ПОЛИТЭКОНОМИЯ:
СОЦИАЛЬНЫЕ ПРИОРИТЕТЫ
Материалы Первого международного политэкономического конгресса
ТОМ
1
ОТ КРИЗИСА
К СОЦИАЛЬНО ОРИЕНТИРОВАННОМУ РАЗВИТИЮ:
РЕАКТУАЛИЗАЦИН ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМ
URSS
Публикуемые материалы свидетельствуют, что возросший интерес к классической политэкономии и ее обновленному, адекватному вызовам XXI века содержанию неслучаен. Именно эта наука позволяет показать не только то, как функционирует тот или иной рынок или его агент, но и то, почему возникают и уходят в прошлое те или иные экономические системы, почему осуществляется или тормозится процесс неолиберальных рыночных реформ или, наоборот, переход к экосоциогуманитарно-ориентированному развитию по типу «скандинавского капитализма».
Над этими и многими другими актуальными вопросами политической экономии и экономической политики размышляют в публикуемых в работе материалах ведущие теоретики-экономисты Российской академии наук, МГУ, СПбГУ, ЮФУ и других научных центров России, СНГ и дальнего зарубежья. В книге раскрываются природа и будущее основных акторов экономики: человека, фирмы, государства, а также подчеркивается, что у обновленной классической политической экономии имеется значимый потенциал для ответа на вызовы многих теоретических проблем современности и выработки стратегических мультисценарных рекомендаций в области экономической политики, ориентированной на обеспечение социальных, гуманитарных и экологических приоритетов развития.
Наше издательство предлагает следующие книги:
117335, Москва, Твлефон / факс
Нахимовский (многоканальный) проспект, 56 +7 (499) 724 25 45
КАПИТАЛ
Е
Издательская группа р
IIRSS^
Каталог изданий в Интернете: http://URSS.ru
E-mail: URSS@URSS.ru
Отзывы о настоящем издании а также обнаруженные опечатки присылайте по адресу URSS@URSS.ru. Ваши замечания и предложения будут учтены и отражены на web-странице этой книги на сайте http://URSS.nj
МЕЖДУНАРОДНАЯ ПОЛИТЭКОНОМИЧЕСКАЯ АССОЦИАЦИЯ ИНСТИТУТ ЭКОНОМИКИ РАН МОСКОВСКИЙ ФИНАНСОВО-ЮРИДИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ВОЛЬНОЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО РОССИИ ФОНД «АЛЬТЕРНАТИВЫ»
ПОЛИТЭКОНОМИЯ: СОЦИАЛЬНЫЕ ПРИОРИТЕТЫ Материалы Первого международного политэкономического конгресса
Том 1
От кризиса к социально ориентированному развитию: реактуализация политической экономии
Под общей редакцией
А. В. Бузгапина. М. И. Воейкова О Ю МямаАздя, д Рязанова
URSS
МОСКВА
ББК 65.01
Политэкономия: социальные приоритеты. Материалы Первого международного политэкономического конгресса. Т. 1: От кризиса к социально ориентированному развитию: реактуализация политической экономии. — М.: ЛЕНАНД, 2013. —480 с.
Публикуемые материалы свидетельствуют, что возросший интерес к классической политэкономии и ее обновленному, адекватному вызовам XXI века содержанию неслучаен. Именно эта наука позволяет показать не только то, как функционирует тот или иной рынок или его агент, но и то, почему возникают и уходят в прошлое те или иные экономические системы, почему осуществляется или тормозится процесс неолиберальных рыночных реформ или, наоборот, переход к экосоциогуманитарно-ориентированному развитию по типу «скандинавского капитализма».
Над этими и многими другими актуальными вопросами политической экономии и экономической политики размышляют в публикуемых в работе материалах ведущие теоретики-экономисты Российской академии наук, МГУ, СПбГУ, ЮФУ и других научных центров России, СНГ и дальнего зарубежья. В книге раскрываются природа и будущее основных акторов экономики: человека, фирмы, государства, а также подчеркивается, что у обновленной классической политической экономии имеется значимый потенциал для ответа на многие вызовы современности и выработки стратегических мультисценарных рекомендаций в области экономической политики, ориентированной на обеспечение социальных, гуманитарных и экологических приоритетов развития.
Для преподавателей экономических дисциплин, студентов и аспирантов экономических специальностей, экономистов — теоретиков и практиков, а также для всех интересующихся проблемами экономической теории и практики.
Соредакторы:
д. э. н. А. В. Бузгалин, д. э. н. М. И. Воейков,
д. э. н. О. Ю. Мамедов, д. э. н. В. Т. Рязанов
Ученый секретарь: А. А. Горшков
Формат 60x90/16. Печ. л. 30. Зак. № ВС-54.
Отпечатано в ООО «ЛЕНАНД».
117312, Москва, пр-т Шестидесятилетия Октября, 11 А, стр. 11.
ISBN 978-5-9710-0561-2
© Коллектив авторов, 2013
НАУЧНАЯ И УЧЕБНАЯ ЛИТЕРАТУРА
E-mail: URSS@URSS.ru
Каталог изданий в Интернете:
http://URSS.ru
Тел./факс (многоканальный):
URSS	+ 7 (499) 724 25 45
Все права защищены. Никакая часть настоящей книги не может быть воспроизведена или передана в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, будь то электронные или механические, включая фотокопирование и запись на магнитный носитель, а также размещение в Интернете, если на то нет письменного разрешения владельца.
Содержание
Предисловие	9
16 Часть 1. Политэкономия: реактуализация социальных приоритетов
АД. Некипелов. Кризис общей экономической теории:	16
вызовы политэкономии будущего
Р.С. Гринберг. Современная политическая экономия: эконо- 18 мическая свобода и социальная справедливость
Д.Е. Сорокин. Л. И. Абалкин: политическая экономия и	23
экономическая политика
27 Часть 2. Политэкономия: от кризиса к обновлению
А.В. Бузгалин, А.И. Колганов. Современная политэкономия:	27
альтернативы «экономическому империализму»
М.И. Воейков. Политическая экономия: классика и современ- 62 ность
А.А. Гриценко. Социально-экономические трансформации:	96
перспективы политэкономического исследования
О.Ю. Мамедов. Будущее политэкономии: по ту сторону леев- 116 допрагматики и лжетеории
А.А. Пороховский. Политическая экономия: новая роль	141
в экономической теории XXI века
В.Т. Рязанов. Политическая экономия особенного:	158
многообразие и альтернативность в экономике
В.Н. Тарасевич. О широком смысле и предметном простран- 172 стве современной политической экономии
В.В. Чекмарев. Озеро с отбитыми краями (возвращение	188
политэкономии)
В.Н. Черковец. Политическая экономия versus экономике:	192
новое прочтение старых дискуссий
3
220 Часть 3. Политэкономия будущего: новая теория для новой практики
А.В. Бузгалин, А.И. Колганов. Трудовая теория стоимости 220 и теория предельной полезности: от исследования содержания к апологии превратных форм
Р.С. Гайсин, Н.М. Светлов. Стоимость и ценность: пути	245
синтеза классической и неоклассической теорий
М.И. Зверяков. Практическая функция политической эконо- 266 мии в современном мире
Р.Т. Зяблюк. Востребованность политической экономии для 278 решения современных проблем экономики
В.В. Каширин. Судьбы политической экономии и современ- 284 ность
В.М. Кульков. Смысл и значение национально-	288
ориентированного подхода в политической экономии
АС. Нешитой. Реактуализация теории общественного	292
воспроизводства
К.А. Хубиев. Генезис новых отношений в инновационной	297
экономике: политэкономический взгляд
Г.Н. Цаголов. Политэкономическое отражение теории	304
и практики конвергенции: вызов практие будущего
307 Часть 4. Политэкономия в XXI веке: предмет, метод, преподавание
У.Ж. Алиев. Предмет теоретической экономии: политике- 307 экономическая драма с надеждой на... сближение взглядов
А.А. Антропов. О жизненности и плодотворности политиче- 320 ской экономии и философии хозяйства на рубеже XX—XXI вв. в области теории хозяйственных (экономических) циклов
А.М. Белянова. О предмете и методе исследования в связи 333 с развитием экономической теории
АА Ермоленко. Методология политической экономии	337
в исследовании неоднородных экономических систем
4
Г.В. Задорожный. Политическая экономия: неизменная	345
измененность предметного поля исследований
Ю.К. Зайцев. К вопросу определения системы	362
институциональных координат предмета и методологии современной политической экономии
Р.Р. Ишмуратов. К вопросу о принципах системности	372
в работах Маркса, Мизеса и Хайека
В. К. Лебедева. Императивы преподавания политической	375
экономии
П. С. Лемещенко. Предметно-методологическая преемствен- 382 ность и парадигмальные изменения современной политэкономии
Е.М. Мартишин. Политическая экономия в системе совре- 393 менной экономической теории
В.К. Нусратуллин. Постулаты политической экономии	398
в свете неравновесного анализа экономики
Ю.М. Осипов. Магия политэкономии и магизм политэко-	402
номов
М.Ю. Павлов. Математические методы: мера использова- 416 ния в политэкономии и экономике
В.П. Пашков. Предмет и метод в классической и неокласси- 422 ческой экономических теориях
В.Д. Пихорович. Что противопоставить «рыночноцент-	426
ризму»?
П.А. Покрытан. Будущее экономического образования:	433
проблемы методологии
А.В. Сорокин. Генетическая модель капиталистического	450
способа производства жизни в «Капитале» Маркса и ее развитие
Г.В. Фадейчева. Политическая экономия и философия	471
хозяйства как претенденты на социохозяйственное теоретическое пространство
А.К. Шуркалин. О содержании предмета современной эконо- 475 мической теории
5
Авторы
Алиев У. Ж. - доктор экономических наук, профессор, вице-президент образовательной корпорации «Туран», действительный член Академии философии хозяйства.
Антропов А. А. - научный сотрудник Лаборатории Философии хозяйства Экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Белянова А. М. - кандидат экономических наук, доцент, старший научный сотрудник экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Бузгалин А. В. - доктор экономических наук, профессор МГУ им. М.В. Ломоносова, директор Института социоэкономики МФЮУ.
Воейков М. И. - доктор экономических наук, профессор, заведующий сектором развития социально-трудовых отношений Института экономики РАН, главный научный сотрудник Института социоэкономики МФЮУ.
Гайсин Р. С. - доктор экономических наук, профессор, заведующий кафедрой политической экономии Российского государственного аграрного университета - МСХА им. К.А. Тимирязева.
Гоинберг Р. С. - член-корреспондент РАН, директор Института экономики РАН.
Гоиценко А.А. - член-корреспондент НАН Украины, Институт экономики и прогнозирования НАН Украины.
Ермоленко А. А. - доктор эконмических наук, профессор, заведующий кафедрой «Экономика» Южного института менеджмента.
Задорожный Г. В. - доктор экономических наук, профессор, академик Академии философии хозяйства, главный редактор журнала «Социальная экономика».
Зайцев Ю. К. - доктор экономических наук, профессор КНЭУ имени Вадима Гетмана.
Зверяков М. И. - доктор экономических наук, профессор, член-корреспондент НАН Украины.
Зяблюк Р. Т. - доктор экономических наук, профессор экономического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова.
Ишмуратов Р. Р. - кандидат экономических наук, старший преподаватель Казанского (Приволжского) Федерального Университета, Института экономики и финансов.
Каширин В. В. - доктор экономических наук, профессор, экономический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова.
Колганов А. И. - доктор экономических наук, заведующий лабораторией по изучению рыночной экономики МГУ им. М.В. Ломоносова, профессор МФЮУ.
6
Кульков В. М. - доктор экономических наук, профессор экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Лебедева В. К. - кандидат экономических наук, доцент Национальной металлургической академия Украины.
Лемещенко П. С. - доктор экономических наук, профессор, заведущий кафедрой экономической терории, Белорусский государственный университет.
Мамедов О. Ю. - доктор экономических наук, профессор, заведущий кафедрой политической экономии и экономической политики Южного федерального Университета.
Мартишин Е. М. - кандидат экономических наук, доцент, Южный Федерального Университета.
Некипелов А. Д. - академик, вице-президент Российской академии наук.
Нешитой А. С. - кандидат экономических наук, профессор, Институт экономики РАН.
Нусратуллин В. К. - доктор экономических наук, профессор, Институт социально-экономических исследований Уфимского научного центра РАН.
Осипов Ю. М. - доктор экономических наук, профессор, заведующий Центром общественных наук МГУ, президент Академии философии хозяйства.
Павлов М. Ю. - кандидат экономических наук, доцент, МГУ им. М.В. Ломоносова.
Пашков В. П. - кандидат экономических наук, ведущий научный сотрудник Института аграрных проблем РАН.
Пихорович В. Д. - старший преподаватель кафедры философии Национального технического университета «Киевский политехнический институт».
Покрытан П.А., - доктор экономических наук, профессор кафедры политической экономии экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Пороховский А. А. - доктор экономических наук, профессор, заведующий кафедрой политической экономии МГУ им. М.В. Ломоносова,
Рязанов В. Т. - доктор экономических наук, профессор, заведующий кафедрой экономической теории СПбГУ.
Светлов Н. М. - доктор экономических наук, профессор кафедры экономической кибернетики Российского государственного аграрного университета - МСХА им. К.А. Тимирязева.
Сорокин А. В. - доктор экономических наук, профессор экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
7
Сорокин Д. Е. - член-корреспондент РАН, 1-й зам. директора Инстиута экономики РАН.
Тарасевич В. Н. - доктор экономических наук, профессор, зав. кафедрой политической экономии Национальной металлургической академии Украины.
Фадейчева Г. В. - кандидат экономических наук, доцент ВПО "Владимирский институт бизнеса".
Хубиев К. А. - доктор экономических наук, профессор экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Цаголов Г. Н. - доктор экономических наук, профессор Международного университета в Москве.
Чекмарев В. В. - д.э.н., профессор, заведующий кафедрой экономической теории Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова.
Черковец В. Н. - доктор экономических наук, профессор, главный научный сотрудник кафедры политической экономии экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Шуркалин А. К. - доктор экономических наук, профессор, заведующий кафедрой экономической теории РГУ нефти и газа им. И.М. Губкина.
8
Предисловие
Представители старшего поколения стран СНГ когда-то были знакомы с тем или иным вариантом курса марксистской политической экономии, который в СССР преподавался во всех вузах. Молодое поколение скорее понаслышке знает, что это был на удивление догматический и оторванный от реальности курс, базирующийся на не менее догматической науке.
И вот - Первый международный политэкономический конгресс, состоявшийся в Москве 16-17 апреля 2012 года на базе Института экономики РАН и других научно-образовательных центров Москвы.
Он стал значимым событием для экономистов-теоретиков наших стран и именно его материалы включает данное издание. Поэтому несколько слов о самом Конгрессе.
Почему он оказался возможен и востребован именно сейчас?
Для этого есть объективные причины. Одна из важнейших - мировой экономический кризис, начавшийся в 2008 году. Он убедительно продемонстрировал значимость политической экономии, многие из представителей которой писали о его угрозе и объясняли, почему она может реализоваться, - в отличие от представителей «мейнстрима», доказывавших вплоть до 2007 года, что кризиса не будет. Неслучайно поэтому в последние годы во всех странах мира - от США и Западной Европы до Китая и Японии - разворачивается новая волна политэкономических исследований, бурно растут старые и создаются новые политэкономические ассоциации (Международная инициатива по развитию политэкономии, Международная политэкономическая ассоциация и др.), работы классиков политэкономии и их современных последователей издаются огромными тиражами. Быстро растет интерес к политической экономии в ее классическом и современном прочтении в странах СНГ. Состоявшийся в Москве Конгресс также стал одним из подтверждений этому.
Чем он был?
Прежде всего- миром культурного диалога ученых-политэкономов постсоветского пространства, которое оказалось реактуализовано, прежде всего, как научно-образовательный феномен. Неслучайно в эмблему Конгресса были включены слова «конгресс.ви» А теперь о некоторых формальных параметрах.
Конгресс был инициирован Международной политико-экономической ассоциацией при поддержке Института экономики РАН, экономических факультетов МГУ, СПбГУ, ЮФУ, МФЮУ, Вольного экономического общества и других организа
9
ций. В его рамках прошла очень важная не только в теоретическом, но и в практическом отношении международная конференция «Экологические, социальные и гуманитарные приоритеты экономического развития», которую кроме Института экономики РАН поддержал Фонд Ф.Эберта и Фонд «Альтернативы». В целом в работе этих мероприятий приняло участие более 500 человек, более 200 из которых представили свои доклады и выступления на конференции, 10 семинарах и пленарных заседаниях Конгресса. В Москву прибыли представительные делегации Казахстана, Украины, ученые из Молдавии и других стран постсоветского пространства и дальнего зарубежья, интеллектуалы более чем из 40 регионов России.
Открыл Конгресс вице-президент Российской академии наук, руководитель школы бизнеса Московского государственного университета, академик А. Д. Некипелов. Среди пленарных докладчиков - 1-й заместитель председателя Комитета по образованию Государственной Думы, член-корр. Российской академии образования О. Н. Смолин, директор Института экономики РАН, член-корр. РАН Р. С. Гринберг, руководители кафедр политической экономии и экономической теории МГУ (профессор А. А. Пороховский), СПбГУ (профессор В. Т. Рязанов), Южного федерального университета (профессор О. Ю. Мамедов), известные ученые из Украины (член-корр. НАН А. А. Гриценко), США (проф. Д. Лайбман), Франции (проф. Ж.-Л. Трюэль) и т. д.
В рамках Конгресса работали семинары, посвященные проблемам обновления политэкономии как науки, дающей новые импульсы для разработки социально-экономических стратегий наших стран; вопросам включения обновленной политэкономии в круг базовых учебных дисциплин вузов, особенно - экономических; специфике политэкономического исследования национальных хозяйственных систем и аграрных отношений; политэкономии богатства и бедности; методологии нашей науки и мн. др.
Специально следует выделить прошедшие в рамках Конгресса Абалкинские и Хессинские чтения.
Первые были посвящены памяти Л. И. Абалкина, академика, директора Института экономики РАН в самые трудные годы постсоветского развития, ученому, внесшему большой вклад в разработку проблем соотношения политэкономии и экономической политики, многие другие вопросы экономической теории и практики. В этих слушаниях приняли участие академики и члены-корреспонденты РАН, известные профессора, работавшие в диалоге с Л. И. Абалкиным. В рамках Абалкинских чтений состоялся весьма жесткий спор по проблемам наличия / отсутствия альтернативности в экономическом развитии.
Вторые чтения были посвящены Н. В. Хессину - профессору МГУ, одному из ведущих методологов т. н. «Цаголовской школы» МГУ им. М. В. Ломоносова. В рамках этих чтений центральным стал вопрос о соотношении политэкономии и «экономике». В рамках Хессинских чтений прошла очень интересная деловая игра студентов школы магистратуры МГУ. Одна из команд молодых участников Конгресса доказывала, что будущее- за неолиберальной теорией, исходящей из постулатов естественности и наибольшей из возможных эффективности рыночной экономики, базирующейся на частной собственности. Их оппоненты, развивая
10
идеи марксизма, доказывали, что рынок и частная собственность - это не более чем одна из исторически возможных форм экономической организации. Как и остальные формы, рынок и частная собственность имеют начало и конец; некоторое время назад они стали господствующими, а в будущем могут быть сняты другими отношениями. Соответственно, с их точки зрения, одна из основных задач экономической теории - уйти от «рыночноцентризма».
Вообще следует заметить, что на Конгрессе было много студентов, аспирантов, ученых среднего возраста, которые показали новые пути критики, развития, обогащения классической политэкономии, возможности развития новых направлений и течений политической экономии, диалога этой школы с другими направлениями экономической теории.
Как уже было отмечено, одним из центральных мероприятий Конгресса стала проходившая в его рамках международная конференция «Экологические, социальные и гуманитарные приоритеты экономического развития». Ее участники, во-первых, заострили внимание на необходимости последовательного ухода в развитии от узкопонятого «экономизма», подчиняющего и цели, и средства прогресса преимущественно целям роста количественных (стоимостных) результатов, и перехода к стратегии «экономики для человека». Во-вторых, в рамках конференции еще раз было подчеркнуто, что политэкономия - наука, принципиально открытая для диалога с другими общественными науками, для использования их языков, методов, подходов. И в этом ее важное преимущество перед «экономическим империализмом» неоклассики, навязывающей свой специфический подход другим общественным наукам.
Среди других семинаров и круглых столов следует назвать такие, как:
•	Политэкономия: роль в развитии экономической теории и экономического образования;
•	Политэкономия: национальные хозяйственные системы и глобальный контекст;
•	Методология политической экономии;
•	Историзм в политэкономии и история политической экономии;
•	Политэкономия интересов; социальная структура и гражданское общество;
•	Марксизм и политэкономия сегодня;
•	Аграрный вопрос в политической экономии;
•	Политическая экономия и философия хозяйства.
Безусловно, формальное описание проблемного поля Конгресса и количественные параметры сами по себе говорят только о том, что в нашем пространстве действительно велик интерес к политической экономии.
Но что можно считать содержательным итогом Конгресса, его месседжем экономической практике, образованию, теории?
Прежде всего, Конгресс показал, что резко возросший интерес к классической политэкономии и новой политической экономии не случаен. Мировой экономический кризис продемонстрировал, что исключительно неоклассическая тео
11
рия, микро- и макроэкономика далеко не всегда способны предвидеть и объяснить качественные сдвиги в экономическом развитии. Именно в таких условиях, когда плавная эволюция, не приводящая к существенным изменениям в экономической жизни, сменяется радикальными подвижками, - будь то кризис или качественный скачок к новому типу экономической организации, - оказывается особенно востребована политическая экономия.
Суть этой науки в том, что она позволяет показать не только то, как функционирует тот или иной рынок или его агент, но и то, почему возникают и уходят в прошлое экономические кризисы, почему осуществляется или тормозится процесс неолиберальных рыночных реформ или, наоборот, переход к эко-социо-гуманитарно-ориентированному развитию по типу «скандинавского капитализма». А в последнем случае, напомним, сверхвысокие доходы облагаются прогрессивным налогом в 50 и более процентов; бизнес берет на себя широкий круг социальных функций по развитию работников, региона, страны; государство прозрачно и функционирует под контролем гражданского общества.
Важным аспектом Конгресса стало обращение к проблеме природы и будущего основных акторов экономики: человека, фирмы, государства.
О первом было сказано, что это не просто более или менее рациональный «экономический человек», а высшая ценность экономического развития, обладающая сложной системой ценностей и мотивов. И классическая, и новая политэкономия подчеркивают, что для современного человека, все более вовлекаемого в творческую деятельность, характерно стремление к максимизации не только денежного дохода, но и других ценностей.
Что касается фирмы, то политэкономический подход предполагает взгляд на нее как на систему социально-экономических отношений, для которой характерно сложное распределение реальной экономико-политической власти, в которой львиная доля правомочий часто оказывается в руках инсайдеров, имеет место большая или меньшая степень дифференциации наиболее богатых и беднейших сотрудников корпорации (так, в Швеции топ-менеджмент получает в среднем в 10 раз больше рядового работника, в США - в 30-50, в России - в 100 и более) и т. д.
Наконец, государство. В отличие от стандартной микроэкономической теории, многими политэкономами оно рассматривается не как «провал» рынка, а как агент новой системы координации (об этом говорили, в частности, профессор Д. Лайбман из США и А. Бузгалин из МГУ).
Пожалуй, главным результатом Конгресса стал мощный импульс для активизации исследовательской и образовательной деятельности в области политической экономии. По мнению большинства участников Конгресса, эта деятельность способна дать существенные результаты в области выработки адекватной для нашей страны социально-экономической стратегии, развития фундаментального, социально и гуманитарно ориентированного экономического образования, формирования нравственно ориентированного экономического мышления.
В самом деле, актуальность и востребованность политической экономии была вновь доказана недавним мировым экономическим кризисом, который предвидели и объяснили за несколько лет до его начала многие политэкономы и не
12
предвидели, более того - отрицали - лидеры мейнстрима экономической теории.
Участники Конгресса не закрывают глаза на то, что над именем «политическая экономия» в постсоветском пространстве тяготеет проклятие апологии старой советской системы. Но это проклятие уже давно стало прошлым. Современная политическая экономия обрела новый смысл и новое звучание.
Имя «политическая экономия» («новая политическая экономия», «политическая экономика», «политический экономике») сегодня активно использует развивающая идеи неоклассического направления теория «экономического империализма». Продолжая принципы методологического индивидуализма и оставаясь в главном «рыночноцентричным», это направление, тем не менее, все более обращает свое внимание на социальные, гуманитарные, экологические проблемы, признавая наличие у человека не только денежных, но и альтруистических ценностей и мотивов, инновационный потенциал не только принципов конкуренции, но и отношений солидарности.
Возрождается в новом качестве и классическая политическая экономия. Избавляясь от догматизма и идеологических шор прошлого, наша наука обретает новое дыхание и создает методологические и теоретические предпосылки для новых ответов на «вечные» и новые вопросы российской экономики и общества.
Обновленная классическая политическая экономия предлагает теоретические ответы на самые актуальные вопросы современности.
Каков потенциал развития в России XXI века доиндустриального (этноэкономика, альтернативные экопоселения и т. п.), индустриального (вызовы и пределы реиндустриализации) и постиндустриального (во всем его богатстве: от образования и искусства до информационных и нанотехнологий) укладов в их взаимодействии с системой экономических отношений и институтов (включая проблемы снятия «провалов» рынка и государства, викиномики и мн. др.)?
Что дает экономической теории и практике исследование многообразия экономических систем, закономерностей их рождения и заката, трансформаций и развития на собственной основе; многообразия способов аллокации ресурсов, отношений собственности (в том числе в сфере творческой, интеллектуальной деятельности), качества экономической динамики в ее социальном, экологическом и гуманитарном измерениях?
Как мы можем учесть экономические детерминанты социальных интересов и социальной структуры, причин и последствий неравенства, бедности и богатства, влияния социальных параметров на экономическое развитие, его темпы и качество?
Каково соотношение объективных экономических законов и возможна ли выработка теоретически обоснованных альтернативных моделей экономической политики, меры и пределов политического воздействия на экономику, взаимосвязи политических форм и экономических отношений (экономические основы и предпосылки различных типов демократии, влияние политических форм на экономическое развитие)?
На Конгрессе подчеркивалось, что все эти и многие другие собственно (хотя и
13
не исключительно) политэкономические темы можно и должно развивать в рамках обновленной классической политической экономии, в которой имеется методологический и теоретический потенциал для их решения и, соответственно, для выработки стратегических мультисценарных рекомендаций в области экономической политики. Более того, именно политэкономия может строго и откровенно показать, экономические интересы каких именно социальных групп и сил выражают те или иные модели экономической политики и к каким социальным результатам, выгодам и проигрышам для конкретных акторов они приведут.
Не меньший потенциал у политической экономии в области образования. Эта наука позволяет привить студентам вкус к фундаментальным социально-экономическим знаниям, сформировать у них понимание многообразия экономических школ и направлений как не только исторических, но и актуальных методологий и языков экономических коммуникаций, научить их теоретически выверенному диалогу и сформировать у них потребность в поиске принципиально, фундаментально новых теоретических и практических экономических решений.
Наконец, политическая экономия - это наука, в которой с самого начала, с первых работ ее отцов-основателей, прежде всего - Адама Смита, рассматривались нравственные основания экономических процессов, ограничивающие и детерминирующие их нравственные императивы, гуманитарные последствия тех или иных экономических действий и процессов. В центре современной политической экономии - не только человек как рациональный эгоист, максимизирующий денежный доход, но и человек - творец культуры, человек во всем многообразии его социальных интенций, ценностей и стимулов, человек как высшая ценность экономики, в которой рыночная эффективность есть одно из средств, но не цель.
Такая - ориентированная на приоритет человеческих качеств и социальноэкологических ценностей - экономическая теория может и должна сыграть принципиально значимую роль в формировании гуманистической экономической культуры, образования, политики.
Среди предложений, которые высказывались инициаторами и участниками Конгресса, хотелось бы выделить следующий ряд инициатив:
1.	Поддержать предлагаемые политэкономическим сообществом инициативы в области развития форм взаимодействия политэкономов и представителей федеральных и региональных институтов гражданского общества и власти, разрабатывающих и реализующих экономическую политику. Исходным пунктом такого процесса может стать инициирование систематически действующих круглых столов и семинаров заинтересованных акторов на федеральном и региональном уровнях;
2.	Включить политэкономическую проблематику в круг приоритетных направлений научной деятельности экономистов-теоретиков в рамках исследовательских программ академической и вузовской науки; осуществлять государственную и общественную поддержку некоммерческих исследовательских проектов в области политэкономии.
3.	Включить политическую экономию в число обязательных дисциплин для
14
студентов экономических специальностей; создать отделения политической экономии в МГУ, СПбГУ, федеральных и исследовательских университетах.
4.	Включить политическую экономию в круг ВАКовских специальностей.
5.	Поддержать создание Интернет-порталов и сетей политэкономов, общероссийского политэкономического журнала.
В заключение хотелось бы подчеркнуть, что доклады и материалы (включая видео материалы) Конгресса открыты для всех желающих, и с ними можно ознакомиться на сайте www.interpolitec.nj.
Как уже было отмечено, настоящее издание подготовлено на основании материалов Конгресса и международной научно-практической конференции «Экологические, социальные и гуманитарные приоритеты экономического развития»..В первую книгу вошли преимущественно материалы докладов и выступлений, представленных на пленарных заседаниях Конгресса и конференции, а также пленарных семинарах. В основу этих докладов в ряде случаев вошли новые авторские версии ранее опубликованных материалов, но, учитывая крайне ограниченные тиражи современных академических изданий, составители этого двухтомника пошли на их воспроизведение с тем, чтобы представить целостную картину, отображующую как достижения, так и проблемы, трудности, потенциал развития современной политэкономии наших стран.
Доклады публикуются в авторской редакции. Редакторы томов взяли на себя лишь труд работы по сбору, компановке и долгим итерационным диалогам с авторами, в процессе которых удалось сформировать данные две книги.
и	По поручению редакционной коллегии,
А.В. Бузгалин,
д.э.н., профессор МГУ, директор Института социоэкономики МФЮУ, координатор Международной политэкономической ассоциации
15
Часть 1
Политэкономия: реактуализация социальных приоритетов
АД. Некипелов
Кризис общей экономической теории: вызовы политэкономии будущего
Проблемы экономической практики XXI века, ознаменовавшейся не только Мировым экономическим, но и финансовым кризисом, но и последующими противоречиями как международного, так и российского экономического развития, поставил перед экономической теорией широкий спектр принципиально значимых вопросов, императивов обновления.
Следует заметить, что и сама общая экономическая теория в настоящее время переживает кризис. Его свидетельства - это и потеря целостности данной теории, экономического мировоззрения в целом, дробление некогда единого теоретического русла на многочисленные "ручейки", базирующихся на различных методологических основаниях. В этих многочисленных различных пространствах экономисты-теоретики говорят на разных языках, апеллируют к разным аспектам экономической жизни, дают разные рекомендации эконом-политикам и даже публикуются в разных журналах.
При этом неправомерно было бы считать кризис общей экономической теории результатом чьих либо ошибок. Да и вообще единственно негативное отношение к феномену кризиса неправомерно. Кризис - это следствие и свидетельство развития науки, появления все более и более новых знаний, не укладывающихся в ранее господствующую парадигму (или парадигмы).
Если посмотреть хотя бы на новейшую историю экономической теории, то мы легко увидим феномены возникновения и преодоления таких кризисов, знаменующие, как правило, определенные смены теоретико-экономических доминант, типичных для тех или иных этапов развития и теории, и практики. Так, начало XX века характеризовалось господством достаточно целостного мировоззрения, в основе которого лежал экономике Маршалла (при развитии в своем собственном, относительно замкнутом пространстве, марксизма).
16
Великая депрессия стала экономическим потрясением, которое неслучайно вызвало к жизни появление и развитие макроэкономики, основанной на других теоретических основаниях. И это было начало кризиса. Причина данного поворота и одновременно вызова экономической теории заключалась, в частности, в том, что макроэкономика делает актуальным вопрос общественного выбора, а привнесение этой проблемы в экономико-теоретический контекст еще более усиливает кризис (упомянем в этой связи хотя бы на теорему Эрроу о возможности).
Последующая эволюция экономической теории ознаменовалась еще большей дифференциацией: к микро- и макроэкономике добавились, в частности, эволюционная экономика, экономика развития, политическая экономика и др. при сохранении еще и классической политической экономии.
Предельным выражением кризиса стал отказ общей экономической теории в праве на существование: на ее место все более приходит некий конгломерат общетеоретических положений, совмещенный с применением инструментария социологии и эконометрики.
Выходом из этого кризиса может стать формирование новой парадигмы, которая восстановит целостность экономического мировоззрения, в снятом виде впитывая предшествующие достижения экономической теории.
Именно в этот взгляд позволяет утверждать, что новая волна интереса к политической экономии весьма оправдана. Конечно, дело не в том, что это - первое наименование общей экономической теории (как известно, имя политической экономии дал в своем трактате 1615 г. А. Монкретьен). Гораздо важнее другое. Политэкономи-ческий подход может стать принципиально важным слагаемым в решении ряда фундаментальных проблем экономической теории. Выделим только два из них.
Во-первых, политэкономический подход позволяет успешно решать задачи преодоления теоретической нестыковки между проблемами индивидуального и социального выбора, а эта проблема, в частности, указывает на важность органичной интеграции политического в экономическую теорию.
Во-вторых, в политэкономической теории содержатся важные предпосылки для формирования органичного представления не только о функционировании экономических систем и институтов, но и об их становлении, развитии и прехождении. Именно здесь возможно и актуальное критическое использование марксистской парадигмы в политической экономии.
Конечно, это будет другая политэкономия, которая не только критически унаследует, но и подвергнет отрицанию ряд прежних установок и, особенно, догм, но и откроет путь к использованию принципиально новых возможностей, среди которых особенно хотелось бы отметить перспективы «виртуальной экономики» - математического комплекса, моделирующего выведенные дедуктивным путем взаимосвязи и ряд других новых, перспективных направлений развития политической экономии, у которой, несомненно, есть будущее.
Но перед этой политической экономией будущего стоят и очень сложные задачи - задачи ответа на вызовы рождающейся новой мировой экономики и общества, задачи поиска оптимальных путей социально-экономического развития России.
Р.С. Гринберг
Современная политическая экономия: экономическая свобода и социальная справедливость
Политическая экономия развивалась на протяжении последних столетий прежде всего как теория рыночной экономии, но при этом она всегда была критична по отношению к своему предмету, всегда отражала и прогрессивную миссию товарных отношений, и их внутренние пределы и ограниченность. Между тем последние десятилетия ознаменовались не только широчайшей экспансией рынка во все сферы человеческой жизнедеятельности, но и нарастающей экспансией догм безоговорочной благотворности свободного рынка. В экономической и общественной жизни, даже в духовной сфере все шире распространяется то, что Джордж Сорос назвал «рыночным фундаментализмом» - ситуация, когда не только экономические, но и социальные, культурные связи человека рассматриваются как те или иные разновидности «рыночных сделок». Как следствие и предпосылка этого в экономической теории воспроизводится феномен, который Александр Бузгалин образно охарактеризовал как «рыночноцентризм» - ситуация, когда на место объективного анализа различных социально-экономических систем, рассматриваемых через призму их рождения, ’ развития и заката, приходит единый и единственный центр - рынок, а все остальное рассматривается как всего лишь его «провалы», которые, естественно, необходимо свести к минимуму1. И если в 1960-е годы казалось, что «рыночный фундаментализм умер, то в нынешнем веке выясняется, что он возрождается, причем с новой силой.
Причины этого многогранны. Установка на демонизацию государственной активности в хозяйственной жизни общества возникла как ответ на избыточное распространение уравнительных механизмов в практике государств зрелого капитализма. Считается, что, начиная с 70-х годов прошлого века, он стал страдать от слишком мощных перераспределительных процессов, блокирующих инвестиционную активность и, стало быть, вызывающих стагнацию экономики. В результате появилась потребность в восстановлении якобы утраченной справедливости в отношении тех, кто уплачивал огромные налоги и казался ущемленным, отдавая значительную часть своих первичных доходов государству в интересах социального выравнивания. Вспомним знаменитый призыв Маргарет Тетчер: «Да здравствует право на неравенство». Инфляционные всплески в сочетании с застоем хозяйственной активности в странах зрелых рыночных экономик в середине 1970-х стали чуть ли не целиком приписывать кейнсианским рецептам управления экономикой и будто бы всегда потакающему иждивенческим инстинктам социальному государству.
1 Подробнее об этом см.: Бузгалин А.В., Колганов А.И. Пределы капитала. Методология и онтология. М., 2009.
18
В результате вместо разумного осмысления и плавной корректировки отдельных практик деструктивного патернализма «право на неравенство» стало восстанавливаться в традициях раннего капитализма брутально-манчестерского типа, почти изжитого во второй половине XX в. Под лозунгами «Назад к Смиту» и «Пороки каждого - благосостояние для всех» начался стремительный процесс демонтажа социального государства. Беспрецедентно долгий экономический рост на Западе вплоть до глобального финансово-экономического кризиса 2008-2009 гг. делал этот процесс незаметным и, следовательно, общественно бесконфликтным. Когда доходы растут у всех, не так уж важно, что у некоторых они растут особенно быстро. Но положение резко меняется, когда реальные доходы большинства перестают расти или даже снижаются, а «некоторые» продолжают обогащаться. Именно так выглядит наш мир сегодня.
И именно поэтому в нем обостряются ранее латентные социальные конфликты.
Отсюда вывод - мировоззренческая установка на примат индивидуального интереса и игнорирование общественного плюс революция в информационных технологиях создали некий космополитический феномен, который можно обозначить как «финансовая номенклатура мира».
Здесь я хотел бы несколько подробнее остановиться на вопросе о роли экономической науки в социально-экономическом развитии вообще и о соотношении теоретического знания и практической политики, в частности. Ведь это только на первый поверхностный взгляд кажется, что академические споры не имеют отношения к конкретной экономической политике. На самом же деле практикующие политики, их советники и консультанты всегда вольно или невольно руководствуются в своих действиях и рекомендациях более или менее целостной теоретической конструкцией. Она оказывает мощное воздействие на принимаемые решения, которые в зависимости от ее содержания и восприятия могут быть благотворными или не очень.
Сегодня стало особенно очевидно, что увлечение ложно понятой концепцией экономической свободы способно порождать эффекты, прямо противоположные ожидаемым, и тем самым серьезно противодействовать оздоровлению ситуации в стране.
Если, скажем, исходить из справедливости предположения, что «чем меньше государства, тем лучше для экономики», или, как писал Мизес, любая государственная деятельность есть зло. Иначе говоря, раз сознательное регулирование вредно в принципе, надо просто от него избавляться. Я считаю, что отнюдь не случайно в России большие проблемы с более или менее консолидированной влиятельной силой, способной выявлять и реализовывать интересы общества как такового.
Сама категория «общественный интерес» оказалась здесь в значительной мере дискредитированной, что, в общем-то вполне можно понять. Трудно было ожидать чего-то иного после длительного притеснения индивидуума государством в условиях коммунистической диктатуры. Но понять - не значит принять. Совсем не обязательно было вместе с грязной водой выплескивать и ребенка. А
19
случилось именно так. И в результате место лицемерного «раньше думай о родине, а потом о себе» заняло не менее лицемерное «эгоизм каждого-благо для всех». Причем неизвестно, что в этой последней формулировке преобладает: установка на необузданную свободу по чисто мировоззренческим мотивам или вынужденная преданность ей в силу якобы закономерной слабости власти в условиях радикальной системной трансформации.
Вообще, если говорить о нашей стране, то’ мне кажется, что непропорционально большое влияние радикального либерализма в «обслуживании» конкретной экономической политики в сегодняшней России связано в первую очередь с устаревшим и потому явно неадекватным пониманием современного основного потока в экономической теории. Судя по всему, фаза упрощенного неолиберализма либо завершена, либо близка к исчерпанию. Новейшие теоретические изыскания макроэкономического характера и на Западе, и на Востоке прямо признают наличие некоего особого общественного интереса, который далеко не всегда сводится к интересам частных хозяйствующих субъектов'. В этой связи новую интерпретацию получает участие государства в современной экономике. Оно уже не вмешивается в экономическую жизнь социума, а действует в нем в качестве равноправного рыночного игрока, стремясь реализовать этот особый общественный интерес. А раз государство становится рыночным игроком, его деятельность должна подчиняться правилам рационального поведения. Иначе говоря, в каждый данный момент времени максимизация того или иного общественного интереса достигается при строго ограниченных ресурсах. Отсюда вытекает новый более широкий взгляд на формирование рыночного равновесия, предполагающий включение в число самостоятельных субъектов рынка государства, стремящегося максимизировать собственную функцию социальной полезности. Все это составляет некую целостную концепцию, которую мы (совместно с профессором А. Я. Рубинштейном) излагаем в недавно вышедшей монографии «Экономическая социодинамика»1 2.
Как бы то ни было, если общественный интерес воспринимается только как сумма личных интересов и никак иначе, государство с его разнообразной экономической активностью неминуемо должно быть оттеснено на обочину
1 Следует специально подчеркнуть, что идея общего блага, не сводимого к сумме благ членов общества, и предполагающего наличие неких институтов, реализующих интенции производства и справедливого распределения этого блага, присутствовала уже в философии античного демократического полиса. Эта идея отнюдь не тождественна идее тоталитарного господства целого над индивидуальностью, но есть обоснование того, что в каждый индивид в демократическом сообществе является носителем не только эгоистического, частного, но и общественного интереса, реализацию которого он может делегировать демократическим институтам. Природа общенародного интереса, не сводимого ни к сумме частных, ни к интересу тоталитарного «центра», была раскрыта и в продолжавших гуманистические традиции творческого марксизма «диссидентских» работах советских политэкономов, писали об этом и теоретики западной социал-демократии.
2 См.: Гринберг Р.С., Рубинштейн А.Я. Экономическая социодинамика. М. 2000.
20
социального устройства. Но если государство выступает как демократически уполномоченный и подконтрольный гражданскому обществу представитель единых интересов составляющих его членов, то такое государство должно быть неотъемлемым актором экономического процесса.
Иная же позиция ведет к воспроизводству рыночного фундаментализма. А это чревато многими негативными последствиями: более чем тридцатилетнее господство этого подхода с его демонстративным пренебрежением интересами общества как такового привело не только к чреватой взрывом социальной поляризации. Стало очевидным, что возведение эгоизма в ранг общественной добродетели наносит серьезный вред этическим скрепам социума. Неистовость в стремлении к гедонизму, консюмеризму и комфорту вытесняет такие ценности, как сострадание, сочувствие и солидарность, порождая в обществе разобщенность и апатию. В то же время кристаллизуются протестные настроения, правда, без заметных успехов в формулировании внятных альтернативных моделей более гуманного общественного устройства. Как бы то ни было, широко распространяется скептицизм по отношению к политическим партиям, вплоть до прямого отказа им в доверии, а политики в большинстве своем воспринимаются как слишком прагматичные и коррумпированные.
Не удивительно, что разнородные протесты в разных частях планеты объединяются против финансовой олигархии, по- прежнему боготворящей золотого тельца. Такой широкой реакции властная элита не ожидала. Ей понять бы, что проповедь неравенства, будучи реализованной, размывает основы общества - демократию и средний класс, созданный социальным капитализмом. Но не тут то было...
«Вообразите страну, - восклицает бывший министр труда в администрации Клинтона Роберт Райх, - в которой самые богатые получают все экономические плоды. Они фактически аккумулируют столь много национального дохода и богатства, что средний класс теряет покупательную способность, чтобы поддерживать высокие темпы развития экономики. У большинства представителей среднего класса заработная плата сократилась, и их главный актив - жилища - стремительно утратил свою стоимость».
В этой ситуации резко возрастает влияние правых и левых популистов, получающих все больше голосов на выборах. При этом поляризация общества ведет не только к социальным конфликтам. Монопольная власть имущих начинает выхолащивать содержание демократических институтов, чтобы манипулировать общественным сознанием в своих интересах. Система сдержек и противовесов перестает работать, политическая состязательность ослабляется, и граждане лишаются возможности участвовать в осознанном выборе общественно необходимых решений. Видя, как гипертрофия денег подавляет их волеизъявление, люди начинают протестовать. И это не реакция паразитов, «присосавшихся к субсидиям», как любят говорить наши правые, а ответ униженных и оскорбленных на идеи, ставшие слишком материальной силой и приведшие к царству несправедливости.
21
Выход - в движении к подлинно социальной рыночной экономике, где свобода и справедливость не исключают, а дополняют друг друга. Отсюда запрос общества на солидную социальную левую силу, уравновешивающую современную финансовую олигархию. Может быть, предстоит вернуться к политико-экономическим (и не только) идеям Карла Каутского, Розы Люксембург, Георгия Плеханова. Так или иначе, предстоит вернуться к обновленному варианту социальной демократии, придавшей капитализму «человеческое лицо» в 1950-70-е годы, и бороться с выхолащиванием демократии, к которому как раз и привело господство квазирелигиозной веры в силы рыночного саморегулирования.
Нельзя, конечно, не видеть, что решение такой задачи сильно затрудняется тем, что в отличие от социализма или кейнсианства неолиберальная идея замешана на гипертрофированном личном интересе ее носителей и без сопротивления не отречется от порочной элитарности, обеспечившей беспрецедентное в новейшей истории обогащение меньшинства. Сейчас она использует все средства, чтобы остаться монопольной идеологией: капиталы финансовой олигархии, бюрократические аппараты национальных и международных структур, большую часть СМИ.
И все же еще остается надежда исправить ситуацию до ее превращения в катастрофу. Как бы банально это ни звучало, для этого необходимо поощрять международное сотрудничество между организациями гражданского общества, правозащитными группами и другими неправительственными организациями, поддерживающими перемены. При этом надо найти силы справиться с финансовой олигархией без социальной дезинтеграции. Срочно должны быть созданы международные механизмы борьбы с налоговыми убежищами и уклонением от уплаты налогов, мошенничеством и коррупцией. Придется также инициировать согласованные акции за повышение корпоративных налогов, введение налога на финансовые операции. Необходимо далее поддерживать все меры, направленные на отделение бизнеса от политики. Наконец, надо восстановить решающую роль социальной сферы и подчинить экономику обществу, так как именно она должна служить обществу, а не наоборот.
Понимание того, что пора объединиться против финансовой олигархии и обслуживающих ее интересов должно не только войти в сознание ущемленных неравенством, но и побудить их цивилизованно отстаивать свои права. История уже подвела стороны к баррикадам.
Так что и тем, и другим самое время вспомнить предупреждение Джона Кеннеди: «Тот, кто противится мирной революции, тот получит насильственную»...
22
Д.Е. Сорокин
Л.И. Абалкин: политическая экономия и экономическая политика
Правомерность постановки и обсуждения на политико-экономическом конгрессе проблемы сочетания политической экономии и экономической политики, связанной с именем Л.И. Абалкина ни у кого из организаторов конгресса и присутствующих участников - не вызывала сомнения. Это понятно, ибо именно эта проблема была в центре научного творчества Леонида Ивановича Абалкина. Дело не только в том, что тем самым мы отдаем дань уважения и памяти, ушедшему от нас год назад крупнейшему российскому политэконому, чье имя, безусловно, навсегда останется в истории российской экономической мысли.
Главное, как мне представляется, в том, что невозможно профессионально осмысливать сегодня перспективы творческого развития политической экономии, не используя в полной мере научное наследие, оставленное нам Л.И. Абалкиным
В Институте экономике группой коллег подготовлен небольшой доклад о жизни и творчестве Л.И. Абалкина. Там, в частности сказано, что Л.И. Абалкина всегда отличала глубоко продуманная, очень взвешенная и фундированная позиция по самым сложным и актуальным проблемам экономического развития. Придерживаясь самых прогрессивных взглядов, ему удавалось избегать крайностей и легковесных суждений. И тем не менее, государственные и политические власти что в советский период, что в постсоветский относились к нему с осторожностью и опаской. Иногда его приближали к власти и пытались прислушиваться к его советам, чаще держали на расстоянии, иногда на очень большом.
Л.И. Абалкин первый заговорил о необходимости перехода к новому типу хозяйственного мышления - к экономическому мышлению, что в период перестройки стало символом наступающего в стране нового времени. К сожалению, многое из того, что предлагал Л.И. Абалкин в ходе становления в стране рыночного хозяйства, не было воспринято и понято. Среди его идей наряду с многочисленными практическими предложениями - использование теории социально-экономических альтернатив, необходимость разработки перспективной стратегии развития страны с учетом общемировых глобальных мегатрендов и исторических вызовов, необходимость признания полифоничности современного мира и поиска места и самоопределения России в нем.
Двадцать последних лет жизнь Л.И.Абалкина была связана с Институтом экономики РАН (АН СССР). Это были сложные переходные годы. Под руководством Л.И. Абалкина Институт выстоял, а в последнее время, расширившись, приобретает новые современные качества.
Огромен круг рассматриваемых Л.И. Абалкиным тем и анализируемых проблем - от разработки теоретических вопросов обществоведения, в частности, его глубочайшего интереса к различным аспектам поиска самоопределения
23
России, ее месту в мировом цивилизационном процессе, от политической экономии, как науки, объясняющей объективные направления экономического развития и определяющей научные основы экономической политики, выявления макро тенденций в экономике, проведения прикладных экономических расчетов и их вариантов, анализа процессов на микро уровне до обращения к историческим событиям и историческим личностям.
Но в центре его деятельности всегда была политическая экономия. В аспекте сегодняшнего выступления я обращаю внимание на список основных работ Л.И., который приведен в конце доклада. Взгляните на него, и вы увидите, что практически все названия работ - я уж не говорю об их содержании - содержат в себе именно эту проблему: политическая экономия и экономическая политика.
В этой связи хочу напомнить, что работа Л.И. Абалкина «Политическая экономия и экономическая политика», изданная в 1970 г., во многом была посвящена идущей в то время дискуссии: относить ли государство к экономическому базису, тем самым включая государство в предмет политической экономии, или «оставлять» за ним место, как исключительно элементу т.н. надстройки, выводя из объектов политико-экономических исследований.
Известен ответ, который дал Л.И. Абалкин в своей книге. В той части, в которой государство выступает, как агент экономических отношений, что выражается, прежде всего, в государственной экономической политике, государство является неотъемлемым элементом системы экономических отношений и потому не может быть исключено из политико-экономических исследований.
Конечно, сегодня, вопрос о том, должна ли политическая экономия исследовать экономическую роль государства, на мой взгляд, не является предметом научных дискуссий. Однако не могу не напомнить, что в то время, такая постановка расходилась с тем, что я бы назвал талмудистским прочтением марксистского учения, которое по известным причинам занимало господствующие позиции в общественной жизни. В условиях, когда в ходу были аргументы о еретических отклонениях от чистоты марксистского учения, изложенные в письмах, отправляемых по адресу: Москва, Старая площадь, для изложения своей позиции от Л.И. требовалась не только научная логика исследователя, но и гражданское мужество, свойство которое Л.И. Абалкин пронес через всю свою жизнь.
Вместе с тем, если ныне дискуссия о том, должно ли государство присутствовать в экономической системе общества ныне находится за пределами науки политической экономии, то иное дело дискуссии о содержании этого присутствия, как в качественном, так и в количественном отношениях. Этим дискуссиям, видимо, суждена долгая жизнь. Важно только, чтобы они не сводились к известным во времена Л.И. Абалкина дискуссиям об основном и исходном отношении, а выводили на практические выводы для экономической политики. Для придания именно такого акцента, как представляется, необходимо исходить из того, что не может быть определена роль и место государства в экономической жизни общества для всех времен и народов.
В этой связи напомню, что Л.И. Абалкин был глубоко убежден, что политическая экономия, будучи, с одной стороны, как и всякая наука,
24
• интернациональной в части познания общих закономерностей функционирования и эволюции экономических систем, одновременно всегда носила национальный характер, как только речь заходила о формах проявление и тем более использования этих закономерностей.
Кстати, такой подход Л.И. Абалкин считал одной из специфических черт российской школы экономической мысли. Не случайно он любил в этой связи цитировать первый учебник, написанный русским автором на русском языке, директором Департамента финансов, сенатором, обер-прокурором Сената А. Бутовским: «Если применить теорию к объяснению различных сторон жизни Англии, то еще мало будет брошено света на те же вопросы относительно Франции или России, и еще менее относительно Египта или Китая. ...Деятельность народная, в каждом из этих государств, находится под влиянием обстоятельств совершенно несходных, климата, местоположения, государственного устройства, обычаев и вообще образованности. Неудивительно, что и в ее проявлениях, при всей одинаковости побуждений и средств, есть большое несходство, особенно в направлении и результатах»1
По сути, здесь независимо и ранее К. Маркса сделан тот же вывод, что и у последнего: «один и тот же экономический базис, один и тот же со стороны основных условий - благодаря бесконечно разнообразным эмпирическим обстоятельствам, естественным условиям.., историческим влияниям и т.д. - может обнаруживать в своем проявлении бесконечные вариации и градации, которые возможно понять лишь при помощи анализа этих эмпирических данных обстоятельств»1 2
Не менее редко в этой же связи Л.И. Абалкин обращался к С.Ю. Витте, считавшего, что формы проявления того же закона спроса и предложения неизбежно видоизменяются «сообразно различным особенностям общественной организации» и потому политическая экономия лишь тогда «реалистична» (научна), когда она признает относительность «организации народного хозяйства, которая должна сообразовываться со временем местом и всеми социальными условиями данного общества».3
Свое кредо в этом отношении Л.И. Абалкин выразил в статье «Поиск путей в меняющемся мире»: «Характер собственности, рыночные институты, мотивы поведения не могут - при всей своей общности - не различаться в англосаксонских и романских странах, в Юго-Восточной Азии и мусульманском мире, в Индии, Китае и России».4 Современная практика и наша, и зарубежная демонстрирует верность этих положений.
1 Бутовской А. Опыт о народном богатстве или о началах политической экономии. Т. 1. СПб., 1847 г. С. XXX-XXXI).
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25. Ч. П. С. 354.
3 Витте С. Ю. Принципы железнодорожных тарифов при перевозке грузов. Второе изд. Киев.1884 г. С. 134,138.
4 Абалкин Л.И. Поиск пути в меняющемся мире//Л. И. Абалкин. Избранные труды: В 4-х тт. Т. IV. М.: ОАО «НПО «Экономика», 2000. С. 214.
25
Достаточно вспомнить Доклад Главного счетного управления США «Помощь зарубежным странам: международные усилия по оказанию содействия реформам в России принесли смешанные результаты» (ноябрь, 2000), подготовленном для Комитета по банкам и финансам Палаты представителей Конгресса США, где делается вывод, что западная помощь будет эффективна, если она будет концентрироваться на направлениях, отражающих опыт и приоритеты самой России даже, если они отличаются от западных норм.
Нам необходимо политико-экономическое понимание места и роли государства в экономической системе российского общества. Данная постановка тесно смыкается с вопросом о взаимоотношениях политической экономии, как науки, и экономической политики, как государственной функции.
Я очень часто слышу претензии, что, мол, государство нас ученых не слушает. Но если говорить серьезно, то ведь это жалобы не на то, что науку не слушают, а на то, что не слушают исповедуемые той или иной научной школой взгляды. В этой связи я хочу вновь вспомнить о позиции Л.И. Абалкина, что ни одна научная школа не может обладать монополией на истину. Степень сложности объекта политико-экономических исследований такова, что неизбежно одновременное существование различных парадигм, в рамках которых он описывается. Отсюда и различные сценарии, предлагаемые для формирования государственной экономической политики.
Другой вопрос, что для оптимального выбора руководство страны должно иметь весь возможный набор сценариев, отражающих различные научные взгляды, не допуская монополизации какой-либо одной научной школы. Но для этого, как говаривал Л.И. Абалкин, представители научных школ должны не конкурировать за монополизацию доступа к «государеву уху», а в совместных научных дискуссиях вырабатывать приемлемые для практики решения, не монополизируя права выражать абсолютную истину, стремиться к ее научному осмыслению. Но это относится уже не к науке, а к гражданской позиции или, если хотите социальной ответственности, политэкономов, к которой мы часто призывам представителей предпринимательского сообщества. Призывая предпринимателей к социальной ответственности, не надо забывать и о собственной ответственности. Л.И. Абалкин, как представитель классической российской интеллигенции, никогда о ней не забывал.
26
Часть 2
Политэкономия: от кризиса к обновлению
А.В. Бузгалин, А.И. Колганов
Современная политэкономия: альтернативы «экономическому империализму»
После политико-экономических и, соответственно, идеологических перемен 1991 года большинство экс-советских экономистов в одночасье перестали быть марксистами-ленинцами (воистину прозрев и на склоне лет они внезапно и одновременно осознали всю тщету попыток автора «Капитала» и его последователей дать научную картину мира). Молодежь сменила идейные и научные ориентиры, даже всерьез не задумавшись о том, стоит ли на деле выкидывать весь прежний багаж. Впрочем, остались еще ортодоксы, верующие в правоту каждой строки «Капитала» не менее, чем христиане верят в Священное Писание, да горстка не ангажированных ученых, не пытающихся примкнуть к большинству или к меньшинству, а стремящихся нащупать точки взаимодействия современной экономической теории, относящейся к так называемой mainstream, и классической политической экономии s как двух различных (более того - противоположных), но сосуществующих ветвей современной экономической науки.
Впрочем, даже на протяжении 1990-х раздавались голоса противников такого подхода к экономической теории, а в последнее время ситуация стала постепенно изменяться.
В России критический подход к доминированию economics вообще был и остается весьма распространен. Наша работа по своим постановкам и нацеленности во многом корреспондирует с серией публикаций в журнале «Вопросы экономики», где еще в 1992-1993 гг. в рамках дискуссии по проблемам поиска новой парадигмы отечественной экономической науки высказывались сомнения в целесообразности сведения теории и преподавания к неоклассической парадигме. Такого рода публикации продолжались и в последующем. Не менее активно публиковались статьи с критикой засилья неоклассики в журналах «Экономист»1, «Российский экономиче
1 См., например: Пороховский А.А. Поэлитическая экономия: современные вызовы и
27
ский журнал» и др.1 В 1990-е - 2000-е годы вышли три книги «Капитал» и «Economics» под редакцией В.Н. Черковца.* 1 2 Активную политику, направленную на восстановление в правах политической экономии (не в ущерб, а в дополнение к микро- и макроэкономике) ведет заведующий кафедрой политической экономии экономического ф-та МГУ им. М.В.Ломоносова ААПороховский, его поддерживают многие коллеги из Санкт-Петербурга (В.Т.Рязанов), Ростова-на-Дону (О.Ю.Мамедов), других городов России, а так же Украины (А.А.Гриценко, Г.Г.Задорожный, В.Н.Тарасевич и др.), Казахстана (У.Ж.Алиев) и ряда других государств СНГ3. Критично относится к абсолютному доминировании economics директор Института экономики РАН Р.С.Гринберг и ряд других академиков. Укажем также на работы Ю. Осипова и его коллег по Философско-экономическому обществу, регулярно публикующие материалы на эту тему в журнале «Философия хозяйства». Критикуют economics и зарубежные, в том числе - американские - ученые4. В США существуют ассоциации радикальной политической экономии и гетеродоксальной экономической теории, ряд других научных сообществ, нацеленных на развитие плюрализма в экономической теории. Аналогичные сети и сообщества существуют в Европе, Японии, Китае. Успешно развиваются (Association for Heterodox Economics) Всемирная ассоциация политической экономии (World Association for Political Economy) и Международная инициатива по развитию политической экономии (International Initiative for Promoting Political Economy), Союз радикальной политэкономии (Union for Radical Political Economics) и др5.
перспективы II Экономист, 2011, № 1; Покрытан П.А. О методологии экономических исследований // Экономист, 2011, № 8 и др.
1Д. Львов, В. Пугачев, Ю. Сухотин. Экономическая наука и практическое реформирование // Российский экономический журнал 1993, №1; В. Черковец. Политическая экономия как наука: историческая тенденция и социальная востребованность // Российский экономический журнал 1996, №3; В. Рязанов (Санкт-Петербург). Какой быть базовой экономической дисциплине в вузах? // Российский экономический журнал 1996, №11-12 и др.
2 См. так же: «Капитал» и Экономикс. Вопросы методологии, теории и преподавания». Выпуск 2. Под ред. Черковца В.Н. М.: ТЕИС, 2006; Капитал и экономике: Вопросы методологии, теории, преподавания. Вып.З. Под ред. В.Н Черковца. М.:ТЕИС, 2009, и тд.
3 Весной 2010 года в Москве прошла международная конференция по проблемам развития политической экономии, материалы которой были опубликованы в 7 журналах России и Украины (См., например: Павлов М.Ю. Политэкономия и экономике в XXI веке // Вопросы новой экономики, 2010, № 4, 2011, № 1). Год спустя, 20 апреля 2011 года в Москве, в МГУ им. М.ВЛомоносова прошла учредительная конференция Международной политэкономической ассоциации стран СНГ, в которой приняло участие более 80 ученых из 20 городов из 4-х стран СНГ.
4 См., например: Аккерман Ф., Ананьин О., Вайскопф Т„ Гудвин Н. Экономика в контексте {вопросы преподавания экономической теории). - Вопросы экономики, 1997, № 2; позднее эти авторы выпустили учебник с аналогичным названием. См так же: Ноув А. Какой должна быть экономическая теория переходного периода (критический обзор). Вопросы экономики, 1993, №11; Ormerod Р. The Death of Economics. 2d edition. New York, John Wiley & Sons: 1997 и мн. др.
5 См. более подробную информацию на их сайтах: www.hetecon.net; www.wrpe/org; www.iippe.org;www.urpe.org.
28
Весьма симптоматичной стала и публикация в 2007 г. в газете Mond открытого письма французских студентов, недвусмысленно выступивших против засилья формализованной и математизированной неоклассической экономической теории. Ниже мы приводим некоторые выдержки из этого письма:
«Мы, студенты-экономисты разных стран мира, заявляем, что мы принципиально не удовлетворены получаемым нами преподаванием экономики. Для этого имеются следующие причины.
1.	Мы хотим вырваться из выдуманного мира!
Подавляющее большинство из нас выбрало изучение экономической теории для того, чтобы максимально глубоко понять те феномены экономики, с которыми сегодня сталкиваются граждане. Однако то обучение, которое мы получаем, в большинстве своем состоящее из неоклассической теории или подходов, производных от нее, в целом не отвечает нашим ожиданиям. Даже тогда, когда теория обоснованно абстрагируется на первом этапе от случайностей, она в дальнейшем не возвращается к их объяснению. Фактическая сторона (исторические факты, функционирование институтов, изучение поведения и стратегий агентов...) почти не существует. Более того, этот отрыв преподавания от конкретных реалий создает огромные проблемы для тех, кто хотел бы быть в дальнейшем полезен для экономических и социальных акторов.
2.	Мы против бесконтрольного использования математики...
3.	Мы выступаем за плюрализм подходов в преподавании экономической теории.
Преподаватели слишком часто не оставляют места для рефлексии. Из множества, существующих подходов к экономическим проблемам нам, как правило, дается только один. Этот подход претендует на то, чтобы объяснить все чисто аксиоматическими средствами, так, как будто это является истиной в последней инстанции. Мы не принимаем догматизм. Мы хотим плюрализма подходов, адекватного многообразию и сложности объектов и неоднозначности решений, характерных для большинства больших проблем экономики (безработица, неравенство, место финансовых рынков, достоинства и недостатки свободной торговли, глобализации, экономическое развитие и т.д.)....
Мы не хотим более иметь эту навязанную нам аутистическую [замкнутую на себя-пер.] науку...»
Результатом этого письма, позднее подписанного десятками тысяч студентов и преподавателей всего мира, стало появление и растущая популярность Интернет-журнала «Post-Autistic Economics review» (недавно изменил название на «Real World Economics Review»)1.
Еще одним звонком, указавшим на недостаточность «основного направления», стала забастовка студентов Гарвардского университета, ушедших с лекции по микроэкономике профессора Мэнкью - всемирно известного автора изданного миллионными тиражами на десятках языках учебника economics. Это письмо было опубликовано в статье А.И. Московского1 2.
1 См.: http://www.paecon.net/PAEReview/
2 Подробнее об этом см.:.Московский А.И. Почему экономисты Гарварда выступают против лекций Грегори Мэнкью? // Экономист, 2012, № 1. Эта статья, написанная параллельно с
29
Так что дискуссии о проблемах развития и взаимодействия различных школ экономической теории и вопросах использования их багажа в экономических исследованиях и экономическом образовании не только не утихают, но и нелинейно нарастают.
Economics и политическая экономия: к постановке проблемы
По поду трактовки терминов «economics» и «политическая экономия» идет немалая (хотя и несколько вялая, не акцентированная) полемика. Мы придерживаемся точки зрения, согласно которой «окончательно» договориться о понятиях до начала содержательного исследования невозможно, ибо они получают свое наполнение именно в рамках определенной научной системы. Ограничимся лишь некоторыми не слишком спорными предварительными замечаниями.
Дело в том, что в России где-то с конца 80-х годов (после перевода на русский язык ряда учебников) термин «economics» стал употребляться во вполне определенном смысле - для обозначения суммы знаний (и соответственно учебной дисциплины), излагаемых в стандартном учебнике, где всегда присутствует разделение на микро- и макроэкономику и описывается функционирование рынка плюс (отчасти) его регулирование государством (во вводном курсе микроэкономики de facto рассматривается североамериканская модель рынка образца XIX - первой половины XX вв., макроэкономики - середины - конца прошлого столетия).
В основе этих учебных курсов (а предмет данного раздела - теоретические основы учебных дисциплин) лежит концепция А. Маршалла (он и ввел термин «economics»), дополненная идеями кейнсианства, неокейнсианства (Р. Харрод, Э. Хансен), посткейнсианства (Дж. Робинсон, П. Сраффа) - с одной стороны; монетаризма (М. Фридмен) и пересекающейся с ним «новой классической теории» (А. Лаффер, М. Эванс и др.) - с другой. В свою очередь, в глубинной основе этой суммы знаний лежат маржинализм (У. Джевонс, К. Менгер, Е. Бем-Баверк, Л. Вальрас и др.), теория факторов производства (восходящая к Ж.-Б. Сэю) и предельной производительности (развитая Дж. Б. Кларком). Неоклассический синтез (П. Самуэльсон), инкорпорируя кейнсианские идеи в систему постулатов теории рыночного равновесия (поскольку Дж. М. Кейнс также во многом основывался на последних), «счастливо» избежал принятия духа кейнсианства, отрицающего автоматизм рыночного равновесия. Институционализм, неоинституционализм и ряд менее известных школ при этом вообще остались «по ту сторону» типичных учебных курсов (в последнее время в ряде «продвинутых» экономических вузов неоинституционализм и - реже -классический институционализм в лучшем случае преподаются наряду с ними). Для описываемой научной и учебной дисциплины типичным является использование терминов «экономическая теория», «economics» как обозначений понятийного поля* 1.
данной работой, блестяще раскрывает многие аспекты рассматриваемых нами проблем с весьма сходной, но оригинальной позиции и включает ряд важных вопросов, не рассматриваемым автором этого текста.
1 Для отечественных исследований характерны немалые различия в классификации основных направлений экономической науки. Мы воспользовались одной из наиболее
30
В отличие от этой суммы знаний и дисциплин термин «политическая экономия» для большинства экономистов России1 ассоциируется с классической экономической теорией, на базе которой в середине прошлого столетия сформировались две противоположные теоретические парадигмы - марксистская (или политэкономия труда) и иная, не имеющая однозначного самоназвания, но включающая в себя широкий круг школ, развивавших идеи предельной полезности, факторов производства и т.п. (назовем такую совокупность школ политической экономией капитала; подробнее об этом определении ниже). Ряд из них положен в основу объяснения механизмов функционирования рынка, излагаемых в учебниках economics. Нельзя поэтому сказать, что economics вообще не имеет касательства к политической экономии. Однако развитие собственных политико-экономических теоретических предпосылок давно уже стало для economics более чем второстепенным делом.
Как видно, различение названных терминов нестрого и отчасти носит исторический характер, отчасти связано с акцентом на разных пластах экономической жизни: к глубинным проблемам (субстанция и природа богатства, ценности и т.п.), причинно-следственным связям, к социально-экономической интерпретации хозяйственных явлений (будь то теория эксплуатации или теория факторов производства) больше тяготеет политическая экономия; к изучению функционирования современной рыночной экономики - economics.
Итак, современная экономическая наука de facto делится на политическую экономию и economics, а внутри первой - на две линии: политическую экономию труда и политическую экономию капитала (внутри economics также существуют различные тенденции, но их подробный анализ не является здесь нашим предметом). К 90-м годам XX в. первая линия политической экономии «истончилась» и в настоящее время ее представители в мире составляют в лучшем случае несколько процентов (в России - чуть больше) от общего числа специалистов в области экономической теории, а вторая (исследование природы ценности и других фундаментальных проблем) линия политической экономии вообще практически исчезла, «снявшись» почти без остатка в математизированном economics. Развитие в последние годы мало известной в России «новой политической экономии» мало изменяет положение, т.к. в большинстве случаев это не более чем методология и теория экономике, примененные к исследованию неэкономических процессов. К проблеме повышенного внимания к этому течению мы еще вернемся ниже, а сейчас вернемся к проблемам этого подраздела.
При всем при этом economics в последние десятилетия как фундаментальная наука развивается не слишком активно (за исключением некоторых периферийных областей, связанных с упомянутым выше «экономическим империализмом - про
распространенных и близких к западным «образцам» (Нуреев Р. Основы экономической теории. М., 1996). Иная, более обоснованная, но менее подходящая классификация экономических теорий представлена в работе: Худокормов А.Г. Экономическая теория. Новейшие течения Запада. М.: Инфра-М, 2010.
' 1 Но не Запада: там этот термин обозначает поле экономико-политических взаимодействий, экономической политики, общественного выбора.
31
ецированием неоклассической методологии на не-экономические области)1. Интерес к фундаментальным проблемам не определяет главные направления исследований в economics, и, естественно, весьма слабо отражается в учебных курсах (разве что в виде аксиом «здравого смысла»). Принципиально новые исследования в этой сфере если и появляются (например, касающиеся особой роли информации, знаний, творческих способностей человека в современной экономике), то, как правило, не оказываются прямо связаны ни с одной из основных школ economics1 2.
Политическая экономия (как труда, так и капитала) в современном мире угасает (точнее, угасала до недавнего прошлого, в последнее время, как мы уже заметили, наметились и некоторые позитивные тенденции). Что же касается economics, то, несмотря на всю критику в адрес «black board economy» (букв.: «экономика школьной доски»), она играет основную роль в научных исследованиях экономистов (развиваясь главным образом в направлении усложнения математического аппарата3) и продолжает абсолютно доминировать в учебных программах.
Причины доминирования economics в науке и преподавании
Так каковы причины доминирования economics? Главная - на economics есть «социальный заказ» (разумеется, не в смысле прямого диктата, о чем и как писать, а в смысле благоприятного отношения тех, кто формирует общественное мнение... и планы финансирования). Причем заказ двоякий, идущий и от «хозяйственной практики», и от господствующей идеологии. Для господствующих субъектов господствующей практики (точнее - практики хозяев экономики) стабильного (или претендующего на это имя) регулируемого (минимально, в духе неолиберализма) рыночного хозяйства, не ждущего сколько-нибудь значительных качественных перемен, более того, отторгающего такие перемены, - для такого хозяйства economics есть наиболее адекватная парадигма научных исследований и экономического образования. Эта парадигма детализирует знания о механизмах функционирования такой системы, что полезно для успешного бизнеса на микро- и макроуровнях при условии, что в основах рыночной системы не происходит качественных изменений.
1 Более оптимистично смотрит на mainstream И.Е. Рудакова. См.: Рудакова И. Основное течение экономической теории: потенциал и научная критика.2005, №9. Противоположная позиция: Бузгалин А„ Колганов А. «Рыночноцентрическая» экономическая теория устарела II Вопросы экономики, 2004, №3; Бузгалин А„ Колганов А. Политическая экономия постсоветского марксизма // Вопросы экономики, 2005, №9.
2 См.: Антипина О.Н. Информационная экономика: современные технологии и ценообразование. М.: Экономический факультет МГУ, ТЕИС, 2009.
3 Подчеркнем в этой связи, что здесь имеются весьма опасные тенденции: во-первых, стремление считать значимыми только легко измеряемые параметры - параметры же, которые трудно выразить количественно, даже если они очевидно важны для исследования реальных экономических проблем, игнорируются; во-вторых, действует как бы общепринятое правило -чем сложнее инструментарий, тем проще и уже реальное проблемное поле, моделируемое при помощи этого математического аппарата (См.: Вопросы экономики, 1997, № 2, С. 139).
32
Оговоримся: теоретические рекомендации и «продвинутые» знания в этой области нужны не столько наемным работникам и потребителям, сколько капиталу и его представителям (менеджерам как «капиталу-функции»), обладающим реальной властью в современной экономике. Они «заказывают музыку» в экономической - да и не только экономической - науке и образовании. И именно economics оказывается наиболее полезной дисциплиной для такой хозяйственной практики.
С точки зрения идеологии для господствующих политических сил наиболее важной задачей в области нормативного массового сознания является поддержание уверенности в стабильности, незыблемости, эффективности данных ценностей и отношений. И именно парадигма economics необходима для решения этой задачи, ибо в ее рамках и анализ, и обучение ведутся либо прямо «не замечая» (если угодно - игнорируя) наиболее «опасные» (с точки зрения поддержания стабильности данной системы) вопросы об источниках богатства, справедливости и исторических границах данной системы, либо давая на них ответы строго в рамках абстрактной теории общего рыночного равновесия1.
Что же касается политической экономии, то даже наиболее близкие к economics фундаментальные теории (предельной полезности, предельной производительности, факторов производства и т. п.) терпимы (ибо обосновывают аксиомы economics), но относительно, ибо вносят в учебные курсы элементы сомнения. Любая политическая экономия как фундаментальная наука (а политэкономия труда вдвойне, так как она критична по определению) неудобна уже тем, что ставит основополагающие вопросы, пробуждая ненужную (с точки зрения бизнеса бесполезную) и идеологически опасную критичность ума. Поэтому учебный курс (а за
1 «Приспособление к неизвестному - ключевой момент для всей эволюции, - и полной картины событий, к которым постоянно приспосабливается современный рыночный порядок, в действительности не видит никто. Информация, используемая индивидами или организациями для приспособления к неизвестному, может быть только частичной и передается сигналами (т. е. ценами) по длинным цепочкам от индивида к индивиду, причем каждый передает комбинацию потоков абстрактных рыночных сигналов в несколько измененном виде. Тем не менее, с помощью этих частичных и фрагментарных сигналов к условиям, которых ни один отдельный человек не в состоянии предвидеть или знать, приспосабливается структура деятельности в цепом (пусть даже такое приспособление не бывает вполне совершенным). Вот почему выживает эта структура, а те, кто ее используют, еще и процветают. Сознательно спланированной замены такому самоупорядочивающемуся процессу приспособления к неизвестному быть не может <...> Подобный порядок, пусть и весьма далекий от совершенства и подчас неэффективный, может распространяться шире, нежели какой бы то ни было порядок, который люди могли бы создать, преднамеренно помещая бесчисленные элементы на отводимые им "подходящие" места. Большинство дефектов и проявлений неэффективности таких спонтанных порядков происходит из-за попыток вмешаться в их функционирование, либо прямо препятствуя работе присущих им механизмов, либо стараясь так или иначе улучшить их результаты». (Фридрих Август фон Хайек. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М.: Изд-во "Новости" при участии изд-ва "Catallaxy" 1992. С. 70-71, 79. http://www.libertarium.ru/IJib_conceit_05. Оригинал: The Fatal Conceit: The Errors of Socialism../ Vol. 1 of The Collected Works of F. A. Hayek. — London: Routledge, and Chicago: University of Chicago Press, 1989.)
33
одно и исследовательскую деятельность) желательно ограничить лишь использованием выводов, почерпнутых из некоторых школ политической экономии капитала, представляя эти выводы как аксиомы, а не как теории, требующие критического осмысления (доказательства, корректировки, на определенном этапе - опровержения, ведь всякая теория устаревает).
Марксизм же с названных точек зрения представляется особо неудобной доктриной. Особенно неудобен марксизм в его современном виде - в виде теорий, критически осмысливающих экономику реального «социализма», представляющих ее как в принципе тупиковую социально-экономическую систему, дающих крайне далекую от популярных брошюр и учебников в духе сталинского «Краткого курса...» картину современного мирового капиталистического хозяйства. Причины такого «неудобства» также несложно показать.
Во-первых, марксистская теория на первый взгляд бесполезна с точки зрения ее использования узким специалистом, в какой либо конкретной области рыночного хозяйства (а именно таких специалистов по преимуществу готовят сегодня, именно такими пытаются стать экономисты-исследователи - на других почти нет спроса), ибо дает слишком много ненужных знаний. Более того, она помогает сформировать критически мыслящего и достаточно широко образованного специалиста, которому будет трудно и неприятно работать в своей узкой области, не нарушая общепринятых правил и не подвергая сомнению аксиомы.
Во-вторых, марксизм как теория, исследующая закономерности генезиса, развития и отмирания экономических систем (в том числе - рыночной), опасен для хозяев общества, ориентированного на сохранение status quo, будь то современное буржуазное общество или «реальный социализм».
В-третьих, марксизм как политическая экономия труда ставит и заставляет критически осмысливать проблемы собственности, социального неравенства, противоречия общественных интересов, вычленяя их причины, что также опасно для стабильной буржуазной системы (творческий марксизм был опасен и для застойного «социализма» ввиду того, что задавал «вредные» вопросы об эксплуатации, привилегиях, уравниловке в мире «воплощенной социальной справедливости»).
В силу названных (как минимум) обстоятельств, классическая политическая экономия (ориентированная на вопрос «почему?») вообще, а современный марксизм в особенности, отторгаются господствующей сферой практики в буржуазном обществе как бесполезные, а идеологией трактуются как вредные, а потому - ошибочные (в этой извращенной логике - суть идеологии в мире отчуждения).
Но есть практика и практика.
Практика как деятельность общественного человека, творящего историю (естественно, в рамках объективно возможных «русел» социального развития), гораздо шире, чем бизнес в стабильном буржуазном обществе. В той мере, в какой мы хотим быть практичными в изначальном смысле этой великой категории1, для нас важно
1 Напомню в этой связи знаменитый 11-й тезис «.Маркса о Фейербахе: "Die Philosopher» haben die Welt nur verschieden interpretiert, es kommt drauf an, sie zu verandem" (Marx K. 11. These
34
понять законы исторической жизни, исторического прогресса и регресса. Эту задачу помогает решать сложная система теорий, лежащих в рамках той же парадигмы, что и политическая экономия труда. И здесь логичен вопрос: действительно ли можно нащупать точки взаимодействия политической экономии и economics?
Возможен ли синтез economics и политической экономии?
Отвечая на поставленный вопрос, будем исходить из следующих предположений.
Первое. Economics уже есть довольно-таки эклектический (по крайней мере в большинстве случаев, особенно - в макроэкономике) синтез определенных политико-экономических разработок (точнее, снятие, «перевод» этих теорий на «язык» функционирования рынка) - от теорий предельной полезности, предельной производительности, факторов производства до кейнсианства и современных разработок в области экологии.
Второе. Economics достаточно легко может быть дополнен концепциями и выводами (а отчасти и языком) теоретических школ, генетически связанных с разработками неоклассической политэкономии, такими, например, как неоинституционализм. Более того, без такого дополнения economics XXI в. принципиально неадекватен даже для отображения практики в им же заданной области (в экономике, где транзакционные издержки примерно равны трансформационным, а права собственности принципиально подвижны, вести исследования, исходящие из установок отсутствия первых и при безразличии ко вторым, по меньшей мере, несерьезно). Но эту проблему economics легко может решить и уже активно решает1.
Третье. Собственно проблемой является возможность той или иной модели синтеза (или иного взаимодействия) теоретических основ economics и различных школ классической политической экономии, предмет, метод и содержание которых принципиально отличны или противоположны первым. Последнее относится, прежде всего, к марксизму (особенно - современному марксизму) как синтетической со
uber Feuerbach. Originalfassung. II Matx-Engels-Werke (MEW), 43 Bande, Beriin/DDR: Dietz Verlag, 1956-90, B. 3. S. 535) «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменять его». (Традиционный русский перевод - см.: Маркс К. Тезисы о Фейербахе II Маркс К„ Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. С. 4,- вопреки контексту, использует иную форму глагола - «изменить», хотя совершенно очевидно, что здесь речь не идет о разовом, однократном действии, а практически-действенном способе отношения к миру). Подобное понимание практики восходит к классическому марксизму и развито в работах таких последователей марксизма, как Д. Лукач, Ж.-П. Сартр и др. на Западе, а также в работах таких советских ученых, как Э. Ильенков, Г. Батищев, Н. Злобин и др. (Lukacs G. History and Class Consciousness. L„ 1983; Sartre J.-P. Critique de la raison dialectique. Paris, 1960; Ильенков Э. Философия и культура. М., 1991; Батищев Г. Диалектика творчества, ч. 2. М., 1974; Злобин Н. Культура и общественный прогресс. М., 1979).
1 Капелюшников Р. Экономическая теория прав собственности. М., 1990; Шаститко А. Теоретические вопросы неоинституционализма. В кн.: Введение в институциональный анализ. М., 1996. В последние годы вышло немало учебников и монографий в этой области; в России здесь тон задают Р. Капелюшников, А. Шаститко, Р. Нуреев, А. Аузан, А. Олейник и др.
35
циальной науке и политической экономии труда как его истоку; в меньшей мере - к исторической школе и ее последователям, собственно классическому институционализму, к различным разновидностям социально-экономических теорий постиндустриального общества, к междисциплинарным исследованиям глобальных проблем человечества и т.п.
Этот, третий аспект надо рассмотреть особо. Здесь можно предположить следующие варианты синтеза1:
Первый - «антисинтез» - вытеснение одной из «синтезируемых» парадигм и ее последующее забвение (то, что произошло с economics в СССР, а сейчас происходит с марксизмом в России).
Второй - «снятие» обеих парадигм и генезис новой, творчески вобравшей лучшие их достижения.
Третий - собственно синтез как соединение «лучших сторон» или сходных аспектов различных политико-экономических школ.
Мы постараемся предложить иное - четвертое - решение вопроса. Заранее предвосхищая негативную оценку нашей гипотезы множеством читателей (причина проста: в основу такого «синтеза», а точнее - диалектического контрапункта -будет положена марксистская теория и методология, ныне дружно подвергаемая остракизму), тем не менее, рискнем сформулировать некоторые аргументы в ее поддержку.
Начнем с напоминания о теории превратных форм. Рыночная (в зрелом виде - буржуазная) система, характеризующаяся господством отношений отчуждения1 2, с неизбежностью порождает такие формы проявления глубинных закономерностей этого мира, которые как бы «выворачивают наизнанку», ставят с ног на голову действительные, сущностные закономерности. Причем это «выворачивание», превращение происходит не по чьей-то злой воле или недомыслию людей (ученых, идеологов), а объективно. В результате формы поверхностного движения экономических отношений, воспринимаемые их участниками на уровне «здравого смысла», проявляют себя таким образом, что создают неадекватное представление о закономерностях, лежащих в их основе.
В рыночной системе сама жизнь, каждодневный опыт доказывают, что пре
1 См. также: Радаев В. Обновление экономической теории: пути и проблемы. Вопросы экономики, 1992, № 10. Для этого ученого, как и для многих экс-советских политэкономе начала 1990-х годов, было характерно стремление решить проблему в ключе именно третьего варианта.
2 Гегель Г. Энциклопедия философских наук, т. 3. М., 1977; Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. 42, т. 46, ч.1 и 2; а также Marcuse М. One-Dimensional Man. Boston, 1968; Oilman В. Alienation. N.Y., 1990; Meszaros I. Marx's Theory of Alienation. L., 1970; Нарский И. Отчуждение и труд. М., 1983; Кузьминов Я., Набиулина Э., Радаев Вад., Субботина Т. Отчуждение труда: история и современность. М., 1989.
Авторы под отчуждением понимают такую систему общественных отношений, при которой сущностные силы человека (труд, управление, продукт труда, межличностные отношения и т.п.) не принадлежат человеку, не подконтрольны ему, чужды и присвоены внеличностными феноменами - вещами и т.п.
36
вращенные формы - это истина, а скрываемое ими содержание - фикция. К числу таких превращенных форм, иллюзий, порождаемых практикой (когда, по образному выражению Маркса, кажется то, что есть на самом деле), относится вся совокупность экономических проявлений буржуазного мира. Товар кажется всего лишь полезной вещью, цена рабочей силы - платой за труд и т. п. Такой мир создает иллюзию того, что экономика - это «взаимодействие» между товарами, деньгами, капиталами, что именно они, а не человек - хозяева и создатели богатства. И самое главное в том, что эта иллюзия реальна. В мире отчуждения отношения между людьми построены так, что производимые ими вещи и создаваемые ими артефакты - деньги, капиталы, государство - господствуют над человеком, подчиняют себе его интересы и поведение. Собственно, в этом и состоит суть явления, названного К. Марксом товарным (и денежным) фетишизмом.
Поэтому превратные формы порождают и «мнимое (иллюзорное) содержание», создают иллюзию того, что за ними стоит не истинное содержание процессов (оно-то как раз скрыто), а нечто иное, и истинность этого нечто подтверждается каждодневным опытом.
Подобные предварительные рассуждения помогают понять суть предлагаемой гипотезы о взаимосвязи классической политической экономии (развившейся до марксизма) и economics: содержащееся в economics описание механизмов функционирования рынка есть адекватное и истинное (в рамках соответствующей, относительно узкой «области допустимых значений») отражение действительных превратных форм зрелой буржуазной экономики. Такое описание и лежащие в его основе исследования необходимы для жизни и деятельности в этом мире и по его правилам. Подобно тому, как в средневековом мире было практически полезно и целесообразно (с точки зрения здравого смысла) не только утверждать, но и верить, что Земля - плоская, а сословная иерархия и крепостничество - вечны и незыблемы, ибо это божественное установление, так и в буржуазном мире полезно (с точки зрения здравого смысла) следовать правилам economics.
(Здесь, правда, нужна оговорка: в эпоху заката той или иной системы отчуждения для практики, заглядывающей в будущее, требуется проникновение за «занавес» превратных форм, иначе ученому никогда не стать Николаем Коперником, Галилео Галилеем или Джордано Бруно.)
Описание превратных форм как таковых создает объективную видимость того, что за ними скрывается и адекватное им (как бы «оправдывающее» их) содержание. Так, для описываемых в микроэкономике механизмов поведения фирмы и потребителя, взаимодействия агентов на рынках факторов производства адекватны теории предельной полезности, предельной производительности, факторов производства и др. Адекватны именно потому, что они описывают поведение экономических агентов, находящихся в условиях объективно формирующегося товарного и денежного фетишизма.
Если принять данную посылку (economics есть адекватное, хотя и неполное отображение превращенных форм буржуазной экономики), то можно сделать вывод, что лежащие в основе economics политико-экономические разработки выражают мнимое (но не случайное, а объективно порождаемое миром отчуждения и соответ
37
ствующее интересам и жизнедеятельности господствующих сил данного общества) содержание этой экономики.
Читатель легко разгадает дальнейшую логику авторов. При таком подходе действительным (но неадекватным здравому смыслу) содержанием капиталистического базиса будет система отношений, описываемых марксистской политической экономией и тесно сопряженными с ней школами. В последней есть немало «выходов» на economics и лежащие в его основе теории.
Так, теория товара (подчеркнем - именно товара) предполагает, что в основе этого феномена лежит противоречие стоимости и потребительной стоимости и что, более того, стоимость может проявляться и измеряться только ...потребительной стоимостью другого товара. Это, безусловно, не теория предельной полезности, но это четкое указание на то, что, пройдя через десятки ступеней восхождения от абстрактного к конкретному, мы должны будем прийти к системе проявлений стоимости в актах взаимодействия товаров, в том числе и как потребительных стоимостей. Более того, еще в I отделе I тома «Капитала» Маркс указывает, что величина цены непосредственно определяется ни чем иным, как соотношением спроса и предложения, что есть эмпирический феномен. Теория капитала Маркса с неизбежностью подводит к тому, что прибавочная стоимость внешне должна представать и предстает именно как продукт всего капитала, а заработная плата - как плата за труд. Эту линию легко продолжить.
Иными словами, Маркс подошел к выделению превратных форм буржуазной экономики и, по нашему мнению, если бы он завершал «Капитал» в конце XIX -начале XX вв., то в качестве механизмов функционирования рынка предложил бы нечто сходное с тем, что описывается в разделах economics, посвященных проблемам формирования спроса, предложения, цены и т.п.
Подчеркнем: трактовка economics как теоретического отражения превратных форм рыночной экономики нисколько не умаляет ценности этого научного направления, ибо других форм у буржуазной экономики нет. Иное дело, что политико-экономические теории, лежащие в основе economics, при таком подходе оказываются отображением мнимого содержания; однако мнимый характер последнего не означает, что оно является чистой выдумкой или появилось случайно.
Используя историческую параллель с феодализмом, отметим: как в данном обществе было не случайно появление теоретических обоснований сословного неравенства (люди действительно считали его вечным, естественным, идущим «от бога»), так и в буржуазном обществе не случайно появилось обоснование рынка как вечной и «естественной» системы хозяйствования (обыденное буржуазное сознание действительно так воспринимает рынок); как теории «вечности» сословного неравенства были и остаются полезны для понимания мира феодализма, так же полезны для понимания буржуазного мира теории «естественного» рыночного бытия.
Но и те, и другие не адекватны для науки, пытающейся понять действительные качество, сущность, явление (а значит - исторические границы, противоречия, прогрессивность и регрессивность) той или иной из исследуемых систем. И те, и другие будут противостоять теории и практике сил, стремящихся к обновлению, смене старой системы. Более того, в эпоху зарождения качественно новых отноше
38
ний в недрах предшествующей системы даже адекватное превращенным формам этого «старого» мира описание механизмов их функционирования (применительно к буржуазной экономике это дает economics) оказывается недостаточным для адекватного понимания даже этих форм, ибо и в сфере явления рождается целый ряд феноменов, выходящих за рамки «старого» качества, понимание которых требует привлечения более сложных теоретических оснований.
Сказанное обусловливает необходимость вновь вернутся к сравнению политической экономии и economics в контексте поставленной в предыдущем подразделе проблемы преодоления нынешнего засилья «экономического империализма».
Эко-социо-гуманитарная «экспансия» в экономическую теорию как альтернатива «экономическому империализму» или проблемы, которые нельзя решить, оставаясь в русле economics
Развитие порожденного тотальной экспансией Экономикса «экономического империализма» привело, однако, к возрождению в конце XX века термина «политическая экономия» в совершенно ином смысле. Под ней понимается базирующаяся на неоклассической парадигме теория, изучающая экономическую политику (трактуемую, как правило, в неолиберальном духе). С этим полем прямо взаимосвязана и уже давно известная теория общественного выбора, в рамках которой политический процесс рассматривается преимущественно как рынок особого рода. Тем самым «новая» политическая экономия ныне предстает в большинстве случаев как методология и теория экономике, примененные к исследованию неэкономических процессов. Эта экспансия неоклассики в неэкономические области неслучайно сопряжена со все большим распространением неоинституционализма, где методология индивидуализма, рыночноцентризма и математизированного позитивизма используется для анализа «стыка» экономических и правовых проблем, особо значимого в экономике позднего капитализма, где все более доминирует сфера трансакций, а не производства1.
1 А.А. Аузан довольно точно сформулировал эту интенцию: «В науке есть явление, которое социологи, юристы, психологи, историки, политологи называют «экономическим империализмом», а сами мы, экономисты, - «новой политической экономией». Суть его в том, что экономисты вторгаются на «чужие поля» и начинают изучать неэкономические объекты, применяя собственные методы исследований» (Аузан А.А. Институциональная экономика для чайников, часть 9 // Esquire, 20 января 2011). О том же пишет и другой адепт «Новой политической экономии» А.М.Либман: «Наиболее успешным проектом в области политико-экономических исследований в современных социальных науках можно считать политическую экономику (political economics) или новую политическую экономию (new political economy). Если упрощать, то суть данного подхода составляет исследование политической сферы (как в вопросах экономической политики, так и в областях, не связанных с последней) с использованием допущений теории рационального выбора и экономических методов, как правило, на основе математического моделирования. Существование экономической политики как таковой и конкретные ее направления определяются (экзогенно заданными) предпочтениями игроков на «пространстве политик», или, в частном случае, их эгоистическими интересами (скажем стремлением к максимизации голосов, к росту
39
Предлагаемые же в качестве альтернативы подходы делают принципиально иной акцент, генетически восходящий к классической политической экономии - использование широкого социо- и гуманитрано- (в современных условиях - еще и эко-) ориентированного подхода и методологии к исследованию собственно экономических процессов, которые в этом случае рассматриваются как всего лишь одна из сфер общественного развития, причем сфера, где формируются его средства, а не цели и ценности, и потому сфера подчиненная задачам прогресса Человека, Общества и Природы и ограниченная последними. Такова, на наш взглод, главная определенность и классической и современной, постклассической политической экономии.
Последняя в данном контексте предстает как эко-социо-гуманитарно-ориентированная экономическая теория, противопоставляющая своего рода «экспансию» социо-гуманитарных и экологических подходов в область экономических явлений в противоположность нынешней - «экономиксовской»  экспансии узко-экономических (рыночных) подход в социальные, политические и гуманитарные сферы. При этом собственно «политический» аспект политэкономии никуда не исчезает, составляя одну из центральных проблем широкого социального блока.
Эта «экспансия» социальной (в т.ч. политической) и гуманитарной проблематики не является чем-то принципиально новым для классической политической экономии (поэтому, в частности, мы и используем столь часто термин «реакгуализа-ция»). Начиная с Адама (в данном случае имеется в воду Смит) классическая политическая экономия исходила из принципиального единства нравственного и экономического начал1. Для Карла Маркса широкий социальный, политический и гуманитарный (а в ряде работ и «натуралистический», т.е. говоря сегодняшним языком
контролируемого бюджета, к поиску ренты, к власти, престижу и др.)» (Либман А.М. Направления и перспективы развития политико-экономических исследований // "Вопросы экономики", 2008, №1).
Более основательно концепции новой политической экономии изложены в работах: Buchanan J. and Tullock G. The Calculus of Consent. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1962; Бьюкенен Дж. M. Сочинения. Конституция экономической политики. Расчёт согласия. Границы свободы / Нобелевские лауреаты по экономике. Т. 1 / Фонд экономической инициативы. М.: Таурус Альфа, 1997; Таллок Г. Общественные блага, перераспределение и поиск ренты / Пер сангл. Л.Гончаровой. М.: Изд. Института Гайдара, 2011. В России в конце 2000-х гг. появился новый журнал «Экономическая политика», в котором есть особая рубрика «Политическая экономия», где представлен названный выше подход. (См.: http://www.ep.ane.ru/).
1 Об этом говорят даже названия основных работ А.Смита Появлению трактата «О природе и причинах богатства народов» предшествовала книга, которая только при жизни автора переиздавалась шесть раз, была переведена на французский и немецкий языки: Smith A. The Theory of Moral Sentiments (1759). Смит А. Теория нравственных чувств или опыт исследования о законах, управляющих суждениями, естественно составляемыми нами, сначала о поступках прочих людей, а затем и о своих собственных с письмами М.Кондорсе к Кабанису о симпатии. СПб, 1868. Современное издание: Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997.
40
«экологический»1) контекст экономических процессов был очевиден. Не менее очевиден он был и для таких его последователей как В.И. Ульянов, Г. Лукач и мн. др.
Более того, даже «продвинутые» советские учебники исторического материализма всячески боролись с «грубым экономическим материализмом», игнорирующим обратное влияние «надстройки» на производственные отношения и не учитывающим сложный комплекс взаимодействий общества и природы1 2.
Но в данном контексте это не главное. Человечество вступает в период заката мира, который Маркс назвал «экономической общественной формацией»3, и в эту эпоху проблемы взаимодействия экономических и социо-гуманитарных, экологических, технологических аспектов развития становятся принципиально значимыми. Сие есть банальность. Вопрос, однако, в том, как отвечать на эту банальность -методом «экономического империализма» (т.е. путем навязывания рыночного фундаментализма и не-экономическим сферам) или путем эко-социо-гуманитарной трансформации экономики.
Эта стратегическая альтернатива прямо связана и с теоретическими дебатами нарождающейся постклассической политической экономии и все еще господствую
1 «Коммунизм как положительное упразднение частной собственности — этого самоотчуждения человека — и в силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека; а потому как полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства предшествующего развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т. е. человечному. Такой коммунизм, как завершенный натурализм, = гуманизму, а как завершенный гуманизм, = натурализму; он есть действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он — решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение» (Маркс К. Экономико-философские рукописи 1844 года. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 42. С. 116).
2 См., например: Келле В.Ж., Ковальзон М.Я.Исторический материализм. М., 1969. Более подробно и аргументировано критика «экономического детерминизма» была дана в книге этих же авторов «Теория и история» (М„ Политиздат, 1981). Заметим в это связи, что в западном марксизме существует устойчивая традиция приписывать «советскому марксизу» именно экономический детерминизм (См., например: Howard J. Sherman. Reinventing Marxism. Baltimore, 1995, p. 6-7). Эта тенденция правомерно только в очень малой мере, а именно, в той, в какой в популярных или очень грубых работах советской поры (особенно сталинского периода) встречались пассажи, которые можно было так истолковать.
3 «В общих чертах, азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить, как прогрессивные эпохи экономической общественной формации. Буржуазные производственные отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса производства, антагонистической не в смысле индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества». (Маркс К. К критике порлитической экономии. Предисловие // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 13. С. 8-9).
41
щей экономике.
Эти две парадигмы существенно различным образом отвечают на все «вечные» вопросы экономической теории, по-разному определяя сам феномен экономики (т.е. свой предмет) и методы ее исследования, ее акторов и основные категории. На этом, пожалуй, стоит остановиться чуть подробнее, проведя краткий сравнительный анализ этих двух парадигм по обозначенным выше параметрам.
Итак, сама экономика в трактовке экономике предстает как сфера индивидуального выбора рациональным экономическим индивидом наиболее эффективного пути использования ограниченных ресурсов. Эта теза может несколько корректироваться (в частности, в свете нынешних дебатов о мере ограниченности рациональности индивида), но принципиальная постановка вопроса не изменяется: центральная проблема - это выбор атомизированным актором оптимальной модели совершения трансакций, которые по определению носят рыночный характер. Именно эта модель переносится и на другие сферы общественной жизни. Более того, в большинстве случаев мэтры монетаризма (определяющие мэйнстрим в рамках экономике1) вообще стремятся свести экономическую науку к теории денег (высказывание: «экономика - это деньги» приписывается десяткам «классиков» экономике и даже российским министрам финансов).
Постклассическая политическая экономия принципиально иначе рассматривает «экономику». Для нас это совокупность (1) качественно различных (2) исторически конкретных (3) объективно-обусловленных (4) систем (5) производственных отношений, в которые не только индивиды, но и (6) их социальные группы вступают в (7) процессе воспроизводства. Эти системы (8) взаимодействуют с природой и технологическими основами экономики, а также (9) ее социо-гуманитарным оформлением в процесс (10) исторического развития, критерии прогресса которого и задают высшие критерии эффективности экономического процесса.
Все эти акценты радикально отличают политэкономический подход. По сути дела это иная, чем экономике, наука: у них разный предмет. Но в то же время ряд объектов этих наук совпадает: и та, и другая анализирует процессы движения товаров (продуктов, услуг) и акторов этого процесса (человек, государство...), имеют сходные категории (стоимость или ценность, деньги, капитал, рента...). Поэтому сравнение этих парадигм имеет смысл.
Методы исследования этих дисциплин так же весьма различны. Если для экономике исходный пункт исследования - это, прежде всего, количественно измеримые (в подавляющем большинстве случаев - в деньгах) эмпирические данные, то для политической экономии - общественная практика, понятая как деятельность общественного индивида, а эмпирические данные в большинстве случаев - это не более чем косвенное отражение видимостей и превратных форм, которые надо исследовать с тем, чтобы добраться до истины, а не принимать как факт = критерий
1 Влияние крайне правых экономистов-теоретиков, идущее от Хайека, на «основное течение» экономической теории точно и адекватно раскрыто в упоминавшейся выше статье А.И. Московского.
42
истины. Само исследование для экономике есть прежде всего позитивное, верифицируемое моделирование (как правило - математическое) процессов функционирования некоторых параметров рынка и регулирующих воздействий. Для политической экономии это исследование системы противоречий исторически развивающейся реальности, отображаемое в системе генетически взаимосвязанных категорий, где одни категории (видимость) отрицают другие (сущность) и лишь вся система категорий в целом дает конкретное представление о предмете, а противоречия есть свидетельство не ошибки, а приближения к истине. Математические же модели в политэкономии играют роль одной из форм отображения количественных взаимодействий, далеко не исчерпывающих сложный мир отношений экономической системы.
Столь же различно понимание акторов экономики. Человек в экономике есть более (для одних школ) или менее (для других школ) рациональный эгоист, максимизирующий свою полезность (которая как правило отождествляется с деньгами) и минимизирующий свои затраты (прежде всего - труда). Если в этой парадигме и встает проблема человеческих качеств, то только для того, чтобы превратить человека в особый вид капитала и далее рассматриваться лишь под одним углом зрения: в развитие каких из них наиболее прибыльно инвестировать.
В постклассической политической экономии Человек не случайно пишется с большой буквы, ибо его личностное развитие позиционируется как высший критерий прогресса и, соответственно, высшая мера эффективности любой экономической системы - это, во-первых.
Во-вторых, показывается, что в разных экономических системах Человек качественно различен по своему социально-экономическому бытию: в условиях добуржу-азных систем он мог быть объектом внеэкономического принуждения, стремился к воспроизведению традиционного типа и объема деятельности, а максимизацию денег считал аморальным занятием; в условиях рыночной экономики рождается тот самый экономический человек, который экономике видится «естественным», хотя на самом деле этот тип личности и соответствующие ему системы ценностей и мотивов стали господствующими в мире едва ли сто лет назад: до этого большинство людей производило и потребляло под влиянием совершенно других интенций. Более того, в настоящее время все более активно развивается новый тип личности - субъект творческой деятельности, для которого труд становится ценностью, а не тягостью...
В-третьих, с точки зрения политической экономии - и классической, и современной - человек в условиях «экономической общественной формации» включен в большие социально-экономические структуры (классы, страты и т.п.), которые в свою очередь так же существенно детерминируют тип его экономического поведения, ценности и мотивы.
Соответственно, в-четвертых, проблема рациональности в политической экономии - это, вопрос прежде всего не большей или меньшей рациональности, а типа рациональности. Это преимущественно вопрос не о том, насколько рационален человек, а о том, как он рационален, что и почему он максимизирует (соблюдение чести и традиций, деньги, творческую деятельность), что и почему он минимизирует и, главное, как и почему он совершает те или иные поступки в своей общественноисторической практике, как и почему он самоопределяет себя, поддерживая или
43
отвергая эко-социо-гуманитарные реформы, инициируя (поддерживая) или нет революции (в том числе - антифеодальные, например Войну за независимость в Северной Америке) и т.п.
Не менее важны вопросы о том, актуальны ли для теоретического экономического анализа такие «акторы» как коллективы, социальные страты, классы' и, наконец, вопрос о том, что есть общество и может ли оно рассматриваться как самостоятельный актор1 2, обладающий некоторыми реальными экономическими интересами. С точки зрения политической экономии общенародные интересы - это не фикция и даже не только теоретическая абстракция. Это реальный экономический феномен, с которым необходимо считаться в практике и который необходимо изучать в теории. Только один пример: общечеловеческий интерес сохранения и рекреации природы - это реальный фактор, обусловливающий необходимость скоординированных на международном уровне экономических действий и осуществления значимых затрат, это феномен, требующий перехода оценке макроэкономической эффективности к показателям, учитывающим сокращение не возобновляемых природных ресурсов и загрязнения среды и т.п. Общенациональный интерес обусловливает целый спектр теоретических и практических проблем социальной защиты, экономической безопасности и т.п. с соответствующей корректировкой всех оценочных показателей и не только...
Еще более сложен вопрос о государстве и его роли в экономике. В политической экономии государство предстает как исторически различный актор, специфический для разных экономических систем, представляющий сложную совокупность интересов (от общенародных до классовых и интересов государственной бюрократии как особой подсистемы этого института). Его роль в экономике отнюдь не сводится к минимально-необходимому вмешательству, связанному с компенсацией провалов рынка. Она определяется как действия особого экономического субъекта, реализующего особый способ экономической координации - учет, контроль, регулирование, программирование и т.п.
Кажущееся сходство в определении «фирмы» в постклассической политэкономии и экономике то же оказывается видимостью.
С одной стороны, экономике (и даже неоинституционализм) по сути дела заимствовали классическое политэкономическое определение основного хозяйствующего субъекта рыночной экономики: (1) обособленный владелец товара (в развитом
1 В этой связи упомянем постановку этой проблемы в статье В.Л.Тамбовцева: «... “пафос” этого принципа (принципа методологического империализма) - в стремлении исключить из научного рассуждения такие надындивидуальные феномены как «коллектив», «класс», «организация», «общество» или «регион», не в качестве эмпирически фиксируемых объектов, а в виде самостоятельных акторов, действующих в том же смысле, в каком действуют конкретные индивиды» (Тамбовцев В.Л. Перспективы «экономического империализма» //Общественные науки и современность 2008, № 5, С.133).
2 Вне марксистской традиции этот подход встречается редко. Тем важнее обратить внимание на теоретические разработки Р.С. Гринберга и А.Я. Рубинштейна по проблемам социоэкономической динамики, где они обощают систему аргументов в пользу наличия общества как самостоятельного экономического актора.
44
ваде - капитала), для которого (2) характерны планомерные внутренние и конкурентно-рыночные внешние связи (вспомним данное в «Капитале» определение капиталистической кооперации - исторически и логически исходной формы капиталистической «фирмы»). Неоклассика воспроизводит (только несколько иными словами) первое, неоинституционализм - второе.
С другой стороны, политэкономический подход к трактовки первичного хозяйственного звена шире и глубже. Шире, ибо он предполагает выделение такого звена в разных экономических системах. Так, в эпоху доиндустриального феодализма первичным звеном было поместье, крестьянская община; раннего капитализма -простая капиталистическая кооперация, развитого индустриального капитализма -капиталистическая фабрика, постиндустриальной системы - капитал-сеть и т.д. Глубже, ибо в политэкономии специально анализируется различие технологических основ первичного звена (на что мы указали выше), его социально-экономической формы (скажем, при капитализме она эволюционирует от мелкого товаропроизводителя до транснациональной корпорации) и юридического оформления. Наконец, для политэкономии «фирма» - это ячейка, в которой отражаются (как океан в капле воды) все производственные отношения той или иной экономической системы (последнее отчасти характерно для близких к политэкономии классического институционализма и экономической социологии).
Вот почему вопрос о трактовке практически всех экономических категорий поставит перед нами те же задачи-проблемы различения и сопряжения их смыслов и места в науке, различных в экономике и политической экономии...
И все это в конечном итоге потребует ответа на ключевые вопросы.
•	что и для чего изучают эти науки;
•	кем поставленные задачи решают и на чьи вызовы отвечают;
•	что, как и почему они (вследствие этого) изучают.
Так мы вновь (надеемся, что на новом витке исследования) вернулись к выводу одного из предыдущих подразделов: практика как деятельность общественного человека, творящего историю, гораздо шире, чем бизнес в стабильном буржуазном обществе. Этот тезис позволяет нам продолжить сравнительный анализ экономике и политической экономии. А продолжим мы его апелляцией к банальному положению: если мы признаем, что мир качественно изменчив и что эти изменения особенно интенсивно происходят в последние десятилетия (постиндустриальная революция, обострение глобальных проблем, рождение и распад «реального социализма»), что чем дальше, тем больше именно они будут определять передний край нашей общественной практики, а значит, и теории; если мы признаем, что мир глобален и его социально-экономическая жизнь несводима к функционированию рынка; если, более того, мы признаем, что необходимая для практики в широком смысле слова политико-экономическая теория несводима к узкому кругу выводов, используемых economics, - если мы признаем все это, а так же примем во внимание сформулированные выше различия политической экономии и экономике, то мы сможем сформулировать весьма важные методологические гипотезы, показывающие спектр проблемных полей, которые экономике не охватывает вообще или рассматривает заимствуя багаж политической
45
экономии, причем заимствуя поверхностно, неполно и без указания на первоисточник. Этот спектр будет прямо корреспондировать с выделенной выше спецификой предмета и метода постклассической политэкономии и экономике.
1.	«По ту сторону» economics по сути дела остаются все вопросы исследования не-рыночных экономических систем и не-рыночных экономических отношении;, эта теория «рыночноцентрична»; все, что не-рынок для нее не существует или оценивается исключительно как «провалы» рынка, которые должны быть сведены к минимуму. Даже если абстрагироваться от не-рыночных систем, economics принципиально не исследует рынок (мы бы сказали, систему товарных, в частности, капиталистических отношений) как исторически-конкретную, т.е. возникающую и переходящую систему. В ее рамках просто нет достаточных теоретических оснований для такого исследования.
2.	В предыдущем разделе данного текста мы специально показали главную проблему: economics дает теоретические основания только для исследования механизмом функциональных взаимосвязей между различными экономическими агентами. Лежащие в глубине проблемы сущности «рыночной экономики» - сложную систему производственных отношений капитализма, закономерности его эволюции, его противоречия, причины рождения, развития и заката эта теория даже не ставит и не может ставить.
3.	Economics оставляет в стороне проблемы исследования реальных общественных отношений между различными большими группами людей (классами, слоями) в процессе производства и распределения, а не только обмена и потребительского выбора. Вследствие этого в основном игнорируются как производственно-экономические, так и социально-экономические проблемы, а вместе с этим экономические основы социально-классовой стратификации, понимание интересов и закономерностей поведения, противоречий и компромиссов этих сил, причин и последствий реформ и революций etc.
4.	По ту сторону economics оказываются каузальные связи, характеризующие проблемы макроэкономической динамики (воспроизводства). Ответы на вопросы о причинах кризисов или их отсутствия, о причинах того или иного качества роста, соотношения роста и развития, экономических основах социальногуманитарного прогресса (регресса) и т.п. найти в рамках стандартной макроэкономики невозможно. Последняя дает только характеристику (более или менее адекватную, ибо всегда абстрагируется от массы принципиально значимых, но не квантифицируемых параметров) тех или иных функциональных связей (модели роста и т.п.).
5.	За небольшим исключением работ, написанных пост-марксистами, economics игнорирует проблему взаимодействия материально-технических основ экономики и собственно экономических процессов. За ее бортом остаются экономические причины и последствия смены технологических укладов, влияния их на экономические процессы, отношения, даже поведение экономических агентов. Не рассматривает вопрос о том, почему и как определенный тип производственных отношений определяет особый тип технической эволюции (доминирование производства предметов роскоши в эпоху позднего капитализма, вещный фетишизм ры
46
ночной экономики, подмеченная еще Бодрийяром ориентация на производство симулякров), все более характерное для капитализма эпохи постмодерна... Эти проблемы активно разрабатываются в западной литературе, но почти исключительно вне методологии неоклассики.
6.	Наконец, для economics по большому счету существуют только те экономические параметры, которые подлежат квантификации, могут быть количественно выражены. От всего остального - по сути дела от главной экономической материи, требующей применения не столько количественного, сколько качественного системного анализа, эта теория просто уходит, объявляя вненаучным все то, что нельзя «строго» (т.е., по их мнению, при помощи сколь угодно далекой от реалий математической модели) отобразить и верифицировать.
Экономика XXI века:
адекватен ли economics для исследования ее специфики?
Начнем с достаточно жесткого утверждения: economics малопригоден для анализа качественных социально-экономических трансформаций. Мировая экономика XX-XXI вв. знаменуется началом качественных перемен, которые в рамках economics не находят адекватного отображения, фиксируясь как либо «внешние эффекты», либо временные состояния, связанные с незавершенностью продвижения к идеальной [рыночной] модели, либо как исключения из правил. Для экономических исследований и преподавания экономических дисциплин (а это процессы, идущие в эпоху интеграции науки и образования рука об руку) в эпоху качественных изменений в общественной жизни принципиально актуальными становятся парадигмы, акцентирующие внимание на качественной стороне, причинах и природе, закономерностях э- или инволюции, прогресса или регресса экономик, критериев последних и т.п. А это означает, в частности, изучение границ и пределов систем, обладающих конкретным системным качеством, их противоречий и т.п. материи, «запретной» для экономике. Такие исследования и такое образование позволяют не бояться видеть новое, адекватно его оценивать (т.е. оценивать как новое качество, тип экономики, а не особую [странную] разновидность рынка) и, что особенно важно, не впадать в редукционизм.
Последнее требует некоторого комментария. Редукционизм, подразумевающий стремление к объяснению качественно новых феноменов всего лишь как разновидности хорошо известных старых или «исключения из правил», которым можно пренебречь - наиболее типичный «огрех» ортодоксальных теорий (в частности - economics) в период «заката» определенной социально-экономической системы, адептами которой являются представители ортодоксии.
Этот редукционизм рождается не на пустом месте, его продуцирует сама жизнь, практика: «защитные механизмы» старой системы стремятся подчинить, ассимилировать ростки нового, приспособить их к своей собственной пользе, что им до поры до времени (пока не грянут реформы и/или революции) как правило, и удается.
Упомянем в этой связи пример с выделением «несовершенной» конкуренции.
47
Начнем с того, что сам термин «грешит» редукционизмом: любое отступление от идеала свободной конкуренции есть несовершенство. Но главное не в этом: «несовершенная» конкуренция в economics рассматривается, по сути, как некоторое исключение из господствующей модели совершенной конкуренции, причем задачей экономической политики с точки зрения либерального мейнстрима является как раз восстановление этого «совершенства». Между тем для рынка на протяжении как минимум всего XX и начала XXI векоы правилом стало господство более сложной и более прогрессивной, нежели «совершенная» конкуренция, системы новых отношений координации (регулирующее влияние монопольных структур, государства и т.п.), которые мейнстрим пытается выдать за всего лишь видоизмененную (причем в худшую сторону) конкуренцию.
А теперь вернемся к поставленной выше проблеме качественных изменений в экономике, происходящих на протяжении последнего полувека как минимум. К важнейшим из них можно отнести следующие (авторы в данном случае всего лишь аннотируют известные из работ по постиндустриальной проблематике параметры)1.
Во-первых, изменения в природе технологий и, в частности, «факторов производства». Аксиомы economics включают выделение в качестве объекта исследования мира ограниченных массовидных ресурсов, удовлетворяющих массовидные потребности при рациональном поведении индивида (homo economicus), наличии достоверной информации и отсутствии так называемого фактора «неопределенности», а также трансакционных издержек. (Концепция трансакционных издержек интегрирована в современную науку, лежащую в рамках mainstream, но не в стандартный учебный курс economics.)
Однако по мере генезиса постиндустриального (информационного и т.п.) общества такие ресурсы, как культурные ценности, знания, know how, большая часть создаваемых творческой деятельностью информационных продуктов и многие другие наиболее дорогостоящие, конкурентоспособные, ключевые для прогресса экономики XXI в. ресурсы, становятся:
•	неограниченными в том смысле, что уничтожить информацию в процессе потребления нельзя, ее могут потреблять все и бесконечно без ущерба для самого продукта1 2 (хотя, безусловно, сам набор информационных ресурсов ограничен);
•	уникальными (они являются продуктом творческого труда и всякий раз как удовлетворяют, так и создают новую потребность);
•	невоспроизводимыми, но тиражируемыми при минимальных издержках (например, стоимость нескольких дискет и нескольких минут труда - достаточные издержки для тиражирования сложнейшего информационного продукта; всемирные информационные сети делают эти издержки еще меньшими3).
1 См.: Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология/Под редакцией В.Л. Иноземцева. М.: Academia, 1999; Социум XXI века: рынок, фирма, человек в информационном обществе./ Под ред. Колганова А.И. М.: ТЕИС, 1998.
2 Mulgan GJ. Communication and Control: Networks and the New Economics of Communication. -Oxford: Polity, 1991, p. 174; Crawford R. In the Era of Human Capital. N.Y., 1991 ,p. 11.
3 На место обмена товаров-эквивалентов в этом случае приходит тиражирование
48
Соответственно и потребности во все большей степени становятся уникальными и постоянно изменяющимися (что отражается в превращенной форме в феномене искусственной погони за новизной) и, кроме того, весьма далеко уходят от утилитарных благ и услуг1. Качества рационального экономического человека, и раньше не полностью определявшие поведение людей, модифицируются, а экономическая рациональность играет все меньшую роль* 1 2. Экономическая жизнь протекает в условиях, где неопределенность является ключевым фактором.
Продолжим. Качественные изменения происходят не только в факторах производства, но и в самих основах экономической жизнедеятельности: на смену индустриальным технологиям идут информационные, на смену репродуктивному индустриальному труду приходит творческая деятельность и т. д. Изменяется и структура общественного производства: растет не просто сфера услуг, но роль знаниеинтенсивной экономики3. Более того, среди важнейших стимулов и ограничений экономической жизнедеятельности даже в рамках капиталистической системы все большее значение приобретают не только соображения прибыли, но и глобальные ценности и проблемы (экологические, гуманитарные, геополитические и т. п.).
Более того, названные технологические трансформации создают предпосылки для изменений в основах экономических отношений. Подрываются реальные основы абстрактной модели совершенного рынка (конкуренция, эквивалентность обмена и т.п.), имеет место неотчуждаемость продукта творческого труда, по-иному распределяются издержки производства принципиально «непотребляемого» информационного продукта, формируются «адаптивные» корпорации и предпринимательство, имеющие «посткапиталистическую» природу, являющиеся «постбизнесом»4.
Однако в рамках стандартной модели economics все эти изменения либо игнорируются, либо указывается на то, что такие феномены выходят за рамки стандартного курса экономической теории.
Здесь, конечно, нельзя оставить в стороне мощную систему контрдоводов, опирающихся на факты торможения научно-технического прогресса в конце XX -начале XXI вв., «ренессанс» homo economicus на волне неолиберализма, прогресс мелкого независимого бизнеса в информационном секторе и сфере услуг, развитие массового промышленного производства в новых индустриальных странах, интернет-
материальных носителей информации и характерное для этого распределение издержек, когда рост числа потребителей данного (информационного) продукта (увеличение «спроса» ) вызывает снижение удельных издержек и может тем самым вызывать снижение цены (этот вывод сформулирован, в частности, П. Боккара. См: Альтернативы, 1996, №2, С. 174-176).
1 Woodward К. (ed.) The Myth of Information. Nadison, 1980.
2 Печчеи А. Человеческие качества. M., 1985; Фромм Э. Иметь или быть. М, 1990; Etzioni А., Lawrence P.L. (eds.) Socio-Economics: Toward a New Synthesis. Armonk. N.Y., 1991).
3 Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. N.Y., 1976; Naisbitt J. Megatrends. The New Directions, Transforming Our Lives. N.Y., 1984; Sakaya T. The Knowledge-Value Revolution or a History of the Future. N.Y., Tokyo, London, 1991.
4 Toffler A. The Adaptive Corporation. Aidershot, 1985; Drucker P. Post-Capitalist Society. N.Y., 1993.
49
торговля приносит большую симметрию информации и сокращает транзакционные издержки и т.п. Кроме того, современный прогресс информационных технологий сосредоточивается преимущественно в сфере финансов, торговли и других трансакций, далеких от созидания культуры как таковой. Это на первый взгляд позволяет «восстановить в правах» economics как описание механизмов функционирования рынка в условиях массового производства.
Но все эти контрдоводы указывают (за небольшим исключением) либо на мар-кетизацию («орыночнивание») нерыночных по своей природе процессов (творческая душа человека низводится до «человеческого», а солидарность и товарищество - до «социального» капитала, образование - до способа формирования профессионалов, адекватных рыночному спросу...), либо на всего лишь наличие определенных попятных тенденций, «откатов» и зигзагов в общей логике прогресса. Последнее порождает и еще один негативный феномен: наиболее важные факторы развития современного общества - творческая деятельность, высокие технологии, инновации - в развитых странах все более сосредоточиваются не в сферах «прорыва» (науке, образовании), не на решении экологических и социальных проблем, а в сфере обслуживания фиктивных сфер бизнеса, того, что мы назвали «превратным сектором» (финансовые спекуляции, масс-культура и производство иных симулякров - типичные примеры этого). И все же названные контртенденции «остановки прогресса», «ухода от прогресса» не отменяют общей закономерности: наиболее перспективные и прогрессивные сферы жизни современного социума в любом случае оказываются «по ту сторону» областей, являющихся собственным предметом economics.
Более того, даже реальные механизмы функционирования сферы трансакций (наиболее близкой для алкаемого economics «свободного» рынка) лишь отчасти описываются стандартной микро- и макроэкономической теорией. Последняя напоминает реальную жизнь данного сектора примерно так же, как политэкономия социализма напоминала реальную жизнь экономики дефицита и плановых сделок: «экономика классной доски» не хочет видеть того, что реально наиболее значимые трансакции в современном мире совершаются на основе методов неэкономического (политического, межличностного и т.п.) манипулирования подобного тому, как политэкономия социализма не хотела видеть блата и бюрократизма. Лишь развивающийся как продолжение экономике неоинстиутционализм отчасти фиксирует некоторые проявления этой тенденции, но даже не ставит вопроса об их обобщении и выделении качественных изменений в природе «рынка» (мы бы сказали - позднего капитализма), трактуя все это по прежнему в стиле некоторых отступлений от «совершенства». В результате специфические, характерные именно для этой новой экономики методы практического анализа и предвидения оказываются тем более эффективными, чем менее они опираются на аксиомы economics.1
Тем не менее, подчеркнем: было бы совершенно неверным считать, что выросшие на economics специалисты не способны «работать» с проблемами, лежащими «по ту сторону» массового материального производства, использующего ограниченные ресурсы. Они это делают, но делают, либо выходя за рамки аксиом
1 Ormerod Р. The Death of Economics. 2d edition. N. Y., 1997, p. 176-177.
50
этой теории, либо «греша» редукционизмом, сводя новый мир к привычным чертам старого, благо сделать это пока несложно, ибо эти новые феномены пока по преимуществу существуют только в обличье старых рыночных форм, описываемых economics, Подобно тому, как первоначально представители третьего сословия рядились под дворянство («мещанин во дворянстве»), вместо того, чтобы свершить [буржуазную] социальную революцию: отменить сословное неравенство и заставить дворянство жить по своим - буржуазным («мещанским») - новым правилам.
Однако differentia specifica рождающегося на наших глазах нового не-только-экономического мира далеко не сводимы к пунктирно выделенным выше изменениям в технологиях. Они обусловлены сложной системой отношений и противоречий.
Во-вторых, гигантские корпоративно-финансовые группировки, характеризующиеся комплексной структурой «многоканальных» вертикальных связей и власти (объемы оборота, капиталы таких группировок насчитывают многие сотни миллиардов - если уже не триллионы - долларов, превышая бюджеты многих стран), становятся реальными хозяевами мировой экономики.
Каждая из таких группировок включает несколько структурных уровней, связанных между собой сложной системой каналов власти. В основании, самом низу иерархии находится слой наемных работников (сотни тысяч человек), превращаемых в замкнутую касту корпоративных служащих данной системы компаний («фирма-семья»), зависимых во многих случаях от нее не только экономически, но и социально. На следующем уровне располагаются многообразные иерархические системы служащих-профессионалов и управляющих (десятки тысяч человек), причем эти системы характеризуются собственными закономерностями, ценностями и т.п. На среднем уровне - «многоэтажная» система финансовых институтов (банков, пенсионных фондов, многоуровневых холдингов, венчурных корпораций, спрятанных в оффшорах капиталов и т.п.). На верхнем уровне находятся реальные хозяева этих размытых финансово-хозяйственно-политических образований, сращенные с государственным аппаратом, СМИ и репрессивными организациями. Это обладающая не только собственностью, финансами и административной властью, но и прежде всего информацией и разветвленными каналами влияния на властные структуры на национальном и наднациональном уровнях номенклатура глобального капитала.
«Каналами» социально-экономических связей и распределения власти между названными уровнями становятся не просто «пучки» прав собственности, но и контроль за информацией, отношения управления и планирования, сложная «пирамида» внутреннего и внешнего финансового контроля, административного и иного внеэкономического регулирования, личная уния, психологический и культурный климат и даже «идеология» фирмы; «редуцированные», как бы «перенесенные» рыночные отношения (например, трансфертные цены) в рамках этих сложных комплексов играют подчиненную роль.
«Внутренняя» жизнь такой структуры становится важной частью предмета социо-политико-гуманитарно-ориентированной экономической теории (а не только менеджмента), ибо значительная часть экономических процессов и отношений, оп
51
ределяющих реальный облик сегодняшней экономики, складывается именно там. Эти процессы и отношения уже нельзя описывать как исключительно внутрифирменные отношения или собственно менеджмент: в ее рамках и вокруг нее складывается единый комплекс экономических (распределение ресурсов, доходов и отношений собственности, воспроизводственные пропорции, организация и мотивация труда), социальных (внутрикорпоративные «классы», образ жизни, ценности, межличностные отношения и отношения между социальными группами, стратификация) и волевых отношений, составляющих один из ключевых аспектов реальной социально-экономической жизни современного мира.
Что же касается «внешней» сферы отношений, то здесь следует сделать акцент на сложной системе гегемонии корпоративного капитала. Взаимодействия между корпоративными структурами строятся не столько как отношения на рынке с несовершенной конкуренцией, сколько как борьба центров локального регулирующего воздействия на экономику и общество, как столкновения в сфере учета и регулирования рынков товаров и услуг, в борьбе за контроль на рынке финансов и ценных бумаг (где создаются многоступенчатые «пирамиды» холдингов), в области межличностных отношений корпоративных элит и политико-государственных отношений. Вся эта сумма взаимодействий принципиально несводима к несовершенной конкуренции и требует не только дополнения economics некоторыми прикладными дисциплинами, но и подключения к анализу методологии и теории того, что мы здесь называем социо-политико-гуманирано-ориентированной экономической теорией или постклассической политэкономией.
Продолжим. Вокруг этих финансово-экономико-политических корпоративных группировок «вращается» огромная совокупность мелких фирм и частных предпринимателей, зависимых от них технологически, финансово, информационно и т.п. «Оболочкой» этой системы являются многочисленные клиенты (customers) данной группировки, зависимые от нее не только как потребители, но и как индивиды с определенным образом жизни (один из самых простых примеров - «поколение пепси»).
Система социально-экономических отношений в области взаимодействия труда и капитала, капитала-собственности и капитала-функции (хозяев корпорации и ее управляющих подсистем; в западной экономической науке в этом случае обычно говорят об отношениях «принципал-агент») принципиально несводима лишь к рыночным взаимодействиям. Здесь требуются исследование (и отображение в преподавании) сложного комплекса отношений собственности, распределения, воспроизводства, эффективности (понимаемой преимущественно не в неоклассическом духе), учет многообразных социальных факторов и т.п.1. При этом социально-экономические отношения также окажутся пронизаны гегемонией корпоративного капитала.
1 В некоторых современных учебниках, не сводящих свое содержание к изложению стандартной микро- и макроэкономической теории и опирающихся на более широкий круг теоретических представлений, эти вопросы отчасти включаются в учебный курс (Samuelson Р., Nordhaus W. Economics. 12th edition. N.Y., 1985).
52
В-третьих, необходимо учесть, что названная гегемония корпоративных структур сталкивается со сложной системой противодействий гегемонии капитала, лежащих опять-таки далеко не только в сфере конкуренции на рынке. Деятельность различных организаций трудящихся и граждан (профсоюзы, старые и новые социальные движения, NGO)1, превращение творческих способностей индивида (принципиально не сводимого в этом случае к homo economicus) в важнейший фактор прогресса, глобальные ограничения и геополитические факторы - все это делает реальные социально-экономические отношения между агентами современного мирового хозяйства качественно более сложными, нежели стандартная модель функционирования рынка. Все названные выше проблемы можно изучать и описывать на языке и при помощи аппарата economics только с очень большими натяжками.
Нам, пожалуй, возразят: а «стандартная» микро- и макроэкономическая проблематика эти вопросы и не включает! Вот именно. Попытки отнести указанные проблемы в область социологии и политологии отражают лишь нежелание выяснять их реальную экономическую подоплеку. Здесь вновь проявляются ограничения «экономического империализма» пытающегося свести все не-экономические общественные взаимодействия к рыночным формам и необходимость перехода (возврата) к иной методологии - включения социо- политике- гуманитарно- эко- ориентированной методологии в поле экономико-теоретических (политэкономических) исследований, т.е. той самой методологии «эко-социо-политико-гуманитарной «экспансии», о которой мы в данном тексте и ведем речь. Специалистам в области экономики надо заниматься этими кажущимися не-экономическими процессами, следовательно, надо владеть не только привычным «стандартом», но и теориями, помогающими исследовать и понять названные процессы. А это значит - изучать и развивать, преподавать данные теории, а не просто дополнять микро- и макроэкономику рядом прикладных дисциплин.
В-четвертых, современная глобальная социально-экономическая жизнь -это не только единый мировой рынок товаров, рабочей силы, капиталов и т.п., но и система глобальных проблем и противоречий. Начнем с необходимости учета в экономической теории (и соответствующей учебной дисциплине) того факта, что глобальные проблемы являются ныне по меньшей мере столь же значимым детерминантом реальной экономической жизни, сколь и законы рынка, столь любимые economics. Поскольку первые не отображаются при помощи вторых (а если и отображаются, то опять же методом редукционизма - нагромождения все новых «исключений» из базовой модели функционирования рынка, когда, например, вся специфика новых отношений общества и природы на основе ноосферных принципов сводится к «провалам рынка»), то здесь исследователю и субъекту образовательного процесса опять же крайне важно освоить далеко выходящий за рамки economics
1 См.: Кто сегодня творит историю: альтерглобализм и Россия. Под ред. А. Бузгалина и Л. Ожогиной. М.: Культурная революция, 2010; Кто творит историю - II: альтерглобалистские практики социальных движений и НПО. / Под ред. И. Абрамсона, П. Линке, А. Бузгалина, Л. Ожогиной. М.: Культурная революция - ТЕИС, 2011.
53
круг теоретических представлений.
Продолжим наши размышления об экономике начала нынешнего века еще одним - пятым в нашем перечне, жестким утверждением: economics мало адекватен для анализа специфики современного мира как единой глобальной социально-экономической системы. Последнее едва ли не с очевидностью означает следующее: хотя в экономической теории и образовании можно исходить из различных парадигм, но наиболее перспективной из них уже сейчас является подход к объекту экономической теории как единому мировому социально-экономическому организму, а не просто сумме атомизированных рыночных агентов и национальных государств1.
В этом организме противоречиво едины, пронизаны одним системным качеством все три мира. Рынок (а точнее, система форм хозяйствования, характерных для «позднего капитализма») является лишь одним из механизмов функционирования этой социально-политико-экономической мегасистемы, но реальная социально-экономическая власть (а значит, распределение ресурсов и доходов, направления трансакций и т.п.) в этом (нашем) мире принадлежит сложно организованным кланово-корпоративным международным и супер-национальным структурам (их «элитам»), отношения между которыми строятся далеко не по правилам конкуренции (пусть даже «несовершенной»), описываемым economics.
Структура современной мировой социально-экономической системы давно уже стала системой отношений не только между государствами, но и между ТНК и внутри них (в том числе как бы «внутрифирменных»); эти отношения регулируются на наднациональном уровне и по особым законам; в мире формируются сложные симбиозы развитых и развивающихся стран; эта система пронизана специфическими противоречиями (и не только «Север-Юг»); в мировом хозяйстве функционирует не только единый мировой финансовый и т.п. рынок, но и единая (хотя и глубоко противоречивая) система глобальных политико-экономических отношений.
Последняя принципиально несводима к совокупности национальных рыночных экономик, связанных отношениями внешней торговли и движением валют. Не секрет, что economics отводит одну-две заключительные лекции именно этому предмету, выводя мировую экономику в особый курс. Но проблема в том и состоит, что для понимания этого курса, то есть специфики глобальной экономики как единого целого, теоретические постулаты и модели economics, составляющие главную «начинку» современных курсов мировой экономики, принципиально недостаточны. Необходимо предварительное проникновение в законы и противоречия глобальных политико-экономических отношений.
Более того, на пути к формированию парадигмы глобальной экономики как единого целого стоит сохраняющаяся до ныне существенно иная установка: рассмотрение современной экономики развитых стран (по преимуществу, США) как некоего эталона, образца, «стандарта». Все остальные экономические системы рассматриваются как большие или меньшие отклонения от этого «стандарта», при
1 Wallerstain I. The Modem World System, vol. 1,2. N.Y., 1974,1980.
54
чем априорной (не подвергаемой сомнению в рамках mainstream) целью их эволюции является приближение к названному идеалу. В рамках некоторых тенденций (например, социал-демократической направленности) такой идеал может варьировать, но парадигма остается неизменной.
Такая же логика работает и при исследовании трансформационных экономик.
Наконец, обращаясь к экономике России, то есть к тому объекту, который для нас как исследователей и преподавателей представляет наибольший интерес, мы не можем не зафиксировать, что она является системой, находящейся в процессе качественных изменений всей совокупности социально-экономических отношений и институтов.
Более того, даже чисто рыночные на первый взгляд механизмы (например, формирование цен) на деле в России (как и во многих других трансформационных экономиках) действуют иначе, нежели это описывают классические модели микроэкономики. Российская экономика даже зарубежными исследователями квалифицируется как кланово-корпоративная, номенклатурно-мафиозная и т.п., причем все эти термины используются не в качестве «красного словца», а как категории, позволяющие охарактеризовать наиболее существенные ее черты.
Мы уже не раз писали о том, что специфику трансформационных экономик нельзя понять только как некоторую особенность привычных микро- и макроэкономических закономерностей'. При помощи economics можно (но всегда ли нужно?) перевести выявленные другим путем особенные черты на привычный для mainstream язык или зафиксировать отклонения (совпадения) «стандартных» и российских процессов. Однако это будет столь же «плодотворно», сколь описание человека как особого рода обезьяны.
Таким образом, необходим выход за рамки господствующей ныне парадигмы economics как теоретически и практически недостаточной для исследования и отображения глобальной мировой экономики (и в том числе трансформационной экономики России) в силу несоответствия аксиом и багажа mainstream реалиям современной экономической жизни; развитие взгляда на экономическую жизнь как единый мировой организм, неравномерно и противоречиво переходящий в новое качество...
К проблеме плюрализма экономических теорий
Даже предложенные выше весьма беглые заметки об ограниченности economics позволяют вновь, продолжая аргументы сотен известных ученых, тысяч мало- и просто не- известных преподавателей, десятков тысяч студентов, сделать вывод: для успешного развития экономической теории вообще, а в эпохи перемен в особенности, должны быть характерны плюрализм, равноправие и диалог различных теоретических школ при доминировании междисциплинарного
1 Бузгалин А. Переходная экономика. М., 1994; Бузгалин А., Колганов А. Теория социально-экономических трансформаций. М., 2003; Бузгалин А. (ред.) Трансформационная экономика России. М., 2006.
55
подхода. В эпоху перемен ученый (и его собрат-педагог), желающий оказаться, что называется, «на передовых рубежах», должен быть способен к критическому восприятию любых устоявшихся теорий, к сомнению в аксиомах, открыт к диалогу с новым, уметь видеть странное в обыденном, привычном мире (в эстетике существует очень точное понятие: «остранение»; как у Льюиса Кэрролла: «Чем дальше, тем страньше»1).
Едва ли не единственный путь к формированию такой способности и, более того, установки у исследователя - разностороннее, не догматическое образование, построенное по принципу постоянного сомнения, поиска точек взаимодействия различных парадигм, взаимной критики. Применительно к нашей теме данная установка может быть прокомментирована следующим образом.
Во-первых, опасным (в частности, с точки зрения угрозы утраты открытости и диалогичности теории) является характерное для современной ситуации в экономической науке и образовании доминирование (причем едва ли не абсолютное) economics как базовой, универсальной системы знаний и языка. Очень частыми в России стали параллели между необходимостью всеобщего знания «марксизма-ленинизма» (в нашем недавнем прошлом) и необходимостью всеобщего знания economics (в нашем настоящем) как основ любой научно-педагогической деятельности. Не знать economics нельзя, но не хуже ли знать только economics?
Между тем множество подходов лежит в стороне от mainstream, а иные и вообще не связаны с этой линией. Многообразие теорий и их равноправие как принцип науки вообще мало кем подвергается сомнению. Тем более странно (опять же с принципиальной точки зрения) характерное ныне для России (как, впрочем, и для большинства других стран) некритическое копирование американских стандартов экономического образования с абсолютным доминированием лишь одной из школ. Но надо ли нам воспроизводить этот уходящий в прошлое образец?
Во-вторых, принципиально важным является акцентирование междисциплинарного подхода и соответственно наиболее пристальное внимание к тем школам в области экономической теории, которые в наибольшей степени открыты в этом направлении, обращаются к предмету, лежащему на пересечении различных пластов жизни общества, не замыкаясь экономикой в узком смысле слова. A economics - это дисциплина, специально акцентирующая узко экономический подход. И если сегодня реальные курсы микро-, а особенно макроэкономики включают в дополнительных главах сведения из других дисциплин, то это не является органической частью mainstream как таковой, а представляет собой лишь уступку давлению обстоятельств.
Иными словами, необходимо признать, что предмет нашей теории и нашего образования вышел далеко за рамки описания абстрактных основ функционирования рыночной экономики, что является действительным (а не декларируемым во введении) предметом economics.
1 Акцент на этом слове-понятии «страньше» мы позаимствовали из блестящего выступления Д.Г. Плахотной на методологическом семинаре кафедры политической экономии экономического факультета МГУ.
56
В-третьих, для открытости и диалогичности теоретических исследований и соответственно открытости и диалогичности учебного процесса необходимо использование различных методов и, что не менее важно, различных языков науки. Точно так же, как невозможно вести естественнонаучные исследования на языке богословия (как тут не вспомнить хрестоматийный пример из средневековой схоластики: «Треугольник АВС подобен треугольнику А'В'С по велению божьему...»), так же невозможно исследовать глобальную экономику периода генезиса информационного общества и качественных социальных трансформаций, используя только язык economics. Для таких исследований, для такого образования нужны выход за рамки одного языка и использование языков различных научных школ экономики и смежных дисциплин. В еще большей степени сказанное касается необходимости «задействования» разных методов исследования, ибо метод не был и не может быть безразличен к предмету и содержанию науки.
Наконец, важнейшей задачей ученых-экономистов России является творческое воспроизведение достижений отечественной теории в критическом сравнении с западными разработками. При этом под отечественной экономической мыслью мы подразумеваем не только работы российских экономистов до 1917 г., но и советскую политическую экономию, содержание которой в действительности не сводилось лишь к апологии «социализма»1. Впрочем, это особая материя, требующая специального исследования.
Итак, для научных исследований и образования в области экономики, адекватных «вызову» качественно изменяющегося глобального мира, необходимы подлинное равноправие и диалог научных школ, языков и методов. Без этого современный специалист, аналитик не сможет ни сформироваться, ни вести плодотворных исследований, особенно фундаментального свойства.
Сказанное выше - не более (но и не менее) чем система взаимосвязанных гипотез, которые в данном материале не доказываются, а формулируются. Их обоснование представляет немалую теоретическую проблему. Более того, окончательно их можно будет доказать только тогда, когда изменятся, станут действительно демократическими, диалогичными отношения в науке (как сфере практики) и появится «социальный заказ», заинтересованность социума и его лидирующих сил в выявлении сущностных закономерностей социально-экономической организации мира XXI в.
А теперь пойдем дальше, сделав некоторые выводы.
Вывод первый: economics и лежащие в его основе политико-экономические теории отображают лишь часть реальной экономической жизни (преимущест
1 Отчасти это показано в последнем томе «Всемирной истории экономической мысли» (под. ред. Черковца В., Радаева В. М., 1997), в дискуссии о российской школе экономической мысли, проходившей на страницах журнала «Вопросы экономики», а так же в монографии А.С.Шухова о советской экономико-математической школе (См.: Шухов Н.С., Фрейдлин М.П. Математическая экономия в России (1885 -1995). - М.: Наука. 1996) и др.
57
венно превращенные формы функционирования рыночной экономики в рамках постулатов общей теории равновесия) и неадекватны для исследования (не дают достаточных знаний в процессе образования) многих реальных и значимых социально-экономических процессов современной глобальной экономики; для их исследования, изучения необходимо отвести данному течению подобающее ему место, включив в круг других школ экономической теории.
Вывод второй: для ученого (и студента), стремящегося осмыслить современный социально-экономический строй в его качественной специфике, необходимо не только овладеть азами economics, но и критически, творчески освоить методологию и теорию различных политико-экономических школ. В противном случае научные разработки и практические рекомендации в недалеком будущем окажутся теоретически малоплодотворными и неадекватными запросам практики.
Возможные коррекции программ и учебных планов вузов в области экономической теории
Ниже мы не претендуем на то, чтобы предложить целостную систему рекомендаций в области организации учебного процесса и методики преподавания (эта тема вполне заслуживает особой разработки). Ограничимся лишь отдельными ремарками, касающимися только тех выводов, которые прямо вытекают из представленных выше рассуждений.
1. Если мы планируем подготовку студентов, которые не будут в будущем профессионально заниматься экономикой, то для них, по-видимому, значимость курсов, коротко излагающих азы economics (этакую своеобразную «арифметику» функционирования рынка), окажется столь велика, сколь много эти курсы будут связаны с пониманием некоторых экономических реальностей. Но им в большей мере будет полезно узнать нечто иное, а именно: что такое экономическая жизнь в разных обществах, как она влияет на человека, почему так или иначе устроены эта жизнь и наше поведение, почему одни люди готовы на все ради денег, а другие ориентированы на социо-гуманитарные ценности; почему в США или России социальная защита развита минимально, а социальное неравенство высоко, а в Швеции или Финляндии высокая инновационность экономики достигается в рамках социал-демократической модели, когда топ-менеджер «Нокии» получает всего лишь в 10 раз больше рабочего, а не 1 000 как в российских нефтяных кланах; почему несколько сот семей владеют тысячами миллиардов долларов, а более миллиарда жителей Земли живет в среднем на 70-100 центов в день; случаен ли был мировой экономический кризис 2008-2010 гг.; как и почему развивалась или оказывалась в кризисе отечественная экономика и каково ее место в глобальной хозяйственной системе... Для ответа на эти вопросы нужен особый курс экономической теории, основы которого ориентированы, скорее, на политическую экономию, и лишь дополнены economics.
2. С одной стороны, во всех вузах, где студент для своей будущей профессиональной деятельности должен получить знания о рыночной экономике, преподавание economics как одной из дисциплин, дающих знания об основных механизмах
58
функционирования рынка и лежащих па стыке политической экономии и прикладных экономических наук, безусловно необходимо в развернутом виде При этом для студентов экономических вузов следовало бы гораздо полнее, нежели в современных базовых учебниках, освещать теоретические основы economics (нынешний студент-экономист, научившись решать стандартные задачки, как правило, не может обосновать правомерность теории предельной полезности или факторов производства); указывать на все те практические и теоретические социально-экономические проблемы, которые лишь затрагиваются в базовом курсе, но анализируются на основе других теорий, поясняя, почему именно так обстоит дело; обязательно дополнить базовый курс основами не только неоинституционализма, но и классического институционализма, экономики развития и экономической компаративистики, показать и Т.Д.
С другой стороны, для формирования студента-экономиста, способного осмыслить основные пласты глобальной экономики периода генезиса информационного общества и трансформации «постсоциалистичсского» мира, а также творчески и критически («отстраненно») анализировать сложные социально-экономические процессы современности (а тем более - развивать экономическую теорию и вести содержательный анализ новых, ранее неизвестных теории эмпирических феноменов), необходимо полипарадигмальное преподавание экономической теории. Оно должно начинаться с классической политической экономии и заканчиваться поскт-классической политической экономией и включать широкий набор курсов по истории экономической мысли и сравнительному анализу ее основных современных течений.
В процессе преподавания экономической теории для решения этих задач можно предусмотреть следующие курсы (речь идет о подготовке специалистов в области экономической теории и экономистов-аналитиков).
Во-первых, курс «Классическая политическая экономия», предусматривающий раскрытие многообразия и точек соприкосновения основных школ политической экономии в решении важнейших вопросов экономической жизни, начиная с предмета и метода, включая трактовку таких понятий, как товар и стоимость, деньги, капитал, собственность, воспроизводство и т.п. Такой курс (особенно семинары, ролевые игры, диспуты) помогает студентам понять азы различных подходов к исследованию экономической жизни, аргументы и обоснование различных научных школ, научить студентов критически воспринимать те или иные взгляды, вести полемику, самостоятельно формировать предпочтения и аргументировать свою позицию, обладая минимально необходимыми для этого знаниями.
Во-вторых, курс «Пост-классическая политическая экономия», посвященный политико-экономическому исследованию современных рынка, денег, капитала, корпоративных структур, государства, глобализации и глобальных проблем, а так же социальных, политических, экологических и культурных аспектов экономики, включая экономические основы социальной структуризации, проблем взаимодействия экономики и технологических процессов.
В-третьих, курс «Введение в компаративистику (сравнительный анализ экономических систем)», дающий необходимый минимум знаний о реальном
59
функционировании разнообразных экономических систем (развитых, развивающихся и т.п.) в условиях становления глобальной экономики. Основой для освоения этого курса послужат именно те знания, которые студент получит в процессе анализа различных политико-экономических подходов, разных трактовок экономических систем.
Продолжением данного курса может служить курс «Теория социально-экономических трансформаций», где также используется широкий спектр теоретических подходов (от марксизма и институционализма до традиционной микро- и макроэкономики). Главное внимание в рамках этого курса уделяется генезису глобальной экономики и качественным изменениям экономической жизни в процессе генезиса информационного общества, а так же проблемам эволюции отечественной экономики
В-четвертых, для студентов-старшекурсников бакалавриата и студентов магистратуры может быть предложена система теоретических семинаров (методология экономической теории, соотношение и потенциал различных экономических теорий, глобальная экономика знаний). В рамках таких занятий студенты в значительной степени самостоятельно (но под руководством профессора), работая с источниками, статистическим материалом, ведя очные и заочные диалоги, готовя рефераты и коллективные проекты смогут получить навык самостоятельной исследовательской творческой деятельности как будущие аналитики, консультанты, преподаватели.
На первый взгляд такой учебный план (минимум два уровня economics и два -политической экономии, курс компаративистики и теории трансформаций, спецсеминары, итого около 8 часов в неделю на протяжении четырех семестров) покажется перегруженным теорией и не соответствующим интересам студентов1. Действительно, в большинстве случаев современный студент стремится получить в первую очередь определенный объем прикладных знаний и навыков, которые он мог бы использовать для работы бухгалтером, менеджером низшего или среднего звена и т.п. Но жизнь меняется. В недалеком будущем наиболее престижными станут специальности аналитиков и консультантов, а для них требуется, прежде всего, способность к самостоятельному мышлению, критическому освоению информации, то есть все то, что можно получить лишь в рамках фундаментальной полипарадигмалыюй подготовки.
Есть и еще одно, принципиальное соображение: образование есть фундаментальная общественная ценность (сфера формирования социальноответственной Личности, Гражданина), а не одна из сфер предоставления услуг на рынке и потому содержание образования (в единстве обучения и воспитания) не должно редуцироваться к краткосрочным трендам рыночного спроса.
Итак, если мы хотим выпускать не только узких специалистов по прикладным дисциплинам, готовых воспроизвести лишь основы black board economy и имеющих узкопрофессиональные знания, но и молодое поколение экономистов, способных
1 Авторами подготовлены и учебные материалы по этим курсам (программы, учебники); их практическая апробация прошла на экономическом факультете МГУ.
60
анализировать все многообразие социально-экономической жизни, критиковать и творчески развивать существующие концепции (то есть творцов новых знаний), понимающих экономические основы социальных, политических и идейных противоречий в современном мире, мы должны дать им представление не только об economics, но и о всем комплексе современных социально-экономических теорий, о реальной сложности глобальной экономики на пороге нового тысячелетия. Иначе -новый догматизм. Иначе - умирание оригинальной отечественной социально-экономической теории и вчерашний день американской науки...
61
М.И. Воейков
Политическая экономия: классика и современность
Введение
С чего начинается политическая экономия? Вот актуальный вопрос, на который можно услышать самые разные ответы. Сегодня почему-то популярным стало называть Антуана де Монкретьена, который в 1615 г. выпустил свою единственную книгу «Трактат по политической экономии», как первооткрывателя политической экономии. Конечно, он, возможно, был первым, кто случайно наткнулся на этот термин. Но и что толку? Об этом Монкретьене, «малозначительном авторе XVII века», по мнению Й. Шумпетера1, очень трудно найти в литературе что-либо вразумительное.1 2 Наиболее точный и квалифицированный ответ на вопрос: «С чего начинается политическая экономия?» дает ныне почти забытый крупнейший советский политэконом И.И. Рубин. «Она началась, - пишет Рубин, - с рассуждений и споров меркантилистов XVII в. о заработной плате, о прибыли, о ренте, т.е. она началась с вопросов, относящихся к распределению совокупной стоимости между различными общественными классами. Она отражала борьбу общественных классов за их позиции в данной системе производственных отношений людей. Политическая экономия сложилась в результате ожесточенной борьбы разных классов и групп. Она сложилась, как наука о заработной плате, прибыли, ренте, словом, как наука о системе стоимостей, или производственных отношений людей»3. Но начало политической экономии в строгом смысле слова Рубин связывает исключительно с Адамом Смитом и его трудом «Исследование о богатстве народов» (1776 г.). Именно с этого момента по мнению Рубина политическая экономия перестала быть собранием отдельных рассуждений или придатком к философии и естественному праву: она выступила как самостоятельная, систематически и связно изложенная теоретическая наука. Решающая заслуга Смита, пишет далее Рубин, состоит в том, что «он поставил
1 Шумпетер Й. История экономического анализа. В 3-х т. Т. 1. СПб., 2001. С. 25.
2 Исключение составляет издание «Мировая экономическая мысль сквозь призму веков», где в 1 томе даются выдержки из единственного труда Монкретьена и небольшой очерк о нем М.А. Слудковской. Последняя пишет, что «Трактат» Монкретьена последний раз был переиздан лишь в 1889 г. Однако, далее пишет, вероятно единственный отечественный читатель этого трактата, «старофранцузский язык, стиль многовековой давности, бесчисленные подробности делают чтение произведения Монкретьена чрезвычайно долгим и трудным» (Мировая экономическая мысль сквозь призму веков. Т. 1, М., 2004. С.168). Да и сами приводимые выдержки из «Трактата» убеждают в том, что это всего лишь набор многословных, порой изысканных советов «королю и королеве» в обычном меркантилистском Духе.
3 Рубин И. Диалектическое развитие категорий в экономической системе Маркса. // Под знаменем марксизма, 1929, № 4. С. 85.
62
политическую экономию на путь теоретического изучения реальных явлений капиталистического хозяйства. На этой заслуге основана слава Смита как основателя политической экономии». Даже труд Дж. Стюарта «Принципы политической экономии», который вышел в свет за десять лет до книги А. Смита, считает Рубин полным «неразработанных и ложных положений». И только Смит «поставил политическую экономию на путь теоретического изучения реальных явлений капиталистического хозяйства. На этой заслуге основана слава Смита как основателя политической экономии»1. Иными словами, меркантилисты и физиократы - это еще не политическая экономия. Именно выделение труда как основы экономического процесса и соответственно политической экономии составляет заслугу классической школы политической экономии. «В трудв, - пишет Рубин, - они нашли глубокую скрытую основу всех экономических явлений и своею теорией трудовой стоимости заложили основы политической экономии, как науки социальной»1 2.
Таким образом, классическая политическая экономия как наука начинается с Адама Смита и заканчивается товарно-капиталистическим хозяйством, т.е. тем анализом, который осуществил Карл Маркс.3 Тем не менее, на вопрос «Что такое политическая экономия?» до сих пор нет однозначного ответа.
