон
против социалистов как прекрасное средство воспитания
трудящихся классов и в конце концов с оглушительным
469


ФРАНЦ МЕРИНГ
барабанным боем провозгласил, что он и его австра­
лийские негры «следовали по пути тех трех философов,
благодаря великому гению которых прусское государ­
ство, очистившись и углубившись, осуществило свою все­
мирно-историческую миссию: Канта, Фихте и Гегеля»*.
Но в начале 80-х годов Гартмана сменил Ницше,
философ крупного капитала. «Всемирно-историческая
миссия прусского государства» исполнила свой долг. По
существу дела, в этом буржуазном лозунге проявлялось
удовлетворение немецкой буржуазии, довольной тем,
что были наконец устранены те препятствия, которые
мелкие немецкие государства и их изжившие себя ин­
ституты ставили расширению капитализма. Но в ходе
развития, совершавшегося с беспримерной силой и
быстротой, сама «национальная мысль» стала барье­
ром, который нетерпеливо расшатывал капитал, стре­
мившийся к экспансии; в эпоху, отмеченную, с одной
стороны, картелями и трестами, а с другой — междуна­
родным рабочим движением, совершенно выцвели
флажки пограничных столбов между отдельными стра­
нами; капитал создал новую касту, царящую над Евг
ропой, и эта каста по своему существу с ног до. головы
выкроена, по одному шаблону.и совершенно одинаково
и в Лондоне, и в Риме, и в Мадриде, и в Москве. Ее не­
мецким философом стал Ницше. Во. «всемирно-истори­
ческой миссии прусской державы» он видел-только «по­
литику антракта»; он издевался над мнимым величием
тех государственных людей, которое делали ограничен­
ным дух народа и «национальным» его вкус; он высмеи­
вал «политиков с.близорукими глазами и проворными
руками», которые «распространяли среди народов бе­
зумную идею национальности». Но он думал совсем не
о народах, не о «стадных людях Европы», которые дела­
ют вид, будто они — «единственно дозволенная порода
людей», и которые свои собственные качества — «общи­
тельность, благодушие, снисходительность, трудолюбие,
умеренность, скромность, осторожность» —провозгла»
шали подлинно человеческими добродетелями. Он вос­
хвалял одиночек, сверхчеловеков, свободных людей, бда*
городные души,, которым «эксплуататорский характер»
* II а г t m a n n. Zwei Jalirzchte der Deutsche!! Politik.
470


ЛКГЕНДА О Л1-ХСШ1ГЕ
так же свойствен, как свойственны жизни органические
функции. Они живут «по ту сторону добра и зла» и счи­
тают «совершенно справедливым», когда другие сущест­
ва приносят себя им в жертву. Об испорченности можно
говорить в тех случаях, когда аристократия жертвует
своими привилегиями ради чрезмерно развитого мораль­
ного чувства; «существенной особенностью хорошей,
здоровой аристократии является то, что она без всяких
укоров совести принимает жертвы огромного множества
людей, которые ради нее должны подвергаться угнете­
нию и становиться неполноценными людьми, рабами,
орудиями». И так далее. Ницше был не только глашатаи,
но п жертва крупного капитала. Этот тонкий и богато
одаренный ум с отвращением и ужасом созерцал безгра­
ничную нищету, порождаемую капитализмом; но он был
отягчен наследственной болезнью, вырос в роскоши, был
избалован и заласкан женскими руками; понятно, что в
сегодняшней нищете он не мог узреть надежду дня зав­
трашнего и потому судорожно искал разумного оправ­
дания крупного капитала. Это, конечно, должно было по­
губить его в самом буквальном смысле слова. А наем­
ные писаки той самой буржуазии, которая некогда
называла Лессинга своим первым борцом, провозглаша­
ют сумасшедший бред этого бедного больного последним
словом земной мудрости...
Жизненный труд Лессинга принадлежит не буржуа­
зии, а пролетариату. В том буржуазном классе, за ин­
тересы которого он боролся, оба эти класса еще не были
отделены друг от друга, и было бы глупо приписывать
ему определенную точку зрения на те исторически:;
противоречия, которые развились лишь много времени
спустя после его смерти. Но сущность и цель его борьбы,
от которых отказалась буржуазия, усвоил себе проле­
тариат; буржуазную классовую борьбу, которую спас
Лесспнг, переведя ее в область философии, Маркс вывел
из области философии н превратил в пролетарскую клас­
совую борьбу. То обстоятельство, что рабочие классы спа­
сают политическую репутацию Германии, между тем как
буржуазные классы погубили ее, нельзя считать компен­
сацией, которой требует небесная справедливость. Дел:»
обстоит проще. Так как буржуазные классы пренебрегли
духовной работой своих передовых борцов, то в силу за­
конов исторического развития это драгоценное наслед-
471


ФР/.ИЦ Mi:i>iiiir
ство должно было стать арсеналом, из которого рабочие
классы взяли свое первое блестящее и острое оружие.
Ведь не настолько же бессмысленна в конце концов на­
ша земная юдоль, чтобы Лессинги боролись и страдали
лишь для забавы филистера. Лессинг принадлежит к
числу духовных предков пролетариата, подобно тому как
Глейм, Рамлер и Николаи принадлежат к числу духов­
ных предков буржуазии. Жизнь и деятельность Лессин-
га перешли в плоть и кровь борющихся и страдающих
рабочих, как бы мало эти рабочие ни были знакомы —
благодаря нашему образцовому школьному образова­
нию— с произведениями Лессинга.
Но и это изменится. Наступит день, когда легенда о
Лессннге рассыплется, и от нее не останется никаких
следов. Когда Гервинус в последний раз попытался про­
будить в буржуазных классах политическое самосозна­
ние, он так закончил свою работу: «Соревнование ис­
кусства окончено: теперь мы должны поставить себе
другую цель, которая у пас еще не нашла себе привер­
женцев, хотя и в этой области Аполлон дарует славу, в
которой он не отказывал там». Цель, которую имел в
виду Гервинус, до сих пор еще не поражена ни одним
из стрелков, а слава, дарованная Аполлоном «там»,
тоже давно померкла. Но другие борцы нашли себе
другую цель, и им нет надобности вопрошать бога, да­
рует ли он им такую же славу п в области искусства.
Они взялись за дело с правильного конца, и за класси­
ческой политикой неизбежно последует классическая
литература. В дни грубой и тяжелой борьбы музы мол­
чат, по это не значит, что они откажут в венках рабо­
чим классам. Эти венки будут утренним даром в тот
день, когда наступит всемирное торжество рабочих.
Вот тогда п Лессингу воздастся сторицей за все, что
пришлось вынести этому благородному борцу за осво­
бождение человечества от кощунства его современников
и потомков.


ШИЛЛЕР
БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ
РАБОЧИХ


1. ГОДЫ юности
ПРОИСХОЖДЕНИЕ
Фридрих Шиллер родился
10 ноября 1759 года в Марбахе, маленьком городке тог­
дашнего герцогства Вюртембергского. Родители отца
и матери Шиллера принадлежали к почтенному цеху
пекарей, и его мать, скромная, простая и добросердеч­
ная женщина, никогда не выходила из круга узких ду­
ховных интересов своего сословия. Однако в отличие от
Гете и Гердера Шиллер по своему духовному облику
походил не на мать, а, подобно Лессингу,— на отца и
как в хорошем, так и в плохом пошел в жизни по его
стопам.
Иоганн Каспар Шиллер был способным и энергич­
ным человеком, а в молодые годы — даже охотником до
приключений, своего рода искателем счастья; обучив­
шись у монастырского цирюльника искусству врачевать
раны, он в 1745 году отправился в качестве фельдшера
с полком баварских гусар в Нидерланды. То было вре­
мя, когда велись войны за наследство, доставшееся Ма­
рии Терезии ', но дело, за которое сражались, совсем не
задевало молодого участника этого похода. Когда он по­
пал в плен к французским войскам, он, по жестоким
нравам того времени, выполнял у них — сперва по при­
нуждению, а затем и добровольно — своп обязанности,
пока опять не был взят в плен австрийцами и возвращен
ими в свой старый гусарский полк. Как из-под одного
знамени под другое, так же переходил он и от ремесла
к ремеслу, с легким сердцем забрасывая порой свое ле­
карское дело, чтобы принять участие в какой-либо вы­
лазке и захватить добычу.
Правда, добыча, с какой он вернулся после Ахейско­
го мира
2
па родину, была не так уж велика: двести гуль-
474


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
денов наличными деньгами, конь и венгерское седло со
всеми принадлежностями. С этим имуществом он и при­
был весной 1749 года в Марбах и остановился в гости­
нице «Золотой лев», принадлежавшей пекарю Кодвейсу.
Вскоре он обвенчался с дочерью Кодвейса, шестнадца­
тилетней Элизабет Доротеей и в течение нескольких лет
жил мирным бюргером в Марбахе, занимаясь своим ле­
карским делом. Но хотя он вступил в брак, руковод­
ствуясь практическими соображениями, он жестоко про­
считался: выяснилось, что финансы его тестя, «казав­
шиеся столь значительными», были совершенно расстро­
ены. Тогда им снова овладела прежняя жажда приклю­
чений, и он поступил на службу в вюртембергское вой­
ско, но уже не лекарем, а фурьером, с месячным жало­
ваньем в шесть гульденов.
Так он оказался под рукой герцога Карла Евгения
Вюртембергского
3
—
рукой, которая тяжким гнетом лег­
ла на жизнь его единственного сына.
ВЮРТЕМЕЕРГСКИЕ ПОРЯДКИ
Нынешнее Вюртембергское королевство представля­
ет собой совсем скромное, средней величины государст­
во; герцогство же Вюртембергское, из которого оно воз­
никло, было в восемнадцатом столетии еще гораздо
меньше: оно не занимало и двухсот квадратных миль, и
и нем насчитывалось около полумиллиона жителей.
И тем не менее герцогство Вюртембергское казалось в
некотором роде крупным государством в швабском им­
перском округе, где раздробленность Германии дости­
гала своей высшей ступени и где на территории в семь­
сот двадцать девять квадратных миль размещалось
свыше девяти десятков имперских сословий, четыре ду­
ховных и тринадцать светских княжеств, тридцать им­
перских городов, двадцать монастырей и множество им­
перских графств, не говоря уже о бесчисленной массе
имперских рыцарей.
Однако в Священной Римской империи германской
нации Вюртемберг выделялся не столько своей сравни­
тельно большой площадью на территории швабского
имперского округа, сколько своей конституцией. Эта
конституция покоилась иа тем «добром старом праве»,
475


ФРАНЦ МЕГ-ИНГ
которое позже так трогательно воспевал Уланд; еще до
Уланда известный английский государственный деятель
Фокс
4
вполне серьезно утверждал, что в Европе имеет­
ся всего две конституции, достойные этого названия,—
английская и вюртембергская. Действительно, власть
герцога Вюртембергского была существенно ограничена
правами сословий, которые немецкие князья к этому
времени уже почти повсюду свели на нет, за исключе­
нием Мекленбурга и Вюртемберга. Но и оба эти гер­
цогства отличались в свою очередь друг от друга тем,
что среди мекленбургских сословий всем заправляло
юнкерство, тогда как в сословиях Вюртемберга оно сов­
сем не было представлено. Швабские юнкеры предпоч­
ли стать имперскими графами и имперскими рыцарями,
подчиненными непосредственно императору, вследствие
чего вюртембергское собрание сословий состояло из че­
тырнадцати представителей духовенства и шестидесяти
восьми представителей городов и должностных лиц, из­
бранных магистратами, что придавало этому собранию,
так сказать, современную окраску.
Но феодальные сословия всегда остаются феодаль­
ными сословиями. Магистраты городов и должностные
лица представляли собой строго замкнутую в себе, отго­
родившуюся от всего мира клику, в которой должности
переходили по наследству. И честный старик Шлоссер
был ближе к истине, чем почитатели вюртембергской
конституции, когда утверждал, что Вюртемберг страдал
от всех зол аристократической и монархической власти.
Ландтаг созывался редко; его полномочия распределя­
лись между большим и малым комитетами, причем ма­
лый комитет заседал постоянно и самостоятельно попол­
нял себя новыми представителями. По своему усмотре­
нию малый комитет распоряжался всей податной кас­
сой и беззастенчиво проводил политику кумовства в ин­
тересах городского патрициата. Даже герой и мученик
этого сословного собрания Иоганн Якоб Мозер
5
~не за­
крывал глаза на то, что члены его озабочены лишь тем,
чтобы сохранять прежние злоупотребления, обеспечи­
вать своих сородичей за счет страны и всеми силами
сопротивляться любым реформам. О представителях
духовенства в ландтаге Мозер отзывался так же резко,
как и о представителях бюргерства. Вюртемберг был
основным оплотом протестантизма в южной Германии;
476


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
протестантская церковь Вюртемберга сумела присвоить
себе все владения католической церкви и распоряжа­
лась сборами с четырехсот пятидесяти приходов. Она
наложила свой отпечаток на духовную жизнь населения
и поддерживала определенный уровень образования в
стране в той мере, в какой это отвечало ее интересам,
Монастырские школы в Урахе, Блаубейрсне и Мауль-
бронне были, пожалуй, не менее известны, чем княжес­
кие школы Саксонии, и лучшим домашним учителем
после саксонского кандидата считался швабский. Доб­
рой славой пользовался также и Тюбингенский универ­
ситет н в особенности находившаяся при нем духовная
семинария. Однако и эта относительно наиболее благо­
получная область сословного управления уже давно
пришла в упадок, и Мозер сетовал, что вюртембергские
прелаты причинили Тюбингенскому университету не
меньше вреда, чем баварские иезуиты — Ингольштадт-
скому.
Не столько похвалы, сколько порицания заслужива­
ют вюртембергские герцоги за то, что они не сумели раз
и навсегда покончить с ландтагом, как называли свое
собрание сословия. Абсолютизм нового времени даже в
гон убогой и жалкой форме, в какой он мог развиваться
г; условиях раздробленной Германии, был все же исто­
рически прогрессивным явлением по сравнению с фео­
дальным сословным порядком. Вюртембергских князей
меньше всего удерживало уважение к закону и праву.
•.Паши князья всегда были злодеями»,— говорили обыч­
но с наивной гордостью старые вюртембержцы. И тип
правителя, подобного тому герцогу Ульриху
6
, у которо-
)о сословия по Тюбингенскому договору 1514 года от­
упевали свои привилегии, предав вместе с тем «Бедного
Конрада» — крестьян, восставших против притеснений
Ульриха,— преобладал и среди его потомков — тип, за­
клейменный Гуттеном в его пламенных речах. Это был
кровожадный и расточительный род, погрязший в поро­
ках и распутстве, но неспособный к политической дея­
тельности, род, который никогда не мог отвоевать у со-
словнй miles perpetuus *, неограниченного права взима­
ния налогов и набора рекрутов. Один лишь герцог
о>!,пдрпх в начале XVII века попробовал добиться этого,
* ,3;;t4'it: noeiоящюго БоГ:ска (латин.) .
477


ФРАНЦ МГТРИНГ
однако умер прежде, чем достиг своей цели, а его канц­
лер Энслин поплатился головой за попытку ущемить
права ландтага.
Тридцатилетняя война чудовищно разорила стра­
ну. И вслед за ней началось пагубное хозяйничанье гер­
цогов, которое длилось почти полтора столетия и уме­
рялось всего лишь несколько раз, когда вместо несовер­
шеннолетних герцогов правили их опекуны. Этим Бей-
тельсбахам
7
крайне недоставало того, что время от вре­
мени все же проявлялось у Виттельсбахов в Мюнхене-
и Мангейме, у Вельфов в Ганновере и Брауншвейге, у
Веттинов в Дрездене и Веймаре — сознания своих кня­
жеских обязанностей, интереса к общественному благу,
заботы об искусствах и науках, хотя бы это и дикто­
валось лишь стремлением украсить двор каким-нибудь
знаменитым именем. Владетельные князья Вюртемберга
были распутниками в самом низком и гнусном смысле
этого слова. Таков был Эбергард III, которого уже че­
рез пять лет после окончания Тридцатилетней войны
его собственный придворный проповедник осуждал за
неслыханную роскошь двора, пожиравшую все, что еще
можно было выжать из несчастного, обескровленного
народа; затем Эбергард Людвиг, в течение десятилетий
позволявший своей шлюхе Гревениц грабить страну;
далее Карл Александр, при котором развернулась са­
мая бесстыдная вымогательская деятельность еврея
Зюсса.
Этот Карл Александр, взошедший по боковой линии
на трон, долго состоял на военной службе у австрийцев
и перешел там в католичество. Поэтому во время его
правления в Штутгарте ландтаг относился к нему с ве­
личайшим недовернем. Ходили слухи, что он замышлял
осуществить контрреформацию, однако, еще не про­
явив этого открыто, он внезапно скончался в 1737 году.
После него осталась вдова, куртизанка, пользовавшаяся
в то время печальной славой, и трое несовершеннолет­
них детей, которые воспитывались сначала в Штутгарте,
а затем в Берлине. Это произошло с согласия и, скорее,
далее по инициативе сословий, которые, естественно, бы­
ли заинтересованы в том, чтобы завязать дружественные
отношения с самым сильным протестантским двором,
так же как прусский король Фридрих, только что всту­
пивший на престол, в свою очередь был заинтересован
478


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
в том, чтобы поставить в зависимость от себя самое
крупное протестантское государство на юге Германии.
Меньше всего это пришлось по вкусу старшему из трех
мальчиков, и, чтобы привлечь его на свою сторону,
Фридрих в 1744 году уговорил тогдашнего императора
Карла из рода Виттельсбахов, нуждавшегося в его под­
держке, объявить шестнадцатилетнего мальчика совер­
шеннолетним и послал его, снабдив зерцалом, полным
мудрых советов
8
, как вполне готового герцога назад в
Штутгарт, обручив его вдобавок со своей племянницей,
единственной дочерью своей любимой сестры принцес­
сы Байрейтской.
Все же он оказался в данном случае таким же пло­
хим знатоком человеческого сердца, как двумя столе­
тиями раньше император Максимилиан, который тоже
объявил совершеннолетним герцога Ульриха и женил
его на своей племяннице. Подобно герцогу Ульрнху,
Карл Евгений очень дурно отблагодарил своего благо­
детеля. Вначале, правда, дела шли сносно, так как мо­
лодой человек не вмешивался в правление своих опеку­
нов и довольствовался лишь тем, что прожигал доходы
со своего огромного домена. Но аппетит приходит во
время еды, и уже в 1752 году герцог стал продавать ино­
странным державам, кровь и плоть своих «подданных».
Он заключил с Францией на шесть лет так называемый
договор о субсидиях, который обязывал его за триста
двадцать пять тысяч ливров в год содержать наготове
для французского короля войско в шесть тысяч человек.
Единственно хорошим в этой постыдной сделке -было то,
что герцог проматывал бешеные, деньги, не выполняя
своих обязательств. Но чтобы удовлетворять свои рас­
тущие вожделения, герцог требовал все больше и боль­
ше денег, и в середине 50-х годов он установил такой
режим насилия и произвола, который затмил все нема­
лые подвиги его прославленных в этой области предков.
Так, разведясь с женой, герцог прежде всего завел себе
большой гарем. Он не только населил его самыми доро­
гостоящими распутницами из Италии и Франции, но н
насильственно пополнял его женщинами своей страны,
стоило им лишь возбудить его султанское сладострастие.
При этом он угрожал семьям, из которых вырывал жен
г. дочерей, самой жестокой карой за малейшее сопро­
тивление.
479


ФРЛНЦ МЕРИПГ
Тем временем в 1756 году вспыхнула Семилетняя
война. Франция потребовала купленные ею войска, а их
не оказалось. Было ясно, что ландтаг ни за что не даст
согласия на рекрутский набор, так как война против
протестантской Пруссии была ненавистна всему насе­
лению. Но в лине капитана Ригера герцог нашел подхо­
дящее орудие для насильственного и противозаконного
массового набора солдат.
До службы в Вюртемберге юрист и аудитор в одном
из прусских полков, Ригер был властолюбивым, высо­
комерным человеком; хотя он. и слыл лично неподкуп­
ным, но был все же способен на любую низость и наси­
лие, чтобы угодить деспоту. Он сумел организовать гра­
бительский набор, вырывая молодых людей ночью из по­
стелей или похищая их во время богослужения из церкви.
Когда согнанное таким образом войско должно было
выступить из Штутгарта, оно при содействии штутгарт­
ских бюргеров взбунтовалось и разбежалось, так что из
трех тысяч двухсот человек осталось только четыреста.
Но Ригер все же сумел вернуть под знамена большую
часть беглецов, пообещав полное прощение тем, кто не­
медленно явится, и угрожая самыми суровыми наказа­
ниями упорствующим. А когда отряд двинулся наконец
в поход, то неоднократно вспыхивавшие бунты конча­
лись поголовным расстрелом зачинщиков. Тем не менее
массовое дезертирство все же продолжалось, а нсалкие
остатки, которые влились в конце концов в австрийскую
армию, первыми в битве приЛейтене подали сигнал к
бегству.
Разозленные австрийцы больше не хотели и слышать
о таких соратниках, и в 1758 году вюртембергское вой­
ско было включено в состав французской армии. Между
тем истек шестилетний срок договора о субсидиях, одна­
ко repuor Карл предложил предоставить в 1759 году
еще двенадцать тысяч человек, конечно, при условии,
что будут повышены субсидии — всего он получил от
Франции девять миллионов ливров,— и что он сам бу­
дет главнокомандующим, так как его честь за­
прещает ему служить под началом французского мар­
шала. Парижский двор принял это предложение, и Риге-
ру пришлось вновь путем жесточайших насилий над на­
селением провести массовый принудительный набор рек­
рутов. II па этот раз он достиг своей цели, хотя новое
480


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
войско смогло выступить в поход только в конце октяб­
ря 1759 года.
Но еще до этих событий произошел полный разрыв
между герцогом и сословиями. Они запротестовали про­
тив постоянного нарушения их прав, но министр герцо­
га, граф Монмартен, льстивый, коварный, и к тому же,
и отличие от Ригера, трусливый и продажный царедво­
рец, разъяснил им, что они обязаны всецело повино­
ваться герцогу. Летом 1759 года герцог потребовал, что­
бы ландтаг выдал ему податную кассу, а когда ланд­
таг воспротивился, он просто захватил ее военной си­
лой. При этом он собственноручно арестовал юридиче­
ского советника ландтага И.-Я . Мозера и приказал за­
точить его в горный замок Гогентвиль. И старый чело­
век, уважаемый всей Германией за ученость и честный
характер, сидел в темном каземате, где зимой стыла
кровь в жилах и где пищей ему служили полусырое мя­
со и потроха, а питьем — гнилая вода, кишевшая отвра­
тительными червями. Что же касается ландтага, во имя
которого пострадал Мозер, то в этом случае он проявил
все убожество подобной феодальной корпорации; лишь
много позже, да и то не особенно энергично, он высту­
пил в защиту Мозера.
Совершив этот подвиг, герцог выступил в поход, и
не прошло еще и месяца, как 30 ноября 1759 года, ког­
да он собирался дать в Фульде бал, чтобы отпраздно­
вать поражение прусской армии при Максене, на него
внезапно напал принц Брауншвейгский, и герцогу оста­
валось только обратиться в позорное, поистине фальста-
фовское бегство. Теперь и Франция была сыта по гор­
ло своим союзником и не возобновила договор о субси­
диях. Затем герцогу удалось еще в последний раз за­
ключить договор с Австрией, от которой он в 1760 году
за одиннадцать тысяч вюртембергских солдат получил
«пустяковую» сумму в пятьдесят тысяч гульденов и,
кроме того, вернее — прежде всего, обещание, что им­
перский придворный совет в Вене не станет прислуши­
ваться к жалобам сословий. Но когда герцог наконец
выступил против Саксонии и Тюрингии, то это был, ско­
рее, поход не солдат, а мародеров, который вскоре пре­
вратился во всеобщее посмешище, когда под Кётеиом
Карла Евгения без особых усилий обратил в стреми­
тельное бегство его младший брат Фридрих Евгений,
16 Зак. 393
,481


ФРАИЦ МЕРПНГ
ставший к тому времени прусским генералом. Отныне
торговлей живым пушечным мясом герцог не смог бы
заработать и ломаного гроша, хотя этот «отец своих
подданных» и обивал с такой целью пороги не только
французского и австрийского, но также английского и
испанского дворов.
И все же игра в солдатики ему не надоела, и еще в
1762 году он содержал армию в четырнадцать тысяч
человек, в том числе восемнадцать генералов, шесть ге­
нерал-адъютантов, семь флигель-адъютантов, двадцать
два полковника,— в общей сложности семьсот тридцать
пять офицеров. Средства на содержание этого войска
добывались путем непрестанного увеличения налогов.
Монмартен был неистощим в изыскании незаконных на­
логов и находил для этого искусных помощников вроде,
например, Лоренца Виттледера, набившего руку на бес­
честной торговле должностями и наглом присвоении
церковных средств. А с Ригером, своим главным сопер­
ником в борьбе за милость монарха, Монмартен нахо­
дился в постоянной вражде. Воспользовавшись поддель­
ными письмами, Монмартен сумел заронить в герцоге
подозрение, что Ригер поддерживает тайные сношения
с принцем Фридрихом Евгением. И вот однажды, в нояб­
ре 1762 года, ничего не подозревавший Ригер был аре­
стован на плац-параде в Штутгарте Монмартеном и са­
мим герцогом, охотно игравшим роль подручного у под­
властных ему палачей. Без суда и следствия Ригера от­
везли в замок Гогентвиль, в подземельях которого он
просидел свыше четырех лет, не видя ни одной живой
души. Только в 1767 году он был освобожден по настоя­
нию ландтага, которого, как видно, больше волновала
судьба его злейшего врага и мучителя Ригера, чем судь­
ба поборника его прав Мозера.
Но к этому времени вюртембергские дела приняли,
в общем, совсем иной оборот.
ДЕТСТВО
В трагикомических походах герцога участвовал и
отец Шиллера. Он «самоотверженно и преданно», как
пишут, восхваляя его, буржуазные историки литерату­
ры, помогал усмирять бунтующие войска.
4£2


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
Так он быстро продвинулся до чина прапорщика, а
затем и до лейтенанта, когда на зимних квартирах в
Богемии, после, битвы при Лейтене, он сумел, как на­
божный человек, сохранить до некоторой степени «рели­
гиозное настроение» в своем отряде и применить свое
лекарское искусство во время опасной эпидемии, вспых­
нувшей в лагере.
В те долгие месяцы, какие понадобились Ригеру, что­
бы насильственно навербовать в 1759 году двенадцать
тысяч человек в качестве пушечного мяса для францу­
зов, лейтенант Шиллер находился в гарнизоне недалеко
от Марбаха и часто встречался со своей женой. Когда,
наконец, в последние дни октября, наступил час высту­
пить в поход, она уже носила дитя под сердцем, и рас­
сказывают, что признаки приближающихся родов она
неожиданно почувствовала в лагере под Людвигсбургом,
куда приехала, чтобы проститься с мужем. Однако если
кто-то и сказал, что младенец еще в утробе матери услы­
шал воинственный звон оружия, то менее всего «воин­
ственный звон», издаваемый оружием герцога Вюртем-
бергского, был способен разбудить творца «Валлен-
штейна». Гораздо трезвее и печальнее и, к сожалению,
правдоподобнее звучит предположение, что общая сла­
бость мальчика, родившегося 10 ноября 1759 года, была
обусловлена волнениями и тревогами матери за судьбу
его отца в это неспокойное военное время. Это под­
тверждается и тем, что старшая сестра пережила его на
сорок с лишним лет, да и родители его достигли пре­
клонного возраста.
Первые годы жизни маленький Фридрих оставался
всецело на попечении матери, жившей в очень стеснен­
ных обстоятельствах: разорившийся трактирщик Код-
вене влачил жалкое существование, став сторожем у
ворот Никласа в Марбахе. Семья все еще существовала
впроголодь, когда в конце 1763 года супруги вновь со­
единились и поселились в деревне Лорх на вюртемберг-
ской границе. Шиллер, к тому времени уже капитан,
был командирован туда как офицер-вербовщик. В свя­
зи с этим кое-кто пытался взять его под защиту, утвер­
ждая, будто капитан Шиллер вначале не знал, что за­
вербованные им войска должны быть проданы Голлан­
дии для службы в заморских колониях, и якобы, узнав
оо этом, он с большой неохотой продолжал свое печаль-


ФРАНЦ МЕРИНГ
иое занятие. Но такая болтовня характеризует только
слепое усердие буржуазных историков литературы, ко­
торые без разбору приукрашивают все и вся лишь по­
тому, что они что-то слыхали о «Мысе Доброй Надеж­
ды» Шубарта
9
и «Коварстве и любви» Шиллера.
Торговля людьми, которую герцог вел с Голландией,
началась лишь спустя двадцать лет после службы капи­
тана Шиллера в должности вербовщика в Лорхе, и в то
время ни один офицер не считал для себя предосуди­
тельным подобное занятие. И нежный певец весны фон
Клейст, служа прусским офицером, также без малей­
ших угрызений совести заманивал в свои сети швейцар­
ских парней и даже не лишился из-за этого дружествен­
ного расположения Лессинга. Впрочем, почти наверняка
можно полагать, что офицер-вербовщик Шиллер не на­
делал больших бед, ибо для вербовки солдат требова­
лись деньги, а в свою бытность в Лорхе он при вечной
нужде герцога в деньгах даже собственное скудное жа­
лованье получал очень нерегулярно, а иногда оставался
и совсем без него.
Скорее, на капитана Шиллера падает тень за то, что
он «самоотверженно и преданно» служил герцогу в пе­
риод Семилетней войны, а также из-за милостей, ока­
занных ему Ригером, которого он осмелился пригласить
в крестные отцы к своему сыну. Однако хорошие задат­
ки его натуры устояли, несмотря на все неурядицы и
смуты той убогой эпохи. И хотя даже на герцогской
службе он стремился заниматься общеполезной дея­
тельностью, он с самого начала был озабочен тем, что­
бы обеспечить лучшую судьбу своему наследнику. Уже
в Лорхе у мальчика начали проявляться намеки на зна­
комые нам черты характера Шиллера. Горести родите­
лей не омрачали веселья детей, которые, как напомнила
сестра брату незадолго до его смерти, чувствовали себя
«удивительно хорошо» в Лорхе. Красивая местность
пробуждала здесь много воспоминаний о прошлом. Лорх
расположен на месте древнеримского поселения, вблизи
него возвышается родовой замок Гогенштауфенов, и в
окрестностях Лорха мальчик впервые воочию увидел
католический мир. Здесь у почтенного пастора он при­
ступил к начальному обучению, здесь же проявилось и
его первое желание избрать для себя духовное поприще:
И не потому, что он будто бы был тихоней или смирен*
484


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
пиком, по, смышленый, чистосердечный, живой, резвый,
он среди своих сверстников все же порою предавался
задумчивости н мечтам; и рано стала обнаруживаться
в нем проповедническая черта, когда, взобравшись на!
стул, как на кафедру, он читал библейские тексты и
церковные песни.
Эту склонность семилетнего мальчика поддержива­
ли и поощряли родители — как мать, так и отец,— кото­
рый, несмотря на всю свою набожность, вероятно, по­
нимал, что вюртембергский прелат и в мирских делах
имел больше веса, чем полуголодный офицер-вербов­
щик. Когда в конце 1766 года капитан Шиллер был пе­
реведен в один из полков, расположенных в Людвиг-,
сбурге, для семьи наступили более светлые дни; однако
жизнь в герцогской, резиденции ничего не изменила в
характере Фридриха, который стал формироваться уже.
в идиллическом Лорхе. Людвигсбург принадлежал к тем
искусственно созданным городам, которые возникали
в XVIII веке по прихоти властителей мелких княжеств.
Он был построен несколько десятилетий назад герцогом
Эбергардом Людвигом
10
в знак его немилости к жите­
лям Штутгарта, которые не соблюдали должного этикета
по отношению к его фаворитке, распутной девке Греве-
ниц. Уже наполовину развалившийся, этот город после
его смерти был вновь восстановлен Карлом Евгением,
и опять же с целью наказать непослушный Штутгарт.
Как раз в 60-е годы Людвигсбург стал свидетелем без­
удержной расточительности швабского султана, увидел
его придворный штат в две тысячи человек, в том числе
двести дворян, двадцать принцев и имперских князей,
его конюшню в восемьсот лошадей, его итальянских пев­
цов и танцоров, его балы, концерты, маскарады, катания
на санях, иллюминации, фейерверки и охотничьи заба­
вы. И подходящим фоном для всего этого обманчивого
великолепия был жалкий, кое-как сколоченный город,
в котором многие здания разрушались, прежде чем их
успевали подвести под крышу.
Все это Шиллер наблюдал мальчиком в течение шес^
ти лет, и все четко запечатлелось в его памяти. Однако
как раз итальянская опера, если верен рассказ его сест­
ры, впервые пробудила в нем интерес к театру; офице*
ры имели туда свободный доступ, и в награду за приле­
жание отец брал иногда маленького Фрица с собой в
485


ФРЛПЦ МГ.РНИГ
театр. Но нм его детская страсть к театру, ни суровая
ортодоксия, которую ему вдалбливали в латинской шко­
ле в Людвигсбурге, не поколебали его влечения к ду­
ховному призванию. Он учился в этой школе хорошо,
считался воспитанником, подающим самые лучшие наг
дежды, и был уже совершенно подготовлен к переходу
в монастырскую школу, когда его постиг удар, напра­
вивший его жизнь в новое русло.
В АКАДЕМИИ КАРЛА
В 1770 году закончилась распря между герцогом и
ландтагом; в договоре о наследовании, составленном в
том же году, вновь были письменно подтверждены права
сословий при поручительстве протестантских держав —
Англии, Дании и Пруссии.
Именно эти державы до тех пор не давали покоя
верховному имперскому совету в Вене, пока он не огра­
ничил в известной мере разорительную для страны дея­
тельность герцога. Особенно настойчиво стремился ста­
рый Фриц отплатить герцогу за тупоумие и злобу, кото­
рые Карл Евгений проявил, воюя против него. Фридрих
направил в Штутгарт своего уполномоченного и велел
ему при малейшем сопротивлении со стороны герцога
держаться непримиримо резко и выпустить когти, а сво­
ему послу в Вене он приказал объявить, что, если вер­
ховный имперский совет не придет к «немедленному
и беспристрастному решению», он сам «примет те меры,
которые принесут сословиям Вюртемберга и этой несча­
стной стране нужную помощь и облегчение». Уже через
год после заключения мира Фридрих добился освобож­
дения Мозера, еще два года спустя прожженный него­
дяй Монмартен вынужден был признать бесплодным
дальнейшее сопротивление, а в 1770 году капитулировал
и сам герцог, которому полное обнищание страны не
оставляло в данном случае иного выбора.
Все же власть герцога была ограничена лишь в ма­
лой мере, и поскольку сословия не самостоятельно до­
бились победы над ним, они оказались и неспособными
решительно пресечь его бесчинства. Нет ни одного гнус­
ного дела, совершенного герцогом до 1770 года, которо­
го он не повторил бы и позже. Заточение Мозера повто-
486


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕЛИ-ЦКИХ РАБОЧИХ
пилось в еще более гнусной форме при заточении поэта
Шубарта, которого герцог в 1777 году заманил ложью
и обманом в свои владения, а затем в течение десяти
лет без суда и следствия подвергал мучениям в Гогена-
сперге, и даже сегодня нельзя еще сказать точно, из-за
чего именно. Одно, во всяком случае, ясно: Шубарт ска­
зал что-то, не понравившееся герцогу или его любовни­
це. Торговля живым пушечным мясом, которую герцог
вел еще в годы Семилетней войны, также повторилась
с предельным бесстыдством, когда в 1786 году он заклю­
чил договор о субсидиях с голландской Ост-Индской
компанией, по которому он за ежегодную сумму в
шестьдесят пять тысяч гульденов продал для службы на
мысе Доброй Надежды пехотный полк и роту артилле­
ристов. Требование внеочередных денежных сумм, на­
рушения конституции, введение незаконных обложений,
продажа должностей существовали, как и прежде,
сколько бы ни ручался герцог своим «нерушимым и свя­
щеннейшим княжеским словом», что он прекратит эти
постыдные злоупотребления. Даже то, что он распро­
щался со своим гаремом и довольствовался отныне лишь
одной фавориткой, дамой знатного происхождения, ко­
торую он при содействии императора сделал имперской
графиней Гогенгейм, само по себе не говорило еще об
его исправлении. Наоборот, немецкие «подданные»
XVIII века, умудренные в этом отношении своим бога­
тым и многообразным опытом, боялись односпальной си­
стемы наложниц куда больше, чем многоспальной. Весь­
ма вероятно, что именно волей Гогенгейм был заточен
Шубарт. Во всяком случае, эта распутница злорадно хо­
хотала вместе со своим любовником, когда в их при­
сутствии Шубарта втолкнули в темное подземелье Го-
генасперга.
Когда после вмешательства протестантских держав
герцог не мог больше без удержу предаваться разгулу
своих страстей, его порочные наклонности приняли иное
направление, хотя от этого они и не стали лучше. Рано
состарившись в распутстве и разврате, он попытался
сыграть роль просвещенного монарха-философа. В 1778
году, в день своего пятидесятилетия, он издал манифест,
в котором признавал свои заблуждения и обещал впредь
лучше управлять страной: «Благоденствие Вюртемберга
отныне и всегда будет покоиться на соблюдении герцо-
487


ФРАНЦ МГРНПГ
том подлинных обязанностей верного отца народа по от­
ношению к своим подданным и на искреннейшем пови­
новении слуг и подданных своему помазаннику». Наи­
более своеобразно «исправление» герцога проявилось в
его новой манере играть в солдатики. Теперь он мог со-'
держать армию численностью не свыше трех-четырех
тысяч человек, во главе которой все же стояли два ге­
нерал-лейтенанта и восемь генерал-майоров. Зато он ос­
новал в Солитюде, увеселительном замке вблизи Люд-
вигсбурга, военный сиротский приют, который он вскоре
преобразовал в военный питомник, а затем в герцог­
скую военную высшую школу. По его просьбе император
даровал ей позже права университета и наименовал
Академией Карла.
Несмотря на первоначальное военное название, это
заведение должно было готовить не только офицеров;
но также чиновников и художников. Поскольку при ос­
новании академии имелся, так сказать, политический
замысел, она была задумана в противовес Тюбинген-
скому университету, находившемуся под влиянием ланд­
тага. Она должна была воспитать для герцогской влас­
ти племя: служак, слепо преданных своему государю.
Шубарт называл ее «плантацией рабов», и она дейст­
вительно была таковой. Жизнь н обучение воспитанни­
ков регламентировались не только строжайшей военной
дисциплиной, но юношей вообще содержали как пленни­
ков: им не полагалось ни одного дня каникул, их
переписка с внешним миром подлежала строгому конт­
ролю, и даже со своими родителями они могли видеться,
только в присутствии надзирателей. В среде учеников
стремились подавить всякий дух товарищества, они'
должны были, шпионить друг за другом и подразделя­
лись на сыновей дворян, офицеров, детей особо уважае­
мых лиц и сыновей простых бюргеров, а над ними всеми
для поощрения особенно услужливых субъектов был
учрежден еще разряд «великих рыцарей». Подлое рабо­
лепство перед герцогом было жизненным принципом это­
го заведения, где герцог мог проявлять свой деспотизм
и самодурство в таком масштабе, который не был дозво­
лен ему в ином месте.
,:
• Он набирал воспитанников так же насильственно,
как прежде, в годы Семилетней войны, вербовал рекру­
тов,, и среди жертв, оторванных от их семей, был и три-
488


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
надцатилетний Фридрих Шиллер. Тщетно протестовал
его отец, ссылаясь на то, что сын его намеревался из­
брать себе духовную карьеру и что в военной академии
нет теологического факультета. Ему отказали, пояснив,
что сын его может изучать в таком случае юриспруден-;
цию. Как офицеру герцогской армии, отцу пришлось в.
конце концов подчиниться, и он мог еще утешаться обе­
щанием герцога устроить своего воспитанника поневоле,
когда он окончит академию, лучше, чем это было бы для
него возможным в духовном сословии. 16 января 1772
года юный Шиллер поступил в Академию Карла, и
только восемь лет спустя, в конце 1780 года, он ее по­
кинул.
Шиллер недолго занимался изучением права — оно
казалось ему слишком сухим и неудобоваримым. Как
только был открыт медицинский факультет, он перешел
на него. Это было в ноябре 1775 года, когда академию
перевели в Штутгарт, который за изрядную мзду купил
себе «примирение» с герцогом. Как раз к тому времени,
когда Шиллер покинул Солитюд, туда переселились его
родители; отца назначили начальником обширного лес­
ного питомника, и после всех превратностей бурной жиз­
ни он получил теперь возможность прожить спокойно
еще несколько десятилетий как искусный и дельный ле­
совод.
Тем труднее сложилась жизнь его сына. Никакое
приукрашивание не может скрыть тот факт, что под яр­
мом «плантации рабов» Шиллер, натер себе кровавые
раны на плечах. Правда, когда Академию Карла закры­
ли после смерти ее основателя, Шиллер отметил ее от­
носительные заслуги в деле распространения в Штут­
гарте интереса к наукам и искусствам. Однако эти сло­
ва одобрения, которые он вскоре после смерти Карла
Евгения якобы сказал одному своему бывшему товари­
щуп
, были или неверно поняты, или искажены этим за­
конопослушным швабом и находятся в самом резком
противоречии с тем презрительным равнодушием, с ка­
ким Шиллер в одном из писем того же времени упоми­
нает о «смерти этого старого. Ирода» '
2
.
Он никогда не
испытывал чувства благодарности к тирану, который
даровал ему «печальную, мрачную юность» и мучил его
«сумасбродным методом воспитания»; педагогическое
самодурство герцога он метко, хотя еще довольно мяг-
489-


ФРАР1Ц МЕРИНГ
ко охарактеризовал словами: «Эта мерзкая современная
мода торговать созданиями божьими, это прославленное
безумное стремление обтесывать людей и подражать
Девкалиону
13
(с той только разницей, что ныне людей
обращают в камни, а он камни превращал в людей)
более всякого другого распутства разума заслуживали
бы бича сатиры».
О жизни Шиллера в Академии Карла известно срав­
нительно мало. Все, что сообщили об этом некоторые
его товарищи, было записано уже после смерти Шилле­
ра по воспоминаниям, отделенным многими десятилетия­
ми от самих событий, и имеет, следовательно, неболь­
шую ценность, тем более что ни один из товарищей
Шиллера не поднялся выше ограниченной посредствен­
ности. Самым способным из них был, пожалуй, будущий
генерал-лейтенант Шарфенштейн, с которым Шиллер
был очень дружен. Значительно важнее этих воспомина­
ний документальные свидетельства, вышедшие в свое
время из-под пера самого ученика Академии Карла.
Самое раннее из них позволяет познакомиться с об­
разчиком гнусных педагогических приемов герцога.
В 1774 году он предложил воспитанникам написать ис­
поведь о самих себе и своих товарищах. Набожен ли он,
что думает о герцоге и своих воспитателях, доволен ли
своей судьбой — на все эти и подобные им вопросы каж­
дый воспитанник должен был ответить в письменной
форме, причем не только о себе, но и о своих товари­
щах. Пятнадцатилетний Шиллер довольно удачно выпу­
тался из этой коварной ловушки, проявив ту степень
жизненной мудрости, которая предвещала уже в маль­
чике будущего выдающегося человека. Автор исповеди
рассудителен не по летам, он употребляет немало дерз­
ких словечек, хотя в целом он судит мягко и доброже­
лательно о своих товарищах по несчастью; предвосхи­
щая их отзывы о нем, он предусмотрительно пишет:
«Вам скажут обо мне, что я упрям, вспыльчив и нетер­
пелив, но те же самые лица похвалят меня за чистосер­
дечность, преданность и доброе сердце». О своих недо­
статках он замечает: «Вы сочтете меня нередко опро­
метчивым, нередко легкомысленным, но разве проступ­
ки непременно сводят на нет все то, что создано дове­
рием и любовью к богу и что чувствительное от приро­
ды сердце сделало для себя основным законом?» Сла-
490


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
бостью своего здоровья он старается извинить, что не
нашел еще верного применения своим «хорошим спо­
собностям», как это велит ему долг. И очень располага­
ют к мальчику слова, которые он смело повторяет пе­
ред лицом жестокого тирана: насколько он был бы
счастливее, если бы мог служить своему государю и оте­
честву не как юрист, а как духовное лицо.
Отзывы товарищей о Шиллере, написанные по тому
же поводу, единодушно говорят о его склонности к поэ­
зии, в особенности к поэзии трагической. Но они расхо­
дятся между собой в том, что одни считают его жизне­
радостным и веселым, другие лее —робким и скрытным.
В этих противоречивых суждениях отразилось противо­
речие натуры самого Шиллера.
Значительно менее благоприятное впечатление, чем
эта исповедь мальчика, оставляют некоторые торжест­
венные речи, сочиненные им уже в более старшем воз­
расте, четыре-пять лет спустя. Они тоже были написа­
ны по приказанию герцога, любившего устраивать вся­
кие пышные зрелища в своей академии, и отнюдь не
для того, чтобы возместить своим питомцам те радосг-й,
которых он лишил их в юные, годы, а лишь затем, что­
бы они курили фимиам бесстыдной лести ему и его лю­
бовнице. И вот несчастного Шиллера в январе 1779-го
и 1780 годов, в день рождения графини Гогенгейм, за­
ставили приветствовать этот перл чистоты напыщенны­
ми тирадами о добродетели и ее благотворной силе.
Двадцатилетний юноша, который в ночной тиши писал
революционную драму, был вынужден с дрожью в го­
лосе славословить тридцатилетнюю распутницу: «Пре-
светлый герцог! Не с льстивой, лицемерной речью, вы­
зывающей краску стыда (ваши сыновья не умеют
льстить),— нет, смело глядя истине в глаза, я выхожу и
говорю: «Это она, любезная подруга Карла, она, друг
людей, она — лучший друг каждого из нас! Мать! Фран­
циска!» И не раз ему приходилось взнуздывать своего
Пегаса, заставляя его гарцевать перед «светлым небес­
ным ликом Франциски».
Чем была академия для Шиллера в научном отноше­
нии, видно из двух рассуждений, в которых он должен
был продемонстрировать, как переварен им курс наук:
одно —о философии физиологии, другое — о связи меж­
ду животной и духовной природой человека. От перво-
491


ФРАНЦ MI-PUMF
го рассуждения, написанного в 1779 году, сохранился
только отрывок рукописи, так как оно не было допущено
к печати из-за того, что в нем было еще слишком много
юношеского пыла. Основываясь на этом, герцог задер­
жал Шиллера еще на один год в академии. Другое рас­
суждение, от 1780 года, было опубликовано и принесло
наконец автору долгожданную свободу.
Со специальными медицинскими познаниями Шилле­
ра обе эти работы соприкасаются лишь косвенно. Основ­
ное в них — философские рассуждения. Обе показыва­
ют молодого мыслителя уже погруженным в ту пробле­
му, к которой он и впредь будет постоянно возвращать­
ся, когда далеко уже останутся позади годы, проведен­
ные в стенах академии, по существу, до конца своей
жизни. «Средняя сила», которую в «Философии физио­
логии» он выдвинул как связующее звено между духом
и материей, и «средняя линия истины», которую он, как
он заявляет во втором своем рассуждении, нашел в
«равновесии между двумя доктринами» — одной, ставя­
щей материю над духом, и другой, возвышающей дух
над материей,— все это первые попытки Шиллера пре­
одолеть дуализм, которого он так никогда и не преодо­
лел; и весьма характерно, что, вопреки объединяющей
их тенденции, эти попытки все же отражают его коле­
бания: первая тяготеет больше к спиритуализму, вто­
рая — больше к материализму.
С этой точки зрения обе работы Шиллера представ­
ляют еще и ныне значительный интерес. Но в целом они
свидетельствуют о низком научном уровне всего препо­
давания в Академии Карла и разоблачают лишний
раз всю несостоятельность той лакейской болтовни, ко­
торую повторил даже Трейчке, утверждавший, что Карл
Евгений учредил свою академию, чтобы открыть в Вюр-
темберге доступ свободной мысли нового столетия в
противовес закостеневшей теологии Тюбингенской ду­
ховной семинарии, и что светским характером своей
науки академия полностью затмила славу старого уни­
верситета. Разумеется, герцог из страха перед сосло­
виями не мог открыть в академии католического теоло­
гического факультета, а из ненависти к ним не откры­
вал и евангелического. Однако то, что он насаждал вза­
мен теологии в своей академии, было лишь поверхност­
ной, так называемой популярной философией, коллек-
492


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
дней банальностей, наполовину заимствованных из
Лейбница и Вольфа
14
, наполовину из Шефтсбери
15
и
Фергюсона
i6
, где в конечном итоге все сводилось к не­
скольким общим фразам о счастье и добродетели, о том
счастье, которым наградил герцог Карл своих «сынов»
в академии, и о той добродетели, которую с таким блес­
ком воплощала в себе его любовница Франциска.
Именно эти работы Шиллера, из которых далее и от­
вергнутая свидетельствовала, по мнению герцога, о «не­
дюжинной натуре», обнаруживают полное отсутствие
научной выучки, которую в первую очередь должно было
дать своим воспитанникам учебное заведение. Чтобы на­
верстать упущенное, Шиллеру впоследствии пришлось
жертвовать драгоценными годами, годами своей творче­
ской зрелости, и сам он нередко горько жаловался, что
академия подавила развитие его философских способно­
стей. «Мне не достает общих понятий. Я чужестранец во
многих науках, я не получил никакой философской
школы и мало читал научных трудов»,— пишет он через
пять лет, а три года спустя он повторяет вновь, что ни­
когда так сильно не испытывает чувства собственного
убожества, как при занятиях философией. Он так мало
знаком с этой материей, жалуется Шиллер, а между
тем имеется столько великолепных философских сочи­
нений, и нельзя признаться без краски стыда, что ты их
не читал. Примерно в то же время, когда Шиллер писал
эти строки, Тюбингенскую духовную семинарию окончи­
ли двое юношей, чьи имена достаточно лишь назвать,
чтобы понять, чего лишился Шиллер из-за пребывания
в Академии Карла: это были Гегель и Шеллинг.
И все же, когда, освободившись наконец, Шиллер
встретил товарища своих детских игр из Лорха, кото­
рому удалось осуществить общую мечту их ранних
лет — изучать в Тюбингене теологию, Шиллер сказал
ему с улыбкой: «Ну и кем бы я стал? Тюбингенским
магистриком?» Однако тот, кто это сказал, был уже не
воспитанником Академии Карла, а автором «Разбойни­
ков».
•493


ФРЛНЦ М1ГРННГ
«РАЗБОЙНИКИ»
Склонность к поэзии, и в особенности к трагической,
замеченная у Шиллера еще его соучениками, упорно и
цепко пробивалась из-под гнета деспотизма, обременяв­
шего его юность. Сам Шиллер пожелал своей первой
драме бессмертия лишь для того, чтобы увековечить
пример рождения плода, произведенного противоестест­
венным совокуплением субординации и гения
;7
.
Он до­
бавил также, что из всех бесчисленных обвинений про­
тив него, как автора «Разбойников», попадает в цель
только одно — обвинение в том, что он взял на себя
смелость изображать людей за два года до того, как
впервые встретился с человеком.
Этим уже сказано, что «Разбойники» родились под
созвездием литературных образцов. И сам Шиллер разъ­
ясняет это подробнее: «Руссо восхвалял Плутарха
18
за
то, что героями для своих жизнеописаний он избирал
благородных преступников... Разбойник Моор не вор, а
убийца, не подлец, а чудовище. Если я не ошибаюсь,
этот редкостный человек обязан Плутарху и Сервантесу
основными чертами своего характера, по-шекспировски
сплавленными самобытным духом поэта в новый, прав­
дивый и гармонический характер». Сервантес попадает
в этот ряд из-за благородного разбойника Рока, изобра­
женного им в «Дон Кихоте». Более глубоким было влия­
ние Шекспира на Шиллера, хотя вначале его отталки­
вали «холодность и бесчувственность» английского по­
эта; но самым сильным было влияние Руссо, который
обратил внимание молодого поэта на Плутарха. Все эти
писатели, даже Руссо, не были запрещены в Академии
Карла. Брат герцога, позже его преемник, воспитывал
свою дочь в духе педагогических принципов Руссо. Это­
му принцу, Людвигу Евгению Вюртембергскому, Руссо
направил послание, начинавшееся знаменитыми слова­
ми: «Если б я имел несчастье родиться принцем...»
Другие звезды, светившие над колыбелью «Разбой­
ников», могли посылать лишь свои потаенные, но тем бо­
лее заманчивые лучи в старую кавалерийскую казарму
позади штутгартского замка, где часовые оберегали
учеников Академии Карла от всякого соприкосновения
со свободомыслием нового века. 70-е годы, когда Шил­
лер томился за этими стенами, были десятилетнем
404


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
«Эмилии Галотти» и «Натана Мудрого» Лессинга,
«Гена» и «Вертера» Гете, «Леоноры» Бюргера, десяти­
летием «Бури и натиска» в Германии.
Европейская культура приближалась к своему пере­
ломному моменту. Феодальный мир, внутри которого
уже в течение столетий совершал, подобно кроту, свой
подкоп капитализм, рушился безнадежно; занималась
заря буржуазного века. Умы кипели и волновались. Их
пробуждал, как после тяжкого сна, рассвет новой все­
мирно-исторической эпохи с ее свежим дыханием; они
ликовали, встречая новое солнце, первые лучи которого
уже начинали окрашивать горизонт. Но наперекор при­
роде это солнце всходило на западе, и свет его был ви­
ден немцам лишь издалека. Печальный ход истории об­
рек их на то, чтобы приветствовать новую эру только в
мыслях и песнях и проделать свою революцию только в
области литературы. Создавая произведения, определив­
шие основные черты «Бури и натиска», Гете в то же
время презрительно и с досадой отворачивался от со­
чинений французского материализма, этих смелых буре­
вестников великой революции.
Мощное дыхание этого литературного движения про­
никало и через железные ворота Академии Карла, осо­
бенно после того, как она была переведена в Штутгарт.
В уединенном Солитюде Шиллер был еще «рабом»
Клопштока, в Штутгарте его «божеством» стал Гете.
Несмотря на бдительность надзирателей, запрещенная
литература проникала на «плантацию рабов», и чем
сильнее становился гнет, тем искуснее проносили конт­
рабанду. В кругу немногих товарищей-единомышленни­
ков
19
, поэтические интересы которых, правда, скоро ос­
тыли, Шиллер поглощал новую литературу. Он устрем­
лял свой взор не только к звездам первой величины, но
также—и даже более часто — к их спутникам, которые
получали свой свет от этих звезд и ныне совсем помер­
кли. То было естественное развитие юноши, эстетиче­
ский вкус которого еще должен был устояться и созреть.
Он восхищался гетевским «Вертером», но мог и ча­
сами мечтать вместе с его слезливым и пошлым потом­
ком Зигвартом
20
о лилиях, которые тот выращивал в
горшках на окне, затянутом решеткой. Его будущая сво­
яченица и первый биограф
21
сообщает, очевидно, по его
собственным рассказам — да это же явствует и из его
495


ФРАНЦ МЕРПНГ.
юношеских драм,— что больше, чем гетевский «Гёц», иа
него повлияли произведения друзей Гете: драмы Клин-
гера, Ленца и Генриха Леопольда Вагнера. Еще спустя
десятилетня Шиллер говорил о неизгладимом впечатле­
нии, произведенном на него в юности Клингером. Клин-
гер, отмечал он. принадлежал к тем, кто раньше всех и
очень сильно повлиял на его образ мыслей. Последнее
должно быть отнесено не только к Клингеру, которого
сам Гете всегда уважал как «на редкость постоянного,
верного и правдивого малого», но и к более даровитому
Ленцу, даже к Вагнеру, которого Гете находил, по су­
ществу, лишь «славным человеком, без особых дарова­
ний». Точно так же молодой Шиллер считал, что Лес-
синг несравненно более наблюдателен, чем Лейзевиц, но
«Юлий Тарентский» волновал его больше «Эмилии Га-
лотти» и, по всей вероятности, был его самым любимым
произведением в юности. Также и Шубарт был ему бли­
же, чем Бюргер, хотя в данном случае сказалось, воз­
можно, то, что они были земляками, швабами. Подобно
странствующему рапсоду22
, Шубарт занес в швабские
провинции песнопения Клоиштока, а затем обратился к
Виланду; так и Шиллер и его друзья пришли к убеж­
дению, что Виланд «писал для людей» и поэтому он за
служивает любви, а увлекаться Клопштоком следует,
когда человек уже находится «по ту сторону потока».
У Шубарта Шиллер заимствовал и сюжет своей дра­
мы— историю двух враждующих братьев, излюбленную
тему той эпохи, которую Клингер и Лейзевиц также вы­
брали для драматического конфликта своих пьес. Шу­
барт намеревался набросать этюд к истории человече­
ского сердца: в Карле и Вильгельме, сыновьях одного
дворянина, он противопоставил натуру гениальную, ки­
пучую, бурно отдающуюся жизни, натуре трезвой, по­
средственной, которая прикрывается набожной суро­
востью, чтобы бесстыдно предаваться пороку. Ложью и
обманом Вильгельм преграждает раскаявшемуся брату
доступ к сердцу отца, и Карл вынужден уйти из родно­
го дома. Но став дровосеком, батраком у одного кресть­
янина, он спасает своего отца от напавших на него в ле­
су замаскированных людей — бандитов, которых нанял
его брат. Повесть Шубарта завершается примирением:
Карл, как любящий сын, лелеет старость своего отца,
тогда как Вильгельм получает возможность скрыть свой
496


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
позор в каком-то захолустье, возглавив там секту рели­
гиозных фанатиков.
Уже в 1777 году Шиллер обратил внимание на эту
повесть и принялся переделывать ее в драму, причем
именно тогда, когда он, по его словам, был готов снять
с себя последнюю рубаху за драматический сюжет, Шу-
барт сам предоставлял право любому писателю переде­
лать эту повесть в роман или пьесу. Но форму, в какой
они нам известны, «Разбойники» приняли лишь в 1780
году, в последнем году, который Шиллер провел в Ака­
демии Карла, после того как властный каприз герцога
вновь лишил его свободы, и негодование, которое давно
тлело и накапливалась в нем в эти тяжкие годы, вспых­
нуло ярким пламенем.
Уверенной рукой истинного драматурга поэт сразу
же вводит нас в самую гущу действия. Занавес поды­
мается, и мы видим коварные происки младшего брата
Франца, который, утаив от отца покаянное письмо Кар­
ла, разжигает его гнев против отсутствующего сына при
помощи состряпанного им самим послания. Его наветы
примитивны и наглы, его интриги авантюрны, грубы
и смахивают на плохой роман. Отец, который верит им,
предстает не столько слабым и чувствительным, сколько
недалеким и по-детски наивным. Обо всем этом писал
сам Шиллер в рецензии на «Разбойников», высказав,
таким образом, в начале своей драматургической дея­
тельности то, что впоследствии говорил о нем и Гете:что
он не заботился о тщательной мотивировке действия.
И мотив любви к одной и той же девушке, который
Шиллер ввел в сюжет Шубарта, чтобы усугубить враж­
ду между братьями, не имеет под собой прочной опоры.
«Я прочитал больше половины пьесы,— отмечал Шил­
лер-критик,— и не знаю, чего хочет девушка, зачем ее
вывел поэт, не имею даже малейшего представления, что
с нею будет дальше». И в самом деле, Амалия появля­
ется лишь для того, чтобы внешне ускорить развитие
драматического действия. Единственный женский образ
пьесы — одновременно и единственный образ, совсем не
удавшийся Шиллеру. Создавая его, поэт был «незнаком
с прекрасным полом». Об Академии Карла он говорил:
«Двери этого учреждения открываются, как известно,
для женщин только тогда, когда они еще не стали ин­
тересными или когда у них уже все позади». Так, траге-
497


ФРЛИЦ "МЕРИНГ
дня Шиллера, как и повесть Шубарта, покоится на про­
тивопоставлении характеров обоих братьев, однако вы­
сокое мастерство, с каким Шиллер преобразовал эти
характеры, придало его драме трагическую, а также и
революционную силу.
Шиллер сам отмечает, что представить на сцене мыс­
лящего негодяя, подобного Францу Моору, означало от­
важиться на большее, чем то, что может быть оправда­
но ссылкой на авторитет Шекспира, величайшего знато­
ка человеческого ума и сердца, создателя Яго и Ричар­
да. Он соглашается с критиками, которые сразу же спро­
сили, откуда у юноши, выросшего в лоне мирной и доб­
родетельной семьи, такая порочная философия. «Сколь­
ко бы ни вещали с горней высоты всякие ревнители н
неподкупные проповедники истины: «Человек по приро­
де своей зол и порочен», я не верю этому». И действи­
тельно, Франц Моор живет лишь в той мере, в какой
поэт вдохнул в него частицу своей собственной жизни.
Цинизм Франца и материалистические софизмы, кото­
рыми он оправдывает перед собственной совестью свои
гнусные преступления, а также и жуткое, повергающее
Франца в трепет, видение Страшного суда,— все это
пережил сам Шиллер. В преступлениях созданного им
героя он нашел ответ на сомнения, которые постоянно
терзали его чистую душу. Не будь у него глубокого ин­
тереса к материалистическому миропониманию, он не
мог бы написать монологи Франца, однако то жуткое
видение, которое возникает перед злодеем, да и многие
другие сцены, а по существу, и вся драма, показывают,
что Шиллер еще в сильной мере жил библейскими пред­
ставлениями и воззрениями. В конечном счете эти пред­
ставления и воззрения даже побеждают, хотя дело здесь
не столько в сознательной воле поэта, сколько в силе его
художественного дара. Ведь он был, конечно, далек от
намерения возродить на сцене ту карикатуру на «воль­
нодумца», которую осмеял уже тридцать лет тому назад
Лессинг
23
.
Критикуя свою драму, Шиллер откровенно
признал, что рассуждения, которыми Франц Моор об­
основывает свои порочные принципы, порождены просве­
щенной и свободной мыслью и что исходные понятия, на
которые опираются эти рассуждения, должны были ско­
рее облагородить героя.
Если в образе Франца Моора воплотились только со-
498


ШИЛЛЕР. ШЮГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РЛЬОЧКХ
мнения поэта в революции, то в Карле Мооре пылает и
искрится революционный энтузиазм Шиллера. И Карла
Моора мы при первом же его выходе видим сразу та­
ким, каков он есть: со всем его отвращением к убоже­
ству прогнившего мира, со всем его кипучим револю­
ционным энтузиазмом. «Они калечат свою здоровую
природу пошлыми условностями, подхалимничают перед
последним лакеем, чтобы тот замолвил за них словечко
его светлости, и травят бедняка, потому что он им не
страшен... Нет! Я не хочу больше об этом думать! Это
мне-то сдавить свое тело шнуровкой, а волю зашнуро­
вать законами? Закон заставляет ползти улиткой и то­
го, кто мог бы взлететь орлом! Закон не создал ни од­
ного великого человека, лишь свобода порождает гиган­
тов и высокие порывы». Но Карл Моор не был бы ис­
тинным представителем эпохи «бурных гениев» в Гер­
мании, если бы за его неукротимой жаждой подвигов не
таилась мягкая чувствительность. Не успел он потребо­
вать армию удальцов, подобных ему, чтобы превратить
Германию в республику, рядом с которой и Рим и Спар­
та покажутся женскими монастырями, как он тут же
отталкивает от себя товарища, который подхватил и
стал развивать его мысли: «Счастливого пути! Караб­
кайся по позорному столбу на вершину славы. В тени
дедовских рощ, в объятиях моей Амалии меня ждут
иные радости». Только когда интриги его брата застав­
ляют его поверить, что он отвергнут отцом, он презри­
тельно называет себя глупцом, стремившимся назад в
свою клетку.'«Дух мой жаждет подвигов, дыханье —
свободы! Убийцы, разбойники! Этими словами я попи­
раю закон». И все же достаточно прекрасного заката
солнца, чтобы превратить «великого разбойника» в «ры­
дающего Аббадону»
24
.
И тем не менее Карл Моор был не только истин­
ным, но и самым выдающимся сыном эпохи «бурных ге­
ниев». Не как гетевскнй Гёц в минувших столетиях, не
как герои Клингера и Лейзевнца в чужих странах,—
нет, он победоносно шагал по современной ему Герма­
нии к карал трусливую подлость господствующих клас­
сов. Перед чьим взором не вставали как живые все эти
Монмартены и Виттледеры
25
, когда разбойник Моор по­
хвалялся: «Этот рубин снят с пальца одного министра,
которого я на охоте мертвым бросил к ногам его госу-
499


ФРЛНП МЕРИИГ
даря. Выходец из черни, он лестью добился положения
первого любимца; падение предшественника послужи­
ло ему ступенью к высоким почестям, он всплыл на
слезах обобранных сирот. Этот алмаз я снял с одного
финансового советника, который продавал почетные чи­
ны и должности тому, кто больше даст, и прогонял от
своих дверей скорбящего о родине патриота». И когда
Карл Моор произносил свою страшную клятву у баш­
ни, где голодал в заточении его отец, и на пороге ее по­
являлся высохший как скелет старик Моор, тогда с та­
кими же страшными обвинениями появлялись из свое­
го заточения и скелеты Мозера и Шубарта, которых бро­
сил туда герцог Вюртембергский. «In tirannos!» — «Про­
тив тиранов!» — гласила надпись под титульной виньет­
кой с изображением льва, вставшего на задние лапы,
которая украшала позже одно из изданий «Разбойни­
ков», и еще никогда до той поры лев «Бури и натиска»
не поднимал так грозно своей лапы против немецких
тиранов.
Если героя и его антагониста поэт щедро одарил из
своего собственного духовного мира, то образы разбой­
ников он позаимствовал из того малого мира, который
ему действительно был знаком.
Черты, подмеченные у своих товарищей по академии,
он перенес на Шпигсльберга, Швейцера, Роллера,
Гримма, Косинского, о которых, несмотря на всю рез­
кость своей самокритики, он имел право сказать:
«В каждом есть нечто отличительное, именно то, чем он
должен обладать, чтобы представлять интерес рядом
с атаманом, но без ущерба для него». О драматиче­
ском действии он судил, однако, слишком сурово,
когда сразу же после первого представления писал:
«Если высказать вам мое мнение откровенно, без оби­
няков, эта пьеса, несмотря на все, не сценична. Если
исключить стрельбу, пожар, побои, драки на шпагах
и тому подобное, то иа сцене она утомительна и тя­
жела. Мне хотелось бы повстречаться с автором;
я посоветовал бы ему многое вычеркнуть, если он не
очень самолюбив и упрям». Вопреки этим словам «Раз­
бойники» оказались неувядающей пьесой, которая до
сегодняшнего дня не сходит со сцены, каким бы чуждым
ни стало для нас настроение, вызвавшее ее к жизни, как
бы странно ни звучал порой для нас ее язык, могучие
500


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
гиперболы которого и поныне исполнены горячей стра­
сти.
Конечно, эта пьеса не представляет собой цельного
творения: она складывалась из отдельных сцеп, как они
возникали в воображении поэта, когда в ночной тиши
украдкой, за спиной у надзирателей н наставников, он
набрасывал их на бумаге. Имеется немало сцен, напи­
санных вяло, придуманных только для того, чтобы свя­
зать разорванную цепь событий, и не лишены оснований
слова поэта, что как раз в середине драма замирает.
После первых актов, в которых действие стремительно
нарастает (до торжества Франца по поводу мнимой
смерти отца и сцены битвы в богемских лесах, где поэт
сумел возвысить жизнь разбойников, несмотря на всю
ее низость и жестокость, до героического величия), оно
в третьем акте ослаблено элегическим настроением, и
лишь новый, введенный извне эпизод — печальная исто­
рия Косннского, напомнившая разбойнику Моору о его
утраченной любви и счастье,— дает действию новый тол­
чок. Но затем в четвертом и пятом актах оно нарастает
с еще большей силой, чем прежде,—в незабываемой сце­
не, где голодает отец Карла Моора, в потрясающей кар­
тине суда и свершения приговора над Францем — сло­
вом, в сценах, о которых с полным основанием можно
сказать, что по своей трагической силе они остались не­
превзойденными во всем драматическом творчестве
Шиллера.
Только в самом конце драмы действие снова осла­
бевает. Конечно, перед нами не что иное, как разбой­
ничья романтика в самом плохом смысле этого слова,
когда Карл Моор убивает свою возлюбленную, чтобы
откупиться от клятвы на верность, которую он дал своей
банде, и трагизмом не более высокого полета веет от
поступка Моора, когда он отдается в руки правосудия,
которое подвергнет его колесованию. «О,я глупец, меч­
тавший исправить свет злодеяниями и блюсти законы без­
законием! Я называл это лишением и правом!., но... о,
жалкое ребячество! Вот я стою у края ужасной бездны
и с воем и скрежетом зубовным познаю, что два чело­
века, подобных мне, могли бы разрушить все здание
нравственного миропорядка». Здание того нравственно­
го миропорядка, к столпам которого принадлежал гер­
цог Карл Евгений с его Монмартеном и Внттледером!
501


ФРЛВЦ ME РИНГ
Но как бы ни была ошибочна эта трагическая раз­
вязка, она все же символична для эпохи «Бури и натис­
ка» в Германии.
ПОЛКОВОЙ ЛЕКАРЬ
Освобождение от гнета Академии Карла было отраве
лено Шиллеру новой выходкой герцога. Ничем не моти
:
вируя своих действий, Карл Евгений нарушил обеща­
ние, которое он дал отцу Шиллера,— что он лучше обес­
печит его сына, чем это могло бы сделать изучение те­
ологии. Он назначил его полковым лекарем в захудалый
пехотный полк с месячным жалованьем в восемнадцать
гульденов и запретил ему заниматься частной практи­
кой. Это была ничтожная должность, оплачиваемая ку­
да хуже той, какую занимал отец Шиллера, будучи
фельдшером. Новый полковой лекарь не получил даже
темляка к шпаге, так что должен был подчиняться лей­
тенантам, с которыми он совместно обучался в Акаде­
мии Карла.
Один из них, Шарфенштейн, большой друг Шиллера,
описал трагикомический вид, в каком создатель «Раз­
бойников» ежедневно после посещения лазарета появ­
лялся на плац-параде в Штутгарте. Долговязый, шагаю­
щий, точно аист, в своих узких гамашах, втиснутый в
безвкусный мундир старопрусского покроя, с тремя кру­
то завитыми, припудренными гипсом буклями по обе­
им сторонам головы, на макушке которой едва держа­
лась маленькая треуголка; толстая длинная коса, сви­
сающая с затылка вдоль очень длинной шеи, торчащей
из очень узкого шейного платка; темно-рыжие волоса,
широкий лоб, глубоко сидящие глаза с воспаленными
веками, тонкий, хрящеватый, резко выдающийся вперед
нос с горбинкой, бледные, впалые щеки, покрытые вес­
нушками, выразительный рот с выдающейся нижней гу­
бой, скрипучий, неприятный голос — «это обличье, столь
резко контрастирующее с представлением о Шиллере,
часто служило поводом для дикого веселья в нашем не­
большом кругу». Однако честный друг добавлял далее:
«Голова, в целом наводившая скорее на мысль о при­
зраке, чем о человеке, имела в себе что-то импонирую­
щее, энергическое». И хотя во всей осанке своего старого
'502


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
товарища, а ныне подчиненного, он не находил и «мини­
мальной элегантности», все же он великодушно призна­
вался: «Я изумлялся ему, и Мой дух с невольным ува­
жением склонялся перед превосходством Шиллера. Тому
короткому периоду, когда мой друг был моим настав­
ником, я много обязан своим образованием».
В кругу штутгартских друзей, о котором говорит
Шарфенштейн, вырвался на свободу после долгих ли­
шений юношеский темперамент Шиллера. Правда, про­
странство, где Шиллер мог передвигаться, все еще было
невелико, так как без разрешения генерала, командо­
вавшего полком, он не имел права покинуть город, не
мог даже навещать своих родителей в близлежащем Со-
литюде. Но там, где вывеска с изображением орла или
быка заманчиво приглашала пропустить добрый глоток
вина, он легко чувствовал себя как дома. Нередко он
участвовал в попойках с веселыми приятелями, и его
вольное времяпрепровождение давало немало поводов
для мещанских пересудов. Это, однако, не особенно тре­
вожило юного «бурного гения»; гораздо чувствительней
его задевало упорное сопротивление его тощего кошель­
ка. Поскольку свое врачебное искусство он мог прояв­
лять лишь на нескольких инвалидах, он искал литера­
турного заработка в небольших газетах, выходивших в
Штутгарте, и намеревался также и своей драмой зама­
нить к себе «всесильного мамона»
26
, «столь не привык­
шего обитать под его кровом». Однако нельзя слова, на­
писанные в шутку, толковать так, будто Шиллер считал,
что его великий первенец пригоден лишь на то, чтобы
погасить мелкие долги в трактирах. «Мы напишем кни­
гу, которая обязательно будет сожжена палачом»,— го­
ворил он часто Шарфенштейну, и Шарфенштейн был
совершенно прав, оспаривая мнение, будто Шиллер на­
писал «Разбойников» ради литературной славы. Значи­
тельно важнее было для Шиллера, считал Шарфен­
штейн, открыто выразить свое бурное и вольное чувство
протеста против всяких условностей; если бы он не стал
великим поэтом, ему не оставалось бы ничего другого,
как занять место в ряду выдающихся общественных
деятелей.
Вполне достойным революционной драмы оказался и
тот поворот судьбы, который драма принесла поэту, рез­
ко вырвав его из прежнего жалкого существования. Так
503


«м.'М'ц МКРППГ
как Шиллер не MOI наиги издателя —а ему непременно
хотелось опубликовать свою пьесу,— он издал ее на свой
счет. Несколько сот пльденов, которые он раздобыл с
этой цельк), на долгие годы отравили ему жизнь. Когда
книга уже печаталась, Шиллер нашел для нее издате­
ля— видного книготорговца Швана
27
из Мангейма, ко­
торый, получив корректуру пьесы, живо ею заинтересо­
вался. Не совсем ясно, почему поэт сразу не предложил
ему свою V}копись. Шван был издавна другом Лессинга
и обладал литературным вкусом. Он сумел оценить ге­
ниальный размах «Разбойников» и сразу же отнес еще
свежие корректурные листы имперскому барону фол
Дальбергу
28
.
директору Мангеймского театра, и не по­
скупился "дать ряд добрых советов Шиллеру, который
не оставил их без внимания. Поэт был совершенно сво­
боден от авторскою тщеславия и всегда серьезно отно­
сился к своей творческой работе.
Поэтом) он многое смя!чпл и вычеркнул в уже гото­
вой коррекгчре, а предисловие освободил ог мощного
экспрессивного тона «бурных гениев», в котором оно бы­
ло написано. Конечно, он был не вполне искренен, когда
писал в предисловии, что содержание ньесы делает не­
возможной ее постановку на сцене, но в том, что он здесь
говорит о «черни», подразумевая под этим словом от­
нюдь не только «подметальщиков улиц», тоже не сле­
дует видеть всего лишь тактическую предосторожность:
«Слишком близорукая, чтобы охватить мою драму в це­
лом, слишком ограниченная, чтобы постичь ее величие,
слишком злобная, чтобы пожелать оценить ее доброе на­
чало, эта чернь, боюсь я, помешает выполнению моих
намерений, увидит в драме, быть может, апологию поро­
ка, тогда как я ниспровергаю его, и выместит свою бли­
зорукость на бедном поэте, с которым поступают как
угодно, но только не по справедливости». Основываясь
на необычном характере трагической развязки, Шиллер
готов был отнести свою драму к разряду нравоучитель­
ных книг. «Порок,— говорил он,— постигает участь, ко­
торую он заслужил; заблудший возвращается вновь на
стезю закона, добродетель остается победительницей.
Кю окажется хоть настолько справедливым в отноше­
нии меня, что пожелает прочесть мою драму до конца и
понять меня, от того я вправе ожидать — не восхищения
поэшм, а уважения ко мне как человеку честному»!
504


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
И как "бы ни относиться к этим словам Шиллера, в них
содержится субъективная правда, ибо и тогда и много
лет спустя он рассматривал театр как нравственное уч­
реждение.
«Разбойники» были изданы анонимно, однако имя
автора скоро стало известно. Книга вызвала неслыхан­
ную сенсацию —так смело не выступал еще ни один пи­
сатель «Бури и натиска». Не прошло и года, как пьеса
появилась на сцене — на лучшей немецкой сцене того
времени. Курфюрст Карл Теодор Пфальцский, подобно
герцогу Вюртембергскому, был расточительным, любив­
шим роскошь деспотом, по не столь ничтожным, как
Карл Евгений, а благодаря Вольтеру, с которым он со­
стоял в переписке, даже и несколько просвещенным.
В Мангейме — новой княжеской резиденции, отстроен­
ной недавно наперекор Гейдельбергу, как Людвигсбург
был отстроен наперекор Штутгарту,— он учредил библи­
отеку и Музей антиков, основал Немецкое общество и
был готов открыть там немецкий театр, чтобы превра­
тить Маигейм в «обитель хорошего вкуса». По этому
случаю велись переговоры с Лессингом, но все эти по­
пытки, как известно из биографии Лессинга, провали­
лись самым плачевным образом — совершенно так, как
в свойственном ему колоритном швабском стиле пред­
сказывал Шубарт: «Не оказалось бы все это мимолетной
вспышкой, которая тотчас угаснет, едва лишь какой-ни­
будь французик расстегнет штаны и пустит свою струю»
29
.
Вместо Лессинга прибыл посредственный французский
актер. «Смейтесь,— писал Шван в апреле 1777 года Лес-
еппгу;—Маршан получает восемнадцать тысяч гульде­
нов за то, чтобы сыграть роль толстой повивальной баб­
ки и помочь земле Пфа'льцской разродиться мощным
младенцем, которым она давно уже беременна — немец­
ким национальным театром. Святый боже, до чего мы
только дожили! Начинают Лессингом и'кончают Марша-
ном!» Но еще в том же году угасла баварская линия
ВпттельСбахов, и Карл Теодор переселился в Мюнхен.
Он взял с собой своего Маршана и распорядился всен-
тябре 1778 года учредить в Мангейме", чтобы возместить
городу ущерб, нанесенный отъездом княжеского двора,
Национальный немецкий театр, директором которого он
назначил барона Дальберга. Дальберг был дилетантом,
но он не без воодушевления относился к поставленной
505


ФРЛНЦ МЕРИНГ
перед ним задаче. Когда после смерти Экгофа герцог
Готский распустил свой театр, Дальберг тотчас же при­
гласил к себе молодых актеров из школы Экгофа
30
: Бе­
ка, Бейля, Иффланда, Бека, оставшихся без места. Вняв
хорошему совету, он принял столь же удачное решение'
поставить «Разбойников», в сценическом успехе которых
сомневался даже сам автор.
Правда, дело не обошлось без осложнений. Дальберч
гу хотелось многое изменить и смягчить, на что ШщИ
лер частично соглашался; он мог на это пойти, так как
писал свою драму, не рассчитывая на ее постановку.
У Дальберга были, однако, не только эстетические, но
и политические сомнения: он хотел перенести действие
из эпохи Семилетней войны на несколько столетий"
назад, в эпоху провозглашения императором Максими­
лианом Имперского мира
31
.
Шиллер протестовал энер­
гично, но безуспешно. Он жаловался: «Конечно, каждый
театр может делать с пьесой все, что ему вздумается,
автору остается только смириться». Он был вынужден
молча сносить и другие самовольные поправки Даль­
берга, и даже те изменения, на которые он соглашался,
причиняли драме в целом больше вреда, чем улучшали
ее в деталях. А тут еще авертисмент *, написанный Шил­
лером по желанию Дальберга для театральной афиши,
с почти рекламным безвкусием подчеркивал нравствен­
ный характер драмы!
13 января 1782 года состоялось первое представле­
ние. Оно должно было начаться в пять часов, но уже в
полдень к театру стали стекаться зрители, и не только
из Мангейма, но из Дармштадта и Гейдельберга, Франк­
фурта и Майнца. Бёк играл Карла, Иффланд
32
—
Фран­
ца Моо-ра. После сцены у башни для всех стал очевиден
колоссальный успех драмы. «Театр походил на дом ума­
лишенных,— писал один очевидец,— горящие глаза,
сжатые кулаки, топот, хриплые возгласы в зрительном
зале! Незнакомые люди бросались, рыдая, друг другу
в объятия, женщины, близкие к обмороку, брели, поша­
тываясь, к выходу. Царило всеобщее смятение, как в ха­
осе, из мрака которого рождалось новое мироздание».
Никем не узнанный, Шиллер находился в зале. Под по­
кровом ночной темноты он тайно приехал из Штутгарта,
* Авертисмент — предуведомление (от фраиц. avertissement).
506


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
чтобы отпраздновать эту огромную победу. Театр опла­
тил ему дорожные расходы в размере сорока четырех
)у„')ьденов; помимо этого ои не получил никакого гоно­
рара.
И затем «Разбойники» имели огромный успех, хотм
их триумфальное шествие ло театрам Германии не раз
прерывалось прискорбными остановками. В некоторых
городах, как в Данциге и Вене, театральная цензура за­
претила спектакли; даже актерам Веймарского придвор­
ного театра еще в 1800 году, когда Гете и Шиллер нахо­
дились в Веймаре в зените своей славы, было запрещено
ставить пьесу в Лаухштедте. В Лейпциге судьба «Раз­
бойников» сложилась трагикомически: магистрат запре­
тил постановку пьесы, так как во время первого спек­
такля в театре и в городе было совершено несколько
краж. В Берлине первая постановка «Разбойников» со­
стоялась уже в 1783 году, но в убийственно безобразной
переделке некоего господина Плюмике, который затем
подобным же образом искалечил и другие юношеские
драмы Шиллера.
«Разбойники» завербовали поэту и новых друзей, с
которыми он отныне накрепко связал свою жизнь. К ним
принадлежали вдовствующая госпожа фон Вольцоген
33
,
которая владела небольшим имением в Тюрингии, но по­
долгу жила в Штутгарте, где ее сыновья учились в Ака­
демии Карла, и музыкант Штрейхер
34
; двумя годами
моложе Шиллера, он был его пылким поклонником и
нарисовал нам его портрет, похожий на тот, который
дал Шарфенштейн, но только в более мягкой и почти­
тельной манере: небрежно откинутые назад рыжеватые
волосы, горящий взгляд, ослепительно белая шея, блед­
ные щеки, быстро вспыхивающие румянцем во время
оживленной беседы. Через своего крестного отца Риге-
ра, который вновь был наполовину прощен герцогом и
назначен комендантом Гогенасперга, Шиллер познако­
мился и с Шубартом. Мытарства, перенесенные Ригером
в Гогентвиле, не сделали его более сострадательным к
политическим узникам, находившимся под его охраной,
и бедного Шубарта он особенно мучил своими пиетист-
скими причудами. На свой манер он охотно изображал
из себя покровителя поэтов и разрешил Шиллеру посе­
тить крепость, где познакомил его с Шубартом, который
со слезами и поцелуями, как Иоанн Креститель — Иису-
507


