ЛЕНИНГРАДСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА
И ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени А. А. ЖДАНОВА
К. Ф. САВЕЛО|
РАННЕФЕОДАЛЬНАЯ АНГЛИЯ
Издательство Ленинградского университета
Ленинград, 1977
Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
Л енинградского университета
В работе рассматриваются важнейшие и мало изученные в оте-
чественной историографии проблемы становления раннефеодального
государства в Англии, раскрывается конкретная динамика и социаль-
но-политическое содержание этого процесса: выявляются предпо-
сылки, основные этапы формирования англосаксонского государства,
специфика организации власти и управления в этом государстве.
На материале эпической литературы, хроник, законодательных,
документальных и других источников автор показывает, как по мере
развития феодализационных процессов расширяется и крепнет со-
циальная база монархии, а также исследует социальную природу,
структуру, эволюцию служилой знати, ее роль и функции в качестве
правящего класса. Ряд проблем в книге решается по-новому.
Рецензенты: докт. пет. наук, проф. В. В. Штокмар,
докт. ист. наук, проф. К- Д.^Авдеева
Издательство
10605—144   Ленинградского
076(02)—77 4	‘	университета,
1977 г.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие.................................................  3
Глава I. Развитие государственности у англосаксов
в VII—VIII вв.	7
§ 1.	Социальная дифференциация англосаксонского общества в на-
чале VII в................................................"
§ 2.	Возникновение раннефеодального государства в Англии .	.	2 о
§ 3.	Эволюция представлений о короле и власти в VII—VIII вв.	.	29
Глава II. Укрепление государственности в Уэссексе в
IX — начале X в.	47
§ 1.	Король и королевская власть в IX—первой половине X в. .	49
§ 2.	Государство и семья ..........	69
§ 3.	Проблема политической консолидации англосаксов ...	75
Глава III. Формирование органов публичной власти	81
§ 1.	Королевские служащие .........	—
§ 2.	Особенности социального состава англосаксонской знати в IX —
начале X в...............................................93
Глава IV. Общекоролевский совет знати	102
Примечания .............	119
ИБ № 370
Савело
Клара Федоровна
Раннефеодальная Англия
Редактор И. П. Симонова
Техн, редактор Е. Г. Учаева Корректоры Т. Г. Павлова, И. Л. Кудряшова.
Сдано в набор 1 VII 1977 г.	Подписано к печати 11 XI 1977 г.
М-11729.	Формат бум. 60 X OOVie-	Бумага тип. № 3.
Уч.-изд. л. 1,1,16. Печ. л. 9. Тираж 2315 экз. Заказ 416. Цена 80 коп:
Издательство ЛГУ имени А. А. Жданова. 199164, Ленинград, Университетская наб., 7/9.
Типография ЛГУ им» А< А, Жданова. 199164, Ленинград, Университетская наб., 7/9.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Настоящая работа посвящена проблеме англосаксонской го-
сударственности VII — начала X в. Первые исследования в этой
области появились более столетия назад. С тех пор был разра-
ботан ряд концепций политического строя донормандской Анг-
лии, последовательно сменивших одна другую: теория демокра-
тического строя (Д. Кембдь) и теория конституционной монар-
хии, перерастающей в монархию ограниченную (У. Стэббс,
Ф. Пэлгрев, Е. Фримен), концепция племенного характера ан-
глосаксонских королевств (Б. Лиз, Д. Джолифф) и аристокра-
тического государства.1 Последняя теория была выдвинута
Ф. Мэтландом, Г. Чэдвиком и имела многих последователей.2
Большое место отводится данной проблеме в современной исто-
риографии: она исследуется как в конкретных работах по исто-
рии донормандской Англии (П. Блэйр, Э. Джон, Б. Лайон,
У. А. Чэни),3 так и в трудах обобщающего характера (Дж. Р.
Страйер, Р. Кулборн, Д. Рассел, Г. Миттайс, Т. Майер, Р. Феду).4
То обстоятельство, что интерес к этой теме не затухает с тече-
нием времени, имеет свое объяснение. Немалую роль играет
ведущаяся в западной историографии полемика' по вопросу
о феодализме и его институтах. В соответствии с широко рас-
пространенным в буржуазной медиевистике определением фео-
дализм— это не экономическая и социальная система, а «метод
управления».5 Обращение к проблеме феодализма означает,
таким образом, изучение в первую очередь истории политической
организации общества. Возрождение интереса к вопросам госу-
дарственности кроется и в расширении круга знаний в области
истории искусства, литературы, языка, топонимики. Много цен-
ных наблюдений позволил сделать применяемый историками
метод аэрофотосъемок. Расширились масштабы археологических
исследований, и, что особенно важно, материалы раскопок, как
и данные нумизматики, стали интенсивнее использоваться исто-
3
риками, стал теснее творческий союз историков, археологов, ну-
мизматов. Все это дало медиевистам материалы, которые пока-
зали, что степень сохранности элементов позднеримских и кельт-
ских традиций в Англии была значительно- большей, чем это
представлялось ученым конца XIX — начала XX'в. В свете новых
исследований Англия времени германских завоеваний и вскоре
после них предстает как многоукладное общество. Это дает серь-
езный повод для размышлений о движущих импульсах и темпах
становления государственности у англосаксов. В этой связи осо-
бую актуальность для историков-англистов приобретает про-
блема «континуитета» традиций родоплеменного строя и поздне-
римского происхождения, вопрос о их взаимодействии и роли
«синтеза» в генезисе феодализма в Англии. При такой поста-
новке вопроса неизбежен отказ от традиционного подхода к рас-
смотрению английской истории в узконациональном плане.6 По-
является все большее число работ, в которых проблемы англий-
ской истории изучаются в связи с европейской историей, англий-
ские ученые все чаще прибегают к сравнительно-историческому
методу исследования. Примером научных трудов такого рода яв-
ляются работы Д. А. Винчи, Т. Чарльза-Эдвардса, Д. Уоллес-
Хэдрилла, Б. Лайона.7 Опубликован ряд других исследований,
авторы которых, пытаются пересмотреть устоявшиеся концепции
раннеанглийского государства и общества.
Несмотря на обширную литературу, проблема раннеанглий-
ской государственности все еще остается не до конца изученной.
Дело не только в том, что сохраняются расхождения в определе-
нии уровня развития государственности у англосаксов в первые
столетия после завоевания и темпов становления королевской
власти в последующий период. Не будет преувеличением- сказать,
что на формирование современных представлений о социально-
политическом строе англосаксов огромное влияние оказали
труды Ф. Мэтланда и его теория аристократического государ-
ства знати, основанного на ленных связях, принятая большинст-
вом современных историков. Но сама проблема королевской
власти.решается далеко не однозйачно: одни рассматривают ко-
ролевскую власть в качестве творца средневекового государства
и его социальных институтов, другие отрицают как таковой прин-
цип государственного суверенитета в раннефеодальный период
и характеризуют эту эпоху как время безраздельного господства
частного права.8 Тех и других историков объединяет стремление
рассматривать историю политических учреждений в отрыве от
их социально-экономических основ.
В отечественной историографии много внимания уделяли про-
блеме политической организации донормандской Англии М. М.
Ковалевский и Д. М. Петрушевский. М. М. Ковалевский, испы-
тавший на себе, как известно, воздействие взглядов К- Маркса,
пытался изучать во взаимосвязи социально-экономическую и по-
литическую историю и сделал ряд интересных конкретных на-
4
блюдений относительно формирования полицейской администра-
ции (с IX в.) и трансформации органов самоуправления.9 .Твор-
чество Д. М. Петрушевского хорошо изучено, его концепция по-
лучила объективную оценку в специальных исследованиях
А. И. Данилова, Б. Г. Могильницкого, А. М. Соколовой.10 Обще-
известно, что Д. М. Петрушевский придерживался точки зрения
государственного происхождения феодализма и развивал теорию
«правового государства». Подобно М. Ковалевскому Д. М. Пе-
трушевский ставил вопрос о социальных предпосылках полити-
ческой эволюции общества, но в конечном итоге объяснял воз-
никновение и развитие королевской власти англосаксов чисто
внешними условиями, административными и политическими по-
требностями государства. Исследователя интересовала главным
образом общая линия политического развития, и поэтому он кон-
центрировал внимание не столько на самом процессе становления
государственности, сколько на его результатах.11
Советские исследователи при разработке проблемы феода-
лизма и феодального государства исходят из положения мар-
ксистско-ленинской науки о феодализме как общественно-эконо-
мической формации. Экономический базис общества рассматри-
вается той основой, на которой развиваются государственные
учреждения, правовые нормы, идеология и религиозные воззре-
ния людей. Поэтому много внимания уделяется выявлению со-
циально-экономических предпосылок .формирования государства.
Большое значение имеют труды А. И. Неусыхина, Е. А. Космин-
ского, М. А. Барга, А. Я. Гуревича, М. Н. Соколовой.
В трудах советских исследователей вскрывается классовая
сущность формирующегося феодального государства, выявляется
действительная роль королевской власти в ходе формирования
феодального землевладения, в процессе закрепощения крестьян.
Все эти и многие другие проблемы изучаются в работах, посвя-
щенных аграрной истории, вопросам социально-экономической
эволюции общества. И вполне естественно, что в центр,е внимания
оказываются сюжеты, касающиеся возникновения политической
власти внутри феодальной вотчины. Предметом специального
исследования история политической организации раннего средне-
вековья стала в монографии А. Р. Корсунского «Образование
раннефеодального государства в Западной Европе». Автор рас-
сматривает историю становления государственности у англосак-
сов в общеевропейском контексте. А. Р. Корсунский выясняет со-
циальные, экономические и политические условия, в которых про-
исходило формирование раннефеодального государства в Англии,
и отмечает особенности этого процесса: слабую социальную диф-
ференциацию в англосаксонских королевствах в первый период
их существования и длительность перехода этих королевств
к государственности. Формирование государства англосаксов
А. Р. Корсунский относит к концу VII в., при этом подчеркивая,
что органы государства в Англии, как, например, и в Норвегии,
вырастали непосредственно из учреждений разлагающегося ро-
дового строя. В VII—IX вв. происходит укрепление государства
и постепенное оттеснение органов управления военной демокра-
тии. Известную роль в этом процессе, по определению автора,
сыграли: рост церковного и светского землевладения при содей-
ствии Королевских пожалований (бокленд), сам фактор завое-
вания и связанная с ним необходимость удерживать в повинове-
нии покоренное кельтское население, прямое или косвенное воз-
действие элементов рабовладельческого уклада, хотя это воз-
действие, по признанию автора, было меньшим, чем в ряде стран
континентальной Европы.12 В целом А. Р. Корсунский дает об-
щую линию развития англосаксонских королевств, но, как это
подчеркивается во введении, рассматривает материал о разви-
тии государственности англосаксов лишь в общих чертах.13 Не-
которые сомнения вызывает у нас предложенная автором дати-
ровка перехода англосаксов к государственности (с конца VII в.).
В отечественной историографии нет работы, которая содер-
жала бы конкретное изучение процесса формирования органов
государственной власти у англосаксов. Буржуазные историки
рассматривают этот вопрос зачастую лишь в формально-право-
вом аспекте. Не ставя задачи всесторонне исследовать сложную
проблему генезиса феодального государства в Англии, мы попы-
тались наметить основные этапы становления государственности
в раннефеодальный период, проследить процесс перерождения
органов управления народной демократии в государственные,
установить главные особенности формирующейся политической
организации. Для лучшего понимания своеобразия политиче-
ского строя донормандской Англии мы сочли целесообразным
остановиться на некоторых специфических чертах социального
строя данного периода. Достаточно ограниченный объем книги
не позволил нам включить в нее очерк социально-экономической
эволюции англосаксов, но в суждениях о становлении государ-
ственности мы, естественно, исходили прежде всего из уровня
социально-экономического развития общества и опирались на
имеющуюся литературу вопроса.
Локальная ограниченность нашего исследования (восточные
и юго-восточные районы Англии) объясняется що многом состоя-
нием источниковедческой базы — письменные источники, сохра-
нившиеся от интересующего нас периода, относятся по большей
части к этим районам. Не последнюю роль играло и то обстоя-
тельство, что именно на юге и юго-востоке Англии с наибольшей
отчетливостью прослеживается процесс формирования феодаль-
ных отношений и соответствующей им надстройки.
ГЛАВА I
РАЗВИТИЕ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
У АНГЛОСАКСОВ В VII—VIII ВВ.
§ 1. Социальная дифференциация англосаксонского
общества в начале VII в.
Зарождение и развитие раннефеодального английского госу-
дарства происходило в своеобразных условиях. Германские пле-
мена англов, саксов и ютов, расселившиеся в Британии во второй
половине V —в VI в., не испытали на себе достаточно устойчи-
вого и глубокого воздействия экономических, социальных,, поли-
тических, идеологических институтов позднеримского происхож-
дения. Сами завоеватели находились на более низком уровне
развития, чем, например, вестготы, бургунды, франки, завоевав-
шие континентальные провинции западной Римской империи?
Это существенно повлияло на ход становления и характер госу-
дарства англосаксов, определило его особенности. Одной из этих
особенностей является относительно позднее его оформление.2
7
О времени возникновения государства у англосаксов выска-
зывались в исторической литературе различные точки зрения.
Историки прошлого века Ф. Пэлгрев, Д. Кембль, Ф. Сибом,
расходившиеся в своих исследовательских методах и понимании
существа исторического процесса, сходились в признании ран-
него (уже в V—VI вв.) развития элементов государственности
в Англии.3 Так, Д. Кембль утверждал, что уже в эпоху переселе-
ния германцев в Британию лидеры их отрядов осуществляли не
только военное предводительство, но были хранителями мира
и судьями.4 Мысль о быстром переходе англосаксов к государ-
ственности (вскоре после их переселения) была принята некото-
рыми современными медиевистами. С большой настойчивостью
она проводится, в частности, М. Динели.5 Однако против этой
точки зрения выступил в первые десятилетия нашего столетия
Г. Чэдвик, который усомнился в возможности интерпретировать
ранние английские королевства как государственные образова-
ния. Эти сомнения разделяет большинство современных иссле-
дователей.6 Имеет место даже попытка вообще отказывать англо-
саксам в государственности. Д. Джолифф характеризует англо-
саксонские королевства вплоть до X в. как племенные объеди-
нения, игнорируя, таким образом, происшедшие к X в. изменения
в социально-экономической и политической структуре общества.
Концепция Д. Джолиффа подверглась критике со стороны его
коллег — английских буржуазных историков.7 Необоснованность
ее с очевидностью была доказана А. Р. Корсунским.8
При изучении средневекового государства и общества боль-
шое внимание уделяется вопросу о его истоках. Мнения истори-
ков на этот счет разошлись еще в прошлом столетии. Ф. Пэлгрев
усматривал корни раннеанглийского государства в римских пра-
вовых традициях, Ф. Сибом — в позднеантичных экономических
и социальных институтах, сохранившихся якобы в неизменном
виде и после англосаксонского завоевания. Д. Кембль выводил
политические институты англосаксов из чисто германской
основы, полностью отрицая воздействие как римских, так и
кельтских традиций на их эволюцию.9 Разногласия среди англий-
ских историков были отражением той полемики, которая велась
в европейской историографии между «романистами» и «герма-
нистами» по вопросу о характере перехода от античности к сред-
невековью в целом. Начатая в прошлом веке, эта полемика была
продолжена в наше время в трудах Ж- Пиррена, Л. Шмидта
(«романистское» направление), Т. Майера, Г. Миттайса, К. Босля
(«германистское» направление) и ряда других историков. В ан-
глийской историографии из чисто германской основы выводит по-
литический строй англосаксов Д. Джолифф.10 Важное место в по-
строениях этих ученых занимает идея «континуитета» — непре-
рывности исторического развития. Для «романистов» сложив-
шиеся после завоеваний политические образования представляли
собой продолжение . античности, для «германистов» — системы
8
управления, оформившейся у германцев до переселения. Но и «ро-
манисты», и «германисты» интерпретируют «преемственность»
как механическое заимствование из прошлого политических идей
и учреждений и зачастую забывают о грани, которая отделяла
средневековье от античности.11
Все большее число современных исследователей отходит от-
крайностей концепций «романистов» и «германистов» и-склоня-
ется к признанию романо-германского синтеза как важного фак-
тора формирования средневекового общества. Много внимания
проблеме синтеза уделяют историки-англисты.
В последнее время учеными собран большой материал, свиде-
тельствующий о сохранении ко времени англосаксонского завое-
вания в отдельных областях Британии (в Кенте, Мерсии) круп-
ного землевладения позднеримского происхождения, основанного
на эксплуатации труда рабов и колонов:12 Высказывалось мне-
ние, что это открывало возможности для заимствования герман-
цами элементов позднеантичной системы хозяйства, социальных
институтов. По предположению X. Финберга, еще в VI в. в Мер-
сии существовала'система налогов, введенная римлянами.13 Ар-
хеологические изыскания, изучение данных топонимики, лингви-
стики дают основание для предположений о сохранении в этот
период отдельных сухопутных и морских торговых коммуника-
ций, городов с римской системой устройства, которые продол-
жали свою жизнь как административные и религиозные центры
(Кентербери, Дорчестер-на-Темзе), как торговые порты (Лондон,
Йорк).14 Высказывалось мнение о заселении некоторых из них
германцами.15 И несмотря на то, что в первые столетия после
завоевания эти города приходят в упадок и утрачивают свое зна-
чение, впоследствии, начиная с VII в., на их основе вырастают
многие новые городские центры.16
Немало сделано для уяснения вопроса о судьбе кельтского
населения в Британии. Основанные на свидетельстве письменных
источников гипотезы о полном истреблении -англосаксами мест-
ного населения в наши дни представляют интерес лишь с точки
зрения историографии вопроса. Кельтское население, как пока-
зывают раскопки захоронений, сохранилось не только в местах,
не завоеванных германцами (Уэльс, Корнуэлл, север Британии),
но и в районах их интенсивного расселения. Существует предпо-
ложение, что в областях севернее Йорка, в низменных районах
Восточной Англии и в южной части страны кельтское население
преобладало.17 Данные аэрофотосъемок позволили обнаружить
соседство полей кельтского и германского типов (в Сассексе,
Йоркшире).18 Изучение памятников искусства говорит о сохра-
нении традиций кельтских ювелиров, иллюминаторов рукописей,
резчиков по камню и дереву.19
Все это делает правомерным предположение о восприятии и
переработке англосаксами отдельных элементов кельтской куль-
туры. Одновременно исследователи отмечают, что вскоре после
9^
расселения в Британии германских племен происходит «варвари-
зация» кельтов.20 Источники практически не сохранили сведений,
которые позволили бы говорить о воздействии кельтов на ход
.формирования королевской власти у англосаксов. Д. Винчи,
специалист по кельтской истории, исследуя проблему королев-
ской власти кельтов, отмечает, что институт королей был изве-
стен им задолго до VII в.21 К тому же времени, по мнению иссле-
дователя, относится зарождение тенденции к трансформации
власти короля — племенного вождя в государственную власть:
представление о короле — военном предводителе дополняется
представлением о короле — судье, законодателе.22 Прослеживая
в целом эволюцию королевской власти кельтов, Д. Винчи пред-
почитает говорить не о заимствовании и переработке англосак-
сами кельтских учреждений, а, напротив, о воздействии англо-
саксонских институтов на процесс формирования королевской
власти кельтов.23 Состояние источников, видимо, все же не дает
нам возможности для прояснения вопроса.
Говоря о заимствовании англосаксами отдельных элементов
кельтской и позднеримской культур, мы не должны забывать,
что завоевание Британии сопровождалось существенными этни-
ческими изменениями. В районах интенсивного расселения за-
воевателей преобладало германское население. А то обстоятель-
ство, что к моменту завоевания в Британии в отдельных районах
были живы некоторые позднеантичные социально-экономические
и политические институты, хотя и служит опровержением гипо-
тезы о полном их пресечении с уходом римлян, еще не доказы-
вает, однако, положения об их повсеместном и глубоком воздей-
ствии на англосаксов.24 Возможность синтеза римско-германских
отношений в Британии была ослаблена рядом обстоятельств,
среди которых первостепенное значение имели низкий уровень
развития самих завоевателей, непродолжительность и локальная
ограниченность сохранности институтов позднеримского проис-
хождения.25 В источниках мы практически не находим свиде-
тельств, которые позволили бы говорить о заимствовании англо-
саксами каких-либо элементов римской государственности после
завоевания Британии.
Проблема романо-германского синтеза в Англии в новейшей
.литературе рассматривается не только в плане непосредственного
восприятия германцами позднеантичных отношений в эпоху
«переселения народов», но и с точки зрения воздействия римских
традиций на англосаксов через франков, становление раннефео-
дального государства у которых происходило в условиях романо-
германского синтеза. Огромная роль отводится римско-католи-
ческой церкви.
Археологические исследования, особенно интенсивные в по-
следние два десятилетия, дали существенный материал, показы-
вающий влияние франкской культуры на англосаксов уже
в VI — первой половине VII в. Особенно велико число находок
J0
континентального типа (или происхождения) в Кенте (меровинг-
ская монета, керамика, стекло, выполненные в традициях фран-
ков или на континенте).26 Исследователи говорят о восприятии
англосаксами франкских обычаев захоронения умерших (осо-
бенно женщин) и т. д.27
Обнаруженные археологами вещи могли попасть в Англию
различными путями. По мнению Ф. Стэнтона, возможность про-
никновения культуры франков в Англию крылась в самом завое-
вании, отдельные элементы ее могли быть принесены ютами, ис-
пытавшими влияние франков до переселения в Кент. Высказыва-
лось предположение, что среди переселенцев были и франки, ко-
торые создавали на юго-востоке свой отдельные поселения и сле-
довали своим традициям.28
Допускается другой источник влияния франков в Англии —
торговые и политические контакты, установленные англосаксами
с континентом на ранних этапах их пребывания в Британии.29
Франкский элемент заметен в сфере монетного дела, ремеслен-
ного производства, торговли, отчасти — в социальных институтах
юго-востока страны. Например, в раннем кентском праве упо-
мянуты лэты — полусвободное население, которое в историче-
ской литературе иногда отождествляется с континентальными
литами. М. Динели говорит о копировании королями Кента
франкских методов управления уже в начале VII в. (до принятия
христианства).30 Автор аргументирует свое положение ссылками
на раннее употребление в Кенте римских терминов для обозна-
чения знати, правителей королевства, на использование здесь
штандартов римского образца, континентальной монеты. Все от-
меченные факты если и подтверждают наличие контактов Англии
с континентом, отнюдь не доказывают глубокого усвоения пра- 
вителями Кента римских политических институтов. Гипотеза
М. Динели вызвала обоснованные возражения со стороны ряда
исследователей. Так Уоллес-Хэдрилл, который не отрицает зна-
чения континентальной практики в ходе генезиса раннеанглий- •
ского государства, считает, что ее воздействие стало существен-
ным позже. Решающую роль в проникновении римского влияния
в Англии исследователь отводит христианизации страны, рас-
пространению римско-католической идеологии.31
Много внимания выявлению роли римских и германских эле-
ментов в формировании средневекового государства и общества
уделяет американский историк Д. Рассел. Отвергая полярные
концепции «романистов» и «германистов», Д. Рассел развивает
теорию романо-германского синтеза. Исследователь неоригина-
лен в трактовке синтеза и существа феодального государства.
Именно типичность построения Д. Рассела побуждает нас оста-
новиться на отдельных его положениях.
Д. Рассел признает, что переход к средневековому (феодаль-
ному) обществу осуществлялся на почве синтеза и ассимиляции
«латино-христианской и варварской цивилизации», при некото-
ром участии в этом процессе элементов кельтской и славянской
культур.32 Создается впечатление, что синтез рассматривается
автором как основное условие формирования «нового общества»
на Западе. Отсутствие необходимого для синтеза материала ото-
двигает начало генезиса средневековой цивилизации.33 Исследо-
ватель разделяет гипотезу о быстром изживании романских тра-
диций в Британии и приходит к заключению, что англосаксы на
ранних этапах их истории в Британии были исключены из сферы
римского влияния; условия, необходимые для осуществления син-
теза (а следовательно, для рождения средневекового общества),
сложились здесь лишь с христианизацией страны и усилением воз-
действия континента.34
Результатом синтеза в Англии, как и в Европе в целом, было
создание новой, отличной от предшествующей греко-римской,
цивилизации.35 Исследователь, казалось бы, принимает выдвину-
тый еще М. Блоком тезис о феодализме и феодальном государ-
стве как качественно новых явлениях,36 формирование которых
происходит под воздействием экономических, производственных
факторов: значительное место в работе отведено развитию тор-
говли, росту городов, подъему уровня жизни, демографическим
изменениям, характеру взаимоотношений между людьми, скла-
дывающихся в процессе производства. Исследуя процесс укре-
пления королевской власти, автор пытается определить воздей-
ствие на него таких явлений, как формирование манора, усиле-
ние сеньориального гнета, рост недовольства крестьян и обостре-
ние социальных конфликтов.37 Но в конечном счете экономиче-
ским сдвигам, классовой борьбе отводится второстепенное зна-
чение в ходе социально-политической эволюции, а само понятие
феодализма сводится автором к своеобразной форме'правления:
«.. .феодализм означает концентрацию власти в руках неболь-
шой группы аристократов-воинов».38 Функции формирующейся
королевской власти Д. Рассел также ограничивает лишь воен-
ным предводительством и защитой территории и церкви, судеб-
ной и законодательной деятельностью. Проблемы социальные и
экономические, как пишет автор, не были «заботой» королей.39
Исследователь знаком с марксистско-ленинской концепцией фео-
дализма, но он полностью отрицает положение о том, что именно
«производство непосредственных материальных средств к жизни
и тем самым каждая данная ступень экономического развития
народа или эпохи образуют основу, из которой развиваются госу-
дарственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже
религиозные представления данных людей».40 Попытка рассмат-
ривать эволюцию средневекового государства в отрыве от его
социально-экономических основ не позволяет в должной мере
раскрыть тот факт, что формирующаяся государственная система
была качественно новым явлением, соответствующим новым со-
циально-экономическим условиям.
Значительно обедненным оказывается в интерпретации
12
.Д, Рассела и понятие синтеза. По существу он ограничивает его
сложением и перенесением в средневековье идей и представле-
ний, унаследованных от позднеримского и первобытного об-
ществ. Из поля зрения автора ускользают такие явления, как
вызревание элементов феодального уклада в рамках первобытно-
общинного и рабовладельческого строя.41
В данной главе нам представляется целесообразным остано-
виться в первую очередь на вопросах о социально-экономических
предпосылках и времени перехода англосаксонских королевств
к государственности, на основных факторах и содержании дан-
ного процесса.
Первые столетия англосаксонской истории крайне бедны
источниками. Грамоты, оформлявшие пожалования церкви, из
которых мы черпаем основной материал об эволюции социаль-
ных и поземельных отношений англосаксов, появляются лишь
с утверждением христианской церкви в Англии, а документы,
фиксирующие светские дарения, и того позже—-в конце VII—
VIII в. Самый ранний памятник древнеанглийского права — су-
дебник кентского короля Этельберта, датируемый началом VII в.,
не содержит богатства информации, присущего, например, Сали-
ческой правде.42 Основное содержание его составляет перечень
наказаний за нанесение увечий, причинение морального и мате-
риального ущерба, тарификация вергельдов (штрафов за убий-
ство человека).43 И если в судебнике нашли отражение социаль-
ный строй Кента конца VI — начала VII в. и отчасти имуществен-
ные отношения в семье, то в нем практически отсутствует мате-
риал, касающийся структуры общины, характера поземельных
отношений и имущественного положения общинников. Все это
затрудняет возможность изучения англосаксонской общины и
делает неизбежным обращение к памятникам, которые появи-
лись позднее, но сохранили сведения о чертах архаичных отно-
шений, восходящих к родоплеменной эпохе.
В исторической литературе высказывались различные мнения
относительно общественного строя англосаксов в изучаемый пе-
риод. В настоящее время нет необходимости останавливаться на
гипотезе Ф. Сибома, отрицавшего факт существования свободной
общины в раннеанглийском обществе. Несостоятельность его
построения была доказана еще П. Виноградовым, который при-
вел убедительные данные о сохранении свободной общины у ан-
глосаксов.44 Но было бы неверно говорить о полном забвении
концепции Ф. Сибома, она имеет последователей. Например,
американский историк К. Стефенсон, который хотя и признает
сохранение юридической свободы за крестьянством, но вместе
с тем говорит о фактическом закрепощении его с самого начала
англосаксонской эпохи.45 Тезис о сохранении свободы основной
^массой крестьянства ставит под сомнение современный англий-
ский историк-экономист М. М. Постан. Однако исследователь не
подкрепляет свою гипотезу сколько-нибудь убедительными дан-
13
ними.46 Мы можем без преувеличения сказать, что положение
П. Виноградова об изначальности свободной общины у англо-
саксов принято большинством современных историков.47
В отечественной историографии не отрицается сохранение ко
времени завоевания в отдельных районах Британии землевладе-
ния позднеримского типа, в котором существенную роль играл
труд рабов, вольноотпущенников, сохранивший свое значение и
в последующие столетия.48 Но для советских исследователей
определяющим остается положение о том, что у истоков аграрной
истории Англии лежит свободная сельская община, удерживав-
шая верховную собственность на землю, контролировавшая про-
цесс производства и пользование угодьями (лесами, пастбищами,
реками, озерами, болотами, соляными залежами и т. п.), которые
составляли ее коллективную собственность.49
Англосаксонская община переживала ту стадию развития,
когда уже достаточно отчетливо проявилось глубокое противо-
речие между общинной собственностью и индивидуальным поль-
зованием пахотным наделом, противоречие, которое, как подчер-
кивал Ф. Энгельс, составляя основу свободной территориальной
общины, вело одновременно к гибели общества, основанного на
общей собственности, и рождению, общества, основанного ни
частной собственности.50
В исторической литературе отмечается, что к изучаемому пе-
риоду у англосаксов обособилась малая семья. В личное пользо-
вание общинника перешел пахотцый надел, полосами лежавший
в пределах общины.51 В раннем кентском судебнике содержатся
косвенные указания на.то, что дети домохозяина наследовали
имущество равными долями.52 Однако из содержания источника
неясно, .о каком имуществе идет речь и подразумеваются ли
в ряду наследников только сыновья или и дочери. Нам представ-
ляется достаточно аргументированным положение о том, что
земля (надел общинника) ше приобрела черт свободно отчуждае-
мой собственности не только в VII в., но и в последующем столе-
тии.53 Подтверждение предположения мы находим в правовых
памятниках VII—X вв.: при отсутствии у умершего прямых на-
следников — сыновей (или в случае их несовершеннолетия) пре-
имущественные права на собственность, прежде всего земельную,
предоставляются сородичам, составлявшим некогда большую
семью; кроме того, в источниках отсутствуют бесспорные данные
о включении женщины в число наследников земли в этот период.
Но обычай признает за женщиной право на движимость. Кент-
ский судебник предусматривает раздел имущества между су-
пругами при разводе и обеспечение вдовы.54 Чрезвычайно любо-
пытны в этом отношении статьи, определяющие ответственность
обвиняемого в убийстве, воровстве или другом проступке. Убийца
несет персональную ответственность — он «должен уплатить
средний вергельд в 100 шиллингов», причем «из собственных
средств». У уличенного в воровстве король конфискует все «его
14
имущество» (ealle tha aehtan).55 Можно было бы предположить,,
что выражение,.«его имущество» подразумевает семейную соб-
ственность, юридическим собственником которой является до-
мохозяин. Но тогда следовало бы допустить невероятное — что
в судебнике учтены проступки лишь главы семьи или что он
несет ответственность за преступление, совершенное любым чле-
ном его семьи. Однако в источнике ясно прослеживается тенден-
ция индивидуальной ответственности за правонарушения. Кроме
того, как уже упоминалось, каждый член малой семьи (жена,
дети) имел право на свою долю имущества. В составленном же
в конце VII в. правовом сборнике Уитреда прямо говорится сле-
дующее: муж, впавший в язычество, «должен лишиться всего.
своего имущества», и только в том случае, когда в идолопоклон-
стве обвиняются и муж, и жена, конфискуется «все имущество».56
Формирование представлений об индивидуальной собствен-
ности неразрывно связано с ослаблением кровнородственных
связей. Отмеченное выше обособление малой семьи, утверждение
практики индивидуальной ответственности свидетельствуют
о развитии данного процесса. Не менее важным показателем его
является установление отношений, покоящихся на договоре,
установление патроната, частного покровительства. О внедрении
практики частного покровительства (mund) с бесспорностью
свидетельствует ранний кентский судебник, рядом статей кото-
рого определены штрафы за нарушение «мунда»: 50 шиллингов
за нарушение покровительства короля, 6 шиллингов за наруше-
ние покровительства, оказываемого кэрлом.57
Источники данного периода не содержат сведений, которые
позволили бы вполне раскрыть содержание права покровитель-
ства—-распространялось ли оно только на личность или пред-
полагало опеку над имуществом, сочетались ли эти отношения
с материальными обязательствами покровителя (в виде ссуды,
дарения, держания) и патронируемого. Ответы на подобные во-
просы отчасти дают лишь уэссекские источники конца VII в.
Исходя из содержания кентского права, мы можем констатиро-
вать сам факт внедрения практики индивидуального покрови-
тельства— одной из ранних форм зависимости. В качестве гос-
подина (патрона) источники называют и рядового свободного —
кэрла, который осуществляет патронат не только над литами и
рабами, но и над другими свободными. На эту мысль наводят
цитированные нами статьи о вдовах и упоминания о нахлебни-
ках кэрла.'58 Здесь мы вплотную подходим к вопросу о причинах
.возникновения такой зависимости одних свободных от других,
к проблеме общественной структуры англосаксов в VII в. Но
прежде чем остановиться на этих сюжетах, завершим рассмотре-
ние вопроса о месте кровнородственных связей в изучаемый от-
резок времени.
Источники сохранили для нас несомненные признаки выро-
ждения родовой организации. В то же время они свидетель-
15
ствуют и о сохранении ею значения на протяжении всего англо-
саксонского периода: в правовых сборниках часты упоминания
о родственниках magas, многократны намеки на наличие си-
стемы родства.59 Но англосаксонские памятники содержат мало
сведений, которые раскрывали бы характер кровных связей.
О наличии у англосаксов более широкого круга родственников,
чем те, что составляли малую семью, мы можем судить на осно-
вании юридических памятников, фиксировавших порядок вы-
платы вергельда. Составлены они были в конце X или начале
•XI в., но, по единодушному мнению исследователей, включили
материал судебников VII в.60 и могут, следовательно, использо-
ваться при изучении архаичных отношений. Юридическая ком-
пиляция «О вергельдах» выделяет среди плательщиков вергель-
да ближайшую группу кровных родичей — так называемое «ко-
лено» (cneow), которое составляли представители трех поколе-
ний по нисходящей и боковой линиям (дети домохозяина, его
братья и дяди по отцу), и лиц, находившихся в более отдален-
ном родстве с главой семьи. Последние образовывали «род»
(maegth). Понятие «род» охватывало, видимо, родственников до
седьмой степени родства й включало не только отцовскую, но и
материнскую родню.61 Во всяком случае, в законах IX в. мате-
ринская родня фигурирует в числе плательщиков вергельда
(Уз суммы), а в постановлениях о вергельдах — среди поручите-
лей обвиняемого в убийстве.62
Трактат «О вергельдах» свидетельствует о сохранении связей
' малой семьи с родом, вскрывает одновременно одну из важней-
ших его функций — участие в выплате (а следовательно, и в по-
лучении) вергельда. Не исключено, что у англосаксов в изучае-
мый период еще бытовала практика кровной мести. При нака-
зании убийцы предпочтение отдается материальной компенсации
причиненного ущерба. Однако в отдельных случаях допускается
кровная месть. Судебник уэссекского короля Инэ разрешает со-
родичам убитого кровную месть, если убийца не имеет свободной
родни, которая бы выплатила за него вергельд.63 В правде Аль-
фреда дозволено защищать с оружием в руках господина или
родственника, не навлекая тем самым на себя мести.64 Велико
было влияние рода в решении внутрисемейных вопросов. Род-
ственникам принадлежало право опеки над вдовами, незамуж-
ними девушками, отцовская родня осуществляла опеку над несо-
вершеннолетними детьми и их имуществом вплоть до достижения
ими совершеннолетия.65
Раннее кентское право практически не касается вопроса о зе-
мельной собственности и порядке наследования фолькленда.
Крайне лапидарны сведения источников о правилах пользования
движимостью.- Мы еще вернемся к вопросу об имущественных
отношениях в семье. Здесь же хотелось бы обратить внимание
на следующее: Признавая за малой семьей права на собственное
имущество, обычай допускал оговорки относительно прав соб-
J6
ственности отдельных ее членов, и прежде всего женщин. Мы уже
упоминали о том, что женщина имела право на определенную
долю семейного имущества (движимое имущество, скот, деньги).
Свою долю она могла получить, если уходила из хозяйства мужа
при разводе или в случае его смерти.66 Однако в кентском судеб-
нике делается оговорка, что она допускается к наследованию иму-
щества лишь в том случае, если у нее есть дети. Бездетная женщи-
на в аналогичной ситуации лишается и «имущества», и «утренне-
го дара» (подарок, приносимый женихом невесте после первой
брачной ночи). Все имущество переходило к «отцовской родне».
Но даже если вдова и оставалась со своими детьми в семье
мужа, все равно имущество несовершеннолетних детей попадало
под опеку родни ее покойного мужа: «Если кэрл умрет и у него
останутся жена и дети, то полагается, чтобы ребенок был у ма-
тери, а из родичей его отца пусть вызовется опекун, обязанный
сохранять его имущество.. .».67 Таким образом, в кентских су-
дебниках отражалась эволюция представлений о собственности,
а именно формирование представлений об индивидуальной соб-
ственности, о чем, в частности, свидетельствует право женщины
на наследование движимости. С другой стороны, достаточно вы-
пукло выступают реликты представлений о собственности как
родовом имуществе, обусловившие признание за сородичами
значительных прав на имущество, принадлежащее семье. Иму-
щественные права членов родственного коллектива соответство-
вали обязательствам по отношению друг к другу. В англосаксон-
ских источниках неоднократны напоминания об ответственности
сородичей за проступок, совершенный членом родовой группы.
Сородичи давали поручительство в том, что будет выплачен вер-
гельд, приносили клятву в соблюдении мира,68 на них лежала
•обязанность доставлять обвиняемого сородича в суд, обеспечи-
вать провизией заключенного в тюрьме. Собственно, корпорация
родственников выполняла определенную общественную функцию,
связанную с обеспечением мира на местах. В этом отношении
показательно постановление, появившееся много позже изучае-
мого периода-—в X в., когда особенно ощутим был процесс раз-
ложения кровнородственных связей. Во время Этельстана, когда
получает официальное признание практика принудительной ком-
мендации, обязанность найти господина для безземельного че-
ловека возлагалась именно на коллектив родственников.69 Ан-
глийский исследователь Г. Лойн считает косвенным подтвержде-
нием того огромного значения, которое имела родовая организа-
ция в вопросах поддержания общего мира, пристальное внимание
королевской власти к людям, не имеющим сородичей, стремление
властей включить их в искусственные корпорации защиты и
взаимопомощи, которые складывались по образцу родовой орга-
низации..
Как мы могли убедиться, в раннем кентском праве нашла от-
ражение известная противоречивость характера общественных
2 Зак. 416
17
связей и имущественных отношений: с одной стороны, налицо
процесс выделения малой семьи и формирование представлений
об индивидуальной собственности (переход земли в наследствен-
ное пользование малой семьи, укрепление права собственности
отдельных членов семьи на движимое имущество), с другой —
живучесть кровнородственных связей, существенная роль рода
в регулировании отношений отдельных его членов с общинной
организацией, во внутрисемейных делах, в предпочтительном
праве сыновей на наследование земли, в признании за родовой
группой значительных имущественных прав. Эти противоречия
были следствием внутреннего имущественного и социального
расслоения общины.
Выше мы уже упоминали о той полемике, которая ведется по
вопросу об общественном и экономическом строе англосаксов.
Нам представляется обоснованным положение о том, что основ-
ную массу англосаксонского населения в данный период состав-
ляли рядовые общинники — кэрлы — главная производительная
сила общества. Общеизвестно, что основу свободного состояния
общинника составлял пахотный надел, находившийся в его лич-
ном пользовании. Обладание наделом было необходимым усло-
вием и главным признаком свободного состояния общинника. По-
нятие свободы включало и юридический аспект. Рядовой англо-
саксонский общинник  выступает в юридических памятниках
в качестве носителя правовых норм. Подавляющее большинство
глав судебника Этельберта обращено именно к рядовым свобод-
ным и ограждает в первую очередь их интересы: определены
штрафы за увечья (ст. 33—72), убийство (ст. 6, 21, 30), за при-
чиненный моральный и материальный ущерб (ст. 5, 9, 17, 25, 27,
28, 29, 31), за вторжение в жилище и усадьбу. Устанавливаемые
виры и штрафы соотносятся главным образом с вирами и пенями,
принятыми для рядовых свободных. Показательно, например,
что пеня за убийство королевского слуги соотносится с вергель-
дом свободного (ст. 7 и 21). Мера наказания за целый ряд про-
ступков определена вне зависимости от статуса виновного или
пострадавшего. Во многих титулах виновный обозначается .не-
определенным местоимением «кто-нибудь». Безотносительно
к статусу обвиняемого (из свободных) определены штрафы,
взимаемые в пользу короля: за вторжение в чужое жилище и
подстрекательство к драке, за проступки, косвенно или непосред-
ственно наносящие ущерб королю.70 В тех случаях, когда обычай
все же предусматривает повышенные штрафы, они сопоставля-
ются с обычными, т. е. со штрафами, взимаемыми с рядовых сво-
бодных или в их пользу.
В нашем источнике не нашли отражения те общественные
функции, которые возлагались на рядовых свободных и состав-
ляли совокупность их прав — обязанностей. Однако они доста-
точно рельефно проявляются в юридических памятниках Кента
и Уэссекса конца VII в.: полицейские и судебные функции, осу-
18
ществляемые общинниками в местном собрании. Каждый был
обязан при необходимости принять участие в задержании пре-
ступника, представить его в суд, заявить о совершенном престу-
плении.71
Свободный мог выдвигать обвинение и приносить очисти-
тельную присягу, выступать в качестве свидетеля или посред-
ника при решении споров между кэрлами. В источниках кэрлы
упоминаются среди свидетелей торговых сделок. Наконец, кэр-
лы составляли основной контингент воинов. На них лежала во-
инская повинность—служба в фирде (народном ополчении).72
Наряду с тем, что основным субъектом права в судебнике
Этельберта выступают рядовые общинники — кэрлы, в нем за-
свидетельствованы и градации среди свободных. Помимо тер-
мина кэрл, служившего для обозначения рядовых свободных, в
источнике фигурирует термин эрл, используемый, по общему
признанию, для обозначения родовой знати. Кроме того, види-
мо, уже в VII в. градации среди свободных не исчерпывались
их делением на кэрлов и эрлов (низших и высших свободных).
На эту мысль наводят законы о вдовах, устанавливающие пени
за нарушение оказываемого им покровительства. Источник на-
зывает знатных вдов из рода эрлов и вдов второго, третьего и
четвертого разрядов. Упомянутые проступки по отношению к
ним оплачиваются соответственно штрафами в 50, 20, 12 и 6
шиллингов.73 Из рассмотренных ранее 8 и 15 титулов судебника
Этельберта мы знаем, что штраф в 50 шиллингов назначался
за нарушение патроната короля, в 6 шиллингов — кэрла. Следо-
вательно, взыскания в 20 и 12 шиллингов можно связать с пат-
ронатом эрлов.74 Расхождения в сумме штрафов (201 и 12 шил-
лингов) допустимо истолковать как свидетельство дифференци-
ации среди них, тем более, что в конце VII в. (судебник Уит-
реда) мы шаходим прямое указание на существование королев-
ских тэнов — еще одной группы слоя высших свободных.75 В на-
ших рассуждениях мы, правда, упустили следующее обстоя-
тельство: в титулах 8 и 15 взыскания находятся в соответствии
со статусом патрона. Законы о вдовах, напротив, проводят
связь со статусом патронируемого и умалчивают о глафорде.
Все сказанное дает основание для предположений о социальной
принадлежности патронируемых: высший штраф ограждает ин-
тересы вдовы из знатного рода (об этом прямо говорится в ис-
точнике), низший (6 шиллингов) —вдовы кэрла, штрафы в 20
и 12 шиллингов установлены для защиты интересов вдов из
эрлов, находящихся не под патронатом короля. Разница -в сум-
ме штрафов диктуется различием в социальном статусе. Таким
образом, мы приходим к тому же заключению о существовании
градаций среди высших свободных. Возможно высказать и
другое соображение: расхождения в мере взыскания за данный
проступок могли диктоваться как статусом патрона, так и пат-
ронируемого. Наши заключения носят, конечно, гипотетический
2*
19
характер. И надо признать, что судебник Этельберта не дает
дополнительного материала, которым мы могли ^подкрепить их.
Некоторой опорой могут послужить данные уэссекского права
конца VII в., в котором мы вновь сталкиваемся с разделением
всей массы свободных на три разряда, проводимым по сумме
вир.76 Но сам факт достаточно глубокого внутреннего социаль-
ного расслоения среди свободных представляется нам бесспор-
ным. Добавим, что сходные разграничения статусов источник
фиксирует, когда речь идет о несвободном населении. Источни-
ки называют, как известно, лэтов, эсне, рабов, фиксируя и бо-
лее дробные градации (в рамках каждой из категорий, отличаю-
щиеся своим вергельдом (лэты 1-го, 2-го, 3-го разрядов с вирой
80, 60, 40 шиллингов), ценой (рабыни — первого, второго, треть-
его разряда). Высказывалось предположение, что градации сре-
ди лэтов диктовались их имущественным положением. Бесспор-
ные данные, подтверждающие связь статуса с имущественным
положением, мы находим в источниках конца VII в. В правде
Этельберта более последовательно выясняется некоторая зави-
симость статуса несвободного от положения глафорда и вы-
полняемой службы.77 Например, за изнасилование «королев-
ской девушки» (видимо, из рабынь) определено взыскание в
50 шиллингов, служанки эрла — 12 шиллингов, служанки кэр-
ла — 6 шиллингов. Здесь прослеживается явная зависимость
статуса пострадавшей от статуса господина. Однако, если речь
идет о рабыне короля, которая выполняет работы по помолу
зерна, то штраф уменьшается вдвое (25 шиллингов), за рабы-
ню короля третьего разряда выплачивается 12 шиллингов. Туже
тенденцию прослеживаем и в постановлениях о рабынях
кэрла.78
Мы не имеем сведений о роли и преимущественных правах
эрлов в изучаемый период. Дифференциация в среде свободных
проявилась прежде всего в разграничении вир и штрафов. Вер-
тел ьд эрла втрое превышал вергельд кэрла (300 и 100 кентских
шиллингов). Такое соотношение вир фиксировано в судебнике
Хлотаря и Эдрика (685—686 гг.).79 Ранний кентский правовой
сборник, называя «средний вергельд» (в 100 шиллингов), т. е.
вергельд рядового свободного, умалчивает о вире эрла.60 Вооб-
ще число статей, в которых упомянуты эрлы, в судебнике Этель-
берта крайне ограничено: 13-я статья устанавливает штраф за
убийство во владении эрла (12 шиллингов), 14-я за изнасило-
вание служанки эрла (12 шиллингов). Штрафы по указанным
искам эрла вдвое превышают штрафы в пользу кэрла.81 Таким
образом, привилегии высших свободных выражались в более
интенсивном использовании принадлежавших всем свободным
прав. Эрл в начале VII в. •— знатный по рождению. По некото-
рым косвенным данным можно предположить, что уже в VII в.
служба королю открывала возможность повышения статуса как
свободного, так и несвободного человека. Вспомним только что
20
рассмотренные статьи о рабынях. Кроме того, в судебнике под-
черкивается, что ущерб, причиненный человеку в то время, ког-
да он выполняет поручения короля,- возмещается вдвойне; коро-
левские слуги—кузнец, рассыльный (видимо, 'из несвобод-
ных)— получают право на «средний вергельд»—вергельд
кэрла; возмещение за убийство нахлебника короля в три с лиш-
ним раза превышает возмещение за убийство нахлебника
кэрла.82
Для уяснения степени социальной дифференциации важно
установить, существовала ли связь социального статуса с зе-
мельным цензом и владельческими правами. Но именно эту
сторону отношений в обществе наш источник обходит мол-
чанием. В правовых сборниках VII в. есть явные сведения об
имущественой дифференциации. В специальной литературе, по-
священной проблемам экономического строя и имущественных
отношений англосаксов, среди бесспорных свидетельств роста
экономического неравенства в обществе отмечены следующие
обстоятельства: упоминания о нахлебниках, не имеющих средств
существования и живущих в доме кэрлов; о покражах имуще-
ства, скота, рабов, принадлежащих церкви, королю и вообще
свободным; сведения о насильственном вторжении в чужое жи-
лище и огороженное пространство; о займах оружия.83
Одним из существеннейших показателей происходящего про-
цесса является зарождение практики патроната (глафордата).
В начале VII в. был известен патронат короля, эрлов и кэрлов.
Он мог осуществляться как по отношению к рядовым свобод-
ным и, возможно, эрлам,84 так и по отношению к зависимому
населению.
На основании судебника Этельберта практически невозмож-
но составить представление о формах зависимости, устанавли-
вавшейся при патронате. Некоторый свет на этот неясный во-
прос проливают кентские и уэссекские источники конца VII в.
Крупицы сведений, разбросанные в них, говорят об обнищании
части свободных: материальная необеспеченность, неспособность
выплатить долги могли привести общинника к временной утра-
те свободы, к зависимому и даже рабскому состоянию.85 8-й ти-
тул правды Уитреда показывает, что попавший в зависимость
свободный мог быть лишен свободы передвижения, а господин
присваивал права на имущество и вергельд опекаемого; по
уэссекскому праву находящийся под патронатом свободный мог
быть принужден выполнять работы в пользу господина.86
Все сказанное касается лиц, которые, находясь под патро-
натом, продолжали числиться свободными или сохраняли при-
знаки недавней свободы. Большей была зависимость от госпо-
дина зависимого населения. Например, по отношению к эснс
господин мог осуществлять судебную власть.87
Обращаясь к данным источников конца VII в., мы отнюдь
не склонны проецировать отношения, сложившиеся к этому вре-
21
мени, на кентское общество начала века. Но вряд ли можно
усомниться в том, что уже раннее кентское право запечатлело
следы того имущественного и социального расслоения, которое
проявилось более отчетливо в конце столетия.
В исторической литературе общепризнанной является точка
зрения, что судебник короля Этельберта не отразил отношений,
которые выходили бы за рамки отношений варварского обще-
ства.88 Действительно, при изучении судебника прежде всего
обращают на себя внимание черты архаичного социального чле-
нения, происходящего еще в рамках разлагающегося родопле-
менного строя: разграничение двух слоев полноправных сво-
бодных и выделение, наряду с рядовыми свободными общин-
никами (кэрлами), родовой знати — эрлов, появление полузави-
симого населения (лэтов, эсне) и рабов. Различия в статусе
свободных, как мы могли убедиться, еще не были связаны с
признанием за высшими свободными каких-то особых прав.
