АКАДЕМИЯ НАУК СССР
АКАДЕМИК
ИЗБРАННЫЕ СОЧИНЕНИЯ
Л ЗЫК И ЛИТЕРАТУРА
ИЗДАТЕЛЬСТВО ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА IO 6 I

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
Доктор филологических наук Н. А. БАСКАКОВ
(председатель), доцент Ш. С. АЙЛЯРОВ, кандидат
педагогических наук В. Д. АРАКИН, доктор филологических наук
Б. А. КАРРЫЕВ, кандидат исторических наук Е. Ф. ЛУД-
ШУВЕЙТ, доктор исторических наук А. Ф. МИЛЛЕР,
кандидат исторических наук А. М. ШАМСУТДИНОВ.
РЕДАКТОРЫ II ТОМА
Ш. С. АЙЛЯРОВ и Б. А. КАРРЫЕВ

ОТ РЕДАКЦИОННОЙ КОЛЛЕГИИ
Один из блестящих представителей русской и советской
ориенталистики В. А. Гордлевский внес ценнейший вклад в изучение истории,
этнографии, языка, литературы и фольклора многих народов мира, и в
первую очередь народов Турции. Труды Гордлевского, созданные им в
течение более чем полувека, обогатили нашу отечественную науку
всесторонним и глубоким знанием жизни народов ряда стран Востока.
Исследования замечательного представителя русской востоковедной
науки были плодом не только кропотливой работы в институтах,
архивах и книгохранилищах, но и непосредственного общения с живыми
людьми, создателями и носителями языка, фольклора, литературы,
истории, результатом собирания неповторимого материала . из первых
рук во время экспедиций и выездов Гордлевского в страны Востока-
^ Являясь продолжением академического издания Избранных
сочинений В. А. Гордлевского, второй том охватывает лишь часть
произведений ученого, освещающих проблему тюркского языкознания,
фольклористики и литературоведения, а также связи и распространения русской
литературы среди народов Советского и зарубежного Востока.
В первом разделе данного тома помещены исследования
Гордлевского, в которых рассматриваются вопросы грамматики и лексики
турецкого языка. Эти исследования служат теоретической базой и
практическим руководством для всех тех, кто изучает проблемы тюркского
языкознания.
Второй раздел включает труды ученого.по-различным жанрам
устного поэтического творчества. К ним относятся исследования
Гордлевского в области турецкой литературы XIX—XX вв. и работы,
раскрывающие пути распространения произведений русских писателей в
Турции.
Труды Гордлевского печатаются в том виде, в каком они были
опубликованы при его жизни или по рукописи. Поскольку работы
Гордлевского печатались в разное время и в них вкрались те или иные
расхождения в правописании отдельных терминов,,личных имен и
географических названий, редакция сочла необходимым унифицировать их^написа-
ние в соответствии с существующими нормами орфографии и научной
терминологии. Кроме того, в отдельных случаях произведены весьма
незначительные сокращения (отмечено отточием) без ущерба для общего
содержания подлинника.
Настоящий том подготовлен Ш. С. Айляровым и Б. А. Каррыевым.

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
Второй том Избранных сочинений академика В. А. Гордлевского
включает труды и изыскания, охватывающие почти полвека работы
ученого в области языка, фольклористики и литературы.
Хронологическое расположение материала дает возможность
проследить эволюцию взглядов, широту его исследовательского диапазона.
Помещенные в томе труды еще раз убеждают, что В. А. Гордлевский
был не только первоклассным туркологом, но и обладал редкой
эрудицией, и, что особенно важно, отличался, если можно так сказать,
исследовательским почерком. Не случайно современники ученого называли
его замечательным методистом в области изучения
историко-литературного процесса и его отдельных звеньев.
В конце XIX »в. известный венгерский ориенталист И. Кунош
записал и опубликовал ряд турецких сказок, предпослав к ним небольшое
предисловие. Гордлевский обратился к труду Куноша и дал русскому
читателю первое изложение турецких сказок. Русская фольклористика
получила ценный материал для исследования. В 1908 г. на заседании
Восточной (комиссии Императорского Московского 'археологического
общества он прочитал доклад «Из наблюдений над турецкой песнью»,
публикуемый в настоящем томе.
Основой для доклада послужил сборник немецкого доктора Ф.
Гизе «Рассказы и песни из Конийского вилайета». Поставив перед
собой скромную задачу — «заинтересовать читателя народной поэзией»
турок, Гордлевский, однако, перешагнул за рамки обычной рецензии.
На материале Ф. Гизе русский ориенталист дал блестящий
историко-филологический анализ содержания, языка, метрики и стилистики
67 песен. Кроме того, в этой работе встречаются интереснейшие
этнографические и этимологические экскурсы.
Труд «Из наблюдений над турецкой песнью», написанный в годы
реакции (1908 г.), свидетельствует о демократическом мировоззрении
ученого, его интересе и сочувствии к простому народу. Гордлевский
смело раскрывает социальные мотивы, звучащие в народных песнях
турок. Чрезвычайно показательно, что не раз именно в этих случаях
он исправляет немецкого исследователя. Так, при разборе стихотворения
№ 18, вариант которого «сильно искажен» Ф. Гизе, он пишет, что в нем
выражена «скорбь туркмена, вынужденного смириться перед
государственной властью». По поводу стихотворения № 62 говорится, что оно,
«оставшееся неясным Ф. Гизе, выпукло рисует настроение деревни, мо-
4

лодые силы которой отрываются от семьи для военщины. В глазах
поселян появление жандармов, вербующих солдат, напоминает собою
моровую язву...»
Небольшая по объему работа «Из истории османской пословицы
и поговорки», написанная в 1909 г., вмещает богатые сведения. Здесь
можно найти не потерявшие своего значения суждения о турецкой
народной пословице и поговорке, являющиеся для простого турка своего-
рода «кодексом морали и национальной забавой». Определенная
целенаправленность Гордлевского сказывается в отборе материала,
подлежащего изучению. Он отбирает пословицы и поговорки, в которых
отражено: «1) как смотрел османец на народы, с которыми он
сталкивался в своем государстве, 2) какие события его политической историй
резче фиксировались в народном сознании». В приводимых в очерке
примерах, несомненно, предстают черты национального турецкого
характера, народная точка зрения на конкретные историко-политические
события. «Дай бог тебе быть везиром султана Селима» (Селим I, как
известно, казнил 17 везиров), «В Стамбуле хоть отбавляй пожаров, а в
Анатолии хоть отбавляй податей», «Кто говорит правду, того ссылают
на Кипр».
Однако нельзя не заметить отсутствие дифференциации в подборе
примеров. Пословицы и поговорки, поставленные в один ряд, отражают
взгляды различных социальных прослоек населения Турции. Они
нередко выражают пренебрежительное отношение богатого горожанина-
«османца» к крестьянину-турку. Таковы, например, поговорки: «Ум
приходит к турку, когда уже поздно», «Турка приветствуй, но не надейся,
что он тебя угостит», и т. д.
В 1911 г. В. А. Гордлевский снова возвращается к турецким
сказкам. Теперь он непосредственно собирает сказки в Стамбуле и Конье.
Восполняя пробел сборника Куноша, представленного в основном
волшебными сказками, Гордлевский обращается к бытовым сказкам н"а
тему «о коварстве, хитрости й глупости людской», близких по жанру
к небольшим юмористическим рассказам.
В результате такого же непосредственного общения с турками было
записано 40 анекдотов о глупцах. Это было одно из первых
исследований подобного фольклорного жанра.
Занимаясь жанром анекдотов, Гордлевский естественно не мог
обойти широко известную на всем Ближнем и Среднем Востоке фигуру
«острослова» ходжи Насреддина. До революции ученый выступил с
краткой рецензией, на сборник «Анекдоты о ходже Насреддине»,
изданный в 1910 г. в Турции. Вторая его работа, «Ходжа Насреддин» (1936),
также помещенная в настоящем томе, уже хорошо известна советскому
читателю по книге «Анекдоты о ходже Насреддине» (М., 1957, стр.242—
258). Этот увлекательно написанный очерк содержит -весь известный
исторический и легендарный материал о жизни ходжи Насреддина.
Гордлевский первый обратил внимание на противоречивость
образа ходжи Насреддина в анекдотах. Он одновременно шут и народный
печальник; глупец в нем уживается с мудрецом. Ученый видит
объяснение этой противоречивости в том, из каких социальных слоев
и групп исходят анекдоты о ходже Насреддине.
В. А. Гордлевский о само'М сложном, подчас узкоспециальном
умел говорить и писать, возбуждая интерес к своему предмету,
обогащая слушателя и читателя ;не только запашм научных сведений, но
и развивая его эстетически.
5

Очень показателен в этом отношении большой очерк «Из
настоящего и прошлого „меддахов" в Турции» (М., 1912). Перед читателем
очерка проходят живые картины шумных улиц и оживленных кофеен
Стамбула, где так любят проводить время турки; он знакомится с
сбычаями Турции и с самими меддахами, чьи биографии и
выразительно очерченные портреты занимают большую часть очерка.
К искусству меддахов ученый вернулся через несколько лет. Уже
в годы советской власти посетив Турцию, он встретил своего старого
знакомого, меддаха Ашки-эфенди. «Ашки, — пишет Гордлевский, —
вспомнил меня и возбужденно радостно расспрашивал о житье-бытье.
Над ним пронеслись годы бурь; он поседел, но талант его —- так мне
показалось в 1926 г. — окреп и развился...»
Не без грусти пишет Гордлевский о том, как начинает отмирать
искусство меддахов, которому еще «в средине XIX в. предсказывали
скорую гибель». Новые виды развлечений, новые вкусы постепенно
вытесняют профессию меддахов. Уже не так много людей в Стамбуле
собирается на представления рассказчиков, но, несмотря на это,
«благодаря неизменной симпатии широких народных масс их искусство
долго будет влачить свои дни, пока профессиональный театр и рост
цивилизации деревни окончательно не уничтожат многие старые традиции».
В 1912 г. ученый составил «Указатель литературы османской
сказки». Указатель завершает и обобщает многолетние изыскания в области
турецкой сказки. Он состоит из краткого введения и широкого
комментированного, снабженного научным аппаратом списка. «Указатель»
заканчивается лирически проникновенным обращением Гордлевского
к тем, кому предстоит продолжить это дело. Всегда скромный, он считал
свои изыскания в области турецкой фольклористики лишь первым
шагом. «Пусть s та краткая заметка, в которой, несомненно, окажутся
пропуски, убедит, что изучение османской народной словесности еще
впереди, что для собирания памятников народного творчества в Турции
нужны самоотверженные люди». В. А. Гордлевский постоянно
откликался на новые работы и исследования по туркологии. Часто это были
большие статьи, по содержанию своему выходившие за рамки рецензии.
Но и краткие заметки его представляют большую научную ценность.
Характер филологических изысканий В. А. Гордлевского
подтверждает неоднократно высказываемую в наши дни мысль академика В. В.
Виноградова о том, что настоящему литературоведу следует быть
филологом. Располагая знанием многих языков, исключительной
языковедческой подготовкой, Гордлевский всегда связывал свои
этимологические исследования с работами по литературе. Языковед в нем
дополнял литературоведа, историк контролировал собирателя фольклора.
Настоящий том включает также работы В. А. Гордлевского по
истории новой турецкой литературы и многочисленные изыскания в области
установления русско-турецких и тюркско-русских литературных связей.
Значительное место занимают «Очерки по новой османской
литературе» (1912). Это чуть ли не единственное пособие на русском языке
по истории турецкой литературы от середины XIX в. до младотурэцкой
революции 1908 г. По сравнению с имевшимися в то время за рубежом
немногочисленными пособиями на эту тему «Очерки по новой
османской литературе» выигрывали не только по доступности и живости
подачи материала, но, что особенно важно, превосходили их по своей
методологии. Здесь историк пришел на помощь исследователю
литературы, позволил с исторической точки зрения посмотреть на современность.
6

Развитие литературы, творчество виднейших турецких писателей
рассматриваются в тесной связи с историко-общественными процессами,
политическими событиями и новыми общественными веяниями в стране.
Гордлевский отмечает также и роль такого фактора, как
проникновение европейской культуры, ее влияние на молодое поколение
турецких писателей. В разделе «Представители европейской школы» даны
сжатые, но насыщенные, выразительные этюды о
просветителях-публицистах « писателях того «времени — Н. (К-емале, И. Шииааи, А. Тез-
фике, А. Мидхате, Р. Экреме, А. Хамиде. Выявляя своеобразие
творчества каждого из них и их роль в создании новой литературы, он
приводит (в переводе или изложении) конкретный материал из
произведений. Отмечена им в специальной главе и реакция
турецких писателей на крайности в увлечений Западом («Сатира на
галломанию»).
Большое место уделил Гордлевский характеристике национального
течения в литературе турок, предварительно изложив историю вопроса.
Широко представлен в «Очерках» и материал прессы, освещены
вопросы публицистики и весьма актуальный вопрос литературного языка.
Не следует забывать, что большая часть «Очерков»,
опубликованных в 1912 г., писалась о начинающих свой путь в то время
турецких литераторах, а также то, что писал «Очерки» ученый хотя и
передовых, демократических взглядов, но еще далекий от марксизма.
Поэтому «Очерки» не свободны от отдельных ошибок, вполне понятных
для работы, написанной пятьдесят лет назад. Так, искренне радуясь
сказавшемуся в литературе пробуждению национальных чувств у турок,
исследователь в ряде случаев не отличает национальных мотивов от
пантюркистских настроений (например, в поэзии М. Эмина).
Не смог Гордлевский указать и главных корней отмеченного им же
самим чрезмерного увлечения и слепого подражания западной
литературе у турецких писателей конца XIX и начала XX в.,
заключавшихся в полуколониальном положении Турции.
Исследователь никогда не забывает, что пишет о художественной
литературе. За отдельными зарисовками писателей, научным анализом
историко-литературных явлений никогда не пропадает аромат
литературы, неповторимого своеобразия художественных достоинств
произведений. Чутье историка помогло ему сделать многочисленные прогнозы
о дальнейшем развитии турецкой литературы, которые впоследствии во
многом подтвердились. Заканчивая «Очерки», Гордлевский писал:
«Султан Абдул Хамид II на время добился своего; только жизнь сильнее
его: старые деревья вянут, но они пустили уже молодые побеги, в
которых скрыта будущность нации».
По своему содержанию к «Очеркам» примыкает статья
«Переходная пора османской литературы» (1926). В ней рассматривается
турецкая литература 20-х годов — первой поры турецкой республики.
Задуманная как рецензия на книгу М. Ф. Кёпрюлю «Сегодняшняя османская
литература» (1924), статья приобрела значение самостоятельного
исследования, где представлены обзор литературной жизни Турции,
сжатые, меткие характеристики писателей нового поколения, отмечено
состояние отдельных жанров. Попутно автор знакомит читателей с
новинками литературы, касается литературных споров.
В связи с отмечаемым самими турками временным кризисом
«переходной поры», испытываемым их литературой, Гордлевский пишет
с тревогой: «Сумеет ли османская литература выбраться из кризиса?
7

Сумеет ли она, усвоив западноевропейские .формы, вычертить
национальный узор, который один может сообщить ей мировую ценность?»
Эту «мировую ценность» обнаружил ученый в поэте Назыме Хикме-
те. Не только яркий талант поэта, но глубоко гуманистические идеи и
революционное содержание его творчества дали Гордлевскому
основание сказать, что «великий национальный поэт становится поэтом
интернациональным» (статья «Слово о Назыме Хикмете»).
В разделе «Литература» читатель встретит также небольшую
статью «Тукай и русская литература», написанную в связи с 60-летием со'
дня рождения выдающегося татарского писателя Габдуллы Тукая.
В этой статье с большой теплотой обрисован поэт-демократ,
просветитель, так много сделавший для^приобщения своего народа к
животворному источнику русской литературы. «Семена, брошенные Тукаем,
взошли пышно после Октября, — пишет Гордлевский. — И чествование
памяти Тукая — праздник Советского Союза».
Много внимания уделил ученый вопросу о русско-турецких
литературных связях. Среди его трудов мы находим немало статей, в которых
исследуется вопрос о распространении в Турции русской литературы.
Это две одноименные статьи «Толстой в Турции», статьи «Чехов в
Турции», «Гоголь в Турции», «Пушкин в Турции».
Каждая из названных работ содержит подробный список переводов
классиков русской литературы на турецкий язык, а также обзор работ
и рецензий о них в турецкой прессе. Не задаваясь целью выяснить
влияние русской литературы на турецкую, автор в своих работах
подробно рассматривает критические статьи и качество переводов.
Фиксируя и анализируя ошибки, допущенные в переводах, бросая
краткие замечания, поправляющие переводчиков, указывая на
ошибочность суждений некоторых критиков, Гордлевский выступает как тонкий
знаток нашей отечественной литературы. Он проявляет удивительное
понимание особенностей индивидуального стиля русских писателей.
Если в статьях о русских писателях в Турции Гордлевский
выступает главным образом ,как библиограф, то в работах, касающихся тюрк-
ско-русских связей, он предстает перед нами >как подлинный знаток и
исследователь недостаточно изученных вопросов русской литературы.
Посвященная одному темному месту в «Слове о полку Игореве»
работа «Босый волк», по поводу которой сам Гордлевский заявил, что
он предпринял «волчье рысканье в области науки», является
классическим образцом научного исследования. Работа перерастает рамки
поставленного автором частного вопроса и делается экскурсом в далекое
прошлое предков ряда народов. Отдельные параллели и наблюдения,
приводимые автором по ходу исследования, уже сами по себе могли
бы составить содержание многих научных трудов. Те же черты ученого,
его исследовательского почерка отчетливо выступают и в статье
«Отзвуки Востока в творчестве Крылова». Гордлевский анализирует
восточную повесть «Каиб» знаменитого баснописца и переходит к
рассмотрению его басен.
Поднимая много источников, как восточных, так и
западноевропейских, ученый убедительно говорит о рождении и развитии басенного
жанра.
Все утверждения в исследовании опираются на этимологические
изыскания, на сравнительный анализ литератур. Ни одного научно не
обоснованного, не подтвержденного фактами вывода не делает
Гордлевский, научная добросовестность которого до сих пор служит
примером для его многочисленных учеников, последователей.
Август, 1960 r.v
Л. Алькаева

язык

Q^Q^Q^
ГРАММАТИКА ТУРЕЦКОГО ЯЗЫКА
(Морфология и синтаксис)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Мне казалось небесполезным дать приступающему к изучению
современного турецкого языка практическое пособие, в котором в
сжатой форме изложены основные правила турецкой грамматики.
Когда читатель постигнет эти элементы, он, конечно, увидит, что то
была первая ступень школьная грамматика, и сознательно начнет
штудировать более сложные и научно построенные руководства \ а
быть может, вникая в современную народную и литературную—
речь, сумеет сделать наблюдения, ускользнувшие от составителей
грамматик — русских и иностранцев.
Термин „турецкий14* напрашивается все-таки на разъяснение. Мы
условились было применять термин „турецкий" к родовому понятию
о турках, о бесчисленных турецких племенах и народах*, а турок,
населяющих Турцию, назвали „османцами" (хотя для Московской
Руси уже с XV века, традиционно, то были турки). Но кемалисты,
свергнув Османскую династию, изгнали и слово „османский", как
напоминающее о ненавистных им османских султанах, и хотя слово
„османский", „османец" исторически так же законно (безусловно для
султанского периода истории Турции), как законно наименование
„сельджуки", „сельджукиды" от эпонима-- „Сельджука" или
„ногайцы" от Ногая,— все же, очевидно, поиски нового имени будут
продолжаться, и наиболее безобидным и ясным был бы принцип
территориальный (однажды уже использованный историком турецкой
литературы - Гиббом); подобно тому так есть турки среднеазиатские-
кавказские и т. д., так и бывших османцев могли бы мы называть ана,
толийцами, а их язык — малоазиатско-турецким2.
1 А. Самойлович, Краткая учебная грамматика современного османско-турецкого
языка, Л., >1'925; Gotthold Weil, Grammatik der osmanisch-türkischen Sprache. Berlin,
Ш17 (наилучшая, кажется, учебная немецкая грамматика, 1введшая в школьный обиход
старые замечания над синтаксическим строем турецкого языка); Jean Deny, Grammaire
de la langue turque, Paris, Ш121 (громадный труд-справочник, заключающий свыше
тысячи страниц).
2 Особенности языка европейско(балканского)-турецкого ввиду незначительности
его роли здесь не учитываются.
il

Для транскрипции турецких слов принята русская азбука (более
полно и удовлетворительно разрешающая изображение буквенными
знаками турецких звуков), не так называемая академическая
транскрипция (утвердившаяся со времени акад. О. Бётлингка), а более
упрощенная: так, исключены i, j, 1, ц, введены э, я, ю (в начале и
в середине слова), й, г, ь, (знак отделения одного слога от другого),.
- (знак, указывающий, что присоединяемое слово безударно).
Архитектоника книги и меня не удовлетворяет; насколько
руководство ответит на запросы читателя -не знаю; я постоянно находился
между двух огней: по опыту я убежден, что правила усваиваются на
примерах, но я должен был часто ограничивать их количество,
стесняемый фиксированным размером книги, и в конце концов не угодил,,
вероятно, никому.
Выпуская книгу в свет, зародившуюся еще в стенах бывших
Специальных классов Лазаревского института восточных языков, я
вспоминаю своих учеников, содействовавших оформлению и
уточнению правил и наблюдений: А. Р. Расима и Н. К. Дмитриева; ряд
полезных указаний в рукописи и в корректуре сделали Д. А. Магазаник,
А. С. Емельянов и Ф. Т. Кузюбердин.
ВВЕДЕНИЕ
Характеристика турецкого языка
Турецкий язык принадлежит к южной или западной —- к юго-
западной ветви турецкой (тюркской) семьи языков; на нем говорят
турки, потомки огузских племен, занимавшие Малую Азию по крайней
мере с XI в. На протяжении вековой жизни турки испытали сильное
лексическое воздействие народов, культура которых была выше,
воздействие, затрудняющее понимание языка (литературного) и для
турок, как внутри, так и вне Турции. Безмерно было влияние языка
арабского как языка религии, исповеданию которой турки отдали
весь пыл души. Только недавно началась реакция - попытка
освободить язык от излишнего иностранного балласта и вернуть ему чистоту.
Турецкий язык сохранил, однако, три характерные особенности,
присущие турецким языкам: фонетическую, морфологическую и
синтаксическую.
В фонетике действует закон гармонии гласных ~- соответствия
гласных в слове; морфология построена агглютинативно: (приставки-
окончания) „приклеиваются" - прибавляются к основе слова; при
этом наблюдается единство окончаний, общих в сущности для имени
и для глагола; в синтаксисе отдельные слова и предложения
располагаются так, что менее важные части предшествуют главным частям:
определение всегда предшествует определяемому, придаточное
предложение — главному.
Шрифты у турок
Турецкая речь, звучащая от Великого, или Тихого, океана до
берегов Босфора, изображается разнообразными письменами:
большинство турецких народов, исповедующее мусульманство, приняло араб-
12

ский алфавит; среди турок-христиан (так называемых „кряшен"-—
крещеных татар, чувашей, турок Алтая и до революции якутов)
распространен русский алфавит; караимы в Крыму и в Троках
пользуются еврейским письмом; бывшие малоазиатские подданные Османской
империи (армяне и греки) - те, что забыли родной
язык—употребляют армянские и греческие буквы и т. д.
На территории СССР арабский алфавит подвергся усиленной
атаке. Страдая от несовершенства письма, азербайджанцы повели
энергичную борьбу за латинский алфавит*, и на эту точку зрения
встал и Первый туркологический съезд в Баку. В Турции (где
реформа шрифта оживилась уже со времени восстановления младотурками
конституции в 1908 г.) также есть сторонники латинского алфавита;
но сильны и противники ~ арабисты.
Алфавит
Турки для письма пользуются арабским алфавитом*; он
неудовлетворителен потому, что система гласных звуков в языках турецких
гораздо богаче знаков, употребляющихся для гласных в арабском
языке.
Удержались также знаки: —(мадда), 1 (гамза) и отчасти -г. (теш-
дид), обозначающий удвоение звука в арабских словах.
В печати и при письме буквы 1,^ ,i,j,j.j,j соединяются только с
предшествующими им буквами, но не с последующими; сообразно с
этим меняется и начертание следующих за ними букв: находясь в
середине слова, они сохраняют все-таки начальную форму.
Чтобы ослабить неудобства арабского алфавита, турки стараются
по возможности передавать в турецких словах все гласные звуки.
Для обозначения мягкости гласного звука современная орфография
вводит еще арабский знак * („гамзу").
Произношение букв
I —„элиф"— в начале слова произносится различно: со знаком —
{„мадда") как a: jJT а л мак—брать; как э: ol или сЛ эт —мясо; со
следующим за ним cS—как и: (^Ь1 и л е р и — вперед (изредка — как э:
S*z>\ этмекь —делать); с „вавом" (j) как о, у, о, у, w, в (редко):
<jjjl о л мак —-быть, ojjjl у зун - ДЛИННЫЙ, dLJj! или dLJÎ оль-
мекь — умереть, %э\ у чь — три (3), &jj\ вурмак — бить; в
середине слова и в конце „элиф" произносится как а: и^Гкитаб-
книга, b.jl уста — хозяин, мастер.
В арабских словах „элиф" в начале слова произносится так, как
по-арабски: Л*Л = aLJÏ а к с a m — части; ^J = ^J ислам — ислам;
J>*l = J>v*î у су ль — приемы, метод; в заимствованиях из
иностранных (западноевропейских) языков начальный „элиф" обозначает звук
и, например: *1CJ и с к е л е (ит.) -пристань, J^JlzJ истамбол (гр.) —
Константинополь, Стамбул.
23

Название
букв
Элиф
Бе
Пе
Те
Се
Джим
Чим
ha
Ха
Даль
Заль
Ре
Зайн
Же
Син
Шин
Сад
Дад
Та
За
Айн
Гайн
^е
Каф
Кяф
Лям
Мим
Нун
Вав
he
1 Йе 1
отдельно
!
C_J
<-J
О
ô
С
£
С
С
^
3
J
j
J
er
LT
и*
L^
J*
b
t
£ i
<J
(J
ii
J
r
Ü
J
öd
cS 1
H A 4 E P
конечное
I
S**
<—*
^
eu
£
£
£
è
л
X
j-
j
J-
tT
lT
O*
U^
k
iâ
d
4
ci
J
di
J
Г
и
j-
06
LS 1
T A H И E
серединное
J l
?
V
I
*
Ä
Pc
Ä
9B
JL
X
J
J
J
*
^
*P-
*ia.
к
k
Ж
Я.
A
A
£
1
0
X
J-
ir
г 1
начальное
1
j
V
j*
3
1 3*
SK
>-
2>*
ь
3
J
J
J
-
A
•P
<P
\>
b
£>
C*
9
S
Г j
J
**
J
J
л
J 1
Произношение |
I
см. выше
6
П
T 1
с |
дж 1
4 I
h
X
Д
3
P
3
ж
с
ш
с 1
3
T S
з 4
см. ниже
f I
Ф
к ("ка")
к („кяа)
Л, ЛЬ
M
H
в; о, у, о, у,
h; a, e
ы, и; у, у. |
V в начале слова и в середине перед гласным звуком
произносится как б: jj б у - этот, Ltë к аба— грубый; в конце слова и перед
глухими звуками произносится глухо, как п: vj^ гелип — придя,.
1аЫ иптида -начало, сначала.
^ произносится как п: du п е к ь — очень.
14

о произносится как т: d^J титремекь-— дрожать.
& (встречается только в арабских словах) произносится как с:
^tf сан и — второй.
£ произносится как дж: ^rU h ад ж и — паломник, хаджи; в
конце слова и после глухих звуков как ч: ^Т а ч —голодный, j^k^
кай ы к чы — лодочник; перед согласным звуком как ж, например:
jÀpc^ m е ж л и с — собрание, парламент.
£ произносится как ч: J^* чок — много.
£■ (встречается только в арабских словах) произносится, как
придыхание (h): ^U h ад ж и — паломник; в середине слова и в конце
часто и не произносится, например: ^ч> с a h и — действительно.
£ произносится как русское х: Ji£** б а х ш и ш — взятка,
„бакшиш".
а произносится как д: j^ дыр —есть, бывает; в конце слова, а
также в окончаниях после глухого звука произносится как т: o-tfï
аттан-с лошади (т. е. здесь действует общий закон ассимиляции
звуков,).
S (арабский звук) произносится как з: o/i з е р р е — атом.
J произносится как р: du^j в ермекь — давать.
j произносится как з: jj5" гоз —глаз.
J произносится как ж: встречается только в иностранных
(западноевропейских) словах: Jüjjj журнал (фр.)—рапорт, донос.
. 0й произносится как с: j^ с оз —слово.
jb произносится как ш: jbb баш— голова.
о* произносится как с; эта буква пишется не только в арабских
словах, но и в турецких (с твердым гласным): о^ сурет (ар.)—
форма, образ, ур с у -~ вода.
о* (пишется только в арабских словах) произносится как з: *L^
м азб ат а — протокол; и только в исключительных случаях как д,
например: ^tf к ад ы —судья (духовный), „кадий".
J» (арабский звук) произносится как т: сЗЦ^Ь тырнак- ноготь,
коготь.
Как о* ^ также пишется иногда и в турецких словах с твердым
гласным и тогда часто произносится как д: jij)* долу— полный,
*kjl ода - комната; впрочем, слова эти теперь пишут уже через
J, т. е. jJp, bjl.
iè (арабский звук) произносится как з: ук з аф е р — победа.
Следовательно, в произношении турки не отличают к от & Ь9 у
с. в турецком языке утратил гортанное арабское произношение;
его произношение определяется сопровождающим его гласным звуком
или знаком: ^Ь а л е м — свет, мир, ^U ильм — знание.
Слова с конечным „айном", изменяясь по падежам или принимая
приставки, считаются как бы оканчивающимися на согласный звук;
Л* м е в к и — место, ^у м е в к и и — его место (но не м е в к и с и).
15

* произносится в турецких словах как г (г на Украине).- %.\^ с а г—
здоровый; в Константинополе между гласными исчезает в
произношении: а^Ьур с о у к — холодный, ^UJ а а ч — дерево; в
иностранных (арабских и западноевропейских) словах произносится как г:
v>^ г арб — запад, <£ус> газете- газета.
ci произносится как ф: у^\у фр ансыз — француз.
(J произносится как к (твердое): уЛ к ыз—девушка.
£ произносится: 1) как к (мягкое): jjS^ к öp— слепой, ilj*>T"
кучу кь — маленький; 2) как г: J£^ гунеш— солнце; часто к,
г переходят перед гласным (и согласным) звуком или между
гласными в й: frj^* дейирмен— мельница, «uSCl ий не —игла, J^j5"
коп ей и -его собака или собаку; 3) как н (нг) или н (в
Константинополе), это так называемый „глухой кяф" (няф): iJ^ сон
—последний, конец.
Для обозначения г над буквой ±5 ставится иногда черта—S; три
точки над конечным ±5 указывают, что это—„глухой кяфц („нг").
J произносится как л (в твердых слогах) и ль (в мягких
слогах): cJb бал —мед, Jj бе ль —поясница, j
J» произносится как м: ^ мум —свеча.
ô произносится как н: j^U н ад ир — редкий.
J 1) является согласным звуком и произносится как в: j^jT
авламак— охотиться; 2) служит для обозначения гласных: о, у,
о, у: J# й о л —дорога, J^ß кулак —ухо, Jjf голь— озеро,
£у*.^ к у ч у к ь — маленький.
а произносится как h (в начале и середине слов): уь hep —
каждый, всякий; a53l$j тeh лике — опасность; в середине слов
иногда и не произносится: ^л шеер-город. В арабских словах,
конечное * произносится (и пишется) обыкновенно как т — о IcoU*.
(=o^U^) с е а дет-—счастье; в турецких и персидских словах (не
только в конце слова, но и в середине) обозначает гласные звуки
а, е: «саа h афт а — неделя, ôj<>:> деве — верблюд.
(5 в начале слова произносится как й („йот"): j^> юз — лицо; в
середине слова как ы, и: c£>jbX ен и ч ер и—янычар, ^JU калын —
толстый, изредка как э: dL^j вермекь — давать; в конце слова s
в произношении подчиняется гармонии гласных и произносится — ы,
и, у, у: c£jl£ кары — женщина, ^jS киш и — человек, <s}ß кузу —
ягненок, tSjçjf копру —мост; в арабских словах (там, где с£
заменяет I) произносится как a: {J^* мана —смысл.
Согласные ç> ç^> <j*> (J>f Ь> к> *> ь> j входят в состав твердых
слогов, т. е. гласная слога с одной из этих букв произносится твердо:
у кыз (а не к из)—девушка, &jyp сорм а к — спрашивать и т. д.
Согласные ^ tu входят в состав мягких слогов: ^Ц^. сурмек—
тереть, {£ к и н—ненависть; согласные v> у °> ^» •>> *> j^j^j*
о—средние, т. е. могут входить в состав твердых или мягких слогов: у
б у —этот, дуу б у тун —целый, весь.
10

Общие замечания о звуках
Таким образом, число гласных звуков равно восьми: а, е (э), о,
о, ы, и, у, у; каждый из них может быть йотирован, т. е. йа (я),
йе (е), йо, йо, йы, йи, йу, йу (ю); они делятся на:
1) „твердые": а, о, у, ы; „мягкие44: е, о, у, и.
2) широкие: а, е, о, о; узкие: ы, и, у, у.
Между гласными звуками во избежание зияния вставляется
йот, например:
i$sS~ кед и —кошка, ^(S^ кед и-й-и — кошку.
Число согласных ровно 24: б, п, в, ф, м; с, ш, з, ж; д, т, н; л,
ль (твердое и мягкое л); р; й; г (мягкое г), к (мягкое к), г, к, х, h,
ч, дж.
Конечные звуки к, г, (двусложных и более турецких основ)
перед гласным звуком переходят: к (мягкое)—в й, г — в г или даже
(в Константинополе) исчезает; звонкие звуки б, д в конце слова и
перед глухим также оглушаются, например: <îkj^ кöneкь — собака,
д&^Г коп ее—собаке; <jVy кулак —ухо, ^ß кулаГым или
кулаым —мое ухо; dL.^1 этм екь— делать, jj^\ эдер —
(Сделает.
Гармония гласных
Гармония гласных, вытекающая из исконной — утраченной уже—
ударности (ударяемости) первого слога, состоит в известном
соответствии гласных второго и следующих слогов с гласной первого, или
коренного, слога слова.
1. Соответствие это выражается в том, что в одном слове могут
быть: 1) или одни твердые гласные (а, о, у, ы), или те же гласные,
но йотированные йа (я), йо, йы, йу (ю); 2) или одни мягкие гласные:
е (э)> >ö у, и, например:
^дЯ а л-д ы м — я взял,
fjJjl оль-дум —я умер.
В некоторых словах гласный и — нейтрален, отчего возможны
сочетания твердые, как: ^Ы ин анм ак — верить, <£&*> чыкты—
он вышел, или мягкие: <£Ы ипекь —шелк.
2. Словообразовательные и грамматические приставки содержат
или широкую гласную: а, э (е), или узкую: ы, и, у, у. Гласная
приставки, будучи присоединена к основе слова, устанавливается в
зависимости от того, твердая там гласная или мягкая.
Приставка неопределенного наклонения (имени действия)
заключает в себе широкую гласную: мак, мекь: если в основе
слова твердая гласная, прибавляется мак, например: diJÏ
ал-м а к — брать, если мягкая —мекь, например: *£кЬ биль-
мек ь — знать.
Если в приставке узкая гласная (ы, и, у, у), гласный звук
основы слова укажет только, будет в слове приставка с твердой
гласной (ы, у) или мягкой (и, у); так, приставки порядковых
числительных звучат: (ы) н д ж ы, (и)ндж и, (у) н д ж у, (у)ндж у: ^^Т
2 В. А. Гордлевский
17