Что изучает политическая экономия? Сначала полагали, что она изучает богатство народов, все народное хозяйство, всю экономическую систему. Постепенно, по мере дифференциации экономических наук стали суживать и предмет политической экономии. Дело дошло до постановки вопроса - а есть ли вообще место политической экономии в системе экономического знания?4 Таким образом, до сих пор консолидированного мнения большинства специалистов о предмете политической экономии нет. И были все основания у Й. Шумпетера заметить, что «термин “политическая экономия” разные авторы трактуют по-разному»5. И это действительно так.
В российской научной традиции на вопрос «Что такое политическая экономия?» пытались ответить уже два раза. Первый был И.И. Скворцов-Степанов,
1 Рубин И.И. История экономической мысли. Изд-е 3-е. - М.-Л.: Госиздат, 1929, С. 154,165.
2 Там же, С. 280.
3 Политическая экономия, которая развивалась в течении столетий, писал Рубин, «получила завершение в системе Маркса» (Проблемы экономики, 1929, № 4-5. С. 204). И это вполне созвучно современным представлениям. А.И. Татаркин и В.Л. Берсенев также пишут: «Экономическая теория К. Маркса фактически завершила эволюцию классической школы политической экономии» (Татаркин А.И., Берсенев В.Л. Политическая экономия и economics: особенное и общее //Журнал экономической теории, 2006, № 4. С. 6).
4 Под таким названием в конце 2010 г. прошла научная конференция в Институте экономики РАН, которая вызвала известный интерес среди политэкономов. См.: Либман А.М. Есть ли место политэкономии в современной экономической науке? (Конференция НЭА и ИЭ РАН) // Журнал новой экономической ассоциации, 2010, № 8; Анисимова Г.В. Проблемы политической экономии (о научной конференции «Есть ли место политэкономии в современной экономической науке») // Вопросы экономики, 2011, № 8.
5 Шумпетер Й. История экономического анализа. Т. 1. СПб., 2001. С. 25.
63
который посвятил ему специальный доклад в 1925 г. Позиция И.И. Скворцова-Степанова, состоящая в расширительной трактовке предмета политической экономии и отвергнутая на дискуссии 1925 г. почти всеми ее участниками, каким-то странным образом стала основой для дальнейшей советской политической экономии. Но об этом ниже. Вторым был Л.А. Леонтьев, выпустивший по таким названием (но уже без вопросительного знака) книжку в 1956 г. Этот автор оказался более осторожным и, возможно, более квалифицированным политэкономом, но тем не менее допустил в угоду времени и себе ряд бездоказательных пассажей. Например: «В эпоху капитализма существуют три основных направления в экономической науке: буржуазная политическая экономия, пролетарская политическая экономия и мелкобуржуазная политическая экономия».1 Но ведь очевидно, что не может существовать одновременно три разных науки с одним и тем же названием, изучающих один и тот же предмет. Один предмет изучения имеет одну науку. Таким образом, две попытки ответить на вопрос «Что такое политическая экономия» оказались неудачными. И этим вызвана моя третья попытка.
О значении политической экономии
Сегодня в России политическая экономия как-то заглохла. В вузах многие кафедры политэкономии теперь переименованы и преподают в основном макро- или микроэкономику с начатками «общей теории». Исчезла специальность «политическая экономия» и в диссертационных советах. В общем, политэкономы превратились в вымирающих животных. Правда, некоторые политэкономы пытаются, пока безуспешно, бороться за существование своей науки. В конце 2002 г. группа известных ученых обратилась к тогдашнему министру образования Российской Федерации с письмом, где говорилось о необходимости «в государственных стандартах восстановить политическую экономию как общетеоретическую дисциплину и как науку в российской классификации наук»1 2 Среди подписавших это письмо были такие известные и авторитетные ученые, как академики РАН Л.И. Абалкин и А.Г. Аганбегян, доктора экономических наук Д.В. Валовой, Р.С. Гринберг, А.Г. Порш-нев, А.А. Пороховский, В.Т. Рязанов, Д.Е. Сорокин, И.И. Столяров, А.А. Шулус, Ю.В. Якутии и другие. Всего 28 человек. Но ничего не помогло, и до сих пор ничего не восстановили.
В этой связи возникают естественные вопросы. Может быть, действительно политическая экономия представляет собой устаревшую научную дисциплину, остаток идеологических схем советского периода? Может быть, политэкономию нужно также отбросить (или преодолеть), как она почти преодолена в западной англоязычной литературе? А если сохранять и восстанавливать политэкономию "как общетеоретическую дисциплину", то, собственно, какую? Советского периода или какую-то
1 Леонтьев Л.А. Что такое политическая экономия.-М.: «Московский рабочий», 1956. С. 11.
2 См.: «Экономика и жизнь», 2009, № 48; Абалкин Л.И. Стратегия: выбор курса. М., 2003. С.
205; Валовой Д.В. Блеск и нищета политэкономии. М., 2003. С. 102.
64
другую? Очевидно, что советскую политическую экономию, плотно пропитанную идеологическими догмами своего времени, в полном объеме восстанавливать сегодня невозможно. Можно, наверное, было бы освободить ее от этих догм и преподавать «зерна истины», которые там, наверняка, есть. Но как отделить догмы от зерен? Как найти согласие большинства научного сообщества по этому вопросу? Все это, видимо, потребует многих лет, а то и десятилетий научных дискуссий. Восстанавливать старую политэкономию времен М.И. Туган-Барановского, очевидно, бесперспективно в начале XXI в., хотя там тоже много, и даже больше, чем где бы то ни было, «зерен истины». А импортировать зарубежную политическую экономию невозможно, ибо ее там просто нет. Все эти вопросы довольно существенны. И, думается, совершенно прав Д.Е. Сорокин, когда ставит этот вопрос с обнаженной ясностью: “Политическая экономия может лишиться статуса отрасли научного знания, лишь если доказано, что изучаемые ею связи не существуют, или что они для своего познания требуют принципиально иного, нежели тот, которым располагает политэкономия, научного инструментария... Таким образом, необходимо выяснить; существует ли в объективной реальности тот предмет (объект) исследования, который может быть научно освоен исключительно в рамках политико-экономического подхода?”1 И это, действительно, самое главное.
Ведь как ни уважай и цени политэкономию, нельзя же думать, что роль, значение и функции политической экономии всегда и везде неизменны. Но если меняется роль политической экономии - то как она меняется? Все эти вопросы продиктованы не только гримасами сегодняшней идеологической жизни, когда одну тоталитарную идеологию пытаются заменить другой - почти тоталитарной. Или вообще жить без всякой идеологии, как живет крупный рогатый скот. Поэтому его легко и удобно вести на убой в нужное время и в нужном месте. Неужели граждан нашей страны кто-то хочет превратить в такой скот? Политическая экономия, возможно, та единственная наука, которая дает понимание глубинных основ общества, в котором живешь, своей гражданской позиции, динамики общественного развития.
Отмена политической экономии как научной и вузовской дисциплины очень выгодна тому правящему классу, который хочет навязать свою правоту всему остальному населению как раз в тот момент, когда этот класс переходит к развертыванию именно товарно-капиталистических отношений. А без политэкономического знания население неспособно понимать ни экономического устройства общества, ни активно принимать участие в его совершенствовании. Об этом еще в самом начале XIX в. писал Ж.-Б. Сэй: «В стране, пользующейся представительным правлением, каждый гражданин обязан изучать политическую экономию уже потому, что там каждый призван к участию в обсуждении государственных дел»1 2. Так, по Ж-Б. Сэю выходит, что каждый гражданин обязан изучать политическую экономию, если хочет быть активным участником
1 Сорокин Д. Политическая экономия для России // Российский экономический журнал. 2001. №2. С. 79.
2 Сэй Ж.-Б. Трактат по политической экономии. Бастия Ф. Экономические софизмы. Экономические гармонии. М.: Дело, 2000. С. 24.
65
гражданского общества. Т.е. гражданское общество и политическая экономия органически связаны. Уместно здесь привести слова и К. Маркса, «что анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии»1. Политическая экономия, таким образом, объясняет классовое состояние общества и классовое распределение социального продукта. И в этом случае замена политической экономии неоклассической либеральной экономической теорией очень удобна, ибо последняя социальную проблему представляет как индивидуализированную проблему отдельных людей, «имеющих дело с ограниченностью ресурсов (редкостью) и одинаково озабоченных лишь максимизацией полезности хозяйственных благ»1 2.
Политэкономическое исследование - это не только и даже не столько сугубо экономическое исследование материального процесса. Последним занимаются конкретные экономические дисциплины - или отраслевого разреза: экономика промышленности, экономика транспорта, экономика туризма, экономика строительства и т. п„ или народнохозяйственного: финансы и кредит, денежное обращение, экономическое планирование, размещение производительных сил и т. п. Политическая экономия изучает преимущественно идеологию этого процесса, то есть, что и как отражается в головах и поведении людей в связи с их отношениями по производству вещей. За производством вещей политэкономия видит людей и объясняет их действия. Таким образом, политическая экономия состоит из различных концепций и воззрений, которые интерпретируют живую материю экономического процесса, и служат основой для формирования той или иной экономической политики. В конце концов, политическая экономия - это идеологическая и политическая наука. Конечно, это не означает, что политическая экономия должна отражать или выражать только идеологию «марксизма-ленинизма», как, видимо, думают ее гонители. Идеологий, в том числе экономических, множество. Наука, которая отражает (можно сказать точнее, формирует) экономическую идеологию буржуазного общества, ее разрабатывает, развивает, и носит название политической экономии. Если выхолостить из политической экономии идеологические и политические сюжеты, по необходимости все сведется к «Экономиксу». Это, собственно говоря, и происходит в западной (англоязычной) литературе, где политические и идеологические проблемы все больше отходят к политологии или социологии3.
Между тем, в ведущих англоязычных странах политической экономии как таковой сегодня нет. Конечно, что-то еще есть. Например, «радикальная политическая экономия» или журнал «Journal of Political Economy». Но вот учебника «Политиче
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., Т. 13. С. 7.
2 Теория капитала и экономического роста. Под ред. С.С. Дзарасова. М.: Изд-во МГУ, 2004. С. 72.-100.
3 В этой связи любопытно задуматься, почему некоторые успешные политэкономы еще в советское время потянулись в социологию и там снискали общественное признание (например, А.М. Румянцев, Т.И. Заславская и др.). См. подробнее: Социология и экономика: от мифов к реальности. Материалы «круглого стола». М.: ИЭ РАН, 2005.
66
ская экономия» на английском языке найти нельзя или очень трудно. И нет там политэкономов1. Думается, во всем этом есть какая-то фундаментальная составляющая. Хотя, с другой стороны, функции классической политической экономии далеко еще не исчерпаны. Но вот все это показать и доказать довольно трудно. Неисчер-панность политической экономии сегодня можно обнаружить хотя бы в том, что рыночная экономика, товарно-капиталистические отношения продолжают господствовать в подавляющем большинстве стран мира. Рынок везде функционирует более или менее одинаково, и объяснять все это призвана одна наука - политическая экономия. Социальная проблема, т.е. проблема социального неравенства людей, проблема распределения социального продукта остается; противоречия между трудом и капиталом, если и не принимают взаимоуничтожающих форм, все же остаются. Причем, эти проблемы остаются как основные проблемы общественной жизни. Остаются, стало быть, и функции политической экономии. На эту функцию политической экономии еще в начале XX в. указал С.Н. Булгаков: "Социальный вопрос - вот главная и даже единственная проблема, определяющая все содержание политической экономии, ее нравственный центр”1 2.
Интересно отметить, что за последние 5-6 лет «на Западе» резко и бурно возродился интерес к традиционной политической экономии. Об этом свидетельствует множество книг, выходящих в последние годы, где в названии присутствуют слова «политическая экономия».3 А также деятельность, созданной в 2006 г. международной организации с таким названием «Международная инициатива по развитию политической экономии» (International Initiative for Promoting Political Economy - IIPPE), которая объединяет множество так называемых гетородоксальных экономистов, т.е. тех, кто не приемлет неолиберализм в экономической теории или «неокласическую ортодоксию». Эта международная организация в мае 2011 г. в Стамбуле провела внушительную научную конференцию на тему «Неолиберализм и кризис экономической науки». На конференции работали такие секции, непосредственно относящиеся к политической экономии: Политическая экономия развития; Политическая экономия и гетородоксальная экономическая наука; Политическая экономия бедности и нера-
1 На Западе вместо традиционной политической экономии стала развиваться так называемая новая политическая экономия, которая больше похожа на научный анализ экономической политики «теорию экономический политики». Так, Джеймс Бьюкенен в новую политическую экономию включает: 1) теорию общественного выбора; 2) экономическую теорию прав собственности; 3) экономический анализ права; 4) политическую экономию государственного регулирования; 5) неоинституциональную экономическую теорию; 6) новую экономическую историю Щж. Бьюкенен. Конституциональная экономическая теория. Экономическая теория. Под ред. Дж. Итуэлла, М. Милгейта, П. Ньюмена. М., 2004. С. 171).
2 Булгаков С.Н. Труды по социологии и теологии. Т. 1. От марксизма к идеализму. М.: Наука, 1999. С. 276.
3 Так, только за прошлый 2011 год и только в одном издательстве «Routledge» вышли следующие книги по политэкономии: Barker D. (ed.) “The Political Economy of Families, Work and Globalization”; Fortman B. “A Political Economy of Human Rights”; Whyman P. and all. “The Political Economy of the European Social Model”; Willoughby. “Political Economy of the Gulf; Cason J. “The Political Economy of Integration”; Komatsu K. “Global Politico-Economic Crises”.
67
венства; Политическая экономия труда в Индии; Политическая экономия торговли и множество других аналогичных секций.1
Предмет и метод политической экономии
Итак, если соглашаться с мнением, что политическая экономия как наука начинается с Адама Смита, то вот уже более 200 лет в этой науке идет нескончаемый спор о ее предмете. Но надо все же как-то выбираться к ясности. Волей-неволей приходится обратиться к традиционной теме, с которой начинались все учебники политической экономии, к предмету этой науки. На этот сюжет написано изрядное количество литературы, но, видимо, ясности почему-то не хватает. Ограничимся в основном рассмотрением русской литературы по этому вопросу, ибо она ближе нам.
Если обратиться к старым русским политэкономам, то можно обнаружить в их работах более конкретные определения политической экономии. Так, М.И. Туган-Барановский пишет: «Изучая отношения хозяйства, политическая экономия вторгается в сферу хозяйственных интересов, являющихся, при господствующих условиях общественной жизни, наиболее мощными и доминирующими интересами современности. Но при наличности глубокого и неустранимого антагонизма хозяйственных интересов, характерного для существующего строя хозяйства, выводы политической экономии не могут не вступать в столкновение с хозяйственными интересами тех или иных групп населения»1 2. Очень близка к этому позиция И.И. Янжула, утверждавшего, что в науке политической экономии следует «искать ответов и разъяснений на ... вопрос о пользе или вреде покровительственных пошлин, о причинах, которыми вызвано их существование, и, наконец, о необходимости или бесполезности их удержания и о их наиболее разумной организации»3. Таким образом, политическая экономия изучает то, что связано с определенными экономическими интересами определенных групп, слоев и классов людей.
Из старых экономистов очень давно и очень точно это выразил Д. Рикардо. В письме к Т. Мальтусу 9 октября 1820 г. он писал: "По вашему мнению, политическая экономия есть исследование о природе и причинах богатства; я думаю, что ее следует скорее назвать исследованием о законах, на основе которых продукт труда распределяется между классами, участвующими в его создании”4.
И действительно, если политическая экономия изучает отношения между людьми в производстве, т.е. производственные отношения, то изучение это идет вокруг вопроса о «пользе или вреде» той или иной экономической ситуации для определенных больших групп людей. Политическая экономия не может изучать поведение отдельного человека, индивидуума, поскольку их бесконечное разнообразие в конкретной практике не есть научное изучение. Научно изучать экономиче
1 См.: Дзарасов Р.С. Три дня в Стамбуле: идеи, город, жизнь. Размышления об одной научной конференции. //Альтернативы, 2011, № 4 и 2012, № 1.
2 Туган-Барановский М.И. Основы политической экономии. Петроград, 1915. С. 1-2.
3ЯнжулИ.И. Избранные труды. М., 2005. С. 372.
4 РикардоД. Письма к экономистам. Соч., Т. 5. М.:Соцэкгиз, 1961. С. 110-111.
68
ское поведение людей возможно, лишь абстрагируясь от многих личностных характеристик и объединяя этих людей в большие социальные группы, в классы. Политэкономический подход к анализу социальных явлений по сути своей есть осмысливание и объяснение определенных экономических явлений и процессов с точки зрения политических интересов народа, отдельных его слоев и классов. Именно это дает понимание объективных закономерностей экономического и социального развития общества.
Особенный разброд и живые дискуссии по этому вопросу были среди советских экономистов. В советский период было устойчивое понимание политической экономии как науки, «изучающей систему общественно-производственных (экономических) отношений, т.е. отношений между людьми, складывающихся в процессе производства, распределения, обмена и потребления материальных благ, экономические законы функционирования и развития исторически определенных общественно-экономических формаций»1. Это определение, возможно, и правильное, но настолько общее, что в нем тонет специфика собственно политической экономии. Например, отношения между людьми в процессе производства изучает также и «экономика труда», которая в чем-то, конечно, соприкасается с политической экономией, но все же это другая наука. И т.п. И думается, правильным будет сказать, что законодателем моды в этом деле был И.И. Рубин. Более того, он прояснил многое такое, что в 20-х - 60-х гг. прошлого века было не очень интересно и понятно, а сегодня стало чрезвычайно актуально.
Итак, Рубин писал: «Политическая экономия изучает трудовую деятельность людей не со стороны ее технических приемов и орудий труда, но со стороны ее социальной формы. Она изучает производственные отношения, устанавливающиеся между людьми в процессе производства». Или вот еще: «Предметом изучения политической экономии являются "экономические формы", типы производственных отношений людей в капиталистическом обществе, которые имеют своею предпосылкою определенное состояние материального процесса производства и входящих в его состав технических факторов»1 2. Позиции Рубина, которая более адекватно отражала классическое марксистское представление о предмете политической экономии, противостояло так называемой механистическое направление. Представители последнего утверждали, что «политэкономия изучает материальное производство в его социальной форме, т.е. единство содержания и формы».3 Надо сказать, что такого рода механистический подход сохранился до самого последнего времени. Так, в одном из свежайших учебных пособий сказано: «Объектом изучения политической экономии является, прежде всего, материальное производство»4. Такого рода определения очень затрудняют выявление специфики все же именно полит-экономического исследования.
1 Абалкин Л.И. Политическая экономия. - «Экономическая энциклопедия. Политическая экономия», Т. 3. М, 1979, С. 277.
2 Рубин И.И. Очерки по теории стоимости Маркса. М.-Л. 1929. С. 31,40.
3 Бессонов С.А. Заключительное слово. // Проблемы экономики, 1929, № 4-5. С. 234.
4 Политическая экономия как экономическая философия. Уч. пособие. - М.: ГУУ, 2009. С. 11.
69
После постановки Рубинным проблемы предмета политической экономии возникла известная дискуссия, которая шла с различной интенсивностью почти весь советский период. В частности, Я.А. Кронрод, анализируя эту дискуссию писал: «В итоге дискуссии были преодолены обе рассмотренные ошибочные концепции и советские экономисты развили и обосновали в целом правильный взгляд на политическую экономию как науку, изучающую производственные отношения в их неразрывной связи с производительными силами и обусловленности развития первых развитием последних»1. Надо сказать, что эта формулировка существенно ближе к рубинской, если не простой ее перефраз, и достаточно точно передает смысл позиции Рубина. Поэтому не получилось «борьбы на два фронта» как того требовали некоторые рьяные охранители марксизма-ленинизма. Победил Рубин.
Почему так рьяно шла эта дискуссия? Объяснение видится в следующем. Рубин, отстаивая формулу производственных отношений как социальную форму, выводил материально техническую сторону производства из сферы интереса политической экономии. Политическая экономия, таким образом, сводилась к тому, чем, например, сегодня занимается социология. Экономико-технологический, собственно, производственный мотив из нее выхолащивался. Это вело к обвинениям Рубина в идеализме, в увлечении формой без содержания, отрыве от материализма и т.п. Так, С. Бессонов писал, что политическая экономия по Рубину превращается в «на редкость чистую "социологическую" науку об абсолютно чистых и абсолютно социальных отношениях»1 2. А ведь все советские экономисты и прочие ученые в 1920-е гг. должны были быть материалистами. Поэтому Рубин начинал употреблять более сложные фразы и логические конструкции, и что называется, выкручивался. От него и пошла формула, что политическая экономия изучает производственные отношения в связи с развитием производительных сил. Вот цитата Рубина: «Политическая экономия изучает производственные отношения людей в их взаимодействии с производительными силами общества»3. Хотя эта формула получила довольно широкое распространение в советской политэкономической литературе (см. выше у Кронрода), но она достаточно бессмысленная формула. Ведь и так ясно, что производственные отношения есть лишь форма производительных сил и, стало быть, изучая первые никак нельзя игнорировать вторые. Наука, которая изучает растения, не может игнорировать почву, на которой взрастает это растение, но почву изучает другая наука.
Итак, победил Рубин. Однако к этому моему выводу о победе Рубина у информированного читателя могут быть серьезные вопросы. Ведь в вопросе о стоимости концепция Рубина потерпела поражение, а в вопросе о предмете политической экономии вдруг победила. Но факты говорят именно это. Значит, остается ответить на вопрос: почему? Объяснение видится в следующем. Социальная версия
1 Кронрод Я.А. Законы политической экономии социализма. Очерки методологии и теории. -М.: «Мысль», 1966. С. 17.
2 Бессонов С.А. Против выхолащивания марксизма. // Проблемы экономики, 1929, №1. С. 144.
3 Рубин И.И. Очерки по теории стоимости Маркса. М.-Л. 1929. С. 308.
70
стоимости Рубина потерпела поражение потому, что в советском хозяйстве возобладал натуральный подход, товары превратились в продукты, деньги в учетные квитанции, равновесие достигалось не на рынке, а в плане, т.е. на бумаге. Но политическая экономия не может изучать натуральные пропорции, производительные силы сами по себе, потребительную стоимость как таковую. Политическая экономия изучает социальную форму производственного процесса. Но вещная, товарнокапиталистическая форма была неприемлема для советской идеологии. В этих условиях было бы проще запретить политэкономию и забыть о ней, но в жизни ведь были реальные политэкономические категории (товар, деньги и т.д.), которые надо было как-то объяснять. Поэтому сохраняли политическую экономию с ее традиционным предметом исследования в рубинской трактовке, как самой удачной. Но реальное содержание политической экономии свели (или пытались свести) к изучению производительных сил и организационно-экономических отношений. От всего этого в советской действительности бытовала двойственность: в теории одно, на практике -другое.
Подспудно или имплицитно в этом расхождении между Рубиным и его оппонентами («марксистами-ленинцами») лежала проблема отделения производственных отношений молодого советского общества от старых отношений дореволюционной России. Оппоненты хотели доказать (показать), что новые производственные отношения принципиально, по всем параметрам отличаются от старых, и их вполне можно называть социалистическими. Рубин же старался показать, что и они наследуют старые, что и в них еще что-то осталось от старых отношений. Все это усложнялось советской практикой 1920-х гг. По идеи, и на словах об этом много говорилось, должны были развиваться новые социалистические отношения, в действительности продолжали существовать старые товарно-рыночные отношения.
Однако, ситуация была сложнее. Во всей этой дискуссии была какая-то недосказанность. Рубин не мог сказать прямо и откровенно, как говорили меньшевики в эмиграции, что советская действительность 20-х годов была буржуазной и построение социализма в отдельно взятой стране с марксистской точки зрении есть нонсенс. Так, в резолюции Бюро ЦК РСДРП от 2 фавраля 1923 г. «Об основных положениях партийной платформы» сказано: «Вырождение большевистской власти и насыщение ее буржуазными и бонапартийскими настроениями идет быстрым шагом... Таким образом, если объективные условия социальной обстановки все более отрывают большевистскую власть от пролетариата и содействуют ее буржуазному перерождению, то с другой стороны - внутренние ее условия, заложенные в коммунистической диктатуре, не позволяют ей прийти в полное соответствие с экономическим базисом»1.
Рубин выстраивал виртуозную теоретическую конструкцию, которая могла бы доказывать буржуазный характер советского общества, как предмет исследования для политэкономии. Некоторые его критики, неспособные сокрушить всю конструкцию, ибо это был бы выпад и против марксизма, цеплялись за отдельные не очень удачные фразы и положения Рубина и занимали победную позу «ревнителей мар
1 Меньшевики в 1922-1924 гг. М., 2004. С. 352.
71
ксизма». При этом, видимо, чувствуя инородное теле в ровных рядах «марксистов-ленинцев», они обвиняли его в антисоциалистических устремлениях. «Нам кажется поэтому, - говорил Бессонов, - что концепция Рубина есть теоретическая база для критики нашего социалистического строительства справа»1. И Бессонов в этом пункте был прав. Хотел того Рубин или нет (скорее, конечно, нет), но его виртуозный анализ текстов Маркса действительно составлял теоретическую базу для критики того «социалистического строительства», которым начали заниматься с конца 1920-х гг. Но и Рубин был прав. Он показывал несовместимость классического марксизма с тем, что стало твориться в то время в стране. Его теоретическая конструкция имплицитно была направлена против иллюзий «социалистического строительства». Центральной категорией политэкономической конструкции Рубина было овеществление, которое господствовало в советском обществе и свидетельствовало о его буржуазном характере. Эта категория и составляет предмет политической экономии.
Метод
Хотя, с другой стороны, исчезновение или угасание политической экономии как «общетеоретической дисциплины и науки» в развитых странах Запада, возможно, есть свидетельство снижения напряженности социального противостояния, демократизации форм классовой борьбы, исчезновения самих классов и, наконец, страшно выговорить, угасания рыночной экономики. Возможно, рынок и собирается в текущем столетии угаснуть, но пока еще нигде не угас. А Россия, напротив, уже который год бодро осваивает рыночные премудрости. Так что, для России вопрос о судьбе политической экономии стоит особо.
Некоторые политэкономы, пытаясь активно влиять на сегодняшнюю экономическую политику, любят говорить, что они занимаются наукой, а не политикой. Это верно при самом общем, первом подходе. Конечно, они не занимаются политикой в смысле борьбы за власть в качестве партийных или сугубо политических деятелей. Но они занимаются экономической политикой (а это основная, главная политика) как экономические идеологи. Политэконом - не политик, но он анализирует и оценивает экономическую политику, которую проводит то или иное правительство. Значит, он оценивает политическую линию правительства в экономической области. Значит, хочет этого политэконом или не хочет, но он вынувден вторгаться в политическую сферу. То есть, с помощью политэкономического анализа констатировать, что в результате данной экономической политики государства выигрывают такие-то социальные слои и классы, а проигрывают такие-то. Так, от введения горизонтальной шкалы подоходного налога вместо прогрессивной существенным образом выиграли богатые слои населения. Политэконом может констатировать, что введение для всех ставки подоходного налога в 13 % означает проведение экономической политики в интересах исключительно состоятельного класса. Таким образом, профессиональный по-литэкономический анализ приводит к актуальному политическому выводу. При этом политэконом действует, однако, не как актуальный политик, а как ученый, социаль
1 Проблемы экономики, 1929, № 4-5. С. 236.
72
ный мыслитель, экономический идеолог. И если у политэконома есть сердце, ум и гражданская позиция, то он не может оценивать положительно экономическую политику, в результате которой экономика России оказалась в затяжном кризисе, а население ее ежегодно сокращается на сотни тысяч человек. Может быть, поэтому и отменили политическую экономию “как общетеоретическую дисциплину”?
Экономическая политика государства также есть выражение определенной экономической идеологии, тех или иных теорий и концепций, сформулированных в научных или политических трудах. Или просто в головах государственных деятелей тех стран, где общественная наука развита слабо, и правящие деятели опираются, главным образом, не на результаты науки, зафиксированные в монографиях и учебниках, а на собственное понимание и интуицию, но прежде всего на житейский опыт и национальные традиции. Справедливо такое общество называют традиционным. Но в традиционном обществе нет науки политической экономии. Политическая экономия базирует свои исследования и выводы на изучении и анализе теорий и концепций, которые уже стали историей и в той или иной мере воздействовали на формирование определенной экономической политики.
Таким образом, политическая экономия есть по сути дела экономическая идеология наиболее прогрессивного класса в классовом обществе, т.е. в обществе, которое осваивает товарное производство и рыночный механизм. Когда-то таким классом была буржуазия, и политическая экономия была идеологическим обоснованием и прикрытием ее борьбы за господствующее положение в обществе. Когда такое господство было достигнуто полностью в начале XX в. (если брать христианский мир, то окончательно феодальные отношения в нем были сломлены только в 1917 г. в России), то политическая экономия как таковая перестала развиваться, но окончательно не утратилась. В ее поле зрения оказались проблемы не развития рыночных отношений и товарного производства, а наоборот, проблемы государственного регулирования рынка, его ограничений, «провалы рынка». Класс, который оказался заинтересованным в этих проблемах, - не столько рабочий класс, сколько вообще трудящиеся или, точнее, средние слои современного общества. Политические их интересы состоят не столько в поддержании рыночного равновесия и рыночного саморегулирования (хотя в какой-то части это тоже их интересы), сколько в укреплении государства и государственной или общественной поддержки таких нерыночных сфер как культура, образование, наука, здравоохранение и др. Эти политические интересы в современном западном обществе и выражает социал-демократия. Поэтому представляется, что актуальный вывод из современной политической экономии возможен в понятиях и категориях социал-демократизма, понимаемого не в качестве партийной доктрины, а как социально-экономическая концепция современного общества.
Итак, сделаем некоторые промежуточные выводы. Политическая экономия изучает общественное производство и отношения, которые при этом возникают, как отношения не атомизированных индивидуумов, а объединенных в большие социальные группы, т.е. в классы. Политическая экономия есть, таким образом, наука о классовом обществе. Исчезновение классов должно неминуемо вести и к исчезновению политической экономии. Поэтому политэкономический метод изучения обще
73
ства состоит в классовом анализе этого общества. Метод политической экономии -это не только восхождение от абстрактного к конкретному, диалектика и т.п., но прежде всего классовый анализ.
В свое время в буржуазном или капиталистическом обществе имелись два основных класса: рабочие и капиталисты. Имелись, конечно, и другие классы и слои. Но по мере развития современного буржуазного общества его социальная структура усложняется, численно рабочий класс сокращается. Основным классом становиться средний класс. Это противоречит старой марксистской догме, что, в конечном счете, в капиталистическом обществе останутся только два класса. Впрочем, эта догма в самой же марксистской литературе была преодолена уже в конце XIX - начале XX вв. Тогда же был поставлен вопрос о кризисе политической экономии.
Сегодня российское общество опять является буржуазным, капиталистическим обществом. Значит, должно сохраняться противостояние классов. В России в силу ее специфики и особенностей исторического развития в настоящее время наиболее активными классами (или слоями) общества являются: (а) владельцы крупных капиталов ("олигархи"); (б) бюрократический класс; (в) трудящиеся классы.1 И именно социальный конфликт (или социальная проблема) между этими классами как основной конфликт в распределении социального продукта и должен быть предметом изучения политической экономии. Если такого конфликта нет, то, стало быть, и политической экономии изучать нечего. Стало быть, и политическая экономия уже не нужна. Но классовый конфликт в современной России есть. И сегодня (декабрь 2011 г. - март 2012 г.) он вылился на улицу крупных городов в виде массовых митингов, организуемых по четкому классовому признаку. Это означает, что политической экономии есть что изучать в современной буржуазной России.
Экономикс и политическая экономия
В современной дискуссии о судьбе политической экономии есть один любопытный момент, который способен пролить некоторый свет на вопрос по поводу «Экономикса» и его соотношения с политической экономией. Этот вопрос в нашей литературе сегодня широко и живо обсувдается. «В настоящее время, - пишут, например, А.И. Татаркин и В.Л. Берсенев, - продолжается так называемый «терминологический спор» на тему, что первично: политическая экономия или economics. Можно даже утверждать, что за противостоянием двух терминов стоит идеологическая непримиримость адептов Карла Маркса, с одной стороны, и Альфреда Маршала, с другой... Данный спор интересен хотя бы тем, что побувдает у сторонних наблюдателей желание выяснить, что же скрывается за тем и другим термином в ретроспективном плане»1 2. Однако, думается, что вопрос этот более сложный и инте
1 См. подробнее: Воейков М.И. О классовом подходе и классах в современной России. - М.: ИЭ РАН, 2007.
2 Татаркин А.И, Берсенев В.Л. Политическая экономия и economics: особенное и общее // Журнал экономической теории, 2006, № 4. С. 5. Надо заметить, что литература «адептов Карла Маркса», которые громят и уничтожают «economics» достаточно обильная и широкая (см. например, уже четыре выпуска трудов Кафедры политической экономии МГУ «Капитал» и
74
ресный, чем просто «терминологический спор». Вопрос этот упирается в диверсификацию экономического знания, в специализацию отдельных экономических дисциплин. Поэтому полезно познакомиться с взглядами Рубина, высказанными им еще в 1920-х гг. и сегодня получивших актуальность.
Обсувдая проблемы предмета политической экономии, Рубин выделял две науки: наряду с политической экономией он предполагал возможным формирования особой науки, которая должна изучать общественную технику. Вот его разъяснение на этот счет: «В чем же заключается мое «разъяснение»? Оно заключается в признании мною существования двух наук: 1) науки об общественной технике, которая должна изучать производительные силы общества в их взаимодействии с производственными отношениями людей, и 2) политической экономии, которая имеет предметом своего изучения свойственные капиталистическому хозяйству производственные отношения людей в их взаимодействии с производительными силами общества»1. Или в другом месте: «Для изучения закономерностей развития производительных сил при капитализме нужно собрать обширнейший материал, нужно подвергнуть его тщательному анализу и исследованию, нужна специальная наука, которая отчасти и создается»* 1 2.
Вот мне и представляется, что наука, которая изучает производительные силы (общественную технику) и есть современный «экономике». Он демонстрирует аналитический подход в изучении функциональных связей в экономике, объясняет «как это делается», т.е. дает аналитику, но не объясняет «почему это делается». Именно так писал Рубин, имея в виду математическую школу: «Она не спрашивает, почему изменяется цена, но лишь показывает, как происходят параллельные изменения цены, с одной стороны, и спроса и предложения, с другой»3. Разумеется, вряд ли Рубин предвидел, собственно, «экономике», но его обоснование второй экономической науки наряду с политической экономией, можно рассматривать как гениальный прогноз. Поэтому противопоставление в современных дискуссиях политической экономии и «Экономикса» - кто лучше и стройней - на мой взгляд, бессмысленно. Политическая экономия и «экономике» должны не замещать друг друга, а существовать вместе. Как производственные отношения и производительные силы, существуя вместе, но, не сливаясь во что-то одно бесформенное, тем не менее, составляют единую экономическую систему. Аналогию можно подобрать из области архитектуры и строительства. Архитектор, как политэконом в строительстве, создает общий проект здания, его предназначение и особенности, привязку к окружающей сфере и т.п. Инженер-строитель, как аналитик, решает конкретные вопросы техники строительства: как соединить строительные элементы, как рассчитать нагрузку на несу
экономикс» /под редакцией В.Н. Черковца), а вот литература «адептов Альфреда Маршала», которые с таким же упорством громили бы политическую экономию, мне что-то не попадалась.
1 Рубин И.И. Очерки по теории стоимости Маркса. М.-Л. 1929. С. 306.
2 Рубин И. Диалектическое развитие категорий в экономической системе Маркса. // Под знаменем марксизма, 1929, № 4. С. 87.
3 Рубин И.И. Очерки по теории стоимости Маркса. М.-Л. 1929. С. 184.
75
щие конструкции, как проложить отопительные и сантехнические системы и т.п. Архитектор объясняет - что это за здание и для кого. Инженер-строитель объясняет -как строить это здание.
Кроме всего прочего Рубин пролил некоторый свет на вопрос: почему «на Западе» стал сегодня моден так называемый аналитический марксизм. Приведем несколько длинную цитату, но из которой многое станет ясно. Внимание Маркса, пишет Рубин, «направлено на анализ социальных форм хозяйства и на законы их возникновения и развития, на «действительный процесс образования форм (Gestaltungsprozess) в различных его фазах». Этот генетический (или диалектический) метод, включающий в себя и анализ, и синтез, Маркс противопоставляет односторонне-аналитическому методу классиков. Особенность этого генетического метода Маркса заключается, как видим, не только в его историческом, но и в его социологическом характере, в пристальном внимании к социальным формам хозяйст-ва»1.(Очерки, с. 41-42) Рубин указывает, что одна сторона экономического марксизма - аналитическая - сделанная в духе и стиле классиков, получившая сегодня название аналитического марксизма, вполне безболезненно вписывается в основное течение экономической науки (мейнстрим). Но другая сторона марксизм, которая занимается изучением социальных форм, по мнению Рубина как раз и составляет величайшее достижение Маркса. И надо сказать, что эта социологическая сторона марксизма стала предметом всеобщего интереса лишь во второй половине XX столетия. Но Рубин был одним из первых, кто указал на ее значение.
Товарный фетишизм и овеществление: советские дискуссии
В советской экономике и в советской жизни товар не был господствующей категорией. Нам казался товарный мир подорванным, гниющим и уходящим. Правда, и в реальности товаров было не много. Но сегодня этот гниющий товарный мир пришел, все заполнил и поглотил. И сегодня 4 параграф первой главы «Капитала» К. Маркса, где раскрывается тайна товарного фетишизма, оказался чрезвычайно актуальным. Сегодня, пишет Ж. Бодрийяр, «фетишизм товара, фетишизм денег: то, что у Маркса является описанием повседневной идеологии капиталистического общества... - этот фетишизм стал лакомым кусочком современного анализа»1 2.
Так что же такого интересного написал Маркс в 4-ом параграфе. Вот его текст: «Стол остается деревом - обыденной, чувственно воспринимаемой вещью. Но как только он делается товаром, он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь. Он не только стоит на земле всеми своими четырьмя ножками, но становиться пред лицом всех других товаров на голову, и эта его деревянная башка порождает причуды, в которых гораздо более удивительного, чем если бы стол пустился по собственному почину танцевать... Следовательно, таинственность товарной формы состоит просто в том, что она является зеркалом, которое отражает людям общест
1 Рубин И.И. Очерки по теории стоимости Маркса. М.-Л. 1929. С. 41-42.
2 Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака. М., 2004. С. 94.
76
венный характер их собственного труда как вещный характер самих продуктов труда, как общественные свойства данных вещей, присущие им от природы».1 Иными словами, люди оценивают других людей и отношения между людьми, т. е. человеческие отношения через товары, вещи. Чем у человека больше вещей - тем он лучше, значительнее. О нем пишут в газетах, показывают по TV, говорят и стараются быть в курсе даже его личной жизни. Товарный мир, вещи определяют качество человека и качество человеческих отношений. Соответственно, экономическая наука все больше и больше начинает изучать не отношения между людьми, а отношения (функциональные связи) между вещами, где люди низводятся к передаточному механизму в процессе обмена вещей. Современная западная экономическая теория даже самого человека готова рассматривать как вещь. Например, в теории человеческого капитала.
Итак, почему придается такое великое значение теории фетишизма? Рубин отвечает так: «Взаимодействие и взаимовлияние трудовой деятельности отдельных товаропроизводителей происходит исключительно через вещи, продукты их труда, поступающие на рынок». Таким образом, «тесная связь производственных отношений людей с движением вещей в процессе материального производства приводит к «овеществлению» производственных отношений людей». И, наконец, общее определение: «В товарно-капиталистическом хозяйстве производственно-трудовые отношения между людьми неизбежно принимают форму стоимости вещей и только в этой вещной форме и могут проявляться». «"Овеществление" труда в стоимости означает... фетишизированное, "вещное" выражение производственных отношений людей»1 2. Такова, по мнению Рубина, общественная форма процесса производства, которую и изучает политическая экономия.
А так как в советской действительности производственные отношения людей выражались через вещи, то, стало быть, существовал и предмет изучения для политической экономии. Стало быть, было оправдано существование политэкономов. Но идеология «марксизма-ленинизма» не разрешала говорить о буржуазности, товарно-капиталистическом производстве «при социализме». Отсюда советские политэкономы оказывались в очень сложном положении.
Научная проработка реальных народнохозяйственных проблем постоянно наталкивала исследователей на проблему резкого расхождения реального экономического процесса и теоретического его оформления в официальной идеологической парадигме «марксизма-ленинизма». Так как, политическая экономия социализма считалась преимущественно идеологическим занятием, то у тех, кто этим занимался, не могло не быть известной раздвоенности и даже разтроенности.
Покажем эту противоречивость на творчестве Я. А. Кронрода, которого с полным основанием можно считать продолжателем интеллектуальной традиции Рубина. С уровня сегодняшнего знания мы вправе утверждать, что Кронрод оказался в клещах теоретического противоречия, которое вообще было присуще всей нашей прежней политэкономической конструкции. Более того, можно сказать, что Кронрод
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. т. 23, С. 81-82.
2 Рубин И.И. Очерки по теории стоимости Маркса. М.-Л. 1929. С. 12,21,57,236.
77
лучше и глубже всех выразил это противоречие. Может быть, он был более противоречивым, чем все остальные советские политэкономы. Это, например, хорошо видно на его конструкции двух форм (прямой, непосредственно планомерной и косвенной, товарной) народнохозяйственных связей. Здесь его в равной мере обвиняли в непоследовательности и рыночники и планомерники. Однако, лучше было бы не обвинять, а понимать - почему в этом уме сформировалась такая противоречивая конструкция. Сегодня можно все это дело представить более ясно.
Все товарно-денежные категории по тогдашней традиции трактовались как внешние формы, как простые орудия учета и калькуляции. И действительно, в конце 30-х годов считалось, что переходный период закончился и что СССР “вступил в новую полосу развития, в полосу завершения строительства социалистического общества и постепенного перехода к коммунистическому обществу”.1 Но согласно марксизму в социалистическом обществе товарно-денежных отношений быть не должно. Производственные отношения не должны были прикрываться вещной оболочкой, а быть простыми и ясными, «прозрачными». Однако в реальности вещные отношения были, как и были все товарные категории (прибыль, деньги, кредит, процент и т. п.). Поэтому эти товарно-денежные категории объявлялись формальными, бессодержательными. Лишь несколько позднее И. Сталин выдвинул формулу о товарном производстве при социализме “особого рода”.
Политики, стоявшие у власти все послевоенное время (в довоенное в большинстве случаев, наверное, тоже, исключая, может быть, первую часть 20-х годов), никакого отношения, кроме фразеологии, к социализму, да и марксизму в целом не имели. Та модель, которую они объявляли социализмом, была им удобна для сохранения личной власти и своей благоустроенной жизни, "Идеология класса номенклатуры, - верно в этой связи пишет М. Вселенский, - не марксизм и даже не ленинизм. Это сфабрикованная еще господствующим классом феодального общества охранительная идеология великодержавности, пересыпанная марксистскими терминами и включающая в себя ряд отдельных тезисов Маркса и Ленина"1 2. Политэкономы советского периода, разделявшие социалистические идеи, находились в некотором стесненном и раздвоенном положении. Развивая вроде бы официальную идеологию, они, в конце концов, попадали в оппозицию к политической власти.
В целом цикле работ Я.А. Кронрода, посвященных экономической реформе, наибольший интерес и ценность представляет теоретическое обоснование проводимой тогда реформы. Среди них можно выделить такие положения как обоснования необходимости развития товарно-денежных отношений, функционирования закона стоимости, определенной свободы хозяйствования предприятий. Еще в 1960 году, возражая против идеи о том, что "социалистическое хозяйство не имеет специфического закона, управляющего ценами", Кронрод писал: "Тот факт, что цена есть выражение стоимости, что движение цены определяется или регулируется движением стоимости, и означает, что как в условиях товарного производства во
1 История ВКП(б). Краткий курс. М., 1938, С. 331.
2 Вселенский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. - М„ "Советская Россия”, 1991, С. 410.
78
обще, так и в условиях социалистического товарного производства в частности закон стоимости и есть закон цен, т.е. закон, регулирующий цены"1. И общий методологический вывод из другой работы, который и сегодня верен и актуален: "существуют некоторые объективные факторы, которые, независимо от сознания и желания, объективно вынуждают людей сообразовывать свою хозяйственную деятельность с экономической необходимостью"1 2. Как известно, экономическая необходимость тогда (середина 1960-х годов) состояла в развитии товарно-денежных, т. е. рыночных отношений. Было чем заняться политэкономам.
Кронрод не предполагал чем-либо заменять закон стоимости и рынок, но лишь их ограничивать в некоторых существенных проявлениях. Если уж искать аналогии кронродовской теории рынка и товарного производства при социализме, то прежде всего надо назвать Л.Н. Юровского. Еще в статье 1926 г. прямо называя советскую экономическую систему "товарно-социалистической", он писал: «Наша хозяйственная система есть система товарно-денежного и планового хозяйства, покоящегося еще на ценностном принципе»3. Но при всем при этом, надо учитывать, что и Юровский и Кронрод называли советское общество социалистическим не на основе теоретических изысканий, а по необходимости. У Юровского была задача создания для советских условий нормального экономического механизма хозяйствования, в основе которого лежат рыночные отношения и товарно-денежный механизм конкуренции. Назвать ли такое общество "социализмом" для Юровского было привходящим моментом. Дело для него было в существе, а не в названии. У Кронрода была та же самая цель, создать рыночный механизм распределения ресурсов, а назвать это общество как-то иначе, чем социализм в тех условиях он просто не мог. Ведь в конце жизни он назвал это общество соцолигархизмом. Но дело в данном случае не в терминологии. Сегодня можно сказать, что позиция Я.А. Кронрода в известной мере близка к социал-демократической трактовке процесса социализации капиталистической экономики. И это прямо можно прочитать в его последней книге.4
Почти все советские политэкономы думали, что живут в социалистическом обществе и при этом никак не могли социалистические ценности примерить с реальной (буржуазной) экономической жизнью. Тогда и в тех условиях мало кто из пишущих советских обществоведов мог поставить под сомнение сами основы общества, которое считалось социалистическим. Ведь налицо было директивное народнохозяйственное планирование и государственная (общенародная) собственность на средства производства. И это считалось вполне достаточным для социалистического общества. Это сегодня мы стали умнее и нам этого уже мало. Многие задава
1 Кронрод Я.А. Стоимость и цена в условиях социалистической экономики. - В кн.: Проблемы политической экономии социализма. Выпуск I960 г. - М., Госполитиздат, I960, С. 92-93.
2 Кронрод Я.А. О некоторых теоретических основах хозяйственной реформы. - В сб.: Совершенствование планирования и управления народным хозяйством. - М., Наука, 1967, С. 68.
3 Юровский Л.Н. Денежная политика Советской власти (1917-1927). - М.: Изд-во «Экономика», 2008. С. 513.
4 Кронрод Я.А. Очерки социально-экономического развития XX века. - М.: Наука, 1992.
79
лись вопросами, искали подходы к научному определению тех или иных сторон этого общества. И Кронрод среди таких политэкономов был одним из наиболее творческих и глубоких ученых. Его методологические постановки позволяли пробить брешь в толще официальной апологетики, камуфляже и псевдомарксистской фразеологии.
Покажем это на одном примере. Кронрод, пожалуй, один из первых попытался хоть немного раздробить монолит понятия "общественная социалистическая собственность". Надо сказать, что во многих словарях й учебниках политэкономии до конца 1960-х годов термин "общественная социалистическая собственность" вообще не раскрывался, а лишь указывалось, что эта загадочная собственность существует "в двух ее формах" и "... определяет характер социалистических производственных отношений, их коренные отличия и решающие преимущества по сравнению с буржуазными производственными отношениями"1.
Затем была попытка как-то раскрыть этот термин. Наибольшую популярность получила версия академика А.М. Румянцева: "Сущность отношений всенародной собственности заключается в том, что все члены общества реально относятся друг к другу как совместные собственники подавляющего большинства основных средств производства в стране. Каждый член общества, где бы он ни работал и где бы он ни находился в то или иное время, наряду со всеми другими является сохозяином этих средств, где бы таковые ни были расположены"1 2. Это определение социалистической общенародной собственности почти в таком же виде просуществовало до самого последнего периода существования советской системы.3 Правда, в 1987 г. Л.И. Абалкин подверг его резонной критике. «Мы не можем сегодня, - говорил он на Всесоюзном совещании заведующих кафедр общественных наук, - дать достаточно четкого ответа на вопрос, кто же являются реальными субъектами и носителями отношений собственности в нашем обществе. Мы говорим: собственник - народ. Но это не ответ на вопрос, а, скорее всего, отговорка»4.
Конечно, это определение, если брать его как очень абстрактное, трудно подвергнуть уничтожающей критике. Но можно. Так совершено нелепо представлять себе, что директор гигантского завода и простая уборщица являются совместными собственниками, "сохозяевами" основных средств производства. В таком абстрактном виде это определение мало что объясняет и выглядит достаточно бессодержательным. Необходимо его развертывание и конкретизация.
Кронрод и попытался предложить более содержательный подход к трактовке
1. Политическая экономия. Учебник. 4-е издание. - М., Госполитиздат, 1962, С. 408, 409. Это последнее издание знаменитого учебника, изданного под грифом Института экономики АН СССР.
2 Румянцев М.А. О категориях и законах политической экономии коммунистической формации. -М., Мысль, 1966, С.88-89.
3 См.: "Главная отличительная особенность общенародной собственности состоит в присвоении средств и результатов производства трудящимися, ассоциированными (объединенными) в масштабе всего общества". (Политическая экономия. Учебник для вузов. -М.: Политиздат, 1988, С. 347).
4 Абалкин Л.И. Выступление. // В научном поиске. Политическая экономия социализма сегодня. - М.: «Экономика», 1987. С. 203.
80
понятия общенародной социалистической собственности, имея в виду не абстрактное представление о социализме, а реальное, конкретное, существующее тогда общество. «Стало быть, - писал он, - всенародная собственность как основное производственное отношение социализма заключает в себе внутренние противоречия -противоречия между "формальным равенством" производителей в отношениях собственности как отношениях всенародного коллективного присвоения-распоряжения средствами производства и фактическим неравенством в тех же отношениях собственности как отношениях присвоения - использования средств производства различными общественными группами трудящихся»1.
Казалось бы, очень сложная к даже витиеватая конструкция, которая могла бы дать некоторый повод для дискуссии, но не более. Дискуссия, конечно, получилась, но на русско-советский манер: односторонний разнос Кронрода. Критики были наотмашь по самым творческим местам конструкций. Так, А.И. Пашков писал, что «нельзя согласиться с утверждением автора, что при социализме экономическое равенство людей в присвоении средств производства как распоряжении ими есть всего лишь формальное равенство», что «фактическое экономическое равенство людей при социализме отрицается здесь прямо, а фактическое социальное неравенство разных групп трудящихся объясняется "спецификой" социалистической формы собственности»1 2.
Вся аргументация А. Пашкова против формального равенства (а неравенство Пашков отрицал начисто) сводилась к тому, что Маркс и Ленин допускали неравенство лишь в распределении предметов потребления. На что Кронрод весьма логично отвечал еще в своей книге, что «распределение лишь выражает реальное положение производителей в производстве. И потому ежели бы это положение было положением фактического экономического равенства, то и само распределение необходимо было бы экономически равным распределением»3.
Так, простая и очевидная вещь, что не все люди экономически равны в тогдашнем советском обществе, не то что не могла получить научное развитие, но и была плотно раскритикована научными начальниками. И надо сказать, было за что критиковать. Ведь в те годы советская официальная идеология усиленно насаждала миф о социальной однородности советского общества, о социальном равенстве советских людей. В угоду этому мифу стали искусственно снижать дифференциацию в оплате труда. Дело дошло до того, что зарплата инженеров почти сравнялась с зарплатой рабочих. Стремление к уравниловке в оплате труда самым негативным образом сказалось на экономическом развитии СССР в конце 1980-х гг. Кронрод показывал и доказывал, что фактическое неравенство в советском обществе есть объективная неизбежность, ибо на данной стадии индустриального развития суще
1 Кронрод Я.А. Законы политической экономии социализма. Очерки методологии и теории. -М.: Мысль, 1966, С. 306.
2 Пашков А.И. О собственности на средства производства, классах, социальных группах и о характере труда при социализме (По поводу одной концепции). - Вопросы экономики. 1971, №11,С.98, 99.
3 Кронрод Я.А. Цит. произв., С. 306.
81
ствует неоднородность труда, которая и выступает объективной основой неравенства. «Члены общества не равны, - писал Кронрод, - они используют разные средства производства в разных условиях, затрачивая еще разные социально-экономические виды труда»1. Кстати говоря, сегодня многие исследователи бьются над проблемой нормального и ненормального (чрезмерного) неравенства.1 2 Кронрод же еще в 1960-х гг. показал, что объективной основой неравенства для индустриального общества является неоднородность общественного труда и нормальное неравенство должно соответствовать степени этой неоднородности. Вот так! Научное положение с большим эвристическим потенциалом, выдвинутое Кронродом более 50 лет назад и жестко раскритикованное тогда в печати, сегодня представляется большой теоретической находкой.
Итак, никакого социалистического способа производства у нас не было. Экономический механизм, рынок, хозрасчет, вообще экономическая рациональность, прибыльность, экономическая эффективность - все это выражает буржуазные отношения. Иногда капиталистические, иногда не связанные с капиталом. Буржуазные отношения - это отношения связанные с экономией, рациональностью, рачительностью, бережливостью, если угодно, стяжательством. Иными словами, отношения, прикрытые вещной оболочкой. Социалистические отношения - отношения совершенно иного класса. Они связаны с равенством (эгалитарностью), этичностью, гуманизмом, культурностью. Есть философское положение очень глубокого смысла, что социализм есть культурное преодоление рыночной цивилизации. Поэтому прямое сопоставление буржуазных отношений и социалистических некорректно. Социалистические отношения могут возникнуть только тогда, когда буржуазные (отношения экономической эффективности) себя исчерпают. Когда рынок превратится в неры-нок.
У нас же пытались все это соединить в одном месте и в одно время. Рыночный механизм (экономию, бережливость, эффективность и т.д.) пытались соединить с социалистическими отношениями, вернее социалистическими императивами, ибо социалистических отношений как таковых в реальности просто не было. Однако это в принципе невозможно. Отсюда вытекала гамма противоречий и в политической экономии социализма.
То есть, сегодня можно было бы признать, что оказались правы представители университетской школы Н.А. Цаголова. Они последовательно противопоставляли социалистичность и товарность. Но это можно было бы сделать, если ограничиваться абстрактной постановкой вопроса. Но здесь и Кронрод не расходился с Цаголо-вым. Преимущество школы Цаголова было в том, что если забыть о реальной жизни, то его схема была ближе классическому марксизму и из нее был легче выход на общую теорию социализма. Однако недостаточность ее была более существенна. Эта школа исходила из теории, из формулы существовавшего социалистического
1 Кронрод Я.А. Производительные силы и общественная собственность. - М.: Наука, 1987. С. 227.
2 См.: Социальное неравенство и публичная политика. Под ред. В.А. Медведева и др. - М.: Культурная революция, 2007.	.
82
общества и пыталась хозяйственную практику подгонять под теорию. Она исходила из догмы и уже для того буржуазного общества запрещала рынок.
Кронрод, наоборот, исходил из жизни и пытался теорию подправлять под практику. В целом его теория была много ближе к практике, но при этом и дальше от сталинизированных политэкономических догм марксизма. Кронрод последовательно выступал за развитие рыночных отношений, товарного производства, закона стоимости, за экономическую демократию и т.д. Однако все это были категории буржуазных отношений, и все это было очень трудно совместить с господствующими социалистическими императивами. Действительно, марксистская теория должна обосновывать социализм, но жизнь была буржуазной.
Советская идеология, отворачиваясь от реальности, твердила о социальной однородности труда, социальном равенстве в советском социализме. При этом почему-то не отрицалась марксистская экономическая теория, которая по справедливому замечанию Рубина «заранее предполагает классовое неравенство капиталистического общества» и «логическая структура политической экономии, как науки, отражает социальную структуру капиталистического общества»1. И только рынок через стоимость уравнивает частных товаропроизводителей. В буржуазном обществе не может быть фактического социального равенства, коли есть меновой акт. Социальное уравнивание труда в акте рыночного обмена не приводит и не может приводить к социальному равенству. Ибо достижение социального равенства в капиталистическом обществе сделало бы ненужным меновой акт и остановило бы экономический процесс. Участники рыночного процесса формально равны политически, как граждане, но сам рыночный процесс ведет к фактическому экономическому неравенству и стало быть к последующему социальному неравенству. Т.е. в данном случае можно говорить о формальном социальном равенстве в буржуазном обществе и фактическом социальном неравенстве. Интересно это сравнить с постановкой Я.А. Кронрода о формальном равенстве производителей при социализме («отношения непосредственно общественной коллективности») и фактическом неравенстве этих же производителей («неравное присвоение - использование»). Тем самым из формулы Кронрода можно было делать вывод о существовании буржуазного общества в СССР. Тем более, что вся концепция Кронрода была направлена на доказательство необходимости легализации рынка и рыночного регулирования в советской экономике.
О границах политической экономии
Теперь рассмотрим вопрос о границах политической экономии. Вопрос этот имеет определенную историю. О конце политической экономии много говорилось у нас в 1920-х гг., вслед за немецкими социал-демократами, точнее, катедер-социалистами. Так, в немецком журнале «Neue Zeit» в начале XX века Р. Гильфердинг вывел очень емкую формулу: «История политической экономии
1 Рубин И.И. Очерки по теории стоимости Маркса. С. 81.
83
представляет самопознание буржуазного общества»1. Наш М.И. Туган-Барановский, повторяя немцев, писал: “Есть полное основание признавать судьбу политической экономии, как своеобразной науки о причинно-функциональных соотношениях хозяйственных явлений, тесно связанной с современным народным хозяйством. Вместе с ним она возникла и развилась и вместе с ним должна сойти со сцены. В социалистическом строе для этой науки места не будет, хотя именно в этом строе практические знания, относящиеся к области экономической политики, и все необходимые для этого вспомогательные научные дисциплины - например, статистика - должны получить чрезвычайное развитие. Политическая же экономия частью превратится в теорию экономической политики, а частью войдет в состав более общей науки об обществе - социологии”1 2. Поразительно, как Туган-Барановский угадал судьбу политической экономии и предсказал то, что сегодня происходит в западных странах.
Но Туган-Барановский был не одинок. То же самое говорила Роза Люксембург в своих лекциях. Роза Люксембург достаточно точно определила границы и специфику политической экономии. «Политическая экономия, - писала Роза Люксембург, -стала средством самоопределения и формулировкой классового сознания буржуазии, и в качестве таковой она дала толчок к революционным действиям. Идеи классической политической экономии вплоть до самых бледных эпигонов этого направления стали впоследствии знаменем народившегося и укрепившегося буржуазного строя Европы»3.
Итак, в своих лекциях еще перед Первой мировой войной, которые она потом обобщила в работе «Введение в политическую экономию», она писала: «Политическая экономия представляет собой науку о специфических законах капиталистического способа производства, то ее существование и функции связаны с последним, и она теряет свою базу, коль скоро прекращается этот способ производства... Победа современного рабочего класса и осуществление социализма означают, таким образом, конец политической экономии. Тут обнаруживается особая связь между политической экономией и классовой борьбой современного пролетариата» (4, с. 97-98). В начале 1920-х гг. среди марксистских теоретиков это был очень распространенный взгляд. Тогда политическую экономию в марксистской литературе прочно связывали с товарно-капиталистическими отношениями и рыночной экономикой. Вот что в этой связи писал Н.И. Бухарин, будучи одним из ведущих теоретиков большевистской партии: «Теоретическая политическая экономия есть наука о социальном хозяйстве, основанном на производстве товаров, т.е. наука о неорганизованном социальном хозяйстве... Конец капиталистически-товарного общества будет концом и политической экономии»4. А вот что писал И.И. Рубин по этому во
1 Гильфердинг Р. Постановка проблемы теоретической экономии у Маркса. // Основные проблемы политической экономии. Сб. статей. Под ред. Ш. Дволайцкого и И. Рубина. - М.: Госиздат, 1922. С. 108.
2 Туган-Барановский М.И. Основы политической экономии. 3-е изд. Петроград. 1915. С. 20.
3 Люксембург Р. Введение в политическую экономию. М., 1960. С. 97.
4 Бухарин Н.И. Избранные произведения. М.: Экономика, 1990. С. 82-83.
84
просу: «Политическая экономия изучает определенную экономическую формацию общества, а именно товарно-капиталистическое хозяйство»1. Более того, Роза Люксембург объявила о конце политической экономии. «В марксистской теории, - пишет она, - политическая экономия нашла свое завершение и свой конец как наука... Конец политической экономии как науки означает, таким образом, всемирно-историческое событие: претворение в действительность планомерно организованного мирового хозяйства. Последняя глава политико-экономического учения - это социальная революция мирового пролетариата»1 2. Казалось бы, после «пролетарской революции» 1917 г. в СССР нет места для политэкономии. И поначалу ее не было. Однако в конце 1920-х - начале 1930-х гг. в СССР придумали формулу о «политической экономии в широком смысле», что позволило сохранить ее, а заодно и политэкономов в советском социализме. Действительно, тут была проблема. С одной стороны, в советской жизни сохранялись все основные категории рыночной экономики (товар, деньги, цена, кредит и т.д.), которые изучает и объясняет политэкономия. С другой стороны, собирались строить коммунизм, где не будет товарного производства и рыночных категорий и, стало быть, политэкономия не нужна. Как соединить социализм и рынок, товарное производство? Поэтому и запустили в оборот формулу о политэкономии в широком смысле, т.е. о науке, которая с равным успехом изучает общие экономические законы, «свойственные всем общественным формациям»3. Выходит, что есть какие-то экономические законы, которые действуют, например, в рабовладельческом и коммунистическом обществе в равной мере. Однако никто из советских экономистов никаких «общих законов, свойственных всем общественным формациям» политической экономии так до сих пор и не продемонстрировал. По мнению Люксембург, а также советских марксистских интеллектуалов 20-х годов (Н. Бухарина, Е. Преображенского, И. Рубина и др.) это был нонсенс. Но Роза Люксембург погибла в 1919 г., а советских марксистов, которые так думали, расстреляли в конце 1930-х гг. И до конца существования СССР в этом вопросе все было ясно и спокойно. Теперь другой расклад. Теперь, вполне свободно можно подвергнуть сомнению тезис, что в обществах с принципиально различной экономикой может действовать один и тот же экономический закон. В чем же тогда их принципиальное отличие?
Центральное место в обсуждении этого вопроса занимает дискуссия 1925 г. в Комакадемии. Об этой дискуссии в советский период довольно много писали, еще больше о ней упоминали, превратили ее в легенду советской политэкономии. Но, как правило, все исследователи этого периода, писали, что правильную, т.е. «марксистскую» позицию там заняли кроме докладчика, еще один или двое участников. Все остальные, включавшие крупнейших марксистских идеологов того времени (например, Н.И. Бухарина, Е.А. Преображенского и др.) выступали с «неправильных» позиций, за что в советский период эти идеологи считались плохими марксистами. По сути дела, все участники дискуссии кроме самого докладчика (И.И. Скворцова-
1 Рубин И.И. Очерки по теории стоимости Маркса. - М.-Л.: Госиздат, 1929. С. 5.
2 Люксембург Р. Введение в политическую экономию. М., 1960. С. 103.
3 Пашков А.И. Вопросы экономической науки. М., 1973. С. 474.
85
Степанова) и историка М. Покровского держались, по мнению советской литературы, «неправильной», «немарксистской» точки зрения. И тем не менее делался очень странный вывод, что эта дискуссия послужила первым шагом к формированию правильного вывода о политической экономии в широком смысле. Детальный анализ этой дискуссии в советский период встречался очень редко. Однако, при всем уважении к авторам такого анализа, ибо они в жестких условиях советской идеологической цензуры, делали почти невозможное, честно излагая действительную суть дела, все-таки их анализ и общие выводы делались, как теперь можно сказать, с неправильных методологических позиций. Поэтому, остановимся на этой дискуссии подробнее.
Эта знаменитая дискуссия была организована в Коммунистической Академии в начале 1925 г. по докладу И.И. Степанова-Скворцова «Что такое политическая экономия?»1, где впервые для отечественной экономической литературы был поставлен вопрос о политической экономии в широком смысле. Хотя именно таким термином ни сам докладчик и никто из его оппонентов тогда не пользовался. Термин «политическая экономия в широком смысле» тогда еще не был в ходу. Итак, советская энциклопедия «Политическая экономия» писала в 1979 г., что И.И. Скворцов-Степанов «в докладе «Что такое политическая экономия?» восстановил марксистско-ленинское понимание исторических границ предмета политической экономии, подвергнув решительной критике взгляды Н.И. Бухарина и его сторонников, отрицавших необходимость и возможность создания политической экономии в широком смысле слова, политической экономии социализма».1 2 Удивительно, как все или почти все в советский период переворачивали с ног на голову. В этом докладе Степанов никого не критиковал, тем более Бухарина. Наоборот, все выступающие и первый среди них Бухарин критиковали докладчика. Ни о какой политической экономии социализма докладчик прямо не говорил, ограничиваясь некоторыми намеками. Далее, докладчик не «восстановил марксистско-ленинское понимание», ибо такого в природе тогда не было, а просто запутал марксистское понимание политической экономии как таковой.
Первым в дискуссии выступил Бухарин и, говоря прямо, камня на камне не оставил от всех построений Скворцов-Степанова. Он в частности сказал: «И.И. ссылается на широкое понятие политической экономии у Энгельса. Что сказано у Энгельса, если лучше посмотреть? Там сказано - что это есть наука, изучающая «отношения производства и обмена» и т.д. Если вы, И.И. мне докажете, что обмен существует в натуральном хозяйстве, а не в товарном, тогда я с вами поговорю». «Для т. Скворцова буржуазной политической экономии не существует, он борется лишь с «троцкизмом» в политической экономии». И конечный вывод Бухарина: «Политическая экономия есть теория капиталистического хозяйства»3. Именно в данной фразе содержится зерно, которое давало повод советским экономистам приписывать влиянию Бухарина распространение узкой трактовки предмета политической эконо
1 Вестник Коммунистической Академии, 1925. Кн. XI. С. 257-346.
2 Экономическая энциклопедия. Политическая экономия. Т. 3. М., 1979. С. 562.
3 Вестник Коммунистической Академии, 1925. Кн. XI. С. 296,298.
86
мии, которое превратилось «чуть ли не в догму».
Интригующе и, в общем-то, провидчески Скворцов-Степанов закончил свое выступление: «Итак, товарищи, еще раз повторяю: я не ожидал, что нападки на меня будут так мягки... Ясно, что первобытная чистота и наивность в области политической экономии скоро будут вами утрачены»1. И это оказалось верным. Были «утрачены» не только «чистота и наивность» многих участников дискуссии, но в конце 1930-х гг. были «утрачены» почти все участники этой дискуссии за исключением самого докладчика. Но что бы это могло значить, что имел в виду докладчик? Остается не ясным.
Итак, чем важна эта дискуссия сегодня? Тем, что она возвращает нас на исходные позиции развития политической экономии в России, после которых уже в конце 20-х годов был взят принципиально неверный курс на политическую экономию социализма. Поэтому, чтобы понять место и функции политической экономии в современном обществознании, надо и переосмыслить ту дискуссию.
Вместе с тем, формула о политической экономии в широком смысле слова давала надежду на существование этой науки в советском социалистическом обществе. Когда, в начале 1920-х годов сочли, что политическая экономия не нужна в строительстве социализма, у многих политэкономов появилась некоторая раздвоенность, интеллектуальная неуютность. Как же так! С одной стороны, политическая экономия хорошая наука, которая как никакая другая способна объяснить экономический процесс, характерный не только для более передовых западных стран, но и для советской экономики. Ведь все 1920-е годы почти официально экономический строй в СССР назывался государственным капитализмом и все товарно-денежные категории (товар, деньги, цена, кредит и т.п.), традиционные для классической политической экономии, активно использовались в реальной жизни. С другой стороны, надо отказываться от этой науки, потому что неуклонно приближается социализм, где отношения между людьми не будут опосредоваться вещами. А ведь тогда не вызывало возражений марксистское положение, которое Рубин сформулировал так: «Политическая экономия как наука о товарном хозяйстве имеет дело с вещными категориями»1 2. Социалистические отношения теряют вещную оболочку, а значит, теряют свое содержание и смысл традиционные товарно-денежные категории. Значит, должна терять смысл и политическая экономия. Все логично. Но в реальной жизни и в 1920-х годах, и в 1930-х и дальше люди все-таки зависели и зависят от вещей и их производства. Такие категории как стоимость, товар, цена и т.п. продолжают играть существенную роль. Без них невозможно представить нормальное функционирование даже планового советского хозяйства. Тут как нельзя кстати подвернулась формула о политической экономии «в широком смысле». И, видимо, многие искренне ухватились за эту формулу, оправдывающую их многолетнюю деятельность и даже существование как политэкономов в советском социализме. В общем и целом это понятно.
Рубин четко очерчивал границы политической экономии: «Я прямо утверждаю,
1 Вестник Коммунистической Академии, 1925. Кн. XI. С. 346.
2 Рубин И.И. Очерки по теории стоимости Маркса. - М.-Л.: Госиздат, 1929. С. 45.
87
что все экономические явления, изучаемые нашей наукой, связаны именно с данной, капиталистической, системой хозяйства и при другой системе хозяйства не могут иметь места»1. При этом Рубин специально выделяет слова социальная форма или социальная сторона экономического процесса. Это породило громадную дискуссию в советской литературе о включении в предмет политической экономии производительных сил и обильные обвинения Рубина в протаскивании идеализма в политическую экономию.
И, наконец, приведем еще одно важное положение Р. Люксембург: «Политическая экономия возникает как одно из важнейших идеологических орудий буржуазии в борьбе против средневекового феодального государства, за современное капиталистическое классовое государство»1 2. Здесь просится аналогия с современным российским государством, которое отменило (или запретило?) преподавание политической экономии в наших вузах. Оно что - боится, что российская буржуазия использует политэкономию как «важнейшее идеологическое орудие» против феодального государства? Так что - Россия под лозунгами модернизации и инновации строит средневековое государство? Вот ведь какие ассоциации вызывает чтение политэко-номических текстов Люксембург. Наверное, действительно, политическая экономия опасная наука.
К постклассической политической экономии
Отмена и почти запрещение политической экономии как научной и учебной дисциплины внесло некоторую растерянность и даже разброд в рыхлые ряды постсоветских политэкономов и экономтеоретиков, которые в большинстве своем - те же самые политэкономы. Многие с кислым выражением принялись осваивать западный «экономике», некоторые исподтишка втискивают в него старые, проверенные жизнью и опытом попитэкономические категории, некоторые отчаянно сопротивляются. У большинства стоит в душе стон; верните нам политическую экономию!
Почему стон? Конечно, этому есть много причин. Назову, может быть, главную. Политическая экономия в российской интеллектуальной традиции (со второй половины позапрошлого века) была не только набором рекомендаций и указаний - что и как надо делать в народном хозяйстве, но, прежде всего, помогала пониманию этого хозяйства и путей развития общества. Со всей очевидностью это проявилось в дискуссии между народниками и марксистами. С тех пор политическая экономия в российской традиции несет мировоззренческую или философскую нагрузку.
Конечно, это не только русская традиция. И «на Западе» политэкономия выполняла эту функцию. Но сегодня «на Западе» мировоззренческая функция политической экономии отошла к другим социальным наукам и прежде всего к социологии. Возьмем книги известных западных социологов: Д. Белла, И. Валлерстайна,
1 Рубин И. Диалектическое развитие категорий в экономической системе Маркса. // Под знаменем марксизма, 1929, №4. С. 93.
2 Люксембург Р. Введение в политическую экономию. М„ 1960. С. 93.
88
Р. Дарендорфа, Л. Туроу и др. - это с нашей точки зрения типичные политэкономи-ческие труды. С другой стороны, возьмем книги наших политэкономов: Л. Абалкина, А. Бузгалина, В. Медведева, Д. Сорокина и даже В. Иноземцева, с западной точки зрения - это типичные социологические работы.
Таким обрезом, хотя социология у нас интенсивно развивается больше 50 лет, но до мировоззренческих обобщений она пока не поднялась. Эту функцию продолжает выполнять политическая экономия. Это наша российская интеллектуальная традиция, в которой политическая экономия составляет основу, цементирующий каркас всей системы социальных наук. Речь не идет о собственно экономической науке, где почти всем очевидно, что политическая экономия составляет ее фундамент. И естественно, что отмена политической экономии разваливает не только экономическую науку, которая превращается в разрозненный набор различных теорий, методов, кривых и формул, но и делает бессистемной всю социальную науку. Вместо «дерева» экономической науки получается «сад камней» (по выражению □.Ананьина).
Конец классической политической экономии «на Западе», конечно, не есть происки «классовых врагов», а есть объективный процесс изменения западного мира и рыночной экономики, прежде всего. Политическая экономия, как известно, изучает отношения людей, прикрытые вещной формой. И дело в том, что эта форма в современном западном обществе истончается и трансформируется, соответственным образом трансформируются функции политической экономии. Сглаживаются и межклассовые отношения. Так, расширение среднего класса не только гасит классовые антагонизмы, но и снимает социальную проблему классового общества, разрабатываемую в марксистской парадигме. А еще в начале XX века С.Булгаков замечал, что социальный вопрос составляет главную проблему политической экономии. Сегодня его содержание существенно меняется. Меняется, но еще не изменилось. Трансформируются фундаментальные основы и рыночной экономики. Возрастание роли государства в распределительных процессах (почти половина ВВП распределяется не через рынок), борьба с бедностью и неравенством, огосударствление финансовой сферы принципиально меняют основы рыночной экономики. Так, например, появление и распространение фидуциарных денег выбивает объективную основу из под рыночной экономики. Конечно, от всего этого проблем становиться не меньше, но они уже изучаются в большей мере другими социальными науками. К примеру, фидуциарные деньги - это предмет политической экономии или политологии? То же и в отношении социальных классов, которые по выражению Ж. Дерриды, оказались разрушенными капиталистической современностью.
Однако, утверждая, что проблемное поле классической политической экономии истончается, тем не менее, надо признать, что оно еще есть и требует полит-экономического осмысления. Это относится как к старым проблемам, так и к новым. Например, как понимать и трактовать те же самые фидуциарные деньги, процент за кредит, ренту, распределение и т.п. Например, проблема материального производства. Известно, что в сфере материального производства занято все меньше и меньше людей. Как-то Р.Дарендорф представил расчет, по которому выходило, что в типичной стране ОЭСР на работу в материальном производстве третится лишь 1%
89
всего годового объема времени всего населения страны. Куда исчезает материальное производство? Политическая экономия занимается материальным производством (его вещной формой), но исчезновение последнего должна объяснять политическая экономия. Сохраняется ли индустриальное ядро (В.Маевский) в современной экономике? Если нет, то, как вообще можно представить себе экономику? Может ли быть «общество знаний» без промышленности?
Возможно, ответ на эти вопросы лежит в проблеме сужения докапиталистической периферии. Капитализация мировой деревни (и третьего мира в целом) раздвигают поле политэкономического исследования на периферию капиталистической миро-системы. На место этнографии приходит политическая экономия, которая призвана решить (или объяснить) проблему накопления и перемещения капитала от центра к периферии и возможности реализации прибавочной стоимости (Р. Люксембург).
Но в политической экономии появляются новые процессы, часть из которых даже получила название «новая политическая экономия». Суть этих процессов сводится к распространению политэкономического (или даже экономического) метода исследования на области, которые ранее не являлись предметом политэкономии. Приведем некоторые названия работ в этой области: политическая экономия пространства, политическая экономия выбора (общественного выбора), политическая экономия терроризма, политическая экономия голода, политическая экономия демократии и т.п. Таких работ множество, не все они удачны, но характерная их особенность состоит в том, что авторы стремятся с помощью политэкономического метода исследовать ранее не свойственные ей проблемы.
Еще в начале XX века Туган-Барановский предусматривал, что в пострыночном обществе политическая экономия частью превратится в теорию экономической политики. Любопытно, что в СССР с конца 1920-х годов стала развиваться концепция политической экономии «в широком смысле» как бы пригодная для пострыночного общества. Можно также заметить, что данная концепция онтологически весьма близка к «новой политической экономии» Дж. Бьюкенена.
Пожалуй, самое важное. Сегодня появилось новое проблемное поле политической экономии на границе рынка и нерынка. Тут можно выделить две линии. Первая, то что есть процессы, отношения и блага, которые по природе своей не имеют рыночного характера, но в силу всеобщности денежной экономики, получают денежный эквивалент и предстают как результат овеществления. Т.е. нерыночное благо начинает функционировать как рыночный товар. Другими словами, потребительная стоимость не через меновую, а непосредственно становится предметом политической экономии (Ж. Бодрийяр) или богатством становятся самопредстав-ляемые вещи (М. Фуко). Другая линия обратная. Многие рыночные продукты (товары) в силу социальных ограничений и других причин перестают быть товарами (В. Ленин) и выпадают из нормального рыночного функционирования. Например, общественные блага («опекаемые блага» А. Рубинштейн), для которых создается «квазирынок». Все это предмет политической экономии, но иной, нежели классической, которую лучше назвать посткпассическая.
Рассмотрим проблему посткпассической политической экономии на примере
90
футбола, анализу чего посвятил небольшую книжку член-корреспондент РАН Р.С. Гринберг1. Сегодня футбол в России (а может быть, и не только в России) - это прежде всего деньги и очень большие деньги. Гринберг так и пишет, что «по уровню игры мы явно не ходим в законодателях моды, зато по деньгам, вращающимся в этой сфере, легко дадим фору странам, чей ВВП намного выше российского». Ведь общеизвестно, - продолжает Гринберг, - что по зарплатам наши футболисты давно не уступают западным. «За что людям платят такие бешенные деньги?» - спрашивает ученый. Действительно: за что? Врачам, учителям, библиотечным работникам, наконец, профессорам платят намного ниже сренеевропейского уровня. А вот футболисты исключение; зарплата их соответствует мировому стандарту. Почему-то в нашей рыночной экономике футболисты оказались в выигрыше. Какая-то странная получилась экономика: высококвалифицированные и высокообразованные люди получают нищенскую зарплату, а если ловко бегать за мячиком и иногда тыкать в него ногой - зарплата тебе гарантирована по мировым стандартам.
В советский период у футбола, размышляет далее Гринберг, не было никакой экономической основы. Футбол просто был футболом, красивой игрой, честным спортом. Гринберг как-то интересно вспоминает историю советского футбола и связывает ее с политэкономической историей нашей страны. После XX съезда партии в 1956 г., пишет автор, возникла невиданная для нашей страны «комбинация дисциплины и свободы». В итоге мы выиграли в Мельбурне, а через четыре года стали чемпионами Европы в Париже. В 1966 г. сборная СССР по футболу финишировала четвертой на чемпионате мира в Англии. А вот после подавления «пражской весны» в 1968 г. и конца хрущевской оттепели пришел конец «и победам в футболе».
В советское время, пишет далее Гринберг, полагалось «сперва думать о родине, а потом - о себе». Теперь же не то. После развала СССР каждый начал «дудеть в свою дуду, спасался как мог». В результате массово закрывались спортивные секции и школы, увольнялись тренеры, «судьба будущих поколений ровным счетом никого не волновала». Куда сегодня идти мальчишкам, спрашивает автор? И отвечает - «Их нигде не ждут!».
Итак, денег на всех не хватает, о массовом спорте для народа никто и не думает, а вот для элитных футбольных клубов деньги находятся и даже очень большие. Гринберг приводит пример средненького российского футболиста из команды «Сатурн», гонорар которого превышает сумму, вырученную от продажи билетов и абонементов на стадион в Раменском за целый год. Это колоссальные деньги, которые футбол сам по себе заработать не может. Таким образом, все упирается в «магнатов-миллиардеров, входящих в компанию забавляющейся номенклатуры». Они и содержат элитные клубы. Можно мериться друг перед дружкой, пишет автор, любовницами, виллами, яхтами, футбольными клубами. «У тебя «Челси», у меня «Спартак»... Это куда веселее и приятнее, чем заниматься улучшением жизни для всех».
Важно и то, подчеркивает Гринберг, что поддержка такого элитного спорта очень выгодна власти как дополнительная гарантия социальной стабильности в
1 Гринберг Р.С. О футболе. Размышления несостоявшегося форварда. - М.: Магистр, 2011.
91
обществе. «Пусть отрицательные эмоции выплескиваются на трибунах, а не на улицах. Спорт позволяет выпустить пар, снять напряжение в обществе». Но такая модель, делает заключение ученый, «в долгосрочной перспективе нежизнеспособна». Вот так!
Итак, политэкономия футбола по Гринбергу заключается в том, что сегодня футбол превратился в игру не только для развлечения богатых, но и для показа их богатства. Хотя настоящих любителей и ценителей хорошего футбола - миллионы, но не они определяют тут погоду. Матчи, как и футболисты, продаются и покупаются. Гринберг пишет, что иной раз видно как нехотя и лениво, «словно в замедленной съемке», бегают за мячиком футболисты и понимаешь, что результаты матча уже проплачены и выкладываться футболистам не к чему. На футболе стали делать большие деньги. Если раньше, капиталист для демонстрации своей кредитоспособности надевал на жену или любовницу брильянты, то теперь этого мало, он приобретает футбольные клубы. Футбольные клубы и футболисты превратились в товар, который функционирует на рынке подобно самому обычному товару, по законам купли и продажи. И, следовательно, подпадает под действие всех обычных законов рыночной экономики. А наиболее полное и глубокое объяснение действия этих законов дает одна наука - политическая экономия.
Заключение'
Марксизм служит как бы переходом от классической политэкономии к постклассической. Марксизм венчает, завершает одну и дает толчок, начинает другую. Марксизм объявил и объяснил конец политической экономии как науки о неорганизованном социальном хозяйстве (Н. Бухарин, Р. Гильфердинг, Р. Люксембург, И. Рубин и др.). Постмарксизм (Д. Лукач, Ж. Бодрийяр, Ж. Деррида, М. Фуко и др.) объясняет появление посткпассической политической экономии.
И еще. Возвращаясь к российской политэкономической традиции, надо иметь в виду, что, в общем и целом, она была взращена в лоне марксизма. Как отмечал еще Н. Бердяев, марксизм был процессом европеизации русской интеллигенции. Российскому интеллигенту в начале XX века чтобы выглядеть современно и умно надлежало быть марксистом. Конечно, с тех пор много утекло воды. Был Сталин, который вырезал многих марксистских интеллигентов (Е.Преображенский, И.Рубин и др.), теперь американская мысль, которая часто путает марксизм и сталинизм (Л. Мизес, Ф. Хайек). Но есть Россия, есть российская интеллигенция, пронизанная марксизмом - дело осталось за политической экономией.
Но речь должна идти не о воссоздании марксистской политической экономии. Такой нет и быть не может. Маркс был критиком классической политической экономии, он создал ее завершение, вершину. Выражение «пролетарская политическая
1 При написании этого раздела использованы материалы заключительного слова на дискуссии «Политическая экономия сегодня: быть или не быть?» на научном семинаре члена-корреспондента В.А. Медведева «Экономическая теория марксизма и современность» в Институте экономики РАН.
92
экономия» бессмысленно, ибо цель пролетариата состоит в упразднении классов и, стало быть, самого себя (Д. Лукач). Вот этот процесс уничтожения («снятия») классов и вещного мира и призвана объяснять посткпассическая политическая экономия, которая корнями уходит в марксизм.
Иногда говорят, что российская традиция политэкономии начинается со К. Шторха. Почему же ни у Туган-Барановского, ни у Струве, ни у Булгакова и других авторов про Шторха вообще ничего нет. В знаменитой книге Тугана «Основы политической экономии» есть одна сноска на Heinrich(a) Шторха как на статистического описателя хозяйственного строя России. Причем дается ссылка на его статистический труд «Historisch-statistische Gemalde des russischen Reichs», его же «Курс политической экономии», вдруг ныне ставший модным, Туган вообще не упоминает. Что и кому Шторх преподавал? Он даже русского языка не знал. Мы же говорим о российской традиции в политической экономии. Считать Шторха основоположником русской политэкономии также нелепо, как И.С. Тургенева французским писателем лишь на том основании, что последний значительную часть жизни прожил во Франции. Но главное другое. Как в стране может появиться наука, если предмета этой науки в этой стране еще нет? Шторх написал свой труд на французском языке в 1815 году, т.е. за 46 лет до отмены крепостного права. Капитализм как общенациональная система в России стал складываться лишь в последней четверти 19 века, но так и не сложился. Как можно иметь науку, которая описывает капиталистические производственные отношения, когда таковых в стране еще не было? Не понятно.
В этой связи я хочу поддержать тезис А.А. Пороховского, что при рабовладении и феодализме общественный продукт формировался на уровне домохозяйств, а не общенационального. Поэтому не было и объекта для политэкономии. Действительно, предмет политической экономии появляется тогда, когда городской или деревенский рынок становиться общенациональным. Политэкономия изучает рыночное хозяйство.
Проблема, видимо, состоит в том, чтобы определить место и роль политической экономии в системе современного экономического знания. Возможно, и более широко - в системе социального знания, т.е. беря политическую экономию как особый метод познания действительности.
Данная проблема распадается на две части или задачи.
А) Проблемная часть. Традиционно в советской экономической науке специальные подразделения с аналогичным названием, как правило, исследовали более или менее общие проблемы с точки зрения политической экономии, т.е. использовали последнюю как метод исследования отдельных, конкретных проблем. Такой подход, хотя и чрезмерно расширял задачи политэкономии, вовлекая в свой круг исследований слишком большой набор различных проблем, но для своего времени был оправдан. Это напоминало времена, когда политэкономия отождествлялась со всей экономической наукой. Сегодня такой подход малопродуктивен, ибо множество экономических категорий (цена, рента, деньги, труд и т.д.) в политэкономическом отношении достаточно исследованы и ныне в основном являются предметом инструментальных исследований (макро и микроэкономик, менеджмента и т.п.). Конечно, категории сугубо рыночной экономики продолжают развиваться (трансформиро
93
ваться), что вполне может быть предметом политэкономического исследования.
Но появляется новый класс проблем на границе рынка и нерынка (квазирынка), исследование и осмысление которых может составить новое проблемное поле собственно политэкономического исследования. Значит, изменяется проблемное поле политэкономического исследования. Отказываться от проблемного подхода нет смысла, ибо пока еще остались и появляются новые существенные проблемы, требующие политэкономического анализа. Выделение и исследование этого круга проблем, думается, и может быть новой задачей политэкономии.
Б) Синтетическая (методологическая) часть. Кроме того, или прежде того, новые времена требуют возвратиться к уяснению места ПЭ в системе общественных наук, т.е. к уточнению ее границ и метода. Вопросы предмета и метода самой политэкономии в советской парадигме считались решенными и за весь послевоенный период научно не разрабатывались. За исключением некоторых второстепенных вопросов. Например, в какой мере включать производительные силы в предмет политэкономии. Однако, считать, что роль политической экономии с 19 века никак не изменилась просто не реально. Но вот в чем и как изменилась эта роль - еще одна задача сектора политической экономии. Возможно, даже главная.
Использование термина и понятия “политическая экономия” является отечественной научной традицией. Наверное, начиная с Н. Чернышевского общетеоретические экономические исследования в России развивались как политэкономические. К этому кругу понятий привыкли отечественные исследователи, за более чем 150-летний период выработан понятийный аппарат, инструментарий, набор категорий и понятий.
Переименование многих бывших кафедр “политической экономии” в кафедры “экономической теории” носит в большинстве случаев поверхностный, конъюнктурный характер. Там же, где в действительности отказались от политэкономии, преподавание свелось к пересказу компиляций из западного Экономикса, имеющего мало отношения к реальной российской экономике. Отказ от понятия “политическая экономия” надолго дезориентирует отечественных экономистов и преподавателей, в конечном счете, окончательно сведет русскую экономическую мысль к моделям западного Экономикса.
К сегодняшнему дню у нас и так очень много всего переименовали и изменили. Далеко не все оказалось к лучшему. И в случае переименования “политической экономии" следует поступать осторожно: семь раз отмерить. Прежде всего, следовало бы спросить об этом научную и преподавательскую общественность. Необходимо провести серию “круглых столов”, семинаров, наконец, всероссийскую научную конференцию.
В отказе от термина “политическая экономия” просматривается исключительно политический ход: пересмотреть все, что было раньше. Но глупо отказываться от старого только в угоду новому экстремизму.
Итак, политическая экономия сегодня в России каким-то непонятным образом заняла место генетики сталинских времен, т.е. стала если не запрещенной, то явно гонимой наукой. Ее выгнали из наших университетов, из учебников, из государственных стандартов. Но если генетика в те незабвенные годы объявлялась
94
буржуазной наукой, то сегодняшние российские власти, видимо, считают политическую экономию «социалистической наукой», неподходящей для нынешней буржуазной России. В истории многое повторяется, только с другим знаком. Если по поводу генетики трудно (или невозможно) определить ее отношение к пролетариату, то политическая экономия действительно буржуазная наука. Словосочетание «пролетарская политическая экономия» остается пустой красивой фразой. Маркс был критиком буржуазной политической экономии, но никакой пролетарской политэкономии он не создал и не собирался это делать.
Все традиционные категории классической политической экономии принадлежат буржуазному способу производства и никакого отношения не имеют к тому, что было до него и, возможно, будет после него. Несколько перефразируя слова Рудольфа Гильфердинга можно сказать, что политическая экономия есть самосознание буржуазной эпохи. Такая интерпретация политической экономии в 1920-х гг. была широко распространена среди марксистских интеллектуалов. На одной дискуссии в Коммунистической академии в январе 1926 г. А.А. Богданов эмоционально воскликнул: «Я не стою за политическую экономию, само название этой науки буржуазно»1. Поэтому можно понять первых большевиков, которые в 1920-е гг. отменили в Советской России политическую экономию. Но как понимать нынешние российские власти?
1 Вестник Коммунистической академии. Кн. XV. М., 1926. С. 214.
95
А.А. Гриценко
Социально-экономические трансформации: перспективы политэкономического исследования
Политическая экономия возрождаетея. Более того, она становится модной. В поисках ответов на сложнейшие вопросы современного общественного бытия к ней сознательно или интуитивно обращаются не только экономисты, но и представители других областей обществоведения. Термин «политическая экономия» все чаще звучит из уст политиков и бизнесменов. Появилось множество разновидностей политической экономии. Мы встречаем радикальную, сравнительную, международную, неортодоксальную, институциональную, феминистскую, экологическую, структуралистскую, конституционную политическую экономию, политическую экономию развития, власти, новую политическую экономию (с разными смыслами) и другие разновидности политической экономии.
Кажется, что при таком разнообразии подходов и смыслов, вкладываемых в понятие «политическая экономия», его границы расплываются, становятся субъективными, зависимыми просто от того, какое содержание вкладывает в него тот или иной автор. Но это не так. Даже если авторы не задумываются глубоко о содержании этого понятия и используют его по наитию, интуитивно, без должного обоснования, сам этот факт достоин теоретического осмысления.
Пятилетний ребёнок, например, достаточно грамотно говорит, правильно строит предложения, спрягает, склоняет, изменяет соответствующим образом окончания, не имея представления, что это описывается сложной системой правил, постичь которые, возможно, ему до конца никогда и не удастся. Но, тем не менее, он достаточно уверенно и правильно осуществляет свою речевую деятельность, строящуюся по внутренним достаточно сложным законам. Эти законы ребёнок постигает вместе со способами, алгоритмами, динамикой предметной и речевой деятельности на уровне подсознания, неотделимо от них, специально не думая о них и не осознавая их. Так же и учёный. Многие понятия, которые не являются для него предметом специального анализа, он использует сугубо инструментально и вкладывает в них тот смысл, который сформировался из предыдущего опыта употребления понятия без его научного изучения и определения. При этом такое употребление может имплицитно отражать более существенные черты понятия, чем его специальное, но недостаточно углублённое изучение. Поэтому все случаи использования понятия «политическая экономия» в научных исследованиях достойны внимания и осмысления. Чтобы разобраться во всём многообразии политэкономических подходов, необходимо выяснить их логико-историческое основание и способы его превращения в конкретные формы политико-экономических исследований.
Для актуализации политической экономии есть фундаментальные основания. Среди них можно выделить два наиболее важных, соответствующих двум наиболее распространённым подходам к пониманию её предмета. Первое основание заключается в возрастающей практической необходимости познания не
96
только функциональных форм, но и сущности экономических явлений в связи с существенными и динамичными изменениями самой экономической реальности. Динамичное развитие общества приводит к тому, что изменения претерпевают не только внешние формы проявления, функциональные связи, но и сущность системы общественно-экономических отношений. Изменение сущности выражается в изменении формообразования, функциональных связей, что делает старые представления о функционировании системы непригодными для решения практических задач. Практические рекомендации становятся всё более неадекватными ситуации и приводят к результатам, не совпадающим с ожидаемыми, а часто даже противоположным им. Здесь реализуется понимание политической экономии как науки, ставящей задачу раскрыть сущность экономических явлений и процессов.
Второе основание связано с тем, что соотношение индивидуального и общественного начал совместно-разделённой деятельности представлено на современном этапе развёрнутым взаимодействием институтов рынка и государства, выражающемся в условиях кризиса обострением противоречий между ними и субъектно проявляющемся в конфликте гражданского общества и бизнеса с государством. Здесь реализуется понимание политической экономии как науки, занимающейся проблематикой, связанной с взаимодействием экономики и государственной экономической политики.
Современный глобальный кризис является важным фактором актуализации политэкономической проблематики. Кризисные явления в экономике всегда были предпосылкой для теоретических прорывов в экономической науке. Кризис заостряет все противоречия, обнаруживает слабые места, развёртывает перед сознанием людей разнообразие нормальных и патологических экономических форм, создавая, таким образом, возможности для более глубокого познания сути экономических явлений и процессов. Именно такой кризисноинновационный процесс характерен для современного этапа развития экономической теории.
Исходной категорией рыночной экономики и классической политической экономии является стоимость. Все другие понятия (деньги, цена, капитал, прибыль и т.д.) исторически и логически происходят от стоимости. Поэтому ее научное понимание носит основополагающий характер. Это еще раз и очень отчетливо продемонстрировал современный глобальный кризис. Его глубинная причина заключена в противоречии между реальным процессом создания стоимости и движением ее представителей (денег и ценных бумаг) в финансовой сфере. Внешне эти противоречия проявляются, прежде всего, как несоответствие развития реального и финансового секторов экономики1, что выражается в чрезмерном увеличении объема обращающихся ценных бумаг и их производных (деривативов)1 2, в мультипликации фиктивного капитала, в резком
1 Васильев В.С., Роговский Е.А. Мировой финансовый кризис. Фаза 2 [Рецессия] // США-Канада: экономика, политика, культура. 2009. № 3. С. 24.
2 Бузгалин А.В., Колганов А.И. Кризис - 2008: виртуальный фиктивный капитал и
97
сокращении стоимости ценных бумаг во время кризисов, несопоставимым с падением производства в реальном секторе и т.д.
Основное противоречие реализуется через целую систему финансово-экономических противоречий, главными среди которых являются противоречие между стоимостью и деньгами, между спросом и предложением, между доходами и финансовыми обязательствами (долгами). Противоречие между стоимостью и деньгами разрешается в процессе монетизации экономики, в результате чего стоимость, представленная в товарах и услугах, может реализоваться в процессе обмена. Противоречие между спросом и предложением разрешается путем капитализации экономики, т.е. превращения стоимости, воплощенной в разнообразных ресурсах, в источник получения прибавочной стоимости, заключенной в произведенных благах, и насыщения, таким образом, спроса на товары и услуги, с одной стороны, и балансированием спроса на финансовые активы путем выпуска ценных бумаг на основе финансовой капитализации дохода, с другой стороны. Противоречие между доходами и финансовыми обязательствами (долгами) разрешается посредством секьюритизации, позволяющей превратить срочную задолженность в текущий доход.
Три процесса: капитализации, монетизации и секьюритизации - находятся в рефлективном взаимодействии, порождают обращение отрицательной (долг) и фиктивной (стоимость актива, превыщающая реальную стоимость как пространственную локализацию общественно необходимого времени) стоимости и виртуализацию экономики. Рефлективность1 играет существенную роль в механизмах развертывания кризисов, создавая механизм взаимной мультипликации капитализации, монетизации и секьюритизации, что приводит к виртуализации и возрастанию энтропии экономики.
Рефлективное взаимодействие капитализации, монетизации и секьюритизации является сердцевиной накопления диспропорций и виртуализации стоимости. Динамичное развитие экономики и возрастание прибылей влечет за собой увеличение финансовой капитализации, которая неизбежно включает в себя фиктивную стоимость* 1 2. Увеличение капитализации создает дополнительный спрос на деньги для обслуживания возрастающего оборота стоимости, что приводит к росту монетизации экономики, которая, в свою очередь, создает дополнительные
альтернативы его бесконтрольному развитию // Философия хозяйства. -2008. - № 6.- С. 19-20; Агеев А.И. Кризис - его время, пространство, действующие лица и риски // Философия хозяйства. -2008. - № 6. - С. 28.
1 Понятию рефлективности в несколько иной трактовке уделяет большое внимание Дж. Сорос в анализе функционирования финансовых рынков (см.: Сорос Дж. Новая парадигма финансовых рынков.-М.: Манн, Иванов и Фенрбер, 2008). В. Юсим, опираясь на концепцию рефлективности Дж. Сороса, приходит к выводу о том, что «первопричина всех кризисов связана с важнейшим феноменом, присущим любой развитой рыночной экономике, - так называемыми рефлексивными процессами» (Юсим В. Первопричина мировых кризисов // Вопросы философии. 2009. № 1. - С. 29).
2 Гриценко А. Концептуальные основы перехода к новой парадигме монетарной политики // Экономика Украины. 2009. № 2. - С. 36.
98
возможности капитализации. Возникающие в процессе хозяйственного оборота отрицательная стоимость (долги) и основанная на ней секьюритизация органически вплетаются в процесс капитализации и служат дополнительным фактором монетизации. На этой основе возникают финансовые пузыри.
Таким образом, ключевой проблемой современной экономической динамики вообще, и кризисов в частности, является выяснение соотношения стоимости с ее представителями в сфере обращения. Решить эту проблему невозможно, не выяснив того, что же представляет собой сейчас сама стоимость. Но так вопрос не ставится современными исследователями. Стоимость не рассматривается как самостоятельная реальность, отличная от внешних форм ее проявления. Она отождествляется с внешними функциональными формами. Отсюда возникает теоретическая непоследовательность в рассмотрении проблемы и практическая беспомощность в ее решении. В современных учебниках по экономике, микро- и макроэкономики ответ на вопрос, что такое стоимость (даже простого краткого определения) невозможно найти, хотя термин «стоимость» употребляется почти на каждой странице, а производные понятия (стоимость активов, недвижимости и др.) выносятся в глоссарий.
Отождествление стоимости с ценой закрывает путь к пониманию глубинных экономических процессов и хорошо «работает» только в сбалансированных экономиках. Если же возникает ситуация трансформации экономических систем, коренных преобразований экономики, то такая позиция становится неприемлемой и приводит к существенным аберрациям. Несоответствие ценовых и реальных стоимостных характеристик, например, проявляется тогда, когда увеличение цены на экспортные товары приводит к возрастанию стоимостной величины экспорта и ВВП, хотя при этом никаких реальных дополнительных ценностей не создано.
А что отражает знаменитое уравнение (точнее, тождество) обмена, которое часто используется для определения темпов возрастания денежной массы? Ведь если в нем фигурирует ВВП, который должен быть обеспечен деньгами для его реализации, то сразу же возникает вопрос: разве за деньги реализуется в каждой сделке лишь вновь созданная стоимость? А затраченные ресурсы, промежуточный продукт? Совершенно ясно, что такое определение параметра похоже на составление представления о предмете по его тени, при этом неизвестно, где находится источник света. Конечно, и тень кое-что говорит о предмете, хотя она может быть и больше, и меньше его, но главное, нельзя думать, что тень и есть предмет. В уравнении обмена все «теневые» огрехи поглощаются скоростью обращения денег, которая никогда не измеряется реально, а получается как итоговый результат расчета или фиксируется как предпосылка. Это очень ненадежный инструмент.
Политическая экономия возникает из потребности увидеть за внешними формами проявления их глубинные основания и сущность. Эта её родовая характеристика никуда не исчезла и не могла исчезнуть в процессе исторического развития. Она лишь видоизменяется, актуализируется или, наоборот, теряет актуальность в зависимости от исторических задач, интересов господствующих социальных групп и классов. Если есть заинтересованность в постижении сущности, то нужны политико
99
экономические подходы.
Обычно это бывает необходимо новым, зарождающимся социальным слоям и классам, которые не удовлетворены существующим положением и своим местом в обществе. Именно это обстоятельство сейчас является одним из актуальных оснований интереса к политической экономии. Глобальный экономический и цивилизационный кризис, увеличивающееся неравенство в обществе во всех группах стран, возрастающая безработица при росте уровня образованности и т. д. явились причинами массового недовольства в Европе и Америке, в арабском мире, в постсоциалистических странах. Это пробудило новый интерес к К. Марксу, в основе учения которого лежит политическая экономия.
Если же нет заинтересованности в постижении сущности или есть заинтересованность в её сокрытии, то подходящими являются функциональные подходы, которые концентрируются не на вопросах сущности, а на описании механизмов функционирования, их математическом моделировании и совершенствовании. Эту роль исторически выполнил экономике. Объективно это было возможно только в достаточно стабильно функционирующем обществе, каким и было общество, представленное развитыми странами во второй половине XX века.
Сущность экономических явлений всегда заключается в экономических отношениях между людьми в процессе производства, распределения, обмена и потребления благ. Именно отношения между людьми превращают бумагу в деньги, полезные вещи в товары, человека в производителя и потребителя, продавца и покупателя и т. д. А исходным экономическим отношением, порождающим человека и общество, как показано в литературе и доказано экспериментально, является совместно-разделённый труд1.
Категория совместно-разделенного труда представляет собой одну из фундаментальнейших категорий экономической теории, раскрыть которую представилось возможным только в наше время на основе достаточно развитых общественных отношений. Общество вообще открывает и познает лишь те свои фундаментальные характеристики, которые не просто присутствуют в его практике, а становятся целью и осознанным орудием деятельности.
Как особое понятие «совместно-разделенная деятельность» (еще не труд) сформировалось на стыке психологии и педагогики в связи с конкретными задачами решения проблемы обучения, воспитания, введения в человеческий мир слепоглухих детей. Она позволила разработать, практически осуществить и многократно воспроизвести процесс порождения, формирования человека в тех случаях, когда обычный путь из-за нарушения естественных каналов связи с миром для слепоглухих детей был закрыт, в силу чего они не становились людьми, у них не возникала человеческая психика. «Ключевым понятием педагогики И.Соколянского-А. Мещерякова, - писал Э.В. Ильенков, - и стало понятие совместно-разделенной деятельности, - осуществляемой ребенком совместно с воспитателем и, естественно, разделенной между ними таким образом, чтобы ребенок постепенно перенимал
1 См.: Гриценко А.А. Развитие форм обмена, стоимости и денег. - К., 2005. - С. 51-53, 110-115.
100
все те специфические способы осознанного взаимодействия со средой, которые предметно зафиксированы в формах вещей, созданных человеком и для человека. Осваиваясь в мире этих вещей, то есть активно осваивая их, ребенок осваивает и опредмеченный в них общественно человеческий разум с его логикой, то есть превращается в разумное существо, в полномочного представителя рода человеческого, тогда как до этого (и вне этого) он был и оставался бы лишь представителем биологического вида, то есть не обрел бы ни сознания, ни воли, ни интеллекта («разума»)»1.
Понятие совместно-разделенного труда было сформировано на базе категории совместно-разделенной деятельности. Однако переработка категории совместно-разделенной деятельности, с которой имеет дело психология и педагогика, в категорию совместно-разделенного труда и введение ее в экономическую теорию -не механический процесс и не просто применение уже готового познавательного средства в новой сфере. Этот процесс связан с решением сложных теоретических задач. Например, совместно-разделенная деятельность в том виде, в каком данным понятием оперирует психолого-педагогическая наука, предполагает, что один из ее субъектов уже обладает готовыми способами человеческой деятельности, а другой лишь осваивает их. Совместно-разделенный труд как родовая деятельность, то есть как деятельность, порождающая человека и общество, не имеет субъектов, обладающих готовыми способами человеческой деятельности. Последние только формируются. Участвующие в совместно-разделенном труде индивиды в одинаковой мере выступают как осваивающие и производящие формы человеческой деятельности. Производство и освоение человеческой деятельности - один и тот же процесс.
Совместно-разделенная деятельность служит моделью совместно-разделенного труда. Ведь в онтогенезе человека в сокращенном виде воспроизводятся все существенные моменты филогенеза. Правда, здесь, как и обычно, в таких случаях, происходит оборачивание структур. Если в процессе становления человечества родовой деятельностью выступает труд, на основе которого затем развиваются все другие виды деятельности, то в процессе становления отдельного человека его самостоятельный труд в современном обществе появляется лишь в результате 15-20-летней подготовительной деятельности, связанной с приобщением индивида к миру человеческой культуры, подготовкой к общественному труду. В первом случае труд является основой процессов обучения и воспитания, во втором -обучение и воспитание предшествуют труду.
В первобытном обществе, где и формировался совместно-разделённый труд, все участвовали в процессе труда, совместно добывали средства к жизни. Поэтому труд с самого начала был совместным, но каждый человек выполнял лишь часть этого труда. Следовательно, весь труд был разделён между индивидами. Однако это разделение его не на роды, виды (охоту, земледелие и т. д.), а между индивидами одного и того же труда, например, охоты. Разделённость труда выступает
1 Ильенков Э.В. Становление личности: к итогам научного эксперимента // Коммунист. -1977. -С. 74.
101
здесь как другая характеристика совместности. Раз труд совместный, то он выполняется несколькими индивидами. Следовательно, каждый выполняет лишь часть труда, и весь труд оказывается разделённым между его участниками. Такой труд можно квалифицировать как совместно-разделённый.
Он и есть той клеточкой, из которой исторически развиваются как общественное разделение и обособление видов труда, так и его кооперирование и обобществление. Нет ни одного экономического явления, которое не являлось бы конкретной формой совместно-разделённых отношений и не содержало бы их в себе. Открытие К. Марксом двойственного характера труда (абстрактного и конкретного труда как выражения, с одной стороны, общественного, а с другой - частного) было открытием совместно-разделённого труда на уровне превращения его моментов из конкретного тождества, включающего в себя различия, в противоположности (совместность превращается в абстрактно-общественный труд, а разделённость - в конкретночастный).
Вместе с тем исторически развивается и внутреннее единство разделённого (обособленного) и совместного (обобществлённого) труда. В силу этого противоположности снова становятся тождественными, но на новой исторически развитой основе. Они сливаются во всеобщем труде. Всеобщий труд есть тот же совместно-разделённый труд, но прошедший через историческое развитие своих сторон (совместности и разделённости) до уровня взаимоотношения противоположностей и последующего их слияния в новом единстве. Всеобщий труд можно проиллюстрировать на примере труда современного учёного, который, например, сидя у себя дома, с помощью компьютера пользуется лучшими библиотеками мира, информацией, накопленной многими поколениями. Труд этого учёного, с одной стороны, предельно обособлен, потому что он работает один и ни с кем непосредственно не вступает в кооперацию. Но с другой стороны, он предельно обобществлён, так как опирается на неограниченную в пространстве и времени кооперацию труда посредством знаний не только со своими современниками, но и предшественниками (К. Маркс).
Логика исторического развития совместно-разделённого труда является основой понимания взаимосвязи индивидуального и общественного начал во всех производных отношениях: потребностях, интересах, полезностях и т. д. Институты как правила и нормы деятельности возникают на стыках, переходах индивидуального и общественного, поэтому они выражают тождество, единство индивидуального и общественного, разделённости и совместности. Правила и нормы, с одной стороны, возникают как обобщение и закрепление повторяющегося в индивидуальном поведении, с другой стороны, установившись, требуют подчинения индивидуального поведения общим правилам. И в одном случае (формировании), и в другом (функционировании) речь идёт о требовании совпадения, тождества, единства индивидуального и общественного в поведении. Институт является первой закреплённой формой совместно-разделённых отношений, которые сами по себе имеют процессуальный характер. Он существует как необходимое общественное условие и потенциальная граница деятельности даже тогда, когда сама деятельность прекращена. Институты есть специфически общественное образование, они не существуют за
102
пределами общества. Там, где есть институты, есть общество. Там, где их нет, нет и общества. А значит, нет и человека. Именно стык, соединение, тождество индивидуального и общественного образует ту социальную материю, из которой сотканы общество и человек. Институты - это своеобразный каркас, соединяющий все кирпичики в общественное здание и придающий им социальный характер. Они играют ключевую роль в разнообразии общественных устройств. Определяющая роль орудий труда в развитии общества в этом контексте есть определяющая роль техникотехнологических институтов, так как орудия труда - это лишь опредмеченная, овеществлённая форма определённых правил, норм, устоявшихся способов деятельности, то есть институтов1.
Развитие совместно-разделённых отношений осуществляется от конкретного тождества, включающего в себя различия, через разность и противоположность к процессирующему противоречию разделённости и совместности, индивидуальных и общественных начал1 2. Развитой формой реализации индивидуальных начал являются институты рынка, а развитой формой общественного начала - институт государства.
Логика исторического развития совместно-разделённого труда как основа понимания взаимосвязи индивидуального и общественного начал применима также к изучению взаимосвязи рынка и государства. Первоначально на рынке действуют индивиды как самостоятельные субъекты, собственники, преследующие свои эгоистические интересы. Общественное начало представлено здесь лишь их связью через рынок, отношения купли-продажи и стоимость как их основание. Оно не обособлено от частной деятельности индивидов, а является их другой, скрытой стороной. Это и есть «невидимая рука» Смита. Общественное и частное здесь соотносятся как различия внутри тождества. На теоретическом отражении этого достаточно простого соотношения основана либеральная доктрина.
Однако по мере усложнения рыночных отношений происходит обособление общего и частного начал, притом таким образом, что каждое включает в себя другое (стадия разности). Рынок продолжает функционировать, в основном, без вмеша
1 См.: Институциональная архитектоника и динамика экономических преобразований / Под ред. д-ра экон. наукАА Гриценко. -X.: Форт, 2008. - С.28.
2 Гегель так описывал это движение по ступеням противоречия: «Различие вообще содержит обе свои стороны как моменты; в разности они безразлично распадаются; в противоположности, как таковой, они стороны различия, определённые лишь одна через другую, стало быть, лишь моменты; но они определены также и в самих себе, безразличные друг другу и исключающие друг друга: они самостоятельные рефлективные определения... Так как самостоятельное рефлективное определение исключает другое в том же отношении, в каком оно содержит это другое (и потому оно самостоятельно), то оно, обладая самостоятельностью, исключает из себя свою собственную самостоятельность, ибо последняя состоит в том, чтобы содержать в себе своё другое определение и единственно лишь благодаря этому не быть соотношением с чем-то внешним; но столь же непосредственно эта самостоятельность состоит в том, чтобы быть самой собой и исключать из себя своё отрицательное определение. Самостоятельное рефлективное определение есть, таким образом, противоречие». См.: Гегель Г. Наука логики. - Т. 2. - М„ 1971. - С. 55.
103
тельства государства, а государство как особый (единичный, частный) представитель общего интереса (даже если это интерес всего лишь определённого класса, а не всего общества) существует наряду с рынком, только внешним образом и спорадически вмешиваясь в рынок. На этой стадии (разности) рынок в принципе может существовать без государства, а государство без рынка, хотя они существуют рядом и внешне взаимодействуют.
На следующей, более развитой стадии рынок и государство превращаются в противоположности, взаимопредполагающие и исключающие друг друга, а их взаимоотношения превращаются в процессирующее противоречие. Рынок - это не государство, государство - не рынок. В этом отношении они исключают друг друга. Но, в то же время, рынок уже не может существовать без государства, а государство без рынка. Рынок предполагает деятельность государства по правовому регулированию рыночных контрактов, проведению монетарной политики, направленной на поддержание стабильности денежной единицы, которая теперь лишь представляет стоимость в обмене, но сама реальной стоимости не имеет и, следовательно, опирается на «экономическую силу» государства. Постоянно растёт доля общественных благ, производство, распределение, обмен и потребление которых не может регулироваться сугубо рыночными принципами.
Таким образом, рынок предполагает деятельность государства и включает её в свою систему отношений. Государство, в свою очередь, предполагает рынок и включает рыночные отношения как объект и форму в осуществление своей деятельности. Законодательная деятельность по регулированию рыночных отношений, монетарная, бюджетная политика, государственные закупки товаров и услуг по рыночным ценам и т. д. - всё это формы бытия рыночных отношений в государственной сфере. В то же время рынок и государство включают друг друга как противоположности, ибо рынок основан на принципах эквивалентности, а государство базируется на неэквивалентных экономических отношениях.
Современная экономика и современное государство - это единство, процессирующее противоречие, постоянное отрицание и предполагание друг друга. Это противоречие осуществляется и разрешается в разнообразных формах: устойчивого и динамичного развития, стагнации, кризиса, ослабления государственного регулирования в период сбалансированного роста и усиления - в период кризисов и т. д. Задача современной науки и экономической практики - адекватно теоретически воспроизвести это противоречие и найти для каждой ситуации соответствующие формы его разрешения.
Жизнь постоянно рождает формы соединения индивидуального, частного и государственного через разнообразные общественные формы (государственночастное партнёрство, сотрудничество государства в разработке и принятии решений с общественными и профессиональными организациями, усиление влияния гражданского общества на деятельность государства и т. д.).
Таким образом, в современном обществе рынок и государство являются комплементарными институтами, предполагающими и исключающими друг друга и выполняющими свои специфические, незаменимые функции. Поэтому на смену концепциям, минимизирующим роль государства в экономике, и концепциям огосудар
104
ствления экономики должна прийти методология совместно-разделённых отношений, позволяющая дать теоретические основания для практической реализации комплементарное™ рынка и государства. Общей установкой такого подхода должно стать утверждение: больше государства и больше рынка.
При таком подходе вообще не возникает широко обсуждаемой в литературе проблемы провалов рынка и государства, так как каждая структура выполняет свои специфические взаимодополняемые функции. Проблема провалов рынка (как и государства) является теоретической аберрацией: сначала рынку приписываются свойства решать все экономические проблемы, а затем обнаруживается, что ряд проблем он не способен решать. И это обозначается как провалы рынка. Конечно, можно считать, что неумение летать является «провалом» бегемота, а неумение долго находиться под водой - «провалом» птиц. Однако такая умственная конструкция далека от реальности.
Подобно этому провалы рынка также существуют лишь в головах теоретиков, а в реальной действительности им соответствует дисфункциональность государства, возникающая в результате господства концепций всесильности рынка. Поэтому «провальная» концепция соответствует своему названию и не является безобидной, так как не ориентирует государство на активное выполнение своих органических функций и участие с самого начала вместе с рынком в обеспечении целенаправленного и сбалансированного развития экономики. Китай, экономическая политика которого основывается на использовании рынка и государства в соответствии с их функциями, имеет опыт более чем 30-летнего устойчивого динамичного развития.
Политическая экономия изучает совместно-разделённые отношения во всех экономических явлениях и процессах. В этом состоит специфика её предмета. Если конкретные формы воплощённое™ совместно-разделённой экономической деятельности рассматриваются со стороны разделённости, то образуется микроэкономическая проблематика и микроэкономика как часть экономической теории. Если конкретные формы воплощённое™ совместно-разделённой экономической деятельности рассматриваются со стороны совместности, то образуется макроэкономическая проблематика и макроэкономика как часть экономической теории.
Но и микро-, и макроэкономика опираются на политическую экономию как свою основу. Политэкономия изучает противоречия совместности и разделённости, общественного и частного во всех формах проявления и, следовательно, вскрывает их сущность, которая не вкладывается в формальную логику, не формализуется в своём глубинном основании, а значит, плохо поддаётся математизации. Непосредственным стыком, соединением, тождеством индивидуального и общественного, как уже отмечалось, являются институты, изучаемые одним из наиболее влиятельных в современной общественной науке направлением - институционализмом, который одной своей ветвью смыкается с экономической наукой.
Институциональная теория сыграла весьма важную роль в приближении теории к реальному отображению действительности. Она «возникла и развивалась как оппозиционное учение сначала политической экономии, а потом экономике» и пыталась отразить «не только формальные модели и строгие логические схемы, но и
105
живую жизнь во всём её многообразии»1. Современная структура институциональной теории весьма сложна и противоречива. Единой её классификации нет, хотя есть попытки упорядочить институциональные концепции1 2. Институциональная экономическая теория и другие течения экономической мысли активно взаимодействуют, взаимообогащаясь и, в то же время, концептуально отрицая друг друга. В этом взаимодействии появляется множество различных пересекающихся, интегрирующихся, взаимодополняющих, сопряжённых и иных концепций и теорий.
Любая экономическая деятельность осуществляется в определённых институциональных (общих, частных, специфических) условиях. Политическая экономия исходит из этих условий как внешних предпосылок, не делая их предметом специального анализа. Поэтому переход от теории одной экономической системы к другой неизбежно предполагает введение новых институциональных условий как предпосылок, выполняющих роль аксиом. Однако эти предпосылки также исторически формируются в процессе экономической деятельности людей. Следовательно, специфическая задача институционализма не может быть решена без обращения к экономической теории как необходимой внешней предпосылки. А полное воспроизводство исторического движения экономических систем возможно только в результате соединения институциональных и экономических (политике-, микро- и макроэкономических) подходов.
Решение этой задачи по существу совпадает, с одной стороны, с созданием политической экономии в широком смысле (термин введён Ф.Энгельсом3) как науки, изучающей формирование и развитие экономических систем общества на всех этапах и во всех формах при различных институциональных условиях (здесь решение задач институционализма и политической экономии в широком смысле сливается в едином исследовательском процессе). С другой стороны, оно совпадает с формированием политической экономии в узком (локальном) смысле - как науки, изучающей сущность и формы проявления отдельных экономических явлений, процессов, аспектов и т. д. (например, политическая экономия власти, политическая экономия развития, конституционная политическая экономия и пр.). В определённом смысле можно говорить о формировании глобальной и локальной политической экономии.
Гповальная политэкономия прослеживает всю историю развития системы экономических отношений (исторический аспект), доводя её рассмотрение до системы экономических отношений современной глобальной экономики (логический аспект). Локальная политэкономия применяет политико-экономическую методологию к решению частных, относительно самостоятельных проблем. Вместе с тем глобальная политическая экономия включает в себя локальную, а локальная существует только в соотношении с глобальной.
Исходные условия, правила, нормы, ограничения экономической деятельности изучаются институционализмом, который и образует переходное звено и общую
1 Нуреев Р.М. Эволюция институциональной теории и ее структура // Институциональная экономика: Учебник / Под общ. Ред. А.Олейника. - М.: ИНФРА-М, 2007. - С. 26.
2 Там же.-С. 50-54.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - Изд. 2-е. - Т. 20. - С. 153-154.
106
предпосылку изучения экономических процессов и явлений. Институционализм опосредствует переходы как от одной исторической системы экономических отношений к другой, так и от общих и глобальных проблем к частным и локальным. Этот переход включается в саму ткань исследования, которое таким образом, не теряя полит-экономический, приобретает ещё и институциональный характер. По существу, такая наука представляет собой институциональную политическую экономию. Она образует сердцевину как глобальной, так и локальной политической экономии. Или, иначе говоря, глобальная и локальная политэкономия, по сути, является институциональной. Это можно выразить и так: институциональная политическая экономия реализуется в формах глобальной и локальной политэкономии.
Рассмотренные обстоятельства показывают основательность и методологическую перспективность подходов, изложенных большой группой учёных, которые озабочены кризисным состоянием экономической науки и пытаются предложить направления выхода из него в своеобразном Манифесте «К созданию институциональной политической экономии» (Towards ап Institutionalist Political Economy)1. «Мы исходим из предположения, которое одновременно образует основу нашей исследовательской программы, - пишут авторы, - что только в рамках институциональной политической экономии разнообразные школы нестандартной экономической мысли имеют возможность ясно осознать своё потенциальное единство и найти общую платформу»1 2.
Экономикс в рамках такого подхода интерпретируется как аналитическая составляющая политической экономии. Акцентируется внимание на невозможности отделять анализ хозяйственных рынков от рефлексии по поводу их политических и этических оснований. Общие теоретические положения институциональной политической экономии трактуются как такие, которые нельзя применять повсеместно, вне зависимости от времени, исторического и социального контекста, в котором укоренена любая экономика. Важными являются теоретические установки, в соответствии с которыми жизнеспособная координация не может быть достигнута посредством сугубо инструментальной индивидуалистической рациональности, она предполагает наличие разделяемых ценностей и политического регулирования. Перспективным является стремление преодолеть противопоставление рынка и государства. «Институциональная политическая экономия, - утверждают авторы Манифеста, - исходит из принципиальной роли Общества как такового, которая оказывается важнее координации и регулирования, осуществляемого в рамках связи Рынка и Государства. Таким образом, наряду с Государством и Рынком институциональная политическая экономия исходит из относительно самостоятельного существования Общества, как бы оно ни определялось - как гражданское общество и общество ассоциированных связей или, в более общем виде, как совокупность местных, национальных, внутри- и наднациональных социальных отношений»3.
1 Буайе Р., Бруссо Э., Кайе А., Фавро О. К созданию институциональной политической экономии // Экономическая социология. - 2008. - Май. - Т. 9. - № 3. - С. 17-24.
2Там же.-С. 18.
3 Буайе Р., Бруссо Э., Кайе А, Фавро О. К созданию институциональной политической эконо-
107
Вместо одного (рыночного) способа обращения продуктов и услуг предлагается рассматривать три (рынок, перераспределение, реципрокность), получающие свои конкретные воплощения в рамках специфических институтов. Концепция также исходит из положений об отсутствии синхронного и диахронного, единственно возможного наилучшего пути развития институтов, необходимости нахождения критериев институциональных изменений, чтобы идентифицировать те институциональные элементы, которые должны быть полностью сохранены, и те, которые должны быть подвергнуты преобразованию. Исследовательская программа предполагает многоуровневый анализ и создание своей специфической теории социального и экономического действия.
Нормативные положения концепции нацелены на формирование политической, демократической, моральной и справедливой общности. Положение о допустимости неравенства лишь в той мере, в какой оно позволяет улучшать позиции беднейшей части населения, дополняется тезисом о недопустимости такого уровня неравенства, который начинает разрушать политическую и моральную общность. Система сдержек и противовесов внутри политической системы, между законодательной, исполнительной и судебной властью должна быть расширена за счёт системы «сдержек и противовесов между Государством, Рынком и Обществом, а в экономической плоскости - между обменом, перераспределением и реципрокностью»1.
Институциональная политическая экономия опирается на нормативный неуниверсалистский и нерелятивистский сравнительный подход к исследованию институтов и стремится к разработке градуалистской реформаторско-революционной теории эволюции* 1 2.
Новая парадигма содержит много дискуссионных вопросов, но она улавливает главные проблемы современного общественного развития и пытается дать адекватные ответы, определяя важнейшие направления и формы решения стоящих перед обществом задач. Общей методологической основой институциональной политической экономии как сердцевины глобальной и локальной политэкономии мог бы стать диалектический метод, сочетающий диалектическое восхождение от абстрактного к конкретному, призванное дать теоретическую реконструкцию целостной социально-экономической системы, и эклектический подход, опирающийся на прямое обобщение и сочетание разнородных фактов, на эмпирико-описательный переход от одной теории целостной системы к другой или от одной частной проблемы к другой. Единство и несводимость друг к другу диалектического и эклектического подходов в глобальной политэкономии выражается, с одной стороны, в высвечивании в процессе восхождения от абстрактного к конкретному эмпирических фактов, попадающих в поле зрения теории, и вовлечении их в теоретическое осмысление, с другой - в невыводимое™ сугубо логическим путём одной экономической системы из другой и необходимости обращения к эмпирике как самостоятельной нетеоретической реальности, которая в теорию может быть введена лишь в виде внешних
мии // Экономическая социология. - 2008. - Май. - Т. 9. - № 3. С. 20.
1 Там же.-С. 23.
2 Там же.-С. 23-24.
108
предпосылок. В локальной политэкономии переход от одной проблемы к другой вообще не опирается на внутреннюю логику, а зависит от внешних актуализирующих обстоятельств. Здесь эклектизм доведён до предела: политэкономия распадается на ряд самостоятельных учений (политэкономии власти, услуг, развивающихся стран и пр.), хотя внутри них также реализуется научный метод восхождения от абстрактного к конкретному.
Методология институциональной политической экономии даёт новые возможности для осмысления современных нестандартных ситуаций как в глобальном, так и в локальных экономических пространствах (странах, регионах, отдельных секторах и сферах экономики), имеющих специфические институциональные условия функционирования и развития. Вместе с тем она через институциональные условия, впитывающие в себя влияние смежных неэкономических факторов (природы, техники и технологий; исторических традиций, национального менталитета и т. д.) обеспечивает актуальную междисциплинарную сопряжённость политической экономии с другими отраслями знания.
Формирование «новой» экономики приводит к принципиально новым явлениям. Так, полезность сетевых благ, в отличие от ординарных, возрастает вместе с их количеством. Например, чем больше пользователей мобильной связи, тем больше полезность телефона. Соответственно растет и спрос. Поэтому кривая спроса на сетевые блага имеет совершенно иной вид по сравнению с кривой спроса на ординарные блага. Она возрастает по мере увеличения участников сети1. А если производство сетевых благ будет занимать половину всего производства, какой вид тогда будет иметь кривая совокупного спроса? А как тогда проводить монетарную политику? На что ориентироваться? Очевидно, что традиционные подходы и модели не помогут ответить на такие вопросы. Мы стоит перед необходимостью осмысления принципиально новых явлений, и оно должно опираться на углубление понимания сущностных процессов.
Это еще раз подчеркивает необходимость обращения к такой базовой для рыночной экономики категории, как стоимость, и непосредственно свянным с ней категориям денег и цены. По поводу этих категорий ведутся постоянные дискуссии, и отношение к ним является критерием отнесения определенных взглядов к тому или иному научному направлению. Еще Д. Рикардо говорил, что «ничто не породило так много ошибок и разногласий в этой науке (политической экономии - А.Г.), как именно неопределенность понятий, которые связывались со словом «стоимость»»1 2. То же самое можно сказать о категориях денег и цены.
Здесь будет предпринята попытка показать, что методологическими основаниями современных взглядов на современную систему денежно-кредитных отношений могут служить социально-временная теория стоимости3, представительская теория денег4 и рефлективная теория цены. Эти три базовые концепции позволяют
1 Стрелец А.И. Сетевая экономика. - М.: Эксмо, 2006. - С. 166.
2 Рикардо Д. Сочинения. Т. 1.-М.: Госполитиздат, 1941. - С. 3.
3 Гриценко А.А. Развитие форм обмена, стоимости и денег. - К.: Основа, 2005. - С. 87-133.
4 Там же.-С. 135-151.
109
объяснить как исторически прошедшие экономические реальности, так и новые, во многом необычные, процессы.
Несмотря на огромное разнообразие взглядов на стоимость, основные подходы можно свести к двум направлениям: трудовой теории стоимости и маржинализ-му. Трудовая теория определяет стоимость овеществленными в товаре общественно-необходимыми затратами труда, а маржинализм - предельной полезностью благ. Эти направления развивались в определенной конфронтации, но существуют объективные основания для рассмотрения их как дополняющих друг друга1. Они выражают разные, переходящие друг в друга уровни отношений.
Если человек, например, во время пожара может спасти только один из полезных предметов, то он, безусловно, будет спасать более полезный. Если же выяснится, что они в одинаковой мере полезны, то будет выбран тот, на воспроизводство которого необходимо больше затрат труда и, соответственно, времени. В первом случае работает маржинальный принцип, во втором - принцип трудовой теории стоимости в своем зачаточном состоянии.
Если в условиях натурального хозяйства человек хочет иметь какое-то дополнительное благо, то он должен затратить время на его изготовление, т.е. превратить часть своего свободного времени в рабочее и на протяжении этого времени создать указанное благо. Если же свободного времени нет, то необходимо отказаться от изготовления других благ, на которые затрачивается эквивалентное количество рабочего времени. В сокращенном формализованном виде это можно выразить так:
= ^wa - *f - twB = GB,
где Ga - полезность блага А, от изготовления которого отказываются для того, чтобы освободить время для производства блага В; GB - полезность блага В; twA - рабочее время, необходимое для производства блага A; tf - свободное время (высвобождение из производства блага A); twe - рабочее время, необходимое для производства блага В.
Ga = tw означает эквивалентность полезности блага А рабочему времени, необходимому для его изготовления. twA<tf показывает, что предпочтение отдается свободному времени по сравнению с рабочим временем, которое используется на производство блага А, при этом количественно свободное время равно рабочему. tf < tWB означает, что предпочтение отдается рабочему времени, необходимому для изготовления блага В по сравнению со свободным временем (высвобожденным из производства блага А), хотя количественно они равны, twe = Gb свидетельствует об эквивалентности полезности блага В рабочему времени, необходимому для его изготовления.
10сновательный анализ современного значения теории трудовой стоимости и новая трактовка ее соотношения с теорией предельной полезности даны в работе: Бузгалин А.В., Колганов А.И. Пределы капитала: методология и онтология. Реактуализация классической философии и политической экономии (избранные тексты). - М., Культурная революция, 2009. -С. 344-372.
110
В приведенных формулах принципы маржинализма и трудовой теории стоимости в ее зачаточном виде применяются и поочередно, и одновременно. Они переплетаются в потоке экономических преобразований. Без них невозможно понять все слагаемые этого процесса.
Если в процессе формирования стоимости в ее классической форме переход осуществляется от индивидуального рабочего времени к усредненному и овеществленному, то исторический процесс прехождения трудовой стоимости идет в обратном порядке: сначала диалектически снимается овеществление (это связано с переходом к постиндустриальному обществу, где большая часть валового внутреннего продукта производится в виде услуг, которые не имеют овеществленной формы), потом отделяются затраты труда от времени воспроизводства, и, наконец, усредненное время воспроизводства блага (услуги) снимается индивидуальным.
При таком подходе стоимость рассматривается как процесс, в котором ее субстанция - общественное время - проходит разные исторические формообразования. Классическое определение стоимости в трудовой теории является адекватным индустриальной рыночной экономике, но вместе с тем оно есть ключ к познанию предшествующих и будущих исторических форм. В свою очередь трудовая теория стоимости является исторической формой социально-временной теории стоимости, которая рассматривает социальное время и пространство как взаимопере-ходящие характеристики единой экономической реальности.
Естествознание уже давно оперирует понятием пространства-времени, в котором казалось бы независимые и самостоятельные характеристики превращаются лишь в разные измерения единой реальности. В исследовании экономической действительности понятия пространства и времени использовались всегда достаточно активно, но преимущественно в традиционном, обыденном значении. Однако сама экономическая деятельность, в основе которой исторически лежит труд человека, изначально является способом взаимопревращения времени и пространства в особые социально-экономические формы бытия.
В процессе трудовой деятельности человек осваивает естественное пространство, затрачивая на это время своей жизнедеятельности и создавая, таким образом, особые трансформы экономического пространства-времени. Эти трансформы преодолевают естественную ограниченность пространства и времени. Наиболее развитой трансформой пространства - времени является стоимость.
В соответствии с трудовой теорией, стоимость представляет собой затраты общественно-необходимого времени труда, воплощенные в товаре. Это есть время, ставшее пространством товара, или пространство, измеренное временем и состоящее из него. Однако совпадение экономического пространства-времени с естественным пространством товара и физическим временем труда носит исторический характер. По мере того, как труд перестает быть главным фактором производства вещественного богатства, время воспроизводства блага обособляется от времени труда, а пространственное бытие времени выделяется из естественного пространства товарного мира. Первоначально это движение связано с возникновением денег как особого товара, в теле которого концентрируется экономическое пространство-время, но затем с переходом через знаковую к идеальной форме стоимости, эконо
111
мическое пространство-время приобретает чистую, идеальную форму.
Вещь, в которой воплощено общественно-необходимое время труда, находится в пространстве. Затем вещная форма исчезает, но пространственное бытие общественно-необходимого времени остается. Это - локализованное в пространстве время - и есть современная форма бытия стоимости. Стоимость, как форма внутреннего единства пространства и времени, преодолевает внешние пространственно-временные ограничения: миллиардные состояния посредством электронных платежей мгновенно перемещаются из континента на континент подобно электрону в квантовой механике, не находясь в промежуточных точках пространства.
Что в этом случае перемещается? Идеальная форма денег? Или сами деньги? Или также и стоимость? Если исходить из адекватного индустриально-рыночной экономике понимания стоимости как овеществленного в товаре времени труда, то такое перемещение без вещественного тела стоимости невозможно. Но если понимать стоимость как пространственную локализацию времени воспроизводства блага, что соответствует формирующейся информационно-сетевой экономике, то такое перемещение является естественным. Просто изменяется пространственная локализация общественно-необходимого времени.
В соответствии с изложенным стоимость представляет собой социально-экономическую форму единства пространства и времени. Это становиться понятным только в современном обществе, где движения стоимостного богатства обособилось от его материально-вещественных форм, но с самого начала время социальной жизнедеятельности человека является пространством его собственного развития. И это прогрессирующее отношение проявляется в разнообразных исторических формах. В конечном счете, все стоит человеку жизни, точнее, времени социальной жизнедеятельности, находящем выражения в разных формах вещественного, деятельного и духовного богатства.
Обобщая сказанное, стоимость можно определить как основание выбора блага, предельная полезность которого равна полезности свободного времени, от которого необходимо отказаться, превратив его в общественно  необходимое рабочее время, овеществленное и пространственно локализованное в товарах, а затем в своем движении в качестве особой формы единства экономического пространства и времени обособившееся от материально-вещественных благ и затрат труда и ставшее в виде денег эквивалентном времени воспроизводства блага. В этом определении отражены основные логико-исторические переходы в движении стоимости. Но его можно проиллюстрировать и каким-то простым современным примером.
Допустим, человеку необходимо купить стиральную машину, денег на которую пока нет. Пусть стиральная машина стоит 6400 руб. Их можно получить, подрабатывая по субботам в течение 8 часов с оплатой 50 руб. в час. В этом случае за месяц будет заработано 1600 руб. И если отвлечься от влияния других факторов (налогов и т. д_), то необходимая сумма будет накоплена за 4 месяца.
Стиральную машину можно и не покупать, тогда по субботам будет свободное время. Выбор в пользу стиральной машины будет сделан тогда, когда ее полезность, субъективно определяемая индивидом, сравняется или превысит полезность
112
свободного времени. В этом случае стоимость машины 6400 руб. для человека означает отказ от 128 часов свободного времени и превращение их в рабочее время, в течение которого будут произведены определенные товары и заработана необходимая сумма денег1, представляющая обособленную от материальновещественных форм стоимость, способную превратиться в желаемое благо. Если производство высокотехнологично и значение имеет больше время воспроизводства блага, а не собственно затраты труда, то определение стоимости, приведенное выше, представлено своей практической жизнью в индивидуальных действиях индивида.
Кратко это же можно выразить так: стоимость есть пространственно локализованное общественно-необходимое время воспроизводства благ, полезность которых превышает предельную.
Достоинством предложенной концепции является то, что теоретическое определение стоимости получено на основе обобщения ее реальной истории и истории теоретических взглядов на стоимость. Совпадение в основных моментах актуальной реализации в современном обществе стоимости для индивида и ее развертывание историей человечества свидетельствует об истинном пути. Данная концепция включает и маржинальный подход, и теорию трудовой стоимости. Последняя рассматривается как развивающаяся в социально-временную теорию, которая будет утверждаться по мере отделения времени воспроизводства блага от времени труда.
Социально-временная теория стоимости служит методологическим основанием представительской теории денег, в соответствии с которой деньги - это представитель стоимости как эквивалента в обмене1 2. Представление стоимости здесь должно пониматься не как мысленный образ субъекта, а как сложное соотношение ее материального и идеального бытия. Это идеальное бытие одного предмета (представляемого) в другом (представляющем). Например, театральное представление является реальными действиями актеров на сцене, однако они представляют не свою собственную жизнь, а жизнь своих героев, реально существовавшую или созданную воображением писателя. На сцене реальной жизни героев нет, она существует лишь идеально в игре актеров. Но сама игра является реальными действиями актеров, следовательно, жизнь героев в игре актеров предстаалена реально. Диалектика здесь состоит в том, что представляемого как такового уже нет, оно существует лишь идеально в процессе представления, но так как последний существует реально, то оно также реально существует посредством этого представления.
Точно так же обстоит дело с представлением стоимости в деньгах. Деньги первоначально возникают как особый товар, в котором воплощена стоимость и ко
1 Здесь мы отвлекаемся от собственно капиталистической формы туда, в резутате которой работник получает лишь часть созданной им стоимости. Но в данном случае это не влияет на адекватность отражения существа дела: человеку стиральная машина стоит 6400 руб., что эквивалентно его отказу от 128 часов свободного времени и превращению их в рабочее время.
2 Гриценко А.А. Развитие форм обмена, стоимости и денег. - К.: Основа, 2005. - С. 137.
113
торую он представляет. Но так как представлять стоимость может не только реальный товар, но и любой другой знак или символ, то постепенно в процессе исторического развития материальность представителя исчезает и остается лишь его идеальный образ. Идеальный в двух значениях, как нематериальный и как наиболее совершенный, достигший предельного соответствия своей сущности. Если объективными требованиями к деньгам были однородность, делимость, сохраняемость и портативность, и на определенном этапе развития общественного производства этим свойствам отвечало золото, как реальный денежный товар, то в современных условиях гораздо более высокой степени обобществления производства, взаимосвязи производителей таким требованиям отвечают идеальные деньги. В силу своей нематериальное™ они совершенно однородны, абсолютно делимы, сохраняемы и портативны. В идеальных деньгах сущность денег нашла свою наиболее адекватную (идеальную) форму существования.
Такое понимание сущности денег вписывается в различные теории денег как определенные, исторически ограниченные описания форм эквивалента и в то же время выходит за их рамки, придавая им исторически и логически более обобщенное выражение. Под это определение, например, подходит марксистское понимание денег как особого товара, исполняющего роль всеобщего эквивалента, но с ограничением, состоящем в том, что это справедливо лишь для того исторического этапа, когда представителем стоимостного эквивалента были реальные денежные товары (золото, серебро). Если же представителем реального эквивалента становится денежный знак, то справедливым становятся многие утверждения номиналистической теории. Если стоимость представляется лишь идеально, то речь идет об идеальных деньгах.
Категорией, которая связывает воедино и синтезирует стоимость и деньги, является цена. Цена выступает, прежде всего, как денежное выражение стоимости, или как стоимость товара, выраженная в деньгах. Стоимость здесь претерпевает следующие превращения. Во-первых, она выражается в деньгах, во-вторых, деньги представляют стоимость и, таким образом, в-третьих, стоимость сама, через деньги возвращается к себе как измеренная деньгами, количественно определенная стоимость, и непосредственно предстает перед покупателем как известная сумма денег. Цена, таким образом, есть рефлексия стоимости, ее отсвечивание в деньгах, познание стоимостью самой себя, снятие ее трансцендентности. Сознание человека в этом познании - лишь орудие стоимости, способ примерки стоимости на потребность, оценки адекватности пространственной локализации общественно необходимого времени производителем и потребителем, продавцом и покупателем.
Стоимость материальна, от воли и сознания людей не зависима, хотя она и не заключает в себе никакого вещества. В деньгах стоимость приобретает идеальную форму, хотя деньги имеют всегда материальный носитель. Наконец, цена выражает соотношение материального и идеального, она есть отношение материального к самому себе посредством идеального бытия в другом.
Поэтому движение стоимости в идеальных формах превращается в процесс ценообразования, которое существенно зависит от деятельности субъекта, но его законом есть движение стоимости к самой себе, ее рефлексия, поиск адекватных
114
человеческой деятельности и потребностям пропорций в пространственной локализации общественно необходимого времени. Современные процессы ценообразования (резкое повышение цен на энергоресурсы, соотношение цен на недвижимость и на предметы питания, развитие разнообразных маркетинговых стратегий, и т.д.) и современные кризисы демонстрируют реальные границы пространственно-временных характеристик хозяйственной деятельности, существующие экономические диспропорции и создают механизм их преодоления.
Описанный подход можно назвать рефлективной концепцией цены, которая опирается на социально-временную теорию стоимости и представительскую теорию денег. Таким образом, социально-временная теория стоимости, представительская теория денег и рефлективная теория цены образуют исходные теоретические фундаментально-актуальные основания для современного понимания процесса созидания экономических ценностей, их оценки субъектами хозяйствования и обновления всей системы теоретических представлений о рыночных процессах. Этот подход базируется на методологии классической политической экономии, развивающейся вместе с развитием предмета ее изучения.
Именно политико-экономические подходы дают возможность показать механизмы обострение противоречия между возрастанием роли человека в общественном производстве и усилением экономического и социального неравенства с середины 70-х годов прошлого века, что стало основополагающим фактором макроэкономического разбалансирования мирового хозяйства. В соответствии с политико-экономической методологией стержневым направлением выхода из кризиса является преодоление чрезмерного экономического и социального неравенства, а не финансовая стабилизация за счет сокращения расходов (как рекомендует традиционная макроэкономика).
Характер выдвигающихся перед обществоведением задач таков, что политическая экономия в силу своей логико-исторической роли может стать стержнем интеграции социально-экономических наук в процессе познания современного общества.
115
О.Ю. Мамедов
Будущее политэкономии:
по ту сторону псевдопрагматики и лжетеории
В системе социальных наук политическая экономия занимает место фундаментального знания, представляя предметный, методологический и концептуальный уровни экономической теории.
При неизбежной абстрактности и глобальности принципиальных положений политической экономии именно они образуют гносеологические координаты всех отраслей экономического знания. Поэтому профессионализм экономиста и сегодня определяется, прежде всего, степенью освоения им «философии» политической экономии.
Незваный эмпиризм хуже схоластики!
Основное внимание отечественных экономистов, - если верить материалам научных конференций последних лет, - сосредоточено на анализе взаимоотношения экономической теории с экономической политикой и отечественной хозяйственной практикой1. И поскольку в этой «триаде» экономисты-теоретики представляют только одно звено, а два других, если сказать правду, им маловедомы, то они вынуждены домысливать это взаимоотношение, исходя из выгодной для них трактовки.
Выгодная же в переходную эпоху трактовка состоит в бесконечной (по-своему, детской) обиде на экономическую политику и отечественную хозяйственную практику, каковые (судя по стонам экономистов-теоретиков) игнорируют созидаемые ими спасительные теоретические конструкции и прикладные рекомендации. При этом число рекомендаций возрастает с каждой диссертацией, поскольку, по инструкции ВАК, каждая диссертация (даже буде посвящена экономике Древнего Рима) должна
1 И это вместо того, чтобы заниматься своим непосредственным делом, т.е. сугубо и только экономической теорией, не обращая внимания на неизбежные зигзаги экономической политики и стяжательские страсти хозяйственной практики; как с гордостью сообщалось в отчете одной именитой конференции, «красной нитью через многие доклады и сообщения проходила мысль об ответственности экономистов за современное состояние экономической теории, политики и практики», - каково? Видимо, погубивший советских экономистов «атлантов комплекс» никого и ничему не научил и даже, более того, -горделиво унаследован экономистами эпохи рыночных реформ. В результате уже второе десятилетие эпоха - сама по себе, а обижающиеся на нее экономисты-теоретики - сами по себе. Между тем их реальный союз требует независимости хозяйственной практики от экономической мысли (и, соответственно, экономической мысли - от хозяйственной практики). Любое иное основание такого союза ведет либо к идеологизации экономики (до сих пор не можем оправиться от этого), либо к эмпиризации теории (то, от чего теперь придется так долго избавляться).
116
содержать практические рекомендации. А если еще впасть в доверие к прилагаемым к каждой диссертации справкам о внедрении в практику ее теоретических результатов, то обида (более чем двадцатилетней продолжительности!) экономистов-теоретиков на то, что их-де не слушают и игнорируют, становится вообще необъяснимой.
Между тем хозяйственная практика - самый объективный механизм отбора рекомендаций: она внимает только эффективным рекомендациям. Но что прикажете делать этому механизму, если ведущие экономисты-теоретики демонстрируют буквально по всем вопросам диаметрально противоположные позиции, а вузовские ученые знакомы с практикой только в пределах популярных зарубежных учебников?
Не удивительно, что в этой ситуации экономическая теория ни в коей мере не влияет на решения политиков разных уровней. Впрочем, так, собственно, было всегда, но неустроенность эпохи реформ всегда как-то особенно провоцирует на оказание ей скорой «теоретической» помощи.
Экономическая наука современной России приноровилась настолько всеохватно учитывать разнообразные факторы, сказывающиеся на экономической практике, что обоснование ее рекомендаций становится все более «внеконцептуаль-ным» (внеэкономическим), а исключительно эмпирическим подвигом (что, впрочем, выдается за победу здравого смысла и строгого экономико-математического расчёта).
Так, самостоятельным и весьма модным направлением становится анализ субъективно-психологического (?) фактора в экономических процессах, о чем так прямо и докладывается экономическому сообществу на экономических конференциях. Разрыв с надоевшей всем традицией «объективизма» доходит до того, что экономисты (!), не боясь психологов, сами предлагают «классификацию психологических типов личности в зависимости от субъективного восприятия (каково? - О.М.) значимости теоретической мысли, политической деятельности и экономической реальности».
Да, много дивного происходит в нашей отечественной экономической науке, но это, пожалуй, заслуживает латинской сентенции - «пес plus ultra».
Не менее повышенным спросом среди экономистов пользуются ответы на «вызовы практики». Что это за «вызовы» и почему развитие практики трактуется как «вызов», понятно только «вызываемым». Но вряд ли можно считать конструктивной постоянно конфронтационную трактовку взаимоотношения экономической теории и хозяйственной практики.
Хозяйственная практика всегда и везде развивается по фундаментальным законам экономики. Это - исходная аксиома экономической науки. Отрицание этой аксиомы есть, говоря языком правоведов, «ничтожный вывод» (попросту - вздор). Другое дело, что незнание экономистами элементарной природы экономических законов превращает развитие хозяйственной практики в некий «вызов» этим экономистам, что они и сами констатируют своей воинственной терминологией.
Однако российской хозяйственной практике, пытающейся реально стать «рыночной», не до амбиций академического сообщества. Ей бы избежать новой идеоло
117
гизации, что вновь становится основным вопросом экономики новой России. Новая идеологизация, насильно задающая уже новой российской экономике «советские» параметры (конфронтация с «наследственным» противником, помощь всем «дружественным» странам, чрезмерная милитаризация, экономия на реальных социальных потребностях), уже сегодня серьёзно угнетает её движение.
Между тем, сама рыночная экономика не нуждается в экономической теории, - в экономической теории нуждаются участники рыночных процессов1.
Степень осознания этой, ввергающей отечественных экономистов в уныние, очевидности становится тестом уровня их методологической культуры.
Удивительно! Упиваясь тончайшими утилитарными нюансами Экономикса, многие наши экономисты не хотят признавать его сугубо эмпирическую направленность1 2. Однако хозяйственная практика нуждается в практических, а не в теоретических рекомендациях. Вот и давайте ей практические рекомендации, которые менее всего представлены вымученной «методологией» расфасовки масла мелкими пачками.
Нет уж, увольте. Но эта «ненужность» для практики повседневного хозяйствования теоретических размышлений вовсе не означает гносеологическую ненужность экономической теории: экономическая теория - фундаментальный элемент в конструкции рационального самопознания общества, а именно - в познании его экономического устройства3.
1 Отстаивать позицию вульгарно понимаемой «нужности» экономической теории равнозначно утверждению, что астрономия необходима звездам, - астрономия-то необходима, но не звездам, а людям; точно так же обстоит дело с экономической теорией, -нужна она, конечно, нужна, но не самой экономике, а ее участникам.
2 В.М. Полтерович приводит следующее прекрасное высказывание Ф. Найта (по П. Хейне): «Самое вредное - это вовсе не невежество, а знание чертовой уймы вещей, которые на самом деле неверны» (Полтерович В.М. Кризис экономической науки II http://www.cmi.rssi.ru/rus/publicat/e-pubs/d9702t/d9702t.htm).
3 Известный специалист по кризисной ситуации в экономической теории В.М. Полтерович отмечает: «Состояние теории я называю кризисным, если доказано или весьма правдоподобно, что поставленные ею основные задачи не могут быть решены принятыми в теории методами. Современная экономическая теория находится в глубоком кризисе, который, видимо, должен привести к переформулировке ее основных целей и изменению стиля исследований» (см. ук. соч.). С этим трудно согласиться, - кризис метода не есть кризис предмета науки. Великая физика - уж на что подлинно «естественнонаучная» дисциплина, - и то каждый раз преодолевала кризис ускоренным развитием своего методологического инструментария (и только один раз, в начале XX века, чуть не впала в кому, потеряв на время предмет своего анализа, когда разложила атом на микрочастицы; но как только пришло осознание нового качественного состояния традиционного предмета физического познания, кризис был преодолен). Поэтому лечение методологического (инструментарно-методического?) кризиса рецептом «переформулировки ее основных целей» равносильно появлению новой науки, но если в истории познания от «алхимии» двигались к «химии», то происходящее в экономической теории скорее свидетельствует об инверсионности экономической мысли: от политэкономии («химии») мы движемся к Экономиксу («алхимии»).
118
Торопливое (да что там, - неприлично-торопливое!) бегство от марксизма ослабило отечественную экономическую науку. Собственно, свободное владение методологией марксизма (правда, казавшееся отечественным эмпирикам «схоластической казуистикой») было единственным, но - могущественным! - конкурентным преимуществом российских экономистов перед зарубежными.
Дремучее методологическое невежество, безбоязненно демонстрируемое на страницах многих монографий и диссертаций, показывает: былое преимущество стремительно улетучивается, переходя к зарубежным экономистам (которые, не будь дураками, всегда потихоньку питались богатствами Марксова интеллектуального стола)1.
Воистину, нет предела разорительной наивности неофитов!
Экономическая наука - это фундаментальная концепция. Экономическая наука - это только и только экономическая теория. Представлять, как сегодня официально принято «ваковскими» документами, экономическую теорию одной из (!) экономических наук, по меньшей мере, странно.
В этой ситуации следует сказать прямо - попытка вести экономический анализ вне фундаментальной концепции (тем более - боясь или не любя ее) обречена на провал. Конечно, незнакомым с экономической наукой «экономистам» апелляция к высокой теории всегда кажется излишней и обременительной. Но это -молодость и невежество. Это пройдет. А не пройдет, - так и погибнут, застряв на рекомендации «шестому отделению лесхоза номер пять».
Экономика - это не производство. Экономика - это социальное состояние производства, это его социальное измерение и движение. Производственник, ставший «экономистом», совершает интеллектуальный подвиг и усиливается как производственник, тогда как экономист, ставший «производственником», деградирует и исчезает как экономист1 2.
Экономическая теория подобна экономике - она повторяет ее феномены. Так, знакомясь со многими современными исследованиями, с горечью осознаешь, что «закон Коперника-Грешэма» имеет силу и для экономической теории: чем легковеснее концепция, тем больше поклонников она собирает. Что ж, объяснимо и это: око-лотеоретизирование околопрагматики - вот что является сегодня «сверхзадачей» для многих экономистов. Впрочем, если паспорт «ноль-пятой» специальности ориентирует на специальное изучение (не смейтесь!) «управленческих проблем теории
1 Как верно заключает В.М. Полтерович (см. ук. соч.), «современный стиль теоретизирования в экономике сложился за последние 50 лет», и этот стиль для фундаментальной экономической теории оказался, по нашему убеждению, малорезультативным. Во всяком случае, в экономической теории пока преобладает «допятидесятилетнее» содержание.