Различия проявлялись прежде всего в наиболее интенсивном
использовании прав, принадлежащих всем свободным. Сохране-
ние представлений о полноправии всей массы свободных членов
общества находит дополнительное подтверждение в терминоло-
гии права. Наряду с использованием в источниках специальных
терминов для обозначения знати (eorl) и рядовых общинни-
ков (ceorl, ruricoli, accoli, incoli)89 в них употребляются
другие термины — freo, frigman, подразумевающие свободных
в целом (как эрлов, так и кэрлов) и служащих, как подчерки-
вал А. И. Неусыхин, «для обозначения» свободы вообще «с ча-
стичным включением в это понятие и представлений о привиле-
гированности».90
Из кентского судебника неясно, в какой мере классифика-
ция свободных по вергельду была связана в начале VII в. с зе-
мельным цензом. Социальное расслоение в обществе достигло
той ступени, когда размеры пеней и вир устанавливались при-
менительно к статусу пострадавшего и безотносительно к ста-
тусу правонарушителя. Однако материал источника не оставля-
ет сомнений в факте имущественной дифференциации среди
свободных, которая уже в изучаемую эпоху сопровождалась
обеднением части общинников и вступлением их под чей-ни-
будь патронат (глафордат).
Дальнейшая эволюция отношений индивидуального покро-
вительства в ряде случаев приводила к временной или посто-
янной утрате свободы и права распоряжения имуществом. По-
казателем достаточно резкого имущественного и социального
разграничений кентского общества начала века является, на наш
взгляд, как наличие градаций внутри широкого слоя свобод-
ных, так и в среде высших свободных, в среде рабов и отдель-
ных категорий полузависимого населения (лэтов). Вся рассмот-
ренная совокупность фактов дает основание говорить о пере-
рождении архаичной социальной классификации и создании
22
предпосылок для развития процесса классообразования, для
перехода к государству.
Хорошо известно, что переход некоторых германских паро-
дов к государству был ускорен фактом завоевания. Захват и
распределение земель создавали дополнительные стимулы и для
роста экономического неравенства. Ф. Энгельс в свое время под-
черкивал, что «господство над покоренными несовместимо с
родовым строем».91 Приведенное замечание Ф. Энгельса сохра-
няет свою актуальность применительно к истории англосаксов.
Неоднородность общественной структуры англосаксов дополня-
лась достаточно сложной системой общественных связей в за-
воеванной ими стране: под властью завоевателей оказались на-
селение, связанное с римской системой хозяйства, и кельты,
избежавшие романизации; население, сохранившее свободу, и
население, утратившее ее. Кроме того, англосаксы по праву за-
воевателей присвоили ряд этнических привилегий, запечатлен-
ных, например, в уэссекском праве конца VII в.92 Все это, безу-
словно, ускоряло процесс перерождения органов родового строя
в государственные. Далее мы попытаемся проследить основные
этапы процесса развития государственности.
j§ 2. Возникновение раннефеодального государства
в Англии
Наше исследование процесса вытеснения институтов родово-
го строя государственными органами мы начнем с выявления
эволюции понятия королевская власть. Основной материал, на
который мы можем опереться, включен в судебник Этельбер-
та: статьи, устанавливающие штрафы за драку в присутствии
короля (вдвое выше обычных), за вторжение в королевскую
резиденцию и разбой, за кражу его имущества (девятикратный
штраф), за нарушение королевского покровительства.93
При изучении сбдержания статей обращают на себя внима-
ние два момента. Формы защиты имущества, мира и достоин-
ства короля, запечатленные в источнике, не выходят за рамки
норм обычного права. Напротив, они вытекают из них.94 По
искам короля, как и любого другого свободного человека, взи-
маются штрафы, и даже убийство короля искупается выплатой
денежной компенсации.95 В судебнике Этельберта последний
казус не был фиксирован. О сохранении подобной практики
свидетельствует содержащееся в Англо-Саксонской хронике
упоминание о выплате кентцами в 694 г. денежного возмещения
уэссекскому королю Инэ за то, что они сожгли члена западносак-
сонского королевского дома.96 Следовательно, юридическая ин-
терпретация личности правителя включала еще представления
о короле как об одном из членов племени. Но по королевским
искам взыскивались не просто повышенные, а наивысшие
штрафы. В этом мы видим признаки трансформации архаичных
представлений о короле.
23
Сочетание архаичных и вновь рождающихся представлений
с большей яркостью проявилось в Законах Северных людей..
Этот памятник представляет собой юридическую компиляцию,
составленную ib X — начале XI в. По единодушному мнению ис-
ториков, при записи сборника были использованы положения
права VII в., что делает правомерным обращение к нему при
изучении интересующего нас периода. Судебник открывается ти-
тулом об убийстве короля, предусматривающим выплату ви-'
новным компенсации как членам рода убитого, так и народу
(leodum). Общая сумма взыскания-—30 000 тримс. Половина
ее — собственно вергельд, вторая часть, по словам источника,
предназначена для оплаты «королевского достоинства» (супе-
domas).97 В памятнике запечатлена традиционная для племен-
ного сознания форма удовлетворения иска — выплата денежной
компенсации роду короля. Вместе с тем налицо стремление раз-
граничить понятия «вергельд», который полагается за убийство
любого свободного, и «возмещение за короля» (cynebot) и «ко-
ролевское достоинство». Собственно вергельд составляет 15000
трймс и приравнивается к вире представителей знатнейших ро-
дов — эделингов, орлов.98 Сверх него за посягательство на ко-
ролевскую жизнь и достоинство взыскивается дополнительно
специальный штраф, равный по сумме собственно вергельду.
Введение дополнительной суммы ознаменовало признание за
королем особого статуса, возвышение его над племенной орга-
низацией в целом, в том числе и над ее высшим слоем.
Короли присваивают ряд функций, принадлежавших ранее
родовой организации. Мы уже упоминали об охране обычаем
права частной опеки (mund). Особенно высоко ценилось коро-
левское покровительство. Например,, за нарушение опеки коро-
ля был установлен штраф в 50 шиллингов, кэрла — 6 шиллин-
гов!.99 Король присваивал право опеки как представитель родо-
вой организации, реализовывал его как господин. В источниках
прямо говорится, что в случае убийства свободного человека
виновный выплачивает не только вергельд сородичам, но и
штраф королю (50 шиллингов) в качестве возмещения «госпо-
дину» (to drihti-beage) .10° Любопытно, что король применяет
право патроната и по отношению к лицам, не находящимся
под его личным покровительством. На эту мысль наводит содер-
жание 9 и 84 титулов судебника Этельберта. В первом случае
речь идет о наказании за покражу имущества у свободного;
вор присуждается к выплате тройной компенсации пострадав-
шему, у него конфискуется имущество и взымается штраф в
пользу, короля. В 84-м титуле оговорены пени в пользу короля
за похищение свободных девушек. Титулы интересны с двух то-
чек зрения. Во-первых, они показывают, как король, опираясь
на свой статус главы племени и господина, взыскивает в свою
пользу судебные штрафы, т. е. узурпирует часть общинного иму-
щества; во-вторых, они свидетельствуют о посягательстве короля
24
на важнейшие функции родовой организации — оказание защиты
всем ее членам и применение карательных мер по отношению’
к нарушителям обычая. Добавим, что право короля на штрафы
и осуществление судебных функций получает признание закона.
Запись права в Кенте была осуществлена по инициативе ко-
роля Этельберта в начале VII в. В основу судебника Этельбер-
та положено старое племенное право. Но он включил и статьи,
отразившие отношения и нормы, противоречащие старым обы-
чаям. Мы имеем в виду прежде всего титулы, санкционирующие
отношения патроната, устанавливающие наивысшие штрафы за
проступки против короля и материальные взыскания в его-
пользу по ряду исков свободных (дела о покраже, убийстве).
Подобные нововведения вскрывают основные импульсы появле-
ния судебника: внутреннюю трансформацию общества, сделав-
шую спорным само древнее право. Они показывают, что про-
возглашение законов стало для королевской власти одним из
средств поднятия ее престижа и удовлетворения материальных
претензий.101 В современной буржуазной историографии выска-
зывается гипотеза, согласно которой главным фактором записи
права в Кенте были принятие христианства, установление тес-
ных контактов с континентом, честолюбивые устремления Этель-
берта. Писаное право, по выражению Д. Уоллеса-Хэдрилла, это
«романо-христианский дар германским королям».102
Действительно, принятие христианства и осуществление за-
писи права хронологически совпадают: в 597 г. в Кент прибы-
ли первые римские миссионеры во главе с Августином, вскоре
король Кента принял крещение (601 г.); судебник был провоз-
глашен в 601—604 .гг.’03 Упоминание о его составлении мы на-
ходим в «Церковной истории» Беды Достопочтенного. Он заме-
чает, что Этельберт записал законы «по образцу римлян». Од-
нако в книге Беды нет и намека на связь мероприятия кентского
короля с миссией Августина. Из контекста неясно, как следует
понимать выражение Беды: «juxta exempla Romanorum». Хотел
ли автор таким образом подчеркнуть рождение в Англии прак-
тики фиксации права, которая уже давно была известна ро-
манскому миру, или он имел в виду знакомство Этельберта с
традицией франков и использование им Салической правды в
качестве образца. Последнее предположение было высказано
Ф. Стэнтоном.104 Его английские коллеги X. Ричардсон и
Г. Сейлз, напротив, рассматривают судебник Этельберта как
сборник законов «sui generi», появление которого не было свя-
зано ни с воздействием континентальной практики, ни с влия-
нием христианской церкви.105 В пользу такого мнения говорят
содержание и композиция источника. Исследователи допускают,
что при его составлении Этельберт использовал оригинальный
прототип более раннего происхождения. Тем самым они отно-
сят зарождение практики писаного права в Англии к предшест-
вующим столетиям. Ц сожалению, историческая наука не рас-
25-
полагает достоверными сведениями, которые бы подтверждали
эту гипотезу.
Разумеется, и распространение христианства, и знакомство
•с континентальной практикой могли в известной мере стимули-
ровать законодательную инициативу правителей Кента. Появле-
ние письменности обеспечивало возможности для ее реализа-
ции. Но распространение христианства в Англии проходило в
условиях, которые мало благоприятствовали быстрому усвое-
нию его норм, а положение самой церкви было крайне неустой-
чивым, несмотря на внешние успехи христианизации.
За первые тридцать лет деятельности христианских миссио-
неров были обращены в новую веру короли Кента (601 г.), Эс-
секса, Нортумбрии (627 г.), Восточных англов (616 г.), Уэссек-
са (20-е годы VII в.). Правители, принимая новую веру, руко-
водствовались не столько соображениями религии, сколько прак-
тическими потребностями. По образному выражению Д. Уоллес-
Хэдрилла, языческие короли принимали нового бога постольку,
поскольку «он мог быть им полезен, сохраняя при этом привер-
женность и старым традициям».106 В первое время, насколько
можно судить по источникам, крещение короля не сопровождалось
насильственной христианизацией населения. Вера короля далеко
не сразу становилась верой народа. Язычество долгое время сосу-
ществовало с христианством. Подтверждение тому дают нам на-
ходки археологов. Напомним о вещах, найденных в Восточной
Англии в местечке Саттен Ху. С 1939 г., когда здесь было обна-
ружено погребение, ведутся споры относительно его принад-
лежности (этнической и персональной), датировки и характера.
Брус-Митфорд, посвятивший изучению материалов раскопок
большое число работ, характеризует погребение как языческое
и связывает его с именем короля Этельхере, которого многие
исследователи называют последним языческим правителем Во-
сточной Англии.107 Свою точку зрения исследователь обосновы-
вает ссылкой на характер погребения и вещей: для захороне-
ния была сооружена ладья,108 ее оснастили вещами, которые,
по языческим верованиям, могли понадобиться умершему пос-
ле смерти (в нее поместили оружие, знамена, кубки, ювелир-
ные изделия, музыкальные инструменты, монеты и т. п.). Среди
них символы языческих королей — штандарт, увенчанный фи-
гуркой оленя, оселок, на концах которого помещены по 4 рель-
ефные маски. Каждая вещь, по мнению специалистов, имела
символическое значение: штандарт был связан с культом язы-
ческого божества Бодана (Одина), оселок — с культом Тора.109
Точку зрения Брус-Митфорда разделяет ряд исследовате-
лей (Ф. Стэнтон, Д. Прествич и др.). Имеет она и своих про-
тивников. С. Линдквист, например, связывает погребение с име-
нем восточноанглийского короля — христианина Этельвальда.
С. Линдквист допускает возможность интерпретировать погребе-
ние как христианское, поскольку имела место попытка погребе-
те
яия, а не кремации; кроме того, среди вещей, обнаруженных в
ладье, имеются предметы, на которых изображены христианские
символы или начертаны имена библейских персонажей: деко-
рированные крестами серебряные кубки, две ложечки, помечен-
ные надписями «Paul» и «Saul». Оценивая в целом захоронение
как христианское, С. Линдквист уточняет, что в нем нашло
отражение «христианство переходного периода».110 Последова-
тельница С. Линдквиста в этом вопросе С. Гласс добавляет, что
сочетание языческих и христианских элементов в находках и в
самом способе захоронения отразило сложную идеологическую
ситуацию в англосаксонском обществе в период перехода от
язычества к христианству.111
Сложность идеологического климата в англосаксонском об-
ществе была вызвана не только трудностью усвоения язычни-
ками норм христианского вероучения. Положение римских мис-
сионеров в ряде областей осложнялось наличием сильного влия-
ния практически независимой от Рима ирландской христиан-
ской церкви, весь уклад которой был более приспособлен к ин-
ститутам родового строя. Влияние ирландского христианства в
VII в. было сильно в Нортумбрии, Мерсии, Эссексе. В ряде об-
ластей слабость позиций римской церкви оборачивалась рестав-
рацией язычества. Вскоре после смерти Этельберта (616 г.)
культ языческих богов был восстановлен в Кенте. В Эссексе
после смерти короля — христианина Саберта ' реставрировали
язычество его сыновья, сохранявшие и при жизни отца верность
старым богам. Жители Лондона изгнали из города епископа.
В 643 г. осложнилось положение христианских миссионеров в
Уэссексе. Идолопоклонство здесь приняло настолько широкие
масштабы, что проповедники-христиане, по признанию Беды,
сочли за благо покинуть эти места, так как не верили в даль-
нейший успех своей миссии.112 Христианизация Мерсии начина-
ется с 685 г., а население острова Уайт и южных областей Анг-
лии сохраняло языческие верования до конца VII в.113
Легкость, с которой правители отказывались от христианст-
ва, объяснялась во многом их стремлением найти поддержку
широких масс, недоверчиво и опасливо принимавших новую ре-
лигию. О зыбкости позиций церкви свидетельствует и то обсто-
ятельство, что церковная дисциплина была слабым местом не
только прихожан, но и самого духовенства. Примечательно и
другое — вплоть до 663 г. среди лиц епископского сана не было
англосаксов.114
На данном этапе распространения христианство не столько
способствовало объединению страны, сколько усугубляло разоб-
щение, так как племенная рознь дополнялась теперь религиоз-
ными разногласиями. Эти разногласия проявились и в конфрон-
тации двух направлений в самом христианстве (римского и ир-
ландского), п в противоборстве язычества и христианства. И
несмотря на то, что правители ряда англосаксонских королевств
27
принимают крещение, видя в нем одно из средств укрепления
своего престижа —• морального, политического, социального,
учение христианской церкви с его проповедью иерархической
структуры общества, подчинения низших высшим не находило
все же достаточно прочных оснований в реальной практике
англосаксонского общества конца VI — начала VII в., в кото-
ром еще достаточно стойко удерживалось племенное сознание и
не утратила окончательно своего значения идея равенства всех
свободных. Не случайно в судебнике Этельберта мы не находим
каких-либо следов влияния христианства. Уместно напомнить и
другой факт. Завоевание Британии англосаксами в V—VI вв. не
сопровождалось принятием христианства пришельцами, как
было, например, при расселении франков или бургундов на кон-
тиненте.115 Англосаксы принесли и сделали господствующим в.
стране культ древних германских богов.
Христианство пришло в Англию, когда завоеватели уже рас-
селились и создали свои королевства, утвердились на захвачен-
ных территориях. В начале VII в. не столько англосаксонские
правители искали союза с христианской церковью, сколько по-
следняя нуждалась в их расположении и поддержке.
Углубление внутренней трансформации англосаксонского об-
щества и эволюция структуры королевской власти в последую-
щие столетия изменят положение церкви: Одним из проявлений
ее успехов станет формальное утверждение латинского христи-
анства в качестве господствующего по всей стране культа.
В 663 г. собор в Уитби официально признает победу римского
духовенства. Однако в ряде северных областей обычаи кельт-
ской церкви удерживались до VIII в. С целью-полного искоре-
нения их на соборе в Челси в 816 г. было принято решение о
запрещении ирландским миссионерам проповедовать свое уче-
ние в Англии. Теперь начинается процесс унификации христи-
анства в стране, создаются условия для более глубокого воз-
действия его на массы.116
Таким образом, христианская церковь в Англии, и в частно-
сти в- Кенте, в первое время не могла оказать сколько-нибудь
существенного воздействия на процесс формирования раннефео-
дального государства, королевской власти. Раннефеодальное
государство возникло здесь раньше, чем сама христианская цер-
ковь. Правда, в рассмотренных нами источниках мы не нахо-
дим упоминаний о налогах, королевском суде, должностных ли-
цах —• носителях «отчуждающейся от общества власти», т. е.
обо'всех тех учреждениях, которые рассматриваются как от-
личительные признаки государства.117 На основании предельно
фрагментарных “сведений правовых сборников выявляется факт
оформления королевской власти, возвышения короля над мас-
сой свободного населения, присвоения им отдельных функций,
осуществлявшихся ранее органами родоплеменного строя (пат-
ронат над всем свободным населением по праву «господина»,
28
-осуществление в ряде случаев карательных функций), присвое-
ние королем части общинного имущества (судебные штрафы по
некоторым искам свободных, конфискация имущества за осо-
бо тяжкие проступки), попытка корректировать права (санк-
ционирование отношений глафордата, ведение штрафов в поль-
зу короля). Черты формирующегося государства выступают в
источнике крайне.смутно. Это говорит о неразвитости органов
власти. Слабое развитие учреждений формирующегося государ-
.ства'соответствовало уровню социальной дифференциации анг-
лосаксов.
§ 3. Эволюция представлений о короле и власти
в VII—VIII вв.
На протяжении VII—VIII столетий происходит дальнейшее
усиление королевской власти. Прежде всего отметим возраста-
ние роли короля в сфере гражданского управления. В судебни-
ках мы находим многократные апелляции к королевскому авто-
ритету: иски свободных о покраже имущества рассматриваются
в королевской резиденции, торговая сделка заключается при сви-
детельстве королевского управляющего.118 Источники свидетель-
ствуют о закреплении за королем права применения каратель-
ных функций по отношению к- свободному населению.’ Это право
в конце VII в. еще не стало всеобъемлющим. И как в начале
столетия, оно признается за королем лишь в тех случаях, когда
речь идет о нарушении королевского мира с применением ору-
жия, о посягательстве на имущество свободного населения. Но
показательно, что вор, пойманный на месте преступления, отда-
ется всецело на милость короля, который вправе конфисковать
имущество виновного и определить меру наказания — от выпла-
ты штрафа в размере его вергельда до продажи в рабство и
смертной казни.119 Обращает на себя внимание еще одно об-
стоятельство: попав под юрисдикцию короля, обвиняемый ли-
шался возможности принесения очистительной присяги.120 Таким
образом, присвоение королем карательных функций и права
применения смертной казни сопровождалось прямым нарушени-
ем фиксированной в том же судебнике стародавней традиции,
признававшей за любым членом общества безусловное право
на опровержение обвинения, «...любой человек, — читаем мы
в источнике, — может беспрепятственно посредством клятвы
очиститься от обвинения в укрытии (краденого) и убийстве че-
ловека». Если все же подозреваемому предоставлялась возмож-
ность снять обвинение (например, по подозрению в убийстве),
он обязан был сделать- это в присутствии королевского «сопри-
сяжника» (an kyningaede) ,121
Закрепление за королем права распоряжаться жизнью и сво-
бодой населения было связано с формированием представления
29
о верховной власти короля, распространявшейся на всех сво-
бодных с зарождением отношений подданства и связанной с ни-
ми идеи повиновения королю как носителю высшей власти. В
правовых источниках конца VII в. мы не находим формулы, в
которой было бы заключено требование повиновения монарху.
Но король, по словам источников, «приказывает» (we bebeo-
dath) всем «почитать» его «без принуждения», следовать пред-
писаниям закона.122 Первый призыв, судя по контексту, обра-
щен к духовенству. Но он вполне может быть распространен на
все население государства. Возможно, именно осмысление сво-
его положения как положения суверена, который вправе прика-
зывать и требовать исполнения своих повелений, и позволило'
Инэ—западносаксонскому королю — употребить такие формулы,
как «мой народ» (ure folk), «мои элдормены», «мои епископы»,
и, что весьма показательно, термин «подданные» (undergetheo-
dendra) применяется ко всем западным саксам.123
Первым шагом по пути внедрения идеи подданства в реаль-
ную практику стало, видимо, применение королем' права пат-
роната не только по отношению к лицам, находящимся под его
непосредственным покровительством.124 Разумеется, и в изуча-
емую эпоху, и позже — в IX—X вв. понятия «повинение», «ча-
стно-правовое подчинение» еще не вполне выкристаллизовались
и не имели достаточно четкого разграничения. О наличии ассо-
циативной связи между данными понятиями свидетельствуют
многие факты: содержание положений права, в которых преду-
смотрены меры защиты жизни короля и частного лорда, форму-
лы, используемые в источниках для сообщений о воцарении ко-
ролей, сами термины, обозначавшие отношения подданства. В
англосаксонских источниках покушения на жизнь короля и
глафорда квалифицируются как преступления одного порядка
и влекут смертную казнь; законы X в. ставят в один ряд такие
понятия, как верность королю и лорду: предписанием Эдмунда
всему населению надлежало поклясться в верности королю,
«подобно тому как следует хранить верность своему господи-
ну».125 Интересны формулировки, использованные в Англо-Сак-
сонской хронике. При описании смуты в Нортумбрии в 774 г.
хронист, сообщая об изгнании короля, добавляет, что нортум-
брийцы «взяли» в качестве «своего господина» некоего Этельре-
да. А в 914 г. Эдуард Старший, покоривший силой оружия дат-
чан в Англии, был признан ими «своим глафордом».126 Подоб-
ное смешение рассматриваемых понятий характерно не только
для англосаксонского общества. Напомним, что история франк-
ского государства дает тому многочисленные свидетельства.
Во франкских источниках VIII—IX вв. для выражения мысли'
о вступлении в подданство употреблялись термин (se commenda-
ге), означавший дословно «коммендироваться», т. е. «отдаться
под руку. . .», «подчиниться» воле какого-то человека, и выра-
жение se stibd'ere nutui, имевшее сходное значение.127 Сами от-
30
ношения подданства моделировались по образцу личных связей
и скреплялись присягой верности. О принесении населением
присяги верности королю говорится в постановлении Эдмунда,
в Англо-Саксонской хронике.128 Видимо, в Англии, как и на кон-
тиненте, присягу верности королю приносило все свободное на-
селение. Прямое указание на это содержит только что цитиро-
ванное постановление Эдмунда.129 Возможно, что принимали
присягу верности на местах герефы и элдормены. Именно на них
возлагалась ответственность за соблюдение внутреннего мира
и исполнение королевских распоряжений.130 Правда, англосак-
сонские источники изучаемого периода, в отличие от континен-
тальных, не сохранили для нас ни формулы присяги верности,
ни сведений о порядке ее принесения.
Отмечая сочетание принципов подданства и частного подчи-
нения в отношениях между королем и всем свободным населе-
нием, мы склонны признать, что на данном этапе развития го-
сударственности в Англии в основе авторитета и власти короля
лежали права суверена, а не частного лорда.. Короли видели в
себе покровителей всех свободных, в том числе и находящихся
в стране иноземцев, что давало им право претендовать на долю
вергельда в случае убийства человека. Показательно, что сум-
ма, выплачиваемая королю за убийство иноземца, превышала
долю, поступавшую родичам убитого.131 Как суверен король
получал судебные штрафы по ряду исков свободных: за про-
ступки, угрожавшие миру и собственности свободных (за драки
в доме свободного, за грабеж), за отступление от сложившегося
порядка выдвижения иска.132 Как глава государства король тре-
бовал исполнения населением воинской службы, претендовал
на определенные поборы — натуральные поставки. Натуральные
поставки (фирма, гафоль), выросшие из добровольных прино-
шений королю, имели место и ранее. К концу VII в. они, види-
мо, приобрели характер регулярных поборов. Размеры гафоля
и перечень собираемых продуктов зафиксированы в уэссекских
и мерсийских источниках VII—VIII вв.133
Восприятие власти короля как государственной власти со-
общало особый вес королевскому слову. Судебник Уитреда, на-
пример, признает, что слово короля, как и епископа, «безупреч-
но (т. е. достойно доверия. — К. С.) и без присяги».134
Вполне допустимо, что юридическое признание высокого до-
верия королевскому слову в конкретном случае могло иметь
«пропагандистское» значение — оно способствовало внедрению
в сознание масс представлений о безупречности короля, служи-
ло таким образом в некоторой мере опорой для королевской
власти в проведении политики узурпации прав гражданского
управления, юрисдикции, законодательства.
В 70-е — 90-е годы VII в. предпринимаются повторные запи-
си племенного права в Кенте (судебник Хлотаря и Эдрика, ко-
роля Уитреда), в конце столетия — в Уэссексе (судебник Инэ),
31
в 'Мерсии. Составители сборников основываются на обычае и
опираются на его авторитет. Добавим, что7 традиция апеллиро-
вать при составлении законодательных сборников к обычаю,
праву предков переживет раннее средневековье. Но это не ис-
ключало проявления законодательной инициативы королей, ко-
торая стимулировалась происходящими изменениями в социаль-
но-экономических отношениях, требовавшими адекватного отра-
жения в праве.
Проблема концепции права в раннее средневековье относит-
ся к числу сложных, дискуссионных вопросов. Превалирует мне-
ние, что не только раннему, но отчасти и классическому средне-
вековью была свойственна абсолютизация права, а задача зако-
нодателя мыслилась не как выработка новых законов, а как
«отбор в старом праве наиболее мудрых и справедливых предпи-
саний»; дополнение и улучшение права понималось королями
в смысле «разыскания» положений, не учтенных ранее, но хра-
нившихся в моральном сознании народа.135 Закон, таким обра-
зом, не творился, а объявлялся. В современной историографии
намечается тенденция к пересмотру этой устоявшейся концеп-
ции. Так, например, У. Бринтсен считает вполне допустимым,
что и правителям раннего средневековья не была чужда идея о
праве короля творить закон. Автор развивает эту мысль глав-
ным образом на материале вестготских источников и лишь от-
части касается англосаксонского материала.136 В данной работе
мы не ставили перед собой задачи ответить на вопрос о том,
в какой мере королями раннефеодальной эпохи были восприня-
ты принципы римского законодательства. Имеющиеся в нашем
распоряжении источники не дают нам достаточно веских осно-
ваний для разрешения проблемы. Но материал, содержащийся
в. них, позволяет выявить претензии королей на самостоятельную
законодательную инициативу. Кентские короли Хлотарь и Эд-
рик во вступлении, предпосланном их сборнику, извещают,, что
они «умножили право предков» (ecton tha ае).137 Бесспорно, та-
кое замечание может подразумевать в равной мере и повторную
запись ранее бытовавшего права с дополнением неучтенных ка-
зусов, и введение новых установлений, шедших вразрез с обы-
чаем.
Законы Хлотаря и Эдрика, Уитреда в некоторой мере заим-
ствуют положения судебника Этельберта, но не дублируют ран-
ний кентский сборник. Дополнения, содержащиеся в них, отра-
жают как старый обычай, так и нормы и отношения, склады-
вающиеся'в условиях развития государственности: право коро-
ля на материальные поступления с населения и судебные штра-
фы, на исполнение ряда функций гражданского управления;
привилегии церкви, духовенства, обязательства населения по
отношению к церкви.138
Здесь представляется уместным вновь поставить вопрос о
судьбе христианства в Англии, ибо, на наш взгляд, изменение
32
положения- церкви и характер ее взаимоотношении с королевской
властью находятся в тесной связи с развитием англосаксонско-
го государства. На протяжении VII—VIII вв. стабилизируется
положение церкви, становится более тесным ее союз с королев-
ской властью. Христианство утверждается как господствующий
культ. Короли всемерно содействуют упрочению морального
престижа и материального положения церкви, используя для
достижения этих целей арсенал мер, проводившихся, например,
и первыми правителями франков: устанавливают повышенные
штрафы за нарушение мира церкви и духовенства, за причине-
ние ущерба достоинству и имуществу клириков и церковных
учреждений.139
Правовые сборники конца VII в. фиксируют налоговые при-
вилегии церкви: «. . .пусть церковь будет свободна от выплаты
поборов...», — гласит судебник Уитреда.140 В законах Инэ санк-
ционированы поборы в пользу церкви со свободных и установле-
ны сроки их выплаты, определены строгие кары за отказ пла-
тить их.141
Одним из способов инкорпорирования духовенства в состав
англосаксонского общества было определение юридического ста-
туса духовенства — установление вир для служителей культа
сообразно месту в духовной иерархии и происхождению.142 Хри-
стианство постепенно внедряется в различные сферы жизни, от-
тесняются архаичные обряды. Церковь насаждает свои празд-
ники, правила бракосочетания, устанавливает сроки обязатель-
ных постов и наказания за нарушение их.143 В конце VII.в.
отчетливо проявляются претензии христианской церкви на уча-
стие в регулировании имущественных отношений и распределе-
нии земель, оказывается ощутимым ее воздействие на процесс
перестройки имущественных отношений. Церковь и церковные
учреждения, духовенство, присваивая с помощью поборов и зе-
мельных пожалований королей огромные богатства, на протя-
жении VII—IX вв. приобретают все большее значение в эко-
номической и социальной жизни общества. Исследования
М. Н. Соколовой, А. Я. Гуревича, М. А. Барга, Е. А. Космин-
ского убедительно раскрывают эту страницу истории церкви в
Англии. Например, подсчеты, проведенные М. Н. Соколовой при
работе с дарственными грамотами англосаксонских королей,
показали, насколько велики были пожалования земель церкви:
из 583 грамот, исследованных М. Н. Соколовой, 554 адресова-
ны церкви, ее учреждениям, клирикам.144 Пожалование земель
и связанных с ее эксплуатацией привилегий оказывало сущест-
венное влияние на формирование новых представлений о зе-
мельной собственности 145 и способствовало изъятию «огромного
количества земель из сферы действия обычного права».146
Усиливается воздействие церкви на ход общественной эво-
люции. Судя по содержанию, судебника Инэ, за церковью при-
знавалось право на оказание покровительства находящимся в
3 Зак. 416
33
стране иноземцам, свободным англосаксам, имеются упомина-
ния о зависимых людях церкви.147
Об укреплении союза церкви и государства свидетельствуют
не только пожалования ей королями земель и привилегий. Ду-
ховенство осуществляет ряд функций гражданского управления.
Ссылки составителей законов (Уитреда, Инэ) на авторитет ду-
ховенства дают основание для предположений о его участии в
общегосударственном законодательстве. Духовенство привлека-
лось к делу правосудия. Источники упоминают о свидетельствах
клириков и мирян по искам перед епископом. Причем, за лож-
ное показание перед епископом выплачивается достаточно вы-
сокий штраф — 120 шиллингов.148 Уже в изучаемую эпоху ви-
новный подвергался наряду со светскими наказаниями и епити-
миям, налагаемым епископом.149 Законодательно вводятся пра-
вила церковного очищения, которые распространялись как на
клириков, так и на мирян, в том числе и на иноземцев.150 Одним
из свидетельств укрепления судебных функций духовенства
в последующие столетия станет возрастание роли епископов
в вынесении приговоров, в том числе в делах о бокленде.151
Правда, англосаксонское общество изучаемого периода не знает
различий между светской и церковной юстицией, а сами клирики,
как подчеркивает Мэйер-Хартинг, были подсудны королевскому
суду.152 Вообще, англосаксонские правители еще не делали раз-
личия между светским и церковным правом. В исторической ли-
тературе высказывалось предположение о существовании для
английского духовенства специальных канонов, запечатленных
в уже упоминавшихся «Диалогах» Йоркского архиепископа Эг-
берта (732—766 гг.). В них определяются юридический статус
клириков и «цена» их клятвы, условия передвижения священни-
ков из епархии в епархию, необходимость соблюдения религиоз-
ного порядка.153 Такой документ — своего рода исключение для
данного периода: вплоть до X в. установления, касающиеся цер-
ковных правил и привилегий, включаются в светское законода-
тельство. Первые разграничения светских и церковных законов
появляются в сборнике Эдгара. На' данном этапе становления
государственности в Англии короли рассматривали церковь как
неотделимый от государства и подчиненный ему институт.
Отмечая упрочение положения христианской религии и
церкви в VII—VIII вв., мы не должны забывать, что языческие
представления, вытесненные из сферы официальной жизни, ‘не
были окончательно преодолены в сознании масс.154 Между при-
тязаниями церкви, нашедшими отражение в источниках, и жиз-
ненной практикой существовал определенный разрыв. Приняв-
шие христианство далеко не сразу усваивали его религиозные
и нравственные нормы. Не случайно судебник Инэ открывается
напоминанием духовенству о необходимости придерживаться
«его канонов»,155 а правила для латинского духовенства, приня-
тые на соборе 673- г., содержат в основном рекомендации дис-
34
циплинарного порядка: епископам запрещается вмешиваться в
дела чужой епархии и присваивать имущество монастырей; мо-
нахам и прочим служителям культа рекомендуется следовать
«данному обету», запрещается покидать обитель и странство-
вать без разрешения настоятеля или епископа.156 Устойчивость
варварских традиций и привычек среди широких масс прихожан
выявляется'при знакомстве с различными источниками: с «по-
каянными книгами» — своеобразными руководствами для свя-
щенников, принесенными в Англию в VII в.,157 с законодатель-
ными памятниками, с произведениями устного народного твор-
чества.
Мощный пласт языческих идеалов скрыт в поэме «Бео-
вульф». Несмотря на существующие среди ученых разногласия
относительно истоков этого сказания (восходит ли оно к язы-
ческому прошлому германцев и является памятником народного
эпоса или относится к разряду письменной литературы), време-
ни его создания и путях проникновения в Англию, в современ-
ной литературе господствует мнение, что это памятник англо-
саксонской словесности, связанный своим происхождением с
устным народным творчеством.158 Сложнее ответить на вопрос
о характере поэмы: одни говорят о преобладании в ней языче-
ских традиций, другие делают акцент на христианских мотивах.
Основой для столь противоречивых суждений служит сам мате-
риал поэмы. В поэме налицо библейские реминисценции, частые
апелляции к воле бога, намеки на осуждение язычества, из нее
изъяты упоминания о языческих богах и верованиях. Но запе-
чатленные в поэме многие детали быта, языческий погребаль-
ный обряд (кремация погибших воинов вместе с принадлежав-
шим им оружием, сокровищами), восхваление войны, разбой-
ничьих набегов, наконец, сам нравственно-этический идеал сви-
детельствуют о преданности старым обычаям и идеям. Хорошо
известно например, что церковь ставит на первое место среди
христианских добродетелей смирение и послушание, противопо-
ставляя их гордыне и своеволию. Основные звенья нравственно-
го кодекса поэмы, многократно повторяемые автором в различ-
ных вариациях, — это преданность роду и родовой мести, воин-
ский подвиг и физические совершенства героя. В поэме явны
идеологические противоречия. И нам думается, правы те иссле-
дователи, которые объясняют их противоречиями самой жиз-
ни.159 Такое объяснение находит опору и в правовых памятни-
ках. Выше мы уже приводили материал, свидетельствующий о
сохранении родового сознания. Кроме того, в юридических сбор-
никах предусматривались меры, с помощью которых королев-
ская власть^стремилась пресечь самосуд и ограничить (но не
запретить вовсе) драки с применением оружия и обычай кров-
ной мести. Повторение статей такого рода в сборниках VII—
X вв. уже само по себе говорит о сохранении этих обычаев в
повседневной практике.160 -
3*	35
Создается впечатление, что и к концу VII в. все еще не была
до конца искоренена враждебность христианству. Она прояви-
лась и в отказе выплачивать церковные поборы, признавать
христианские праздники, в прямом в.озврате к язычеству. Имен-
но в данный период с очевидностью обнаруживается нетерпимое
отношение христианства к языческим богам и традициям. Не
случайны строгие наказания для всех категорий населения за
работу в праздничные дни, за неуплату поборов, за рецидивы
идолопоклонства — возврат к язычеству грозит семье свободно-
го лишением всего имущества и штрафом, рабу — штрафом и
телесными наказаниями.161 Короли законодательно определяют
обязательность крещения новорожденных и сроки совершения
обряда: младенца полагалось окрестить в течение 30 суток со
дня рождения; если он умирал в течение этого времени некре-
щеным, то у отца умершего конфисковывалось имущество.162
Содержание титула не исчерпывалось религиозным смыслом,
а имело социальный подтекст. Обряд крещения, как известно,
не только приобщал человека к общине верующих, но являлся
одним из средств включения его в социальный организм, делал
для верующего совершенно необходимым следование религиоз-
ным и морально-этическим нормам общества, а церкви обеспе-
чивал возможность требовать от него неукоснительного соблю-
дения этих правил, осуществлять контроль над душами и
имуществом прихожан. Церковь придавала огромное значение
духовному родству, всячески содействовала внедрению пред-
ставлений о его идентичности с родством по крови. Духовное
родство могло стать препятствием при заключении брака.163
Устанавливается ответственность убийцы крестного отца или
сына перед духовными сородичами убитого. Любопытно, что
форму наказания за подобные проступки церковь заимствует из
архаичной практики: устанавливается денежная компенсация
пострадавшему (крестному отцу или сыну), сумма ее находится
в зависимости от социальной принадлежности и вергельда уби-
того.164
Принуждение •— одно из важных, но далеко не единственное
средство, которое духовенство использовало для воздействия на
массы. Огромную роль играли проповедь, исповедь, покаяние в
грехах. В борьбе с нарушителями правил церковь стремится
найти опору в среде самих верующих. И, не вполне полагаясь
на глубокую религиозность прихожан, стремится побудить их
к содействию своей политике обещанием материального возна-
граждения. Так, по законам Уитреда свободный, уличивший
своего соплеменника в не дозволенной в праздничные дни ра-
боте, получал «плоды труда» виновного и V2 суммы причитав-
шегося с него штрафа.165 Выполняющим церковные правила и
обряды предоставлялись определенные преимущества перед
теми, кто отступал от них: показание епископа не требовало
подтверждения его присягой, присяга лиц, принявших прича-
ле
стие, обладала большей силой и убедительностью, господин, не
принимавший причастия, не мог посредством клятвы снять об-
винение с зависимого от него человека (эсна).166
Важным средством привлечения масс к христианству было
распространение легенд о чудесах и магической силе молитвы,
о святости церкви.167 Идея святости церкви, пропагандируемая
проповедниками, материализовалась в виде одной из церковных
привилегий. Мы имеем в виду право церкви на предоставление
убежища. Прибегнувший к «защите церкви» мог рассчитывать
на смягчение наказания или вовсе избежать его. Человек, при-
говоренный к смерти, но прибегнувший к защите церкви, тем
самым сохранял себе жизнь, осужденный на бичевание — осво-
бождался от него.168 Эта привилегия церкви, санкционированная
Инэ, вновь была повторена в законодательном сборнике Аль-
фреда (IX в.). Однако Альфредова редакция привилегии имеет
ряд оговорок. Во-первых, от наказания освобождался не вся-
кий преступник, а только раскаявшийся добровольно (т. е. без
разоблачения). И в этом случае ему прощалась не вся вина, а
лишь «половина» преступления, как сказано в источнике.169
Иными словами, речь шла не о снятии наказания, а о его смяг-
чении. Во-вторых, разоблаченный и укрывшийся в церкви пре-
ступник спасал себя не от наказания вообще, а лишь от угрозы
самосуда со стороны пострадавшего. Смысл подобной коррек-
тировки положения VII в. очевиден. В VII в., когда духовенство,
в Англии не могло полагаться на глубокое восприятие религи-
озных норм, на действенность епитимий, расширенное понима-
ние права церкви на предоставление убежища (в смысле избав-
ления от наказания, предписываемого светским правом, или, по
крайней мере, смягчения его) имело двоякое значение: оно спо-
собствовало внушению представлений о святости, неприкосновен-
ности церковного мира и было одним из средств приобщения
масс к христианству. В IX в. и в последующие столетия, когда
положение христианства в Англии упрочилось, уже не было не-
обходимости в столь прямолинейной пропаганде даруемых им
материальных благ, тем более, что прежняя интерпретация этой
привилегии церкви находилась в явном противоречии с одним
из основных постулатов самой христианской церкви и мирского
закона — о неизбежности возмездия за все греховное, недозво-
ленное, за совершенное преступление. И, естественно, это право
получает новую редакцию в англосаксонских законах. Право
церкви на предоставление убежища преследуемому вкупе с при-
сущими ей способами «исправления» верующих предвосхищало
сложившуюся позже судебную привилегию церкви. Добавим,
что уже в IX в. нарушение этого права церкви приравнивалось
к нарушению мира короля. Посягнувший на данную привилегию
церкви обвинялся в преступлении и против короля (как нару-
шивший покровительство короля по отношению к церкви), и
против церкви (как посягнувший на мир церкви).
37
Приведенный выше материал показывает длительность и
сложность процесса укрепления христианской церкви в Англии,
способы, используемые самой церковью и государством для до-
стижения своих целей, и, наконец, вскрывает в какой-то мере
роль церкви в ходе социальной, экономической и политической
эволюции общества. В данный период более ощутимо проявля-
ется воздействие христианской церкви на развитие раннефео-
дального английского государства и королевской власти.
Общеизвестно, какое большое значение в ходе формирования
феодальной королевской власти имело распространение христи-
анством представлений о короле.как о суверене, ревнителе «об-
щественного блага», власть которого освещена богом.170 Одним
из первых английских авторов, в сочинениях которого пропове-
довались подобные идеи, был Беда Достопочтенный (674—
734 гг.). В исторической литературе неоднократно отмечалось,
что сознание Беды питалось идеями христианских писателей
(Эвсебия, Тильды, Августина, Исидора Севильского, папы Гри-
гория Великого), а настоящее воспринималось им сквозь приз-
му прошлого.171 И не всегда бывает легко провести грань между
собственными суждениями автора и мыслями, позаимствован-
ными им у других христианских писателей и приобретающими
в его сочинениях риторический оттенок. Прошлое для Беды за-
ключалось не столько в недавней истории его соплеменников,
сколько в легендах и событиях, изложенных в Библии. В основе
концепции идеального монарха лежал библейский идеал пра-
вителя. Беда — монах, приверженец христианства, его горячий
защитник и проповедник. И обязанности правителя он воспри-
нимал сквозь призму благополучия христианской церкви.172 Апо-
логия церкви — вот основная задача, поставленная Бедой при
написании «Церковной истории англов». Вместе с тем сочинение
Беды содержит практические рекомендации. Но автор избегает
нравоучительных сентенций, предпочитая им поучительный
пример.
В восприятии Бедой власти и ее назначения превалировал
религиозный аспект. Но наряду с образом идеального христиан-
ского монарха Беда создает и образ реального правителя. Беде
чрезвычайно импонирует образованный (сведущий «в христиан-
ском учении, священном писании), благочестивый, смиренный
король-монах, король-святой.173 Но раздоры между англосаксон-
скими правителями, неустойчивое положение самой церкви в
Англии побуждали его искать опору у правителя иного склада,
у короля, усилия которого направлялись на служение церкви,
установление религиозного единства, достигавшегося, если к
тому побуждала необходимость, при помощи оружия и насилия.
Поэтому в сочинении Беды рядом с королем монашеского скла-
да стоит король-воин. Беда не останавливается перед идеализа-
цией правителя — в недавнем прошлом язычника.174 Подобные
прецеденты имели место в исторической традиции (как и в ре-
38
альной практике) континента. Достаточно напомнить историю
Хлодвига, первого из языческих правителей франков, который
принял христианство и был затем возвеличен Г-ригорием Тур-
ским в «Истории франков».
Беда проявлял большой интерес к проблеме взаимоотноше-
ний между королем и народом. В самой трактовке этой пробле-
мы Беда неоригинален. Он следует широко пропагандируемой
в христианской литературе мысли о долге правителя проявлять
заботу обо всех подданных — о дружинниках, о бедных и бога-
тых, и прежде всего о бедных. Внушение этой мысли массам,
как подчеркивал А. Р. Корсунский, должно было содействовать
распространению представления о защите государством всех
слоев общества.175 Распространяемые христианской церковью,
эти взгляды в данный период обретали реальную основу как в
общественном, так и в государственном развитии англосаксов.
Они были созвучны отразившимся в законодательных памятни-
ках претензиям королей на оказание покровительства всему
свободному населению, на присвоение функций гражданского
управления. И не случайно, стремясь подкрепить свою мысль
конкретными примерами, Беда не ограничивается библейскими
аналогиями, а черпает «факты» из практики англосаксонских
правителей. Он рассказывает, например, историю об Освальде,
который разделил свою трапезу с бедняками, ряд других ле-
генд.176 Эти рассказы, по мысли автора, должны были продемон-
стрировать служение англосаксонских королей интересам и бла-
гу всех слоев населения.177 Но, говоря о разграничении общества
на дружинников, бедных и богатых, Беда, помимо своей воли,
свидетельствует о далеко зашедшем имущественном расслоении
общества.178
В сочинении Беды была представлена официальная доктри-
на монархии. Одновременно в сознании народа бытовал другой
идеал правителя, уходящий глубокими корнями в древнегерман-
ские представления о власти. Он нашел яркое отражение в ска-
зании о Беовульфе.
Лейтмотив поэмы — прославление подвига, героической че-
сти, отваги. Развивая тему драконоборчества, междоусобных
войн, родовой мести, усиливая авантюрно-повествовательный
элемент, поэт создает насыщенный фон, позволяющий оттенить
высокие моральные и этические достоинства героя — вождя, ко-
роля, конунга. В моральном кодексе правителя-воина преобла-
дает героическое начало — мужество, физическая сила, отвага,
одерживающие верх даже над колдовством. Авторитет такого
героя основывается на его личных достоинствах. Не обладаю-
щий этими качествами не может быть правителем народа (ге-
аты долго не хотели сделать юного Беовульфа своим королем,
так как не считали его доблестным).179 Открывается «Беовульф»
прославлением военных доблестей. Кульминационным момен-
том, высшим испытанием славы героя является героическая
39
смерть на поле боя.180 При характеристике правителя-воина в
поэме употребляются эпитеты, подчеркивающие именно эти ка-
чества: мерсийский король Оффа — «отважный копьеносец», из-
вестный своей доблестью; Хигелак — знаменитый в битвах «ко-
роль воинов»; Б.еовульф — «муж, известный битвами».181 В ска-
зании о Беовульфе, безусловно, присутствует ассоциативная связь
между представлением о героической чести и отстаиванием че-
сти рода. Это реликт родоплеменного сознания. Но подвиг не
обязательно заключается в кровной мести. Важным побудитель-
ным мотивом для его свершения может быть и добыча. В поэме
много рассказывается о блистательных богатствах конунгов, бо-
гатствах родовых и доставшихся в войне. Последним желанием
умирающего от ран Беовульфа было взглянуть на сокровища,
сияние драгоценных камней, захваченных им у поверженного
дракона.182
Конкретная историческая обстановка в англосаксонском об-
ществе создавала благоприятную почву для идеализации воин-
ских доблестей. Но она же содействовала расширению представ-
лений о героической чести. Король-воин — «страж владений», но
и «король народа», защитник его интересов. Он горд своей
миссией. В предсмертных словах Беовульф с чувством самоува-
жения подводит итог своему пятидесятилетнему правлению: он
говорит как о своих личных достоинствах, так и о заслугах
перед народом — устрашении соседей, охране своих владений.183
Тем могущественней король, тем шире его слава, чем больше
страшатся его соседние правители — вот мысль, рефреном зву-
чащая в поэме. Она открывает сказание. Прославляя род
Скюльда Скифинга, поэт мотивирует это тем, что «он наводил
страх на знатных», все соседи «должны были повиноваться ему
и платить дань»; он «был хороший король» — резюмирует' ав-
тор.184 Тот же мотив, по сути, завершает сказание.
Образ короля-воина дополняется образом короля-правителя.
Но в центре внимания поэта идеальный образ героя и его дру-
жины. Все факты и сведения, не связанные с этой темой, оста-
ются вне поля его зрения. Поэт акцентирует интеллектуальные,
моральные достоинства правителя, ставя среди них на первое
место мудрость и благоразумие, доброту и заботливое отноше-
ние к дружине, к своему народу, постоянство и справедливость,
покорность судьбе. По мнению Л. Шюкинга, подобный набор
добродетелей сближает отраженный в поэме идеал правителя
с идеальным правителем-христианином, представленным в со-
чинениях Августина, Григория Великого, других христианских
писателей.185 Подобная параллель оставляет место для сомне-
ний. В поэме доброе правление ассоциируется, в первую оче-
редь, с устрашением соседей и обеспечением безопасности соб-
ственных владений; благоразумие — с умением сдерживать не-
обузданную ярость, разнузданную храбрость, со способностью
потушить вражду,-хранить верность роду и родичам,186 смирение
40
понимается как признание неизбежности, неотвратимости судь-
бы, начертанной богом. На всем этом, как мы могли убедиться,
лежит яркая печать языческого сознания. Нет спора, в поэме-
часто события мотивируются волей бога, ибо победа или пора-
жение предопределяются его решением: «. . .воля бога направ-
ляет поступки каждого человека».187 Но ведь известно, что пред-
ставления о судьбе как о жизненном пути, навязанном человеку
извне, свойственны и языческому сознанию. Сама концепция
судьбы, отразившаяся в поэме, не лишена противоречий. Она
несет на себе печать как христианских, так и дохристианские
представлений.188
Думается, в целом в поэме не нашла достаточно ясного от-
ражения христианская концепция власти и правления. Народная
память крепко удерживала древнегерманский героический идеал
вождя, соответствующий догосударственному строю. В поэме он
был запечатлен в гиперболизированном виде. Устойчивость ста-
рого идеала объясняется многими причинами — распрями меж-
ду королевствами, растущими внутренними противоречиями, на-
конец, известной примитивностью организации управления. Но,
бытуя долгое время в среде англосаксов в виде устной тради-
ции, сказание, естественно, приобрело специфически англосак-
сонские черты. Под воздействием внутренней трансформации об-
щества меняются представления о славном правителе. Измене-
ния мало коснулись нравственно-этического критерия «хорошего-
короля», в большей степени они сказались на осмыслении ха-
рактера общественных и поземельных связей, статуса короля
и масштабов его власти. Организация завоевания и распределе-
ние захваченных земель создавали сами по себе условия для
оформления патримониальных взглядов на королевство. Харак-
терно, например, употребляемое в поэме выражение «король зе-
мель» (вместо обычного «король людей» или «король племе-
ни»). Использование его свидетельствует об ослаблении племен-
ного аспекта в восприятии статуса правителя. Более того, по*
словам источника, король «владеет народом и землей» по праву
наследства и знатности.189 Следовательно, «большая знатность
или выдающиеся заслуги отцов» могли доставить юношам не
только звание вождя, как это было во времена Тацита, но и ко-
ролевство. Так «получил» королевство геатов Беовульф после
смерти дяди.190 В поэме превалирует идея наследования коро-
левской власти — от отца к сыну, что, однако, не исключало
возможности изъявления народной воли.191. Король мог распо-
рядиться по своему усмотрению богатствами, землями, королев-
ством. Хродгар — правитель данов — не только готов отдать
Беовульфу в награду за совершенный им подвиг сокровища, ио
и поделиться с ним королевством. Останавливают Хродгара
лишь горячие просьбы супруги «оставить царство» для их сы-
на — законного наследника трона.192
В сказании отразились, таким образом, традиции, коренив-
4В
шиеся в древнегерманской системе управления, и черты, типич-
ные для раннефеодальнго государства. Такое сочетание архаич-
ных и раннефеодальных структурных элементов составляет ха-
рактерную черту переходной ступени развития государства и
находит соответствие в социальной и экономической сфере.
