Автор: Шатирян М.
Теги: повесть детская литература художественная литература музыкальная команда основано на реальных событиях
Год: 1976
Текст
Ди к а е л a -in. н tv я н
цугыКАнтскмя
п J КОМанаа
1
еМикаел * a iuu
я н
&|У9Ы1СЯНТСКЯЯ
• 1 * КоМянля
ПОВЕСТЬ
В а|э льэскск o-t o'
и, -Л|э тян
иеу^нки
КНСЯНСЪ
а
МОСКВА „ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА" 1976
С (Арм) 2
Ш 28
ВТОРОЕ ИЗДАНИЕ
Шатирян М. А.
Ш28 Музыкантская команда. Повесть. Пер. с арм.
М. Ай-Артян. Второе издание. Рис. П. Саркисяна.
М.» «Дет. лит.», 1976.
175 с. с ил.
Повесть об установлении Советской власти в Армении.
Ш
70803—366
М101(03)76
Без объявл.
С (Арм) 2
ОБ ЭТОЙ КНИГЕ
Микаел Александрович Шатирян (1916 г. рожд.) — известный
армянский писатель, творчество которого давно знакомо широкому
читателю.
История, рассказанная в этой книге, не выдумана. Большинство ге-
роев повести — реальные люди, многие из которых живы по сей день.
И только отчасти изменены имена некоторых из них и введены два-три
вымышленных героя.
Так, например, реальным лицом был описанный в повести капель-
мейстер музыкантской команды Штерлинг, но настоящая его фамилия
Шперлинг. После установления в Армении Советской власти он еще не-
которое время был капельмейстером военного оркестра в Красной Ар-
мии, сочинил много новых военных маршей, в том числе и «Марш Гая»,
посвященный знаменитому красному полководцу эпохи гражданской
войны Г. Д. Гаю (Гайку Бжишкянцу). Позже Шперлинг стал одним из
основателей Ереванской консерватории.
Есть прототип и у главного героя повести Гагика, от имени которо-
го ведется рассказ. Прообразом его послужил старший брат автора —
Сергей Александрович Шатирян. Он тоже некоторое время продолжал
служить в военном оркестре, затем учился во вновь открытой Ереван-
ской консерватории, а потом — в Ленинградской. Стал дирижером и
композитором. Впоследствии он был одним из организаторов Ереван-
ского государственного симфонического оркестра и Государственного
ордена Ленина академического театра оперы и балета имени А. Спен-
диарова.
Профессиональными музыкантами стали и другие члены этой муз-
команды — Корюн Ананян, Вардкес Хачатрян, Завен Вартанян и дру-
гие. А некоторые из героев повести после революции приобрели иные
профессии — стали инженерами, агрономами, учеными, военными и го-
сударственными деятелями. Оник Вартанян (басист Арсен) стал агроно-
3
мом-цветоводом, Гагик Давтян — полковник Советской Армии, а Левон
Хачатрян многие годы занимает пост заместителя Председателя Совета
Министров и Председателя Госплана Армянской ССР.
Таким был жизненный путь тех, кто стал героями повести «Музы-
кантская команда», путь сынов всего армянского и других народов на-
шей великой Родины, перед которыми Октябрьская социалистическая
революция открыла все возможности для развития их способностей и
подлинного творческого роста.
Интересна судьба этой книги. Написана она была перед самой Ве-
ликой Отечественной войной. Но случилось так, что в годы войны
рукопись оказалась утерянной, и, казалось, навсегда. Однако в 1957 го-
ду случайно был обнаружен у одного из друзей автора единственный
экземпляр машинописной копии. В том же году по предложению Ере-
ванского театра юного зрителя Микаел Александрович Шатирян напи-
сал по мотивам повести «Музыкантская команда» пьесу того же на-
звания, которая несколько лет шла на сцене театра и была удостоена
на Всесоюзном смотре детских спектаклей в Москве премии и диплома
первой степени. После того киностудия «Арменфильм» поставила по
материалам повести кинофильм «Парни музкоманды», который также
широко демонстрировался на экранах страны.
Только в 1960 году книга, наконец, впервые была напечатана на
родном языке.
И вот она вторым изданием выходит в свет в русском переводе.
Нам хочется верить, что новое поколение юных читателей нашей стра-
ны с интересом прочтет эту правдивую повесть о том, как жили и бо-
ролись армянские юноши в те далекие времена, когда ковалась победа
революции.
ОБО МНЕ
Из своего раннего детства я помню немногое. Помню ули-
цу, кривую, грязную—такую, каких сейчас не сыщешь даже
на окраинах Еревана.
В наш двор вели большие арочные ворота. Они почти ни-
когда не открывались. Мы входили и выходили через ма-
ленькую калитку, сделанную в одной из створок ворот.
5
Во дворе справа стоял двухэтажный дом Аракела-аги.
Вверху селился он сам с женой, с сыном Бахшо и с дальней
родственницей Анаит, а в первом этаже был амбар.
Аракел-ага имел бакалейную лавку, и потому в амбаре
он хранил зерно, соль, сахар.
Я особенно хорошо запомнил амбар оттого, что мне часто
удавалось проскользнуть туда вслед за Верго. Волшебную
картину, которая мне открывалась там, забыть невозможно:
подвешенные к потолку гирлянды из груш, яблок, виногра-
да и алани1. На полках лежали мешки с изюмом, орехами,
пшатом и другими дарами лета...
Но Верго была ужасно скупая, она не давала даже вдо-
воль насмотреться на эти чудеса.
— Опять ты здесь? И чего всё глаза пялишь?—кричала
она, выгоняя меня из кладовой, и тут же замыкала трех-
фунтовый черный замок.
Напротив дома Аракела лепилась наша хибарка—строе-
ние с земляным полом и маленьким оконцем. Раньше там
был хозяйский коровник. Когда Аракел построил новый
коровник, этот он сдал нам под жилье.
Отец мой работал наборщиком. Я часто носил ему обед.
И от тех дней память сохранила воспоминание о большом
мрачном, темном помещении со сводчатым потолком, где у
деревянных станин со шрифтовыми кассами стояли люди с
черными, будто сажей вымазанными, лицами и руками.
А рядом яростно грохотали какие-то диковинные машины.
Некоторые люди были не такого уж высокого мнения о
профессии моего отца. Аракел-ага, например, говорил, что
лучше бы уж отец в чужом доме прислуживал, чем зани-
маться этой паршивой работой. Но отец только улыбался:
он, видно, совсем не разделял мнения Аракела-аги.
Из книг., которые отец набирал, он запоминал множество
самых разных историй. Иногда вечерами, усадив меня на
1 Алани — сушеные персики специального приготовления, начи-
ненные орехами.
6
колени, подолгу рассказывал все, что знал. Так, еще край-
нем детстве, услышал я сказки о чудесной птице Азаран-
блбул, о мудрой Анаит, о бесстрашном Арекназане й дру-
гие. Но такие вечера выпадали не часто. Отец возвращался
поздно и порой до того усталым, что даже без ужина укла-
дывался спать.
Все заботы по хозяйству и сбо мне целиком лежали на
матери.
Моя добрая, красивая и неугомонная мама! Как бы рано
я ни просыпался, она уже бывала на ногах: убиралась, пои-
ла нас чаем, стирала, варила обед. И так целый день. А по
вечерам, уложив меня спать на скрипучей тахте, она латала
одежду, вязала носки. В общем, руки ее никогда не бывали
без дела.
Я очень любил смотреть на нее, когда, склонившись над
спицами при тусклом свете керосиновой лампы, она рабо-
тала и тихо напевала.
Уже с семи-восьми лет я помогал маме: подметал пол,
носил воду из родника, колол дрова, иногда ходил на базар...
Едва мне исполнилось десять лет, Аракел-ага сказал мо-
ему отцу:
— Слушай, Степан, твой парень уже здорово вымахал.
Пора его к делу пристраивать.
— К какому делу, ага,— удивился отец,— какой из него
работник?
— Пусть торгует папиросами или воду продает. Вон на
улице и помладше мальчишки торгуют. Хочешь, для нача ла
дам ему папирос? Из каждых десяти копеек заработка одна
копейка ему за труды. Идет?
Это предложение показалось мне очень заманчивым. На
нашей улице и правда многие из моих ровесников вовсю тор-
говали водой и папиросами. Из них особенно большую за-
висть вызывал во мне Тэван. От зари и до зари с лотком на
шее он кружил по улицам и сбывал свой товар. Тэван, вид-
но, догадывался, что я завидую ему. Едва приметив меня, он
7
небрежно закуривал папиросу
и лихо пускал кольца дыма.
И этой своей взрослостью
и независимостью Тэван про-
изводил на меня такое оше-
ломляющее впечатление, что
я не осмеливался даже заго-
ворить с ним.
Да, я завидовал ему и меч-
тал так же, как он, голосис-
то зазывать покупателей, про-
давать сигареты, независимо
расхаживать по улицам, ку-
рить и ругаться — словом,
быть как взрослый.
Но мой отец, как видно, и
в этот раз не был согласен с
Аракелом.
— Нет, ага,— твердо ска-
зал он.— Торговля — это не
для нас. Подождем, пока чуть
подрастет, отдадим его како-
му-нибудь ремеслу учиться.
Аракел-ага покосился на
моего отца, ухмыльнулся и
сказал:
— Смотрите-ка на них, не
соизволит, видите ли, принять
совет!
Как я уже сказал, укла-
дывая меня вечерами спать,
моя мама всегда напевала.
Она пела грустные и веселые,
но всегда мелодичные и очень
красивые песни...
Раза два в году случалось, что у нас в доме собирались
гости. В такие дни отец просил маму:
— Шушан-джан, спой что-нибудь, пусть люди послу-
шают.
Мама краснела — не поймешь, то ли от смущения, то ли
от удовольствия,— и, не заставляя себя упрашивать, гово-
рила :
— Что вам спеть? Грустное или веселое?
И в зависимости от желания слушателей пела...
Так она могла петь часами.
И каждый раз папа с гордостью говорил:
— Молодчина, Шушан-джан, ну и хорошо же ты поешь!
Именно за это я и взял тебя в жены.
Но больше всех мамины песни любил я.
Случалось, я порой играю или что-нибудь делаю и вдруг
слышу мамину песню... В душе все переворачивалось. Я под-
ходил к маме, а она, увидев меня, обнимала и говорила:
— Ну, опять к песне потянуло?
— Пой, мама, еще пой...— просил я.
И она пела.
И бог знает, когда она выучила столько песен!
И вот, когда я чуть подрос, сам стал незаметно подпевать
ей. Мама слушала меня, слушала и вдруг, обняв, с нежно-
стью говорила:
— Умереть мне за твой сладкий, чистый голос, сынок...
Пой, пой! Песня на устах человека—знак доброго сердца...
Проходили годы. В мире бушевали бури, отголоски кото-
рых доходили и до меня, хотя я многого еще и не понимал.
По тому, как относились к тем или иным событиям
взрослые, я пытался определить и свое отношение к ним. Но
странное дело: все взрослые оценивали происходящее очень
по-разному.
К примеру, прошел такой слух, что царя с тахта 1 сбро-
сили. Отец довольно потирал руки и улыбался, а Аракел-ага
1 Тахт — трон и тахта.
9
ходил мрачнее тучи. Ну, я уж и вовсе ничего не понимал и
все пытался представить, как это можно царя сбросить с
тахта. У нас в доме была тахта, и мы с соседскими мальчиш-
ками часто возились на ней и сбрасывали друг друга. И все
кончалось тем, что мама шлепала нас и сгоняла с тахты,
чтобы мы наконец угомонились. «Неужели и царя так сбра-
сывают с тахты и также шлепают, чтобы он угомонился? —
думал я.—И почему это папа радуется, а Аракел-ага сердит-
ся? Наверно, Аракел-ага родственник царя?»
Примерно год спустя распространилась весть, что рус-
ская армия уходит из Армении. И снова отец и Аракел-ага
по-разному отнеслись к этой вести.
Теперь уже Аракел-ага улыбался и потирал руки, а отец
с мрачным видом говорил:
— Эх, пиши пропало... Стоит только русским уйти, тут
как тут снова попадем в кабалу к этим кровопийцам.
При слове «кровопиец» отец кивал в сторону Аракела-аги.
Даже такие бурные события внешнего мира хотя отчасти
и занимали меня, но не настолько, чтобы помешать моему
главному пристрастию — тяге к музыке.
Жизнь была так прекрасна и полна всяких звуков! Мой
слух жадно ловил и песню прохожего, и насвистываемую
кем-то мелодию, и стук лошадиных подков, и вой ветра, и
утреннюю побудку петухов... И все это сливалось в моей го-
лове в чудесный нескончаемый концерт.
♦ * ♦
Мне было двенадцать лет, когда я сделал для себя одно
удивительное открытие: на Астаховской улице в летнем
клубе вечерами играл военный духовой оркестр. Туда я стал
ходить каждый вечер. Ходил с разрешения мамы, ходил и
тогда, когда она не позволяла мне этого, сердилась на меня.
Я мог часами стоять, прильнув к решетчатой деревянной
ограде, и зачарованно слушать музыку.
10
Иногда я пробирался совсем близко к эстраде.
Музыканты скоро приметили меня. Как-то один из них,
великан, игравший на столь же громадной медной трубе,
как и он сам, на бас-гелпконз, подозвал меня.
— Чей ты сын? — спросил он, оглядев меня с ног до го-
ловы.— Чем занимается твой отец?
Я даже растерялся. Легко ли: со мной говорил один из
тех, кого я боготворил.
— Па-а-па... наборщик,— наконец, заикаясь, ответил я.
— Наборщик? — сказал один из собравшихся вокруг нас
музыкантов.— Я так и знал, что не Манташев!1
— А что это ты все возле нас вертишься? — спросил уже
другой.
Я вдруг испугался:
— Я... я только слушаю, дядя. Я ничего не делаю...
— И что-нибудь остается в твоей голове? — сказал тот,
первый, великан.
Я минуту поколебался, боясь рассердить их, если призна-
юсь, что помню наизусть все мелодии.
Но меня с детства приучили никогда не лгать, и я кив-
нул: мол, да, остается.
— Свистеть умеешь? — спросил великан.— А ну-ка на-
свисти что-нибудь, послушаем.
Скачала неуверенно, а потом все смелее я стал насвисты-
вать один из маршей.
Со всех сторон послышались восклицания:
— Ого, как чисто!
— Видали, каков малыш?
— Ни одной фальши...
— Зер гут...
— Да помолчите вы! — угомонил всех великан. Потом
обратился ко мне: —А теперь давай «На сопках Маньчжу-
рии».
* Манташев — один из крупнейших бакинских нефтепромыш-
ленников.
11
Я испуганно глядел на него, не понимая, что он от меня
хочет.
— Не понимаешь? Вот это...
Великан стал насвистывать начало вальса, я тут же под-
хватил мелодию и досвистел ее до конца.
— Прекрасно... Браво, парень!.. Моцарт, да и только,—
полушутя, полусерьезно стали расхваливать меня музы-
канты.
А один из них даже протянул мне маленький барабан
и палочки и сказал:
— Ну-ка попробуй...
К неудовольствию моих родителей, я вечно дома коло-
тил по столу и по стульям, выстукивая любимые ритмы.
И достаточно в этом преуспел. А потому тотчас начал вы-
бивать дробь на разный счет, с синкопами и без синкоп. Но
сам-то я тогда, конечно, и представления не имел о всяких
таких премудростях, как дробь, синкопы и прочее.
— Ладно, хватит,— остановил меня великан.— Теперь
скажи-ка: отчего это петух закрывает глаза, когда поет?
Это была, как я узнал много позже, старая-престарая му-
зыкантская загадка-шутка. Полагалось ответить примерно
следующее: «Петух закрывает глаза, чтобы доказать, что
знает свою партию наизусть». Я, конечно, этого ответа не
знал, а потому шепнул, что пришло в голову:
— Видно, стыдится своего голоса...
Вокруг меня раздался взрыв хохота. Музыканты, надо
полагать, решили, что, кроме музыкальности, я не лишен
и некоторого остроумия.
— Молодец, малыш,— серьезно сказал великан.—Идем
к маэстро,— решительно добавил он.
Слово «маэстро» я уже слышал. Так музыканты обраща-
лись к своему капельмейстеру, худущему мужчине с водя-
нистыми глазами. Но раньше я думал, что это его имя, одна-
12
ко, как выяснилось, звали его Иоганн Штерлинг, а ♦маэст-
ро» — это по-нашему варпет-мастер.
Если рядовые музыканты казались мне полубогами, то
можете представить, какое благоговение вызывал во мне их
руководитель и учитель! Пока мы шли к нему, у меня ноги
чуть не отнялись.
На мое счастье, в этот вечер маэстро не пожелал даже
взглянуть на меня, велел только назавтра явиться в полк.
О том, какую я провел ночь, словами не расскажешь...
Наутро, ничего не говоря домашним, я отправился в полк
и, как мне было велено, попросил караульного вызвать ба-
систа Арсена (так звали великана), и вместе с ним мы пошли
к маэстро. По пути Арсен объяснил мне, что Штерлинг —
австриец, по-армянски он говорит, но плохо. Музыканты
переняли у него несколько десятков немецких слов, и они
без труда понимают друг друга.
Кроме того, Арсен еще сказал мне, что духовой оркестр—
это не просто оркестр, а музкоманда полка. А Иоганн
Штерлинг не какой-нибудь дирижер, а капельмейстер.
И вот я перед капельмейстером! Он, как и накануне му-
зыканты, заставил меня пропеть разные мелодии, опять же
прослушал, как я отбиваю дробь на барабане, и затем с
удовлетворением произнес:
— Гут, гут, карашо... Ты будешь музикант... Позови ко
мне свой фатер или мутер...
Радости моей не было предела,— я не шел, а летел до-
мой!.. Но в то же время я очень боялся, что отец может не
позволить мне стать музыкантом. Ведь он собирался обучать
меня ремеслу. Мама меня не беспокоила. Я был уверен, что
сна будет рада за меня. Но получилось все наоборот. Имен-
но мама и воспротивилась.
— Этого только не хватало! С тринадцати лет в солдаты!
Чего выдумал!..— расшумелась она.—Да и какое это ремес-
ло? Пой себе сколько хочешь дома.
— Зря ты, жена... У ребенка душа к этому лежит. От те-
13
бя, видно, перенял любовь к песне, пусть сам выбирает свою
дорогу... Так оно вернее. А что до ремесла—любое дело хо-
рошо, если станешь мастером в нем,— убеждал отец.
Я хоть и удивился такому повороту событий, но посте-
пенно успокоился. Мне это даже было на руку. Я знал по
опыту, что последнее слово в нашей семье всегда было за
отцом. Так оно и вышло.
Уже на другой день мы с отцом были в полку, и он дал
согласие на мое поступление в музкоманду.
Итак, я стал музыкантом! Настоящим музыкантом!.. Ме-
ня распирало от гордости, когда музкоманда маршировала
по улице и бегущие следом мальчишки с восторгом глядели
на меня и на барабан, что висел у меня на груди. А сколько
зависти я теперь читал в глазах Тэвана!
Положение мое очень изменилось. Теперь родителям не
приходилось заботиться ни о моей одежде, ни о моей еде.
Я получил военную форму и башмаки. Правда, одежда была
изрядно поношенной, но мне это даже нравилось. Я казался
себе уже бывалым солдатом.
Мои новые товарищи (я особенно гордился тем, что могу
теперь называть этих взрослых парней товарищами), и боль-
ше других Арсен—старшина в музкоманде,—любили меня.
Штерлинг был доволен моими успехами и спустя два-три ме-
сяца позволил мне учиться играть на трубе. Чего я еще мог
желать?!
МЫ ГОТОВИМСЯ К ТОРЖЕСТВЕННОЙ ВСТРЕЧЕ
Был август, конец жаркого лета двадцатого года.
В Ереване ждали прибытия представителя Антанты —
английского полковника Нокса. Вместе с почетным карау-
лом встречать его должна была и наша музкоманда.
С самого утра мы репетировали то английский гимн, то
дашнакский.
14
Мало того, что английский гимн был, по-моему, самым
нудным гимном на свете, мы еще и играли его из ряда вон
плохо—у нас было испорчено настроение. Наша музкоманда
хотя и размещалась в казармах ереванского полка, но, бу-
дучи единственной в городе, она подчинялась непосредствен-
но начальнику гарнизона. Это имело свои плюсы и минусы.
Почти каждый вечер мы выступали с концертами в Летнем
саду, нас часто приглашали и на всякие банкеты, на празд-
нества, на парады и на похороны. Поэтому мы жили доволь-
но свободно: уходили из полка в любое время и вообще не
подчинялись правилам внутреннего распорядка.
Надо признаться, что мы часто злоупотребляли своей
свободой.
Помню, позвали нас как-то на похороны известного в го-
роде богача. За игру нам, конечно, платили, но все деньги
обычно сразу же попадали в карманы командиров, а нас, в
лучшем случае, только кормили посытнее.
О том, что нас приглашают на похороны, дежурный пол-
ка сказал мне. Ну, а я, как и следовало, передал все честь
честью старшине Арсену (Штерлинг в похоронных процес-
сиях никогда не участвовал). Но когда мы вошли в указан-
ный двор и сказали, зачем пришли, нас с руганью выстави-
ли вон. Видно, я перепутал номер дома, потому что в этом
доме никто не умирал. Мы стояли на улице, не зная, как нам
быть. Возвращаться в полк ни с чем музыканты не хотели—
боялись, что меня накажут. Кто-то предложил заходить под-
ряд во все дворы, но остальные не согласились. Не в каждом
дворе отделаешься бранью, могут и кулаки в ход пустить.
И тут кларнетист Завен, мастер на выдумки, предложил
другой выход. Мы заиграли траурный марш и двинулись
по улице.
Был полдень, и на улицах народу хоть отбавляй. У хлеб-
ного магазина стояла огромная очередь. И все, конечно, смо-
трели на нас с удивлением.
Откуда ни возьмись, повылезали чумазые беспризорники
15
и тесным кольцом окружили нашу команду. Эта масса при-
дала процессии еще более необычный вид.
Так мы дошли до конца улицы. Никто не вышел нам на-
встречу. Похоже было, что никто нас здесь не ждал. Кто-то
предложил возвращаться, но остальные не согласились. На-
конец Арсен скомандовал: «Кру-у-гом!» — и мы, всё также
играя похоронный марш, зашагали в обратную сторону. Бес-
призорники не отставали. Больше того, их даже прибавилось.
Мы попытались отогнать мальчишек, но они тут же окружи-
ли нас снова. Четверо из них стали дурачиться: схватили
какого-то паренька и понесли вместо покойника, а остальные
выли, кричали, рвали на себе волосы—играли роль убитых
горем родственников.
Прохожие смеялись, а некоторые ругали нас, но мы про-
должали играть, пока вдруг из какого-то двора навстречу
нам выбежали, замахали руками: наконец мы нашли дом,
который искали...
Об этой нашей выходке в городе говорили несколько
дней. Ругали на чем свет стоит. А уж как в полку нам до-
сталось, и говорить не приходится. Грозились на гауптвахту
засадить, но на другой день мы должны были играть на бан-
кете у местного богача, и начальству ничего не оставалось,
как простить нам.
Не удивительно, что полковое командование не выносило
нашу команду и при всяком удобном случае делало все воз-
можное, чтобы поприжать нас. Стоило кому-нибудь из нас
хоть немного опоздать к завтраку, и в кухне уже ничего
не выдавали, да еще и издевались: «На банкете поужи-
наете».
Но ужаснее всего было то, что нам никто не хотел выда-
вать новую форму, а старая уже совсем расползалась на нас.
О башмаках и говорить не приходилось.
Не знаю откуда, но среди музыкантов пошел слушок, что
в полку для нас получено новое обмундирование, но коман-
дование присвоило его себе. Все волновались, горячо спори-
16
ли, что-то кому-то доказывали. И в день, когда мы репети-
ровали английский гимн, страсти накалились до предела,
потому и репетиция все не клеилась.
Штерлинг, изрядно с нами намучившись, отложил нако-
нец палочку и обратился к Арсену:
— Вас ист дас?.. Почему играть так плёхо?..
— У ребят настроение упало, маэстро,— объяснил стар-
шина, вытянувшись перед капельмейстером.
— Почему?
— Да все из-за этой формы. По какому они, спрашивает-
ся, праву не выдают ее нам?
Это был не первый разговор о форме со Штерлингом.
Старик вдруг взорвался:
— Их ферштейн нихт...1 В Армения нет порядок. Я тебе
три раз говориль, что биль у польковник Багратунп, но он
ответил, что вам новый платье не дает, ваш платье совер-
шенно новый...
— Вот это новое, маэстро? — Арсен дернул себя за
ворот.— Мы уже третий год носим ее, на честном слове все
держится...
— Мольчайт! — закричал Штерлинг.— Ты есть старши-
на, фельдфебель, ты служить в армия... В армия главное—
дисциплина, порядок. Понятно?.. Если польковник ска-
зали, что ваш форма кароший, фельдфебель собирай одеж-
да, мой, штопай и сделай аллее музикантен настоящий
зольдатен...
Пока он говорил, открылась дверь и в репетиционный
зал вошел невысокий юноша в штатском. Но мы были так
увлечены спором Штерлинга и Арсена, что вначале не об-
ратили на него внимания.
— Дело ваше, маэстро,— пожал плечами Арсен.— Вот
мы сегодня идем встречать этого англичанина Нокса или
как его там... Поглядит он на нас и что же скажет, а?
— Это не есть ваша забота.— Штерлинг с недовольным
1 Я не понимаю (нем.).
Музыкантская команда
17
лицом повернулся к вошедшему: —Вас волен зи?.. Что хо-
чет вы?..
— Здравствуйте, маэстро,— ответил вошедший, пройдя
вперед.— У меня рекомендательное письмо... От доктора
Миракяна.
Штерлинг молча взял протянутое письмо и стал читать.
Немного погодя он поднял голову.
— Ваше имя Цолак Саградян? — спросил он.— Вы был
корнетист? Играл в армии Кольчак?.. А почему идти в Эри-
ван?.. Кто пустил вас?..
— Но ведь красные разбили нашу армию, маэстро,—
ответил юноша.— А мой отец был торговцем, и большевики
арестовали его... Мне оставалось только бежать сюда, в сво-
бодную Армению...
Объяснение вполне удовлетворило маэстро. В те времена
действительно некоторые армяне, служившие в белой ар-
мии, возвращались в дашнакскую Армению.
— Зер гут, зер гут,— сказал Штерлинг.
Маэстро провел новичка в свою комнату — прослушать,
как он играет, а нам пригрозил, что, если мы еще раз за-
ведем речь о новой форме, всех нас наконец посадят на
гауптвахту.
Как только маэстро вышел, мы сразу повскакали с мест.
— Видали?! — вскричал Арсен.—Полковник Багратуни
сказал, что наши формы новые! Ах, чтоб ему!..
Все ребята разозлились не на шутку. Мы прекрасно зна-
ли, что полковник Багратуни и особенно его адъютант, всем
известный повеса Матевосян, обворовывает весь полк, добы-
вает себе на кутежи. У нас не было никакого сомнения, что
и наша форма пойдет им на попойки.
Неужто мы смиримся с этим, ребята, не проучим
их? спросил кларнетист Завен, зачинщик всех наших про-
делок.
Маленький, толстенький, любитель позубоскалить, он все-
18
гда что-нибудь да придумает. Потому-то и на этот раз вся
команда обернулась к нему, ожидая, что он такое скажет.
Но в ту минуту из комнаты, куда ушел Штерлинг с нович-
ком, донеслись звуки корнета. Все прислушались. Мело-
дия была мне незнакома, но чувствовалось, что играет он
хорошо.
— Ого, ничего себе играет, а, ребята? — заорал Ко-
рюн, по прозвищу Гимназист, который тоже был корнети-
стом.
— И правда зер гут,— подтвердил Завен.— Если не луч-
ше, то и не хуже тебя, Корюн, играет...
Но Арсен был явно чем-то недоволен.
— И откуда этот Жоржик свалился на нашу голову?
А, Гагик? — добавил он, обращаясь уже ко мне.
Удивительный парень этот Арсен! Он иногда задавал
мне такие вопросы, что я терялся.
— Не знаю откуда, он ведь сказал, что красные поймали
его отца, а он удрал сюда...
— Ох уж эти мне красные! — в сердцах произнес Ар-
сен.— Не могли вместе с отцом и сыночка прихватить?
Признаться, мне было странно, чего это Арсен взъелся
на новенького. Цолак явно был хорошим музыкантом и не
подал никакого повода к неудовольствию.
— И что тебе в нем так не понравилось?—удивился ба-
ритонист Киракос.—Парень вроде ничего. Вполне достойный
человек и играет здорово.
— А ты помалкивай! Тоже мне «достойный человек»?
Вроде тебя,—разозлился Арсен.—Думаешь, я не помню, что
и ты втерся в музкоманду по знакомству...
А ведь и правда! Все прекрасно помнили, как Киракос
в первый раз пришел в музкоманду. Штерлинг не принял
его, сказал, что способностей нет. Но музкоманда считалась
«теплым местечком», и родственнички Киракоса всеми прав-
дами и неправдами добились своего, и, вопреки желанию
Штерлинга, парень был зачислен в музкоманду.
19
— Не люблю, когда с записочками приходят,— продол-
жал упорствовать Арсен.— Небось купеческий сыночек. Без
взятки тут наверняка не обошлось. Ну да черт с ним! Давай-
те лучше о деле поговорим. Я придумал, как нам насолить
этим мерзавцам за то, что они присвоили наши формы.
Только вот как бы этот Жоржик, драпанувший от красных,
не пронюхал и дела не испортил...
— И что же ты придумал? Может, расскажешь?—поин-
тересовались ребята.
— А ну, Малыш! — повернулся ко мне Арсен.
Я понял его: это означало, что мне надо идти к двери.
Я уже привык в таких случаях стоять на страже.
Арсен приглушенным голосом стал выкладывать свой
план.
— Начальство считает, что формы наши еще новые,—
сказал он.— Вот мы и покажем, какие они новые. Выберем
в каптерке все самое драное, нарядимся и пойдем на вокзал.
Пусть англичане полюбуются.
На минуту все опешили от такого предложения. Первым
опомнился Киракос и заорал:
— Издеваешься, что ли, над нами?! Хочешь, чтобы Ба-
грату ни всех в геенне огненной сжег?..
— И правда, Арсен, придумаешь тоже...— протянул
флейтист Вардкес, которого за спокойный нрав прозвали
Тихоней.
— Ничего они не сделают,— уверенно сказал Арсен.—
Захотят, конечно, прижать нас, не без этого, да ничего не
смогут поделать.
— Может, думаешь, твои прекрасные глаза на них по-
действуют? — не унимался Киракос.
— Ив самом деле, не вздумай дурака валять! — вме-
шался в разговор Гимназист.—Из-за тебя всех нас в тюрьму
засадят и восемь шкур сдерут...
— Да вы забыли, что ли? Ведь в городе, кроме нашего,
нет никакого оркестра! — заорал Арсен.— Начиная с сего-
20
дняшнего дня будут закатывать банкет за банкетом в честь
англичанина, парады всякие да смотры... И как же это они
без нас выйдут из положения? Как, я вас спрашиваю...
Что верно, то верно. Наш оркестр и правда был единст-
венный в городе! В такое время им без оркестра никак не
обойтись. Однако многие еще колебались. А Киракос упря-
мо твердил, что не снести нам головы за такую проделку.
Завен разозлился и закричал на него:
— Кончай ныть, Дьячок, дай нам подумать!..— И, уже
обращаясь к Арсену, добавил: —Что и говорить, хорошую
ты придумал потеху, но вот вопрос: что нам делать с этим
новеньким корнетистом? Дело-то ведь такое, что все долж-
ны, как один, действовать.
Тут я заметил в коридоре Цолака, он направлялся в на-
шу сторону.
— Полундра! — закричал я.— Он идет сюда...
♦ * ♦
Ребята примолкли. Цолак, улыбаясь, вошел и сказал:
— Ребята, а кажется, Штерлингу понравилось, как я
играю. Он потопал в штаб оформлять меня приказом. Так
что можете поздравить: с сегодняшнего дня я в вашей муз-
команде. Давайте познакомимся поближе. Как зовут меня,
вы слышали — Цолаком, а фамилия — Саградян...
Арсен подошел к нему и протянул руку:
— Здорово, браток, а меня Арсеном звать. А другое мое
имя — Дмбуз ’. Я здешний старшина...
Затем он по очереди представил всех музыкантов. Назы-
вая их имена и клички, сказал, кто на каком инструменте
играет, и охарактеризовал, у кого какой характер. Начал с
шутника Завена, потом представил Тихоню Вардкеса и так
всех по очереди. Наконец до меня добрался.
— Мы, браток, слушали тебя!—Арсен многозначительно
1 Дмбуз — кулак.
посмотрел на Цолака.— Играешь ты и правда здорово. Но
скажи-ка на милость, знаешь ли ты правила музыкантской
команды?..
— Знаю,— кивнул Цолак.— Штерлинг, почитай, битый
час мне их втолковывал.
— Втолковывал, говоришь? И какая же первейшая за-
поведь? — спросил Арсен.
— Ну... быть дисциплинированным, не опаздывать на
репетиции, выполнять все приказы начальства...
Мы дружно расхохотались.
— Это Штерлинг так считает, а сам-то ты способен по-
раскинуть мозгами?— И Арсен обратился ко мне:— Ну-ка,
Малыш, скажи-ка нам, какая первейшая заповедь муз-
команды?
Я сделал шаг вперед и без запинки, как учил меня
Арсен, выпалил:
— За товарищей и в огонь и в воду!
— Понятно? — наставительным тоном спросил Арсен,
глядя на Цолака.— А вторую заповедь знаешь?
На сей раз Цолак уже молча пожал плечами. Арсен сно-
ва обернулся ко мне:
— Малыш...
— За товарищей и в огонь и в воду! — повторил я.
— А третья заповедь какая? — продолжал Арсен.
Но Цолак предупредил меня:
— Опять же за товарищей и в огонь и в воду! Так,
что ли?
— А ты понятливый! — довольно произнес Арсен.
— Ну что ж, ребята,—серьезно сказал Цолак,— я очень
рад, что вы придерживаетесь такой заповеди. Постараюсь
не подвести вас и я.
— Зер гут, зер гут,— кивнул Арсен.— Остается только
выдать тебе военную форму, и с сегодняшнего дня ты ста-
нешь, как и мы, парнем музкоманды...— Он подмигнул нам
и, открыв дверь, вошел в свою каптерку.
Цолак вынул из кармана пачку папирос «Лора».
— Есть среди вас курящие?
Вопрос был излишним. Курили все. И так как курево
ребятам выдавалось очень редко, все с возгласами: «Нале-
тай, ребята!... Живем!» — потянулись за папиросами и в
мгновение ока почти опустошили коробку. Я было тоже по-
тянулся, но Цолак дал мне щелчка и закрыл коробку.
— А я и не курю! Просто хотел проверить тебя... Арсен
мне поблажек не делает.
Цолак весело рассмеялся.
Киракос жадно затянулся и доверительно сказал:
— Ты не горюй, что все твои папиросы разошлись. Не-
чего будет курить — Малыш насобирает тебе окурков.
Что верно, то верно. Иногда нашим приходилось уж
очень туго, и тогда я собирал им окурки на улице. Но, кро-
ме Киракоса и еще кое-кого, никто их не курил.
— А вам, выходит, не очень-то сладко живется,—ска-
зал Цолак.
Киракос стал жаловаться: и с табаком, мол, в армии де-
ла плохи, и с едой не ахти — тоже дают только червячка
заморить...
— А может, помолчишь, Дьячок? — прервал Завен.—
Уж ты-то голодным не остаешься. Забыл, как мы тебя за-
стукали, когда втихаря лаваш с каурмой 1 лопал?..
— Ну ладно, ты...— испуганно забормотал Киракос.—
Вечно будете попрекать меня этим?.. Ну случилось, согре-
шил раз. Больше-то я такого не делаю?..
— Как же, сделаешь! Кулак Арсена и не у такого сеньо-
ра аппетит отобьет,— засмеялся Гимназист.
Я слушал эту перепалку, а сам все думал: «И где это
Цолак научился так играть?» Думал-думал и спросил. Он
сказал, что учился в консерватории. Есть, оказывается, та-
кое учебное заведение.
1 Лаваш — тонко раскатанный хлеб из кислого теста ; к а у р-
м а — мясо, нажаренное впрок, на зиму.
23
— А я смогу поступить б консерваторию, как ты дума-
ешь? — не отставал я от Цолака.
— Почему же нет? Вот погоди немного, может, в Ерева-
не откроют консерваторию, ты и поступишь туда.
Я ему, конечно, не поверил. «Откуда в Ереване взяться
консерватории?» — подумалось мне.
В это время Арсен вышел из каптерки и, положив перед
Цолаком форму и башмаки, сказал:
— На, браток, носи на здоровье.
Мы поглядели на обмундирование и все невольно прыс-
нули: «Носи на здоровье», а носить-то там и нечего, потому
что такие это были лохмотья. Цолак покосился на нас: по-
думал, наверно, что мы его разыгрываем. Но уж какой там
розыгрыш. Просто Арсен решил испытать парня.