2 Удивителен вывод В. Полтеровича: «Если верно, что основная причина (кризиса экономической теории - О.М.) состоит в отсутствии универсальных экономических законов, то, возможно, выход состоит в принципиально иной организации научного исследования» (см. ук. соч.); трудно согласиться с таким заключением: неужели не ясно, что отсутствие универсальных экономических законов делает бессмысленной любую организацию научного исследования?
119
управления» (08.00.05.1.4.), то, ей-богу, не грех призвать экономистов заняться экономическими проблемами экономики!
Лет двадцать назад В. Шкредов напомнил экономистам о символической классификации наук Френсиса Бэкона, который еще в XIV в. разделял все науки на «светоносные» и «плодоносные». Это напоминание как никогда актуально сегодня: экономическая теория - светоносная наука, и в этой «светоносности» (= методоло-гичности) - её плодоносность!
Современная экономика - система взаимодополняющего сосуществования двух форм хозяйствования: рыночной и нерыночной. Общество, в результате долгой исторической эволюции производства, пришло к закономерному итогу: экономика должна сочетать обе эти формы хозяйствования. Но раз объективно существуют две различные (по принципам, методам и целям) сферы хозяйствования, то очевидно, что между ними должно быть и разделение функций.
Отсюда основной вопрос рациональной организации смешанной экономики -эффективное разграничение сфер функционирования рынка и нерынка. Ведь если поручить рынку то, что должен делать нерынок, а потом, когда рынок это порученное провалит, долго на него обижаться и злиться, то наша экономика будет заведомо неэффективна. А если мы, наоборот, поручим нерынку делать то, с чем успешнее справляется рынок, таив этом случае нам обеспечена неэффективность.
Что же нужно оставить в компетенции рынка, а какие задачи должно решать государство, представляющее нерынок? Для ответа на этот вопрос необходимо вновь и вновь определяться - что такое «рынок» и что такое «нерынок»?1
В то же время следует осознать: проблема выбора между рынком и не-рынком носит преимущественно доктринальный, сугубо теоретический характер. В реальности же жёстко «развести» эти два постоянно соперничающих посек-торных субъекта невозможно. К тому же постоянное изменение отраслевого строения экономики также постоянно изменяет силу каждого сектора.
Реальное ускорение отечественного экономического прогресса произойдет только тогда, когда пространственно-временная контурность российского рынка перерастет в необратимость тектонических перемен всей экономической системы.
Для характеристики экономического роста нашей страны иногда используют определение «догоняющее индустриальное развитие», имея в виду попытку воспроизведения структурного строения экономики развитых стран. Однако нам необходима стратегия не «догоняющего», а «опережающего» постиндустриального развития, как бы недосягаемо это сегодня ни звучало.
А для этого темпы нашего экономического роста должны опережать темпы роста экономики высокоразвитых стран. Тот, кто знает вызывающее оптимизм соотношение производственных потенциалов нашей страны и развитых стран, и вызывающее пессимизм соотношение их реальных экономик, согласится - догоняющее, неопережающее движение - это наше экономическое самоубийство на глазах у всего мира, включая страны, у которых слабый ресурсно-производственный потен
1 Впрочем, для этого достаточно определить основные параметры рынка, так как «нерынок» категориально будет раскрываться альтернативными характеристиками.
120
циал, к их чести и нашей зависти, компенсирован превосходством экономической организации его реализации.
Пока это не будет осознано элитой (и не только элитой) нашей страны, не состоится не только опережающее, но даже догоняющее развитие.
Опережающее же экономическое развитие возможно только на базе мощного прироста инвестиций в приоритетные отрасли. Однако, судя по плачу отраслевых лоббистов, выколачивающих из бюджета финансовую поддержку своим отраслям как приоритетным, у нас чуть ли не вся экономика состоит из приоритетных отраслей1.
Для профессиональных экономистов ясно: разрушение «административно-социализированной экономики», будучи единственно возможным способом её преодоления, в качестве видимой платы требовало спада производства. Однако это был спад неминуемо умиравшей экономики, спад, позволивший её реструктурировать и рыночно преобразовать институты прежней административной экономики. Иного способа обуздать милитаристскую ориентацию производства, а также создание разрушительной для экономики некачественной неспросовой продукции, к тому же производимой с непомерными затратами. Кстати говоря, это объясняет, почему достижение «точек максимума» советского производства - в координатах рыночных параметров - состоялось при гораздо меньших физических показателях ВВП.
Особняком стоят структурные реформы, инвестиции, осуществление которых имеют упреждающий и краткосрочный характер, а вот отдача носит характер долгосрочный и опосредованный. Другими словами, структурные реформы (например, упорядочение частной собственности на землю, дебюрократизация судебной системы, рыночная регламентация деятельности финансовых учреждений, полноценное становление института банкротства) сами по себе прироста ВВП не дают, а только способствуют этому радостному процессу.
Однако главное - это системность реформ: провести рыночные реформы в промышленности, но так и не двинуться к рынку земли или к рынку коммунальных услуг, означает такую «чересполосицу» в экономике страны, что ее может просто взорвать. Еще бы - элементы единой экономики развиваются в разных направлениях по разным принципам!
Государство и экономика
Какую славную эволюцию совершили экономисты за последние 250 лет!
Начав с отрицания государственного вмешательства в экономику (отведя ему устами роль «ночного сторожа»), они сегодня пламенеют гневом, заслышав еще исполняемые (конечно, тихо-тихо, сугубо по экономико-теоретическим закоулкам) старинные гимны «свободному рынку». И всей праведной душой взыскуют жесткой
1 Даже в вузах стали преподавать теорию отраслевого лоббизма; вот уж, поистине, самый актуальный учебный курс для страны, в которой коррупция остается одной из острейших проблем.
121
государственной руки, которая только и способна, по их мнению, навести «железный орднунг» в вечно тяготеющей к опасному либерализму рыночной экономике.
На заре социальной истории не было ни экономики (одно натуральное хозяйство), ни государства (только задруга, сябры, да адат с джамаатом)1.
Но вот открылась «государственная страница» цивилизации - очень, очень задолго до появления экономики. И государство сделало все, чтобы «экономическая страница» долго еще не открывалась, так как возникновение экономики означало приход того состояния созидательной сферы, которое неизбежно ограничивает объем властных полномочий государственной машины.
И государство довольно эффективно противостояло развитию экономики1 2.
Свидетельство тому — вся тягучая история Древнего Востока, который пришел в краткосрочное движение только от катастрофического столкновения с Александром Македонским, политическим вождем рыночной экономики Древней Греции, и - вновь заснул на века.
Победа варваров над Великим Римом также означала всемирно-историческое поражение рыночной экономики, на реанимацию которой потребовалось не менее 1200 лет!
Только к XVII в. впервые системно оформилась национальная рыночная экономика (голландская). Веком позже — английская национальная рыночная система. Еще спустя век — французская, затем - немецкая, северо-американская, российская... Позже к ним присоединились японская, корейская, сингапурская, латиноамериканская, — тенденция превратилась в закономерность!
Пять веков сплошных побед рынка над «до-рынком» (а, значит, и государством) - это уже экономический закон.
Но каждый раз, в каждой стране возникновение рынка требовало беспощадной схватки «экономики» с «государством», желавшим детально, дотошно и избытно регламентировать стихийные рыночные процессы (все, знакомые с европейской историей, хорошо осведомлены об огромной политической цене, которую пришлось заплатить многим народам за становление рынка — нидерландская, английская, французская и три русские революции).
Мировая история выписала «двойную загогулину» — от неэкономического состояния сначала вышла на государство, и лишь затем — на рынок, который с тех пор только и отбивается от государства3.
1 Но эти двухсторонние рамки также представляются узкими. — «Сегодня политико-экономические дебаты часто сводятся к дихотомии рынка и государства, однако существует еще третья неназванная сторона — человеческое общество» (см. «Markt, Staat, Gesellschaft: Ein Dreieck», источник - http://www.rpoth.at/econ_state.shtml).
2 «Опыт показывает, что подавляющая часть /агрессивных/ мероприятий проводится государством, поскольку государство является единственной организацией в обществе, которая юридически адаптирована к использованию насилия» (Murray N. Rothbard’s. Man, Economy, and State. 2009, p. 1440).
3 «Экономисты уже давно проявляют интерес к взаимоотношениям между политикой правительства и частным хозяйством. Правительственная политика (такая, как налогообложение и регулирование) может сильно повлиять на частную экономическую
122
А о том, что способно сделать неподконтрольное обществу и «оторвавшееся» от всего (в том числе и от общества) государство с рыночно-беспечной экономикой, показывает трагическая история российской экономики, последовательно, системно и безжалостно убиваемой собственным государством на протяжении всего XX века.
А вот экономика не в состоянии так же «отомстить» государству — экономика без государства невозможна!
Да, но - какого государства?
А вот какого - либерального, экономного и сосредоточенного на выполнении нерыночных функций в общественном производстве, т.е. занимающегося тем, чем по разным причинам не может или не желает заниматься рынок. Вот это, ненужное или непосильное для рынка, и было названо антирыночниками «провалами рынка», - однако с таким же правом те рыночные функции, которые непосильны для государства, можно назвать «провалами государства»!
Взаимокомпенсирующее уравновешивание этих двух групп «провалов» — такова суть цивилизованной смешанной экономики: государство восполняет «провалы рынка», а рынок — «провалы государства»!
Пора уже осознать, и не только экономистам, — социальное пространство экономики шире, чем социальное пространство государства!
Государство не может охватить все сферы жизнедеятельности общества, а если оно это делает, то на этом заканчивается не только субъектность экономики, но и субъектность общества.
Навязчивый всесферно-проникающий этатизм превращается в господствующую идеологию, которая захватывает умы даже экономистов, озабоченных тем, чтобы государству было тепло, уютно и доходно. А то, что государство в каждый момент продолжает оставаться «комитетом по управлению делами господствующего класса», - уже не важно?
И забывается фундаментальная истина: между богатством общества и богатством государства - прямо-противоположная зависимость, поскольку схлестываются две логики обогащения: чем богаче государство - тем беднее общество, и, наоборот, чем богаче общество - тем беднее государство.
И выбирать приходится между этими двумя полярными состояниями. А поляр-ны они потому, что и у общества, и у государства один и тот же источник богатства -совокупный общественный продукт, который к тому же всегда ограничен по своим размерам. Поэтому - чем большую часть возьмет себе государство, тем меньше
деятельности, а последняя влияет на то, какого рода политика правительства является экономически выгодной, в том числе и с политической точки зрения. Исторические исследования этих отношений весьма многочисленны, и позволили сделать важные выводы о происхождении государственных программ, о формах, которую они принимают, и их экономических последствиях» (The State, Regulation and the Economy: An Historical Perspective | Book Reviews. Published by EH.NET. July, 2002; см. также - Lars Magnusson and Jan Ottosson, editors, The State, Regulation and the Economy: An Historical Perspective. Cheltenham, UK and Northampton, MA: Edward Elgar, 2002. Reviewed for EH.NET by Mark Kanazawa, Department of Economics, Carleton College).
123
останется обществу, а чем больше достанется обществу, тем меньше останется государству.
Вот почему общество объективно заинтересовано в дешевом государстве.
И специфический, возможный только со стороны государства, вклад в рост благосостояния общества государство может внести, прежде всего, удешевлением содержания своего бюрократического аппарата!
Поскольку же государство всегда преувеличивает свою значимость тем, что склонно отождествлять себя с обществом, а свои бюрократически-корпоративные экономические интересы — с экономическими интересами общества, то необходимость выделения обществу части совокупного продукта оно, государство, рассматривает как посягательство на сферу своих жизненных интересов, и потому стремится минимизировать отдаваемую обществу часть созданного обществом же продукта.
Важный момент механизма становления национальной рыночной системы -длительность этого процесса, требующая от общества и соответствующего длительного исторического терпения.
Продолжительность исторического периода становления рынка важна тем, что по мере его постепенного укрепления происходит и «рыночное» перевоспитание населения страны, но - что еще важнее - государства. Именно «рыночное перевоспитание государства» является условием, без которого рыночная экономика вынуждена влачить жалкое существование в виде неэффективного и безропотного производственного придатка к государственной машине1.
Впрочем, социальной истории абсолютно безразлично, есть ли у населения данной страны способность к длительному терпению, или оно ужасно нетерпеливо.
Проведите эксперимент, - выделите на глобусе те регионы и страны, которые можно твердо отнести к «рыночно-развитым», и вы удивитесь неспешности историко-экономического процесса.
Ушло ли противостояние экономики и государства в прошлое?
Куда там, - судя по единодушным осуждениям рынка как единственного виновника последнего финансово-экономического кризиса, желающих свалить всё на рынок становится гораздо больше, чем раньше.
И никто из экономистов не желает сказать: кризис — это единственно доступный для рыночной экономики способ объяснить государству, что рынок
1 Валютный рынок, будучи одним из множества рынков в рыночной экономике, выполняющий функцию индикатора состояния национальной экономики, превратился в самый любимый чиновниками сектор экономики, поскольку, кажется чиновникам, легко доступен для их упражнений на ниве государственного регулирования, - такой детальной нормативной регламентации нет ни на одном другом рынке; но так и хочется спросить — «и что, сынку, помогли тебе регламенты?» Непредсказуемое буйство валютных курсов, всегда взрывающее систему их государственного регулирования, лучше всего показывает, чем завершаются гипертрофированные масштабы государственного вмешательства в рыночные процессы.
124
нуждается в новой «порции» свободы, что государство мешает рынку перейти к этому новому уровню свободы.
Именно в таком вмешательстве» рынку и кроется причина возникновения социально-недопустимого отклонения в равновесном функционировании производства, получившего название «кризис»!
Великая экономическая наука не за тем буквально выстрадала идею циклического характера развития рыночной экономики, чтобы вот так, походя, в угоду коррупционным аппетитам чиновников, отказаться от нее. И пусть никто не заблуждается, - никакие армии ученых-экономистов, никакие институты стратегического развития, никакие массированные регулирования рынка не в состоянии отменить этот главный двигатель современной экономики.
Практически все экономисты согласны с тем, что государство должно регулировать рынок. А на каком, позвольте спросить, основании? Чем государство, так сказать, «умнее» экономики?
Дело обстоит противоположным образом — это рынок должен регулировать, воспитывать и перевоспитывать государство.
Государство в качестве регулятора рынка опаснее, чем рынок в качестве регулятора государства, так как государству свойственно упрямиться, упираться и артачиться, то есть настаивать на том, на чем настаивать не следовало бы. И то сказать, - неизбежность временного лага между осознанием возникновения в экономике деструктивной ситуации, разработкой корректирующей экономической политики, ее осуществлением и получением реальных результатов изначально обрекают всякую экономическую политику со стороны государства малоэффективной. Более того, когда ситуация в экономике становится кризисной, то у государства виноватыми становятся все - стяжательство банкиров, «финансовые пузыри», необеспеченность ипотеки, - но только не само государство, которое втихомолку активнее других участвует в раздувании «финансовых пузырей» (главный источник последних — вечно дефицитный бюджет), которое само опережает в стяжательстве всех предпринимателей и которое никогда не признается в своих провалах.
Государство - по многим причинам - сильнее экономики. Особенность его вмешательства в рынок состоит в том, что такое вмешательство является, по замечательному определению Макса Вебера, «легитимным насилием». Именно такая «легитимность» (устанавливаемая, между прочим, самим государством!) и позволяет ему играючи расправляться с рыночной экономикой. Но стоит ли это делать? И многое ли выиграет от этого общество?
Самые сложные проблемы - внутринаучные!
Экономистов-аналитиков со всех сторон обступают многочисленные хозяйственные и производственные неурядицы, которым в диссертационных исследованиях щедро присваивается статус «актуальных экономических проблем». Но именно поэтому очень важно каждый раз строго определяться с трактовкой этого, объединяющего экономистов, понятия - «экономическая проблема». Если же мы не будем проверять каждую проблему на предмет ее реальной «экономичности», то воз
125
никает опасность под видом анализа «экономических проблем» попусту тратить время на бесполезное обсуждение внепредметных (то есть - околоэкономических) проблем. И тогда многие, ожидающие помощи от экономистов, испытают оправданное разочарование, а эффективность усилий самих экономистов окажется минимальной.
Действительно, в среде экономистов по-прежнему популярна (и, видимо, неистребима) склонность к отождествлению «экономики» - то ,с «производством», то - с «хозяйством». В первом случае дискуссии экономистов превращаются в заочные производственные совещания, во втором - в забытые партхозактивы.
Давно замечено - чем больше экономических проблем решается, тем больше обнаруживается новых проблем. Тем не менее, для экономистов крайне малоэффективно заниматься конкретным анализом конкретных территориальноотраслевых проблем производства, поскольку по отношению к ним точно можно сказать только одно - «несть им числа». Однако полагать, что производственная (или хозяйственная) проблема - это уже и есть экономическая проблема, - заблуждение, опасное и малопродуктивное.
Пора, в конце концов, осознать - экономическая наука реализует собственную логику приоритетов, которая очень опосредованно отражает практику. Поэтому не всё, что мучает производственников и хозяйственников, должно быть в центре профессионального внимания экономистов.
Более того, надо очень много предварительно потрудиться, и потрудиться именно теоретически, чтобы производственно-хозяйственная проблема приобрела признаки, а с ними - и статус, предметно-экономической проблемы.
Да, практика ждет помощи от экономистов, но именно как от экономистов, а не как от производственников или хозяйственников.
Не менее важно признать - экономическая наука изучает другой класс проблем, нежели тот, который в центре внимания производственников и хозяйственников. У экономической науки другая, извините, парадигма, другая специализация и другой инструментарий анализа.
При забвении же специфики экономического подхода к производственнохозяйственным проблемам экономисты и сами не решат «свои» проблемы, и производственникам с хозяйственниками помешают.
В чем же существенное отличие производственно-хозяйственного (отраслевого) подхода от экономического?
В том, что производственно-хозяйственный подход находит, предлагает и обосновывает технологические средства достижения технологических целей. Экономический же подход предлагает экономические инструменты достижения тех же технологических целей.
Например, изобретатель нашел дешевый способ обработки нефти. Все неэко-номисты радуются будущему удешевлению цен на бензин. И только экономист портит настроение, предупреждая, - пока не будет демонополизирован рынок нефтепродуктов, пока на нём будут представлены только государственные монополии, цены будут расти, хоть внедряйте все изобретения.
Отсюда следует, что экономические проблемы — это те и только те проблемы, которые вырастают из противоречий экономической организации обще-
126
ственного производства. Следовательно, обоснование того, что перед нами именно экономическая, а не производственно-хозяйственная проблема, состоит в показе её обусловленности неэффективностью экономической организации производства.
Между прочим, - приведенный пример полностью соответствует критерию экономической проблемы, поскольку она отражает именно неэффективную экономическую организацию современного российского производства. Ведь монополизм действительно душит большинство сфер отечественного производства, и потому превратился сегодня в реальную, универсальную и самую актуальную для нашей экономики экономическую проблему. А монополизм, как учили некогда весьма почитаемые экономисты, это - застой, неэффективность, стагнация. Более того, они предупреждали: всякая монополия плоха, но хуже всего — государственная монополия в экономике. Ибо возникает «государственно-монополистическая экономика» - форма удвоено-неэффективного производства, и к тому же непобедимый институт коррупционного расхищения ресурсов. Актуальность демонополизации видят все, кроме Антимонопольного комитета (почему-то самого молчаливого федерального комитета, да и на местах его представители невидны).
Моделирование экономического механизма ускоренной демонополизации на уровне отрасли, региона, сферы, в целом национальной экономики - вот, бесспорно, актуальная экономическая проблема. Тем более что доминирующая экономическая форма обычно порождает соответствующую политическую форму.
Таким образом, вне экономического контекста не существует эффективного решения производственно-хозяйственных проблем.
Более того, в силу стратегического масштаба экономических инструментов они всегда выходят за рамки конкретного анализа конкретных территориальноотраслевых проблем производства. Вот почему экономисты могут и должны сделать более важное и эффективное дело, чем вымучивать маловразумительные производственно-хозяйственные рекомендации, - они должны разрабатывать модели оптимальной реализации экономической составляющей производственнохозяйственных проблем. Вот выявление, рационализация и оптимизация этой экономической составляющей и есть, по моему мнению, основная форма участия экономистов в производственно-хозяйственной практике.
Однако в любом случае путь экономиста к производственно-хозяйственной практике лежит через экономическую теорию, что уже само по себе - как это ни горько, - представляет для нас иногда большее испытание, чем непосредственный выход на практику.
Самой же сложной, заслуживающей особого и длительного внимания является группа внутринаучных проблем экономической теории, в значительной мере предопределяющих эффективность прикладного анализа экономистов.
Мы не всегда осознаем, что экономические проблемы порождаются не только несовершенством экономической практики, но и несовершенством экономической теории. Между тем несовершенство экономической теории - как единственного инструмента осознания-познания экономики - часто приводит к тому, что из-за слабости экономической теории мы подходим к экономической практике, так сказать, с «голыми руками».
127
Это только аспирантам может показаться, что нет познавательных препятствий и ограничений для анализа любой практической проблемы. Ветераны же карабкания по каменистым тропам экономической науки здесь более осторожны - интеллектуальный инструмент фиксации и анализа обнаружившейся экономической проблемы также должен быть хорошо «отточен» и апробирован.
1.	Прежде всего, следует отметить внушающую тревогу диспропорцию в тематике исследований отечественных экономистов: сегодня прикладные исследования составляют большинство публикаций, тогда как работы по экономической теории становятся все более редкими.
Это вызывает недоумение, - наука может существовать только как теория. Никаких иных форм существования научное знание не имеет, и иметь не может, хотя сегодня, наряду с экономической теорией, нашлось еще много иных (так сказать, «нетеоретических») выражений экономической науки. Этому сильно способствовала «ваковская паспортизация» отдельных отраслей экономического знания, которая возвела их в ранг «отраслевых экономических наук». И поневоле дивишься, видя, как в «стыковом» автореферате причудливо сочетаются различные «отраслевые» науки, а «экономическая теория» исполняет роль пристяжной, находясь на втором (?) месте по перечислению.
Более того, часто приходится слышать - «но позвольте, это же экономическая теория», причем произносят это с таким видом, будто наткнулись на нечто неприличное. Такая недооценка теории со стороны специалистов прикладного экономического анализа ведет, хотя они это и не осознают, к неполноценности, в первую очередь, самих выполняемых ими прикладных исследований. Неужели тотальная не-востребованность хозяйственниками практических рекомендаций экономистов еще не показала, что все дело - в отсутствии экономических инструментов, которые бы реализовали эти разработки?
Вот почему самой главной внутренней проблемой развития экономической науки является произошедшее за последние годы ослабление позиций экономической теории (о методологических исследованиях, противных своей бесполезностью - как это видится недолюбливающим теорию и методологию прикладникам - для практики, я боюсь даже упоминать). И мы никогда не решим эту проблему, если не признаем безусловный приоритет экономикотеоретического подхода.
Пришла пора массового осознания простой истины: прикладные экономические исследования, не введенные в предметные границы экономической теории, сами становятся сферой схоластики, несмотря на видимость конкретики и прагматизма. Без экономической теории нет и быть экономической науки, равно как невозможен и конкретно-экономический анализ. Не экономить на теоретических исследованиях, не унижать теоретиков требованием справок о внедрении, а тем более требованием зарабатывания денег, а поощрять их интеллектуальные поиски, - вот что сегодня особенно важно.
Мне жаль, что сегодня предана забвению такая категория, как «производительные силы», поскольку сменившая их категория «факторы производства» скорее ближе к технической, чем к экономической характеристике.
128
Совсем исчезли работы по динамике общественного разделения труда. Ме-вду тем кавдый элемент экономики представляет собой нечто самостоятельное только в той мере, в какой он обособлен в системе общественного разделения труда (производства). Поэтому изучаемое явление должно быть специально рассмотрено в аспекте его перспектив (как элемент уходящей или возникающей системы разделения труда).
В методологическом плане по-прежнему важно проводить различение необходимого и прибавочного продукта. Поэтому обязательное требование к изучению экономического явления - его характеристика как источника (и элемента) необходимой или прибавочной части общественного продукта.
Важная сторона теоретических исследований - доказательное выявление экономической природы объекта их внимания. Ведь только это делает правомерным применение к нему специфического инструментария экономического познания.
Кроме того, все экономические явления - так или иначе - «участвуют» в реализации двух альтернативных тенденций - индивидуализации и социализации. Это вынуждает в качестве обязательного момента включать изучаемое явление в механизм одной из названных тенденций.
Особая задача экономико-теоретического анализа вытекает из того, что современная экономика представляет собой сочетание двух сфер - рыночной и нерыночной. Поэтому кавдое изучаемое экономическое явление должно быть «помещено» (отнесено) к одной из двух названных сфер.
И, наконец, вершина научного анализа - исследование экономических противоречий. Но именно этот объект как-то выпал из поля зрения отечественных экономистов. А ведь это - критерий научности проведенного исследования.
Таким образом, теоретическая задолженность нарастает, и ее нужно погашать, пока не образовалась непомерная пеня.
2.	Второй проблемой, чреватой в будущем большими неприятностями, является, на мой взгляд, искусственное ограничение диапазона экономических исследований тематикой ваковского паспорта экономических специальностей. Выражаясь образно, затравленные председатели советов, превде всего, сверяются с этим документом, и горе тому, кто осмелится принести диссертацию на не утвервденную в паспорте тему.
Представляю, сколько бы «футболили» достопочтенного сэра Джона Мэйнарда Кейнса, если бы он принес сегодня свою работу, написанную на стыке аж трех специальностей, да к тому же еще - и о макроэкономике.
Это - парадокс, но сегодня все действия молодых исследователей строго регламентированы, и не только по тематике. А оригинальность? А дерзость? А революционность? Мы что, принялись выращивать пробирных, боязливых, послушных экономистов, которые знают - шаг влево или вправо приравнивается к антинауке?
Все это обязательно скажется на развитии экономической теории, но скажется, к сожалению, негативно.
3.	Третья проблема, это - нижайший уровень историко-экономического обоснования исследуемой проблемы. Если теоретический уровень - для многих все еще постылая обязанность, то историко-экономический анализ вообще выродился в фикцию.
129
Сегодня подобный анализ фактически свелся к простому перечислению нескольких именитых фамилий, большинство из которых имеет весьма опосредованное отношение к рассматриваемой в работе проблеме. Сделать такую фикцию историко-экономического обоснования можно за семь-десять минут.
Непревзойденный же образец исторического обоснования проблемы - марксова постановка проблемы стоимости: великий экономист показывает, кто и как постепенно подбирался к проблеме, раскрывая то один ее фрагмент, то другой.
Показ исследуемой проблемы как итога внутринаучного развития экономической теории — таково требование корректного экономического исследования. При этом ссылка на неэффективность практики является только прикладным обоснованием изучаемой проблемы, которая должна быть еще подкреплена историкотеоретическим обоснованием проблемы, которое и есть условие ее внутринаучной постановки.
Историко-экономические исследования - излюбленное занятие наших западных коллег - превратились у нас в диковинку. Эта «диковинность» говорит о реальном состоянии нашей науки больше, чем число добываемых диссертантами справок о практическом внедрении результатов их исследований.
Переходная экономика соткана из множества производственных, отраслевых и хозяйственных проблем. И в этой ситуации многим экономистам кажется, что заниматься надо именно практикой, а уж внутринаучные проблемы могут-то и подождать, — дескать, не до них. Такая позиция особенно опасна, поскольку ее стратегические последствия могут обернуться непоправимой потерей и теории, и методологии отечественной экономической науки.
Экономика и экономисты
В жизни всегда имеются «задворки». Это — тот незначимый жизненный пласт, который мало кого интересует. И то сказать: умение отделять важное от неважного является доказательством рационального дифференцирования окружающего нас мира, - иначе мы бы просто погибли под пугающе-нарастающей грудой бесконечных мелочей.
Среди «задворок» имеется второстепенный для непосвященных, но первостепенный для посвященных вопрос - взаимоотношение экономики и экономистов, вопрос, до сих пор невезуче остающийся на периферии экономической науки. Что ж, для «неэкономистов» (то есть практически — для всего общества) такого вопроса просто не существует, ибо это — внутринаучный вопрос. Однако он очень важен для самих экономистов. Собственно, только этот вопрос и решают, не признаваясь в этом, экономисты: если действительно существует так называемая «экономическая психология», то ее предметом может являться лишь одно - отношение экономистов к экономике: ведь фактически всё, что сочиняют экономисты, есть потайные, плохо осознаваемые и тщательно скрываемые «любовь и ненависть» экономистов к экономике.
Как бы ни возражали представители других областей научного мира, следует с самого начала и прямо заявить - из всех объектов научного познания экономика
130
представляет собой объект наивысшей сложности, поскольку экономические процессы трижды дуалистичны по своей природе — они объективно-субъективны, вещественно-невещественны, чувственно-сверхчувственны.
Такая «утроенная двойственность» поровдается удивительным положением экономики - как сферы, «пограничной» между природным и социальным мирами, связывающей их и потому одновременно принадлежащей и природной субстанции, и социальной.
Именно эта онтологическая особенность экономики диктует и ее гносеологическую специфику, что, в свою очередь, означает: экономика может открыться только тому познающему ее индивидуальному разуму, который адекватен её дуалистической природе. Другими словами, умение видеть в субъективном - объективное, в вещественном - невещественное, в чувственном - сверхчувственное, входит в предметно-гносеологическую императивность экономического инструментария.
Разумеется, все эти «акциденции» познающего экономику разума необходимы ему при действительно научном (то есть — теоретическом) познании. Ведь научное познание - это познание исключительно теоретическое (абстрагированное), и никаким другим оно быть не может. Для эмпирического же описания многочисленных и бесконечных экономических процессов все эти - на взгляд эмпирика -«штучки-дрючки», столь дорогие сердцу теоретика, вовсе не нужны, а напротив, только усложняют ничем не замутненную эмпирическую рефлексию как источника особого — «эмпирического знания», добываемого посредством непосредственных чувств и ощущений.
Впрочем, как обнаруживают реалии отечественной экономической науки, здесь возможны и удивительные «новации». Во всяком случае, официальное признание административным механизмом научной аттестации, народу с «экономической теорией», еще ряда областей экономической науки, поставленных в «равностатусную» с ней позицию1, свидетельствует только об одном - о тяжелом недуге, постигшем
1 Экономическая теория, до недавнего времени единолично представлявшая экономическую науку, ныне теряется среди внезапно возникших многочисленных экономических «наук», не только занявших (без предъявления каких-либо доказательств) равностатусное с ней положение, но даже порой свысока на нее поглядывающих, а иногда и покрикивающих на нее. Официальное признание в качестве особых и самостоятельных экономических наук получили более тридцати (!) отраслей экономического знания, по которым сформирован полный механизм научной аттестации. Этим фактически создана целая отрасль, в которой занято множество людей, коим нет нужды в знании «абстрактной» экономической теории (и в этом плодотворном убеждении они, естественно, наставляют и своих питомцев), - финансы, денежное обращение и кредит; бухгалтерский учет, статистика; математические и инструментальные методы экономики; мировая экономика; теория управления экономическими системами; макроэкономика; управление инновациями; региональная экономика; логистика; экономика труда; экономика народонаселения и демография; экономика природопользования; землеустройство; маркетинг; логистика; экономика и управление качеством; предпринимательство; экономическая безопасность; ценообразование; экономика, организация и управление предприятиями, отраслями и
131
именно отечественную экономическую науку. Ведь это фактически меняет внутри-научную иерархию между различными отраслями экономического знания, а, следовательно, и иерархию их приоритетов.
Неизбежное пагубное следствие внутринаучной «реиерархизации» не заставило себя долго ждать: возвышение прикладных отраслей экономического знания до уровня «теоретического» знания означало низведение теоретического знания до уровня «прикладного» знания, из-за чего оба этих вида экономического знания превратились в пародию на самих себя, - прикладное знание «медитирует», тщетно тужась предстать теоретическим, тогда как теоретическое знание стыдливо «имитирует», пытаясь выдать себя за разновидность прикладного.
Напрасные усилия, - мир науки устроен именно таким образом, что прикладное знание никогда не сможет приобрести методологической ценности, присущей теоретическому знанию, а теоретическое знание не способно принести прагматическую пользу, будучи «псевдоприкладным» знанием.
Таким образом, погнавшись сразу за «двумя зайцами», экономисты потеряли обоих, лишившись одновременно и теоретического, и прикладного знания. Об этом лучше всего говорит откровенное падение авторитета отечественной экономической науки, если только о нём судить не по справкам, в обилии приносимым на защиту диссертаций.
И только в этой ситуации можно предъявлять экономико-теоретическим исследованиям странное по своей сути (месть эмпириков?) требование специального показа своей прикладной значимости, то есть некоего «практического применения» выводов теоретического характера. Думаю, ни Маркс, ни Шумпетер, ни тем более Хайек не удовлетворили бы этому диковинному аттестационному императиву, что оставило бы их за пределами официальной экономической науки. И поделом — ишь, чего удумали: беззаботно порхать среди социальных абстракций; нет уж, брат, ты попробуй также попорхать среди блюмингов, нетелей и счет-фактуры, - беззаботность, поди, сразу испарится.
1.	Понимают ли экономисты экономику? Ответ на этот вопрос находится в прямой зависимости от ответа на другой, еще более важный вопрос: а можно ли вообще понять экономику?
В онтологическом смысле экономика открыта для познания в той мере, в какой достигнутая ступень ее развития сформировала устойчивые внутриэкономические зависимости, корреляции, тенденции и законы.
В гносеологическом же аспекте экономика открыта для познания в той мере, в какой познающий ее разум преодолевает идеологический догматизм1.
комплексами (которая также дифференцируется на особые отрасли знания -промышленность; АПК и сельское хозяйство; строительство; транспорт; связь и информатизация; сфера услуг).
1 В статье «Можно ли верить экономистам» (Can We Trust Economists?) Уве Райнхардт (Uwe Reinhardt), профессор экономики в Принстонском университете, рассматривает ситуацию конфликта между фактами, полученными на основе анализа, и личным мнением исследователя, и приходит к выводу о том, что для исследуемых вопросов пагубно, когда,
132
2.	Другой вопрос из «субъективно-психологической» серии: могут ли экономисты спасти экономику?
Думаю, нет, - ни спасти экономику, ни помочь экономике экономисты не могут, хотя странная уверенность в этом и питает самомнение многих экономистов (а часть общества и вообще убеждена, что все экономические кризисы и прочие хозяйственные неудачи - от злокозненных экономистов).
Объясняется это тем, что экономическое знание остается самым незначимым фактором развития экономики. Ссылка на знаменитое сочинение Дж.М. Кейнса бессильна, так как практически вся антикризисная программа по выходу из Великой Депрессии была принята задолго до издания этой книги.
Более того, чем сильнее идеологически ангажирован тот или иной экономист, тем он опаснее для экономики; например, доходящая до паранойи любовь к мнимым экономическим достижениям в прошлых периодах отечественной истории чревата истерическим неприятием объективных исторических перемен в современной рыночной реорганизации российского производства1.
В этой ситуации надо помогать экономике, а не экономисту, психологическая девиация которого действительно потенциально опасна для экономики.
Но экономисты продолжают тяготеть к гипертрофированию своей роли, формируя миф о своем статусе как неких «демиургов», хотя в реальности их роль в механизме движения экономики сродни роли астрономов в движении Солнечной системы.
3.	Скорее, наоборот, — это экономика, по мере своего прогрессивного развития, спасёт экономистов от разъяренного общества!
Экономика — это вечно-взрывоопасное состояние, это постоянно бурлящий «котел», крышку которого может снести в любой момент. Новые проблемы вытесняют старые, и - к непреходящей радости «предсказателей от экономики» - уже некогда и некому вспоминать те «рекомендации», которые еще вчера легкомысленно раздавались экономистами. Кто сегодня, например, помнит пророков, совсем недавно советовавших доверчивым и малограмотным поклонникам расставаться с долларом и евро, предвещая последним неминуемый крах? Тех экономистов, кто выступал против вступления России во Всемирную торговую организацию, обрекая нашу экономику на заведомо невыгодные для неё конкурентные позиции в глобаль
вольно или невольно, экономисты наполняют их анализ собственной идеологией (см. -http://indianeconomy.oni/2009/01/17/can-we-trust-economists/).
1 «Современная Россия управляется экономистами. Во времена социализма их численность в стране составляла около двух миллионов человек. В настоящее время в связи с открытием многочисленных экономических факультетов в государственных и коммерческих вузах это число значительно увеличилось. Однако экономическая ситуация в России ухудшается. С объяснениями, почему это происходит, опять-таки выступают экономисты. Таким образом, одни из них проводят реформы, другие советуют, а третьи — критикуют и ищут выход из создавшегося положения. Предлагаются разные рецепты, но все чаще наши экономисты уповают на сильное государство, а их взгляды обращаются назад, к советскому периоду, ко временам Сталина» (Дорошенко, В. и др. Спасут ли Россию наши экономисты? / В. Дорошенко, И. Павлова // Наука в Сибири. 1999. № 6.12 февр.).
133
ном масштабе? Тех, кто рекомендовал учиться у Северной Кореи, фальшиво изображая любовь к идеям «чучхе»?
Инертность экономического пространства преодолевается интенсивностью экономического времени, и горе тому обществу, которое меняет «время» на «пространство»
4.	Но тогда возникает законный вопрос - а нужны ли вообще экономисты экономике?
Экономике, может, и не особенно, но обществу — обязательно: кто-то же должен специально заниматься экономикой и толковать ее доверчивым «неэкономи-стам». Этим и поровдается специфический рынок «экономических концепций» - на любой вкус и по любой цене, от откровенно обскурантистских - до предельно афе-ристических!
У этого рынка - свои законы и факторы развития, своя мода и свои кумиры, а фарватер «мэйнстрима» извилист и непредсказуем.
Еще одна особенность этого рынка - его невидимость, хотя производство основного товара («диссертации») максимально регламентировано, входя особым элементом в структуру макроэкономического «теневого» рынка.
5.	Поставим вопрос иначе - а нужна ли экономика экономистам? Читая иные опусы, понимаешь - авторы повествуют о какой-то крайне странной, только им известной, экономике, существующей только в их воображении.
Всем профессиональным интеллектуалам хорошо известен феномен «спекулятивной философии», но гораздо чаще нам приходится встречаться со «спекулятивной экономикой», результаты анализа которой известны авторам задолго до начала исследования, - чего стоят, например, исследования отсутствующих институтов, не начавшихся процессов и выдуманных противоречий?
Конечно, экономика нужна экономистам — превде всего, потому, что ее много-уровневость и полиформность могут оправдать любую схоластическую конструкцию1.
6.	Всем профессиональным экономистам когда-нибудь приходит запоздалое прозрение: а не принимал ли он опусы экономистов за саму экономику? Поскольку рациональное отражение экономики представлено только в сочинениях экономистов, а критерий достоверности этих сочинений, как и степень их адекватности реальной экономике, весьма расплывчаты, то этим откровенно пользуются проникающие в ряды доверчивых экономистов проходимцы. И нет надежного способа противостояния им!1 2
1 Среди экономистов до сих пор популярна старая шутка: «Спад - это когда ваш сосед теряет работу; а вот если работу потеряли вы сами, то это уже - депрессия». Это - хорошая иллюстрация к привычной ситуации в экономической науке, когда не существует универсально согласованных определений даже фундаментальных категорий. Не случайно, если вы спросите у ста различных экономистов, каковы причины экономического спада, то вы получите, по меньшей мере, сто различных ответов (What’s a recession? URL: http://economics.about.eom/cs/businesscycles/a/depressions.htni).
2 Дэни Родрик в статье «Виновата не экономика, а экономисты» отмечает, что, поскольку
134
7.	Заключительный субъективный вопрос можно сформулировать так, — не принимаем ли мы кризис экономического сознания за кризис экономики?
В отличие от экономики, хоть иногда вскарабкивающейся на вершину «пика», экономическая наука всегда находится в кризисе, и это - ее естественное состояние.
Некризисное состояние экономической науки означало бы, что она нашла ответы на все вопросы и что экономистам пора заняться иным делом* 1. Впрочем, даже когда физики (представители естественнонаучной дисциплины!) горделиво заявляли о завершенности физического знания, они всегда оказывались посрамленными.
Другое дело, что затяжной кризис в экономической теории опаснее скорее для нее самой, чем для экономики, даже не подозревающей о существовании экономистов (подобно тому, как атомы не подозревают о существовании физиков, а звезды -о существовании звездочетов).
мир впал в экономическую депрессию, многие ставят под сомнение роль экономистов. Далее он объясняет причины такого сомнения, инкриминируя экономистам то, что это они узаконили и пропагандировали идею о том, что неограниченные финансовые ресурсы — благо для общества; это они выступали против опасности чрезмерного государственного регулирования; это экономисты не смогли обеспечить практику необходимыми инструментами для преодоления нынешнего экономического беспорядка. И это их разногласия достигли неприличного для науки состояния (когда, например, диапазон взглядов на кейнсианское налогово-бюджетное стимулирование варьируется от «абсолютно необходимого» до - «неэффективно-опасного»), А полный консенсус относительно достоинств модели экономики, сосредоточенной на глобальных финансах, вовсе не привел к консенсусу о том, что делать. И многие уверены, что это не экономика, а экономисты во всем виноваты - они были чрезмерно уверены в том, что рынки являются эффективными, что инновационные финансовые риски трансфертов нуждаются в самоуправлении, а вмешательство правительства вредно (Rodrik, D. Ne pas confondre economic et economists / URL: http://www.latribune.fr/opinions/20090324trib000358899/ne-pas-confondre-economie-eteconomistes.html).
1 В это трудно поверить сегодня, но еще не так давно экономисты принимали поздравления с успехами в их дисциплине. Эти успехи (или то, что они принимали за успехи) казались неоспоримыми как в теоретической, так и в практической сферах, в результате чего якобы настал «золотой век» для этой профессии. В теоретической части экономисты полагали, что им удалось урегулировать внутренние конфликты экономики. Так, в 2003 году Роберт Лукас (Чикагский университет) в обращении к Американской экономической ассоциации утверждал, что уже решена центральная проблема предотвращения депрессии. В 2004 году Бен Бернанке (бывший профессор Принстонского университета и бывший Председатель Федеральной резервной системы США) отметил значительное улучшение экономических показателей за последние два десятилетия, которые он частично отнес на счет более четкой формулировки экономической политики. А в 2008 году в документе, озаглавленном «Состояние макроэкономики» Оливье Бланшар (Массачусетский технологический институт, позже - главный экономист Международного валютного фонда) заявил: национальная макроэкономика оптимальна, битвы прошлого закончились, настало широкое совпадение взглядов, и экономисты считают, что у них все под контролем (Рог qui se equivocaron tanto los economistas? (Почему и как экономисты не правы?) URL: http://www.taringa.net/posts/info/3383065/%C2%BFPor-qu%C3%A9-se-equivocan-tanto-los-economistas.html).
135
Экономистом может быть только тот, кто влюблен в экономику - трудно заниматься экономикой, не любя ее, тем более, когда собственные рассуждения ставятся выше объективной логики развития экономики. И не надо обижаться, если экономика отвергнет твою любовь, - по статистике, чаще всего на свете случается именно безответная любовь!
Обретут ли российскую плоть европейские цености?
Не верящим в существование объективных экономических законов, не допускающим и мысли о единстве экономического устройства общества на определенной ступени его естественноисторического движения, в экономической науке делать нечего. Их участь — воспевание «особого пути» и карканья о гибельности шагания по «столбовой дороге человечества». Но объясняться с теми, кто по недомыслию или избытку наличности забрел в экономическую науку, уже нет ни времени, ни охоты.
Лучше посмотрим, чем обогатила экономическую теорию реальная практика постиндустриального общества.
То, что первобытные люди не имели те блага цивилизации, которыми пользуются люди современные1, настолько очевидно, что затмевает политико-экономическую родословную этих «goods». А мевду тем (и об этом экономистам надо было бы втолковывать кавдому встречному неэкономисту!), практически все эти блага были произведены в странах рыночного, демократического, либерального устройства общества. Это, однако, ничуть не мешает странам с нерыночным, недемократическим и нелиберальным устройством общества потреблять, причем в массовых масштабах, эти блага, на которых кавдому видны роковые для «антирыночников» письмена — «произведено в странах рыночного, демократического, либерального устройства общества».
Почему же благами высокоразвитой рыночной цивилизации могут легко пользоваться даже в самых отдаленных ойкуменах Земли?
Да потому, что цивилизованные блага легче освоить, чем дикарские: в компьютер может играть даже трехлетний ребенок, а вот добыть огня из кремня и кресала не удавалось еще ни одному взрослому профессору-«особисту» (любителю особого исторического пути).
Тем не менее, простая мысль связать неисчислимые повседневные блага, которые подарили миру, да еще в таком массовом количестве, демократические страны с их рыночным устройством, в голову не приходит, так как мысль все время сбивается на «технократическую тропинку», ибо кажется — все дело в везении или случайном скоплении умных людей в этих странах. И невдомек, что они потому там и сгрудились, что там рыночно, либерально и демократично. Что-то мало кто хочет
1 Под «современными людьми» автор имеет в виду не внешние атрибуты, а проживание в обществе современного мироустройства - рыночном, либеральном, демократическом. Если же некто полагает, что современное общество может быть «нерыночным», «нелиберальным» и «недемократическим», то ему уже ничем не поможешь.
136
собираться там, где голодно и холодно, где, к тому же, эти голод и холод порождены патологической ненавистью к рыночное™, либерализму и демократии.
Впрочем, легко осваиваются не только технически-спожные блага рыночной цивилизации, необыкновенный дар Истории Человечества состоит в том, что социальное устройство каждой последующей социально-исторической ступени легче осваивается, чем социальное устройство предшествующей ступени. Это — как в лыжне: ветер набрасывается на первых, зато вторым легче бежать по изведанному, проторенному. Это и есть закон ускорения экономического развития. Разумеется, этот закон является «бонусом» для тех, кто готов его принять. Тем же, кто не желает воспользоваться этой дарованной экстерналией, придется самому проторять собственную историческую «лыжню», но будут пи его ждать исторические попутчики, да и выйдет пи он сам когда-нибудь в одиночку из леса, неведомо ни одинокому «лыжнику», ни ожидающим.
Вот пример - вступление России в ВТО, в «клуб» демократических стран с рыночно-либеральной экономикой. С каким же беспримерным упрямством добивались мы этого вступления. Оно и понятно: там - практически весь мир!
Это мужественный и стратегический шаг. Однако вслед за ним необходимы новые шаги, и без промедления, - не только те шаги, которые вынуждаются стандартами ВТО, но и те, которые мы и сами видим, без всякого ВТО.
Переход к каждой новой прогрессивной ступени в экономическом, социальном и политическом развитии дается обществу пегие, и, чем выше поднимается общество, тем легче ему подниматься.
С экономической точки зрения прогресс состоит в переходе от одного уровня эффективности экономики к новому, более высокому уровню эффективности. В социальном же плане растет эффективность самого перехода.
Долгие тысячелетия ушли на переход от первобытнообщинного строя - к рабовладельческому. Переход же от рабовладельческого строя к феодализму оказался покороче; еще быстрее передовое человечество перебежало от феодализма к капитализму; и вот уже заиграла заря социализированной цивилизации: рыночность - в экономике, демократизм - в политике, либерализм - в идеологии.
Не успели социологи и экономисты передохнуть от мук теоретического анализа постиндустриальной экономики, как стремительно приближается эра экономики знаний - общество индустриального производства, распространения и освоения нового знания. И уж здесь в полной мере проявит себя закон ускорения экономического развитая, — это может выглядеть парадоксом, но построить в отсталой стране «экономику знания» пегие, чем «индустриальную экономику»! Ибо человечество, связанное интернет-социапьными сетями, преодолев пространственное разобщение, эффективно распределит в мировой экономике одним - задачу производства, другим - задачу распространения, третьим - задачу освоения нового знания.
Экономика знания - неизбежное и ближайшее будущее мировой экономики. Но реальностью такая экономика станет только в странах, где господствуют рынок, либерализм и демократия. И это - не заданный идеологический императив, а требование объективной природы, присущей знанию, - знание не терпит бюрократизма в научном поиске, вертикали мысли, несвободного поведения. Это
137
значит, что меняется сама экономика, - то, что веками относилось к внеэкономическому, надэкономическому и неэкономическому, становится «внутриэкономи-ческой» субстанцией - знание, совесть, честь, стыд, репутация. Но, в первую очередь, - рынок, демократия и либерализм, без которых не может быть «стыдно» или «совестливо».
Но если экономика знания - действительно будущее мировой экономики, то состояние отечественный высшей школы вызывает сильное беспокойство. Ведь высшая школа - это не столько оборудование и состояние учебных аудиторий, сколько реальность и постоянное расширение ее академических свобод.
А что на практике? Можно ли делать инновационную ставку на профессорско-преподавательский состав, который опозорен нищенским уровнем зарплаты, занят бесконечным заполнением бессмысленных отчетов и находится в унизительной зависимости от внутривузовской бюрократии (верхушка которой сумела к тому же бессовестно перераспределить в свою пользу бюджетные и внебюджетные потоки, повторив то, что происходит практически во всех сферах российской экономики)? Выборность ректоров, директоров институтов и деканов давно уже превратилась в фикцию, ученые советы радуют рептильной единогласностью, а сама высшая школа стала «старшей ступенью среднего образования», доделывая то, что не в силах сделать разрушенная средняя школа. Ничего не дала даже принудительная автономизация крупных вузов, так как она не сделала главного: не автономизировала внутривузовские отношения, не дала автономный экономический статус главному структурному подразделению вуза - факультету. Та же участь постигла и идею создания малых предприятий при крупных вузах - они стали специфической «оффшорной зоной» в экономической системе высшей школы.
Антирыночники скажут: это - результат проникновения рынка в высшую школу. Куда там! Какое отношение имеет коммерциализация высшей школы к распределению грантов по «откатам» и среди «дружбанов»? Какое имеет отношение рынок образовательных услуг к купле-продаже диссертаций? Какое имеет отношение рынок к торговле экзаменами и дипломами?
Эффективный рынок необходим для того, чтобы общество могло позволить себе роскошь иметь обширные нерыночные пространства, к которым относятся наука, образование, культура, здравоохранение, искусство. Именно наличие таких нерыночных пространств и свидетельствует о цивилизованности рыночных отношений в данной стране.
Конечно, для любой страны лучше устойчивое и спокойное развитие, чем неустойчивое и неспокойное. И, конечно, лучше обойтись без разного рода шараханий и необдуманных экспериментов. Но когда истоком этих шараханий изначально объявляется «неоправданный либерализм» (интересно, кто его обвинял и в чем он должен оправдываться), то это может иметь следствием только одно — исторически необратимое замедление развития национальной экономики, что в глобальной ситуации равнозначно только ее системной катастрофе. Неужели ненависть к либерализму окажется сильнее угрозы национальной экономической катастрофы?
По показателям демократии, либерализма, развитию человеческого капитала Россия находится, к сожалению, не в числе стран-лидеров. Именно это должно за
138
ботить социальный менеджмент нашей страны: технологию можно модернизировать, но - только на базе реального продвижения рынка, либерализма и демократии в весь диапазон социальных отношений.
Признаемся откровенно - никогда еще в российском просвещенном классе не было такого числа противников рынка, демократии и либерализма. К счастью, в координатах «естественно-исторического развития» это не имеет абсолютно никакого значения, так как над объективным механизмом прогресса экономики развеваются знамена рынка, демократии и либерализма. Плохо будет только той конкретной стране и той конкретной экономике, над которой корыстные интересы клановой ненасытности будут еще долго и из последних сил держать знамена противоположных цветов (хотя при этом страна умудряется имитировать небывалый расцвет рынка, либерализма и демократии).
Однажды полузабытый сегодня Пророк объяснил - люди никогда не откажутся от того, что улучшает им повседневное бытие и цивилизует социальную жизнь. Рынок, демократия и либерализм - это жертвенно добытые ценности социального бытия, и люди никогда от них не откажутся, ибо эти ценности уже доказали свою общеисторическую значимость1.
В отличие от правовых и иных законов экономические законы действуют неумолимо. И пусть никого не вводит в заблуждение их «социальная эластичность», -сила и масштаб действия экономических законов только возрастают по мере противодействия их императивам!
Счастливая экономика во всех странах одинакова, будучи эффективным устройством социального пространства созидательной сферы в результате системной реализации трех великих императивов цивилизованного производства: ры-ночности, либерализма и демократии.
Несчастливые, т.е. социально-неэффективные, экономики всегда несчастливы каждая по-своему, так как не в состоянии избавиться от благоговейно хранимого каждой экономически-несчастливой страной главного «скелета» своей истории. Таким «скелетом» всегда оказывается та тупиковая эпоха данной страны, которая объективно вела ее к самоубийству. Отношение к этой прошлой эпохе и есть ответ на то, насколько в данной стране возможно цивилизованное будущее.
Для России такой тупиковой ступенью является эпоха сталинизма, которая, не осужденная и не судимая, остается историческим фоном всех наших потому и обреченных на неудачу «модернизаций», вновь и вновь воспроизводящих во всех сферах политики и экономики основные черты этой роковой для страны эпохи.
Никогда еще ни одна страна мира так не зависела от последовательного и системного искоренения убивающего ее будущее прошлого, как Россия. Чрезмерная централизация в форме «вертикали», мобилизационный характер производства под
1 Одна из причин нападок на либерализм - устаревшее представление о нем, тогда как современный либерализм, в отличие от классического, рассматривает государство уже не как «необходимое зло», а как позитивный инструмент реализации рыночного, либерального и демократического потенциала (см., напр., - Free Sample Essay on Modem Liberalism or Positive Liberalism, источник - http://www.preservearticles.com/2011090613082/ html).
139
видом «государственно-организуемой модернизации», тенденция к вождизму под видом «политической консолидации здоровых сил общества», сверхмилитаризация, обреченность большинства населения на «лагерный паек», ненависть к свободному предпринимательству, к гражданскому обществу, к рыночное™, либерализму, демократии — все это наследие сталинизма.
Неужели антирыночное, антидемократическое и антилиберальное Прошлое, искалечившее жизнь многих поколений россиян, не пропустит нас в Будущее, продолжая калечить жизнь уже новых поколений?
Экономикс, заменив в учебных аудиториях политэкономию, не смог проделать это же в хозяйственной практике. Оказалось, что социальное строение производства упрямо продолжает оставаться «политико-экономическим», по-прежнему порождая политико-экономические проблемы и противоречия.
Сколько же ещё должно взорваться «мин», чтобы и общество, и экономисты осознали - абстрактно-математические конструкции не в состоянии отразить реальные социальные тенденции и противоречия сферы общественного производства. В свое время политическая экономия пришла в учебные аудитории прямо с горячих площадей.
И, похоже, что это - единственный, хотя и не самый «академический», способ возрождения политико-экономической науки.
140
А.А. Пороховский
Политическая экономия:
новая роль в экономической теории XXI века
Взрыв противоречий современного социально-экономического развития, эхом прокатившийся по всему миру и прежде всего по развитым странам в первые десятилетия XXI века, вынудил широкую общественность, государственных мужей, предпринимателей и исследователей «мозговых центров» обратиться к экономической науке вообще и экономической теории в особенности за поиском решения проблем. Стало бесспорным, что выход находится не в частностях, а в системном решении. Теоретический поиск в рамках господствующего мейнстрима столкнулся с тем, что свойственный ему методологический индивидуализм не настроен сформировать целостную, внутренне взаимосвязанную и субординированную систему категорий и законов, отражающую экономику как систему. В сложной структуре современной экономической теории только политическая экономия даёт системное видение экономического развития. Не случайно поэтому политико-экономический подход не только через «невидимую руку» А. Смита, но и благодаря целостному представлению современного национального и глобального развития получает все большее распространение в деловых и академических кругах ведущих стран. Однако сама политическая экономия трактуется порой столь разнообразно и широко, что возникла необходимость в академическом стиле еще раз остановиться на её предметной области, методологии, истории возникновения, становления и перманентного развития, а также месте и роли в общей экономической теории, взаимосвязи с другими школами, программами, направлениями теоретико-экономических исследований.
Политическая экономия - это наука об экономических законах функционирования и развития общественного хозяйства, исторически первой формой которого стало рыночное хозяйство. Термин «политическая экономия» произошел от греческих слов politicos - государственный, общественный и oikonomia - управление домашним хозяйством (от oikos - дом, домашнее хозяйство и nomos - закон). Впервые сочетание «политическая экономия» было использовано французом А. Монкретьеном в его произведении «Трактат политической экономии» (1615). Этот год общепризнан в мире как дата рождения политической экономии и экономической теории и науки в целом.
Возникновение политической экономии стало возможным после формирования рыночного хозяйства на всей территории отдельного государства, что стало свидетельством рождения национальной экономики, внутренне связанной общенациональным рынком. Масштаб национального хозяйства, взаимодействие домохозяйств, изменение роли государства в обеспечении благоприятной среды для предпринимательства, наполнение казны и расширение общественного богатства вызвали потребность в выявлении и познании объективных экономических законов такого хозяйства. В результате политическая экономия своим появлением
141
послужила основой для последующего развития экономической теории и экономической науки как отражения рыночной цивилизации.
Задолго до возникновения политической экономии, в том числе и в древнем мире, получили распространение такие явления и понятия как товар, деньги, цена, ростовщический и купеческий капитал, частная собственность. Их происхождение связывалось с торговлей, носившей случайный характер при господстве натурального хозяйства. В ту пору жизнь большинства населения любого государства не зависела от торговли, а производство для продажи только зарождалось. Подневольный ручной труд раба или крепостного работника слабо способствовал расширению производства в земледелии, животноводстве, ремесленничестве.
Постепенное углубление общественного разделения труда способствовало расширению сферы товарно-денежных отношений. Но рубежом в развитии товарного производства стало освобождение работника от личной зависимости и утверждение наемного труда, что одновременно породило предпринимателей и предпринимательство как системное явление. Теперь уже известные категории товар, деньги, капитал стали приобретать адекватное капиталистическому рыночному хозяйству содержание. Первоначально это произошло в мануфактурный период капитализма, когда простая кооперация ручного труда наемных рабочих объединялась в мануфактуры отдельного хозяина-капиталиста. Капиталистическое производство стало основой национальной экономики. Возникла задача организации работы мануфактуры на базе разделения труда наёмных рабочих и обеспечения государством и обществом рыночного функционирования всей экономики страны. Не случайно, поэтому именно в Великобритании, где мануфактурный капитализм утвердился раньше других стран, в 1776 г. был издан труд А. Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов», где впервые политическая экономия получила классическое систематизированное изложение применительно к мануфактурному периоду развития капитализма. К числу основоположников классической политической экономии относится также Д. Риккардо, который в своей книге «Начала политической экономии и налогового обложения», вышедшей в 1817 г. развил представленные А.Смитом базовые положения политической экономии - теорию трудовой стоимости, капитала, ренты. Немало других исследователей в разных странах Европы публиковали свои книги об экономике, рассматривая её отдельные стороны, не претендуя на цельную теорию.
Становление политической экономии самым тесным образом связано с развитием капитализма. Решающее воздействие на рыночный прогресс оказала промышленная революция, сформировавшая в XIX в. индустриальную основу капиталистической экономики. Национальная экономика стала ещё более взаимосвязанной и сложной. Первый общенациональный экономический кризис перепроизводства товаров в Великобритании в 1825 г., обнажил острую конкуренцию между капиталистами, обратил внимание на положения наёмных работников и противоречия всей экономической системы.
142
Политическая экономия индустриального капитализма
Изобретение и внедрение паровых, а затем и других машин существенным образом повлияло не только на рост производительности труда, но и на положение и роль предпринимателей, наемных работников, формы и виды капитала, организацию производства и экономики в целом. Изменился характер разделения труда на фабрике, основанной на системе машин, и во всем обществе, связанном рынком и конкуренцией. Наряду с рынком товаров и рынком труда получил распространение рынок капитала. С формальной точки зрения выровнялось значение факторов производства - труда, капитала, земли, - а также фаз воспроизводства - производства и обращения. Последнее стало объективной основой появления теории предельной полезности наряду с теорией трудовой стоимости, свойственной политической экономии мануфактурного капитализм и названной классической политической экономией.
Таким образом, во второй половине XIX в. политическая экономия получила развитие по двум направлениям - на базе теории трудовой стоимости и на базе теории предельной полезности. Первое направление оформилось как марксисткая политическая экономия, второе - как чистая политэкономия, или маржиналисткая экономическая теория. Основу марксисткой политической экономии составил «Капитал» К.Маркса, первый том которого вышел в 1867 г. Базу маржиналистского направления образовали работы У.С. Джевонса «Теория политической экономии» (1871 г.), К. Менгера «Основания политической экономии» (1871 г.) и Л. Вальраса «Элементы чистой политической экономии» (1874 г.).
Уже с 1875 г. начал входить в научный оборот термин «экономике», который благодаря фундаментальной работе А.Маршалла «Принципы экономике» (1890 г.) закрепился как выражение всего неоклассического направления экономической теории. И хотя историческими корнями экономике является классическая политическая экономия, теория факторов производства и маржинализм, по своим теоретическим предпосылкам, предмету и методу он обособился и составил новую, особую часть экономической теории. Впоследствии, особенно в XX в. экономике получил бурное развитие в передовых странах капитализма и прежде всего в США, где в 1948 г. вышел первый учебник по экономике П. Самуэльсона, в котором был представлен синтез неоклассики и кейнсианства, получившего распространение в 30-х годах XX в.
В России в XIX в. политическая экономия продолжала развиваться и как наука, и как учебная дисциплина. Уже в 1804 г. в Московском университете была открыта кафедра политической экономии, а затем было издано немало трудов, в том числе и учебников по политической экономии. Среди наиболее известных «Курс политической экономии» А.К. Шторха (1815 г.), А.И. Чупрова (1883 г.). Российская ветвь политической экономии преимущественно опиралась на классическую политэкономию, привнося специфические экономические черты развития страны. В тот период экономике не получил распространения в России.
Системное и аргументированное видение индустриального капитализма изложено в работах К. Маркса и Ф. Энгельса и их последователей. Сохранив родо
143
вой признак классической политической экономии - теорию трудовой стоимости -и раскрыв историю и логику становления и развития капиталистической рыночной экономики, К. Маркс сделал вывод о том, что основным экономическим законом капитализма является производство прибавочной стоимости, которое вытекает из отношений между капиталом и наемным трудом. И хотя при индустриальном капитализме наемный труд выглядел как физический труд рабочих в материальном производстве, впоследствии отношения между трудом и капиталом и в других сферах экономики принципиально не изменились.
К. Маркс намеревался представить политическую экономию в виде шести книг, посвященных соответственно капиталу, земельной собственности, наемному труду, государству, внешней торговле, мировому рынку. И хотя он успел подготовить лишь фундаментальную работу о капитале, но и в ней выражено системное видение воспроизводства капиталистической экономики, механизма её функционирования и развития. Предлагая свой вариант развития теории трудовой стоимости, К. Маркс аргументировал возрастающую особую роль трудового фактора -наёмного работника. Как и всякий живой организм, рыночное индустриальное хозяйство не застывает в своем состоянии, а имеет внутренние источники для развития и роста, что постепенно приводит не только к новым технологиям, видам разделения труда и повышению производительности труда, но и ставит на повестку дня вопрос о сути прогресса человечества - экономическом, социальном, духовном. Выводы К.Маркса формировались на основе закономерностей и тенденций индустриальной эпохи, когда материальное производство занимало ведущие позиции, преобладал физический труд, а личная независимость наёмного работника с лихвой компенсировались его экономической зависимостью от предпринимателя и капитала вообще.
XIX век вошел в историю как век индустриального капитализма, век экономического, политического и военного доминирования Европы в мире. Не случайно поэтому именно европейские реалии в наибольшей степени повлияли на эволюцию политической экономии, что отразилось и в её марксисткой ветви.
Индустриальное развитие продолжилось и в XX веке вплоть до научно-технической революции, существенно изменившей экономику во второй половине столетия. Однако после победы Великой октябрьской социалистической революции в России в 1917 году возник СССР, а затем после завершения II мировой войны в 1945 году появились и другие государства социалистической ориентации.
Политическая экономия в период существования СССР
Развитие советской плановой экономики в значительной мере происходило при чрезвычайных обстоятельствах. Немалые трудности создавали разруха после гражданской войны, а затем восстановление страны после Великой Отечественной войны и гонка вооружений во время холодной войны. И всё же экономический и социальный прогресс человечества в XX веке невозможно представить без СССР. Советское издание политической экономии, опиравшееся на работы К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И, Ленина, а также отраслевые экономические
144
науки, сыграло важную роль в обеспечении достижений советской экономики.
В советское время политическая экономия вместе с другими общественными науками стала частью официальной идеологии и политики КПСС - единственной правящей партии. С одной стороны, политическая экономии стремилась опираться на марксистское наследие, диалектическое восприятие общественного развития, а с другой - учитывать и решать проблемы строительства национальной экономики, опирающейся преимущественно на общественную (государственную) собственность, на основные средства и факторы производства. Во второй половине XX в., когда после II мировой войны на социалистический путь перешли страны Восточной Европы, а также КНР, КНДР, СРВ. Объект изучения плановой экономики значительно расширился, что стало основой для формирования и выделения политической экономии социализма. Наряду с ней продолжалось изучение капиталистической рыночной экономики через систему законов и категорий марксисткой политической экономии капитализма. Значительное влияние на формирование политической экономии социализма оказал И.В. Сталин.
Первое издание официального учебника по политической экономии под редакцией академика К. В. Островитянова вышло в 1954 году. В нем экономическая система социализма раскрывалось на базе общенародной собственности. Под редакцией Н.А. Цаголова в 1963-64 годах в МГУ имени М.В. Ломоносова вышло первое издание «Курса политической экономии», в котором планомерность общественного производства рассматривалась как исходная категория политической экономии социализма. Известным продвижением в преодолении догматических представлений об экономическом развитии стал учебник «Политическая экономия» под редакцией В.А. Медведева, опубликованный в 1988 году.
С распадом СССР в России и других бывших социалистических странах экономическое развитие строится на рыночных принципах, что предоставляет возможность для его традиционного политико-экономического анализа. Вместе с тем, КНР продолжает строить социализм с китайской спецификой, что позволяет использовать как разные ветви политической экономии, так и экономической теории в целом.
Исторические судьбы СССР и политической экономии социализма разные. КНР в своем развитии стремится не повторять ошибок и просчетов, допущенных в теории и практике в советский период, в то же время максимально используя советский опыт подъема экономики страны до уровня равноправного партнерства как в мировом хозяйстве, так и в сфере научно-технического прогресса.
Политическая экономия в условиях информационно-коммуникационных технологий (ИКТ)
Формирование единого мирового рыночного пространства в конце XX века совпало с началом бурного повсеместного распространения современных информационно-коммуникационных технологий, составивших ядро информационной революции. Широкая доступность информации разного рода в режиме онлайн для правительств, бизнеса, рядовых граждан вызвала небывалый интерес к
145
сравнениям условий жизни и работы, сочетанию национальных и частных интересов, деятельности транснациональных компаний и финансовых институтов, роли отдельных стран в решении глобальных проблем, месте человека в формирующейся информационной экономике. Без рассмотрения данных вопросов на общенациональном уровне невозможно оценить происходящее и выявить тенденции для прогнозирования будущего. Всё это предопределило первостепенное значение политико-экономического подхода к анализу современного развития под воздействием ИКТ.
ИКТ стали важнейшим звеном новой инфраструктуры мирового хозяйства. Не только страны с развитой рыночной экономикой, в которых проживает всего 15% населения земли, но и развивающиеся страны, а также государства со становящимся рынком покрыты общей информационной сетью. Тем самым любая национальная модель экономического развития не может нормально функционировать без использования Интернета, без учета мировых информационных потоков. Фактически уходит в прошлое время закрытых экономик и теперь страны стремятся определить оптимальность открытости своей экономики при условии защиты своих национальных интересов, что неизбежно поставило вопрос о политической экономии мирового хозяйства. Расширение объекта политической экономии не означает нивелирования особенностей национального развития и существования политической экономии в рамках национальных экономик. Не следует забывать, что политическая экономия как наука непосредственно не задает вектор экономического развития, не влияет на степень открытости или закрытости той или иной экономики. Она выявляет объективные закономерности и тенденции функционирования и развития системы экономики при сложившихся внутренних и внешних реальных обстоятельствах. При этом не может быть механического перенесения экономических законов и категорий с национального на общемировой уровень. Если частные экономические интересы одинаково проявляются на любом уровне, то реализация национальных интересов, экономическая роль государства и международных экономических институтов, механизм конкуренции, функционирование рынков имеют разные проявления. Это также относится к цикличности воспроизводства, где на мировом уровне, как свидетельствует картина экономического кризиса в первой декаде XXI в., возникли специфические факторы, вызывающие усиление неравномерности развития и рост диспропорциональности в мировом хозяйстве. В этих условиях системное видение национальной экономики не может быть полным без системного видения мировой экономики. Решить эту научную проблему способна политическая экономия современного капитализма.
Наметившаяся в середине XX в. тенденция возрастания влияния сферы услуг в развитых экономиках ускорилась и расширилась с появлением и внедрением современных ИКТ. По статистическим данным доля производства товаров в ВВП в последние годы колеблется вокруг 30% . По абсолютным показателям объем материального производства увеличивается, но темп его прироста меньше темпов прироста сферы услуг и ВВП в целом. В результате современную развитую рыночную экономику можно назвать сервисной экономикой. Конкурентоспособность национальной экономики теперь во многом зависит от
146
того, насколько сфера услуг способствует подъему производительности труда в материальном производстве. Вместе с тем в самой сфере услуг эффективность труда и капитала часто определяется степенью внедрения постоянно обновляющихся ИКТ. Поставленный А.Смитом вопрос о производительном и непроизводительном труде в рыночной экономике в конце XVIII века требует новых ответов в начале XXI века.
Вместе с тем не укладывается в традиционный подход и оценка фаз воспроизводства - прежде всего производства и обращения. Современная афера услуг такова по своей структуре, что она не может быть целиком отнесена к сфере обращения. Значит, необходимы политэкономические критерии определения отраслей сферы услуг с точки зрения их роли в производстве стоимости и возрастании капитала. Объективное увеличение распространения фиктивного капитала также является следствием расширения сферы услуг и воздействия ИКТ. Значительное усложнение механизма воспроизводства капитала в национальном и мировом масштабах ставит перед политической экономией задачу разработки современной теории воспроизводства.
Роль человека, или человеческого потенциала в широком смысле, в последние десятилетия возрастает не в арифметической, а в геометрической прогрессии. На практической ниве человеческий труд неоспоримо доказывает свое главенство среди других современных факторов производства при прочих равных условиях. По своей значимости человек в действительности находится в основе экономической системы и в то же время является её продуктом. И в информационную эпоху современное общество остается обществом наемного труда. Занятость на государственной службе разного рода и в частном секторе остается основным источником существования абсолютного большинства трудоспособного населения. Налицо сочетание разных тенденций в прогрессирующем повышении значимости человека и трудового фактора в экономике. С одной стороны, сокращается доля отраслей материального производства, где преобладает физический труд. С другой - неуклонно расширяется сфера услуг, растет значимость образования, профессиональной подготовки и непрерывного повышения квалификации работников, где преобладает умственный труд. Везде ценность работника резко возрастает, от каждого человека зависит реализация громадных материальных и финансовых ресурсов, скорость оборота капитала и его возрастания. Укрепление господства умственного труда выдвигает на передний план интеллектуальную частную собственность, экономическая реализация которой во многом отличается от реализации собственности на материальные и финансовые факторы. Доказав свою важность как главного фактора производства и экономического развития в целом и в информационной экономике в частности, труд предопределил роль социальной сферы как основополагающего элемента стабильности общества, устойчивости прогресса. До сих пор теория трудовой стоимости не рассматривала указанные явления, хотя косвенно они подтверждают растущую значимость человека, его труда. Теоретический потенциал политической экономии позволяет ей системно ответить и на этот вызов практики.
147
Предмет политической экономии и его эволюция
Политическая экономия как общественная наука имеет объект и предмет своего изучения. Объектом изучения является рыночная экономика и её модификации. Развитие политической экономии самым непосредственным образом связано с развитием рыночной экономики на протяжении более чем двух столетий. Вместе с тем непосредственным предметом изучения выступают отношения между людьми по поводу производства, распределения обмена и потребления товаров или услуг. Поскольку все, что может распределяться, обмениваться и в конечном счете потребляться, сначала должно быть произведено, постольку и сопровождающие их отношения получили название производственные. В реальной жизни ни один человек не может обойтись без потребления, в то же время не все люди заняты в производстве товаров и услуг. Порой распределение или обмен могут приобретать главенствующее значение в экономике. Поэтому производственные отношения называют еще экономическими отношениями, которые и являются предметом политической экономии.
Понятие «экономические отношения» даёт более общее представление о предмете, сохраняя его суть - отношения между людьми в связи с их взаимодействием с окружающей средой, природой. Экономические отношения предстают в двух формах - организационно-экономических и социально-экономических отношениях. Первые представляют отношения, обусловленные разделением труда, структурой управления и организации в компаниях, фирмах, предприятиях. Вторые выражают социальные интересы людей в зависимости от их положения как собственников, наемных работников, предпринимателей, других слоев населения, общественных групп и классов. В рыночной экономике такие отношения получают количественное измерение в денежной форме. Но не всякие денежные отношения могут быть предметом политической экономии, ибо в обществе многое становится объектом купли - продажи, не являясь при этом результатом экономической деятельности людей. Если экономические отношения имеют денежную форму, то денежные отношения не обязательно становятся экономическими.
Рыночная экономика возникла на базе ручного физического труда. Именно машинное производство не только сформировало адекватную рыночным принципам основу, но и создало базу для научно - технического прогресса. Система машин формировала разделение труда внутри фабрики, завода, создавала новые отрасли и рынки в национальной экономике, предпосылки для растущей роли образования и превращения науки в непосредственную производительную силу. Машинное производство, унифицировав индивидуальные навыки работника, формально уравняло значимость основных факторов производства - труда, земли, капитала. Тем самым возникла реальная экономическая проблема - рациональное использование имеющихся ресурсов при существующих в каждый момент времени ограничениях.
С содержательной точки зрения понятие предмета изучения в политической экономии с годами не изменилось. Поскольку происходят изменения в самой экономике, постольку расширяется и сфера экономических отношений. Все большую
148
значимость приобретают в экономике услуги, их доля увеличивается, а доля производства товаров относительно сокращается в экономике стран. Одновременно с этим процессом качественно новое звучание получила информация, которая на основе современных информационно-коммуникационных технологий оказывает существенное влияние на все фазы воспроизводства - производство, распределение, обмен, потребление. Воспроизводство услуг отличается от воспроизводства товаров, хотя в рыночной экономике сами услуги имеют внешние признаки товаров.
Если в XIX веке к основным факторам производства относились труд, земля и капитал, то сегодня к ним добавились услуги и информация. Если прежде национальная экономика представляла собой в основном отрасли материального производства, то теперь преимущественное значение приобрели отрасли сферы услуг и в особую отрасль выделилась информация.
В развитых странах мира современную экономику называют экономикой знаний или экономикой, основанной на знаниях. Хотя во все времена без знаний и навыков не мог обходиться ни один работник, в последние десятилетия образование и наука, уровень квалификации работников стали предопределяющим фактором прогресса. Все это требует адаптации механизма функционирования к новым условиям развития экономики, выгодной для общества субординации интересов работников, предпринимателей и нации в целом. Эффективной такая субординация может быть только при активной роли государства, которое становится выразителем общественных интересов.
Процессы, происходящие в самой экономике, а также усложнение взаимосвязей экономики с другими сферами общественной жизни, число которых растет, не могут не влиять на предмет изучения политической экономии. Между тем родовые признаки товаров, наемного труда, товаров, капитала сохраняют свои характеристики и при современных модификациях рыночной экономики.
Метод политической экономии
Специфика предмета политической экономии предопределяет ее метод. Предмет политической экономии - это экономические отношения людей в их воспроизводственной связи. Теория трудовой стоимости предполагает учет затрат труда как среднеобщественных, что означает ориентацию на общественный интерес. Методологически политическая экономия исходит из общественного интереса.
Поскольку теория трудовой стоимости выделяет человека, его труд как главный фактор производства, постольку условия труда, социальное положение работника здесь не уходят на второй план, а находится в центре внимания. Вместе с тем по мере развития экономики возникает все больше опосредующих звеньев между первичными затратами труда и теми товарами или услугами, которые подлежат купле-продаже по ценам, воспринимающим влияние самых разных обстоятельств. В обыденной жизни объяснение многих современных экономических явлений с позиции трудовой стоимости требует немалых теоретических усилий и
149
даже открытий, которые до сих пор еще не совершены. Сегодня это связано с возрастающей ролью умственного труда, интеллектуальной собственности и развитием отраслей сферы услуг.
Стало активно употребляться в деловой и научной литературе словосочетание «человеческий капитал», которое выражает, с одной стороны, растущие затраты на подготовку современного работника, а с другой - прямую зависимость величины таких затрат и возможностей отдачи как для самого работника, так и для бизнеса и общества. Тем самым в современной экономике, основанной на знаниях, труд стал играть вновь первостепенную роль.
Если в мануфактурный период труд выделялся из других факторов производства из-за своей уникальности как ручной, физический труд, зависящий в значительной мере от опыта и навыков работника, то в современной информационной экономике уникальность и значимость работника напрямую не связана с характером труда, а зависит от уровня его образовательной подготовки и полученной квалификации, требующей регулярного обновления.
Политическая экономия относится к общественным наукам, объектом изучения которых выступает человеческое общество. Экономика - основополагающая часть общества. Естественные науки изучают природу и используют для этого микроскоп, лабораторные и иные опыты и испытания, проводят разнообразные эксперименты. Для изучения экономики такие методы не подходят. Экономическая жизнь означает одновременное взаимодействие громадного числа людей, множества различных факторов. Чтобы исследовать этот предмет и построить теорию экономических отношений людей, политическая экономия использует метод научной абстракции.
Нередко абстрагирование понимается как отрыв от реальности, а сами абстракции - как плоды чистого мышления, целиком зависящие от любого исследователя. Отличие научных абстракций от других состоит в том, что каждая такая абстракция отражает какую-либо конкретную сторону предмета исследования. И в этом смысле абстрактное выступает как конкретное. Это обстоятельство накладывает и определенные ограничения для абстрактного в политической экономии -ни одно абстрактное понятие не должно терять связь с предметом изучения. Применительно к рыночной экономике к самой глубокой абстракции относится товар, который, во-первых, представляет всю совокупность товаров на рынке и, во-вторых, аккумулирует специфику именно производственных, экономических отношений рыночного хозяйства.
Если принять за абстрактное труд, как один из факторов, создающих товар, то мы теряем непосредственную связь с рыночной экономикой, так как труд свойственен и другим типам хозяйства. Вот почему пределом абстрагирования в политической экономии является именно товар.
Как научная категория политической экономии товар безлик, безразличен ко множеству реальных товаров. Но при этом сама категория товара позволяет понять и разобраться в любом конкретном товаре, представленном на рынке. В научном поиске происходит движение от абстрактного к конкретному вплоть до выяснения экономической природы любых явлений рыночного хозяйства, с которы
150
ми сталкивается человек.
Как и другие науки, политическая экономия оперирует категориями, имеющими однозначное толкование. Другими словами, политическая экономия опирается на свою систему координат, в которой любая сторона рыночной экономики имеет свое место, получает свою характеристику. В результате формируется соответствие между системой категорий политической экономии и системой рыночной экономики.
Метод научной абстракции позволяет исследователю раскрыть в каждом явлении его сущность, постепенно по отдельным частям восстанавливать всю характеристику рассматриваемого предмета, то есть использовать свойство индукции. Или наоборот, разложить на составляющие элементы целое явление, используя дедукцию. Если в теоретическом анализе абстрактное и конкретное разделены, то в действительности взаимосвязь абстрактное - конкретное - абстрактное не прерывается ни на мгновение. Этот процесс получил название восхождение от абстрактного к конкретному. В дополнении к этому использование в исследовании оптимального сочетания движения от частного к общему (индукция) и от общего к частному (дедукция), а также выявление существующих противоречий и путей их преодоления в процессе развития составляют основу диалектического метода.
Рыночная экономика развивается уже ни одно столетие. За это время появилось немало новых явлений, ушли в историю отжившие события, факты, технологии. Всё это не могло не сказаться на системе категорий политической экономии, которая тоже не стояла на месте. Научный характер политической экономии состоит в том, что её категориям чужд догматизм.
Метод научной абстракции, а также подход к динамике рыночной экономики как к историческому прогрессу не позволяет консервировать теоретическую систему политической экономии, которая, опираясь на базовые принципы рыночного развития, отражает новые явления и тенденции в своих категориях и взаимосвязях.
В экономических исследованиях для определения количественных взаимосвязей широко применяется математика. Среди естественных и общественных наук математика выделяется своим своеобразием, которое опирается на высочайший уровень абстракции как в категориальном аппарате, так и в предмете изучения. Математические абстракции - это абстракции особого рода. Они не имеют прямого отношения к конкретному. Они взаимосвязаны только в системе математических координат различного вида. Сами по себе математические величины и их взаимосвязи нейтральны к категориям любой науки, что и создает возможность для широкого применения математики. Известно, к примеру, как цифровые методы стали основой современных информационных технологий, которые в свою очередь нашли повсеместное распространение.
Количественные характеристики в экономике имеют важнейшее значение. В политической экономии выделению количественных параметров, как правило, предшествует содержательный, или качественный, анализ. Поскольку экономические отношения, как предмет изучения, имеют свою специфику, постольку исполь
151
зование математического аппарата сопровождается определенными предпосылками, которые, с одной стороны, призваны ограничить число переменных величин, а с другой - найти наиболее подходящее для конкретной хозяйственной ситуации математическое выражение - функцию, модель, формулу и т.п.
В таком случае математически описывается какая-то часть или какая-либо отдельная функция экономической системы. Причем выбор предмета анализа зависит от исследователя, который и вводит данные предпосылки. Поэтому все выводы и заключения, полученные на базе математического аппарата, имеют свое значение только для оговоренных условий.
Математический аппарат позволяет добиться количественной определенности при безразличном отношении к социальному содержанию экономических отношений и при игнорировании интересов субъектов этих отношений. Это является результатом абстрактного характера самого математического аппарата, который выступает универсальным инструментом анализа, применяемым в разных науках. Субъективный подход исследователя усиленный математическим абстрагированием, приводит к тому, что любые явления рыночной экономики (товар, деньги, доход, прибыль и т.д.) представляются на уровне обыденного восприятия и получают часто не взаимосвязанные и не взаимообусловленные определения. Такие определения удобны для принятия операциональных решений на практике, но не всегда формируют целостнее восприятие рыночной экономики или даже отдельного её явления.
Надо ясно понимать, в чем состоят возможности математического инструментария в политической экономии. Для исследователя, предпринимателя и просто работника значимость количественных взаимосвязей велика, но ещё более важным является содержательная обусловленность тех или иных количественных параметров на разных уровнях - домохозяйства, фирмы, отрасли, национальной или мировой экономики. Такую картину можно получить, если попытаться объединить все методы политической экономии в экономическом исследовании.
Объективность экономических законов
Жизнь современного общества и его экономики базируется на национальном законодательстве. Юридические законы распространяются на все сферы жизни - политику, экономику, семью, экологию и другие. Они формулируют права и обязанности гражданина, собственника, предпринимателя, корпорации, партии, общественной организации, государства в целом. Существует механизм исполнения законов, опирающийся на равенство всех перед законом, открытость и гласность судебного разбирательства. Хозяйственное, или деловое право содержит целый комплекс законов, обеспечивающих функционирование экономики -защиты прав собственности, конкуренции, коммерческой тайны, окружающей среды, потребителя, налогообложения, рынков, формирования и исполнения федерального, региональных и местных бюджетов.
Вместе с тем рыночная экономика имеет собственные, присущие только ей законы, по которым она функционирует и развивается. Такие законы не оформ
152
ляются юридически, они действуют объективно, выражая типичные, устойчивые, повторяющиеся причинно-следственные связи и зависимости и определяя главное направление развития. Проявление таких законов происходит в виде господствующей тенденции, а не в отдельном событии или явлении. Действие экономических законов происходит через отношения между людьми. Ситуация рыночной экономики диктует людям определенное поведение в сфере производства, распределения, обмена и потребления товаров и услуг. Если человек осознает и понимает действующий экономический закон, то он может достигнуть своей цели. Наоборот, когда он игнорирует сложившиеся тенденции, то конкуренция выталкивает его из рыночной среды, он терпит убытки или полное фиаско.
Экономические законы действуют в каждой сфере рыночного хозяйства и во всех фазах воспроизводства, на микро- и макроуровнях. Есть экономические законы и на отдельных рынках, и в отраслях. Системе рыночного хозяйства соответствует система экономических законов. Чтобы познать экономические законы, надо изучить сферу их действия, выявить тенденции рыночного развития.
Экономические законы реализуются практически, а открываются теоретически. Формулировки правовых актов содержатся в юридических документах, а определения экономических законов - часть экономической теории. Среди всей совокупности экономических законов теория выделяет основной закон, который либо определяет вектор развития, либо стержень функционирования рыночной экономики.
Как уже отмечалось, классическая политическая экономия строится на базе теории трудовой стоимости. Развивая эту теорию, марксистская политическая экономия определяет основным экономическим законом капиталистической рыночной экономики производство прибавочной стоимости. Неоклассическая теория исходит из равнозначности факторов производства, обращая внимание на механизм функционирования рыночной экономики. Поэтому главное здесь -обеспечение равновесия на рынке, что определяется законом спроса и предложения, который пронизывает все рыночные отношения.
Как видно, исходные методологические позиции разных ветвей экономической теории приводят к различному обозначению основных экономических законов рыночной экономики. Реальная действительность имеет и те, и другие тенденции, которые и дают полную картину рыночного развития. В системе координат политической экономии закон спроса и предложения тоже имеет место, определяя отклонение рыночной цены от стоимости товара или услуги. А в системе координат экономике производство подчинено рынку, поэтому всё внимание обращается на динамику цен, которая как раз зависит от соотношения спроса и предложения. Если политическая экономия пытается проникнуть в сущность явлений и выявить их субординацию и взаимозависимость, то экономике предпочитает анализировать явления таковыми, как они представлены в каждодневной жизни. Для рационального (с точки зрения домохозяйства или предпринимателя) использования ограниченных ресурсов такой подход оказывается достаточным, легко усваиваемым и применяемым в практике бизнеса.
153
Новая политическая экономия
Ни одна национальная экономика не может обойтись без активной роли государства. Государственная экономическая политика способна как тормозить, так и ускорять экономический рост, формировать единое национальное экономическое пространство. Экономически сильное государство выступает своеобразным гарантом рыночного развития, обеспечивает защиту всем участникам воспроизводственного процесса.
Между тем значительная часть деятельности государства, да и оно само, в рыночной системе относится к сфере политики. Государственные деятели получают власть через периодические выборы. Это уже политические отношения, которые формируют так называемый политический рынок, который все больше влияет на экономику, сам по себе являясь неэкономическим фактором. Политический процесс вовлекает большие денежные ресурсы. Все это способствует тому, что экономике начал изучать также эту сферу общества. Принцип рационального использования ограниченных ресурсов перенесен в политические отношения и такой экономике получил название политический. Другим названием политического Экономикса стал термин политическая экономия, или новая политическая экономия.
Новая политическая экономия взяла от традиционной, классической политической экономии только название, придав термину «политическая» его буквальный смысл, то есть относящийся к политической сфере. Сам факт включения политики в предмет изучения экономике означает, во-первых, растущее влияние политики на экономику и, во-вторых, все большее распространение денежных отношений в сфере политики.
Как видно, в рыночной экономике не только экономические отношения имеют денежную форму. Денежная оценка так или иначе распространяется на различные сферы и самые разные отношения людей. Однако от этого суть экономических отношений не изменяется, хотя и возникает предмет изучения для междисциплинарных дисциплин. В этом смысле новая политическая экономия есть теория, реализующая экономические методы для исследования сферы политики. Поскольку в этой сфере исследуется взаимодействие частных и общественных интересов, постольку новая политическая экономия выступает своеобразным союзником политической экономии.
В ведущих университетах США и Европы в конце XX в. вновь начали преподавать политическую экономию как междисциплинарный курс, в котором делается упор на системное видение развития национальной и мировой экономики с позиции государственного деятеля высшего уровня или руководителя транснациональных компаний. Комплексное рассмотрение современных проблем, выявление роли неэкономических факторов на экономическое развитие оказалось невозможным без политико-экономического (в данном случае с позиции общенациональных интересов) подхода. В этом также выражается стремление оптимизировать взаимосвязи частных и общественных интересов. Опыт развитых стран свидетельствует о том, что реализация частных интересов возможна до тех пределов, пока
154
это не противоречит общественным интересам, гарантирующим национальную безопасность в конкурентном мире. Не забывая упоминать А. Смита и даже К. Маркса, университетские курсы все же далеки от классической политической экономии. При этом учебные курсы предпочитают название «политическая экономия», обходясь без дополнительного, освежающего определения «новая».
Между тем новая институциональная теория, опирающаяся на методологию экономике, нередко претендует использовать сочетания «новая политическая экономия».
Неудовлетворенность распространенными в развитых странах методами экономического анализа породила так называемую неортодоксальную политическую экономию, которая примыкает к другим неортодоксальным экономическим теориям. Ни одно из возникающих научных направлений не отменяет и не заменяет политической экономии в традиционном понимании, а лишь пытается по-своему реагировать на современные вызовы экономического развития, своеобразно дополняя политическую экономию.
!	Политическая экономия в узком и широком смысле
Зарождение политической экономии и её классическое оформление напрямую связано со становлением и развитием рыночной экономики. Промышленная революция не только способствовала созданию индустриальной базы капиталистической рыночной экономики, но и поставила вопрос о месте и роли капитализма в истории человеческой цивилизации. Обоснованный марксисткой политической экономией формационный подход к историческому процессу стал основой выделения политической экономии разных формаций и выявления закономерностей перехода от одной к другой формациям. Развитие в советский период политической экономии социализма закрепило представление о политической экономии в узком и широком смысле.
Политическая экономия в узком смысле - это наука об отдельном способе производства (первобытном, рабовладельческом, феодальном, капиталистическом, социалистическом) и опирающейся на него формации. Политическая экономия в широком смысле представляет собой, с одной стороны, научную совокупность политических экономий отдельных способов производства, а с другой - своим ядром имеет переход от низшего к высшему способам производства.
Цивилизационный подход к историческому процессу делит прогресс человечества на три этапа - дорыночный, рыночный и пострыночный. Поскольку экономические отношения имеют место на каждом этапе, то и при таком подходе возможно выделение политической экономии в узком и широком смысле. Экономические отношения между людьми не обязательно опосредуются рынком и представлены в денежной форме. Формационный и цивилизационный подходы используют разные критерии для выделения исторических периодов, что само по себе не отрицает представления о политической экономии в узком и широком смысле.
Современное развитие рыночной экономики на национальном и глобальном уровнях дает основание говорить о многообразии национальных рыночных моде
155
лей. До сих пор даже в рамках рыночной парадигмы мир делится на развитые и развивающиеся страны, а также страны со становящимся рынком, которые после распада СССР назывались странами с переходной экономикой. Реализация одних и тех же рыночных принципов в отдельных странах происходит по-разному, существует большой разброс по уровню эффективности и производительности. Существенным образом отличаются конкурентоспособности национальных экономик. В этих условиях уместно говорить о национальной политической экономии.
Значительная специфика имеется в развитии азиатских экономик, особенно КНР. Сохраняя нацеленность на строительство социализма, Китай активно использует все атрибуты рыночной экономики, но при направляющем воздействии государства и общественных интересов. Китайская модель выделяется своей уникальностью, ибо и её теоретические основы построены на совмещении марксисткой политической экономии с экономике. Всё это позволяет квалифицировать китайскую систему как национальную политическую экономию, в которой национальный интерес определяет сочетание различных научных направлений.
XXI век обнаружил громадную роль закономерностей развития мировой экономики в целом. Всеобщность рыночных принципов и связующая роль ИКТ сделали общемировые тенденции важнейшим внешним фактором устойчивости любой национальной экономики, включая развитые страны. В этой связи политическая экономия мирового хозяйства предстает в наднациональном виде, что придает ей широкий смысл.
Получается, что в рамках рыночной цивилизации национальная политическая экономия выступает в узком смысле, а политическая экономия глобальной экономики - в широком смысле. Современные реалии дополняли рожденные в XIX веке представление о политической экономии в узком и широком смысле, применив его к теоретической характеристике экономического развития на рыночной основе. Тем самым подтверждается важность национальных интересов как для развития отдельной страны, так и мировой экономики, с одной стороны, и усиливающееся влияние мирохозяйственных тенденций - с другой.
Политическая экономия и экономическая теория
Четырехсотлетняя история политической экономии отчетливо свидетельствует о том, что она, дав старт развитию экономической теории и составив её основу, не покрывает своими категориями все стороны, аспекты и грани объекта исследования - экономики. Отражая систему экономики, система категорий и законов политической экономии не ограничивает другие теоретические подходы к изучению отдельных сторон и функциональных взаимосвязей в экономике. Поэтому в рамках экономической теории сосуществуют без права на научный монополизм политическая экономия, маржинализм, экономике, институциализм, другие направления и школы. Усложнение современной экономики и углубление общественного разделения труда способствует появлению и развитию отраслевых и функциональных экономических теорий.
Объективность возникновения и развития политической экономии и других
156
частей экономической теории не исключает отражения тех или иных экономических интересов различными теоретическими подходами. Однако опыт развитых стран и в XXI в. показывает, что любые теоретические постулаты, в конечном счете, отвергаются хозяйственной практикой и экономической политикой, если они противоречат общенациональным интересам. Тем самым воочию подтверждается актуальность общественного методологического подхода, свойственного политической экономии.
157
В.Т. Рязанов
Политическая экономия особенного: многообразие и альтернативность в экономике
Современную ситуацию в экономической науки следует оценить как кризисную, что подтверждается существенным исчерпанием возможностей использования ее основных функций. Кризис прежде всего затронул неоклассическую ортодоксию, хотя не только ее одну. На данный момент сфера теоретического экономического знания может быть охарактеризована одновременным действием двух противоречивых тенденций. Во-первых, в теории и политике по-прежнему господствующее положение сохраняет неоклассическая школа (соответственно курсы «экономике» в учебном процессе). Во-вторых, сама она оказалась в тяжелом положении обострения кризиса, который превратился в системный, что особенно ярко проявилось в период мировой рецессии 2008-2009 гг. Как представляется, указанные оценки имеют существенное значение для понимания перспектив возрождения и развития политической экономии в РФ и в других постсоветских государствах.
Вместе с тем развитие современной политической экономии в немалой степени зависит от того, насколько будут учтены причины потери классической политэкономии, включая ее марксистскую ветвь, своей ведущей роли в прошлом. Можно считать, что она прошла через свой кризис, вследствие которого ушла на второй план, уступив доминирующие позиции неоклассической школе. И с этим необходимо разобраться, чтобы были понятны ее объективные возможности на современном этапе. В этой связи самые сложные и дискуссионные вопросы возникают в связи с раскрытием места и роли современной политической экономии как в экономической науке, так в политике и в хозяйственной практике. Насколько ее потенциал фундаментального теоретического знания сохранился и имеет преимущественные позиции в сопоставлении с неокпассикой и другими научными направлениями в анализе происходящих процессов в экономике, особенно применительно к современному кризису в мировом хозяйстве и к определению перспектив развития постсоциалистического мира?
Но чтобы осмыслить этот потенциал первоначально предстоит разобраться, пусть и в первом приближении, с собственно базовыми методологическими принципами, характеризующими современную политическую экономию как научную школу. Речь идет о том, что необходимо обозначить достаточно четко ее предмет, проблемное поле и методологическое ядро.1 Это важно для того, чтобы само политэкономическое знание приобрело определенную целостность и единство, закрепилось в ранге научной школы и учебной дисциплины. Современная политическая экономия может восстановить свой авторитет, если ее последователи смогут выработать и консолидировать свои методологические позиции, сохраняя
1 Более подробно об этом см.: Рязанов В.Т. Политическая экономия: из прошлого в будущее II Горизонты экономики. 2012. № 2. С. 81-98.
158
все неизбежное многообразия взглядов и оценок по самым разным вопросам теории и практики.
Еще одно неотъемлемое добавление в разработке современного политэкономического подхода связано с необходимостью его приоритетной ориентации на решение актуальных задач экономического развития. Не в отрыве от реальной экономики, а опираясь на нее, дискутировать о научных проблемах. Это значит рассматривать современную политэкономию как фундаментальную часть экономической науки, но непосредственно обращенную к реальной общественнохозяйственной жизни. Сегодня требуется политическая экономия XXI века, опирающаяся на исторические традиции, одновременно воспринимающая все то полезное, что накоплено в экономической науке, и открытая для диалога, а потому и способная дать ответ на современные вызовы.
Понятно, что не все явления хозяйственной жизни были отнесены напрямую к предмету традиционного политэкономического анализа. С учетом имеющегося исторического опыта целесообразно его дополнить выделением проблемного s поля, что расширяет круг изучаемых вопросов за счет включения в сферу политэкономического анализа как ранее специально не исследуемых процессов, так и рождающиеся новые тенденции и качественные изменения в самой экономике.1 Из всего многообразия тем, определяющих новые границы проблемного поля современной политической экономии, остановимся на одной, но, на наш взгляд, принципиально важной теме, касающейся соотношения всеобщего и особенного в экономическом развитии. Взаимодействие этих двух сторон в экономике позволяет по-новому раскрыть дискутируемый практически с момента зарождения экономической теории вопрос о взаимосвязи в политэкономическом знании двух его составных частей - политэкономии всеобщего и политэкономии особенного.
Дело в том, что классическая политической экономия возникла и развивалась с ориентацией на всеобщее в экономике и этим изначально претендовала на статус универсальной науки, которая располагает достаточным познавательным и аналитическим потенциалом для объяснения хозяйственной деятельности, независимо от места и времени. Стремление выявить общие экономические закономерности и на этой основе выработать универсальную теорию экономического развития, абстрагируясь, как считали экономисты-классики, от несущественного и второстепенного, можно дополнительно объяснить молодостью рождающейся новой общественной науки и ее амбициозными устремлениями. Этим она повторила исторический опыт становления философии как первой гуманитарной науки, претендовавшей на всеобщность.
Вполне закономерно, что такое желание к универсальности в классической политэкономии, ко всему еще ориентированного на хозяйственный опыт отдельной страны (Англии), уже вскоре вызвало вполне заслуженную критику и рождение альтернативы в виде «историко-этической школы» в экономической науке
1 Как отмечал В.В. Леонтьев, «любое эффективное расширение теоретической системы за пределы ее старых границ представляет собой реальный научный прогресс» (Леонтьев В. Экономические эссе. М., 1990. С. 110).
159
(или «школу национальной экономии»), получившей распространение во многих европейских государствах, особенно в Германии, а также в России. Для нее было характерно акцентирование внимания на проявлении особенного в экономике, что выразилось, в частности, в выборе национальной экономики (народного хозяйства) в качестве предмета исследования и повышенного внимания к ее всестороннему анализу.1 Ее можно считать вариантом политической экономии особенного, который ее основателями выдвигался в качестве альтернативы классицизму в экономической науке.
Вместе с тем возникает закономерный вопрос: так ли они взаимоисключают друг друга? То, что всеобщее и особенное представляет собой диалектическое взаимодействие и взаимопереплетение всеобщего и особенного в хозяйственной жизни, предопределяет возможность и предпочтительность рассмотрения этих двух частей экономического знания не обособленно, а включенными в единую теоретическую систему или политэкономическую системную парадигму.
В этой связи обратим внимание на такую деталь. Один из родоначальников национальной экономии Ф. Лист название своего произведения, видимо, вполне осознанно обозначил как «национальная система» политической экономии. Иначе говоря, национальная экономия отличается от политической экономии выбором главного объекта изучения, в качестве которого выдвигается народное (национальное) хозяйство стран, равно как и субъектов, каковыми являются национально-этнические общности. Что же касается предмета изучения, то он во многом совпадает, имея ориентацию на изучение экономических отношений. В одном случае они выступают как отношения между универсальными хозяйствующими агентами (продавцами и покупателями, предпринимателями и наемным персоналом и т.п.), во втором - как национальные экономические отношения. Поэтому национальная экономия остается по многим методологическим канонам в рамках политико-экономической парадигмы. Это позволяло Ф. Листу и его сторонникам в самых разных странах не просто разрабатывать самодостаточную теоретическую конструкцию со своим автономным содержанием и понятийным аппаратом, но и вести плодотворную дискуссию с классической школой по теоретическим и практическим вопросам. Предметом обсуждения становилось изучение как общих закономерностей, факторов и ограничителей экономического развития, так и обоснование стратегии преодоления экономического отставания, проведение индустриализации и проблема взаимодействия с внешним миром на примере использования протекционистской политики.
Современная неоклассическая школа экономике в качестве преимущест
1 Один из первых представителей школы национальной экономии Ф. Лист в 1841 г. так раскрывал отличия национальной экономии от классической политэкономии. Если первая «учит, каким образом данная нация при современном положении всего света и при наличности особых национальных отношений может сохранять и улучшать свое экономическое положение», в то время как вторая «исходит из гипотезы, что нации всего земного шара образуют собою одно общество, пребывающее в вечном мире» (Лист Ф. Национальная система политической экономии. М., 2005. С.116).
160
венного объекта своего изучения наследовала традицию классической политической экономии, жестко закрепив доминирование всеобщего в качестве одного из базисных методологических принципов. Хотя заметим, что и в этой научной школе по сути дела полностью не исключена его взаимосвязь с частными формами проявления экономических отношений и закономерностей экономического развития. Однако особенное в этом сочетании выполняет строго подчиненную и вспомогательную роль, а сама она присутствует, например, в виде проявления свойства стадианальности, когда зрелые формы развитого (высшего) капитализма рассматриваются в качестве эталона (всеобщего), к которому неизбежно придут все другие страны незрелого (низшего) капитализма.
Или еще одним своеобразным отражением учета взаимодействия всеобщего и особенного можно считать разграничение двух уровней теоретического анализа - микроэкономики и макроэкономики. При этом по существу постулируется, что закономерности функционирования экономики на микроуровне раскрывают всеобщее в экономике, что объясняется ключевой роль методологического индивидуализма в самой теоретической конструкции неоклассицизма. Такой подход в дальнейшем распространяется на макроуровень, который можно трактовать в качестве особенной сферы применения базового принципа методологического индивидуализма в экономической сфере.
Доминирование всеобщности также можно проиллюстрировать разного рода попытками поглотить особые аспекты экономических отношений, превратив их в отражение универсальности капитала как наиболее содержательной категории капиталистического способа производства. В этой связи характерным примером выступает превращение человеческого ресурса (наемного труда и рабочей силы), традиционно рассматриваемого в классической политической экономии в качестве самостоятельного фактора экономического роста в разновидность «человеческого капитала». Сама по себе констатация с его помощью созидательной роли труда, а вместе с ним образования, квалификации, знания и т.п. в обеспечении экономического роста и в формировании нового облика экономики, основанной на знаниях, не противоречит аналогичной установки в политэкономической теории. Но есть и существенные расхождения. Дело в том, что для классической политэкономии именно трудом создается стоимость, воплощаясь в накопленном богатстве общества, что принципиально отличает его от роли капитала и природного ресурса (земли, сырья и т.п.) в производственном процессе. Далеко неслучайно, что А. Смит начинал свою книгу следующими словами: «Годовой труд каждого народа представляет собой первоначальный фонд, который доставляет ему все предметы жизненной необходимости и удобства, потребляемые им в течение года...», а важнейшее условие прогресса следует искать в «производительной силе труда».1 Соответственно первая книга «Богатства народов» была посвящена причинам увеличения производительной силы труда. Капитал же по Смиту выступает как запас, приносящий доход, создаваемый трудом наемных работников.
1 Смит А. С. Исследование о природе и причинах богатства народов. Кн.1-Ш. М„ 1993. С. 114-115.
161
И даже в теории трех факторов производства, к которым отнесены труд, капитал и земля, предложенной еще одним представителем классической школы (Ж.Б.Сэем), при всем том, что в производстве стоимости (богатства общества) в равной степени участвуют все факторы производства, тем не менее, сама их качественная разнородность сохранялась, проявляясь в возникновении трех видов доходов.
В еще большей степени определяющая роль работника и его труда получила развитие у К. Маркса в виде формулы «главной производительной силы». При этом введенная им категория переменного капитала, характеризует не саму стоимость рабочей силы, а капитал, затрачиваемый на ее покупку.
Что же касается превращения способности к труду в человеческий капитал, то этим не только фактически игнорируется главная созидательная роль труда в создании общественного богатства, но он встраивается в систему отношений, раскрывающих особенности функционирования капитала. Его трактовка как способности приносить человеку доход в зависимости от интеллекта, здоровья, образования, квалификации и т.п. размывают различия труда с действительными формами капитала, а само его участие в воспроизводственном процессе регулируется по аналогии с использованием вещественного, а сегодня и виртуального факторов в производстве. Такая трансформация производственного процесса не только выводит за рамки исследования противоречия между трудом и капиталом, но и в трактовке его качественной однородности можно видеть завершающую фазу в доминировании принципов, характеризующих содержание политической экономии капитала.
Попутно обратим внимание на такую деталь. Особая привлекательность теории человеческого капитала среди нынешних российских экономистов связана с признанием важности труда и образования в обеспечении экономического роста, с соответствующими эмпирическими расчетами, с обоснованием необходимости учета социальных факторов в экономическом развитии и т.д. Всячески подчеркивается видная роль создателей этой теории - американских экономистов (Т.Шульца, Г.Беккера) и их многочисленных последователей, которые якобы первыми открыли значимость инвестиций в человека. При этом чаще всего даже не упоминается тот факт, что вопросы экономики человека и труда задолго до разработок западных экономистов были поставлены и исследованы советскими экономистами.
Самым известным из них был Г.С. Струмилин (1877-1974), который уже в 1920-1930-е годы разработал концепцию о ключевой роли образования и профессиональной подготовки работников не только в реализации социальных целей социалистического общества, но и в обеспечении экономического роста.1 Им были проведены соответствующие расчеты, которые свидетельствовали о том, что расходы на введение всеобщего начального образования в стране в 43 раза превышают затраты на его организацию. Между прочим, обоснование рентабельно
1 См., к примеру: Струмилин С.Г. Проблемы экономики труда. Очерки и этюды. М.: Вопросы труда, 1925; Он же: Проблемы экономики труда. М„ 1957.
162
сти образования стало одной из предпосылок последовательного перехода к бесплатному образованию на всех его уровнях, который впервые в мире был осуществлен в СССР, а инвестиции в развитие человека приобрели значение не затратного, а социально-производственного фактора, заложив тем самым основу долгосрочного экономического роста. Можно считать, что созданная советскими экономистами экономика труда как конкретно-экономическая область научного знания вместе с тем представляла собой своеобразную часть той теории, которая определяла содержательные элементы политической экономии труда.
Возвращаясь к проблеме особенного в экономике, отметим, что важнейшая сфера его проявления, безусловно, связана со сферой национальных экономических отношений. Как раз относительно данной сферы неоклассицизм занимает наиболее уязвимую позицию, игнорируя ее значимость. Ведь чтобы по-настоящему подтвердить статус универсальной науки ортодоксальной экономической теории пришлось пойти по пути существенного сужения предмета своего анализа, сведя его к так называемому «экономическому человеку», который способен по определению к рациональному и стандартному выбору в условиях ограниченных ресурсов. Не вдаваясь в детали критического разбора проблемы выбора экономического человека в качестве главного и фактически единственного действующего агента в экономике, ограничимся только некоторыми его характеристиками, которые предлагались видными учеными. Его называли «молниеносным калькулятором» (Т. Веблен), «счетной линейкой» (С.Н. Булгаков), «человеком искусственного разума» (Э. Дюркгейм), «антропологическим монстром» (П. Бурдье) и т.д. В этом отношении использование расширенной конструкции методологического индивидуализма, ориентированной на дополнение модели человека с рациональным поведением на модель с иррациональным поведением, которая становится новым объектом анализа в поведенческой экономической теории, особенно в финансовой сфере, мало что дает для принципиального улучшения методологии неоклассицизма. В любом варианте национальноособенное в экономике превращается в малозначимый фактор, который только излишне перегружает теоретический анализ, а потому от него можно легко абстрагироваться.
Экономическая теория всеобщего на основе исследования экономического поведения в контексте рациональности (или иррациональности), если и имеет познавательную ценность и практическое значение, то они связаны с описанием одной линии в развитии мирового хозяйства, представленной либеральнорыночной моделью хозяйства западного типа. Сегодня она выступает как господствующая, что усиливает соблазн рассматривать ее как универсальную. Иными словами, как бесспорный пример для подражания странами, которые стремятся к процветанию. И такой подход в настоящее время доминирует в рассуждениях о причинах успехов или неудач в реформировании постсоциалистических государств, развиваемой той частью сообщества ученых и политиков, которая привержена либерально-рыночной модели стран Запада.
Вместе с тем развиваемый однолинейный подход противоречит многоликости устройства хозяйственного мира и присутствия в нем различных и
163
непохожих, а порой и расходящихся траекторий развития. Он чреват особенно серьезными негативными последствиями для хозяйственных практик тех стран, которые пытаются свою стратегию модернизации строить на основе заимствований и копирования эффективно работающих хозяйственных систем, возникших в конкретно-исторических условиях. На этот счет весьма поучительным представляется заключения, которое сделал шведский экономист Г. Мюрдаль, обращаясь к опыту модернизационных процессов в развивающихся странах. Он писал: «Теоретики-экономисты ... в течение длительного периода времени были склонны к тому, чтобы сформулировать общие положения, а затем постулировать их как имеющие силу для любого периода и любой страны». И далее: «Сама идея, использования при их построении, исходит из всеобщей применимости, которой эти теории фактически не обладают. До тех пор пока использования таких теорий ограничивается западными странами, их претензия на всеобъемлемость не может причинить большого вреда. Но когда теория и идеи, соответствующие конкретным условиям западного мира и, таким образом, содержащие реальные представления лишь об определенной социальной действительности, используются для исследования совершенно иных процессов в слаборазвитых странах Южной Азии, последствия становятся весьма серьезными».1
Оборотной стороной стратегии заимствования становится недооценка, а то и просто игнорирование собственного исторического опыта и традиций хозяйствования. Ко всему еще не следует забывать, что всеобщее в экономике -это также стремление стран-лидеров навязывать свое особенное как всеобщее для других, а значит устанавливать свои правила игры в хозяйственной сфере для всех остальных со всеми выгодами для себя. Об этом писал еще К. Маркс, обращаясь в качестве примера к роли классовых интересов. Он утверждал, что господствующему классу свойственно свой специфический интерес представлять как интерес всеобщий.
Следовательно, проблемное поле современной политической экономии, как альтернативы неоклассики, должно включать как всеобщие, так и особенные формы проявления экономической деятельности. Этим устраняется недостаток, присущий классической политэкономии и национальной экономии в прошлом. Одновременно современная политэкономическая парадигма, соединяя эти два подхода, приобретает важное конкурентное преимущество, позволяющее помимо всего прочего уйти от чрезмерной отвлеченности от реальной экономики. И возможность такая имеется, ибо даже традиционный предмет политической экономии в отличие от узкого поведенческого ракурса неоклассицизма несравнимо более широк. Экономические отношения между хозяйствующими субъектами в воспроизводственном процессе, его характеризующими, не отвергают включение в их состав национальных сообществ, т.е. «национального человека» как хозяйствующего агента. Поэтому и сама система экономический отношений может рассматриваться как система национальных экономических отношений, в конечном
1 Мюрдаль Г. Современные проблемы «третьего мира». М., 1972. С. 87-88.
164
счете отражаясь в многоликости национальных хозяйственных систем, реальное многообразие которых подтверждает важность учета национального аспекта в формировании и развитии экономических отношений между людьми.
Это означает, что современное политэкономическое знание, как и любая сложившаяся системная парадигма, не должна ограничивать себя разработкой одностороннего среза хозяйственной деятельности, расширив свое проблемное поле за счет включения в него особенного в систему экономических отношений. То, что есть достаточные основания для постановки вопроса о взаимосвязи двух составных частей - политэкономии всеобщего и особенного, объясняется тем, что сама развивающаяся система экономических отношений как предмет изучения представляет собой диалектическое взаимодействие и взаимопереплетение всеобщего, особенного и единичного. Именно так устроено любое общество и все его основные сферы, включая хозяйственную деятельность. Поэтому структура политэкономии должна каким-то образом отображать структуру экономических отношений, выделяя в ней взаимосвязь всеобщего и особенного как составные части системной парадигмы. Что же касается единичного в экономических отношениях, то оно выступает в виде огромного по масштабу эмпирического опыта хозяйственного взаимодействия людей, который непрерывно воспроизводится и обновляется. Поэтому через его обобщения и выделения в нем значимых и устойчивых тенденций такое единичное входит в общее или особенное, отражая тем самым изменчивость и динамизм экономических отношений.
Таким образом, политэкономическая система должна структурироваться как по отдельным разделам, в которых отражаются разные стороны экономических отношений и конкретные проблемные области, так по своим составным частям, которые раскрывают исторический тип системы экономических отношений и ее многоаспектное™. Из истории политэкономической мысли хорошо известны гипотезы о существовании политэкономии в широком и узком смысле (Ф. Энгельс) или о появлении в будущем социалистическом обществе вместо политэкономии капитала политэкономии труда (К. Маркс).
Гипотеза о политэкономии в широком смысле, изучающей исторически сменяющиеся типы общественно-экономических отношений, в советской политэкономии в процессе дискуссий была реализована в научных исследованиях и нашла применение в построении учебных политэкономических курсов (прежде всего через разграничение политэкономии капитализма и социализма). Этим была отвергнуто ссуженное определение предмета политической экономии как науки о сугубо капиталистических рыночных отношениях, которое предлагалось авторитетными учеными (Р. Люксембург, А.А. Богдановым, Н.И. Бухариным и др.).1
Формационная классификация составных частей политической экономии вряд ли сегодня может считаться единственной. Поэтому вполне закономерно выдвижение еще одного подхода, который учитывал бы цивилизационное свое
1 О дискуссиях в СССР по поводу политэкономии в широком смысле см.: Гловели Г. Политэкономия в широком смысле: элементы институционализма и утопизма // Вопросы экономики. 2010. № 10.
165
образие хозяйственной деятельности в разных странах и национальную специфику экономических отношений. В этом плане заслуживает поддержки трактовка политэкономии в узком смысле как национальной политэкономии, предметом изучения которой становится система национальных экономических отношений со свойственными ей хозяйственными моделями. Что же касается политэкономии в широком смысле, то она тогда выступает как политэкономия глобальной экономики.1
В принципе цивилизационный подход в научной классификации, на наш взгляд, следует поддержать, но все же он нуждается в уточнении. Дело в том, что предложенное разграничение составных частей политэкономии проведено с учетом сложно устроенного объекта изучения, выделяя в нем национальные экономики и всемирное хозяйство. Этим раскрывается, хотя и важная, но одна из сторон диалектического взаимодействия всеобщего и особенного в экономике. Есть и другая. Она представлена, как ранее уже отмечалось, в более широком варианте взаимосвязи всеобщего и особенного, относящейся ко всей системе экономических отношений, включая ее национальные подсистемы. Поэтому в национальных экономических отношениях присутствует как всеобщее, так и особенное, которые соответственно разграничивают проблемное поле двух составных частей политической экономии.
Политэкономия особенного, действительно, нацелена прежде всего на изучение системы экономических отношений в конкретных странах. В этом плане она совпадает с ранней трактовкой теории национальной экономии (или национальной политэкономией). При этом само мировое хозяйство выступает как совокупность всех национальных экономик, которые можно группировать по разным параметрам. У политэкономия всеобщего иной ориентир. Ее задача исследовать проявление общих закономерностей экономического развития и совпадающие характеристики в хозяйственном устройстве разных стран и всего мирового хозяйства как формирующейся целостности. Иначе говоря, всемирное хозяйство и национальная экономика, как объекты политэкономического анализа в равной степени представляют собой области диалектического взаимодействия всеобщего и особенного в экономических отношениях, поскольку их реальное бытие неразрывно друг от друга. Поэтому политэкономия особенного имеет более широкий ракурс, не ограничиваясь только выделением национальных экономических отношений.
Постановка вопроса о конкретных формах проявления особенного в системе экономических отношений предполагает, что они в своей совокупности и многоликости непосредственно взаимодействуют с всеобщим в экономике, которое, в свою очередь, теоретически можно представить трояким образом.
Всеобщее как совпадающие (общие) предпосылки, свойства и факторы раз
1 См.: Пороховский А.А. Политическая экономия - основа и стержень экономической теории //Экономист. 2012. № 1. С. 72-73; Гриценко А.А. Фундаментальные и актуальные основания обновления классической политической экономии // Горизонты экономики. 2012. №2. С. 50-51.
166
вития, экономические институты и хозяйственные инструменты, присущие разным общественно-экономическим системам. Характерным примером такого всеобщего является действие общих исторических условий - общественного разделения труда, частной собственности, при которых происходит переход от натурального хозяйства к рыночному, начинают использоваться деньги и денежными инструменты. Еще одной чертой всеобщего выступает прохождение однотипного формационного устройства через схожие фазы в своем развитии. К примеру, для развития капитализма в самых разных странах характерно такие его стадии как торгово-мануфактурный и промышленный капитализм. В технико-технологической сфере ему присущи этапы прохождения через всеобщую электрификацию, а на современном этапе - компьютеризацию.
Всеобщее как наиболее развитое качество (эталон) и доминирующая линия в мировой экономической системе, на которые ориентируются другие национальные экономики. Тогда всеобщее как эталон предстает в двух вариантах. Эталоном выступает страна, которая характеризуется как высшая форма развития данного типа хозяйства. Применительно к капиталистической системе такой страной была первоначально Англия, в настоящее время США. Но в виде эталона может рассматриваться определенная теоретическая конструкция, раскрывающая идеальное состояние данной системы. В рыночной системе - эта модель совершенной конкуренции, в плановой - модель совершенного планирования. В одном и другом случае описывается возможность достижения всеобщего равновесия и наивысшего благосостояния при соответствующем наборе условий.
Всеобщее как объективное свойство самой мировой системы хозяйства выступать в единстве и многообразии национально-особенных подсистем. В данном случае речь идет о том, что мировое хозяйство, выступая как совокупность мировых рынков, региональных интеграционных объединений, наднациональных управляющих центров и т.д., одновременно характеризуется многообразием национальных экономик и каждой из них присущ свой набор своеобразных качеств. Такая сохраняющаяся множественность национальных экономических систем, а внутри их разнообразие форм хозяйствования, должны рассматриваться в качестве всеобщего свойства мировой хозяйственной системы и признак самого развития. Даже нарастающая тенденция унификации хозяйствования в условиях глобализации вряд ли приведет к исчезновению самого этого многообразия.
Важно подчеркнуть, что всеобщее в экономике не следует рассматривать как что-то существующее независимо от особенного. Через него оно и проявляется в действительности.
Что собой представляет формы особенного в экономике?
Особенное в экономике проявляется уже в расходящихся значениях, которые принимает сама экономика и хозяйственные процессы в жизни разных цивилизаций и обществ. Можно считать доказанным, что автономность экономики и ее доминирование в сравнении с другими сферами жизни общества, были рождены на определенном этапе в недрах западной цивилизации как следствие крупных сдвигов в ее основаниях. Однако такая роль экономики существует
167
далеко не во всех обществах даже на современном этапе. Попутно заметим, что сама природа «богатства» как исходной экономической категории неодинаково выражается в разных цивилизационных системах. В западном ее варианте богатство связано с материальными (экономическими) благами и при всем их разнообразии принимает преимущественно денежную форму. Но, к примеру, в восточных обществах оно выступает в первую очередь как социальная ценность. В этом случае богатство приобретает социальную форму и имеет иную -неденежную шкалу оценки. Измеряется же она всем обилием (богатством) межличностных связей и в конечном итоге раскрывает способность оказывать покровительство и влиять на других людей, а через это «властвовать».
Такое несовпадение в понимании исходной экономической единицы разворачивается в обширный спектр последующих различий в экономическом устройстве. В частности, оно обнаруживается в разных экономических приоритетах. Если в западных экономиках главный центр тяжести изначально находился в механизме производства и в нацеленности на инновации, то в восточных экономиках - в механизме распределения (перераспределения) и в поддержании стабильности. Еще раз подчеркнем, что такого рода отличия в экономических устройствах имеют глубокие и давние цивилизационные корни, а потому они обладают высокой степенью устойчивости и воспроизводимости даже в условиях массированного модернизационного давления на них.
В системе экономических отношений можно выделить три основные сферы проявления особенного.
Во-первых, особенное как различающиеся национальные модели экономики (рыночной и нерыночной, а внутри рыночной - ее конкретные разновидности). При таком подходе всеобщее выступает как их совокупность, образующая мировое хозяйства. Более конкретно это означает, что формирование экономических отношений и осуществление воспроизводственной деятельности людей происходят в первую очередь на национально-государственном уровне, который и выступает областью проявления особенного в экономике. Не мировое экономическое пространство непосредственно, а национально государственное поле по-прежнему играет ведущую роль в действии экономических отношений и закономерностей развития, а также в осуществлении хозяйственных принципов. Не мировой рынок, а национальные рынки со своими экономико-правовыми институтами и инструментами (в частности, с национальными деньгами) остаются для производителей основными, в том числе и в определении цен. Не общемировые интересы развития, а национальные интересы доминируют при принятии хозяйственных решений. Все это как раз и позволяет выделять отличающиеся национальные экономические модели в мировой хозяйственной системе.
Во-вторых, особенное как исторически подвижные элементы в хозяйственном устройстве страны. Тогда всеобщее - это исторически устойчивые, корневые элементы, существующие в основании каждой модели хозяйства. Тем самым, оппозиция «всеобщее-особенное» возникает не только на уровне мирового хозяйства, она имеет проявления и внутри самих национальных хозяйственных систем. В этом случае к исторически подвижным элементам может быть отнесена
168
большая часть организационно-хозяйственных отношений, связанная с действием конкретных форм хозяйствования и управления, имущественных прав и т.п. Что касается устойчивых элементов в национальной хозяйственной системе, то они представлены, с одной стороны, в виде доминирующих форм собственности 5 и ключевых экономических институтов, характеризующих, в частности, роль госу-дарства в экономике. С другой - в виде базовых ценностей, лежащих в основании исторически сложившихся хозяйственных архетипов.
? В-третьих, особенное как обширная область проявления неэкономических < отношений. В этом случае всеобщее выступает как собственно сфера экономи-ческих отношений. Такое разграничении следует понимать в том смысле, что именно в этой сфере содержится множество общих факторов, условий и предпосылок, влияющих на результативность развития экономики, а также в ней действуют конкретные хозяйственные инструменты, которые применимы в разных национальных хозяйственных системах, прежде всего однотипных. Поэтому данные инструменты могут рассматривать в качестве своего рода стандартного набора, пригодного для организации хозяйствования. Казалось бы, этим подкрепляется подход к экономике как области сугубо всеобщего и универсального. Однако и в данном случае, например, стандартный набор экономических инструментов используется в неодинаковой комбинации в разных странах. Уместно привести аналогию с творчеством композиторов: все они работают с одинаковым набором нот, но при этом рождаются непохожие произведения.
Если теперь обратиться к неэкономической сфере, то именно в ней обнаруживается самый большой пласт отличий, которыми характеризуются отдельные общественно-экономические системы. Социально-нравственные императивы, формирующиеся под влиянием религиозной организации общества, социокультурное многообразие мира, ценностные ориентации, исторические традиции и стереотипы поведения, национальные стили управления и предпринимательства, особенности трудовой этики и т.д. - все они по-разному складывались в разных странах. Хотя такие качества в большинстве своем не имеют прямого отношения к экономике, но для последней они играют чрезвычайно важную роль. Ведь экономика не автономна и не самодостаточна, а погружена в свое конкретноисторическое цивилизационное пространство, которое и придает ей многоли-кость. Культурно-цивилизационные отличия, а к ним следует еще прибавить природную среду экономической деятельности, формируют свой существенный набор факторов, условий и ограничителей, влияющих на возникновение конкретного типа хозяйственного устройства. Многообразие цивилизационных и природных условий хозяйствования с неизбежностью порождает многоликость национальных экономических систем. Они же определяют закономерности их развития, возможности адаптации с изменением условий хозяйствования или с появлением новых задач-вызовов.
В чем значение той части политической экономии, которая построена на анализе национально-особенного в экономике?
В теории роль особенного отражается, в частности, в том, что через его учет можно реализовать идею наличия в экономике не только жестко детерминирован
169
ных хозяйственных процессов, но и недетерминированных, соответствующих природе особенного (уникального). Это еще в большей степени подкрепляет вывод об ограниченности узкоэкономической трактовки хозяйствования. Еще одно его значение связано с необходимостью включения в состав хозяйствующих субъектов этноса (нации). Именно в этнической среде формируются целостная совокупность базовых ценностей и поведенческих норм как устойчивых. Данная совокупность важна для того, чтобы иметь более точные представления о специфике и возможностях хозяйствования в конкретной этнической среде.
Наличие особенного в экономике, к тому же, побуждает разрабатывать в рамках общего политэкономического поля его приложения, объектом которых выступают национальные хозяйственные системы. Это обстоятельство можно рассматривать в качестве необходимого методологического и практического основания выделения национальной школы в тех случаях, когда такое особенное значимо, и оно требует своего отражения в создании собственной модели хозяйства и в специфике проведения экономической политики. Присутствие в мировой хозяйственной практике реального многообразия хозяйственных моделей подтверждает объективную потребность в разработке теории национальноособенного в экономическом развитии. И чем многообразнее и масштабнее национальная специфика, тем выше потребность в создании своей экономической концепции, которая может выступать в двух возможных вариантах: в виде приспособления всеобщих форм хозяйствования или через обоснование своей хозяйственной системы, подкрепленной соответствующей школой научной мысли. Она может взаимодействовать и с пользой для себя использовать наработки других школ, в том числе претендующих на раскрытие всеобщего и универсального в экономике, но главным ее предназначением становится учет национальноособенного в экономическом развитии.
Вполне закономерно повышенное внимание к теории особенного в тех странах, которые отличаются большим спектром самобытности или когда идет активный поиск новой модели хозяйствования. Не случайно проблема взаимосвязи общего и особенного в экономическом развитии заметно актуализировалась в 1960-е годы связи с получением независимости большой группы бывших колоний и необходимостью выработки для них стратегии развития. Такое же оживление наблюдается в 1990-е годы, когда произошел распад мировой системы социализма и возникла потребность выбора путей дальнейшего развития для стран в нее входящих.
Следует также подчеркнуть, что в традиции отечественной экономической мысли всегда присутствовало данное научное направление, которое творчески использовалось на примере экономики России. Потребность в нем вполне убедительно еще в 1924 г. обосновал А.В. Чаянов, который утверждал, что «в теоретической экономике представляется более рациональным для каждого народнохозяйственного режима разрабатывать частную политическую экономию». И далее сделал такой вывод: «... Не вызывает сомнения, что будущее экономической науки состоит не в создании одной-единственной универсальной теории экономической жизни народа, а в разработке ряда теоретических систем, соответствующих как еще существующим, так и ушедшим в прошлое
170
социально-экономическим укладам и исследующих формы их существования и эволюции».1
Российскую школу национальной экономии (политэкономии особенного) характеризует несколько ключевых достижений: анализ особенного в экономике, которое они исследовали на примере России, обоснование многоукладное™ как нормального состояния системы хозяйствования, опора на эмпирический метод в изучении экономических отношений, учет взаимосвязи экономических и неэкономических факторов в хозяйственном строе и в экономическом развитии, последовательная защита национальных экономических интересов.1 2 Это как раз те предпосылки, которые объясняют условия и причины ее возникновения и новаторский Дух.
Таким образом, одним из важных направлений развития современной политической экономии выступает расширение ее проблемного поля за счет включения в него особенного в системе экономических отношений. Этим она приобретает не только дополнительную теоретическую полноту и целостность, но и приобретает практическую весомость в обосновании нынешних преобразовательных процессов с их ориентацией на социо-культурный контекст, делающих их органичными. Преобразования, проходящие в исторически сложившихся цивилизационных координатах, это и есть выход на траекторию развития и реформирования на собственной основе. В конечном счете их успешная реализация зависит от того, насколько удастся найти опору в творческой деятельности людей и их потенциале самоорганизации. Не волшебные свойства форм собственности и хозяйствования и не очередная под них «перековка» людей, а человеческий потенциал и живые традиции способны обеспечить российской экономике, как и любой другой, высокую эффективность и реализовать свои конкурентные преимущества.
1 Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство. Избр. труды. М.. 1989. С. 142-143.
2 Более подробно см.: Рязанов В.Т. Политическая экономия особенного: начала русской исследовательской традиции //Российский экономический журнал. 2011. № 5. С. 22-48.
171
В.Н. Тарасевич
О широком смысле и предметном пространстве современной политической экономии
Кому-то из мудрецов принадлежит интересная мысль о том, что родившийся ребёнок, будучи ещё беспомощным и несмышлёным, покорно принимает от родителей фамилию и отчество. Но своё имя он определяет самостоятельно, а родители лишь озвучивают его выбор, абсолютно убеждённые в обратном. Впрочем, в философии имени можно встретить великое множество не менее парадоксальных утверждений, неизменно конкурирующих за умы и кошельки. Но что практически не подвергается сомнению, так это явная предопределённость имени именуемым и известная зависимость именуемого от имени. Вот уж поистине, диалектика вездесуща.
Что именует политическая экономия, и что станется с именуемым, если это имя будет утеряно? В угоду кому и чему вопреки отечественной научной традиции это имя пытаются предать забвению? Не сопровождаются ли настойчивые попытки «прощания» с политической экономией невосполнимыми утратами для всей экономической науки, и не оборачиваются ли эти утраты провалами в экономической практике? Риторический вопрос. Политическая экономия - отнюдь не новорождённый и несмышлёный ребенок, но так же нуждается в поддержке, апологии и защите. Главные средства защиты и наступления известны - уважение к прошлому, приверженность идеалам, творческое развитие, открытость в мир и будущее.
Имя собственное и широкий смысл
Как известно, в разных странах фундаментальную экономическую науку (ФЭН) называют по-разному: экономия - в Греции и Испании, политическая экономия - во Франции, учение о народном хозяйстве - в Германии, учение о хозяйстве - в Финляндии, национальная экономика - в Турции и Швеции, экономике -в США1. На постсоветском пространстве на смену термину «политическая экономия» пришли другие. За право именовать фундаментальную экономическую науку конкурируют термины «экономическая теория», «общая экономическая теория», «теоретическая экономика», «экономико-теоретическое знание», «теория экономической науки» и т. д.1 2 Разумеется, это не случайно.
1 Речь идёт, разумеется, о преобладающей традиции, а не о всей палитре названий.
2 Не остался в стороне от поиска нового имени и автор этих строк (см., напр.: Тарасевич В.Н. О предмете экономической теории. - Днепропетровск, 1997). Было бы неприлично отказываться от написанного, но так же противно этосу науки останавливаться на достигнутом. При более внимательном рассмотрении термин «экономическая теория» оказывается наиболее условным из всех перечисленных. Разумеется, любое имя сложного именуемого условно в том смысле, что не в состоянии исчерпывающим образом отразить содержание именуемого. Однако любая условность не должна быть беспредельной, - имя
172
Во-первых, кардинальные общественные сдвиги рубежа II и III тысячелетий, изменившие судьбы государств и народов, не были предсказаны наукой, а предложенные научные объяснения и прогнозы трудно признать удовлетворительными, а тем более, исчерпывающими. Мир становится сложнее, а потому должна изменяться и усложняться ФЭН. Правда, указанные сдвиги не повлекли за собой массовых попыток изменить её традиционное имя в странах за пределами постсоветского пространства.
Во-вторых, образование и становление новых независимых государств на этом пространстве, активные усилия по формированию национальных версий ФЭН сопровождаются не только стремлением обогатить традиции, но и дистанцироваться от советской политической экономии, свести счёты не только с её известными негативами, но с ней самой. Но разве политическая экономия - это исключительно советский продукт? Разве правомерно отождествление науки с учебными курсами?
В-третьих, несмотря на официозный привкус сталинизма и догматизма, советская политическая экономия, в особенности её творческая составляющая, была марксистской, а потому - антикапиталистической. Новые «хозяева заводов, газет, пароходов» не могут примириться с присущими ей социально-классовым подходом, видением тайн капиталистической эксплуатации наёмного труда, альтернативным взглядом на будущее человечества. Разумеется, им нужна «чистая» экономическая теория, свободная от критического марксизма. Какая уж здесь политическая экономия?
Являются ли эти причины достаточными для абсолютного исключения политической экономии из «списка» имён собственных ФЭН? Да, являются, но только для тех, кто готов на выгодную себе «резекцию» «духа и плоти» ФЭН, её оскопление и контролируемое плавание. На мой взгляд, сохранение за политической экономией права именовать фундаментальную экономическую науку диктуется не только научными стандартами свободомыслия, плюрализма, непредвзятости и объективности, служения истине, а не злату. Она имеет это право по факту рождения, ибо самостоятельно избрала своё имя, качеству содержания, ибо в поте лица его создала, генетически заложенному соответствию духу нашего времени, ибо её проблематика как никогда современна. Я не против иных имён собственных, но только научно обоснованных и выстраданных. Впрочем, слухи о смерти политической экономии весьма преувеличены.
Вслед за Ф.Энгельсом в профессиональном научном экономическом сообществе принято считать, что политическая экономия в широком смысле изучает не только капиталистический, но и все иные способы производства. Эту позицию трудно оспорить, тем более отбросить «за ненадобностью». Но исчерпывается ли ею понимание широкого смысла политической экономии?
собственное не должно выходить за содержательные границы именуемого, а, оставаясь в этих границах, должно представлять сущностные аспекты содержания именуемого. В этом контексте утверждаемое термином «экономическая теория» отождествление науки и теории является по меньшей мере не корректным. Наука неизмеримо богаче теории, теория - один из многочисленных элементов науки.
173
Если бросить ретроспективный взгляд на человеческое знание, то невольно убеждаешься в его универсумном характере. Универсумном в том смысле, что оно -суть процесс и результат постижения человеком всех и каждой из сфер жизнедеятельности или универсума - экологической, экономической, социальной, духовной, политической. Поскольку указанные сферы взаимодействуют, «сшиты тысячами нитей», соинтегрированы, то и соответствующие виды знания - экологическое, экономическое, социальное, духовное, политическое - едины в не меньшей мере, чем обособлены. Более того, экономика или экономическая сфера жизнедеятельности, впрочем, как и любая иная, не может быть адекватно постигнута сама из себя, вне универсумного онтологического и гносеологического контекста.
Экономическое знание универсумно и интеграционно по факту своего рождения из изначально синкретичного и целостного универсумного. Это означает, что с момента рождения и «на всю оставшуюся жизнь» в генетическом коде политической экономии запечатлены потенции целостности, универсумности, интеграционно-сти, склонности к интеллектуальной экспансии и восприимчивости к неэкономической мысли и чувству полилогу со знанием экологическим, социальным, духовным и политическим. В политической экономии, как в капле воды, сконцентрировано богатство океана универсумного и экономико-универсумного знания. Это ли не широта и глубина?
Несколько сузим ретроспективу. Экономическое знание как относительно самостоятельная реальность структурируется по разным признакам. Прежде всего, имея в виду характер и результаты постижения, выделяют научное и вненаучное экономическое знание. Последнее поражает своим разнообразием, включая, по крайней мере, мифологическое, религиозное, народное, художественное, магическое, экстрасенсорное, эзо- и экзотерическое. Научное экономическое знание рождается из вненаучного и активно с ним взаимодействует.
Столетиями сосуществуя с ненаукой в утробе матери - философии, политическая экономия впитала «в плоть и дух» и сохранила по сию пору (в отличие от рафинированного позитивизма) узы родства с ней, уникальные и всё ещё не используемые в полной мере каналы общения и взаимообогащения. Родившись наукой и избрав себе имя собственное, политическая экономия осталась философией, но уже в новом качестве - философии экономической науки. Поэтому политическая экономия в широком смысле предполагает активный полилог с философией и вне-научным знанием, коэволюцию и взаимообогащение. Этой традиции были верны выдающиеся философы и политэкономы-классики - А. Смит, Дж.Ст. Милль, К. Маркс. Вправе ли отказываться от неё их ученики и последователи?
Новорождённая политическая экономия в известном смысле синкретична - её фундаментальная и прикладная составляющие выделяются позже. И как бы современные многочисленные экономические науки - и фундаментальные, и прикладные - ни гордились своей самостоятельностью и величием, у них одна, общая кровная мать - политическая экономия. Именно она передала своим детям, внукам и правнукам выстраданные ею базовые постулаты научности, которые позволяют отделить научные зёрна от псевдонаучных плевел: а) чёткое разграничение объекта и субъекта познания, допущение рассмотрения субъекта познания как его объ
174
екта, а объекта как субъекта; б) поиск и определение объективных законов движения объекта и на этой основе предвидение возможного будущего состояния объекта и его изменений; в) изучение объектов безотносительно к их сиюминутной актуальности и практической значимости. Указанные объекты могут быть предметом массового практического освоения в неопределённом будущем. Разумеется, это не означает, что политическая экономия «равнодушна» к практике. Напротив, именно она впервые постулировала практику как критерий истины, а также базовые прак-сеологические императивы (активность, интенциональность, фокусировка и т. д.); г) специальная подготовка субъекта познания, освоение им элементов и операций научной деятельности, а также её аксиологии, этоса (особых ценностных ориентаций и этических принципов - добросовестности, толерантности, стремления к новизне, верховенства истины, недопустимости плагиата и т. д.); д) особый язык, специальная аппаратура, техника и технология как средства научного познания; е) ключевой продукт (результат) научной деятельности - сущностное, новое и истинное знание; ж) формирование знания о методах научной деятельности, а в более широком плане - методологии научного познания, саморефлексии науки1.
И если кто-либо из потомков по каким-то причинам не следует указанным постулатам, виновата ли в этом политическая экономия? Напротив, она предусмотрела и своеобразные варианты контроля, предохраняющие от девиантного поведения. В частности, речь идёт о саморефлексии экономической науки. Именно политическая экономия - пионер её (саморефлексии) первого этапа, представленного историей экономических учений, пусть преимущественно эмпирического, описательного, но крайне важного, ибо в нём заключены потенции этапов последующих - научной и философской саморефлексии. Трудно себе представить, чтобы политическая экономия отказалась от миссии их освоения, возложив её исключительно на своих детей и внуков. К тому же она обладает особыми материнскими правами, возможностями и мудростью, чтобы наладить диалог между ними, фрагментацию и дифференциацию экономического знания уравновесить интеграцией и синтезом.
Итак, широкий смысл политической экономии отнюдь не одномерен. Он имманентен всем ключевым срезам экономического знания - онтологическому, гносеологическому, аксиологическому и праксеологическому. Разумеется, не является исключением и предметная проблематика.
Парадигма и предмет
Некогда модная парадигмальная проблематика изрядно подзабыта. Между тем, из всех методологических новаций она пока наиболее адекватна предметным аспектам политической экономии в широком смысле, поскольку позволяет исследовать соотношение и взаимодействие различных элементов науки в онтологическом, гносеологическом, аксиологическом и праксеологическом контекстах.
В соответствии с традиционным подходом к самому понятию «предмет науки»
1 См.: Тарасевич В.Н. Апология экуники (об экономическом научном и универсумном знании) // Экономическая теория. - 2011. - № 1. С. 5-6.
175
последний рассматривается, главным образом, или автономно, или во взаимосвязи только с методом. Тем самым как бы постулируется простота предмета, недооцениваются формирующие его содержание взаимосвязи с иными важными и органически «сплавленными» элементами научной парадигмы: 1) наиболее общими мировоззренческими принципами и ценностными установками; 2) особенностями конкретно-исторических условий существования науки; 3) содержанием и характером взаимодействия субъекта и объекта научного познания; 4) положением науки в гносеологическом и аксиологическом пространстве; 5) теориями, концепциями, гипотезами, идеями; 6) соответствующим методическим инструментарием и категориальным аппаратом.
Уже само место предмета в ряду составляющих научной парадигмы порождает сомнения в исчерпанности его характеристики лишь тем, что непосредственно изучает наука. Прежде всего, содержание предмета является важным результатом взаимодействия субъекта и объекта познания. Объект познания - это, как правило, некоторая часть объективной реальности, с которой непосредственно связана жизнедеятельность субъекта. Последняя сопровождается как осознанным, так и неосознанным процессом отражения. В первом случае имеет место собственно познавательная деятельность. Как известно, те стороны, свойства и отношения объекта, которые подвергаются активной обработке посредством последней, составляют предмет познания.
Если субъект располагается вне объекта как сторонний наблюдатель, он не включается в предмет познания. Если субъект рассматривает себя как неотъемлемую составляющую объекта, то в сферу его познавательных интересов включается собственное воздействие на объект. Если же субъект воспринимает себя как объект познания, то предметом познания становится та составляющая его существа, на которую направлена его познавательная деятельность. Позиция вненаходимости, которую занимает субъект познания, резко контрастирует с попыткой представить субъект познания в качестве объекта. Ясно, что исследователь имеет дело с разными «срезами» реальности, поэтому более плодотворными представляются императивы не их противопоставления или субституции, а возможной комплементарное™.
Разумеется, предмет - отнюдь не пассивная детерминанта диалектики субъекта и объекта познания. Будучи раз определённым, получив самостоятельный статус, предмет обретает собственный потенциал активности, формы проявления которой могут быть весьма многообразны. К примеру, предмет очерчивает границы познавательной деятельности, задаёт характер воздействия субъекта на объект познания, определяет статус последнего. Перечень подобных форм внешне ориентированной активности предмета может быть продолжен по мере изучения его взаимосвязей с иными элементами парадигмы. Важнейшим свидетельством его внутренне ориентированной активности являются процессы его самоорганизации и самоструктурирования.
Предмет - это, прежде всего, предметное пространство, которое в принципиальном плане может расширяться вплоть до внешних границ объекта познания. В рамках предметного пространства познавательная деятельность может принимать ту или иную направленность. Формирующиеся таким образом предметные направ
176
ления обеспечивают преемственность во времени и кумулятивность науки. По мере проникновения исследования в глубины реальности и восхождения от её основ к внешним формам могут фиксироваться различные предметные уровни. Разработка какого-либо предметного направления и/или уровня может сопровождаться выделением той или иной предметной области, того или иного перечня исследуемых проблем (предметной проблематики).
Характер и формы взаимосвязей структурных элементов предмета во многом детерминированы движением самой реальности и соответственно изменяющимися соотношениями составляющих научной парадигмы. Не исключена и «обратная» детерминация. И то и другое должно находиться в поле зрения учёного. Так, мировоззренческие принципы и ценностные установки формируются в результате постижения объективной реальности как сверхсложной человекоразмерной системы, в которой предмет данной науки суть лишь отдельный элемент. В этом смысле упомянутые принципы, установки и предмет соотносятся как общее и особенное. В частности, первые определяют системообразующие параметры предмета, очертания предметного пространства, предметных направлений. В свою очередь, предмет как перечень исследуемых проблем обогащает мировоззрение, а выделение границ предметных пространств различных наук способствует структуризации мировоззренческих принципов и ценностных установок.
Изучение соотношения мировоззрения и предмета важно и в смысле чёткого разграничения осознанного и неосознанного начал науки. Как правило, неосознанное в виде бессознательного и подсознательного привносится в научную систему более богатым в сравнении с ней мировоззрением. Разумеется, речь не должна идти о полном «изгнании» неосознанного из науки как чужеродного начала. Но его абсолютизация под влиянием моды, попыток оригинальничания и т. п. может привести к смешению науки и ненауки, размыванию границ науки, что негативно скажется, в частности, на выяснении её истинного положения в ряду иных наук, в историческом потоке экономической мысли.
Результаты идентификации предмета вне гносеологических «координат» не предсказуемы точно так же, как не предсказуемо движение элементов сознания в «океане» бессознательного. С другой стороны, не чётко определённый предмет является ненадёжным «компасом» для поиска истинного исторического положения науки. Следовательно, процессы детерминации предмета науки и её гносеологических «координат» должны быть взаимообусловлены и синхронизированы. Это способствует сохранению её самости, адекватности её «сфер влияния», пограничных областей и областей общих интересов с иными науками в каждый момент непрерывного потока перемен.
Если предмет науки устанавливает внешние границы специфического пространства её интересов, а также исследуемые направления, уровни, области и проблемы, то совокупность теорий, концепций и гипотез обеспечивает их реальное научное наполнение идеями, взглядами, представлениями. По мере освоения научной мыслью указанных составляющих формируются соответствующие частные теории. Но та или иная частная теория может отразить и те объективные стороны предмета, которые до её (или в процессе параллельной с ней) разработки не были
177
восприняты непосредственно. Тем самым она выходит за рамки первоначально заданной составляющей предмета, постепенно осваивая его иную или новую составляющую. Таким образом, возможно формирование как равноуровневых (с точки зрения глубины отражения реальности) частных теорий, так и разноуровневых, все глубже проникающих в основания экономики.
Более полную характеристику предметного пространства, той или иной его крупной составляющей может обеспечить метатеория, синтезирующая соответствующие частные теории. Вполне возможно превращение метатеории в частный случай более общей и сложной теории. Вопрос лишь в том, произойдёт это в границах данного предмета или за его пределами. Поскольку теория есть содержательное ядро парадигмы, постольку отмеченные взаимосвязи в основном верны и для частных парадигм, и для метапарадигм. Однако в силу более сложной структуры метапарадигмы, многопланового взаимодействия метатеории с иными элементами метапарадигмы более сложными оказываются и взаимосвязи. К примеру, в теории могут наличествовать непарадигмальные идеи, а метапарадигма может содержательно не ограничиваться лишь одной какой-либо теорией: совпадение границ теорий и парадигм вовсе не обязательно.
Не исключено, что указанные идеи суть семена, из которых при соответствующих условиях могут произрасти синтетические научные системы. Учение А. Смита буквально соткано из несистемных по отношению друг к другу идей. Своим предшественником его небезосновательно называют приверженцы различных теорий - трудовой стоимости, издержек, факторов производства. Не потому ли он признан одним из наиболее выдающихся учёных-экономистов? Если гуманистические идеи молодого К. Маркса критики1 считают несистемными, противоречащими его позднейшему экономическому учению (что, кстати, не является убедительно доказанным), то почему бы им не обратить внимание на их (идей) синтетический потенциал?
Предмет науки, как известно, определяет её методический инструментарий (в дальнейшем - метод). По мере освоения научной мыслью той или иной предметной составляющей развивается и соответствующий метод, отрицая одни свои элементы, совершенствуя другие, обретая третьи. В свою очередь, метод определяет предмет, по крайней мере, в двух отношениях. Во-первых, как результат уже свершившегося познавательного процесса выступает инструментарием получения новых идей. Во-вторых, формирование метода и его применение, как правило, сопровождается развитием предмета. В этом смысле неадекватность метода предмету, к чему столь придирчива ортодоксальная критика, не менее значима, чем приветствуемая критикой адекватность. В самом деле. Ещё не адекватный предмету метод находится в процессе «дорастания» до него и может привносить в него новые элементы. Уже не адекватный предмету метод свидетельствует, как правило, о выходе предметной проблематики за пределы влияния данного метода и необходимости, по крайней мере, существенной модернизации последнего. Следовательно, наиболее продуктивным является динамичное соответствие предмета и метода, достигае
1 См.: Самарская Е. Маркс, Гегель и коммунизм // Вопросы философии. - 2004. - № 8. С. 80.
178
мое на основе и посредством несоответствия в процессе их результативного взаимодействия.
Характер движения парадигмы в конечном итоге должен соответствовать характеру движения реальных процессов. Но относительность и многовариантность последнего делает практически неизбежным разнообразие интерпретаций парадиг-мапьных изменений. Одна из интерпретаций может исходить из эволюционно-революционного характера указанных изменений.
Важнейшим условием эволюции парадигмы является меняющееся, но устойчивое соответствие между её составляющими, которые сохраняют изначальную качественную определённость. Находясь на траектории восхождения, парадигма постепенно обретает зрелость и завершённость, становится всё более развитым и наполненным соответствие между её составляющими. Углубляется познание субъектом данного объекта и самого себя в отношении с ним, предметное пространство наполняется теоретическим содержанием, метод «дорастает» до предмета, а составляющие парадигмы и она сама - до определённых мировоззренческих принципов и ценностных установок. Под влиянием активной познавательной и критической деятельности субъекта более быстрыми темпами эволюционирует содержательное ядро парадигмы, сообщая импульсы изменений иным её составляющим, прежде всего, методу. В то же время могут отсеиваться составляющие, не соответствующие предметному пространству. Рано или поздно наступает момент насыщения парадигмы, обретения ею определённой целостности. Она достигает высшей точки эволюции, за которой возможен её закат. Как правило, он связан с потерей исторических приоритетов отражаемыми ею реальными процессами и протекает тем быстрее, чем менее она критична и самокритична.
Идущие от новых реалий идеи могут быть ею либо отвергнуты как совершенно чуждые, либо интегрированы в качестве «частного случая», «исключения из правил» или на других началах. В первом случае новые идеи постепенно накапливаются за пределами данной парадигмы в условиях резкого или умеренного размежевания с ней, формируя ей альтернативу, конкурируя с ней и подрывая её извне. Во втором парадигма эволюционирует, пытаясь сохранить статус-кво, но постепенно становясь иной, поскольку в ней самой зреют и накапливаются альтернативные ей идеи.
Неадекватная институционализация и идеологизация господствующей парадигмы способна резко затормозить или даже остановить её эволюцию, в том числе до обретения ею зрелых форм, воспрепятствовать возникновению легальных альтернатив. В этих условиях ни одна из парадигм не застрахована от рецидивов светской религии. Разумеется, новые идеи всё-таки развиваются - либо за пределами официоза, либо принимая требуемую им форму. Но темпы их накопления, адекватные потребностям прогресса, их роль в обществе могут резко возрасти только в результате коренных институциональных перемен.
Накопление новых идей и взглядов, сопровождаемое активными методологическими поисками и коммуникативной критикой, рано или поздно рождает новое качество - концептуальную схему новой научной парадигмы. Этот революционный сдвиг может опираться как на формально-логическое, так и на диалектическое отри
179
цание предшествующих парадигм и произойти как в рамках одной из них, так и за их пределами. В любом случае контуры составляющих новой парадигмы очерчиваются отнюдь не одновременно. Вероятно, поначалу оригинальные идеи стимулируют критику и переосмысление существующих мировоззренческих принципов и ценностных установок. Происходит постепенное осознание адекватности этих идей иному предметному пространству. Затем активизируются поиски приемлемых для исследования инструментов как в рамках уже накопленного методического инструментария, так и качественно новых. Из простого набора элементов концептуальная схема постепенно превращается в активно растущий организм. Новая парадигма утверждается постепенно, в соперничестве с иными парадигмами. Их сосуществование, взаимодействие и взаимная критика в широком смысле, во всём богатстве её содержания и контекстов являются важными условиями творческого роста научного сообщества, его приверженности общественной практике, которая одна только и может выступать как высший суд, выносящий окончательный вердикт.
Разумеется, указанные методологические заметки не претендуют на бесспорность и полноту, тем более что ниже их потенциал будет реализован лишь частично, поскольку объём статьи позволяет ограничиться лишь эскизом, схемой предметного пространства политической экономии в широком смысле.
Предметное пространство
Контуры общественного производства и воспроизводства жизни как объекта научного познания очерчены уже в рамках экономической прапарадигмы. Элементы предмета науки присутствуют и в экономии, описывавшей, главным образом, натуральные формы богатства, и в хрематистике, занимавшейся проблемами умножения имущества и денежного богатства, и в средневековых теологических описаниях хозяйственной практики. Однако лишь в рамках меркантилистской парадигмы трактовкой богатства как создаваемой, потребляемой и накапливаемой массы благ, с одной стороны, и как массы денежных средств - с другой, впервые обозначены границы предметного пространства ещё только рождающейся науки. Последняя получает имя "политическая экономия"не случайно. Насущная практическая потребность стимулировала изучение проблематики национального богатства, и прежде всего в сфере обращения. Здесь достаточно чётко выделяются два предметных уровня, известные в истории экономических учений как система денежного и торгового баланса, успешно применяется достаточно отработанный описательно-эмпирический инструментарий.