а л ты-н д ж ы — шестой, j*£j) он-унджу— десятый; j^ беш-
инджи — пятый, ^êjl у ч-унджу — третий.
В конечном итоге при присоединении приставки с узкой гласной
нужно руководствоваться следующим правилом:
после звуков а, ы из узких гласных может быть ы
„ » е, и „ „ „ „ „и
» » о» У я » У> я »У
» п о>У » п я п »У»
например: ajJÏ ал-дым (но не а л дум)—-я взял,
fOjjj вер-дим (но не в ер дум)—я дал,
pjjjj бул-дум (но не булдым)— я нашел,
fïjjf гор-дум (но не г орд им) я увидел.
Если в основе слова (к которой прибавляется приставка) два
или несколько слогов, то на огласовку приставки влияет гласная
последняя, например:
d|/4jljï араб а-л а р ы н - телег,
•bJbJf г у з е л ь-л е р-д е — среди красавиц.
Иностранные слова меньше подчиняются гармонии гласных;
впрочем, старые заимствования, успевшие войти в обиход живой
речи, изменяют иностранный облик сообразно с требованиями
гармонии гласных, например:
aSjc. газете (ит.)— газета,
^'Т атеш (перс.)—огонь (иногда слышится и „аташ").
В языке наблюдается еще регрессивная (обратная) ассимиляция
гласных — явление, противоположное гармонии гласных, именно:
гласная приставки влияет на изменение коренной гласной, например:
£* бен—я,но 1% бана —мне;
«üü^j б ö й л е — так (от yt б у —этот).
Ударение
Основное ударение, как это явствует уже из закона гармонии
гласных, первоначально находилось на первом слоге; в современном
языке ударение ставится обыкновенно на последнем слоге,
например: <iL*jj5*~ гормекь — видеть, ^&>Г копеклерè—собакам, Jul
э л л и — 50.
Исключения указываются в соответствующих отделах и случаях.
Образец письма
lfe

Транскрипция
Ходжая 1 бир гедже руясында2 докуз акча вермишлер. „Ьичь
олмазса3, шуну он япын144 дейе низа5 эйледийи6 эснада7, уйяныб
авуджунда бир шей олмадыыны8 гор^ндже9, Ьаман10 сыкы гозлерини
капайыб элини узатарак: „гетир, бари докуз акча олсуна демиш.
Перевод
Однажды ночью ходже Насреддину во сне надавали 9
денежек11. Когда он заспорил, говоря: „По крайней мере, давайте
вместо них 10", он проснулся. Как только он увидал, что в ладони у
него нет ничего, он тотчас же плотно закрыл свои глаза и,
протянув руку, сказал: „Тащи, пусть будет хоть 9 денежек!-
ОБРАЗОВАНИЕ ФОРМ
(Морфология)
Имя
Имя (существительное) не различается по грамматическим родам;
но если необходимо точно обозначить род, прибавляются
определенные слова:
dl5^jl э р к е к ь — мужчина (самец),
^Lo д и ш и — женщина (самка), и т. д.
СКЛОНЕНИЕ
Имя, склоняясь, принимает приставки, соответствующие падежам:
родительному (кого, чего?), дательному (кому, чему, куда?),
винительному (кого, что?), местному (в ком, в чем, где?), исходному (от
кого, от чего, откуда?).
1 «Ь»[>^ —слово персидское; у арабов сохранилось произношение, вытекающее
из начертания слова: «h а в à д ж а».
bjj — слово арабское (в первом слоге гласный-мягкий, явление, характерное
для арабских слов).
а Приставка условного наклонения безударна.
4 Япын, ын — безударная приставка (2-е л. ми. ч. .повелит, .накл).
5 Конечный р- не произносится.
6 il между гласными звуками не произносится.
7 Обратите внимание на несоблюдение закона гармонии гласных (арабское
слово!).
ь £■ между гласными не произносится.
9 Обратите внимание на ударение.
10 Вместо h е м а н (перс, ел.) — обратная гармония гласных; но говорят и «h е-
м е н» (нормальная гармония гласных).
11 Так передаю я устарелое уже слово «акча».
2* 19

Таблица падежных приставок
1
Род.
Дат.
Вин.
Мест.
Исх.
В согласных
основах
JT ын, ун,
ин, ун
с а, э (е)
с£ ы, у, и, у
** да, де
о:> дан, ден
В гласных основах
«Jo нын, ну н,
НИН, н у H
<ц> й-а (я), э (е)
^ йы, й-у(ю), й-и,
ù* да, де
о^ дан, ден
йу (ю)
С местоименными J
приставками 3-го |
лица
<Jo нын, нун, |
нин, ну H
*J на, не
^ны, ну, ни, ну
сХ нда, нде
о^ н да н, н ден 1
Мнемоническое правило. В гласных основах —приставка
родительного падежа звучит не „ын", а „нын", при склонении с
местоименными приставками „н" подставное остается во всех падежах.
Образцы склонения в единственном числе
|| Твердые основы j
Род.
Дат.
Вин.
Мест.
Исх.
и
гласная
A^U
dÜ4^>L
4j4-^L*
^«^Ь
û^«w?U
ô^*^U
мае а—стол
маса-нын — стола
м а с а-я — (к) столу,
в стол
м а с а-й ы — стол
мае а-да — в столе, на
столе
м аса-дан — от (из)
стола
согласная
erb
оС^Ь
*uib
c^
ôJ-tib
jJLib
баш —голова
баш-ын—головы
баш-а — к голове,
в голову
баш-ы —голову
б а ш-д (т) а — в
голове
б а ш-д а н — от
(из) головы
Мягкие основы
1
Род.
Дат.
Вин.
Мест.
Исх.
гласная
4j3o! и йне—игла
iUo*u5ol ийне-ни н—иглы
«Jb«u5ol и й н е-й е — игле
^«uSGl ийне-йи —иглу
<o«u5GI ийне-де —в игле
<1р4л5о1 ийне-ден —из
иглы
согласная
Jji" голь — озеро
<JCJj5" г ö л-у н — озера
«O^f г ö л-е — (к) озеру
Jjf го л-у — озеро
ojJ^T" го л ь-д е —в озере
оаЗ^Г" гол ь-д е н — из озера
1
20

1 Дифтонгная основа
| (как согласная основа)
<£^Г кой — деревня
<JCjj5" к ö й-у н—-деревни
<bjf к ö й-е — деревне
^ßjf к ö-й у -— деревню
tJojf кой-де — в деревне
ü-kjf кой-ден —от (из)
деревни
Сместоим. прист. 3-го л.
(„Ы"— для согласных „сы"—для
гласных основ) |
j>\iT к и т а б ы - его книга
J&jbS" кита бы-н ы н—его книги
«ujUT" к и т а б ы-н а — его книге
^Ь5" кита б ы-ны — его книгу
ùj^ibf кита б ы-н да —в его i
книге
ÔXùVS к и т а б ы-н д а н — от его
книги
Примечание. Как дифтонгная основа, склоняется и слово
у* с у — вода.
Множественное число образуется прибавлением приставки^) л ар,
л е р, например: ^ ЬТ а д а м — человек; ^LbT адамлар- люди.
Образец склонения имени во множественном числе:
Род. ^Г^ЬТ ада м л ар-ын — людей.
Дат. о^ЬЬТ а дам л ар-а — людям.
Вин. cSA^ а дам л ар-ы — людей.
Мест. ô^^Jubï адамлар-да —в людях.
Исх. сР.Л«ЬТ а д а м л а р-дан — от людей.
Основы с конечным „«"
(твердым и мягким)
(jVji к у л а к — ухо
Род. dUVy кула-ын — уха
Дат. ^Sy кула-а —(к) уху
Вин. j^^ß кул а-ы — ухо
Мест.ùJSSy кул ак-та — в ухе
Исх. o^Vy к у л а к-т а н — из
L = УУа
dlj^S^ копекь- собака
&S^j5~ коп е-й и н — собаки
*£>jS~ копе й-е — собаке
$$£* копе й-и — собаку
о.л&^У копе к-те — у собаки
<jj£ijf копе к-т е н — от (из-за)
собаки |
Изменения имени
1) Обращение (звательный падеж) выражается прибавлением
междометия <£\ эй или переносом ударения с последнего слога на
предыдущие, например:
j^ <£\ э й б и р а д е р! — ну, братец! ^JU джаным- душенька,
послушай! (но джаным — моя душа).
21

2) От некоторых слов (и форм) сохранился так называемый
„инструментальный" падеж на „ын" (иногда с предшествующим
ему слогом л а, ле), обозначающий время (и причину), например:
Ju3 кыш — зима, &ZJ к ы ш ы н— зимой; **и5" г е д ж е — ночь, ^^S'
гедже-лейн — ночью (по ночам).
3) Посредством приставки (безударной) «и джа, д ж е
выражается функция отношения (мнения), например:
4*u*jj р у с - ч а — по-русски;
aj^ бен-дже-в отношении меня, по-моему, по мне;
*?Ajjf гузель-дже — по-красивому, хорошенько.
Приставка джа соответствует также творительному падежу дей.
ствующего лица:
«b^UJLj^ ос ман л ы л ар- д ж а — что касается османцев,
османцами.
<ь.лкц забыта-джа- полицией.
АРАБСКОЕ И ПЕРСИДСКОЕ МНОЖЕСТВЕННОЕ ЧИСЛО
От арабских слов часто употребляется множественное число,
образованное по правилам арабской (изредка и персидской)
грамматики:
1) правильное арабское множественное число на ^ ин, например:
^Uv« муслим- мусульманин,
j^Juw* м у с л и м ин — мусульмане;
2) персидское окончание 61 ан, например:
е^х-^ м е б у с — депутат,
$à*~* мебусан— депутаты;
3) арабское окончание женского рода на ol а т (с утратой
конечного S), например:
4.rj:> д ер ед ж е — степень,
oUj^ дереджат — степени.
Сфера употребления окончания ol велика: оно часто
прибавляется к масдарам (отглаг. им.) и причастиям арабским, сообщая им
конкретное значение, например:
JC2J теш киль (масд.) — образование (процесс); coLSClJ*
тешки л я т — организации (учреждения); jXà* мукаддер (прич.) —
назначенный, предопределенный; oljjju мукаддерат —судьбы;
4) „разбитое" множественное число, изменяющее внутреннюю
огласовку имени, например:
JjsTj в е к и л ь — комиссар; :Л5^$ в у к е л а — комиссары.
£л ф и к р — мысль; jl&l эфкяр —мысли.
**ü т а б и — подданный; **J т е б а а — подданные.
cJu м и л л е т — нация; Jb милель- нации.
^s- ильм — знание; pi^ у л у м — науки.
Иногда (в официальном языке) употребляется и двойственное
арабское число, оканчивающееся на # эйн, например:
ù$Jb тарафейн — обе стороны (договаривающиеся).
22

Имя прилагательное
Как определение, имя прилагательное неизменно в падежах и
числах; оно принимает приставки склонения, когда употребляется
самостоятельно (обычно в смысле существительного), например:
jVy ojjjl узун кулак — длинное ухо;
ß^ß ojjjl узун кулаклар — длинные уши;
ijvjjàjb Д о р у с у — прямота, истина (поистине);
jj5~ ùJJ& бошта г езер — бродяга (гуляющий в пустом).
Местоимение
ЛИЧНЫЕ МЕСТОИМЕНИЯ
^бен — я, ^ сен- ты, у б и з — мы, у, с и з — вы.
Личное местоимение 3-го лица (как это, впрочем, наблюдается и
в других языках) совпадает с одним из местоимений указательных:
j! о —тот, та, то; он, она, оно.
Склонение личных местоимений
1-е лицо
Род.
Дат.
Вин.
Мест.
Исх.
о*
<*
1*ч
ir*
ûXj
ÜAZi
бен — я
бен и м
бана
бен и
бенде
бенде н
— мой
— мне
— меня
— у меня
— от меня
У
?У
*У
&У
ôïy*
à* у.
б и з — мы
бизим
б изе
б изи
б из де
6 изд е н
— наш
— нам
— нас
— у нас
— от нас
2-е лицо
j« сен — ты
Род.
Дат.
Вин.
Мест.
Исх.
db^
l£*
{J-M
ukAn.««
QJsXmi
сен ин
сана
сени
се н де
сенден
— твой
— тебе
— тебя
— у тебя
— от тебя
у* с и з — вы
&у*
ùy*U
tsy»
cày*v
О^У"
сизин — ваш
с и з е — вам
сиз и —вас
с и з д е — у вас
сизден — от вас
23

3-е лицо
Il jt
Род. dUjI
Дат. ITjl
Вин. ^Sjl
Мест. eJJjl
Исх. ô-^jl
о — он
он y H
она
ону
о н да
ондан
— его
— ему
— его
— у него
— от него
jkj\ онлар — они
iîyiîjl онларын —их
c^Jüj! онлара — им
(^JJjl о н л а р ы — их
ù*Jjj\ онларда —у них
ô^lîjl онлардан — от них
Примечание. Местоимение j\ при склонении может иметь
также формы с начальным звуком а, так: <М а н ы н (вм. (v!l»jl), ùJlJ
анлара (вм. *ßj\) и т. д.
II. УКАЗАТЕЛЬНЫЕ МЕСТОИМЕНИЯ
jj б у — этот—указывает на предмет близкий;^ шу — вот этот*
вот тот —указывает на предмет несколько отдаленный, о
котором речь будет впереди („следующий"); j! о — тот, указывает на
предмет еще более отдаленный,— о котором была речь
(„упомянутый").
Указательные местоимения склоняются по образцу местоимения
j\ (см. выше), т. е. вставочный звук н появляется всюду, как это
было у местоимения j\ о.
III. ПРИТЯЖАТЕЛЬНЫЕ МЕСТОИМЕНИЯ
Притяжательным местоимениям соответствуют два вида
местоимений:
а) так называемые (притяжательные) местоименные пристав ки„
примыкающие к концу определяемого слова:
для 1-го л. ед. ч.
в соединении с гласной основой
в соединении с согласной основой
для 2-го л. ед. ч.
в соединении с гласной основой
в соединении с согласной основой
для 3-го л. ед. ч.
в соединении с гласной основой
в соединении с согласной основой
для 1-го л. мн. ч.
в соединении с гласной основой >>} — мыз, миз, муз, муз;
в соединении с согласной основой] — ы м ы з, и м и з, у м у з, у м у з;
для 2-го л. мн. ч.
в соединении с гласной основой >П — н ыз, низ, нуз, нуз;
в соединении с согласной основой J — ы н ы з, и н и з, у н у з, у н у з;
г — м;
А — ы м,
dî — н;
d) — ы н,
им, ум, ум;
ин, ун, ун;
^-сы, си, су, су;
iS — ы, и, у, у;
24

для 3-го л. мн. ч.
в соединении с гласной и согласной основой <^ — лары, л е р и.
Согласная основа
paß куш-ум —моя птица
«£Цу> куш-ун — твоя птица
^aß куш-у — его птица
>4Я куш-умуз — наша птица
ц£лу куш-унуз — ваша птица
UjLäjJ куш-л ары — их птица
Гласная основа
aUÏ a h а м — моя мать
tîîtiT а н а-н — твоя мать
^UT ана-сы —его мать
>»Ь*Т ана-мыз —наша мать
>?"ЬФ1 ана-ныз —ваша мать
с£рЬ1 ана-лары —их мать
Примечание 1. Форма кушлары может означать не только „их
птица44, но и „их птицы44 (приставка „лар" не удваивается), а
также „его птицы44 (т. е. в этом случае „лар44 есть приставками.
чи^Ла, а „ыа — местоим. приставка 3-го л. ед. числа).
Примечание 2. Слова, оканчивающиеся на дифтонг, а также
слово ур с у — вода (заключающее в себе долгий гласный)
соединяются с местоименными приставками как согласные основы
например:
<$У кой —деревня, ^Г коюм — моя деревня;
у? с у — вода, ^ур сую — его вода;
б) притяжательные местоимения, представляющие формы
родительного падежа местоимений личных, так:
^ беним- мой, I ^у> б из и м —наш,
dLw се нин— твой, &у» сизин —ваш,
dUjl о н у н — его, ее. | £ßj\ онларын — их.
При наличии местоименных приставок притяжательные
местоимения часто опускаются.
Есть еще, как, например, и во французском языке, категория
местоимений притяжательных, которые, заменяя собой
существительное, употребляются самостоятельно и поэтому могут быть
названы притяжательными местоимениями
самостоятельными; они образуются через прибавление к притяжательному
местоимению приставки fS к и — который:
^ бен им ки — мой (le mien), JL*y. бизимки —наш (le notre),
J&x*. сенинки — твой (le tien), <5-Г> сизин-ки — ваш (le votre),
j:üj\ о h у h - к и (у) — его (le sien), £Fßj\ о н л а р ы н - к и — их (le
leur),
например: ?J^I &&*, «Jj>^ ^j-5"* f^ беним копейим гузель
сенинки нас (ы)л? — моя собака красива, твоя как?
25

Приставка J* к и, будучи прибавлена к местному падежу,
указывает на местонахождение, например:
Находящийся
Находящийся
(JôJUL* бенде-ки —
у меня
il ^олх^ сенде-ки-у тебя
P*jJjI онда-ки- у него
üB,nA: « у, и м v. и и
^oJc^ с е н д е-к и — у тебя
S**y. б из д е-к и —у нас
£с*у» си зд е-к и —у вас
jj'o^jl о н л а р д а-к и — у них
Склоняются эти местоимения как слова с местоименными
приставками 3-го лица, т. е. во всех падежах появляется вставочный
звук „н\
IV. ВОЗВРАТНЫЕ МЕСТОИМЕНИЯ
Они могут быть разделены на две категории:
возвратно-личные и возвратные.
Местоимения, исполняющие эту двойную роль, образуются
посредством присоединения местоименных приставок к слову <s^
кенди (которое для 3-го л. употребляется и без приставки, заменяя
собой форму с местоименной приставкой 3-го л. — ^^ojjlT" кен д и с и),
так :-
я сам, уч,^ кендимиз —мы сами,
ты сам, j&Jtf кендиниз — вы сами,
—он сам, (SjjJcS* кендилери — они сами.
I»jjlT кенд им -
SxS^ кендин-
(S^ кенди
^^jjlT" к ен д ис и
Склонение &*£" кенди представляет ту особенность, что оно
принимает падежные приставки слов с местоименной приставкой 3-го
лица; только винительный падеж имеет две формы:
fj^^y кен дин и, ijfS^ кендийи*.
Примечание. &^ кенди — соответствует также русскому
„собственный"; в этом значении оно (как определение)
неизменяемо и должно иметь после себя определяемое слово с
местоименной приставкой, например: cSj^ß\ <£JjS~ кенди элле-
р и н и з д е в ваших (собственных) руках.
V. ВОПРОСИТЕЛЬНЫЕ МЕСТОИМЕНИЯ
1. «S ким —кто? - употребляется как самостоятельно, так и с
местоименными приставками, например: Sj^ljj* 'ß^f к им и низ
бур ад а дыр —кто из вас здесь?
2. Ai не — что? какой? например: j.>aJ у бу недир —
что это?
В значении „какой?" (как определение) — не изменяется,
например: îjoT aJ у бу не адам —какой это человек?
26

3. JoIa h à н г и — который?—как о лицах, так и о предметах
(обозначает: порядок, принадлежность или отношение к какому-нибудь
лицу, предмету и пр. качество), например:
^bf' J3!a h à н г и китаб — которая книга? (возможны ответы:
-„третья" и т. п.; „такого-то человека", „такой-то библиотеки" и т. п.;
„большая" и т. п.).
^U принимает местоименные приставки и тогда склоняется,
например: ^Сй1а Ьангиниз - который из вас?
VI. ОПРЕДЕЛИТЕЛЬНЫЕ МЕСТОИМЕНИЯ
1. <^а hen, ору. б у ту н —весь, целый.
В основной форме, находясь перед словом, к которому относятся,
или употребляясь самостоятельно, эти слова не изменяются; в
соединении же с местоименной приставкой — склоняются (только о£у.
не соединяется с местоименными приставками), например:
jJLj pJU i^A hen ал ем б и лир — весь свет знает,
y^jb Ьепимиз —все мы; UI оуу. б у тун эльма —целое
яблоко; JubT оуу. б у ту н а дам л ар—все люди.
2. уъ hep — всякий, каждый (о лицах и предметах) — не
склоняется, не принимает местоименных приставок и ставится перед
определяемым словом, например:
аЬТ уь hep а дам —всякий человек;
OjS" jib hep г у н — каждый день;
yj. у* hep б и римиз — каждый из нас.
3. с^ филан, ф а л а н — такой-то, имя рек (не только о
лицах, но и о предметах) не склоняется, не принимает
местоименных приставок и предшествует определяемому слову (которое может
быть как в ед., так и во мн. числе), например:
(Sjtt O^ филан к а р ы — такая-то (имя рек) женщина.
Будучи поставлено 'после имени, соответствует русскому
выражению „примерно" и т. п., например: ii-ь! dU-dT" j^j ^i^j^ ^C
Миадин дересине фалан геледжекьидикь—мы должны
были прийти примерно (куда-то там) к Миадинской долине.
VII. НЕОПРЕДЕЛЕННЫЕ МЕСТОИМЕНИЯ
1. Неопределенно-отрицательные:
кимсе (арх. ^^^f к им ее н е) — кто-то (с
утвердительной глагольной формой), никто (с отрицательной), например:
J\j ь«^Г^ б и р кимсе вар — кто-то есть; Ji^ à^JS' кимсе
йок — никого нет.
В первом случае часто прибавляется еще ^ бир, во втором —
^a h и чь.
2. g-A h и ч ь — ничто (самостоятельно), никакой (о лицах и
предметах — в соединении с существительным), например:
*ЛЬ у, ^а Ьич бир та л ебе — никакой, ни один ученик;
27

ojU^ gs* Ьич бир чаре —никакое средство.
3. Неопределенно-обобщительные:
Неопределенно-обобщительными становятся местоимения
вопросительные (чаще всего в соединении с местоимением уь) при глаголе
в условном наклонении.
4. Неопределенно-разделительные:
**iSj. jl . . . . с£>* бйри обири-де — один (из них)
Другой;
^*j . . . . ^j^o базы... базы, — одни... другие.
ijbtf . . . <j*£~ кйми... кйми — кто... кто.
dL^I J^J ^^Г" «&4ji3 CAe^î v-~~f^ кимисине насиЬат вер-
мекькимисинитеселли этмекь — кому дать совет, кого
утешить.
Имя числительное
Числительные количественные б
Я
1&I
И9'
Pj-9^
LT*
РТ
iS^
♦С
II у^ли
бир — один
и к и — два
у чь — три
д орт — четыре
б е ш — пять
алты- шесть
е д и — семь
секиз — восемь
jyj* д о к y з — девять j
üjl
Lr^
i^J1
ИЛ**
L*Ü_
он — десять
й и р м и — 20
о т у з — 30
к ы р к — 40
э л л и — 50 [
.jAcaJJ 1
О"*^
.*~*«лЛч«4«/
ö\«JjS
ÙM
±& S^
jji Е5'
i# °jj->
jj* u^
-Ы jt
i*> (S-**
j^j \5\*u
JJh> i^-P
4^
алтмыш-60
етмишь — 70 J
с e к с e н — 80
д о к с а н — 90
юз —100
и к и юз — 200
у ч ь юз — 300
д ö р т юз — 400
б е ш юз — 500 |
алты юз — 600
е д и юз — 700
секиз юз — 800 1
докуз юз — 900 I
бин —1000
В сложных числительных сперва ставятся высшие единицы,
потом — низшие, например: ут ojl онбир —11, jyj^ Jud\ алтмыш
д окуз — 69, Jol ^AJl jjj ojj^ дорт юз элли и к и —452, jjij^ «ÎLj
<$jü ç^v^JI jjj бин докуз юз йирми еди — 1927.
Примечание 1. Некоторые единицы высшего разряда
заимствованы из иностранных языков, так: ôjj^ м и л ь й о н (фр.) —
миллион.
Примечание 2. Для выражения множественности высших
единиц числительное ставится во множественном числе и
принимает релятивную приставку «ь* джа, дже, например: ^J^
JZ^ юзлер-дже аскер — сотни солдат.
28

Между числительным количественным и существительным, к
которому это числительное относится, — для большей живости и
определенности вставляются нередко пояснительные (нумеративные) с л о-
в а, соответственно значению определяемого имени; так, например,
для животных: ^Ь баш —голова, например: .£]<ц>! ^Ь ^Т а л ты
баш и н е к— шесть (голов) коров; для подвижныхпредметов: ^j^
адед —число: cjJl:U :>-u j^ беш адед сандык—пять сундуков;
и др.
2. Порядковые числительные образуются посредством
прибавления к количественным числительным приставки j>d нджы,
нджи, нджу, нджу (в гласных основах), ынджы, инджи, ун-
джу, у нджу (в согласных основах); в сложных числительных эта
приставка присоединяется только к последнему числительному, так:
у, б и р — один, j*'ji биринджи — первый;
jpzZi ojl он беш инд ж и —пятнадцатый;
jpàjj* ^j^t jjt юз йирми дордунджу- сто двадцать
четвертый.
Приставку^ принимают также слова d^ с о н — последний,
£Ü к а ч — сколько?, например: j>^\* к а чы н дж ы — который по
счету?
Примечание. „Первый" выражается также словами d^!
иль кь или <Jjl (а.) эввель.
3. Разделительные числительные образуются посредством
прибавления к числительным количественным приставки jl ар, эр
{в согласных основах), ^ jls шар, шер (в гласных основах); в
сложных числительных, в состав которых входят сотни или тысячи,
приставку разделительности получает только то число,
которое показывает, из скольких сотен или тысяч состоит данное
число, например:
у, б и р — один, jj> б и р е р — по одному;
Jol и к и —два, j^Si\ икишер —по два;
yb (jrv^ йирми беш ер — по двадцати пяти;
^ ^fjî УчеР бин — по три тысячи.
Посредством приставки шар образуется разделительное
числительное от слова fjb яры м — половина: I^J jUUjb яры мшар
лира—по пол-лире.
4. Числительные многократные выражаются
соответствующими числительными количественными в соединении со словами tj?
{а.) к е р р е, <uô (а.) д е ф а — раз (если многократность относится к
глаголу — д в ажды трижды...), или в соединении со словом olï
кат — слой, этаж (если многократность относится к прилагательному
или наречию —в смысле сравнительной степени—в двое, втрое...),
например: Jj^5"UooU^ бир кат дah а гузель — вдвое красивее.
5. Дробные числа образуются от числительных количественных
таким образом, что знаменатель, предшествуя числителю,
выражается формой местного падежа от числительного количественно-
29

го, а числитель дроби следует за ним, например: ^ *jüjI он да бир—
1/10; (iol ^jjj юзде ики —2/100; 2%.
Примечание. „Половина" выражается словами ' 3jfji
бучу к, jo.jb ярым, iSjk яры;
сл^я употребляется только в соединении с числительными
количественными, например:
СЬ?# Jol ики буч у к —два с половиной;
рЬ употребляется в смысле определения (для выражения
количества) и, оставаясь неизменным, предшествует
существительному — определяемому, например:
Ul p]i ярым эльм а — половина яблока;
(5jb * употребляется в смысле определяемого при
существительном, ставится после него и принимает местоименную
приставку 3-го л., например:
^^jb «ÎUUI эльманын ярысы — половина яблока
(известного), ^jb aäJ^ гедже ярысы — полночь.
„Четверть" выражается обыкновенно персидским словом
iljjj*. чей ре к.
Глагол
На глаголе обнаруживаются старые черты единого изменения
слова как именного образования: наряду с приставками спряжения
(представляющими варианты местоименных приставок) глагольные
формы принимают приставки склонения (именные приставки).
Личная форма глагола состоит из трех частей: основы, приметы
(данного времени или наклонения) и окончания (личного).
Личные окончания, представляющие собой так называемые
предикативные местоимения (местоимения сказуемости),—двух
категорий:
Первая категория
Ед. число
1-е л. pj,f ым, им, ум, ум
2-е л. J&«, с ы н, с и н, с у н, с у н
Вторая категория
Ед. число
f (ы)м, (и)м, (у)м, (у)м
иГ(ы)н, (и)н, (у)н, (у)н
3-е л. без личного окончания
Мн. число Мн. число
1-е л. j, ут ыз, из, уз, уз
2-е л. уК+о сыныз, с и н и з,
3-е л.
сунуз, сунуз
, J л а р, л е р
J, il (ы) к, (и) к, (у) к, (у) к
jf ныз, низ, нуз, нуз
J л ар, л ер
dû

ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЙ ГЛАГОЛ
Вспомогательный глагол (основа которого „и") есть глагол
недостаточный и неправильный; недостаточный потому, что
от его основы образуются лишь некоторые времена (остальные
восполняются соответствующими формами от глагольной основы Jjl о л);
неправильный потому, что формы настоящего времени не
имеют приметы настоящего времени; форма 3-го лица (j^)
восходит к глаголу (jHjj^ ду рмак—стоять, пребывать; остальные времена
имеют по две формы: полную (содержащую основу, примету и
окончание) и краткую (содержащую только примету и окончание).
I. ИЗЪЯВИТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
Настоящее время
Прошедшее время
Ед. число
1-е л. pj| им — я есмь
2-е л. «Л. син~ты еси
3-е л. j^ дир —он есть
eTjbl
и - д и - м — я был
и - д и - н—ты был
c£Jbl И-Д И-ОН был
Мн. число
1-е л. }j из—мы есмы
2-е л. у£~ с и н и з— вы есте
Jj* д и р л е р—они суть
3-е л.
iijbl и-ди-к-мы были
>Tjbl и- д и - н и з - вы были
^b-bl и - д и - л е р - они были
Образец спряжения настоящего времени
в связи с именем \jâ фу кара—бедный.
p±\yè ф у к а р à-й ы м—я беден
dLlyü фукара-сын—ты беден
jï\y9 фу кара-д ы р—он беден
j*\yâ фукара-йыз—мы бедны
укЛуе фукара-сыныз—вы бедны
JJ\jâ ф у к а р à -д ы р л à р—они бедны
Форма j^ дыр не только в единственном числе, изредка и во
множественном опускается, например: J6±\jjI j^jub Jij*L, мельун-
лар h e н у з орадалар проклятые все еще там.
Прошедшее повествовательное Давнопрошедшее повествовательное
fjJUj! имиш-идим
Jlî-UUj! имиш-идин
(5^Ц)| имиш-иди
iUiUjl имиш-.идик
J^oJJUjI ИМИШ-ИДИНИ3
jLjJu±\ имиш-идилер
Говорят, я давно был, и т. д.
и-миш-им
cJC^JUJ и-мйш-син
jJJUj! и-мйш-тир*
>^ul и-мй ш - из
3&*JUjI и-мйш-синиз
JjjJU*\ и-мйш-дирлер
Говорят, я был, и т. д.
31

УСЛОВНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
Настоящее
a«uj| и-се-м — если я есмь
2)«uol и-се-н —если ты еси
«u*J и-се —если он есть
±i«uol и-се-к —если мы есмы
^*~~Л и-се-н и з — если выесте
^Jjuo! и-се-лер — если они
суть
Прошедшее
«u^l схЛ иди м-исе — если я
был
^A iljbl иди н-исе — если ты
был
<u*J <£Jo\ я дй-исе — если он
был
<w»l dfoj) и дик-исе — если мы
были
juJ 3&-^1 и динйз-исе — если
вы были
<u*ül ^LojI иди л è р-исе — если
они были
Общие замечания
а) Формы настоящего времени изъявительного наклонения, а
также краткие формы остальных времен—энклитики, т. е. безударны,
например: *£lSSSj зенгйн-син—ты богат.
б) Формы настоящего времени изъявительного наклонения, а
также краткие формы (без начального „и") остальных времен
подчиняются закону гармонии гласных; полные же формы имеют одно, мягкое,
произношение, основанное на коренном звуке „и"; например: ^js\»j\
уфакт*ым—я был мал; (S^ß-yp coy к-ту—было холодно; (S^ **\jj>
б у р (а) д а ид и—он здесь был.
в) Конечные согласные звуки (именной части составного
сказуемого) „ка твердого, „к" (мягкого)—в соединении с приставками 1-го л.
обоих чисел настоящего времени изъявительного наклонения
переходят в „га (или даже исчезают), „й", например: pTj^* бую ум—я
велик; yâ.Uj\ уфаыз—мы малы.
Примечание. Личное местоимение как подлежащее при
вспомогательном глаголе ставится только тогда, когда на нем лежит
ударение.
Образование форм вспомогательного глагола
Прошедшее время образуется от основы посредством приметы
времени <£* ди (в начертании <£.> сохраняется только в 3-м л.) и
личных окончаний второй категории.
32