В VII—VIII столетиях происходит дальнейшее углубление
имущественного и социального расслоения, признаки которого
мы отмечали применительно к началу VII в.193
В источниках есть упоминания о займах упряжки волов для
обработки участков земли,'194 о людях, неспособных выплатить
подати, штрафы по судебным искам, вергельд,195 сведения о ге-
зитах — землевладельцах (обладателях от 3 до 20 гайд) и ге-
зитах, не имеющих земли, о мелких держателях участков раз-
мером в 1 виргату (74 гайды), за пользование которыми выпла-
чивался оброк и исполнялась барщина.196 Весь перечень фактов
служит иллюстрацией роста экономического неравенства, кото-
рое приводило к обогащению одних и обнищанию и вступлению
в поземельную зависимость других. Огромную роль в развитии
поземельной зависимости играли королевские пожалования в
бокленд. Они осуществлялись как на королевских землях, так
и на фолькленде и в VII в. включали дарения наделов, неподе-
ленных угодий, пустошей, лесов, пастбищ.197 Уже в VII в. прак-
тиковалась.передача в частные руки вместе с землями и держа-
телей.198 Это ускоряло процесс утраты общинниками прав соб-
ственности на землю и личной свободы. Кроме того, пожалова-
ния бокленда существенно меняли порядок сбора гафоля (на-
туральных поставок), который поступал уже не королю, а но-
вому владельцу.
Большее распространение получают отношения личной зави-
симости, которые, как подчеркивал Ф. Энгельс, играли огром-
ную роль в складывании крепостной зависимости.199 В отличие
-от раннего кентского судебника, сборник Инэ включил уже яв-
ные сведения о патронате над кэрлами и знатными англосакса-
ми. Ранее мы говорили о временной утрате общинником свобо-
ды за неуплату частного долга (до отработки ссуды), о полном
порабощении за совершенный проступок.200 Характерно, что по-
рабощенный за преступление человек мог при содействии соро-
дичей вернуться в свободное состояние.201 С другой стороны,
утрата свободы приводила к ослаблению родственных связей.
Один из титулов законов Инэ напоминает: «.. .свободный чело-
веке не обязан оказывать помощь несвободному сородичу, равно
как несвободный мог отказать в помощи свободному родствен-
нику».202
Англосаксонский период не оставил нам актов (или их фор-
мул), закреплявших отношения зависимости. О характере взаи-
моотношений между господином и его людьми можно судить
главным образом на основе крайне фрагментарных сведений
юридических памятников. Ранее мы могли убедиться, что вступ-
42
„ление под патронат в ряде случаев сопровождалось наложением
на патронируемого некоторых обязательств и ограничений.203
Трудно сказать, было ли связано вступление под патронат обя-
зательно с получением от господина земли в держание и уста-
новлением поземельной зависимости. Но очевидно, что патрони-
руемые могли быть принуждены к исполнению работ в пользу,
господина. Судебники содержат ряд титулов, в которых преду-
смотрены наказания для свободных, выполнявших какие-то
виды работ в воскресные дни «без приказа господина».204
Правовой статус патронируемого отмечен рядом противоре-
чий. Патронируемый мог сохранить-свое имущество, имя свобод-
ного человека и вергельд. Но при разрыве отношений личной
зависимости глафорд удерживал за собой право на имущество
и виру вольноотпущенника.205 Далее, зависимому человеку не
разрешалось выступать в качестве поручителя, но он мог нести
судебную ответственность за совершаемые проступки, если гос-
подин отказывался «поручиться за него».206 Господин нес ответ-
ственность за поведение своих людей (как свободных, так и ра-
бов) и, возможно, применял к ним в ряде случаев карательную
власть.207 Хотя формы личной зависимости, устанавливавшиеся
в изучаемый период, были различны, мы можем отметить общую
тенденцию в развитии отношений глафордата — рост власти
глафорда и ограничение прав зависимого человека.
Углубление разграничений среди свободных проявилось так-
же в некоторой трансформации старого представления о свобо-
де. Сразу заметим: представления о тождестве понятий свобод-
ный — полноправный сохранятся не только в VII в., но и в по-
следующие столетия.208 Но уже в законодательных памятниках
конца VII в. заметны попытки увязать в некоторой степени пра-
вовой статус человека с его социальной принадлежностью. В
праве Уэссекса (законы Инэ) налицо стремление установить
взаимосвязь между социальным статусом человека и приноси-
мой им в суде присягой. Судебник Инэ, напоминая о праве вся-
кого человека на очистительную клятву и присягу в качестве
поручителя, определяет для каждого присягу, соответствующую
его социальному статусу (для элдормена, королевского тэна, ко-
ролевского генита).209 Аналогичные разграничения присяг фи-
ксированы в кейтском праве.210 Наши источники не раскрывают,
в чем состояло различие присяг, произносимых кэрлами и эр-
лами. Но, опираясь на аналогии в праве других германских
племен, можно предположить, что присяга эрла обладала боль-
шей убедительностью.211
Любопытно и другое. Присяга имела своего рода «цену»,
выражавшуюся в гайдах (наделах), чаще речь шла о присяге
в 30,- 60 и 120 гайд — присягающие в совокупности должны были
обладать соответствующим количеством земли (30, 60 или 120
гайдами). «Цена» присяги могла определяться статусом лица,
приносящего ее: в 19-й статье сборника Инэ установлена очи-
43
стительная присяга в 60 гайд для королевского гезита с вер-
гельдом 1200 шиллингов, в такую же сумму оценивалась жизнь
представителей высшего слоя знати.212 Имела значение в этом
вопросе этническая принадлежность человека.213 Но, насколько
позволяют судить источники, «цена» (сила) требуемой присяги
чаще варьировалась в зависимости от тяжести проступка. При-
сяга наибольшей ценности устанавливалась при особых тяжких
преступлениях7— недозволенных сделках, коллективном разбое
(в 120 гайд), покражах (в 60 гайд).214 Изложенный принцип
классификации клятв, присяг находит некоторое соответствие
в порядке тарификации вир. В англосаксонском (в частности,
уэссекском) обществе данного периода выделялись три разряда
свободных по сумме взыскиваемых вир — двухсотшиллинговые,
шестисотшиллинговые и тысячадвухсотшиллинговые. Сумма
виры устанавливалась в зависимости от имущественного ценза
и социального статуса свободного. Этот вопрос неоднократно
становился предметом исследования. Высказывались различные
суждения об имущественном цензе лиц с вергельдом в 600 и-
1200 шиллингов, можно хо значительной долей уверенности кон-
статировать следующее: вергельд в 200 шиллингов определялся
для рядовых общинников кэрлов, обычный надел которых со-
ставлял 1 гайду; в 600 и 1200 шиллингов оценивалась жизнь
знати с земельным цензом в 3 и 5 (или более) гайд.215 Анало-
гичному принципу следует право при тарификации вир уйлей:
жизнь обладателя ’/2 гайды оценивается в 80 шиллингов, 1гай-
ды — в 120 шиллингов, 5 гайд в 600 шиллингов.216
Все приведенные факты справедливо рассматривать как сви-
детельство глубокой имущественной и социальной дифференци-
ации общества, сопровождавшейся установлением личной или
даже поземельной зависимости разоряющихся общинников и не-
которым ущемлением юридических прав свободных. С другой
стороны, нельзя отрицать большой жизненности представлений
о полноправии всех свободных. Большая масса крестьянства
сохраняет владельческие права на землю. Напомним, что ни в
VII, ни в VIII вв. надел общинника не стал свободно отчуждае-
мой собственностью,217 это тормозило процесс разложения 66-
щины и формирования феодального поместья.
Своеобразие социально-экономической организации общест-
ва наложило отпечаток, как отмечалось, на характер государ-
ственности англосаксов и политику королевской власти. Содей-
ствуя формированию крупного землевладения, санкционируя
отношения личной зависимости и права лорда по отношению к
зависимому человеку, королевская власть наряду с этим прово-
дит ряд мер, отвечавших интересам рядовых свободных.
В законодательные сборники включены статьи, призванные
обеспечить мелким держателям относительно стабильные усло-
вия ведения хозяйства: законы Инэ запрещают глафордам ли-
шать гезитов земли (видимо, до истечения срока соглашения,
44
заключенного между собственником и держателем земли), ого-
вариваются условия разрешения конфликта, возникающего по
такому поводу.218 Право запрещает господину принуждать пат-
ронируемых (из числа как свободного, так и зависимого насе-
ления) к исполнению работ в дни религиозных праздников, вво-
дит, наказания для глафордов, уклоняющихся от соблюдения
этих запретов.219 Интересно одно из установлений Инэ. В нем
содержится запрет господину принуждать держателя к испол-
нению работ по обработке господского поля сверх платежей,
предусмотренных условиями держания. Нарушение господином
условий держания давало крестьянину право отказаться от
земли.220 Здесь нашла отражение попытка королевской власти
регламентировать эксплуатацию зависимого населения.221
В заключение отметим наиболее существенные, на наш взгляд,
итоги развития государственности англосаксов в VII—VIII вв.
Социально-экономические преобразования общества, разру-
шение кровнородственных связей создавали необходимые усло-
вия для возвышения королевской власти не только над рядовы-
ми. свободными, но и над родовой знатью. По искам короля
устанавливаются не просто высокие, а наивысшир штрафы
(к концу VI — началу VII в.) за ряд проступков — конфискация
имущества и смертная казнь. Королевское слово приобретает
особый вес. Происходит укрепление власти короля, расширяется
его компетенция в сфере гражданского управления. Короли при-
сваивают. ряд функций, принадлежавших ранее учреждениям
родоплеменного строя: право суда (по искам короля, дела об
убийстве, нарушении домашнего мира, покражах у свобдных),
применения высшей меры наказания, право на присвоение доли
судебных штрафов по отдельным искам свободных (с дел о на-
рушении мира, о покражах, об убийстве свободных, не имею-
щих родни). Право суда и применения высшей меры наказания
ограничивалось определенным кругом наиболее тяжких преступ-
лений. Уже в этот период за свободным населением страны за-
крепляется обязанность выплачивать королю фирму — постоян-
ные натуральные поставки, размеры которых и перечень продук-
тов получили законодательную санкцию. Одной из важнейших
прерогатив королевской власти было осуществление земельных
пожалований типа бокленда и предоставление привилегий, свя-
занных с пользованием землей (освобождение от натуральных
поставок королю). Наличие этой прерогативы у короля можно
рассматривать как свидетельство признания за королем права
верховной собственности на землю. Данное положение под-
тверждается содержанием грамот, эпоса (поэма «Беовульф»).
Большое значение в расширении объема королевской власти
имело оформление представлений о короле как о верховном пра-
вителе и зарождение идеи «подданства» и «повиновения» коро-
лю. В раннесредневековую эпоху не существовало достаточно
четкого разграничения понятий «личные связи» и «подданство»,
45
частно-правовое подчинение и повиновение королю. Но в основе
авторитета короля в изучаемую эпоху лежали его права суве-
рена, а не частного лорда: как суверен король заявляет претен-
зии на присвоение общинного имущества, оказывает покрови-
тельство свободным, вмешивается в отношения глафордата.
Формирование представлений о короле—обладателе верхов-
ной власти стало одним из стимулов развития законодательной
инициативы королей и появления писаного права. Фиксируя
обычай, короли VII в. вносят в него некоторые дополнения:
статьи, в которых - признавались судебные функции короля и
право на штрафы, привилегии духовенства, церкви (соблюде-
ние религиозных праздников и т. п.).
Значительно ослабляется племенной аспект в восприятии
личности правителя. Но наряду с этим иски короля рассматри-
ваются в общем ряду исков, затрагивающих интересы всех сво-
бодных, и удовлетворяются за некоторым исключением тради-
ционными методами. До конца не изжиты представления о ко-
роле — военном предводителе, унаследованные от эпохи военной
демократии. Уровень внутреннего развития общества, конкрет-
ная историческая обстановка делали жизненным старый мо-
рально-этический идеал правителя.
Важным результатом развития государственности англосак-
сов было упрочение положения христианства и укрепление со-
юза церкви с государством. При поддержке королей укрепля-
ются идеологические, экономические позиции церкви, духовен-
ства. Происходит внедрение христианства в различные сферы
общественной жизни, усиливается влияние церкви на общий ход
развития феодальных отношений и государственности англосак-
сонского общества. Возрастает роль церкви и духовенства в
гражданском управлении — духовенство вовлекается1 в деятель-
ность "местных судов, принимает участие в составлении законов,
распределении земель. С VII в. (с утверждением' христианской
церкви) в Англии появляются грамоты, запись которых осуще-
ствлялась клириками, а сами их формулы были позаимствованы
из документов римской канцелярии.222'Церковь играет огромную
роль в пропаганде римско-католической доктрины монархии, не-
мало содействует изживанию архаичных представлений о коро-
ле и его власти. Особую актуальность имела идея короля —
«ревнителя общественного блага». И вместе с тем источники
вскрывают сложность идеологической ситуации в Англии, кото-
рая проявилась в недостаточно полном и глубоком усвоении
проповедуемой доктрины власти, в поверхностном восприятии
религиозных и нравственных норм христианства, в сохранении
языческих обрядов 223 и даже в прямом возврате к идолопоклон-
ству, что свидетельствует о сложном переплетении структурных
элементов разлагающегося родоплеменного строя и формирую-
щейся феодальной формации и позволяет говорить, что англо-
саксонское общество переживало переходную ступень развития.
46
ГЛАВА II
УКРЕПЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
В УЭССЕКСЕ
В IX — НАЧАЛЕ X В.
IX—X столетия — важный этап в развитии раннефеодально-
го английского государства. В этот период резко обозначился
поворот англосаксонского общества к феодализму.1 С ослабле-
нием ограничений в распоряжении землями фолькленда были
созданы дополнительные стимулы для разорения крестьян, втя-
гивания их в феодальную зависимость, для формирования фео-
дального поместья. Расширяется и получает юридическую санк-
цию власть земельных собственников над населением поместья.
Еще законы VII в. фиксировали право глафорда осуществлять,
контроль за населением поместья, представлять его в ряде слу-
чаев в суде, следить за передвижением из усадьбы в усадьбу.2
В X в. огромное значение в укреплении частной власти лорда
имело установление (930 г.) принудительной коммендации3 и
развитие иммунитетных пожалований (право соки и саки), упо-
минания о которых содержат источники середины столетия.4
Иными словами, более ощутимым становится процесс концен-
трации политической власти внутри самой феодальной вотчины.
Изучению этого процесса отводится большое место как в оте-
чественной, так и в зарубежной литературе. Однако в интерпре-
тации его советскими и западными историками имеются суще-
ственные расхождения. В советской исторической науке форми-
рование политической власти в рамках поместья рассматрива-
ется как одна из сторон процесса становления раннефеодально-
го государства в Западной Европе.5 В зарубежной медиевистике
широко распространена гипотеза, согласно которой приобрете-
ние вотчинниками политической власти явилось следствием рас-
пада, а не развития государственности и замены ее частно-пра-
вовым принципом. Возникновение и развитие феодализма в
целом связываются, таким образом, не с укреплением, а с раз-
47
рушением государства. Статус своего рода государства призна-
ется лишь за сеньорией. Подобную точку зрения развивает, на-
пример, французский историк Р. Бутрюш в работе «Сеньория и
феодальный строй».6 Подобные представления о феодализме не
новы. Их критиковали в свое время английский историк Ф. Мэт-
лаид и русский исследователь Д. М. Петрушевский. Д. М. Пет-
рушевский, в частности, писал: феодализм «вполне совместим
с широкой государственной организацией и даже представляет
одну из ее разновидностей», и лишь при наличии известных
условий он может выродиться в политический партикуляризм.7
С критикой рассматриваемой концепции выступают и совре-
менные исследователи О. Бруннер, Г. Телленбах и Т. Майер,
К. Босль и др. Эти исследователи представляют различные на-
правления в западной историографии, но всех их объединяет
стремление подчеркнуть, вернее, выявить, созидательную роль
раннефеодального государства, его воздействие на формирова-
ние общественных институтов феодального общества.8 В таком
ракурсе рассматривают историю королевской власти англий-
ские ученые П. Блэйр, Г. Лойн, Э. Джон, Д. Уоллес-Хэдрилл
и др. Г. Лойн расценивает развитие практики иммунитетных
пожалований как свидетельство силы, а не слабости королев-
ской власти.9 Выявляя роль королевской власти в историческом
процессе, Г. Лойн усматривает в политике королей главный сти-
мул оформления государства, основной источник формирования
знати (прежде всего, ее среднего слоя — тэнов). Знать в иссле-
довании Г. Лойна представляется исключительно как детище
королевской власти. Именно от королевской власти исходили,
по мнению исследователя, политические функции знати.10
Проблема королевской власти занимает центральное место
в работе Э. Джона «Очертания Британии».  Э. Джон, как и
Г. Лойн, отводит королевской власти главное место в ходе со-
циальной и политической эволюции общества,11 представляя
само государство как надклассовый орган, и не раскрывает его
•сущность.
При всем разнообразии тематики и методов исследования,
как подчеркивал М. А. Барг, «ведущей тенденцией современной
буржуазной историографии является ярко выраженный этатизм,
т. е. концепция, абсолютизирующая государство как нечто са-
модовлеющее, всесильное, независимое. Оно творит свою волю
по отношению к управляемым, которая ими даже не восприни-
мается как гнет. . ,».12
' В данном разделе работы мы попытались проследить эво-
люцию королевской власти в IX — середине X в. и выявить ос-
новные направления ее социальной политики. Рассмотрение этих
вопросов важно для изучения политической структуры ранне-
феодального государства и уяснения его сущности.
48
§ 1. Король и королевская власть
в, IX — первой половине X в.
Одним из проявлений дальнейшей эволюции королевской
власти было изменение статуса короля и возвышение его не
только над основной массой свободных, но и над знатью. В юри-
дические сборники включаются статьи, определяющие высшую
меру наказания (конфискацию имущества и смертную казнь) по
искам короля: во-первых, когда речь идет о посягательстве на
его жизнь и, во-вторых, в случае предоставления человеком
«убежища изгнаннику или кому-либо из его друзей».13 Показа-
тельно, что покушение на королевскую особу и сокрытие чело-
века, объявленного вне закона (т. е. опасного для общества в
целом), квалифицируются правом как проступки одного поряд-
ка и не искупаются штрафом. Напомним, что в конце VII в.
обвинение в подобном правонарушении можно было снять по-
средством очистительной присяги.14 Установление смертной каз-
ни и конфискации имущества за посягательство на жизнь, до-
стоинство, имущество, домашний мир короля и наделение его
правом казнить и миловать ставили короля в исключительное
положение и приводили к нарушению принципа равноправия,
лежавшего в основе взаимоотношений между королем и пред-
ставителями родовой знати. Огромное значение в этом отноше-
нии имела проповедуемая христианской церковью идея о сак-
ральной природе королевской власти.
Представления о божественной природе королевской власти
были свойственны англосаксам, как и другим германским пле-
менам, и до принятия христианства. Англосаксонским королям
не было чуждо стремление связать свою родословную с Вода-
ном, Тором и другими языческими божествами. Однако, по су-
ществовавшим у язычников представлениям, решающее значе-
ние в сообщении королям магической силы имело избрание их
народным собранием, которое само по себе было наделено сак-
ральным авторитетом. Король мог утратить свою магическую
силу и расположение богов. Внешним знаком этого могли стать
неудачи., военные поражения. В таком случае король терял пра-
во на свой титул и мог быть смещен народом.15 Подобные пред-
ставления довольно долго удерживались в германском обществе,
но не оказали решающего влияния на средневековую доктрину
власти.16 Германцы эпохи язычества не усматривали связи меж-
ду магической природой королевского титула и политической
властью короля. По языческим представлениям, то обстоятель-
ство, что короли вели свою родословную от божественных пред-
ков, совсем не означало, что они могут претендовать на право
гражданского управления, на власть над соплеменниками. Ис-
точником власти осознавалось и было народное собрание. По-
добное осмысление божественного характера власти главы пле-
мени коренным образом отличалось от представлений о коро-
левской власти, насаждаемых христианской церковью.
4 Зак. 416	49
Как уже отмечалось, на ранних этапах истории христианст-
ва в ^Англии не было достаточно устойчивых оснований для вос-
приятия христианской концепции монархии. И не случайно про-
кламируемая церковью формула «король божьей милостью»
получает практическое преломление здесь спустя более 150 лет
после принятия христианства. В середине VIII в., в правление-
короля Оффы в Мерсии, светская церемония возведения короля
на престол была дополнена религиозным элементом «помаза-
ния» на царство и вручением новоявленному королю соответст-
вующих атрибутов власти. О том, как осуществлялась церемо-
ния «помазания» в Англии до X в., практически ничего не из-
вестно, так как самое раннее описание этой церемонии содер-
жится лишь в источнике, датируемом 973 г.17
Мнения историков относительно церемонии «помазания» рас-
ходятся. Одни усматривают ее истоки в кельтских и североапг-
лийских традициях (даются ссылки на нортумбрийские пре-
цеденты) и объяснют ее внедрение в практику внутренними
причинами, другие — внешними обстоятельствами: в правление
Оффы, когда устанавливаются контакты англосаксонских госу-
дарств с континентом и личные связи мерсийского правителя с
Карлом Великим, этот обряд якобы и был принесен в Мерсию,
а позже (в конце VIII в.) в Нортумбрию и затем в Уэссекс.18
Лаконичный характер сведений источников затрудняет одно-
значное решение этих спорных вопросов. Важно другое: форму-
ла rex gratia dei была воспринята мерсийскими и уэссекскими
правителями. Мы находим ее в грамотах Оффы, Альфреда, в
сочинении Ассера.19 В VIII—IX вв. она используется как веское
обоснование королевского авторитета, приобретает политический
смысл. Король осознается как «помазанник божий», а его
власть как «данная богом». Такие представления в Англии, как
и во всей феодальной Европе, создавали идеологическую базу
для складывающихся отношений подданства и возраставших
претензий королей на верховную власть и осуществление граж-
данского управдения.20 Не случайно, например, Альфред обо-
сновывает правомерность земельного пожалования ссылкой на
«данную богом власть» и королевский авторитет. Несколько
позже, в конце X — начале XI в., формула «король божьей ми-
лостью» войдет в соответствующей редакции в правовые сбор-
ники. Установления Этельреда ставят знак равенства между
послушанием королю и исполнением религиозного долга, зако-
ны Кнута среди первейших обязанностей подданных называют
соблюдение верности христианской церкви и королю.21 Убийст-
во короля расценивается как преступление против бога и вле-
чет, помимо светского наказания, предание виновного ана-
феме.22
Введение церемонии «помазания» на царство в процедуру
коронования имело большое значение. Оно знаменовало
укрепление союза церкви и государства и свидетельствовало об
50
усилении влияния церкви на ход становления раннефеодально-
го государства и общественной идеологии.23 Принятие королями
«помазания» было связано с укреплением государственности,
обусловленным всем ходом социально-политической эволюции
общества. Привнесение нового элемента в восприятие статуса
короля и его власти (король — помазанник божий, наделенный
властью самим богом) способствовало изживанию сохраняю-
щихся еще элементов архаичных представлений о короле и воз-
вышению его над соплеменниками, способствовало укреплению
представлений о короле-суверене, имело огромное значение в
проведении социальной политики государства.
Одним из существенных показателей возвышения королев-
ской власти и было отмеченное нами установление высшей
меры наказания (смертная казнь) за проступки против короля
и наделение его правом высшей юрисдикции по ряду исков. По-
мимо этого, правовые сборники IX—X столетий воспринимают
зародившуюся в предыдущие столетия традицию повышенных
штрафов за покушения на мир, имущество, достоинство короля.
Так, нарушение поручительства, предоставляемого ' королем,
оценивалось в 5 фунтов, эрлом — в 2 фунта.24 За вторжение в
поселение короля взыскивался штраф 'в сумуге 120 шиллингов,
за вторжение в жилище человека, принадлежавшего к высшему
слою знати,—30 шиллингов.25 Перечень примеров можно было
бы продолжить. Повышенные штрафы устанавливаются за по-
кушение на мир и имущество церкви и духовенству. Напомним,
что в начале VII в., когда решалась судьба христианства в Анг-
лии, и отчасти в конце VII столетия англосаксонские прави-
тели вводили повышенные и даже наивысшие штрафы за пося-
гательство на имущество и достоинство церкви; Этельберт за
покражу имущества церкви устанавливает двенадцатикратный
штраф (покража королевского имущества возмещалась девяти-
кратным штрафом).26 Одну тарификацию имели нарушения ча-
стного мира и покровительства короля и церкви, показания
короля и епископа пользовались равным авторитетом.27
Однако уже в конце VII в. при сохранении прежней тенден-
ции в политике королей, направленной на поддержку церкви,
уэссекское право проводит определенные разграничения в ста-
тусе короля и церкви. Высшая мера наказания, применяемая по
ряду королевских исков, не нашла соответствия в средствах
защиты церкви и духовенства.28 Заметно разнятся суммы штра-
фов за проступки против короля и духовенства. За нарушение
поручительства архиепископа и епископа в IX в. взыскивался
штраф не в 5 фунтов, а в 3 и 2 фунта, за вторжение в жилище
архиепископа и епископа виновный выплачивал 90 и 60 шил-
лингов, а не 120 шиллингов.29
Подобная политика штрафов способствовала углублению
разрыва между статусом короля и церкви, не выходя за рам-
ки общих социальных устремлений государства.
51
4*
Одним из проявлений развития государственности англосак-
сов в изучаемый период было осуществление королями прав
общегосударственного верховенства по отношению ко всему
свободному населению страны — к рядовым свободным и знати
(как духовной, так и светской). Вопрос об отношении королей
к знати как к управляемому слою зачастую игнорируется в за-
рубежной историографии, хотя буржуазные историки уделяют
много внимания выявлению роли знати в качестве правящего
слоя. Эта проблема рассматривается как в конкретных исследо-
ваниях, посвященных истории отдельных государств, так и в
работах теоретического характера. На франкском материале ее
рассматривают, например, американский историк Д. Р. Стрэй-
ер, западно-германский исследователь К. Босл, применительно
к англосаксонской истории — Б. Лайон, Г. Лойн, Э. Джон и
др.30 Д. Страйер и К. Босл развивают идею, согласно которой
на протяжении всего периода раннего средневековья монополь-
ные права на высшие должности принадлежали «элите» — ста-
рой франкской аристократии. Г. Лойн и Э. Джон выделяют в
качестве главной опоры короля новую служилую знать (детище
королевской власти), в первую очередь ее средний слой — тэ-
нов.31 Теоретическую разработку эта проблема получила в ис-
следованиях Г. Миттайса, О. Ф. де Батталья. Оба историка под-
черкивают исконный (извечный) характер господства знати,
наличие у средневековой знати монополии на политическую
власть объясняют сохранением представлений о божественном
происхождении старых родов и веры в превосходство прав
«элиты».32 В конечном итоге, как подчеркивал М. А. Барг, госу-
дарство изображается этими историками как «господство зна-
ти», а знать как «носитель самого принципа господства», она раз-
деляет с государством задачи управления, но сама не принад-
лежит к управляемым.33 Необоснованность представлений по-
добного рода доказывается материалом источников раннефео-
дальной эпохи.
Уже сами меры, призванные разграничить статус короля и
родовой, а затем и новой служилой знати имели немаловажное
значение в осуществлении королями политики управления ею.
Показательно и другое — требование повиноваться, хранить вер-
ность королю адресуется, как правило, ко всем свободным. Та-
кое положение сохраняется и в X в., когда у англосаксов начи-
нает формироваться система соподчиненных ленов.34
Интенсификация в IX—X столетиях процесса формирования-
феодального землевладения и накопление земельными магната-
ми фискальных, судебных, административных прав над местным
населением сопровождались развитием тенденций неповинове-
ния знати властям. Королевская власть предпринимает ряд
мер, призванных пресечь своеволие крепнущей земельной ари-
стократии. Попытки королей усилить контроль над знатью на-
шли отражение в уже известном нам предписании, которое
52
запрещало бесконтрольное передвижение населения из одного
хозяйства в другое. Оно было включено в правовые сборники
VII в. и затем IX столетия. В редакции VII в. предписание уста-
навливало ответственность обвиняемого в своевольном уходе от
господина только перед самим глафордом.35 В IX в. оно подверг-
лось существенной корректировке. Внимание права теперь при-
влекал не столько сам перебежчик, по-прежнему несший ответ-
ственность перед господином, сколько землевладелец, «приняв-
ший его в свои люди» (т. е. новый хозяин). Он нес наказание
за незаконный прием беглеца и присуждался к штрафу, кото-
рый поступал в пользу короля.36 С незначительной редакцион-
ной правкой постановление вошло в сборник Эдуарда Старшего
(первая четверть X в.), здесь проступок классифицировался
как неповиновение властям.37 Постановление интересно и в дру-
гом отношении: оно свидетельствует о стремлении королей ре-
гулировать отношения между самими глафордами.
На протяжении X столетия в'Правовые сборники включается
ряд статей, направленных на пресечение своеволия «могущест-
венных родов».38 Подсудность владельцев бокленда королевско-
му суду облегчала возможность осуществления карательных,
мер по отношению к знати при нарушении глафордами установ-
ленного королем порядка и превышении принадлежавших им
прав: господин, мешающий осуществлению правосудия и покры-
вающий вора, приговаривался к штрафу в пользу короля
(в 120 шиллингов), при многократном обвинении в таком про-
ступке— к конфискации имущества; несоблюдение тэном-зем-
левладельцем установленного порядка каралось штрафом в 60
шиллингов.39 Этельстан (вторая четверть Хв.) закрепляет за
королем право преследования своевольной знати и физической
расправы с нею в случае неповиновения королю.40
Аналогичными мерами короли стремились активизировать и
«исправлять» деятельность своих должностных лиц. Стремление
королевской власти управлять земельной аристократией рас-
пространялось и на ее крупнейшего представителя — церковные
учреждения и духовенство.41 Цитированное выше постановление
об обязательном исполнении предписаний короля имело своим
адресатом также и духовенство. Некоторое принижение положе-
ния духовенства и церковных учреждений в сравнении со стату-
сом короля соответствующим образом определяло место церкви
в политической организации: сообщало ей статус учреждения,
находящегося под контролем властей. Разумеется, в изучаемую
эпоху не были исключены конфликты между духовенством и
властями. Англосаксонская история дает нам немало примеров
таких конфликтов. Источники содержат намеки на причастность
некоторых прелатов к заговорам и свержению королей. Раздоры
между королем Мерсии Оффой, претендовавшим на роль главы
всех англосаксов, и архиепископом Кентерберийским, осознавав-
шим себя главой всех христиан в Англии, — один из ярких при-
меров конфликтов подобного рода. Оффа в конечном счете до-
бивается учреждения в Мерсии архиепископства с центром в
Личфилде, которое он надеется использовать как противовес
Кентерберийской кафедре.42 Духовенство в ряде случаев стреми-
лось противопоставить свой авторитет влиянию королей, и кон-
фликты между церковными прелатами и королями в данный
период были в известной мере предвестниками будущих столк-
новений между церковью и государством. Однако в изучаемую
эпоху они не оказывали существенного влияния на политику
королей по отношению к церкви. Сами противоречия между ко-
ролем и духовенством не выходили за рамки чисто внутренних
раздоров.
Нет сомнения, в праве нашли отражение притязания коро-
левской власти на управление господствующим классом. Содер-
жание рассмотренных положений права, их направленность
свидетельствуют о том остром противодействии, которое оказы-
вала знать попыткам королей воплотить в жизнь провозглашае-
мые установления. Подобные постановления появлялись в каж-
дый из периодов англосаксонской истории под давлением впол-
не конкретных обстоятельств. Альфред, устанавливая правила
переселения земледельцев, пытался тем самым исключить пово-
ды для раздоров между землевладельцами, крайне нежелатель-
ных в обстановке практически постоянной датской опасности.
Контроль за передвижением населения проводился и в целях
обеспечения устойчивого состава фирда в каждой из областей
страны. Законы X в. против «могущественных родов» были из-
даны под воздействием структурных изменений в Составе знати
и характере землевладения, сочетавшегося, как мы уже отмеча-
ли, с концентрацией частной власти у глафордов.
Одновременно все рассмотренные нововведения властей
предполагали формирование представлений о короле-суверене
и отразили, таким образом, определенный уровень развития
государства и королевской власти. Укрепление власти королей
в IX—X вв. проявилось как в закреплении за ними ранее при-
своенных прав, так и в расширении функций гражданского
управления.
В рассматриваемый период ясно обнаруживается сущность
раннефеодального государства. Англосаксонское право IX—X
столетий уделяет много внимания взаимоотношениям между
глафордами и зависимыми людьми. Достаточно вспомнить, сколь
существенную эволюцию проделал патронат землевладельцев
над разоряющимся крестьянством по пути превращения в отно-
шения господства и подчинения. Уже с конца VII в. за лордами
признается право требовать от патронируемых исполнения от-
работок, предусматриваются условия свободного держания,
запрещается самовольный уход от господина, предписывается
обязательное соблюдение клятвы верности глафорду, необходи-
мость защищать-его с оружием в руках.43 В последнем случае
54
предпочтение отдается не родству, а личным связям; законы
Альфреда, разрешая выступать с оружием в руках, когда речь
идет об охране интересов сородича, делают оговорку в. пользу
господина. Многие из ранних установлений повторены в право-
вых сборниках IX—X вв.44 Права глафорда и обязанности пат-
ронируемого были в некоторой мере суммированы во второй
половине X в. в законодательном сборнике Эдгара. Зависимый
крестьянин (генит), неоднократно уклонявшийся от выплаты
податей господину, всецело отдавался на его суд, господин был
вправе конфисковать имущество виновного и лишить его жизни.415
Правовые сборники X в. содержат еще ряд статей, закрепляю-
щих, власть землевладельцев над зависимыми людьми. Излишне
напоминать, что отношения глафордата возникли в ходе разру-
шения свободной общины. Поддержка, королевской властью
вновь складывающихся форм личной и поземельной зависимости
в условиях обострившихся социальных противоречий46 имела
своей целью защиту интересов, жизни и чести глафордов и со-
провождалась применением карательных мер по отношению к
нарушителям основ формирующихся общественных связей — на-
рушившего клятву верности господину заключали в тюрьму, а
при попытке к бегству объявляли вне закона.47 Покушающегося
на жизнь глафорда ожидала смертная казнь, имущество винов-
ного конфисковывалось.48
Королевская власть, всемерно содействуя укреплению отно-
шений господства и подчинения, уже в VII в. санкционирует
патронат, а в X столетии окончательно закрепляет частное по-
кровительство, утверждая практику принудительной комменда-
ции49 и юридически признавая права глафорда на личность и
имущество патронируемого.
Думается, отмеченные нами направления политики королей
можно рассматривать как одно из свидетельств перестройки са-
мого права на классовой основе. Не меняет сути дела и вклю-
чение в правовые сборники положений, которые, казалось бы,
определяют меру наказания в зависимости от возраста и физи-
ческого состояния человека и в соответствии с его социальным
и имущественным положением. Законы Кнута (начало XI в.)
предписывают, например, наказывать слабого и бедного мягче,
нежели сильного и - богатого.50 «Чем могущественнее человек
п богаче, тем суровее он искупает свое преступление», — чита-
ем мы в другом титуле.51 Введение установлений, подобных от-
меченным, объясняется просто. Положение датской династии в
Англии во многом зависело от лояльности различных слоев и
учреждений англосаксонского общества. Не случайно Кнут на-
чинает свое правление в Англии с провозглашения привержен-
ности старым английским обычаям (гарантируя защиту прав
как бедного, так и богатого) и с безусловного признания хри-
стианской церкви, права и привилегии которой он подтверждает
в специальном кодексе, и только в 12-м параграфе суммирует
55
прерогативы короля.52 Акцент на оказании защиты в равной
мере как бедному, так и богатому имел двоякий смысл. Кнут
тем самым пропагандировал один из постулатов христианства,
пытаясь одновременно использовать его как средство, способное
затушевать классовую направленность законодательства и при-
влечь расположение широких масс.53
Политика королевской власти не только способствовала из-
менению социального положения и юридического статуса кре-
стьянства, она являлась важным фактором, ускорявшим разви-
тие феодального землевладения и феодальной системы в целом.
Огромное значение имели, как отмечалось ранее, пожалования
королями земель (нередко вместе с держателями) и привилегий,
связанных с их пользованием,54 закрепление за сеньорами прав
собственности на землю, в том числе на альменду, и ограниче-
ние, таким образом, прав крестьян на общинные угодья.55 Сле-
ды формирования поместья сохранили уже источники VII в.
Памятники X—XI вв. (грамоты, описи, трактат об управлении
поместьем) содержат сведения о размерах крупных хозяйств
(церковные владения достигали 12 000 и более га), о структуре
отдельных маноров и повинностях населяющих их крестьян:
о генитах—держателях господской земли на оброке, которые
были обязаны сверх того выполнять различные работы на гос-
подина, но сохраняли зачастую элементы личной свободы; о ге-
бурах — действительно зависимых крестьянах, выплачивавших
оброк и исполнявших барщину и так называемые «помочи», о
других категориях зависимого населения (косетлах, эснах.
рабах) .56
Существование феодального поместья в Англии изучаемого
периода констатируют как сторонники теории полной победы
феодализма в донормандской Англии (в отечественной историо-
графии— М. А. Барг, А. Я. Гуревич), так и исследователи, от-
носящие завершение этого процесса ко времени после норманд-
ского завоевания (М. Н. Соколова и др.).57 Но, думается, мы не
ошибемся, заметив, что представители того и другого направ-
лений признают и такую характерную, черту социально-экономи-
ческого строя англосаксов, как сохранение свободной общины
и свободного крестьянства ко времени завоевания Англии Виль-
гельмом. Наличие свободного крестьянства, равно как и со-
хранение частью закрепощаемых общинников элементов личной
свободы, определило соответствующую расстановку социальных
сил в англосаксонском обществе, наложило отпечаток на поли-
тику королей.
А. Р. Корсунский, отмечая важнейшие особенности ранне-
феодального государства, в частности, подчеркивал, что королев-
ская власть имела «возможность' в известной мере опираться на
массы свободных германских  общинников.. ,».58 Этот тезис
находит подтверждение в англосаксонском материале. В цент-
ре внимания права конца IX в. по-прежнему остается рядовой
56
свободный: большая часть статей правды Альфреда касается
свободных вообще и призвана оградить имущество, жизнь, честь
свободных. Эти установления отразили в некоторой мере юри-
дическое положение рядового свободного населения — право на
убежище в церкви, на покровительство со стороны короля, на
защиту со стороны закона и на очистительную присягу, нако-
нец, неприкосновенность жилища и имущества.59
Королевская власть, вмешиваясь во внутривотчинные дела,
в отношения между глафордами и их людьми, в ряде случаев
оказывается на стороне земледельцев. Так, король Этельстан,
устанавливая принудительную коммендацию, предоставляет вме-
сте с тем не запятнанному неблаговидным поступком свободно-
му человеку право выбора господина по своему усмотрению.60
В конце VII в. право отразило попытки королей регламентиро-
вать эксплуатацию населения поместья: законы Инэ оговарива-
ют нерабочие дни для рабов, аналогичные регламенты есть в
сборнике Альфреда, устанавливаются они применительно к сво-
бодным — «у всех свободных людей должны быть свободны
следующие дни (однако не у рабов и эснов). . .».61 Судебник
Инэ регулирует взаимоотношения между земельными собствен-
никами и мелкими держателями из числа свободного и позе-
мельно зависимого населения (держателями на барщине).62
Такие постановления, видимо, имели целью обеспечить относи-
тельно стабильные условия ведения -хозяйства для земледель-
цев, что отвечало фискальным и военным интересам короны.
Свободные крестьяне представляли основную массу платель-
щиков фирмы — натуральных поставок королю и обеспечивали
основной контингент воинов в фирд. Кроме того, рассмотренные
мероприятия призваны были несколько приглушить углубляю-
щиеся социальные противоречия, но они не меняли сути поли-
тики королевской власти. Примечательно, что положения уэс-
секского права конца VII в., направленные на пресечение попы-
ток землевладельцев произвольно увеличивать отработки зави-
симых держателей, не вошли в законодательные сборники кон-
ца IX — начала X в.
Все изложенное выше свидетельствует не только об основ-
ных направлениях политики формирующегося государства, но и
об укреплении самой королевской власти, о дальнейшем расши-
рении ее функций.
Одной из ведущих тенденций политики королей данного пе-
риода является узурпация общинной собственности. Огромное
значение в этом отношении имело право короля на натуральные
поставки с населения (фирма, гафоль), которые уже в VII
столетии приобретают относительно постоянный характер и
взыскиваются как с собственников земель, так и с их держа-
телей.63 В VII—VIII' столетиях происходит существенное изме-
нение в практике взимания гафоля, с развитием пожалований
типа бокленда фирма стала поступать не королю, а новому вла-
57
.дельцу бокленда. Поскольку сами пожалования бокленда осу-
ществлялись как на королевских землях, так и на землях
фолькленда, то, дополненные правом на сбор гафоля, они стали
одним из важнейших средств расхищения общинной собствен-
ности. Закрепление же за королем права распределения земель
и причитающихся с них поборов явилось важным фактором раз-
вития налоговых функций государства. Ранее всего налоговая
привилегия жалуется англосаксонской церкви, в конце VII в.
она получает юридическое оформление в кентском и уэссекском
праве, фиксируется в грамотах.64 В середине IX в. запись о «по-
жаловании» церкви 7ю всех земель в Уэссексе включается в
Англо-Саксонскую хронику.65 Не исключено, что в форму зе-
мельного пожалования облечена информация о введении цер-
ковной десятины. Тогда же объявленное «пожалование» было
оформлено соответствующими грамотами. То, что церковный
налог был санкционирован как пожалование, можно объяснить
по-разному. Существует мнение, будто пожалования в бокленд
подразумевали не передачу земель, а наделение получателя
бокленда правом сбора фирмы с данной территории. Если при-
нять это мнение, то становится очевиден смысл содержащегося
в хронике сообщения. Но не исключено и другое объяснение.
Право короля свободно распоряжаться поступлениями с земель
в изучаемый период не вызывало сомнений, но, возможно, еще
не были вполне изжиты воспоминания о фирме — добровольных
приношениях королю, и она не воспринималась как обязатель-
ный поземельный налог. Право на поступления с земли, таким
образом, могло вытекать лишь из права собственности на саму
землю. Но какое бы мы ни приняли объяснение, несомненным
остается тот факт, что речь идет об учреждении государством
налога в пользу церкви.
В IX — начале X столетия номенклатура поборов, санкцио-
нируемых государством расширяется. Альфред, например, вво-
дит специальный побор на «поддержание крепостей». С IX в.
ведут свою историю так называемые «датские деньги». Во вре-
мена датских войн в Англии и на континенте широко практико-
вался откуп от датчан. По сведениям хроники, в 856, 876, 878,
894 гг.66 уэссекские короли «покупают мир» ценой дани. Уже в
данный период побор имел тенденцию превратиться в постоян-
ный сбор, в IX в. датские войны велись почти непрерывно.
Любопытны сведения хартий о «датских деньгах». Епископ Вус-
терский в 872 г. заключил сделку с королевским тэном, которо-
му он передал во временное пользование 2 гайды и получил в
обмен 20 манкузов. Мотивировал свой поступок епископ неспо-
собностью выплачивать «большую дань» датчанам, причитав-
шуюся с его земли.67 По той же причине Винчестерский епископ
вернул в 90-х годах IX в. королю Альфреду ранее пожалован-
ную монастырю землю. Монахи сетовали, что они не могли вы-
плачивать «в столь больших размерах дань, которую имело
58
обыкновение платить язычникам все наше англское племя».68
С 991 г. в источниках появляются прямые указания об относи-
тельно регулярном сборе «датских денег», которые все больше
превращаются в постоянный поземельный налог.69
Значительно возрастают поступления с судов. Присвоенные
кентскими и западносаксонскими правителями еще ' в VII в.
права на долю вергельда и компенсации в случае убийства сво-
бодного человека, на штрафы по отдельным искам свободных
(за покражу имущества, за нарушение общественного мира)
дополняются к IX в. правом получения штрафов по земельным
тяжбам (дела о бокленде), с дел о бесконтрольном переселе-
нии, о посягательстве на привилегии и мир церкви. Расширение
шкалы штрафов побудило Альфреда систематизировать прак-
тику их взимания. Он вводит единообразные штрафы за воров-
ство и «другие проступки» (120 шиллингов) и устанавливает
определенное соотношение между размером компенсации' за
ущерб и суммой штрафа, тем самым юридически закрепляя
право короля на получение пеней и упорядочивая их сбор.70 В
целом на протяжении изучаемого периода, включая X в., коро-
лю переходит ’/2 всех штрафов по искам свободных, рассматри-
ваемым в местных судах.71 Кроме того, королю поступали все
штрафы, взыскиваемые с владельцев бокленда.72 Все это суще-
ственно ущемляло материальные интересы местных судов.
Аналогичную политику королевская власть проводит по от-
ношению к торговле и сборам с нее. Сведения о внимании
королей к торговле появляются одновременно с упоминаниями
о самой торговле. Кентское и уэссекское право конца VII в.
устанавливают правила «законной» торговли (публичный ха-
рактер ее), определяют порядок рассмотрения дел о незакон-
ной (без свидетелей) торговле, налагают на местное население
ответственность за поведение приезжих купцов.73 Фиксирован-
ные в судебниках положения не касаются контроля властей над
торговлей, они направлены на покровительство обмену и под-
держание сложившегося обычая купли-продажи. В них, как
правило, не оговорены штрафы, которые собирались бы в поль-
зу- короля. Исключение составляет упоминание о штрафах за
продажу краденого имущества.74 Подобная политика по отно-
шению к торговле может объясняться как неразвитостью торго-
вого обмена, так и ограниченным объемом самой королевской
власти.75 Заинтересованность королей в торговых операциях
заметно возрастает в последующие столетия, когда складывают-
ся наиболее благоприятные условия для их развития.76 Тогда
же появляются более определенные указания о взыскании ко-
ролевской властью штрафов за «бесчестную» торговлю.77
В «торговой» политике королей данного периода можно вы-
делить два момента: поддержание торговли и стремление к
установлению жесткого контроля над торговыми операциями.
Об этом красноречиво свидетельствуют источники.
59
В правовые сборники времени Альфреда было включено два
постановления, касающихся торговли: одно в так называемый
«Договор Альфреда и Гутрума» (80-е годы IX в.), другое — в
судебник Альфреда. По «Договору» запрещалось свободное пе-
редвижение населения (как рабов, так и свободных) из обла-
стей датских поселений в Уэссекс и наоборот.78. Ограничение
свободы передвижения населения было вызвано соображения-
ми военной безопасности, так как во время еще не вполне утих-
нувших войн любая путешествующая группа рассматривалась
как потенциальный нарушитель мира. Исключение было сдела-
но только для тех, кто отправлялся по торговым делам, и сде-
лано оно было в интересах торговли. «Установление о купцах»,
вошедшее в правовой сборник Альфреда, как бы дополняет по-
ложение «Договора». Всех людей, привлекаемых купцами в
качестве помощников в торговле, надлежит представлять коро-
левскому герефе в народном собрании. Причем дозволяется
пользоваться услугами лишь полноправных свободных. Созда-
ется впечатление, что благонадежность помощников купца дол-
жна подтверждаться народным собранием — купец может при-
влекать к своей деятельности сколько угодно людей, но каждый
раз он должен сообщать об этом «королевскому герефе в на-
родном собрании».79 Я. А. Левицкий, изучавший цитированное
установление, истолковывает его как признание высокого ста-
туса торговца: он пользуется уважением закона, самостоятелен
в своей деятельности, несет ответственность за поступки своих
помощников, является поручителем их добропорядочности.80
Нам видится в этом постановлении также стремление исклю-
чить -возможность использования купцами лиц неблагонадежных
в целях безопасности торговли и внутреннего мира. Необхо-
димость утверждать состав торговой экспедиции перед герефой
ставила купца в некоторой мере под контроль властей. Реали-
зация рассмотренных постановлений обеспечила бы относи-
тельно благоприятные условия для осуществления купли-про-
дажи и ограничила бы поводы для внутренних раздоров.
Огромную роль в углублении интереса королей к торговле
играли и материальные соображения. Источники VIII в. (гра-
моты) сохранили лишь отдельные упоминания о торговых по-
шлинах и штрафах, поступавших королю. С конца IX—начала
X в. сведения о них становятся обширнее. В X в. вопрос о пош-
линах и других поборах с торговли занимает значительное
место в законодательстве.81
Источники, раскрывающие политику королей в области
торговли, достаточно полно исследованы как в зарубежной,
так и в отечественной историографии. Поэтому мы позволим
себе лишь кратко суммировать данные об основных ее тенден-
циях. Во-первых, за королями закрепляется монопольное
право на рынок и на сбор пошлин с товаров, привозимых ино-
земными купцами и изготовляемых местными ремесленника-
60
ми; во-вторых, устанавливается по возможности жесткий конт-
роль над торговыми операциями. Политика законодательства
VII s. ограничить торговлю определенными поселениями (пор-
тами, виками) получила дальнейшее развитие в конце IX—•
первой половине X в.82 Среди этих пунктов были морские,
речные, сухопутные «порты» — Лондон, Вустер, Дройтвич и,
видимо, Фордвич, Сарр, Дорчестер, Хэмуик. Здесь находились
рынки, здесь товары проходили таможенный досмотр.83 Огра-
ничение торговли определенными пунктами обеспечивало воз-
можность сбора пошлин и поборов за пользование весами, ме-
рами длины и др. Видимо, король имел преимущественное
право на обладание различными мерами, применяемыми в тор-
говле. Ими и должны были пользоваться купцы.84 Законы
предусматривали меры контроля за соблюдением установлен-
ных правил, вводили строгие ' наказания для нарушителей.85
Король мог пожаловать освобождение от пошлин либо да-
ровать право сбора их церковным учреждениям, духовенству,
частным лицам. Освобождение от пошлин зафиксировано в ря-
де грамот VIII в. Хартии IX—начала X в. включают как осво-
бождение от пошлин, так и право на взимание поборов с тор-
говли, на пользование собственными мерами. В качестве при-
мера можно сослаться на грамоты Мерсии, Кента (30—40-е
годы VIII в.), Уэссекса (IX в.). Все они хорошо изучены. Хар-
тии VIII в. свидетельствуют об освобождении отдельных мо-
настырских кораблей от пошлин, собираемых в Лондонском
щФордвичском портах.86 В грамотах X в. фиксированы более'
широкие торговые привилегии. В 875 г. король Бургред (Мер-
сия) уступил за 60 шиллингов епископу Вустера право поль-
зоваться собственными хлебными и другими мерами в Лон-
доне, что освобождало епископа от необходимости пользовать-
ся королевскими мерами и платить за них. В 889 г. другой
епископ Вустера получил в Лондоне «подворье» и право на
сбор пошлин и пользование своими мерами в его пределах.