ФРАНЦ МЕРЦНГ
са Христа, приветствовал своего более талантливого
преемника.
.-.
Успех «Разбойников» дал новые импульсы драмати?
ческому дарованию Шиллера: весной и летом 1782 года
он работает над «республиканской трагедией», истори-i
ческим материалом для которой послужил заговор гра^
фа Фиеско в Генуе. Незадолго до того, стараясь пре­
взойти «Швабский альманах муз» некоего Штейдлина,'
Шиллер издал лирическую антологию; его натянутыми
отношениями с этим бездарным рифмоплетом и объяс­
нялось то, что местом выхода своей «Антологии на 1782
год» Шиллер указал Тобольск
35
и написал к ней «сибир­
ское» сатирическое предисловие. Сборник появился
анонимно, отдельные его стихотворения были подписаны
только инициалами, однако большинство из них принад­
лежало, по всей вероятности, Шиллеру; во всяком слут
чае. свое авторство он скрыл под различными инициа­
лами. Первые лирические опыты Шиллера восходят еще
ко времени его пребывания в Академии Карла и были
созданы под влиянием Клопштока, тогда как стихотво­
рения «Антологии», хотя еще и не свободны от этого
влияния, уже в значительно большей мере говорят о
страстной приверженности к Бюргеру и Шубарту.
Шубарт восторгался этим «пламенным потоком де­
сен», который, «звуча, низвергался перед ним», но ни
современники, ни потомки не разделяли его восторга.
«Антология» Шиллера осталась совершенно незамечен­
ной, и на нее не появилось, видимо, даже рецензии,^если
не считать той, что была написана самим Шиллером»
который и на этот раз выступил строгим критиком по
отношению к самому себе. Действительно, антология
стоит значительно ниже уровня, который был достигнут
к тому времени немецкой лирикой, и только если оцени,-
вать ее ретроспективно — учитывая более поздние сти,-
хотворения Шиллера, она приобретает эстетико-биогра^
фический интерес. В зародыше здесь уже видно, что у
Шиллера не было дара к песне, к лирике интимных
чувств, но очень рано зазвучал его собственный голос,
когда он брался за. балладу, как в «Детоубийце» и
«Битве», или за-философскую поэзию, как в стихотво­
рениях «Руссо» и «Моралисту»,'или. за,задорную и ост­
рую боевую лирику, как в стихотворениях «Достоинство
мужчины» и «Дурные монархи».
508


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
Бесполезно спорить о том, относятся ли вообще эти
жанры к лирической поэзии. В обиталище поэзии име­
ется много помещений, и только тот, кто — если привес­
ти модный нынче пример — видит лириков лишь в Мё-
рике
36
и Шторме, а в Гервеге и Фрейлнграте
37
—
рито­
рических стихоплетов,— только тот может, руководству­
ясь заплесневелыми школьными понятиями, ставить воп­
рос, был ли вообще Шиллер лириком. Конечно, непо­
средственное лирическое чувство никогда не было силь­
ной стороной его творчества: как в более зрелые годы
он не мог написать любовную или застольную песню, не
перегрузив их балластом идей, так и в его самом ран­
нем сборнике песни, обращенные к Лауре, показывают,
насколько и для него самого поэтическое восприятие
юношеской любви терялось в сбивчивой метафизике.
Согласно преданию, его вдохновила на эти песни плато­
ническая любовь к своей квартирной хозяйке, уже не
очень молодой вдове капитана Фишера, у которой он
снимал небольшую холостяцкую комнату, и полагают,
что вражда со Штейдлином возникла именно потому,
что из всех песен, посвященных Лауре, тот счет возмож­
ным взять для «Швабского альманаха муз» всего лишь
одну. Во всяком случае, Шиллер в своей в целом очень
честной критической статье об антологии отзывается об
этих песнях снисходительно, как слишком нежный
отец — о своих неудачных детях. Он считает, что они
выгодно отличаются от всех прочих стихотворений сбор­
ника н «написаны своеобразно, с пылкой фантазией и
глубоким чувством»; он признает за ними лишь один
недостаток — излишнюю экзальтированность.
Но в его антологии было и нечто такое, о чем Шил­
лер со спокойной совестью мог отозваться одобрительно:
«Многие строфы одухотворены благородной идеей сво­
боды». В этом отношении молодой лирический поэт был
равен молодому драматургу. В «Дурных монархах»
Шиллер рассчитался с герцогом за погубленные годы
своей молодости:
Вас не скроют замки и серали,
Если небо грянет: «Не пора ли
Оплатить проценты? Суд идет!»
Разве шутовское благородство
От расчета за вчерашнее банкротство
Вас тогда спасет?
509


ФРАНЦ МЕРИНГ
Прячьте же свой срам и злые страсти
Под порфирой королевской власти,
Но страшитесь голоса певца!
Сквозь камзолы, сквозь стальные латы —
Все равно! — пробьет, пронзит стрела расплаты
Хладные сердца!
Перевод Л. Гинзоурга
Еще смелее затронул Шиллер своего всемилостивого
монарха в анонимном отдельном издании — в «Колесни­
це Венеры», где в духе Бюргера он бичует грехи сладо­
страстия и обличает «властителей народа»:
Возле коронованного зверя
Суетятся сводни и дельцы,
Фавориткам открывая двери,
Добывают деньги и венцы.
И нередко—о предел коварства! —
Шлюха в царский кабинет войдет,
В сложную машину государства
Пальцы беспрепятственно сует.
Здесь уже чувствуются совершенно откровенные на­
меки на еврея Зюсса и графиню Гогенгейм. Но «Колес­
ница Венеры», как и «Антология», вряд ли нашла мно­
гих читателей. Большее впечатление произвели некото­
рые выпады Шиллера в стихотворении, написанном им
по поручению врачей города Штутгарта, как это тогда
было принято, в связи с преждевременной кончиной од­
ного их молодого коллеги. В этой «Элегии на смерть
юноши» дерзкие сомнения в бессмертии сочетались с
резкой критикой общественных порядков. Радуясь за
покойного, что в своей тесной келье он ускользнул от
трагикомической суеты, поэт пишет:
Пусть апостольскую маску подлость носит,
Пусть Фортуна в рвенье шутовском
Человека то на шаткий трон возносит,
То швыряет сверху в грязь лицом...
Перевод Л. Гинзбурга
Для официальной надгробной песни, которая испол­
нялась от имени лейб-медиков герцога, этот тон был дос­
таточно дерзок, и, по-видимому, он так и был воспринят.
Шиллер писал одному из своих друзей, что «судьбы»
этого стихотворения преуморительны: «Я начинаю раз-
510


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
внвать разностороннюю деятельность, и подлая бездел­
ка принесла мне здесь больше славы, чем это сделали
бы двадцать лет врачебной практики. Но эта слава по­
добна славе того, кто сжег храм Эфесский
38
.
Да поми­
лует меня бог!»
Теперь все зависело от того, как долго герцог будет
«снисходительным» к росту этой Геростратовой славы, и
при его нраве просто удивительно, что он терпел все
свыше года, пока не вмешался со свойственной ему же­
стокостью.
БЕГСТВО
В мае 1782 года умер Ригер, и генералитет Вюртем-
берга пожелал, чтобы Шиллер написал подобающую
случаю стихотворную эпитафию. Незадолго до этого
Шиллер уже поместил в своей «Антологии» напыщенную
оду, правда, не им сочиненную, в честь этого старого
ловца рекрутов и писал, что «был чрезвычайно рад по­
воду, позволившему ему излить перед всем миром, свое
самое искреннее уважение к нему».
В этом вопросе нельзя подходить к буржуазным про­
светителям с преувеличенными требованиями. .Как Гут-
тен и другие гуманисты, так и Вольтер и его современ­
ники заставляли свою лиру звучать в честь монархов и
их прислужников, если те "бывали или хотя бы казались
благосклонными к «новой науке». Лессинг, всегда ще­
петильно избегавший зависимости от меценатов, оста­
вался, в общем, белой вороной. Близость к Ригеру не
доставила Шиллеру особых милостей, но Ригер был его
крестным отцом. К тому же он не был таким подлецом,
как Монмартен или Виттледер, и, будучи приспешником
деспотизма, он в то же время сам стал его жертвой; это
давало Шиллеру возможность, восхваляя Ригера, отхле­
стать герцога.
И Шиллер широко использовал эту возможность, со­
чиняя надгробную песнь Ригеру. Он бичевал живущего,
превознося, вопреки исторической правде, мертвого:
Выше, чем улыбка государева
(О, сколь многих тешит это марево!),
Выше для тебя был царь небес.
Нет, перед земными божествами
Не пытался лживыми словами
Ты снискать их милость для себя.
511


ФРАНЦ МСРИИГ
Перед коронованным владыкой
Призывал ты к милости великой,
О безвинных, малых сих скорбя.
И обращаясь к «лаврами венчанным ветеранам.»
вюртембергскои армии, поэт заставляет смерть глухо,
«возвещать из Ригера гробницы»:
Ваша власть жалка, земные боги,
Все равно я постараюсь, чтоб
Заменил вам узкий, темный гроб
Золоченые чертоги.
Разве вам помогут ордена,
Тонкой лести хитрые узоры,
В час, когда покроет пелена
Ваши потухающие взоры?
Там ли будут спрашивать о том,
Кем был Ригер посреди всевластных?
Там он горд не рыцарским крестом,
А благословением несчастных...
Стихотворение завершается словами, что «в господе
почивший» выдержал великое испытание, ибо челове­
чество было дороже его сердцу, чем сверкающий обман
величия.
Но это стихотворение, возложенное генералами Вюр-
темберга на гроб их соратника, герцог не мог оставить
без внимания, ведь почти каждая его строка, как удар
бича, поражала деспота, привыкшего к неслыханной
лести. Но так как 20 мая он должен был отправиться в
Вену, он отложил свою месть, а тем временем ему пред­
ставился случай излить свой гнев в такой форме, кото­
рая избавляла его от унизительного признания, что он
был оскорблен стихотворением на смерть Ригера.
Шиллер сам стремился сбросить с себя невыносимое
ярмо и надеялся, что Дальберг пригласит его к себе в
Мангейм на должность театрального драматурга. Преж­
де всего он попросил. Дальберга дать еще одно пред­
ставление «Разбойников», чтобы извлечь из него урок
для «Фиеско». Дальберг согласился. Вместе с госпожой
фон Вольцоген и госпожой Фишер Шиллер поехал
(вновь без разрешения) в Мангейм и получил от Даль­
берга весьма общее, ни к чему не обязывающее обеща­
ние вызволить его от герцога. Возвратившись в Штут­
гарт, Шиллер сделал попытку ковать еле разогретое же­
лезо и сразу послал письмо Дальбергу. В нем он просил
512


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
Дальберга попробовать сыграть на тщеславии герцога:
«Ваше превосходительство, Вы затронули бы весьма
чувствительную струнку, если в письме, касающемся
меня, дали бы ему понять, что считаете меня его творе­
нием, что только благодаря ему я получил образование
и воспитание и что, следовательно, это приглашение яв­
ляется как бы высшим комплиментом его воспитатель­
ному заведению, питомцев которого ценят и стараются
заполучить истинные знатоки. У герцога это passe par-
tout» *.
Но поймать этого старого воробья было не так-то
просто; подобно коршуну, кинулся он на бедного пти­
целова, пытавшегося заманить его в свой силок. Милые
дамы, с которыми тайком ездил Шиллер, проболтались,
и герцог узнал, что Шиллер без разрешения покинул
город, да еще совершил путешествие «за границу».
Грешник должен был явиться к герцогу, и тот, накри­
чав на Шиллера со всей присущей князьям грубостью,
посадил его на две недели под арест. В дни заключе­
ния, в разгар лета 1782 года, у поэта возник замысел
новой трагедии, которой он заточил своих мучителей в
темницу вечного позора.
Выйдя на свободу, он тотчас написал Дальбергу и
обещал ему в течение месяца завершить «Фиеско», а
также обработать историю дона Карлоса, на которую
обратил его внимание Дальберг; Шиллер хотел дока­
зать директору Мангеймского театра, что в его лине он
приобрел бы плодовитого драматурга. Однако, прежде
чем могла подоспеть помощь от не особо спешившего
придворного, Шиллера постиг новый удар: мимоходом
оброненное в «Разбойниках» замечание о мошенниче­
ском климате Граубюндена
39
вызвало недовольство не­
которых патриотов из этой местности, считавших, что
автор «Разбойников» оскорбил честь их швейцарской
родины. Недостойная интрига довела дело до герцога,
который еще и потому мало был расположен к шуткам,
что именно в Куре, главном городе Граубюндена, были
напечатаны памфлеты на его султанский режим. Шил­
лер снова должен был предстать перед герцогом, и ему
было категорически запрещено публиковать какие-либо
сочинения, кроме медицинских. «Я запрещаю тебе тш-
Средство, которым можно всего добиться (франц.) .
'
17 Зак. 393
cj.o


ФРЛПЦ МЕР11ПГ
сать пьесы, или ты будешь разжалован!» — с этими
словами герцог отпустил Шиллера.
Шиллер сразу же принял решение бежать из Вгор-
темберга, чтобы спастись от этого покушения на его ду­
ховную жизнь. Перед его глазами предостерегающе
вставала судьба Шубарта. Он поторопился закончить
«Фиеско», чтобы не являться к Дальбергу с пустыми
руками, и только опасение за родителей, всецело зави­
севших от герцога, побудило его 1 сентября подать гер­
цогу еще одно прошение, в котором он просил дозво­
лить ему и впредь занятия литературой с условием, что
все свои сочинения он будет предварительно отдавать
герцогу на цензуру. К счастью, герцог не согласился на
это и лишь запретил Шиллеру под страхом ареста пода­
вать ему вновь прошения.
Для осуществления плана побега Шиллер нашел
спутника и помощника в верном Штрейхере, который
хотел переселиться в Гамбург для продолжения своего
музыкального образования. Вечером 22 сентября, под
чужими именами, они благополучно выехали из Штут­
гарта через Эслингенские ворота, у которых тогда нес
дежурство Шарфенштейн, и в ночной тиши, при отсвете
огней из Солитюда, где герцог справлял пышное празд­
нество, они пустились дальше в путь.
2. ГОДЫ БОРЬБЫ
БЕГЛЕЦ
Прежде всего беглецы направились в Мангейм, и
Шиллер даже надеялся надолго обосноваться в этом
«обиталище муз», в прекрасном «греческом климате»
Пфальца.
Однако его ожидало горькое разочарование. Даль-
берг был приглашен на празднество к герцогу Вюртем-
бергскому, и его не было в городе. Шиллер встречался с
ним еще в Штутгарте, но, решив во что бы то ни стало
бежать при любых обстоятельствах и опасаясь возраже­
ний со стороны Дальберга, он скрыл от него свои наме­
рения. Поэтому он мог счесть плохим предзнаменовани­
ем уже то, что даже такая беззаботная братия, как ак­
теры, была удивлена его приездом и встретила его край­
не холодно; окончательно сразило поэта равнодушное
514


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
молчание, которое царило среди актеров, когда он стал
читать им своего почти завершенного «Фиеско», так что
он даже не дочитал пьесу до конца.
Неудача была вызвана, пожалуй, всего лишь резко
выраженным швабским произношением и чрезмерным
пафосом, с каким он, как обычно, читал свое произведе­
ние. Как только актеры сами прочли рукопись, их мне­
ние о пьесе резко изменилось к лучшему, однако ее
постановка зависела не от них, а от Дальберга. Так как
Мангейм находился еще слишком близко от когтей гер­
цога Вюртембергского, Шиллер решил до возвращения
Дальберга отправиться в дальнейший путь. Вместе с
верным Штрейхером он направился пешком в Дарм-
штадт, а затем во Франкфурт-на-Майне и написал от­
туда, как сообщает Штрейхер, в очень подавленном
настроении письмо Дальбергу. Рассчитывая на те про­
явления благосклонного отношения к себе, которые он
заметил — или считал, что заметил,— у директора Маи-
геймского театра, Шиллер попросил у него под «Фиес­
ко», а в крайнем случае еще и под другую новую пьесу,
аванс в триста гульденов. Отчасти это ему было нужно,
чтобы несколько улучшить условия своего существова­
ния, отчасти же — чтобы погасить долги в Штутгарте,
в которые он влез, издавая за свой счет «Разбойников».
Просьба Шиллера вообще была очень скромной, не
говоря уже о том, что ее исполнение явилось бы сущей
безделицей для Дальберга. Он был очень богатым че­
ловеком, пренебрежительно отказался от директорского
жалованья и не без кокетства оплачивал из собствен­
ных средств ложу, полагавшуюся ему, как директору
театра. И тем не менее лакейское счастье купаться в
сиянии, излучаемом герцогом Вюртембергским, благо­
родный барон ставил выше каких-либо обязательств по
отношению к бедному дезертиру-поэту, который озарил
его сцену сиянием искусства. Получив письмо Шиллера,
он не послал и крейцера, а только лаконично сообщил,
что «Фиеско» непригоден для театра и что его следует
сперва переработать, прежде чем решать вопрос, можно
ли его вообще поставить.
Именно тогда Шиллеру пришлось пережить «очень
тяжкие минуты на Заксенхаузенском мосту»
40
, какон
позлее однажды признался, но он все же не пал духом,
да и верный Штрейхер мужественно поддерживал его.
17*
515


ФРАНЦ МЕРИНГ
Штрейхер отказался от своих гамбургских планов и по­
жертвовал свои небольшие деньги на возвращение в
Маигейм, так как только там, у Швана и актеров Ман-
геймского театра, Шиллер мог рассчитывать на какую-
нибудь поддержку, пока он перерабатывал по указани­
ям Дальберга своего «Фиееко». Друзья (Шиллер — под
именем доктора Шмидта, как он, попеременно с «док­
тором Риттером», называл себя в эти месяцы скитаний)
поселились в гостинице при скотном дворе и прожили
там около двух месяцев — от начала октября до начала
декабря 1782 года. Как ни наступала на Шиллера нуж­
да, еще настойчивее наступали на него персонажи его
новой драмы, задуманной им в дни ареста в Штутгар­
те, неумолимо требуя — как уже раньше, на пути во
Франкфурт,— чтобы поэт влил горячую кровь в их жи­
лы. В связи с этим переработка «Фиееко» была завер­
шена только в начале ноября, а затем пришлось в тече­
ние месяца ждать ответа Дальберга, который вновь, ни­
чем это не мотивируя, отверг пьесу. Тщеславный при­
дворный проявил себя таким скрягой, что даже отказал­
ся выдать из театральной кассы вознаграждение в во­
семь луидоров, которое предложили выплатить Шиллеру
актеры. В отзыве, тщательно обоснованном Иффландом,
они напоминали мнимому меценату о его «почетной обя­
занности» выплатить автору «Разбойников», находяще­
муся в затруднительном положении, хотя бы ту сумму,
которую принято было платить за посредственные ори­
гинальные сочинения или за переделки заурядных пьес.
Итак, задерживаться дольше в Пфальце не имело
теперь никакого смысла, и Шиллер решил воспользо­
ваться убежищем у госпожи фон Вольцоген, которая
еще в Штутгарте предложила ему поселиться в ее не­
большом имении Бауэрбах в Тюрингии. Эта добрая жен­
щина, сама находившаяся в стесненном положении и
значительно больше, чем Дальберг, зависевшая от рас­
положения герцога Вюртембергского, оказалась куда
смелее директора театра. Еще довольно молодая, лет
тридцати пяти, мать четырех сыновей и прелестной рас­
цветающей дочери, она сочувственно относилась к мо­
лодежи, и Шиллер имел все основания сказать о ней:
Не титулом, мне ненавистным,
Л жизнью светлою знатна "
,l
.
Перевод Г. Маринина
516


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
Деньги на дорогу Шиллер достал, продав Швану
«Фнееко» по луидору за печатный лист; этого гонорара
хватило как раз, чтобы оплатить счет Шиллера и
Штрейхера на скотном дворе. Бедняге музыканту при­
шлось теперь устраиваться в Мангейме, ибо его деньги
были истрачены, и в Гамбург он так никогда и не попал.
А Шиллер, в легкой одежде, в лютый мороз поехал
в Бауэрбах. Деревушка лежала в двух милях к югу от
Мейнингена, в уединенной лесистой долине, расположен­
ной у подножия развалин Геннебергского замка, где
пятьсот лет тому назад обитали более могущественные
защитники поэзии
42
.
Однако, как бы ни были малы ее
владения, госпожа фон Вольцоген обладала у себя не­
ограниченной властью, ни один любопытный полицей­
ский не задавал придирчивых вопросов о том, кто такой
этот доктор Риттер, которого занесла в деревню рож­
дественская метель. Шиллер прожил здесь свыше полу­
года, работая над своей новой трагедией «Луиза Мил­
лер» и обдумывая другие драматические сюжеты, а
именно «Дона Карлоса», для чего тщательно изучал
исторические материалы. Снабжал Шиллера книгами
меинингенскпй библиотекарь Реинвальд, которому поэт
был рекомендован госпожой фон Вольцоген. С этим
ипохондриком и педантом, который был на двадцать лет
старше его, Шиллер сошелся тогда очень близко, как бы
неуважительно ни отзывался он потом об этом «чурба­
не» и «филистере», когда Реинвальд, к большому не­
удовольствию поэта, женился на его старшей сестре.
По в бауэрбахском одиночестве Шиллер изголодал­
ся по «людям с возвышенной душой», и он приписал
Рейнвальду свои собственные бурные переживания. Ему
захотелось снова примириться с человечеством, с кото­
рым он чуть было не рассорился накрепко, и дать отпор
чувству «ненависти к людям», едва не овладевшему им
всецело оттого, что несколько недостойных людей обма­
нули его самые искренние чувства. Признаваясь в этом
своей покровительнице в письме от 4 января 1783 года,
он писал: «С пылающим сердцем я обнял полмира ив
конце концов увидел, что держу в объятиях ледяную
глыбу». Однако в том же самом письме уже было ска­
зано: «С погоды все равно ничего не спросишь. Доста­
точно скверно, что духовный мир уничтожает так много
планов, физический мир не испортит и одного часа в
б!7


ФРЛПЦ ЛШРИИГ
моей жизни»; а четыре дня спустя он писал: «Что-то
бурлит в моих жилах, я с удовольствием сделал бы в
этом нескладном мире несколько головокружительных
прыжков, о которых заговорили бы люди».
В своем глухом углу в пылу работы над большими
творческими замыслами Шиллер все же проявлял ин­
терес к мелким событиям окружающей его жизни. Он
сочинил свадебную песню для приемной дочери госпожи
фон Волыюген, написал дерзкую сатиру на герцога Ко-
бургского
43
, который слишком поспешно потянулся за
наследством заболевшего герцога Мейнингенского, вы­
разил даже готовность написать пролог к празднично­
му представлению по случаю дня рождения какой-то
там персоны при мейнингенском дворе, хотя и чувство­
вал себя при этом в положении воина, который вернул­
ся с поля брани, чтобы заняться охотой на блох; а в од­
ном из писем к госпоже фон Вольцоген он сообщал ей
как о важном событии, что «один подросток, готовив­
шийся к конфирмации, накануне своего причастия в на­
смешку над управляющим напакостил за органом в
разгар богослужения». Дабы пресечь впредь подобное
святотатство, Шиллер, став на этот раз в позицию за­
щитника феодального авторитета, посоветовал своей
покровительнице публично поддержать престиж управ­
ляющего, но — уже без свидетелей — основательно его
отчитать, если это окажется необходимым.
Но настоящие праздничные дни наступали для Шил­
лера, когда в Бауэрбах приезжала госпожа фон Воль-
доген с дочерью. Тут он поднимал на ноги всю деревню,
сажал через все селение аллею из молодых березок, а
во дворе весьма скромного господского дома воздвигал
арку из еловых ветвей. И вполне естественным было, что
он сперва самым настоящим образом влюбился во все
еще привлекательную мать, а затем — в дочь, этот
только еще распускающийся бутон. Юная Лотта, де­
вушка простодушная, по-видимому, даже не замечала
зажженного ею пламени, но в беседах с ее матерью,
превратившейся теперь из «нежнейшего друга» в «са­
мую лучшую маму», пылкий юноша бурно изливал свою
страсть. Узнав о приезде гостя из Штутгарта, в котором
он подозревал претендента на руку Лотты, он пригро­
зил, что уедет из Бауэрбаха, так как якобы гость может
раскрыть его инкогнито. И в то же время он в наивных
518


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
словах выдал истинную причину своего беспокойства:
«Я вовсе не намерен принизить его достоинства, ибо он
действительно обладает некоторыми хорошими качест­
вами, но моим другом он не будет, или же я сам дол­
жен стать равнодушным к двум особам, которые мне
дороги, как жизнь». Он не хотел, чтобы Лотта приняла
место, которое ей предлагали при мейнингенском дворе,
«Если Вы откажетесь от этого жалованья, я буду писать
одной трагедией в год больше и на титульном листе бу­
ду ставить: «Трагедия для Лотты». Если раньше надеж­
да завоевать бессмертное имя льстила его тщеславию,
как комплименты льстят женщине, то теперь все стало
ему безразличным: «...и я отдам Вам в скотницы мою
трагическую музу, если Вы заведете себе скот. Как ни­
чтожна все же величайшая слава поэта по сравнению
с мечтой о счастливой жизни!»
Как ни забавно сейчас читать в письмах Шиллера
о всех этих ребяческих выходках и как бы снисходитель­
но ни принимало их материнское сердце, перед которым
изливался Шиллер, все же добрая госпожа фон Воль-
ноген, а затем и сам поэт постепенно стали понимать,
что было бы целесообразно расстаться на некоторое
время. В июле 1783 года обе стороны пришли к такому
решению. Это не должно было стать разлукой навеки;
все свои незначительные пожитки Шиллер оставил в
Бауэрбахе, намереваясь в будущем возвратиться туда.
Только очень короткий срок собирался он пробыть в
Мангейме, чтобы похлопотать там об устройстве своих
драматических произведений.
Теперь он мог сделать это, не подвергая себя униже­
ниям, так как Дальберг убедился наконец, что герцог
Вюртембергскнй не намерен преследовать Шиллера.
В феврале Дальберг прислал поэту любезное письмо и
выразил желание вновь завязать с ним отношения. Шил­
лер уже научился владеть бурными порывами своих
пылких чувств и ответил с достоинством и сдержанно.
Но когда Дальберг продолжал переписку с той же учти­
востью, страсть Шиллера к театру победила все его со­
мнения.
Осталась еще последняя трудность, созданная ко­
варным мамоном, но и ее сумела преодолеть его доб­
рая покровительница, поручившись за Шиллера у рос­
товщика-еврея. 24 июля он уехал в Мангейм.
519


CP-VMI
. ЧМ'мПГ
<.OIiIICKO»
Пока Шиллер находился в Бауэрбахе, его «республи­
канская трагедия» была издана Шваном. Пи в чтении,
ни на сцене «Заговор Фпеско в Генуе» даже в отдален­
ной степени не произвел такого впечатления, как «Раз­
бойники», несмотря на то что в пьесе шла речь непо­
средственно о политической революции.
Решающим здесь явилось следующее: поэт был за­
душевным другом Карла Моора, но всего лишь портре­
тистом своего Фиеско. Сравнение это принадлежит, в
сущности, самому Шиллеру, который из Бауэрбаха пи­
сал Рейивальду: «Всякое поэтическое творчество есть не
что иное, как восторженная дружба пли платоническая
любовь к созданию нашего ума... Подобно тому как из
простого белого луча, в зависимости от того, как он па­
дает на разные плоскости, возникают тысячи и тысячи
различных цветов, так же, склонен я думать, и в нашей
душе спят первоосновы всех характеров, получающие
затем, благодаря действительности н природе или бла­
годаря обманчивой иллюзии, либо продолжительное,
либо только призрачное, мгновенное существование.
В таком случае все порождения нашей фантазии в ко­
нечном счете — только мы сами... Поэт меньше всего
должен быть портретистом своего героя, а, скорее, его
возлюбленной, его задушевным другом и наперсни­
ком». Эту мысль молодой Шиллер почерпнул из своего
собственного творчества, но Фиеско не столько пере­
жит, сколько лишь нарисован поэтом.
И сама драма не возникла из такой глубокой и му­
чительной внутренней необходимости, как «Разбойники»
или «Луиза Миллер», да и ее исторический, а потому и
менее податливый сюжет не так легко было перепла­
вить в горниле эпохи «бурных гениев». Шиллер высоко
ставил своего героя преимущественно потому, что тот
был дорог Руссо. И если критики отмечали, что перене­
сение в Геную XVI столетия идейных тенденций Руссо
или самого Шиллера было ошибкой, то само по себе это
возражение еще ничего не говорит. Ибо поэт, по извест­
ному изречению Геббеля
44
,— это не ангел, воскрешаю­
щий мертвую историю, он имеет право использовать
исторический материал как средство для выражения
проблем своего времени. Однако как бы вольно поэт ни
520


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
обращался с историческим материалом, все же, по еще
более известному изречению Лессинга, исторические ха­
рактеры должны оставаться для него священными. Вот
между этими границами драматической поэзии автор
«Фиеско» не умел еще провести свою ладью так мастерс­
ки и уверенно, как это делал позже автор «Валленштей-
иа» н «Телля».
Фиеско Шиллера не является даже цельным обра­
зом. В намерение поэта входило «соткать из нитей че­
ловеческого сердца холодное, бесплодное государствен­
ное действие и тем самым вновь привязать его к чело­
веческому сердцу, запутать человека в сетях государ­
ственного ума». Преследуя политические цели и беспо­
щадно попирая свои человеческие обязанности, Фиеско
запутывается в трагическом конфликте и гибнет. Пер­
воначально Шиллер и ставил себе целью такой аполи­
тичный, чтобы не сказать аптнполнтнческий, оборот дей­
ствия. Такой оборот был совершенно в духе «бурных ге­
ниев», видевших во всяком государственном строе оковы
для естественного человека. Но Шиллер не был бы
Шиллером, не был бы той деятельной натурой, о кото­
рой Шарфепштейн часто говорил, что ее прежде всего
вдохновляет проявление силы, если бы он удовлетворил­
ся только этим. Если раньше в своем Карле Мооре он
находил подходящие задатки для Катнлнны
45
или Бру­
та
46
, то теперь он противопоставил Катилине — Фиеско,
Бруту — Веррину
47
и в столкновении этих характеров
видел трагический конфликт своей «республиканской»
трагедии. Однако ни один из этих двух мотивов не по­
лучает у него ясного и отчетливого проявления: Фиеско
переступает через труп жены, погибшей от удара его
кинжала, и продолжает свой путь по головокружитель­
ной тропе, а Веррина сталкивает его в тинистые воды
гавани лишь затем, чтобы вновь равнодушно склонить­
ся под ярмо прежних тиранов.
Этот Фиеско не был пережит поэтом, и он даже не
создан рукой, уже умеющей смешивать краски истории.
Многие яркие эффекты и выспренний язык, который
слишком часто находится на грани безвкусной напы­
щенности и даже порой переступает эту грань — не в
малой мере потому, что ему не хватает того живитель­
ного дыхания, которое делало еще эстетически прием­
лемыми даже самые рискованные тирады в «Разбойни^-
521


ФРЛНЦ МЕРИНГ
ках»,— тем заметнее бросается в глаза, что драма во
многих местах, например в эпизоде с дочерью Веррины,
перекликается с «Эмилией Галотти». Однако, несмотря
на все эти недостатки, своими массовыми сценами, ко­
торые возвещают уже будущего автора «Валленштейна»
и «Телля», «Фиеско» превосходит художественно более
совершенную драму Лессинга, а в Мулле Гассане, этой
«продувной шельме», Шиллер создал фигуру, подтвсрт
дившую своей изумительной самобытностью ту репута­
цию немецкого Шекспира, которую ему принесли уже
«Разбойники».
Но сам Шиллер выступил как строгий критик и в
отношении «Фиеско». Он признал, что цветистый язык
драмы производит более чем странное, даже просто
смешное впечатление, что длинные монологи утомитель­
ны, и так же, как Амалию в «Разбойниках», он осудил
и женские образы «Фиеско».
«КОВАРСТВО И ЛЮБОВЬ»
За «республиканской» трагедией последовала «ме­
щанская», которая вначале называлась «Луиза Мил­
лер», а затем, по совету Иффланда, была переименова­
на в «Коварство и любовь». Задуманная еще во время
ареста в Штутгарте, набросанная в главных чертах в
трудные дни скитаний, завершенная в Бауэрбахе, эта
драма, больше чем «Разбойники» пли какая-либо дру­
гая, позже написанная драма Шиллера, возникла из его
внутренней потребности в творчестве. «Коварство и лю­
бовь»— единственная драма Шиллера, для которой он
не искал заранее сюжета, чтобы воплотить в нем свое
поэтическое вдохновение; она была рождена его соб­
ственной жизнью и страданиями, и работа над ней все­
цело поглотила поэта.
Однако нельзя считать, что у пьесы не было своих
литературных предшественников. На каждом шагу в
ней встречаются строчки, напоминающие «Эмилию Га­
лотти» Лессинга, порой даже дословные заимствования,
и не всегда более молодой поэт превосходит старшего:
леди Мильфорд — слабая копия графини Орсины, а сек­
ретарь Вурм — лишь более грубое издание камергера
522


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
Маринелли. Как убедительно показали историки лите­
ратуры, даже второстепенные представители бюргер­
ской драмы —а она была известна в Германии уже на
протяжении четверти века, со времени появления «Са­
ры Сампсон» Лессинга,—такие драматурги, как Генрих
Леопольд Вагнер, также внесли свою немалую долю
в «Коварство и любовь». И действительно, еще при жиз­
ни Шиллера один враждебный ему критик не без осно­
вания писал, что герои драмы повторяют, «только в пре­
увеличенном и демонически страшном виде», персона­
жей «Немецкого отна семейства», то есть слабого, дав­
но забытого подражания «Отцу семейства» Дидро, на­
писанного неким Геммингеном
48
.
Все эти литературные импульсы были, однако, глу­
боко пережиты Шиллером. Их черты помимо его воли
влились в его драму лишь потому, что он, беззаботно
обогнав их, двинулся дальше. Он сделал также шаг впе­
ред и по сравнению с «Эмилией Галотти», когда напря­
мик заявил, что Гвасталла находится в Германии. Шил­
лер поднял мещанскую драму на такую революционную
высоту, которой она не достигала ни до, ни после него,—
ни в «Эмилии Галотти» Лессинга, ни в «Марии Магда­
лине» Геббеля. Княжеский абсолютизм и мелкое бюр­
герство— движущие силы тогдашней немецкой жизни —
он представил в открытой борьбе друг с другом и по
свежим следам событий вывел на сцену торговлю сол­
датами, которой занимались немецкие князья. Это еще
не было национальной жизнью в крупном масштабе, но
это все же была национальная жизнь, было движение
истории, а не тот удушающий, гнетущий застой, не та,
как ее назвал сам Геббель, «ужасающая связанность
в односторонности», которая гнездится в четырех стенах
мейстера Антона
49
.
На шестьдесят лет старше, чем «Ма­
рия Магдалина», «Коварство и любовь» и сегодня еще,
подобно молнии, поражает чутких, простодушных зри­
телей, тогда как пьеса Геббеля, несмотря на всю силу
производимого ею впечатления, все же вызывает не­
приятное чувство, как при соприкосновении с совершен­
но отжившим миром. Можно говорить сколько угодно
о тенденциозности пьесы, можно перечислить все худо­
жественные преимущества «Марии Магдалины» перед
«Коварством и любовью», но несомненно одно: драмати­
ческое искусство должно воплощать современное дви-
523


ФРАНЦ ЛИ:РИИГ
женпе истории, и пьеса будет тем долговечнее, чем глуб­
же она сумеет его воплотить.
Нигде в Германии княжеский абсолютизм и мелкое
бюргерство не противостояли друг другу так резко, как
в Вюртемберге. С одной стороны, герцог и его продаж­
ная придворная челядь, с другой — косное собрание со­
словий, погрязшее в цеховой замкнутости; на фоне этого,
противоречия протекала жизнь поэта, мрачная, тяжкая,
печальная, и вот он представил все на суд публики.
Этот президент фон Вальтер, этот гофмаршал фон
Кальб, эта леди Мильфорд, этот секретарь Вурм — они
были ему знакомы уже с детских лет: он видел их и в
Людвнгсбурге, и в Академии Карла, и в Штутгарте.
Подложные письма, сфабрикованные секретарем Вур-
мом, эта «колоссальная мина», с помощью которой пре­
зидент Вальтер убрал с дороги своего предшественни­
ка,— разве все это не было знакомо Шиллеру из жизни
его крестного отца Ригера? А разве его собственный
отец не присутствовал при том, как «сплошь доброволь­
цев» продавали иностранным властителям: «Когда их
выстроили во фронт, нашлись ребята посмелее, вышли
из рядов н спросили у полковника, сколько герцог берет
за пару таких, как они. Но всемилостивейший наш госу­
дарь отдал приказ всем полкам выстроиться на плацу
и расстрелять крикунов». А разве в пору своей жизни в
Солптюде и позже, вплоть до своего ночного побега, он
не был очевидцем того, как князь «создает рай в пусты­
не, заставляет родники своей страны горделивыми ду­
гами взлетать к небу и разбрызгивает в фейерверках
кровь и пот своих подданных»? А разве всей стране не
была знакома эта страшная картина: «Похоть сильных
мира сего — это ненасытная гиена, алчущая все новых
и новых жертв. Здесь она свирепствовала уже давно:
разлучала жениха с невестой, расторгала даже священ­
ные узы брака, разрушала тихое семенное счастье,
там — в юные неопытные сердца вливала смертельный
яд, и умирающие ученицы, извиваясь в судорогах, про­
клинали ненавистные имена своих учителей... За этим
мрачным периодом последовал еще более мрачный.
Двор п сераль кишели тогда подонками итальянского
общества. Ветреные парижанки заигрывали с разврат­
ным венценосцем, а народ истекал кровью от их затей...»
Когда верноподданническая критика утверждает, что в
524


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
«Коварстве н любви» Шиллер карикатурно изобразил
княжеский деспотизм, то это просто не соответствует
истине: грубую правду он не списал с примитивной гру­
бостью, но то, что он отразил в своей драме, было в
свое время страшной правдой.
Так же необоснован и упрек, что испорченности силь­
ных мира сего Шиллер противопоставил благородство
и добродетель .маленьких людей. Музыкант Миллер и
жена его —на редкость верно схваченные и именно по­
этому совсем не прикрашенные образы. Это особенно
относится к жене, в своем роде почтенной, но глупой и
необразованной особе, которая не в силах противостоять
тайному искушению сосватать свою бюргерскую плоть
с голубой дворянской кровью. Тяжким грузом повисает
она в паническом страхе на муже, едва лишь в нем на­
чинает пробуждаться энергия. Да и сам Миллер, пре­
восходный в своем роде человек, не может дотянуться
до настоящего героя. У «канцелярской крысы», у этого
секретаря Вурма, он еще способен вытрясти душу из
тела, а его шкуру разукрасить всеми десятью заповедя­
ми, семью прошениями из «Отче наш», всеми книгами
Моисея и других пророков, да так, чтобы синяки не
сошли до второго пришествия; но когда ему угрожает
гнев президента, он видит лишь один выход: «А я вот
возьму дочь и махну с ней за границу». А когда чело­
век, внушающий ему трепет, насильно врывается в его
дом и называет его дочь девкой, он способен только, за­
пинаясь и дрожа, бормотать в ответ: «Я говорю ясно,
ваше превосходительство. Не прогневайтесь. Вершите
как хотите дела государственные, а здесь я хозяин. До­
ведется мне быть вашим просителем и прийти к вам,
тогда я вам и почтение окажу, но дерзкого гостя я вы­
ставляю за дверь». Он боготворит свою дочь и, удержи­
вая ее от самоубийства, находит трогательные, волную­
щие слова; но кошелек с деньгами, брошенный ему ее
знатным возлюбленным, способен утешить его за ее об­
манутую любовь и разбитое счастье. Говорят, что прото­
типом для музыканта Миллера послужил один ориги­
нал из Штутгарта. Во всяком случае, этот персонаж да­
ст представление о характере того мелкого бюргерства,
которое еще — или, вернее, уже — обладало известным
самосознанием и не хотело больше быть игрушкой в
руках знати и князей, ублажая их прихоти,— того мел-
525


ФРАНЦ М1.РИНГ
кого бюргерства, которое начинало ощущать нечто вро­
де честного пролетарского гнева. Но — увы!—как дале­
ко оно было от единственно спасительной политики са­
мозащиты, признающей лишь одно: схватить противни­
ка за горло и повалить его навзничь!
Обе эти группы в драме связывает друг с другом лю­
бящая пара: сын президента и дочь скрипача. Ферди­
нанд— создание поэтической фантазии, но в жилах его
все же течет кровь самого поэта, впервые испытавшего
блаженство любви н муки ревности именно в ту пору,
когда он рисовал этого героя. Вот почему дочь музыкан­
та оказалась его первым удачным женским образом, и
он с полным правом назвал ее именем свою драму. Ибо
она настоящая трагическая героиня: ее губит конфликт
между чувством долга по отношению к отцу и чувством
долга по отношению к возлюбленному. Она сама назы­
вает себя «героиней», возвращающей отцу блудного сы­
на и отвергающей союз, «который грозит подорвать ус­
тои общества и разрушить вечный миропорядок». Это
выражение той же слабости, которая проявляется, но
лишь иным образом, в характерах Эмилии Лессинга и
Клары
50
Геббеля. Хотя с эстетической точки зрения эта
черта не раз осуждалась, она тем не менее глубоко ко­
ренится в тех социальных условиях, при которых на не­
мецкой почве вообще могла возникнуть бюргерская
драма.
По своей композиции драма «Коварство и любовь».
во многом близка к «Разбойникам», а именно быстрым,
стремительным нарастанием действия, достигающего
своей кульминации в мощной сцене в конце второго ак­
та. Над построением интриги автор тоже не счел нужным
особенно потрудиться: интрига совсем не так «дьяволь­
ски тонка», как расписывает ее президент. Трудно этого
не заметить, особенно если учесть, что на плечах секре­
таря Вурма сидит совсем иного рода голова, чем на пле­
чах Франца Моора. В середине обеих пьес действие за­
мирает, во всяком случае, по сравнению с бурным тем­
пом начала; разница лишь в том, что самая опасная от­
мель в «Коварстве и любви» появляется лишь к концу
четвертого акта, тогда как в «Разбойниках» к этому
времени она уже давно осталась позади.
Виной всему было частичное изменение плана пьесы
в процессе работы, от чего значительно пострадал также
526


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
и один из главных образов драмы — леди Мильфорд. Ее
прототип — графиня Гогенгеим; и по первоначальному
замыслу драмы она должна была принадлежать к при­
дворной клике, как видно по случайно сохранившейся
странице первой рукописи и по многим следам, остав­
шимся в самом диалоге. Однако потом Шиллер стал ри­
совать этот образ в более светлых тонах. Возможно, что
он сознательно или невольно подчинился внушениям гос­
пожи фон Вольцоген, знавшей графиню Гогенгеим и бо­
явшейся за своих сыновей из-за той мстительности, ко­
торую проявила эта особа в деле Шубарта. Именно те
фразы, где леди Мильфорд ставит себе в заслугу, что,
встав между ягненком и тигром, пожертвовав своей че­
стью, она защитила женщин этой страны от сластолю­
бия герцога, а также изгнала чужеземных куртизанок,—
охотно повторялись друзьями Гогенгеим, и эти фразы
были внесены поэтом только в более позднюю редакцию.
Как бы то ни было, но чем выше поэт поднимал в мо­
ральном отношении любовницу герцога, тем больше
снижал он ее образ эстетически и превратил ее в конце
концов в совершенно излишний для развития драмати­
ческого действия персонаж. Это особенно заметно в
длинной сцене между Луизой и леди Мильфорд в конце
четвертого акта.
В пятом акте — так было и в «Разбойниках» — царит
атмосфера предчувствия Страшного суда, и это показы­
вает, что поэт еще всецело находится в плену библей­
ских представлений. Однако перспектива свершения зем­
ного правосудия, которой заканчивается драма, хотя и
оставляет досадное впечатление, все же не так тесно
связана с трагическим действием, как в первой драме
Шиллера.
МАНГЕЙМ
27 июля 1783 года Шиллер прибыл в Мангейм, и сно­
па в неподходящий момент. «Дальберг был в отъезде,
некоторые актеры в отпуске, большинство семей выехало
за город, и вдобавок ко всему ужасающая жара отрав­
ляла мне жизнь»,— писал он в Бауэрбах. С приятеля­
ми, которых он застал еще в Мангейме, он держался
холодно и сдержанно, давая «им совершенно ясно по-
527


ФРАНЦ МГРННГ
нять», что его привело в город лишь желание раз­
влечься.
10 августа вернулся Дальберг и сам начал перегово­
ры с Шиллером об ангажементе. Но Шиллер не забыл
полученного урока. «Теперь он загорелся!-— писал он о
Дальберге. —
Но, увы, это лишь вспышка пороха, кото­
рый мгновенно воспламеняется и так же внезапно гас­
нет». Тем не менее ему казалось, что предложение
Дальберга позволит ему выпутаться из долгов и при
этом остаться честным человеком. Поэтому он согласил­
ся и, пожалуй, в глубине души был доволен. Он был
принят с сентября, сроком на год, на должность театраль­
ного драматурга, с жалованьем в триста гульденов; кро­
ме того, в его распоряжение поступал сбор с одного, по
его выбору, представления каждой из тех трех пьес, ко­
торые он в течение этого срока обязан был подготовить
для театра. Итак, он мог теперь считать, что перед ним
открывается «ясная перспектива» ежегодного дохода от
тысячи двухсот до тысячи четырехсот гульденов; более
трети этой суммы он собирался употребить на погаше­
ние своих долгов.
Однако его новая деятельность началась не под
счастливой звездой. В городе вспыхнула эпидемия жел­
тухи, н она свирепствовала настолько жестоко, что из
населения в двадцать тысяч человек заболело шесть
тысяч. Слег и Шиллер, который из-за «вредных испаре­
ний с Рейна и с местных болот» не мог поправиться
вплоть до самой зимы. Затем с сомнительным успехом
прошла первая постановка «Фнеско», состоявшаяся
II января 1784 года. Правда, поэту пришлось согла­
ситься на ужасные искажения пьесы. Фнеско, как писал
Шиллер в «Памятке», составленной им для театральной
афиши, «божественно преодолевая самого себя, отверга­
ет в конце концов призрачную соблазнительную награду
за свой труд- —корону Генуи — и находит высшее на­
слаждение в том, чтобы стать самым счастливым граж­
данином своего народа, а не его князем». Только некото­
рые сцены произвели сильное впечатление, и Шиллер
сообщал Рейнвальду: «Публика не поняла «Фиеско».
Здесь, в этой стране, республиканская свобода — пустой
звук, понятие, лишенное содержания, в жилах жителей
Пфальаа не течет кровь римлян. А вот в Берлине пьеса
выдержала четырнадцать представлений в течение трех
528


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
недель». Число берлинских спектаклей не было, правда,
столь велико, однако там «Фиеско» имел больший успех,
чем в Мангейме, чему, вероятно, в известной мере спо­
собствовало и то, что даже Плюмике, переделывая дра­
му, сохранил ее трагическую развязку и внес в нее лишь
одну поправку: довольно верно уловив основной недо­
статок пьесы, он построил действие так, что герой, при­
дя в отчаяние из-за смерти своей жены, лишает себя
жизни в тот самый момент, когда его собирался убить
Веррпна. Вскоре «Фнеско» пошел на сцене венского
придворного Бургтеатра, где император Иосиф II «при­
способил» его для постановки, что явилось весьма дву­
смысленной честью для «республиканской» трагедии.
Ибо как для «Разбойников», так и для «Коварства и
любви» еще на долгие годы был закрыт доступ на им­
ператорскую сцепу.
В этой небольшой неудаче Шиллеру принес утешение
блистательный успех, с которым прошла 15 апреля пер­
вая постановка «Коварства и любви»
51
.
Теперь он имел
все основания сообщить Рейнвальду: «Пьеса была сы­
грана в Мангейме со всем искусством, на какое только
были способны актеры. Она произвела огромное впечат­
ление на зрителей, приветствовавших ее бурными апло­
дисментами». Подобно «Разбойникам», эта драма с
триумфом прошла по сценам Германии, но вызвала так­
же и сильные нападки, причем самые сильные, пожа­
луй, в Берлине, где Карл Филипп Мориц
52
, видный ху­
дожественный критик, в самых резких выражениях раз­
венчал в «Vossische Zeitung» «Коварство и лю­
бовь», заявив под конец, что смывает со своих рук эту
шнллеровскую грязь и будет впредь остерегаться ко­
гда-либо иметь с нею дело.
Шиллер не пал духом из-за такого неблагоприятного
отзыва, и год спустя он опять завязал дружеские от­
ношения с Морицем. Если бы он только мог и в даль­
нейшем удержаться на той высоте, на которую его воз­
несла первая маигеймская постановка «Коварства и
любви»! Нодела шли с каждым днем все хуже и хуже.
Ему трудно было приноровиться к той мелкой ремеслен­
ной работе, которую он обязался выполнять. Он смог
дать рецензию примерно в двенадцать строк всего лишь
на одну пьесу, а когда потребовалось сочинить пролог
для празднества в день именин супруги курфюрста, он
529


ФРЛ1-1Ц МПРИНГ
написал его «по своей проклятой привычке сатирически
и едко», как в свое время надгробное стихотворение в
Штутгарте, так что его стихотворение оказалось непри­
годным и «все жалкое торжество» не состоялось. «Дра­
матургию Мангеймского национального театра», кото­
рую он задумал написать по образцу «Гамбургской дра­
матургии» Лессинга, Дальберг отклонил. Его «Драма­
тургия» должна была затем появиться в «Ежегодниках»
Немецкого общества, в члены которого Шиллер был
принят с согласия курфюрста, в связи с чем он отдал
кратковременную дань местному пфальцскому патрио­
тизму. Однако из этого плана ничего не вышло. Немец­
кое общество не напечатало даже доклада Шиллера,
произнесенного им 26 июля при вступлении в члены об­
щества. Этот доклад был посвящен вопросу: «Каково
воздействие хорошего постоянного театра?» В соответст­
вии с заглавием, которое Шиллер позже дал этому до­
кладу, в нем рассматривался «театр как нравственное
учреждение» в духе тенденции, которая была настолько
свойственна буржуазному Просвещению, что даже са­
мые тонкие его теоретики, как Дидро и Лессинг, едва
сумели освободиться от нее. Подчеркивая особенно эту
тенденцию, Шиллер преследовал еще и побочную прак­
тическую цель. Он хотел дать отпор гонению, которому
«факультеты» подвергали «свободное искусство». Но ес­
ли Дальберг отклонил «Драматургию», которую соби­
рался писать Шиллер, то Шиллер зато не закончил
третьей пьесы, которую по контракту в течение года мог
потребовать от него Дальберг.
Однако вряд ли нерадивость драматурга послужила
главной причиной недовольства директора театра. Сла­
бый человек, он вновь охладел к Шиллеру, и, возможно,
как раз из-за шумного успеха «Коварства и любви».
Драмы «бурных гениев» вызвали своими крайностями
немало шума; Дальбсрг-дилетант и Дальберг-придвор-
пый почувствовали себя очень неприятно, когда лучший
знаток сцены того времени, знаменитый актер Шре­
дер
53
, написал в Мангейм из Вены: «Император не же­
лает никаких драм в духе «Бури и натиска», и он вполне
прав... Я ненавижу Шиллера. Зачем он вновь ввел в
моду то, что уже быльем поросло?» К тому же Иффланд
открыл тогда в себе в некотором роде поэтический та­
лант и, аккуратно поставляя товары доморощенной дра-
530


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
матурпш, проникнутые моральными сентенциями и аб­
солютно свободные от какой-либо революционной конт­
рабанды, осуществил тот идеал театрального драматур­
га, который жил в сознании Дальберга. Иффланд, много
способствовавший своей деятельностью в предыдущие,
а затем и в более поздние годы успеху шиллеровских
драм, опустился в этот мангеймский период до низких
интриг. Он не советовал ставить драмы Шиллера и да­
же позволил себе пародировать его на сцене
54
, лицемер­
но высказывая потом сожаление по поводу того, что,
хотя он «тщательно избегал всякого сходства с поэтом,
публика сама упорно хотела видеть в изображенном им
персонаже карикатуру на Шиллера».
Со свойственной ему дипломатичностью Дальберг не
хотел резко порывать с Шиллером; он поручил врачу,
состоявшему при театре, спросить поэта, не хочет ли он
вновь вернуться к медицине. А Шиллер, витая в своих
заоблачных мечтах, не сразу раскусил смысл этих слов
и даже рассыпался в чрезмерной признательности свое­
му благородному покровителю и попросил у него де­
нег, чтобы в течение года продолжать свои занятия ме­
дициной. Тем горше было его разочарование, когда не­
много спустя он снова оказался в положении птицы не­
бесной, без средств к существованию.
Осенью 1784 года его положение было едва ли. не
хуже, чем два года назад, когда он бежал из Штутгар­
та. Он рассчитывал получать от тысячи двухсот до ты*
сячи четырехсот гульденов в год, а его доход едва до­
стиг половины этой суммы. Как театральный драматург
Шиллер заработал примерно столько же, сколько отдал,
чтобы выпутаться из долгов. Он весьма оптимистически
составлял свой бюджет и был большим мастером на вы­
думывание всевозможных планов, которые ему приходи­
лось защищать от недоверчивого Дальберга. Он обладал
и достаточным запасом житейской мудрости, даже зна­
чительно большим, чем по обычным представлениям по­
лагалось иметь идеально настроенному поэту. Но в юные
годы ему остро не хватало знания жизни, и в этом от­
ношении, как и в некоторых других, сказались горькие
последствия восьмилетнего заточения в Академии Кар­
ла. Жалованье в несколько сот гульденов полностью
поглощалось его весьма нескладным хозяйством, и все-
таки у него не было уютного очага. В комнате театраль-
531


ФРАНЦ МЕРИИГ
пого драматурга было так же пусто и неуютно, как и в
конуре полкового лекаря, и Шиллер писал тогда же:
«Мне гораздо легче придумывать заговоры и полити­
ческие интриги, чем заниматься хозяйством; я падаю с
высоты моих идеальных миров, как только разорвавший­
ся чулок напоминает мне о действительной жизни».
И когда лучи славы «театрального поэта» стали до­
ходить до Штутгарта, возбуждая алчность старых кре­
диторов, он успел уже запутаться в новых долгах. Про-'
изошли тягостные объяснения с отцом, жившим в Соли-
тюде; отец должен был бы помочь поэту, но не мог это
сделать, так как и сам не купался в золоте, да к тому
же не имел права забывать о дочерях из-за сына, «кото­
рый, обещав так много, мог бы выполнить хоть самое
малое из обещанного». Но не менее — или, вернее, зна­
чительно более — удручало Шиллера то, что мейнинген-
ский еврей-ростовщик требовал деньги с госпожи фон
Вольцоген, поручившейся за поэта. Его затруднительное
положение стало просто отчаянным, но с помощью од­
ного честного каменщика и его жены, у которых он сни­
мал комнату, ему удалось справиться с горькой нуждой.
Когда позже они сами оказались без средств, уже зна­
менитому тогда поэту довелось отплатить им за их доб­
рое дело.
Долгов у этого рыцаря было не меньше, чем врагов,
да и женщины играли немалую роль в его жизни в
Мангейме. Когда он туда приехал, образ Лотты еще жил
в его сердце, и в первом письме к ее матери он просит
поцеловать ее, «ежели это дозволено». Но в «суматохе
развлечений», среди которых он жил, Бауэрбах посте­
пенно затянулся дымкой прошлого, и добровольно дан­
ное клятвенное обещание скоро вернуться туда стало
тяготить его совесть. Однако всегда снисходительная
госпожа фон Вольцоген освободила его от обещания:
«Обо мне не беспокойтесь. В Ваши годы немыслимо
выполнить данное Вами обещание и поселиться у меня...
Когда Вы мне клялись в этом, я не верила Вам. Но по­
рой и мне приятны мечты, и я разрешаю Вам болтать».
Так она разрешила ему болтать и дальше, не ответив,
но и не рассердившись, когда 7 июня 1784 года он вновь
в нерешительных выражениях просил руки Лотты, при­
чем в том же самом письме сообщал ей о «чудеснейшем
в мире сюрпризе» — о посылке, полученной из Лейпцига,
532


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ЛЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
и о письмах четырех совершенно незнакомых ему люден,
выражавших свои теплые чувства и восхищение им и
его произведениями.
Еще раньше он сообщил своей приятельнице, что бы­
вает в двух домах: у Дальберга и Швана, где собирает­
ся лишь избранное общество, и что у Дальберга прини­
мают просто по-княжески. Кроме этих лиц, он ни с кем
не сближается, с актерами у него доброжелательные и
любезные взаимоотношения, но без всякой интимности.
Его посещает также много ученых и художников, одна­
ко он очень осторожно завязывает новые знакомства.
«О женщинах могу сказать то же самое: они не пред­
ставляют из себя ничего интересного; пожалуй, дочь
Швана — единственная достойная внимания, если не счи­
тать еще одну артистку, действительно замечательную
женщину. С ними и некоторыми другими я порой при­
ятно провожу время, ибо, охотно сознаюсь, беседа с пре­
красным полом не внушает мне отвращения». В этих
словах ощущается известная сдержанность, вполне по­
нятная по отношению к матери Лотты. Позже в одном
из писем к Гете Шиллер замечает, что с бытом актеров
и любовными связями в их кругу он ближе знаком, чем
мог бы сам этого желать; и своей будущей жене он так­
же впоследствии как-то написал, что в Мангейме он,
как жалкий глупец, бродил с ничтожной страстишкой в
груди.
Эта «ничтожная страстишка» не имела никакого от­
ношения к «замечательной женщине», которую он назы­
вает в числе актрис. Шиллер намекал на Каролину Бек,
жену своего близкого приятеля Бека, в чьем доме он
охотно бывал. Про нее рассказывают знаменитый анек­
дот, что однажды она спросила Шиллера, не иссякают
ли у пего мысли, когда он пишет целую ночь напролет,
на что Шиллер с характерным для него швабским ак­
центом отвечал: «Конечно, но когда мысли мои разбега­
ются, я рисую лошадок». Каролина Бек скончалась, ког­
да Шиллер еще жил в Мангейме. Рассказывают, что
он безуспешно ухаживал еще за одной красивой артист­
кой. Но эти и несколько других мимолетных увлечений
не выдерживают никакого сравнения с теми чувствами,
которые связывали его с Маргаритой Шван и Шарлот:
той фон Кальб.
Из одной книги о Шиллере в другую перекочевывают
533


ФРАНЦ МГРИНГ
фразы, доставшиеся в наследство от уважаемой соста­
вительницы его первой биографии: «Любовь всегда бы­
ла для него чем-то серьезным, божественным. Это был
юноша, обручившийся с Психеей, а не легкомысленно
порхающий мальчик»
55
.
В ее словах справедливо лишь
то, что Шиллер не был волокитой и развратником, но
любовь отнюдь не была для него чем-то божественным.
Он никогда не знал, что такое «взаимное влечение душ»;
также и слова о «смертельной влюбленности» были для
него пустым звуком. Скорее уж он помышлял о «марь­
яже» в духе своего практичного отца, и сей деликатный
предмет он обсуждал в своих письмах с такими трез­
выми цифровыми расчетами, что это иногда просто оше­
ломляет в нежном певце женщин. Глубокой страсти он
не испытал в своей жизни. В женщинах его привлекали
простые, преданные и — если называть вещи своими
именами, не боясь резких слов,— духовно незначитель­
ные создания, которые так безотказно, так покорно сле­
дуют нашим капризам и не знают большего счастья, чем
быть рабынями любимого мужа.
Ни Маргарита Шван, ни Шарлотта фон Кальб не со­
ответствовали его идеалу. Маргарита была цветущей,
жизнерадостной красавицей, которая в свои двадцать
лет вела все большое хозяйство рано овдовевшего отца;
Шарлотта — старше ее на несколько лет — была мелан­
холическим созданием; ее большие умные глаза, по сло­
вам Гердера, смотрели на жизнь как бы сквозь призрач­
ную дымку. Рано осиротев, она провела безрадостную
юность в одиночестве. «Ребенком я уже выплакала свои
слезы», — часто повторяла она. Она была урожденная
Остгейм, и Шиллер увековечил ее девичье имя в «Ко­
варстве и любви», в той Фридерике фон Остгейм, кото­
рую президент, испытывая сердце своего сына, предла­
гает ему в жены, избрав для него «самую безупречную
партию во всем государстве». Шарлотту выдали замуж
вопреки ее воле. Ее муж служил офицером во француз­
ских войсках и находился в крепости Ландау, а она
жила в Мангейме, и не потому, что она хотела отделить­
ся от мужа, просто, согласно французским обычаям,
жены офицеров не имели права находиться в гарнизо­
нах своих мужей. Кальбы и Остгеймы принадлежали
к придворной знати Тюрингии, и Шиллер нашел свою
новую приятельницу в кругу знакомых госпожи фон
534


ШИЛЛГ.Р . БИОГРАФИЯ ЛЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
Вольцоген. Когда она впервые вместе со своим мужем
приехала в Мангейм, Рейнвальд дал ей письмо к Шил­
леру, отрекомендовав ее как «ревностную почитательни­
цу»"' его произведений.
С нею, как и с дочерью Швана, Шиллер поддержи­
вал дружеские отношения, и обе женщины старались
немного обтесать Шиллера, который к тому времени,
как свидетельствуют современники, имел еще неряшли­
вый вид и отличался неуклюжими манерами. В рождест­
венские дни 1784 года Шарлотте удалось отправить
Шиллера с рекомендательным письмом к одной своей
приятельнице, придворной даме в Дармштадте, где он
получил возможность прочесть перед наследным прин­
цем первый акт «Дона Карлоса». Среди слушателей ока­
зался и герцог Карл Август Веймарский
50
, женатый на
дармштадтской принцессе. Он отблагодарил чтеца, при­
своив ему звание веймарского советника. Новое звание
не только обрадовало его родных, живших в Солитюде,
но вдохнуло бодрость и в самого Шиллера, поскольку
оно укрепляло его положение в обществе. Это сразу же
пришлось почувствовать Дальбергу, когда Шиллер от­
правил ему решительное письмо, отчитав его за один
неудачно сыгранный актерами спектакль «Коварства и
любви».
Но звание советника, разумеется, само по себе не
могло прокормить Шиллера, и, чтобы обрести прочную
основу для существования, он задумал издавать жур­
нал, который окрестил «Рейнской Талией». Проспект
журнала он датировал днем, когда ему исполнилось
двадцать пять лет. Этот документ являлся своего рода
заявлением поэта о его духовном совершеннолетии и на­
чинался словами: «Я пишу как гражданин мира, кото­
рый не служит никакому князю». Оглядываясь на свою
короткую жизнь, он резко критиковал Академию Карла,
хотя и осторожно отзывался о герцоге Вюртембергском,
ог которого зависел его отец. «Пример моей судьбы не
заставит убрать ни одного листочка из лаврового венка
этого князя, имя которого будет увековечено. Его воспи­
тательное заведение дало счастье многим сотням юно­
шей, хотя как раз мое счастье оно и погубило». И Шил­
лер заявляет, что он считает отныне себя свободным от
всяких прежних уз. «Публика теперь для меня все.
Она — предмет моих занятий, мой государь, мой напер-
535


ФРЛКЦ МГ.РИМГ
сник. Ей одной принадлежу я теперь. Пред этим, толь­
ко этим трибуналом я предстану. Ее лишь я страшусь
и почитаю. Что-то великое преисполняет меня, когда я
мыслю не носить более других оков, кроме веления пуб­
лики, не взывать к другому трону, кроме человеческой
души». Он хочет иметь только таких подписчиков, кото­
рые относятся к нему с симпатией. «Пусть потомство
пройдет мимо писателя, который не стоит большего, чем,
его сочинения; и я признаюсь охотно, что при издании
этой «Талии» более всего я желал завязать между мной
и публикой узы дружбы». Эти слова были сказаны в
пылу задора, и они не совсем искренни, ибо, несмотря
на свои идеальные устремления, Шиллер всегда умел со­
здавать шумиху вокруг своих издательских начинаний.
В письме к своим лейпцигским почитателям, в кото­
ром он несколько недель спустя благодарил их за вос­
торженное послание, так неожиданно полученное им ле­
том, он вполне трезво высказался на этот счет: «Вас, ве­
роятно, удивит, что я избрал себе именно эту роль, но
само предприятие, может быть, заставит вас возвра­
титься к прежнему представлению обо мне. Кроме того,
немецкая публика вынуждает писателей в выборе своем
руководствоваться не предуказаниями гения, но коммер­
ческими расчетами. «Талии» я отдам все свои силы, но
не стану отрицать, что я (если бы обстоятельства позво­
лили мне пренебречь меркантильными соображениями) с
удовольствием употребил бы их на другом поприще».
Издавать «Талию» Шиллер стал от горькой нужды, но
избавить его от этой нужды журналу не удалось. Поза­
быв о своем прежнем печальном опыте, Шиллер стал из­
давать и «Талию» за свой счет и вскоре пришел к выво­
ду, что он не создан для «чрезвычайно обременительной
переписки и торгашеских расчетов» и так же мало го­
дится в дельцы, как в капуцины.
План нового издания был задуман широко, с боль­
шим размахом. Все, что должно было появиться в «Та­
лии», подробно и красочно перечислялось в проспекте:
описания жизни замечательных людей и замечательных
деяний, философия деятельной жизни, искусство и кра­
соты природы Пфальца, немецкий театр, стихотворения
и поэмы, отрывки из драматических произведений, харак­
теристики выдающихся людей и их сочинений, вы­
сказывания о самом себе, корреспонденции, объявле-
536


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
пия, смесь. Но издание не было даже мало-мальски под­
готовлено, и когда в марте 1785 года появился первый
номер «Талин», он содержал только сочинения самого
издателя. Наиболее значительным из них был первый
акт «Дона Карлоса», которому Шиллер
предпослал
посвящение герцогу Веймарскому, написанное им в том
же выспреннем тоне, в каком он недавно заявлял о сво­
ем намерении быть гражданином мира и писать, не под­
чиняясь князьям. «Всеподданнейший,
покорнейший»
поэт заверял «с благоговейной почтительностью»: «Как
дорого мне нынешнее мгновение, когда я открыто и во
всеуслышание осмеливаюсь сказать, что Карл Август,
благороднейший из князей Германии и добросердечный
покровитель муз, отныне и мой покровитель, ибо мне
дозволено стать подданным того, кого я давно уже це­
нил как благороднейшего человека и кого получил и
ныпс право любить как моего государя». Но имея дело
с буржуазными просветителями, нельзя в подобных
случаях придирчиво относиться к каждому их слову.
В первом номере «Талии» были еще помещены: до­
клад о театре, который не удостоили напечатать «Еже­
годники» Немецкого общества, перевод из Дидро
57
и за­
метки о Музее антиков в Мангейме, в которых впервые
сказался живой интерес Шиллера к античности. Помимо
всего там было еще и «Обозрение постановок Мангейм-
ского национального театра» — очень поверхностная
статья, которую с «Драматургией» Лессинга сближает
лишь то, что и она поссорила своего автора с «чрезвы­
чайно обидчивым классом людей» — с актерами.
Тем временем Шиллер уже принял решение покинуть
Мангейм. Это стало возможным благодаря «дружескому
сюрпризу», полученному им из Лейпцига. Он был ему
преподнесен двумя обрученными парами: молодыми де­
вушками Дорой и Минной Шток, дочерьми одного гра­
вера, в доме которого бывал Гете в годы своей жизни в
Лейпциге, консисториальным советником Кристианом
Готфридом Кернером, женихом Минны, и начинающим
писателем Людвигом Губером
58
, женихом Доры. Дора,
не лишенная таланта художница, прислала Шиллеру в
подарок силуэты всех четырех друзей, Минна — искусно
вышитый бумажник, а Кернер — музыку, сочиненную им
к песне Амалии в «Разбойниках». В коротком письме,
приложенном к посылке, Кернер от имени их всех при-
537


ФРАНЦ МЕРИ11Г
ветствовал «великого мужа», который показал, на что
еще способен человек в эпоху, когда искусство все боль­
ше опускается до роли продажной рабыни сильных и
могущественных сластолюбцев. «Если бы мне, пусть и в
другой сфере деятельности, чем Ваша, удалось пока­
зать, что и я принадлежу к избранникам земли, то Вы
узнали бы мое имя. Ныне же это совершенно бессмыс:
ленно».
От Швана, в книжную лавку которого была адресо­
вана посылка, Шиллер скоро узнал имена отправителей,
однако выразил им благодарность только 7 декабря;
«мрачнейшее состояние духа», а также и «злосчастные
развлечения, воспоминание о которых и доныне бередит
рану», должны были оправдать, извинить его молчание.
И если Шиллер тут же добавил, что имел основание
надеяться лично познакомиться со своими корреспонден­
тами по пути в Берлин и что теперь, возможно, посетит
их в Лейпциге во время весенней ярмарки, то в этих
словах скорее слышится неловкая отговорка, чем серь­
езное намерение. По-видимому, только дружеский ответ
Кернера от 11 января 1785 года заставил Шиллера
серьезно задуматься о возможности переселения в Лейп­
циг. «Мы достаточно знаем Вас, чтобы после Вашего
письма предложить Вам нашу горячую дружбу,— писал
Кернер. — Но Вы знаете нас слишком мало. Поэтому
приезжайте сами, и как можно скорее. Тогда можно бу­
дет поговорить о многом, о чем сейчас писать трудно».
В ответ Шиллер отправил то «колоссальное письмо», о
котором Геббель говорит, что в каждом его слове ска­
зывается пустая высокопарность того века, когда выра­
жение самых обычных мыслен в неслыханной форме счи­
талось проявлением поэтичности; но как раз в ту мину­
ту, когда начинает закипать раздражение, незаурядная
личность Шиллера, подобно молнии, прорывается сквозь
все словесные груды.
Однако это суждение относится скорее к первой час­
ти письма, датированной 10 февраля, чем ко второй его
части, помеченной 22 февраля. В первой части письма
Шиллер в восторженных, но одновременно и снисходи­
тельных выражениях принимает приглашение приехать
в Лейпциг; зато вторая часть начинается так: «На этом
месте меня недавно прервал неожиданный посетитель,
а за истекшие двенадцать дней в моем положении и в
538


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
моем сознании произошел переворот, который делает на­
стоящее письмо гораздо более значительным, чем я мог
себе представить, и он составит эпоху в моей жизни.
Я больше не могу оставаться в Маигейме. С несказанно
стесненным сердцем пишу я вам, милые мои. Я боль­
ше, не могу здесь оставаться. Двенадцать дней вынаши­
вал я это в сердце, словно решение уйти из жизни. Лю­
ди, отношения, весь мир и мое отечество — все мне
опротивело. У меня нет здесь ни души, ни единой души,
которая заполнила бы пустоту в моем сердце, нет ни
подруги, ни друга; а от того, что еще, пожалуй, могло
бы быть дорого мне, меня отдаляют условности и об­
стоятельства... Видите ли, я должен это сказать вам
совершенно прямо, я уже торжественно и бесповоротно
объявил в Мангейме, что недели через три — через ме­
сяц отправлюсь в Лейпциг. Что-то большое, несказанно
радостное должно быть мне уготовано там, ибо мысль
об отъезде превращает для меня Мангейм в тюрьму;
здешнее небо тяжко давит на меня, словно воспомина­
ние о совершенном убийстве». В этих словах нет ничего
нарочитого и искусственного; событие, которое глубоко
потрясло автора письма, произошло примерно в середи­
не февраля.
Документально это нельзя подтвердить, однако, со­
поставляя упомянутое письмо, мистически-туманные ме­
муары Шарлотты фон Кальб, продиктованные ею уже в
преклонном возрасте, а также два стихотворения Шил­
лера — «Свободомыслие страсти»
59
и «Отречение»,—
можно предположить, что именно в тот период отноше­
ния его с Шарлоттой пришли к катастрофической раз-
вязке. Возможно, его намерение покинуть Мангейм при­
вело к бурному взрыву дремавшей в ней страсти. Но
возможно также, что она вновь идеей отречения
обуздала пробужденный ею страстный пыл его же­
ланий. Она обладала мужеством брать, но не имела
мужества дарить. Как и письмо к Кернеру, стихотворе­
ние «Свободомыслие страсти» говорит о чувствах, дей­
ствительно пережитых поэтом.
Он пробил наконец блаженный час свиданья,
Я так давно его алкал!
Я близок был к восторгу обладанья,
Был влажен взор твой, и твой рот пылал.
539


ФРАНЦ МЕРИНГ
Я ужаснулся — слишком близко счастье,
И я отверг его!
Отпрянул пред твоей, богиня, властью!
О, я безумец! Я отверг его!
И столь же горьким воспоминанием окрашены стро­
фы о надежде и наслаждении в возникшем позже «Отре­
чении»:
Избрав один, другим не соблазняйся,
Искать другой— напрасный труд!
Кто не имеет веры, наслаждайся,
А верующий — благ земных лишайся!
История и есть всемирный суд.
Надеявшийся награжден немало,—•
Награду вера всю в себе несет.
Тебе недаром мудрость подсказала:
Что у тебя Минута отобрала,
То никакая Вечность не вернет.
Перевод К. Чуковского
Это единственные любовные стихотворения, когда-
либо написанные Шиллером, ибо его оды к Лауре вооб­
ще не идут в счет, а все то, что он позже писал в аль­
бомы своей жене или какой-нибудь другой любимой
женщине, не выходит за рамки дружеской склонности.
И характерно для его лирики, что эти любовные стихо­
творения представляют для нас интерес только своим
философским содержанием. О них не без основания го­
ворят, что поэт, не имея еще ни малейшего представле­
ния о Канте, выступает здесь уже кантианцем. В обоих
стихотворениях всепожирающая чувственность борется
с идеей долга; в «Свободомыслии» чувственность опол­
чается против жестокой суровости нравственного зако­
на, в «Отречении» же побеждает нравственный мир, но
побеждает так, что отказ от вознаграждения за добро­
детель в потустороннем мире звучит как насмешка
над всеми, кто, надеясь именно на подобную награду,
поддается обману и отрекается от чувственного на­
слаждения.
В какой бы форме ни разыгрался разрыв Шиллера
с Шарлоттой, он скорее ошеломил поэта, чем сокрушил.
Если бы его привязывала к Шарлотте действительно
глубокая страсть, то он, пробыв всего несколько недель
в Лейпциге, не просил бы в письме к папаше Швану
540


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
руки Маргариты. Опытный делец в вежливых выраже­
ниях отклонил это предложение и для большей верно­
сти даже не сообщил о нем дочери. Еще показательнее
для характера этого чувства к Шарлотте то, что Шил­
лер постепенно успокаивается, пока пишет свое «колос­
сальное письмо» к Кернеру, которое он завершает сухим
замечанием: «О других обстоятельствах я сообщу завт­
ра Губеру». А в письме к Губеру «обстоятельства» из­
лагаются вновь в той же манере молодого Шиллера, ко­
торую невозможно воспринимать трагически.
Наряду со страстным желанием увидеть своих новых
друзей Шиллера влекло в Лейпциг еще и другое: отчас­
ти стремление завязать более близкие отношения с гер­
цогом Веймарским, отчасти и намерение получше при­
строить свои сочинения, а главное — найти издателя для
«Талии». Кроме того, писал он, ему хочется «главным
образом при содействии своего доброго герцога получить
звание доктора». Как ни быстро он сможет уладить свои
личные дела в Веймаре, все же ему обязательно надо
побывать там, и прежде всего, необходимо вырваться из
Мангейма. Поэтому он и просит Губера достать для
него у книготорговцев или у «других евреев» аванс в
триста талеров. Как гарантию своей платежеспособно­
сти Шиллер прилагал тут же план погашения этого дол­
га, допустив в нем лишь одну небольшую ошибку, а
именно предположив, что «Талия», ни один номер кото­
рой еще не появился, принесет ему ежегодно чистого до­
хода восемьсот — девятьсот рейхсталеров.
К счастью, Шиллер напал теперь на нужного чело­
века. Кернер был участником лейпцигской книгоизда­
тельской фирмы Гёшена, в которую он вложил часть
своего состояния. Он распорядился, чтобы Шиллеру
выплатили из его капитала тот аванс, который он про­
сил, и убедил также Гёшена взяться за издание «Талии».
Такое деликатное решение финансовых затруднений
.'оставило даже старика в Солитюде
60
поверить в бу­
дущее своего Фрица; он очень одобрил выпущенный сы­
ном первый номер «Талии» и приписал еще: «Меня не
удивляет, что книготорговец в Лейпциге предлагает та­
кой значительный гонорар. Это дельцы имеют при себе
людей, которые хорошо разбираются в таких делах».
Примерно во вторую неделю апреля Шиллер выехал
в Лейпциг. Последнюю ночь в Мангейме он провел со
541


ФРАНЦ МЕРИНГ
Штрейхером, который, как всегда в самые трудные и
опасные минуты, поддерживал его. Карьера драматурга
при театре принесла горькие плоды, и Шиллер вновь
стал рьяно сочинять планы на будущее: он намерен из­
учить юриспруденцию и рассчитывает быстро преуспеть
при одном из небольших саксонских дворов. Друзья
расстались, дав друг другу слово написать не раньше,
чем один из них станет министром, а другой — капель­
мейстером. Но встретиться им уже больше не довелось.
ЛЕЙПЦИГ И ДРЕЗДЕН
Сколько бы разочарований ни испытал в своей жиз­
ни молодой Шиллер, прием, который ему был оказан
друзьями в Лейпциге, вознаградил его за многое. Таких
мирных и счастливых дней, какие он провел в Лейпциге
и Голисе, а затем с осени 1785 года в Дрездене и Лош-
вице, у него никогда не бывало прежде.
Его тогдашнее настроение отразилось в песне «К ра­
дости», написанной им как своего рода гимн союза «свя­
щенной пятерки». Впоследствии, оценивая это стихотво­
рение с эстетической точки зрения, Шиллер очень рез­
ко осудил его и даже изъял из сборника своих стихотво­
рений; он считал, что оно лишь потому удостоилось чес­
ти стать в известной мере народным стихотворением, что
отвечало несовершенному вкусу того времени. Но каким
бы старомодным ни казался ему впоследствии этот вкус,
мощный пафос песни «К радости» победоносно выдер­
жал все испытания временем, воодушевляя все новые
поколения, да и над жизнью Шиллера загорелись более
благоприятные созвездия, с тех пор как прозвучал его
исполненный опьяняющей радости призыв:
Кто изведал жребий ясный.
С другом встретится как друг...
Перевод М. Лозинского
Шиллер обладал большим личным обаянием, о чем
после его смерти не раз вспоминал Гете. Оно было при­
суще ему с самых ранних лет, и у него никогда небывало
недостатка в верных и преданных друзьях. Но такого
друга, как Кернер, он еще не встречал; ни товарищи по
Академии Карла, ни актеры в Мангейме не могли идти
542


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
ии в какое сравнение с этим сыном лейпцигского про­
фессора, который, будучи всего лишь на три года стар­
ше Шиллера, предстал перед ним как уже вполне сло­
жившийся человек. Кернер получил серьезное и солид­
ное образование; он был сведущ в разных науках, а во
время своих продолжительных путешествий имел воз­
можность широко познакомиться с миром.
' Свою профессию юриста он рассматривал лишь как
«занятие ради хлеба насущного» и как «видимость за­
нятия»; ему внушала отвращение «паутина произвольно
составленных статей закона, которые, несмотря на всю
их бессмысленность, надо было удерживать в памяти».
Больше всего его влекло к изучению философии, и он
был одним из первых последователей Канта. Но проб­
лемы эстетики также привлекали его. Уже во втором
письме к Шиллеру он с замечательной уверенностью пи­
сал: «Все великие личности и примечательные ситуации,
которые дает нам история и которые еще не исчерпаны
Шекспиром, ждут Вашей кисти. Это как бы заказанная
Вам работа». Кернер не был собственно творческой на­
турой, и всякая творческая работа вне профессиональ­
ных служебных занятий давалась ему с трудом; однако,
когда уже в одном из первых писем к Шиллеру он, смут­
но сознавая свой недостаток, пожаловался, что не спо­
собен создать ничего, чем мог бы оплатить свой долг
счастью, его друг в свою очередь ответил ему на ред­
кость метко: «Возблагодарите же небо за лучший из
даров, которым оно могло осчастливить Вас,— за чуд­
ный талант воодушевления».
И в то время и позже Шиллер извлек для себя не­
мало хорошего из этого таланта Кернера. И когда лет
через двенадцать после первой встречи с Кернером
Шиллер писал ему, что в силу своей внутренней прав­
дивости, чистоты, длительности и непрерывности их вза­
имные отношения стали частью их жизни, то это была
чистая правда. В последующие годы, когда Шиллера
посещали сомнения в его поэтическом призвании,
Кернер всегда с непоколебимой уверенностью возвра­
щал его опять на прежний путь, и не раз деловитый
практик отстаивал права гения против трезвых и про­
заических доводов самого поэта. Человек не богатый, но
обеспеченный, Кернер сумел устранить многие препятст­
вия с жизненного пути Шиллера и неизменно проявлял
543


ФРАНЦ мгрипг
в таких случаях изумительный такт. В бедной, но .мило­
видной и приветливой сироте Минне Шток он нашел себе
спутницу жизни, и вот теперь, после трех лет упорной
борьбы, он стоял с нею на пороге брака.
Дора Шток унаследовала талант своего отца и была
духовно богаче своей младшей сестры Минны, но не
столь привлекательна и приветлива; ее жениха, Людви­
га Губера, который был моложе ее пятью годами, также
нельзя было поставить на одну доску с Кернером. Когда
он, пробыв долгие годы женихом Доры, расторг с ней
помолвку, Шиллер назвал его «размышляющим ничто­
жеством и добродушным эгоистом», что, быть может,
было слишком резко, так как и у Доры был нелегкий
характер. Она не вышла замуж, и, когда она состари­
лась, Генрих фон Клейст в «Кетхен из Гейльброна» на­
рисовал ее в образе отвратительной Кунигунды
61
, соз­
дав, правда, скорее карикатуру, чем портрет этой жен­
щины, которую Гете и Шиллер называли своим другом.
Когда Шиллер прибыл в Лейпциг, он застал там
только сестер Шток и Губера, так как Кернера служеб­
ные обязанности удерживали в Дрездене. Вскоре Шил­
лер поселился вместе с ними на лето в Голисе. Он сни­
мал комнатку —она сохраняется и поныне — вместе со
своим новым издателем Гсшеном
62
,
который еще на
смертном одре вспомнил то счастливое время: «Его мяг­
кость в обращении, миролюбие, которое он проявлял в
обществе, кажутся мне непостижимой загадкой, стоит
только их сопоставить с характером его поэтических тво­
рении. Я не в силах даже передать, с какой признатель­
ностью, легко соглашаясь, прислушивался он к любой
критике, как много работал над своим нравственным
совершенствованием». Это он доказал, например, своим
отношением к Морицу, который в недавней рецензии, на­
печатанной в «Vossische Zeitung», утверждал, что
Шиллер незаслуженно пользуется литературной славой.
Мориц приехал в Голис, и Шиллер приветливо встретил
его и даже прочитал ему сиены из своего «Карлоса».
Когда затем в августе Кернер обвенчался со своей
Минной и они вместе с Дорой покинули Голис, Шиллеру
стало трудно выносить одиночество, и уже в сентябре он
последовал за друзьями в Дрезден. Здесь, возле уголь­
ного рынка в Новом городе, где Шиллер жил в одной
квартире с Губером, напротив дома Кернера, а также за
544