Бурный старт индустриализма инициировал изучение проблематики трёх относительно самостоятельных составляющих (форм) богатства - стоимостной, полезностей и социальной. Тем самым в контурах предметного пространства чётко обозначились основные предметные направления - стоимостное, полезностное, социальное, которые во многом определяют статус соответствующих частных парадигм.
В эпоху раннего индустриализма активнее разрабатывается стоимостная парадигма и стоимостное предметное направление. В его исторической эволюции
180
с известной долей условности можно выделить три предметных уровня. Для первого уровня, господствовавшего вплоть до возникновения классических учений, характерны выделение и осмысление стоимостных форм богатства и первичных абстракций (цена, деньги, стоимость, прибыль и т. д.), а также видимых взаимосвязей между ними. Второй уровень связан с исследованиями экономистами-классиками природы, причин и источников стоимостного богатства посредством активного использования методов индукции, дедукции, восхождения от абстрактного к конкретному. Гносеологический скачок от конкретных видов труда к труду вообще как первоисточнику богатства означал обретение теорией трудовой стоимости адекватной себе научной основы. Для третьего уровня характерен акцент на социально-экономической проблематике богатства и отношениях между людьми в воспроизводстве жизни. Последовательный историзм и диалекгичность учения К.Маркса обеспечили теории трудовой стоимости и стоимостной парадигме внутреннюю целостность и завершённость. Процесс последующего двоякого отрицания последней - негативного (в рамках сталинизированного марксизма-ленинизма) и позитивного (в рамках научной традиции социал-демократии и творческого марксизма) - присущ не только теоретической системе капиталистических производственных отношений, но и иным предметным областям рассматриваемого уровня, а именно: области социалистических производственных отношений, области производственных отношений в переходных обществах, а также области производственных отношений во всемирном хозяйстве.
В эпоху позднего индустриализма в развитых странах доминирует разработка не стоимостной, а полезностной парадигмы. Гносеологическим стержнем последней является полезностное предметное направление, связанное с исследованием многосторонней проблематики полезностной формы богатства (полезност-ного богатства). Для первого предметного уровня указанного направления характерно эмпирическое описание и первичное осмысление содержания полезностного богатства как совокупности экономических благ, предназначенных для потребления, выделение его основных форм и первичных абстракций (благо, полезность, потребность и т. д.). Второй предметный уровень представлен исследованиями природы, источников и причин полезностного богатства. Здесь достаточно определённо можно выделить две предметные области: первая изучается, главным образом, в трудах поздних классиков, обосновавших теории факторов и издержек производства, в рамках второй абстрактно-логический анализ полезностной составляющей богатства с позиций субъекта-потребителя привёл к созданию теории предельной полезности.
Дальнейшее развитие полезностной парадигмы опирается на попытки синтезировать позднеклассические и маржи налистские теории и соответствующий им методический инструментарий. Именно поэтому третьему предметному уровню присуще комплексное исследование богатства как средства удовлетворения потребностей и как результата усилий с позиций экономического рационализма, причём микроэкономические аспекты исследования представлены первой предметной областью, макроэкономические - второй. Проблематика указанных областей известна из англо-американских учебников. Её ядро - выбор наиболее эффективного
181
варианта сочетания и использования редких ресурсов для производства благ с целью удовлетворения человеческих потребностей. Известно и то, что результатом взаимодействия микро- и макроэкономики, неоклассики и кейнсианства явились "неоклассический синтез" и современная экономике. Только в середине XX столетия под предложенное А.Маршаллом новое название фундаментальной экономической науки подведена соответствующая теоретическая база. Соответствующая в том смысле, что в экономике рассматриваются, по преимуществу, не причинно-следственные и генетические, а функциональные и десоциапизированные связи. Отсюда её известный инструментализм и операциональность. Содержание её ограничено лишь попезностной парадигмой и является в известном смысле продуктом достижения ею определённой целостности и завершённости.
Социальная форма богатства, исследуемая в рамках социального предметного направления и являющаяся своеобразным центром кристаллизации элементов социальной парадигмы, "по возрасту" вряд пи уступает стоимостной и попезностной формам. Достаточно упомянуть разработки немецкой исторической школы и «Эко-номическо-философские рукописи» К. Маркса. Но возникновение и развитие его первого предметного уровня, вероятно, связаны с появлением эндогенных (по отношению к экономическим) социальных подходов наряду с экзогенными, включением в поле зрения учёных новых для политической экономии объектов - экологической, социальной, духовной и политической сфер жизнедеятельности в их непосредственной связи с экономической, иными словами - экономико-экологической, экономико-социальной, экономико-духовной и экономико-политической сфер. В гносеологическом плане указанный предметный уровень представлен богатой проблематикой социально-институционального направления мировой экономической мысли, неэкономического империализма в различных формах: институциональной экономики, эволюционной экономики, физической экономии, экономической социологии, нейроэкономики и т. д.
Логическим завершением формирования указанного предметного уровня могло бы стать признание научным сообществом человека-личности (а не homo oeconomicus) в качестве ведущей составляющей богатства. Вероятно, указанный предметный сдвиг адекватен раннему постиндустриализму, выходит за пределы экономической метапарадигмы' и осуществим лишь в рамках гуманистической
1 Экономическая метапарадигма представляет собой некий синтез стоимостной, попезностной и ряда элементов социальной парадигм. Хотя их предметные и содержательные направления различны, расположены они в едином предметном и содержательном пространстве, ограниченном проблематикой богатства как совокупности товаров и благ, детерминированным в конечном итоге индустриальным трудом. Однако последний так и не стал адекватной основой социальной парадигмы. В сочетании с иными факторами это не позволило ей обрести целостность и общую теорию в индустриальную эпоху, но не помешало интегрировать некоторые стоимостные и полезностные теоретические положения и методический инструментарий. Социальная парадигма адекватна новой, гуманистической, метапарадигме, призванной отразить тенденции и достижения «царства свободы» -гуманизации, социализации, интеллектуализации, экологизации, свободного развития каждого как условия свободного развития всех (К. Маркс).
182
метапарадигмы. Это верно и в отношении второго предметного уровня, посвящённого изучению природы, источников и причин социального богатства. В содержательном плане они далеки от окончательной определённости. Сейчас можно лишь предположить, что чем далее, тем более политическая экономия в широком смысле будет иметь депо с очеловечивающей деятельностью. В связи с этим весьма перспективными представляются исследования в трёх взаимосвязанных предметных областях.
Для первой характерно изучение человека как индивидуальности в системе связей с самим собой в процессе самодеятельности. В центре внимания второй предметной области - общественный человек в системе отношений в процессе очеловечивающей деятельности. Третья охватывает проблематику деятельного общественного человека во взаимосвязях с универсумом. Фундаментальная разработка указанной проблематики позволит в перспективе приблизиться к третьему предметному уровню, который, на мой взгляд, будет связан с комплексным осмыслением эволюции деятельного человека как противоречивого триединства индивидуального, ассоциированного и универсумного.
Многообразию, известной хаотичности и неструктурированное™ содержания социального направления отвечает пестрота методологического инструментария. Во-первых, конкретизируются и обогащаются традиционные эмпиризм, описательно-статистические методы, исторический и социологический подходы. При этом отнюдь не безусловным становится отрицание дедукции и причинно-следственного анализа. Во-вторых, очевиден сдвиг от технологического и экономического детерминизма к меж- и мультидисциплинарному анализу, опирающемуся на достижения многих гуманитарных наук. В-третьих, расширяется использование подходов, характерных для естественных наук - биологии, термодинамики и т. п. Всё это свидетельствует об интенсивных поисках методов, адекватных изучению именно социальной формы богатства. Насколько они окажутся плодотворными, покажет будущее.
Таким образом, оставаясь наукой о богатстве, политическая экономия в широком смысле эволюционирует в направлении расширения и усложнения его проблематики. В ответ на новые объективные реалии изменяются её доминирующие парадигмы, предметные составляющие (направления, уровни, области), методы, названия. Упрощённые трактовки указанных изменений - в смысле прекращения существования одной предметной составляющей и абсолютного господства приходящей ей на смену иной - представляются неприемлемыми. Гносеологическая палитра гораздо сложнее. Подобно идеям, указанные составляющие не умирают, оставаясь самоценными и общезначимыми, изменяются лишь их положение и роль в предметном пространстве, содержание, характер и формы взаимодействия.
Наряду с фрагментацией и дифференциацией всё более значимой становится тенденция к интеграции различных продолжающих конкурировать направлений и школ политической экономии в широком смысле, к преобладанию синтетических и комплексных подходов в исследованиях социально-экономических реалий. В связи с этим представляется правомерным предположение о формировании в предметном пространстве политической экономии в широком смысле особого синтетического
183
направления исследований, в котором с известной долей условности целесообразно выделить три основных уровня. Первый представлен комплексными и синтетичными учениями Й. Шумпетера, М. Туган-Барановского, Н. Кондратьева. Для второго уровня характерно сочетание, синтез отдельных составляющих стоимостного, по-лезностного и социального направлений. Примером может служить предметное содержание экономической метапарадигмы. Третий уровень связан с поисками возможностей интеграции результатов научных исследований и некоторых научных и вненаучных практик человекознания, имеющих дело с человеческим бессознательным и подсознательным.
Комплексное исследование накопленного научного потенциала есть необходимое, но недостаточное условие адекватного научного отражения современных переходных экономических процессов - и глобальных, характерных для мировой цивилизации в целом, и локальных, охвативших отдельные регионы мира и страны. Способом движения противоречия между масштабами и глубиной указанных процессов и уровнем их фундаментального теоретического отражения может стать разработка экономической теории переходного общества как неотъемлемой составляющей политической экономии в широком смысле, исследующей особое направление проблематики богатства - его переходные формы. Речь идёт, прежде всего, о мировом сообществе, в котором доминируют переходные, а не стационарные процессы (первый предметный уровень). Особенности социально-экономического развития новых независимых государств могут найти отражение в разработке переходного варианта социализированной экономической метапарадигмы. Адекватным ей является предметный уровень (второй), представленный проблематикой переходных форм богатства в противоречивом триединстве его основных составляющих - стоимостной, полезностной и социальной. Имеющиеся теоретические разработки делают правомерным предположение об императивах выделения в его (уровня) рамках четырёх предметных областей - теоретикометодологической, микро-, макро- и мегаэкономической. Первая посвящена рассмотрению общих основ, закономерностей и тенденций переходного общества и переходной экономики, а последующие три - изучению специфики проявления этих общих основ на микро-, макро- и мегаэкономическом уровнях, а также особенностей относительно самостоятельного движения и взаимодействия переходных процессов в пределах каждого из указанных уровней национальной экономики.
Итак, предметное пространство политической экономии в широком смысле является единым и в значительной мере структурированным (таблица). Вместе с тем ему присущи незавершённость и открытость: и эндогенная - "белые пятна" встречаются даже в хорошо известных направлениях, уровнях и областях, и экзогенная -во-первых, критерии структуризации могут быть иными, а во-вторых, нужно учитывать и мощную экспансию иных наук и вненаучных практик. К примеру, в рамках второго уровня синтетического предметного направления может быть выделена особая область, представленная экономической синергетикой. Её объект - экономическая система как сверхсложное самоорганизующееся и саморазвивающееся человекоразмерное образование, эволюционирующее в рамках универсума. Среди наиболее актуальных целесообразно выделить такие её предметные проблемы, как
184
экономическая синергия и диссипация. Интеграция в рамках экономической синергетики системного, эволюционного, элевационного и других подходов важна не только для адекватного исследования её собственной проблематики, но и в качестве инструмента изучения богатства как триединства стоимостной, полезностной и социальной составляющих, что чревато выделением его синергической составляющей.
Строение предметного пространства политической экономии в широком смысле
Пространство				
Содержание	Направления		Уровни	Области
БОГАТСТВО	Экономическое	Стоимостное (стоимостная форма богатства)	I. Стоимостные формы богатства и видимые связи между ними	
			II. Причины и источники стоимостного богатства	
			III. Социально-экономическая проблематика богатства, отношения людей в производстве жизни	Производственные отношения: 1)капиталистические 2)	социалистические 3)	в переходных обществах 4)	во всемирном хозяйстве
		Полезностное (полезностная форма богатства)	I. Полезносгные формы богатства и первичные абстракции	
			II. Причины и источники полезностного богатства как совокупности экономических благ	1) теория факторов производства и триединый источник богатства 2) теория предельной полезности. Полезностное богатство с позиций субъекта-потребителя
			III. Богатство как средство удовлетворения потребностей и как результат усилий	1) микроэкономические аспекты богатства 2) макроэкономические аспекты богатства
185
Пространство				
Содержание	Направления		Уровни	Области
БОГАТСТВО		 Социальное	Социальное (социальная форма богатства)	I. Выделение социального богатства из экономического. Человек-личность как главная составляющая богатства	
			II. Причины и источники социального богатства. Очеловечивающая деятельность как его субстанция. Институциональная проблематика.	1)	человек как индивидуальность в процессе самодеятельности 2)	общественный человек в процессе очеловечивающей деятельности 3)	общественный человек во взаимосвязях с универсумом
			III. Деятельный человек как противоречивое триединство индивидуального, ассоциированного и универмсумного	
		Синтетическое (синтетические формы богатства)	I. Учение Й.Шумпетера, М.Туган-Барановского, Н.Кондратьева	
			II. Сочетание, синтез различных аспектов и форм богатства	
			III. Возможности интеграции результатов научных исследований и ненаучных практик	
		Переходные формы богатства	I. Переходные процессы в глобальной и региональных экономиках	
			II. Переходные процессы в национальной экономике	1) теория и методология переходной экономики 2)переходная микроэкономика 3)переходная макроэкономика 4)переходная мегаэкономика
Начавшийся в 80-90-е годы XX века и продолжающийся поныне методологический бум и связанная с ним интенсивная разработка проблематики методологии и философии экономической науки, прогресс истории экономических учений и эконо
186
мической истории свидетельствуют об обретении научной экономической самореф-лексией статуса интеллектуального предметного направления политической экономии в широком смысле. Впрочем, эта проблематика требует специального осмысления и обсуждения.
Таким образом, политическая экономия в широком смысле не только исторична, но и вполне современна, открыта в будущее и в таком качестве вправе претендовать на то общее, что отличает её от детей и внуков и что роднит с ними. Диалектике общего, особенного и единичного следуют все науки1. Не пора ли признать это и учёным-экономистам? Разве политическая экономия в широком смысле1 2 имеет меньше прав на то, чтобы её имя собственное носила наша наука, чем, к примеру, экономическая теория или теоретическая экономика? Согласимся, отнюдь не меньше.
1 Например, химия является признанной матерью многочисленных химий - общей, неорганической, органической, коллоидной, физической и т. д., соотносится с ними как общее с особым и единичным. Это верно для математики, физики, биологии, географии, психологии ит. д.
2 Признание политической экономии в широком смысле актуализирует проблематику политической экономии в узком смысле. До соответствующих исследований можно предположить существование нескольких таких узких смыслов, представляющих особые направления, области или проблемы предметного пространства. Например, активно развивающиеся «новая политическая экономия», «институциональная политическая экономия» и «глобальная политическая экономия» могут быть охарактеризованы как особые области и/или направления политической экономии в широком смысле.
187
В.В. Чекмарев
Озеро с отбитыми краями (возвращение политической экономии)
Какой национальности наш мозг? В абстрактном смысле, наверное уже и нельзя говорить об одинаковых для всего мира экономических процессах. Экономика — в психологии. Психология — только в культуре. Сфера образования, целью которой является подготовка к труду и социальным коммуникациям, очевидно, такую свою роль выполняет ни в полной мере. Зададимся вопросом, является ли целью изучения экономических дисциплин в вузах в том, что бы студенты научились действовать в тех или иных экономических ситуациях. Некоторое время назад на страницах российских СМИ была развёрнута то затихающая, то разгорающаяся дискуссия. С точки зрения её участников с одной стороны были временами диаметрально противоположными, а с другой стороны, с учётом сегодняшних реалий — вызывают, по меньшей мере, улыбку. Так например, заведующий кафедрой политэкономии МГТУ им. Н.Э. Баумана, Заслуженный деятель науки РФ, д.э.н., проф. В.Д. Камаев дал интервью «Российскому экономическому журналу», суть которого заключается в необходимости преподавания координально нового курса политэкономии. Глубоко уважая В.Д. Камаева нельзя не отметить, что его суждения можно обобщить как суждения о том, что производить, как производить, как производит, для кого производить. Сегодня весьма очевидно, что эти вопросы не определяют предмет политической экономии.
Проблематика в обозначении предмета политической экономии достаточно очевидна с ссылками на недавно изданные работы [1, 2]. Сегодня суть перестройки преподавания экономики (экономических дисциплин) видится не в изменении учебного процесса (самостоятельная подготовка студентов, НИРС и УНИРС, улучшение содержания и методических форм), а в ином. Наши нейроны элементо-памяти специфичны. А это означает, что когда мы обучаемся — не важно чему! — мы формируем элемент опыта. Он включается в материал памяти и если бы нейроны были только сенсорные, моторные, командные, то они бы выполняли в любой культуре одни и те же функции, но наш мозг не машина. А это означает, что когда мы развиваемся в той или иной культуре, то мы формируем в ней разные поведенческие акты. Тем самым вопрос — в чьих интересах? — усиливается и тренд развитие политической экономии можно обозначить как культурная нейроэкономика.
Завкафедрой политической экономии МГУ им. М.В. Ломоносова А.А. Пороховский, один из главных идеологов развития современной политической экономии остаётся на позициях согласно которых политическая экономия — это наука об экономических законах функционирования и развития общественного хозяйства, одной из исторических форм которого стало рыночное хозяйство [3]. Очевидно, что позиция А.А. Пороховского энциклопедически
188
выверена, но не исключает возможной дискуссии. Свидетельством такой возможности является публикация Р. Гринберга «Возвращение политической экономии (о книге А. Бузгалина и А. Колганова “Пределы капитала: методология и онтология”) [4]» [5]. Можно так же сослаться на позицию Генерального секретаря Совета Межпарламентской Ассамблеи Содружества Независимых Государств, д.э.н., проф. М.И. Кротова, который считает, что «современная политическая экономия — наука об институтах (формальных и неформальных правил, традициях и привычках, организациях и механизмах), определяющих поведение хозяйствующих субъектов» [6. С. 8].
Коллега А.А. Пороховского д.э.н., проф. П. Покрытан [7] включаясь в дискуссию о судьбе политической экономии ссылкой на М. И. Воейкова [8] подчёркивает, что дискуссия имеет особую актуальность определяя её реставрацией капитализма в современной России. Старший научный сотрудник ИЭ РАН, д.э.н., проф. А. Либман [9] позицианирует утверждение, что нормативное определение классической политической экономии не может дискутироваться без учёта обширной литературы существующей на Западе. И здесь нельзя не согласиться имея в виду текст обращения Учредительной конференции Международной политико-экономической Ассоциации стран СНГ, в котором отмечается, что в последние годы в российской экономической науке стали проявляться негативные тенденции, обусловленные недооценкой значимости теоретико-экономического знания, игнорирование его методологической роли, снижением численности студентов и аспирантов по специальности «экономической теории», заменой «экономической теории» на некую «общую экономику», снятием курса «история экономических учений». Но даже там, где экономическая теория преподаётся, она представлена преимущественно неоклассическим направлением. Между тем социально-экономическая практика, в том числе мировой кризис 2008-2010 годов свидетельствует о важности обращения к фундаментальной экономической теории, представленной методологией политико-экономического анализа. [10].
Политико-экономический подход, как один из подходов являющихся теоретической базой любого фундаментального теоретического исследования не являет собой упаковку ветхих идей вульгарных буржуазных экономистов прошлого, тех самых «экономизирующих мудрецов», которые не замечают исчерпания потенций традиционных производительных сил [11]. В дискурсе данного утверждения можно вспомнить слова Е. Писарева [12] перефразировав которые отметим, что политическая экономия не есть догмы экономической науки, т. е. не есть бесполезная истина. ИСТИНА.
Именно истинность политической экономии как науки, отвечающей на вопрос — в чьих интересах? — на наш взгляд и скрывается тайна изгнания политической экономии из учебных планов вузов России. Введение курса «Основы экономической теории» (и его модификаций) не стало творческой переработкой достижений мировой экономической мысли [13].
Особо следует отметить наличие попыток создания альтернативных теорий марксистской политэкономии [14; 15; 16]. Вероятно, эти попытки вряд ли могут
189
быть рассмотрены как продуктивные. Дело в том, что производственные отношения и производительные силы ныне принципиально изменили свое содержание за счёт расширения факторов производства, изменения роли человека в процессах хозяйствования, а так же усиления взаимообусловленности всех систем экономических взаимодействий. Но нельзя не согласиться с А.А. Пороховским, который напоминает, что в четырехсотлетней истории политической экономии были разные периоды. Однако сегодня само развитие экономики и общества даёт новый импульс прогрессу этой науки: от неё ждут адекватного системного отображения глобализируемого мирового хозяйства и хозяйств национальных. Выполняя эту нелёгкую миссию, важно обращаться к урокам истории политэкономической мысли, которые помогают избежать повторения ошибок, хотя, разумеется, не дают готовых рецептов. Согласование интересов в современном мире — дело исключительно сложное [17].
Литература
1.	Политическая экономия России: динамика общественного договора в 2000-х годах. Избранные труды Института национального проекта «Общественный договор», 2000—2009 / составители А.А. Аузан, А.В. Золотов, А.А. Ставинская, В.Л. Тамбовцев. — М., 2010. — 720 с.
2.	Арсланов В.В. «Генеалогия знания» о формировании политической экономии (научный доклад). — М.: Институт экономики РАН, 2008. — 41 с.
3.	Пороховский А.А. Политическая экономия — основа и стержень экономической теории. / Экономист, 2012, № 1 — С. 61—74.
4.	Бузгалин А.В., Колганов А.И. Пределы капитала: методология и онтология. Реактуализация классической философии и политической экономии. - М.: Культурная революция, 2009.
5.	Гринберг Р. Возвращение политической экономии. II Вопросы экономики. 2011. №10-С. 148-154.
6.	Кротов М.И. Политико-экономические проблемы российской модернизации. // Проблемы современной экономики. 2010. № 2. — С. 8—14.
7.	Покрытан П. «Рабочий вопрос» и дискуссия о конце классической политической экономии //Вестник Института экономики РАН. 2010. №4. — С. 74-83.
8.	Воейков М.И. «Рабочий вопрос» и конец классической политической экономии. // Политическая экономия и воспроизводство. — М.: ИЗ РАН, 2009.
9.	Либман А. Замечания к дискуссии о судьбе политической экономии. // Вестник Института экономики РАН. 2010. № 4. — С. 84—90.
10.	Теоретико-методологический потенциал политической экономии — на службе экономической науке! Обращение Учредительной конференции Международной политико-экономической Ассоциации стран СНГ.
190
11.	Данилин Г. Производительные силы и проблема предмета политэкономии. / Мировая экономика и международные отношения. 1990. №11 — С. 80-86.
12.	Писарев Е. Вопросы преодоления догматизма в преподавании политической экономии. //Российский экономический журнал. 1987. №5. — С. 98-101.
13.	Сидорович А.В. Политическая экономия и создание современного курса экономической теории. // Экономические науки. 1990. № 9. — С. 81—86.
14.	Аникин И.М., Панов В. П., Аникин В. И. Геометаэкономия (теория альтернативы марксистской политэкономии) — М., 2002.
15.	Пороховский А.А. Политическая экономия: современные вызовы и перспективы. // Экономист. 2011. № 1. — С. 55—67.
16.	Лемещенко П.С. Политическая экономия: историческая ретроспектива, настоящее и будущее науки /Современная политическая экономия. — Минск, 2009.
17.	Пороховский А.А. Эволюция рыночной экономики в зеркале политической экономии // Российский экономический журнал. 2011. № 11. — С. 57—71.
191
В.Н. Черковец
Политическая экономия versus экономике: новое прочтение старых дискуссий
В современной научной и образовательной среде - не только российской, но и мировой - стало фактически общепризнанным противопоставление политической экономии и экономике («неоклассический синтез») как разных экономических наук, не имеющих общего предмета изучения. В российской официальной классификации эти дисциплины и ряд других объединили под «крышей» одной области исследования с названием «общая экономическая теория». В связи с этим и возникает проблема общего предметного основания частей этого теоретического агрегата, в центре которого находится политическая экономия и современный экономике в составе микроэкономической и макроэкономической теорий. Конструктивное обсуждение этой темы невозможно без её увязки с рассмотрением структуры многодисциплинарной современной экономической науки как системы отраслей научного знания. В 19 веке экономическая наука понималась в литературе и в образовании как экономическая теория, а последняя отождествлялась с политической экономией. И это отвечало реальному положению дел в сфере экономически знаний того времени. Никакой другой науки, изучающей источники создания и распределения общественного (национального) богатства не было. Появление ростков, зарождение экономической мысли уходит в далёкую древность, и мы не будем здесь заниматься её историей.1 Теоретическую форму экономическое знание стало постепенно приобретать в 17-м веке вместе со становлением и развитием капиталистического способа производства в работах меркантилистов. Фактом высочайшего научного достижения явился выход в 1776 году «Исследования о природе и причинах богатства народов» А. Смита, ставшего затем фундаментом классической политической экономии, предметом которой всеми последователями Смита, включая последнего классика её домарксового периода Дж.Ст. Милля, определялось богатство общества (народов, стран, наций), создаваемое в сфере материального производства1 2.
Наука о богатстве народов
Н.Г. Чернышевский критиковал такое определение предмета политической экономии из-за поверхностного понимания богатства вообще как
1 См. Всемирная история экономический мысли в шести томах// гл.редактор В.Н. Черковец. Т. I «От зарождения экономической мысли до первых теоретических систем политической экономии»//Огв. ред. И.П. Фаминский. М.: Мысль, 1987.
2 «Этим предметом является богатство. Авторы работ по политической экономии провозглашают своей целью преподавание или исследование сущности богатства, законов его производства и распределения». Дж.Ст. Милль «Основы политической экономии». М.: ЭКСМО, 2007, С. 87.
192
чисто количественного различия в имущественном положении людей, превращающего политическую экономию в науку об обогащении. Не отвергая вообще категорию богатства, он дал своё определение предмета политической экономии, ориентированной на рост материального благосостояния трудящихся, «измеряемого потребностями человека», «а не превосходством его по имуществу над другими»1. Такое понимание богатства не адекватно, конечно, капиталистической системе и поэтому не может, на наш взгляд, служить определением предмета политической экономии ни в широком смысле (для изучения различных общественно -экономических систем), ни в узком смысле -для политической экономии капитализма как марксистского, так и домарксистского классического направления. Однако позиция Чернышевского иногда фигурировала в советской политической экономии (в т.ч. в одной из ранних работ автора этой статьи) как аргумент непризнания проблемы богатства в определении предмета марксистской политической экономии. Возможно, с формальной стороны для этого имеются основания, поскольку Маркс писал в предисловии к первому изданию 1-го тома «Капитала»:«Предметом моего исследования в настоящей работе является капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения производства и обмена».1 2 Ф. Энгельс определил предмет политической экономии в «широком смысле» как науки «...о законах, управляющих производством и обменом материальных жизненных благ в человеческом обществе, ...об условиях и формах, при которых происходит производство и обмен в различных человеческих обществах и при которых всякий раз происходит распределение продуктов»3. В.И. Ленин выделял в качестве собственного предмета политической экономии производственные отношения. К такому же пониманию пришла многолетняя весьма содержательная дискуссия советских экономистов-теоретиков в 20-х гг. прошлого века, подчеркнув взаимосвязь производственных отношений с производительными силами (как формы и содержания способа производства). Определение политической экономии как науки о производственных отношениях во взаимодействии с производительными силами в различных общественно-экономических формациях было поддержано известной дискуссией в ноябре 1951 г4. Последнее разделялась
1 Чернышевский Н.Г. «Примечания к «Основаниям политической экономии Милля», полное собр. соч., Т. IX, С.30.
2 Маркс К. «Капитал», том первый. М.: Госполитиздат, 1949, С. 4.
3 Энгельс Ф. Анти-Дюринг. ОГИЗ - Госполитиздат, 1948, С. 137,140.
4 На материалах дискуссии И.В.Сталин написал работу «Экономические проблемы социализма в СССР» (1952 г.), где в полемике с экономистом Л.Ярошенко, отстаивал эту точку зрения. Л.Ярошенко отрицал необходимость единой политической экономии для всех формаций, мотивируя это так, что каждая формация имеет свои специфические законы. Что касается предмета этой науки, то политическая экономия досоциалистических обществ изучает производственные отношения, политическая же экономия социализма имеет своим предметом «рациональную организацию производительных сил и планирование народного хозяйства». Это связано, по Ярошенко, с тем, что производственные отношения при социализме перестают быть тормозом развития производительных сил, утрачивают своё
193
(с некоторыми акцентами роли производительных сил и надстройки в формулировках) всеми выходившими позднее вплоть до 1988 г. учебниками и учебными пособиями88 и/ по политической экономии в широком смысле, дав толчок выходу в свет в 1954 году первого издания учебника «Политическая экономия», опубликованного под грифом Института экономики АН СССР1. По существу он явился исходным пунктом, родовой основой ещё трёх его изданий (последнее - в 1962 г.), а также серии других учебников и учебных пособий по политической экономии, выходивших в 50-е, а затем в 60-80 годы* 1 2.
Но противоречит ли такое понимание предмета и задач политической экономии её определению как науки о «богатстве»? Ответ зависит от того, с какой стороны, в каком ракурсе рассматривать богатство. Маркс, например, начинает изложение в «Капитале» с констатации очевидного факта: «Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, является огромным скоплением товаров, а отдельный товар - его элементарной формой. Наша исследование начинается поэтому анализом товара»3. Итак, предмет исследования предстаёт как богатство, но не вообще, каким оно является в общеисторическом смысле независимо от специфики определённого этапа развития общества. Общеэкономическое понятие богатства, по Марксу, предполагает скопление полезных для потребления вещей, созданных взаимодействием труда и природы (Маркс цитирует афоризм В. Петти: «Труд -отец богатства, земля -его мать»), «Потребительные стоимости, - пишет он,-образуют вещественное содержание богатства, какова бы ни была его общественная форма»4. Общественная же форма богатства определяется господствующим типом производственных отношений, в данном случае (в «Капитале») капиталистическими производственными отношениями, при которых полезные вещи (продукты) производятся как товары, т.е. для обмена или их
сколько-нибудь самостоятельное значение и становятся частью рациональной организации производительных сил. В ответ Сталин доказывал, что и при социализме производственные отношения, устаревая, могут стать (и это подтвердила советская практика) тормозом развития производительных сил. Они же, обновленные, выступают «главным двигателем» их развития. Производственные отношения, взаимодействуя, никогда не сливаются с производительными силами, ибо образуются как отношения между людьми, а не как отношение людей к природе. Именно их субстанциональная и относительная самостоятельность в движении и развитии предопределяет, добавим мы, возможность быть объектом-предметом изучения особой науки - политической экономии.
1 Авторский коллектив: Островитянов К.В., Шепилов Д.Т., Леонтьев В.А., Лаптев И.Д., Кузьминов И.И.,Гатовский Л.М., Юдин П.Ф., Пашков А.И., Переслегин В.И., Старовский В.Н.
2 Двухтомный курс под редацией Н.А.Цаголова, (три издания 1963 г - 1973/74), 4-х томная политическая экономия под редакцией Г.А.Козлова (1970-1973), двухтомник под редакцией А.М. Румянцева (пять изданий 1973-1983), в которых теория социализма излагалась в отдельных томах. В однотомном формате вышел учебник под редакцией В.А. Медведева, завершивший весь этот ряд изданий в советское время (1988).
3Указ.соч., С. 41
4 Там же. С. 42
194
продажи на рынке. Поэтому не скопление потребительных стоимостей образует, по Марксу, богатство капиталистического общества, а масса производимых товаров, представляющих единство потребительной стоимости и стоимости, выступающей на рынке в форме меновой стоимости, цены. Поэтому в исходном пункте богатство этого общества имеет двойственный характер, отягощено с самого начала внутренним противоречием, истоки которого в двойственном характере труда, создающего товар. Но это элементарная (в логическом отношении абстрактная, простейшая) форма. На её основе возникает и развивается (логически развёртывается) более сложная форма - денежное богатство, а оно превращается в высшую, господствующую форму богатства буржуазного общества - «самовозрастающую» стоимость, капитал, разветвляющийся в системе своих разновидностей. Не только сущность, но и сложную иерархическую структуру экономического богатства капиталистического общества определяют капиталистические производственные отношения, отражаемые всей системой категорий марксистской политической экономии капитализма. Поэтому с точки зрения марксистской методологии нет оснований отторгать определение политической экономии как науки о богатстве (общественном, национальном, народном, государственном, коллективном, корпоративном, индивидуальном), если богатство рассматривается и исследуется сквозь призму производственных отношений конкретно-исторического типа. Другое дело, что соображения идеологического порядка могут представить аргумент в пользу целесообразности такого «отторжения».
Своеобразный пример такого «отторжения» явил ни кто иной , как архитектор первой систематизации неоклассики А. Маршалл. Идя по стопам У. Джевонса, он вслед за ним отошёл от своего знаменитого предшественника в политической экономии Дж.Ст. Милля. Маршалл не только изменил название науки на «экономике», но и внёс поправку в формулировку её предмета: «...Она, с одной стороны, представляет собой исследование богатства (классическая традиция - автор статьи), а с другой - образует часть исследования человека», ту «часть», которая касается формирования в процессе повседневного труда его характера, образа мышления, отношения с товарищами, работодателями и их служащими.1 Такое расширение предмета политической экономии рыночнокапиталистического хозяйства имело, конечно, целью придать последнему человеческое лицо, а науке гуманно-этическую настроенность. Вместе с тем оно сопровождалось уходом от остросоциального вопроса «старых» классиков об источниках богатства и как оно распределяется в обществе, порождая неравенство в уровне жизни людей, заменой производственного подхода потребительским с иллюзией подчинения капиталистического производства удовлетворению потребностей людей. Подоплёка с явно с идеологическим привкусом, без которого, впрочем, никакая политэкономическая доктрина обойтись не может, хотя и провозглашает иное...
1 А.Маршалл. Принципы политической экономии I. М.: ПРОГРЕСС, 1983, С. 56.
195
Формулировки предмета экономике
Если Маршалл всё-таки оставил в предмете переименованной им политической экономии «половину» пространства проблеме богатства, подчёркивая свою преемственность с классической теорией, то современный экономике («неоклассический синтез»), генетически ведущий своё происхождение и опирающийся на исходные принципы маршаллианской неоклассики, «богатству» в определении своего предмета места не нашёл. Уже автор первого учебника по экономике П.Самуэльсон из всех известных ему определений её предмета, в т. ч. и как науки о богатстве, выбрал и отредактировал следующее, в котором нет упоминания богатства: «Экономическая теория есть наука о том, какие из редких производительных ресурсов люди и общество с течением времени, с помощью денег или без их участия, избирают для производства различных товаров и распределения их в целях потребления в настоящем и будущем между различными людьми и группами общества»1. В одном из распространённых современных американских учебников говорится: «Экономикс - это исследование поведения людей в процессе производства, распределения и потребления материальных благ и услуг в мире ограниченных ресурсов».1 2 Конечно, в экономике проблема богатства не обходится. Категория капитала остаётся центральной в системе его понятий и сохраняет характеристику современной рыночной экономики как капиталистической системы. Экономикс есть экономическая теория современного капитализма с развившимся многообразием, в т.ч. фиктивных, иррациональных, виртуальных, видов капитала, приносящих прибыль и образующих главное содержание национального богатства тех стран, где капитал определяет тип экономики. Это может подтвердить и международная Система национальных счетов (СНС), ориентирующаяся в статистической модели национального богатства на его структуру в развитых странах3. Но в определении своего предмета экономике не хочет упоминать главный элемент той экономической системы, которую он отражает в соответствии со своими методологическими принципами. Можно предположить, что управляет здесь тот же (взявший теперь верх) мотив, что обозначился у Маршалла: стремление избежать в самом определении науки какой-либо намёк на острую социальную проблему бедности и богатства и его крайне фетишизированные финансовые формы, «гуманизировать» современный строй капитализма, подменить цель хозяйствования и соответственно «уточнить» предмет и задачи экономической теории. «Экономикс исследует, - сказано в том же учебнике, - проблемы эффективного использования ограниченных производственных ресурсов или управления ими с целью достижения максимального удовлетворения материальных потребностей человека»4.
1 П.Самуэльсон « Экономика/economics». 5-е издание. М.: Прогресс, 1964, С. 25
2 Кемпбелл Р. Макконнелл, Стэнли Л.Брю «Экономикс I.» М.: «Республика», 1993, С. 18.
3 См. Национальное богатство и национальный продукт //под ред. В.Н. Черковца, М; Рыбинск: «Офис 2000», 2010, с. 38.
4 Там же. Кемпбелл Р. Макконнелл...В другом американском учебнике даётся то же, но
196
120 лет прошло с тех пор, как преобразованная в экономике политическая экономия начала своё шествие на поле экономической теории в пространстве экономической науки и в университетских аудиториях в мундире микроэкономики, сшитом по маршаллианским лекалам. Вторую половину этого пути экономике прошагал, переодевшись в более просторный костюм, скроенный по модели «неоклассического синтеза», включившего в себя фрагмент кейнсианской макроэкономики. Можно считать, что именно с этим обстоятельством связан и корректив в формулировке предмета и цели исследования Экономикса, исключившего из этой формулировки понятие богатства. Прокламирование Дж. Кейнсом усиление роли государства как антикризисного регулятора капиталистической экономики мерами кредитной и бюджетной политики, практический курс американского президента Ф.Рузвельта в преодолении послекризисной депрессии и в одновременном проведении мощной социальной политики 30-х гг., а также осуществлении военных программ в первой половине 40-х гг., послевоенное развитие экономики США и западноевропейских стран при сильном регулирующем участии правительств - всё это отдавалось рефлексией и в западной обществоведческой мысли. Появились понятия «социальное государство», «смешанная экономика», «социальное рыночное хозяйство», «социально-ориентированная экономика». Не осталась в стороне и неоклассическая экономическая теория капитализма - экономике, объявив своей целью удовлетворение материальных потребностей людей, рост их благосостояния. Является ли это принятием формулы социалистического хозяйствования? Нет, разумеется, хотя Я. Тинберген выдвинул идею конвергенции современного капитализма и социализма. П. Самуэльсон развил эту идею в тезисе о превращении современной рыночной экономики в «смешанную экономику», но, вызвав широкий фронт критики своих американских коллег, поспешил отречься от понимания этой формулы, как стирания принципиальных различий между экономическими системами капитализма и социализма. Что касается Кейнса - родоначальника макроэкономики, - то он, фактически учитывая опыт планового бескризисного хозяйства и крупные успехи в индустриализации СССР, категорически не принимал путь социалистического развития и даже решительных социальных программ Рузвельта, выступая за меры восстановления докризисного состояния экономики США и государственного обеспечения нормального функционирования частно-корпоративного капитала. Если, таким образом, макроэкономический подход в экономике не мотивирован признанием необходимости перехода к социалистической системе, то теоретически объяснить его формулировку предмета и задач исследования можно, видимо, только уходом
менее точное определение предмета и задачи экономике: «Экономика - это дисциплина, изучающая, каким образом общество с ограниченными, дефицитными ресурсами решает, что, как и для кого производить». С. Фишер, Р. Дорнбуш, Р. Шмалензи «Экономика/economics». М.: Дело, 1993, С. 1. Но, как известно, в рыночной экономике общество в целом или государство заранее в плановом порядке не формируют для неё производственную программу, направленную на удовлетворение потребностей людей.
197
от анализа специфических отношений и целей хозяйствования при капитализма и рассмотрение последнего с точки зрения общеисторических основ экономики. Впрочем, это - старая болезнь, которой изначально страдала даже классическая политическая экономия: смешение общего и специфического, средств, орудий производства с капиталом, труда вообще с наёмным трудом, земли с частной собственностью на землю и т.п. Экономикс не является изобретателем такой методологии, он продолжает следовать этой традиции, которая весьма помогает уходить от проблем выяснения сущности явлений, разгадки тайн товарно-денежного фетишизма, исследования причин социальной дифференциации в обществе. Отсюда и характеристика капиталистической экономики как рыночной системы, нацеленной на более полное удовлетворение материальных потребностей людей. Естественная подчинённость производства в конечном счёте потреблению человека превращается, таким образом, в специфическую установку капиталистического способа производства.
Однако вопрос о предмете современной экономической теории, при всё том, что господствующие в ней позиции занимает экономике как символ неоклассического синтеза, не замкнут границами этого «мейнстрима». Развивается и претендует на место «под солнцем» старый, «вебленовский» институционализм. С большим напором в ряды ранее известных направлений вторгается его конкурент - «неоинституционализм». Раздаются голоса отпочковавшихся и претендующих на самостоятельность теории эволюционной и переходной экономики. Воюет за признание теоретической науки «национальная экономика». И, конечно же, не исчезла с современного поля экономической теории политическая экономия, сохранившая не утратившие и сегодня свою актуальность и научную значимость достижения классической политической экономии как в смитовско-рикардианском, так и в марксистском вариантах. Вместе с тем она продолжает применять и развивать дальше их методологические и теоретические традиции, используя не только подходы, но и результаты их исследований как инструменты экономического анализа современной реальности с её многообразием типов экономических систем. Иначе говоря, старая 400-летняя политическая экономия не утратила своё научное «ядро», защищает от критики свои теоретические разработки и открытия и доказывает свою способность не только познавать и объяснять новейшие экономические процессы, но и прогнозировать доступные её научным методам изменения в содержании и структуре производственных (экономических) отношений. Кроме того, нельзя исключить из рубрики «экономическая теория» её историю, а в месте с ней и более широкую историю экономической мысли и экономическую историю, в которой экономическая теория видит взятый во времени свой общий материальный объект. При такой «многочленной» современной структуре экономической теории (а она, за исключением «национальной экономики», отнесённой к классу /«специальности»/ конкретно-экономических наук, и с добавлением «методологии экономических наук» официально не без теоретических оснований и практических соображений признана классификатором российской ВАК) ей должно отвечать такое определение предмета, которое так
198
или иначе объединяло бы все названные части в одной системе. Таким интегрирующим понятием являются экономические отношения, рассматриваемые в пространстве (теоретике - логический блок) и во времени (исторический блок). Весь первый блок ВАК относит к одной области исследования под названием «общая экономическая теория». Второй блок делится на две области соответственно двум экономико-историческим наукам, четвёртую область составляет «методология экономических наук», предмет которой можно определить как методология исследования экономических отношений. Ещё более сложную структуру представляет собой экономическая наука как отрасль всей науки в целом и как систем а экономических знаний (наук) - общетеоретических, конкретно-экономических, отраслевых, специальных; фундаментальных и прикладных.
Таким образом, учитывая глубокую дифференциацию современной экономической науки, неправомерно её отождествлять ни с экономической теорией, ни с общей экономической теорией, ни с политической экономией, ни с какой-либо иной особой экономической наукой. В свою очередь, ни одна из названных и других отдельных экономических наук не может претендовать на то, что только она имеет право на монопольное представление экономической науки. Совершается элементарная логическая ошибка, когда, например, точное высказывание «политическая экономия есть экономическая теория и экономическая наука» превращают в выражение «экономическая теория или даже экономическая наука это - политическая экономия»1.
1 До 19 века политическая экономия, экономическая теория и экономическая наука воспринимались и употреблялись в экономической литературе как тождественные понятия. И для этого были основания, поскольку конкретно-экономические дисциплины (статистика, математическая статистика, демография, бухгалтерский учёт, финансовая наука, наука об управлении хозяйством), как, впрочем, и историко-экономические науки, стали складываться фактически только в 19 веке, более заметно во второй половине этого века. Подробно см. «Всемирная история экономической мысли» в шести томах. Т.Т.2,3 //Гл. редактор В.Н. Черковец, отв. редакторы томов Л.Н. Сперанская, Е.Г. Василевский. М.: Мысль, 1988, 1989. Но по традиции и, видимо, в силу неразвитости конкретноэкономических дисциплин политическую экономию по - прежнему считали монопольным представителем и экономической теории и экономической науки. Такое понимание мы найдём и у Д. Рикардо, и у Дж.Ст. Милля, и у К. Маркса, и у А. Маршалла, который затем с экономической наукой отождествил economics, хотя ранее сам вместе со своей супругой написал труд по экономике промышленности. Но даже в 20-м веке, когда особенно после первой мировой войны развернулся бурный процесс появления и развития конкретных общих, частных и специальных экономик, в т.ч. и в СССР, продолжала часто встречаться упомянутая терминологическая путаница. Её можно увидеть и на страницах изданий нового века, даже в новейших учебных пособиях, несмотря на то, что в мировой науке, в т.ч. и в России, давно сложился и признан научным сообществом и образовательной системой целый комплекс экономических наук.
199
Политическая экономия и экономике
Сложнее вопрос о соотношении политической экономии и общей экономической теории. Главный пункт этого вопроса - соотношение политической экономии и экономике1. Сегодня их преимущественно различают как разные теории, в лучшем случае как разные направления в рамках общей экономической теории, в худшем (для политической экономии) - отводят ей место лишь в истории науки и наделяя только экономике (неоклассический синтез) статусом современной общей экономической теории. Однако проблема требует более внимательного рассмотрения. Речь идёт в данном случае прежде всего о классической политической экономии как домарксового периода, так и марксистской с их современными продолжениями, а не о так называемой «новой политической экономии», заявляемой на неоклассической основе с конца прошлого и начала наступившего века некоторыми профессорами американских университетов. «Новичок» опирается на ту же методологическую основу и парадигмальную теоретическую концепцию полезности, что и экономике, и поэтому соотношение политической экономии с ним логически является производным фрагментом. «Ренессансная» (позволим себе назвать её так) политическая экономия американцев вместе с тем принципиально расходится с изначальной неоклассикой, вводя в предмет своего анализа экономическую политику государства, против чего, как и против влияния идеологии, решительно возражал Маршалл. Собственно одним из аргументов отказа от термина «политическая экономия» было присутствие в нём слова «политическая», указывающего якобы на вторжение политики в экономические процессы, которые управляются, по Смиту, «невидимой рукой» рынка. Маршалл исповедовал концепцию свободного, конкурентного рынка, lassez faire, и в этом смысле полностью продолжал линию смитианской классики. Поэтому, между прочим, Д. Кейнс связывал неоклассику с продолжением, преемственностью с классическим направлением и относил Маршалла прямо к классикам. Можно думать, что Кейнс - противник lasses faire - признал бы «родство душ» с «новой политической экономией». Что касается соотношения классической политической экономии и маршаллианского экономике по их предмету, то здесь надо, видимо, различать, с одной стороны, объективную реальность, фактически исследуемую и отражаемую в содержании данной науки, и, с другой стороны, субъективное авторское понимание, определение и формулирование её предмета. Если
1 На эту тему см. публикации сотрудников кафедры политической экономии экономического факультета МГУ: В.Н. Черковец «Политическая экономия», раздел III «За возрождение политической экономии как науки и учебной дисциплины», М.:ТЕИС, 2005; А.А. Пороховский «О некоторых современных методологических и методических вопросах экономической теории», В.Н. Черковец «Предметная область и методология политическаой экономии как общетеоретической науки» в «Материалах Ломоносовских чтений экономического факеультета МГУ им. М.В. Ломоносова за 2005-2006 гг.», М.: 2006; А.А. Пороховский «Политическая экономия: размышления по поводу современных тенденций», глава 2 в монографии ««Капитал» и экономике» - выпуск 3, под ред. В.Н.Черковца, М.: ТЕИС, 2009.
200
руководствоваться последним, то мы найдём те или иные различия и между самими классиками - Смитом, Рикардо, Миллем, между ними и Марксом, между разными представителями марксистской литературы. Но фактически все они имеют дело с экономическими (производственными) отношениями, причём капиталистического типа (если оставить в стороне вопрос о политической экономии социализма), при которых (можно добавить, не изменяя существа дела) происходит производство, обмен, распределение, потребление национального (общественного) продукта и национального (общественного, народного) богатства. Такое определение предмета политической экономии вполне распространимо и на главный труд Маршалла «Принципы экономике» несмотря на особенности его собственной формулировки, упоминавшейся выше в нашей главе1. Из анализа содержания его произведения можно сделать вывод, что под названием «Economics» Маршалл представил ни что иное, как первоначальный вариант неоклассической политической экономии. На его основе продолжали и продолжают разрабатываться различные ответвления теоретической неоклассики, новые и современные систематизированные варианты в виде учебников «Экономикс». Их также, на наш взгляд, не следовало бы оставлять за бортом политической экономии капитализма. В этой связи целесообразно обратить внимание на некоторые соображения методологического характера.
Во-первых. Экономические отношения определённого типа, как и любой другой объект - предмет, могут исследоваться всесторонне как целостная экономическая система или же с какой-то определённой стороны, частично. В последнем случае предмет изучения ограничивается, сужается, но он не выходит из области данных экономических отношений, а, следовательно, остаётся предметом науки, его изучающей с целью познания закономерностей функционирования и развития производства, обмена, распределения продуктов и их производственного и личного потребления. Часто можно услышать и прочитать, что поскольку экономике занимается преимущественно обменом, меновыми отношениями, он не может именоваться политической экономией. Однако обмен - это важнейшая сфера экономических отношений. Она, по сути, находилась у истоков зарождающейся политической экономии как её «начальный» предмет и на всех этапах её развития всегда входила как составная часть в структуру её предмета. А.Смит «естественное» стремление индивида
1 Определяя вначале некоторые основные понятия своего труда, Маршалл после общей характеристики «богатства» (которое входит, -напомним, - в его формулировку предмета economics) вводит понятия «производство», «потребление», «труд», «насущные жизненные средства», т.е продукты «для обеспечения существования и для обеспечения производительности труда», затем «денежный доход и торгово-промышленный капитал», «потребности», а всю вторую половину первого тома (книга IV) посвящает анализу непосредственного производства, его факторам и организации. Далее во втором томе рассматриваются обмен (рыночные отношения , меновая стоимость) и распределение национального дохода. Третий том посвящён в основном анализу прибыли, предпринимательскому доходу от управления, земельной ренте, т.е. тем категориям, которые Маркс характеризовал как превращённые формы прибавочной стоимости.
201
(товаровладельца) к обмену вводит как непременную предпосылку анализа разделения труда, создания стоимости всей рыночно-капиталистической системы. Концентрация гносеологических усилий авторов экономике на обмене, а не на производстве не перебрасывает получаемые знания в пространство другой науки, оставляя их в лоне политической экономии. Тем более что анализ производства благ (товаров) не выпадает вообще из поля зрения, а в «Экономиксе» Маршалла, как показано в сноске на предыдущей странице, занимает видное место и ведётся до специального рассмотрения обменного процесса. Правда, в дальнейшем у авторов Экономикс как науки и учебника исследовательский и преподавательский интерес к выяснению «источников и причин» создания материального богатства в производстве всё более ослабевает, но не исчезает. Не товар с его свойствами и не характер труда, создающего товар, его потребительную стоимость и стоимость, а функция (зависимость) спроса на товар от изменения его цены, т.е. феномен обмена, становится исходным пунктом анализа всей экономической системы (разумеется, рыночной). И этим подходом, экономике, конечно, отличается от классической политической экономии, но «работает» на том же предметном поле. Их различие в данном аспекте касается не предмета, а второй части их методологии - применяемого ими метода исследования и систематизации экономических категорий.
Во-вторых. Не может служить аргументом «отречения» экономике от политической экономии то, что он al ограничивает свой предмет в рамках экономических отношений историческими границами капиталистической рыночной системы (капитализмом), б/нацеливаясь на выяснение закономерностей её функционирования (статический подход) и в/опуская задачу исследования закономерностей её собственного дальнейшего развития (динамический подход, применявшийся, кстати, Й. Шумпетером, оставшимся «аутсайдером» по отношению к неоклассическому мейнстриму). Классическая политическая экономия, в т.ч. «Капитал» Маркса, тоже были по своему предмету политической экономией в узком смысле - экономической теорией капитализма, причём до Маркса классики также сосредоточивались на изучении закономерностей его функционирования, а не развития.
В-третьих. Некоторые видят отличие Экономикса от политической экономии в том, что авторы экономике ведут исследование на такой высокой ступени абстрагирования, когда утрачивается представление о конкретной реальности экономических процессов. Классики политической экономии тоже «работали» на высокой ступени абстракций, за что их беспощадно критиковали представители немецкой «исторической школы», обвиняя тех в отрыве от специфики национальных хозяйств и конкретных экономических явлений вообще. В чем же можно увидеть разницу в применении метода абстрактного анализа классиками и неоклассиками? Классики использовали силу абстрактного мышления для выявления сущности явлений, экономических законов, процессов, скрытых от глаз внешнего наблюдателя, не видимых хозяйствующими субъектами и проявляющихся зачастую в превращённых формах. Причём эти сущностные связи являются общими для всех стран, где утверждается строй капиталистической
202
рыночной экономики. Экономикс отвлекается не только от специфики национальных экономик (хотя имеются попытки соединить неоклассический синтез, т.е. экономике, с национальной конкретикой, например, К.Эклунд «Эффективная экономика. Шведская модель», М.: Экономика, 1991). Экономикс абстрагируется - и это главное - от познания внутренних связей экономических отношений данной системы, её субстанциональных экономических законов, главной цели, выражающей сущность капиталистического способа производства, основной «закон его движения» (Маркс). В Экономиксе работа научной мысли тоже идёт в поиске закономерностей, но на уровне явленческих, феноменологических отношений, где «причины» и «следствия» связаны функциональными зависимостями и постоянно меняются местами. Конечно, за такой уровень абстрагирования экономике (его предшественников Маркс называл за такой подход «вульгарными политэкономами») критикуют представители марксистской политической экономии. Представители же близкого к неоклассическому синтезу посткейнсианства, «старые» институционалисты и другие оппоненты чистой неоклассики обвиняют неолиберальный экономике за чрезмерную формализацию тех экономико-эмпирических связей и отношений, на изучение которых направлен их научный интерес, отвечающий интересу главенствующему в экономике классу собственников капитала. Формализация уводит, полагают они, от жизненно важных социальных проблем, от особенностей национальных экономик, от специфических проблем стран с переходной экономикой, от оценок новых явлений мирохозяйственного развития и их влияния на закономерности промышленного цикла внутри стран и в мировой экономике и т.д. В числе критиков такого рода и те, кто «педалирует» вопрос о «новой» политической экономии, поскольку экономике игнорирует, не включая в свой предмет, изучение экономической политики государства. Все указанные направления критики метода абстрагирования экономике (за исключением последнего) не имеют непосредственного отношения к вопросу о его предмете. Последнее же направление фактически выводит экономике за пределы традиционного поля политической экономии, видя в нём экономическую политику государства, т.е. включая в предмет политической экономии в одном варианте не только «базис» (экономику), но и «надстройку» (политику), в другом - только политику. К этому вопросу мы ещё вернёмся в связи намерением некоторых российских авторов примкнуть к такому проекту «восстановления» политической экономии.
В-четвёртых. Не является основанием для увода экономике из пространства политической экономии не только математизация его теоретических построений, но и «чрезмерное», как иногда справедливо пишут, увлечение математическим аппаратом в экономическом анализе и оформлении выводов, заслоняющем их содержание, качественную сторону экономических отношений. Однако экономические отношения, законы и явления, традиционно изучаемые политической экономией, имеют не только качественную, но и количественную стороны, выражаясь в экономических категориях как мере - единстве качественной и количественной определённости (собственность, стоимость, затраты труда, издержки производства, прибавочная стоимость, стоимость
203
рабочей силы, прибыль и её формы, заработная плата, макрокатегории -национальное богатство, национальный продукт, национальный доход и т.д.). Без количественного анализа политическая экономия не может обойтись. И здесь широчайшее, поле для применения математических инструментов. Никаких априорных границ, гносеологических запретов применения на этом поле математического метода не существует, за исключением одного условия: он может и должен использоваться в полную силу, насколько это отвечает задаче познания предмета. То, что классическая политическая экономия не прибегала к инструментам высшей математики, это вопрос времени, уровня читающей аудитории, возможностей и во многих случаях достаточности вербального логического доказательства добытых выводов. То, что некоторые современные теоретики «перенасыщают» свои опусы математическими упражнениями (у Маршалла, например, этого нет), допускают с помощью такого излишества некий «научный снобизм», не означает, что они вообще (объективно) покидают область экономических отношений.
Таким образом, можно заключить, что все рассмотренные различия между экономике и традиционной политической экономией связаны не с предметом, а с методом, методологическими принципами исследования экономических отношений и систематизации экономических категорий1. Именно эта часть методологии определяет существенные, принципиальные различия между двумя альтернативными ветвями (направлениями) современной политической экономии. Их как бы параллельное существование усложняет структуру последней, из которой нельзя извлечь и обособить и теорию переходной экономики, которая непременно вливается в политическую экономию в широком смысле, не ограниченную историческими рамками капиталистического способа производства. Её нынешнее обособление в особую самостоятельную дисциплину «трасформационной экономики», может быть оправдано (в какой-то мере) лишь тем, что «экономике», овладев позицией «мейнстрима» современной мировой экономической теории, оставляет вне себя пустую «нишу» отражения закономерностей переходного процесса от одного способа производства к другому, в т.ч. и «обратный переход» от социализма к капитализму в России и в восточноевропейских странах, в которых переход от капитализма к социализму так и не был завершён. В Китае этот переход продолжается и, по мнению китайских политиков и теоретиков, находится пока лишь на «начальной ступени»,
1 Небезинтересно то что, П. Самуэльсон переносит титул «экономике» на всю экономическую теорию, на классическую, в т.ч. марксистскую, политическую экономию, не противопоставляя их, таким образом, как разные экономические науки. Он пишет: «Публикацию «Богатства народов» (1776) А.Смитом мы можем принять за год рождения Экономикс того вида, что изучаем ныне. Классическая экономике. Смит...Мальтус и Рикардо...Неоклассическая экономике. Столетие назад древо экономике разветвилось. Одна ветвь выросла из «Капитала» К. Маркса... Другая ветвь представлена неоклассической и кейнсианской экономике...Математическая экономике...Экономикс благосостояния ...Радикальная экономикс»//Реферат учебника П. Самуэльсона и В. Нордхауза «Экономикс», Экономические науки, №11,1990, С. 88,89,91.
204
экономика которой характеризуется как «социалистическая рыночная экономика с китайской спецификой». Её нельзя теоретически отождествлять ни с «социальным рыночным хозяйством», ни с «социально-ориентированной рыночной экономикой», выражающими нынешнюю довольно высокую ступень социализации капиталистической экономики. То же самое можно сказать и в адрес так называемой «эволюционной теории», разновидностью по сути теории переходной экономики, прилагаемой к отражению процессов перехода к рыночной экономике слаборазвитых развивающихся стран «со становящейся рыночной экономикой», в числе которых, по идеологии статистики ООН, относится и современная Россия. Вся эта проблематика, рассматриваемая на общетеоретическом уровне анализа экономических отношений, их развития, относится к области политической экономии, на уровне же конкретно-страновой специфики - к области национальной экономики как конкретно-экономической дисциплины (науки).
Политическая экономия и институционализм
Иначе высвечивается связь политической экономии с институционализмом. Как известно и что уже отмечалось выше, под этим флагом проходят два разных течения, использующих ключевое понятие «институты». Точного определения его содержания, в силу его разнородности, не даёт ни одно из них. Под институтами, если судить по работам институционалистов, понимаются и социальные взаимоотношения, и государство, его учреждения, правовые акты, регулирующие разные стороны жизни общества, в т.ч. экономическую деятельность, права собственности, и негосударственные, общественные организации и их решения, и рынок, и фирмы, и договоры участников рыночных отношений по различным сделкам, и народные обычаи, и нравственные нормы поведения людей, и даже правила их поведения за столом и др1. Конечно, изучение того, как все эти институты воздействуют на
1 Известный современный представитель «старого» (вебленовского) институционализма (институциональной экономической теории) Дж.Ходжсон так высказывается по поводу определения понятия институтов. «Проблема дефиниции институтов стала предметом многочисленных споров, и полное согласие по этому вопросу так до сих пор и не достигнуто. Лично я определяю институты в основном как долговечные системы сложившихся и укоренённых правил, которые придают структуру социальным взаимодействиям. Короче говоря, институты суть системы социальных правил. Термин «правило» здесь трактуется в широком смысле, как предписание или установка в ситуации X сделать Y. Тем самым сюда включаются как нормы поведения и социальные конвенции, так и юридические и формальные правила. По своей природе институты должны основываться на некоторых общих концепциях - только тогда правила будут действенными. Языковые, денежные, правовые системы, системы мер и весов, правила дорожного движения и поведения за столом, а также фирмы (равно как и все прочие организации) -всё это институты...Институты - это одновременно и объективно существующие структуры, находящиеся где-то «вовне», и субъективные пружины человеческой деятельности «в головах людей»...« рынок как таковой является социальным институтом».//Джеффри Ходжсон «Экономическая теория и институты». М.: ДЕЛО, 2003. С. 11-13,58.
205
экономическую деятельность людей, на их решения - это не предмет и не задача политической экономии. Институциональная экономическая теория вебленовской ориентации - особая научная доктрина. Лишь в той части, где она имеет дело с социально-экономическими институтами и входит в поле объективных экономических отношений, определяющих сознание людей, их экономические (хозяйственные) решения, она выступает как политэкономическая теория, находящаяся по ряду методологических и теоретических вопросов в прямой, хотя не всегда последовательной, оппозиции к неоклассике. Нельзя её отнести и к классической политической экономии, в т.ч. и к марксистской. Скорее всего, её можно рассматривать как особое направление (школы) экономической теории, которое в определённой мере включается в область общей экономической теории, обрабатывая какой-то «институтский» участок поля политической экономии, пересекаясь и в то же время полемизируя в социально-философском ключе с её марксистской ветвью и вместе с тем половинчато (с « коррективом») используя некоторые методологические принципы неоклассики. Можно сказать, что классический институционализм (назовём его так) - в целом междисциплинарная дисциплина, объединяющая в своём предмете как институциональную «верхушку экономических отношений, так и «институты» неэкономической сферы, находя себе место и в хозяйственном механизме экономической системы, и в механизмах управления за её пределами. Таким образом, только экономическая часть классического институционализма, строго говоря, может рассматриваться в системе экономических наук, в составе общей экономической теории и политической экономии. Характерно, что экономике не находит ему места для применения в своей системе1. Однако в ряде комбинированных учебных курсов по экономической теории ему уделяется определённое внимание1 2.
1 «Институционалистское течение практически сошло на нет в 1930-е годы», - ошибочно утверждает известный историк и методолог М. Блауг: «Экономическая мысль в ретроспективе». М.: ЛТД ДЕЛО, С. 459,1994
2 Например, «Курс экономической теории» под ред А.В. Сидоровича включает в экономический строй страны «действие институтов», характеризуя их как «систему формальных и неформальных правил и норм, определяющих взаимоотношения в обществе». Соответственно «Курс» включает институциональную экономическую теорию в структуру «современной экономической теории» наряду с экономике (микро- и макроэкономика), именуемым, по П. Самуэльсону, как «Теория рационального использования ограниченных ресурсов». Большую часть составляет также «Социально-экономическая теория», непосредственным предметом которой, согласно учебнику, «является анализ национальной экономики как социиально-экономической системы в единстве экономического и социльного содержания, анализ экономического строя и конкретных моделей экономики»//указ. соч., С. 42,64. Как видно, «Курс» и в своём названии и в названиях составляющих его дисциплин не использует термина «политическая экономия». И это не только терминологическая «перестройка». Авторы специально заявляют в конце 1-й главы о том, что они вообще не отрицают использования в преподавании некоего нового, современного курса «Политическая экономия», «обогащённого опытом развития политической экономии» (С. 57). Таким образом, авторы «Курса» вполне сознательно и концептуально отмежёвывают свой учебник от политической
206
Что касается неоинституционализма, то его авторы очень смутно определяют его предмет, ставя в центр внимания интерес отдельного человека, его отношения внутри фирмы и других организаций, анализируют более конкретную ситуацию в связи с его деятельностью, сталкивающейся с высокими издержками («трансакционные издержки») совершаемых сделок, с большими рисками, с неясностью перспективы, от чего в более общей неоклассической теории абстрагируются. Неоинституалисты даже критикуют неоклассику, если она допускает отступления от своего коронного принципа - «методологического индивидуализма». В отличие от критикующих неоклассику (хотя и непоследовательно) продолжателей традиции Т. Веблена неоинституционалисты прочно опираются на неоклассическую методологию, выработав свой научный язык, свою специфическую терминологию изучаемых ими явлений (напр. «оппортунизм» поведения и т.п.). Но дело не только в этом. Неоинституциализм проще всего характеризуется понятием «экономического империализма», означающего перенесение неоклассической методологии и его основных понятий и инструментов анализа на институты внеэкономических сфер - правовой, политической, здравоохранения, образования, семейно-бытовых отношений и проч. Разрабатывая проблематику этих сфер, они, конечно уходят и предметного пространства не только общей экономической теории, но и экономической теории вообще, оказываясь в ряде случаев «на стыке» экономики и права, экономики и
экономии, имея, по всей вероятности, в виду серьёзные, по их мнению, основания. Во-первых, видимо, то, что а) экономике - это не политическая экономия. Такая точка зрения весьма распространена и, как известно, представлена в классификаторе ВАК’а. Выше в нашей статье доказывается обратное. Во-вторых, в предмет «Курса» безоговорочно включается курс институциональной экономики (с. 56) без учёта того, что существуют её два разных течения - классический («старый») институцианализм и неоинституционализм, отличающиеся по своему предмету и не входящие ни в систему экономике, ни в систему классической, традиционной политической экономии. (О неоинституционализме в тексте см. далее). В-третьих, ключевой вопрос концепции «Курса» заключён в его «ядре» - это национальная экономика, экономический строй России. Однако национальная экономика любой страны, экономика зарубежных стран, как и мировая экономика, всегда относились и относятся к циклу конкретно-экономических дисциплин как в истории экономической мысли, академической практике, в системе классификации наук, так и в вузовских образовательных стандартах. Специфика национальной экономики является таким объектом, который не даёт возможности выявить общие закономерности различных типов экономических систем, да и общие основы экономики вообще. В учебник их надо откуда-то взять, например, включить общую теорию капитализма с его законами и особенными формами их реализации. В «Курсе» верно сказано, что «Экономическая теория является общетеоретической наукой» (стр. 54). Но «национальная экономика» не является такой наукой - ни теорией экономике, ни традиционной политической экономией, хотя своя теоретическая часть у неё должна быть и в данном случае, в общем, имеется. Авторы проявили здравый смысл и научное чутьё, выпустив в 2009 г. отдельный объёмный труд «Основы национальной экономики»//М.: Дело-сервис, освободив его от «общих основ экономической теории» и разделов экономике, но с «Введением в национальную экономику», содержащим общетеоретические положения.
207
политики и т.д. Таковы « теория прав собственности», «теория фирмы», «экономика права» и др. Например, теория прав собственности дифференцирует право собственности, «расщепляется» на отдельные права, конкретизированные (говорят «специфицированные») как правомочия субъекта применительно к определённому объекту, в т. и к ресурсам производства. Вероятно, неоинституционализм даже в той части, в которой он имеет дело с экономическими объектами, неправомерно относить к общетеоретической экономической науке. Он, скорее (как «стыковая» дисциплина), относится к экономической теории прикладного характера и в системе классификации экономических наук (науки) должен, на наш взгляд, находиться в отрасли конкретно-экономической и управленческой науки
Из аналитического сопоставления предмета исследования науки политической экономии, как он формировался у истоков её возникновения, развития в 18-20 веках и как он определяется в современных её изданиях, включая тезисную трактовку её содержания в новейшем (2010 г.) классификаторе Высшей аттестационной комиссии (ВАК) при министерстве науки и образования России, можно получить ответ на вопрос, поставленный в начале этой статьи, о соотношении «Политической экономии» и «Общей экономической теории». Вывод таков: нет по существу ни методологических, ни теоретических оснований для их разделения как по их предмету, так и по составу. Политическая экономия - это и есть общая экономическая теория в отличие от частных теорий прикладных конкретно-экономических, управленческих, отраслевых наук, а также узкоприкладных теорий для решения отдельных проблем. Общая экономическая теория - это и есть политическая экономия в широком смысле, обращающаяся к изучению всех когда-либо существовавших и ныне существующих экономических систем в мировом пространстве. Разграничение и даже альтернативное противостояние наук в рамках политической экономии (общей экономической теории) происходит в зависимости от применяемых методов исследования экономических отношений и системно-категориального построения самих наук1.
1 Возможно, из практических соображений с целью «разгрузки» состава политической экономии в широком смысле как во времени (т.е. с точки зрения сменяющих друг друга способов производства), так и в пространстве (все направления современной общей экономической теории) ВАК, исходя из критерия различий по методу исследования и системного конструирования, структурно отделил от политической экономии микро- и макроэкономику, эволюционную и институциональную экономику как особые разделы единой области исследования под эгидой «общей экономической теории». С таким подходом можно согласиться, лишь учитывая вышесказанное, на уровне, как сказал бы И. Кант, практического, но не теоретического разума...По данной схеме (но, возможно, и по иным мотивам) построено и новое учебное пособие «Общая экономическая теория», выпущенное кафедрой политической экономии экономического факультета МГУ // под ред А.А. Пороховского, М.: Кодекс, 2010. В учебном пособии предметом политической экономии определяются производственные, или экономические отношения (С. 13), и она (политическая экономия) «положена в основу общей экономической теории» (С. 7). В дальнейшем от политической экономии «отмежевался» экономике с ориентацией на более
208
Политическая экономия и экономическая политика
Вернёмся теперь к вопросу, затронутому в начале статьи, о так называемой «новой» политической экономии. Перевод её предмета с объективных экономических отношений на экономическую политику означал бы прекращение её развития как экономической теории и появление под её именем другой науки из отрасли политических наук, нечто вроде экономической политологии. Такая наука разрабатывала бы научные основы «технологии» принятия политических решений государством, правительством, регулирующих деятельность хозяйствующих субъектов, определяющих необходимость соответствующих правовых норм их поведения. Однако использование вывески «политическая экономия» в качестве своего рода бренда для иной научной дисциплины наносило бы вред не только тем, что давала бы читателю искажённое представление о науке, но и уводила бы исследователей «не в ту степь». Зато открылся бы простор для научного остепенения чиновничества. Новая политическая экономия, как её изображают современные «изобретатели», означала бы конец политической экономии как науки. Однако такой трагический исход вовсе не означает, что действительной политической экономии нет дела до экономической деятельности государства, в т.ч. в форме экономической политики. Первые шаги политической экономии связаны с необходимостью обоснования политики меркантилизма. В «Исследовании ...» А.Смита пятая книга целиком посвящена теме «О доходах государя или государства». В первой части говорится о расходах государя или государства на оборону, на отправление правосудия, о расходах на общественные работы и общественные учреждения, в т.ч. для образования «юношества и людей всех возрастов», на поддержание «достоинств государя». Вторая часть пятой книги раскрывает источники «общего или государственного дохода общества»: фонды, принадлежащие специально государю или государству, налоги разных видов. Третья часть - о государственных
узкий предмет - рациональное использование ограниченных ресурсов. Таким образом, «экономическая теория (имеется в виду общая экономическая теория - автор статьи) оказалась представленной марксистской политической экономией и экономике» (С.14). Однако они не разделены в пособии как разные части, а рассматриваются слитно на основе сокращённой схемы «Капитала» с добавлениями в ряде глав фрагментов из неоклассики. В данном случае мы не рецензируем книгу, а выясняем её принадлежность к тому или иному жанру экономической теории. Политическая экономия и экономике идут здесь в одном сплетении, а поскольку теоретическую основу и логическую канву как системы в учебном пособии определяет «Капитал», то де-факто речь идёт о жанровой тождественности общей экономической теории и политической экономии, или иначе -экономике и классической политической экономии в марксистском варианте. Только традиционная институциональная теория (последняя, 15-я глава) остаётся в пособии, хотя и в рамках общей экономической теории, в которой не нашлось места неоинституционализму, но за бортом политической экономии в широком смысле. Этот момент свидетельствует о том, что книга интерпретирует политическую экономию как более узкую по составу науку, чем общая экономическая теория, предмет которой остаётся не определённым.
209
долгах.. Другой великий классик Д.Рикардо в своём эпохальном исследовании «Начала политической экономии и податного обложения» 11 из 32 глав отдал теме государственных налогов. Дж.Ст. Милль всю пятую книгу из своих «Основ политической экономии» (11 глав, 172 стр.) выделил для анализа «влияния правительства» на экономику. Спрашивается: давало ли данное обстоятельство в содержании работ этих классиков политической экономии основание, чтобы включить в определение предмета их науки государство и его экономическую политику? Для них такого основания не возникало и в силу их метода и главной цели исследования и возникнуть не могло. Маршалл, ярый сторонник свободного рынка, не только в формулировке предмета экономике, но и во всех трёх томах его «Принципов» полностью исключил обращение к теме взаимодействия экономики и государственной политики, влияния государства на экономику. Его модель экономики - микроэкономическеая, без будущей кейнсианской макроэкономической «надстройки» вместе с активной экономической ролью государства и соответствующими функциями регулирования экономики, которые описываются во всех учебниках «Экономикс». Собственно отказ Маршалла от термина «политическая экономия» в значительной мере был мотивирован стремлением показать закономерности саморегулирующейся рыночной экономики без какого-либо вмешательства государства. Такой подход и положил начало неоклассической политической экономии (общей экономической теории). Однако то, что её дебют пришёлся на период вступления капитализма свободной конкуренции на монополистическую стадию развития, породившую вскоре государственно-монополистическую структуру и в итоге мозаичную систему «смешанной» экономики с наличием государственного сектора с собственным производством (полностью и с долевым участием) или с мощной системой регулирования частно-корпоративного сектора, не могли не привести к противоречию микроэкономической неоклассики Маршалла с реальностями экономической жизни. Макроэкономическая концепция Д. Кейнса, вброшенная как спасательный круг в омут Великой депрессии 30-х гг. прошлого века, предлагала по-иному отнестись к экономической роли государства, более того указывала, что выход из депрессии способно обеспечить только государство своей бюджетной и кредитной политикой, развернув фронт инвестиций в экономику и вызвав тем самым эффективный спрос на производственную продукцию. В этой связи Кейнс подверг критике маршаллианскую модель, неверно, на мой взгляд, охарактеризовав логическое соотношение между этой моделью и своей «Общей теорией занятости, процента и денег». На первый взгляд, название книги указывает на абстрактную теорию взаимосвязи трёх явлений (категорий, институтов) современной Кейнсу капиталистической экономики. На самом же деле автор претендует на большее. Акцентируя внимание на термине «общая», он противопоставляет свою книгу классической и неоклассической теории, относя их к отражению «частного случая», когда в условиях свободного рынка могло существовать «предельное равновесие»1. Его же теория соответствует
1 «Более того, - довольно вызывающе и бесцеремонно пишет Кейнс в начале Введения -
210
современной ситуации и отражает разные состояния равновесия. Выходит, его, Кейнса, «общая теория» есть общая теория капиталистического хозяйства, а неоклассика - теория только прежнего этапа развития капитализма. Такое понимание на языке неоклассического синтеза, возникшего после кончины Кейнса, означало бы, что общей теорией является «макроэкономика», а на основе её принципов и выводов существует «микроэкономика». В некоторых учебниках «Экономикс» в такой последовательности и размещают эти разделы (например, учебник Макконнелла и Брю), но макроэкономике предпосылают большое ' введение, в котором излагают принципы и исходные положения всей теории, ! разработанные в основном на микроэкономическом уровне. Последний и исторически, и логически, и теоретически предшествует макроэкономике, являясь по существу исходной частью неоклассического синтеза. Такие принципы неоклассической теории, как «методологический индивидуализм», «рациональность» выбора решений индивидом или фирмой, «максимизация ожидаемой в связи выбором полезности», спрос потребителя как исходная ' Категория системы (первичность функции спроса по цене), качественная неизменность системы (её статичность) были предложены до Кейнса, до  неоклассического синтеза (агрегата микро- и макроэкономики). Не выводы । «Общей теории» Кейнса, а указанные принципы и разработанные на их основе теоретические положения ещё до Маршалла (прежде всего парадигмальная для неоклассики теория предельной полезности), Маршаллом и после него могут претендовать на «статус» общей теории всей неоклассической доктрины с современными дополнениями к ней, иначе всего мейнстрима современной , экономической теории. По отношению к ней как раз теория Кейнса является, говоря его словами, «частным случаем», частной (в логическом смысле) теорией, покоящейся на базисе названной общей теории и добавляющей к ней макроэкономическую часть, значение которой для экономической теории капитализма, конечно, нельзя умалить. Но нет оснований и преувеличивать её роль и место, характеризуя её как общую теорию, чуть ли не заменившую и вышедшую из поля неоклассической политической экономии. Против такой характеристики говорят ещё и другие очевидные моменты. Во-первых, круг явлений, исследуемых в книге Кейнса, гораздо уже всей системы экономических отношений, находящихся в научной обработке, например, у Смита, Милля, Маркса, Маршалла. Взят блок проблем обеспечения занятости, процента и денег, изучается функциональная зависимость между ними, обосновывается использование денежно-кредитной политики государства в качестве рычагов формирования «эффективного спроса», стимулирующего рост производства и занятость с допущением инфляции и бюджетного дефицита. Понятно, что речь идёт о воздействии государственных рычагов на состояние и течение
характерные черты этого особого случая не совпадают с чертами экономического общества, в котором мы живём, и поэтому их проповедование сбивает с пути и ведёт к роковым последствиям при попытке применить теорию в практической жизни». Указ, соч., С. 55.
211
экономических процессов в плане обеспечения простого и расширенного воспроизводства. Но здесь нет ни теории воспроизводства в целом и тем более нет всестороннего анализа экономической системы. Во-вторых, сама группа рассматриваемых феноменов подчинена не логике их системного анализа как категорий капиталистической экономики, а логике действий (поведения) по влиянию на улучшению её депрессивной ситуации, на её оживление и выход из кризисного состояния. Наконец, сам Кейнс вовсе не собирался предложить свою концепцию в качестве рекомендаций постоянного вмешательства государства в хозяйственную жизнь, а лишь как временные противодепрессивные, антикризисные и профилактические меры, нужда в которых отпадает, когда экономика приходит к равновесному, причём, по его мнению, не только «предельному», состоянию. «Но если наша система централизованного контроля, - писал Кейнс, - приведёт к восстановлению общего объёма производства, настолько близкого к полной занятости, насколько это вообще возможно, то с этого момента классическая теория вновь приобретёт силу»1. Таким образом кейнсианская «общая теория», по признанию её автора, теряет свой логический статус, а вместе с ним теряют смысл всякие предположения о том, что кейнсианская концепция включает государство и его политику в предмет политической экономии и экономике. Однако, как сказано выше, в определение предмета экономике кейнсианец П. Самуэльсон экономическую политику не вводил и не вводит несмотря на то, что является одним из родоначальников версии «смешанной экономики».
Тот факт, что виднейшие представители классической, в т.ч. марксистской, и неоклассической политической экономии, изучая экономические отношения, обращались в той или иной степени к вопросам экономической политики, не указывая последнюю в предмете их науки, является серьёзным аргументом в пользу признания не ослабевающей в веках её актуальности и в защиту её самостоятельности как особой дисциплины, развивающейся за счёт исследования новых явлений в мировой экономике и разработки новых инструментов их анализа. Политическая экономия как наука далеко не исчерпала познание и «вширь» и «вглубь» своего традиционного предмета, поскольку в постоянной динамике находится её объект, а во многообразии новых процессов скрываются невидимые внутренние связи явлений, раскрытие и истолкование которых -миссия никакой другой науки, кроме политической экономии. «Новая» же политическая экономия, переключаясь целиком на изучение экономической политики, разрушает политическую экономию как общетеоретическую науку и учебный курс.
Вместе с тем политическая экономия не могла не отреагировать на те качественные изменения, которые стали происходить с постепенным нарастанием в экономической роли государства в развитых капиталистических странах на рубеже 19-20 вв., особенно в 20 в. на почве высокой концентрации производства и капитала, его централизации в форме огромных корпораций акционерного типа,
1 Указ.соч., С. 453 (курсив автора статьи).
212
вступающих в монополистические союзы (объединения) с целью давления на рынок, командования ценами и получения высоких прибылей. Подрывается свободная конкуренция, её сменяет «несовершенная конкуренция». В интересах сохранения конкурентного механизма рыночно-капиталистической системы государство начинает проводить антимонопольную политику. Но более крупный качественно новый момент появляется тогда, когда оно непосредственно входит как агент в систему экономических отношений, приобретая в той или иной мере черты «экономического института» Это происходит в двух направлениях. Во-первых, государство становится субъектом собственности предприятий - полным или долевым, реализуя это право экономически путём организации и участия в предпринимательской деятельности и присвоения - полностью или частично - её результатов. Во-вторых, оно начинает прямо с помощью различных методов финансирования, стимулирования и администрирования частично регулировать экономику частного сектора, направляя его производственную деятельность на реализацию определенных государственных программ, в т.ч. социальной направленности в узком смысле, то есть социального обеспечения населения. В условиях частно-капиталистического хозяйствования этот процесс «огосударствления» экономики имеет, разумеется, жёсткие пределы, за которыми стоит угроза самому существованию данного строя. Государственный капитализм как целостная всеобщая система невозможен, ибо в качестве основы сохраняется частная собственность и капитал. Объективно развивающийся процесс капиталистического обобществления производства подрывает первородные устои рыночно-капиталистической системы, готовит материальные, экономические и социальные предпосылки перехода к иной общественной системе и сам несёт на себе переходные черты, но капитализм продолжает существовать, опутывая липкой финансовой паутиной большую часть мира, если не весь мир. Таким образом, современное социальное государство попадает в поле зрения политической экономии двояким способом. С одной стороны, оставаясь по своей природе политическим и правовым органом, учреждением (институтом), оно интересует политическую экономию своей экономической политикой, воздействующей извне на экономические отношения и взаимодействующей с ними, не являясь их элементом, а потому и предметом данной экономической теории. С другой стороны, вторгаясь в систему экономических отношений, современное государство, осуществляя экономическую реализацию государственной собственности на ресурсы, ведя как собственник и менеджер предпринимательскую деятельность в государственных корпорациях, участвуя своей долей в управлении акционерными корпорациями смешанного типа, распределяя и перераспределяя национальный доход (продукт), выступая как инвестор собственного капитала и занимаясь другими видами экономической деятельности, государство функционирует как участник, субъект экономических отношений - рыночных и нерыночных - и частично становится их ингредиентом. Чтобы привлечь внимание политической экономии к этой стороне деятельности государства, нет необходимости не только изменять её предмет (как предлагают некоторые «новаторы»), но и включать государство в формулу его определения,
213
ибо изучение экономических отношений «автоматически» выводит на проблемы государственного присутствия в экономике как посредством проводимой им экономической политики, так и непосредственно в роли фактора экономического процесса. Включение же государства в формулу предмета политической экономии чревато уклонением её анализа от задачи исследования экономических законов и объективных форм их проявления в реальной действительности1.
1 В советской политической экономии дискуссия по вопросу отношения государства к её предмету продолжалась нескончаемо долго, с перерывами и обострениями, но так и осталась незавершённой. Вопрос вращался вокруг проблемы советского государства, в собственности которого были сосредоточены основные средства производства и природные ресурсы, всё промышленное производство, треть сельскохозяйственной продукции. Государство являлось не только субъектом общенародной собственности, но и субъектом хозяйствования (управляющим единого народнохозяйственного комплекса) на территории всей страны. Сложилась модель плановой экономики. В ведении государства находилось централизованное долгосрочное, среднесрочное и краткосрочное планирование развития отраслей и регионов, осуществлявшееся Госпланом, хозяйственными министерствами, союзными республиками. Естественно, что экономическая роль государства в такой экономической системе отличалась большими особенностями, и она осмысливалась в экономической теории, не ограничиваясь традиционными трактовками философии и юриспруденции даже марксистского направления. Началу дискуссии положил Н.И. Бухарин, высказав в книге «Экономика переходного периода» (1920 г.) положение о «погружении государства в базис», т.е. в экономику. Это образное, метафорическое выражение, не вызвавшее, кстати, возражений В.И. Ленина в его «Замечаниях» на эту книгу, впоследствии стало подвергаться критике обществоведов, особенно юристов, за непозволительное смешение понятий «базиса» и «надстройки», к которой по всем принятым в марксизме канонам относится любое государство. Да и в классической домарксовой политической экономии, не говоря уже о неоклассике, оно не относилось и не относится непосредственно к экономике. Против бухаринской фразы высказалось большинство участников дискуссии 1951 г. Такую же позицию, не найдя места государству в предмете политической экономии, занял И.В. Сталин в работе «Экономические проблемы социализма в СССР» (Госполитиздат,1952 г.), высказав вместе с тем заслуживающее внимания и сегодняшних «инноваторов» положение о том, что «загружать политическую экономию вопросами хозяйственной политики значит загубить её, как науку» (с. 73). На кафедре политической экономии экономического факультета МГУ мнения разделились. Ряд членов кафедры не находила оснований для какого - либо включения государства в систему социалистических производственных отношений. Другие смотрели на этот вопрос иначе. В первом издании «Курса политической экономии» под ред. Н.А. Цаголова 1963 г.) во втором томе «Социализм» проблема государства соединена с первой темой (глава 9) первого раздела, посвящённого «Планомерности как наиболее общей форме движения социалистического промизводства» (автор - В.Н. Черковец). Здесь впервые разделены две стороны в экономической деятельности государства в условиях планомерной организации общественного производства: а/государство как непосредственный организатор общественного пролизводства, б/ «государство и его органы выполняют задачи единого общественного экономического центра, потребность в котором существует независимо от государства как политического аппарата» (с. 123). В третьем издании «Курса» параграф «Планомерность и государство» с тем же содержанием выделен из 9-й
214
Роль метода в определении предмета общей экономической теории, её частей, задач, путей, логики исследования, системного изложения результатов, теоретических и практических выводов
Учение о методе науки есть часть её методологии. Методологические проблемы науки охватывают более широкий круг проблем, чем её метод. Методология включает в себя также учение о предмете, задачах науки, её логической структуре, соотношении её частей, логической последовательности исследования и изложения. Методологические вопросы занимают всё большее Место в современных научных исследованиях. Это вызвано растущей дифференциацией научного знания, в т.ч экономической науки, настоятельно требующей интеграции, согласования её частей, а также расширяющимся потоком Информации, вследствие чего усиливается значение проблемы её систематики.
Мотивированным отражением этого процесса является, можно думать, включение разработок методологии экономических наук, согласно официальной Государственной классификации по ВАК, в структуру признаваемой ею научной специальности «Экономическая теория» в качестве особой области исследования. Ведутся, хотя и медленно, методологические исследования и в области общей экономической теории (политической экономии в широком смысле на Пространственном поле сосуществования различных теоретических направлений доктринального характера) - как общего плана, относящегося к данной области исследования в целом, так и более частного порядка, касающегося классической Политической экономии, в т.ч. марксистской теории, и неоклассической политической экономии (экономике).
Имеет смысл ещё раз уточнить общетеоретическое понимание соотношения «объекта», «предмета» и «метода» и соответственно «структуры методологии науки»1. Как известно, в гносеологическом плане разграничение объекта и предмета науки весьма относительно. Предмет есть упорядоченный,
главы в особую главу 23 «Государство - субъект общенародного хозяйствования» и перенесён в отдел второй, где рассматриваются специфические экономические отношения социализма как низшей фазы коммунистической формации, на которой, согласно марксистской теории, сохраняется государство. Предложенная концепция отличается в методологическом отношении как от тезиса Н.И. Бухарина, так от позиции его критиков. Бухарин уловил тот сдвиг, который происходит в месте и роли государства в плановой системе хозяйства в отличие от рыночной системы, но, не разделив двух сторон в его харакгеристике, он «погрузил», получается, всё государство как политический орган в систему экономических отношений, «растворив» «надстройку» в «базисе», отождествив политику и экономику. Оппоненты так и поняли его позицию и справедливо подвергли её критике. Но сохраняя тот же недостаток в понимании государства как только политического института, они закрыли себе путь для понимания новой экономической роли государства в плановой экономике.
1 См. Очерки политической экономии// под ред. В.Н. Черковца, его статью «Предметная область и методология политической экономии как общетеоретической экономической науки». М.: ТЕИС, 2008; первую главу 4-го выпуска ««Капитала» и экономике», 2011.
215
идеализированный, выбранный субъектом познания объект - материальный или идеальный (для разных наук), и ничего более в нём нет. Разница лишь в том, что объект существует вне и до его исследования и превращается в «объект -предмет» благодаря познавательной деятельности субъекта, т.е. в рамках соотношения «субъект-объект». При этом в объекте отбираются какие-то стороны, части, элементы. Здесь формирующую роль играет общефилософский метод, мировоззренческая ориентированность исследования, влияющие и на дефинирование, эксплицитное определение предмета данной науки, например, политической экономии. Но это не даёт оснований для противопоставления предмета объекту. Более точно, на наш взгляд, было бы говорить о том, что предмет «пребывает» в разных гносеологических и структурных состояниях: вначале это - сам объект (объективная реальность), затем - отражаемый объект со всеми ограничениями и словесными определениями, наконец, раздел этого объекта, выбираемый для непосредственного анализа в данном научно-исследовательском проекте (диссертации, монографии, докладе и т.д.). В связи с этим возникает вопрос: входит ли предмет науки как элемент в структуру её методологии? Конечно, входит (как и логическая структура самой науки), если иметь в виду влияние метода на определение предмета («метод - душа предмета»). Но и «предшествует» ей, когда речь идёт об одном и том же объекте, изучаемом с различным подходом разными и даже альтернативными научными направлениями. Как раз такой случай мы наблюдаем в историческом развитии политической экономии.
Не чем иным, как общим методологическим подходом определяется и формула предмета политической экономии в различных направлениях и школах. У Смита, как и у многих других представителей классической политической экономии, да и «доклассических», это - исследование природы, происхождения и распределения богатства народов, наций (государств). У Маркса это -производственные отношения, капиталистический способ производства. У Маршалла - богатство и человек. У современных «Экономикс» - эффективность использования ограниченных ресурсов. И т.д. Все эти ньюансовые дефиниции предмета политической экономии, конечно, продиктованы философско-методологическими установками теоретиков. Но главное даже не в этих вербальных формулировках, которые нередко используются как принципиальные отличия в предметах различных экономических теорий. Главное - в выборе подхода, задачи, цели исследования данного предмета-объекта. В процессе исследования эти установки могут и уточняться, корректироваться, меняться. На этом поле, как и в большом художественном произведении, «даль романа», автор (исследователь), говоря словами Пушкина, может «не ясно различать».
На примере марксистской политической экономии можно показать сложную структуру применяемого ею метода, возникающую во взаимодействии метода с предметом исследования, их диалектических переходов друг в друга. Специфика этого взаимодействия определяется тем, что ядро метода марксисткой политической экономии образует её философский метод - материалистическая диалектика, применённая к изучению развития общества, т.е.материалистическое
216
понимание истории, или исторический материализм, являющийся социальной философией марксизма. Немарксистская социальная философия определяет иные подходы к познанию общества и определяет иной характер и содержание взаимодействия с теми направлениями экономической теории, для которых она служит философским методом. Однако, думается, «алгоритм» взаимодействия предмета, метода и соответствующей теории имеет и некие общие, схожие черты при применении разных социально-философских учений. Разумеется, содержание их будет разным.
Политическая экономия (общая экономическая теория) не разрабатывает социальную философию, это задача философской, а не экономической науки, хотя представители последней могут преуспевать и на чисто философском поприще, как и наоборот. Что касается марксистской политической экономии, то она применяет материалистическую диалектику, облеченную в форму исторического материализма, как общий подход к исследованию различных способов производства, типов общественно-производственных, общественноэкономических отношений, их укладов и систем. При этом она разрабатывает (что ярко выражено в «Капитале» Маркса) специфические формы его применения не априори, а уже под влиянием самой предметной материи. Используются и более конкретные общенаучные формы основного философского метода, такие, как диалектическое восхождение от абстрактного к конкретному, единство логического и исторического («проекция» диалектической логики), принцип взаимодействия производительных сил и производственных отношений («проекция» исторического материализма). Опираясь на социальнофилософский метод, политическая экономия вырабатывает свои специфические принципы, применяемые в дальнейшем как метод, путь исследования её материала в любой общественной формации. Такую роль выполняет, например, принцип примата непосредственного производства перед обменом, распределением, потреблением; положение об объективном характере экономических законов во всех формациях; признание специфических для каждого способа производства экономических законов, среди которых политическая экономия выделяет основной закон, воплощающий главную цель и средства её достижения; логическое разделение исходного, основного и других производственных отношений в рамках единой экономической системы; системный подход к анализу любой формы собственности на средства производства как основы экономической системы; исследование всякого способа производства путём вскрытия его внутренних противоречий и анализа закономерностей развития в порядке перехода количественных изменений в качественные в эволюционной и революционной форме и др. Будучи применёнными к анализу отдельного способа производства, например, капиталистического, эти особые и конкретные принципы превращаются, в свою очередь, в собственный структурный элемент её метода на уровне подразделений его теории, т.е. теории капитализма. С иным содержанием, повторимся, аналогия переходов метода в предмет более низкой структуры наблюдается и в недиалектических, формальнологических системах.
Нельзя не отметить, что относительность замечается не только в
217
разграничении объекта и предмета, но и между теорией и методом.1 Добытое знание, становящееся отправной точкой дальнейшего исследования, играет роль метода. Такова, например, роль положения о создании стоимости товара живым овеществляющимся в нём трудом на всём широком полотне «Капитала». Когда выяснено основное отношение капиталистического производства создание прибавочной стоимости путём эксплуатации наёмного труда, с этого момента положение о прибавочной стоимости начинает играть- роль методологического ключа, своего рода отмычки, средства познания всех других отношений капитализма.
Обсуждение проблемы метода науки проистекает из того, что метод нужен для неё как рабочий инструмент, средство познания предмета, объекта. Поэтому метод должен (в той или иной мере) предшествовать исследованию, быть данным априори как предпосылка; в противном случае метод не выполняет своего предназначения, его надо держать как реликвию под стеклянным музейным колпаком. Конечно, то, что дано как предпосылка, ещё не всё: метод обогащается в ходе самого исследования, уточняется, конкретизируется, корректируется. Здесь наблюдается диалектическое превращение метода в логику самого предмета (сознаётся или нет исследователем).Однако если не исходить из того, что вначале метод предстаёт как знание (пусть это будет гипотеза), добытое где-то прежде и используемое как инструмент новой теоретической работы, тогда утрачивается самостоятельное значение проблемы метода, его практическая значимость для теории вообще. Так, научная гипотеза социальной философии К. Маркса сыграла эвристическую роль в создании «Капитала» и вместе с тем посредством созданной научной теоретической системы подтвердила свою научность как метод исследования.
Сравнительный анализ показывает, что не с особенностей предмета двух главных направлений общей экономической теории следует начинать выявление доктринальных различий между ними, а с принципиальных различий в применяемых ими основных методах, реализующихся в специфических методологических принципах каждого из них, о чём упоминалось выше. Как и в марксистской политической экономии, неоклассика привержена своему основному социально-философскому методу - позитивизму с его современными разновидностями прагматизма. Именно он содействовал заимствованию математической теории предельных величин, применяемых в дифференциальном исчислении. С помощью данного математического аппарата и было совершено теоретическое открытие категории (понятия) предельной полезности и сделан переход к ней от категории полезности, которая, появившись намного раньше, не смогла объяснить многих явлений ценообразования и противостоять трудовой теории стоимости, несовместимой с позитивистским признанием в качестве существующего только экономической эмпирии. Как и диалектико
1 На это автором данной статьи было обращено внимание во Введении к книге «Метод политической экономии социализма» //Под ред В.Н. Черковца и А.А. Сергеева, М.: Наука, 1980, С. 9.
218
материалистический метод в «Капитале», позитивизм развернулся в ряде адекватных ему принципов, приняв общую форму «экономического маржинализма» как специфического метода неоклассической теории экономике. Эти принципы отличаются прямой противоположностью принципам марксистской ветви политической экономии: «методологический индивидуализм», примат потребления, принцип ограниченности ресурсов, признание рациональности субъективного выбора и максимизации полезности и прибыли хозяйствующими субъектами - индивидами и фирмами, ограничение ценового анализа меновыми отношениями, оптимальность распределения («аллокации») ресурсов и др.
Именно этой методологической «парадигмой», как и диалектико-материалистической «парадигмой» марксистской политической экономии, определяется водораздел на единой «территории» экономических отношений, изучаемых по-разному, с различными подходами, с различной целью и с разными идеологическими и практическими задачами, между двумя основными и другими альтернативными ветвями современной политической экономии.
219
Часть 3
Политэкономия будущего: новая теория для новой практики
А.В. Бузгалин, А.И. Калганов
Трудовая теория стоимости и теория предельной полезности: от исследования содержания к апологии превратных форм
Повсеместное господство теории предельной полезности стало видимым основанием для отказа трудовой теории стоимости в теоретической и практической актуальности. Проблема кажется решенной раз и навсегда, однако авторы считают возможным и необходимым усомнится в этом. Причина непопулярности трудовой теории стоимости не в том, что строго и окончательно доказана ее теоретическая несостоятельность и практическая неплодотворность.
Причина в другом - в объективной востребованности со стороны господствующих общественно-экономических сил иной научной парадигмы. Бизнесу (в широком смысле слова; стороже, на языке марксизма, следовало бы сказать - «капиталу») и всем тем агентам общественной жизни, которые принимают устанавливаемые им «правила игры» (а это все мы как агенты рынка: потребители, продавцы рабочей силы и т.п.), объективно необходимы, прежде всего, позитивные знания, позволяющие принимать наиболее эффективные с точки зрения рынка решения. Эту задачу и реализует так называемый mainstream современной экономической теории, выросший из теории предельной полезности.
Трудовая теория стоимости эту задачу, действительно, непосредственно не решает. Она решает другие теоретические и практические проблемы.
Какие именно? На этот вопрос авторы уже отвечали в опубликованной год назад статье об актуальности I тома «Капитала» для современной экономической теории и практики1. В этом тексте нам хотелось бы продолжить свои размышления, сделав другой акцент.
Парадоксом (но только на первый взгляд) является то, что теорию предельной полезности можно вывести из трудовой теории стоимости,
1 См.: «Вопросы экономики», 2007, № 9.
220
пройдя всю цепочку восхождения от абстрактного к конкретному. Как это можно сделать, автор покажет во втором разделе статьи, указав на основные вехи длинной дороги, включающей все три тома «Капитала» (но не только). Эта дорога приведет нас к пониманию того, что на поверхности явлений стоимость в условиях зрелой, более того, вступающей в пору заката, капиталистической системы, может и должна проявляться исключительно в превратной форме, создающей объективную видимость совершенного иного («превратного», «перевернутого») Содержания. Истинным (в точном смысле слова) теоретическим отображением этого неслучайно сформированного «перевернутого» содержания и является теория предельной полезности. Более того, именно марксистская методология и теория позволяют показать, как и почему в XX веке сформировалась объективная необходимость широкого распространения именно маржиналистского подхода и видимость его истинности. Любопытно, что сам маржинализм, в отличие от марксизма, свое господствующее в последние десятилетия положение воспринимает как должное, некритически, не только не отвечая на вопрос о причинах своего доминирования, но даже и не ставя его.
Все это мы покажем в заключительной части данного текста.
Начать же нам хотелось бы с иного - с прояснения того, каково содержание трудовой теории стоимости, ибо за время, прошедшее с распада СССР, едва ли не большая часть научного сообщества нашей страны утратила тот уровень понимания «Капитала», который был нормален хотя бы для студента-отличника экономического факультета МГУ 1970-х годов.
(В скобках заметим: едва ли не большинство нынешних критиков этой теории всерьез считают, что суть трудовой теории стоимости состоит в измерении последней объемом трудозатрат, рабочим временем, а то и вообще в часах. В бытность мою студентом за это ставили двойки на I курсе...)
Посему начнем с напоминания некоторых классических тезисов.
Возвращаясь к классике: стоимость есть общественное отношение рыночной экономики
Начну с того, что далеко не всякое общественное богатство, созданное трудом, является стоимостью. В рамках марксистской трудовой теории стоимости доказан тот факт, что стоимость - это специфическая общественная форма богатства, создаваемого трудом, характерная исключительно и только для товарного производства.
Попробуем аргументировать этот столь же простой, сколь и не самоочевидный тезис.
Начнем с того, что стоимость (во всяком случае, в рамках классической марксистской теории) есть одна из двух сторон товара. Товар же есть элементарное бытие («клеточка») системы отношений товарного производства1.
1 Этот тезис развит в работах Н.В. Хессина (См.: Хесен Н.В. Проблемы теории товара и стоимости в «Капитале» Маркса, М., 1964; Хессин Н.В. В.И. Ленин о сущности и основных
221
Отсюда несколько следствий.
Первое. Стоимость в рамках классического марксизма есть, прежде всего, не некий экономический агрегат, помогающий соизмерить обменивающиеся продукты, учесть затраты труда. Стоимость есть экономическое отношение -объективное отношение, в которое люди вступают в условиях товарного производства, обмена и потребления. И лишь затем мы можем сказать: стоимость есть такое экономическое отношение, которое лежит в основе обмена товаров, что, в частности, делает их соизмеримыми. Это нюансы, но они, как я покажу ниже, важны.
Как таковая стоимость - и это второе следствие - есть одна из сторон системы отношений товарного производства, г.е. специфической и с теоретической, и с исторической точки зрения экономической системы. К. Маркс многократно подчеркивал, что условием возникновения товара и товарных отношений является наличие, во-первых, общественного разделения труда (то, что стоимость есть воплощенный, овещненный в продукте общественный труд, труд, осуществляемый в условиях общественного разделения труда, прямо подчеркнуто в «Капитале»). Во-вторых, условием существования товара является обособленность производителей или то, что Маркс назвал частным трудом. Это так же абсолютно недвусмысленно подчеркнуто им в самом начале «Капитала», где он говорит, что только продукты частных, независимых работ становятся товарами. В силу этого стоимость есть феномен исключительно исторически конкретной экономической системы - системы товарных отношений (ее формой является рынок, давший общепринятое ныне имя этой системы).
В других общественных системах труд создавал и будет создавать общественное богатство, имеющее другую - не стоимостную - социально-экономическую природу и форму. В течение долгих тысячелетий человеческий труд создавал общественное богатство, но не создавал стоимость. Так, в частности, производили свой продукт в условиях господства натурального хозяйства крестьяне (т.е. большинство человечества) в большинстве стран мира на протяжении тысяч лет, вплоть до XX века. Так до сих пор производят значительную часть своего продукта сотни миллионов крестьян в странах третьего мира и даже в России. Так производят и будут производить свой продукт те ученые и художники, кто дарит его человечеству как общественное благо, не превращая свое творение в объект частной собственности... Но это иная материя.
Сейчас же нам важно зафиксировать: исследуя стоимость, мы всегда должны оставаться в рамках системы товарных отношений.
Итак, мы вспомнили, что трудовая теория стоимости К. Маркса есть не более (но и не менее) чем составная часть единой теоретической системы «Капитала», отображающей (во всяком случае, по мнению Маркса и его сторонников) систему производственных отношений особой системы, называемой ныне «рыночной экономикой».
Как же именно выводится трудовая теория стоимости?
признаках товарного производства. М., 1968).
222
В трактовке этой проблемы даже среди марксистов есть немало расхождений, но есть и некоторые инварианты, принятые всеми, кто судит об этом предмете не по учебникам и хрестоматиям. Для того, чтобы их вспомнить, необходимо «всего лишь» воспроизвести основные шаги логики I раздела I тома «Капитала».
Исходный пункт - фиксация того, что исследуемый нами предмет есть мир товаров. Как мы уже заметили, это важно: мы тем самым ограничиваем наше исследование только данной системой.
Второй шаг: выделение двух сторон товара - потребительной стоимости (способности продукта удовлетворять некоторую общественную потребность) и меновой стоимости (способности обмениваться в некоторой пропорции на другой продукт). Здесь важно подчеркнуть: стоимость есть всего лишь одна из сторон товара и вне единства с потребительной стоимостью не существует. Этот тезис следует акцентировать.
Третий шаг: выведение стоимости как общественного отношения, делающего возможным и необходимым производство, обмен и потребление продуктов как именно товаров. Именно здесь лежит ключ к выделению труда как субстанции стоимости. Логика Маркса достаточно прозрачна. Он фиксирует то, что полезность продукта есть свойство всякой экономической системы, в которой есть хотя бы потребление. Следовательно, эта черта должна быть присуща товару, но она не может служить той differentia specifica, которая характеризует товарное отношение.
Не менее важно заметить, что создание трудом некоторого общественного богатства так же есть свойство всякой экономической системы, в которой есть хотя бы производство. Следовательно, и эта черта должна быть присуща товару, но она не может служить той differentia specifica, которая характеризует товарное отношение.
Специфика же товарного отношения состоит в том, что (NB!) продукты производятся в условиях и общественного разделения труда, и обособленности производителей, при наличии обеих противоположных сторон единого целого.
С последним следует разобраться предельно внимательно. Дело в том, что, во-первых, при отсутствии одной из сторон мы получаем либо натуральное производство (обособленность есть, общественного разделения труда нет), либо плановое хозяйство (общественное разделение труда есть, обособленности нет). Во-вторых, одно из принципиальных различений трудовой теории стоимости и теории предельной полезности связано с тем, что именно - только обмен или производство в широком смысле слова (в единстве собственно производства, обмена, распределения и потребления, соединенных в едином воспроизводственном процессе) - кладется в основу исследования. Это должно быть хорошо известно всем экономистам-теоретикам. Запомним это.
Пойдем далее. Экономистам-практикам, в том числе, сторонникам максимально свободного и полного развития рынка, хорошо известно, что для такого развития необходимы некоторые объективные условия. Какие? Только возможность свободно продавать на рынке свою продукцию и покупать ресурсы
223
по свободным ценам? Отнюдь. И идеология, и практика рыночных реформ в России 1990-х годов показала, что этого мало. Что для развития рынка в необходимо нечто большее. Первое и очевидное (столь очевидное, что экономисты-рыночники многое потеряли, «забыв» об этом): для развития рынка необходимо развитое общественное разделение труда (общественный характер труда). Реверсивное развитие экономики, породившее в первой половине 90-х годов мощную волну бартера и натурализации хозяйства, доказало, что забывать об этом нельзя. Для развития рынка нужна не только возможность обмена, но и производство, которое может и должно совершаться в условиях развитого разделения труда. С этим никто вроде бы не станет спорить, но есть один нюанс: выше в качестве практикой востребованного атрибута рыночной экономики был выделен особый тип производства, труда.
Второе условие развития рыночной экономики, выделенное нами выше вслед за Марксом - обособленность производителей и частный характер труда. Тяготеющие к mainstream’y теоретики эту формулу не признают. Однако либеральные экономисты-практики прекрасно знают: рыночной экономики не будет, если производитель (именно производитель, а не только продавец и покупатель) действует в условиях более или менее жестких ограничений его деятельности. Отсюда требования частной собственности (т.е. концентрации экономической власти, в частности, решений что, как, для кого и т.п. производить в руках частного лица, субъекта частного, независимого от других производства), невмешательства государства в производственную деятельность, демонополизации производства (а не только торговли) и т.п.
Впрочем, либеральный экономист-теоретик с этим тоже на принципиальном уровне согласится, хотя и предложит несколько иное терминологическое оформление. Согласится. Но не вынесет эти характеристики в качестве основных ограничений, указывающих на специфику рыночной экономики, в учебник. Этот ученый будет и в теоретической полемике с оппонентами, и в своей практической консультационной деятельности доказывать, что для развития рыночной экономики нужны максимально полное развитие частной собственности и максимально полная свобода (мы бы сказали - независимость, обособленность, ибо свобода и в классической философии, и в экзистенциализме, есть нечто много большее) фирмы (мы бы сказали - производителя товара). Но этот ученый не положит общественное разделение труда и обособленность производителя в основу своей теоретической конструкции, призванной отобразить параметры рыночной экономики.
Этот парадокс имеет вполне разумное и четкое объяснение. Во-первых, для функционирующей рыночной экономики и общественное разделение труда, и обособленность производителей есть само собой воспроизводимая предпосылка. Посему теория может от нее... абстрагироваться. Если только эта теория не ставит вопрос: как, почему и сколь надолго возникла изучаемая ею система. А этот вопрос экономике не ставит и не может ставить по упомянутым выше причинам.
Во-вторых, такая характеристика differentia specifica рыночной экономики
224
четко указывает, что последняя есть всего лишь одна из многих экономических систем; что рыночная экономика имеет свои логические и исторические границы и не тождественна «экономике вообще». Такая постановка вопроса для экономике, опять же, невозможна.
В-третьих, признание противоречия обособленности производителей и общественного разделения труда как системного качества так называемой рыночной экономики обусловливает акцент на исследовании в первую очередь производственных отношений и лежащего в их основе труда, его характера и содержания. А это опять же нож острый для mainstream’a.
В результате этого и складывается внешне парадоксальная ситуация, когда для того, чтобы сформировать рыночную экономку, и сторонникам, и противникам решения этой задачи равно нужны теоретически достоверные знания о системном качестве, границах, специфике этой системы. А это знание дает только исследование ее производственных отношений. Не случайно поэтому на заре борьбы капитала за место под солнцем теоретики этой системы делали акцент на тех же параметрах, что сторонники рыночных реформ в России 90-х гг. XX века. Не случайно первые стали основоположниками трудовой теории стоимости, а вторые проводили последовательный курс на либерализацию и приватизацию. Подчеркну: первая предполагала не только объявление свободы торговли, но и -главное - слом системы планового контроля за производителем. Вторая -установление частной собственности во всей системе общественного воспроизводства, а отнюдь не только в сфере торговли, причем частной собственности не только как юридической формы, но как системы отношений, обеспечивающих реальную обособленность частных производителей.
Итак, товарное производство предполагает общественное разделение труда, т.е. полную зависимость производителей друг от друга, и, в тоже самое время и в том же самом отношении их обособленность, т.е. полную друг от друга независимость. Такова практически достоверная теоретическая модель товарной экономики. Как же разрешается (и вместе с тем, естественно, воспроизводится) это противоречие? А очень просто. Это знает любой, кто производил что-то для продажи. Действительно независимый ни от кого производитель создает на свой страх и риск некий продукт (вот она, обособленность), предназначенный для другого члена общества (вот оно, общественное разделение труда) и выходит на рынок, где он сталкивается с такими же производителями и потребителями, так же производившими свои товары независимо, но ориентируясь на общественные (не свои личные) потребности. И далее лишь стихийное (в исходном пункте изучения рынка все - и Маркс, и Маршалл, и их последователи абстрагируются от всяческих его ограничений), от воли и сознания никого из агентов не зависящее взаимодействие продуктов этих работ приведет к тому, что часть из них будет обменена в некоторой пропорции на другие, часть так и останется нереализованной, причем для одних эта пропорция окажется более выгодной, для других - менее. Далее все они опять уйдут с рынка и опять на свой страх и риск начнут производить те же (или иные - рыночная экономика в отличие от патриархальной любит инновации) продукты, предназначенные для реализации
225
неизвестно в точности каких именно общественных потребностей.
Вот в этом реальном процессе снятия и воспроизведения обозначенного выше противоречия и формируется стоимость как общественное отношение (то же касается и потребительной стоимости, но об этом ниже).
Возвращаясь к классике: стоимость нельзя сосчитать (к проблеме субстанции стоимости)
Продолжим наши размышления о классической марксовой трудовой теории стоимости. Следствием признания того факта, что стоимость есть общественное отношение, является сделанный выше жесткий вывод: стоимость нельзя сосчитать. Она принципиально не поддается кванитификации.
Этот тезис выглядит, возможно, неожиданно для тех, кто никогда всерьез не изучал «Капитал» или забыл об этом, но это именно так. Именно для этих читателей Маркс в свое время заметил, что стоимость тем и отличается от известной вдовицы, что ее нельзя «пощупать», сосчитать. Сосчитать, непосредственно увидеть можно только' форму стоимости, в частности, цену товаров. Но она так же отличается от стоимости как одежда женщины от того, что скрыто под ней (совпадение в обоих случаях возможно, но только как исключение). Если оставить шутки в стороне, то раскрытие этого следствия - а оно принципиально важно - потребует от нас исследования субстанции, содержания и формы стоимости, исследования, доведенного как минимум до выведения денег и феномена цены (а эта категория в «Капитале» - в отличие от «economics» - не постулируется, а строго выводится).
Эту, едва ли не самую главную задачу мы предлагаем решить ниже, продолжив начатое выше воспроизведение основных шагов восхождения от абстрактного к конкретному в исследовании феномена «стоимость».
Мы остановились на том, что стоимость товара есть общественное отношение, предполагающее, что имеющие стоимость товары производятся в условиях общественного разделения труда и обособленности производителей. Способом признания общественной необходимости товаров - продуктов обособленных частных работ - являются на поверхности явлений акты купли-продажи. Сама же стоимость есть нечто более сложное - это тот «общественный иероглиф», та скрытая общественная сущность, которая определяет меру общественной необходимости всех тех продуктов, которые были признаны на рынке как товары (были проданы и куплены). Сам рынок при этом автоматически определяется как система отношений (соответственно, и факторов, «правил» и т.п., их обеспечивающих) обмена, признания общественной необходимости продуктов обособленных частных работ.
Чем же может определяться эта общественная необходимость товара, формирующаяся в процессе разрешения реального противоречия, осуществления реального отношения и так выведенная Марксом, отобразившим в системе категорий 1 главы I тома «Капитала» этот объективный процесс? Тем, что он в определенной мере удовлетворил чью-то потребность и, следовательно,
226
затраченный на его создание труд в некоторой мере (она зависит от пропорции обмена) оказался общественно-необходимым. Первый аспект обусловливает наличие общественной потребительной стоимости товара. Второй - общественнонеобходимого труда, воплощенного в товаре; точнее - овещненного в товаре, ибо товар - это вещь (в философском смысле этого слова). Последнее и есть стоимость как одна из сторон товара - «клеточки» того, что сейчас принято называть рыночной экономикой.
Подчеркнем: не весь реально затраченный на производство товара труд есть субстанция стоимости, а лишь тот, что оказался общественно необходимым в той системе пропорций, каковая реально сложилась на рынке и каковая в основе своей определяется структурой производства, стихийно сложившейся в процессе осуществления производителями массы частных работ.
Именно эта стихийно складывающаяся за спинами производителей система пропорций конкретных видов труда и их затрат (проявляющаяся в системе определенных пропорций обмена на рынке) и определяет в своей основе то, какая часть труда, воплощенного в том или ином продукте, окажется востребована системой общественного воспроизводства (производства, обмена, распределения и потребления, повторяющихся как постоянный процесс). Этот востребованный, общественно-необходимый труд и есть субстанция стоимости, что Маркс выводит из анализа реального процесса взаимодействия обособленных производителей. «Увидеть», «пощупать», сосчитать эту общественную субстанцию невозможно по определению. Если бы это могло произойти, то мы бы получили сознательно организованное непосредственно общественное производство, т.е. очевидно нерыночную экономику.
Другое дело, что конкретные пропорции обмена товаров обязательно непосредственно, практически определимы: их знает, уходя с рынка, каждый продавец и покупатель. Если вы продали пару произведенных вами башмаков и купили двух поросят, то это значит, что стоимость этих башмаков равна... двум поросятам. И иначе ее не измеришь. И ни в чем другом, кроме как в поросятах, воплощенный в произведенных Вами башмаках общественный труд не проявляется.
Отсюда известнейшее, но ныне, как я уже заметил во введении, многими прочно забытое положение Маркса: стоимость товара проявляется только в потребительной стоимости другого товара и ни в чем ином. Соответственно, если говорить о количественной стороне, то стоимость определенного товара внешне выражается в определенном количестве того товара, на который первый был обменен. (Но никогда не в часах труда!).
Попутно заметим: это один из многих параметров, указывающих на не только противоположность, но и неразрывное единство стоимости и потребительной стоимости в «Капитале». Марксова теория есть в строгом смысле трудовая теория товарного производства, трудовая теория стоимости и потребительной стоимости.
Выше мы привели очень краткое изложение известного положения Маркса о том, что в условиях товарного производства и обмена стоимость не выражается
227
в часах рабочего времени, а общественно необходимые затраты труда не могут быть подсчитаны (ни априори, ни, кстати, апостериори).
Как именно может быть аргументирован этот тезис?
Ответ на этот вопрос затруднителен. Но не потому, что нет аргументов, а потому, что они состоят именно в выведении путем теоретического отображения реальных процессов развертывания товарного отношения при помощи восхождения от абстрактного к конкретному, что мы, вслед за Марксом, кратко проделали выше. И в той мере, в какой мы смогли отобразить логику Маркса, мы доказали приведенное выше положение.
Впрочем, возможны и дополнительные аргументы. Учет величины стоимости как некоторых количественно определенных («сосчитанных») общественнонеобходимых затрат труда априори, до процесса производства и обмена продуктов в товарном производстве невозможен, ибо это мир обособленных, независимых друг от друга агентов, производящих продукцию на свой страх и риск, вне какой-либо общественной связи и координации их деятельности. Какая часть их труда окажется востребована общественным воспроизводством (внешне - продана/куплена на рынке) и окажется ли вообще - принципиально не может быть установлено до того, как это признание состоится.
Что же касается апостериорного измерения затрат общественнонеобходимого труда, то на рынке общественная необходимость товара признается только как акт обмена на другой товар, который продавцу объективно необходим только как потребительная стоимость. В этой потребительной стоимости товара-эквивалента и выражается стоимость продаваемого товара, причем реальное количество труда, затраченного продавцом и покупателем, будет различно. Маркс не случайно свой анализ начинает именно с простой формы стоимости, где скрыта предельно абстрактная и потому максимально генерализованная, генетически всеобщая картина процесса. В рамках простого обмена двух товаров весь рынок сведен к абстракции двух производителей, представляющих две отрасли. Пропорция их обмена складывается случайно и продукт труда в течение 20 часов одного производителя может быть обменен на продукт труда в течение 10 или 40 часов другого. Общественно-необходимыми затратами абстрактного руда будут те, что стали общими для обеих отраслей. Вопрос - чему они равны, какова их величина - бессмысленен. Точнее, он имеет ответ, но несколько обескураживающий для желающих все сосчитать экономистов. Если использовать приведенный выше пример, то овеществленный в обмененных товарах общественно-необходимый труд будет равен... паре башмаков или двум поросятам. И ничему иному. Если мы рассмотрим многоотраслевую модель с массой производителей в каждой отрасли, то это ничего не изменит. Реально осуществленные среднеотраслевые затраты труда будут так же далеки или близки (причем неопределенно далеки или близки) от общественно-необходимых, как и затраты труда одного-единственного башмачника в приведенной выше простейшей модели.
Впрочем, все это Маркс неоднократно показывал и доказывал в своих спорах с Прудоном и иными - им несть числа - калькуляторами пропорций
228
справедливого обмена. Подчеркнем: последнее не означает, что обмен продуктов не может производиться по некоторым правилам, которые общество считает справедливымы. Последнее означает иное. Если такой обмен кто-то попытается производить в условиях товарного производства, т.е. обособленности производителей, то рынок быстро поставит его на место, доказав, что здесь все должны играть только по правилам свободной торговли. Если же эти правила (пропорции) «справедливого обмена» будут сознательно диктоваться участникам обмена обществом, то это будет не рынок, а непосредственно общественная организация производства.
Пойдем далее.
Как мы показали выше, стоимость может проявить себя только в процессе обмена, где и выявляются доступные любому рыночному агенту (и любому исследователю, даже не вооруженному таким важнейшим «прибором» научного труда как абстракция, а еще лучше - метод восхождения от абстрактного к конкретному) черты товарного отношения. Тому, как в реальном процессе взаимодействия товаров проявляются их сущностные основы, и посвящен один из самых важных разделов «Капитала» - параграф «Форма стоимости». В нем раскрывается едва ли не самая главная «тайна» трудовой теории стоимости. Именно здесь Маркс показывает, что проявиться в реальной жизни, обрести форму, стоимость может только через потребительную стоимость другого товара. Что воплощенный в товаре абстрактный труд может проявить себя только через конкретный труд товара-эквивалента (конкретного труда по выращиванию поросят, на которых вы обменяли башмаки). Что ваш труд имеет общественное признание только в той мере, в какой его продукт оказался нужен другому частному лицу, который согласился отдать продукт своего частного труда в обмен на продукты вашей деятельности, признав тем самым, что вы не зря поработали и что в Вашем продукте овещенено общественного труда в количестве... равном его частному труду по выращиванию двух поросят’.
Таким образом, стоимость получает определенность такого общественного отношения, в котором в продуктах труда обособленных производителей овещняется определенная мера общественно-необходимого абстрактного труда. Эта мера проявляет себя в определенной пропорции обмена данного товара на другой и может быть выражена только в потребительной стоимости другого товара-эквивалента (в ставшем товарном производстве его роль играют деньги). Тем самым абстрактный труд оказывается чем-то существенно большим, нежели некоторые затраты труда вообще. И уж тем более он не является средними затратами труда на производство данного товара. (В скобках замечу: последний подход наиболее типичен для авторов, идущих от применения математических методов анализа, и многих зарубежных авторов. Это не случайно. Возможность сосчитать абстрактный труд возникает едва ли не единственно при таком подходе, а для этого круга ученых логика исследования подчас выглядит следующим
1 Анализу потребительной стоимости как результата труда особого рода посвящены работы Р.Т. Зяблюк.
229
образом: посмотрим, что именно можно сосчитать и... определим это как единственно поддающийся строгому научному познанию предмет).
Абстрактный труд как категория, которую ученый (впервые - Карл Маркс) выводит путем исследования действительного процесса развертывания и разрешения (и воспроизведения) противоречий товарного производства, а не конструирует формально-логически как то, что поддается квантификации, определяется следующим образом. Это та Практическая, самим реальным процессом товарных отношений порождаемая абстракция общественнонеобходимого труда, которая существует только как действительно сложившееся соотношение различных конкретных видов деятельности, при котором они получили общественное признание в процессе обмена. Еще раз: эти общественно-необходимые затраты труда существуют как действительная, практическая абстракция - определенное соотношение конкретных видов работ, образующих сложившуюся в некоторый момент в общественном воспроизводстве (и, в частности, на рынке) систему пропорций. Обмененные в данных условиях товары будут равны по стоимости (здесь мы пока абстрагируемся от отклонения цен от стоимости) и, следовательно, по общественно-необходимым затратам труда. Но эти затраты абстрактного общественного труда как были так и останутся принципиально не измеряемы в часах рабочего времени (даже средних - хотя и тяготеют к последним, как вытекающим из сложившейся структуры производства и трудозатрат). И уж тем паче они не равные никаким индивидуальным (или даже среднеотраслевым) затратам конкретных видов труда.
На все сказанное выше, к сожалению, не принято обращать внимание. Причем сие характерно даже не столько для критиков, сколько для сторонников трудовой теории стоимости, особенно из числа тех, кто пытается взглянуть на нее сквозь призму проблемы соизмерения товаров, исчисления воплощенных в них трудозатрат. И это не случайно: для этих авторов экономическая теория, не дающая возможности сосчитать затраты, бесполезна. Это просто не наука.
Между тем, как уже давно показал Карл Маркс и его многочисленные последователи, дело здесь обстоит много сложнее. Начнем с того, что логика «Капитала» приводит к тому, что в дальнейшем появляется нечто, вполне поддающееся квантификации, а именно - цены и их многочисленные производные. Но цены - это отнюдь не затраты абстрактного труда; впрочем, об этом ниже. Далее. «Польза» и предназначение марксистской политической экономии вообще и трудовой теории стоимости состоит не в том, чтобы помогать бизнесу считать свои затраты и принимать наиболее эффективные решения о том, какой товар производить и по какой цене продавать - здесь марксизм мало полезен (и потому, как я уже заметил, мало интересен для бизнесменов и их ученых собратьев). Они состоят в том, чтобы показать закономерности генезиса, развития и заката товарного производства и рождаемого им капитализма, природу и противоречия общественных отношений в этой системе и т.п.
Подводя промежуточный итог наших размышлений, зафиксируем: трудовая теория стоимости не конструируется Марксом как один из более или менее удобных способов исчисления и соизмерения затрат. Последнее наиболее
230
типично для многих сторонников трудовой теории стоимости, особенно из числа тех, кто исходит в своей методологии либо из естественно-научных аналогий, либо из приоритета математических методов исследования, когда все то, что не квантифицируется, не существует (во всяком случае, для науки...). Теория Маркса принципиально иная. Перед этим ученым задача «сосчитать» стоимость не стоит в принципе. Более того, своей работой он показывает, что ее вообще не нужно и не правильно ставить, ибо сосчитать стоимость в принципе невозможно, что он и доказывает в «Капитале».
Для критиков марксовой экономической теории этот вывод оказался кстати. Поскольку общепринятая в их среде (да и вообще господствующая вот уже более века в общественных науках) методология позитивизма с его акцентом на количественных методах анализа априори квалифицирует такую (делающую невозможной квантификацию) теорию бесплодной и бездоказательной, постольку марксистская политическая экономия с их точки зрения сама себя обрекла на «изгнание из храма».
«Классические» марксисты к этому отнеслись спокойно, понимая, что принципиальное различие методологий неоклассики и марксизма есть корень различий теоретических. Однако те из сторонников марксизма, кто оказался не способен противостоять методологии mainstream’a или был искренне убежден в ее истинности, оказались в очень сложном положении и предприняли попытку решить проблему путем «улучшения» марксизма вообще и трудовой теории стоимости, в частности, путем формализации и математизации марксовых выкладок.
Результат усилий последних оказался по большому счету печален, ибо они искали и ищут решение задачи, в принципе не имеющей решения.
Заметим на полях: если бы эту фразу когда-нибудь захотели и смогли прочесть те из сторонников аналитического марксизма, кого волнуют проблемы трудовой теории стоимости, то они бы, скорее всего, не удержались от скептической ухмылки; не более. Периферийный (Россия ныне - задворки мировой экономической теории) автор, почти не знакомый с очень давней и многомерной полемикой по сложнейшей проблеме, норовит одним махом разрубить Гордиев узел... Ай Моська, знать она сильна...
Впрочем, этот скепсис и ухмылки, очевидно, останутся лишь в моем воображении: этот текст вряд ли будет доступен и/или интересен для зарубежных авторитетов. Да и не в этом скепсисе дело.
Дело в существе вопроса. А по существу мы в меру своих сил воспроизвели выше многократно и тщательно аргументированные в советской экономической литературе и частично раскрытые классическими марксистами Запада тезисы, глубоко укоренные в содержании и букве «Капитала».
Еще существеннее другое. Воспроизведенный выше подход позволяет продвинуться по пути решения ряда актуальнейших проблем современности. Среди них, во-первых, анонсированное в начале статьи выведение теории предельной полезности из «Капитала» и показ того, что она является закономерно возникшим отображением господства тех превращенных форм, которые делают
231
эту теорию по видимости истинной и практически востребованной (бизнесом). Во-вторых, раскрытие практической актуальности трудовой теории стоимости как знания, позволяющего не столько строить формальные модели исчисления трудозатрат и соразмерения продуктов в некоей абстрактной «экономике вообще», сколько как важнейшего слагаемого экономической теории товарного производства («рыночной экономики»), позволяющей показать ее исторические границы и пути снятия, дав «попутно» критику «рыночноцентризма» нынешней экономической теории (в том числе, отчасти, и аналитического марксизма). Все это, в-третьих, позволяет несколько иначе взглянуть на известнейшее направление критики (и развития - и в кавычках, и без) Маркса, связанное с так называемым противоречием между I и III томами «Капитала» и проблемой трансформации. Наконец, трудовая теория стоимости служит основой для всей остальной классической политической экономии, а ее практическое значение весьма и весьма велико: от показана причин и природы кризисов рыночной экономики1 и их предсказания до анализа всех существовавших и вновь возникающих не-капиталистических систем...
Поскольку о второй проблеме мы уже кое-что написали, остановимся на первой. Это тем более уместно, что по мере ее решения нам удастся сформулировать и предпосылки для решения третьей, а последняя вообще выходит за рамки нашей статьи.
Еще раз о трудовой теории стоимости и теории предельной полезности: методология исследования превратных форм в фетишизированном мире
Итак, мы зафиксировали, что трудовая теория стоимости (и это специально подчеркивал сам Маркс) является предельной, глубинной абстракцией системы экономических отношений товарного производства, развивающейся в отношения наемного труда и капитала. Вне системы категорий «Капитала», как теория «ценности вообще» она «не работает». Стоимость есть исторически конкретная категория.
В соответствии с методом Маркса путь от категории стоимости до поверхности непосредственных экономических действий далек. Начав этот путь, мы вслед за Марксом показали, что трудовая теория стоимости предполагает исследование двойственного характера труда, единства и противоположности стоимости и потребительной стоимости (как мы уже заметили, марксизм - это трудовая теория не только стоимости, в основе которой лежит общественный абстрактный труд, но и потребительной стоимости, в основе которой лежит частный конкретный труд). Далее мы показали значимость исследования формы
1 Так, авторы этой статьи в своих работах показали почему, как и какой кризис может быть порожден современным капиталом еще в 2004 г. (См.: Бузгалин А.В., Колганов А.И. Глобальный капитал., М„ 2004) и позже специально воспроизвели этот анализ (См.: Вопросы экономики, 2009, № 1).
232
стоимости, открывающей, в частности, дорогу к выведению денег и здесь мы остановились.
Теперь же пойдем далее. Следующий важнейший этап исследования -деньги как мера стоимости. Именно в деньгах стоимость обретает свою адекватную форму и меру. Но здесь начинаются новые проблемы и тонкости.
Во-первых, анализ функции денег как меры стоимости позволяет вывести феномен цены - денежного выражения стоимости товара. Но цена как форма оказывается подвержена влиянию спроса и предложения, колебания которых обусловливают являющиеся правилом отклонения цен от стоимости. Так уже в I томе «Капитала» появляются категории спроса и предложения, их колебания и т.п. функциональные связи, которые (в отличие от движения самой стоимости) уже могут стать объектом моделирования. В принципе, в качестве иллюстрации Маркс мог бы уже в 3 главе I тома «Капитала» описать и выделить кривые спроса и предложения и феномен равновесной цены. Выведение этих параметров в этом случае, естественно, будет иным, чем у маржиналистов, но сами феномены могут получить свое отображение.
Этот вывод и это дополнение марксового исследования уже давно не секрет для марксистов. Для нашего же текста здесь важен вывод: стоимость имеет лишь косвенное выражение в цене. Более того, поскольку товарный фетишизм находит свое последовательное воплощение в фетишизме денег, постольку в товарно-денежном хозяйстве не может не развиваться фетишизм цены. Цена есть та форма стоимости, которая принципиально отлична от содержания и отчасти создает видимость иного содержания - того, что стоимость (здесь правильнее было бы использовать другой русский аналог value/wert - ценность) зависит от конъюнктуры рынка. Эта видимость обусловлена не ошибочным теоретическим представлением о цене, а практикой, где единственно эмпирически данное бытие стоимости - цена - действительно зависит от соотношения спроса и предложения. Отражающий (в силу неслучайной приверженности позитивистской методологии) исключительно это эмпирически данное объективное положение дел ученый не только может, но и должен зафиксировать эту связь и постараться построить ту модель, которая адекватно отобразит функциональные связи, обусловливающие определенные параметры движения цен и влияющие на эти функции параметры. Так в «Капитале» делается второй (первый, самый глубинный, - исследование формы стоимости) шаг к объяснению, почему и какая именно позитивная теория функционирования рынка может и должна быть создана адептами рыночной системы.
Во-вторых, деньги, выполняя функцию средства обмена, могут, как известно, быть замещены некоторым знаком денег-золота. Отсюда еще одна линия фетишизации и рождения форм, создающих видимость иного содержания отношения «стоимость», нежели то, что лежит в основе системы отношений товарного производства. Деньги как всего лишь мимолетный посредник обмена выполняют свою функцию не как золотой товар, имеющий реальную стоимость (овещненный в золоте абстрактный общественный труд), а как всего лишь знак этого товара. Главное условие выполнения этой функции - не качество,
233
субстанция этого знака (бумажных или иных заместителей золота) как товара, имеющего стоимость - для денег-бумаги это как раз не играет существенной роли, - а его количественная определенность (как сказал бы Гегель - «определенное количество»). Здесь важно «всего лишь» соответствие количества (номинала) денег в обращении сумме стоимостей товаров, включенных в данный воспроизводственный процесс. Отсюда не случайное выведение Марксом формулы количества денег в обращении. Более того, отсюда вытекает объективная возможность возникновения количественной теории денег: для нее есть объективные основания, точно раскрытые Марксом (я их очень коротко охарактеризовал выше). Эта возможность превращается в действительность там и тогда, где и когда возникает объективная заинтересованность в этой теории. В результате на стыке либеральной монетарной политики и востребованной ею теории рождается «уравнение Фишера», сотворившего (возможно, не ведая, что творит) прямой плагиат...
Следующие шаги в развитии трудовой теории стоимости связаны с генезисом и развертыванием такого производственного отношения как «капитал». Статья - это не место для пересказа трехтомной работы. Поэтому отмечу лишь несколько ключевых пунктов хорошо известной серьезным теоретикам логики восхождения от абстрактного к конкретному.
Анализ денег и всеобщей формулы капитала создает предпосылку для выведения из трудовой теории стоимости нового важнейшего отношения -отношения создания наемным трудом и присвоения капиталом прибавочной стоимости - отношения эксплуатации. Здесь существенна двоякая теоретическая связь, отображающая реальную диалектику производственных отношений «рыночной экономики». С одной стороны, К.Маркс на основе анализа законов развития товарного отношения (в единстве стоимости и потребительной стоимости товара) строго выводит теоретически то, что в условиях генезиса капитализма происходило и происходит в массовом порядке практически: товар превращается в деньги, а деньги в капитал. Посему трудовая теория стоимости неизбежно и органично вырастает в теорию прибавочной стоимости. С другой стороны, важнейшим теоретическим доказательством теории эксплуатации является именно трудовая теория стоимости в ее полной определенности, включая теорию двойственного характера труда, потребительной стоимости и стоимости, денег как товара особого рода и т.д. Для доказательства факта совершения прибавочного труда и его присвоения капиталом, осуществляющихся в рамках соблюдения законов товарного производства, Маркс должен был показать, во-первых, специфику стоимости товара «рабочая сила» (общественнонеобходимый абстрактный труд, затрачиваемый на воспроизводство этого специфического товара и овещененный в нем) и потребительной стоимости этого товара (способность создавать в процессе труда стоимость, большую, чем его собственная). Во-вторых, Маркс мог и должен был использовать теорию двойственного характера труда для того, чтобы показать, как именно происходит одновременный процесс переноса стоимости постоянного капитала на конечный продукт и создание новой стоимости. Тем самым именно теория двойственного
234
характера труда служит важнейшим основанием для доказательства неправомерности теории факторов производства, предельной производительности. В-третьих... - пожалуй, я не буду далее разворачивать доказательства взаимно однозначной связи трудовой теории стоимости и теории прибавочной стоимости в «Капитале».
Раз возникнув, капитал обретает свои собственные новые законы движения, развивающие закономерности товарного производства. Деление капитала на постоянный и переменный, анализ воспроизводства капитала, выделение процесса обращения и деления капитала на основной и оборотный подводят Маркса вплотную к выведению закономерного превращения прибавочной стоимости в прибыль. Это один из интереснейших шагов в «Капитале». Но для наших размышлений он особо важен: здесь происходит трансформация содержания (отношения создания и присвоения прибавочной стоимости) в форму, причем форму превращенную (в дальнейшем автор будет использовать более точный термин - «превратную», не только трансформирующую, но и как бы переворачивающую содержание форму). Прибыль в теории Маркса становится той превратной формой, которая объективно создает видимость иного, чем действительное, содержания. Прибыль - это такая форма, которая создает объективную видимость того, что действительно происходит на поверхности явлений, а именно того, что прибыль есть результат функционирования всего капитала, а не только наемного труда. Маркс доказывает, что эта видимость объективна, но она противоположна действительному содержательному процессу. Показывает, как и почему происходит это раздвоение объективного бытия на содержание и превратную форму. Показывает, что прибыль как превратная форма не только есть, «бытийствует», эмпирически дана, но и должна быть: в процессе воспроизводства, оборота капитала прибавочная стоимость действительно становится прибылью как результатом функционирования всего капитала, хотя прибавочная стоимость как таковая создавалась и создается только наемным трудом. Здесь вновь складывается та же ситуация, что и со стоимостью: прибавочная стоимость есть объективный реальный феномен, производственное отношение, но ее так же нельзя «пощупать», как и стоимость. Эта та объективная реальность, которую можно «увидеть» только при помощи особого научного инструментария - метода восхождения от абстрактного к конкретному. Здесь уместно напомнить хорошо известную аналогию с микроскопом, без которого нельзя увидеть даже инфузорию-туфельку, не говоря уже о вирусе или гене. Не вооруженный специальным инструментарием ученый «не видит» некоторых объектов и абсолютно честно и искренне заявляет, что их нет. Зато он без всякого инструментария видит то, что дано эмпирически, и столь же честно заявляет, что это есть. И только это есть. Так появляется витающая в абстракциях и не имеющая осязаемых практических доказательств генетика и столь практичное учение, как теория Лысенко...
Так же и с прибавочной стоимостью и прибылью: первая содержательнореальна, но доказательство этого требует использования метода восхождения от абстрактного к конкретному (впрочем, практика доказывает верность марксизма и
235
непосредственно, но это происходит преимущественно тогда, когда возникают качественные изменения того, что сейчас называют «рыночной экономикой»). Вторая непосредственно эмпирически дана, но с точки зрения марксизма является превратной формой.
К вопросу о том, как доказать, что это только форма и к тому же превратная, мы еще вернемся. Сейчас же заметим, что Маркс в очередной раз показывает основы возникновения и развития очередного теоретического блока mainstream'a: теории факторов производства, предельной производительности. Они могут возникнуть как отражение превратной формы - действительного процесса функционирования капитала, порождающего прибыль. Этот теоретический блок должен возникнуть, ибо он адекватно отражает интересы тех, кто «заказывает музыку» в экономической науке.
Напомню так же важный пропущенный мной блок - теорию заработной платы Маркса. Здесь автор «Капитала» раскрывает еще один аспект движения от содержания к превратным формам, показывая, как и почему стоимость и цена рабочей силы превращаются в заработную плату и как эта объективно существующая форма создает видимость превратного содержания - того, что наемный рабочий продает труд и получает за него плату. Превратная форма «зарплата» как бы (здесь термин-симулякр «как бы» значим) наводит морок на работника и на работодателя, и на исследователя, формируя фиктивное содержание, когда кажется, - намеренно повторю! - что суть отношения наемного работника и капиталиста в том, что первый продает товар «труд» в обмен на заработную плату - плату за этот труд. Что, следовательно, это всего лишь обмен эквивалентов и никакой эксплуатации здесь нет. Сложность здесь состоит в том, что обмен товарами между капиталистом и рабочим - это действительно обмен эквивалентов, что показал, в частности, и Маркс. Но эта эквивалентность - не более чем реально существующий морок, ибо на самом деле продается не труд, а рабочая сила - особый товар, стоимость которого всегда меньше, чем та, что этот товар создает в процессе его потребления капиталом (в процессе труда, включающего не только необходимое, но и прибавочное время).
Так происходит серия продвижений на пути от стоимости к превратным формам рынка.
Едва ли не наиболее сложный шаг, весьма близкий к завершающей стадии трансформации - это формирование средней прибыли и цены производства. На протяжении всего XX века и доныне по этому поводу ведется напряженная полемика, связанная с так называемым противоречием между I и III томами «Капитала» (в зарубежной литературе - проблемой трансформации). Проведенный выше краткий экскурс в логику I отдела I тома «Капитала» напомнил, как эта проблема решается в классическом марксизме. Там этот Гордиев узел разрубается: показав, что стоимость не есть средние затраты конкретного труда (труда в некоторой отрасли), мы ставим под сомнение само наличие расхождений в количественной определенности стоимости и цены производства. Это просто теоретически разные и не сопоставимые между собой феномены.
236
Сказанное в полной мере соотносится с так называемым «законом стоимости». Его часто трактуют так, что, дескать, в условиях товарного производства продукты продаются и покупаются по стоимостям, которые равны средним общественно-нормальным затратам труда. Между тем, закон стоимости отнюдь не предполагает, что товары продаются по их стоимости. Бопее того, этот закон предполагает, что товары, как правило, не продаются в соответствии с их стоимостью, что рыночные цены товаров обычно отклоняются от стоимостей, совершая колебания, лишь в среднем, в сумме этих колебаний, тяготея к величине стоимости.
Механизм формирования цен производства является конкретным механизмом отклонения цен от стоимости, причем механизмом, не нарушающим в среднем тяготение общей суммы цен товаров к их стоимости, а лишь перераспределяющим затраты труда в результате межотраслевой конкуренции в зависимости от отраслевых различий в уровне органического строения капитала (есть и другие механизмы отклонения цен от стоимости, в частности, механизм образования земельной ренты).
Следует заметить, что цена производства может быть представлена не только как нечто, не равное стоимости, но и как частный случай стоимости. Закон стоимости действует и применительно к цене производства, если учитывать, что понятие общественно-необходимых затрат труда в капиталистическом производстве приобретает бопее конкретную модификацию. Здесь общественнонеобходимыми признаются не просто средне-нормальные затраты труда, обеспечивающие соответствие спроса и предложения (то есть равенство совокупных затрат труда на обмениваемые массы товаров), а такие затраты, при которых продажа товаров приносит равновеликие прибыли на авансированный капитал путем создания избытка предложения в отраслях с низким органическим строением капитала, и дефицита предложения - в отраслях с высоким органическим строением, при обеспечении лишь суммарного соответствия спроса и предложения на рынке.
Впрочем, так просто уйти от проблемы, обсуждаемой более столетия, конечно же, нельзя: мы лишь отметили возможный путь поиска ее решения. К тому же нельзя не отметить, что полемика по проблеме трансформации дапа немало новых интересных теоретических разработок и позволила нащупать немало «узких мест» в марксовой теории товарного производства.
Дпя нас же это превращение интересно тем, что оно выводит на первый план одну из самых сложных и - что греха таить - пока не решенную до конца в марксизме проблему взаимосвязи законов содержания системы и механизмов функционирования ее превратных форм.
У авторов, к сожалению, в кармане нет готового ответа на этот вызов. Есть некоторые тексты, в которых содержится ряд гипотез, но не бопее того. Впрочем, в отличие от авторов, у Маркса, при всей незавершенности III тома его основного труда, есть немало весьма продуктивных моментов, показывающих как именно происходит такая трансформация стоимости в совокупность ее превратных форм, одной из которых и является цена производства. Далее следует рыночная
237
стоимость и рыночная цена, еще далее...
Вот здесь Маркс остановился, не успев продолжить свою работу.
А через некоторое время господствующей стала теория предельной полезности, обретающая все новые и новые опенки и аспекты.
Почему это произошло? С точки зрения марксизма - по вполне понятной причине. Зрелая «рыночная экономика» (можно сказать - капиталистическая система производственных отношений) в своем воспроизводстве порождает господство превратных форм. В этой системе, завершившей свой генезис и стабильно функционирующей на собственной основе, все ее основания ушли в глубину, не видны, скрыты многочисленными напластованиями воспроизводящих и множащих самих себя превратных форм. В результате этих многочисленных напластований и складывается объективная система некоторых механизмов функционирования рынка, где непосредственно взаимодействуют только отдельные субъекты, осуществляющие определенные трансакции, зависящие от их собственных решений и некоторых эмпирически данных параметров (например, количества денег в обращении и др.), эндо- и экзогенных для рынка. Ничего другого на поверхности устойчиво воспроизводимой рыночной экономики просто нет. Здесь стоимость предстает только как цена, причем цена, зависящая от параметров и отраслевой, и межотраслевой конкуренции, спроса и предложения; деньги - как всего лишь агрегат, количество которого должно не превышать определенных объемов; прибавочная стоимость - только как прибыль (причем многократно перераспределяемая в силу многоплановых форм конкуренции); наемный труд озабочен только максимизацией заработной платы (еще одна превратная форма)...
В результате складываются необходимые и достаточные предпосылки для формулирования и признания всех основных слагаемых сегодняшней теории mainstream’a. Так логика «Капитала» показывает причины и содержание тех превратных форм, которые могут и должны отображаться теориями тех авторов, кто сознательно или бессознательно исследует именно и только эти эмпирически данные формы1. Исследует в силу то ли своей методологии (позитивизма; то же, кстати, неслучайного); то ли в силу неспособности и нежелания исследовать что-либо, кроме эмпирически данных форм; то ли в силу незаинтересованности в исследовании чего-либо большего, чем эти формы, в условиях, когда господствующими экономическими субъектами (бизнесом; шире - агентами рынка, т.е. людьми как всего лишь продавцами или покупателями того или иного товара) востребованы и оплачены именно эти исследования и объяснения; то ли в силу и
1 Несколько иной вариант решения проблемы связи «Капитала» и основных положений современной микроэкономики предлагает А.В.Сорокин, стремящийся вывести многие микроэкономические параметры из различных разделов «Капитала», считая, что едва ли не каждая значимая категория марксистской политической экономии капитализма есть глубинное основание более или менее соответствующей ей микроэкономической категории. (См.: Сорокин А.В. Теория общественного богатства. Основания микро- и макроэкономики. М., 2009).
238
первого, и второго, и третьего...
При этом субъективно экономисты mainstream’a вроде бы как и не виноваты в том, что они ведут именно такие исследования. Непосредственно здесь действует обратная описаной выше связь. Теоретики искренне считают, что они так работают не потому, что им за это платят, а им за это платят потому, что они создают полезные для практики знания (отсюда столь большая популярность методологии прагматизма). Самое смешное, что эти экономисты правы: в условиях стабильно функционирующей экономики полезную для агентов рынка информацию, информацию, в основном адекватно отражающую практику, можно получить прежде всего на основе теоретического фундамента mainstream’a. Это действительное адекватное, научное отражение действительных механизмов функционирования превратных форм. Такие формы можно и должно отражать именно на основе этого теоретического и методологического багажа. Иначе теоретик получит и передаст заказчику знание не о путях повышения прибыли, а об условиях отмирания капитала...
(Как в старом анекдоте о работнике «почтового ящика», производящего якобы холодильники. Сколько бы ни бился мужик, но в результате сборки у него в руках всегда оказывался пулемет. Так и с марксистской теорией: сколько ни пытайся ее использовать для повышения эффективности бизнеса, в результате обязательно получишь вывод о необходимости преодоления капитализма...)
Другое дело, что для того, чтобы правильно отражать механизмы функционирования превратных форм как таковых, как истины в последней инстанции, а не как мистификации (пусть объективной, но мистификации), mainstream должен создавать мнимый теоретико-методологический фундамент. Подобный фундамент опять же точно и истинно отражает некоторое содержание -но это фиктивное, «наведенное» превратными формами (так, как ведьмы наводят морок) содержание. Таким «наведенным» [превратными формами стабильно функционирующей на собственной основе рыночной экономики] содержанием-мороком и является теория предельной полезности.
Но! Подчеркну еще раз: теория предельной полезности - это не теоретическая фикция. Это теоретически истинное и практически полезное (для агентов рынка) отражение действительно существующего превратного содержания, созданного миром превратных форм, господствующих в экономической жизни рынка и определяющих основные механизмы и формы его функционирования.
А теперь о том, как доказать, что формы функционирования рынка, исследуемые и отображаемые mainstream’OM, превратны, а содержание системы товарных отношений совсем иное, а именно то, что отображено в «Капитале», что, в частности, содержательно истинной является трудовая теория стоимости.
Поскольку это не более чем завершающие аккорды статьи, ограничусь отсылкой к одному из ключевых положений, с которых я ее начал. Как при природных катаклизмах бури и землетрясения срывают многочисленные поверхностные напластования, обнажая коренную породу, так и в социально-экономической жизни генезис или слом определенных общественных систем
239
обнажает их действительную природу. Лишь два примера из отечественной истории. Как бы мы ни относились к события 1917 и 1991 годов, и в том, и в другом случае все занавесы были сорваны. В первом случае произошло (при всей , сложности реальных исторических событий) разрушение именно коренных основ прежней системы. Не только форм рынка, не только конкуренции. Была разрушена система отношений создания и присвоения стоимости путем товарного производства. Были разрушены наемный свободный труд и частный капитал... Во втором, в противоположность первому, создавали опять же не только формы рынка, но отношения обособленного производства товаров, отношения наемного руда и частно-капиталистического присвоения... И в том, и в другом случае содержание процессов было предельно обнажено и оно подтвердило правомерность выделения именно системы производственных отношений как действительного содержания этой системы. Именно для понимания причин, природы, последствий, закономерности или случайности таких грандиозных сдвигов и нужна марксистская экономическая теория вообще и трудовая теория стоимости, в частности. Для того же, чтобы успешно делать свой мелкий или крупный бизнес или выбрать оптимальный по соотношению цена-качество автомобиль, марксистская экономическая теория слишком сложна и многоаспектна. Она здесь так же бесполезна, как космический корабль для похода в супермаркет.
Кроме того, не забудем и о том, что люди в экономике - это не только агенты рынка, даже если эта экономика рыночная. Поскольку же на самом деле мир, котором мы живем, это не просто рыночная экономика, а система производственных отношений капитализма, постольку в ней действуют и более сложные, глубинные законы и процессы, обусловливающие более сложную, нежели подороже продать и подешевле купить, систему социальных интересов. И эти интересы, равно как и диалектический метод, позволяют обнажить более сложные, содержательные процессы, доказав, что исследования mainsiream’a -это характеристика именно и только превратных форм, создающих видимость наличия некоторого фиктивного, как я отметил, «наведенного» содержания, говорящего, что экономика - это взаимодействие преследующих свои эгоистические цели рациональных индивидов, а в основе ценности лежит исключительно предельная полезность...
Теория предельной полезности как... продолжение «Капитала»
Всем хорошо известно, что в «Капитале» Маркс показал, как создается объективная видимость, (она возникает, в частности, в процессе обращения капитала) того, что прибыль выступает порождением всего капитала. Эта прибыль формируется в результате конкуренции капиталов, которые, стремясь к максимизации нормы прибыли, формируют среднюю норму прибыли на равновеликие капиталы. Таким образом, для капиталиста нормой экономического поведения является максимизация прибыли и минимизация авансированного капитала, выступающего как издержки производства. Постольку,
240
поскольку реализация как прибыли, так и величины издержек происходит через сферу обращения, для капиталиста здесь действует тот же императив, что и для любого агента рынка: подороже продать, подешевле купить.
Так закономерности воспроизводства капитала на собственной основе формируют объективную видимость сведения капиталистической системы к процессам купли-продажи товаров. Процесс обращения капитала, межотраслевая и отраслевая конкуренция между ними превращает всех участвующих в нем агентов в одинаковых абстрактных субъектов, преследующих частные интересы -интересы максимизации своей выгоды и минимизации издержек. Этот частный интерес не случайно е этом процессе выглядит как единственный и универсальный. И эта видимость объективна: в процессе воспроизводства капитала на поверхности явлений других интересов у агентов, действительно, нет. В результате исследуемая экономическая система сама себя сводит к актам индивидуализированного взаимодействия рационально-эгоистических продавцов-покупателей, возвращая нас к тому простейшему бытию «рыночной экономики», с которого Маркс начинал «Капитал».
Но если у Маркса это возвращение опосредовано всем тем богатейшим и сложнейшим анализом, который содержится в трех томах его основного труда, то для экономиста, исследующего исключительно эмпирически данные факты экономической жизни, ситуация иная.