Еще одно пожалование было сделано элдорменом Мерсии
Этельредом (по сути—соправителем Альфреда) и его женой
Этельфледой (дочерью уэссекского короля): супруги, уступили
церкви Св. Петра в Вустере половину «своих прав», принад-
лежавших им по праву глафордата.- право на различные побо-
ры и платежи (за пользование домениальной землей, судебные»,
штрафы и т. п.), в том числе штрафы за «нечестную торгов-
лю» и «доходы с рынка».87 Характерно, что пожалованию .тор-
говой привилегии в грамотах IX в. сопутствует чаще всего
пожалование земли. Очевидно, и монопольное право короля
на рынок, поборы с торговли, и право распоряжаться ими по
своему усмотрению основывались на верховной собственности
короля на землю и праве присвоения поступлений с земли.
Поэтому торговая привилегия жалуется в ряду прочих приви-
легий, связанных с пользованием землей.
61
Таким образом, королевская власть, какчсправедливо под-
черкивал Я. А. Левицкий, закрепляя за собой монопольное
право на рынки, осуществляя контроль над значительной ча-
стью торговых сделок, содействовала тем самым развитию тор-
говли и одновременно, через законодательство, использовала
результаты экономического развития в своих интересах83 —
финансовых, экономических, социальных (пожалование фео-
дальной знати вместе с землей торговых привилегий имело
большое значение в проведении социальной политики государ-
ства).
Политика англосаксонских королей, по выражению одного
из нумизматов, характеризуется совершенно беспрецедентной
в раннесредневековой истории (исключая опыт византийских
правителей) попыткой осуществить контроль за монетным де-
лом. Ранние монеты англосаксонского происхождения (золотая
монета—тремисс и серебряная—скеат) датируются VII в. Одна-
ко, по признанию специалистов, чеканка их в то время не была
регулярной и не носила официального характера.89 Стремление
взять монетное дело под свой контроль впервые находит отра-
жение в -источниках конца VIII в., когда Мерсийский король
Оффа, а вслед за ним короли Кента, Уэссекса, Восточных анг-
лов ввели в обращение серебряную монету — пенни, чеканив-
шуюся по образцу французского денария с клеймом офици-
альных властей.90 Чеканка этой монеты продолжалась и.после
создания объединенного англосаксонского государства.91 Сле-
дующие монетные реформы англосаксонских правителей и по-
становления о правилах чеканки фиксированы уже^в источни-
ках X в. (вторая четверть столетия и позже).
Постановления о монете имеют ту же направленность, что
и акты о торговле. Они были призваны установить контроль
над производством монеты и ограничить ее чеканку определен-
ными пунктами (портом, бургом), фиксировать количество
монетных дворов и монетчиков, придать чеканке регулярный
характер, ввести единую монету во всем королевстве.92 В кон-
це IX — начале XI в. законодательно было закреплено за ко-
ролем исключительное право на чеканку монеты.93 Данные
преобразования были осуществлены, как отмечалось, в X —
начале XI в., т. е. в период, лежащий за' хронологическими
рамками нашего исследования. Девятый век, в частности прав-
ление Альфреда, не сохранили сведений о подобных мероприя-
тиях. Но у нас нет оснований предполагать, что политика, на-
чатая Оффой, не была продолжена Альфредом. Возможно,
результатом попыток западносаксонских правителей конт-
ролировать чеканку монеты и сконцентрировать ее в опреде-
ленных пунктах явилось то обстоятельство, что основная масса
всей выпускаемой в Уэссексе до конца IX в. монеты чеканилась
в главном торговом и экономическом центре-—Саутгемптоне,
который был своего рода морскими воротами Винчестера —
62
административного ш религиозного центра западносаксонского-
государства.94
Бесспорно, политика королевской власти в области торговли
и монетного дела определялась не только финансовыми сообра-
жениями, как утверждают буржуазные историки.95 Она была
обусловлена уровнем экономического развития, потребностями
внутренней и внешней торговли.96 В финансовых мероприятиях
королей нашел отражение процесс роста самой королевской
власти, активизация ее деятельности в экономической сфере.
Изучение торговой и финансовой политики .королей вскрывает,
таким образом, взаимосвязь процессов экономического разви-
тия и укрепления политической организации раннефеодального
государства.
При рассмотрении вопроса, касающегося мероприятий госу-
дарства в области ремесла, торговли, монетного дела, исследо-
ватель неизбежно приходит к проблеме взаимоотношений ко-
ролевской власти с формирующимся городом. Но мы не реши-
лись поставить эту проблему в данной работе. Прежде всего
потому, что сама проблема раннеанглийского города далеко не-
решена п требует самостоятельного исследования. Я- А. Ле-
вицкий собрал и исследовал весь доступный материал, кото-
рый показывает оформление предпосылок для зарождения и
развития городов как центров ремесла и торговли, товарного
обмена уже в раннефеодальную эпоху. Он приводит данные,
свидетельствующие об известной дифференциации ремесленно-
го труда (уже с конца IX. в.) и проявлении тенденции к раз-
граничению таких видов производства, как ремесло, промыс-
лы и сельскохозяйственные занятия (земледелие, скотоводст-
во).97, Новейшие археологические исследования подтверждают
его наблюдения. Например, многолетние раскопки на месте Хэ-
муика показали значительную роль ремесленного производства
в городе в VIII—IX вв.: кузнечное дело, производство керами-
ки, обработка дерева, кости,’ рога, выплавка свинца и золота.
Здесь найдены вещи местного производства, а также изготов-
ленные в Средней Англии, Мерсии, Германии, Франции (стекло,
керамика, монеты, датируемые VIII — серединой X в.). Наход-
ки свидетельствуют о внутренних и внешнеторговых связях
города.98 Аналогичные материалы дают археологические ис-
следования в других районах. В ряде случаев удается устано-
вить преемственность в развитии римско-британского и англо-
саксонского города.99 Все это подрывает господствовавшие
долгое время представления об экономической изолированно-
сти раннефеодальной Англии, о позднем (после нормандского
завоевания) происхождении английских городов, об отсутствии
связи между такими явлениями, как зарождение городов и
рост ремесла и торговли. Появляется необходимость в свете
новых археологических находок пересмотреть проблему о
судьбе римско-британского города и преемственности в исто-
63
рии римско-британского и англосаксонского города.100 Специ-
ально на этом вопросе останавливался Я. А. Левицкий.
Я. А. Левицкий высказал предположение, что со второй
половины X в. начали оформляться «обычаи порта», которые
предполагали наряду с определенными платежами, взыскива-
емыми в «порту», и правовые нормы.101 В первой половине
XI в. существует понятие «бурговое право» (burhriht), про-
тивопоставляемое «сельскому праву» (landriht) и связанное,
по мнению исследователя, как с весом и другими мерами и
рыночной торговлей (Д. Тейт), так и с товарным производст-
вом (Я. А. Левицкий).102 Источники- не раскрывают в полной
мере ни содержания «буртового права», ни социального обли-
ка обитателей города, обозначаемых терминами burhmanni,
portmanni, civis.103 И высказанные Я- А. Левицким предполо-
жения представляются в известной мере гипотетичными. Кро-
ме того, сами термины употребляются в источниках второй
половины X — первой половины XI в. и не могут быть с уве-
ренностью отнесены к нашему периоду.
В целом законодательные памятники отразили, скорее, от-
ношение королевской власти к торговле. Напомним: они за-
крепляют за королем монопольное право на рынки, пошлины,
другие поборы с торговли, но не касаются взаимоотношений
королей с городом как социально-экономической ячейкой, с
городской общиной. Сам вопрос о существовании городской
общины в VII — начале X в. остается нерешенным. И даже
постановления, адресованные одному из значительнейших анг-
лосаксонских ремесленно-торговых центров — Лондону, в пер-
вую очередь направлены на регулирование вопроса о пошли-
нах, взимаемых с иноземных и местных торговцев. С точки
зрения «городской политики» законодательства представляют
интерес адресованное иностранным купцам требование обяза-
тельно выставлять их товар в Лондоне и запрещение пользо-
ваться им какими-либо преимуществами перед местными жи-
телями на покупку товаров в городе.104 Эти положения, как и
рассмотренные выше, относятся к концу X — началу XI в.
Все изложенное, как представляется, не дает оснований
для постановки вопроса о городской политике королей в изу-
чаемый период.
Начинания королевской власти в области торговли, монет-
ного дела нашли отражение прежде всего в законодательстве,
и потому они представляют интерес и с точки зрения возра-
стания законодательной инициативы королей. IX — начало X
столетия имели немаловажное значение в этом отношении.
Традиция писаного права в Кенте и Уэссексе пресеклась в
конце VII в., последний мерсийский судебник, ни одна редак-
ция которого не сохранилась, приписывается Оффе. Альфред,
следуя обычаю своих предков и стимулируемый опытом Ка-
ролингов, поддерживавших традицию -писаного права вплоть
<64
до времени Карла Лысого, возрождает запись права, а его
преемники, короли западносаксонской династии, придают ей
постоянный характер. Практически все правители X — начала
XI в. оставили свои правовые сборники.
Но дело не только в возрождении традиции фиксации пра-
ва. Альфред предпринимает одну из наиболее ранних попыток
обобщить обычаи, бытовавшие прежде в Кенте, Уэссексе,
Мерсии, и свести их в единый сборник. Осуществляя свое
мероприятие западносаксонский король руководствовался дале-
ко не антикварным интересом. Данное начинание имело опре-
деленный политический и социальный смысл. Уэссекский пра-
витель осознавал себя единственно законным королем всех
англосаксов,105 разобщенная Англия существовала в его со-
знании постольку, поскольку в силу несчастных обстоятельств
приходилось делить страну с завоевателями (датчанами).
Обобщая опыт предков, Альфред стремился фиксировать за-
кон, который распространялся бы на все наРеление его госу-
дарства — па всех англов и саксов. Трудно сказать, в какой
мере осознавал сам Альфред и осознавал ли вообще, что та-
ким образом подрывалась идея племенного права и заклады-
вались основы права территориального.
В зарубежной историографии широко распространено мне-
ние, что правовой сборник Альфреда не содержит принципи-
ально новых положений.106 В самом деле, почти половина ста-
тей сборника касается традиционных наказаний за различного
рода членовредительства и содержит педантичный перечень
проступков и полагающихся кар. В подтверждение ориента-
ции Альфреда прежде всего на стародавний обычай ссылают-
ся на обширное введение, предпосланное кодексу и являюще-
еся по сути его неотделимой частью. Введение включает от-
дельные законоположения, поучения, позаимствованные из вет-
хого и нового завета. Обращение к авторитету Библии тради-
ционно, цель его ясно определена самим Альфредом — спра-
ведливый человек не может нуждаться в иной книге зако-
нов.107 Предпосылая своим законам библейские, Альфред как
бы устанавливал связь между ними, подкреплял авторитет
англосаксонского кодекса библейским авторитетом, что было
свойственно не только англосаксонским правителям. А. Я. Гу-
ревич, исследовавший концепцию средневекового права, в по-
исках аналогий, в частности, обращается к примеру фризского
права.108
По мнению Ф. Стэнтона, введение не было лишено практи-
ческого значения, так как Альфред воспринимал отдельные
библейские законоположения как моральные нормы, сохраня-
ющие значение в повседневной жизни.109 Он переводит их на
англосаксонский язык и предпосылает основному кодексу, ибо
мало полагается на осведомленность своих современников в
библейских законах.110
5 Зак. 416
х65
При глубоком пиетете перед авторитетом библейской муд-
рости и права предков отношение Альфреда к обычаям отцов
не было лишено противоречивости. Нет сомнений, опора на
древнее право составляла важный элемент в его законодатель-
ной деятельности. Но вместе с тем Альфред «подправляет»
право отцов, по своему разумению «отбрасывает» одни поло-
жения и оставляет другие.111 Такая корректировка имела суще-
ственное значение в осознании королем своей миссии творца
отдельных положений права. И Альфред не только «отбрасы-
вает» устаревшие, по его мнению, или «Находит» забытые по-
ложения, он подправляет их. Осуществляя запись права, Аль-
фред решает, следовательно, еще одну практическую задачу:
он пытается составить действенное право, отвечающее изменив-
шимся условиям жизненной практики, и поэтому дополняет
обычное право королевским законодательством. Сошлемся на"
примеры, уже исследованные нами под другим углом зрения.
По законам Инэ (конец VII в.) человек, обвиненный в «укры-
тии» преступника, объявленного вне закона, мог искупить свою
вину посредством очистительной присяги и выплатив вергельд.
Альфред за аналогичный проступок вводит смертную казнь и
конфискацию имущества.112 Причины и смысл корректировки
становятся понятными, если вспомнить об изменениях пред-
ставлений о королевской власти. Складывается представление
о короле — главе государства, происходит слияние понятий мир
короля и общественный мир, за нарушение которых король
налагает смертную казнь. Кроме того, проведенное выше со-
поставление титулов о переселении судебников Инэ и Альфре-
да показало попытки королевской власти осуществлять управ-
ление знатью.113 Расширяются законодательные функции ко-
роля. Альфред, учреждая единообразные штрафы за воров-
ство,114 попытался по сути дать обобщенную юридическую
норму, что противоречило самому принципу обычного права.
Ряд примеров можно продолжить, поскольку все статьи, от-
разившие эволюцию самой королевской власти и ее политики
в разных сферах (социальной, экономической, в области мо-
нетного обращения), показывают воздействие формирующего-
ся государства на обычай.
Трудно сказать, в каком ракурсе осмысливал эти коррек-
тивы Альфред: находил ли он для них обоснование в старине
или в .собственном авторитете и «данной богом власти». Во
введении к сборнику он замечает: «. . .я не решился записать
много своего . ..» 115 Уже это замечание говорит о самостоя-
тельности его «юридического» мышления, стимулируемого жиз-
ненной практикой. В нем сквозит и явная неуверенность в ре-
зультатах правотворческой деятельности, которая, однако, не
исключала нововведений.
Внимание западносаксонского правителя к праву во многом
объясняется расширением сферы действия королевского суда и
66
юридических прав королевской власти в целом. Все это нашло
признание современников Альфреда и отразилось в самом праве.
Биограф Альфреда епископ Ассер подчеркивал интерес короля
к судебным процессам (король контролировал ведение дел,
участвовал в их разбирательстве), его заботу о повышении зна-
ний в области права среди лиц, причастных к судебной деятель-
ности.116 В судебной курии короля рассматривались, судя по
всему, проступки против главы государства,117 особо тяжкие уго-
ловные преступления, споры между высшей духовной и светской
знатью, между тэнами, проступки королевских служащих и вла-
дельцев бокленда.118 Этельстан, например, запрещал налагать
на владельцев бокленда штрафы без ведома королевского ге-
рефы.119 Такое положение было сформулировано в конце X в., но
сложилось, очевидно, раньше. Во всяком случае, наиболее суще-
ственные споры — дела о земельном держании (бокленде) рас-
сматривались в королевском суде и в IX в. Эта прерогатива ко-
роля фиксирована в правовом сборнике Альфреда.120 Дела
о фолькленде, по общему признанию специалистов, входили
в компетенцию местных судов. Но с превращением фолькленда
в свободно отчуждаемую собственность, с одной стороны, и с воз-
растанием роли королевского должностного лица в местных су-
дах, с другой, вбзможности королевской власти оказывать влия-
ние на перераспределение земельной собственности расширя-
ются. На такую мысль наводят законы сына и ближайшего
преемника Альфреда — Эдуарда Старшего. В них, в частности,
упоминается, что дела о фолькленде рассматриваются в мест-
ном собрании, но в присутствии королевского герефы.121
Огромное значение в расширении юрисдикционных прав ко-
роля имела эволюция понятия «общественный мир» и отожде-
ствление его в определенной мере с «миром короля». Правона-
рушение рассматривается не только с точки зрения несовмести-
мости его с обычаем, но и в плане «неповиновения королю».
В том же постановлении Эдуарда Старшего неявка ответчика
на суд и попытка воспрепятствовать рассмотрению дела (в дан-
ном случае — спора о земле) расценивались как «неповиновение
королю», как проступки, затрагивающие интересы короля, и
карались штрафом.122
Исходя из сказанного, мы можем, видимо, отнести к числу
проступков, входящих в судебную компетенцию короля, все пра-
вонарушения, рассматривавшиеся с точки зрения интересов ко-
ролевской власти и наказуемые штрафами в пользу главы госу-
дарства, хотя они могли и не расследоваться в королевской ку-
рии, а оставались предметом разбирательства местных судов.
Это дела о покраже собственности у свободных, об измене госпо-
дину и нарушении клятвы верности, о посягательстве на мир и
имущество церкви, проступки глафордов.123 Иными словами, рост
юрисдикционных прав королевской власти проявился не только
в расширении круга дел, разбираемых в собственно королевской
67
курии, но и в более интенсивном использовании королями при-
надлежащих им судебных прав, в том числе в местных судах.
Отсюда интерес королевской власти к судам и судопроизводству.
Мы имеем в виду попытки регламентировать порядок выдвиже-
ния иска и его рассмотрения. Превалируют, безусловно, старые
формы суда и судопроизводства. Например, преследование пре-
ступника и вызов его на суд по-прежнему осуществляются самим
истцом. Законы Альфреда, как и более ранние судебники, не-
однократно упоминают о преследовании ответчика истцом.124
Истец мог назначить срок разбирательства дела. По постановле-
нию Эдуарда Старшего (дела о фолькленде) истец должен был
представить ответчика на суд и назначить срок рассмотрения
иска.125 Однако если истец оказывался не в состоянии добиться
явки ответчика на суд, то обязанность осуществить это возлага-
лась на должностное лицо — элдормена, герефу, а в высшей ин-
станции— на короля. Короли через законодательство пытаются
регламентировать порядок выдвижения иска: повторяются преж-
ние ограничения кровной мести, запрещается полюбовное (в об-
ход суда) решение споров, преследование обвиняемого без санк-
ции суда, подчеркивается необходимость заявлять иск в судебном
собрании.126 Таким образом, государство ограничивает деятель-
ность местных судов определенными рамками и пытается воз-
действовать на обычай.
Итак, укрепление государства в IX — начале X в. проявилось
в упрочении положения самой королевской власти, в дальней-
шей эволюции доктрины монархии, в осознании власти короля
как государственной власти и отождествлении понятий «обще-
ственный мир» и «мир короля». Укрепление королевской власти
сопровождалось как наиболее интенсивным использованием ра-
нее принадлежавших ей прав, так и присвоением новых функций
гражданского управления, которые короли применяли для
укрепления своих позиций, для осуществления социальной по-
литики и воздействия на экономическую жизнь общества.
Важным средством реализации социальной политики коро-
левской власти стала узурпация общинного имущества и вмеша-
тельство в перераспределение основного средства производ-
ства— земельной собственности. Политика королевской власти
по отношению к общинной организации и собственности су-
щественным образом сказалась на положении отдельных домо-
хозяев— на семьях, входивших в состав общины: она ускоряла
процесс перестройки имущественных отношений, и оказала боль-
шое влияние на изменение представлений о семье и семейной
собственности. Содействуя эволюции понятия о семейном иму-
ществе, короли получили, таким образом, дополнительную воз-
можность для давления на саму общину. Вот почему важно
рассмотреть вопрос об отношении королевской власти к семей-
ному коллективу и его собственности.
68
§ 2. Государство и семья
В законодательных памятниках VII—IX вв.’ семье и внутри-
семейным отношениям уделяется мало внимания. Больше сведе-
ний содержат правовые сборники X — начала XI в., т. е. источ-
ники, в основном лежащие за хронологическими рамками интере-
сующего нас периода. И тем не менее мы сочли возможным
привлечь их в нашем исследовании, так как только фронтальное
изучение юридических памятников за весь англосаксонский пе-
риод позволяет установить общую тенденцию в отношении госу-
дарства и права к семейному коллективу.
Прежде всего в праве отразился процесс дальнейшего ослаб-
ления кровных связей и содействие ему государства. Разрушение
уз родства приводило к выходу членов родственного коллектива
из-под опеки рода. Род соответственно снимал с себя всякие обя-
зательства по отношению к своему бывшему члену. Разрыв род-
ственных связей мог произойти в результате утраты свободы со-
родичем. Именно такую ситуацию запечатлел, например, судеб-
ник Инэ.127 В правовых сборниках X в. имеются сведения о праве
сородичей отказаться от родства. Причиной отказа от родства
могло стать тяжкое преступление сородича (убийство, воровство)
и нежелание делить с ним ответственность за содеянное. Законы
Этельстана (925—939 гг.) отменяют такую обязанность рода как
поручительство за сородича, обвиняемого в краже;128 постанов-
ления Эдмунда предусматривают возможность рода «отказать-
ся» от родственника-убийцы, т. е. от необходимости платить виру,
оказывать ему защиту и материальную помощь.129 После этого
всякая попытка со стороны родственников убитого мстить семье
убийцы рассматривалась как преступление против короля и со-
провождалась «лишением королевского мира» (ставила винов-
ных вне закона) и конфискацией имущества.130 Жесткость мер
наказания диктовалась стремлением соблюсти интересы «могу-
щественных родов», о которых упоминают те же постановления
Этельстана: о новой знати — людях с вергельдом 1200 шиллин-
гов и верхушке крестьянства — людях с вергельдом 200 шиллин-
гов.131 Кроме того, такими мерами королевская власть стреми-
лась пресечь кровную месть и драки, практиковавшиеся как
средство решения конфликтов. Эдмунд свои постановления о вза-
имоотношениях рода и отдельных его членов-правонарушителей
прямо, связывает с различными раздорами, существующими в его
государстве.132
Распад'родственных уз менял юридический, социальный ста-
тус человека, вносил существенные коррективы в имущественные
отношения в семье.
Преступник нес индивидуальную ответственность за совер-
шенный проступок, должен был сам искать людей, которые со-
гласились бы выплатить за него вергельд (или штраф), пред-
ставить поручительство. Это в свою очередь могло привести про-
винившегося в зависимое (вплоть до рабства) состояние от по-
69
ручителя. По постановлению Этельстана вор, от которого отказа-
лись сородичи, нес церковное наказание (по предписанию епи-
скопа) и становился рабом «за свой вергельд», т. е. за выплачен-
ный за него вергельд. Отказ от родства не только снимал всякую
ответственность за поведение сородичей и аннулировал обяза-
тельства по отношению к ним, но лишал самих порвавших кров-
ные узы возможности претендовать на защиту со стороны род-
ственников, на долю родового имущества.'
Сведения англосаксонских источников относительно прав
рода на имущество крайне скупы. В специальной литературе от-
мечается, что права членов родственного коллектива определя-
лись степенью родства. В первую очередь имущество наследо-
вали лица, составлявшие «колено», во вторую очередь — члены
всего «рода».133 Право наследования имущества принадлежало
не только отцовской, но и материнской родне. На это указывает
то, что материнская родня несла определенные обязательства по
выплате вергельда: по закону Альфреда материнский род вно-
сил 7з виры, но только в том случае, если у обвиняемого не было
родственников по отцовской линии.134 Последняя оговорка ста-
вит материнский род на второе место в вопросе о вире. Обяза-
тельства материнской родни находились, как известно, в соответ-
ствии с их правами на долю имущества. Вообще члены родст-
венного коллектива могли притязать на имущество при
отсутствии ближайших наследников —- членов малой семьи
(в первую очередь — детей домохозяина). Преимущественные
права на имущество принадлежали отцовской родне. Англосак-
сонские источники дают нам мало фактов, подтвеждавших это
положение. Можно сослаться на кентские обычаи (VII в.), ли-
шавшие бездетную вдову права на получение «имущества» и
«свадебного дара» и передававшие эти права «отцовской род-
не».135 Источник не уточняет, идет ли речь о родне вдовы или
ее умершего мужа. Д. Стэнтон предполагает, что имеется в виду
отцовская родня вдовы, но обосновывает свое предположение
ссылкой на грамоты X в.136 Подобная практика бытовала у дру-
гих германских народов. Согласно Саксонской правде сакс со-
хранял связи с родственниками с материнской стороны. Суще-
ствует мнение, что материнская родня выплачивала треть виры
и обладала правом присвоения приданого жены после ее смерти
и смерти ее сыновей.137 О наследовании имущества мужским по-
колением рода матери сообщают скандинавские источники.138 Но
как в скандинавских, так и в англосаксонских памятниках мате-
ринское родство, а следовательно, и интересы ставятся на второе
место. Доказательством преимущественных прав отцовского рода
может послужить тот факт, что после смерти домохозяина зе-
мельное владение переходило под опеку сородичей покойного
мужа. Они обеспечивали сохранность владения вплоть до дости-
жения наследниками совершеннолетия (10—12-летнего возраста
в VII—IX вв., 15-летнего — в XI в.).139
70
Не вполне ясно, как распределялось имущество между чле-
нами малой семьи. Не вызывает сомнения наследование имуще-
ства в первую очередь сыновьями.140 Высказывалось предполо-
жение, что дети наследовали имущество равными долями. Осно-
ванием для него явился титул о разводе в судебнике Этельберта:
женщина, уходя из семьи мужа без детей, получала часть иму-
щества, равную доле одного ребенка.141 Другими сведениями по
данному вопросу мы не располагаем.
Больше внимания англосаксонские законы уделяют правам
женщины на имущество. Мы подробнее остановимся на этом во-
просе, так как уяснение его даст нам возможность проследить
эволюцию экономического положения и правового статуса жен-
щины и выявить основную направленность законодательства и
политики королевской власти по отношению к семье и семейной
собственности.
Напомним, что в VII—IX вв. замужняя женщина имела право
на пользование имуществом, о чем свидетельствуют правила раз-
дела собственности при разводе и в случае смерти домохозяина,
раздельная ответственность супругов за совершенный просту-
пок.142 Владельческие права женщины распространялись на
«утренний дар» (morgengifu) и так называемое «имущество»
(sceat, feoh, fioh). Об объеме владельческих прав женщины мы
можем судить на основании статей о разводе. Женщина, имею-
щая детей, которые при разводе уходили вместе с ней, получала
половину имущества; если же дети оставались у отца, то только
долю «одного ребенка». Половину имущества получала и вдова,
имеющая детей. Подобное положение зафиксировано в кентском
праве VII в. Имущество- здесь обозначено термином sceat. Не
исключено, что имелось в виду совместное имущество мужа и
жены. О пользовании «утренним даром» упоминается лишь один
раз: в 81-м титуле-судебника Этельберта говорится, что бездет-
ная женщина теряет право как на «имущество», так и на «утрен-
ний дар».143 Неясно, идет речь о вдове или разведенной жен-
щине. Но в том и другом случае несомненна зависимость прав
женщины на имущество от наличия у нее детей. Наличие детей
обеспечивало наследственные права женщины.
Важно уяснить, что входило в «утренний дар» и «имущество».
Д. Стэнтон высказала предположение, что уже в VII в. «утрен-
ний дар» мог включать не только движимость, скот, деньги, но и
землю.144 Однако в источниках данного периода подтверждений
такому предположению нет. Движимость имеется в виду и
тогда, когда речь идет об «имуществе».145 Можно предположить,
что под «имуществом» подразумевались вещи домашнего оби-
хода, совместно приобретенная движимость, приданое, приноси-
мое невестой, — скот, одежда, деньги. В законах Альфреда име-
ется титул, в котором устанавливается наказание за прелюбо-
деяние, совершенное обрученной девушкой: она должна была
возместить моральный ущерб, нанесенный ее поручителю, выпла-
71
тив штраф в 60 шиллингов, но, как сказано в источнике, не обя-
зательно деньгами, можно «скотом и вещами».148 Допустимо
предположить, что платеж делался из доли приданого женщины.
Англосаксонское право VII—IX вв. не содержит непосредст-
венных запретов для женщин на наследование земли, как было,
например, у некоторых других германских и скандинавских на-
родов.147 Но ограничения, налагаемые народным обычаем на
распоряжение фольклендом, долгое время исключали возмож-
ность его отчуждения и передачи по наследству женщине. И, ви-
димо, на практике женщина могла наследовать лишь движи-
мость, скот, деньги, одежду, предметы домашнего обихода, но не
землю. Участие ее в распределении «имущества» находилось в са-
мой непосредственной связи с наличием детей. Возможно, именно
поэтому вопрос о судьбе детей при разводе решался отцом.148
В случае смерти мужа забота о воспитании детей возлагалась
на мать, но опека над детьми и принадлежавшим им имуществом
осуществлялась отцовской родней.
Существенные изменения в правах женщины на имущество
происходят в IX—X вв. Прежде всего за женщиной признается
право на наследование земли. В .грамотах IX—X вв. среди
получателей бокленда упомянуты и женщины. Так, епископ Ву-
стера (IX в.) адресует земельное пожалование не только элдор-
мену Этельвульфу, но и его жене. Тем самым епископ как бы
санкционирует права супруги Этельвульфа на землю.149 О жен-
щинах— наследницах земли, в том числе бокленда, говорят за-
вещания: в 833 г. герефа Абба завещал землю своей жене, в 855 г.
тэн Дун оставил своей супруге бокленд («на время ее жизни»),
трем сестрам завещал землю из «отцовского наследства» запад-
носаксонский король Экберт (833 г.).150 Показательно в этом от-
ношении завещание элдормена Альфреда (ок. 871—889 гг.), ко-
торый оставил бокленд жене, дочери с правом передать землю ее
детям (если таковые будут); кроме того, часть земель он завещал
своей родственнице, оговорил возможность передачи определен-
ной доли его земельного имущества, в материнский род.151 Как
видим, в качестве получателей земельного имущества выступают:
жена, дочь, сестры, просто «родственницы», материнская родня
домохозяина. Право женщины на землю было юридически за-
креплено: Кнут, включая в свой кодекс перечень наследуемого
женщиной имущества, помимо «свадебного дара» и «имуще-
ства», называет и землю (land).152
Право наследовать землю дополнялось правом распоря-
жаться ею. Судя по документам женщины сами завещают, дарят
землю светским лицам и церкви. По подсчетам Д. Стэнтон, ан-
глосаксонский период оставил нам около 50 завещаний, из них
не менее 10 составлены женщинами от своего имени, часть доку-
ментов оформлейа совместно мужчинами и женщинами.153 Среди
наследниц земельного имущества чаще упоминаются женщины
знатных родов. Возможно, именно в среде знати в связи с раз-
72
витием пожалований бокленда женщина раньше приобрела
права на землю. Но хорошо известно, что пожалования бокленда
были далеко не единственным фактором, способствовавшим
трансформации представлений о собственности. Сам факт вы-
деления малой семьи создавал условия для расширения.вла-
дельческих прав ее отдельных членов. Кроме того, современные
исследования показали, что в IX—X вв. фолькленд все более
приобретает черты отчуждаемой земельной собственности.154
В конце X — начале XI в. королевская власть санкционирует
право на свободное отчуждение земли. Тогда же право женщины
на наследование земли получило юридическую санкцию.155 До-
бавим, что в законах не делается различия между женщинами
различных социальных групп, когда речь идет о их наследствен-
ных правах. В правовых сборниках данного периода встречаются
упоминания о женщинах, умерших без завещания.156 В этом мы
видим признание за женщиной права на изъявление своей воли
в вопросе о земле.
Закрепление за женщиной права на землю сопровождалось
упрочением ее юридического статуса. Грамоты свидетельствуют
о допущении женщины к присяге по земельным искам.157 Кос-
венные указания на это имеются в законах Генриха I. По общему
признанию, законы представляют собой заимствования ранних
обычаев — времени Эдуарда Исповедника, Кнута и даже Аль-
фреда и Инэ.158 По одному из титулов дети умершего, сын или
дочь, до достижения совершеннолетия находятся под опекой и
не могут сами выдвигать иска и подвергаться судебному пресле-
дованию.159 О дочери здесь говорится наравне с сыном. Кроме
того, судя по контексту, дочь, достигнув совершеннолетия, равно
как и сын умершего, могла выступать в качестве истца и ответ-
чика в делах о наследственной собственности.
Известная свобода предоставлялась женщине в решении во-
проса о браке. Законы X—XI вв. повторяют многие старые поста-
новления—о необходимости для женщины повиноваться своему
супругу, об освобождении ее на подобном основании от ответ-
ственности за известные ей проступки мужа и т. п. Но они вклю-
чают и запреты на «принуждение женщины» или девушки к не-
желательному браку, на «продажу невест», санкционируют право
вдовы самостоятельно решать вопрос о повторном замужестве.160'
Правовое положение женщины не было лишено противоречи-
вости, политика государства в данной области не была одно-
значна. Будучи наследницами и завещателями земель, женщины
не являлись свидетелями пожалований. Определенными ограни-
чениями отмечены права собственности женщин. Ограничения
проводились в интересах рода, прежде всего отцовского. По за-
конам Кнута вдова сохраняла земельную собственность до по-
вторного замужества.161 При ее вступлении в брак все имуще-
ство переходило в род покойного мужа. Ограничения фиксиро-
ваны в законах XI в. В’ документальных источниках они запе-
73'
чатлены много раньше. Мы уже упоминали о завещании элдор-
мена Альфреда (IX в.), который оставил дочери бокленд с пра-
вом завещания земли в последующем ее детям. Напомним о сде-
ланной Альфредом оговорке: при отсутствии у владелицы бок-
ленда детей земля после ее смерти возвращалась в отцовский
род элдормена. Дочь, таким образом, не могла распорядиться
•ею по своему усмотрению. Оговорки в пользу мужского поколе-
ния фиксированы и в законах Генриха I.162
Двойственность владельческих прав женщины и политики го-
сударства по отношению к ним была обусловлена противоборст-
вом двух тенденций: развитием индивидуального начала и ин-
дивидуальной, частной собственности, свободной от притязаний
сородичей, с одной стороны, и сохранением элементов представ-
лений о силе рода, родовой собственности — с другой. Королев-
ская власть, санкционируя право свободного отчуждения земли,
тем самым способствовала расхищению общинного имущества
и «округлению» владений знати. Одновременно государство, как,
впрочем, и сами владельцы земель, стремятся по разным при-
чинам (материальным, хозяйственным, фискальным, военным)
воспрепятствовать дроблению наделов и распылению собствен-
ности. Частным проявлением политики государства явились за-
коны о вдовах X — начала XI в. Над вдовами устанавливался
патронат короля (конец X — начало XI в.), им предоставлялись
льготы по платежам — Этельстан освобождает вдов от выплаты
ежегодного платежа- (4 пенса) в пользу Лондона и его округи.163
Короли проявляют интерес к вопросу о замужестве вдовы и всту-
плении в монастырь, ограничивая подобные действия определен-
ными условиями, нарушение которых могло привести женщину
к утрате всего имущества.164 За всем этим сквозило стремление
обеспечить своевременное поступление с имений полагающихся
платежей. Вдовы из знатных семей были ответственны за вы-
плату гериота с имения в двенадцатимесячный срок. Именно
в течение такого срока после смерти мужа вдове запрещалось
заключать новый брак.165
С завершением процесса перераспределения земель, оформле-
ния феодального землевладения, вассально-ленной системы веду-
щей тенденцией права на определенное время станет ограниче-
ние свободы распоряжения землей, сначала путем исключения
женщин из числа наследников, затем введением нормы перво-
родства. Рассматриваемые распоряжения войдут в английское
законодательство в XI—XII вв. Подобные положения не состав-
ляют специфически английского явления, они известны феодаль-
ному праву других европейских государств. Во Франции, где ста-
новление феодальных отношений проходило значительно быст-
рее, уже в X в., как пишет французский историк Ж. Дюби, станет
явным стремление права исключить женщину из числа наслед-
ников земли, а в конце XI в. будут изданы первые распоряже-
ния о преимущественных правах старших сыновей на землю.116
74
§ 3. Проблема политической консолидации англосаксов
LX—X столетия имели большое значение в развитии государ-
ственности Англии еще и потому, что именно в этот период были
заложены основы политического сплочения англосаксов.167 В рас-
сматриваемый период усилилось влияние западносаксонской ди-
настии. Уэссекские правители в первые десятилетия IX в. рас-
ширили границы своего государства. Удачные походы Эдгара ли-
шили самостоятельности Кент, Суррей, Сассекс и Эссекс, кото-
рые были включены в состав его государства (829 г.). Экберту
не удалось подчинить Нортумбрию, Восточную Англию и Мер-
сию. Датские войны надолго отодвинули возможность их объ-
единения. Правда, в правление Альфреда контакты между Уэс-
сексом и Мерсией становятся теснее, к тому побуждала необхо-
димость объединения усилий для борьбы с норманнами.
Наметившийся союз был скреплен династическим браком.168
Позже, ок. 886 г., по договору Альфреда и Гутрума западная
часть Мерсии вошла в состав Уэссекса. Государство Альфреда
включило, таким образом, Южную и Юго-Восточную Англию,
часть мерсийских территорий. В источниках того времени за-
падносаксонский король титулуется «король англов и саксов»
пли «король англов и других земель», на монетах — «король ан-
глов». Хронист, сообщая о смерти Альфреда, говорит о нем как
о правителе «всего англского племени» (899 г.). Ассер называет
Альфреда правителем всей христианской Британии, дружбы ко-
торого домогались князья Уэльса.169 По сути, Альфред призна-
ется единственным правителем всех англосаксонских территорий,
не занятых датчанами.
Вопрос о политической консолидации англосаксов в той или
иной мере затрагивался практически всеми исследователями
раннеанглийской истории в целом или отдельных ее аспектов.
И все исследователи в качестве важного рубежа в развитии про-
цесса объединения земель выделяют IX в. и подчеркивают особые
заслуги Альфреда. Советские исследователи, касавшиеся данной
проблемы в трудах по аграрной истории Англии, отмечали взаи-
мосвязь процессов социально-экономического и политического
развития англосаксов и останавливались на отдельных сторонах
вопроса консолидации, но все же не выделили его в качестве
самостоятельного объекта исследования.
Зарубежные историки много внимания уделяют изучению ис-
пользуемой англосаксами политической терминологии, рассмат-
ривают ее эволюцию в связи с объединением англосаксов, но сам
процесс политической консолидации исследуют чаще всего в от-
рыве от его социально-экономических основ и объясняют фор-
мальными причинами. Так, большое место в трудах зарубежных
медиевистов занимает проблема интерпретации термина «брет-
вальда» (bretwalda, brytenwealda), который переводится как
«йравитель Британии». Титулом «бретвальда» в разное время
75
наделялись некоторые правители Кента (VII в.), Нортумбрии
(VII в.), Мерсии (VIII в.). В IX—X вв. он был закреплен за пред-
ставителями уэссекской династии. Принято считать, что термин
сложился под воздействием римской фразеологии и был связан
с заимствованием англосаксами римского понятия «Британия».
В представлении англосаксов «Британия» — это территория, ра-
нее принадлежавшая римлянам, а затем, после завоевания, за-
селенная германскими племенами, т. е. некельтские районы
Британии. Слово «бретвальда» употреблялось по отношению
к королям, «гегемония» которых признавалась другими англо-
саксонскими правителями (в пределах Южной и Юго-Восточной
Англии либо в границах территорий, расположенных к югу от
р. Хамбер).170 В подобном смысле использовались выражения
«король англов» или «король саксов», а также латинское слово
imperator.
Слово «бретвальда» на протяжении англосаксонского периода
претерпело семантическую эволюцию. На ранних этапах англо-
саксонской истории им обозначался глава военного племенного
союза, который занимал положение своего рода «короля коро-
лей».171 Бретвальда осуществлял военное предводительство, но не
обладал политической властью.172 Понятие «гегемонии» расши-
ряется в VII—VIII вв., когда бретвальды присваивают права
сбора дани с подвластных королей.173 Кроме того, начинает скла-
дываться представление о политическом верховенстве бретваль-
ды в союзе. По мнению Ф. Стэнтона, мерсийские бретвальды
VIII в. располагали действительной властью во всех подвласт-
ных государствах.174 Точку зрения Ф. Стэнтона поддерживает
современный западногерманский исследователь X. Брауншвейг.
Уже «гептархия», пишет X. Брауншвейг, представляла собою
«прочно организованный союз, в котором маленькие королевства
находились на положении провинции», а власть бретвальды
включала, помимо военного предводительства и право сбора
дани, право утверждать различные акты (земельные пожалова-
ния) местных королей, требовать поставки военных отрядов.175
Но автор не подкрепляет своих соображений достаточно суще-
ственными доводами, его аргументы в ряде случаев носят по-
верхностный характер. Так, свое соображение о вмешательстве
правителя Нортумбрии — Эдвина в восточноанглийские дела он
подкрепляет ссылкой на сообщение Беды о том, как Эдвин убеж-
дал короля Восточных англов принять христианство.176
Подобное толкование термина «бретвальда» в VII—X вв.
было отвергнуто Г. Лойнм и вызвало возражения И. Штенгля,
Э. Джона и других исследователей.177 Э. Джон не отрицал пол-
ностью мысли о попытках бретвальды в VIII в. вмешиваться
в дела подвластных королевств, признавая за ним такую функ-
цию, как защита и покровительство церкви. И нортумбрийские,,
и мерсийские правители осознавали себя защитниками интересов
всей христианской церкви Англии, сама церковь немало содей-
76
ствовала укреплению подобных представлений. Имело значение
и то. обстоятельство, что папы в письмах к бретвальдам титуло-
вали их «королями англов» (адресуясь к кентским правителям)
или «королями саксов», обращаясь к нортумбрийским и мерсий-
ским бретвальдам, хотя Кент был заселен в основном ютами,
а Мерсия и Нортумбрия — англами, а не саксами.178 Большое
значение в росте авторитета бретвальды имело введение проце-
дуры «помазания» на царство, что укрепило личный статус ко-
роля. Главным обстоятельством, способствовавшим расширению
значения слова «гегемония» и укреплению власти бретвальды,
Э. Джон считает земельные пожалования, которые бретвальды
практиковали якобы на всей подвластной территории с середины
VIII в. в адрес церкви, а затем и светской знати. Автор ссыла-
ется на грамоты Оффы, оформляющие привилегии церкви
в Кенте, Сассексе, Восточной Англии, Уэссексе.179
Важной вехой в развитии представлений о «гегемонии» при-
нято считать IX—X столетия. Эволюция понятия «гегемония»
была связана как с внутренними причинами, так и с успехами
западносаксонской династии в отражении набегов датчан и от-
воевании датских территорий, с упрочением территориального
единства Уэссекса, сопровождавшимся концентрацией земель-
ных ресурсов в руках короны, утверждением принципа недели-
мости королевского домена и королевства, упразднением мест-
ных правящих династий и низведением включенных в состав
Уэссекса подчиненных государств до положения провинций.180
Для обоснования своей точки зрения Э. Джон привлекает ,
весь доступный материал источников. И тем не менее далеко не
все положения автора представляются обоснованными. Можно
усомниться в том, например, что раздача земель в пределах всей
подвластной бретвальде территории была в VIII в. действительно
сложившейся практикой. Сохранившиеся источники исчисляются
буквально единицами. Кроме того, хотя грамоты Оффы, на кото-
рые ссылается исследователь, доказывают высокий престиж мер-
сийского короля, они по большей части оформляют не новые
пожалования, а подтверждают старые привилегии местной
церкви, дарованные ей местными правителями. Может быть, пра-
вомернее было бы говорить об отдельных попытках бретвальды
осуществлять подобные пожалования. Более стабильный харак-
тер они приобретают со времени Альфреда: дарования Альфреда
церкви и светской знати распространялись практически на всю
территорию его государства в границах, определенных «Догово-
ром Альфреда и Гутрума». Но грамоты времени Альфреда дошли
до нас тоже в незначительном числе. И сам Э. Джон склонен
признать, что практически пожалования земель по всему англо-
саксонскому государству осуществляются лишь со времени
Этельстана (X в.).181
Приведенный Э. Джоном материал доказывает длительность
и сложность процесса политической консолидации. Но автор не
77
охватывает всех сторон изучаемого процесса, ограничиваясь ис-
следованием отдельных его моментов, и проблема «гегемонии»
оказывается оторванной от вопроса о развитии государствен-
ности в Англии в целом.
Вместе с тем для усиления западносаксонской династия и по-
литической консолидации англосаксов были объективные пред-
посылки. Ф. Энгельс писал: «Публичная власть усиливается по
мере того, как обостряются классовые противоречия внутри го-
сударства, и по мере того, как соприкасающиеся между собой
государства становятся больше и населеннее».182 Цитированное
замечание было высказано Ф. Энгельсом применительно к дру-
гому времени и народу, но оно имеет и общетеоретическое зна-
чение и отражает положение, сложившееся в Уэссексе изучае-
мого периода.
Именно на юге и юго-востоке Англии наиболее интенсивно
идет перестройка общества на феодальной основе и заметно обо-
стряются внутренние противоречия. Специфика условий разру-
шения общины и формирования феодального землевладения
определила своеобразие расстановки социальных сил и способ-
ствовала расширению социальной базы королевской власти.
В ее усилении по разным причинам были заинтересованы и новая
духовная, и новая светская знать, и верхушка свободного
крестьянства: одни — рассчитывая на закрепление своих приви-
легий и прав собственности на землю, другие — стремясь войти
в состав знати. Разоряющееся, но еще сохранившее свободу
крестьянство также искало опору в лице короля в своих попыт-
ках противостоять сеньорам.
Положение западносаксонской династии определялось во
многом и явлениями экономического порядка, в частности заро-
ждением внутренних экономических связей, которые создавали
соответствующие условия для введения в стране единой монеты,
системы мер и весов.
Наконец, немаловажное значение имело также зарождение
предпосылок для этнического сплочения. О развитии тенденции
к этническому сплочению свидетельствует ряд явлений в области
языка, права и т. д. Начинают размываться языковые различия,
формируется единый язык на основе уэссекского диалекта, кото-
рый занимает господствующее положение как письменный язык
эпохи. По инициативе Альфреда осуществляется запись обще-
национальной хроники, предпринимается попытка обобщить пра-
вовую традицию, сложившуюся у различных англосаксонских
племен, включенных в состав Уэссекса.
Объединение англосаксов вокруг уэссекской династии проис-
ходило в своеобразной политической обстановке — шли датские
войны, сыгравшие роль своего рода катализатора этого процесса.
Военные успехи Альфреда после 878 г. подняли престиж короля.
Немалое значение имели, разумеется, личный опыт и политиче-
ская изобретательность Альфреда. Реформа фирда (Альфред
78
разделил его на две части и установил очередность нахождения
на службе) 183 несколько облегчила исполнение военной службы
в обстановке практически непрерывных датских войн, которые
отрывали крестьян от земледельческих работ и наносили ущерб
хозяйству. Соответствующим образом была реорганизована дру-
жина тэнов. Кроме того, Альфред начал строительство системы
военных укреплений, участие в их сооружении стало государ-
ственной повинностью, лежавшей на всех свободных.184 Строится
флот.185 Проведенные мероприятия укрепили военное положение
Уэссекса, ослабили внешнюю опасность, сплотили вокруг запад-
носаксонского короля англосаксов. Отражение датских набегов
означало для англосаксов не только' сохранение территории. От-
ношения родоплеменного строя, которые несли с собой завоева-
тели, были неприемлемы для южных и юго-восточных районов
страны, где, как мы только что подчеркивали, уровень феодали-
зации был относительно высок. Острота сложившейся ситуации,
видимо, объясняет в значительной мере тот интерес, который вы-
зывает у англосаксонских правителей проблема «справедливой
войны».186 Идея «справедливой войны», прокламируемая цер-
ковью, отвечала насущным интересам англосаксов, за ней стояли:
сохранение территории, консолидация земель,' неприятие архаич-
ного уклада. Кроме того, расселение датчан нарушало склады-
вавшееся религиозное единство, грозило реставрацией язычества.
Эта опасность еще более укрепляла союз церкви, с государ-
ством.187
Решающую же роль в усилении западносаксонской монархии
и публичной власти сыграли явления социально-экономического
порядка, которые в свою очередь способствовали развитию об-
щей государственной идеи., И несмотря на то, что для обозначе-
ния главы объединенного государства все еще использовались
старые выражения «король англов» или «король англов и сак-
сов», отражавшие как будто принадлежность правителя к кон-
кретной племенной группе, по сути они утрачивают племенной
характер и ассоциируются с определенной территорией.
Причины сплочения англосаксов в IX—X вв. находят различ,-
ное толкование в буржуазной историографии. Одни исследова-
тели отводят главную роль в этом процессе политической изобре-
тательности Альфреда, другие — церкви, некоторые усматри-
вают основу сплочения государства в отношениях родства между
властелинами.188 Западногерманский исследователь X. Браун-
швейг, например, пишет; «.. .установление верховной власти
' правителя было тесно связано с отношениями родства»,189 а сам
 процесс политического сплочения заключался в том, что «раз-
личные формы кровного и искусственного родства, связывавшие
людей в рамках королевства, выплеснулись за границы внутри-
государственных связей и были перенесены на межгосударствен-
ные отношения.. .».190 Под родством X. Брауншвейг понимает
родство кровное и искусственное (свойство, духовное родство,
79
«братство» по оружию, личные связи). Такое «родство» устанав-
ливалось между членами военных союзов, во главе которых
стоял наиболее могущественный король — бретвальда. Его авто-
ритет покоился на военной силе. «Родство» налагало на членов
союза взаимные обязательства: личной преданности, защиты и
покровительства, кровной мести. В союзе слабые подчинялись
сильным, а впоследствии и вовсе утрачивали свою самостоятель-
ность. Так отношения союзничества перерастали в отношения
политического господства.191 X. Брауншвейг развивает положе-
ния, которые еще в 40-е годы были разработаны на франкском
материале французским историком Р. Латушем и немецким ис-
следователем Г. Фихтенау.192 Сам X. Брауншвейг, как и его пред-
шественники, не касается социально-экономических основ этого
процесса и вообще не ставит вопроса об основных импульсах
политического сплочения государства.