Прошедшее повествовательное образуема от
причастия прошедшего времени ^^1 имиш (примета мйш) к окончаний
первой категории.
Давнопрошедшее повествовательное представляет
собой соединение причастия прошедшего времени с формой
прошедшего времени.
Настоящее время условного наклонения образуется
от основы посредством приметы ^са, се и окончаний второй
категории.
Прошедш ее время условного наклонения образуется
через прибавление к личным формам прошедшего времени приметы
условного наклонения.
Деепричастие образуется посредством приметы ^Г кен, ^CI
икен („будучи", „когда", „между тем, как" „был").
Отрицательные формы вспомогательного глагола состоят из
соединения (неизменяемого) слова Jf: дейиль с соответствующими
утвердительными формами; ударение принимает дейиль, так:
plT^ дейил-им—я не есмь, j»Jbl JS^ дейиль-идим—я не был;
pLAf* дейиль-имишим — я не был, говорят;
fbUUjl J& дейиль-имиш-идим—я (тогда) не был, говорят;
f**j\ J& д ей иль- и с ем—если я не есмь;
<UwUjI Jfr дейиль-идим-ис е—если я не был.
Вопросительные формы вспомогательного глагола
образуются посредством энклитики ^ мы, ми, му, му, помещаемой
непосредственно перед утвердительными формами (т. е.
утвердительно-вопросительном обороте ^ ставится между утвердительными
формами и именной частью составного сказуемого, а в
отрицательно-вопросительном обороте — между
утвердительными формами и словом J& дейиль), так:
Утвердительно -вопросительный оборот:
(î^\{J^xSjj зенгин-ми-йи м—богат ли я ?
?&ь1 ^j*~&j зенгин-ми и дин—ты был ли богат?
Отрицательно-вопросительный оборот:
?pj| ^J^ (j-Soj зенгин-дейильми-йим — разве я не богат?
î*!UjI и*Ь5~* cJ^J зенгин-дейиль-ми-идик — разве ты не
был богат?
Условное наклонение по своему существу не допускает
вопросительных оборотов.
Имя jlj вар (сущий, наличный) обычно выполняет в языке
функции глагольные: есть, имеется (фр. i 1 уа) и принимает иногда
личные окончания настоящего и прошедшего времени, например:
(J^jlj ^J^f &jj* Дорт киши вар-дык—нас было четыре
человека.
Отрицание наличности выражается именем JIjj йок—не имеется>
нет (фр. il n' уа pas).
ПЕРВООБРАЗНЫЕ ГЛАГОЛЫ
Неопределенное наклонение оканчивается в твердых глагольных
основах на j* мак, в мягких—на du мекь.
3 В. А. Гордлевский
33

Глаголы делится на первообразные, второобразные и составные.
Первообразные—те, которые состоят из первообразной
глагольной основы.
По характеру глагольных основ первообразные глаголы могут
быть коренные и отыменные.
Коренные первообразные глаголы—те, основа которых:
а) встречается только как глагольная основа, например:
jjj\ о л-м а к—быть, v£LäjI ич-m екь—пить;
б) встречается и как именная основа, например:
<3*Jli> тат-м а к—пробовать, сЪ11> тат—вкус.
Отыменные первообразные глаголы—те, основа которых
образована посредством присоединения приставки V л а, -0 лек
основе имени (чаще имени существительного) например:
^Ь б а ш —голова, начало^^Ь б а ш - л а - м а к—начинать;
jt*\ иш—дело, работа, du^Uol иш-ле-мекь—работать;
3~*J тем из—чистый, dL^Jj^' тем из-л е-м екь—чистить.
Примечание. Глагольные основы, образованные от
прилагательного, обычно вбирают еще приставку залога, определяющую его
значение (см. ниже).
От прилагательных, обозначающих цвет, глаголы (средние)
образуются посредством приставки jl ар, эр; при этом происходят
нередко изменения основы, например:
(jï а к—белый, <з-*)1^Т а г -а р-м а к — белеть, седеть,
фЦ* с ары—желтый, j-yljl^ с ар-ар-м а к—желтеть.
ВТОРООБРАЗНЫЕ ГЛАГОЛЫ
Второобразные глаголы - те, основа которых образуется от
основы первообразного глагола посредством приставок: иначе говоря,
основа второобразного глагола представляет собой наращенную
основу глагола первообразного.
Приставки придают значению основного (первообразного) глагола
тот смысл, который свойствен залогам русского языка.
I. Образование причинительного залога (выражаемого по-русски
при посредстве своего рода вспомогательных глаголов „заставить44,
„позволить", „дать41, „велеть14 (что-нибудь сделать) происходит:
а) от од {10 с ложных основ посредством приставки j^ дыр, дир,
ДУР» ДУ_Р> например:
J—*JÏ а л м а к- брать; j^j-aJÏ ал-дыр-ма к—велеть взять;
d-L^jwi е-м е к ь— кушать, dujXo е-дир-м екь —кормить; j
б) от многосложных основ—с конечным cor л ас
ным—посредством той же приставки j^, например:
(jJbl и н ан- м а к— верить, j^jjtfbl -'инан-дыр-мак-
заставить верить, убеждать;
в) от многосложных основ—с конечным гласны
м—посредством приставки о т, например:
db^^, сой л е-м екь—говорить, сказать, dLj^L^ сойле-т-
-мекь—заставить сказать.
24

Многосложные с конечными согласными звуками рил образуют
причинительный залог посредством приставки о т, так:
j^jéU чаырма к—кричать, звать, j^J^L. чаыр-т-мак- заставить
кричать, велеть позвать, jJljï азал-мак— уменьшаться, j^ljT
а з а л - т - м а к—уменьшать.
Возможны также вдвойне причинительные формы, т. е.
образование от причинительной основы новой причинительной основы; в
этих случаях при образовании причинительной основы второй
степени приставка определяется действием контраста, так что глагол
заключает обе упомянутые приставки, например:
dUjj" гул ьм е к—смеяться]
[ dLjJ^T" гуль-д^р-мек—
смешить,
[dLJj oJji" гуль-дур-т-мек
заставить смешить.
Однако некоторые первообразные основы представляют
особенности, именно:
а) иногда односложные основы (преимущественно с
конечным шипящим или зубным) образуют причинительный залог
посредством приставки j ы р, и р, у р, у р (реже а р, е р), например:
dL.^1 и ч - м е к—пить, <£Ц^1 и ч - и р - м е к—поить;
dk4P душ -мек- падать, <iLjj4j-> ду ш-ур-ме к—уронить,
joJb я т - м а к — лежать, «iL^i Ь ят-ыр-мак — укладывать;
б) иногда односложные основы образуют
причинительный залог посредством приставки о ыт, например:
jj\ а к-м а к—течь, ^^Так-ыт-м а к—проливать.
Причинительный залог непереходным основам придает
значение переходное, а основам п ер еход ным—значение
вдвойне переходное, например:
dUjI Öльмек — умереть, dLjJjl öльдурме к—заставить
умереть, убивать;
db^, с ев м е к — любить- S^j^j^ с е в д ир м ек—заставить (кого-
нибудь) любить (кого-нибудь).
И. Образование страдательного залога происходит:
а) от основ с конечным согласным (за исключением л)
посредством приставки J ыл, иль, у л, у ль, например:
j^b я п - м а к — делать, <з«ЬЬ яп-ыл-мак— быть сделанным;
dL^ с е в - м е к—любить, ласкать, <iu.)j~, сев-иль-ме к— быть
любимым.
б) от основ с конечным гласным, а также с плавным
л—посредством приставки о н (иногда даже посредством двойной
приставки j» ныл, нил, нул, нуль), например:
dbAJb^«, сойле- м е к—говорить, £*2*ъ^ сойлен-мек — быть
сказанным.
j^o^L» топла-мак — собирать, jJSi^jL топла-ныл-мак-
быть собранным.
3*
35

III. Образование возвратного залога происходит посредством
приставки о ын, ин, ун, ун (при согласной основе), н (при глас-
йой основе), например:
fjJb бак-мак— глядеть, J^Jl б ак-ын-м а к— оглядываться.
Примечание. Таким образом, формы страдательного и
возвратного залогов от глагольных основ с конечным гласным
совпадают, так:
jj^uo й ы к а-м а к — мыть, <зЛло йы кан-м а к— быть мытым и
мыться.
Примечание. Форма возвратного залога от
непереходных глаголов указывает не на возвратность действия, а
придает медлительное спокойствие, безмятежность, например:
dU>5" гез-мек—гулять, «iLjjT* гез-ин-мек — гулять себе,
прогуливаться.
IV. Образование взаимного залога происходит посредством
приставки J^ ыш, иш, уш, уш (при согласной основе), ш (при гласной
основе), например:
dLj^5" г ö р - м е к—видеть, dL-îjj^fr ö p - у;щ - м e к—видеться
(беседовать).
Приставки залогов могут сочетаться в одном глаголе, причем
каждая вносит свойственный ей оттенок.
Некоторую особенность представляет сочетание приставки
взаимного залога с приставкой залога причинительного —
jjus (ы) штыр, (и) штир...; эта двойная приставка придает
глаголу смысл учащательности или продолжительности
с выражением интенсивности, ^настойчивости, например:
(jJjT ара-мак — искать, j^a^IjT ара-штыр-м а к—переискать;
Из менее употребительных приставок отметим:
L** <«uw* <^~~* м с а, м с е, м с и, и м с и и т. д. для выражения
сходства, притворства, например:
dUJji" гуль-мекь — смеяться, du«u*jy гул-умсе-мекь —
улыбаться.
j^MÏ агла-мак — плакать, ^а^уМТ агла-мса-мак —
притворно плакать, хныкать.
ОТРИЦАНИЕ
Отрицательная форма глагола образуется через
присоединение к основе приставки U <<и ма, ме; ударение
предшествует слогу, заключающему в себе отрицание, например:
dujij вер-мек—давать, du<u^.j вер-ме-мек —не давать;
<jJÏ а л-м а к—брать, j^LJÏ ал-ма-мак—не брать.
Форма невозможности, неисполнимости действия
(отрицательная форма возможности) образуется через присоединение
приставки отрицания к глагольной основе, усиленной ударным
звуком а, е (при согласной основе), й а, й е (при основе
гласной), например:
<£ЬаЬ^4. сойле-ме к—говорить; &*bA**A±y* сбйле-йе-меме к—
не быть в состоянии говорить.
(j^JU? с ат- мак—продавать, j^LtïU* сата-ма-мак —не быть
в состоянии продать.
36

Форма возможности действия выражается посредством
деепричастия на а, е (йа, йе) в соединении с глаголом dLb биль-
мекь—знать, уметь, мочь, например:
dLlj 'J Up сата б и л ьм ек.ь — уметь, мочь продать (см. еще
стр. 130).
СОСТАВНЫЕ ГЛАГОЛЫ
Они состоят из арабского или п ере и дс кого имени и
вспомогательного глагола.
Вспомогательными глаголами являются:
dL^jl этм екь |
dL«dül эйлемекь! делать, jJjl олмак—быть.
ijJJ кылмак J
fjÄA Ьуджум—нападение, diol fj**> И^джум
этмекь-нападать.
jLJ н а м аз—молитва, jJL» jLî намаз к ы л м а к—совершать
молитву.
JjU кабиль — возможный, jJjl JjU кабиль олмак — быть
возможным.
В составных глаголах форма страдательного залога от dk^l
(duJjjl эд ильме к) заменяется обычно формой соответствующего
залога от (jJjl ((3*4*1 олунмак), так:
di^ül ^Ij^I и д ам этм ек—казнить, (JxjüjI ^1.Ы и дам о л у нм а к—
быть казненным.
Арабские имена (часть составного глагола) представляют „мас-
дары" (имя действия) и причастия; обычно масдары соединяются с
глаголом dL^>! (этмек), а причастия—с jJjl (олмак)*; впрочем,
причастия первой породы соединяются и с глаголом dL^I (получая
переходное значение).
Значение составного глагола (переходное, непереходное,
возвратное, взаимное) зависит от значения именной его части.
СХЕМА МАСДАРОВ
(От глагола <JjO феале)
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
9
(схема разнообразна)
(переходное значение)
(
(взаимное)] |
j-od? теф* иль 1
j1*\ju м^фаале (ет) |
JUS фиал
(переходное — причинное jUil иф' а ль
значение)
(непереходное)
(взаимное)
(непереходное)
(непереходное)
(возвратное)
J£u тефеуль
JxLw теф ay ль
[jUül инфиаль
fjbcil ифтиаль
JUi^l и ст и ф' а ль |
37

Схема причастий
I
II
III
IV
V
vi
VII
VIII
X
Действительные
JxU фаиль
JXL* муфеиль
Jüll* м у фай л ь
J*!, м у ф* иль
J££u му^тефеиль
J^U^ м^тефаиль
Jjtii^ мунфе-иль
J*^* муфте-иль
J^*** мустеф-иль
Страдательные |
i]yûu м е ф' у л ь
{у&и муфе-аль
J^LL* муфааль
Jjuu м^ф-аль
Jüu м у т е ф е-а л ь
Jülfcu мутефааль 1
J^àu м у н фа* а ль
JjoLi m у фте-а л ь
Jxix^, мустеф' аль
Таким образом, в схемах приведенных выше причастий общей
характерной приметой является начальный слог м у (му), притом в
предпоследнем слоге гласному „иа действительных причастий в
причастиях страдательных соответствует гласный „а".
в ' 1
1 Примеры на масдары
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
X
J*"
JvXâJ
| Ajjbs-.
J vlkk
Jli.il
Jx£o
«J^lyaJ
^ibal
c-ibbJ
(JLjCLw!
.1 c>~
.1 J^J
J 4jjUw
J v^
J JULAl
J Jx£o
J «J^L^j
J ^UmîI
.1 VL^|
41 (JUjci«/I
к а т л ь э. — убивать
тешкиль э. — образовать i
мухаребе э. — сражаться
хит а б э. — обращаться (со словами)
ишгаль э. — занимать, оккупировать |
тешеккуль э.— образоваться
тес аду ф э. — встречаться
инкыта э.—об (раз-) рываться
ижтинаб э. — воздерживаться
истималь э. — пользоваться
Примеры на причастия
I д.
I С.
j^»U
B(
h азыр —
ем нун —
эренный
- готовый
удовлет-
j ( ^U — приготовлять
.j\ | jp\^ — быть готовым
j( ùy+-* —удовлетворить
•j\ j ày*-* — быть довольным
38

Ill с.
Ill
IV
V
VI
VII
VIII
X
s»
(i»l>*
j^
ßu
L-^vwiUX-»
»laAÎL*
, )^^,* J
/5?ca<»m)
Примеры на
м^зеййен —
украшенный
м^вафык-
соответствующий
мумкин- возмож-
ный
мутеэссир —
опечаленный
мутенасиб —
пропорциональный
м^нкаты —
отрезанный
мунтазыр-
ожидающий
м^стаиакк—
заслуживающий
причастия
•J1 <У-У
.jl jilj^
1 -ji cf~
•jl jîk*
•_3l t»***«UX«*
•jl *käL*
.jl jlzZJU
.-?' (3Ps'*'*v^
~ быть
украшенным
— соответствовать,
подходить
— быть возможным
— быть
опечаленным
— быть
пропорциональным
— быть отрезанным
— ожидать
— заслуживать,
быть достойным
Примечание. Иногда роль вспомогательных глаголов
исполняют и другие глаголы, нередко в соединении с
косвенным падежом имени; так:
*yj а. в у к у—случай, jj# *j*j вуку б у л м а к—случиться;
^i^. п. h о ш—приятный, dui5" д-д^. иоша г е ль м е к
ь—нравиться, прийтись по вкусу.
Часто употребление глагола <j*jJjj булунмак — находиться
(быть) с местным падежом имени, например: <>jü^ <ojjjï арзуда
б у л у нм а к—находиться в желании=желать, и т. д.
ИЗЬЯВИТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
Формы изъявительного наклонения образуются от
соответствующего причастия путем прибавления личных окончаний спряжения 1-й
или 2-й категории,
Настоящее время
Причастие (спрягаемое) настоящего времени образуется от основы
глагола путем прибавления (безударной) приставки ^ ы й о р, и й о р?
уйор, у йор— для согласных основ, йор—для гласных основ,
например:
ХЯ^У* булуйор—находящий: от jJjj булмак,
j^jai~jI ис тейор *—требующий: от «îLjcu^I истемекь.
39

я, ты, он находил.
В отрицательной форме отрицание L ма вставляется между ос-*
новой глагола и приметой, например:
j^U^ бу л-ма-й op—не находящий, не находит.
Причастие заменяет и 3-е лицо ед. ч., т. е. для 3-го лица ед. ч.
нет специального окончания, как нет, собственно, и личного
местоимения 3-го лица. В настоящем времени прибавляются личные
окончания 1-й категории.
Ед. число
1-е л. fxHjiji б у л -у йор-у м—я нахожу,
2-е л. dUjjjjJjj б у л- у й op-су н—ты находишь,
3-е л. jjJji бул-уйор—он находит.
Мн. число
1-е л. jjjJ^i бу л у-йор-у з—мы находим,
2-е л. j^jjJ^j булу-йор-сунуз—вы находите,
3-е л. J jjJji б у л у - й о р - л "а р—они находят.
Определенный имперфект
Черсз прибавление к причастию настояшего времени
вспомогательного глагола идим образуется определенный имперфект.
Ед. число
1-е л. jOjjJ^ булу-йор-дум
2-е л. vibj^J^ булу-йор-дун
3-е л. (5-Ъ^Ы булу-йор-ду
Мн. число
1-е л. ö*jj<Jji булу-йор-дук
2-е л. ^:>jjJjj булу-йор-дунуз [ мы, вы, они находили.
3-е л. <s*Jjjàj* б у л .у - й о р - л à р - д ы]
(Обратите внимание на перестановку в 3-м л. мн. ч.: окончание
числа предшествует примете прошедшего времени ды).
Настояще-будущее время
Причастие настояще-будущего времени образуется через
прибавление к глагольной основе звука р для гласных основ и для
согласных основ—комплекса: гласная, широкая или узкая, и согласный
звук р; практика скоро покажет, должна быть широкая гласная*
т. е. ар, ер, или узкая, т. е. ыр, ур, и р, ур, например:
от jfJjT арамак—jljT ара - р—ищущий, он ищет;
от jJjj булмак—jjlji б у л -у р—находящий, он находит;
от j-Jb ятмак—jU*b яi -ар—лежащий, он лежит.
В качестве руководящего практического правила можно сказать»
что двусложные и многосложные основы принимают узкую гласную;
односложные основы чаще принимают широкую гласную.
При спряжении прибавляются личные окончания 1-й категории.
Ед. число
1-е л. pjjJjj булур-ум—я нахожу, я найду,
2-е л. &-j>J# булур-сун—ты находишь,
3-е л. j^Jjj булур—он находит.
40

Мн. число.
1-е л. jjjlji булур-уз—мы находим,
2-е л. з^>Ы булур-сунуз —вы находите,
3-е л. J jjlji б у л у р - л à р—они находят.
Неопределенный имперфект
Через прибавление к причастию настояще-будущего времени,
прошедшего времени вспомогательного глагола c^JüI иди образуется
неопределенный имперфект.
В 3-м. л. мн. ч. окончание^) лар вставляется между
причастием и приметой <$* ды.
Ед. число
1-е л. jOjjJ^ булур-дум!
2-е л. <ibj^jj булур-дун 1 я, ты, он находил
3-е л. oPjjPj* булур-ду )
Мн. число
1-е л. J^jjJj* булур-дук |
2-е л. jfby^y. булур-дунуз 1 мы, вы, они находили
3-е л. (Sàjjjiji б у л у р- л à р-ды*]
Отрицательная форма настояще-будущего времени
Правильно образованная отрицательная форма причастия
настояще-будущего времени от глагола jJ^ б у л м а к должна была бы
быть бул-ма-р, но эта форма заменяется формой jLJ^ булмаз
(здесь проявляется известное соответствие в турецких языках
между звуками р и з).
Стало быть, 1-е л. ед. ч. должно бы быть булмазым, но эта
форма устарела, и булмазым стягивается в ^Ц^ булмам, точно
также в 1-м л. мн. ч. вместо булмаз-ыз говорят булмайыз
Схема спряжения
Ед. число I Мн. число
1-е л. fUj* булмам j^U^ булмайыз
2-е л. dLjUjtf б у л м à з - с ы н З^Ч* булмаз-сыныз
3-е л. jUji бул-маз | jJjUj* булм аз-лар
Я не нахожу, я не найду, и т. д.
Прошедшее объективное (совершенное)
Основа его образуется от глагольной основы через прибавление
к ней отыменной приставки g* ды*. При спряжении присоединяются
41

личные окончания
хождение), нашел.
Ед. число
1-е л. fJdjj б у л-д у-м
2-е л. dJjJjj бул-ду-н
3-е л. c£jJjj бул-ду
2й категории, например: c£Ji)j* бул-ду —на-
Мн. число
1-е л. (j^J# бул-ду-к
2-е л. >TjJjj бул-ду-нуз
3-е л. jLjJj) бул-ду-лар
Я, ты, он нашел и т. д.
Давнопрошедшее объективное
Через прибавление к основе прошедшего объективного
прошедшего времени вспомогательного глагола ^Jbl иди, ди образуется
давнопрошедшее объективное.
Ед. число
/Г*
1-е л. fjbl <£Jôy. бул-ду-идим*
2-е л. dJjbl <£Л}у. бул-ду идин
3-е л. <5-ь1 iSJSji бул-ду-иди
Мн. число
1-е л. iUjI c^jJ^j бул-ду-идик
2-е л. >Г*ь1 c£Jdjj бул-ду-идиниз|
3-е л*. jJbJbl lS^ji бул-ду-идиле р
я, ты, он нашел (раньше).
мы, вы, они нашли (раньше).
Прошедшее субъективное ("турецкое")
Через прибавление к глагольной основе приставки JL* мыш
образуется причастие прошедшего времени, или основа
прошедшего субъективного времени. При спряжении прибавляются личные
окончания 1-й категории.
Ед. число
1-е л. pàJjt бул-муш-ум
2-е л. dU*£*Jjj бул-муш-сун
3-е л. jJiâJjj бул-муш-дур
Мн. число
1-е л. yLJy. бул-муш-уз
2-е л. j^JUJjj бул-муш-сунуз
3-е ä.jLLJj* бул-муш-лар (дыр)4
Слово дыр^, прибавляемое к личным формам, вносит
большую категоричность, определенность действия.
Давнопрошедшее субъективное („турецкое")*.
Через прибавление к основе прошедшего субъективного
прошедшего времени вспомогательного глагола ^Jbl иди, ди
образуется давнопрошедшее субъективное.
Ед. число
1-е л. fJiUji бул-муш-тум
2-е л. i*U£jj* бул-муш-тун } я, ты, он нашел (раньше)
3-е л. cs-UJjj бул-муш-ту
я, ты, он нашел.
мы, вы, они нашли.
42

Мн. число
1-е л. jxLJji бул-муш-тук )
2-е л. yï~xLûji бул-муш-тунуз| мы, вы, они нашли (раньше).
3-е л- c^^UvJ^ бул-муш-лар-ды* j
Будущее время
Через прибавление к глагольной основе приставки ^* аджак,
<&*ê еджёк (для согласных основ) и j^aj йаджак, ^^ йеджек
(для гласных основ) образуется причастие будущего времени, или
основа будущего времени.
При спряжении присоединяются личные окончания 1-й
категории, причем конечный к основы будущего времени в 1-м л. как
ед., так и мн. числа перед гласной приставки спряжения переходит:
мягкое к в й, твердое — в г (или даже вовсе исчезает).
Ед. число
1-е л. jua)|j буладжа-ым- я найду (непременно),
2-е л. dUàwAJ^ буладжак сын —ты найдешь,
3-е л. j* <3*Ч# буладжак (т ы р) — он найдет.
Мн. число
1-е л. з*^*Ы б у л а д ж à - ы з — мы найдем,
2-е л. з&~д^«0jj буладжак-сыныз — вы найдете,
3-е л. Ja**)j> б у л а д ж à к-л ар* — они найдут.
Форма j^ дыр в 3-м лице ед. и мн. числа указывает на
большую категоричность (непременно).
Прошедшее неосуществленное (будущее 2-е).
Через прибавление к основе будущего времени прошедшего
времени вспомогательного глагола ^jbl иди, ди образуется
прошедшее неосуществленное.
Ед. число
1-е л. fj2^j* буладжак-тым \ ^ ^ т нашел бы>
2-е л. dUu<U^ буладжак-тын я собирался (намере-
3-е л. is^^ji буладжак-ты j вался) найти.
Мн. число
1-е л. (j^«uûj буладжак-ты к ) ^
п */„ , i > мы, вы, они нашли бы,
2-е л. у JikAjjj буладжак-тыныз \ ит д
3-е л. <s*J***)j* буладжак-лар-д ы*]
II. ДОЛЖЕНСТВОВАТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
Настоящеедолженствовательное образуется через
прибавление к глагольной основе сложной приставки <JL малы, мели.
При спряжении присоединяются личные окончания 1-й категории-
Ед. число
1-е л. p-JUjj булмалы-йым — я
2-е л. dL*JU# б у л м а л ы - с ы н — ты
3-е л. jjJU^ б у л м а л ы(-д ы р) — он
43
должен (бы) найти.

Мн. число
1-е л. з~^Ц# б у л -м ал ы -йыз — мы ]
2-е л. y£«*JUji6y л-м а л ы-сын ыз—-вы!
3-е л. jJjjJU^ô у л м а л ы-д ы р-лар—они]
Форма j^ дыр в 3-м л. указывает на большую категоричность.
должны (бы) найти.
Прошедшее долженствовательное
Через прибавление к основе настоящего долженствовательного
прошедшего времени вспомогательного глагола cSJbl иди, ди
образуется прошедшее долженствовательное.
Ед. число
1-е л. fJbl JUjj булмалы-идим* —я]
2-е л. liLb I J4j* булмалы-идин- ты | должен был (бы) найти.
3-е л. c£Jbl JUJ^ булмалы-иди«*— он;
Мн. число
1-е л. il^l JUj, б у л м а л Ù - и д и к -мы | должны были (бы)
2-е л.>Tjbl JUjj булмалы-идиниз- вы f найти.
3-е л.^ЬJul JUjj булмалы-идилер —они]
Частица вопросительная ставится после приставки^ малы,
а приставки отрицания, невозможности — перед ней, следовательно:
ftài^ujA«« сев-ме-мели-йим* — я не должен любить;
'pa^d^J*" сев-мелй-ми-йим — разве я должен любить?
?р^ J^jujjl. сев-ме-мелй-ми-йим — разве я не должен любить?
III. УСЛОВНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
Условное настоящее образуется через прибавление к
глагольной основе приметы условного наклонения ъ* с а, се, например:
*-*Ы булса.
Ед. число
1-е л. rOja бул-са-м | если бы я> ты? он нашел
2-е л. *!UJj3 бу л - ф - н I (теперь).
3-е л. JuJjj б у л - с a J
Мн. число
1-е л. <j<uJ^ бул-сак | если бы мы^ вы> они нашли
2-е л. >Ta*Jjj бул-са-ныз \ (теперь).
3-е л. jjjujjj бул-са-лар J
Условное прошедшее
Условное прошедшее образуется через прибавление к основе
условного настоящего прошедшего времени вспомогательного
глагола c£Ji»l иди, например:
Ед. число
1-е л. f*l ^Jy, булса-идим* | если бы Я) ты> он нашел
2-е л. dJjbl **Jjj булса-идин } (тогда).
3-е л. (5-ь! *-J# булса-иди
44

Мн. число.
1-е л. ibj -и* б у л с à - и д и к ] если бы мы? ВЫ) они нашли
2-е л.}Г^1 ^Jji булса-идиниз| (тогда).
3-е л. jLjo\ JuJji булса-идилер]
МОДАЛЬНОСТИ
Формы изъявительного и долженствовательного наклонений через
присоединение приставок мыш и с а* приобретают смысл сомнения
или условности действия.
От изъявительного наклонения
От настоящего времени: jl*^^ б у л у йор-му ш — он находил,
говорят (до последнего времени).
От настояще-будущего времени: еА*)>Ы булур-муш — он,
говорят, находил (вообще).
От будущего времени: jui^^ буладжак-мыш — говорят
(или он говорит), что он найдет.
От долженствовательного наклонения
От настоящего времени: ^r^! JU^ булмалы-имиш —он
должен бы, по рассказам, найти.
Приставка условная (и с е, с а, с е) присоединяется и к основе
соответствующего времени изъявительного или долженствовательного
йаклонения, т. е.:
f«u*ol j^Jjj булуйор-исем* если я нахожу (в данный момент);
S^jjlji б у л у р-с ан — если ты будешь находить (вообще);
<ujjJjj б у л ду -и с е — если он нашел;
(J^^w^Jjj буладжак-сак — если мы найдем [(а в этом я уверен);
^iUolJLJjj б у л м а л ы-исем — если я должен найти и т. д.
IV. ЖЕЛАТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
Желательное настоящее
Основа желательного настоящего образуется от глагольной
основы через прибавление приставок а, е (длячюгласных основ) и й а,
йе (для гласных основ).
При спряжении присоединяются личные окончания 1-й
категории.
Ед.число.
1-е л. pJ«ÜH булайым —я хочу (готов)
2-е л. dL.<Ujj б у л а ■ с ы н - ты хочешь (готов) ^ найти
3-е л. «U^j була —он хочет (готов)
45

о, если бы найти )
было |
)
число.
мьь
о, если бы вы|
они
мне
тебе
ему
нашли.
Мн. число
1-е л. j-j<Uj.-j була-йыз —мы хотим
2-е л. y&^tiji була-сыныз —вы хотите | найти
3-е л. ^JaJ^j б у л а- л а р — они хотят
Примечание. Формы 3-го л. ед. ч. и 1-го и 3-го л. мн. ч.
стареют и заменяются обычно формами повелительного наклонения
(см. ниже, стр. 46).
Желательное прошедшее
Через прибавление к основе желательного настоящего,
прошедшего времени вспомогательного глагола ^jbl иди, ди образуется
желательное прошедшее.
Ед. число.
1-е л. |»jj| *)ji була-идим*
2-е л. &Ы aJjj була-идин
3-е л. cS-U jjjj була-иди
Мн
1-е л. iJ-bl 4jjj була-идик
2-е л. >Г-^1 ^була-идиниз
3-е л. jb-bi «O^ була-идилер
V. ПОВЕЛИТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
2-е л. ед. ч. совпадает с основой глагала:
d# б у л —найди »
2-е л. мн. ч. принимает приставки yf ыныз (местоименная
приставка 2-го л. мн. ч.) или dl ын (как видно и по форме, это —
ед. число), например:
у&Л б у л - у н у з \
&* бул-ун ) найдите!
3-е л. ед. ч. образуется через прибавление к глагольной
основе приставки àj"> с*?" сын, син, сун, сун; в 3-м л. мн. ч.
прибавляется еще приставка мн. числа J л ар, т. е. ^Ц^ сын л ар,
и т. д., например:
Oj-^J^ б у л - с у н — пусть он найдет !
JSj*Jji б у л-с у н л ар — пусть они найдут!
1-е л. мн. ч. передается через прибавление к основе
желательного наклонения приставки ^Jo алым, э л и м; по значению эта
форма выражает предложение, например:
pjajjj б у л- а- л ым — найдем-ка мы.
Схема спряжения
Ед. число
2-е л. Jjj б у л —найди!
3-е л. ûj*Jjj б у л-сун — пусть он найдет!
46

Мн. числр
1-е л.^i^ бул-а-лым — найдемте-ка мы!
2-е л. у'£)у9 бул-унуз \
&>* бул-ун ( найдите!
3-е л. ßj*Jji б у л -су н л ар — пусть они найдут!
ПРИЧАСТИЕ
1) Причастие настоящего времени* образуется через
прибавление к глагольной основе приставки ôl а н, о« э н, например:
oVjj б у л - а н — находящий,
<>>Г г е з - е н — гуляющий.
2) Причастие прошедшего времени образуется через
прибавление к глагольной основе приставки jLé мыш, миш, муш,
муш, например: ^uJj* б у л муш — нашедший; прибавление к нему
причастия настоящего времени от глагола jjjl о л м а к — oVjl о л а н
сообщает ему и результат действия, совершившегося в прошедшем
времени („мыш"), и большую определенность, например: oVjl Jbiy.
булмуш о л ан — нашедший (и имеющий, знающий результаты
факта нахождения).
3) Причастие будущего времени образуется через
прибавление к глагольной основе приставки j^ô аджак, эджек, например:
j**Jjj б у л аджак — тот, который найдет (имеющий найти).
Оно также может соединяться с oVj! олан, сообщающим ему
результат действия, которое совершится, например:
ùVjI <3?*4# буладжак олан —тот, который найдет (и
воспользуется результатами находки).
Причастия настояще-будущего, прошедшего и будущего времен
входят как составная часть в глагольные спрягаемые формы.
ДЕЕПРИЧАСТИЕ
Деепричастия обычно неизменяемы, т. е. они не принимают ни
приставок склонения или множественного числа, ни местоименных
приставок.
1) Деепричастие на ^ ынджа, индже, унджа, ундже
образуется через прибавление к глагольной основе приставки ынджа
(для согласных основ) и й ынджа (для гласных), например: ^у.
бул-унджа — как только он нашел; ^jjJjl оу*~* <^Ь **>jjf <sy^
сизи горундже пек мемнун о л у р у м — всякий раз, как я вижу
вас, я испытываю удовольствие.
2) Деепричастие на -üb дикча, дыкче, дукча, дукче —
образуется от глагольной основы через прибавление приставки д ы к-
ча; оно означает постепенность совершения действия, например:
*äTjio дедйкче —по мере того как говорил (всякий раз, как
говорил).
3) Деепричастие на <J* алы* образуется через прибавление
к глагольной основе приставки алы, эли; означает исходный пункт
во времени, от которого совершается действие, например:
<J«dr~ £j бен геле ли —с тех пор как я пришел.
47