Чуть позже и мы все должны были вырядиться в такие
же лохмотья. Арсен хотел проверить, наденет Цолак такую
рухлядь или нет. Не согласись он на это, все наши планы
сорвались бы.
— А чего все это в таком состоянии? — спросил Цолак,
приподняв двумя пальцами штаны.
— Чем богаты, тем и делимся, другого у нас не имеет-
ся,— отрезал Арсен.
— В таком случае я останусь в своей одежде.
— Как же так? В штатском пойдешь на вокзал? — уди-
вился Завен.
— Нет, почему же?—спокойно возразил Цолак.—Я ведь
из армии, и у меня почти совсем новое обмундирование.
— Так то колчаковское, а здесь дашнаки,— сказал Ар-
сен,— у них другая форма.
Какой же ты старшина? Не знаешь разве, что и Кол-
чаку и дашнакам обмундирование дает Антанта?_____съяз-
вил Цолак.
Ребята заволновались. Нельзя же было допустить, чтобы
все мы пошли на вокзал в старье, а этот новенький вырядил-
ся бы с иголочки. Все бы поняли, что к чему. Надо было во
24
что бы то ни стало воспрепятствовать Цолаку. Может, рас-
сказать ему о наших планах? Но нет! Кто знает, что он за
гусь! Еще, чего доброго, продаст!..
— А где же эта твоя колчаковская форма? — поинтере-
совался Арсен.
— Дома у дяди,— ответил Цолак.— Я сбегаю переоде-
нусь и вернусь.
— Не пойдет это!
— Почему?
— А потому, что через час мы отправимся на станцию
английского гостя встречать.
— Ну и ладно! Переоденусь и приду прямо на вокзал...
Ребята замялись. Цолак стал объяснять, что ему даже
очень на руку это: жена дяди, мол, тяжело больна, и надо
обязательно ее проведать.
— Не пойдет! — сердито отрезал Арсен.— Где это вида-
но? Не успел явиться в команду, уже в город бежит!
Цолак мгновение колебался. Может, боялся восстано-
вить против себя ребят. И тем не менее он сказал:
— Ничего не поделаешь! Придется отпроситься у Штер-
линга... Думаю, он поймет меня и отпустит...
Сомнений ни у кого не оставалось: новенький — тот еще
фрукт! Арсен, смерив его взглядом с ног до головы, проце-
дил сквозь зубы:
— Ладно, будь по-твоему, иди... Но сегодняшний день
запомни!
Он сказал это так, что Цолак снова на миг как бы зако-
лебался.
— Поймите, ребята, я должен идти,— сказал он твердо.
Все молча отвернулись. Цолак вышел. Мы помолчали.
Первым заговорил Завен:
— Ну, что теперь будем делать, старшина?
— А то и сделаем, что решили.
ТОРЖЕСТВЕННАЯ ВСТРЕЧА
Если бы спустя полчаса кто-нибудь вошел в нашу казар-
му, он бы решил, что попал в сумасшедший дом.
В репетиционном зале была невероятная суматоха. Раз-
глядывая друг друга, ребята шумно хохотали.
Да и как тут было не смеяться. Один натянул гимна-
стерку всю в заплатах да с оторванными карманами; на
другом фуражка без козырька; третий вместо сапог надел
старые галоши и привязал их к ногам обрывками грязного
бинта; четвертый вырядился в английский френч, с которо-
го были срезаны все пуговицы, и потому от малейшего
движения фалды его распахивались и виднелась рваная на-
тельная рубаха...
Словом, ребята разошлись. И тем не менее когда Арсен
построил нас и оглядел, он остался недоволен многими.
— Не годится это,— сказал он, глядя на Вардкеса.—
В такой гимнастерке не грех на бал отправляться...
Он оглядывал каждого из ребят и «подправлял» изъяны
в их одежде: кому карман оторвет, кому дырку прорвет...
Наконец очередь дошла до меня. Мой вид привел Арсена в
негодование.
— Э-э, Малыш, ты, видно, надумал обручиться с дочкой
этого Нокса, а?..— вскричал он, оглядев меня с ног до го-
ловы.
Я невольно осмотрел себя: действительно, моя одежда
выглядела несколько лучше, чем у многих. Но это оттого,
что все были старше и ловчее. Я не успевал дотянуться до
рванья, как у меня уже вырывали всё из рук.
— Ну ладно, ладно,— примирительным тоном сказал
Арсен,— мы сейчас и тебя приведем в порядок...
И он «привел меня в порядок». Сапоги выудил такие,
что и в сказке о них не сказать, и пером не описать: две
моих ноги уместились бы в одном. А уж заплаты на них
живого места не оставили. Но Арсену и этого было мало:
26
он объявил, что у моих сапог вид чересчур привлекатель-
ный и что они могут возбудить зависть гостей. Посему он
решил, что необходимо «слегка изменить их вид».
Сильными ручищами он оторвал подметку у одного мое-
го сапога, на гимнастерке сорвал пару пуговиц и надпорол
воротник. В обшем, полный маскарад.
Когда все «приготовления» были закончены, Арсен при-
казал нам собираться к походу. Эта задача была не из лег-
ких. Стоило кому-нибудь из офицеров увидеть команду
оборванцев, и нас тотчас повернули бы обратно.
Подразделения полка размещались все в одном здании,
а музкоманда — отдельно, в одноэтажном бараке. Он стоял
особняком: это чтобы мы своей музыкой никому не
мешали.
Арсен выслал меня в дозор. Я выждал, пока полуден-
ный зной не разогнал всех со двора, и свистнул. Тут же вы-
сыпали наши и поспешили к воротам.
Часовой был предупрежден о том, что музкоманда долж-
на быть на вокзале, и теперь, завидев нас, он открыл воро-
та, а сам привалился к стене и стал разглядывать наши
сверкающие на солнце инструменты. Я уже говорил, что
солдаты нас недолюбливали: считали, что жизнь у музы-
кантов слишком легкая — ни тебе караульной службы, ни
учений, ни дежурств на кухне, да к тому же право свобод-
ного входа и выхода из казармы. «Лафа же вам,— говорили
они.— Разве это солдатская жизнь? С утра дуете в свои тру-
бы в казарме, по вечерам — в Летнем саду. А захотите но-
чевать дома, в любое время можете смотать удочки: финть —
и там!.. Не то что мы: маемся, а не живем. И не знаем, до-
ведется ли когда увидеть свой дом, свою жену и детей...»
Солдаты эти всё больше были из пожилых крестьян, на-
сильно оторванных от родного дома, от семьи. Часовой у во-
рот, видно, тоже был один из них.
Мы строем проходили мимо него, а он, казалось, только
и видел, что наши инструменты. Но вдруг глаза его расши-
27
рились: он уставился на лохмотья Вардкеса, потом стал
разглядывать Завена, Корюна, меня...
— Прости господи, уж не собаки ли за ними гна-
лись?..— изумленный, прошептал он.
— Дядя, закрой рот, не то ворона в нем гнездо совьет! —
крикнул Завен со смехом.
Ребята дружно загоготали.
— Разговорчики! — строго прикрикнул Арсен.
Он, видно, побаивался, что хохот и разные там шуточки
привлекут внимание офицеров.
Наконец мы выбрались на улицу и зашагали к вокзалу.
Наш полк размещался у моста через Зангу. Дорога кру-
то поднималась вверх, но мы почти бежали. Казалось, что
нас вот-вот настигнет кто-нибудь из офицеров и с бранью
погонит назад. Мне бежать было особенно трудно: огромные
сапоги, да еще и подметки оторваны. Я вскидывал колени
как можно выше и, наверно, напоминал гарцующего коня.
На наше счастье, был жаркий послеполуденный час и на
улицах почти не было прохожих. Арсен вел нас кривыми,
безлюдными переулками.
Вскоре мы выбрались из города и дорогой через поле на-
правились прямо к вокзалу, который в те годы был доволь-
но далеко от города. Шагая, мы поднимали тучи пыли, но
на сей раз никто не беспокоился об опрятности.
Обычно при таких встречах приходилось подолгу дожи-
даться поезда. В те годы железная дорога действовала так,
что никогда нельзя было предугадать, за сколько времени
поезд доберется от ближайшего полустанка Улуханлу до
Еревана. Случалось, иной раз на это уходили часы. Но рано
или поздно, поезд прибывал, и если с ним приезжали какие-
нибудь важные гости, начинался обмен приветственными
речами. Только после того оркестр играл «Янки Дудль»,
«Марсельезу» или «Боже, храни короля», в зависимости
28
от национальной принадлежности гостей. Затем звучал даш-
накский гимн. Гости небрежно, не глядя на глазеющую тол-
пу, проходили мимо почетного караула и, рассевшись по
фаэтонам, направлялись в город. А мы опять тащились по
дороге, утопая в пыли или в грязи, и на чем свет стоит ру-
гали всяких там дипломатов и военных атташе, а больше
всех — дашнакских министров и генералов. Так бывало
обычно. Но что будет на сей раз, мы представить себе не
могли.
Недалеко от вокзала команда построилась и с маршем
вышла на небольшую привокзальную площадь.
В это же время сюда подъехало несколько экипажей.
В одном из них сидел Штерлинг, а рядом с ним тот, ко-
го мы меньше всего ожидали увидеть в его компании,—
Цолак. Он был, конечно, в новенькой форме, чистенький и
прилизанный.
«Вот оно что...»,— подумал я, метнув быстрый взгляд на
товарищей, и заметил, что они удивлены и разъярены не
меньше моего.
— В экипажах, значит, разъезжаем?.. И не с кем-ни-
будь, а с самим Штерлингом,— выцедил сквозь зубы Ар-
сен.— Ах ты сукин сын!..
Заслышав звуки марша, Штерлинг остановил экипаж,
поднялся и стал дирижировать прямо с фаэтона. Он был
близорук и не сразу разглядел наши отрепья. Но зато на
лице Цолака тут же появилось выражение удивления и,
похоже, даже недовольства.
Увидев Штерлинга, мы машинально все, как по коман-
де, вытянулись. У меня, например, мурашки по телу побе-
жали. Думаю, что и многие из нас в эту минуту пожалели
о нашей проделке, оттого и старались играть как можно
лучше и шагать как можно ровнее, изо всех сил отпечаты-
вая шаг. Только зря мы старались. Все, как назло, получа-
лось наоборот. От большой старательности Завена галоша,
привязанная к его ноге, отлетела в сторону. Бедняга так рас-
30
терялся, что побежал вслед за нею, не переставая в то же
время играть на своем кларнете. И тут Штерлинг наконец
увидел все.
Он сошел с фаэтона, поначалу еще сохраняя на лице за-
стывшее подобие улыбки. Потом эта улыбка перешла в
изумление. Затем — в ужас. Но раньше, чем Штерлинг от-
крыл рот, чтобы что-то сказать, послышался чей-то истери-
ческий вопль:
— Назад!.. Убирайтесь отсюда, негодяи! Мерзавцы, раз-
бойники!..
Мы обернулись в ту сторону, откуда неслись крики, и
увидели бегущего к нам высокого человека. Это был коман-
дир нашего полка, полковник Багратуни.
Все растерянно остановились. Некоторые прекратили иг-
рать, остальные, наоборот, обалдев от страха, тянули одну
и ту же ноту. В следующее мгновение гром разразился над
головой Штерлинга. Бедный австриец и сам еще не успел
понять, что же такое происходит, как на него накинулся Ба-
гратуни.
— Что это?! Это предательство, бунт!..— орал полков-
ник.— Я прикажу всю вашу шайку вместе с вами сегодня
же отдать под суд и расстрелять... Всех, без исключения!..
С перепугу Штерлинг заморгал глазами, потом попытал-
ся что-то сказать, но от растерянности заговорил по-немец-
ки. И это еще больше разозлило Багратуни.
— Ферштейн нихт, ферштейн нихт!..— кричал он.— Не-
годяй!.. Марш отсюда прямо на гауптвахту! Там будешь
ферштейн...
Бо время этого переполоха мой взгляд вдруг упал на Цо-
лака. Он тоже сошел с фаэтона и теперь, скрестив руки на
груди, с любопытством наблюдал происходящее. Что и гово-
рить, меня ужасно разозлил его преспокойный вид. Поду-
мать только, в то самое время, когда всем нам угрожает та-
кая опасность, этот бессовестный еще и усмехается себе под
нос...
31
А события развертывались с молниеносной быстротой.
По приказу Багратуни мы повернули назад и бегом напра-
вились в город, прямо на гауптвахту. Но только мы покину-
ли вокзал, как за нами на коне прискакал офицер и с бра-
нью заставил нас повернуть назад. Видно, собравшиеся там
министры и генералы сообразили, что без музыкантов им не
обойтись. Вот-вот подойдет поезд, англичан надо встретить
как можно торжественнее. А какая же торжественность без
музыки, без гимнов?..
Когда мы, вконец запыхавшиеся, остановились у входа
в вокзал, то оказались окруженными большой группой во-
енных и должностных лиц. Они внимательно разглядыва-
ли нас, и чем дольше, тем большую досаду выражали их
лица. Потом все хором громко ругались, всячески угрожали
нам за то, что из-за нас оскандалятся перед иностранцами.
Они могли бы уже и не кричать: мы и без того понимали,
что, поддавшись на уговоры Арсена, влипли в неприятную
историю.
Но время шло, и наконец высокопоставленные лица со-
образили, что одной бранью дела не исправишь, нужно бы-
ло искать выход из создавшегося положения. После недол-
гого совещания одному из них пришла наконец в голову
наипростейшая мысль: срочно направить в город несколь-
ко фаэтонов за новыми формами.
На том и порешили. Фаэтоны тут же помчались к гар-
низонным складам, а нас погнали в одну из комнат вокзала
и заставили раздеться,— это чтобы потом, когда привезут
обмундирование, не потерять ни минуты.
Никому, конечно, и в голову не пришло, что может так
случиться, поезд придет раньше, чем вернутся фаэтоны, и
тогда... тогда нам придется либо вовсе не встречать англи-
чан, либо встречать их в нижнем белье.
Да, в тот день все словно потеряли головы и то и дело
отдавали приказы один нелепее другого.
32
...— Вот увидите, фаэтоны опоздают, играть мы не бу-
дем, а потом нам никакой одежды не дадут... Да еще упе-
кут в каталажку.
Это сказал Левон. Первая буря пронеслась мимо, но мно-
гие еще были полны страха.
Вид у нас в одном нижнем белье был довольно плачев-
ный, но никому пока еще было не до зубоскальства. Одни
сидели понурив голову, другие беспокойно шагали из угла
в угол.
— Еще погодите,— сказал Корюн,— если даже и приве-
зут вовремя новую форму, все равно — только сыграем, и
всех нас в этой самой новенькой одежде прямехонько в три-
бунал и погонят.
— Как бы не так! В новой-то одежде? — вмешался Ас-
каназ.— Погнать-то погонят, да только заставят снова в на-
ши лохмотья обрядиться.
Эти предсказания повергли Киракоса в ужас, и он, обра-
тившись к Арсену, взвизгнул:
— Что же ты молчишь, а?! Хоть бы словечко сказал...
Ты нас втравил в эту беду. Говори теперь, что делать?
Но Арсен, казалось, не услышал его слов и, повернув-
шись ко мне, спросил:
— А где этот прохвост, Малыш?
— Какой прохвост?— растерялся я. Но тут же сообра-
зил:— A-а, Цолак?.. Откуда мне знать!..
Пожав плечами, я подошел к окну и стал рассматривать
собравшихся на перроне. В одном конце его выстроился по-
четный караул, а в другом собрались члены правительства
и еще какие-то господа и расфуфыренные дамы. Все были
возбуждены, оживленно разговаривали, смеялись.
В этой толпе я разглядел нашего домовладельца, Араке-
ла-агу. Он был в черном сюртуке и с тяжелой золотой цепью
от часов на толстом пузе. Рядом жалась его жена Верго, а
чуть в стороне — их родственница Анаит в одежде сестры
милосердия и с букетом в руке. Потом я заметил Штерлин-
33
га. Он стоял опустив голову. Наконец я приметил Цолака.
В эту как раз минуту мимо него проходили два железнодо-
рожника. Один из них столкнулся с Цолаком, и тот что-то
сказал железнодорожнику — видно, обругал. Потом Цела к
подошел к Штерлингу. Я доложил обо всем Арсену, и он
яростно сплюнул:
— Видали, как он к начальству в доверие втирается?..
Недаром я говорил, что от этого купеческого сынка добра
не ждите...
Потом снова воцарилось молчание. Сидевший на корточ-
ках у стены Завен задумчиво стал напевать:
— Пляши, пляши, я тебе на бубне подыграю...
Флейтист Вардкес отмахнулся:
— Да заткнись ты, Завен!..
Все снова стихли. С перрона доносились какие-то выкри-
ки, там, наверно, начали выстраивать почетный караул.
Мы напряженно прислушивались, не подходит ли поезд.
Если поезд прибудет раньше, чем наша новая форма, и мы
не сможем встретить гостей, нам несдобровать.
Было мгновение, когда показалось, что наши страхи и
подозрения вот-вот оправдаются: далеко у семафора вдруг
послышался свисток паровоза, а фаэтоны всё не прибывали.
Снова в нашу комнату влетел полковник Багратуни с
бранью и угрозами посадить, расстрелять, повесить... Но в
это время снаружи послышались какие-то выстрелы, и все
обернулись в ту сторону. С перрона вбежал поручик Мате-
восян и, задыхаясь, доложил:
Господин полковник, с крыши перрона на солдат и
собравшихся швырнули большевистские листовки.
— Что?! — яростно заорал Багратуни.— Опять они на-
чали?!
И, позабыв про нас, выскочил на перрон. Из окна мы ви-
дели парящие в воздухе белые листки, слышали взволнован-
ные возгласы толпы. Несколько военных бегали взад и впе-
ред, громыхая по железной крыше. Видимо, разыскивали
34
ПОЛКОВНИК НОКС ДАЕТ СОВЕТЫ
виновников... Кто-то сообразил побежать вперед и остано-
вить поезд подальше от перрона, пока уляжется тревога.
И как раз в это время подоспели фаэтоны с новыми форма-
ми. Мы сломя голову кинулись одеваться, не разбирая раз-
меров одежды и обуви.
Кое-как снарядились, выскочили на перрон и выстрои-
лись справа от почетного караула. Здесь к нам присоедини-
лись Штерлинг и Цолак.
Волнение на вокзале немного улеглось, и поезд уже мед-
ленно приближался к станции. Встречающие дамы махали
букетами и платочками и кричали: «Ура-аа!..» Маэстро
время от времени оглядывался на пыхтящий паровоз, потом
взмахнул рукой, и мы заиграли «Встречный марш».
После этого все пошло обычным порядком. Из вагона
вышел худой, белесый английский полковник. Его привет-
ствовали длинными невнятными речами какие-то люди, спе-
циально для такого случая вырядившиеся во фраки. Потом
мы сыграли гимны... Затем перед гостями промаршировал
почетный караул, и мы снова заиграли марш.
Наконец и гости и встречающие расселись в фаэтоны и
направились в город, а мы двинулись к казармам.
И на обратном пути мы не переставая играли, а потому
обмен мнениями о событиях прошедшего дня начался, толь-
ко когда мы добрались до казармы.
На первый взгляд казалось, все еще может обойтись.
Ведь, несмотря ни на что, мы благополучно встретили анг-
личан, а потому хотелось верить, что угрозы так и останут-
ся угрозами и новая форма будет при нас. Все считали, что
нас спасли листовки. Не будь их, Багратуни бы не выбежал
из комнаты, поезд бы не остановили и мы бы не успели
35
одеться... Да и вообще одно упоминание о большевиках за-
ставило начальников позабыть обо всем, и о нас в том числе.
— Эти большевики провернули дельце пошибче наш >
го,— честно признал Арсен.— Не будь их, с нас бы семь
шкур содрали...
— Господи, вовремя ты ниспослал нам своих ангелов-
спасителей! — воскликнул Киракос, возведя очи к небу.
Завен тут же принялся его высмеивать:
— Это ты большевиков-то называешь ангелами? Не бо-
ишься греха?
— Неплохо бы добыть эту листовку да почитать ее,—
сказал Асканаз.—Солдаты из почетного караула наверняка
припрятали хоть одну.
Но Киракос тут же возразил:
— Только этого нам не хватало!
Я и раньше замечал, что разговоры о большевиках у нас
тотчас кем-нибудь обрываются. Даже Арсен, уж такой, ка-
залось, бесстрашный человек, но и он, едва заговаривали о
большевиках, переходил на шепот и пугливо озирался.
И сейчас он тут же подозрительно покосился на стояв-
шего в стороне Цолака и подал нам знак, чтобы умолкли.
Кстати, я забыл сказать, что в казармы Цолак пришел
с нами. Не будь сейчас ребята еще под страхом происшед-
шего на вокзале, между ними и Цолаком уже началась бы
хорошенькая потасовка. Но положение наше было пока не-
ясно, многие не без основания ждали, что нам зададут та-
кое — родную мать позабудешь, и потому все избегали
столкновения с предателем. Цолак несколько раз пытался
затеять разговор, но, видя, что ему не отвечают, замолк.
Итак, мы твердо решили, что Цолак — один из тех, при
ком нужно опасаться недозволенных разговоров. «И почему
это, думал я, так по-разному все относятся к большеви-
кам?»
Я знал, что в этом году в мае большевики подняли вос-
стание. Правда, в Ереване, кроме нескольких демонстраций,
36
ничего не было, но отец, возвращаясь из типографии, рас-
сказывал, что большевики отбили у правительства броне-
поезд «Вардан Зоравар», что в Карсе, в Александрополе и
еще во многих других местах между ними и дашнаками
происходят жестокие схватки. По рассказам отца получа-
лось, что эти большевики — Алавердян, Мусаэлян, Гукасян
и другие — вовсе и не плохие люди. Зато Аракел ага гово-
рил о них с пеной у рта, а его сын, маузерист Бахшо, даже
участвовал в боях против большевиков.
А были еще вот и такие, как наши музыканты: они
просто избегали каких бы то ни было разговоров, считая,
что от подобных дел лучше держаться подальше.
Все это казалось мне странным, непонятным и слишком
сложным, чтобы долго занимать мои мысли, тем более что
это время мы были заняты вопросом, казавшимся куда бо-
лее важным для нас: обменивали между собой брюки, гим-
настерки и башмаки, потому что на вокзале-то мы напялили
кому что под руки подвернулось, не считаясь с размером.
За этим переодеванием застал нас вошедший дежурный
полка. Он передал приказ начальства о том, что вечером-де
музыканты должны играть в доме премьер-министра на бан-
кете в честь англичан.
— Но смотрите, чтобы на сей раз не было никаких шту-
чек,— предупредил дежурный,— не то вам худо придется.
Он ушел, и все облегченно вздохнули. Из его слов мы
сделали для себя вывод, что, может, за нашу проделку те-
перь уж и не взыщут — не до того начальству.
Несмотря на громадные размеры зала, в этот вечер в до-
ме премьер-министра яблоку негде было упасть, и оркестр
разместили в смежной комнате у распахнутых настежь две-
рей. Мы играли, а сами с завистью взирали на ломившиеся
от яств и напитков столы, длинными рядами расставленные
вдоль стен. Вокруг столов восседали английские офицеры,
37
дашнакские министры и их разряженные жены, которые
казались мне необыкновенно красивыми.
Банкет начался с речи премьер-министра. Он то и дело
взмахивал руками и восклицал: «Мы всей душой преданы
идеям западной цивилизации!..»
Я, конечно, не разбирался, что значит «идеи западной
цивилизации», но слова были красивые, необычные, никто
из наших таких не употреблял.
После министра стал говорить англичанин. Все почти-
тельно называли его мистером Ноксом. Из его речи я тоже
ничего не понял. Прежде всего потому, что произнес он ее
по-английски. Но даже когда переводчик перевел эту речь
на армянский, до меня все равно ничего не дошло.
— Уважаемые леди и джентльмены,— сказал перевод-
чик,—я чрезвычайно рад видеть, как вы и ваша страна про-
буждаетесь от векового сна и входите в ряды цивилизован-
ных народов...
Слова эти почему-то вызвали среди гостей бурное лико-
вание. Все зааплодировали, закричали «ура», а я с изумле-
нием глядел то на одного, то на другого и никак не мог в
толк взять, когда же это все они спали, и когда англичанин
увиде’л их пробуждение, и почему, собственно, все это их
так радует.
мистера
туманно
Турции.
— Туш!.. Туш!..— визгливым голосом закричал тощий
тип с козлиной бородкой.
И мы два раза подряд сыграли туш в честь
Нокса.
Затем англичанин долго и очень высокопарно и
говорил о неустрашимой армянской армии и о
И наконец он сказал:
— Леди и джентльмены, должен предупредить, что вам
грозит страшная опасность. У вас есть ужасный враг. Сей-
час я говорю не о турках. Большевизм — вот где ваша ги-
бель!.. Посмотрите на Россию. Там царит анархия, беззако-
ние, растоптана цивилизация... Страшитесь большевистской
88
заразы! В мае этого года вы с трудом подавили первую
вспышку этой страшной эпидемии, но сегодняшний случай
на вокзале должен вас насторожить. Враг еще жив! Не дай-
те ему поднять голову. Не жалея сил, уничтожайте боль-
шевиков, и пусть ваша страна живет свободно отныне и
навеки!..
Эти слова снова вернули меня к мысли о том, как по-
разному люди относятся к большевикам. Вот и еще один,
на этот раз уже совершенно чужой человек, называет их
более страшными врагами армян, чем турки, и требует уни-
чтожить всех. И остальные, кажется, тоже согласны с ним.
Вот они снова кричат «ура» и аплодируют. А козлобородый
опять визжит:
— Браво!.. Туш!.. Туш!..
Мы и на этот раз сыграли туш. После этого за столом
воцарилась полная тишина, нарушаемая только звоном бо-
калов. Все благоговейно чокались с англичанином и пили
за его здоровье.
Вдруг среди перезвона я услышал чьи-то приглушенные,
но четкие слова:
— Мерзавец! Истинный мерзавец!..
До этого я не раз слышал, как наши ребята произносили
слова и похлеще, но на сей раз я, сам не знаю почему, со-
дрогнулся. У меня не было никакого сомнения, что выкрик-
нул эти слова кто-то из наших и что адресованы они англи-
чанину. Мгновение, затаив дыхание, мы переглядывались:
кто же это?!
К счастью, никто, кроме нас, видимо, не расслышал этих
слов. Даже Штерлпнг, который в эту минуту стоял
спиной к оркестру, оставался невозмутим. Впрочем, все его
внимание было поглощено гостями. Он старался не пропу-
стить ни одной команды. Вот он повернулся к оркестру и
зашептал:
— Сейчас начинайт танцевать... Шнеллер, Вальдтей-
фель...
39
Мы поспешно раскрыли ноты с вальсом Бальдтейфеля и,
как только послышался шум отодвигаемых стульев, начали
играть.
Так никто и не узнал, кто же осмелился обругать англи-
чанина.
Банкет затянулся до поздней ночи. Все мы страшно уста-
ли и проголодались. В тревоге дня мы даже не поужинали,
а в полку был неписаный закон: кто опоздал к трапезе,
оставался голодным.
Во время одного из перерывов ребята попросили Арсена:
пусть, мол, поговорит, чтобы нас накормили. И впрямь, на
столах оставалось еще столько яств, отчего бы и не выделить
нам небольшую долю? Штерлинг, например, уже устроился
за одним из столов и за обе щеки уплетал шашлык и запи-
вал его вином.
Арсен решительно направился к маэстро. Через минуту-
другую он вернулся и молча уселся на место, крепко обхва-
тив свой огромный бас-геликон, будто боялся, как бы кто-
нибудь не выхватил его.
Ребята в конце концов стали перешептываться между
собой:
— Поглядите, как он притих... Ни бе тебе, ни ме...
— Ишь, сидит словно овечка...
— И инструмента его совсем не слышно...
Последнее обстоятельство заметил также и Штерлинг.
— Эй, фельдфебель! — зашептал он сердито.— Почему
вы играйт зо шлехт?..
— «Шлехт, шлехт»...— бормотал себе под нос Арсен.—
Сам сел, поел-попил, тебе-то какая забота, что у меня в жи-
воте кишка кишку лопает... Шлехт!..
К счастью, в это время англичане поднялись, сказали,
что устали с дороги и должны отдохнуть.
И как только они вышли, нам было приказано собрать
свои манатки и отправляться в казарму.
...Ночь была лунная. Перед домом премьер-министра
стояло несколько фаэтонов, а вокруг суетились гости; одни
спешили занять место для себя, другие соревновались в га-
лантности: уступали места друзьям и знакомым.
Несмотря на поздний час, у подъезда толпились голод-
ные, изможденные беженцы. Они молили о куске хлеба. Не-
сколько офицеров с бранью пытались отогнать их подальше,
чтобы не ударить лицом в грязь перед чужеземцами.
Мы все вместе дошли до ближайшего угла. Здесь нам
предстояло разойтись в разные стороны: музыкантам — в
казарму, а мне домой (я, как самый младший, пользовался
правом ночевать дома).
Улицы были пустынны. Только время от времени слы-
шались звуки торопливых шагов запоздалых прохожих да
издалека доносились какие-то выстрелы.
— Мальчики кутят,—озабоченно сказал Арсен, прислу-
шиваясь к выстрелам. Потом обернулся ко мне:—Пошли,
провожу тебя.
— Не надо,— сказал я, немного обидевшись.— Я не ма-
ленький, сам дойду. Никого я не боюсь.
— А кто говорит, что боишься? — засмеялся Арсен.—
Разговор у меня к тебе есть.
Великан-басист был моим идолом, и, услышав, что он
хочет говорить со мной как с равным, я, конечно, не стал
возражать.
— Ну что ж, пошли,— произнес я как можно равнодуш-
нее.
Мы попрощались с остальными и направились в сторону
нашего дома. Я прислушивался к шагам, гулко отдающим-
ся в тишине ночи, и ждал, когда Арсен начнет разговор.
Но старшина молчал, погруженный в свои мысли. Пере-
кинутый через его плечо бас-геликон поблескивал в лунном
свете. Я решил сам начать разговор:
— Сегодня под конец твой геликон совсем не звучал.
Почему это?
41
— Не знаю,— рассеянно пожал плечами Арсен и снова
погрузился в размышления.
Я решил подождать еще немного. Меня вдруг заняла
проблема: как бы это наступить на собственную тень, ко-
торая двигалась впереди меня? Но каждый раз, едва я ре-
шительно выбрасывал вперед ногу, тень отскакивала от
меня. Заметив мои попытки, Арсен в сердцах сказал:
— Ходи спокойно, что это за мальчишество!
На сей раз я уже возмутился:
— А чего же ты молчишь? Ведь сказал—разговор есть!
— Разговор? Какой еще разговор? — удивленно погля-
дел на меня Арсен.
— Откуда я знаю?.. Сам же сказал, что хочешь пого-
ворить.
— Ах да...— протянул басист.— Послушай, как ты ду-
маешь, кто это сегодня обругал англичанина? Там, у ми-
нистра...
Я пожал плечами.
42
— Мне показалось, что это ты...
— Я? Нет, братец мой,— покачал головой Арсен.—
С меня довольно и того, что было сегодня на вокзале. За та-
?;ие слова с человека могут кожу содрать.
— А что говорил этот англичанин, я ничего и не
понял,— сказал я.
— Ну, это не твоего ума дело,— ответил Арсен и снова
надолго замолчал.
Я окончательно разозлился. Выходит, он обманул меня.
Никакого разговора у него нет, просто пошел меня прово-
жать.
— Знаешь что,— сказал я, останавливаясь посреди ули-
цы.— Иди-ка ты в казарму, а я сам домой доберусь...
— Почему? — растерялся Арсен.
— Так... Не нужны мне твои провожания.
Я повернулся, чтобы уйти, но тяжелая лапа Арсена тут
же опустилась на мое плечо. Несмотря на свою грубую на-
ружность, он был очень добрым парнем, этот Арсен. И на-
верно, он в эту минуту понял, что творится в моей душе.
— Ладно, не обижайся,— сказал он примирительным
тоном.— Ты только послушай, что делается.— Он затих и
снова прислушался к выстрелам, которые теперь раздава-
лись совсем близко.— Опять нализались и шныряют по
улицам со своими маузерами. Кто знает, что может слу-
читься... Можно ли в такую ночь тебя одного отпускать?
И Арсен с какой-то грубоватой нежностью вдруг притя-
нул меня к себе. Что и говорить, заботливость старшины
очень меня тронула: сам еще не избавился от сегодняшних
забот, неизвестно чем все кончится и что ждет его завтра, а
он думает обо мне, пошел провожать, чтобы, не дай бог, не
случилось беды...
И я, в свою очередь, повинуясь внутреннему порыву,
крепко прижался к Арсену, но тут же отстранился.
Дальше мы шли молча, погруженные каждый в свои
мысли, пока ие добрались до наших ворот.
43
Арсен толкнул калитку и, убедившись, что она закрыта,
протянул руку к колотушке. Но я удержал его:
— Не надо, Аракел-ага рассердится.
— Это кто? Хозяин дома, что ли?
— Ага. Весь день как собака лается, что я его по ночам
бужу... Лучше перелезу через забор.
— Погоди-ка.— Арсен опустил с плеча инструмент, за-
сунул руку в широкую пасть геликона и вытащил оттуда
что-то.— Держи.
Я в темноте ощупал, протянутый мне предмет.
— Хлеб, белый хлеб... Откуда это?
— Держи, не твоя забота.— Арсен снова всунул руку в
инструмент.— И это держи.
На сей раз в мои ладони посыпались английские галеты
и конфеты в бумажной обертке. И только сейчас я вспомнил,
что после неудачных переговоров со Штерлингом Арсен ку-
да-то исчез. По-видимому, он совершил небольшой набег на
хозяйскую кухню.
Я не смог удержаться от смеха:
— А мы-то все думали, отчего это у тебя инструмент не
звучит!..
— Ну ладно, ладно, лезь на свой забор...
— А это? — спросил я, протягивая ему все добро.
— Это же тебе, балда.
— Арсен...— начал я, но тут же какой-то комок застрял
у меня в горле и голос вдруг осип.
Да и Арсен не дал мне продолжать.
— Ну лезь, тебе говорят, а не то назад отберу! — ска-
зал он и подсадил меня своей огромной ручищей.
— Инструмент, мой инструмент...— зашептал я сверху.
Арсен протянул мне альт, и я соскочил вниз.
Ну, зольдат, как делишки? — послышалось из-за
стены.
Гут, очень хорошо,— сказал я.— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи,— ответил Арсен,
44
И я услышал его удаляющиеся торопливые шаги.
В лунном свете поблескивали стекла веранды Аракела-
аги. Все остальные строения потонули в тени большого со-
седнего дома.
Только я сделал несколько шагов в сторону своей камор-
ки, как послышались тихие шаги и я заметил движущуюся
ко мне тень.
— Мам, это ты? — тут же догадался я.
Она подошла и молча обняла меня.
— Почему не спишь? — упрекнул я ее.
— Ждала, пока вернешься. Сегодня ты очень опоздал.
Ничего не случилось?
— Мы играли в доме премьер-министра. Опять какие-то
англичане приехали... Если бы ты знала, какую мы сегодня
штуку выкинули... Смотри, видишь, на мне новая форма...
Но только ты немного подшей ее, а то все спадает с меня...
— Пошли, пошли домой,— сказала мама.
Мама зажгла керосиновую лампу, что стояла на столе.
Стекло было надтреснуто и заклеено пожелтевшей от огня
полоской бумаги.
Свет лампы падал на большую тахту, где рядком были
расстелены постели всего нашего семейства, на старый стол
и стулья, на почерневший от времени посудный шкафчик.
Часть комнаты отделяла занавеска. За ней была мамина
«кухня». Каким же бедным показался мне в этот вечер наш
дом!
Правда, в нише в углу было сложено на ящиках доволь-
но много книг — свидетельство того, что дом хоть и бедный,
но люди в нем живут читающие. Однако на этот раз даже
обилие книг меня не утешило.
А мама уже начала осматривать при свете мою новую
форму, довольно кивая головой. И это напомнило мне о дру-
гих сокровищах, которые я принес с собой.
— Смотри, мама, что я принес,— сказал я с гордостью,
показывая ей гостинцы Арсена.
45
Она снова обняла меня и поцеловала. Потом сказала:
— Ладно, Гагик-джан, давай спать, поздно уже...
И почти тут же погасила лампу, потому что нужно было
экономить керосин.
Я быстренько разделся в темноте и нырнул в постель.
Отец так и не проснулся. А чуть позже послышалось ров-
ное дыхание мамы. Но мне спать не хотелось. Множество
мыслей роилось в голове, в памяти всплывали события ми-
нувшего дня, Арсен, Цолак...
Арсен и Цолак... Отчего это люди бывают такими раз-
ными? Отчего Арсен добрый и хороший, а этот Цолак та-
кой противный?..
Не знаю, сколько времени я пролежал так, но вот послы-
шались первые петушиные крики. А я лежал на спине, за-
ложив руки под голову, и улыбался в темноте своим мы-
слям, рисовал себе картины, одна другой приятнее: как по
достоинству награждают Арсена и, наоборот, как с позором
выгоняют из музкоманды Цо лака.