Э. Джон, как мы могли убедиться, понимает проблему много
шире. В ряду основных факторов развития идеи «гегемонии» он
рассматривает и такие, как воздействие христианства, явления
социального порядка, рост земельных владений новой знати и
укрепление самой знати. «В руках королей грамоты стали важ-
ным источником распространения их гегемонии», — пишет
Э. Джон.193 Присвоение англосаксонскими королями права по-
жалований земель (бокленда) церковной и новой светской знати
с обязательным требованием исполнения воинской повинности
приводило к установлению контроля над знатью. Но главным ре-
зультатом пожалований бокленда, в интерпретации исследова-
теля, было установление системы личных связей, отношений лич-
ной преданности и служения, которые стали основной базой
внутреннего сплочения королевств и их консолидации вокруг
Уэссекса. И, таким образом, в конечном итоге проблема полити-
ческого сплочения страны оказывается сведенной к проблеме
личных связей. Исследователь вообще отрицает наличие отноше-
ний подданства в рассматриваемую эпоху, полагая, что обще-
ству были ведомы лишь две формы связей — родственные и лич-
ные, два типа верности — роду и господину.194 Думается, нам
удалось показать всю несостоятельность подобных утверждений.
ГЛАВА III
ФОРМИРОВАНИЕ ОРГАНОВ ПУБЛИЧНОЙ
ВЛАСТИ
§ 1. Королевские служащие
Рост значения королевской власти составил одну сторону про-
цесса укрепления государства в VII — начале X в. Другая сто-
рона его заключалась в формировании и развитии органов пуб-
личной власти, которая, по выражению Ф. Энгельса, «уже не
совпадает непосредственно с населением, организующим самое
себя как вооруженная сила».1 Появляются королевские служа-
щие — «носители отчуждающейся от общества власти»,2 к ним
переходит ряд функций, принадлежавших ранее народным со-
браниям, должностным лицам военной демократии.3
В источниках изучаемого периода упоминаются два типа слу-
жащих, представлявших королевскую власть на местах, — элдор-
мен (ealdormen) и герефа (gerefa). Элдормены — представители
высшего слоя знати, по общему признанию исследователей, на-
ходились в объединенном уэссекском государстве на положении
королевских чиновников.4 Сведения, сохранившихся источников
таковы, что не позволяют установить, как совершился процесс
превращения предводителей старых знатных родов в королев-
ских служащих. Но уже в правовых сборниках VII в. отражены
их обязанности как должностных лиц. Более отчетливо выявля-
ется военная служба элдормена как предводителя вооруженных
сил графства.5 Его роль в гражданском управлении до X в.
прослеживается слабо. Принято считать, что элдормен стоял во
главе графства, округа.6 Возможно, он обладал полицейской
властью. По судебникам VII в. элдормен должен был содейство-
вать задержанию вора.7 Правда, это обстоятельство само по себе
еще не дает оснований характеризовать элдормена как королев-
ского служащего. Задержание преступника — обязанность лю-
бого свободного англосакса. Но.частное лицо, уклонявшееся от
исполнения своего долга, лишь каралось штрафом, тогда как
элдормен в подобной ситуации терял свою «службу» (scire),
если король «не пожелает помиловать его».8 Последнее замеча-
6 Зак. 416
81
ние можно бесспорно истолковать как доказательство того, что
речь идет о королевском служащем. По законам Альфреда
(IX в.) элдормен осуществлял контроль за передвижением на-
селения из одной области в другую. Еще в конце VII в. для пере-
селения в другую область достаточно было заручиться разре-
шением господина. Законы IX в. умалчивают о роли .господина
в решении данного вопроса, допуская переезд только с согласия
элдормена. Человек, нарушивший данное положение права, нес
ответственность перед королевским служащим.9 Как должност-
ное лицо элдормен был наделен судебными полномочиями: перед
ним можно ходатайствовать за обвиняемого.10 Элдормен, как и
епископ, следил за соблюдением на местах «божьего и земского
закона».11
В оценке роли герефы в складывавшихся органах власти
суждения исследователей расходятся. В свое время У. Стэббс
представлял герефу выборным представителем общин, вырази-
телем их интересов. Эту точку зрения развивал и Д. Джолифф.12
Ее необоснованность доказывал Л. Ларсон, Г. Чэдвик, в совре-
менной историографии-т-Ф. Стэнтон, Д. Уайтлок, С. Шрайм,
В. Лайон и др. Все они характеризовали герефу как королевского
служащего, но по-разному определяли объем* его полномочий.
Если в интерпретации Г. Чэдвика, Д. Уайтлок герефа — управ-
ляющий королевскими имениями, то, по мысли Л. Ларсона,
Д. Петрушевского,.С. Шрайма, Б. Лайона, он был государствен-
ным чиновником, представлявшим интересы короны на местах.13
Не выработано единого мнения и по вопросу о социальном ста-
тусе герефы. Л. Ларсон относил управляющего к министериалам
(тэнам — новой служилой знати). Г. Чэдвик усомнился в пра-
воте Л. Ларсона. Сомнения Г. Чэдвика разделил С. Шрайм, а по
утверждению Б. Лайона герефа IX в., как и шериф в X в., не
принадлежал к разряду «феодальных служащих», а занимал
некое промежуточное положение в общественной структуре.14
Суждения о герефе противоречивы. Между тем уяснение социаль-
ного статуса этого служащего и его функций имеет большое зна-
чение как при изучении процесса формирования аппарата управ-
ления, так и при решении вопроса о роли служилой знати,
в частности ее среднего слоя — тэнов, в государственном управ-
лении.15
Сведения о герефе, включенные в источники VII—IX вв., пре-
дельно скупы. Имена управляющих не часто встречаются среди
свидетелей пожалований, редки упоминания о них и в хрониках.
Законодательные сборники (главным образом X в.), восполняю-
щие в некоторой мере свойственную хроникам лаконичность све-
дений о герефах, раскрывают нам лишь одну сторону в их ста-
тусе— положение и функции как королевских служащих. Во всех
источниках практически отсутствуют какие-либо указания на их
социальное положение. Для уяснения данного вопроса мы обра-
тились к материалам списков свидетелей грамот, в которых офор-
82
млены земельные пожалования, сделки, завещания. Эти списки
включают не только имена свидетелей, но и титулы, отражающие
их социальную принадлежность.16 Лица с титулом герефа
(wealhgerefa, portgerefa, burhgerefa, praefectus), как отмеча-
лось, грамоты свидетельствуют редко. Но у нас возникло пред-
положение: возможно, свидетельствуя грамоты, управляющий
ставил рядом с именем не служебный титул, а термин, указы-
вавший на его социальное положение. Чтобы проверить эту до-
гадку, мы выявили имена управляющих по источникам второй
половины IX в., затем проследили, с какими титулами они фикси-
рованы в списках свидетелей, в тексте грамот, в хрониках. В ре-
зультате нам удалось в известной мере воссоздать социальный
облик ряда управляющих.
В Англо-Саксонской хронике управляющие перечисляются
среди «славных королевских тэнов», а некоторые из них (вик-
герефа Беорнульф, wealhgerefa Вульфрик свидетельствуют гра-
моты как министериалы (с титулом minister).17 В хартии',
оформляющей земельную сделку между аббатом Верхэрдом и
неким Веренбертом (845 г.), последний титулуется «minister
regis ас praefectus».18 Praefectus — латинский эквивалент
англосаксонского gerefa. Заметим, что министериал (он же —
управляющий) Веренберт является обладателем земли.
Западносаксонский король Этельвулф в 842 г. пожаловал
своему «fidelissimo praefecto» Кеольмунду участок земли близ
Рочестера (графство Кент) на условиях бокленда. Имя Кеоль-
мунд неоднократно встречается в списках свидетелей королев-
ских и частных грамот Кента и Суррей за период с 844—875 гг.
Как правило, ему сопутствует титул министериал.19 И еще один
пример. В Англо-Саксонской хронике (запись 906 г.) имеется
сообщение о смерти Альфреда — герефы в Бате (графство Со-
мерсетшир). Альфред — имя, довольно распространенное во
второй половине IX в., мы находим его неоднократно в спис-
ках свидетелей хартий Сомерсетшира, Беркшира. Напомним,
Сомерсетшир — место «службы» Альфреда. Документы Аль-
фред свидетельствовал как министериал.20
Если ' допустить правомерность отождествления вышеупо-
мянутых гереф—управляющих и министериалов, то из про-
веденного сопоставления данных источников следует, что
управляющие принадлежали к среднему слою знати (тэнам,
министерналам). В пользу такого предположения свидетельст-
вует параллельное употребление терминов герефа и мини-
стериал, упоминания об управляющих в числе служилой зна-
ти, наконец, сам факт пожалований герефе земель - (на усло-
вии бокленда) королем. Не исключено, что земельное пожа-
лование было вознаграждением за службу управляющего.
Ранние упоминания о королевских управляющих мы нахог
дим в источниках конца VII в., затем они "появляются в гра-
мотах VIII — начала IX столетия. В кентских законах, судя по
83
6*
их содержанию, речь идет скорее всего о герефе — старосте
в королевских владениях, главная обязанность которого за-
ключается в сборе фирмы, осуществлении надзора и право-
судия над господскими людьми.21 Судебная функция герефы
запечатлена и в уэссекском праве VII в.: согласно законам
Инэ к герефе можно обратиться с требованием правосудия,
перед ним несет ответственность человек, укрывающий вора.22
Трудно сказать, имеется ли в виду управляющий поместьем
или государственный служащий. В одном титуле сборника Инэ
употреблен термин gerefa, в другом — scirmen.23 Составитель
англосаксонского словаря Д. Босворт переводит термин scir-
men словом «шериф», Д. Кембль и У. Стэббс — герефа шай-
ра— графства (scir-gerefa), А. Я. Гуревич — «начальник».24
Если допустить правомерность перевода, предложенного анг-
лийскими историками, то остается признать, что в законах
Инэ речь идет о чиновнике графства.
На протяжении VIII—IX вв. должность герефы претерпела
существенную эволюцию. Законодательные сборники IX—X вв.
закрепляют за герефой полномочия, связанные с исполнением
государственных функций. Положение герефы как должност-
ного лица подчеркивается, в частности, в постановлении Этель-
стана. Король призывает гереф, епископов, элдорменов, тэнов
осуществлять контроль за соблюдением закона и порядка на
местах и определяет наказания за нерадивое исполнение дан-
ного распоряжения. На элдорменов и тэнов, выполнявших эти
обязанности по праву глафордов, налагался штраф. Герефа
же не только выплачивал материальное взыскание, но и от-
странялся от'службы.2&
В правовых источниках фиксированы полицейские функции
управляющего: ему вменяется в обязанность надзор за пре-
ступником, заключенным в тюрьму в королевском поселении,
в случае необходимости он должен организовать , местное на-
селение для. задержания преступника и разыскания похищен-
ного имущества или скота.26 Укрепляются судебные полномо-
чия управляющего: он назначает срок слушания дела в со-
брании, следит за соблюдением установленной судебной про-
цедуры.27 Расширяется круг исков, подконтрольных управляю-
щему: помимо исков о воровстве, под его надзор попадают
дела о нарушении закона, отношений глафордата и, что осо-
бенно важно, споры о фолькленде.28
Королевская власть возлагает на герефу присмотр за тор-
говлей и деятельностью купцов. Начиная с VII в. мы находим
королевского служащего в главных торгово-ремесленных цент-
рах (в виках, бургах, портах, тунах). О викгерефе — свидетеле
торговых операций — сообщает кентский судебник Хлотаря и
Эдрика (конец VII в.).29 Термины портгерефа, бурггерефа
включаются в источники не ранее X в. Время короля Альфреда
сохранило имена отдельных управляющих в. торгово-ремеслен-
84 '
ных и монетных центрах: это Бебрнульф— викгерефа в Вин-
честере (административном . и торгово-ремесленном поселе-
нии), Альфред—герефа в Бате (монетном центре); > известны
министериалы, служба которых проходила в Дорчестере, Вусте-
ре, Чичестере.30 По мере усиления надзора властей за торгов-
лей в IX—X вв. усложняются обязанности герефы. Он не
только следит за соблюдением правил торговли, но и свиде-
тельствует куплю-продажу, ’держит в поле своего зрения дея-
тельность купцов и их помощников.31 Герефа, по всей вероят-
ности, был ответствен за своевременное поступление королю
доходов с торговли. Но служба его имела не только фискаль-
ное значение. Суммируя обязанности герефы, Этельстан напо-
минает, что герефе надлежит заботиться о соблюдении насе-
лением порядка, «принуждать» всех следовать королевским
указам, 'которые объявлялись в местных судах. Несколько
позже Эдгар подчеркнул обязанность герефы контролировать
своевременную выплату населением церковной десятины, су-
дебных штрафов, признал за ним право на рассмотрение
соответствующих исков.32
Свои функции элдормен и герефа осуществляли в местных
собраниях. Сведения о наличии должностных лиц короля в
местных органах появляются в ранних уэссекских законах.33
Предполагается, что под контролем герефы были сотенные со-
брания, элдормена— собрания графства.34 Действительно, пра-
вовые памятники X в., в которых для обозначения собраний
административных округов использовались соответствующие
термины — hundredgemot, scirgemol, burhgemot, т. е. сотенные
собрания, собрания графства и бурга, закрепляли за герефой
право и обязанность на созыв гемота (собрания сотни), за эл-
дорменом—собрания графства.35 Деятельность этих учреждений
осуществлялась под председательством должностных лиц. Ис-
точники более раннего периода о сотенных собраниях не упо-
минают. Общеупотребительными терминами для обозначения
местных органов власти были gemot, folcgemot, folcmoot, ро-
pularia concilia. Они не раскрывают статуса собрания. Поэтому
трудно определить, как разграничивались полномочия королев-
ских служащих. Но бесспорно другое: элдормен и герефа вхо-
дили в состав местных собраний как чиновники короля и были
смещаемы королем, т. е. их должности не приобрели наследст-
венного характера. Обязанности того и другого подразумевали
наличие у них как судебной, так и административно-полицей-
ской, фискальной власти. Являясь представителями публичной
власти, они добывают уважение к себе путем исключительных
законов. Эта мысль, высказанная Ф. Энгельсом36 иллюстриру-
ется, в частности, положениями уэссекского права, которое
предусматривает меры защиты достоинства должностных лиц,
повышенные штрафы за вооруженную драку в присутствии эл-
дормена при исполнении им служебных обязанностей.37
85
Исследуя процесс формирования системы должностей в
раннефеодальную эпоху, мы вплотную подошли к вопросу о
судьбе местных органов власти — упоминавшихся нами собра-
ний сотен и графств.
Проблема этих учреждений решается в исторической лите-
ратуре далеко не однозначно. Дискуссия ведется об их про-
исхождении, составе и роли в судебно-административном
управлении. Некоторые исследователи рассматривают собрания
сотен как искусственные образования, созданные усилиями
королевской власти и состоящие из аристократов-воинов. Дан-
ной гипотезы придерживались Г. Данненбаур, Ф. Мэтланд, в
наши дни — Г. Лойн, Б. Лайон.38 Б. Лайон, например, рассмат-
ривает их как учреждения, состоящие исключительно из епи-
скопов, эрлов, тэнов и подчиненные всецело королю.39 Э. Джон
хотя и называет собрания сотен и графств народными учреж-
дениями, но, подобно Б. Лайону, характеризует их' как собра-
ния воинов-землевладельцев, мало чем отличавшиеся от мано-
риальных судов, поскольку члены их были связаны личными
уз а ми.40'
По другой теории (ее развивали У. Стэббс, Д. Джолифф,
П. Виноградов, Ф. Стэнтон и др.) судебно-административные
округа раннефеодальной Англии и их органы управления раз-
вились из народных собраний эпохи военной демократии.
Исследователи приводят убедительные данные, доказывающие
необоснованность гипотезы Г. Данненбаура, Ф. Мэтланда п
др. Но при этом допускают другую крайность; отрицают факт
перерождения этих-органов под воздействием внутренних из-
менений в англосаксонском обществе. Так, ещё У. Стэббс, а
затем и Д. Джолифф пытались доказать, будто бы местные
собрания сохраняли статус и значение органов народной вла-
сти и быдп независимы от короля практически на протяжении
всего англосаксонского периода.41 Сходную точку зрения в
этом вопросе высказал Ф. Стэнтон. Как утверждал исследо-
ватель, несмотря на изменения в составе собраний и включе-
ние в них должностных лиц короля, контроль со стороны ко-
ролевской власти за их деятельностью был незначительным.42
Таким образом, остается невыявленной эволюция изучае-
мых учреждений, не раскрытой в должной мере политика фор-
мирующегося феодального государства по отношению к ним.
По мере укрепления, раннефеодального государства короли,
как мы могли убедиться, присваивают функции, осуществляв-
шиеся ранее органами управления военной демократии, а са-
ми учреждения народной власти оказываются под контролем
короля и его должностных лиц. Не меньшее значение в деле
ущемления самостоятельности и авторитета местных ' судов
имело и постепенное поглощение их складывающейся помест-
ной администрацией.43 На более ранних этапах развития ин-
ститута частной власти феодалы-вотчинники осуществляли
86	, '
принадлежавшую им судебную и другую власть над зависи-
мыми людьми в местных судах. Все более или менее крупные
землевладельцы были представлены в собраниях территори-
альных округов. В местных собраниях господин выступал в
качествеч поручителя своих людей, нес ответственность за их
явку на суд; одновременно ему шла половина конфискованно-
го имущества и судебных штрафов, взыскиваемых с зависимых
от него людей.44 . 
Обнищание крестьян делало их неспособными исполнять
свои обязательства в сотне, они перекладывались на глафор-
дов. Именно такой случай предусмотрен в законах Этельстана:
согласно предписанию глафорд . вместо своего крестьянина, ес-
ли тот не имел коня, должен принять участие в поимке пре-
ступника.45 В праве X в. имеются неоднократные упоминания
об уклонении представителей общин от явки в местное собра-
ние. Так создавались дополнительные условия для укрепления
влияния глафордов-вотчипников на местах, для роста их мате-
риальных претензий и присвоения части имущества общин.
Авторитет рядовых свободных подрывало и все усиливающееся
несоответствие в значимости клятв (присяги)приносимых по
делу представителями различных социальных групп. Это несо-
ответствие становится очевидным при сопоставлении положе-
ний права VII—IX вв. По законам Уитреда (Кент, конец
VII рв.) обвинение с кэрла можно было спять посредством
очистительной клятвы четырех общинников равного с ним ста-
туса; по положению, сформулированному в конце IX в., для
доказательства невиновности человека более низкого статуса,
чем тэн, т. е. рядового свободного, требовалась присяга 11
человек равного с ним статуса и одного королевского тэна.46
Тем самым законы IX в. признают большую весомость свиде-
тельства знати и несколько принижают значение клятвы рядо-
вых свободных. Прямым следствием укрепления авторитета
знати на местах были явные злоупотребления глафордов. Ис-
точники' сообщают о нарушении господином порядка судебной
процедуры, о попытках воспрепятствовать осуществлению
правосудия.47 ,
Значительное влияние на деятельность местных собраний
оказывало духовенство (приходские, священники в собрании
сотни, епископы — в графстве), которые не только разъясня-
ют «церковный закон», но и принимают участие в рассмотре-
нии исков, вынесении приговоров, в решении других вопросов,
контролируют сбор церковных податей.48
Важным свидетельством подчинения местных собраний зна-
ти является возрастание в них-значения коллегии 12 старших
тэнов (yldestan thegnas). Ранние упоминания об этой комис-
сии содержат памятники IX в. Законы X в. в некоторой мере
разъясняют их функции: осуществление правосудия (тэны при-
носили клятву в том, что «не осудят невиновного, не сокроют
87
преступника»), преследование и арест преступника,49 сбор не-
которых судебных штрафов, исполнение отдельных админист-
ративных функций. Существует мнение, что эта коллегия в
X в. представляла королевскую власть в графстве и полностью
контролировала деятельность местных учреждений.50 Законы,
действительно, признают за королем право наказывать тэнов.,
злоупотребивших властью. Как предписывает Эдгар, тэн, вы-
несший неверный приговор по делу, теряет свой «статус»
(theagenscipe) .51 Это постановление подтверждает мысль о под-
контрольности тэнов королевской власти. Но у нас вызывает со-
мнения положение о полном подчинении местных судов тэнам и
утрате ими своего значения. В X в., несмотря на утверждение
знати и должностных лиц в местных учреждениях власти, в
них входили и представители местных общин: старосты, зажи-
точные крестьяне, выборный сотенный старшина (hundred eal-
dor).52 Добавим, что присутствие в местных собраниях и в X в.
было обязанностью свободных общинников.53 Местные собра-
ния и население округов сохраняли в данный период, многие
из тех функций, которые им принадлежали в предшествующие
столетия.54 Представители общин в X в., как и в VII в., высту-
пали как поручители и посредники в судах при разрешении
споров между кэрлами, принимали участие в преследовании
преступника и разыскании украденного имущества, в разборе
исков о фолькленде.55 Сотня была ответственна за сбор цер-
ковных налогов и судебных штрафов.56 Таким образом, мест-
ные собрания сохраняют свое значение не только как судебные,
но и как административные органы. Показательно, что короли
в X в. официально признают за местными собраниями право
на получение определенной доли судебных штрафов и поборов.
По постановлению Этельреда сотне причиталась половина всех
судебных сборов.57 Часть поступлений с судов отдавалась насе-
лению сотни, исполнявшему повинности по разыскиванию пре-
ступника.58
При изучении законодательных памятников создается впе-
чатление, что королевская власть в данный период в известной
мере покровительствует местным собраниям, предпринимает
ряд мер, направленных на активизацию их деятельности.
Короли стремятся обеспечить своевременность созыва на-
родных собраний: появляются предписания, настаивающие на
обязательном посещении судов представителями общин, вво-
дятся штрафы за троекратное уклонение от явки в собрание.
Показательно и другое: неявка в судебное собрание квалифи-
цируется как неповиновение королю.59 Предусматриваются ме-
ры, которые обеспечили бы исполнение местными судами их
основных функций: в законах многократны напоминания судам
о необходимости своевременно назначать срок рассмотрения
иска, осуществлять правосудие. Много внимания уделяется
вопросу о быстром прохождении дел о поцражах собственно-
88
сти и земельном владении. Человек, препятствующий рассмот-
рению дела, а следовательно, и деятельности судов, штрафо-
вался. Его проступок расценивался как «неповиновение ко-
ролю».60 В законодательные сборники включается ряд статей
о поимке преступника. Обязанность по организации населения
для «преследования» возлагалась на представителя местной
администрации — сотенного старшину, который нес ответст-
венность перед королем за ее исполнение.61
Попытки королей поддержать авторитет местных учреж-
дений власти нашли отражение и в только что упомянутом
постановлении о людях, препятствующих рассмотрению дел в
судах, и в титулах, которые предписывают обязательное вы-
полнение требований местных собраний, идет ли речь о соблю-
дении «решения» суда или о явке обвиняемого по вызову на
суд. В законах Эдгара, например, подчеркивается «неруши-
мость» приговора суда, а для ответчика, не явившегося на суд,
устанавливается суровое наказание — конфискация имуще-
ства.62
Все рассмотренные положения права X в. свидетельству-
ют о попытках королевской власти опереться на местные со-
брания, о ее стремлении оказать содействие данным учрежде-
ниям' Вполне закономерно возникает вопрос о причинах по-
добной политики королей.
Прежде всего политика, проводимая королевской властью,
лишний раз подтверждает факт сохранения жизнедеятельности
местных органов власти и невозможность для формирующего-
ся государства не считаться с ними. Кроме того, в праве на-
шли отражение попытки королевской власти разграничить
права и масштабы материальных прав местных судов, пред-
ставителей общин, с одной стороны, и глафордов, с другой.
Подтверждая ряд судебно-административных полицейских обя-
занностей сотенных учреждений и населения округа, государ-
ство одновременно фиксирует и статус, и совокупность прав
глафордов в этих органах, т. е. закрепляет социальные приви-
легии знати. Наряду с этим в изученных постановлениях от-
разились попытки властей обеспечить необходимые условия
для поддержания внутреннего мира. Укрепление позиций зна-
ти в местных собраниях, сопровождавшееся злоупотребления-
ми и ущемлением интересов общин, усиливало социальные
конфликты, которые были прямым следствием феодализации
общества. Не случайны частые напоминания глафордам о не-
обходимости контролировать поведение «своих людей», а ме-
стным судам — осуществлять скорое правосудие.63
Наконец, следует иметь в виду еще одно обстоятельство.
Рост феодального землевладения, упрочение социально-эко-
номических, политических привилегий знати сопровождались
развитием тенденций сепаратизма, неповиновения властям.
Короли неоднократно сетуют на нежелание «могущественных
89'
родов», принадлежащих как к разряду эрлов, так и кэрлов,
следовать предписаниям закона.64 Государство, поддерживая
местные суды, видело в них опору в своих попытках преодо-
леть своеволие знати. Так, Этельстан, угрожая «могуществен-
ным родам», которые отказывают королю в соблюдении коро-
левских прав и препятствуют осуществлению правосудия,
апеллирует одновременно к авторитету своих служащих и ме-
стных собраний: «.. . мы созовем столько  народа, сколько
представляется нам необходимым для такого случая», чтобы
ослушники «испытали страх перед таким сборищем».65 Смысл
предписания выражен предельно ясно и не нуждается в ком-
ментарии.
Исследуя вопрос о собраниях сотен и графств, мы были
вынуждены обращаться преимущественно к свидетельству ис-
точников X в. Не все наши заключения о степени влияния зна-
ти и роли должностных лиц короля на местах приемлемы,
когда мы говорим о VIII или даже IX столетиях. Однако со-
поставление данных юридических памятников VII—X вв. по-
зволило, как представляется, „выявить основное направление
эволюции изучаемых учреждений; постепенное перерождение
их из органов народной власти в учреждения, которые все бо-
лее оказываются под контролем государства и знати и исполь-
.зуются ими в своих классовых интересах. При этом мы кон-
статировали и определенную жизнестойкость собраний, сохра-
нение за местными общинами (в отмеченных масштабах) пра-
ва на представительство в- собраниях и осуществление в них
судебных, полицейских, административных функций. Таким
образом, крестьянство могло в известной мере отстаивать в
местных собраниях свои интересы в борьбе с глафордами.
До сих пор в центре нашего внимания были сюжеты, ка-
сающиеся организации местного управления и формирования
системы должностных лиц, представлявших королевскую
власть в территориально-административных округах. Уже на
ранних этапах формирования раннефеодального государства
определенное ’значение в государственном управлении приоб-
ретает двор короля, который ведет свое происхождение от
дружины вождя.66 Дружинники составляли военные отряды
короля, являлись первоначально его телохранителями и слу-
гами.
Яркие описания королевской дружины содержит поэма
«Беовульф». Отношения между королем и дружиной, воспро-
изведенные в ней, напоминают отношения, между вождем и его
воинами, запечатленные Тацитом. Они отчетливо раскрывают-
ся в словах Беовульфа, обращенных к королю данов Хротга-
ру: «... если мне суждено потерять жизнь на твоей службе, то
ты замени мне отца, когда я умру. Стань защитником моих
молодых тэнов и спутников».67 Вождь живет в окружении дру-
жины и является покровителем своих воинов-тэнов. Дружин-
90
ники-телохранители — защитники вождя. В награду за служ-
бу они получают оружие, коней, драгоценности и землю. Воз-
награждение может принимать форму кормлений — пиров, рос-
кошь которых способствует распространению доброй молвы о
вожде, короле.08 Но в поэме наряду с архаическими картинами
дружинного быта запечатлены и элементы отношений, сло-
жившихся, у англосаксов ко времени ее составления. Король
«Беовульфа» — не только вождь дружины, но и правитель на-
рода, государства.69 Правда, роль дружинников в государст-
венном управлении никак не отражена в поэме.
О воинах-дружинниках, живущих при королевском дворе,
упоминает и биограф Альфреда, епископ Ассер. Как пишет
Ассер, в королевских палатах поочередно находились когорты
воинов-телохранителей (bellatores, satellites). Но он сообщает
также о «знатных слугах» (nobiles ministri). Видимо, обязан-
ности воинов и знатных слуг не были одинаковы. Знатные
слуги, по свидетельству Ассера, выполняли различные поруче-
ния (in pluribus ministrantes ministeriis) ,70 связанные с обслу-
живанием двора. Автор не уточняет обязанностей слуг, не на-
зывает их конкретных титулов. Но в документальных источниках
есть сведения о кравчем, экономе, казначее, которые свиде-
тельствуют земельные пожалования королей. Можно предполо-
жить, что эти служащие входили в число «знатных слуг», о ко-
торых писал Ассер. Использование различных терминов для
обозначения служащих двора дает основание для предположе-
ний о дифференциации их функций. Сам Ассер включает в «Био-
графию Альфреда» рассказ об организации учета и распреде-
ления ресурсов короля. Часть средств расходовалась на свет-
ские нужды, на устройство придворной школы, на выплату воз-
награждений телохранителям, министериалам, различным ма-
стерам, на дела церкви.71 Не исключено, что контроль за рас-
пределением средств и их хранением возлагался на казначея
(thesaurarius), в ведении которого находились апартаменты,
гардероб и сокровищница короля.72 Б. Лайон называет казна-
чея главным чиновником финансового управления, в подчине-
нии которого в X—XI вв. находились шерифы и другие долж-
ностные лица графства. Значение данного служащего возра-
стает в X в. с появлением оседлой казны в Винчестере.73 В прав-
ление Альфреда королевская сокровищница не была отделе-
на от государственной казны. Но в попытках короля разграни-
чить ресурсы, расходуемые на личные нужды и нужды
государства, мы видим первые признаки зарождения представ-
лений о раздельной королевской и государственной собственно-
сти. Подтверждение этому мы находим в использовании спе-
циальных терминов для обозначения личных земельных вла-
дений короля (terra гпеа) и земель, не входящих в государев
домен — «земля моего королевства», «земля моего личного
права» (terra regni mei, terra juris mei).74
91
В числе дворцовых слуг упоминаются капелланы (capella-
nus). Трудно сказать, каковы были их обязанности в изучае-
мый период. Следуя континентальным аналогиям, можно пред-
положить, что они использовались как писцы, нотарии. Прав-
да, первые сведения о королевской канцелярии появляются не
ранее конца X в. Но вспомним о широко распространенной
практике оформления дарственных грамот, большая масса ко-
торых составлялась при дворе: пожалования министериалам,
элдорменам, церкви и духовенству. Осуществляется запись за-
конов, составляется Англо-Саксонская хроника. Дополним этот
перечень литературными начинаниями Альфреда (переводы
произведений латинских авторов на англосаксонский язык).
Для проведении таких мероприятий требовался штат грамот-
ных лид. Большую роль в переводческой деятельности Аль-'
фреда играло образованное духовенство. Ассер называет ряд
имен прелатов, пользовавшихся особым расположением коро-
ля. Они были одновременно советниками Альфреда, свиде-
тельствовали юридические акты — земельные пожалования. В
числе свидетелей королевских пожалований мы находим и
дворцовых служащих. В качестве примера можно сослаться
на хартию Альфреда, скрепленную подписями 2 экономов.,,
1 кравчего, 2 элдорменов, 8 тэнов, 1 епископа, 2 священни-
ков. Имена многих из них известны по другим источникам:
священник Вэрульф и Иоанн — придворные учителя, элдор-
мен Этельред упоминается в завещании короля и в Англо-
Саксонской хронике (в завещании он титулуется princeps
militiae meae). Из 8 тэнов 5 постоянно свидетельствуют пожа-
лования Альфреда, эконом (cellerarius) Деормод и кравчий
(pincerna) Сигевульф — постоянные свидетели королевских
грамот.75 Изложенные факты дают основание причислять на-
званных лиц к дворцовым служащим. Подписи слуг двора под
грамотами — факт немаловажный. Он свидетельствует об уча-
стии королевского двора в распределении земель.
В целом сведения источников о королевском дворе таковы,
что не позволяют говорить о строгом разграничении функций
дворцовых слуг. В исторической литературе ставится вопрос о
наличии связей между дворцовыми служащими и должност-
ными лицами короля в территориальных округах. Некоторые
исследователи относят к разряду дворцовых служащих герефу
(например, Л. Ларсон). Это предположение не подтверждается
материалом источников, по крайней мере до X в., и вызывает
возражения. Предметом дискуссии является и вопрос о социаль-
ном статусе должностных лиц, т. е. вопрос о социальной опоре
крепнущей королевской власти. Отчасти мы уже касались дан-
ной проблемы. Однако она требует специального рассмотрения,
поскольку, выявляя специфику социальной базы королевской
власти, мы получаем возможность объяснить многие особенно-
сти раннефеодального английского государства.
92
§ 2. Особенности социального состава англосаксонской
знати в IX — начале X в.
Уже источники VII в. содержат сведения о различных раз-
рядах англосаксонской знати. Упоминается аристократия по
-происхождению, для обозначения которой используются раз-
личные англосаксонские (eorl, ealdormen) и латинские тер-
мины (dux, comes, nobiles, defensor, patricius, primas, satrap,
subregulus).76 В IX в. подобные титулы употреблялись, когда
речь шла о лице влиятельном, нередко правителе области,
графства, но подчиненном более высокому авторитету (коро-
лю).77 Источники позволяют установить принадлежность от-
дельных обладателей таких титулов к королевской фамилии.78
Одновременно в законодательных, документальных, повест-
вовательных, поэтических памятниках с VII в. появляются упо-
минания о новой служилой знати, дружинниках короля, кото-
рые, видимо, могли и не иметь родовитых предков. Предста-
вители новой знати титуловались гезитами (gesith), тэнами
или королевскими тэнами (thegn, cyninges thegn, thanius re-
gis), министериалами (minister), королевскими генитами (до
конца IX в.).79 Как справедливо подчеркивает А. Я. Гуревич,
англосаксонское право не рассматривало служилую знать «как
однородную массу», а различало»' в ее «среде несколько раз-
рядов, в основе деления которых лежала материальная обеспе-
ченность. . ,».80 Со всей последовательностью подобные разгра-
ничения проводят законы конца X — начала XI в., но и в юри-
дических памятниках VII—IX столетий есть сведения о трех
разрядах глафордов: обладателях 20, 10 и 3 гайд, которые
могли иметь под своим покровительством как свободных, так
и несвободных людей.81
Наряду с гезитами (дружинниками)-землевладельцами
(landagende) обществу были известны и безземельные дру-
жинники (unlandagende) .82 Понятие «безземельный гезит»
трактуется историками по-разному. Ф. Мэтланд, Д. Петрушев-
ский воспринимали его буквально, Ф. Стэнтон, К- Рамм и со-
ветские исследователи А. Я- Гуревич, М. Н. Соколова полага-
ют, что в источниках имеются в виду малоземельные владель-
цы, которые не обладают количеством земли, достаточным для
обеспечения их военной службы (т. е. имеют менее 5 гайд).83
А. Я. Гуревич характеризует их как промежуточную социаль-
ную группу, обнаруживающую «стремление оторваться от слоя
рядовых свободных и окончательно влиться в ряды служилой
аристократии».84 Тем самым исследователь отвечает и на во-
прос о происхождении служилой знати, вопрос далеко не бес-
спорный.
В зарубежной историографии, как мы Отмечали выше, ши-
роко распространена идея государственного происхождения
знати.85 Историки, представлявшие знать как детище королев-
93
ской власти, видели в гезитах и тэнах потомков служилых лю-
дей и родовой аристократии и рассматривали таким образом
служилую знать как замкнутое сословие (Ф. Мэтланд, Г. Чэд-
вик, Г. Бруннер).86 Существует щиное понимание истоков сред-
невековой знати: допускается возможность пополнения мини-
стериалитета как за счет старых знатных родов, так и из чис-
ла разбогатевших общинников (К. Рамм, Л. Ларсон). Д. Уайт-
лок, Г. Лойн приводят убедительные факты, показывающие,
что не только тэны, но и элдормены не составляли замкнутой
касты.87 Это положение получило развернутое обоснование в
трудах советских историков. Исследования А. И. Неусыхина,
А. Я- Гуревича, М. Н. Соколовой показали, что министериали-
тет рекрутировался за счет как родовой знати, так и свобод-
ных аллодистов, а подчас и'зависимых людей.88 Возможность
для рядовых свободных, обладающих определенным количест-
вом земли (не менее 5 гайд) и исполняющих государственные
службы, войти в состав знати (тэнства) юридически была
закреплена в X—XI вв.89 Грамоты IX в. содержат конкретные
примеры приобретения министериалами более высокого стату-
са эрла. Например, в хартиях Альфреда часто упоминается
имя Этельнота, который как министериал свидетельствует по-
жалования короля в 871—877 гг. В последующих документах
Этельнот титулуется уже как элдормен. Из хроники мы узнаем
о - его службе: он был верным соратником короля Альфреда,
осуществлял военное предводительство в графстве, участвовал
в кампаниях против датчан. Сходные сведения имеются о Си-
гильме: в 875 г. с титулом министериал он скрепил подписью
грамоту, в 883 г. в составе Альфредова посольства был отправ-
лен в Рим, вскоре, в 898 г., получил землю от короля, но уже
как дукс (элдормен). Элдорменом титулует его и хронист в
записи 905 г.90 Аналогичные свидетельства о переходе тэнов
в разряд элдорменов имеются и применительно к другим
лицам.91
Англосаксонскому обществу не’ было чуждо представление
о наследственной знатности. По закону за убийство платят
вергельд сообразно происхождению. Титул наследует родовая
знать. Трактат «О вергельдах» упоминает о кэрле, который
мог приобрести наследственный титул тэна, если его предки в
трех поколениях владели землей (не менее 5 гайд), рыцарским
вооружением и исполняли определенные государственные по-
винности.92 ‘ То есть складывается и наследственная служи-
лая знать. Но, несмотря на существование градаций среди
знати, статус различных ее представителей в VII — начале1
X в. не поддается однозначному ’'определению. В изучаемый
период трудно провести четкую грань между мелкими земле-
владельцами-глафордами и свободными крестьянами,93 между
тэнами и элдорменами.
Недифференцированность статуса разных категорий знати
94
нашла отражение в некоторой неустойчивости социальной ле-
ксики. С одной стороны, как мы могли убедиться, для выраже-
ния одного понятия используется ряд терминов-синонимов
(эрл, элдормен, дукер комес и др. для определения высшего
слоя знати; тэн, гезит, королевский генит — для обозначения
королевских дружинников, министериалов), с другой — неко-
торые слова несут широкую смысловую нагрузку. Термин тэн
употреблялся и в значении министериал, знатный дружинник,
и в смысле знатный вообще (тэн, элдормен).94 В отдельных
случаях он служил для обозначения просто свободных.95
Нередко мы сталкиваемся со смешением используемых в
источниках терминов: одно и то же лицо может титуловаться
и как комес (элдормен), и как министериал (тэн). Вот харак-
терный пример: получатель бокленда в грамоте (892 г.) обо-
значается одновременно комес, тэн, а свидетельствует пожало-
вание с титулом милее.96 Между тем каждый из использован-
ных терминов имеет определенный смысл.
’ Правда, меняющиеся социальные условия ' (формирование
классов. феодального общества) приводили к переосмыслению
или, напротив, забвению некоторых используемых ранее тер-
минов. В IX в. уходит из употребления термин гезит, его заме-
няет слово тэн; с конца IX в. претерпевает семантическую
эволюцию термин генит—он уже не используется больше для
обозначения дружинников, основное его значение — крестья-
нин; титул элдормен не служит только для обозначения ста-
рой родовой аристократии, а применяется к знати нового тол-
ка. Но было бы преждевременно говорить об оформлении уже
в данный период точной социальной терминологии.
В статусе представителей разных категорий знати сущест-
вовали определенные различия, которые, в частности, нашли
юридическое выражение в шкале вергельдов и штрафов по
искам. Напомним, в правовых памятниках VII — начала X в.
упоминаются шестисотшиллинговые и тысячедвухсотшиллинго-
вые люди. Под данную тарификацию не подпали элдормены,
но при определении штрафов законы отличают элдорменовот
лиц с вергельдом 1200 шиллингов. В юридическом трактате
«Законы северных людей» устанавливается для элдормена
вергельд в сумме 4800 шиллингов (8000 тримс), для тэна —
в 1200 шиллингов (2000 тримс).97 Как мы только что говори-
ли, в законах разделение свободных по вергельду проводится
в связи с различным земельным цензом.98
" Мы попытались, обратившись к материалам грамот IX в.,
выяснить, существовала ли взаимосвязь между характером
земельного пожалования короля и статусом его -получателя.
Судя по источникам, дарения- королей не были одинаковы ни
ло характеру, ни по размерам. Имели место пожалования не-
скольких дворов (например, министериал Деормод получил
«одну деревеньку и 5 дворов») и более крупные — от 5 до 20
95
и более гайд." Они включали бокленд, земли, которые переда-
вались получателю вместе с примыкающими к ним общинными
угодьями, с привилегиями бокленда, но на условии выплаты
единовременного взноса королю; пожалование делалось с пра-
вом свободного отчуждения и завещания или на определен-
ный срок.100 При всем глубоком доверии к положению о том,
что никакой третьей категории земель, помимо фолькленда и
бокленда, у англосаксов не существовало, мы вынуждены кон-
статировать, что по грамоте в ряде случаев передавались зем-
ли, условия держания которых не 'вполне соответствовали тем,
что подразумеваются, когда речь идет о бокленде.
Грамоты, свидетельствуя о разнообразии условий, на кото-
рых осуществлялись пожалования знати, вместе с тем не об-
наруживают взаимосвязи между характером, размерами да-
рения и статусом его получателя. Все это лишний раз под-
тверждает мысль об отсутствии ярко выраженных граней меж-
ду отдельными слоями знати.
Создается впечатление, что само понятие знатности не
оформилось окончательно в изучаемую эпоху.
А. И. Неусыхин, исследуя статус новой знати (в частности,
гезитов), выделял следующие критерии знатности: обладание
рыцарским вооружением, несение государственной службы
(в первую очередь, военной), обладание в течение 3 поколений
земельным владением определенных размеров.101 А. Я. Гуревич
характеризует новую служилую знать как землевладельцев,
под властью которых находилось несвободное население.102
Служилый характер гезитов и тэнов, связь их статуса с зе-
мельным владением подчеркивают и зарубежные историки, но
при этом основной акцент делают на личностной стороне от-
ношений между знатью и королем.103
Действительно, отношения личной службы и преданности
имели огромное значение в изучаемый период.104 Они находят
яркое отражение в англосаксонском эпосе, санкционируются
правом. Законы предписывают необходимость защищать жизнь,-
честь господина, хранить клятву верности. Нарушение клятвы
верности и связанных с ней обязательств, измена господину,
трусость — самые тяжкие, позорящие человека проступки, ко-
торые лишали его чести, имущества, жизни: «человек, который
из трусости убежит от своего господина . .., будь то в морском
походе или в ополчении, утратит все, чем он владеет, а также
и свою жизнь», — читаем мы в староанглийских законах.105
Подчеркивая существенную роль личных связей, в том числе
между королем и знатью, мы не должны упускать из виду сле-
дующие обстоятельства. Во-первых, хотя королевской власти.
не было чуждо отношение ко всем подданным как к «своим лю-
дям», это, однако, не исключало развития отношений подданст-
ва и самой идеи государственного суверенитета, о чем мы гово-
рили достаточно подробно выше. И во-вторых, при рассмотре-
56
нии характера взаимоотношений между королем и знатью нель-
зя не учитывать той роли, которую играл в них экономический
фактор.106
Как писал Ф. Энгельс, вассальные отношения на опреде-
ленных этапах «не были обязательно связаны... с земельным
пожалованием»,107 но при. этом он указывал и на то, что «разли-
чие между лицами, вступившими под патронат, и земельными
держателями важно только вначале», наделение землей было
единственным способом, с помощью которого можно было,при-
обрести боеспособных вассалов.108 Уместно напомнить оценку,
данную Ф. Энгельсом самому факту землевладения; в феодаль-
ной Европе «степень политического влияния определялась раз-
мерами землевладения»,109 являвшегося «той предпосылкой, в
силу которой феодальное дворянство получало в свое распоря-
жение оброчных и барщинных крестьян».110
В Англии важным, но далеко не единственным фактором
формирования земельных владений феодальной знати были по-
жалования бокленда. Мы не ставили перед собой задачу решить
здесь проблему бокленда. Нам бы хотелось, опираясь на имею-
щуюся литературу вопроса, отметить лишь возможные этапы
его эволюции в изучаемый период в связи со становлением зна-
ти как класса, живущего за счет труда зависимых крестьян, и
уяснить ту роль, которую играло пожалование во взаимоотно-
шениях короля со знатью.
Среди историков не существует единого мнения относительно
бокленда. В прошлом веке английскими исследователями была
предложена концепция бокленда как свободно отчуждаемой
земельной собственности, которая нашла поддержку среди пред-
ставителей различных направлений. Ф. Сибом рассматривал
бокленд как частную собственность, а факт распространения
его использовал как один из аргументов для обоснования тео-
рии исконности манориального строя в Англии. Ф. Мэтланд и
противник Ф. Сибома, приверженец Марковой теории П. Вино-
градов также характеризовали бокленд как землю, дарованную
на условии неограниченного распоряжения ею. П. Виноградов
видел привилегии бокленда в освобождении его от стеснитель-
ных ограничений, налагаемых народным обычаем. Правда,
Ф. Мэтланд и П. Виноградов несколько расходились в понима-
нии причин возникновения и распространения земельных даре-
ний такого типа. П. Виноградов связывал появление бокленда
исключительно с заинтересованностью церкви в приобретении
земли в условиях распространения христианства. Ф. Мэтланд
же, развивавший идею государственного происхождения феода-
лизма, усматривал причину развития практики королевских да-
рений в стремлении (или потребности) государства-упорядочить
систему взимания налогов. Но оба исследователя видели в по-
литике королевской власти единственный источник и . стимул
развития частной собственности на землю.111
7 Зак. 416
97
В современной историографии наряду с ранее принятой кон-
цепцией бокленда112 существует-и иная его трактовка, Еще
II. Виноградов высказал сомнение относительно свободы рас-
поряжения ббклендом. Положение П. Виноградова было вос-
принято и развито Ф. Стэнтоном, современными историками
Г. Лойном, с .некоторыми оговорками Э. Джоном и др.113 Ши-
рокое признание получает положение о том, что формула гра-
мот, констатирующая передачу земли в полную собственность,
проникла в староанглийские документы в результате механиче-
ского заимствования терминологии римского права и не отра-
жала реальных отношений, сложившихся в Англии в тот пери-
од. Король, жалуя землю, передавал не право свободного рас-
поряжения ею, а юридические и фискальные права, права поли-
тического верховенства над населением данной территории.
Несмотря на имеющиеся различия в интерпретации боклен-
да, упомянутых авторов объединяет одно — они рассматривают
его историю главным образом с точки'зрения формально-пра-
вовой и видят основной импульс развития феодального земле-
владения и классов феодального общества в политике королев-
ской власти. Подобное смещение акцентов зарубежными исто-
риками было подвергнуто критике в трудах советских исследо-
вателей. Изучение истории бокленда с учетом имевших место
социальных, экономических изменений.позволило показать, что
королевские пожалования, несомненно стимулировавшие форми-
рование феодального поместья, не были, однако, первопричиной
аграрного переворота, а являлись одной из его форм, одним из
средств феодального подчинения крестьянства, одним из
источников привилегий знати.
Вместе с тем и в советской историографии не выработано
единого мнения относительно содержания понятия бокленд.
А. Я. Гуревич характеризует его как привилегированное земель-
ное владение, свободное от ограничений, налагаемых народным
обычаем, от налогов и повинностей в пользу короля. Право
собственности на землю он усматривает в праве получать на-
логи и другие доходы с нее.114 М. И. Соколова полагает, что этот
вид земельного дарения охватывал сложные и многообразные
отношения: передачу иммунитетных прав на определенной тер-
ритории, прекарные сделки, предоставление земли в полную на-
следственную собственность.115 В совокупности оба определения
охватывают черты, которые были присущи бокленду в конце
англосаксонского периода. Но как осуществлялось накопление
привилегий бокленда и, следовательно, привилегий знати? Еще
П. Виноградов, а затем А. Я- Гуревич подчеркивали, что фео-
дальное освоение бокленда происходило не сразу, а уже после
осуществления пожалования. Это замечание, безусловно, верно
для ранних этапов его истории. М. Н. Соколова приводит инте-
ресные данные, показывающие, что, хотя в VII—VIII вв. и были
случаи передачи крестьянских дворов и имела место' эксплуа-
98
тация крестьян, вместе с тем в первые столетия значительная
часть земель бокленда оставалась неосвоенной и не приносила
феодальной ренты, так как на них либо вовсе не осуществля-
лась эксплуатация крестьян, либо она производилась в незна-
чительных масштабах, а за условной терминологией ранних гра-
мот скрывались не реальные наделы с населяющими их кресть-
янами, «а единицы учета земельной площади, пригодной для
обработки, но пока представлявшей собой незаселенную и не-
возделанную целину».116
В VIII—IX вв. происходит накопление привилегий бокленда.
В VII и VIII вв. объектом пожалований являлся по преимуще-
ству податный иммунитет — право сбора фирмы,117 которая по-
степенно перерождается в феодальную ренту. С середины IX в.
появляются упоминания о наделении получателя земли правом
частной юрисдикции, широко распространяется подобная прак-
тика в X в. Грамоты конца IX—X вв. свидетельствуют о нали-
чии у владельца бокленда как фискальных (присвоение фирмы,
судебных штрафов, поступлений с торговли) и юрисдикционных
прав, так и права эксплуатации населения поместья. Тогда же
право лорда судить и эксплуатировать население санкциониру-
ется законом.118
Предметом дискуссии, как мы отмечали, является и вопрос
об отношении к бокленду как к собственности. Бесспорно, бок-
ленд можно было наследовать. Церковь — первый получатель
земель по грамоте — была заинтересована в сохранении приоб-
ретенной земли «навечно». Наследуют бокленд и светские лица
мужского и женского пола, законнорожденные и внебрачные
дети. В конце IX в. право наследовать бокленд получило юри-
дическую санкцию, затем было подтверждено законами конца
X—начала XI в.119 Но наследовать землю не значит свободно
отчуждать ее.
Вопрос о том, в какой мере в разное время была ограничена
свобода распоряжения полученной от короля землей и когда
были сняты ограничения, раскрывается не просто.
Общеизвестно, что практика дарения бокленда светским ли-
цам приобретает «законный» характер на протяжении VIII в.
Источники сохранили сведения о присвоении бокленда светской
знатью и ранее. Делалось это обманным путем: домохозяин
объявлял свою семью монашеской общиной и таким образом
присваивал права на владение землей «по церковному праву».
Короли боролись с подобными «захватами» земель, а затем ста-
ли сами раздавать их знати. Но на каких условиях?