Это деепричастие может принимать приставку исходного
падежа, например:
(£^i.U4Ju гелелиден-бери — с тех пор как пришел.
4) Деепричастие на о а* употребляется для обозначения
действия продолжительного; внешне эта продолжительность оттеняется
повторным употреблением деепричастия, например:
*др oxS" гиде гиде —идя, идя (долго идя).
*ï^~ jyjby. vj* Vf сора сора булунур К я бе —ища, ища
(путем расспросов) находят Каабу.
От некоторых, впрочем, глаголов употребляется единожды
употребленное деепричастие, например:
<Ч<о дейе —говоря, сказав;
^15 4^^ <b*jl с*ь1ш саат уче бир чейрек кала г- без
четверти три (собств.: когда до трех оставалась четверть).
5) Деепричастие на jljl арак, iJjô эрек образуется через
прибавление к деепричастию на а* приставки рак; обозначает
продолжительное действие, параллельное другому действию; указывает,
впрочем, не столько на время, сколько на обстоятельство образа
действия, на сопровождающие, побочные обстоятельства, например:
iljAijA*. севинере к — радуясь, с радостью;
JjaJjI jfcL яд иг яр о л арак —причем это было в подарок;
в подарок.
6) Деепричастие на ^J Уп> Уп> ып> ип; значение его двоякое:
а) действие, равносильное другому, соответствует слитному
предложению с двумя сказуемыми, например:
(SxS' vjJT jJ\j Ь ^hj^ h е р и ф парасыны алып гитти —
малый взял деньги и ушел; т. е. форма ^Т алып употреблена
вместо J c£off алды в е;
б) временное или условное, подчиненное, например:
<$jJjJT ^jjjS^ jj бени горуп гульду — он увидел меня
(когда он увидел меня) и засмеялся.
?^ЦЬ л* c-jjjaJ^jI эзберлейип не я пай ы м — что мне
делать, если я выучу наизусть?
7) Деепричастие на д^д». джасына; эта приставка (безударная)
прибавляется к причастию настояще-будущего или прошедшего
времени, означает приближение или попытку к совершению
действия (скрыто в приставке „джа"), например:
j^-jjjl «lj^^jjjUjI ольдурур-джесине вуруйор —бьет
так, как будто хочет убить.
8) Деепричастие на <£UjI иджек (чаще в народном языке)
показывает, что действие совершилось ранее другого, например:
dUjJuUl iSj^ jj бу хабери и ши дй д ж ек — как только он
услышал это известие ...
9) Деепричастие на <£ ы соответствует деепричастию на а или
на арак, чаще встречается в народной речи, например:
^ljT ^ljT арайы-арайы — ища; ища.
Л* дейу — говоря.
48

Сложные деепричастия
10) Деепричастие на ^Г кен* образуется через прибавление
этой формы к причастию настояще-будущего времени, прошедшего
или будущего времени или к основе долженствовательного
наклонения и указывает на время (когда) или на противопоставление
(между тем как), например:
(f^y. б у лу р-к ен —находя; когда он находил; между тем
как находил;
(fJ^ôyt булмуш-кен — между тем как он нашел тогда;
££2*àJjj буладжак-кен- между тем как он найдет;
£f\JU# булмалы-кен- между тем как он должен найти.
Производные имена
I. ОТЫМЕННЫЕ ИМЕНА
1. Посредством приставки J л ы, л и, л у, л у образуются п р ил а-
гательные как относительные, так и качественные, в зависимости
от значения основного слова, т. е. того слова, к которому
присоединяется приставка, например:
&^ кой —деревня, Jj^ кой лу — деревенский, крестьянин;
ji е р — место, J^> е р л и — местный;
l-^и» м е к т е б -- школа, i}^4 мектебли —школьник, ученик;
U кап а — закрывание (глаг. осн.)] JL» к а п а л ы — закрытый;
cjb яра- рана, JôjU я р ал ы — раненый;
Jaê акыл — ум, cJJlac а к ы л л ы — умный;
Jus, шекер — сахар, <J^5Cs шекерли — сахарный, сладкий.
Присоединение приставки к двум рядом стоящим
прилагательным указывает на смешение свойств или качеств, например:
Jslijl Jj^I ирили, уфаклы — и крупный, и мелкий
(вперемешку).
J^L ^ЬсияЬлы, беязлы — и черный, и белый (с
крапинками черными на белом поле).
2. Приставка с ыз, сиз, с уз, с уз, соединяясь с
существительным, образует прилагательное, указывающее на отсутствие
качества или же конкретного предмета, лица — в зависимости от
значения основного слова, например:
J2* акыл — ум, jJàz а к ы л с ы з — безумный;
JJ тель ~ проволока, yJJ тельсиз— беспроволочный, радио.
Примечание, у» часто и в соединении с существительными, а в
особенности с личными местоимениями не образует имени
прилагательного, а просто указывает на отсутствие данного предмета или
лица, соответствуя предлогу „без", например:
utS~ к и т а б — книга, yJtf китабсыз — без книги;
^ сен- ты, yj^, с е н с и з — без тебя.
3. Приставка^ джы, д ж и, д ж у, джу, соединяясь с
существительными (в редких случаях и с прилагательными), образует наз-
4 В. А. Гордлевский
49

вание действующего лица (ремесленников или специалистов) или,
реже, постоянно действующего свойства, например:
aoljï араба —арба, экипаж, ^^IjT араб ад ж ы — кучер,
извозчик;
üVb я л а н - ложь, jp^k я л а нд ж и — лжец, лживый;
(Sjk язы — письмо, j*ùk язы д ж и — писец;
Jjj й о л — путь, дорога, ^J^ йо л джу — путник, пассажир;
[Sjj* й о р у — утомление], j*^ й о р у д ж у — утомительный.
4. Приставка <^Ь (^ii') даш (таш), соединяясь с
неодушевленными существительными, образует существительныеоду-
ш ев ленные, указывающие на личную связь или личное отношение,
вытекающее из общности условий или признаков, например:
<J# й о л — путь, дорога, ^îIaJjj й о л д а ш — спутник, товарищ.
5. Приставка <ии <<jJ лык, ликь, лук, лукь соединяется с
именами существительными, прилагательными и числительными.
В соединении с существительными эта приставка образует имена
(существительные), обозначающие:
а) место или местность, изобилующую тем, на что
указывает значение основного слова, например:
Oj^jl о д у н - дрова, jJüjAj! о д у h л у к — склад для дров;
«.Ь да г —гора, jfUb даг л ы к—гористая местность, гористый;
б) прибор, убранство—в той или иной связи со значением
основного слова, например:
jjS^ г оз- глаз, dDj^ г оз л у кь —очки;
jj^k ягмур —дождь, jJjj^L я г мур лук — дождевик;
в) личное отношение, положение, например:
c~»j* д о с т - друг, (jk^jj* достлук- дружба.
^ли £Ь бин башы- майор, jL-Ь <£lj б и н баш ы лык —
чин майора.
В соединении с прилагательными, обозначающими
качество или состояние, эта приставка образует существительные
отвлеченные, выражающие свойство, присущее основному слову,
например:
<Jjj5" г у з е л ь — красивый, dUjji" гузельликь- красота;
azJ» h а с т а — больной, jfJjcui h ас та л ы к — болезнь.
В соединении с числительными количественными или
существительными, обозначающими определенную единицу
времени и т. п., эта приставка образует прилагательные и
существительные, выражающие точный возр аст, точную стоимость,
ценность, плату, продолжительность, определенный вес и
пр., например:
ji б ир —один, dU^ б и р л и к ь — единство, согласие;
Oji" г у н —день, d№^5" г у н л у кь — дневной, дневная плата;
J L£J d^ ^t^ етмиш бе ш ликь ихтияр — 75-летний старик.
Приставка jJ «un соединяется также с производными словами на
(J — <>«—f^ —f^sb, например:
>Jjb парасыз —без денег, не имеющий денег, <jJ>Jjb пара-
сызлык- безденежье;
50

^jb^L, с а атч ы - часовщик, jL*-;*!- саатчылык — часовое
мастерство;
^sbtfjT аркадаш- товарищ, jJusb-tfjT а рк'адаш лык —дружба.
Примечание, Изредка приставка dJü ^jJ прибавляется и к
падежным формам имени (к местному падежу), например: от сХ^
гунде—на дню, днем — dA)ôJbj5" г у н д е л и к — денное,
поденная плата, обыкновенная (затрапезная) одежда.
6. Приставки j» (dU) джак, джык, (джек, джик) служат
для образования существительных уменьшительных, например:
ù!tejl о г л а н — мальчик, ö^iMjl о г л анд ж ы к— маленький
мальчик;
jl э в — дом, di^jl э в д ж и к - домик.
7. Приставка^ {£-*■) джыыз (джийз), джыаз ит. д.
выражает оттенок сожаления или жалости, ласки, например:
3*а*ЬТ адамжыаз- бедный, добрый человек;
j^jl эвджийз — домишко.
8. Приставка ^ ки соединяется с именами существительными,
а также со словами, имеющими смысл наречий времени и места.
Соединяясь с существительными, она примыкает к формам
падежей родительного или местного.
Приставка g соединяется с фермой падежа родительного
(синтаксически, это — родительный принадлежности), например:
ЪЬ баба —отец, <5&Ы* б а б а н ы н-к и — принадлежащий отцу.
Образованное таким образом производное слово на g есть
субстантивированное прилагательное-притяжательное, притом
субстантивированное не непосредственно, а косвенно, заимствуя свое
субстантивное значение от синтаксически соответствующего ему
слова сочиненного с ним предложения, например:
j^jl с* J&u** <j^JU* ijbf £j+*>\ АЬмедин китабы naha-
лы дыр, Насанынки-де уджуз— книга Ахмеда — дорога, а
книга Хасана (Хасанова) дешева.
Приставка^ соединяется с формой падежа местного,
например:
IL б'а б а — отец, £с*ьи ба б а д а к и — находящийся у отца;
4*>L м ас а—стол, ^^«vL м а с ад а к и — находящийся на
столе.
Образованное таким образом производное слово есть
прилагательное относительное, указывающее на местонахождение.
Эта производная форма на „к и" может употребляться как в
субстантивированном, так —гораздо чаше—и в адективном
смысле, и тогда нуждается в слове, к которому относится как
определение, например:
vtxf J^oJI элиндеки к ит а б — находящаяся у него (букв.:
в его руке) книга.
Примечание. Прилагательные производные на к и, употребляясь
самостояте л ьно, в смысле существительных, в единственном
числе склоняются как слова, заключающие в себе
местоименную приставку 3-го л. (т. е. во всех падежах появляется
вставочный звук „н").
4*
51

Приставка £ к и выполняет, таким образом, роль относительного
местоимения (или точнее: придаточного предложения относительного).
II. ОТГЛАГОЛЬНЫЕ ИМЕНА
1) Форма „неопределенного наклонения" (примета <j* <dL мак,
мек) есть, собственно, имя, и как таковое принимает приставки
склонения: ^jJ^ б у л м а к — находить, нахождение.
Склонение
Род. (не употребляется);
Дат. 4iJ^ булмаа;
Вин. (J^Jjï булмаы;
Мест. ôJ&Jjj б у л м а к - т а;
Исх. ijXaJy, булмак-тан.
Как имя форма на мак для выражения отрицания принимает,
приставку {£у> сызын, но ударение под влиянием отрицательных
форм глагольных ставится на слоге, предшествующем мак, напри
мер:
è л ьмекь-сизин — без того, чтобы прийти; не
приходя (ср. франц. sans venir).
2) Через прибавление к глагольной основе приставки д..* м а
образуется имя, означающее процесс (возможность) действия и результат
(нередко в конкретном образе лица, совершавшего действие),
например:
д**Ц* с ачма — разбрасывание, вздор, дробь;
<Uiji дон ме — вращение; „дёнмэ" (ренегат).
Склонение имени *J# б у л м а
Род. dU*J# булма-нын;
Дат. <ч>*+1у. булма-йа;
Вин. (jt^j^ булма-йы;
Мест. <o«uJjj булма.-да;
Исх. lP**!_# булма-дан.
От имени <jjjj б у л м а к употребительны не все падежи; формы
булмаа, булмаы исчезают, заменяясь (сливаясь) близкими
образованиями от имени *J# булма.
Форма на м а может принимать и местоименные приставки,
например: ^*Лу б у л м асы — его нахождение.
3) От форм на мак через прибавление приставки j) лык и т.д.
образуется распространенное имя, заключающее в себе оттенок
возможности; эта форма принимает местоименные приставки и также
склоняется, например: ^CJlCJLj бильмеклийим — моя возможность
знать.
4) Через прибавление к глагольной основе приставки j-xib дык
дик и т. д. образуется отглагольное имя*, выражающее конкретность
действия в настоящем или прошедшем (соответствует придаточным
52

предложениям: дополнительному, относительному или
обстоятельственному). Форма эта принимает обыкновенно местоименные
приставки и изменяется по падежам.
Схема отглагольного имени на ды к с местоименными приставками:
pbJjjî буЛ-Ду-уМ
IUjjJ^ б у л-д у- у h
^jJj* бул-ду-у
yJojJjt булду-умуз
j&iJiji бул-ду-унуз
^^JijJjj бул-дук-лары
то, что нашел
— то, что нашли
я
ты
он
мы
вы
они
5) Через прибавление приставки <j^ô аджак, dUô эдже к
образуется отглагольное имя будущего времени.
Схема отглагольного имени на „аджак"
(ударение по общему правилу на последнем слоге)
pif^jj буладжаым
dbUnUjj буладжаын
^yuajjj буладжаы
yj^*}ji б у л а д ж а ы м ы з
з£**-0# буладжаыныз
&jti*b*}ji буладжаклары
то, что я найду,
„ „ ты найдешь,
„ он найдет,
„ „ мы найдем,
„ „ вы найдете,
„ они найдут.
III. ОТГЛАГОЛЬНЫЕ ИМЕНА
(С приставками, в значительной степени мертвеющими)
Отглагольные существительные и прилагательные образуются от
глагольной основы путем прибавления к ней приставок:
1) & ы, и, у, у.
t£jb я зы — письмо — от j^jb язм а к — писать;
&
ü я п ы — постройка — от j^L я п м а к — делать.
2) J к ы, S ки •
J^l ичь-ки водка — от dk^jl ичмекь —пить;
&j>3 в е р- г и налог — от «lU^j вермекь — давать.
3) j^ ыш; эти отглагольные существительные означают внешнее
действие. Форма эта употребляется так же часто, как имена
существительные на «и м а, м е.
^iiL б а к - ы ш — взгляд — от j*SU б а к м а к — смотреть.
4) |» ым; эти существительные имеют пассивный оттенок; иногда
означают меру.
^jj ю д у м — глоток — от j+jji ю т м а к — глотать;
pjjl Ö л у м — смерть — от di^^l ö л ь м е к — умирать;
^ib б а к ы м — уход, присмотр — OTj^iU б а к м а к — смотреть.
53

5) Отглагольные существительные на g> ы н д ж, и н д ж, у н д ж,
ундж означают имя действия (или даже действующего лица) или
качество:
gBjß корк-ундж — страшный — отjJjy коркмак — бояться.
6) Отглагольные существительные на ^vt ы, <s* д ы с плавным
или носовым звуком впереди (примета среднего залога) означают и
процесс действия, и его результат, например:
с£лиЛ а к ы н т ы — течение — otj^jjï а к m а к — течь;
iJ*Aj~ СУПРУНТУ~ мусор — OT^jij^ супурмек — подметать.
7) Отглагольные существительные и прилагательные на &&
гыдж, ^Г гид ж означают по большей части лицо:
t giOuj биль-гич — знаток — от dLLj бильмек — знать.
8) Отглагольные существительные на j а к, il е к с пассивным
оттенком (означают нередко место и орудие):
(JIjU я т а к — постель — от j^'L я т м а к — лежать.
9) Отглагольные образования на j ык, ук, il ик, ук имеют
страдательное значение и соответствуют по большей части, именам
прилагательным:
Jfcjjjrf йырт-ык — разорванный — otjô'^o йыртмак- рвать;
(jjjj^ с о л у к — поблекший — ot<jJ^ с о л m а к — вянуть.
10) Имена на 6^ ган, о is кан, ^ гын, гин, oJ> гун, гун
означают качество и образуют главным образом прилагательные
(реже существительные):
<jl2£JU. чалыш-кан — старательный — от <з*^и)и чалышмак—
трудиться;
^SLS' к е с - к и н — острый, резкий — от dL.^T к е с м е к — резать.
11) Имена на ^ асы, еси с оттенком желания (редкие в
литературном языке), например:
**^яэ вер-еси-йе (дат. пад.) в долг —от dU^j вермек—
давать;
jjAf ^^i ее им ге л ийор — мне хочется кушать — от dk^
еме к — кушать.
IV. АРАБСКИЕ ИМЕНА
Часто встречаются относительные прилагательные, образованные
посредством окончания „и" арабского (или персидского
происхождения), например:
1^1 ид жра — исполнение, ^U^' ид жра и — исполнительный
(юридический термин).
Женский род прилагательных и причастий (получающий
окончание * э) употребляется часто как имя существительное, например;
«иЛ^.1 ид жр аийе —исполнительная власть,
«u^jlk хар ид ж ийе — иностранные дела; комиссариат
иностранных дел.
54

СИНТАКСИС
Значение падежных форм
1) Неопределенный падеж, или точнее бесприставочная
форма имени может иметь значение падежей —.именительного,
родительного или винительного*.
Неопределенный падеж соответствует именительному:
а) если имя в неопределенной форме является подлежащим или
сказуемым (точнее именной частью составного сказуемого), например:
J jjjji" of атгузель-дир — лошадь-красива;
^j^ j^j oj^ ä^ уь a3j\ ока hep ерде дорт юз дирем — ока
повсюду (составляет) 400 диргемов;
С б) при глаголах типа „быть", „делать", „называться" — в
качестве дополнения (на вопрос: кем и чем?), например:
jjjl J^ аскер олмак — стать солдатом.
Неопределенный падеж соответствует родительному
(см. ниже сочетание имен).
Неопределенный падеж соответствует винительному:
а) когда имеется ввиду не отдельный известный предмет, а целый
род их в качестве общего понятия (это обычно в сочетаниях
арабских масдаров с вспомогательным глаголом этмек), например:
(j^Tjj.^ соз ачмак — заговаривать (открывать речь);
lCjI jûklî техир этме к —отложить.
В указанных сочетаниях—„составных глаголах"— имя-дополне-
Бие настолько тесно связывается с глаголом в одно понятие, что
грамматически образует как бы новое глагольное понятие —
переходный глагол, сочиняющийся с винительным падежом, например:
db^jj jJ>. хабер вермекь — известить (дать известие),
Jbàji) jj* AAA*&à[> ,^\ иши (вин. пад.!) падшаЬа хабер вер.
дилер —об (этом) деле известили падишаха;
б) в пословицах неопределенная форма употребляется опять-таки
для выражения общности, ряда случаев, хотя бы формально дело
шло об одном определенном случае:
j L-Л o^ ja« I (Sjzb* ^ Jib б а к к а л бир муштери ичиндук-
кян ачмаз —из-за одного покупателя торговец не отпирает лавки
(конечно, своей лавки);
в) для выражения обстоятельства времени — момента, когда
происходит действие (на вопрос: когда?), или количества, или периода
времени (на вопрос: сколько времени?), например:
üjf у. бир гун— однажды (ср. фр. un. jour);
c£Ï &jjï дорт ай —четыре месяца;
г) при глаголах одного корня с дополнением по типу русских
^век— вековать, горе — горевать" и пр., так называемый внутренний
объект, например:
jJU <yüU ча л гыча л м а к — играть (на инструменте);
duai^j) aiül иш и ш л е м е кь— дело делать.
Обязательно, однако, употребление винительного падежа:
а) когда предмет выделен из ряда однородных или когда выражен
личным местоимением или собственным именем, например;
ï^jfïjjS* <yjl у» сиз ону гбрдунуз-му — вы его видели?
55

a^jU* ^l di.j iS^y^^ & бен МаЬмуду пек эйи тан ы рым —
я хорошо знаю Махмуда.
«S* ол>1 Jl^l ^bjjjT ^j^y тутуну Аврупая ит-хал эден
ким— кто впервые ввез в Европу табак?
Неопределенный падеж указывал бы, что меня интересует, кто
(теперь) ввозит табак;
б) когда предмет становится определенным из предыдущего кон*
текста, например:
Жыл-был пастух, у него была дочь (слушатель узнает об этом
впервые). Однажды он берет дочь и идет в горы.
jls' ддЬ v>tf (Sj^ àj^ ^ бир гун кызы алып даа гиде р.
в) для ясности, когда прямое дополнение отделено от
сказуемого вставочными словами, хотя речь об этом предмете идет впервые,
например:
(S^jj^Jjyj^ y\jk 4)*^ uïj&à ^ s* Я и^Ц" ^Lp* àjf у. бир гун
ходжа сабалейин бир меркеби шеирден гечерек паза-
р а готу руйо рду —однажды ходжа, проходя через город, вел
осла на базар.
2) Родительный падеж по своему основному характеру
употребляется для выражения принадлежности одного предмета другому,
а также вообще всякой зависимости между ними — отношение части
к целому, определяемого к определению и т. д. (см. ниже сочетание
имен).
При глаголе J^ дыр (есть, принадлежит) употребляется и
родительный самостоятельный, например:
idbJj^ девлетин-дир — принадлежит государству.
Примечание. Реже при j^ дыр употребляется дательный падеж,
например: j^ бизе дир — принадлежит нам (в смысле:
предназначен для нас).
Принадлежность лицу того или иного предмета выражается
конструкцией Cjlj вар —имеется, например:
jlj ^hf dJJjl онун китабы вар — у него есть книга (а не что-либо
другое), т. е., лицо владеющее ставится в родительном падеже, а
предмет принимает местоимменную приставку.
3) Дательный падеж означает приближение, вступление
предмета в известную стадию состояния, пространства или времени и по
своему основному смыслу противоположен исходному падежу.
Он употребляется, как:
а) дательный направления перед глаголами движения для
указания на место, куда предмет переходит, буквально или переносно
(на вопрос: куда?), например:
di^jj *jT ата б инме кь — садиться на лошадь;
(joi^ ^Uj^ сока а ч ы к м а к — выходить на улицу;
!<w>b <v£jjiy ü%£ ôb^jjl уюян йылан куйрууна басма —
не наступай на хвост спящей змеи (поел.).
Глаголы движения могут сочиняться с двумя дательными: места
(направления) и лица или предмета.
Примечание. Глагол dLjT гельмек — приходить, ^Lj^ г е-
т и р м е к — приносить сочиняются с дательным падежом еще
56

тогда, когда речь идет об отвлеченном понятии или метафоре,
например: dUT' ô^j вуджуда гельмекь — осуществляться
(приходить к бытию); ^лкУ" <u^i>U. хатырыма гельди- мне
пришло на ум;
б) дательный цели, указывающий:
конкретный предмет, который служит целью и достижение
которого не представляет затруднений, например:
dk^5" ^yp суя гитмекь — пойти за водой.
Примечание. При отвлеченном предмете цель обыкновенно
выражается послелогом ^А и чин, например: ^&А &^ бунун ичин-
для этого;
в) всякую вообще цель (после глаголов движения), а также
стремление, желание, например:
fj^âjS «u^jIj ярдыма ко ш м а к — бежать на помощь;
г) дательный сообщества, который означает (постоянное)
совместное пребывание, взаимоотношение, участие и подобие, например:
j*.-ijlî ôjkj\ онлара карышмак- смешиваться с ними;
j3& «ü^oU ^^USb бакышы каплана бензер — его взгляд
похож на тигра;
д) дательный косвенного объект а после глаголов „смотреть
на что", „касаться чего", „встречаться с кем", „браться за что",
„начинать что", „продолжать что", „спрашивать у кого" и других
однородных, для указания на предмет, с которым действующее лицо
приходит во временное или случайное соприкосновение, например:
dLlT c^lj «иУГ у, бир адама раст г ел ь м екь — встретиться
с каким-либо человеком;
jf-OLbb «uL>l у, бир ише б а ш л а м а к — начинать (что-нибудь),
браться;
(j^flJls 4x.lT аяа калкмак- встать на ноги;
jj^JjL «uJT алнына язылмы ш-д ы р — на лбу у него написано
(на роду);
jjv? 1& бана сор — спроси у меня!
Примечание 1. При глаголах „наполнять" в дательном
падеже ставится то, что наполняют, а то, чем наполняют, передается
винительным падежом, например:
о^^^^л^^Ч*5" куфейе супрунтуу долдурмак—
наполнять корзину мусором.
Примечание 2. Глагол &jj\ в у р м а к — бить, ударять
сочиняется обычно с винительным падежом, но для обозначения
легких ударов может и с дательным падежом, например:
*■*>-*I <J* бени вурма — не бей меня, не убивай меня;
jjl LTb бана в у р — побей (слегка) меня, коснись меня.
Примечание 3. Арабо-османский составной глагол J Jl^
су а ль этм е кь-—спрашивать по аналогии с &jj^ сормак
сочиняется с дательным падежом.
е) дательный лица или предмета, которому что-нибудь
сообщается, в пользу или во вред которого что-нибудь делается, например:
?<$jjjl ai \Иш сана не олду — что с тобой случилось?
57

ж) дательный причины после глаголов душевного движения:
„надеяться", „сердиться", „горевать", „смеяться", „скучать",
„сожалеть" и пр., например:
j*J^\ Li du du^ <ubT адама совмекь пекь фена иш-
д и р — бранить человека — очень дурно;
?р**ЬЬ fjjf^ jjjb 1& б а н а язык дейил ь-м и бабаджаым —
и не жаль меня (тебе), папенька?
з) дательный посредства, в котором ставится принуждаемое,
действующее лицо при причинительном залоге (одновременно может
быть и прямой объект), например:
<j*jj£L *~А> jj,xS~ кендини табибе б а кты рм а к — дать
доктору осмотреть себя (показаться);
pjjjjj iTjl ^VV «iL« ^ бен сенин лаланы она бу л
дуру р ум—я велю ему отыскать твоего дядьку.
Примечание. С дательным падежом лица или предмета
действующего сочиняются иногда и глаголы страдательного
залога, например: Чрл^х^т* ^Я буна с ой у л у р-му йу м —
разве я позволю ему ободрать себя? (букв.: разве я буду им
ободран?);
и) дательный времени, для указания предела и срока или
для приблизительного определения времени:
JS* «uUiï акшама гель —приходи к вечеру (под вечер);
к) дательный цены, для выражения цены и стоимости
единичного предмета (на вопрос: за сколько?), а не общей цены
однородных предметов (на вопрос: почем?). Таким образом, дательный падеж
выражает стоимость предмета поштучно, а не цену оптовую, например:
J jJÏ до I^J ji ijji y> биз буну бир лирая а л д ы к — мы
купили это за одну лиру.
л) дательный в адвербиальном употреблении.
В этих случаях дательный падеж употребляется в смысле
наречия для обозначения способа и образа, а также обстоятельства
действия, например:
éUS~ AiàjL хошуна г ел ь м е кь — прийтись ему по вкусу
(нравиться);
fjj] ^ojij вересийе алмак — взять в долг.
Своеобразно употребление дательного падежа с местоименной
приставкой, с предшествующим ему тем же словом, с местоименной
приставкой или без нее, например:
-ueLtejj^ ^Uu** сыджаа с ыд ж аы н а — горяченьким, сразу;
aj^La; ^aJaBJ ноктасы ноктасына — точка в точку, точь-в-точь;
AjjjjT jj5~ кор к оруне —как слепой, наугад.
м) дательный для выражения сожаления, например:
«UrfiL <£\j вай башыма — ох, моя головушка! (горе моей
головушке!).
С дательным падежом сочиняются следующие арабские (и
персидские) слова, например:
vj-*^ а. мене у б |
jlîU а а ид | —относящийся, принадлежащий;
58

<jUu a. m у те а л л и к — имеющий отношение, связанный;
^Ь а. д а и р — относящийся, входящий в круг;
о^али а. м ахс ус — специальный, специально относящийся;
OfrLw а. мус аид — благоприятный, благосклонный;
<j£!>* а. м у в а ф ы к — благоприятный, соответствующий;
<üJL а. м а л и к — владеющий, обладающий;
^ULv а. м у г а и р — противоречащий;
jUjï п. дучар \
^L а. муптела ) ~ подверженный, склонный;
«Jîlj а. в а кыф— знающий, осведомленный;
JJL а. м аил ь — склонный;
^âj^i а. м у в афф а к — добивающийся, преуспевающий;
j^u, а. м еджбур — вынужденный, принужденный.
4) Винительный падеж употребляется:
а) при переходных глаголах (вин. прямого объекта), например:
jlsLH cJÎ <JÎ эль эли юв ар— рука руку моет (поел.);
б) после глаголов категории: „говорить", „воспринимать
органами чувств" и „хотеть":
4<sb*^y» р£~ ijy. буну ким с ой лед и — кто это сказал?
jLj&JIoI ^j^jjjïT yt JjL^ß комшулар бу гурультуйу
и ш итт и л е р — соседи услышали этот шум.
Примечание 1. При глаголе dkp демекь в смысле
„называть" ставится дательный падеж, например:
^Я* tibjf 1% бана Гульд.алы дер л ер —меня зовут
Гюльдалы.
Примечание 2. Некоторые глаголы: „управлять",
„предводительствовать", „владеть чем", „следовать за чем", „играть на
чем"—сочетаются с винительным падежом, например:
j^U Jjaj^ Ояз yk пара верен дудуйу ч а л ар — кто
деньги дает, тот и на дудке играет;
Ï3jj*jA3* àJTyp ^Jy, буну сонра душунуруз —об этом мы
потом подумаем.
Примечание 3. С винительным падежом может сочиняться
и глагол j^jj^ сор м а к — спрашивать, в смысле „спросить о
ком", например: ^s^^p ^ бени сорду — он спросил обо мне;
в) перед глаголами движения для обозначения тщательного
(постепенного) прохождения пространства, например:
*xl>. (SjSoji*s* мердивенлери чиктым — я взошел
(взобрался) на лестницу (на ступеньки лестницы).
Примечание. Местный падеж при глаголах движения
указывает только на место действия;
г) винительный падеж употребляется иногда в сокращенном
обороте (где подразумевается глагол зависящий), например;
(^jJ^ir UL cJ^j cJàJ ^ßj^ 6jl он алтыйы (^ *>£~ г е ч е р е к)
кыркта Рефет паша гетирильди — в 16 час. 40 мин. был
введен Рефет-паша.
59

5) Местный падеж указывает на пребывание лица или
предмета по месту или времени; также употребляется для
выражения способа или образа действия:
а) с оттенком местонахождения физического или переносного,
например:
4^j\j A±*y+S~ùïUjï рх беним дуньяда кимсем вар-мы-*-
есть ли у меня кто-нибудь на свете?
J£> oJLSjj бошта дейиль — он не без места (он не в пустом
месте);-
(Jjj с^У j> eJUL^U башында бир к у л я h й о к — у него на голове
нет и шапки (он без шапки).
Jol ejt£j беште ики — две пятых (соб.: в пяти-два).
Примечание. Глаголы типа „класть", „полагать" и т. д,
сочиняются с местным падежом для выражения состояния, в которое
предмет или лицо перешли, например:
j^jl ù^^T кошеде оту рм ак — сидеть в углу.
Дательный падеж имени означает начало действия (сесть в угол).
Различие между j^ дыр и jlj вар
Если ударение делается на лице, употребляется конструкция с
j^ дыр, например: j^jiü ^Ъ5~ китаб б е нде д и р — книга
находится у меня (а не у кого-либо другого); если же ударение хотят
сделать на предмете, употребляется конструкция с jlj вар, например:
jlj L-sbf ôJ^—y меня есть книга (а не что-либо другое).
Т. е. слово, на котором стоит логическое ударение, отодвигается
к концу предложения;
6) во временном значении для указания на определенный период
времени, в течение, в продолжение которого что-нибудь совершается,
например:
ô^jub <*LTу> hep айын бешинде — каждое 5-е число (месяца);
jj}j\ Jj cJôjïT ôj IF £~*js дост кара гунде белли о л у р —
друг познается в черный день (поел.);
в) для указания на образ действия: при существительных
JU h а ль — положение, oj^ су рет —образ, «uj:> дередже —
степень и т. п., с предшествующим именем, например:
ôjtfjj^ у9 y«JA& теклифеиз бир суретте — без церемоний,
запросто;
«iUäjI ^^ сХ1Л у, бир нефесте к а д е h и ичмекь — выпить
стакан единым духом;
г) с вспомогательным глаголом <j*jJ^ булунмак, образуя новый
глагол, например:
(joj^J^j ôJ^JjU* муавенетте булунмак— „ находиться в
состоянии помощи" (т. е. помогать);
iS^jiji ä^üjj^U мемурийетте булунмак — находиться на
службе, т. е. служить;
д) с отдельными существительными („имя", „название"), например:
^Lls ô.u*J J*** МеЬмед исминде кайыкчы — лодочник по
имени Мехмед.
ео

6) Исходный падеж в противоположность дательному
означает удаление, отделение и вообще движение,
направленное в сторону от предмета.
Он употребляется, как:
а) исходный падеж отделения, указывающий на:
а) предмет, с одной из сторон которого происходит действие,
например:
dUjLjl о*а£ тепеден инмекь — спуститься с холма;
S^jjS"ü**j*h пенчереден гормекь — смотреть из окна;
^SC^ OJd5" ijL£ Jf o^C^ дикенден гуль битер, гульден
дикен —из шипа вырастает роза, из розы — шип (поел.);
ß) тот пункт, с которого начинается действие или состояние,
например:
jUjïjJUbb jJb балык баштан кок ар — рыба гниет с головы
{поел.);
у) предмет, которого избегают или от которого
удаляются, перед глаголами „отделять (ся)и, „освобождаться", „лишиться",
„беречься", „бежать от", „прятаться от", „бояться чего" и т. д.,
причем объект может быть и конкретным, и абстрактным, например:
jjyjß jjßJjcu^ Ьасталыктан к у рту л ма к — избавиться от
болезни;
(jo^ jJuL^ Ьамамдан чыкмак — выходить из бани;
j^jütf o-tfCb^ емектен калкмак— встать из-за еды (из-за стола);
j*J\j. l)jJ! эльден б р а к м а к — выпустить из рук (упустить);
fUîjy ùJ&J ^ бен кыштан коркмам — я не боюсь зимы.'
Примечание. С исходным падежом сочиняется и глагол <jJjl
о л м а к — быть, стать — в значении „быть без чего", „остаться без
чего", например: <jJjl с^у^у. булгурдан олмак — остаться
без „булгура";
8) лицо или предмет (место), от которого что-нибудь берется,
отнимается, получается, покупается, спрашивается, например:
JUa^ <Sj* &*\ o^jiß у. бир кою н дан )ики дери чикмаз —
с одного барана двух шкур не сдирают (соб.: две шкуры не слезает —
поел.);
jJT ô-Aft?^^l экмекчиден а л м а к — покупать у булочника.
Примечание. Местный падеж (f-dï «jtflTb дуккянда алдым —
я купил в лавке) указывал бы на факт покупки вещи, случайно
происшедший именно в лавке;
е) целое, от которого берется часть, например:
<5-ч I d^ikj^ j^ у бу кыз койлуден и д и — эта девушка была
из крестьян;
jl^lp joJ^JbJ Истамбулдан с ай ы л ы р — входит в состав
Стамбула (соб.: считается из Стамбула).
Примечание. Исходный падеж соединяется иногда с
архаичным окончанием сравнительной степени „рак" и усиливает или
ослабляет степень качества, вносит известную постепенность,
например: олГ;4л:^1 индж ер ектен— довольно-таки тонко;
С) выделение части из целого— исходный разделительный:
определение ставится в исходном падеже, а определяемое соединяется с
61