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
городом, в Лошвице, среди большого виноградника, куп­
ленного Кернером, и наступили те истинно светлые дни,
о которых и поныне кроме песни «К радости» в живой и
шутливой форме свидетельствуют некоторые экспромты
Шиллера. Никто из «священной пятерки» не позабыл в
дальнейшем этих дней; и когда Губер, единственный от­
щепенец, скончался, Шиллер, дни которого тогда уже
тоже были сочтены, помянул его добрым словом: «Хотя
мы и не поддерживали с ним отношений, он все-таки
жил только для нас и был связан с такими прекрасными
годами нашей жизни, что никогда не мог стать нам со­
вершенно безразличным».
И возможно, что именно эти годы имел в виду Шил­
лер, когда позже писал, что «блаженств, ничем не омра-
чнмых, никто не ведал на земле». Эти два года не были
благоприятными для его творчества. Он с трудом закон­
чил «Карлоса», работая над ним урывками, с большими
перерывами; все, что он в это время заново начал, оста­
лось большей частью незавершенным: «Человеконена­
вистник»— драматический фрагмент,
«Духовидец» —
первая часть романа, «Философские письма», которые
постепенно угасли; только «Преступник из-за потерян­
ной чести» — небольшая и в своем роде мастерски на­
писанная новелла — был доведен им до конца. Сюжет
этой новеллы почерпнут из истории одного швабского
разбойника, тогда как в «Духовидце» Шиллер хотел
дать литературную разработку истории обращения гер­
цога Карла Александра Вюртембергского
63
в католиче­
ство, а основную часть «Философских писем» состави­
ла рукопись, написанная еще в Штутгарте. Что касает­
ся некоторых из этих произведений, то вообще очень со­
мнительно, чтобы они когда-либо появились в печати,
если бы только столбцы «Талии» так катастрофически
не нуждались в материале.
Не вызывает сомнения, что в те дни Шиллер пере­
жил внутренний перелом. Весь запас мужественной энер­
гии и силы, которым он обладал раньше, претворялся
под гнетом швабской и пфальцской действительности в
революционную энергию; теперь же, когда это гнетущее
ярмо свалилось с него, выступила на первый план та
склонность к созерцанию и умозрительности, которая не
менее глубоко коренилась в его индивидуальности,—
«стремление,— как говорил Вильгельм Гумбольдт
61
,—
18 Зак. 393
545


ФРАНЦ МЕР1ШГ
охватывать все конечное в грандиозном образе и увя­
зывать его с бесконечным». Развитию этой склонности
Шиллера способствовал и более, высокий уровень сак­
сонской культуры по сравнению со швабской и пфальц-
ской. В общении с кантианцем Кернером постепенно
рассеивались библейские представления, еще безраз­
дельно господствовавшие в юношеских драмах Шиллера.
В «Философских письмах» Юлий — Шиллер писал Ра­
фаэлю— Кернеру: «Что ты со мной сделал, Рафаэль?
Чем я стал с недавних пор? Счастливое, райское время...
когда только известие о каком-нибудь политическом со­
бытии напоминало мне о мире, только похоронный
звон — о вечности, только сказка с привидениями— о
загробном суде; когда я еще дрожал пред дьяволом и
тем сильнее всей душой предавался божеству. Я чувст­
вовал и был счастлив. Рафаэль научил меня мыслить, и
я готов оплакивать акт моего сотворения... Ты отнял у
меня веру, дававшую мне мир. Ты научил меня прези­
рать то, чему я поклонялся». В этих фразах немало ри­
торики, ибо не существует других свидетельств, что
Шиллер был глубоко потрясен своим разрывом с хри­
стианской верой; однако что он действительно очень бо­
лезненно воспринимал с того времени —это пробелы
в философском образовании, особенно резко выступав­
шие на фоне писем Рафаэля, написанных самим Керне­
ром.
И не менее остро ощущал он также недостаток свое­
го исторического образования с тех пор, как от веры в
возмездие Страшного суда он именно в эти дрезденские
дни пришел к убеждению, что мировая история и есть
Страшный суд. 15 апреля 1786 года .он писал Кернеру:
«Я должен совсем по-иному наладить свое чтение. Мне
больно сознавать, как невероятно много мне еще надо
учиться, как много посеять, чтобы пожать плоды. На
самой благодатной земле терновник не принесет плодов
персика, но и персиковое дерево не сможет взрасти на
тощей почве. Наши души — только сосуды для дистил­
ляции, но стихии должны наполнить их материалом, из
которого распустятся, набухнув, яркие, сочные листья.
С каждым днем мне становится дороже история. Мне
хотелось бы десять лет кряду не изучать ничего, кроме
истории. Полагаю, что я стал бы совсем другим челове­
ком. Как ты считаешь: смогу я еще наверстать упущен-
546


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
ное?» К изучению истории Шиллера привела глубокая
внутренняя потребность всего его духовного существа.
Работа над «Доном Карлосом», которую обычно счита­
ют причиной этих занятий, придала им только опреде­
ленное направление.
Происходившая в Шиллере внутренняя борьба все
настойчивее ставила перед ним вопрос о его будущем.
Он не мог вечно жить за счет дружеской поддержки
Кернера; даже Кернер, так охотно помогавший ему, не
пошел бы на такой шаг, сочтя его недостойным своего
друга, не говоря уже о том, что об этом никогда бы не
помыслил и Шиллер. Однако сам Дрезден ничего не мог
ему дать, так как из-за ханжеской набожности, царив­
шей при дворе, саксонская столица имела мало общего
с саксонской культурой. Шиллер называл этот город
«пустыней для умов», а его обитателей, у которых при­
дворное низкопоклонство с течением столетий впиталось
в плоть и кровь, — «ничтожным, несносным, в три поги­
бели согнувшимся народцем». И в театре он не смог об­
основаться, так как там царила воистину впавшая, в
детство бессмысленная цензура, и к тому же во главе его
стоял итальянец, не имевший ни малейшего представле­
ния о немецкой литературе. Поэтому Шиллера привязы­
вало к Дрездену лишь то обстоятельство, что Кернер
случайно именно здесь состоял на казенной службе; и
это ненормальное положение могло, пожалуй, даже в
некоторой степени омрачить их дружеские отношения.
Через два года после того, как они расстались, Шиллер
писал Кернеру: «Почему мы вынуждены жить в разлу­
ке друг с другом? Если бы еще до того, как я от вас уе­
хал, я не почувствовал так глубоко свою духовную
трагедию, я никогда не покинул бы вас или же вскоре
вернулся бы к вам. Но как печально, что блаженство
пашей тихой совместной жизни нельзя было сочетать
с тем единственным делом, которое я не могу принести
в жертву дружбе — с внутренней жизнью моего духа.
Я никогда не раскаюсь, что совершил этот шаг, ибо он
был правилен н необходим, однако это было суровым
лишением, тяжелой жертвой во имя неизвестного блага».
В момент разлуки эта необходимость не казалась такой
неумолимой, как се рисуют эти сказанные несколько лет
спустя слова, ибо Шиллер долго взвешивал свое реше-
18*
547


ФРАНЦ МЕРННГ
нпе и осуществил его наконец, лишь дав — видимо, впол­
не искренне — обещание вскоре вернуться.
Куда ему направиться, если он двинется в путь, не
вызывало у Шиллера, в сущности, никаких сомнений.
Иногда его мысль останавливалась на Мейнингене, где
жила его старшая сестра, бывшая замужем за Рейн-
вальдом, иногда на Вене, где так повезло «Фиеско», или
на Гамбурге, где Шредер, ознакомившись с фрагмента­
ми из «Карлоса», был готов оказать ему поддержку.
Однако по-настоящему его внимание было приковано
все же к Веймару, куда он собирался направиться еще
из Мангейма, остановившись лишь ненадолго у своих
лейпцигских друзей. В Веймар его притягивал еще один
новый магнит в лице Шарлотты фон Кальб
65
, которая
переселилась туда и уже давно возобновила с ним
переписку. Правда, он не был настолько увлечен Шар­
лоттой, чтобы не влюбиться в одну дрезденскую краса­
вицу, которую он в январе 1787 года встретил на мас­
карадном балу. Ее звалн Генриеттой фон Арним, и она
не осталась равнодушной к поэту, но из-за ее свод­
ницы матери он почувствовал к ней отвращение. Если
это разочарование, возможно, послужило последним
толчком к отъезду из Дрездена, то с другой стороны,
оно, вероятно, вновь направило его мысли в сторону
Шарлотты.
После того как в прощальный ветер, который навеки
сохранился у них всех в памяти, он прочитал своим
друзьям, собравшимся в лесу, последние акты только что
завершенного «Дона Карлоса», Шиллер 20 июля 1787
года выехал в Веймар.
«дон КАРЛОС»
Прошло не менее пяти лет с тех пор, как Дальберг
обратил внимание Шиллера на историю дона Карлоса
как на благодарный сюжет для трагедии, и, как видно
из документов, он по крайней мере четыре года прора­
ботал над этой стихотворной драмой.
Так, 14 апреля 1783 года он писал Рейнвальду из
Бауэрбаха, «рано утром в беседке»: «В это чудесное
благоуханное утро я думаю о Вас, друг мой, и о моем
Карлосе... Я ношу его в своем сердце, брожу с ним по
548


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
окрестностям Бауэрбаха. Когда он будет наконец за­
кончен, Вы сопоставите меня и Лейзевица по «Дону
Карлоеу» и «Юлию»: Вы оцените нас не по величию
кисти, а по яркости красок, не по силе звуков, извлекае­
мых из инструмента, на котором мы играем, а по их то­
ну. У Карлоса, если я смею прибегнуть к такому сравне­
нию, душа шекспировского Гамлета, кровь и нервы лей-
зевиневского Юлия
66
, пульс — мой. Кроме того, я считаю
своим долгом отомстить в этой пьесе своим изображе­
нием инквизиции за поруганное человечество, пригвоз­
дить к позорному столбу ее гнусные деяния. Я хочу —
пусть даже из-за этого мой Карлос будет потерян для
театра,— чтобы кинжал трагедии вонзился в самое серд­
це людей той породы, которых он до сих пор лишь слег­
ка царапал. Я хочу... Но Вы, боже упаси, еще станете
смеяться надо мной...» Это было то самое письмо, в ко­
тором Шиллер пояснял, что все порождения нашей фан­
тазии — в конечном итоге это мы сами.
В бумагах Рейнвалъда сохранился также первый на­
бросок плана трагедии, схема хотя и чрезвычайно бес­
цветная и скупая, но тем не менее достаточная, чтобы
убедиться в том, что первоначально Шиллер замышлял
всего лишь семейную драму из жизни королевского до­
ма. Фабулу Шиллер почерпнул из полной вымыслов по­
вести, опубликованной одним французским аббатом
за сто лет перед тем
57
.
Хотя в соответствии со своими
целями поэт внес очень много изменений в заимствован­
ный материал, он все же сохранил основное, совершенно
не отвечающее историческим данным зерно этой фабу­
лы— любовь мачехи и пасынка. Опутанные придворны­
ми интригами, любящие становятся жертвой ревности
короля. «Слишком поздно оправдывают принца слова
умирающей и преступления его обвинителей. Скорбь
обманутого короля и его месть виновникам». Таким об­
разом, первоначальный план драмы обнаруживает мно­
го сходства с «Коварством и любовью». Подобно дру­
гим своим юношеским драмам, Шиллер и «Дона Карло­
са» первоначально хотел написать прозой.
Однако еще до отъезда из Мангейма Шиллер, сле­
дуя примеру Дессиига, склонился к пятистопному ям­
бу68
.
Весьма вероятно, что здесь сыграло свою роль и
влияние Дальберга, который, не одобряя стиля «Бури и.
натиска», стремился привлечь- внимание-поэта к фрал«
549


ФРАНЦ МЕРИНГ
цузским образцам. II Шиллер в самом деле стал изучать
французских драматургов, но не только с целью, как он
писал Дальбергу, расширить своп знания о драматиче­
ском искусстве и обогатить свою фантазию, но и для
того, чтобы найти благотворное равновесие между двумя
1;рашюстями — английским и французским театральным
нкусом. Эти занятия наложили свой отпечаток прежде
всего на композицию «Карлоса». Однако сюжет вобрал в
себя также и многое из лично пережитого поэтом. На­
пряженные отношения, сложившиеся в эти годы у поэ-
'ia с его отцом, оставили заметные следы в сценах между
инфантом и королем; королева Елизавета, самый живой
•из всех созданных Шиллером до тех пор женских обра­
зов, представляла собой приукрашенный портрет Шар­
лотты фон Кальб. Над всеми, однако, возвышалась фи­
гура короля Филиппа. В предисловии к первому акту
драмы, напечатанному в «Талин», Шиллер пишет: «Если
моей трагедии суждено тронуть сердца, то, на мой
взгляд, это может быть вызвано лишь положением и ха­
рактером короля Филиппа. От его освещения зависит,
быть может, вся значительность трагедии... Раз речь за­
ходит о Филиппе II, все ожидают увидеть невесть какое
чудовище, но моей пьесе конец, если такое чудовище
появится в ней». Любопытно отметить, что еще до выхо­
да первого номера «Талии» лейпцигские друзья поэта
возлагали надежды именно на то, что Шиллер сумеет
в этом образе преодолеть художественное несовершен­
ство предшественников; в своем первом письме к Шил­
леру Губер писал, что они ждут от него нового тирана
вместо трафаретного театрального деспота, которого
автор обычно характеризует посредством «почетных»
эпитетов, вложенных им в уста обиженных принцев и
оскорбленных принцесс, а актер — гигантскими шагами
н громовыми раскатами своего баса.
Возможно, общение с лейпцигскими друзьями спо­
собствовало тому, что в ходе дальнейшей работы над
драмой поэт все больше совершенствовал образ короля.
Зато трудно объяснить, что именно побудило поэта, по­
сле того как он в течение года не спеша завершил вто­
рой акт, резко изменить весь свой план и сделать по­
длинным героем трагедии маркиза Позу, второстепен­
ный персонаж, наперсника Карлоса. Шиллер объяснял
это лишь в общих словах, сказав, что Карлос утратил
550


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
его расположение, может быть, единственно потому, что
он сам намного старше инфанта и что по противополож­
ной причине место героя в трагедии занял маркиз Поза.
Истолкование этих слов буржуазными учеными, их
утверждение, что за время, истекшее между созданием
разбойника Моора и маркиза Позы, Шиллер духовно со­
зрел и превратился из отчаянного «рреволюцнонера» в
«государственно мыслящего» политика-либерала, не за­
служивает даже возражений. На правильный след наво­
дит нас, скорее, замечание Шиллера в его письмах о
«Доне Карлосе»: он говорит здесь о себе, что он не ил­
люминат и не масон, но если оба братства имеют об­
щую нравственную цель и эта цель — самая важная для
человеческого общества, то она по меньшей мере весьма
близка к той цели, какую поставил себе маркиз Поза.
Если при этом учесть, что в «Духовидце», над которым
Шиллер работал одновременно с «Доном Карлосом», он
изображает обратное, а именно: как орден иезуитов
стремится подчинить своим целям одного князя, то от­
сюда следует, что, еще живя в Дрездене, Шиллер уделял
много внимания этим вопросам; и это тем более правдо­
подобно, что о них часто упоминается в переписке Шил­
лера с Кернером после отъезда поэта из Дрездена. Он
сообщал о своих встречах с Боде, игравшим значитель­
ную роль в масонском ордене, и однажды он подробно
писал также о Вейсгаупте
69
, основателе ордена иллю­
минатов, который жил поблизости от него, занимая дол­
жность дипломатического советника при кобургском дво­
ре. Лично Дёрнер вряд ли в этом отношении мог по­
влиять на Шиллера. В своей рецензии на «Тайное суди­
лище»— драматический опыт, опубликованный Губером
в «Талии»,— он сухо заметил, что в «целом идея орде­
на покоится на софистике ума и сердца».
Так это » было на самом деле: масонское братство
и орден иллюминатов
70
являли собой лишь бессильные
попытки измельчавшего Просвещения предпринять что-
либо против грандиозной в своем роде организации иезу­
итов. Вейсгаупт, в прошлом католический патер, мыслил
примерно так же примитивно, как ныне мыслит какой-
нибудь старокатолический профессор. Основанный км
орден должен был всячески вовлекать п спои ряды преж­
де всего государей и министров, чтобы осуществить ос­
новные цели: утверждение господства разума, иолитнче-
551


ФРЛНЦ Л' . ПРИН Г
скос и религиозное просвещение, распространение рес­
публиканских идей. Вейсгаупт привлек в свой орден не­
скольких немецких князей, в частности герцога Браун-
швейгского, который в торговле солдатами едва ли не
превзошел даже герцога Вюртембергского, после чего,
правда, оказал услугу Французской республике, пустив­
шись наутек от ее войск во время битвы при Вальми
71
.
Масонский орден уже имел, правда, за собой некоторые
традиции, но отсюда не следует, что он был менее ото­
рван от современной действительности, чем орден ил­
люминатов. Когда осенью 1787 года Боде вернулся из
своего путешествия в Париж, он поведал Шиллеру, что
французская нация утратила всю свою энергию и быст­
рыми шагами приближается к упадку. Созыв нотаблей
72
был, по его словам, всего лишь уловкой правительства;
оно прибегло к ней на пять лет раньше, чем следовало,
и поэтому еще встретило некоторое неожиданное сопро­
тивление; пятью годами позже его бы не было. Париж­
ский парламент, говорил он, не играет никакой роли в
стране, он занимается школьными экзерцициями, подоб­
но ученикам в гимназиях, и так далее.
Маркиз Поза
73
хоть и является рыцарем Мальтий­
ского ордена
74
, однако он действует и говорит в духе
иллюминатов. Шиллер поясняет, что «все принципы и
заветные чувства маркиза вращаются вокруг республи­
канской добродетели», но мы видим лишь, как Поза
стремится положить свою руку на рычаг монархической
власти, будь то инфант или король. Посланец нидер­
ландской революции, он, однако, ничего о ней не сообща­
ет, ограничиваясь всего лишь провозглашением самых
общих лозунгов Просвещения, которыми надеется по­
трясти всю систему правления мировой державы. Столь
же неразборчивый в средствах, как и иезуиты, он куда
менее ловко пользуется ими, и путаницу, созданную
Позой, сам поэт в своих письмах о «Доне Карлосе» ре­
шается извинять лишь аргументами вроде следующих:
«Он потерял способность рассуждать правильно... Он
больше не господин над течением своих мыслей... В кон­
це концов я вовсе не жажду освободить маркиза от уп­
река в фантазерстве». Конечно, рыцарь ослепляет свер­
кающим плащом риторики, в который облек его Шил­
лер, однако уже Кернер трезво осудил попытку поэта
спасти характер Позы: «Ты губишь свое произведение
552


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
искусства-, желая спасти лишь идеалы, в которые ты
влюблен».
Как тип масона или иллюмината той эпохи, Поза пре­
восходно удался Шиллеру, но тем более жалкую фигуру
являет он собой как герой поэта, написавшего семь лет
назад «Разбойников». Все же увлечение просветитель­
ством в его совершенно бессодержательной форме было
только преходящим этапом той внутренней перестройки,
которую пережил Шиллер, работая над «Доном Карло-
сом»; и то, что ему после этой драмы пришлось на целое
десятилетне погрузиться в изучение истории и филосо­
фии, прежде чем выступить с новой трагедией, было для
поэта таким же суровым наказанием, как и то, что образ
его «странного мечтателя»
75
существенно снизил досто­
инства прекрасного произведения.
Бесспорным преимуществом «Дона Карлоса» по срав­
нению с ранними драмами Шиллера явилась более тон­
кая, но отнюдь не менее выразительная обрисовка ха­
рактеров. Это относится не только к образам короля,
королевы и инфанта, но и ко многим второстепенным
персонажам, как, например, к принцессе Эболи, которая
кажется более правдоподобной, чем ее предшественни­
цы— леди Мильфорд или Джулия Империали из «Фи-
еско». В величественном и зловещем образе великого
инквизитора поэт более ощутимо воплотил ужасы инкви­
зиции, чем он мог бы это сделать, по своему юношескому
замыслу, в самых патетических словах. Но если и не все,
то все-таки главные персонажи оказались сдвинутыми
со своего места и затененными в результате стремитель­
ного возведения Позы в степень главного героя; в такой
же мере пострадало от этого и драматическое действие.
В третьем и четвертом актах, где действие ведет Поза,
даже читатель, не говоря уже о слушателях и зрителях,
с трудом разбирается в происходящем, и за это нисколь­
ко не вознаграждает сцена беседы короля с Позой, кото­
рая, помимо всего прочего, не может идти в сравнение
с послужившей ей образцом сценой беседы Натана и
султана Саладина. Только в пятом акте, где, как и в
первых двух, трагический конфликт, в соответствии с
первоначальным замыслом Шиллера, разыгрывается
между отцом и сыном, драма вновь достигает потря­
сающей силы своих первых частей.
Сценический успех «Карлоса» был невелик, но зато
553


ФРАНЦ МЕРИНГ
эта драма в стихах стала любимым произведением немец­
ких читателей, правда, скорее вследствие своих слабо­
стей, чем достоинств.
BEИМАР
Когда Шиллер приехал в Веймар, у него не было
определенного плана, а разве только неопределенные на­
дежды на герцога Карла Августа, который доброжела­
тельно отнесся к нему еще в годы его жизни в Мангей-
ме; к тому же и некоторая доза честолюбия могла под­
стрекать его появиться в городе, где жили Гете, Гердер и
Виланд — «веймарские титаны», как он сам их однажды
назвал.
Карл Август вовсе не был тем меценатом с возвы­
шенным образом мыслей, каким его изображает верно­
подданническая историография. По сравнению с герцо­
гом Карлом Евгением Вюртембергским он представля­
ется, конечно, в некотором роде светлой личностью; уже
карликовые масштабы крохотного государства ставили
жесткие пределы его игре в солдатики и трате денег на
фавориток. Отец его умер вскоре после его рождения, а
мать Анна Амалия, брауншвейгская принцесса и пле­
мянница «старого Фрица», бывшая регентшей в годы
его несовершеннолетия и не лишенная интереса к лите­
ратуре, избрала для него наставником Виланда, который
отвечал требованиям ее офранцуженного вкуса. И Карл
Август в течение всей своей жизни непоколебимо оста­
вался верным придворному французскому классицизму,
льстиво угождавшему интересам и симпатиям тогдашне­
го абсолютизма. Но, во всяком случае, когда этот восем­
надцатилетний проказник, только что получив бразды
правления и почувствовав горячую симпатию к Гете, ко­
торый был старше его на восемь лет, сразу же пригласил
«бурного гения» к своему двору,—это был незаурядный
поступок для немецкого князя. 7 ноября 1775 года Гете
перебрался в маленькое, грязное, жалкое захолустье на
берегу Ильма, «в нечто среднее между резиденцией и де­
ревней», как окрестил Веймар Гердер, которого годом
позже, по настоянию Гете, герцог пригласил на долж­
ность
генерал-суперинтендента
76
своей
маленькой
страны.
Условия жизни в герцогстве были столь же убогими
554


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
н мизерными, как и сам город Веймар. Это герцогство,
площадью в тридцать четыре квадратные мили и с на­
селением около ста тысяч жителей — что не превышало
по своим размерам одного или двух округов Пруссии,—
имело свой двор, армию, духовные и светские учрежде­
ния, совсем как крупная европейская держава; конечно,
все это — в карликовых масштабах, но несчастное насе­
ление испытывало от этого не меньше гнета. При таких
жалких формах жизни процветали сплетни и пересуды,
а также ненависть ко всякому «пришельцу», которая до­
ставила немало неприятностей Гете, когда герцог ввел
сто в министерство. Местная клика имела, правда, для
СЕОНХ интриг некоторые основания или, во всяком слу­
чае, предлог: молодой герцог беззаботно прожигал
жизнь, и Гете был зачинщиком во всех веселых продел­
ках. Но подобные нравы были обычны для всех немец­
ких дворов, а злые сплетни, которые преследовали Гете
в первые годы его жизни в Веймаре, возникали лишь по­
тому, что в виде исключения в данном случае неблаго­
разумным ментором князя оказался не пустоголовый по­
веса знатного происхождения, а гениальный и к тому
же еще бюргерский поэт. С другой стороны, не стоит
придавать слишком большого значения тому, что Гете
вскоре образумился и в течение целого десятилетия был
прилежным и добросовестным чиновником; все, что он
сделал или вообще мог сделать как веймарский тайный
советник,— все это делает каждый сносный прусский
ландрат, не притязая на лавровый венок от современни­
ков или потомков.
Но прирожденный художник все сильнее и сильнее
восставал в Гете против убогих условий его жизни. Он
не мог вечно «играть пустыми орехами и на пустые оре­
хи» и «тратить свое время на то, чтобы рядить в челове­
ческий образ этих обезьян и учить танцам этих собак»
77
.
Забота о развитии эстетической культуры, которая была
так дорога сердцу Гете и которая могла бы стать един­
ственным обстоятельством, смягчающим вину мелкокня­
жеского деспотизма, постоянно встречала сопротивле­
ние со стороны герцога, не желавшего отказываться от
своей нелепой игры в солдатики, от тунеядцев-придвор­
ных, от разорительных охот и путешествий. «Лягушка
создана для воды, хотя она и может провести некоторое
гремя на суше»,— сокрушался Гете, а своему другу
555


ФРАНЦ МЕРИПГ
Кнебелю он писал: «Так я окидываю взором все сосло­
вия от низшего до высшего и вижу, как крестьянин в
поте лица своего получает от земли все необходимое,
что могло бы дать ему приличный достаток, ежели бы
он трудился только на себя одного. Но тебе ведь извест­
но, что когда тли, что сидят на стеблях роз, насосутся,
раздуются и позеленеют, тогда появляются муравьи,
чтобы высосать из них все отфильтрованные соки. Это
продолжается непрерывно, и мы довели дело до того, что
наверху за один день пожирают больше, нежели могут
добыть внизу». В этой бесперспективной борьбе с урод­
ливыми и отвратительными условиями жизни Гете до­
шел до полного изнурения, и летом 1786 года он бежал
в Италию, чтобы спасти в себе художника от министра.
Итак, Шиллер не застал его в Веймаре, как не застал
и герцога, который был тогда в Берлине. Гердер и Ви-
ланд, однако, не поспешили ему навстречу с распростер­
тыми объятиями. Гердер, ничего или почти ничего о нем
не знавший, был с ним, как писал Шиллер Кернеру, хо­
лодно учтив; Виланд держался не так официально, по
все же лишь с приветливостью дипломата, который не
особенно охотно бывает «без нужды любезным». Только
Шарлотта фон Кальб с радостью встретила новоприбыв­
шего, и в первые часы их свидания Шиллеру казалось,
будто он никогда с нею не расставался. В восторге от
этого свидания он писал Кернеру: «Шарлотта — глубо­
кая, своеобразная женская душа, истинная загадка для
меня, которая могла бы доставить много хлопот и более
значительному человеку, чем я. Общаясь с Шарлоттой,
я всякий раз открываю в ней все новые качества, кото­
рые поражают и восхищают меня, словно прелестные
уголки обширного ландшафта». Он писал дальше, что в
сентябре приедет в Веймар муж Шарлотты, что они хо­
тят затем переселиться втроем в Дрезден и что Шарлот­
та избегает малейших хлопот по устройству дома в Вей­
маре, чтобы тем скорее изгнать супруга в Дрезден.
Эти своеобразные отношения выступают перед нами
в тем более своеобразном освещении, что они получили
признание в придворном обществе, к которому принад­
лежала Шарлотта. Шиллер возбудил любопытство вдов­
ствующей герцогини-матери, имевшей свою резиденцию
в небольшом замке. Тифурт вблизи Веймара, и едгза
лишь миновала неделя после его приезда в Веймар, как
556


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РЛБОЧНХ
она велела своему камергеру пригласить поэта вместе
с Внландом. Герцогиня ему очень не понравилась как
внешностью, так и своим «краппе ограниченным умом»,
но сам он произвел сначала, по-видимому, хорошее впе­
чатление, ибо на другой день вновь получил приглаше­
ние, на этот раз вместе с Шарлоттой. «Мои отношения
с Шарлоттой,— сообщал он в Дрезден,— получают все
большую огласку, о них много говорят, и всегда с ува­
жением. Даже герцогиня была так любезна, что пригла­
сила лас сегодня вместе, а что это произошло именно
вследствие того, что говорится о нас, я узнал от Вилан­
да. Здесь очень внимательны к подобным мелочам». Но
на сей раз дело не обошлось так гладко, как при пер­
вом визите, ибо Шиллер грубо нарушил придворный
этикет, уделив герцогине меньше внимания, чем Шар­
лотте, которая теперь увидела, что судила слишком по­
спешно, уверяя Шиллера, будто с его манерами можно
смело появляться в любом обществе.
Л 8 августа Шиллер сообщил Кернеру, что его «Кар-
лоса» читали в Тифурте и что пьеса не имела успеха.
Чтецом был Готтер
78
, известный в то время поэт, кото­
рый из Готы прибыл с визитом в Веймар и «лишь на
всякий случай» захватил с собой «Дона Карлоса», от­
правляясь представляться в Тифурт. Он всецело был
ст.;е привержен французскому вкусу и пользовался по­
этому успехом при таких маленьких дворах; по той же
причине он питал неприязнь к Шиллеру, которому успел
уже навредить у Дальберга. Все же он был достаточно
честен, чтобы сообщить поэту, что в Тифурте произвела
впечатление первая половина драмы, вторая же — либо
никакого, либо неблагоприятное; она, добавлял он, сов­
сем пропадает из-за неясности экспозиции, неправдопо­
добности, снижения интереса к Карлосу— -м нение, ко­
торое нельзя было всецело объяснить «ненавистью» Гот-
тера, как это охотно сделал бы Шиллер.
Такие неприятные переживания омрачили ему пребы­
вание в Веймаре, и он, возможно, покинул бы его на­
всегда, если бы поездка на неделю в Йену не изменила
его настроение. Здесь он нашел все же менее провин­
циальные формы существования и более интенсивную
духовную жизнь в университете. Он поселился у Рейн­
гольда
79
, зятя Виланда и первого апостола Канта. «По
сравнению с Рейнгольдом,— писал он Кернеру,— ты пря-
557


ФРАНЦ ME ('ИНГ
мо-таки хулитель Канта, ибо он утверждает, что через
сто лет слава Канта сравняется со славой Иисуса Хри­
ста». Однако, хотя ему хорошо жилось в йене, как ни­
когда еще ни в одном чужом месте, он все же считал,
что они с Рейнгольдом не могут стать друзьями; о нем
он писал следующее — и это суждение больше характе­
ризует Шиллера, чем Рейнгольда: «Рейнгольду никогда
не подняться ни до смелых добродетелей, ни до преступ­
лений ни в идеальном мире, ни в действительности. И это
плохо. Я не могу быть другом человека, неспособного па
то или другое либо на то и другое вместе». У Шиллера
возникли новые надежды, когда Рейнгольд заверил его,
что он без каких-либо затруднений сможет получить
приглашение в Иенский университет, а некоторые про­
фессора, в особенности теолог Грисбах, расхвалили ему
преимущество Йенского университета перед другими, а
именно, что в йене власть над университетом поделена
между несколькими саксонскими герцогами и что про­
фессора здесь — люди почти независимые, которым не
приходится считаться ни с какими высочествами.
Ободренный пребыванием в Йене, Шиллер вернулся
в Веймар и принял тут же самое достойное решение, ка­
кое он только мог принять: ничего ни у кого не просить и
неустанным трудом добиться положения, которое ему
подобает в жизни. «Результат моего здешнего опыта,—
писал он 28 августа Губеру,— это то, что я постиг свою
бедность, но дух свой оценил выше, чем когда-либо. Од­
нако этот недостаток, чувствительный, когда сравни­
ваешь себя с другими, я могу устранить усердием и на­
пряжением сил, и тогда счастливое сознание своей сущ­
ности станет для меня чистым и полным». Более трез­
вым взором он смотрит теперь на «ничтожных тварей»
из числа придворной челяди, в особенности иа «здешних
дам», «на редкость чувствительных», из которых «почти
каждая» имеет или имела в прошлом какую-нибудь «ис­
торию», а многих из них в любом другом обществе при­
знали бы квалифицированными проститутками. Только
о госпоже фон Штейн, возлюбленной Гете, Шиллер су­
дил более благожелательно. И по отношению к герцогу,
по возвращении его в Веймар, Шиллер удовольствовал­
ся лишь официальной вежливостью, к которой его обя­
зывало звание веймарского советника; он попросил до­
ложить герцогу, что, если тот располагает свободной
558


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
минутой, он хотел бы засвидетельствовать ему свое по­
чтение, но особых дел к нему не имеет: на это герцог так
же холодно ответил, что назначит время для аудиенции,
по так и не назначил его.
Только с Шарлоттой фон Кальб Шиллер сохранял
Слизкие отношения, но и над ними стали постепенно со­
браться тучи. Не потому, что между ними встал госпо­
дин фон Кальб, которого Шиллер называет «правдивым,
добросердечным человеком»; они состояли в переписке,
;< Шиллер, правда, не без некоторого удивления, говорил
о нем: «Его дружба ко мне неизменна, что вызывает уди­
вление, ибо он любит свою жену и, бесспорно, должен
догадываться о моих отношениях с ней». Однако сама
Шарлотта продолжала здесь игру, начатую ей в Ман-
гейме, и отречение, которое она требовала от своего воз-
дюбленного и которое при первых бурных вспышках го­
рячей страсти еще было овеяно чем-то вроде чувства тра­
гического достоинства, превратилось теперь в отврати­
тельное и скучное кокетство. В своих мемуарах Шар­
лотта сама рассказывает, как она дразнила пылкого
поэта: «В письмах ко мне он часто настаивал, чтобы я
сто навестила, так как ему нельзя выходить. Хотя я и бы­
ла расположена к нему, я все же сознавала, что это не­
возможно и привело бы к какому-нибудь неистовству».
Эти отношения стали совершенно невыносимыми, когда
вернулся муж Шарлотты и она оказалась в брачном
общении с нелюбимым человеком со всеми «неистовыми»
последствиями.
И на этот раз Шиллер не воспринимал излишне
трагически создавшееся положение; ежедневно встре­
чаясь с Шарлоттой, он в письмах к Кернеру излагал
различные планы женитьбы, как, например, на одной из
дочерей Виланда, которую он даже еще ни разу не ви­
дел. Однако еще раньше, чем склонился к закату 1787
год, его час пробил. По просьбе своей давнишней прия­
тельницы, госпожи фон Вольцоген, желавшей узнать его
мнение о человеке, просившем руки ее дочери Лотты,
он поехал в ноябре в Бауэрбах. Не без известного удов­
летворения Шиллер сообщал своему другу Кернеру:
«Знай же, здесь я кое-что значу, и ко мне нередко об­
ращаются в важных вопросах». Он благословил помолв­
ку когда-то любимой им девушки, не испытав при этом
ил малейшей грусти, ибо старые гостеприимные места
559


ФРАНЦ МЕРИНГ
больше ничего не говорили его сердцу; он почувствовал,
что началась «совсем новая эпоха» его духовной жизни.
Единственное, что он по-прежнему искренне призна­
вал,— это большие права госпожи фон Вольцоген на его
благодарность; он все еще оставался ее должником и
остался им и после ее смерти, которая произошла в сле­
дующем году. В обратный путь Шиллер отправился вме­
сте с ее старшим сыном, Вильгельмом фон Вольцоге-
ном, и по его желанию они поехали через Рудоль-
штадт, где проживала родственница семьи Вольцогенов,
госпожа фон Ленгефельд, вдова с двумя дочерьми, из ко­
торых одна была замужем, а другая еще свободна. За­
мужней дочери принадлежало сердце Вольцогена, млад­
шая стала женой Шиллера.
«Оба эти создания (не будучи красивыми) очень при­
влекательны и чрезвычайно нравятся мне. Они удивили
меня осведомленностью в новейшей литературе, тонко­
стью суждений, чувств и ума». Таково было первое впе­
чатление Шиллера, и, по существу, мы можем очень не­
много добавить к этому о его жениховстве и браке. По
словам самого Шиллера, это была «не бурная страсть,
а спокойная привязанность, которая сложилась посте­
пенно». Семья Ленгефельд принадлежала к мелкому
тюрингскому придворному дворянству; отец был управ­
ляющим лесами в Рудольштадте, мать состояла при ру-
дольштадтском дворе, и младшая дочь, Шарлотта,
предназначалась также на роль придворной дамы, тогда
как старшая очень рано вышла замуж за некоего госпо­
дина фон Бейльвица, с которым она была несчастна. Она
была предметом страсти Вильгельма фон Вольцогена;
кроме того, ее окружала толпа поклонников, самым зна­
тным из которых был барон фон Дальберг — «золотой
дружок», старший брат директора Мангеймского театра.
Избранный в преемники маннцского архиепископа, он
пока обосновался в Эрфурте в качестве коадъютора.
Более любвеобильная, Каролина была также остроумнее
и живее Лотты; она подчинила себе младшую сестру,
чью нежную душу лишь слегка задевали кипучие стра­
сти той эпохи «бурных гениев».
Через госпожу фон Штейн, которая им покровитель­
ствовала, сестры находились в дружеских отношениях с
Гете, и в доме госпожи Бейльвиц в сентябре 1788 года
впервые встретились Гете и Шиллер. Гете вернулся из
5GO


ШИЛЛЕР, БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
Италии еще за несколько месяцев до этой встречи, а
Шиллер провел лето этого года в деревне Фолькштедт,
возле Рудольштадта, а затем в самом Рудольштадте.
Приятное впечатление, которое обе сестры произвели на
Шиллера при первой встрече в декабре 1787 года, укре­
пилось еще больше, когда вскоре младшая сестра при­
ехала в Веймар, где она остановилась у одной из сестер
госпожи фон Штейн.
Именно ради сестер Шиллер выбрал местом своего
летнего отдыха Рудольштадт и его окрестности. Не объ­
ясняясь ни одной из них в любви, он довольно быстро
завязал короткие дружеские отношения с обеими, и се­
стры с живым нетерпением ожидали встречи Шиллера с
Гете. Но первым результатом этой встречи было новое
разочарование. «В общем, мое поистине высокое мнение
о нем после этого личного знакомства не изменилось,—
писал Шиллер Кернеру,— но я сомневаюсь в том, что мы
с ним когда-либо очень сблизимся». Он убедительно по­
яснял свою точку зрения, указав, что многое, что состав­
ляет предмет его желании и надежд, для Гете является
уже пройденным этапом жизни.
И Шиллер не был особенно обрадован, когда в конце
этого года, получив благодаря официальному содействию
Гете должность экстраординарного профессора в Йен-
ском университете, он перестал быть вольной птицей не­
бесной и должен был отказаться от «образа жизни граж­
данина вселенной», чтобы стать «бесполезным слугой»
государства.
ИСТОРИЯ
Решив неустанным трудом проложить себе дорогу в
жизни, Шиллер с железной энергией осуществлял свое
решение. Его рабочий день длился двенадцать часов, а
иногда и больше, и часто в восемь часов вечера обед еще
нетронутым стоял на его столе.
Кроме «Талии», которую он все еще продолжал вы­
пускать время от времени, так и не вытащив ее из жал­
кого состояния, он писал и для йенской «Literainr
Zeitung» и для журнала Виланда «Deutscher Merkur», где
он опубликовал свои «Письма о «Доне Карлосе» н «Иг­
ру судьбы» — последнюю литературную дань своему
561


ФГАМЦ МЕРИНГ
швабскому прошлому. В этой небольшой повести, кото­
рая по своей художественной завершенности превосхо­
дила даже «Преступника из-за потерянной чести», поэт
рассказал о превратной судьбе своего крестного отца
Ригера.
Но главной страстью Шиллера стала история; с ве­
личайшим усердием работал ои над историей нидерланд­
ского восстания
80
, которая заинтересовала его в связи с
«Доном Карлосом». Он настолько углубился в эту рабо­
ту, что стал пренебрежительно судить о своем поэтиче­
ском призвании, к великому огорчению Кернера, кото­
рый с насмешкой писал, что Шиллер, видимо, стыдится
жить, доставляя людям приятные развлечения, и едва
осмеливается попадаться на глаза какому-нибудь булоч­
нику. Как истинный кантианец, Кернер не интересовал­
ся историей; он считал, что своими историческими рабо­
тами Шиллер низводит себя до положения рядового тру­
женика, который удовлетворяет элементарные интересы
будничных людей, тогда как он призван господствовать
над умами.
Нельзя сказать, что Шиллер удачно отразил критику
споего друга. Он ответил, подобно портному Талейра-
на: «il faut vivre» — «жить-то ведь надо», исторические
работы приносят больше дохода, чем сочинение траге­
дий. При половине той ценности, какую он способен при­
дать какой-либо исторической работе, он достигнет боль­
шего признания в так называемом ученом мире и в обще­
стве, чем при величайшей затрате своих духовных сил
па якобы произвольное сочинение трагедии. За своего
«Карлоса», плод трехлетнего труда, говорил Шиллер, он
был награжден недовольством; его «История Нидерлан­
дов»— труд пяти, самое большее шести месяцев, сделает
его, быть может, уважаемым человеком. Лишь написав
это. он затем подчеркнул, что при незаурядном уме каж­
дый предмет занятий может стать великим; если только
он, Шиллер, принадлежит к таким умам, он вложит ве­
личие и в свою историческую специальность.
Казалось бы, этим подтверждается, что занятия исто­
рией являлись для Шиллера в основном всего лишь ра­
ботой ради куска хлеба насущного и что поэтому спра­
ведливо пренебрежительное суждение Нибура
81
, кото­
рый считал, что исторические сочинения Шиллера н«
имеют никакой ценности. Однако, когда Шиллер спорил
562


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
с Кернером, его точка зрения определялась законным и
настоятельным желанием вырваться наконец из нищеты
и долгов, которые накопились у него еще со времен пре­
бывания в Штутгарте, Мангейме и даже в Лейпциге.
И даже если не вспоминать о более ранних и более
поздних высказываниях Шиллера, то можно здесь при­
вести его слова, относящиеся как раз к этому периоду,
которые свидетельствуют, что Шиллеру не было чуждо
более глубокое понимание исторических взаимосвязей:
«По сути дела историю церкви, историю философии, ис­
торию искусства, нравов, а также историю торговых
отношений следовало бы слить в одно целое с полити­
ческой историей, и только все это вместе взятое можно
было бы назвать всеобщей историей». Но, приводя эти
слова, разумеется, не следует, как делают некоторые
биографы Шиллера, терять чувство меры и отводить
его работам самостоятельное место в развитии истори­
ческой науки.
Он был знаком с трудами Монтескье и Вольтера, а с
Гердером ои даже жил в одном городе, но тех новых ме­
тодов, которыми историческая наука была обязана этим
людям, он не заметил или не понял. Некоторые его вы­
сказывания тех лет, которые часто приводят, чтобы воз­
величить Шиллера — гражданина мира, в той же мере
принижают Шиллера-историка. Они гласят: «Мы, люди
нового времени, обладаем интересом, которого не знали
ни римляне, ни греки и с которым ни в какое сравнение
не может идти патриотический интерес. Последний вооб­
ще имеет значение лишь для незрелых наций, на заре
истории. Совершенно иной интерес заключается, в то:;,
чтобы всякое примечательное событие, которое произо­
шло с людьми, раскрыть как событие, важное для Чело­
века. Писать для одной нации — убогий, ничтожный иде­
ал, философскому уму вообще несносны эти границы.
Подобный ум не может удовлетвориться такой изменчи­
вой, случайной и произвольной формой человечества, его
фрагментом (а чем иным является даже самая значи­
тельная нация?). Она может заинтересовать его лишь по­
стольку, поскольку данная нация или национальное со­
бытие являются условием для прогресса всего человече­
ского рода». По как мог историк нидерландского восста­
ния н Тридцатилетней войны говорить о нации не только
какой изменчивой, но и как о произвольной и случайной
563


ФРА1ИД МЕРПНГ
форме человечества, словно он совсем не понял движу­
щих сил тех событий, которые описывал? И действитель­
но, Шиллер в «Истории Тридцатилетней войны» доходит
даже до такого заблуждения, что сопротивление отдель­
ных государств императорской власти объявляет борь­
бой за «немецкую свободу».
Пожалуй, наиболее метко судил о Шиллере-истори­
ке Геббель, который сам был выдающимся драматургом
и, надо думать, именно поэтому мог это сделать лучше
других. Касаясь спора Шиллера с Кернером, он выска­
зал мнение, что одним из самых сильных аргументов в
пользу того, что у Шиллера было подлинное призвание
к поэзии, следует считать, что временами сам Шиллер не
верил в него. «Муза никогда не покоряется тому, кто сто­
ит перед ней на коленях». И Геббель добавляет, что как
бы малоубедительно ни звучали доводы Шиллера, Кер­
нер был все же не прав. «Если поэт не из тех, кто доволь­
ствуется сочинением стихов для сборников застольных
студенческих песен или томных дамских альманахов, то
у него не может быть более важного дела, чем овладеть
в меру своих сил всем содержанием мира п исторической
эпохи, которое он и должен выразить в новой форме.
Оставляя без внимания все, что было написано поэта­
ми до него, он рискует значительно меньше, чем когда
лениво проходит мимо одной из тех огромных сокровищ-*
ниц, где человечество хранит свои ценности, а ведь к их
числу принадлежит история». Исходя из этого можно
получить правильный критерий для оценки Шиллера как
историка, не принижая и не переоценивая его.
Материал истории был необходим Шиллеру как поэ­
ту, и, как поэт, он умел им овладевать. Если, может быть,
самой крушюй ошибкой историка Шиллера была его
оценка феодальной раздробленности Германии как опло­
та «немецкой свободы», то все же драматург Шиллер
сделал своим героем не Густава Адольфа или Бернгар-
да Веймарского
82
,
а генералиссимуса императорских
войск
83
, который отважился взять на себя задачу (она
и стоила ему жизни) восстановить власть императора,
что в эпоху Тридцатилетней войны соответствовало про­
грессивному ходу истории. Как драматург Шиллер был
также и выдающимся историком, а его исторические
сочинения — это лишь осколки мрамора, из которого он
изваял героев своих исторических драм.
564


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
ЭЛЛИНСТВО"
Но о своем поэтическом призвании Шиллер не забы­
вал даже в первые годы жизни в Веймаре, с каким усер­
дием и увлечением он ни занимался историей. Он стре­
мился постичь античность, интерес к которой зародился
у него впервые еще в Мангейме; в этой области Акаде­
мия Карла также не дала ему нужных знаний.
Теперь трудно в деталях установить, как, собствен­
но, пробуждался в нем этот интерес; достаточно, однако,
вспомнить, что означала античная культура для Гете,
Лессппга и Винкельмана, даже для Гердера и Виланда з
разные периоды их творчества, чтобы понять, почему
Шиллер склонился перед воспитательной силой эллнн-
ства. «Я теперь почти ничего не читаю, кроме Гомера,—
писал он Кернеру в августе 1788 года, — я решил, что в
ближайшие два года больше не буду читать современ­
ных писателей. Ни один из них мне не полезен; каждый
уводит меня от меня самого, а древние теперь доставля­
ют мне истинное наслаждение. В то же время я до край­
ности нуждаюсь в них, чтобы очистить мой вкус, кото­
рый из-за натянутости, искусственности и мудрствова­
ний начал весьма удаляться от истинной простоты. Ты
увидишь, что близкое общение с древними будет мне
чрезвычайно полезно, может быть, придаст мне классич­
ности». И на этот раз у Кернера возникли сомнения, и
не без оснований.
С греческой поэзией Шиллер мог познакомиться толь­
ко через переводы. Когда летом 1778 года, находясь в
Рудольштадте и его окрестностях, он «переводил на свой
любимый немецкий язык» «Ифигению в Авлнде» Евр.н -
пида и сцены из его «Финикиянок», то, чтобы ионятьорп-
гинал, ему пришлось привлечь латинский, французский
и немецкий переводы. Для диалога он использовал пяти­
стопный ямб, а для хоров — рифмованные строфы. И та­
кой компетентный критик, как Вильгельм фон Гум­
больдт, признавался, что всегда с большим удовольст­
вием читает перевод одного из хоров; это была «Свадь­
ба Фетиды»:
На Пелионе, иод облачны»; сводом,
Пенятся кубки с нектаром, звенн.
Пышные кудри кружат хороводом,
В пляске играет златая ступпя.
565


ФРАНЦ МЕРИНГ
Брачные гимны с весельем мешая,
Славили гости влюбленных союз,
II эхо, кентавров гору оглашая,
В лесу отзывалось на пение Муз
85
.
Перевод Г. Шмакова
Гумбольдт считал, что перевод Шиллера является не
просто переложением на другой язык, а перевоплощени­
ем античной поэзии в иные поэтические формы; дух ан­
тичности, подобно призраку, выглядывает из-под набро­
шенного на него одеяния, однако в каждой строфе так
осмысленно выделены и ясно представлены некоторые
черты оригинала, что все же от начала до конца сохра-
ня-ется атмосфера древней Греции.
Еще более знаменательны в этом отношении два
больших стихотворения, которые в 1788 году были на-
ьеяны Шиллеру изучением античности: «Боги Греции»
и «Художники», «Боги Греции» появились в мартовском
номере журнала «Deutscher Merkur» и взбудоражили об­
щественное мнение своими резкими нападками на «обез-
боженную» христианской религией природу и элегиче­
ским, полным страстной тоски изображением мира древ­
них богов:
Да, ушли и всё, что вдохновенно,
Что прекрасно, унесли с собой —
Все цветы, всю полноту вселенной,—
Нам оставив только звук пустой.
Высей Пинда, их блаженных сеней
Не зальет времен водоворот:
Что бессмертно в мире песнопений,
В смертном мире не живет.
Перевод М. Лозинского
Все же правы были те критики, которые, подобно гра­
фу Штольбергу
86
, яростно напали на Шиллера, усмот­
рев основную идею стихотворения в отречении поэта от
религии его юности, а не в воспевании греческих богов,
которое уже из-за слишком обильного перечня имен про­
изводит скорее впечатление чего-то надуманного, чем не­
посредственно пережитого. В связи с нападками на это
стихотворение встал вопрос о «свободе поэта в выборе
материала», и Кернер посвятил ему статью, так и оза­
главленную. Во втором стихотворении, в «Художниках»,
которое было написано в ноябре 1788 года и после ряда
переделок опубликовано весной следующего года, Шнл-
506


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
лер вновь порывал с воззрениями своей юности, ставя
искусство выше всех духовных сил, даже выше морали и
религии. Красота есть только оболочка истины, и выс­
шую окончательную истину смертный может познать
лишь в образе красоты:
В страну познания вступая
Через ворота Красоты,
Смотреть на солнце не мигая
Свой разум приучаешь ты.
Совершенная истина, грозно-величавая прекрасная
Урания
87
, которую на ее солнечном троне могут видег,
только более чистые духи, чем человек, в угоду смерт­
ным снимает с себя огненную корону и предстает в об­
разе Красоты:
Сама — дитя, бесхитростной, простого
Она пришла, понятна для детей.
Представшая когда-то Красотою,
Нам Истиною явится поздней.
И как историк и как философ Шиллер стремится а
этом стихотворении доказать, что именно искусство яв­
ляется светочем, озаряющим человечеству путь к нравст­
венной и научной культуре. Все это Шиллер выразил
здесь в таком необычно мощном потоке мыслей, кото­
рый даже нарушил ясность структуры всего стихотворе­
ния, несмотря на то — или, возможно, как раз вследст­
вие тою,— что поэт неустанно шлифовал его, так что,
по его собственным словам, в «Художниках», когда они
были закончены, оказалось вычеркнутым все, что перво­
начально побудило его их написать. Это трезвое выска­
зывание содержит уже в себе критику стихотворения, ко­
торое, не являясь цельным и законченным художествен­
ным произведением, богато лишь отдельными прекрас­
ными мотивами, и только в этих мотивах чувствуется
дыхание античности, например, в картине смерти, в кото­
рой черпал мужество умиравший в тяжелых мучениях
Альберт Ланге
83
.
Покорствуя своей судьбы урокам,
Он ей возносит высшую хвалу
II, с музой в единении высоком,
Готов принять смертельную стрелу,
Направленную милосердным роком.
А Кернер, несмотря на все, был в восторге от <.>А'до:>к-
нпков» н расценивал их как первое классическое iif-опз-
5G7


ФРАНЦ МЕИ-ШГ
ведение Шиллера, который, по его мнению, не имел се­
бе равных среди поэтов-лириков. Ни один из современ­
ных Шиллеру поэтов, считал он, не может с ним срав­
ниться, если он творит со всей своей поэтической силой,
зато в драматургии Гете является опасным соперником
Шиллера. Шиллер скромно отклонил эти чрезмерные
восторги словами, которые все же содержали правиль­
ные замечания о самом себе: «Лирическую область, ко­
торую ты мне отводишь, я рассматриваю скорее как ме­
сто ссылки, чем как завоеванную провинцию. Это самая
мелкая и неблагодарная из всех областей поэзии. Напи­
сать иной раз стихотворение — иа это я согласен, хотя
время и труд, затраченные мною на «Художников», отпу­
гивают меня от этого на долгие годы. В области драма­
тургии я намерен сделать еще несколько попыток. Но с
Гете-я меряться не стану, если Он захочет пустить в де­
ло всю свою силу. Он наделен гораздо большим поэти­
ческим даром, чем я, и притом он гораздо богаче зна­
ниями, он обладает верным чувственным восприятием, а
кроме всего — художественным вкусом, очищенным и
утонченным знакомством с самыми разнообразными ис­
кусствами, чего мне не хватает настолько, что это пря­
мо-таки доходит до невежества. Не будь у меня некото­
рых других талантов и не умудрись я перетащить эти
таланты и навыки в область драмы, я и на этом попри­
те совсем не был бы заметен рядом с ним. Но я, можно
сказать, выработал себе свой особый вид драмы, соот­
ветствующий моему таланту и дающий мне известное
преимущество именно в том, что он мой собственный».
Как ни справедливы во многом эти слова, они, однако,
не помешали их автору вступить на путь, па котором ему
было суждено всегда оставаться позади Гете, а именно
на путь античности.
Как раз тогда, когда Шиллер писал эти строки, его
занимала мысль об «эпической поэме XVIII века», кото­
рая, считал он, хотя и может стать чем-то совсем иным,
чем эпос, созданный во времена младенчества мира, но
все-таки должна отобразить свое столетие так, как это
сделано в «Илиаде», живо воплотившей в себе все сто­
роны греческой культуры. По мысли, случайно подан­
ной ему Кернером, героем поэмы должен был стать
«старый Фриц», и во имя «классичности» Шиллер был
даже плов пойти на то, чтобы изобрести нужный для
568


ШПЛЛГР. nnoi РАФИЯ для НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
ЭТОГО «механизм», который в такой прозаический век
встретил бы, по-видимому, самые невероятные затрудне­
ния, по который смог бы сильно повысить интерес к поэ­
ме, если бы удалось приспособить его к духу современно­
сти: «В моем уме смутно роятся всевозможные идеи на
этот счет; все это еще как-нибудь прояснится». К сча­
стью, этого не. случилось; Шиллер отказался от своего
плана, после того как несколько лет обдумывал его. Он
lie мог сдружиться со «старым Фрицем»: этот характер
не стоил того титанического труда, который потребовал­
ся бы для его идеализации. Поразительно только, что,
задумав представить в этой «Фридернциаде» также и
Вольтера «в его полной славе», как свободного мыслите­
ля, Шиллер не вспомнил предостерегающих слов Лессин-
га: «Да простит ему бог его „Генриаду"!»
89
С самой неприятной стороны увлечение Шиллера ан­
тичностью проявилось в двух рецензиях, опубликованных
им в «Jenaev Liter aturzeitungv. одной, в сентябре
1788 года,— об «Эгмонте» Гете и второй, в январе
1791 года,— о
стихотворениях Бюргера. Нельзя отри­
цать, что обе рецензии содержат много верных и спра­
ведливых наблюдений, но Шиллер, находясь во власти
одностороннего и даже несвойственного его собственно­
му духу понимания искусства, не отметил как раз то дей­
ствительно гениальное, что содержится в этих произве­
дениях. В пьесе Гете Эгмонт, считает Шиллер, недоста­
точно возвышен для трагического героя; Шиллер пори­
цает, что автор наделяет Эгмонта одной человеческой
слабостью за другой, чтобы низвести его до нас; он со­
жалеет, что Гете в своей трагедии отнял у героя егоза-
конную супругу и одиннадцать детей, что он «лишает нас
трогательного образа отца и любящего супруга, чтобы
представить взамен самого заурядного любовника, раз­
бивающего сердце милой девушки, которая никогда не
будет им обладать и никогда не переживет его утраты.
Мало того, он не может завоевать ее сердце, не разру­
шив ее прежней любви, которая могла бы стать счастли­
вой, и — впрочем, без злого умысла — делает несчастны­
ми два существа лишь ради того, чтобы смыть морщины
раздумья со своего чела». Здесь в первый, но, к сожа­
лению, не в последний раз возвышенный идеал Шиллера
оборачивался плоским филистерством.
Гете спокойно принял эту критику; но тем больнее
569


ФРАНЦ МЕРИНГ
был задет бедный Бюргер, которого жестоко оскорбил
несправедливый отзыв Шиллера. В отношении Бюргера
Шиллер повел себя в высшей степени мелочно; он не
погнушался упрекнуть Бюргера в неточных рифмах, хо­
тя на его собственном счету числилось значительно
больше погрешностей такого рода, чем у Бюргера; сам
совершенно спокойно рифмуя «bltihn» и «dahin», он в то
же время упрекал Бюргера за то, что тот однажды сриф­
мовал «blahn» и «schon». Его утверждение, что лириче­
ский поэт не имеет права творить, повинуясь непосредст­
венному чувству, которое его воодушевляет, ибо это чув­
ство «неизбежно спустится со своей идеальной всеобщно­
сти к несовершенной индивидуальности», в поистине ван­
дальской форме разрушало сады лирической поэзии и
объяснимо лишь тем, что у Шиллера отсутствовал не
только лирический дар, но и понимание лирики таких
поэтов, как Гете и Бюргер. Поэтому к стихотворениям
Бюргера он подходит с масштабом своего «идеализирую­
щего искусства» и считает, что в большей или меньшей
мере они все несовершенны. Но вместо того чтобы под­
вергнуть сомнению правильность своего масштаба, он до­
говаривается до заявления, которое выходит за грани,
дозволенные в критике,— что произведениям Бюргера не
хватает завершенности только потому, что поэт не спосо­
бен достигнуть ее.
К сожалению, Бюргер, которого эта критика застала
в пору больших несчастий последних лет его жизни, не
обладал нужным запасом юмора. Он защищался не
слишком искусно, и внешне победителем в этом споре
вышел Шиллер. Ио он, несомненно, совершил несправед­
ливость по отношению к Бюргеру, и его ни в коей мере
не оправдывает и то, что, как часто говорится, в рецен­
зии на стихотворения Бюргера он осудил свою собствен­
ную юношескую лирику, которая уже не удовлетворяла
его художественный вкус, «очищенный» изучением антич­
ности. Если ему уже так этого хотелось, он мог бы огля­
нуться на самого себя, тем более что его юношеская ли­
рика, хотя и подражала манере Бюргера, не обнаружи­
вала никаких следов бюргеровского гения.


ШИЛЛПР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
ЙЕНА
Приглашение Шиллера в Йенский университет исхо­
дило, по-видимому, от тайного советника Фойгта и было
вызвано необходимостью заместить должность, освобо­
дившуюся в связи с уходом одного из профессоров. Ге­
те сразу же дал свое согласие и во «всепокорнейшем ме­
морандуме» от 9 декабря 1788 года обосновал, хотя и
довольно сухо, это предложение, сославшись на «Исто­
рию отпадения Нидерландов», которая незадолго перед
чем вышла в свет, а также и на то, что Шиллер «не име­
ет совершенно никакой должности и официальных заня­
тий» и, наконец, на то, что «это приобретение не потре­
бует расходов»,— аргумент, обладавший наибольшей
убедительностью для сиятельных покровителей йенско-
го университета.
Шиллер изъявил согласие читать лекции без всякого
вознаграждения, однако вскоре он раскаялся в этом н
понял, что его околпачили. Кроме того, он считал себя
научно недостаточно подготовленным для новой должно­
сти, и слова Гете, что, мол, обучая других, он будет
учиться и сам, только отчасти успокаивали его. Уверен­
ность ему придавали, скорее, слова Кернера, что йена
получит от него больше, чем он от Йены, и что для чте­
ния лекций ему совершенно не надобно изучать источ­
ники; и Шиллер примирился, считая, что каждый раз он
сможет за неделю столько прочитать и продумать, сколь­
ко ему понадобится, чтобы продержаться несколько ча­
сов перед аудиторией.
Но когда затем почтенные власти, не постеснявшиеся
даром воспользоваться его трудом, потребовали с него
еше платы за «магистерскую чепуху», экспедиционные
пошлины и другие сборы, посягнув на те жалкие талеры,
которые доставались ему так тяжело, то он опять был
готов послать ко всем чертям свою профессуру. Еще
9 марта 1789 года он писал Кернеру. «Этот человек, этот
Гете, стоит у меня поперек дороги, и он часто напомина­
ет мне, как круто судьба обошлась со мной! Как легко
был вознесен его гений судьбой, а я до этой самой мину­
ты все еще должен бороться!.. Если бы ты сумел в тече­
ние года подыскать мне жену с приданым в двенадцать
тысяч талеров, с которой я мог бы жить и к которой я
мог бы привязаться, то я выложил бы тебе на стол в
571


ФРАНЦ МЁРИНГ
ближайшие пять лет одну «Фридерициаду», одну класси­
ческую трагедию и — раз уж ты так страстно этого же­
лаешь— полдюжины хороших од, а тогда университет в
Йене может лизать мне...» Однако Шиллер скоро побо­
рол это дурное расположение духа, и 26 мая он прочел
свою вступительную лекцию при огромном стечении сту­
дентов, которые в ту же ночь исполнили под его окнами
серенаду и трижды прокричали «виват» — событие, впер­
вые имевшее место при встрече с новым профессором.
Но эти первые светлые мгновения его академической
карьеры больше не повторялись. «Профессорство» также
мало было призванием Шиллера, как и призванием Лес-
синга. Мелкая зависть и косность его старших коллег
причиняли ему немало огорчений, а число его слушате­
лей, первый бурный наплыв которых объяснялся лишь
интересом к автору «Разбойников», сокращалось с ужа­
сающей быстротой. К тому же непосильная работа под­
рывала здоровье поэта, который все еще не оправился
после болезни, перенесенной в Мангейме. В итоге про­
фессура принесла ему лишь ту пользу, что он приобрел
более прочное общественное и официальное положе­
ние,— а ведь именно это и определило в конечном счете
его решение, когда в угоду своим старым родителям и
приятельницам из Рудольштадта он перебрался в йену.
Л дружба с сестрами Ленгефельд все крепла и креп­
ла. Она уже давно развивалась под знаком более неж­
ных чувств, но все еще было неясно, кто же больше по
душе Шиллеру — старшая или младшая сестра. Наконец
старшая сама разбила лед и в августе 1789 года, нахо­
дясь вместе с Шиллером в тогдашнем курорте Л аухштед^
те, открыла ему, что ее сестра любит его. В сущности,
его избранницей была, бесспорно, Лотта, и теперь он чи­
стосердечно и откровенно объяснился ей в любви, но все
осталось как было, и он по-прежнему в равной мере и на
один манер ухаживал за обеими сестрами. Может быть,
он заходил в этом отношении все-таки слишком далеко,
поскольку позже его родная дочь сочла разумным унич­
тожить письма, которые он писал Каролине, уже будучи
женихом Лотты. Во всяком случае, такое двойное жени­
ховство не таило в себе ничего демонически загадочного',
чтобы вызывать то удивление, с которым о нем так ча­
сто говорят. Оно довольно просто объясняется слабостью
любовного чувства, с каким Шиллер обычно относился
572


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
к женщинам; и все, что вообще можно сказать па этот
счет, сказал сам Шиллер, когда в ответ на робкие намеки
своей смущенной невесты писал: «Каролина мне ближе
по возрасту, а поэтому более схожа со мной по образу
наших чувств и мыслей. Она затронула во мне больше
чувств и мыслей, чем ты, моя Лотта, но я ни за что не
хотел бы, чтобы это было иначе, чтобы ты была иной,
чем ты есть. То, в чем Каролина опережает тебя, ты дол­
жна принять от меня; твоя душа должна распуститься в
моей душе, ты должна стать моим творением, твой рас­
цвет должен пасть на весну моей любви». Духовно его
больше привлекала к себе Каролина, но своей женой он
предпочел назвать существо незначительное, безвольно
подчиняющееся его чувствам и настроениям.
Вначале его помолвку пришлось держать в тайне,
так как положение Шиллера все еще казалось слишком
непрочным, чтобы он мог помышлять о женитьбе. Вновь
он строил с сестрами различные планы о том, как вы­
рваться из Йены; в них важную роль играл и коадъю­
тор Дальберг из Эрфурта, воспламенявшийся, как и его
младший брат, подобно пороху, по не надолго. Наконец
госпожа фон Штейн выхлопотала для Шиллера у гер­
цога грандиозное жалованье в двести талеров в год, и
так, 22 февраля 1790 года в деревне Венигепиена они
смогли скромно и тихо обвенчаться. Перед свадьбой
произошел бурный разрыв между Шиллером и Шарлот­
той фон Кальб, которая, когда было уже слишком позд­
но, за несколько недель до женитьбы Шиллера, согла­
силась расторгнуть свой брак и выйти за него замуж.
Обманувшаяся в своих надеждах сивилла
90
, как самая
заурядная кокетка, закатывала бедной Лотте дикие сце­
ны ревности при веймарском дворе. И Шиллер с горечью,
но, по существу, вполне справедливо замечал: «Она ни­
когда не была правдива со мной, разве что в минуты
страсти; она хотела меня опутать своим умом и лестью».
Шарлотта потребовала назад свои письма и уничтожи­
ла их; лишь с течением времени она успокоилась. Поз­
же она сама обратилась к Шиллеру с просьбой пореко­
мендовать ей воспитателя для ее сына, и по его совету
она пригласила к себе поэта Гёльдерлина
91
.
А когда по­
сле огромного успеха «Валленштейна» она чистосердеч­
но поздравила поэта, он, примиренный, писал ей—од­
нако скорее во имя примирения, чем во имя правды,—
573


ФРАНЦ MEPIillf
сколь многим он обязан чистым и прекрасным отноше­
ниям, существовавшим когда-то между ними.
Движимый лучшими побуждениями, чем Шарлотта
фон Кальб, был недоволен браком Шиллера и «верный
Эккарт» в Дрездене, и это даже ненадолго омрачило от­
ношения друзей. Сразу же после помолвки Шиллер и
Кернер встретились в Лейпциге. С Кернером приехали
его жена и свояченица, а затем на один день из Лаухш-
тедта прибыли познакомиться и сестры Ленгефельд. Бур­
жуазная история литературы со свойственным ей прекло­
нением перед дворянством объясняет недовольство Кер­
нера тем, что его Минна и Дора были неприятно задеты
«более тонкой культурой» Каролины и Лотты. Но если
даже стать на эту точку зрения и допустить, учитывая
условия того времени, ее относительную справедливость,
то все же Кернер и женщины из его семьи поддержива­
ли постоянные отношения с саксонским дворянством,
так что вряд ли их могли поразить аристократы из Ру-
дольштадта. Скорее, Кернеру, сыну лейпцигского патри­
ция, могло не понравиться, что Шиллер вступает в такие
близкие отношения с тюрингским придворным кругом, и
тут заботливый друг Шиллера проявил совершенно пра­
вильное чутье. В своем браке Шиллер нашел то, что он
искал — безвольную покорность всегда послушной же­
ны; но именно этот отказ от основы подлинного супруже­
ского союза, от духовного равенства жены отомстил ему
за себя, как всегда угнетение в любой своей форме мстит
угнетателю: сервильный образ мыслей его жены и ее
дворянских родичей окрасил воззрения Шиллера силь­
нее, чем когда-либо мог вообразить себе автор «Разбой­
ников».
Шиллеру повезло, что он жил в йене, университет­
ском городе, а не в резиденции, в Веймаре. Наряду со вся­
кими оригиналами и чудаками среди профессоров этих
Афин-на-Заале
92
было немало крупных ученых, а сре­
ди студентов-простолюдинов, которых до глубины души
взволновала вступительная речь Шиллера,— -несколько
умных голов. Таким образом, у Шиллера был здесь впол­
не достаточный круг интересных знакомых, с которыми
он тем свободнее мог встречаться еще и потому, что и по­
сле женитьбы хозяйство велось па холостяцкую ногу, по­
скольку Лотта, воспитанная для пустой придворной жиз­
ни, не умела вести домашнее хозяйство. В связи с этим
574


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
расходы на жизнь не уменьшились, и, чтобы покрывать
вес нужды, Шиллеру пришлось продлить свой рабочий
день до четырнадцати часов; при всем этом Шиллер ус­
певал выпускать лишь легковесную литературную про­
дукцию, как, например, рецензию на стихотворения Бюр­
гера или «Историю Тридцатилетней войны» — самое по­
верхностное из его исторических сочинений. Гёшен, опуб­
ликовавший эту «Историю» в своем «Календаре для
дам», с тревогой писал Виланду: «Либо новое семейное
положение принесет Шиллеру устойчивый и упорядочен­
ный образ жизни, либо же новые заботы и возросшие
вдвое житейские потребности совсем сломят его силы».
И в самом деле, не прошло и года после женитьбы Шил­
лера, как он свалился.
3 января 1791 года в Эрфурте на концерте у коадъю­
тора Дальберга с ним случился приступ «острой ката­
ральной лихорадки», как определяли его болезнь врачи,
и отныне наступил тот хронический недуг, от которого
Шиллер уже не мог избавиться до конца своих дней. Он,
который до сих пор не допускал и мысли, что какая-ни ­
будь минута его жизни может быть ему испорчена те­
лесным миром, вынужден был теперь отвоевывать у
своего больного тела каждый час духовного творчества.
Имея в виду единоборство, которое он вел так героиче­
ски, как вряд ли какой-либо другой смертный, он с боль­
шим правом, чем те, кто впоследствии любил повторять
это его изречение, мог с гордостью сказать о себе:
Тело —
Созданье духа...
93
.
Перевод К. Павловой
В течение 1791 года он трижды по целым неделям
находился между жизнью и смертью, и только самый
заботливый уход Лотты, самоотверженно проявившей
лучшие черты своей натуры, спас ему жизнь. Но этот
тяжкий год обошелся ему в тысячу четыреста талеров, и
нужда вновь грозно появилась на пороге его дома. Гор­
дость не позволяла ему опять прибегнуть к щедрой помо­
щи Кернера; Дальберг, суливший ему самые блестящие
перспективы, когда он станет курфюрстом Майнцским,
пока холодно посоветовал ему обратиться к Карлу Авгу­
сту. Последний дал ему, правда, несколько сот талеров
575


ФРАНЦ МЕРИНГ
для поездки на воды в Карлсбад, но этим и исчерпались
великодушие и щедрость благородного мецената.
Но тут неожиданно пришла помощь из Копенгагена.
Молодой датский поэт Баггесен
94
, познакомившись в Йе­
не с Шиллером, пришел в восторг от поэта и заразил
своим энтузиазмом наследного принца Августенбургско-
го и его министра графа Шиммельмана. Когда распро­
странился ложный слух о смерти Шиллера, в Геллербе-
ке, на берегу «рокочущего моря», в течение целого дня
проходила траурная церемония в честь поэта, а затем,
когда пришла радостная весть, что он еще жив, но тя­
жело болен, наследный принц и его министр решили в
продолжение трех лет выплачивать ему годичное содер­
жание по тысяче талеров с одним только условием —
что он основательно займется лечением своей болезни.
Больше, чем самый дар, в общем, не много значив­
ший для таких богатых людей, уважение к дарителям
внушает то, как этот дар был преподнесен. Они писали
Шиллеру: «Нам стало известно, что для Вашего здоро­
вья, подорванного слишком сильным напряжением и тру­
дом, • некоторое время необходим полный отдых, кото­
рый позволил бы Вам восстановить свои силы и избег­
нуть угрожающей Вашей жизни опасности... Примите
наше предложение, достойный муж! Мы горды лишь тем,
что мы — люди, граждане огромной республики, грани­
цы которой выходят за пределы жизни отдельных поко­
лений, за грани, иа которые разбита вселенная. Перед
Вами только люди, только Ваши братья, а не сильные
мира сего, которые, повинуясь своему тщеславию, упот­
ребляют свое богатство на то, чтобы лишь льстить гор­
дыне в ее более благородной форме». Руку, протянутую
так, Шиллер имел право пожать, сказав: «Я вынужден
был бы краснеть, если бы при подобном предложении
мог думать о чем-либо ином, кроме той прекрасной чело­
вечности, из которой оно возникло, той моральной цели,
которой оно должно служить. Чисто и благородно, как
Вы даете, мне кажется, я могу принять... Не Вам, а че­
ловечеству должен я уплатить свой долг. Оно — тот об­
щий алтарь, на который Вы возлагаете Ваш дар, а я —
свою благодарность».
Менее сдержанно, но тем более волнующе Шиллер,
тогда же писал Баггесену: «С того момента, как пробу­
дился мой дух, и вплоть до нынешней поры, когда я пи-
576


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
шу эти строки, я непрестанно сражался с судьбой; и ед­
ва лишь я научился ценить свободу духа, я обречен был
лишиться ее. Решительный шаг, совершенный мною де­
сять лет назад, отрезал для меня навсегда возможность
существовать иначе, как занимаясь писательским тру­
дом. Я отдался этой профессии раньше, чем сумел взве­
сить требования, которые она предъявляет, и оценить ее
трудности. Необходимость заняться этой профессией сва­
лилась иа меня раньше, чем я успел приобрести нуж­
ные для нее знания и зрелость духа. То, что я это ощу­
тил, что свое идеальное представление о писательском
долге я не ограничил теми узкими пределами, в которых
я был сам заключен, было, полагаю я, милостью все­
вышнего, открывшего мне тем самым путь к более вы­
сокому развитию, по при моих обстоятельствах она лишь
увеличивала мои невзгоды. Я видел тогда, каким незре­
лым п далеким от того идеала, который жил во мне, бы­
ло все, что я создавал. Сознавая, что я мог бы сделать
все более совершенным, я вынужден был спешить к пуб­
лике с недозрелыми плодами; горько нуждаясь сам в
учении, я должен был против своего желания взять на
себя роль учителя человечества... Чего бы я не отдал
за два — три спокойных года, которые я мог бы, свобод­
ный от труда, посвятить исключительно своему образо­
ванию, только формированию своих понятии! Удовлетво­
рить строгим требованиям искусства и одновременно
обеспечить себе для своего писательского труда самую
необходимую материальную поддержку — эти две вещи
у нас, в немецком литературном мире, как я в этом впол­
не убедился, несовместимы. Десять лет напрягал я свои
силы, чтобы соединить то и другое, но попытка сделать
это хоть в какой-либо мере возможным стоила мне здо­
ровья». В тот самый день, когда Шиллер написал эти
строки, он попросил у своего лейпцигского издателя эк­
земпляр «Критики чистого разума» и твердо решил изу­
чить философию Канта, даже если это займет все три
года досуга, дарованного ему его датскими почитателя­
ми.
Через несколько месяцев он получил новые вести из-
за границы; в августе 1792 года парижский Конвент
присвоил ему звание почетного гражданина Француз­
ской республики, одновременно с Вашингтоном, Костюш-
ко, Клопштоком, Песталоццп и другими. Диплом, с не-
19 Зак. 393
577


ФРАНЦ МЕРИНГ
точным адресом: A sieur Gillr, publiciste allemand *, по­
пал ему в руки только несколько лет спустя, когда Дан­
тон и Клавьер
95
, подписавшие его, как и Роллан
96
, автор
сопроводительного письма, давно уже были в царстве
мертвых. Однако из газет этот факт стал известен уже
осенью 1792 года, и он вызвал политические сомнения у
государственных мужей крохотного веймарского двора.
Само собой разумеется, что Карл Август, в жилах ко­
торого текла кровь Веттинов, Вельфов и Гогенцоллер-
нов, с комической важностью, свойственной этой породе
карликовых деспотов, придерживался «строго монархи­
ческих» и «строго консервативных» взглядов. Госпожа
фон Штейн, выражая точку зрения веймарского двора, в
письме к Лотте с удивлением спрашивала, что же, соб­
ственно, написал ее муж в похвалу французской револю­
ции. «Все ожидают,— добавляла она,— что он откажет­
ся от этой чести». «Ныне,— писала даже бывшая воз­
любленная Гете,—право на французское гражданство
есть, пожалуй, не что иное, как право бандитов. О, если
бы господу было угодно, чтобы французы ограничились
лишь нелепыми поступками, а не устраивали спектакли,
которые приводят в трепет человечество!» Шиллер толь­
ко посмеялся над этим вздором; столь же хладнокровно
отнесся он и к сдаче Майнца в октябре 1792 года генера­
лу Кюстину
97
, хотя вместе с этим он лишался тех на­
дежд, которые возбудил в нем Дальберг.
С невозмутимым спокойствием писал он дальше:
«Перспективы в Майнце становятся весьма сомнитель­
ными для меня, ну и бог с ними. Если французы разо­
бьют мои надежды, то мне еще, может быть, придет в
голову устроить себе что-нибудь получше у самих фран­
цузов». Но на самом деле это было лишь мимолетное со­
ображение, и уже в октябре, в письме к Кернеру, Шил­
лер причислил себя к «врагам революции». В декабре
он хотел написать сочинение в защиту Людовика XVI,
находившегося в заточении. Хотя он регулярно читал га­
зету «Монитер», сущность классовой борьбы во Фран­
ции была ему настолько чужда, что он тешил себя надеж­
дой при помощи подобного сочинения «повлиять, может
быть, хоть немного на эти горячие головы». Но он не на­
шел душевного покоя, и когда под ножом гильотины
* Господину Жпллю. немецкому публицисту (франц.) .
578


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
скатилась преступная голова Людовика Капета, Шиллер
8 февраля 1793 года написал Кернеру: «Уже две недели,
как я не в силах читать французские газеты, столь от­
вратительны мне эти гнусные живодеры». Самый смелый
представитель «Бури и натиска» в Германии в ужасе
отвратил свой взор, когда буржуазная революция вопло­
ти предстала перед ним.
На следующий день Шиллер попросил у наследного
принца Августенбургского позволения изложить ему в
ряде писем свою философию прекрасного, прежде чем
познакомить с нею публику. Это были «Письма об эсте­
тическом воспитании человека» — главное философское
сочинение Шиллера.
ЭСТЕТИКА И ФИЛОСОФИЯ
Шиллер долго не хотел браться за изучение Канта,
невзирая на неоднократные советы Кернера. Возможно,
сто отпугивало от этой трудной задачи преувеличенное
недоверие к объему своих философских познаний; но те­
перь, когда у него оказалось время, необходимое для
углубленного изучения Канта, он был приятно поражен,
встретив родственный себе ум, который более ясно и
четко, чем это было дано ему самому, взялся за решение
конфликта между чувственным миром и нравственным
законом и нашел это решение в искусстве.
Между царством природы — царством того, что
есть,— и царством свободы — царством того, что должно
быть,— между миром явлений, который подчиняет чело­
веческую волю законам природы, и миром идей, где гос­
подствует свободная воля человека, Кант в качестве
связующего звена поставил царство искусства. Ни в од­
ном сочинении Канта его гений не проявился с таким
блеском, как в «Критике способности суждения». Она
вышла в 1790 году, и Шиллер залпом проглотил ее, най­
дя в ней ту самую «среднюю силу», которую искал уже
воспитанник Академии Карла. Если до того времени эс­
тетика предлагала искусству лишь бездумно подражать
природе, или сплавляла искусство с моралью, или же
рассматривала его как оболочку философии, то Кант в
глубоко продуманной и именно поэтому искусственно по­
строенной, но богатой широкими и разнообразными пер-
19*
579


ФРАНЦ ЛШРИНГ
спектнвами системе доказал, что искусство является са­
мостоятельной и исконной способностью человечества.
Более критично, чем к эстетике Канта, Шиллер подо­
шел к его этике. «В Канте все еще есть нечто такое,—
писал он позже Гете,— что, как в Лютере, напоминает
монаха, который, покинув свой монастырь, не мог сте­
реть с себя его следы». В самом деле, кантовское учение
о долге с его категорическим императивом представляет
собой не что иное, как философское переоблачение деся­
ти заповедей Моисея, а его учение о радикальном зле,
присущем человеческой природе, является не чем иным,
как философским переоблачением догмата о первород­
ном грехе. Спинозист Гете писал об этом спинозисту
Гердеру: «Потратив почти всю свою долгую жизнь на то,
чтобы очистить свою философскую мантию от различ­
ных грязных предрассудков, Кант затем кощунственно
замарал ее позорным пятном радикального зла, и лишь
с той целью, чтобы еще и христианам захотелось обло­
бызать край его мантии». Но в таком же духе рассуж­
дал и кантианец Шиллер, когда десять лет назад в сво­
ей собственной рецензии на «Разбойников» самым ре­
шительным образом протестовал против мнения, что че­
ловек по природе своей зол и порочен. В феврале 1793
года он писал Кернеру, что все его чувства возмущены
учением Канта о врожденной склонности человеческого
сердца ко злу и что вообще Кант поступает дурно, под­
пирая христианскую религию догматами философии и
подправляя обветшалое здание глупости. Шиллер также
смеялся и над воистину филистерской причудой Канта,
утверждавшего, что добродетелен не тот, кто, следуя не­
посредственному порыву своего отзывчивого сердца, по­
могает своим собратьям, ибо он тем самым удовлетворя­
ет лишь свою собственную потребность, а, скорее, скупей,
который, подчиняясь категорическому императиву, с
брезгливым отвращением подает милостыню.
Шиллер, не сумевший попять французскую буржуаз­
ную революцию, своеобразно переосмыслил философию
К.анта: кантовское царство природы он преобразовал в
естественное государство, под которым подразумевал
феодально-абсолютистское государство своего времени,
а кантовское царство свободной человеческой воли — в
«здание истинной политической свободы»; подобно тому
как царство искусства Кант построил как связующее
580


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
звено между царством природы н царством свободы, так
и Шиллер хотел посредством эстетической культуры пе­
ребросить мост из естественного государства в буржуаз­
ное государство разума.
В статьях по эстетике, в которых Шиллер прежде все­
го размежевался с воззрениями Канта, он делает самые
радикальные выводы из буржуазного естественного пра­
ва. В одной из этих работ говорится: «Такое расширение
права собственности, при котором может погибнуть часть
людей, не имеет оснований в самой природе». И в дру­
гой: «Нет ничего, что было бы более недостойно человека,
чем терпеть насилие, ибо насилие уничтожает человека.
Тот, кто совершает над нами насилие, отбирает у нас
не что иное, как право называться людьми; кто трусливо
подчиняется насилию, лишает себя звания человека».
И как раз в третьей работе содержатся те прекрасные
слова о рабстве без рабского образа мыслей
98
, которые
приведены во вступлении к настоящему очерку жизни
Шиллера.
Это вовсе не значит, что Шиллер вновь смешал эсте­
тику с моралью и политикой и что пошлый каламбур
Ницше о «трубаче морали из Зекингена»
99
имеет какой-
либо смысл. Шиллер так же строго, как и Кант, отде­
лял эстетику от морали и политики. Он видел проявление
«варварского вкуса» в том, что поэтам рекомендовали
«национальные темы». «Горе греческому художествен­
ному вкусу,— писал он,— если лишь эти исторические
события в творениях его поэтов доставили ему победу!»
Он говорил также: «Происходит очевидное смешение
границ, когда от эстетических предметов требуют нрав­
ственных целей и когда для того, чтобы расширить цар­
ство разума, вытесняют воображение из его законной
области». Положение Канта, что предметом эстетическо­
го созерцания является не содержание, а форма, четко
определено у Шиллера: «Тайна художественного мастер­
ства состоит главным образом в том, что художник фор­
мой поглощает содержание». Вообще, если эстетические
работы Шиллера не всегда достигают философской глу­
бины Канта, то, поскольку он был поэтом, чисто эсте­
тические суждения у него часто выражены полнее и от­
четливее, чем у Канта. Если идеал прекрасного у Канта
еще очень напоминает греческий контур Винкельмана и
если даже Лессинг готов был «по меньшей мере» мирить-
581