В данной связи чрезвычайно интересным представляется на-
блюдение Э. Джона о том, что владельцы бокленда в VII — на-
чале VIII в. не были обязаны исполнять за держание земли во-
енную службу в пользу короля.120
С середины VIII в. положение повсеместно меняется: -бок-
ленд дается на условии выполнения получателем воинской по-
7*
99
винности. Неизбежно напрашивается вопрос: не с этого ли вре-
мени бокленд приобретает черты условного держания? В гра-
мотах все чаще оговаривается для владельца бокленда необхо-
димость выполнения в пользу короля так называемой «тройной
повинности». Об обязательном исполнении ее говорится в па-
мятнике конца X — начале XI в. •— в «Трактате об управлении
вотчиной»: тэн обязан являться с соответствующим вооружени-
ем в ополчение, участвовать в восстановлении крепостей и в
строительстве мостов.121 Законы предусматривают карательные
меры на случай несоблюдения условий держания: в VII в. ге-
зит-землевладёлец, не явившийся в ополчение, лишался земли,
сходное положение включено в законы Кнута.122 Условный ха-
рактер земельного держания нашел отражение в поэме «Бео-
вульф». Смертельно раненный Беовульф обращается к предав-
шим его в бою дружинникам со словами: «Теперь прекратятся
подарки мечей и богатство вашему роду, поэтому прекратится
радость владения землей».123
Приведенные факты показательны и в другом отношении:
©ни заставляют усомниться в правомерности попытки рассмат-
ривать бокленд VIII—XI вв. как форму английского аллода
(Ф. Мэтланд, Б.' Лайон, М. Н. Соколова).. Возможность распо-
ряжаться боклендом могла быть реализована лишь в границах,
диктуемых феодальным понятием собственности. Однако слу-
чаи передачи бокленда из рук в руки отражены уже в источни-
ках VIII в. Церковь, пользуясь предоставленным ей согласно
формуле грамот правом распоряжаться землею «по своему
усмотрению», жалует бокленд на определенных условиях «во вре-
менное пользование», в том числе и светским магнатам.124 .
Кроме того, существует ряд грамот, которые оформляют яв-
ные земельные сделки светских собственников. Вот один из
примеров: в 875 г. некий Эардульф пожаловал землю Вигхэль-
му по просьбе последнего на условии выплаты «120 манкузов
чистейшего золота», землю Вигхэльм получил «свободную во
всех отношениях»-с правом «завещать кому пожелает».125 Речь
идет об отчуждении бокленда на условии выплаты единовре-
менного денежного взноса.
Право частного лица передавать бокленд в держание, от-
чуждать его получает юридическую санкцию во второй полови-
не X-—начале XI в.126 Законы Этельреда подтверждают необра-
тимость таких актов, как покупка земли и передача ее в дер-
жание. Нельзя не согласиться с тем, что свобода распоряжения
боклендом была ограничена преимущественным правом родст-
венников на наследование его. Бокленд нельзя отчуждать из
«своего рода», если существует на то запрет со стороны его пер-
вого получателя—констатирует Альфред.127 Но отсутствие за-
прета открывало возможности для перемещения бокленда из
рук в руки, во всяком случае в. IX—XI вв. Другое дело, что
вместе с землей и привилегиями новый владелец «приобретал»
МО
и соответствующие феодальные обязательства. А король как
верховный собственник земли сохранял за собой право конфис-
ковать бокленд в случае несоблюдения владельцем своих обя-
зательств и при совершении им тяжкого преступления, чьим бы
вассалом он ни был.128
Таким образом, материал источников, свидетельствуя о скла-
дывании феодального поместья, о формировании вассально-лен-
ной системы, одновременно показывает, что на данном этапе
процесс формирования вотчины не стал всеобъемлющим, струк-
тура знати и система вассалитета не приобрели законченных
очертаний. О незавершенности процесса формирования вассаль-
но-ленных отношений свидетельствует то, что вплоть до X в. мы
не находим сведений о практике субинфеодации ленов. Тэны
VIII—IX вв. были, как правило, непосредственными держателя-
ми короны. Важным фактором, способствовавшим укреплению
связей между королем и знатью, было земельное пожалование,
так как в обществах, «которые движутся в классовых противопо-
ложностях, богатство, в той мере, в какой оно включает господ-
ство над людьми, является преимущественно и даже почти ис-
ключительно господством над людьми в силу и посредством
господства над вещами».129
Незавершенность процесса складывания феодального земле-
владения и классов феодального общества наложила существен-
ный отпечаток на оформляющиеся органы государственной вла-
сти. Данные обстоятельства обусловили сохранение своего зна-
чения местными органами власти, собраниями сотен и графств,
определили соответствующую политику государства по отноше-
нию Y. ним. Сохранение основной массой земельных собственни-
ков непосредственной связи с королем способствовало укреп-
лению королевской власти и концентрации в ее руках прав об-
щего государственного верховенства.
С отсутствием четких разграничений в социально-политиче-
ском статусе знати в немалой степени была связана незавер-
шенность процесса формирования системы должностей с чет-
ким распределением государственных функций среди слу-
жащих.
Большое значение в деле участия знати в государственном
управлении имела принадлежавшая ей привилегия входить в
состав уитенагемота — общекоролевского совета. Поэтому проб-
лема уитенагемота представляет для нашей работы определен-
ный интерес.
ГЛАВА IV
0Б1ЦЕК0Р0ЛЕВСКИЙ СОВЕТ ЗНАТИ
Обращение к истории совета знати — англосаксонского уите-
нагемота представляет для нас интерес со многих точек зре-
ния. Изучение функций и масштабов компетенции уитенагемо-
-та позволяет уточнить границы влияния и статус самой королев-
ской власти, роль знати — духовной и светской —• в государст-
венном управлении. Изменения в структуре и социальном соста-
ве уитенагемота дают наглядное представление о процессе
трансформации древних органов самоуправления в органы го-
сударственной власти.
Относительно истоков и характера уитенагемота в историче-
v ской науке высказывались различные мнения. Исследователи
прошлого столетия развивали концепцию демократического уст-
ройства англосаксонского Общества и представляли собрание
уитанов как «национальный совет», ведущий свое происхождение
от собраний свободных общинников времени завоевания. Изме-
нение характера данного учреждения после расселения герман-
цев в Британии связывалось с формальными' причинами —
трудностью посещения собрания из-за расширения границ ко-
ролевств. В связи с этим происходило сужение состава собра-
ния, однако характер его не менялся. Уитенагемот по-прежне-
му оставался собранием, народа, сохранял свой «представи-
тельный характер», поскольку каждый из его членов, будучи
представителем народа, мог участвовать в решении любых во-
просов и оформлении юридических актов.1
Уитенагемот был действенным органом власти, реально
ограничивал власть монарха. Так представлял историю уитена-
гемота Д. Кемблы Его концепция была принята рядом исследо-
вателей XIX — начала XX в.: Э. Фрименом, У. Стэббсом, Ф. Ли-
берманном. Но уже У. Стэббс и Ф. Либерманн делали оговор-
ку, что в полной мере реализовать свои полномочия уитенагемот
мог лишь при слабом правителе. Нестабильность положения
102
собрания уитанов исследователи объясняли тем, что унтаны,
по идее — представители народа, на практике были ставленни-
ками короля.
Отрицание принципа выборности уитанов с неизбежностью
приводило к иной оценке собрания. Оно оказывалось, таким
образом, не «собранием нации», а советом короля, проводником
•его воли. Унтаны, по сути, становились- простыми свидетелями
королевских актов. Король же, формально ограниченный в своих
полномочиях, в-действительности являлся самостоятельным пра-
вителем и не был уже подобен вождям древних германцев.2
1 ак У. Стэббс и Ф. Либерманн пытаются совместить две в об-
щем различные точки зрения.
В конце XIX—начале XX в. в связи с пересмотром общего
взгляда на историю английского государства иную трактовку
получает и совет знати. Ф. Мэтланд не отрицал демократиче-
ских традиций у англосаксов в эпоху переселения; не отрицал
сохранение их элементов и после переселения германцев ’ в
Британию. Но носителями этих традиций были, по его мнению,
провинциальные органы власти — собрания сотен, графств.
Общекоролевское собрание — уитенагемот— ни своим проис-
хождением, ни по характеру не было связано с традиционными
фолькмотами, а представляло собой учреждение, созданное ко-
ролем, состоящее из его приближенных, т. е. было и по проис-
хождению, и по структуре аристократическим органом.3 Попыт-
ка автора провести грань между органами народной демократии
я учреждениями формирующегося феодального государства
имела существенное значение и открывала перспективу для
нового осмысления истоков и характера раннефеодальных
учреждений. Однако выдвинутая Ф. Мэтландом теория нужда-
лась в аргументации и разработке сформулированных им общих
положений. Английский историк Г. Чэдвик, проведя тщательный
анализ источников, подтвердил тезис Ф. Мэтланда об аристо-
кратической природе и характере общекоролевского совета.
Работая с законодательными и документальными памятниками,
исследователь, как- он подчеркивал, не нашел каких-либо сле-
дов старых традиций, которые корнями уходили бы в эпоху
военной демократии. Он полностью отрицал выборность уитанов
и представителей других собраний. Сохраняя по традиции за
уитенагемотом название /национальное собрание», Г. Чэдвик
вслед за Ф. Мэтландом рассматривает его как королевский со-
вет, состоящий из приближенных государя, которые обязаны
ему своим «служебным положением» и «земельным держани-
ем».4 Исследователь не счел необходимым остановиться на
характеристике полномочий собрания уитанов.
Положения, выдвинутые Ф. Мэтландом и Г. Чэдвиком, в ос-
нове своей приняты современной западной историографией.
Уитенагемот рассматривается как бесспорно королевский совет,''
состоящий из советников, связанных с монархом личными
103
узами. Подобная трактовка уитенагемота вела к отрицанию
как идеи демократического устройства общества, так и кон-
цепции ограниченной монархии и создавала основу для пред-
ставлений об англосаксонском государстве как государстве
знати. Попытка совместить обе рассмотренные концепции была
предпринята Ф. Стэнтоном. Исследователь говорил о «коопе-
рации короля с уитанами». Но он затруднялся в определении
характера и содержания этой «кооперации»: «. . . мы не мо-
жем с определенностью установить, ограничивался ли' автори-
тет уитанов правом давать советы королю, или требовалось
их обязательное согласие при решении вопроса».5 Современ-
ного английского историка П. Блэйра подобные сомнения уже
не смущали. Созывая уитенагемот, утверждал П. Блэйр, ко-
роль руководствовался не необходимостью заручиться согла-
сием уитанов на принятие решения, а стремлением обеспечить
большую гласность своим постановлениям.6
Оценка политического значения уитенагемота носит в со-
временной историографии компромиссный характер. По призна-
нию ряда исследователей, сам факт существования уитенаге-
мота и сохранение формальной необходимости «советоваться»
с ним препятствовал развитию монархических тенденций и
придавал англосаксонскому государству в некотором роде
форму конституционной монархии.7 Подобная оценка уитена-
гемота мало способствовала выяснению его роли в государст-
венном управлении. П. Блэйр ставил вопрос о воздействии
уитенагемота на местное управление. Но исследователь не
раскрыл своей мысли. Б. Лайон, напротив, отрицал связь со-
вета знати с местной администрацией.8
Своеобразное толкование уитенагемота было предложено
Д. Джолиффом. Исследователь характеризовал собрание уи-
танов как национальное судебное учреждение. Подобная оцен-
ка уитенагемота проистекала из представления Д. Джблиффа
об англосаксонских королевствах как племенных образовани-
ях, из интерпретации королевской власти исключительно с
точки зрения юрисдикционной. Исследователь воообще не счи-
тал возможным ставить вопрос о «конституционной суборди-
нации» между королем и уитанами.9
Таким образом, в современной историографии не сложилось
единого взгляда на данное учреждение. Бесспорной заслугой
современных буржуазных историков является отход от нацио-
налистических концепций вигской школы, попытка разграни-
чить такие понятия, как органы народной демократии и ин-
ституты феодального государства. Изучение большого круга
источников позволило сделать ряд небезынтересных^ наблюде-
ний по конкретным вопросам истории уитенагемота. Но при
этом зачастую отрицается всякая преемственность институтов
средневековья и учреждений эпохи переселения, отрицается
само понятие эволюции, органы власти феодальной поры (как
104
видно на примере уитенагемота) представляются исключи-
тельно как детище целенаправленной политики королей.
Противоречивые толкования проблемы уитенагемота во
многом связаны, разумеется, с неполнотой источниковедческой
базы. Сведения об уитенагемотах отрывочны и в известной
мере односторонни. Грамоты, составленные на уитенагемотах
и являющиеся одним из основных источников для изучения
деятельности собраний знати, отражают в основном судебные
полномочия и причастность уитанов к оформлению земельных
сделок. Но имеющийся материал может, видимо, использо-
ваться полнее. Мы подразумеваем списки свидетелей, пожало-
ваний, оформленных на уитенагемотах.
Существенным упущением, на наш взгляд, является отсутст-
вие попытки представить это учреждение в динамике. Изуче-
ние истории уитенагемота ведется на основе источников, отно-
сящихся ко всему англосаксонскому периоду, но использова-
ние обширного по хронологической протяженности материала'
не сопровождается выявлением эволюции совета знати и дает-
ся статичная картина. Положения, несомненно имеющие зна-
чение для определенного периода его истории, принимаются
как верные для всего времени его существования. В ряде слу-
чаев оттеняются некоторые структурные изменения собрания,
но они получают формальное объяснение. Например, П. Блэйр'
совершенно справедливо подметил, что в X в. происходит уве-
личение числа членов собраний уитанов, но объяснил его ис-
ключительно расширением границ западносаксонского госу-
дарства в первой половине X в. в связи с отвоеванием терри-
торий у датчан.10 Сомнительно, чтобы подобное объяснение
исчерпывало существо вопроса.
В отечественной историографии проблема уитенагемота бы-
ла затронута Д. М. Петрушевским. Он во многом разделял
взгляды У. Стэббса и определял, как и У. Стэббс, это учреж-
дение как «национальное» собрание" в том смысле, что в его
компетенцию входило «многое из того, что относилось неког-
да к компетенции народных собраний».’1 В интерпретации
Д. М. Петрушевского уитенагемот предстает как равноправное
с королевской властью учреждение.
Общая оценка собрания уитанов была дана А. Р. Корсун-
ским. Он рассматривает его как действенный орган власти,
ограничивающий компетенцию короля; «лишь с согласия чле-
нов совета — уитанов король издавал законы, решал вопросы
войны и мира, раздавал земли в бокленд», — пишет исследо-
ватель?2
Мы уже упоминали, что изучение истории уитенагемота
связано с определенными трудностями. Англосаксонский пе-
риод не оставил ни капитуляриев, ни дипломов, подобных
каролингским. Упоминания об уитенагемотах редки, сводятся
они к констатации факта созыва собрания. Основным источ-
105-
ником для нас оказываются грамоты. Но, во-первых, они очень
неравномерно распределяются по отдельным хронологическим
периодам. Располагая относительно большим числом грамот,
составленных на уитенагемотах VIII — первой половины IX в.,
и значительно большим — X в., мы почти не имеем хартий от
последней трети* IX в. Со времени Альфреда, насколько мы
можем судить, .сохранилось не более 8 грамот, составленных
на собраниях уитанов. Из них лишь две — уэссекские. Слож-
ность заключена и в том, что не во всех грамотах имеется
формула, прямо указывающая на составление их в собрании
уитанов. Термин уитенагемот впервые появляется в законах
и хартиях не ранее X в. В предшествующие столетия более
распространенными были термин «гемот» и' его латинские
эквиваленты: synodus, consilium, conventio publica. Иногда в
грамоты включалась формула, подтверждавшая, что пожало-
вание составлено с «согласия и одобрения уитанов», а также
другие ее варианты.13
' Мы уже отмечали односторонний характер сведений, содер-
жащихся в грамотах. Несколько расширяют наши представле-
ния об уитенагемоте правовые источники. Почти все англосак-
сонские законы имеют вступления, которые констатируют, что
законы были оглашены на собраниях знати. Но в самом праве
Статус или полномочия уитенагемота не нашли закрепления..
Существенно помогают воспроизвести состав совета знати
списки свидетелей грамот. Подписи под грамотой ставили лица,
присутствовавшие на собраниях. Свидетельские подписи мало
исследованы историками. Разумеется, выводы, основанные на
анализе списков, будут носить гипотетический характер, уже
хотя бы потому, что значительное число грамот дошло до нас
не в оригинале, а в копиях X—XII вв. При копировании грамот
в них по вине переписчика могли вкрасться искажения. Особен-
но уязвимы'' в этом отношении свидетельские подписи, которые
могли быть и намеренно, сокращены. Потому среди современных
историков научная значимость списков свидетелей порой ста-
вится под сомнение. Скептическое отношение к ним, высказан-
ное еще Ф. Стэнтоном, разделила Д. Уайтлок. В качестве аргу-
мента Д. Уайтлок использует отмеченное выше обстоятельство.
Приводится еще одно соображение: длина списка свидетелей
(в том числе и в оригинальных документах) определялась не
числом присутствовавших на собрании, а ,размерами пергамен-
та. Поскольку пергамент--— материал дорогостоящий и его эко-
номили, то, как правило, мы имеем дело с «усеченными» спис-
ками. В большей степени «усечение» могло сказаться на под-
писях минпстериалов, которые ставились в конце.14
Подобное отношение к спискам вряд ли оправдано. Внима-
тельное рассмотрение их дает основание предположить, что
писцы стремились по возможности полнее представить свидете-
лей: подписи располагались довольно тесно, не только в один-
306
два, но и в три-четыре столбца. И это понятно. В исторической
литературе отмечалась одна из характерных черт эпохи варвар-
ских правд — публичность принятия юридических актов и за-
ключения сделок. Законным считалось действие, совершенное
в публичном месте, при стечении народа, в собрании.15 На со-
блюдении данного правила настаивает и англосаксонское право
VII—X вв. Например, по кентским и уэссекским законам VII в.
акт купли-продажи должен- производиться в определенном ме-
сте в присутствии «добропорядочных» свидетелей и королевско-
го чиновника; аналогичное положение сформулировано и в за-
конах Эдуарда Старшего (первая четверть X в.), Эдгара (вто-
рая половина X в.). Последний судебник предписывает доводить
до сведения «соседей» также и намерение совершить покупку.
Нарушивший правило мог быть обвинен в воровстве.16 Перечис-
ленные титулы не исчерпывают возможного перечня.
Публично, в собрании оформлялись и земельные пожалова-
ния, сделки. Сложившаяся традиция не утрачивает своего зна-
чения с появлением грамоты — документа, фиксирующего зе-
мельное дарение. Свидетельские подписи как бы подтверждали
публичный, а следовательно, законный характер пожалования,
обеспечивая тем самым получателю определенные гарантии. Со-
храняется обычай скреплять подписями дарственную грамоту в
IX—X вв., когда король все чаще прибегает к практике едино-
личной раздачи земель. Напомним хотя бы формулу одной из
грамот Альфреда: передав бокленд своему министериалу, ко-
роль, дабы обеспечить пожалованию «наибольшую прочность»,
скрепил грамоту «королевской печатью» и «повелел» своим вер-
ным тэнам «засвидетельствовать ее».17
Необходимо учитывать, что подпись под грамотой, как спра-
ведливо замечает английский историк Э. Джон, могла стать од-
новремено признанием и средством пропаганды авторитета
лица, поставившего ее. И трудно допустить, что писец, а тем
более получатель грамоты, был индифферентен к полноте и со-
хранности свидетельских списков при составлении или возоб-
новлении документа.
Безусловно, и искажения в тексте грамоты, и вынужденное
или намеренное сокращение списков могли иметь место. В ряде
случаев при копировании грамот список свидетелей одного до-
кумента ошибочно помещался под другим. Есть и другие труд-
ности: трудность идентификации имен, даже при условии их
«связи» с упоминаемыми в источниках географическими пункта-
ми. Погрешности неизбежны, особенно, когда ставится задача
проследить судьбы отдельных фамилий. Кроме того, грамоты
неравномерно распределяются хронологически. Все это ослож-
няет работу с источником, но не исключает возможности его ис-
пользования. Возможные погрешности необходимо учитывать.
Вероятность ошибок значительно снизится, если сочетать дан-
ные списков с материалами других источников (с данными са-
107
мих грамот, хроник и т. п.). Изучение свидетельских подписей
значительно расширяет и спектр использования самих хартий и
оказывается плодотворным при разработке проблемы структуры
уитенагемота и его эволюции, при изучении структурных изме-
нений в среде знати. Скрепляя своей подписью пожалование,
свидетель ставил под документом не только имя, но и титул.
Смена титула, порядок расположения подписей свидетелей, при-
надлежащих к различным социальным разрядам, может многое
рассказать об эволюции состава уитенагемота и его характера.
Сравнительный анализ подписей за VIII—X вв. вскрывает основ-
ную тенденцию в развитии учреждения. Кроме того, сопостав-
ление поименного состава списков за 1—2 и более лет не только
обнаруживает основной контингент общественно активного слоя
знати, но и дает возможность установить, в какой мере можно
говорить о стабильном составе уитенагемота.
Попытаемся разобраться в этих вопросах.
Грамоты свидетельствуются королем, членами королевского
дома, духовенством и светской знатью. Трудно сказать, имел ли
место в собрании элемент субординации. Все его члены имену-
ются одним титулом «уитаны» (witan) или латинскими эквива-
лентами sapiens, optimas, senior, senator.18 Правда, при свиде-
тельствовании грамоты члены собрания ставят свои подписи в
определенной последовательности: король, архиепископ, члены
королевской семьи, епископы, элдормены, аббаты, тэны и лица
без титулов, т. е. в соответствии со схемой социальных рангов,
утвердившейся в законодательных источниках. Нарушалась та-
кая последовательность редко. В исторической литературе вы-
сказывалось предположение о том, что тэны не были уитанамщ
а в совете знати были представлены лишь с правом «совеща-
тельного голоса».19 Но исследованные нами источники не содер-
жат материалов, которые подтверждали бы данное предположе-
ние. Общая тенденция в эволюции тэнства как с точки зрения
роста самой прослойки, так и в плане стабилизации экономиче-
ского и политического статуса заставляет тем более усомниться
в его правомерности.
Состав совета знати, как показывает анализ списков, не ос-
тавался неизменным на протяжении VIII—X столетий. Прежде
всего меняется его численный состав. В уитенагемотах VIII—
первой трети IX в. присутствовало от 15 до 30 человек (судя по
числу подписей): духовенство, элдормены, лица без титула. Ду-
ховенство, как правило, составляло более половины состава со-
брания. В 742 г. в уитенагемоте в Кловеско собралось 27 чело-
век, из них 19 лиц духовного звания, 3 элдормепа, 2 человека
без титула.20 Здесь же собирался уитенагемот в конце VIII в.,
грамоту, составленную на нем, подписали 29 свидетелей: 17 из
духовенства, 12 лиц без титула.21
Преобладание духовенства закономерно. Оно основывалось
на укреплении престижа церкви в Англии, на той политике, ко-
108
торую осуществляла по отношению к ней королевская власть.
Оказала свое влияние и укоренявшаяся практика церковных
съездов, которые зачастую были одновременно и съездами зна-
ти. Напомним, наконец, что большая часть сохранившихся по-
жалований этого периода — пожалования церкви. Примеча-
тельно другое: лица без титула чаще свидетельствуют грамоты
в VII—VIII вв., реже мы встречаем их в источниках IX в., как
правило, они отсутствуют в документах первой половины X в. и,
тем более, в хартиях, оформленных на уитенагемотах. К какой
общественной категории можно отнести эту группу свидетелей?
Возможно, они представляли верхушку крестьянства, которое
тяготело к служилой знати, либо это были безземельные дру-
жинники, материальное положение которых не давало права на
присвоение благородного титула тэна, министериала. Если при-
нять наше предположение, то можно говорить о реликтах ста-
рых представлений о «совете мудрых» как собрании достойных
членов общин эпохи переселения или о народном собрании пле-
мени более отдаленной поры. Не исключено другое предположе-
ние. Оно основано на изучении практики простановки титула
свидетелем.
Грамоты IX в. показывают, что некоторые имена собствен-
ные, появляясь в одних источниках с титулом, в других утрачи-
вают его. Чаще опускают титулы министериалы. Практика'«пре-
небрежения» титулом, подтверждающим принадлежность лица
к определенной группе знати, исчезает по мере оформления но-
вого понятия знатности, по мере стабилизации социально-поли-
тического статуса служилой знати, в частности ее среднего слоя.
Укрепление знати приводит к «исчезновению» категории свиде-
телей в источниках IX—X вв., «пренебрегающих» титулом. Дан-
ное предположение не исключает и высказанного выше. Оба
они служат еще одним подтверждением положения об отсутст-
вии четко выраженных социальных градаций в англосаксонском
обществе VII и, возможно, VIII столетий.
Но здесь проступает и другая тенденция — постепенное от-
странение от управления незнатных, промежуточных между
средней знатью и трудящимися землевладельцами слоев, ущем-
ления былого полноправия всего свободного населения. Полити-
ческие функции имели тенденцию стать привилегией знати, что
и определило эволюцию совета мудрых в совет знати.
С другой стороны, в отмеченных изменениях проявился про-
цесс укрепления среднего слоя знати. В VIII — первой трети
IX в. мы практически не находим тэнов в числе свидетелей по-
жалований, оформленных на уитенагемотах. Вместе с тем тер-
мин «тэн» уже был знаком по другим источникам. О министе-
риалах упоминается в судебниках, нарративных источниках, они
названы среди свидетелей грамот и получателей пожалований
от короля.22 Но как свидетели документов уитенагемотов мини-
стериалы известны в основном с первых десятилетий IX в.23 и
109
только с середины IX в. они — постоянные члены этих собраний.
Именно на IX—X вв. падает укрепление тэнства как поземель-
ной и служилой знати. Растет численность министериалов.
К началу IX в., таким образом, происходят изменения в со-
циальном составе уитенагемота. Утверждается прослойка тэнов,
расширяется число представителей светской знати.24 К середине
IX в. явным становится преобладание в уитенагемоте элдорме-
нов и тэнов. При общем числе уитанов около 30 человек на
долю духовенства приходится 4—5 представителей; тэнов — от
14 до 20, элдорменов — от 5 до 7. Тэны в среднем составляют по-'
ловину собрания. Аналогичное соотношение устанавливается
среди свидетелей королевских пожалований.
Дальнейшее развитие тенденция укрепления знати в уитена-
гемоте, и особенно ее среднего звена, получает в X столетии. В
советах знати времени Этельстана (925—940 гг.) присутствова-
ло по 40—60, иногда 90—.100 человек. Рассмотрим состав наи-
более многолюдных собраний. В числе 100 уитанов, собравших-
ся в 931 г., было 2 архиепископа, 17 епископов, 5 аббатов, 15 эл-
дорменов, 59 тэнов. Из общего количества собравшихся на
совет в 932 г. было 2 архиепископа, 17 епископов, 5 аббатов,-
15 элдорменов и 47 тэнов. И, наконец, на уитенагемоте в 934 г.
присутствовали 2 архиепископа, 17- епископов, 4 аббата, 12 эл-
дорменов, 52 тэна; всего 90 человек.25 Возрастает число как ду-
ховенства, так и светских представителей. Максимальное число
епископов в собрании определялось количеством епархий, и
расширение границ государства западносаксонской династии
привело к увеличению их численности в уитенагемотах Уэссек-
са. Об этом говорит и постоянство поименного их состава, ра-
зумеется, в определенных хронологических границах.
Но явно бросается в глаза резкое преобладание светской
знати. В середине IX в. число тэнов составляло 14—20, в 30-е
годы X в. оно доходит до 60, элдорменов — до 15.
Увеличение числа тэнов нельзя объяснить чисто формаль-
ными причинами. Расширение слоя тэнов мы прослеживали и
до создания объединенного королевства Уэссекс в X в., оно было
очевидным уже в VIII—IX вв., и определялось в первую очередь
становлением феодального землевладения. Неудивительно, что
расширение прослойки тэнства быстрее проходило в Кенте и
Уэссексе, в районах наиболее интенсивной феодализации, и
медленнее в Мерсии. Это показывает сопоставление свидетель-
ских подписей грамот. Термин тэн в мерсийских документах
IX в. вообще появляется довольно редко. Численность прослой-
ки тэнов была много больше, чем может показаться при изуче-
нии грамот. Мы обратили внимание на особенность их свиде-
тельских списков — некоторую нестабильность поименного со-
става даже в пределах небольшого промежутка времени, в пре-
делах 2—3 лет. Неустойчивость поименного состава тэнов осо-
бенно заметна на фоне устойчивости подписей духовенства.
НО
Но при всей кажущейся подвижности состава светского эле-
мента в уитенагемотах можно выявить и постоянное, вернее, ос-
новное ядро членов собраний. Само совпадение числа членов-
собраний, собирающихся в течение года или ряда лет, не явля-
ется случайным. Мы сопоставили списки свидетелей грамот
уитенагемотов 931 и 930, 932 гг.26
В 931 г. уитенагемот созывался 4 раза, три из собраний со-
хранили грамоты с подписями свидетелей. Число епископов, со-
биравшихся на собрания, равно 23, онр практически соответст-
вует числу епархий в стране (24). Из них 17 заседают в 2—
3 собраниях 931 г., 6 — в уитенагемотах 931 и 930 гг., 13 — в
уитенагемотах 931 и 932 гг. Это говорит о стабильности их со-
става, что вполне естественно. Общее число элдорменов, пред-
ставленных в исследуемых собраниях—19 (931 г.). Из них
12 заседают не-менее, чем в двух-трех собраниях 931 г., 13 — в-
собраниях и 931, и 932 гг., т. е. составляют основное ядро, их.
Тэнов по документам 931 г. мы насчитали 55. Из них 24 присут-
ствовали не менее чем в 2—3 собраниях в течение года, 14 — в
собраниях 930 г. и 31 — в собраниях 932 г. И здесь выявляется
основное ядро тэнства, представленного в уитенагемотах указан-
ных лет, — в среднем около 30 человек. Любопытно, что в 932 г.
появилось в списках лишь одно имя, не упоминавшееся в 930—
931 гг.
Судя по содержанию источников, состав собраний мало ме-
нялся не только на протяжении 1—2 лет, но и в течение 2—3
лет. Имевшие место колебания могли быть вызваны различны-
ми факторами — экстренностью созыва собрания, различными
объективными обстоятельствами. Ядро собраний, как представ-
ляется, составляли приближенные короля, связанные с ним тер-
риториально, члены королевского двора, которых в случае необ-
ходимости можно было быстро созвать. Мы уже отмечали то
обстоятельство, что поименный состав свидетелей грамот,
оформленных на уитенагемотах, включал и лиц, свидетельство-
вавших королевские пожалования помимо уитенагемота.27 На-
помним о практике решения различных вопросов в правление
Альфреда.28
Уитенагемот — собрание знати всего королевства. Трудно
представить себе, что он был действенным органом управления.
Уитенагемот не был постоянно действующим .учреждением, не
было и периодичности его созыва, не были определены его
функции.
В исторической литературе имеет место тенденция рассмат-
ривать уитенагемот как учреждение с довольно широким кругом
полномочий, в которые входили: составление законов и распре-
деление земель, осуществление высшего суда и назначение на
церковные должности, санкционирование налогов и рассмотре-
ние вопросов внешней и внутренней -политики, избрание и
смещение короля.29
ш
Действительно, в источниках то там, то здесь мы наталкива-'
емся на отдельные упоминания об обращении короля к совету
уитанов. Беда говорит, что Эдвин принял христианство «по со-
вету» уитанов (не «с согласия» и не «по решению»), Этельберт
записал законы «по совету уитанов»; уитаны «Беовульфа» при-
нимают, наряду с королем, «решения» о заключении союза с
соседями, а уэссекский король Этельстан (X в.) апеллирует к.
авторитету уитанов, призывая гереф, епископов, элдорменов и
тэнов следить за исполнением порядка, который король «опре-
делил вместе со своими мудрыми», и самим выполнять предпи-
сания^30 Все сказанное дает основания для соответствующей ин-
терпретации роли уитенагемота. И выдвинутая еще Ф. Либер-
манном точка зрения и сегодня находит своих последователей.
Существует и иное отношение к совету знати. Т. Олесон, изучая
материалы XI в. и привлекая свидетельские подписи, приходит
к отрицанию тезиса Ф. Либерманна. Уитенагемоты в полном со-
ставе собирались редко, чаще всего вопросы рассматривались
в более узком кругу приближенных короля — резюмирует иссле-
дователь.31 Его положение вызвало возражения Д. Уайтлок,
Ф. Стэнтона, отрицавших саму возможность опоры на свиде-
тельские подписи и, следовательно, правомерность использовать
их данные в качестве аргумента.
Выше мы обращались к вопросу о научной значимости спис-
ков. Исследованный нами в совокупности материал не под-
тверждает сомнений Д. Уайтлок. Разумеется, значение собрания
уитанов на протяжении VII—XI столетий не оставалось неиз-
менным, что тоже необходимо учитывать. Не всегда удается по-
лучить однозначный ответ на вопрос, какова была роль совета
знати при рассмотрении конкретных дел.
На протяжении всего англосаксонского периода прослежива-
ется причастность уитенагемота к составлению или оглашению
законов, оформлению земельных пожалований и привилегий, к
разбору земельных споров, как-то затрагивающих интересы ко-
роны, церкви и духовенства. Что касается юридических казусов,
не связанных с земельными спорами, то здесь обращение к ис-
точникам позволяет привести лишь отдельные примеры: редкие
упоминания о смещении с должностей епископов в VII—VIII вв.,
вынесение приговоров светским магнатам в конце X — начале
XI в.32 Предметом рассмотрения на уитенагемотах VIII в. были
дела, касающиеся церкви: уведомление о распоряжениях рим-
ского престола, обязательных для всего духовенства, установле-
ние церковных правил, в ряде случаев назначение на церковные
должности, пожалование приходов. В последующие столетия в
источниках отражено участие уитенагемота в решении светских
вопросов. Видимо, наиболее значительной стороной деятельно-,
сти собрания уитанов было правосудие. Правда, в установлении
Кнута, которое вряд'ли'было нововведением, так суммируются
прерогативы короля: право преследования обвиняемого и объ-
112
явление вне закона. .. Это само по себе отдавало высший суд
в руки короля.33
В ,Х—начале XI в. появляются первые сведения об участии
уитанов в вопросах налогообложения. Но еще ранее, как мы
могли убедиться, право утверждать налоги короля закрепляют
за собой (налог в пользу церкви, пожалование десятины).
Большее значение «совет» уитанов имел, видимо, при реше-
нии вопросов о войне—мире. Упоминания в «Беовульфе», «До-
говор Альфреда и Гутрума», обращенные к Королю Уэссекса
просьбы уитанов Мерсии об оказании помощи в борьбе с Север-
ным Уэльсом (853 и 863 гг.) —редкие, но все же свидетельства
участия уитенагемота в решении подобных вопросов. Документ,
скрепивший соглашение Альфреда и Гутрума, интересен своими
нюансами. Как сказано в преамбуле договора, его «заключили
и клятвой верности скрепили король Альфред и Гутрум (в пер-
вую очередь — А. С.), все английские уитаны и все население
Восточной Англии», т. е. датчане.34 Логичнее была бы другая
формулировка — «весь народ англов» и т. д. Но уитенагемот,
видимо, уже и не воспринимался как «народное собрание»
англов.
Предметом дискуссии в историографии является вопрос об
избрании уитанами англосаксонских королей. Для историков
вигского'направления право уитенагемота на избрание короля
представлялось несомненным. Представители «критического на-
правления» оспаривали его, Ф. Стэнтон с некоторыми оговорка-
ми празнавал, П. Блэйр — безоговорочно отрицал.35 У нас нет
достоверных сведений о порядке престолонаследия у англосак-
сов. Англосаксам не было чуждо представление о наследствен-
ности королевской власти, о чем говорит сам факт существова-
ния королевской династии, например, в Уэссексе. Здесь она
прослеживается по крайней мере с конца VII в. Не случаен и
интерес королей к генеалогическому древу своего рода. Правда,
высказывается мнение, что интерес королей к генеалогии про-
буждается со времени Оффы, который и был одним из первых
англосаксонских правителей, стремившихся подкрепить свой ко-
ролевский сан ссылкой на принадлежность к королевскому
роду.36 Представление о династии ассоциировалось с представ-
лением о бесспорности прав на престол и их незыблемости. Идея
«династии» проповедовалась и идеологами христианства, прав-
да, в несколько иной интерпретации: права династии на престол
признаются до той поры, пока она служит целям и интересам
христианства. Эта концепция нашла отзвук в письмах Алкуина,
еще ранее в сочинении Беды. Алкуин в письме к королю Нор-
тумбрии Этельреду делает акцент на принадлежности его к ко-
ролевскому роду (792—793 гг.). Бед^ приводит поучительные
примеры того, как впавшие в язычество короли лишались
всего.37 Подобные представления не могли не поставить в опре-
деленные рамки «право» уитенагемота избирать короля.
8 Зак. 416	'	113
Формулы, сопутствующие информации источников о вступле-
нии короля на престол, подтверждают это предположение.
Хронисты обычно говорят: такой-то король «принял (или взял)
королевство» (feng to rice).38 Но в ряде латинских источников
более позднего времени содержатся другие словосочетания ц
термины (elegerunt, rex eleclione optumatum), которые и исполь-
зуются для обоснования тезиса об «избрании» королей у англо-
саксов. Но П. Блэйр, например, связывает употребление такой
формулы не с реальной практикой, а с выполнением формаль-
ной церемонии, в ходе которой подданные приносили клятву
верности новому королю, о возможности же избрания короля
считает возможным говорить лишь в смысле выбора наиболее
подходящей кандидатуры на престол из числа принцев крови.39
Известный нам материал источников побуждает согласиться с
предположением П. Блэйра.
Оно подтверждается и материалом, касающимся уэссекской
династии. Альфред принадлежал бесспорно к династии, долгое
время удерживавшей престол. Его воцарению предшествовало
правление его братьев, которые последовательно принимали ко-
рону после смерти старшего. Альфред стал королем в 871 г. В
хронике о его восшествии на престол сообщается следующим
образом: «взял Западносаксонское королевство». Ассер говорит,
что Альфред принял бразды правления «соизволением божьим»
и с согласия всего населения королевства.40 В этой формулиров-
ке отражено, скорее, общее отношение к факту коронации Аль-
фреда (заметим, довольно традиционное), а не признание факта
его избрания на престол. Утверждение идеи «король божьей
милостью» в сочетании с традиционными представлениями о на-
следственности' королевской власти оставляли мало места для
действительною избрания короля.
Большое значение для уяснения соотношения авторитета ко-
роля и его совета имеет вопрос о том, кому принадлежало вер-
ховное право распределения земель.
Участие уитанов в оформлении земельных пожалований и
привилегий выражено в документах соответствующей формулой:
грамота составлена «при свидетельстве и с разрешения и согла-
сия уитанов» либо — «с согласия и одобрения» мудрых, «по со-
вету» членов собрания. Попадаются и такие ее варианты: «уита-
ны дали согласие и подписями скрепили» пожалование.41
Во всех случаях, таким образом, речь идет о свидетельство-
вании грамоты. Кроме того, есть упоминание о «согласии» уитщ
нов на пожалование земли королем или об «одобрении» его.
Попытаемся выяснить, что скрывается за подобными форму-
лами.
Свидетельствование пожалований, как мы уже упоминали,
обеспечивало получателю определенные гарантии., надежность >
владения полученной землей и йривилегиями. И подписи под
грамотой! имели не меньшее значение, чем сама грамота. Но мы
114
встречаем грамоты, в которых нет упоминаний о согласии уита-
нов на пожалование. Кроме того, мы не обнаружили докумен-
тов, в которых оспаривалась бы. правомерность таких пожало-
ваний. Чаще всего королевские грамоты оформлялись в более
узком собрании, чем уитенагемот — совет всей знати королев-
ства. Нередко король осуществляет дарения просто от своего
имени, не опираясь на чью-либо санкцию.42 Более того, в ряде
грамот времени Альфреда и в некоторых документах, состав-
ленных на уитенагемотах X в., о членах собрания говорится
просто как о свидетелях совершенного акта дарения земли.43'
Правомерность пожалования обосновывается ссылкой не на со-
гласие уитанов, а на королевский авторитет. Вот характерный
пример. Альфред в 895 г. пожаловал Рочестерскому епископу
землю «со всеми сидящими на ней рабами и свободными людь-
ми» от своего имени, а текст грамоты завершил следующей фра-
зой:	.я, Альфред, королевским авторитетом и властью, дан-
ной мне богом, предписываю, чтобы это мое пожалование со-
блюдалось моими преемниками прочно и вечно».44 Формула, не
требующая комментария.
Все изложенное заставляет усомниться в утверждении об
обязательном санкционировании королевских земельных даре-
ний уитанами, по крайней мере применительно к последней тре-
ти IX — началу X в. Формула «грамота составлена с согласия
тех свидетелей, имена которых обозначены ниже» становится
скорее данью традиции, чем отражает реальное положение
вещей.
Когда же уитанам действительно принадлежал решающий
голос, формула звучала категоричнее. Например, при рассмот-
рении исков уитенагемот мог осудить нарушителей королевского
мира, приговорив их к изгнанию или объявив вне закона.. В на-
ших источниках', естественно, полнее отражены земельные спо-
ры: тяжбы короля, духовенства, церкви. В 896 г. состоялся уите-
нагемот в Глостере. Здесь рассматривался иск Вустерского епи-
скопа Верфрита против некоего Этельвульфа. Иск был признан
справедливым. Уитаны приняли решение восстановить владель-
ческие права Вустерской церкви. В грамоте записали: «.. .так
мерсийские уитаны на гемоте решили». Сходные формулировки
имеются в других хартиях аналогичного характера: «собрание
решило», «собрание постановило». Все решения приняты по
тяжбам.45
В исторической литературе высказывалось мнение, что в ком-
петенцию уитенагемота входило рассмотрение дел о бокленде.
Вопрос далеко не бесспорный. Законы IX в. закрепляют это пра-
во за королем.46. Такое положение вполне соответствует прак-
тике единоличного распределения земель, к которой прибегает
королевская власть в изучаемый период, по праву верховного
собственника земли. Косвенным подтверждением единоличного
решения.королем вопросов о бокленде можно рассматривать и
8*	’		115
оговоренные в законах X в. права короля на безусловное полу-
чение им штрафов с лиц, владеющих боклендом.47 Утверждение
практики единоличного распределения земель и привилегий и
рассмотрения в суде короля исков о бокленде было связано с
общей тенденцией укрепления королевской власти в IX—нача-
ле X в., и широкого присвоения прав гражданского управления.
В данной связи особый интерес представляет вопрос о соотно-
шении законодательной инициативы короля и уитанов: являлось
ли право составления законодательных сборников исключитель-
но прерогативой королей или они делили его с уитенагемотом?
Мы предприняли посильную попытку разобраться в данном
вопросе, обратившись к самим правовым памятникам. Почти все
они имеют вступления, в которых в ряде случаев оговариваются
обстоятельства, сопутствовавшие составлению и оглашению за-
конов. В ранних кентских судебниках замечено, что «это закон,
который установил король. . .».48 Здесь нет упоминаний об уита-
нах. Правда, Беда говорит о «совете», данном мудрыми королю
при составлении сборника. В самих правовых источниках пер-
вые сведения о провозглашении их на уитенагемоте появляются
в правление Уитреда: король собрал совет «наиболее уважае-
мых лиц» как из духовенства, так и светской знати, и «тогда
достойные составили эти законы с общего согласия». Аналогич-
ная формула есть в законах Этельстана (925—939 гг.)49 и ряде
других сборников.
Следовательно, если судить по содержанию преамбул, то за-
коны провозглашались от имени короля, даже если они состав-
лялись совместно с уитанами. Единой формулы вступления не
существовало, и мы встречаем примечательные вариации ее.
Инэ открывает судебник заявлением: «Я, Инэ, божьей милостью
король Западных Саксов. . . установил правильные законы. . .».50
Альфред объявляет, что «собрал» своих уитанов, «приказал за-
писать», «объявил все установления» им и «повелел выпол-
нять».51 Первый закон Эдуарда Старшего обращен непосредст-
венно к королевским служащим и никаких ссылок на совет зна-
ти не имеет. Король просто «приказывает» своим герефам и
другим «служащим» соблюдать «как можно лучше составлен-
ные предписания».52 И, наконец, король Эдмунд (середина X в.)
«уведомляет весь народ» о новых установлениях, а Эдгар .пи-
шет: «Я желаю, чтобы соблюдались эти мирские предпи-
сания».53
Содержание формул, как видим, таково, что дает повод в
равной мере настаивать на законодательных функциях уитена-
гемота и отрицать их. Нет сомнения, при составлении сборников
и оглашении их короли прибегали к авторитету уважаемых,
осведомленных лиц. И уж совсем очевидно, что в нужных случаях
(вспомним формулу Этельстана), настаивая'на выполнении
предписаний, ссылались на волю общекоролевского совета. Но,
как представляется, превалировала воля короля. Вернемся еще
116
раз к введению Альфреда: «. . .я, король Альфред, собрал и при-
казал записать многие из тех [установлений], которых придер-
живались наши предки и которые пришлись мне по душе; мно-
гие же из тех норм, что мне не понравились, я отверг по совету
моих уитанов.. .».54 Королевская воля подкреплялась опытом и
знаниями сведущих людей. Провозглашению законов предшест-
вовала длительная работа, связанная с «прочтением» ранних
норм, выявлением их соответствия современным условиям, вне-
сением необходимых корректив. Завершалась работа составле-
нием нового сборника. Несомненно, запись и провозглашение
законов проводились по инициативе и от имени короля. Во вто-
рой части вступления к законам Альфреда говорится: «Я, Аль-
фред, . . .всем моим уитанам эти [законы] объявил, и они ска-
зали, что всем им угодно их выполнять».55 В составлении сбор-
ников принимала участие группа осведомленных лиц. Англосак-
сонские источники скупо отражают саму процедуру составления
законов. Но вот что мы читаем в Лоршских анналах. Хронист,
повествуя о составлении законов Карлом Великим, пишет:
«. . .император собрал герцогов, графов, христианский народ,
всех, знавших законы. Он велел все [бытовавшие] в его коро-
левстве законы прочесть. . . внести исправления, где необходимо,
и исправленный текст записать, и [повелел], чтобы каждый су-
дил согласно предписанию».56
Выше мы уже отмечали, что законодательный материал ран-
нефеодальной эпохи сложен по своей природе и содержанию.
Он включает нормы обычного права. «Я, король... собрал и
приказал записать многие из установлений наших пред-
ков. . .», — пишет Альфред.57 Аналогичные ссылки есть и в дру-
гих судебниках. Опора на обычай побуждала королевскую
власть учитывать запечатленный в памяти «мудрых» [уитанов]
жизненный опыт. Но правовые сборники англосаксонских пра-
вителей включали и королевские постановления, порожденные
жизненной практикой. Следовательно, опираясь на обычай, на
авторитет и опыт осведомленных лиц, королевская власть про-
являет одновременно свою законодательную волю . Сочетание
этих двух тенденций и нашло отражение в цитированных фор-
мулах преамбул. Перестройка англосаксонского общества на
классовой основе, как мы могли убедиться ранее, давала мощ-
ный стимул для развития законодательной власти королей.
Какие же выводы следуют из всего рассмотренного нами ма-
териала источников?
Общие тенденции феодального развития англосаксов содей-
ствовали перерождению общего совета королевства (в который
на ранних этапах становления государственности входила вер-
хушка крестьянства и землевладельцы, уже оторвавшиеся от
крестьянской массы, но еще не влившиеся в состав знати) в со-
вет феодальной знати. Укрепление положения феодализирую-
щейся знати превращало уитенагемот в одно из важных учреж-
117 '
дении в системе складывающегося государственного управле-
ния. Но в изучаемую эпоху собрание уитанов не имело ни четко
выраженной структуры, ни ясно очерченных функций. Не были
определены порядок и периодичность созыва совета знати.
Применительно к данному периоду можно говорить о проти-
воборстве двух тенденций. Стабилизация социально-экономиче-
ских и политических позиций знати, сопровождавшаяся ростом
ее числа в составе уитенагемота, приводила к упрочению его по-
ложения и правомочности. Определенное значение имели, види-
мо, и сохранявшиеся еще воспоминания о собрании уитанов как
органе управления догосударственной эпохи. Поэтому в отдель-
ные периоды англосаксонской истории уитенагемот мог рассмат-
ривать различные вопросы: о войне и мире, о назначении на
различные должности, принимал участие в утверждении нало-
гов, составлении и провозглашении законов. С большей после-
довательностью воля уитанов проводилась в судебной сфере.
‘Однако крепнущая королевская власть, выражая в целом
интересых глафордов, вместе с тем пыталась контролировать
складывавшиеся социально-экономические отношения, стреми-
лась осуществлять управление знатью. Одним из результатов
политики ограничения своеволия знати было отстранение совета
знати (конец IX — начало X в.) от решения ряда наиболее зна-
чительных вопросов, в частности от участия в распределении
земель.
Но при всей зыбкости статуса уитенагемота и неопределен-
ности его функций, англосаксонский совет знати сохранял зна-
чение как политическое учреждение и не выродился в собрание
воинов, созываемое лишь для военных смотров.
ПРИМЕЧАНИЯ
Предисловие
1 КемЫе J. The Saxons in England, vol. I—II. L., 1848; Stubbs W.
The constitutional history of England, vol. I. Oxford, 1891; Lees B. Alfred
the Great. N. Y., 1972; J о 1 i f f e J. E. A. The constitutional history of medie-
val England. L., 1947.
2 M a i 11 a n d F. W. The constitutional history of England. Cambridge,
1908; ChadwicK H. M. Studies on Anglo-Saxon institutions. Cambridge,
1905.
з В 1 a i r P. H. An introduction to Anglo-Saxon England. Cambridge,
1959; John E. Orbis Britanniae. Leicester, 1966; Lyon B. A. Constitutional
and legal history of medieval England. N. Y., 1960; Chaney W. A. The
cult of kingship in Anglo-Saxon England. Berkeley and Los Angeles, 1970.
^Feudalism in history. Ed. by R. Coulborn. Princenton, 1956;
Russel J. B. Medieval civilisation. Berkeley and Los Angeles, 1968; M i t -
t e i s H. Formen der Adelsherrschaft im Mittelalter. — In: Gesammelte Ab-
handlungen. Weimar, 1957; Fedou R. L’etat au Moyen Age. P., 1971,
и др.
5	См,, напр.: F e u d a 1 i s m in history, p. 3—5, 15; Russel J. B. Op.
cit., p. 193, 207; Strayer J. R. The two levels of feudalism. — In: Life and
thought in the early middle ages. Minneapolis, 1967, p. 51—52.
6	На это обстоятельство обращала внимание Л. П. Репина в обзоре
публикаций по истории средних веков в журнале «Past and Present». См.:
Средние века. Вып. 40. М., 1976, с. 248—262.
7	Bine h у D. A. Celtic and Anglo-Saxon kingship. Oxford, 1970; Char-
les-Edwards T. M. Kinship, status and the origins of the hide. — «Past
and Present», 1972, N 56, p. 3—33; Wallace-Hadrill J. M. Early
Germanic kingship in England and on the Continent. Oxford, 1971; Lyon B.
Medieval finance. Brugge, 1967.
8	Loyn H. R. Anglo-Saxon England and Norman conquest. Oxford,
1962, p. 295, 302; Mayer Th. Mittelalterliche Studien. Lindau und Konstanz,
1960; cp.: Feudalism in history, p. 3—14, 15, 18.