С этими мыслями я и заснул.
С ЦОЛАКА СРЫВАЕТСЯ МАСКА
Проснулся я довольно поздно. Дома у нас часов не было,
но по полосам света на полу я определил, что уже опазды-
ваю в казарму. Если ребята не оставили мне завтрак, то до
обеда придется быть голодным.
В комнате никого не было, и, быстро одевшись, я вышел
во двор. Мама, сидя под тутовым деревом, молола соль.
Отец, конечно, уже давно был в своей типографии.
— Заспался ты сегодня, сынок,— сказала мама, увидев
меня.
— Что же ты не разбудила? — недовольно пробурчал
я, направляясь к умывальнику.
— Да ведь ты, сынок, вон как поздно пришел, потому
я и не стала будить тебя... Не беда, ты еще маленький, про-
стят.
Это мамино убеждение, что я «еще маленький», меня
просто бесило. Что же это выходит? Человеку целых трина-
дцать лет, здоровый уже парень, альтист в военном оркест-
ре, а ему на каждом шагу тычут в нос «маленький да ма-
ленький». А когда такое говорит мама, самый родной и
близкий человек, совсем обидно...
Но не успел я высказать маме свое неудовольствие: на
лестнице дома Аракела-аги показалась Анаит — не будешь
же при чужих говорить...
Я уже сказал, что Анаит была дальней родственницей
Аракела-аги. Моя мама рассказывала, что отец Анаит был
учителем и погиб на германском фронте, а вскоре умерла
и мать. Оставшись сиротой, она была вынуждена прийти к
Аракелу. Несмотря на то что Анаит работала сестрой мило-
сердия в больнице, жена хозяина не упускала случая по-
прекнуть ее куском хлеба. Может быть, оттого-то Анаит
охотно бывала у нас и даже любила нас больше, чем своих
родственников.
Вот и сейчас, погладив меня по голове, она подошла к
маме, поглядела на горку намолотой соли и, нахмурясь,
спросила вполголоса:
— Опять песок, тетя?
— Уж и не говори, Анаит-джан, заставляет один к одно-
му подмешивать.
Об этом они говорили довольно часто и всегда, конечно,
вполголоса, чтобы Аракел или его жена не услышали. Обе
они негодовали, что ага продает соль пополам с песком.
На рынке пуд соли стоил сто двадцать тысяч, но Ара-
кел-ага считал, что торговец с головой на плечах ?тожет эту
сумму удвоить.
♦Подумаешь,— говорил он,— кто не знает, что в камен-
ной соли полно камней и песку? Ведь люди едят ее, не уми-
47
рают. Ничего с ними не случится, если этого песка будет
еще немного побольше».
Вот почему Верго то и дело выскакивала из амбара и на-
поминала моей маме:
♦Ахчп ’ Шушан, подсыпь еще песку, подсыпь...»
Правда, соль от этого становилась сероватой, но в то вре-
мя соль была такой редкостью, что людям хочешь не хо-
чешь, а приходилось покупать эту серую смесь.
Мама моя говорила, что, будь у нее возможность, плю-
нула бы она на этих бессовестных и не работала бы на них.
Но возможности-то и не было! Чтобы отработать Аракелу
за квартиру, она стирала на них, носила воду, молола соль.
Деньги тогда были совсем обесценены, и на то, что зараба-
тывал отец, прожить было невозможно.
Пока я умывался и раздумывал обо всем, Анаит приня-
лась рассказывать о том, как накануне Аракел и Верго за-
ставили ее нарядиться и с букетом в руках отправиться на
вокзал встречать какого-то англичанина. Из слов Анаит я
понял, что Верго наряжает ее и таскает по всем местам, что-
бы поскорее «сбыть с рук», то есть выдать замуж за какого-
нибудь офицера. Она уже даже приглядела какого-то пору-
чика Матевосяна, приятеля своего сына Бахшо.
Но Анаит все это не нравилось.
Я знал Матевосяна. Кутила и повеса, он был адъютан-
том комполка Багратуни, и все музыканты терпеть его не
могли. На кутежи, как известно, нужны деньги, и потому
все тайком поговаривали, что он вместе с интендантами во-
рует солдатское продовольствие, обмундирование и вообще
все, что попадется под руку, не забывая при этом, конечно,
уделить долю и старшим командирам.
— Не тревожься, Анаит-джан, все образуется,—утешала
ее мать.
Потом Анаит стала рассказывать, какая суматоха под-
1 Обращение к девушке, к женщине.
48
нялась на вокзале, когда в момент приближения поезда на
головы встречающих посыпались листовки.
Тут Анаит, взглянув в сторону балкона, примолкла.
Я тоже посмотрел наверх и увидел Бахшо...
Как-то отец читал мне книгу про то, что человек произо-
шел от обезьяны. Я тогда не поверил этому. Но однажды,
при встрече с Бахшо, вдруг подумал, что, пожалуй, это и
правда и уж между Бахшо и обезьяной наверняка есть
связь.
Бахшо был маленького роста, широкоплечий. Длинные
руки свисали у него почти до колен. Лоб узкий, волосатый,
нос приплюснут, а круглая челюсть выдавалась вперед. Ну
сущая обезьяна!
Увидев Анаит, он уставился на нее своими маленькими,
налитыми кровью глазками, и Анаит, понурив голову, сму-
щенно сказала маме:
— Ну ладно, я пошла в больницу...
Она поспешила к воротам, а мама опять принялась вра-
щать жернов. Бахшо посмотрел вслед Анаит и, бурча что-то
под нос, вошел в дом.
Тут и я вспомнил, что опаздываю, быстренько привел
себя в порядок и помчался в полк.
В полку меня ожидала неприятная новость: оказывает-
ся, сразу же по возвращении с банкета всех музыкантов
посадили на гауптвахту... Как видно, на сей раз командова-
ние было в такой ярости, что, уже не считаясь ни с чем, ре-
шило непременно наказать музыкантов. Им назначили по
пятнадцать суток ареста каждому.
Даже маэстро получил десять дней домашнего ареста.
Наша казарма, казалось, опустела. В одной стороне ре
петиционного зала в беспорядке стояли стулья и пульты,
а в спальне с кроватей были убраны все постели... Правда,
одна-единственная кровать оставалась застланной, как по-
ложено, и на ней сидел Цолак...
Да, да, из всего оркестра только я и он не были подверг-
3 Музыкантская команда
49
нуты аресту. Я — как несовершеннолетний, а Цолак... Ну
разве не ясно, почему его не посадили? Недаром же он от-
казался надеть форму, которую выдал ему Арсен, недаром
и на вокзал явился не с нами, а в одном фаэтоне с маэстро...
Все эти дни для меня тянулись тоскливо и нудно. Я не
мог усидеть дома и каждое утро по привычке являлся в ка-
зарму. Но, увы, не было там моих любимых товарищей, и
я часами, понурый, сидел у окна пли слонялся по двору.
Цолак тоже весь день где-то ходил: то в роту уйдет, то
торчит у штабных писарей... И это особенно злило меня:
ведь между нашими ребятами и солдатами других подраз-
делений никогда не было дружбы, а этот предатель с первого
же дня сн;эхался с ними, в друзья-товарищи записался.
Однажды я чуть было не поверил, что от этой дружбы
нашим может быть какая-то польза. В те дни я, конечно,
об одном только и думал, чем бы мне помочь ребятам. Мы
и так в полку недоедали, а теперь, на гауптвахте, они сиде-
ли на хлебе и воде.
К несчастью, еды достать для них я не мог, поэтому я
изо всех сил старался добыть им хотя бы курево. Я рьяно
собирал окурки и ссыпал табак, перемешанный с золой, в
специальный мешочек.
В то утро я сидел в казарме один. Сидел и выковыривал
табак из окурков. Вдруг вошел Цолак в сопровождении не-
скольких солдат. У них были очень озабоченные лица. За-
метив меня, они почему-то растерялись и остановились.
— A-а, Малыш,— улыбнулся Цолак.— Ты чем это за-
нят?
Он всегда только так и разговаривал со мной — с улыб-
кой, по-дружески. Но напрасно старался: я был не из таких
и не собирался быть ласковым с предателем.
— Не твое дело,— отрезал я.
— Вы только поглядите,— сказал один из солдат,—
сколько парень табаку насобирал! Тайком покуриваешь? —
50
добавил он, обращаясь уже ко мне и глядя на кучу окурков
и горку ссыпанного табаку.
Но Цолак тут же вступился за меня.
— Нет, Малыш не курит, я это точно знаю.— И вдруг,
догадавшись, спросил: — Погоди-ка, ты это для ребят, что
ли, набрал?
Делать было нечего, я молча кивнул.
— Молодец, Малыш, ты хороший товарищ,— одобрил
он меня.— Но как тебе удастся передать им это?
Честно говоря, я и сам еще не знал как. За ребятами
следили очень строго, и я боялся, что часовые либо вовсе
не возьмут у меня табак, либо, взяв его, не передадут ребя-
там. Потому и на вопрос Цолака мне оставалось только по-
жать плечами.
— Слушай-ка, Арташ,— обратился Цолак к одному из
солдат,— не сумел бы ты помочь Малышу?
Я знал этого солдата; он был штабным писарем, а писа-
ри — они поближе к начальству и при случае могли замол-
вить словечко-другое за обиженных, хотя могли и напакос-
тить. Но об Арташе говорили, что он человек добрый и спра-
ведливый.
— Боюсь, уже поздно,— вмешался другой солдат.— Вот
если война начнется, тогда музыкантов тут же выпустят...
Найдутся арестанты поважнее.
Я заметил вдруг, что Цолак и Арташ подают остальным
всякие знаки, чтоб помалкивали.
— А пожалуй, Малыш, я тебе все же помогу,— сказал
Арташ.—Знаешь-ка что? Сбегай в штаб, отыщи нашего дру-
гого писаря — Вардана и скажи: пусть подойдет сюда...
Если в штабе его не будет, поищи на кухне, на складах, но
обязательно найди...
Арташ как в воду глядел: я искал Вардана целых пол-
часа, пока наконец один из поваров не сказал удивленно:
— Да разве Арташ не знает, что Вардан заболел?
Я не сразу поверил ему. А потом вдруг догадался, что от
меня просто отделались, нашли предлог и выпроводили
из казармы, чтобы не мешал им заниматься какими-то де-
лами.
♦Тьфу, бессовестные! — разозлился я.—Обвели как дура-
ка. А я-то, лопух, поверил, что они всерьез хотят мне помочь».
Обозленный, я бегом примчался в казарму, но там, ко-
нечно, уже никого не было. От обиды я шлепнулся на койку
рядом с окурками и табаком и горько заплакал...
Через два дня, придя, как обычно, рано утром в казарму,
я увидел там всех моих друзей; пх освободили раньше по-
ложенного времени: вместо пятнадцати дней они просидели
всего девять.
Радости моей не было границ. Я подбегал то к Арсену,
то к Завену, то к Корюну, и все они, в свою очередь, обни-
мали меня, шутя натягивали мне на нос фуражку, хлопали
легонько по затылку...
Только этот противный Киракос ухитрился испортить
мне настроение. Каким-то образом ему стало известно о моей
неудавшейся попытке переправить им табак, и он вдруг
съязвил:
— А ты, Гагик-джан, оказывается, молодец: папиросы,
присланные тобой, получили. В самое время подоспели.
Я и без того переживал свою вину перед ребятами, но так
зло насмехаться надо мной — это уж слишком!
Пока я раздумывал, как бы ему позлее ответить, в ка-
зарму вдруг вошел Штерлинг, а вслед за тем началось та-
кое, что я надолго позабыл и про Киракоса, и про этот зло-
счастный табак.
Я уже говорил раньше, что до этого злополучного
события отношения между музыкантами и Штерлингом
были хорошими. Австриец, в сущности, был добрый и чест-
ный человек и на все наши проделки обычно смотрел сквозь
пальцы.
Но случай на вокзале перешел все границы, а десять дней
домашнего ареста и вовсе напугали маэстро. Вот почему, ко-
гда музыкантов освободили, он выстроил всех нас в казарме
и закатил необычно длинную и малопонятную речь.
Одно было ясно всем: вину за происшествие на вокзале
Штерлинг возлагал на Арсена. Он кричал, что это Арсен
разбаловал музыкантов и надо, мол, его повесить. Но одним
Арсеном дело не ограничивалось. Штерлинг кричал, что он
будет настаивать на жестоком наказании для всех музыкан-
тов и очень надеется в один прекрасный день увидеть всех
нас с петлей на шее, а пока, в ожидании этого дня, Арсен
отстраняется от должности старшины.
— Да, да,— разорялся маэстро,— пусть он снова станет
обыкновенный зольдат. А вместо него старшиной мы назна-
чали единственный порадошный среди нас шеловек Цолак
Саградян (о майн готт, какое у него варварское имя!).
Последнее сообщение нас ошарашило. Цолак — старши-
на?! Парень, который и в оркестре-то нашем без году неде-
лю! Вот так дела...
Судя по его виду, не менее других был удивлен и сам
Цолак. Но нас не проведешь. Теперь уж ни у кого не было
сомнения: выскочка Цолак знал, что делал, когда не захо-
тел надевать лохмотья. Понятно и почему он на вокзал при-
был в фаэтоне маэстро, и почему сблизился со штабными
писарями...
Но Цолак неожиданно сказал:
— Маэстро, позвольте мне отказаться от такой чести.
Я не хочу быть старшиной...
— Найн, найн, мольчайт!—замахал рукой Штерлинг.—
Ты будешь фельдфебель, мольчайт!..
Сказав это, Штерлинг вышел. Цолак взглянул в сторону
ребят, которые не сводили с него глаз, и быстро пошел за
Штер лингом.
„СТРАШНЫЙ СУД“
После репетиций музыканты обычно собирались все вме-
сте и, как умели, коротали время до обеда: в шутках, играх.
После обеда те, у кого в городе были семьи, отправлялись
домой и уже оттуда вечером приходили прямо в Летний сад.
Но в этот день музыканты остались в казарме. Сидя на
своих кроватях, они лишь изредка обменивались отдельны-
ми репликами.
Я был до глубины души возмущен тем, что вместо Арсе-
на старшиной у нас теперь будет этот предатель, и все при-
ставал к ребятам с вопросом: что же нам теперь делать? Но
они либо отмалчивались, либо сердито отмахивались от меня.
Видно, и сами не знали, что надо делать.
Еще от завтрака я припрятал кусок хлеба для мамы, и
теперь мне нужно было домой. Но у кого теперь просить
разрешения на отлучку? Раньше я обращался к Арсену,
а теперь... Мне даже подумать было противно, что теперь
со всеми просьбами надо обращаться к этому негодяю.
Цолак вошел в казарму, когда его никто не ждал. Ребя-
та тут же, конечно, отвернулись от него, стали вдруг громко
переговариваться друг с другом и только изредка косились
на Цолака. Мне казалось, что тучи, собравшиеся над нами,
вот-вот разорвет молния, но проходили минуты и ничего не
происходило.
В конце концов я решился и подошел к Цолаку.
— Послушай,— сказал я, избегая называть его «стар-
шиной»,— мне надо домой.
— Домой? — Цолак удивленно взглянул на меня.
— Да, а что? — мрачно ответил я.— Арсен всегда по-
зволял.
На лице Цолака появилось выражение озабоченности и
недовольства. Он быстро обернулся к Арсену и позвал:
— Арсен, поди-ка сюда на минутку...
Я краем глаза наблюдал за Арсеном, когда он подходил
54
к нам. Более мрачным я его никогда не видел. Но Цолак
этого не замечал или делал вид, что не замечает.
— Малыш просит отпустить его домой. Что скажешь?..
— Я всегда ходил домой,— повторил я, испугавшись,
что он не хочет отпускать меня.
— Какое мне дело,— сказал Арсен, исподлобья глядя
на него,— теперь ты старшина.
— Понимаешь, какое дело... Мне, собственно, тоже надо
в город...
— И ты хочешь идти в город? — прервал его Арсен.
— Да, а что тут удивительного?
— Ничего. Просто я тоже хотел отпроситься...
— И ты? А я надеялся, что ты останешься за меня, по-
тому как мне непременно надо уйти.
— Ну уж нет, братец ты мой, я от этого раз и навсегда
отделался,— твердо сказал Арсен.— Ну так как же, позво-
лишь мне уйти?..
— Ведь, насколько мне известно, у тебя в городе никого
нет, зачем же тебе так уж надо срочно идти?
— С чего ты взял, что никого у меня нет? Есть. Дядя
мой живет тут.
Я оторопело уставился на Арсена. Кому-кому, а мне-то
уж точно было известно, что никакого дяди у Арсена в го-
роде нет и вообще никаких родственников. Но я, конечно,
промолчал. Раз он решил соврать, значит, есть у него на то
какая-то причина.
Цолак улыбнулся. Он явно не верил Арсену, но решил
не спорить.
— Ладно, иди, если тебе так надо,— пожал он плеча-
ми.— Но только посоветуй, кого же мне оставить вместо
себя... Я должен быть сегодня в городе.
— Оставь Завена, он парень с головой,—торопливо бурк-
нул Арсен.
Цолак подошел к Завену:
— Останешься за меня?
* 55 .
Тот, прежде чем ответить, вопросительно посмотрел на
Арсена: мол, соглашаться или нет?
— Останься,— сказал Арсен.— Да гляди, чтобы все бы-
ло как следует. Не подведи нового старшину... А вечером
соберешь ребят и приведешь в Летний сад.
Завен согласно кивнул, и Цолак облегченно вздохнул.
— Ну тогда я пошел. Ты тоже можешь идти, Арсен.
— А как же со мной?—напомнил я.
— Ну, о тебе и речи быть не может,— улыбнулся Цо-
лак.— Ты же всегда пользовался этой привилегией...
В его словах мне послышалась насмешка, а потому,, да-
же не взглянув на него, я обернулся к басисту и сказал:
— Пошли, Арсен-джан, нечего время терять.
— Сейчас иду.
Арсен подошел к койке и стал приводить себя в порядок.
Цолак тоже был чем-то занят в своем углу.
А я стоял посреди казармы и ждал. От моего внимания
не ускользнуло, что между Арсеном и остальными музы-
кантами происходит какой-то немой разговор. Не было про-
изнесено ни слова — только выразительные взгляды и едва
заметные кивки головой. Но я чувствовал, что все относится
к Цолаку; только вот что все это значило, не понимал.
Наконец, закончив свои приготовления, Цолак вышел.
Тут же вскочили с места Корюн, Асканаз, Вардкес и Левон
и вроде тоже стали собираться куда-то. Но Арсен поднял
РУку:
— Вы оставайтесь, ребята. Не вмешивайтесь... Я сам
должен с ним расправиться. Только пусть Мяльни будет
свидетелем, что все было по-честному, по-мужски...
— Ох, Арсен-джан, смотри, как бы нам снова не при-
шлось расхлебывать кашу...— испуганно предостерег его
Киракос. — Едва от гауптвахты отделались. Видишь, он уже
старшина, в доверие к начальству втерся...
Потому-то я и прошу никого не вмешиваться. Что бы
там ни случилось, за все буду один в ответе.
Но Завен и другие считали, что это неправильно. Цолак
насолил всем, и расправиться с ним должны все вместе, а
накажут — так тоже пусть всех.
— Сказано вам — один пойду! — прикрикнул Арсен.—
Не идти же всей оравой на одного разнесчастного Жоржи-
ка. И один с ним расправлюсь. Да и не по-мужски это бу-
дет. Вы не беспокойтесь, отделаю этого прилизанного как
надо... Пошли, Гагик-джан!
Мы надеялись, что Цолака давно и след простыл. И ка-
ково же было удивление, когда вдруг увидели, что он стоит
во дворе и разговаривает с Киракосом. Я не заметил, когда
это Дьячок успел выскользнуть из казармы. Увидев нас,
он тут же отошел от Цолака.
Старшина улыбнулся и сказал Арсену:
— К дяде спешишь?
— Каждому свое. Ты —к тете, а я — к дяде...
— Молчу, мне нечего сказать,— рассмеялся Цолак,—
видно, у каждого человека есть свой дядя или своя тетя...
Дальше мы пошли все втроем, но больше не сказали
друг другу ни слова.
Теперь-то уже я знал, к какому дяде шел Арсен. Скоро,
очень скоро над этим пижоном свершится справедливый
суд. И стоит ли говорить, как я ликовал в глубине души и
боялся только одного: как бы в самый решающий момент
басист не прогнал меня и не лишил удовольствия увидеть
посрамленного Цолака.
Мы подошли к Центральному рынку, и тут Цолак
вдруг остановился.
— Ну, ребята, вам в какую сторону? — спросил он.
— Нам в эту.—Арсен указал в сторону рынка.—А тебе?
— А мне в другую.— Цолак в свою очередь махнул ру-
кой в сторону улицы за парком.— До свидания.
И он удалился. Я в недоумении смотрел на Арсена. Ясно,
что Цолак попросту сплавил нас: скажи мы, что идем в его
57
сторону, он отправился бы в противоположную. Я был ужас-
но разочарован. Надо же было дать ему так легко улизнуть!
Однако Арсен почему-то выглядел довольным. Глядя
вслед удаляющемуся Цолаку, он вдруг потер руки и выдох-
нул:
— Все идет как надо!..
Шагах в ста—ста пятидесяти от нас, в ограде парка, бы-
ли большие ворота. Подойдя к ним, Цолак замедлил шаг и
оглянулся. Арсен тут же затащил меня за угол, а когда мы
снова вышли, Цолака уже не было. Зашел, наверно, в парк.
— Все идет как надо!..
Мы бегом помчались к воротам и влетели в парк.
Прямо перед нами вытянулась длинная аллея, но Цола-
ка на ней не было.
Арсен с беспокойством огляделся:
— Куда он пропал, мерзавец?
— Вон, видишь? — вскричал я, вдруг приметив беглеца.
Цолак неизвестно почему, свернув с аллеи, шел прями-
ком через кустарник. Могло показаться, что сделал он это
из страха. Но Цолак шел не спеша, спокойно и даже насви-
стывал какую-то мелодию.
Арсен молча направился в ту же сторону, я засеменил
за ним. Когда мы были уже в нескольких шагах от Цолака,
он вдруг оглянулся и остановился.
Вопреки моим ожиданиям, на его лице не было ни удив-
ления, ни страха.
— Ну что, пришли? — спросил он насмешливо.
— Пришли, как видишь,— ответил Арсен.
И далеко собираетесь путь держать? — поинтересо-
вался Цолак.
Арсен посмотрел вокруг. В кустах не было ни души, бо-
лее удобного места для расправы не придумаешь.
— Нет, недалеко,— сказал он,— уже пришли.
— Пришли, говоришь? В таком случае, еще раз до сви-
дания...
58
Цолак повернулся, чтобы идти, но в ту же минуту на
плечо его опустилась тяжелая лапища Арсена.
— Погоди.
Я поспешил отойти в сторонку, не хотел путаться под
ногами.
— Ты хочешь мне что-нибудь сказать? — с простодуш-
ным видом спросил Цолак.
— Видишь это? — угрожающе произнес Арсен, поднося
к лицу Цолака свой огромный кулак.— Как ты думаешь,
сколько он весит?
Цолак добросовестно рассмотрел этот комок костей,
мышц и мозолей и сказал:
— Фунта три потянет... А что?
♦Ну и простофиля...» —подумал я. А Арсен продолжал:
— Сколько ударов такого кулака понадобится, чтобы
сделать из тебя кюфту? 1
— Если попадешь в цель, и одного достаточно.
Самое удивительное было то, что Цолак, видно, до сих
пор не догадывался, что его ждет. Он отвечал совершенно
спокойно, даже улыбался, и это окончательно вывело из
терпения Арсена.
— Если попаду? — заорал он.— Тогда получай!..
Последующие события развертывались так быстро, что
я едва мог понять, что же происходит. Увидел только, как
кулак Арсена решительно опустился на Цолака, но не услы-
шал ни звука удара, ни криков получившего удар. И удиви-
тельнее всего было то, что Арсен, перекрутившись от силы
собственного удара на триста шестьдесят градусов, вновь
вернулся в прежнее положение, а Цолак стоял на том же
самом месте и продолжал улыбаться. Издав что-то вроде ры-
чания, Арсен во второй раз занес свой кулак. На сей раз я
успел разглядеть, как Цолак мгновенно отклонил голову,
и удар Арсена снова не достиг цели. Не помня себя от яро-
сти, басист сделал третью попытку все с тем же успехом.
1 Кюфта — армянское национальное блюдо из отбивного мяса.
59
И только после того я
услыхал звук удара — корот-
кий, резкий звук,— и огром-
ное тело Арсена, как резино-
вый мячик, отскочило в сто-
рону и, ударившись о дерево,
медленно скользнуло вниз...
Я оторопел, не зная, что и
подумать. Мне ведь Арсен все-
гда казался самым сильным
из знакомых мне людей. И вот
он лежит поверженный...
Но в следующее же мгно-
вение я пришел в себя. И пусть
мне всего тринадцать лет, ре-
шил я, но ведь Арсен — мой
друг и мой долг прийти ему
на помощь... Набычившись и
издав какой-то воинственный
клич, я кинулся на ненавист-
ного Цолака.
Мое нападение было на-
столько неожиданным, что он
не успел даже увернуться.
Я осыпал его градом ударов
по груди, по бокам, а он стоял
изумленный и неподвижный.
Потом вдруг сильно обхва-
тил меня руками и оторвал от
земли.
С минуту я трепыхался и
дрыгал ногами, ожидая, что
он вот-вот швырнет меня
оземь. Но он почему-то мед-
лил. Тогда я повернул голову
и посмотрел на Цолака. Каково же было мое удивление,
когда я увидел на лице корнетиста не ярость, не злость, а
улыбку... От досады мне хотелось разреветься. Человеку
надавали столько тумаков, а он улыбается обидчику прямо
в лицо...
Цолак осторожно опустил меня на землю и сказал:
— Ай да Малыш, ай да молодец! Честное слово, здо-
рово!..
Потом повернулся к лежащему под деревом Арсену:
— Теперь поглядим, что с этим случилось.
Он прислонил Арсена к дереву и стал тереть ему виски.
Вскоре басист открыл глаза, широко зевнул, затем потер че-
люсть и лишь после этого, совсем придя в себя, устремил
взгляд на Цолака:
— Послушай, чем это ты меня ударил?
— Рукой,— улыбнулся Цолак.
Арсен вопросительно взглянул на меня, и я, утверди-
тельно кивнув, подтвердил, что, мол, да, ударил рукой. Но
Арсен не хотел верить.
— Это не был удар рукой... Словно конь копытом ляг-
нул...
— Такой удар называется «аперкот справа»,— с под-
черкнутой любезностью объяснил Цолак.— Ты вдохни по-
глубже — пройдет...
Арсен рывком поднялся на ноги. На мгновение мне пока-
залось, что он снова набросится на Цолака. Действительно,
гигант-басист напряженно глядел на невысокого корнетиста,
словно приготовившись к прыжку. Но, по-видимому, он еще
не совсем очухался — как маятник качался из стороны в
сторону.
Цолак подошел к нему и дружелюбно сказал:
— Я не хотел с тобой драться, ты сам меня вынудил...
Теперь давай попытаемся разобраться, чего же мы хотим
друг от друга, а?..
Арсен кивнул, и они уселись друг против друга на пень-
61
ках. Я оставался стоять в сторонке. Такой поворот событий
совсем смутил меня.
Удивительно было то, что Цолак избил Арсена, но еще
удивительнее было то, что они после этого сидели и беседо-
вали... Ничего я не понимал.
— Давно вижу, ты настроен против меня, искал только
повода, чтобы подраться,—сказал Цолак.—Но до сегодняш-
него дня не понимал, с чем твоя злость связана.
— А сегодня понял? — спросил Арсен.
— Думаешь, что я за тем и поступил в оркестр, чтобы
стать старшиной? Не так ли?
— Что с первого же дня ты стал выслуживаться перед
маэстро, так это факт!..
— Чем же я выслуживался? Не тем ли, что отказался
надеть драную форму? — Цолак говорил с улыбкой, как
учитель с нашкодившим учеником.
— Это во-первых,— подтвердил Арсен.— А еще на вок-
зал ты явился в фаэтоне вместе со Штерлингом.
— Ах вот оно что! — пожал плечами Цолак.— А ты по-
пытайся представить себе такую картину. Я спешу на вок-
зал, и по дороге меня нагоняет Штерлинг, удивляется тому,
что я один, запихивает к себе в фаэтон и привозит... Могло
такое случиться или нет? И мог ли я отказаться?
Арсен и я невольно переглянулись: подобное объяснение
и впрямь было правдоподобно.
— Теперь об одежде,— продолжал Цолак.— Во-первых,
откуда я мог знать, что вы задумали? Ведь вы же мне не
доверяли и планами своими со мной не поделились...
А если бы поделились, ты присоединился бы к нам?
— Сначала я постарался бы убедить вас не делать этого...
— Ага, вот видишь? — встрепенулся Арсен.
...потому что, оставив в глазу бревно, вы видите толь-
ко занозу. Для всяких там багратуни ваша затея что кома-
62
риный укус, и этим вы ничего не измените,— продолжал
Цолак.
— А что мы должны изменить?
— Предположим, положение нашей команды улучшит-
ся и мы станем получать все, что положено. Что дальше?..
А остальные роты, полк, вся армия?.. Везде ведь есть свои
багратуни и матевосяны. Ты-то об этом знаешь?
— Что же, нам теперь и о них думать? — удивился Ар-
сен.— Пусть каждый заботится о себе.
Цолак с усмешкой взглянул на него:
— А говорят, есть такой оркестр, первое правило кото-
рого — за товарища и в огонь и в воду!
Эти слова всерьез смутили Арсена.
— А что же мы можем сделать для них?
— Не знаю,— пожал плечами Цолак.— Надо подумать,
посмотреть. Может, есть люди, которые знают, что можно
сделать, и нам подскажут...
На сей раз уже Арсен внимательно посмотрел на Цолака.
— Слушай, объясни-ка нам, в конце концов, по-челове-
чески, какого ты поля ягода? — подозрительно спросил он.
— А неужели ты не знаешь?—без тени иронии ответил
Цолак.— Я — корнетист, служил у Колчака.
— И это весь твой послужной список? — Арсен продол-
жал смотреть на него испытующим взглядом.
— Так точно,— подтвердил Цолак. Затем спросил: —
Табаку у тебя не найдется? Страсть как курить хочется.
— Найдется.— Арсен вытащил из нагрудного кармана
две псмятые папиросы.— Осталась парочка из тех, что Ма-
лыш присылал на гауптвахту.
— Кто посылал? — оторопел я.— Никаких папирос я не
посылал!..
— То есть как это не посылал? — в свою очередь, изу-
мился Арсен.
— Я только насобирал табаку... Цолак сказал...—Я со-
всем запутался, не зная, что и подумать. Выходит, Цолак
63
и правда помог мне, выходит, он тогда не просто отделался
от меня...
Наверное, Арсен тоже подумал что-то, потому как он
вдруг повернулся к Цолаку и спросил:
— Уж не ты ли посылал нам эти папиросы?
— Не я, а мы посылали,— улыбнулся корнетист,— не-
сколько ребят. От твоего имени, Гагик-джан, не сердись, по-
жалуйста. Узнай они, что в этом деле замешан я, еще отка-
зались бы принять.
— Вот оно что? — протянул Арсен.
«Вот оно что? — мысленно повторил и я.— А я-то ду-
мал...»
Они прикурили и некоторое время молча попыхивали
папиросами. Потом Цолак сказал:
— Ну ладно, давай теперь о деле поговорим, да я пойду,
не то опоздаю...
— О каком деле?
— Нужно что-нибудь придумать, чтобы ты снова стал
старшиной.
— Ну зачем же? Не думаешь ли ты, что я жить не могу
без этого? Оставайся уж сам, командуй, только смотри ребят
не обижай...
— Не могу, понимаешь, быть в этой должности. Мне на-
до часто бывать в городе, а из-за этой дурацкой обязанности
я теперь связан по рукам и ногам.
— Зачем же тебе так уж нужно часто бывать в го-
роде?
— Я же сказал, что жена дяди тяжело больна, и мне
нужно навещать ее каждый день, доставать лекарства. Я уже
говорил со Штерлингом, просил его освободить меня от этой
должности, но он упорствует... Так что ты уж постарайся
искупить свой грех перед ним, а я через какое-то время сно-
ва поговорю с маэстро. Идет?
Арсен еще раз внимательно посмотрел на Цолака, затем
молча пожал протянутую ему руку.
64
Спустя минуту мы втроем шли к выходу.
— Слушай, ты не знаешь, почему нас раньше времени
отпустили с гауптвахты? — спросил вдруг Арсен.
Цолак ответил не сразу.
— Как ты думаешь, зачем этот англичанин приехал в
Армению? — сказал наконец он.
— Какой англичанин? Этот Нокс, что ли?
— Да, Нокс.
— Откуда мне знать! Они то и дело мотаются взад и
вперед. У них, видать, свои заботы.
— Да еще какие! — подтвердил Цолак.— Боюсь, что от
этих забот нам головы не сносить.
— То есть как это? — не понял Арсен.
— А ты не чуешь, браток, что войной попахивает? По-
тому, может, и вас отпустили. Не время сейчас воспитывать
каких-то там музыкантов.
— Кто и с кем воевать-то собирается? — пожал плечами
Арсен.
— С турками... Не помнишь разве речь Нокса на бан-
кете?
— Гм... Помню, конечно.— Арсен почесал затылок.—
Но, честно говоря, я не очень кумекаю, зачем англичанам-
то нужно, чтобы мы с турками воевали.
— Это история длинная. Как-нибудь поподробнее пого-
ворим,— сказал Цолак и, обернувшись ко мне, добавил: —
А ты, Малыш, смотри держи язык за зубами... Никому ни
слова об этом нашем разговоре... Особенно Киракоса остере-
гайся.
— Киракоса? Почему именно его? — спросил Арсен.
— Он, по-моему, не очень-то заслуживает доверия... Се-
годня, во всяком случае, подошел ко мне во дворе и стал
нашептывать: мол, его отец тоже почтенный человек, ду-
ховного сословия... «Держи, говорит, ухо востро с Арсеном,
он на тебя аки лев рычит...» Словом, это я от Киракоса
узнал о твоем намерении избить меня...
65
— Вай, Дьячок трухлявый, ну погоди же у меня?..—
вскипел Арсен.
— Не вздумай с ним расправляться. Просто знай, что от
него надо держаться подальше,— поспешил утихомирить
Арсена Цолак.— Ну как, Малыш, уразумел, что я тебе ска-
зал?
— За Гагика не беспокойся, он парень что надо.
— Вообще-то я уже имел счастье в этом убедиться,—
улыбнулся Цолак.— Вон каких мне тумаков надавал за те-
бя, до сих пор бока болят.
— А ты вдохни поглубже — пройдет,— ухмыльнулся я.
Мы вышли из парка в сторону русской церкви. Там тол-
пились беженцы. Это было их пристанище. Они сидели на
телегах, стояли группками под стенами церкви... В основном
это были женщины, старики и дети. Многие из них лежали
тут же, на расстеленных под открытым небом матрацах,
иные и на голой земле, метались в тифозной агонии. Тут и
там мелькали одиночные фигуры санитаров с носилками.
Они едва успевали уносить трупы.
Мы шли мимо этих несчастных, и сердца наши сжима-
лись от боли. В те годы и наше-то положение было не ахти
какое, но с беженцами, конечно, не сравнить.
Мы уже почти миновали их, когда я вдруг заметил груп-
пу мужчин, одетых с ног до головы во все черное. Особенно
бросались в глаза мохнатые папахи на их головах и маузе-
ры на боку. Они шли, нагло разглядывая всех женщин.
— Мама, посмотри, что я принесла!—послышался вдруг
чей-то радостный голос.
Мы обернулись на голос. Молоденькая девушка со счаст-
ливой улыбкой протянула сидящей у костра женщине сол-
датский котелок.
— Смотри, я принесла с бойни целый котелок свежей
крови, сварим из нее похлебку.
Маузеристы подошли к костру, и я различил среди них
хозяйского сынка Бахшо. Он вдруг схватил девушку за
66
подбородок и, приподняв голову, нагло уставился ей в
глаза.
— Что? Что вы хотите?..— испуганно отшатнулась де-
вушка.
— Пошли со мной,— сказал Бахшо.—Хлеба дам. Целый
фунт. И сахару дам. Три... нет, четыре куска.
— Бога ради, чего вы хотите от ребенка? — вскочила с
места мать девушки и встала между ними.— Оставьте нас
в покое...
— А ну отойди-ка, старая! — прорычал маузерист, от-
толкнув женщину, и снова схватил девушку за руку.— По-
шли. Слышишь, ты!..
— Оставьте меня, слышите? Оставьте!..— кричала бед-
няжка.
Мать безнадежно поглядела вокруг и, увидев нас в воен-
ной форме, взглядом взмолилась о помощи. Конечно, силы
у нас были слишком неравные. Пять вооруженных маузе-
ристов, а нас всего трое, да к тому же безоружных. Тем не
менее я увидел, как Цолак сжал кулаки, а Арсен вытащил
из кармана медный мундштук от своей трубы. Они вдвоем
двинулись в ту сторону, и я последовал за ними, хотя сер-
дце у меня замирало от страха. И тут вдруг случилось не-
ожиданное. Я услыхал знакомый голос:
— Бахшо!..