Для первого этот процесс воспроизводства капитала, сводящий в конце концов сам себя к простейшей абстракции рынка, есть подтверждение правомерности всей его предшествующей работы по «раскручиванию» системы категорий, характеризующих бытие, сущность, явление и действительность (явление, как «продукт» воспроизводства сущности) товарно-капиталистической экономической системы. Маркс показывает и доказывает всем своим «Капиталом» (и, в частности, III томом), что эта система категорий может и должна начинаться с факта бытия массы товаров и заканчиваться фактом бесконечного процесса их обращения, скрывая все свои основные законы в глубине и выставляя на поверхности лишь совокупность превратных форм, каковые он и выводит в процессе своего исследования.
Для второго существует исключительно и единственно поверхностный уровень капиталистической действительности (непосредственно эмпирически данный процесс обращения). Поскольку иная действительность такому экономисту не дана (для того, чтобы ее «увидеть», надо использовать метод восхождения от абстрактного к конкретному, исследуя процесс генезиса, развития и заката товарно-капиталистической экономики как исторически особой системы -материя по определению закрытая для mainstream’a), а главным, практикой диктуемым вызовом его научной деятельности является необходимость теоретически обосновать факт рационального поведения частного индивида, ищущего фундаментальные основы для принятия на рынке эффективных решений, постольку... Постольку такой экономист оказывается вынужден представить рыночную действительность an sich (взятую в-себе и для-себя) как следствие неких фундаментальных закономерностей «экономики вообще».
241
Поэтому, во-первых, неявно, но с железной последовательностью главной и первой проблемой экономической теории mainstream’a оказывается исследование эффективного индивидуального выбора на рынке, и, соответственно, проблема формирования индивидуальных предпочтений. Отсюда закономерно вытекает следующий шаг: именно столкновения индивидуальных предпочтений объявляются основой формирования меновых пропорций. Так выводится (причем вполне логично) теоретическая конструкция, отражающая мнимое, но не случайно возникшее, содержание рынка как экономического феномена - содержание, созданное господством описанных выше превратных форм и адекватно отображаемое исследователем, который в соответствие с непосредственными законами рыночной действительности (но не ее сущности) отображает ее формы как (просим прощения за повтор-педалирование) единственно действительные (но не превратные). Посему и то содержание, которое генерируют эти превратные формы, исследующий исключительно эмпирически данную действительность экономист принимает как действительное. Так формируются теоретические основы рынка, адекватно отражающие мнимое содержание той системы. Далее эта теория достаточно строго выводит из категорий, адекватно отражающих это [мнимое, наведенное превратными формами] содержание, другие категории, адекватно, эмпирически достоверно отражающие действительные механизмы функционирования [превратных форм] рынка и тем самым доказывает свою научную состоятельность...
Теория предельной полезности [в превратной форме] отражает действительную закономерность рынка - продавцы и покупатели выходят на него с уже сложившимися индивидуальными трудозатратами, и стремление получить эквивалент этих трудозатрат и составляет основу их «индивидуальных предпочтений».
(Здесь, правда, есть «нюанс». Mainstream не ищет объективную основу цены - раз она следствие индивидуальных предпочтений, то именно в индивидуальных, субъективных стремлениях и следует обнаружить основу этих индивидуальных предпочтений. Это тем более верно, что вполне соответствует либеральной догме об индивидуальной свободе на рынке).
Что же это за субъективные желания? Желание получить за свой труд как можно больше чужого труда? Фи! При чем тут труд? Труд - это удел наемных работников, и вспоминать об этом неприлично (вы еще о классовой борьбе вспомните!). И никто на рынке не собирается облапошивать своего ближнего (да-да, конечно...). Рынок создан для всеобщего счастья, и каждый рыночный агент стремится максимизировать свое удовольствие. Но всего на всех все равно не хватит (то есть ресурсы ограничены)... Вот вам и исходный пункт для теории предельной полезности.
Правда, далее mainstream утверждает, что уже сама установившаяся в результате столкновения индивидуальных предпочтений равновесная цена определяет количество обмениваемых друг на друга товаров, то есть объем реального спроса и предложения на рынке (хотя дело обстоит ровно наоборот -при том, конечно, что сложившийся уровень цен влияет на последующие решения
242
об объемах производства тех или иных товаров). Как это сочетается с либеральной свободой - подчинение экономических решений всех индивидов тем ценам, которые сформировались как независимый от каждого из них результат столкновения всей суммы индивидуальных предпочтений - mainstream уже не объясняет, но это «детали».
Здесь мы можем поставить если не точку, то многоточие: цепочка выведения возможности и необходимости основных идей mainstream'a из логики «Капитала» нами кратко обрисована. А посему несколько слов в заключение
* 1г *
В заключение нам хотелось бы вернуться к проблеме фундаментальной значимости трудовой теории стоимости. Позволим себе в этой связи только одну ремарку, связанную с вопросом об исторических и теоретических границах рынка1. Марксова трудовая теория стоимости как часть общей теории товарного производства указывает на то, что последнее есть исторически и теоретически ограниченная система, имеющая свое начало и конец. Вот почему для того, чтобы понять закономерности генезиса, развития и заката системы отношений товарного производства и обмена, надо анализировать не функциональные связи спроса и предложения, а нечто иное, а именно -противоречие потребительной стоимости и стоимости, двойственный характер труда, лежащего в основе товара. Только этот анализ покажет как, где и почему коллективный труд в рамках натурального хозяйства сменяется частным трудом обособленного производителя, действующего в условиях общественного разделения труда, а этот труд может смениться всеобщей творческой деятельностью homo creator’a.
Если же говорить о соотношении трудовой теории стоимости и теории предельной полезности, то мы можем сделать следующий вывод: первая показывает глубинные основы отношений товарного производства, исторические и теоретические границы этой системы, ее природу, тогда как вторая выводится из первой через сложную цепочку опосредований и указывает на фиктивное (как бы «наведенное») содержание действительно существующих превращенных форм - определенных функциональных зависимостей в соотношении спроса, предложения и т.п. Соответственно марксова теория нужна «лишь» для того, чтобы исследовать природу и границы товарной экономики; для анализа функциональных зависимостей спроса и предложения она, действительно, не нужна.
1 В последние десятилетия развитие информационной революции, рост многообразия экономической жизни, развитие творческого содержания труда (человеческого и социального «капитала») и феномены «ограниченно-рационального» поведения, теоретико-методологическая критика микроэкономических оснований неоклассической теории и ряд других причин побудили экономистов, принадлежавших к «мэйнстриму», постепенно начать искать выходы за пределы прежней аксиоматики, что само по себе знаменательно.
243
«Изюминка», однако, заключается в том, что нынешний рынок уже подошел к своим границам, и для того, чтобы понять, кто, как и почему действительно определяет не столько цены, сколько закономерности эволюции современного рынка, нужно анализировать, прежде всего, его сущность. И вот здесь оказывается востребован марксистский анализ проблем обособленности производителей (которая подрывается «рыночной властью» ТНК), типа и природы новой сетевой модели разделения труда и много, много другого - но это уже предмет совсем другого текста.
244
Р.С. Гай с ин, Н.М. Светлов
Стоимость и ценность: пути синтеза классической и неоклассической теорий
Основные направления теоретической разработки проблемы ценности
Основополагающей и в то же время водораздельной проблемой экономической теории является проблема ценности благ, взаимосвязанная с проблемами стоимости, предпочтений и рыночной цены.
Из всего многообразия теоретических разработок проблемы ценности экономических благ можно выделить два основных направления: классическое, ведущее начало со времен А. Смита, Д. Рикардо, К. Маркса; неоклассическое, основанное А. Маршаллом и развитое Л. Вальрасом в конце XIX века. Для этих направлений характерны различные теоретические концепции, по-разному объясняющие механизм ценообразования. В одном случав - это закон стоимости, в другом - закон редкости, развернутый неокпассиками в целый веер законов - законы спроса, предложения, издержек производства и понижающейся предельной полезности.
В советской экономической литературе была распространена затратная трактовка марксовой теории трудовой стоимости. Суть данной трактовки сводится к тому, что стоимость валовой продукции данной отрасли определяется суммой затраченного на ее производство труда, приведенного к нормальной сложности и интенсивности.
Неоклассическая теория ценности определяет внутреннюю стоимостную основу блага главным образом с позиции потребителя, с позиции полезности. Содержательную основу ценности благ она видит в их предельной полезности.
Главное различие этих теорий состоит не в том, что они якобы рассматривают предмет исследования с принципиально не совместимых концептуальных позиций, а в том, что один и тот же объект рассматривается ими под разными углами зрения. Классики рассматривают современную экономику с позиции производства (товарного производства). Объектом исследования неоклассической теории является не производство продукта, товара, стоимости, а рыночное формирование и распределение доходов. Исходной категорией здесь является рыночная цена. Это позволяет сделать предварительный вывод о возможности рассмотрения этих теорий не как взаимоисключающих, а как дополняющих друг друга.
Несмотря на существенное различие подходов классической и неоклассической теорий к определению ценности благ, есть научные элементы, сближающие эти теории в понимании «естественной» (стоимостной) основы цены. Такие элементы есть и в марксовой теории стоимости, и в маршалловской теории цены.
Теория А. Маршалла представляет собой своеобразный «мост» между двумя направлениями: классической теорией трудовой стоимости Д. Рикардо и теорией предельной полезности Е. Бем-Баверка. Этим «мостом» является обоснованный А.
245
Маршаллом общий механизм спроса и предложения. Он доказывает, что рыночная цена определяется не только полезностью товара, но и издержками производства. При этом ссылается на важное значение теории Д. Рикардо для решения этого вопроса: «...Основы теории, оставленные нам Рикардо, сохраняют свою силу и сегодня, ...Рикардо знал, какую существенную роль в формировании стоимости играет спрос, но ...он считал его действие менее скрытым, чем влияние издержек производства»1. А. Маршал сформировал концепцию, рассматривающую в качестве содержательной основы ценности благ полезность, соизмеряемую с издержками производства, которые, в свою очередь, обусловлены ограниченностью (редкостью) ресурсов.
В методологическом плане ценность теории Маршалла заключается в ее положениях, согласно которым цена во-первых, выражает не абсолютные, а соотносительные величины; во-вторых, предстает как результат соизмерения полезности с издержками, потребности с ресурсами, то есть определяется не только полезностью товара, но и издержками производства; в-третьих, балансирует потребности-возможности индивида и общества. Речь идет о соотнесении общественных потребностей с общественными издержками. Именно этим соотношением определяется общественная ценность (стоимость) экономических благ.
Цена как фактор и как результат изменения спроса и предложения
Изменение цены ведет к соответствующему изменению величины спроса и предложения. Как известно, сама рыночная цена меняется под влиянием не величин спроса и предложения, колеблющихся под действием рыночных факторов, а вследствие изменений уровней спроса и предложения. Назовем изменения, графически выражаемые смещением кривой спроса (предложения), изменениями уровня спроса и уровня предложения, чтобы отличать их от величины спроса и величины предложения, которые выражаются различными точками заданной кривой спроса или предложения. Уровни спроса и предложения зависят, в конечном счете, от внерыночных факторов. Непосредственно эти факторы выступают как неценовые детерминанты спроса и предложения. То есть глубинные причины, определяющие величину и динамику цены, лежат за пределами рынка, они связаны с действием внерыночных факторов.
Изменение уровня спроса происходит независимо от состояния данного рынка, конъюнктуры рынка данного товара, его цены. Уровень спроса изменяется за счет нерыночных факторов, выражающих изменение абсолютных объемов, структуры и взаимосвязей потребностей общества. Сказанное относится и к процессу формирования уровня предложения. Здесь также основными являются нерыночные факторы - изменение условий производства, влияющих на издержки производства.
Таким образом, уровни спроса и предложения, а значит, и изменения рыноч
1 Маршалл А. Принципы экономической науки // Перевод с англ. - М.: Издательская группа «Прогресс», 1993. Т. 2., С. 202
246
ной цены в долговременном периоде определяются бопее глубинными общеэкономическими факторами - потребностями общества и его производственными возможностями, динамическим равновесием между ними. Эти факторы относительно устойчивы в сравнении с краткосрочными колебаниями цен и другими рыночными детерминантами - динамикой товарных остатков, сезонностью спроса и т.п. Для объяснения процесса влияния на цену внерыночных факторов неоценима роль классической экономики, ее методологии, методов и теории, в частности теории стоимости. Внерыночная основа цены, которую интуитивно нащупывают неоклассики и которая выражает равновесие между потребностями и производственными возможностями общества - это и есть товарная, трудовая стоимость. Но стоимость не как затратная, а как соотносительная равновесная величина1. Стоимость определяется, если использовать терминологию А. Смита, не «затраченным» и не «покупаемым» трудом, а их соотношением, равновесием. Состояние равновесия или неравновесия между потребностями и производственными возможностями общества и определяет ценность (стоимость) экономического блага.
Трактовка стоимости по третьему тому «Капитала» К. Маркса как исходная методологическая основа синтеза классической и неоклассической теорий
Марксова концепция стоимости имеет определенные параллели с неоклассической концепцией ценности и помогает преодолеть недосказанности последней. Однако для этого следует отказаться от трактовки стоимости только по первому тому «Капитала» и от рассмотрения третьего тома «Капитала» лишь как иллюстрации завершенной теории стоимости. В действительности в третьем томе «Капитала» содержится развитие и углубление теории стоимости. Данная в этом томе трактовка стоимости позволяет найти определенные параллели между марксовой и неоклассической теориями. Здесь показано, что стоимость, как и цена у представителей неоклассической школы, выражает не абсолютные, а соотносительные величины. Стоимость выражает соотношение общественных потребностей и общественных затрат труда.
Довольно острая дискуссия по вопросу о различной трактовке К. Марксом стоимости в первом и третьем томах «Капитала» состоялась еще в 20-е годы XX века. Уже в тот период А. Мендельсон, критикуя Ш. Двойлацкого, показывал модификацию закона стоимости по мере перехода от первого к третьему тому «Капитала». Он утверждал, что «основным условием, предпосылкой стоимости, согласно теории Маркса, является полезность - способность удовлетворять какую-либо об-
1 Рассматриваемая в статье концепция соотносительной равновесной стоимости более подробно изложена: 1) Гайсин Р.С. Механизм формирования и развития конъюнктуры рынка продовольствия. (Вопросы теории и методологии)». М.: Таурус Альфа, 1998 (глава 1), 2) Гайсин Р.С.. К проблеме взаимодополнения и синтеза классической и неоклассической теорий ценности на основе концепции относительной стоимости / В кн. Экономическая теория: истоки и перспективы. - М.: Экономический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, ТЕИС, 2006.
247
щественную потребность»1. На этой основе он доказывает, что марксова трудовая стоимость имеет «незатратный» характер.
Довольно развернутая «незатратная» трактовка стоимости была дана в 70-е годы прошлого века Г.Б. Правоторовым. Он отмечает, что К. Маркс неоднократно подчеркивал, что стоимость «...определяется не тем трудом, который затрачен на производство товара, а трудом, который нужен для его воспроизводства»1 2. Ссылаясь на третий том «Капитала», он подчеркивает, что большую методологическую ценность представляет указание К. Маркса о качественно новых моментах определения стоимости применительно не к отдельному товару, а к стоимости всей суммы товаров данного вида. Он показывает, что общество перераспределяет совокупный труд сообразно своим потребностям, подчеркивает ту большую роль, которую играют общественные потребности в формировании общественно необходимых затрат труда и указывает на то, что закон стоимости выражает «связь между различными общественными потребностями и затратами общественного труда, необходимыми для их удовлетворения, ...выражает окольным путем - через соотношение спроса и предложения»3.
К. Маркс впрямую указывает, что в третьем томе «Капитала» содержится более развитое изложение закона стоимости и иной смысл в понимании необходимого рабочего времени4. Это развитие прежней трактовки стоимости, выход на новый уровень ее познания, на новую качественную ее характеристику.
На уровне общественного производства, внеотраслевом уровне, главное в содержании общественно необходимых затрат труда - то, что это затраты не фактические, а необходимые обществу. Это становится понятнее, если говорить не об общественно необходимом труде, а о труде, необходимом обществу, противопоставляя его труду, не необходимому обществу при данных возможностях общества. Общественный оптимум труда формируется на уровне общества, а не индивидуального производства. Речь идет о переводе самого сущностного и функционального анализа стоимости, процесса ее формирования с уровня отдельного производственного процесса на уровень экономики в целом. Здесь общественно необходимое рабочее время рассматривается не применительно к отдельному товару, а к данной группе, данному виду товара, производимому для общества в целом.
Это означает, во-первых, что средние затраты на единицу продукта при средних условиях производства являются общественно необходимыми затратами лишь в том случае, если общее количество данного продукта соответствует оптимальным потребностям общества в данный момент.
Во-вторых, общественно необходимый труд в данном товаре зависит от фактических затрат и степени их соответствия оптимальным в товарах всех других видов на данном рынке.
1 Мендельсон А.С. К проблеме конъюнктуры. - М.: Соцэкшз, 1926, С. 88
2 Правоторов Г.Б. Стоимостные категории и способ производства (проблемы теории и методологии). - М.: Мысль, 1974, С. 96
3Там же, С. 107
4 См. Маркс К. Капитал. Т. 3, ч.2 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч.2, С. 692
248
Изменение потребности общества в данном товаре или изменение фактических затрат на него меняет необходимый обществу труд, воплощенный в других товарах. В стоимости выражается динамическое равновесие общественного производства и потребления, потребностей и возможностей общества, уровня спроса и уровня предложения на рынке. Если рост общественных потребностей на данную группу товаров опережает рост производственных возможностей, то увеличивается необходимый обществу труд на производство товаров в данной отрасли, то есть повышается стоимость товаров. Стоимость определяет границу этого времени, воплощенного в данном виде товара1. Она выражает ту часть «всего общественного рабочего времени», которая выделена обществом для производства данного вида товара, сообразуясь с тем, что необходимое пропорциональное количество рабочего времени должно затрачиваться на все группы товаров. «Если это разделение пропорционально, - отмечает К. Маркс в третьем томе «Капитала», - то продукты различных групп продаются по их стоимостям... Закон стоимости в действительности проявляется не по отношению к отдельным товарам или предметам, но каждый раз по отношению ко всей совокупности продуктов отдельных обособившихся благодаря разделению труда общественных сфер производства»1 2.
Если же данная группа товаров, например, тканей, произведена в непропорционально большом количестве, то это означает, что общество фактически затратило своего общественного труда, своего совокупного рабочего времени больше, чем это необходимо, весь продукт может быть продан «лишь так, как если бы он был произведен в необходимой пропорции»3. То есть выделенный на данный вид товара общественный труд был бы распределен на большее количество фактически произведенных единиц товара, а стоимость единицы товара оказалась бы ниже, нежели при производстве пропорционального количества товара. Следовательно, общественно необходимое рабочее время - это не просто общественно усредненное применительно к условиям производства фактическое рабочее время. Это отличное от фактических затрат, необходимое рабочее время, выделяемое обществом для производства определенного количества товаров данного вида, исходя из наличных трудовых его возможностей (ресурсов) и общественных потребностей.
В соответствии с таким методологическим подходом к формированию стоимости и цены, разработанным К. Марксом в третьем томе «Капитала», общественно необходимое рабочее время зависит,
-	во-первых, от трудовых возможностей общества, от совокупного обществен-ного рабочего времени и производительной силы труда,
-	во-вторых, от потребностей общества, их структуры и пропорциональности распределения по отдельным конкретным видам продукции.
«	Общественная потребность... вот что, - пишет К. Маркс в третьем томе «Капитала», - определяет здесь долю всего общественного рабочего времени, которая
1 Подробнее об этом далее.
2 Маркс К. Капитал. Т. 3, ч.2 // Маркс К., ЭнгельсФ. Соч. Т. 25, ч.2, С. 691
3 Там же, С. 692
249
приходится на различные особые сферы производства»1. Общественная потребность определяет количественную границу общественно необходимого рабочего времени. Эта граница не всегда совпадает с фактически затраченным на данную группу товаров (или на данный товар) рабочим временем.
Указанный механизм воздействия потребностей общества (уровня спроса) и его производственных возможностей (уровня предложения) на величину общественно необходимого рабочего времени, приводящий к перераспределению совокупного рабочего времени между отраслями, был глубоко проанализирован в 70-е годы прошлого века К. Треневым. «При обычных колебаниях, - отмечает он, - спрос и предложение воздействуют следующим образом. Если, например, спрос упал по сравнению с предложением, вызвав соответствующее снижение цены по сравнению с рыночной стоимостью, то конкурентная борьба может либо вытолкнуть из производства предприятия, у которых индивидуальные затраты труда слишком высоки, либо привести к развитию производительности труда в отрасли. И в том, и в другом случае произойдет повышение среднего отраслевого уровня производительности труда, в результате чего рыночная стоимость упадет. При превышении спроса над предложением ... рыночная стоимость повышается. Воздействие спроса и предложения на величину рыночной стоимости здесь не непосредственное; воздействуя на отклонения цен от стоимостей, они тем самым воздействуют на условия воспроизводства в отрасли, а изменение последних, выражающееся в изменении среднего отраслевого уровня производительности труда, приводит к соответствующему изменению рыночной стоимости»1 2.
Рассмотренное выше понимание общественно необходимого рабочего времени, процесса формирования величины стоимости по-новому освещает и понятие общественного труда как субстанции стоимости. На наш взгляд, труд - основа стоимости - это не «затраченный» на производство товара, а выделенный обществом для производства товара, не фактический, не в физическом смысле, а необходимый общественный труд. К тем же суждениям можно прийти, отталкиваясь от концепции А. Маршалла, как показано ниже в п. 5 данной главы. Общественным является лишь труд в определенной структурной пропорции, - абстрактный труд, но в определенной конкретной структуре, соответствующей потребностям общества. В стоимости выражается не только определенное количество труда, но и его соответствие, количественное и структурное, общественной потребности. Ибо только в Таком совпадении труд является общественным.
Линии соприкосновения классической и неоклассической теорий ценности (стоимости)
Трактовка стоимости в качестве соотносительной равновесной, а не абсолютной величины значительно сближает классиков и неокпассиков. В такой
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч.2, С. 692
2 Тренев К. Категории рыночная стоимость и рыночная цена в III томе «Капитала» К. Маркса // Экономические науки. -1988. - № 3. С.34,36-37.
250
трактовке стоимость органично занимает место основы рыночной цены. А с другой стороны, исследования неокпассиков представляют достаточно разработанный механизм формирования стоимости и ее взаимосвязи с ценой.
В отличие от определения стоимости с «первого приближения», развитое определение гласит, что субстанцией стоимости является не просто труд, труд в физическом смысле, а общественный труд. Общественный труд - это не только труд в обществе и для общества, а труд формируемый, учитываемый и возмещаемый обществом, исходя из его потребностей и возможностей. Ограниченность трудовых возможностей общества означает, что общественно необходимые затраты труда на один вид товаров зависят от фактических и необходимых затрат труда на все другие виды товаров. Сам механизм формирования этих затрат в развернутом виде представлен у неокпассиков, в теории производственных возможностей общества. Вообще изучение рыночных механизмов значительно углубляет понимание процесса формирования товарной стоимости именно как общественного процесса, протекающего в масштабах всей экономики. Здесь стоимость выступает не как абсолютная кристаллизация труда, а как соотносительная равновесная величина. Величина стоимости зависит не только от абсолютного количества труда в товаре, а от того, насколько он количественно и структурно соответствует общественным потребностям и общественным возможностям воспроизводства данного товара.
Однако стоимостное содержание затраты труда приобретают лишь при условии, что эти варианты выбирает потребитель - а следовательно, и общество в целом - через рынок. Другое условие - варианты должны быть выбраны в пределах производственных возможностей общества. Это означает выделение обществом труда на производство данного вида товара (соответственно единицы данного товара) при различных комбинациях потребностей в различных товарах. Внимательное прочтение К. Маркса, его трудовой теории стоимости по третьему тому «Капитала» показывает,
-	во-первых, что стоимость формируется не только в производстве, но и в обмене,
-	во-вторых, что стоимость выражает не только затраты труда, но и общественную полезность, нужность товара обществу, выявляемую через обмен, рынок. Это говорит о том, что трактовка К. Марксом меновой стоимости содержит ряд элементов неоклассической теории.
Неокпассики весьма близки к классикам в понимании того, что стоит «за ценой». Предельная полезность, стоящая за ценой - это не субъективная, а объективная полезность. Её оценивает индивид, но его оценка зависит от количества данного товара и других товаров на рынке, от предельных издержек их производства. То есть речь идет о полезности, оцененной с точки зрения общественной потребности и производственных возможностей общества. Однако если классическая школа изначально придает большое значение зависимости полезности от издержек, то неокпассики (в отличие от неоинституционалистов) вполне осознанно определяют предмет исследования экономической науки таким образом, чтобы оставить предпочтения - причинную основу величин предельной полезности - за его рамками.
Таким образом, одним из недостающих звеньев синтеза двух плодотворных
251
ветвей экономической науки является теория формирования предпочтений, описывающая влияние на них со стороны информации, порождаемой процессами производства, распределения и обмена. Развитие этой теории должно содействовать достижению взаимопонимания между представителями обеих ветвей на обновленной теоретической основе.
Минимально необходимое условие решения этой проблемы - развитие теоретической модели «экономического человека». Эта модель давно стала мишенью для острой критики со стороны представителей психологической и неоинституциональ-ной школ, однако не следует забывать, что мы обязаны этой модели многими ценными научными результатами, которые далеко ещё себя не исчерпали. Вместе с тем именно эта модель предполагает наличие у homo economicus присущих ему предпочтений, что ограничивает её применимость ситуациями, в которых зависимостью предпочтений от издержек производства можно пренебречь. За рамками таких ситуаций традиционная модель «экономического человека», строго говоря, не является адекватной.
Существенно расширить её возможности при сохранении всего множества ранее полученных теоретических выводов можно, допустив, что homo economicus-ll -обновлённая версия классического «экономического человека» - обладает множеством разнообразных потребностей, которые он в принципе не в состоянии соизмерить. В этом случае очерёдность удовлетворения потребностей диктуется обстоятельствами. Так, если традиционный homo economicus направился в торговые ряды делать покупки, имея в своём распоряжении заданный бюджет, то приобретённый им набор благ не должен зависеть от того, каким оказался маршрут его следования мимо торговых точек: от книжных лавок к палаткам с гаджетами или в обратном направлении. Homo economicus-ll в этих двух случаях, вполне вероятно, приобретёт разные наборы благ, как это случается и с реальными потребителями.
Оказывается, что такая модель вполне поддаётся теоретико-экономическому анализу, и в этом отношении она не сложнее традиционной. Напротив, в некотором отношении она даже проще, поскольку, например, склонность сберегать деньги находит в такой модели более естественное объяснение, чем в традиционной. Общая теорема взаимности в математическом программировании А. Лурье1 позволяет распространить на такие модели традиционный математический аппарат исследования задач на поиск экстремума при условии, что homo economicus-ll исчерпал имеющиеся у него возможности более полного удовлетворения хотя бы одной потребности. В этом состоянии (Парето-оптимуме потребностей) удовлетворение одной потребности может быть повышено только за счёт некоторого снижения удовлетворения другой. Размер этого снижения и даёт, наконец, возможность соизмерить потребности, формируя предпочтения. Однако такие предпочтения, оказывается, зависят, как минимум, от того, в каком из многих оптимумов по Парето оказался в конце концов homo economicus-ll, проходя случайным маршрутом мимо торговых павильонов.
1 См. Лурье А.Л. Абстрактная модель оптимизации народнохозяйственного процесса и объективно обусловленные оценки // Экономика и математические методы, т. 2,1966, вып. 1, С. 12-30.
252
Под углом зрения обновлённой модели «экономического человека» стоимость и предпочтения представляют собой диалектическое единство противоположностей, образующее движущееся и развивающееся целое. Представления о стоимости благ и о предпочтениях в потреблении формируются благодаря процессу поиска торговых партнеров и заключения сделок, доставляющему хозяйствующим субъектам информацию о соотносительных трудозатратах на обретение (производство, покупку, обмен) благ и на удовлетворение потребностей. Суть этих процессов в том, что отношения обмена, связывающие хозяйствующих субъектов, имеют необходимым следствием достижение состояния экономики, оптимального по Парето относительно всего множества в принципе не соизмеримых потребностей. В этом состоянии стоимостные пропорции и предпочтения в представлении homo economicus-ll обусловлены соотношением затрат труда, необходимых для обретения единицы того или иного блага или единичного прироста степени удовлетворения той или иной потребности.
Стоимостные пропорции связаны с системой предпочтений: любое воздействие на воспроизводственный процесс, при котором меняется стоимость, влечёт за собой изменение предпочтений, а значит, и ход процесса воспроизводства капитала. Соотносительные трудозатраты в конкретном оптимуме по Парето обусловливают не только стоимость благ, но и предпочтения. Этот вывод существенно дополняет теоретическую картину воспроизводственного процесса, которая складывается на неоклассической методологической основе, и согласуется с его видением в трудах экономистов классической школы.
Процесс формирования предпочтений и стоимости обладает сложной внутренней структурой. Ключевую роль в нём играет возникновение и использование информации об альтернативных возможностях удовлетворения потребностей и распоряжения благами. Эта информация поступает из четырёх основных источников:
-	субъективного представления об относительной значимости потребностей, частью обусловленного личными вкусами и пристрастиями субъекта, частью заимствованного из институциональной среды через воспитание, общение, средства массовой информации;
-	личного трудового опыта субъекта;
-	опыта совершения сделок с другими субъектами;
-	опыта сбережения и вложений.
Процесс образования предпочтений можно структурировать по этапам их формирования, предположив, что четыре названные источника информации используются последовательно. Соответственно выделяются четыре рода предпочтений (см. рисунок).
Предпочтения I рода не обладают полнотой: они не позволяют сопоставить любые два набора потребностей и установить, какой из них желательнее. Пока homo economicus-ll руководствуется такими предпочтениями, стоимость может существовать только в случайной форме. Предпочтения II рода, как правило, полные, но различны для разных субъектов. Для их образования необходимо достижение субъектом оптимума по Парето своих потребностей. Предпочтения III рода между
253
фактически удовлетворяемыми потребностями, не достигшими насыщения, одни и те же для всех хозяйствующих субъектов. Они образуются одновременно с общественной стоимостью благ в оптимуме по Парето всех потребностей всех субъектов экономики. Действительное поведение хозяйствующих субъектов обусловливается предпочтениями IV рода, позволяющими соизмерить не только сегодняшние потребности, но и будущие. Эти предпочтения образуются под действием закона согласованности экономического роста с темпами роста населения и производительности труда1.
Процесс образования предпочтений можно структурировать по этапам их формирования, предположив, что четыре названные источника информации используются последовательно. Соответственно выделяются четыре рода предпочтений (см. рисунок).
Предпочтения I рода
(имманентные хозяйствующим субъектам)
Частичное упорядочение потребностей, обусловленное общественными и личными ценностными установками
Предпочтения II рода (обусловленные производством)
Упорядочение потребностей под влиянием информации об альтернативе* их удовлетворения, возникающей в оптимуме по Парето индивидуальных потребностей субъекта
Предпочтения III рода (обусловленные обменом)
Упорядочение потребностей под влиянием информации об альтернативах их удовлетворения, возникающей в оптимуме по Парето индивидуальных потребностей всех субъектов, достигаемом при посредстве обмене
Предпочтения IV рода
Упорядочение потребностей, относящихся к разным моментам времени, под влиянием информации о возможностях их удовлетворения с течением времени. Обусловлены епиянием факторов производительности труде и демографических процессов на предпочтения III рода
Схема трансформации предпочтений в процессе общественного воспроизводства
1 Светлов Н.М. Кибернетика стоимости: Основы теории сигнальной системы современного рынка. Lambert Acad. Publ., 2012, п. 2.5.
254
Предпочтения I рода не обладают полнотой: они не позволяют сопоставить любые два набора потребностей и установить, какой из них желательнее. Пока homo economicus-ll руководствуется такими предпочтениями, стоимость может существовать только в случайной форме. Предпочтения II рода, как правило, полные, но различны для разных субъектов. Для их образования необходимо достижение субъектом оптимума по Парето своих потребностей. Предпочтения III рода между фактически удовлетворяемыми потребностями, не достигшими насыщения, одни и те же для всех хозяйствующих субъектов. Они образуются одновременно с общественной стоимостью благ в оптимуме по Парето всех потребностей всех субъектов экономики. Действительное поведение хозяйствующих субъектов обусловливается предпочтениями IVрода, позволяющими соизмерить не только сегодняшние потребности, но и будущие. Эти предпочтения образуются под действием закона согласованности экономического роста с темпами роста населения и производительности труда1.
Каждому из потенциально достижимых Парето-оптимумов потребностей присуща собственная система предпочтений и стоимостных пропорций, определяющая, в конечном счёте, уровень жизни, образования, культуры, социального расслоения и др. Любое изменение системы стоимостных пропорций приводит к изменению всей системы предпочтений и, опосредованно, социально значимых характеристик экономики. Подобные изменения можно и нужно предвидеть, учитывать и оценивать с точки зрения их соответствия целям национальной экономической политики.
Так, в оптимуме по Парето, для которого характерна меньшая предпочтительность потребностей, удовлетворяемых творческим трудом человека (потребности в познании, культурном и интеллектуальном развитии), снижается ценность человеческой личности, нарастает противоречие между двумя функциями человека в воспроизводственном процессе: целеполагателя общественного производства и элемента производительных сип. Абстрактная чистая рыночная экономика, в отличие от реальной, не располагает институтами, направляющими рынок к более вероятному выбору одних оптимумов по Парето в ущерб другим. В реальной экономике эту функцию выполняют институты, упорядочивающие потребности, - воспитательные, пропагандистские, религиозные, средства массовой информации. Во многих случаях (но не всегда!) они достаточно эффективно воздействуют на предпочтения, направляя воспроизводственный процесс на достижение тех или иных политических и социальных целей.
Когда неокпассики рассматривают экономические потребности со стороны производственных возможностей общества, а предельную полезность со стороны предельных издержек, и у них речь идет о стоимости товаров и услуг, стоимости как оценке издержек для получения товара и услуг. Здесь широко применяются такие понятия как «справедливая рыночная цена (fair market price)», «общественно оптимальная цена (socailly optimal price)» и, наконец, «вмененные издержки (opportunity cost)». При этом стоимость определяется как ценность при наилучшем из вариантов
1 Светлов Н.М. Кибернетика стоимости: Основы теории сигнальной системы современного рынка. Lambert Acad. Publ., 2012, п. 2.5.
255
использования ресурсов1. Речь идет о получении комбинации полезностей, наиболее полно удовлетворяющих потребности общества при данных ограниченных ресурсах. Это и есть, по существу, определение стоимости как выражения общественно необходимых затрат, но определение в других терминах. «Общественно оптимальная цена» трактуется как цена, устанавливаемая там, где кривые спроса и предельных издержек пересекаются. Причем эта цена отличается от цены, установленной там, где пересекаются кривые спроса и средних издержек, цены, обеспечивающей справедливую прибыль. Здесь в этих терминах представлены понятия, которые в классической экономической теории традиционно называют общественной и индивидуальной стоимостью.
Методологически особенно близко понятию товарной стоимости понятие вмененных издержек, хотя содержательно они кажутся несовместимыми. Под вмененными издержками производства данного продукта понимают то количество других продуктов, которым общество должно пожертвовать для его производства. Вмененные издержки, как и общественно необходимые затраты, формируются на уровне экономики в целом, то есть являются издержками общества. Они так же, как и общественно необходимые затраты, выражают не фактические, а необходимые обществу при данной структуре потребностей и данных производственных возможностях общества затраты. Все это дает возможность рассматривать общественно необходимые затраты в определенном смысле как вмененные издержки общества, а товарную стоимость как альтернативную стоимость.
Трактовка общественно необходимых затрат как вмененных помогает понять их сущность, как именно необходимых, выделенных обществом, а не фактических (что является главным в категории «стоимость»). Более того, неоклассический анализ вмененных издержек, формулирование закона их движения, применение современных методов дают то функциональное, методическое завершение теории стоимости, без которого она оставалась бы в значительной степени абстрактной конструкцией.
Но, с другой стороны, неоклассический анализ вмененных издержек нуждается в категории стоимости. Не случайно эти издержки часто определяются как альтернативная стоимость товара, услуги. Но речь должна идти не об альтернативной, а о товарной стоимости. Последняя показывает не то, чего стоит товар в обмене, а что он содержит в обмене. В традиционных терминах вменённые издержки, или альтернативная стоимость, - это уровень меновой стоимости, за которым стоит товарная стоимость. Вмененные издержки и альтернативная стоимость первоначально определяются как количество другого товара, которым необходимо пожертвовать для производства (обмена) данного товара. Но при первом истолковании экономического смысла этих категорий обнаруживается, что ради увеличения производства пушек жертвуют не маслом, а ресурсами производства масла, ограниченными ресурсами общества, а жертва - это их расходование для производства пушек. Следовательно, вмененные издержки общества - это выделенное обществом определенное,
1 См. Фишер С., Дорнбуш Р., Шмалензи Р. Экономика / Перевод с англ. 2-го изд. М: Дело ЛТД, 1993, С. 6.
256
в пределах его производственных возможностей, количество ограниченных ресурсов для производства определенного количества товаров данной полезности. А это и есть общественно необходимые затраты. И в этом смысле мы можем говорить о том, что вмененные издержки содержатся в товаре как субстанция его стоимости.
«Несовместимость» классической и неоклассической концепций ценности в истолковании содержания (субстанции) общественных издержек производства
Как мы видим, концепции классического и неоклассического направлений экономической науки в понимании механизмов формирования общественных издержек производства можно с достаточным основанием считать взаимодополняющими. А как соотносятся эти концепции в истолковании содержания (субстанции) общественных издержек? Эта проблема представляется основным водоразделом в экономической теории. При этом «несовместимость» двух концепций в значительной мере предопределялась традиционно идеологическими соображениями.
Товарная теория ценности рассматривает в качестве содержания общественных затрат в производстве товара и, соответственно, субстанции товарной стоимости - общественный труд.
Рыночная теория рассматривает в качестве содержания издержек общества в производстве товаров и услуг затраты ресурсных факторов производства - труда, капитала, земли (природных ресурсов).
Исходная основа у этих концепций одна - редкость, ограниченность ресурсных факторов производства, придающая издержкам производства экономический характер. Но в одном случае общество учитывает и возмещает в обмене, в качестве основы ценности, затраты природных, трудовых и капитальных ресурсов, в другом случае - сводит эти затраты лишь к расходованию трудовых ресурсов.
Но это различие с экономической точки зрения является достаточно условным. Одним из существенных для теории стоимости следствий анализа абстрактных балансовых систем1 является то, что ограниченность любых производственных ресурсов, в конечном счете, может быть сведена к ограниченности единственного ресурса. Это в полной мере относится к труду, особая роль которого в ряду экономических благ не вызывает сомнений: это единственное благо, безусловно необходимое для осуществления любого технологического процесса и, следовательно, для удовлетворения любой потребности общества. В этом отношении труд принципиально не заменим: при удовлетворении заданного набора потребностей можно говорить о высвобождении некоторого его количества благодаря доступности другого ресурса, но, в отличие от любого другого ресурса, он никогда и ни при каких обстоятельствах не может быть замещён полностью. Напротив, ограниченность природных
1 Категория «балансовая система» предложена академиком В.С. Немчиновым. См.: Немчинов В.С. Эконометрия // В.С. Немчинов: Избранные произведения: Т. 3; Экономика и математические методы. М.: Наука, 1967,— С. 305-306. К форме балансовой системы сводятся (иногда при дополнительных предположениях) все основные структурные микроэкономические модели.
257
и капитальных (средства производства) ресурсов может быть преодолена при наличии достаточных (количественно и качественно) трудовых ресурсов. Об этом говорит исторический опыт человечества и современная практика ряда стран, например, Японии. Следовательно, трудовые ресурсы могут быть признаны конечным ограничителем производства в обществе. Вот почему не потеряло своей значимости утверждение классиков о том, что конечным мерилом богатства общества является труд1.
Не вдаваясь в детали метода балансовых систем, рассмотрим его приложение к системе однопродуктовых технологий с целью выяснения условий, при которых трудозатраты пропорциональны, с одной стороны, ценам, а с другой, затратам любого другого ограниченного ресурса. Последнее представляется особенно существенным, чтобы подвести черту под дискуссией о том, какие факторы и в какой доле вносят количественный вклад в размер стоимости. В действительности полные общественные затраты любого ограниченного блага вполне определяют стоимость, и в этом отношении труд ничем не отличается от других благ (если, конечно, оставить в стороне его уникальное свойство, отмеченное абзацем выше).
По аналогии с понятием «замыкающие затраты» назовём замыкающей однопродуктовой технологией такую технологию, которая отвечает предположениям модели «затраты-выпуск» В. Леонтьева, входит в состав совокупного технологического процесса однопродуктовой отрасли и не создаёт добавленной стоимости при заданных положительных ценах.
Пусть Z = (z(y) - квадратная матрица прямых затрат в замыкающих технологиях каждой однопродуктовой отрасли. Записав условие равновесия на однопродуктовом рынке МС = MR (равенство предельных затрат предельной выручке) для каждой однопродуктовой отрасли в терминах матрицы Z, получим условие конкурентного
равновесия Z р = р, где р - неотрицательный ненулевой вектор цен, произведение Z р равно вектору значений МС каждого блага, р - вектор соответствующих значений MR. Балансовую систему для данных условий образуют матрица I-Z, где I -единичная матрица, вектор р и вектор х объёмов выпуска благ, решающий систему уравнений Zx = х и обеспечивающий, таким образом, материальный баланс в данной балансовой системе. Поскольку обе приведённые выше системы уравнений однородные, а матрица I-Z вырождена в силу того, что в ней представлены только замыкающие технологии, векторы р и х могут иметь любой масштаб: существенны только соотношения между их компонентами.
Пусть Д - последовательность матриц, все компоненты которых сколь угодно малы по абсолютной величине, а определители не равны нулю. Рассмотрим последовательность матриц l-Z-Д. Компоненты соответствующих матриц Г = (у^ = (I-Z--1	-1
Д) интерпретируются по аналогии с компонентами матрицы В = (I-A) классической модели «затраты-выпуск» как коэффициенты полных затрат благ в системе
1 СмитА. Исследование о природе и причинах богатства народов. В 2 т. М., 1931, С. 39
258
технологий Z+Д. Вместе с тем последовательность I—Z—Д отвечает условиям теоремы о бесконечно малом определителе1, согласно которой величины (у;у) подчиняются соотношениям су/ - р D 0, где у/ - произвольная /-строка матрицы Г, с — подходящий скаляр. Следовательно, подходящим образом нормированные полные затраты любого блага в системе технологий Z+Д стремятся к ценам конкурентного равновесия. Если принять, что среди благ, коэффициенты прямых затрат которых представлены в матрице Z, имеется труд, вышесказанное обосновывает следующие два утверждения применительно к рассмотренной балансовой системе:
во-первых, цены конкурентного равновесия имеют тенденцию к полным общественным затратам труда1 2 на производство единицы соответствующих благ при технологических возможностях, имеющихся у общества, то есть к стоимости в её классическом понимании;
во-вторых, пропорции полных затрат любого блага также имеют тенденцию к сближению с полными общественными затратами труда.
В дополнение к этому, рассмотрев не строки, а столбцы матриц Г, обнаруживаем, что пропорции объёмов производства, балансирующие спрос и предложение, также связаны с пропорциями трудозатрат, но несколько иначе: они имеют тенденцию к полным затратам соответствующих благ на воспроизводство одного и того же количества рабочей силы (равно как и на производство любого другого ограниченного блага). Таким образом, в балансовой системе производство, стоимость и относительные величины - полные общественные затраты труда на производство единицы блага - оказываются системно взаимоувязаны в количественном отношении.
Заметим, что если в системе замыкающих технологий какие-либо коэффициенты прямых затрат изменятся (что повлечёт изменение соотносительных совокупных затрат труда), то изменится стоимость не только вновь выпускаемых благ, но и всех ранее выпущенных, что подтверждает соответствующее положение, высказанное выше в п. 3.
В технологиях Z+Д, поскольку они близки к замыкающим, конечный чистый выпуск возможен лишь ценой неограниченно больших полных затрат. Поэтому компоненты вектора су/ следует трактовать как пропорции, в которых возможно замещение одного блага другим при произвольном их использовании без изменения валового выпуска блага / (соотносительная стоимость). Эта интерпретация согласуется с неоклассической интерпретацией цен конкурентного равновесия, вытекающей из теоремы об отделимости выпуклых множеств в приложении к модели Эрроу-Дебре и её модификациям: цены конкурентного равновесия суть пропорции, в которых возможно замещение производства одного блага другим без изменения разме
1 Светлов Н.М. Связь цен конкурентного равновесия с натуральными показателями затрат //. Журнал экономической теории, 2009, № 1, С. 233-243.
2 Это утверждение относится к экономике, для которой данная балансовая система является адекватной моделью, то есть коэффициенты прямых затрат в системе замыкающих технологий действительно соответствуют матрице Z, объёмы производства по этим технологиям - вектору х, а цены - вектору р.
259
ров прибыли производителей и уровней благосостояния потребителей.
Возможна также интерпретация компонентов вектора у/ (а следовательно, и р) в терминах времени функционирования экономической системы. Для этого запишем соотношение единиц измерения двух компонентов вектора у/ в предположении, что матрица Z построена на основе данных о функционировании экономики в течение года (в.п. — валовая продукция, к.п. — конечная продукция, цифры — номера благ):
(в.п.О/год) (в.п.О/год) _ (к.п.2/год) _ лет/к.п.1
(к.п.1/год) (к.п.2/год) (к.п.1/год) лет/к.п.2
Таким образом, компоненты векторов у/ (с точностью до сколь угодно малого отклонения) и р обозначают соотношение времени функционирования экономической системы, необходимого для выпуска одинаковых малых количеств каждого блага.
Рассмотренная нами система замыкающих технологий требует, вообще говоря, выполнения довольно обязывающих предположений и не в полной мере раскрывает причины, по которым такие системы технологий могут (и должны) иметь место в реальности. Например, можно допустить, что движущие силы конкурентной борьбы, обеспечивающие равенство МС и MR на рынке одного товара, могут одновременно действовать на другие рынки в направлении их разбалансирования. К. Эрроу, Ж. Дебре и другими учёными, развивавшими идеи Л. Вальраса, были найдены различные варианты условий, при которых этого не происходит. В связи с этим следует указать, что метод абстрактных балансовых систем применим (с рядом дополнительных предположений, не критичных для экономической интерпретации) к математическим моделям, использованным в подобных исследованиях, и дает аналогичные результаты.
Труд содержится во всех благах, поступающих в обмен на рынке, и в издержках их производства, и в их полезности. Понимание этого положения, механизм этого включения труда и в полезность, и в издержки ее производства, отражены в марксовом учении о двойственности труда. Труд, как было обосновано выше, может считаться конечным содержанием затрат всех факторов производства. Так, природные ресурсы оцениваются в стоимости товара не сами по себе, а в связи с экономией труда благодаря их вовлечению в хозяйственный оборот. Капитал, средства производства включаются в ценность товаров как овеществленный прошлый труд. Классиками теоретически решена и проблема включения в стоимость различных конкретных видов труда. Но реальным механизмом общественной реализации труда в стоимости товара является рынок, спрос, предложение, цена. И здесь неоклассическая рыночная теория, ее конкретная разработка проблем функционирования рыночного механизма дополняет теорию трудовой стоимости.
Классическая и неоклассическая трактовка проблемы роста цен и стоимости
При поверхностном рассмотрении предмета данной статьи можно прийти к заключению, что, согласно теории трудовой стоимости, рост производи
260
тельности труда в отрасли должен иметь непременным своим следствием падение цены ее продукции, что далеко не всегда имеет место в действительности. Однако понимание стоимости в рамках выдвинутой выше концепции соотносительной равновесной стоимости позволяет выделить факторы, соотношение и динамика которых разнонаправлено действуют на величину стоимости: 1) ресурсы труда в обществе с учетом производительности труда, 2) объем и структура потребностей. Экономический рост, углубляющееся общественное разделение труда ведут к росту объемов и разнообразия потребностей, к динамичному изменению их структуры. Под воздействием каких либо причин общественные потребности в какой-то группе товаров или отдельном виде товара могут расти быстрее, чем производственные возможности. Это ведет к увеличению необходимого обществу труда для производства больших групп товаров, то есть к увеличению величины общественного необходимого труда, опережающему рост количества и качества затрачиваемого труда, рост производительности конкретного труда. «Труд, затрачиваемый на воспроизводство товаров, необходимых для удовлетворения потребностей, может - как подчеркивает А.А. Борейко, - не совпадать с трудом, который присваивается через обмен».1 Результатом может быть и рост стоимости товаров.
В терминах балансовых систем подобная ситуация описывается следующим образом. Рост производительности труда означает снижение коэффициента прямых затрат труда в данной отрасли. Однако возрастание потребностей приводит к опережающему росту отраслевого коэффициента полных затрат труда по отношению к полным затратам труда в других отраслях, что и находит воплощение в росте относительной цены на продукцию данной отрасли.
Подобную динамику цены и стоимости К. Маркс представил в третьем томе «Капитала» на примере производства земледельческой продукции. Сокращается количество занятых, растет производительность их труда, а, следовательно, исходя из традиционной трактовки стоимости, должна снижаться стоимость сельскохозяйственной продукции. Но в это же время растет неземледепьческое население, растут общественные потребности в продовольствии. При этом они растут быстрее, чем производственные возможности. Вследствие этого растет в рассматриваемый период времени необходимый обществу труд и растет быстрее чем фактический затрачиваемый труд, то есть повышается стоимость, растет рента. Стоимость земледельческого продукта, заключает К. Маркс, «зависит от массы и производительности неземледельческого населения»1 2. Но это явление «не представляет специфической особенности земледелия и его продуктов» - замечает далее К. Маркс3. В рассматриваемой ситуации растет величина общественного труда, выделяемого для производства продукта данной отрасли, так как быстро растет потребность в данном товаре, растет его общественная стоимость.
Эта трактовка проблемы не противоречит, а дополняет и углубляет истолкова
1 Современная экономическая теория: проблемы разработки и преподавания / Под редакцией К.А. Хубиева. - М., Экономический факультет МГУ, ТЕИС, 2002, С. 187-188.
2 Маркс К. Капитал. Т. 3, ч.2 // Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 25, ч. 2, С. 694
3 Там же, С. 693
261
ние этой же проблемы неоклассиками. В частности, неоклассики решают проблему длительного роста цен, опираясь на закон возрастающих вмененных издержек, закон понижающейся доходности факторов.
Но действие названных законов связано с увеличением объемов и разнообразия потребностей общества, которое и вызывает увеличение вмененных издержек на большие группы продуктов, связанное с переходом на новые, нетрадиционные производства. Закон понижающейся доходности факторов на примере земледелия является прямой конкретизацией положения о росте стоимости сельхозпродуктов.
«Рыночные» подходы в теории стоимости, получившие развитие в неоклассической концепции, присутствуют в классической теории земельной ренты как у Д. Рикардо, так и у К. Маркса. Теория дифференциальной ренты построена на предельных категориях. Средние затраты на худших землях, лежащие в основе рыночной стоимости сельскохозяйственного продукта, - это и есть предельные издержки производства. У Д. Рикардо динамика земельной ренты и рост цен в земледелии находят свое объяснение именно в росте предельных затрат, в понижающейся доходности факторов производства в связи с переходом к худшим землям.
Приведём числовой пример формирования ренты, в котором покажем, что возникновение ренты вполне согласуется с пропорциональностью трудозатрат ценам, характерной для балансовых систем. Пусть имеется четырёхотраслевая система «затраты-выпуск», коэффициенты прямых затрат которой представлены матрицей
( 0,3	0,3	0,3	8	3
7_ 0,25	0,2	0,3	4
0,1	0,5	0,3	1,6	'
<0,01	0,01	0,01	0,2у
Нетрудно проверить, что технологии, представленные в матрице, - замыкающие. Действительно, матрица 1-Z выроадена. При этом имеет место натуральный баланс
( 0,7	-0,3	-0,3	-8 3	<32>	<03	
-0,25	0,8	-0,3	-4	24		0
-0,1	-0,5	0,7	-1,6	24	—	0
<-0,01	-0,01	-0,01	0,8 J	U J		
	1-Z			X		
то есть все производимые блага полностью расходуются в производстве, как и должно быть в системе замыкающих технологий. Стоимостной баланс представлен соотношением
,	X Т Г 0,05 V	( W	-0,3	-0,3	-8 А	Го^
0,073	-0,25	0,8	-0,3	-4	0
0,067	-0,1	-0,5	0,7	-1,6 "	0
1 1 Л	<-0,01	-0,01	-0,01	0,8 J	
р		I-Z			
то есть добавленная стоимость отсутствует. Соответствующая матрица Г, нормированная правым нижним компонентом, имеет следующий вид:
262
(	1,6	2,341	2,146	323
г_	1,2	1,756	1,610	24
1	“	1,2	1,756	1,610	24 •
^0,05	0,073	0,067	1 J
Её строки пропорциональны ценам (вектору р), а столбцы - выпускам (вектору х), что является следствием теоремы о бесконечно малом определителе. Особенно хорошо это заметно в последней строки и в последнем столбце матрицы.
Теперь определим матрицу Z", дополнив матрицу Z данными о такой технологии производства блага 3 (соответствующего третьему столбцу матрицы Z), которая предполагает вдвое меньшие затраты всех благ на производство блага 3 в сравнении с замыкающей технологией, отражённой третьим столбцом матрицы Z. Естественно, при таких обстоятельствах замыкающая технология вовсе бы не использовалась, если бы не существовало причины, ограничивающей использование более эффективной технологии. Будем считать, что эта причина заключается в наличии ограниченного невоспроизводимого блага (например, участка земли со сравнительно более высоким плодородием, если благо 3 представляет собой какой-либо продукт полеводства).
Положим, что невоспроизводимое благо имеется в количестве 10 единиц и используется в количестве единицы на единицу блага 3. Поскольку матрица Z может содержать данные только о воспроизводимых благах, отразим этот факт, задав фиксированный объём производства блага 3 по более эффективной технологии. Запишем соответствующее уравнение межотраслевого баланса:
( 0,7	-0,3	-0,3	-0,15	-8	> -0,25	0,8	-0,3	-0,15	-4 -0,1	-0,5	0,7	0,85	-1,6 -0,01	-0,01	-0,01	-0,005	0,8 J		1321 <03 24	0 19 = " \° ы
I Z’	\ / х'	
Определить стоимостные пропорции из двойственной системы уравнений межотраслевого баланса невозможно, так как величины добавленной стоимости не заданы, а новая система технологий уже не является замыкающей. Зато в данном случае известна система замыкающих технологий Z, определяющая вектор цен (0,05; 0,073; 0,067; 1). В связи с этим двойственная система уравнений будет выглядеть следующим образом:
( 0,05 Y	Г 0,7	-0,3	-0,3	-0,15	-8 3	( о 3 п
0,073	-0,25	0,8	-0,3	-0,15	-4	л
0,067	-о,1	-0,5	0,7	0,85	-1,6	
1 1 J,	<-0,01	-0,01	-0,01	-0,005	0,8 J	1 0 J
I Z'
Таким образом, если учесть только стоимость воспроизводимых благ, то новая технология производства блага 3 создаёт добавленную стоимость. Однако эта добавленная стоимость всецело обязана своим происхождением невоспроизводимому благу, владелец которого (если таковой имеется) может в полном объёме изъять её у владельца технологического процесса на основаниях,
263
подробно исследованных ещё Д. Рикардо. В связи с этим более эффективная технология производства блага 3 становится рентообразующей, а невоспроизводимое благо начинает приносить ренту его владельцу. При этом природа блага, приносящего ренту, его отраслевая принадлежность и роль в процессе производства не имеет значения: главное, чтобы оно было невоспроизводимым. В этом случае оно будет приносить ренту до тех пор, пока не износится или не будет полностью израсходовано в процессе производства.
Агрегируем в матрице Z" два столбца, соответствующие третьему благу, приняв в качестве весов соответствующие компоненты вектора х". Получим матрицу Z' средних коэффициентов прямых затрат, соответствующую межотраслевому балан-
су следующего вида:
0,7	-0,3	-0,248	-8 3
-0,25	0,8	-0,248	-4
-0,1	-0,5	0,752	-1,6
-0,01	-0,01	-0,0083	0,8 ;
<323
24
29
I ' )
О О
5
О

где у'- вектор объемов чистого выпуска. Соответствующие значения добавленной стоимости в среднем на единицу выпускаемой продукции составят (0; 0; 0,0115; 0), а совокупная рента в целом по экономике останется неизменной, составив 0,335 денежных единиц.
Дополнив матрицу I—Z' строкой добавленной стоимости и столбцом чистых выпусков и определив на основе получившейся матрицы балансовую систему, обнаружим, что коэффициенты соответствующей матрицы Г’, нормированной нижним правым компонентом, снова пропорциональны выпускам по столбцам, ценам - по
строкам:
Г' =
( 1,6
1,2
1,45 0,05
<0,05
2,341 2,146 32 “323 1,756 1,610 24 “24
2,122 1,945 29 -29
0,073 0,067	1	-1
0,073 0,067	1	-I
Отнесение блага к числу невоспроизводимых и, как следствие, использующей его технологии- к рентообразующей, вообще говоря, зависит от техникоэкономических причин. Так, невоспроизводимым следует считать благо, имеющееся
в наличии в ненулевом количестве, для которого существуют только такие технологии производства, включение любой из которых в матрицу прямых затрат делает эту матрицу непродуктивной (то есть какими бы ни были объемы валового выпуска в соответствующей экономике, они окажутся меньше производственных затрат). Значит, изменение технологий вследствие инноваций либо исчерпание запасов невоспроизводимых благ может привести к утрате одними технологиями статуса рентообразующих (если ограничивающие их блага теперь выгодно производить) и к приобретению его другими технологиями (если какие-то из потребляемых ими благ сняты с производства).
Заметим, что рентообразующий характер технологии может быть обусловлен не только ограниченностью материального ресурса, но и ограниченным доступом к нематериальному ресурсу в соответствии с условиями его лицензирования.
Взаимосвязь между стоимостью и ценой
264
на сущностном и функциональном уровнях
Классическая теория стоимости, как видно из вышеизложенного, углубляет понимание цены, а неоклассическая теория - понимание стоимости. Это углубленное понимание дает возможность трактовать стоимость как выражение динамичного соотносительного равновесия между потребностями и производственными возможностями общества по отношению к данному товару, в то время как рыночная цена рассматривается как выражение динамичного равновесия между спросом и предложением. На рынке движение стоимости отражает изменение соотношения между уровнем спроса и уровнем предложения, а движение цены - изменение величин спроса и предложения. Это дает возможность более глубокого понимания характера взаимосвязи между ценой и стоимостью как на сущностном, так и на функциональном уровнях.
На сущностном уровне цена - это рыночное выражение стоимости, но не внешняя форма (в частности не денежная), а рыночный атрибут ее. То есть цена -это один из элементов самой сущности стоимости. Принимая во внимание сущность процесса формирования стоимости, протекающего на рынке в процессе совершения сделок, понятия «стоимость» нет без понятия «цена», так же как нет понятия «стоимость» без понятия «меновая стоимость». Труд становится субстанцией стоимости только при условии его общественной реализации (признании, учете, возмещении обществом) через рыночный механизм цены. С другой стороны, цена, то есть определенное количественное выражение равновесия меаду спросом и предложением, получает не условное, учетное, а реальное экономическое содержание лишь постольку, поскольку она соответствует реальному равновесию между потребностями и производственными возможностями общества, то есть выражает определенную общественную стоимость товара. Функционально, изменение стоимости вызывает напрямую изменение цены. Обратное воздействие изменений в цене может привести к изменению стоимости лишь опосредованно, через изменение потребностей общества (но не величины спроса) или экономических возможностей общества (но не величины предложения).
Неоклассики утверждают, что ограниченность естественных ресурсов (например, земли) по сравнению с другими повышает цену на соответствующий продукт, так как повышает его предельную полезность. Маркс доказывает, что высокая цена обусловлена высокой рыночной стоимостью, так как ограниченность ресурсов вынуждает общество выделять больше общественно необходимого труда на данный продукт. То есть данная полезность оценивается более высоким трудовым эквивалентом. В обоих случаях имеет место повышенная оценка обществом данной полезности в связи с ограниченностью ее источников - в одном случае оценка непосредственной полезности в денежном эквиваленте, в другом - оценка ее производства в трудовом эквиваленте.
Таким образом, стоимостная мера существенно уточняет измерение общественной полезности, а понятие предельной полезности углубляет понимание стоимости как общественной оценки данной полезности с точки зрения общественных затрат. Стоимость - это не фактически вложенный труд в данную полезность, а ее оценка с точки зрения общественного труда, оценка в трудовом эквивалент.
265
М.И. Зверяков
Практическая функция политической экономии в современном мире
Модернизация отечественной экономики является общенациональной задачей поддерживаемой всеми слоями общества. Решение грандиозных проблем модернизации возможно лишь на основе достижений науки, поскольку наука и образование является элементами национальной инновационной системы. Однако сама наука, как естественная, так и социальная приобретают специфически-исторические формы развития, которые должны быть поняты и учтены при использовании эвристического политической экономии.
Наука в условиях рыночной экономики
Бурное развитие рыночных форм хозяйствования при капитализме предоставляет науке, в первую очередь изучающей природу, возможность действительно самостоятельного развития. Те формы науки в виде религиозной схоластики, существовавшие при феодализме, были непригодны для построения индустриальной основы капитализма. Для этого необходимы были рациональные методы научного познания. «Буржуазии, - писал Энгельс, - для развития ее промышленности нужна была наука, которая исследовала бы свойства физических тел и формы проявления сил природы. До того же времени наука была смиренной служанкой церкви и ей не позволено было выходить за рамки, установленные верой; по этой причине она была чем угодно, только не наукой. Теперь наука восстала против церкви; буржуазия нуждалась в науке и приняла участие в этом восстании»1
Однако противоречивый характер развития капитализма отражается и в противоречивом развитии науки. С одной стороны, именно капитализм создает базу для всестороннего развития науки, прежде всего естествознания, формирует условия приложения научных знаний в производстве. Впервые наука сознательно развивается и применяется как фактор развития капиталистического производства и превращается в непосредственную производительную силу. Наука становится профессиональной деятельностью особей группы ученых, нанятых капиталом.
С другой стороны, само единство промышленности и науки имеет одностороннюю форму, т.е. воспроизводит абстрактное отношение к природе лишь как средству и материалу производственных потребностей. Односторонность такой формы единства науки и производства проявиться, например, в игнорировании объективной необходимости учета социальных параметров технических решений, проблеме охраны окружающей среды, других социальных факторов, не имеющих прямого отношения к собственно экономической эффективности. Именно в игнорировании социальных параметров экономической жизни капиталом представлена форма конкрет
1 Маркс К., Энгельс Ф. 2-е изд. Т. 22 С. 307.
266
но-исторического отношения науки и производства как капиталистического.
Знание, обусловленное непрерывно возрастающими потребностями и способами их удовлетворения с помощью расширения производства и мирового рынка, включается в состав элементов капитала и движется по законам товарного рынка. Научное творчество становится во многом прагматичным, поскольку ставится в зависимость от способности и превращаться в полезные капиталу способы его возрастания. Прагматизм выступает определяющей формой отношения теории и практики. Научные исследования во многом становятся востребованным в зависимости от способности превращаться в полезные способы возрастания капитала. Принимаются все новшества, которые способствуют укреплению технологической и организационно-экономической основы капиталистических отношений. Не допускаются лишь те, которые ставят под сомнение существование самого капитала как общественной формы.
Стало быть, соотношение экономической науки и практики в рамках капиталистической формы отношений имеет ограниченный характер, поскольку ограничивается самими пределами капитала. В то же время, поскольку сам капитал заинтересован во всемерной экономии используемых факторов производства, он создает наибольшие возможности для развития науки. Именно наука становится решающим фактором социального процесса, а ее применение - главным условием развития общественного производства.
Именно в форме этого специфически-исторического противоречия между теорией и практикой происходит реальное развитие науки как способа преобразования действительности. Наука в рамках капиталистической формы производства исходит из представления о способности достигнуть наиболее совершенного состояния хозяйственной практики на основе рыночных отношений путем их развития, трансформации, модификации, но в рамках их собственной генетической природы.
Эволюция отношений экономической теории и практики
Наука, в том числе и экономическая, должна служить практике, но при этом следует понимать, что для того, чтобы быть нужной практике, теория должна обладать таким качеством, которым не обладает практика сама по себе. Известно выражение К. Маркса, что если бы сущность и явление непосредственно совпадали, то наука как таковая была бы просто не нужна. В этом и состоит особенность теоретического взгляда на вещи. Наука, которая изучает саму капиталистическую форму хозяйства, будет востребована буржуазной практикой, если сама она будет предлагать рецепты достигнуть наиболее совершенного состояния экономики на базе капиталистического производственных отношений путем их развития трансформации, модификации, но в рамках их собственной капиталистической природы.
Практику рыночно-капиталистического хозяйства интересует не сущность экономических явлений, а такая практическая наука, которая была бы способна давать полезные рекомендации.
Что же касается выяснения сущности капиталистического строя его историче
267
ски ограниченного характера, открытия экономических законов его развития, сделанных Марксом, то такая теория совершенно бесполезна с позиций капиталистической практики. Социальный заказ со стороны капиталистов, предъявленных к науке, совершенно естественно не приемлет ни такого вывода, ни такой теории, в которой он обосновывается и доказывается.
Даже в этом случае, когда экономическая наука исходит сознательно из исторического анализа, как это имеет место в «исторической школе», она остается в пределах капиталистической формы хозяйства. Через призму истории рассматриваются: развитие обмена и денежного обращения, потребности людей, их отношение к продуктам труда, но только не сам капитал. Представители «исторической школы» например Б. Гильдебранд, критикуют классическую политическую экономию за то, что у нее «все законы хозяйства стоят вне условий времени и пространства... при этом они совершенно забывают, что человек как существо общественное есть, преаде всего, продукт цивилизации и истории и что его потребности, его образование и его отношения к вещественным ценностям, равно как и к людям, никогда не остаются одни и те же, а географически и исторически беспрерывно изменяются и развиваются ..."1
Как видим Б. Гильдебранд как представитель «исторической школы» под видом учета историзма критикует классику за попытку проникнуть в сущность объективных экономических процессов, которая вела бы к историческому пониманию самого капитализма. Потому историческая школа объявляет предметом политической экономии национальное хозяйство, его своеобразие в конкретно-исторических условиях, то есть специфику самого капитализма в пределах его собственной сущности, а сами сущностные объективные характеристики экономических отношений растворяются в исторических формах национального хозяйства.
Производственные отношения не рассматриваются как предмет науки. Таковыми становятся общественные отношения, представленные таким институтом, как государство, которое «обнимает всю совокупность человеческих отношений и несет свою цель в самом себе».1 2
Стремление отойти от познания сущности объективных экономических форм и перейти к исследованию идеологических правовых институтов указывает на возрастающую практическую роль государства в рыночных национальных системах. Как показывает опыт развития экономической науки, «исторический метод» сохраняется в современных ее течениях, например, в иституционализме и др.
Подмена исследования собственно экономических закономерностей социально-правовыми, как правило, надстроечными приводит, в конечном счете, к сведению производства к технологическому процессу, а производственные отношения к правовой регламентации взаимоотношений людей в производстве. Именно правовые формы, в которых внешне являются производственные отношения и которые поддаются непосредственному практическому воздействию, становятся предметом экономической теории. Она начинает изучать вопросы эко-
1 Гильдебранд Б. Политическая экономия настоящего и будущего, Спб., 1980. С. 19
2 Там же. С. 31
268
комической действительности в плоскости практических проблем урегулирования различных групп общества.
Например, проблема заработной платы изучается исходя из своеобразного теоретического представления, что она должна покрывать, сложившийся на определенный исторический период, объем спроса на предметы потребления наемных рабочих, а прибыль - обеспечить для определенного объема накопления и вознаграждения собственника капитала за его предпринимательские усилия.
Как можно заметить, отход от классики идет в первую очередь путем отказа от категорий сущности. Об этом писал еще К. Маркс, критикуя С. Бейли. Этот автор отходит от категории сущности стоимости, принимая за нее внешнюю форму «та наиболее поверхностная форма, в которой меновая стоимость проявляется как количественное отношение, в каком товары обмениваются друг на друга, и есть, по мнению Бейли, их стоимость»1 Выяснение вопроса, почему в меновом акте приравниваются совершенно различные товары и что лежит в основе этого приравнивания, не интересует Бейли. Сама постановка такого вопроса и ответ на него бесполезен с практической точки зрения. То есть с позиции участника товарнокапиталистического производства. Для него существенным является вопрос, вытекающий из практики: сколько, то есть такое количество других товаров можно получить взамен своего.
В качестве практического подтверждения такого суждения отыскиваются в практике количественные пропорции в сфере обмена, законом которого выступает, прежде всего, спрос и предложение. От количественного отношения, то есть от поверхностной формы, в которой проявляется меновая стоимость, поиски теоретического объяснения стоимости переносится во внеэкономическую сферу, в область субъективного - сознания. «Бейли, - писал Маркс - переносит вопрос в область сознания потому, что по части теории он зашел в тупик»1 2 В этот тупик он заходит сознательно, исходя из практических мотивов: отношений обмена, которые сами по себе никогда не открывают своей собственной сущности. Если у сторонников определения стоимости количественной пропорцией обмена, сознание продавцов и покупателей еще не выступает в качестве последней причины стоимости, то таковой оно становится впоследствии у представителей теории маржинализма.
Таким образом, можно выделить два этапа развития экономической теории. Первый этап характеризуется движением от попыток проникнуть в сущность экономических процессов ко все более поверхностным формам их проявления и к опоре в познании на практику обмена, законом которого выступает соотношение спроса и предложения. Второй этап - это переход от описания внешней видимости экономических явлений (при сохранении этого последнего) к описанию внеэкономических явлений, изучаемых другими науками. В поисках аргументов экономическая наука все чаще обращается к праву, истории хозяйства, социологии, психологии, этике, географии, математике, биологии и к другим наукам.
Подмена исследования собственно экономических закономерностей, законо
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. 1.26 г. III. С. 141.
2 Там же.
269
мерностями социальными, как правило, надстроечными некоторые исследователи рассматривают как наиболее тонкую форму вульгаризации. Она выражается - пишет В.С. Афанасьев, - в резком преувеличении реально существующих зависимостей экономических процессов от связанных с ними социальных явлений. Такова, например, правовая трактовка экономических процессов последователями социально-правовой школы, историческая интерпретация (в работах новой исторической школы), семантическое истолкование, вульгарно-социологическая трактовка экономических процессов (институционализм)1. Крайне сложно определить меру преувеличения зависимости экономических и социально-правовых явлений, ибо они действительно тесно взаимосвязаны в рамках современного механизма хозяйствования. На как называет современная хозяйственная практика, объединение экономических и социально-правовых явлений как объекта экономической науки обеспечивает ее близость к практике и способность непосредственного на нее воздействия.
При таком понимании объекта теоретического исследования производство у представителей социально-правовой школы выступает не как экономический, а технологический процесс, а производственные отношения - как правовые нормы, регулирующие взаимоотношения людей в производстве. Производственные отношения воспринимаются как правоотношения, т.е. только через внешние формы проявления. А поскольку нормы права являются отношениями надстроечными, идеологическими не воспроизводящимися в хозяйственном процессе, то они поддаются практическому изменению через отмену одних норм права и утверждению других. При таком понимании предмета экономической науки последняя начинает заниматься практическими проблемами урегулирования взаимоотношений различных групп, участвующих в хозяйственном процессе. Например, заработная плата должна покрывать потребности в предметах потребления, а прибыль - обеспечить существование капиталиста.
Как показывает история развития современной экономической мысли в развитых странах, последняя еще более отчетливо проявляет тенденцию к максимальной приближенности к практике. Именно практическими потребностями субъектов хозяйствования обусловлено появление микроэкономического уровня исследования, дифференциация экономического знания, распространения математических методов анализа хозяйственных процессов. Основной предметной областью экономической науки становятся количественные функциональные зависимости рыночного хозяйства, рассматриваемые с точки зрения или отдельного капиталистического предприятия, или отрасли, или некоторой их комбинации, связывающей отдельные хозяйственные звенья единством практической цели.
Внимание последней сосредоточено на выборе характера производственного процесса, типе и структуре производимой продукции, эффективности функционирования приложенного капитала. Особое значение приобретают математические методы, создающие основу для более глубокого познания рыночного механизма, соз
1 См.: Афанасьев В. С. Этапы развития буржуазной политической экономии. М.:Мысль1971 С. 289
270
дание статических и динамических моделей спроса и предложения и т.п.
Исследования такого рода дают знания непосредственно пригодные к применению. Конкретные цели практического характера совпадают со средствами познания. Если в качестве цели выступает пример, определение наиболее прибыльного функционирования предприятия, то этому подчинены все способы получения такого знания. Локальный характер цели определяет средства познания.
Практика рыночного хозяйствования нуждается в такой науке, которая была бы способна разрешать экономические и социальные противоречия на собственной капиталистической основе.
В этом усматривается, с одной стороны, антиисторизм экономической науки, а с другой - особый характер отношения теории и практики. Локальный и временный характер таких решений очевиден. Вместе с тем, он формирует особое прагматическое качество всего научного знания, а не только экономического. Но прагматический характер науки не исчерпывает всего её содержания, развитого именно в рамках капитализма и имеющего непреходящее значение. Достижения науки, прежде всего естествознания, в условиях капитализма огромны.
Но социально-экономическая наука находится в особом положении. Беспристрастной социальной науки не может быть в обществе, разделённым на различные социальные группы и получающие разными способами личные доходы. И все же достижения экономической науки в период становления капитализма и формирования предпринимательского слоя в лице классиков политической экономии от В. Петти до Д. Риккардо являются примером беспристрастного поиска истины, создания теоретической картины действительности. Теории же, приспособленные к практическому обслуживанию наличию существующего положения вещей, достигают единства с практикой пишь по видимости. Между тем именно таким образом понимаемая идея единства теории и практики представляется единственно возможной формой их связи.
В утилитарно понятой теории как руководству по практическому обслуживанию налично существующего положения вещей игнорируется суверенитет теории, достоинство понимания сущности, представленной как научная система, практическое значение которой не исчерпывается практическим выводом.
Таким образом, реально существующие различия между теоретическим способом подхода к действительности на основе понимания её сущности и эмпирическим подходом, имеющим ограниченную цель, подчиненную конкретным нуждам практики. Узкий практицизм отрицает достоинство всеобщности, которым обладает теоретический взгляд на вещи. Эмпирический подход ограничивает научную мысль теми свойствами и характеристиками изучаемого предмета, которые существенны для данных, но ограниченных форм практики. Тогда как понимание сущности процесса, открываемое теорией, даёт возможность видеть то, что скрыто за внешними формами вещей и процессов, а значит познать более глубоко и разносторонне практику.
Как отрыв теории от наличной практики, от исследования действительности лишает теорию реально исторического предмета, а тем самым социальной и научной значимости, так и подчинение теории сложившимся формам практики делает их
271
ущербными в силу их абстрактности. В итоге крайними формами неисторического понимания обособленности теории и практики выступают схоластика и эмпиризм. Разобщённость теории и практики ведёт к представлению об изолированности предмета и метода самой теории, фундаментальных и прикладных исследований. Изначально теория и практика рассматривается как разобщённые виды деятельности. При таком представлении о соотношении теории и практики последняя лишается главного: возможности быть осознанной, понятой, осмысленной. Практическое действие, если оно исходит непосредственно из сущности этого предмета, на который направлено преобразовательное действие, учитывает всего совокупность условий, в которых предстанет эта действительность или процесс. В таком случае сущностью отношения теории и практики является их взаимодействие, понимаемое как реальный конкретно-исторический процесс развития теории и практики.
Когда же теория рассматривается как нечто противоположное практике, она заведомо лишена своего существенного свойства: необходимости превратиться в метод и способы практических действий, обладать достоинством осознанной действительности.
Если практика рассматривает теорию как момент обслуживания ее самой, то она не способна критически относится к своим налично сложившимся формам, то есть она внеисторична.
Рефлексия такой практики принимает форму эмпиризма. Сама природа эмпиризма покоится на представлении, что сущность практической деятельности может быть раскрыта в описании экономических фактов статистических данных хозяйственных действий, а не в их критическом анализе. Упускается из виду то, что уже сам сбор фактического материала предполагает наличие некоторого понимания того признака, по которому совершается отбор данных. Если исследователь не исходит из предпосылки, что в любой простейшей познавательной операции присутствует определённая теоретическая установка, определённое представление о той или иной возможности связи явлений хозяйственной жизни, то само это действие по обобщению фактического материала остаётся непонятым и тем самым произвольным. В таком случае хозяйственная практика, не будучи познанной, теоретически, но проиллюстрирована примерами, цифрами, таблицами, показателями создает видимость научного исследования практики. Однако такая практика, преподнесенная в кажущейся исследователю наукообразной форме не охвачена теорией, поскольку исходное представление о практике, её основы и принципы не были проанализированы критически. Поэтому такая практика остается не пронизанной теорией, какой она была и до иллюстрации таблиц, примеров и показателей. Последнее только подтверждают и оправдывают произвольно принятые предпосылки при сборе материалов. Причиной этого является эмпирический характер метода исследования, заимствованного из простого здравого смысла. Итогом такого исследования является предмет без определения его сущности, т.е. на уровне видимости, но поданном в иллюзорной наукообразной форме. Количественная, описательная характеристика предмета остаётся главным признаком эмпиризма во всех его разновидностях и одновременно способствует его широкому распространению через его непосредственное восприятие здравым смыслом. Эмпиризм всегда стремится продемонстри
272
ровать тесную связь с практикой путём отношения и регистрации фактов вместо их критического анализа.
Но он не становится теорией, поскольку появляется лишь там, где нет сознательного стремления проникнуть в сущность исследуемого предмета. Эмпиризм же основываются на видимости как на своём фундаменте.
Он сводит различие между теорией и практикой в плоскость различий, в уровнях абстракции. Однако степень теоретического познания предмета не в уровнях абстракции, а в раскрытии его собственного природы, независимо от количества фактов, которые попадают в поле зрения науки. Если осуществляется практическое преобразование действительности исходя из познанной сущности предмета, то такое действие носит, по сути, теоретический характер. В таком осознанном, сущность предмета действий, происходит развитие теории и практики и их конктретно-исторического отношения друг к другу.
Напротив, абстрактная теория, обобщающая множество фактов путём отыскания формально общего признака, например, удельного веса частной собственности в различных национальных экономиках, не откроет ничего нового, чего не содержалось бы в исходных предпосылках такого анализа. В тех случаях, когда под субъективно принятые решения, которые не основывались на теоретическом видении действительности, наука подводила «теоретическое» основания, она действовала не в соответствии с эмпирическими принципами, а с принципами угодничества, «освящения» теорией неосознанных практических решений.
В таких случаях наука лишается своего собственного содержания, особенностью которого есть критическое отношение к налично существующему положению вещей. Задача теории сводится к наукообразной форме обоснования самой практики. Теория, следующая покорно за практикой, не оценивающая её критически не продвигается на пути познания действительности. Наука не исследует содержания самого предмета, которое связано с критическим отношением к любому наличному состоянию, к любому достигнутому результату. А некритический характер практики обусловлен отсутствием в её составе теоретического момента. Такое положение теории и практики порождает схоластику, сущность которой заключается в отсутствии у науки реального предмета.
Когда наука лишается своего предмета, но сохраняющая свой методологический инструментарий она начинает искать предмет в формах логизации и гносеоло-гизации конкретных экономических проблем. Внешне это выглядит как повышенный интерес исследователей к методологическим проблемам экономической теории. Непосредственная задача исследования самых производственных отношений отодвигается на второй план, на первый план выходят исследования принципов и способов экономического анализа в качестве необходимой предпосылки самого изучения производственных отношений. В этом случае первостепенный интерес к методологии исследования обусловлен не содержанием самого предмета и его особенностями, а его отсутствием. В таком случае экономическая наука выводит практику из-под теоретического, критического анализа, поскольку критике подвергается сам методологический инструментарий, а не наличная хозяйственная практика. В таком случае происходит подмена предмета самой теории, им становится сам
273
метод исследования, а экономическая теория объективно выталкивается в область философской проблематики.
Предметом экономического исследования является уже не реальность, а логическая форма, которая, как известно, представляет собой предмет философии.
В таком случае образуется некий квазипредмет, который заменяет действительный анализ противоречащих друг другу фактов и противоречий. Подлинного научного развития не получает ни логическая форма, ни экономический материал, поскольку логическая форма является предметом философии, а экономический материал становится предметом применения этой логической формы.
Практическая направленность экономической теории реализуется с одной стороны в строго определённой среде общественной практики, по отношению, к которому теоретические выводы имеют непосредственное прикладное значение, - методов практического действия на основе познанных внутренних противоречий предмета. С другой стороны, экономическая теория является методологической и теоретической основой конкретного экономического знания, способом понимания и анализа экономических фактов через призму социально-экономической природы существующей хозяйственной системы.
Отношение теории и практики по своему сущностному определению есть их взаимодействие, она всегда обретает конкретно-историческую форму, т.е. форму, зависимую от характера практики. Стало быть, само это взаимодействие имеет системный характер, поскольку теория отражает системный характер практического действия.
В рамках самой теории ее отношение к практике приобретает форму взаимодействия предмета и метода науки. Внутри этого взаимодействия и совершается развитие науки, формирование теории в ее собственном качестве, отличном от практики и обеспечивающем их неразрывную связь.
Взаимодействие предмета и метода
Отношение предмета и метода экономической теории, на первый взгляд, кажется, довольно простым и может быть представлено как отношение несводимых друг к другу противоположностей. Предмет политической экономии объективная реальность отношения между людьми в процессе производства материальных благ. Предметом науки выступает определенная сторона объективной реальности. Тогда как метод, понимается совокупность способов, приемов познания неиспользуемых для получения необходимых знаний о предмете, вступает как субъективная сторона познания.
Но процесс познания не сводиться к набору познавательных средств. Эти последние не являются заранее известными и готовыми инструментами, которые познают предмет в соответствии с их собственными свойствами. Сами познавательные инструменты впервые находят себя в процессе исследования предмета.
Поэтому внешняя связь предмета и метода политической экономии представлена как отношения объективного и субъективного, практического и теоретического. Если ограничить связь предмета и метода лишь этими внешними характеристиками,
274
то может сложиться представление о методе как о чем-то привнесенном в науку извне способа познания действительности. А это уже ведет к свободе в выборе методов познания или к их произвольному заимствованию из других наук, что в итоге приводит к утрате предмета науки.
Метод исследования является своеобразным отражением предмета, его внутренних закономерностей развития и определяется его особенностями.
Именно внутренне содержание предмета в его изначально осмысленном виде является основой формирования приемов и правил, которыми должен руководствоваться исследователь в ходе теоретического отображения закономерностей развития экономических отношений. Метод, выступая специфическим «инобытием» предмета науки, выражая субъективную сторону познания, является в содержательном плане объективным.
Уже на первоначальном этапе определения предмета познания необходим определенный методологический инструментарий, от содержания которого зависит характер постижения предмета науки. Это означает, что на этапе создания предмета метод участвует в формировании начального представления о предмете, и поэтому он находит себя в предмете. Только так метод начинает развиваться вместе с познанием предмета.
Особенность теоретического познания состоит в том, чтобы в огромном мире фактов отыскать их внутреннее единство и в этом единстве выделить их различие. В пределах этого единства, которое представляет собой «тот особый эфир, который определяет удельный вес того, что в нем имеется»1, возможно сопоставление и увязывание различных явлений. Но этот процесс предполагает выявление того уровня, на котором возможно осуществление сопоставления и «выведения явлений». Проблема уровня, это проблема установления той всеобщей для данного круга явлений субстанции, которая составляет реальность, в которой теоретическое познание движется и, ориентируясь на которую, оно оценивает эмпирические факты. Успех научного познания зависит от того, что оно рассматривает в качестве подобной субстанции.
Становление классической политэкономии исторически и логически было связано с формированием предмета путем отказа от анализа психологического социально-правового порядка. Наука всякий раз переходила к новому этапу своего развития в зависимости от определения того «логического пространства», в котором был определен ее предмет. Так уже у меркантилистов стал формироваться предмет политэкономии: сначала отношения обмена, в которых искали источник роста богатства страны, а потом и производства (поздние меркантилисты). Вместе с тем меркантилисты еще не освободились от вопросов экономической политики государства и это является свидетельством неразвитости экономической теории.
Политическая экономия как теоретическая наука осуществляет определенный «логический срез» экономической действительности очерчивая тем самым контуры собственного специфического предмета, только в рамках этого среза все теоретические положения имеют смысл и доказательную базу. Всякое смещение предмета
1 Маркс К., Энгельс Ф. соч. 2-е изд. Т. 46 I. С. 43.
275
политической экономии, в сторону права, морали приводит к тому, что её теоретически положения теряют смысл.
Теория, как известно, необходима только там, где исследователя интересует существенное, не совпадающее с обманчивой видимостью вещей. Способ существования науки отличается от способа существования обыденного представления, поскольку сущность, которая интересует теорию - это системное, отличное от другого качество. Понимание сущности означает построение, разворачивание системы отношений, в которой и благодаря которой существует данная сущность. Таким образом, познать сущность означает понять, как развёртывается система отношений в целостность.1
Эмпиризм последовательно пришёл к отрицанию объективного значения, категории сущности, что нашло своё отражение в философском течении позитивизма. Последний пытается обнаружить существенное, выделив некий абстракт, присущий множеству отдельных индивидов. Тогда как познание сущности лежит на пути конкретизации, «срастания» отдельных элементов в систему.
Но всякая ли система обязательно выражает и представляет истину, выражает сущность? Отнюдь не всякая. Например, учитывая соотношение спроса и предложения можно построить определённую систему, основанную на эмпирических фактах рыночного обмена. Такая система как совокупность взаимосвязанных положений, способна давать практические рекомендации. Но это эмпирическая система не схватывает и не постигает в единстве противоположные определения некоторой действительности,конкретности.
Таким образом, можно сказать, что в экономической науке представлено два рода систем: эмпирические и теоретические. Они имеют определённую субординацию с позиций системной организации знания. В зависимости каков предмет представлен в системе таков и её метод.
Экономическую «модель» общества можно построить по любому принципу: по инвестиционной логике, системе налогов, « человеческому капиталу» и т.д. Но в таком случае это фрагментные, в не универсальные отражения действительности. Теория становится универсальной тогда, когда она схватывает и познает все стороны действительности целостность и завершенность таких систем в философии характеризуется как тотальность. Теоретическое воспроизведение капиталистического способа производства, представленное системой «Капитала» описывает саму тотальность и конкретность.
Логика экономического развития совпадает с логикой построения научной теории, а способ построения последней совпадает, в конечном счете, и с существенными характеристиками действительности.
Поэтому диалектика, является высшим способом теоретического освоения действительности. Она есть одновременно и теория познания, и теория развития самой объективной действительности. Система теории отражает целостный характер практики.
1 «В каждом обществе производственные отношения образуют некоторое единое целое (Маркс К., Энгельс Ф. соч. r-е изд. т.ч. С. 133)
276
Когда экономическая наука выработала свои основные понятия, на основе определенного метода и применяет их для понимания факторов, то общая методология оказывается уже «снятой», уходит в основания.
Как только наука становится на свои «собственные ноги», достигается органическое единство предмета и метода. Метод воплощается в определенной системе, вся система становится методом дальнейшего движения, способом решения практических и теоретических задач. Представлять факты, явления в их внутренней связи - это и значит представлять их диалектически.
Движение к практике принимает в самой теории форму единства предмета и метода. Это единство предмета и метода выступает как теоретический способ реализации практической направленности экономической теории и как путь достижения органического единства теории и практики.
277
Р.Т. Зяблюк
Востребованность политической экономии для решения современных проблем экономики
Актуальность той или иной экономической "теории можно определить сравнением их трактовок предмета науки, ее метода и их центральных теоретических положений, ибо так можно выявить познавательный потенциал теории. Прежде всего, необходимо проанализировать с этих позиций основные направления экономической теории - классику и неокпассику. Классическая политическая экономия прошла длительный путь развития, достигнув высшей точки на диалектическом этапе (марксистском). Мэйнстрим по всем трем названным пунктам относится к неоклассическому направлению. Хотя оно далеко неоднородно, но в мэйнстриме школы с серьезными расхождениями с базовыми принципами неоклассики, например, кейнсианство, подвергаются процедуре т.н. «неоклассического обволакивания», после чего становятся его составной частью. В связи с этим достаточно сравнить по отмеченным пунктам марксизм (классику) и неокпассику.
В современных работах по экономической истории наблюдается тенденция отделить марксистскую теорию от классики, неокпассику же обычно рассматривают как продолжение теорий Смита и Рикардо. Легко обнаружить связь обеих течений с ними. Действительно, классика до адаптации ею диалектики выработала две центральные идеи - трудовую теорию стоимости и принцип «невидимой руки», посредством которого предпринимала попытки объяснить функционирование рыночной экономики. Неоклассика сосредоточилась на последнем, отказавшись от первой основной идеи. Она отождествила цену и стоимость, выбросив стоимость из арсенала экономической теории. Марксизм же раскрыл функционирование капиталистической рыночной экономики именно на основе трудовой теории стоимости, полностью сохранив оба достигнутые ранее результата. Если неоклассике удалось адекватно отобразить функционирование рыночной экономики, описать рыночный механизм и его возможности, то в таком случае следовало бы признать трудовую теорию стоимости ошибочной. Однако за прошедшее полтора столетия после выхода в свет «Капитала» практика, особенно в острые периоды, нарушающие привычный ход событий, такие как, например, глобальный экономический кризис обращалась неизменно к этому классическому труду. Это аргумент в пользу адекватности именно классической теории функционирования рыночной экономики. Однако ответ на поставленный вопрос требует помимо прочего теоретического сопоставления классики и неоклассики.
Предмет классической политической экономии и неоклассики
Решение проблемы предмета науки тождественно лаконичному определению изучаемого объекта. Объект в обоих направлениях науки один и тот же -капиталистическая рыночная экономика. На современном же этапе это смешанная
278
экономика рыночного типа. Остановимся прежде на первом. Предметом неоклассики является теория выбора рациональной альтернативы из множества возможных. Распространенными формулировками предмета здесь являются: «наука о рациональном использовании ресурсов»; «о побудительных мотивах ..., воздействующих на поведение человека»; «о повседневной деловой жизнедеятельности людей; «о видах деятельности, связанных с обменом и денежными сделками между людьми...» и т.п.1 Легко убедиться, что в каждом из них задача решается посредством поиска наилучшей альтернативы. Так, рациональное использование ресурсов потребителя определяется выбором точки касания бюджетной линии с кривой безразличия, где максимизируется его полезность. Аналогично использует ресурсы производитель. Это же относится с некоторой модификацией функции полезности к выбору в условиях неопределенности, к общественному выбору. Общим знаменателем везде является теория выбора. Это и есть наиболее точное выражение понимания предмета экономической теории в неокпассике. Выбор экономические субъекты на микро- и на макро- уровнях делают в сфере обращения. Производство же в неокпассике трактуется как сфера исключительно технологическая. Одно из важных ее понятий производственной функции не касается процесса производства. Она связывает затраты факторов производства с его результатами. Факторы выбираются на рынке капитала и труда, а результаты фиксируются на выходе из производства, на рынках готовой продукции. Эта функция связывает вход и выход производства, но к самому производству равнодушна. Таким образом, предмет неокпассики ограничивается только сферой денежного обращения. Производство же - чистая потеря неокпассикой экономического пространства. Кроме того, при таком ограничении не вся сфера обращения доступна познанию, а исключительна та ее часть, которая находится на уровне непосредственной видимости.
Предметом политической экономии является диалектическое взаимодействие производительных сил и производственных отношений.1 2 В литературе представлена развернутая аргументация такого определения. Более распространено и привычно определение предмета как системы производственных отношений.3 «Политическая экономия есть наука о производственных отношениях»4 - это укоренившийся тезис классики. Под производственными отношениями понимается отнюдь не технология, а отношения наемного труда и капиталиста в процессе превращения ресурсов в готовый продукт. Между приведенными определениями предмета сущест
1 Маршалл А. Принципы экономической науки. М., 1993.Т.1. С.56; Самуэльсон П. Экономика М..1964.С.25.
2 Юткин А.И. Метод исследования системы производственных отношений в «Капитале» К.Маркса. Изд-во МГУ.1985. С.24-36; Зяблюк Р.Т. Трудовая теория стоимости и полезность. М.: ТЕИС. 2001. С. 9-31.
3 См.: Цаголов Н. А.Актуальные вопросы методологии политической экономии. М, 1964; Румянцев А.М. О категориях и законах политической экономии коммунистической формации. М., 1966; Кузьминов И.И. Очерки политической экономии социализма. М., 1971; М.,1971; Сергеев А.А.Структура производственных отношений социализма. М., 1979; Черковец В.Н. Политическая экономия. М., 2005.
4 Курс политической экономии. М., 1973. Т. 1. С. 45.
279
вуют некоторые различия, но не существенные. Во всех значительных трудах, включая упомянутые, система производственных отношений не анализировалась вне производительных сил. В политической экономии социализма проблемы материально-технической базы, трудовых ресурсов постоянно находились едва ли не в центре исследований. Первое определение предмета науки, на наш взгляд, точнее соответствует реальному содержанию «Капитала», трудов его последователей. Оно точнее и по сути, поскольку производственные отношения без причины их формирующих системно раскрыть весьма проблематично.
Отношения в сфере непосредственного отношения обуславливают отношения в сфере обращения, являясь в свою очередь, основанием, в котором они запрограммированы и из которого они возникают. Именно поэтому они доступны во всей их полноте. В политической экономии сфера обращения, в том числе рыночная конкуренция, содержат черты и признаки, отсутствующие в неоклассических моделях. Кругооборот и оборот индивидуального капитала; воспроизводство всего общественного капитала; основные пропорции рыночной экономики; три формы конкуренции и влияние каждой из них на процесс ценообразования, фиктивный капитал и многое другое - достаточно важные явления для реальной деловой практики, чтобы этим пренебрегать.
Таким образом, теория выбора, хотя описывает реальный аспект рыночной экономики, но далеко не исчерпывает всего ее содержания. Более значимая, определяющая часть содержания экономики неокпассикой, мэйнстримом потеряна. Ведь поведение субъектов производно от того, что заложено в сфере производства. К тому же определение такого рода относится исключительно к рыночной экономике, но не к любой экономической системе. Потери такого рода настолько существенны, что в этом заложен неизбежный отрыв теории от практической жизнедеятельности людей. Об этом говорят и западные экономисты, отнюдь не марксисты. Так, Гэлбрейт писал по этому поводу:« Если бы с предметом было бы все в порядке, мы бы не страдали от стольких нерешенных и неожиданных проблем. ...Современная экономическая теория служит не пониманию и улучшению экономической системы, а целям тех, кто обладает властью в этой системе».1 Без восстановления политической экономии как фундамента экономических наук и как образовательной дисциплины в подготовке экономистов практика обречена на страдания и неожиданности типа «внезапно» обрушившегося на мир глобального кризиса.
Метод классической политической экономии и неоклассики
В методологии неокпассики наблюдается довольно многообразная палитра школ, суждений разного рода. Их философская база эволюционировала от позитивизма к неопозитивизму, что позволило обогатить арсенал теории математической символикой. Неопозитивизм же в последние десятилетия эволюционировал к постмодернизму. Стремление к точности и строгости заменено принципами «сколько мнений, столько истин», полифоничностью в решении проблем, толерантностью к
1 Гэлбрейт Дж.К. Экономическая теория и цели общества. М., 1979. С. 402.
280
выводам. По многим частным методам науки существуют разные подходы. По словам Блауга, «в послевоенной методологии не просматривается ничего похожего на всеобщий консенсус»1. Тем не менее, существуют общие методологические подходы, объединяющие различные школы и авторов разных теоретических взглядов, например, А. Маршалла, Е. Бем-Баверка, Дж. М. Кейнса, в одно научное направление. Эти же общеметодологические принципы неизбежно приводят разных авторов к единству в центральных положениях теории.
Общеметодологической основой неокпассики служит формальная логика, базирующаяся на законе тождества. Она обладает определенным познавательным потенциалом, но и содержит предел познанию. Издревле известно, что закон тождества не позволяет отобразить развитие изучаемого объекта. Все экономические понятия (полезность, спрос, труд, зарплата, капитал и др.) в неокпассике лишены внутренней структуры, поэтому могут изменяться лишь в отношении к самим себе, т.е. количественно. Модели различаются на статичные и динамичные. Последние допускают количественное изменения параметров, но не качественное. Поэтому динамика оказывается статикой. Именно в этом неокпассика допускает потери в познавательном инструментарии, ведущие к обеднению реального содержания рыночной экономики, к недоступности для анализа процесса экономического развития.
Другим принципом методологии классики является суъективно-психологический подход к экономике, или близкий к этому принцип методологического индивидуализма. Отсюда макроэкономика выводится посредством агрегирования решений, принимаемых «рациональным» индивидом. Этот индивид программируется посредством аксиом рациональности. Это абсолютно искусственное творение, взятое не из реальности, а из желания получить искомый конечный результат. Ведь «рациональный» индивид примет столь же «рациональное» решение. Их сумма, т.е. рыночная экономика в целом будет также во всех отношений «рациональной», эффективной и социально справедливой. Эти конструкции далеки от реальности, но они действительно хорошо служат тем, кто обладает властью. Этот принцип превращает неокпассику более в идеологическую доктрину, нежели в доказанную теорию.
Заслугой неокпассики является адаптация математических методов, главным образом дифференциального исчисления. В классике математика используется гораздо слабее. Однако математические модели довольно часто используются в чисто идеологических целях. Это достигается посредством искусственного выбора предпосылок модели. Реальность при этом искажается, но математически безукоризненно получаются необходимые выводы, запрограммированные в предпосылках, но не имеющие отношения к действительности. Это и есть то самое «математическое шарлатанство», что отмечали Дж. М.Кейнс, Морис Алле и другие представители неокпассики. Шарлатанство такого рода наносит весомый вред предпринимательской деятельности и дезориентирует принятие решений на макроуровне. Конечно, существуют модели, основанные на реалистических предпосылках, где полу
1 Блауг М. Несложный урок экономической методологии //THESIS. Научный метод. СПб. Т.П. Выл. 4. С. 56
281
чены результаты адекватные действительности. В таком случае наблюдаются противоречия между выводами разных моделей.
Классическая политическая экономия в середине 19 в. адаптировала к исследованию экономики диалектический метод. Этот метод, как известно, включает формальную логику в преобразованном виде в качестве одного из элементов. Основой диалектики является закон двойственности, частью которого является закон тождества. Познавательный инструментарий всех наук с возникновением диалектики значительно обогатился, ничего не потеряв из предыдущего багажа познания. Он позволил отразить главное в мире, частью которого является экономика. Этим главным является процесс развития всего сущего. Вне этого ни одна материя, ни одно явление не может быть жизнеспособным. Закон двойственности отражает внутреннюю структуру явлений. Взаимодействие структурных элементов обеспечивает ее превращение в другое явление. Превращения такого рода образуют систему, в которой реализуется весь потенциал, содержащийся в данном явлении. Квантовая физика, спустя столетие, открыла двойственное строение мельчайшей частицы Вселенной - кванта, подтвердив тем самым диалектическое строение реального мира. Следовательно, диалектический метод есть адекватное отражение всей действительности на уровне единства всего мира. Научность этого метода состоит в том, что в нем воплощены абстрактные черты реальной действительности. В силу этого он является объективным. Посредством диалектического метода политическая экономия раскрыла целостную систему капиталистической экономики. В отличие от неокпассики все ее понятия имеют двойственную внутреннюю структуру. Взаимодействие структурных элементов обеспечивает развитие рыночной системы, частью которого является ее функционирование.
Таким образом, благодаря соответствию диалектического метода объективной действительности политическая экономия обладает способностью адекватно отображать экономическую реальность. Опыт применения математических методов неоклассикой усилит ее возможности, т.к. политическая экономия предъявляет строгие требования к предпосылкам анализа. В ней разработана методика двойных проверок предпосылок с тем, чтобы исключить искажения изучаемых реальных экономических объектов.
Центральные теоретические положения классической политической экономии и неоклассики
В неокпассике центральной идеей является теория общего рыночного равновесия. Она исследует важную проблему сбалансированности рыночной экономики, сводя ее к одной пропорции - равенству спроса и предложения, что крайне недостаточно. Теория равновесия, помимо прочего, не согласуется с периодически повторяющимися кризисами, а также с фактами незагруженных мощностей и безработицы даже в высшей точки подъема. Помимо этого теория равновесия не связана с теориями цены, денег, распределения доходов. Она лишь утверждает эффективность производства, обмена и справедливость распределения доходов. Но постоянное наличие неиспользуемых ресурсов, возрастающее в историческом
282
времени имущественного неравенства людей не подтверждают эти тезисы. Поэтому даже в стане неокпассики теорию равновесия критикуют как ограниченную и «крайне удаленную от практических задач»1 Теория общего рыночного равновесия не объединяет частные теории в единое целое, хотя об отражении экономики как целого писали Курно и Вальрас. Однако такая цель недоступна при ограниченной трактовке предмета и не связанным с ним методом. Мэйнстрим представляет собой набор частных моделей, объединенных общей методологией и идеологией. Однако никаким сколь угодно большим количеством моделей полно и адекватно описать содержание экономики невозможно из-за теоретической их разрозненности и противоречивости.
Политическая экономия раскрыла всеобщее основание капиталистической рыночной экономики. Им является трудовая теория стоимости и прибавочной стоимости. Из стоимости и прибавочной стоимости органично выведены деньги, цены, теория доходов, теория общественного воспроизводства, теория конкуренции, раскрыто функционирование рыночного механизма. Все наблюдаемые явления и факты получили непротиворечивое объяснение и служат стабильными ориентирами для экономической практики. В теории воспроизводства отражены основные пропорции сбалансированного функционирования экономики, которые обуславливают, в том числе и равенство спроса предложению. С другой стороны, здесь непротиворечиво раскрыта необходимость экономических кризисов в качестве средства достижения этих пропорций. Общее рыночное равновесие и периодические кризисы, эти столь противоположные состояния экономики запрограммированы в содержании стоимости и ею же обусловлены.
Политическая экономия создала единственный в экономической теории образец органически целостной экономической системы, все части которой связаны единым законом развития. Поэтому она в принципе никогда не устареет методологически. Устарели ли ее теоретические результаты применительно к современности? Они устареют лишь тогда, когда рыночная экономика исчезнет из жизни людей. В современной экономике она потеснена весьма заметно, но все же существует и, пожалуй, доминирует над встроенными централизованными формами и регуляторами. Этим диктуется востребованность открытых политической экономией законов рыночной экономики. Однако развитие экономики происходит непрерывно. Следовательно, теории «Капитала» при всей ее актуальности недостаточно. Решение современных проблем, вызовов 21 века будет неэффективным и медленным, если к ним подходить эмпирически или на зыбком, не оправдавшем себя теоретическом основании. Для их решения экономическая теория располагает хорошо проверенным методологическим аппаратом, который открыт классической политической экономией на диалектическом этапе ее развития.
1 БлаугМ. Экономическая мысль в ретроспективе. М., 1994. С.390.
283
В.В. Каширин
Судьбы политической экономии и современность
Начнем с того, что политическая экономия - это наука, служащая той основой, на которой вырастают все прикладные экономические науки, которые, собственно говоря, являются механизмом реализации достижений политической экономии. К сожалению, в настоящее время ситуация изменилась и к политической экономии некоторые наши оппоненты относятся как к лженауке. Но это утверждение некоторых наших оппонентов по меньшей мере не совсем корректно.
Антуан де Монкретьен (1567-1621), давший имя нашей науке, показал возможность исследования развития управления государственным хозяйством, что не случайно стало одним из важных аспектов нашей науки. Уже само введение термина «политическая экономия» для обозначения экономической науки было значимо, так как вслед за Ксенофонтом и Аристотелем термин «экономика» ранее употребляли в первую очередь в смысле домоводства, управления личным хозяйством. Вслед за Мокретьеном и вплоть до конца 19 века под политической экономией разумелась наука о государственном хозяйстве, об экономике отдельных государств. При этом Монкретьен придавал первостепенное значение «естественному богатству» (хлеб, соль, вино и т.п.), так как не количество золота делает государство богатым, а «наличие предметов, необходимых для жизни».
Начинания Монкретьена продолжил А. Шторх (1766-1835), который создал «Курс политической экономии, или изложения начал обусловливающих народное благоденствие». Эта работа, написанная столетия назад, до сих пор не утратила своего значения. Сошлюсь хотя бы на круглый стол секции «Политическая экономия» Вольного экономического общества России, где недавно проходило обсуждение данной книги А.К. Шторха, переизданной издательским домом «Экономическая газета». Презентовал книгу научный редактор издания проф. Ю.В. Якутии. Подчеркну. курс политической экономии преподавался А.Шторхом императорскому окружению, а сам Андрей Шторх был избран ординарным академиком по политической экономике и статистике в Российской Академии наук 1 февраля 1804 года.
Но политэкономия - это не только Россия. В Лондоне в некоторых библиотеках, среди книг можно найти труды классиков политической экономии. Они старые, потрепанные, но лежат на попках библиотек, их читают, они заведены в компьютерные системы библиотек.
В образовании не должно быть пробелов, а история - есть история. Если мы уходим от политэкономии - значит, мы теряем то наше наследие, которое остается значимым и сегодня.
Далее. Политическая экономия - это фундаментальная наука, которая может дать и создает действительный фундамент и для остальных экономических наук, и для выработки экономической стратегии, в частности - нашей страны.
Но что же происходит в современной России? У нас библиотеки избавляются от классиков, а в Германии и других странах Европы большими тиражами переизда
284
ется «Капитал» Карла Маркса и этот труд раскупается молодежью этих стран. Это что, парадокс? Или свидетельство изменений, происходящих в умах и теоретиков, и практиков, и рядовых граждан?
Вернемся к экономике России. В ней командуют бенифициарии, причем неизвестно где, неизвестно как зарегистрированы предприятия, даже такие как Север-Сталь, Альфа-групп и т.п., вплоть до собственности алюминиевых магнатов. Где находятся их предприятия? Где они зарегистрированы? Что они производят и какую прибыль приносят России? Мало этого, наши бизнесмены требуют еще и денег в долг у государства, вместо того, чтобы строить заводы и фабрики, создавать рабочие места, строить детские сады, школы и научные центры, инкубаторы...
В этих условиях задача политэкономов - делать то, что в наших силах и, в частности, восстановить, политическую экономию как предмет для преподавания во всех ВУЗах.
Почему это важно? А.А. Пороховский справедливо отмечает, что политическая экономия - это наука об общественных отношениях. Но общественных отношений великое множество. Естественно, политэкономия должна найти свою нишу, а нишу она может найти, если вычленен ее предмет. Надо исходить именно из того что наука, называемая политической экономией, должна иметь предмет на все времена, которые она существует, предмет единый, ибо если какой-то другой предмет появляется, а старый исчезает, то появляется какая-то другая наука. Но я думаю, что политическая экономия относится к тем наукам, которые не исчезают со временем, так же как и не исчезает ее предмет.
Другое дело, что ее предмет развивается, становится богаче, многостороннее и т.д. Но он по сути своей остается един, сохраняется. Как верно утверждает Пороховский, политэкономия возникла тогда, когда возникло национальное хозяйство. Именно его она стала изучать тогда, и его же она изучает до сих пор и это не случайно, ибо даже по самоназванию она по названию должна изучать политико-экономические отношения. Таков ее предмет.
Далее. Естественно, необходимо понять, что такое политико-экономические отношения, чем они отличаются от других общественных отношений. Есть просто экономические отношения, есть социальные отношения, политические отношения. Мне думается, что политико-экономические отношения, и соответственно предмет политической экономии, - это те отношения, в которых синтезированы экономические и политические начала, где экономическое действие в то же время есть действие политическое и, наоборот, политическое действие, оно в то же время и экономическое. Но это не отдельные два компонента; это синтез того и другого. Именно такие отношения и должна изучать политическая экономия, и никакая другая наука изучать эти отношения не может и не должна: у каждой науки есть свои предметы и свои задачи.
Если исходить из этого, то мы должны в предмет политической экономии включать экономическую политику, причем не только в том смысле, в котором экономическая политика отражает объективные начала. Политэкономические отношения - это отношения объективные. В той же мере, в какой это просто действие власти и иных структур, пусть даже направленное на решение экономических вопросов,
285
это уже, действительно, экономическая политика.
Как таковой предмет политэкономии очень сложен, многосторонен и включает несколько уровней. Это то же надо иметь в виду. Центральным компонентом этого предмета является сущность общественной системы. Политическая экономия не вообще всю общественную систему, а только главное, только ее суть. Между тем сейчас из научных исследований в нашей стране (да и не только в нашей), ушло как раз изучение этой сути. Стремятся изучать не суть, а формы, функции и т.д. И поэтому, строго говоря, и не развивается на современном этапе политическая экономия как наука сегодняшнего или будущего дня.
Далее. Всякий контур общественной системы - это отношения, которые складываются в этом контуре, и определенным образом дифференцируются. Возникает структура, но не вообще структура общества (хотя она тоже возникает), а те самые основы политико-экономической структуры общества, о которых говорилось выше. Это тоже совершенно объективное явление, и его не может изучать, и не изучает ни одна другая наука, кроме политической экономии. Именно политическая экономия должна изучать политико-экономическую структуру общества: место разных слоев, групп, объективно существующих в общественной системе. Политико-экономическая структура, если начать конкретизировать, перерастает в более широкую социальную структуру со всеми ее ответвлениями. И здесь начинается переход от политической экономии к социальным наукам как к таковым, и этот предмет лежит уже за пределами политической экономии.
Надо только иметь в виду, что в науке, тем более общественной науке и, в частности, в политической экономии, границы, которые отделяют эту науку от других, в значительной мере условны. Это не национальные границы, тут не проведешь четкую грань. Есть переходные ступени, от собственно политической экономии к другим общественным наукам и это крайне важно, потому что, мы тогда понимаем, что политическая экономия действительно является основой, основой для понимания и развития, и состояния общества.
Продолжим. А.А. Пороховский прав в том, что современная национальная система политико-экономических отношений перерастает (или уже в значительной мере переросла) в наднациональную и даже мировую. Мировой кризис, который начался в 2008 году - это кризис, в котором проявились противоречия как национальные, так и наднациональные. И тогда, когда это все соединилось, возник эффект домино и вся система посыпалась. Так возник кризис капиталистической системы в целом - системы, которая с точки зрения достигнутого уровня развития человечества, уже не соответствуют задачам прогрессивного развития глобальной экономики.
В то же время, эта система еще не трансформировалась в будущую, ее основы сохраняются. И до тех пор, пока будет существовать это противоречие, кризисы неизбежны. Причем каждый последующий кризис может быть глубже предыдущего.
Поэтому мне думается, что для того, чтобы политэкономия заняла положенное ей место и в системе общественных наук, и в общественной жизни страны, необходимо изучение тех трансформационных процессов, которые идут, и тех систем, которые возникают: политэкономы должны видеть то, что происходит в мире. Чтение книг, сколько бы их не читать, не даст желаемого результата - надо видеть, что ре-
286
ально происходит в мире и это обобщать, об этом дискутировать с экономистами (и практиками, и учеными, причем со специалистами в области как фундаментальных, так и прикладных наук), формулируя свои конкретные предложения по этому поводу.
Еще раз подчеркну: крайне важно понимание этих процессов: трансформаций систем, заката старых и возникновения новых систем, которые принципиально отличаются от тех, что были раньше. Поэтому, кстати, возвращение в старую политэкономию невозможно: наш предмет сегодня - это уже другие системы.
И еще один вопрос: что дала нам советская послевоенная политэкономия? Она дала систематизацию разрозненных знаний. Да, эти знания отнюдь не в полной мере соответствовали реалиям, которые толковались скорее как некие желания. Тем не менее, тогда была создана определенная система категорий политэкономии. А сейчас такой системы нет, она не выработана. Но для того, чтобы сейчас ее выработать, нам надо не учебники писать, а прежде всего понять и обобщить то, что происходит в мире и уже на этой базе делать фундаментальные работы в области политической экономии. Без такого обобщения продвижение вперед невозможно.
И последнее: о разных направлениях в политэкономии. Предмет нашей науки действительно очень сложен, и потому до сих пор ни одно из направлений, которые развиваются в политической экономии, не смогло охватить этот предмет в целом. Возьмем ли мы марксизм, классику, неокпассику, кейнсианство - ни одно из этих направлений предмет политической экономии в целом не освоило досконально. Они осваивали определенные части, определенные зоны этого предмета, его составляющие. Если говорить о марксизме (а это все-таки было мощнейшее учение), то он развивался в период, когда капитализм был на подъеме, когда уже сложилась его суть, его система, целостность. Маркс отобразил самое главное, что тогда было, а это были именно производственные отношения. Он взял этот предмет (определенный временной период и экономическую ситуацию) и только это. Поскольку тогда именно рынок стал господствующей системой Маркс взял за основу рыночные отношения. Но попытка Маркса объяснить все, исходя только из рыночных отношений, не увенчалась успехом. Сегодня очевидно, что многое выходит за рамки экономического развития того времени. Поэтому вообще политико-экономические отношения объяснять и выяснять исходя только из развития рыночных отношений невозможно, этого недостаточно, есть много не рыночных отношений, они всегда были и будут, и это все надо рассматривать в комплексе.
Точно так же маржинализм и другие течения - все они имеют свою нишу в рамках политической экономии. Надо понять какую нишу они занимают, почему они ее занимают. Но в совокупности, если взять все, они дадут более богатое представление о предмете политической экономии и вообще об этой науке.
В свое время А.К. Шторх подверг резкой критике состояние российской экономики, что было весьма неудобно для власти. Представляется, однако, что такая позиция вообще может быть характерная для настоящей науки. Поэтому нам и сегодня необходимо пересмотреть, основываясь на методах политэкономической науки, сквозь призму наших исследований современное состояние российской экономики и сделать прогнозы на будущее - будущее развитие человеческого сообщества в нашем национальном хозяйстве.
287
В.М. Кульков
Смысл и значение национально-ориентированного подхода в политической экономии
Реактуализация политической экономии, ставшая стержневой идеей Конгресса, проявляется не только в ее востребованности при объяснении целого ряда современных процессов и не только в необходимости особой «ниши» в структуре современной экономической теории. Есть и еще один ракурс этой реакгуализации, связанный с потребностью теоретического отражения национального своеобразия экономики. И здесь уместно говорить о востребованности того направления, которое в свое время получило название «национальной политической экономии» и было связано с именем Ф. Листа, с исторической школой. Листом был сформулирован ряд важных положений, создавших основы национально-ориентированного подхода в политэкономическом анализе. Во-первых, это - понятие «национально-экономических отношений», вбирающих в себя особенности страны, «своеобразное положение каждой отдельной нации». Это, во-вторых, «различие между теорией производительных сил и теорией ценности», за которым видится приоритетность национального подъема производительных сил. Это, в-третьих, более широкая трактовка последних с включением в них «всей совокупности общественных условий». Это, в-четвертых, приоритет народнохозяйственного подхода («общей пользы») как антитеза «разрушительного индивидуализма»1. Это, в-пятых, включение в хозяйственную систему национальных интересов.
Соотношение национально-ориентированного подхода и универсальной экономической теории в терминологии Листа звучало как разграничение «экономии политической, или национальной», которая «учит, каким образом данная нация ... при наличности особых национальных отношений может сохранять и улучшать свое экономическое положение», и «экономии космополитической»1 2. Заезженная пластинка об эмпиризме немецкой исторической школы не учитывает того, что, во-первых, Лист позиционировал свои идеи в пространстве именно политэкономии при указании на решающую роль производительных сил и «национально-экономических отношений»; во-вторых, эти идеи не выхолащивали политэкономию, а нацеливали на ее на более тесную связь с реальностью; в-третьих, не доведя свое исследование до строгой логической системы, Лист дал огромный импульс для продолжения этой работы.
Попутно заметим, что различные аспекты «национального» и «космополитического», получившие импульс от Листа, привлекают большое внимание и современных европейских исследователей, активно размышляющих,
1 Лист Ф. Национальная система политической экономии. М.: Европа, 2005. С. 24,127,155, 151.
2 Там же. С. 116.
288
в частности, над тем, что будет представлять собой объединенная Европа: это совокупность национальных государств, или единое государство, или что-то другое? Так, немецкий социолог У.Бек оперирует понятиями «методологический национализм», «методологический универсализм» и «методологический космополитизм», пытаясь придать последнему синтетический характер. Если первый подход делает акцент на различиях по оси «внутри - снаружи», а второй -нивелирует различия, проводя грань по оси «выше - ниже» и принося в жертву «особость других предполагаемому универсальному равенству», то третий (в отличие от двух первых подходов и от старого понимания космополитизма) реализует себя на основе принципа «и то, и другое», сочетая признание различий и непохожести с интеграцией на основе неких общих, объединяющих форм. По автору, такой «космополитизм нуждается в новых концепциях интеграции и идентичности ... ищет возможности, чтобы прийти к универсальному признанию различий»1. Обращает на себя внимание желание «нового космополитизма» отмежеваться от универсализма, от либерального мейнстрима, выйти на новое сочетание общего и особенного.
Возвращаясь к национальной политэкономии, следует сделать принципиальный вывод: у нее есть свой собственный предмет, вписывающийся при этом в общее предметное пространство политэкономии и в целом экономической теории. Таким предметом выступает национальная экономическая система как система экономических отношений в единстве с присущими стране экономическими и неэкономическими, внутренними и внешними факторами, отражающая воздействие этих факторов на экономику страны, обеспечивающая ее устойчивое функционирование и развитие, расширенное воспроизводство на национальной территории и реализующая стоящие перед страной долгосрочные цели и национальные интересы. Более кратко, это - совокупность «национальноэкономических отношений», теоретическое отображение которой не может быть обеспечено универсалистским пониманием политэкономии. Национальная система шире, полнее и сложнее стандартной (универсальной) экономической системы.
Объективными предпосылками формирования национальной экономической системы выступают, во-первых, уровень развития и характер национальных производительных сил; во-вторых, национально-специфические неэкономические факторы (географический, геополитический, социокультурный и др.), в-третьих, жизненно необходимые национальные цели (для России - это суверенность развития, модернизация производства, «сбережение народа» и т.п.), которые, что стоит особо заметить, берутся при этом как эндогенные, а не экзогенные факторы и цели. Данная зависимость может быть сформулирована как закон соответствия национально-экономических отношений уровню и характеру национальных производительных сил, национальным неэкономическим факторам и целям национального развития.
1 Beck U. Die jahrfunfzigte Unbekannte. Europa ist nicht ein Staat, nicht eine Nation, nicht eine Organisation // Internationale Politik, 2008, № 4. S. 18-19.
289
Для экономической теории, реализуемой в России, характерен дефицит национальной специфики. Он находит свое выражение в тотальном господстве универсалистских парадигм и подходов, в упрощенном понимании способов отражения национальной специфики. На самом деле, эти способы разные и, если идти от простого к сложному, то можно назвать среди них: и страновые иллюстрации (как простейшую форму), и национальные формы проявления общих характеристик и закономерностей (от линейных форм до серьезных отклонений и нереализуемости их: скажем, универсален ли закон (принцип) сравнительных преимуществ во внешней торговле или он универсален лишь для стран с одинаковым уровнем развития), и, наконец, то, что я называю «национальными экономическими законами»1: у Ф. Листа - это «особые законы управления народным хозяйством», у Дж. Ходжсона - «особые правила, которые черпаются в разных культурах», у А. Чаянова - «совершенно иные принципы» функционирования разных укладов, а у В. Рязанова - «неповторимость» в рамках «уникального в экономике»1 2. Далее - это учет национальных факторов и целей как эндогенных, национального экономического мышления и, наконец, национальная парадигма, которая в рамках «большого национального синтеза» может интегрировать разные парадигмы. Можно считать, что есть некая предопределенность большей адекватности той или парадигмы национальным условиям. Так, если западному индивидуалистско-потребительскому обществу более соответствует обменно-полезностная неоклассическая парадигма, то для России, в которой исторически под воздействием объективных факторов и целей складывалось не столько потребительское, сколько производственное сообщество, более адекватны характеристики трудовой парадигмы или более важное место последней в структуре более широкой национальной смешанной парадигмы.
Часто в споре о национальном и универсальном говорят о соотношении общего и особенного, считая, что оно и решает все проблемы. Но, во-первых, надо все-таки определиться с тем, а что понимать под общим, а что - под особенным. А, во-вторых, а если Россию (российское) считать не особенным, как это обычно делается, а общим, а особенным - существующие парадигмы и типы экономики, специфицированные на предмет степени их адекватности России? Ведь это будет совсем другой ракурс - причем важный и необходимый.
Акцент на национальной специфике может показаться ненаучным, подрывающим принцип универсализма. Однако, во-первых, имеются серьезные ограничения данного принципа в экономике: научно-парадигмальное, историческое, национальное3; во-вторых, национальное своеобразие есть
1 Кульков В. Национальное в экономической теории и в ее вузовских курсах // Российский экономический журнал, 2004, №4.
2 Рязанов В.Т. Хозяйственный строй России: на пути к другой экономике. СПб.: Изд. дом С.-Петерб. гос. ун-та, 2009. С. 103.
3 См. подробно: Кульков В.М. Дефицит национальной специфики в экономической теории. В кн.: «Капитал» и экономике: вопросы методологии, теории, преподавания. Выл. 3 / Под ред.
290
объективная реальность, нуждающаяся в научном оформлении; в-третьих, экономика страны представляет собой целостность (обратное означало бы экономический распад страны), способную в силу этого принять облик теоретической системы; в-четвертых, через национальную спецификацию обеспечивается более понятный и действенный выход экономической теории на практику.
Опасен и другой подход, сводящий отражение национальной специфики только к сфере конкретно-экономических дисциплин. С одной стороны, спору нет: эти дисциплины обязаны анализировать состояние различных конкретных блоков (сфер) национальной экономики. Но есть и другой, более глубокий пласт экономики, раскрывающий адекватный стране тип экономических отношений, национальный социально-экономический строй, характер национального воспроизводства и присвоения и т.п. Эти характеристики носят политэкономический характер.
В современных российских условиях (необходимость осмысления сложившегося строя, преодоления накопившихся деформаций, выбор путей модернизации экономики и т.п.) востребованным оказывается именно национально-ориентированный анализ. Другими словами, реактуализацию переживает национальная политэкономия, а не только политэкономия в целом. Однако если возрождение последней не будет сопровождаться реанимированием национально-экономического подхода, то оно может вылиться в римейк абстрактного, схоластического теоретизирования - малопродуктивного, хотя и претендующего на «фундаментальность», что девальвирует саму попытку возрождения политической экономии.
В.Н. Черковца. М.: Тейс, 2009.
291
А.С. Нешитой
Реактуализация теории общественного воспроизводства
Российская экономическая наука на современном этапе оказалась без своего фундамента - политической экономии, как общеэкономической науки. Господство либерально-рыночного фундаментализма в научных исследованиях, экономической политике и практике государственного управления не позволило даже объяснить возникновение нынешнего глобального финансово-экономического кризиса, не говоря уже о выработке научно-обоснованных предложений по его преодолению. Монетаристские меры с упором на денежно-кредитное регулирование привели лишь к резкому сокращению международных и резервного фондов (с 01.09.2008 по 01.01.2011 они сократились на 220 млрд, долл.) и образованию, вместо предусмотренного в бюджете профицита, дефицита федерального бюджета в 2010 г. 5,3% ВВП и не повлияли, по сути, на улучшение реального сектора экономики. Объёмы промышленного производства и инвестиций в 2009 гг. сократились соответственно на 9,3% и 15,7%. В 2010 г., объявленным российским правительством годом полного выхода из кризиса, приросты экономических показателей не обеспечили достижение уровня 2008 г. ни по промышленному и сельскохозяйственному производству, ни по инвестициям. О состоянии российской экономике автор уже писал в журналах «Экономист» и «Инвестиции в России»1.
Стало уже, по сути, общепризнанным, что финансово-экономический кризис 2008-2010 гг. - это системный кризис, кризис общественного воспроизводства.
Англо-саксонская модель капитализма, в основе которой лежит либеральнорыночный подход - рыночное саморегулирование экономического развития, хотя и, по сути, она в чистом виде не применяется в развитых странах, в отличие от российской практики, показала свою полную несостоятельность.
До последнего времени ограничения государственного регулирования (управления) экономикой преодолевалось как через механизм мультипликации денег, который для валют, имеющих свободное хождение (доллар, евро), стал носить международный характер, так и через использование производных финансовых инструментов и новых финансово-кредитных институтов (в частности, ТНК и ТНБ) для диверсификации рисков. Однако, в конечном итоге, стихийнофиктивный процесс движения стоимости общественного продукта в воспроизводственном процессе привёл к отрыву финансовой системы от реального сектора и утрате управления экономикой. Стоимость на финансовом рынке во много раз (по оценкам в 12-15 раз) превышает реальную стоимость (в реальном секторе экономики). В мире стоимость деривативов оценивается до 800 трлн, долл., а
1 Нешитой А.С. «К новой модели экономического развития: воспроизводственный аспект». // Экономист, №2, 2010; Нешитой А.С. «Эволюция смены экономической системы России» // Инвестиции в России, №№3 и 4,2012.
292
мировой ВВП примерно 60 трлн. долл. По данным Базельского банка международных расчётов (BIS) на июнь 2008 г. объём глобального рынка производных финансовых инструментов составлял 766,5 трлн. долл.1. При этом почти 90% всего объема сделок приходится на внебиржевой рынок, который никем ныне не регулируется и организаторы торгов на этом рынке не несут никакой ответственности.
В условиях системного международного финансово-экономического кризиса становится наиболее востребованной общеэкономическая наука политэкономия и, в * частности, теория общественного воспроизводства. В международном экономическом сообществе и в России заметно активизировались исследования причин кризисов и их циклов. Правда, точки зрения о причинах экономических кризисов весьма противоречивы, хотя они и видоизменяются во времени. Представители неоклассической и либеральной школ не связывают их с природой капиталистического общества. Многие из них считают причиной кризисов недопотребление населения, вызывающее перепроизводство. Более близки к марксистской позиции экономисты, которые считают причиной диспропорциональность или «неравновесие». Кризисы обусловлены отсутствием правильных пропорций между отраслями, стихийными действиями предпринимателей. Теория неравновесия сочетается с другим распространённым взглядом на кризисы, как на порождение внешних условий -политических, демографических, природных. Существует и психологическая теория кризисов.
При этом упускается исключительно важная проблема, связанная с порождением экономических кризисов - это нарушение взаимодействия находящихся в диалектической связи (по принципу комплементарное™) четырёх стадий цикла общественного воспроизводства (производство - распределение - обмен - потребление) в условиях конкретной системы общественно-экономических отношений. В частности, неприемлемы подходы экономистов, рассматривающие воспроизводственные циклы как временные лаги в экономическом развитии, проявляющиеся от точек падения до точек подъёма и наоборот - в темпах экономического роста1 2. Так же нельзя признать обоснованным и выдвигаемые в качестве причин современного экономического кризиса смену технологических укладов (академиком РАН С.Ю. Глазьевым) и «инновационную паузу» (академиком РАН В.М. Полтеровичем) в опубликованных ими статьях в журнале «Вопросы экономики»3. Рассматриваемые в указанных публикациях процессы, безусловно, являются объективными закономерностями, однако связывать их с нынешним экономическим кризисом как системным кризисом, на наш взгляд, неоправданно, поскольку указанные циклические изменения являются тенденциями цивилизационными, а нынешний экономический кризис является кризисом капиталистической системы.
1 http://www.bis.org/publ/qtrpdf/r_qa0812.pdf
2 http://wwwdev.nber.org/cycles/cyclesmain.html
3 Глазьев С.Ю. Мировой экономический кризис как процесс смены технологических укладов. Вопросы экономики №3,2009; Полтерович В.М. Гипотеза об инновационной паузе и стратегия модернизации. Вопросы экономики №6,2009.
293
Экономический кризис в общей форме, как известно, представляет собой нарушение соответствия между производством и потреблением. В рыночных условиях это нарушение между производством товаров и платежеспособным спросом. Условия такого соответствия (пропорции), при которых может бесперебойно осуществляться простое и расширенное общественное воспроизводство при капиталистической системе, глубоко и всесторонне обосновано и представлено в формализованных схемах К.Марксом (во 2-м томе «Капитала»), требующие их нового осмысливания и дальнейшего развития.
Учение Маркса и его последователей об общественном воспроизводстве, экономическом цикле и кризисах, раскрывающее закономерности развития воспроизводства и причины кризисов в условиях капитализма неоправданно в последнее 20-летие в нашей стране, по сути, предано забвению. Лишь в последние годы стали обращать внимание на это направление экономической науки1.
Если рассматривать процесс воспроизводства в динамике, то он предстанет как совокупность непрерывно повторяющихся циклов, состоящих из четырех последовательных стадий: производства (П), распределения (Р), обмена (0) и потребления (Потр), включающего производственное (Пр) и личное (Л) (см. рис. 1).
1- й цикл
— 2- й цикл
3- й цикл
Пр\ ;	/ Пр \ =
П + Р + О + Потр<ч	П1+Р1+О1 +Пот|/ \	' Гр+Р2...
\	--...........4 л
Производство материальных благ и услуг и формирование стоимости общественного продукта		Формирование и использование целевых денежных фондов -подготовка условий для удовлетворения потребностей (в стоимостной форме)		Приобретение конкретных потребительских стоимостей -создание реальной основы для удовлетворения потребностей		Удовлетворение потребностей (производственных и личных)
Рис. 1. Процесс воспроизводства в динамике
Каждый последующий цикл воспроизводства возможен лишь после того, как
1 Воспроизводство и экономический рост / под ред. В.Н.Черковца, В.А.Борисова. - М.: Тейс, 2001; Проблемы и противоречия воспроизводства в России в контексте мирового экономического развития. Теория. Сопоставления. Поиски II под ред. В.Н.Черковца - М.: ТЕИС, 2004; Экономический рост и вектор развития современной России. / Под ред. К.А.Хубиева. - М.: ТЕИС, 2004; Маевский В.И. Элементы новой теории воспроизводства. - М.: ИЭ РАН, 2008; Национальная экономика. Учебник. II Под ред. д.э.н., проф. П.В.Савченко. - М.: Инфра-М, 2011; Нешитой А.С. «Циклический характер воспроизводства и кризисы».// Экономика и предпринимательство, №5,2010.
294
созданная в производстве и реализованная в процессе обмена стоимость подвергнется распределению (и перераспределению), в результате которого будут сформированы целевые денежные фонды, являющиеся основой удовлетворения разнообразных потребностей. Именно в ходе распределения и обмена создаются условия (потенциальные предпосылки) для будущего удовлетворения потребностей, причем происходит это на стадии распределения в обезличенной (стоимостной) форме, а благодаря обмену появляются уже реальные возможности для удовлетворения потребностей на основе приобретённых потребительных стоимостей. На рисунке 2 показано движение стоимости общественного продукта на 4-х стадиях общественного воспроизводства, специфика денежных отношений и получающие при этом общественные формы функционирования.
					{	Движение стоимости	| ' 								
Ч",1Г На 1 стадии воспроизводственного процесса		На	II	стадии воспроизводственного процесса		На	III	стадии воспроизводственного процесса	На IV стадии воспроизводственного процесса	
						
		ф			ф		
Производство общественного продукта в натуральной и денежной (стоимостной) форме		Распределяется стоимость общественного продукта в ее денежной форме		Распределяется общественный продукт в его товарной форме (в натуре и по стоимости) ф	Удовлетворение п личных потребносте	эоизеодственных и й
ф		ф						t
Характер Формирования стоимости общественного продукта На основе цен и тарифов на использованные в производстае орудия и предметы труда и живого труда 	1	 Специфика денежных отношений 1	Произведенные продукты и услуги получают денежное (стоимостное) выражение по элементам стоимости (c,v,m), которая становится объектом распределения. 2	. Получают общественные формы функционирования - цены, тарифы, деньги	-	обеспечивающие формирование	стоимости общественного продукта по ве элементам		Характер распределения 1 Распределение ползает форму движения денежных средств 2. Движение денежных средств происходит обособленно от движения товаров		Характер распределения 1 Распределение получает форму движения товаров, рвелизуемых через систему торговля 2. Движение денежных средств	опосредует движение товаров	Характер	удовлетворения потребностей Формируются реальные условия производства для очередного цикла воспроизводства в расширенном масштабе (возмещение потреблённых и приобретение новых орудий и предметов труда, улучшение условий труда и быта работающих) 	i	 Специфика денежных отношений 1 Использование амортизационного фонда, фонда заработной платы, фондов развития и накопления 1. Получают общественные формы функционирования - цены, тарифы, деньги, денежные фонды, финансы,	
		i				ф		
		Специфика денежных отношений 1	Выражают одностороннее движение стоимости 2	Получают общественные формы функционирования -финансов, звреботной платы, кредита		Специфика	денежных отношений 1 Опосредуют	встречное движение	стоимостей, находящихся в товарной и денежной формех 2.Вырежаются в различных формах расчетов		
					кредит, торговля	
Рис. 2. Движение стоимости на стадиях воспроизводственного процесса
Произведенные на первой стадии общественного воспроизводства продукция и услуги, получившие стоимостную (денежную) форму, далее (на второй стадии) она распределяется отчуждением (переходом от одного владельца к другому обособленно от движения товаров) или целевым обособлением каждой части стоимости (C,V,M) в рамках одного владельца. На этой стадии воспроизводства имеет место одностороннее (без встречного эквивалента) движение денежной формы стоимости. На третьей стадии уже происходит двухстороннее (встречное) движение стоимостей, одна из которых в денежной форме, а другая - в товарной.
Характер движения стоимости (в её денежной и товарной форме) на различ
295
ных стадиях воспроизводства различен, что и обусловливает функционирование в единстве различных общественных форм (финансов, торговли, денег, цен и т.д.) в воспроизводственном процессе. Практическая деятельность государства заключается в определении конкретных форм (пропорций) проявления объективно обусловленных экономических отношений ходом общественного развития.
Все стадии воспроизводства, развиваясь только в пропорциональном единстве, приводят к полной реализации продукции и соответственно удовлетворению производственных и личных потребностей. Пропорциональность на макроуровне по определению не может задаваться рынком, стихийно. Только при осознанной деятельности человека, при познании и умелом использовании закономерностей воспроизводства в практике прогнозирования и планирования возможно пропорциональное развитие воспроизводственного процесса. Этим призваны заниматься государственные экономические структуры. Пропорции, предусматриваемые на макроуровне (между накоплением и потреблением, межвидовыми производствами, производительностью труда и его оплатой, основными и оборотными средствами, централизованными и децентрализованными финансовыми ресурсами, между сбережениями и инвестициями и др.) с использованием нормативно-экономических инструментов (цен, ставок и тарифов налогообложения, грузоперевозок, кредитов, нормативов материальных, трудовых и финансовых затрат, удельных капитальных вложений и т.д.), получающих отражение на микроуровне, обеспечивают единство процесса общественного воспроизводства. Достижение пропорциональности обеспечивается разработкой межотраслевого баланса, балансов доходов и расходов населения, сводного финансового баланса, бюджетов на разных уровнях управления, балансов спроса и предложения, балансов материально-стоимостной обеспеченности платёжеспособного спроса населения, хозяйствующих субъектов и государственного заказа.
Накопленный мировой опыт и научные исследования свидетельствуют, что в соответствии с потребностями времени и уровнем экономического развития возрастает процесс обобществления производства, а соотношение между государственной, коллективной и частной собственностью меняется не в пользу последней, да и в числе эффективных и неэффективных собственников могут оказываться и частные, и государственные и коллективные. Главной задачей государства является, адекватно общественному развитию, обеспечивать формирование системы отношений собственности.
В соответствии с объективной закономерностью интеллектуализации общественного развития ведущими производствами, определяющими интенсивноинновационное развитие, выступают базовые и высокотехнологичные виды производств, которые по определению не могут быть в частной собственности.
Успех достижений перехода экономики на инновационный путь развития зависит от решительных усилий государства в разработке и реализации экономической политики, обеспечивающей условия для модернизации производства, внедрение современной технологии, а также выработке механизма регулирования (планирование) пропорций развития воспроизводственного процесса, при котором отношения собственности, промышленная, финансовая, денежно-кредитная, ценовая и торговая политики выступают составными элементами единой экономической политики.
296
К.А. Хубиев
Генезис новых отношений в инновационной экономике: политэкономический взгляд
Среди основных направлений экономической теории политическая экономия занимает скромное место и не включена в Мейнстрим. Можно было бы не обращать на данный исторически сложившийся факт особого внимания, если бы не несостоятельность высокомерного основного течения перед во многом неожиданных для нее вызовов и проблем с которыми ей самой справиться не удается. Отличительной чертой политической экономии является ее обращенность к исследованию глубинных тенденций экономического развития с целью «напасть на след» тенденций и социально-экономических закономерностей. К сожалению много времени потеряно из-за того положения в котором оказалась данное направление экономической науки причинам отнюдь не научного характера.
К фундаментальным положениям политической экономии относится закон соответствия форм организации и характера экономических отношений уровню и характеру развития производительных сил. Одной из особенностей нынешнего экономического кризиса является не только его затяжной характер, но и участившиеся выказывания, в том числе со стороны правящих мировых элит, о необходимости изменения существующей модели общества. Какие изменения необходимы и к какой модели должно быть направлено развитие? Ответ, на эти иные актуальные вопросы, зависит от методологического подхода. Придерживаясь методологии политической экономии в позитивном исследовании, мы будем критически рассматривать некоторые направления Мейнстрим. В итоге будет сформулировано зарождение новых тенденций на почве нарождающейся новой экономики.
Последние годы отмечены усилением критики в адрес неоклассической экономической науки, как главного направления (Мейнстрим), в особенности на редине ее происхождения. Объясняется это разными обстоятельствами, среди которых наиболее очевидными являются следующие. Экономический кризис всегда сопровождается критикой экономической науки. Но прежде менялось лидерство двух основных ветвей: неокпассики и кейнсианства. Теперь наблюдается тотальная критика. Экономическая наука обвиняется в слабой протостичности, поскольку не предсказала сроки, характер и продолжительность кризиса. Ее слабая нормативная функция проявилась в отсутствии аналитически обоснованных рекомендаций по выходу из кризиса вообще, и из долгового кризиса США и стран Европы, в особенности. Эти объяснения лежат на поверхности. Очередной экономический кризис, который принял затяжную форму, сконцентрировал внимание и усилия экономистов на уровне его очевидных проявлений.
Но куда большим недостатком является то, что экономическая наука в лице Мейнстрим фактически отказалась от изучения сущностных изменений, происходящих на уровне социально-экономических отношений, обусловленных современным развитием производительных сил. Между тем, все основные направления экономи
297
ческой науки на уровне своего «жесткого ядра» признают закономерную связь между изменениями в производительных силах (технологиях), формах организации и экономических отношений. Эту связь политическая экономия сформулировала как закон соответствия экономических отношений уровню и характеру развития производительных сил. Разумеется, связь эта не жестко детерминированная. Между появлением ростков новых отношений и их распространением, существует целые этапы развития. Но важно эти ростки распознать, оценить и сделать выводы, в том числе и прогностического характера.
Задачей настоящей работы является обоснование положения о том, что инновационная экономика, связанная с использованием новых технологий, высококвалифицированного труда, с необходимостью порождает новые отношения, преодолевающие наемную форму труда. И пусть это пока лишь ростки, и пусть они затрагивают пока лишь верхний, инновационный слой экономики, но важно то, что изменения затрагивают область отношений, образующих фундаментальные основы социально - экономического устройства общества.
Инновационная экономика требует привлечения высококвалифицированного и высокообразованного персонала на ключевые и ответственные позиции. Собственно этой категорией персонала и создается инновационная экономика. Парадокс, однако, состоит в том, что содержание, характер и результаты деятельности этой категории работников выходит далеко за пределы, ограниченные рамками положения наемных работников. Инновационно мыслящие и действующие работники выполняют даже предпринимательские функции, формально будучи наемными работниками. Наблюдение за карьерным ростом выпусков университетов показывает, что многие из них занимаются созданием новых продуктов (широком смысле); разрабатывают новые схемы бизнеса; находят новых партнеров и новые рынки; разрабатывают новые инвестиционные проекты и реализуют их с получением конечного результата - добавочной прибыли. Перечисленные выше и аналогичные виды деятельности не могут быть сведены к исполнительским функциям, характерным для наемных работников. Инновационная деятельность создает новые источники доходов для работодателей. Уровень образования и квалификации работников иннова-торского типа позволяет им оценить и посчитать результаты своей же инноватор-ской деятельности. Некоторые результаты их инноваторской деятельности приносят норму прибыли, измеряемую сотнями, а в отдельных случаях даже тысячами процентов. При этом естественно возникают вопросы о справедливости распределения доходов, являющихся результатом инновационной деятельности агентов, состоящих в положении наемных работников.
Некоторые работодатели тоже обращают внимание на получение доходов, не являющихся результатом их деятельности. Правда, отношение разное. Одни принимают это как должное. Они привычно присваивают результат чужого труда так это принято в рамках отношении наемного труда. Другие, более дальновидные предприниматели, заботятся о том, чтобы инновационный источник дохода продолжал приносить «золотые яйца» в обозримой перспективе, поскольку природа инновационной деятельности такова, что она может создать схемы нелегального «самости-мулирования» справедливого распределения ими же созданного дохода, и это тоже
298
будет соответствовать природе инновационной деятельности. Возможны разные варианты «самостимулирования». Например, вступить в сговор с топ-менеджментом партнеров и заложить в схему сделок систему взаимных откатов; создать параллельные аффилированные организации и уводить туда часть сделок. , Возможны многие другие схемы специфического оппортунистического поведения.
Появились даже высокооплачиваемые консультанты по финансовым и организационным схемам реализации корыстных интересов для предпринимателей, топ-менеджеров и других категорий. В их числе и схемы оппортунистического поведения (тоже своеобразная инновационная деятельность). Это своеобразная форма разрешения противоречия наемного труда для инновационной деятельности, но ее нельзя считать позитивной и перспективной.
Противоречие наемного труда, связанного с оппортунистическим поведением, ! замечено давно. Сложилась определенная практика разрешения названного противоречия со стороны предпринимателя. Она обобщена в целых теориях: агентские отношения, революция управляющих. Предмет нашего исследования отражен в ! неоинституциональной теории агентских отношений. Она охватывает широкий круг вопросов оппортунистического поведения. Для того, чтобы оценить эвристический - потенциал неоинституциональной теории применительно к решению противоречивой проблемы инновационной деятельности в рамках наемного труда, необходимо кратко рассмотреть ее основные моменты с тем, чтобы обосновать свою позицию и . сформулировать собственные выводы. Агентские отношения, рассматриваемые в институциональной теории, при ближайшем рассмотрении являются иным выражением отношения наемного труда и капитала. В обоих случаях в отношение вступают два лица, имеющих существенно отличную социально - экономическую определенность. Первое из них называют принципалом, который обладает и распоряжается ресурсами, необходимыми для предпринимательской деятельности. Второе лицо -агент, который выполняет в пользу принципала определенный вид и объем работ или услуг. Его существенное социально - экономическое отличие от первого состоит в том, что у агента нет ресурсов, но есть способность к инновационной деятельности. Заметим, что на самом деле отношение принципал-агент - это иное название отношения наемного труда и капитала. Их единым родовым признаком является концентрация ресурсов на одном полюсе и их отсутствие на другом, где имеются способности к инновационной трудовой деятельности, но отсутствуют условия для ее реализации. Принципиально важно то, что на основе указанной поляризации возникает экономическая власть одних субъектов и экономическая зависимость других, со всеми вытекающими последствиями, включая распределение дохода.
Это отношение, как бы оно ни называлось, получает правовую форму, которая не может отразить все возможное содержание реального процесса. Основными моментами, фиксируемыми в договоре, являются: для агента - цели, ресурсы для их достижения, вознаграждение, контроль и санкции; для принципала все эти моменты имеют симметричную форму. Говоря о симметричности отношения, следует заметить, что экономические позиции и интересы сторон противоположны. Именно поэтому возникает момент контроля и санкций, которые не являются внутренне необходимым моментом самого инновационного экономического процесса. Также заме
299
тим, что в рамках исследуемого отношения, как бы оно ни называлось, не выделяется специфика инновационной деятельности. Ей не могут быть внутренне присущи отношения контроля и санкций. Более того, инновационная деятельность, результатом которой является приобретение конкурентных преимуществ, и получение дополнительных источников дохода не может вместиться в социальные рамки наемного труда. Творение нового предполагает свободу от контроля, а тем более санкций. Природа инновационной деятельности требует принципиально иных отношений, объемлющих как соучастие в процессе, так и распределении результатов обои участников экономических отношений.
В рамках институциональной теории отмечается неполнота договора между принципалом и агентом, говорится о его дополнении традициями, ожиданиями и т.д. Но обходится вопрос о противоречии природы инновационной деятельности сущности отношения принципал-агент (наемный работник-работодатель; наемный труд-капитал; собственник-не собственник). Тем более ни одна из теорий, методологически связанная с неоклассикой (Мейнстрим), не может прийти к выводу о необходимости преодоления наемной формы труда по причинам отнюдь не научного характера. Между тем ее преодолевает сама практика. Для доказательства этого тезиса проследим противоречивое развитие агентских отношений.
Внутренняя логика агентских отношений состоит в следующем. Стороны вступают в отношения из-за ограничений, с которыми они сталкиваются. Принципал не в состоянии реализовать все свои предпринимательские планы и проекты, привести в движение все свои ресурсы с эффективным результатом. Чем больше у него ресурсов, тем больше необходимость в услугах агентов. Но причина возникновения отношения не только количественная. Принципал не может профессионально охватить все функции, связанные с его предпринимательской деятельностью. Чем разнообразней и диверсифицированней область деятельности, тем существеннее данное ограничение. У принципала количественные возможности (ресурсы и их спецификация) сталкиваются с качественными ограничениями (способность их эффективной аллокации). У агента противоположные ограничения. В отсутствии собственности на ресурсы (средства производства) заключена коренная причина принятия одним из субъектов отношения социально-экономической определенности агента (наемного работника). В противном случае лицо, обладающее не только способностями к труду и инновациям, но и средствами для их реализации приобретет иную социально-экономическую определенность, не обремененную экономической властью над собой и зависимостью со своей стороны.
Нашему анализу и выводам противоречат постулаты неоклассической теории, состоящие в том, что любой индивид может реализовать свои способности, заимствуя на рынке ресурсов все для него необходимое, если даже у него нет собственных. Лукавство подобные рассуждений обнаруживается при первом соприкосновении с реальностью, состоящей в том, что заимствовать ресурсы можно только под уже существующие накопленные активы, находящиеся в собственности заемщика. Но именно отсутствие собственности толкает в положение агентов (наемных работников). На это положение обречены все молодые специалисты
Сформулированное двустороннее противоречие находит форму разрешения,
300
но противоречивость не устраняется. Именно поэтому возникает проблема контроля, оппортунистического поведения и агентских издержек.
Принципал, отчуждая ресурсы, передаваемые агентам, сталкивается с некоторыми проблемами: эффективная аллокация ресурсов, связанная с функциональными и креативными способностями агента и оппортунистическое поведение, порождаемое следующими обстоятельствами; агент может стать принципалом, наняв своего агента, у агента образуются собственные цели, отличные от целей принципала, для достижения которых используются ресурсы принципала.
Кроме креативных данных у агента есть преимущество в том, что по сравнению с принципалом он располагает большей информацией о технологии предпринимательского процесса. Разрыв в информации и возможности ее использовании для оппортунистических целей вызывает необходимость контроля и затрат, связанных с ним.
Последней логической ступенью для перехода к изложению своей станет анализ ограниченности теории агентских отношений применительно к предмету нашего исследования.
Во-первых: ограниченность данной теории исходит из методологических основ неоклассической теории-методологического индивидуализма. Индивид, прибегающий к оппортунистическому поведению, оценивает эффективность контроля и вероятность разоблачения; он сам соотносит выгоды от оппортунистического поведения и возможные потери от санкций. Ставка на самозамкнутость принимающего решение агента - очевидное ограничение теории агентских отношений. Она оказывается в тупике перед элементарным вопросом: почему некоторые агенты не приемлют оппортунистического поведения, даже имея абсолютную уверенность в том, что санкции не последуют. Не имея признаков общей теории, данный подход ограничивается анализом совокупности фактов оппортунистического поведения, опираясь на маржинальный подход: сопоставление предельных издержек от контроля со стороны принципала и предельных выгод от предотвращения ущерба (упущенной выгоды) в результате контроля. Выводы соответствуют уровню анализа, соответствующего неоклассической теории. С агентом следует прекратить контрактные отношения, если предельны издержки больше предельного дохода. Вывод справедлив, если рассматриваются случаи банального отлынивания, воровства или даже более сложных схем присвоения ресурсов принципала агентом, коррупции по отношению к третьим лицам (клиентам) и т. д. Не очень большой потенциал агентских отношений используется исключительно в социальных рамках наемного труда.
Неоинституциональная теория не содержит теоретического методологического потенциала исследования оптимизации социальных отношении вообще и общественной формы труда инновационной деятельности, в частности, в тесных рамках агентских отношений. Инноватор не ворует ресурсы принципала, не берет взятки у клиентов. Он множит ресурсы принципала либо повышением его конкурентоспособности, либо созданием новых источников дохода. Он претендует на часть созданных им же благ, или на часть своего же неоплаченного труда. Если этого не делает принципал, то инноватор сам изобретает способы улавливания, хотя бы части дополнительно созданных им благ. Как инноватор он в состоянии создать соответст
301
вующие схемы организации и механизмы. Предположим, что принципал, пользуясь теорией агентских отношений, обнаруживает специфическое, в данном случае, оппортунистическое поведение. Кажется естественным с его стороны прекращение отношений с данным агентом, чье оппортунистическое поведение обнаружено. Но тогда принципал лишится вместе с агентом создаваемых им дополнительных предпринимательских благ в виде конкурентных преимуществ и дополнительных источников доходов. Такое решение противоречило бы главной цели и сути его деятельности, хотя и кажется логичным с позиций теории агентских отношений. Вместе с тем, понимая утрачиваемые выгоды, связанные с увольнением агента, принципал не может мириться с оппортунистическим поведением в рамках отношения наемного труда. Каков же оптимальный выход из данной ситуации?
Объективная логика экономического развития требует перехода к другим отношениям. Каким? В рамках наемного труда (то же самое в отношении принципал-агент) практикуются бонусы. Даже самое их умелое построение означает лишь частичное разрешение противоречия в рамках прежнего отношения. К тому же, решение о введении бонусных поощрений принимает сторона, обедающая экономической властью. Другая сторона в этом отношении бесправна. Потому, далеко не все субъекты, обладающие экономической властью, принимают решения о бонусных поощрениях. Следовательно, встает задача перехода к иным отношениям, снимающим отношение экономической власти и зависимости. Прежде всего, напрашивается отношение партнерства, когда добавочно получаемый доход, полученный от инновационной деятельности агента, делится в определенных пропорциях теперь уже не принципалом и агентом, а между партнерами. Количественное соотношение пропорций раздела дополнительного дохода является теперь уже результатом расчетов и переговоров между равноправными партнерами.