ФРАНЦ МЕРИНГ
ся с запрещением властями всего низменного и обыден­
ного в изобразительном искусстве, то Шиллер признал
за обыденным и низменным в искусстве его законное
право. Правда, он оговаривал, что безобразное и низ­
менное— это крайний предел для области вкуса и пото­
му пользоваться ими следует очень осторожно и только
в тех случаях, когда это оправдано значительной худо­
жественной задачей. Но в этом вопросе мы должны су­
дить о нем снисходительно, ибо блистательное открытие,
что мерзость во имя самой мерзости требует от художни­
ка изображения, могло быть сделано только в наш более
просвещенный век.
В «Письмах об эстетическом воспитании человека»,
которыми Шиллер обращается к наследному принцу
Августенбургскому, он прежде всего задает самому себе
вопрос: что же, собственно, побудило его замяться эсте­
тическими исследованиями в такой момент, когда «го­
раздо больший интерес представляет» «самое совершен­
ное из произведений искусства — построение истинной
политической свободы», когда на политической арене ре­
шается «великая судьба человечества», идет «великий
судебный процесс», в котором участвует каждый, кто
носит имя человека? И, отвечая себе, Шиллер говорит,
что хотя дряхлое здание естественного государства и
шатается, однако благоприятный миг встречает невос­
приимчивое поколение. У «низших, более многочислен­
ных классов» Шиллер обнаруживает «грубые и безза­
конные инстинкты», но тут же он добавляет, что «циви­
лизованные классы» представляют еще более отврати­
тельное зрелище расслабления и вырождения характера,
и это тем более возмутительно, что источником его явля­
ется сама культура.
Конечно, подобные обстоятельства, доказывает даль­
ше Шиллер, встречаются у всех народов, ставших на путь
культурного развития, но при внимательном рассмотре­
нии обнаруживается контраст между нынешней формой
человечества и прежней, в особенности греческой. Шил­
лер видит различие между античным и буржуазным об­
ществом. Он пишет, живя в той Германии, которая еще
ничего не знала о крупной промышленности и едва была
знакома с мануфактурой: «Навеки привязанный к от­
дельной малой частице целого, человек сам развивается
всего лишь как фрагмент человека; вечно слыша однооб-
582


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
разный шум того колеса, которое он приводит в движе­
ние, человек не способен развить гармонию своего суще­
ства, и, вместо того чтобы выразить человечность своей
природы, он становится всего лишь отпечатком своего
занятия, своей науки». Но Шиллер далек от того, чтобы
по этому поводу разразиться реакционными жалобами.
Напротив, он говорит: «Не было другого средства к раз­
витию разнообразных способностей человека, кроме их
противопоставления. Этот антагонизм сил представляет
собой великое орудие культуры». Но, добавляет Шиллер,
только лишь орудие; пока этот антагонизм существует,
мы находимся лишь на пути к культуре. «Сколько бы ни
приобрел мир как целое от этого раздельного развития
человеческих сил, индивиды страдают под гнетом этой
мировой цели. Гимнастические упражнения создают,
правда, атлетическое тело, но красота создается лишь
свободной и равномерной игрой членов. Точно так же на­
пряжение отдельных духовных сил может создавать вы­
дающихся людей, но только равномерное развитие этих
способностей может создать людей счастливых и совер­
шенных. И в каком отношении находились бы мы к ми­
нувшим и грядущим мировым эпохам, если бы для усо­
вершенствования человеческой природы была необходи­
ма подобная жертва? Мы были бы рабами человече­
ства, мы в течение нескольких тысячелетий выполняли
бы ради него труд рабов, и на нашей исковерканной
природе запечатлелись бы постыдные следы этого
рабства, дабы позднейшие поколения могли в блажен­
ной праздности лелеять свое нравственное здоровье и
развивать в свободном росте свою человеческую при­
роду». Шиллер и данном случае делает решительные и
последовательные выводы из буржуазного разумного
права, и не его вина, что буржуазный разум затерялся
на полпути в капиталистической прибыли и отныне ниче­
го не пожелал больше знать о «государстве будущего»,
где может развиваться «в свободном росте человеческая
природа».
Если этой цели, как считает Шиллер, невозможно до­
стигнуть в борьбе между «низшими» и «цивилизованны­
ми» классами, то еще меньше она может быть достигнута,
в естественном государстве, то есть в абсолютистско-
феодальном государстве, варварская грубость и неисце­
лимая порочность которого красноречиво обрисованы в
583


ФРАНЦ МЕРИПГ
эстетических письмах. И кажется, что через туман гря­
дущего столетия Шиллер уже провидит карательную
практику прусских дисциплинарных судов, когда делает
язвительное замечание о естественном государстве, кото­
рое — и кто может упрекнуть его за это? — скорее согла­
сится разделять свою власть с Венерой Кифереей, боги­
ней сладострастия и похоти, чем с Венерой Уранией,воз­
вышенной богиней небес. Так Шиллер приходит к выво­
ду, что к решению политической проблемы следует идти
через решение проблемы эстетической, что путь к свобо­
де ведет через красоту.
«Эстетические письма» Шиллера раскрывают тайну
нашей классической литературы; они достаточно ясно
показывают, почему буржуазная освободительная борь­
ба XVIII столетия должна была развернуться в Герма­
нии в области искусства. Но они, разумеется,- отрывают­
ся от реальной почвы и впадают в абстрактность, когда
пытаются найти путь от эстетической красоты к полити­
ческой свободе. Уже в десятом письме Шиллер признает,
что опыт не есть, пожалуй, то судилище, перед которым
может быть разрешен подобный вопрос, и чем больше
он углубляется в свои богатые мыслями исследования,
тем больше средство становится для него целью. Свою
основную мысль он стремится сформулировать в следую­
щем высказывании: «Человек в его физическом состоя­
нии подчиняется лишь власти природы, он освобожда­
ется от этой власти в эстетическом состоянии, и он под­
чиняет ее себе в нравственном состоянии»; но в «Эстети­
ческих письмах» рассмотрение вопроса заканчивается
«эстетическим государством» как конечной целью. «Вкус
набрасывает смягчающий покров на физические потреб­
ности, которые в своем обнаженном виде оскорбляют до­
стоинство свободной души, и в пленительном призраке
свободы скрывает от нас унизительное родство с мате­
рней. Им окрыленное, поднимается из праха и раболеп­
ное искусство заработка, и оковы рабства, которых кос­
нулся его жезл, равно спадают как с живого, так и с
неодушевленного... Итак, здесь, в царстве эстетической
видимости, достигается идеал равенства, который мечта­
тель столь охотно желал бы увидеть реализованным на
самом деле; и если правда, что хороший тон раньше все­
го и наиболее совершенно созревает у трона, то и в этом
следовало бы лризнать благоволение судьбы, которая,
584


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
кажется, только для того часто ограничивает человека в
действительности, чтобы побудить его устремиться в
идеальный мир». В заключение Шиллер, отвечая на во­
прос, существует ли такое государство прекрасной види­
мости и где его можно найти, говорит, что потребность в
чем имеется в каждой тонко настроенной душе, но что
фактически, подобно чистой церкви и чистой республи­
ке, найти его можно, пожалуй, только в некоторых из­
бранных кружках.
Таким образом, этот философский идеализм сам про­
возглашает себя игрой, посредством которой избранные
\мы покрывали позолотой мрачные стены своих темниц,
и было бы издевательством над голодающими массами,
если бы им сегодня посмели сказать, что они избавятся
от своих оков только «в пленительном призраке сво­
боды».
UА РОДИНЕ
В феврале 1793 года Шиллер попросил у наследного
принца Августепбургского разрешения адресоваться к
нему в своих «Письмах об эстетическом воспитании че­
ловека», но лишь два года спустя они стали появляться
в печати. В течение этого времени в жизни Шиллера про­
изошли крупные перемены.
В августе 1793 года Шиллер отправился на сравни­
тельно продолжительное время на родину, главным об­
разом чтобы повидать своего семидесятилетнего отца.
Годом раньше его навестили в йене его мать и младшие
сестры. К тому же ему уже давно хотелось увидеть вновь
хорошо знакомые места. «Любовь к отчизне живо заго­
ворила во мне,— писал он,— и шваб, которого я, каза­
лось, давно совлек с себя, вновь ожил во мне». При всех
своих космополитических взглядах он, по существу, все­
гда оставался истинным швабом — даже в том, что
швабский кантон он всегда воспринимал как свою «от­
чизну».
Радостная надежда сопровождала его в пути — в
в сентябре Лотта родила ему первого ребенка, сына.
Ему казалось, что от угасающего факела его жизни за­
жегся другой, и он чувствовал себя примиренным с судь­
бою. И все же спутниками его в этой поездке остава-
585


ФРАНЦ МПРИНГ
лись и болезнь, и гложущая забота о будущем, и со­
мнения в собственном гении, который, как он жаловал­
ся, не получал никаких свежих впечатлений и укрепляю­
щих воздействий извне. Именно во время этой поездки в
Швабию из его уст вырвались горькие слова: «Дай гос­
поди, чтобы мое терпение не иссякло и чтобы жизнь,
столь часто прерываемая подобием смерти, сохранила
для меня еще некоторую ценность».
Но все же это возвращение на родину как бы завер­
шило годы борьбы Шиллера, которые начались для пего
именно бегством из Швабии. Встреча со старыми това­
рищами по Академии Карла показала ему, как далеко
он оставил их за собою: он нашел, что они «огрубели», а
он внушал им к себе уважение как «муж вполне сложив­
шийся». «Он стал совсем другим человеком,— пишет о
нем один из штутгартцев
10
°,— его юношеский пыл смяг­
чился, в его поведении появилось несравнимо больше до­
стоинства, прежнюю небрежность в костюме сменила
пристойная элегантность, и его худощавая фигура, его
бледный, болезненный вид сделали его наружность еще
более интересной. К сожалению, встрече с ним часто,
почти ежедневно мешали приступы его болезни, зато с
какой полнотой проявлялось богатство его духа в часы,
когда он чувствовал себя лучше!» Даннекер, также вос­
питанник Академии Карла, высек тогда из мрамора свой
знаменитый бюст Шиллера, ибо «шваб обязан создать
памятник швабу». Шиллер смог теперь появиться и в са­
мой Академии Карла при общем ликовании ее воспитан­
ников, так как его старый враг Карл Евгений умер вско­
ре после прибытия Шиллера на родину.
Шиллер провел в Швабии много счастливых дней.
Вначале он остановился в Гейльбронне, а оттуда пере­
ехал в Людвигсбург и затем в Штутгарт, чтобы возмож­
но чаще навещать своих родных в Солитюде. Отец, кото­
рый долгие годы скорее со страхом, чем с надеждой, сле­
дил за «блужданиями» своего «дорогого Фрица», теперь
чрезвычайно гордился знаменитым сыном. Единствен­
ный диссонанс в счастливую семейную жизнь внесла
лишь Каролина фон Бейльвиц, которая тоже приехала
в Швабию и здесь наконец вняла мольбам своего Виль­
гельма фон Вольцогена. Она уехала с ним в Швейца­
рию, еще не получив развода от мужа. Пожалуй, не
столько это нарушение священных устоев охладило, ко-
586


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
гда-то столь пылкую привязанность Шиллера к сестре
своей жены, сколько его мнение, что «эти два человека*
совершенно не подходят друг к другу. Впоследствии Ка­
ролина и Вольцоген поженились и поселились в Вейма­
ре, где Вольцоген стал камергером и обер-гофмейсте-
ром, позднее тайным советником, а затем и минист­
ром,— и все это благодаря Карлу Августу, тому велико­
душному меценату, который никак не мог раздобыть
больше двухсот талеров для ежегодного подаяния своя­
ку Вольцогена, бюргерскому сыну, несмотря даже на
то, что его звали Фридрихом Шиллером.
К счастью, на этот раз Шнллер нашел в Швабии
предприимчивого издателя, который отныне избавил его
от всех забот о будничных житейских нуждах. По-преж­
нему неутомимый в составлении разных проектов, Шил­
лер уже давно обдумывал план большого ежемесячного
журнала, вокруг которого могли бы объединиться луч­
шие литературные силы Германии, но у его старого из­
дателя Решена этот план не встретил никакой поддерж­
ки. Зато тюбингенский книготорговец Иоганн Фридрих
Котга
JW
одобрил его и стал для Шиллера не только
умелым и благожелательным издателем, но и другом, на
чью порядочность и правдивость Шиллер всегда спокой­
но мог положиться. Их переписка характеризует обоих
с самой положительной стороны; во всех денежных во­
просах они всегда обходились друг с другом как поря­
дочные люди, и Шиллеру отнюдь не принесло ущерба
то, что многие его смелые проекты Котта признавал лишь
теоретически, как нечто «великое и оригинальное». Кот­
та не был мелочным человеком, и он доказал это уже в
первые дни их дружбы. Ему очень хотелось, чтобы Шнл­
лер стал редактором большой ежедневной газеты, кото­
рую он собирался издавать и позднее действительно ос­
новал под названием «Allgemeine Zeitimg»; но как
только Шиллер от этого отказался, он охотно принял
план его журнала, с самого начала задуманный слиш­
ком идеально, чтобы сулить хорошие коммерческие пер­
спективы. Когда в середине мая Шиллер вернулся в Йе­
ну, было уже окончательно решено, что новый журнал
начнет выходить в свет с января 1795 года под названи­
ем «Оры», по имени трех богинь-сестер, в образе кото­
рых греки почитали нерушимый порядок мироздания,
равномерный ритм движения солнца.
587


ФРАНЦ МЕРИНГ
Месяц спустя Шиллер послал Гете приглашение со­
трудничать в «Орах», и с тех пор началась дружба этих
двух людей, которой открываются годы мастерства Шил­
лера.
3. ГОДЫ МАСТЕРСТВА
ГЕТЕ II ШИЛЛЕР
Шесть лет Гете и Шиллер прожили в ближайшем со­
седстве друг возле друга, встречаясь лишь случайно или
по официальным поводам. Не вызывает сомнения, что
такая сдержанность и холодность исходили именно от
Гете, да и сам он никогда не скрывал этого.
Но не так ясны, как самый факт, вызвавшие его при­
чины. Мотивы, которые приводил Гете, сводятся к тому,
что, вернувшись из Италии, где он пришел к большой
ясности и четкости во взглядах на искусство, он увидел,
что произведения, внушавшие ему величайшее отвраще­
ние, как «Ардипгелло» Гейнзе
102
и «Разбойники» Шил­
лера, пользуются большим успехом. Шиллер, говорил он,
был ему в то время ненавистен, ибо его могучий, но не­
зрелый талант обрушил на Германию проливной дождь
этических и эстетических парадоксов, от которых он сам
как раз и стремился освободиться. Его занимал тогда
вопрос: как ему превзойти эти гениальные по своей зна­
чимости и дикие по форме произведения? Поэтому он и
отклонял все попытки сблизить его с Шиллером.
Это объяснение Гете принимали на веру и перепеча­
тывали сотни раз, и его обязательно приводят, лишь толь­
ко заходит речь о дружбе Гете и Шиллера. И все же до­
статочно напомнить несколько общеизвестных дат, что­
бы сразу же стала ясна его несостоятельность. В 1781 го­
ду появились «Разбойники», в 1783-м — «Фиеско», в
в 1784-м — «Коварство и любовь». А Гете уехал в Ита­
лию в 1786 году и возвратился в Веймар в 1788-м. Он за­
стал здесь — что касается писательской деятельности
Шиллера — то же положение, какое существовало уже
не один год до его итальянского путешествия. Если же
кое-что и изменилось, то, с точки зрения Гете, лишь к
лучшему, так как в 1788 году драмы во вкусе «Бури и на­
тиска» еще больше отошли у Шиллера в тень, чем ,в
588


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
1786 году. Первым стихотворением Шиллера, которое
по возвращении из Италии прочел и одобрил Гете, най­
дя его лишь чрезмерно длинным, были «Боги Греции».
Разумеется, это не дает оснований обвинять Гете в не­
искренности; в старости Гете часто случалось ошибаться,
когда он говорил о своих молодых годах. Достаточно
вспомнить «знаменитое место», в котором он наемников
«старого Фрица» произвел в акушеры нашей классиче­
ской литературы
103
.
Но даже оставаясь в рамках вопро­
са о его отношении к Шиллеру, нельзя пройти мимо того,
что именно о плодотворнейшем периоде их совместной
деятельности Гете в старости однажды отозвался самым
пренебрежительным образом: «Сколько времени мы с
Шиллером растратили зря, занимаясь «Орамп» и «Аль­
манахами муз»! Как раз на днях, когда я просматривал
пашу переписку, все это воскресло перед моими глазами,
и я не мог без огорчения вспомнить о тех предприятиях,
в которых люди злоупотребляли нами и которые ниче­
го нам самим не принесли». Все это сказано, бесспорно,
от чистого сердца, но столь же бесспорна и неоснователь­
ность слов Гете, хотя он и произнес их сразу же после
просмотра документального материала.
Жизненные пути этих двух людей встретились, сой­
дясь из противоположных направлений. Как сын импер­
ского советника из Франкфурта и веймарский министр,
Гете принадлежал к господствующим классам своей эпо­
хи, его бунт против убожества немецкой жизни был
бунтом гениального художника против душного, жалко­
го, скованного филистерского существования; даже бун­
туя, он не восставал против существующего социального
порядка
!04
.
Но именно в борьбе с этим порядком Шил­
лер стал великим поэтом, а когда он уже перестал ощу­
щать давление позорного ярма, которое прежде неодно­
кратно пытался сбросить, им овладели мучительные со­
мнения в своем поэтическом призвании, сомнения, ка­
ких Гете никогда не знал. Гете неизменно оставался тем
великим художником, который мог жить и творить толь­
ко в атмосфере искусства, у которого «виденное, и про­
чувствованное, и изведанное на опыте устремлялось к
самому отчетливому воплощению, не проходя через ста­
дию познавательных усилий»; Шиллер принадлежал в
конечном счете к тем буржуазным просветителям, кото­
рые, подобно Дидро, Руссо и Вольтеру, Лессингу и Гер-
589


ФРАНЦ МЕРИНГ
деру, искали в эстетике, истории, философии и поэзии
сокрушительное оружие против феодального мировоз­
зрения.
Правда, для Шиллера больше, чем для всех осталь­
ных, характерно преобладание поэтического дара; только
в стихни поэзии приобретали для него реальность все
эстетические, исторические и философские проблемы.
Однако суверенной мощью его художественное дарова­
ние не обладало. Очень метко говорит один из его био­
графов: «Гете находит свои сюжеты, а Шиллер ищет
их». А Геббель, сам истинный художник по натуре, еще
более проницательно заметил: глубокий анализ произве­
дений Шиллера показывает, что творческий акт не про­
текал у него гладко, рождение замысла и работа вопло­
щения не были органически слиты; напротив, их разде­
лял длительный промежуток времени. Эта особенность
не всегда проступает одинаково резко, но она проявля­
ется почти везде и придает произведениям Шиллера, как
драматическим, так и лирическим, известную двойствен­
ность, из-за которой они, подобно сочинениям Руссо,
оказываются чем-то средним между плодами пламенной
фантазии и порождениями холодного рассудка.
Преодолеть противоположность дарований обоих
поэтов было невозможно, и тут не могла помочь даже
кантовская философия, как раз она-то меньше всего.
Шиллер сам назвал однажды Гете интуитивной нату­
рой, а себя — спекулятивной. Гете, говорил он, восхо­
дит от индивидуального к идее, тогда как для него пер­
вичная данность — идея, и уже от нее он нисходит к ин­
дивидуальному
105
.
И на самом деле, Гете тоже считал,
что у него нет способностей к философии в собственном
смысле этого слова. Как он однажды остроумно выра­
зился, он не любил «вбивать в землю столбы общих по­
нятий». Более близка ему была только философия Спи­
нозы, и то лишь в ее великих основополагающих идеях:
единство всего существующего, закономерность всех яв­
лений, тождество духа и природы. Однако Гете не под­
писался бы под сочинениями Спинозы, он знать ничего
не хотел о его «математической и раввинской культуре».
Что касается философии Канта, то его не могли при­
влечь к ней даже ее основные положения; в лучшем слу­
чае он вежливо отклонял ее, иногда же и довольно гру­
бо. Только эстетика Канта нравилась ему, так как здесь
590


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
он нашел сформулированным в ясных законах то, чему
уже сам неосознанно следовал в процессе своего ге­
ниального творчества.
Глубокое различие в характерах обоих поэтов —
именно как поэтов — позволяет понять, почему Шиллера
несравнимо больше влекло к Гете, чем Гете — к Шилле­
ру. Шиллер, подходивший к себе с честной и резкой
самокритикой, видел в Гете образец и пример для под­
ражания; и хотя он очень многого ожидал от деятельной
помощи Гете, он отнюдь не поддавался заблуждению,
что сможет когда-нибудь достичь такого же совершен­
ства. И не только в то время, когда он был связан с ним
дружбой, он называл себя «нищим в поэзии» в сравне­
нии с Гете, как, например, в статье «О наивной и сенти­
ментальной поэзии», в которой он отчетливо указал на
то, что их разделяло, или в стихотворениях «Гений» и
«Счастье», где он в изумительных образах передал осо­
бенности поэтической манеры Гете. И даже тогда, когда
он еще только тщетно домогался его дружбы, он скром­
но отклонил похвалы, которые ему расточал Кернер за
счет Гете. И если буржуазные историки литературы воз­
мущаются «низкими и некрасивыми» замечаниями, яко­
бы брошенными Шиллером по адресу Гете в годы, когда
он искал его дружбы, то они, во всяком случае, ищут не­
красивое и низкое не там, где следует, когда привязы­
ваются к резким словам Шиллера об «этом человеке»,
который раз и навсегда стал ему поперек дороги, к сло­
вам, вырвавшимся у него в гневе отвергнутой любви.
Это лишь мелкие человеческие слабости, которые толь­
ко в том случае могли бы бросить тень па Шиллера,
если бы он на самом деле был тем сентиментальным
плаксой, каким его, к сожалению, слишком часто изоб­
ражают.
Здоровые натуры проникнутся, напротив, лишь еще
большей симпатией к Шиллеру, читая его рассуждения
о неприступном для него Гете. «Он напоминает мне гор­
дячку и недотрогу, которой надо сделать ребенка, чтобы
унизить ее перед людьми. Он пробудил во мне странную
смесь любви и ненависти, чувство не столь далекое от
того, какое должны были испытывать Кассий и Брут по от­
ношению к Юлию Цезарю; я мог бы убить его дух и вновь
полюбить его от всего сердца. Из-за Гете мне особенно
хочется сделать свое стихотворение («Художники»)
591


ФРАНЦ МЕРИНГ
возможно более совершенным. Я чрезвычайно дорожу
его мнением... Так как мне вообще дороже всего услы­
шать правду о себе, то он как раз единственный человек
средп всех, кого я знаю, способный оказать мне такую
услугу. Я окружу его внимательными слушателями, по­
тому что сам я никогда не спрошу его о себе». Здесь
Шиллер как человек раскрывается более правдиво, чем
во всех сентенциях, которые цитируются из его произ­
ведений.
Гете не мог испытывать такое же влечение к Шилле­
ру, но поскольку он прекрасно знал, что Шиллер теперь
уже не тот, кто когда-то написал «Разбойников», у него,
казалось бы, не было оснований уклоняться от настойчи­
вого стремления Шиллера сблизиться с ним. И все же
такое основание имелось, и оно сразу бросается в глаза,
стоит только трезво сопоставить некоторые факты. Ле­
том 1786 года Гете уехал в Италию как возлюбленный
госпожи фон Штейн, но когда он в июне 1788 года вер­
нулся в Веймар, он уже не.был им. В июле он вступил
в свободный брак с Кристианой Вульпиус, а в сентябре
впервые встретился с Шиллером в интимном кружке у
госпожи фон Штейн, в том самом кружке, который, рас­
пространяя всяческие сплетни, сразу же повел жестокую
войну против бедной Кристианы, чья единственная вина
заключалась в том, что ее любил Гете, а она была все­
го лишь скромной работницей в мастерской искусствен­
ных цветов.
Теперь уже нет необходимости защищать Кристиану
от всех тех злых сплетен, которые распускали о ней ба­
бы придворного круга. В честь ее создано два нетленных
памятника: письма матери Гете и венок бессмертных
песен, которым увенчал ее Гете. И даже когда, уже в
возрасте восьмидесяти лет, он однажды посмотрел из
садовой беседки на парк, в котором он встретил ее в пер­
вый раз, то среди вычурных строк его «Китайско-немец­
ких песен» свежей и живительной струей прорвались
вдруг стихи:
Яснее дня была ясна,
Итак, то мудрено ли,
Что все мне помнится она,
Особенно на воле?
В саду случилось — подошла
И мне призналась в страсти.
592


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
И до сих пор душа полна,
Ивсевееявласти.
Перевод М. Кузмина
Когда Гете и Кристиана заключили свой союз, они
оба были свободны и не нарушили прав какого-либо
третьего лица; и, как часто бывает в таких случаях, в ро­
ли строгих блюстительниц нравственности выступили
именно знатные придворные дамы, которые, подобно гос­
поже фон Штейн, госпоже фон Кальб и госпоже фон
Бейльвиц-Вольцоген, все имели па своей супружеской и
материнской совести совсем иные истории, даже если
они, вроде Шарлотты фон Кальб в ее отношениях с
Шиллером, благоразумно и мелочно сохраняли свою
анатомическую невинность и тем самым отрекались от
страсти. Пожалуй, единственной женщиной из всего это­
го общества, которая имела право, по крайней мере с то­
чки зрения ограниченной филистерской морали, поносить
Кристиану, не попадая сама в смешное положение, была
Лотта Шиллер, и, как верный оруженосец госпожи фон
Штейн, она широко воспользовалась своей благородной
привилегией. Хуже всего она держала себя, когда Шил­
лера уже не было в живых, а Гете обвенчался с Кристиа­
ной: она рассыпалась в учтивых любезностях перед «гос­
пожой тайной советницей», а за ее спиной отпускала по­
шлые шуточки в адрес «толстой половины» поэта. Но и
сам Шиллер не совсем оставался в стороне от этих не­
красивых дел; свободный союз любви, заключенный Гете
и Кристианой, он не сумел воспринять с естественной че­
ловечной простотой, как это сделал генерал-суперин­
тендент. Гердер и даже герцог Карл Август. Дрянную
пьеску, которой госпожа фон Штейн, приняв позу поки­
нутой Дидоны
1С6
, мстила Гете, Шиллер превозносил за
ее прелестный, спокойный и нежный тон. В своих пись­
мах к Кернеру он не без удовольствия подробно переска­
зывал сплетни придворных дам. Впервые он писал ему
о семейных делах Гете в ноябре 1790 года, и Кернер, как
разумный человек, выступил тогда в защиту Гете. Но
постепенно капля подточила и этот камень, и когда десять
лет спустя Шиллер вновь стал сокрушаться по поводу
«ужасных семейных обстоятельств» Гете, то и Кернер в
поистине мещанском тоне принялся скорбеть, что сам
Гете не может уважать существо, которое отдалось ему
так безоглядно.
1
593


ФРАНЦ МЕРИНГ
Из переписки Гете с матерью теперь известно, что
тех «ужасных семейных обстоятельств», из-за которых
рвали на себе волосы все эти сострадательные души, не
было и в помине. Кристиана писала, несомненно, с еще
большим количеством грамматических ошибок, чем бла­
городные сплетницы, но зато она была настоящим чело­
веком; если она не очень-то смыслила в придворном
флирте, то она умела работать и прекрасно вела на срав­
нительно скромные средства большое хозяйство Гете. Их
свободному союзу мешало только назойливое вмеша­
тельство всяких недоброжелателей, и самым неблаго­
видным в жизни Шиллера было то, что и он, как муж
женщины, являвшейся чуть ли не придворной дамой,
презрительно косился на олимпийца, который делил свое
супружеское ложе с простой пролетарской девушкой и
отстукивал метр своих бессмертных песен тихой игрой
пальцев на белоснежной шее прелестного юного созда­
ния.
Поскольку в крохотном Веймаре и в Йене, все бы­
ли знакомы друг с другом, для Гете не могло остаться
тайной, как судили в доме Шиллера о его семейной жиз­
ни. Лишь так можно объяснить холодную сдержанность,
которую Гете соблюдал по отношению к Шиллеру, и
такой холодок не исчез полностью и позже, когда они ста­
ли друзьями. На предложение Шиллера о сотрудничест­
ве в «Орах» Гете ответил сдержанно-вежливым письмом,
и только когда через несколько недель они случайно
встретились в Йене и между ними завязался длительный
разговор, они сошлись ближе. Под впечатлением этой
беседы, приведшей в движение «всю груду его идей»,
Шиллер 23 августа 1794 года написал Гете письмо, в ко­
тором, горячо добиваясь его дружбы, своими проница­
тельными замечаниями о своеобразии поэтического ге­
ния Гете доказал, что он способен понять его и достоин
творить вместе с ним. И наконец он дождался дружест­
венного отклика со стороны Гете.
Однако такой дружбы, какая связывала Кернера и
Шиллера или Тете в молодости с Гердером, а позднее,
под старость, с Цельтером
|07
, у них не получилось. Ког­
да Гете незадолго до смерти издал свою переписку с
Шиллером, Берне
108
в следующих словах определил
взаимоотношения обоих друзей: «Гете никогда не забы-
594


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
вает о своем сюзеренитете по отношению к Шиллеру,
часто посмеивается над его моральной сверхшепетиль-
постью и обращается с ним милостиво и пренебрежи­
тельно, как с наивнейшим книжным поэтом». Высказан­
ная в такой форме, эта мысль все преувеличивает, да и
просто неверна: если в нх переписке, бесспорно, Шиллер
делает первые шаги навстречу Гете, то это обусловлено
различием их дарований и возраста; да и Гете, разуме­
ется, мыслил слишком возвышенно, чтобы из-за этого
принять снисходительный и милостивый топ. Но всякий
непредубежденный читатель почувствует в письмах
Гете к Шиллеру нотки известной сдержанности. Харак­
терно, что если имя жены Шиллера много раз встреча­
ется в 999 письмах этой переписки, то имя Кристианы
каждый из корреспондентов упоминает всего лишь по
одному разу. Гете делает это с уважением, в духе его бо­
лее позднего высказывания, согласно которому он всег­
да считал Кристиану своей женой: «Сегодня, 13 июля
1796 года, у меня знаменательный день —исполнилось
восемь лет со дня моей женитьбы и семь лет с начала
французской революции», а Шиллер — в неделикатном,
способном вызвать обиду тоне, когда три месяца СПУСТЯ
он мимоходом сообщает Гете, что в его отсутствие спра­
шивал в письме к «мадемуазель Вульпиус», не найдется
ли у нее времени достать ему кое-какие книги из его
библиотеки. Гете извещает его о рождении и смерти сво­
их детей, Шиллер поздравляет его и выражает ему собо­
лезнование, сыновья обоих поэтов постоянно бывают в
гостях друг у друга, но мать детей Гете никогда не упо­
минается. В наше время просто невозможно себе пред­
ставить, как странно все это должно было выглядеть,
ведь Шиллер днями и неделями гостил в доме Гете.
Пройти мимо этих неприятных вещей, как это делают
буржуазные историки литературы, так же неверно, как
было бы неверным забыть из-за них, что десятилетняя
совместная деятельность Гете и Шиллера явилась той
вершиной нашей классической литературы, откуда по­
текли бесчисленные потоки, оплодотворившие духовную
жизнь нации. Слава Гете и Шиллера состоит в том, что
они сумели подняться над убогими и ограниченными ус­
ловиями, жить в которых они были осуждены; но как
они могли дышать в разреженном воздухе на своей вы-
595


ФРЛПЦ МЕРИПГ
соте, можно попять, лишь хорошо ознакомившись с от­
талкивающей обстановкой того захолустья, в котором
их иначе ожидала бы духовная смерть.
ФИЛОСОФСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Самым ценным из того, что прежде всего извлек для
себя Шиллер из дружбы с Гете, была вновь пробудив­
шаяся в нем уверенность в своем поэтическом призвании.
После того как его муза долгие годы хранила молчание,
он в 1795 году мог сказать о себе словами Гете, что в
нем опять забил неиссякаемый родник рвущихся на во­
лю песен.
Но на первых порах Гете не имел касательства к
этой новой лирике Шиллера, а если и имел, то лишь кос­
венное. Непосредственно ее рождению способствовал
Вильгельм фон Гумбольдт. На восемь лет моложе Шил­
лера, он попал в круг его знакомых, женившись на од­
ной из подруг сестер Ленгефельд, Каролине фон Дахе-
рёден, единственной незаурядной женщине в среде этого
мелкого тюрингского дворянства. До своих продолжи­
тельных путешествий за границу Гумбольдт несколько
лет прожил в йене, но в 1795 году в связи с болезнью
его матери он был вызван в свое родовое имение Тегель
под Берлином, и с этого времени между ним и Шиллером
завязалась самая оживленная переписка. Человек не­
обычайно восприимчивый и многосторонний, которому,
однако, трудно и даже мучительно давалось творчество,
исполненный отвращения к бездушной и грубой государ­
ственной машине того времени, хорошо знакомой ему в
ее прусской разновидности по личному опыту, человек,
воспитанный на образцах греческой культуры и в равной
мере увлекавшийся изучением литературы, искусства и
философии, Гумбольдт почитал в Шиллере не философа,
наделенного поэтическим даром, и не поэта, склонного к
философии, а гения, в котором из одного источника вы­
бивались две столь различные струи и который просто
не мог находить удовлетворение лишь в одной из них.
И действительно, только в лирике Шиллер был круп­
ным философом ц только в драме —крупным историком.
Его эстетические сочинения, как бы ни были они в от­
дельных частях богаты мыслями, обнаруживают все же
596


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
лишь ученика Канта, который — пусть не всегда успеш­
но— старается развить учение своего учителя. Зато в
философских стихотворениях Шиллер преодолевает свою
зависимость от учителя. В «Критике чистого разума»
Кант разрушил ложное сияние трансцендентного (выхо­
дящего за границы опыта) разума, но в «Критике прак­
тического разума» он построил мир идей, не опирающих­
ся на опытное знание, и ие только защищал его право на
существование, но и подчинил все эмпирическое позна­
ние мира нравственным идеям, допустив возможность
достоверного научного познания лишь там, где все наше
восприятие вещей научно упорядочено таким образом,
что цель нашего существования, то есть нравственный
принцип, определяет построение всей системы. Филосо­
фия Канта, как справедливо замечает самый выдающий­
ся неокантианец Альберт Л а иге, лишь кажется критиче­
ской, по существу же, Кант разработал спекулятивную
философию, которая выдвинула не только неизменные и
безусловно необходимые этические идеи, но и стреми­
лась подчинить этим идеям все наше знание. При всем
этом идеи Канта представляли собой лишь подновлен­
ную на мелкобуржуазный лад стародавнюю теологию, и
он даже рекомендовал правительствам свою «Критику
практического разума» как самое падежное средство
удержать народ в неразумном состоянии. Это средство,
полагал Кант, сделает народ невосприимчивым к атеиз­
му, материализму н всяким бредням вольнодумцев, так
что даже грызня философов с попами не сможет посеять
в нем недоверие.
Философская поэзия Шиллера соотносится с фило­
софской прозой Канта, как Новый завет с Ветхим.
К этому сравнению подходит и сам Шиллер в своем
письме к Гете от 17 августа 1795 года, как раз в то вре­
мя, когда он только что окончил свое самое знаменитое
философское стихотворение «Царство теней», переиме­
нованное им позднее в «Идеал и жизнь». Он говорит в
этом письме: «Я нахожу в христианской религии virtuali-
ter * задатки самых высоких и благородных идеалов, и
всякие внешние проявления ее кажутся мне столь не­
приятными и пошлыми именно потому, что они суть ло­
жные отражения этого высшего. Если говорить о свос-
* Потенциально (латин.) .
597


ФРЛЯЫ МЕРНЫХ
образной характерной особенности христианской рели­
гии, отличающей ее от всех других монотеистических ре­
лигий, то она заключается как раз в отмене закона,
или кантовского императива, на месте которого христи­
анство желает видеть лишь свободное влечение. В своей
чистой форме христианство, стало быть, является обра­
зом прекрасной нравственности или очеловеченным во­
площением священного, и в этом смысле — единственной
эстетической религией». Точно в том же смысле Шиллер
отвергает «кантовские императивы» — десять заповедей
Моисея, чтобы поставить на их место свободную склон­
ность, посредством которой человек эстетически освобо­
ждает себя.
В мире искусства, «в пределах тех светлейших, где
обитель форм чистейших», существует то царство идеа­
ла, куда должен бежать человек из «убогой, душной жиз­
ни», чтобы освободиться от «страха земного бытия»
109
.
Эта основная идея неоднократно повторяется в философ­
ской поэзии Шиллера — в «Царстве теней», во «Власти
песнопения», в «Танце», в «Разделе земли», в «Пегасе
в ярме» и во многих других стихотворениях. В мире кра­
соты царит свобода мыслей, спадают цепи закона, ру­
шатся преграды чувств; в ней, в красоте, единственное
спасение от тягот рабской жизни, которая пригибает че­
ловека к земле:
И, свершив земное, роковое,
Мощно сбросил все людское
Чрез огонь очистившийся бог.
И, полету радуясь впервые,
Устремился в выси голубые,
Кинув долу груз земных тревог.
Встречен там гармониями неба,
Входит, светлый, он в Кронидов зал.
И ему сияющая Геба
Полный подает фиал.
Перевод В. Левит
Немыслимо дать здесь подробный анализ философ­
ских стихотворений Шиллера. Этого не только не позво­
ляют внешние причины, но в известном смысле такой
анализ вообще невозможен. Гумбольдт справедливо го­
ворит, что философская поэзия Шиллера сама произво­
дит на свет идею, а не просто облекает ее в поэтическое
598


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
одеяние; идея, предстающая перед читателем, находится
по ту сторону пропасти, через которую рассудок бесси­
лен перебросить мост и которую может преодолеть толь­
ко вдохновленное поэзией воображение. Отсюда следует,
что Геббель смешивает очень ошибочное с очень пра­
вильным, когда, определяя различие между гением и та­
лантом, утверждает, что гений всегда несет в себе нечто
совершенно новое, тесно связанное с определенной инди­
видуальностью, и добавляет при этом, что самый посред­
ственный поэт, который воспевает солнечный закат или
пишет сонет о майском жуке, был бы, пожалуй, спосо­
бен, если усилить его дарование в миллион раз, поднять­
ся до стихотворения, подобного «Прогулке» Шиллера,
но что Шиллер никогда не мог бы создать «Рыбака» или
«Лесного царя» Гете. Совершенно такое же определение
гениальности, как у Геббеля, содержалось и в словах
Гете о философских стихотворениях Шиллера, среди ко­
торых «Прогулка» является одним из главных: «Своеоб­
разный творческий дар Шиллера заключается в идеаль­
ном, и можно сказать, что как в немецкой, так и в дру­
гих литературах он не имеет себе равного». В этом же
духе писал и Август Вильгельм Шлсгель, который кое-
что понимал в вопросах искусства: «Сколько я в послед­
ние два дня ни перечитывал «Царство теней», я каждый
раз испытывал ощущение чего-то неповторимого, и если
бы его не было перед моими глазами, я не считал бы это
просто возможным».
Однако поскольку Шиллер только в поэзии был круп­
ным философом, то его философские стихотворения дос­
тавляют лишь эстетическое наслаждение. Новый завет
является значительным шагом вперед по сравнению с
Ветхим заветом, но все же это еще религия, в том имен­
но смысле, как ее понимал Шиллер, который во имя ре­
лигии не хотел признавать ни одну
110
из существующих
религий. Эстетическое освобождение человека не снима­
ет дуализма, но неизменно исходит из предположения,
что он существует. В потустороннем мире приходится
искать спасения лишь тому, кто не в силах помочь себе
здесь, на земле. Только на фоне безнадежно мрачной
действительности идеализм Шиллера выделялся как не­
что возвышенное; но он производит такое же мрачное
впечатление, как и любой религиозный призрак, с тех
пор как в реальной жизни забрезжила надежда. Сам
599


ФРЛПЦ .МГРИНГ
Шиллер на пороге XIX столетня, когда, противоборст­
вуя друг другу
И дележ всемирный совершая,
вышли на арену «могучих два народа», сделал этот шаг
от возвышенного к смешному, призвав немецкого фили­
стера:
Заключись в святом уединенье,
В мире сердца, чуждом суеты!
Красота цветет лишь в песпопеш.с,
А свобода — в области мечты
ш
.
Перевод В. Курочкина
Но еще гораздо более резким диссонансом прозвуча­
ла «Песнь о колоколе», где Шиллер для вящей славы
немецкого мещанства нещадно поносил французскую ре­
волюцию.
Однако под конец жизни Шиллер все же понял, что
в своем идеализме он гонялся за обманчивым призра­
ком. В последнем из своих философских стихотворении
он рассказывает, как еще на заре своей юности он поки­
нул отчий дом, с радостью и верой отказавшись полно­
стью от наследства:
И в надежде, в уверенье
Путь казался недалек,
«Странник,— слышалось,— терпенье!
Прямо, прямо на восток.
Ты увидишь храм чудесный;
Ты в святилище войдешь;
Там в нетленности небесной
Все земное обретешь».
Утро вечером сменялось,
Вечер утру уступал;
Неизвестное скрывалось;
Я искал — не обретал.
Там встречались мне пучины;
Здесь — высоких гор хребты,
Я взбирался на стремнины,
Чрез потоки стлал мосты.
Вдруг река передо мною —
Вод склоиенье на восток;
Вижу зыблемый струею
Подле берега челнок.
600 •


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
Я в надежде, я в смятенье
Предаю себя волнам;
Счастье вижу в отдаленье:
Все, что мило,— мнится
—
там!
Ах! В безвестном океане
Очутился мой челнок;
Даль по-прежнему в тумане.
Брег невидим и далек.
И вовеки надо мною
Не сольется, как поднесь,
Небо светлое с землею...
Там не будет вечно здесь "
г
.
Это стихотворение относится к 1803 году, но среди
изобилия философских стихотворений, которые принес с
собой 1795 год, есть также одно, свободное как от тре­
вожных сомнений, так и от обманчивых надежд. Гум­
больдт считал его самым слабым из стихотворений Шил­
лера за этот год, а Гете —наиболее удачным. Оно опла­
кивает разбитые идеалы юности, но не создает себе за­
облачного царства идеала; его основная идея, которую
теперь мужественно провозглашает поэт, выражена в
заключительных строках:
И ты, товарищ мой любимый,
Души хранитель, как она,
Друг верный, Труд неутомимый,
Кому святая власть дана:
Всегда творить не разрушая,
Мирить печального с судьбой
И, силу в сердце водворяя,
Беречь в нем ясность и покой
пз
.
Перевод В. Жуковского
Поднявшись как человек над поэтом и философом,
Шиллер признал евангелие Труда, который, сопровож­
дая его по пути самых тяжких земных страданий, какие
только выпадали когда-либо на долю смертного, освя­
щал его жизнь вплоть до последнего вздоха.
«КСЕНИИ»
Философские стихотворения Шиллера появились час­
тично в «Орах», частично в «Альманахе муз»-, который
он издал на 1796 год, а в дальнейшем еще и па последую-
601


ФРЛНЦ МЕРИНГ
щие четыре года. «Альманах» на два года пережил
«Оры», которые продержались всего лишь в течение трех
лет.
У Шиллера всегда было наготове множество пла­
нов— не только творческих, но и деловых,— - однако он
часто чрезмерно торопливо их осуществлял. Так что
«Оры», хотя он долго вынашивал этот замысел, оказа­
лись все же плодом, преждевременно появившимся на
свет. «Дух Шиллера обязательно рвался проявить со-
бя»,— заметил Гете впоследствии и добавил к этому, что
поистине смешно вспомнить, как их переписка началась
с помпезного извещения о предстоящем выходе «Ор» и
как затем редакция и сотрудники стали в тревоге гонять­
ся за рукописями для журнала.
По замыслу Шиллера, «Оры» должны были освещать
все, о чем можно, не погрешая против вкуса, судить с
философской точки зрения, и, следовательно, на страни­
цах журнала могли печататься как работы по филосо­
фии, так и исторические и поэтические сочинения. Но то,
что представляет интерес только для ученого или чем
удовлетворится только малообразованный читатель, пи­
сал Шиллер, будет отвергнуто; в особенности решитель­
но и безусловно издатели отклоняют все, что затраги­
вает государственную религию н политическое устройст­
во. В таком тоне были выдержаны приглашения, разо­
сланные будущим сотрудникам, еще резче эта точка
зрения была подчеркнута в официальном извещении о
выходе журнала. В наше время, указывал Шиллер, ко­
гда отечеству угрожает война, когда борьба политиче­
ских мнений и интересов разжигает эту войну почти в
каждом кружке и изгоняет отовсюду муз и граций, когда
ни в беседах, ни в журналах и газетах нет спасения от
вездесущего демона критики, нападающего на государ­
ственный порядок,— в такое время возникает настоятель­
ная потребность вернуть умам свободу и объединить
политически расколотый мир под знаменем истины и
красоты, возродив интерес ко всему, что является чисто
человеческим и возвышается над всеми веяниями време­
ни, В числе сотрудников в этом официальном извещении
были названы имена коадъютора Дальберга, Фихте, Ге-
нца
114
, Гете, Гердера, обоих Гумбольдтов, Шиллера и
Шлегеля.
Это была могучая фаланга, да и в деловом отношении
602


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
издатель и редактор проявили немало энергии и пред­
приимчивости. Им случалось даже прибегать и к доволь­
но сомнительным приемам: так, с ведома Шиллера Кот-
та позаботился о том, чтобы в «Jenaer Literaturzeitung»
появились рецензии на «Оры», которые он сам оп­
лачивал. Шиллер, который десять лет тому назад, в из­
вещении о выходе в свет своей теперь уже почившей
«Талии» торжественно провозглашал публику своим
единственным повелителем, сухо заявлял, что для публи­
ки как-никак необходимо создавать иллюзии. Гете также
вел себя слишком независимо по отношению к публике;
уже в первых номерах «Ор» ои поместил свои «Беседы
немецких эмигрантов», о которых даже верный Кернер
писал: «Что, собственно, хотел Гете сказать своими «Бе­
седами»? Первый отрывок мне еще понятен, и в некото­
рых местах я узнал Гете. И во втором отрывке мне пока­
залась интересной манера изображения в первом рас­
сказе. Но о третьем я не знаю, что и сказать. И что же
это будет, если и дальше все пойдет decrescendo *. Co
всех сторон я слышу жалобы на эти «Беседы», и
когда я заступаюсь за них, то меня обвиняют в пристра­
стии». Моральная щепетильность филистеров была шо­
кирована такими великолепными вещами, как «Римские
элегии» Гете. А грандиозное «Царство теней» Шиллера,
по словам Гумбольдта, даже из берлинских умников
поняли только «очень немногие». Что же касается «Эсте­
тических писем», то один очень ходкий журнал
115
оценил
их следующим образом: «Стиль Шиллера — это не что
иное, как сплошная неудобоваримая мешанина наукооб­
разных, абстрактных и претендующих на художествен­
ность фраз, длинный ряд риторических мудрствований и
утомительных антитез, которые в таком виде и изобилии
не могут иметь основания в самой природе вещей». Так­
же и работы, принадлежавшие перу других сотрудников,
таких, как Гердер и Гумбольдт, оказались слишком тон­
ким блюдом для грубого вкуса публики.
Не умаляя ответственности, которую несут Гете н
Шиллер за неудачу «Ор», следует все же сказать, что
именно «сопротивление косного мира» было главной при­
чиной провала журнала. Недовольство этим «миром»
возникло сперва у Гете, и притом по случаю, который
* Снижаясь (итал.) .
603


ФРАНЦ МЕРИНГ
не имел прямого отношения к «Орам». Осенью 1795 го­
да Фридрих Леопольд Штольберг, успевший уже рань­
ше написать донос по поводу антихристианского образа
мыслей в «Богах Греции», издал свой перевод диалогов
Платона с предисловием, о котором Гете писал Гумболь­
дту: «Читали ли Вы чудовищное предисловие Штоль-
берга к платоновским диалогам? Право, очень жаль,
что он не стал попом, ибо надо иметь поповскую душу,
чтобы без зазрения совести возвеличивать перед лицом
всего образованного мира кусочек облатки в качестве
бога». В том же духе он писал и Шиллеру: «Прочли ли
Вы уже возмутительное предисловие Штольберга к его
платоновским диалогам? Он здесь так нестерпимо пошл,
что мне очень хочется накинуться на него и хорошенько
отстегать. Как легко было бы показать безрассудную
несправедливость этих ограниченных людишек! Разум­
ные читатели станут на нашу сторону, и получится не­
что вроде объявления войны той посредственности, ко­
торой мы ныне не должны давать покоя ни в одной обла­
сти. Тайной борьбой, которую она ведет против нас за­
малчиванием, передергиванием и искажением, она давно
уже заслужила, чтобы и мы почтили ее надлежащим
вниманием. Занимаясь своей научной работой и посте­
пенно излагая ее результаты, я вдвойне вижу необходи­
мость и неизбежность такой воины. Я намерен совершен­
но открыто действовать против рецензентов, журнали­
стов, составителей обзоров н учебных пособий». Шиллер
сразу же согласился с предложением Гете: «Я от души
порадуюсь, когда Вы предъявите им обвинение». 29 де­
кабря Гете написал: С сотней ксений, вроде того десят­
ка, который я Вам посылаю, можно хорошо зарекомендо­
вать себя в глазах публики и своих коллег», и Шил­
лер в тот же день ответил, что эта идея великолепна и
что ее обязательно надо осуществить.
Так возникли «Ксении», которых Гете и Шиллер, как
лисиц с горящими хвостами, пустили на поля филистим­
лян "
6
. «Ксении» — то есть «подарки гостям», как назвал
свой сборник древнеримский поэт, мастер эпиграммы
Марциал,— это сатирический суд над всем безвкусным,
посредственным, пошлым, отсталым и испорченным, что
тогда так широко распространилось в духовной жизни
Германии после непродолжительного взлета литературы
«Бури и натиска». Разящие удары бича почувствовали
604


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
все плоские просветители типа Николаи, пустенькие
еженедельники с их черной завистью ко всему выдающе­
муся и значительному, дилетаптствующие критики и бол­
тливые эстеты, реакционные ханжи, как Лафатер и
Штольберг, ремесленные поставщики мещанских драм с
их плоскими шуточками в комедии и слезливыми вопля­
ми в трагедии, но — увы!—также и энтузиасты свободы,
как Форстер"
7
, и «исправители мира», как Фихте. Наря­
ду с этими бичующими эпиграммами возникло и множе­
ство ярких и крепких изречений, настоящий клад глу­
бокой эстетической и философской мудрости.
Большая часть эпиграмм того и другого рода написа­
на Шиллером, хотя, право, не в каждом случае легко ус­
тановить, кто из обоих поэтов является автором. Они
работали совместно, и часто один подавал идею, а другой
облекал ее в форму, или же то, что было начато одним
в первой строке, другой доводил до конца во второй. Но
там, где можно установить, какие из ксеннй были напи­
саны Гете и какие — Шиллером, видно, что большей ост­
ротой и более затейливым оперением обладали стрелы,
изготовленные Шиллером. К тому же Шиллер больше
настаивал на том, чтобы критический заряд эпиграмм
имел солидные вес и силу. Однажды, когда он послал
Гете на отзыв ряд ксений, Гете, возвращая их, написал
ему с оттенком сожаления: «Серьезные и благожела­
тельные ксений теперь так значительны, и просто досад­
но, что среди такого хорошего общества упомянуты про­
хвосты, на которых мы напали». Уже чудесная серия
гномических стихотворений
118
в «Памятках» должна бы­
ла воздействовать примиряюще и показать, что ядовитая
насмешка имеет своим источником только благородное
воодушевление искусством.
Но едва лишь «Ксении» появились в «Альманахе муз
на 1797 год», как стало очевидным, что Гете вовсе не
был несправедлив по отношению к «прохвостам». Разра­
зился страшный бунт, и появилось множество ответных
эпиграмм, но среди них не было ни одной, которая не
свидетельствовала бы наглядно о невероятном упадке
тогдашней литературы. Геббель совершенно верно оха­
рактеризовал «Ксении» и «Ответные подарки горе-кух­
мистерам из йены и Веймара», когда сказал: «С одной
стороны, величавый огнедышащий вулкан,
119
извергаю­
щий не меньше расплавленного металла, чем лавы, с
6.03


ФРАНЦ МЕРИНГ
другой — вонючая грязевая сопка». Известный детский
писатель Кампе
12
°,
над забавными пуристическими
экспериментами которого в области языка Гете и Шиллер
только слегка пошутили, хотел сначала деликатно обой­
тись с Гете, лишь снять с него щеточкой «перышки», но
затем изрек: «С тебя незачем снимать «перышки», ибо
ты весь в перьях. Сам себе ты кажешься фениксом, а
другим — всего лишь глупым снегирем». Другой настав­
ник юношества, ректор Манзо, которому был брошен уп-'
рек всего лишь в педантизме, сочинил стихи:
Разве хоть кто-нибудь здесь поверит барашку из Иены.
Будто бы он один пасся и прыгал, резвясь?
Веймарский старый козел сотрудничал с ним
в «Альманахе».
Евнух лишился бы сил, если б не старый козел.
Так как почтенному педагогу показалось, что он не­
достаточно исчерпал эту столь остроумную мысль, он
приписал еще и следующие строки:
В паре быки всегда бодливее, чем в одиночку.
Не оттого ли сошлись Гете и Шиллер теперь?
Перевод К. Азадовского
Конечно, не обошлось и без добрых друзей, которые,
не будучи задеты лично и не имея ничего общего с осме­
янными лицами, все же с гримасой удивления и поджав
сострадательно губы, сокрушались, что Гете и Шиллер
нарушили правила хорошего топа. Так реагировали, на­
пример, папаша Виланд и наследный принц Августен-
бургский, который был хорошим человеком, но тем не
менее почитал Николаи столь же великим писателем и
мыслителем, как и Шиллера. С людьми этой породы в
свое время уже намучился Лессинг, а теперь настал че­
ред Гете и Шиллера. Такие люди никогда не перево­
дятся.
БАЛЛАДЫ
За «Альманахом» с Ксениями последовал «Альманах»
с балладами. В ноябре 1796 года Гете писал Шиллеру,
что после крайне рискованного эксперимента с Ксениями
им следует сосредоточиться исключительно на создании
великих и достойных произведений искусства, а также,
606


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
дабы посрамить всех противников, самим принять образ
благородный и возвышенный, раз уж они обладают Про-
теевой способностью перевоплощаться. Гете работал
тогда над прекрасной эпической поэмой «Герман и До­
ротея», и ему особенно приятно было слышать от Шил­
лера, что тот упорно трудится над созданием «Вал-
ленштейна».
Между делом они упражняли свои силы в эпнко-дра-
матическом роде стихотворений. В «Альманахе муз на
1798 год» Гете опубликовал стихотворения: «Бог и бая­
дера», «Кладоискатель», «Ученик чародея» и «Коринф­
ская невеста», а Шиллер — «Поликратов перстень»,
«Ивиковы журавли», «Перчатка», «Кубок», «Рыцарь То-
гепбург» и «Хождение на железный завод». Ничто не
сделало имя Шиллера столь известным и популярным
в народе, как эти стихотворения и другие баллады, кото­
рые появились в следующем году,— «Порука» и «Бой с
драконом», а затем в 1801 — 1803 годах — «Геро и Лс-
апдр» и «Граф Габсбургский». Однако по своим поэти­
ческим качествам его баллады не могут стать наравне
с балладами Гете и Бюргера, да и среди стихотворений
самого Шиллера не им принадлежит первое место. По
художественным достоинствам они не могут идти в срав­
нение пи с его философскими стихотворениями, ни с его
многочисленными циклами эпиграмм. Вдобавок те из
них, которые написаны на средневековые сюжеты, в об­
щем, слабее баллад, созданных по мотивам античных
сказаний. Только в общем, ибо это не относится к «Пер­
чатке» и «Кубку» — лучшим шиллеровскнм балладам
такого рода. «Перчатка»—это, собственно, только кар­
тина, в которой, по словам Кернера, работа художника-
анималиста сочетается с работой живописца историче­
ского, а в «Кубке» преобладают описания природы. Гум­
больдт был восхищен тем, как Шиллер сумел изобразить
бурлящий водоворот, хотя никогда не видел даже Рейн­
ского водопада. Но в «Рыцаре Тогенбурге», «Хождении
на железный завод», в «Бое с драконом» — во всех этих
балладах есть что-то искусственное: наивное благоче­
стие средних веков не давалось гению Шиллера.
Зато под влиянием эстетики Канта и общения с Ге­
те античность стала теперь ближе и понятнее Шиллеру,
чем в те годы, когда он пытался вникнуть в нее при по­
средстве всевозможных переводов. «Поликратов пер-
607


ФРАНЦ МЕРИНГ
стень» проникнут подлинным геродотовскнм духом, а в
«Ивиковых журавлях» все сотрясается от мощной силы
многоголосого эсхнловского хора. «Журавли», в созда­
нии которых принимал живое участие Гете, бесспорно,
венец балладной поэзии Шиллера. Но даже и эта балла­
да не удовлетворяла столь требовательного по отноше­
нию к самому себе Шиллера; отвечая Кернеру на одно
его критическое замечание, Шиллер писал, что вряд ли,
возможно убрать черты сухости из «Ивика» и «Поликра­
та», «так как персонажи в этих балладах только для то­
го и существуют, чтобы была выражена идея, и как ин­
дивидуумы ей подчинены». Спрашивается, следователь­
но, добавлял Шиллер, допустимо ли вообще брать та­
кие сюжеты для баллад,— ведь они вряд ли смогут
стать предметом большого интереса, если не ослабить
воздействия сверхчувственного плана.
Это замечание весьма показательно для Шиллера.
Баллада является одним из эпико-драматических жан­
ров поэзии, и отсюда заключают, что Шиллер именно
как драматург испытывал к ней влечение. Но он был,
скорее, философским лириком, который даже в балладе
не хотел отказаться от сверхчувственного воздействия
идеи. В «Ивиковых журавлях», как и в «Графе Габсбург­
ском», Шиллер прославляет силу воздействия искусства
на человеческое сердце. Самая прекрасная из его антич­
ных и самая удачная из его средневековых баллад явля­
ются, если употребить здесь прозаическое выражение,
в известной степени историческими примерами той «вла­
сти песнопения», которую Шиллер восславил в философ­
ском стихотворении, носящем именно такое заглавие.
Исходя из этого можно найти правильную точку зрения
для оценки некоторых его лирических произведений, ко­
торые, собственно, нельзя назвать ни балладами, ни фи­
лософскими стихотворениями, а именно: «Жалоба Цере­
ры», «Кассандра», «Элевзипский праздник» и «Торжест­
во победителей».
Фантазия Шиллера охотно задерживалась на началь­
ных стадиях цивилизации, на переходном периоде от ко­
чевой жизни к земледелию, па том союзе, который люди
заключили с доброй матерью землей. Из образов антич­
ной мифологии ближе всего был ему образ богини зем­
леделия. Оплакивая дочь, уведенную в подземное царст­
во, Церера в своей жалобе приветствует как дорогих
608


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
посланцев от навеки исчезнувшей юные весенние побеги,
которые из холодных недр земли радостно рвутся па
свет; в силу того что в груди Цереры божественные чув­
ства уживаются с простыми человеческими, повелитель­
ница спускается к дикарям, упивающимся кровавым
пиршеством победы, и учит их чтить богов скромными
дарами полей. «Элевзинский праздник» возник из за­
мысла, который Шиллер давно вынашивал, задумав изо­
бразить в эпической форме процесс зарождения ранней
культуры в Аттике благодаря приходу туда чужеземцев.
В «Кассандре» дух античности выражен в мрачном, вну­
шающем ужас пророчестве, а его жизнерадостная чело­
веческая природа проступает вновь в «Торжестве побе­
дителей»— стихотворении, которое Шиллер сочинил как
хоровую песню.
Он писал по этому поводу Гете, что все хоровые пе­
сни впадают в скучный тон масонских песен, если они
не опираются на поэтический сюжет, и потому он ринул­
ся на тучную ниву «Илиады» и унес с нее все, что только
мог захватить с собой. Гумбольдт подтверждает, что в
«Торжестве победителен» Шиллер так совершенно во­
плотил дух античности, как это удалось ему только в
«Ивиковых журавлях», но что все же он вложил в него
многое из того, что переполняло его сердце и что не вхо­
дило в круг мыслей и чувств древнего мира. И никогда,
бесспорно, дух античности не сливался столь воедино с
внутренним миром Шиллера, как в следующих строках:
В этой жизни для героя
Слава — высшее из благ,
Прах истлеет под землею —•
Имя будет жить в веках.
Храбрый воин! Будь уверен.
Песнь восславит подвиг твой;
Умирает лишь живой,
А кто умер — неизменен
121
.
Перевод К- Азадовского
«ВАЛЛЕНШТЕИН»
«Главная ошибка состоит в том, что я слишком долго
носился с пьесой, а драматическое произведение может
и должно быть цветком одного лишь лета» — так писал
20 Зак. 393
609


ФРДЛЦ МЕРИНГ
Шиллер в «Письмах о „Доне Карлосе"», но если над
этой драмой он работал три или четыре года, то над
«Валленштейном» — шесть или семь лет. Примерно с
начала 1790 года он стал заниматься сюжетом «Валлеи-
штейна», и зимой 1798—99 года он закончил свое заме­
чательное произведение. Столько лет проверял он и ис­
пытывал свое оружие, занимался колоссальной подгото­
вительной работой, ибо сознавал, что это творение окон­
чательно покажет, призван ли он быть драматургом.
В прологе к трагедии, который был произнесен в ок­
тябре 1798 года, когда в Веймаре постановкой «Лагеря
Валленштейна» был после перестройки торжественно
открыт театр, Шиллер сам заявил, что вступает на но­
вый путь:
И эра, что для Талии сейчас
На этой новой сцене наступила,
Внушает смелый замысел певцу:
Оставив прежний путь, перенести вас
Из повседневности мещанских дел
На более высокую арену,
Достойную великого столетья,
В котором мы стремительно живем.
Способен лишь возвышенный предмет
Глубины человечества затронуть.
Ведь узкий круг сужает нашу мысль,
С возросшей целью человек взрастает.
И вот теперь, когда в исходе века
Действительность поэзии равна,
Когда мы ясно видим пред собой
Гигантских сил могучее боренье
Во имя высшей цели и борьба
Везде идет за власть и за свободу,—
Обязано искусство сцены также
Стремиться ввысь. Не смеет повседневность
И не должна глумиться над искусством!
Перевод Л. Гинзбурга
Это была своего рода драматургическая программа.
Правда, можно высказать законное сомнение: в самом
ли деле «Валленштейн» разыгрывается на «более высо­
кой арене», чем «Коварство и любовь». Бюргерская дра­
ма, корни которой глубоко и разветвление уходили бы в
современную жизнь, свободно могла бы превзойти по
значению любую историческую драму. Однако первая
ласточка еще не сделала весны, и даже такой поэт, как
Фридрих Шиллер, был не в силах создать условия, при
610


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
которых бюргерская драматургия в Германии оказалась
бы способной подняться на уровень классики. Если
вспомнить, что представлял собою этот драматический
жанр в конце XVIII века, когда, барахтаясь в болоте
пьес Иффлаида и Коцебу, он разыгрывался на жизнен­
ной арене, ниже которой ничего нельзя себе и предста­
вить, а также если учесть, что обновление немецкой жиз­
ни осуществилось только как следствие вторжения евро­
пейских войн в пределы Германии, то можно усмотреть
своего рода поэтическое ясновидение в том, что Шиллер
вынес великие исторические битвы на театральную сце­
ну, которая, по его собственным словам, представляла
собой весь мир.
Но не следует, как это часто делалось, договаривать­
ся до того, что образ Фридлаидца
122
будто бы навеян
Шиллеру появлением на мировой арене Наполеона и что
герои с Рютли
123
якобы предвосхищают прусское опол­
чение с его кличем: «С богом, за короля и отечество!»
Когда Шиллер закончил «Валленштейна», Бонапарт был
всего лишь одним из генералов Французской республи­
ки, к тому же ои находился в египетском походе, и о нем
забыли. Но если отвлечься от этих внешних обстоя­
тельств, то все же ясно, что Шиллер не для того упорно
и напряженно изучал в течение десяти лет историю и
философию, чтобы причалить к плоскому берегу патрио­
тически добропорядочных убеждений, даже если считать,
что в то время они уже существовали как сложившееся
понятие. В результате сложного сцепления общественных
судеб и обстоятельств его личной жизни Шиллер отошел
от своей юношеской революционной драматургии, и на­
сколько он от нее отдалился, столько же утратила в сво­
ей гениальной непосредственности и его зрелая драма.
Но в той же мере Шиллер выиграл в углубленном пони­
мании проблем искусства, и ничто не было ему более
чуждо, чем стремление усилить воздействие своей дра­
матургии посредством «национального сюжета».
Вопрос, о котором идет здесь речь, можно лучше все­
го уяснить, сопоставив Шиллера с Геббелем. Геббель
был писателем, глубоко ощущавшим противополож­
ность между собой и Шиллером. Он часто сурово судил
о нем, по поскольку он спорил с ним как равный, следуя
внутреннему голосу своей художнической натуры, то его
суждения всегда обоснованы; даже и там, где они стаио-
20*
СП


ФРЛНИ МЕРИНГ
вятся крайне односторонними, они именно в своей одно­
сторонности проливают свет на самые глубокие пробле­
мы искусства. Геббель очень хорошо знал, в чем он был
богаче Шиллера. Недостатком шиллеровского метода
изображения он считал то, что сплетение кровеносных
сосудов и нервов у героев своих драм Шиллер прослежи-
. вал только в основных узлах и стволах, а не вплоть до
их тончайших волосных разветвлений. Но вовсе не так
хорошо Геббель знал, в чем он был беднее Шиллера.
В развитии обоих поэтов имеется много общего: поэт
«Нибелунгов» также не выполнил всего того, что обещал
поэт «Марии Магдалины», и одни и те же причины по­
будили их обоих в зрелые годы обратиться к исторической
драме. Но если сравнить созданное ими в этой области,
то сразу же видно, что взор Геббеля влекли к себе су­
мерки истории, а Шиллера —ее солнечный свет. Над ис­
торическими драмами Геббеля возвышается чистый, усы­
панный звездами ночной небосвод; в них нет и капли
радостного света, озаряющего исторические драмы Шил­
лера. Один только раз оба поэта встречаются друг с
[ другом, и именно в работе над последней из своих драм —
«Дмитрий Самозванец», которую Геббель почти закон­
чил, а Шиллер довел лишь до начала второго акта; но
тогда как Шиллер только после долгих колебаний взял­
ся за этот «авантюристический поход», за этот «безум­
ный сюжет», то у Геббеля история Лжедмитрия была
наименее отдаленным от современности сюжетом среди
тех, которые он почерпнул из исторических источников.
Конечно, Геббель не был бы тем великим драматургом,
каким он был на самом деле, да и вообще не был бы ве­
ликим драматургом, если бы не умел выразить в своих
исторических драмах настроение, характерное для изо­
бражаемой эпохи. Все же Геббель плохо разбирается в
кульминационных моментах исторического развития, он
не владеет тем искусством, каким так мастерски владеет
Шиллер, который умеет вызывать в историческом мате­
риале резонанс, созвучный мучительно нарождающимся,
лишенным еще четкой формы явлениям современной
жизни, и у которого исторические герои при всем их ис­
торическом своеобразии несут в себе то, что волнует сер­
дца их современников.
Нигде так блестяще не проявляется это искусство
Шиллера, как в «Валленштейне», и нигде не видно так
612


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
отчетливо, что он не руководствовался какой-либо спор­
ной в художественном отношении тенденцией, а следо­
вал поэтической интуиции. Как исторический характер,
Валленштейи был ему глубоко антипатичен, что он уже
показал в своей «Истории Тридцатилетней войны». Шил­
лер находил этот сюжет неблагодарным и непоэтичным.
Он писал Гете, что никогда не сочеталась в нем такая
холодность к своему материалу с таким горячим влече­
нием к самой работе. Им руководил чисто эстетический
интерес, и вместе с тем он мог теперь на собственном
опыте убедиться, как мало помогают поэту в его кон­
кретном художественном творчестве общие понятия да­
же самой удачной эстетики; «в таком расположении ду­
ха» он был «настроен настолько не философски, что го­
тов был отдать все, что знал он сам и что знали другие
об основах эстетики, за одно-единственное преимущест­
во, данное опытом,— за один какой-нибудь ремесленный
прием».
Напрягая все свои силы, Шиллер стремился исклю­
чить то субъективное начало, которое ранее определяло
характер действующих лиц в его драмах; он совершенно
отказался от эстетического принципа своей юности, со­
гласно которому все характеры, созданные поэтической
фантазией, суть только сам поэт. Он прилагал невероят­
ные усилия к тому, чтобы достичь той степени объектив­
ности, которая была свойственна художественному твор­
честву Гете, хотя ясно сознавал, что никогда полностью
этого не достигнет. Но он настолько близко подошел к
своей цели, что, как известно, многие даже считали Гете
автором или соавтором «Лагеря Валленштейна», и Гете
даже был вынужден заявить, что он внес от себя в текст
всего только две строчки. И как раз имея в виду «Вал­
ленштейна», Гете сказал, что он позволяет себе считать
Шиллера поэтом и даже великим поэтом, хотя импера­
торы и диктаторы романтизма и утверждали, что он во­
обще не поэт.
Как бы сильно ни повлияли советы и личное творче­
ство Гете на Шиллера во время его работы над «Вал-
ленштейном», эта трилогия, как и вообще все историче­
ские драмы Шиллера, представляет собой совершенно
своеобразное и самостоятельное явление поэтического
искусства. Драма Шиллера не драма Шекспира, это не
драма Гете и не драма Геббеля, однако из этого совсем
6t3


ФРЛ11Ц ЛШРИНГ
не следует, что драма эта художественно неполноценна.
Всякая эстетика имеет лишь относительную ценность,
так как п она подчинена историческим воздействиям и,
по существу, каждое талантливое художественное произ­
ведение создает себе свою собственную эстетику. Поэто­
му так же неправильно подходить к Гете, Шекспиру и
Геббелю с меркой Шиллера, как неверно считать, что на
весах Шекспира, Гете или Геббеля Шиллер окажется
слишком легковесным. Именно это имел в виду Гете, ко­
гда отметил, что «Валленштейн» Шиллера так велик, что
нельзя ничего поставить рядом с ним. Было бы преуве­
личением понимать его слова так, что «Валленштейн» —
венец мировой драматургии, но они совершенно справед­
ливы в том смысле, что каждое истинное и самобытное
произведение искусства само по себе ни с чем не срав­
нимо.
И все же «Валленштейн» создан автором «Разбойни­
ков», и автор «Валленштейна» мог воспринять у Гете
лишь то, с чем мог мириться автор «Разбойников».
В этом смысле Шиллер и писал в одном из писем к Гете,
что «Валленштейн» должен будет in concreto * обнару­
жить и содержать всю совокупность того, что за время
его commercio** с Гете смогло перейти в его сознание.
Предел возможного слияния ощущается отчетливо в при­
знании Шиллера, что он хорошо чувствует себя только
тогда, когда от Валленштейна переходит к Максу Пик-
колом пни
124
, и все же совет Кернера больше выдвинуть
юного героя в Центр драмы он, к удивлению своего ста­
рого друга, сурово отверг, сказав, что он придерживает­
ся противоположных взглядов на трагическую поэзию,
от которых не может отказаться. Кернер затронул тут
как раз тот пункт, где личная склонность поэта вступила
в противоречие с авторским чувством долга, которое за­
родилось в нем в связи с его приходом к более зрелому
пониманию вопросов художественного творчества. И ес­
ли эпизод с Максом и Теклой часто называли уязвимым
местом драмы, то он является им лишь потому, что во­
брал в себя все, что иначе, при всех присущих поэту осо­
бенностях, могло затуманить светлую и ясную картину
мира в его величественном произведении.
* В действительности (итал.) .
** Общения (шал.) .
014


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
Умение воссоздавать эту картину мира «красочно и
живо», как этого требовал когда-то от драматургов мо­
лодой Шиллер, является бессмертной заслугой зрелого
поэта. Или, если прибегнуть к другому образу, тремя
мощными уступами возносится это грандиозное здание,
н величественное впечатление, производимое им, ничуть
не умаляется оттого, что придирчивые и мелочные ре­
месленники обнаруживают там или тут следы открошив-
шсйся кладки. То, что Шиллер называл обычно «искус­
ством идеализации», «титаническим трудом идеализа­
ции», проявилось здесь в художественном совершенстве,
и блистательно подтвердились его слова, что только «че­
рез ворота Красоты» человек проникает «в страну позна­
ния».
Он представил идеализированно.Валленштейна и мир
Валленштейна, но именно поэтому он глубже и вернее
воссоздал их историческую сущность, чем это способны
были сделать современные ему историки, а также и он
сам, как историк. Глубоко и проникновенно он увязал
современность с прошлым, изобразив на фоне страшного
распада Германской империи трагическую гибель того
героя, который, сражаясь с неумолимой судьбой, хотел
остановить этот распад.
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ
В «Валленштейне» Шиллер, на сороковом году жизни,
достиг вершины своего поэтического творчества. Непре­
станно терзаемый тяжелой болезнью, он понимал, что
его дни сочтены, но, убедившись теперь, что его истин­
ное призвание — драматургия, он тем упорнее предал­
ся ей.
Поэтому ему хотелось иметь более тесные связи с те­
атром, и в конце 1799 года он решил переселиться в Вей­
мар. Свои лекции в университете он прекратил читать
уже с 1793 года, и расставание с Иеной облегчалось ему
еще и тем, что к этому времени значительно сузился круг
его йенских друзей. В Веймар влекла его также перспек­
тива ближе сойтись с Гете. Даже гериог выразил жела­
ние видеть его в Веймаре, и не потому, что он был вос­
хищен творчеством Шиллера, а из совсем противополож­
ных побуждений. Доблестному Карлу Августу, которо-
G15


ФРЛ1Щ МЕРИН Г
му, по свидетельству одной из его придворных дам, его
прусский кирасирский полк был дороже, чем все гении,
обитавшие при его так называемом дворце муз, этот де­
зертировавший полковой лекарь представлялся сомни­
тельной личностью, и, несмотря на все пристрастие к
игре в солдатики, герцогу не пришелся по вкусу даже
«Валленштейп» с его звоном оружия. По-видимому, он
вбил себе в голову, что сможет лучше надзирать за пи--
сательской деятельностью Шиллера, если тот поселится
в Веймаре: итак, он увеличил по просьбе поэта его годо­
вое содержание с двухсот талеров до четырехсот, чтобы
Шиллер мог сводить концы с концами при большей до­
роговизне жизни в Веймаре.
Однако, вопреки надеждам, которые побудили Шил­
лера переселиться в Веймар, он больше потерял при
этом, чем выиграл. Разумеется, он не допускал вмешатель­
ства герцога в свое поэтическое творчество даже и тогда,
когда в виде исключения его критика оказывалась и не
вовсе неуместной. Вкусу герцога Гете и Шиллер делали
лишь ту уступку, что время от времени ставили на вей­
марской сцене какую-либо французскую драму. С этой
целью Гете перевел «Магомета» Вольтера, а Шиллер —
«Федру» Расина. И, чтобы успокоить свою поэтическую
совесть, Шиллер написал известные стансы «К Гете, ко­
гда он поставил «Магомета» Вольтера», но вновь, по
своей проклятой привычке, так «сатирически и резко»,
что вкусы герцога в них скорее высмеивались, чем вос­
хвалялись, и его прекрасные строфы оказались совер­
шенно непригодными для выражения лояльности. Но ес­
ли с самим герцогом у Шиллера установились сносные
отношения, то в связи с тем, что его свояк Вольцоген за­
нимал теперь первое место среди придворной челяди,
Шиллер оказался в Веймаре куда больше втянутым в
круг придворных сплетен и интриг, чем это было неиз­
бежно или вообще возможно в Йене.
С этим еще можно было бы мириться, если бы у Шил­
лера сложились более короткие отношения с теми двумя
веймарцами
125
, которые духовно были равны ему. Но
произошло как раз обратное. С тех пор, как Шиллер и
Гете жили друг возле друга, их взаимоотношения стали
менее тесными, чем прежде. Нельзя считать показатель­
ным, что их переписка отныне свелась к обмену незначи­
тельными записками. Ведь теперь они встречались не-
616


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
сравнение чаще, и их личные отношения неизменно ос­
тавались вполне дружественными и исполненными вза­
имного уважения, без каких-либо трений; помимо всего,
их обоюдный практический интерес к веймарскому теат­
ру создавал почву для их совместной деятельности. Но
в остальном их совместная работа постепенно шла на
убыль, по мере того как вновь обострялось старое проти­
воречие между прирожденным художником, который, не
торопясь, ожидая благоприятного часа, давал созревать
плодам своего художественного гения, и просветителем-
поэтом, который после блистательной пробы оружия в
«Валленштейие», пробудившей в нем веру в его полко­
водческий дар, погнал теперь свою поэзию в атаку.
Шиллер с неудовольствием писал Гумбольдту и Керне­
ру, что Гете «предается безделью», а Гете стал с такой
сдержанной похвалой отзываться о драмах Шиллера,
что это задевало больше, чем какое-нибудь резкое
критическое замечание.
Когда в январе 1804 года Шиллер послал Гете пер­
вый акт «Телля», Гете написал ему. «Право же, это не
первый акт, а целая пьеса, и к тому же превосходная, с
чем и поздравляю Вас от всего сердца и надеюсь скоро
увидеть продолжение. На первый взгляд мне все нра­
вится, а это ведь самое главное в произведениях, рассчи­
танных на определенный эффект». Затем Шиллер пос­
лал второй акт с известной сценой на Рютли, на что Ге­
те вначале вовсе не откликнулся, а затем, когда Шил­
лер ему напомнил, ответил: «Возвращаю Вам Рютли, все
достойно всяческих похвал и одобрения. Идея объеди­
нения всей страны первосходна как по своей величест­
венности, так и по тем перспективам, которые она откры­
вает. Мне хотелось бы увидеть остальное. Желаю Вам
удачно завершить все». А получив все «остальное», он
сухо написал Шиллеру: «Драма удалась превосходно и
доставила мне приятный вечер». Совершенно ясно, что
трижды повторенное «превосходно» наряду с намеком
на «определенный эффект» представляет собою нечто
совсем иное, чем тот пристальный и активный интерес,
какой Гете проявлял ранее к «Валлеиштейну» Шил­
лера или Шиллер — к «Вильгельму Мейстеру» Гете.
Совсем невыносимо сложились позже отношения
Шиллера с Гердером. Еще во время своего первого пре­
бывания в Веймаре Шиллер сообщил Кернеру бездну
617


ФРАНЦ MEI'ИИГ
сплетен о Гердере, хотя его преданный друг, почти не­
изменно обнаруживавший верное чутье ко всему, что ка­
салось кровных интересов Шиллера, неоднократно сове­
товал ему как можно ближе сойтись с Гердером. Еще в
более молодые годы Шиллер мог бы получить много
плодотворных импульсов от универсального ума Герде­
ра; но, возможно, именно эта универсальность и оттал­
кивала его в те трудные дни, когда он вынужден был
думать о том, чтобы «все, чему он учился, приносило бы
доход», когда он не мог углубиться в грандиозную для
того времени концепцию истории Гердера, не отказав­
шись от своих исторических занятий, которым он должен
был отдаваться ради куска хлеба. Затем, однако, между
ними установились сносные отношения, и Гердер дея­
тельно сотрудничал в «Орах».
Тем не менее уже в 1797 году Шиллер писал Керне­
ру: «Гердер совсем патологическая натура, и все, что он
пишет, представляется мне порождениями недуга, кото­
рые он извергает из себя, не получая, однако, исцеле­
ния. Он испытывает ядовитую зависть ко всему доброму
и энергичному и подчеркивает свое покровительство все­
му посредственному. Он наговорил Гете самые оскорби­
тельные веши о его «Мейстере». Против Канта и боль­
шинства философов у него скопилось в душе немало
яда... Просто возмутительно, что такая огромная, не­
обычная сила совсем пропадает для доброго дела». Это
мнение Шиллера в чуть смягченной форме перешло и в
буржуазную историю литературы, которая любит рас­
пространяться о «мрачной озлобленности» Гердера и
противопоставлять его, как «настоящего брюзгу и зави­
стника», более крупным личностям — Канту, Гете, Шил­
леру; даже биографы Гердера в большей или меньшей
степени разделяют эту точку зрения.
Тем не менее она насквозь ошибочна. Действитель­
ные недостатки Гердера являлись оборотной стороной его
действительных заслуг. Он представлял принцип истори­
ческого развития в эпоху, перед которой стояла задача
разрушить до основания исторические развалины уже
пережившего себя прошлого. Он принадлежал к буржу­
азному Просвещению, но лишь как его нечистая совесть.
Он обладал именно теми способностями, которых у бур­
жуазного Просвещения не было и не могло быть, но ка­
кие ему следовало иметь, чтобы победить. Ум, более
618


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
склонный к верным прозрениям, чем к анализу, Гердер
не мог состязаться с Кантом в умении пользоваться фор­
мальным методом мышления, что наглядно выявилось
в его полемике с Кантом; но, по существу, он был совер­
шенно прав, когда, исходя из философии Спинозы, кото­
рой он придерживался вместе с Гете и с Лессипгом, он
решительно выступил против попыток Канта восстано­
вить христианский дуализм в его философской маски­
ровке. Гердер был не прав и тогда, когда от поэзии Гете
и Шиллера он повернулся назад, к любимым поэтам сво­
ей юности — Гагедорну
126
, Галлеру 127
, Э.Клейстуик
престарелому Глейму, вместе с которым он оплакивал
«старое доброе время». Но эти ошибки имели своим
источником не «ядовитую зависть ко всему доброму и
энергичному», как полагал Шиллер, а справедливую не­
приязнь универсального ума Гердера к односторонней
эстетической культуре, созданию которой посвятили се­
бя Гете и Шиллер.
И даже отвратительный скандал, отравивший Герде-
ру последние годы его жизни, показывает его в более
благоприятном свете, чем Гете и Шиллера. В отличие от
них обоих он проявил горячую симпатию к французской
революции и тем самым навлек на себя гнев герцога, ко­
торый просто рассвирепел, когда в проповедях его гене­
рал-суперинтендента зазвучали отголоски мощного дви­
жения, развернувшегося по ту сторону Рейна. По обы­
чаю таких захолустных тиранов, Карл Август отомстил
тем, что «забыл» о своем торжественном обещании по­
заботиться о детях Гердера. Когда жена Гердера, дама
холерического нрава, написала Гете примерно в. том
смысле, что пусть, мол, герцог сдержит свое слово или
пусть его черти заберут! — ей ответил не поэт и не друг,
а придворный: «Легче в тяжелую минуту взывать к чу­
жому чувству долга, нежели всей своей жизнью и пове­
лением заслужить то, за что мы все же должны быть
благодарны». Тем не менее Гете напоминал герцогу о его
обещании, и Карл Август выполнил его, но опять-таки
на свой манер. Он сообщил, что готов предоставить од­
ному из сыновей Гердера земельную аренду в Веймар­
ском герцогстве, но лишь при условии, что молодой
Гердер женится на вдове прежнего арендатора. На такое
унижение Гердеры не согласились; молодой Гердер по­
кинул Веймар и купил себе землю в Баварии. Но уже
619