местоименной приставкой 3-го лица, выполняющей функции
определенного члена, например:
f^l <Sj. ü*jüj\ ** & бен-де онлардан б и р и и дим — и я был
одним из них.
Местоименная приставка 3-го лица исчезает, когда определяемое
сверх определения-существительного сопровождается еще личным
местоимением или местоименной приставкой 1-го или 2-го лица,
например:
{S~~h*> û-4>lÂij jujju медресе рефиклеримден базысы-
некоторые из моих товарищей по медресе;
vi) название материала, из которого что-нибудь делается или
происходит, например:
cufrL, у. QXàyjT гумуштен бир саат — серебряные часы.
Примечание. Здесь возможно употребление и
неопределенной формы (гумуш саат), но при логическом ударении на
материале употребляется исходный падеж;
б) исходный падеж времени, указывающий на пункт во времени,
с которого действие начинается, например:
j-^Jls o-M^ сабаЬтан к а лкм а к — вставать с утра, т. е. рано
утром;
j^b û-bUiT акшамдан япмак — сделать с вечера;
(£j^S^ cjf jtö obljT арадан беш г у н гечти--с того времени
прошло пять дней.
в) исходный падеж посредства:
а) означает часть или сторону предмета, с которого на него
действуют, например:
ijbjjb j-uJI элинден т у т м а к — схватить его за руку (соб.: за
его руку);
jnyjl lPj£*. джиэрден оку м а к — читать от души (соб.: от
печени);
ß) предмет, через который входят, выходят или проходят
(прикасаясь к нему), например:
dujS' o^tif капудан гирмекь — пройти через дверь (войти
в комнату);
у) часть предмета, по которой его узнают:
jbü\+u&jb J ü^]yi юзунден бир ду шман-ды р — с лица (по
лицу) он — враг.
г) исходный падеж п р и ч и н ы — указывает причину или
происхождение действия, а также лицо, со стороны которого действие
происходит, например:
j-OVéT o-bBîj- севинчден агламак — плакать от радости;
ü^jifjjj рузг я р дан — из-за (от) ветра.
Примечание. Менее определенно, общее выражается
причина послелогом д1И иле, например: ^j^jjj рузгярла — от
ветра, по причине ветра, при ветре (вообще так бывает), тогда
как lPjBjjj рузгярдан значит именно от ветра;
д) исходный падеж действующего лица при страдательном
залоге глагола (по форме или значению) передается описательно при
62

помощи оборота ô^J* тар афын дан--со стороны (фр. de la part),
например:
jjCvJ^iT (jjcsjb (j^k^ Jol ^»aJaîU Jl Jüjwjujl эрменинин эль
чантасы ики шах(ы)с тарафындан ашырылмышдыр —
ручной саквояж армянина был похищен двумя субъектами (со
стороны...);
е) исходный падеж сравнения:
а) при степени сравнения, например:
^xS^S j^Joi Jj^ диль кылынчдан кескйн дир —язык
острее меча (поел.);
б) при глаголах сравнительного значения: „ превосходить",
„уступать", например:
Jl^^UT jJijl ондан ашаа дейиль-им —я не хуже (не
ниже) его.
7) Инструментальный падеж (оканчивающийся на ^
ы н, и н) уже устарел как форматив и употребляется редко; служит
для выражения времени в словах, обозначающих меру времени,
например:
iyrLJ к ы ш ы н — зимой.
8) Приставка «ь. джа, дже служит:
а) для обозначения сравнения или обстоятельства образа действий,
например:
ла^>=^ cbihhaT-ча — в отношении здоровья, с точки зрения
здоровья:
*а^~аУ табирлерин-дже — по их выражению;
«^ol э й и - д ж е — хорошенько;
б) для обозначения языка народа, от имени которого образована
форма, например:
4)У тур к —турок, «^y^jJ турк-че —по турецки;
o"Jj рус —русский, «bn^jj рус-ча — по-русски;
в) для обозначения лица, действующего при глаголе
страдательного залога, например:
^^aLjjI оЛ)1 U^ JJ^ j> JL^^Jajl^ забыта-джа бир делиль
да h а эльде эдил емеми ш— полицией еще не добыто никакого
доказательства;
г) для выражения продолжительности (во времени или в
пространстве), например:
*.?ßjS~ г у н л ер-д же — днями;
AiU^dJüj^jJ^^yjjj юзлер-дже километрелик месафе—
пространство в сотни километров.
Парные слова
Парным словам в сильной степени присущ элемент музыкальный,
который сказывается в одинаковости окончаний слов (рифма), начала
слов (аллитерация) и в огласовке.
Таким образом, однородное логическое целое выражается
однородным звуковым комплексом, так что форма гармонирует с
содержанием.
63

Общим признаком парных слов, составляющих одно понятие,
является их асиндетическое построение, т. е. отсутствие союза между
частями, например:
IL UT а на б а б а — родители (мать и отец).
Составные элементы сочетания могут относиться друг к другу
различно; обычно это — противоположные понятия или же, наоборот,
синонимы, например:
jijij jlS\ алыш в е р и ш — торговля (купля-продажа);
A?-ß фи кары ко дж а — супруги (жена-муж).
Бывает, что одно из составных слов уже не имеет отдельного
значения и самостоятельно не употребляется, например:
cbf-j*- сЫ>.^ чолук чоджук — домочадцы (только второе слово
употребляется самостоятельно и значит „дитя");
^yp <Sy сой с о п — род (только первое слово имеет логический
смысл: „семья", „рода).
Основное значение парного сочетания скрыто почти всегда
в первом члене сочетания. Когда значения составных слрв
противоположны одно другому, значение комплекса их обобщает и дает
как бы синтез двух понятий, например:
bljjj bljjl оряда бурада —там, здесь (всюду),
dl*»I di^o емекь ичмекь — есть-пить (насыщаться).
Высшая степень звукового сходства выражается в том, что оба
слова отличаются друг от друга одним только согласным; между
частями — полное звуковое тождество, за исключением начального
согласного; начальный согласный второго слова обычно бывает
представлен звуками п, с —и, чаще всего в разговорном языке,—м. Так
обычно усиливаются прилагательные.
При изменении сложных образований падежные, притяжательные
и другие приставки присоединяются часто к каждому составному слову,
например:
^LL ^wUT анасы баб асы —его родители;
ô>*Jjl t^*J *&d*> &i*yp сойуна сопуна лянет олсун-
да будет проклята твоя семья!
Арабо-персидские сочетания
Главным отличием их от османских сочетаний служит присутствие
соединительного персидского союза j у (который пишется, как
однозначащий арабский союз j ве). например:
Ikfcl j JbJ ах з-у и та (разгов.: а ксу а та) — торговля.
Сочетание имен
При сочетании двух существительных существительное-
определение предшествует
существительному-определяемому.
При этом наблюдается два случая:
1) как определение, так и определяемое остаются без
изменения;
2) определяемое изменяется, а определение или остается
без изменения, или тоже изменяется.
64

Первое сочетание
Как определение, так и определяемое остаются без изменения.
В таком сочетании:
1) определение выражает меру, вещество, материал, например:
«^l^l *?jk я бир парча э к м е кь — кусок хлеба;
c-cU oyS\ а л ту н с а ат —золотые часы;
aJl>.u üj!f ^J^ йирми гун муддет-л е — сроком на
двадцать дней;
2) определение — существительное, обозначающее занятие,
специальность или прозвище, определяемое собственное имя,
например:
^U pLc« Муаллим H аджи — Муаллим (педагог) Наджи;
3) определение содержит указание на пол, а определяемое —
общеродовое понятие, например:
<jj~^ db^l эркекь чоджу к— мальчик (дитя мужского пола).
Примечание. Слова UT а а, ^хз\ эфенди, «iL бей, уЛ кыз,
^U. ханым и др., органически соединяющиеся с собственным
именем, ставятся после определяемого, например:
UÏ 0*^1 Ахмед аа —Ахмед ага;
уЛ «ukli Фатиме кыз—девушка Фатима.
Второе сочетание
1) Определение остается без изменения, а определяемое
принимает местоименную приставку 3-го лица.
Существительное-определение выражает:
а) род в его целом (в этом случае в русском языке
существительное-определение получает оттенок или даже значение
прилагательного, соответствуя французскому предлогу de;
б) единичность либо неопределенность, например:
(^sC^f. ^4jb топчу а с к е р и — артиллерист (солдат, обладающий
качествами, присущими этому роду оружия);
^B^ä шеЬир капусу- 1 ворота города (городские);
^* -** F J J j (la porte de ville);
^UU. jJTï дениз h a м a м ы — морская купальня.
Местоименную приставку 3-го лица принимает и приложение,
например:
истамбол ш е (h) р и — город Константинополь;
^Ки„ üLJj* доксан сенеси — 90-й год;
JjT Jlp салы гуну — день вторник.
Примечание. Выражения, в которых определяемое имеет
уже местоименную приставку 3-го лица, представляют иногда
одно понятие и в соединении с определением принимают вторую
местоименную приставку, например:
<У^ jja юз б а шы — сотник, капитан; j*>ß> топчу —
артиллерист; ^^шЛк jjj j*$jb топчу юзбашысы — артиллерийский
капитан.
5 В. А. Гордлевский
65

2) Определение ставится в родительном падеже, а
определяемое принимает местоименную приставку 3-го лица.
Эта конструкция указывает на:
а) отношение определяемого к имени известному;
б) принадлежность имени известному, например:
^jy^\э 4^~ шеЬрин к а п у с у — ворота города (известного) —
la porte de la ville;
^U5" d!ü4Jil» талебенин китабы — книга ученика.
Местоименная приставка 3-го лица при определяемом,
предшествуемом определением — собственным именем — теперь иногда
опускается, например:
fj£jl <J^Caj <кц$хэ\ pjlk tS^i dJJLib ^jJIj^ Ну ред-дин п аш а-
нын Зекийе ханым эфендийе тесадуф эттим — я
повстречался с Зекийэ-ханым эфенди (дочерью) Нуреддин-паши.
Эта конструкция соответствует, в частности, родительному
принадлежности и указывает:
в) на своего рода разделительность; при этом определяемым
является:
а) существительное, выражающее количество:
^^jlj dl£J"l экмеин п арч асы — кусок хлеба (причем
имеется в виду известный хлеб);
ß) числительное (причем определение может стоять как в
единственном, так и во множественном числе):
<£ji tïk^jù достун бир и—один из (немногих) друзей; ^ Sj^j*
достларын б ир и —один (из многих) друзей;
у) прилагательное (причем оно получает значение
существительного):
^Lj dLsLiKyMaiubiH беязы —между материями белая.
Определенность и неопределенность.
Местоименная приставка 3-го лица, составляющая непременную
часть определяемого при определении-существительном (второе
сочетание), соответствует определенному члену французского языка.
Внося определенность, эта приставка прибавляется нередко к имени
существительному, прилагательному, местоимению, числительному и
к отглагольному имени, хотя бы определение и отсутствовало (а
только подразумевалось или восполнялось из предыдущего контекста)»
например:
Jo! и к и —два, (S^i\ и к и с и — оба (лица или предмета, о
которых шла уже речь);
дорт деллякь бизи баньо ичине аттылар, кендилери-
де гиттилер; ниЬайет дорду-де ге л ьд и л ер—четыре
банщика бросили нас в ванну, а сами ушли; наконец (все) четверо
пришли.
Неопределенность выражается словом ^ б и р — один, какой-то,
например: уЛ <43^^бир гузель кыз — одна красивая девушка.
Но, находясь между определением и определяемым, оно сильнее
оттеняет качество, выражаемое определением, например:
>' Я <Jjj^ гузель бир кыз — одна (необыкновенно) красивая
девушка;
-б

(5^1 ô^kju jt ^jJ\ Ai j> б y не аджы бир манзара иди —что
это было за горестное зрелище!
Персидское сочетание
Есть еще сочетание, так называемый персидский изафет
{отношение), в котором определяемое предшествует
определению (существительному или прилагательному); оба
элемента (как определение, так и определяемое) представляют обычно
заимствованные из иностранных языков слова.
Определяемое принимает безударный звук „и" (графически
изображаемый, если слово оканчивается на гласный, кроме ^); если
слово оканчивается на * э, е (гласное), то для обозначения
персидского изафета над л ставится арабский знак * (гамза).
Арабские прилагательные, будучи определением к
арабским существительным женского рода ед. или мн. числа или же к
так называемому „ломаному" (неправильному) множественному числу,
принимают согласно правилам арабской грамматики форму
женского рода единственного числа.
Примеры
J>jb а. а р з — представление | <JU ^J^ арз-и h а ль (арзу h а л) —
<JU a. h а ль — положение J представление положения, прошение«
cS' а. к у р р е — шар ] . . , ^
. . \ <j>\\ *ß курре-йи арз —земной шар
о^1 а. арз — земля J J ^ Jtrr r v
aJju^ а. м ее ел e —вопрос
JJL~> а. (мн. ч.) месаиль
Jkb а. д а х и л и — внутренний
aJJJj (ж. р.) дахилийе
j^ а. гай р —другой (не-) ) ^l* ^ гай р- и му нтазам
4-Ikb JjL~, месаил-и да-
h и л и й е — внутренние вопросы.
(»k:;.« а. м у нтазам— правильный /неурегулированный.
Посредством персидского изафета передается иногда и русское
дополнение прямое, зависящее от составнего глагола (состоящего из
масдара и вспомогательного глагола), например:
J UjI и фа э.— исполнять: J ^kj <5UjI ифайи вазифе э.—
исполнять обязанность (совершать исполнение обязанности);
.\ Cfj ваз э. — накладывать: J Jb «^j в аз-и ед
э.—накладывать руку (сделать наложение руки).
Сочетания с послелогами
Особым видом сочетания двух имен является сочетание
существительных с послелогами; последние синтаксически
являются определяемыми, а этимологически —именами
существительными, выполняющими служебную роль „предлогов"
(в дательном, местном и исходном падежах).
Служебная роль этих существительных вытекает прямо из
особенности их значения: все они имеют относительно-местное значение
и как таковые нуждаются в другом слове (которое, правда, может
иногда и не быть налицо, а лишь подразумеваться).
5*
67

Послелоги-имена могут сочетаться с местоименными
приставками или с существительными (и те, и другие являются
определениями по отношению к послелогу), причем:
1) местоименные приставки (по общему правилу)
присоединяются непосредственно к послелогу-имени;
2) существительные-определения предшествуют
послелогам-именам:
а) оставаясь в форме бесприставочной, если оно является
неизвестным;
б) принимая нередко форму родительного падежа, если
является известным.
gl и ч ь
Послелоги-имена
внутренность, внутри ;
- внешняя часть, вне;
iSj&\ ичери
0Ùp дыш
cSjlàp д ы ш а р bij
c^jl уст —верх, вверх;
oJT а л т —низ, вниз;
JDjl он — передняя часть, перед;
cs^bl и л е р и — вперед;
téjT арка — спина, сзади;
<s/ г е р и — назад, обратно;
jb ян- бок, сбоку;
Ujjl орта — середина, посреди;
фил ю кары — наверху;
(Sji б е р и — по сю сторону (ближе);
<£j\ оте —по ту сторону (дальше);
^jU к а ршы — против, напротив;
tjT ар а —промежуток (во времени и пространстве), между;
^UT а ш а а — внизу.
П р имеры:
ôJu^cJ j\ эвичинде —в доме;
oJu**jjUu.> dJ^ шеЬрин дышарысында —вне города;
ùju^jI dJüA^U м асан ы н у сту н д е н — со стола;
ôJGjjjl JUL ятак узеринде —на постели;
a^JÏ *L.sCJ искемле алтына — под стул;*]
<o>J"jl онумузде— перед нами, впереди нас.
ôJUb'b &j\ эвин яны нда —рядом с домом;
<sAwtfj! tS^ifrb дагларын отесинде — за горами;
ùù^Luj\5 к ар шынызда — напротив вас.
В качестве послелогов-имен употребительны и слова,
заимствованные из арабского и персидского языков. Э т и м о л о-
гически это — существительные, причастия или частицы (наречия
и предлоги).
68

Арабские и персидские послелоги-имена:
1) Имеющие формы дательного, местного и исходного
падежей, например:
Jkb а. д a h и л ь — входящий, внутренний, внутри:
оЛ^Ь «lk£L*i мемлекетин да h и л и н де — внутри страны;
ü>t а. та раф — сторона, направление:
о-Ц^1> &>* кызын тарафындан — от девушки, девушкой.
2) Принимающие форму местного падежа:
а) на вопрос: где?
^ а. б ей н —между, ^>~* б ейн и мизде —между нами;
х* а. инд —у, «jujiai индимде —у меня;
ïjl п. незд —у, возле, йМ*у нездинде —у него;
oäJ а. таЬт — под, «oj^* та h тын да — под ним;
б) на вопрос: когда, как долго?
Ы а. эсна —время, cJj*J£\ ajjIp^ m у h ар е бе эснасында —
во время войны;
ü>k а. з а р ф — промежуток, cxij* <£Ï ^ бирай зарфында —
в течение одного месяца;
в) для обозначения отношения (в буквальном смысле), цели
и т. д., при некотором изменении первоначального смысла:
fj^ a. h а к (к) — право, олха* <£Jj^ бунун h а к к ы н да —
относительно этого;
vb а. баб—глава, «л*Ь ^Узвефаты б а б ы н д а — относительно
его смерти;
«uLn. с а йе —тень, сень, благодаря, <>ju~,<uL, ^Jl^y тевежжу-
Ьаты сай ее инде — благодаря его благоволению.
Примечание. Арабские и персидские слова могут
конструироваться и по-персидски (персидский изафет), например: jib
*a£)L* д a h и л-и мемаликте — внутри государства.
В смысле послелогов употребляются еще отдельные слова и
арабские выражения, например:
jjèj\ оур —(хорошее) предзнаменование,
ôJJj^jI iikLj ватанын оурунда —за отечество,
«U а. л eh—для него, за него; pro:
ôju^j dLUj ju*J A h м e д Риза бей л e h и н д е—за Ахмед Ризу-бея;
«uU а. а л ей х —против него; contra;
сХ^Ль <ОЫ Италья а л ей h ин де —против Италии.
Есть еще другая категория послелогов —поел е лог
и-частицы (энклитики), отличающиеся от послелогов-имен;
внутреннее их отличие: между тем как послелоги-
имена в значительной степени сохраняют (в своем значении и в
своей изменяемости по падежам) характер существительных,
послелоги-частицы (турецкого происхождения) утратили
характер имен; только некоторые из них, и то лишь весьма
слабо, отражают первоначальное именное происхождение;
внешнее отличие —в конструкции; между тем как
послелоги-имена, сочетаясь с существительным-определением, принима-
69

ют местоименную приставку 3-го лица и изменяются по падежам,
послелоги-частицы (сочетаясь с неопределенным, дательным
или исходным падежами) не изменяются (т. е. не принимают
приставок и не склоняются).
Послелоги-частицы
I. дЬ1 иле, ^.»1 ичин, ^ гиб и, jjà а. кадар, *jjjl узре
сочиняются с бесприставочной формой существительных и с
родительным падежом местоимений личных (в ед. и мн. числе),
указательных (только в ед. числе) и вопросительного местоимения
pS" ким — кто?
Для выражения большей неопределенности, а также
живости речи возможно сочетание ^ г и б и и с бесприставочной
формой указательных местоимений, например:
jLjL ^ у. б у гиби язы л а р — писания вроде этого.
1) аЬ\ иле (энклитика) указывает на сопровождение,
посредничество, причину или образ действия, например:
лЬ1 JÎ эль-иле —с рукой, рукой;
«Ou! «iL«, сенин-иле — с тобой, тобой;
лЬ1 ^гЛу телаш-иле —с поспешностью, вследствие
поспешности, впопыхах;
aJüI c+*j>. Ьурмет-иле — с уважением.
Наряду с aLI иле употребляется сокращенная формам,
подчиняющаяся закону гармонии (ла, ле): дЬ! а2Ь баш-иле, aLsL
баш-ла —с головой, головой;
Примечание 1. лЫ иле, относясь к слову с местоименной
приставкой 3-го лица, обыкновенно пишется с ним слитно, причем
элиф послелога выпадает, а два смежные <$ („и"—
местоименной приставки и „и" послелога) в начертании сливаются в одно,
например:
(вм. лЬ1 JI) aJLJÎ — эли-и л е — его рукой, своей рукой.
Примечание 2. а) Некоторые арабские слова, имея — как
определяемые другим существительным — местоименную
приставку 3-го лица, соединяются с *Ы иле; такое выражение
получает характер послелога, так;
akJj васыта — средство, «d^kJj j^ сефир васытасы-
и л е — посредством (через) посланника;
^Jb т а р и к — путь, *LmJp \jß~y M о с к о в а т а р и к и - и л е —
через Москву;
сЛу* мар ифет —(знание) искусство, средство, aJLrf,** iLi^j^
достумун м а риф ети - ил е — посредством моего друга;
б) из соединения ле с арабским словом «uj веджЬ— (лицо)
образ получается сложный послелог, соответствующий
русскому: на основании..., сообразно с..., например:
*Ь*>* jb* Sb^ дунку карар вечЬ и л е ... — сообразно с
вчерашним решением.
70

Примечание 3. дЬ1 иле служит также соединительным
союзом „и", соответствуя арабскому союзу j ве, от
которого отличается разве только большей соединительной силой,
например:
J^cjl аЬ| j Jb п е д е р - и л е о у л — отец и сын.
2) о^} ичин —для, ради, за, из-за — выражает назначение,
цель, причину, например:
^äj! рь бен и м ичин —для меня;
&ы\ ^bf у. б у китап ичин—за эту книгу;
OjäjI iijj^-^j' оксурук ичин —от кашля;
OjäjI &>>} бунун ичин — поэтому;
l*?*' О^Г Jo! ^ бир ики гун ичин —на один, на два дня;
jjjbl ij<**\ji ijf^y ^M^ <J±j*. О^^ЬЦД àj>^\ j^y мубассыр
ичин аркадашлapдан бириникапуя нёвбетчи брак-
мыш иди к — от надзирателя (на случай появления...), одного из
товарищей мы поставили у дверей дежурным.
3) Jj5"~ гиб и —как, подобно — выражает сходство, например:
{JS' j^ï демир гиби —как железо;
fbT^jf^ беним гиби а дам — человек, подобный мне.
Примечание. Если перед ^f гиби стоит не одно, а
несколько слов, которые логически относятся к следующему
за „гиби" слову как видовые понятия к понятию родовому,
то „гиби" указывает не столько на сходство, сколько на
перечисление, и соответствует русскому вроде, как
например, именно, например:
)i\yt^ ^iS^&i^dk ат копекь кеди гиби Иайванлар...—
животные, как-то: лошадь, собака, кошка...
4) jjS кадар выражает равенство или значительное
соответствие в степени какого-нибудь качества или свойства, например:
^ЯУ* j^ j^ эв кадар буюкь — столь же большой, как дом;
величиной с дом;
jLbJ jj$ fbb бабам кадар ихтияр —такой же старый, как
мой отец.
Примечание. В соединении с числительным или с
существительным, имеющим при себе числительное, „кадар" (сочиняясь
с неопределенным падежом) значит: „около",
„приблизительно", „более или менее", например:
j*** £?' Учь кадар —числом в три, около трех;
jj£ Oj^ g* I У4 гун кадар —дня три, приблизительно три дня.
jjtf кадар с дательным падежом см. ниже, стр. 72.
5) ojjjl У з р е — сообразно с ..., в виду ..., по ... — выражает
последовательность, обоснование, ссылку на что-нибудь,
например:
Äjjjl Jl* я б у Ьаль узре —при таком положении, сообразно
такому положению.
Примечание. В таком же значении употребительна и форма
**jjjl узе р и не, соответствующая в свою очередь упомя-
71

нутому выше «U^j аечЬ-ле; разница между ними та, что
посредством у з е р и н е обосновывается какое-нибудь действие с а-
мо по себе, а посредством ве ч h - л е — подробности, образ
действия, например:
Aljjj! jly Joj^ дунки карар узерине —ввиду вчерашнего
решения (так, как было решено вчера);
aI^wjjIß J3ji дунки карар вечЬи-ле — сообразно
вчерашнему решению (так, как было решено вчера); о послелоге уз ре с
неопределенным наклонением см. ниже.
II. Послелоги частицы, сочиняющиеся с дательным падежом.
1) jjüi кадар —до, вплоть до — выражает предельный
пункт во времени и пространстве, например:
jj3 6&л inehpe кадар —до (самого) города;
jj3 aj^ju^s шимдийе кадар —до настоящего времени.
Предельность может быть выражена и персидским словом и т а—
до, предшествующим дательному падежу, например: «uJL и £Ьх$ #
fxS б у кандилин та янына гиттим —я пошел к самому
ночнику.
Примечание. Послелог „кадар" в соединении с дате ль-
тельным падежом числительного или существительного,
имеющего при себе числительное, означает „до истечения",
например:
jj3 ^JT £$1 уч гуне кадар —до трех дней (в течение
ближайших трех дней).
2) ojjS^ горе — сообразно с . .., по ..., например:
ùjjS^ \&i б а на г öp е — по-моему.
3) jjèj.b до г ру —прямо к..., по направлению к ..., например:
jjè-jb «ujî эвиме дог ру —прямо к моему дому.
4) ^âj\3 кар шы — напротив кого, чего..., например:
^âj\3 <ujju педериме кар шы — напротив моего отца.
Некоторые арабские формы употребляются в качестве
послелогов, сочиняясь с дательным падежом, так, например:
I^j назарен — смотря по ..., сообразно с ...
aI^J нисбет-ле — сравнительно с .. .
*Ь бин аен
^4 мебн и
Lßj р ä г м е н — вопреки, несмотря на ...
III. Послелоги-частицы, требующие исходного падежа:
дл^Ь башка* — кроме, например:
дядЬ о-ь1хГ~ л букитаптан башка —кроме этой книги;
^Vj^ до л айы — вследствие, по причине, например:
iß^Ijb ü*jj*»j\ о созден д о л а й ы — вследствие того слова, за та
слово;
ùjjyp со н pa —после, например:
ùJ)j*p о*У" сизден-сонра— после вас;
Jjl а. эввель — раньше, например:
—на основании ...
72

Jjl d^ji дерстен эввель —до урока, перед уроком;
(Sy. бери— от, с... (обозначает исходный пункт), например*
iSji o^jf хз\ уч гунден бери —с трех дней (вот уже три
дня).
Примечание. Впрочем, сонра, эввель и бери
сочиняются и с неопределенной формой имени; притом сонра и бери
в этой конструкции не изменяются в своем значении, тогда как
эввель в зависимости от той или другой конструкции
получает разные оттенки: при исходном падеже имеется в виду
отношение к будущему времени, при неопределенной же форме
имени—к прошедшему, например:
Jjl cufrL,^ бир саат эввель —час тому назад;
<Jjl <jJZbL» у. бир с а аттан эввель —раньше, чем через час.
Некоторые арабские формы употребляются в качестве
послелогов, сочиняясь с исходным падежом, например:
^iU наши — вследствие;
IjLxfrl итибар е н — считая от, начиная с...
(iSjtA) г* г аир и)
vp-f je- v __кроме;
Ijl&U маада J
*juu м у к а дд е м — перед, раньше.
Примеры:
iSjtfi- o^jj бундан гайри — кроме этого;
ljUfi.1 oj1jS~j\ о гунден итибарен — начиная с того дня.
Имя прилагательное
Прилагательное, как определение, предшествует определяемому,
оставаясь неизменным, например:
ôjubï ^jI эйи адамдан —от хорошего человека.
Место, занимаемое в предложении определением, и бесприставоч-
ность определяемого позволяют выделить прилагательные в особую
категорию имен. А именные приставки (приставки производных имен)
одинаковы как для имени существительного, так и для
прилагательного, т. е. производное имя может выполнять функции имени
прилагательного и имени существительного и тогда принимает местоименную
приставку 3-го лица, например:
yjs те л ьс из — беспроволочный, радио;
<J\jiti yJs тельсиз телграф — беспроволочный телеграф;
<sy~ti J^tUT Анадолу тельсизи — радио Анатолии;
Jajj зы ph лы — броневой, броненосец;
^hJlajj j^JlSCI ингилиз зырЬлысы — английский броненосец.
Принимая местоименные приставки, оно субстантивируется,
например:
Jj^ с о л — левый, 6iyJj*> солумузда — на нашей левой стороне.
Принимая после имени существительного местоименную
приставку 3-го лица, оно превращается в приложение, обозначает качество»
высокая степень которого нарочно подчеркивается, например:
<Jjj5" ^ljU Ьельваджы гузели — красавчик халвовщик
(писаный красавец);
73

^j^Ju j**.*» Сайд м е льу н у — распроклятый Сайд.
Если при прилагательном подразумевается имя существительное
оно принимает местоименную приставку 3-го лица, вносящую
определенность, например:
jijЬЬ аз </-**£"! cJ3jJj\ Jo <J\ ай ени олдукта эскисини не
я п ар л ар?—когда рождается новый месяц (когда месяц делается
новым), что делают со старым?
Стало быть, деление на имена существительные и
прилагательные—условно; имя прилагательное нередко употребляется в смысле
существительного, например:
оз*ур я о^"^ кескин бир coy к — пронизывающий холод;
JZjx* £ùbj*)j* солумуздаки сыртлар — высоты, что на
левой стороне от нас.
Степени сравнения
Сравнительная степень выражается таким образом, что
прилагательное не изменяется, а слово, с которым проводится
сравнение, ставится в исходном падеже, например:
jjjj^ ол^Г" oï ат копектен гузель-дир
Для усиления сравнительной степени (так называемая
сравнительная степень преимущества) перед прилагательным ставится
частица Uo да h а — еще или <oLj иод ah а зи яде —еще больше,
например:
jjJjjS^ U^ (jjtf^jf оТ ат копектен даЬа гузель-дир.
Если имя, с которым проводится сравнение, не выражено налицо,
частица Uo необходима, например:
dj^T" Uo оТ ат даЬа гузе л ь — лошадь красивее.
Примечание 1. Окончание сравнительной степени: jlj рак, ±ij
рек в литературном языке уже неупотребительно; сохранилось
только в отдельных словах, например: <jUjl уфак —мелкий,
(jjlijl у ф а р а к — мельче, крохотный.
Примечание 2. Если при сравнении двум именам
приписывается какое-нибудь качество в равной степени, то для
выражения этого служит послелог-частица Jаэ кадар с
бесприставочной формой имени (так называемая сравнительная степень
равенства), например:
j^jjS^ jji оТ d^ji копе кь ат кадар гузель-дир.
Превосходнаястепень выражается посредством частицы d}l
эн, которая ставится перед прилагательным, например:
olj-j* Jj^" vi)l эн гузель h а й в а н — самое красивое животное.
Если имя, по отношению к которому другое имя (логический
субъект) обладает каким-нибудь качеством в превосходной
степени, — налицо, то оно стоит: а) в родительном падеже
(родительный, разделительный), а прилагательное (с частицей *£)1 или без нее)
принимает местоименную приставку 3 го лица; б) или в падеже
исходном, а прилагательное в положительной степени (с частицей
d)l), например:
(Jj^fd)l l^lil^. h ай ван л ары н эн гузе л и — красивейшее из
животных;
71

{JJ^ diu^A Ьепсинин фен асы—хуже всех;
Jli^ i)! o^jJ^J^ талебелерден эн а к ы л л ы — самый умный
из учеников.
Если нужно выразить, что какому-нибудь имени качество
присуще просто в высокой степени, без непосредственного
сопоставления с другими именами:
1) Перед прилагательным ставятся слова:
Ал пекь |
"' tirw ~0ЧеНЬ
<j^ä. Ч О К )
дЬи. со1Д гайет, г ай ет-л е — необыкновенно;
du*5~^j dL пекь ю кс е к ь—очень высокий;
iijjf ool£ гайет гуз е ль —необыкновенно красивый.
2) К прилагательному прибавляется неударяемая ^приставка j*.
(а)джак, dU (е)джек, (е)джик, например:
jT аз-мало; (j^ljT азы(а)джы к—совсем мало;
Л^ичабук- быстрый; JU^U чабуджак —очень быстрый.
Т. е. приставка джак, соединяясь со словом, оканчивающимся
на „к" (к, кь), вытесняет эти звуки, а, соединяясь со словом,
оканчивающимся на согласный звук, иногда принимает соединительный
гласный (узкий или широкий).
3) Прилагательное повторяется два раза, например:
^Т^Л аджы аджы-горький-горький, очень горький.
4) Прилагательные получают в начале своеобразное
удвоение: п о втор я ет ся начальный гласный звук
прилагательного или же, если начальный звук—согласный, повторяются два
первых звука, а затем прибавляется еще согласный, чаще всего м,
п, р или с, образуя особый вид парного слова (см. выше).
Примеры
ôjU кар а—черный, *jlï ytë к а п к а р а;
j-JLj ешиль—зеленый, J^ôo ^ ем ешиль;
аул бутун—весь, целый, дул cry. бус бутун.
Слабая степень качества, заключенного в прилагательном,
выражается посредством приставок {S^ мсы, ымсы, <jl^u мтрак
и т. д., например:
[J^\ эк ш и-кислый, {S^^S'\ эк ш и мс и -кисловатый.
Приставка д*. джа, дже, соединяясь с прилагательным, может
ослаблять или усиливать степень качества, так:
дли^Л эк ш и-д ж е —кисловатый.
Глагол
НЕОПРЕДЕЛЕННОЕ НАКЛОНЕНИЕ
Форма неопределенного наклонения на ^ мак и dL мек не
принимает местоименных приставок, но, будучи по существу именем,
склоняется.
75