Если же вчерашний агент вкладывает к тому же и свои ресурсы, которые могут быть накоплены из заработной платы за определенный период, в реализацию предпринимательского проекта, то их отношения приобретают форму партнеров-совладельцев. Не увольнение разоблаченного инноватора, а преодоление архаичного для инновационной деятельности отношения наемного труда и переход к новым отношениям партнерства или совладения выгоден и оптимален для сторон, участвующих экономическом процессе. В рамках новых отношений происходит преодоление безвозмездного присвоения чужого неоплаченного труда на основе экономической власти одних и экономической зависимости других. Важно то, что происходит это на основе технического прогресса, высокого образования и квалификации, т. е. на переднем крае развития экономики. Можно высказать предположение; в той мере, в какой будет прогрессировать экономика, в той мере наемная форма труда очевидней будет проявлять свою архаичность и неэффективность. Модернизация экономики на основе инноваций потянет за собой утверждение новых отношений соучастия в общественном производстве.1
1 Оной из переходных форм перехода от наемного труда к отношениям партнерства можно считать уже созданные и функционирующие виртуальные организации. Нои объединяют пространственно разрозненных работников через электроны технологии. Их рабочим местом являются не цеха и офисы, а подключенный к интернету компьютер. Помимо экономии на
302
Конечно, как уже говорилось выше, речь идет лишь о первых признаках появления и утверждения принципиально новых отношений, которые лягут в основу нового социально-экономического устройства общества. Наш вывод о преодолении принципал-агенских отношений не является экзотическим и подтверждается общественно значимыми событиями в XXI веке. Напомним, что 14-15 октября в 82 странах произошли массовые выступления против несправедливого распределения доходов. В США, считающемся лидером экономического развития на основе наемного труда, протесты приняли форму борьбы против финансового капитала (движение «захвата Уолл-Стрита»). Возможно со временем придет осознание общности проблемы. Нельзя не отметить событие, возникшее в студенческой среде США. Студенты Гарвардского университета, отказавшиеся посещать лекции Г. Менкью, одного из самых популярных экономистов, среди целого ряда претензий отмечают односторонность и предвзятость преподаваемого им вводного курса экономической теории, прославляющей существующий порядок вещей, в том числе с несправедливым распределением доходов. Одной из движущих сил протестного движения, получившего название «арабская весна», также было требование справедливого распределения доходов.
В основе несправедливого распределения доходов лежит наемная форма труда или отношение принципал-агент. В свою очередь, данная общественная форм труда обусловлена характером и способом соединения агента с условиями реализации его способностей (ресурсами). Соответствующей является и логическая цепочка преодоления несправедливого распределения доходов. Инновационная экономика и инновационный характер труда практически подводят к преодолению наемной формы труда. Изменения в производительных силах императивно влияют на изменения экономических отношений. На языке политической экономии речь идет об элементах подрыва основного отношения рыночно-капиталистической экономики в рамках сохранения ее пока как функционирующей системы.
транспортных и офисных издержках (особенно с учетом пробок на дорогах) работники в этих организациях состоят в особом режиме отношений принципал-агент.
Во-первых: здесь использование ресурсов принципала не имеет существенного значения. Компьютер и программное обеспечение доступны и самому агенту. Во-вторых: здесь нет проблемы контроля и санкций. Стороны оговаривают условия совместной работы и распределения дохода. Форма организации как юридического лица и трудовой контракт, заключенный между принципалом и агентом имеют больше формальное значение. Реально это скорее сотрудничество партнеров. Конечно, есть мотивы привязывающие агента к принципалу (например бренд, наработанный опыт, отлаженное функционирование компьютерных технологий и т.д.) К переходным формам можно прибавить и так называемое стратегическое стимулирование труда топ-менеджмента. Стимулирующая часть оплаты труда привязывается к конечным результатам реализации проектов, роль которых в разработке и осуществлении которых у отдельных категорий работников велика. Итоговыми бонусами выступают заранее оговоренная доля конечного дохода или переход во владение определенной долей акций. Эти формы стимулирования и распределения дохода выходят за пределы распределения по принципам наемного труда. Приведенные формы распределения мы считаем примерами зарождения переходных отношений, подтачивающих фундаментальные основы капиталистической экономики. Подобных примеров практика накоптила немало и их количество будет множиться по мере развития «новой» экономики.
303
Г.Н. Цаголов
Политэкономическое отражение теории и практики конвергенции: вызовы практике будущего
В последнее время часто приходится слышать, что понятия капитализм и социализм устаревают, что им на смену идет что-то другое. Этот тезис прозвучал и в одном из предыдущих выступлений. Случайно ли это? Думается, что нет. Другое дело, - какое содержание вкладывается в эти утверждения. То, что изменения происходят и большие, несомненно. Но каков их характер и вектор? По этим вопросам существуют совершенно разные, а подчас и диаметрально противоположные мнения.
Практика показывает, что наиболее успешные страны - нынешние рекордсмены мирового экономического роста - представляют собой носителей конвергентного или смешанного развития двух прежде диаметрально противоположных систем хозяйствования: социалистического и капиталистического. Выступая в апреле 2012 г. перед парламентариями В.В. Путин обратил внимание на то, что из крупнейших государств мира Китай и Индия растут быстрее всех. Он, правда, не стал углубляться в выяснение причин этого, хотя, если бы он это сделал, то вынужден был бы констатировать, что обе страны являют собой симбиоз капитализма и социализма. Именно эта комбинация представляет собой самую эффективную модель современного общественно-экономического устройства.
Некоторые наши ученые видят в эволюции указанных стран, особенно Китая, движение от социализма к капитализму и называют в связи с этим нынешнюю экономику Поднебесной переходной. Но это не так. В Китае, например, руководящие позиции занимает компартия. Свой строй и свою цель они называют социализмом с китайской спецификой. Можно спорить и с таким определением, так как оно представляется тоже не вполне точным. Поскольку на самом деле имеется синтез и того, и другого. Словом, оба утверждения неверны. В Китае есть симбиоз социализма с капитализмом, конвергентный или интегральный строй.
Практика конвергенции не ограничивается Китаем и Индией. Вьетнам и Бразилия идут примерно тем же путем. В Европе скандинавские страны, в частности шведский социализм, стали образчиком следования такому пути. Они, как известно, показывают примеры наиболее высокого развития человеческого потенциала.
И эти непреложные факты ставят перед политической экономией ряд новых вопросов и требуют внесения определенных корректив в экономическую систему знаний. Успешный опыт конвергенции подвергает сомнению прежние схемы и одновременно расширяет и уточняет наше представление о действительных законах движения общественных формаций.
Не буду долго задерживаться на истории этого вопроса, но замечу, что практика конвергенции началась с принятием капитализмом, как вы знаете, ряда черт социализма в виде планирования, увеличения социальных расходов и
304
смягчения противоречий между капиталом и рабочим классом под влиянием Октябрьской революции в России. НЭП тоже можно считать своеобразным опытом конвергенции со стороны социализма. То, что он просуществовал недолго, не говорит о том, что он оказался несостоятелен. Однако классическим примером конвергенции являются Китай и Вьетнам, ибо они воочию показали всему миру преимущества такого развития, и сегодня это преимущество проявляется во многих других странах. Выражается оно в более быстром росте ВВП и успешно проведенных модернизациях этими странами.
Теория конвергенции появилась впервые полстолетия тому назад. Её отцом был выдворенный из России в 1922 году и оказавшийся впоследствии в США в Гарварде выдающийся русский социолог Питирим Александрович Сорокин. В 1960 году за 8 лет до смерти вышла его работа «Взаимная конвергенция Соединенных Штатов и СССР к смешанному социокультурному типу» (Mutual Convergence of the United States and the USSR to the Mixed Sociocultural Type), начинавшаяся co следующих слов: «Западные лидеры уверяют нас, что будущее принадлежит капиталистическому типу общества и культуры. Наоборот, лидеры коммунистических наций уверенно ожидают победы коммунистов в ближайшее десятилетие. Будучи несогласным с обоими этими предсказаниями, я склонен считать, что если человечество избежит новых мировых войн и сможет преодолеть мрачные критические моменты современности, то господствующим типом возникающего общества и культуры, вероятно, будет не капиталистический и не коммунистический, а тип специфический, который мы можем обозначить как интегральный. Этот тип будет промежуточным между капиталистическим и коммунистическим строем и образом жизни. Он объединит большинство позитивных ценностей и освободиться от дефектов каждого типа» (Sorokin Р.А. Mutual Convergence... Р. 143.) Идеи Сорокина, признанного на Западе «самой выдающейся фигурой на социологическом небосклоне прошлого столетия», оказались пророческими. Но из социалистических стран реализовать их на практике удалось, увы, не нам.
Наши экономисты окрестили теорию конвергенции очередной выдумкой буржуазной апологетики. Лишь А.Д. Сахаров открыто разделял и развивал такие взгляды. Не воспользовались этими идеями ни «прорабы перестройки», ни сменившие их радикалы «шоковой терапии». Между тем Китай, начиная с конца 1970-х годов, по сути, последовательно и весьма успешно шел в этом направлении. Мы же стремились равняться не на Восток, а на глянцевый Запад, который делал все возможное, чтобы превратить нас в зависимого от него и экономически ослабленного вассала. В итоге в России был сформирован капитализм компрадорского типа. Экономика страны приняла однобокий сырьевой характер, спекулятивный бизнес расцвел, а созидательная инновационная деятельность не получила развития. Длительный и глубокий упадок окрестили результатом переходного периода от планового хозяйства к рыночной экономике. Вопрос - почему Китай успешно перестроился не испытав при этом каких либо серьезных спадов и кризисов - продолжает игнорироваться.
В связи с успешной реализацией на практике теории конвергенции перед политэкономами встает вопрос: не является ли такая модель общества новой общественно-экономической формацией? И не идет ли она на смену и
305
капитализму, и социализму? Если она более эффективна, то становятся понятными наши просчеты, совершенные во время приснопамятных реформ в 1990-х годах. Но одновременно с этим становятся ясными ориентиры нашего дальнейшего движения. Никогда не поздно исправить ошибку, если знаешь, что надо исправлять, в каком направлении двигаться.
В связи с этим возникает ряд теоретических вопросов. Вспомним теорию «Капитала» и элементарную экономическую клеточку капитализма - товар. А имеется ли аналогичная элементарная клеточка в конвергентом или интегральном обществе и его экономике? Думается, что такое общество представляет собой биполярную систему. В нем уживаются и находятся (или должны находиться) в равновесии два противоположных начала и одновременно регулятора - плановое и рыночное. Рынок - это двигатель конкуренции, это педаль газа. Плановый регулятор - это рулевое управление и тормоз, который можно и нужно использовать при надобности.
Конечно, трудно загадывать явится ли конвергентное общество «концом формационной истории человечества». Но на сегодняшний день дело представляется таким образом, что оно еще многие десятилетия останется наиболее прогрессивной формой общественного устройства.
В связи с этим напрашивается внесение существенных изменений в курс политической экономии. Здесь в качестве самостоятельного раздела следует представить новую общественно-экономическую конвергентную или интегральную формацию. Но она должна быть выведена из предшествующих её двух способов производства - капиталистического и социалистического. Противоречивость каждого из них обусловливает переход к новой, говоря словами П. Сорокина, «интегральной» системе. На смену капитализма приходит новое общество. И в этом смысле, Маркс был прав, что подмечал еще в середине прошлого столетия Й. Шумпетер. Но капитализм сменяется не социализмом или коммунизмом, а итегральным типом общества, включающим в свой состав оба компонента. Именно такая опирающаяся на два регулятора (плановый и рыночный) форма общества наиболее адекватна современному типу развития цивилизации. Думается, что на базе этих выводов вполне можно строить и новую идеологию России. Она будет отчасти включать в себя социалистическую и капиталистическую идеологии, но одновременно не абсолютизировать ни одну из них и лояльно относиться к своим предшественникам. Ведь получается так, что для одних раньше, да и теперь слово капитализм является бранным словом. Для других и таких теперь большинство неприемлем социализм. На самом деле обе формации обладают рядом преимуществ и одновременно недостатков. Но не они являются венцом или концом истории, как говорил Фукуяма. На смену им идет гибридное общество, симбиоз. И это не какой-то фантом, призрак. Оно уже шагает по планете. Это реальная и расширяющаяся действительность современного мира, причем как на Востоке, так и на Западе. Конечно, хотелось бы, чтобы переход от ныне существующего в России бюрократическо-олигархического капитализма к новому интегральному типу общества совершился эволюционно. А для этого не в последнюю очередь должна быть создана прочная теоретическая база.
306
Часть 4
Политэкономия в XXI веке: предмет, метод, преподавание
У.Ж. Алиев
Предмет теоретической экономии: политико-экономическая драма с надеждой на... сближение взглядов
Вводные замечания. Почему именно «драма», причем «политико-экономическая», ещё «с надеждой на... сближение взглядов», думаю, внимательный читатель найдет оправдание такому уточнению темы с моей стороны.
Вначале краткий тематический анализ предлагаемого материала:
Итак, объектом исследования выступает сама «теоретическая экономия» как базовая общетеоретическая составляющая современной экономической науки. Термином «теоретическая экономия» (или «теоретическая экономика») в разное время оперировали Дж.Б. Кларк, К. Менгер, В.П. Воронцов, В.Я. Железнов, М.И. Туган-Барановский, И.А. Шумпетер, А.В. Чаянов, Е.А. Преображенский, Н.Д. Кондратьев, Н.А. Вознесенский и многие современные исследователи (Г.П. Журавлева, П.С. Лемещенко, Н.Н. Мильчакова, Ю.М. Осипов, Б.В. Прыкин и др.). Впрочем, термин "теоретическая экономия" после издания русского перевода книги К. Менгера "Основание политической экономии" в 1901г. стал широко используемым в научной литературе, хотя без достаточной мотивировки, не только в Западной Европе, но и в России и СССР вплоть до 40-годов годов XX века. Небезынтересно, что в составе экономического отделения Казахстанского института марксизма-ленинизма (КИМЛ, 1931г.) была секция под названием "Теоретическая экономика и теория советского хозяйства".
Под «теоретической экономией» в настоящее время можно подразумевать троякое понимание:
а)	теоретическая экономия в общем и целом есть та же политическая экономия;
б)	теоретическая экономия есть совокупность общетеоретических положений и утверждений, сложившихся за весь период существования экономической науки,
307
начиная от древней «экономики» (домохозяйства) и завершая современностью;
в)	теоретическая экономия есть синтез (хотя и в идеале) «общей экономики», «социальной экономики», каталлактики (Экономикса) и в этом своем качестве, на мой взгляд, выступает базовой общетеоретической составляющей современной системы экономических наук1.
Я стою на позиции (в) и здесь теоретическая экономия представлена именно в этом смысле, хотя следует отметить, что она в этом своем качестве вбирает в себя отдельные элементы из первых двух позиций (а, б) и кроме того, «социальная экономия» как по духу, так и по содержанию наиболее близка собственно политической экономии и задает «основной тон» как предметной определенности, так и целевой функции теоретической экономии в целом.
Предметом анализа выступает сам «предмет» (точнее предметная определенность) теоретической экономии как научной дисциплины, по поводу которого, вот уже в течение нескольких сот лет развернулась настоящая драма идей, взглядов, дефиниций, а порой и драма их субъектов. А их субъектами (носителями) были либо сами великие основатели политэкономии, либо внесшие определенный вклад в эту науку и именуемые себя «политэкономами», либо получившие специальное политико-экономическое образование и имеющие определенные профессиональные взгляды о ней «изнутри» и ее «развиватели», либо просто рассуждающие о политэкономии. Именно этими обстоятельствами и объясняется уточняющая часть выдвигаемой темы - «политико-экономическая драма с надеждой на ... сближение взглядов». А кто, как кроме исследователя-политэконома, в первую очередь, может разобраться с этой драмой по принципу «своя «болезнь» ближе к телу» и обосновать возможные «точки сближения» множества различных, порой, явно противоположных мнений по этому вопросу.
В качестве метода мною использована собственно политико-экономическая методология исследования сложных внутридисциплинарных проблем, в данном случае проблемы предмета теоретической экономии.
Эволюция и классификация предметной определенности теоретической экономии в вышепринятом смысле.
Самоопределение предмета любой отдельно взятой науки - важное условие и исходный принцип ее самоосмысления, самооценки и самосознания как научной дисциплины, ибо вся без исключения последующая содержательная характеристика этой науки органически проистекает от ее предметной определенности. “Надо сначала знать, что такое данный предмет, чтобы можно было заняться теми изменениями, которые с ним происходят”1 2.
Применительно к рассматриваемой научной дисциплине нельзя не учесть, что “политическая экономия - удивительная наука. Трудности и разногласия начинаются уже с первых шагов в этой области, уже с самого элементарного вопроса: каков,
1 Алиев У.Ж., Теоретическая экономика: общедисциплинарная модель. - Алматы, НИЦ «Fылым», 2001 (2004 - переиздание).
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. -Т. 21. С. 303.
308
собственно, предмет этой науки”1. Это бесспорное положение Р. Люксембург требует некоторого уточнения: вопрос о предмете политической экономии (да и любой другой науки) вовсе не “элементарный", не рядовой, а стержневой, а потому сверхсложный и весьма ответственный вопрос, что подтверждается всей историей ее становления и развития, особенно в современных условиях всеусиливающейся двоякой тенденции - дифференциации и интеграции самих экономических наук, появления на их основе новых научных направлений и дисциплин.
Более того, следует отметить, что на рубеже тысячелетий усилился своеобразный кризис в понимании предмета политической экономии. Это связано, как мне представляется, с двумя основными причинами. Первая причина носит объектный, т.е. по отношению к самой политической экономии экзогенный, “внешний", характер и связана с глобальными сдвигами самого объекта-оригинала, т.е. системы экономических явлений и процессов в мировом, макрорегиональном и страноведческом (национальном) масштабах, особенно их кризисом и трансформацией в постсоциалистических (постсоветских) странах.
Вторая причина носит как бы субъектный, т.е. по отношению к политической экономии эндогенный, “внутренний’’, характер и тесно связана с гносеологическим ее кризисом, т.е. кризисом в познании и отражении самой кризисной общественной реальности в системе научного знания. Состояние трансформированное™, переходности, особенно сильной деформированное™, неразвитости, неопределенности и непредсказуемости современного мира, как правило, вызвало смещение (а иногда и смешение) и размытость представлений о нем самом, в связи с чем субъекты политической экономии “потеряли" и “растеряли” свой традиционный предмет; предмет становится неясным, зыбким, расплывчатым (как в реальности, так и в представлении субъектов науки).
Однако, не сбрасывая “вины” с кризиса самого «общественного материала» в обострении негативных отношений к политической экономии, все же считаем, что в нем не меньше виноваты и сами субъекты этой научной дисциплины, несвоевременно заботившиеся о ясности и “чистоте" ее предмета. Несмотря на известную изученность данного вопроса почти со времен ее возникновения, наличие множества статей, диссертационных работ и монографий, проблема предмета политической экономии (а если шире теоретической экономии и составных ее частей), как ни парадоксально, еще не разработана как следует в серьезных научных исследованиях. Кажущаяся простота и ясность вопроса о предмете политэкономии, своеобразная эйфория изначальной фундаментальности и “всеядное™" ее задач и роли привели ни много ни мало к отсутствию целостной теории предмета теоретической экономии (в том числе политической экономии) как науки, а на практике - к общественному ее порицанию как “виновнице” чуть ли не всех сегодняшних бед и потрясений1 2.
Вот какова цена имевших место в недалеком прошлом, высокопарных, боль
1 Люксембург Р. Введение в политическую экономию. -М., 1960. С. 27.
2 Более подробно см.: Алиев У.Ж. Предмет и структура теоретической экономики // Дисс. на соискание ученой степени доктора экономических наук. Алматы - СПб. 2004.
309
шей частью не совсем обоснованных (не умаляя множества серьезных достижений) утверждений о "развитии теории политэкономии” без теории ее предмета. Иначе говоря, получается некое “развитие беспредметной теории науки”. Не лучшим (если не худшим) образом складывалась ситуация и в понимании предмета экономике.
Исследование предмета политической экономии и экономике как составных частей теоретической экономии требует исключительно серьезного и нового подхода, ибо как сам реальный предмет, так и изучающая его наука не могут не находиться постоянно либо в динамическом (прогресса или регресса), либо в статическом (застоя и кризиса) состоянии. Это предполагает изначально рассмотрение генезиса взглядов на предмет теоретической экономии в различных дисциплинарных формах ее существования за довольно длительный период ее становления и развития для того, чтобы проследить сложный процесс постепенного формирования и формулирования истинно научного его представления и определения. При этом своеобразным эпиграфом данного исследования можно взять следующее положение Н.Г. Чернышевского, имеющее непреходящее методологическое значение: “Без истории предмета нет теории предмета; но и без теории предмета нет даже и мысли о его истории, потому что нет понятия о предмете, его значении и границах”1.
В этой связи обоснованная ранее мною общая теория предмета науки1 2 выступает в качестве своеобразной “анатомии человека”, позволяющей понять “анатомию обезьяны” - “эволюцию взглядов на предмет теоретической экономии”, эволюцию, представленную логическим методом как методом, диалектически снявшим в себе исторический метод. Только при этих условиях и подходах мы обнаружим, что представления о предмете экономической науки, начиная с древности, развиваются в таком направлении, когда этот же ПРЕДМЕТ из своих предпосылок через самое себя постепенно превращается в систему, а система - в целостность. И, в свою очередь, сами эти представления об этом предмете, вначале в качестве гениальных догадок, впоследствии постепенно превращаются в научные гипотезы, а гипотезы - в стройную и целостную концепцию и теорию предмета науки экономии вообще, теоретической экономии в частности, политической экономии в особенности в собственно предмет данной науки. Теперь совершим краткий исторический экскурс в логику развития предметной определенности теоретической экономии, рассматриваемой как синтез ряда базовых дисциплин общетеоретического характера.
Экономическая наука и ее теоретическая составляющая как понятийно, так и содержательно формировались, как известно, вместе со становлением особенно буржуазных рыночных отношений. Тем не менее, предвестником теоретической экономики как сложившейся впоследствии науки, и прежде всего в виде политэкономии, была древнегреческая экономика (“Symposium Oeconomicus”) Ксенофонта Афинского, переведенная на русский язык как “Домострой” (“Домоводство”)3.
1 Чернышевский Н.Г. Поли. собр. соч. Т.Н. -М.: Художественная литература, 1949. С. 265-266.
2 Алиев У.Ж. Общая дисциплинарная теория науки. - Алматы: Fылым, 1996.
3 Ксенофонт Акинский. Сократатические сочинение. - М.-Л., 1935. С. 247-320.
310
Ксенофонт, по видимому, является основоположником экономической науки как таковой (и «предметоведения» как нового исследовательского направления в науковедении), из которой впоследствии постепенно “вышелущивались" собственно политическая экономия и другие экономические дисциплины. "В чем состоит предмет домоводства" - вопрошал он и сам же отвечал: “Домоводство есть... название... науки..., при помощи которой люди могут обогащать хозяйство, хозяйство согласно нашему определению, есть все без исключения имущество, а имуществом каждого мы назвали то, что полезно ему в жизни, а полезное... - это все, чем человек умеет пользоваться’’1. Здесь мы, по существу, видим первую попытку в истории человечества определить предметную специфику экономики как науки, в том числе и будущей политической экономии в частности. Причем в нем в “зародыше” содержится множество последующих научных и ненаучных определений предмета политической экономии и экономике.
По вопросу предметной определенности науки "экономики" Аристотель Стаги-рит в целом оставался на позиции Ксенофонта.
Но поскольку Ксенофонт и вся древнегреческая “экономическая наука’’ исходят, главным образом, из натурального хозяйства потребительной стоимости (хотя им было высказано много прозорливых мыслей о товарном обмене, особенно Аристотелем), постольку и соответственно этому подлинным “предметом” науки экономики в тот период был, как я полагаю, процесс потребления, вернее, разумное личное потребление человека, гражданина греческого полиса. Следовательно, исходя из конкретно-исторических условий формирования науки экономики в учениях древних греков, хотя в неявной форме, но обозначен ее предмет - сфера (отношения) потребления.
Понимание «экономики» (экономии) как науки о домашнем хозяйстве (вначале о рабовладельческом “доме”, позже - феодальном поместье) прошло через всю древность и средневековую историю вплоть до образования первых общенациональных, государственных хозяйств и получения ею другого, более современного названия - “политическая экономия”. Автор нового термина А.Монкретьен расширил объект этой науки - теперь им стало не обособленное домашнее хозяйство (рабовладельческое или феодальное), а целое национальное, государственное хозяйство (“политическая” - от древнегреческого politeo, что означает “государство”, “государственный строй").
Связь между “экономией" и “политической экономией" своеобразно интерпретировал английский экономист Джеймс Стюарт: “Экономия в общем смысле слова -это умение осмотрительно и бережно удовлетворить все запросы семьи (это еще раз подчеркивает то, что “предметом” древнегреческой экономики является потребление. - У.А.)... То, что в семье является экономией, в государстве является политической экономией”1 2. Следовательно, собственно “политическая экономия” вышла на авансцену первоначально как “государственная (национальная) экономия”.
1 Там же (Подчеркнуто мной. - У.А).
2 Цит. По: Каратаев Л.И. Economics - буржуазная политическая экономия. - М.: «Наука», 1966. С. 70.
311
Но из этого объекта - государственного (национального) хозяйства постепенно начинает выделяться собственно предмет политической экономии во взглядах меркантилистов - сфера обращения (точнее, сфера обмена в виде внешнеторгового обращения), что связано с возникновением рыночных отношений первоначально не в сфере производства, а в сфере обращения в силу большей потребности и быстроты движения капиталов и образования богатства в виде золота (ранняя, монетарная система) или товаров (поздняя, коммерческая, мануфактурная система меркантилизма). В этом, хотя и в неявной форме, разграничении объекта науки политической экономии - национального (всего государственного) хозяйства и предмета науки -сферы (отношении) обмена мы видим одну из основных заслуг всей меркантилистской школы в становлении теоретической (политической) экономии как научной дисциплины.
Но “подлинная наука современной политической экономии начинается лишь с того времени, когда теоретические исследования переходят от процесса обращения к процессу производства”1. Это потому, что производство материальных благ и услуг, а значит, и сам “материально-производительный" труд согласно марксизму есть первая предпосылка и основа общественной жизни, истинный источник всякого богатства.
Данная мысль впервые в истории науки была высказана еще величайшим средневековым арабским мыслителем Ибн-Хальдуном (1332-1406 гг.). Крупный специалист по Ибн-Хальдуну С.М. Бациева пишет, что Ибн-Хальдун “впервые в истории науки... выдвинул теорию закономерного прогрессивного развития общества от низшей фазы к высшей через развитие форм производительной деятельности людей... объяснил развитие форм общественной жизни развитием производства’’1 2.
Весьма подробно и глубоко научно проанализировав труд в качестве источника богатства государства и основы эквивалентного обмена товарами (“равноценного обмена”, по его выражению), Ибн-Хальдун в своей работе “Аль-Мукаддима" (“Пролегомены” или "Введение") писал: “Знай, что условия, в которых живут поколения, различаются в зависимости от того, как люди добывают средства к существованию”3. И как удивительно тесно перекликается данное положение Ибн-Хальдуна с мыслью К.Маркса, высказанной им через четыре столетия: “Экономические эпохи различаются не тем, что производится, а тем, как производится, какими средствами труда’’4.
Анализ экономических воззрений Ибн-Хальдуна позволяет мне сделать вывод о том, что он является прямым предшественником буржуазных “экономистов производства", а потому историю “политической экономии производства" следует начи
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 25. С. 370.
2 Бациева С.М. Географический фактор в историко-социологической концепции ИбнХальдуна. - Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока, XII год. сессия ЛО ИВ АН СССР. -Л., 1977. -С.183. (Выделено мной. -У.А.).
3 Цит. по: Игнатенко А.А. Ибн-Хальдун. -М.: Мысль, 1980. С. 61.
4 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - Т. 23. С. 191.
312
нать, как я полагаю, не с У.Петти, что стало чуть ли не догмой, а именно с ИбнХальдуна1.
Новое направление политико-экономической мысли, указанное ИбнХальдуном, получило через несколько веков дальнейшее развитие в учениях таких "экономистов производства”, как У. Петти и П. Буагильбер, в физиократической школе Ф. Кенэ, являющейся "первой систематической концепцией капиталистического производства”, и особенно в учениях А. Смита и Д. Рикардо в совокупности образующих классическую буржуазную политическую экономию.
Однако на первый взгляд кажется парадоксальным, что, хотя и Смит, и Рикардо относятся “преимущественно” к “экономистам производства”, тем не менее, для них и всей классической школы непосредственным предметом политической экономии выступает процесс (отношения) распределения богатства (доходов). На причину такого “парадокса” указывал в свое время еще К. Маркс: “...такие экономисты, как Рикардо, которых чаще всего упрекали в том, будто они обращают внимание только на производство, определяли распределение как единственный предмет политической экономии, ибо они инстинктивно рассматривали формы распределения как наиболее точное выражение, в котором фиксируются факторы производства в данном обществе”1 2.
Таким образом, в целом для классической буржуазной политической экономии, хотя объектом выступает процесс производства богатства в национальном государстве, но ее подлинным предметом - сфера (отношения) распределения богатства (доходов)3, что еще не позволяет политэкономии приобрести свой истинный предмет исследования.
Из вышеизложенного вытекает вывод о том, что вся “писаная” история древнегреческой науки экономики - через средневековье и включая классическую буржуазную политическую экономию - составляет своеобразную “предысторию” в развитии теоретической экономии в виде политической экономии, в течение которой шел поиск подлинного предмета этой науки. За этот период из вещественного содержания производства постепенно “вышелушивались” общественные формы, из внешних проявлений явления - внутренние их закономерности, которые “с большим напряжением” стали фиксироваться как самостоятельный предмет политико-экономического исследования.
1 Более подробно см.: Алиев У.Ж. Где колыбель классической и современной экономической мысли? //Восток-Запад: диалог культур. Часть первая. -Алма-Ата, 1992. С.115 - 119: его же: Значение трудов Ибн-Хальдуна в становлении экономической науки // СПб.: НПК «ПОСТ», Христианство и ислам об экономике под ред. М.А. Румянцева, Д.Е. Раскова. 2008, С. 331-335. К сожалению, труды Ибн-Хальдуна полностью еще не переведены на языки народов СНГ; имеются лишь выборочные переводы, осуществленные С.М. Бациевой и А.А. Игнатенко.
2 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. -Т.46. -4.1. С.32. (Подчеркнуто и выделено мной. - У.А.).
3 В письме Мальтусу от 9 октября 1820 г. Рикардо отмечает, что ее (политическую экономию. - У.А.) следовало бы назвать исследованием законов, определяющих распределение произведенного продукта между классами, участвующими в его образовании”, и что именно этот вопрос есть “истинный предмет науки” политэкономии. Цит. по: Дж. М. Кейнс. Общая теория занятости, процента и денег. -М.,: Прогресс, 1978. С. 56. (Выделено мной. - У.А.).
313
Значительная синтетическая работа по обоснованию предметной специфики политической экономии как научной дисциплины была сделана К. Марксом. Это стало возможным, во-первых, посредством выделения “производственных отношений" как определяющих все остальные отношения1, во-вторых, если предшественники К. Маркса и особенно так называемые “вульгарные” экономисты ставили распределение, обмен, потребление “рядом” с производством, притом как независимые, самостоятельные сферы, то Марксом они были поняты как “части единого целого, различия внутри единства”1 2, в-третьих, был обоснован принцип примата производства по отношению к остальным “рубрикам”, сферам: “производство господствует над самим собой... так и над этими другими моментами”; “определенное производство обусловливает... определенное потребление, определенное распределение, определенный обмен и определенные отношения этих различных моментов друг к другу”3.
Такое диалектическое понимание производства как органического целого с внутренними различиями и позволило К. Марксу снять односторонность и ограниченность (обусловленные исторической данностью) древнегреческих мыслителей, которые, хотя в неявной форме, понимали в качестве предмета науки экономики отношения потребления (в силу господства натурального хозяйства), меркантилистов, считавших предметом политической экономии отношения обмена (в силу развитости внешней торговли в ряде стран запада), и, наконец, основоположников классической буржуазной политической экономии, рассмотревших отношения рас-спределения единственным предметом политической экономии (в силу “инстинктивного” понимания ими “распределения” как формы выражения “производства”).
Именно потому, что распределение, обмен и потребление есть внутренние моменты самого производства и находятся в нем как моменты в “свернутом виде”, такое понимание и позволило К. Марксу определить предмет политической экономии - производственные отношения людей, причем без специального обращения каждый раз к моментам распределения, обмена и потребления.
Итак, если проследить историю взглядов на предмет науки экономики, позже политической экономии, то четко прослеживается следующая основная тенденция -представления по данному вопросу идут от реальных процессов и явлений экономической жизни (раньше) к более сущностным основаниям экономических явлений (позже). Исторический процесс развития взглядов на предмет политической экономии, начиная с древности и включая марксистскую эпоху, наглядно можно представить следующим образом:
1 Понятие “производственные отношения” я здесь временно рассматриваю в традиционном смысле, т.е. в смысле того, что наряду с “производственными отношениями” есть какие-то еще “непроизводственные отношения”, хотя в вышеуказанной диссертационной работе я обосновывал положение о том, что “непроизводственных” отношений быть не может и далее, с определенного этапа обсуждения этого вопроса, я буду исходить именно из последнего положения, о чем будет сказано специально
2 Маркс К. И ЭнгельсФ. Соч. -Т.46. -4.I. С. 26,36.
3 Там же. С. 36.
314
Рис. 1. Эволюция предметной определенности теоретической составляющей экономической науки
В литературе встречается неточность в трактовке взглядов К. Маркса о предмете политической экономии. Имеет место, на мой взгляд, мнение о том, что якобы К. Маркс господствующему до него взгляду о политической экономии как науке о богатстве (буржуазная классическая школа) противопоставил взгляд, согласно которому политическая экономия есть наука о производственных отношениях.
Конечно, для утверждения того, что “политическая экономия развивалась как наука о богатстве”, которого, кстати, придерживаются многие представители современного “экономике”, есть свои объективные основания. Ведь, как было сказано ранее, в понимании Ксенофонта, Аристотеля экономика (экономия) понималась как наука о домашнем хозяйстве, под которым подразумевалось имущество (богатство) для удовлетворения личных потребностей его владельца. Именно ради накопления богатства (главным образом в виде золота) меркантилисты обосновывали активную внешнюю торговлю, по их мнению, как источник богатства. Ради поиска природы и причин богатства представители классической буржуазной политической экономии (и отчасти представители «национальной экономики») обратили свои взоры к процессу производства и распределения.
Однако дело в том, что все они (древние мыслители, меркантилисты, буржуазные классики) рассматривали преимущественно абстрактное богатство как богатство вообще, и причем богатство в его материально-вещественной определенности, т.е. вне исторической, конкретно-общественной его формы. Но поскольку они фактически рассматривали те или иные конкретно-исторические условия производства богатства, постольку эти же условия ими принимались как естественные и вечные, как надисторические законы развития богатства народов всех времен. Именно против такого абстрактно-одностороннего, внеисторического понимания богатства и выступил К. Маркс, а вовсе не за “изгнание” богатства из политической экономии. Более того, он подчеркивал, что “политическая экономия имеет дело со специфиче
315
скими формами богатства или, точнее, производства богатства”1. Следовательно, и он считал, что политическая экономия есть наука о богатстве, но только о специфической социально-исторической форме богатства того или иного общества. В этом выражается одновременно и преемственность, и различие марксовой трактовки политической экономии и всех предшествующих экономических школ, и прежде всего от буржуазной классической школы.
Таким образом, “водораздел” между пониманием предмета политической экономии предшественниками и Марксом проходит не по линии “богатство - производственные отношения”, как принято сегодня считать среди многих историков и теоретиков политэкономии, а по линии “абстрактное богатство” (предшественники Маркса) - “специфическая общественная форма богатства” (марксизм).
Кроме того, производственные отношения не бывают “безобъектными", а “богатство” всегда выступало как объект системы экономических наук вообще. В политической экономии “богатство” конкретизируется в качестве такого элемента, как ОБЪЕКТ производственных отношений по поводу его воспроизводства. Таким образом, “богатство” в специфической общественной форме в качестве объекта реальных производственных отношений составляет один из элементов структуры любого отдельно взятого производственного отношения.
Как известно, В.И. Ленин стоял на марксистской позиции определения предмета политической экономии. Отметив заслугу К. Маркса в том, что там, где буржуазные экономисты видели отношение вещей (обмен товара на товар), Маркс вскрыл отношения между людьми, В.И. Ленин свел предмет политической экономии к производственным отношениям.
Однако, несмотря на то, что основоположниками марксизма, казалось бы, были всесторонне обоснованы, во-первых, предмет политической экономии - производственные отношения и, во-вторых, объективный характер существования политической экономии как науки, т.е. как науки о производственных отношениях различных человеческих обществ, в 20-е годы XX столетия советская экономическая наука переживала своеобразный “кризис гносеологической ситуации” по двум фундаментальным вопросам: а) по предметной границе политэкономии, т.е. по ее предмету; б) по исторической границе политэкономии, т.е. по ее правомерности существования при централизованно-плановой системе. При этом если второй вопрос был положительно решен в середине 30-х годов, то вопрос о предмете до сих пор явно или неявно находится в центре теоретических дискуссий и даже обостряется в последнее время в связи с возникновением новых дисциплин и курсов.
По поводу главного вопроса - о предмете политической экономии, произошло следующее: так или иначе звучали призывы двоякого рода: с одной стороны, “дать как можно более четкое определение предмета политической экономии”, с другой -“дать такое определение предмета политической экономии, которое охватывало бы все стороны этого предмета’’1 2.
Но в дальнейшем с призывом “дать четкое определение предмета" ничего
1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. -Т.46. -4.II. С. 366.
2 Под знаменем марксизма. -1934. -№ 7-8. С. 57.
316
путного не получилось, а победил призыв “дать определение, которое охватило бы все стороны предмета". Другими словами, наметилась, к сожалению, неблагоприятная тенденция отхода от "ограничительной версии” политэкономии (ограничение ее предметной границы производственными отношениями, причем не совсем верно понимаемыми) и обоснования и прочного закрепления так называемой “расширительной версии” ее предмета. Эта версия господствует сегодня во всем мире еще и потому, что с некоторых пор во многих странах мира политэкономия была необоснованно заменена “Экономиксом”, по сути, под названием “экономическая теория” (в странах СНГ).
Надо отметить особо, что сама “расширительная трактовка” предмета политэкономии имеет солидный “возраст”; ее “отцом” в принципе является сам Ксенофонт (вспомните его определение предмета науки экономики). Она многообразилась и расплодилась вместе с развитием самой политэкономии, позже “процветала” с появлением на Западе “Экономикса”, во взглядах "механистов” в 20-е годы, особенно в 70-80-е годы в бывшем СССР, а в последнее время - с появлением так называемой “экономической теории”.
Резюмируя формы выражения “расширительной трактовки" предмета политической экономии, можно свести их к следующим основным направлениям; а) в одном случае в качестве предмета этой науки вместо “производственных отношений" объявляют нечто такое, что по реальному своему содержанию и масштабу или абстрактнее, “общее”, “тощее”, или же, наоборот, конкретнее и богаче, чем сами производственные отношения (еще раз повторяю, производственные отношения, понимаемые в данном случае в традиционном смысле), например, “богатство", “народное хозяйство”, “производительные силы” и т.д.; б) в другом же случае она выражается в двухэлементном принципе определения предмета по формуле “производственные отношения + то-то" (например, "производственные отношения и производительные силы’’); в) в третьем случае - в трехэлементном принципе определения предмета по формуле “производственные отношения + то-то + то-то”; г) в четвертом случае - по “формуле Маршалла-Самуэльсона”, т.е. по принципу множественности определения предмета экономике1.
Положив вышеприведенные утверждения в основу “расширительной” и “ограничительной” трактовки, в некоторой систематизированной форме предлагаю авторскую классификацию многообразия определений предмета теоретической экономики, имеющихся в мировой и экономической литературе.
Вначале несколько предварительных замечаний.
1.	Предлагаемая классификация предмета теоретической экономии осуществлена автором на основании имеющихся материалов по науке “экономике" (древнегреческой, отчасти средневековой), классической (домарксистской), марксистской политэкономии, маржиналистской, так называемой “новой политэкономии", в том числе и “экономике” как современной западной политической экономии (превращающегося в последнее время и в "нашу" дисциплину), “экономической теории”, поспешный массовый переход на которую недавно мы пережили в странах СНГ, а
1 Самуэльсон П. Экономика. В 2-х томах. -T.1. -М.: НПО АЛГОН, 1992. С. 6-7.
317
так же по ряду современных «новых экономик».
2.	Следует учесть, что в силу неразработанности общей теории предмета науки в литературе по политэкономии во многих случаях понятие “предмет” не используется в строгом его значении и многие авторы оперируют в качестве его синонима понятиями типа “объект”, “задача”, “проблема” или же формулировками типа “это наука о том-то”, “это наука изучает то-то” и т.д. Между тем конкретный анализ смысла и значения этих понятий и словосочетаний с учетом их подтекста и контекста позволяет сделать вывод: авторы, оперирующие ими (понятиями “объект”, “задача”, “проблема” и т.д.), хотя неосознанно, подразумевали под ними "предмет" данной науки".
3.	Встречаются факты, когда один и тот же автор во многих случаях придерживается одновременно сразу нескольких взглядов по вопросу о предмете политической экономии. Все это является свидетельством неясности для многих авторов собственной смысловой нагрузки понятия “предмет" науки вообще, теоретической экономики в частности, политической экономии в особенности.
4.	В силу огромного количества мнений по предмету теоретической экономии (составных ее частей) в статье приводятся сгруппированные взгляды методом выделения “ключевого слова” (термина, понятия) в формулировках определений предмета данной науки, который, в общем и целом понимается в качестве ее собственного предмета.
5.	Для логической стройности и полноты анализа вначале вкратце дается “ограничительная версия” предмета политэкономии. Следует здесь уточнить двоякую разновидность данной концепции предмета политэкономии. В первом случае, под “ограничительной трактовкой” традиционно понимаются взгляды ученых, которые в качестве предмета политэкономии указывают “лишь” на производственные отношения общества в единстве производства, распределения, обмена и потребления.
Во-втором случае, в “ограничительную версию” автором включены и такие взгляды, согласно которым предметом политической экономии считают ту или иную фазу, тот или иной внутренний момент самих производственных отношений: либо производство, либо распределение, либо обмен, либо потребление.
Таким образом, наличие множества различных мнений о предмете теоретической экономии (в данном случае таких ее разновидностей как экономика, политэкономия, экономике, экономическая теория и ряд «новых» экономик) позволяет солидаризироваться с И.А. Шумпетером, весьма образно отождествлявшим создавшуюся обстановку с бедламом - ситуацией в лондонском доме сумасшедших. Широко распространены суждения типа: вопрос о предмете политэкономии “окутан сплетением ожесточенных препирательств” (Дж.Н. Кейнс), он является “столь же спорным”, сколь “нерешенным до сих пор” (Р. Орженский), по “этому поводу каждый считает долгом своей научной чести выдумывать что-нибудь свое” (С. Булгаков), “вопрос этот туманный” (Ф. Найт), “крайне трудно дать определение предмета этой науки” (П. Самуэльсон), эта наука "не имеет вообще своего предмета" (Р. Коуз), «строго говоря, предмет политической экономии так и не был определен» (Ю.М. Осипов) и т.д. и т.п.
С сожалением приходится отметить: вместо того чтобы разобраться в этом “бедламе” и облегчить участь его “жителей" (в данном случае экономистов-
318
теоретиков), советские, зарубежные, постсоветские экономисты еще более усугубили эту ситуацию, соревнуясь между собой в придумывании, если не в выдумывании, “экзотических”, “самых лучших”, “самых полных”, “современных”, с их точки зрения, определений предмета политэкономии, экономике и экономической теории. В результате в настоящим время с сожалением можно утверждать: предметом теоретической экономики является то, о чем хочет сказать каждый специалист и неспециалист.
319
Д.Д. Антропов
О жизненности и плодотворности политической экономии и философии хозяйства на рубеже XX—XXI вв.
в области теории хозяйственных (экономических) циклов
Если, например, поручить исследовать экономические (хозяйственные) циклы человеку, не знающего этой области (как и экономику (хозяйство) в целом), но знающего, что такое «научный метод» вообще, то он может, рассуждая вполне логически, прийти к любому из множества несовместимых между собой выводов, в том числе к гениальным открытиям (например, У. Петти и Ф. Кэне (врачи, сделавшие научные революции в'политической экономии используя биологические аналогии))1, Д. Дальтон (метеоролог, сделавший научную революцию в химии)1 2, Н.Я. Данилевский (биолог, сделавший научную революцию в истории используя биологические аналогии)3, К.Н. Леонтьев (врач, дипломат, писатель, сделавший научную революцию в истории используя биологические аналогии)4, а иногда — к бессмысленным, с экономической точки зрения, выводам (а с научной точки зрения — к строго логичным выводам).
К какому именно из этих строго логичных выводов он придет, будет определено его прежним опытом в других областях науки, которые ему приходилось исследовать ранее, а также его собственным индивидуальным складом, глубиной и широтой ума, кругозором, эрудицией, озарением, проницательностью, интуицией, удачей, научными подходами и инструментариями, которыми он владеет.
Интеллектуальный и культурный прогресс, как показал Т. Кун в своем классическом труде «Структура научных революций», состоит из замены одной парадигмы, которая перестала находить объяснения новым или вновь открытым фактам, иной парадигмой, которая более удовлетворительно толкует эти факты. «Чтобы быть принятой как парадигма,— писал Т. Кун,— теория должна лучше, чем ее конкуренты, но ей не нужно—и на самом деле она никогда этого не делает — объяснять все факты, с которыми она может столкнуться»5.
Например, чтобы пройти по незнакомой территории нам обычно нужна карта. Картография, как и само познание, является необходимым упрощением, которое позволяет нам увидеть, где мы находимся и куда мы можем пойти.
1 Аникин А.В. Жизнь и идеи мыслителей-экономистов до Маркса. - 3-е изд. - М„ 1979. С. 54, 60,133-134,136.
2 См: Абрамов А.И. Измерение “неизмеримого”. 4-е изд., перераб. и доп. - М., 1986. С. 10; КунТ. Структура научных революций. 2-е изд. / Пер. с англ. — М., 1975. С. 167-173; Пономарев Л.И. Под знаком кванта. — М., 1984. С.10; Фолта Я., Новы Л. История естествознания в датах. Хронологический обзор. / Пер. с словац.—М., 1987. С. 158
3 Данилевский Н.Я. Россия и Европа.—М., 1991.
4 Леонтьев К.Н. Избранное. — М., 1993.
6 Кун Т. Структура научных революций. 2-е изд. / Пер. с англ. — М., 1975. С. 27.
320
Упрощенные парадигмы и карты необходимы для человеческого мышления и деятельности. С одной стороны, мы можем ясно формулировать теории и/или модели и сознательно применять их как ориентиры нашего поведения.
С другой стороны, мы можем отрицать необходимость подобных ориентиров и делать вид, что мы действуем в рамках каких-то «объективных» исторических и иных природы факторов, разбираясь, каждый раз «по существу». Однако если примем такую позицию, то мы будем обманывать себя и других, потому что где-то в глубинах нашего сознания и подсознания сидят скрытые допущения, предубеждения и предрассудки, которые определяют наше восприятие реальности, и наше видение фактов, и наше суждение об их важности и сущности.
Нужны явные (эксплицитные) или неявные (имплицитные) теории (модели), которые позволили бы исследователю:
1.	Принцип актуализации (принцип А. Пуанкаре)1;
2.	Располагать простыми принципами или допущениями (лучшая теория та, которая наиболее плодотворна, экономична, доступна и приносит наиболее интеллектуальное удовлетворение)1 2. Эта простота не нарушается тем, что получение некоторых выводов требует использования сложной и/или очень сложной математики и программирования;
3.	Использование только тех понятий, действительность которых эмпирически разрешима (принцип В. Гейзенберга);
4.	Рассуждения, опирающиеся на мысленный эксперимент с идеализированными объектами (метод Г. Галилея);
5.	Не рассуждение о том, почему происходит какое-то явление, а количественное его описание (принцип Г. Галилея);
6.	Измерение измеримого и попытка делать измеримым то, что не поддается непосредственному измерению (принцип Г. Галилея);
7.	Знание из наблюдений, а не из книг (принцип Г. Галилея);
8.	Систематизировать и обобщать реальность (при этом необходимо располагать большим количеством фактов, полученных более или менее непосредственно из эксперимента, чтобы их можно было считать надежными);
9.	Отделять важное от неважного и лишнего;
10.	Понимать причинные связи между явлениями. Это не всегда и не полностью получается на практике, например, сам великий И. Ньютон так и не дал качественного объяснения происхождения сил всемирного тяготения и тяжести, а также— их первопричин, хотя на этих, неявных постулатах, построил всю свою теорию Солнечной системы3. Современная наука спрашивает о том, что и как, но не спрашива
1 Законы природы, наблюдаемые сейчас, так же действовали в прошлом. Это относится к массовым явлениям, но не к единичным фактам. Все природные закономерности вероятностны и, следовательно, подчинены закону больших чисел. Значит, чем выше порядок, — тем неуклоннее воздействие закономерности на объект; и чем ниже порядок, — тем более возрастает роль случайности, а тем самым и степень свободы.
2 Принцип К. Птолемея, Н. Коперника и А. Пуанкаре.
3 Кириллин В.А. Страницы истории науки и техники. — М., 1986. С. 156; Роджерс Э. Физика
321
ет о первичном почему,
11.	Достаточно точно соответствовать фактам;
12.	Все время необходимо следить за тем, чтобы не приспосабливать свою теорию к тем или иным конкретным фактам, т.е. она не должна быть теорией ad hoc (специально «для этого случая», «для данной цели»);
13.	Возможности использования математизированной модели.
Преимущества экономико-математических методов перед другими методами:
13.1.	Реальный объект неисчерпаем по своему богатству и многообразию. Прогнозирование поведения объекта (а это— главная задача любой науки) и, следовательно, управление им возможны на основе ограниченной эмпирической информации и в оперативные сроки1.
13.2.	С помощью информации создается упрощенное подобие объекта — математическая модель. В выборе свойств объекта, которые необходимо включить в модель, решающую роль играют неформальный анализ объекта, творческий интеллект, озарение, проницательность, опыт, интуиция и удача исследователя. Вопрос же о соответствии математической модели реальному объекту решается формальными средствами (нижеуказанная система «сит» и разумные прогнозы ех ante—на последующие периоды).
13.3.	Хотя математическая модель уступает реальному объекту по богатству и многообразию, возможности использования модели для исследователя шире по сравнению с реальным объектом. Математическая модель дает возможность определять прогнозы ex ante (на последующие периоды) и ex post (за прошлые периоды)* 1 2.
13.4.	Именно математическая модель, т.е. упрощенное представление объекта, обеспечивает возможность классификации, ибо классификация невозможна без выделения сущности, без отбрасывания несущественного в наблюдениях за объектом с точки зрения целей данного исследования. Без математической модели исследователь тонет во множестве несущественных подробностей, задыхается от избытка или недостатка информации, а также вынужден бесконечно и бесцельно вращаться вокруг прописных истин: «вода водяниста, а масло маспянично» и пр.
13.5.	Анализ изучения и сопоставление прогнозов для больших и достаточно сложных эконометрических моделей, а также основанных на умозаключениях и банальных расчетах, проведенный американским ученым В. Зарновицем в 1960—1970-е гг., показал, что эконометрические модели представляют собой самый эффективный из существующих инструмент для прогнозирования3;
для любознательных. / Пер. с англ. Т. 1-2, - М., 1969-1970. Т.1 С. 32-33, Т. 2. С. 199, 253, 289, 292. Автор может привести много иных подобных примеров в различных областях науки.
1 Никому не нужны великолепнейшие по точности прогнозы, сделанные после наступлений событий.
2 Это на практике, к сожалению, не всегда.
3 См: Кади Дж. Количественные методы в экономике. М., 1974. С.181; Zamowitz V. An Appraisal of Short-Term Economic Forecasts. N.Y. National Bureau of Economic Research, 1967.; Zamowitz
322
1.	Последовательное стремление добиться согласия математических выкладок с реальностью (принцип Н. Коперника и И. Кеплера);
2.	Предсказывать будущие события с достаточной точностью. Это—главная задача любой общественной, как и естественной наук. Если — нет, то теория, модель отбрасывается или видоизменяется. Прогнозирование поведения объекта и, следовательно, частичное управление им возможно на основе ограниченной эмпирической информации и в оперативные сроки, т.к. никому не нужны великолепнейшие ло точности прогнозы, всегда сделанные после наступлений этих событий. С другой стороны, модель, которая логична, корректна, но мало связана с реальным миром, может быть весьма опасной. Она может спровоцировать на плохо продуманные действия, такие действия, которые не излечивают, а, скорее, усугубляют болезни национальной экономики (национального хозяйства), как, например, бездарная, безграмотная, авантюрная «перестройка» М.С. Горбачева со товарищами-подельниками.
В современных математизированных теориях идеализированный объект выступает в виде математической модели или совокупности таких моделей.
Любая модель или карта является абстракцией и будет более полезной для одних научных и практических целей, чем для других.
Например, карта дорог показывает нам, как доехать из пункта А в пункт Б на машине, но она не поможет нам, если мы летим на самолете, — в таком случае понадобится карта с указанными аэродромами, радиомаяками, летными коридорами и топографией.
Однако совсем без карты мы заблудимся. Чем более подробна карта, тем более подробно она отражает реальность. Чрезвычайно подробная карта, однако, не будет полезна для многих целей. Если мы хотим добраться из одного большого города в другой по главной автостраде, нам не нужна будет (и мы сочтем ее запутывающей) карта, на которой приведено много информации, не относящейся к автомобильному транспорту, а главные шоссе будут теряться в паутине второстепенных дорог. С другой стороны, карта, на которой, указана только одна автострада, будет ограничивать нас в способности найти альтернативный маршрут в случае крупной автокатастрофы и возникшей после нее «пробки». Поэтому, нам нужна карта (т.е. теория, модель, модели), которая одновременно и отображает, и упрощает реальность таким образом, чтобы это лучше всего подходило нашим целям.
Автора поразила колоссальное количество школ и школок (как и теорий) по экономическим циклам, которые противоречили, как друг другу, так и не соответствовали разным наборам вышеуказанных пятнадцати принципов [8; 21; 25]. С каждым годом количество теорий растет как на дрожжах по формуле геометрической прогрессии, а «воз и ныне там»! Эта ситуация напоминает автору ситуации с древнегреческими и древнеримскими софистами и средневековыми схоластами — как бы все объясняли и ничего и никогда не умели ничего предсказывать и делать.
V. Forecasting Economic Conditions: The Record and the Prospect. In: Zamowitz V. (ed.). The Business Cycle Today. N.Y. National Bureau of Economic Research, 1972.
323
Длинная цепь суждений, звенья которых не проверены опытом характеризуется малой надежностью, и вероятность того, что окончательный вывод из этой цепи
суждений будет справедлив, весьма мала ( р = П Р, - о); этот вывод характеризуется высокой степенью неопределенности. Такое положение характерно для всякого рода спекулятивных теоретических систем в области философии, политической экономии (в том числе в теории экономических (хозяйственных) циклов), социологии, космологии, геологии и т.п. Именно этим объясняется бесплодность научных теорий, основывающихся на чисто спекулятивном суждении, не контролируемом частыми обращениями к опыту1.
Все вышеуказанное является смертным приговором для классической политической экономии, причем этот приговор не подлежит никакой апелляции.
С другой стороны, иногда, устаревшие теории нельзя в принципе считать ненаучными только на том основании, что они были отброшены. Но в таком случае едва ли можно рассматривать научное развитие как простой прирост знания.
Развитие науки — это, возможно, вовсе не простое накопление отдельных открытий и изобретений, а нечто совсем другое! С другой стороны, в науке, как и в жизни, также есть трудности роста, и есть безнадежность и безвыходность тупика.
В силу вышеуказанного авторскую теорию хозяйственных (экономических) циклов предопределили выдвинутые фундаментальные идеи и/или гипотезы выдающихся ученых:
Фундаментальные идеи и/или принципы и/или гипотезы	Автор/авторы
1. Опыт и только опыт вскрывает истинную закономерность природы; теоретическое же построение, не связанное с опытом, пусты и произвольны	Л. да Винчи
2. Число есть основание оформленное™ и познаваемости всего сущего. Ведь все познаваемое имеет число. Ибо без него невозможно ничего ни понять, ни познать.	Пифагореец Филолай Понтийский
3. Те науки пусты и полны ошибок, которые не рождены опытом, матерью всяческой несомненности, и которые не кончаются в опыте, т.е. такие, начало, конец, или середина которых не приходит через одно из пяти чувств.	Л. да Винчи
4. Сама истина не какое раз навсегда данное состояние человеческого знания, а длительный процесс достижения конкретных и даже точных истин.	Г. Галилей
5. Не должны требовать в природе других причин, сверх тех, которые истинны и достаточны для объяснений явлений.	И. Ньютон
6. Целостность (системность) и междисциплинарность (многоцветие)	Б. Паскаль, Н.Д., Кондратьев, Ю.М. Осипов и др.
1 Ланге О. Введение в экономическую кибернетику. / Пер. с польск. — М., 1968. С. 172.
324
7. Наука, по самому своему характеру не могущая иметь никакого применения в жизни, вовсе не есть наука, а в лучшем случае - умственная игра, вроде игры в шахматы	М.М. Филиппов
8. Идея, не подкрепленная измерениями, мертва	Э. Роджерс
9. При анализе экономики, в том числе цикла, необходимо сочетать экономический, исторический и статистический подходы.	К. Жуглар и независимо от него-Й.А. Шумпетер и Ю.М. Осипов
10. Войны, неурожаи, злоупотребления кредитом, чрезмерные выпуски банковских билетов — все эти причины не могут вызвать промышленного кризиса, если общее положение народного хозяйства не благоприятствует этому.	К. Жуглар
11. Периодичность колебаний промышленности коренится в социальных условиях современного строя хозяйства и потому принципиально не сводима к каким бы то ни было условиям внешней природы, например, периодом наибольшего появления пятен на Солнце и т.д.	М.И. Туган-Бара невский
12. Кризисы возникают на основе всей совокупности явлений общественного хозяйства и потому не могут быть приурочены ни к одной отдельной его сфере; круговорот общественного капитала, неизбежно приводящий к капиталистическому циклу и кризисам, включает в себя как производство, так и обмен и распределение.	М.И. Туган-Барановский
13. В Англии не колеблющиеся доходы (т.е. не зависящие от циклов) составляют около ’/г всех доходов, обложенных подоходным налогом. Сбережения всех классов, получающих не колеблющиеся доходы, продолжают в годы промышленного застоя идти обычным темпом.	М.И. Туган-Барановский
14. Деление динамических экономических процессов на: эволюционные (неповторимые или необратимые) процессы и волнообразные, колебательные (повторимые или обратимые) процессы	Н.Д. Кондратьев
15. Сделать предметом изучения в теории динамики специально обратимые или необратимые процессы или те и другие вместе, но без смещения их	Н.Д. Кондратьев
16. Волнообразные колебания или колебания конъюнктуры капиталистического хозяйства представляют из себя процессы то нарастающего, то ослабевающего нарушения равновесия капиталистической системы, то усиливающегося, то ослабевающего отклонения ее от уровня равновесия	Н.Д. Кондратьев и независимо от него Й.А. Шумпетер
325
17. Уровень равновесия, к которому тяготеет система элементов капиталистического хозяйства, представляет из себя уровень подвижного равновесия	Н.Д. Кондратьев
18. Если в очищенном ряду имеются большие циклы, то в нем имеются не одни эти циклы	Н.Д. Кондратьев
19. Материальной основой больших циклов является изнашивание, смена и расширение основных капитальных благ, требующих длительного времени и огромных затрат для своего производства; смена и расширение фонда этих благ идут не плавно, а толчками, другим выражением чего и являются большие волны конъюнктуры	Н.Д. Кондратьев
20. Перенесение той или иной идеи из одной науки в другую не может оспариваться, если оно научно плодотворно. Раз оно плодотворно, значит, оно и правомерно, т.к. никакого иного критерия для решения этого вопроса нет и быть не может	Н.Д. Кондратьев
21. Могут быть выявлены и колебания иной периодичности, кроме межкризисных циклов К. Жуглара, 22—24-летних «вторичных циклов» С. Кузнеца, и «длинных волн» Н.Д. Кондратьева	У.К. Митчелл
22. Выяснить, как много типов колебаний переплетаются в экономической жизни, отделить эти типы друг от друга, оценить продолжительность и регулярность каждого типа, наконец, построить теорию, которая адекватно учитывала бы все типы колебаний и выяснить их взаимосвязь	У.К. Митчелл
23. Существуют циклы до пяти лет	Ю.М. Осипов
24. Существуют 16—24-летние, 33-летние и 46—49-летние, циклы	Г.Л. Мур
25. Существуют 22—24-летние «вторичные циклы»	С.С. Кузнец
В этом же направлении, также, работает следующий медицинский факт: в менструальном цикле у здоровой, нормальной женщины циклические процессы в матке тесно связаны с циклическими процессами, происходящими в яичнике, которые являются ведущими. В менструальном цикле также участвует центральная, вегетативная и периферийная нервная система и т.д. Нормальные менструации не парализует общего состояния и работоспособности женщины1.
Общая	методика	расчетов	и	качественное	осмысление	экономико-
математической модели хозяйственных (экономических) циклов
Общая	методика	расчетов	и	качественное	осмысление	экономико
1См: Большая Медицинская Энциклопедия. Т. 17. — М., 1960. С. 1114—1147; Большая Советская Энциклопедия. 2-е изд. Т. 27.—М., 1954С-154—155.
326
математической модели хозяйственных (экономических) циклов, разработанную автором в 1977—1978,1990—1991,1998—2008 гг.:
• Введено совершенно новое определение кривой экономического равновесия в момент времени (f):
1.1)	. На базовые годы: Она равна сумме оценок кривых:
•	Вековой тенденции (secular trends) — Yt”; тенд;
•	Исторических событий (войны, революции, международные кризисы1) — истор. сов .
Zl, t ’
•	Социально-экономических событий1 2;
•	Повышения (понижения) таможенных тарифов3—Yp^T* тамож' тар;
•	Оценки влияния государственного программирования (например, в период правления каждого президента США — на базовые годы на каждый год правления на динамику роста экономических показателей, или же — руководства страной каждого генсека КПСС)4—~ “ др' меропр.
1.2)	. На расчетные годы: Она равна оценке вековой тенденции.
• введено совершенно новое определение кривой экономической конъюнктуры в зависимости от (/): Она равна сумме кривой экономического равновесия и (базовой или расчетной) теоретической циклической кривой в зависимости от (f). Оно показывает, что циклические движения происходят вокруг кривой экономического равновесия и на ее движения влияют экономические аналоги сил сопротивления:
1 Например, Фашодский (1898), Марокканские: 1-й (1905) и 2-й (1911), Карибский (1962) и т.д. Приведем, для наглядности, один конкретный исторический пример: Последствия «прыжка» германской канонерской лодки «Пантеры» в Агадир 01.07.1911 г. (2-й Марокканский кризис): На этот раз Англия решила и не ждать, как поступит Франция, и приняла вызов. Речь канцлера казначейства, т.е. министра финансов Англии, Дэвида Ллойд-Джорджа 21.07.1911 г. была громом с ясного неба. Впечатление от этой речи было в Германии такое, что перед банками и сберегательными кассами огромными очередями стояли несколько дней толпы вкладчиков, поспешно берущих обратно свои вклады. Волнения и паника на бирже были неописуемы. Демарш германского посла князя Меттерниха перед министром иностранных дел лордом Э. Греем не дал ничего положительного. Британский флот был приведен в полную боевую готовность (См: Тарле Е.В. Европа в эпоху империализма. II Политика: История территориальных захватов (XV—XX вв.): Сочинения. — М, 2001. С. 467—470).
2 Например, крупнейшие по времени и масштабам забастовки и стачки.
3 Например, Кобденский торговый договор между Великобританией и Францией (1860—1871).
4 К большому удивлению автора, нельзя положительно зафиксировать влияние государственного влияния на динамику экономических показателей Великобритании за XIX—начало XX вв. — их влияние сильно искажает общую базовую теоретическую циклическую кривую. Зато это влияние хорошо фиксируется на экономических показателях США, Франции и СССР.
327
2.1)	. Используя аналогии из теории полета ракет, теоретической механики и физики вводятся понятия аналогов:
. расстояния (длины путир—увар' теор' цикл' *P = Yt
(млрд, дол., млрд, р., %);
базовая теор. цикл, кр
•	скорости — Yt	=Yt №п'1гоя’ипря Р/гвд’ %/год);
базовая теор. цикл, кр
ускорения — уt	= Yt (ипря' <3°"'/год2’ипря ₽/гад2’%М;
силы Гука1 2—
теор. цикл, кр
теор. цикл, кр . теор. цикл, кр,
(t-\) J +csY(t-\)
t теор, цикл, кр аэродинамической силы сопротивления3— С2‘ Y(t-\)
теор. цикл, кр или С2- Y(t-i)
2
. теор. цикл, кр
c3'Y(t-\)
•	впервые в экономической науке автором введено понятие общего, главного периода сводной циклической кривой: Т, определяемого модулем коэффициента корреляции (нециклическим и/или циклическим) для базовой теоретической циклической кривой;
•	сводная циклическая кривая является наложением циклических волн4 численностью (к) (к е [1, /стах]) различной цикличности 7* = (7*), где ктах = 7- П/2, при Т = (2-/ +1) и /> 2, и ктах = (7г -1), при Т = (2-/) и /> 2. Таким образом, все известные экономической науке до 1991 г. циклы: автора (малые волны 1-го уровня—24—30-месячные циклы)5, Дж. Китчина— У.К. Митчелла (малые волны 2-го уровня —
1 Качественно—это расстояние от кривой экономического равновесия в моменгвремени (/).
2 Действует при растяжении (сжатии) пружины и направлен в точку подвижного равновесия.
3 Направлен в точку подвижного равновесия.
4 Суперпозиция волн — на языке физики.
6 Исследования автора за 1977—1978 гг. — Динамика вкладов населения в системе сберегательных касс Дзержинского района г. Москвы за 1974—1977 гг. / Аналитические материалы автора в Министерство финансов РСФСР и в городское управление
328
36—40-месячные циклы)1, Ю.М. Осипова (малые волны 3-го уровня — до 5 лет)* 1 2, К. Жуглара (7—10-летние)3, С. Кузнеца (22—24-летние «вторичные циклы»)4, Г.Л. Мура (16—24-летние, 33-летние, 46—49-летние)5, Н.Д. Кондратьева (50—60-летние)6 являются составными, частными случаями математизированной теории экономических циклов автора;
•	сводная циклическая кривая, экономические аналоги силы Гука и аэродинамической силы являются своеобразными «рулями, соплами» и «двигателями» для базовых и расчетных теоретических циклических кривых;
•	на основе вышеуказанного выявлены и вычислены новые циклы: длинные волны 1-го уровня (25—45-летние), сверхдлинные волны 1-го уровня (61—90-летние), сверхдлинные волны 2-го уровня (91—120-летние), сверхдлинные волны 3-го уровня (121—160-летние), сверхдлинные волны 4-го уровня (161—200-летние), сверхдлинные волны 5-го уровня (201—250-летние), сверхдлинные волны 6-го уровня (251—300-летние), сверхдлинные волны 7-го уровня (301—350-летние), сверхдлинные волны 8-го уровня (351—400-летние), сверхдлинные волны 9-го уровня (401—450-летние), сверхдлинные волны 10-го уровня (451—500-летние),
сберегательных касс г. Москвы в 1977—1978 гг.
1 См: Кондратьев Н.Д. Проблемы экономической динамики. — М., 1989. С.174, 474—475; Селигмен Б. Основные течения современной экономической мысли. / Пер. с англ. — М., 1968. С. 102,475; Kitchin J. Cycles and trends in economic factors // Review of Economic Statistics, 1923, Vol. 5. № 1. January, p. 10—16
21) Доля на рынке (%): электромеханических и электронных кассовых аппаратов в США (за 5 лет (1972—1976 гг.) первая с 90% упала до 10%, а у второй с 10% увеличилось до 90%); 2) шин прежней конструкции и радиальных шин в США (за 4 года первая с 100% упала до 3%, а у второй с 0% увеличилось до 97%) (Фостер Р. Обновление производства: атакующие выигрывают. / Пер. с англ. — М., 1987. С. 116, 136); 3) моральный износ в машиностроительной промышленности в 1970-е гг. наступал менее чем через 5 лет (Бялковская В.С., Демченко М.Н., Косичкина В.Б. Экономика машиностроительной промышленности СССР: Учебник для вузов. — М., 1978. С. 159). См. также: Осипов Ю.М. Опыт философии хозяйства. — М„ 1990. С. 212—220; Осипов Ю.М. Основы теории хозяйственного механизма. — М., 1994. С.139—146; Осипов Ю.М. Теория хозяйства. Начало высшей экономии. Т. 1—3. — М., 1995—1998. Т. 1. С.330—336, Т. 2, С. 383, 390—391, Т. 3, С. 136—232
3 См: Кондратьев Н.Д. Проблемы экономической динамики. — М„ 1989. С. 173-174, 286,301, 455; Селигмен Б. Основные течения современной экономической мысли. / Пер. с англ. — М., 1968, С.17, 25, 30, 46, 48, 50, 102, 111, 319, 369, 383, 403, 475, 584; Juglar С. Les crises commerciales et de leur retour periodique en France, en Angleterre et aux Etats-Unis. Paris, 1862
4 Kuznets S.S. Cyclical fluctuations. — N.V., 1926
5 Moore H.L. Economic Cycles: Their Law and Cause. — N.Y., 1914.; Moore H.L. Generating Economic Cycles. — N .Y., 1923.
6 См: Кондратьев Н.Д. Проблемы экономической динамики. — М., 1989 . С. 170—411; Селигмен Б. Основные течения современной экономической мысли. / Пер. с англ. — М., 1968, С. 102,475; 25,281,285—286,517,541
329
сверхдлинные волны 11-го уровня (501—550-летние); по гипотезе автора, например, «ТОКАМАК» «тянет» на сверхдлинную волну в 150—250-летную;
• применена система критериев, «сит» (качественные математические показатели), через которые пропускаются все экономические показатели, предварительно не очищенные от вековой тенденции, оценок влияний исторических, социально-экономических и иных событий, а также уравнения: вековой тенденции, оценок влияний: исторических событий, социально-экономических событий, государственного программирования и других мероприятий: 1) в президентствах каждого президента США на базовые годы на каждый год президентства (для экономических показателей США). Эта система «сит»:
1.	MSE(k)—средний квадрат ошибки;
2.	R(k) — коэффициент множественной корреляции с учетом степеней свободы, безразмерная величина: R(k) е (0.6,0.999).
3.	МАРЕ(к)—среднеабсолютная процентная ошибка, %1.
4.	Индексы качества для базовых и расчетных теоретических циклических кривых для i-ro теоретического и эталонного кризисов в специальном значении (для 1792,1810,1815,1851,1890,1897,1910 гг.) или для i-ro теоретического и эталонного спада (фазы депрессии) в расширительном значении, безразмерная величина.
5.	/V"w(k) — общий, сводный цепной индекс качества для базовых и расчетных теоретических циклических кривых для п теоретических и эталонных спадов (фаз депрессии) в расширительном значении, безразмерная величина.
6.	в — мера точности прогноза цепного индекса качества для базовых и расчетных теоретических циклических кривых, %. О — это аналог МАРЕ. Источником информации для определения начала /-го эталонного кризиса в специальном значении и конца /-го эталонного оживления в специальном значении являются экспериментальные данные экономической статистики Великобритании, США, Франции, России и др. стран по зафиксированным реальным фазам спадов1 2.
7.	сл — удельный вес суммы высокой и хорошей точностей прогноза для отдельных фаз спадов (депрессий) в расширительном смысле3 у цепных индексов качества для базовых и расчетных теоретических циклических кривых, %.
8.	о?—удельный вес суммы средней точности прогноза для отдельных фаз спадов (депрессий) в расширительном смысле у цепных индексов качества для базовых и расчетных теоретических циклических кривых, %.
9.	оз — удельный вес суммы неудовлетворительной точности прогноза для отдельных фаз спадов (депрессий)) в расширительном смысле у цепных индексов
1 По западным экономическим стандартам, если МАРЕ(к), как критерий точности прогнозов: а) МАРЕ(к) е (0%, 10%), то прогноз обладает высокой точностью; б) МАРЕ(к) е [10%, 20%) — хорошей точностью; в) МАРЕ(к) е [20%, 50%) — удовлетворительной точностью; г) МАРЕ(к) > 50% — неудовлетворительной точностью [15,44].
2 Нашу таблицу мы не приводим ввиду ее большого размера.
3 Это есть часть /-й циклической кривой, охватывающей 1-й (начальный) кризис в специальном значении, спад (фаза депрессии) и оживление в специальном значении.
330
качества для базовых и расчетных теоретических циклических кривых, %.
10.	Контрольные цифры по отдельным составляющим.
11.	Модули нециклических и циклических коэффициентов корреляции
« <* « « " «оитро™» цифры по
отдельным составляющим — это главные критерии, главные «сито» для базовых и расчетных теоретических циклических кривых.
Если успешно не пройдено хотя бы одно «сито», то неудачные варианты отбрасываются.
В свою очередь, успешно прошедшие всю систему «сит», базовые варианты теоретических циклических кривых экономических показателей являются своеобразным «нулевым» циклом, как в строительстве — фундамент и коммуникации, для вычислений расчетных теоретических циклических кривых. На успешно прошедших всю систему «сит» базовых теоретических циклических кривых экономических показателях построены различные эконометрические модели и дифференциальные уравнения Абеля второго порядка [3] (аналог ускорения в физике) экономических циклов (4-е укрупненные модели, каждая из которых конкретизируется в десятках (сотнях, десяток тысяч) подмоделей).
•	вышеуказанные эконометрические модели и дифференциальные уравнения Абеля второго порядка экономических циклов позволяют заблаговременно и достаточно точно предсказывать ex ante — на последующие периоды (фазы цикла, их сроки и глубины фаз спада и подъема);
•	на основе анализа зарождения и развития крупнейших 913 гражданских, 219 военных технических и технологических изобретений и 56 технических и технологических открытий в области ядерной энергии (мирной и военной; атомной и термоядерной) за 1904—1990 гг. западных стран, Российской империи, СССР и Российской Федерации за 1430—2005 гг.1 можно сделать следующие выводы.
1)	. Жизненные циклы техники, технологий и отдельных товаров и тесно связанные с ними S-образные кривые (кривые Перла и Гомперца)1 2 и циклы «технологических разрывов»3 (усредненные результаты статистических ситуаций) являются, во многих случаях, первоосновой многих экономических циклов;
2)	. хозяйства развитых капиталистических стран, по крайне мере, с 1770 г., а также хозяйства социалистических стран (1924—1989) постоянно имели, имеют и будут иметь, а также воспроизводили, воспроизводят и будут воспроизводить «узкие места» и дефицит в колоссальных масштабах в материальных ресурсах, технике, технологиях, т.е. открыт своеобразный «ящик Пандоры», и поэтому они, под «стра
1 Ввиду очень большого объема этих приложений они не приведены в статье (их общий объем—800 с.).
2 Зарождение, скачкообразный рост и постепенное достижение стадии полной зрелости технологического процесса и/или продукта.
3 Сумма прямых и косвенных затрат материалов, сырья, энергии, топлива, основных производственных фондов, рабочей силы через межотраслевые связи.
331
хом смерти» и развала, вынуждены постоянно заниматься «расшитием узких мест», также стимулируют и порождают циклы «технологических разрывов» (анализ огромного и разнообразного материала); «расшивая» одни «узкие места» они создают новые «узкие места»;
3)	. при этом надо учитывать сумму прямых и общих косвенных затрат материалов, сырья, энергии, топлива, основных производственных фондов, рабочей силы через межотраслевые связи.
Все вышеуказанное является смертным приговором для классической политической экономии, причем этот приговор не подлежит никакой апелляции.
Этот приговор нависает как Дамоклов меч и над философией хозяйства Ю.М. Осипова (теория хозяйственных циклов):
1.	Кризис разрушает непригодное и создает пригодное.
Не всегда — непригодное: новатор-производитель может иметь слабую, хилую финансовую «подушку» и недоразвитые разработки, проблемы с отладкой оборудования, отдельных узлов, видов сырья, маркетингом и т.д.
2.	Где циклы Дж. Китчина (малые волны — 36—40-месячные циклы)? Где 16—24-летние, 33-летние и 46—49-летние циклы Г.Л. Мура? Где 22—24-летние «вторичные циклы» С.С. Кузнеца?
3.	На реализацию циклов оказывают влияние различные внешние факторы: Н-ТП, состояние мирового капиталистического хозяйства, империалистическое соперничество, милитаризация производства, войны и т.д.
На общую кривую конъюнктуры оказывают влияние милитаризация производства и войны, но не на общую циклическую кривую! Все остальное — верно!
4.	Полное не восприятие использования экономико-математических методов в экономических исследованиях сводит на нет ценность, значимость и не практичность самой экономической теории.
Автор уже выше приводил убийственные доводы:
•	Прогнозирование поведения объекта —это главная задача любой науки;
•	Эконометрические модели представляют собой самый эффективный из существующих инструмент для прогнозирования1;
•	Эта ситуация напоминает автору ситуации с древнегреческими и древнеримскими софистами и средневековыми схоластами — как бы все объясняли и ничего и никогда не умели ничего предсказывать и делать;
•	Бесплодность научных теорий, основывающихся на чисто спекулятивном суждении, не контролируемом частыми обращениями к опыту. * V.
1 См: Кади Дж. Количественные методы в экономике. М., 1974. С.181; Zamowitz V. An Appraisal of Short-Term Economic Forecasts. N.Y. National Bureau of Economic Research, 1967.; Zamowitz
V. Forecasting Economic Conditions: The Record and the Prospect. In: Zamowitz V. (ed.). The Business Cycle Today. N.Y. National Bureau of Economic Research, 1972.
332
А.М. Белянова
О предмете и методе исследования в связи с развитием экономической теории
На протяжении долгого периода развития экономической теории вопросы предмета и метода постоянно находились в центре внимания экономического сообщества. И сейчас при обращении к этим вопросам зачастую обсуждаются те же проблемы, что и столетия назад, и далеко не всегда происходит продвижение вперед. Это побуждает переосмыслить прежние толкования подходов разных экономических школ к объекту и предмету экономической теории. Следует помнить, что идеи прошлого представляют собой, по словам Маршалла, «наиболее реальный дар, который каждое поколение получает от своих предшественников», и важно с умом этим даром пользоваться. В связи с существующими различиями в определении предмета исследования, его толкованиями в научной и учебной литературе возникают вопросы, которые требуют обсуждения: является ли проблема предмета по-прежнему важнейшей методологической проблемой экономической науки; есть ли основания считать, что не только объект, но и предмет исследования един у политической экономии и экономике; ведет ли усложнение и качественное изменение экономических процессов в современном мире к изменению предмета экономической теории, расширению его границ. Без ответа на эти вопросы затруднительно определять перспективы развития экономической науки, возможности создания единой общей экономической теории.
В свое время Маршалл писал, что экономической науке необходим «прочный позвоночник доказательства и анализа». Возникают вопросы: какое современное направление обладает таким «прочным позвоночником»; есть ли он у мейнстрима, у политической экономии; наконец, может ли способствовать укреплению прочности «позвоночника» синтез различных направлений экономической науки и, если этот синтез возможен, то на какой методологической основе? Для ответа на эти вопросы необходимо проанализировать методологические принципы, лежащие в основе различных экономических учений. Это позволило бы понять основу различий альтернативных направлений экономической теории, особенности предметов их исследования. Эти вопросы остаются нерешенными, и дискуссии по ним следует продолжать.
В условиях нарастающего единообразия в мировом экономическом развитии экономическая теория, казалось бы, имеет шанс продвижения к «абсолютной истине», к решению вопросов о преимуществах и недостатках различных моделей развития, разных форм собственности и форм организации производства; о перспективах развития рыночных отношений, о судьбе социалистической идеи и т.д. Однако, на пути к познанию «абсолютной истины» существуют как объективные, так и субъективные трудности. В настоящее время, когда особенно востребованы знания в таких областях как экономические циклы и кризисы, экономический рост, трансформационные процессы, модернизация экономики, у научного сообщества и людей
333
практики накопилось много претензий ко всем ветвям современной экономической науки. Возникает вопрос, насколько пригодны современные экономические концепции для решения проблем, от которых зависит жизнеспособность и благосостояние нынешних и будущих поколений. При этом разнообразные направления и школы развиваются параллельно, а попытки объективного, непредвзятого анализа нынешнего состояния экономической науки предпринимаются не часто, хотя все более отчетливо сознается неспособность существующих теоретических концепций объяснять новые явления и процессы реальной экономической жизни. Растущая неудовлетворенность тем, как многие насущные проблемы решаются так называемым мейнстримом, побуждает к активизации политико-экономических исследований, а также к привнесению существенных изменений в образовательный процесс. Однако продвижение по этому пути наталкивается на ряд старых и новых догм, мифологий, идеологических установок, преодоление которых - необходимое условие научного характера экономических исследований.
Известно высказывание Дж. М. Кейнса о том, что идеи экономистов и политических мыслителей - и когда они правы и когда ошибаются - имеют гораздо большее значение, чем принято думать: «в действительности только они и правят миром».1 С почтением относясь к этому мыслителю, нельзя не отметить, что в современной образовательной литературе, да и в научных работах его воззрения порою трактуются слишком упрощенно и однобоко. То же можно сказать и о трудах К. Маркса, А. Маршалла и др. Дж. М. Кейнс писал о последней книге А. Маршалла «Промышленность и торговля» (1919): «этот труд - не железная дорога, а рудник, и подобно «Принципам...» он являет собой книгу, в которую следует вгрызаться в поисках сокрытой в ней мудрости».1 2
В большой степени это изречение обносится и к «Капиталу» К. Маркса. В прошедшие 145 лет со дня выхода в свет «Капитала» и 140 лет со дня его публикации на русском языке не прекращаются дискуссии вокруг содержания этого великого труда и его влияния на мировое развитие. В свое время А. Маршалл назвал религию и экономику двумя великими силами, формирующими мировою историю.3 Маркс, в свою очередь, открыл в «Капитале» законы формирования мировой истории. Это позволило Марксу ответить на вопрос, который Маршалл считал главным и высшим предназначением экономических исследований: неизбежно ли неравенство между людьми и какова причина сосуществования людей, обреченных на тяжелый труд, и тех, для кого они обеспечивают возможность вести изысканный и культурный образ жизни. Маркс также остается непревзойденным в понимании перспектив мирового общественного развития, и задача его последователей попытаться использовать разработанные им подходы для осмысления современных процессов. То же относится к пониманию К. Марксом предмета и целей исследования. В предисловии к первому изданию «Капитала» он писал: «Предметом моего исследования в на
1 Дж. М. Кейнс «Избранные произведения, 1993, С. 518.
2 Предисловие Дж. М. Кейнса к «Принципам экономической науки» А. Маршалла в: А. Маршалл, там же, с. Т.1, С. 43.
3 Там же, Т.1, С. 58.
334
стоящей работе является капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения производства и обмена»1, «а конечной целью моего сочинения является открытие экономических законов движения современного общества».1 2 Это высказывание Маркса может быть отнесено и к политической экономии в целом -как к науке, исследующей экономические отношения людей на разных этапах исторического развития. Маркс блестяще решил поставленные задачи, оставив потомкам своеобразную «экономическую библию», дающую возможность постигать закономерности мирового экономического развития и сегодня и в будущем.
Проблемы предмета экономической науки важны не только для развития чистой теории, но и для практической жизни. Они имеют непосредственное отношение к решению насущных задач национальной и мировой экономки. Изучение производственных отношений - как развивающейся, так и ставшей экономической системы -сложный и важный элемент научного знания, дающий возможность понять законы взаимодействия производительных сил и производственных отношений, их поступательного развития, возникающих между ними противоречий. Проблемам предмета и метода уделялось большое внимание в работах отечественных экономистов начала XX века. Политическую экономию они трактовали как науку об общественных экономических отношениях и особое значение придавали определению границ предмета экономической науки. Так М. Туган-Барановского определял политическую экономию как науку «об общественных отношениях людей в пределах их хозяйственной деятельности».3 В. Железнов писал, что «политическая экономия имеет предметом своего исследования общественные отношения людей, возникающих на почве их хозяйственной деятельности, то есть условий, направленных на удовлетворение разного рода потребностей материальными средствами».4 С. Солнцев считал, что среди различных вопросов экономической методологии и теории экономического познания особого внимания заслуживают вопросы предмета и метода, без разрешения которых «невозможно развитие самой науки».5 Анализируя различные направления экономической мысли, Солнцев подчеркивал, что хотя объект исследования у них един, существуют различия в подходах к его анализу, в трактовках изучаемых явлений, что связано как с определением предмета исследования, так и с тем, на каких методологических основаниях исследование ведется. Для своего времени главные разногласия по вопросам предмета и метода Солнцев видел между представителями неоклассического («индивидуалистического») направления и сторонниками марксисткой политической экономии. Индивидуалистам, отмечал он, чужда идея общественных экономических отношений так же, как и идея закономерного развития хозяйственной жизни. Вместо экономических отношений исходным пунктом их анализа является индивидуальное отношение между человеком и вещью, психология поведения человека в условиях ограниченных ресурсов. Эти заме
1 К. Маркс, Ф. Энгельс «Сочинения», Т. 23. С. 6.
2 Там же. С. 10.
3 М. Туган-Барановский «Основы политическое экономии», 1948. С. 14.
4 В. Железнов «Очерки политической экономии», 1918. С. 10.
6 С. Солнцев «Введение в политическую экономию», 1926.
335
чания Солнцева звучат весьма актуально в наше время, когда наблюдается тенденция к расширению предметного поля политической экономии, размыванию ее границ и превращению ее из строгой научной дисциплины в искусство парламентской борьбы, политических дискуссий, против чего в свое время выступал А. Маршалл.
Известно, что вначале 1990-х годов вузы перешли на преподавание микро и макроэкономики и даже в ведущих университетах страны, где политэкономия сохранилась в названии кафедр, этот предмет либо совсем исчез, либо оказался на задворках новых учебных планов. В последнее время - в связи с усиливающейся критикой в адрес мейнстрима за абстрактность и неспособность объяснять многие явления и процессы экономической жизни современного общества - все чаще поднимается вопрос о включении политической экономии в учебный процесс. В последние годы читается вводный курс «Общая экономическая теория», в котором излагаются основы политической экономии. Однако этот курс так же, как и учебные пособия по нему, требует дальнейшего совершенствования.
В свое время экономический факультет МГУ славился своими спецсеминарами, на которых студенты постигали теорию и методологию Маркса. Опыт спецсеминаров был воспринят и некоторыми другими университетами, и многие участники Конгресса прошли через эту творческую лабораторию. Возвращение к преподаванию политической экономии подразумевает не только изменение учебных планов, что само по себе не простая задача, но и подготовку молодых специалистов по курсу политической экономии. В последние 20 лет политэкономические знания слабо коснулись выпускников экономических факультетов. По крайней мере, полученных ими знаний не достаточно для преподавания политической экономии. Вместе с тем многих знатоков «Капитала» экономическая наука уже потеряла.
Важный вопрос сегодня - что именно преподавать, какую политическую экономию. Что касается общей экономической теории, пока она трактуется неоднозначно. То ли это некий синтез различных направлений, то ли принципиально новая наука, включающая новые моменты предмета и метода, как возникшая в когда-то новых условиях классическая политическая экономия, отличавшаяся предметом и методом от предшествующих ей воззрений. Последняя трактовка представляется предпочтительней. Она подразумевает развитие новой экономической теории, способной постигать суть современных реалий и адекватно оценивать тенденции мирового социально-экономического развития, особенности движения к постиндустриальному, пост коммунистическому и, наконец, к пострыночному обществу. В свое время, полемизируя по поводу создания единой экономической науки, А. Маршалл писал: «Единая общественная наука желательна, но не осуществима».1 Что же касается единой общей экономической теории, то хочется надеяться, что перспективы ее создания более обнадеживающие и связаны они с научными принципами политической экономии как науки об экономических отношениях людей, складывающихся в процессе производства, распределения, обмена и потребления.
1 А. Маршалл, там же, Т. 3, С. 222.
336
ДА Ермоленко
Методология политической экономии в исследовании неоднородных экономических систем
Для современного этапа экономического развития характерен рост общественного интереса к методологии и теории политической экономии. В разгар глобальной рецессии на книжных рынках многих стран мира стал пользоваться повышенным спросом «Капитал» К. Маркса; в политическом обороте появились изрядно подзабытые понятия: «экономические противоречия», «переход к новому качеству отношений», «общественный интерес»; мгновенное обесценение практических рекомендаций, сформировавшихся в русле "main stream”, в какой-то мере способствовало росту интереса исследователей и практиков к объективным экономическим законам, коллизиям и взаимным переходам категорий, самодвижению целостной системы экономического знания.
Современный общественный запрос на политико-экономическое знание обусловлен утверждающимся глобальным характером большинства хозяйственных процессов, глубиной и скоростью экономических преобразований, в которых, зачастую помимо своей воли, участвуют миллиарды людей, испытывающих потребность в мировоззренческом обобщении огромной массы частных результатов наблюдения и анализа изменчивых фактов общественно-хозяйственной жизни. Но такой запрос невозможно удовлетворить, если ограничиваться давно сложившимися концептуальными представлениями, не пытаясь освоить и превратить в естественное приращение самодвижущейся системы научного знания указанные выше факты. Воспоминания о былом накале завершившихся политико-экономических дискуссий совершенно не интересны для людей, осуществляющих сложный и болезненный переход к постиндустриальному строю общественного производства. Эти люди нуждаются в системном знании о социально-экономических трансформациях, в которых они участвуют.
Политическая экономия подобна стволовой структуре древа экономической науки, ветви которого, разрастаясь, проникают все дальше и дальше в непознанный мир общественного хозяйства. Без активного взаимодействия с ветвями такая стволовая структура засыхает и теряет свою общественную ценность; в свою' очередь, ветви, потеряв связь со стволом, обособляются, остаются один на один с быстро изменяющейся реальностью и не могут внести свой вклад в приращение самодвижущейся системы научного знания. Более того, режим обособления способствует формированию в ветвях древа экономической науки множества узких теоретических представлений, которые при определенных условиях легко переходят в иллюзии - например, в иллюзию успешной борьбы с коррупцией в условиях полного «инсайдерского» контроля над движением общественного капитала, порождающего коррупцию1.
1 Дзарасов Р.С. Российский капитализм: анатомия эксплуатации // Альтернативы. 2010. №4.
337
Лучший способ ответа на возрастающий общественный запрос на политико-экономическое знание - это активное применение метода политической экономии к исследованию глубоких и масштабных преобразований, происходящих в современном мире. Мировоззренческие обобщения в условиях непрекращающихся трансформаций остро необходимы всем ветвям древа экономической науки, экономической политике, хозяйственной практике, Хозяйственные системы, участвующие в таких трансформациях, накапливают в себе изменения и, при условии перехода некоторого рубежа, перестают соответствовать своему понятию, то есть, уже не идентифицируются в качестве систем.
На протяжении последних десятилетий в развитии хозяйственных систем многих стран мира, вступивших на путь трансформации и поддерживающих такие темпы экономического роста, которые превышают средние темпы роста мировой экономики, наблюдается удивительное явление - в них сосуществуют, комбинируются и переплетаются экономические отношения, обладающие различным качеством (феномен неоднородности элементов системы).
Данное обстоятельство, если придерживаться известных принципов системного подхода, препятствует сколько-нибудь устойчивому воспроизводству разнородных экономических отношений. Соответственно, совокупность таких отношений, образовавшаяся в преобразуемом хозяйственном пространстве, не может претендовать на статус системы и должна быть квалифицирована, как переходная экономика, в которой все подвижно, зыбко, не сбалансировано, не обеспечено механизмами саморегулирования, репродукции и др.
Тем не менее, совокупности разнородных экономических отношений, сложившиеся в потоке общественных трансформаций в хозяйственном пространстве таких стран, как Россия, Китай, Южно-Африканская Республика, все же, как свидетельствует статистика, воспроизводятся, образуют достаточно конкурентоспособные целостности национальных хозяйств, обладают своеобразной институциональной упорядоченностью (описанной, например, Э. де Сото)1, собственными механизмами управления, реализуют масштабные программы развития, привлекают потоки инвестиций, то есть, проявляют себя, как действующие хозяйственные системы. То, что не может быть системой, все же является ей, практически утверждает себя, как система. Налицо антиномия, разрешение которой предполагает углубление исследования и обогащение категориального аппарата экономической науки.
Что в политической экономии обеспечивает продуктивность антиномий, что лежит в основе их творческого потенциала? Как известно, суть дела здесь в концентрации внимания исследователя на поиске необходимого, внутреннего способа связи двух противоположностей, кажущихся совершенно не связанными и сугубо внешними по отношению друг к другу. Сформулировав антиномию превращения денег в капитал, К. Маркс указывает, что она должна быть раскрыта на почве имманентных законов товарообмена, то есть, исходной точкой должен
1 Сото Э., де. Загадка капитала. Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире. М.: ЗАО «Олимп - Бизнес», 2004.
338
послужить обмен эквивалентов. Владелец денег, который представляет собой лишь предпосылку капиталиста, должен купить товары по их стоимости, продать их по их стоимости и все-таки извлечь, в конце концов, из этого процесса больше стоимости, чем он вложил в него. Его превращение в настоящего капиталиста, должно совершиться в сфере обращения и в то же время, не в сфере обращения. Таковы условия решения проблемы1. В исследовании процесса превращения денег в капитал сама постановка проблемы в форме антиномии выводит нас за пределы сферы обращения.
Правомерно предположить, что в исследовании превращения не системной совокупности качественно разнородных элементов в хозяйственную систему для разрешения антиномии нам необходимо выйти за пределы классического представления о системах. Определенные достижения на этом пути нашли отражение в работах, опубликованных за последнее десятилетие1 2.
Исследуя феномен превращения не системной совокупности качественно разнородных элементов в хозяйственную систему, А. Бузгалин и А. Колганов делают акцент на его процессуальном характере, то есть, определяют такую совокупность элементов, как временную фиксацию каких-то промежуточных результатов социально-экономических трансформаций (динамический анализ феномена)3.
Ж. Сапир делает акцент на способах связи, которые обеспечивают само превращение не системной совокупности качественно разнородных элементов в хозяйственную систему (статический анализ феномена)4. Он вводит в оборот экономического исследования понятие «неоднородной экономической системы» и приходит к выводу о том, что в основе такой системы лежит неоднородность типов координации. Именно сочетание разных типов координации приводит к одновременному и длительному присутствию в рамках одной и той же неоднородной хозяйственной системы (коммерческой организации, местного хозяйства, региональной экономической системы, национальной экономики и др.) различных сфер, в которых господствуют то рыночный способ связи, то командная централизация, то какие-то иные способы связи элементов. Отметим, что Ж. Сапир обозначил через появление качественно нового типа сетевой координации принципиальную возможность разрешения противоречия «команда - рынок»5. Однако, фиксируя факт сосуществования внутри хозяйственной системы сфер, основанных на различных способах координации, мы лишь детализируем сформулированную выше антиномию, но насколько это приближает к ее
1 Маркс К. Капитал. Т.1 II Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.23. С. 170-171.
2 См.: Бузгалин А.В., Колганов А.И. Теория социально-экономических трансформаций. М.: УРСС, 2003; Сапир Ж. К экономической теории неоднородных систем: опыт исследования децентрализованной экономики. М.: ГУ ВШЭ, 2001.
3 Бузгалин А.В, Колганов А.И. Теория социально-экономических трансформаций. М.: УРСС, 2003.
4 Сапир Ж. К экономической теории неоднородных систем: опыт исследования децентрализованной экономики. М.: ГУ ВШЭ, 2001.
5Сапир Ж. К экономической теории неоднородных систем: опыт исследования децентрализованной экономики. М.: ГУ ВШЭ, 2001. С. 115-116.
339
разрешению?
Используем введенное Ж. Сапиром понятие неоднородной системы и акцентируем внимание на самом факте длительного сосуществования, то есть, относительно продуктивного соединения, взаимодействия, возможно, и переплетения, различных типов координации внутри нее. Казалось бы, неоднородная система должна стремиться к упорядочиванию своей внутренней среды и достижению однородности, при которой она обретет устойчивость, а также будет соответствовать всем конституирующим признакам системы.
Однако на деле интересующий нас феномен длительное время продолжает оставаться неоднородным, то есть, использует различные способы координации связей. Что это означает в категориальном плане, как отражается феномен неоднородности на важнейшей для политической экономии категории «экономическая система»? В данном отношении складывается некая «устойчивая неустойчивость», проявляется маргинальная тенденция в движении основополагающего понятия политической экономии. Вместе с тем, имеет место превращение во внутреннее противоречие того, что изначально воспринималось лишь как внешне противостояние. Два различных способа координации - команда и рынок - позиционированы во внутренней среде неоднородной системы и взаимодействуют там, как пара органических противоположностей, что и обеспечивает движение неоднородной системы. Этим понятие неоднородной системы принципиально отличается от понятия переходной (транзитивной) экономики, применительно к которой различные способы координации даны именно как внешние противоположности1.
Взаимодействие команды и рынка как внутренних, движущих противоположностей характерно для экономики современной России, что хорошо прослеживается при анализе вертикально интегрированных компаний, государственных корпораций, государственно-частных партнерств. При этом экономика России с конца 90-х гг. XX века достаточно устойчиво воспроизводится, обладает существенной динамикой роста, сформировала свои механизмы управления, ориентируется на извлечение природной формы ренты, что позволяет квалифицировать ее как неоднородную систему.
Сочетание различных способов координации во внутренней среде позволяет ввести понятие неоднородной системы в оборот экономической науки; мы имеем здесь дело с исходным пунктом формирования новой теории неоднородных систем. Но многообразие неоднородных систем не исчерпывается наличием во внутренней среде относительно устойчивого сочетания различных типов координации экономических связей. Феномен неоднородной системы подводит по себя гораздо более широкое основание.
Исследуя такое основание, Ж. Сапир приходит к выводу о необходимости разграничения следующих форм системной неоднородности1 2:
1 Белокрылова О.С. Теория переходной экономики. Ростов - на - Дону: Феникс, 2002.
2 Сапир Ж. К экономической теории неоднородных систем: опыт исследования децентрализованной экономики. М.: ГУ ВШЭ, 2001. С. 119-121.
340
-	неоднородность продуктов, что в определенной мере отражает наличие в системе многих технологических укладов;
-	неоднородность экономических агентов, что возникает при формировании систем из различных индивидов, то есть, при типизации поведения во внутренней среде;
-	неоднородность времени, что выражается в отнесении актов потребления, сбережения, производства, принятия решений различных субъектов неоднородных систем к разных временным интервалам;
-	неоднородность предприятий, что проявляется в виде различий в отношениях собственности, структуре капитала, портфеле бизнесов, механизмах управления, способах взаимодействия с органами государственной власти и управления. Следует отметить, что эта форма системной неоднородности характерна для наиболее быстро растущих экономик - Китая, Индии, Бразилии, где динамичная надстройка качественно новых предприятий взаимодействует с огромным консервативным базисом, последовательно преобразуя его элементы в соответствии с глобальным императивом конкурентоспособности;
-	неоднородность хозяйственных пространств, что проявляется в различной обеспеченности территорий природными ресурсами, рабочей силой, инфраструктурой, финансовыми ресурсами и др. Отметим, что данная форма системной неоднородности характерна для хозяйственного пространства современной России, поскольку в типичной «экономике пространства» разорвано само пространство, что усиливает общую неустойчивость функционирующих в нем воспроизводственных процессов и обусловливает повышенную реакцию национальной экономики на глобальные кризисогенные факторы (как известно, Россия в 1998 и 2009 гг. переживала более глубокую рецессию, чем страны ЕС, США, Япония и др.
Разумеется, можно продолжить перечень форм системной неоднородности, добавив к нему, например, информативную неоднородность, неоднородность организационной культуры и другие формы. Однако важнее ответить на другие вопросы:
-	какая общественная сила превращает совокупности, состоящие из неоднородных элементов, в продуктивные, способные к воспроизводству и саморазвитию хозяйственные системы, способные существовать на протяжении длительного периода времени;
-	каким образом феномен неоднородной системы получил столь широкое распространение в современной экономике.
В поисках ответов на данные вопросы используем возможности эволюционной и институциональной ветвей экономической науки. Эволюционная экономическая теория исходит из естественного формирования в каждой хозяйственной системе последовательности генераций факторов производства и соответствующих им генераций форм экономических отношений. Чем быстрее развивается хозяйственная система, тем больше в ней таких генераций, тем значительнее могут
341
быть разрывы между ними1. При этом даже в весьма высоко развитых экономиках накапливается множество генераций факторов производства и соответствующих им генераций форм отношений, отстоящих друг от друга на многие десятилетия - в 1993 г. экономика США представляла собой популяцию, состоящую из 14 конкурирующих макро- генераций, из которых самая «старая» появилась в 1928 г, а самая «молодая» - в 1991 г.1 2. Таким образом, в экономической системе происходит наслоение множества генераций, но какого-то предела это не изменяет ее в качественном отношении.
Однако в дальнейшем переход некоторого порога меры в формировании различных слоев хозяйственной системы может превратить ее в неоднородную систему, где разворачивается внутреннее взаимодействие противоположностей -генераций факторов производства и форм экономических отношений, принадлежащих к различным способам организации общественного хозяйства. Чем меньше потенциал управления развитием динамично развивающейся хозяйственной системы, тем выше издержки ее существования в качестве неоднородной системы, обремененной противоположностью способов организации общественного хозяйства.
Глобальная интеграция национальных экономик и формирование единого мирового хозяйства вносят свой, наиболее значимый вклад в формирование системной неоднородности, поскольку обусловливают невиданный прежде обмен технологиями, элементами человеческого капитала, механизмами организации хозяйственных процессов, социально-экономическими отношениями, востребованными в условиях становления постиндустриального способа производства. Благодаря глобальной интеграции, над старым базисом многих хозяйственных систем быстро воздвигается надстройка из качественно новых отношений, стремящихся к преобразованию такого базиса, но вынужденных длительное время сосуществовать с ним. Для ряда региональных экономических систем современной России, относящихся к депрессивному типу, характерно длительное взаимодействие базиса, сформированного из элементов третьего, четвертого и даже второго технологических укладов с надстройкой из элементов пятого и отчасти шестого укладов; элементы «этно- экономики» переплетаются в них с элементами хозяйственных процессов на основе высоких технологий. При этом базис и надстройка относительно устойчиво воспроизводятся, опираясь на свои ресурсные базы и факторы хозяйственных процессов.
Предположим, что на каком-то этапе трансформационного процесса взаимодействие прежнего базиса и новой надстройки стабилизируется, достигается некоторое равновесие, благодаря которому из частичных, промежуточных результатов преобразований «кристаллизуется», вступает в процесс воспроизводства и какое-то время существует неоднородная хозяйственная система. Такое предположение вполне согласуется с опытом формирования и
1 Маевский В.И., Малков С.Ю. Переключающийся режим воспроизводства. М.: Институт экономики, 2011.
2 Маевский В.И. Введение в эволюционную макроэкономику. М.: Япония сегодня, 1993.
342
развития неоднородных систем на различных уровнях организации экономических отношений. Что же поддерживает такое временное равновесие, какая общественная сила позволяет зафиксировать определенную совокупность результатов переходной экономики в качестве неоднородной хозяйственной системы?
Ответ на данный вопрос следует искать в русле институциональных исследований. «Кристаллизация» взаимосвязанной совокупности промежуточных результатов преобразований, ее равновесное бытие и воспроизводство становятся возможными, благодаря базовым институтам преобразуемой хозяйственной системы, обладающим значительным потенциалом экономической инерции. Именно базовые институты закрепляют прежние, уходящие отношения и сдерживают или сдерживают развитие новых, нарождающихся или привнесенных отношений, не обладающих соответствующим институциональным закреплением1.
В итоге надстройка из отношений, возникших «на живую нитку» либо перенесенных из внешней среды, но одинаково не укорененных в данной системе, во взаимодействии с институционально закрепленным базисом порождает ряд компромиссных, относительно устойчивых форм, способных воспроизводиться в своем качестве до тех пор, пока издержки, продуцируемые ими, обеспечивают конкурентоспособность созданной ими неоднородной системы.
В современной России неоднородная хозяйственная система сложилась к концу 90-х гг. XX века, что позволяет установить ряд ее признаков;
-	наличие мощной вертикали государственной власти, доминирующей над частной собственностью, бизнесом, рынком, что обусловливает бюрократизацию экономики, тормозит развитие гражданского общества, сдерживает формирование среднего класса; благодаря такому доминированию в экономике России обрел второе дыхание феномен «власть-собственность», что отчуждает ее от «классического» инвестиционного процесса, ориентированного на хорошо защищенные отношения собственности;
-	стратегическая ориентация хозяйственных процессов на формирование и извлечение природной ренты, что препятствует развитию инноваций, утверждению постиндустриальной организации производства. По оценкам РАН, отечественная экономика в основном функционирует в рамках четвертого технологического уклада с элементами пятого уклада. Несмотря на определенные усилия по модернизации на основе инновационного варианта развития, на протяжении последнего десятилетия доля инновационных товаров, работ и услуг в общем объеме реализованной продукции оставалась на уровне 4-5%. Конкурентоспособность в данном случае ограничена рамками добычи, первичной переработки и продажи сырья и энергетических ресурсов; соответственно, выбор стратегической ориентации развития лимитирует инвестиционный спрос потребностями сырьевого и энергетического комплексов, что буквально выталкивает из страны избыточный для нее капитал (в 2011 г. вывоз капитала из России достиг 85 млрд. долл. США)1 2;
1 Королюк Е.В. Экономические противоречия формирования рынка земли современной России как институционально-хозяйственной системы. Краснодар: ООО «Гранат», 2011.
2 Двадцатилетие российских реформ в оценках экономистов и социологов (двадцать тезисов о
343
-	множество институционально закрепленных хозяйственных асимметрий, обусловливающих систематическое применение режима «ручного управления» и, соответственно, высокий уровень издержек любой хозяйственной системы -национальной экономики, территории, отдельного предприятия. Выделим в данном отношении разрыв между финансовыми рынками и рынками реального сектора -финансовые рынки не обеспечивают инвестиционными ресурсами отрасли российской экономики с высоким уровнем добавленной стоимости. В свою очередь, финансовая политика государства ориентирована на минимизацию дефицита бюджета и стерилизацию «избыточной» ликвидности в экономике, что подкрепляет существующую стратегическую ориентацию страны на извлечение природной формы ренты1;
-	стремление к контролю над территорией и населением, а не над временем и капиталом, что в терминологии Дж. Арриги представляет собой территориализм, для которого контроль над" мобильным капиталом есть лишь «средство укрепления государства и ведения войны». При этом территориализм прекрасно уживается с огромной дифференциацией между отдельными регионами, то есть, с внутренними разрывами столь дорого для него хозяйственного пространства* 1 2.
I
главном) II Мир перемен. 2012. №1
1 Там же.
2 Арриги Дж. Долгий двадцатый век. Деньги, власть и истоки нашего времени. М.: Территория будущего, 2006. С. 76.
344
Г.В. Задорожный
Политическая экономия: неизменная измененность предметного поля исследований
«...Меч может притупиться о каменность тяжелых, тянущих вниз мыслей, покрыться ржавчиной, коль скоро тайна Слова остается невостребованной памятью... Гул забвения висит над всей историей людей, забивает наш слух во всякую эпоху».
(Свящ. Вл. Зелинский)
«...Мы живем в мире подделок».
(Прот. А. Шмеман)
«...Любая новая теория возникает только через преодоление имеющейся теории того самого предмета».
(Э. Ильенков)
«...Энергетические, торговые, технологические кризисы современного мира есть проявления Великой Смысловой Войны, которая ведется во имя ответа на вопрос: «Ради чего стоит сегодня жить?».
(Н.Б. Шулевский)
Кризисно усложнившаяся реальность весьма четко проявила неспособность не только Экономикса как неоклассического мейнстрима, но и сонма других современных экономических теорий, припудренных неоинституциональными «румянами», познавать мир хозяйства человека и разрабатывать практические рекомендации избавления от ныне ускоренно углубляющегося кризиса жизнедеятельности человека. В который уже раз взор размышляющих ученых обратился к политической экономии как фундаментальной экономической науке, которая, быть может, все же найдет теоретические объяснения происходящему в начале нового века и тысячелетия, что, в принципе, невозможно исключить из процесса постижи-тельного поиска. Но все же, у не утративших способности сомневаться, критически осмысливать ситуацию возникает ряд мыслей, которые в чем-то повторяют времена начала XX столетия, когда в мыслительной традиции возродилась философия хозяйства как высокая вольная размыслительная трибуна, ставшая сродни университету как центру постижения-добывания-формирования-распространения цельного универс-ум-ного знания.
Тогда казалось, что духовный паралич безвременщины вот-вот начнет уходить в прошлое, но спустя столетие приходится констатировать, что он только разросся, усилился и начал давить-ничтожить не только природу, но уже и самого человека и саму жизнь. Сегодняшняя ситуация может сравниться с выжженной пустыней хаотично-разрозненной совокупности знаний с запахом полынной античеловеческой
345
тоски, сознательно насильно вытесняющей самого человека-личность за пределы не только научного, но и вообще смыслового континуума, не позволяя разуму не только нырнуть в этот континуум, но даже приблизиться к нему. Следует согласиться с Ю.М. Осиповым, что «и научных теорий нет, ибо нет словесной, образной, воз-зренческой реальности, а есть бес-словесная, без-образная и без-зренческая ирреальность, которой все более и более соответствует приспосабливающееся к ней сознание, а потому и человека в человеке все меньше, зато все больше в человеке античеловека (зверя, пугала, погремушки), а в смеси - постчеловека («пост» и «пуст» - побратимы)»1.
Применительно к экономической науке, это реально оборачивается тем, что способы преодоления кризиса упорно ищут среди тех же самых способов, которые обусловили его возникновение и углубления, даже не пытаясь выбраться из замкнутого круга традиционного экономического мышления. Одной из главных причин такой самодостаточно-уничтожающей лености инверсии-подражания является утвердившее за последние четверть века отечественно-стадное идолопоклонство заморской нобеленосной апологетике, наглухо закрепляющей (и всемерно и всемирно оглупляющей!) за человеком статус СРЕДСТВА стяжания ПРИБЫЛИ любыми путями. Под повсеместно вменяемые рос-козни о демократии, свободе рационального выбора, рыночной экономике человека загнали в заранее запланированное односторонне-функциональное стойло, а «ученых» завели в топкое болото теоретической фальш-панели модно звучащих внешних ярлыков человеческого, интеллектуального, социального, культурного и лр. КАПИТАЛОВ, даже без элементарно-поверхностного понимания того, что речь идет об одном и том же, но с разных сторон наблюдаемого. Есть предположение и сильное опасение, что и нынешняя ре-актуализация политической экономии обернется очередной компанией-профанацией в этом же изначально заданном процессе1 2, избравшем расширяющееся топтание в наукообразном словокружительном поле превратных форм или симулякров.
Но, с другой стороны, появился и проблеск надежды, связанный со становлением (хотя и весьма медленным) новой постнеклассической науки, которая делает первые шаги в направлении преодоления «научности науки», когда в область своих исследований пока еще робко, но все же она вводит вненаучные знания, прежде всего связанные с духовным миром, духовной природой человека3 как предфунда-ментальным основанием его внутренней целостности и целостности его деятельности как творчества иначе возможного (А.С. Панарин) жизнеустроения.
1 Осипов Ю.М. Смысл и имена II Философия хозяйства, 2011, № 2. С. 12.
2 Не об этом ли свидетельствуют исходные постулаты так называемой «новой политической экономии»?
3 Почему-то до сих пор принято не обращать внимания на то, что большинство великих ученых мира, умных и научно образованных людей, которые верно постигли сущность науки и границы человеческой мысли, тем самым освободили в своей душе место для искренней и чистой веры в Бога (см., напр., Ильин И.А. Почему мы верим в Россию: Сочинения. - М., 2007, С. 147-150).
346
Принципы постнекпассической науки вселяют надежду, что период почти четырехвекового беспамятства в политической экономии того, что человек - цельное существо, а не «счетная линейка своих эгоистических интересов» (С.Н. Булгаков), что разрыв и разделенность - основание деградации и смерти как человека, так и мира, уйдут в прошлое, а экономическая наука наконец-то осознает не(без)надежность своего искусственно созданного «экономического» окопа, из которого горизонта будущего практически не видно. Результатом экономически-окопного, а поэтому и во многом пре(из)вратного видения-мышления и стал современный полисистемный кризис, основа которого находится намного глубже, нежели говорят экономисты, - в кризисе духа, духовности1, без которой не может быть ни целостности, ни благо-стного жизнетворения.
Сегодня политэкономы и экономисты, по-старинке понимающие развитие в русле линейно-количественного прогресса, смотрят куда-то вверх-вперед, произнося ставшие модными заклинания - «Инновации, инновации, инновации!», напрочь забывая, что «нет в мире ничего нового», не понимая того, что выход находится в «творении» воспоминания как припоминания-погружения к тому истоку, началу, тому времени-пространству, в котором происходило зарождение политической экономии как науки о целостности хозяйства и богатстве человека. Более того, взгляд наш должен быть обращен не только на четыре века назад, но в глубину нескольких тысячелетий, когда микро- и макрокосмы взаимооборачивалась, отсвечиваясь и обогащаясь друг в друге. Вне этого воспоминания-погружения-восхождения однобокое экономическое мышление опять двинется по очередному замкнутому кругу, но практическим результатом будет уже не кризис, а ничто, в котором ни человека, ни жизни уже не будет (да и мыслить-говорить об этом будет просто некому).
Любая наука, как и экономическая в частности, есть порождение процесса объективации, который всегда про-является как разрыв, разделенность, в лучшем случае как незамечание того предначального единства, которое пред-обитает в мире ноуменальном. Феноменальный мир есть некое отражение как бы в «кривом зеркале» формируемых человеком понятий о мире нуменальном. Эти понятия вменяются в общественное и индивидуальное сознание и через них человек, якобы, воспринимает реальность. Так удобно, так привычно, так комфортно. Но правдиво лй? Истинно ли? Эти вопросы сегодня мало кого интересуют. Главное - чтобы просто, схематично понятно, без особых мыслительных усилий и напряжений. Результат - соответствующий. А поэтому нечего стенать: кризис, кризис, кризис..., ибо на этом уровне есть еще и «халва»: инновации, инновации, инновации! Круг как бы
1 Говоря о духовном кризисе человечества, И.А. Ильин писал, что «люди нового времени изощрились в изучении материальной природы и в технических изобретениях и незаметно оказались в состоянии детской беспомощности в вопросах духовного опыта, духовной очевидности и духовных умений. Преодолеть этот кризис можно только одним способом: вернуться к этим благородным и чистым источникам духовного опыта, пробудить их и творчески зажить ими» (Ильин И.А. Почему мы верим в Россию: Сочинения. - М„ 2007, С. 153).
347
замыкается, но почему-то во рту слаще не становится, а жизнь лишь ухудшается, уже и не замечая человека. Да и сам человек по крупному счету уже вовсе и не человек - он все больше техновей, техночек, интеллагент, гомутер, т. е. простая функция от техноса. Любая про-двинутая, т. е. перешедшая меру, функциональность служит у-ничто-жению целостности.
Здесь-то и кроется самая большая опасность для политической экономии: она разворачивается в сторону креатосферы, которая действительно есть, но уровень ее опять-таки упрощенно-поверхностный, односторонне - интеллекго-логично-расчетно пытающийся (не)отражать сущность; уровень, уводящий от почти забытой сегодня субстанции, т. е. выпячивающий на первый план такого себе человека-креатора, увлеченного творчеством-наращиванием внешних форм (они же - столь «желанные» инновации, но и пре(из)вратные формы). Иными словами, в понимании человека наблюдается прогресс, его био-социальная мерность внешне «переходит» в био-социо-техническую мерность, но, по сути, здесь человек остается все той же социо-мерностью в рамках материалистически ориентированной политической экономии. Именно прогресс, но уж вовсе не развитие.
Объективация здесь достигает своего апогея, ибо для техносного человека связь с нуменальным миром не просто не важна, но вредна: усилия «отданы» технике, пусть она «напрягается», вовлекает, определяет, (противо)жизнетворит... Техника «выдает» модель; в своем модельном ряду моделирует уже и самого человека, самоцельно-задано «подгоняет» его под требуемую ей опять-таки модель. И велика вероятность и опасность, что в направлении «переваривания» этого пути и последует политическая экономия, заранее направляясь в очередной тупик. К ведь, по сути, речь идёт о власти над властью, ибо её осуществляют теории. Но неосознанная беда теорий (а вернее - их разработчиков-объяснителей), как и всей науки, заложена в их неявной задаче - «обеспечить всемерное усиление власти над людьми без понимания того, чем это усилие может закончиться»1. Для четкого понимания последствий не скользить по поверхности надобно, а опускаться-углубляться-восходить к первоистокам, смыслам, человечным ценностям. К смыслам единого целостного блага, которое по сути своей уж вовсе не материальное, да и совсем не экономическое, но и через экономическое, и при помощи экономического.
В формате постнекпассической науки открывается возможность иного движения политической экономии, иного понимания содержания процесса объективации через уподобление Преданию, которое «продолжается» в изменении неизменного не через восхождение на более высокую ступень, но посредством возвращения к первоначальной глубине истока. Для политической экономии здесь важно и необходимо вернуться, вспомнить тот исток, из которого, собственно, вышла и сама наука о богатстве и само изначальное понимание богатства, еще не извращенное его превратными материальными формами. Но движение к истоку - движение к тайне: ведь хозяйство - тайна, богатство - тайна, личность - также тайна. И, видимо, нынешнее новое обращение к политической экономии говорит о том, что тайна за все
1 Шулевский Н.Б. Власть в поисках... самовластья // Философия хозяйства, 2011, № 2. С. 22.
348
эти четыре века осталась нераскрытой, непонятой. Теперь будто бы настает время для того, чтобы через новое напряженное усилие узнать, отворить дверь для подлинного разумения той тайны, которую скрывает политическая экономия, но которая так и не далась предстать в неком иносказании, ибо усилий для ее постижения-утверждения употреблено было недостаточно. Да и внимание на ней самой вряд ли способствует ее раскрытию, так как она потому и тайна, что существует в чем-то ином, в этом ином претворяется-реализуется, маскировочно затемняя саму себя от поверхностно смотрящих глаз. И ум наш должен уразуметь это прежде, чем пускаться в поверхностное плавание по уже якобы нарисованным картам, которые, подобно нынешнему ледовому покрову Антарктиды, скрывают то первоначально бывшее, которое отражено на карте 1513 года турецкого адмирала Пири Райса.
И направление движения к разгадке тайны было уже неоднократно указано, но осталось незамеченным для большинства политэкономов. В новейшее время путь указан профессором Ю.М. Осиповым, но политэкономы стушевались видимо потому, что этот путь лежит больше за пределами традиционно понимаемой самой политической экономии, нежели в ней самой. Правильнее: в ней самой, но через ее пре-одоление, через снятие того разрыва, разделенности, который когда-то учинили ради упрощения понимания и за который так ратуют до сих пор политэкономы, упорно не соглашаясь с тем, что «в самой что ни на есть экономической хозяйственной реальности многое, - и как выясняется - очень многое, если не основное и главное, - экономическим вовсе не является», ибо «экономический мир сам по себе -совершенно идеальный мир, это мир идеальной субстанции... мир идеальных элементов и параметров... все собственно экономическое - идеально'.»'. Но идеальное в механико-материалистически изначально настроенной экономической науке, в традиционно понимаемом научном поле политической экономии однажды оказалось и продолжает оставаться за пределами самой науки. Хотя сама по себе наука есть сфера идеального, духовного, но ортодоксы от науки этого до сих пор признавать не желают. Им подавай «материю» даже в том случае, когда они, прижатые «к стенке» результатами новых экспериментальных исследований, рассуждают о духе, метафизике, сакральном и трансперсональном, но цепляют всем этим феноменам, являющимся нашему сознанию, ярлык «тонкой», но все же «материи»1 2.
Приступая к осмыслению проблем необходимости реактуализации политической экономии, следует пройти через воспоминание-углубление-осознавание, по крайней мере, трёх пластов. Во-первых, весьма необходимо вспомнить первичное
1 Осипов Ю.М. Что есть экономика вообще и что она есть сегодня // Экономическая теория: истоки и перспективы. - М., 2006. С. 931,936.
Следует также здесь напомнить, что и само мышление человека, включая и научное, «только тогда на высоте, когда оно способно подниматься от конкретно-чувственного к крылатому и интуитивно насыщенному отвлечению, сосредоточиваться на духовных содержаниях, пребывать в них, созерцать их и познавать их» (Ильин И.А. Почему мы верим в Россию: Сочинения. -М., 2007, С. 154-155).
2 См., напр.: Югай Г.А. Голография вселенной и новая универсальная философия. Возрождение метафизики и революция в философии. Общая метафизика. - М., 2007.
349
предметное поле, в котором «явилась» политическая экономия и произошло первичное её выделение-отделение в зарождающемся научном мире, но как определенный обобщённый итог предшествующего развития человеческой мысли. В этом пласте истоком предстает происхождение самого названия науки «политическая экономия». Во-вторых, следует осознать то, что политическая экономия родилась в лоне западной культуры, которая «присвоила» эту науку и задала ей соответствующую специфику. Внутренне не разобравшись в этом, мы мало что можем понимать, ибо нам дано иное миропостижение, весьма отличное от западного. Но мы всё более упёрто-тупо пытаемся жить чужим - западным умом, от чего жизнь превращается в напряженное физическое выживание в деградирующем по чужим лекалам поле культуры и сломе-распаде собственных идентификационных механизмов. Без осознавания этого основоположного аспекта мы всегда обречены лишь на подра-жание-копирование-ухудшение, но не на поиск самого оригинала и возрождение-развитие. Не умея мыслить по-западному, мы пытаемся вылезть из кожи и неумело подражать. А следует ли так опускаться, не уважая, а явственно принижая себя, роняя своё достоинство, честь, образ-ованность? В-третьих, нужно всегда помнить, что политическая экономия - наука методологическая1, фундаментальная, т. е. в поле её исследований находятся основоположные проблемы целостной деятельности человека. Она призвана вооружать другие экономические науки смысловым знанием, скрытой от поверхностного взгляда истиной, постоянно ведя глубинный метафизический поиск.
Попытаемся порассуждать об этом подробнее, а тем самым и помочь определить главный вектор необходимой современной реакгуализации политической экономии.
Название «политическая экономия» вовсе не произвольно, а предметно задано названием изучаемой сферы, где главная смысловая нагрузка связана с домом, домашним хозяйством, а дом - это, прежде всего, пространство жизнедеятельности-очеловечивания, т. е. тот длящийся процесс, который «идёт» изнутри человека, оживает, становится человеческощеловечным пространством-богатством, удерживающим внутри себя целый мир1 2. Поэтому первый и главный методологический момент реакгуализации политической экономии состоит в том, что, мысленно возвратившись к первоистоку, надо четко задать формат постижения-мышления и постоянно «держать его в уме», находиться в нем, не допуская смещения-упрощения через выпячивание чего-то частного, а тем самым превращая сред-
1 Нацеленная на изучение метода, а метод (греч.) буквально означает «путь вслед за чем-нибудь». Вслед за чем познает путь политическая экономия? Вопрос не только интересный, но, на мой взгляд, сущностный.
2 Развернутое содержание понятия «дом» см.: Осипов Ю.М. Дом // Философия хозяйства, 2008, № 3, С. 173-179. Но нынешняя ситуация крайне обостряется тем, что сегодня «сфера деятельности человека превышает сферу его жизни. Мир перестал совпадать с нашим Домом» (Кутырёв В.А. Модернизация: против бездумного инновационизма - за контролируемое развитие // Философия хозяйства, 2011, № 2, С. 67).
350
ство в цель1. Формат здесь только один: дом, хозяйство как нечто именно человеческое, а стало быть - человек в процессе дома- или хозяйствотворения. Формат прибыли, денег, капитала - формат искаженный, превратный, поверхностно-обслуживающий, а поэтому это формат не целей-ценностей, а всего лишь функ-ционально-рационализирующий, т.е. средство-выражающий, обслуживающе-обеспечивающий движение к ценностным (человечным) целям. Дом, хозяйство -система координат, которая изначально ставит человека, его личность1 2 исходной «точкой отсчета» всей целостной деятельности по творческому преобразованию мира с целью производства благостного богатства. Здесь, говоря словами П. Тейяра де Шардена, человек - центр перспективы и центр конструирования универсума.
Все иные системы координат мышления-познавания направлены против человека, природы как его Дома, против самой Жизни. Именно в системе мышления «ДОМ» и должны определяться предмет и поле размышлений политической экономии, если она не хочет дальнейшего своего вырождения в абстрактно-схоластическое линейное теоретизирование (что сегодня уж явно представлено и совсем уж далеко зашло), служащее ржаво-устаревшим инструментом идеологической апологии прибыли и капитала. Это значит, что вне духовно-идеального, метафизического основания любые теоретические построения извращают реальность, смысл хозяйствования человека, его целостную триипостасную духовно-биосоциальную природу3, несут потенциальную и реальную опасность человеку и ми
1 «Корень зла здесь, как и во всей экономической сфере, один и тот же: превращение материального интереса из служебного в господствующий, из зависимого в самостоятельный, из средства в цель» (Соловьев В.С. Чтения о богочеловечестве. Духовные основы жизни. Оправдание добра. - Мн., 1999, С. 770).
2 Здесь речь идёт не о концепте личности, а о личности в том понимании, которое открыло и ввело в процесс постижения мира христианство.
3 Раскрывая ипостасность духа в человеке, С.Н. Булгаков писал: «Человек есть ипостась, лицо, личность. Она имеет свою глубину и поверхность: под сознанием лежит неопределенное количество слоев бессознательной, вернее, предсознательной или сверхсознательной жизни. Личность, ипостась, не исчерпывается наличным сознанием, которое есть лишь феномен или модус личности, однако всякое содержание сознания облечено формой ипостасности, переживается, как состояние личности. Но что же такое личность? Что такое я? На этот вопрос не может быть дано ответа иначе как внутренним указательным жестом. Личность неопределима, ибо всем и всегда определяется, оставаясь, однако, над всеми своими состояниями или определениями. Личность есть каждому присущая и неведомая тайна, неисследимая бездна, неизмеримая глубина. Она абсолютна в потенциальной значимости своей..., но всегда относительна и ограниченна в актуальности своей... Личный характер бытия, свою ипостасность, мы даже гипотетически не можем удалить из живого сознания... Свою ипостасность, или личность в себе, человек знает как нечто совершенно абсолютное, вечное в смысле вневременности, для чего он не может помыслить ни сотворения, ни уничтожения, вообще связать ее с потоком временности. Этому совсем не противоречит, что эмпирическая личность меняется и развивается во времени, ибо есть вневременная точка ипостасности, «зритель», который не из времени смотрит во время. Человек абсолютно не верит временности своей личности и ее уничтожимости. Идея конца -не в смысле катастрофы, но в смысле абсолютного уничтожения - невместима в ипостасное
351
ру, ибо подрывают не только понимание человека как личности, но и процесс ее саморазвития и самореализации.
До сих пор политическая экономия исходила в основном из упрощенного понимания дома как некоего объемного материального сооружения, изолированного от среды, не обращала особого внимания на духовно-идеальную начинку того, что локализировано в доме. Главное в понятии дома - его духовно-сакральный смысл. С ним, собственно, связано и первоначальное право на собственность как понятие и установление чисто религиозное, отнюдь не внешне-юридическое. «Имущество недвижимое, а в особенности земельное, было предметом особой бдительности духовного мира, ибо в земле ведь лежали кости почивших и потому приобретших сверхъестественное могущество владельцев ее, и могилы их были престолами, а окружающая их земля - храмом; дом же сынов и внуков этих владельцев, управляющих священным имуществом, был тоже храмом, возникшим как покров и ограждение святейшего средоточия всего само-замкнутого культа - священного очага, которому жречествовала семья потомков тех усопших»1 (выделено мной - Г. 3.). Поэтому дом, хозяйство и собственность, владение являются теми перво-терминами, которые и задают, и отграничивают поле исследований политической экономии, которое вовсе не сводится к чему-то материальному, хотя и выражается вторично, производно в нем. «Именно домашняя религия научила человека сделать землю собственностью и обеспечила ему право над нею... Термин [предел, предельное значение культуры - Г. 3.] есть душа культурного участка земли со всем его содержимым и, как душа, не только облекает свое тело, будучи пределом его периферии, но и живет в самой сокровенной глубине его: это знаменуется пребыванием одних и тех же домашних божеств и на периферии поля и в самом средоточии его, над священнейшим домашним очагом»* 1 2. Политическая экономия до сих пор пользовалась категорией дома, не вникая в суть и не придавая ему лерео-смысла, т. е. не исходя из его образа. Отсюда и односторонность, и полуфундаментальность, и механистическая материальность устремлений, и в конечном итоге тупиковость предшествующего движения, обернувшаяся не просто кризисностью самой экономической науки, но кризисностью миропонимания.
Но понимание всего этого ныне с предельной очевидностью проявившегося «достояния», сопровождалось и иным процессом осмысления-углубления, который сегодня, после озвучивания гипотезы о существовании унов как собственно человеческого в человеке3, вышел на сущностно-глубинный уровень познания, объективировано представленный ипостасностью тройственности «гены - мемы - уны». К почти аналогичному пониманию привел и иной вектор размышлений по линии «со
сознание, которое одинаково не знает как конца, так и начала» (Булгаков С.Н. Свет Невечерний. Созерцания и умозрения. - СПб., 2008, С. 383-384).
1 Флоренский П. У водоразделов мысли: Черты конкретной метафизики. - М., 2009. С. 219.
2 Там же. С. 223.
3 См.: Тарасевич В.Н. О триединой субстанции и тайне институтов // Науков! прац! Донецького нацюнального техычного ун!верситету. Сер<я; економ(чна. Випуск 40-2. - Донецьк, ДонНТУ, 2011. С. 76.
352
циальная экономия - хозяйство - духовность», где собственно человеческое - человечность - выражено в гипотезе о предопределяющей - духовной - константе антропного принципа1. Постнеклассический формат осмысления позволяет понять, что «опускание» в глубины человеческой духовности одновременно есть неизбежный процесс «поднимания», восхождения к тому, что выше человека, к движению вгоре. Тем самым открывается-вспоминается глубинный смысл истинно человеческого: «человечность не есть то, что называют гуманизмом или гуманитаризмом, она есть богочеловечность человека»1 2.
И вот здесь несколько приподымается тайный покров: почему гены, мемы, уны? Потому, что в них (и через них) преемственность и подобие, т. е. образ. Образ человека, а не некий симулякр, как то: «человек экономический» или «человек институциональный». «Симулякр - это не образ без подобия. Для того чтобы был образ, нужно, чтобы был не оригинал, не предмет, а нужна, по словам Канта, трансцендентальная схема. Образ, у которого нет трансцендентальной схемы, - это не образ. Это имидж, симулякр, т.е. копия, которая не предшествует оригиналу. Вот из таких копий, имиджей, ролей, т.е. без образов и образов без трансцендентальных схем, и состоит социальная реальность»3. Она не более чем иллюзия, объективированная в институтах, обычаях, нормах, а «любой социальный институт обязан своим существованием не социальному, а практически оправданным иллюзиям человека, его ожиданиям»4. Социальность, социализация (собственно на этом и настаивал марксизм5) - та вторая (после разделения А. Смитом богатства и нравственности и разведения из в разные стороны) бифуркационная точка, после которой (в западной культуре мысли) человек полностью уходит во внешнее, ибо «социализация подчиняет воздействие на себя воздействию на другого. А это значит, что внутри социального всегда будет находиться несоциализируемая антропологическая стихия человека как его материя и исток»6. Но эта «антропологическая стихия человека как его исток», оказалось, не «по зубам» западному исследователю, который остановился лишь на уровне психического и удовлетворился прагматично настроенной психотерапией как временным пристанищем-комфортом, где дом -
1 См.: Задорожный ГВ. О нравственной константе антропного принципа и государстве гармонии как насущном проекте спасения-служения-возрождения украинской нации // Социальная экономика, 2011, № 2; Задорожный Г.В. Хозяйство как «поле» реализации духовно-нравственной константы антропного принципа (о методологическом основании выхода из кризиса экономической науки) // Вюник Харювського национального уыверситету !мен! В.Н. Каразна. Сер!я «Економ>чна, 2011, № 961.
2 Бердяев Н. Царство Духа и царство Кесаря. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. - М„ 2006. С. 258.
3 Гиренок Ф.И. Почему закатилась звезда социальных наук? // Философия хозяйства, 2008, №3. С. 128.
4 Там же.
5 Весьма отчетливо об этом см.: Ильенков ЭВ. Что же такое личность? // Ильенков ЭВ. Философия и культура. - М., 1991.
6 Гиренок Ф.И. Почему закатилась звезда социальных наук? // Философия хозяйства, 2008, №3. С. 129.
353
всего лишь «моя крепость»'.
Специфика западной науки состоит в том, что она изначально формировалась как некое поле создания концептов. «Концепты появились именно в евронауке, в рамках которой невозможно знать предмет и в то же время понимать смысл знания, его прародителей: если знаешь, то не понимаешь, если понимаешь, то практически обесцениваешь знание. В евронауке есть некая тайна, проявляющаяся только в негативных последствиях этой науки. И эта глубинная тайна евронауки обитает в концептах, которые обладают смысловой значимостью лишь в той мере, в какой они не воплощены ни в вещах, ни в знании, ни в слове»2. «Экономический человек» -один из первых концептов, концептуальных персонажей, погружающий доверившихся ему субъектов в хаосный виртуальный мир, где непонимание^ является субстанцией искусственной жизни. Именно с этого концептуального персонажа начинается массированное наступление на мир понимания и смыслов, которое в начале нашего века предстало в концепте человека непонимающего, как необходимого, а порой уже даже и избыточного «человеческого фактора» (не субъекта!) в техносфере, где собственно и сама социальность, и человек как таковой уже практически не нужны*.
У нас «антропологическая стихия человека как его исток» иная: хозяйство как макрокосм, как поле жизнедеятельности-жизнетворения, где «пахарем» была русская религиозная философия, а потому вне ее видения-понимания все постепенно превратилось в подражание поверхностно-упрощённому, схоластичному, концепт-
1 Не поэтому ли население самых богатых в материально-денежном отношении стран не является самым счастливым и весьма страдает множеством психических расстройств и ростом проявлений девиантного поведения.
2 Шулевский Н.Б. «Общество знания» или «общество непонимания»? // Философия хозяйства, 2010, №6. С. 34.
3 Поверхностность и непонимание являются характерной чертой американского образа мышления и культуры, которые посредством неолиберального глобализма насаждаются во всем мире. Один из авторитетнейших проповедников и богословов в США, декан Свято-Владимирской семинарии в Крествуде и почти бессменный секретарь Совета епископов Американской Митрополии прот. А. Шмеман писал: «Меня поразило в Вильсоне, этом «властителе дум», создателе репутаций и «трендов», шаткость, если не отсутствие, сколько бы целостного мировоззрения и, следовательно, критериев, перспективы, всего того, что необходимо для оценок и понимания... Пустота, знающая свою пустоту и на ней, ничтоже сумняшеся, строящая какие-то оценки, принципы и т.д.», а американская «культура» как попытка эту пустоту не преодолеть, а «заговорить» объяснениями ее. В сущности, шизофрения. Новая западная культура - шизофреническая и потому клиническая. Всегда на грани безумия, саморазрушения, самовзрывания... И самое жалкое, самое пустое в ней -именно ее «рационализм», который, потому что он ничего не разрешает, вечно размывается «иррационализмом». «Культурность, однако, это не просто знание, это приобщенность к внутренней жизни мира, к «трагедии» (в греческом смысле) человеческой истории, человеческого рода» (Шмеман А, прот. Дневники, 1973-1983.3-е изд. - М., 2009, С. 566,645).
4 «Тело человека, его духовные, социальные, половые, национальные, возрастные даже творческие качества прогрессу уже не нужны, ибо он пошел виртуальными тропами Сети и хаоса, в которых все кошки серые и не мяукают» (Шулевский Н.Б. «Общество знания» или «общество непонимания»? // Философия хозяйства, 2010, № 6, С. 43).
354
ному, а потому обернулось неким имяблудием и блудомыслием (Ю.М. Осипов), которое в апогее сегодня явлено экономикс-ической теорией-апологией как неким экономизм-ическим гламуром идеологических румян.
Нынешняя отечественная экономическая наука, прежде всего экономическая теория, в угаре подражательства, в кругу словоблудия, в плену недомыслия, перефразируя Ю.М. Осипова, утратила связь с реальностью, заменила ее мириадами слов-значков (институт - ныне наиболее модно-распространенный значок-вирус), стараясь ошарашить изысканной абракадабрикой (напр.: целостность био-социо-экономического агента), а в результате в человеческом сознании взгромоздила огромную кучу имяславского мусора из имён-пустоток, имён-симулякров, имён-мотыльков в мелькании смысло-оборотней, подчиняющих и добивающих человека. В современной экономической теории представлен Мир-оборотень, как и сама она уже стала частью этого искусственно-виртуального мира, где «никто ничего и никого не понимает, никто никого ничему не учит, никто никому и ничему не верит!»1.
Осознание содержания истока политической экономии в современном актуальном свете-понимании основной проблемы хозяйствования человека позволяет утверждать, что суть нынешней реакгуализации нашей науки сводится к всемерному осмыслению самой насущной проблемы для нынешнего всё ещё человека - проблемы очеловечивания (как самого человека, так и окружающей его природы как сферы его жизнедеятельности), а поэтому предметным полем остается сфера производства богатства, но понимаемого в своей высшей (не просто синтезной, а симфоничной) форме - богатства именно человечности. Тем самым актуально уточняется-определяется и само нынешнее название науки: политическая экономия человечности, а мы остаемся пребывать в неизменности измененности её предметного поля, ибо познание, оставаясь в его фундаментальном формате, актуализирует наиболее сущностную структуру - именно то, что обусловило и породило саму науку как особую деятельность по служению человеку. Но специфика состоит в том, что в силу развития самой реальности, в науке во все предыдущие времена усилия направлялись на нечто внешнее человеку1 2, что, с одной стороны,
1 Осипов Ю.М. Смысл и имена//Философия хозяйства, 2011, №2. С. 11.
Не потому ли несколько провокативно, но схватывающим суть происходящего, звучит мысль о цели искусственно заданного-созданного кризиса современного экономического образования: «Системе нужны биороботы, а не творческие думающие личности. Я постоянно говорю: самым ценным ресурсом так называемой «рыночной экономики» (кодовое название капитализма) являются дураки (в «экономике» они носят кодовое название homo economicus). Поскольку число дураков (умственно отсталых) от общего количества рождающихся составляет доли процента, то мировая финансовая олигархия в XX веке поставила их производство на массовую, конвейерную основу. Основные предприятия по производству этого товара - университеты, особенно экономические факультеты и разного рода экономические школы при университетах» (Катасонов В. Кризис современного экономического образования как шанс на спасение человечества // http://ruskline.ru/analitika/2011/12/08/krizis_sovremennogo...).
2 Углубление современной науки в микро-, макро-, наномиры - продолжение той же тенденции, но во многом направленной против человека, ибо, с одной стороны, кардинально
355
обусловливалось относительной «легкостью» видения-исследования окружающего видимого мира; с другой - практической установкой на «преобразование» этого внешнего мира для комфортного существования человека. Поскольку же это «преобразование» к началу нового века обернулось не просто каким-то отдельным кризисом, а целостным кризисом техностной деятельности, подрывающим сами основания жизни человека, то и вектор научных усилий кардинально меняется: изучение окружающего мира остается важным, но приоритетно-императивным становится познание внутреннего мира человека, того мира, который именуется духовным, и которому механистически-материалистическая наука до сих пор отказывает в существовании и объяснении1.
Здесь уместно привести слова известного современного космолога А.Д. Линде: «После создания единого геометрического описания слабых, сильных, электромагнитных и гравитационных взаимодействий (единой теории поля) не станет ли следующим важнейшим этапом развития единого подхода ко всему нашему миру исследование внутреннего мира человека?»* 1 2 (выделено мной - Г.З.). В этих словах отражается актуальность постнеклассической науки, но они есть и свидетельством той «медлительности» научного познания, которая, по крайней мере, на столетие отстала от размышлений-учений русских философски-религиозных мыслителей, которые были выдворены советской властью, а их творческое наследие до сих пор не стало объектом изучения-осмысления3. Но «двигаться» в постижении внутрен
сужается поле физической деятельности человека: он становится практически излишним «ртом», а с другой - последствия такого прогресса невозможно предвидеть и оценить: отходы производства в наномире, по-видимому, в миллиардной степени умножают риски и опасности для человека.
1 Но ведь «бытие не исчерпывается логически определимым предметным своим содержанием, а имеет еще иное измерение вглубь, выходящее за пределы всего логически постижимого и открывающее нам его внутреннюю непостижимость». Видимо, одной из главных причин игнорирования традиционной наукой духовной реальности является невозможность применения логического мышления в процессе познания духовных процессов, но «кто имеет хоть малейший опыт реального духовного бытия, имеет тем самым опыт видения неких бездонных глубин, непроницаемых для логической мысли» (ФранкС. Непостижимое: Онтологическое введение в философию религии. - М., 2007, С. 291).
2 Цит. по кн.: Лебедев С.А., Лазарев Ф.В. Многомерный человек: онтология и методология исследования. М., 2010. С. 12. Об этом же писалось мною в течение последних шести лет и особенно содержательно было раскрыто в докладе «Трансперсональная психология как фундаментальное основание новой парадигмы экономической науки: о необходимости изучения духовного мира человека и перехода к социальной экономике» (см.: Социальная экономика, 2009, №2).
3 Может ли считаться образ-ованным человек, который только лишь зомбирован определенной совокупностью поверхностной информации? Может ли образ-ование состояться вне постижения содержания русской философско-религиозной мысли, т.е. без изучения и понимания работ Н. Бердяева, С. Булгакова, С. Франка и других мыслителей конца XIX - начала-первой половины XX века? Я крайне не убежден в этом, ибо знание множества поверхностной информации без понимания внутреннего мира человека, его духовной ипостаси обрекает любое знание на половинчатость, односторонность, схоластику,
356
него мира человека, в котором предзадана человечность как истинное богатство, вне исследования этого творческого наследия вряд ли возможно. Настоятельная необходимость такого осознавания-размышления обусловлена тем, что пришло четкое понимание явной поверхностности нынешней экономической теории с ее модно-гламурными формами монетаризма, индексизма, неоинституционализма1 и пр., которые воспринимают в лучшем случае поверхностную рябь океана, не опускаясь в его глубинные слои, туда, где коренятся истоки жизни. Политическая экономия человечности может открыть доступ к этим глубинным слоям, истокам истинного богатства, которое ещё только предстоит осознать и утвердить в этом мире. Такие возможности напрямую связаны с принципами исследования постнеклассической науки* 1 2.
Главная хромота-беда сегодняшней политической экономии видится в том, что она уже не одно столетие «вращается» в орбите идей, взятых отвлеченно от человека как целостного существа (он представлен лишь в качестве функционального агента), от хозяйства как Дома человека, как всей его сферы творческой жизнедеятельности, а поэтому в ней отсутствует интуиция конкретной жизнеспасительной правды, «приходящая» человеку изнутри, а не от внешних каких-то сил3.
поверхностность, схематизм. И от этого никуда не деться, несмотря на всю высокопарность наукообразных еловое (словей).
1 Главное методологическое упущение современного неоинституционализма состоит в игнорировании того, что институт как норма, правило «находится» где-то только на тринадцатом поверхностном уровне личностной актуализации и реализации. Здесь явление сущности «проходит», как минимум, следующие уровни, единство безусловного бытия (всеединство); смысловой континуум; морфологические поля; сознание; «гены-мемы-уны»; «мемы - уны»; архетипы; ценности; мотивы; потребности; интересы; психосоциокультиурная матрица, и лишь затем следуют институты. Конечно, выделение этих уровней имеет теоретико-аналитическую цель, но оно необходимо, если стоит задача научного познания-объяснения сути института как определенной жизнедеятельностной формы, производной от сущности, природы человека, творящего хозяйство, от реальностей очеловечивающегося мира. При этом важно воспринимать именно условность такого деления-понимания, ибо между выделенными уровнями точные границы не могут быть определены, так как само понятие «точная граница», непосредственно заимствованное из области пространственных отношений и вполне подходящее лишь к области чисто логических отношений, не приложимо без надлежащих оговорок ни к чему конкретно-реальному и живому; в данном случае к реальностям духа, духовного (см.: Франк С. Непостижимое: Онтологическое введение в философию религии. - М., 2007, С. 295).
2 Сегодня отдельные философы выступают против самого названия «постнеклассическая наука», видя в нем нечто инфернальное. Но сугь-то здесь другая: это такая наука, которая, включая в себя собственно науку, как бы преодолевает ее за счёт взаимодействия с вненаучным знанием, прежде всего религиозным, откровенческим. И в таком качестве эта наука уже переходит в мудрость, вне которой постижение богатства человечности вряд ли возможно. Откровенческое знание обретается также опытом, но опытом духовноличностным.
3 Именно этого не может понять прозападная, прежде всего американизорованная экономическая теория, ибо «у американцев предельно неразвита внутренняя жизнь. Ее
357
Человек, которого посещает такая интуиция, - вовсе не фактор производства и не экономический агент, а личность, суть которой не есть социальные (общественные) отношения, а предопределяется глубинными духовно-нравственными ценностями, «формирующимися» на уровне взаимодействия мемов и унов и «открывающихся» посредством самопостижения личности как микрокосма. «Бытие человека не ограничено тем, что он есть природное существо; именно в ткачестве личности он есть существо сверхприродное, родственное Богу и имеющее основой своего бытия самого Бога. В сущности, исторически из этого открытия, из этой благой вести родилось само понятие личности - само опознание человеком самого себя, своего внутреннего существа, как того несказанного высшего начала, которое мы называем личностью. Ни античный, ни ветхозаветный мир не знал, по крайней мере отчетливо, человека как личности; эта идея внесена в мир христианством, благой вестью, принесенной Христом»1. Но современный человек, потерявши память о своем происхождении и основании, осознавая себя личностью, полностью начал ощущать свое трагическое одиночество в бытии. Только осознание глубочайшего смысла благой вести, метафизической глубины бытия, восхождения к себе именно в качестве личности есть для людей «освобождение от кошмара заблуждения, тяготевшего над нашей жизнью, истинно спасительная весть о подлинном, онтологически утвержденном корне нашего бытия как личности»* 1 2.
В личности действительно дан, представлен образ и подобие Божие, выражена абсолютная божественная первооснова бытия, а поэтому истина об этом «не может быть просто утверждением или учением. Она должна быть дана нам прежде всего в форме откровения. Откровение - ...есть такое познание, в котором реальность открывается нам в той форме, что сама себя открывает, обращаясь к нам, духовно внедряясь в нас и действуя на нас. При откровении мы имеем познание реальности не через наше умственное овладевание ею, а, наоборот, через ее собственное присутствие, через ее активное овладение нами, в силу чего исчезает всякое сомнение в истинности познания»3. И в этом плане личность предстает как единственно адекватное выражение истины не как внешнего раскрытия реальности через нашу мысль, а как «такое ее самораскрытие или откровение в нашем самосознании, через которое мы преодолеваем шаткость нашего бытия, приобщаясь изнутри к подлинной реальности. Истина есть приобщение к свету, внутренняя озаренность нашего сознания, открывающая нам правильную, осмысленную, «истинную» жизнь»4. Такая истина не просто дает нам знание, а дарует мудрость, ос
сознательно заглушают, заговаривают этой вот «круговой порукой» (круговая порука того социального микроорганизма, к которому принадлежишь. - Г.З.). И когда она - внутренняя жизнь - пробивается через все это, человек впадает в самую настоящую панику и бежит к психиатру излечиваться от нее» Шмеман А., прот. Дневники, 1973-1983. 3-е изд. - М„ 2009, С. 613).
1 Франк С. Л. Свет во тьме. - М., 1998. С. 85.
2 Там же.
3 Там же. С. 88-89.
4 Там же. С. 90.
358
нованную на ценности, присущей самой реальности и совершенно независимой от фактического человеческого ее признания, ценности как некой «святыне», почитание которой обязательно1. В этой ценности заключено начало высшего порядка мирового бытия, из него исходят и высшие духовно-нравственные ценности сверх(до)эмпирического плана.
В процессе объективации эти ценности вовлекаются личностью в обыденно-философствующий «оборот», в обыденную практику хозяйствования, которую пытается постигать и объяснять наука. Но её определенческая ущербность, которую наконец-то пытается изжить постнекпассическая наука, сводилась к исключению из своего размыслительного поля духовно-нравственной сферы - той сферы, где покоятся смыслы и ценности жизни человека. Допостнеклассической науке было чуждо, даже вредно понимание того, что «истинный, царственный путь совершенствования и нравственного обновления человечества лежит не в обвинении других, а в покаянии и самоуправлении, в движении внутреннего притока сил добра и правды, в обновлении изнутри, которое заменяет внешнее поклонение букве, правилам и принципам, выродившимся в неправду, восприятием духовной правды и служением ей»1 2. Поиск и объяснение чего-то, лежащего вне самого человека, его внутреннего ценностного ядра, неизбежно обрекает науку на постоянную схоластичность и практическую ущербность3, ибо исследуется не то «пространство», где зарождается хозяйство и хозяйствование; анализируется вторичное, производное поле всегда искаженных процессом объективации зеркал, а потому-то и результаты такого понимания весьма плачевны как в теоретическом, так и в практическом аспектах.
Новое понимание богатства в истинной форме - человечности выводит постижение на необходимость обращения к «Благой вести», имеющей неизмеримо большее значение «для современных людей, вообще потерявших веру и сознающих себя беззащитными сиротами, брошенными в чуждый, враждебный мир», осознающих, что «мы как бы висим над бездной, в которую обречены провалиться, или что мы - игрушка равнодушных, бесчувственных сил природы (включая в последние и слепые человеческие страсти). В отношении этого жизнечувствия «благая весть» о «царстве Божием» как искомой и вечной родине или почве человеческого бытия есть некий абсолютный переворот, сменяющий страх и безнадежность прямо противоположным радостным чувством полной обеспеченности нашего бытия»4. Метафизическое жизнеощущение сознающих себя нищими и бездомными скитальцами в мировом бытии в «благой вести» становится открытием «неведомого дотоле богатства, неожиданной прочности и обеспеченности нашего бытия. Благая весть в этом аспекте, т.е. в плане постоянного, вечного состава человеческого бытия, как бы sub
1 Франк С. Л. Свет во тьме. - М„ 1998. С. 54.
2 Франк С. С нами Бог. - М., 2007. С. 271.
3 Весьма интересное объяснение схоластичности, а, следовательно, и краха социальных наук дано в статье: Гиренок Ф.И. Почему закатилась звезда социальных наук? II Философия хозяйства, 2008, № 3.
4 Франк С.Л. Свет во тьме. - М., 1998. С. 80-81.
359
specie aeternitatis1, - есть весть о нашем неотъемлемом обладании неким безмерным богатством... Это есть весть о той глубинной реальности в обладании человеческой души, открытие которой сразу опрокидывает обычную трагическую ситуацию нашей жизни, истинно спасает нас, даруя нам покой и радость прочного, обеспеченного бытия в родном доме»1 2. Не в русле ли неосознанного подступа к необходимости осмысления Благой вести некоторые экономисты обратились к исследованию проблемы счастья, но не как постижения метафизических глубин, сакральной сути целостной жизнедеятельности человека, а через поверхностно-количественный индексный подход, который на поверку оказывается лишь очередным концептом реального непонимания счастья3? Не это ли еще один наглядный пример того, что в искусственном информационно-виртуальном мире непонимание превращается в субстанцию, у-ничто-жающую человека и реальный мир?
Понимание этого необходимо, прежде всего, потому, что, говоря о действительной реакгулизации политической экономии, нельзя оставаться в прежнем формате поверхностного, внешнего, концептного мышления: здесь любая реакгуали-зация неизбежно обернется движением в тупик, чреватым ещё более реальновсеохватной, чем ныне, кризисностью-катастрофичностью человека и мира. Не преодолев уже ставших за последние четверть века привычными стереотипов мышления, не поняв и не приняв личность как исходную точку-начало постижения-активности в творчестве хозяйственной жизни, политическая экономия будет лишь иллюзорно имитировать нечто, выдавая поверхностное за сущностное, создавая ярлыки-институты, по сути - игровых клонов, населяющих виртуальный мир атмосферы профессорских кабинетов. Этот виртуализированный «дом» может быть и гламурно красив, и кибенематически рассчитан-смодепирован, и графически почти безукоризен-привпекателен, и институционально-меблировально обставлен, и по-требятски-маркетингов(н)о обэфирен, но жить реальному человеку в нём всё же будет невозможно из-за его изначальной бес-жизненности. Он будет лишь научно воображаемым памятником пустоте бес(пост)человечности.