ФРАНЦ МЕРИНГ
совершив покупку, он узнал, что баварское дворянство
располагает привилегией, в силу которой оно в течение
года может выкупить у всякого бюргера, приобретающе­
го в Баварии дворянские земли, купленный им участок
за ту же самую цену. А так как некий баварский юнкер
тотчас же решил воспользоваться этой восхитительной
привилегией, чтобы согнать молодого Гердера с его зем­
ли, то старик Гердер принял решение выхлопотать для
себя баварское дворянство. Этот шаг, столь мучитель­
ный для давнего врага дворянства, он совершил со всем
возможным при таких обстоятельствах достоинством и
настоял, чтобы в дипломе было четко записано, что он
добивался благородного звания только из-за этой дво­
рянской привилегии. В связи с этим пигмей-самодержец
Карл Август пришел в бешеную ярость и решил пока­
зать, что он еще является «хозяином в своей стране»:
он не пожелал признать дворянство Гердера, но зато
велел заказать у императора в Вене за свой собствен­
ный высочайший счет дворянскую грамоту для Шилле­
ра и, чтобы посрамить Гердера, распорядился во всеус­
лышание возвестить об этом событии по всей мировой
державе веймарской.
Эта гнусная комедия показывает как в микрокосме,
среди какого невероятного убожества пришлось жить
«веймарским титанам». Хотя на первых порах лично
Шиллер играл во всем этом только пассивную роль, од­
нако многое становится понятным из слов его жены, ко­
торая сочла себя обязанной написать одному другу:
«Из диплома каждый может видеть, что Шиллер ни в
чем не виноват, и это меня успокаивает». К сожалению,
из диплома этого никак нельзя видеть. Поскольку гер­
цог не любил поэзии Шиллера, то она, естественно, и не
могла быть упомянута в дипломе как причина «возведе­
ния в более высокое сословие», а потому наряду с за­
слугами Шиллера в области языка в дипломе с отмен­
ной похвалою говорилось о его отце, сражавшемся а
императорских войсках против непокорного
короля
Пруссии, в связи с чем всем курфюрстам, князьям, ду­
ховным и светским господам, графам и баронам «под
страхом штрафа в пятьдесят марок пробным золотом»
вменялось в обязанность «поименованного Иоганна
Кристофа Фридриха фон Шиллера признавать, уважать
и почитать как нашего и Священной Римской империи
620


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
благородного ленного вассала и соратника в турнирах».
Весьма сомнительно, чтобы при веймарском дворе через
сорок лет помнили воинские подвиги бывшего лейтенан­
та Шиллера: тайный советник Фойгт, составлявший
текст диплома, мог узнать об этом только от поэта Шил­
лера. Само собой разумеется, что в письмах к таким лю­
дям, как Гумбольдт и Кернер, Шиллер лишь удивлялся,
говоря о «пустой чести», которой он удостоился, но все
же не особенно красиво было с его стороны, когда в от­
вет на подробные расспросы Кернера он насмешливо
изобразил роль Гердера в этой гадкой истории.
Нельзя себе представить, чтобы даже величайшие
гении могли годами и десятилетиями жить в одуряющей
и душной атмосфере такого княжеского двора без вся­
кого ущерба для своей души. И тем более не подобает
умалчивать об этом, потому что как раз тени, которые
падали из этого мрачного и тусклого мира на произведе­
ния Гердера, Гете и Шиллера, слишком часто превозно­
сятся как истинно светлые моменты духовной жизни
этих людей. Этим в значительной степени и объясняется,
что сразу после переезда в Веймар Шиллер стал посте­
пенно спускаться с тех высот, которых достигло его дра­
матическое творчество в «Валленштейне».
«МАРИЯ СТЮАРТ»
Сразу же после завершения «Валленштейна» Шил­
лер принялся за трагедию, сюжет которой заинтересо­
вал его уже в Бауэрбахе. Он начал ее еще в Йене, но
закончил только летом 1800 года в Веймаре, куда пере­
ехал в конце истекшего года.
В «Марии Стюарт» нет такой богатой картины мира,
как в «Валленштейне». В драме нет даже трагического
конфликта; по существу, это только один пятый акт.
Она начинается осуждением шотландской королевы, о
се вине мы узнаем лишь по тому, как она кается в ней:
мы видим ее страдания, но не ее борьбу. Утомленный на­
пряженной работой над «Валлепштейном», в которой
он, по его словам, до глубины души пресытился своими
героями, Шиллер очень снизил свои требования к худо­
жественной объективности; того разнообразия тонких от­
тенков, с каким были даны противоположные характеры
621


ФРАНЦ МЕРИНГ
Валленштейна и Октавио Пикколомини, мы не находим
в образах обеих королев в «Марии Стюарт». На каю­
щуюся узницу падает только свет, на победительницу —
только тень. В Елизавете Английской поэт бичевал все
то, что он не мог терпеть в женщинах — сильную, несги­
баемую волю и не только жажду власти, ио и способ­
ность властвовать.
Но в тех более тесных границах, которые наметил се­
бе поэт, «Мария Стюарт» имеет немало достоинств. Сра­
зу же после появления драмы Кёрпер отметил ее особен­
ность: подобно античной трагедии, она держится не па
герое, а на действии, и в том, как развивается дейст­
вие,— главное достоинство этой трагедии. Хотя участь
героини предрешена еще до поднятия занавеса, поэт с
удивительным мастерством создает динамичное дейст­
вие, исполненное драматического напряжения до самого
конца. Теперь Шиллер распоряжается на сцене как ее
законный властитель и делает эстетически возможным
то, что сам признавал морально невозможным — спор
обеих королев, являющийся кульминационной точкой
драмы. Также и сцена причащения в пятом акте была
смелым, но вполне удавшимся дерзанием; Шиллер не
отказался от нее, когда Гете писал ему еще до оконча­
ния драмы: «Смелая мысль изобразить па сцене обряд
причащения уже разглашена, и ко мне обращаются, что­
бы я просил Вас обойтись без него. Должен признаться,
что мне самому это было не очень по душе,— теперь же,
раз многие уже заранее заявляют протест, это тем более
нежелательно». Кто были эти «многие», Шиллер, конеч­
но, знал.
И если действие в «Марии Стюарт» не имеет такого
исторического размаха, как в «Валленштейне», оно все
же разыгрывается на широком историческом фоне. Шил­
лер вновь проявил здесь свое умение вкладывать в исто­
рический сюжет то, что должно было горячо волновать
сердца современников, не делая, однако, каких-либо
уступок дешевой злободневной тенденциозности. А ведь
именно в духе таких тенденций и было высказано немало
возражений против «Марин Стюарт». Говорилось, что,
влюбленный в свою кающуюся героиню, Шиллер будто
бы слишком много воздал католицизму и слишком мало
протестантизму, что борьбу крупных исторических проти­
воречий он свел к бабьей сваре. Вообще ярые противни-
622


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
ки католицизма, как либеральные, так и консерватив­
ные, всегда с опаской поглядывали на Шиллера, находя
в нем недостаток ортодоксальной веры. Но это неверно,
ибо к католицизму Шиллер питал так же мало личных
симпатий, как и к протестантизму. Он был выше этих
конфликтов и именно поэтому мог исторически правдиво
изобразить их на сцене.
Как в отношении «Валленштейна», так ив отношении
«Марии Стюарт» историческая наука подтвердила худо­
жественную дальновидность Шиллера. Она разбила
идол «девственной Queen Bess»*, созданный националь­
ными предрассудками англичан, и даже еще больше уре­
зала список грехов Марии, чем это сделал Шиллер.
Она так же видит исторические противоречия столетия,
как их видел и Шиллер: на стороне английской Рефор­
мации— жестокую, суровую, трезвую, деловую полити­
ку в духе Берли, на стороне европейской контрреформа­
ции— весь волшебный блеск искусств и наук, который
возвращал в лоно католической церкви и более холод­
ных и умных людей, чем мечтатель Мортимер.
«ОРЛЕАНСКАЯ ДЕВА»
За «Марией Стюарт» сразу же последовала «Орле­
анская дева». В июле 1800 года Шиллер начал эту «ро­
мантическую трагедию», в апреле 1801 года он ее окон­
чил.
В разгар работы он писал Кернеру: «Моя новая пье­
са должна возбудить большую симпатию уже своим сю­
жетом. Здесь один главный персонаж, все остальные,
число которых достаточно велико, не могут идти с ним
пи в какое сравнение по тому участию, которое он воз­
буждает. Однако сюжет достоин подлинной трагедии, и
если я смогу обработать его не хуже, чем мне это уда­
лось с «Марией Стюарт», то меня ожидает большой ус­
пех». И действительно, «Орлеанская дева» принесла
Шиллеру большой успех; когда осенью 1801 года состоя­
лась первая ее постановка — причем не в Веймаре, где
герцог этому воспрепятствовал, а в Лейпциге,— Шиллер
присутствовал на спектакле, и публика осыпала его бур«
* Королевы Елизаветы (англ.) .
623


ФРАНЦ МЕРИНГ
ными аплодисментами. Но этим большим успехом пьеса
была обязана только своим сценическим достоинствам,
в художественном отношении «Дева» еще больше усту­
пает «Марии Стюарт», чем сама «Мария Стюарт» —
«Валленштейну».
Историческая Орлеанская дева была героиней наив­
ной; на исходе средних веков она выросла в уединенной
пограничной долине, где в христианском благочестии
еще даже не стерлись полностью следы древних языче­
ских представлений и где все же благодаря соприкосно­
вению с чужеземным миром уже начинало пробуждаться
такое новое для того времени чувство, как национальное
сознание. Именно полное слияние религиозного и нацио­
нального чувства сделало из Жанны д'Арк чрезвычайно
своеобразное историческое явление, и как раз поэтому
она не была понята вначале придворной рыцарской сво­
рой, которая давно уже утратила религиозное чувство,
но не имела даже проблесков национального сознания.
Этим именно и объясняется та таинственная и как бы
сверхъестественная власть, которую приобрела девушка
из Орлеана над войсками и народными массами своего
времени, независимо от того, считали ли они ее орудием
небесных или дьявольских сил.
Конечно, воскресить такую личность в искусстве мог
только наивный гений, а в безбрежной литературе в сти­
хах и в прозе, созданной в течение веков о Жанне д'Арк,
такой гений еще не появлялся. В своем «Генрихе VI»
Шекспир представил Орлеанскую деву распутной сол­
датской девкой, а Вольтер сделал ее героиней комиче­
ской эпопеи
128
, поистине не отличавшейся целомудрием
и благопристойностью. И вовсе не потому, что великий
насмешник имел что-либо против Орлеанской девы; он
даже в другом месте хвалит «отважную амазонку», но
при этом замечает: «Пусть из Жанны не делают бого-
вдохновенное существо; она всего лишь смелая слабо­
умная девушка, которая вообразила себя боговдохновен-
ной; она деревенская героиня,которую заставили играть
значительную роль; она мужественная девушка, которую;
инквизиторы и ученые в своей трусливой жестокости
возвели на костер». Исторический образ, подобный Ор­
леанской деве, был не понятен буржуазному Просвеще­
нию, поскольку ему была чужда всякая национально-ре­
лигиозная экзальтация. Но к буржуазному Просвещению
624


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
принадлежал и Шиллер, и он исказил облик героини не
меньше, чем Вольтер, с той лишь разницей, что он с по­
мощью сердца хотел решить проблему, которую Вольтер
пытался решить посредством остроумия.
Чтоб высмеять величье человека,
Тебя насмешка затоптала в прах —
так, обращаясь к Жанне, отзывался Шиллер о поэме
Вольтера и тут же, имея в виду свою трагедию, писал:
Тебя влекла ее благая-сила,
Бессмертна ты, тебя душа творила
1М
.
Перевод А. Кочеткова
По и его героиня не в меньшей мере карикатура, чем ге­
роиня Вольтера.
Если историческая Орлеанская дева никогда не обна­
жала меча против врага, а всего лишь шествовала со
знаменем в руках впереди войск, то героиня Шиллера
прямо целыми рядами косит англичан и теряет веру в
свою божественную миссию лишь потому, что в порыве
нежного чувства она отпустила на свободу англичанина,
которого минутой раньше собиралась пронзить своим ме­
чом. Насколько молниеносно влюбляется она в британ­
ского лорда, настолько же внезапно один за другим
влюбляются в нее французские полководцы во главе с
графом Дюнуа
13
°, побочным сыном герцога Орлеанского,
и все они желают назвать деревенскую девушку своей
законной супругой. Однако достаточно познакомиться с
подлинными словами исторического графа Дюнуа об ис­
торической девушке из Орлеана, чтобы сразу же понять,
что здесь натворил Шиллер: «Мне самому и другим, ко­
гда бы и сколь часто мы ни имели дело с Жанной, ни­
когда не приходила в голову мысль или желание счесть ее
женщиной. Мне кажется, она была святой». Эти скупые
слова дают более ясное представление об облике Жан­
ны д'Арк, чем трагедия Шиллера.
Искусственна вся та «романтика», которую Шиллер
внес в жизнь наивной героини, от ее первого патетиче­
ски-сентиментального монолога в начале пьесы и вплоть
до конца трагедии, когда она разрывает на себе пудовые
цепи, чтобы одержать для французов еще одну победу.
Подлинная история девушки из Орлеана, как она дошла
до нас по документальным свидетельствам того времени,
625


ФРАНЦ МЕРИНГ
несравненно поэтичнее, чем она представлена в драме
Шиллера. Сильное впечатление, которое производила и,
вероятно, еще производит эта пьеса, вызвано ее чисто
внешними и сценическими достоинствами. И так как
Шиллер сосредоточил все свои усилия на разработке об- «
раза главной героини, то драма очень бедна запоминаю­
щимися характерами. Таких рельефно вылепленных фи­
гур, как в «Валленштейне» и даже в «Марии Стюарт»,
мы в «Орлеанской деве» уже не встречаем. Французские
полководцы Дюнуа, Ла Гир, Дю Шатель, с одной сто­
роны, английские полководцы Тальбот, Лионель, Фас-
тольф, с другой —все они сделаны на один манер, в луч­
шем случае чуть-чуть более выпукло обрисованы Дюнуа
и Тальбот.
Существует мнение, что «Орлеанская дева» знамену­
ет собой поворотный пункт в жизни поэта, его поворот
от космополитизма к патриотизму. Чтобы доказать это
положение, приводят обычно известные стихи о нации,
которая заслуживала бы позора, если бы ей было жаль
положить все за честь свою святую. Но при всех ошиб­
ках, допущенных Шиллером в «Орлеанской деве», все
же он не настолько потерял здравый смысл, чтобы не
заметить национального элемента в своем сюжете, и он
воздал должное этому элементу — разумеется, в рамках
тех исторических границ, которые определялись самим
сюжетом. Поэту преподносят, в сущности, довольно не­
лестный комплимент, когда его хвалят за то, что в сред­
невековой драме он излил весь свой пламенный совре­
менный патриотизм; и его можно легко защитить от уп­
река в неуместной тенденциозности. Ибо ведь не поэт
произносит эту затасканную цитату, а побочный сын гер­
цога Орлеанского, и в неискаженном виде она как раз и
выражает национальную идею в той форме, как она мог­
ла преломиться в сознании французского принца на исхо­
де средних веков:
Народ за трон себя щадить не должен —
Таков закон и вечный жребий света;
Иного мы, французы, не признаем,
И стыд той нации, которой жаль
Все положить за честь свою святую.
Возможно, робкие души возразят на это, что ведь в
полной цитате в самом деле впервые звучит пророчество
о прусском ополчении с его лозунгом: «С богом, за коро-
626


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
ля и отечество!» Это было бы, право, недурное толкова­
ние, и тогда оставалось бы только пожелать, чтобы бла­
гомыслящие патриоты всегда полностью приводили эту
жалкую цитату; тогда стало бы очевидным, что только
средневековый феодал мог считать честью то, что совре­
менная нация сочла бы для себя позором, а именно: по­
жертвовать собой ради своего короля.
И вовсе не мнение Шиллера, а мимолетный каприз
бесхарактерного короля Карла выражают следующие
строки «Орлеанской девы»:
Властителю совластвует певец...
Пусть об руку идет с монархом он,
Они живут на высотах созданья.
Перевод В. Жуковского
На этот счет у Шиллера имелся свой личный опыт,
вынесенный им из общения с герцогами Вюртембергским
и Веймарским, опыт, который меньше всего мог внушить
ему такое оптимистическое представление об отношени­
ях между королем и певцом.
«МЕССИНСКАЯ НЕВЕСТА»
«Мария Стюарт» и «Орлеанская дева» были созданы
под знаком «Валленштейна». В своей следующей драме,
«Мессинской невесте, или Враждующих братьях», «тра­
гедии с хорами», начатой в марте 1802-го и оконченной
в январе 1803 года, Шиллер пошел по новому пути.
Пожалуй, наиболее метко охарактеризовал поэт то,
что привело его на этот путь, в одном из писем к Гете:
«Здесь я имею дело с чем-то цельным, что легче оки­
нуть взором и чем легче управлять; к тому же более бла­
годарна и привлекательна задача сделать простой сюжет
богатым и содержательным, чем сузить слишком богатый
и обширный материал». Огромный труд, который он за­
тратил, чтобы овладеть историческими материалами при
работе над драмами своего «высокого стиля», утомил
ого, и, возможно, он почувствовал также, что шел от
«Валленштейна» к «Орлеанской деве» по нисходящей
линии. Как это видно из-письма к Гете, ему хотелось най­
ти новый метод работы.
627


ФРА1Ш 'MEPMHI
Известную роль могло сыграть и зародившееся в нем
тайное желание вступить в творческое состязание с Ге­
те. Так как в это время готовилась постановка «Ифиге-
нии» Гете на веймарской сцене, то Шиллер вновь вни­
мательно перечитал ее и написал о ней Кернеру:«Я очень
удивился, что она не произвела па меня прежнего благо­
приятного впечатления, хотя это, несомненно, одухотво­
ренное произведение. Но она просто до удивления совре­
менная и иегреческая, так что даже диву даешься, как
можно было вообще ее сравнивать с греческой трагеди­
ей. Она совершенна только в моральном отношении, но
ей очень не хватает темперамента, жизни, движения, все­
го того, что делает пьесу подлинно драматической. Гете
сам давно уже в разговоре со мной дал ей двойственную
оценку, но я счел это просто капризом, пожалуй, даже
кокетством, однако при ближайшем рассмотрении я оце­
нил ее так же».
Сейчас трудно сказать, был ли Гете неправильно по­
нят Шиллером или он сам плохо понимал себя, но, во
всяком случае, Шиллер доказал только, что дух антич­
ности остался ему в конечном счете непонятным, когда
он признал «Ифнгепию» Гете «до удивления современ­
ной и негреческой», а о своей «Мессинской невесте»
говорил, что она «в самом деле приближается к эсхилрв-
ской трагедии». Гете в своей «Ифигении» сумел творче­
ски пересоздать дух античности, а Шиллер в «Мессин­
ской невесте» освоил только ее внешние формы.
Чтобы оправдать «одеяние», в которое он хотел «об­
лечь идеи» своей драмы, Шиллер перенес ее действие в
Мессину, в ту эпоху, когда на. острове Сицилия дейст­
вительно встретились и перемешались друг с другом
христианство, греческая мифология и мусульманство.
«Хотя христианство было основой всего и господствую­
щей религией, все же образы греческих мифов еще про­
должали жить в языке, в памятниках страны, даже в
самом облике городов, созданных греками, а вера, в
сказки и волшебство сопутствовала мавританской рели­
гии»
ш
.
Выбор места действия был хорошо продуман,
однако из того, что здесь некогда господствовала смут­
ная вера в рок, отнюдь не следовало, что суеверный фа­
тализм, царящий в драме Шиллера, являлся греческим
или вообще даже трагическим.
Целый цветущий род, блещущий силой, добродетелью
628


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
и красотою, погибает без какой-либо своей вины, только
потому... Но пусть лучше скажет об этом сам поэт:
Все мы знаем: в своеволье дерзком
Старый князь предстал перед венцом,
Чтобы с ней возлечь на ложе мерзком,
С дщерью, избранной отцом.
Но их пращур седовласый бросил
Гибельных проклятий страшное семя
На греховный одр хмельных утех,
Дом, хранящий это племя,
Скверну скрывает и черный грех.
Да, худое было начало,
И не лучше будет исход!
Ибо с дней, как заря воссияла,
Каждый грех к отмщенью зовет!
Нет, не случай повинен слепой
В том, что братья исполнились гнева.
Неизбежен их спор роковой,
Ибо проклято матери чрево.
Перевод //. Вильмонга
Однако на самом-то деле в драме Шиллера властву­
ет именно всего лишь «случай слепой». Имел ли пращур
право бросить «гибельных проклятий страшное семя»,
остается неясным,— а что также и выбор отца мог быть
преступлением, было небезызвестно автору «Дона Кар-
лоса». Но если единственный виновник преступле­
ния— сын, то он сам и должен поплатиться за все, а в
драме Шиллера он тем не менее безраздельно правит в
Мессине до конца своих дней, и только его ни в чем не
повинные сыновья, внуки проклявшего всех пращура,
терзают друг друга в противоестественной ненависти н
загораются противоестественной страстью к своей един­
ственной сестре из-за проклятия, тяготевшего над супру­
жеским ложем, на котором они были зачаты. Это есть
не что иное, как грубое искажение античной идеи судь­
бы. Против этого вполне обоснованно возражал Геббель,
подчеркивая, что Эдип проклинает своих сыновей, выну­
жденный к этому их поступками; если это проклятие и
настигает их, то лишь потому, что они его заслуживают,
и сама Немезида все равно покарала бы их; к тому же
проклятие Эдипа, говорит далее Геббель, поражает
только его сыновей, а не невинных внуков.
И попытка воскресить древнегреческий хор, пред-
629


ФРАНЦ МЕРИНГ
принятая Шиллером в «Мессинской невесте», также
свидетельствует лишь о том, что внутренняя сущность
эллинского мировосприятия осталась ему недоступна.
При всем доброжелательном отношении Гумбольдта к
живому интересу Шиллера к античности и при всей
его снисходительности к промахам й ошибкам поэта в
этой области он все же не мог отрицать, хотя и в дели­
катной форме, что Шиллер потерпел полную неудачу с
хором. «Я не думаю,— писал он Шиллеру,— чтобы Вам
имело смысл сделать Ваши хоры спутниками обоих
братьев. Так как они втянуты в раздор враждующих
братьев, они уже не являются незаинтересованными
гражданами Мессины, и поскольку затронуто их честолю­
бие, их приговор не может быть беспристрастным приго­
вором судьбы, высказанным устами человеческими... Хор
подобен небу в пейзаже. Само собою разумеется, что хор
присутствует на сцене, ибо каждый поступок благодаря
слухам быстрее или медленнее становится известным на­
роду, и, говоря попросту, хор — это народ, произносящий
свой суд, это ахеяне, которые всегда страдают, когда
безумствуют их цари». И действительно, в драме Шил­
лера обе половины хора безумствуют вместе с враждую­
щими братьями, и хотя на греческий хор это совсем
непохоже, здесь, по-видимому, и коренится причина, по­
будившая поэта воскресить давно уже умершую драма­
тическую форму.
Хор в «Мессинской невесте» был для Шиллера чем-
то вроде резервуара, вобравшего весь поток лиризма,
который иначе затопил бы драму. В той же мере, в ка­
кой в драмах Шиллера ослабевала четкая обрисовка ха­
рактеров, в. них нарастал лирический элемент. Монологи
Марии были более пространны, чем монологи Теклы, ив
свою очередь монологи Марии казались ничтожными ло
сравнению с монологами Иоанны. В «Мессинской неве­
сте», где действием управляет загадочный рок, четкая
обрисовка характеров становилась ненужной или даже
в известной степени невозможной, но зато открывались
все шлюзы для потока лирико-философских раздумий
о таинственной судьбе.
Если хор в «Мессинской невесте» неудачен в драма­
тургическом плане, то песни хоров насыщены прекрас­
ными поэтическими образами. Ибо здесь Шиллер нахо-
630


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
дился в родной ему сфере и смог приблизиться к духу ан­
тичности в меру своего таланта и своего понимания ее
сущности.
«ВИЛЬГЕЛЬМ ТЕЛЛЬ»
Еще не закончив работу над «Мессинской невестой»,
Шиллер стал заниматься новым историческим сюжетом,
на который его натолкнули совершенно беспочвенные
слухи, будто бы он собирается сделать героем своей но­
вой драмы Вильгельма Телля. Настойчивые расспросы
побудили его ознакомиться с «Историей Швейцария»
Чуди
132
, и тут его, как он уже в сентябре 1802 года пи­
сал Кернеру, «вдруг осенило»: «простодушный, геродо-
товский, почти гомеровский дух Чуди» настроил его на
поэтический лад.
Правда, это была «чертовски трудная задача», как
он писал Кернеру. «Потому что, если я отвлекусь, как
это следует, от всех ожиданий, с которыми публика и
паше время подойдут именно к этому сюжету, все же мне
предстоит выполнить очень высокое поэтическое требо­
вание, ибо тут нужно наглядно, придавая всему характер
высшей необходимости правды, показать на сцене целый
народ в определенных местных условиях, целую отдален­
ную эпоху и, главное, сугубо местное, почти что индиви­
дуальное и неповторимое явление. Впрочем, столбы уже
стоят, и я надеюсь построить внушительное здание». Ра­
бота, однако, подвигалась медленно и была закончена
только в январе 1804 года.
«Вильгельма Телля» часто ставили наравне с «Вал-
леиштейном» и даже выше его, что, во всяком случае с
художественной точки зрения, совершенно неверно. Виль­
гельм Телль — не трагический герой; поэтому Шиллер и
назвал свою пьесу не трагедией, а драмой. Тут дело не
только в том, что герой не погибает. Самый характер
сюжета чисто эпический, так что Гете даже намеревался
разработать его в форме эпической поэмы, да и драма
Шиллера всего только драматизированный эпос. Она
распадается, собственно, на три части: два первых акта,
вершину которых образует сцена на Рютли, третий н
четвертый акты, где разыгрывается борьба между Тел-
лем и ландфохтом Геслером, и, наконец, пятый акт, где
631


ФРАНЦ МЕРИНГ
главенствует сцена с Паррицидой. Вряд ли кто когда-ли­
бо сомневался, что эта сцена сильно повредила драме,
и еще Гете объяснял ее появление «влиянием женщин».
Жена Шиллера и его свояченица считали необходимым,
чтобы Телль, убив живодера-ландфохта, затем искупил
бы свое преступление, хотя бы нравоучительной тирадой,
осуждающей политическое убийство.
Но не только в этом сказалось отрицательное «влия­
ние женщин» на художественные качества драмы. Зажа­
тый между требованиями этих поклонниц придворной
морали и «ожиданиями, с которыми публика и время»
подходили «именно к этому сюжету», Шиллер изобра­
зил швейцарцев слишком заядлыми филистерами, а
ландфохта — чрезмерно свирепым театральным тира­
ном. В сцене на Рютли говорится:
Вальтер Фюрст
Цель наша — свергнуть ненавистный гнет
И отстоять старинные права,
Завещанные предками. Но мы
Не гонимся разнузданно за новым.
Вы кесарево кесарю отдайте.
И пусть вассал несет свой долг, как прежде.
Майер
От Австрии свой лен я получил.
Редикг
И продолжайте долг блюсти пред нею.
ИостВа.илср
Я Рапперсвейлям подати плачу.
Вальтер Фюрст
Платите им, как вы всегда платили.
Рёссельман
Я цюрихской обители дал клятву.
Вальтер Фюрст
Церковное вы церкви отдавайте.
Здесь тенденция — вразрез искусству, ибо в начале
четырнадцатого столетия на Рютли эти вопросы и со­
мнения были немыслимы и невозможны, а в начале де­
вятнадцатого столетия они звучали как резкий протест
против величайшего дела французской революции. Что
здесь не просто случайная ошибка, подтверждает за-
632


ШИЛЛЕР. ЫЮГРАФНЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
ключнтельная строка драмы: барон Руденц отпускает па
свободу всех своих крепостных. Это опять-таки совер­
шенно антиисторично, но Шиллер достигает таким пу­
тем компромисса между «влиянием женщин» и «ожи­
даниями времени»; однако компромиссы такого рода
так же мало пригодны в искусстве, как и в политике.
От тенденции смягчать и сглаживать, которая слиш­
ком часто проступает в драме, пострадал и образ самого
героя. В первом акте требование ландфохта воздавать
почести его шляпе воспринимается всеми как величай­
ший позор, какому вообще можно подвергнуть швей­
царцев:
Еше одна ландфохтова затея!
Фохт поклоняться шляпе нам велит.
Да было ль что подобное на свете?
В ком честь жива, не стерпит поруганья!
Перевод Н. Славятинского
А когда в третьем акте Тел ль проходит мимо шляпы,
не воздав ей должных почестей, мы читаем:
Фрисгард
Он власть ландфохта признавать не хочет.
Ослушник этот ею пренебрег.
Штауффахер
Так в этом провинился Телль?
Мель х. таль
Ты лжешь!
Наемник Фрисгард судит о Телле более достойно, чем
Штауффахер и Мельхталь, политические вожди швей­
царцев; особенно странно звучит подобное добродетель­
ное возмущение в устах пылкого Мельхталя, который
только что поклялся, что в Альпах от вершины к верши­
не запылают сигнальные костры и падут неприступные
замки тиранов. И все же они лучше, чем Фрисгард, зна­
ют Телля, который позже, когда на сцепе появляется
Геслер и в таком же духе, как и его ландскнехт, говорит
об отказе Телля воздать почести шляпе, сам заявляет;
Простите, сударь! Я не из презренья —
По безрассудству ваш приказ нарушил.
Будь я другой, меня б не звали Телль.
Помилуйте, я впредь не провинюсь.
633


ФРАНЦ МЕРИНГ
Следовательно, лишь «по безрассудству» Телль не
стерпел позора, которого не может стерпеть тот, в ком
честь жива; и он просит его помиловать, обещая, что
впредь он не провинится.
Таким образом, совершенно очевидно намерение авто­
ра довести покорность швейцарского героя до крайней '
степени самоуничижения, чтобы он тем самым получил
право поднять руку на тирана, который и на такую по­
корность отвечает только бессмысленной свирепой яро­
стью. И своего рода справедливой карой за его антихудо­
жественную тенденцию явилось то, что и поныне Шиллер
еще не угодил своим добрым немцам, что буржуазные
критики — от архидемократа Берне
133
до архиреакцио­
нера Вильмара
ш
—
с трогательным единодушием откре­
щиваются от «предательского убийства» ландфохта Гес­
лера, совершенного Теллем.
Но тут Шиллер проявил свое изумительное историче­
ское чутье. Если учесть, что, несмотря на крайнюю уступ­
чивость Телля, Геслер все же подвергает его самым жес­
токим мучениям, то право Телля убить этого изверга,
как убивают дикого зверя в лесу, представляется столь
неоспоримым, что можно только удивляться, зачем Тел-
лю понадобился еще такой длинный монолог, чтобы уяс­
нить себе это неотъемлемое человеческое право. Убеди­
тельно обосновав убийство Геслера психологически, как
акт самозащиты человека, жестоко ущемленного в своих
кровных интересах, Шиллер представляет его историче­
ски только как явление, порожденное режимом палаче­
ского деспотизма, которое может, правда, послужить
сигналом к освободительному действию, но не является
этим действием. Обдуманно и мудро поступил Шиллер,
не пустив своего Телля на тайное собрание на Рютли, и
если эпический характер сюжета не позволил ему слить
воедино действие отдельной личности с действиями ос­
тальных швейцарцев, то зато в сцене па Рютли Шиллер
воплотил величественный призыв, который, подобно то­
му как некогда на альпийских вершинах вспыхивали
один за другим сигнальные костры, понесет из поколения
в поколение его вольнолюбивый пафос:
Нет, есть предел насилию тиранов!
Когда жестоко попраны права
И бремя нестерпимо, к небесам
Бестрепетно взывает угнетенный.
634


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
Там лодтверждснье прав находит он,
Что, неотъемлемы и нерушимы,
Как звезды, человечеству сияют.
Вернется вновь та давняя пора,
Когда повсюду равенство царило.
Но если все испробованы средства,
Тогда разящий остается меч.
Перевод II. Славятинского
«ДМИТРИИ САМОЗВАНЕЦ»
«Вильгельму Теллю» суждено было стать последней
драмой Шиллера. Сам поэт еще не думал об уходе на по­
кой, и хотя со времени переезда в Веймар его физические
страдания не прекращались, все же наступило некоторое
облегчение. Его неутомимая творческая энергия не ис­
черпала себя в работе над крупными драмами; наряду
с ними он выполнил ряд переводов с английского, италь­
янского и французского, в частности перевел «Макбета»
Шекспира и «Турандот» Гоцци
135
.
Он надеялся творить
до пятидесяти лет, а сейчас шла только середина пятого
десятка. Но веймарская обстановка начинала его тяго­
тить; ему казалось чудом, что в таком тесном и узком
мирке он способен создавать что-либо годное для более
широкого мира. Его тревожила также и забота о его не­
совершеннолетних детях. Поэтому он весной 1804 года
сделал попытку обосноваться в Берлине, где Иффлэнд
с большим успехом и искусством ставил его драмы. Од­
нако эта попытка потерпела неудачу; в течение всего его
пребывания в Берлине, длившегося несколько недель,
его только тешили неопределенными обещаниями, кото­
рые принесли лишь ту пользу, что веймарскому герцогу
стало неловко и он повысил годовое жалованье Шилле­
ра до потрясающей суммы в 800 талеров в год.
Летом 1804 года болезнь поэта вспыхнула с новой
силой и больше уже не оставляла его. В это мучительное
время, когда неотвратимо приближался конец, Шиллер
вновь занялся большой драмой, «Дмитрием Самозван­
цем»— тем самым сюжетом, которому и Геббель впо­
следствии посвятил свои последние силы. Дмитрий был
в начале XVII столетия претендентом на русский пре­
стол. Клика польских иезуитов помогла ему одержать
победу и вступить в Кремль, но вскоре он был разобла­
чен как обманщик и убит. Геббель считал, что Шиллер
635


ФРАПЦ МЕРИНГ
никогда не закончил бы своего «Дмитрия Самозванца»,
так как обманщик в роли героя исключал высокое тра­
гическое воздействие драмы. Геббель сам пытался обой­
ти эту трудность, сделав своего героя побочным сыном
царя, тогда как исторический Лжедмитрий выдавал себя
за его законного сына. Когда Геббель так решительно
осудил план Шиллера, он, вероятно, не знал, что Шил­
лер задумал аналогичное решение для сходного сюжета,
которым он интересовался до последнего года своей жиз­
ни,— о претенденте на английский престол Уорбеке; по
тем же причинам, как и Геббель, он собирался придать
такой поворот сюжету, чтобы «пи в чем не погрешить
против нравственного начала», но с той лишь разницей,
что Уорбек должен был стать героем не трагедии, а обыч­
ной драмы. Тут очень тонко и резко выявляется различие
натур обоих великих драматургов. Геббель ищет завяз­
ку трагедии в психологической проблеме, пусть очень
сложной и запутанной, Шиллер — в столкновении круп­
ных исторических сил, как это сразу видно по велико­
лепным прениям в польском сейме в первом акте — един­
ственном, который ему удалось закончить в самых об­
щих чертах.
.'
Совсем по другой причине, чем Геббель, можно со­
мневаться в том, что Шиллер смог бы завершить своего
«Дмитрия Самозванца». Значительно дольше и более
пристально, чем претендентом на русский престол, Шил­
лер занимался англичанином Уорбеком, и если в конеч­
ном итоге он склонился все же именно к русскому пре­
тенденту, то это было вызвано чисто внешними обстоя­
тельствами — наследный принц Веймарский должен был
жениться на русской великой княжне. Вольцоген, свояк
Шиллера, был послан в Петербург для ведения брач­
ных переговоров, и поэт попросил его собрать материал
для своей новой драмы. Из сделанного им прозаического
наброска этой драмы видно, что он намеревался впле­
сти в нее апофеоз дома Романовых, а с этой задачей,
можно надеяться, он не справился бы.
''
;
На его имя навеки была бы брошена тень, если бы он
стал прославлять династию, которая, как ни одна другая
в истории, покрыта кровью и грязью и только в наши
дни, когда исполняется столетие со дня смерти Шилле­
ра, получает наконец тысячекратно заслуженное ею воз­
мездие
136
.
63G


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ ППМПЦКЛХ РАБОЧИХ
СМЕРТЬ II ПОСМЕРТНАЯ СЛАВА
9 мая 1805 года Шиллер умер. Смерть пришла к не­
му как избавительница. По мнению врачей, только це­
лою страшных страданий нить его жизни могла бы быть
продлена на короткое время.
Так па нем самом сбылись его пророческие слова:
Умирает лишь живой,
А кто умер — неизменен
!И
.
Перевод К. Азадовского
Слава, которую он ценил как высшее из всех земных
благ, возложила на его могилу неувядаемый лавровый
Еенок, и если тело его постепенно превратилось в прах,
его великое имя осталось нетленным. Шиллер стал при­
знанным, любимым поэтом нации, хотя никто не знал
лучше самого Шиллера, что он не был ее величайшим
поэтом.
Геббель объяснял этот факт тем, что слабости Шил­
лера казались немцам, в связи с особенностями их на­
ционального характера, достоинствами. Такой характер,
замечал Геббель, любит неопределенно расплывчатое,
все, что стремится быть одним и хочет в то же время ка­
заться другим, а потому Шиллер, который никогда не
создавал чего-либо подлинно исключительного, чего-то
гсецело поэтического, мог стать его излюбленным поэ­
том. «Если бы, например, Шиллер как поэт-драматург
вместо своего хорошо известного пристрастия ко вся­
ким нравоучительным сентенциям питал бы к ним не­
преодолимое отвращение и обладал бы достаточным изо­
бразительным даром, чтобы восполнить пробелы, обра­
зовавшиеся в силу этого в художественной ткани его
драмы, то как бы это сказалось на отношении нации к
нему? Как бесспорно то, что высший суд эстетики оценил
бы его заслуги гораздо выше, чем теперь, так не менее
бесспорно, что он потерял бы три четверти своей широ­
кой публики, ибо немец раз и навсегда не хочет и не
способен видеть в образах драмы некие высшие письме­
на, читая которые буква за буквой, он мог бы самостоя­
тельно доискаться до ее истинного смысла: фигура, у ко­
торой изо рта не свисает ярлычок с объяснением, сразу
же кажется ему загадочной, и он никогда не чувствует
удовлетворения, если поэт решается удовлетворить тре-
637


ФРЛПЦ МШ'ИНГ
бованиям искусства. То же самое мы наблюдаем в лири­
ке. Картина без пояснительной подписи для него карти­
на, лишенная смысла. Поэтому он предпочитает все рас­
судочное, и Кернер выказал себя только чистокровным
немцем, когда до появления «Песни о колоколе» видел
в «Художниках» венец всей лирической поэзии». В суж­
дении Геббеля чувствуется известная горечь, вынесенная
им из его личного жизненного опыта, а также из наблю­
дений над судьбой Генриха фон Клейста
138
, на которого
Геббель намекает в своих дальнейших рассуждениях.
Утверждать, что Шиллер достиг большой популярности
благодаря тому, что, как драматург, он умел доходчивее
и убедительнее говорить с народом,чем Лессинг, Гердер
и Гете, означало бы упустить из виду, что Клейст и Геб­
бель, такие выдающиеся немецкие драматурги, стоящие
в одном ряду с Шиллером и в некоторых отношениях да­
же превосходящие его как драматурги, совсем незаслу­
женно оставались до сих пор в тени, да и в паши дни еще
не получили должной оценки.
Все же в аргументации Геббеля содержится доля ис­
тины. Поэт значительно легче найдет доступ к сердцу
масс, чем мыслитель и исследователь, однако слава поэ­
та, который выступает как чистый художник, всегда бу­
дет больше расти во времени, чем в пространстве. Этим
и объясняется преимущество, каким располагал Шиллер
по сравнению с Лессингом и Гердером, а также с Гете и
Геббелем, и не в том тут дело, что якобы Лессинг и Гер­
дер не были также в известной мере поэтами, а Гете и
Геббель — также в известной мере мыслителями, но в
том, что ни у кого из них оба элемента не находились в
таком равновесии, как у Шиллера. Таково реальное зер­
но геббелевского понятия «неопроделенно-расплывча-
тое»; а то, что он называет «немецким национальным
характером», было на самом деле немецким бюргерст­
вом, буржуазией, и прежде всего мелкой буржуазией.
Поэта, у которого, как ей казалось, она нашла все, что
волновало ее сердце, она подняла на щит как поборника
своих интересов.
Поэта, у которого, как ей казалось, она нашла все
или, вернее, в которого она вложила все, что волновало
ее сердце. Ибо не идеи образуют интересы, а интересы
преобразуют идеи. Поэтому-то творчество Шиллера, от­
личавшееся изобилием сентенций, и достигло того влия-
638


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
и-ня, которое приписывает ему Геббель, тем более что,
руководствуясь весьма сомнительным принципом, на дра­
матурга стали возлагать ответственность за все, что вы­
сказывали его персонажи. И этому сомнительному прин­
ципу следовали с еще большей беззастенчивостью, когда
после смерти своего любимого поэта буржуазия прояв­
ляла столь же мало интереса к обстоятельствам и усло­
виям его личной жизни, как и в те годы, когда поэт был
жив. Даже Гете и Гумбольдт слишком поздно, около
1830 года, опубликовали свою переписку с Шиллером, и
эти письма в основном характеризовали только его твор­
ческие искания. В то же время появилась первая биогра­
фия Шиллера, написанная его свояченицей Каролиной
фон Вольцоген. Вдова веймарского обер-гофмейстера
изобразила поэта в виде бледного призрака, связанного
с земными делами лишь своей женитьбой и почтительной
благодарностью, которую он якобы питал к Карлу Евге­
нию и Карлу Августу. Переписка Шиллера с Кернером,
важнейший источник для его биографии, появилась не­
задолго до 1848 года, но ведь и этот источник пробился
па поверхность только в более поздний период жизни
Шиллера, когда уже миновали бурные годы его юноше­
ских драм.
Так Шиллер милостью буржуазии и в духе ее тенден­
ций оказался либеральным, национальным и идеальным
поэтом. Худосочному либерализму буржуазии льстило,
что Шиллер выступал против буржуазной революции и
даже поносил ее, проявив здесь большую близорукость,
чем многие его современники,— чем Клопшток и Гердер,
нем Кант и Фихте. На его юношеские драмы, о которых
позже он сам — или это лишь домыслы современни­
ков?— отзывался неблагоприятно, не обращали внима­
ния, считая их незрелой пробой пера; его пьеса «Ковар­
ство и любовь» была не менее яро раскритикована ли­
беральным историком литературы Гервинусом, чем
Вильмаром, этим угодливым приспешником гессенской
династии, известной своей торговлей людьми. А носите­
лем пламенного пафоса свободы, пронизывающего все
драмы Шиллера, от «Разбойников» до «Вильгельма Тел-
ля», был выбран наиболее неудачный в эстетическом и
историческом отношении плоский герой фразы. Поза,
па которого сам Шиллер, как только он его создал, не
мог смотреть без раздражения.
639


ФРАПЦ МЕРИНГ
С еще большим насилием над историческими факта­
ми Шиллера объявили глашатаем идеи национального
объединения. Тем самым буржуазия дала классическое
доказательство полного неверия в свои собственные си­
лы. Ибо борьба буржуазии за национальное объедине­
ние в XVII столетии была, бесспорно, историческим про­
грессом по сравнению с беспочвенным космополитизмом
буржуазного просветительства, который господство­
вал в XVIII веке. Но не подлежит ни малейшему сомне­
нию, что Шиллер, как то и было в действительности,
был привержен этому космополитизму
139
.
«Отечество»
представлялось ему швабским кантоном, а в осталь­
ном он хотел быть «современником всех эпох», и о дол­
ге немцев создать единую нацию он- думал примерно
то же, что и Гете:
Нацией сделаться вы напрасно надеетесь, немцы:
Сделайтесь прежде людьми: это доступней для вас
140
.
Перевод К.. Азадовского
Но Шиллера надо было во что бы то ни стало объг
явить пророком национального объединения, и с этой
целью перетолковали слова, вложенные им в уста сред­
невекового феодала, о нации, которая достойна лишь
позора, если ей жаль положить все за честь свою святую,
или же делали вид, что другой средневековый феодал
подразумевал не старинные швейцарские кантоны, а со­
временную нацию, когда говорил:
Всем сердцем к родине своей прильни,
В любви к ней будь и тверд и постоянен.
Здесь мощный корень сил твоих таится...
141
.
Перевод Н. Славятинского
Но хуже всего был тот невероятный произвол, с ко­
торым немецкий бюргер обращался с эстетическим и фи­
лософским идеализмом Шиллера. Если при жизни Шил­
лера идеализм, как его понимал Шиллер, со всеми свой­
ственными ему особенностями был тайным достоянием
очень узкого круга людей, то после его смерти он в со­
вершенно искаженном виде послужил опорой для вся­
кой половинчатости и нерешительности немецкого ме­
щанства. Он надежно укрепил филистера во всем его
филистерстве и способствовал, в частности, развитию то­
го идиотского предрассудка, с которым нам и теперьпри-
040


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
ходится постоянно бороться, а именно, что философский
идеализм — это вера в нравственные идеалы, а философ­
ский материализм — это обжорство, пьянство, похоть,
распутство, спесь, так что всякий добропорядочный не­
мец, удержавший в памяти несколько отрывков из «иде­
альных» стихотворений Шиллера, может свысока смот­
реть на таких людей, как Дарвин и Геккель, Фейербах
н Маркс. Даже в той утонченной форме, которую ему
придал Шиллер, кантовский идеализм выступил у него
не как преодоление христианского дуализма, а как его
продолжение, или, точнее говоря, как его перевод с фео­
дального языка на буржуазный. В том истолковании, ко­
торое кантовский дуализм получил у буржуазии, он уже
не говорил больше на манер правоверного попа бедня­
кам, что господь бог, восседающий во плоти на троне
небесном, воздаст им на том свете за все страдания в
этом несовершенном мире, но утверждал, что бедняку
достаточно лишь бежать в «царство теней», в «царство
идеала», чтобы избавиться от всех земных невзгод. В сво­
ем самом знаменитом философском стихотворении Шил­
лер провозглашал:
Мир души иль чувственное счастье —
Люди могут выбрать лишь одно.
В полноте изведать обе части
Лишь жильцам небес дано.
Хочешь быть подобен им, блаженным,
Стать свободным в мире бренном —
Не срывай манящего плода!
Взор насыть отрадой созерцанья:
Прежде срока все убьет желанья
Наслаждений беглых пестрота
И2
.
Перевод В. Левыт
Но немецкая буржуазия превратила эти прекрасные
строфы в ту пошлую прозу, при помощи которой капита­
лист-эксплуататор прячется за «мир души» рабочих, ко­
гда они хотят увеличить свое «чувственное счастье» пу­
тем повышения заработной платы или сокращения ра­
бочего дня.
.
Нельзя смешивать эстетико-философский идеализм
Шиллера с историко-философским идеализмом Фихте и
Гегеля. Шиллер бежал из убогой и затхлой жизни в цар-
21 Зак. 393
641


ФРАНЦ МЕРИЛГ
ство искусства, тогда как Фихте смелым порывом мысли
хотел освободить эту жизнь от всего убогого и затхлого;
Фихте смело н открыто проповедовал атеизм, право на
революцию, равенство всех людей — именно то равенст­
во, которое Шиллер допускал лишь в царстве эстетиче­
ской видимости. Так же и Гегель не бежал от современ­
ности, а, напротив, овладевал ею в логических катего­
риях и завоевывал своей диалектикой бесчисленные oб^
ласти духа. Шиллер смеялся над Фихте как над «испра­
вителем мира», но именно великий идеалист Гегель дал
глубокую и верную критику идеализма Шиллера. Силь­
нее всего свирепствовал этот идеализм, искаженный бур­
жуазными либералами, в 40-х годах прошлого века, ко­
гда начинали собираться тучи мартовской бури. Маркс
тогда с негодованием писал, что бегство Шиллера в
«царство идеала»
143
означало лишь замену плоского убо­
жества высокопарным, и как раз к этим дням восходит
та антипатия, которая явственно проступает, едва лишь
Маркс и Энгельс касаются Шиллера.
Нелепо утверждать, что дух Шиллера воодушевлял
мартовских героев 1848 года;элементарная честность за­
прещает превращать его в приверженца буржуазной ре­
волюции. Он видел эту революцию, но не понял ее. Она
привела его в ужас, едва лишь он услышал ее железную
поступь. Но если не дух Шиллера, то все же тень его
бродила в 1848 году под сводами церкви святого Пав­
ла
!44
, и эту тень немецкая буржуазия вновь вызвала за­
тем, десять лет спустя, когда, оправившись после пора­
жения своей революции, она снова попыталась схватить­
ся с абсолютистско-феодальной реакцией. Юбилейные
торжества в честь Шиллера 10 ноября 1859 года, когда
исполнилось сто лет со дня его рождения, застали в са­
мом полном блеске созданный буржуазией культ Шилле­
ра, но это был его последний взлет. С тех пор как над
немецкой буржуазией разразилась революция одновре­
менно сверху и снизу, она рассталась с мавром, сделав­
шим свое дело
145
.
Но из-за этого лавровый венок на могиле Шиллера не
увял. О своих правах на поэта заявляет не только бур­
жуазия, но и пролетариат. Когда Шиллер творил и бо­
ролся, рабочий класс был еще частью буржуазного клас­
са. Ныне он не делает из Шиллера идола, чтобы исполь­
зовать его в своих эгоистических интересах; он уже не
642


ШИЛЛЕР. БИОГРАФИЯ ДЛЯ НЕМЕЦКИХ РАБОЧИХ
может видеть в нем непогрешимого учителя и руководи­
теля— рабочий класс идет другим путем, чем шел Шил­
лер. Но то, что он принимает в наследии Шиллера, он
чтит нерушимо. Призыв Шиллера к борьбе против ти­
ранов всегда будет раздаваться в рядах рабочего клас­
са, творец «Разбойников» и «Луизы Миллер», «Валлен-
штейиа» и «Телля» всегда будет дорог его сердцу; ра­
бочий класс всегда будет с восхищением и благодарно­
стью взирать на эту жизнь, исполненную труда, борьбы
и страданий, которую гордая воля поддерживала до той
минуты, пока не угасла последняя искра физической
энергии.
Сквозь вавилонское смешение языков, которое слы­
шится среди господствующих классов накануне столет­
него юбилея со дня смерти Шиллера, рабочий класс от­
четливо различает пафос его поэтического творчества
как в его удачах, так и в его заблуждениях: величие по­
мыслов, которое победоносно возвышается над всяким
рабством.
21*


БИОГРАФИЯ
ГЕНРИХА ГЕЙНЕ


1. ГОЛЫ ЮНОСТИ
Длительный спор о годе
рождения Генриха Гейне все еще не разрешен; сам он,
особенно в более поздние годы, много раз настойчиво
заявлял, что родился 13 декабря 1799 года, по это
утверждение вызывает справедливые сомнения '. По-ви­
димому, он появился на свет двумя годами раньше. Он
был старшим сыном еврейских родителей, живших в
скромном достатке.
Покинув должность провиантмейстера ганноверской
армии, его отец обосновался в Дюссельдорфе и женился
па дочери врача ван Гельдерна. Это был добродушный
и жизнерадостный человек, но по духовным своим каче­
ствам он был намного ниже, чем мать Гейне, хотя ученое
воспитание, которое она якобы получила, представляет­
ся сомнительным, если ознакомиться с ее письмами. Она
мечтала о высоком поприще для своего старшего сына,
правда, лишь в чисто практическом смысле, а к его по­
этическому призванию она относилась с большим недо­
верием.
О своих детских годах Гейне много писал сам — в
«Путевых картинах» и в «Мемуарах». При этом он сме­
шивает поэзию с правдой, так что основной тон его опи­
саний всегда правдив, но отдельные подробности нуж­
даются в тщательной проверке. Очень яркое представле­
ние о юности Гейне дает одна фраза, написанная им в
1833 году в письме Фарнхагену фонЭпзе
2
: «Но взяться
за оружие меня давным-давно принудило издевательство
недругов, наглость чванных аристократов. Маршрут всей
моей жизни лежал уже в моей колыбели».
Еврейское происхождение для Гейне — и в этом он
полная противоположность Марксу, для которого оно
никогда ничего не значило,— счастье и несчастье всей
646


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЯНВ
жизни. Оно сделало его судьбу беспокойной и бесприют­
ной, но привело его зато в рйДы борцов за свободу че­
ловечества, и там его имя озарено бессмертным сияни­
ем. Семья Гейне не принадлежала к высокообразован­
ным еврейским семьям, каких было много на Рейне.
Письма его матери показывают, что, хорошо зная еврей­
ский язык, она никогда хорошо не владела немецким,
да и самому поэту, даже после появления в печати его
первых произведений, все еще приходилось бороться с
немецкой грамматикой. Французы, под властью кото­
рых находились прирейнские земли в первые годы жиз­
ни Гейне, уничтожили позорные оковы немецких евре­
ев, чем и объясняется преклонение Гейне перед Напо­
леоном. Оно было вполне естественным чувством, и его
ни в коем случае нельзя поставить Гейне в вину, иначе
пришлось бы пойти по стопам патриотов новой Герман­
ской империи, которые утверждают, что большее счастье
состоит в том, чтобы Гогенцоллерны
3
обращались с то­
бой как с собакой, чем чтобы Наполеон обходился с то­
бой как с человеком. Впрочем, в более зрелом возрасте
Гейне сумел несколько умерить свое преклонение перед
Наполеоном.
Когда для Гейне начались годы духовного пробуж­
дения, образ Наполеона должен был предстать перед
ним в тем более привлекательном свете, что прусское
правительство, получившее на торгах Венского конгрес­
са
4
прирейнские земли, с чисто восточнопрусской, ост-
эльбской отсталостью принялось уничтожать благоде­
тельные французские реформы и в первую очередь за­
хотело снова надеть на евреев старое ярмо. Для моло­
дого Гейне, только что окончившего дюссельдорфский
лицей, была тем самым уничтожена всякая надежда на
чиновничью карьеру, которую его мать наметила для пе­
го. Теперь она решила подготовить его к купеческой дея­
тельности, хотя Гейне был совершенно к ней неспособен.
Он потерпел крушение на этом поприще уже во вре­
мя своего ученичества, которое провел сперва у банкира,
а затем у бакалейного торговца во Франкфурте-на-Май-
не. Через несколько месяцев он вернулся в Дюссельдорф,
к неудовольствию родителей, которые все-таки решили
сделать еще одну, последнюю попытку и отдали его в
контору Соломона Гейне, брата отца Гейне, сумевшего
из бедного рассыльного стать обладателем нескольких
647


ФРАНЦ МПРИПГ
миллионов. В конторе дяди Гейне продержался два года,
с лета 1816-го до лета 1818 года, и попытка эта даже не
закончилась крахом, а привела к ТОМУ, ЧТО ДЯДЯ открыл
для Гейне собственное дело. Однако «Торговля мануфак­
турными товарами Гарри Гейне и компания»
5
была лик­
видирована уже весной 1819 года, а тем самым и закон­
чилась навсегда коммерческая карьера Гейне, которой —
правда, против его воли — были принесены в жертву три
драгоценных года юности.
Но тут, к счастью для Гейне, дядя Соломон выразил
готовность дать «глупому мальчишке» деньги на обуче­
ние в университете; при этом он поставил условие, чтобы
избранная профессия могла впоследствии прокормить
племянника. Согласно его плану Гейне должен был изу­
чать юриспруденцию, чтобы обосноваться затем в Гам­
бурге в качестве адвоката. И этот план кончился неуда­
чей, а то, что вначале казалось счастьем для Гейне, ока­
залось потом для него несчастьем, быть может, даже са­
мым большим несчастьем его жизни: длительная зави­
симость от этого невежественного выскочки, который,
возможно, по натуре и обладал некоторым добродушием,
но, восседая на денежных мешках, считал себя вправе
действовать как своенравный паша. Об уме и таланте
Гейне он судил только понаслышке, а страстная любовь,
которой воспылал непутевый племянник к его дочери
Амалии, меньше всего могла импонировать этому суро­
вому и упрямому биржевому королю.
Тем временем пробудилось поэтическое дарование
Гейне. В одной из гамбургских газет он публиковал свои
первые стихотворения. Как все поэты, призванные про­
ложить новые пути для поэзии, не исключая и гениев,
вначале бывают связаны с существующей поэтической
традицией — и Гете тоже начал с подражания стилю,
французской поэзии,— так и Гейне был связан с роман­
тизмом, который после 1815 года все еще сверкал в сво­
ем медленно угасающем великолепии. «Сновидения», с
которых начал Гейне, и по материалу и по форме со­
вершенно романтичны. Они посвящены большей частью
Зефхен — прекрасной дочери палача, о которой Гейне
рассказывает в своих мемуарах. Однако и самые ранние
произведения Гейне достаточно убедительно показывают,
что он и с самого начала не был безусловно предан роман­
тической школе. К таким произведениям относятся «Гре-
648


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕПНЕ .
надеры», которые, по утверждению самого поэта, были
написаны в 1816 году; возможно, что Гейне, как утверж­
дают многие, и ошибается, но, во всяком случае, они бы­
ли закончены до поступления в университет. Нельзя
представить себе что-нибудь менее романтическое — и по
материалу и по форме,— чем эта великолепная баллада,
подобных которой мало в немецкой литературе.
Отношение Гейне к романтизму стало яснее, когда с
осени 1819-го по осень 1820 года он учился в Боннском
университете. Он близко познакомился здесь с Августом
Вильгельмом Шлегелем
6
— - главой романтической шко­
лы, незначительным поэтом, но топким знатоком искус­
ства и великолепным переводчиком. Гейне впоследствии
жестоко его высмеял, однако, несомненно, он многому
научился в Бонне у Шлегеля и выразил свою благодар­
ность ему в нескольких сонетах. Однако тогда уже в ма­
ленькой статье, опубликованной в одной из рейнских га­
зет и преисполненной почтения к Шлегелю, которого он
ставит даже рядом с Гете, Гейне, показал, как он далек
от того, чтобы без всяких оговорок вступить в ряды на­
следников романтизма
7
.
«Но никогда и ни под каким ви­
дом не является истинной романтикой то, что многие вы­
дают за нее, а именно: месиво из испанской яркости,
шотландских туманов и итальянского бренчанья, спу­
танные и расплывчатые, словно выпущенные из волшеб­
ного фонаря образы, что так странно возбуждают и
услаждают душу пестрой игрой красок и необыкновен­
ным освещением». Но прежде всего романтизм должен
отказаться от христианско-германского средневековья.
«...Ни один поп не в силах заточить теперь в темницу не­
мецкий дух; ни один благородный дворянчик не вправе
больше кнутом гнать на барщину немецкие тела, и по­
тому также немецкая муза снова должна стать свобод­
ной, цветущей, простодушной, честной немецкой девуш­
кой, а не быть томной монашенкой или кичащейся своим
происхождением рыцарской девой».
Эти слова, написанные Гейне летом 1820 года, явля­
ются, но существу, полным отказом от романтизма. Воз­
никшая как литературное выражение феодального контр­
удара, которым восточная Европа ответила на револю­
ционный удар Франции, романтическая школа в силу
своего происхождения должна была видеть в «озарен­
ных лунным сиянием волшебных ночах» средневековья
649


ФРАНЦ МЕРИНГ
мир своих мечтаний и идеалов. Дело шло при этом о ее
внутренней сущности, а не о случайном проявлении, от
которого она могла бы отказаться, если бы кому-нибудь
удалось ее уговорить. Правда, романтическая школа не
была просто порождением феодальной реакции. Она отли­
чалась тем же двойственным характером, как и движе­
ние народов, которое привело к свержению Наполеона.
Она воплощала, правда в весьма ограниченном и иска­
женном виде% национальное возрождение и была в этом
отношении, несомненно, шагом вперед по сравнению с
классической литературой. Особенно велики ее заслуги
перед немецким языком, который уже снова начал было
медленно застывать под гнетом академических правил;
она влила в него свежую кровь из сокровищницы средне-
верхненемецкой литературы
8
, из неисчерпаемого источ­
ника народных сказок и народных песен. Таким образом,
романтизм мог бы прийти в более тесное соприкоснове­
ние с народом, чем классическая литература, если бы
историческое развитие не подорвало в нем живого нача­
ла. При Лейпциге и Ватерлоо
9
победили не народы, а
монархи, и, поступив к ним в услужение, романтизм
окончательно выродился.
Никто, пожалуй, не был так озабочен спасением не­
преходящих ценностей романтизма, как Генрих Гейне,
ют самый Генрих Гейне, который нанес романтизму
удары более смертельные, чем кто-либо другой из про­
тивников этой школы. Он любил, когда его называли
«беглым романтиком», и открыто признавался, что во
время всех его походов против романтизма он часто ощу­
щал тоску по голубому цветку
10
.
Даже от недостатков
романтизма он никогда не смог окончательно избавить­
ся: например, от чрезмерного использования мотива сна,
от кокетливой игры с мраморными статуями и умершими
женщинами. Более того — хотя он и предъявил в 1820 го­
ду наряду с отказом от христнанско-германского сред­
невековья в качестве основного требования к романтиз­
му пластичность изображения, сам он смог удовлетво­
рить этому требованию только в лирических произведе­
ниях — здесь, правда, в весьма широком масштабе; его
собственные опыты в области драмы и новеллы еще
страдают романтической расплывчатостью.
Только благодаря тому, что Гейне вобрал в себя все
то,.что было действительно живым и жизнеспособным в
650.


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
романтической школе, он смог выйти за пределы школы
и стать последним поэтом романтизма и первым поэтом
современности. Меньше всего помышлял он о том, что­
бы бежать в Мир эстетической видимости, который не­
когда построила в облаках классическая литература.
Этот мир был так же лишен живой плоти, как и фанта­
стические образы романтизма. В отличие от «периода
искусства»
11
— - так Гейне называл период классической
и романтической литературы — Гейне заявил о правах
действительной жизни на поэзию и сделал это, повинуясь
не тощим и сухим правилам какой-либо программы, а в
силу своего творческого дарования, которое и в смутном
своем искании всегда находило правильный путь.
Так же как, вопреки влиянию Шлегеля, Гейне скоро
ясно разглядел теневые стороны романтизма, так он до­
гадался и о реакционной сущности христианско-герман-
ских буршеншафтлеров
12
, к которым он вначале примы­
кал. Правда, в этом движении были революционные
элементы, но их было мало, и не они задавали тон в
Бонне; за германоманией «старотевтонских юношей»
Гейне совершенно верно учуял самое ярое филистерство.
К тому же он не был ни курильщиком, ни пьяницей, ни
дуэлянтом. Пьянство и драки его никогда не привлека­
ли, и этого ему и поныне не могут простить патриоты но­
вой Германской империи. Обладая чрезвычайно тонкой
душевной организацией, Гейне был очень чувствителен
ко всем воздействиям внешнего мира. С детских лет его
мучили невралгические головные боли.
Осенью 1820 года он покинул Бонн и перешел в Гет-
тингенский университет, который знавал когда-то луч­
шие дни, но теперь переживал глубокий упадок. Гейне
пробыл здесь всего несколько месяцев, так как в январе
1821 года его исключили на полгода за участие в дуэли.
Через несколько недель он перешел в Берлинский уни­
верситет и учился там до мая 1823 года — следователь­
но, несколько больше двух лет,— и эти годы имели боль­
шое значение в его жизни.
Значение это, правда, определяется в первую очередь
не тем, что Гейне примкнул в Берлине к кружку моло­
дых поэтов. Многие из этих ныне давно забытых поэтов
были слишком незначительны, чтобы сильно повлиять
на Гейме; только один человек из этого кружка действи­
тельно обладал гениальными задатками — это был Крй-
651


ФРАНЦ МЕРИИГ
стиан Дитрих Граббе
13
, но он не хотел иметь с Гейне
ничего общего,-хотя Гейне и сохранил к нему привязан­
ность до самой смерти. Это не единственный случай, ко­
гда Гейне, о котором говорят как о злом скептике, пла­
тил людям добром за зло. Большим различием в характе­
ре дарований можно объяснить то, что Граббе не нахо­
дил в стихах Гейне ничего, кроме «обмана, лжи и глупо­
сти»
и
.
Гораздо глубже было влияние Фарнхагена на Гейне,
особенно жены Фарнхагена, Рахель Левин
|5
.
Гейне всю
жизнь был тесно связан с ними обоими, хотя робкий и
дипломатичный тихоня Фарнхаген, конечно, не был «са­
мым близким соратником — ив забавах и в деле», как
Гейне назвал его однажды в порыве дружеских чувств
16
.
Гейне находился под длительным влиянием не столько
самого Фарнхагена, сколько его жены, маленькой ост­
роумной русалки Рахель. Она вся ушла в культ Гете, но
ей удалось только частично внушить его своему юному
поклоннику. Гейне сам был слишком поэт и художник,
чтобы не восхищаться поэтом и художником Гете, но он
решительно отвергал в нем «великого гения отрицания
современности» и так же ясно сознавал свое расхожде­
ние с классической литературой, как и свое отличие от
романтической школы.
Под защитой фарнхагеновского салона, который был
своего рода литературным центром Берлина, в декабре
1821 года вышли первые стихотворения Гейне в издании
книгопродавца Маурера, который вместо гонорара вру­
чил поэту сорок бесплатных экземпляров книги. Это бы­
ли главным образом стихотворения, составившие позже
раздел «Юные страдания» в «Книге песен», то есть почти
исключительно жалобы и стоны .несчастной любви, но
наряду с этим несколько настоящих поэтических пер­
лов— баллад и романсов; в этом поэтическом жанре
Гейне всю жизнь был непревзойденным мастером. От­
ношение его к кузине Амалии, вышедшей в 1821 году
замуж за кенигсбергского помещика, показано здесь в
истинном свете, как страсть, безнадежная с самого на­
чала: Амалия Гейне никогда не проявляла ни малейше­
го интереса к своему кузену. Несмотря на некоторую ро­
мантическую манерность, от которой этот сборник еще
не свободен, стихотворения Гейне произвели глубокое
впечатление на лучших современников поэта искренно-
652


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
стыо и правдивостью выраженного в них чувства, про­
стотой народнопесенных интонаций, прозвучавших в них
с удивительной силой. «У Гейне есть то,—писал Иммер-
ман
17
, не обладавший сам лирическим дарованием,— что
важнее всего для поэта: у него есть и сердце, и душа, и
то, что связано с этим — история внутренней жизни. По­
этому мы и замечаем, что он сам глубоко прочувствовал
и пережил когда-то содержание своих стихотворений.
Гейне —настоящий юноша, а это много значит в наше
время, когда люди появляются на свет уже стариками»
,8
.
Через год с лишним после выхода первого сборника, в
апреле 1823 года, Гейне выпустил в издательстве Дюм-
лера «Трагедии с лирическим интермеццо». «Интермец­
цо» — цикл из шестидесяти пяти стихотворений, в кото­
рых он еще раз воспел великую любовь своей юности.
Стихотворениям этим присуща поэтическая свобода и
вместе поэтическая правдивость, высокое мастерство
формы, которая не грешит искусственностью и манерно­
стью. Критика еще раз отметила, что «сжатая, свобод­
ная, чарующая и сильная мелодичность старинной не­
мецкой песни сочетается в этих стихотворениях с новей­
шим содержанием сегодняшнего дня» '
9
.
Одушевление
природы, к которому часто по-детски неумело прибега­
ли романтики, нашло здесь художественно совершенное
воплощение. Правда, ярчайший свет, излучаемый «Ли­
рическим интермеццо», тоже не был лишен тени: кое-
где проявились уже первые признаки поэтического задо­
ра, неразрывно связанного с суверенным владением ли­
рическими художественными приемами. Отдельные сти­
хотворения Гейне сам удалил из цикла, когда включал
«Лирическое интермеццо» в «Книгу песен».
Вопреки мнению самого Гейне обе трагедии, вышед­
шие в свет вместе с «Лирическим интермеццо», стоят го­
раздо ниже в художественном отношении, чем стихотвор­
ный цикл. Для нас и «Альманзор», и «Ратклиф» имеют
значение уже не как произведения искусства, а лишь как
документы о жизни поэта, причем «Альманзор» значи­
тельнее «Ратклифа». «Ратклиф», драматизированная
баллада с таинственно-призрачным фоном, возникшая
под влиянием надрывающей сердце несчастной любви,
написана в берлинский период. «Альманзор» начат еще
в боннский период, и его драматическая основа —это
653


ФРАНЦ МЕРИНГ
«великая скорбь еврейского народа», ибо мавры в этой
драме лишь переодетые евреи.
Воспитанный на современных идеях, Гейне уже в мо­
лодые годы был чужд религиозной жизни синагоги. Бор­
цом его сделало социальное угнетение евреев, которое
глубоко затрагивало и его собственные жизненные ин­
тересы. Он писал Мозесу Мозеру, самому верному дру­
гу своей юности: «Признаюсь, я буду с энтузиазмом бо­
роться за права евреев и их гражданское равноправие,
и в тяжкие времена, которые неизбежно наступят, немец­
кая чернь услышит мой голос, эхо которого прогремит в
немецких пивных и дворцах. Но прирожденный враг всех
позитивных религий никогда не назовет себя чемпионом
религии, которая первая провозгласила неравноценность
людей, что причиняет нам теперь столько страданий»
20
.
Поэтому Гейне и слышать не хотел ни о каком-либо ре­
формированном иудаизме, ни о заигрывании с христиан­
ством. «Самым глупым, самым вредным и больше всего
достойным палок» было бы, по мнению Гейне, призна­
ние вот какой «милой идейки»: евреи сами предопреде­
лили свою печальную участь, совершив кровавое злодея­
ние
п
.
Гейне был готов вести борьбу против социального
угнетения евреев, а насколько близки были ему эти во­
просы, можно судить по его живому участию в Обществе
культуры и науки евреев. Это общество основали, когда
Гейне жил в Берлине, несколько одаренных молодых
евреев с целью подготовить еврейский народ к борьбе
за эмансипацию. Это были Эдуард Ганс, Леопольд Цунц,
Мозес Мозер, Лацарус Бендавид, Людвиг Маркус
22
и
другие. Самым выдающимся из них был Эдуард Ганс, из­
вестный ученик Гегеля. Совершенно в духе гегелевской
философии Ганс говорил: «Мы хотим помочь разрушить
стену, отделяющую евреев от христиан, еврейский мир
от христианского мира, мы хотим, чтобы все особенное
нашло свой путь к всеобщему; мы хотим сблизить тех,
кто тысячелетиями шел рядом, не соприкасаясь... Пра­
вильно понятая история дает нам утешительный урок,
говоря, что все проходит, не исчезая, и что все остается,
когда оно уже давно прошло. Поэтому евреи не могут
погибнуть и еврейство не может раствориться, но оно
должно погрузиться в великое общее движение и про­
должать жить, как река продолжает жить в океане»
23
.
654


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
Ганс ввел Гейне в общество, и Гейне принял деятельное
участие в его работе.
Однако вскоре обнаружилось, что эта широко заду­
манная попытка эмансипации евреев потерпела неудачу
из-за косности и непонимания большинства евреев, кото­
рое находилось под влиянием фанатичных и невежест­
венных раввинов и противилось всякому веянию свобод­
ной мысли. Даже от богатых единоверцев не удалось по­
лучить и скромных пожертвований, чтобы сохранить ос­
нованные обществом архив, журнал и учебное заведе­
ние. «Страшный упадок» еврейства оказался самым серь­
езным препятствием к эмансипации евреев. Гейне долго
не хотел признавать это и впоследствии еще упрекал
Ганса в том, что он, капитан корабля, первым покинул
его, тогда как обязан был покинуть его последним
24
;он
говорил о «непростительном вероломстве», и в его бума­
гах были найдены стихотворения «Отщепенцу» и «Эдуар­
ду Г.», резко осуждающие Ганса за то, что он крестился:
Малодушно и бесславно
Ухватился за распятье,
То, которому недавно
Посылал еще проклятья!
Вот оно — читать запоем!
Шлегель, Гал.тср, Бёрк — о, бредни!
Был вчера еще героем,
А сегодня плут последний!
Перевод В. Зоргенфрея
Эти упреки были на самом деле совершенно неспра­
ведливы. Ганс стойко держался до тех пор, пока была
хоть какая-нибудь надежда всколыхнуть болото еврей­
ства; к тому же он пытался завоевать положение в науч­
ных кругах Англии или Франции прежде чем крестился,
чтобы получить профессуру в Берлинском университете.
И, конечно, странно, что именно Гейне так резко осудил
Ганса, ибо он сам сделал тот же шаг, что и Ганс, причем
сделал его в то же самое время или даже еще до Ганса.
Эта странная непоследовательность показывает толь­
ко, как сильно все эти вещи волновали Гейне. Ему вовсе
не легко было переменить религию для личного преус­
пеяния; лишь испытав тяжелые укоры совести, лишь ко­
гда выяснилась невозможность иным путем получить
.655


ФРАНЦ МЕРИНГ
«входной билет в европейскую культуру», как через сви­
детельство о крещении, он решился купить этот билет.
И, хотя он сам обвинял себя, история оправдала его
так же, как и Ганса: оба ренегата сыграли видную роль
в современной культурной жизни, в то время как Бенда-
внды, Мозеры, Цунцы, сохранившие верность еврейству,
пребывают в почетном забвении.
2. «ПУТЕВЫЕ КАРТИНЫ»
В мае 1823 года Гейне вернулся из Берлина в дом сво­
их родителей, которые тем временем переселились из
Дюссельдорфа в Люнебург. Духовный кругозор поэта
заметно расширился, в значительной степени благодаря
его соприкосновению с философией Гегеля: Гейне слу­
шал лекции Гегеля и познакомился с ним лично. Но с са­
мим собой Гейне был в разладе: он был болен и раз­
дражен и уже тогда часто думал о переселении в Париж;
для этого ему, правда, была необходима помощь его дя­
ди Соломона.
Этот достойнейший паша сначала был весьма мило­
стив и дал поэту средства для поездки на морские ку­
пания в Куксхафен, где Гейне впервые познакомился с мо­
рем, а затем опять начались новые нелады, порождае­
мые или питаемые семенными сплетнями, ибо Гейне ни­
когда не мог прийтись вполне по сердцу этому разбога­
тевшему выскочке. Гейне не был ни скрягой, ни даже
скопидомом, и он был неравнодушен к прекрасному по­
лу, как это и естественно для творца прекрасных и неж­
нейших любовных песен. Визиты, которые Гейне делал
в Гамбурге, пробудили в нем горькие воспоминания о
юношеской любви, воспоминания, которые он с потря­
сающей силой выразил в новых песнях цикла «Опять на
родине». Но в этих песнях наряду с легкомысленными
мотивами, напоминающими о мимолетных увлечениях,
слышатся и более глубокие звуки новой страсти, захва­
тившей поэта целиком. По вероятному предположению
Эрнста Эльстера, которому мы обязаны самым научно
достоверным и тщательно подготовленным изданием со­
чинений Гейне, летом 1823 года поэт воспылал любовью
к Терезе Гейне — младшей дочери дяди Соломона. Тере­
за, по-видимому, была более благосклонна к Гейне, чем
65G •


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
ее старшая сестра, однако, повинуясь воле отца, после
нескольких лет любовных мучений она предпочла своему
кузену-поэту некоего солидного гамбуржца. Пока Гей­
не мог еще надеяться, он отказался от мысли об эмигра­
ции, на которую, впрочем, не соглашался и богатый дя­
дюшка—он дал только средства еще на один год заня­
тий юриспруденцией в университете.
Итак, в январе 1824 года Гейне снова поступил в уни­
верситет, на этот раз в Геттингене, где пе приходилось
опасаться ни отвлекающих умственных импульсов, пи
развлечений Берлина. Он принялся за честную зубреж­
ку, готовясь к докторскому экзамену, но поэтическое на­
чало было слишком сильно в нем для того, чтобы такая
сухая наука, как юриспруденция, могла отвратить его от
служения музе. Он продолжал работать над циклом
«Опять на родине»; тридцать три стихотворения из него
он опубликовал весной 1824 года во время поездки в Бер­
лин в одной из тамошних газет; осенью того же года он
совершил путешествие по Гарцу, которое вдохновило его
на новые чудесные песни и послужило стимулом для
создания его первого прозаического произведения. Но
больше всего за все время его пребывания в Геттингене
Гейне занимался еврейским вопросом; ему он хотел по­
святить широко задуманный роман «Бахерахский рав­
вин». В его письмах, в особенности к Мозесу Мозеру,
много говорится о романе, однако ему удалось написать
только несколько многообещающих начальных глав,
опубликованных значительно позже, в 1840 году. Ни
один из новеллистических фрагментов Гейне не отлича­
ется такой глубиной, как «Бахерахский раввин», но того,
что не удалось ему в жизни, не удалось достичь и в поэ­
зии: гармонического решения запутанной загадки его
жизни.
28 июня 1825 года Гейне совершил трудный и чрева­
тый последствиями шаг: в прусском городе Хейлнген-
штадте он перешел в лютеранство. Хотя семья Гейне на­
стаивала теперь на крещении, он долго колебался, счи­
тал, что уронит свое достоинство и запятнает свою честь,
если сделает этот шаг только для того, чтобы лучше
устроить свою жизнь. «Мы живем в печальное время,—
писал он Мозеру,— негодяи становятся лучшими людь­
ми, а лучшие люди должны стать негодяями. Я очень
хорошо понимаю слова псалмопевца: господи, дай мне
057


ФРАНЦ МЕРННГ
хлеб мой насущный, чтобы я не поносил имя твое»
25
. Это
написано до крещения. После крещения он писал тому
же Мозеру: «Мне было бы очень жаль, если бы мое соб­
ственное крещение явилось тебе в благоприятном свете.
Уверяю тебя, если бы законы разрешали кражу серебря­
ных ложек, то я бы не крестился»
26
.
Только после слож­
нейшей душевной борьбы Гейне решился на перемену
вероисповедания; за это его можно хвалить, можно и по­
рицать, однако прежде всего необходимо это констати­
ровать, чтобы понять поэта и его жизнь.
Гораздо легче справился Гейне через месяц с экза­
меном на доктора прав. Экзамен прошел не блестяще,
но университетские парики удовлетворились и таким ре­
зультатом. Самый запыленный из них, старый декан Гу­
го, тешил молодого правоведа, получившего всего лишь
посредственный балл, лестным замечанием, что и Гете
больше прославился как поэт, чем как юрист
27
.
Дядя
Соломон тоже остался доволен и дал денег для поездки
на Нордерней
2
*.
Казалось бы, перед Гейне открывалась ровная дорога
к бюргерскому благополучию. Ничто не мешало ему
обосноваться в Гамбурге и стать адвокатом, теперь мог­
ло бы осуществиться и его горячее желание покончить с
зависимостью от дяди. Однако поэт не предпринял даже
попытки добиться прочного самостоятельного положе­
ния. Почему он не сделал этого, нельзя с достоверностью
установить ни по его письмам, ни по другим высказывав
ниям. Одно объяснение, и, по-видимому, наиболее пра­
вильное, напрашивается само собой: поэт испытывал от­
вращение ко всякой сухой, деловой профессии. В этой
сфере он все равно не мог бы сделать ничего значитель­
ного, вернее, вообще бы ничего не сделал, между тем
как он работал над поэтическими произведениями, кото­
рые позволяли ему уверенно надеяться на бессмертное
имя и на все земные блага, если бы только эти блага У
него не утаскивали из-под носа, как это в самом деле и
случилось впоследствии.
Осенью 1825 года Гейне продолжал усердно работать
над «Бахерахским раввином», но наряду с этим он соз­
дал три произведения, каждое из которых было подоб­
но золотой стреле из колчана Аполлона: песни цикла
«Олять на родине» — теперь их было уже восемьдесят
восемь,— затем «Путешествие по Гарцу» и, наконец, пер-
,658


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
вый цикл стихотворений «Северное море», которые он,
находясь на Нордернее, почерпнул из таинственно-не­
постижимых глубин моря.
Сначала Гейне хотел объединить эти три произведе­
ния под названием «Книга странствий», но потом выбрал
название «Путевые картины». Издателя он нашел в ли­
це Юлиуса Кампе, молодого книготорговца в Гамбурге.
Камне, ловкий и Пронырливый делец, несомненно имеет
заслуги перед немецкой литературой, ибо он в течение
десятилетий умел изыскивать всяческие лазейки, чтобы
печатать всех преследуемых цензурой писателей. Однако
в жизни Гейне Кампе сыграл роль столь же непривле­
кательную, как и дядя Соломон. Хотя Кампе разбогател
на произведениях Гейне, он всегда платил поэту только
жалкие гонорары, держал его впроголодь и часто самым
подлым образом злоупотреблял его доверием. За всю
тридцатилетнюю историю своих отношений с этим из­
дателем Гейне всегда показывал себя добродушным и
уступчивым и только изредка терял терпение; когда он
уже давно был знаменитым поэтом и издатели готовы
были драться из-за него, он соблюдал верность Кампе,
Кампе же очень редко отвечал ему тем же.
«Путевые картины» вышли в мае 1826 года и сразу
же завоевали огромный успех. Песни цикла «Опять на
родине» не в полной мере обладают нежностью и мягко­
стью «Лирического интермеццо», они тверже, мужествен­
нее и смелее, иногда их ироническая концовка высмеи­
вает чересчур сентиментальные и любовные страдания,
именно потому эти песни свидетельствуют о развитии
поэзии Гейне; истинными перлами поэзии этот цикл ни­
чуть не беднее, чем первый сборник Гейне: «Лорелею» в
Германии поют чаще, чем любую другую песню. Первый
цикл «Северного моря» открыл совершенно новый мир,
мир моря, которого ни один немецкий поэт не знал и не
воспевал так, как Гейне, нашедший для этого ритмы, ни­
когда ранее не звучавшие на немецком языке. «Тик
29
и
Роберт
30
,— писал Гейне Мозеру,— хотя и не создали
форму этих стихов
31
, но, во всяком случае, они ввели ее
в обиход; зато содержание стихов относится к самому
своеобразному из всего, что я написал. Видишь, каждое
лето я вылупляюсь из кокона, и на свет вылетает новая
бабочка. Значит, мое творчество вовсе не ограничивает-
659