Неопр е де л енна я форма без падежной приставки может
быть подлежащим, сказуемым, дополнением, а по значению это и
глагол, и имя, например:
di*j емекь—есть, кушанье.
Родительный падеж в современном языке не употребляется.
Дательный падеж ставится:
1) в зависимости от имен и глаголов, требующих этого падежа,
например:
jj*** д05"гельмейе меджбур— вынужденный прийти;
1»уЛ^Ь a£14öjZj титремейе башладым-я начал дрожать;
2) для выражения цел и, преимущественно п ер ед глаголами
движения: _
cs-x^f ajiJÏ ур су алмая гитти—он пошел взять воды (за
водой).
Винительный падеж иногда встречается после глаголов как
дополнение, например:
(S^j. <3^ч-> демейи б р акты—он бросил говорить;
JUjJjJ coU {jui\s j^f гечь калмайы адет эдинмиш—он
взял себе за привычку опаздывать.
Местный падеж в соединении с вспомогательным глаголом
(„олмак", „булунмак") образует составной глагол. Форма эта
означает (актуальное) течение действия или начало, длительность,
происходящую в известный определенный момент (заменяя, таким
образом, настоящее время или имперфект), например:
j^eJiC^f гитмекте дир—он собирается (сейчас) идти; он
ходит (обыкновенно); он идет сейчас.
tSJbl aJ&JÏ а л м акта-ид и—он брал (обычно).
Исходный падеж употребляется:
1) в смысле сравнения, и тогда сопровождается нередко
послелогом ^А и се, се, подчеркивающим сравнение, например:
<w>i d^SUiS^ г evi ь м ектен-ис е—вместо того чтобы прийти;
2) как дополнение при глаголах, сочиняющихся с этим падежом,
например:
{Ujy o-^CJjl ольмектен коркмам-я не боюсь смерти,
Инструментальный падеж, оканчивающийся на & ын,
служит для выражения' п р и ч и ны, например:
^oUJjl àLjI ойле о л м а ы н—поелику так есть (было),
Изредка неопределенное наклонение принимает приставку J
л ы, которая вносит оттенок склонности, например:
fjjjl JwtaT агламаклы о л дум—я чуть не заплакал.
Неопределенное наклонение сочетается также с послелогами.
1) *Jü! иле, 4J ле-для выражения одновременности и причиныэ
например:
aISCJlS^ г е л ь m е к-л е - (одновременно) с приходом; вследствие
прихода;
aJùUjjI d^xJG йийитлик в у рм а к-л а— молодечество (познается)
побиванием;
2) ùe^l и чин, djjj! узре—для обозначения цели и
намерения, например:
76

<у*ч\ cfr)j* сормак и чин—чтобы спросить;
cjjjl dL^?" гитмекь урзе-с целью (намерением) уйти.
Примечание. Послелог *jjjl узре при вспомогательных
глаголах: „и", jJjl олмак, j*J# б у л у н м а к—быть
выражает не цель, а начало, приступ к действию, например:
t£jbl ôjjjl dL^jT" гитмекь узре иди-он был склонен (готов),
собирался идти.
3) ,j>y> с из и н- именная отрицательная приставка (сиз) и
приставка инструментального падежа (ин), в качестве отыменной,
отрицательной формы, в адвербиальном значении, например:
^ySltjjS горм е кс изин-без того, чтобы видеть, не видя;
Ф>оаО^ГТ анламаксызын—не понимая.
Форма эта указывает на: 1) естественное побочное
обстоятельство при основной мысли, 2) отрицательный (неудачный) результат
стараний субъекта.
^j^jCjji" г öp м е кс из и н —может значить: 1) не видя (я
передаю обстоятельства, при которых что-то другое совершалось), 2) не
видя, не увидев (но я старался увидеть);
^yju^ji б у л а м а кс ызын—не будучи в состоянии найти.
Здесь звук а (приставка возможности) вставлен вследствие внут-
ренного отрицательного значения (смешение приставок мак и м а,
формально же отрицательной глагольной приставки м а налицо нет).
Форма, распространенная приставкой лык.
Существует распространенная форма имени — неопределенного
наклонения, которое образуется через прибавление приставки $ л ы к,
du л и к. Эта форма принимает местоименные приставки и
склоняется; в ней заключен оттенок возможности, способности, а стало быть
и усиление действия:
cHiiCjf гельмекли к— приход (возможность прихода);
pSCLSCJuj б и льм е к л и й им—мое знание (моя возможность знать).
Обыкновенным (именным) путем образуется:
1) отрицательная форма, например:
(jlbUjb язм а м а к л ы к-неписание, отсутствие писания (также
говорят иногда jJjU-ujb язмамазлык).
Форма образовалась по аналогии с отрицательной основой насто-
яще-будущего времени;
2) форма невозможности, например:
jlbUôjb язамамаклы к—невозможность писать.
ГЛАГОЛЬНОЕ ИМЯ НА «MA»
Глагольная основа, соединенная с приставкой «има, образует
отглагольное имя и означает:
1) процесс действия (потенциальную возможность действия—как
всякий глагол), 2) его результат (нередко в конкретном образе-
как имя), Эта форма склоняется и принимает местоименные
приставки; как глагольное образование она может управлять и падежами
глагола, например:
«wT ас м а—висение, плющ.
77

Падежные формы этого отглагольного имени в соединении с
местоименной приставкой 3-го лица (указывающей на предшествование
ему определения в виде имени существительного или целого
предложения) соответствуют сокращенным придаточным предложениям;
особенно часто употребление послелога дЬ1 иле для обозначения
одновременности действий, их логической или естественной
последовательности, например:
JjôJoI {j*3 ^Uw*Ut> яшамасыны теменни эдериз—мы
желаем его жизни (чтобы он жил);
jJu^oj^ демеси-ле-во время его говорения; когда он говорил
(сообщается его речь)... (немедленно наступило другое действие);
Jsj,jj^ ^U> ^IU cj-^ijo. <s*\ <ïk~ZJT кишинин ады чикма-
дан джаны чикмасы хайрлы-дыр—лучше, чтобы вышла душа
человека ( = чтобы он умер), чем, чтобы имя его было обесславлено
(букв.: вышло).
Примечание. Исходный падеж—отделение,
лишение—отглагольного имени на «и ма (впоследствии на значение влияла,
по-видимому, тождественная приставка отрицания ма,
отразившаяся на ударении) употребляется обычно для обозначения
объективного действия, отделенного от другого мгновенным или,
наоборот, значительным промежутком времени (сокращенное
придаточное предложение времени „прежде чем", „пока") и
нередко заменяет более тяжеловесную форму неопределенного
наклонения с ^у» сизин, например:
o^^ujJ^ ^j^ tu^U^cигараларын биринисондур-
м е д е н—прежде чем потушить одну папиросу (он зажигал
другую);
ù>ySl*jJlj~, ^j^ dî^JôjU^ сигараларын биринисон-
ду рм е ксизи н—не туша одну папиросу (он зажигал другую);
эта форма указывает на взволнованное состояние человека,
который забывает сделать то, что нужно;
û-><u«0^ буламадан—не будучи в состоянии найти.
О СПРЯГАЕМЫХ ФОРМАХ
Общие замечания
Изъявительное наклонение
Оно означает объективную передачу факта, реального
события и охватывает следующие времена:
а) настоящее, б) настояще-будущее, в) два
имперфекта—определенный и неопределенный, г) прошедшее объективное
(категорическое), д) будущее (абсолютное), е) прошедшее неосуществленное
(будущее 2-е), ж) давно прошедшее (объективное).
Субъективное наклонение.
(Признак его—приставка JL* мыш, муш, м и ш, муш). По смы.
слу оно противоположно изъявительному наклонению и содержит
передачу факта не путем непосредственного наблюдения или впечатле-
78

ния, а дошедшего путем передачи или рассказа (и потому иногда
сомнительного) или полученного путем умозаключения. Свойственно
оно исключительно турецкой речи (встречается уже в орхонских
надписях VII и VIII вв.); ему по праву мог бы быть присвоен термин
„турецкая глагольная форма".
Содержание его слагается из четырех главных моментов:
1) момент повествования—исторической передачи: говорят,
рассказывают (и я этому верю), что он был великим поэтом;
2) момент следствия—результат действия: он уже уехал (его
здесь нет);
3) момент сомнения: кажется, ты ошибся;
4) момент внезапного умозаключения: оказывается (значит),
я был введен в заблуждение.
В первом и во втором случаях 3-е лицо соединяется с j: дыр,
сообщающим форме категоричность.
Долженствовательное наклонение
Признак его—приставка JU малы, мели. Оно означает
необходимость или долженствование.
Желательное наклонение
Оно означает всякое действие, поскольку оно является
результатом желания, стремления, сомнения, колебания и прочих душевных
движений. Его отличительная приставка с (а, е).
Повелительное наклонение
Выражает просьбу, приказание, повеление.
Условное наклонение
Его характерный признак—приставка *~>1 и се, се. Оно
означает действие, которое зависит от ряда условий, реальных или
ирреальных.
Прибавление к условному наклонению энклитики с* да, де
сообщает ему уступительный оттенок („хотя").
МОДАЛЬНОСТИ
Кроме этих основных форм, своего рода наклонений, глагол
обладает модальностями следующих категорий.
а) субъективная, которая получается из самых разнообразных
форм путем прибавления приставки мыш и т. д.
Разница между субъективной формой—„наклонением" и
субъективной модальностью — внешняя (формальная); в 1-м случае ju+
мыш прибавляется к основе глагольного вида, а не к форме,
морфологически вполне законченной.
Внутренняя разница сводится к тому, что в 1-м случае
„субъективность"—основное значение формы, а во 2-ом—субъективность боль-
79

шей частью лишь оттенок, который прибавляется к основному
рельефу глагольного понятия в качестве характерного, но все-таки
второстепенного штриха;
б) условная (признак—***jI и се, се), которая также имеет
широкое употребление и отличается от соответственной формы— „наклонения"
формально по тем же признакам, что и предыдущая субъективная
модальность, а внутренне тем, что условное наклонение
употребляется только для выражения потенциальных или ирреальных
условных случаев.
Субъективная и условная модальности могут вливаться в
наклонения: изъявительное, долженствовательное и желательное (только
условная).
Описательные формы
Причастная форма (настояще-будущего, прошедшего
субъективного, будущего), соединяясь с (вспомогательным) глаголом jJji
олмак (быть, стать, сделаться),'образует описательное
(перифрастическое) спряжение, в котором заключен оттенок перехода действия
в следствие и т. д., смысл сложных временных образований
вытекает из значений вспомогательного глагола (обозначающего начало и
конец действия).
ИЗЪЯВИТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
Настоящее время
Настоящее время обозначает действие, происходящее:
1) в настоящий (данный) момент или
2) в ряд моментов настоящих или будущих, мыслимых как единое
настоящее время, причем действие зависит от активно выраженной
воли субъекта;
3) обозначает действие, которое хотя и совершится в будущем, но
осуществление его так близко и несомненно, что представляется уже
осуществляющимся, например:
jj^ чикыйор-он выходит, т. е. 1) он выходит (вот я вижу,
как он выходит из дому); 2) он выходит на службу в 9 часов (я
знаю по наблюдениям за определенный промежуток, что он выходит
на службу тогда-то); 3) он выходит (вот он сейчас выйдет,—все
признаки налицо).
Иногда рельефность настоящего момента подчеркивается
формальными средствами речи (обстоятельственные слова и пр.): **j\ оя с£-^
fj^oj^tjl j>£Jb шймди бутун эвде ялыныз отуруйору
м—теперь я сижу один в целом доме.
Определенный имперфект
Определенный имперфект означает длительное (в определенном
прошлом) действие, которое происходило в момент другого действия,
причем ясна связь действий с настоящим моментом, т. е. действия
эти происходили не когда-то, в неопределенное время, а в период
времени, если и отдаленный, все же отчетливо воспринимаемый субъ-
80

ектом: например, aJj! jj^j^ се в ий op-ид им—я любил тогда (в то
время, в тот момент, когда происходило еще что-то другое); Jt\i ^
^jJjj jil^ Uo бузатымаЬкум эттирмейи догру булмый-
ордум, онун ичин Шакир-паша Ьаккында та(а)кибат
япылмамасыныдаЬамувафык булду м.—Я не находил (т о г-
да) правильным добиться осуждения этого человека, поэтому я счел
более соответствующим не возбуждать против Шакир-паши преследования
Определенный имперфект повествовательный
Основа настоящего времени в сочетании t формой Jl* мыш
дает особую форму имперфекта *. Действие длительное происходило
в определенный момент, лишь недавно закончившись, но говорящий
или сомневается, или знает об этом со слов других, например:^L*jy
jjj«u, севййо р-м ушу м—насколько я припоминаю, я тогда любил
(любовь долго длилась, и только недавно чувство это прошло);
I ^\j^. ходжаиле фалд,
жи аз заманда факири зенгин эдййор л а р-м ы ш—ходжа и
гадатель, оказывается, в короткое время делали бедняка богатым.
Настояще-будущее время
Настояще-будущее время употребляется для обозначения:
1) действия, которое происходит обыкновенно (без
отношения к определенному моменту) или естеств е н но, составляя
постоянное свойство предмета.
2) действия, которое произойдет в ближайшем будущем (т. е.
происходит и будет происходить; момент будущий логически
вытекает из настоящего момента);
3) действия, которое может произойти или не произойти в
зависимости от ряда условий. Естественно, стало быть, употребление
настояще-будущего времени в пословицах, общих сентенциях,
стереотипных оборотах речи, например:
jUJl* 6ï^$L c^U саатсекизде калка р—в 8 часов он встает
(так у него заведено);
j^jl Jbß куш у ч а р—птица летает (это ее свойство);
jyjjy. Ù^J*? jyJJjf Jj^ гузель гор^нур, чиркин
буруну р—-красавица выставляет себя напоказ, а безобразная (женщина)
кутается (прячется)— (поел.).
Примечание. Если в одной фразе два действия должны
быть выражены настояще-будущем временем, глагольные формы,
как это всегда бывает, своеобразно сокращаются: 1-я теряет
личное окончание и остается в форме причастия
настояще-будущего времени, например: pljU jßj\ оку р язарым (вм. ^jljb ^ßj\
окурум язарым)—я читаю и пишу.
В разговорной речи настояще-будущее время нередко заменяет
собой настоящее время.
6 В« А. Гордлевский
81

Сравнительное употребление настоящего и настояще-будущего
времени
^y^jj^^T c**L* g-tf:?1 кач саат, гезййорсунуз (наст. вр.)—
сколько часов Вы (сейчас) гуляете?
j^jjlw du^fjj*jl Las ^ûxL rjl уч саат, факат о кадар гез-
мекь севмем (наст.-буд. отриц.)—три часа, но (вообще
говоря) я не люблю столько гулять;
^j^jj^M ^^ ^äJ д.^1 aJüjI ойле-исе нйчин Ьилафына
я пы й о р су ну з—если так, почему Вы изменяете обычаю (в
настоящем случае)?
jj-Jl5" «uxüL, ^UjjeJ^UJT достуму беклийорум, о-да дайма ва-
адыны темамы-иле иджраэдер, бу гун-исе алдатыйор,
сааты саат ы на ге ль м и йор—поджидаю (тепер ь) своего
друга; он всегда (т. е. вообще) аккуратно исполняет свои обещания, а
сегодня обманывает меня—не приходит вовремя (час в час);
^jjjjj^ cJj «G с. L б а г невакыт бозулур \когда собирают
Îjj-Jjjj* cJj Ai ьЬ б at не вакыт б о зул у й ор }виноград?
Первый вопрос уместен летом, когда в скором времени
предстоит уборка винограда (см. второй пункт употребления
наст.-буд. вр.); во втором случае кто-нибудь спрашивает (зимой) о
господствующем в стране порядке (см. второй пункт употребления
наст. вр.).
^jijjta^jiß ùïoj <£jkS^\ |экинлери нереде]
/уюдюйорлар?
?Pj3^jjj *ùj <£jkS~\ |э к и н л e p и нереде
/ую дур л ер?
В первом случае я хочу знать, на какой именно мельнице мелют
(будут сейчас молоть); во втором—я задаю стереотипный вопрос: где
вообще мелют.
Неопределенный имперфект
Неопределенный имперфект употребляется для обозначения
действия неоконченного в неопределенное прошлом (несовершенный вид)
или действия, исполнение которого было обусловлено (в главном
предложении условного периода):
fjo\ jja^, север-идим или север-дим—я любил (вообще); я
любил бы.
Сравнительный пример:
Oj-XJii j*"«~r* aJJil^ ^äi£jI <(£à JL-iùjj>j £**,n>j (jk*J^ fl2*jlî Лг?Ч' г***" W4* (b*î
(S^jy^y. ^bttjT 41 беним сеяЬатым ичин каймакам дер-
Иальрухсат вере билирди (неопред, имперф ), икинджи
сыныфта мистер Клейтон-иле аркадашы булунуйорду
(опред. имперф.)—для моего путешествия каймакам мог дать сразу
разрешение [т. е. я был турецкий подданный, и разрешение входило
в компетенцию каймакама]; во второй группе были [в данном с л у-
где мелют зерновой
хлеб?
82

чае, годлежавшем специальному рассмотрению] мистер Клейтон и
его товарищ.
Неопределенный имперфект повествовательный образуется
через прибавление к причастию настояще-будущего времени ^^1
имиш или JL* мыш, например: J^*)j^ji булур-муш—он
находил; эта форма выражает обычность действия, происходившего в
прошлом*, о чем говорящий повествует или знает со слов других;
например:
^t^jLb ^^ul (Sy. 4jjI <^А*а1 <^-> ** (£*\* дады-да емекь
ичмекь оте бери ишлерини япармыш—а нянька готовила
покушать, попить и прочее такое.
Прошедшее объективное (категорическое).
Оно означает действие уже законченное и притом абсолютное
(категорическое); оно выражает достоверный объективный факт,
причем говорящий или был его свидетелем, очевидцем, или же
настолько уверен в нем, как если бы присутствовал при его совершении.
Обычно эта форма употребляется для обозначения этапов развития
главного действия (тогда как действия эпизодичные выражаются
другими временами); например:
(S^jj^y^jb зо^ с-*;£* jj*u fib^r" o^*^të eluïC* мектебин ка-
пусундан гирдик (прош. катег.); мудир-и мектеб джевиз
топ л а ты й о рду—мы вошли в ворота школы; директор училища
заставлял собирать [в то время] орехи.
Примечание. Вопросительная форма 3-го лица нередко
служит для указания на многократность действия в придаточном
предложении, нагример:
^jüjT ге л ь д и-м и—всякий раз, как он приходил...;
(£ïj\jI* eJuJl^b <jJ\ (jJdjiï j* ^cJSby^». <^j<^jLp[i *3j£. газета ба-
сылды-мы, Насан яндаки мердивенден алыр, дук-
кянында сатар-ды—как только бывало газету отпечатают,
Хасан брал ее через боковую лестницу (и) продавал у себя в
лавке.
Давнопрошедшее объективное
Употребляется для указания временной зависимости или
соотношения между двумя объективными действиями, для указания, что это
действие совершилось давно, оно как бы заканчивает период,
перенося внимание на новую мысль, на новый период; область
употребления его все же значительно уже, чем у
давнопрошедшего-повествовательного (см. ниже), например:
.<S^J JJJU^il esT gjl fJ-tfL ^y^ о/'гунделиклери гийдикь.
Хадемеден биринин ведааты-иле маИбесин Ьуджреле-
рине тыкылдык, учь гун h апис яттык, учьай изи-
нсиз к а л д ы к и д и к—мы надели будничный костюм, и нас
запихнули в комнатушку карцера. Три дня провалялись мы в карцере (и)
три месяца оставались (тогда) без отпуска.
6*
83

Будущее время.
Будущее время указывает на:
1) несомненную осуществимость факта в противоположность на-
егояще-будущего времени, например:
H^^jlT cji ^ сенбизе гели р-ми-син—придешь ли ты
к нам?
p£*>4if Ulk* мутлака г ел ед ж ей им—(непременно) приду;
2) действие, реальность которого не зависит от воли говорящего,
но которое объективно возможно, например:
j^aJjI ùjji ùbjJTob 4.5CL ^4jjLj\ «vjoU кайыа отурма бельки
денизде бора оладжак—не садись в лодку, может быть, на
море будет буря;
3) тот случай, когда устранено препятствие к осуществлению
действия, или когда отмечается уклонение от нормы, например:
^^у5Г £з ^ш, üjf j> бу гун сени бен готуреджейим—
сегодня поведу тебя я (обычно мальчика в школу водил „калфа", но
сегодня в виде исключения поведет отец, и эта необычность
подчеркивается местом подлежащего перед сказуемым);
4) настоящий момент, в который вкладывается ирония или
смущение (колебание), например:
j*>%\ ]уш £ yt o^l «±Ц пекь ал я, бу не соз оладжа к—очень
хорошо! Что же это (будут) за речи?
j^Vjl violjA. aJ >сЫ gu* h и ч йок, не h а в а д и с оладжак?—
Никаких (тем же тоном), какие (еще будут) новости?
5) строгое категорическое приказание, которое должно быть
исполнено, т. е. употребляется вместо повелительного (2-е лицо)
например:
iùZsbà^T «ujaî ôjZp ö-tij> бундан-сонра эвиме гельмий-
сджексин—после этого и не показывайся ко мне в дом (ты не
придешь ко мне в дом).
Сравнительное употребление настояще-будущего и будущего
времени
jÀ^Â 4ЛЦ2У" o-^jb ярын-да кутубЬане ачылыр—и завтра
(конечно) библиотека будет открыта (таков общий порядок,
положение);
(З^О^Л• лЛЦ^Г* ^jU ярын кутубЬане ачы л а джзк—завтра
библиотека будет открыта (по какому-либо экстраординарному
случаю, нарушающему норму).
^j^uv gjb b^ ^i бен чорбаЬичь се в м ем—я совсем не
люблю супа;
ffr5Cw*j-w> g& Lj^ tf бенчорба Ьичь е мийе д жейим—я
совсем не буду есть суп;
В первом случае я говорю, что у меня образовалась привычка,
и, как прежде не любил я супа, так будет, очевидно, и дальше, но,
конечно, это не значит, чтобы я не ел совершенно супа;
во втором случае я решительно заявляю, что не буду есть;
3riaf4HT, у меня на то определенные основания (может быть, доктор
запретил мне, и т. п.).
84

p-o^ иЬ* ù« ^ e н чокдурмам \я долго не про-
^jU^jjt (jj^ ^ бен чок дурмаяджаым J буду.
Настояше-будущее время уготребит человек (какой-нибудь
служащий) на основании опыта: он видит, что наступает время, когда1
он м( жет уйти со службы; будущее время указывает на: 1) действие^
независимое от прошлого момента, на конкретный момент, может
быть, идущий в разрез с обычной формой; 2) на больший, по
сравнению с настояще-будущим временем, промежуток, т. е. опять раз^
рывает непрерывность, обычность совершения действия.
Прошедшее неосуществленное*
Форма выражает действие, наступление которого предстояло
в ближайший будущий момент, но не наступило, например:
iljbl iW^Ü" геледжек-идикь- мы должны были прийти;
мы намеревались прийти; мы собирались прийти, и т. д.
Сравнительное значение аналогичных форм
Прошедшее неосушествленное употребляется для выражения
твердого, сильного внутреннего желания исполнить действие;
слабее эта мысль, заключается в описательном обороте:
f^jcujl dL^J" гитм екь истййор дум — яхотел идти.
Сочетание неопределенного наклонения «jjjl узре не столько
указывает на качество (внутреннюю силу), сколько на близость
временную:
^Jbl äjjjI dL^T" гитмекь узре идим —я вот-вот собирался
идти.
Русский оборот „едва не"... передается выражением ^jJB j Т
аз калды- немного осталось, с прошедшим неосуществленным,
например:
c£J2ä*jU ^LÏ^jJU jT аз калды аягым к а яд жакты — едва-
едва моя нога не поскользнулась.
Модальность мышс причастием будущего времени*.
В соединении с Ju±\ и м и ш — субъективная модальность — от
причастия будущего времени образуется будущее
субъективное, которое выражает:
1) передачу факта, в осуществлении -«которого говорящий
участия не принимает;
2) сомнение в достоверности факта, осуществление которого
должно было произойти в будущем и между тем не состоялось,
например:
jL+jL^&^ чикаджак-мыш — как будто он уже собирался (хотел)
выйти, как (но)...
jlS^csS' гидеджек-имиш — он говорит, что поедет (но так
ли это будет, судить не берусь).
Прошедшее субъективное («турецкое»)
(Теоретические объяснения формы см. выше, на 42 стр.)
85

Примеры:
1) jjJUJ-bl ajXä^ «uI-u.1 ^jjjl J^V^ o^Lr^ J^ jft^ öjf* ^ 1**Ц f^U*
СалиЬ-паша бир чок гайр-и кабил-и итираз д.елаиль
узерине идамамаЬкум эдильмиш-дир- Ca лих-па ша
осужден на смерть вследствие ряда неопровержимых улик (заявляет
категорически Джемаль-ïiaina);
IjxJUloUÏ jj3 л ôUj jl ô^4i0u бельки-де о заман бу ка-
дар агламамышым-дыр —а быть может, тогда я так не
плакал! (я уверен, что настоящая моя скорбь не уступит прежней).
Т. е. в таких случаях ji дыр прибавляется не только к 3-му
лицу, но и к 1-му и ко 2 му;
2) JjJUJjl jy?U ß$f ùy£ ii^o ô^JIjjI c^Jj^k ягмурлардан
оваларда буюкь буюкь гольлер h а с ы л олмуш-дур —
от дождей на равнинах образовались преогромные озера (пишет
путешественник-наблюдатель);
о) jA.)jA&j ajIjjI A&js*. <Ajj*j>ï yLA5 .j^LJj «UjjI (Uuj^i ^сЛХ*^\з «fc^lj
l»jjI JSb *Lj сддэу .iJj^jo^jl <oô^ ^ *jutfT бахче капусундаки фур-
нун онуне гельмишиз, гельмишиз дийорум чунку
о р а я вусулумуз анында бен нереде олдуумузун фар-
кын да-бил е-дейил ь-и д им — мы, кажется, пришли к пекарне,
что в Бахче-капу. Говорю „кажется", потому что в момент нашего
прихода туда я даже не разбирал, где мы находимся;
4) ^£^1 J ULI (Sy. 0->>£= Ы (j-kjj <<?Ч>* *Ч>$^ j^ б и з капуя нёв-
бетчи койдук, амма ичимизден бири ихбар этмиш —
мы, правда, приставили часового у дверей, но, очевидно, кто-то из
нас донес.
Употребление прошедшего субъективного или объективного
заключает в себе прегнантное (предварительное) представление об
ответе, который будет сомнительным (неудовлетворительным) или
определенным, например:
?с£.Ы ^Ьы1 pf J&L, сааты ким иджад этти (кто изобрел
^{Jt^\ ^UjI pjT j&L, сааты ким иджад этмиш|часы?
В первом случае я предполагаю получить ясный ответ на воп~
рос, во втором —у меня сомнение в познаниях собеседника.
Давнопрошедшее повествовательное (субъективное)
Оно и в разговорной речи, и в литературной употребляется
чаще, чем давнопрошедшее объективное для указания на то, что
действие совершилось раньше другого, на котором задерживается
внимание слушателя или читателя, например:
су-и касд бир чаршамба гуну иджра олунмуш-ду.
Першембе гуну дженазе а л а й ы япы л ды — покушение
совершено было в среду; в четверг состоялись похороны.
Давнопрошедшее повествовательное (с восполняемым
прошедшим временем) соединяется часто с определенным имперфектом:
первый глагол указывает, что действие предшествует другому
действию, продолжавшемуся в определенный прошлый момент,
например:
86

jOj^fcJUU <0t*AS~ Aj^xJa^ матбаая гельмиш чалышыйор-
дум —я (давно) пришел в типографию и работал.
Если вся картина переносится в настоящее время,
давно-прошедшему повествовательному соответствует прошедшее
субъективное (случай 1-й и 2-й), например:
jj*.£yï оДД-^jo д-rfilfcl .yûfajug. 1 à j.A9 д-ojj^jl (Sj^A33^- (<Sj^v ^yjj^^9
табурларын кятиплери, чаушлары Эрзурума кадар
даылмыш, иаше пешинде ко шу йор — писаря, чауши
батальонные разбрелись до Эрзурума, рыщут (в поисках) провианта.
Сочетание причастия прошедшего с формой jz*i\ имиш
вспомогательного глагола образует особый вид прошедшего
описательного, которое употребляется в повествовании указывая на новый,
неожиданный факт (второй имиш), вводимый в рассказ (прошедшее
субъективное, случай 1, стр. 9^>), например:
биз бутун алайымыз-ла илери йоруркен, русларын
тамм оджаына душмуш им и ш из —оказывается, когда мы
(со) всем нашим полком шли вперед, мы попали в самую гущу
(расположения) русских.
Пример на формы изъявительного наклонения.
4»x5jl ^äIjJjI oLUx .^Lxbl <Ц>Ьи» ô^Ij^j #A^j^jJuj ^<£ ^j Ts^tb Uli #aj1j ^ jl^^^
^aIj.«, jjja* 1Г# .p£*V -Ojl бир-де увей валидем вар-дыр,
асы л аннем, бен учь айлык икен ольмуш, бабам ан-
немин уз ери не эвленмиш. Он яшында икен чаршафа
гирдим, о замана кадар Ьенуз кадын ве я эркекь
олдуумдан хабердар дейильдим, затен Ьичь бир
шей б и л ьмий о рд у м. Бурада муйаене эттилер; аме-
лийят олунджа, эркекь оладжакмыш-ым; буна чок
с евиндим.
Долженствовательное наклонение означает
долженствование или необходимость действия, совершение которого зависит
от воли субъекта или представляет субъективное мнение, хотя
может быть обусловлено внешним императивным моментом, например:
J^jL я з-м алы—он должен (ему следует) писать;
J^jj вер-мели — он должен (ему необходимо) дать;
^LJjl j\ о о л малы —он должен быть; должно быть, это он.
Наряду с долженствовательрой турецкой формой употребляются
и описательные обороты, состоящие из арабских имен, выражающих
необходимость или долженствование, и турецких глаголов: jJjl ол-
мак, dUxjl э.тмекь, dU5" гельмек, как-то:
jjjl t-^lj ваджиб олмак,
liUr fjV л а з ы м г е л ь м е к, |—быть необходимым.
jjjl >jV лазым олмак, '
(jjjl jj^pc^ меджбур олмак—быть вынужденным.
87

В них необходимость, идущая со стороны, выдвинута еще
сильнее; реже все-таки употребляется турецкое слово 15^Г герек —
нужно.
Отрицательная форма настояще-будущего времени от глагола
jjjl олмак в соединении с неопределенным наклонением другого
глагола употребляется для выражения запрещения, более сильного,
чем отрицательная форма долженствовательная, например:
jUjl &jjb IjJjj бунда дурмак олмаз — здесь нельзя
пребывать (оставаться);
J^UjjL IjJ^ бунда дурмама л ы— здесь не следует (не
следовало бы) оставаться.
ЖЕЛАТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
Желательная форма выражает всякое действие, сопровождаемое
оттенком сочувствия, пожелания, а также сомнения, колебания и
недоумения.
Желательное настоящее означает желание исполнимое, т. е.
такое, которое высказывается в надежде на его скорое реальное
осуществление; оно употребляется поэтому как ответ на приказание
(формулированное словесно или только подразумеваемое);
желательное прошедшее — желание неисполненное или неисполнимое с
оттенком сожаления, например:
pjAiy" гелейим- я сейчас приду; иду!
Ç^ ^cS' ^* pioxS' гидейим-ми гйтмийим-ми — идти мне
(сейчас) или не идти?
aJjI *1ш саг о л а — пусть он будет здоров; будь здоров.
3-е лицо мн. ч. повелительного наклонения заключает в себе
иногда элемент торжественности, например:
JSj^jjjjj буюрсунлар — пожалуйте (покорнейше прошу
пожаловать).
Вопросительно-отрицательная форма 3-го лица ед. ч. и 1-го лица
мн. ч. желательного наклонения (= повел, накл.) выражает
неожиданность Действия, например:
?^rtJ*ülJü'^i> *ujjj*x.Ij J-^I^-ä у. ijZjbX* <jïjL>\ ((j^jjji <&>y. у. *^l иште
биз бойле йуруркен, илерден мудЬиш бир шрапнель
ягмуруна ту ту л мая л ы м мы? —и вот когда мы так шли, вдруг
мы спереди были обстреляны (охвачены) страшным пулеметным
огнем.
^ o>^U^b «ч>У-Ь ^ бени багры на бас масын - мы?—а
она (мать) возьми да и прижми меня к своей груди.
3-е лицо ед. числа желательного наклонения, соединенное
с местоименной приставкой 3-го лица (указывающей на лицо) и с
приставкой «и джа, означающей приближение к действию,
употребляется в зложеланиях (и проклятиях), например:
**ъ»%*е\ jjJIa^ сакалындан асы л асы -джа — быть бы ему
повешенным за бороду!
Прошедшее время желательной формы выражается также
описательно через причастие прошедшего времени с соответствующей
формой глагола jjjl олмак (вносится оттенок перфектности или
88

предположения, т. е. результата действия, совершившегося реально
или потенциально), например:
f.b!«Ujl JL43A*, севмиш ола-йдым —о, если бы я любил
(тогда), (о, если бы, предположим, я любил, и т. д.).
Сравнительное значение форм — повелительного наклонения,
долженствовательного наклонения будущего времени.
Çjt-J-цЬ ^ не япалым —чго нам делать?
«T^J^U а} не яп м а л ы-й ыз — что должны мы делать?
ïjjuajL aj не япаджаыз —что будем мы делать?
В первом случае для меня несомненно, что что-то нужно
сделать, и скоро; второй оборот еще сильнее выдвигает (объективную)
необходимость действия; в третьем обороте заключается колебание,
как будто субъект сомневается, предпринимать ему что-нибудь
или нет.
ПОСТРОЕНИЕ УСЛОВНЫХ ОБОРОТОВ
Условный оборот слагается из двух элементов: 1) протазис, т.е.
придаточное предложение, в котором и заключается условие, и
2) аподозис, т. е. главное (зависяшее) предложение,—действие,
вытекающее из протазиса (обусловленное им).
Протазис иногда открывается персидским союзом jT\ ээр —если.
В условном периоде различаются три случая:
I. Реальный, когда условие согласно с действительностью.
В протазисе могут быть времена изъявительного наклонения;
в аподозисе — изъявительное, желательное, повелительное.
J VU ^jS'jy i'UjI <4~,jZà <u~ajIjÏ &**f кимин арабасынаби-
нер-се, онун туркусуну чал ар — в чью телегу сядешь, того
и песни запоешь (поел.).
(£jjjl jj-Аи» iSLéjLvjS^ сЛэ\^ «oa.~jI с£*ц>1 l)U*j^ Jj^ озурлер дер
меян этти-исе-де, мувафакат гостермейе меджбур
олду —хотя [если и] она и выдвинула отговорки, она вынуждена
оказалась согласиться.
II. Случай возможности обнимает условие, которое хотя
и не противоречит действительности, но и неясно реально, а
находится в форме предполагаемости.
В протазисе стоит условное настоящее (вносит опыт прошлого)
или описательные обороты из причастия прошедшего или будущего
времени с настояще-будущим jjjl о л м а к (причастие прошедшего
времени переносит условие в прошлое, причастие будущего
времени — в будущее); в аподозисе — времена изъявительного
наклонения (по-русски неопределенный имперфект иногда передается и
сослагательным наклонением), например:
^jb <с^~Ь ^ÎTaJ Juijj* коркма исмини бильсем-де, яз-
мам —не бойся: если бы и знал я (сейчас) твое имя, я не буду
писать о тебе;
iS*j*jjD j^ 1% 4JJ" су. бизе гельсе, бана h а б е р верир-
лерди- если бы он пришел (теперь) к нам, мне бы сказали (мне
известно, что до сих пор он не приходил);
&л? Uo jtsixS' p4-jjJjl duals' qJT JTj^jЬ JT\ ээр ярынки гун
гельмейеджек олур-сам, кендиниз бана гелин—если,
89