9	Кова левский M. M. 1) История полицейОкой администрации.
Прага, 1876; 2) От прямого народоправства к представительному и от пат-
риархальной монархии к парламентаризму. Т. I—III. М., 1906.— О М. М.
Ковалевском см.: Мог ильницкий Б. Г. Политические и методологиче-
ские идеи русской либеральной медиевистики. Томск, 1969; Гутнова Е. В.
Историография истории средних веков. М., 1974, с. 230.
10	Данилов А. И. Эволюция идейно-методологических взглядов
Д. М. Петрушевского и некоторые вопросы историографии средних веков.—
В кн.: Средние века. Вып. IV. М., 1955; Могильнпцкий Б. Г. Петру-
119
шевский как историк западноевропейского феодализма. Автореф. канд. дне.
Томск, 1958.
11	Петрушевский Д. М. 1) Очерки из истории английского госу-
дарства и общества в средние века. СПб., 1903; 2) Очерки из истории сред-
невекового государства и общества. СПб., 1922.
12	Корсунский А. Р. Образование раннефеодального государства в
Западной Европе. М., 1963, с. 73 и сл., 132.
43 Там же, с. 4.
Глава I. РАЗВИТИЕ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ У АНГЛОСАКСОВ
В VII—VIII ВВ.
§ 1.	Социальная дифференциация англосаксов в начале VII в.
1	Удальцова 3. В., Г у т н о в а Е. В. Генезис феодализма в стра-
нах Европы. — В кн.: Материалы XIII Международного конгресса истори-
ческих наук. М., 1970, с. 15 и сл.: Корсунский А. Р. Образование ран-
нефеодального государства в Западной Европе. М., 1963, с. 74 и сл. — Со-
временный английский исследователь Д. Уолес-Хэдрилл отмечает, например,
что саксы в IV—V вв. еще не знали института королевской власти
(Wallace -Hadrill J. М. Kingship in England and on the Continent.
Oxford, 1971, p. 8).
2	Формирование государственности у вестготов и остготов исследова-
тели относят к V—VI вв., у франков на севере Галлии — к VI—VII вв., в
южных провинциях, где отмечено длительное сохранение римских социально-
политических институтов, этот процесс протекал быстрее. См.: Корсун-
ский А. Р. Образование раннефеодального государства в Западной Евро-
пе, с. 86, 89, 96, 113, 115; Удальцова 3. В. Италия и Византия. М.,
1959, с. 152—153; Дворецкая И. А. Организация управления в Остгот-
ском королевстве. — Византийский временник, XXI. М.,	1962,  с. 3—28;
Buchner R. Die Provence in merovingisher Zeit. Stuttgart, 1933, S. 15—
28, 31, 55.
3	Palgrave F. History of the Anglo-Saxons. L., 1831; Kemble J.
The Saxons in England, vol. I—II. L., 1848—1849; Seebohm F. The En-
glish village community. L., 1904.—Анализ и критику буржуазной историо-
графии XIX в. по данному вопросу см..: Гутнова Е. В. Историография
истории средних веков. М.„ 1974, с. 202—208, 212, 366.
4	Kemble J. The Saxons in England, vol. II, p. 41.
5	Deanes 1 у M. 1) Roman traditionalist influence among the Anglo-
Saxons. — «The English Historical Review», 1943, vol. LVIII, N 230, p. 129—
146; 2) Early English and Gallic minsters. — «Transactions of the Royal. Histo-
rical Society», 1941, vol. XXIII, ser. 4, p. 62.
6	C had w i ck H. M. The heroic age. Cambridge, 1926, p. 376—377;.
Stenton F. Anglo-Saxon England. Oxford, 1943; Loyn H. The king and
structure of the society in late Anglo-Saxon England. — «History», 1957, vol.
XLII, N 145, p. 86; e. a.
7	J о 1 i f f e J. 1) Prae-feudal England: the Jutes. L., 1933, p. 4, 40—47,
117; 2) The constitutional history of medieval England. L., 1947, p. 23—29, 32,
46. — Аналогичный' взгляд на политические образования, созданные в Евро-
пе германцами, высказывает немецкий историк К. Бадер: Bader К. S.
Volk, Stamm, Territorium. Darmstadt, 1956, S. 244—248.
8	Корсунский A. P. Образование раннефеодального государства в
Западной Европе, с. 73—77, 139, 142; Loyn Н. R. The king .and the structu-
re of the society in late Anglo-Saxon England, p. 88—90.
9	Palgrave F. History of the Anglo-Saxons, p. 142; Seebohm F.
The English village community, p. 414, 420; Kemble J. The Saxons in Eng-
land, vol. I, p. 95. — Последователями Д. Кембля в этом вопросе были
Е. Фримен, Ф. Либерманн, У. Стэббс. См.: Freeman Е. The growth of
120 .
English constitution from the earliest times. L., 1872; Liebermann F.
The National assembly in the Anglo-Saxon period. Halle, 1913; Stubbs W.
The constitutional history of England, vol. I. Oxford; 1874.
1	0’ Среди историков, выводящих государства средневековья из чисто гер-
манской основы, существуют расхождения  в определении уровня развития
германцев в эпоху завоеваний. Г. Миттайс, К. Босль, например, развивают
теорию, согласно которой уже у германцев эпохи Тацита существовало «го-
сударство знати», господство знати было установлено в варварских коро-
левствах, образовавшихся в процессе завоевания. Д. Джолифф, как мы уже-
говорили, настаивает на .сохранении отношений родо-племенного строя среди
англосаксов не только во время их расселения в Британии, но практически
на протяжении всего англосаксонского периода. Gm.: Mayer Th. Die Aus-
bildung der Grundlagen des modernen deutschen Staates in hohen Mittelalter.
Darmstadt. 1956; Mitteis H. 1) Formen der Adelsherrschaft im Mittelalter.
Weimar, 1957; 2) Der Staat des hohen Mittelalters. Weimar, 1959, кар. 1—3;
В о s 1 К Franken um 800. Miinchen, 1969; J о 1 i f f e J. The constitutional
history of England.
11	Подробнее об этом см.: Барг М. А. Проблемы социальной истории.
М., 1973, с. 142—147; Корсунский А. Р. Образование раннефеодального
государства в Западной Европе, с. 5—14; Неусы хин А. И., Данилов
А. И. О новой истории социальной структуры раннего средневековья в бур-
жуазной медиевистике ФРГ.-—В кн.: Средние века. Вып. XVIII. М., I960,
с. 114—137.
12	L i n d s е у J. Arthur and his times. Britain in the dark ages. L.,
1958, p. 278—290; Fin berg H. R. Roman and Saxon Witington. Leicester,
1955, p. 84; Aston T. H. The origins of the manor in England.-—-«Trans-
actions of the Royal Historical Society», 1958, vol. 8, ser. 5, p. 69—76.,
13	Fin berg H. R. Glochester-shire studies. Leicester, 1957, p. 15—16.
14	W i 1 s о n D. Л4. The Anglo-Saxons. L., 1960, p. 88; A d d у m a n P. V.
Saxon Southampton: a town and international port of the 8th to the 10th cen-
tury, — In: Vor- und Fruhformen der europaischen Stadt im Mittelalter. T. 1.
Gottingen, 1973, S. 218.
15	Это положение находит подтверждение в истории города Винчестера,
изучению которого много лет отдал английский исследователь М. Бидл. См.:
Biddle М. Winchester: the development of an early capital. — In: Vor- und
Fruhformen der europaischen Stadt im Mittelalter. T. 1, S. 234, 237.
16	Ibid.; Davison В. K. The late Saxon town of Thetford: an interim
report on the 1964—1960 excavations. — «Medieval Archaeology», 1968, vol. IX,
p. 197.
47	В 1 a i r P. H. An introduction to the Anglo-Saxon England. Cambrid-
ge, 1959, p. 21; Fisher D. J. V. The Anglo-Saxon age. L., 1973, p. 46—49.
13	Collingwood • R. G. Roman Britain and the English settlements.
Oxford, 1945, p. 455.
19	W i I s о n D. M. Op.4 cit., p. 32; Collingwood R. G. Op. cit.,
p. 4o 1.
20	J a c k s о n К. H. Language and history in early Britain. Edinburgh,
1953, p. 97—117.
21	Binchy D. A. Celtic and Anglo-Saxon kingship. Oxford, 1970,.
p.'l—9.
22	Ibid., p. 14—15.
23	Ibid., p. 24, 28.
24	F i s h e r D. J. V. Op. cit., p. 46, 53; J a c k s о n К. H. Op. cit., p. 24—
26. — Сходное положение сложилось в Италии в период лангобардского за-
воевания. Несмотря на достаточно сильное римское влияние в стране, про-
цесс формирования государства у лангобардов принял затяжной характер.
См.: Дворецкая И. А. К вопросу о характере королевской власти у лан-
гобардов в VI—VII вв. — В кн.: Из истории западноевропейского средневе-
ковья. М., 1972, с. 44.
26	Корсунский А. Р. Образование раннефеодального государства в
Западной Европе, с. 75. — Современные исследователи, приводя сведения о
12b
сокращении ряда римских городов ко времени и сразу после англосаксон-
ского завоевания, тем не менее признают, что вскоре, уже во второй полови-
яе V—VI в., эти города приходят в' упадок. См.: Biddle М. Op. cit.,
234; Gassow ski J. Irlandia i Brytania w poczatkach sredniowiecza swietle
badan archeologicznych. Warszawa, 1973, s. 137.
26	A d d у m a n P. B. Op. cit., S. 227; Gassow ski J. Op. cit.,'S. 155—
156; Wilson D. M. Op. cit., p. 84—88; Dark age Britain. Ed. D. B. Har-
den. L., 1956, p. 219—220.
27	Wallace-Hadrill J. M. Early Germanic Kingship in England and
an the Continent. Oxford, 1971, p. 23.
28	S t e n t о n F. M. Anglo-Saxon England, p. 60; Wallace-Hadrill
J. M. Op. cit., p. 23.
28	Deanes 1 у M. Roman traditionalist influence among the Anglo-Sa-
xons.— «The English Historical Review», 1943, vol. LVIII.
38	Deanesly M. 1) Roman traditionalist influence among the Anglo-
Saxons, p. 130, 133, 136'—137, 142; 2) Early English and Gallic minsters. • —
«Transactions of the Royal Historical Society», 1941, vol. XXIII, ser. 4, p. 62;
S t e n t о n *F. M. Op. cit., p. 62.
31	Wallace-Hadrill J. M. Op. cit., p. 25, 27.
32	Russel J B. Medieval civilisation. Berkeley and Los Angeles, 1968,
p. 96—98, 106. — По мнению автора, вклад кельтов в дело синтеза сво-
дился к просветительской деятельности ирландских миссионеров, поэтов, фи-
лософов, знатоков языка, музыкантов, иллюминаторов, способствовавших со-
хранению и распространению в Европе в конце VI—начале VII в. латинской,
греческой литературы и знаний; значение славян, которые не оказали непо-
средственного влияния на римский мир, заключалось' в том, что они соста-
вили одну из трех языковых групп в Европе.
33	Под «цивилизацией» Д. Рассел подразумевает всю совокупность обще-
ственных явлений.
34	R u s s е 1 J. В. Op. cit., р. 153.
35	R u s s е I J. В. Op. cit., р. 106, 140, 153. — Ведущую роль в процессе
формирования средневекового общества Д. Рассел признает за папством,
римской церковью, франками и англосаксами. Сами англосаксы, как утвер-
ткдает автор, стали «важным фактором синтеза в Европе» в VIII в., когда
оживилась деятельность англосаксонских миссионеров на континенте.
36	Bloch М. La societe feodale. Р., 1968, р. 602.
'3	7 R u s s е 1 J. В. Op. cit., р. 106.
зз Russel J. В. Op. cit., р. 193.— Взгляды Д. Рассела созвучны идеям
французских медиевистов Р. Бутрюша и Ж. Дюби, американских историков
Р. Кулборна и И. Стрэйера и др. См.: Boutruche R. Seigneurie et feodali-
te. 2. L’apogee (XI—XIII s.). P., 1970, p. 368; D u by G. Les societes medievales:
un approche d’ensemble.— Annales ESC, 1971, 26, N 1, p. 1 —13; Feudalism
in history. Ed. by R. Coulborn. New Jersey, 1956, p. 3. — Подробнее о теории
P. Кулборна и концепциях феодализма на Западе см.: Б а р г М. А. Пробле-
мы социальной истории. М., 1973, с. 34—70. Следует добавить, что в опре-
делении феодализма между Д. Расселом и его зарубежными коллегами есть
и расхождения. Д. Рассел — сторонник теории «континуитета» и поэтому от-
вергает понимание феодализма как «провала» между двум-я цивилизациями.
«Варварские завоевания привели не к глубокому разрыву, а к постепенному
переходу от римского образа жизни к средневековому», — пишет он. Подобно
М. Блоку и ряду других историков Д. Рассел признает, что у истоков сред-
невековья лежит «дезорганизованный мир», что феодализм оформляется не
сразу; не в условиях упадка и «варваризации» римского общества, а не-
сколько позже — в VIII—IX вв. На протяжении V—VII вв. происходит «на-
копление» элементов синтеза, подготавливаются условия для его сверше-
ния. См.: Russel J. В. Op. cit., р. 89, 90, 111, 143, 140. Ср., напр.: Goff
Lc J. La civilisation de 1’occident medieval. P., 1967, p. 3—28.
39	R u s s e 1 J. B. Op. cit., p. 190.
40	M a p к с К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 350—351.
41	Особенно значительным влияние римской культуры, по мнению Д. Рас-
122
села, было в области языка, искусства, .религии, а германские представления
определили содержание правовой, политической теорий, породили концепцию
«социального договора». См.: Russel J. В. Op. cit., p. 124. Ср.: Bloch
M. Op. cit., p. 345, 388—389; Feudalism in history, p. 7; Hoyt S. R.
Feudal institutions. N. Y„ 1961; S ten ton F. The first century of English
feudalism. Oxford, 1932.
42	Liebermann F. Die Gesetze der Angelsachsen. Bd. 1. Halle an der
Saale, 1898—1903, Aethelberht. — Все ссылки на англосаксонские законы да-
ются в настоящей работе по этому изданию. Указываются название закона
и номер титула—Aethelberht, 24 или 24 § 1, 24а.
43	Aethelberht, 27, 29, 21—23, 25, 26.— В ряде титулов фиксированы на-
казания за нарушение домашнего мира свободных, мира в народном собра-
нии (Aethelberht, 17—20).
44	Виноградов П. Г. 1) Средневековое поместье в Англии. СПб.,
1911; 2) Исследования по социальной истории Англии в средние века. СПб.,
1887-.
45	Stephenson С. Feudalism and its antecedent in England.— «Ame-
rican Historical Review», 1943, vol. 48, N 2.
46	На это обстоятельство обратил внимание А. Р. Корсунский. См.: Кор-
сунский А. Р. Образование раннефеодального государства в Западной Ев-
ропе, с. 75. См. также: A 11 i de X Congresso internazionale. Roma, 1957,
p. 316; A s t о n T. H. Op. cit., p. 65-66.
47	См., напр.: S ten ton F. 1) Anglo-Saxon England. Oxford, 1970;
2) The first century of English feudalism. Oxford, 1961; Whitelock D.
The beginnings of English society. L., 1952; Loyn H. R. Anglo-Saxon Eng-
land and the Norman conquest. L., 1962; Fisher D. J. V. Op. cit., p. 122,
123.
43	Корсунский A. P. Образование раннефеодального государства в
Западной Европе, с. 74—75.
49	Соколова М. Н. 1) Свободная община' в процессе закрепощения
крестьян в Кенте и Уэссексе в VII—X вв. — В кн.: Средние века. Вып. VI. М.,
1955, с. 34—38; 2) Поместье в Англии до нормандского завоевания (I).—
В кн.: Средние века. Вып. 32. М.., 1969, с. 101 и сл.; 3) Поместье в Англии до
нормандского завоевания (II).— В кн.: Средние века. Вып. 33. М.., 1971,
с. 85; Гуревич А. Я. Английское крестьянство в X — начале XI в.— В кн.:
Средние века. Вып. IX. М., 1957, с. 70—71.
50	См.: Маркс К. и Эвгельс Ф. Соч., т. 21, с. 349.
51	Соколова -М. Н. Свободная община в'процессе закрепощения кре-
стьян в Кенте и Уэссексе в VII—X вв., с. 40, 41; Loyn Н. R. Anglo-Saxon
England and the Norman conquest, p. 156; Stent on F. Anglo-Saxon Eng-
land, p. 277.
52	Aethelberht, 80.
33 Виноградов П. Исследования по социальной истории Англии в
средние века, с. 246—247; Гуревич А. Я. Англосаксонский фолькленд и
древненорвежский одаль. — В кн.: Средние века. Вып. 30. М., 1967,. с. 70, 76.
54 Aethelberht, 78, 79. — В ряду доказательств большого значения, к®торое
имела семейная организация в распределении имущества, П. Виноградов ссы-
лается и на имевшую место практику расселения по родам во время завоева-
ния, особенно в Кенте и Уэссексе, в восточных графствах. Реликтом представ-
лений о земельном имуществе как семейной собственности, по мнению исследо-
вателя, является и используемая в источниках терминология: единица земель-
ного владения обозначалась латинским выражением terra unius familiae или
его англосаксонскими эквивалентами — hiwisc, hide. Это выражение имеет осо-
бый терминологический оттенок (земля, принадлежащая семье), не свойствен-
ный ему на континенте. См.: Виноградов П. Средневековое поместье в
Англии, с. 142. См. также: Aethelberht, 81; Hlothaere und Eadric, 6. —
Подробнее речь о имущественных отношениях в семье пойдет во II главе
настоящей работы.
53 Aethelberht, 9, 21, 30. Ср. с титулом 31.
S6 Wihtraed, 12.
123
57	Acthelberht, 8. 15,
58	Ibid., 25.
59	Aethelberht, 23, 81; Hlothaere und Eadric, 6; Ine 21 § 1, 23, 24 § 1.
74, 74 § 1; Aelfraed, 27, 42 § 6.
60	Неусы хин А. И. Возникновение зависимого крестьянства в Запад-
ной Европе VI—VIII вв. М., 1956, с. 203; Гуревич А. Я. Англосаксонский
фолькенд и древненорвежский одаль, с.*68. При исследовании системы родства
у англосаксов А. Я. Гуревич иллюстрирует скупые сведения раннеанглийских
источников материалами норвежского права.
61	Гуревич А. Я. Англосаксонский фолькленд и древненорвежский
одаль, с. 68; Be werum, 4, 5; Loyn Н. R. Anglo-Saxon England arid the
Norman conquest, p. 295.	
62	Aelfred, 27. Be werum, 3. — Обычай взимания виры у англосаксов
имел свои вариации. Кентское прайо VII в. возлагает ответственность за
проступок прежде всего на самого убийцу, уэссекские законы чаще апелли-
руют к «родне» (в .первую очередь—-к отцовской, во вторую — к материн-
ской). См.: Ine, 74 § 1; Aelfred, 27. В трактате «О вергельдах» первыми пла-
тельщиками и получателями вергельда названы дети, братья и дяди,убитого
(по отцу). См. Be werum, 5.
63	Титул оговаривает наказание для несвободного (возможно, раба.)
преступника, не имеющего свободной родни. Род убитого- может применить
к нему кровную месть в том случае, если господин убийцы отказался опла-
тить совершенный им проступок и отпустил его на волю. См.: Ine, 74' § 1.
64	Aelfred, ’42 § 5, 6, 7.
65	Aethelberht, 82—84; Hlothaere und Eadric, 6.
66	Aethelberht, 78—80.
67	Ibid. Вопрос о том, о чьей родне идет речь в статье,—спорный. По-
дробнее об этом см. гл. II, § 2; Hlothaere und Eadric, 6.
68	Такая клятва давалась сородичами в делах об убийстве и как бы
подтверждала отказ пострадавшего рода от кровной мести. Приносилась
она уже после достижения договоренности между родами о решении дела
посредством выплаты убийцей суммы, равной вергельду убитого.
69	Aethelberht, 23; Ine, 74 §. 1; Aelfred, 27; Be werum, 5, 3, 4; Aelfred, I
§ 4; II Aethelstan, 8, 2.
70	Aethelberht, 4, 5, 9, 17—19.
71	Wihtraed, 26 § 1; Ine, 17, 28, 28 § 1, 36; Aelfred, 1 § 4—6, 22.
72	Hlothaere und Eadric, 8—10, ' 16, 16 § 2; Wihtraed, 21;' Ine..
14, 15, 15 § 1 и 16, 17, 46 § 2, 25, 25 § 1; Aelfred, 4 § 1, 17, 19, 33, 36 § 1,—
Вопрос о составе фирда и праве (или обязанности) свободных англосаксов
на ношение оружия и исполнение вбинской повинности относится к числу
дискуссионных. Английский историк Э. Джон и американский исследователь
К. Холлистер, следуя в этом вопросе теории, выдвинутой еще Ф. Сибомон
и поддержанной К. Стефенсоном и Г.. Чэдвиком, отстаивают тезис о том,
что воинская служба стала привилегией знати уже в англосаксонскую эпо-
ху. Нам представляется более обоснованной оценка фирда как народного
ополчения, состоявшего из кэрлов. См.: Chadwick Н. М. Studies of Anglo-
Saxon institution. Cambridge, 1905, p. 95; S t e p h e n s о n C. The problem of
the common man in early Medieval Europe. — «American Historical Review»,
1964, vol. 51, N 3, p. 437; John E. 1) Land tenure in early England. Welwyn
Gadreri City, 1960, p.78; 2) Orbis Britanniae. Leicester, 1966, p. 135—138; Holli-
ster C. W. The five-hide unite and the old English military obligation. — «Spe-
culum», vol, 36, 1961, N 1, p. 65, 68; Stenton F. M. The first century of
English feudalism,-1932, p. 116—118; С о ко лов a. M. H. Свободная община
и процесс закрепощения крестьян в Кенте и Уэссексе в VII—X вв., с. 45.
73	Aethelberht, 75, 75 § 1.
74	Судебник Этельберта, определяя взыскания за нарушение патроната
короля и кэрлов, обходит молчанием патронат эрлов.
75	Wihtraed, 20.
76	По вирам свободные- разделяются на двухсотшиллинговых, шестисот-
шиллинговых, лиц с вергельдом в 1200 шиллингов (Ine, 70). В этом судебнике
124
названы, помимо элдорменов, и королевские тэны и гезиты. См. также: Не-
ус ы х и н А. И. Указ, соч., с. 202—203.
77	Aethelberht, 10, 11, 14, 15.
78	Aethelberht, 16. За изнасилование служанки кэрла определено возме-
щение в 6 шиллингов, а рабыни 2-го и 3-го разрядов выплачивается соот-
ветственно лишь 2,5 и 1,5 шиллинга (в источнике — 50 и 30 сцетт).
79	Hlothaere und Eadric, 1, 2.
80	Aethelberht, 21,
81	Aethelberht, 14, 16.
182 Ibid., 2, 7, 12, 25.
83	Ibid., 1, 4, 9, 17, 25, 28; Соколова M. H. Свободная община в
процессе закрепощения крестьян в 'Кенте и Уэссексе, с. 46.
84	В подтверждение мы .можем сослаться на наши соображения, выска-
занные при анализе законов о вдовах. Но даже еслги признать неправомер- '
ность наших рассуждений относительно содержания этих законов, то нельзя
нс считаться с таким аргументом, как развитие патроната короля. В ряды
покровительствуемых им свободных могли попадать прежде всего эрлы,
дружинники.
85	Человек мог быть порабощен и за совершенный проступок (Wihtraed,
8, 14; Ine,' 24, 24 § 1, 48, 62, 54 § 2). Происхождение несвободного населе-
ния, зафиксированного в памятниках начала VII в., неясно. В исторической
литературе эта проблема трактуется по-разному. Одни исследователи, на-
пример, видят в кентских лэтах потомков континентальных литов, приведен-.
ных завоевателями в Британию,- другие — утратившее свободу местное насе-
ление. См.: Соколова М. Н. К вопросу о положении полусвободных в '
англосаксонском обществе. — В кн.: Средние века. Вып. 26. М., 1965.
86	Wihtraed, 8. См. также: Ine, 39, 3 § 2, 62.
87	Wihtraed, 22—24. В нашу задачу не входит изучение вопроса о поло- 
жении несвободного населения. См.: Соколова М. Н. К вопросу о поло-
жении полусвободных в англосаксонском обществе.
88	Р о 11 о с k F., Maitland F. The history of English law, vol. I.
Camrbidge, 189’8, p. 25; Richardson H., Sayles G. Law and legisla-
tion from Aethelberht to Magna Carta. Edinburgh, 1966, p. 5—6.
89	Соколова M. H. Свободная община в процессе закрепощения кре-
стьян в Кенте и Уэссексе, с. 42.
90	Неусы хин А. И. Указ, соч., с. 194—195.— Автор показал, что ана-
логичное, широкое понимание свободы было свойственно и лангобардскому
праву. Вопрос о содержании терминов freo frigman комментировал в свое
время и издатель юридических памятников англосаксов немецкий историк
Ф. Либерманн (см.: Liebermann F. Die Gesetze der Angelsachsen.Bd.il,
S. 407.
91	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 150.
92	Суммы вир и штрафов, которые взыскивались по искам англосаксов,
превышали размеры пеней по соответствующим искам местного покооенного
населения. Ine, 6 § 3, 24 § 2, 32, 46, 46 § 1, 54 § 2; Виноградов!!. Г.
Средневековое поместье в Англии, с. 121,. 124, 126.
§ 2. Возникновение раннефеодального государства
в Англии
93	Aethelberht, 3, 5. Ср. статьи 13, 8 и 15; 4, 10, 12 и 14, 16, 25.
94	Отмеченная черта свойственна праву других народов в период, пере-
ходный от родоплеменного строя к феодальному. См.: Дворецкая И. А.
К вопросу о характере королевской власти у лангобардов в VI—VII вв.,
с. 53. — Сходные тенденции исследователь отмечает при рассмотрении исто-
рии королевской власти у лангобардов.
95	По мерсийскому праву — 7200 шиллингов.
"T	he Anglo-Saxon chronicle. Ed. by В. Thorpe, vol. I. L., 1861,
an. 694.
97	Northleoda Laga, 1—2. Вира за .короля в два раза превышала виру
эрла, в 15 раз виру,тэна и более чем в 100 раз виру рядового свободного.
Тримса (тромисс) равнялась ’/во фунта.
125
98	Неусых ин А. И> Указ, соч, с. 206, сн, 1.
99	Aethelberht, 8, 15.
юо Ibid., 6.
101 Английские исследователи X. Ричардсон и Г. Сейлз связывают появ-
ление судебника со стремлением Этельберта фиксировать штрафы в пользу-
короля. См.: Richardson Н. G., Sayles G. О. Op. cit., р. 5—6.'
102 w а 11 а с е - Н a d г i 11- J. М. Op. cit., р. 31, 33, 38, 39; Р о 11 о с k Е,
Maitland F. Op. cit., р. 26; Russel J. В. Op. cit., p. 153. —
Автор говорит о приобщении Англии к «романо-германскому синтезу» (т. е.
о начале процесса формирования средневековой цивилизации) только после
христианизации страны.
юз В е d a. Historia ecclesiastica gentis Anglorum. Beda opera historica.
Ed. by J. E. King. L., 1930. Здесь: кн. II, гл. 5; Richardson H. G, Say-
les G. O. Op. cit., p. 8—9. _
Ю4 Ф. Стэнтон основывается на сходстве терминологии судебников: упо-
требление в одном значении терминов leode (Кентское право) и leudes (Са-
лическая правда), обозначавших знатного воина. В качестве одного из аргу-
ментов автор использует упоминание в обоих сборниках о литах — полузави-
симом населении, которое было известно как франкам, так и англосаксам. См.:
S t е и t о п F. Anglo-Saxon England, р. 60. См. также: Wallace-Hadrill
J. М. Op. cit, р. 37—38.
1°5 R i с h а г d s о n Н. G, Sayles G. О. Op. cit, р. 6, 10.
Ю6 Wallace-Hadrill J. М. Op. cit, р. 70, 71.
1°7, Автор датирует захоронение 665—660 гг. В г и с е - М i t f о г d R. L. S.
Sutton Hoo — a rejoinder. — «Antiquity», 1952, N 26, p. 79. — В 1974 г.
вышло издание, включившее как ранние, так и новейшие исследования ученого
в этой области. См.: В г и с е - М i t f о г d R. L. S. Aspects of Anlgo-Saxon ar-
cheology. Sutton Hoo and other discoveries. L, 1974.
1°8 При раскопках не были найдены останки умершего. Это породило ги-
потезу, согласно которой ладья в Саттэн Ху представляет собою кенотаф. См.:
G a s s о w s k i J. Op cit, S. 164; Prestwich J. O. King Aethelhere and the
battle of the Winwaed.—«The English Historical Review», 1968, vol. 83, N 236,
p. 94.	.	.
i°9 Cohen R. S. The Sutton Hoo Whetstone. — «Speculum», 1966, vol.
XLI, N 3, p. 466—470.
n° Lindquist S. Sutton Hoo and Beowulf.— «Antiquity», 1948, N 87,
p. 132, 134, 138. — Погребение вещей в ладье С. Линдквист связывает не с со-
хранением языческих верований, а с преданностью семейным традициям.
41 С. Гласс датирует захоронение приблизительно 640 г. В захоронении
символов власти языческих королей исследовательница усматривает определен-
ный смысл — «погребение англосаксонского язычества». См.: Glass S. The
Sutton Hoo spih-burial. — «Antiquity», 1962, N 36, p. 178—182. В новейшей
литературе называется 625 г. как возможная дата захоронения в Саттэн Ху.
См.: Кг tiger К.-Н. Honigs Grabkirchen der Franken, Angel-Sachsen bis zur
Mitte des 8. Jahrhunderts. Ein historischer Katalog. Munchen, 1971, S. 261.
42 Beda. Historia ecclesiastica gentis Anglorum, II, 5—6.
из Godfrey J. The church in Anglo-Saxon England. Cambridge, 1962,
p. 96—97, 10'0, 112—113.
Ш Godfrey J. Op. cit, p. 101. — О. длительности процесса внедрения
нового учения говорит и X. Майер-Хартинг. См.: Mayr -Harting Н. The
coming of Christianity to Anglo-Saxon England. L, 1972, p. 29.
115 Ibid. — Роль христианской церкви в ходе политической эволюции
Галлии, а также Италии и Испании была гораздо большей. Церковь обла-
дала здесь значительными материальными ресурсами, привилегиями, имела
четкое организационное строение. Церковь и духовенство осуществляли юрис-
дикцию в религиозных и гражданских делах, выполняли некоторые админи-
стративные полномочия, принимали участие в налогообложении. Подробнее
см.: Корсунский А. Р. Образование раннефеодального государства в
Западной Европе, с. 171.
И6 G о d f г е у J. Op. cit, р. 112, 120.
Н7 См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч, т. 21, с. 170—171.
126
§ 3. Эволюция представлений о короле и власти
в VII—VIII вв.
Н8 Hlothaere und Eadric, 7, 16 § 1; Wihtraed, 26, 27.
119 Ine, 6. Wihtraed, 26 (ср. с титулом 27).
129 Ine, 15 § 2. Уже в VII в. в Уэссексе и Кенте х\шествовал королев-
ский суд, независимый от местного суда и отличавшийся от него масшта-
бами компетенции и процедурой. В Кенте, например, в королевском суде
отсутствовал третейский судья, игравший большую роль в местных судах.
См.: Соколова М. Н. Возникновение феодального землевладения и клас-
са феодалов в Англии VII—X вв. — В кн.: Средние века. Вып. XII. М.. 1958,
с. 27, сн. НО.
121	Ine, 46, § 2, 30, 52, 54.
122	Wihtraed, I; Ine, 1 § 1.
123	ine, Prol.
i24	Сходные соображения о роли мунда (mund) в формировании отно-
шений подданства высказал У. Ульман, рассматривавший данную проблему
на франкском материале. См.: U 11 m a n n W. The Carolingian Renaissance
and the idea of kingship. Methuen, 1969; p. 45.
i25	Aelfred, 4, 4 § 2; II Aethelstan, 4; III Eadmund, 1.
126	jhe AngJo-Saxon chronicle. Ed. by B. Thorpe, vol. I, an. 774,
914.
127	К'уланж Фюстень де. История общественного сгроя древней
Франции. Т. 6, II. М., 1916, с. 288—294.
!28	По свидетельству хрониста, нортумбрийцы в 901 г. «приняли» в ка-
честве короля Этельвальда и «поклялись» ему в верности (he bine
tmderfengon heom to cinge and him to bugan). См.: The Anglo-Saxon
chronicle, vol. I, an. 901.
!2S	III Eadmund, 1; В 1 a i r P. H. An introduction to Anglo-Saxon
England. Cambridge, 1959.
130 См. гл. Ill § 2 настоящей работы.
]31 Ine, 23.
Ine, 6 § 2—5, 45, 10, 25 § 1, 9; Hlothaere und Eadric, 9, 12, 14.
133 Размеры гафоля, который выплачивало население Вэстбери, фикси-
рованы в грамоте короля Мерсии Оффы (вторая половина VII в.); подробный
перечень продуктов, входивших в натуральные поставки королю, дан в судеб-
нике Инэ (Ine, 44 § 1, 69, 70 § 1). В 70-м титуле даны размеры подати, взи-
маемой с 10 гайд. Ф. Либерманн и Ф. Стэнтон считали, что в титуле идет
речь о податях, выплачиваемых зависимыми людьми глафорду. Нам представ-
ляется более убедительным другое предположение, согласно которому в зако-
нах Инэ фиксированы поборы в пользу короля. См.: Liebermann F. Die
Gesetze der Angelsachsen. Bd. II, S. 125; Stent on F. Anglo-Saxon England,
p. .287; Корсунский A. P-. Образование раннефеодального государства в
Западной Европе, с. 135; Ср.: Хрестоматия по истории средних веков.
Т. 1. М., 1961, с. 607, прим. 6.
134 Wihtraed, 16.
535	Shrimes S. В. English constitutional history. L„ 1967, p. 69;
Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. M., 1972, с. 151, 153
и Др.
136	в г у n t е s о n W. Е. Roman law and legislation in Middle Ages.—
«Speculum», 1966, vol. XLI, N 3, p. 420; Me II wain С. H. The growth of
political thought in the West. N. Y., 1932, p..217—219.
137	Hlothaere und Eadric, Prol.
138	Основное содержание кентских судебников составляет перечень кар за
шюступки против свободных (за убийство, воровство, ложное обвинение).
См.: Wihtraed, 1—3; Ine, 4, 61, 5, 6 § 1; Hlothaere und Eadric, 9, 11, 12, 14, 16,
16 § 1—2; Wihtraed, 26; Ine; 6, 9, 10, 23, 15 § 2, 52, 70 § 1.
139	О мероприятиях Хлодвика в этой области см.: Корсунский А. Р.
Образование раннефеодального государства в Западной Европе,- с. 171;
Aethelberht, I. — Титул определяет 3- и 12-кратные штрафы за покражу иму-
щества у духовенства. Ср.: Ine, 6 § 1.
127
140	Wihtraed, 1.
141	Ine, 4, 61.
142	Виры духовенства не зафиксированы в правовых сборниках. Они отра-
жены в так называемых «Диалогах» архиепископа Йоркского Эгберта (732—
766 г..), изученных Майером-Хартингом (М а у г - Н а г t i п g Н. Op. cit.,
р. 251).
143	Wihtraed, 3, 9—11, 14—15; Ine, 3, 3 § 1—2.
144	Соколова M. Н. Возникновение феодального землевладения н’
класса феодалов в Англии VII—X вв., с. 26.
145	Показательно, что в период, когда пожалования бокленда осущест-
влялись главным образом в пользу церкви,* светские лица, стремясь пользо-
ваться землей по «церковному праву», т. е. на основе привилегий, даруемых
королями церкви, создавали «ложные монастыри», каковыми нередко объ-
являли семейные коллективы. Об этой практике сообщает Веда. См. также:
Mayr -Harting Н. Op. cit., р. 252.
146	Корсунский А. Р. Образование раннефеодального государства в
Западной Европе, с. 180. См. также: Соколова М. Н. 1) Поместье в Ан-
глии до нормандского завоевания (I), с. 97—107); 2) Поместье в Англии до
нормандского завоевания (II), с. 81—89.
147	Ine, 23 § 2; Wihtraed, 2, 22—24. Нарушение покровительства короля
ставится в один ряд с нарушением покровительства церкви: штраф, взимае-
мый в обоих случаях, составляет 50 шиллингов.
148	Ine, 13.
149	Aelfred,., 1 § 2. В' статье определено светское наказание для человека,
нарушившего обязательство, помимо этого ему надлежит «претерпеть все, что
предпишет епископ».
150	Wihtraed, 17—21 § 1.
I5i	Aelfred, 41.
152	м а у г - Н а г t i n g H. Op. cit., p. 248.
153	M а у r - H a r t i n g H. Op. cit., p. 251.
154	Это обстоятельство подчеркивает А. Я. Гуревич. См.: Гуревич А. Я.
Средневековый героический эпос германских народов. — В кн.: Беовульф.
Старшая эдда. Песнь о Нибелунгах. М.., 1975, с. 11.
155	ine, 1.
i56	Cartu!arium Saxonicum. A collection of charters relating to
Anglo-Saxon history. L., 1885, vol. 1, N 30.
157	Гуревич А. Я. Народная культура раннего средневековья в зерка-
ле «покаянных книг». — В кн.: Средние века. Вып. ЗТ. М., 1973, с. 30.
158	Литература о «Беовульфе» огромна, но принадлежит она главным
образом перу зарубежных исследователей. Сам памятник, трудный для про-
чтения и понимания, был доступен до недавнего времени только узкому кру-
гу специалистов; имелись переводы отдельных фрагментов поэмы в хресто-
матиях и учебных пособиях. Полный перевод памятника на русский язык
был осуществлен В. Тихомировым в 1975 г. Введение, предпосланное публи-
кации памятника, написано (как уже упоминалось) А. Я- Гуревичем. См.:
Беовульф..., с. 8—13; W h i t е 1 о с k D. The audience of Beowulf. Oxford,
1951, p. 80—81; Smithers G. W. The making of Beowulf. Durham, 1961;
Sis am K. The structure of Beowulf. Oxford, 1965, p. 10—11.
159	Гуревич А. Я. Средневековый героический эпос германских наро-
дов, с. 8—14.
160	Ine, 6 § 1—2; Hlothaere und Eadric, 12—14; Aelfred, 42 § 6—7.
161	Wihtraed, 12, 13.
162	Ine, 2, 2 § 1.
163	Braunschweig H. H. Biindnisformen des Angelsachsen (450—
1016). Hamburg, 1972, S. 41.
164	Ine, 76, 76 § 1.'
165	Wihtraed, 11.
166	Wihtraed, 6, 23; Ine, 15 § 1.
167	Легендами подобного рода обильно насыщено сочинение Беды.
168	ine, 5, 5 § 1.
128
169	Aelfred, 5, 5 § 4.
170	Корсунский A- P. Образование раннефеодального государства в
Западной Европе, с. 174—176.
i71	Lew is on W. Bedaas Historian. — 9n: Bede, his life, times and wri-
tings. Ed. A. H. Thompson, Oxford, 1935, p. Ill—151; Hunning.R. W.
The vision of history in Early Britain. N. Y., 1966, ch. 3.
172	Wallace-Hadrill J. M. Op. cit., p. 73.
i73	Bede. Historia ecclesiastica, IV, 27; V, 12, 21.
174	Ibid., II, 9.
175	Корсунский A. P. Образование раннефеодального государства
в Западной Европе, с. 175.
176	Bede. Historia ecclesiastica, HI, 6.
377	A. P. Корсунский, останавливаясь на вопросе о социальной сущности
идеи «общественного блага», подчеркивал, что распространение ее обеспе-
чивало церкви и королевской власти еще одно средство,* с помощью которо-
го осуществлялась политика господства над эксплуатируемыми массами на-
селения. В буржуазной историографии игнорируется .именно эта сторона
проблемы; современные западные медиевисты Д. Рассел, X. Майер-Хартинг,
как в свое время К. Бильмейер, Г. Конрад, при оценке роли церкви в ходе
становления раннефеодального государства акцентируют внимание на сози-
дательной силе пропагандируемых ею идей, оставляя в стороне вопрос о со-
циальной, классовой природе церкви и ее учения. X. Майер-Харт тшг, напри-
мер, ставит вопрос о. необходимости рассмотрения истории христианства в
Англии в связи с развитием «некоторых социальных» институтов. Исследова-
тель посвящает данной проблеме специальный раздел, но сводит свои рас-
суждения к выявлению способов инкорпорирования духовенства в социаль-
ный организм, методов утверждения его юридического статуса и укрепле-
ния материального положения; Корсунский А. Г. Образование ранне-
феодального государства в Западной Европе, с. 164; Bihlmeyer К. Kir-
chengeschichte. Th. 2. Paderborn, 1948; Conrad H. Deutsche Rechtsgeschich-
te. Bd. 1. Karlsruhe, 1954; Russel J. B. Op. cit., p. 153; Mayr-Har-
t i n g H. Op. cit., p. 248.
17&	В IX в. мысль о короле — «ревнителе общественного блага» получит
развитие в сочинении Ассера. См.: Asser’s life of king Alfred. Ed. by W. H.
Stevenson. Oxford, 1904, p. 95.
179	Beowulf, lin. 2184.
38O	Beowulf, lin. 2720.
181	B'eowulf, lin. 2178.
182	Beowulf, lin. 2747—2751.
183	Beowulf, lin. 2027—2028, 2144, 2732—2739.
184	Beowulf, lin. 4—11.
185	s ch ticking L. L. Das Konigsideal im Beowulf.—MHRA, Bulletin.
1929; Bd. Ill, S. 143—154.
186	Beowulf lin. 2739—2743.
’87 Beowulf, lin. 2858, 697—700, 1055—1057, 2182—2183.
188	Гуревич А. Я. Средневековый героический эпос германских народов,
С. 11«
189	Beowulf, lin. 2195—2199.
.190 Beowulf, lin. 2207—2209.
193	Beowulf, lin. 2720.
192	Beowulf, lin. 1181—1184. О разделе королевства между сыновьями упо-
минают и другие источники. В Ассеровой «Биографии Альфреда» и в Англо-
Саксонской хронике рассказывается, например, как западносаксонский ко-
роль Этельвульф в 855 г. поделил, сначала королевство со своим старшим
сыном, а затем завещал его двум другим сыновьям. Одному он'оставил соб-
ственно Уэссекс, другому — Кент, Эссекс, Сэрри, Сассекс, входившие ранее
в состав западносаксонского государства. Документальные источники содер-
жат многочисленные примеры о широкой практике раздачи королями земель
церкви (с VII в.) и светской знати (конец VII—VIII вв.). См.: The
Anglo-Saxon chronicle. Ed. by В. Thorpe, vol. I, ap. 855; Asser’s life
of King Alfred. Ed. W. H. Stevenson, p. 11, 17.
9 Зак. 416	129
193	Процесс имущественного расслоения распространялся на различные
группы англосаксонского общества: покоренное кельтское население, рядо-
вые англосаксы, высший слой свободных.
194	Ine, 60.
195	Wihtraed, 8, 14; Ine, 22, 24, 48, 54 § 2, 62.
196	Ine, 3 § 2, 62—64, 67. Размеры гайды в различных районах колеба-
лись от 40 до 120 акров. См.:	Tait J. Large hide and small hides.— «The
English Historical Review», 1902, vol. XVII, p. 280—282; Stenton F. The
first century of English feudalism, p. 117.
197	Соколова M. H. 1) Свободная община и процесс закрепощения
крестьян в Кенте и Уэссексе в VII—X вв., с. 49; 2) Поместье в Англии до
нормандского завоевания (II), с. 83—84; Гуревич А. Я. Роль королев-
ских пожалований в процессе феодального подчинения крестьянства. —
В кн.: Средние века. Вып. IV. М., 1953, с. 56, 59, 65—66; Виноградов П.
Средневековое поместье в Англии, с. 128—129, 145, 147.
198	Соколова М. Н. Поместье в Англии до нормандского завоевания
(II), с. 83.
199	См.: Маркс К. и Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 19, с. 511.
200	be, 3 § 2, 24, 48, 54 § 2, 62, 70.
201	Ine, 24 § 1, 48.
202	ine, 74 § 2.
2оЗ	Ine, 39. Подробнее об этом см.: Соколова М. Н. Свободная об-
щина и процесс закрепощения крестьян в Кенте и Уэссексе в VII—X вв.,
с. 48.
204	ine, 3 § 2.
205	Wihtraed, 8.
206	Ine, 62, 47. Элементы юридической правоспособности были присущи
также рабам и эснам: раб и эсн могли нести материальную ответственность
перед господином за совершенный проступок. См.': Wihtraed, 10, 15; Ine, 3§1.
207	Wihtraed, 10, 14; Ine, 22, 54 § 2. — В источниках есть сведения о би-
чевании рабов, эснов, других категорий зависимого населения из уилей и
англосаксов.
208 Как и в начале VII в., основным носителем правовых норм в судеб-
никах выступает рядовой свободный общинник, подавляющее большинство
статей адресуется свободным вообще; привилегии знати, запечатленные ь
источниках, выражаются преимущественно в праве на более высокий вер-
гельд и повышенные штрафы. См.: Ine, 6 § 2—3, 45.
209 Ine, 41, 46 § 2, 19, 45.
2io Wihtraed, 17—14.
2И Сходные положения имеются в «Саксонской правде»: нобиль при-
носил очистительную/присягу по обвинению в убийстве с меньшим числом
соприсяжников. — Неусыхин А. И. Указ, соч., с. 207.
212 Ine, 19.
2!3 Ine, 46 § 1, 54 § 2. Материальная ценность присяги, произносимой
при снятии обвинения с англосакса и вынесении ему приговора, была вдвое
выше, чем если бы речь шла об уиле. Это положение распространялось  и
на попавших в зависимость.
214	Ine, 14, 52, 46, 53, 54.
215	Неусыхин А. И. Указ, соч., с. 203—205; Соколова М. Н.
Возникновение феодального землевладения и класса феодалов в Англии
VII—X вв., с. 13—15; Ro hmm К- Die Grosshufen der Nordgermanen. Bra-
unschweig, 1905, S. 759—765; Loyn H. R. Gesiths and thegns in Anglo-
Saxon England, p. 538—548.
216	Ine, 32 § 2, 24 § 2, 32.
217	В и н о г р а д о в П. Г. Исследования по социальной истории Англии,
с. 246—247; Гуревич А. Я- 1) Английское крестьянство в X—начале
XI в., с. 70—71; 2) Англосаксонский фолькленд и древненорвежский одаль,
с. 70, 76; Соколова М. Н. Свободная община и закрепощение кресгьян
в Кенте и Уэссексе в VII—X веках, с. 34-35;- Stenton F. Anglo-Saxon
England, р. 277.
130
218	Ine, 68; Stenton F. Anglo-Saxon England, p. 287; Kop
с у иски й A. P. Экономическая политика государства раннего средневе-
ковья в Западной Европе. — В кн.: Очерки социальной структуры и идеоло-
гии средневекового общества. Вып. 2. Л., 1977, с.
219	Wihtraed, 9; Ine, 3, 3 § 2.
220	Ine, 67.
221	Необходимо, разумеется, учитывать, что проводимая королевской
властью политика по отношению к рядовым свободным определялась в пер-
вую очередь интересами самой королевской власти: кэрлы являлись главны-
ми плательщиками фирмы, из них состоял фирд.
222	Stenton F. М. The Latin charters of Anglo-Saxon period. Oxford,
1955, p. 11—12, 21, 23.
223	Грозд ob а И. H. Народы Британских островов. — В кн.: Кален-
дарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. М., 1973, с. 80, 83.
Глава II. УКРЕПЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ В УЭССЕКСЕ
в IX —НАЧАЛЕ X в.
1	Гуревич А. Я. Англосаксонский фолькленд и древненорвежский
одаль. — В кн.: Средние века. Вып. 30. М., 1967, с. 69.
2	Ine, 22, 39, 70; Виноградов П. Г. Средневековое поместье в
Англии. СПб., 1911, с. 124.
3	II Aethelstan, 2.
4	Виноградов П. Г. Средневековое поместье в Англии, с. 246—
248; Гуревич А. Я- Английское крестьянство в X — начале XI в. —
.В кн.: Средние века. Вып. IX. М., 1957, с. 100—115.
5	Неусы хин А. И. Исторический миф третьей империи, — Учен. зап.
Моск, ун-та, 1945, Сер. истории, вып. 81. М., с. 60—61; Корсунский
А. Р. Образование раннефеодального государства в Западной Европе. М.„
1963, с. 142.
6	Boutruche R. Seigneurie et feodalite, vol. 1. P.. 1968, p. 258—
307.
7	Maitland F. Domesday book and beyond. Cambridge, 1907, p. 223;
Петрушевский M. M. Очерки из истории английского государства и об-
щества в средние века. М., 1937, с. 9.
8	Brunner О. Feudalismus. Ein Beitrag zur Bergiffsgeschichte. Wies-
baden, 1958.
9	Loyn H. R. The king and the structure of society in late Anglo-Saxon
England. — «History», 1957, vol. 42, N 145, p. 95—98; Stenton F. Anglo-
Saxon England. Oxford, 1943, p. 688.
10	L оу n H. R. The king and the structure of society. .p. 97.
11	John E. Orbis Britanniae. Leicester, 1966, p. 22—23, 138, 140—-
142.
12	Б a p г M. А. Проблемы социальной истории. M., 1973, с. 149.
§ 1.	Король и королевская власть в IX — первой половине X в.
13	Aelfred, 4, 7.
и Ine, 30.
15	Корсунский А. Р. Указ, соч., с. 164.
16	W а 11 а с е - Н a d г i 11 J. М. Early Germanic kingship in England
and on the continent. Oxford, 1971, p. 12, 14; Chadwick H. M. The heroic
age. Cambridge, 1926, p. 377.
17	Так называемое Ordo St. Dunstan. Cm.: Ward P. L.The coronation
ceremony in medieval England. — «Speculum», 1939, vol. XIV. N 2, p. 160—
178.
18	John E. Orbis Britaniae, p. 28—35; Schramm P. E. A history of
English coronation. Oxford, 1937, p. 19; W a 11 a с e - H a d r i И J. M. Op cit.,
p. 115.
9*

19	Cartuiarium .Saxonicum, vol. I, N 205, -208, 226, 230, 239; vol. II,-
N 571. — Cartuiarium Saxonicum, a collection of charters relating to Anglo-
Saxon history. Ed. by W. de G. Birch, vol. I. L., 1885; vol. II, L., 1887; Ine,
prol.; Asser’s life of king Alfred. Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904,
p. 32.
20	Корс у некий A. P. Указ, соч., с. 174.