ФРАНЦ-МЕРИНГ
ся одной только манерой двухстрофного лирического ко­
варства»
32
.
Менее благоприятен был отзыв Гейне о «Путешествии
по Гарцу», прозаическом произведении, напечатанном
между стихотворениями цикла «Опять на родине» и пер­
вым циклом «Северное море». В письме к Мозеру он на­
зывает «Путешествие по Гарцу», «в сущности говоря,
пестрым лоскутным одеялом»
33
, которым Мозеру не сто­
ит интересоваться; он говорит, что написал его «из де­
нежных и тому подобных соображений». В другой раз он
характеризует «Путешествие по Гарцу» как «смесь из
описаний природы, юмора, поэзии и наблюдений в духе
Вашингтона Ирвинга»
34
.
В действительности же «Путе­
шествие по Гарцу» поразило современников еще силь­
нее, чем стихотворения «Путевых картин». В рамке чу­
десных романтических описаний природы впервые про­
явилось здесь блестящее гейпевское остроумие, прозву­
чавшее как звонкий дерзкий смех среди мертвенной ти­
шины тех лет и вызывавшее на смертный бой отмираю­
щее филистерство; его удары были уничтожающими
именно потому, что оно возникло из серьезного и глубо­
кого интереса к великим проблемам современности.
Под свежим впечатлением «Путешествия по Гарцу»
еще до того, как оно вышло в свет, Гейне сам высказал­
ся о природе своего остроумия. Он писал все тому же
Мозеру: «Острота, взятая сама по себе, вообще лишена
ценности. Остроту я готов принять только тогда, когда
она покоится на серьезной основе... Обычная же остро­
та — просто умственное чихание, охотничья собака, кото­
рая гонится за собственной тенью, обезьяна в красной
куртке, гримасничающая между двумя зеркалами, ублю­
док, зачатый среди улицы, на ходу, безумием и
мыслью»
35
.
Если бы Гейне был, например, таким ост­
ряком, каким был Сафир
36
, всегда служивший для него
примером плохого остроумия, он давно был бы забыт;
только потому, что Гейне имел право называть себя
«храбрым солдатом в войне за освобождение человече­
ства»
37
, его остроумие стало страшным мечом и нанесло
угнетателям свободного человечества такие глубокие ра­
ны, которые и теперь, через восемьдесять лет, все еше со­
чатся кровью, как будто бы их нанесли только сегодня.
Большой успех «Путевых картин» побудил Гейне про­
должать их, В июле 1826 года он вновь поехал па Нор-
660


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
дерней, где работал над второй и третьей частями «Се­
верного моря». С сентября 1826 года по январь 1827-го
он жил у родителей в Люнебурге, где написал «Книгу
Ле Гран»; затем поехал в Гамбург, чтобы проследить за
ее печатанием; в середине апреля 1827 года появился
второй том «Путевых картин», вызвавший еще боль­
шую сенсацию, чем первый.
Этот том состоял из трех частей: из второго цикла
стихов «Северное море», совершенно равноценного пер­
вому циклу, из прозаического отрывка об острове Нор-
дерней с обширными экскурсами, посвященными совре­
менной жизни, в особенности Гете и Наполеону, и, на­
конец, из «Книги Ле Гран», которая имеет посвящение:
«Эвелина, прими эти страницы в знак дружбы и любви
автора». Эрнст Эльстер считает вполне вероятным, что
Эвелина — это Тереза Гейне, а «Книга Ле Гран» — дань
поклонения этой красавице, которой поэт все еще тщет­
но домогался
38
.
Эльстер полагает, что произведение со­
держит поэтически завуалированное жизнеописание по­
эта, к тому же оно является собранием поразительно
разносторонних сведений, в нем много намеков на самые
отдаленные предметы; все это должно было свидетель­
ствовать об учености поэта, которого гамбургские сплет­
ники ославили как человека праздного, невежественно­
го и лишенного моральных устоев; и, наконец, на обви­
нение в непрактичности Гейне ответил юмористическим
описанием того, как он умеет извлекать прибыль из ду­
раков, которые ежедневно попадаются ему на пути
:
*
9
.
Итак, описанием своей несчастной любви поэт хотел
растрогать, богатым мыслью рассказом о своей жиз­
ни—увлечь читателя, указанием на свои обширные по­
знания и на умение зарабатывать деньги он хотел раз­
рушить предвзятое мнение о себе, а юмором и веселой
шуткой — окончательно покорить все сердца.
Может быть, в таком истолковании и имеется доля
правды, однако, в сущности, автор его стряхивает пыль­
цу с крыльев бабочки. Еще в большей степени, чем «Пу­
тешествие по Гарцу», «Книга Ле Гран» представляет
собой пестрый ковер, сотканный из тонких и остроумных
мыслей; объединяет всю эту разорванность гениальная
личность поэта, «разящая палачей мысли и попирателей
священнейших прав». Вызывающе и дерзко говорит
здесь Гейне о своем преклонении перед Наполеоном,
Ш


ФРАНЦ МЕРИНГ
и эти слова звучат как признание идей Великой фран­
цузской революции, наследником которой был завоева­
тель, как протест против тупого лжепатриотизма — это­
го фигового листка, которым немецкие филистеры пыта­
лись прикрыть свое трусливое раболепие перед отечест­
венными деспотами и деспотиками. Филистеры уже то­
гда отомстили Гейне, распространив злобную клевету:
поэт, заявляли они, всегда заботится только о том, что-:
бы выставить себя самого в наиболее ярком свете. Эти
обвинения Гейне отразил, написав сразу после появле­
ния второго тома «Путевых картин» Фарнхагеиу:
«...Я знаю моих немцев. Они будут напуганы, начнут раз­
думывать и не сделают ничего. Я сомневаюсь даже в
том, что книга будет запрещена. Но написать ее было
необходимо. В наше мелкое, раболепное время надо бы­
ло хоть что-то предпринять. Я свое дело сделал, к стыду
жестокосердных друзей, которые когда-то собирались
сделать так много, а теперь молчат. Когда они вместе
стоят в строю, то мужества хватает даже у самых трус­
ливых рекрутов, но настоящую храбрость проявляет
тот, кто ведет борьбу один»
40
.
Гейне, правда, ошибался,
предполагая, что его книга не будет запрещена. Многие
германские правительства, во главе с прусским и авст­
рийским, навлекли на себя позор запрещением этой
книги.
Сразу после выхода в свет второго тома «Путевых
картин» Гейне предпринял путешествие в Англию. Он
хотел познакомиться там с широкой общественной
жизнью, которая вовсе отсутствовала в Германии. Он
говорил, что, когда читает английскую прессу, видит в
каждой строке английский народ с его национальным
характером, его скачками, петушиными боями, судом
присяжных, парламентскими дебатами, потом с болью
в сердце он принимается за немецкую газету и ищет там
описание народной жизни, но не находит ничего, кроме
литературной болтовни и театральных сплетен. Полити­
ческая жизнь Англии, особенно оппозиция Каннинга
против отвратительных интриг Священного союза, глу­
боко взволновала Гейне; поразили его и кипучая жизнь
и сутолока Лондона. Зато ему вовсе не понравилась ре­
лигиозная жизнь англичан. «Самый глупый англичанин,
если-заговорить с ним о политике, все-таки найдет ска­
зать что-нибудь разумное. Но стоит только перевести
G62


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
разговор на религию, самый толковый англичанин ни­
чего, кроме глупостей, не наговорит»
41
.
Не понравилась
Гейне и светская жизнь Англии, об этом он много раз
писал впоследствии.
В сентябре 1827 года Гейне снова приехал в Гам­
бург, где издал «Книгу песен» — собрание всех появив­
шихся до сих пор стихотворений, за исключением всего
незрелого и слишком дерзкого. Сам Гейне не возлагал
больших надежд на это «добродетельное издание» своих
стихов. Он назвал книгу безобидным торговым судном,
которое мирно проплывет в море Забвения под защи­
той второго тома «Путевых картин»
42
.
И Кампе только
с трудом согласился издать «Книгу песен» и по обыкно­
вению заплатил ему жалкий гонорар. За пятьдесят луи­
доров он купил исключительное право на все издания
книги, а их до смерти поэта было не меньше тринадцати
с тиражом по пяти тысяч экземпляров.
Но если Гейне мало рассчитывал на удачу своего не­
сравненного шедевра, то зато он многого ожидал от по­
ездки в Мюнхен, куда его пригласил Котта
43
, издатель
Гете и Шиллера, предложивший ему стать редактором
журнала «Neue AUgemeine Politische Annalen». Гейне
согласился взять эту работу вначале лишь на первую
половину 1828 года, за приличный оклад при неболь­
шом труде. Он не чувствовал призвания к редакторской
работе, которая ведь всегда сопряжена со значительной
долей бюрократизма. В Мюнхен его привлекла, по-ви­
димому, надежда на получение профессуры в универси­
тете. Министр внутренних дел фон Шенк
44
, земляк Гей­
не и не совсем бесталанный драматург, хорошо относил­
ся к Гейне, а королю Людвигу 145
в начале его царство­
вания нравилось разыгрывать роль свободомыслящего
покровителя искусств.
Стремление получить должность и приобрести твер­
дую почву под ногами побудило поэта разбавить водич­
кой свое революционное вино, и в этом его не без осно­
вания упрекали противники. Гейне просил Котту пере­
дать королю «Книгу песен» и оба тома «Путевых картин»
и писал по этому поводу: «Мне было бы полезно, если
бы Вы намекнули королю, что автор теперь гораздо мяг­
че, лучше и, может быть, совсем иной, чем в своих преж­
них произведениях. Думаю, что король достаточно мудр,
чтобы судить о клинке меча только по его остроте, а-не
663


ФРАНЦ ЛШРИНГ
по употреблению хорошему или дурному, которое нахо­
дили для него раньше»
46
.
Даже с пресловутым полити­
ческим авантюристом Виттом фон Деррингом
47
Гейне
поддерживал отношения. Очень характерно то, что Гей­
ме писал о нем Фарнхагену:
«Витт — mauvais sujet *, и если бы у меня была
власть, я бы его повесил, но ои обладает каким-то лич­
ным обаянием, которое часто заставляет меня забывать
о его характере; он всегда страшно забавлял меня, и,
может быть, именно потому, что весь свет против него,
я брал его иногда под свою защиту. Это многим не нра­
вилось. В Германии еще не научились понимать, что чело­
век, который словом и делом стремится способствовать
всему самому благородному, часто ради потехи или вы­
годы может себе позволить некоторые маленькие гадо­
сти (то есть неблагородные, по существу, поступки), если
только эти гадости не вредят великой идее его жизни, и
что даже сами гадости эти, если они дают нам возмож­
ность еще достойнее служить великим идеям нашей
жизни, часто заслуживают похвалы. Во времена Макиа­
велли ив современном Париже эту истину постигли наи­
глубочайшим образом.
Вышеизложенное есть апология всех гадостей, кото­
рые мне еще хочется сделать в этой жизни»
48
.
Конечно, это весьма двусмысленная мораль, но вме­
сте с тем это п историческая истина, которую можно изу­
чать по биографиям многих людей, посвятивших свою
жизнь «великой идее». Правда, только немногие имели
Мужество так открыто говорить об этом, как Гейне.
В конце ноября 1827 года Гейне прибыл в Мюнхен,
по пути он посетил братьев Гримм — в Касселе и Бер­
не— во Франкфурте-на-Майне. Мюнхен во многом по­
нравился ему больше, чем Берлин и Гамбург, но мюн­
хенский климат был вреден для слабого здоровья Гейне.
Кроме того, его глубоко потрясло известие о помолвке
Терезы Гейне с гамбургским юристом. С Коттой Гейне
продолжал оставаться в наилучших отношениях, однако
редакционная работа мало привлекала его, и он часто
препоручал ее своему соредактору Линднеру, а сам.на­
писал для «Neue Allgemeine Politische Annalen» кроме
нескольких рецензий только «Английские фрагменты»,
* Негодяй (франц.) .
G64


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
ряд статей, частью даже переводных, относящихся ко вре­
мени, когда он был в Лондоне. Журнал перестал выхо­
дить к концу того полугодия, на которое Гейне заключил
контракт,
Однако Гейне все еще надеялся на профессуру в
Мюнхене, когда в середине июля 1828 года отправился в
путешествие по Италии. Он поехал через Инсбрук, Боль-
цаио, Тренто, Верону, Милан в Геную, отсюда через
Ливорно на Луккские воды, где провел несколько счаст­
ливых недель. Первого октября он прибыл во Флорен­
цию; здесь он надеялся получить письмо от Шенка с при­
казом о назначении профессором. Однако письма не бы­
ло, и Гейне несколько недель напрасно ждал известий
от баварского министра. Беспокойство ожидания и не­
объяснимая тревога за жизнь отца заставили Гейне вер­
нуться через Альпы на родину. Год окончился для Гейне
жестокими разочарованиями: баварские ультрамонта-
ны
49
сумели помешать его назначению на профессор­
скую должность, а второго декабря в Гамбурге умер его
отец.
Для Гейне наступили месяцы глубочайшего уныния,
он жил в это время в Берлине и Потсдаме и работал над
третьим томом «Путевых картин». Август Гейне провел
на Гельголанде, в начале октября он поехал в Гамбург,
чтобы повидаться с матерью, которая поселилась теперь
там, и проследить за изданием своей новой книги. Она
вышла в декабре 1829 года и была встречена плохо
большей частью читателей, несмотря на то — или имен­
но потому,— что политические взгляды Гейне здесь вы­
ражены яснее и определеннее, а его поэтический дар
засверкал ярче, чем в первых томах «Путевых картин».
Первая половина тома — «Путешествие от Мюнхена, до
Генуи»—развернула ряд восхитительнейших картин
природы, написанных в неподражаемой манере Гейне
и овеянных дыханием современной мысли, а второй
том — «Луккские воды» — обнаружил всю силу комиче­
ского дарования автора в образах Лазаря Гумпеля и
Гирша Гиацинта. Но полемические выпады Гейне про­
тив графа Платена
50
в последних главах тома дали не­
мецким филистерам, давно уже затаившим злобу против
Гейне, повод или, вернее, предлог, чтобы покрасоваться
своим негодованием и «высокой нравственностью».
Спор между поэтами разгорелся по сравнительно ма-
665


ФРАНЦ МЕРИНГ
ловажпой причине. Гейне включил во второй том «Путе­
вых картин» несколько эпиграмм Иммермана
51
на убо­
жество современной литературы; в них осмеивалось,
между прочим, и подражание восточной поэзии, которым
под влиянием «Западно-восточного дивана» Гете заня­
лись, Рюккерт
52
и Платен. Самая острая из этих столь
же справедливых, сколь и невинных эпиграмм гласила:
От плодов в садах Шираза, повсеместно знаменитых,
Через край они хватили — и газеллами тошнит их .
Перевод В. Зоргенфрея
Рюккерт совершенно спокойно отнесся к этой доволь­
но заслуженной насмешке, Платен же был чрезвычайно
разозлен ею и написал в ответ целую комедию в аристо-
фановском вкусе «Романтический Эдип», в которой не­
щадно бичевал Иммермана и Гейне как представителей
отжившего и плоского романтизма, хотя он знал Им­
мермана только по одной его драме, а Гейне почти и во­
все не знал. При этом он вел себя недопустимо по отно­
шению к Иммерману и еще более недопустимо по отно­
шению к Гейне, которого он высмеял самым злобным и
глупым образом не за что иное, как за его еврейское
происхождение. Поэтому на Платена падает и большая
доля вины в отвратительной ссоре, являющейся таким
безрадостным эпизодом в жизни обоих поэтов. Грубая
и неуклюжая рука коснулась самого больного места Гей­
не, а ответный удар он нанес с жестокостью и силой, ко­
торая объединила против него филистеров.
Он увидел в Платене «наглую проститутку» тех са­
мых «аристократов и попов», которые только что разру­
шили его мюнхенские планы
53
.
Извинением для Гейне
может служить то, что Платен всем своим поведением
давал повод к такому неосновательному подозрению; к
тому же Платен не напечатал еще тех своих произведе­
ний, из которых можно было бы заключить, что он наря­
ду с Гейне проложит путь для современной поэзии. При
этом Гейне, которому вообще было чуждо всякое лице­
мерие, честно признавал, что необходимость защитить
себя лично сыграла большую роль в его полемике против
Платена. Чем больше его еврейское происхождение от­
равляло ему жизнь, тем меньше он мог допустить, чтобы
кто-то па манер уличных подонков поносил его как ев-
666


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
рея. Однако нападки на Платена за его противоестест­
венное влечение к мальчикам также напоминали при­
емы уличных подонков, и это особенно бросалось в гла­
за потому, что Гейне был столь же остроумен в этой по­
лемике, сколь мало остроумен был Платен.
Несомненно, обоих поэтов разделяли и настоящие
противоречия, и о них Гейне совершенно верно писал
Иммерману; «Я не слишком высоко расцениваю и заслу­
ги Платена в области стихосложения. Я коварно признал
их, чтобы казаться объективным»
54
.
Платен хотел пре­
одолеть романтизм, опираясь на классическую поэзию с
се античными метрами; Гейне, напротив, научился у ро­
мантизма тому, чему можно было у него научиться; он
опирался на народную песню и в своих, лишь на первый
взгляд безыскусственных и небрежных строфах создал
новую форму немецкой поэзии, несравненно более близ­
кую гению немецкого языка, чем искусные стиховые кон­
струкции Платена. Гейне был мастером языка и стихо­
сложения не в меньшей степени, чем Платен, но еврей
оказался в большей степени немецким поэтом, он гора­
здо лучше проник во все тайны немецкого языка, начи­
ная с туманных дней средневековья, чем отпрыск ари­
стократической семьи, которая вела свою родословную
от эпохи крестовых походов.
В возмущении, вызванном полемикой Гейне против
Платена, было много филистерского лицемерия, но в нем
проявилось и правильное ощущение, что подобные рас­
при заведут литературу в тупик. Даже самый верный
друг юности Гейне, Мозер, разошелся с ним из-за этого.
В одном из писем к Фарнхагену Гейне признал, что он
чувствует, как повредил себе полемикой против Плате­
на. Гейне неточно передает суть спора, говоря: «...это
была война человека против человека... И меня еще об­
виняют в том, что я совершил нечто неслыханное в не­
мецкой литературе. Как будто времена еще все те же!
Ведь война ксений
55
, которую вели Шиллер и Гете, была
чем-то вроде «Картофельной войны»
56
.
То был эстети­
ческий период, и дело шло лишь о призраке жизни —
об искусстве, а не о самой жизни; теперь дело идет о
высших интересах самой жизни; революция врывается
в литературу, и война становится серьезнее»
57
.
Однако
полемика между Гейне и Платеном не имела ничего об­
щего с высшими интересами жизни.
667


ФРАНЦ МЕРИНГ
Революция ворвалась в литературу, хотя и в другом
смысле, чем думал Гейне, и она придала его жизни со­
вершенно иное направление.
3. ИЮЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Гейне опять лечился на Гельголанде от нервировав-,,
ших его головных болей, когда получил весть о победе г
Июльской революции в Париже
58
.
10 августа 1830 года он, ликуя, записал в своем
дневнике: «Исчезла моя жажда покоя. Теперь я снова
знаю, чего хочу, что должен, что обязан делать... Я сын
революции, и я снова берусь за неуязвимое оружие,
над которым мать моя, благословляя, произнесла за­
клятье... Цветов! Цветов! Я украшу главу свою венком
перед смертным боем. И лиру, дайте мне лиру, чтобы
запел я боевую песнь... Слова, подобные пылающим
звездам, что падают с высоты и сжигают дворцы и оза­
ряют хижины... Слова, подобные блестящим копьям, что
с шумом взлетают до седьмого неба и поражают набож­
ных лицемеров, прокравшихся туда, в святая святых!..
Я весь радость и песнь, я весь меч и пламя!»
59
.
Несомненно, Июльская революция совершила пере­
ворот в жизни Гейне. Но в жизни Германии она не со­
вершила переворота: кое-где она вызвала небольшие
волнения, иногда даже сомнительного характера. Един­
ственным откликом на нее в Гамбурге был отвратитель;
ный еврейский погром. Все больше и больше Гейне осваг
ивался с мыслью покинуть родную землю и продолжать'
борьбу на земле Июльской революции. В Гамбурге он
опубликовал еще «Новую весну», цикл из сорока че­
тырех стихотворений, написанных им отчасти по просьбе
композитора Метфесселя
б0
; эти стихи были как бы про­
щальным приветом любовной лирике его юности; он из­
дал также дополнения к «Путевым картинам» — том, в.
котором кроме «Города Лукки» были напечатаны и
«Английские фрагменты», опубликованные раньше в
мюнхенском журнале. Наконец, он написал предисловие.
к статье, автором которой был Роберт Вессельгёфт
61
,
писавший под псевдонимом Кальдорф. Эта статья была,
ответом на наглую брошюру графа Мольтке
62
о. при-*,
вилегиях дворянства. В предисловии и особенно в главе
668.


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
«Город Лукка» уже ясно слышится потрескивание ново­
го пламени, которое Июльское солнце зажгло в душе
поэта.
Весной 1831 года Гейне переселился в Париж. Он
прибыл туда в первые дни мая. Вскоре он почувст ,вовал
себя как рыба в воде среди этой бьющей ключом жизни
большого города — города, который по праву мог гор­
диться тем, что идет во главе буржуазной цивилизации.
И все же Гейне оставался хорошим немцем, не уступая
в этом никому из тех, кто жил на немецкой земле. Ни
один немец не мог поставить перед собой более высокую
задачу, даже с немецкой национальной точки зрения,
как сглаживание противоречий между французским и
немецким духом и уничтожение барьеров, которые все
еще существовали между двумя великими культурными
народами европейского континента, во вред европейской
цивилизации. С тех нор Гейне стал честно и усердно
трудиться над этой задачей, и позднее в своем завеща­
нии он со спокойной совестью мог претендовать на бла­
годарность как немцев, так и французов.
Роль посредника, которую взял на себя Гейне, от­
нюдь не была для него позорной; но позором для нем­
цев, начиная от деспотов и кончая радикальными фили­
стерами, было то, что они сумели сделать для пего эту
роль трудной и горькой. Все, что давал Гейне францу­
зам, принималось с благодарностью, и он вскоре подру­
жился с лучшими людьми Франции. Его книга о роман­
тической школе и еще в большей степени его статьи о
религии и философии в Германии в мастерски прозрач­
ной и ясной манере раскрыли перед французами тайны
немецкого духа. Эти работы принадлежат к наиболее
значительным произведениям, когда-либо написанным
Гейне. Свободные от всякого ученого педантства, они с
пластической ясностью выделяют повсюду самую суть
предмета; гениальными штрихами набрасывает Гейне
портреты Лютера и Лессинга, Канта и Фихте, и с про­
зорливостью, свойственной в те годы ему одному, он
предсказывает, что наследниками немецкой философии
будут немецкие ремесленники и рабочие.
Не менее ясно и четко написаны «Французские дела»,
которые
печатались
в
аугсбургской
«Allgemeine
Zeitung» для того, чтобы познакомить немцев с положе­
нием во Франции. Но здесь Гейне не встретил благо-
669


ФРАНЦ МЕРИНГ
склонного приема. Уже через несколько месяцев Меттер-
них
63
через Генца
64
заявил Котте
85
протест против пн-
сем Гейне, и их перестали печатать. Уже опубликован­
ные статьи Гейне издал отдельной книгой, снабдив ее,
как сказал в свои лучшие дни даже сам Трейчке
66
, «мо­
гучим предисловием», содержащим «самое резкое обви­
нение» прежде всего против прусского государства.
И именно эта книга послужила поводом для Берне на-;
чать плести сеть клеветнических сплетен, которыми он
в течение многих лет опутывал Гейне.
До Июльской революции Берне и Гейне считались
дноскурами
67
немецкой освободительной борьбы, по­
скольку вообще о такой борьбе могла идти речь. Их от­
ношения были не близкими, но все же дружественными.
Но как только современные проблемы после Июльской
революции приняли более конкретные очертания, пози­
ции обоих писателей в этих вопросах определились по-
разному. Берне был типичным честным, но ограничен­
ным мелкобуржуазным радикалом, который стучит ку­
лаком по столу, возмущаясь неприкрытыми проявления­
ми деспотического гнета, но в то же время не подозре­
вает о глубоких закономерностях истории. Достаточно
указать на то, что Берне называл Гете рифмованным хо­
лопом, а Гегеля — холопом нерифмованным
68
, Гейне был
несравненно более тонким и разносторонним человеком,
он не мог отказаться от Гете и Гегеля, не перестав быть
самим собой, и как только он приехал во Францию, он
с жадностью принялся изучать социализм как новый
источник духовной жизни.
В то время как Берне считал избавлением от всех
зол установление в Германии республиканского строя,
Гейне мечтал об освобождении народа в гораздо более
глубоком и широком смысле. Часто он даже называл
себя монархистом— из боязни, которую испытывает нерв'
ный и романтический поэт перед властью толпы. Для
него были важны не «внешние стороны революции», а
ее «глубинные вопросы». «Эти вопросы касаются,— пи ­
сал он уже в 1833 году,— не формы правления, не лиц»
не установления республики или ограничения монар­
хии,— они касаются материального благосостояния на­
рода. Старая спиритуалистическая религия была полез­
на и необходима, пока большая часть людей жила в
нищете и вынуждена была утешаться загробным блажен-
670


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
ством. Но с тех пор как развитием индустрии и эконо­
мики создана возможность вытащить людей из матери­
альной нужды и осчастливить их на земле, с этих -пор...
Вы понимаете меня. И человечество тоже поймет нас,
если мы скажем ему, что в будущем оно будет каждый
день есть говядину вместо картофеля, меньше рабо­
тать и больше танцевать. Будьте уверены, люди не
ослы...»
69
.
Если легко понять, почему Гейне и Берне все больше
расходились из-за обострения политических и социаль­
ных противоречий, то теперь, когда мы располагаем
всеми документами тех лет, не может быть и сомнения
в том, что Берне разжег эту вражду самым злобным и
отвратительным образом, и к тому же еще за спиной
Гейне. Все это никоим образом не противоречит бесспор­
но честному характеру Берне. В общественной жизни
трудно найти более страшных иезуитов, чем ограничен­
ные радикалы: кичась своей добродетелью, они обычно
не боятся распространять самую страшную клевету. Из­
винением для Берне может послужить только то, что.
ему вообще не было дано понять Гейне. Гейне был поэ­
том - и рассматривал вещи не под углом зрения какой-
нибудь узко партийной программы, у него не было ни
способностей, ни охоты заниматься агитацией среди не­
большой кучки немецких беженцев, которые собрались
после Июльской революции в Париже и считали своим
оракулом Берне.
Писать для аугсбургской «AUgemeine Zeitung» озна­
чало для Гейне «обречь себя на ужасную пытку», но он
считал более полезным высказывать свои мысли — пусть
даже «скрываясь под маской, трезвыми словами» — «в
газете, которая по праву называется «AUgemeine
Zeitung»* и листы которой попадают во все страны све­
та, в руки стольких тысяч читателей», чем свободно из­
ливать свой гнев в неизвестных захолустных газетках пе­
ред немногочисленной и невлиятельной публикой
7р
.
Статьи Гейне подвергались даже двойной цензуре: с од­
ной стороны — цензуре аугсбургской редакции, с дру­
гой— баварских властей. «Ладью моей мысли,— вспо­
минал Гейне,— я часто бывал принужден украшать
флагами, эмблемы которых отнюдь не являлись истин-
* «Aiigememe Zeitung» по-пемецки означает «Всеоимхая газпа».
671


ФРАНЦ МЕРИНГ
ным выражением моих политических и общественных
взглядов. Но газетный контрабандист мало заботился о
цвете того лоскута, который висел на мачте его судна
и с которым ветер затевал резвые игры: я думал только
о добром грузе, который я вез с собою и хотел доста­
вить в гавань общественного мнения. Могу похвалиться,
мне очень часто удавались такие предприятия, и не над$
придираться к средствам, которыми я пользовался, по--,
рой для достижения цели»
71
.
В самом деле, если сравнить «Французские дела»
Гейне 1832 года с «Парижскими письмами» Берне, по­
явившимися в том же году, то не может быть сомнения
в том, у кого из них на борту был лучший груз. Такие
картины, как, например, встречающееся у Гейне описа­
ние героической гибели республиканских борцов Сен-
Мери
72
, были Берне не по плечу. К тому же Гейне за­
полнил в книге цензурные пропуски, а его боевое преди­
словие сжигало все мосты к властям предержащим Гер­
мании. Это, казалось бы, должно было уберечь книгу от
позорных нападок, которые направил против нее Берне
в «Парижских письмах». Еще позорнее, правда, была
критика, которой Берне осмелился подвергнуть в одной
французской газете философские статьи Гейне; в них он
уж ровно ничего не понял
73
.
В 30-е годы Гейне настолько серьезно относился к
своей миссии «апостола» и «трибуна», что его поэтиче­
ская деятельность отступила на задний план. Самое луч­
шее в четырех томах «Салона», опубликованных с
1833-го по 1840 год,— это сочинения, написанные для
сближения немецкого и французского духа, смелое пре­
дисловие к первому тому, статьи о французской живопи­
си и французском театре и книга о немецкой философии,
заполнившая второй том. Кроме этого, в томах «Салона»
были опубликованы главным образом новеллистические
фрагменты: «Из мемуаров господина фон Шнабелевоп-
ского», «Флорентийские ночи», «Бахерахскнй раввин»—
отзвуки из эпохи «Путевых картин», для которых в свое
время и предназначались «Мемуары» и «Раввин». В не­
которых эпизодах из этих произведений гений поэта
проявляется во всем своем блеске, например в сказании
О;Летучем Голландце
74
из «Мемуаров» или в описании
игры Паганини из «Флорентинских ночей»; однако в це-
672


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
лом эти произведения не означали прогресса в творчест­
ве Гейне.
И стихи Гейне, опубликованные в четырех томах «Са­
лона», за исключением великолепно воссозданной песий
о Тангейзере
75
, которая сыграла такую же большую роль
в одной из музыкальных драм Рихарда Вагнера, как
сказание о Летучем Голландце — в другой, разочарова­
ли его поклонников и задели за живое немецких фили­
стеров
76
.
Это были стихи под названием «Разные» —
смелые, а иногда и дерзкие песни, но их эстетическая
ценность все-таки была значительна и, уж во всяком
случае, эстетическая правомерность — бесспорна. Защит­
ники старогёрманской добродетели, охотно закрывавшие
глаза на вереницы любовниц самодержавных деспотов,
не имели основания изливать на Гейне водопады мо­
рального негодования, когда он по старинному праву
поэтов увековечил в своих стихах девиц легкого поведе­
ния. Этим старинным поэтическим правом особенно ча­
сто пользовался придворный римский поэт Гораций, а
ведь на его одах патриотические филистеры воспитыва­
ют своих несовершеннолетних юнцов. Они ведь даже
умудрились превратить оду Горация к какой-то доступ­
ной Лалаге («Integer vitae scelerisque purus...» *)
7r
в
торжественный погребальный хорал и распевают его в
самые трогательные минуты.
Гейне никогда не был ловеласом в скверном и по­
стыдном смысле этого слова: уже на закате своей жизни
он вполне искренне уверял в стихах и прозе, что никог­
да не совратил ни одной девушки и не коснулся ни од­
ной женщины, о которой знал, что она замужем. Таким
образом, даже самая мещанская мораль ни в чем не мо­
жет упрекнуть его. Почти в то же время, когда появи­
лись «Разные», Гейне встретил прекрасное дитя приро­
ды, французскую работницу, ставшую его верной спут­
ницей до самой смерти и увековеченную им в стихах под
именем Матильды
78
.
В духовной жизни поэта она при­
нимала такое же малое, если не меньшее участие, чем
Кристиана
79
в жизни Гете; она отличалась пылким тем­
пераментом и была так же непрактична, как и сам Гей­
не, который иногда со вздохом называл ее своим «до-
* «Кто д^шою чист и незлобен в жтии...» (латан.) .
Перзоод Д. Семиюва-1 лн Шачскога
22 Зак. 'УМ
673


ФРАНЦ Л1ЕРИНГ
машним Везувием» и «мотовкой» и все-таки нашел.-в
этом браке свое счастье. Как Гете со своей Кристианой,
так и Гейне с Матильдой жил сначала в свободном лю­
бовном союзе, но Гейне настаивал на том, чтобы на Ма­
тильду смотрели как на его жену, и был более чувстви­
телен ко всякой обиде, причиненной ей, чем к самому
тяжкому оскорблению в свой адрес. Вообще его брак
представляет гораздо более отрадную картину, чем брак
Гете, но это не помешало немецким филистерам возму­
щаться им так же, как и мнимой распущенностью поэта.
Едва Гейне успел основать свой домашний очаг, как
немецкие правительства вкупе с радикальным филистер­
ством нанесли ему тяжелый удар. В декабре 1835 года
германский Союзный сейм запретил все сочинения «Мо­
лодой Германии»
80
—
мнимой литературной школы, к
которой причисляли в первую очередь Генриха Гейне, а
затем Карла Гуцкова
81
,
Генриха Лаубе
82
,
Рудольфа
Вннбарга
83
и Теодора Мундта
84
.
Это были молодые пи­
сатели, между которыми не было настоящей тесной свя,-
зн, но все они выступили после Июльской революции и
находились под влиянием Гейне и Берне; впрочем, на
последнего запрещение сейма не распространилось. Ре­
шение Союзного сейма обрекало ряд немецких писате­
лей без суда и юридических оснований на голодную
смерть, ибо запрещены были не только уже написанные
произведения, но и те, которые будут написаны впредь.
Это решение было вызвано гнусным доносом Вольфган­
га Менцеля
85
—
либерального писателя, который только
недавно превозносил Гейне в своей газете «Literatur-
blatt» и пригласил к себе соредактором Гуцкова. На
этот подлый шаг толкнула его грязная боязнь конкурен­
ции со стороны литературного журнала, который соби­
рался основать Гуцков.
Решение Союзного сейма было тем более тягостно
для Гейне, что он опять рассорился со своим дядей Со­
ломоном и капризный миллионер лишил его своей ги>й-
держки. Нужда заставила Гейне принять ежегодную
пенсию в четыре тысячи восемьсот франков из фондов,
выделенных французским правительством для эмигран­
тов, преследуемых на родине за политические убежде­
ния. Этот фонд был наследием Июльской революции, и
он не имеет ничего общего с теми тайными фондами, при
помощи которых германские правительства, и особен-
li74


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
но прусское, вербуют армии провокаторов для защиты
трона и алтаря. Разговоры о том, что Гейне продал свое
перо французскому правительству, приняв от него пен­
сию, являются подлой клеветой. Он сам совершенно
правильно писал об этом: «Пенсия, которую я получал
от правительства Гизо
86
, не была вознаграждением; она
была... великой милостыней, раздаваемой французским
народом стольким тысячам чужеземцев, которые более
или менее доблестно скомпрометировали себя на родине
рвением к делу революции и нашли пристанище у госте­
приимного очага Франции»
87
.
Пусть все немецкие патрио­
ты, огорченные тем, что французское правительство спас­
ло от голода немецкого поэта, изливают свое негодова­
ние на подлый шаг Союзного сейма, за который несли
ответственность все германские правительства; Гейне
же, который, получая пенсию, не взял на себя никаких
обязательств по отношению к французскому правитель­
ству, не заслуживает в этом деле ни малейшего упре­
ка
88
.
Правда, Гейне сильно скомпрометировал себя через
несколько лет, когда задумал основать в Париже немец­
кую газету, причем если бы газету не разрешили рас­
пространять в Пруссии, ее существование потеряло бы
смысл. Чтобы добиться этого разрешения, Гейне напра­
вил письмо барону фон Вертеру, бывшему прусскому
послу в Париже, который был теперь министром ино­
странных дел в Берлине. Точный текст этого письма
неизвестен, однако известно письмо Гейне к Фарнхагеиу,
где он просит помощи в этом деле. В этом письме, от
13 февраля 1838 года, Гейне пишет: «Все известия о
Пруссии я буду черпать только из газет, прошедших
прусскую цензуру; но если мне разрешат печатать част­
ные корреспонденции из Пруссии, я никогда не рискну
вызвать недовольство прусского правительства выбором
корреспондентов. Интересы старопруеских провинций
•мне столь же неведомы, сколь безразличны, поэтому я
без особых усилий над собой смогу либо молчать о них
вовсе, либо излагать чужое мнение. Иначе обстоит дело
с. Рейнской провинцией. Здесь я у себя дома, земля эта
мне не совсем безразлична, свобода высказывания об
отечественных событиях является для меня не только
потребностью, но и обязанностью. Здесь мне должны
предоставить слово без всяких ограничений. Но прус-
22*
675


ФРЛНЦ МЕРИНГ
ское правительство может быть уверено: при нынешнем
положении вещей в Рейнской области все мои симпа­
тии- — на стороне Пруссии, и я никогда не отрицал услуг,
оказанных Пруссией этой ублюдочной стране, которая
только благодаря Пруссии вновь завоевана для Герма­
нии и возвышена до уровня немецкого государства».
Эта попытка Гейне договориться с берлинским прави­
тельством бросает глубокую тень на его характер, и то,
что Гейне при этом думал о борьбе между прусским
правительством и рейнскими католическими клерикала­
ми, не является смягчающим вину обстоятельством, ибо
эту борьбу Берлин вел самым реакционным оружием.
К счастью для репутации Гейне, прусское правительст­
во не питало к нему ни малейшего доверия; отрицатель­
ный ответ из Пруссии покончил с этой несчастной за­
теей.
Если бы сближение Гейне с прусским правительством
вызвало гнев немецких филистеров ^—и особенно фили­
стеров радикальных,— то это имело бы еще смысл. Но
они ничего не знали об этом, а если бы и знали, то это
вряд ли особенно взволновало бы их. Меньше всего ин­
тересовались этим поэты швабской школы
89
, затеявшие
по-детски нелепую войну против Гейне за то, что он в
своей «Романтической школе» совершенно правильно
оценил стихотворения Уланда
90
, то есть не ругал их
сверх меры, но и не превозносил до небес. Эти поэтиш­
ки не постыдились даже заключить союз с Менделем.'
В одном из журналов Менцеля Густав Пфицер
91
, брат
Пауля Пфицера
92
, первого южногерманца, выступивше­
го за опруссачивание южной Германии, написал длин­
нейший памфлет, где поэзия Гейне подвергается жесто­
чайшему разносу и откуда поныне враги Гейне черпа­
ют наглую ложь и фальсификацию, направленную про­
тив поэта. Правда, с такими противниками Гейне рас­
правился очень легко: в одной строфе песни о Тангейзе-
ре и на нескольких страницах остроумной статьи «Шваб­
ское зеркало» он, смеясь, разделался с ними.
Серьезнее и важнее были разногласия с Гуцковом
1
.
В то время как Лаубе и Мундт отказались от своих
взглядов сразу же после декрета Союзного сейма о за­
прещении «Молодой Германии», Гуцков и Винбарг про­
должали держаться храбро. Гуцков переселился из
Франкфурта-на-Майне в Гамбург и начал выпускать в
676


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
издательстве Кампе журнал «Телеграф», официальным
редактором которого был Кампе, так как Гуцкову было
запрещено печататься. Гейне, возлагавший на Гуцкова
большие надежды, был очень рад такому течению со­
бытий; казалось, что и Гуцков хорошо относится к Гей­
не. Еще в 1836 году Гуцков ратовал за то, чтобы от­
крыть национальную подписку в пользу Гейне и изба­
вить его от гнета нужды. Но затем Гуцков внезапно пе­
решел на сторону филистеров по причинам, которые те­
перь трудно установить.
Гуцков дал рекомендательные письма к Гейне своим
приятелям, ныне совершенно забытым литераторам, на­
правлявшимся в Париж
93
.
Гейне оказал им. гостеприим­
ство, а они по возвращении на родину опубликовали, от­
части даже в «Телеграфе» Гуцкова, отвратительные
пасквили на Гейне — человека и поэта; «Швабское зер­
кало», которое Гейне передал Гуцкову для опубликова­
ния, тот издал в совершенно искаженном виде; более
того, когда Гейне хотел в 1838 году выпустить новый
том стихотворений и включить в него цикл «Разные»,
Гуцков, которого это совершенно не касалось, позволил
себе предъявить Гейне воинственный ультиматум и гро­
зить ему прекращением дружбы, если он не откажется
от второго издания стихов, так оскорбивших чувство
филистерской респектабельности. Поистине не знаешь,
чему тут больше удивляться — наглости, с которой Гуц­
ков, который был на десять лет моложе Гейне, взял на
себя роль морального цензора, или добродушию Гейне,
который пошел на уступки и отложил издание второго
сборника своих стихотворений.
Весьма двусмысленную роль играл в этой ссоре до­
стойный Кампе. Все подлости, напечатанные в «Теле­
графе» против Гейне, скреплены его именем, и на него
надает подозрение в том, что он поддерживал мещан­
скую травлю самого гениального поэта своего издатель­
ства, чтобы извлечь из нее прибыль. По меньшей мере
в одном случае эту непристойность можно прямо дока­
зать. Когда Гейне в 1840 году опубликовал в издатель-
стае Камне свою книгу о Берне, Кампе без ведома ав­
тора и к величайшему его негодованию переменил на­
звание «Людвиг Берне. Книга воспоминаний Генриха
Гейне» па придуманное им название «Генрих Гейне о
Людвиге Берне», после чего Гуцков стал метать громы
677


ФРАНЦ .МЕРИНГ
п молнии в «Телеграфе», утверждая, что уже название
книги выдает намерение Гейне составить себе рекламу
за счет Берне. Впоследствии, когда филистеры напали
на него, Гуцков дорого поплатился за грехи своей мо­
лодости, но вероломство Камне.по отношению к Гейне,
к сожалению, осталось безнаказанным.
Гейне надеялся, что его книга о Берне будет призна­
на его лучшим произведением, но в действительности,
вместо того чтобы умерить ярость немецких филистеров,
она разожгла ее до небывалых размеров. Нельзя ска­
зать, что в этом случае Гейне вовсе не был виноват: осо­
бенно та часть книги, где Гейне занимается отношения­
ми Берне с мадам Воль
94
и ее супругом, далеко выхо­
дит за пределы допустимого в литературной полемике и
недостойна Гейне. Не оправданием, а лишь смягчаю­
щим вину обстоятельством может быть то, что Гейне
вставил этот отрывок в последнюю минуту, раздражен­
ный сплетнями о Матильде, которые настойчиво распро­
страняла клика мадам Воль. Но совершенно несостоя­
тельно обвинение Гейне в трусости за то, что он издал
книгу о Берне лишь через несколько лет после его смер­
ти. Непонятно, почему бы Гейне должен был бояться
Берне,— ведь ему случалось расправляться и с гораздо
более опасными противниками. Напротив, ему только
делает честь, что он, пока это было возможно, не от­
кликался на неустанные сплетнические нападки Берне.
И только тогда, когда после смерти Берне его духовные
наследники продолжили при непрестанно нарастающем
одобрении филистеров всю эту скандальную возню, Гей­
не почувствовал себя вправе —или, вернее, почувство­
вал себя обязанным — противопоставить в этой книге не
свою личность личности Берне, а свое мировоззрение
мировоззрению Берне. Подобно тому как теперь все­
ми признается правильной характеристика Уланда,
вызвавшая некогда бешеную злобу швабских ПОЭТИКОЙ,
так правильна и характеристика, которую Гейне дал
Берне: «Он ведь не был ни гений, ни герой, он не был
олимпийский бог. Он был человек, гражданин земли, ои
был хороший писатель и великий патриот»
96
.
.
-
>
На первых порах месть филистеров была ужасна.
Чтобы выслушать беспристрастного свидетеля, предо­
ставим слово Эрнсту Эльстеру: «Приходится только
лишний раз удивляться тому, каким богатством брант
678


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
ных слов располагает немецкий язык. Здесь говорится
о коварстве, наглости, трусости, дерзости, бесстыдстве,
предательстве, легкомыслии, полном незнании немецких
условий, внутренней лживости, писательской нечисто­
плотности, бесхарактерности, высокомерии, бесстыдных
исканиях, отвратительных двусмысленностях, кричащих
противоречиях, бездонной подлости, безумном тщесла­
вии, архипрозаической, пошлой греховности, жалком и
позорном мировоззрении, грязной личности, вонючей на­
возной жиже остроумия и т. п.; поэта называют болтли­
вой прачкой, беспринципным флюгером, общеизвестным
лжецом, который ведет борьбу не как мужчина, а как
уличный мальчишка и сам наносит себе при этом смер­
тельный удар, и окончательным приговором позорной
книжке этого парижского рассыльного, именуемого Ген­
рихом Гейне, является восклицание: ,,Тьфу!"»
96
.
Этот бесконечный грязный поток продолжал еще из­
ливаться, но уже было ясно, что о книге Гейне можно
сказать то же, что сказал он сам о последней книге Бер­
не: «Это произведение —прозрачное озеро, где отража­
ются небо и все его звезды и где ум Берне погружается
в воду и вновь всплывает, точно прекрасный лебедь,
спокойно смывающий оскорбления, которыми чернь за­
марала его чистые перья»
97
4. САТИРИЧЕСКИЙ ПОЭТ
В «Атта Тролле» поэтический гений Гейне восстал,
подобно юному фениксу, с костра, на котором его враги
•хотели сжечь его. Этот «Сон в летнюю ночь», этот
последний отзвук
Вольных песен романтизма
98
Перевод В. Леечка
показал, как прав был Гейне, когда писал Камне, что
от его золотого панциря отскочат все стрелы противни­
ков. Нельзя с большим блеском защитить права гения
от нападок жалкой посредственности, которая рядится
в добродетельные фразы, чтобы скрыть свою наготу!
По словам Гейне, он написал этот маленький «мед­
вежий эпос» поздней осенью 1841 года, когда не отбу­
шевал еще великий бунт, поднятый против него разно-
679


ФРАНЦ МЕРИНГ
шерстными врагами. Части поэмы он опубликовал вско­
ре в журнале «Zeitung fur die elegante Welt», который
издавал Лаубе; отдельной книгой «Атта Тролль» вышел
через несколько лет, в 1847 году. В предисловии к это­
му изданию Гейне говорит, что настоящей целью его на­
смешек была «так называемая политическая поэзия», од­
нако можно предположить, что память несколько изме­
няет здесь Гейне. Правда, Гейне направлял свои стрелы
и против «бесполезного тумана энтузиазма» в «роще
немецких бардов», но не это волновало его прежде все­
го. Главной его жертвой была христнанско-германская
тяжеловесная глупость во всех областях общественной
жизни, и ей Гейне воздвиг в «Атта Тролле» смеющийся
памятник. «В те времена талант был весьма сомнитель­
ным даром, так как он вызывал подозрение в бесхарак­
терности. Завистливая бездарность после тысячелетних
усилий нашла наконец могучее оружие против дерзости
гения: она нашла антитезу таланта и характера. Обы­
ватели чувствовали себя польщенными, когда им пре­
подносили такие истины: порядочные люди, как прави­
ло, плохие музыканты, зато хорошие музыканты вовсе
не всегда порядочные люди, а ведь главное в мире по­
рядочность, а не музыка. Пустая голова стала кивать на
свое переполненное сердце, а козырной картой стал пра­
вильный образ мыслей». Все это было применимо не
только к поэтическим и философским атта троллям; от
них надо было защитить неотъемлемые права духа.
Мастерским эстетическим приемом было то, что Гей­
не осуществил эту защиту в стиле «причудливых снови­
дений той самой романтической школы», в которой он,
по его словам, провел самые приятные годы юности,
чтобы под конец высечь своего школьного учителя. Сон
в летнюю ночь, фантастически бесцельная песнь, бес­
цельная, как любовь, как жизнь, как творец и его тво­
рения,— все это было направлено против попытки пре­
вратить музу в маркитантку буржуазной оппозиции. Но
за романтической формой скрывалось совершенно совре­
менное содержание, и Гейне был прав, когда отрицал,
что его насмешка направлена против идей, являющихся
/•рагоценным завоеванием человечества, идей, за кото­
рые он сам столько боролся и страдал. Именно потому,
что эти идеи так величаво, с таким великолепием и
ясностью сияли перед взором поэта, на него нападал не-
680


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
удержимый смех, когда он видел, как пошло, неуклюже
и грубо воспринимались эти идеи его современниками.
И поэт начинал издеваться над медвежьей шкурой, в ко­
торую они временно облеклись.
Искренность этих заверений подтверждается самим
«Атта Троллем», но Гейне вскоре подкрепил это и дру­
гими доказательствами. Правда, у него было мало, об­
щего с «политическими поэтами», выступившими в то
время, когда он писал «Атта Тролля». Стихи Гофмана
фон Фаллерслебена" он несколько преувеличенно, но.не
без основания называл скверными виршами, написанны­
ми, чтобы позабавить филистеров за пивом и трубкой.
Гейне приветствовал уже первое выступление Гервега.
100
и назвал его «железным жаворонком», но он тогда же
предостерег его от увлечения тем неопределенным, бес­
плодным пафосом, который с полным презрением к смер­
ти бросается в океан общих мест. После более близкого
знакомства с Гервегом Гейне уже в 1847 году произнес
над ним пророчески суровый приговор: «У него был .не­
большой, мило отчеканенный талант, который он израс­
ходовал, и теперь он нищ и гол, как разорившийся мот.
Он замолк навсегда и будет питаться только своей ста­
рой славой. К тому же Гервег никогда не смеется, а. у
поэтов с таким обиженным лицом не бывает большого
ума: оно свидетельствует о тощей односторонности
взглядов на жизнь»
|01
.
Ближе всех к Гейне был Дин-
гельштедт
102
—
в его «Песнях ночного сторожа» больше
поэтического дарования, чем у Гервега и Гофмана. Са­
тирические стихи Гейне против Дингельштедта по сути
дела добродушны и безобидны, тогда как сатирические
стихи против, Гервега с течением времени становились
все беспощаднее.
Гейне слишком долго находился в центре бурной об­
щественной жизни, чтобы ему мог правиться бессодержа­
тельный пафос, даже если бы это соответствовало его
поэтическому дарованию. Его, скорее, мучил. этот «ви­
дений рой»
шз
.
В то же самое время,, когда в «Атта Трол­
ле» он присягал на верность романтизму, коммунизм
стал возбуждать в нем самый живой интерес. В феврале
1840 года Гейне возобновил в аугсбургской «Ailgerneine
Zeitung» отчеты, о политической, художественной н на­
родной жизни Парижа. Сам он впоследствии говорил,
что СКЕОЗЬ его сообщения красной нитью проходили
681


ФРАНЦ МЕРНПГ
предсказания о победе коммунизма
104
.
Гейне сам счи­
тал эти отчеты гораздо более значительными, чем «Фран­
цузские дела», которые писались за десять лет до этого
для аугсбургской газеты; это неправильно, неправильно
постольку, поскольку речь идет о политических вопро­
сах. Недобросовестно обвинять Гейне в том, что он
льстил французскому правительству из благодарности
за свою пенсию, но было бы лучше, если бы он не давал
и повода для подобных подозрений. Во всяком случае,
«парламентский период буржуазной монархии», описан­
ный в письмах 40-х годов, не мог возбудить ни у него,
ии у его читателей такого живого интереса, как «Фран­
цузские дела», которые согреты и озарены ярким от­
блеском Июльской революции.
Совершенно естественным образом в политических и
социальных воззрениях Гейне произошли большие из­
менения. Так как он всей душой ненавидел старую мо­
нархию с господством юнкеров и попов, а господство
масс в республике внушало ему страх, то было бы ло­
гично, если бы он стал склоняться на сторону консти­
туционно-монархической формы правления, и иногда он
в самом деле высказывался в таком смысле. Но Гейне
был одарен слишком глубоким умом, чтобы не распо­
знать в ней одну из форм классового господства, и при­
том такую, которая не менее других заслуживает пре­
зрения. Еще в первые дни буржуазной монархии он силь­
но увлекся сен-симонизмом. От него он перенял проти­
вопоставление спиритуализма и сенсуализма, христиан­
ской проповеди отречения и языческого приятия на­
слаждений, тощих назареян и толстых эллинов-
105
, кото­
рое особенно ярко представлено в работах Анфанте-
на
106
и часто повторяется у Гейне. Но сен-симонисты
были в конце концов лишь философской школой, кото­
рая распалась при первом легком столкновении с гру­
бым внешним миром. Так же обстояло дело, и с другими
социалистическими сектами. Чем яснее становилось, что--
буржуазная монархия означает господство ограничен­
ной и корыстной капиталистической клики, тем яснее
видел Гейне, что этому господству угрожают другие, бо­
лее могучие силы.
«Я говорю о коммунистах — единственной партии во
Франции, заслуживающей безусловного уважения. С та­
ким же вниманием я бы отнесся и к обломкам сен-симо-'
682


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕПНЕ
низма, приверженцы которого все еще живут под стран­
ными вывесками, а равно и к фурьеристам, которые еще
продолжают действовать, свежие и бодрые; но ведь эти­
ми достойными людьми руководит только слово, соци­
альный вопрос как вопрос, традиционное понятие, и их
не влечет демоническая необходимость, они не те зара­
нее избранные слуги, руками которых высшая мировая
воля осуществляет свои необъятные решения. Рано или
поздно рассеявшаяся семья Сен-Симона и весь генераль­
ный штаб фурьеристов перейдут в растущую армию ком­
мунизма и, облекая грубую потребность в созидающее
слово, как бы возьмут на себя роль отцов церкви»
107
.
Так писал Гейне 15 июня 1843 года, ив том же году он
стал другом человека, которому суждено было свершить
то, чего Гейне ожидал от сен-симонистов и фурьеристов.
Это был Карл Маркс, который переселился осенью
1843 года после запрещения «Рейнской газеты» в Па­
риж, где он вместе с Арнольдом Руге издавал «Немец­
ко-французские ежегодники». Гейне не сошелся близко
с Руге, который, как истинный Атта Тролль философии,
видел в Гейне то «подлеца», то «самого свободного немца
после Гете». Утверждение Руге, что он и Маркс побудили
Гейне писать сатирические стихи, сказав ему: «Оставь­
те это вечное любовное нытье и покажите поэтическим
(политическим?) лирикам, как это делается по-настоя­
щему— кнутом»
108
,— это утверждение вряд ли достойно
внимания. Сатирическая поэзия Гейне возникла бы й
без Маркса, но с Марксом Гейне на самом деле был в
тесных дружеских отношениях, и Маркс, несомненно,
содействовал тому, что в те дни, когда они жили вместе
в Париже, сатирическая поэзия Гейне достигла высоты,
которая навсегда обеспечила ей выдающееся место в
мировойлитературе.
'
Когда Маркс приехал в Париж, Гейне находился еще
в Гамбурге: он поехал в Германию впервые после две­
надцати лет отсутствия, чтобы повидаться с матерью и
вести деловые переговоры с Кампе. Это путешествие да­
ло Гейне материал и создало настроение для поэмы
«Германия. Зимняя сказка», которую он написал вскоре
после своего возвращения, то есть как раз в те дни, ког­
да он познакомился с Марксом. В этой гениальнейшей
из его сатир нет ничего, что уже давно не вынашивалось'
поэтом, и было бы излишне искать в ней непосредствен-
683


ФРАНЦ МЕРИНГ
ное влияние Маркса; однако достоверно известно, что
Гейне часто советовался с Марксом и его женой по
эстетическим вопросам, и можно себе представить, как
счастлив был Гейне, встретившись с людьми, которые
его вполне понимали. Маркс и впоследствии не смог
победить затаенный страх Гейне перед коммунизмом,
но так как сам Маркс переживал в это время период
становления своих философско-экоиомических взглядов,
то неизвестно, пытался ли он освободить Гейне от его
глупой боязни. Но при всей своей строгости и непреклон­
ности в политических суждениях Маркс всегда снисхо­
дительно расценивал отдельные заблуждения Гейне; он
считал поэтов чудаками, которым надо предоставить
идти своей дорогой, так как их нельзя мерить на аршцн
обыкновенных и даже необыкновенных людей.
«Зимняя сказка» — вершина сатирической поэзии
Гейне, но это только самый высокий пик величественно­
го горного массива. «Хвалебные песни» баварскому, ко­
ролю, напечатанные в «Немецко-французских ежегодни­
ках», сам Гейне относил к наиболее язвительным песням
из всех, когда-либо им сочиненных. Однако сатирические
стихи о прусском деспоте или деспотах — «Подкидыш»,
«Китайский император», «Новый Александр»—не усту­
пают «Хвалебным песням» ни в меткости, ни в колкости
сатиры. Некоторые стихи Гейне, как, например, «Леген­
ду замка»
109
, не выносят даже в новогерманской импе­
рии с ее свободой печати. Кстати, если мы не ошибаем­
ся, здесь уже и на «Ткачей» наложили руку.
Эти стихи живут и будут жить до тех пор, пока поэ­
зия будет выполнять свою высокую обязанность — би­
чевать тех грешников, которые живут недосягаемо для
земной справедливости и сходят в могилу, окруженные
пышностью и великолепием.
Свои сатирические произведения, для которых вреден
был немецкий климат, Гейне печатал помимо. «Немецко-
французских ежегодников» еще в «Vorwartsb, выходив­
шем в 1844 году в Париже. «Зимняя сказка» была на­
печатана осенью 1844 года со многими смягчениями,
вызванными немецкой цензурой, у Кампе в Гамбурге как
приложение к «Новым стихотворениям». В «Новых сти­
хотворениях» Гейне поместил кроме тех «современных
стихотворений», которые были допущены цензурой в
Германии, «Новую весну» и «Разные», от вторичного нз-
681


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕПНЕ
дання которых он отказался несколько лет тому назад
из-за протеста Гуцкова.
Чтобы проследить за печатанием книги, Гейне летом
1844 года вторично отправился из Парижа в Гамбург, и
это была его последняя поездка на родину. 21 сентября
он послал Марксу пробный оттиск «Зимней сказки» для
публикации в «Vorwarts!». В приложенном письме он
выражал радость, что проведет будущую зиму вместе
с Марксом, но его радость продолжалась недолго: уже
в январе 1845 года сотрудники «Vorwarts!» были высла­
ны из Парижа по настоянию прусского правительства,
и Маркс переехал в Брюссель.
Эти репрессии не коснулись Гейне не из-за того, что
ои будто бы принял французское подданство, как, вопре­
ки правде, не постеснялся утверждать даже Трейчке
ио
,
а из-за того, что Гизо, который все-таки был образо­
ванным человеком, неохотно уступившим непрестанным
настояниям христианско-германских болванов, не захо­
тел срамиться, выгоняя за границу поэта с европейским
именем.
5. В «МАТРАЦНОЙ МОГИЛЕ»
111
Но если удар, нанесенный прусским правительством
сотрудникам «Vorwarts!», не коснулся Гейне, то в то же
самое время его постиг другой удар, оказавшийся для
него смертельным.
Со здоровьем его дело уже давно обстояло плохо.
Сначала пребывание во Франции несколько смягчило
головные боли, которыми он издавна страдал, но уже в
30-е годы выявились симптомы паралича и заболевания
глаз, которое несколько раз угрожало ему полной сле­
потой. Гейне был уже очень болен, когда получил изве­
стие, что его дядя Соломон умер в конце декабря 1844 го­
да и завещал ему только жалкую сумму в несколько
тысяч марок.
После переселения Гейне в Париж старый паша
выплачивал ему ежегодную пенсию в четыре тысячи
франков, которую он после временных перерывов и ссор
увеличил до четырех тысяч восьмисот франков, когда
поэт женился. Совсем незадолго до этого, во время пре­
бывания Гейне' в Гамбурге, ему было дано твердое обе-
685


ФРАНЦ МЕРИНГ
щание, что он будет получать пенсию пожизненно, а его
вдове была гарантирована — тоже пожизненно — поло-"
вина пенсии. Волнение, вызванное грубым нарушением
слова в завещании, нанесло здоровью поэта смертель­
ный удар: наступил паралич, поразивший сначала гла­
за и распространившийся затем на грудь. Левый глаз
после этого совершенно закрылся, правый помутнел, а
полупарализованное веко лишилось способности подни­
маться.
Невозможно, да и не стоит останавливаться на до­
вольно безотрадных подробностях спора о наследстве.
Гейне случалось в этом споре изредка прибегать к от­
дельным недозволенным приемам, но моральное право
было, безусловно, на его стороне, и он нашел ревност­
ных союзников. Самым ревностным среди них был мо­
лодой Фердинанд Лассаль
112
, который приехал в 1845 го­
ду в Париж, чтобы собрать в тамошних библиотеках
материал для своей работы о Гераклите. Пророческий
взор поэта увидел в Лассале и Марксе сыновей нового
времени, «отвергающего аскетизм и смирение, которым
в наше время, голодая и разглагольствуя, мы предава­
лись с большей или меньшей долей лицемерия» "
3
.
Через полтора года, в течение которых здоровье Гей­
не все ухудшалось — в газетах уже появилось даже лож­
ное сообщение о его смерти,— Карл Гейне, сын и глав­
ный наследник Соломона Гейне, объявил наконец, что
он согласен продолжать выплату пенсии. В феврале
1847 года он сам приехал в Париж, и тут был заключен
формальный договор, в силу которого Гейне давал обя­
зательство ничего не печатать о своей родне. Таким об­
разом, владелец тридцати миллионов заставил дорого
заплатить за свою милостыню, ибо вследствие этого
соглашения были уничтожены мемуары Гейне, над ко­
торыми он долго и с любовью работал и которые счи­
тал лучшим своим произведением. До нас дошли толь­
ко те немногие страницы, которые Гейне заново написал
в конце жизни, но и они были изуродованы после смер­
ти поэта одним из его братьев.
Родня Гейне вообще была тяжелым наказанием, ом­
рачившим всю его жизнь без всякой вины с его сторо­
ны. Только с матерью и с сестрой его связывали нежные
и близкие отношения. Братья его были жалкие холопы:
один был «чернильным кули» у габсбургского, другой—•
G86


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
у царского деспотизма
1И
.
Оба они пытались паразити­
ровать и наживаться на славе поэта. Но.самый подлый
удар нанес поэту Карл Гейне, за которым, .когда он в
]832 году в Париже болел холерой, так заботливо уха­
живал его кузен Генрих. Истинную причину этого зло­
деяния следует искать в нечистой совести, мучающей
королей биржи, хотя они и добывают свои миллионы
якобы честным путем. Жена Карла Гейне принадлежала
к парижской биржевой династии Фульдов, которую Г$й-
не в нелестных выражениях упомянул в парижских пись­
мах для «Allgemeine Zeitung». За это поэта подвергли
пытке, и от последствий этой пытки он уже никогда не
смог оправиться.
Правда, иногда выпадали и хорошие дни, но, в об­
щем, болезнь стала развиваться неудержимо. Во время
февральской революции поэт был уже совершенно бо­
лен. «Уже неделю,—писал он Кампе 8 июня 1-848 го­
да,— как я совершенно парализован и могу пребывать
только в кресле да в постели; ноги мои словно из ваты,
и меня носят, как ребенка. Ужаснейшие судороги. Пра­
вая рука тоже начинает отмирать, и один бог знает,
смогу ли я еще писать Вам. Диктовать мучительно из-
за паралича нижней челюсти. Слепота — это еще наи­
меньшее из моих несчастий». И через месяц — тому же
Кампе: «О современных .событиях ничего не говорю: это
вселенская анархия, мировая каша! Господь бог явно
помешался. Если так пойдет дальше, старика придется
упечь в сумасшедший дом». В мае 1848 года Гейне в по­
следний раз вышел из дома. «Лишь с трудом удалось
мне доплестись до Лувра, я чуть не упал от слабости,
войдя в благородный зал, где стоит на своем постамен­
те вечно благословенная богиня красоты, наша матерь
божья из Милоса. Я долго лежал у ее ног и плакал так
горестно, что слезами моими тронулся бы даже камень.
И богиня глядела на меня с высоты сочувственно, но
так безнадежно, как будто хотела сказать: „Разве ты
не видишь, что у меня нет рук и я не могу тебе по­
мочь?!"»
115
.
Восемь лет промучился поэт в своей «матрацной мо­
гиле», проявив при этом мужество, которое, правда, не
смогло обезоружить безмерную подлость его клеветни­
ков, но заставляет умолкнуть даже слова восхищения,
готовые сорваться с уст любого человека, способного
687


ФРАНЦ МЕРИНГ
ощутить весь трагизм земного существования. В миро­
вой литературе нет другого примера, чтобы в возрасте,
когда обычно даже у великих поэтов начинает иссякать
творческая сила, поэт продолжал бы, несмотря на не­
выносимые страдания, с полной душевной бодростью
творить и завершал бы произведения, едва ли не пре­
восходящие по зрелости и красоте все созданное им в
годы здоровья. Большинство стихотворений «Романсе-
ро» написано в первые годы болезни, и они так же пол­
ноценны, как «Книга песен» и «Новые стихотворения».
Поэт находит совершенно новые и вполне оригинальные
мотивы как для «Историй», так и для «Ламентаций» и
«Еврейских мелодий».
Карл Гиллебранд, поступивший поздней осенью
1849 года секретарем к Гейне, так описывает постепен­
ное создание «Романсеро»: «Слух Гейне ослабел, глаза
были закрыты, и его худой палец с трудом приподнимал
усталые веки, когда поэту хотелось что-нибудь увидеть.
Ноги были парализованы, все тело скрючено. Каждое
утро женские руки — он не выносил прикосновения муж­
ских рук — переносили его в кресло на то время, пока
перестилали его постель. Он не мог вынести ни малей­
шего шума. Страдания его были так жестоки, что он
обычно принимал морфий в трех разных видах, чтобы
забыться и поспать хотя бы четыре часа. В бессонные
ночи Гейне сочинял свои самые чудесные песни. Весь
«Романсеро» он мне продиктовал. Обычно утром стихо­
творение было уже готово. И тут начиналась тщательная
отделка, длившаяся часами, причем Гейне использовал
мою молодость, как некогда Мольер невежество своей
служанки Луизон, и расспрашивал меня о звучаниях,
интонации, ясности и т. д. При этом тщательно выверя­
лось каждое настоящее и прошедшее время, проверялась
обоснованность использования устаревших и необычных
слов, устранялись элизии, вырезалось каждое ненужное
прилагательное. Иной раз, правда, в результате исправ­
ления появлялись и новые неточности»
П6
.
В послесловии к «Романсеро», датированном 30 сен­
тября 1851 года, Гейне говорит, что он исповедует де­
мократические принципы, которым его юность покля­
лась в верности и во имя которых он с тех пор пылал
все горячее. Что же касается теологии, то он повинен
в регрессе — он возвратился к старому суеверию, к лич-
688


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГГ.ЯИЕ
ному богу. Однако же, говорит Гейне, он должен опро­
вергнуть слух, будто отступление привело его к порогу
той или иной церкви или даже в самое ее лоно. «Нет,
мои религиозные убеждения и взгляды по-прежнему
свободны от всякой церковности; никаким колокольным
звоном я не соблазнился, и ни одна алтарная свеча не
ослепила меня. Я никогда не играл в ту или иную сим­
волику и не вполне отрекся от моего разума. Я никого
не предал, даже своих языческих богов, от которых я,
правда, отвернулся, однако расставшись с ними друже­
ски и любовно». Подобным же образом, только еще под­
робнее, высказался Гейне через несколько лет в «При­
знаниях», где он говорит, что причиной его возвращения
к богу был «более или менее тайный союз», который
атеизм заключил «с жутко оголенным, не прикрытым
даже фиговым листком, грубым коммунизмом».
Об этих признаниях Гейне много спорили. Совер­
шенно очевидно, что они не имеют ничего общего с об­
ращением тех вольнодумцев, которые на смертном одре
начинали горько каяться в своих прегрешениях. Для
набожных и верующих душ деизм Гейне столь же мало­
пригоден, как и его атеизм. По, с другой стороны, вряд
ли правильно будет сказать, что всякий раз, когда Гей­
не говорит о своем религиозном обращении, в его сло­
вах слышится ирония. Совершенно правильно отозвался
о «Романсеро» Шопенгауэр, вообще говоря не очень-то
ценивший Гейне: «За всеми этими шутками и скоморо­
шеством мы замечаем глубокую серьезность, которая
стыдится выступить перед нами в неприкрытом виде».
Такой надежный свидетель, как Карл Гиллебранд, го­
ворит, что, кроме поэтических произведений, ему при­
ходилось читать вслух больному поэту сочинения по бо­
гословию и истории церкви, всего Шпиттлера и еще бо­
лее тяжеловесного Толука, которых Гиллебранд
117
чи­
тал совершенно механически, так как они не представ­
ляли для него никакого интереса; он читал и целые
главы из Библии, которую Гейне знал почти наизусть,
особенно из Ветхого завета. И на смертном одре Гейне
не покинул живой интерес к религии, который он всег­
да проявлял, вопреки, а может быть, и вследствие своего
непреодолимого отвращения ко всему церковному, и
«великий вопрос о боге» легко мог представиться ему в
виде религии его детских лет теперь, когда его духкаж-
68i>


ФРАНЦ МЕРИНГ
дый день вновь одерживал победу над жалкой плотью.
В письме к Георгу Веерту он так разъясняет смысл сво­
его обращения: «...Я умираю как поэт, который не нуж­
дается ни в религии, ни в философии и у которого Hei .£
ними ничего общего. Поэт прекрасно понимает симво­
лическую речь религии и абстрактно-рассудочную тара­
барщину философии, но ни хозяева религии, ни хозяева
философии никогда не поймут поэта, язык которого всег­
да будет казаться им темным набором слов, как Мас-
ману — латынь»
118
.
Довольно об этом. И на смертном
одре Гейне не стал ханжой, и что бы ни говорили о его
«деизме», удивительная ясность его духа никогда и ни­
чем не омрачалась.
И после окончания «Романсеро» не иссяк родник
поэзии Гейне, Он продолжал журчать до его смертного
часа. Призрачно-жуткая любовь к девушке — по-види­
мому, полуавантюристке, сумевшей проникнуть в ком­
нату больного,— озарила его последние дни. Ей посвят
щена грандиозная фантазия смерти «К Мушке» — по­
следнее стихотворение Гейне
119
.
Но самые волнующие
стихи этих лет относятся к Матильде, а стихи, полные
страшных проклятий,— к его родне, которая нанесла
ему смертельный удар; затем идут стихи со страстным
призывом к жизни и стихи, в которых он упивается го­
речью смерти. Гейне имел право сказать о своих стихо­
творениях, давая их прочесть одному из друзей: «Это
прекрасно, ужасающе прекрасно. Это как бы жалоба из
могилы, это кричит в ночи заживо погребенный, или да­
же мертвец, или даже сама могила. Да, да, таких зву­
ков немецкая лирика еще никогда не слыхала, да и не
могла их слышать, ибо ни один поэт еще ничего подоб­
ного не пережил».
Что касается прозаических сочинений, то Гейне, ле­
жа в своей «матрацной могиле», издал кроме «Призна­
ний», где великий насмешник еще раз произносит суд
над самим собой, еще и «Лютецию» —тщательно обра­
ботанное собрание писем, написанных в 40-х годах для
«Allgemeine Zeitung». Особенно большой успех они име­
ли во французском издании. Вообще французы своим
все возраставшим признанием компенсировали гнусную
1
несправедливость соотечественников поэта, В предисло­
вии к французскому изданию «Лютеции», за несколько
месяцев до смерти, наступившей 17 февраля 1856 года,
690


БИОГРАФИЯ ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
Гейне сказал и свое последнее слово о коммунизме. Оно
гласило:
«Только с отвращением и ужасом думаю я о време­
ня, когда эти мрачные иконоборцы достигнут власти:
грубыми руками беспощадно разобьют они все мрамор­
ные статуи красоты, столь дорогие моему сердцу; они
уничтожат все те фантастические игрушки и безделушки
искусства, которые так любил поэт; они вырубят мои
лавровые рощи и посадят там картофель; лилии, кото­
рые не трудились и не пряли, а все же одевались так,
как не одевался и царь Соломон во славе своей, будут
вырваны из почвы общества, если только не захотят
взять в руки веретено; розы, эти праздные невесты со­
ловьев, подвергнутся такой же участи; соловьи, эти бес­
полезные певцы, будут изгнаны, и — увы! — из моей
«Книги песен» бакалейный торговец будет делать паке­
тики, в которые станет насыпать кофе или нюхательный
табак для старух будущего. Увы! Все это я предвижу, и
несказанная печаль овладевает мной при мысли, что
победоносный пролетариат угрожает гибелью моим сти­
хам, которые исчезнут вместе с романтическим старым
миром. И все же, честно сознаюсь, этот самый комму­
низм, столь враждебный моим вкусам и склонностям,
держит мою душу во власти своих чар, и я не в силах
им противиться; два голоса в моей груди говорят в его
пользу, два голоса, которые не хотят замолчать, кото­
рые, в сущности, быть может, являются не чем иным, как
внушением дьявола,—- но как бы то ни было, я в их влас­
ти, и никакие заклинания не могут их побороть.
Ибо первый из этих голосов — голос логики. «Дья­
вол— логик!» — говорит Данте
120
.
Страшный силлогизм
околдовал меня, и если я не могу опровергнуть посыл­
ку, что «все люди имеют право есть», я вынужден под­
чиниться и всем выводам из нее. Думая об этом, я
боюсь лишиться рассудка, я вижу, как все демоны исти­
ны, торжествуя, пляшут вокруг меня, и, наконец, вели­
кодушное отчаяние охватывает мое сердце, и я воскли­
цаю: «Оно давно уже осуждено и приговорено, это ста­
рое общество! Да свершится правосудие! Да будет он
разрушен, этот старый мир, где невинность погибала,
где процветал эгоизм, где человек эксплуатировал чело­
века! Да будут разрушены до основания эти дряхлые
мавзолеи, где царили обман и несправедливость! И да
691


ФРАНЦ МЕРИ11Г
будет благословен тот бакалейный торговец, что станет
некогда изготовлять пакетики из моих стихотворений и
всыпать в них кофе и табак для бедных старух, кото­
рым в нашем теперешнем мире несправедливости, может
быть, приходилось отказывать себе в подобных удо­
вольствиях! Fiat justitia, pereat mundus! *
ш
Второй из этих повелительных голосов, которыми я
зачарован, еще могущественнее и еще демоничнее, ибо
это голос ненависти — ненависти, возбуждаемой во мне
партией, страшнейшим противником которой является
коммунизм и которая поэтому также наш общий враг.
Я говорю о партии так называемых националистов Гер­
мании, об этих лжепатриотах, патриотизм которых со­
стоит в отвращении ко всему иноземному и к соседним
народам и которые каждый день изрыгают свою желчь
прежде всего на Францию. Да, к этим обломкам или
потомкам тевтоманов 1815 года, которые только подно­
вили свой старый костюм ультрагерманских шутов и
немного укоротили себе уши, я всегда чувствовал нена­
висть. Я всегда боролся с ними, и теперь, когда меч па­
дает из моих рук, рук умирающего, меня утешает созна­
ние, что коммунизм, которому они первые попадутся на
дороге, нанесет им последний удар; и, конечно, не уда­
ром палицы уничтожит их этот гигант,— нет, он просто
раздавит их ногой, как давят жабу. Это будет началом.
Из ненависти к сторонникам национализма я мог бы
лочти влюбиться в коммунистов. Это, во всяком случае,
не лицемеры, у которых на устах вечно религия да хри­
стианство; правда, у коммунистов нет религии (не бы­
вает совершенных люден), коммунисты даже безбож­
ники (что, разумеется, великий грех), но главный дог­
мат, проповедуемый ими,— это самый неограниченный
космополитизм, всемирная любовь — любовь ко всем на­
родам, братское равенство всех людей, свободных граж­
дан земного шара. Этот основной догмат — тот же, ко­
торый некогда проповедовало Евангелие, так что по ду­
ху коммунисты в гораздо большей мере христиане, чем
наши так называемые германские патриоты — тупые по­
борники узкого национализма»
122
.
В этих последних словах Гейне ясно отражается и
то, что было дано увидеть его пророческому взору, и то,
* Пусть погибнет мир, но свершится правосудие! (лапт).
692


БИОГРАФИЯ. ГЕНРИХА ГГЛ 'ШР
что не было ему дано. Его смертельные враги и сейчас
еще истекают кровью от ран, которые нанес им его
добрый меч, но только коммунисты оберегают его мо­
гилу от нападения этих бесноватых болванов.