От людской толпы отделилась Анаит. Увидев ее, Бахшо
выпустил руку девушки и пристально посмотрел на Анаит.
Я не раз замечал, как он, выпучив глаза, пялился на Анаит.
Она в таких случаях опускала голову и отходила от него.
Но на этот раз она не отошла, а продолжала упорно и тре-
бовательно смотреть прямо в лицо Бахшо. И удивительное
дело: он, эта обезьяна, лишенная каких бы то ни было
стыда и совести, не выдержал ее взгляда. Повернулся и, сбив
ударом ноги стоявший на земле котелок, поспешно напра-
вился к своим весело гогочущим товарищам.
Я сорвался с места и подбежал к Анаит:
68
— Молодец, если бы не ты, не миновать нам драки.
Анаит обернулась ко мне и мягко упрекнула:
— А тебе здесь вовсе и не место. Иди домой.
Цолак и Арсен уставились на Анаит. Она вдруг встрети-
лась с ними взглядом, покраснела и отошла к санитарам.
Я вернулся к ребятам.
— Кто эта девушка? — спросил Цолак.
Я в нескольких словах рассказал об Анаит, об Аракеле-
аге и Бахшо. Цолак долго смотрел туда, где скрылась Ана-
ит, потом, вдруг спохватившись, сказал:
— О черт, я ведь опоздал... Побегу. Пока, ребята.
Мы расстались как самые лучшие друзья.
НАЧИНАЕТСЯ ВОЙНА
Меня очень занимало, как Арсен будет выходить из по-
ложения. Ведь он пообещал ребятам хорошенько «разукра-
сить» Цолака, за тем и меня взял в свидетели. И вот он воз-
вращается с раздутой щекой, в то время как на Цолаке ни
единой царапинки.
Но все объяснилось проще простого. У Арсена хватило
мужества рассказать музыкантам все, как было.
Ребята не хотели верить, что Цолак, этот с виду совсем
хлипкий парень, сумел отдубасить великана Арсена. Но не
поверить нельзя, налицо было неоспоримое доказательст-
во — распухшая щека Арсена. И я, в свою очередь, во всех
подробностях расписал, как Арсен трижды перевернулся
вокруг своей оси и что такое «аперкот справа».
Удивительнее всего для музыкантов было то, что Арсен
вдруг стал утверждать, что Цолак—это «настоящий парень»,
что, может, он и прав был, отказавшись надеть выданные
ему лохмотья, что у него и в мыслях-то не было пролезать
в старшины, и вообще, если отныне кто-нибудь отважится
69
глумиться над Цолаком, тот будет иметь дело с Арсеном.
Высказавшись сполна, Арсен собрал вокруг себя более тес-
ный кружок музыкантов—Завена, Вардкеса, Корюна, Аска-
наза, Левона и еще кое-кого — и рассказал им, что курево-
то, оказывается, на гауптвахту присылал им Цолак и что
по просьбе Цолака надо сделать все возможное, чтобы Штер-
линг согласился освободить Цолака от старшинства и снова
назначил бы Арсена. А еще Арсен предостерег ребят отно-
сительно Киракоса, сказал о том, что при нем следует «дер-
жать язык за зубами».
Корюн по привычке съязвил:
— Слушай, да этот Цолак, оказывается, настоящий
джентльмен.
Арсен в ответ прикрикнул:
— Ну, ты полегче!.. Давайте лучше подумаем, как нам
поступать, чтобы достигнуть цели...
Не прошло и недели, наши «организовали» первый пред-
лог— «непорядок в казарме».
Ребята инсценировали неподчинение старшине. Цолак
велел им убирать двор — они все отказались от этого дела.
Тогда старшина поднял такой крик, а ребята так правдопо-
добно издевались над ним, что у непосвященного не возник-
ло бы ни малейшего подозрения, что все это заранее под-
строенный спектакль. Потом, конечно, вмешался Арсен и
мгновенно «навел порядок», заставил подчиниться приказу
старшины.
В тот же вечер Цолак, сгустив краски, рассказал обо всем
Штерлингу и заявил, что он не в состоянии справиться с
этими «головорезами», а потому, мол, лучше оставить стар-
шиной Арсена, который имеет на них влияние. Настроение
Штерлинга было уже отчасти подготовлено: Арсен целую
неделю лез из кожи, пытался доказать, что сожалеет о слу-
чае на вокзале. И маэстро довольно легко согласился на за-
мену старшины.
Итак, осуществилось желание Цолака. Он освободился
70
от обязанностей старшины и имел теперь возможность, как
и прежде, в любое время навещать больную тетку.
Честно говоря, не многие верили в существование тетки.
Некоторые даже говорили:
— Не попахивает ли тут красивыми глазками?
— Не иначе, завел, наверно, шуры-муры с какой-нибудь
девчонкой.
— Не болтайте, чего не знаете,— урезонивал их Арсен.
Так или иначе, авторитет Цолака среди ребят возрос.
Прежде всего он ведь доказал, что не стремится к чинам и
почестям и в трудную минуту способен прийти на помощь
друзьям, хотя и не одобряет легкомысленных «выходок*.
К тому же Цолак — прекрасный музыкант. Ребята не
могли не оценить его постоянную готовность поделиться с
ними умением и мастерством.
Постепенно между ними сложились своеобразные отно-
шения: официально Цолак был вроде бы обыкновенным
музыкантом, но так уж получалось, что со всеми трудными
вопросами обращались к нему. Он улаживал все серьезные
стычки, мирил людей. Не будучи старшиной, он, по сущест-
ву, продолжал оставаться самым главным и авторитетным
среди нас. И хотя я по-прежнему любил Арсена, но то, что
он отошел на второе место, меня не огорчало. Да и сам
Арсен не возражал против этого и все твердил:
— Цолак — настоящий парень, и тот, кто попробует его
морочить, будет иметь дело со мной.
Итак, в музкоманде все наладилось. Но это только наши
внутренние дела наладились. Зато вокруг нас, во внешнем
мире, бушевали бури. Разговоры о возможной войне слы-
шались все чаще. И наступил наконец такой час, когда
война между Арменией и Турцией действительно была объ-
явлена.
Наспех сколоченная трибуна на центральной площади
не пустовала ни минуты. Дашнакские лидеры попеременно
71
сменяли друг друга и произносили громовые речи, а наш
оркестр без передышки играл бравурные марши и торжест-
венные гимны.
Ораторы выкрикивали демагогические призывы о «свя-
щенной войне», об «Армении от моря и до моря», о великих
друзьях Армении — странах Антанты и о том, что наступи-
ла пора «разбить вековых супостатов». Но толпа, собрав-
шаяся на площади, слушала молча, понурив головы. Кри-
куны уже были не в состоянии вселить хотя бы искорку
воодушевления в сердца людей.
Ранним утром я шел мимо рынка и увидел, что он окру-
жен маузеристами. С рынка доносились крики возбужден-
ной толпы, взад и вперед сновали мужчины, женщины, бес-
призорники. Маузеристы окружали то одну, то другую груп-
пу людей, били их хлыстами, а иногда и стреляли, пока,
правда, в воздух. Другая часть конных маузеристов угоняла
куда-то десятка два мужчин...
Наконец я дошел до казармы и ахнул: во дворе толпи-
лись сотни мужчин, одетых кто во что горазд.
Первым мне встретился Завен. В ответ на мой изумлен-
72
ный взгляд Завен, этот извечный шутник, вдруг как-то тя-
жело вздохнул и сказал:
— Эх, Малыш, и не спрашивай... По-ихнему такой ба-
лаган называется мобилизацией.
В тот день мы не репетировали. Музыканты или молча
курили, или переговаривались вполголоса: рассказывали,
что все офицеры полка, каждый с отрядом солдат, ходят из
дома в дом, выискивают еще не мобилизованных мужчин и
силой тащат их на сборный пункт. Левон, например, расска-
зал, что видел на улице, как группа маузеристов избивала
какого-то человека, хотя тот тщетно совал им какую-то бу-
мажку и отчаянно выкрикивал:
«У меня туберкулез, я освобожден от военной службы!»
Маузеристы и слушать его не хотели, дубасили почем
зря; так отделали, что несчастный в конце концов затих
и покорно поплелся, подталкиваемый головорезами.
Так они набирали солдат в свою армию.
И подумать только: даже в такие тревожные дни даш-
наки не прекращали своих пиршеств. Мы то и дело играли
на каких-нибудь банкетах. Вот и на этот раз нам объявили,
что вечером будем играть... И где бы вы думали? Ни больше
ни меньше — в доме Аракела-аги.
Цолак еще с утра, пользуясь тем, что накануне репети-
ция не была назначена, ушел на весь день: отправился к
жене дяди, а оттуда должен был прийти прямо к Аракелу.
Вечером, вооружившись нотами и инструментами, мы
все тоже направились туда. Я на минуту забежал домой.
Мамы, конечно, дома не было. Когда у Аракела бывали
гости, ее всегда звали помочь по хозяйству.
За столом сидели мой отец и... Цолак.
— Ты? Здесь? У нас дома?..— удивился я.
— Да, а что тут такого? — засмеялся Цолак.— Я при-
шел чуть раньше, некуда было деваться, отважился заити
к вам. А твой отец, оказывается, наборщик? Это здорово!
Ты даже не говорил мне.
73
Я пожал плечами: откуда мне было знать, что это может
так интересовать Цолака.
И отец и Цолак были очень оживленны. Похоже, они не
скучали. Через минуту отец нетерпеливо потянул Цолака
за рукав:
— Ты продолжай, продолжай... Говоришь, Советская
Россия предлагала свое вмешательство для приостановления
этой войны?
— Да, дядя Степан, но кое-кому такой поворот событий
был неугоден, и вот результат — не дали Советской России
помочь нам...
Отец задумчиво покрутил ус и сказал:
— Понимаю, кого ты имеешь в виду. Но только какая
им выгода, оттого что мы будем воевать с турками?
— Хотят столкнуть турков с русскими, это ясно как бо-
жий день. Деникин и Колчак разбиты, с белополяками тоже
разделались. Врангель загнан в Крым, и дни его сочтены...
Вот теперь и разжигают армяно-турецкую войну, в надежде,
что отсюда турки нападут на Баку. В этом случае война с
Советской Россией неизбежна...
— Горе тебе, наш бедный народ! Снова ты игрушка в
чужих руках, и в конце концов опять же не миновать ту-
рецкого ятагана...
Я не очень-то разбирался во всех этих вопросах, но в
душе гордился Цолаком: видел, с каким вниманием и дове-
рием слушал его отец. «Надо же, какой он башковитый! —
удивлялся я.— Будь на его месте Арсен, едва ли отец так
заинтересованно слушал бы старшину. Да и вообще у них
и разговора-то такого не получилось бы...»
Мои размышления были прерваны неожиданным сту-
ком в дверь. Отец сказал:
— Войдите.
В комнате появилась Анаит. Сегодня вместо платья сест-
ры милосердия на ней было нарядное цветное платье, и она
казалась красивее обычного.
74
— Гагик-джан,— обратилась она ко мне,— наверху уже
собрались гости. Мама твоя беспокоится, как бы ты не опоз-
дал, как бы на тебя не рассердились...
Тут Цолак поднялся, и Анаит, увидев его, смущенно
примолкла.
— Познакомься, Анаит-джан, это Цолак, музыкант из
оркестра, где Гагик играет,— сказал отец и, повернувшись
к юноше, добавил: —А это Анаит, родственница моего до-
мохозяина Аракела-аги...
Цолак с улыбкой пожал руку девушке и спросил:
— Вы не помните меня?.. В тот день, у русской церкви...
— Помню,— краснея, едва прошептала Анаит.
— Если бы вы тогда не вмешались, не скрою, дело мог-
ло бы плохо кончиться,— продолжал Цолак.
— Я это чувствовала,— ответила Анаит.
— Что у вас случилось? — поинтересовался отец.
Анаит и Цолак почему-то взглянули на меня и ничего не
ответили. Может, им не хотелось говорить об этом в моем
присутствии? Но это казалось особенно странным: я же сво-
ими глазами все видел.
— Вот вернусь, обо всем расскажу, папа,— сказал я.
Цолак, добродушно посмеиваясь, дал мне щелчка: за-
молчи, мол. Анаит хотела выйти, но отец остановил ее:
— А что у вас за праздник, да еще в такое-то время?
Анаит бросила взгляд на Цолака, но отец успокоил ее:
— Ты Цолака не стесняйся, он парень понимающий.
Анаит снова взглянула на Цолака, потом, словно осме-
лев, сказала:
— Дядя хочет получить какой-то большой подряд... На-
деется, что этот Нокс тоже придет сегодня, хоть сч и не обе-
щал...
Цолак и отец обменялись понимающими взглядами,
Анаит повернулась и вышла.
— Теперь, я надеюсь, вы понимаете, кому выгодна эта
война? — сказал Цолак.
75
— Как же тут не понять,— пожал плечами отец,— я
давно все понял. Этот Аракел раньше был простым бака-
лейщиком, а за эти три года с помощью разных махинаций
он столько добра накопил, только диву даешься. Еще бы!
К соли песок примешивает, к муке отруби, сахарный песок
продает сырым, у солдат скупает ворованное имущество и
на черном рынке продает в десять раз дороже. Да и сынок,
в свою очередь, грабит и в дом тащит... Таким вот образом
почтенными людьми стали, с министрами за стол садятся...
Ну ладно, идите, не то попадет вам.
Дом Аракела был полон гостей. Пришли какие-то торгов-
цы, военные, расфуфыренные дамы и барышни. Не было
только Бахшо и Матевосяна. Это меня удивило: они ведь
оба были заядлыми кутилами! Но потом я вспомнил, что
маузеристы и офицеры полка в эти дни были заняты моби-
лизацией. Оттого-то их, верно, и не было здесь, Аракел по-
началу казался не в духе: так и не прибыл главный гость,
полковник Нокс. Но едва лишь командир полка Багратуни
предложил выпить за его здоровье и в длинной речи расхва-
лил Аракела как «выдающегося представителя армянского
купечества», настроение хозяина явно поднялось. В ответ-
ной своей речи он также говорил об «Армении от моря и до
моря», о «нашей неустрашимой армии», а в конце сказал:
— А теперь представим, что мы с помощью наших дру-
зей — англичан и американцев — победили турок и захва-
тили эти вилайеты. И сразу, как вы понимаете, встает во-
прос: кто восстановит эти цветущие земли и на какие
средства? Ведь для такого дела деньги нужны, и не малые...
Большой капитал нужен, вы ведь понимаете, люди?..
— Наш долг освободить вилайеты, а восстановление
их — это уж ваша забота, всех тех, кто владеет тем самым
капиталом, о котором вы говорите, уважаемый парой ’ Ара-
кел! — крикнул с места Багратуни.
1 Парой — господин.
76
— Благословен будет прах твоего отца, хорошо ты все
понимаешь, полковник-джан,— довольный, обернулся к не-
му Аракел.— Великая страна, парой полковник, велика
своими богачами, и, если вы хотите, чтобы наши общие пла-
ны не были только пустыми словами, вы должны помочь
нам увеличить капитал, один к десяти, один к ста. Тогда
мы сможем достойно помочь родине. Я, к примеру, готов
все свое добро и имущество предоставить вам. Хотите хле-
ба — хлеба дам; хотите соли — будет соль... Берите всё,
только хорошо воюйте...
Все закричали «ура», и мы сыграли туш. Тут я неволь-
но^ вспомнил слова Анаит о намерениях Аракела. «Выхо-
дит, она была права,— подумал я,— нужно рассказать обо
всем папе!»
Тосты сменялись один другим. Наконец Багратуни под-
нялся :
— Извините, но я должен идти. Меня ждут дела.
Аракел последовал за ним.
Штерлинг, пользуясь случаем, громогласно объявил:
— Антракт.
Всякое наше выступление, будь то банкет или похороны,
он считал концертом и всегда объявлял традиционный ан-
тракт.
Я вышел на балкон — хотел сбегать домой. Ночь была
темная, вокруг ни зги не видно. Мне послышались голоса
на лестнице. Я насторожился и невольно прижался к
столбу.
— Насколько я вас понял, уважаемый, вы хотели бы
получить подряд на поставку армии хлеба и соли?
— Да нет, парой полковник. Это не совсем так...
Я узнал Аракела-агу и Багратуни.
Командир полка прервал собеседника:
— Не вижу в этом ничего предосудительного. Мы ведь
будем заключать сделку на поставку хлеба, соли и других
продуктов для нашей армии. Так почему бы нам не прибег-
77
нуть именно к вашей помощи? Постараюсь употребить свое
влияние и быть вам полезным, парой Аракел.
— Вот спасибо, полковник-джан. Всем известно, что вы
душа-человек...— обрадовался хозяин.— Обещаю, что и я в
долгу не останусь.
Они спустились вниз и направились к воротам. Никем
не замеченный, я сбежал по лестнице и вошел в дом.
Лампа была привернута, отец лежал на тахте с закры-
тыми глазами, но едва я прикрыл за собой дверь, он тут же
окликнул меня:
— Гагик-джан, это ты?
— Да, папа... Если бы ты знал, что я слыхал...
Я рассказал ему обо всех речах и тостах и о том, что
говорили Аракел с полковником на лестнице.
— Так-то они и живут на свете, сынок. Ничто им не до-
рого: ни родина, ни народ,—сказал отец.—Об одном только
и думают — как бы побольше награбить, любой ценой на-
бить свою мошну. Мой тебе совет, сынок: держись подаль-
ше от таких людей. То ли дело этот ваш Цолак. Он, видно,
парень умный, стоящий товарищ. Такой плохому не на-
учит...
Во дворе хлопнула калитка.
— Посмотри, кто это там,— сказал отец.
Я вышел. Это был Бахшо с дружками.
— А наверху-то пируют,— сказал Бахшо.—Пойдем. Вы-
пьем, потанцуем. И ты, Како, выдашь нам «Багдагюли» *.
— Успеем еще. Сейчас не до плясок, мы же пришли за
Дарбиняном. Забыл, что ли?
Это сказал поручик Матевосян.
На минуту я остолбенел.
— Идем. Вон там, в сарае в нашем, он живет...
Я кинулся в дом и крикнул:
— Папа, они пришли тебя забрать!..
1 «Багдагюлй* — название танца.
73
— Куда забрать? Кто? — приподнял голову отец.
— Не знаю... Там Бахшо, Матевосян и еще какие-то
люди...
Больше мы не успели ничего сказать, потому что дверь
с грохотом распахнулась и в комнату ввалились Бахшо. ка-
кой-то пьяный маузерист, а за ними Матевосян и солдат с
ружьем.
— Ты Дарбинян Степан? — спросил Матевосян, обраща-
ясь к отцу.
— Я,— кивнул отец.
— Собирайся.
— Куда?
— В армию тебя забираем.
— В какую еще армию? Бот ведь жизнь настала: среди
ночи вваливаются в чужой дом, да еще и с оружием! Можно
подумать, здесь преступники живут,— рассерженно сказал
отец.— Существует порядок, закон существует. Прислали
бы повестку, утром я сам бы явился...
Бахшо заорал:
— Молчать!
Другой маузерист приставил пистолет к животу отца.
— Повестку захотел? А это чем тебе не повестка?
— Ну ладно, Како, не трогай его,— сказал ему Матево-
сян и повернулся к отцу: — А ты не читай нам нотации.Са-
ми знаем, что нам делать. Пришли тебе повестку, а ты возь-
мешь да и удерешь в горы. Ну давай поднимайся, да пошли...
На лестнице застучали башмаки. Через минуту в дверях
появилась мама. Услыхала, наверно, шум в нашем доме
или, может, сердце подсказало ей.
— Мам, папу в солдаты забирают! — закричал я, бро-
сившись к ней.
Она кинулась к отцу, прильнула и запричитала:
— Не пущу! Слышишь, не пущу...
Мама упрашивала то Бахшо, то Матевосяна, чтобы они
не уводили отца, не оставили нас сиротами... Но мольбы,
79
конечно, не помогали. Бахшо грубо оторвал маму от отца
со словами:
— Чего вы раскудахтались? Всех дома не оставишь. Ко-
му-то надо воевать, защищать родину!
— А сам чего же не идешь защищать родину? — за-
кричал вдруг я.
— Молчать, щенок! — окрысился Бахшо и поднял на
меня руку, но мама встала между нами. Удар пришелся ей
в плечо.
Отец угрожающе закричал:
— Эй, вы, сбесились, что ли?
Бахшо и Како тотчас выставили свои маузеры.
— Веди давай,— сказал отец, обращаясь к Матевося-
ну,— не то вы тут резню устроите.
— Готов, браток? То-то и оно. Давно бы так,— довольно
потер руки Бахшо и сказал солдату: — Веди его в полк.
Смотри, чтоб не сбежал. А сбежит, и тебе головы не сно-
сить, и ему со всем семейством. Вот так-то!
С этими словами Бахшо, Како и Матевосян вышли, счи-
тая, видимо, свое дело сделанным. Не терпелось кутилам
поскорее попасть на пиршество.
Мама повалилась на тахту, обливаясь горючими слеза-
ми; она в то же время все потирала плечо. Я обнял ее и от
бессильной ярости заплакал. Отец подошел и мягко спросил:
— Что, Шушан-джан, очень больно?
— Ничего, прошло уже,— успокоила его мама.
— Сынок, ну смотри будь мужчиной! Ты теперь за хо-
зяина остаешься.
Он поцеловал меня, потом обнял мать.
— Ну что поделаешь, Шушан, не одного меня забира-
ют... Ты держись, смотри за домом, за сыном, а там увидим,
что будет...— Обернувшись к солдату, отец добавил: —Ну
пошли, солдат, да гляди за мной в оба, чтобы не сбежал.
— Меня Торосом зовут, братец,— неожиданно предста-
вился солдат.— Я ведь тоже подневольный. Вроде тебя на-
80
сильно оторвали от дома, от детей. Кто их теперь прокор-
мит, кто землю вспашет, засеет, ума не приложу...
Я только теперь взглянул на этого человека. Ему было
за пятьдесят; на худом, изможденном лице длинные обвис-
лые усы. Шинель на нем была явно с чужого плеча — как
мешок на палке, подпоясанный ремнем. Солдат вынул из
кармана кисет и сложенную в несколько раз газетку, наме-
реваясь закурить. Огляделся вокруг и, хотя мог бы присло-
нить ружье к стене, вдруг протянул его отцу.
— Подержи-ка, я заверну самокрутку,— сказал он.
Отец молча взял ружье и посмотрел на Тороса. Тот не
торопясь свернул себе цигарку, затем кивком, без слов пред-
ложил и отцу. Но отец покачал головой: он не курил.
— Эх, братец, беда им, если эту войну буду вести я,—
сказал солдат, жадно затягиваясь цигаркой.
— Почему? — удивился отец.
— Ты не гляди, что усы у меня молодецкие,— сказал
Торос.— Я человек смирный. Какой из меня вояка!
Отец невольно осмотрел его с ног до головы, будто толь-
ко увидел, улыбнулся и сказал:
— Что правда, то правда, ты, братец, конечно, не пехле-
ван, но дело не в том. Если бы эту войну вели за тебя, за кре-
стьянина, ты бы нашел в себе силы и дрался бы как зверь.
— Чего, чего? — удивленно глянул на него Торос.— Это
какая такая война за крестьянина бывает?
— Ну, к примеру, за землю, за воду дрался бы?
— Ну за воду да за землю — это известное дело,— про-
тянул Торос.
— То-то и оно! — заключил отец. Однако заговорились
мы с тобой, пора отправляться.
— Да, братец, пойдем. Вот бы нам в одной роте с тобой
служить. Ты, видать, человек душевный...
Мы с мамой проводили их до ворот и вернулись. Мама
все плакала, а я, прильнув к ней, раздумывал, как бы им
отомстить — Бахшо, Аракелу и вообще всем злодеям...
Музыкантская команда
81
...Не знаю, сколько мы так просидели, как вдруг отвори-
лась дверь и в комнату вошла Анаит.
— Тетя Шушан, Верго зовет,— сказала она и, заметив,
что мама плачет, удивленно воскликнула: — Бог мой, что
случилось, тетя?..
Мама едва выдавила:
— Ах, Анаит-джан, Степан наш...
Слезы душили ее, она разрыдалась пуще прежнего, и
пришлось мне рассказывать обо всем. Анаит мрачно выслу-
шала меня, только несколько раз переспросила:
— Говоришь, эти звери были? — Она кивнула в сторону
своего дома.— Ударили, говоришь, тетю?.. Ах, бессовестные
мерзавцы!..
Она стала утешать маму, затем, обращаясь ко мне,
спросила:
— Ну, наверх ты, конечно, не пойдешь?
— Нет,— ответил я решительно.— Не хватало только,
чтобы я услаждал их на пиру.
— Правильно, не стоит тебе сейчас им на глаза показы-
ваться,— подтвердила Анаит.— Я скажу вашему дирижеру,
что ты не придешь.
Она вышла, и спустя немного времени к нам в комнату
вошли Цолак, Арсен, а следом за ними и маэстро.
— Вас ист лос? Что здесь случился? — спросил Штер-
линг.
Я был вынужден рассказать все снова, п Арсен яростно
стукнул ладонью о колено:
— Вай, бессовестные! На мальчишку и на женщину ру-
ку поднимают!
Штерлинг тоже воскликнул взволнованно:
— Я вам говорит, что Армения нет закон, нет порядок...
Он сказал еще что-то по-немецки, затем, объявив мне,
что я могу не приходить наверх, вышел. Цолак, прежде чем
уйти, подошел ко мне и к маме.
— Ничего, Гагик-джан, и вы, тетя, будьте спокойны,—
82
сказал он.— Мы вас одних не оставим, будем помогать
сколько сил хватит. Так ведь, Арсен? — обернулся он к Ар-
сену.
— Конечно, что тут спрашивать,— подтвердил Арсен.
Они ушли, и сверху снова послышались звуки музыки.
И в первый раз за свою жизнь в эти минуты я вдруг осо-
знал, что значит неравенство человеческих судеб: там, на-
верху, царит веселье, а у нас в доме скорбь; там звучит му-
зыка, а в нашей лачуге всхлипывания моей мамы...
Через час-другой мама немного успокоилась и задремала
на тахте. А ко мне покой не приходил. Мысленно я был то
с отцом, то с Бахшо и его друзьями бандюгами.
Я вышел во двор. Долго стоял у тутового дерева и с не-
навистью смотрел на окна Аракела-аги. Музыка вскоре
смолкла. Было слышно, как открылась дверь, и, пройдя по
балкону, на лестнице показалась Анаит. За ней вышел еще
кто-то.
— Анаит,—позвал человек, и я узнал голос Матевосяна.
— Что вам угодно? — спросила Анаит.
— Вы боитесь? Избегаете...
— Никого я не боюсь.
Анаит говорила как-то глухо, но спокойно.
— Я очень рад, если ошибся,— сказал Матевосян.
Какое-то время царило молчание, и вдруг я услыхал
звук пощечины и голос Анаит:
— Вот вам!..
Вслед за тем она быстрыми шагами прошла мимо дере-
ва, в ярости не заметив меня, и вошла к нам. Я глянул в
сторону Матевосяна.
Поручик, сидя на ступеньках, держался за щеку и бор-
мотал:
— Презирает... Поглядите-ка на нее! Захочу — десять
таких найду...
33
Я уже хотел идти домой, когда на балконе объявился
Аракел-ага и позвал:
— Поручик, парой поручик...
Но тот не отвечал. Аракел спустился к нему.
— Что вам угодно? — спросил Матевосян.
Он хотел подняться с места, но Аракел-ага придержал
его за плечо.
— Сиди-сиди, я хочу с тобой поговорить, а наверху боль-
но шумно.
— Поговорить?.. О чем поговорить?
Аракел уселся рядом с ним и наставительно произнес:
— О вас, молодых... Вот ты тут пьяный валяешься, мой
Бахшо и этот парень там хулиганят... Да разве это дело?
Ведь сейчас такое время, что человек с головой на плечах,
коли захочет, золотые горы себе возведет...
— Золотые горы? — заинтересованно повторил Матево-
сян.— Это как же?
— Вот теперь война началась. Верно? А ео время войны,
слыхал я, воюющие всегда отбивают друг у друга обозы...
Верно?
— Случается,—сказал Матевосян.—Но при чем тут мы?
— Может ведь случиться, что турки отобьют у нашего
полка несколько обозов?
— Не понимаю, к чему вы клоните, парой Аракел! —
с искренним недоумением воскликнул Матевосян.
— Да чего там понимать,— нахмурился Аракел и,
наклонившись ближе, зашептал что-то Матевосяну на
ухо.
Тот мгновение молча слушал, потом присвистнул и вос-
кликнул:
— Вот оно что!
— То-то и оно,— победно сказал Аракел.— Ты подумай
хорошенько, сразу набьешь карманы... А Бахшо со своими
ребятами поможет тебе... Ну вставай, вставай, пошли на-
верх, завтра все вместе обмозгуем, как быть...
84
Я так и не узнал, какие еще планы роились в коварной
голове Аракела-аги. Собственно, это меня и не очень интере-
совало. Я уже устал стоять за деревом и с удовольствием
пошел домой.
ТЕТКА ЦОЛАКА
Оркестр шествовал впереди полка. Играли марш.
Шли в направлении Камарлинского шоссе. На тротуарах
толпились люди. Провожали войска молча, без какого бы то
ни было воодушевления. Казалось, все понимали, что ничего
хорошего от этой войны им ждать не приходится.
Полк направлялся на Игдирский фронт. Мы проводили
его до Канакерского шоссе и вернулись назад. Оркестр на
фронт не послали. Может, потому, что дашнаки не могли
обойтись без нас на своих балах да банкетах.
Не прошло и дня, опустевшие казармы заполнили ново-
бранцы. После недолгого обучения из них составляли мар-
шевые роты и батальоны и отправляли на фронт для попол-
нения войска.
Жизнь в городе стала очень тяжелой. Растерянность и
смута царили всюду.
Тиф и голод безжалостно косили людей. На Царской
улице в здании из черного туфа разместилась служба аме-
риканской благотворительной организации. Там ежедневно
собиралось множество детей-сирот. Но половина из них уми-
рала раньше, чем американские благодетели успевали раз-
дать им по нескольку галет и по горсточке иранского изюма.
У нас дома с едой все обстояло сравнительно неплохо.
Я, худо ли, бедно ли, кормился в полку, а маме помогали
наши ребята. Это Цолак все устроил. На другой день после
того, как отца забрали в армию, Цолак предложил, чтобы
каждый из ребят уделил из своего пайка долю для моей
мамы.
85
— Нас больше двадцати человек. Если каждый отдаст
частицу своего пайка,— сказал он,— женщина сможет про-
держаться. Надеюсь, все согласны, а?
— О чем речь! Конечно, поможем,— посыпалось со всех
концов.
Мне показалось, что на лице у Киракоса мелькнула тень
недовольства, но даже он не возражал: может, не решился
открыто пойти против всех.
Так вот и вышло. С того дня я ежедневно носил домой
по большому куску хлеба и по котелку супа.
Мы с мамой, конечно, были безмерно благодарны ребя-
там за эту помощь.
В общем, мы не голодали. Но тревога не оставляла нас.
Особенно волновалась мама: прошло уже много времени, а
от папы не было известий. Я почему-то верил, что с ним ни-
чего не может случиться, но ведь мама — женщина, а жен-
щины всегда ждут худшего.
Но война не всем принесла тревогу. Были люди, которые
наживались на ней. И таких было много.
Как-то ночью я проснулся от шума во дворе. Приподнял
голову с подушки, вижу—мама стоит у окна и внимательно
всматривается во тьму ночи.
— Что там случилось, мам? — спросил я.
— Не знаю.— И прибавила тихо: —Ах, разбойники...
Я соскочил с постели, подбежал к окну и прильнул к
стеклу.
Во дворе стояло пять-шесть подвод, доверху нагру-
женных какими-то мешками и ящиками. Возле подвод кру-
тились Бахшо и несколько других маузеристов. Это я рас-
смотрел точно.
Все они — и Верго тоже, и даже Анаит — чуть не бегом
перетаскивали этот груз в амбар.
Я никак не мог понять, что же все-таки происходит. В не-
доумении смотрел на маму, но она и вовсе ничего не пони-
мала.
86
...Шло время. Дни, нани-
зываясь один на другой, со-
ставляли недели и месяцы.
В казарме жизнь текла
привычно медленно и нудно.
Каждое утро после завтра-
ка мы под управлением Штер-
линга часами репетировали,
после чего нам давался часок
для отдыха. Затем выстраи-
вались перед кухней с котел-
ками в руках за очередной
порцией пустой баланды, на-
зываемой почему-то супом.
После обеда те, у кого были
родные в городе, отправля-
лись домой, остальные отды-
хали в казарме кто как умел:
одни играли в карты, другие
латали одежду, читали. По
вечерам мы, как и прежде, иг-
рали в Летнем саду и только
поздно вечером возвращались
в казарму.
Я, конечно, после обеда
уходил домой, носил маме
еду. В последнее время к нам
частенько захаживал и Цо-
лак. Он, как обычно, еже-
дневно навещал срою тетку, а
на обратном пути заворачи-
вал к нам, и мы вместе с ним
отправлялись в Летний сад.
Я сначала не обращал вни-
мания на то, что каждый раз,
когда он приходил, по странному совпадению Анаит всегда
оказывалась у нас дома.
Трудно было не заметить, как она краснела, увидев его,
а мама смотрела на них и как-то странно улыбалась. А од-
нажды я услышал разговор мамы и Анаит о Цолаке. Мама
все говорила, какой Цолак умный, честный, образованный
и «из себя хорош». И по-моему, все это было очень верно,
но Анаит, поди ж ты, при этих словах сделалась вся крас-
ная, как пион, и опустила голову. Не согласна она, что ли,
с мамой?..
Только после длительных размышлений я наконец со-
образил, что между Цолаком и Анаит «что-то есть». «На-
верно, то самое,— подумал я,— что взрослые называют
любовью!»
Это было для меня открытием. А открытие трудно удер-
жать втайне. Так оно и случилось: спустя несколько дней
я не выдержал и выдал ребятам Цолака. Но об этом стоит
рассказать подробнее.
Обычно я ночевал дома, но случалось, иногда нас за-
держивали в полку до поздней ночи. В таких случаях я
оставался в казарме и спал на какой-нибудь из свободных
коек.
В ту ночь я как раз остался в казарме. На другой день,
после репетиции, ребята, как всегда, собрались в спальне.
Завен и Вардкес, эти два неразлучных друга, играли в кар-
ты, несколько человек наблюдали за ними, а остальные кто
лежал, кто грелся у окна на теплом осеннем солнышке.
Арсен вышел из каптерки и, подойдя к играющим, спро-
сил :
— На что играете, ребята?
— На эту папироску,— сказал Завен, раскрывая ладонь,
в которой лежала настоящая, целехонькая папироса.—Кто
выиграет, тот ее и выкурит.
— Эх, помните тот день, когда Цолак, в первый раз при-
дя к нам, с шиком предложил всем целую пачку папирос?—
88
со вздохом сказал Вардкес и выложил червовую даму.—
Ну, покрой-ка и эту!..
Завен смело покрыл карту... пиковым валетом.
Я фыркнул, заметив обман, но Арсен показал мне взгля-
дом, чтобы молчал.
— Напрасно играешь, Вардкес, все равно Завен выкурит
папиросу,— сказал Арсен.
Вардкес поднял свои большие, но удивительно спокой-
ные, какие-то рыбьи глаза и лениво протянул:
— Почему это?
Но Арсен уже не глядел на него. Он повернулся к Цо-
лаку, который тщательно начищал щеткой свои брюки, и
сказал с улыбкой:
— Как вы думаете, ребята, чего это наш Цолак в послед-
нее время так наряжается?
— Не попахивает ли тут сватовством? — съязвил Левон.
— Я и то думаю,— согласился Арсен.— Эх, вот бы хоть
краем глаза поглядеть, кто эта красотка...
Цолак молча слушал болтовню ребят, усмехаясь себе
под нос, но в нашу сторону не глядел.
— А ведь никуда это не годится, Цолак. Друг должен
бы познакомить и нас со своей девушкой,— вступил в об-
щий хор и Завен.— Хочешь, пойдем как-нибудь с тобой, се-
ренаду споем под окошком красотки?..
— Слушай, Цолак, это не та ли училка, что ходит каж-
дый вечер в Летний сад слушать нашу игру? — притворил-
ся, будто и правда он что-то знает, Арсен.
— Да не училка она — сестра милосердия!—выпалил
тут я.
Вновь раздался дружный хохот, потом послышались воз-
гласы :
— Ну и ну, ай да парень, всё вывел на чистую воду!
— Эй, Малыш, уж не твоя ли это соседка? — продолжал
дурачиться Арсен.
Цолак посмотрел наконец на меня и погрозил пальцем:
£9
— Хорош же ты, Малыш, а еще просишь, чтобы я вы-
учил тебя на корнете играть!
Я видел, что он не сердится, а потому, тоже поддавшись
общему шутливому настроению, сказал:
— Вай, Цолак-джан, чтоб язык у меня отсох, если я еще
раз скажу... если я скажу, что ты каждый день ходишь к
нам, чтобы повидаться с Анаит.