Важно понять, что игра в экономическую теорию как какое-то поверхностновидимое, во многом самоцельное явление4 закончилась, ибо главная проблема современного человечества - проблема спасения, выживания человека, а ее понимание и пути решения заложены на сущностном, субстанциональном уровне. Но вся беда в том, что сегодня нет плодотворного течения современной научной мысли, в
1 С точки зрения вечности (лат.).
2 Франк С.Л. Свет во тьме. - М., 1998. С. 81.
3 Совсем не удивительно будет, если в ближайшие годы за поверхностное наукообразное индексирование счастья, по сути - за втюхивание в общественное сознание непонимания экономических реалий, присудят по политико-апологетическим соображениям очередную Нобелевскую премию по экономике.
4 Во многом оно способствует тому, что в области экономической науки, прежде всего экономической теории, «некомпетентность, будучи стандартизированной, превратилась в существеннейшую часть профессионального превосходства. У нас больше нет некомпетентных профессионалов, у нас есть профессиональная некомпетентность» (Фейерабенд П. Наука в свободном обществе. - М., 2010, С. 260).
360
котором присутствовала бы изначальная направленность на служение человеку, защиту человечности. И без углубления во внутренний мир, углубления в сущностные уровни и понимания человека, не может быть и практического делания, исходящего из сущности, из смыслов, из необходимости сохранения-дления жизни и благостного хозяйствования человека. Если это поймут ученые, прежде всего сами политэкономы, то дверь в посткризисный мир начнет открываться; если - нет, то и катастрофа неминуема. В этом и есть не поверхностный, сотворенный «старателями» корпорации РЭНД, неолиберальный «оптимальный выбор»1, а выбор фундаментальный, жизненно основательный.
1 См.: Абелла А. Солдаты разума. - М., 2009. С. 312-313.
361
Ю.К. Зайцев
К вопросу определения системы институциональных координат предмета и методологии современной политической экономии
Проблема определения системы институциональных координат1 предмета и методологии современной политической экономии это, во-первых, проблема определения места политэкономии в философском, экономическом, политическом, социальном, цивилизационном научном пространстве; во-вторых, проблема определения принципов, институциональных основ и пределов взаимодействия различных наук в процессе решения тех или иных теоретических, методологических, практических проблем и задач экономического характера; в-третьих, это проблема принципов, возможностей и форм использования междисциплинарного подхода с целью достижения синергетического эффекта в познании сложноструктурированого объекта, каким, несомненно, является экономическая система, как составная часть еще более сложной социальной системы - человеческого общества (метасистемы), во всем его структурном и сущностном многообразии.
Развитие, а значит, и усложнение общества, как системы, на каждом из конкретных исторических этапов его жизненного цикла осуществляется посредством либо вялотекущего, либо динамичного развития системы институтов, соответствующих институциональных форм и характера их взаимодействий. При этом происходит усложнение сущности, содержания, структуры и форм всех составляющих общество элементов, в том числе экономической и хозяйственной систем, что, безусловно, усложняет процесс познания законов их функционирования, развития, трансформации,
1 Координаты (лат. со (п), с, вместе + ordinates - упорядоченный) - величины, определяющие точки на плоскости или в пространстве; в математике - системы координат, определенный способ задания положения точек;
Координировать - согласовывать, устанавливать координацию между чем-либо.
Координация - (лат. со(п) с, вместе + ordinatio) - расположение в порядке] -согласование, сочетание, приведение в порядок, в соответствие (понятий, действий, составных частей чего-либо и т.д.).
Институциональные координаты - 1) представляют законы науки, определяющие потребность, место, роль и функции той или иной научной дисциплины в системе научного знания; 2) нормы и правила формирования предмета и методов исследования той или иной науки, в данном случае современной политической экономии;
Координация институциональная - определяет принципы, нормы и правила взаимодействия, взаимопроникновения наук, допустимые с точки зрения обеспечения синергетического эффекта результатов исследований; принципы, нормы и правила диффузии предметов и методологи различных наук в процессе исследований сложных систем, в данном случае, социальной метасистемы.
362
прогнозирования отдаленных перспектив и последствий такого развития. Собственно эти, независящие, в значительной степени, от нас процессы вызывают и развитие науки, ее дифференциацию, и, одновременно, порождают проблемы, связанные с междисциплинарной автаркией, разного рода монизмами в теории и методологии.
В политической экономии эти проблемы находят свое выражение, прежде всего, в динамичном развитии потребности в: а) расширении поля предмета исследований политико-экономического характера1 , углубления процессов его структуризации; б) в формировании и развитии новых направлений в системе политэкономических исследований, связанных с усилением взаимозависимости составляющих метасистемы (общества), таких как экономика, политика, институциональная и социальная среда, культура, духовность, глобализация и т.п.;1 2 в) в конкретизации инструментальной базы исследований, формировании двухуровневой ее системы - уровня абстрактных категориальных сущностных характеристик и уровня институциональных исследований, обеспечивающих, в единстве, уровень выводов, обобщений, прогнозов и рекомендаций приемлемый для формирования конкретных целей экономической политики, принципов и инструментов реализации этих целей. Ведь, в конечном итоге, предмет исследований современной политической экономии непосредственно связан с поиском возможностей изменения ценностных характеристик норм и правил поведения всех без исключения субъектов экономической жизни общества.
Субстанциональный характер таких изменений в предмете и методологической парадигме политэкономических исследований вызывает целый ряд вопросов, на которые следует ответить, прежде чем сформулировать
1 Поле предмета современной политической экономии , в нашем представлении, это пространство экономических исследований относительно обособленное от других наук спецификой совокупности проблем исследования, качественной направленностью целей исследования, спецификой ожидаемых результатов. При этом, если пространство, в котором работают попитекономы, многослойно, многомерно, доступно представителям других наук и направлений, то специфика проблем анализа, качественная направленность целей исследования, специфика ожидаемых результатов, несомненно, эксклюзивны, поскольку связаны с проникновением в сущность экономических явлений и процессов, с определением в них места и роли не просто человеческого ресурса, и даже не эконом ического человека, но человека многофункционального, полисистемного, способного к саморазвитию его инновационных функций, форм самореализации далеко выходящих за пределы экономических потребностей интересов.
2 Один из основателей новой политической экономии Джеймс Бъюкенен подчеркивал в своей нобелевской лекции " Конституция экономической политики ” (1987) : “ Отношение между личностью и обществом в большей степени является основным вопросом политической философии, чем экономики. Но любой экономист, пытающийся пролить свет на эту взаимосвязь, неизбежно вторгается в пределы философии - глубочайшей области научного познания ”. - Джеймс Бъюкенен. Сочинения. Пер. с англ. Серия: “ Нобелевские лауреаты по экономике ”. Т. 1. /Фонд экономической инициативы; Гл. ред. кол.: Нуреев Р.М. и. др./-М.:“Таурус Альфа”, 1997.-С. 18.
363
институциональное поле и сущность предмета современной политической экономии, специфику ее функций, место в системе социальных и гуманитарных наук. Среди этих вопросов первичным, на наш взгляд, является вопрос о сохранении или исчезновении базовых, основополагающих, признаков и элементов структуры предмета классической ' политической экономии, накладывающих определенные нормативные пространственные и качественные ограничения на исследования политико-экономического характера.
Ответ на этот вопрос, в свою очередь, предполагает поиск ответов на следующие вопросы: исчезло ли многообразие экономических, политических социальных интересов основных субъектов экономической жизни определяющих динамику, формы и пределы их активности? Устранены ли причины, порождающие противостояние основных субъектов общественного производства связанные с функционированием частной собственности, доминированием принципа рыночной справедливости1? Отражает ли современная система мотивации к труду, особенно в постсоциалистических и развивающихся странах (население которых составляет 6/7 от общего количества населения планеты) признание и полноценное использование объективно существующего закона и, одновременно, институциональной нормы - непосредственной взаимосвязи и взаимозависимости между трудовой активностью работника, качественными характеристиками результатов его трудовой деятельности и уровнем его доходов, качеством жизни (о чем говорил Й.А. Шумпетер, обосновывая причины живучести капиталистической системы хозяйствования) как необходимого условия трансформации и последующего развития экономической и социальной системы?
Если мы аргументировано и честно ответим на эти вопросы то придется признать существование цепи проблем социально-экономического характера, составлявших ядро предмета исследований классической политической экономии, которые предстоит исследовать и разрешать и современной политической экономии. Это свидетельствует и об исторической преемственности предмета современной политической экономии, во всем разнообразии ее составляющих и направлений, ее неразрывной связи с классической политической экономией, которую уже длительное время хоронят на принципах принятия решений Институтом красной профессуры.
Одновременно, представление о преемственности и связи предмета классической и современной политической экономии позволяет нам говорить о наличии ядра сущностных категорий и институциональных форм, которые сегодня составляют архитектонику проблем экономических теоретических исследований.
1 В Украине, например, в 2010 г. 50% самых бедных украинцев заплатили 36% налогов, тогда как в США на эту категорию граждан приходится лишь 2,3%. При этом 10% самых богатых американцев платят 70% налогов, а 1% самых богатых - 36%. В современной Украине - соответственно 20 и 4% II Ю. Лукашин. Раздача слонов. - “ 2000 ”, 16.03. 2012. -с. В 4.
364
Это, по-прежнему, отношения собственности в их развитии, потребности и интересы индивида, бизнес - структур, различных социальных групп, общества и государства. Но это также новые институциональные формы и проблемы, порожденные, с одной стороны, развитием технологического способа производства, в частности, такие, например, как нематериальное производство, стоимость нематериального продукта, интеллектуальный труд и его результаты, а также принципы распределения этих результатов; с другой -интеллектуальная собственность, интеллектуальный, социальный, организационный, институциональный, виртуальный финансовый капитал и проблемы его использования, вытекающие из особенностей возникновения добавленной стоимости, которая, зачастую, не связана непосредственно с трудом, а, в отдельных случаях, и не предполагает его использования.
В частности, функционирование такого виртуального капитала, с одной стороны, до крайности фетишизирует и извращает источники и природу получаемого субъектами экономической и политической деятельности дохода ( как наглядный пример - принципы формирования реальной и рыночной стоимости и цены активов функционирующих в экономике частных фирм и корпораций связанных с использованием не только интеллектуального капитала), динамизирует развитие системы экономических, социальных, политических противоречий в обществе, а с другой - усложняет формирование научного представления о сущности, факторах экономического развития.
Раскрытием истинной природы, динамики и перспектив развития системы экономических отношений выражаемой транформированными традиционными институциональными формами и складывающимися новыми, по большей части непознанными с точки зрения их влияния на перспективы развития в отдаленной перспективе, мейнстрим не занимается принципиально. Одновременно, классическая политическая экономия, использовавшая в арсенале своего исследования ограниченный круг субъектов экономических отношений, а, значит, достаточно узкое пространство объекта и предмета исследований, в которое не включалось огромное количество сущностных связей, категорий, институтов и институциональных форм непосредственно взаимосвязанных с экономикой и подлежащих по этой причине именно политико-экономическому анализу, справиться с задачей определения важнейших закономерностей и мотивов успешного развития экономики и общества в отдаленной перспективе не была способна.
К тому же, структура предмета политэкономических исследований последние 20 лет активно размывалась, если можно так выразиться, растягивалась другими науками и научными дисциплинами. Простой пример: никто столетиями не возражал, что капитал, во всех его проявлениях, является категорией экономической теории, политической экономии, поскольку отражает важнейшие сущностные отношения в обществе, в экономической системе. Однако, появление его качественно новых форм, на фоне нападок на предмет политической экономии, привело к тому, что сегодня целый ряд наук, таких как политология, философия, экономическая социология, экономика труда,
365
менеджмент и другие считают исключительно своим полем исследования проблемы функционирования социального, политического, интеллектуального и прочих современных форм капитала.
В этих условиях важно понимать, что ключевым признаком для всех перечисленных, и не перечисленных, выше современных форм остается классическое понимание сущности капитала, как бы его не трактовали представители классицизма, неоклассики, неоклассического синтеза и т.д. - это то, что способно приносить доход, прибыль, а потому проблема содержания и характера отношений между субъектами различных форм и видов человеческой деятельности, связанных с функционированием любой из форм капитала (в том числе и таких специфических как культурный, цивилизационный, политический капитал) будет всегда непосредственно связана с исследованием проблем отношений и форм собственности, принципов распределения, экономической и политической власти и т.п.. А это уже политическая экономия.
Кстати, именно поэтому так важен междисциплинарный подход в современной политической экономии и именно поэтому ее предмет, нормы и правила его формирующие, ориентированы на расширение и переструктруирование.
В то же время, объект исследования современной политической экономии настолько сложен вследствие стремительного развития общественных форм функционирования экономической системы (взять хотя бы, к примеру, такие как: постиндустриальная экономика, информационная экономика, глобализированная экономика и т.п.), что неизбежно возникает необходимость определенной дифференциации объекта и предмета в рамках самой политической экономии (новая, институциональная, международная, субстантивистская политическая экономия, политэкономия среднего класса и т.п.) и, соответственно, формулирования определенных норм и правил исследований закономерностей и институциональных форм функционирования этих конкретных специфических объектов экономической и социальной жизни .
При этом, как нам представляется, основные институциональные нормы и правила, определяющие содержание поля исследований, остаются едиными для всех направлений - это законы и закономерности развития системы экономических и социальных отношений под влиянием изменений в технологическом способе производства и обществе, его политической системе, новые институты и институциональные формы, обеспечивающие эффективную мотивацию интеграции абсолютного большинства трудоспособных индивидуумов в конструктивную экономическую деятельность.
Становление постиндустриального, информационного типа экономики и общества вызывает качественные изменения не только во всех структурних элементах экономической системы, но и во всей системе рычагов и факторов обеспечивающих ее функционирование и развитие. Такие изменения проявляются, прежде всего, в обогащении целей экономического развития, социализации всех институциональных форм экономической жизни. В этих условиях, несомненно меняется парадигма предмета и методологи
366
исследования экономических явлений и процессов, тенденций их развития в отдаленной перспективе.
К основным принципам построения такой парадигмы, ее институциональным координатам можно, прежде всего отнести:
1)	отказ от идеологии экономизма и экономического детерминизма. Первое, что должно отличать современную политическую экономию от чистой экономической теории, считает Петер Ульрих, это отход от “ экономизма ”, который абстрагируется от “ ценностного ” социально-экономического контекста, стоит на позиции исключительно экономической точки зрения. “ Экономизм - это вера экономической рациональности только в саму себя и не во что больше1”.
По мнению П. Ульриха, с которым, наверное, можно согласиться, “ чистая экономическая наука парадигмально ограничена ( научно вполне легитимно) категориями экономической рациональности. Нормативное преувеличение логики рынка, возведение ее в абсолютный принцип координации общества, означает ограничение логики сосуществования людей (этической идеи рациональности) экономической логикой взаимовыгодного обмена благами. Вместо того, чтобы адаптировать рынок к социальным отношениям, сами эти отношения радикальным образом подгоняются под требования рынка, что “сводит отношения между людьми к отношениям обмена и ведет к перерастанию идеи эффективности рыночной экономики в идеологию тотального рыночного общества1 2 ”.
2)	Преодоление бессубъектного, внеличностного анализа экономических процессов и явлений, ориентацию на создание человекоцентричного хозяйственного механизма3. Одна из непосредственных причин определенного кризиса современной политической экономии как науки состоит, на наш взгляд, в ее добровольном погружении в недра и дебри исключительно абстрактного теоретического анализа (а ведь еще К.Маркс подчеркивал, что всякая абстракция конкретна), вследствие чего ее влияние на решение актуальных теоретических и жизненных проблем и потребностей человека было незначительным. Такое состояние, несомненно, вызвало к жизни тенденцию к заполнению институционального поля предмета политической экономии другими, не всегда адекватными потребностям и ожиданиям общества в теории, научными дисциплинами.
3)	Способность к восприятию многомерности и сложности экономической жизни, многовариантности социально-экономического развития, к осознанию того, что различные подходы, школы, направления определяют только его отдельные стороны, раскрывают частицы истины, и, таким образом, к признанию правомерности существования тенденции “ движения к
1 Ульрих П. Критика экономизма /Петер Ульрих; Пер. С нем. И.П. Смирнова. - М.: Вузовская книга, 2004. С. 11.
2 Там же. С. 19,21.
3 О новой парадигме экономической теории // Вопросы экономики. -1993. - № 11. С. 155.
367
синтезирующему мышлению, свободному от узости и конфронтационности”1.
4)	Признание возможности и закономерности смены целевых установок и ценностных ориентаций субъектов экономической деятельности в сторону их обогащения, равноправия экономических и внеэкономических факторов развития современной экономической и хозяйственной систем.
5)	Признание и использование принципа методологического плюрализма, преодоление предметной и методологической автаркии при исследовании природы экономических явлений и процессов, поскольку значительное количество проблем политико-экономического характера может быть более плодотворно изучено, осмыслено и решено “ при условии сотрудничества на теоретическом уровне различных социальных дисциплин, нежели это можно сделать действуя внутри каждой из них, как бы хорошо не была разработана для решения определенного круга проблем ее теоретическая тема”1 2.
6)	Признание правомерности развития и обогащения понятийного апарата политической экономии и экономической теории, в частности, за счет таких многосущностных категорий и понятий как: экономическая свобода, экономическая и политическая власть, интеллектуальный, социальный, политической капитал, социальная конкуренция, социальная ответственность бизнеса, социальное партнерство, доверие, и т.п., вне использования которых сегодня невозможно обеспечить глубокий и всесторонний анализ тенденций развития экономики и общества.
Особое место в таком обогащении занимает реализация потребности в объединении категориального и институционального уровня исследований основных закономерностей, тенденций и социальных форм развития экономики и общества. Важность такого синтеза определяется тем, что институты, в отличие от системы категорий, которые являются “ формами осмысления экономических явлений, выделенными в понятиях науки”, “отражающими в объектах изучения только их общие черты ”, представляют собой “ относительно стойкий набор правил и организованных практик, укорененных в структурах значений и ресурсов, относительно инвариантных при смене конкретных индивидов и сравнительно стойких по отношению к особенным предпочтениям и ожиданиям акторов и к внешним видоизменяющимся обстоятельствам”3.
Диалектика использования вышеназванного принципа состоит, во-первых, в признании равнозначности и синергетичности сочетания категориального и институционального уровня анализа в политико-экономических исследованиях, а, во-вторых, в концентрации внимания исследователей не на экономических,
1 Абалкин Л. Экономическая теория на пути к новой парадигме II Вопросы экономики. -1993. -№1. С. 10.
2 Парсонс Т. Мотивация экономической деятельности II Парсонс Т. О структуре социального действия: Пер. с англ. - М.: Академический Проект, 2000. С.353.
3Джеймс fappi Марч, Йохан Ольсен. Новий !нституцюнал1зм: орган1зац|йн! чинники у политичному житт! II Огляд американсько! пол!тичноТ науки. - Вашингтон. - 1984. - №3. С. 734-749.
368
политических, или других событиях и процессах, как таких, “а на более постоянных институтах, внутри которых эти события и процессы возникают и которые в основном определяют курс их развития”1.
Вполне логично предположить, что к таким постоянным, глубинным институтам современной экономической системы можно отнести и упоминавшиеся выше институты экономической и политической свободы и собственности, в частности, интеллектуальной собственности, которые определяют содержание и характер экономической и политической власти, труда, системы других структурообразующих мотивационных институциональных форм, составляющих предмет исследования современной политической экономии.
Принципиальная необходимость исследования политической экономией этих институтов, особенно в условиях формирования новых экономических систем, объясняется некоторыми исследователями, с мнением которых можно согласиться, тем, что “преимущества определяются не атомизированными, а агрегированными институтами и индивидами. Таким образом, коллективные решения не являются простой суммой индивидуальных решений, но формируются под административным давлением; институты влияют на направление агрегирования”1 2.
Сочетание категориального и институционального анализа не означает, конечно, отказа от использования категориального аппарата для проникновения в сущность и содержание экономических процессов и явлений, однако оно обеспечивает переход политической экономии, экономической теории в целом, на качественно новый уровень возможностей в сущностном анализе, поскольку с помощью институциональной методологи и институционального инструментария анализ приобретает черты конкретности, избавляясь от чрезмерной абстракти-зации,3 о чем уже говорилось выше. Ведь как отмечал Дуглас Норт, главная роль, которую институты играют в обществе, состоит в уменьшении неопределенности путем установления стойкой (хотя и не обязательно эффективной) структуры взаимодействия между людьми4. К тому же, по его мнению, “ с течением времени неэффективные институты отмирают, а эффективные - выживают и поэтому происходит постепенное развитие более эффективных форм экономической, политической и социальной организации"5.
1 Корнай Я. Системная парадигма II Общество и экономика. -1999. - № 3-4. С. 86.
2 Патрушев С.В. Институциональная политология: четверть века спустя II Политическая наука. - М. ИНИОН, 2009. - № 3. С.Ю.
3 По этому поводу Марк Блауг говорил: “ Со времен Адама Смита экономическая наука манипулировала крайне абстрактными предпосылками, полученными либо путем интроспекции, или на основе нестрогих эмпирических наблюдений. С их помощью создавались теории, которые давали прогноз реальных событий ”. - Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. Пер. с англ., 4-е изд. - М.: “Дело Лтд ", 1994. С. 647.
4 Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономика. М., 1997. С. 21.
5Тамже. С. 118.
369
Следует также отметить актуальную и конструктивную для современной парадигмы политико-экономических исследований методологическую особенность институционализма: определяя экономику как совокупность институтов формирующих рынки и обеспечивающих их функционирование на основе определенных правил, институционалисты не сводят свой анализ только к анализу рыночных институтов. Еще Т. Веблен, рассматривая “непосредственно экономические’’, или “ экономические по своему характеру” институты как “экономическую структуру общества’’1, отмечал их неразрывную связь с институтами социальными.
Последние, в его понимании, являются “особыми способами существования общества, образующими особую систему общественных отношений, и выступают действенным фактором отбора” и приспособления, в процессе котрого происходит формирование доминирующих, или господствующих, типов отношений, то есть экономических отношений, и духовной позиции субъектов этих отношений1 2. В то же время, трансформация самих социальных институтов, по мнению ученого, в основе своей имеет силы полностью экономические по своей природе. Подобный поход к пониманию сущности институтов существует и в современном новом институционализме, представители которого исходят из того, что “Ни один институт не является унитарным, поэтому и оценка его не может быть монистичной”3.
Таким образом, институционализм, с самого начала своего зарождения, обеспечивает расширение рамок экономической теории и политической экономии, обогащение ее предмета и методологи за счет признания объективного характера взаимодействия экономических и внеэкономических, в частности социальных, факторов экономического развития, необходимости исследования их воздействия на динамику и качество изменений экономических институтов, и, в частности в трансформационных экономических системах.
Подводя итог сказанному выше можно сделать ряд выводов: природа экономических и социальных противоречий в обществе второй половины XX -начала XXI ст. требует, во-первых: их системного политэкономического исследования на основе новой парадигмы, предполагающей значительное расширение круга объектов как базы анализа, а значит, и качественные изменения в архитектонике институционального поля предмета политической экономии; во-вторых, объединения методологических возможностей политической экономии и институционализма в разрешении теоретических проблем, вызванных реалиями экономической, социальной и политической жизни, на принципах методологического плюрализма. Такое объединение позволяет ввести в институциональное поле предмета современной
1 Веблен Т. Теория праздного класса: Пер. с англ. - М.: Прогресс, 1984. С. 215.
2 Там же. С. 200.
3 Див. Джеймс Гарр! Марч, Йохан Ольсен. Новий 1нституцюнал!зм: орган1зац1йн1 чинники у полЦичному житп. - Огляд американськоТ полпичноТ науки. Вашингтон. - 1984. - № 3. С. 734-749.
370
политической экономии в качестве объекта и предмета исследований институты политической власти, экономической и политической свободы, определенные социальные институты и т.п.; в третьих, глубокой дифференциации, структуризации предмета, при сохранении определяющих его институциональных координат и рамок, в зависимости от задач, сегментов и направленности исследований (новая, институциональная, глобальная, субстантивистская и т.п. направления современной политической экономии); в четвертых, широкого использования разнообразных методологических подходов (от технологического до цивилизационного) к определению задач, целей и средств политико-экономического анализа.
Именно использование новой предметной и методологической парадигмы в политэкономических исследованиях позволяет, например, определить природу эндогенных угроз и рисков, тормозящих развитие в постсоциалистических странах: это, прежде всего, институциональная неопределенность, царящая в отношениях собственности; неадекватная стратегическим целям и задачам развития человекоцентричной экономики система мотивов к труду для абсолютного большинства работников наемного труда и представителей мелкого бизнеса, вызывающая к жизни “мутантную”, нежизнеспособную систему социально-экономических отношений, неадекватную потребностям конкурентной инновационной экономики; институциональная неопределенность возможностей реализации права на экономическую и политическую свободу отдельного субъекта экономической деятельности, отельного гражданина, различных социальных групп и слоев населения; рыночная и цивилизационная дискриминация со стороны ведущих стран мира и т.п. В этих условиях углубление политэкономического анализа как различных сфер экономической и социальной жизни общества, так и всего общества как единой метасистемы, разработка предметных теоретических моделей его развития и способов реализации их в экономической политике государств может обеспечить реальную гармонизацию совокупности экономических, социальных, политических, духовных отношений как обязательного условия прогресса экономики и народов.
371
Р.Р. Ишмуратов
К вопросу о принципах системности в работах Маркса, Мизеса и Хайека
Данный вопрос затронул Корнай в своей работе «Системная парадигма»1. Несмотря на противоположность во взглядах таких авторов, как Маркс, Мизес и Хайек, Корнай нашел в них нечто общее, а именно системность в их подходе к процессу исследования объективной реальности. Корнай выдвинул ряд положений этой системности: взаимосвязь единого целого и его частей, многосторонность подхода, внимание к институциональной структуре, историчность организации общества, влияние социальной ситуации на индивидуальные предпочтения, трансформация общественных систем, способность систем к самовоспроизводству. Несмотря на эклектичность данной совокупности признаков системности, подобная постановка вопроса позволяет увидеть новые аспекты работ Маркса, Мизеса и Хайека. В своей известной работе «Человеческая деятельность» Мизес рассматривает человеческую деятельность, как исходную категорию для дальнейшего анализа1 2. Мизес представляет человеческую деятельность как систему, и на основе этого формулирует основные свои аргументы, характеризующие функционирование экономики и общества в целом. В чем общность и различие взглядов вышеприведенных авторов на человеческую деятельность? Рассмотрим взгляды авторов в свете положений Корнай. С точки зрения институциональной структуры, в работах Мизеса и Хайека основным институтом является методологический индивидуализм. Все остальные институты являются производными от этого института. Маркс (имеется в виду и Энгельс) не отрицает индивидуализм: история делается отдельно взятыми личностями. И наемный работник, и предприниматель у Маркса действуют так же как у Мизеса. Нет противоречия и в том, что прибыль - это искусство предпринимателя. Маркс, в отличие от Смита и Рикардо, не видит противоречия между предпринимателем и наемным работником по поводу заработной платой и прибыли: предприниматель «покупает» рабочего на рынке труда по сложившейся цене. В этом подходы Маркса и Мизеса совпадают. Отличие начинается тогда, когда Маркс исследует, как последователь Рикардо, распределение доходов. Анализ этого института требует иерархически более высокого уровня системности. Распределение доходов - это уже общественное отношение. Если Мизес и Хайек ограничиваются рассмотрением отношения предпринимателя и наемного работника на уровне отдельных индивидуумов, то Маркс, не отрицая этот подход, идет дальше и рассматривает это отношение на уровне общества, вернее, общественного производства. И только на этом уровне системности рассматривает категории двойственного харак
1 Гловели Г. Политэкономия в широком смысле: элементы институционализма и утопизма II Вопросы экономики. 2010. №10. С. 113—134.
2 Экономическая энциклопедия «Политическая экономия». - Т. 3. - М.: Советская энциклопедия. 1979.
372
тера труда, товара «рабочая сила», прибавочной стоимость. И утверждение о том, что присвоение прибавочной стоимости предпринимателем становится возможным лишь в условиях товарного производства. Таким образом, системность Маркса иерархически выше. Аналогичная ситуация возникает при рассмотрении принципа системности, выдвинутого Корнай, о взаимосвязи системы как единого целого и отдельных частей этого целого. Для Мизеса и Хайека общество, экономическая система и любая другая общность - это совокупность индивидуумов. Для Маркса тоже - на исходном уровне системности, но на следующем уровне - это уже производительные силы и производственные отношения, и их взаимодействие. Другим системным положением Корнай является трансформация общественноэкономических систем. Ддя Хайека социальный порядок, как совокупность норм и институтов, не является порождением сознательной воли и не поддается целенаправленному регулированию. Этот порядок возник эволюционным путём. Как у Мен-гера, чьё учение брал за основу Хайек. Общественные институты: «...представляют не продукт положительного законодательства или сознательной воли общества, а суть неосознанные результаты исторического развития»1. По Марксу, историческое развитие осуществляется в результате взаимодействия производительных сил и производственных отношений, которые выступают как элементы системы.
Маркс раскрывает механизм развития: совершенствование производительных сил порождает изменение, как первичных институтов - производственных отношений, так и вторичных - наука, религия, право и т.д.
При этом, высшая производительность общественного труда достигается в период соответствия производительных сил производственным отношениям. Достижение этого соответствия субъективно и реализуется лишь в процессе человеческой деятельности. В своем законе о соответствии производительных сил и производственных отношений Маркс и Энгельс предвосхитили основное положение кибернетики о соответствии разнообразии субъекта разнообразию объекта управления. В этом смысле Гловели приводит ряд аргументов.
Так, в свое время, Богданов, назвал Маркса «великим предшественником организационной науки». Он же дополнял Маркса положением о необходимости: «... одновременного выяснения активного обратного и организующего влияния социальной психологии и «генетически вторичных» идеологических форм (право, религия, наука) на производственные отношения»1 2. Таким образом, Маркс рассматривал человеческую деятельность как систему саморазвития и его историзм нес в себе логику саморазвития. Революционность или эволюционность развития явления вторичные. Главное, это то, что Маркс системно раскрыл сущность трансформации экономических и общественных систем. При этом, процесс развития надо рассматривать с учетом иерархичности уровней системности какого либо явления. Это особенно актуально в практической деятельности высших государственных деятелей. Так, например, Энгельс в вопросе о соответствии производительных сил производ-
1 Ефимов В. Предмет и метод интерпретативной институциональной экономики II Вопросы экономики. 2007. №8. С. 49-67.
2 Корнай Я. Системная парадигма II Вопросы экономики. 2002. №4. С. 4-22,114.
373
сгвенным отношениям рассматривал различные виды действия государственной власти, которые могут быть адекватны и не адекватны этому соответствию. В первом случае эти действия способствуют экономическому развитию. Во втором случае: «...политическая власть может причинить экономическому развитию величайший вред и может вызвать растрату сил и материала в массовом количестве»1.
Сточки зрения системности, трансформация общественно-экономических систем по Марксу аналогична саморазвитию систем управления. Для Маркса капитализм и социализм преходящие явления в рамках вышеуказанного закона. Внимательный анализ этого закона, в особенности анализ взаимодействия производительных сил и производственных отношений позволяет утверждать о том, что положения этого закона аналогичны закономерностям кибернетического подхода, приведенного выше. В последнее время эти тенденции имеют место и в институциональной теории. Интересна в этом смысле работа В. Ефимова «Предмет и метод интерпретативной институциональной экономики»1 2. Рассматривая взгляды Шмоллера (историческая школа) и Коммонса он приходит к выводу о том, что они придерживались основ так называемой интерпретативной институциональной экономики. Сущность этого направления сводится к тому, что институты возникают из прошлого человеческого опыта на основании сложившихся верований, которые предопределяют привычки, обычаи, законы. При этом, целью исследования является не выявление каких-либо универсальных законов, а выработка программы для будущих практических действий. Исследуя положения интерпретативной институциональной экономики, В. Ефимов выделяет в социально-экономической реальности, то есть в потоке экономической деятельности четыре уровня: когнитивный, институциональный, организационный и ресурсно-технологический. Каждому уровню соответствует свой предмет анализа: на когнитивном уровне - верования, на институциональном уровне - правила, на организационном уровне - власть, то есть отношения между акторами (индивидами или организациями), и, наконец, на ресурснотехнологическом - ресурсы и технологии их переработки. Между уровнями имеются как нисходящие, так и восходящие связи. В рамках нисходящих связей верования определяют правила, согласно которым осуществляются отношения власти между акторами, контролирующих ресурсно-технологические потоки. По восходящей от ресурсно-технологического уровня исходят сигналы акторам, которые помогают им скорректировать их решения, проявления их власти. Используя свою власть, акторы пытаются изменить также правила в свою пользу. Наконец, проблемы, которые возникают у акторов при применении правил, могут вызвать изменения в их верования. Как видно из текста, здесь реализуется цикл управления и фактически повторяет закон соответствия производительных сил производственным отношениям.
1 Мизес Л. Человеческая деятельность. Трактат по эконмической теории. - М. - Экономика. 2000. С.148
2 История экономических учений. Учебное пособие. - М. - ИНФРА-М., 2003
374
В.К. Лебедева
Императивы преподавания политической экономии
Известный французский писатель Жорж Сименон однажды сказал: «Я давно предвидел, что настанет день, когда политическая экономия станет во главе всех наук». Что сподвигло мастера детектива на такую мысль сейчас трудно сказать. Однако, сегодня очевидно, что от степени развития именно этой науки, качества ее концептуального потенциала в решающей степени зависят судьбы человечества. Сумеет ли оно овладеть своими собственными производственными отношениями или останется объектом игры их стихийных сил - ответ на этот вопрос лежит в фарватере развития политической экономии.
Неприятие революционных выводов марксистской политической экономии на рубеже XIX-XX веков привело к расширению влияния тех экономических школ, которые фактически пошли по пути искоренения государственного, общественного, политического аспекта экономической науки, в котором одним из важнейших вопросов является вопрос о власти. Гелбрейт писал, что тот, кто поверит в то, что разносчик утренних газет и «Дженерал Моторе» - молочные братья, поверит, чему угодно, но этому верят немногие.
Изгнание социального аспекта из фундаментальной экономической науки и культивирование в ней «экономического человека» как некоего «вычислителя» полезности, выгоды и убытков привело к метафизической апологетике существующего порядка вещей, концептуальному тупику, обернувшемуся тупиковым путем в экономической реальности. Макроэкономический анализ, построенный, по существу, на микроэкономической методологии, не компенсировал утрату политико-экономического подхода.
Застывшие догматы дореформенной отечественной экономической науки, призванные апологезировать ритуалы бюрократической власти, не способствовали повышению авторитета политической экономии. При этом, апелляции к марксизму нередко были настолько малообоснованными, что по отношению к ним К. Маркс мог бы, вероятно, применить известное свое замечание: «В таком случае я не марксист».
Западные экономические школы под сенью неоклассического синтеза довели ситуацию до предела, которую Микаел Кастеллс охарактеризовал так: «Западное общество - это общество технологической переразвитости и социальной недоразвитости». Если насчет технологической переразвитости можно поспорить, учитывая множество нерешенных научно-технических и технологических проблем (исчерпаемости ресурсов, загрязнение природной среды и т.д.), то в социальной недоразвитости сомневаться не приходится: 230 миллионов безработных в мире, полтора миллиарда человек за чертой бедности, бедность работающих, военные конфликты, националистический и религиозный экстремизм - вот грани социального развития мира, который пытаются строить по западным социально-экономическим стандартам.
375
Без преувеличения можно сказать, что сегодня мировая фундаментальная экономическая наука переживает кризис и требует идейно-концептуального обновления. Естественно, что такое состояние экономической науки не могло не сказаться отрицательным образом на качестве экономического образования. Повсеместный практический отказ от преподавания политической экономии и замена ее курсами «Микроэкономики» и «Макроэкономики» привели к усилению оторванного от экономических реалий схематизма в преподавании фундаментальных экономических дисциплин.
Как говорили древние, DOCENDO DISCIMUS - «уча, мы сами учимся». Конечно, детально ознакомившись с main-stream западных экономических теорий, отечественные ученые приобрели лучшие возможности для их критического осмысления. Но важно не останавливаться на этом, а сделать следующий шаг - вернуть фундаментальной экономической науке ее социальный аспект, вернуть в круг научных исследований и в учебные аудитории высших учебных заведений политическую экономию.
Императивом нового этапа в преподавании фундаментальных экономических дисциплин является переосмысление политико-экономических теорий, очищение их от апологетических искажений и выделение нового ведущего направления, отвечающего диалектической логике развития как экономической науки, так и экономической действительности.
От Адама Смита и меркантилистов политическая экономия была и остается наукой о «природе и причинах богатства народов». Но богатство как внешний результат общественного производства меняет свою природу. Не время ли сегодня начать поиск путей к тому, чтобы «на место экономического богатства и экономической нищеты» стали «богатый человек и богатая человеческая потребность?» «Богатый человек - это в то же время человек, нуждающийся во всей полноте человеческих проявлений жизни, в которой его собственное осуществление выступает как внутренняя потребность, как нужда», - так писал Карл Маркс в «Экономикофилософских рукописях». Там же он предвосхищал, что впоследствии естествознание включит в себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание: это будет одна наука.
Может быть о такой науке политической экономии говорил Ж. Сименон, предвидя, что настанет день, когда она станет во главе всех наук?
Во всяком случае, направление ее развития должно приближать ее к «науке нравственной» и удалять от «естественного учения человеческого эгоизма» (Гиль-фердинг), каким фундаментальная наука все больше становилась в последние годы.
Среди черт, которые политическая экономия должна приобретать как учебная дисциплина, важное значение имеют фундаментальность, системность, включая аспекты самоорганизации, проблемность, перспективность, в том числе, в отношении перспектив перемены деятельности и ее социальных последствий, а также полиэкономичность, полидисциплинарность, в том смысле, который мы имеем в виду, говоря о политехничности, т.е. предоставление студенческой аудитории таких политико-экономических знаний, которые позволяли бы человеку применять их к разным
376
областям хозяйственной жизни, развивать и расширять.
В связи с этим все большую актуальность приобретает, с одной стороны, проблема обновления содержания политической экономии как науки и учебной дисциплины, а с другой - предупреждение опасности ее «засорения» некоторыми недостаточно обоснованными, но, увы, уже ставшими привычными положениями и концепциями.
Речь идет, прежде всего, о догмах и выводах теории неоклассического синтеза, вот уже более полувека доминирующей в мировой экономической науке в качестве ее фундаментального основания. Анализ и сопоставление некоторых положений теории неоклассического синтеза позволяет выявить не только несоответствие экономическим реалиям, но также их собственные взаимные противоречия, то есть, внутреннюю противоречивость теории неоклассического синтеза.
Как ни парадоксально, одно из таких противоречий касается ведущей догмы неоклассического синтеза о неограниченности потребностей и ограниченности экономических ресурсов. Противоречие данного теоретического положения реальному положению вещей связано с игнорированием фактора времени. Остается неопределенным, касается ли это положение некоторого фиксированного момента времени (то есть, рассматривается в статике) или оно относится ко всей экономической истории человечества (то есть, рассматривается в динамике). В любом из этих двух контекстов данное положение неверно. Действительно, в каждый данный момент времени экономические ресурсы отдельного индивида, фирмы, страны или мировой экономики в целом ограничены. Но в данный момент или в некотором фиксированном интервале времени также ограничены и потребности, как бы не были они велики. Потребности принципиально ограничены самим временем потребления. Возможность потребления отдельного человека или мирового сообщества ограничена тем, что в сутках 24 часа и ничто не может добавить к ним еще хоть один час дополнительного потребления. Если учесть, что потребность в сне является чуть ли не самой насущной в физиологическом аспекте жизнедеятельности человека, то потреблению экономических благ он не может отдать все 24 часа суток и, таким образом, время потребления неизбежно сокращается даже по сравнению с принципиально возможным. Это так же справедливо для мировой экономики, как и для отдельного человека. Иными словами, потребительная сила общества в данный момент или за некоторый фиксированный период так же ограничена, как и производительная.
Рассмотрим теперь тезис об ограниченности экономических ресурсов. Действительно, в данный момент времени или в некоторый его фиксированный период они действительно ограничены, но в динамике объем задействованных в производстве экономических ресурсов имеет общую тенденцию к возрастанию, несмотря даже на цикличность экономического развития. Нечего и сравнивать объемы экономических ресурсов, которыми располагало человечество в доиндустриальную эпоху и индустриальную. Когда такие выдающиеся представители философии антропокосмизма, как К. Э. Циолковский, предвосхищали освоение человечеством ресурсов солнечной системы, а потом и других звездных систем, то даже ограниченность ресурсов Земли не представлялась им столь фатальной, как в дальнейшем ее изо-
377
Сразили сторонники теории неоклассического синтеза.
Таким образом, в статике потребности и экономические ресурсы ограничены, но в динамике и только в динамике - они безграничны. Феодал средневековья не имел потребности в мобильном телефоне, так как в то время не производились мобильные телефоны, а функциональная потребность в связи реализовывалась посредством гонцов и курьеров. Феодальное общество не обладало источниками электрической энергии, не освоило атомную энергию, но в дальнейшем, как известно, появились и новые потребности, и новые ресурсы. В динамике ограниченность ресурсов - такая же фикция, как в статике - неограниченность потребностей.
Догма неоклассического синтеза о безграничности потребностей и ограниченности ресурсов по замыслу авторов, а, может быть, и не вполне осознано, по-видимому, должна была служить неким объяснением и оправданием значительного экономического и социального неравенства, органически присущего капиталистической рыночной экономике. Однако критический анализ позволяет обнаружить ее несостоятельность.
Эта несостоятельность проявляется не только в сопоставлении с экономическими реалиями, но также при сопоставлении с некоторыми другими положениями теории неоклассического синтеза, которая вобрала в себя ряд идей и выводов кейнсианства. Речь идет о том, что при анализе взаимодействия потребителя и производителя в контексте рыночной экономики, потребность трансформируется в платежеспособную потребность, то есть спрос, а экономические ресурсы интерпретируются как некоторые товары, имеющие свою цену на рынках факторов производства. Рыночный контекст трансформирует основную догму неоклассического синтеза с точностью до наоборот. Оказывается, что в рыночной экономике спрос (платежеспособная потребность) имеет тенденцию быть не достаточным, чтобы задействовать в полном объеме уже имеющиеся в наличии экономические ресурсы, прежде всего, трудовые. Отсюда вывод, об их избыточности, в частности, о неизбежности безработицы, которая представителям неоклассического синтеза представляется такой же объяснимой и оправданной, как ранее тезис об ограниченности ресурсов.
Необходимость вольно или невольно отступать от одного декларируемого постулата, чтобы оправдать другой, выявляет внутреннюю противоречивость теории неоклассического синтеза, которая, как и для любой теории, не может трактоваться иначе, чем ее дефект.
Одним из экономических законов, на которых настаивает теория неоклассического синтеза, является закон убывающей производительности факторов производства. При этом рессматривается динамика отдельного, изолированно взятого фактора при условии постоянства объема использования других факторов производства. Отсюда следуют далеко идущие выводы об убывающем характере производительности труда, что в таком контексте делает вполне убедительным тезис о снижении цены труда при увеличении объема его найма, поскольку, по определению, падает производительность (предельный продукт) труда. Однако, дело в том, что положение об убывающей производительности факторов производства не может претендовать на статус экономического закона, поскольку его предпосылки вступают в противоречие с другим общим экономическим законом, хотя и сформулированным
378
вне рамок теории неоклассического синтеза, а именно - законом соответствия и пропорциональности факторов производства. Согласно этому закону, некорректно рассматривать производительность живого труда вне учета средств производства, используемых им, соответствующих ему и определяющих его производительность. Пропорциональное обеспечение фактора труда соответствующими вещественными факторами исключает снижение его производительности по мере увеличения объема занятости.
Поскольку в микроэкономике предполагается, что фирма нанимает персонал в объеме, который соответствует равенству цены труда и предельному продукту труда в денежном выражении, который производится последним из нанятых работников, то согласно теории неоклассического синтеза, представляется справедливым труд всех работников, в том числе тех, кто нанят раньше и чей предельный продукт в денежном выражении выше (по логике микроэкономики) оплачивать по цене труда последнего работника. Излишек продукта труда в денежном выражении, не оплаченного более производительным работникам без видимых причин объявляется вознаграждением владельцам других факторов производства: капитала, земли, предпринимательских способностей. Тем самым не явно признается, что это вознаграждение осуществляется за счет присвоения владельцами этих факторов продукта труда, произведенного работниками сверх эквивалента заработной платы и не оплаченного им. Остается только констатировать, что это вполне соответствует марксисткой теории прибавочной стоимости.
Не выдерживает критики модель (кривая) Филлипса, устанавливающая обратную зависимость между уровнем инфляции и безработицы1. Согласно этой модели, низкий уровень безработицы сопряжен с высокой занятостью, соответственно, ростом доходов занятых, увеличением платежеспособного спроса и, вследствие этого, с увеличением уровня инфляции. Однако, если предположить (и основания для этого дает сама теория неоклассического синтеза), что росту занятости и доходов занятых сопутствует и рост объема производимой продукции, то дополнительный платежеспособный спрос будет уравновешен дополнительным предложением и роста цен, а соответственно и уровня инфляции не произойдет. Важно только, чтобы рост доходов соответствовал росту производительности труда.
Не очень убедительным выглядит и закон убывающей предельной полезности потребительского блага, согласно которому каждая последующая единица блага доставляет потребителю меньшую полезность, чем предыдущая. Поэтому он готов уплачивать за нее цену, меньшую, чем за предыдущую и соответственно поэтому кривая индивидуального спроса, а вслед за ней и кривая рыночного спроса имеют нисходящий характер, то есть цена падает при увеличении объема спроса. Однако, в некоторых случаях «аппетит появляется во время еды» и субъективно потребитель интенсивность потребности во второй единице блага может ощущать как большую по сравнению с первой. Если эффект от действия лекарства начинает действовать только с третьей упаковки, а первые две без третьей не действенны, то,
1Макконнелл К.Р., Брю С.Л. Экономикс: Принципы, проблемы и политика. В 2 т.: Пер. с англ. 11-гоизд.Т.2.-М.: Республика, 1992.-400с.
379
возможно, полезность третьей упаковки можно трактовать как большую, чем первой и второй.
Такой акцент на связь цены с полезностью в теории неоклассического синтеза, по-видимому должен был завуалировать тот факт, что именно ограничения на доходы приводят к неизбежному снижению спроса при увеличении цены товара. Это и определяет убывающий характер кривой спроса.
Искусственной представляется предпосылка, что при индивидуальном предложении труда работник исходит из собственных предпочтений по соотношению рабочего и свободного времени. Такая предпосылка основывается на предположении о наличии у потенциального наемного работника некоторого автономного нетрудового дохода, который не зависит от величины рабочего времени. В реальности, как правило, владельцы фактора труда владеют только им и не имеют сколько-нибудь значимых доходов от собственности для обеспечения своей жизнедеятельности, что и вынуждает их продавать услуги труда на рынке труда. Поэтому они не имеют свободного выбора между рабочим и свободным временем и находятся под экономическим принуждением к труду. Кроме того, существует установленная нормативная продолжительность рабочего дня (недели) для лиц наемного труда и в подавляющем большинстве случаев для работника не существует выбора в определении его продолжительности. Трудовое законодательство, как правило, предусматривает возможность и неполной (частичной) занятости, но она тоже регламентирована, а не произвольна и часто носит для работника вынужденный характер, то есть инициируется работодателем.
На основании модели монопсонии рынка труда в микроэкономике делается вывод, что по сравнению с условиями рынка труда с совершенной конкуренцией, при монопсонии ставки заработной платы и занятость ниже. Действительно, моно-псонист занижает заработную плату и покупает услуги труда по монопольно низким ценам, поскольку для потенциальных работников возможности выбора места работы крайне ограничены, и они вынуждены соглашаться на низкую заработную плату. Но на практике это может вовсе не приводить к низкому уровню занятости. Объем занятости зависит от спроса на продукцию предприятия. Ситуация в так называемых моногородах с одним или двумя градообразующими предприятиями свидетельствует, что работники массово соглашаются на низкую заработную плату, не имея альтернативы занятости.
Естественно, на практике даже в условиях монопсонии предприниматель не выплачивает каждому последующему работнику ставку заработной платы большую, чем предыдущему, за одинаковый труд. Поэтому в модели монопсонии рынка труда положение о дополнительных затратах предпринимателя на повышение ставок заработной платы уже работающим при найме дополнительного работника носит весьма умозрительный характер.
Как не парадоксально, значительная доля вины за безработицу в теории неоклассического синтеза возлагается на профсоюзы, призванные защищать права трудящихся. Логика здесь такова, что своими требованиями по повышению заработной платы профсоюзы мешают наниматься тем, кто хотел бы это сделать при более низкой ставке заработной платы. Что такие желающие есть - не ставится под
380
сомнение. Тем самым предпринимаются попытки убедить, что альтернатива безработице - пониженные ставки заработной платы, и это из двух зол меньшее. Однако, сам факт требований повышения заработной платы, как правило, указывает на то, что ее уровень не достаточен для обеспечения нормальной жизнедеятельности работника. Так, Э. Долан и Д. Линдсей - авторы известного учебника по микроэкономике, - высказывают обеспокоенность тем фактом, что заработная плата за некоторые виды работ такая низкая, что даже полнодневного и полногодового труда недостаточно для обеспечения дохода выше уровня бедности1. Это еще одно подтверждение внутренней противоречивости теории неоклассического синтеза.
Обращает на себя внимание также микроэкономическая концепция поведения фирмы и отрасли в условиях совершенной конкуренции в долгосрочном периоде. Положения о входе в отрасль новых фирм при высоком уровне прибыли в ней и выходе из нее фирм при снижении уровня прибыли вызывают вполне оправданные ассоциации с моделью межотраслевой конкуренции К. Маркса и объяснением переливов капитала из отрасли с низкой нормой прибыли в отрасли с высокой нормой прибыли, в результате чего в последних она падает, а в первых снова возрастает и такое маятниковое движение капиталов приводит к формированию средней нормы прибыли, реализации принципа «равная прибыль на равный капитал» независимо от отрасли приложения капитала в долгосрочном периоде. Факт получения прибыли при этом не отрицается, речь идет о выравнивании нормы прибыли и формировании цены производства.
В микроэкономике на этот счет выводы совсем другие: экономическая прибыль в долговременном периоде у фирм отсутствует, а нормальная прибыль, как известно, в микроэкономике рассматривается как элемент издержек производства. Таким образом, альтруизму капиталистического предпринимательства можно только подивиться. Наверное, чтобы как-то его вознаградить, теория неоклассического синтеза рассматривает нормальную прибыль предпринимателя не просто как элемент затрат, но как элемент постоянных затрат, которые, как известно, не зависят от объема производства и имеют место даже при нулевом выпуске продукции. Обеспечение нормальной прибыли при нулевом выпуске продукции уместно отнести уже не просто к внутренним противоречиям теории неоклассического синтеза, а просто к мистическим свойствам рыночной экономики.
В заключении хочется выразить надежду, что подобным «мистериям» не будет места в обновленной политической экономии и будущие выпускники высших учебных заведений, особенно их экономических факультетов, получат фундаментальные экономические знания, отвечающие требованиям логического метода вообще и диалектической логике, в частности.
1 Долан Э. Дж„ Линдсей Д. Микроэкономика / Пер. С англ. В. Лукашевича и др.; Под общ. ред. Б. Лисовика и В. Лукашевича. - СПб.: 1994. - 448 с.
381
П.С. Лемещенко
Предметно-методологическая преемственность и парадигмальные изменения современной политэкономии
Выяснение направлений социально-экономического развития, поиск причин бедности и путей успеха, благополучия стран являются стержневыми проблемами всей истории эволюции экономической науки. По сути, классическая политэкономия явила собой первой, относительно сформировавшейся наукой о развитии. Это была упорная, долгая, противоречивая и трагическая работа умов всесторонне образованных людей за поиск стратегии и форм эволюции человеческого сообщества.
В настоящее время эту же проблему, но уже в современных условиях попытались решить через категорию «инновации». Правда, успехи здесь не только лостсо-циалистических, но и всех остальных стран более чем скромные, о чем свидетельствуют результаты мирового общего кризиса 2008 г., ориентирующие, в том числе и на необходимость кардинальных изменений и в области экономической науки’. Действительно, экономическая наука1 2 начала активно использовать этот термин в своем аналитическом обороте где-то в 80-е годы. Во-первых, остро обнаружилась в очередной раз проблема поиска новых источников экономического роста, чем ограничивалась в силу известных идеологических мотивов более фундаментальная проблема выбора стратегии социально-экономического развития. Во-вторых, сказались не только «пороки рынка», но и «пороки государства» и поэтому встал вопрос как, в каких конкретных социально- и политико-экономических формах совместить рыночный утилитаризм с цивилизационными ценностями западного общества3.
1 Стиглиц Дж. Крутое пике: Америка и новый экономический порядок после глобального кризиса. М., 2011; Кругман П. Возвращение великой депрессии. М., 2009.
2 В данном контексте под экономической наукой понимается лишь направление и сложившаяся исследовательская программа «экономике» неоклассики. Об отличиях политэкономии, экономике, других школ и направлений теории, а также закономерностях эволюции экономической науки в широком смысле слова, методологии и аналитического аппарата см.: Лемещенко П.С. Теоретическая экономика: структура, классические традиции, новые тенденции II Теоретическая экономика: структура, классические традиции, новые тенденции. - Минск: БГУ, 2001. - 299 с.; Очерки политической экономии / Под общ. ред. П.С. Лемещенко. - Минск: БГУ, 1999; Лемещенко П.С. Неополитэкономия как теоретический императив постиндустриального развития II Философия хозяйства. - М.: МГУ, 2000, № 2, С. 68-89; Экономика. Университетский курс: Учебное пособие / Под ред. П.С. Лемещенко, С.В. Лукина. - Мн.: Книжный Дом, 2007, введение, главы 1,19.
3 В неявном виде органически целостное сочетание собственно экономики, политики, этики, философии, организации, права было представлено еще в работах Смита (мы не будем пока касаться научных основ Аристотеля и Платона), семь лет преподававшего «Теорию нравственных чувств»; Рикардо, занимавшегося политикой, историей, бизнесом; Маркса, юриста по образованию; В.Ойкен - деятель Фрайбургской школы; Дж.Кейнс - участник
382
Иначе говоря, проявился в очередной раз «порок мышления». В-третьих, следовало разрешить известное противоречие крупного капитала, имеющего тенденцию к монополизации, к корпоративному обобществлению, и малого бизнеса, «подогревая» тем самым через естественно затухающую конкуренцию. В-четвертых, неоклассическая теория через понятие «инновации» делает попытку восстановить в «экономике» ее технико-технологическую основу, которая в классической политэкономии была представлена через «производительные силы» и соответствующие их элементы, взаимосвязь. Наконец, в-пятых, уже остро почувствовалась необходимость целостного, всестороннего, развивающегося и полного научного отражения противоречивой реальности, в котором бы нашлось место и внеэкономическим условиям и факторам хозяйствования. А усиливавшаяся научная специализация и приверженность идеологическим канонам не позволяли это делать, порождая «дефект знания». «Ответственность за интеллектуальное заблуждение, - пишет Дж. Бьюкенен, - отчасти ложится на раскоп старой «политической экономии» на отдельные современные дисциплины... Экономисты в большинстве своем стремились остаться позитивными аналитиками»1. Таким образом, существенные изменения, происходившие в реальных хозяйственных процессах, а также осмысление гносеологических противоречий, серьезные теоретические наработки в других отраслях знания и междисциплинарные исследования подвели к необходимости формирования или новой теории с ее адекватной метапарадигмой и категориальным наполнением* 1 2, или же обращению к эвристическим традициям политической экономии, наполняя ее новым содержанием.
То, что сегодня существует - это не что иное, как материализованное знание и экономическое сознание. У. Баумоль, положивший начало новой дискуссии с цепью подвести итоги достижения экономической теории за прошлый век, пишет: «... Наибольший научный прогресс по сравнению с началом века можно обнаружить не в теоретических новациях, а в развитии эмпирических исследований и применении теоретических концепций к решению конкретных практических проблем»3.
Блумбергской группы.
1 Бьюкенен Дж. Нобелевские лауреаты по экономике. Избранные труда. М., 1997, С. 426.
2 В 80-е годы философско-методологические дискуссии переросли в методологический бум, где явно просматривается идея формирования новой парадигмы с иным предметом и методологией. См.: Алле М. Экономика как наука / Пер. с фр. - М.: Наука для общества, 1995. - 166 с.; Ананьин О. Экономическая наука в зеркале методологии II Вопросы философии. -1999, № 10, С. 135-152; Бузгалин А.В., Колганов А.И. Теория социально-экономических трансформаций. - М., 2003. - 656 с.; Бузгалин А.В. Колганов А.И. Глобальный капитал. - М., 2004. - 512 с; Стиглиц Дж. Информация и изменение парадигмы экономической теории II Эковест, 2003, вып. 3, № 3, С. 336-422; Лемещенко П.С. Теоретическая экономика как научная основа мир-системы 21 века II Философия хозяйства. - М.: МГУ, 2006, № 4, С. 101-120. Центр общественных наук при МГУ им. М.В. Ломоносова (рук. Ю. М. Осипов) организовал целую серию книг, посвященных теоретическим проблемам эволюции экономической науки в условиях современной трансформации: «Экономическая теория на пороге XXI века», переименованная в новом текущем столетии как «Экономическая теория в XXI веке».
3 Баумоль У. Чего не знал А. Маршалл: вклад XX столетия в экономическую теорию //
383
Применительно к нашей теме1 эвристические возможности неоклассической парадигмы Дж. Стиглицем оцениваются еще более конкретно: «Рыночная экономика, в которой исследования и инновации играют важную роль, недостаточно хорошо описываются стандартной моделью конкуренции»1. Одна из фундаментальных причин такого положения заключается в том, что теория рыночной экономики (неоклассика) есть не что иное, как учение об обмене, каталлактика по определению Л. Мизеса* 1 2. Воспроизводство же, как категория политической экономии, отражает широкий спектр фундаментальных оснований хозяйственной системы, включая динамические технико-экономические и политикосоциальные изменения не только общего уровне, но и на стадиях производства, распределения, обмена и потребления.
Оставляя за пределами внимания вопросы экономики, к которым обращалось и обращается неоклассическая теория и которые известны более из учебников и учебных пособий, выполненных в англо-американских традициях, обратимся к вопросу, а каково же сегодня состояние политэкономии. В «Кембриджской энциклопедии» указывается, что «политическая экономия» - это название, которое было дано экономике в конце XVIII в. - начале XIX в. В нынешнем столетии это понятие не получило широкого распространения ... поскольку спектр проблем, изучаемых экономикой сегодня, гораздо шире, он включает в себя значительно больше вопросов, чем состояние национальных экономических систем и роль правительства в экономической жизни»3. В «Новом кратком оксфордском словаре английского языка» политическая экономия определяется как «одно из направлений экономики предметом изучения которого являются экономические проблемы правительства»4.
Однако анализ проблем, методологических подходов и других свойств современной экономической науки позволяет выделить несколько направлений именно политической экономии, которые позволяют заключить, что данная дисциплина скорее живое ищущее творчество, чем мертвая история. Прежде всего, хорошим примером является возрождение в 60-е годы политэкономии в классических традициях. Распределение доходов, проблема власти, монополистического и транснационального капитала - центральные проблемы этого направления политэкономии5.
Многие направления исследований, которые сегодня рассматриваются как междисциплинарные, Смит, Милль или Маркс отнесли бы исключительно к области политической экономии. Дж. Альт и А. Алесина рассматривают политическую экономию как область знания, выходящие за пределы экономики. Они характеризуют современную политическую экономию как отрасль социальных наук, стремящуюся к более широкому осмыслению экономических проблем, чем это делается в рамках
Вопросы экономики, 2001, № 2. С. 80,104.
1 Стиглиц Дж. Информация и изменение парадигмы экономической теории II Эковесг, 2003, вып. 3, №3, С. 391.
2 Мизес Л. Человеческая деятельность. Трактат по экономической теории. М., 2000, С. 10.
3 Crystal D. Cambridge Encyclopedia. Cambridge: Cambridge University Press, 1990, p. 958.
4 Brown L. New shorter Oxford English Dictionary. Oxford: Oxford University Press, 1993, p. 782.
5 Arndt W. Political economy II Economic Record. 1984. Vol. 60. P. 17, p. 266-273.
384
основных направлений. Эта дисциплина рассматривает институты скорее как эндогенные феномены, применяя междисциплинарные методы исследования, теорию игр, сближая макроэкономику с политикой, правом, историей, социологией, экологией, этикой. Размер дохода и богатства в данном контексте рассматривается как функция от формируемых институтов: это у = f (h, h ...In), In). Где h,.. In - это институциональные изменения. Если еще два десятка лет некоторые проблемы получали лишь свою формулировку, то сегодня ряд из них уже получил свое некоторое теоретическое и практическое разрешение. Например, это относится к исследованиям межпартийной борьбы Э. Даунса и теории У. Райкера о формировании правительственных коалиций, описывающих роль распределительной политики при формировании правительств.
К числу крупнейших достижений политэкономии XX в. относятся теорема невозможности К. Эрроу и доказательство произвольности совокупных правил социального выбора, которые плохо согласуются с либерально-демократическими мифами о «воле народа». Среди важнейших достижений следует отметить модель бюрократии, монопольно регулирующей информационные услуги (У.Нисканен), (Г. Миллер, Т. Мо), теорию политических циклов деловой активности (У. Нордхаус, Д. Гиббс), влияющей на экономические результаты.
Особое значение и серьезную прикладную проработку занимает проблема формирования и распределения бюджета, имеющая свои частные ответвления: теория сглаживания налогов, концепция перераспределения государственного долга между поколениями, модель политического конфликта и исследования по институциональному отбору, зависящему от использования бюджетных средств, которыми распоряжается избранное демократическим путем правительство или законодатели.
Буквально во все разделы экономической науки проникла идея Р. Коуза о трансакционных издержках. Сама постановка вопроса об их положительной величине в условиях разделения труда и обмена, а также гипотеза о необходимости спецификации прав собственности, на наш взгляд, является типично политико-экономическим достижением на новом уровне теоретического осмысления рыночного хозяйства.
«Политическая экономия голода» А. Сена и Й. Дрейзе не только опровергает Парето-оптимальность, но и институциональными отличиями (средой, политикой, законами распределения) объясняет причину 20 % мировой бедности и нищеты.
Позитивный анализ современного мирового хозяйства свидетельствует, прежде всего, о том, что, во-первых, динамика развития крайне неустойчива и имеет нестабильные темпы экономического роста без тенденции к развитию. Во-вторых, резкие колебания конъюнктуры наблюдаются и в системе мирохозяйственных связей, отношений. Торговля имеет тенденцию к сокращению в общей структуре трансакционных сделок (около 2%), что подрывает мотивы инновационного развития производительного капитала как ее основы. Мировая финансовая система превратилась, по существу, в глобальный самостоятельный спекулятивный конгломерат - квазиэкономику, функционирующий не в интересах развития национальных экономик и жизни людей планеты. В-третьих, мировая экономика как целое (мод-
385
экономика) опирается сегодня на гигантскую пирамиду долгов не только бедных, но и богатых стран. Парадоксально то, что сама кризисность мира обеспечивает пока еще внушительную глобальную ренту финансовому капиталу, который проводит рискованные операции на фондовых и валютных рынках. Ситуация на уровне глобальных финансов усложняется тем, что возрастает риск неуправляемости, неконтролируемое™ и, следовательно, очередного всеобщего кризиса. В-четвертых, колебания валютных курсов объясняются в первую очередь внедрением в хозяйственную деятельность спекулятивного мотива своеобразного «казино-экономики». Колебания цен на нефть как стратегический товар подтверждают высказанный тезис, ибо это колебания никак не связаны ни с затратами, ни новыми технологиями, ни даже новыми рынками, динамикой мирового ВВП. Политика международных институтов направлена на сознательное снижение твердости национальных валют, консервируя тем конкурентоспособность стран. В-пятых, на сегодняшний день в мире происходит очевидный технологический, демографический, экономический и социальный перекос. Инновации и, естественно, капиталовложения больше всего проникли в финансовую сферу, обеспечивая рентные доходы, дестабилизируя рыночную стратегию развития, «сбив» ее генетический код.
В-шестых, в конце 20 века возникло еще одно неравенство еще более глубокое, чем неравенство по уровню бедности и потребления, которое также углубилось. Рынок, как оказывается, за сотни лет не решил проблему даже относительного материального благосостояния. Но суть нового неравенства состоит в том, что глобальная сеть, созданная информационно-компьютерными технологиями, зафиксировала и неравенство стран и людей в доступе к информационному ресурсу. Возникла серьезная социально-нравственная проблема информационной дискриминации, которая в свою очередь разлагает общественный капитал и тем самым нарушает хрупкое институциональное равновесие. Эксплуатация приобрела более изощренные формы, усиливая неравенство населения, беднейшая часть которого уже составляет около 40 %.
В-седьмых, современная мир-экономика со своими характеристиками уже давно не вписывается в предмет мировой экономики. Мировое хозяйство функционирующей модели при тенденции к глобализации обнаружило свой предел к потенциальному развитию. Это проявляется в разделении мировой экономики на части, которые иногда называют великими мировыми разломами. По сути, это новый передел мира. Противоречие между трудом и капиталом переходит в плоскость более глубокого противоречия между логикой развития капиталов и культурными ценностями человеческого бытия, логикой спекулятивной экономики и избранными в эпоху классицизма ценностями демократическими. Объектом жесткой конкуренции и эксплуатации является распределение функций и ролей государств по участию в мировом управлении.
Оценивая под углом зрения мировых тенденций уровень достижений экономической науки в традициях «мэйнстрима», следует отметить, что ее предмет не получил четкого статусного определения. Инвентаризация идей экономической теории показывает ее зацикленность на системных свойствах абстрактного рынка и может предложить лишь узкую, статичную, фрагментарную и
386
самый общий набор принципов функционирования этой модели экономического устройства без философского, исторического, политического и социального контекста. Наука об экономике, традиционно базировавшаяся на соответствующих стоимостных категориях, дополненных ценностными характеристиками утратила во многом свою историко-логическую эвристичность, самостоятельность, цельность и практичность. Проявлением цивилизационного кризиса выступило возникновение параэкономики и гетероэкономики как своей противоположности, переходящую в теневую, а потом и в антиэкономику. Начали возникать в связи с этим и лжетеории, «объясняющие» эти новые явления в заданном русле.
Таким образом, выходящие сегодня на поверхность современные практические хозяйственные проблемы и сложившийся уровень теоретических наработок позволяют на текущий момент выделить в предмете экономической науки уже достаточно оформленное целостное институционально-экономическое и социокультурное пространство, имеющего задачу исследования комплекса проблем геополитического и социально-экономического развития. Институциональные инновации здесь имеют первостепенное значение и детерминированность по отношению к другим изменениям, росту и пр.
Но научный метод имеет первостепенное значение перед фактами рациональности и даже перед отдельными открытиями. Именно он задает направление и способ исследования, результаты, отраженные в определенных категориях, а, в конечном счете, и право экономики считаться наукой. Однако необходимо подчеркнуть, что в выборе метода или частных методик экономических исследований должно быть, во-первых, обращение к экономике как устройству, имеющего конституирующие начала. Во-вторых, закладывать в ней эволюционные установки и способность к самоорганизации и порядку. А в-третьих, теоретическая экономика (политическая экономия) в своем фундаментальном понимании обеспечит эвристическую функцию лишь при условии заложенной a priori гуманистической позиции. Такое утверждение позволительно по той простой причине, что экономическая наука — это, прежде всего наука о человеческой деятельности, а не только учение о товарно-денежных агрегатах.
Проблемы методологического характера, свойственные для современного этапа экономической науки, лучше всего могут быть поняты, если кратко обратиться к истории логики экономических исследований. Первая целостная картина экономической реальности, если оставить в стороне ранние стадии становления теоретической экономики, принадлежит классической политической экономии. Мир богатства выступил предметным миром политэкономии, а объективные законы-тенденции стали эвристической целью и главной функцией экономической науки на тот период. «Стержнем общей экономической картины мира было движение или кругооборот общественного продукта с его составляющими элементами. Классиками выясняются причинно-следственные и функциональные взаимосвязи между главными источниками богатства — землей, трудом, капиталом, формами богатств и его распределением через соответствующую систему доходов. В движении богатства классики искали универсальные закономерности и законы экономии, стремясь предвидеть и объяснить тенденции экономического развития.
387
Используемая парадигма марксизма позволяет считать это учение продолжением эволюции классической школы. Конкретный мир на теоретическом уровне воспроизводится Марксом как совокупность противоречиво развивающихся производственных отношений между трудом и капиталом, внутри различных видов капитала, между исторически сложившимися институтами (частной собственности, государства, религии, морали, семьи и пр.) и новыми институциональными изменениями (демократическая мораль, буржуазное право, новая роль банков, капиталистическая и акционерная собственность, производственная кооперация на уровне капиталов, монополистические объединения). В исследовательской программе Маркса диалектическая позиция воплощалась непосредственно через метод восхождения от абстрактного к конкретному, дополняемый принципом единства логического и исторического. И в этом новизна методологии марксистской политэкономии. Как бы приняв вызов исторической школы, Маркс делает дедуктивные заключения об эволюции общества в целом и экономике в частности как естественно-историческом процессе, в котором товар как элементарная форма общественного богатства фиксирует в себе синкретичные начала истории хозяйственного бытия и логики.
Историческая школа не восприняла парадигму классической политической экономии, что создало научный конфликт. Формирование исторической школы в противовес классической было фактом огромного значения для развития методологии социальной экономии, поскольку впервые в истории науки отчетливо и критически осознанно была сформулирована сама проблема метода экономического исследования. Представители исторических традиций в экономике своими работами дали возможность зафиксировать национальное самосознание европейских стран, для которых понимание и, естественно, развития экономики возможно лишь в контексте освоения мира культуры в широком смысле слова.
Следующий значимый парадигмальный сдвиг в теории экономики был связан с австрийской школой и в целом с маржиналистами. Объективная картина экономического мира сменилась субъективным восприятием экономического агента. Здесь предельно чувственное каждого из них все-таки выводилось из некого абстрактного субъекта, который наделялся теми или иными чертами. Реальная же картина экономического мира уже интерпретируется как образ (!) этого субъекта. Маржинали-сты своими теориями обратили внимание на то, что экономическая реальность сама рождается в процессе субъективной оценки субъекта.
Итак, эволюция экономической науки выкристаллизовала четыре главные картины сложного и динамичного реального хозяйственного мира. Это, прежде всего, мир богатства и модель развития классической политической экономии и политэкономии Маркса. Во-вторых, хозяйственная картина всей культуры национальной экономики, к чему в своих исследованиях обращаются представители историко-институционального направления. В-третьих, мир хозяйствующего субъекта маржиналистов. В-четвертых активный деятельный мир, предложенный Кейнсом. В каждом из этих подходов осуществляется в свою очередь и своеобразная интерпретация рациональности и фактов, к которым обращаются экономисты. Анализ методологии экономической науки в XX в. не позволяет за по
388
следнее десятилетия в развитии экономической мысли обнаружить каких-либо новых парадигм теории. Для эволюции практически всех сложившихся направлений и школ экономической науки характерно использование плюралистических парадигм. Вероятнее всего, плюрализм экономической теории XX в. вполне соответствует усложнившейся реальности глобального капитала, в развитии которого преобладают противоречивые процессы не только на уровне политико-экономических, но и на уровне хозяйственно-психологических связей. Он включает в себя не только известные параметры, вытекающие из предшествующей экономики, но и впитывают глубинные аналогии между забыванием прошлой истории и актуализацией будущего, психологическим временем и наследственным процессом психологического забывания, наследственной и социальной обусловленностью поведения людей, психологической оценкой денежных явлений с постепенным затуханием во времени и эффектом запаздывания регулятивных политико-экономических мероприятий.
В существующих же теориях обнаруживается этическое начало английской политэкономии, конституционно-правовая основа американской теории, историко-культурные корни западноевропейской науке и патриархально-самодержавные элементы экономической науки Россиийско-Белорусско-Украинского региона. В свою очередь эти особенности проявляются и в реальных политико-экономических моделях, которые функционируют в этих странах и регионах.
Важные изменения в теории вносятся влиянием «новой экономики». Формирование новой экономики соответственно связано с циклами технологических укладов, структурой производственных отношений хозяйственных связей и форм. Свойственные для новой экономики проявления стали доминирующими как в общей стратегии развития, так и в традиционных отраслях, отношениях, связях. Теория новой экономики должна строиться на методологическом подходе, принимающем во внимание принципиально иные гносеологические компонента. Первый - признание в познавательном объекте активного сознательного начала, уже владеющего в какой-то степени информацией и располагающего комплексом психологических свойств, адекватных современному экономическому социуму, позволяющих последнему реагировать на изменяющуюся, в том числе и конкурентную среду. Второй аспект теории относится к тому, что экономисты игнорировали до самого последнего времени, - это признание в людях свойств и целей, выходящих за узкие утилитарные пределы, которыми традиционно экономисты ограничивают свои аналитические конструкции, и включение активных рефлексивных моделей сначала в познавательную деятельность, а потом и в управленческие решения. Третий - влияние возникшей новой нормы, регламентирующей не только поведение хозяйствующих субъектов, но и придающей целостность современной экономической системе - институциональной ценности. Последняя есть не что иное, как в высшей степени субъективированная категория, приходящая на смену стоимости. Но она фокусирует мышление на доминирующей категории «информационной экономики», где норма прибыли высокотехнологичных отраслей, определяет критерий равновесности и эффективности системы. Таким образом, информация, информационные технологии делают не только предметом труда,
389
но и экономической науки, сознание человека, проявляющееся в различных общественных формах. Это, следовательно, также должно попасть и в предмет науки. Названия предлагаются для новой теории - разные. В нашей версии - теоретическая экономика как следующий виток политической экономии - это формулировка общих законов институционального устройства и развития мирохозяйственной системы, выработка оптимальных хозяйственных «порядков», определение норм, принципов и форм координации взаимоотношения людей, социальных групп, классов, реализующих в процессе своей деятельности определенные цели и интересы. Если учесть многие эпистемологические дискуссии, то парадигма современной науки об экономике будет иметь несколько уровней или же, образно говоря, «фильтров»: онтологический, языковый, риторический и методологический. Современный этап развития экономической науки, вышедший на четвертый уровень рациональности, требует уже переосмысления самой теории, реализованной непосредственно в текущей хозяйственной и политико-экономической системе. Речь идет о том, насколько нынешний мирохозяйственный порядок отвечает экономической цели - развитию человека, мир-системы в целом и всех вытекающих отсюда проблем.
При всей своей важности в условиях современности исследовательская программа институционализма все же будет частным случаем политэкономии. Объект и предмет анализа институционалистов выходит за привычные ограниченные объектно-субъектные рамки «ресурсы-результаты» и производственные отношения. Институциональная программа исследований обращается к кумулятивному началу общества, как целого, так и различных его составных элементов. Это дает хозяйственной практике основу для прогнозирования, планирования и проектирования институтов развития страны, формируя иной арсенал инструментов госуправ-ления.
Определение же верной «формулы» экономической идеологии для этих условий является крайне важной теоретической и практической проблемой, замыкающей различные стороны человеческой деятельности, включая отношения собственности, на неформальном и формальном уровне, обеспечивающей повышение конкурентоспособности экономик, социально-экономического развития и роста, их источниками, факторами и условиями. В частности институциональная среда может, как ограничивать, так и расширять границы производственных возможностей за счет формирования социального капитала, имеющего сложную структуру и механизмы деятельности в пространстве и во времени. Но это связано, прежде всего, с институциональными изменениями, имеющих дискретную траекторию эволюции и, в свою очередь, сопровождаются неравномерным распределением издержек на создание новых институтов, извлечением и присвоением инициаторами реформ разного рода трансформационной ренты. Изменение величины издержек и рентных доходов между членами общества создает условия для поддержки или же торможения проводимых политико-экономических мероприятий. Также, как показывает анализ истории и теории реформ, любая институциональная система имеет свой предел положительной отдачи от своего функционирования, поскольку затраты на ее поддержание в прежнем качестве будут превышать общий
390
полезный эффект. Поэтому крайне важно заниматься институциональным планированием и проектированием, выявляя историческую обусловленность и предпочтения стран в возможном выборе своих правил и норм координации, определяя путь и механизмы закрепления неформальных отношений в формальные эффективно действующими институтами. Институциональное планирование должно стать прерогативой не только государства, но и общественных органов, чтобы исключить присвоение трансформационной ренты государством или частными лицами. Собственно, выше названные проблемы можно обобщить как политэкономию институтов. Критерием смены одних институтов на другие выступает соотношение затрат и выгод, общественной пользы от институциональных инноваций. Переходные институты в эпоху системных трансформаций играют роль общественно-экономических стабилизаторов, а посему должны занять в экономической политике особую значимость. Экономическая политика в свою очередь приобретает на данном этапе решающее значение для результатов системных трансформаций, поскольку ее главной целью является создание не просто иной, а более эффективной институциональной системы.
Анализ показывает, что финансовый капитал вступил в противоречие с капиталом как экономическим феноменом, основанным на частной собственности и производительной норме поведения. Кроме общей мировой нестабильности система отношений вступила в противоречие против человека как вида и как социума. В условиях глобализации наметился переход традиционной власти от денег и государства к иным формам. Одновременно заложена основа дестимулирования, поскольку перераспределение прав собственности не'носило экономического характера и обусловило значительное отклонение от известного равновесия по Парето. Законы распределения, на которые повлияла кредитно-денежная система в первую очередь, вступили в противоречие с законами собственно воспроизводства. Праздная жизнь как вторая сторона экономик рыночного типа небольшого числа богатых государств, которую критиковал еще Т. Веблен, оказалась ныне ближе, чем жизнь производительная.
Для стимулирования развивающихся экономик надо исходить не из учетной ставки банковского процента как некой нормы поведения экономических агентов, а из возможной, планируемой нормы прибыли на затраты предприятий высокотехнологичных отраслей, которые могут служить критерием эффективности и ориентиром для цен на другие товары, заработную плату, налоги, трансферты и пр. С институциональной точки зрения мы должны учитывать, что монетарная мотивация с соответствующим поведением и организацией общества не является доминирующей стратегией многих новых стран, включая, например, Беларусь, Россию и Украину, где денежный приоритет находится во втором ряду ценностей. Но в реальной хозяйственной практике в альянсе с экономической политикой навязывается в качестве приоритета именно денежный интерес, который всегда выигрывает в финансовых играх, называемых «национальной финансовой политикой». К сожалению, реализуется этот интерес за счет бедных.
Таким образом, при всем притом, что в настоящее время экономическая наука утратила свою эвристическую объективность, все же хаотичная реальность и неоп
391
ределенность рано или поздно заставляет теорию выстраивать свои заключения в соответствии с требованиями жизни, т.е. экономическими законами и социальными требованиями. И жизни не индивидуальной или групп давления, лоббирования, а исходя из институциональных тенденций мировой практики. «Справедливость... представляет главную основу общественного устройства. Если она нарушается, -пишет А. Смит, - то громадное здание, представляемое человеческим сообществом, воздвигаемое и скрепляемое самой природой, немедленно рушится и обращается в крах»1.
1 СмитА. Теория нравственных чувств. М., 1997, С.101.
392
Е.М. Мартишин
Политическая экономия в системе современной экономической теории
Отмечаемый в литературе кризис современной экономической теории, проявляется также в утрате ее целостности, в раздробленности основных направлений теории - политической экономии, микро, макро, институционального, эволюционного подходов и т.д. Преодоление односторонности парадигмы неокпассики предполагает современный системный синтез направлений теории экономической науки. В последнее время вновь указывается на необходимость нового консенсуса, «нового» неоклассического синтеза, «нового денежного консенсуса»1 и т.д. В современной литературе по названной проблеме указывается на сближение концепций выделенных выше направлений экономической науки. В соотношении политической экономии и общей экономической теории «вывод таков: нет, по существу, ни методологических, ни теоретических оснований для их разделения, как по их предмету, так и по составу»1 2. В литературе по институционализму указывается на необходимость «не столько развивать институционализм как таковой, сколько синтезировать определенные элементы институционалистского, марксистского и посткейнсианского анализа»3. Неоинституционализм по самой своей природе происходит из неоклассической теории. Г. Б. Клейнер писал о тенденциях к конвергенции неоклассической, институциональной и эволюционной теорий4. О.В. Иншаков отмечал важность обеспечения синтеза институциональной, организационной и информационной экономики5. Проводятся исследования, синтезирующие неоинституциональный и посткейнсианский подходы6, указывается на «методологическое сближение» основных течений в микро и макроэкономике и т.д.
Современный синтез предполагает не механическое объединение выделенных направлений, а органическое системное теоретическое единство их
1 Blacke Р., Wojcik С. Credit booms, monetary integration and the new neoclassical synthesis II Journal of Banking and Finance. 2008, March, Vol. 32, Issue 3, p. 458-470.
2 «Капитал» и экономике: Вопросы методологии, теории, преподавания. Вып. 4II Под ред. В.Н. Черковца. М.: ТЕИС, 2011. С. 35.См. также: Рязанов В.Т. Политическая экономия: из прошлого в будущее II Горизонты экономики. 2012. № 2.
3Ходжсон Дж. Экономическая теория и институты: Манифест современной институциональной экономической теории. М.: Дело, 2003. С. 55.
4 Клейнер Г.Б. Рост через интеграцию (о международной конференции «Институциональная экономика: развитие, преподавание, приложения», Москва, ГУУ, 17-18 ноября 2009 г.) II Журнал Новой экономической ассоциации. 2010. № 5. С. 190.
5 Иншаков О., Фролов Д. Эволюционная перспектива экономического институционализма II Вопросы экономики, 2010, № 9. С. 76.
6 Скоробагатов А. Институты как фактор порядка и как источник хаоса: неоинституционально-посткейнсианский анализ // Вопросы экономики. 2006. № 8.
393
парадигм. Теоретическая системная общность экономических парадигм выступает также основанием последующей дифференциации и возникновения новых научных направлений в экономике. Теоретическим основанием современного синтеза может быть эволюционная экономика, механизмы которой определяют процессы экономического функционирования, хотя существует их единство и обратная взаимосвязь, эволюционирует объект-целостность. Важная роль здесь отводится социально-экономическому генотипу, который составляет содержание структур «клеточки» хозяйственной деятельности (товара, блага) и состоит из трех уровней институциональной структуры - доминантных отношений-концептов1. Первый уровень институциональной структуры социально-экономического генотипа - отношения воспроизводства, формируются во взаимодействии доминантных сфер производство-потребление, субъекта к объекту, других причастных к данным процессам элементов. Второй уровень генотипа -институциональные отношения равновесия, формируются при действии доминантных сфер обмен-распределение, отношений между субъектами, равновесия индивидуальной и общественной деятельности. Соответственно, третий уровень генотипа представляет собой единство двух предшествующих уровней, формирующих институциональные уклады воспроизводства и равновесия, их элементы. Третий уровень характеризуется отношениями гармонизации взаимодействия субъектов и сфер экономической системы, их проявлением в оптимуме системы (оптимизационный концепт).
Не останавливаясь здесь детально на механизмах экономического наследования, отметим, что на базе воспроизводственного концепта формируется стоимостная парадигма - образец, норма научного описания экономических процессов, предписывающих доминантные теоретические и практические схемы и правила экономическим субъектам. О необходимости «объединения существующих концепций» и «создания на их основе синтетической теории стоимости» указывается в литературе1 2. При всем многообразии теорий стоимости их можно «объединить в одну теорию, построенную на принципах воспроизводственного подхода»3. При этом следует учитывать, что стоимость выступает не только как благо, но и как титул собственности. Трансакция - это не простой обмен товарами, а общественный институт, отчуждение и присвоение прав собственности и т.д. сформированных в обществе.
В качестве второй теоретической парадигмы выступает полезность, основанная на равновесии индивидуальных и общественных результатов деятельности субъектов сфер обмена-распределения. Полезность - степень удовлетворения благом общественной потребности.
1 См.: подробнее: Мартишин Е. М. Циклы экономической эволюции и инновационная активность // Экономические проблемы инновационного развития / Под ред. К.А. Хубиева. М.: Экономический факультет МГУ, ТЕИС, 2009. Разд. V, Гл. 2.
2 Александров Ю. Синтетическая теория стоимости. М.: «Сам Полиграфист», 2011. С. 28.
3 Бодриков М. Классические теории ценности: современное звучание нерешенных проблем II Вопросы экономики, 2009, № 7. С. 102.
394
Третья альтернативно-стоимостная парадигма формируется на базе оптимизационного концепта. Она вбирает в себя предшествующие парадигмы, альтернативная стоимость - наилучшая упущенная возможность - затраты выбора, включает и наибольшую полезность, которую можно получить при данных затратах. Категории затрат (основных, оборотных средств) и операционной прибыли в стоимостной парадигме, принимают форму постоянных, переменных издержек и маржинальной прибыли в попезностной парадигме, определяемых доминантными сферами обмена-распределения, а в оптимизационной модели выступают как экономические (альтернативные) издержки и экономическая прибыль.
Полезностная парадигма не "уничтожает” стоимостную, а дополняет и ограничивает ее действия. Стоимость - общественная форма организации и регулирования доминантных сфер производства-потребления определяется расходованием, затратой факторов производства, возможностями их общественного воспроизводства. Полезность - степень ценности благ, извлекаемых из их обмена и распределения при удовлетворении ими общественных (в т.ч. индивидуальных) потребностей в данных условиях времени и пространства. Если для классической экономической теории концептуально главным было выявление причинно-следственных экономических отношений и закономерностей, то неоклассическая теория основывается на функциональных зависимостях. Но определение причин возникновения и функционирования объекта должно предшествовать исследованию функциональных зависимостей, в противном случае мы не получим должного результата.
Прошлое составляет часть структуры современного мира. Память - способность событий находиться во времени, это - отбор, хранение и воспроизведение информации. Память формирует опыт, соотносит прошлое с настоящим и будущим, индивидуальное с родовым, единичное с общим, преходящее с устойчивым. С помощью памяти накапливается человеческий опыт, образуются навыки, традиции, общественные институты, создается знание. Социальная память понимается как надындивидуальное, опредмеченное и овеществленное общественное сознание и всеобщее общественное знание. Содержание социальной памяти - накопленные знания, логико-категориальная структура мышления. Все это относится к экономическим парадигмам.
Центральным звеном эволюционно-генетических механизмов является генетическая матрица системы категорий выделенных трех парадигм, с помощью которой производятся (синтезируются) конечные результаты хозяйственной деятельности общества. Информация институтов генотипа транскрибируется (переписывается) на язык генетической матрицы-системы, а в последующем информация, содержащаяся в генетической матрице, транслируется (переводится) в уровни (цепи) категорий и в конечные результаты хозяйственной деятельности. Здесь приведем первый уровень матрицы-системы.
1.1.1 - товарное богатство (стоимость); 1.1.2 - потребительная стоимость; 1.1.3 - меновая стоимость; 1.1.4 - экономические блага (полезность); 1.1.5 - общая и 1.1.6 - предельная полезности; 1.1.7 - бюджетное ограничение (альтернативная стоимость); 1.1.8 - кривые безразличия; 1.1.9 - оптимум потребительского выбора;
395
1.2.1 - количество и 1.2.2 - величина стоимости; 1.2.3 - количественные стоимостные отношения; 1.2.4 - величины спроса и 1.2.5 - предложения; 1.2.6 - их равновесие; 1.2.7 - индивидуальный спрос (эффекты); 1.2.8 - рыночный спрос и эластичность; 1.2.9 - потребительский излишек; 1.3.1 - деньги как мера стоимости; 1.3.2 - средства обращения и 1.3.3 - сохранения стоимости; 1.3.4 - величины спроса на деньги и 1.3.5 - предложения денег; 1.3.6 - равновесие величин спроса и предложения денег; 1.3.7 - частичный спрос на денежные остатки (эффекты); 1.3.8 - общий спрос на денежные остатки и денежные агрегаты; 1.3.9 - оптимум денежных запасов.
Существует определенная периодичность формирования ценностей в процессе транскрипции, основанная на кодовых смыслах концептов генотипа, их смены посредством парадигм и уровней матрицы. Каждая третья группа экономических понятий (х.х.3,6,9) включает в себя две предшествующие (х.х.1,4,7), (х.х.2,5,8), а каждый последующий уровень содержит предшествующие уровни. Существуют «горизонтальные» взаимосвязи и взаимодействия формирования экономических процессов, их понятий в соответствии с правилами экономических парадигм, экономические категории формируются «по горизонтали».
Опишем кратко первый уровень матрицы. Хозяйственная деятельность исходного уровня генотипа завершается созданием продукта, который в отношениях между экономическими субъектами становится товаром, принимая форму товарного богатства с его, прежде всего, качественной характеристикой - стоимостью. Потребительная стоимость - вещественное воплощение стоимости товара, общественная потребительная стоимость включается в сферу обмена и распределения со стороны производителя и потребителя, в отношениях между ними. Посредством потребительной стоимости как взаимосвязи экономических субъектов, товар приобретает свойство меновой стоимости. Меновая стоимость (цена и доход) -предпосылка формирования последующего уровня качественной определенности общественного богатства - экономического блага, носителя полезности, ее видов, поскольку благо характеризуется ограниченностью товаров и услуг в сравнении с общественными потребностями в них.
В аспекте альтернативно-стоимостной парадигмы посредством дохода и равновесных цен альтернативных товаров формируется бюджетное ограничение, выражающее альтернативную стоимость. Бюджетное ограничение - условие воспроизводства, затратная сторона потребителя, отражающая воспроизводственный уклад третьего уровня генотипа. Кривые безразличия, выражающие альтернативные наборы с общей полезностью, характеризуют равновесный уклад данного уровня. В единстве с бюджетным ограничением кривые безразличия определяют условия оптимума потребителя. Оптимум потребителя реализуется в единстве затратного и равновесного укладов третьей координаты. Последующие парадигмы и их категории латентно содержатся в первом уровне матрицы, полезность «происходит» i из потребительной стоимости, альтернативная стоимость из меновой стоимости, ' следующие процессы включают предыдущие и невозможны без них.	"
Единство качественных и количественных характеристик общественного богатства определяет его меру, которой выступают деньги с их характеристиками во
396
всех трех парадигмах. Таким образом, «горизонтальная» взаимосвязь экономических категорий приводит к их системному единству. При этом, институциональные особенности (более глубокого) генотипического уровня системы, включаются в категории матричного уровня в виде институтов (к примеру, налогов, субсидий и др.), воздействуя на содержание экономических процессов и категорий определенной социально-экономической системы. На базе эволюционно-генетических механизмов осуществляется синтез и единство экономических закономерностей, их парадигм и категорий.

397
В.К. Нусратуллин
Постулаты политической экономии в свете неравновесного анализа экономики
В настоящее время человечество переживает' очередную переломную эпоху, характеризующуюся качественно новым уровнем развития уже глобальных производительных сил, которым практически под силу в планетарном масштабе эффективно решать проблему полного удовлетворения материальных потребностей всех жителей планеты. В то же время вновь, как и неоднократно в прежние времена, этот уровень развития производительных сил сопровождают отстающие от него производственные отношения, для которых в настоящее время характерно хотя бы то, что они не могут обеспечить справедливое распределение и перераспределение доходов и благ в обществе и мировом сообществе с точки зрения наиболее полного удовлетворения потребностей широких слоев населения. Есть и другие аспекты, по которым сложившиеся сегодня производственные отношения не могут удовлетворить интересы людей с обозначением успешных перспектив их развития.
Взять, к примеру, надвигающуюся тотальную автоматизацию общественного производства с его обезлюдением и лишением людей основного источника занятости и, следовательно, перспектив нормальных доходов и соответствующего благосостояния, которая уже сейчас отчетливо проявляется в растущей тенденции увеличения безработицы во многих странах мира. Исчезновение перспектив занятости вызывает у широких слоев населения предчувствие вычеркивания их из планов развития человеческой цивилизации правящей прослойкой капиталистического общества за их ненадобностью в качестве фактора производства.
Такое предчувствие сопровождается нагнетанием массового общественного психоза, якобы, неизбежности наступления приближающегося апокалипсиса по разного рода причинам, наиболее вероятным из которых является истощение невозобновляемых природных ресурсов, что на самом деле является психологической атакой на людей с целью выработки у них чувства «жертвенной овечки», чувства примирения со своей неизбежной участью - массовой гибелью себе подобных. И это нарастающее чувство сопровождается фактическим поощрением и стимулированием негативных предпосылок, ведущих к активизации указанной тенденции - массового уничтожения людей - посредством разного рода революций, войн, техногенных катастроф и т.п. В русле указанного продолжается активное финансирование развития ВПК в планетарном масштабе, сопровождаемое тезисами политиков о возможных локальных ядерных и иных конфликтах, в основе которых, очевидно, и лежит идея наиболее эффективного уничтожения лишних людей на планете. Такого рода развивающиеся тенденции в социально-экономических отношениях подводят людей к осознанию одной единственной, уготовленной им элитой мирового сообщества альтернативы в дальнейшем развитии человечества, в основе которой лежит планомерное уничтожение излишнего количества людей, уже не представляющего, по
398
мнению правящей элиты, ресурсной ценности для общества в рамках современного автоматизированного производства. Лишние люди будут мешать строить Эдем элитной части населения.
Иной альтернативный путь развития производственных отношений и соответственно человеческой цивилизации подсказывают выводы неравновесной экономической теории. Некоторые его аспекты непосредственно вытекают из разработанной в ней концепции образования прибыли, которая доказывает, что первичным ее источником является общественный интеллект, носителем которого оказываются функционирующие в реальном общественном производстве духовно-интеллектуальная, научно-техническая, управленческая интеллигенция, предпринимательство и наемный персонал, а средством реализации - труд этих больших групп людей в любой сфере производственной деятельности, направленной на удовлетворение общественных потребностей. Соответственно из этой концепции вытекают достаточно интересные выводы, которые могли бы лечь в основу реализации иного варианта глобального развития глобальных производственных отношений и вообще человечества. Их можно представить в следующей последовательности:
1)	указанная концепция определяет иные позиции в разделении общества на классы, утверждая, что основным классом в обществе должен быть средний или производительный, или в самом широком смысле трудящийся класс. Он, как уже было показано, объединяет в себе духовно-интеллектуальную, научно-техническую, управленческую интеллигенции, предпринимательство и наемный персонал. Другим классом, носящим ло численности остаточный характер, а по идеологии и интересам - противоположный интересам среднего класса, является группа людей и обслуживающий ее персонал, не являющиеся непосредственными участниками общественного производства, но оказывающиеся конкурентом в использовании общественных благ и доходов. Это - крупные собственники факторов производства или, как пишут представители марксистской политэкономии, финансово-промышленный капитал и его обладатели, которых в обыденности коротко называют олигархатом, а в экономической теории именуют по-разному - абсентеистами (отсутствующими собственниками), принципалами, рантье и т.д. Очевидно, что по всем признакам участия в общественном производстве интересы среднего класса в обществе должны быть возобладающими, интересы же олигархата - соподчиненными интересам среднего класса. На сегодняшний день в реальной действительности наблюдается полная противоположность в соподчиненное™ интересов указанных классов. Это ли не нонсенс в сложившихся производственных отношениях? Это ли не предмет фундаментальных исследований экономической и других наук? В первую очередь, философии, социологии и т.д.;
2)	в данной концепции заложен тот необходимый идеологический потенциал, который смог бы объединить в единых рядах всех участников реального сектора экономики в рамках указанного среднего класса, возвышая его в ранг главной движущей силы общества, целевым предназначением которого явилась бы оптимизация производственных отношений, которая смогла бы обеспечить и эффективное развитие производительных сил. В интересах воспитания такого мощного среднего
399
класса, объединяющего носителей общественного интеллекта и общественно полезного труда, оказываются необходимыми: - широкая демократизация общественных отношений, способная предоставить непосредственную власть широким слоям населения, основной составляющей которых и является указанный средний класс; -социальная ориентация общества, направленная на наиболее полное удовлетворение потребностей среднего класса и всего общества; - социальная рыночная экономика, как всеобщее средство для достижения социально-ориентированных целей общественного производства;
3)	рассматривая механизм и источник возникновения прибыли и, следовательно, богатства народов в русле неравновесной концепции, можно сделать выводы по концептуальным направлениям развития экономики и общества, на которые в первую очередь должно обратить государство в рамках своего регулирования для обеспечения их эффективного и устойчивого развития. Так, перечисляя состав среднего класса, можно видеть, что первым по общественному значению своего интеллектуального продукта на первом месте стоит духовно-интеллектуальная элита общества, как основа формирования и воспитания других прослоек или групп людей, формирующих средний класс. Следовательно, для того чтобы обеспечить эффективное и устойчивое развитие экономики и общества необходимо во главу угла государственного регулирования поставить всемерное и эффективное развитие духовно-интеллектуальной сферы общества. Соответственно эта задача тесно переплетается с эффективным решением проблемы трудозанятости тех членов общества, которые могут составить контингент избыточных ресурсов труда. Отсюда возникает необходимость приоритетного развития образования, начиная с дошкольных учреждений, школы, средних специальных и высших учебных заведений, фундаментальной науки, медицины и здравоохранения, культуры и искусства, физкультуры и спорта и т.п. Второе место, на наш взгляд, занимает по указанной форме значимости научно-техническая интеллигенция, означающее то, что следующим приоритетом в дополнение к фундаментальной науке должны интенсивно развиваться НИОКР, то есть прикладная наука, как основной источник разработки достижений НТП производственного значения. На третьем месте стоит управленческая интеллигенция, что означает необходимость обеспечения эффективной работы учреждений госслужбы и управления во всех звеньях и уровнях иерархии для того, чтобы достижения НТП быстрее достигали сектор предпринимательской деятельности. Четвертое место занимает предпринимательство с его энергией, предприимчивостью, склонностью к азарту, риску, как главное связующее звено между творческой и управленческой деятельностью и общественным производством, непосредственными участниками которого является представители наемного труда, которые указаны нами на пятом месте. Наемный персонал является непосредственным воплотителем всех идей и начинаний, формирующихся на предыдущих этапах производственной деятельности общества. От него зависит результат деятельности всех предыдущих групп людей. Если непосредственно на производстве будет реализована его высокая эффективность, высокая производительность труда, бесперебойное и устойчивое производство товаров и услуг, обеспечивающее наиболее полное и оптимальное удовлетворение потребностей всех членов общества, то это значит,
400
что труд людей в предыдущих его звеньях оказался не напрасным и послужил общему делу. Указанное предопределяет приоритеты в деятельности прямых субъектов власти, то есть парламента, правительства и т.п. Если их работа будет направлена на упрочение указанных видов деятельности, то это будет означать их общественную полезность, служащую интересам среднего класса. Если же их деятельность направлена на обслуживание интересов финансово-спекулятивного сектора экономики, то это будет означать их деятельность в интересах олигархического класса в противоположность интересам среднего класса. Следовательно, надо делать надлежащие выводы и исправлять положение;
4)	основной причиной периодически обостряющихся финансово-экономических кризисов является неэффективная система распределения доходов и благ в обществе, что требует ее совершенствования. По этому поводу существуют разные предложения. Например, «экспроприации экспроприаторов». Мы же предлагаем иной путь, поскольку право частной собственности на факторы производства -это не беда общества, особенно в связи с ближайшими и отдаленными перспективами развития человечества. Право частной собственности на факторы производства - это, наряду с трудом, альтернативный источник доходов, причем, в ближайшем будущем широких слоев населения. Беда общества сегодня состоит в несовершенной системе распределения доходов, в ее монополизированном характере в пользу олигархической прослойки населения. Выяснение этого обстоятельства влечет за собой следующий вывод;
5)	этот вывод можно сформулировать в виде вопроса; как обуздать монополию в системе распределения доходов и благ? Методы просты и широко используются в социально-ориентированных обществах, например, в скандинавских странах. Это перераспределение доходов через систему прогрессивного налогообложения, эффективная государственная структурная политика, развертывание социальных программ, повышение престижа вознаграждения за трудовое участие в производстве и т.д.;
6)	этот вывод касается обеспечения устойчивого развития экономики и стабилизации социально-экономических отношений в обществе через необходимое укрощение стихии рынка, которая привносится из неопределенности финансовоспекулятивного сектора. Следовательно, последний надо обуздать, подчинить ее функционирование устойчивому развитию реального сектора экономики, который должен быть ведущим сектором в экономике при ведомой роли финансового сектора.
401
Ю.М. Осипов
Магия политэкономии и магизм политэкономов
Что говорить, есть она, магия политэкономии — издавна славной и совсем еще недавно неприкасаемой и незыблемой науки, как есть и магизм политэкономов — что построивших когда-то старательно большой политэкономический миф, вдруг канувший нежданно-негаданно в идейную Лету, что чающих его чудесного внезапного воскрешения и... продолжения, продолжения, продолжения!..
И невдомек почему-то политэкономам, что все тут не просто-так, что политэкономия, повитав порядочно вокруг своего так и не проявленного убедительно предмета, сначала приказала сама себе долго жить, перевоплотившись в вульгарную (то бишь поверхностную), еще и вольно математизированную (то бишь в высшей сте-пени-де научную), экономическую теорию, а лучше бы сказать — в набор экономических теорий, между собой никак не связанных, а потом политэкономия получила приказ извне, уже от властей — умереть и никогда не воскресать, будучи навсегда замещенной конгломератной (постмодерновой) экономической теорией.
И все-таки на многих устах сегодня все-таки политэкономия, этот удивительный, притягательный, прямо-таки магнетирующий миф!
Что же это такое — политическая экономия, и почему она все-таки более всего миф, и почему же столь до сего дня магнетирующий?
Политэкономия заявила о себе как самостоятельная отрасль знания в XVIII в. в Европе, прежде всего в Англии, хотя само словосочетание «политическая экономия» явилось на свет во Франции еще в начале XVII в. по инициативе Монкретьена, написавшего тогда оригинальную работу — «Трактат политической экономии».
У любого еще-не-политэконома возникает естественное желание уяснить поначалу, что же означают слова, входящие в столь интригующее сочетание — политическая экономия. И ежели такому любознателю-неофиту покажется, что достаточно задать вопрос любому уже-политэконому и получить сразу же искомый ответ, то он глубоко ошибется, ибо никакого сколько-нибудь ясного ответа он не дождется, ибо что «экономия», что «политическая» не только многозначны, но и вообще, пожалуй, ничего по случаю не значат, точнее, означают, конечно, что-то, но что-то совершенно при этом неопределимое, а потому и означают в общем-то... ничто! И что-то этакое, разумеется, имеется в виду, вроде бы для всех политэкономов и приемлемое, им чуть ли не понятное, но вот что же именно... о-о!.. до сих пор так, знае- i те-ли, почему-то из идейного тумана-то и не вышедшее.
Жила-была политэкономия, не зная ничего о себе вполне достоверного, да и ушла вдруг куда-то, так ничего о себе и не узнав, — не любопытно ли это, не курьез ли тут всесветский? А ведь сколько было по многим странам и весям трудов, раздумий, текстов, предложений, трактовок, споров, решений и... никакого тебе окончательного разрешения — от самого рождения до... э-э... ухода!
Главное слово здесь, конечно, экономия, с греческого языка вроде бы домоводство, домохозяйство... но какое же такое домоводство у основателя политэконо- >
402
мии француза Монкретьена или «основателя классической политической экономии» англичанина Петти, ежели пишут они по преимуществу о торговцах и промышленниках, о товарах и рынках, о ценах и налогах и т. п. вещах, которые к домоводству как таковому мало имеют отношения, короче, ежели следовать Аристотелю, то пишут они более о хрематистике, а не о домоводстве, тем более что само по себе домоводство, по показаниям всех без исключения домохозяев, ни в какой научной экономии, да еще и политической, не нуждается. Интересно, что и торгово-финансовые финикийцы, как и промышленно-торгово-финансовые европейцы, ни в какой специальной абстрактно-теоретической (философической) науке тоже никогда испытывали нужды. Так в чем же дело: что есть на самом деле, по Монкретьену и Пети, «экономия» — домоводство или же что-то другое, скажем, общественное хозяйство или хозяйство общества, как и попросту хозяйство в общественном масштабе, а скорее, наверное, все-таки хрематистика в общественном масштабе, что то же самое товарно-денежное, оно же и капитальное (капиталистическое), хозяйство?
Получается, что «экономия» тут никакая не экономия, если, конечно, за дом не посчитать все общество в целом, что сделать все-таки нельзя, ибо разделенное на частные хозяйства общество своего собственно общественного хозяйства (домохозяйства) вести никак не может, а если и может, то хрематистическое, следственно, не са мое... «домовитое».
«Экономия» в политэкономии, таким образом, — явная условность, если не «невольная» обманка, так и не получившая четкой характеристики. Вышло так, что это всегда была некая жизнетворная сфера, где наличествовали блага, товары, деньги, цены, капиталы, предприятия с работниками и машинами, банки, кредиты, рынки, собственность, имели также место присвоение, богатство, производство, обмен, распределение, потребление, а также налоги, бюджеты, инвестиции, валютные курсы, финансы, ценные бумаги и т. д. и т. п. Это-то всегда и видели перед собой политэкономы, воображая в уме весь этот как бы экономический мир и выделяя из него в качестве предмета изучения что-нибудь особенно для каждого из них привлекательное: богатство ли, производство ли, воспроизводство ли, ценность ли, отношения ли, конкуренцию ли, собственность ли, присвоение ли, воровство ли, сотрудничество ли, эксплуатацию ли, доходность ли... Вот так и бытовала сотню-другую лет политэкономия, перескакивая от предмета к предмету и споря сама с собой, никак предмет свой окончательно так и не определив. И получилось, что «экономия» есть нечто и есть вроде бы все возможное в этом нечто, но в то же время это всегда оказывались какая-нибудь конкретная частность и непременное при этом... всеобщее ничто!
Еще меньше шансов быть удовлетворительно объясненным оказалось у термина «политическая». Политика — искусство государственного управления. Если исходить из этого, то «политическая» есть синоним слова «государственная», отчего политэкономия оказывается не чем иным, как учением о государственном «домоводстве», «домохозяйстве» или же попросту хозяйстве. Что ж, неплохо, и, надо заметить, политэкономия совсем и не чуралась этого, ведя рассказ о государственной собственности, государственных деньгах, госбюджетах, госфинансах, государственных доходах и расходах, налогах и сборах, государственных землях, лесах, недрах,
403
водах, но и государственных заводах и фабриках, портах, флотах, дорогах, равным образом и о государственных служащих, армейцах, полисменах, крестьянах, рабочих, как и, конечно же, о тюрьмах с тюремщиками и заключенными в тюрьмах сидельцами. И если бы политэкономия оставалась в пределах государственного хозяйства, то и проблем бы никаких не было: вполне законной тут была бы именно политическая экономия.
Столь же допустим термин «политическая» и в случае, если это касалось бы государства не как только учреждения (аппарата), но и как территории, как страны. Можно было бы использовать здесь и слово «национальная» — как синоним «политической» и более по сути адекватное предмету, но и «политическая» тут вполне подошло бы.
Прошло бы это словечко и в случае особого внимания к тому, что обычно называется экономической политикой: политикой по поводу экономики (но уже не только в духе греческого домохозяйства) и политикой, осуществляемой экономическими средствами (денежной, кредитной, валютной, налоговой и т. д.). Однако политэкономия в своем «политическом» рвении сразу же вышла за пределы государственности, страноведения и политики как таковых, а занялась... ну, правильно... оденеженной, отоваренной, обобмененной, окапиталенной, обрыноченной... э-э... экономикой, точнее же, как раз именно экономикой, но, заметим, не домоводством вовсе, даже и не поместьеводством, как и не ремесловодством, и не фабриководст-вом, а тем, что за пределами дома, поместья, ремесленной мастерской, фабрики, или, скажем так, между всеми ними, занялась как раз тем, что относится к междо-мью, межпоместью, «межпредприятейсшеу» — к общественной системе опосредованных деньгами товарно-обменных отношений, приносящих его участникам денежный доход: позволяющих делать деньги в процессе воспроизводственного движения денег (через производство на деньги неденеженных благ, их товарообмен с участием денег; через кредитование деньгами и т. д.), в общем — через превращение денег в капитал.
Отсюда выходило, что политическая экономия была фактически экономией не дома, а капитала, капитальной экономией, капиталистической экономией, и должна была бы по сути так вот и называться — капитальной (капиталистической) экономией, а ежели предпочла все-таки словцо «политическая», то, видно, из уважения ею общего капиталофильского курса, взятого в те времена передовыми европейскими сообществами (курса как политики или же политики, поощряющей подобный курс).
Тут убивались сразу три зайца: одобрялся и пропагандировался феномен капитала; обосновывалась любая политика в его пользу; прикрывалась, а то и оправдывалась вся неблаговидность капитала как вполне зверской по тем временам практики.
Выходило, что в политическую экономию был сразу же заложен мощный идеологический момент, как раз и обозначенный словом «политическая» и сопровождавший исследовательское повествование о текущей реальности, представленной нейтрализующим словцом «экономия».
Политэкономия в итоге сложилась как учение о капитале и капитализме, при
404
чем более идеологическое, чем онтологическое, а само название «политическая экономия» служило не отражению сути предпочтительного предмета, а играло роль мифоподобного его прикрытия.
Вот и случилось двойное мифотворение: в предмете, который так и не был никогда достойно определен, и в столь неопределенном, если не в неряшливом, содержании, полном по идейно-научным соображениям неясностей, неразрешимых противоречий, выдумок, легенд.
Политэкономия родилась как адепт капитала и капитализма, постеснявшись при этом честно об этом заявить, хотя бы назвав себя, к примеру, капиталоведени-ем или же, на крайний случай, экономоведением, обозначив при этом экономику как оденеженную, товаро-обменную, капитальную, рыночную и т. п. практику. Тут все было бы не только честнее, но и, наверное, жизнеспособнее. А ведь фактическая жизнеспособность у политэкономии оказалась не очень-то устойчивой, а историческая судьба — не просто турбулентной, но и вряд ли по большому счету завидной.
Не успела политэкономия в английской (смитовско-рикардианской) интерпретации воцариться в интеллектуально-политическом пространстве достопочтимой Европы, как оказалась подвергнутой острой критической ревизии, смелым концептуальным корректировкам и даже вполне последовательному отрицанию. Стали возникать вдруг... другие, а потому и весьма разные политэкономии, и ничего страшного тут поначалу в общем-то не было: на место одного мифа просто приходил другой, а какой из всех был самым при этом реалистичным, кто ж это знал? Предмет ведь был размыт, задачи сокрыты, содержание туманно и вариативно. Повылупливались разные школы политэкономии, среди которых были вдруг замечены и... не совсем политэкономические, скорее — постполитэкономические... строго-де научные, фак-тологические-де, математические-де. Однако перед окончательным низвержением политэкономии возымел место... потрясающий любое воображение... расцвет политэкономии, связанный с именами Карла Маркса и Фридриха Энгельса.
То был явный апогей политэкономии, но то было хотя и высшее, но и последнее ее слово, увы, не удержавшее политэкономию как незыблемое знание не то что в вечности, но хотя бы еще на одно столетие. Будучи приверженцем, хотя и критически настроенным, английской версии политэкономии, получившей, как известно, прозвание классической, Маркс, завершив системно-исследовательски саму эту версию, дал такую ее идеологическую критику, при которой единственным результатом могло быть только... полное отрицание как самого предмета классической политэкономии, который Маркс честно назвал капиталом, так и самой этой политэкономии, но уже ради изменения самой социо-экономической реальности — перехода от капитала, то бишь экономики или экономии, к некапитальному образу «домоводства» — без частной собственности, наемного труда, денег, товарообмена, рынка и всех остальных атрибутов капитало-экономики, или же, вспомним Аристотеля, хре-матистики.
Маркс, доведя рассмотрение капитализма до его полной эксплуататорской крайности, отверг вообще капитализм, предлагая заменить его социализмом, но тем самым подписал приговор и... самой политэкономии, которая была как раз учением о капитале и ему-то верно, хоть и мифотворчески, служила. Социализму уже ника
405
кая политическая экономия не была нужна, ибо в нем ничего не оставалось ни от экономии-экономики (капитало-хрематистики), ни от капитало-эксплуататорской политики, ее старательно обслуживавшей. Маркс, как вместе с ним и Энгельс, стал последним крупным классическим политэкономом и первым крупным, потом уже и классическим, не-политэкономом, а попросту идеологом неполитэкономического социализма, но при этом вроде бы уже не утопического, а... чуть ли не реального, ибо... научного-де!
Несмотря на суровый приговор со стороны Маркса с Энгельсом, политэкономия, конечно же, продолжалась, но все более теряя свою идейную привлекательность и саму исходную политэкономичность, обретая абстрактно-нейтральные, поверхностные, описательные характеристики, пока не выродилась в уже вполне не-политэкономическую экономическую теорию, точнее, в сонм экономических теорий, а еще точнее — неких системоподобных взглядов по поводу экономики: маржинали-стских, институционалистских, кейнсианских, «неоклассических» (правильнее было бы сказать — некпассических), эконометрических, монетаристских, неоинституцио-налистских и прочих, прочих взглядов.
Ежели классическая политэкономия никогда не была концептуально единой, но всегда отличалась некой предметной общностью, то теоретическая экономия, более называемая вокруг попросту экономической теорией, вообще не предполагала никакой внутри и для себя целостности — ни предметной, ни методологической, ни концептуальной, не без восторга приветствуя вдруг утвердившуюся в мире европейского Постмодерна бесподобную эклектику. Политэкономия хотя бы стремилась к некоторому отражению реальности и ее идейному оправданию, а постполитэкономия если и ставила перед собой какую-либо научно-исследовательскую задачу, то только ей себя и посвящала (институционализм, кейнсианство, монетаризм, неоинституционализм), не слишком заботясь об адекватном отражении реальности, а все попытки целостного-де представления о реальной экономике сводила к ради самих себя сконструированным моделям (маржинализм, эконометризм, «неоклассицизм», факгориализм и т. д.).
Нельзя сказать, что в ряде теорий (либерализм, институционализм, кейнсианство, дирижизм, неоинституционализм) не содержалось того или иного рационально-реалистического момента, но все эти моменты затрагивали частности и не могли стать элементами целостного и вполне реалистичного абстрактно-теоретического представления об экономике. Даже кейнсианство, несмотря на всю свою вроде бы политэкономичность (речь в нем ведь идет о государственной экономической политике, государственном «домоводстве»), ушло куда-то вбок от экономики, объясняя экономическое поведение экономических субъектов более всего психологическими моментами, а не принадлежностью этих субъектов к капиталу, имеющему «наглость» иметь свои собственные, вовсе не психические, принципы реализации (воспроизводства).
Отход всей постполитэкономической науки от феномена капитала был, конечно, не случаен: очень уж не хотелось адептам капитализма в разгар его собственного общего кризиса (с конца XIX в.) говорить о капитале, который, приняв к тому времени финансово-корпоративный характер, стал главным источником хронических
406
неурядиц, острых кризисов и великих потерь в экономике, а также мощного напряжения в обществе (усиления классовой борьбы) и в международных отношениях (колониализм, эксплуатация слабых стран сильными, подготовка и ведение мировых войн).
Экономическая наука, потихоньку распрощавшись с классической политэкономией, все дальше уходила от феномена капитала, или же капитала как социохозяй-ственного феномена, переключив внимание обучающегося в университетах «экономического человека» на так называемые механические факторы, в состав которых капитал уже попал в виде средств производства и только, на полезности, на предельные эффекты, на рынок, спрос и предложение, на сотворенную ценность денег и текущую-инфляцию, на конкуренцию и олигополию, на инвестиции, доходы, накопление, на финансы, кредит, ценные бумаги, бюджеты и т. д. и т. п., в общем — на экономическую поверхность, на экономическую феноменологию, начисто забыв о глубине, сути, сущности, ноуменологии, полагая, что ничего, кроме явлений (фактов), нет и быть не может, что одно явление (факт) зависит от другого (или одно влияет на другое) и все явления (факты) никак не определяются никакой действующей в глубине, на сущностном уровне, ноуменальной силой. В общем — одни явления (факты) и никаких тебе сущностных субстанций! Но при этом и воистину бесподобное мифотворчество, знаете ли, совершенно уж научное.
Классическая политэкономия, она же собственно политэкономия, создававшаяся не математиками, а философами, не только не пренебрегала сущностной стороной бытия, но и старалась соответствующим образом трактовать экономическую реальность, не только заметив феномен капитала в качестве главного феномена интересовавшей ее экономики (капитализма), но и дав этому феномену сущностно-субстанциальное толкование — как движущейся и возрастающей в своем движении особой, причем невидимой, субстанции — стоимости; мало того, политэкономия постаралась и стоимости дать субстанциальное толкование, приняв, будучи научно-материалистической, за таковую человеческий труд, участвовавший в производстве благ-товаров.
И ежели с идеей стоимостного содержания капитала было все в порядке (субстанциально-стоимостное толкование капитала — величайшая заслуга классической политэкономии!), то с идеей трудового содержания стоимости не так все было замечательно, ибо объяснить удовлетворительно трудовое исполнение и наполнение стоимости не удалось, да и было такое объяснение попросту невозможным. Не только стоимость не материальна, но и труд-то вовсе не материален (где он — труд? даже и как затрата какой-то там биологической энергии?), а политэкономия, верная научной, то бишь материалистической, философии (идеологии), не могла не давать именно материалистического (научного, физического) объяснения реальности — совершенно и не материальной. Бес тут научно-материалистический вконец попутал политэкономию, уклонившуюся от метафизической философии в сторону науки (физики) и материи (плоти) и не нашедшую удовлетворительного решения насчет феномена стоимости, а соответственно — денег, цены, капитала, доходов, инвестиций, кредита и т. д.
Маркс с Энгельсом довели трудовую концепцию до совершенства, но... из это
407
го ничего, кроме полного концептуального тупика, не вышло. Марксово V— не труд вовсе, производящий-де стоимость, а лишь его оценка (цена), причем рыночная, а М — доход на весь затраченный капитал, а не трудовое производное от V, которое означает не более чем заработную плату и никаким переменным капиталом не является. И С — величина вовсе не постоянная, хоть и переносимая регулярно на стоимость продукта (до поры до времени — до кризиса). Цена продукта — вовсе не C+V+M, т. е. не сумма этих величин, а большая величина, распадающаяся на С, V и М, где М — никакая не прибавочная стоимость, а попросту прибыль на обращающийся капитал. Средняя прибыль (как тенденция) имеет место до межотраслевого обмена, а потому и до межотраслевого перелива капитала (в противном случае межотраслевой обмен вообще состояться не может; он идет сразу с усреднением прибыли). Органическое строение капитала, если и есть как таковое, не имеет никакого отношения к величине валового дохода капиталиста и прибыли, как не имеет прямого отношения к падению общей нормы прибыли.
Цены образуются более посредством их прямого вменения, чем их «производства». В экономике полно цен на непроизведенные товары (земля, недра, леса, воды), либо произведенные давно, в иных местах, при иных рыночных условиях, как и полно цен на редкие, уникальные, виртуальные, фиктивные вещи. Ни количество труда, ни величина полезности, ни размер потребности, ни соотношение спроса и предложения и т. п. «штучки», если и имеют отношение к ценообразованию (как-то сбоку), в основании цены сами по себе не находятся. Цена — вмененная оценка, причем субъективно-объективная, частно-общественная, случайно-закономерная, произвольно-порядковая. Цены зависят прежде всего от воспроизводственного движения стоимости, от такого же движения капитала, от такого же движения финансов, причем движения поэлементарного и всеобщего, партикулярного и целостного, локального и тотального, структурированного и «распоточенного».
Цена денежной единицы назначается сверху, хотя и с последующей корректировкой снизу (объективной) и сверху (субъективной). То же самое и с количеством (массой) денег в обращении.
Стоимость не в одних лишь оценках (ценах), не просто в денежной единице и в сумме денег. Она еще и в денежно-финансовых потоках. Мир стоимости —• мир стоимостных цифр, чисел, величин, масс, потоков. Стоимость — не только величина ценности, но и движущаяся туда-сюда ценностная масса. Это совершенно идеальная, духовная, эфирная вещь, но в то же время и огромное счетно-решающее устройство, в составе которого не только цены, деньги и денежные потоки, но и их — этих цен, денег и денежных потоков — субъекты, как раз те самые экономические человеки, которых когда-то очень хорошо заметила политическая экономия.
Экономика вся в сфере сознания, в ноосфере, в людях, в их, можно надеяться, головах. Иного места в реальности для экономики (хрематистики) просто нет.
Производство благ, как и их движение, потребление — никакая не экономика, а самое обыкновенное хозяйство. Что экономического в доме, пока он не продается, как и в ведении дома, пока не наступает момент квартирной платы или оплаты налога на домовое имущество? Что экономического в вообще жизнеотправлении, если никто ничего не продает и не покупает, не пользуется деньгами? Что экономического
408
в семье, заводском цехе, научной лаборатории, учебном заведении, конторе адвоката, кабинете администратора, армейской казарме, драматическом театре, публичной библиотеке и даже в скопище вещей — потребительских благ на каком-нибудь складе, в магазине или прямо на рыночных прилавках? Ничего! До того момента, пока не наступает товарообмен, оценка, оплата, обращение денег, получение кредита и т. д. и т. п. Вот тогда экономика тут как тут, причем не в статике, а в непременном движении. Те же лежащие в кармане деньги всего лишь потенциальная экономика, не более чем груда золота, пачка бумаги, скопище цифр, но никак не экономика. Экономика — стоимость, ее счет-расчет, ее управляющая функция, ее господство. Разве произвольный виртуальный финансизм, эта чистейшая экономика, сегодня не в фаворе, а-а?
Классическая политэкономия совершила вполне достойный приступ на экономику, на капитал, на стоимость. Но, ограниченная сциентизмом с материализмом и сориентированная заданным извне идеологизмом, что, так сказать, буржуазным, что пролетарским, так и не смогла адекватно раскрыть реальность и дать ей подобающее объяснение, причем и в марксистском понимании тоже.
Многое сказала политэкономия — и много ценного! — да вот не все. Как и не могла все сказать, а предпочла запутаться в собственных неразрешимых противоречиях, впала в «личный» кризис, из которого так и не вышла, хотя и породила кучу отрицающих ее уродцев, еще-де более научных, совсем будто бы деидеологизиро-ванных, якобы вовсю точных, но... не просто все менее реалистических, но совершенно уже виртуальных, суррогатных, фиктивных.
От философии (мировоззрения), пусть и идеологизированной, к науке (тоже не избегшей идеологизации), а затем, с одной стороны, от науки к ее явной симуляции, а с другой — от становящейся ненужной теории к вовсю нужным технологиям. Таким оказался исторический путь экономической науки, начавшейся как политэкономия, бытующей ныне в виде сонма («кластера») экономических теорий, а заканчивающейся в образе вездесущей «прикладнухи».
И вот сегодня оживленно будируется вопрос о возрождении политэкономии, чуть ли не ее воскрешении. Магия политэкономии ох как сильна, а магизм политэкономов безграничен и совершенно неудержим! Не знаем, что возрождать и как воскрешать, кроме вброса в повседневность магического словосочетания «политическая экономия» и жгучей жажды оживления чего-то текстуального с этим словосочетанием связанного, но... понятно, наверное... что ожидаем какого-то цельного, обобщающего, вполне и реалистичного знания, как и посредством... тут уже не столь ясно... то ли возврата прежней и любимой политэкономии XVIII—XIX вв., то ли все-таки разработки какого-то нового политэкономического учения, а скорее всего уже бывшего, и присовокупления к нему еще не бывшего, но вроде бы возможного.
Да, учение о капитале может и должно быть сегодня. Но, во-первых, какое учение: то ли старое тупиковое, то ли новое... опять же какое? И, во-вторых, кто из властей предержащих позволит сегодня всерьез и широко заниматься в университетах более или менее реалистическим учением о капитале? Время реалистичной политэкономии, даже полу- или недо-политэкономии, ушло, и ушло безвозвратно! Может, возможна какая-то иная политэкономия, но в таком разе, что же такое все-
409
таки «экономия», а что такое сегодня «политическая»?
Если что сегодня и возможно, то, на наш взгляд, учение о хозяйстве как реальном жизнеотправлении человека, а в рамках этого учения уже может иметь место учение об экономии как частном случае (подсистеме) человеческого жизнеотправ-ления или хозяйства. И это, заметим, без всякой надежды на весомое и повсеместное преподнесение такого рода знаний в современных университетах.
И дело тут не только в обструкционистской политике нынешних управителей мира сего, не желающих раскрытия сути ни капитала с его рентным по преимуществу доходом, ни финансов с их тотальной долговой (кредитно-инвестиционной) кабалой, ни тех же денег, потерявших всякую реальную ценностную обоснованность, но зато позволяющих финансовому капиталу господствовать на планете, эксплуатировать ее население вкупе с природой, управлять всем человеческим миром, ни тех же цен, с их произвольно вменяемыми сверхвеличинами и т. д. и т. п. Сильным мира сего совсем не хочется раскрывать сложившейся в мире эксплуатарской иерархии; механизмов господства финансизма над экономизмом, а экономизма надо всем жизнеотправлением человека: доминирующего значения транснациональных корпораций и управляющей роли объединяющего их глобалистического штаба; скрытых механизмов управления массовым сознанием и «возникающими» в населенческих массах потребностями; борьбу современных империалистов за полный контроль над планетой, ее ресурсами, как и надо всей судьбой человечества; глубинных и скрытых мотиваций повсюду происходящих реформ, революций, переворотов, восстаний, войн; саму реальную возможность Вселенского Армагеддона. Да, властители современного бытия не склонны допускать в университеты эзотерических знаний, а потому и поощряют их замену на ничего не говорящие о реальности абстрактные экзотерические, научные-де, либо вроде бы математизированные теории и «теоретически» обоснованные учения о прикладных технологиях вроде маркетинга, логистики или инновационизма. Слов нет, любые феноменологические знания нужны, но нужны ведь и знания глубинно-обобщающего порядка, в ряду которых и была когда-то политическая экономия, пусть и не избегшая концептуальных противоречий и логических несуразностей.
И если кто-то наверху не приемлет ныне политэкономии по идейновластительным прежде всего соображениям, то широкий ученый мир не приемлет ее как раз по причине ее неизбежного эзотеризма, склонности к познанию сущностей, сближению с субстанциональностью, постижению ноуменальности, одним словом — тенденции к метафизической философичности. И если многочисленных представителей так называемых прикладных наук тут понять вполне можно (зачем им вся эта эзотерическая заумь?), то всего труднее понять адептов политэкономии, как черт от ладана бегущих от эзотерики, философии, Софии, как раз всего того, через посредство чего можно только и прийти к новым а-ля политэкономическим суждениям и знаниям. Выходит, что политэкономам вовсе не нужна никакая новая, воистину при этом реалистическая, хирургически, можно сказать, вскрывающая реальность, мысль, а грезят они лишь о почившей в бозе, но все еще так сознательнобессознательно любимой политэкономии.
Наблюдая кончину в отечестве славной политэкономии в начале удалых 1990-
410
х, автор этих строк выступил с инициативой написать коллективно новый политэко-номический учебник, для чего разработал по поручению коллег план учебника и подготовил в качестве примерного текст первой главы. Никто из тогдашних политэкономов МГУ на эту инициативу не откликнулся! Пришлось несчастному инициатору браться за гуж и самому разруливать зловредную ситуацию, написав большой трехтомный учебник. Однако назвать его пришлось не «Политической экономией», а «Теорией хозяйства», ибо вернуться к традиционной политэкономии, что стало совершенно ясно при работе над учебником, было уже невозможно1.
Учебник не был собственно философией хозяйства и ею не стал, он был посвящен как раз теории хозяйства, во многом и политэкономии, но имел, безусловно, уж^'весьма выраженный философско-хозяйственный оттенок. Созидая новое представление о хозяйственной и экономической реальности, как и пересматривая и корректируя старое, автор стремился быть максимально приближенным к духу и слову классической политэкономии, но при условии освобождения от ее чересчур материалистической и механистической догматики.
И что же? А ничего! Ничего в датском королевстве не случилось! Замеченный многими отечественными и зарубежными учеными, даже удостоенный немалой с их стороны похвалы, учебник не только не был воспринят коллегами по университету, но и был попросту или дружно замолчен. А ведь это был первый за многие десятилетия торжества политэкономии в СССР объемный учебник, подготовленный одним лицом и по вполне оригинальному личному замыслу! Вышло в итоге нечто воистину поразительное: университетское политэкономическое-де сообщество вовсе не нуждалось в новых комплексных политэкономических разработках, а может, никакая новая политэкономия и впрямь уже была никому не нужной, как, собственно, не могло уже стать в РФ и никаких новых политэкономов!
Время политэкономии, видно, и в самом деле уже ушло, причем не так по причине концептуальной дерзости и приказной отмены ее преподавания в университетах, сколько вследствие самоликвидации политэкономии, ее отрыва от реальности и внутренней неразрешимой противоречивости, породивших сначала острый кризис политэкономии, а потом и неизбежное ее перерождение в неполитэкономическую науку. Трагедия политэкономии восходит к ее же зачину как материалистической и механической науки, как социальной физики, ибо объект познания тут вовсе... не материалистический и не механический, не тотально научный и совсем не физический, а почти сплошь эзотерико-метафизический.
Так и хочется воскликнуть: что вы, господа политэкономы, видите физического в деньгах, ценах, финансах, кредите, инвестициях, доходах, налогах, бюджетах, да ладно бы во всем этом, но и в тех же отношениях, товарообменах, конкуренции, рынке, монополиях, рекламе, логистике, что еще — в творчестве, изобретательстве, труде, во многих потребностях и полезностях, в поведении, что? А в таких моментах, как мораль, закон, совесть, подстава, предательство, распил? Нет тут ничего материального и механического, очень мало модельного, не так много и строго расчетного. Порядок какой-то, конечно, всегда есть, как есть и расчет, даже и моделирование
10сипов Ю.М. Теория хозяйства. Начала высшей экономии: В 3 т. М„ 1995—1998.
411
кое-какое есть, но ведь «изпроизволовый» порядок, не полный и не самый точный расчет, а моделирование везде самое условное, очень ограниченное, «местечковое». Здесь больше всего места для стихий, вибраций, волн, расщеплений, отклонений, исключений, как и для насилия власти, господства, подчинения. Разве человек материален со всеми своими сознанием, волей, умом, психикой, интуицией, всяким своим произволением? Или тот же социум материален, еще и механистичен, еще и физичен?
Экономический мир, или сфера экономики, — мир в основе и прежде всего метафизический, сфера в основе и прежде всего метафизики, что то же самое — мир-сфера сознания, идей, слов, цифр, чисел, проектов, оценок, расчетов, намерений, действий, мало того — это мир-офера духо-идеальных субстанций (стоимость), феноменов (деньги, цены, капитал), процессов (движение денег, цен, капитала, инвестиций, доходов).
Экономика — не само по себе производство благ, их движение и потребление, а лишь опосредованное стоимостью, ее феноменальной выраженностью и ее движением, ее внутренним с участием субъектов счетом-расчетом, производство благ-товаров, их движение и потребление.
Все в экономике сводится к духо-идеальной, счетно-расчетной, всеобщей и всепроникающей стоимости, конституирующей в человеческом хозяйстве параллельный мир, особую сферу решений, входящих в хозяйство, в жизнь человека, в его бытие (ниспадающих на них), себе все это подчиняющих и надо всем этим господствующих.
Никакой экономики, рождающейся в среде хозяйства как натурального процесса и выходящей из хозяйственной среды, давно уже нет: то была предэкономика, а не собственно экономика, которая ныне вполне самостоятельна, доминационна и авторитарна. Экономика наверху, — это надстройка, а хозяйство внизу — это базис, но с тем условием, что не базис определяет функционально надстройку, а надстройка-базис. Это и есть феномен экономизма, дошедшего в своем хозяйственном рвении до феномена финансизма, когда уже не реальное бытие лишь использует для себя феномен стоимости (когда стоимость просто служит хозяйству), а сама стоимость уже полностью определяет реальное бытие (когда реальное хозяйство служит стоимости).
Короче: в экономической реальности все совсем не так, как учила политэкономия, фактически застрявшая на предэкономике и ручном труде, на материальных благах, на прямой собственности и непосредственном предпринимательстве, и как учит ныне экономическая теория, расставшаяся вообще с понятием стоимости и лишь скользящая витиевато по фигуральной поверхности.
Экономика давно уже не снизу — от производства, от хозяйства, а сверху — на производство, на хозяйство. Но это не все: экономика в лице уже финансизма выливается обильно и на природу, и на человека как такового, и на сознание, и на идеи с информацией, и на творчество, и на психику, ибо все так или иначе теперь оценивается, покупается и продается, вовсе и не произведенное, без всяких там затрат труда, предварительных полезностей и обоснованных потребностей.
Жизнеотправление человека, конечно, масштабнее, богаче и сложнее эконо
412
мики. В этом плане экономика лишь часть жизнепроцесса, причем очень амбициозная, крайне агрессивная и поразительно зловредная. Жизнеотправление, или хозяйство, в исходе своем, впрочем, тоже прежде всего метафизическое, не сводится к экономике — этой духо-идеально-субстанциальной эгомашине, но было бы наивно недооценивать истинное место, роль и значение экономики — как хозяйствующей на планете мощной силы со всеми ее потрохами: долларом, тотальным кредитованием и тотальной задолжностью, ценными фикциями (бумагами-де), необъятными бонусами, изощренной эксплуатацией планетарного населения, безудержной и всепроникающей рекламой, манипуляционной обработкой сознания, моделированием поведения, зависимостью всех и вся от денег, денег, денег, то бишь доллара, доллара, доллара...
Да, тут есть чем можно было бы заняться новой политэкономии, но... во-первых, именно политической экономии (тут могла бы быть экономика как политика, и политика как экономика), во-вторых, кому это надо?, а в-третьих, кто ж позволит этакое... да еще, пардон, в университетах?..
Ну да, хватит о метафизике, субстанциях, сознании и прочих философических заумностях, все равно бесполезно: политэкономов ни в чем ином, кроме выученной когда-то как отче наш добропорядочной политэкономии, не убедить, что и является, кажется, их главнейшим благоприобретенным за годы погружения в политэкономический застой достоянием.
Политэкономия — историческая по срокам возникновения и бытия наука, порожденная ренессансно-просвещенческим Модерном для собственных гуманисти-чески-перестроечных нужд. Политэкономия обосновала необходимость, допустимость и важность экономики с ее частной собственностью, деньгами, капиталом, конкуренцией, предпринимательством, торговлей, банкирством, эксплуатацией наемного труда, производством благ, накоплением богатств, техническим прогрессом, производительными инновациями, ростом материального благосостояния. Восславив экономику и капитал, обосновав их неизбежность-де и итоговую для себя эффективность, а лучше бы сказать — капитал и экономику, политэкономия фактически уже выполнила свою главную историческую миссию. Нынешний финансизм ни в какой политэкономии не нуждается!
Политэкономия, возможно, и продлила бы свой золотой век, если бы... если бы уже в XIX в. не явились вдруг экономические (капиталистические) кризисы со своими банкротствами, безработицей и падением жизненного уровня населения; если б эксплуатация трудящихся не была бы столь изнурительно безудержной; если бы не было массового обнищания населения; если б не появилось сопротивление эксплуатируемых капитализмом стран, среди которых оказались и явные претенденты на место в царстве развитого капитализма тоже; если б не явились монополии (корпорации), занявшие господствующее положение в экономике и нагло диктовавшие экономическому сообществу свои «произволовские» условия: если б европейским капстранам не захотелось миромасштабной передельческой войны.
В такой ситуации, — уже в целом для Модерна, а не только экономики общекризисной, — классическая политэкономия, мягко говоря, растерялась: нужное когда-то слово уже было сказано, а нового слова в поддержку капитала как-то не нахо
413
дилось. Нежданно-негаданно явилась совершенно новая политэкономия, но уже не капитала, а пролетариата, а по сути-то уже и не политэкономия: по меньшей мере гантр-политэкономия, а по большей — анти-политэкономия. Испуганная политэкономия, отпрянув от социально-классового аспекта, ударилась, с одной стороны, в показ прикладных экономических-де механизмов, а с другой — в абстрактно-математизированное моделирование экономической-де поверхности. Даже с онаученной эзотерикой, не говоря уже о философской, было навсегда покончено. Политэкономия была либо отвергнута (как в случае с пролетарской «политэкономией»), либо преодолена (в процессе «изнутренней» вульгаризации).
Кризис Модерна, капитализма и вообще экономизма обусловил кризис и крах служившей им классической политэкономии — этой полной исторического оптимизма науки, правда, не столько онтологической (объектно-объективной), сколько идеологической (субъектно-субъективной). Тогда-то и обнаружилось все аксиоматическое, парадигмальное и содержательное несоответствие политэкономии отражаемой и объясняемой ею реальности. Политэкономия вверглась в собственный предметно-концептуальный кризис, из которого она так и не вышла. Ни Маркс с Энгельсом, ни А. Маршалл, ни Кейнс из кризиса политэкономию не вытащили, не обладая, видно, талантами барона Мюнгхаузена, без всякой натуги вытянувшего себя из болота за собственные волосы.
И ежели на Западе политэкономия была вчистую переделана, да так, что от политэкономии в ней ничего и не осталось, то в СССР политэкономия пережила чуть ли не ренессанс, разумеется, в марксистской интерпретации. Нет, она не была как-то всерьез обновлена, наоборот, была лишь всерьез догматизирована — на уровне «Капитала» К. Маркса и Ф. Энгельса. Что касается теории империализма, то здесь не было никакого продолжения политэкономии, даже и марксистской, ибо вся марксистская эзотерика, бывшая уже догматической, для этого совершенно не годилась (невозможно было, к примеру, на основе марксистской теории стоимости объяснить ни монопольных цен, ни монопольной сверхприбыли, ни общего роста цен, ни роста нормы прибыли, ни роста заработной платы, ни феномена полной занятости, ни феномена пустых денег, ни хронической инфляции, ни продолжения самого капитализма, его проблемного, но неустанного воспроизводства, еще и постоянного перевоплощения). Так что теория империализма, сама по себе достаточно реалистичная, свелась не к собственно политэкономии, а к политэкономического характера учению о действовавшем империалистически капитализме. Недаром же все внимание советских политэкономов было уделено показу «ленинских» признаков империализма, а не раскрытию глубинных закономерностей обновленного капитализма (даже феномен огосударствления долгое время не удавалось присовокупить к пяти «ленинским» признакам).
Но еще более показательной в эсхатологическом плане оказалась судьба «политэкономии социализма». Да, в Марксовой политэкономии капитализма еще был капитализм — как предмет, как реальность, как интерпретация, во многом адекватная действительности, что означало, что было, что изучать, о чем говорить, что уяснять, даже о чем и поспорить. Что же касается политэкономии социализма, вроде бы марксистской (или марксистско-ленинской), то это был уже сплошной миф, при-
414
чем миф, в отличие от того же Марксова мифа о капитализме, примитивно задуманный и неуклюже исполненный. Такой миф можно было только сплошняком отрицать. Если что и было реалистичного и приемлемого для восприятия в этом мифе, то представление о советской экономике (которая, кстати, была не экономикой вовсе, а всего лишь административно-управляемым натуральным хозяйством с использованием подвластных административному управлению экономических форм и механизмов) как о хозяйстве в целом государственном, административном, плановом (не рыночном), командно-директивном, общественном (не частно-собственническом), с принудительным, по-преимуществу распределением благ. Обойти все это политэкономия социализма, которая, повторим, вовсе не была политэкономией как таковой, а скорее, мифообразным учением о централизованном и тотальном административном управлении народным (общественным, страновым) хозяйством, никак уже не могла. В остальном же она выдумывала все, что считала нужным... для пропаганды советского социализма, причем крайне, из-за общей оторванности от реальности, неудачной. И что же тогда удивляться, что эта, с позволения сказать, передовая политэкономия сгинула в одночасье с научно-образовательной сцены по единовременному начальственному произволению!
И однако магия политэкономии остается, и магия эта сильна! Нет, не только по причине любви к политэкономии дипломированных политэкономов, но и потому, что классическая политэкономия и в самом деле касалась важнейших вопросов тогдашнего социо-экономического бытия. И сейчас, в эпоху уже мозаичного, калейдоскопического, эклектичного и переменчивого (как бы подмигивающего) Постмодерна, ученому сердцу и честному уму политэкономов очень бы хотелось продуктивного культивирования какого-то адекватного политэкономии знания — то ли глубоко и масштабно обновленной классической политэкономии, то ли всего лишь слегка подправленной эклектической политэкономии, то ли — о-о, ужас! — чего-то уже совсем другого... чуть ли не постэкономического, но все же как-то замещающего уснувшую летаргическим сном политэкономию. Но пока все сводится более к магизму политэкономов, заклинающих неблагоприятную для них научно-просветительскую действительность, вызывающих старательно бодрый дух впавшей в кому политэкономии, без устали вертящих в разные стороны весьма уже потертую, но будто бы еще чудодейственную, политэкономическую столешницу — авось что-нибудь да на ней выскочит!
415
М.Ю. Павлов
Математические методы: мера использования в политэкономии и экономике
Математика - единственный совершенный метод, позволяющий провести самого себя за нос.
(А. Эйнштейн)
Для ответа на вопрос, поставленный в заголовке данной статьи, сначала обратимся к монографии Э. Тоффлера «Третья волна»1. Э. Тоффлер считает, что у общества «Второй волны» - т.е. у индустриального/рыночного/техно-кратического общества1 2, был «скрытый код» - шесть основных правил, принципов, отражающих некий единый план. Вот эти принципы: стандартизация, специализация, синхронизация, концентрация, максимизация, централизация3. Эти принципы были выгодны технократии, но не самим людям. И именно эти принципы программировали поведение миллионов, влияя на все аспекты человеческой жизни4, в том числе и вынуждая людей переселяться в города. «Естественным образом вырастая из разрыва между производством и потреблением (т.е. из рыночной экономики -М.П.), эти принципы влияют на все аспекты человеческой жизни - от секса и спорта до работы и войны»5. Считая рыночную экономику высшей стадией развития цивилизации, экономике абсолютизирует эти шесть принципов вплоть до абсурда.
Принцип стандартизации привёл к стандартизации норм оплаты труда, дополнительных льгот, обеденных перерывов, праздников и даже порядка подачи жалоб. СМИ распространяли стандартизованные системы образы, и миллионы людей читали одни и те же новости, одни и те же рекламы, одни и те же рассказы. Стандартизация привела к практически полному исчезновению местных диалектов и даже языков. «Каток глобализации», порождённый экспансией крупнейших корпораций, снёс многие уникальные особенности различных культур. Разные части страны, разные поселения, разные территории стали выглядеть совершенно одинаково (помните фильм «Ирония судьбы или с лёгким паром»?)6 Люди стали строить стандартно строить свою жизнь («школа-карьера-пенсия»). Стандартная жизнь нашла отображение даже в песнях - достаточно вспомнить композицию Abba "The day before you came”7. Вторая волна способствовала также тому, чтобы люди влезали в
1 Toffler A. The Third Wave. NY: Morrow, 1980. Русский перевод: Тоффлер Э. Третья волна. -М.:АСТ, 2010.
2 Подробнее см.: Toffler A. The Third Wave. NY: Morrow, 1980. - P. 39-41,53-58,114-131,
3 Toffler A. The Third Wave. NY: Morrow, 1980. - p. 52-76. А также: Тоффлер Э. Третья волна. -М.:АСТ, 2010. С. 94-116.
4 Тоффлер Э. Третья волна. - М.: ACT, 2010. С. 94.
5 Там же.
6 См.: Тоффлер Э. Указ. соч. С. 96-97.
7 Подчинение человеческой жизни определённым стандартам нашло отражение также в
416
серьёзные долги, только бы следовать определённым стандартам (автомобили, бытовая техника и электроника, и многое другое приобретаемое «в кредит»). Стандартным становилось всё, - даже фрукты и овощи выращивались пугающе одинаковыми.
Специализация привела к тому, что даже здоровье в обществах Второй волны стали рассматривать скорее как «продукт, предлагаемый врачом и чиновниками здравоохранения, чем как результат разумной заботы о себе самом пациента»1. Человек всё больше должен был заботиться о своём здоровье не сам, а отдавать его на попечение «профессионалом». То же самое происходило из другими сторонами жизри. Даже воспитание детей и ведение беременности (хорошо, что пока ещё не зачатие детей) передавались от самого человека специализированным организациям. Из универсального, многомерного и многогранного человек превратился в частичного, одномерного работника, называемого «профессионалом». Для профессионального, специализированного труда в огромном большинстве случаев требуется не весь человек, во всей полноте его способностей, потенций и энергий, а лишь его часть. Генри Форд однажды заметил: "Удивительно, но как только мне требуется пара рабочих рук, я получаю всего рабочего в придачу"* 1 2. Г.Форд в своей книге «Моя жизнь, мои достижения» в главе с символичным названием «Террор машины» писал, что для изготовления одного автомобиля Ford Т «670 работ могут выполняться безногими, 2637 людьми с одной ногой, 2 — безрукими, 715 — однорукими, 10 — слепыми»3. Человек может проработать и прожить всю жизнь, так и не использовав того, что в него заложено. Общество Второй волны вызывает к жизни и воспроизводит частичного человека, биоробота, живущего и действующего в соответствии с определёнными программами.
Синхронизация была следствием зависимости от требований рынка, от денежных показателей. Недопустимо, чтобы дорогостоящие машины простаивали, не принося доходов. Поэтому машины стали навязывать свой ритм людям, требуя подстроить человеческую жизнь под свои ритмы. В дополнение к природным ритмам, индустриальная цивилизация установила для людей свои, очень жёсткие ритмы4. Даже дети были обязаны приходить в школу к удару колокола или к звонку, «чтобы впоследствии они всегда приходили на фабрику или на службу точно к гудку»5. Выражение «с девяти до шести» (или с «девяти до пяти») обозначало временные рамки для миллионов работников. Но не только рабочая жизнь подверглась синхронизации. Часы досуга, отпуска стандартной продолжительности, праздники, перерывы были также включены в рабочие графики. Учебный год для детей начинался и заканчивался в одно и то же время. В больницах одновременно будили на завтрак
композициях Depeche Mode “Everything counts”, Duran Duran “Skin trade” и многих других.
1 ТоффлерЭ.Указсоч.С. 101.
2 Цит. по: Риддерстрале, Й., Нордстрем К. Бизнес в стиле фанк навсегда: Капитализм в удовольствие. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2008. С. 35.
3 Ford Н. Му Life and Work. - NY: Doubleday, Page, 1923. p. 108-109.
4 Тоффлер Э. Указ. соч. С. 102-103.
5 Тоффлер Э. Указ. соч. С. 103.
417
всех пациентов. Транспортные системы испытывали часы пик1. Более того, «даже наиболее глубокие и интимные стороны жизни были вплетены в индустриальную ритмическую систему. ... везде семьи поднимались одновременно, ели в одно и то же время, ехали на работу, работали, возвращались домой, отправлялись спать, спали и даже занимались любовью более или менее в унисон»1 2.
Концентрация в обществах второй волны возникла из-за необходимости собирать в одном месте большие запасы природного топлива, необходимого для работы машин. Однако Вторая волна концентрировала не только энергию, но и трудовую деятельность, перемещая людей с земли в гигантские урбанизованные центры3. Фабрики, заводы и офисы под одной крышей собирали тысячи работников. Разрыв между производством и потреблением также породил максимизацию. Слово «большой» стало синонимом «эффективный», а в обществах Второй волны распространилась «болезнь навязчивой «макрофилии» - разновидность техасской страсти к огромным размерам и постоянному росту»4. Но макрофилия индустриализма вышла далеко за пределы заводов, фабрик, корпораций. Она нашла отражение в смешении множества самых различных данных в одном статистическом показателе -ВВП (валовом внутреннем продукте)5. У ВВП, как показателя, много недостатков: не имеет значение, производятся ли детские товары или смертоносное оружие; снос дома или автокатастрофа увеличивают ВВП; измеряется лишь деятельность рынка и не учитывается то, что производится в домашних хозяйствах. Однако макрофилия настолько сильно поразила правительства Второй волны, что во всём мире они оказались вовлечёнными «в слепую гонку за увеличением ВНП (или же ВВП - примечание М.П.) любой ценой, максимизируя «рост» даже несмотря на риск экологической и социальной катастроф»6.
Централизация привела к тому, что централизованная банковская система и центральное правительство стали двигаться рука об руку7.
Взятые вместе, эти шесть принципов Второй волны мощнейшим образом преобразовали образ жизни людей. Даже искусство подстраивалось под принципы Второй волны. Так, музыка сдвинулась от камерных к симфоническим формам, подстраиваясь под принцип максимизации: когда ещё не было звукоусилительной техники, симфоническая музыка за счёт более мощного звучания позволяла сконцентрировать в одном зале большее число слушателей8.
В современном мире жизнь людей в огромной мере подчиняется тем или иным принципам Второй волны. Человеческая мысль скована этими принципами, замкнута на них, и почти не выходит за их пределы. Даже проекты освоения новых миров
1 Тоффлер Э. Указ. соч. С. 103-104.
2 Тоффлер Э. Указ. соч. С. 104-105.
3 См.: Тоффлер Э. Указ. соч. С. 105.
4 Тоффлер Э. Указ. соч. С. 107.
5 См.: Тоффлер Э. Указ. соч. С. 110.
6 Тоффлер Э. Указ. соч. С. 110.
7 См.: Тоффлер Э. Указ. соч. С. 115.
8 См.: Тоффлер Э. Указ. соч. С. 72-73.
418
люди воспринимали и продолжают воспринимать сквозь призму этих шести принципов: огромные звездолёты, централизованные поселения-колонии на других планетах, специализация целых планет на определённых задачах, концентрация энергии и ресурсов - и, как правило, всё под контролем огромной корпорации или же централизованного бюрократического правительства. Самые смелые и далеко идущие фантазии, так или иначе, сковываются шестью принципами, повторяют и воспроизводят эти принципы.
Человек лишился свободы и вынужден жить так, как это угодно индустриальной системе. Шесть принципов запрограммировали поведение людей, превращая их в Функцию системы, делая из них биороботов. О какой свободе человека сегодня вообще может идти речь? Свобода в цивилизации Второй волны иллюзорна. Человек не обретёт настоящей свободы, пока производство будет оставаться оторванным от потребления. Изобретение денег, символизирующих отрыв производства от потребления, закономерно породило эти шесть принципов. Однако деньги, денежные отношения долгое время не были определяющими. И лишь в цивилизации Второй волны принципы, вытекающие из сущности денег, развернулись в полную силу. Сегодня миллионы людей не только зарабатывают одинаковые деньги и потребляют одинаковые продукты. Они живут одинаковой жизнью. Миллионы женщин сломали свои судьбы и совершенно лишили себя свободы, считая, что счастье сводится к максимизации определённых качеств (богатства, силы, власти) своего мужа. И даже люди, по меркам современного общества, продвинувшиеся дальше других - миллиардеры, влиятельные политики, топ-менеджеры, звёзды - действуют и живут по одним и тем же принципам, мощнейшим образом подчиняя им свою жизнь и испытывая серьезнейшие проблемы при попытках нарушить эти принципы, попытках выйти за их пределы. На смену понятию «счастья» пришло понятие «успеха», означавшего лишь успешность следования шести принципам Второй волны.