предположим (если случится, что), я не приду завтра, Вы сами
приходите ко мне;
yi^lpU ùyojjèii <syKç* <y!f<k«A5^4j4Jß ^ бизим Конья-я
гельсениз, Ьепинизи багры мыза бас аджаыз — если бы
вы приехали к нам в Конью, мы всех вас прижмем к своей груди
(для говорящего не утрачена еще надежда на приезд, и он живо
себе представляет, что тогда сделает).
Соединение причастия прошедшего времени с
условным-настоящим глагола олмак (т. е. перифрастическая форма) отодвигает
обстановку в прошлое: в причастии прошедшего времени скрыто не
столько действие, сколько результат его, последствия, например:
^jljb ^дЬ^ сен о заман бана инсан-джасына бирму-
авенетте булунмуш олса-идин, бен шй мди сени бой-
ле-ми яза р дым? —если бы ты тогда (предположим) оказал мне
человеческую помощь, так ли писал бы я теперь о тебе?
t^jL-uîlL «oOjl JU$[> бакмыш олса-да, таныямазды —
да если бы и посмотрел, он не мог бы узнать (меня).
Между условной формой и условной модальностью (настояще-
будущее время) та разница, что условная форма предполагает
опыт, вынесенный из прошлых наблюдений (в прошлом так было
или не было, а если... то); условная модальность исходит из одной
возможности действия в будущем без точного определения момента
совершения его, тогда как условная форма, с другой стороны,
приближает осуществление действия.
Повторное употребление условного настоящего (как всякое
повторение) усиливает действие, например:
jJLjV^ fbï^j (*~Jji *-Jji ijj\ ону булса булса, б у адам
була билир —уж если бы кто нашел (мог бы найти) его, так это
может найти этот человек.
III. Случай ир р еа льны й, когда условие противоречит
действительности (осуществление действия представляется невозможным).
В протазисе стоит условное прошедшее; в аподозисе чаще
неопределенный имперфект. Как видно, для ирреальности употребляется
условная форма наклонения, а не условная модальность,
например:
fOj-Uo! ^/SZjjï <fjbl <uJj! ôïj*.' cJj j\ о вакыт эвде олса й (ы)-
дым, дедийини ишидйр ди м — если бы я в то время был дома,
я слышал бы, что он сказал (но, в действительности, меня тогда
не было).
Вместо условного прошедшего употребляется и прошедшее
время желательной формы, например:
jOjLjL fpjbl аЬ биле-идим, яп м à з ды м — если бы я знал,
я бы не делал (т. е. *Jbl aL> биле-идим вм. ^1 д-Jl-o бильсе-
идим).
^ Сочетание условного наклонения настоящего времени со словом
^J гере к—-нужно—обозначает с субъективным акцентом действие,
которое совершится:
ûjf 4m^Ij ягса г ере к —должен бы пойти (дождь); это
несколько слабее по смыслу, чем <з*д.&Ь яаджа к — непременно пойдет.
90

Условная форма или модальность (без аподозиса, мысленно
восполняемого) нередко заключает в себе смысл желания, например:
«U^jli^ pS ким чикар-са — кто желает выходить?
A***4)ji" «0ojj5" у^ 6jS^ji бир керре дунья гозу-иле
гору ш с е м — повидаться бы мне раз (с ним) на этом свете!
П dU*JU баксан - а — взгляни-ка!
ПРИЧАСТИЕ
Причастия (и отглагольные имена), от которых образуются
времена изъявительного наклонения, заключают в себе свойство
глагола и имени: 1) как глагол, они принимают местоимения сказуемости;
2) как имя—местоименные и падежные приставки.
Как причастия, так и отглагольные имена служат для
выражения русских сокращенных придаточных предложений, но функции
отглагольных имен шире: изменяясь по падежам, они, естественно,
изменяются и в значении.
Как причастия, так и отглагольные имена всегда предшествуют
тому слову (имени), к которому относятся, и этим отличаются от
глагольной формы-сказуемого (занимающего в предложении
последнее место).
I. Синтаксически причастие настоящего времени —
определенное (на о\< Об „ан", „эн"), представляет сокращение придаточного
определительного предложения и может относиться и к настоящему,
и к прошедшему времени действия главного предложения, например:
j\$*l S^-t? àj^ о^зЦД ôttb ятан арсландан гезен тиль-
ки эй и -ди р — гуляющая (на свободе) лисица лучше (т. е.
безопаснее) спящего льва (поел.);
jXù^zS' *ЬТ obljT ^ се ни ары ян адам г итм и шти р —
человек, искавший тебя, ушел.
Причастие настоящее определенное употребляется иногда для
того, чтобы сильнее оттенить подлежащее, на котором лежит
логическое ударение, например:
? dL, ^llS"^ (y» olj^jl e.ijAj yt бу эвде отуран сен дейиль-
м и-с и н —разве не ты живешь в этом доме? (ср. фр. est-ce toi,
qui de/neures dans cette maison?).
В качестве причастия настоящего неопределенного употребляется
основа настояще-будущего времени в положительной и
отрицательной форме. Форма эта означает не столько определенное действие,
происходящее в действительности, сколько действие возможное,
выполнимое или обычно происходящее, т. е. выражает
способность к действию, например:
c£Jbl JS^ ôbj^&yïr o^JI элимден гелир шейлерден дей-
иль иди —это было не из (тех) вещей, которые для меня были
возможны;
fbTjljL jjSjl окур язар ада м — человек, который вообще
пишет и читает, который умеет (способен) читать и писать, грамотный;
тогда как:
fbïûljb ökyj\ окуян язан ада м — означает: человек,
который (в данный момент) пишет и читает:
jL~£ енилир (от diJuuj енильмекь — быть съеденным) озна-
91

чает: то, что можно есть (вообще), а не то, что (теперь) едят, т. е.
съедобный.
Т. е. это причастие часто употребляется в смысле имени при-
лагааельного, постоянного определения имени, например:
cufcL, j*yu чал ар саат —часы, которые отбивают; часы с боем.
Отрицательная форма этого причастия, особенно от глаголов
страдательных, означает невозможность действия, например:
j UL Ь япылмаз (от <jJu Ь япылмак- быть сделанным) —
неисполнимый; такой, которого (чего) нельзя сделать (вообще).
yA*if гечильмез- непроходимый.
Иногда оно употребляется самостоятельно в смысле имени
существительного и принимает местоименную приставку и приставку
падежную, например:
<£j*£ j*+ijj* торпедо ге чери — миноносец;
iS^j^ *j Lo^e *^~»~* меселе чикмаза гирди — вопрос зашел
в тупик.
II. Причастие прошедшее представляет собой основу
прошедшего субъективного времени. Оно означает действие уже прошедшее,
результат которого иногда наблюдается в настоящее время, например:
J^yj\ окумуш — (про) читавший человек; человек, который
уже прочитал; начитанный, ученый человек.
Многие из этих причастий по своему значению уже перешли
в разряд имен (существительных или прилагательных), например:
^lJj! о л м у ш — спелый;
j^^^^jI «uU^jljuI д-tfb«, jbjL* ùjjf Jjl liîl эн эввель гозе чар-
пан седжийе— ишидйльмемише иптиласы дыр —
свойство, прежде всего бросающееся в глаза, это — его страсть к (всему)
неслыханному.
Для того чтобы сильнее оттенить момент следствия, к
причастию прошедшему прибавляется причастие вспомогательного
глагола ûVjl олан; таким образом образуется причастие
прошедшее сложное (или описательное):
ûVjI J^àS^ гельмиш о л а н — пришедший (и теперь
находящийся там, куда пришел).
Оно соединяется иногда и с неопределенным наклонением,
например: jjja^üI <о vl>f* ô-Ц} f^i^Ljij (j£h\ <3»-Ы \J»*}yp 3^^ ялыныз
сормуш олмак ичин язмамыш, бенден джевап-таис-
тийор —он написал это не только для того, чтобы иметь потом
возможность сказать: я спрашивал (собств.: чтобы быть спросившим);
он желает от меня ответа.
III. Причастие будущее представляет собой основу будущего
времени. Помимо действия будущего, оно имеет также оттенок
долженствования или намерения, например:
fbT dbwô^jôjL ^ с а н а пара вереджек ада м — человек,
который даст тебе денег (или: должен дать, намерен дать).
Иногда это причастие употребляется в безличном виде, т. е.
приобретает страдательное значение (указывая тем, что
возникновение залогов,—явление позднее), например:
с*Ь dU^4i^*„ сойлейеджек вакыт —время, о котором
можно говорить (а не время, которое будет говорить);
92

ym j**\jyj\ от y pa джа к ер —место, на которое можно сесть
(не: „место, которое сядет44).
Это причастие также употребляется самостоятельно в смысле
имени прилагательного или существительного, например:
î^jlj dJuJu ейеджекь вар-мы? —есть ли, что можно
покушать? (есть ли какое кушанье?).
Примечание. В соединении cj Л к а д а р причастие будущее
означает: „так, много, что"... (сравнительная степень равенства),
например:
Jjj ^ùjij JI эль вереджеккадар — (в количестве, что) так
много, что будет достаточно.
Причастие будущее сложное состоит из причастия
будущего времени и формы ô^jl олан, которая вносит большую
определенность, например:
^ijf o^jl du*lf ^jy. бурая геледжек олан койлу —
крестьянин, который придет сюда (непременно).
Причастие прошедшего и будущего времени, соединяясь со
спрягаемым глаголом jJjl о л мак, образует описательные
(перифрастические) формы: 1) обозначающие не столько реальный факт, сколько
результат возможного действия, 2) заключающие оттенок
субъективности,—предположение или уклонение от нормы, например:
j^aJjI Jujljï j^Jj^ ювасындан душмуш оладжак-
должно быть, он упал из своего гнезда (я так думаю, и только);
pjJUJjl сГ^>Цз^исаЫ фен ери чарпык тутмуш олмалы-
й ы м — должно быть, я криво держал фонарь.
Придаточные определительные предложения
Так как османский язык беден местоимениями и союзами, то
синтаксические обороты передаются путем своеобразного и сложного
употребления неличных форм глагола.
Причастие настояще-определенное соответствует сокращенному
(по-русски оно может быть и в развернутом виде) придаточному
определительному предложению:
1) когда относительное местоимение (который, какой) в
развернутом придаточном предложении является подлежащим,
например:
человек, который едет сюда (едущий сюда), мой друг;
jipUvj* fbï tp -ulj^ бурая гелен адам достумдур —
едущий сюда человек — мой друг;
2) когда относительное местоимение придаточного предложения
стоит в родительном падеже, являясь определением подлежащего
придаточного предложения („человек, друг которого...44)
При сокращении родительный падеж относительного
местоимения в виде местоименной приставки 3-го лица скроется в
определяемом слове (подлежащем) придаточного, сокращенного предложения,
например:
tSjlS Oj^ (Sjtij^j*. чоджуклары гезен кары — женщина,
дети которой гуляют;
А>~ *М о** У- &У* з ч-Ъ* <sßj> ^ejl atu^l otij <Sj)jJ$ педер-
лери вефат этмиш оуллар бунлары гариб ве Ьазин
93

бир Ьисс-иле север л ер— дети, у которых умерли их отцы,
любят их (друзей отца) какой-то (особенной) странной и грустной
любовью.
Сюда же относится сокращение придаточных предложений,
выраженных формулой „у меня есть", „у меня нет", в которых jlj
ваР> ал йок (и заменяющие их формы вспомогательного глагола
jJjl о л м а к — быть) сочиняются с родительным падежом
принадлежности, т. е. лицо-обладатель (логическое подлежащее—„у кото
рого" и т. д.) передается местоименной приставкой, прибавляемой
к грамматическому подлежащему придаточного предложения;
сказуемое придаточного предложения обращается в причастие oU-Jj! <jVjl
олан, олмаян, например:
j*fjà*y fbT ôVjl Jjj5" <£j\ эви гузель олан адам ком-
шум- дур — человек, дом которого красив,—мой сосед.
Примечание. В то время как отрицательная форма ôW*-bt о л-
маян должна сохраняться, положительная форма <jVj! олан
иногда только подразумевается, например: pbT^ фЦ* ^L^ са-
чы сары бир а да м — челорек, волосы которого светлы.
Иногда причастная форма (настоящее время) глаголов средних
или страдательных употребляется и там, где сокращение
придаточного предложения (по-русски) невозможно, например:
ù^ô^LjVjI^J эсрар сатылан дукк ян— лавка, в
которой продаются наркотические средства;
и?^->ЫЦ utfTjîUU* сальялар акан джанавар гиби —
как волк, у которого течет слюна;
ôjUl, ùsJjS' <uäjI j^ajL«, -ь-jJjjj юзлер-дже сене-дир ичине
гирильмейен м а а р а — пещера, в которую вот уже сотни лет не
входят.
Примечание. Формао^Мо^-ГТ анлашылан употребляется в
смысле придаточного вводного: „как понятно", „как ясно",
например:
с$.Аз Ы o%:-ài<^ ^j^ ходжа анлашылан инанды-
ходжа, очевидно, поверил.
ОТГЛАГОЛЬНЫЕ ИМЕНА
Основное значение отглагольных имен заключается в том, что
они употребляются для выражения придаточных предложений:
определительных, дополнительных и обстоятельственных, будут ли они
полные или сокращенные.
Для настоящего и прошедшего времени существует форма на J*
дык, дук, ib дикь, дукь.
В чистом виде, как причастие, форма на д ы к, д и к
употребляется редко; сравнительно чаще, впрочем, отрицательная форма,
например:
(j^j jj iS^jfT JXjS~ гунеш гормедикь ер йок — нет места,
куда не проникало бы солнце (букв.: которое не видело бы солнца);
±]jL> бильдик- знакомый.
Таким образом, форма на дык (положительная) превращается
иногда в имя (прилагательное или существительное).
94

По большей части форма на дык употребляется: 1) без
приставок—в местном или исходном падежах, 2) с местоименными
приставками в падежах: (реже — родительном) дательном, винительном,
местном, исходном и служит для передачи придаточных предложений.
Местный падеж отглагольного имени употребляется для
выражения придаточного предложения времени и указывает на
одновременность действий, например:
JùJuj дедик-те —когда сказал,
.-wuJT а л-дык-та — когда взял.
Для указания на лицо (действующее) прибавляются или имена
существительные, или соответствующие личные местоимение и
местоименные приставки, например:
cjS^Jxf ^ бен ге л ь д и кте — когда я пришел;
ô-^jJjI £-L*? саб ah о л ду кта — когда наступило утро.
Исходи ый падеж в соединении с послелогами cjZ^ сонра—
после, а££о б а ш к а — кроме того, что.., помимо того, что...
означает действие, предшествующее (или долженствующее
предшествовать) действию зависящего предложения и переводится по-
русски: „после того как"...;
*jLp ùJfïju ве р диктен-сонр а —после того, как (он) дал,
даст...;
ßip OJïTbjS' Ajbjl з« сиз одая гирдиктен сонра — после
того как вы вошли в комнату;
j^JjV^ <£jf j^j. ...oJw> ù^-)?f ^ajjIIu, Сакарьяйи геч-
тиктен сонра, биринджи кой Пулатлыдыр- после того
как переедешь р. Сакарью..., первая деревня, это—Пулатлы.
Исходный падеж с отрицанием соответствует русскому обороту:
„прежде чем не, до тех пор пока не".., например: ùj£* cjS^j^j^j
вермедиктен сонра — пока он не даст.
Отглагольное имя на дык, дик может принимать местоименные
приставки и означает объект действия в прошлом или настоящем,
например:
p£j:jju севдийим-предмет моей настоящей или прошедшей
любви (то, что я люблю или любил);
^j&uJujb язм а ды ыныз — то, что вы не пишете (не писали);
<Î6i6j lluLojb яздыын нереде—где написанное тобою (то, что
ты написал или писал)?
Отглагольное имя на дык, дик с местоименными приставками
служит для передачи придаточных предложений.
I. Придаточные предложения времени: отглагольное имя
ставится в местном падеже (для выражения одновременности),
например:
ôJu5oj15" гельдийимде— когда я пришел.
Многократность действия одновременного выражается
прибавлением слова у* h ер — всякий, например:
ôJuiCjiS* у* hep гельдийимде — всякий раз, как я приходил;
при всяком моем приходе.
Одновременность действия выражается и посредством
прибавления *}ji б и р л е — одновременно с, например:
95

jj^ ^ybJjU ^U аягы кайдыы-бирлe — в то время как его
нога поскользнулась.
Наряду с местным падежом (едва ли не чаще) употребляется
сочетание отглагольного имени (с соответствующей местоименной
приставкой) со словами <о!^> сыра да, сЛз вакыт, оЦЗ заман—
время, например:
jß jJ роз^ш оЦЗ J^-Ц^ *4^j^ fJÏ j>$ кыр атым кавгая гит-
тийи заман, северим кыр аты — когда мой серый конь идет в
бой, я люблю моего серого коня.
Соединение с ^ гиб и означает действие, которое совершилось
раньше действия зависящего предложения, но промежуток времени
между действиями крайне незначителен, почти мгновение: действие
зависящего предложения логически (органически) вызвано действием
придаточного предложения, например:
^f p&ïjjS' гордуум гиб и—как только (едва) я увидел, как...;
ix**ji#4ß lAj^ [jf (уч^ j^ {J*J*k^ аякларыны сарсдыы-
гиби кайыш копу-вермиш-как только он дернул свои ноги,
так ремень разом и оборвался.
II. Придаточные сравнительные (одно из подразделений
придаточных обстоятельства образа действия) передаются
отглагольным именем с послелогами jJs кадар, ^ гиб и, ôjjjl узре (как,
насколько), например:
Jjj5" jj^ JoJb^ дедийи кадар г у з е л ь — (так) прекрасно, как
но говорил;
jj3 p£jj££ol ишиттийим к а дар — насколько (как) я слышал;
ôjjjl ^»ojHjI j»^U* 4j-*1*^ джумлейе ма'лум олдуу узре —
как всем известно; как знает весь свет...
...<и^1£Ь j^i-Ь <о j> {JjT ^yaJÔjï ^J^T yoïTj^ pji бизим hape-
кетимиз гуну олдуу гиб и, бир-деягмуряарса — а если
еще пойдет дождь, как это было в день нашего выступления.
Посредством выражения «juJjj йолунда от <J# й о л —путь
(здесь характерно употребление местоименной приставки 3-го липа)
передаются предложения вводные (определительные), например:
шаркта сербести-йи Ьарекет истедийи йолунда базы
созлер-де язылды- писались и такие еще речи, вроде того,
что (Италия) требует себе на Ближнем Востоке свободы действий.
Примечание. Обстоятельственные (вводные) предложения
передаются и послелогом ^yf горе — (смотря, сообразно с) или:
\j£> н а з à р е н, сочиняющимися с дательным падежом, например:
cjjS^ 4*j£jJcuL>l ишиттийиме горе —как я слышал.
III. Придаточные обстоятельства причины
выражаются двояко: 1) посредством послелога &**\ ичин, 2) исходным
падежом, например:
frPcA ^yuJJjl ^u^ h а ста олдуу ичин—так как он (был) болен
(доел.: „по причине его бытия больным*1); или j-u^-üjl -u^k h а ста
олдуундан;
96

f-Uôjb j^jbjI ^sGaJlj ^* ^ gjA Ьич бир шей бйльмедиим
ичин язамадым — так как я ничего не знал, я не мог (ничего)
написать; или: 0Ju5ojuIj ^jà у, 7£* Ьич бир шей бильмедиимден.
jjJUJji Jiwb пашанын Баб-и алийе гельдийинде (прид.
врем., одновременность) межлис-и вукела мунакид булун-
д у у н д а н (прид. прич.), дог р у-д жа межлисе дахиль олмуш-
тур —так как к прибытию паши в Высокую Порту (собств.: когда
паша прибыл...) совет министров заседал, он прямехонько прошел
на заседание.
Вместо ^jjbj! ичин в письменном языке встречаются выражения
д^х^ джиЬетииле или «dx^. джиЬет-ле; аЬ~***> Ьасеби-иле,
uu* мебни (с дат. пад.) и др.
IV. Для передачи придаточных обстоятельственных
{образа действия или условных) отглагольное имя соединяется со
словом äjJU. Ьальде (ар. JU. h а л —- положение), ù^jm тагдир-
де—в случае (вся мысль переносится в будущее время), например:
ôjJU (^sojb яздыы Ьальде —при обстоятельстве его писания.
Сообразно контексту этот оборот приобретает условный,
уступительный, причинный и временный (реже другие) оттенки, например:
?dLj^~r»^j! ^jjjbJ ôjJU dUjjJjl Jlu*. jjs j> букадар акыллы
олдуун Ьальде, ничин ойренмийорсун — если ты так умен,
почему не учишься?
ÇvîLjjLLJlk äjJU dJ5Cx*jji" ij*z*»3b достуму гормедийин
Ьальде, та ный амазсын — так как (раз) ты не видел моего
друга, ты не можешь его узнать.
Так же употребляются выражения *L$».j в е ч h - л е, oJujj^ с у р е т-
те, например:
д1^з г*РЛ>-> !£• сана дедийим вечЬ-ле —как я тебе говорил...
V. Придаточные определительные. Сказуемое их
передается отглагольным именем и делается определением того слова
из зависящего предложения, к которому относится придаточное.
Посредством отглагольных имен передаются придаточные,
которые по-русски не могут быть сокращены, причем относительное
местоимение („который*): 1) или, примыкая непосредственно к слову
зависящего предложения, не является подлежащим, 2) или, будучи
употреблено в родительном падеже, относится не к подлежащему
придаточного предложения.
Подлежащее грамматическое, если оно выражено личным
местоимением, передается местоименной приставкой, прибавляемой к
отглагольному имени, в остальных случаях ставится в родительном
падеже, предшествуя отглагольному имени, как определение
(логическое), например:
c**L» yS^ïj^jf *^j^>* чоджуа гостердийимиз саат —
часы, которые мы показали ребенку;
v^ &ь*яз *ЗД1 бабанын вердийи китап —книга,
которую дал отец;
ÔJô'li Jo^l (jljiïl «tfLoy ü%$k ûuj6^ (J^ катли ичин япылан
тертибатаиттифак эттийи заттан —от человека, в приго-
7 В. А. Гордлевский
97

товлениях, сделанных для убийства которого, он (Шакир-паша)
принимал участие.
Причастная форма иттифак эден значила бы „от человека,
принимавшего участие (который принимал участие) в
приготовлениях, сделанных для его (Шакир-паши) убийства".
VI. Придаточные дополнительные. Сказуемое
передается отглагольным именем и ставится в косвенном падеже (дат., вин.,
изредка исходном), в зависимости от глагола, который управляет
предложением, например:
j^Lj ^5G^^Jüj^ сойледийини билирим — я знаю, что он
говорил;
^jjj^u* «uAjjJjj <syè кызы булдуунасевинди — он
обрадовался (тому), что отыскал девушку;
Iwya^ ÔJJ^J^I с—~A*J CUwLw j* (JUS ô^^JLîUJb dUUÜLjl *^jJ*UÂA Sj^
cSJdjl dAj сон Ьафталарда ИтальянынБалканлардафеал
бир сиясет таакип эттиийнден мусыррен 6ahc олун-
ду—последние недели упорно говорилось о том, что Италия ведет на
Балканах активную политику.
VII. Отглагольное имя, п е р е да ю ще е п о д л е жащее.
^jJ &£оj^T гордуйун не-дир — что ты видел? („то, что
ты видел, что есть"?);
J Jul ù~s ^^j' Jj*j* &+>Jk*}k яздыкларымындогру олдуу
тебеййюн э де р — выяснится правота моих писаний.
VIII. Отглагольное имя будущего времени.
Посредством формы на дык передаются действия,
совершавшиеся в прошедшем времени или совершающиеся в настоящем; для
передачи действий, которые будут совершаться, служит причастие
будущего времени, принимающее, как имя, местоименные приставки,
как глагол — приставку отрицания. Т. е. причастие будущего
времени служит для сокращения тех же придаточных, что и отглагольное
имя на дык, например:
оТj^^T\ аладжаыныз ат — лошадь, которую вы купите;
^ ' ^^^Гги де джек л ер и кой —деревня, куда (в
которую) пойдут;
od* c<*^Ä-»^ ^~ муаллимин сораджаы дере —урок,
который будет спрашивать учитель;
ejjj| ^i^-Ojl cob* сабит оладжаы узре - как будет твердо
(установлено).
Отглагольные имена могут быть и перифрастические
(описательные), состоя из причастия прошедшего или будущего времени глагола
и отглагольного имени — от <jJji о л мак, например:
у3 ^ ^jCjjülT гельдийими h а б е р ве р—сообщи, что я пришел;
яз ^ ^jJjI J^ гельмишолду уму Ьабер вер—
сообщи, что я пришел (т. е. издалека и теперь нахожусь здесь);
' izJj ^^jl J^ ачмыш оладжаы вакыт — когда он откроет.
Предполагается, что двери я открою сперва и потом уже, при
случае, воспользуюсь этим, т. е. факт открытия и последствия
отделяются во времени друг от друга, а не безоговорочно отнесены к
будущему времени, что было бы выражено формой: cJj 0****Т ача-
джаы вакыт —когда собирается открыть.
98

Дательный падеж отглагольного имени будущего времени
употребляется для обозначения замены действия („вместо того,
чтобы"):
dUJU. су&^б}^ гезеджейинизе чалы шын — вместо того
чтобы гулять, работайте;
yj\ <+>Ь5^ J* «ujUôj^L Jbji бош дураджаына бир китаб
оку-—вместо того чтобы сидеть (себе) попусту, читай книгу.
Примечание. Иногда в этом значении встречается искусственная
(образованная по аналогии с французским языком форма ^^Ы
tïj* олду у ерде—au lieu d'être, например: S^ù^ ^«**kj>
iSXày *jôjUu jjèj* о^з^ 6*я вазифесине гидеджейи ерде}
дос-догру маазая кошту—вместо того чтобы идти к своему
делу, он прямехонько гобежал в магазин.
Исходный падеж с a~J исе служит для передачи
предложений ера в н и те л ьно-заменительных (вместо того чтобы), причем
действие переносится, разумеется, в будущее время, например:
«u*J Qüj&biijT г у л ед же к л ери нде н-исе— вместо того
чтобы им смеяться, они...
ДЕЕПРИЧАСТИЕ
Посредством деепричастий также сокращаются придаточные
предложения разного типа.
1) Деепричастие на *аЛ ынджа и т. д. означает:
а) действие, предшествующее другому действию вне органической
связи с ним, т. е. заключается временный оттенок, который
переводится с помощью союзных речений: „как только" — гфи однократном
случае и— „всякий раз, когда" —при многократном.
Форма эта, сообразно времени зависящего предложения, может
соответствовать как прошедшему действию, так и настоящему и
будущему, например:
(^j:JT JbsJjb язынджа гитти — как только он написал, он ушел;
ySfjb^T 1% л»;Ь ^jj бунуязынджа бана гостериниз —как
только напишите это, покажите мне;
j^jl öj? oj^^T cJjj <ь=4^ ^ljT араба кырылынджайолгос-
терен чок олур — как только телега сломается, находится
много (охотников) показывать дорогу;
б) действие предшествующее, неисполнение которого (в будущем)
влечет или обусловливает другое действие, т. е. в придаточном
предложении деепричастие стоит в отрицательной форме, а в главном —
также отрицательная форма, формальная или смысловая
(переводится союзным речением „до тех пор, пока не"), например:
àai^àa^ijL яз-mа-инджа гйтме—пока не напишешь, не
уходи.
В соединении с послелогом jJ3 кадар (редко ^Г*^ дек)
принимает приставку дательного падежа и означает предел во
времени, до которого совершается действие (по-русски союз „до тех пор,
пока (не)", например:
JJ3 ajaajJlT гелйнджейе кадар— пока не придет.
7*
99

2) Деепричастие на **S~* <*?** дыкча, ду кча, дикче, дук-
че означает постепенность в совершении действия, например:
длГЛ;0 де дик че — по мере того как говорил (или „всякий раз,
как". • •);
л^э-0^ булдукча — по мере того как находил.
Для рельефности многократности к этой форме иногда
прибавляется слово у* hep, например:
д^Гл15" у* hep гельдикче — всякий раз, как приходил.
Отрицательная форма этого деепричастия, утрачивая внешний
смысл постепенного нарастания действия, указывает на связь
(внутреннюю, не только временную, сколько логическую) между двумя
действиями (в прошлом или будущем), например:
gXbiS' aaîjUT алмадыкча гйтмеди — он не ушел, пока не
взял.
3) Деепричастие на Jô алы, эли означает исходный пункт во
времени, от которого совершается действие, например:
Jôjb язалы-с тех пор как написал.
jijjS^ oj^ JaJjI cpjlfr ^Ci! эшейим кайб олалы дорт гун-
дур —с тех по как пропал мой осел, прошло четыре дня.
Согласно значению (исходный пункт) это деепричастие может
принимать приставку исходного падежа с послелогом ^ бери,
например:
(Sji ü^*bf гелелиден-бери — с того времени, как пришел.
Примечание. Для усиления смысла оно соединяется иногда с
личной формой прошедшего объективного от того же глагола:
J*£jL çJèjL догдум доалы-с тех пор как я родился.
4) Деепричастие на « а, е употребляется для обозначения
действия продолжительного и многократного; внешним
образом эта продолжительность оттеняется повторным употреблением
деепричастия, например:
охУ' 0дХ гиде гиде —идя-идя (долго идя).
öjj,p ^yp сора сора булунур Багдат- путем
долгих расспросов (собств.: расспрашивая, расспрашивая) отыскивают
Багдад (поел.).
Примечание. Иногда, впрочем, это деепричастие не удваивается,
например: «цо дейе —говоря, сказав (заключает предыдущую
речь); «OU il^ j> a*.j\ c+tL, саат уче бир чейрек кала — в
23Д часа (причем до трех часов оставалась одна четверть).
5) Деепричастие на <jj <4> арак, эре к обозначает
продолжительное действие, параллельное другому действию; оно получает
часто адвербиальное значение и указывает не столько на время,
сколько на обстоятельство образа действия, например:
Jijjüyj! оку-я-pa к — читая, при чтении;
(jj^Jjl jfcbb ядигяр оларак —в качестве подарка, в
подарок;
(£j}j\ j^U ^jojji j>? y. ùXJi,j^ душунде бир кыз горерек
а шик о л ду —увидев во сне девушку, он влюбился в нее.
(jjajjl Jal^ басит олара к —простым образом, просто.
100

Сравнительное значениеаналогичных форм.
Отрицательная форма этого деепричастия, сопоставленная с отрицательной
формой неопределенного наклонения (в инструментальном падеже),
отличается главным образом тем, что в ней объективно указывается
на сопровождающие (или отсутствующие) обстоятельства при главном
действии, тогда как неопределенная форма устанавливает
субъективную зависимость (связь) между действиями, например:
^])^4)S' гор-ме-йе - р ек )
~zr ^ ., v \ — не видя.
^у£~*jjT гор-мек-сиз-ин >
В первом случае просто констатируют факт, нисколько не
отрицая возможности его осуществления; во втором случае —хотят
сказать, что делались попытки увидеть, но старания кончились
неудачей.
Между формами ilj-u-yjT" гормейерек и c^^jj^ гормеден
разница временно-количественная: во втором случае действия
отодвигаются друг от друга во времени дальше, чем в первом.
Отрицательная форма причастия настояще-будущего времени в
исходном падеже указывает только на предшествование одного
действия другому, например: <Jj! ö*y*jjf гормез-ден эввель —
прежде чем увидеть.
Примечание. Иногда деепричастиеHaöj ара к принимает
приставку исходного падежа с оттенком приступа к действию,
например: j-xSjÀjyjl о к у яр акта н — бегло читая (приступив к
чтению).
6) Деепричастие на vj ы б, и б, у б, у б означает:
а) действие, одновременное с другим главным действием, как
это бывает в слитном предложении; б) время или условие, причем
действие придаточного предложения может сопровождать действие
главного или ему предшествовать, а главное действие может
означать результат, последовавший за первым действием, переданным
деепричастием, например:
<S*jyjS~ *Ч^1з V-Ar^ jI* ^l^ h о д ж а каз пиширип кадыйа
г б тур ду— ходжа (Насреддин) сварил гуся и понес его к судье.
jIlj ^ ÙU4P vj^ ^f ^"чэ* *Я ата дост-гиби бакып
душман-гиби би имели —за конем надо смотреть по-дружески,
а садиться на него по-вражески (поел.);
jLJb'T «u^ <sy. vj^I ^J^ *U3jl # бен онун-ла гавга эдип
бизи hanca аттылар — я подрался с ним, и нас посадили в
тюрьму;
?^*$Ь ai cjjj^jl эзберлейип не я пай ым-что мне делать^
если я выучу наизусть.
Присоединение к форме на vj энклитики с: да синтаксически
подчиняет первое действие второму, например: ^ ^jjS' dj-tij*. ^\s
^j^l co^. oUa ^ <4A^}LâL 451*4j^JüI кадын сокаа гириб-де иле-
рлемейе башлайынджа, бен Йемен авдет эттим —как
только женщина, войдя в уличку, начала подвигаться вперед, я
немедленно вернулся.
Невозможно сокращение посредством деепричастия на ^J (уб) в
вопросительно-разделительных оборотах прямой речи, там, где соеди-
101