Все опять дружно засмеялись. Цолак бросился ко мне с
явным намерением отодрать за уши, но я, конечно, не стал
дожидаться этого и убежал.
Во дворе мое веселое настроение разом как рукой сняло:
я нос к носу столкнулся с Матевосяном.
С того дня, как наш полк отправился на фронт, я боль-
ше не видел поручика, хотя и поговаривали, что он часто
бывает в городе по разным делам и даже заходил несколь-
ко раз вместе с Бахшо к Аракелу. Теперь на нем была не
парадная, а походная форма, но лицо все так же сияло от
самодовольства. Рядом с ним, заискивающе глядя ему в
глаза, шагал наш Дьячок и что-то говорил без умолку.
Вдруг взгляд Матевосяна упал на меня, и я заметил, как
он насторожился и даже как-то растерянно вдруг отвернул-
ся. Чуть отойдя, он снова обернулся и, увидев, что я про-
должаю смотреть ему вслед, быстро завернул за угол.
Честно говоря, меня даже удивило: чего это он какой-то
испуганный, вроде не в себе. Но потом я решил, что он, на-
верно, вспомнил, как забирал отца в солдаты, потому и ис-
пугался. «Знает ведь,— подумал я,— стану взрослым —
обязательно отомщу!»
Чей-то голос прервал мои раздумья:
— Сынок, послушай-ка...
Я обернулся и увидел перед собой незнакомого пожилого
солдата. Он был из тех мобилизованных, которых собрали
в казармы и вскоре должны были угнать на фронт.
— Дело у меня к тебе,— сказал он, настороженно огля-
дываясь вокруг.
90
Я, удивленный, подошел к нему вплотную.
— Ты грамоту знаешь, сынок?
Я кивнул: знаю, мол. Старик снова огляделся, затем
протянул мне сложенную в несколько раз бумажку.
— Почитай-ка. Посмотрим, что здесь написано,— тихо
сказал он.
Из разговоров ребят я знал, что в последнее время в пол-
ку среди солдат распространяют какие-то листовки, но сам
я их не видал еще. И тем не менее сейчас я сразу понял, что,
должно быть, именно это и есть листовка.
Я взял ее у солдата и стал пока молча про себя разби-
рать, что там такое написано. И до того увлекся, что не за-
метил, как к нам подошел Корюн.
— Что это ты читаешь, Малыш? — спросил он.
Испугавшись от неожиданности, я хотел спрятать лис-
товку, но этим только вызвал подозрение у Корюна.
— Дай-ка сюда, посмотрим, что это.— Он выхватил у
меня листовку и, пробежав ее глазами, спросил: —Откуда
сна у тебя?
Только тут я заметил, что старик торопливо уходит.
— Куда же ты? Возьми свою бумажку! — закричал я
ему вслед.
Но Корюн вдруг сильно сжал мне руку.
— Тс-с, балда... Хочешь, чтобы бедняга в беду попал? —
сказал ок.
Старик, так и не оглянувшись ни разу, вошел в главное
здание, а Корюн потащил меня в казарму.
— Я выиграл! — раздался счастливый голос Завена, ко-
гда мы вошли.
Он быстро схватил папиросу, прикурил и жадно затя-
нулся. Вардкес с завистью смотрел на него.
— Говорил же я тебе, что напрасно время тратишь, все
равно Завен будет курить,— подзуживал его Арсен.
91
— И откуда тебе псе так уж точно известно, ума не при-
ложу! — огрызнулся Вардкес.
— Откуда? Да только слепому и еще тебе неизвестно,
что он червовую даму трефовым валетом кроет.
— Ах вот оно что? — повернулся Вардкес к Завену.—
Давай сюда папиросу!
Они стали бегать друг за другом, поднялся шум, хохот,
толкотня.
Корюн, все еще сжимая мне плечо, оглядываясь по сто-
ронам, громко сказал:
— Ребята, а Дьячка здесь нет?
— Нет его, а что? — удивленно спросил Арсен.
— Глядите-ка, что наш Малыш раздобыл.— И Корюн
показал листовку.
Все тут же сгрудились вокруг нас. Посыпались во-
просы :
— Что это такое?..
— Откуда?..
— Кто тебе дал?..
— А ну почитай. Послушаем, что там написано,— по-
просил Арсен.
Корюн стал громко читать:
— «Товарищи рабочие, крестьяне и солдаты... Положе-
ние на фронте с каждым днем становится все напряженнее.
Несмотря на щедрые посулы Антанты, наша армия не име-
ет ни патронов, ни снарядов...»
— Погоди, погоди! — крикнул Арсен и повернулся ко
мне: — Где ты взял это?
Я объяснил, как листовка попала ко мне. Арсен покачал
головой и забрал ее у Корюна. Ребята, испугавшись, что он
помешает им дочитать листовку до конца, загалдели:
— Ну чего ты схватил ее?
— Дай, пусть человек дочитает...
Арсен ничего не ответил, только кивком головы указал
мне на дверь.
92
Я без слов понял, что должен занять привычную пози-
цию и наблюдать.
Арсен еще с минуту подождал и стал читать листовку
с того места, на котором остановился Корюн:
— «...А дашнакских правителей интересует не против-
ник. Их больше занимает «внутренний фронт». Один за дру-
гим следуют все новые и новые аресты. Ежедневно расстре-
ливают десятки ни в чем не повинных людей...»
— А ведь верно все там написано, так оно и есть,— не
сдержался Завен.
Я со своего наблюдательного пункта все слышал, а не-
взначай глянув в сторону ребят, приметил Цолака. Он тоже
подошел к остальным, и на первый взгляд могло показаться,
что внимательно слушает Арсена. Однако, присмотревшись,
я заметил, что он не столько слушает, сколько наблюдает
за ребятами, за тем, кто и как воспринимает содержание
листовки. Достаточно было кому-нибудь вымолвить слово
или просто сделать движение, как Цолак тут же насторо-
женно оборачивался к нему.
— «...Но всё это напрасные усилия,—продолжал читать
Арсен.— Армянский народ не прекратил своей борьбы. Он
еще расправит плечи и, снова подняв красное знамя май-
ского восстания, положит конец как этой постыдной войне,
так и дашнакскому насилию».
Закончив чтение, Арсен помолчал, потом сказал задум
чиво:
— А сильная бумажка!..
— Видно, это дело большевистских рук,— сделал «от
крытие» Вардкес.
— Кто бы это ни писал, правильно написано,— заклю-
чил Завен.— До чего довели бедный народ...
— Написано-то оно и верно все, как надо, но беда, если
у нас найдут эту листовку — три шкуры сдерут! — подал гс
л ос Корюн.
Вардкес испуганно взглянул на него и крикнул:
9?
— Да, ребята, от таких штучек нам надо подальше!
Арсен медленно подошел к Цолаку и, внимательно hi
него поглядев, спросил:
— А ты что скажешь?
— О чем? — Цолак сделал вид, будто и не понимает, о
чем речь.
— Об этом.— Арсен протянул ему листовку.
— А почему это я должен непременно что-нибудь ска-
зать об этом? — вопросительно глянул Цолак.
— Захочешь — скажешь.
— Ну что?..— пожал плечами Цолак.— Правду гово-
рят ребята: если кто-нибудь увидит листовку, нам несдоб-
ровать.
— И это все? — Арсен не сводил с него испытующего
взгляда.
— Мало разве? — снова пожал плечами Цолак.
Арсен еще мгновение, казалось, прощупывал его взгля-
дом, потом, покачав головой, сказал с горечью:
— Эх, Цолак, а ты, оказывается, плохой товарищ, ей-
богу...
— Почему это?
— И сам хорошо знаешь почему,— уклончиво ответил
Арсен и обратился к остальным: — Пора обедать. Берите
котелки, пошли...
Во время обеда Арсен, Завен, Вардкес, Корюн и еще
кое-кто о чем-то всё шептались друг с другом. И вдруг Ар-
сен громко сказал, обращаясь ко мне:
— Сегодня после обеда мы с ребятами хотим навестить
твою маму. Что скажешь, Малыш?
— Правда? Вот здорово! Мама будет рада.
— И ты пойдешь с нами, Цолак? — спросил Завен.
— Я приду, но попозже.
— Опять прежде к тетке зайдешь?
— Как всегда,— спокойно ответил Цолак.
...Выяснилось, что ребята намерены идти к нам не с пу-
стыми руками: кроме ежедневных котелка с супом и ломтя
хлеба, они — уж и не знаю, как и откуда,— добыли большой
кусок сахару, штук десять английских галет и несколько
щепоток чая в конвертике.
Завернув все эти сокровища в газету, прихватив к тому
же инструменты и ноты, мы вышли.
Я заранее предвкушал, как обрадуется мама такому по-
сещению ребят, ну и... подаркам тоже. Настроение у меня
было преотличное. И ребята всю дорогу острили, шутили.
Но едва мы завернули в наш переулок, Цолак вдруг по-
серьезнел :
— Ну, ребята, я пошел,— сказал он.
— Долго ты пробудешь у тетки? — с безразличным ви-
дом поинтересовался Арсен.
— Нет, минут пять — десять, не больше.
— Мы пойдем не спеша, ты нас догонишь... Лучше, если
все вместе войдем в дом,— сказал Завен.
Цолак испытующе посмотрел на ребят, но все были не-
возмутимы.
— Ладно,— сказал он.— Идите помедленней, я вас до-
гоню.
Мы продолжали путь, а Цолак свернул в переулок.
Пройдя несколько шагов, ребята вдруг переглянулись и
остановились.
— Ну? — Арсен посмотрел на Завена.
— Раз он не считает нас друзьями, таится от всех, так
и поступим, как решили,— уверенно сказал Завен.
— Малыш,— попросил меня Арсен,— дуй-ка за Цо ла-
ком, да смотри не попадись ему на глаза...
Я начал догадываться об их намерениях. И хотя мне
было неприятно шпионить за Цолаком, но я был согласен
с ребятами: прошло уже достаточно времени, с тех пор как
мы подружились с Цолаком, а он, выходит, не доверяет
нам. Разве это дело?
95
Я, не задумываясь больше, повернулся и, прижимаясь к
стене, направился следом за ним. Переулок был извили-
стый. Только за вторым поворотом я увидел Цолака. Напро-
тив тянулась глинобитная стена, а в ней была маленькая
калитка. Цолак был уже рядом с ней. Он остановился, а я,
конечно, тут же спрятался подальше за угол. Цолак
огляделся вокруг, затем ударил несколько раз в металличе-
ский молоточек над дверью... С минуту подождал и снова
точно так же постучал.
Наконец из-за калитки чей-то дребезжащий, старушечий
голос спросил:
— Кто там?
— Сын сестры Гегама...— ответил Цолак.
Лязгнул засов, и Цолака наконец впустили. Все стихло.
Я еще подождал немного, надеясь, что, быть может, что-то
еще произойдет, но напрасно: переулок словно вымер.
Я осторожно подошел к калитке и заглянул в ее узкую
щелку. В конце двора стоял небольшой кирпичный дом. К не-
му вела аллейка фруктовых деревьев, и вокруг был тоже сад.
Цолак с инструментом и с нотной папкой под мышкой
поспешно вошел в дом. Разочарованный, я побежал назад и
обо всем рассказал ребятам.
— Выходит, у него и правда есть тетка,— закончил я.
— Выходит, так! — И Арсен, весело улыбаясь, посмот-
рел на ребят.
Мы медленно двинулись дальше. Вскоре послышались
поспешные шаги Цолака. Он нагнал нас, и мы вместе по-
шли к нашему дому.
ПОЧЕМУ МАТЕВОСЯН ПОБАИВАЛСЯ МЕНЯ
Мы вошли во двор. Я, чуть опередив ребят, толкнул
дверь, намереваясь войти. Но странно: она оказалась на
засове. Странно потому, что никогда такого не бывало.
96
— Кто там? — испуганным и дрожащим голосом спро-
сила за дверью мама.
— Это я, мама, открой!
Она отворила, и я вбежал в комнату.
— Мама, все ребята идут к нам! Смотри, чего они при-
несли! Ребята, входите...— Но на этом я замолчал.
На меня и на всех входящих с ужасом, непривычно рас-
ширенными глазами испуганно смотрела моя мама.
— Что ты так смотришь, мама! — закричал я.— Это
же наши ребята: Цолак, Арсен, Корюн, Завен... Они к нам
в гости пришли, тебе гостинцев принесли...
Она как-то странно тряхнула головой, будто сбросила с
себя что-то, и растерянно забормотала:
— Нет, ничего... Ничего.
— Здравствуйте, матушка Шушан,— вышел вперед Цо-
лак.— Вы, видно, чем-то встревожены. Случилось что-ни-
будь?
— Да нет, что могло случиться... Ничего,— все тем же
голосом, отводя глаза, отвечала мама.
И вдруг от волнения, от растерянности или от чего-то
еще она громко всхлипнула.
— Мамочка, что случилось? — обнял я ее, смутно пред-
чувствуя какую-то беду.
Ребята обступили нас и тоже растерянно и сочувственно
стали расспрашивать, что же случилось, не было ли дурных
вестей об отце. И тогда из-за занавески послышался хрип-
лый и дрожащий голос:
— Гагик, Гагик-джан, идите сюда...
Я на мгновение окаменел на месте.
Голос был такой знакомый, такой родной... Я бросился
вперед, откинул занавеску и закричал:
— Папа!..
Он лежал на сундуке, который раньше служил для мамы
кухонным столиком. Сундук был короток ему, и к нему еще
подставили стул.
97
Лицо отца было худое, желтое и небритое. Над остро вы-
ступающими скулами лихорадочно блестели глаза. Под ру-
башкой на груди виднелась окровавленная повязка.
— Папа, ты ранен? — снова крикнул я.
— Тс-с, тише...— испуганно прошептала мама, подошла
к двери, быстро накинула засов и прислонилась к дверному
косяку, продолжая смотреть на ребят.
А они, в свою очередь, смотрели то на нее, то на отца и
в растерянности не знали, что делать.
— Ну здравствуйте, ребята,— сказал отец. Затем обра-
тился к маме:—Не бойся, Шушик-джан, может, оно и к
лучшему, что ребята пришли. Одна ты ведь ничего не смог-
ла бы сделать, а они помогут. И, уж конечно, не выдадут...
— Что случилось, дядя Степан? — наконец спросил Цо-
лак.— Вы дезертировали? Убежали с фронта?
— Нет-нет, Цолак-джан,— сказал отец.— Вы садитесь,
я вам сейчас все расскажу...
Ребята отложили инструменты и расселись кто где смог.
Мама стояла у окна, наблюдая за происходящим во дворе,
а отец начал свою историю.
Положение наших войск на фронте действительно оказа-
лось ужасным. Мало того, что противник был в несколько
раз сильнее, солдаты еще очень страдали от холода, голода
и болезней. Они по целым дням не получали никакой еды,
потому что, судя по слухам, у нас в тылу орудовали какие-
то турецкие конные отряды, которые набрасывались на обо-
зы, направляемые на фронт, и грабили: отбирали именно
продовольствие и снаряжение. Но в последнее время солда-
ты упорно поговаривали о том, что это дело рук дашнакских
маузеристов, которым содействовал кое-кто из командного
состава армии. В полку, где служил отец, например, все
удивлялись тому, как спокойно полковник Багратуни гово-
рит о том, что очередной обоз вновь ♦подвергся нападению».
98
Были люди и среди командования, которые понимали,
что воровство и растраты, ставшие массовым явлением,
ускоряют и без того неизбежную капитуляцию. Они жало-
вались по инстанции, и наконец был получен приказ свыше
высылать специальные отряды для охраны идущих из тыла
обозов...
И вот дня три тому назад взвод солдат, в числе которых
был и отец, направился из полка сопровождать обоз, со-
стоявший из двадцати подвод, груженных продовольствием
и снаряжением.
Начальником охранного отряда был назначен сам адъю-
тант командира полка поручик Матевосян. У всех солдат
были трехлинейные винтовки, и, кроме пятнадцати патро-
нов у каждого в патронташе, они еще взяли с собой два
ящика боеприпасов.
Обоз продвигался по пустынной дороге. Иногда на пути
попадались разрушенные еще в восемнадцатом году, во вре-
мя турецкого нашествия, деревни, где вместо домов выси-
лись почерневшие от гари горы из земли и золы, а сады и
огороды были разорены и затоптаны. Вокруг ни души: жи-
телей либо вырезали, либо все бежали от врага. Повсюду
царило приводящее в ужас мертвое спокойствие. Ни блея-
ния животных, ни лая собак. Только изредка воровато про-
шмыгивали среди развалин одичавшие кошки...
Обоз шел медленно, и время тянулось утомительно. Вы-
ступающий впереди на коне Матевосян наигранно шутил,
пытаясь поднять дух и настроение солдат. Он-то знал, что
разговоры о турецких отрядах — выдумки. И к тому же был
убежден, что при виде такого большого отряда охраны ни
один турок не осмелился бы и близко подойти к обозу.
От нечего делать или от избытка энергии он безжалостно
палил по птицам, по кошкам. Подстрекал к этому и солдат.
— Бейте, ребята! — кричал он.— Патронов у нас много,
не бойтесь...
И солдаты стреляли. Это помогало им рассеять скуку.
99
Отцу не нравилось такое поведение Матевосяна. Не нра-
вилось хотя бы потому, что он знал, как не хватает патро-
нов на фронте и сколько из-за этого лишних жертв, а беспеч-
ный офицерик расстреливает их бесцельно. Кроме того, отец
давно недолюбливал Матевосяна — еще с того вечера, когда
поручик явился забирать его в армию. Кстати, с того дня
мой отец и тот старый солдат Торос, который сопровождал
его в полк, служили в одной роте. Торос и тут шел вместе
с отцом, и они были, пожалуй, единственными, кто сохранил
все свои пятнадцать патронов...
Так, без каких-либо происшествий, отряд добрался до
Камарлу, где находился дивизионный склад. В тот же день,
нагрузив подводы полученным провиантом, обоз двинулся
назад в сторону фронта.
И вот Матевосян стал вдруг выказывать первые призна-
ки беспокойства. Вначале он говорил, что нужны осторож-
ность и бдительность, чтобы ничто не застало их врасплох.
И это, конечно, было по душе отцу. Но постепенно беспокой-
ство офицера сменилось явным страхом.
Едва обоз отъехал от склада на несколько верст, как Ма-
тевосян объявил, что он чует какую-то опасность, и прика-
зал вскрыть ящики и раздать солдатам патроны.
Обеспокоенные его словами, все поспешно открыли
складские ящики и... с ужасом убедились, что патроны
иностранной системы и совершенно непригодны для их вин-
товок.
Матевосян принялся яростно ругать солдат за то, что
они взяли с собой такие патроны, будто и впрямь это была
их вина. А когда мой отец осмелился заявить, что они взя-
ли как раз те ящики, на которые указал им Матевосян,
офицер заорал на него, чтобы он замолчал: не то, мол, не-
сдобровать ему.
Потом Матевосян приказал посчитать запас оставшихся
у солдат русских патронов. Выяснилось, что у каждого, в
среднем, осталось не больше трех штук. Несмотря на то что
100
это было следствие его же, Матевосяна, глупых проделок,
он тем не менее набросился на солдат.
— Мерзавцы, предатели! — орал он.— Из-за вас мы без-
оружны! Что будем делать, если на нас нападут?
Но прошла вспышка гнева, и настроение у него измени-
лось. Он стал объяснять солдатам, что беспокоится не за
себя, а за них, потому как если враг нападет, то, безоруж-
ные и беззащитные, они все погибнут.
— Жаль ведь мне вас, у каждого дома жена, дети. Чего
ради вам зазря пропадать?..
Говоря так, Матевосян все оглядывался, беспокойно го-
нял коня от одного конца обоза к другому; то торопил воз-
ниц, а то вовсе останавливал подводы; то орал, то снижал
голос до шепота...
Все это, конечно, в конце концов ввергло солдат в страх
и смятение. Они стали одолевать отца вопросами:
— А если нападут, Степан, что делать-то, а?..
— Как ты думаешь, перебьют они нас, а?..
Отец пытался успокоить их.
— Кто сказал, что на нас обязательно нападут? — гово-
рил он.— А если нападут, смотрите, сколько нас... Дадим
два-три залпа, как следует крикнем «ура», и увидите, как
они уберутся. Откуда им знать, что у нас мало патронов?
Но Матевосян только головой качал:
— Мягко стелешь... Нет уж, лучше нам бежать, пока
головы целы. Обоз мы все равно не убережем, так хоть сами
уцелеем...
И уже к вечеру, когда ужас среди солдат дошел до пре-
дела, на горизонте показалась группа всадников. В багро-
вых лучах заходящего солнца силуэты всадников были по-
хожи на каких-то огромных и зловещих грифов, низко летя-
щих над землей. Они стремительно приближались к обозу...
Матевосян остановил подводы, погнал коня вперед, что-
бы определить, кто такие едут навстречу, затем возвратил-
ся галопом с паническим криком:
101
— Бегите!.. Турки!..
Солдаты потеряв голову бросили подводы и побежали
в сторону поля, прячась за камнями и в ямах.
Матевосян тоже соскочил с коня и кинулся в ближай-
шую яму.
Только мои отец и Торос оставались на месте. Торос тя-
нул отца за рукав и все повторял:
— Так как же быть, Степан, едут ведь...
И потом, не выдержав, он тоже побежал в сторону
поля.
А отец думал о голодных товарищах в полку. Они
ведь надеялись на них... Неужели так и оставить обоз
врагам? Ведь турок всего пять-шесть человек, а наших —
двадцать.
— Не убегайте, братцы!..— обернулся он наконец к
остальным.— Не бойтесь, их мало!..
И, быстро заняв позиции за камнем близ дороги, он
стал стрелять в приближающихся всадников. Но не успел
отец выпустить и несколько пуль, как сзади послышался
чей-то яростный шепот:
— Ах, мерзавец, говорят тебе — беги!..
Отец обернулся и увидел лежащего неподалеку от себя
Матевосяна. Он целил из своего револьвера прямо в отца.
Еще ничего не понимая, движимый лишь каким-то ин-
стинктом, отец тоже машинально направил дуло своей вин-
товки в сторону Матевосяна. Но не успел он выстрелить,
близ дула револьвера блеснуло слабое пламя, и отец, почув-
ствовав слева в груди сильный удар, потерял сознание.
...Очнулся он, когда уже темнело. Над ним склонился
Торос. Он испуганно тряс отца за плечо и кричал:
— Степан, а Степан!.. Господи, что за беда свалилась на
наши головы...
— Торос...— слабо позвал его отец.— Братец...
— Жив! — обрадовался Торос.
Он снял рубашку, разодрал ее и перевязал грудь отцу.
102
I
fl
— Торос, ты знаешь, кто в меня стрелял? — спросил
отец.
— Как же не знать, я ведь неподалеку был, все видел...
А ты-то знаешь, кто были эти «турки»?
— Кто?
— Сосед твой Бахшо, и его дружок Како, да еще не-
сколько маузеристов.
— Вай, разбойники!.. Вот по чьей милости мы проигры-
ваем войну туркам, вот кто губит нашу страну,— тяжело
вздохнул отец.
Потом он спросил, где же остальные, но Торос ничего не
знал о них. Наверно, так и бежали подальше от этого злове-
щего места, подальше от «беды». Да и что было делать бед-
нягам? Если они и догадались, что нападающие вовсе ника-
кие и не турки, возвращаться в полк им все равно нельзя
было, потому что там Матевосян и его сообщники постара-
лись бы уничтожить их, как опасных свидетелей. Оставался
один выход — дезертировать, убежать, спрятаться дома,
пока пройдут эти смутные времена... Да и сам Торос тоже
говорил:
— Нет, Степан-джан, я в полк больше не возвращусь...
Туда идти только на свою погибель, со свету ведь сживут.
А если и оставят в покое, так либо от голода помру, либо
настигнет меня, безоружного, турецкая пуля...
Когда стемнело, они двинулись в сторону Камарлу. Но-
чью добрались до вокзала. Там им удалось тайком про-
браться на открытую платформу товарного состава, и на
рассвете они были в Ереване. Всю дорогу беглецы обсужда-
ли, где прятаться отцу. У нас не было в городе близких род-
ственников, а если бы они даже и были, отец не захотел бы
подвергнуть их опасности. С другой стороны, рана в груди
беспокоила его все больше, начинался жар.
Делать нечего, решили пока незамеченными пробрать-
ся к нам домой, как-нибудь провести этот день, пока не при-
думают выхода. Доставив отца моего домой, Торос тут же
104
ушел, потому что ему тоже надо было побыстрее найти себе
пристанище, где бы можно спрятаться, чтобы не поймали
кружившие по городу патрули. А мама уложила отца за за-
навеской и провела весь день в страхе и ужасе, не зная, что
ей делать, как и где спрятать его, как ухаживать и лечить...
Мы слушали рассказ отца внимательно и молча, только
изредка восклицали гневно или соболезнующе.
Когда отец, вконец обессиленный, откинулся на подуш-
ки, Арсен яростно процедил:
— Ах, мерзавцы!..
Цолак сидел неподвижно, вперив взгляд в одну точку и
крепко сжав зубы. Потом он задумчиво произнес:
— Так, так...— И вдруг с яростью обратился к ребя-
там: — Видите, что делается, да?..
— О чем спрашивать? — тут же отозвался Завен.
— Разбойники, и все тут,— поддержал Вардкес.
— К черту их! Плевать на такую армию, в которой твой
же офицер хуже тебе любого врага!..— добавил Корюн.
105
Только я один молчал, потому что у меня перед глаза-
ми, сменяя друг друга, проходили разные картины... Тот
банкет, на котором Аракел-ага призывал офицеров помогать
богачам умножать их капиталы. Потом разговор между Ара-
келом и Багратуни о подряде на хлеб и на соль. И вслед за
этим беседа Аракела с пьяным Матевосяном на лестнице.
Я будто сейчас слышал: «Ведь случается, что во время
войны воюющие отбивают друг у друга обозы...» Вот, оказы-
вается, что означал этот разговор! Вот почему, увидев меня
во дворе казармы, Матевосян испуганно отвернулся...
— Папа, Цолак, ребята! — закричал я наконец.— Знае-
те, кто все это задумал?..
Все изумленно посмотрели на меня, и я, торопясь и сби-
ваясь, рассказал все.
— Теперь ясно, когда и кем был запланирован этот гра-
беж! — воскликнул Цолак.— Понимаете, дядя Степан, для
чего вас той ночью забрали в армию? Забрали, чтобы вот
так выстрелить в спину и бросить среди поля, чтобы богат-
ство Аракела-аги увеличилось один к десяти, один к ста!..
В это время кто-то постучал в дверь. Ребята хотели за-
дернуть занавеску, но мама сказала:
— Это Анаит... Она все знает...
Анаит вошла и, увидев сразу столько военных, испуган-
но отшатнулась. Но потом заметила Цолака и облегченно
перевела дыхание. Ей тут же пересказали то, о чем я гово-
рил, и Анаит подтвердила:
— Правильно, они сейчас у нас и пишут какую-то бума-
гу об этом.
— Кто там есть?
— Ну, этот... Матевосян, Бахшо, Како и Аракел.
— Значит, все эти подлецы сейчас здесь? — вскочил
Арсен.
— Да... Матевосян вслух читал, что они написали, и я
все слышала из-за двери... Стыдно подумать, что люди
могут быть такими подлецами...
106
— И тем не менее я очень прошу вас, Анаит, переска-
жите нам, что вы слышали,— попросил Цолак.
— Там описывается, как большой отряд турок набросил-
ся на обоз, как солдаты обратились в бегство и только он,
Матевосян, и «храбрый солдат по имени Дарбинян Степан*
защищали обоз. Затем говорится, что после героической ги-
бели солдата Дарбиняна Матевосян вынужден был отсту-
пить и оставить обоз неприятелю... Они читали и громко
смеялись.
Пока Анаит рассказывала все это, мама, стоявшая у ок-
на, сказала:
— Вон они... Выходят...
Мы все повернулись к окну. По лестнице действительно
спускались Матевосян, Бахшо, Како. Вид у них был очень
веселый, они переговаривались, смеялись... Потом Бахшо,
указывая на наш дом, что-то сказал, и они опять расхохо-
тались.
— Ах, мерзавцы! — снова зарычал Арсен и, вытащив из
кармана мундштук своего баса, вдруг двинулся к двери.
Анаит вскрикнула от страха, а Цолак бросился вперед
и преградил ему путь:
— Погоди, куда ты?
— Пусти.— Арсен с силой оттолкнул его.— Пусти, я им
сейчас такое задам...
От ярости глаза у него налились кровью, огромный ку-
лак, сжимавший мундштук, был угрожающе поднят. Ести
бы сейчас ему удалось выйти, этим троим действительно
пришлось бы худо.
Но Цолак удержал его: так посмотрел в глаза Арсену,
что тот, будто загипнотизированный, немедленно опустил
кулак.
— Ну и анархист ты,— покачал головой Цолак.— И ду-
маешь, это великое геройство?.. Ну, положим, стукнешь хо-
рошенько одного, а другой хлоп тебя из маузера тут же, на
месте...
107
«А Цолак-то боится,— подумал я.— Выходит, что бы эти
подлецы ни творили, мы — молчок?.. Ах, с каким бы удо-
вольствием я сам набросился бы на них, вцепился бы им в
глотку и придушил...»
И невдомек мне было подумать, что он ведь и за отца
моего боялся, оттого, может, и остановил Арсена. Злость
затуманила мне мозги. Я даже разревелся от нее.
— Гагик!.. Что с тобой, Гагик?..— окружили меня ре-
бята.
Они подумали, что я испугался, и успокаивали меня.
Со двора послышался визгливый голос Верго:
— Анаит, куда ты опять запропастилась? Домой иди!..
Шушан, и ты поднимись ко мне, работа есть для тебя...
— Ах, чтоб моей работой можно было вас в могилу за-
копать! — с ненавистью вздохнула мама.
— Идите, не то еще прибежит за вами,— сказал Цо-
лак.— И не показывайте виду, что знаете что-то.
Мама и Анаит вышли.
Некоторое время все молчали. Я сидел на тахте. Арсен,
схватившись руками за голову, о чем-то все думал. Цолак
вышагивал по комнате. Остальные молча курили.
— Что это за мир...— наконец сказал Арсен.— Вор,
убийца у тебя на глазах разгуливает, а ты не можешь с ним
расправиться!..
— Расправимся, Арсен-джан. Верь мне, расправимся,—
обратился к нему Цолак.— Но ты хочешь один расправить-
ся, этим своим мундштуком, а мы всех уничтожим, сверху
донизу, с ружьями и пушками.
— Вы? — посмотрел на него Арсен.
— Мы,— подтвердил Цолак.
Тут Арсен быстро подошел к столу и взял его нотную
папку. И тогда только я обратил внимание на то, что она
заметно распухла с тех пор, как мы вышли из казармы.
— Можно глянуть на твои ноты? — Арсен уставился в
глаза Цолаку.
108
— Погоди!— Корнетист поспешно схватил его за руку.
Мгновение они стояли так друг против друга, в упор
смотрели один на другого. Казалось, они беседуют молча,
только взглядами. Цолак посмотрел в сторону остальных
ребят, которые затаив дыхание следили за происходящим.
— Нехорошо это, Цолак-джан, что ты не считаешь нас
достойными доверия,— с горечью сказал Завен.
— Думаешь, мы не догадываемся, кто ты и чем зани-
маешься? — присоединился к Завену Корюн.
— «Сын купца...», «У Колчака служил...» Ты ври, а мы
ушами хлопай,— протянул Вардкес.
Цолак, улыбаясь, открыл нотную папку и протянул Ар-
сену какой-то листок. Арсен вытащил из нагрудного карма-
на ту листовку, которую я принес утром, расправил ее и,
сравнив с листком, поданным ему Цолаком, вскричал:
— Говорил же я вам!..
Листки переходили из рук в руки, потом отец сказал:
— Дайте и мне поглядеть, ребята...— Он взял листовку,
прочитал ее и довольно произнес: — Верно сказано!
Арсен кивнул и обратился к Цолаку:
— И давно ты по этим нотам играешь?
— Давно,— сказал корнетист.— Мой отец был больше-
виком, он погиб во время защиты Бакинской коммуны.
— Вот это уже другое дело,— протянул Вардкес.—
А то — «сын купца»...
— Ну, а теперь говори: чем мы можем тебе помочь? —
спросил Арсен.
— Пока поможете распространить эти листовки,— отве-
тил Цолак. И повернулся ко мне: — Особенно ты, Малыш,
можешь многое сделать. Тебя не заподозрят, ты маленький.
Ну как,согласен?
Я молча кивнул.
— А сейчас самое главное — укрыть от глаз этих зло-
деев дядю Степана, поставить его на ноги,— продолжал он,
подходя к отцу.
109
— Ив самом деле, что мы будем делать? — сказал За-
вен.
Ребята предлагали разное. Но ни одно предложение не
было осуществимым. Наконец Цолак сказал:
— Я не вижу другого выхода. Вам надо изменить свои
имя и фамилию, дядя Степан...
— Как это изменить имя? Для чего? — послышались
удивленные возгласы.
— Сейчас все вам объясню,—тряхнул головой Цолак.—
В городской больнице работает врач Миракян; он сочувст-
вует большевикам. Если изменить фамилию, врач сможет
держать его в больнице и лечить там. Но в этом случае ни
тетя Шушан, ни Гагик, конечно, не будут иметь возмож-
ность навещать дядю Степана. Однако через Анаит, которая
там работает, мы все будем посылать ему записки и еду.
И, может случиться, ребята иногда навестят его.
Что и говорить, лучшего никто из нас не мог бы приду-
мать.
Вскоре вернулись мама и Анаит. Они тоже во всем со-
гласились с Цолаком.
МОЛИТВА КИРАКОСА
В ту ночь Цолак, Арсен и я, выйдя из Летнего сада, по-
шли не в казарму, а к нам домой. Я осторожно перелез
через забор, открыл изнутри калитку и впустил ребят.
Затем мы вошли в дом, где нас уже ждали отец и мать.
Мама, конечно, опять заплакала и запричитала, горюя, что
вот, мол, как все сложилось: муж ранен, а она даже не мо-
жет сама ухаживать за больным; больше того—и проводить
его до больницы не смеет.
Все вместе, осторожно обхватив отца за талию, почти
подняв его, ребята вышли из дому и так, втроем, направи-
лись в больницу.
110
С доктором Миракяном все уже было условлено. К тому
же в эту ночь дежурила Анаит. Она-то и должна была при-
нять и устроить отца в палате.
Казалось, все обошлось благополучно, но надо сказать,
что с того самого дня положение отца стало для нас с ма-
мой предметом постоянного беспокойства.
Мы волновались, как заживает его рана, как он питает-
ся, а главное — боялись, не узнал бы кто его и не донес бы,
что больной под именем Геворкяна вовсе никакой и не Ге-
воркян.
Только спустя неделю, когда все мы немного успокои-
лись, Цолак и Арсен решили, что можно как-нибудь нас с
мамой разок провести в больницу повидаться с отцом под
видом дальних родственников больного.
Неподалеку от больницы нам встретились несколько са-
нитаров, они несли на носилках каких-то людей. Некоторые
из санитаров были без халатов, а халаты на остальных были
такие грязные, что лучше бы их и вовсе снять.
Меня удивило, что носилки не вносили внутрь здания, а
выстраивали под стеной. Но когда мы вошли в больницу,
все стало понятным: просто там не было места. И палаты
и коридоры — все было переполнено больными. Лежали они
прямо на полу, все без разбора — тифозные, раненые, обес-
силенные от голода... Отовсюду слышались стоны, крики.
От густого запаха гноя, йода и карболки тошнило...
Анаит провела нас между больными в самый конец ко-
ридора. Над одной из коек склонился худой и усталый
доктор. Вот он выпрямился, и санитар, что стоял рядом,
спросил:
— Прикажете, доктор, унести из первой палаты Сарки-
сяна? Того, который у окна лежит...
— А что, он уже? — почти равнодушно спросил доктор.
— Еще нет, но скоро...
111
Доктор помолчал, потом сказал:
— Ну что ж, пожалуй, так-то оно разумнее. Ему уже ни-
чем не помочь. Уносите.
Санитар ушел, а мы с мамой переглянулись. Наверно, и
я и она подумали об одном и том же: «Не так ли и отца
лечат эти бессердечные?»
Анаит, перехватив наши взгляды, видно, догадалась, о
чем мы думаем, потому что сказала вдруг:
— А что делать-то бедному доктору?.. Видите, что тво-
рится? В день поступает до сотни больных и раненых. При-
мерно столько же ежедневно умирает. Все устали, ни у кого
нет надежды... Один только Миракян держится и другим
не дает окончательно упасть духом.
Наконец мы у цели. В палате, где лежал отец, на его
счастье, были только раненые.
Когда мы вошли, на краю папиной койки сидел малень-
кий человек в пенсне, с острой бородкой. Увидев Анаит и
нас, он встал:
— Вот, кажется, и родственники к Геворкяну! Не
так ли?
— Да, доктор,— почтительно ответила Анаит.