21	I Cnut, 1.
22	J о h n E. Orbis Britanniae, p. 33.
23' Об усилении влияния католической церкви в Англии свидетельствуют
и контакты англосаксонских правителей с папским двором. Такие контакты
имели место в правлении Оффы (Мерсия) во второй половине VIII в. Пра-
витель Мерсии Оффа обещал папе ежегодно выплачивать определенную сум-
му. Западносаксонский король Этельвульф сам совершил путешествие в Рим
вместе с малолетним сыном Альфредом — будущим королем. Он был принят
папой, сына Этельвульфа папа признал своим духовным сыном. Источники
сообщают также об обещании западносаксонского короля выплачивать па-
пе ежегодный взнос в 300 манкуз. См.: John Е. Orbis Britanniae, р. 38—39;
A s s е r’s life of King Alfred, p. 180. Сохранилось также письмо папы Льва,
адресованное Этельвульфу. См.: Lew is on W. England and the continent
in the eighth century. Oxford, 1949, p. 31, 111.
24	Aelfred, 3.
25	Aelfred, 40.
26	Aethelberht, 1, 4.
27	Wihtraed, 2, 16; Ine, 45.
28	Ine, 6.
29	Aelfred, 3, 40.
30	S t г а у e r J. R. The two levels of feudalism. — In: Life and thought in
the early middle ages. Minneapolis, 1967, p. 51—65; В о s 1 К. Franken um 800.
Munchen, 1969; L о у n H. R. The king an the structure of society in late
Anglo-Saxon England; John E. Orbis Britanniae.
31	Strayer J. R. Op. cit., p. 51—65; Bosl K. Op. cit., S, 63, 110;
L оу n H. R. The king and the structure of society. . ., p. 89, 95, 99; J о h n E.
Orbis Britanniae, p. 102.
32	M i 11 e i s H. Formen der Adelsherrschaft im Mittelalter. — In: Gesam-
melte Abhandlungen. Weimar, 1957; Battaglia O. F. de. The nobility in
the European middle ages. — «Comparative Studies in Society and History»,
1962, vol. 5, N 1, p. 60—75.
зз	Б a p г M. А. Указ, соч., с. 149.
34	III Eadmund, 1; VI Aethelstan, 11.
35	Ine, 39. — Виновного возвращали в прежнее поселение, сам он вы-
плачивал господину штраф в 60 шиллингов.
36	Aelfred, 37, 37 § 1; Eadweard, 7. Согласно предписанию Альфреда пе-
рейти из одного селения (boldgetael) в другое можно было лишь с ведома
элдормена — должностного лица короля.
37	Показательно, что в постановлении Эдуарда о мерах, применяемых к
беглецу, попросту не упоминается.
38	II Aethelstan, 3, 3 § 1; VI Aethelstan, 8 § 2, 11; II Cnut, 20 § 1.
39	Своего рода напоминанием о праве короля привлекать знать к суду
служит постановление Этельреда II (конец X — начало XI в.): в нем под-
черкивается, что наложение материальных взысканий на владельца боклен-
да может осуществляться только с ведома герефы — должностного лица
короля: См.: I Aethelred, 1 § 14; II Aethelstan, 3, 3 § 1 и 4; VI Aethel-
stan, 11.
40	VI Aethelstan, 8, 8 § 2—3.
41	Ассер в «Биографии Альфреда» подчеркивал, что король умел «под-
чинить своей воле» епископов и комитов, министериалов и других служащих:
«Nam assidue suos episcopos et comites ac nobilissimos, sibique dilectissimos
suos ministros, necnon et praepositos.. . ad suani voluntatem et ad communem
totius regni utilitatem sapientissime usurpabat et annectebat». Cm.: A s s e r’s
life of king Alfred, p. 78.
132
42	В 1 a i r P. H. An introduction to Anglo-Saxon England. Cambridge,-
1956 54.
. 43 Aethelberht, 75, 75 § 1; Ine,-39, 63—68.
44	Aelfred, 37, 37 § 1—2, 42 § 5—6; Aethelstan, 3; III Eadweard, 7, 7
§ 2.
45	IV Eadgar, 1 § 1—2.
46	С о к о л о в a M. H. Поместье в Англии до нормандского завоеваний
(II). — В кн.: Средние века. Вып. 33. М., 1971, с. 85.
4?	Aelfred, 1 § 2; II Aethelstan, 4.
48	Aelfred, 4 § 2.
49	II Aethelstan, 2, 4.
50	П Cnut, 68 § 1.
51	II Cnut, 38 § 1.
52	П Cnut, 12.
53	II Cnut, 12.
54	V in ogr a d о f f P. The growth of the manor. L., 1905; Stenton F.
Anglo-Saxon England. L., 1970; Loyn H. R. Anglo-Saxon England and the
Norman conquest. L., 1962; John E. Land tenure in early England. Welwyn
Garden City, 1960.	.
55	С о к о л о в a M. H. Поместье в Англии до нормандского завоевания
(I). —В кн.: Средние века. Вып. 32. М., 1969, с,- 102—103;
Stenton F. Anglo-Saxon England. L., 1970, p. 302—303.
•	56 С о к о л о в а М. Н. Поместье в Англии до нормандского завоевания
(I), с. 102.
57	В зарубежной историографии первое направление представляют
Э. Джон, К. Холлистер, М. Поуик, второе — X. Лойн, П. Блэйр и др. Однако
существуют принципиальные расхождения между советскими и зарубеж-
ными историками в понимании существа феодализма и движущих сил исто-
рического процесса.
58	Корсунский А. Р. Указ, соч., с. 149.
59	Aelfred, 2, 3, 5, 4 § 1, 8 § 3, 10, 12, 13, 16, 18 § 1, 35, 35 § 1—6, 39,
39 § I; Ine, 8; II Eadweard,. 2.
60	V Aethelstan, 1, I § 1; см. также: Ine, 64—66; Aelfred, 37; II Ead-
weard, 7.
65	Ine, 3 § 2; Aelfred, 43.
62	Ine, 67, 68.
63	О порядке взимания гафоля см.: Stenton F. Anglo-Saxon En-
gland, p. 287; J о 1 i f f e J. Prae-feudal England. L., 1933, p. 47. Ine, 64—66.
64	Ine, 4, 61; Wihtraed, I. См. также: II Eadgar, 1 § 1, 3 § 1.
65	The Anglo-Saxon chronicle, according to the several original
authorities. Ed. by B. Thorpe, vol. I. L., 1861, an. 855.
66	The Anglo-Saxon chronicle, vol. I, an. 865, 878, 894.
67	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 533.
68	Ibid., vol. II, N 565.
69	The Anglo-Saxon chronicle, vol. I, an. 991.
70	Aelfred, 9 § 1—2.
71	VI Aethelstan, 1 § 1.
72	Однако в X столетии жители сотни еще сохраняют в ряде случаев
право на получение части (половины) конфискуемого у преступника иму-
щества, а сотенный суд — на половину всех штрафов по рассмотренным
искам. Эта доля судебных штрафов поступает сотне и тогда, когда рассмат-
риваются проступки ^населения (но не владельца) бокленда, с той лишь,
разницей, что другая часть пеней поступает не королю, а владельцу боклен-
да. См.: I Eadgar, 2 § 1, 3; II Eadgar, 3 § 1; III Aethelred, 3 § 2; III Ea'd-
gar, 7 § 1; Корсунский A. P. Указ, соч., с. 137; J о 1 i f f e J. The consti-
tutional history of medieval England. L., 1947, p. 118.
78	Hlothaere und Eadric, 15, 16, 16 § 1—3; Ine, 25..
74	Ine, 25 § 1.—Мнения историков о развитии торговли в раннефеодаль-
ной Англии расходятся. К. Стефенсон и его последователи отрицают сущест-
вование городов и сколько-нибудь значительной торговли в донормандский
133
период. Нам представляется более убедительной гипотеза о зарождении
предпосылок для развития средневекового города и торгового обмена в ан-
глосаксонский период. Эта точка зрения находит обоснование в исследова-
ниях Д. Тэйта, Ф. Стэнтона, Д. Уилсона и подтверждается археологически-
ми находками последних десятилетий. См.: Stephenson С. Boroughs and
town. Cambridge, Massachusetts, 1933; Tait J. The medieval English bo-
roughs. Manchester, 1936; Wilson D. Anglo-Saxons. L., 1960.
75	В ряду свидетельств, подтверждающих незначительные масштабы
торговли, Я. А. Левицкий приводит следующие: обязательное засвидетель-
ствование купли-продажи и ограничение ее наиболее значительными адми-
нистративными и военно-политическими центрами (Лондон, Кентербери,
Винчестер), ограничение номенклатуры продаваемых товаров. По мнению
автора, в VII в. имел место «товарный обмен, обслуживавший главным об-
разом лишь некоторые потребности сельского хозяйства». См.: Левицкий
Я. А. Города и 'городское ремесло в Англии X—XII вв. М.—Л., 1960,
с. 22—23.
76	Данные письменных источников, археологические и нумизматические
материалы говорят об усилении внешнеторговых связей англосаксов в кон-
це VIII—IX вв. (с франками, Скандинавскими странами), которые осуще-
ствлялись через посредство фризских купцов, пилигримов и самими англо-
саксонскими торговцами, вывозившими на континент изделия из шерсти, льна
(одежду, ткани), кожи, меха. В числе населенных пунктов, связанных с
внешней торговлей, в исторической литературе называются Дувр, Рочестер,
Лондон, Ипсвич, Сэндвич, Уэрем. Меньше сведений сохранили источники
о внутриторговых связях в этот период. Но они же свидетельствуют об их
оживлении и позволяют выявить центры внутренней торговли: Фордвич,
Сарр, Кентербери, Дройтвич, Дорчестер, Хэмуик. См.: Левицкий Я. А.
Указ, соч., с. 37, 43—49, 75; В 1 a i г Р. Н. An introduction to Anglo-Saxon
England. Cambridge, 1959, p. 189; Biddle M. Winchester: the development
of an early capital. — In: Vor- und Friihformen der europaischen Stadt im
Mittelalter. Teil 1. Gottingen, 1973, S. 218.
77	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 579.
175 Aelfred und Guthrum, 5. '
79 Aelfred, 34.
M Левицкий Я- А. Указ, соч., с. 80—81.
81	Начиная со времени Эдуарда Старшего почти все законодательные
собрания в той или иной мере затрагивают этот вопрос. Сведения о торго-
вых пошлинах содержат и грамоты. В англосаксонский период королями
взимались: пошлина с торговой сделки (theloneum, toln), которую платил
и купец, и покупатель, побор с каждой груженной товаром повозки (weagn
scilling), с кораблей в морских и речных портах, а также плата за пользо-
вание хлебной и другими мерами. См.: Левицкий Я- А. Указ, соч., с. 25,
93; Tait J. Op. cit., р. 120; Cartularium Saxonicum, vol. II, N 561,
579, 492.
82	II Eadweard, 1; II Aethelstan, 12; III Eadgar, 8 § 3. — С рас-
ширением торговли это требование стало неосуществимо. Уже Этельстан раз-
решил вести мелочную торговлю (на сумму менее 20 пенсов) вне порта. Во
второй половине X в. вообще была разрешена торговля в любом месте, по
при свидетелях. См.: IV Eadgar, 6.
83	Л е в и ц к и й Я. А. Указ, соч., с. 28, 29, 84.
84	Во второй половине X в. Эдгар издает постановление о введении
единой системы весов во всем королевстве, устанавливалась она по лондон-
скому и винчестерскому образцам. См.: Ill Eadgar, 8 § 1—2.
85	I Eadweard, 1 § 1; III Eadgar, 8 § 3; VI Aethelstan, 11, и ряд других по-
становлений.
86	Cartularium Saxonicum, vol. I, N 149, 188, 177, 220; Л e в и ц к и й
Я. А. Указ, соч., т. 27; Т a i t J. Op. cit., p. 10.
87	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 492, 561, 579; Левицкий
Я. А. Указ, соч., с. 77, 78, 84.
88	Там же, с. 98.
89	В 1 a i г Р. Н. Op. cit., р. 287.
134
90	Milne J. G. C., Sutherland С. H. V., Thompson J. D. A.
Coin collecting. Oxford, 1951, p. 74; Левицкий Я. А. Указ, соч., с. 66.
9i	Petersson В. A. Anglo-Saxon currency. King Edgar’s reform to
the Norman conquest. Lund, 1969, p. 11.
92	Попытка ввести единую монету была предпринята Этельстаном, одна-
ко она не была до конца воплощена в жизнь; позже ее повторил ЭдТар. Ср.:
II Aethelstan, 14; II Eadgar, 8. Первоначально было названо 12 пунктов, где
чеканилась монета, во время Эдгара их число достигло 40 или даже 70,
так,- что они охватывали всю территорию объединенного государства англо-
саксов. Позже их количество было сокращено. См.: II Aethelstan, 12, 14; Р е-
tersson В. A. Op. cit., р. 11.
93	П Aethelred, 8 § 2.
94	A d d у m a n Р.	V. Saxon Southampton: a	town	and	international	port
of the 8th to the 10th	century. — Vor- und Fruhformen	der	europaischen
Stadt im Mittelalter. Teil 1. Gottingen, 1973.
95	Ta it J. Op. cit.,	p. 27-28.	~•
96	Л e в и ц к и й Я-	А. Указ, соч., с. 104.
97 Там же, с. 152—153.
м Addy man Р. W. Op. cit., p. 219—227.
99	В качестве примера можно сослаться на историю городов Тетфорд, Вин-
честер, Винчестер сохраняет свое значение и после ухода римлян, в V в. здесь
появляются англосаксонские поселенцы. Затухание городской жизни в Винче-
стере обнаруживается в V столетии, но уже в VII в. город вновь возрож-
дается и становится религиозным, административным, торговым центром,
временами резиденцией западносаксонских правителей. См.: Biddle М. Ор.
cit., р. 234, 242—247; Davison В. К. The late Saxon town of Thetford: an
interim report on the 1960—1964 excavations. — «Medieval Archaeology», 1968,
vol. XI, p. 189—208.
100	The agrarian history of England, vol. I. Ed. H. P. R. Finberg.
Cambridge, 1972, p. 250—265.
101	Левицкий Я. А. Указ, соч., с. 109. Как «обычаи порта» исследова-
тель толкует термин portgerihta. Существует иное понимание термина:
«рыночные повинности», «рыночные доходы». См.: Anglo-Saxon char-
ters. Ed. with translation and notes by A. J. Robertson. Cambridge, 1956, p. 93.
Anglo-Saxon writes. Ed. with translation by F. E. Harmer. Manchester, 1952,
p. 343.
102	Левицкий Я. А. Указ, соч., с. 140—141; Tait J. Op. cit., p. 61—62.
103	Термины употребляются в источниках второй половины X—начала
XI в. (Левицкий Я. А. Указ, соч., с. 100).
104	IV Aethelred, 2, 2 § 1—12, 3.
105	Реально — в границах, установленных «Договором Альфреда и Гут-
рума»— западные районы Мерсии, Южная-и Юго-Врсточная Англия.
Юб Richardson Н. G., Sayles G. О. Law and legislation from
Aethelberht to Magna Carta. Edinburgh, 1966, p. 4.
107	Aelfred, Prol., 49 § 6.
108	Гуревич -А. Я. Категории средневековой культуры. M., 1972,
с. 151. -
109	Stent on F. Anglo-Saxon England. Oxford, 1943, p. 273.
110	Whitelock D. Prose of Alfred’s reign. Oxford, 1952, p. 96.—
Низкий уровень грамотности среди прихожан и самого духовенства приводил
к забвению латинского языка и библейских наставлений.
111	Aelfred, Prol., 49 § 9.
112	Ine, 30; Aelfred, 4.
из Ine, 39; Aelfred, 37.
И4 Aelfred, 9 § 1—2.
115	Aelfred, Prol., 49 § 9.
116	Asser’s life of king Alfred, p. 89, 90, 91.
n7 По законам Альфреда: нарушение данного королем поручительства,
угроза его жизни и имуществу; в X в. — нарушение монопольного права ко-
роля на рынки и пошлины, отступление от установленного порядка торгов-
ли, нарушение правил чеканки монет (Aelfred, 3, 4, 7, 28, 30, 31),
135
и8 C a r t u 1 a r i u m Saxonicum, vol. II, N 591); Stenton F. Anglo-
Saxon England. Oxford, 1943, p. 95.
49 II Aethelstan, 1 § 14.
120 Aelfred, 41.
121 I Eadweard, 2, 2 § 1.
122 Ibid.
.123 Aelfred, 1 § 2, 2 § 1, 5, 8, 37 § 1—2, 4 § 2, 5 § 4, 38, 38 § 1—2.
i24 Aelfred, 42 § 3.
125' I Eadweard, 2.
126 Aelfred, 42, 42 § 3; cp.: Ine, 9; VI Aethelstan, 11.
§ 2.	Государство и семья
127	Ine, 74 § 2. Постановлением разрешается не оказывать помощь не-
свободному сородичу.
128	VI Aethelstan, 12 § 2.
129	п Eadgar, 1 § 1, 3.
130	- П Eadmund, 1 § 1.
131	VI Aethelstan, 8 § 2. — В постановлении применительно к тем и дру-
гим употребляется выражение «могущественные роды».
I32	II Eadmund, Prol., 2.
133	См. с. 22 настоящей работы.
134	Aelfred, 27. — Материнская родня представляла треть поручателей.
Be werum, 3. Ср.: Leges Henrici I, 76 § 1.
135	Aethelberht, 81.
136	Stenton D. The English woman in history. N. ¥., 1957, p. 9.
137	Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства в Запад- 
ной Европе VI—VIII вв. М., 1956, с. 159.
138	р ы д з е в с к а я Е. А. О пережитках матриархата у скандинавов по
данным древнесеверной литературы. — «Советская этнография», 1937, № 2—
3, с. 38; А н о х и н Г. И. Общинные традиции норвежского крестьянства.
М„ 1971, с. 121.
139	Ine, 38.
но Г у р е в и ч А. Я. Англосаксонский фолькленд и древненорвежский
одаль, с. 70.
141	Aethelberht, 80.
142	Aethelberht, 78, 79, 80, 81. — По кентскому праву муж, уличенный в
идолопоклонстве, лишался своей доли имущества, тогда как доля жены оста-
валась неприкосновенной; по уэссекскому праву кэрл, совершивший кражу
без ведома жены, нес наказание один. Его имущество конфисковывалось в
размере 2/з семейного имущества, доля жены (!/3) оставалась в ее пользо-
вании. См.: Wihtraed, 12; Ine, 57; Aelfred, 18 § 1.
143	Aethelberht, 81. — Правила пользования имуществом в Уэссексе были
видимо, несколько иными. Женщина здесь получала, очевидно, треть иму-
щества. Как мы только что упоминали, у кэрла, обвиненного в воровстве,
конфисковывалось его • имущество, составлявшее 2/3 • от общесемейного иму-
щества, жене оставалась ’/3, т. е. та часть, на которую она имела наслед-
ственные права.
144	S t е п t о n D. Op. cit., р. 9.	'
145	Г у р е в и ч А. Я. Англосаксонский фолькленд и древненорвежский
одаль, с. 70.
ив Aelfred, 18 § 1.
147	В и н о г р а д о в П. Средневековое щоместье в Англин, с. 151.
148	Aethelberht, 80.
ив С а г t u 1 а г i u m Saxonicum, vol. II, N 490.
150	Ibid., vol. II, N 410, 412, 486.
151	Ibid., vol. II, N 553.
152	II Cnut, 73a. •
153	Stenton D. Op. cit., p. 25.
154	Гуревич А. Я. Англосаксонский фолькленд и древненорвежский
одаль, с. 78, 79.
136
555	yj Aethelred, 14; II Cnut, 72, 73, 73a. — Ф. Стэнтон в числе свиде-
тельств укрепления экономического статуса женщины приводит следующее:
широкое распространение в конце англосаксонского периода наименований'
поместий, связанных с именами их владелиц. См.: Stenton F. The place
of woman in Anglo-Saxon society. — «Transaction of the Royal Historical So-
ciety», 1943, vol. XXV, ser. 4, p. 1—13.
156	Leges Henrici I, 70 § 23.	\
157	Виноградов П. Г,- Средневековое поместье в Англии, с. 153.
Diplomatarium Anglicum aevi Saxonicum. Ed. by B. Thorpe. L., 1865, p. 289.
158	Richardson H. G., Sayles G. O. Op. cit., p. 38.
159	Lege? Henrici I, 70 § 23.
	*60 ine, 57; vi Aethelstan, 1 § 1; V Aethelred, 21; II Cnut, 74.
161	II Cnut, 73, 73a. Выходя вторично замуж, вдова теряла право на-
«утренний дар», «имущество» и «землю».
162	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 553 .— При отсутствии бли-
жайших родственников (детей, братьев, отца, матери, сестер умершего) иму-
щество переходило следующим по степени родства поколениям, прежде всего
мужскому потомству (Leges Henrici I, 70 § 20b).
163	II Aethelred, 21.
*64 v Aethelred, 21 § 1; II Cnut, 73, 73a.
165 И Cnut, 73, 73a, 4.
166 д ю б и Ж- Структура семьи в средневековой Западной Европе. —-
В кн.: Материалы XIII Международного конгресса исторических наук. М.,
1970, с. 5; Du b у G. Structures de parente et noblesse France du Nord XI—
XII siecles. Miscellanea... Niermyer, Groninge, Г967. — В тесной связи с эко-
номическими факторами, как неоднократно подчеркивал Ф. Энгельс, происхо-
дит развитие брачного права. В VII в. законы о браке сравнительно Мягки.
Ранние кентские судебники разрешают расторжение брака с обоюдного со-
гласия, предусматривают раздел имущества между супругами (речь идет
о движимости). Позже восторжествует идея нерасторжимости брачных уз;
отношение к фактам супружеской неверности станет нетерпимым: законы
Альфреда разрешают мужу убить соблазнителя жены, а установления Кнута
приговаривают неверную жену к изгнанию, увечьям и лишают ее прав на
всякое имущество. Огромное влияние на ужесточение брачного права оказа-
ли морально-этические представления, насаждавшиеся христианской цер-
ковью. К тому же с развитием частной собственности на землю особую
остроту приобретал вопрос о наследниках имений, что существенно повлия-
ло на законы о браке. Государство и церковь стремились взять под свой
контроль заключение брака и оговорить его рядом условий. См.: Маркс К.
и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 65, 68, 71; Aethelberht, 31, 82, 79, 80; Aelfred,
42'§ 7; II Cnut, 53; I Eadweard und Guthrum, 4, 4 § 1—2; V Aethelred, 10.
§ 3. Проблема политической консолидации англосаксов
167	Гуревич А. Я- Походы викингов. М., 1966, с. 99.
168	Альфред выдал свою сестру замуж за мерсийского короля. Позже,
после включения Мерсии в Уэссекс, на его дочери женится элдормен Мер-
сии — Этельред.
169	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 561, 564—565. 567—568, 581;
A s s e г ’ s life of king Alfred, p. 66.
i7°	J о h n E. Orbis Britanniae, p. 22—23; Braunschweig H. H.
Bundnisiormen der Angclsachsen (450—1016). Hamburg, 1972, S. 17, 19—20.
171	Deanesly M. The court of king Aethelberht of. Kent. — «The Cam-’
bridge Historical Journal», 1942, vol. VII, N 2, p. 136.
*72 J о h n E. Orbis Britanniae, p. 4—5.
173 Braunschweig H. H. Op. cit., S. 26; John E. Orbis Britanniae,.
p. 12.
*74 Stenton F. The supremacy of Mercian kings. — «The English Histo-
rical Review», 1918, vol. XXXIII, p. 433—452.
*75 В г a u n s c h w e i g H. H. Op. cit., S. 24, 26, 28.
137'
576 Beda. Historia ecclesiastica gentis Anglorum, II, 5; III, 22. — В кн.:
Baedae Opera Historica, vol. I. Ed. J. E. King. L., 1930.
177 L о у n H. R. The term ealdormen- in the translations’ prepared at the
time of king Alfred. — «The English Historical Review», 1953, vol, CCLXIX,
,p. 85.
*78 John E. Orbis Britanniae, p. 14—15, 17.
179	Ibid., p. 20, 22—26. Cartuiarium Saxonicum, vol. I, N 208, 213—
214, 248, 259, 265.
180	John E. Orbis Britanniae, p. 41—45, 56—60.
181	Ibid., p. 61.
182	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 171. Ср.: Ленки В. И.
Соч., т. 26, с. 77.
183	The Anglo-Saxon chronicle, vol. I, an. 894.
184	Cartuiarium Saxonicum, vol. II, N 579.
185	The Anglo-Saxon chronicle, vol. I, an. 897.
186	W a 11 a с e - H a d r i 11 J. M. Op. cit., p. 124—125.
187	Необоснованной представляется попытка Уолеса-Хэдрилла объяснить
походы Альфреда исключительно религиозными соображениями. Доказывая
свое положение, автор ссылается на крещение Гутрума — предводителя дат-
чан— при заключении договора с Альфредом и на эпизод из «Жития Св.
Эдмунда»: восточноанглийский король Эдмунд предпочел соглашению с дат-
чанами мученическую смерть. Сами по себе эти факты еще ничего не дока-
зывают. В договоре Альфреда с датчанами вопрос о вере вообще не затра-
гивался, как и в переговорах, которые вел Эдмунд с Ингваром. Речь шла
о том, что Эдмунд должен был уступить датчанам часть земель и сокровищ
(Ibid., р. 141).
188	Lees В. Alfred the Great. N. Y., 1973; Russel J. B. Medieval civi-
lisation. Los Avgelos, 1968.
189	Braunschweig H. H. Op. cit., S. 32, 71.
190	Ibid., ,8. 32, 41—42, 71.
191	Ibid./ S. 19—20, 25, 30—32.
192	Latouch.e R. Les grandes invasions et la crise de 1’occident au
Vе siecle. Aubier, 1946, p. 212—215; Fichtenau H. Das Karolingische
.Imperium. Ziirich, 1949, S. 13—15.
John E. Orbis Britanniae, p. 20—23, 43—44.
I94 Ibid., p. 145.
Глава III. ФОРМИРОВАНИЕ ОРГАНОВ ПУБЛИЧНОЙ ВЛАСТИ
§ I.	Королевские служащие
1	Маркс К. п Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 170.
2	Там же, с. 171.
3	Корсунский А. Р. Образование раннефеодального государства в
Западной Европе. М., 1963, с. 136.
4	Stenton F. Anglo-Saxon England. Oxford, 1943, p. 301—302;
Lo.yn H. R. The term ealdormen in the translation prepared at the time of
•king Alfred. — «The English Historical Review», 1953, vol. CCLXIX, p. 515.
5	The Anglo-Saxon chronicle, according to the several original
authorities. Ed. by B. Thorpe, vol. I. L., 1861, an. 860, 878.
6	Loyn'H. R. The term ealdormen in the translation..., p. 515—518,
.522—523.
7	Ine, 36, § 1; Aelfred, 42 § 3.
8	Ine, 36 § 1; Loyn H. R. The term ealdormen in the4translation. ..,
p. 523.
9	Ine, 60; Aelfred, 37.
io	Ine, 50.
U III Eadgar, 5 § 2 (вторая половина X в.).
12	Stubbs W. The constitutional history of England, vol. I. Oxford,
1891; Joliffe J. E. A. The constitutional history of medieval’ England. L.,
1947, p. 35, 37.
438
*3 Chadwick H. M. Studies on Anglo-Saxon institutions. Cambridge,
1905, p. 233,,235; Whitelock D. The beginnings of English society. Oxford,
1952, p. 52; Larson L. M. The king’s household in England before Norman
conquest. Madison (Wisconsin), 1905, p. 103—104, 110—116; Shrimes S. B.
An introduction to administrative history of medieval England. Oxford, 1952,
p. 4; Lyon B. Constitutional and legal history of medieval England. N. Y.*
1960, p. 63, 67; Петрушевский Д. M. Очерки из истории английского
государства и общества в средние века. М., 1937, с. 21. — Взгляды исследо-
вателей расходились в определении масштабов власти герефы. Д. Петрушев-
ский считал, что его служба имела первоначально «чисто фискальное значе-
ние», по мнению С. Шрайма и Б. Лайона, полномочия управляющего были
значительно шире, уже в IX в. он осуществлял контроль за деятельностью
местных судебных собраний.
14 Larson L. М. Op. cit., р. 45; Chadwick Н. М. Op. cit., р. 238;
Shrimes S. В. Op. cit., р. 4; Lyon В. A. Medieval finance. A comparison
of financial institutions in North-Western Europe. Brugge, 1967, p. 92—93.
. 15 В буржуазной историографии имеет место попытка полностью исклю-
чать средний слой знати (рыцарство) раннефеодальной эпохи из правящего
слоя. На материале франкского общества эту теорию развивает американ-
ский историк Дж. Страйер. См.: Strayer J. L. The two Jewels of feuda-
lism. — In: Life and thought in the early middle ages. Minneapolis, 1967,
p. 61—65.
16	Подробнее об этом см.: Савело К- Ф. Об источниках и методике
исследования структуры знати в раннее средневековье. — В кн.: Проблемы со-
циальной структуры и идеологии средневекового общества. Вып. I. Л., 1974,
с. 106—119.
17	The Anglo-Saxon chronicle, vol. I. 897; Cartularium Saxoni-
cum. A collection of charters relating to Anglo-Saxon history, vol. II. Ed. by
_W. de G. Birch. L„ 1893, N £68, 581.
’8 Ibid., N 448.
'9 Ibid., N 467, 502, 529, 539, 558.
20	Ibid., N 549, 581.
21	Wihtraed, 22; Loyn H. R. Anglo-Saxon England and the Norman
conquest. Oxford, 1962, p. 305; Whitelock D. Op. cit., p. 92.
22	Ine, 73, 8.
23	Ibid.	'	,	.
24	В о s wor t h J. An Anglo-Saxon dictionary. Oxford, 1954, p. 199;
Kemble J. The Saxons in England, vol. II. L., 1848, p. 158; Stubbs W.
The constitutional history of England, vol. I. Oxford, 1891, p. 113, 133; Хре-
стоматия по истории средних веков, т. I. М., 1961, с. 600.
25	VI Aethelstan, 11; V Aethelstan, 10, 11; II Aethelstan, 25 § 1.
26	VI Aethelstan, 8 § 4.
27	I Eadweard, Prol; II Eadweard, 2.
28	I Eadweard, 2; V Aethelstan, 1 § 1.
29	Hlothaere und Eadric, 16.
30	The Anglo-Saxon chronicle, vol. I, an/ 897, 906; Левиц-
кий Я. А. Города и городское оемесло в Англии в X—XII вв. М., 1960, •
с. 34, 61, 103.
31	I Eadweard, I § 1; II Aethelstan, 10, 12; Aelfred, 34.
32	vi Aethelstan, 11 (925-939 гг.); I Aethelstan, Prol., 4; II Aethelstan,
8, 20 § 3; II Eadgar, 3 § 1 (959—975 гг.).
33	Ine, 54; Aelfred, 22, 34, 38 § 1.
З4	L у о n B. Op. cit., p. 63, 67. — Как полагают, в объединенном госу-
дарстве Альфреда во главе каждого из южных графств стоял элдормен,
а в Мерсии их-было не менее 4. См.: Chadwick Н. М. Op. cit., р. 194;
Whitelock D. Op. cit., р. 79; Lyon В. Constitutional and legal history
of medieval England. N. Y., 1960, p. 63.
35	П Eadweard, 8; III Eadgar, 5 § 2. Собрания сотен созывались раз
в месяц, графств — два раза в год.
139
36	См.: Маркс. К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 171.
37	Aelfred, 38, 38 § 1—2, 15.
38	Dannenbauer.H. Hundertschaft. Centena und Huntari. Stuttgart,
1958, S. 188; Maitland F. The constitutional history of England. Cambrid-
ge, 1908, p. 82; Lyon H. R. Anglo-Saxon England and the Norman conquest,
p. 213.
39	Lyon B. Constitutional and legal history of medieval England, p. 67,
68, 82; Harding H. The social history of English law. Baltimore, 1966,
p.' 20. Необоснованность этих утверждений доказывал А. Р. Корсунский.
См.: Корсунский А. Р. Указ, соч., с. 137—138.
40	J о h n Е. Orbis Britanniae. Leicester,  1966, р. 147, 149.
41	Stubbs W. Op. cit., p. 107; Jolifffe J. E. A. Op. cit., p. 8, 10, 61.
42	S t e n t о h F. Op. cit., p. 296, 297.
43	По вопросу о формировании феодального поместья и поместной адми-
нистрации см.: Виноградов П. Г. Средневековое поместье в Англии.
СПб., 1911, с. 245, 124; Гуревич А. Я. Английское крестьянство в X —
начале XI в.— В кн.: Средние века. Вып. IX. М., 1957, с. 100—115; Соко-
лова М. Н. Возникновение феодального землевладения и класса феодалов
в Англии VII—X вв. — В кн.: Средние века. Вып. XII. М., 1958, с. 18;
Vinogradoff Р. The growth of the manor. L., 1905; John E. Land te-
nure in early England. Welwyn Garden City, 1960; Loyn H. R. Anglo-Saxon
England. N. Y., 1970, и др.
44	I Eadgar, 2 § 1 и 3, 3 § 1; III Eadgar, 7 § 1; IV Eadgar, 8 § 1;
III Aethelred, 3 § 2—3; VI Aethelstan, 1 § 1.
43	В отсутствие господина крестьянин должен был работать на' него.
VI Aethelstan, 5.	-
46	Wihtraed, 21; Aelfred und Guthrum, 3.
47	I Eadgar, 7 § 1.
48	II Eadgar, 5 § 2, 3 § 1; II Aethelstan, 25 § 1.
49	Aelfred und Guthrum, 3; III Aethelred, 3 § 1 и 2.
50	Loyn H. R. Anglo-Saxon England, p. 259; Lyon B. Constitutional
and legal history of medieval England, p. 67—68.
51	III Eadgar, 3.
52	Stubbs W. Op. cit., p. 119—122; Joliffe E. A. Op. cit.( p, 25;
R e i t s c h e 1 S. Untersuchungen zur Geschichte der germanischen Hundert-
schaft. Weimar, 1907, S. 56.
53	См. напр.: II Aethelstan, 20. — П. Виноградов писал, что обязанность
исполнять судебную повинность в местных судах лежала на определенных
наделах. См.: Виноградов П. Г. Соедневековое поместье в Англии,
с. 230.
54	Корсунский А. Р. Указ, соч,, с. 137—138.
55-Hlothaere und Eadric, 10; I Aethelred, 2; VI Aethelstan, 4; I Eadgar,
2 § 1, 3, 3 § 1.
56	I Aethelstan, Prol.; I Eadgar, 2 § 1.
57	Ш Aethelred, 3 § 2.
58	I Eadgar, 2 § 1. Участвовавший в поимке преступника получал поло-
вину конфискованного у него имущества.
59	II Aathelstan, 20, 20 § 2.
69	I Eadweard, 2, 2 § 1; I Eadgar, 7, 7 § 1.
61	I Eadgar, 5 § 1.
62	I Eadgar, 3; III Eadgar, 7 § 1.
63	III Aethelstan, 7 § 1; II Eadweard, 4; V Aethelstan, 1; I Aethelred,
1 § 10; I Eadgar, 7.
64	VI Aethelstan, 8, 8 § 2; HI Aethelstan, 6.
65	VI Aethelstan, 8 § 3.
66	M. Динели датирует преобразование двора в орган управления кон-
цом VI — началом VII в., Б. Лайон — X — началом XI в., Л. Ларсон и
С. Шрайм — XI в. (после нормандского завоевания). Правда, С. Шрайм не
отрицает, что с VIII в. королевские министериалы выполняли административ-
ные поручения. См.: Deanesly М. The Court of King Aethelberht of
140
Kent. — «The Cambridge Historical Journal», 1942, vol. II, N 2, p. 101—114;
Lyon B. Medieval finance, p. 54; L a r s о n L. Op. cit., p. 95—97, 194;
,S hr im es S. B. Op. cit., p. 1—4.
67	Beowulf and the fight at Finnsburg. Ed. by Fr. Klaeber. N. Y., 1922,
lin 1478—1481. (Далее: Beowulf, стих 1244).
68	Ibid., lin 1924, 2883, 1091-1093, 1175—1183 и др.; Blumensten-
g e 1 I. Wesen und Funktion des Banketts im Beowulf. Marburg, 1964.
69' См. главу I, § 3 настоящей работы.
70	Asser’s Life of King Alfred together with Annals of Saint Neots.
Ed. by W. H. Stevenson. Oxford, 1904, p. 80—89.
71	Ibid.
72	Larson L. Op. cit., p. 124, 128—133.—\Для обозначения этого слу-
жащего использовались также термины: hraegel thegn, bedfhegn, buthegn.
73	L у о n В. Medieval finance, p. 54, 56, 79—80; Stenton F. Op. cit.,
p. 635; Tout T. F. Chapter in administrative history of medieval England
vol. I. L„ 1920, p. 72-74.
7<	Сокол об a M. H. Свободная община и закрепощение крестьян
в Кенте и Уэссексе в VII—X вв. — В кн.] Средние века. Вып. VI. М., 1955,
с. 49. .
75	Cartuiarium Saxonicum, vol. II, N 567, 529, 539, 549, 550,
558, 581,.
§ 2. Особенности социального состава
англо-саксонской знати в IX — начале X в.
76	Aethelberht, 14; Ine, 6 § 2, 34, 36 § 1; The Anglo-Saxon chro-
nicle, vol. 1. An. 860, 878, 886, 894, 895; Cartuiarium Saxonicum, vol. II,
N 537, 547, 551, 561, 567, 574, 577; L о у n H. R. The term ealdormen in the
translations prepared at the time of king Alfred, p. 515—518, 522—523.
77	Ibid.
78	Asser’s life of king Alfred, p. 24; Cartuiarium Saxonicum, vol. II,
N 502, 506, 507, 553, 567, 571.
79	См., напр.: Wihtraed, 20; Ine, 45; Соколова M. H. Поместье в
Англии-до нормандского завоевания (I). — В кн.: Средние века. Вып. 32.
М., 1969, с. 102.
8°	Гуревич А. Я. Мелкие вотчинники в Англии раннего средневе-
ковья.— Известия АН СССР. Сер. истории и философии, 1951, т. VIII, № 6,
с. 550.
81	II Cnut, 71, 71 §. I—5. — Помимо эрлов — владельцев земель разме-
ром не менее 40 гайд — в законах выделены 3 разряда тэнов: королевский
тэн, «средний тэн» (medemra thegn) и «меньший тэн» (laessethegen). Ср.:
II Chut 64—66, 21, 50.
82	Ine, 51.
83	Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государст-
ва и общества в средние века, с. 35; Соколова М. Н. Возникновение
феодального землевладения и класса феодалов в Англии VII—X вв., с. 14;
Гуревич А. Я. Мелкие вотчинники в Англии до нормандского завоева-
ния, с. 548; Maitland F. Op. cit., р. 62; S t е n t о n F. Op. cit., p. 300;
R h a m m K. Die Grosshufen der Nordgermanen. Braunschweig, 1905, S. 760.
84	Гуревич А. Я. Мелкие вотчинники в Англии до нормандского за-
воевания, с. 548. См. также: Rhamm К. Op. cit., S. 759, 760—765.
85	Критику буржуазных концепций происхождения знати см.: Барг
М. А. Проблемы социальной истории. М., 1973, с. 112—149.
86	Maitland F. Op. cit., р. 72; В г u nn er И. Abhandlungen zur
Rechtsgeschichte, Bd. I. Weimar, 1931; Chadwick H. M. Op. cit., p. 96—
99, 378-383.
87	Rhamm K. Op. cit.; Whitelock’D. Op. cit., p. 44; Loyn H. R.
The term ealdorman in the translation:.p. 515—523.
88	Гуревич А. Я. Мелкие вотчинники в Англии до нормандского за-
воевания, с. 551—552; Соколова М. Н. Возникновение феодального зем-
141
левладения..с. 16—17.
89	L о у n Н. R. The king and the structure of society in late Anglo-Sa-
xon England. — «The English Historical Review», 1957, vol. 42, N 145, p. 97—
98; Be leode gethincthum et lage, 2, 3, 6.
90	Car tularium Saxonicum, vol. II, N 539, 549, 568, 576.
91	Ibid., N 467, 502, 529, 539, 558, 576, 581.
92	Be werum, 2; Northleoda laga, 9—11.
93	Гуревич А. Я. Мелкие вотчинники в Англии до нормандского за-
воевания, с. 551.
94	The Anglo-Saxon chronicle, vol. I, an. 897.
95	Гуревич А. Я. Мелкие вотчинники в Англии до нормандского за-
воевания, с. 549.
96	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 567.
97	Northleada laga, 2—5. — Эти законы были составлены в области
«датского права» и имели хождение в Восточной и Северо-Восточной Англии,
но, по общему признанию, их нормы соответствовали обычаям в других
районах страны. См. гл: I, § 1 данной работы.
98	Неусыхин А. И. Возникновение зависимого крестьянства в Запад-
ной Европе VI—VIII веков. М., 1956, с. 202—203.
99	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 557, 564, 567, 576, 588.
190	Ibid., vol. II, N 550, 581, 490. — Разумеется, владения знати не огра-
ничивались землями, пожалованными королем. Они могли включать унасле-
дованную земельную собственность (типа фолькленда). Так, элдормен Аль-
фред завещал своей жене, детям, родственникам всего ПО гайд, из которых
только 4 гайды названы землями бокленда. Ibid., vol. II, N 558.
101	Неусыхин А. И. Указ, соч., с. 204—205; Libermann F. Die
Gesetze der Angelsachsen, Bd. Ill; Halle an der Saale, 1912, S. 258, N 9.
102	Гуревич А. Я- Мелкие вотчинники в Англии до нормандского за-
воевания, с. 550. См. также: Барг М. А. Буржуазная историография о со-
циальной' структуре средневекового общества (генезис и социальная динами-
ка средневековой знати). — «Вопросы истории», 1966, № 12, с. 91.
103	Chadwick Н. М. Op. cit., р. 53; Lyon Н. R. Gesiths and thegns
in Anglo-Saxon England from the seventh to the tenth century. — «The
English Historical Review», 1955, vol. 70, p. 538—544, 548; John E. Orbis
Britanniae, p. 140, 142.
1W	Каменецкий H. Ф. Особенности вассально-ленных отношений в
Германии X—XIII вв. — В кн.: Средние века. Вып. 32. М., 1969; Гуревич
А. Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970.
105	Aelfred, 1, 42 § 6; II Cnut, 77.'
106	Гуревич А. Я. Проблема генезиса феодализма в Западной Евро-
пе, с. 58.
107	М а р к с К. и Э н г е л ь с Ф. Соч., .т. 19, с. 510.
108	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с: 511—512.
Ю9	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 172.
п°	Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 191—192.
111	Vinogradoff Р. Das Buchland. Collected papers, vol. I. Oxford,
1928; Maitland F. Domesday book and beyond. Cambridge, 1897; Вино-
градов П. Средневековое поместье в Англии. СПб., 1911.
И2	Loyn В. A. Constitutional and legal history of medieval England,
p. 86.
из	Loyn H. R. Anglo-Saxon England and the Norman conquest.
Oxford, 1962, p. 173—176; John E. Land tenure in early England, p. 82.
114	Гуревич А. Я. Роль королевских пожалований в процессе фео-
дального подчинения крестьянства. — В кн.: Средние века. Вып. IV. М., 1953,
с. 53, 57—58, 60, 70.
И5	Соколова М. Н. Возникновение феодального землевладения и
класса феодалов в Англии в VII—X вв. — В кн.: Средние века. Вып. 12. М„
1958, с. 22—24.	-	'	„
116	Соколова М. Н. Поместье в Англии до нормандскогб завоева-
ния (II). — В кн.: Средние века. Вып. 33. М., 1971, с. 84—88.
142
517	Cartularium Saxonium, vol. I, N 13. 26, 190, 194; 231 240. 254
48	VI Aethelstan, 11; III Aethelred, 12.
il9	Aelfred, 41; II Cnut, 78.
i2®	John E. Land tenure in early England, p. 64—79.
121	Rectitudines singularum personarum, 1.
i22	be, 51; II Cnut, 77.
!23 Beowulf, lin. 2884—2886. — In: Beowulf and the fight at Finnsburg.
Ed. with introduction, bibliography and notes by Fr. Klaeber. N. Y., 1941.
524 Cartularium Saxonicum, vol. I, N' 156, 166, 217, 299, 307, 429-
vol. II, N 617.
!25Caltularium Saxonicum, vol. I, N 192; vol. II, N 539.
I2S HI Aethelred, 3; II Cnut, 78.
127	Aelfred, 41.
123	JI Cnut, 13 § 1, 77, 77 § 1.
129	Al a p к с К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 191.
Глава IV. ОБЩЕКОРОЛЕВСКИЙ СОВЕТ ЗНАТИ
!	Kemble J. М. The Saxons in England, vol. II. L., 1848, p. 183, 194,
195, ,204, 238; Freeman E. A. The growth of English constitution from the
earliest times. L., 1872.
2	Stubbs W. The constitutional history of England, vol. I. Oxford, 1891,
p. 165, 166; Liebermann F. The National assembly in Anglo-Saxon oeriod.
Halle, 1913, p. 3, 21—22, 41, 67—69.
3	Ma i tl a nd F. The constitutional history of England. Cambridge, 1908,
p. 58.
4	Chadwick H. M. Studies on Anglo-Saxon institutions. Cambridge,
1905, p. 309, 313, 318, 328.
5	Stenton F. Anglo-Saxon England. Oxford, 1943, p. 543, 544; Ole-
son T. J. The Witenagemot in the reign of Edward the Confessor. L., 1955.
6	В I a i г P. H. An introduction to Anglo-Saxon England. Cambridge,
1956, p. 217.
7	Stenton F. Op. cit., p. 546.
8	Lyon B. A constitutional and legal history of medieval England. N. Y.,
1960, p. 154.
9	J о 1 i f f e J. E. A. The constitutional history of medieval England. L.,
1947, p. 25, 28-32.
'о В 1 a ir P. H. Op.,cit., p. 232.
u Петрушевский Д. M. Очерки из истории английского государст-
ва и общества в средние века. М.., 1937, с. 42—43.
52	Корсунский А. Р. Образование раннефеодального государства в
Западной Европе. М., 1963, с. 137.
13	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 551, 552, 557, 574, 579, 547,
577, 561; 503, 525, 582; 503, 506, 510, 514, 553. — Cartularium Saxonicum.
A collection of charters relating to Anlgo-Saxon history. Ed. by W. de G.
Birch, vol. I, L., 1885; vol. II. L., 1887.
14	W h i t e 1 о c k D. [Rec.:] Oleson T. T. Op. cit. — «The English Histori-
cal Review», 1956, vol. LXXI, N 281, p. 640—641.
15	Гуревич А. Я. Индивид и общество в варварских государствах.—
В кн,: Проблемы истории докапиталистических обществ, кн. I. М., 1968,
с. 400.
16	Hlothaere und Eadric, 16; Ine, 25; I Eadweard, I, I § 4; VI Eadgard, 7.
17	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 502, 509, 516, 525, 547, 551,
561, 579, 612, 624, 642; 581.
18	Ibid., N 447, 468, 469, 470, 472, 474, 491, 503, 510, 514, 547, 551, 552,
557, 571.
19	В 1 a i г P. H. Op. cit., p. 220, 221.
20	Cartulariim Saxonicum, vol. I, N 162, 274, 289, 290, 309, 313,
322, 335, 378, 387 (742—825 гг.).
21	Ibid., N 274 (793—796 гг.).
143
22	Ibid., N 124, 137, 163, 209, 274, 300, 326, 349, 351, 393, 396 401,
404, 411..
23	Ibid., N 411, 421.
24	Ibid., N 289, 313, 322, 335, 378, 384.
25	Ibid., vol. II, N 669, 674, 675, 690, 695, 696, 703, 677, 689, 702
26	Ibid,, N 674, 675, 677, 689, cp.: 690, 692.
27	Ibid., N 670, 680, 682, 683, 694, 695, 699, 701.
28	Ibid., N 531, 545, 550, 563, 565, 567, 568, 576.
29	Liebermann F. The National assembly in Anglo-Saxon, period,
p. 215.
30	Bed a. Historia ecclesiastica gentis Anglorum,. кн. II, гл. 5. — Beadae
opera historica, vol. I. Ed. J. E. King. L., 1930; Beowulf, lin. 1097, 1346. —
Beowulf and the fight at. Finnsburg. Ed. by Fr. Klaeber. N. Y., 1922;
VI Aethelstan, 11.
31	О 1 e s о n T. J. Op. cit., p. 78.
32	T h e Anglo-Saxon, vol. I, an. 672, 820, 993. — The Anglo-Saxon
chronicle, according to several original authorities. Ed. by B. Thorpe, vol. I—
П. L., 1861; Ca r t u 1 a r i u m . Saxonicum, vol. I, N 378, 384, 421.
33	II Cnut, 12.
34	The Anglo-Saxon chronicle, vol. I, an. 853, 868; Aelfred und
Guihrum, 1; см. также: Guthrum und Eadwardes (921—938); II Aethelred:
Vertrag mit Olaf (991).
35	В 1 a i r P. H. Op. cit., p. 198—199.
36W	allace-Hadrill J. M. Early Germanic kingship in England
and on the Continent. Oxford, 1971, p. 112.
37	Bed a. Historia ecclesiastica gentis Anglorum, II, гл. 5; кн. Ill,
гл. 7 и 22.
38	The Anglo-Saxon chronicle, vol. I, an. 709, 728, 741, 860, 871,
39	Chronicon Aethelweardi, an. 900. — The Chronicle of Aethelweard.
Ed. by A. Campbell. L., 1962; Blair P. H. Op. cit., p. 198—199.
40	The Anglo-Saxon chronicle, vol. I, an. 871; As ser’s life of.
king Alfred together with Annals of Saint Neots. Ed. by W. H. Stevenson.
Oxford, 1904, p. 32.
41	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 430, 502, 506, 510, 547, 551,
561, 579. — Наиболее употребительные формы хартий: грамота состазлена
«mid gewitnesse», или «mid getheahte», или «cum testimonio et licentia seu
consensu» уитанов.
42	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 545, 563, 565, 571, 582,
43	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 612, 624, 642, 663, 669.
44	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 571.
'45	Cartularium Saxonicum, vol. II, N 574; vol. I, N 378, 379.—
В 824 г. на уитенагемоте' в Кловеско были восстановлены держательские
права архиепископа Кентерберийского. В грамоте сообщается, что собрание
восстановило справедливость и истину и «решило спор». Тогда же был рас-
смотрен конфликт между Вустерским епископом и монахами Вэстбери (Гло-
стер). Дело было решено в пользу епископа. Текст грамоты гласит: «архи-
епископ и собрание присудили...».
46	Aelfred, 41.
47	Aethelred, 1 § 14.
48	Aethelberht, Inscr.; Hlothaere und Eadric, Inscr.
49	Wihtraed, Prol.; VI Aethelstan, Prol.
30	Ine, Prol.
51	Aelfred, 49 § 9—10.
32	I Eardweard, Prol.
53	I Eadmund, Prol.; Ill Eadgar, Inscr.
34	Aelfred, 49 § 9.
55	Aelfred, 49 § 10.
56	A n n a 1 e s Laureshamenses, an. 802. — Monumenta Germaniae Histo-
rica. Scriptores, t. I. Hannoverae, 1826, p. 38—39.
57	Aelfred, 49- § 9.