Сегодня шесть названных принципов кажутся естественными. Но естественны они лишь для маленького (по историческим меркам) отрезка времени, на котором господствует цивилизация Второй волны. Однобокая максимизация (или же макрофилия) - навязчивое стремление максимизировать ВВП (даже в ущерб счастью и здоровью людей) характерна лишь для краткого по историческим меркам отрезка времени. Человеческая жизнь может быть намного богаче и разнообразнее, чем слепое следование этим шести принципам. Шесть принципов Второй волны запрограммировали поведение миллиардов людей и превратили огромное множество людей в биороботов, которые думают, что счастье означает успешное следование этим принципам. Отсюда в современном обществе столь важным стало слово «успех», успешное следование шести принципам. Успех, заключающийся (слово «заключающийся» здесь используется с определённым смыслом - М.П.) в максимизации ВВП, в максимизации прибыли и потребительского набора. Но в этом ли счастье? «Плавильный котёл» - беспощадная доменная печь однобокой стандартизации смешала в математических моделях Экономикса то, что смешивать нельзя в принципе. Расходы на не создающие новую стоимость посредничество, на прокручивание средств, на игры с нулевой суммой сегодня увеличивают ВВП, хотя на самом деле являются упущенными возможностями творчества. Особенно наглядно
419
это проявляется в современной российской экономике с раздутым посредническим сектором. СССР в 1950-е гг. был среди стран-мировых лидеров по инновациям, а сегодня, несмотря на многократно выросший ВВП, Россия перешла в аутсайдеры в плане инноваций. Сумма (ВВП) намного больше, а качество экономического развития - намного ниже. Можно ли, к примеру, слепо складывать мёд с дёгтем? Древняя мудрость предупреждала, что нельзя, что это испортит весь мёд. Парадоксально, но сегодня продажа алкоголя, сигарет и многих других вредных для здоровья человека товаров увеличивает ВВП. Прогулки на свежем воздухе не увеличивают ВВП, а лекарства отображаются в ВВП со знаком «плюс». Современная рыночная экономика с Экономиксом во главе всё более становится антиразумной: если страна работает в основном «на лекарства», то её ВВП высок, а если страна состоит преимущественно из граждан, ведущих натуральное хозяйство и имеющих отменное здоровье, то её ВВП может стремиться к нулю. С точки зрения теории потребительского выбора, не учитывающей бесплатные блага, вечер в душном, прокуренном баре лучше прогулки под звёздным небом. И молодёжь выбирает бар. Нас убеждают, что полезность новых моделей гаджетов, телевизоров, домашних кинотеатров и т.п. становится всё выше, поскольку эти изделия совершенствуются. А полезность детей осталась и остаётся неизменной с самого момента появления человечества и до настоящего времени. Детям не везёт - согласно всем правилам теории потребительского выбора они просто обречены на вытеснение другими благами и исчезновение. И действительно, детей в странах с развитой рыночной экономикой становится всё меньше и меньше1. Известный отечественный социал-гигиенист С.А. Томилин, разрабатывавший ещё в 1920-е годы подходы к экономике воспроизводства человеческих жизней, раскрывает экономическую невыгодность деторождения именно для семьи: «...выработка конфет оплачивается, а выработка детей - нет, и поэтому общественное мнение повсюду, во всех социальных группах, всё больше склоняется к тому, что не стоит заниматься явно бездоходным, даже убыточным предприятием выращивания детей»1 2. Вот к чему приводит бездумное, антиразумное следование принципам максимизации и стандартизации Экономикса.
Политическая экономия смотрит на экономические явления намного шире. Сегодня имеется достаточно большая база для отхода от узкой и реалистичной всего лишь для 5% населения Земли модели «человека экономического» (homo oeconomicus) и перехода к другой модели - «человека творческого» (homo creator), в целевой функции которого к традиционным целям - благосостоянию, полезности, удовлетворению потребностей - добавляются специфические цели творческой, познающей и действующей личности: самореализация, стремление к совершенству, радость творчества, достижение большого контроля над внешними обстоятельствами. Для наиболее полной реализации творческого потенциала человека не нужно
1 Подробнее см.: Бьюкенен П.Дж. Смерть Запада. М.: ООО «Издательство ACT; СПб.: Terra Fantastica, 2004.
2 Томилин С.А. Демография и социальная гигиена. М.: 1973. - С. 142. Цит. по: Человеческое развитие: новое измерение социально-экономического прогресса. - М.: Права человека, 2008. С. 260.
420
создавать множество громоздких моделей, максимизирующих ВВП любой ценой, в ущерб колоссальному разнообразию показателей, характеризующих многомерного, живущего полной жизнью человека. Человека, который плодится и размножается, который способен охватить своей быстрой мыслью и заселить всю Вселенную, а не вымирать, попивая таблетки и обречённо сидя перед телевизором. Общество должно создать условия для творчества и самореализации. А как это сделать, - на этот вопрос лучше всего отвечает политическая экономия. Человека не надо программировать, превращая в биоробота и слепо загоняя его в узкие рамки математических моделей. Человек способен создавать совершенно новые явления, отношения, конфигурации, которые выходят далеко за пределы даже самых изощрённых математический моделей. Чем больше усложнена математическая модель, тем больше она потенциально сковывает развитие человека, ловит его в сети чужих систем представлений, не давая человеку мыслить самостоятельно. И именно поэтому политическая экономия обходится разумным минимумом математических моделей.
421
В.П. Пашков
Предмет и метод в классической и неоклассической экономических теориях
Экономическая теория является высшей формой систематизации научных экономических знаний, она дает всестороннее целостное представление о закономерностях и существенных связях в сфере экономической действительности. Теоретическое знание должно представить экономику во всесторонности отношений. Подлинная экономическая теория предполагает определение логической зависимости одних элементов от других, выводимость содержания из определенных предпосылок по строгим логическим правилам, непротиворечивость, связь с общественной практикой и др. Историческая экономическая практика образует основу развития экономической теории и критерий ее истинности. Открытие теоретических экономических законов развития позволяет в определенной степени программировать и прогнозировать саму экономическую практику. Другие формы экономического знания - экономические законы, эмпирические закономерности и тенденции, классификации форм и отношений, обобщения и схемы различных связей экономической практики исторически и логически предшествуют созданию экономической теории и выступают в качестве ее необходимых предпосылок.
Как развивается теория? Через естественный процесс обновления опытом, обогащения содержания. В ходе истории может и должна быть смена теорий. Однако это не может означать, что все предшествующие теории были в прошлом или оказались сегодня в принципе неверными. Это не может означать, что теории, имевшие большое положительное значение для прошлых, прошедших эпох не имеют совсем никакого положительного значения для настоящего и будущего времени. Нет, все исторически значимые теории бесследно не исчезают, они входят составными частями, темами, категориями, элементами в новую более обогащенную зрелую теорию. Так было на протяжении всей истории развития классической экономической теории, так было во всех отраслях естественных наук.
В современном мире существуют в достаточно систематизированной форме лишь две экономические теории - классическая и неоклассическая политические экономии. Другие экономические учения, теоретического уровня, так и не достигли. Первая теория является старейшей - ее предпосылки, зрелые начала появились еще в Древней Греции, в старой временной эре. Сегодня классическая теория приближается к своему трех тысячелетнему существованию. Классическая теория потому и называется классической, что она создается на относительно однотипном классе научных идей логически связанных преемственностью, историческим развитием.
Сегодня, и в России и в мире, почему-то, принято считать, что классическая экономическая теория - это теория только А. Смита. Так пишут во всех учебниках по экономической теории, так говорят и пишут даже известные экономисты. Однако дело обстоит не так.
422
К. Маркс говорил, что в системном виде экономическая теория начинается с меркантилистов и наиболее высокое развитие получает у А.Смита и Д. Рикардо. Он относил теоретические системы этих деятелей к классической буржуазной политической экономии. Однако начало экономической теории можно связывать не только с возникновением систем, но с возникновением тех или иных теоретических предпосылок для систем. В этом плане начало классической буржуазной экономической теории уходит вглубь древнего мира. Так, Аристотель почти 25 веков назад впервые исследовал товар, деньги, меновую стоимость, обмен. Экономические понятия «товар», «деньги», «обмен» взятые из экономической мысли Аристотеля вошли в три главы первого отдела первого тома «Капитала» К. Маркса: гл. 1. Товар, гл. 2. Про-цесЬ обмена, гл. 3. Деньги, или обращение товаров.
Поэтому классическая теория по признаку начала предпосылок начинается с Аристотеля.
Учение о стоимости создавалось и развивалось всей предшествующей классической экономической теорией, начиная от Аристотеля и включая классическую буржуазную политическую экономию. Однако только Маркс смог разрешить накопившиеся за 2000 лет многие противоречия этого учения. Более того, созданием личного учения о прибавочной стоимости он сумел глубоко развить и теорию стоимости.
Маркс открыл в системе капиталистических отношений на этапе свободной конкуренции действие закона тенденции нормы прибыли к понижению, составлявший, по его словам, тайну, над которой билась вся предшествующая политическая экономия со времён А. Смита. Однако существует широко распространенное мнение, подтверждающееся некоторыми фактами, что закон тенденции нормы прибыли к понижению оказался ошибочным законом: норма прибыли в ходе дальнейшего исторического процесса стала не снижаться, а даже возрастать. По нашему мнению, Маркс не ошибся, такой закон существует. Однако действие его ограничено определенными исторически-временными рамками с условиями свободной конкуренции и низкого органического строения капитала. В условиях современного государственно-монополистического капитализма с высоким органическим строением капитала подрываются все исходные и основные стоимостные отношения: цены товаров формируются «не по Марксу», т.е. не в соответствии с физиологическими затратами абстрактного труда, а в соответствии с отношением полезности товаров к затратам по времени конкретного труда. Отрицание стоимостных отношений Маркс предсказывал лично сам, и он же сам в «Капитале» описал требуемые экономические условия их отмирания.
Но куда, же относится теория самого Маркса? Классической ее сегодня не называют. Говорят, что это: «марксистская (пролетарская) политэкономия». В СССР тоже было принято считать, что исторически до неоклассической экономической теории существовали две следующие науки. Это: сначала классическая политическая экономия (Смит, Рикардо и их предшественники), а затем марксистская политическая экономия (Маркс, Энгельс, Ленин и др.). При таком подходе марксистская политическая экономия отделялась от классической, получалось, что она не входила в нее. На самом деле общая классическая политическая экономия делится на
423
классическую политическую экономию капитала (буржуазную) и на классическую политическую экономию труда (пролетарскую). Обе науки и буржуазная и пролетарская относятся к одной классической. До Маркса экономика труда почти не входила в предмет теории.
Маркс называл свою теорию пролетарской в противовес существовавшей до него буржуазной. Однако, поскольку классическая буржуазная политическая экономия у него полностью вошла в предмет исследования, постольку теория Маркса есть теория одновременно и буржуазной политической экономии и пролетарской политической экономии. Правильно было бы называть ее общей классической экономической теорией - вершиной развития классической экономической мысли.
Неоклассическая экономическая теория возникла как отрицательная реакция не только на экономическую теорию Маркса, но и на всю классическую теорию, в том числе и на буржуазную. То, что стоимость товара определяется затратами труда говорили почти все классики. Маркс лишь, по своему, диалектически, доказал это.
В экономической теории существует проблема классификации существующих теорий. Классифицировать - означает: сначала разделить, а затем по определенным системным признакам объединить в родовые, видовые, подвидовые и другие единицы и группы. Деление теорий осуществила сама история развития экономической мысли. В экономической литературе считается, что исторически в более или менее системной форме существовали и существуют сегодня следующие теории. В исторической последовательности это есть: меркантилизм, физиократы, социалисты-утописты, классическая (подлинная или А. Смита) политическая экономия, марксистская (пролетарская) политическая экономия, историческая школа, австрийская школа, математическая школа, неоклассическая школа, кейнсианство, неоклассический синтез (современный экономике), институционализм (в целом как институционально-социологическое направление) или новая экономика, экономическая теория в целом и другие
Объединить теории история не может. Это чисто логическая процедура, которую неизбежно, рано или поздно, должна осуществить сама наука.
Неоклассика ведет отсчет своего исторического начала с маржинализма, с предельной полезности как противоположности стоимости в классике. Поскольку предмет у нее оказался суженным, многие стороны объективной реальности оказались вне предмета исследования, а игнорировать их бесконечно долго оказалось невозможно, постольку в последующем стали возникать и другие теории. Предметом исследования этих новых теорий стали отдельные стороны объективной реальности, не вошедшие в предмет маржинализма. Так возникли историческая школа, австрийская школа, математическая школа, теория общественного выбора, неоклассическая школа, кейнсианство, неоклассический синтез (современный экономике), социальная антропология, институционализм (в целом как институциональносоциологическое направление или новая экономика), экономическая теория в целом и др. В целом все эти перечисленные и другие направления составляют предмет одной экономической теории - неоклассической, и рассматриваться они должны как ветви и разновидности одной этой родовой теории.
424
В целом получается, что логически в истории экономической мысли существовали в прошлом и существуют сегодня лишь две родовые экономические теории -классическая и неоклассическая.
Неоклассическая экономическая теория включила в предмет экономики права выбора поведения. Это не совсем экономическая тема. Настоящая экономика в своей основе связана с трудом людей, измерением их вклада рабочим временем, распределением рабочего времени, природных и общественных ресурсов производно от конкуренции капиталов и их распределения.
Экономикс провозгласила себя не традиционно новой, более обогащенной, более зрелой, а новой в смысле полного отсутствия у нее каких-либо связей со все-mVi классическими теориями: и с последней самой совершенной, и со всеми предшествующими ей. Она на порядок сузила предмет экономического исследования. Больше того, оказалось, что у нее не существует единой школы с единым предметом исследования. Возникло несколько десятков ее направлений с бессвязными между собой предметами исследования. И ни одна из ее теорий не работает на практику - исторически это возрожденная схоластика.
Неоклассика отказалась от введения в анализ не просто множества, а большинства сторон составляющих богатство теоретического содержания: 1) принципы теоретического уровня знания, по которым оно отличается от эмпирического уровня (противоречия); 2) принципы построения (создания) теории (структуры исходных, основных и производных отношений, соотношение исторического и логического); 3) исторический процесс (объективность, закономерности, тенденции).
Классическая политическая экономия выделяет общеисторическое и специфически историческое содержание в каждом явлении, предмете. Например, в продукте труда, произведенном рыночным способом, она видит одновременно две стороны: потребительную стоимость как общеисторическое явление и меновую стоимость как специфически историческое явление.
Неоклассическая экономическая теория отказалась от такого подхода. Она включила в свой предмет исследования вместо потребительной стоимости благо. Но что есть благо, по своему научному определению она ничего не говорит. Благо -это все: продукты, их потребительные ценности. Это пенсии, это хорошая оплата труда, свободное время, рабочее время. Все, является полезным для человека, является благом для него. Но для настоящей науки это слишком банально.
Классическая политическая экономия и ее диалектический метод - основа для возрождения современной политической экономии.
425
В.Д. Пихорович
Что противопоставить «рыночноцентризму»?
Думаю, не будет преувеличением сказать, что идея преодоления «рыночноцентризма»1 — является одной из центральных идей всего Политэкономи-ческого конгресса.
Это совсем не то, когда критикуют «дикий капитализм» или говорят о необходимости отказа от неолиберальной модели, поскольку в этом случае речь явно идет не об отказе от капитализма, а о стремлении его улучшить, а значит, укрепить. Иногда критики «дикого капитализма» стыдливо умалчивают, что альтернативой ему <Жи считают не «дикий», а «цивилизованный» капитализм, а иногда прямо об этом и говорят. Единственное, о чем не говорят все и любые критики «дикого капитализма» — это о том, что «цивилизованный капитализм» в богатых странах не может существовать без дикого капитализма и такой же дикой бедности в других странах. Точно так же и те, кто критикует неолиберальную модель, обычно собираются заменить ее кейнсианской, «национально-ориентированной» или любой другой «моделью». Какой, собственно, неважно. Важно, что это все равно та или иная модель капитализма.
А тут, кажется, стараются нанести удар капитализму в самое сердце. Берут, так сказать, по основанию — выступают против рынка. А если учесть, что призыв исходит от экономистов, точнее, политэкономов, то и вовсе душа радуется. Они-то ведь понимают, о чем говорят.
Но вопрос о том, что же именно противопоставить рынку, от этого не исчезает. Упомянутые выше авторы призыва к преодолению «рыночноцентризма» апеллируют к плюрализму экономических теорий и открытой их борьбе. Спорить с таким подходом нельзя — даже в советские времена открытая борьба направлений в политэкономии была бы куда более полезной, чем имевшее тогда место протаскивание под видом «марксистско-ленинской» политэкономии самого дикого «рыночноцентризма». Но это не снимает вопроса о том, чем заменить «рыночноцентризм» в действительности.
Поэтому в рамках провозглашенного авторами статьи «плюрализма» попробуем дать свой вариант ответа на этот вопрос.
В конце 1980-х-начапе 90-х такой вопрос уже подымался, и рынку тогда противопоставлялся план. Но насколько корректно такое противопоставление?
Разве экономическая сущность социализма исчерпывается планированием или при капитализме планирование не используется? У Энгельса читаем “...Если мы от акционерных обществ переходим к трестам, которые подчиняют себе и монополизируют целые отрасли промышленности, то тут прекращается не только частное производство, но и отсутствие планомерности”1 2.
1 Понятие введено в: Бузгалин А.В., Колганов А.И. Пределы капитала. М„ 2009.
2 Ф. Энгельс. К критике проекта социал-демократической программы 1891 г. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 22, С. 234.
426
Г.В. Плеханов в свое время в проекте Программы РСДРП писал еще более определенно, чем просто “плановая экономика”: “...планомерная организация общественного производительного процесса для удовлетворения нужд как всего общества, так и отдельных его членов”, — и то Ленин на это заметил: “Этого мало. Этакую организацию еще и тресты дадут. Определеннее было бы сказать “за счет всего общества” (ибо это включает и плановость и указывает на направителя планомерности), и не только для удовлетворения нужд членов, а для обеспечения полного благосостояния и свободного всестороннего развития всех членов общества”.1
Часть наших сторонников наверняка заметят, что одно дело - планирование в пределах капиталистического предприятия, монополии, и совсем другое — государственный план. Но и они ошибутся. Обратимся еще раз к Энгельсу: “Но ни переход в руки акционерных обществ и трестов, ни превращение в государственную собственность не уничтожают капиталистического характера производительных сил. Относительно акционерных обществ и трестов это совершенно очевидно. А современное государство опять-таки есть лишь организация, которую создает себе буржуазное общество для охраны общих внешних условий капиталистического способа производства от посягательств как рабочих, так и отдельных капиталистов... Чем больше производительных сил возьмет оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан оно будет эксплуатировать... капиталистические отношения не уничтожаются, а, наоборот доводятся до крайности, до высшей точки”.1 2
Планирование — это еще не социализм и, тем более, не коммунизм, хотя никакой социализм без планирования немыслим.
Можно, конечно, противопоставлять рыночноцентризму человекоцентризм, но это может оказаться не более, чем красиво оформленной тавтологией, ведь сущность человека, как известно, есть совокупность всех общественных отношений, и фактически это будет противопоставление рынку рынка же. Ведь под рынком тоже имеется в виду не что иное, как определенная совокупность общественных отношений, а именно, товарные отношения — отношения, которые возникают в процессе обмена продуктами труда. Притом, речь идет не о товарных отношениях вообще, точно так же, как не может идти речь о человеке вообще. Под рынком сегодня имеется в виду товарные отношения на определенной стадии их развития — когда товаром становится рабочая сила. Производственные отношения этого периода в политэкономии получили название капиталистических отношений, а общество, возникающее на базе этих отношений называется буржуазным обществом. Каждый же отдельный человек выступает как продукт этого общества, а его отдельность как представителя определенного рода товара (не важно, будет ли этим товаром капитал или рабочая сила) — как условие воспроизводства господствующих в этом обществе капиталистических (рыночных) отношений.
Согласитесь, что это не очень важно, будете ли вы ратовать за капитализм или только за создание условий, при которых комфортно отдельным капиталистам
1 В.И. Ленин. Замечания на второй проект программы Плеханова. В.И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 6, С. 232.
2 Ф. Энгельс. Развитие социализма от утопии к науке. Маркс К., Энгельс Ф., соч., 2-е изд., Т. 19 С. 222-223.
427
(к примеру, представители мелкого и среднего бизнеса) или даже отдельным пролетариям. Прежде чем общество сможет поставить человека в центре своих устремлений, оно должно выработать такого человека, который мог бы быть целью общественного развития, то есть цельного человека, то есть человека, который бы мог ставить целое, общественное выше частного, индивидуального. Но, увы, вырабатывает современное общество как раз человека все более частного, «одномерного», собственно, оно вырабатывает определенную производственную функцию, а не человека. И это факт, а не просто упрек.
Но именно на это делали ставку классики марксизма, которые считали, что, низводя человека к функции, превращая его в придаток к машине, этим самым капитализм вырабатывает себе могильщика. В этом суть экономического учения марксизма.
Рынку может быть противопоставлена не какая либо его форма проявления, а только «не рынок». Характерно, что Ленин, оказавшись в условиях, когда еще было неизвестно, что именно может быть противопоставлено товарному производству, рынку, не стал выдумывать ничего, а остановился на отрицательном определении.
В замечаниях на книгу Н.В. Бухарина «Экономика переходного периода» он пишет, что с преодолением анархии производства товар превращается в «продукт, идущий на общественное потребление не через рынок».1
Собственно, уже у Маркса были весьма точные догадки насчет того, что придет на смену рынку, но понимая, что это не более, чем догадки, он на них не акцентировал внимания. Так, к примеру, в подготовительных рукописях к «Капиталу» Маркс уделяет очень много внимания разработке идеи «автоматической фабрики» или фабрики как автоматической системы машин, каковую он считает адекватной капитализму формой средств труда. Он подчеркивает, что автоматическая фабрика, которая приходит на смену разделению труда в мануфактуре, полностью переворачивает содержание труда и даже в определенном смысле уничтожает труд, превращая рабочего из субъекта труда в придаток к машине.
«Теперь, наоборот, машина, обладающая вместо рабочего умением и силой, сама является тем виртуозом, который имеет собственную душу в виде действующих в машине механических законов и для своего постоянного самодвижения потребляет уголь, смазочное масло и т. д. (вспомогательные материалы), подобно тому, как рабочий потребляет предметы питания. Деятельность рабочего, сводящаяся к простой абстракции деятельности, всесторонне определяется и регулируется движением машин, а не наоборот. Наука, заставляющая неодушевленные члены системы машин посредством ее конструкции действовать целесообразно как автомат, не существует в сознании рабочего, а посредством машины воздействует на него как чуждая ему сила, как сила самой машины»1 2.
При этом Маркс указывает на то, что, «в машине, а еще больше — в совокупности машин, выступающей как автоматическая система, средство труда по своей
1 Замечания на книгу Н.И. Бухарина «Экономика переходного периода». Ленинский сборник XL. С. 417.
2 К. Маркс,Ф. Энгельс. Собр.соч. 2-е изд.,т. 46. ч. 2. С. 204
428
потребительной стоимости, т. е. по своему вещественному бытию, переходит в существование, адекватное основному капиталу и капиталу вообще, а та форма, в которой средство труда в качестве непосредственного средства труда было включено в процесс производства капитала, уничтожается, превращаясь в форму, положенную самим капиталом и соответствующую ему»1.
Эта форма, — считает Маркс, — отнюдь не является абсолютной:
«Но если капитал приобретает свою адекватную форму в качестве потребительной стоимости внутри процесса производства только в системе машин и в других вещественных формах существования основного капитала, таких, как железные дороги и т. д. (о чем мы будем говорить впоследствии), — то это отнюдь не означает, что эта потребительная стоимость, эта система машин сама по себе является капиталом, или что ее существование в качестве системы машин тождественно с ее существованием в качестве капитала. Подобно тому, как золото не лишилось бы своей потребительной стоимости золота, если бы оно перестало быть деньгами, так и система машин не потеряла бы своей потребительной стоимости, если бы она перестала быть капиталом. Из того обстоятельства, что система машин представляет собой наиболее адекватную форму потребительной стоимости основного капитала, вовсе не следует, что подчинение капиталистическому общественному отношению является для применения системы машин наиболее адекватным и наилучшим общественным производственным отношением»1 2.
На мой взгляд, именно эта мысль Маркса осталась совершенно непонятой представителями советской политэкономии. Они даже если и не считали, что подчинение капиталистическому общественному отношению является для применения системы машин наилучшим общественным производственным отношением, то, в любом случае, даже не пытались выяснить, а какое же производственное отношение является ему «наиболее адекватным».
Ленин, который, разумеется, не читал эти строки Маркса, тем не менее, мыслил с ним в унисон и выражался почти теми же словами и образами.
«Учет и контроль - вот главное, что требуется для "налажения", для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества, бее граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие, бее граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного "синдиката". Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну. Учет этого, контроль за этим упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответственных расписок... Все, общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы»3.
На практике оказалось, что функции контроля и учета за мерой труда и потребления действительно просты, но количественно они неподъемны для людей.
1 Там же. С. 203
2 Там же. С. 207
3 В.И. Ленин. Государство и революция. В.И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 33. С. 101.
429
Академик В.М. Глушков подсчитал, что только для того, чтобы обеспечить тот уровень управляемости промышленностью, который был достигнут в СССР в 1930-х годах, к середине 1970-х все население СССР должно было бы быть занято исключительно экономическими расчетами.
Эта проблема легко решалась с помощью электронно-вычислительных машин, которые к тому времени уже могли очень легко справиться и с гораздо большим объемом счетной работы.
Но идея того, что ЭВМ можно использовать для экономических расчетов, что они могут выполнить ту роль, которую в условиях капитализма выполняет оборотный капитал — соединить в единое целое «автоматические фабрики» — оказалась далеко не очевидной. Почему она была неочевидной для буржуазных экономистов — ясно. Для них рыночная форма связи между производителями представлялась не только естественной, но и единственно возможной.
Но почему этого не видели и не хотели видеть советские политэкономы — это вопрос, требующий очень тщательного исследования.
Советские экономисты в большинстве своем оказались в стане противников идеи академика В.М. Глушкова о создании Общегосударственной автоматизированной системы управления экономикой.
Суть идеи состояла в том, что использовать предлагалось не просто отдельные машины, а сразу создать целостную систему на основе единой сети, которая обеспечивала автоматизированный сбор и обработку экономической информации. Глушков с самого начала задумывал систему как альтернативу товарно-денежным отношениям и, по его словам, в проекте даже был раздел, предусматривающий переход на безденежную систему расчетов населения. Конечно, к этим задумкам можно было предъявить массу претензий политэкономического характера, но политэкономы просто постарались не заметить, где проходит главная линия борьбы и вместо того, чтобы помочь кибернетикам, которые на ощупь вышли на главный вопрос политэкономии социализма — вопрос путей преодоления товарного способа производства, они втянулись в, как потом оказалось, не очень продуктивную дискуссию по поводу применения математических методов в экономике. Притом, обе стороны этой дискуссии на поверку оказались рыночниками1, и когда дошло до дела, то есть до принятия решения о том, в каком направлении двигаться стране — в направлении преодоления товарного производства или в направлении расширения сферы действия законов товарного хозяйства, обе «партии» экономистов фактически (кто активно, а кто пассивно) поддержали очевидную авантюру, которую связывают с именем Е. Г. Либермана1 2.
Сам В.М. Глушков был полностью уверен в том, что отклонение проекта внедрения общегосударственной автоматизированной системы управления экономикой
1 Включая самых видных учеников и соратников ак. В.С. Немчинова, который, собственно и сформулировал первоначальный вариант идеи централизованного использования вычислительной техники для экономических расчетов и который поддержал идею В.М. Глушкова о создании для этой цели Единой сети вычислительных центров.
2 Подробней об этом можно прочитать в статье В. Пихорович «Невостребованная альтернатива рыночной реформе 1965 года». //Марксизм и современность. №1,2004, С. 110-117.
430
было связано в первую очередь с тем, что некоторые экономисты «сбили Косыгина с толку тем, что экономическая реформа, которую они предлагали, ничего не будет стоить, т.е. будет стоить ровно столько, сколько стоит бумага, на которой будет напечатан Указ и Постановление Совета Министров, а даст в результате больше»1.
Эта история вообще является очень темной и еще ждет своего исследователя. Ведь Е.Г. Либерман с точки зрения тогдашней экономической науки был никто и появился он ниоткуда. Причем, он был никто не только с точки зрения тогдашней экономической «табели о рангах», но и с точки зрения того, что в политэкономии он, судя по всему, не очень разбирался. Образование у него было юридическое. Потом плотно занимался вопросами учета и организации труда на машиностроительных предприятиях, но с политэкономией, судя по его биографии и списку трудов, сталкивался очень нечасто. Все его заслуги перед экономической наукой ограничивались десятком работ, почти половина из которых — статьи в «Правде» и «Коммунисте». И вдруг ни с того, ни с сего — статья в «Правде», которая развернула всю советскую политэкономию на 180 градусов.
Чудеса!
Эти чудеса можно, конечно, очень легко объяснить тем, что статья была напечатана именно в «Правде», и доля правды в таком объяснении будет. Разумеется, что и в советские времена среди ученых было немало таких, которые умели «держать нос по ветру» и быстренько менять свои научные взгляды в соответствии с последними газетными публикациями. Но это только доля правды, притом, думаю, не большая доля. Позволю себе высказать гипотезу совершенно иного рода. Успех статьи Либермана, на мой взгляд, был обусловлен как раз его политэкономической беззаботностью. Он мог себе позволить игнорировать основания экономической науки, поскольку он их просто не понимал. Он уверенно нес чушь, которая не «лезла» ни в какие научные «ворота». Серьезные экономисты просто боялись это говорить, опасаясь, что их высмеют или обвинят в ревизии марксизма. Либерман же был «экономистом от сохи», с него и взятки гладки. То, что он писал, противоречило науке, но очень хорошо выражало точку зрения тех «хозяйственников», о которых Сталин в «Экономических проблемах социализма в СССР» писал, что закон стоимости «воспитывает наших хозяйственников в духе рационального ведения производства и дисциплинирует их», и главным недостатком которых он считал отсутствие надлежащего марксистского образования. К этому времени их количество в руководстве самых разных уровней уже составило «критическую массу» и нужен был детонатор, который мог вызвать «цепную реакцию». Таким детонатором и послужила статья Либермана.
«Взрыв» длился достаточно долго — чуть больше двадцати лет, но от этого его последствия оказались не менее катастрофическими. Советская экономика в результате перехода на «экономические методы управления» оказалась разрушенной «до основания».
Но остается вопрос — могла ли ее спасти автоматизированная система управления экономикой. Может ли она быть действительной альтернативой «рыночноцентризму»?
1 В.М. Глушков. Для тех, кто остается. /Академик В.М. Глушков — пионер кибернетики. К. 2003.
С. 326.
431
На этот счет существуют не только теоретические соображения, но и некоторый экспериментальный опыт. Речь идет о системе «Киберсин», которая была осуществлена под руководством С. Бира в Чили по заказу правительства Народного единства. Сам Бир в книге «Мозг фирмы» приводит свидетельства того, что система действовала весьма эффективно, не смотря ни на то, что она построена была на примитивнейшей технической основе и осуществлялась в экстремальных экономических и политических условиях1.
Весьма убедительным мне кажется также свидетельство, которое приводит сотрудник Института истории науки им. И. Ньютона при Массачусетском технологическом институте В. Герович:
«ЦРУ создало специальный отдел для изучения советской кибернетической угрозы. Этот отдел выпустил целый ряд секретных докладов, где отмечал, среди прочих стратегических угроз, намерение Советского Союза создать «единую информационную сеть». На основе докладов ЦРУ в октябре 1962 года ближайший советник президента Джона Кеннеди написал секретный меморандум о том, что «советское решение сделать ставку на кибернетику» даст Советскому Союзу «огромное преимущество»:
«..ж 1970 году СССР может иметь совершенно новую технологию производства, охватывающую целые предприятия и комплексы отраслей и управляемую замкнутым циклом обратной связи с использованием самообучающихся компьютеров».
И если Америка будет продолжать игнорировать кибернетику, заключал эксперт, «с нами будет покончено»1 2.
Вполне возможно, что ЦРУ несколько преувеличивало опасность, но и отказывать этому органу в компетентности мы не имеем никакого права.
Я совершенно сознательно не апеллирую в своих рассуждениях к весьма выгодным, казалось бы, аргументам из сферы «информационного общества», «информационного способа производства» и т. п. Это при том, что некоторые авторы, проводящие исследования в указанной области, приводят весьма разумные доводы если и не в пользу защищаемого мною тезиса, то уж точно — против увековечения или хотя бы малейшей затяжки с преодолением «рыночноцентризма»3. Не обращаюсь я к этим теориям только потому, что очень уж часто модные слова и словосочетания сегодня заменяют людям мысли.
А очень не хотелось бы, чтобы проблему «преодоления рыночноцентризма» просто «заговорили» модными словечками. Не так уж часто сегодняшняя экономическая наука ставит проблемы, над которыми действительно стоит думать. А ведь правильно поставленный вопрос — половина решения.
1 Стаффорд Бир. Мозг фирмы. М. 2005. С. 319-323.
2 Вячеслав Герович. Интер-Нет. Почему в Советском Союзе не была создана общенациональная компьютерная сеть. Электронный ресурс http.7/www.intelros.ru/readroom/nz/nz-75-1-2011/8691-inter-net-pochemu-v-sovetskom-soyuze-ne-
byla-sozdana-obshhenacionalnaya-kompyutemaya-set.html
3 См. напр., книгу К. Дымова «Капитализм — система без будущего». К. 2010.852 с.
432
П.А. Покрытая
Будущее экономического образования: проблемы методологии
«Наука есть ясное познание истины, просвещение разума, непорочное увеселение жизни, похвала юности, старости подпора, строительница градов, полков, крепость, утеха в несчастии, в счастии украшение, везде верный и безотлучный спутник».
(М.В. Ломоносов, 1748 г.)
Кризисное состояние общественной науки связано с трансформацией социально-экономической системы. Особенно наглядно кризис общественных наук проявился в области методологии. В статье на основе исследования изменений произошедших в методологии науки показано какие изменения произошли в экономической науке в настоящее время.
Трёхсотлетие со дня рождения выдающегося русского учёного-энциклопедиста, основателя Московского университета, Михаила Васильевича Ломоносова, явилось хорошим поводом для концентрации внимания на проблемах отечественной науки и образования. Так, кафедрой политической экономии экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова был проведен ряд научных заседаний, посвященных роли науки в развитии экономики России: от М.В. Ломоносова до современности. Политэкономические проблемы образования и науки являлись темой одного из круглых столов. Одним из значимых для современного этапа общественного развития вопросов является проблема кризиса отечественной науки, падение её роли и значения в России. Сведение причин этого явления к субъективному фактору не может в полном объеме прояснить ситуацию. Степень зрелости экономической науки обусловлена, в том числе, и способностью выявления и исследования объективных причин. Главной причиной выступает социально-экономическая трансформация в стране, переход от социалистических к капиталистическим отношениям. Она является главной, поскольку развитие производительных сил в значительной степени обусловлено общественной формой производства: чем выше уровень последней, тем больший простор создаётся для развития производительных сил. Поскольку социализм выступал более высокой ступенью общественного развития по сравнению с капитализмом, постольку условий для развития производительных сил было значительно больше.
Кроме того, как более высокая ступень общественного развития, социализм предполагал достижение более высокой производительности общественного труда по сравнению с капитализмом. Этого можно было достигнуть только на базе создания материально-технической базы, адекватной форме общественного развития, воплощающей передовые достижения научно-технического прогресса. Отмеченное
433
обстоятельство предопределило объективную потребность в широком развитии науки в СССР, которая превращалась в непосредственную производительную силу общества. Особое внимание уделялось в стране развитию фундаментальной науки. И.В. Сталин указывал, что «прикладные вещи всегда можно купить, а фундаментальная наука может оценивать действительность. Если у вас нет учёных, умеющих делать это, то руководство страны неспособно ориентироваться в происходящем». Если же «государство», - отмечал он, - «начинает разрушать фундаментальные науки, то тем самым оно приближает себя к краху».1 Понимание этого позволило создавать не только уникальные научные школы, но и определило развитие самой науки в СССР, где каждый четвёртый научный работник мира был советским к 80-м годам XX столетия. Несмотря на, безусловно выдающиеся достижения советской науки, автор отнюдь не сторонник идеализации советского опыта. Движущие силы перестройки и дальнейшей трансформации были подготовлены в ходе предшествующего общественного развития. И тот формат науки, который мы наблюдаем в настоящее время, это всего лишь способ разрешения противоречий, сформированных в предыдущий период. Их выявление - тема для самостоятельного научного исследования. Мы можем лишь отметить, что они уже проводятся. Так, Пихорович пишет: «горькая ирония истории состоит в том, что успехи советской космической отрасли, огромные достижения в области естественных наук и развития техники отнюдь не сопровождались такими же успехами в области общественных наук, в частности, политической экономии. Здесь советское руководство обнаружило совершеннейшую беспомощность, в результате чего возобладали самые примитивные теории, реализация которых в политике привела страну к катастрофе поистине космического масштаба, превратившей ее из локомотива мировой истории в полную технологическую и культурную развалину, обломки которой сегодня послушно следуют в фарватере современного капиталистического «Титаника».1 2 Итак, неспособность советским руководством восприятия, адекватной оценки, организации разработки направлений научных исследований, поставленных ходом экономического развития и практической реализации полученных результатов в области политической экономии, один из вариантов ответа. Мы вернемся к этому вопросу ниже, а пока отметим, что финансирование и собственно ресурсная база этой науки находилась в исключительно благоприятных условиях.
Ситуация существенным образом изменилась в период трансформационного перехода к более низкой капиталистической форме общественного производства. Производственные отношения капитализма, утверждающиеся в России, оказались не соответствующими уровню развития производительных сил, которые достались ему по наследству от социализма. Социалистический костюм оказался слишком велик для российского капитализма. Срочно потребовалась его подгонка. Масштабы зауживания в области науки характеризуются данными о численности научных работников в РСФСР - РФ в XX - нач. XXI ст.: 1913 -11,6; 1940 - 62,0; 1985 - 1019; 1999
1 Цит. по: Губарев В. Академик Лев Пирузян: свободу таланту! // Наука и жизнь. - № 7, 2011. С. 31.
2 Пихорович В. Момент спутника. - http://propaganda-joumal.net/3626.html. 2011-04-11
434
- 872,4; 2008 - 761,3 тыс.человек.1. По данным Центра исследований и статистики науки, трансформация 90-х гг. обошлась кадровому потенциалу науки РФ в 61,8 %1 2. При этом реальная зарплата оставшихся в этом секторе работников составляет порядка 10-15% от советского уровня. Если уровень оплаты советского кандидата наук, доцента соответствовал заработной плате директора предприятия, то в настоящее время зарплата доцента соответствует охраннику предприятия. Если зарплата доктора наук по основному месту работы составляет 20-30 тысяч рублей, а «зарплата лейтенанта составит не менее 50 тыс. руб.» в 2012 году,3 то очевиден ответ на вопрос о том, почему не происходят инновации и модернизация российской экономики. Конечно, доктору наук предлагают поработать на нескольких работах с целью устранения диспропорции между стоимостью рабочей силы и её ценой. И он вынужден согласится на этот «категорический императив» рыночной экономики. Но эти столь популярные дополнения при сравнении профессий совершенно неуместны, поскольку сравнивать необходимо соизмеримые величины. В противном случае необходимо допустить существование лейтенанта армии, задействованного на трех должностях.
При этом, федеральным бюджетом предусмотрено резкое сокращение финансирования основных статей на три ближайших года. Так, в частности, в образовательном секторе на четверть сократятся расходы, а зарплата педагогов в 2013-2014 гг. будет заморожена независимо от темпов роста цен. Согласно теоретическим рецептам монетаристов, представляющих крайне правое крыло либералов, государство должно уйти из экономики. Это положение и отражает принятый на ближайшие три года федеральный бюджет. Данные тенденции предопределяют возрастной состав научных работников. «Гораздо опаснее устаревшего оборудования ситуация со старением научных кадров», - отмечает профессор МГУ Зяб-люк Р.Т4 Молодые специалисты не заинтересованы заниматься наукой в силу её низкой оплаты. Период либерально-монетаристских преобразований в России наглядно свидетельствует о том, что науки юношей не питают, хотя, вполне вероятно, всё ещё «отраду старцам подают».5
1 Составлено автором по данным статистических сборников: Народное хозяйство СССР за 70 лет: Юбилейный стат, ежегодник / Госкомстат СССР. - М.: Финансы и статистика, 1987. С. 60, 64; Наука России в цифрах: 2000. Ст.сб./ЦИСН. - М., 2000. С. 28; Наука России в цифрах: 2009. Ст.сб./ЦИСН. - М., 2009. С. 44. -1913 г. - данные по Российской империи.
2 Наука России в цифрах: 2000. Ст.сб./ЦИСН. - М., 2000. С. 28
3 В 2012 году зарплата лейтенанта российской армии составит 50 тысяч рублей. -http://www.utra.ru/news/2011/10/20/1005782.shtm И хотя это меньше обещанных в 2008 гаду на 20 тысяч рублей, все равно она зримо выше зарплаты научного сотрудника. См. «Заработная плата лейтенанта в российской армии к 2012 г составит "не менее 70 тыс. рублей”». http://megairk.ru/news/new/53
4 Зяблюк Р.Т. Экономическая теория как фундамент университетского экономического образования. / Фундаментальность университетской подготовки экономистов: роль экономической теории: Монография / Под ред. Хубиева К.А., Павлова М.Ю. - М., 2011. С. 64.
5 Речь идёт об известном стихе М.В. Ломоносова
« Науки юношей питают,
435
Поскольку масштабы и уровень научных исследований в СССР был подчинен цели создания материально-технической базы социализма, то вполне закономерно, что при переходе к капитализму масштабы научных исследований детерминированы основным законом капиталистического производства. В условиях господства частнособственнических интересов и на фоне сокращения экономической функции государства, научные исследования, не способствующие увеличению доли прибыли, оказались за пределами интересов правящего класса. Это отразилось не только на естественных,* 1 но и на общественных науках, в особенности, на политической экономии, являющейся фундаментом экономической науки.
Традиционно освещая место политической экономии в системе экономических наук, указывалось на то, что она выступает методологической базой, основой, фундаментом для всех прикладных экономических наук. Все экономические факультеты выросли на базе длительного развития политической экономии. Так, если кафедре политической экономии в МГУ более 200 лет, то экономическому факультету всего 70. Политическая экономия является единственной фундаментальной наукой в экономической области. Это обстоятельство предопределило объем часов, выделяемых для чтения данного курса при подготовке специалиста в области экономики. Как же обстоит дело с фундаментом экономической науки, в частности, с её методологической функцией? Актуальность постановки данного вопроса детерминирована появившейся в научной литературе резкой критикой существующей в экономических исследованиях методологической культуры, представленной в настоящее время.
Отраду старцам подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастный случай берегут;
В домашних трудностях утеха, И в дальних странствах не помеха. Науки пользуют везде: Среди народов и в пустыне, В градском шуму и наедине, В покое сладки и в труде».
(М.В. Ломоносов. Ода на день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны 1747 г.).
1 «Европейская наука в состоянии работать в специальных условиях, наиболее удачно было бы их назвать «искусственным социализмом». Поскольку проекты долгосрочны, то цены на комплектующие должны быть одинаковыми на протяжении всего времени строительства (Большого адронного коллайдера - П.П.). Даже европейские страны действуют в таких случаях не по законам рынка. И это осознают самые отъявленные враги социализма. Например, в 50-х годах, когда CERN (Европейский Совет по ядерным исследованиям - П.П.) только создавали на границе Швейцарии и Франции, президент Де Голль подарил эту территорию организации. Структура CERN, по словам Зиновьева, напоминает минигосударство, как Ватикан. Все это не просто игры - чтобы наука нормально развивалась, ее нужно действительно ограждать от рыночных отношений. Но...в последнее время наблюдается негативная тенденция, CERN стал вынужден заниматься коммерческими проектами». См. Крестовский А. Большой адронный коллайдер как зеркало науки и общества. -http://propaganda-joumal.net/179.html
436
Так, в экономическом вестнике известного университета указывается: "недостаток, а порой и полное отсутствие понимания методологических основ экономикотеоретических исследований, во многом обесценивает последние, фактически превращая их либо в набор схоластических беспредметных рассуждений и спекуляций, либо, в лучшем случае, представляет собой исследование прикладной экономической тематики, именуемое при этом... по какой-то причине «теоретическим исследованием»?!”.1 Таким образом, выявление уровня методологической функции экономической науки, с точки зрения грамотности её реализации в исследованиях, представляет важный и вполне назревший вопрос. Для ответа на него необходимо обратиться к научным исследованиям в области экономики, в которых, собственно, и должна реализовываться данная функция. Какие в период трансформационных потрясений традиции сохранились в области использования методов в экономических исследованиях и какие появились нововведения?
Одной из тенденций, представленной в научных исследованиях (диссертациях, монографиях) последнего времени, является широкое распространение метафизических по своей сути приемов фиксации множества различных определений какого-либо явления на фоне почти полного отсутствия критического подхода к их объяснению.
Но ведь именно разбор, обсуждение чего-либо с целью дать оценку, выявить недостатки, собственно, и являются методом научного исследования.1 2 Познание и раскрытие недостатков, различий, противоположностей, противоречий позволяет определять слабые звенья теоретических построений, ставить и решать задачи по нахождению форм их разрешения, устранения и снятия. Проблема использования критики в науке не нова. Так, Ломоносов писал: «настоящее время заставляет опасаться, чтоб число умножившихся ныне в свете Авторов не завело в таковую же темноту разум человеческий, в каковой он находился от недостатку писателей разумных. Опасность сия отвергается одним тем только способом, когда помогать нам будут особливые писатели, которые различать станут добрых Авторов от худых, и покажут путь к забвению одних, а к припамятованию других. Нужда такового разбору видима теми наипаче, которые знают, каковой важности есть прямое руководство в науках и чтении многих книг, во время столь краткое жития нашего, которое нам бог на сем свете быть определил. Разбор писателей есть наилучший и безопаснейший способ быть ученым человеком, и он потребен для всякой особно в свете науки и для всякого склонность имеющего человека к наукам. Сие самое есть светилом в чтении и предводителем к снисканию кратчайшего пути как обрести то, чего в книгах ищем».3 Характерно, что Михаил Васильевич не только указывал на важность кри
1 Корытцев М.А. Методологический ликбез (Книга о правилах проведения экономического исследования. Мамедов О.Ю. Экономическая наука: нестрашное знакомство с методологией. Ростов н/Д, 2005.) // Экономический вестник Ростовского государственного университета, 2006. Том 4. - № 4. - С. 152. -http://ecsocman.edu.ru/data/808/883/1219/joumal4.4-18.pdf
2 «Критика и самокритика, метод раскрытия и преодоления противоречий общественного развития...». Философский словарь
3 Ломоносов М.В. О качествах стихотворца рассуждение //
437
тики, но и указывал на её границы, подвергал разбору некорректную критику. Так, отстаивая достижения передовой русской науки, роль и значение теоретических исследований, основанных на опытных данных, Ломоносов подверг критике отсталые метафизические воззрения своих противников, указав ряд принципов, которых необходимо придерживаться критику.1
Являясь важнейшей движущей силой общества, критика особенно важна для развития науки. Ни одна наука не может развиваться без борьбы мнений, без свободы критики. Так существовавшее в пределах меркантилизма противоречие между предметом и методом, между необходимостью объяснить рост богатства в товарной и денежной формах эмпирическими описательными методами, было разрешено в ходе критики данного учения, которая позволила перейти к созданию научной теории. Также неслучайно главный труд Маркса «Капитал» имел подзаголовок «к критике политической экономии». Тем самым подчеркивалось, в каком методологическом ключе будет выстроена вся работа, всё её содержание.
Научная критика, в зависимости от своего объекта, входит в состав научных дисциплин. Критический подход в исследованиях стал традиционным в советской экономической науке. Значительные научные силы работали в области критики западных экономических теорий, оценивая их достоинства и недостатки, а лучшие учебные пособия и учебники по политической экономии включали в свою структуру вопросы критики современных экономических учений, которые в настоящее время преподносятся в качестве абсолютной истины, истины в последней инстанции в лице микро- и макроэкономики. Критический метод исследований - традиционный для советской экономической науки, по большей части, исчез из современных экономических исследований.
В этой связи, вполне уместно будет вспомнить и разработанный на кафедре политической экономии МГУ под руководством Н.А. Цаголова 2-х тт. курс политической экономии, в котором критический разбор западных теорий был представлен практически в каждой теме и был элементом научной культуры авторского коллектива. И если Николай Александрович, в основные направления научных исследований которого входили политэкономия капитализма, социализма, история экономических учений, история русской экономической мысли, вопросы методологии (предмет и метод, объективный характер экономических законов, вопросы системы политической экономии), критика буржуазных экономических теорий, говорил о «проскальзывающем иногда нигилистическом отношении к методологическим проблемам»,* 1 2 основанное на материалистическом положении: критерием истины является практика, то сегодня нигилистическое отношение к критическому методу познания, в част-
http://az.lib.rU/l/lomonosow_m_w/text_0220.shtml
1 См.: Ломоносов М.В. Рассуждение об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений, предназначенное для поддержания свободы философии. Перевод под ред. Т.П. Кравца / Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. - Том 3, М.-Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1952. С. 201.
2 Цаголов Н.А. Вопросы методологии и системы политической экономии. М.: Издательство Московского университета, 1982. С. 449.
438
пости, и методологии, в общем, превратилось в новацию, широко представленную в российских экономических исследованиях.1
Вместе с тем методологический нигилизм не менее широко распространен и на Западе. «Печальным следствием этой распространенной «методофобии» стали посредственные экономические навыки большинства экономистов», указывает М. Блауг, имея в виду ситуацию, сложившуюся в западных экономических кругах. Проблемы в области методологии научных исследований, наряду с другими, в совокупности приводят к нарастанию негативных оценок со стороны прогрессивных учёных о качестве научных исследований и экономического образования, в целом. Так, нобелевский лауреат М. Алле, критически оценивая гиперболизированное использование математики в экономической теории, называет это явление «математическим шарлатанством». Французские студенты пишут письмо с требованием запрета преподавания микро и макроэкрономики, студенты Кембриджа отказываются слушать курс Грегори Мэнкью2, британские экономисты «повинились перед королевой Елизаветой II, рассказав, почему они не предвидели кризис»,3 а французский физик Ж.-Ф. Бушо в журнале «Nature» публикует статью «Экономическая теория нуждается в научной революции», указывая на несостоятельность современной экономической науки связанные, по его мнению, с отсутствием критического восприятия объективной действительности.4
Все эти процессы в современной экономической науке напоминают известные строки Ломоносова 1743 года:
«Лице свое скрывает день;
Поля покрыла мрачна ночь;
Взошла на горы чорна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Разверзлась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.
(Ломоносов М.В.
Вечернее размышление о божием величестве при случае великого северного сияния)
Каковы же конкретные формы проявления кризисного состояния методологии научного исследования?
	Традиции	Новации
1.	Диалектический метод	Отказ от использования диалектического метода, расширение метафизики.
1 В сфере обыденного мышления критика вновь вернулась к домарксистским временам, о которых В.Г. Белинский писал так: "у нас, на Руси, особенно, критика получила в глазах массы превратное понятие: критиковать - для многих значит ругать...” См. Белинский В.Г. Речь о критике. В сб.: Избранные сочинения. Редакция, вступительная статья и примечания Ф.М. Головненко. М.: ОГИЗ, 1948. С. 235.
2 An Open Letter to Greg Mankiw. - http://hpronline.org/harvard/an-open-letter-to-greg-mankiw
3 Грозовский Б. Простите, Ваше Величество! -
http://slon.ru/economics/prostite_vashe_velichestvo-102390.xhtml
4 Ерин Ю. Экономическая наука нуждается в революции. - http://elementy.ru/news/430903
439
2.	Метод восхождения от абстрактного к конкретному как главный конкретнонаучный метод политической экономии.	Слабая формализация методов экономической науки. Введение метода «агрегирования», как главного конкретно-научного метода экономической теории.
3.	Наличие классового, партийного характера при исследовании явлений.	По большей части отсутствие в экономических исследованиях социальной стороны вопроса, классовых интересов, выгодо- прибылеполучате-лей. Подмена социально-экономических отношений экономико-организационными, экономико-технологическими отношениями.
Если говорить о новации «отказ от использования диалектического метода», то такой уровень теоретического мышления как выявление противоречий в процессе исследования развития объекта, а также установление форм их разрешения фактически недоступен для уровня магистерских и кандидатских диссертаций. Всё меньше этот уровень используется и в докторских научных исследованиях. В лучшем случае в пунктах новизны и выводах фиксируются выявленные тенденции, закономерности, функциональные (не сущностные!) зависимости, количественные изменения, степень развития и факторы, влияющие на объект исследования, предлагаются авторские классификации, уточняется содержание понятий.
Распространение метафизики в исследованиях проявляется, в том числе, и в расширении использования в работах сравнения высказываний различных авторов по исследуемому явлению. Представляются целые таблицы, в которых приводится 15-20 высказываний различных авторов и на этой основе выводится авторское определение.
Одним из распространенных приёмов в современных научных исследованиях является создание классификации какого-либо явления или процесса.
Действительно классификация сыграла важную роль в науке. Распределение предметов какого-либо рода на взаимосвязанные классы по наиболее существенным признакам, присущим данным предметам помогает исследователю ориентироваться в бесконечном многообразии, позволяет формулировать обобщения и делать прогнозы. Вместе с тем, правила составления классификации зачастую нарушаются. Так, нарушается одно из важнейших правил, которому подчиняется создание всех классификаций, - правило деления объема понятия, предписывающее использование в данной классификации одного и того же основания. Нередко можно встретить в научных исследованиях авторскую классификацию, построенную на различных, зачастую взаимоисключающих, критериях. Это приводит к созданию классификаций, научная ценность которых бесконечно мала.
В экономических научных исследованиях, речь идёт о кандидатских и докторских диссертациях, прослеживается, пока еще не столь широко распространённая, но вполне устойчивая тенденция, отсутствия перечня научных методов которыми
440
пользовался соискатель.1 Так, только за последний учебный год в шести диссертациях из тридцати методы исследования не упоминались, при этом одна из них была на докторскую степень. Это составляет 20% от общего числа диссертаций. И речь, в данном случае не идёт о забывчивости или небрежности (остальные пункты были представлены на должном уровне), речь идёт об отсутствии элементарных знаний о роли, сущности научных методов и навыков работы с ними. Более того, анализ методов, которые перечислялись в других диссертациях, выявил, что из 24 диссертаций диалектический метод был указан в одной, агрегирование в качестве метода не указывалось ни в одной диссертации, хотя этот метод заявляется едва ли не как основной конкретно-научный метод в западной экономической теории. В общем и целом в диссертациях использовались формально-логические методы.
Зачастую в научно-квалификационных исследованиях виды метода исследования представляются в качестве самостоятельных методов. Так использование в диссертации различных видов анализа: системного, экономического, субъектнообъектного, ситуационного позволило указать соискателю научной степени на множественность методов задействованных в работе, хотя, в действительности, использовался один и тот же метод исследования - анализ. Более продвинутым вариантом развития ситуации является указание эмпирического анализа в качестве методов (?) исследования.
По поводу агрегирования необходимо отметить, что данный метод является статистическим. Агрегатные индексы являются основной формой общих индексов и изучаются в курсе общей теории статистики. Агрегатный (от лат. aggregatus - присоединённый ) индекс - показатель, характеризующий среднее изменение социально-экономического явления, состоящего из несоизмеримых элементов. "Во всех случаях, когда индекс должен характеризовать совокупность разнородных элементов, наиболее правильным является агрегатный индекс", писал в 1945 году академик В.С. Немчинов.1 2 Особенность этой формы индекса состоит в том, что в агрегатной форме непосредственно сравниваются две суммы одноименных показателей, одна из которых индексируемая, а вторая - весовой соизмеритель. Индексируемые величины будут разными, а соизмеритель один и тот же. Обращает внимание мето
1 Этим страдают не только диссертации, но и западные учебники. Так, в известном американском учебнике формализации понятия "метод", а также перечня используемых методов, нельзя обнаружить по причине их отсутствия не только в главе «Основные понятия и методы», но и в разделах «глоссарий» и «индекс». См. учебник С.Фишера и др. Экономика. -М., 1993. - С. 20-37, С. 774, С. 801. Насколько разительны отличия в этом вопросе при сравнении с советскими учебниками по политической экономии! Частично проливает свет на ситуацию с методами в западных учебниках сноска в книге "Методология фальсификаций": "поскольку вульгарная буржуазная политэкономия не имеет единого метода, её различные направления используют различные, к тому же нередко внутренне противоречивые методы...". Методология фальсификаций: (О буржуазных концепциях экономики социализма) / Ю.Я. Ольсевич, А.А. Стулов, Т. Трендафилов и др.; Под ред. Ю.Я. Ольсевича, Т. Трендафилова. - М.: Экономика, 1987. С. 8.
2 Немчинов В.С. Избранные произведения Т.2. Сельскохозяйственная статистика с основами общей теории. М.: Издательство "Наука", 1967. С.387.
441
дика построения агрегатного индекса, которая предусматривает решение трех вопросов: 1) какая величина будет индексируемой; 2) по какому составу разнородных элементов явления необходимо исчислить индекс; 3) что будет служить весом при расчете индекса. В Экономиксе агрегатные индексы используются при расчёте, например, реального ВНП, который "является показателем агрегированного уровня производства в экономике в физическом выражении".1 В настоящее время это наиболее распространенная форма индексов, используемая в статистике многих стран.
Помимо исчисления агрегатных индексов статистическая наука использует агрегирование, которое Немчинов В.С. относил к экономико-математическим методам,1 2 как объединение в группы.3 При этом термин был относительно новым, неустоявшимся, что потребовало его расшифровки. Так, в работе "Теоретические вопросы межотраслевого и межрегионального баланса производства и распределения продукции" (1960 г.), опубликованной в сборнике "Применение математических методов в экономике и планировании", название одного из разделов было дано В.С. Немчиновым в следующей редакции "Агрегирование (объединение в группы) продукции и оценка". Представляется, что именно такая редакция позволяла избежать смешивания агрегатных индексов и "так называемого агрегирования".4 В этой же работе были даны два принципа агрегирования "а) классификация, а не комбинационная группировка признаков, б) выделение основного решающего массива продукции, охватывающего, например, % или 4/5 всей продукции данного вида; остальная часть агрегируется в менее однородную совокупность - "прочие".
В Экономиксе объединение в группы, агрегирование используется, например, при рассмотрении денежной массы, в которой выделяются денежные агрегаты нескольких видов.5 Помимо агрегирования в курсе экономике задействованы: индексный метод, метод временных рядов, выборка, медиана, т.е. совокупность средств статистического и математического анализа для изучения количественных сторон экономических явлений - эконометрика. Проблема заключается в том, что теория должна вскрывать качественную природу явления. Познав качество можно оценивать количественные параметры. Но для выяснения качества необходимы методы,
1 Фишер С., Дорнбуш Р., Шмалензи Р. Экономика: Пер. с англ. Со 2-го изд. - М.: "Дело ЛТД", 1993. С. 28.
2 "При получении на основе документов первичной информации разветвлённой системы укрупнённых показателей приходится пользоваться и некоторыми экономикоматематическими методами (например, теорией агрегирования, методами разбивки матриц на блоки, методами перехода от матриц низового звена к матрицам вышестоящего звена и т.д.) ". Немчинов В.С. Избранные произведения Т.5. Развитие межотраслевого баланса в модель народнохозяйственного плана. - М., 1968. С. 242.
3 Именно в этом'значении оно используется в настоящее время в общеупотребительном смысле. "Агрегировать - объединять, суммировать какие-либо однородные показатели (величины) с целью получения более общих, обобщённых, совокупных показателей (величин)". Словарь иностранных слов. - 14-е изд, испр. - М.: Рус.яз., 1987. С. 16.
4 См.: Немчинов В.С. Избранные произведения Т.5. Теоретические вопросы межотраслевого и межрегионального баланса производства и распределения продукции. - М., 1968. С. 217-218.
5 Фишер С., Дорнбуш Р., Шмалензи Р. Указ.соч. С. 489.
442
отличающиеся от тех которыми познаётся количественная сторона. И в этом месте экономике не даёт нам ответа на вопрос о том, какие методы она использует для познания качественной природы явления.
Отсутствие собственного конкретно-научного метода в Экономиксе (западной экономической теории) ставит под вопрос существование её особого предмета, поскольку именно специфика предмета детерминирует разработку и использование конкретного метода. "Поскольку каждая наука имеет свой особый предмет, она неизбежно создает свой метод исследования, в требованиях которого отражается специфика её предмета, а значит и свою методологию, которая...решает... методологические проблемы...применительно к данной науке, с учётом специфики её предмета".1 Коль скоро при исследовании предмета отсутствует конкретно-научный метод, то вполне правомерна постановка вопроса о существовании собственного предмета данной науки, который отграничивает её от других экономических наук. Если его нет, то может ли совокупность знаний объединённых словосочетанием "экономическая теория" соответствовать научному понятию "теория". Дело в том, что не любой объем знаний о предмете является теорией. "Теория - это не всякая совокупность знаний о предмете, а строго организованная система знаний, каждый элемент которой органически связан с другими элементами данной системы и непосредственно следует из них".1 2 Современная экономическая теория экономике характеризуется отсутствием внутреннего единства её структурных элементов. В наличии эмпиризм и эклектическое сочетание слабо связанных между собой функциональных зависимостей (в том числе и не действующих) из различных областей науки, механистическое объединение которых происходит под общим названием "экономическая теория". Полное отсутствие диалектического метода, восхождения от абстрактного к конкретному, внеисторизм, гипертрофия математических методов, изучение форм, а не объективных сущностей - всё это представителями данной науки трактуется как основное течение (мэйнстрим) экономической мысли, претендуя, на особую роль в экономической науке. В противоположность им Маркс не претендовал на универсальность применения открытых им законов в мировом масштабе. Так, в одном из писем он пишет: "Ему (Михайловскому Н.К. - П.А.) непременно нужно превратить мой исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические обстоятельства, в которых они оказываются... Но я прошу у него извинения. Это было бы слишком лестно и слишком постыдно для меня".3
1 Шептулин А.П. Диалектический метод познания. - М.: Политиздат, 1983. С. 13.
2 Андреев И.Д. Научная теория и методы познания. М.: "Знание”, 1975. С. 8. В этой связи М.В. Ломоносов указывал, что ни одну систему знаний нельзя назвать наукой, если она не в состоянии доказать то, что она сама считает истиной. См.: Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений, т. 7, С. 126.
3 Переписка К.Маркса и Ф.Энгельса с русскими политическими деятелями. М.: Госполитиздат, 1947. С. 179. В этой связи характерным является высказывания Мэнкью, сделанные им своей статье опубликованной в экономическом журнале относительно его собственного статуса.
443
В рамках диссертаций защищаемых по экономическим наукам всё больше происходит смещение центра исследований в область технико-организационных отношений, а не социально-экономических. Работник, который является составным, а по большому счёту, главным элементом производительных сил, в экономических исследованиях исчезает. Возникает ряд исследований, в которых есть всё, кроме работников. Если они и присутствуют, то информация о них крайне скудная и подается мимоходом. Создаётся впечатление, что подвергаемые исследованию явления экономической действительности происходят не в обществе, а в межзвёздном пространстве. Социальный аспект игнорируется! В чем же причина данного явления? Ведь подобная направленность исследования обусловлена образовательной подготовкой экономистов, и, в первую очередь, подготовкой в области экономической теории, современная методология которой всецело основана на так называемом неоклассическом синтезе.
Обратимся к современным трактовкам экономической науки в лице экономической теории:
-	"экономике (экономическая теория) - наука, изучающая то, как люди осуществляют выбор среди ограниченных ресурсов..."1;
-	"экономика - дисциплина, изучающая, каким образом общество с ограниченными, дефицитными ресурсами решает, что, как и для кого производить"* 1 2;
-	"экономическая теория есть наука о том, какие из редких производительных ресурсов люди и общество с течением времени, с помощью денег или без их участия, избирают для производства различных товаров и распределения их в целях потребления в настоящем и будущем между различными людьми и группами общества"3. Легко заметить, что в каждом определении присутствует общество, люди, что должно предопределять направленность предмета исследования. Вместе с тем, если исходить из содержания предмета, общественное значение его понятийнокатегориального аппарата остаётся вне поля исследования. Во всех определениях речь идёт об отношении людей к природе, а не об отношениях, складывающихся между людьми по поводу производственной деятельности. Это обстоятельство и обуславливает специфику экономике, оставляющей в стороне общественные отношения производства.
Характеристика данная более 110 лет назад понимания учёными по экономике специфики экономической науки "нередко весьма плохо понимаемого учёными профессорами, ...сбивающимися с "общественных отношений производства" на производство вообще и наполняющими свои толстые курсы грудой бессодержательных и не относящихся вовсе к общественной науке банальностей и примеров"4, всё боль
См.: Вопросы экономики № 5,2009 г.
1 Экономикс: Англо-русский словарь-справочник / Э. Дж.Долан, Б.И. Домненко. - М.: Лазурь, 1994. С. 12.
2 Фишер С., Дорнбуш Р., Шмалензи Р. Экономика: Пер. с англ. Со 2-го изд. - М.: "Дело ЛТД", 1993. С. 1.
3 Самуэльсон П. Экономика. Вводный курс. М.: "Прогресс", 1964. С. 25.
4 Ленин В.И. Рецензия. А.Богданов. Краткий курс экономической науки. - Полн.собр.соч., т. 4.
444
ше воспроизводится в настоящее время. Фактически в современных курсах по экономике речь идёт о производстве вообще, его общественный характер устранен. Это обстоятельство отмечалось шесть десятилетий спустя Кудрявцевым А.С. в статье "О методологических истоках учебника П. Самуэльсона "Экономика". Так, в качестве одной из основ, объединившей все направления субъективной школы он относит "специфическую для этой школы форму абстрактного метода исследования, при котором происходит абстрагирование от самого существенного и характерного для политической экономии как науки, а именно: от общественной формы производства".* 1
Помимо игнорирования ряда общеизвестных научных методов в экономических исследованиях все более частой в среде, как учёных, так и студентов является заявление относительно того, что любое высказанное положение является субъективным, а, следовательно, невозможно исходя из этого сделать вывод относительно истинности какого-либо мнения, т.к. они все "уравниваются" в правах. Другими словами, истины не существует, поскольку все мнения субъективны, а, следовательно, не могут претендовать на монополию истины, с одной стороны, а с другой стороны, любое мнение является истиной в последней инстанции, поскольку истинно, то, что произнесено. Эти, безобидные на первый взгляд, представления фактически приводят к отказу от науки как формы общественного сознания, направленного на выработку и теоретическую систематизацию объективных знаний о действительности. Конечно, объективные знания о действительности формируются конкретными людьми, коллективами на основе их субъективных мнений, исследований, разработок. Отсутствие понимания механизма перехода от субъективного к объективному создаёт условия для появления представлений уничтожающих возможность получения объективных знаний. Для того чтобы разобраться в этом вопросе и представить схему движения от неполного, частичного, отрывочного знания к полному, всестороннему, отражающему законы движения материи, необходимо обратиться к основному методу политической экономии - методу восхождения от абстрактного к конкретному. Но именно этого в современных научных исследованиях не происходит.
Повсеместно расширяется частота если не использования, то, по крайней мере, заявлений об использовании эволюционного метода. При этом зачастую даже не подозревается, что в ряде случаев его использование вступает в известное противоречие с задачами исследования детерминированными предметом. Так, например, использование институционально-эволюционного подхода к исследованию природы трансформационных процессов весьма важной в настоящий период научной задачи не даёт возможности выявить сущность явления, поскольку не включает в свой арсенал качественные преобразования, в результате которых, собственно и происходят изменения, ведущие к превращениям, трансформациям. Так, рассмотрение
С. 35.
1 Кудрявцев А.С. О методологических истоках учебника П. Самуэльсона "Экономика". Послесловие. В кн.: Самуэльсон П. Экономика. Вводный курс. Общая редакция и послесловие А.С. Кудрявцева. М.:"Прогресс", 1964. С. 802.
445
трансформационных процессов произошедших за двадцатое столетие в родном отечестве должно, по меньшей мере, дважды приводить исследование в тупик, поскольку дважды происходили скачки, приводящие к переходу к качественно иной форме общественного развития. Но резкие, фактически революционные, переходы эволюционному подходу не известны. Суть его со времен немецкой исторической школы осталась прежней: развитие совершается в форме очень медленного изменения, без революционных скачков, без глубоких качественных сдвигов, в порядке лишь нарастания или ослабления некоторых качественно неизменных признаков. Так, ведущий представитель новой (молодой) исторической школы Г.фон Шмоллер заявлял о вечности частной собственности: "пока будут люди, будет существовать частная собственность". Позиция вполне соответствующая эволюционному подходу, одним из адептов которого в области экономической теории являлся Шмоллер. Пожизненная политическая ангажированность создателю подобных новелл в условиях системы господства частной собственности обеспечена, но она не гарантирует научную состоятельность. Как известно, за использование, в том числе и данного метода, историческая школа была охарактеризована "могилой науки". Может быть, со времен введения эволюционного подхода в палитру экономических исследований прошло много времени и в настоящий момент он не используется? Отнюдь. Как показывает практика последний воспринимается рядом отечественных экономистов как особое откровение "современной" экономической науки. Более того, в ряде случаев его расширение происходит за счёт учреждений находящихся за пределами научных организаций, в частности за счёт средней школы. "Как сказано в инструкции," - пишут французские социологи, "учитель должен стараться отвлечь учащихся от систематического наблюдения. Вместо статистического и фрагментарного метода изучения "природы, разделенной на дисциплинарные срезы", предпочтителен эволюционный метод изучения живого существа или природной среды в их постоянной изменчивости".1
Как же выходит автор современного исследования, посвященного трансформации экономических систем, из создавшейся тупиковой ситуации. Он классифицирует трансформацию на полную и частичную тем самым уничтожая возможности применения эволюционного подхода. Это происходит в результате того, что под полной трансформацией в работе понимается переход к качественно новой форме общественных отношений, а частичная трансформация - это количественные превращения в пределах одной и той же формы, не приведшие к качественным изменениям. Легко заметить, что полная трансформация это иное название революции, которая совершенно не укладывается в рамки эволюционного метода. Таким образом, прокрустово ложе эволюционного подхода объективно оказывается слишком узким с точки зрения логики исследования трансформационных процессов.
Эволюционный подход вполне адекватный для исследования докапиталистических форм общественного хозяйства, т.н. "традиционных" обществ оказывается ограниченно дееспособным при исследовании классического капитализма, совер-
1 Бодло К., Эсгабль Р. La escuela capitalista. Mexico, 1990. Цит. по: Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация. Книга вторая. От Великой Победы до наших дней...М.: Алгоритм, 2002. С. 129.
446
шенно недееспособным при империализме и отнесенным в разряд истории науки при социализме. Это жизненный путь эволюционного подхода в экономической науке. Её возвращение в капиталистическое лоно привело к массовым попыткам реанимации эволюционного подхода, которые лишь подтверждали внутреннюю логику его развития.
Таким образом, введением категории "полная трансформация1' уничтожается заявленный в исследовании метод познания. Но и преобразования внутри одной и той же формы общественного хозяйства - частичная трансформация - также не может быть познана с помощью эволюционного подхода, поскольку к темпам советских преобразований народного хозяйства, особенно в довоенный период едва ли применима характеристика "очень медленные".
Методология эволюционного подхода имеет еще один существенный недостаток - внеисторизм. На практике это приводит к лишению различных понятий их исторической специфики. Так, механистическое сведение категорий товарнокапиталистического хозяйства к бессодержательным внеисторическим, "всеобщим" понятиям допускает возможным оценивать развитие социалистической экономики с точки зрения рыночных показателей. Очень популярным в период развала СССР было и остаётся сопоставление производительности труда в социалистической экономике на примере СССР и капиталистической экономики, на примере США, которое показывало что производительность труда при социализме ниже. На основании этого выдвигался, казалось бы, вполне логичный по форме, но абсолютно ложный по существу тезис о том, что социализм менее эффективен, по сравнению с капитализмом. При этом совершенно оставлялись в стороне такие факты как наличие промышленной резервной армии труда при капитализме, наличие кризисов, в период которых безработица расширяется, а предприятия банкротятся. Характерно, что и критерии эффективности также отражали специфику функционирования капиталистической системы хозяйствования и были неприменимы к социализму.
Частично это было спровоцировано использованием в советской научной литературе категориального ряда капиталистической системы отношений в частности, прибыль, накопление, рентабельность. При этом далеко не всегда указывалось на их формальный, принципиально отличный от капитализма характер, их механистическую несводимость через внеисторические категории к капиталистическим категориям. Так, если в 1932-м году в учебнике по политической экономии уже в первой главе «Предмет и метод» целый параграф был посвящен не только разбору механистического и идеалистического понимания категорий, но и последствиям, которые проистекают из такого понимания, то в аналогичном учебнике 1979 года о механицизме даже не упоминается.1
Все эти моменты, характеризующие сегодняшнее состояние науки приводят ко вполне закономерному -выводу, подмеченному в литературе: «кризис в научных
1 См.: Учебник по политической экономии для комвузов и вузов под редакцией БД. Кофмана. Изд. 3-е. Т. 1. М-Л, 1932; Политичекая экономия. Учебник для экономических вузов и фак. Изд.З-е, доп. Т. 1. Капиталистический способ производства. М, 1979. Руковод. авт коллектива акад. Румянцев А.М.
447
открытиях, в методологии науки неразрывно связан с кризисом общественным. И выражается это не только в сокращении финансирования. Научное сознание постепенно уступает обыденному, религиозному, и, порой, даже мифологическому».1
Какими могут быть формы разрешения данной ситуации, развивающейся достаточно длительный период в методологии отечественной экономической науки? Как найти пути, которые помогут нейтрализовать негативные моменты между традициями и теми инновациями, которые:
а)	уничтожают эти традиции;
б)	воспроизводят «посредственные навыки современных экономистов»;
в)	насаждают методологический нигилизм;
г)	обедняют инструментарий экономической науки;
д)	снижают качество экономических исследований?
Отвечая на поставленный вопрос необходимо оговорить, что, по нашему мнению, инновации в методологии должны дополнять традиции, способствовать их развитию. Прогресс в методологии научных исследований должен заключаться в том, чтобы инновации дополняли традиции, развивали их, обогащали. Но без знания и владения традициями в методологии невозможно её совершенствование, её прогрессивное развитие. Если метафизика вытесняет диалектику, а не является её исторической предшественницей, фундаментом, то это приводит лишь к отбрасыванию уровня и содержания исследования в додиалекгическую эпоху, то есть к регрессу.
Современные же инновации в методологии отечественной экономической науки, в том формате, в каком мы можем их наблюдать, сводятся к воспроизведению хорошо забытого старого, что едва ли может их идентифицировать как инновации.
Для ответа на поставленный выше вопрос необходимо выяснить причины методологической амнезии. Представляется, что вся совокупность причин может быть разбита на две группы: объективные и субъективные.
К объективным причинам можно отнести изменение предмета исследования экономической науки: от производственных отношений предмет сместился в сторону выбора оптимального использования дефицитных ресурсов, к психологическому восприятию отдельными субъектами экономической действительности, от сущностных зависимостей к функциональным, от политической экономии к экономической политике. Поскольку метод не существует отдельно от предмета, но определяется им, постольку произошли подвижки и в применяемых методах исследования.
К субъективным причинам можно отнести недооценку степени поверхностности, функциональности западной экономической науки в области теоретического мышления, несмотря на значительное количество, ценных прикладных экономических исследований.1 2
1 Крестовский А. Большой адронный коллайдер как зеркало науки и общества. -http ://propaganda-joumal. nett 179. html
2 Их общим недостатком является рассмотрение отдельных конкретно-экономических вопросов как самодостаточное явление, а не как элемент, часть системы общественного хозяйства, выступающая проявлением одной из сторон сущности данной системы.
448
Поэтому необходимо понимать пределы в решении проблем возникших в методологии экономических исследований, что, однако не исключает применения самых жёстких, в том числе и административного характера мер, нацеленных на ликвидацию амнезии в области методологии экономической науки, особенно в исследованиях молодых ученых. Дело доходит до того, что в диссертациях, подготовленных на кафедрах экономической теории, политической экономии различных вузов России не только не используются разработки отечественных ученых, но даже не упоминаются фамилии тех, кто традиционно работал в данном направлении научных исследований. В целях повышения методологической грамотности выпускаемых диссертационных работ является целесообразным, по нашему мнению, не рекомендовать к защите диссертации, в которых отсутствует: а) в степени разработанности темы: фамилии отечественных учёных (по Союзу, России, по научным школам, по МГУ) и их вклад в данную проблему; б) в основной части диссертации: изложение вклада отечественных учёных в изучаемую проблему; в) в списке использованной литературы: названия и полные выходные данные трудов тех учёных, которые упоминались в степени разработанности проблемы; г) в основном содержании диссертации (вторая часть автореферата): краткий обзор отечественного теоретического наследия в данной области.
Следование данным рекомендациям в известной степени позволит избежать воспроизводства «Демьянов, не помнящих родства», а кафедрам политической экономии - исторического забвения.
449
А.В. Сорокин
Генетическая модель капиталистического способа производства жизни в «Капитале» Маркса и ее развитие
Предмет экономической науки и предмет политической экономии
Предмет экономической науки вообще - совокупность отношений индивидов к природе и друг к другу, или отношений, при которых они производят богатство и воспроизводят свою жизнь.
Эти отношения называются производственными отношениями. Краткое определение: предмет экономической науки - совокупность производственных отношений, образующих экономическую структуру общества (экономический базис). Производственные отношения объективны, т.е. не зависят от воли и сознания людей. Родившись при социализме, или при капитализме человек попадает в особую совокупность отношений, опосредующих воспроизводство его жизни. Один и тот же человек на протяжении жизни может оказаться в системе социалистических, затем -капиталистических производственных отношений.
Способы производства. История всех до сих пор существовавших обществ была историей способов производства материальной жизни людей. Способ производства жизни - особая конкретно-историческая совокупность производственных отношений. Способы производства жизни многообразны как во времени, так и в пространстве. В одной стране могут существовать различные способы производства. В Китае, например, взаимодействуют социалистический и капиталистический способы производства. Исторически выделяются первобытнообщинный, рабовладельческий, феодальный, социалистический, капиталистический способы производства. Рыночная экономика - название капиталистического способа производства жизни.
Производительные силы и производственные отношения. Возникновение и существование способов производства зависит от уровня развития производительных сил общества, а их сочетание отражает неравномерность развития производительных сил. Исторически ни один из способов производства не появляется раньше, чем созреют материальные условия существования новых более высоких производственных отношений. Производительные силы определяют производственные отношения. Это основа материалистического понимания истории.
На сельском сходе в русской общине ежегодно определялось количество «работников» и «едоков», а семьям, в которых было мало работников и много едоков, выделялись наиболее плодородные участки (полосы) земли. Отсюда - «чересполосица». Часть земли (луговые, пастбищные земли и леса, неудобья) находилась в общем пользовании. Совокупность производственных отношений общинного способа производства обеспечивала воспроизводство жизни общины и ее членов. Присвоение (appropriation) вещества природы и его приспособление к потребностям людей осуществлялось общинным способом. Совокупность общинных производст
450
венных отношений образовывала общинную собственность (propriety) в экономическом смысле независимо оттого, была ли она закреплена законом. Юридическая форма общинной собственности - выражение экономических производственных отношений.
Постепенное развитие производительной силы (продуктивности) привело к тому, что отдельные семьи оказались в состоянии обеспечивать воспроизводство своей жизни, оказались готовыми к частной собственности. Но насильственное введение юридической частной собственности для всех членов общины означало бы лишение возможности воспроизводства жизни для большинства ее членов, коллапс общины. Поэтому Столыпинская аграрная реформа поощряла выделение крестьянам-собственникам участков «к одному месту» (отруба, хутора), переселение крестьян в Сибирь на неосвоенные земли и т.п.
Социалистический способ производства жизни, во многом сохранял черты общинного способа производства. Социалистическая (общенародная) собственность в экономическом смысле представляла собой совокупность производственных отношений, обеспечивающих воспроизводство жизни населения в целом. Внедрение частной и капиталистической частной собственности, соответствующей уровню развития производительных сил в отдельных секторах экономики, в Китае осуществлялось по лекалам Столыпинской реформы - постепенные преобразования в сельском хозяйстве, выделение особых экономических зон, развитие капиталистической формы собственности наряду с социалистическими формами. В России в 90-е годы прошлого века была осуществлена тотальная реформа внедрения частной собственности, по своим разрушительным последствиям аналогичная возможному поголовному введению частной собственности в общине.
Предмет курса «Теория общественного богатства» - совокупность производственных отношений капиталистического способа производства жизни (экономический базис).
Предмет - современное общество, в котором преобладает капиталистический способ производства, в целом с точки зрения его экономической структуры, как живой развивающийся организм. Капиталистический способ производства выделяется среди других способов производства.
Если предмет курса это совокупность капиталистических производственных отношений, то почему он называется «теорией общественного богатства»? Общественное богатство - материальное условие воспроизводства жизни индивида и общества. Общественное богатство как предмет экономической науки фигурирует в названиях работ Смита, Маркса, Вальраса. Другие авторы - Сей, Рикардо, Дж. С. Милль также считают его предметом экономической науки, хотя называют ее «политической экономией».
Выдающиеся ученые экономисты о предмете экономической науки. Адам Смит. «Исследование о природе и причинах богатства народов» (An Inquiry into the Nature and Causes of Wealth of Nations by Adam Smith, 1776). Определение предмета - в названии работы.
Жан-Батист Сэй. «Трактат по политической экономии, или Простое изложение того, как образуются, распределяются и потребляются богатства» (Traite
451
d’economie politique, ou simple exposition de la maniere dont se forment, se distribuent et se consomment les richesses, 1803). Состоит из трех книг: «О производстве богатства», «О распределении богатства», «О потреблении богатства».
Давид Рикардо. «Принципы политической экономии и налогообложения» (On the Principles of Political Economy and Taxation, 1817). Предмет - законы распределения богатства.
В письме к Мальтусу 9 октября 1820 г. Рикардо пишет: «Вы полагаете, что политическая экономия является исследованием о природе и причинах богатства; я же думаю, что ее следовало бы назвать исследованием законов, определяющих распределение произведенного продукта между классами, участвующими в его образовании. В отношении общего количества нельзя установить какого-либо закона, но есть возможность установить сравнительно правильный закон в отношении пропорций. С каждым днем я все больше убеждаюсь, что исследования первого вопроса тщетны и обманчивы и что только последний представляет собой истинный предмет науки».
Джон Стюарт Милль. «Принципы политической экономии» (The Principles of Political Economy: with some of their applications to social philosophy, 1848). Предмет политической экономии - богатство. Структура работы (пять книг): 1. Производство. 2. Распределение. 3. Обмен. 4. О влиянии общественного прогресса на производство и распределение 5.0 влиянии правительства.
Карл Маркс. «Капитал. Критика политической экономии», 1867. Определение предмета в названии работы. По Марксу, капитал - это то, что «обычно называют общественным богатством, “богатством народов”»1.
Леон Вальрас. «Элементы чистой политической экономии, или Теория общественного богатства», 1874 г. Чистая политическая экономия - наука об экономике как таковой, об экономическом базисе без государственной надстройки. Нетрудно заметить, что название курса совпадает со вторым названием работы Вальраса.
Альфред Маршалл. Принципы экономике. (Principles of Economics, 1890). “Политическая экономия, или экономическая наука (Economics), занимается исследованием нормальной жизнедеятельности человеческого общества; она изучает ту сферу индивидуальных и общественных действий, которая теснейшим образом связана с созданием и использованием материальных основ благосостояния. Следовательно, она, с одной стороны, представляет собой исследование богатства, -ас другой - образует часть исследования человека»1 2.
Джон Мейнард Кейнс «Общая теория занятости, процента и денег», 1936. В названии - элементы богатства наций и его факторы.
Все выдающиеся экономисты считали предметом науки общественное богатство. Исключение составляет Маршалл, который добавляет к богатству «исследование человека». Причины связаны с особенностями его метода исследования, который будет рассмотрен ниже.
1 Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. М„ 1963. Т. I. С. 377.
2 Маршалл А. Принципы политической экономии. М., 1984, Т. I. С.56.
452
Определение предмета как общественного богатства верно, если иметь в виду, что предмет не вещное богатство само по себе, а совокупность отношений индивидов к природе и друг к другу, или отношений, при которых они производят богатство и воспроизводят свою жизнь. А. Смит писал о годичном труде нации, который создает годичный продукт, т.е. вещное богатство, богатство наций в его натуральной форме. Можно утверждать, что в его состав должны входить предметы индивидуального потребления (в экономике - потребительские товары) и средства производства продуктов (в экономике - инвестиционные товары), но какие именно - вопрос товароведения, а не экономической науки. Набор товаров может меняться, но производственные отношения сохраняются.
Производственные отношения - отношения (вос)производства материальной жизни. Маркс начинает знаменитое "Введение" (1957 г.) словами: "Предмет исследования — это прежде всего материальное производство..."1. Кажется логичным определять производственные отношения как «общественные отношения по производству» (В.И. Ленин).
Но здесь следует учитывать диалектический способ изложения Маркса, когда сначала рассматривается одна из сторон (очевидная, чувственно воспринимаемая сторона) предмета, затем другая сторона и, наконец, предмет получает определение, в котором отражено единство этих сторон. Слова "преаде всего" служат предупреждением о диалектической ловушке. Когда Маркс пишет, что "товар есть прежде всего внешний предмет, вещь, которая благодаря ее свойствам, удовлетворяет какие-либо человеческие потребности"1 2, то это лишь одна сторона определения товара, данная в непосредственном наблюдении (и отраженная в микроэкономике, где товар это просто благо, полезная вещь). Товар сначала рассматривается со стороны потребительной стоимости, затем - со стороны стоимости и, наконец, в единстве потребительной стоимости и стоимости. Ловушки для «недиалектического читателя» расставлены по всему «Капиталу». Например, прибавочная стоимость в непосредственном наблюдении это выручка минус издержки, как в формуле прибыли в микроэкономике. Но эта разница не раскрывает природы прибавочной стоимости как порождения переменного капитала: «порожденная авансированным капиталом К в процессе производства прибавочная стоимость, или прирост авансированной капитальной стоимости, выступает прежде всего как избыток стоимости продукта над суммой стоимости элементов его производства»3.
В дальнейшем во "Введении" выясняется, что производство (как непосредственный процесс производства) и потребление образуют, во-первых, непосредственное единство (идентичность), т.е. производство есть потребление, а потребление есть производство. Во-вторых, они образуют опосредованное единство, т.е. потребление дает цель для производства, а производство выступает как средство для потребления. И, в третьих, производство и потребление образуют единство особого рода: "Каждое из них есть не только непосредственно другое и
1 Маркс К., Ф.Энгельс. Соч., Т.46 4.1. С.17.
2 Маркс К. Капитал. Книга I. М. 1963. С. 43.
3 Маркс К. Капитал. Книга I. М. 1963. С. 223.
453
не только опосредствует другое, но каждое из них, совершаясь, создает другое, создает себя как другое”1.
Первый момент, по словам Маркса, отражен в классической политической экономии в исследованиях о производительном и непроизводительном труде о производительном и непроизводительном потреблении. Второй момент также фигурирует в политической экономии в различных формах. Третий момент "многократно разъясняется в политической экономии в виде соотношения спроса и предложения, предметов и потребностей, потребностей естественных и созданных обществом"1 2 3.
В предисловии к "К критике политической экономии" (1859 г.), которое было опубликовано вслед за созданием чернового наброска Введения (1857 г.), политическая экономия характеризуется не как наука "о материальном производстве", а как наука "о материальной жизни". На первый план выдвигаются "экономические условия жизыР, "совокупность материальных жизненных отношений”4, производственные отношения в которые вступают люди "в общественном производстве своей жизни1'5.
В "Капитале" "материальное производство" и "производство материальной жизни" употребляются и как идентичные (например, "строй общественного жизненного процесса, т.е. материального процесса производства"6) и как части единого целого, различия внутри единства ("предметом ... исследования ... является капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения производства и обмена").7
Говоря о капиталистическом процессе производства как исторически определенной форме общественного процесса производства вообще (т.е. об общественноопределенном производстве индивидов, материальном производстве), Маркс отмечает, что "общественный процесс производства вообще есть одновременно и процесс производства материальных условий существования человеческой жизнй' и "процесс производства и воспроизводства самих производственных отношений" В свою очередь "производственные отношения" определяются как "отношения, в которые вступают люди в своем общественном жизненном процессе, в производстве своей общественной жизни"8.
Вывод: производственные отношения не сводятся к «отношениям по производству», или «по материальному производству, а представляют собой отношения производства и воспроизводства материальной жизни. Вывод важен, поскольку в воспроизводстве материальной жизни участвует не только материальное производство, но и сфера услуг.
1 Маркс К., Ф.Энгельс. Соч., т. 46 ч. I. С. 29.
2 Маркс К., Ф.Энгельс. Соч., т. 46 ч. I. С. 30.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Избр. произведения. Т. I. С. 536.
4 Там же. С. 536.
6 "В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения..." (Маркс К., Энгельс Ф. Избр. произведения. Т. I. С. 536-537.)
6Маркс К. Маркс К. Капитал. Книга I. М. 1963. М.1963.С.90
7Маркс К. Капитал. Маркс К. Капитал. Книга I. М. 1963. М.1963.С. 6.
8 Маркс К. Капитал. Книга III. Часть вторая. М.,1978. С. 893.
454
Предмет - не способ производства товаров (это один из моментов производственных отношений), а способ производства материальной жизни. Производственные отношения капиталистического способа производства это не только «отношения по производству», но вся совокупность отношений, обеспечивающих воспроизводство жизни трех больших классов: капиталистов, наемных рабочих, землевладельцев.
Совокупность производственных отношений включает все отношения, опосредующие воспроизводство материальной жизни. Для того чтобы жить, необходимо потреблять. В рыночной экономике предметы потребления являются товарами и приобретаются на рынке. Представим, что покупатель приобретает автомобиль. Какие производственные отношения необходимы для того, чтобы автомобиль перешел в руки покупателя и вошел в процесс потребления? Прежде всего, это отношение «человек - вещь». Автомобиль - полезная вещь, удовлетворяющая человеческую потребность. Но он покупает автомобиль по определенной цене, заплатив деньги, т. е. вступает в отношение с продавцом (отношение «человек - человек»).
За спиной продавца обнаруживается целая сеть производственных отношений. Он должен вступить в отношения с торговыми посредниками, получающими торговую прибыль, либо непосредственно с производителем. Головное предприятие осуществляет сборку, комплектующие производят предприятия-поставщики, представляющие практически все отрасли народного хозяйства. Чтобы произвести деталь или осуществить сборку, предприятия должны нанять работников и закупить на рынке товары - средства производства (сырье, вспомогательные материалы, оборудование и т. п.). Занятые получают заработную плату, а владельцы предприятий - прибыль. Предприятия могут использовать заемные денежные средства, кредит, уплачивая процент, они могут быть акционерными, выпуская акции и выплачивая дивиденд. Они также должны выплачивать земельную ренту собственникам земли.
За спиной покупателя также целая сеть отношений. Автомобиль можно купить на заработную плату, или на прибыль, которую получает предприниматель. Его можно купить в кредит, выплачивая при этом процент. Источником дохода может быть земельная рента и т.д.
За каждым отдельным актом купли-продажи скрывается совокупность многообразных производственных отношений. Мы перечислили только некоторые из них.
В теоретической модели реальные производственные отношения отражаются научными категориями, такими как товар, деньги, цена, капитал, издержки производства, прибыль, заработная плата, процент, рента и т.д.
Капиталистический способ производства жизни (экономический базис) -предмет экономической науки, экономический базис и надстройка - предмет политической экономии. Политическая экономия в известном определении А. Смита - наука о государственной «оболочке» богатства народов, государственной «оболочке» рыночной экономики.
«Политическая экономия, рассматриваемая как отрасль знания (a branch of the science), необходимая государственному деятелю или законодателю, ставит себе две различные задачи: во-первых, обеспечит народу обильный доход или средства существования, а точнее, обеспечить ему возможность добывать себе их; во-
455
вторых, доставлять государству или обществу, доход, достаточный для общественных потребностей (the public services)»]1. В оригинале - «область науки», а не «знания» и «для государственных служб (услуг)», а не общественных потребностей.
В знаменитом «Предисловии к Критике политической экономии» (1859 г.) Маркс приходит к выводу, что формы государства не могут быть поняты ни из самих себя, что они коренятся в материальных жизненных отношениях. «Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще».
Предмет экономической науки - экономический базис. Предмет политической экономии - государственная надстройка во взаимодействии с экономическим базисом. Экономическая наука - составная, базисная часть политической экономии. Но следует иметь в виду, что в первой половине XIX века (Ж - Б. Сей, Д. Рикардо, Дж.С. Милль) экономическую науку отождествляли с политической экономией, эта тредиция сохранялась и в советский период в России. Предметом политической экономии считалась совокупность производственных отношений.
Дело не в названии, но на наш взгляд, предмет политической экономии шире, чем предмет экономической науки. Политическая экономия это экономика в государственной «оболочке». Государство регулирует экономику, но для этого надо знать законы развития объекта регулирования, т.е. экономики. Именно к этому выводу приходит Маркс. Маркс был первым экономистом, который выделил и исследовал экономический базис. «Капитал. Критика политической экономии» Маркса это не политическая экономия капитализма. В своем главном труде Маркс исследует базис, а не надстройку. Государство в его работе практически отсутствует.
К выводу о необходимости выделения экономической науки в самостоятельную науку вслед за Марксом пришли Л. Вальрас (1874), Макпеод (MacLeod, 1875), У.С. Джевонс (1879) и А. Маршалл 1890). На Западе она перестала называться политической экономией и получила название «экономическая теория», или «экономике» (по аналогии с mathematics, ethics). В России экономическая наука с тем же предметом (совокупность производственных отношений) продолжала называться «политической экономией капитализма».
Единство предмета «Капитала» Маркса, политической экономии капитализма и экономике (микро- и макроэкономики). Утверждение, что предметом микро- и макроэкономики являются производственные отношения капиталистического способа производства как живого, развивающегося экономического организма на первый взгляд представляется парадоксальным. Ни в работах неокпассиков, ни в учебниках экономике, такого определения нет.
Российские политэкономы настаивают на том, что предмет политической экономии капитализма и «Капитала» един. Но многие не согласятся с тем, что у экономике тот же предмет.
1 Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: ЭКСМО, 2007. С.419.
456
Эти расхождения объясняются особенностями метода. С одной стороны -описательно математического метода микро- и макроэкономики, а с другой стороны - описательно исторического метода политической экономии. Если верно положение, что «каков предмет, таким должен быть и метод» (Гегель), то верно и обратное «каков метод, таким в глазах исследователя предстает и предмет».
Прежде чем перейти к детальному анализу метода исследования, отметим, что микро- и макроэкономика как математически описательная наука, опирающаяся на непосредственное наблюдение, в принципе не может определить собственный предмет исследования. Если поместить наблюдателя в большой город, то он сначала обнаружит дом, потом улицу и т.д., но не сможет определить, что предметом исследования является город. Поэтому в учебниках микро- и макроэкономики дается перечень категорий, которые удалось установить непосредственным наблюдением: спрос, кривая спроса, цена на труд, капитал и землю, увеличение и уменьшение безработицы и объемов производства и т.п. Именно метод непосредственного наблюдения приводит к выводу, что предметом является оптимальное распределение наличных ресурсов.
Действительный предмет экономике - совокупность производственных отношений капиталистического способа производства, общество как живой, развивающийся организм. Но описательный метод позволяет фиксировать лишь отдельные моменты движения предмета. В этих «фотографиях» предмет предстает как статичный, неразвивающийся предмет.
О микро- и макроэкономике, как и о человеке, нельзя судить на основании того, что они сами о себе думают. Доказательством единства предмета «Капитала» и экономике служит, прежде всего, перечень рассматриваемых категорий. В учебниках микро- и макроэкономики рассматриваются те же категории, что и в «Капитале»: цена, деньги, капитал, заработная плата, рента, издержки производства и прибыль и т.д.
Особенностью метода политической экономии капитализма является эволюционно-исторический подход к анализу капиталистического способа производства. Он рассматривается не сам по себе, а в реду последовательно сменяющих друг друга способов производства. Рассмотрение капиталистического способа производства через призму его зарождения, становления, зрелости и умирания, через призму классовой борьбы и неизбежности социалистической революции существенно меняет представления исследователя о предмете. К этому добавляется то, что политическая экономия всегда считала себя идеологической, классовой наукой и приписывала идеологическую функцию математически описательной экономике, определяя ее как буржуазную науку. Отсюда вывод о двух различных предметах.
Метод построения модели общественного богатства современной рыночной экономики
Постановки проблемы. Дано: современное общество, в котором преобладает капиталистический способ производства жизни. Общество, с точки зрения его экономической структуры, как совокупность производственных отношений, конгруэнтных капиталистическому способу производства жизни.
457
Найти: условия воспроизводства жизни трех больших классов (капиталистов, наемных работников, земельных собственников).
Цель: открытие экономического закона движения современного общества.
Под «современным обществом» может иметься в виду отдельная страна, например, Россия или Китай, группа стран. В современном обществе имеет место не только капиталистический, но и другие способы производства жизни. Здесь предполагается, что капиталистический способ преобладает, господствует, является определяющим в экономике. Другие способы производства не рассматриваются.
Перед нами стоит задача построения модели рыночной экономики, включающей все многообразие рыночных категорий (цена, деньги, издержки производства, прибыль, зарплата, рента, процент, спрос, предложение, инвестиции, потребление и т.д.). В микро- и макроэкономике модели включают две или несколько категорий «спрос - предложение», «инвестиции, сбережения, спрос на деньги, предложение денег, (модель /S - LM)». Задача построения модели, включающей все категории микро- и все категории макроэкономики, представляется изначально невыполнимой. Кроме того, модель должна содержать категории реального бизнеса, которые не нашли отражения в экономике (напр., чистая и валовая добавленная стоимость, остаточная стоимость и т.п.)
Как, каким методом строить эту модель? Общенаучный метод, который применяется во всех науках (естественных и общественных) включает два этапа: (1) анализ - движение от конкретного к абстрактному, (2) синтез - построение модели в ходе движения от абстрактного к конкретному. Последнее движение и есть построение теоретической модели, воспроизведение конкретного единственно доступным человеку способом, при помощи которого мышление усваивает себе конкретное.
Микро- и макроэкономика применяет общенаучный метод, но его особенность в том, что (1) анализируется отдельное конкретное, или «часть целого» живого организма; (2) синтезируются модели «частей целого» экономического организма. Построить таким методом модель всего экономического организма невозможно. В организме нет, и не может быть частей. Частей, которые можно было бы безболезненно «отделить» от организма для построения моделей «при прочих равных условиях». Часть, отделенная от целого - мертва, а собрать из мертвых частей или их моделей модель живого экономического организма - невозможно.
Метод построения модели общественного богатства рыночной экономики -метод современной молекулярной генетики. Молекулярно-генетический метод -метод, в котором анализ начинается с единства многообразного конкретного, конгруэнтного рыночному организму (со всего экономического организма в целом). На этом уровне выделяются «гены», или производственные отношения, которые (1) присущи всем «клеткам» организма и которые в то же время (2) являются носителями наследственной информации. Синтез - построение теоретической модели экономического организма, исходным отношением которой являются эти производственные отношения.
Факторы - «гены» общественного богатства (потребительная стоимость и стоимость) выводятся из анализа конкретно исторического богатства обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, а не ищутся в его предыстории. Они выводятся не из «одного-единственного конкретного отношения»
458
(Э.В. Ильенков1), а из всего многообразного конкретного, конгруэнтного данному конкретно-историческому организму. Потребительная стоимость и стоимость - абстракции, но абстракции, не рожденные в голове исследователя и произвольно формулируемые по определенным им самим критериям (В.А. Вазюлин* 2).
Генотип содержит в себе, в потенции весь организм, т.е. внутреннее противоречие. Молекулярно-генетический метод - разновидность диалектического метода. Генотип выделяется из материального, конкретного экономического организма. Диалектика развития организма из генотипа, из молекулы ДНК - материалистическая диалектика, принципиально отличная от идеалистической диалектики Гегеля.
Генетический метод в «Капитале» Маркса. При подготовке «Капитала» (во «Введении» 1857 г.») Маркс приходит к гениальному выводу, предвосхищающему метод современной генетики:
«Капитал... должен составлять как исходный, так и конечный пункт... Было бы неосуществимым и ошибочным трактовать экономические категории в той последовательности, в которой они исторически играли решающую роль. Наоборот, их последовательность определяется тем отношением, в котором они находятся друг к другу в современном буржуазном обществе, причем это отношение прямо противоположно тому, которое представляется естественным или соответствует последовательности исторического развития. Речь идет не о том положении, которое экономические отношения исторически занимают в различных следующих одна за другой формах общества. Еще меньше речь идет о их последовательности “в идее” (Прудон), этом мистифицированном представлении об историческом процессе. Речь идет о том месте, которое они занимают в структуре современного буржуазного общества»3.
’«Чтобы выработать подлинно всеобщее определение (понятие стоимости), надо выделить одно особенное отношение, одно-единсгвенное конкретное отношение, и в его исчерпывающем анализе добыть всеобщие характеристики всей системы, из него растущей». (Ильенков Э.В. Проблема абстрактного и конкретного в свете «Капитала» Маркса «Капитал К. Маркса. Философия и современность». М., 1968. С. 186-213). «Перед умственным взором Маркса находится при этом лишь одно-единсгвенное и, как мы уже отмечали, внутри развитого капитализма крайне редкое фактическое отношение между людьми, - прямой обмен товара на товар» (Э.В. Ильенков. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. М.: Институт философии АН СССР, 1960. http://psylib.ukrweb.net/books/ilyen01/index.htm)
2 «Предвосхищая дальнейшее развертывание мысли в «Капитале», можно было бы дать ряд определений исходной абстракции восхождения. Важнейшие из них следующие: 1.В исходной абстракции отражается такое отношение предмета, которое дальше разложить нельзя, не выходя за рамки данного специфического предмета. 2. В исходной абстракции воспроизводится отношение, являющееся простейшим по сравнению с остальными сторонами изучаемого специфического, предмета. 3. Исходная абстракция отражает зародышевое противоречие, на основе которого и из которого вырастают все другие отношения данного предмета. 4. Исходная абстракция воссоздает исторически первичное отношение предмета. 5. Исходная абстракция отображает простейшее отношение предмета и, следовательно, некоторую совокупность различных, многообразных сторон» (Вазюлин В.А. Логика «Капитала». М.:СГУ, 2002. С.32). Заметим, что пункты 3 и 4 несовместимы.
3 Маркс К. Введение. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч.: 2-е изд. Т. 46. Ч. I. С. 44-45.
459
Метод «Капитала» не был понят, поскольку выходил за рамки достижений естествознания XIX века. Маркс называет исходное отношение модели «экономической клеточкой буржуазного общества», аналогичной той, с которой имеет дело микроанатомия. Но в действительности речь шла о генетике, не о «клеточке», а о «молекуле ДНК». Маркс пишет об «анатомии буржуазного общества», но в действительности речь идет о генотипе, генотипической модели. Есть и прямые ссылки: «анализ является необходимой предпосылкой генетической трактовки, понимания действительного процесса формообразования в его различных фазах»1.
Предмет - «современное общество», а не его история. Логическая структура модели определяется не историей, а местом, которое отдельные категории, занимают в структуре современного буржуазного общества.
Капитал как исходный и конечный пункт - прямая параллель с генетикой, в которой исследуется современный биологический организм, исходным пунктом анализа является единство многообразия конкретного данного организма (организм во всех его конкретных проявлениях), а конечным - теоретическая модель данного организма, здесь - модель капитала.
Насколько Марксу удалось реализовать этот план и насколько он соответствует современным представлениям о генотипических моделях?
В «Капитале» выдержаны основные принципы метода молекулярной генетики. Генетический подход кратко сформулирован Марксом в первых строках «Капитала»: «Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, выступает как «огромное скопление товаров», а отдельный товар - как элементарная форма этого богатства»1 2.
Два фактора общественного богатства (1) содержатся во всех «клетках» экономического организма, в огромном скоплении товаров, (2) в отдельном товаре, как носителе «наследственной информации»:
1) потребительная стоимость (форма богатства) - вещь с полезными свойствами, удовлетворяющая общественную потребность, измеряется единицами измерения вещи.
2) стоимость (природа богатства) - кристаллизация абстрактно человеческого труда под ограничением общественно необходимого рабочего времени (ОНРВ), измеряется кристаллизованными часами ОНРВ.
Определения всех категорий модели даются через эти два фактора. Товар -единство потребительной стоимости и стоимости. Цена - форма стоимости, относительное измерение стоимости потребительной стоимостью денег (той же стоимости). Деньги как таковые - товар, выполняющий функцию меры стоимости или всеобщего эквивалента (идеальные деньги), и средства обращения (реальные деньги).
Капитал - стоимость, которая в своем движении авансируется, сохраняется и возрастает (приносит прибавочную стоимость). Рабочая сила - товар, потребительная стоимость - совокупность способностей к труду, стоимость - стоимость жизненных средств, необходимых для воспроизводства способности к труду. Необходимое
1 Маркс К. Теории прибавочной стоимости // Маркс К., Энгельс Ф. Соч.: 2-е изд. Т.26.Ч. III. С. 526.
2 Маркс К. Капитал. М., 1963. Т. I. С. 43.
460
время рабочего дня - время, в течение которого создается эквивалент (полностью оплаченной) стоимости рабочей силы.
Постоянный капитал (Кс) - часть авансированной капитальной стоимости (К), которая принимает форму средств производства. В составе примененного постоянного капитала (Кс) выделяется потребленный постоянный капитал (Кси), т.е. та часть стоимости капитала, которая переносится на продукт. Переменный капитал (Kv) - часть авансированной капитальной стоимости, которая принимает форму рабочей силы.
Издержки производства (к) - часть товарной стоимости (но отнюдь не затрата денег), эквивалент стоимости элементов производства товара.
Прибыль, р - часть товарной стоимости, прибавочная стоимость, представленная как порождение всего авансированного капитала. Структура товарной стоимости на отраслевом уровне: к + Кр’, где р’ - норма прибыли (отношение прибавочной стоимости ко всему авансированному капиталу, а не к издержкам производства). Стоимость товарной массы (СТМ) отрасли, или отраслевая произведенная стоимость рассчитывается как сумма издержек плюс произведение авансированного капитала на отраслевую норму прибыли, она равна произведенной стоимости (к + Кр'отр = к + Кртр = (С + V + М). Прибыль на данном уровне абстракции включает промышленную прибыль, ренту и процент.
«Цены производства» образуются таким образом, что из различных норм прибыли в различных сферах производства выводится средняя и эта средняя присоединяется к издержкам производства в различных сферах производства.
Мы назвали не все категорий, и не будем продолжать ряд категорий модели «Капитала», но все они определяются через потребительную стоимость и стоимость.
Упреки к генетическому методу Маркса и возможность развития модели на основе достижений естественных наук. Упрек Маркса к Рикардо («Рикардо ... следует упрекнуть... в том, что он проводит абстракцию недостаточно далеко, недостаточно полно, так что, когда он, например, рассматривает стоимость товара, он уже с самого начала поддается определяющему влиянию также и всякого рода конкретных отношений»1) в определенном смысле можно отнести к самому Марксу.
В «Капитале» применен генетический метод, но современная наука позволяет уточнить отдельные моменты модели.
1. Для того чтобы «напасть на след стоимости» Маркс обращается к меновой стоимости и обмену. В чистой генетической модели общественного богатства для определения «стоимости» нет необходимости выходить за рамки первого структурного уровня абстракции: неподвижного мира «огромного скопления товаров» и его элементарной формы - товара и апеллировать к следующим уровням - форме стоимости, или обмену. Это нарушает логику модели. Форма стоимости и обмен -результат саморазвития противоречия товара, противоречия потребительной стоимости и стоимости: «Форма стоимости, или выражение стоимости, товара вытекает из природы товарной стоимости, а не наоборот, не стоимость и величина стоимости вытекает из способа ее выражения как меновой стоимости»1 2.
1 Маркс К. Теории прибавочной стоимости/Маркс К., ЭнгельсФ. Соч. Т. 26. Ч. II. С. 111.
2 Маркс К. Капитал. Т. I. С. 70.
461
Во времена Маркса ссылка на обмен позволяла начать анализ с конкретного. Но с развитием макроэкономической статистики «огромное скопление товаров» стало отражаться в статистическом ежегоднике той или иной страны.
2. В отличие от «Капитала», в котором дается вербальное определение единиц измерения стоимости1, но формально они не используются, в модели общественного богатства в качестве реальных единиц измерения стоимости применяются кристаллизованные часы ОНРВ. Стоимость является самостоятельной категорий, с собственными единицами измерения, как масса в физике. Стоимость не является «внутренней меновой стоимостью» (valeur intrinseque), как масса в физике не является «внутренним весом».
Это стало возможным на основе развития физики, которая окончательно отграничила массу от веса и наделила эти категории собственными единицами измерения.
Понятие массы было введено в физику Ньютоном, до этого естествоиспытатели оперировали с понятием веса. Долгое время различия между массой и весом тел не делали, поэтому килограмм использовался не только как единица массы, но и как единица веса (силы тяжести). Разграничение единиц массы и веса было установлено на 3-й Генеральной конференции по мерам и весам (1901). Единицей измерения массы стал килограмм, а веса - килограмм-сила. В Международной системе единиц, утвержденной в 1960 г. единицей измерения массы принят килограмм, а единицей измерения веса - ньютон.
Масса и вес - физическая аналогия стоимости и цены (меновой стоимости). Маркс проводит иную физическую аналогию, в которой под «тяжестью» подразумевается и масса и вес* 2.
’«Потребительная стоимость или благо, имеет стоимость лишь потому, что в ней овеществлен, или материализован абстрактно человеческий труд. Как же измерять величину ее стоимости? Очевидно, количеством содержащегося в ней труда, этой «созидающей стоимость субстанции». Количество самого труда измеряется его продолжительностью, рабочим временем, а рабочее время находит, в свою очередь, свой масштаб в определенных долях времени, каковы: час, день и т.д. ... Величина стоимости данной потребительной стоимости определяется лишь количеством труда, или количеством рабочего времени общественно необходимого для ее изготовления... Как стоимости, все товары суть лишь определенные количества застывшего рабочего времени» (Капитал. М.,1963. Т. I. С. 47,48).
2 «Первая особенность, бросающаяся в глаза при рассмотрении эквивалентной формы, состоит в том, что потребительная стоимость становится формой проявления своей противоположности, стоимости...
Для большей наглядности иллюстрируем это на примере тех мер, которыми измеряются товарные тела как таковые, т.е. как потребительные стоимости. Голова сахара как физическое тело имеет определенную тяжесть, вес, но ни одна голова сахара не дает возможности непосредственно увидеть или почувствовать ее вес. Мы берем поэтому несколько кусков железа, вес которых заранее определен. Телесная форма железа, рассматриваемая сама по себе, столь же мало является формой проявления тяжести, как и телесная форма головы сахара. Тем не менее, чтобы выразить голову сахара как тяжесть, мы приводим ее в весовое отношение к железу. В этом соотношении железо фигурирует как тело, которое не представляет ничего, кроме тяжести. Количества железа служат поэтому мерой веса сахара и по отношению к физическому телу сахара представляют лишь воплощение
462
То общее, что есть у физических тел - это масса. Именно массу «головы сахара», (стоимость), а не вес (относительную стоимость) «невозможно непосредственно увидеть». На поверхности Земли отношение веса к массе постоянно. Поэтому, измеряя вес головы сахара, мы тем самым относительно измеряем ее массу. Для этого необходимо подбирать такое количество железа, масса которого равна массе сахара. Таким образом, масса (стоимость) сахара относительно измеряется количеством железа (потребительной стоимостью товара - эквивалента). Рассмотрение и веса и массы под рубрикой «тяжесть», может привести к выводу, что есть два вида тяжести -«внутренняя» и «внешняя», непосредственно наблюдаемая, к выводу, что масса представляет собой «внутренний вес». Это положение распространяется на стоимость и меновую стоимость, т.е. приводит к неверному выводу, что стоимость - это «внутренняя меновая стоимость»,«valeur intrinseque». Между тем, стоимость и меновая стоимость (цена) - два полюса выражения стоимости, две категории с собственными единицами измерения. Стоимость измеряется в кристаллизованных часах ОНРВ, а меновая стоимость - в количестве потребительной стоимости (другого товара-эквивалента, или денежного товара). В физическом мире все тела обладают массой, но ее относительное измерение весом может быть различно, более того, в условиях невесомости тело продолжает обладать массой, но у него нет веса (тяжести).
Вряд ли можно упрекать Маркса в подобном представлении, если сами физики разграничили массу и вес лишь в начале 20 века и дали разные единицы измерения (килограммы и ньютоны) лишь во второй его половине. Точно также вряд ли можно упрекать Маркса в недостаточно четком применении генетического метода, который еще не был открыт. Несомненно, что приоритет разработки этого метода в общественных науках принадлежит Марксу.
Последовательное применение метода при создании генотипической модели современного капиталистического способа производства жизни позволило включить, или синтезировать в модель общественного богатства категории современной микро- и макроэкономики: спрос и величину спроса, предложение и величину предложения, равновесие, равновесные цены и равновесные количества, инвестиции, сбережения, потребление, основные макроэкономические тождества и ряд других.
Место исторического в генетической модели капитала. После того, как обнаружена внутренняя взаимосвязь и построена генетическая модель можно поста
тяжести, или форму проявления тяжести. Эту роль железо играет только в пределах того отношения, в которое к нему вступает сахар или какое-либо другое тело, когда отыскивается вес последнего. Если бы оба тела не обладали тяжестью, они не могли бы вступить в это отношение и одно из них не могло бы стать выражением тяжести другого. Бросив их на чаши весов, мы убедимся, что, как тяжесть, оба они действительно тождественны и потому, взятые в определенной пропорции, имеют один и тот же вес. Как тело железа в качестве меры веса представляет по отношению к голове сахара лишь тяжесть, так в нашем выражении стоимости тело сюртука представляет по отношению к холсту лишь стоимость.
Однако здесь и прекращается аналогия. В выражении веса сахарной головы железо представляет естественное свойство, общее обоим телам, а именно тяжесть, в то время как сюртук в выражении стоимости холста представляет неприродное свойство обеих вещей: их стоимость, нечто чисто общественное» (Маркс К. Капитал. Т. I. С. 66).
463
вить вопрос о соотношении логической структуры модели с исторической последовательностью категорий, вопрос «не имело пи место также и независимое историческое или естественное существование ... простых категорий до появления бопее конкретных категорий?»1 Ответ - «Са depend», т.е. это зависит от обстоятельств. Никакой закономерности нет. «Деньги могут существовать и исторически существовали раньше капитала, раньше банков, раньше наемного труда и т. д. С этой стороны можно, стало быть, сказать, что бопее простая категория может выражать собой господствующие отношения менее развитого целого или подчиненные отношения бопее развитого целого, т. е. отношения, которые исторически уже существовали раньше, чем целое развилось в ту сторону, которая выражена в бопее конкретной категории. В этом смысле ход абстрактного мышления, восходящего от простейшего к сложному, соответствует действительному историческому процессу. С другой стороны, можно сказать, что встречаются весьма развитые и все-таки исторически менее зрелые формы общества, где имеют место высшие экономические формы, например кооперация, развитое разделение труда и т.д., но не существует никаких денег, как это было, например, в Перу»1 2.
Соответствие логического историческому не является законом. Что не исключает исторических экскурсов на каждом уровне модели. Эти экскурсы не могут быть в начале, они должны быть размещены в конце соответствующего раздела, главы, параграфа. Это расположение строго выдержано в «Капитале» Маркса.
Причины интерпретации метода «Капитала» как исторически эволюционного метода. Маркс и марксизм. Генетический метод «Капитала» не мог быть понят современниками. Мы оставляем в стороне вопрос о том, насколько этот метод был осознан Марксом, достаточно того, что он был применен в «Капитале».
Генетический метод получип эволюционно историческую трактовку, которую принято называть марксистской, а политическую экономию, построенную эволюционно историческим методом - марксистской политической экономией капитализма. Причины такой интерпретации коренились в уровне развития естественных наук. Общепризнано, и об этом пишут Энгельс и Ленин, что в основе марксизма и марксистской политической экономии лежит согласование науки об обществе с материалистическим основанием, с достижениями естествознания XIX века (открытие клетки, сохранение энергии, эволюционная теория Дарвина).
По Энгельсу, «познание взаимной связи процессов, совершающихся в природе, двинулось гигантскими шагами вперед особенно благодаря трем великим открытиям: Во-первых, благодаря открытию клетки как той единицы, из размножения и дифференциации которой развивается все тело растения и животного. Во-вторых, благодаря открытию превращения энергии, показавшему, что все так называемые силы, действующие прежде всего в неорганической природе ... представляют собой различные формы проявления универсального движения, которые переходят одна в другую в определенных количественных отношениях, так что, когда исчезает некоторое количество одной, на ее место появляется определенное количество другой,
1 Маркс К. Введение. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч.: 2-е изд. Т. 46.4.1. С. 38.
2 Там же. С. 39.
464
и все движение в природе сводится к этому непрерывному процессу превращения из одной формы в другую. Наконец, в-третьих, благодаря впервые в общей связи представленному Дарвином доказательству того, что все окружающие нас теперь организмы, не исключая и человека, возникли в результате длительного процесса развития из немногих первоначально одноклеточных зародышей...». «Обнаруживающееся в природе и в истории диалектическое развитие, то есть причинная связь того поступательного движения, которое сквозь все зигзаги и сквозь все временные попятные шаги прокладывает себе путь от низшего к высшему»1.
Основные принципы эволюционно исторического метода были сформулированы Энгельсом в рецензии на работу Маркса «К критике политической экономии», состоявшую из 2 глав («Товар» и «Деньги, или простое обращение») в 1859 г. В том, что товар исторически и логически предшествовал деньгам, не могло быть сомнений. Метод конкретизировался в принципах «соответствия логического историческому» (где логическое - отражение исторического, освобожденное от нарушающих его случайностей), «от простого (которое ищется в эволюции, в "обмене между первобытными общинами”, в "простом товарном производстве", предшествующем капитализму) к сложному»; «от абстрактного (где абстрактное считается действительным исходным пунктом) к конкретному».
Применение этих принципов к структуре первого тома «Капитала» (1867) могло вызвать ряд серьезных затруднений, не говоря уже о структуре трех томов.
Эволюционно историческая интерпретация метода «Капитала» была предопределена открытием Дарвина, работа которого «О происхождении видов» вышла в 1859 году. Эволюционно исторический метод стал официальным методом марксизма в экономической, социальной и идеологической областях.
В марксистской политической экономии рассматривался не капиталистический способ производства как таковой, а капитализм в ряду других, сменяющих друг друга способов производства. Исторически-эволюционный метод исключал выяснение внутренних законов развития капитализма (наследственность и репликация). Внимание исследователя было привлечено к анализу предшествующих исторических форм, переходному периоду, «высшим и последним» стадиям капитализма, появлению элементов будущего экономического строя (социализма) в рамках капитализма. Неизбежность перехода от капитализма к социализму принималась за аксиому.
Диалектика сводилась к эволюционному развитию, означающему поступательное движение «от низшего к высшему», автоматическую естественно-историческую смену способов производства (по аналогии с биологическими видами).
Открытие молекулярной генетики показало, что реальные процессы развития и «смены» биологических видов гораздо сложнее представлений эволюционной теории Дарвина. Главное в том, что никакого автоматизма в смене биологических видов не наблюдается. Для появления нового вида необходимы изменения на уровне ДНК, изменчивость и определенные (исключительные) условия внешней среды. Применительно к способам производства жизни это означает, что они погибают, когда пере
1 Энгельс Ф. Лкадвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: 2-е изд. Т.21. М., 1964. С. 301,304.
465
стают обеспечивать воспроизводство жизни, или, точнее, не обеспечивают воспроизводство жизни на достигнутом более высоком уровне развития производительных сил.
Генотипическая модель нацеливает исследователя на то, что капиталистический способ производства - это способ производства жизни по-капиталистически. Для воспроизводства жизни трех больших классов необходимо чтобы экономические агенты «вписывались» в объективные законы капитализма, выполняли объективные функции капиталистического способа производства. Капитал - стоимость, которая авансируется, сохраняется и приносит прибавочную стоимость. Капиталист - лицо, сознательно выполняющее функцию капитала. Если лицо, которое получило предприятие в частную собственность, выполняет эти функции (выплачивает налоги и т.п.), то к нему не может быть претензий. Капиталист обязан авансировать, сохранять и постоянно увеличивать свой капитал, осуществлять нововведения, открывать новые рабочие места, оплачивать рабочую силу по стоимости, и т.п. Если эти функции не выполняются, например, амортизация проедается как доход, инвестиции не осуществляются и т.п., то возникает вопрос о смене собственника или национализации.
Генотипическая модель нацеливает исследователя на то, что возможности капиталистического способа производства ограничены. Рыночная экономика не в состоянии самостоятельно решить порождаемые ею антагонистические противоречия (демографический, экологический, «научный» антагонизм, антагонизм вытеснения мелкого производства, финансовый антагонизм). Эти антагонизмы могут быть смягчены институциональной средой (обществом, государством, группой государств).
Часто задаваемый вопрос - был ли Маркс марксистом? В западной литературе принято разграничение марксистской политэкономии (Marxist Economic Theory, Marxist Political Economy) и экономической теории Маркса (Marxian Economic Theory, Marxian Economics).
Считается, что марксизм - особое философское, экономическое и политическое учение о неизбежной гибели капитализма - формировался до Маркса, при Марксе и после Маркса. Источники марксизма - английская политэкономия, немецкая классическая философия, французский утопический социализм. Марксизм развивали Р. Люксембург, К. Каутский, В. Ленин, Л. Троцкий, И. Сталин и др.
Экономическая составная часть марксизма опирается на ранние работы Маркса, «Манифест коммунистической партии» Маркса и Энгельса, использует элементы марксизма, содержащиеся в «Капитале».
Под марксовой теорией понимается теория, изложенная в трудах Маркса, прежде всего в «Капитале». Как академическая наука она сопоставляется с неоклассикой и кейнсианской теорией. Ею занимались видные ученые (Дж. Робинсон, П. Самуэльсон и др).
На наш взгляд, Маркс был марксистом в той степени, в которой использовал эволюционно-исторический метод. Новейшая и революционная (по тем временам) эволюционная теория Дарвина, безусловно, оказала свое влияние на Маркса.
Модель общественного богатства - матрица синтеза категорий микро- и макроэкономики
Действительный исходный пункт исследования - анализ всей совокупности производственных отношений капиталистического способа
466
производства жизни, анализ единства многообразного конкретного. Предметом микро- и макроэкономики также является совокупность производственных отношений, но исходным пунктом - отдельные отношения. Метод теории общественного богатства - анализ многообразного конкретного «без скальпеля» путем абстракции, его расчленение на иерархические уровни, выделение исходного отношения и, наконец, синтез, собственно построение модели, в движении от абстрактного отношения (содержащего в потенции весь общественный организм) к многообразному конкретному, к обществу как живому, развивающемуся целому. Микро- и макроэкономика также используют метод движения от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному, но «со скальпелем». Первый шаг -абстракция-отсечение отдельных отношений от живого целого, второй - анализ, общенаучная абстракция внутри выбранного круга отношений, третий - построение модели. Результат - частные, статичные модели. Модель части целого может адекватно отражать экономическую реальность, если в остальном организме не происходит изменений, т.е. при прочих равных и неизменных условиях.
Недостатки микро- и макромоделей хорошо известны экономистам-практикам. Построение частичных моделей в единстве многообразного конкретного, где «все зависит от всего» - бесконечный процесс (пример - множество макроэкономических моделей). К п параметрам модели всегда можно добавить (л + 1) параметр, который раньше исследователь считал «несущественным» и т.д.
«Экономическая действительность слишком многовариантна и скорость ее изменения опережает темп ее изучения. Дело обстоит так, как будто после длительной, кропотливой и изощренной работы над моделью исследователь получает от нее следующее сообщение: "Ответы на Ваши вопросы зависят от не учтенных Вами обстоятельств". Обнаруженные эмпирические закономерности не накапливаются, а напротив, опровергаются последующими исследованиями»1.
Но главное, что «сложение» частичных моделей не может дать модели живого экономического организма даже в том случае, если удалось смоделировать все его «части». Механическое расчленение организма на «части» умерщвляет и часть, и весь организм. Воссоздать теоретическую модель живого организма из мертвых частей невозможно. В «Маленьких трагедиях» Пушкина это метод Сальери, который таким образом пытался постичь гармонию музыки Моцарта: «Звуки умертвив, музыку я разъял, как труп. Поверил я алгеброй гармонию». В результате Сальери так и не удалось понять законы гармонии музыки Моцарта.
Метод математического описания отдельных явлений не означает, что микро- и макроэкономика «не является наукой», а микро- и макромодели не отражают экономическую действительность. Напротив, этот метод дает серию фотографий реальных моментов движения общественного организма. Потому категории микро- и макроэкономики, полученные математически описательным методом в ходе непосредственного наблюдения, т.е. категории вальрасианской версии неокпассики включаются (синтезируются) в модель общественного богатства. Категории
1 Полтерович В.М. Кризис экономической теории. Доклад на научном семинаре отделения экономики и ЦЭМИ РАН «Неизвестная экономика-1997», www.cemi.rssi.ru
467
маршаллианской версии неоклассики как выходящие за рамки научного математически описательного метода не могут быть включены в модель общественного богатства.
История метода. Маржиналистская революция - революция в методе исследования, аналог революции Галилея и Ньютона. Вальрасианская математически описательная революция и маршаллианская гипотетически-экспликативная «контрреволюция». Маркс дал окончательный ответ на вопрос Смита о природе «богатства народов». Природа богатства - стоимость. Непосредственно наблюдаемая форма богатства (носитель стоимости) - потребительная стоимость, благо. Но это открытие природы богатства не было понято современниками.
Если природа явления неизвестна, то ничего не остается, как перейти на математически описательный метод. Маржиналистская революция - революция в методе, аналогичная революции метода в физике.
Галилей и Ньютон в молодости надеялись открыть природу силы тяготения. Но этим надеждам не суждено было сбыться. Качественное объяснение природы тяготения Аристотелем (камень падает вниз потому, что стремится занять свое естественное место; пламя огня устремляется вверх, потому что там естественное место пламени) не устраивали ученых.
Новаторский подход Галилея состоял в том, чтобы получить количественные описания явлений, независимо от каких бы то ни было «качественных» физических объяснений. Поясним на примере: мяч, выпущенный из руки, падает на землю. Почему он падает? В объяснение этого можно приводить различные гипотезы, Галилей рекомендует поступить иначе. По мере того как время, отсчитываемое от начала падения, увеличивается, растет и расстояние, пройденное мячом от начальной точки. На математическом языке и расстояние, проходимое мячом при свободном падении, и время, отсчитываемое от начала падения, называются переменными, ибо в процессе падения и то и другое изменяется. Галилей попытался найти математическое соотношение между этими переменными. Полученный результат записывается в виде формулы (где g = 9,8м/с2 - ускорение свободного падения вблизи поверхности Земли).
Формула компактна, точна и отличается количественной полнотой. При любом значении одной переменной (в нашем примере - времени) формула позволяет точно вычислить соответствующее значение другой переменной (расстояния).
Следует подчеркнуть важное обстоятельство: эта математическая формула описывает то, что происходит, не объясняя причинной связи, т. е. ничего не говорит о том, почему мяч падает. Она лишь дает нам количественную информацию о том, как происходит падение мяча. Обычно ученый пытается установить математическую зависимость (выражаемую формулой) между переменными, которые (как он надеется), имеют причинно-следственную связь. Для успешного решения этой задачи - установления математической зависимости между переменными - ученому вовсе не обязательно исследовать или понимать причинную зависимость. И это отчетливо понимал Галилей, отстаивая приоритет количественного математического описания перед менее успешным качественным исследованием и поиском причинных связей в природе.
Галилей настоятельно советовал естествоиспытателям: не рассуждайте о том, почему происходит какое-то явление - описывайте его количественно.
468
Галилей надеялся исследовать природу силы тяготения. Но поскольку это не представлялось возможным, он выбрал наиболее эффективный математически описательный метод исследования.
Первая реакция на эту идею Галилея была отрицательной. Даже у Декарта решение Галилея заняться поиском описательных формул вызвало протест: «Все, что Галилей говорит о телах, свободно падающих в пустоте, лишено всякого основания; ему следовало бы сначала определить природу тяготения»1.
В своем «Исследовании...» А. Смит дает, с одной стороны, основы теории природы богатства, а с другой, - описание форм богатства. Отсюда двойственность метода. «С одной стороны, он прослеживает внутреннюю связь экономических категорий, или скрытую структуру буржуазной экономической системы. С другой стороны, он ставит рядом с этим связь, как она дана видимым образом в явлениях конкуренции... Оба эти способа понимания, из которых один проникает во внутреннюю связь буржуазной системы, так сказать, в ее физиологию, а другой только описывает, каталогизирует, рассказывает и подводит под схематизирующие определения понятий то, что внешне проявляется в жизненном процессе, в том виде, в каком оно проявляется и выступает наружу, - оба этих способа понимания у Смита не только преспокойно уживаются один подле другого, но и переплетаются друг с другом и постоянно друг другу противоречат»1 2.
Неоклассика приняла описательный метод Смита, отказавшись от его метода выяснения внутренних взаимосвязей. В наиболее полном виде он был применен Вальрасом, который считал, что экономическая наука должна описывать естественные, т.е. не зависящие от воли экономических агентов, факты. Прежде всего - меновую стоимость. Пример: выведение равновесия обмена из эмпирических кривых спроса без какого-либо упоминания о поведении потребителя и полезности.
В физике Ньютона, среди прочих современников критиковал Лейбниц, утверждавший, что закон всемирного тяготения не имеет права называться законом, а представляет собой лишь вычислительные правила.
Новаторство Вальраса подверглось критике современников. В письме к нему, Менгер указывал, что «математика очень хороша в определенных описательных целях, но она не позволяет проникнуть в сущность явления»3.
Но главным оппонентом Вальраса стал Маршалл. Он выступил против математически описательного метода. Его не устраивало то, что «факты сами по себе молчат... Наиболее опрометчивым и ненадежным из всех теоретиков является тот, кто претендует на то, чтобы дать фактам и цифрам говорить самим за себя»4.
Маршаллианская «контрреволюция» заключалась в озвучивании немых фактов голосом исследователя, в выдвижении правдоподобных гипотез-объяснений, не
1 Цит. по Клайн М. Математика. Поиск истины. М.,1988. С. 112.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 26. Ч. II. С. 177.
3 Цит. по: Samuelson Р. Economic theory and mathematics - an appraisal. American Economic Review, 42,1952.
4 Hodgson G. Fragment «The present position of economics» by Alfred Marshall // Journal of Institutional Economics (2005), 1:121-137. http://joumals.cambridge.org
469
основанных на понимании природы богатства. Эмпирическую кривую спроса Маршалл объяснял «коренным свойством человеческой натуры», которое формулировалось в виде «закона насыщаемых потребностей, или закона убывающей полезности»1.
Маршаллианская версия - нарушение постулата математически описательного метода. Постулат в формулировке Ньютона «гипотез не измышляю»: «До сих пор я изъяснял небесные явления и приливы наших морей на основании силы тяготения, но я не указывал причины самого тяготения... Причину же этих свойств силы тяготения я до сих пор не мог вывести из явлений, гипотез же я не измышляю. Все же, что не выводится из явлений, должно называться гипотезою, гипотезам же метафизическим, физическим, механическим, скрытым свойствам не место в экспериментальной философии»1 2.
В формулировке Фридмена: «факты следует описывать, а не объяснять»3.
Маршаллианская версия выходит за рамки научного математически описательного метода и не включается в модель общественного богатства.
В течение полувека маршаллианская версия безраздельно господствовала в неоклассике. Работу Вальраса перевели на английский спустя 80 лет - в 1954 г. Но к середине прошлого века экономисты-теоретики по преимуществу перешли на математически описательный метод.
«Я склонен думать, - писал Фридмен в 1949 г., - что в действительности дело в том, что медленно и постепенно роль, предназначенная экономической теории, изменялась с течением времени, и теперь мы определяем роль экономической теории совсем не так, как это делал Маршалл. Мы делаем реверанс Маршаллу, но идем вместе с Вальрасом»4.
Математический метод поддержал Пол Самуэльсон (1952)5. В "Методологии позитивной экономической науки» (1953 г.) Фридмен резко критикует маршаллианскую версию. Он приводит «вымышленную гипотезу, аналогичную многим гипотезам в общественных науках». Наблюдение ресположения листьев в кроне деревьев показывает, что они сосредоточиваются скорее на южной, чем на северной, стороне деревьев. Это многократно описанный факт, правдоподобным объяснением которого является утверждение в духе Маршалла, что расположение листьев в кроне связано с поведением листьев, которые максимизируют полезность.
«Гипотеза утверждает не то, что листья совершают такие действия, а лишь то, что листья расположены так, как будто они их совершали. Вопреки очевидной ложности "предпосылок" гипотезы, она обладает большим правдоподобием, поскольку ее следствия "согласуются с наблюдениями"»6.
1 Маршалл А. Принципы политической экономии. М.,1984. Т. I. С. 156.
2 Ньютон И. Математические начала натуральной философии.
3 Фридмен М. Маршаллианская кривая спроса. В кн.: Вехи экономической мысли. Теория потребительского поведения и спроса. Т. 1./ Под ред. В. М. Гальперина. СПб. 1999. С. 294.
4 Фридмен М. Маршаллианская кривая спроса. В кн.: Вехи экономической мысли. Теория потребительского поведения и спроса. Т.1./ Под ред. В.М. Гальперина. СПб. 1999. С. 293.
5 Samuelson Р. Economic theory and mathematics - an appraisal // American Economic Review, 42,1952.
6 Фридмен M. Методология позитивной экономической науки II THESIS, 1994, Вып. 4.
470
Г.В. Фадейчева
Политическая экономия и философия хозяйства как претенденты на социохозяйственное теоретическое пространство
Трансформационные изменения социо - хозяйственного строя в начале 90-х годов XX века потребовали теоретического осмысления данных процессов, между тем, в отечественной экономической науке произошло активное вытеснение из теоретического пространства политической экономии, а образовавшийся научный вакуум стал заполняться западными учениями, которые в силу своих задач и специфики ориентированы на исследование модели развитой рыночной экономики, и, хотя претендовали, и до сих пор претендуют, на заполнение теоретического пространства, для объяснения процессов в рамках переходных и пореформенных экономик не годятся.
Помимо того, что в ходе трансформационных изменений произошел слом предшествовавшей системы экономических отношений и появление новых экономических отношений и процессов, изменения существенным образом отразились на процессе преподавания экономических дисциплин, прежде всего - политической экономии. Так называемый перестроечный процесс как социальная инновация породил отказ от преподавания политической экономии, место которой стремительно занял учебный курс по экономической теории, содержание которого стал диктовать экономике.
Если на первых порах (самое начало 90-х годов XX века) вытеснение политической экономии и внедрение новых учебных курсов по экономике носило во многом спонтанный характер и, в отсутствие новых учебных стандартов, позволяло читать многим преподавателям так называемые "авторские" курсы, содержание которых определялась степенью знакомства самого преподавательского состава с новыми, только что переведенными западными учебниками, личными предпочтениями и научными убеждениями, то по мере втягивания образовательного пространства нашей страны в Болонский процесс в учебном процессе повсеместно закрепляется экономике.
Отечественная научная общественность на произошедшее вытеснение политической экономии как учебного курса и как основы теоретического пространства прореагировала в целом негативно. Изъятие из учебных программ политической экономии значительно снизило уровень фундаментальных экономических знаний, свело экономическую подготовку студентов к решению различного уровня задачек и прохождению тестов. Формально важное значение качественной экономической подготовки выпускников вузов признавалось двумя Всероссийскими совещаниями заведующих кафедрами социально-гуманитарного блока, но предложения по содержательной части теоретической подготовки экономистов услышаны не были. В частности, предлагалось вернуть курс политической экономии в вузы наряду с параллельно читаемыми курсами микро- и макроэкономики. Были озвучены проблемы неэкономических вузов, в которых, в условиях сокращения часов на предметы социально-гуманитарного блока, к преподаванию экономической теории привлекаются непрофессионалы в данной области. Не услышаны также были предложения, со
471
держащиеся в резолюции Международного симпозиума по экономической теории, организованном экономическим факультетом МГУ им. М.В.Ломоносова и приуроченном к 200-летию начала преподавания экономических дисциплин в нашей стране, в них также акцентировалось внимание на проблемы теоретических знаний.
Отметим особо, что политическая экономия была не лишена недостатков в исследовании основ социо - хозяйственной организации современного общества, среди них:
•	рассмотрение человека исключительно как носителя рабочей силы, элемента производительных сил;
•	недостаточное внимание к институциональным аспектам хозяйства;
•	акцент в рассмотрении развития на экономическую эффективность, которая сама по себе целью не является;
•	недоучет духовно- нравственной составляющей процесса общественного воспроизводства.
Определенная ограниченность политической экономии сферой и интересами материального производства, которую можно охарактеризовать как экономизм (напомним, наиболее распространенное определение предмета политической экономии как науки, изучающей экономические отношения, складывающиеся между людьми в процессе производства, обмена, распределения и потребления материальных благ), способствовала активному развитию отечественной школы философии хозяйства. Именно философия хозяйства взялась за поиски ответов на вопросы, которые политическая экономия проигнорировала.
В центре внимания философии хозяйства оказывается человек, причем не просто как рациональный экономический субъект, постоянно сравнивающий затраты и результаты, чего бы они не касались (как это принято в Экономиксе), а - человек хозяйствующий, творящий социохозяйственную реальность, человек как субъект хозяйства. Важное значение при таком подходе приобретает вопрос о смысле хозяйствования, смысле и задачах самого хозяйства и экономики, как его частного случая.
Как было отмечено выше, социо - хозяйственное теоретическое пространство превратилось в объект научного раздора, лидерство в котором оспаривают различные западные концепции, практически вытеснившие ранее господствовавшую там политическую экономию. Изменение расстановки сил в теоретическом пространстве не способствовало постижению реальной пореформенной ситуации. Подчеркнем, что исследования прозападного образца не ставят задач выявления глубинных сущностных связей, а сами исследования, как правило, сводятся к постановке и решению узкой конкретной задачи. В подобной ситуации остро встает вопрос о появлении новых лидеров в социо - хозяйственном теоретическом пространстве. Данными лидерами могут, на наш взгляд, стать философия хозяйства и политическая экономия.
Дискуссии, касающиеся перспектив современного теоретического знания в области исследования экономических процессов и явлений, затрагивают многие стороны современной социо - хозяйственной действительности, между тем продолжаются. Многие важные в концептуальном и методологическом плане вопросы подробно обсуждались в апреле 2012 года на Первом международном политэкономи-
472
ческом конгрессе стран СНГ и Балтии. Наряду с политической экономией в традиционном ее понимании и постановкой вопроса о возрождении и научной реабилитации политической экономии, претензии на пространство теоретических исследований заявили такие научные направления, как теоретическая экономика, новая политическая экономия, философия хозяйства.
Отметим наиболее важные, на взгляд, дискуссионные проблемы, требующие скорейшего разрешения:
•	разграничение исследовательского поля между различными направлениями теоретического научного знания;
•	определение предмета исследования и ключевых категорий;
•	выявление границ междисциплинарных исследований в социо - хозяйственной сфере;
•	взаимодействие теоретического знания об экономике с хозяйственной практикой и экономической политикой.
На наш взгляд, главные роли в социохозяйственном теоретическом пространстве должны оставаться за философией хозяйства и политической экономией, которые призваны взаимно дополнять друг друга, решая фундаментальные исследовательские задачи, при этом, безусловно, среди основных концептуальных проблем, касающихся взаимодействия политэкономии и философии хозяйства находятся вопросы предмета и границ исследования. Воспользуемся традицией отечественной школы политической экономии, которая различала политическую экономию в широком и узком смысле слова и проиллюстрируем соотношение между политической экономией в широком и узком смысле слова и философией хозяйства с помощью таблицы.
Сравнительная характеристика политэкономии и философии хозяйства
Критерии сравнения	Политэкономия в широком смысле слова	Политэкономия в узком смысле слова	Философия хозяйства
предмет исследования	экономические отношения, связанные с эволюцией хозяйственной жизни, всеобщие экономические законы	экономические отношения определенного способа производства, специфические экономические законы	экономические отношения, связанные с реализацией общественной потребности развития
объект исследования	эволюция хозяйственной жизни	определенный способ производства	хозяйство (экономика как частный случай хозяйства)
важнейшая характеристика человека	человек как участник процесса хозяйственной эволюции и как ее результат	человек как важнейшая производительная сила данного способа производства	человек как творец хозяйственной жизни, ищущий ответ на вопрос о смысле хозяйства
место общественной потребности развития	важнейший двигатель эволюции	условие становления и развития определенного способа производства	важнейший объект исследования хозяйства
473
Критерием разграничения политической экономии в широком смысле слова, узком смысле слова, и философии хозяйства выступают границы пространства исследования хозяйственной жизни общества. Для политической экономии в широком смысле слова хозяйственное пространство охватывает этапы его становления, развития в различных экономических системах, моменты переходных периодов от одних экономических систем к другим, предметом исследования при этом выступают различные системы производственных отношений, складывающиеся в тех или иных хозяйственных подпространствах. Соответственно на первый план в данной теории выходит сам эволюционный процесс, его динамика, ключевым вопросом в таком случае становится вопрос об эволюционной составляющей хозяйственной эволюции. Таким вопросом, на наш взгляд, является вопрос об общественной потребности развития и ее реализации в различных хозяйственных пространствах и системах.
Главным объектом политэкономии, безусловно, является сам процесс общественного воспроизводства и его эволюция, соответственно, предметом исследования выступают экономические отношения, складывающиеся между людьми в процессе общественного воспроизводства и его эволюции. Эволюция процесса общественного воспроизводства связана с реализацией общественной потребности развития, которая должна рассматриваться как важнейший объект исследования современной экономической науки.
Политэкономия в широком смысле слова имеет предметом экономические отношения, складывающиеся в процессе общественного воспроизводства и порожденные им. При этом процесс общественного воспроизводства рассматривается эволюционно, исследуются переходные процессы от одних экономических систем к другим, исследуются как общие, так и специфические экономические законы, анализируется динамика хозяйственной жизни, экономическая эволюция. Политэкономия в узком смысле слова объектом исследования имеет определенный способ производства, а предметом исследования - экономические отношения данного способа производства. Для политической экономии в узком смысле слова границы хозяйственного пространства значительно сужаются, оно представлено хозяйственным пространством отдельной модели хозяйства, но и в этом случае важнейшим концептуальным вопросом остается вопрос об общественной потребности развития в рамках исследуемой экономической системы.
Для философии хозяйства объектом исследования является само хозяйство, его эволюция, при этом затрагиваются различные спектры хозяйственной деятельности, не только чисто экономические. Базусповно, хозяйственная деятельность всегда имеет определенное целеполагание, ибо сам процесс труда есть целенаправленная деятельность людей по преобразованию окружающего мира. Но помимо хозяйственной цепи, имеющей четкое воплощение в различных материальных и духовных благах, существует внутренняя цель хозяйства, связанная с проблемой его смысла. Проблема смысла хозяйства реализуется в общественной потребности развития, являющейся, на наш взгляд, важнейшим объектом философии хозяйства.
474
А.К. Шуркапин
О содержании предмета современной экономической теории
Предмет экономической теории во все времена привлекал внимание исследователей и вузовских преподавателей. Особое внимание этому уделяли ученые экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, акцентируя три основных вопроса: содержание предмета, сравнение неоклассической теории с марксистской (дилемма: экономика - политическая экономия), содержательные аспекты преподавания экономической теории. Указанные вопросы и по сей день составляют основу для неутихающих дискуссий.
Хотел бы высказать свое представление по выше отмеченным вопросам. Во-первых, о содержании предмета экономической теории. Я считаю, что экономическая теория, как и прочая другая наука, должна отражать глубинные процессы, происходящие в реальной экономической действительности. Причем это отражение не носит зеркального характера. Наука, в том числе и экономическая, показывает направления действия объективных экономических законов. Их объективный характер специфичен. Действие экономических законов не зависит от воли и сознания людей. Но это действие проявляется в субъективной деятельности людей. Кроме того, изучение экономических законов затруднено тем, что они в своем практическом воплощении «продираются» сквозь толщу других общественных отношений: социальных, политических, правовых, этнических, психологических и др. Поэтому в реальной жизни экономические законы не действуют прямо, а проявляют себя как тенденция. Именно поэтому представители точных наук (математики, физики, химики) часто заявляют о том, что законы об обществе (в том числе и экономические) не выражают четкой, устойчивой взаимосвязи явлений. В этом состоит, на мой взгляд, трудность содержания предмета экономической теории.
Из сказанного следует вывод. Трудности научного исследования экономических процессов обусловлены сложным характером изучаемых мыслей.
Во-вторых, что составляет существо методологических подходов в изучении экономической действительности - экономика или политическая экономия?
В начале 90-х годов российские вузы разом отказались от марксистской политической экономии и перешли на изучение «экономике» - неоклассической доктрины, преподавание которой господствовало на Западе несколько десятилетий. Сначала все вузы спешили быстрее осуществить этот переход, дабы не отстать «от моды»! В самом конце 90-х годов стали высказываться критические оценки в адрес неоклассической парадигмы. Главный аргумент критиков - «экономике» не отражает внутреннего содержания экономических процессов, происходящих в постсоветской экономике России. Наиболее радикально настроенные критики говорили, что «экономике» нам подбросили наши «западные друзья». Это теоретическая база либеральной модели рыночной экономики, которая должна утвердиться в России по-средствсм политики «шоковой терапии».
Сегодня хор критиков «экономике» еще более умножился. Теперь главным ар-
475
S URSS.ru URSS.ru URSS.ru " URSS.ru 4»S	.....................----------- " '	1	"" "» '* ..twl.	-
Представляем Вам следующие книги:	г-тг-]
Мировая политика	ИМ
zПереломов Л. С. Конфуцианство и современный стратегический курс КНР. 1
г Буяров Д. В. (ред.) Современный Китай в системе международных отношений.
✓	Буяров Д. В. (ред.) Современный Китай: Социально-экономическое развитие, национальная политика, этнопсихология.
z Моделирование реальности в пространстве разнообразия: Гуманитарные исследования общественных процессов.
г Дегтерев Д. А. Содействие международному развитию: Эволюция международно-правовых режимов и эффективность внешней помощи.
✓	Следзевский И. В., Саватеев А.Д. (ред.) Протестные движения в арабских странах: Предпосылки, особенности, перспективы.
z Абашин С. И. и др. Россия — Средняя Азия: Политика и ислам
в конце XVIII - начале XX вв.
г Абашин С. И. и др. Россия — Средняя Азия: Политика и ислам в начале XX — начале XXI вв.
z Бектимирова И. И. (ред.) Политические системы стран Юго-Восточной Азии.
z Бектимирова И. И., Дольникова В. А. Альтернативные пути демократизации.
j Бартенев В. И. «Ливийская проблема» в международных отношениях.
z Карпачева О. В. История исламской оппозиции в Египте.
z Исаев Л. М., Шишкина А. Р. Египетская смута XXI века.
z Исаев Л. М., Шишкина А. Р. Сирия и Йемен: Неоконченные революции.
яБабынина Л. О. Гибкая интеграция в Европейском союзе: Теория и практика применения.
Серия «Из наследия мировой политологии»
z Гобсон Дж. Империализм.
s Гобсон Дж. Эволюция современного капитализма: С рецензией В. И. Ленина.
s Гобсон Дж. Проблемы бедности.
v Гобсон Дж. Проблемы безработицы.
s Ященко А. С. Теория федерализма: Опыт синтетической теории нрава и государства. В 2 т.
^Шмоллер Г. Справедливость в народном хозяйстве. Разделение труда.
z Шмоллер Г. Народное хозяйство: Наука о народном хозяйстве и ее методы.
z Гильфердинг Р. Финансовый капитал: Новейшая фаза в развитии капитализма.
s Гильдебранд Б. Политическая экономия настоящего и будущего.
s Мануйлов А.А. Понятие ценности по учению экономистов классической школы.
zБланки Ж. А. История политической экономии в Европе с древнейшего
до настоящего времени. В 2 т.
z Бейджхот У. Естествознание и политика.
у Галиани Ф. Беседы о торговле зерном.
zДжонс Р. Опыт о распределении богатства и об источниках налогов.
zДжонс Р. Политическая экономия народов.
z Росси П. О распределении богатства в народе.
z Молинари Г. де. Производство и распределение богатств: Курс политической экономии.
яЛафарг П. Право на лень. Религия капитала.
URSS.ru !MuURSS.ru t URSS.ru -«^URSS.ru 83* URSSru
IIRSS.ru URSS.ru ,	> URSS.ru_URSS.ru URSS.ru
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
UHSS.ru UHSS.ru URSS.ru URSS.ru
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru
Представляем Вам следующие книги:
Политические течения
✓ Колганов А. И. Что такое социализм? Марксистская версия.
zGiaeuH Б. Ф. Социализм и Россия.
z Славин Б. Ф. Ленин против Сталина: Последний бой революционера.
.Абрамсон И. Г., Славин Б.Ф. и др. (ред.) Социалистический идеал и реальный социализм: Ленин, Троцкий, Сталии.
URSS
zСеменов В. С. Социализм и революции XXI века: Россия и мир.
✓ Семенов В. С. Судьбы философии в сегодняшней России.
s Белик Ю. А. Десять причин краха СССР.
уДжохадзе Д. В., Косолапов Р И. (ред.) Сталин и современность: Великой Победе Советского народа — великое продолжение.
s Калинин Л. А. Интервью со Сталиным.
z Барский Л. А. Сталин: Портрет без ретуши.
✓ Кокошин А. А. Россия и международная безопасность в космосе.
z Иванов С. Б. Обеспечение национальной безопасности как необходимое условие развития России.
z Гобозов И. А. Государство и национальная идентичность: Глобализация или интернационализация?
zМалинецкий Г. Г. (ред.) Синергетика: Будущее мира и России.
✓ Малинецкий Г. Г. Чтоб сказку сделать былью... Высокие технологии — путь России в будущее.
✓ Малинецкий Г. Г. Будущее России. Вызовы и проекты: История. Демография.
Наука. Оборона.
sМалинецкий Г. Г. (ред.) Будущее и настоящее России в зеркале синергетики.
✓ Богатуров А.Д (ред.) Россия в формировании международной системы профилактики распространения оружия массового поражения.
сДзарасов Р. С. Пятидневная война на Кавказе: События и размышления.
с Динкин А. А., Иванов И. С. Евроатлантическое пространство безопасности.
✓ Кислицын С. А. Контрэлиты, оппозиции и фронды в политической истории России.
✓ Капто А. С. Пакт Молотова—Риббентропа: мистификации или реальность?
URSS.ru URSS.ru_____URSS.rulfKB URSSffilil ‘ * URSS.ru
	Наши книги можно приобрести в магазинах: «НАУКУ - ВСЕМ1» (и. Профсоюзная, Нахимовсиий пр-т, 56. Тел. (499) 724-2545) «Библио-Глобус» (и. Лубянка, ул. Мясницкая, 6. Тел. (495) 625-2457)
Тел./факс:	«Московский дом книги» (и. Арбатская, ул. Новый Арбат, 8. Тел. (495) 203-8242)
+7(499)724-25-45 (мивгокаиалькык)	«Молодая гвардия» (и. Полянка, ул. Б. Полянка, 28. Тел. (495) 238-5001, (495) 780-3370) «Дом научно-технической книги» (Ленинсиий пр-т, 40. Тел. (495) 137-6019)
E-mail:	«Дои книги на Ладожсиой» (и. Бауманами, ул.Ладожсиая, 8, стр.1.
URSS@URSS.ru http://URSS.rK	Тел. (495) 267-0302) «Санкт-Петербургсиий Дом нииги» (Невский пр., 28. Тел. (812) 448-2355) «Книжный бум» (г. Киев, инижиый рынои «Петровна», ряд 62, место 8 (павильон «АиадемНнига»), Тел. +38 (067) 273-5010) Сеть магазинов «Дом книги» (г. Екатеринбург, ул. Антона Валена, 12. Тел. (343) 253-5010)
URSS.ru URSS.ru URSS.ru URSS.ru