— Ну что ж, могу порадовать: ваш больной молодцом,
скоро встанет на ноги,— обнадеживающим тоном сказал
доктор, затем чуть слышно добавил:—Будьте осторожны,
не говорите лишнего.
Вид у отца действительно был много лучше, но чувство-
вал он себя еще не очень крепким. И чтобы не утомлять
его, мы посидели минут двадцать и заспешили домой; к то-
му же и я и мама боялись, как бы нам не выдать себя, и
потому были очень напряжены.
Я несколько раз едва не сказал «папа» вместо «дядя».
А мама от страха вообще не говорила, только все утирала
слезы.
Когда мы вышли из больницы, Анаит сказала, что этот
маленький доктор в пенсне и есть Миракян.
112
...Настроение и поведение наших оркестрантов в послед-
нее время очень изменилось. Прежних забияк и задир про-
сто невозможно было узнать.
Понятное дело: выяснилось наконец, что Цолак не кто-
нибудь, а настоящий большевик. Большевик!.. То есть один
из тех людей, о которых мы и раньше говорили, понизив го-
лос до шепота, один из тех, кто в мае поднял восстание и
кого Нокс объявил «самыми страшными врагами»...
И все мы понимали, что Цолак не случайно очутился в
полку. Он установил связи с солдатами и с их помощью рас-
пространял листовки в подразделениях, среди запасных, и
даже переправлял их на фронт.
И, уж конечно, действовал он не без указаний и помощи
других большевиков города. Разумеется, обо всем этом мы
только догадывались, потому что Цолак, как и прежде, был
скрытен, не называл никаких имен и адресов и от нас тре-
бовал соблюдения строжайшей тайны. Но теперь-то мы на
него не сердились— понимали, как все это серьезно. Кстати,
не все оркестранты знали о Цолаке то, что стало известно
нам. Только Арсен, Завен, я, Вардкес, Корюн, Асканаз и
еще двое-трое ребят были в курсе дела.
Была у нас и другая причина не делать глупостей: это
тайна моего отца. Под видом знакомых или родственников
музыканты навещали его, носили передачи, рассказывали
о том, как идут дела у нас дома, в оркестре, в городе...
Было и еще одно важное дело: Цолак, как обещал
когда-то, стал учить нас «играть по его нотам»...
Усиление большевистской агитации в полку, понятно,
беспокоило командование. Принимали разные меры борь-
бы. Но нас, к счастью, никому и в голову не приходило за-
подозрить в «неблагонадежности». Музыкантов считали без-
дельниками, дармоедами, любителями подурачиться и
прочее, а потому, верно, считалось, что от нас можно ждать
чего угодно, только не политических выступлении. II это
было нам на руку.
5 Музыкантская команда
113
...Во дворе вдоль казармы, у дымящейся походной кух-
ни, выстроились солдаты в ожидании, когда их котелки на-
полнятся жидкой баландой, называемой супом.
Осень, небо заволокли серые тучи, дует холодный ветер.
Солдаты приподняли воротники шинелей, тихо переговари-
ваются:
— В этом году так и не провели осенней вспашки...
— Вспашки? На чем пахать-то, скотины не осталось...
— Да, всё угнали...
— И не говорите. Страшно подумать, какой будет голод
зимой. Все повымираем...
Люди горестно вздыхают, поеживаются от холода и го-
лода. А я тем временем верчусь между ними и незаметно
сую листовки то в один, то в другой карман солдатских ши-
нелей.
Бегу в казарму. Тяжелый воздух, грязь, беспорядок. На
длинных нарах давно уже нет матрацев: ведь солдаты те-
перь здесь долго не задерживаются. Десять — пятнадцать
дней их «обучают» и гонят на фронт. А потому и никаких
матрацев, одеял и подушек им не выдают. На нары насы-
пано сено, на нем и спят солдаты, а укрываются шине-
лями.
Вот и сейчас одни, уже укрывшись, спят, другие еще
бодрствуют: курят, разговаривают — и всё о войне, о голо-
де, об оставленной в деревне семье, о плохих солдатских
харчах и мало ли еще о чем...
Я почти стремглав пробегаю из конца в конец казармы
и опять раздаю и рассовываю всем листовки и убегаю.
Дело сделано. Все прошло удачно, и я был доволен. А ко-
гда, выйдя во двор, увидел, как, собравшись возле кухни в
кружок, солдаты, тревожно озираясь по сторонам, читали
♦ мою» листовку, сердце у меня чуть не выпрыгнуло из гру-
ди от гордости, от чувства исполненного долга.
Я подошел к солдатам. Они на минуту смолкли, листов-
ки как не бывало. Но один из солдат сказал:
114
— Читай, Гарегин, при нем можно. Это сын Дарбиняна.
Я его знаю, порядочный человек был. У такого и сын поря-
дочный, это уж точно! Читай.
Солдат, которого назвали Гарегином — маленький,
с усиками,— полез в карман.
— «...Дашнакские авантюристы,— начал Гарегин,—
польстившись на щедрые посулы Антанты, ввергли нашу
страну в эту бессмысленную войну и ведут армян к верной
гибели. Турецкая армия уже заняла Сарикамыш, Карс...
«Герои», мечтавшие о шести вилайетах, ныне оставили под
турецким ятаганом половину Армении...»
— А ведь верно сказано,— прервал чтение один из сол-
дат.— Я был на фронте, знаю, как там наши дерутся. Ни те-
бе винтовок, ни пулеметов... Патроны и те считанные...
— А как же ты с фронта-то здесь очутился? — поинте-
ресовался Гарегин.
— Как и многие, дезертировал,— чистосердечно при-
знался солдат.— Да вот снова поймали и сюда привели...
— Опять будешь дезертировать?
— Э, нет, братец! Попробовал, и хватит... Прячешься в
полях, в огородах, в сараях, дрожишь день и ночь от стра-
ха, голодный, холодный, а конец все равно один — поймают
и снова на фронт. Я тут пока скитался, человека умного
встретил, он научил меня, что теперь надо делать...
— Может, с нами поделишься наукой?
Но тут все загалдели:
— Кончайте! Завели на час. Читай давай, что там напи-
сано. Похоже, наука-то, она вся в этом листке. Потом пого-
ворим, читай!
— «...Настал час разорвать дашнакские цепи и высвобо-
диться из этого ярма. Восстаньте все, кому дороги жизнь и
будущее народа...»
— Ясно вам? — победно вскричал бывший дезертир.—
Вот об этом и говорил мне умный человек. Сам-то я раньше
не очень кумекал, а теперь понимаю, что к чему...
115
Тут я увидел у нашей ка-
зармы Цолака; незаметно от-
делился от солдат и побежал
к нему. Еще издали я похло-
пал в ладоши, показывая тем
самым, что все листовки
мною розданы.
Цолак улыбнулся и на-
тянул мне шапку на самые
глаза:
— Браво, Малыш! Ты мо-
лодец!
— Цолак, Анаит сказала,
чтобы ты после обеда пришел
к больнице.
Цолак, все так же улыба-
ясь, приложил палец к губам
и кивнул назад. Я оглянулся
и увидел за своей спиной За-
вена, Корюна и Арсена.
— Все листовки розда-
ны,—доложил вполголоса Ар-
сен.— Ребята читают, и вроде
бы до них доходит...
Цолак вошел в казарму, и
мы за ним. Пристроившись в
уголке, стали рассказывать
ему, как воспринимают солда-
ты содержание листовки. Цо-
лак довольно кивает, внима-
тельно слушает и порой что-то
записывает в блокнотик.
Ему, как он сказал, тоже
надо «обо всем доложить в
комитете».
...Я уже говорил, что, кроме ребят, сплотившихся вокруг
Цолака, в нашей музкоманде были разные люди. Одни дога-
дывались о деятельности Цолака, но явно сторонились его;
другие были настолько ко всему безразличны, что и дейст-
вительно ни о чем не догадывались.
Но был среди нас один человек, от которого мы всеми
средствами скрывали наши новые настроения. Это — Дья-
чок, Киракос, тот самый, что и попал к нам окольными пу-
тями, и мог тайком от всех съесть полученные из дому ла-
ваш и каурму, и, наконец, был доносчиком. Ведь это он до-
нес Цолаку (пусть ему, но ведь донес же!) о намерении ре-
бят избить его. И все это было не случайным — такой уж
Киракос человек, и потому мы сторонились его.
Мы, например, давно заметили, что его не только не воз-
мущает воровство в полку, но он даже с восхищением гово-
рит о воришках, называет их ловкачами. Еще до объявле-
ния войны он как-то сказал:
«Ребята, а этот Матевосян, видно, парень ловкий: ска-
чущего коня раскует — хозяин не заметит... Вот бы найти с
ним общий язык...»
Тогда ребята его чуть не избили за эти слова. С тех пор
он все больше помалкивал, но это не значило, что он отка-
зался от своих помыслов.
Его частенько видели на складе полка, с интендантами
и, наконец, с Матевосяном. Всем было ясно, что он не те-
ряет надежды осуществить свое намерение и «найти общий
язык» с «ловким парнем»...
Ребята несколько раз всерьез обсуждали, как им быть с
Дьячком. Он явно был из числа таких любителей, о которых
у нас в народе есть поговорка: «Ест серединку, а ходит по
краю».
Необходимо было что-то предпринять...
Арсен, который признавал только единственный метод
воспитания — собственный кулак, предложил как следует
отдубасить Дьячка, но Цолак не считал, что это поможет.
117
Сн посоветовал повременить с действиями, а пока что вся-
чески остерегаться его и не сболтнуть при нем лишнего.
И представьте, не такое уж это было легкое дело — избе-
жать его любопытства... Киракос знал, например, что
Арсен, прихватив меня, ушел из казармы с твердым наме-
рением избить Цолака, а вернулись мы вместе с Цолаком
наилучшими друзьями. Конечно, Киракос с трудом, но все
же мог подумать и такое, что Арсен просто получил трепку
и сдался... Но, в таком случае, почему тогда Цолак отказал-
ся от должности старшины? Все эти свои сомнения Киракос
высказывал ребятам, но вопросы оставались без ответа. Му-
зыканты предпочитали с ним не общаться. Ему казалось
подозрительным и то, что ребята помогают моей матери, что
Цолак часто навещает свою тетушку...
Был как-то такой случай. Я находился в казарме один.
Вошел Киракос. Увидев меня, он стал спрашивать о здоро-
вье моей мамы, об отце и еще о многом. Я отвечал ему нехо-
тя и хотел уже выйти, как он вдруг ухватил меня за рукав:
— Ну куда ты удираешь, посиди, поговорим немного...
— О чем говорить-то?
• — Мало ли о чем... Ну, к примеру, о том, почему вы
сторонитесь меня, всё чего-то шушукаетесь...
Я ужасно обозлился и наконец сказал:
— Хочешь знать, почему тебя сторонятся? Ну хотя бы
потому, что ты трус!
— Ну что ж, не буду спорить, я и верно трус,— спокой-
но согласился он.
— Ну вот видишь! — победоносно воскликнул я.
— Зато умный,—тут же добавил он все с тем же спокой-
ствием.
— Ты умный? — удивился я.—Это в чем же твой ум-то
заключается? Что-то людям его не видно.
— Ав том и заключается, что на мокрое место меня не
усадишь. Я вот гляжу вокруг и вижу, что люди — это те же
звери... Только ведь и звери, они разные бывают: есть
118
такие, что других едят, и такие, кого самих пожирают. Вот
и скажи: на чьей ты стороне будешь?..
— Больно ты мудреное говоришь что-то...
Киракос махнул рукой:
— Ничего ты еще не понимаешь!.. А я людям зла не де-
лаю... Мне, Гагик-джан, не дают, не то я бы только и делал,
что добро творил. Хочешь, научу тебя на баритоне играть?
— Не хочу,— отрезал я.
— Вот видишь, я готов тебе добро сделать, а ты не да-
ешь,—тоном невинного страдальца сказал Киракос.—А раз-
ве плохо бы тебе научиться играть на баритоне?
— Мне хочется играть на корнете,— уже примиритель-
но пробурчал я.
— На корнете еще рано, надо начать с альта, потом пе-
рейдешь на баритон, а уж потом только на корнет... Так бо-
гом положено,— наставительно объяснил Дьячок.
— Почему это богом положено? Бог — он ведь не ка-
пельмейстер,— удивился я.
— Не греши! — Он погрозил мне пальцем и продол-
жал : — Значит, идет? Выучишься на баритоне играть, а по-
том корнетистом станешь, как Цолак... Хочешь?
— Ну что ж, я не против,— пожал я плечами.
— А Цолак — хороший парень, вот тебе крест. И корне-
тист он хороший, и человек богобоязненный,— сказал Ки-
ракос.
— Богобоязненный? — Я покачал головой. Мне-то уж
точно было известно, что Цолак в бога не верил, он говорил
об этом.
— А погляди, как он свою тетку любит. Ведь каждый
день ее навещает. Значит, почитает и бога боится прогне-
вить. И ведь далеко, наверно, живет эта бедная женщина,
вон он как подолгу пропадает. Не знаешь, где она живет?
Я насторожился. «Ах, негодяй,— подумалось мне,— вот
почему ты начал этот разговор... Нашел несмышленыша,
хочешь выудить тайну? Не на того напал».
119
— Не знаю,— решительно сказал я вслух.
— Неправду ты говоришь. Знаешь ведь, только опять
скрываешь,— настаивал на своем Киракос.
— Сказано, не знаю! — уже резко крикнул я.
— Нехорошо,— вздохнул он.— Нет в тебе благочестия...
Не знаю даже, стоит ли учить тебя играть на баритоне.
— Не нуждаюсь я в твоей учебе.
В казарму вошли Арсен, Завен, Вардкес, Корюн и еще
несколько человек. Увидев меня и Киракоса вместе, они с
подозрительностью посмотрели на нас.
— Что это вы тут делаете? — поинтересовался Арсен.
— Да так, Арсен-джан, беседуем,— заискивающе улыб-
нулся Дьячок.
— Пристал, понимаешь, ко мне,— сказал я,— хочет, ви-
дишь ли, знать, где живет тетка Цолака... Говорю—не знаю,
а он не верит!
Ребята переглянулись. А Киракос тем временем зачас-
тил:
— Да я что? Я думаю: жалко парня... Видно, эта тетка
сильно болеет. Хоть бы она умерла. И сама бы отмучилась,
и бедный Цолак тоже...
— Что ты сказал? — Арсен медленными шагами подо-
шел к Киракосу и схватил его.
— Ну, ну, Арсен-джан?..— испуганно завопил Кира-
кос.— Во имя спасения своей души не трогай меня...
— На колени, слышишь? — загремел басист.
Киракос с готовностью встал на колени.
— Ты у нас дьячок, твой голос скорее дойдет до бога.
Так вот, повторяй за мной,— приказал Арсен.— Отче наш,
буде ты наша опора...
Киракос со страхом и удивлением смотрел на Арсена,
но, видя, что тот не шутит, с готовностью повторил:
— Отче наш...
— Да исполнится воля твоя,— тоненьким голоском
вступил Завен.
120
— Сделай так, чтобы тетка Цолака поскорее поправи-
лась,— продолжал Арсен.
Киракос снова повторил, и Завен, в свою очередь,
тоже.
— И чтобы она вышла на улицу, и все бы дивились ей,
а мы, играючи марш, шли бы впереди нее и тем оповещали
весь народ, что она пришла к ним.
— И чтобы мы... мы шли бы впереди...— Во взгляде Ки-
ракоса промелькнуло любопытство.
— Аминь,— завершил Завен.
— Ну, а теперь сгинь с глаз моих! — сказал Арсен, и
Дьячок тут же исчез.
В другое время подобная выходка наверняка закончи-
лась бы дружным и громким смехом, но сейчас ребята были
очень серьезными. Я мгновение смотрел на них, ничего не
понимая. Потом стал повторять в уме эту странную молит-
ву: «Сделай так, чтобы тетка Цолака поскорее поправилась,
и чтобы она вышла на улицу, и все бы дивились ей, а мы,
играючи марш, шли бы впереди...»
И я вдруг догадался. «Тетка Цолака,— подумал я,—это
и есть те люди, к которым он ходит... Нет, точнее, то дело,
за которое он борется... Которое после майского поражения
«заболело» и теперь набирает силу, чтобы в один прекрас-
ный день снова выйти на улицу с ружьями и пулеметами
и уничтожить всяких аракелов, бахшо и матевосянов...
И чтобы мы, играя марш, шли бы впереди...»
Ребята в самом деле не шутили.
Я СОБИРАЮСЬ ОТОМСТИТЬ
Была уже глубокая осень, и мы больше не ходили в Лет-
ний сад. Теперь вечерами наш оркестр играл в Офицерском
собрании, что напротив городского бульвара.
121
Однажды там был пир, что называется, на весь мир.
Опять, скажете, пир. Но что поделаешь, если дашнаки так
любили пировать, и при этом, конечно же, с музыкой.
Тогда я еще многого не понимал. Значительно позже
мой ум осмыслил, до чего же была доведена Армения и ее
народ.
Дашнакская армия повсеместно терпела поражения. Го-
лод и болезни нещадно косили людей... А дашнаки пировали!
Музыканты сидели на эстраде и играли вальс. Вдруг на-
ше внимание привлек полковник Аматуни, или, как его
звали дамы, «душка Аматуни».
Это был высокий, красивый мужчина, заместитель воен-
ного министра дашнакского правительства, получивший все
свои чины и даже награды не на поле боя, а на балах, тан-
цуя для иностранных гостей. Наши ребята говорили, что
он потому и ходит все время в черкеске, чтобы быть гото-
вым по первому повелению станцевать лезгинку.
Вот и сейчас по царящему вокруг него оживлению мы
догадались, что группа женщин уговаривает его танцевать,
а Аматуни пока отнекивается. Но станцевать-то он, конеч-
но, станцует. Это было так же неизбежно, как то, что, хоте-
ли мы того или нет, а английский гимн «Боже, храни ко-
роля» играли...
По знаку Штерлинга оркестр оборвал вальс и терпеливо
выжидал, пока Аматуни даст дамам уговорить себя.
И тут вдруг я приметил у стола Бахшо, Како и еще одно-
го маузериста. Они едва стояли на ногах и мрачными и
тяжелыми взглядами пялились на окружающих.
Наконец Аматуни внял просьбам дам и поднялся с места.
— «Молитву Шамиля»! — крикнул он оркестру.
Штерлинг взмахнул руками и прошептал:
— Ахтунг...1
Но тут Бахшо заорал:
— Никаких Шамилей? Дуйте «Кинтаури»!..
1 Ахтунг (нем.) — внимание.
122
Штерлинг, не опуская рук, обернулся и вопросительно
поглядел на маузеристов, потом на Аматуни. Полковник
тоже повернулся на голос.
— Кто это там приказывает?
Бахшо тут же выступил на шаг вперед, положил руку на
маузер и сказал:
— Мы приказываем. Како хочет танцевать.— И вновь
обратился к музыкантам:—Слыхали? Давайте «Кин-
таури»...
Аматуни медленно подошел к Бахшо и его друзьям.
— Господа, я прошу вас покинуть зал.— Он пытался
говорить твердым и беспрекословным тоном.
Но Бахшо даже не взглянул в его сторону.
— «Кинтаури»! — снова заорал он.
Приятель его, Како, тем временем уже закатывал рука-
ва, собираясь танцевать.
— С вами говорит заместитель военного министра! —
яростно закричал Аматуни.
— А мне плевать,— обернулся наконец Бахшо в его
сторону.
— Я вас арестую! — бесновался полковник.
Три руки одновременно потянулись к маузерам. Бахшо
сказал с усмешкой:
— Попробуй только...
В бессильной ярости Аматуни повернулся к музыкантам:
— Немедленно лезгинку!
Но тут Како вскочил на эстраду, схватил маэстро за во-
рот и тряхнул его:
— Сказано тебе, играй «Кинтаури*!
Штерлинг, ко всеобщему удивлению, не испугался и
взволнованно закричал:
— Ви не имейт права, я есть маэстро военного оркестра
и испольняйт только военный приказ!
— Тебе нужен военный приказ? — Како приставил мау-
зер к животу Штерлинга.— А это ты знаешь, что такое?..
J23
Я вспомнил, как Бахшо точно так же целился маузе-
ром в живот моего отца и тоже орал. Вспомнил и о том, что
это они ограбили обоз, что их приятель ранил моего отца...
И, забывшись, закричал:
— Убирайтесь отсюда, разбойники!.. Воры!..
На мгновение все (в том числе и я) словно окаменели. За-
тем все произошло с быстротой молнии... Словно во сне, уви-
дел я Бахшо, который ринулся ко мне с каким-то воплем,
двух его дружков, разрядивших маузеры в потолок, панику
в доме, музыкантов, которые спрыгивали с эстрады, Цолака
и Арсена. Они, переворачивая на пути пульты, ринулись ко
мне... Я видел всех одновременно, как в зеркале, а сам про-
должал неподвижно стоять на месте. Потом вдруг все как
бы закрылось, а ко мне вплотную приблизилась разъяренная
морда орангутанга, и я ощутил страшный удар в лицо...
— Ну, как дела? — услыхал я голос Арсена и открыл
глаза.
— Ничего,— ответил я, не понимая, где нахожусь и что
происходит вокруг. Мой собственный голос слышался мне
будто издалека, как из-под земли.
— Вдохни, вдохни поглубже — пройдет.
Это был, конечно, голос Цолака. Значит, оба они здесь,
рядом... Только где я и почему лежу?
— Ну и номер ты выкинул! — наклонился ко мне Ар-
сен.— Мы думали, тебе хана...
И тут я все вспомнил. Огляделся, вижу — лежу в какой-
то комнате, на столе. Потом в нос мне ударил острый запах
жареного мяса, и я понял, что это одно из кухонных поме-
щений. Я попытался встать и вдруг почувствовал острую
боль в голове.
— Где эти негодяи? — спросил я.
— Лежи-лежи.— Цолак сжал мне плечо и снова уложил
на стол.— Они давно удрали...
124
Потом ребята принялись совещаться вполголоса.
— Надо бы парня домой переправить! — сказал Арсен.
— Домой? Забыл, что этот разбойник в том же доме
живет? Кто знает, что он еще может наделать.
— Да, верно,—согласился старшина, помрачнев.—Надо
несколько дней продержать его в казарме. Пойду поговорю
со Штерлингом...
Басист вышел. За время его отсутствия Цолак вкратце
рассказал мне о том, как, заслышав выстрелы, Аматуни бе-
жал без оглядки, как маузеристы наконец ушли, довольные
поднятым переполохом, как они с Арсеном перенесли меня
сюда, в смежную с кухней комнату.
Вскоре вернулся Арсен.
— Штерлинг не отпускает нас,— сказал он сердито.—
Кричит: мол, должны играть. Этот Жоржик прибежал с це-
лым взводом солдат, размахивает кулаками, орет: «Где они?
Я им сейчас покажу!»
— Какой еще Жоржик?
— Ну тот танцор, Аматуни. За солдатиками расхраб-
рился, распетушился. Требует сыграть ему лезгинку, да и
только.
Цолак не удержался и рассмеялся.
— А ты бы видел, какую головомойку он задал нашему
маэстро,— продолжал Арсен. «Вы, говорит, жалкий трус!
Я, говорит, сделаю вас простым барабанщиком, а на ваше
место назначу того юношу, который оказался в десять раз
храбрее вас».
Тут и я не удержался и, несмотря на боль, улыбнулся.
Из зала донеслась барабанная дробь: это призывали му-
зыкантов на эстраду.
— С вашего позволения, маэстро, мы отправимся и сы-
граем этим жоржикам,— сказал Цолак, почтительно по-
клонившись мне.— А вы пока отдыхайте здесь.
— Да-да, оставайся, потом вместе в казарму пойдем,—
поддакнул Арсен.
125
Ребята вышли, и вскоре из зала донеслись звуки лезгин-
ки. Парой Аматуни добился наконец своего. После лезгин-
ки снова зазвучали вальсы, кадрили.
А мысли мои тем временем витали далеко. Лицо жгло
от боли, и это не давало мне покоя. Я думал только об
одном: как отомстить? За себя, за отца, за всех тех людей,
которых безнаказанно обобрали, обесчестили, ранили, уби-
ли. «Эх, добыть бы оружие! — вертелось в моей голове.—
Любой ценой добыть...»
Музыка смолкла. В комнату вошел Арсен с блюдом в
руках. В центре его высился чайный стакан, а вокруг была
разложена всякая снедь: мясо, сыр, хлеб, жареный кар-
тофель.
— Откуда это? — удивился я.
— От дамочек парона Аматуни.— Арсен низко покло-
нился, помахав у своих ног воображаемой шляпой.— Юному
герою и музыканту...
— А кто герой? — не понял я.
— Да ты же, балда,— рассмеялся Арсен.— Тебе все это
прислали.
— Мне?.. А что в стакане?
— Вода.— Арсен подмигнул.— Для жаждущих сердец
предназначена.
Меня давно мучила жажда, и я тут же взял стакан и от-
пил глоток. Но, поперхнувшись обжигающей горло жидко-
стью, едва не выронил стакан из рук.
— Осторожнее, прольешь! — Арсен испуганно отнял у
меня стакан.— Добро только переводишь.
— Что это было? — задыхаясь от кашля, спросил я.—
Откуда ты взял эту дрянь?
— Это же водка, дурень,— засмеялся Арсен.— А при-
нес потому, что дали. Откуда мне было знать, что ты так
сразу и набросишься на нее.
— Вылей эту дрянь...
Сейчас вылью.—И Арсен тут же опрокинул содержи-
126
мсе стакана в собственную глотку.— Ох-хо!.. Сказано ведь:
с дрянной овцы хоть шерсти клок...
Он закусил куском хлеба с мясом и со словами «Подо-
жди, мы скоро заканчиваем» двинулся к двери.
От водки настроение у Арсена явно улучшилось, глаза
заблестели, движения стали быстрые и резкие. Выходя, он
с такой силой хлопнул дверью, что она за ним снова раство-
рилась. Я, корчась от боли, подошел, чтобы закрыть ее, в
это время до слуха моего донесся чей-то голос:
— Малыш, Малыш...
Выглядываю в коридор, а там у большого темного шкафа
стоит Аматуни и, пьяно раскачиваясь, манит к себе пальцем
Арсена:
— Подойди-ка ко мне, Малыш...
— Это вы мне, парой полковник? — посмотрел на него
Арсен.
— Да, тебе, Малыш. Дамам хочется шампанского,—
объяснил полковник.— Где же шампанское?..
Арсен не сводил с него изумленных глаз. Он, видно, все
не мог понять, чего это понадобилось от него полковнику.
Но затем, хитро улыбнувшись, он быстренько огляделся
кругом, подошел к большому шкафу и открыл дверцу.
— Здесь, господин полковник, здесь все: и шампанское
и мадамочки.
— Да-да, спасибо, Малыш.— И полковник преспокойно
вошел в шкаф.
Арсен закрыл за ним дверь, накинул крючок и выско-
чил из коридора.
Я наблюдал эту сцену и давился смехом. Давно уже
Арсен не откалывал таких штучек.
♦Видно, водка ему в голову ударила,— подумал я.—То-
то будет завтра шуму».
Но вскоре я забеспокоился. Ведь там вот-вот хватятся
полковника, вспомнят, что он пошел в сторону кухни, нако-
нец, найдут его запертым в шкафу, и скажет он, что сделал
127
это Малыш. И тут уже мне будет не до смеху. Надо срочно
что-то придумать.
Сначала я было решил попросту бросить все и смыться
из кухни. Но потом понял, что этим только дам им повод
поверить, будто и правда этот номер выкинул я.
Нет, Арсен сделал ужасную глупость. И ведь сколько
ни говорит ему Цолак, чтобы был серьезнее, Арсен все чего-
нибудь придумает.
За дверью что-то грохнуло. Сейчас Аматуни поднимет
шум, и тогда мне не миновать беды... Я подбежал к шкафу,
открыл дверцу и... остолбенел от удивления. Полковник не
стоял, а сидел на полу, привалившись к стене, и мирно по-
сапывал.
— Парой полковник, парой полковник! — Я стал трясти
его за плечо, испуганно оглядываясь на дверь.— Вставайте,
парой полковник!.. Ваши дамы зовут вас...
— Дамы? — Аматуни с трудом очнулся.— Минутку, я
сейчас...
Кое-как с моей помощью он поднялся и нетвердыми ша-
гами вышел из шкафа.
Я облегченно вздохнул, повернулся, чтобы закрыть
дверь шкафа, и оцепенел от удивления: в полутьме побле-
скивал маленький, новенький револьвер... Настоящий брау-
нинг.
Я быстро схватил это сокровище, засунул его за пазуху
и выскочил вон.
Мрачный, туманный день. Дует холодный ветер. По рас-
кисшей от дождя дороге движется группа всадников. Это
Бахшо со своими дружками. Между ними идут отец, Цолак
и Арсен со связанными руками. На лицах маузеристов до-
вольные улыбки, в то время как пленники понурые и груст-
ные... Я прячусь за камнем у обочины дороги и жду, пока
подойдут. Вот они уже совсем близко, и я неожиданно вы-
скакиваю на дорогу.
128
«Руки вверх, разбойники! — кричу им в лицо.— И моли-
тесь богу — настал час расплаты!»
Маузеристы, конечно, громко гогочут: кто, мол, такой
этот смельчак? Невооруженный мальчишка, и только. Бах-
шо вскидывает хлыст и орет:
«Ах ты сукин сын!..»
Но не успевает ударить, потому что я вынимаю из-за па-
зухи браунинг и одним выстрелом укладываю наповал Бах-
шо... На лицах остальных маузеристов ухмылка сменяется
выражением ужаса. Они тянутся за своими маузерами.
Но поздно... Бах, бах, бах! — одну за другой выпускаю
я пули...
— Нет у тебя совести, что ли, Дьячок? — слышу я вдруг
голос Завена.— Не мог этот свой поганый сундук потом чи-
нить? Гляди, как напугал бедного Малыша...
Я огляделся и увидел, что... нахожусь в казарме. Ребята
давно уже проснулись и вышли умываться. Завен, по-види-
мому, сегодня дневальный — он подметает пол. А Киракос
возле койки забивает гвоздями отклепавшиеся полоски же-
сти на своем сундуке. Он поглядел на меня, заискивающе
улыбнулся и сказал:
— Ой, Гагик-джан, ты и правда испугался? А мне каза-
лось, ты у нас храбрец.
Я действительно был испуган, но не его шумом. «Револь-
вер!» — подумал я.
Накануне вечером, когда мы с ребятами вернулись в ка-
зарму и я улегся на койку, мне долго не спалось. Я крепко
сжимал в руке браунинг и придумывал планы мести один
другого сложнее, пока не уснул.
И вот, проснувшись, я увидел, что револьвера у меня в
руках нет. Неужто кто-то увидел его и забрал?..
Я чуть не закричал от этой догадки, но сдержался и стал
осторожно ощупывать постель. Вдруг нога моя коснулась
чего-то твердого. Вот он, у самых моих ног... Я осторожно
подтащил к себе браунинг и спрятал под подушку. Потом
129
сел на кровати, стал одеваться и быстренько засунул его за
пазуху.
С перекинутыми через плечо полотенцами в комнату во-
шли Цолак, Арсен и другие ребята.
— Ну, Малыш, проснулся? — сказал Арсен, подошел ко
мне и стал изучать ь{ое лицо.— Хмм... С таким лицом в го-
род не ходи, не то все невесты на выданье на тебя накинут-
ся, передерутся из-за ревности.
Я потрогал лицо: оно распухло и болело от прикоснове-
ния.
— Не догадались мы вечером примочку приложить.—
сказал Цолак.— Ничего, скоро пройдет. Но домой ты дейст-
вительно не ходи.
— Почему?
— Во-первых, мама твоя испугается, увид^р тебя таким.
И потом, надо выждать, посмотреть, что намерен делать этот
мерзавец. Если он не позабыл о вчерашнем происшествии,
то может искалечить тебя...
Я мысленно улыбнулся. Если бы они знали, как измени-
лась обстановка... Не я, а он теперь должен меня бояться.
Но после репетиции меня все-таки домой не отпустили.
Туда пошел Цолак и, вернувшись, радостно сообщил о том,
что узнал от Анаит: Бахшо пришел домой среди ночи, сел
на коня и куда-то ускакал со своими дружками.
— Наверно, решил после вчерашнего своего лихачества
на некоторое время скрыться,— предположил Цолак.— Бо-
ится, что Аматуни начнет против него дело.
— А вернее всего, снова отправился разбойничать,—
сказал Арсен.— Не похоже, чтобы такой бандит кого-нибудь
испугался.
Ребята искренне радовались, что Бахшо нет в городе, и
невдомек им было, что я мечтал о встрече с ним. «Скорей
бы возвращался, вот уж задам я ему!—думал я.— Только
бы поскорее...»
В ДОМЕ У „ДЯДИНОЙ ЖЕНЫ“
Как раз в те дни я как-то заметил, что Цолак и ребята
снова о чем-то перешептываются. Я, конечно, пристал к ним:
мол, что случилось, зачем шушукаетесь? И был очень удив-
лен, когда Арсен, который всегда так хорошо ко мне отно-
сился и был дружен со мной, сказал довольно холодным
тоном:
— Ничего особенного не случилось... И не твоего это
ума дело.
Я вопросительно посмотрел на Завена, потом перевел
взгляд на Варткеса, на Корюна. Все загадочно молчали.
Ясно, что у них появилась какая-то тайна, в которую меня
посвящать не хотели.
— Погодите-ка, уж не случилось ли чего с моим па-
пой?— вдруг пронзила меня тревожная мысль.
— Нет же, нет... Отец твой выздоравливает, скоро выпи-
шется,— тем же тоном ответил Арсен.
Но я ему почему-то не поверил. Наверно, что-то случи-
лось с папой, а не то чего бы им от меня скрывать? Ведь
они обычно во всем доверяли мне. Потому-то со все более
возрастающим беспокойством я требовал, чтобы они сказали
мне, что произошло с папой, и даже угрожал, что, если не
скажут, я сам отправлюсь в больницу и все узнаю.
Видимо, эти мои угрозы всерьез обеспокоили ребят.
— Этот парень сошел с ума, он и нам и отцу своему все
дело испортит! — воскликнул Завен.
Тут подошел Цолак и, узнав, в чем дело, стал успокаи-
вать меня, говорить, что с папой ничего не случилось. Но,
видя, что уговоры на меня не действуют, он вынужден был
уступить:
— Ладно, я скажу тебе, в чем дело. Но только знай: это
самая важная тайна из всех, что мы тебе когда-либо дове-
рили, и держи язык за зубами.
И он объяснил, что сегодня вечером он вместе с Арсеном,
131
Завеном, Корюном и Варткесом идут на какое-то подпольное
собрание. Я был взволнован и оскорблен до глубины души.
Ведь мне-то казалось, что у них не может быть никаких тайн
от меня... И вот они отправляются на подпольное собрание
(подумать только — под-поль-ное!) и не только не берут
меня с собой, но даже пытались сохранить это в тайне от
меня...
По-видимому, все мои мысли были написаны на моем
лице так ясно, что Цолак понял их и стал утешать меня,
уговаривать.
— Ты не горюй, Гагик-джан,— сказал он.— Там ничего
интересного не будет... И кроме того, видишь, сегодня я веду
туда только четверых, а Асканаза, Левона, Вардана и тебя
сведу в другой раз.
Эти слова еще больнее обидели меня.
— Как же ты равняешь меня с ними? — закричал я.—
Может, это они распространили столько листовок? А может,
они умеют так же, как я, хранить важные тайны? Помнишь,
когда Дьячок пытался заставить меня проговориться, уда-
лось ему вытянуть из меня хотя бы словечко?.. А будь на
моем месте Асканаз или Левон, еще не известно, что бы
получилось... Нет, не надо меня брать куда-то там с ними.
Или я пойду сегодня с Арсеном и остальными, или никогда
и никуда не пойду!
Цолак слушал мою взволнованную и бессвязную речь с
улыбкой, а когда я закончил, вдруг потрепал меня за волосы.
— Прости меня, Гагик, ты, пожалуй, и правда уже со-
всем зрелый революционер,— сказал он и повернулся к ре-
бятам: — Как думаете, может, возьмем с собой Гагика?..
Ребята молча пожали плечами, и тогда я сердито про-
говорил :
— Плечами пожимаете, значит?.. И еще называетесь
друзьями?.. Когда выкидываете всякие дурацкие номера,
без меня не обойтись, а когда собираетесь настоящим делом
заниматься, тут же обо мне забываете.
132
Может, именно этот довод произвел на них самое силь-
ное впечатление, потому что тут ребята хоть и заулыбались,
но тем не менее единодушно согласились, чтобы и я шел
с ними.
Цолак повел нас в тот переулок, где находился дом его
«тетушки». По дороге он то и дело оглядывался, проверял,
не увязался ли за нами «хвост». Мы подошли к воротам.
Цолак снова на знакомый манер постучал колотушкой в
дверь. Вскоре послышалось шарканье шлепанцев, и затем
старческий голос спросил:
— Кто там?
— Сын сестры Гегама,— ответил Цолак, хотя нас было
пятеро.
Что-то лязгнуло, дверь отворилась, и мы вошли.
— Здравствуйте, матушка,— сказал Цолак.