KOMMEHTAI


ЛЕГЕНДА
О ЛЕССИНГЕ
В первом варианте это произве­
дение Франца Мсринга представляло собой серию статей, написанных
с целью критики книги Эриха Шмидта о Лессннге (Schmidt E. Gc-
Mrhichte seines Lebens tmd seiner Schriften. Berlin, 1887—1892).
Статьи (всего их было 20) публиковались в «Neue Zeit» под общим
названием «Die Lessing — Legende. Eine Rettung von Franz Mcliring*
с января по июнь 1892 года.
В следующем году книга вышла в Штутгарте отдельным пере­
работанным изданием с приложением статьи «Об историческом ма­
териализме». Экземпляр этой книги был послан автором Ф. Энгель­
су. Второе издание книги с авторским подзаголовком «Zur Geschichte
unil Kritik des preussischen Despotismus unci der klassischen Literature
(«К истории и критике прусского деспотизма и классической литера­
туры») увидело свет в 1906 году. Мсринг включил в это издание об­
ширное введение. Статья «Об историческом материализме» была
снята. Следующее, третье издание «Легенды о Лессннге» па немец­
ком языке появилось в ГДР в 1953 году. Позже это произведение
вошло в 9-й том полного собрания сочинений Мсринга.
В России «Легенда о Лессннге» долгое время не могла быть
издана по цензурным соображениям. Тем не менее она была хорошо
известна научной общественности страны. Так, в вышедшем в
1896 году Энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефро­
на в статье, посвященной Ф. Мерипгу, автор (Б. К.) называет «Леген­
ду о Лессннге» лучшим его трудом, за:',г,ма',етцнм «выдающееся ме­
сто в небогатой историческими монографиями литературе экономи­
ческого материализма (т. е. марксизма. —
С. П.). Он дает гораздо
больше, чем обещает его заглавие: автор делает попытки раскрыть
социальные корпи литературной деятельности Лессппга и анализи­
рует при этом генезис прусского государства, с его двумя основа­
ми— юнкерством и милитаризмом» (т. 37, с. 120).
697


КОММЕНТАРИИ
Первое издание на русском языке вышло в свет в издательстве
«Знание» в Петербурге в 1907 году, под редакцией Луначарского.
В 1924 году выходит второе русское издание с предисловием
Э. Цобеля в издательстве «Красная новь» в Москве. Через десять
лет эта фундаментальная работа Меринга была включена в новом
переводе в двухтомный сборник его литературно-критических ста­
тен, вышедший в 1934 году. В настоящем издании дана новая ре­
дакция перевода «Легенды о Лессинге», выполненная С. Н. Земля­
ным. К тексту добавлено предисловие к первому изданию «Легенды
о Лессинге». Приложение к книге, о котором идет речь в этом преди­
словии, во второе издание «Легенды о Лессинге» на немецком языке
не вошло и с тех пор печатается как самостоятельное исследование
«Об историческом материализме».
«Легенда о Лессинге» — первое крупное историческое исследо­
вание Франца Меринга и вместе с тем один из первых в немецкой
историографии трудов, написанных с марксистских позиций на осно­
ве методологических принципов исторического материализма, не
считая, разумеется, блестящих произведений по истории самих осно­
воположников научного коммунизма. Не случайно поэтому эта ра­
бота Меринга получила столь высокую оценку Ф. Энгельса. 16 мар­
та 1892 года Энгельс писал Августу Бебелю: «Отрадно видеть, что
материалистическое понимание истории, после того как оно в тече­
ние 20 лет, как правило, оставалось а работах молодых членов пар­
тии только трескучей фразой, наконец начинает применяться над­
лежащим образом — в качестве путеводной нити при изучении исто­
рии» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 38, с. 268—269).
Создавая «Легенду о Лессинге», Мсринг опирался на обширные
материалы. Правда, двери прусских архивов были закрыты для не­
го, по исследователь сумел глубоко и всесторонне проанализировать
такие документы, как сочинения самого Лессинга, а также Фридри­
ха II, переписку последнего; указы, отчеты президента счетной пала­
ты Родена, мемуары участника Семилетней войны фон Бойена, опуб­
ликованные М. Леманом в буржуазно-либеральном историческом жур­
нале «Historische Zeitschrifl» архивные документы, а также матери­
алы прусских архивов, напечатанные в другом журнале — «Militar-
wochenblatt», в которых содержались сведения о дезертирстве из
прусской армии в 1713—1740 годах, сочинения И.-В. Гете, Глейма,
К. Рамлера, И.-Х . Готшсда. Создавая «Легенду о Лессинге», ее
автор привлек и использовал огромную литературу. Сюда входят
общие труды по истории Германии крупнейших буржуазных исто­
риков Л. Ранке, Ф. Шлоссера, Г.-Г . Гсрвинуса, II,-Г. Дройзена,
Г. Шмоллера, Г. Тренчке и других и большое число исследований по
вопросам истории Германии и немецкой литературы — Р . [(.озера,
6!>3


ФРАНЦ МЕРИНГ
Д. Прейса, И. Гиллебранда, Г. Фрейтага, М. Лемапа, В. Рошсра,
Г. Кнаппа, В. Бндсрмана и т. д. Разумеется, Меринг использовал
их критически ц с большой осмотрительностью. Он отмечал: «Новей­
шая литература, поскольку она пользуется архивными данными, не
лишена ценности, но книги эти следует рассматривать как палимп­
сесты. Прежде всего следует отказаться от благочестивых восхвале­
ний «фридриховского социализма», а затем выяснить, что можно
взять из испорченного и стершегося первоначального текста».
Безупречно тщательное использование обширнейшего фактическо­
го материала в книге Меринга вынуждена была признать и офици­
альная германская историография. Журнал «Historische Zeitschrift» в
аннотации на работу «Легенда о Лессинге», отмечавшей полную про­
тивоположность методологических основ исследования Меринга
тому, что принято в официальной историографии, отмечал, что книга
Меринга полезна для историка, так как она основана на тщательном
изучении лучших работ о нем («Historische Zeitschrift», 1895,
Bd 74 (38), S. 181).
Политической подоплекой необходимости обращения к истории
XVIII столетия были весьма злободневные явления общественной
жизни Германии конца прошлого века. Завершенный «железом и
кровью» процесс объединения Германии, несмотря на то, что он
проводился «сверху» правящими кругами, имел прогрессивные по­
следствия для страны, но именно формы такого объединения и то,
что оно проводилось в интересах буржуазно-юнкерской верхушки,
увековечивали военно-феодальные пережитки во многих сферах об­
щественной жизни. Одними из таких пережитков было господствую­
щее положение Пруссии в Германской империи и казарменный дух
пруссачества, насаждаемый повсеместно. В 1891 году, критикуя про­
ект Эрфуртской программы германской социал-демократии, Энгельс
подчеркивал, что предпосылкой революционизирования германского
общества является безусловное прекращение существования Пруссии.
«Деление на мелкие государства и специфическое пруссачество — вот
те две стороны противоположности, в тисках которых находится те­
перь Германия, причем одна из этих сторон постоянно должна слу­
жить извинением и оправданием существования другой» (Маркс К. ,
Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 238).
Так называемая «прусская легенда», оправдывающая господству­
ющее положение Пруссии, имела в Германии огромное влияние. Она
была основой официальной историографии, всячески воспевавшей
культурную миссию Гогенцоллернов н Пруссии, воспитывавшей вер­
ноподданнические чувства и шовинизм. В определенной мере «прус­
ская легенда», к созданию которой приложил руку и Лассаль своей
работой о Лессинге (см. Gotthold Ephiaim Lessing. Gesammelte Re-
699


КОММЕНТАРИИ
den und Schriften. Berlin, 1919, S. 159 —188), проникала и в среду
социал-демократии.
В этих условиях разгром легенды о Гогенцоллернах и восстанов­
ление истины в вопросе о роли Пруссии было насущной политиче­
ской задачей.
Основу «прусской легенды» заложил еще Ранке, считавший прус­
скую монархию Гогенцоллерыов образцом государственного устрой­
ства. Главными же создателями этой легенды были историки мало­
германского направления Дройзеи, Зибсль, Трейчке и другие.
Критика Ф. Мерингом «прусской легенды» не потеряла своего
значения до сих пор. И ныне буржуазная западногерманская историо­
графия продолжает лелеять эту легенду, яростно нападая на марк­
систские оценки прусского государства. Так, один из наиболее влия­
тельных западногерманских историков Г. Хейдеггер утверждает, что
Маркс отрицал значение наций вообще и с ненавистью относился к
немецкой нации (Heidegger H. Die deutsche Sozialdemokratie und
nationale Staat. 1870 —1920. Gottingen — Berlin — Frankfurt, 1956,
S. 18). В . Конце тоже обвиняет Маркса в непонимании великого «rep-,
манского призвания» Пруссии, ставшего возможным благодаря
«нравственным силам» этой страны (Сопге W, Einleitung. — -
Ins
К. Marx. Manuskripte fiber die polnische Frage..(1863—1864). Mouton,
1961, S. 41).
Смело и решительно выступив против «прусской легенды»,
Ф. Мсринг вместе с тем до основания разрушил и вторую легенду,
легенду о Лессипге, который, по утверждению германской официаль­
ной исторической пауки, был единомышленником и соратником Фрид­
риха II. Например, Трейчке п статье «Lessing», опубликованной в
1886 году, изображал Лессинга сторонником и последователем ко­
роля. Он утверждал, что героические деяния Фридриха Великого
дали народной жизни то национальное содержание, которое выразил
в своем творчестве Лессииг (Treitschke H. Lessing.—
In: Ausgewahl-
te SchriFten. Bd 11. Leipzig, 1918). Расцвет творчества Лессинга исто­
рики этой школы объясняли исключительно благотворным влиянием
короля.
Разоблачая эти легенды, Меринг на обширном фактическом ма­
териале показал, что Пруссия являлась крепостническим государст­
вом, где королевская власть была, в сущности, властью юнкеров.
Возвышение Пруссии он объяснял не особыми дарованиями ее коро­
лей, а социально-экономическими условиями. Огромной заслугой
Ф. Меринга является также анализ социального характера герман*.
ского Просвещения, которое было не результатом заботы о культуре
воишо-феодалыюго государства, а проявлением борьбы буржуазия
против филистерской косности немецкой жизни. Идеалы Лессинга.
700


ФРАНЦ МЕРЙНГ
были буржуазно-гуманистическими идеалами юности самого Мерпи-
га. Это придавало портрету Лессипга, мастерски написанному Ме-
риигом, особую яркость и теплоту.
Характеристика эпохи, данная в «Легенде о Лессинге», ие сво­
бодна и от некоторых недостатков. Большинство из них указано
в знаменитом письме Ф. Энгельса Мерингу от 14 июля 1893 года.
Энгельс советовал автору «Легенды о Лессинге» обратить внимание
на зависимость развития образования от экономических факторов, по­
литических, правовых и других идеологических представлений и
обусловленных ими действий, писал о необходимости учитывать об­
ратное воздействие идеологии, политики на те факторы, которые их
порождают.
Не вполне согласился Энгельс с обоснованием Мерингом причин
раздробленности Германии. Последний сводил их в основном к раз­
личию экономических интересов южных и северных районов страны.
В своем письме к Мерингу Энгельс, сравнивая историю Германии а
историю Франции, приходит к выводу, что важной причиной этой
раздробленности было то обстоятельство, что «две составные части
империи, в конце концов разделившие между собой всю Германию,
обе не являются чисто немецкими, а были колониями на завоеванной
славянской земле: Австрия — баварской, Брапдснбург—саксонской
колониями; и власть в самой Германии они добыли себе только по­
тому, что опирались на свои иноземные, не немецкие владения-. Авст­
рия— па Венгрию (не говоря уже о Богемии), Брапдепбург — на
Пруссию» (Маркс Л'., Энгельс Ф. Соч., т. 39, с. 8fi).
Отмечал Энгельс и некоторую узость взгляда Мсримга на исто­
рию Пруссии: автор «Легенды о Лессинге» не всегда в должной мере
учитывал события вне Пруссии и Германии и не совсем полно объ­
яснял причины поражения немецкой буржуазной революции XVI ве­
ка (подробнее об этом см. в статье: Смирим М. М. Фридрих Энгельс
о характере народных движений в Германии в эпоху рапнебуржуаз-
пой революции XVI в.—
В кн.: Энгельс и проблемы истории. М.,
«Наука», 1970, с. 128—138).
В работе Ф. Меринга есть и другие недостатки. Так, по мнению
С. В . Оболенской, автора интересной и содержательной монографии
«Франц Мериыг как историк», Мерипг, характеризуя Лессинга толь­
ко как буржуазного борца, фактически приуменьшал его значение.
Н. Г . Чернышевский, пишет Оболенская, вернее и шире оценил Лес­
сипга, считая его борцом за дело всей нации, всего народа (Франц
Мерипг-как историк. М., 1966, с. 60).
Однако отдельные, частные недостатки не умаляют главной за­
слуги автора «Легенды о Лессинге», которую в чеканной форме
дал Энгельс: «О книге же вообще я могу только повторить то, что
701


КОММЕНТАРИИ
уже не раз говорил по поводу статей, когда они появлялись в
«Neue Zeit>; это — наилучшее из имеющихся изложений генезиса
прусского государства, пожалуй, могу сказать, даже единственное
хорошее, в большинстве случаев вплоть до мелких подробностей пра­
вильно раскрывающее все взаимосвязи» (Маркс К- , Энгельс Ф. Соч.,
т. 39, с. 84-85).
Выход в свет «Легенды о Лессинге» вызвал огромное количест­
во отзывов прежде всего социал-демократов. 25 мая 1892 года
К. Каутский писал Мерингу: «Очень редко мне сообщают о приеме,
который нашла у читателей та или иная статья. Но о «Лессинге»
я имею множество сообщений такого рода, и во всех звучит оду­
шевление». Книга «Легенда о Лессинге» имела огромное значение
в идейной борьбе против духа пруссачества, против мифа о «на­
циональной и социальной миссии» Гогенцоллернов. Большое значение
в этом плане имели также такие труды Ф. Меринга, как «Историл
Германии с конца средних веков», «йена и Тильзит», «Начало прус­
ского государства», «Гогенцоллерны и Реформация», «Главная нить
прусской истории».
1
Речь идет о берлинской актрисе, которая была любовницей
Пауля Линдау (см. примеч. 5) — одного из шефов газетных и
театральных концернов Берлина. Когда она порвала отношения
с Линдау, берлинская пресса и все берлинские театры подвергли
ее бойкоту. Меринг вступился со своей обычной страстностью за
преследуемую актрису, и сам вдруг превратился в бойкотируемого.
2
Шерер Вильгельм (1841 —1886) — историк немецкой литера­
туры, профессор в Вене, Страсбурге и Берлине, глава «филологи­
ческой» школы истории литературы в Германии. Ученики Шере-
ра —Эрих Шмидт и Август Зауз-р (см. ниже).
5
«Neue Zeit» — журнал социал-демократической партии Гер­
мании, на страницах которого часто выступал Ф. 'Меринг. Пере­
довые статьи, написанные Мерингом, высоко оценил Энгельс.
В дальнейшем сотрудничество Ф. Меринга с «Neue Zeit» фактиче­
ски прекратилось из-за разногласий с его главным редактором
К- Каутским.
4
Речь идет о тяжелейшем кризисе 1873 года, последовавшем
за невиданной горячкой «грюндерства» (учредительства), вызван­
ной победой во франко-прусской войне и получением многомил­
лиардной контрибуции. Множество учрежденных в начале 70-х го ­
дов акционерных обществ (в основном спекулятивного характера),
банков, железнодорожных компаний, судостроительных верфей,
7No


ФРАНЦ МЕРИНГ
заводов, для которых, по словам Энгельса, «внешняя форма про­
мышленных предприятий была на деле только предлогом для са­
мого бесстыдного ажиотажа» {Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19,
с. 178), потерпело крах. «Компании банкротились сотнями. Акции
тех компаний, которые держались, невозможно было продать.
Разгром был полный по всем линиям» (там же).
5
Линдау Пауль (1839—1919)—представитель буржуазной
прессы, литературный и театральный критик, писавший также пье­
сы, в которых удачно подражал французским драматургам. Ф . Ме-
рипг постоянно критиковал реакционные эстетические и политиче­
ские взгляды Линдау.
6
Гауптман Герхарт (1862—1946) — немецкий писатель, дра­
матург, принадлежавший к школе натурализма, лауреат Нобелев­
ской премии (1912).
7
Хольц Арно (1863—1929) —немецкий писатель, поэт-лирик,
драматург, оказавший большое влияние на Г. Гауптмана в начале
„,.„
m,nTMTM,LNo0ij деятельности. Подробный анализ творчества
[ А. Хольца дан Ф. Мерингом в работах «Натура-
эй литературе» и «Теоретические проблемы литера-
i стиля».
ль Оскар (1852—1917) — немецкий писатель и те-
ель, основатель «Лессинг-театра» в Берлине.
Август Вильгельм (1767—1845) — видный деятель
ого романтизма, филолог-классик и переводчик па
Шекспира и Кальдерона.
:в«г
(1773—1853 .) •—, немецкий писатель-романтик,
npujunn *-t д.ротатург.
11
Коцебу Август (1761—1819) — немецкий драматург, автор
пьес, отличавшихся пошлостью и отсутствием вкуса, имевших,
однако, большой успех у филистерской публики. Был агентом тай­
ной службы у русского правительства и доносил в Петербург о
революционных настроениях немецкой демократии, за что и был
убит студентом Карлом Зандом.
12
Николаи Христоф Фридрих (1733—1811) — немецкий книго­
продавец и писатель, друг Лессинга и философа Моисея Мендель­
сона, рационалист, горячий противник «Бури и натиска», высмеян­
ный Л. Тиком в романе «Цербино» и Шиллером и Гете в их
«Ксениях». Наряду с Коцебу имя Николаи было синонимом кос­
ности и реакционности.
13
Анценгрубер Людвиг (1839—1889) — австрийский прозаик
и драматург, описывал быт крестьянства и городской бедноты.
7No


КОММЕНТАРИИ
Наибольшей известностью'пользовалась его антиклерикальная дра­
ма «Кирфельдский пастор» (1870).
'
*• Ибсен Генрик (1828—1906)—выдающийся норвежский дра­
матург, творчество которого анализируется в работе Ф. Меринга
«Проблема реализма в европейских литературах XIX и начала
XX века».
15
Шмидт Эрих (1853—1913) — ученый-германист и историк
литературы, автор биографии Лессиш'а, которая, по словам Мерин­
га, не выдерживала никакой критики, поскольку воспроизводила
заведомо искаженный буржуазией облик Лессннга.
,е
Диц Иоганн Генрих Вильгельм (1843—1922) — немецкий
социал-демократ, основатель известного издательства, где выхо­
дили многие работы Ф. Меринга, издатель «Die Neue Zeit» с
1881 года депутат рейхстага.
17
Зибель Генрих фон (1817—1895) — немецкий историк и по­
литический деятель, представитель национально-либерального на­
правления в германской историографии. Ученик Л. Ранке, один i из
видных представителей «прусской школы» немецких историков.
В 1862—1964 годах — член прусского ландтага, в 1867-м избран в
рейхстаг. Сторонник сильной монархической власти, которая бес­
пощадно подавляла бы сопротивление народных масс. «Жур la.i,
основанный Зибелем». —
Речь идет о «Historische Zeitschrift», кото­
рый издавался Зибелем в Мюнхене с 1859 года. Аннотация на «Ле­
генду о Лессингс» увидела свет в этом журнале в 1895 году
(Bd 74 (38), S. 181).
18
Зауэр Август (1855—1924)—австрийский литературовед, про­
фессор немецкого университета в Праге.
19
Готшед Иоганн Христоф (1700—1766)—немецкий писатель
и критик, профессор в Лейпциге, отстаивавший в своих теоретиче­
ских и драматических произведениях принципы ложноклассицизма.
Имя Готшеда, успешную борьбу против которого вели передовые
писатели того времени и впоследствии Лесспнг, сделалось синонимом
педантизма и литературного консерватизма.
20
Глейм Иоганн Вильгельм Людвиг (1719—1803)—немецкий
поэт, глава группы поэтов, писавших анакреонтические застольные и
любовные песни.
21
Лемниус Симон (ок. 1510—1550) — собственно Симон Лемм
Маргадант— -не мецкий писатель, автор эпиграмм, возбудивши*
гнев Лютера, приказавшего исключить его из Виттенбе'ргского уни­
верситета, где Лемниус учился у Меланхтона.
22
Ранке Леопольд фон (1795—1886)—немецкий историк, автор
7С4


ФРАНЦ МЕРИНГ
крупных работ по истории Германии. Выразитель интересов прус­
ского юнкерства и крупной буржуазии, ярый приверженец и исто­
риограф прусской монархии. В 1841 году получил от прусского коро­
ля Фридриха Вильгельма IV звание официального историографа.
Ранке разделял реакционные воззрения исторической школы права.
Б своих трудах описывал исключительно деяния королей и князей.
По выражению Маркса, Ранке превратил историю в «собрание анек­
дотов» и сводил все великие события к пустякам (см.: Маркс К- ,
Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 201—202).
23
Хайдеман Юлий (1834—1901)—немецкий историк, специа­
лист тго истории Бранденбурга.
24
Лессинг Карл Готхельф (1740—1812)—младший брат
Г.-Э. Лессинга, драматург и биограф своего знаменитого брата.
25
Клейст Христиан Эвальд (1715—1759) — немецкий поэт-
лирик, не отличавшийся, по мнению Н. Г. Чернышевского, большим
талантом. Майор прусской службы, Клейст, служивший в лейпциг-
ском гарнизоне, завоевал дружескую привязанность Лессинга и
послужил прототипом Тельхейма в «Минне фон Барнхельм». Был
смертельно ранен в бою под Кунерсдорфом.
26
Фридрих — речь идет о Фридрихе II (1712—1786), прусском
короле (1740—1786). Лессинг сурово осуждал «железное иго» этого
жестокого короля-солдафона.
27
Ваккернель Иосиф Эдуард (1850—1920) — австрийский уче­
ный, германист и литературовед. Включился в поход против Мерин-
га, выдвигая смехотворные обвинения.
28
Зомбарт Вернер (1863—1941) — один из представителей
эклектической школы буржуазной политэкономии, профессор Берлин­
ского и Бреславльского университетов, тоже незадачливый критик
Меринга,
23
Эрнст Пауль (1866—1933)—немецкий публицист, романист
и драматург. Выступал с критикой «Легенды о Лессииге». В 80 -е го­
ды был социал-демократом, сотрудником «Netie Zeit». Впоследствии
стал ренегатом, врагом марксизма.
..:
30
Жорес Жан (1859—1914)—деятель французского и между­
народного социалистического движения, борец против милитаризма
ц войны, историк. В Объединенной социалистической партий Фран­
ции (СФИО) был лидером правого крыла. В полемике с Ф. Мерин-
гом занял ошибочную позицию, что было отмечено Мерингом n.i
страницах «Neue Zeit».
31
Трейчкё Генрих (1834—1896)—немецкий историк и публи­
цист, представитель так называемой малогерманской школы в бур-
23 Зак.493
'%5


КОММЕНТАРИИ
жуазной историографии, официальный историограф прусскогр госу­
дарства (с 1886 года). Идеолог реакционного пруссачества, шови­
низма,'германской экспансии. Трейчке видел идеал германского госу­
дарства'в монархии Гогеицоллернов. В . И . Ленин относил Трейчке
к числу немецких «казенно-полицейских историков» (Ленин В. И.
Поли. собр. соч ., т. 16, с. 9).
'
м
Боринский Карл (1861—1922)—немецкий историк литерату­
ры, один из биографов Лессинга.
33
Козер Рейнгольд (1852—1914)—реакционный
немецкий
историк, директор прусских государственных архивов, биограф
Фридриха II. С его изложенными в биографии прусского короля
взглядами полемизирует Меринг.
34
Фрейтаг Густав (1816—1895)—немецкий романист и драма­
тург, создатель, по словам Меринга, «множества патриотических
сказок».
85
Бернгарди Теодор фон (1803—1887) —немецкий историк, эко­
номист и дипломат. В 1834—1851 годах — на русской службе, затем
переехал в Пруссию. Выпустил в 1856—1858 годах под видом обра­
ботки подлинных мемуаров русского генерала К. Ф. Толя его 4-том ­
ное жизнеописание. Прикрываясь авторитетом Толя, изложил в этом
фальсифицированном произведении собственную концепцию собы­
тий 1812 года, следовавшую прусской националистической историо­
графии (принижение роли русского военного искусства и т. т).:
Ложное представление о принадлежности Толю труда Беригарди
долго было распространено в литературе и оказало влияние на
европейскую военную историографию, в частности на представления
К. Маркса и Ф. Энгельса об Отечественной войне 1812 года и пол­
ководческом искусстве М И. Кутузова. Такие же фальсификаторские
приемы были характерны и для работ Бернгарди по истории Герма­
нии во 2-й половине XVIII века.
36
Даун (Данн) Леопольд Иосиф, граф (1705—1766) —австрий­
ский фельдмаршал. Под его командованием войска Австрии победи­
ли .пруссаков,при Колине (см. примеч. 314) и Гохкирхе.
37
Мария-Терезия (1717—1780)—германская императрица : .и
венгерская королева. Враждебно относилась к Фридриху II и вела
с ним две войны.
38
Помпадур Жамна Антуанетта Пуассон, по мужу д'Этиоль,
маркиза де (1721—1764) — фаворитка короля Людовика XV, ока­
зывавшая большое влияние на государственные дела во. Франции
и .межгосударственные отношения в Европе. Будучи заклятым..вра­
гом Фридриха Посодействовала созданию выступившей против ирго
коадицив Франции, Австрии и России.


ФРЛЫЦ МЕШНГ
38
Фриц старый — Фридрих П.
40
Бойен Герман фон (1771—1848)—прусский генерал-фельд­
маршал. Дважды был военным министром. Его свидетельствами оэ
огромных военных расходах Пруссии пользовался Меридг,
41
Прейс Иоганн Давид Эрман (1785—1868)—немецкий исто­
рик, автор ряда книг по истории эпохи Фридриха Пи издатель- со ­
чинений короля.
42
Леман Макс (1845—1929) —немецкий историк, профессор.
43
Дельбрюк Ханс Готлиб (1848—1929)—немецкий историк,
а.вхар -«Истории военного искусства в рамках политической исто­
рии», «Всеобщей истории> и др.
" Шарихорст Берхард Иоганн (1755—1813) — прусский генерал,
начальник штаба армии Блюхера в 1813 году, реорганизатор прус­
ской армии после ее поражений в 1806 году при Йене и Ауэрштедте.
45
Штейн Генрих фон, барон (1757—1831)—прусский государ­
ственный деятель. После поражения Пруссии в 1806 году выступил
с проектом преобразования ее государственного строя, за что под­
вергся преследованиям со стороны Наполеона I. Эмигрировал в Рос­
сию, где стал одним из ближайших советников Александра I, содей­
ствовавшим разрыву между Россией и Францией.
46
В работах прусского архивного чиновника Байе и архивариуса-
Ноде Дельбрюк увидел «страшное принижение великого короля»
Фридриха II и пытался создать «образ, преисполненный могучего и
страшного величия».
4?
Габсбурги — императорская династия в Германии и Австрия
(1273-1918).
48
Гогенцоллерны — династия
бранденбургских курфюрстов
(1415—1701), прусских королей (1701—1918) и германских импера­
торов (1871—1918).
49
Бисмарк Отто Шёнхаузен фон, князь (1815—1898)—государ­
ственный деятель Пруссии и Германии; министр-президент Пруссии
(1862—1871), первый рейхс-канцлер Германской империи (1'871—
f890). Представитель и идеолог реакционного немецкого юнкерства.
В 60—70-х годах осуществил воссоединение Германии под гегемо­
нией Пруссии. Непримиримый враг социал-демократии, автор
«Исключительного закона» против социалистов,
w
Бюлов Бернхард, князь (1849—1929) —четвертый канцлер
Германской империи (с 1900 по 1909). В 1907 году создал койсер-
ватйвио-лйберальный блок, победивший на выборах в рейхстаг' со­
циал-демократию. После распада блока вышел в отставку.
•; •'
v
''
51
Барт Пауль (1858—1922) — немецкий буржуазии фйлосскр,
23*
ТЙУ


КОММЕНТАРИИ
историк и социолог, профессор Лейпцигского университета. Автор
ряда книг, в которых он ожесточенно нападал на марксизм.
62
Гросс Христиан — издатель сочинений Лессинга.
63
Редлих — немецкий историк литературы.
.
м
Шене Альфред (1836—1918) — немецкий филолог и литерату­
ровед..;;
••••
65
• Рейнкен(с) Иосиф Губерт (1821—1896) — богослов, епископ
старокатоликов.
56
Альбрехт Пауль (1863—1932) — немецкий писатель.
57
Натан — Натан Мудрый, герой одноименной пьесы. Лессинпц
58
Тельхейм— герой пьесы Лессинга «Мин.н .а фон Барнхельм».
Его прототип — друг Лессинга Х.-Э. фон Клейст.
59
Телль Вильгельм — герой швейцарской народной легенды,
главное действующее лицо одноименной драмы Ф. Шиллера.
60
Винкельман Иоганн Иоахим . (1717—1768) —немецкий архео­
лог и историк искусства. Внес большой вклад в развитие передовых
эстетических идей XVIII века. Основоположник научной истории
античного искусства.
61
Зандфосс Франц (1833—1913) — германист и историк лите­
ратуры, выступавший под псевдонимом Ксантипп.
62
Гене Иоганн Мельхиор (1717—1786) — гамбургский пастор,
В борьбе за позиции протестантизма ополчался на передовых писа^.
телеи эпохи — Лесснпга, Гете и других. Лессинг дал ему достойную.,
отповедь в памфлете «АнтИ-Геце».
,
6?
Мендельсон Мозес (1729—1786) — немецкий просветитель,
философ-идеалист; популяризатор школы Лейбница ~ X. Вольфа,
защитник веротерпимости, друг Лессинга.
64
Лепорелловские списки — Лепорелло — персонаж оперы Мо­
царта «Дон Жуан», слуга Дон Жуана. Термином «лепорелловские
списки», оценивая лакейское содержание определенных документов,
пользовались К. Маркс и Ф. Энгельс (см.: Маркс К., Энгельс Ф.
Соч., т. 7, с. 489).
65
Национальный союз — был основан в 1859 году во Франк-
фурте-на-Майне как объединение либералов различных немецких
государств,, провозгласившее своей целью создание единого герман» =
ск.ого • государства. Либералы из Национального союза объявили
ссб.я
. противниками . реакции, юнкерства и военщины. Однако, опа­
саясь,..повторения революционных событий Л848 .года, они не реша->
лись прибегнуть к активным действиям. и ограничивались речами и л
708*,• • (
'


ФРАЫЦ ЛШРИНГ
мирными демонстрациями (например, в связи со 100-летием со дня
рождения Ф. Шиллера).
66
Компромисс 1866 года.— Меринг в своей работе отметил, что
в 1866 году немецкая буржуазия отдалась целиком на милость прус­
ских, штыков. . Когда :Прусеия начала осуществлять 'объединение
Германии «Железом и кровью» во время войны с Данией в 1864 го­
ду,., возник .так называемый «Конституционный конфликт» между
прусским королем и ландтагом. А когда путем захватов, демаршей
и других средств объединение Германии под гегемонией Пруссии в
основном завершилось, «Конституционный конфликт» закончился
капитуляцией либеральных депутатов, большинство которых одобри­
ло политику Бисмарка. Эту капитуляцию либералов Меринг и на­
зывает компромиссом 1866 года.
67
Альтмарк—второе название провинции Бранденбург.
88
Гердер Иоганн Готфрид (1744—1803) — философ-просвети­
тель, писатель, литературный критик. Теоретик «Бури и натиска».
Автор трактата о происхождении языка, сочинений по философии
истории, которая, согласно Гердеру, есть осуществление «гуманно­
сти». Оказал влияние на романтиков.
69
Лассаль Фердинанд (1825—1864) —> немецкий философ, юрисг
и политический деятель, один из организаторов массового рабочего
движения в Германии; по убеждениям — мелкобуржуазный социа­
лист. Участник революции 1848 года, гегельянец. Основатель «Все­
общего германского рабочего союза» (1863—1875). Автор ряда тео­
ретических работ, которые явились одним из источников оппорту­
низма в рабочем движении. Так, Лассаль считал возможным, отка­
зываясь от революции, постепенно превратить реакционное прусское
государство в так называемое «свободное народное государство».
Взгляды Лассаля и его последователей резко критиковались осно­
воположниками марксизма-ленинизма .
,
70
Данцель Теодор Вильгельм (1818—1850) — немецкий историк
литературы, автор книг о Лессинге.
-
:
71
Лахман Карл (1793—1851)—немецкий филолог, один из'
основателей германистики, профессор в Кенигсберге и Берлине, вы­
пустивший издание сочинений Лессинга.
72
Гервинус Георг Готфрид (1805—1871) )— немецкий буржуаз­
ный историк, либерал. Профессор истории и истории литературы в
Геттингене и Гейдельберге. В 1837 году вместе с 'братьями Я. и
В. Гримм и другими профессорами был уволен со службы за протест
против действий ганноверского короля, отменившего конституций;'
Автор «Истории немецкой поэзии». '
,:
'
'"
• '•"' "••' ••''
'"
:
709


КОММЕНТАРИИ
73
Юсти Карл {1832—1912) *-немецкий искусствовед, автор кни­
ги «Винкельман'и его современники».
74
Рамлер Карл (1725—1798) — немецкий поэт из плеяды
Глейма, автор многих од, за которые удостоился неофициального
звания «немецкий Гораций», переводчик произведений античных
поэтов на немецкий язык.
75
КлопштОк Фридрих Тотлиб (1724—1803)—видный немецкий
поэт, оказавший большое влияние на развитие немецкой поэзии,
автор поэмы «Мессиада» и многих од.
76
Тауэнцин Богуслав Фридрих Эммануил — прусский генерал,
друг Лессинга.
77
Перикл (ок. 490—429 до и. э.)
—' афинский государственный
деятель, вождь афинской демократии, достигшей, во время его прав­
ления наибольшего расцвета.
78
Август Гай Октавиан (63 до н. э . — 14 н. э.), внучатый пле­
мянник Юлия Цезаря, усыновленный им в завещании, римский импе­
ратор.
79
Медичи — прославившаяся к началу XV века своим огром­
ным богатством и завоевавшая господствующее положение во Фло­
ренции купеческая фамилия. «Веком Медичи» стал называться
период наивысшего уровня политической моши и культуры Флорен­
ции в эпоху средневековья.
84
Людовик XIV (1638—1715) — французский король, при кото­
ром абсолютизм достиг своего апогея.
8!
Кениг Иоганн Ульрих (1688—1744)—придворный поэт сак­
сонского курфюрста, автор хвалебных од и поэм. Написал также
несколько оперных либретто.
82
Брейтингер Иоганн Якоб (1701—1776)—швейцарский лите­
ратор, профессор в Цюрихе.
83
Август II Сильный (1670—1733) — король Польский, он же
Курфюрст Саксонский под именем Фридрих Август I, отличавшийся
расточительностью, мотовством.
84
Карлейль Томас (1795—1881) —английский историк-моралист,
автор ряда исторических и историко-философских книг, в той числе
«Истории французской революции». Признавал исключительную роль
Личности в истории.
"*
5
'"«Тайный советник веймарского герцогского двора»—Гете "в
старости.
''
No
Грйзёбах Эдуард фон (1845—1906) — немецкий писатель и
историк лнтёр'йтуры, пбследователь Шопенгауэра и'издатель его со­
чинений.
>•.••>
••
•
••
.-.,.;.- ,* •..-.
..* ,>,<
710


ФРАНЦ АШРИИГ
и
.
„
'.
.^Бюргер Готфрид Август (1747—1794)—немецкий поэт-демо­
крат, предшественник периода «Бури и натиска>. Автор многочис­
ленных песен и баллад в народном духе (его «Ленора» послужила
Жуковскому образцом ддя «Светланы»).
..
.
. М .Фальк Адальберт (1827. —19 00)—прусский государственный
деятель, министр народного просвещения (1872—1879), усердно по­
могавший Бисмарку в осуществлении «культуркампфа» (борьбы с
влиянием католической церкви в Германии и партией центра как
проводником этого влияния). (См. примеч. 504 .)
89
Гогенштауфены —династия германских императоров а так
называемой Священной римской империи (1138—1254).
90
Виланд Христоф Мартин (1733—1813) — немецкий поэт из
плеяды веймарских писателей, переводчик Шекспира и античных
классиков литературы.
91
Руге Арнольд (1802—1880)—в молодости левый гегельянец
и революционер, философ, публицист. Вместе с Марксом издавал в
Париже «Немецко-французский ежегодник». В дальнейшем превра­
тился в типичного буржуазного демократа, что вызвало резкую кри­
тику со стороны Маркса. После 1866 года выступал как открытый
сторонник Бисмарка.
95
Рейске Иоганн Якоб (1726—1774)—немецкий филолог —
классик и арабист.
93
Рункен Давид (1723—1798)—немецкий филолог, профессор
в Лейдене.
94
Маколей Томас Бабингтон, барон (1800—1859) — английский
историк и политический деятель, член парламента, умеренный ли­
берал.
95
Берне Людвиг (1786—1837) — немецкий демократический пуб­
лицист и литературный критик, идеолог «Молодой Германии».
96
Ат.та Тролль — медведь, герой одноименной поэмы Гейне.
97
«Подобно его другу Мати...». —Мати Карл (1807—186?) в
молодости был близок к революционным кругам Германии, после
ареста эмигрировал в Швейцарию, Позднее вернулся на родину,
стал министром в Бадене.
98
.. Дальман Фридрих Христоф (1785—1860) — профессор в Гет.
тангенс, в 1837 году вместе с Гриммами и четырьмя другими про­
фессорами уволенный со службы. Впоследствии был профессором в
Бонне.
99
«Медеи н котел революции»;—В выражении использован об­
раз .Медеи из греческой мцфологии, волшебницы, отрмстившей.,ар.грг
навту Ясону за измену ценою убийства своих детей.
., .,.....,.,..
7П


КОММЕНТАРИИ
,•-.,
. 4 1 I мизирцчи»!д „ и..in.
..I ,.II
'
.1., .
.11
IIIIII unii • || ,.u,
•
m
-Гиллебранд* Карл (1829—1884) — немецкий историк. В 1849
году участвовал в .Баденском восстании,, затем, эмигрировал в .Па­
риж, где одно время был секретарем Гейне.
к
''. Вегеде Франц Ксавер (1823—1897)— немецкий историк, про­
фессор в Иеде н Вюрдбурге. ••
.
102
Ричардсон Самюэл (1689—1761) — английский писатель, соз­
датель жанра буржуазного психологическою романа.
103
Лилло Джорж (1693—1739) — английский писатель, родо­
начальник «мещанской драмы».
•
104
Бодмер Иоганн Якоб (1698—1783) — швейцарский литерату­
ровед, профессор в Цюрихе. Рьяный противник поэтов «Бури и*на­
тиска».
.
,
105
Гурауэр Готтшальк Эдуард (1809—1854) — немецкий историк
литературы, профессор Бреславльского университета. Дополнил био­
графию Лессинга, написанную Данцелем.
юб щтар Ад0ЛЬф (1805—1871) —немецкий писатель, историк
литературы и искусства, биограф Лессинга, Фихте и других.-
107
Якоби Иоганн (1805—1877) — немецкий политический и го­
сударственный деятель (член ° парламента, прусской палаты депу­
татов).
108
Циглер Франц (1803—1876) — немецкий писатель-новеллист,
профессор. Политический деятель (член рейхстага).
109
Боксбсргер Роберт (1836—1890)—немецкий литературовед,
автор монографий о Лессинге, Шиллере и других.
110
Мальтцан Вснделин фон (1815—1889) — немецкий историк
литературы, переиздавший лахмаловское издание полного собрания
сочинений Лессинга.
111
Вальдек Бенедикт Франц Лео (1802—1870) — немецкий по­
литический деятель, член прусского ландтага и германского рейхста­
га, один из вождей прогрессивной партии.
!'*
112
Родбертус-Ягоцов Иоганн Карл (1805—1875)—немецкий по-
'ЛИТИК И ЭКОНОМИСТ.
113
Кирхман Юлий фон (1802—1884) — юрист, философ и поли­
тик; депутат партии центра в прусском ландтаге и германском рейх­
стаге.
•
••
-...•!
114
Шульце-Делич Герман (1808—1883) —немецкий мелкобур­
жуазный деятель, положивший начало, созданию ремесленных и ра­
бочих: кооперативных товариществ, которым присваивалось его имя.
Лассаль резко критиковал его филантропическую деятельность; <
, .,.'
1
^*Мапте.йфелевский режим».— Речь идет о власти Мантейфе-
712


ФРАНЦ МЕРПНГ
т imiii-ilniiiivrir -|
и
-
•
"'
1»' ' i Г'-"""Т1Г '" i'ni|-
!
Гни'ИГп rn "i -•- -•'-^
J
~"""'"'* '
ля, Отто-Теодора, барона (1805—1882), прувского государственного
деятеля, министра внутренних дел (1848— . 1850):
, м-инист -ра-президен-
та (1850—1858).
••.••
;-
•>
16
Алквиад (ок. 451 —404 до и. э.)-^ афшгекий • политический
деятель, избранный в 420 году до н. э: стратегом. -Прбводил акти-
епартанскую политику, ....
.
•-. г
117
Вейс Гвидо (1822—1899)— немецкий писатель и журналист,
, один из-последовательных демократов..
118
Фридрих Вильгельм IV (1795—1861)— прусский королы •
'!' «Огня Весты в храме». — Выражение связано с Вестой,
в 'древнеримской мифологии — боРиней домашнего очага.
120
Гарденберг Карл Август Фридрих фон (1750—1822)—ган ­
новерский и прусский государственный деятель, канцлер Пруссии
с 1810 года, продолжавший вслед за Штейном реформировать госу­
дарственный строй.
121
Токвиль Алексис Шарль'Анри де (1805—1859)' — француз­
ский буржуазный историк и политический деятель.
122
«Эти Юлианы...» .—
Речь идет о Юлиане Шмидте (1818—
1886), немецком историке литературы, противнике «Молодой Гер­
мании».
123
«Мирмидопы пляшут над могилой Ахилла». —
По греческой
мифологии мирмидопы (мирмидоняне) — ахейское племя, которое
возглавлялось в походе па Трою Ахиллесом (Ахиллом) и после смер­
ти последнего оплакивало его.
124
Манчестерство — обобщенная критическая
характеристика
действий капиталистических дельцов, рожденная по ассоциации с
одним из центров раннего развития капитализма в Англии—Ман­
честером.
125 Матадоры (исп.)
—
бойцы, завершающие поединок с .быком
смертельным ударом.
126
Ваксмут Эрнст Вильгельм Готлиб . (1784—1866) -г - немецкий
буржуазный историк, автор ряда работ по истории.Германии в сред­
ние века.
.,
127
Бонин Густав фон (1797—1878) — прусский государственный
деятель, обер-президепт (губернатор) провинции Познань.
lie рихтер. Евгений (1838—1906) — немецкий политический дея­
тель, депутат северогерманского рейхстага, известный публицист и
оратор. Лидер партии прогрессистов, а позднее вождь партии «Сво­
бодомыслящих», ярый врап социализма.
•'"•• •'•'•"
••••:
129
«Литературный византинизм»
-
—византинизмом
-
Меринг на-
713


КОММЕНТАРИИ
зывает крайнее ретроградство и консерватизм официальных «импер­
ских» историков в сочетании с бессовестным искажением действи­
тельности, подтасовкой фактов и холопством перед властями.
130
Генрих, принц Прусский (1726—1802)—брат короля Фридри­
ха Ну генер-ая . Не разделял политических и военных взглядов брата.
131
Кольб Георг Фридрих (1808—1884)—немецкий статистик и
публицист.
132
Тиберий Клавдий Нерон (42 до н. э .— 3 7 и. э .) —римский им­
ператор, преемник Октавиана Августа.
133
«Элевсинская тайна».—
Во время ежегодных религиозных
празднеств в г. Элевсине (Древняя Греция) совершались тайные
обряды, к участию в которых допускались только посвященные.
134
Гейнзе Вильгельм (1746 или 1749—1803) — немецкий поэт и
романист, теоретик искусства, близкий к Виланду и Глейму.
135
Грумбков Фридрих Вильгельм фон (1678—1739)—прусский
генерал-фельдмаршал и министр при короле Фридрихе Вильгель­
ме I.
136
Зеккендорф Фридрих Генрих, граф (1673—1763)—герман­
ский фельдмаршал — лейтенант, в 1726—1735 годах — имперский
посол в Берлине.
137 фрИдрих Вильгельм I (1688—1740) — прусский король, отец
Фридриха II.
138
Герцог Брауншвейгский Фердинанд (1721—1792)—принц
Брауншвейгский (с титулом герцога), прусский генерал-фельдмар­
шал.
139
Вебер Георг (1808—1888)—немецкий историк и педагог,
автор популярной «Всеобщей истории».
140
Мантейфель Эрнст Христоф, граф (1676—1749)—саксонский
посланник в Берлине, впоследствии министр Августа II Сильного.
NН1
«Маленьким интермеццо внешней политики» Меринг назы­
вает афишированное Фридрихом II решение предоставить свободу
печати, Оно действительно оказалось кратковременной приманкой
и, как подтвердилось в дальнейшем, фикцией.
*
2
Подевиль (Подевильс) Генрих фон, граф (1695—1760) —
прусский государственный Деятель, министр иностранных дел при
Фридрихе II.
-
; из Д'Аламбер Жан Лерои (1717—1783) — французский мате­
матик и философ эпохи Просвещения. Редактировал вместе с Дид-
РФ.«Энциклопедию», для которой написал вводную статью (с. 160).
144
«Вольнодумец Эдельман» — Эдедьман . Иоганн, Христиан
7*4


ФРАНЦ МЕРИНГ
(1698—1767)—немецкий богослов,, неоднократна . , п одвергавшийся
преследованиям за свои сочинения. Фридрих II разрешил ему жить
в Берлине с условием ничего из своих сочинений не опубликовы­
вать.
146
Меринг. имеет в виду последователей бнемарковской политики
«культуркампфа».
. :•--..
146
Гейгер Людвиг (1848—1919) — немецкий историк литературы
и культуры, профессор Берлинского университета.
147
Реймарус Герман Самуэль (1694—1768)—немецкий ученый
и философ, деист.
"? Ламетри Жюльен Офре де (1709—1751)—французский фи­
лософ, материалист и атеист, врач по профессии. Сыграл видную
роль в подготовке Великой французской революции. Подвергался
преследованию, эмигрировал из Франции. До материалистического
понимания общественной жизни не поднялся. Самая известная его
книга «Человек-машина» (1747).
148
Зюсмильх Иоанн Пегер (1707—1767)—пробст (старший па­
стор), положивший начало статистике населения как науке.
150
Зульцер Иоганн Георг (1720—1779) — учитель гимназии в
Берлине, составитель известного в свое время словаря эстетических
понятий.
151
Теллер Вильгельм Абрагам (1734—1804)—протестантский
богослов, главный в свое время представитель националистического
направления в немецкой теологии.
152
Притча о трех кольцах рассказывается в новелле Дж. Бок-
каччо («Декамерон>, день первый, новелла 3), который в свою оче­
редь почерпнул канву своей новеллы из более раннего источника
средневекового сборника «Сто древних новелл». Сюжетом этой нб-
веллы Лессинг воспользовался при написании пьесы «Натан Муд­
рый».
•
•
153
Локк Джон (1632—1704)—английский философ-дуалист,
классический представитель английской эмпирической философяи. •••-•
154
Кальвиновское вероучение — кальвинизм, разновидность про*
тестантизма, возникшая в XVI веке в результате Реформации. Сйя^
зано с именем его основателя Жана Кальвина. Это вероучение было
в свое время идеологией «самой смелой части тогдашней буржуа-^
зии» (Ф. Энгельс).
145
Дессау Леопольд (1676—1747)—прусский генерал, служив­
ший при Фридрихе Вильгельме I и Фридрихе II.
156
Альгаротти Франческо, граф (1712—1764}—Итальянский*
i
писатель и учеиый-энцикловедист.
-
•..•• .•;•,>,:•*.'•'
715
i


КОММЕНТАРИИ
157
«Святейший отец»—папа римский.
158
Климент .XIV,— папа римский с 1769 по 1774 год, закрывши»
в 1.773 году орден иезуитов,
159
, Доминиканский викарий — священнослужитель, ордена доми­
никанцев. Этот монашеский орден был. основан в начале XIII векл
для борьбы с различными ересям» и "всемерно-помогал папству по­
давлять антикатолические, антифеодальные выступления.
16
°. Вильгельм II (1850—1941) — германский император и ко­
роль Пруссии (1888—1918).
161
Бюхнер Людвиг (1824—1899) — немецкий буржуазный фи­
зиолог и философ, вульгарный материалист механистического тол­
ка. За свою книгу «Сила и материя» лишился кафедры (с. 167).
162
Чимборазо (Чимборасо) — потухший вулкан в Андах (Эк­
вадор).
163
«Борьба за Силезию»,— Речь идет о силезских войнах. В бур­
жуазной историографии так называются военные кампании между
Пруссией и Австрией за обладание исконно польской Силезией. Пер­
вая (1740—1742) и вторая (1744—1745) Силезские войны являются
составной частью, длительной войны за Австрийское наследство.
Третьей Силезской войной буржуазные историки иногда называют
Семилетнюю войну (1756—1763).
.164
ГуТТен Ульрих фон (1489—1523) — немецкий гуманист и по­
литический деятель времен Реформации, боровшийся против засилья
феодальных князей и католической церкви, поэт и талантливый са­
тирик, автор памфлетов, бичующих папство, участник восстания
южногерманских рыцарей 1522 года, руководимого Францем фон
Зиккингеном.
163
Речь идет о Мигеле Сервете (см. примеч. 184) (с. 169—170).
I6S
«Знаменитое место» Гете — см . примеч. ЮЗ к работе «Шил­
лер. Биография для немецких рабочих».
•'••
1в7
Губертусбургский' мир 1763 — мир Австрии и Саксонии с
Пруссией после Семилетней войны (1736—1763). Пруссия по мирно­
му договору вернула захваченные ей у Саксонии земли, Австрия
отказалась от притязаний, на Силезию, что закрепило последнюю з.а,;
Пруссией.
.
168
Рейнский союз (1806—1813) — объединение ряда государств
Западной и Южной Германии, созданное под- протекторатом напо->
леоиовской Франции как ее оплот в Центральной Европе. : Посла
поражения Наполеона в сражении под Лейпцигом (1813) Рейнский
союз распался.
'
'
М9
: Вестфальский мир 1648 — два; мирных договора, завершив-
7^6


ФРАНЦ МЕРЕНГ
njiie Тридцатилетнюю войну 1618—1648 годов. Выли заключены ме­
жду Священной Римской империей, германскими князьями, пред­
ставителями Франции и Швеции. Франция получила часть Эльзаса,
Швеция —часть Поморья и некоторые земли в-Северной'Германии,
:*а-•немецкими князьями были признаны права суверенных госуда­
рей. Вестфальский мир способствовал дальнейшему раздроблению
и ослаблению Германии.-
170
Ганза — торговый и политический союз северогерманских го­
родов (Гамбурга, Бремена, Любека и др.) . Являлась крупной эко­
номической и политической силой на Балтийском море. Последний
съезд Ганзы состоялся в 1669 году.,
171
Оттокар II Пшемысл (ок. 1230—1278) —богемский (чешский)
король (1253—1278).
172
Вюрцбургский съезд князей, состоявшийся в 1280 году в
Вгарцбурге.городе на,реке Майн в Баварии.
175
Максимилиан I Габсбург — император Священной Римской
империи в 1493—1519 годах. Значительно расширил владения Габс­
бургов в Центральной Европе.
174
Лепау Николай (псевдоним Николая фон Штрелёнау)
(1802—1850)—австрийский поэт-романтик.
175
Альбигойцы — «еретическая» секта в Южной Франции в
XII—XIII веках. Выступали против папства и католической церкви.
Примкнувшая к движению местная знать стремилась отторгнуть у
церкви ее земли. В результате крестовых походов, организованных
папой и поддержанных французским королем, альбигойцы были
разгромлены,
176 Гугеноты — протестанты-кальвинисты во Франции XVI—
XVII веков. Развитие гугенотского движения после известной Вар­
фоломеевской ночи приняло общенародный и особенно ожесточен­
ный характер. Вождь гугенотов Генрих Бурбон отрекся, от кальви­
низма и добился в 1594 году признания его королем- (известен- как
Генрих IV). .
. .;,..-•
,77
- Сервет Мигель (1509 или 1511 —1553)—испанский врач и
философ, впервые точно описавший малый круг кровообращения.
Резко критиковал религиозные догматы, чем вызвал преследовапие
со стороны церковников. По настоянию Кальвина Сервет был сож­
жен на костре в Женеве.
178
Елизавета (1533—1603) — английская королева (.1558—1603).'
175
Речь идет об Индии азиатской и Вест-Индии.
-,,.
.,,,
•.
18
? Леяаиг-t-tназвание-некоторых стран, прилегающий квбсточ-
717


КОММЕНТАРИЙ
1Ю$ части Средиземного моря. Чаще всего применяется для обозна­
чения территорий Сирии и Ливана.
*
:
'•' «Оба раза Ъна (германская буржуазия) была разбита на­
голову». —
В 1525 году те время Крестьянской войны, в результате
которой немецкое бюргерство подпало' под полную зависимость от
князей; Я в 1848 году, когда вследствие трусости и предательства
буржуазии и слабости пролетариата задачи революции оказались
неосуществленными. Эту параллель Ф. Энгельс проводит в работе
«Крестьянская война в Германии*.
182
Пиркхеймер Виллибалъд (1740—1830) —немецкий гуманист,
бывший сначала сподвижником Лютера, а потом отошедший от Ре­
формации;
|вз «Родоначальники Мюллеров и Шульце»— т . е. распростра­
ненных немецких фамилий, массы населения.
184
Фридрих Саксонский—Фридрих III Мудрый (1463—1525) —
курфюрст Саксонский, покровитель Лютера.
185
Маркграф — правитель пограничного округа — марки в сред­
невековой Германии.
188
Эрих — герцог Брауншвейгский.
187
Альба Фернандо (1507—1582)—испанский полководец и го­
сударственный деятель, правитель Нидерландов в 1567—1573 годах.
188
Шмалькальденская война — война между войсками Шмаль-
кальденского союза протестантских князей и армией императора Кар­
ла V в 1546—1547 годах. Карл был поддержан папой Павлом III,
предоставившим императору значительные денежные средства и во­
оружение, что помогло Карлу разбить войска протестантов.
189
Мориц Саксонский (16%—1750)—граф Саксонский, или
«маршал Саксонский», французский полководец.
190
Иоахим II Гектор (1505—1571) —курфюрст Бранденбургский.
В 1539 году ввел в Бранденбурге реформацию, а в 1563 году при­
обрел права на Пруссию.
:
'
:
191
Ганс (1455—1499)—маркграф Бранденбургский, участник
Шмалькалвденской войны.
•92 Изар — река на юге Германии, правый приток Дуная, на ко­
торой расположен Мюнхен.
192
Валленштейн Альбрехт (1583—1634) — полководец герман­
ской императорской армии в годы Тридцатилетней войны 1618,—
1648 годов. Одержал крупные победы над датскими и союзными с
ними войсками немецких протестантских князей. По обвинению э
сношениях с неприятелем был отстраненное командований армией и
Yl8


ФРАНЦ,МЕРИНГ
l V4 Щ. ,..11 II. i.J..
...М
.
I,,
вскоре убит офицерами. Явился прототипом героя известной трило­
гии Шиллера.
194 Ост-Эльбская колонизация — натиск немецких феодалов на
восток («Дранг нах Остен»). В XII—XIII веках захватчики, несмот­
ря на упорнре сопротивление полабских славян и прибалтийских
народов, завоевали их земли, истребив значительную часть населе­
ния,, а также обосновались на некоторых польских землях. Попытка
немецких феодалов завоевать русские земли завершилась разгро­
мом их в Ледовом побоище (1242). В XVI —XVII веках австрийские
Габсбурги захватили Чехию, Венгрию, Хорватию, а в XVIII веке —
Западную Украину и ряд других славянских земель. С XVII века
главным носителем политики «Дранг нах Остен» стало военно-фео-
далыюе государство Бранденбург, преобразованное позднее в Прус­
ское королевство.
185
Министериалы — в средневековой Германии и Франкском го­
сударстве — несвободные слуги короля или крупного феодала.
196
Гуфа — средневековое название крестьянского двора с участ­
ком в Германии, а также самого участка.
197
Фридрих Вильгельм, прозванный «Великим курфюрстом»
(1620—1683) — бранденбургский курфюрст с 1640 года, отец Фрид­
риха I, йрадед Фридриха II.
198
Квитцовы — бранденбургские феодалы.
199
Ридель и Круг— немецкие статистики.
200
Рошер Вильгельм (1818—1894)—немецкий вульгарный эко­
номист, глава «Исторической школы» буржуазной политэкономии.
2С| Рюстов (1821—1878) —друг Лассаля.
202
Шен Генрих Теодор фон (1773—1856)—один из реорганиза­
торов государственного аппарата Пруссии после поражений 1806го­
да. Наиболее либеральный из высших чиновников, убежденный сто­
ронник свободы печати и науки.
203
Гнейзенау Август, граф (1760—1831) — прусский генерал, на­
чальник штаба у Блюхера во время походов 1813—18,15 годов.
204
Ганноверское правительство — власти тогдашней Даксрвии.
205
Макиавелли Николо (1469—1527)—итальянский политиче­
ский деятель, историк и писатель. С его книгой «Князь» полемизи­
ровал Фридрих II («Антимакиавелли»).
206
Дона Александр, граф (1661—1728)—прусский генерал-
фельдмаршал.
"
- ••'•*..
207
Морген — старинная земельная мера в Германии и Голландии.
...
208
. Щмрллер Гуртав фон .(1838—1917)—немецкий .экрнрмдст,
,. 719


КОММЕНТАРИИ
профессор Берлинского университета, представитель исторической
школы в политической экономии.
209
Роден Иоганн Ремберт — подробную характеристику, его см.
на с: 199
210
Великая хартия вольностей — грамота, подписанная в 1215 го­
ду английским королем Иоанном Безземельным с целью охраны инте­
ресов крупных феодалов, рыцарей и отчасти. купечества, Меринг
иронизирует как над ней, так и над законодательством Фридриха
Вильгельма I — прусской конституцией армейских порядков, как ,
писал он.
2ii Хвестеи Карл (1822—1871)—немецкий политический . дея-•
тель, национал-либерал, историк.
.
•>•
212
Генрих Юлий, герцог Брауншвейгскнй (1564—1613) — немец­
кий князь из старинного рода Вельфов (Гвельфов). Получил бле­
стящее по тем временам образование, в совершенстве владел латин­
ским, греческим и древнееврейским языками, был отличным право-
ведом и архитектором. Его драмы, о которых говорит Ф. Мерииг
(всего написано 11 пьес), написаны под сильным влиянием англий­
ской литературы и английского театра. Драматические произведения
Генриха Юлия были изданы Голлапдом (1855, Штутгарт) и Пиг-
манном (1880, Лейпциг).
12,3
Лейбниц Готтфрид Вильгельм (1646—1716) — немецкий, уче­
ный, великий математик, философ-идеалист. Параллельно с И. Нью­
тоном завершил разработку дифференциального и интегрального
исчисления. В философии развивал идеалистическое учение о мона­
дах— нематериальных первичных элементах вселенной и о боге как
монаде монад. Лейбниц был первым президентом созданной по его
инициативе Берлинской академии наук. По заказу Петра I составил
проект Российской академии наук.
214
Преемником Фридриха II на прусском престоле стал сын
Августа Вильгельма Фридрих Вильгельм II (1786—1797),
215 катт ДцрИ де — лектор и друг Фридриха II.
-'•
2ш Расин Жан (1639—1699) — французский драматург, один
г
из
великих представителей классицизма. В своих трагедиях, в том чис­
ле ив упоминаемой здесь «Аталии», он выдвигал на первый план
переживания действующих лиц.
217
Поражение под Иеной—14 октября 1806 года. Здесь, в Тю­
рингии, наполеоновские войска нанесли поражение прусской армии;
после чего оккупировали почти всю Пруссию.
218
Кюстрииское заключение — безвыездная жизнь кронпршяга
Фридриха II по повелению отца в. г. Кюстрине, напоминавшая ссылку.
720. -


ФРДНЦ МЕРИНГ .. .
,
''•
219:
Дворяне-ландраты — главные правительственные чиновники
на местах в тогдашней Пруссии.
220
Шве'рин Курт Христиан, граф (1684—1757) —прусский гене-,
рал-фельдмаршал.
221
Зейдлиц Фридрих Вильгельм ' фон (1721—1773) — кавалерий­
ский генерал в армии Фридриха II. Отличался от других генералов
заботливостью о солдатах и неприязнью к палочной дисциплине.
222
Война за Баварское наследство 1778 годэ — велась в 1778—
1779 годах между Австрией, с одной стороны, и Пруссией и Саксо­
нией— с другой. В декабре 1777 года австрийское правительство
добилось от наследника баварского курфюрства согласия на раздел
Баварии. Стремясь помешать усилению позиций Габсбургов в Гер­
мании, Пруссия в союзе с Саксонией в июле 1778 года начала воен­
ные действия против Австрии. Войска Фридриха II и принца Генриха
вторглись в пределы Чехословакии, но решающих успехов не доби-
джь, Бдмодгря датокялатйчггми*^ ш&ъмягялхлъу Рдаам. v . Фран­
ции начались мирные переговоры. В результате их Австрии была
оставлена небольшая часть баварских' земель.
223
Перц Георг Генрих (1795—1876) — немецкий историк, член
Берлинской академии наук, автор биографий Штейна и Гиейзенау.
224
Грольман Карл фон (1777—1843) — прусский генерал, при­
ближенный Шарнгорста (см. выше), участник войны 1813—1815 го­
дов.
225
Клаузевиц Карл фон (1780—1831)—прусский генерал, воен- ,
кый теоретик и военный идеолог буржуазно-юнкерской Пруссии на­
чала XIX века. Во время Отечественной войны 1812 года служил в
русской армии. Длительное время возглавлял Берлинскую военную
академию. Во многих своих военно-исторических трудах стремился- -
обосновать захватническую политику прусских милитаристов, пре­
возносил военное искусство Наполеона I и извращал исторические ,
факты относительно русской армии и полководческой деятельности
М. И . Кутузова.
226
Мовильон Якоб (1743—1794) — немецкий писатель, ' эконо­
мист,, автор «Описания Прусского государства при Фридрихе II» —
переработки книги о Пруссии, которую он написал по' заказу и под
именем французского экономиста Мирабо.
237
Каприви Лео фон, граф (1831—1899) — генерал, канцлер Гер­
манской империи с 1890 по 1894 год.
228
«Указ Георга Саксонского» — приказ о жестоком обращении
с солдатами, изданный 8 июня 1891 года.
. ,.-.,-
239
Епископ гельдес'гей'мский—Гельдесгейм — город в Саксонии.
72*1 '


КОММЕНТАРИИ
230
Блюхер. Гебгард, князь Вальдщтадтский (1742—1819) —прус­
ский генерал. В 1813 году командовал соединенными русско-прусски­
ми военными силами. Сыграл важную роль в разгроме армии
Наполеона при Ватерлоо в 1815 году.
231
Иорк фон Вартенбург Иоганн Давид Людвиг (1759—J830) —
прусский фельдмаршал.
232
Гамаи Иоганн Георг (1730—1768) — немецкий публицист и
литературный критик, один из предшественников литературного дви­
жения «Бури и натиска>.
233
Бюргер Готфрвд Август — см. примеч. 87 .
234
Тантьема — дополнительное вознаграждение из фонда общей
прибыли.
235
Шульце Вальтер— прусский историк.
236 Шпандауская крепость — крепость в г. Шпаидау,-в двенадца­
ти километрах к западу от Берлина, возведена в основном в -середцне
XVI века.
237
Кольбер Жан Батист (1619—1683)—французский государ­
ственный деятель, генеральный контролер (министр финансов), при
Людовике XIV. Активно проводил политику протекционизма.
••••
238
Герцберг Эвальд Фридрих фон, граф (1725—1795) -^прусский
государственный деятель, дипломат и министр иностранных дел при
короле Фридрихе Вильгельме II. .
239
Фердинанд (1721—1792)—принц Брауншвейгский (с титу­
лом герцога), прусский генерал-фельдмаршал.
240
Шеффель — мера зерна в Пруссии — около 55 литров.
841
Кистер — у протестантов — смотритель церковных зданий.
242
Подводные деньги — средства, выделяемые для найма подвод.
243
Магазин (магазинная касса) — склад или кладовая для снаб-
.жения
войск продфуражным и вещевым довольствием в XV.I1 —
•XIX веках.
244
Янус — древнеримское божество, изображавшийся с двумя
видами, обращенными в противоположные стороны. Рошер, по вы­
ражению Меринга, видит «светлую сторону головы Януса», т. е.
оптимистично представляет аграрную политику Фридриха II. .
245
Кнапп Георг Фридрих (1842—1926) —немецкий экономист,
статистик, профессор в Лейпциге и Страсбурге.
,.,, ,
246
Шлоесер Фридрих Христоф (.1776—1861)—немецкий исто­
рик,, профессор Гейдельбергского .университета, автор «Истории
XVIII века» (переведена на русский язык) и др,
г., .;, ???. Де-йдедь. Гецри^ (1842—1906) г—немецкий писатель. EFO pac-
Д22


ФРгШЦМЕРЛНГ
сказы посвящались жизни мелкого бюргерства, любимые герои его—
чудаки и наивные мечтатели. Проза его реалистична, окрашена мяг­
ким юмором, но лишена социальных тенденций.
248
Филиппсон Мартин (1846—1916)—немецкий историк, про­
фессор в Бонне и Брюсселе.
249
Речь идет о книге И. Канта «Критика чистого разума».
250
Клотц Христиан Адольф (1738—1771)—профессор класси­
ческой филологии в Галле. Лессииг критиковал его филологические
исследования.
251
Полномочия вотчинного суда были ограничены Фридрихом,
но реально это учреждение продолжало играть на селе ведущую
роль.
232
Кокцен Самуил, барон (1679—1755) — министр юстиции в
Пруссии, канцлер, ученый-правовед, профессор, проведший судеб­
ную реформу,
233
Томазий Христиан (1655—1728)- — не м ецкий юрист, профес­
сор права в Лейпциге и Галле. Издавал первый в Германии ежеме­
сячный журнал.
254
Мельник Арнольд из Сансуси незаконно привлекался к суду
за невзнос арендной платы. Фридрих, вопреки решению суда, пове­
лел оправдать обвиняемого, вернуть ему убытки и наказать судей.
Это был единственный случай. Когда толпы крестьян стали осаждать
замок короля, жалуясь на несправедливые судебные приговоры,
Фридрих оказался глух к этим жалобам.
235
Сен-Жерменскнй мир — был заключен после четырехлетней
войны союза немецких государств — Бранденбурга, Кельна и Майн-
ца — против шведов, все его союзники один за другим стали заклю­
чать с Францией сепаратные мирные договоры. Людовик XIV кате­
горически требовал возвращения шведам всех их прежних владений.
Фридрих Вильгельм тоже пошел на попятную и в июне 1679 года
заключил в Сен-Жермене мир с Францией. По договору Бранденбург
уступал все завоеванное побежденному противнику.
256
Штенцель Густав Адольф Гаральд (1792—1854) — немецкий
историк, профессор Бреславльского университета.
257
Подевиль — см . примеч. 142 .
258 Виттельсбаховская империя — названное по династии южно­
германских князей Виттельсбахов герцогство Бавария, с 1806 по
1918 год—королевство Бавария. Некоторые представители дома
Виттельсбахов были германскими королями и императорами Священ­
ной Римской империи.
••••-••
•>
;
* *••
••'•'• »» Иоа'хйм- I' Hecfop' (14844-'1S35) — курфюрет'БрШдеШургский,
ш


КОММЕНТАРИИ
претендент на императорский трои при выборах 1519 года, противник
Лютера.
••"•"
жо
Дрбйзен Иоганн Густав (1808—1884)—немецкий историк,
профессор Берлинского университета, член Франкфуртского парла­
мента в 1848 году, сторонник «малой» Германии.
М1
Битва при Мольвице— сражение в Силезии в районе селения
Мольвиц 10 апреля 1741 года между пруссаками под начальством
Фридриха II и австрийцами. Это было первое сражение, в котором
участвовал молодой король, едва не потерпевший сокрушительного
поражения. Положение спас фельдмаршал' Шверин.
;2¥ Бреславльский мир — прекращение военных действий после
первой Силезской войны. Мирный договор был заключен в июне
1742 года в Бреславле. Согласно ему бреславльский епископ — прави­
тель Силезии— стал прусским вассалом.
263
Богемское королевство — историческая область на террито­
рии нынешней Чехословакии. В начале X века здесь образовалось
самостоятельное чешское феодальное государство. С 1086 года коро­
левство вошло в состав Священной Римской империи. В 1-й поло­
вине XV века Богемское королевство было охвачено мощным анти-.
феодальным национально-освободительным и аитикатолическим дви­
жением (гуситские войны). В 1526 году страна была включена, на
условиях сохранения автономии, в состав земель Габсбургской импе­
рии. Попытки чешского народа вернуть себе самостоятельность,
самой героической из которых было восстание 1618. года, послужив­
шее началом Тридцатилетней войны, окончились тяжелым пораже­
нием Чехии, и она потеряла остатки политической самостоятельности.:
264
Траун Отто Фердинанд, граф Абеисперг (1677—1748) —
австрийский генерал-фельдмаршал.
265
Дюкло Шарль Пино (1704—1772)—известный французский
моралист, автор мемуаров.
466
Монгальяр (д) Гильом (1772—1825)—французский аббат,
автор книги «История Франции со времени смерти Людовика XIV».
1 ibl
Ришелье Арман Жан дю Плесси (1585—1642)—французский
кардинал, фактический правитель Франции. Идеолог и поборник ко­
ролевского абсолютизма, сломивший сопротивление феодального
дворянства Франции,
268
Хормайр Иосиф, барон (1782—1843)—австрийский и немец-"
кий историк, автор «Справочника по отечественной истории».
да
Шатору Мария Анна де Мальи Нель (1717—1744) — герцо­
гиня,/фаворитка Людовика XV.
.:.ач\лВа-лори, граф — французский посол в Берлине.
•""''
?24v


ФРАНЦ МЕРИНГ
,.... Л
71
Мазарини Джулио (1602—1661 )г— французский политиче-••
ский деятель периода абсолютизма, кардинал. Первый министр коро­
левы-регентши Анны Австрийской, правитель в начала царствования
ее сына Людовика XIV. Вел ожесточенную борьбу с Фрондой — дви­
жением против абсолютизма и, заключив сделку с перепуганной
буржуазией, жестоко расправился с выступлениями народных масс.
272
Нивернуа, герцог — французский посол в Берлине при Фрид­
рихе.
273
Тобаго —: остров из группы Вест-Индских в Северной Амери­
ке, ныне входит в государство Тринидад я Тобаго.
274
Баратория — легендарный остров, объект'многих средневеко­
вых сказаний.
275
Шефер Дитрих (1845—1929) —немецкий историк, профессор
Берлинского университета.
276
Сансуси — резиденция Фридриха 11 близ Потсдама. «Фило­
соф из Сансуси> — так иронически называет Меринг Фридриха II,
который афишировал свое пристрастие к философии.
277
«Энциклопедия». —
Имеется в виду французский систематизи­
рованный универсальный свод знаний, издававшийся в течение 30 лет
(1751—1780) Д. Дидро и Ж.-Л. Д'Аламбером под названием «Энци­
клопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел». Подго­
товка этого труда объединила передовых французских философов,
ученых, писателей того времени. Просветительные идеи энциклопедий
были основаны на прогрессивном в то время буржуазном мировоз­
зрении и имели первостепенное значение в идеологической подготовке
французской буржуазной революции.
278
Кеннэ Франсуа (1694—1774) — французский экономист, по
профессии врач. Явился основателем школы физиократов, считавших
землю и земледелие единственным источником богатства, а труд
крестьянина — единственно производительным трудом. Об этом он
писал в своем, знаменитом труде «Экономическая таблица».
279
«Варварское государство» — речь идет о России. Иронизи­
руя над прусскими буржуазными историками, Меринг подчас сам
попадает под их влияние. Вряд ли Россию XVIII столетия можно
признать более варварской страной, чем крепостную Пруссию.
280
Питт Уильям (1708—1788) — английский государственный
деятель, министр при,королях Георге II и Георге III.
.
•-.•
281
Здесь Меринг несколько преувеличивает и заинтересованности
Англии в Балтийской торговле и ее роль в исходе Семилетней войны.
282
Развертывая морально-политическую 'подготовку- к; за-аосва^
тельной войне против .России, .германская . буржуазия и. юнкерство
725


КОММЕНТАРИЙ.
всячески культивировали ненависть, к ..славянам и особенно к рус­
скому народу. С этой целью официальная прусская историография
стремилась беззастенчиво использовать различные провокационные
слухи и выдумки, в том числе и версии о «зверствах русских» •}
годы Семилетней войны. Эти россказни,, как подтверждает «Легенда
о Лессинге», воздействовали в определенной мере и на социал-демо­
кратов, даже наиболее сознательных из них. Разумеется, Семилет­
няя война нанесла тяжелый урон экономике Германии, но, во-пер­
вых, ответственность за ее развязывание несет Пруссия, и, во-вто ­
рых, по свидетельству всех беспристрастных современников, русские
войска более гуманно относились к мирным жителям, чем армии дру­
гих участвовавших в войне государств.
S83 Битва при Цорндорфе — сражение в ходе Семилетней войны
14(25) августа 1758 года в районе селения Цорндорф, близ.Кюстрина,
между прусской армией (ок. 33 тысяч человек) Фридриха II и рус­
скими войсками (ок. 42,5 тысяч человек) под командованием генерал
ла В. В . Фермора. Десятичасовое кровопролитное сражение не при­
несло победы ни одной из сторон. Прусские войска ожесточение
атаковали русскую армию, но разбить ее не смогли.
!84
Битва при Кунерсдорфе — одно из решающих сражений Се­
милетней войны. У этого селения, близ города Франкфурта-на -Одере,
1(12) августа 1759 года русские войска под командованием
П. С. Салтыкова наголову разбили прусскую армию Фридриха II.
285
Тешенский мир 1779 года — заключенный между Россией и
Францией акт, в котором они давали гарантии осуществлению авст­
ро-прусского договора 1779 года и других соглашений, заключенных
германскими государствами по вопросу о разделе владений умершего
в 1777 году баварского курфюрста. Тешенский мир подтверждает
также правомочность Вестфальского и Губертусбургского соглаше*
ния. Он явился успехом русской дипломатии и способствовал уси*
лению роли России в международных отношениях.
: г^ Здесь необходимо сделать уточнение. В Семилетнюю войну
после сражения при Кунерсдорфе и взятия русскими войсками Бер­
лина (1760) Фридрих II избежал катастрофы только потому, что
после смерти императрицы Елизаветы Петровны (1709—1761) и вос­
шествия на престол Петра III, благоговевшего перед Фридрихом,
Россия вышла из войны, ослабив тем самым коалицию государств,
боровшихся против Пруссии.
...
2S7
; В.вопросе о русской гегемонии Меринг, как и многие другие
•336


..,..„.,__
,_
ФРАНЦЭДЁРИНГ
немецкие социал-демократы, ошибался. Он усвоил концепцию Мзрк-
са о роли России в европейских делах 1-й поло&ины XIX века, но
необоснованно переносил эту оценку и на положение fl конце сто­
летия н даже в начале XX века (см., например: Меринг Ф. Русско-
японская война. —
«Neue Zeit», 1903—1904, Bd 1, N20).
288
Линейная тактика — система организации и ведения боя в
XVII—XVHI веках, основанная на использовании растянутых в ли­
нию боевых порядков. На смену линейной пришла тактика рассып­
ного строя в сочетании с колоннами, впервые примененная П. А. Ру­
мянцевым и А. В: Суворовым во 2-й половине XVIII века.
239
Вашингтон Джордж (1732—1799)—государственный дея­
тель в период борьбы североамериканских колоний Англии за не­
зависимость (1775—1783) и первые годы становления США. Был
главнокомандующим войсками колонистов и сыграл значительную
роль в превращении их в боеспособную армию, одержавшую побе­
ду над •Awav,wy«ww1 ЪЪШУАЧЯ. Бия WWJ^VMA иреаадедледА США.
(1789—1797). Вашингтон беспощадно подавлял восстания индей­
цев и выступления трудящихся масс из белого населения.
290
Уильям Гоу Джон Бургонь, Гью Кардьтон — английские
генералы, сражавшиеся против североамериканских повстанцев.
291
Вальми — деревня в северной Франции. В сражении у
Вальми 20 сентября 1792 года французская революционная армия
одержала первую победу над австро-прусекцми
интервентами,
стремившимися реставрировать королевскую власть Бурбонов.
292
Гогенлоэ — Ингельфинген Фридрих Людвиг, князь (1746—
1818) — прусский генерал, потерпевший поражение от Наполеона
под йеной в 1806 году.
29S
Кнезебек Карл Фридрих фон (1768—1848) — прусский ге­
нерал-фельдмаршал, генерал-адъютант короля Фридриха Вильгель-
»а Ш.
294
Дука и Лангенау —австрийские военные советники.
295
«Школьный учитель, который якобы победил при Кенштре-
uei..» .— Это сражение более известно как битва под Садовой. (се^
ление вблизи г. Кениггреца в Северной Чехии) во время австро-
прусской войны 3 июля 1866 года. В этом решающем сражении
австрийская армия потерпела, поражение, что вместе с другими
причинами вынудило Австро-Венгрию вскоре заключить с Прус
сией мир. Само выражение, смысл которою ассоциировался с, яко»
бы бесспорными преимуществами прусской системы народного об­
разования, стало ходячим в немецкой буржуазной публицистике.
Энгельс в труде «Людвиг Фейербах и конец классической немец,-
No


КОММЕНТАРИИ
. кой философии» шазвал . пресловутого прусского учителя мифиче-
, ским (Марцс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 298). .
.•
29е
. Сен-Прива и Гравелот — селения вблизи
крепости Мец в
Эльзасе, 'в районе которых 18 августа 1870 года произошло сра­
жение между французской и прусской- армиями. В результате
французы отступили в Мед, открыв, -пруссакам путь на•: Париж.
297
Карно Лазарь (1753-^1823) — французский политический
деятель и ученый, автор ряда - работ по математике. Якобинец,
член Конвента и Комитета общественного спасения. Сыграл зна­
чительную роль в организации революционной армии.
2М
Дюмурье Шарль Франсуа (1739—1823) — французский ге­
нерал. В 1792 году одержал победы над пруссаками при Вальми
и над австрийцами при Жемапе. Впоследствии изменил революции
и перебежал к австрийцам.
299
Гош Лазарь (1768—1797)—выдвиженец французской ре­
волюции, вышедший из низов, совершенно необразованный, но
благодаря способностям добившийся генеральского звания.
300
Гувион Сен-Сир Лоран, маркиз (1764—1830) — француз­
ский маршал, выслужившийся из солдат, по мирной профессии
художник-миниатюрист.
301
Фальстаф — комический персонаж двух пьес В. Шекспира
(«Генрих IV» и «Виндзорские кумушки»), олицетворявший собой
моральный упадок рыцарства.
302 Мориц (1696—1750)—граф Саксонский, или
«маршал
Саксонский», сын Августа II Саксонского, французский полково­
дец.
303
Бюлов Дитрих Генрих фон (1757—1807) — немецкий писа­
тель-новеллист, автор книги «Жизнь и переписка Генриха фон
Клейста».
зм
Йорк Вартенбург фон — впоследствии прусский фельдмар­
шал.
305
Ландвер — второочередные войсковые формирования, быв­
шие с 1814 года составной частью вооруженных сил Пруссии, а с
1871 года — всей Германии.
306 Манштейн Христофор Генрих фон (1711—- 1 7 57) —^прус­
ский генерал. Начал службу в Петербурге адъютантом фельд­
маршала Миниха. Принял участие в свержении неограниченного
правителя — регента Бнрон.а . После отстранения от власти регент­
ши Анны Леопольдовны и воцарения Елизаветы Петровны ^воз­
вратился в Пруссию. Принимал участие в Семилетней, войне и счи­
тался виновником поражения пруссаков под Колином.
••'728


^
ФРАНЦ МЕРЙНГ
•,::м=.?
07
Кауниц Венцель Антон Доминик (1711'—1794) — австрий­
ский дипломат, с 1753 года государственный канцлер. Принйл не­
посредственное участие в; организации союза Австрии с Францией
и Россией против Пруссии. В годы его канцлерства к Австрии бы­
ли присоединены Польская Галиция, Буковина я Иннский округ.
308
Лейтен (Лютин) — город в Силезии, где' в декабре 1757го-
да войска Фридриха II разбили австрийскую армию.
309
ЛаудОн Гидеон Эрнст, барон (1717—1790) — австрийский
полководец, участник Семилетней и австро-турецкой войн.
3,0
Впнтерфёльдт Ганс Карл (1707—1757)—генерал, флигель-
адъютант Фридриха П.
311
Монтекуколи Раймонд (1609—1681)—знаменитый австрий­
ский полководец, происходил из старинного
итальянского
рода.
Играл важную роль в годы Тридцатилетней войны.
812
Буш Вильгельм (1861—1938) —немецкий историк.
313
Фрисландия — провинция
на северо-западе
Нидерландов
(Голландии).
su
Колин — город в Чехии на реке Лаба. 18 июня 1757 года
близ Колина произошло сражение между австрийскими и прусски­
ми войсками. Имея меньше войск, чем австрийцы, Фридрих II ре­
шил все же атаковать противника, но был отброшен с большими
потерями. Результатом этого стало снятие блокады Праги и от­
ступление прусских войск в Саксонию.
315
Д'Аржанс Жан Батист де Бойе (1704—1771) — француз­
ский философ-скептик, служивший в Берлинской академии наук по
приглашению Фридриха II.
316
Бреве — первоначальное значение — послание папского дво­
ра, позже — всякое письменное послание .
317 Регенсбургский имперский сейм — получил название по Ре-
генсбургу — до 1633 года свободному имперскому городу.
318
Ксенофонт (ок. 434 —355 до н. э .) —греческий
историк и
философ, ученик Сократа. Служил наемником в войске персидско­
го сатрапа Кира Младшего. После поражения этого войска руко­
водил знаменитым отступлением десяти тысяч греков. Автор опи­
сания этого похода, «Греческой истории», «Воспоминаний о Сок­
рате» и др.
319
Полибий (ок. 201 —120 до п. э .)
—
греческий историк, автор
истории Рима в 40 книгах (сохранились до и. э . 5), первый пред­
ставитель прагматического направления в историографии.
3ift
Битва при Праге — сражение в ходе Семилетней воины.
729


КОММЕНТАРИИ
2 мая 1757 года прусские войска подошли к Праге. 6 мая произо­
шло сражение, в котором австрийцы были разбиты и окружены в
Праге. Но уже в июне из-за поражения у Колина (см. примеч.
314) войска Фридриха II вынуждены были сиять блокаду Праги
и оставить Богемию.
321
Победа при Росбахе— здесь 5 ноября 1757 года прусская
армия победила французов.
422
Дюнцер Генрих (1813—1901)—немецкий
литературовед,
автор многочисленных книг по истории немецкой литературы.
323
Лессинг К.-Р.— внук К.-Г. Лессвига, младшего брата пи­
сателя.
324
Корибанты (греч.)
—
фригийские жрецы, славившие боги­
ню Кибелу своим пением и танцами; в переносном знамении — сли ­
шком усердные поклонники Лессинга.
825
Берлинский университет — основан в 1809 году (формаль­
но открытие состоялось в 1810 году). В первые годы существова­
ния им непосредственно руководил Вильгельм фон Гумбольдт.
Статут университета был утвержден в 1816 году прусским коро­
лем Вильгельмом III. В конце XIX — начале XX века был одним из
ведущих центров науки в мире, особенно в сфере естественных и
точных наук.
326
Геллерт Христиан Фюрхтеготт (1715—1769)—профессор
Лейпцигского университета, поэт. Стихотворения его и рассказы
обладали большими достоинствами, отличным стилем и завоевали
большую популярность среди читательских кругов.
327
Кронпринц Фридрих — будущий король Фридрих II.
328
Золотая Булла — особо важная грамота, издаваемая в сред­
ние века властями различных государств.
.
329
Вольф Христиан (1679—1754) — немецкий философ-рацио­
налист, последователь Лейбница, виднейший представитель гер­
манской философии эпохи Просвещения. Профессор в Галле и
Марбурге.
?30 Лалге Самуил Готхольд (1711 — 1781) — сын С. Лаиге, про­
тивника философа Вольфа. Немецкий поэт и переводчик Горация.
Лессинг резко критиковал поэтическую продукцию С.-Г, Ланге.
331
«Марсия, с которого содрал кожу Аполлон,..» .—По одной
из легенд о греческом боге Аполлоне последний победил в музы­
кальном состязании сатира Марсия и, разгневанный его дерзостью,
содрал с него кожу (с. 284).
'
;
"
,.,,, $
!
,-.См..дримеч; 73. .
,..., .
353
Карл Август (1757—1828)—великий чгерихи--: ОаксонекнЯ,
J30


ФРАНЦ МЕРИНГ
Веймарский и Эйзенахский, первым министром которого был Гете.
Один из наиболее просвещенных монархов своего времени.
334
Крнфессионализм — образ мыслей и поступков, строго со­
ответствующий уставам и обрядам той или другой церкви или ве­
роисповедания.
335
Ультрамонтанство — направление
в католицизме,
отстаи­
вающее идею неограниченной власти папы римского.
336
См.: Шерер В. История немецкой литературы. Т . 2. Пер.
А. Пыпина. Спб. 1893, с. 43 .
337
Брам Отто (1856—1912)—немецкий театральный деятель,
директор двух берлинских театров (Немецкого и впоследствии Лес -
синг-театра). Сторонник натуралистического репертуара.
338
Архилох, Алкей (VII в. до н. э.)—греческие поэты-лирики.
338
Гервег Георг (1817—1875)—немецкий
революционный
поэт, по убеждениям — мелкобуржуазный демократ.
(См. о н«м*
примеч. 100 к работе «Генрих Гейне».)
340
«Миф о кожаном брезенте» — явно тенденциозная сплетня
О Гервеге, сочиненная злобствующими реакционными
недругами
поэта. Гервег опрометчиво поддержал казавшийся ему осуществи­
мым провокационный план вторжения в Германию живших в Па­
риже эмигрантов-рабочих с целью провозглашения немецкой рес­
публики. Неудачу предпринятого связали с заведомой ложью в
бегстве Гервега, якобы спрятавшегося под брезентом повозки.
341
Благочестивый
слуга Фридолин — святой
католической
церкви. По преданиям, жил в VI или VII веке. С ним легенды
связывают основание многих церквей и монастырей.
342
Карл Вильгельм Фердинанд (1735—1806)—герцог Браунг-
швейгский, племянник Фридриха II, генерал. Был главнокомандую­
щим прусской армией в 1792—1793 годах в войне против револю­
ционной Франции и в 1806 году против Наполеона. Этими фак­
тами порождено ироническое замечание Меринга, что Карл
;
так
же походил на Фридриха II, как Йена (где Карл потерпеЗг пора­
жение от Наполеона) на Росбах, под которым Фридрих одержал
победу над французами.
343
Вольфенбюттель — город в
герцогстве
Браунгшвейгском,
бывший до 1754 года резиденцией герцогов.
344 ф Меринг неточно использует сюжет
из древнегреческой
мифологии о Прометее.
.
345
Имеется в виду приживал герцога, обеспечивающий его
арелищ&мИ, развлечениями.
.
:•'
"'•
•? 31


КОММЕНТАРИИ "
;348
*Шерр :Могани' (1818—1886)—'немецкий ученый; участник
революции 1848 года. Эмигрировавший после революции в Швей­
царию, он руководил впоследствии в Цюрихе кафедрой истории и
литературы. В своих исторических трудах занимал идеалистиче­
ские позиции.
м
1 Ансбах (ансбахские родственники)—в' эпоху средневе­
ковья -
1
- г л авн ый город Ансбахского княжества. Оно было обра­
зовано в 1398 году в результате разделения Франконского кня­
жества.
,
.
.
348
Этот эпизод наряду с Э. Шмидтом излагали многие им­
перские историки, умиляясь тем, что Фридрих II был противником
торговли людьми. Тем не менее сам король не брезговал торгов­
лей живым товаром.
.
343
Юлиан — Шмидт Юлиан (1818—1886)—немецкий историк
литературы, противник «Молодой Германии».
350
Венды (вендские деревни)—немецкое название западных
славян, населявших некогда всю Восточную Германию ив XII—»
XVII веках истребленных или онемеченных.
351
Панслависты — сторонники объединения всех славянских
народов под властью русского царизма.
352
Альбрехт Гогенцоллерн (1490— 154S) - _
архиепископ и кур­
фюрст Майнцский.
353
Тетцель Иоганн (1465—1519) — монах доминиканского ор­
дена, продавец индульгенций. Проявляя немалый цинизм, призы­
вал верующих покупать индульгенции. Вошел в нсторию благода­
ря Лютеру, который выступил против Тетцеля со своими знаме-
НИТЫМ1Г95 тезисами.
354
«Получить от папы золотую розу...» .— Розу, сделанную из
золота и усыпанную алмазами, римский папа вручал как особое
отличие князьям церкви или «лицу владетельному», т. е. царст­
вующим
1
особам. Обычай этот, по некоторым сведениям, ведет свое
начало с XI века.
355
Мюнцер, Томас . (ок. 1490 —1525)—немецкий революционер»
протестантский проповедник, идеолог народного течения в Рефор­
мации, во время Крестьянской войны 1525 года — вождь город­
ской бедноты и крестьянства. Когда восставшие в бою с войсками
князей при Франкенгаузене были разбиты, Мюнцер был взят в
плен, подвергнут пыткам и казнен.
866
Гиплер Вен'дель — один из вождей крестьян во время Кре­
стьянской войны 1525 года.
732


ФРАНЦ МЕРИНГ
.,
357
Хайдеман Юлий (1834—1901) — немецкий историк, специа­
листпо истории Бранденбурга.
,-,..-..
358
Томазнй Кристиан (1655—1728) — немецкий правовед и фи­
лософ-просветитель, сторонник школы естественного права,' про­
фессор Лейпцигского университета.
.
•
.;
359
Бидерман Карл (1812—1901)- —
немецкий историк и жур­
налист, профессор Лейпцигского университета, национал-либерал,
360
Логау Фридрих, барон (1604—1655) — немецкий поэт, ав­
тор нашумевших в свое время эпиграмм, в которых он бичевал
падение нравов Германии после Тридцатилетней войны (печатал
их под лсевдонимом Соломон фон Голав).
361
Пуфендорф Самуил (1631 —1694)—немецкий юрист и исто­
рик. Возглавлял в Гейдельберге с 1660 по 1670 год первую в Гер­
мании по времени создания кафедру естественного и международ­
ного права. Затем покинул родину и жил в Швеции.
,-.
362
Веттины г— династия саксонских герцогов, курфюрстов н
королей, правившая Саксонией до 1918 года.
363
Яков II (1633—1701)—английский король, свергнутый с
престола парламентом в 1688 году.
964
Гроций Гуго (1583—1645) — голландский юрист, философ;
буржуазный государственный деятель. Считается основоположни­
ком буржуазной теории государственного права и одним из пер­
вых теоретиков т. и . естественного права.
365
Гоббс Томас (1588—1679)—английский философ-материа­
лист, развивавший идеи Ф. Бэкона. Защищал механистический
подход к материи и ее движению. В понимании истории общества
был идеалистом. Хотя сам был атеистом, считал религию и цер­
ковь полезными в качестве «социальной узды». Лучшей формой
государственного строя признавал просвещенный абсолютизм.
366 меисен—города Дрезденском округе Германии.
367
Теофраст (372—287 до н. э.)
—
древнегреческий философ и ,
естествоиспытатель, самый видный ботаник античного мира, на­
писавший «Историю растений» в 9 книгах. Ученик и последователь
Аристотеля. После смерти последнего руководил Ликеем.
368
Плавт Тит Макций (ок. 254 —184 до н. э.); Теренций, Пуб­
лий (ок. 195 —159 до н. э .) —выдающиеся римские драматурги,
авторы многих нравоучительных комедий.
369
Михаэлис — друг Лессиига.
370
Шпенер Филипп Яков (1639—1705)—немецкий богослов,
основатель пиетизма.
. ..... ..
733-,


КОММЕНТАРИИ'
371
София Шарлотта (I668f—1703) — королева Прусская, же­
на Фридриха I и бабка Фридриха II. Известна своей перепиской с
Лейбницем,
да
Кениг— немецкий историк, автор «Опыта истории Берли­
на, или Попьпки истории ..» .
873
Сион — гора близ Иерусалима, здесь — символ благоче­
стия.
374
Франке Август Герман (1663— Г727)—немецкий педагог,
глава пиетизма.
375
«Вольфиада» — нашумевшая история с Вольфом.
376
«Слова Валленштейна»— отрывок из одноименной трилогии
Ф. Шиллера (см.: Шиллер Ф. Валленштейн. М ., 1980, с 270).
377
Мильтон Джон (1608—1674)—великий английский поэт,
публицист и политический деятель. Его памфлеты и трактаты вы­
ражали интересы народных масс, ненависть к господствующим
классам. Прочно вошла в историю литературы поэм а-дилогия «По­
терянный и возвращенный рай».
378
Герман Херуск Арминий — вождь германского племени хе-
русков, разбивший в 9 году н. э. римскую армию в Тевтобургском
лесу.
378
Генрих Птицелов — германский император с 919 по 936 год.
380
Эр нести Иоганн Август (1707—1781)—немецкий филолог-
классик, профессор Лейпцигского университета
381
Кристи Иоганн Фридрих (1700—1756)—профессор класси­
ческой филологии в Лейпцигском университете.
382
Керстнер— профессор математики Лейпцигского универси­
тета.
393
Непотизм — в переносном, расширенном
значении — заме ­
щение по протекции выгодных должностей родственниками, кумов­
ство.
384
Нейбер Фредерика Каролина (1697—1760)—актриса и ант­
репренер, следовавшая за новаторскими театральными устремле­
ниями Готшеда; ставила пьесы Лессинга.
385
Меринг имеет в виду «Мессиаду» — знаменитое произведе­
ние Клопштока.
388
Милиус — последователь Готшеда, кузен и друг Лессинга.
387
Монтегю Мери Уортли, леди (1689—1762)—жена англий­
ского посла в Константинополе, автор известных «Писем с Восто­
ка*, в которых увлекательно описывала свои впечатления о жизни
Bf'BeWe й Турции.
73*


ФРАНЦ МЕРИНГ
588
Квитцовы — бранденбургские феодалы.
389
Рихтер Евгений (1838— 1906) — немецкий политический дея­
тель, депутат рейхстага, известный оратор, вождь немецкой сво­
бодомыслящей партии, противник Бисмарка, с одной сторона, и
социал-демократии — с другой.
390
Лен (или феод) — в эпоху феодализма в Западной Европе
наследственное земельное владение или другой источник дохода,
пожалованный сеньором своему вассалу за несение службы (глав­
ным образом военной)
391
Блаикенфельды, Шумы, Браковы и другие — фамилии го­
родских патрициев
392
Шеффле Альберт (1831—1903)—немецкий
экономист,
профессор в Тюбингене и Вене В указанном труде пытался уста­
новить общие законы, управляющие развитием человеческого орга­
низма и общества.
393
Альфиери Витторио, граф (1749—1803)—итальянский поэт-
драматург, призывавший в своих произведениях к борьбе с тира­
нией.
394
Форстер Георг (1754—1794)—немецкий
естествоиспыта­
тель и путешественник, участник Великой французской революции.
А И Герцен считал Форстера прямым учеником и продолжателем
дела Лессинга.
395
Якоби Фридрих Генрих (1743—1819)—немецкий философ-
идеалист.
396
Маркграф Генрих — брат короля Фридриха II (см. выше).
3,7
Уц Иоганн Петер (1720—1796)—немецкий поэт, выдаю­
щийся представитель анакреонтической поэзии. В 1746 году вместе
с Гецом перевел и издал оды Анакреона. Писал оды, послания,
поэмы.
398
Анакреон (ок. 570—478 до н. э ) — греческий поэт-лирик,
воспевавший чувственные наслаждения.
399 рееден — немецкий статистик,
400 Щтрекфус и Швебель — историки Берлина.
401
Бокль Генри Томас (1821—1862)—английский историки
социолог, автор незаконченной «Истории цивилизации в Англии»,
переведенной на многие языки, в том числе и на русский.
402
Фиск — государственная казна.
403
Врангель Фридрих Генрих Эрнст, граф (1784—1877) — прус­
ский фельдмаршал, усмиритель прусской революции 184ф года*
Z25.