Но старушка не отвечала, пока снова не заперла дверь
на многочисленные замки, запоры и щеколды. Потом по-
вернулась к нам и сказала:
— Здравствуй, Цолак-джан... Здравствуйте, ребята, вхо-
дите, Тигран ждет вас...
Мы прошли по аллее к дому и все разом втиснулись сна-
чала в маленькую прихожую, а затем в большую комнату,
обставленную, как большинство жилищ старого Еревана:
рядом с буфетом, шифоньером и венскими стульями стояли
покрытые паласами низенькие тахты с арсеналом больших
и малых подушек, а к стене был прибит большой ковер. На
других стенах тоже были ковры, но все это я разглядел
позже, потому что, едва мы вошли, наше внимание привлек
сидевший за столом человек — широкоплечий, с уже седею-
щими висками.
На резко очерченном лице его лежала печать уста-
лости. Но глаза еще не потеряли молодого блеска и теперь
внимательно и с интересом изучали нас каждого по оче-
реди.
133
— Здравствуйте, товарищ Тигран,— с уважением сказал
Цолак.— Вот, привел наших парней...
И он стал представлять нас этому человеку. Начал, ко-
нечно, со старших, с Арсена и других, но товарищ Тигран
вдруг прервал его и, указывая на меня, спросил:
— А кто этот юноша?
Его удивленный взгляд и это подчеркнутое «юноша»
свидетельствовали о том, что он не особенно доволен моим
присутствием. И, честно говоря, я и сам-то в ту минуту
впервые подумал, что лучше бы мне не упорствовать и не
набиваться сюда.
— Это наш Гагик, сын того наборщика, о котором я вам
рассказывал,— поспешно сказал Цолак.— Я думаю, Гагик
может быть полезным нам...
Товарищ Тигран снова внимательно посмотрел на меня
и сказал:
— Возможно... Ну, дорогой друг, теперь ты должен по-
нимать, что тебе оказано доверие, большое доверие, и ты
должен постараться оправдать его. Во-первых, нужно креп-
ко держать язык за зубами. И во-вторых, помогать нам...
Тут ребята наперебой стали уверять его, что я действи-
тельно парень не из болтливых, и даже не раз испытанный,
и что мне можно доверять. Товарищ Тигран улыбнулся и
заговорил с Арсеном и с остальными. Его интересовало,
откуда родом каждый, сколько кому лет, как попал в муз-
команду, читал ли политические книги и какие, как пони-
мает тот или иной вопрос, и так далее.
Пока они беседовали, в комнату вошли еще несколько
военных. Некоторых из них я знал — они служили в нашем
полку, остальные были мне незнакомы. Потом пришли еще
какие-то люди в рабочей одежде, явно железнодорожники.
Вновь прибывшие незаметно присоединялись к разговору,
который понемногу становился уже общим.
Один из солдат, по-видимому прибывший с фронта, рас-
сказывал, что положение там безнадежное: турки заняли
134
Сарикамыш и Карс, теперь продвигаются к Александрополю.
Люди бегут из этих краев от погромов, резни, грабежей и
насилия. Безоружные if голодные солдаты дашнакской
армии, не верящие своим командирам, страшась неизбеж-
ного поражения и не желая попадать в плен к туркам, само-
вольно оставляют фронт и дезертируют целыми группами...
А один из железнодорожников говорил о том, что го-
лод в стране достиг ужасающих размеров. Пуд пшеницы
стоит двадцать пять тысяч рублей, картошки — шестна-
дцать тысяч. Но даже по этим ценам достать ничего не-
возможно.
— А дашнаков не столько волнует продвижение турков,
голод и эпидемия, сколько внутренний фронт,— подал го-
лос Цолак.— Поглядите, что пишут в сегодняшнем номере
газеты «Арач». Они, видите ли, считают, что главной забо-
той правительства должно стать укрепление внутреннего
фронта, что только силой они смогут одолеть все внутренние
сложности и подавить любое сопротивление.
Товарищ Тигран, молча слушавший других, сказал со
вздохом:
— Да, дашнакским палачам удалось в мае затопить в
крови героическое восстание нашего народа... Но борьба не
прекратилась, потому что прекратить ее — значит смирить-
ся с голодом, эпидемиями, с террором маузеристов и, нако-
нец, с окончательным порабощением нашей нации. Дашна-
ки надеются на государства Антанты, а они разожгли войну
между нашим народом и турками и бросили Армению на
произвол судьбы.
Пока он говорил, я оглядывал всех сидящих в комнате.
Взгляд мой остановился на железнодорожниках. «Где я их
видел? » — подумал я. И тут же вспомнил тот день на вокза-
ле, когда встречали Нокса; выглядывая из окна, я тогда
увидел Цолака и этих железнодорожников... Тогда мне по-
казалось, что они просто столкнулись с Цолаком и прошли
мимо. И ведь вскоре после того какие-то люди (об этом
135
говорил весь город) разбросали с крыши вокзала листовки.
Какие-то люди!.. Теперь мне ясно, что это были за люди...
И встреча Цолака с ними тоже не была случайной. Только
сейчас я стал понимать, почему Цолак в тот день так стре-
мился непременно попасть в город. Наверно, ему нужно бы-
ло вначале зайти к «тетушке», взять там листовки, вернуть-
ся на вокзал и встретиться с этими рабочими. Так вот чем
он был занят в тот день... Какая огромная разница была
между тем, что сделал он в тот день, и между подвигом
Арсена и нашей компании. И мы еще по глупости называли
его трусом и предателем.
— Скоро настанут самые решающие дни,— говорил тем
временем товарищ Тигран.—Фактически будет решен вопрос
о существовании нашего народа. Спасти нас может только
Советская Россия, но до того мы должны свергнуть власть
дашнаков... И важная роль в этом принадлежит вам, солда-
там-большевикам. Ваша задача—перетянуть на нашу сто-
рону по возможности больше солдат, а остальных нейтрали-
зовать, чтобы дашнакам не удалось вновь подавить народ-
ное восстание...
Мы разошлись только поздней ночью. Ребята шагали по
улицам молча, в каком-то торжественном настроении. Соб-
ственно говоря, и я тоже чувствовал себя словно повзрослев-
шим на десять лет: я ведь участвовал в важнейшем под-
польном собрании настоящих революционеров, а потому
уже считал себя большевиком, то есть одним из тех, о ком
со страхом и ненавистью говорили дашнакские лидеры и
англичанин Нокс...
Когда мы пришли в казарму, там все уже спали. Нонам
было не до сна. Собрались вокруг кровати Цолака и шепо-
том обсуждали вопросы, о которых говорилось на подполь-
ном собрании.
— Только бы и на этот раз не получилось так, как в
мае,— с тревогой в голосе сказал Корюн.
— Ну уж нет,— твердо сказал Цолак.— На этот раз та-
136
кого не случится. Вы забываете о России, о Ленине... Они
непременно придут нам на помощь... Слышали, ведь Крас-
ная Армия разбила уже и белополяков, сейчас у нее развя-
заны руки, и она может прийти на помощь.
— И верно, братцы, русские всегда помогали нам,—ска-
зал Завен.
— Эх, будь что будет, только бы поскорее все соверши-
лось,— сказал Арсен.— Не то гляжу вот на себя, мне уже
двадцать пять, а жизни и не видал еще...
— А мы? — снова подал голос Завен.— Не успели и гла-
за раскрыть, всё войны, голод и резня за резней...
— Когда мы победим и кончится вся эта заваруха, что
ты намерен делать, Цолак? — спросил Варткес.
— Не знаю,— пожал плечами Цолак.— Ведь после осво-
бождения у нас, у большевиков, будет еще много труднос-
тей. Нужно будет восстанавливать страну, залечивать раны
войны... Тут уже не придется руководствоваться своими
желаниями: куда пошлют, туда и пойдешь.
— Хм... А я, например, мечтаю быть пасечником,— ска-
зал вдруг Арсен.
— Чего-чего? Пасечником? — вскричали все разом.
Цолак предостерегающе приложил палец к губам, но по-
том и сам не удержался, обратился к басисту:
— Пасечником, говоришь? А почему не музыкантом?
— Нет, какой уж из меня музыкант. Музыкантом дол-
жен быть вот он.— И Арсен положил руку мне на голову.—
И способности у него есть, и любовь к делу... А я, что греха
таить, в оркестр попал случайно и случайно музыкантом
стал...— Он снова помолчал немного, а потом сказал: —
Знаете, у нас в деревне старик был один. Торосом пчелиным
его звали. Пасечником он был. А я был парнишка, вот вроде
нашего Гагика, в пастухах ходил. Каждое утро угонял наше
стадо туда, где стояли ульи Тороса. И часами сидел там, на
пчел глядел... Наверху небо — синее-синее. Свежий ветерок
веет, вокруг ни людского гомона не слышно, ни собачьего
137
лая — только пчелы жужжат... Прислушаешься: вот эта ле-
тит со звонким жужжанием, сразу видно—только что вы-
летела из улья, силы еще свежие... А с той стороны, слышь,
раздается низкое, густое, как мой бас, гудение. На сколько
цветков садилась бедняжка, в какую даль залетала!.. И вот
возвращается усталая, почти падает на доску перед ульем
и, отдохнув немного, вползает внутрь, освободиться от
ноши...
Арсен, увлеченный своими воспоминаниями, замолк.
Чуть позже Цолак задумчиво произнес:
— Да, жизнь... Какая это прекрасная штука — жизнь,
какая интересная и разнообразная!..—Затем, тряхнув голо-
вой, добавил: — Ну что же, и это неплохо. Станешь учиться,
агрономом будешь и поможешь развивать в наших деревнях
пчеловодство... А Малыш наш, конечно, в консерваторию
пойдет, будет настоящим музыкантом... Ну, а теперь давай-
те-ка спать, назавтра у нас дел немало. Слышали, что ска-
зал товарищ Тигран о наших задачах?..
Мы разошлись по своим местам, и вскоре послышалось
ровное дыхание ребят. А мне спать не хотелось. Этот ночной
разговор показался чем-то похожим на сказку. И они сами,
ребята, казались вышедшими из сказки, добрыми волшеб-
никами, что явились из той страны чудес, о которой мы толь-
ко что мечтали. Мудрым и честным волшебником был Цо-
лак, который знал так много и сейчас готовился после
битвы с дашнаками восстанавливать страну и залечивать
раны, нанесенные войной... Огромный и неотесанный Арсен
на моих глазах превратился в доброго чародея, который
умеет восхищаться синим небом и понимает повадки трудо-
любивых пчел... И мне казалось, что сейчас должны вдруг
зазвучать трубы, исчезнуть стены нашей казармы и что в
сияющих лучах должен появиться один из тех русских, о
котором говорили ребята: светловолосый и голубоглазый.
Придет, возьмет меня за руки и отведет туда, где находится
главный волшебник—Ленин... Туда, где нет никаких бахшо,
138
матевосянов, аракелов и страха... Туда, где я мог бы ходить
в консерваторию, стать настоящим музыкантом... «Здорово,
ох как здорово!» —думал я, улыбаясь в темноте своим меч-
там.
НАЧИНАЮТСЯ ВЕЛИКИЕ СОБЫТИЯ
На другое утро повседневные заботы отчасти вытеснили
из моей головы чудесные мечты.
Меня, во-первых, беспокоило исчезновение Бахшо. После
той злополучной ночи он дома больше не появлялся, и это
радовало всех музыкантов, радовало Анаит и мою маму.
Только я один был этим недоволен: боялся, что, когда на-
ступит час окончательной расплаты с дашнаками и маузери-
стами, Бахшо и его дружки либо убегут, либо попадут не в
мои руки, и тогда уж я не сведу с ними счеты.
Так или иначе, ребята и мама, успокоенные долгим от-
сутствием Бахшо, решили, что мне, пожалуй, можно ноче-
вать дома. С одной стороны, я был доволен, потому что мог
тут же узнать о возвращении Бахшо. Но зато теперь мне
стало труднее держать при себе браунинг: мама могла в
любую минуту обнаружить у меня оружие и с испугу под-
нять шум.
В конце концов, делать было нечего, я завернул браунинг
в мешковину и упрятал его во дворе под большим камнем:
надеялся, что в случае надобности мне будет легко тут же
вынуть его и пустить в ход.
Беспокоило меня и состояние здоровья отца. Он еще не
совсем выздоровел, когда однажды в больнице появилась ка-
кая-то врачебная комиссия (об этом нам рассказала Ана-
ит). Осмотрев раненых солдат, комиссия объявила многих
♦совершенно здоровыми» и приказала немедленно перепра-
вить их в полк запаса, где всё так же скоропалительно со-
ставляли маршевые роты из неподготовленных людей и от-
правляли их на фронт.
129
На следующий день после этой комиссии отец мой снова
уходил на фронт с одной из таких рот. На сей раз он шел
под фамилией Вагана Геворкяна. Но не прошло и двух дней,
как в казарме прошел слух о том, что именно та рота, едва
отойдя от города, почти в полном составе дезертировала.
Я не знал, верить этим слухам или нет. Во всяком слу-
чае, и я и мама часто просыпались среди ночи и прислуши-
вались к каждому шороху за окном.
Мы были уверены, что если отец действительно убежал,
то он непременно попытается пробраться домой. Когда мы
говорили об этом с Цолаком (он по-прежнему почти каждый
вечер заходил к нам), корнетист не отрицал, что солдаты
этой роты действительно разбежались, но отец, по его мне-
нию, едва ли появится дома из-за опасного соседства с Ара-
келом и его сыночком Бахшо. Он скорее предпочтет укры-
ваться в более надежном месте.
— Вы не волнуйтесь, матушка,— утешал Цолак мою ма-
му.— Сердце подсказывает мне, что он жив-здоров и теперь
находится в полной безопасности, там, где ему ничто не
угрожает.
После этих слов мне показалось, что он знает об отце
какие-то подробности. Но ничего я из него не вытянул.
А вскоре события последовали с такой быстротой, что все
вообще перемешалось.
В середине ноября уже всем стало ясно, что война про-
играна. С турками было заключено перемирие, но они
вскоре нарушили его. А через какое-то время последовало
новое перемирие, и на этот раз уже на более кабальных для
Армении условиях. Дашнакское командование отдало при-
каз сдавать оружие и боеприпасы противнику. Однако, по
слухам, солдаты зачастую не подчинялись этому приказу
и с оружием уходили в горы. В некоторых районах они
присоединялись к крестьянам, восстающим против дашна-
140
ков. Очень часто дело доходило до вооруженных столкно-
вений.
А дашнаки теперь совсем озверели: мало того, что
аресты и расстрелы довели до небывалых размеров, они
еще и виселицы соорудили на Астафьевской улице с целью
припугнуть народ.
Однажды утром мы узнали, что ночью находившиеся
в Ереване представители английского и итальянского пра-
вительств, а также представитель Врангеля Зенкевич
вместе со своими сотрудниками уехали на автомобилях
в Персию.
По этому поводу Арсен, подмигнув Цолаку, сказал:
— Драпают союзнички, а?.. Видать, в последнее время
наш климат больше им не впрок.
— Ну конечно,— с довольным видом подтвердил Цо-
лак.— Чувствуют, что Армения уплывает из их лап, торо-
пятся смотать удочки...
После отъезда иностранцев дашнакское правительство,
по-видимому, совсем потеряло голову. Ходили слухи, что
некоторые из членов правительства, похитив крупные сум-
мы, тоже бежали за границу вслед за своими трусливыми
покровителями.
Паника понемногу распространилась во всем гарнизоне.
Однажды утром разнеслась весть, что командир нашего
полка также скрылся в неизвестном направлении и прихва-
тил к тому же с собою и кассу полка. Говорили, что уже
назначен новый комполка, но кто он и где он, никто не знал.
Из-за царящего в казарме полного беспорядка многие
солдаты разбежались кто куда.
Наш маэстро, наблюдая все происходящее, не переста-
вал повторять, что в «Армения нет порядок и дисциплина».
В тот же день в нашей казарме вдруг вновь объявился
писарь Арташ. С начала войны он находился на фронте, и
я уже совсем позабыл о его существовании. Глядя теперь на
заросшее тцетинпй, усталое лицо этого человека и припоми-
141
пая события, с ним связанные, я решил, что он тоже боль-
шевик.
Арташ и Цолак долго о чем-то шептались, отойдя в
сторонку. Потом они подозвали к себе Арсена, посовеща-
лись еще немного и вышли. А вернулись только через два
часа. Цолак вызвал в репетиционную комнату Арсена, Заве-
на, Варткеса, Корюна, поставил меня на карауле у дверей
и сказал:
— Обстановка накаляется, ребята. Пробил час реши-
тельных действий... Знаете, какие условия перемирия пред-
лагает армянам противник? Больше половины территории
нашей страны они попросту захватывают, а в другой поло-
вине позволяют нам иметь только полторы тысячи солдат
и две пушки... Фактически это означает, что вся Армения
будет подвластна им.
— Да как же так? — вскричал Арсен.—И эти мерзавцы
дашнаки согласны с ними?
— Они на все согласятся,—махнул рукой Цолак.— Сей-
час для них главное — любой ценой удержаться у власти.
Сегодня в Александрополь для переговоров отправляется
дашнакская правительственная делегация. Наш комитет
убежден, что они примут все условия... Понимаете, они
прекрасно знают, что не сегодня-завтра народ выгонит их
вон, и потому очень спешат призвать турок и с помощью
их штыков задушить новую волну революции.
— Вай, вай, вай! — с болью воскликнул Варткес.—Про-
пали мы, конец нам!
— Значит, и спасения нет никакого?—спросил Корюн.
— Спасение в том, чтобы в Армении, раньше чем дашна-
ки подпишут договор и турецкие войска на основании этого
договора займут всю страну, утвердилась Советская
власть.— Цолак понизил голос и продолжал:—Вот-вот
начнется, на помощь к нам придет целая дивизия Красной
Армии...
Послышались радостные возгласы ребят:
142
— Вот это дело, это здорово! Если русские придут, мы
спасены! Это уж точно!..
— Погодите, еще рано радоваться,— нахмурился Цо-
лак.— Ведь и дашнаки тоже все это понимают... И вот, по-
слушайте, с какой вестью прибыл Арташес. Выясняется, что
полк Багратуни посылают в сторону Дилижана, Иджевана
для подавления возможного восстания. Завтра он уже будет
здесь и продолжит свое продвижение на север.
— Да,— протянул Корюн,— плохи дела...
— Это действительно очень опасно, ребята,—подтвердил
Цолак.— Вот почему комитет обязал Арташеса, меня и
других большевиков любой ценой сорвать этот план. Мы
должны сделать так, чтобы полк либо перешел на сторону
восставших, либо разбежался по пути и не воевал против на-
ших... Через час я и Арташ уйдем навстречу полку.
— А мы? — спросил Арсен.— Что будем делать мы?
— Будьте спокойны, и для вас дело найдется... Нужно
убедить находящихся здесь солдат, чтобы и они разошлись
по домам. Понимаете, нужно создать вокруг дашнаков пу-
стоту, чтобы им не на кого было опереться, чтобы они не
смогли помешать нашему делу. Поэтому нужно, чтобы на-
ши музыканты тоже ушли отсюда. Пусть каждый спрячется
где может... Конечно, последними уйдете вы, здесь собрав-
шиеся, когда убедитесь, что казарма опустела... Понятно?
— Ясно! Понятно! Что и говорить! — хором ответили
ребята.
В это время мне почудился шорох за дверью. Я хотел
выглянуть, проверить, что там такое, но услыхал, что Цо-
лак называет меня, и обернулся к нему.
— Тебе, Малыш, в эти дни придется много побегать...
Когда отсюда уйдет последний человек, ты отправишься к
товарищу Тиграну и доложишь ему обо всем. Тебе безо-
паснее. Кого постарше послать, могут выследить. Помнишь
пароль?
— Помню: «Я сын сестры Гегама»,— ответил я.
143
— Ну вот и хорошо. А потом будешь на связи. Как по-
надобишься, я найду тебя и дам знать, чтобы собрал ребят.
Понятно?
Я кивнул и только тогда выглянул в коридор. И, убе-
дившись, что там никого нет, снова закрыл дверь.
Через полчаса Цолак и Арташ ушли навстречу полку
Багратуни. А ребята разошлись по казармам.
В то время из всего запасного полка в казармах оста-
валось едва человек двести солдат, пятнадцать — двадцать
унтер-офицеров и два-три офицера. К тому же офицеры,
понимая, что все рушится, ничем уже не интересовались и
все только играли в карты. Отсюда и возможность спокойно
поговорить с солдатами и унтер-офицерами у наших была
немалая.
«В полку, как и во всей стране, неразбериха,— говорили
они,— а завтра сюда могут явиться турки... Что с нами бу-
дет? Кого в казарме поймают, в плен захватят, а потом?..
Мы, музыканты, порешили расходиться по домам, к
родственникам и знакомым, пока прояснится обстановка...
Когда все наладится, опять вернемся... А так чего же сидеть
и ждать? Ни тебе офицеров, ни тебе еды никакой! Умные
люди давно убрались подальше от всяких напастей...»
И солдаты, давно уже уставшие и от войны, и от сол-
датской жизни, тут же соглашались с нами.
«И верно! Сказано ведь: овцу, у которой хозяин есть,—
хозяин увел, а беспризорную овцу — волк увел... Раз броси-
ли нас на произвол, уж лучше ноги в руки, да и податься в
сторону...» И такие настроения были во всех казармах.
А ночью солдаты и большая часть музыкантов незаметно
ушли из казармы. Из всей музкоманды оставалась только
наша пятерка. Мы были очень довольны ходом событий.
Одно лишь нас беспокоило — это то, что Киракос куда-то
исчез.
На другое утро офицеры полка, словно очнувшись от
спячки, начали предпринимать меры для прекращения мас-
144
сового дезертирства. У ворот снова поставили часовых, а
оставшихся солдат собрали в одну казарму под надзор
самих офицеров. Но эти меры оказали совершенно проти-
воположное действие. Те из солдат, кто до того еще
раздумывали, уходить им или нет, теперь были одержимы
только одним желанием: как бы поскорей да подальше
унести ноги от беды. Сидя в казарме, они всё громче и гром-
че возмущались тем, что уже третий день их держат голод-
ными... Офицеры потеряв головы принялись их чуть ли не
упрашивать дать слово, что не убегут, и тогда, мол, они,
офицеры, пойдут в город, отыщут кого-нибудь из командо-
вания и добудут еды. Солдаты, конечно, дали слово. Но
когда в полдень офицеры вернулись с пустыми руками в ка-
зармы, они не нашли там ни часовых, ни солдат. Во всей
казарме оставались только мы — пятеро музыкантов, не-
сколько складских служащих и унтер-офицеры. И в это
время в казарме вновь появился Штерлинг. Осмотревшись
вокруг, он покачал головой и произнес:
— Эта страна совершенно погибай, ви увидите.
— Ничего, маэстро, все будет хорошо, не горюйте,—
спокойно улыбаясь, сказал Арсен.
Маэстро изумленно поглядел на него и спросил:
— Ты откуда знать?
Но, не дожидаясь ответа, махнул рукой и ушел в свою
каморку. Арсен усмехнулся про себя, проводил его взглядом
до двери, потом обернулся ко мне:
— Ну, Малыш, теперь беги к товарищу Тиграну... Рас-
скажешь, как у нас дела, и пусть распорядится, что нам
дальше делать: оставаться в казарме или тоже уходить?
Я кивнул и направился к двери.
— Да гляди не мешкай, Малыш! — крикнул мне вдо-
гонку Завен.
— Ладно, я мигом,— ответил я, выбегая из казармы.
КИРАКОС ДЕЙСТВУЕТ
На улице было холодно, ветрено. Небо затянуто чер-
ными тучами. Все говорило о приближении зимы. Но я так
торопился, что даже взмок, шагая вверх по склону к центру
города. На улицах не было ни души, и только шлепанье не-
померно больших для меня башмаков нарушало тишину.
Но не успел я отойти от казармы и шагов на двести, как
мне послышался другой звук — цоканье подков. Впереди
показалась группа всадников, и я, опасаясь случайностей,
быстро спрятался за стеной. Вскоре всадники были уже
у этого дома. Я осторожно выглянул из своего укрытия и
увидел среди всадников полковника Багратуни, начальника
штаба Смбатяна, поручика Матевосяна и еще нескольких
офицеров. Следом за ними ехали ординарцы. Кони у всех
были взмыленные и тяжело храпели — видимо, их гнали
изо всех сил, торопились добраться до места.
Когда всадники проехали, я мгновение колебался: что
делать дальше? Очень меня обеспокоило это неожиданное
появление офицеров. Тут, несомненно, что-то крылось. ♦Мо-
жет, надо бежать назад к ребятам?—думал я.— Но все
равно не успею прийти в полк раньше всадников». Кроме
того, ребятам не угрожала никакая опасность, ведь они,
в отличие от других, не дезертировали, остались в казарме.
Значит, в глазах этих офицеров они будут выглядеть
людьми, заслуживающими только похвалы и доверия. Та-
ким образом, не имело смысла бежать снова в казарму.
Наоборот, надо было спешить к товарищу Тиграну и, кроме
всего, что велел сказать ему Арсен, сообщить еще и о по-
явлении этих офицеров.
Я ускорил шаги. На улице появлялись только редкие
прохожие: казалось, весь город затаив дыхание прислуши-
вается к чему-то. И я, объятый этим тревожным настроени-
ем, шел и шел не оглядываясь... Да, что греха таить, я
позабыл об осторожности. Позабыл о том, как в прошлый
146
раз Цолак, идя к этому дому, непрестанно оглядывался во-
круг себя.
Вот и знакомый переулок. Я обогнул первый поворот,
затем второй... Впереди показалась калитка дома «тетуш-
ки». И тут я что-то вдруг почувствовал. Словно бы кто-то
мне на ухо прошептал: «Оглянись!» Я обернулся и увидел...
Киракоса.
Он, наверно, не ожидал, что я так внезапно останов-
люсь, а потому не успел спрятаться. Мгновение он растерян-
но топтался на месте, затем направился ко мне. Я стоял,
поджидая его. Сердце мое билось так сильно, словно пушка
бухала. Калитка была шагах в пятидесяти от меня, но я
даже боялся посмотреть в ту сторону. «Интересно, догады-
вается ли он, куда я иду?— думал я.— И что скажет, когда
подойдет? »
— Гагик-джан, куда это ты так спешишь?..— Его ху-
дые, впалые щеки растянулись в лицемерной улыбке, но ма-
ленькие глазки сверлили мое лицо.
Я сглотнул слюну и сдавленным голосом ответил:
— Так... к нашим знакомым. А ты куда?
— У меня в этих краях родственники живут. Выходит,
нам по пути. Ну, пошли, что ли...
Я, не говоря ни слова, двинулся вперед. Киракос про-
должал смотреть на меня выпучив глаза, а я зашагал даль-
ше, глядя прямо перед собой.
Вот мы прошли калитку (я это скорее почувствовал, чем
увидел). Затем прошли мимо еще одних ворот. Вот и еще
ворота слева... Я шел и думал: «Чем же все это кончится?..
Как мне избавиться от него? Вот ведь пристал как банный
лист... Нужно придумать что-нибудь и смыться».
Но так ничего и не придумав, я остановился.
— Что ты пристал ко мне?— спросил я тем враждебным
тоном, которым обычно с ним разговаривал.— Топай к
своим родственникам, а я хочу идти один.
— Почему же?—наклонился вперед Киракос, про-
148
должая смотреть мне в глаза.— Что тут плохого — вместе
идти?
— Не хочу я — и точка,— отрезал я и повернулся, на-
мереваясь уйти от него.
Но Киракос мгновенно шагнул вперед и схватил меня за
руку.
— A-а, выродок!—воскликнул он.— Думаешь, не знаю,
куда ты идешь?.. Скажи, где этот дом? Тот, где нужно по-
стучаться и сказать, что пришел сын сестры Гегама...
Я застыл на месте. «Наш пароль! Откуда он его
знает?»—лихорадочно думал я. И вдруг припомнил ту ми-
нуту, когда Цолак отдавал нам последние распоряжения и
я услышал шорох за дверью. Мне надо было тут же выйти
проверить, кто там, а вместо этого я, оставив дверь при
открытой, слушал Цолака. Значит, за дверью был Киракос?..
Он слышал все и теперь, дождавшись меня на улице, шпио-
нил за мной, чтобы узнать, куда я пойду. Он давно уже
интересовался нами, давно пытался вытянуть из меня све-
дения, узнать, где живет «тетка» Цолака... Ах мерзавец,
вот если бы револьвер был со мной!..
— Пусти!—закричал я, пытаясь высвободиться из его
рук.— Пусти, говорю тебе!
— Ну нет, дорогой.— На лице Киракоса была его
обычная мерзкая улыбка.— Тебе от меня не уйти... Пока-
жешь этот дом — отпущу, а нет — отправлю твою душу к
дьяволу!
— Арсен идет!—вдруг закричал я, выглянув из-за пле-
ча Киракоса.
Киракос испуганно оглянулся, но рук не разжал. Убе-
дившись, что там никого нет, он рассвирепел:
— Тьфу, собака, собачий сын, погоди же ты у меня!..
Я не стал дожидаться, пока он ударит меня, неожиданно
наклонился и укусил его в руку. Киракос взвыл, разжал
пальцы, и я ринулся в сторону...
— Стой, говорят тебе, стой!—истошно орал он.
349
Не будь на мне этих огромных башмаков и длинной
шинели, полы которой путались у меня между ног, мигом,
конечно, убежал бы от Киракоса. Но сейчас я бежал с тру-
дом и все время слышал за собой тяжелое дыхание. Раза
два он чуть было не схватил меня, но я увертывался и снова
убегал... Наконец он отчаялся, остановился и стал осыпать
меня бранью и бросать вслед камни...
Я еще долго бежал по запутанным лабиринтам пере-
улков, стараясь сбить его со следа. Наконец, совсем обесси-
ленный, остановился передохнуть.
«Что же теперь делать?—думал я.— Идти к товарищу
Тиграну? А если этот проклятый Дьячок засел там и под-
жидает меня?.. Нет, лучше уж возвратиться в полк и рас-
сказать обо всем ребятам. Вместе легче придумать что-
нибудь путное. Может, пойдем все, и если этот предатель
еще там, ребята дадут ему по заслугам...»
Когда я подошел к казарме, уже начинало темнеть. Что
и говорить, я теперь шел со всей осторожностью, то и дело
оглядывался. Кто знает, что ждет меня в казарме теперь,
когда вернулись офицеры.
Я осторожно проскользнул внутрь и, прижавшись к
стене, прошел темным коридором и уже хотел с размаху
отворить дверь, когда до моего слуха донесся чей-то гром-
кий голос:
— Так, голубчики... Значит, мало вам было того, что
отсиживаетесь в тепленьком местечке, играете по банкетам
да клубам, пируете и в ус себе не дуете, а мы на все ваши
проделки смотрим сквозь пальцы, вы еще и политикой ре-
шили заниматься? В большевики записались?
Я так и застыл у дверей. Это был голос Багратуни.
«Что там происходит? С кем это он разговаривает?»
— Мы не большевики,— тут же послышался глухой
голос Арсена.
«Наши ребята! Их поймали?..» Сердце мое снова беше-
но заколотилось. Первой мыслью было повернуться и бе-
150
жать, но потом я подумал: «Куда же бежать? Я примчался
сюда, чтобы сообщить ребятам о предательстве Киракоса, а
теперь куда мне идти, у кого спросить совета и помощи? Да
и как же ребят в беде бросить?..»
— Да?—опять раздался голос Багратуни.— Тогда кто
же большевики?
— Не знаю,— тем же глуховатым голосом отвечал
Арсен.
Я осторожно приник к дверной щели и заглянул в дверь.
Прямо напротив меня на деревянных нарах сидел Багра-
туни, рядом с ним стоял начальник штаба Смбатян, а перед
ними выстроились Арсен, Завен, Корюн и Варткес... Там,
наверное, были еще люди, но я их не видел.
Багратуни смерил Арсена взглядом и обернулся к За-
вену:
— И ты не знаешь?
— Да если бы знал, разве ж я вам не сказал бы?—с
готовностью отвечал Завен.— Истинную правду ведь вы
говорили — жизнь наша музыкантская в пирах да в развле-
чениях, какая же нам выгода якшаться со смутьянами или
защищать их?
Багратуни мгновение глядел на него в упор, но Завен не
растерялся и не отвел взгляда. И тогда полковник обернул-
ся к Корюну:
— Вы, кажется, бывший гимназист?
— Да, парой полковник,— подтвердил Корюн.
— Как юноша образованный, вы должны знать, каких
взглядов придерживается этот Саградян, с кем он поддер-
живает связи...
— Но он с нами не общался, держался особняком, па-
рой полковник,— ответил Корюн.— Он очень кичился тем,
что он сын торговца, учился в консерватории, служил у
Колчака, и считал даже ниже своего достоинства поддержи-
вать с нами отношения... Помните случай на вокзале, когда
мы совершили ту глупую выходку, за которую вы изволили
151
посадить нас на гауптвахту? Ведь Саградян был единствен-
ным, кто отказался надеть лохмотья, и прибыл на вокзал
отдельно, вместе с маэстро...
— Верно, парой полковник,— подтвердил Арсен.—
Я тогда еще, чего греха таить, хотел задать ему трепку, но
он сам меня отдубасил и наказал, чтобы мы больше таких
выходок не допускали, не нарушали дисциплину...
— Молчать!— замахнулся на него рукой Багратуни.
Затем обратился к Варткесу: — А ты что скажешь?
— Я?—удивленно переспросил Варткес.
— Да, ты.
— Да ведь, парой полковник,— склонив голову, протя-
нул Варткес,— если бы я знал, чего вы хотите, чтобы я
сказал, я сказал бы; а раз я не знаю, чего вы хотите, чтобы
я сказал, что же мне говорить?
— Молчать!—На сей раз полковник вскочил с места.—
Ты что, круглый дурак или притворяешься олухом?..—
Затем он обратился ко всем: — Не пытайтесь провести меня,
я с вас по семь шкур сдеру, знаете ведь сами...— Он повер-
нулся влево и приказал: — Поручик! Отведите всех в
другую комнату. А я их потом заставлю развязать
языки...
Тут в поле моего зрения появился Матевосян и, держа
револьвер на спуске, стал грубо подталкивать ребят в сто-
рону репетиционной комнаты.
Когда они вышли, полковник повернулся к Смбатяну:
— Ну-с, что скажете?
— Затрудняюсь сказать что-нибудь определенное,— по-
жал плечами начальник штаба.— Во всяком случае, то, что
они говорили, кажется довольно убедительным.
— Да-да,— вдруг послышался голос нашего маэстро, и
затем он тоже появился в поле моего зрения.— Я повторяйт,
что в мой оркестр большевик — нихт. Правильно, они есть
немножко... хм... как это... шутники, но политика не за-
ниматься...
152
— Как то есть «нихт», какой еще «нихт»?—вдруг раз-
дался чей-то знакомый голос, и я вздрогнул от неожидан-
ности.
Это был Киракос... Значит, пока я плутал по переул-
кам, он прибежал сюда и рассказал обо всем. Вот, оказы-
вается, по чьему доносу арестовали ребят...
— Как это «нихт», маэстро?—визжал он сейчас.—
А то, что я слышал?.. А тот мальчишка, что удрал от
меня?.. А то, что тут все дезертирами стали?.. Это тоже
«нихт»?
— Да, все дезертир, ты тоже дезертир, только эти четы-
ре музикант оставаться в казарма, они настоящий золь-
дат,— с горячностью ответил маэстро и повернулся к
полковнику: — Этот человек — паршивый музикант, его в
оркестр никто не любить, и он сейчас говорить неправда...
Я удивляйся, что вы сейчас верить ему...
Это замечание, по-видимому, не понравилось Багратуни,
потому что он сказал сердито:
— А нас удивляет, что вы до сих пор не знаете, какие
люди собрались в вашем оркестре... Поймите, по пути с
фронта в Ереван половина полка разбежалась! Мы поспе-
шили сюда, чтобы восполнить эту потерю за счет запасного
полка, и не нашли здесь никого. Так неужели не ясно, что
это дела большевиков... И я убежден, что если ваши музы-
канты и не большевики, то они хотя бы помогают большеви-
кам, связаны с ними.
— А вы, герр Штерлинг, вместо того чтобы помочь нам,
по существу берете их под защиту,— вмешался Смбатян.—
Вы должны понимать, что если мы сейчас же не обнаружим
этих агитаторов, уже в Иджеване от нашего полка ничего
не останется, разбегутся все, и тогда в стране утвердится
большевистская анархия... Но, собственно, вам-то и забот
мало, вы здесь чужой...
— Да, да!— совсем разгорячившись, закричал и Багра-
туни.— Если хотите знать, то в первую очередь я должен
J53
арестовать вас, потому что вы своим отношением покрывае-
те наших заклятых врагов, ускоряете гибель Армении.
— Вот-вот, и я говорю...— вмешался Киракос.
Маэстро, видно, был так возмущен этим обвинением, что
поначалу не находил слов. Но потом пришел в себя и,
сбиваясь на фальцет, закричал:
— Что?! Это я погубить Армения?.. Я — честный музи-
кант, никогда не заниматься политика, не вмешиваться
дашнак-большевик... Но теперь я вам говорить — это вы по-
губить Армения... Вы не можете сделать порядок и дисци-
плина, вы допустить голод, эпидемия, маузеристы, воровст-
во. Вы проиграть эта война и еще кричать на меня, что я
погубить Армения?!