КОММЕНТАРИИ
главнокомандующий австро-прусскими войсками в начале датской
войны 1864 года.
404
Мопертюи Пьер Луи Моро де (1698—1759) — французский
математик it механик. В своем труде «Опыт космологии» пытался
математически доказать .существование бега, за что получил суро-
• вую отповедь со стороны Вольтера. В 1748 году был приглашен
Фридрихом II на пост президента Берлинской академии наук.
4СВ
«Лаокоон, или О ipamiuax поэзии и живописи» — первое
теоретическое сочинение Лесеинга по вопросам эстетики, над ко­
торым он работал с 1763 по 1765 год. «Лаокооном»,— писал
Н. А. Добролюбов в 1859 году в рецензии на русский перевод со­
чинения немецкого просветителя,— Лессннг создал новую теорию
поэзии, внесши в нее жизнь н разбивши мертвенную формалисти­
ку, которая господствовала до тех пор во всех эстетиках. С чрез­
вычайной ясностью и силою мысли он доказал, что существенный
предмет поэзии, в отличие от всех других искусств и особенно о г
живописи,
составляет — действие... С появлением «Лаокоона»
жизнь в своем течении, а не бездушная форма признана сущест­
венным содержанием в поэзии». (Добролюбов Н. А . Поли. собр.
соч., т. 5. Л. — М., 1941, с. 321—322).
406
Бюнау фон, граф (1697—1762)—саксонский государствен­
ный деятель и историк.
407
Масков Иоганн Якоб (1689—176!)—немецкий историк,
профессор Лейпцигского университета, автор «Истории немцев до
падения меровингских королей».
408
Ламетри Ж-О. де — см. примеч. 148 .
т
Ланге Фридрих Альберт (1828—1875) немецкий философ-
идеалист, один из основателей неокантианства и так называемого
катедер-социализча («кафедрального», проповедующего под видом
социализма либерально-буржуазный реформизм). Автор книги
«История материализма и критика его значения в настоящее вре­
мя». Был профессором в Марбурге.
410
Альгаротти Франческо — см . примеч. 156 .
411
Бейль Пьер (1647—1706) — профессор философии в Седане
и Роттердаме, сторонник скептического направления. Автор «Ис­
торического и критического словаря», оказавшего большое влияние
на Вольтера и энциклопедистов.
412
Пастор Ланге — имеется в виду богослов Ланге,
.
,
413
Арно Франсуа Тома Мари де Бакуляр (1748—1805)--
французский писатель.
,.736


ФРАНЦ МЕРИНГ
414
Байрейт — баварский город к северо-востоку от Нюрнбер­
га, где жила сестра Фридриха, Амалия.
415
Штраус Давид Фридрих (1808—1874) — немецкий ученый,
глава тюбнпгеиской школы историков религии, доказавшей мифи­
ческую почву евангелий; биограф Вольтера.
416
Грюндерство — лихорадочно-спешное
учредительство
ак­
ционерных обществ. Как писал Ф. Энгельс, массовое учредитель­
ство всевозможных компаний было «предлогом для самого бес­
стыдного ажиотажа» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 178).
417
Данцель — см . примеч. 70.
418
Ярригес — министр юстиции'при Фридрихе 11.
419
Меланхтои Филипп (1497—1560)—профессор греческого
яшка в Виттенбергском университете, один из виднейших просве­
тителей-гуманистов Германии, заслуживший за свои многочислен­
ные труды по классическим языкам, грамматике и философии ле­
стное прозвище «Учитель Германии». Был ближайшим соратником
Лютера и вождем протестантов после его смерти.
420
Пуфендорф — см. примеч. 361.
421
«Германский литературный папа» — так иронически назы­
вает Меринг Готшеда, поучавшего всех.
422
Шейнах Христофор Отто (1725—1807) — немецкий поэт,
ревностный поклонник Готшеда.
423
Фосс Иоганн Фридрих (1757—1826) — немецкий поэт и пе­
реводчик классиков.
424
Иосиф Египетский — библейский мифический герой, сын
Иакова.
425
Ласкер Эдуард (1829—1884)—немецкий политический дея­
тель, депутат прусского ландтага и германского рейхстага, свобо­
домыслящий, затем национал-либерал.
426
Гуарте Хуан (1520—1580) —испанский врач.
427
Гроссе Эмиль — издатель собрания сочинений Лессингл.
428
Гении Самуил (1701 — 1749)—швейцарский революционер,
друг Бодмера.
429
Иффланд Август Вильгельм (1759—1814) — выдающийся
немецкий актер, непревзойденный в свое время исполнитель шекс­
пировского репертуара; первым с успехом выступил в роли Фран­
ца Моора в «Разбойниках» Шиллера. Приобрел известность и как
автор ряда комедий и мелодрам.
430
Люблнпер Гуго (1846—1911)—немецкий драматург, автор
многих комедий. Выступал также под псевдонимом Гуго Бюргер.
24 зак. 393
737


КОММЕНТАРИИ
431
Вихерт Эрнст (1831 —1902)—плодовитый
немецкий писа­
тель, автор комедий, романов и рассказов.
432
Шлегели— имеется в виду Август Вильгельм Шлегель (см.
о нем примеч. 9J и его брат Фридрих (1772—1829)—представи­
тель раннего романтизма, теоретик искусства и критик, индолог.
433
Тик — см. примеч. 10.
434
Брюль Генрих фон, граф (1700—1763) —премьер-министр
курфюрста Саксонского Августа III.
435
Имеется в виду местность к западу от низовьев Вислы,
населенная кашубами — одной из групп западных славян.
436 Цедлиц Роберт, граф (1837—1914) — прусский министр на­
родного просвещения.
437
Микель Иоганнес (1828—1901)—прусский министр финансов.
438
Тиртей — поэт средней Спарты, писавший элегии и по пре­
данию воодушевлявший ими спартанцев на битву.
439
Швабская эпоха — период в средневековой истории Герма­
нии, в котором значительную роль играло герцогство Швабия.
Войска Швабского союза жестоко расправлялись с участниками
Крестьянской войны 1525 года.
440
«Круглый стол в Сансуси» — устраиваемые меценатствую­
щим Фридрихом II в королевской резиденции собрания людей науки
и искусства, которых король стремился превратить в своих при­
дворных шутов.
441
Федр (30 до н. э.—
44 н. э.)
—
знаменитый римский баснописец.
442
Герстенберг Генрих Вильгельм фон (1737—1823) — вемец-
кнн поэт-лирнк, близкий к движению «Бури и натиска».
443
Об инциденте с Клотцем см. выше .
444
Крамер Иоганн Андреас (1723—1788)—немецкий богослов
и поэт, профессор Кильского университета и знаменитый церков­
ный проповедник, друг Клопштока.
445
Батте Шарль (1713—1780) — французский эстетик, обосно­
вавший в своих книгах, одну из которых перевел Рамлер, филосо­
фию искусства, теоретические основы различных жанров литера­
туры, в том числе басни.
446
Эккерман Иоганн Петер (1792—1854) — немецкий писатель,
автор указанного труда.
447
Архенгольц Иоганн Вильгельм фон (1741—1812) — участник
и историк Семилетней войны.
44(1 Слова Тельхейма. См. 4-е действие «Минны фон Барн-
хельм». Лессинг Г. - Э. Драмы. М.—Л .,
1937, с. 123 .
738


ФРАНЦ МЕРИНГ
449
Деббелни Карл Теофил (1727—1793) •— немецкий актер и
антрепренер, впервые поставивший на берлинской сцене «Натана
Мудрого».
430
Гайм Рудольф (1821—1901)—немецкий историк литерату­
ры, автор ряда книг о Гегеле, Гердере и т. д .
451
Галлер Альфред фон (1708—1777) — врач и естествоиспы­
татель, профессор Геттингенского университета, автор лирических
стихотворений и романов с политической направленностью.
452
Румор Карл фон (1758—1843)— немецкий историк искус­
ства.
451
См. примеч. 404.
454
Зульцер Иоганн Георг (1720—1779) — немецкий эстетик и
педагог. В 1743 году переехал из Швейцарии в Германию,, с 1775-го
руководил философским классом в Берлинской Академии наук. Во
«Всеобщей теории изящных искусств» изложил в алфавитном по­
рядке основные понятий эстетики и отдельных видов искусства.
Плоское морализирование Зульцера в духе школы- Бодмера обу­
словило его отрицательное отношение к произведениям Лессиига.
435
Шух Франц Леопольд (1741—1771) — немецкий антрепре­
нер и режиссер, сын талантливого актера и постановщика, не су­
мевший хорошо поставить унаследованное дело.
456
Зонненфельс Иосиф (1732—1817) австрийский юрист, высту­
пивший в 1765 г. в печати с протестом протиз пыток, под влиянием
которого Мария-Терезия отменила пытки.
457
См.: Лессинг Г.-Э . Гамбургская драматургия. М. — Л ., 193G,
с. 368.
458
См. там же, с. 372—373.
<» Детуш Филипп (1680—1747)—французский комедиограф.
460
Хронегк Иоганн Фридрих фон (1731—1758) — немецкий
поэт-лирик и драматург. Его стихи высоко ценил Лессинг.
461
Вейсе Христиан Феликс (1726—1804) — немецкий драма­
тург. Его пьеса «Ричард III» была раскритикована Лессингом в
«Гамбургской драматургии».
462
Фронда — социально-политическое движение во Франции
против абсолютизма (во второй период, 1650—1653 гг., — т. н .
«Фронда принцев»),
463
Френцель Карл (1827—1914) — немецкий фельетонист, те­
атральный критик и автор исторических романов.
464
Рюмелнн Густав (1815—1889) — немецкий ученый, доцент
Тюбингенского университета, писатель и политический деятель,
24*
739


КОММЕНТАРИИ
член Франкфуртского парламента. Автор исследований творчества
Шекспира.
465
Сюжет «Эмилии Галоттн» был заимствован Лессингом из
рассказа римского историка Ливня о Виргинии. Согласно этому
повествованию, давшему впоследствии материал для целого ряда
драматических произведений, например «Виргинии» Альфиери, Вир­
гинии (Lucius Virginius) заколол свою родную дочь Виргинию,
дабы оградить ее таким образом от покушений римского правите­
ля-децемвира Аппия Клавдия. Ливии рассказывал, что Аппий
Клавдий, тщетно пытавшийся добиться благосклонности девушки-
плебейки, подговорил своего клиента Марка Клавдия объявить
публично, что Виргиния — его раба, п на основании этого требо­
вать ее к себе через суд. Приговор судебного заседания объявил
законными его притязания. Ошеломленный этим решением, Вирги­
нии, спасая свою дочь от позора, убил ее на глазах толпы с кри­
ком: «Аппий, этой кровью невинной я предаю тебя в жертву под­
земным богам!» Под впечатлением трагической смерти Виргинии,
а также страстных речей ее. отца и жениха народ восстал. Де-
цемвиры были свергнуты. Аппий Клавдий покончил жизнь само­
убийством, оказавшись в тюрьме.
466
Гете, признавший в трагедии «Эмилия Галоттн» «реши­
тельный шаг» к нравственному протесту против произвола тира­
нов», вначале было отнесся к ней отрицательно н только впослед­
ствии изменил свое мнение и стал отзываться о трагедии как о
явлении огромного значения в немецкой литературе.
467
Фишер Фридрих Теодор (1807—1887)—профессор фило­
софии, эстетики и немецкой литературы в Тюбингене и Штутгар­
те, гегельянец, демократ по политическим убеждениям, член Франк­
фуртского парламента в 1848 году. Автор беллетристики и кри­
тических статей.
468
Графиня Орсина, принц Гвасталлы, камердинер Маринел-
ли — персонажи «Эмилии Галотти».
469
Братья Гримм —Якоб (1758—1863) и Вильгельм (1786—. ,
1859)—немецкие ученые-фольклористы, собравшие и издавшие не­
мецкие народные сказки. Якоб Гримм положил начало германисти­
ке. Оба брата были профессорами Геттингенского университета, из
которого были уволены в числе семи профессоров, протестовавших
против отмены конституции ганноверским королем в 1837 году.
470
Галле — город в Саксонии.
471
Сярданапалонские пиршества связаны с именем последнего
ассирийского царя Сар-даиапала, отличавшегося склонностью к,
740


ФРАНЦ МЕРИНГ
роскоши и наслаждениям. По преданиям, он заперся во дворце
и проводил время в пирах и развлечениях, полагаясь на телохра­
нителей и надежные стены замка.
472
«Академический шарлатан первого прусского университе­
та» — так
презрительно называл Мерпнг Х.-А. Клотца.
473
Платен Август фон, граф (1796—1835)—немецкий поэт и
переводчик.
474
Боде Иоганн Иоахим Хрпстоф (1730—1793)—издатель
Клопштока и Лесспнга, книготорговец.. Переводил с английского
романы Фильдинга, Гольдсмита. и Стерна.
.
475
Альбанн — папский кардинал.
47б
'Кешшг Ева (1736—1778)—жена гамбургского купца, по-'
еле смерти которого, в 177& году, вышла за Лессинга»
:
'• Умерла
спустя два года вместе с .новорожденным ребенком.
477
Шлецер Август Людвиг фон (1739—1809) — немецкий ис­
торик, профессор в Геттингене. Некоторое время работал помощ­
ником историографа Миллера в Петербурге, написал книгу о русском
летописце Несторе.
,!
478
Хайнеман Отто фон (1824—1904)—немецкий
историк,
главный библиотекарь Вольфенбюттельской библиотеки, впослед­
ствии профессор Высшего технического училища в Брауншвенгс.
473
Мюллер Иоганнес фон (1752—1809)—немецкий историк,
профессор в Касселе.
480
Камеральные кассы — кассы при управлениях, заведовав­
ших т. н . камеральным, то есть государственным имуществом.
481
Гонзага Гетторе — герцог Мантуанский.
482
Внттельсбахи— династия баварских герцогов, курфюрстов п
королей, правившая Баварией до революции 1918 года.
ш
Клннгер Максимилиан (1752—1831)—немецкий поэт и дра­
матург эпохи «Бури и натиска», один из наиболее ярких предста-.
вптелей этого направления. Был на русской службе генералом и
куратором Дерптского университета.
484
Ленц Якоб Мпхаель Рейнгольд (1751 — 1792)—талантли ­
вый представитель «Бури и натиска», автор лирических стихов и
драм «Гувернер», «Солдаты» и др.
48j Вагнер Генрих Леопольд (1747—1779) — немецкий поэт и
драматург эпохи «Бури и натиска», друг Гете.
4ао
«Союз рощи» — сокращенное название игравшего заметную
роль в поззни «Бури и натиска» литературного объединения «Гст-
тингенская роща». В эту группу -ходили М. Клауднус, И.-Г . Фоее,
7U


КОММЕНТАРИИ
И.-М. Миллер и другие. К ней примыкал Г.-А . Бюргер, автор мно­
гих песен и баллад.
487
Лейзевиц Иоганн Антон (1752—1806)—автор драмы «Юлий
Тарентский».
488
Ерузалем Карл Вильгельм (1747—1772) — секретарь суда в
Вецларе (Брауншвейг), покончивший с собой. Его самоубийство
послужило для Гете стимулом для создания «Страданий молодого
Вертер-а».
489
Швард Карл (1812—1885) -^ протестантский богослов —
свободомыслящий, автор книги «Лессинг как богослов».
490
Герблер — автор книги о Лессинге.
491
Целлер Эдуард (1814—1908)—немецкий богослов и фило­
соф, профессор в Берне, Марбурге, Гейдельберге и Берлине.
492
Землер Иоганн Соломон (1725—1791)—протестантский бо­
гослов, профессор в Галле. Вначале пиетист, затем стал рациона­
листом и ведущим в свое время критиком библии.
т
Лафатер Иоганн Каспар (1741—1801)—швейцарский пас­
тор, проповедник и писатель. Автор книги «Физиогномика», в кото­
рой пытался теоретически доказать возможность определения пси­
хических особенностей человека по выражению его лица.
494
Ариано-социнианские ереси — в этом определении Меринг
объединяет два понятия. Арианство — течение в христианстве, на­
званное по имени Ария, священника из Александрии. Он отрицал
Церковное учение о единой сущности божественной троицы. Ариан­
ство широко распространилось среди германских племен и полу­
чило дальнейшее развитие в социнианстве—рационалистической раз­
новидности христианских убеждений. Это течение зародилось в
Швейцарии в XVI веке среди протестантов и было связано с име­
нами Лелио и Фауста Социмов, которые отрицали божественную
троицу, абсолютное предопределение судьбы человека, признавали
Христа не богом, а человеком. С этими ересями церковники вели
беспощадную борьбу.
495
Аббади Жак (1654—1727) — французский богослов, протес­
тант.
496
Франц Меринг в двух случаях ошибочно называет даты
публикации «Фрагментов неизвестного». В действительности она
увидели свет в 1774, 1776 и 1777 годах.
497
Клавднус Матнас (1740—1815) — автор популярных песен,
поэт и журналист, выступавший под псевдонимом Асмус.
488
Боккаччо Джованни (1313—1375) — великий итальянский
поэт-гуманист, автор известного сборника новелл «Декамерон».
742


ФРАНЦ МЕРННГ
499
«Воспитание человеческого рода» («Die Erziehung des Men-
schengeschlechts») — тезисы, анонимно опубликованные Лессингом
в 1780 году. В них Лессинг вплотную подходит к идее органиче­
ского развития и поступательного движения человечества к совер­
шенству.
500
«Немецкий Меркурий» — пьесы Виланда.
5
'
1
Берпар из Тура (ок. 1000—1088) — схоластик, осужден­
ный Римом за рационалистическое объяснение «претворения» (пре­
вращения) хлеба и вина в тело и кровь Христа. Его рукопись
«О тайной вечере» была найдена Лессингом.
502
Карл Готхельф — младший брат Лессннга.
6
"
3
Бедлам— психиатрическая больница в Лондоне.
SM
«Борьба за культуру» («культуркампф») — широко распро­
страненное в литературе наименование мероприятии правительст­
ва Бисмарка в 70-х годах XIX века против католической церк­
ви — главной опоры католической партии «Центра», которая выра­
жала сепаратистские, антипрусские настроения (главным образом
и Баварии). В 1872 году был проведен закон о лишении духовен­
ства права надзора за школами, в 1875 году были распущены
почти все католические ордена и проведен закон о-гражданском
браке. Правительство Бисмарка использовало «культуркампф» для
усиления национального гнета в находившихся под германским
господством польских землях. Характеризуя «культуркампф», Ленин
писал'. «Такой политикой Бисмарк только укрепил воинствующий
клерикализм католиков, только повредил делу действительной
культуры, ибо выдвинул на первый план религиозные деления
вместо делений политических...» (Ленин В. И , Поли. собр. соч .,
т. 17, с. 416 —417).
М5
Иффланд — см. примеч. 429.
606
Герцог Фердинанд — брат Фридриха II.
507
Тацит Публий Корнелий (55—ПО и. э.)
—римский историк.
5т
Мезер Юстус (1720—1794)—немецкий историк, сочинения
которого оказали большое влияние на Гете и Гердера.
509
Младший Мозер —Мозер Фридрих Карл (1723—1798) —
сын Иоганна Якоба Мозера, политического деятеля и публициста,
также публицист и видный государственный деятель, ставший
премьер-министром в Гессене.
510
Зупан Бернгард (1845—1911)—директор Гете — Шилле-
ровского архива в Веймаре, издатель полного критического изда­
ния сочинений Гердера и веймарского издания сочинений Гете,
743


КОММЕНТАРИИ
511
«Августы породят Вергилиев» — эта формула широко ис­
пользовалась искусствоведами-монархистами, в том числе и для
объяснения такого феномена, как Лессннг, которому в ней отво­
дилась роль Вергилия, а Фридриху — роль первого римского им­
ператора Августа (см. примеч. 78). Установив в Риме режим еди­
ноличной власти — принципат,— Август заботился об идеологиче­
ском обосновании своей власти. Одним из направлений этой поли­
тики было «покровительство искусствам». Правление Августа сов­
пало с т. п . «золотым веком» римской поэзии. Участниками лите­
ратурных кружков, находившихся «од покровительством ближай­
шего после Агриппы друга Августа — Мецената, были Гораций, Ти-
булл, Проперший/ Овидий, Рабирия. Среди них выделялся Верги­
лий (70 дон. э .— 1 9 до н: э.) автор знаменитых' «Буколик»,
«Георгик» и «Энеиды». Все перечисленные выше поэты, как и
сам Вергилий, в той пли иной мере восхваляли в своих стихах
«отца отечества», «возвеличенного божеством» Августа. В свою
очередь Август интересовался поэзией, в 22 году до и. э . слушал
чтение Вергилием трех книг «Энеиды». После смерти поэта Август
издал «Энеиду». Император даже сам пытался написать трагедию
(правда, неудачно). В то же самоё время но отношению к некото­
рым литераторам проявился деспотически крутой нрав Августа.
Так, Овидий за свое «Любовное искусство» был выслан в город
Томы иа Черное море, где и умер.
Сравнение «золотого века» времен Августа и' достижений про­
светителей в годы правления Фридриха в Пруссии, конечно, неис­
торично. Если политика Августа полностью отвечала интересам тех
слоев рабовладельческого общества, из которых происходил Вер­
гилий и другие поэты — его современники, то идеалы Фридриха II
и Лесснмга не имели ничего общего.
512
Уланд Людвиг (1787—1862)—немецкий поэт-лирик роман­
тического направления и историк литературы, демократ, член
Франкфуртского парламента в 1848 году.
613
Клаурен Генрих (1771 —1854) — псевдоним Карла Гейна,
прусского крупного чиновника, автора скабрезных рассказов, в ко­
торых он пытался подражать стилю романтиков.
5И
Гуцков Карл (1811—1878)—немецкий публицист и драма­
тург, руководитель объединения «Молодая Германия», писал так­
же романы и повести.
5,5
Людвиг Отто (1813—1865)—немецкий драматург-реалист,
автор драм «Наследственный лесничий» и «Маккавеи».
516
Юлиан — имеется в виду Юлиан Шмидт (см. примеч. 122).
617
Шпильгагеи Фридрих (1829—1911) — немецкий романист.
744


ФРАНЦ МЕРИНГ
518
Леве-Кальбе Вильгельм (1814—1886)—член Франкфуртско­
го парламента в 1848 году, впоследствии депутат германского
рейхстага от национал-либералов.
519
Гартман Эдуард фон (1842—1906)—немецкий философ-
идеалист. Пытался соединить учения Шопенгауэра и Гегеля в кни­
ге «Философия бессознательного» и других произведениях.
ШИЛЛЕР
Биография для немецких рабочих.
(Schiller. Ein Lebensbild fur deutsche Arbeiter)
Работа, содержащая .обширный и всесторонний анализ творче­
ства и жизненного пути Шиллера, была опубликована Ф. Мерин-
том в 1905 году, когда в Германии широко отмечалось столетие со
дня смерти великого поэта и драматурга. Буржуазные историки и
литературоведы превозносили Шиллера, стремясь при этом выхо­
лостить все прогрессивное, передовое,. революционное в его творче­
стве. На страницах своего труда Меринг ведет бой против подоб­
ной реакционной трактовки Шиллера, стремясь выделить то. цен­
ное, непреходящее в его творчестве, что «как животворная сила
продолжает существовать еще только в рабочем классе и служит
ему самой надежной порукой победы».
Второе издание книги увидело свет в 1909 году с новым, пре­
дисловием, а третье — в 1923 году.
На русском языке вначале был опубликован фрагмент книги
«.Шиллер и великие социалисты» вместе со статьей К- Каутского
«К столетнему юбилею Шиллера» (Петербург, 1919). Полностью
труд Меринга был напечатай в 1934 году в издании: Меринг Ф.
Литературно-критические работы. В 2 -х т . Т . 1, 1934. Новый пере­
вод П. Биркана и Е. Ланда опубликован в 1964 году. (Меринг Ф.
Литературно-критические статьи. М . — Л ., «Худож. лит.», 1964). В на­
стоящем издании перевод сверен с оригиналом. Данная работа
Меринга печатается без авторских предисловий к ее первому и вто­
рому изданиям.
1
«Войны за наследство, доставшееся Марии-Терезии»,—войны
за Австрийское наследство между европейскими державами
745


КОММЕНТАРИИ
(1740—1748). Наследственные права Марин-Терезии оспаривали
Пруссия, Бавария, Саксония и Испания, поддержанные Францией.
По завершившему войну Ахеискому миру права Марии-Терезин
были подтверждены. Но в то же время большая часть селений
перешла к Пруссии.
2
Ахенский мир 1748 года •—• заключен после одной из войн за
Австрийское наследство, в которой участвовали Франция, Испания,
Австрия, Пруссия, Англия и Нидерланды. Основным результатом
переговоров была передача почти всей Сплезин от Австрии к Прус­
сии.
3
Карл Евгений Вюртембергский (1728—1793) — герцог, изве­
стный своей расточительностью, жестокостью и самодурством. Был
женат на племяннице Фридриха П.
4
Фокс Чарльз Джеймс (1749—1807)—английский политиче­
ский деятель из партии вигов, сочувствовавший идеям француз­
ской революции, противник политики Питта-младшего — министра
партий тори. Несколько раз был министром в кабинете своей пар­
тии.
5
Мозер Иоганн Якоб (1702—1785)—вюртембергский полити­
ческий деятель и публицист, автор книги «Немецкое государствен­
ное право». Был осужден и просидел пять лет в тюрьме за якобы
написанный памфлет против герцога Карла Евгения, освобожден
благодаря вмешательству Фридриха II.
6
Ульрих (1487—1550)—герцог Вюртембергский, правивший с
1509 года. Всячески притеснял и разорял поборами крестьян, ко­
торые создали союз «Бедный Конрад» и восстали против угнета­
теля, но были разгромлены.
7
Бейтельсбахн — династия вюртембергскпк графов, впоследст­
вии герцогов и королей.
8
Зерцало — книга назидательного содержания — «Княжеское
зерцало».
9
Шубарт Христиан (1739—1791) — немецкий поэт и музыкант,
автор многих песен, одну из которых — «Мыс Доброй Надежды»,
посвященную отправке солдат в Южную Африку,— называет автор.
За сатирические выступления против герцога Карла Евгения был
брошен в крепость. Один из видных представителей «Бури и на­
тиска», Шубарт оказал большое влияние на Шиллера и между
прочим дал ему сюжет для «Разбойников».
10
Эбергард Людвиг (1676—1733) — герцог Вюртембергский,
известный своей расточительностью и всемерно разорявший страну.
746


ФРАНЦ МЕРИНГ
Упомянутая здесь его фаворитка Гревениц была, по существу, пра­
вительницей государства.
11
Этот бывший товарищ — Ховсн Фридрих Вильгельм.
12
«О смерти этого старого Ирода».—
Речь идет о герцоге Кар­
ле Евгении.
13
Девкалион — сын Прометея, герой греческого мифа о все­
мирном потопе. Спасшись со своей женой Пнррой в ковчеге, он
пристал к вершине Парнаса, где принес жертву Зевсу. По повеле­
нию Зевса, чтобы восстановить человеческий . род, Девкалион и
Пирра бросали, не оглядываясь, за спину камни, которые превра­
щались в мужчин и женщин.
" Вольф — см. примеч. 329 к «Легенде о . Лессинге».
15
Шефтсбери Антони Эшли Купер, граф (1671—1713) — анг ­
лийский философ-моралист, эстетик, развивавший идеалистическоз
учение о нравственности как врожденном чувстве, не зависимом от
условий жизни и социального строя.
16
Фергюсон Адам (1723—1816) — шотландский историк и фи­
лософ-моралист.
17
«Совокупление субординации и гения».—
Шиллер этими сло­
вами подчеркивает, что «Разбойники» создавались им с ощущени­
ем преклонения перед авторитетами, сознанием своего рода учени­
ческой зависимости от них.
18
Плутарх (ок. 46 —126)—древнегреческий писатель, философ
и историк.
19
В этот круг единомышленников входили уже упомянутый
Ховен, Шарфенштейн, Петерсен, Ф. Гауг и другие.
20
Зигварт — герой одноименного романа писателя-сентимента ­
листа Иоганна Мартина Миллера.
21
Будущая свояченица и первый биограф Шиллера — Водьцо-
ген Каролина (1763—1847). В нее был влюблен Шиллер, женив­
шийся впоследствии на ее сестре Шарлотте. Каролина писала ро­
маны и рассказы, создала книгу «Жизнь Шиллера, рассказанная по
воспоминаниям семьи, собственным его письмам и сообщениям его
друга Кернера».
...
22
Рапсоды — странствующие певцы в Древней Греции, храни­
тели традиций народного эпоса.
23
«Которую осмеял... Лессинг».—
Речь идет о комедии Лессин-
га «Вольнодумец».
21
Аббадона — падший ангел в поэме Клопштока «Мессиада».
25
Монмартен и Виттледер — вюртембергские министры.
747


КОММЕНТАРИИ
26
Из письма Шиллера к Вильгельму Петерсону, весна 1781 го­
да.
27
Шван Христиан Фридрих (1733—1815)—немецкий писатель
и книготорговец, издатель произведений Шиллера «Заговор Фиес-
ко» и «Коварство и любовь».
28
Дальберг Вольфган Гернберт, барон (1750—1806) — дирек­
тор придворного театра в Маннгейме, впервые поставивший в нем
«Разбойников» Шиллера.
29
Из письма Шубарта Ф. Мюллеру от 27 ноября 1776 года.
,
80
Экгоф Конрад (1720—1778)—немецкий актер, превосход­
ный исполнитель ролей различного репертуара, как трагических,
так и комических, в гамбургском «Национальном театре». О нем
писал Лесспнг в «Гамбургской, драматургии».
31
Имперский мир.— установленное в 1495 году законодатель­
ством — постановлением императора Максимилиана I прекращение
военных столкновений, между феодалами. Были запрещены «фей-
ды» — обычное, для. тех лет разрешение разных споров при помо­
щи оружия.
32
. Иффланд— см. примеч. 429 К' «Легенде о Лесеинге».
Бек Генрих (1760—1803)—немецкий актер и автор комедий,
друг Шиллера.
33
Вольцсген Генриетта, баронесса (1745—1788) — мать Виль­
гельма и Шарлотты Вольцоген, покровительница Шиллера.
34
Штрейхер Андреас (1761—1833) — немецкий музыкант и
фортепианный мастер, школьный товарищ Шиллера.
За
Штейдлин в своем «Альманахе муз» утверждал, что в су­
ровом климате Швабии могут произрастать поэтические цветы.
В пику ему Шиллер назвал местом выхода своей «Антологии на
на 1782 год» Тобольск.
36
Мернке Эдуард (1804—1875) и Шторм Теодор (1817—
1888) — немецкие поэты-лирики и новеллисты.
8Т
Фрейлпграт Фердинанд (1810—1876) — немецкий револю­
ционный поэт.
88
«Славе того, кто сжег храм Зфесский». —
Речь идет о Геро­
страте, греке из Малой Азии, который сжег, чтобы прославиться,
в 356 году до н. э . в городе Эфесе храм Артемиды.
39
Граубюнден — кантон в юго -восточной Швейцарии, ц ныне
славится своим курортом Давос.
40
Заксенхаузенскнй мост — соединяет Франкфурт с его приго­
родом Заксеихаузеиом, расположенным на левом берегу Майна,
748


ФРАНЦ МЕРИНГ
41
Строки из стихотворения Шиллера, посвященного свадьбе
Генриетты Штурм, приемной дочери Г. фон Вольцоген.
42
«Обитали более могущественные защитники поэзии» — то
есть династия геннебергских графов.
43
«Дерзкая сатира на герцога Крбургского» — поэма Шиллера
«Удивительная история знаменитого похода, предпринятого Гуго
Санхерибом, королем Ассирийским, против Иудеи».
44
Геббель Христиан Фридрих (1813—1863)—немецкий поэт и
драматург.
45
Каталина Луций Сергий (108—62 до н. э.) —политический
Деятель Древнего Рима в период упадка и разложения римской
рабовладельческой демократии. Хотя сам Каталина стремился к
личной власти, он сумел высказываемым намерением отменить дол­
ги и другими демагогическими обещаниями привлечь на свою сто­
рону часть плебса и разорившейся знати. В 63 году до н. э . орга­
низовал заговор против олигархии сенаторов. Заговор был разоб­
лачен Цицероном. Каталина бежал из Рима и погиб в бою с вой­
сками сената.
46
Брут Марк Юний (85—42 до н. э.)
—
один из руководителей
заговора против диктатора Юлия Цезаря и организаторов его
убийства. Различными поэтами и драматургами изображался как
«последний республиканец» и защитник свободы от тиранов.
47
Веррина в переделанном для постановки в дрезденском
и леипцигском театрах варианте пьесы вовсе не примиряется с
ярмом прежних тиранов. В измененном тексте усилен контраст
между честным республиканцем Верриной н ренегатом Фиеско.
Расправившись с предателем, Веррина не идет к герцогу Андреа,
как в первой редакции, а отдает себя на суд народа.
48
Гемминген — незначительный немецкий писатель.
49
Мейстер Антон — один из главных персонажей «Марии
Магдалины» Геббеля.
50
Клара — главная героиня «Марии Магдалины».
51
«...прошла 15 апреля первая постановка «Коварства и люб­
ви». —
Это верно применительно к постановке в Мангейме. А вооб­
ще впервые пьеса была поставлена 13 апреля во Франкфурте-на -
Майпе.
52
Мориц Карл Филипп (1756—1793)—немецкий актер, став­
ший впоследствии писателем, друг Гете. Выступал и как критик.
63
Шредер Фридрих Людвиг (1744—1816)—крупнейший не­
мецкий актер и режиссер XV]]I века, усиленно культивировавший
Шекспира на немецкой сиене.
749


КОММЕНТАРИИ
54
«Позволил себе пародировать его на сцене».—
Когда была
поставлена комедия-памфлет Ф.-В . Готтера «Черный человек»,
Иффланд, игравший роль поэта-неудачника Фликворта, шаржиро­
вал образ, наделяя его чертами Шиллера.
55
Оценка отношения Шиллера к любви — из книги Каролины
фон Вольцоген «Жизнь Шиллера». Психея в греческой мифоло­
гии — олицетворение человеческой души в образе девушки.
50
Карл Август Веймарский (1757—1828) — великий герцог
Саксен-Веймарэйзенахский.
67
Перевод из Дидро — эпизод из романа французского про­
светителя «Жак-фаталист».
58
Губер Л-юДвиг Фердинанд (1764—1804) — немецкий драма­
тург н критик.
59
«Свободомыслие страсти» в окончательном варианте извест­
но как «Борьба».
60
Старик в Солйттоде — отец Шиллера.
01
Отвратительная Куиитупда— персонаж пьесы Клейста «Кег-
хеп из Гейльброна».
02
Гешен Георг Иоахим (1752—1848)—немецкий книгопрода­
вец и издатель.
63
Карл Александр (1648—1737)—герцог Вгортембергскш":.
Пользовался дурной славой из-за своей расточительности, обора­
чивающейся и для населения тяжелыми поборами.
04
Гумбольдт Фридрих Вильгельм фон (1767—1835)—прус­
ский государственный деятель либерального направления, универ­
сально образованный человек, друг Шиллера и Гете. Известен сво­
ими трудами в лингвистике. Высказывание о склонности Шиллера
приведено во вступительной статье Ф.-В. Гумбольдта к изданию
переписки с Шиллером.
63
Кальб Шарлотта фон, урожденная Маршалк Остгсйм фои
(1761 — 1843) —предмет любой Шиллера.
65
Лейзевицевский Юлий — главный герой драмы И.-А . Лейзе-
вица «Юлий Тарентскнй».
67
«Из полной вымыслов повести» — из исторической новеллы
С.-В. дс Сен-Реаля «История дона Карлоса».
68
«Шиллер... склонился к пятистопному ямбу». — Лессинг пер­
вым из немецких драматургов использовал в «Натане Мудром» пя­
тистопный ямб в белом (нерифмованном) стихе.
69
Вейсгаупт Адам (1748—1830)—основатель ордена иллюмина­
тов, тайного общества, ставившего перед собой просветительские цели.
750


ФРАНЦ МЕРИНГ
70
Иллюминаты — члены тайных религиозных обществ в Евро­
пе, главным образом в Баварии, во 2-й половине XVIII века; бо­
ролись с иезуитами.
71
Битва при Вальми — сражение близ Марны, в котором
20 сентября 1792 года французская революционная армия нанесла
сокрушительное поражение прусско-австрийскпм войскам.
72
Нотабли
(буквально — именитые
люди)—назначавшиеся
французскими королями в XIV—XIX веках представители духовен­
ства, дворянства и наиболее состоятельных горожан для деклари­
рованного указами участия их в государственных делах. Состав­
ляли т. и. собрание нотаблей —^ чисто совещательный орган, перио­
дически созывавшийся для выслушивания мнения
собиравшихся
по тем или иным административным и финансовым вопросам.
73
Маркиз Поза — персонаж трагедии «Дон Карлос».
74
Мальтийский орден — духовно-рыцарский
орден,
которому
император Карл V пожаловал остров Мальту (отсюда новое на­
звание бывшего ордена госпитальеров). Рыцари жестоко эксплуа­
тировали крестьян Мальты, неоднократно поднимавших восстания
против «духовных братьев». Позднее резиденция ордена переме­
стилась в Рим.
75
«Странный мечтатель» — так оценивает маркиза Позу в тра­
гедии король Филипп.
76
Генерал-суперинтендант — в
протестантской церкви — стар­
ший инспектор области.
77
Цитируемые слова о пустых развлечениях — отрывки из про­
изведения Гете «Годы учения Мейстера».
78 Готтер Фридрих Вильгельм (1746—1797) — немецкий поэт,
писавший подражательные стихи и переделывавший для немецкой
сцены французские драмы.
79
Рейнгольд Карл Леонард (1758—1823) — немецкий .философ,
Профессор в йене и Киле, кантианец и популяризатор к.антовской
философии.
80
Нидерландское восстание. —
Имеется в виду нидерландская
^буржуазная революция XVI века, в результате которой на осво­
божденной от испанского владычества территории образовалась
буржуазная республика Соединенных провинций (с XVH века—
Голландия).
81
Нибур Бертольд Георг (1776—1831)—выдающийся историк
античности. Сын Карстепа Нибура — известного датского путешест­
венника, ученого-ориенталиста — Бертольд Георг родился и провел
значительную часть своей жизни в Копенгагене. Здесь он был сскре-
751


КОММЕНТАРИИ
тарем министра финансов, и позднее занял пост директора националь­
ного банка. Его увлечение историей Древнего Рима, носившее
сначала ' характер любительских занятий, постепенно переросло в
главное дело жизни. После неудачной для Пруссии воины 1805—
1807 гг. с Наполеоном правящие круги этой страны вынуждены
были пойти па некоторые буржуазные реформы, хотя и куцые. Ре­
формы эти охватывали и область просвещения, пауки. Именно в этот
период Б.-Г. Нибур получил приглашение в Берлинский университет,
где он занимает профессорскую кафедру. После победы над Напо­
леоном прусское правительство направляет Нибура в Рим в качест­
ве посланника. После выхода в отставку с 1825 г. Б. -Г . Нибур
поселился в Бонне, где преподавал в университете. Главный труд
ученого — «Римская история», которую он не успел завершить, до­
ведя ее лишь, до конца третьей Пунической войны (241 г. до н. э .) .
Последний, третий том «Римской истории» вышел в свет уже после
смерти автора. Нибур — один из основоположников так называемого
«критического» направления в историографии. Наиболее сильной сто­
роной его методологии является тщательный сравнительный анализ
источников, умение восстановить, «реконструировать» отдельные фак-,
ты и характеристики. Его методология сказала огромное влияние на
развитие буржуазной историографии в Германии, России (П. Н . Куд­
рявцев, Т. Н . Грановский) и других странах. Утверждая, что без
«Идей» Гердера не было бы Нибура, Ф. Меринг подчеркивает тем
самым генетическую связь историософии И.-Г. Гердера и философии
истории Б.-Г. Нибура, который знал и высоко ценил не только «Идеи
к философии истории человечества», но и многие другие работы ве­
ликого просветителя-гуманнста. К последним прежде всего относятся
«Письма о поощрении гуманности», в которых Гердер попытался
раскрыть картину развития человечества от древности (Китай, Индия
п другие страны Древнего Востока) до XIV в., «Отрывок из перепи­
ски об Оссиане и песнях древних народов», «О влиянии поэтического
искусства на правы народов в старые и новые времена». Эти произве­
дения Гердера, как и его главный капитальный труд, проникнуты
идеей своеобразия различных эпох человеческой истории, стремление
ем понять их как нечто органически вырастающее на определенно:*!
национальной почве. С другой стороны, еще большее значение имело
ясно выраженное стремление Гердера рассматривать весь историче­
ский процесс как нечто целое, неразрывное, трактовать прогресс ка:<
универсальное всемирно-историческое явление. Именно такой подход,
примененный к истории Рима, позволил Б.-Г. Нибуру совершить ряд
важных открытий, в частности признать существование родового
строя у римлян (для объяснения этих явлений в истории Древнего
Рима Нибур изучал современные ему пережитки родовых отношений
752


ФРАНЦ МЕРИНГ
у различных пародов). Чрезвычайно важным представляется и то,
чю Б.-Г . Нибур унаследовал у И.-Г . Гердера постоянный и живой
интерес к исследованию этнографического материала, а также фоль­
клора. Говоря о формировании идеи историзма у Нибура и роли и
этом из трудов И.-Г . Гердера, следует помнить о том, что сильное вли­
яние, которое его мировоззрение оказывало па взгляды историка, не
всегда было прямым и непосредственным. Важную роль посредствую­
щего звена здесь сыграла немецкая классическая философия, и преж­
де всего труды Гегеля. Известно, что воздействие идей И.-Г. Гердера
в области историософии на исторические представления Гегеля было
огромным. Многие из этих идей были развиты великим философом
в «Науке логики» (разд. «Феноменология духа») и, особенно, в
«Философии права». Эти произведения в свою очередь оказали ре­
шающее влияние на создателей «критического» направления в буржу­
азной историографии.
82
Бернгард Веймарский (1604—1639) —герцог, участник Три­
дцатилетней войны, принявший в 1632 году после смерти короля
Густава Адольфа в бою под Люценом командование протестант­
ской армией.
83
Речь идет об А. Валленштейне (см. примеч. 193 к «Легенде
о Лессинге»).
84
Эллннство — этим термином Меринг обозначает увлечение
античной культурой.
85
Отрывок «На Пелионе...»
—
поэтическое переложение Шил­
лером песнопения хора из трагедии Еврипида «Ифигения в Ая-
лнде».
85
Штольберг Фридрих Леопольд, граф (1750—1819) —немец­
кий поэт, член геттннгенского союза поэтов. В своих произведени­
ях испытал сильное влияние Клопштока.
87
Урания — одна из поэтических характеристик — имен Афро­
диты, когда ее представляют символом чистой и возвышенной
любви.
68
Альберт Ланге — см . примеч. 409 к «Легенде о Лессинге».
80
Слова: «Да простит ему бог его «Генрнаду» — принадлежат
Леесннгу.
90
Сивилла—миф, предсказательница;
и данном
случае —
обольстительница, чародейка.
91
Гельдерлин Фридрих (1779—- 18 43) — немецкий поэт-лирик,
восторженный поклонник античной культуры. Вначале он подра-
753


КОММЕНТАРИИ
жал Шиллеру, а затем нашел пути самостоятельного творчества
и стал предшественником романтизма.
92
Речь идет о Йене.
53
«Тело — созданье духа» — из стихотворения Шиллера «На
смерть Валленштейна».
94
Баггесен Иене (1764—1826) — датский поэт и критик.
95
Клавьер Этьен (1735—1793) — французский
политический
деятель, министр финансов в правительстве, возглавлявшемся жи­
рондистами, друг Ролана. Покончил е собой во время террора.
96
Ролан де ла -Платьер Жан-Мари (1734—1793) — видный
французский республиканский деятель, министр внутренних дел
жирондистского правительства в 1892 году. После падения жирон­
дистов в июне 1893 года бежал из Парижа и осенью, получив из­
вестие о казни жены, покончил с собой.
97
Кюстин Адам Филипп, граф (1740—1793) — французский
генерал, выдвинувшийся в ходе революционных войн. В 1793 го­
ду был обвинен в государственной измене и казнен.
98
Статья по эстетике, в которой «содержатся прекрасные
слова о рабстве без рабского образа мыслей», называется «Мысли
об употреблении пошлого и низкого в искусстве». Вот эти слова:
«Рабство низко, но быть свободным и иметь рабский образ мыс­
лей достойно презрения».
69
«Пошлый каламбур Ницше о «трубаче морали из Зекннге-
на». —
Речь идет о попытке Ницше в книге «Сумерки, идолов, или
Как философствуют молотом» высмеять поэму Шеффеля «Трубач
из Зекингена», пользующуюся широкой популярностью в кругах
бюргерства.
.
.
1011
«Один из шгуггартцев» — Ф .-В . Ховен, друг по академии.
Ш1 котта Иоганн Фридрих, барон — владелец старой немец­
кой издательской фирмы, издатель Шиллера и Гете" и их личный
друг.
102
Гейнзе Вильгельм (1746 или 1749—1803) — автор осуж­
дённого Гете романа «Ардингелло», поэт и прозаик, упоминавший­
ся в «Легенде о Лессинге».
103
«Знаменитое место» у Гете, где он говорит о появлении в
немецкой поэзии истинного и подлинно высокого содержания лишь
благода-ря Фридриху Великому и подвигам Семилетней войны, не
•раз упоминалось Мерннгом в «Легенде о Лессинге».
104
«...даже бунтуя, он не восставал против существующего
социального порядка».—
Этот вывод Мерпнга ошибочен. См. ха -
754


ФРАНЦ МЕРПНГ
рактерпстику взглядов Гете, содержащуюся в статье Ф. Энгельса
«Карл Грюн. «О Гете с человеческой точки зрения».
105
Размышления Шиллера о Гете изложены в письмах к
Х.-Г. Кернеру.
106
«Дрянная пьеска» — пьеса Шарлотты фон Штейн «Дидона»,
построенная на том эпизоде из 4-й книги «Энеиды» Вергилия, ко­
гда карфагенская царица Дидона, полюбившая Энея, после отъ­
езда его в Италию лишила себя жизни. Отсюда и выражение автора
о позе покинутой Дидоны, которую приняла госпожа фон Штейн.
107
Цельтер Фридрих (1758—1832)—композитор, друг Гете.
108
Берне Людвиг — см. примеч. 95 к «Легенде о Лессипге».
109
Цитаты об искусстве как царстве идеала — из стихотво ­
рения Шиллера «Идеал и жизнь».
||и Это высказывание Шиллера о религии — в двустишии «Моя
вера».
'"Из стихотворения Шиллера «Начало нового века».
112
Последнее из философских стихотворении Шиллера («И в
надежде, в уверенье путь казался недалек») — «Путешественник». .
113
«И тц, товарищ мой любимый» — стихотворение Шиллера
«Идеалы» (в переводе В. А . Жуковского — «Мечты»).
114
Генц Фридрих (1764—1832)—публицист
и политический
деятель, реакционер, секретарь Венского конгресса в 1815 году,
доверенное лицо Меттерниха.
115
«Один очень ходкий журнал». — Речь идет о рецензии
И.-К . Манзо в журнале «Neue Bibliothek der Schoner Wissenschaft»
(1795, Bd 55, S. 2).
п6
Творческая миссия «Ксений» была образно выражена в та­
ком двустишии Гете и Шиллера: «Как лисиц с горящими хвоста­
ми, пустили на поля филистимлян». В библии богатырь Самсон под­
жег поля филистимлян, пустив на них три сотни связанных друг
с другом лисиц с горящими хвостами. Используя силу ассоциа­
ции, Гете и Шиллер заявляли, что эпиграммы «Ксений» будут
поджигать бумажные посевы современных литераторов-филисте­
ров (показательно, что в немецком языке филистер означает и
«филистимлянин» и «филистер»).
117
Форстер — сторонник и участник Великой французской ре­
волюции. В эпиграммах «Эльпенор» и других Гете и Шиллер са­
ми, подобно филистерам, осуждали Форстера за революционную
деятельность. А «разящие удары бича» были направлены против
Фихте в стихотворении Шиллера «Исправителю мира»,
755


КОММЕНТАРИИ
118
Гномические стихотворения — миниатюрные.
119
«Величавый огнедышащий вулкан».—
Имеется в виду сати­
ра Гете и Шиллера.
120
Кампе Иоахим Генрих (1748—1813) — педагог и писатель
для детей, автор переделанного для них «Робинзона Крузо» Де­
фо. Издавал журнал «Материалы для дальнейшего совершенство­
вания немецкого языка», в котором педантично критиковал язык
и стиль Шиллера и Гете (эту критику Меринг назвал «забавными
пуристическими упражнениями»). «Веймарцы» ответили довольно
безобидной шуткой—двустишием «Общество ревнителей языка».
121
Два четверостишия — из «Торжества победителей».
122
Фридландец — Валленштейн, имевший титул герцога Фрид-
лаидского.
123
«Герои с Рютли»— в сцене на Рютли из второго акта шил-
лероиского «Вильгельма Телля» посланцы швейцарских кантонов
лают клятву бороться против тирании Габсбургов.
i24
Макс Пикколомини — якобы сын Октавио Пикколоминй,
герцога Амальфи, который был генералом в войске Валленштейна
]! участвовал в заговоре против него. Сына же его придумал Шил­
лер, и в действительности Макс никогда не существовал.
123
Отношения с двумя веймарцами — речь идет о Гете и Гер-
дере.
126 т-аГедорн Фридрих фон (1708—1754) —гамбургский поэт,
автор веселых анакреонтических песен, а также од, рассказов.
127
Клейст, Глейм — см, примеч. 20, 25 к «Легенде о Лессин-
ге».
128
Комическая эпопея Вольтера — «Орлеанская девственница».
129
Поэтические строчки о Жанне — из стихотворения Шилле­
ра «Орлеанская дева».
130
Дюнуа (Лонивиль) Жан, граф (1402—1468) — побочный
сын графа Орлеанского, французский полководец.
131
О христианстве и образах греческих мифов Шиллер выска­
зывался в письме Кернеру.
132
Чуди Эгидий (1505—1572)—швейцарский историк, автор.
«Швейцарской хроники» с освещением событий до 1570 года. Из
этого труда Шиллер заимствовал сюжет «Вильгельма Телля». Ны­
не историками доказано, что Телль целиком создан народной фан­
тазией.
133
Берне Карл Людвиг (1786—1837)—немецкий публицист и
литературный критик. Автор статьи «О характере Вильгельма Тел-
756


ФРАНЦ МЕРИНГ
ля в драме Шиллера» (1829). См. также примеч. 95 к «Легенде о
Лессинге».
134
Внльмар Август (1800—1868) — немецкий богослов и исто­
рик литературы, автор ультрареакционных статей и книг, в том
числе «Истории немецкой национальной литературы» (1845).
135
Гоцци Карло, граф (1720—1806)—итальянский драматург,
автор комедий, в том числе знаменитой «Турандот», представи­
тель традиционного направления в отличие от нового течения
итальянской драматургии, возглавлявшегося Гольдопи (с. 233).
136
Заслуженным возмездием династии. Романовых Мерннг на­
зывает русскую революцию 1905 года.
137
«Умирает лишь живой...»
—
из стихотворения Шиллера
«Торжество победителей».
138
Клейст Генрих фон (1777—1811)—немецкий поэт и дра­
матург, приверженец романтизма.
..
.
.
,
1М
Подчеркивая (л не раз) приверженность Шиллера к бес­
почвенному космополитизму буржуазного
просветительства, Ме-
ринг недооценивает, прогрессивные тенденции творчества Шиллера,
отражавшего рост национального самосознания в передовых кру­
гах Германии того времени.
140
Двустишие, обращенное к немцам,— одна из «Ксений» Ге­
те — «Немецкий национальный характер».
141
«Всем сердцем к родине своей прильни...»- — строки из
«Вильгельма Телля».
142
Отрывок «Мир души иль чувственное счастье...»
—
из сти­
хотворения Шиллера «Идеал и жизнь».
143
Слова о действительном значении бегства Шиллера п «цар­
ство идеала» принадлежат не Марксу, как
тогда считалось, а
Энгельсу (статья «Карл Грюн. «О Гете с человеческой точки зре­
ния».)
1,4
«...тень его бродила в 1848 году под сводами церкви спи­
того Павла».—
Речь идет о здании, в котором в то время заседал
франкфуртский парламент.
ш
«Она рассталась с мавром, сделавшим свое дело» — ср. с
крылатой фразой из «Заговора Фиеско» Шиллера: «Мавр сделал
свое дело, мавр может уйти».


КОММЕНТАРИИ
БИОГРАФИЯ
ГЕНРИХА ГЕЙНЕ
Ярко написанный очерк о Генрихе Гейне был создан Францем Ме­
рингом в связи с выходом в социал-демократическом издательстве
«Форвертс» в 1911 году десятитомного собрания сочинений Гей­
не. Очерк послужил вступительной статьей к этому изданию.
Интерес Ф. Меринга к творчеству Гейне зародился давно. Он
в немалой степени подогревался острыми дискуссиями вокруг Гей­
не в германской литературе и периодической печати конца XIX—
начала XX века. В 1875 году, в период ожесточенной борьбы вок­
руг наследия Г. Гейне, которого немецкая реакция, травившая
поэта при жизни, продолжала злобно преследовать клеветой и по­
сле его кончины, Меринг отозвался о Гейне как о «величайшем
из новейших поэтов».
Буржуазные литературоведы и критики представляли Гейне
как двуликого поэта: ангелоподобного лирика и злого демона —
сокрушителя общественных устоев — создателя якобы слабых зло­
бодневных стихов и поэм. Ф . Меринг, вопреки подобным концеп­
циям, рассматривает Гейне—автора лирических стихов и Гейне —
публициста и сатирика, не разрывая этих неотделимых сторон его
творчества.
Со страниц биографического очерка, написанного Мерингом,
Рейне предстает несгибаемым борцом против реакции, угнетения,
беспощадным врагом филистеров всякого рода. Оценки, данные
Ф. Мерингом, не потеряли значения до сих пор, звучат актуально
и ныне. Антикоммунисты и сегодня пытаются исказить биографию
Гейне, фальсифицировать его взгляды, противопоставить «свобод­
ного художника» Гейне Марксу. Такие тенденции присущи, в ча­
стности, книге западногерманского исследователя Петера Деметца
«Маркс, Энгельс и поэты». Глубокое, хорошо аргументированное
и резко полемичное исследование Ф. Меринга, как и ряд его позд­
нейших работ, в частности статья «Социалистическая лирика», по­
могают и сегодня бороться с подобного рода вымыслами.
На русском языке биография Генриха Гейне была впервые
опубликована во втором томе издания Ф. Меринга «Литературно-
критические статьи» (в 2-х т. М. — Л ., 1934) в переводе, подготов­
ленном сотрудниками Научно-исследовательского института ли­
тературы и искусства Коммунистической академии при ЦИК
СССР. Издание было осуществлено под общей редакцией В. По­
лянского.
758


ФРАНЦ МЕРИНГ
В 1964 году в однотомнике Ф. Меринга «Литературно-крити­
ческие статьи» (М.— Л ., «Худож. лит .») был помещен новый пе­
ревод работы Меринга, осуществленный Е. Пурпц под редакцией
Б. Геймана. Обширные комментарии к работе были сделаны
Л. Гениным.
В настоящем издании статья Ф. Меринга «Биография Генри­
ха Гейне» дается в том же выверенном переводе.
:
1
Подлинная дата рождения Генриха Гейне 13 декабря 1797 го­
да.
2
Фарнхаген фон Энзе Карл Август (1785—1858) — немецкий
писатель, критик, публицист, близкий друг Г. Гейне.
3
Тогенцоллерны— см . примеч. 49 к работе Ф. Меринга «Ле­
генда о Лессинге».
4
Венский конгресс (сентябрь 1814 — июнь 1815)—конгресс,
завершивший войны коалиции европейских держав с наполеонов­
ской Францией. Территориальные изменения в Европе (в том числе
передача Пруссии прирейнскпх земель), утвержденные конгрессом,
способствовали восстановлению и укреплению феодальной реак­
ции. В сентябре 1815 года решения Венского конгресса были до»
полнены заключением Священного союза Пруссии, Австрии и Рос­
сии.
5
Гарри—имя, которое носил Гейне до своего крещения.
6
Шлегель Август Вильгельм (1767—1845)—см. примеч. 9 к
«Легенде о Лессинге».
7
Речь идет о статье Г. Гейне «Романтика».
8
Средневерхненемецкая
литература — героический
эпос на
средневерхненемецком языке (ХП—XIII века).
9
Битва при Лейпциге — сражение, развернувшееся 16—19 ок­
тября 1813 года в окрестностях Лейпцига между армией Наполео­
на I и союзными русскими, австрийскими, прусскими и шведскими
войсками. Вошло в буржуазную историографию как «Битва наро­
дов». В итоге битвы при Лейпциге французская армия начала от­
ход на Рейн.
Битва при Ватерлоо- —крупное сражение, в ходе которого
18 июня 1815 года армия Наполеона была разбита англо-голланд­
скими и прусскими войсками. После этого поражения Наполеон
сдался англичанам и был сослан на остров Св, Елены.
10
Речь идет здесь о поэтическом образе, символизирующем
759


КОММЕНТАРИИ
мистический романтизм. Голубой цветок являлся во сне герою ро­
мана Новалпса «Генрих фон Офтердннген».
11
«Период искусства» — этот этап развития литературы опре­
деляется Гейне в его работах «Немецкая литература» Вольфган­
га Менделя», «Французские художники», «Романтическая школа».
12
Буршеншафтлеры — члены немецких студенческих союзов.
13
Граббе Кристиан Дитрих (1801—1836)—немецкий драма­
тург.
14
Эти мысли высказаны К.-Д. Граббе в письме к издателю
Шрейнеру, цитируемом в 7-.й главе книги Г. Карнелеса «Генрих
Гейне.-Из его жизни и. его эпохи». Лейпциг, 1899.
15
Фарнхаген фон Энзе Рахель (урожд. Левин) (1771 — 1833) -• —
жена Карла- Августа; Фарнхагена фон Энэё (см. о- нем примеч. 2),
писательница.
16
См. письмо Г. Гейне, к. Фзрнхагену фон Энзе от 3 января
1846 года.
;
17
Иммерман Карл Леберехт (1796—1840) ^- немецкий литера­
тор, прозаик и драматург.
;
,8
Рецензия. К . Иммермана в журнале «Rheinisch-vvestfalischer
Anzeiger» 31 мая 1822 года.
19
Ф, Меринг цитирует здесь рецензию Фарнхагена фон Энзе
в журнале «Gesellshaftler» от 5 мая 1823 года.
20
Из письма Г. Гейне М. Мозеру от 23 августа 1823 года.
21
Из письма Г. Гейне М. Мозеру от 21 января 1824 года.
25
Ганс Эдуард (1797—1839) —немецкий ученый, правовед,' ге­
гельянец, президент Общества культуры и науки евреев. Цунц
Леопольд (1794—1886)—немецкий историк, публицист, обществен­
ный деятель. Мозер Мозес (после крещения— Моисей) (1796—
1836)—секретарь Общества культуры и науки евреев, друг
Г. Гейне. Бендавкд. Лацарус (1762—1832)—немецкий, ученый,
член Общества культуры п науки евреев. Марцус Людвиг (1798—
1843)—немецкий ученый, востоковед, член Общества культуры и
науки евреев.
23
Здесь Ф. Меринг цитирует речь Э. Ганса на заседании Об­
щества культуры и науки евреев. Данная цитата была приведена
биографом Г. Гейне А- Штродтманом в его книге «Жизнь и произ­
ведения Гейне».
:4
Ф. Меринг имеет в виду статью Г. Гейне «Людвиг Маркус».
23
Из письма Г. Гейне М. Мозеру от 27 сентября 1823 года.
26
Из письма Г. Гейне М. Мозеру от 14 декабря 1825 года.
760


ФРАИЦ МЕРИНГ
27
И.-В . Гете изучал юриспруденцию сначала в Ленпцшском, а
затем в Страсбургском университете.
28
Нордерней — остров в Северном море, где находился мор­
ской курорт.
29
Тик Людвиг (см. примеч. 10 к «Легенде о Лессинге»).
30
Роберт Людвиг (1778—1832)—- н емецкий
поэт, драматург,
критик, друг Г. Гейне.
31
Речь идет о свободном стихе, получившем распространение
с XVI11 века. Ф. Меринг цитирует здесь письмо Г. Гейне М. Мо-
,зеру от 15 декабря 1825 года (с, 288—289).
32
Цитируется письмо Г. Гейне М. Мозеру от И января 1825
года (с. 289).
-
-
-:
-
33
Из n-нсьма Г; Гейне Л. Роберту от 4 марта 1825 года
(е. 289).
м Ирвпнг Уошингтон (1783—1859)—американский -писатель-
романтик.
•
35
Из письма Г. Гейне Морису, Мозеру от 1 июля 1825 года,
(с. 289).
36
- Сафир М'ориц • Готлиб (1795—1858} — австрийский сатирик
и юморист.
37
Здесь Ф. Меринг цитирует книгу Г. Гейне «Путешествие от
Мюнхена до Генуи» (гл. 31).
.
38
Такое предположение историк немецкой литературы Эрнст
Эль.стер (1860—1940)—высказал в своей вступительной статье к
7-томному собранию сочинений Гейне, изданному в Лейпциге в
1887—1890 годах.
39
См.: Гейне Г. Идеи. Книга Ле Гран (гл. 14).
40
Из письма Г. Гейне Фарнхагену фон Энзе от 1 мая 1827
года.
41
См.: Гейне Г. Английские фрагменты (гл. 9).
42
См. письмо Г. Гейне М. Мозеру от 20 октября 1827 года.
43
Котта фон Коттендорф Иоганн Фридрих (1764—1832)—ба­
рон, книгоиздатель, владелец известной книгоиздательской фирмы
«Котта», издавал произведения Гете и Шиллера, был их личным
другом. И.-Ф. Котта — основатель аугсбургской газеты «Альгейман-
не цейтупг», в которой печатался Г. Гейне.
4-1
Шенк Эдуард фон (1788—1841)—немецкий писатель, дра­
матург, министр баварского короля Людвига I (см. примеч. 45).
45
Людвиг 1 (1786—1868) —баварский король.
761


КОММЕНТАРИИ
49
Здесь цитируется письмо Г, Гейне И.-Ф. Котте от 18 июня
1828 года.
47
Витт фон Дерринг Фердинанд Иоганн (1800—1863) — изве ­
стный в то время политический авантюрист, многократно сидев­
ший в тюрьмах различных государств.
48
Из письма Г. Гейне Фарнхагену фон Энзе от 1 апреля 1828
года.
49
Ультрамвнтаны (см. примеч. 335 к статье «Легенда о Лес-
синге»).
50
См. примеч. 4?3 к работе Ф. Меринга «Легенда о Лесс-нн -
ге».
51
См. примеч. 17.
52
Рюккерт Фридрих (1788—1866)—немецкий поэт-романтик,
переводчик произведений восточной поэзии.
53
Эти опепки даны Г. Гейне в его письме к Фарнхагену фон
Энзе от 3 января 1830 года.
64
Из письма Г. Гейне Иммерману от 3 января 1830 года
(с 295).
55
«Ксении»—цикл эпиграмм, написанных совместно Шилле­
ром п Гете. «Ксении», по словам Ф. Меринга,— «это сатирический
суд над всем безвкусным, посредственным, пошлым, отсталым, ис­
порченным, что тогда распространилось в Германии после непро­
должительного взлета «Бури и натиска». Под «войной ксений»
Ф. Меринг имеет в виду связанную с публикацией этих произве­
дений Гете и Шиллера резкую полемику в немецкой литературе
того времени. Подробнее об этом см. в работе Ф. Меринга «Шил­
лер. Биография для немецких рабочих».
56
«Картофельная война» — так иногда называли войну за Ба­
варское наследство (1778—1779). Крупных кровопролитных сра­
жений в ходе нее не было, и война сводилась к мелким набегам
и столкновениям, часто из-за провианта. См. подробнее примеч.
222 к «Легенде о Лессннге».
57
Из писем Г. Гейне Фарнхагену фон Энзе 3 января 1830 го­
да н 4 февраля 1830 года.
53
Июльская революция в Париже — буржуазная революция
во Франции 27—29 июля 1830 года, приведшая к свержению мо­
нархии Карла X и установлению Июльской монархии с Луи-Фи­
липпом Орлеанским во главе. Июльская революция послужила
толчком к революционному движению в ряде стран Европы (бель­
гийская революция 1830 года, польское восстание 1830—1831) и
нанесла решительный удар Священному союзу.
762


ФРАНЦ МЕРИНГ
59
См.: Гейне Г. Людвиг Берне (кн. 2).
60
Метфессель Альберт Готлиб (1785—1869)—немецкий ком­
позитор, автор песен.
61
Вессельгефт Роберт — немецкий публицист, автор памфлета,
направленного против брошюры Магнуса фон Мольтке.
62
Мольтке Магнус фчн (1783—1864)—немецкий
публицист,
ярый реакционер, позднее стал либералом.
63 Меттерних Клеменс (1773— Г859)—австрийский реакцион­
ный государственный деятель, министр иностранных дел (1809—
1821) и канцлер (1821—1848), один из организаторов Священно­
го союза.
64
Генц Фридрих фон (см. примеч. 114 к работе Ф. Меринга
«Шиллер. Биография для немецких рабочих»).
65 Котта — см
_
примеч. 44 .
06
Трейчке Генрих фон — см . примеч. 32 к работе «Легенда о
Лессинге».
67
Диоскуры — в античной мифологии —сыновья Зевса и Леды
Кастор и Полидевк, совершившие ряд подвигов (поход в Аттику,
участие в походе аргонавтов).
68
См.: Берне Л. Из моего дневника (27 мая 1830 года).
69
Из письма Г. Гейне Г. Лаубе от 10 мая 1833 года.
70
Об этом Г. Гейне писал в предисловии к французскому из­
данию «Лютеции». Редактор издававшейся Коттой «Альгемайие
цейтунг» Густав Кольб (1798—1865)-
нередко, по цензурным со­
ображениям, сокращал и исправлял парижские корреспонденции
Гейне.
71
См. предисловие Г. Гейне к французскому изданию «Лю­
теции».
72
Гейне описал героическое сопротивление и гибель в барри­
кадных боях у монастыря Сен-Мери участников народного восста­
ния 5—6 июня 1832 года («Французские дела», статья 9).
73
Речь идет о работе «К истории религии и философии в Гер­
мании», первоначально опубликованной в парижском журнале.
74
Сказание о Летучем Голландце включено в седьмую главу
новеллы «Из мемуаров господина фон Шиабелевонского», опубли­
кованной в первом томе «Салона».
75
Баллада о Тангейзере была опубликована в третьем томе
«Салона» в составе очерка «Духи стихии».
76
Сказания о Тангейзере и Летучем Голландце легли в осно­
ву двух одноименных опер Рихарда Вагнера.
763


КОММЕНТАРИИ
77
Речь идет здесь о начале оды Горация к Аристию Фуску.
73
Настоящее имя жены Г. Гейне Крессенсия-Эжени Мира.
Ф. Меринг несколько идеализирует взаимоотношения Генриха Гей­
не с «Матильдой» (ср.: Маркс К- , Энгельс Ф. Соч., т. 29, с. 55—56).
79
Кристина Вульпиус — гражданская жена Гете.
80
«Молодая Германия» — литературное движение, возникшее
в начале 30-х годов XIX столетия. Идейным вдохновителем его
был Л. Берне, а вождями —Л . Випбарг, К. Гуцков, Г. Лаубе,
Т. Мундт, Г. Кюне. «Молодая Германия», стоя на позициях бур­
жуазного либерализма, провозглашала гражданскую роль искусст­
ва, считая, что современной литературе необходимы социальная
критика и актуальные, темы. Несмотря на значительные разногла­
сия, существовавшие между участниками, вряд ли можно согла-'
ситься с Мерингом, что сама эта. щкола была мнимой.
81
Гуцков Карл, (см. примеч. 514 к работе Ф.Меринга «-Леген­
да о Лессинге»).
82
Лаубе Генрих (1806—1884) —немецкий писатель,, критик и
театральный деятель.
83
Винбарг Лудольф (1802—1872) —немецкий писатель и ли.,
тературный критик.
84
Мундт Теодор (1808—1861) — немецкий писатель и критик.
85
Менцель Вольфганг (1798—1873)—немецкий писатель и кри­
тик, ярый реакционер, противник группы «Молодая Германия».
8(5 Гизо Франсуа Пьер (1787—1874)—французский буржуаз­
ный историк и государственный деятель, с 1840 по 1848 год фак-.
тичсски руководил внутренней и внешней политикой Фракции.
,
87
Здесь цитируется публикация Г. Гейне в «Альгемайне цей-
туш» от 23 мая 1848 года.
58
Ф. Меринг, говоря, что Г. Гейне не заслужил ни малейшего
упрека, приняв тайную субсидию от французского правительства
(этот факт получил огласку в 1848 году), несколько идеализирует
здесь и самого Гейне н те обстоятельстпа, которые вынудили его
сделать этот шаг. История с субсидией вызвала глубокое огорче­
ние К. Маркса, мучила и совесть самого Гейне. Позднее, оборо­
няясь от упреков «Альгемайне цейтунг», обвинившей его в прода­
жности, Гейне попытался было сослаться на поддержку своих про­
грессивных соотечественников, и в том числе па «самого решитель­
ного и умного среди них доктора Маркса», который якобы выра­
зил ему полное понимание н сочувствие (Гейне Г. Собр. соч. в
10-тн т., т. 8, с. 235). И хотя эта версия была целиком придумана
Гейне, Маркс простил ему эту мистификацию и не стал разобла-
764


ФРА1Щ МЕРИНГ
чать ее в печати. В письме к Ф. Энгельсу ои великодушно отме­
чал: «...не будем об этом говорить. Мучимый нечистой совестью,
ведь у старой собаки чудовищная память па подобные гадости,—
он старается подольститься» (Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 28,
с. 354).
89
Ф. Меринг имеет в виду таких поэтов, как Т. Шваб, Т. Пфи­
цер, К. Майер, относимых к так называемой «швабской школе».
90
Уланд Людвиг — см. примеч. 512 к «Легенде о Лессинге».
91
Пфицер Густав (1807—1890)—немецкий поэт, литератур­
ный критик, приверженец романтизма.
92
Пфицер Пауль Ахацпус (1801—1867) — брат Густава Пфп-
дера, немецкий публицист, сторонник присоединения южногерман­
ских земель к Пруссия.
93
Речь идет о Людвиге Вале и Эдуарде Бойрмане.
94
Воль-Штраус Жаннетте (1783—1861) — возлюбленная Бер­
не.
05
Из книги Г. Гейне «Людвиг Берне» (кн. 4).
96
Цитируется предисловие Эрнста Элъстера к последнему то­
му семнтомного издания Генриха Гейне (об этом издании см. при­
меч. 43).
9
' Из книги работы Г. Гейне «Людвиг Берне». Гейне имеет здесь
в виду памфлет Берне «Менцель-французоед»,
98
Атта Тролль (гл. 27).
99
Гофман фон Фаллерслебен Август Генрих (1798—1874) —
немецкий поэт, историк литературы и фольклорист, в 40-х годах—
представитель политической оппозиции.
100
Гервег Георг (1817—1875) — немецкий поэт. В 1841 году
выдвинулся как один из крупных политических лириков периода
подготовки буржуазной революции 1848—1849 годов. В дальней­
шем не отличался последовательностью политических убеждений,
обращался к прусскому королю с призывами о реформах сверху.
Анализ творчества Г. Гервега содержится в статье Ф. Меринга
«Социалистическая лирика» (см. т . 2 настоящего издания).
101
Это высказывание Гейне приводилось в книге К--М . Керт-
бени «Силуэты и реликвии. Воспоминания» (1861).
102
Дингельштедт Франц (1814—1881) —немецкий
поэт, дра­
матург и театральный деятель.
103
«Видений рой»,—образ из «Фауста» Гете (ч. 1, Ночь).
1<м
Гейне писал об этом в предисловии к французскому изда­
нию «Лютеции».
765


КОММЕНТАРИИ
105
Такое разделение Г. Гейне провел в первой книге своей
работы «Людвиг Берне». Под «назареянами» он имел в виду лю­
дей «с аскетическими, иконоборческими, спиритуалистическими за­
датками», «эллины» же, по его определению, «люди жизнерадост­
ные, гордящиеся способностью к прогрессу, реалисты по своей
природе».
109
Анфантен Бартелеми Проспер . (1796—1864)—французский
социалист-утопист, сен-симонист, истолковывавший учение Сен-Си­
мона в религиозно-мистическом духе:
ю7 Цитата из работы «Коммунизм, философия и духовенство»
(Добавление к «Лютеции»),
108
Из письма Арнольда Руге Э. Каппу от 18 февраля 1870 го­
да.
109
«Легенда замка» — подзаголовок
стихотворения
«Роман­
ское сказание», где жестоко высмеивается родословная Фридриха
Вильгельма IV.
110
Трейчке — см. примеч. 32 к «Легенде о Лессннге».
111
«Матрацная могила» — из предисловия к «Романсеро»
Г. Гейне.
112
Г. Гейне выражал симпатию к Лассалю (см. о нем примеч.
к «Легенде о Лессинге»), в частности, в письме, адресованном
Фарнхагену фон Энзе (1845 г.) . Но идейной дружбы с Лассалем
у Гейне не было — это ясно видно из письма Энгельса к Конраду
Шмидту (Маркс К- , Энгельс Ф. Соч., т. 36, с. 602).
113
См. письмо Г. Гейне Фарнхагену фон Энзе от 3 января
1846 года. Ф . Мерннг допустил здесь неточность. Речь в данном
письме шла только о Лассале.
414 Густав Гейне был офицером австрийской армии, а Макси­
милиан Гейне — военным врачом в Петербурге.
115
Гейне. Предисловие к «Романсеро».
113
Письмо Карла Гиллебранда (1829—1884) к Г. Гюфферу от
7 января 1876 года цитируется здесь Ф. Мерингом по сборнику
статей Г. Гюффера «Генрих Гейне» (1906), где оно приведено.
117
Эти оценки сделаны Гиллебрандом в письме Г. Гюфферу
(см. предыдущее примеч.) .
118
Из письма Г. Гейне Г. Веерту от 5 ноября 1851 года.
119
См.: Гейне Г. Собр. соч., т. 10, с. 510 .
120
«Дьявол — логик»
—
«Божественная комедия» («Ад», песш.
27, ст. 123).
121
Выражение, приписываемое
императору Фердинанду I
(с. 316).
122
См.: Гейне Г. «Признание».
766


Меринг Франц.
М 52 Избранные труды по эстетике. В 2 -х т. Т . 1: Пер.
с нем. /редактор-составитель Н. Н. Сибиряков.
Вступ. статья А. А. Вишневского. Коммент.
С. В. Попова.—М.: Искусство, 1985. — 766 с,
портр.—
(История эстетики в памятниках и доку­
ментах).
В двухтомнике собраны работы Франца Меринга, посвященные
RonpocaM эстетики н литературно-художественной критики, искусство­
ведения, истории литературы н театра. В первый том включена «Ле­
генда о Лессинге», монографические исследования о Шиллере и Генри­
хе Гейне. Издание рассчитано на широкий круг читателей, интересую­
щихся проблемами эстетики и литературоведения, формированием
марксистской теории истории искусств, процессом развития немецкой
литературы и культуры XVIII—XIX веков, на преподавателей и науч­
ных работников.
0302060000-128
ББК 87.8
М
:
КБ-41-3-84
7+8И
025(01)-85
/+ ои


ФРАНЦ NUil'4-ШГ
ИЗБРАННЫЕ ТРУДЫ
ПО
ЭСТЕТИКЕ
Т.I
История
эстетики
в памятниках
и документах
Редактор
Л. Р . МАРИУПОЛЬСКАЯ
Художник серии
А. Г . ТРОЯНКЕР
Художественны!"! редакчор
М. Г. ЕГИАЗАРОВА
Технический редактор
Т. Е. СТУПИНА
Корректора
О. Г . ЗАВЬЯЛОВА
и
Н. Ю . МАТЯКИНА
И.Б . No 2299.
Сдано в набор М.06 .84 . Подписано в печать 2i.01 .85 . Фоомаг
«•здания 84Х108/з2. Бумага типографская JV» 1. Гарнитура лите­
ратурная. Высокая печать. Усл. печ . л. 40,426. Усл. кр.-отт . 40,42.
Уч.-изд. л. 42,945. Изд. No 17564. Тираж 15 000. Заказ 393. Цена
3 р. 50 к. Издательство «Искусство», 103009 Москва, Собинов­
ский пер., 3. Тульская типография Союзполиграфпрома при Го­
сударственном комитете СССР по делам издательств, полигра­
фии и книжной торговли, 300G00, г. Тула, проспект Ленина, 100.