— Молчать!..— зверем заорал Багратуни, хватаясь за
револьвер.— Развязал язык, мерзавец... Думаешь, все кон-
чено, мы пропали, погибли? Ошибаешься, голубчик... По-
годи, сведем счеты с этими большевиками, и тогда я с тобой
поговорю... Вон отсюда! Иди к себе и жди, пока позовем.
Штерлинг молча и с достоинством поклонился осталь-
ным и направился к двери. Я тут же отскочил в сторонку
и прижался к стене. Сердце мое опять заколотилось при
мысли, что маэстро может заметить меня, но в коридоре
было уже совсем темно, а Штерлинг был слишком взволно-
ван, чтобы замечать что-нибудь. Он хлопнул дверью и про-
шел в свою комнату.
Мгновение было тихо, затем раздался громкий голос
полковника:
— Поручик!
— Слушаю, парой полковник,— ответил Матевосян.
— Я и начальник штаба отправимся сейчас встречать
полк: их нельзя приводить в эту мерзкую казарму. Если
солдаты увидят, что здесь никого не осталось, все, как один,
тоже разбегутся... Мы их поведем сразу до самого Идже-
вана. А вы в это время должны здесь покончить с большеви-
ками... Поставьте двух верных людей стеречь арестованных,
154
а сами возьмите этого музыканта и отправляйтесь домой
к мальчишке. Если не найдете...
Я уже не стал дожидаться окончания его речи, повер-
нулся, выскользнул из коридора и бросился к воротам...
КОНЕЦ ОРАНГУТАНГА
И вот я снова бегу по темной улице... Вчера перед ухо-
дом Цолак сказал: «Завтра тебе придется побегать».
Ох, если бы он знал, из-за чего мне придется столько бе-
гать...
♦ И отчего же это так удачно начавшийся день под конец
вдруг стал во всем неудачным?»—думал я.
И должен был признаться себе, что только из-за меня.
Да, это по моей небрежности Киракос узнал о нашем вче-
рашнем разговоре, из-за моей неосторожности узнал он, на
какой улице находится дом «тетушки». И вот ребята аресто-
ваны, а я не сумел пробраться к товарищу Тиграну, да еще
и к нам домой вот-вот явятся ловить меня Матевосян с
Дьячком.
Положим, что им, конечно, не удастся... С ума, что ли,
я сошел, чтобы идти домой? Наоборот, я сейчас же по-
бегу к товарищу Тиграну, предупрежу его, и потом мы
вместе подумаем, как помочь ребятам.
Но в следующее мгновение я подумал: «А мама?» Ведь
они придут к нам, начнут допрашивать, бить будут, мучить
ее, чтобы узнать, где я... «Нет, необходимо сначала забе-
жать домой,— решил я.— Только на минуточку забежать
домой и предупредить маму... И еще взять револьвер».
Бывает же такое глупое положение: у человека есть на-
стоящий браунинг, но в самое ответственное время он ока-
зывается безоружным. Если бы днем револьвер был у меня,
я бы убил этого Киракоса и не было бы всех дальнейших
155
несчастий... Раздумывая таким образом, я изменил напра-
вление и побежал домой.
Как велика была моя радость, когда, отворив дверь в
комнату, я увидел сидевшего у нас Цолака.
— Ты здесь!..— радостно закричал я.
Но он не дал мне договорить и почти сердито набросил-
ся на меня:
— А ты где?.. Сказано ведь было тебе: сидеть дома и
дожидаться меня. Я прихожу к товарищу Тиграну, и
выясняется, что тебя там и не бывало, и вестей никаких.
Прихожу сюда — и тут тебя нет. Хотел сходить в полк, но
не знал, что там делается: в казарме ли вы и вообще мож-
но ли мне там показываться, не напорюсь ли на неприят-
ность.
— Вай, как хорошо, что ты не пришел!—закричал я и,
торопясь и путаясь, рассказал ему о всех происшествиях
сегодняшнего дня.
Мама, пока я рассказывал, то и дело восклицала: «Вай,
мне беда-то какая на голову свалилась!..», а Цолак молча
слушал. Но когда я закончил, он быстро встал:
— Значит, они знают, на какой улице этот дом?.. Необ-
ходимо немедленно пойти туда и предупредить... И вы тоже,
матушка, уходите отсюда!.. Сейчас же!.. Где Анаит? Нужно
и ей сказать.
В это время в комнату вошла сама Анаит. Наверно, она
уже виделась с Цолаком, потому что, не здороваясь, вос-
кликнула :
— Если бы вы знали, что сейчас происходило наверху!..
Отец и сын сцепились друг с другом... Бахшо говорит: «Хва-
тит, нужно бежать из этой проклятой страны». И все требо-
вал у отца свою долю золота...
— Что? Бахшо? Он явился?..— закричал я.
— А отец, конечно, орал на него. «Какая, говорит, еще
тебе доля, нет здесь никакой твоей доли!»—продолжала
Анаит.— Наконец, до того дошло, что Бахшо принялся угро-
156
жать отцу, отнял у него ключи от дома, от амбара, от кла-
довых и от шкафов, объявил, что теперь он всему хозяин, и
послал меня за вином...
— Ладно, Анаит, сейчас не это главное,— сказал Цо-
лак.— Гагик принес плохие вести. Надо скорее уходить
отсюда! Всем...
— Плохие вести?—Анаит испуганно посмотрела на
меня.— Что же случилось?
— Наш баритонист Киракос оказался доносчиком,—
вместо меня ответил Цолак.— По его доносу в полку аресто-
вали ребят, и сейчас Матевосян идет сюда за Гагиком; на-
верно, надеются через него узнать, где находится наш под-
польный комитет... Мы должны сейчас же уходить, а с
тобой будем связываться через доктора Миракяна...
Я слушал их, но мысли мои были далеко. Бахшо возвра-
тился, он здесь... А я опять ничего не могу поделать, пото-
му что револьвер не у меня и, кроме того, сейчас мы вынуж-
дены бежать... А может, есть еще шанс что-нибудь сделать?..
Нужно быстренько взять из тайника револьвер...
— Гагик, выгляни, нет ли кого на улице,— приказал
мне в это время Цолак.
Я вышел и мгновение постоял в темном дворе, раздумы-
вая, куда идти — на улицу или в сад. Но потом решил вна-
чале выглянуть на улицу. Быстро подошел к калитке и
растворил ее.
Улица была пустая, темная и безмолвная. Но потом
до моего слуха донеслись какие-то голоса. Несколько чело-
век явно направлялись к нашим воротам. Сердце мое тут
же сжалось от предчувствия беды. Это, должно быть, они:
Матевосян, Киракос и другие... Я машинально закрыл ка-
литку, накинул щеколду и побежал обратно. В то же время
из дома вышли мама, Анаит и Цолак.
— Они идут!— сказал я громким шепотом.— Сейчас бу-
дут здесь...
Мгновение все мы неподвижно стояли на месте. Потом
157
Цолак молча бросился к калитке. Но остановился на пол-
пути: шаги с улицы слышались так близко, что было
ясно — убежать незаметно нам не удастся... В это время
Анаит и я одновременно прошептали: «Сюда, сюда иди,
Цолак...»—и отбежали назад. Не знаю, куда звала Анаит,
но я намеревался добежать до конца сада, перескочить через
ограду в соседний двор, а оттуда выбраться на другую
улицу и бежать. Но, добравшись до середины сада, я заме-
тил, что за мной никого нет. Пока я вполголоса звал: «Где
вы, Цолак, мама?»— послышался громкий стук металли-
ческой колотушки, затем голоса Матевосяна и Киракоса:
♦ Откройте... Немедленно откройте!» Потом до меня донесся
испуганный голос Анаит: ♦Сейчас, сейчас открою».
Я заметался в тревоге... Возвратиться теперь было не-
возможно, но бежать без Цолака, без мамы я тоже не мог.
Куда они делись, где спрятались, почему Анаит открывает
калитку?.. Пока я, прижавшись к ореховому дереву, разду-
мывал обо всем этом, послышались крики входивших во
двор людей. Затем на лестнице засветилась лампа, и проры-
чал хриплый голос Бахшо:
— Что за шум? Кого надо?.. A-а, Матевосян! Что случи-
лось?
— Что случилось? — недовольно повторил офицер. —
Большевики у вас под самым носом гнездо свили, а вы си-
дите себе и пригреваете их.
— Большевики? Это кто же?..
Но следующие слова Матевосяна, по-видимому, были
адресованы не ему:
— Где твой сын, говори...
— Где же ему быть? Солдат ведь, в казарме он.
Голос мамы... Значит, она не спряталась, осталась там.
— Неправда!— заорал Матевосян.— Он убежал из ка-
зармы. Скажи, где ты его спрятала...
Мама не отвечала, и тогда Матевосян приказал:
— Обыскать дом, двор, сад!..
158
Я наконец очнулся и сообразил, что напрасно теряю
время. Теперь уже удрать через соседний двор не успею.
Единственное, что пришло на ум,— это быстренько взобрать-
ся на то ореховое дерево, под которым я стоял. Так я и сде-
лал. Благо ночь на дворе.
Вскоре в саду появилось двое. Б руке у одного была
аракеловская лампа. Вначале они обыскали левую половину
сада: заглядывали во все уголки, под кусты, в канаву... По-
том стали приближаться ко мне, и я признал Киракоса и
одного из офицеров. Затаив дыхание я прилип к дереву и
ждал, что же будет... Не знаю, увидели бы они меня или нет,
если бы сообразили поглядеть наверх, но они так и не под-
няли головы, прошли дальше. Поискав еще немного, они
остановились.
— Нет его здесь,— сказал Киракос.— Увели его и где-
нибудь в другом месте спрятали. Надо мамашу заставить
развязать язык...
Они вернулись во двор и зашли в нашу комнату. Мгнове-
ние царила тишина. Потом вдруг раздался глухой крик... Из
нашего дома. Я содрогнулся... Чуть сам не закричал...
Заскрежетал зубами, чтобы не слышать криков, которые
становились то громче, то совсем утихали...
Вскоре во дворе снова послышался говор.
— Ну, хорошо я ее отделал. Если не помрет, на всю
жизнь запомнит!
Этот голос принадлежал Бахшо.
— А что толку?—недовольно ответил Матевосян.— Все
равно ведь ничего не сказала...
— Парой поручик, надо бы на ту улицу сходить, туда,
где это сатанинское логово размещается. Может, нападем на
след,— сказал Киракос.
— Делать нечего, пойдем искать.
Голоса стали тише, а вскоре хлопнула калитка.
Кто-то — наверно, Бахшо — поднялся по лестнице, и все
вокруг погрузилось в тишину, будто ничего и не происходи-
те
ло. Я еще немного посидел на дереве, прислушался... Потом
бесшумно слез с дерева и подбежал к тому камню, под кото-
рым был спрятан мой браунинг. Отвалил камень, нащупал
завернутое в холстину оружие и скоро ощутил в своей руке
приятный холод металла.
Я осторожно отвел предохранитель и засунул браунинг
в карман.
Там, в комнате, мама. Надо бежать к ней. А вдруг она
не одна?..
Ее избили, может, даже до смерти! Господи, неужели?!
И это снова Бахшо. Это животное, чудовище, обезьяна с
длинными руками и мордой орангутанга... Ну погоди, я до-
берусь до тебя, за всех отомщу!..
Я осторожно прошел через двор. У нашей двери остано-
вился и прислушался. Из комнаты не доносилось ни звука.
Быстро отворив дверь, я вошел и в темноте, почти у самого
порога, натолкнулся на что-то теплое и мягкое.
— Мама!— испуганно воскликнул я и, наклонившись,
стал ее ощупывать.— Мама... что они с тобой сделали?..
Мой голос тут же привел ее в чувство. Она вздрогнула,
ощупала мою руку, потом произнесла слабым голосом:
— Гагик... Зачем ты пришел? Беги! Если они поймают
тебя — убьют...
— Что с тобой, мамочка? Я помогу тебе, поднимись,
ляг на тахту...
Я помог ей подняться и уложил на тахту. Потом оты-
скал на ощупь ведро с водой и стакан. Мама с жадностью
выпила воду до дна, затем, словно набравшись новых сил,
вдруг спросила:
— А где Цолак?
— Цолак?— удивился я.— Разве он не убежал?
— Нет... Анаит заперла его в амбаре.
В амбаре?.. Вот, значит, где он был все это время. Я-то
думал, что он давно предупредил товарища Тиграна, а он,
выходит, заперт в амбаре и ничего не может сделать... Ну,
160
а где же Анаит? Почему она не придет, чтобы выпустить
его? Неужели ключи у бедняжки отобрали?
— Мама, я выйду. Узнаю, что там делается. А? Ладно?
— Нет-нет, сынок!—встрепенулась мама.— Беги, не то
в беду попадешь... У них нет ни жалости, ни совести...
— Не волнуйся, мама, я сейчас приду,— успокоил я ее
и вышел во двор.
Пробираясь к дому Аракела, я еще на полпути услышал
скрип двери на балконе... Одним махом я очутился под рас-
кидистым тутовым деревом и, прижавшись к стволу, стал
прислушиваться в страхе.
На лестнице раздались легкие шаги, и кто-то подошел к
двери амбара. «Цолак... Цолак...» — услышал я голос
Анаит. Успокоившись, я уже хотел выйти из укрытия, когда
вдруг почувствовал, что двор словно осветился. Я поднял
голову и увидел, как тихонько отворилась дверь балкона
и, ступая на цыпочках, вышел Бахшо. Он спрятал за спиной
зажженную лампу, потому свет не падал на землю.
А в это время Анаит, прижавшись к двери амбара, ти-
хонько звала: «Цолак, Цолак, это я...» Потом из-за двери
Цолак что-то сказал, и Анаит ответила: «Сейчас, сейчас...»
Бахшо в это время подошел к перилам балкона и, наклонив-
шись вниз, смотрел на Анаит. Я хотел закричать, предупре-
дить Анаит, но тело мое словно окаменело, горло пересохло,
язык отнялся...
Анаит наконец открыла замок, но не успела вынуть его
из петель, потому что Бахшо вдруг вынес из-за спины
лампу и осветил двор. Анаит с криком отскочила от двери
амбара и, сжав руки на груди, смотрела наверх...
Бахшо быстро спустился по ступенькам и, подойдя
вплотную к Анаит, зашипел:
— С кем ты разговаривала?
Анаит молчала.
— Кто там в амбаре, а? Неужто тот мальчишка? Неда-
ром весь вечер ты какая-то сама не своя...
161
Анаит по-прежнему молчала.
— Отойди-ка!— приказал ей Бахшо.
Анаит наконец быстро повернулась к двери, прислони-
лась к ней, простерла руки и закричала:
— Нет здесь никого!.. Не пущу...
— Да ты издеваешься надо мной, что ли?— заорал Бах-
шо, поставил лампу на землю и подошел к ней: — Уби-
райся вон!..
Я стоял на месте и дрожал мелкой дрожью. Но это был
не страх — просто очень натянуты нервы.
Наконец нечеловеческим усилием воли я взял себя в ру-
ки и заставил выйти из укрытия. В это время Бахшо
пытался оторвать от себя Анаит, которая накрепко вцепи-
лась ему в грудь.
От лампы, что стояла на земле, падали на стену непо-
мерно длинные тени.
Наконец Бахшо отшвырнул от себя Анаит и, тут только
почуяв присутствие постороннего человека, обернулся:
162
— Кто ты?
Наверно, он был твердо убежден, что именно я в амбаре,
а потому и не признал меня. В темноте он не видел револь-
вера в моей руке и продолжал удивленно смотреть в мою
сторону.
А я стоял молча, и все мое внимание, все мысли и чув-
ства были сосредоточены в моем правом указательном паль-
це, который был на спуске. Казалось, этот палец при-
сутствует отдельно от меня, и я не знал, когда он нажмет
на курок.
Но вот Бахшо узнал меня. Издав яростное рычание, он
ударом ноги раскрошил лампу и прыгнул на меня. В то же
мгновение я и мой палец, что до этого существовали отдель-
но друг от друга, наконец соединились, и я нажал на курок.
Выстрелил. Прямо вперед, прямо в приближающееся ры-
чание, в горящие в темноте два глаза хищника...
И СНОВА ПРИШЕЛ МАЙ
Я пришел в себя уже на улице, на темной, пустынной
улице, где дул холодный ветер и мелкий дождь колол игол-
ками.
Не будь Цолака, который тащил меня почти на плечах,
я не двинул бы ногой.
Позади нас шли моя мама и Анаит. Мама плакала, а
Анаит утешала ее... И я все вспомнил. Вспомнил то мгнове-
ние, когда я выстрелил в темноту. Раньше мне казалось, что
при выстреле из револьвера оглушительно грохает. Но я
услыхал только резкий треск, как будто хлыстом щелкну-
ли. И затем — тяжелое падение тела у моих ног. И все.
Я знаю точно, что остался стоять. Но сознание мое
отключилось. Я не потерял его, а просто оно отклю илось.
Не помню, что делала Анаит, как вышел Цолак из амбара,
163
как они присоединились к маме и как все мы побежали к
воротам... Только на улице до моего сознания смутно до-
несся чей-то крик:
— Бахшо!..
Мы добрались до угла какой-то улицы, и Цолак остано-
вился.
— Анаит, вы ^>тведите матушку к доктору Миракяну в
дом и попросите, чтобы он спрятал и вас и ее!
Если бы он предложил им взять с собой и меня, я бы
с радостью пошел. Но, наверно, Цолаку я уже казался чем-
то стоящим. Ведь это я убил Бахшо и спас Цолака...
— Мы с Гагиком пойдем к товарищу,— сказал он твер-
до,— к товарищу Тиграну... Боюсь, что положение у них
тяжелое...
Анаит молча кивнула, и мама не возражала и не проси-
ла, чтобы я пошел с ними. Может, совсем растерялась о г
пережитого в этот день, а может, тоже считала меня уже
взрослым и не хотела больше вмешиваться в мои дела.
Мы расстались.
Дождь прекратился, но ветер стал сильнее и холоднее.
Я шагал по темной улице рядом с Цолаком, вобрав голову
в плечи, хотя и не сознавал, что мне холодно.
Оба мы шли молча. Я ни о чем не думал, потому что
просто очень устал.
Я шел рядом с Цолаком, не думая, куда он меня ведет.
Казалось, его присутствие освободило меня от необходимо-
сти думать и самостоятельно действовать.
Вдруг следом за нами раздались звуки чьих-то тяжелых
и торопливых шагов. Цолак тут же остановился, оттолкнул
меня к стене и вынул из-за пояса маузер. Это удивило меня:
он раньше никогда не носил с собой оружия. Но потом я
понял: это был маузер Бахшо...
А Цолак, мгновение пристально вглядываясь в подходив-
шего человека, вдруг закричал:
— Арсен!.. Это ты, Арсен?
164
— Цолак, Малыш?... Ребята!—забасил старшина.
Он подбежал к нам с радостными возгласами и вопроса-
ми. А я окаменел на месте:
«Арсен?.. Свободен? Но каким образом? А остальные?..»
— Ну, пошли,— сказал Цолак.— По дороге расска-
жешь, что с вами случилось.
И мы зашагали вперед.
Ребят освободил маэстро. После стычки с Багратуни он
удалился в свою комнату. Там долго взволнованно шагал
взад и вперед, думая об угрозах комполка, об арестованных
оркестрантах и вообще о создавшемся положении.
Вскоре Багратуни в сопровождении группы офицеров
ушел из казарм встречать остатки полка. Ему предстояло
вести их к Иджевану, а Матевосян с другой группой отпра-
вился ловить меня, а через меня и большевиков.
Караулить арестованных музыкантов оставили двух во-
оруженных часовых.
Штерлинг наблюдал за происходящим из окна. После
ухода офицеров он решил пройти к музыкантам. Часовые
молча впустили маэстро. Для них он был офицером, да
к тому же иностранцем, а иностранцы имели безграничные
права в дашнакской армии.
Усевшись рядом с музыкантами, он попросил честно
сказать ему, верно ли, что они большевики. При этом у
маэстро были такие глаза, что ребята вдруг поняли: со-
врать ему нельзя. Они признались, что хотя еще и не боль-
шевики, но сочувствуют им, а Цолак вот даже и в самом де-
ле большевик.
— Ай-яй-яй... Такой хороший музикант и занимается
политика!—растерянно воскликнул маэстро.— Никогда не
ожидаль...
— Эх, маэстро,— вздохнул Арсен,— теперь такие вре-
мена, что каждый должен решить, на какую ему сторону по-
165
даться... Мы вот, к примеру, стали на сторону большевиков,
а такой гнилой человек, как Киракос, побежал за теми...
— Да и вы, маэстро, ведь ле удержались, каких слов
полковнику наговорили!—напомнил Завен.
— О, да-да,— виновато подтвердил Штерлинг. — Я —
музикант, никогда не заниматься политика, но я видеть, что
армянский народ — честный, талант, хороший музикант, а
дашнак управляет плохо...— И вдруг, повернувшись к Арсе-
ну, спросил: — А если придет большевик, в Армении будет
порядок, прекратится воровство, маузеристы, голод, эпи-
демия?
— Это уж точно, маэстро,— подтвердил Арсен.— Для
чего же тогда вся заваруха?
Поколебавшись еще немного, Штерлинг вдруг решитель-
но сказал:
— Идем. Я вас поведу казарма...
Часовые у входа попытались воспрепятствовать: Мате-
восян, мол, приказал не выпускать арестованных. Но
Штерлинг поднял крик:
— Молчайт! Это есть армия, ви есть зольдат... Если
офицер сказайт — выпускай, зольдат выполняет приказ!
И напуганные часовые молча выпустили музыкантов.
В последнюю минуту Штерлинг сказал часовым:
— Вы тоже можете идти... Дашнакская армия больше
нет, капут... Идите домой.
И, считая, что свершил свой долг, он вышел.
На улице, попрощавшись со Штерлингом, Арсен отвел
всех в безопасное место, а сам поспешил к товарищу Тигра-
ну справиться, что сталось со мной, какие вести от Цолака
и вообще что делается в городе и в стране.
Выслушав Арсена, Цолак, в свою очередь, с горечью рас-
сказал о наших приключениях. Когда он закончил, Арсен
на мгновение удивленно остановился.
166
— Не может быть!—обратился он ко мне,—Неужели
так и прикончил эту образину?..
Я молча пожал плечами.
— Ну и дела!..— покачал головой старшина.
— Ладно, идемте... опаздываем,— заторопил нас Цолак.
Мы прибавили шагу и вскоре добрались до знакомого
переулка.
— Ар ген!— вдруг сказал я.
— Что?—спросил басист.
— Возьми.— Я вытащил из кармана револьвер и протя-
нул ему.— Мне он не нужен, возьми.
Арсен удивленно посмотрел на меня, потом молча сунул
револьвер в карман.
Когда мы подошли к калиточке, небо на востоке уже на-
чало сереть. Цолак легонько толкнул калитку, и она сразу
отворилась.
— Ва, не заперли?—воскликнул Арсен.
Это было действительно странно и подозрительно. Цолак
сделал нам знак, чтобы сохраняли тишину, и, держа ору-
жие наготове, вошел во двор. Мы, оглядываясь, медленно
шли по аллее к домику. В окне виднелся свет. Дверь дома
была тоже открыта. Войдя, мы тут же увидели распро-
стертую на тахте женщину. Это была та самая старуха, ко-
торая всегда отворяла дверь. Она лежала на спиче: то ли
мертвая, то ли оглушенная ударом.
Пока я соображал, что же здесь произошло, до нас от-
куда-то поблизости донесся глухой непонятный шум...
Ковер, что висел на стене, был наполовину сорван, и за
ним была дверь. Из-за этой-то двери и доносились звуки:
как будто кто-то двигал тяжелые вещи.
Цолак одним прыжком очутился у двери, толкнул ее и
вошел. Арсен и я молча последовали за ним.
Темная комната освещалась лишь полоской света,
167
падавшей из двери, но мы тем не менее сразу увидели
несколько человек, барахтающихся на полу. Они дрались;
только кто и с кем, я не мог понять.
Но вот клубок подкатился к полоске света, и я узнал то-
варища Тиграна, который, навалившись на какого-то офи-
цера, в то же время левой рукой сжимал горло кому-то дру-
гому. И этот другой был... Киракос.
— Ах ты, Дьячок!—вскричал Арсен, и я увидел, как
он вытащил из кармана мундштук от своего баса. Не ре-
вольвер, а мундштук, к которому он больше привык.
Он прыгнул вперед, оторвал Киракоса от пола, поставил
его на ноги, и свет уже не падал на них. Тут же послыша-
лись крики Киракоса и звук тяжелого удара.
Цолак подбежал и разрядил свой маузер в офицера, что
дрался с товарищем Тиграном.
Товарищ Тигран поднялся на ноги, взглянул на Цолака,
потом на меня, но не сказал ничего и молча кинулся в дру-
гой конец комнаты. Цолак побежал следом за ним... Я про-
должал стоять на месте, не до конца понимая, что же
происходит.
— Этого оставьте мне... С этим я должен сам распра-
виться...— взмолился вдруг кто-то невидимый очень знако-
мым голосом.
Я наконец пришел в себя и, сорвавшись с места, побежал
в соседнюю комнату за керосиновой лампой... Но пока я
бегал, опять послышались два или три выстрела. Наконец я
добрался до двери и, высоко подняв лампу, осветил всю
комнату. Одним взглядом я охватил стоящую у стены ма-
ленькую «американку»—ручной печатный станок, перевер-
нутые шрифтовые кассы, на полу шрифты, куски битого
лампового стекла, лужицы керосина. И потом... Потом я
увидел моего отца, который, тяжело переводя дыхание, пы-
тался подняться с полу...
— Папа!— закричал я удивленно.
— Гагик-джан, ты?..
168
В ту же минуту какой-то человек взял у меня из рук
лампу, прошел в другую комнату, и все остальные —
отец, товарищ Тигран, Цолак и Арсен — последовали за
ним.
Они, по-видимому, приводили в сознание старушку, а я
стоял в темной комнате и пытался понять, каким образом
мой отец оказался здесь... Понятно, что тут была тайная
типография. Но как сюда попал отец? Неужели все это вре-
мя он здесь прятался... и работал? Так вот оно что! А Цолак,
конечно, знал обо всем. Знал, но не говорил! Только успо-
каивал нас, чтобы не беспокоились. Тут я вспомнил недавно
услышанные мной слова: «Этого оставьте мне... С этим я
должен сам расправиться».
С кем хотел расправиться отец?..
Ну конечно же, с Матевосяном!..
Я огляделся. Вокруг лежали убитые. Старушка уже
пришла в себя. Она сидела на тахте и молча покачивалась
взад и вперед. Незнакомый человек успокаивал ее:
— Ничего, матушка, ничего, все теперь будет хорошо...
Все вполголоса переговаривались, когда я вошел. Отец
и товарищ Тигран обернулись и почему-то очень вниматель-
но посмотрели на меня.
«Наверно, обо мне говорили»,— подумал я.
Потом товарищ Тигран повернулся к Цолаку:
— Говоришь, полк Багратуни не дойдет до места?
— Не дойдет, товарищ Тигран, наши ребята там хорошо
действуют,— ответил корнетист.—Половина полка дезер-
тировала, не добравшись и до Еревана, а остальные, я
убежден, разбегутся этой же ночью.
— Очень хорошо,— довольно кивнул товарищ Тигран.—
А нам сейчас необходимо срочно уходить отсюда... Сурен,—
обратился он к незнакомому мне человеку,— у тебя есть на-
дежное место, где можно спрятать старушку и жену Дар-
биняна?
— Найдется, товарищ Тигран.
169
— Сейчас же отправляйтесь туда. Прятаться придется
один-два дня... Пока все не закончится.
— А остальным куда?—спросил отец.
— Пойдем на север... Никому из вас нельзя здесь оста-
ваться, и особенно тебе, Гагик. Сейчас, наверно, дружки
этого маузериста Бахшо перепахивают весь город — за то-
бой охотятся... Пошли...
Небо быстро меняло серый цвет на белый. Уже можно
было разглядеть лужи, образовавшиеся после дождя, но мы
второпях шагали куда придется.
Я шел, прижимаясь к отцу, и от усталости не мог ни
о чем думать.
Мы миновали уже несколько улиц. Вдруг послышался
какой-то шум. Все наши тут же свернули в ближайший пе-
реулок и остановились.
Оттуда мы увидели несколько экипажей. Они во весь
опор мчались вниз по улице. В них среди груды чемоданов
и узлов с трудом можно было различить несколько муж-
ских и женских голов.
— Ага, началось,— сказал отец.
Я поднял на него глаза и увидел, что он улыбается.
Когда экипажи проехали и мы снова тронулись в путь, я
спросил:
— Что началось, папа?
— Разве не видишь? Удирают ведь...
Я не понимал, кто и куда удирает, а потому снова вопро-
сительно посмотрел на него.
— Наши подходят, сынок, большевики.— Отец положил
руку мне на голову.— Ты разве не слыхал? Они уже в
Дилижане...
Я удивленно огляделся вокруг.
Как, значит, уже?.. Мне не верилось, потому что я в
воображении представлял себе этот день другим. Мне каза-
лось, когда придут большевики, их будут встречать ли-
170
кующие толпы с факелами, с фанфарами. А сейчас что?
Вокруг полумрак, холодно и сыро, и мы шагаем по пустын-
ным, неприветливым улицам неизвестно куда...
Мы шли по тропам и тропинкам, все поднимаясь в горы.
Шли на север, только на север. Избегали шоссейных дорог,
чтобы не повстречаться с группами дашнаков, удирающих
в южном направлении.
Но мы и не хотели особенно удаляться от шоссейной до-
роги, чтобы не пропустить тот миг, когда покажутся части
Красной Армии.
Все были уставшие, голодные. И я тоже... И потом, здесь,
на высоте, нас особенно мучил холод. На вершинах лежал
снег, и оттуда дул холодный, режущий ветер.
Но, несмотря на холод, голод и усталость, настроение у
всех было приподнятое.
Мы шли и рассказывали друг другу все, что приключи-
лось с нами за последнюю ночь. А еще больше говори-
ли о будущем. О том, что будем делать, когда все это кон-
чится.
Прошлое было окутано мраком, и мы не хотели огляды-
ваться назад. Шагали вперед, только к северу, и смотрели
в будущее.
Следующую ночь мы провели в ущелье, среди скал. Они
защищали нас от ветра. А на рассвете снова поднялись в по-
ход на север.
За ночь ветер немного разогнал тучи. Из-за гор медленно
выкатилось солнце и стало карабкаться вверх по небоскло-
ну. И одновременно с этим на скалы и ущелья неожиданно
вдруг полился золотой дождь. Полился он, и с новой силой
зашумела река.
— Скорее, скорее,— сказал товарищ Тигран.— Умоем-
ся — и в путь...
171
— Идем,— сказал отец, и
они стали спускаться к реке.
Я остался стоять под солн-
цем. И, напрягаясь изо всех
сил, прислушивался к звукам
там, наверху.
Со стороны шоссе реши-
тельно ничего не было слыш-
но, но мне почему-то было
тревожно.
Чувство тревоги заставило
меня сорваться с места и
вскарабкаться наверх. Я поч-
ти бежал.
Наконец добрался до боль-
шой скалы и остановился. За
скалой было шоссе. Что там
кроется — опасность или ра-
дость? Могло быть и то и дру-
гое. Смотря кто идет по доро-
ге. Но кругом царило гробо-
вое молчание. Я вышел из-за
скалы и лицом к лицу столк-
нулся с каким-то человеком.
Он неподвижно восседал на
белом коне и был в трех ша-
гах от меня. Молодой, загоре-
лый, голубоглазый, с мужест-
венным лицом.
Одет он был в кожаный
полушубок. На голове буде-
новка. Из-под нее на лоб вы-
бился светлый чуб. Мгновение
я и незнакомец разглядывали
друг друга. Потом я спросил:
— Ты кто?
Он сделал знак, что не понимает меня,
— Ты рус?—сказал я по-русски.— Красный?
— Рус, рус,— улыбнулся всадник.— Красный...
Но я все не сводил с него взгляда, потому что еще не
верил ни глазам своим, ни ушам. Мне казалось, что он сей-
час станет невидимкой, исчезнет, как сон...
Но русский продолжал стоять на месте и с улыбкой
смотрел на меня. И тогда, резко повернувшись, я кинулся
вниз к ущелью, к нашим...
В Армении в это время года обычно начинается зима.
Но в тот день утром была теплая и ясная погода. С высокого
неба улыбалось земле торжественное и спокойное солнце.
Веял легкий, приятный ветерок... И нам казалось, что снова
пришел май.
Да, ведь в этом году у нас в стране не было весны.
Правда, как обычно, в горах растаял снег, побежали
вниз журчащие ручейки, а в садах расцвели алые розы, но
люди не заметили пробуждения природы. Затаив дыхание
они прислушивались к грохочущим по всей стране выстре-
лам, к глухим ударам сердец героев, осажденных в Карской
крепости.
Полные надежд, вслушивались они в грохот пушек бро-
непоезда со стороны Александрополя и смотрели то в сторо-
ну Баязета, то в сторону Казаха, Сарикамыша, Дилижана,
откуда ветер доносил горячее дыхание боев.
Потом, когда в горах прекратились выстрелы и восстав-
ших сломили, люди с прежней тревогой и гневом прислуши-
вались теперь уже к доносившимся из темниц стонам
мучеников и содрогались от залпов, раздающихся время от
времени в ночном мраке...
И тысячи губ вполголоса, как клятву, повторяли став-
шие отныне священными имена борцов за народное сча-
3 73
стье: Алавердян, Мусаэлян, Гукасян, Гарибджанян, Сару-
ханян...
И теперь вот она, долгожданная весна!
Когда мы с пламенеющим, как солнце, знаменем вместе
с Красной Армией вошли по Канакерскому шоссе в Ереван,
из домов на улицы хлынули толпы людей. Стоя на тро-
туарах, они ликующими возгласами приветствовали прохо-
дящих четверками всадников, бросались обнимать этих го-
лубоглазых, русоволосых людей, кричали: «Да здравствует
Красная Армия!», «Да здравствует Ленин!», «Да здрав-
ствует свободная Армения?»
Потом навстречу нам полилась музыка.
Это были они, наши ребята. Они шли навстречу освобо-
дителям, играли гимн, который призывал к борьбе весь мир
голодных и рабов. Гимн союза и братства всех народов.
И люди улыбались, смеялись и обнимали друг друга.
Да, наконец пришла весна.
ОГЛАВЛЕНИЕ
ОБ ЭТОЙ КНИГЕ ............................ 3
ОБО МНЕ..................... . ....... 5
МЫ ГОТОВИМСЯ К ТОРЖЕСТВЕННОЙ ВСТРЕЧЕ . . 14
ТОРЖЕСТВЕННАЯ ВСТРЕЧА.....................26
ПОЛКОВНИК НОКС ДАЕТ СОВЕТЫ ...............35
С ЦОЛАКА СРЫВАЕТСЯ МАСКА .... .46
• СТРАШНЫЙ СУД»...................... 54
НАЧИНАЕТСЯ ВОИНА..........................69
ТЕТКА ЦОЛАКА..............................85
ПОЧЕМУ МАТЕВОСЯН ПОБАИВАЛСЯ МЕНЯ......... 96
МОЛИТВА КИРАКОСА.........................110
Я СОБИРАЮСЬ ОТОМСТИТЬ ...................121
В ДОМЕ У «ДЯ ДИНОИ ЖЕНЫ» ................131
НАЧИНАЮТСЯ ВЕЛИКИЕ СОБЫТИЯ ..............139
КИРАКОС ДЕЙСТВУЕТ........................146
КОНЕЦ ОРАНГУТАНГА........................155
И СНОВА ПРИШЕЛ МАИ ......................163
К ЧИТАТЕЛЯМ
Отзывы об этой книге просим направ-
лять по адресу: Москва, А-47, ул. Горь-
кого, 43. Дом детской книги.
Для среднего возраста
Михаил Александрович Шатирян
МУЗЫКАНТСКАЯ КОМАНДА
Повесть
Ответственный редактор Р. Д- Кафриэлянц.
Художественный редактор В. А Горячева
Технический редактор Л. В. Гришина.
Корректоры В. Б. Борисова
и Г. С. Муковозова
Сдано в набор 19/XII 1975 г. Подписано
к печати 16/IV 1976 г. Формат 60x84'/ie.
Бум. типогр. № 1. Печ. л. 11. Усл. печ. л. 10,23.
Уч.-изд. л. 8,39. Тираж 100 000 экз. Заказ
№ 2190. Цена 40 коп.
Ордена Трудового Красного Знамени изда-
тельство «Детская литература». Москва,
Центр, М. Черкасский пер., 1. Ордена Тру-
дового Красного Знамени фабрика «Детская
книга» № 1 Росглавполиграфпрома Государ-
ственного комитета Совета Министров РСФСР
по делам издательств, полиграфии и книж-
ной торговли. Москва, Сущевский вал. 49.
GP:^ <?T
Цена 40 коп.
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА»
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА»
Дик а е л mu к ян