няется положительная и отрицательная формы одного и того же
глагола, например:
Î^^kuJjI ^Vüj' ^Ы ji б у иш оладжак-мы олмаяджак-
мы — удастся это дело или не удастся?
^ijbSjJjS' (^ o^JlT гельсин-ми, гельмесин-ми- приходить
ему или не приходить?
Сокращение одинаковых глагольных форм происходит и
посредством неопределенного наклонения, например:
pjotë «ujUôjjj j^hSCJL JS^ du^JJ-d&Lo ^LJl vÊLL*. VU ^ бен h à ля
Ьамамын инсаны динлендирмекь дейль, биль-акис
йораджаына кани-им — я до сих пор убежден, что баня не
успокоение будет давать, а, напротив, утомление.
7) Деепричастие на j« <<£Ц> ыджак, ид же к (свойственное
только народной речи) показывает, что действие совершилось
раньше другого, например:
cüpbjj^oI (Sj^ j> бу Ьабери и шидйджек — как только он
услышал это известие...
8) Деепричастие на <£ ы соответствует по значению
деепричастию на « а или Jj арак (также чаще встречается в народной речи),
например:
^bjl f-xjjA ^jIjT ^ljT арайы арайы булдум о да йы— после
долгих поисков я нашел комнату.
Примечание. Как стереотипная форма употребляется выражение
^o^ дейи (от глагола dup д ем е к—говорить) в значении деепри
частия <цо дийе — говоря, „де".
9) Деепричастие на д^^и джасына, джесине означает
приближение или попытку к совершению действия (иногда и притворство),
например:
jjiJjj\ *±**^jjjôj\ бльдурур-джесине вуруйор — он бьет
так, как будто хочет убить.
СЛОЖНЫЕ ДЕЕПРИЧАСТИЯ
10) Деепричастие (сложное) на ^Г кен (из ^CI икен).
Эта форма выражает длительное действие, в один из моментов
которого произошло действие зависящего предложения.
Следовательно, этим деепричастием передаются придаточные временные
предложения, сопоставленные или противопоставленные главному (союзы
„между тем как", „в то время как", „пока"), например:
(^^Ь «u*£U jj^i-Ь CrJ^ ^lj^ ù** сен бурая гелиркен яг-
мур ягмая башлады-когда ты шел сюда, принялся идти дождь;
îiUiSol J-yaj (£jf* у. £?>££jI ^«s j> ъд fr» сен Ьич бир шей
ишитмез-кен, бу Ьабери насыл и ш итти н? — каким образом
услышал ты эту весть, между тем как ты обычно ничего не
слышишь?
ПЕРЕДАЧА ОТТЕНКОВ ДЕЙСТВИЯ
Посредством соединения двух глаголов (из которых первый
часто в деепричастной форме) достигаются разные оттенки действия.
102

I. Возможность совершения действия выражается
деепричастием на а, е с глаголом dkb бильмекь, например:
f^Lj *jj3j\ ок у я бильдим—я сумел прочесть;
^b «и*1Г J!£ c-jJU <о>Г.> j^JL йлыныз денизде галиби-
йет кяфи гельмейе б и л и р — превосходство только на море
может (и) не быть достаточно.
II. Продолжительность (переходящая нередко в обычность,
постоянство) передается:
а) глаголами ti+zS' гитмек, dLlT" гельмекь с деепричастием
на « а или vj У б, например:
JUiS~ *djl f\jS~\ &**\ (Sje^ Jly крал хаты ры ичин икрам
олуна гельмиш —из почтения к королю заведено было
угощение;
jy„jS vj***' c-jU5" *у> бизе кифайет эдип гидийор — нам
(всегда было и будет) достаточно;
(S*~f cSJU.15" гель меди гитти — он совсем не пришел;
б) глаголом &*jjb дурмак (реже «iLy^ гормек) с
деепричастием: 1) на vJ » 2) на « (тогда глагол стоит в повел, форме),
например:
iS^jjjb ^Jj^ гезипдурурду — постоянно гулял;
j;MÏ jUj^U дурмаз а г л а р — беспрерывно плачет;
jjL cxS' гиде ду р — продолжай ходить;
в) глаголом jJU кал мак, например:
jj\3 4j^jj| у to я к а л ыр — крепко заснул.
III. Правильная регул я рн ость — глаголом jJjl (при
синтаксической равноправности), например:
jj)j\ jLL я пар олур—-так он делает (доел.: он бывает
делающим так).
IV. Ускорение действия (удивление)— глаголом j^yjKOft-
мак, с деепричастием на а, например:
fjt^ß «Ц>!МЬ баг лая коймуш — взял и связал;
jjs д^Т аса ко р — берет и вешает (вздернул).
V. Неожиданность (или быстрота) для действия случайного,
иногда только кажущегося — глаголом <£Цдз вермек с
деепричастием на ы, например:
<£*y„j JL>> чикы верди — выскочил (из-за угла);
Jrtjt*.*:*I 4ää5"jI o^ja«jJ^ OjSy ttlS «АзI эвде затен тутун б у-
лунмадыындан, о гедже ич мейи верир—а так как дома,
разумеется, табаку не водилось, то он в тот вечер отказывал себе в
курении.
VI. Неожиданность (и важность) действия выражается
глаголом ^jb тутмак, например:
^S-bb aL)£ <££>jL тутту шойле япты-а он возьми и сделай
так.
VII. Притворство выражается:
а) глаголами dJiTr е л ь м е к ь или j^jj в е р м а к с
деепричастием на а или ы, например:
103

fïjj (Jjl *z~^ Ьаста олу вердим-я притворился больным;
б) дательным падежом своеобразного отглагольного имени на
лык, образованного от основы отрицательного причастия настояще-
будущего времени, например:
dLii" ^Jj^j^T гормезлийе гельмекь (в народной речи с
отрицанием dLiT" *$3у^^гормемезлийе гельмекь) —
притвориться, что не видишь;
в) исходным падежом другого сложного отглагольного имени:
dLJ.5^ ô-^L*->jy гормезджиликтен гельмекь (тот же
смысл).
VIII. Приближение действия:
1) выражением ^jJü? jT аз калды с прошедшим
неосуществленным (или с опред. имперфектом), например:
[àjjàjijL** <£л}\з jT аз калды чылдырый орд ум — я был
близок к тому, чтобы сойти с ума;
2) посредством глагола <j.*jL язмак (ошибаться), например:
^jЬ Ul*> ^jUo* ^j^" гозлерим дышары чыка язды —
чуть не вылезли наружу мои глаза;
3) вспомогательными глаголами jJjl о л мак, j^y, булунмак
с ejjjl узре, например:
0*ч' ôjJ-?' (3*-% «*-Ы vj^ ^^ «ut*.** h а м а м а гитмекь узре
йола чыкмак узре икен—когда (мы) собрались пуститься в
дорогу, чтобы идти в баню.
Порядок слов
Подлежащее может быть выражено именем
существительным, прилагательным, числительным, местоимением, а также
именными формами глагола (неопр. форма, причастия, отглагольные
имена), например:
j>~H>j!j ôjijb jjS^ кор паза pa в à p м асы н — пусть слепой не
ходит на базар;
>>UL ^f ylàA qjjT гиден аамыз гелен п а ша мыз
—уходящий—наш ага, приходящий—наш паша (поел.);
jUjij.i *±уе £^%А асыладжак суя боулмаз—кому суждено
быть повешенным (долженствующий быть повешенным...), в воде не
захлебнется.
Если грамматических подлежащих несколько, то они могут
стоять рядом без всякой внешней связи (обычно это бывает при
сложных выражениях, парных сочетаниях) или же соединяются
послелогом 4L! иле, например:
JSb ^I JïjïJ JlS\ oj^у. бу г у н алыш вериш эйи дейиль
сегодня торговля нехороша;
^ЬjJl5" *£b va* ^*з\ Ц^ *Ь' \**р *дЬ Сафа-иле Джефа эвден
чыкып даа ге ль д и л е р—Сафа и Джефа, выйдя из дому,
пришли на гору (из сказки).
104

Место подлежащего в предложении
Подлежащее ставится перед сказуемым, которое ему подчинено
(в лице и числе) с точки зрения грамматической. Предложение
делится на два логических самостоятельных отдела: 1-й по важности—
сказуемое с относящимися к нему членами предложения, 2-й —
подлежащее с относящимися к нему именами, например:
j^l cPjl* tpjjb (JjjUs ißjS^ji бугунку таук ярынкиказ-
дан эй и-дир—сегодняшняя курица (логическое подлежащее)
лучше завтрашнего гуся (логическое сказуемое) (поел.).
Однако в тех случаях, когда обстоятельства и дополнения
относятся не только к одному сказуемому-глаголу (составляя логическое
сказуемое), а ко всему объему предложения, они ставятся перед
подлежащим и его частями, например: o*j\ vj2^ <j**b^t ц^Ц* o^ у.
jIaj^ бир гун сабаЬлейин балтаджи калкып эвден чыкар—
однажды утром (эти слова относятся ко всему предложению)
дровосек встал и вышел из дому.
Сказуемое выражается личным глаголом (простое сказуемое)
или именем—одним (во всех падежах) или со вспомогательным
глаголом, или связкой (именное или сложное сказуемое), например:
jjiT^ ±ijj ^Uli АЛу куша канад юкь дейиль-дир — крыло
для птицы не бремя (поел.).
Примечание. Связка 3-го лица j^ д ы р, форма j^Jjl о л у р в
лаконической речи (стихи, пословицы и пр.), а также для
большей силы опускается:
?*jbljLjJ pjT j;]&хэ\ ^ ^joil ^сен эфенди, бен эфенди,
аты ким тимар эде—ты эфенди, я эфенди, кому же
ухаживать за лошадью? (поел.).
Иногда сказуемое в предложении опускается, чем вводится
эмоциональный момент, например:
^l Uo даЬа эй и—еще лучше (говорит человек в гневе).
При наличии двух сказуемых они или ставятся рядом без
изменения, или сокращаются путем постановки первого в
соответствующей причастной форме, или сокращаются через деепричастие на
VJ У б.
Согласование подлежащего и сказуемого
Сказуемое-глагол согласуется с подлежащим в лице и числе;
впрочем, в числе и не всегда согласуется, особенно когда
подлежащее, выраженное грамматически множественным числом, понимается
как имя собирательное, или когда это—предмет неодушевленный,
например:
jj^j^jLjcs] эфе н дилер су су йо р—господа молчат.
Если в предложении несколько подлежащих, то при
согласовании 1-му и 2-му лицу (формально и отсутствующему) отдается
предпочтение перед 3-м лицом, например:
iia^jj^Ä^ cj£\j> Jj^j? gjl <£,otf^ биркадын учь чоджук
бирликте чиктык гиттик—мы, т. е. женщина и трое детей,
вышли вместе и пошли.
105

После подлежащего, сопровождаемого количественным
числительным, сказуемое обычно ставится в единственном числе, но
бывают и отклонения (для большей выразительности и раздельности),
например:
jLï)!*3\j> i$y9 ii:Ab oj^ дорт деллякь бизи якаладылар —
четыре банщика схватили нас.
Во множественном числе сказуемое ставится, когда
множественность подлежащего (без формальной приметы) легко раскрывается,
например:
jkAT ùï <s*j* дорьду-де ге л ьд и л ер—и все четверо пришли.
Составная часть именного сказуемого (имя существительное,
прилагательное и т. д.) никогда не согласуется в числе с
подлежащим, т. е. не изменяется и не принимает приставки множественного
числа, например:
Jj*jjf' JbfJt J"jj заваллы чоджуклар кордурлер—
бедные дети слепы.
Место сказуемого в предложении
Сказуемое, по общему правилу, стоит в конце предложения как
самый существенный его член; перед ним ставятся обстоятельства и
дополнения, которые зависят от сказуемого и составляют вместе с
ним логическое сказуемое.
Когда сказуемое вследствие особой важности действия носит на
себе логическое ударение, оно выдвигается за пределы
подлежащего и занимает первое место в предложении, напр.: дай вот это
письмо слуге, чтобы он отнес на почту,—говорит кто-нибудь, на что
следует ответ:
<?^ЬЬ 4i JLäjI (S-ïzS' гитти ушак, не япайым-ушел ведь
слуга, что мне делать?
j^j б^Ь: dLîL 4x£j| иштепаник денилен-де бу-дур —
вот это-то и называют паникой (собст. это есть именно называемое
паникой).
Перестановка сказуемого возможна и при сильно ударяемом
субъекте, например:
j^jt jLJu, <u*jI tàoJT j^ Myhyp кимде-исе Сулейман о-
дур—у кого печать, тот и Соломон.
Здесь грамматическое подлежащее (о) стоит после имени
сказуемого („Сулейман"), но это потому, что логическое подлежащее („му-
hyp кимде-исе") все-таки занимает в предложении первое место.
Сказуемое в отрицательных предложениях
В отрицательных предложениях употребляется одно отрицание,
например:
^jJÎ"' A.**bS~ ^i\jji бурая кймсе гельмеди—сюда никто (доел,
кто-нибудь) не приходил.
Если отрицание выражено персидским словом *1 не... не,
наблюдается два случая:
1) соединяясь с именем, оно требует отрицательной формы
глагола, например:
106

jLJÏ ^длЛк* d)j£L&^ *^jj о^л; j JD>, <ü несизин ве не-де
зевдже-йи мустакбиленизин муталааныз алынмаз—не
будут приняты во внимание ни ваше суждение, ни суждение вашей
будущей супруги;
2) соединяясь непосредственно с глаголом, требует
утвердительной формы, например:
jA^^f\ cïaj jjjj] jo {jïbJ dUjl ^a-JjI 4j^ dLJj^i Фузулинин
шиа олмасы онун кыйметини не артырыр, не-де э к с и -
льтир.
Сказуемое в безличных предложениях выражается:
1) 2-м лицом ед. ч.; говорящий желает тем придать обороту
речи большую живость, он как бы предлагает стать в положение
действующего лица, например:
ji бир кою копексиз
булуйормушсун дейнексиз гезийормушсун—вот
(недавно) нашел деревню без собаки и ходишь без палки (поел.).
2) 3-м лицом мн. ч. для выражения объективного факта,
например:
^JjUT *~Jïjt pJU] (Syjj^ гозумузу ачалым йокса ачар-
л а р—откроем-ка себе глаза, а то нам их откроют (поел.).
3) 3-м лицом ед. ч. особенно при страдательных, по смыслу или
форме, глаголах; в страдательном залоге ставятся и глаголы
средние, означающие движение или состояние; в форме скрыто указание
на возможность или невозможность действия или состояния, например:
jltjS' cPljjj бурадан гирилир—здесь входят;
>Ь=5" гечи л ьм ез—нельзя проходить;
jLiiL ajuLo <ШТ J^^i баЬшыш атын дишине б а кылм аз-
даровому коню в зубы не смотрят (поел.);
jL> :À£JÏ алышыла бил ир—можно привыкнуть.
Определение
Определение всегда предшествует определяемому и не
изменяется, так что все приставки присоединяются к определяемому.
Определение может быть выражено существительным,
прилагательным, числительным, местоимением и отглагольными именами.
Перед определяемым ставится неопределенный член^ бир,
когда логическое ударение падает на определение, например:
<SjS~ у, (Jljjl узак бир кой—далекая (очень далекая) деревня.
Иногда эта тенденция - выдвигать между определением и
определяемым малозначительные слова—расширяется (вставляются
числительные, местоимения); этим подчеркивается качество, выражаемое
определением.
При наличии нескольких определений сперва ставится то,
которое означает качество временное, случайное, второстепенное;
определение же, выражающее качество естественное, органическое, как
существенный признак данного имени, ставится непосредственно
перед определяемым, например:
cSJiT ejti (jjS^ кор кара кед и—слепая черная кошка
(„черная"—характерный признак кошки, ее природное свойство, а „сле-
107

пая"—качество позднейшего происхождения, случайное ее свойство--
ослепшая).
Основное определение-существительное ставится обычно в
начале предложения, а разрешение его (определяемое—отглагольное имя)
отодвигается к концу предложения, будучи отделено от определения
вставными словами и даже предложениями, например:
cà (£ji OÙjJA.\Jl«^ ^*.jLv (^»*<sAj! c^JUj д!^лЛ ! ^iL^xJI dJjL«<U^ft-C ji>3l ^jjj
1^*1l^* j^jï ^öji 4?" турк эфкяр-и умумийесинин, и н-
кишафыныэЬеммийет-летаакип эдеджеи хариджи
меселелерден бири-де inynhe йок-ки Акдениз ме-
селеси-дир- нет сомнения, что средиземноморской вопрос есть
один из тех вопросов внешней (политики), за которыми турецкое
общественное мнение будет серьезно следить.
Здесь (ÎL^à^v+s. j|$3! связано не с непосредственно стоящим за
ним ^sUßl, а с отглагольным именем J^ajI, местоименная
приставка 3-го лица в ^iUSC;! указывает на слово зависящего предложения
<£у. o^JAliu**; Для более быстрой ориентировки нередко ставится
запятая, удерживающая от смыслового соединения родительного
падежа с первым словом, заключающим в себе местоименную приставку
3-го лица.
Дополнение
Дополнение в предложении ставится перед сказуемым
глаголом. При наличии нескольких объектов объект винительного
падежа обыкновенно предшествует объекту дательного падежа например:
J Uli *и^Ь jy ^_укызбугулу баш ы на така
р—девушка втыкает этот цветок себе в волосы (в голову).
Обстоятельства
Обстоятел ьства выражаются косвенными падежами
существительного (реже—других имен) или соответствующими
наречиями.
Там, где в предложении ряд обстоятельственных слов, порядок
их расположения регулируется правилом: общее предшествует
частному, так что каждое последующее включается в то целое,
которое означается предыдущим, например:
^^Ajaifj ^ J sï cïjï c^L ^JuUuT öjf л бу г y н акшамлай-
инсаат дорде кадар сени беклийеджейим —
сегодня вечером до четырех часов я буду поджидать тебя.
При скоплении обстоятельственных слов разных категорий
первое место обыкновенно занимает обозначение времени, затем
обозначение места, образа действия и наконец причины или цели.
ЛОГИЧЕСКОЕ УДАРЕНИЕ
Грамматическое значение членов предложения перекрещивается
со значением логическим, определяющим основной тон предложения.
Выразителем его является логический акцент, который, падая на
известный член предложения, может изменять его место. В предло-
108

жениях нормального типа главный логический акцент падает на
сказуемое; второй по силе акцент может быть в начале предложения
(обычно на грамматическом подлежащем).
Для того чтобы усилить какой-нибудь член предложения, можно:
1) или придвинуть его к концу предложения, непосредственно к
сказуемому, например:
OjA* jT (j^Jjj^ гурультусу азчикыйо р— оттуда шум
идет небольшой;
Г jjA^ ^j^jjjS' jT а з гурультусу чикыйо р—оттуда идет
небольшой шум (нормальный порядок слов);
^j^^'ll» Lib ^sy^/jàA ф бизим азы мызы паша тат-
ландырды-наш рот паша усладил; нормальный порядок слов
вносил бы эпическое спокойствие: „паша усладил наш рот", и
говорящий считал бы это естественным явлением;
2) или дать ему место в начале фразы, как, например:
jLxj>\ jty j^ ^LJLjjjT ^sjUh, маариф-че а в p у п а л ы л а p
чок теракки эттиле р—в смысле знаний европейцы достигли
больших успехов.
ПОСТРОЕНИЕ ВОПРОСИТЕЛЬНЫХ ОБОРОТОВ
Для этой цели существуют энклитика^ мы, ми, му, му
(подчиняющаяся закону гармонии гласных) и небольшое количество
вопросительных местоимений и наречий; при последних вопросительная
частица отсутствует, тогда как во всех других случаях она является
типичным средством для выражения вопроса.
По общему правилу она присоединяется к тому слову, на
которое падает логическое ударение, т. е. которое и заключает в себе
предмет вопроса (причем это слово само может уже соединяться с
энклитикой, и, таким образом, две энклитики следуют одна за
другой), например:
C^^TjJT ^ЬГ* у. ^ сен б у китабы алдын-м ы—взял ли
ты эту книгу?
ÇiîUJT {j^M, ^bS^ ущ бу китабы сен-ми алды н—ты ли взял
эту книгу?
?«*LUl <^Ь" у £** с е н б у китабы-мы а л д ы н - эту ли
книгу ты взял?
Синтаксис придаточных предложений
Придаточные полные, несокращенные, несвойственны турецким
языкам, небогатым союзами и другими формальными средствами для
установления связи между предложениями; наличность
предложений с союзом л? к и объясняется влиянием персидского
синтаксиса.
I. Предложения-п одлежащие передаются отглагольными
именами надык, аджак, ма с соответствующими приставками,
например:
jjJL»Ujl *5lj (^LTj^! c-x^l^ jj3 ju^a*.^ yjajï доктора ш и м -
дийе кадар мураджаат эттиклери вакы олмамыш-
109

т ы р—не случалось, чтобы до сих пор они обратились (когда) к
доктору (собст.: факт их обращения...не случился);
j^jlx.* у£$и*1л5"г ельмийеджейиниз малумдур
—известно, что вы не придете; (собств.: ваш будущий приход неизвестен).
II. Придаточные дополнительные передаются:
1) полным предложением с *5~ к и в изъявительной форме
(когда действие уже совершилось) или, реже, желательной (когда
действие только должно совершиться) после глаголов „говорить",
„желать", например:
(^jJUlf ^ у, <u*sL д5" fOjji" гор д^м -ки баш ы на бир
шей гельмишти-я увидел, что с ним что-то случилось;
2) сокращенно:
а) отглагольными именами на дык, а д ж а к, если действие
или совершается (конкретно), или совершится, например:
с$.ц>1 ôj^U c£>A>^jl JuiS' ajIjjI à* oJtfil (j^v ечен изинде-де
орая гитмиш олдуумузу иляве э т т и - он прибавил,
что и в прошлый отпуск мы уже ходили туда (были там);
б) отглагольным именем на«и м а, м е (иногда с местоименными
приставками) или неопределенным наклонением, когда только
выражается желание, чтобы действие совершилось, например:
iijô^l *~fi (^«uJU ôij*p суда калмамызы т е м б и h эде-
р е к ь — наказав, чтобы мы оставались в воде;
но: ряАа (Sy^4t^^ cïypjjs 4j не кадар суда калды-
ымызы бильмийору м—я не знаю, как долго мы оставались в воде.
Разновидностью дополнительных предложений являются
косвенные вопросы, т. е. вопросительные предложения, поставленные в
зависимость от глагола другого предложения.
В полном виде они, как сказано выше, по конструкции не
отличаются от прямых вопросов; в случае же их сокращения они
сохраняют при себе все вопросительные слова (местоимения, союзы),
а сказуемое ставится в форме отглагольного имени, например:
fj^uJb (jJoïjjïj\ cïôJ нереде отурдууну
бильмийору м — я не знаю, где он живет (или даже: жил).
Глаголы типа „думать", „полагать", „считать" сочетаются с
дополнительным предложением асиндетически (без союза), например;
jJlp ajJj\ dû ij-i^ ^fS^. *ïï £jy туркь ата бинди-ми^
кендини бей олдум саныр — стоит турку сесть на
лошадь, как он думает о себе, что сделался беем.
III. Придаточные определительные
выражают с я :
а) конструкцией с персидским союзом д5" к и , например:
(S^j^ *yij\ \jvp комшуларымызын ичинде бенден
бир бучук ики яш кадар буюкь бир Макбуле-
ханым вар-дыки ара сыра эвимизе гелирди—-
среди наших соседей приблизительно на полтора-два года старше
меня была еще Макбуле-ханым, которая время от времени
приходила к нам в дом;
б) причастиями всех категорий;
в) отглагольными именами на дык, а д ж а к.
110

IV. Придаточные обстоятельства места
совпадают с определительными, выражаясь сокращенно косвенным
падежом от слов, означающих место (^ ер и др.), причем сказуемое
ставится в отглагольном имени на jj^ дык или j^ д ж а к,
предшествующем как определение падежной форме слова ^ е р,
например:
^JjjoJU ^L ^Uu^ <Ojj ^-ujJ^ <£jS~ к e д и булунмадыы
ерде сычанлар баш калдырырлар-там, где нет
кошки, мыши поднимают голову (поел.).
V. Придаточные обстоятельства времени
передаются:
а) для обозначения момента действия, без отношения к другому
действию:
а) отглагольным именем на Ci* дык или j^ а д ж а к, со
словом cJj в а к ы т, oUj з а м а н — время, например:
(^jJu^T ^ajjUw jU^ (jUj Sa^j\ dLLb бабам ы н ольдууза-
ман юнан муЬаребеси ачылды — когда умер мой отец,
началась война с греками;
Р) местным падежом формы на <j.i дык и j> аджак (причем
действие главного предложения может относиться к будущему
времени), например:
^jJuj^ ^^iSC«, ô-\5"^lT c*Jj i& бана раст гельдикте
сана селям с ö й л е д и — встретившись (когда он встретился)
со мной, он просил передать тебе поклон.
у) деепричастием на vj ы б, и б, у б, у б:
(S^yp ч* j-^ j^^-vol s-L^5" ^^ (& беним яныма гелип
исминиз не-дир дийе сорду—- подойдя (когда подошел)
ко мне (букв.: „к моему боку"), он спросил (говоря): „как вас
зовут?и;
б) для обозначения действия, после которого через короткий
промежуток времени произошло другое действие (союзы „лишь
только", „едва", „как только") посредством:
а) сочетания положительной и отрицательной формы причастия
настояще-будущего времени (представление о временной отделенно-
сти действий утрачивается, действия совершались как будто
одновременно):
<£Jti\s jj^tib jLi^L jièjl? J^yf гунеш доар догма з, ята-
ындан калкт ы—едва взошло солнце (не успело взойти солнце...), он
встал с постели;
ß) сочетания положительной и отрицательной формы
прошедшего объективного, например:
<£à*}jjï~ U^ Jîjà-b л <р-Цр [A** If-fc»! эфендим дедим
демедим, б ир баырты д a h а гурледи —не успел я сказать:
„эфенди!", как прогремел еще окрик.
Т) послелога ^5Г г и б и с отглагольным именем J^ дык
(вносится субъективный оттенок: действие главного предложения
представляется последовавшим немедленно после первого действия, как
органическое следствие первого действия, т. е. действия находятся
во внутренней органической связи):
cS-^L 4JJLOUT OL* ^jT <5pjj^ J* бени гордуйу гиб и,
Ш

Ьемен агламая б а щ лады — завидя меня, он начал плакать
(в силу каких-то причин иначе и не могло быть);
8) отглагольного имени на «и м а с местоименной приставкой
3-го лица, обусловленной часто отсутствием (формальным)
подлежащего, с послелогом *Ы иле, вносящим равноправное^ не только
временную, но и логическую (вид слитного предложения), например:
«du^jji^ г орме си-иле — одновременно с тем, как его увидел;
е) деепричастия на а« ы н д ж а (временная отделимость
действий ощущается — вносится элемент эпического спокойствия — простая
смена действий):
<5.aJU jj^ (SjtA *у. *f*±*bj™ *k# о*» сен бойле сойлейиндже бизе
гайри соз калмады- как только ты это сказал, нам уже ничего
больше не осталось говорить.
Пример.
dJu«Uüj„M, JLJoJjJjj *)jj> dbJjJj^ dljLj^Lxl^? dbuib о«ЛЛя1дЬв£у0 tibj-yi? 4j>cl-b! c-j'll^
^^TT <y£o-c^oI мистер Клейтон куртулур куртулмаз,
диэр газетеджинин баырдыыны ишиттим ве о тарафа
д ö р у шитаб эдйндже, суюн сыджаклыыидан башынын
сачларынын докульмекь узре булундууну сойлемекь
истедиини анладым- не успел спастись мистер Клейтон, как
я услыхал, что кричит другой журналист; едва я поспешил по
направлению к той стороне, я понял, что он хочет сказать, что от
горячей воды волосы (на) его голове вот-вот начнут лезть;
в) для обозначения временной последовательности между
действиями без указания на краткость или длительность промежутка
между ними (по-русски союз „после того как44) исходный падеж
формы на J* с послелогом «А* с о н р а, например:
(S*j>3 vi*?- «A* üJfx&iI ,Jy. буну ишиттиктен сонра дже-
ваб в е р.д и —после того как он выслушал (это), он ответил;
г) для обозначения действия, которое служит пределом для
другого действия (по-русски союзные речения „прежде чем", „пока не44):
а) глагольно-именной формой на о->*-> мадан или (реже) j^jU
м аз дан, например:
^JaSC*. aJuTjU ji ù^a^J" oj! эве гйтмеден бир наргиле
че ке л им — прежде чем идти домой, выкурим-ка кальян;
jyu^ ô>jj! j^jUJ'b J^jf гунеш батмаздан эвимизе ети"
ш и риз — мы поспеем домой прежде, чем солнце зайдет (до захода
солнца);
ß) деепричастием на даЬ иногда с приставкой дательного
падежа и в сопровождении послелогов ^ кадар, (реже) ^S** дейин
(по-русски союз „пока не44):
ji apcjüjI iij^ <j* ^c^ v^ араб дойюнджа ер, турк ö л у-
нд ж е ер (поел.);
д) для обозначения действия, служащего исходным пунктом для
другого действия (по-русски „с тех пор как44) употребляется деепри-
112

частие на <J« алы, эли (иногда с приставкой исходного падежа в
соединении с послелогом <£ущ б е р и):
j^Jjl ^T JoI J^jj^ ^ ^ бен сени гормейели, икиай
олур —уже два месяца как я тебя не видел;
е) для обозначения действия, в один из моментов которого
происходит действие главного предложения (по-русски союзные речения
„между тем как", „в то время как"), причастие в соединении с ^1
икен, например:
jSjJ ^yp o^jj^jl ltLh 6* ^ен тРаш олур-кен сую кыз-
дыр- пока я бреюсь, нагрей воды;
ж) для обозначения действия, которое по времени происходит
параллельно другому и может служить его измерительным моментом
(по-русски вводится речение „по мере того как", „всякий раз как" и
пр.), употребляется деепричастие на **** дыкча (иногда
прибавляется еще слово уь hep —всякий, т. е. „всякий раз как"), например:
j^JU oïjm а*£~АГ <u,Uk хатрыма гельдикче теЬаййурде
к а л ыр ы м — всякий раз (по мере того) как это приходит мне в
голову, я поражаюсь;
з) для обозначения действия, которое наступит в один из
ближайших моментов, послелогом ojjjl узре с неопределенным
наклонением, например:
iS&^ *+"àk fX& {fiI «jjjl i3*bjè>ji j»Ij там боулмак узре икен
аклым башыма гельди —как раз когда я была близка к тому,
чтобы утонуть, я опомнилась (собств.: мой ум пришел в мою голову).
VI. Придаточные обстоятельства образа
действия передаются:
а) повторным деепричастием на о а, е для обозначения действия,
которое совершается долгое время, как бы подготовляя другое
действие (по-русски деепричастная конструкция или описательно),
например:
fjjjj ôj^p ь^уе ^з1эвини сора сора булдум —я нашел его
дом путем долгих расспросов;
б) деепричастием на <jj арак и т. д. для обозначения состояния
или действия, сопутствующего другому, например:
fXL*. ±Jj^Jcuvol истемийерек чыктым-я вышел, не желая
этого (против воли);
(jj^bl iTjj б* çxS' кендим-де буна инанмая-рак —и
сам тому не веря;
в) неопределенным наклонением с ôjjjl узре, например:
jJw^xjI jj^* j^j'jäa ôjjjl (3*.Jjl <ü^Jlx<J ô^^Jjij \jl*tj^ муаххарен
Варнадан Истамбула олмак узре h иджретимиз текер-
рур этм иш-ти р —наше переселение из Варны в Стамбул (собств.
причем это было) впоследствии повторилось;
г) формой на (j: дык с местным падежом слов: JU Ьаль
(оттенок условный), cjjj*p сурет, ^j&' тагдир (условие в будущем) и
пр., например:
^JuoJbL ai ô-xjU ^jJj! klJ* h а ста олдуу Ьальде не япа б и-
лмр— что он может сделать, если (раз) он болен?
8 В. А. Гордлевский
113

(5-UL»LJU докторларын амелийят япылмадь'ы тагдирде
бундан-башкатафсийе эдеджеклери бир шей калма*
мы ш-ты—в случае, если операция не будет сделана, докторам
ничего, кроме этого, не осталось рекомендовать (собств.: что они будут
рекомендовать);
д) посредством послелога ^.Ггиби в предшествии простого
имени (при одинаковых сказуемых), причастий настояще-будущего,
прошедшего или будущего времени, а чаще —глагольной формы на
à* дык или послелогом jja кадар с той же формой для
выражения сравнения:
рбя Kjf <5^ балык-гиби юзерим —я плаваю, как рыба;
JSb Ы jjs êfjoï ^jb у. бу шей дедийин кадар фена дей"
иль —это дело не так плохо, как ты говоришь (или: говорил).
Если ^5~ гибис отглагольным именем означает сравнение
(как..., так...), в главном (зависящем) предложении при слове,
составляющем „член сравнения", стоит энклитика ^ да, де, например:
<£jo\jlj ei oxojï ^S'^^Jjl ^^U *u.Tjl онумде кадынлар
олдуугиби, ардымда-да в ар-ид и —как впереди меня
находились женщины, так и позади меня были;
е) посредством отглагольного имени на ^ м а, м е с послелогом
лЫ иле, например:
ijZ+z*) J&iJ «d^*J5C^ tijbji &j}\j~e *^**p саЬне, сыраларын бир
тарафа чекильмеси-иле тешеккуль этмиш—-сцена была
устроена так, что парты были отодвинуты к одной стороне;
ж) неопределенным наклонением (грамматическое определение)
со словом *LJ)ур сурети-иле (грамматическое определяемое),
например:
муталяасыны алмак сурети-иле —
получив его соображения.
VII. Придаточные предложен и яследствия выражаются:
а) посредством полного предложения с дГ ки и j^ Ьатта,
например:
fjj*4*l*jfj\ *S~ j^ ^S^jJi ji ÔUJ j> бу лисан о кадар гуч-дур-
ки ойренемейорум — этот язык настолько труден, что я не
могу его изучить.
Примечание. Для усиления при глаголе главного предложения
ставится еще слово у бир: *f с£хиГ\ «u-Sj*- у бирЬошума
г и т т и-к и... — уж так мне понравилось, что...
б) посредством причастия будущего времени, часто с послелогом
jjß кадар:
f^Juj cï±?.jï j^A^Jli Л ач калмаяджак дереджеде били-
рим — я знаю настолько, чтобы не голодать.
VIII. П рид аточн ые обстоятельства причины
передаются;
а) (изредка) инструментальным падежом неопределенного
наклонения:
cXlS" £з 1>£*1Г' ^bjU кардашым гельмеин бен гиттим-
так как пришел мой брат, я ушел;
114

б) отглагольной формой на j^ дык и т. д. в исходном падеже
с местоименной приставкой, например:
^JbJ ^yjojJjl aj ôJbjUo^ о-^ч-^.2^ ^j^jUo^ ô->jl эвдендышарыя
чыкмадыындан дышарда неолдууну бил ь мез —так как
он не выходит из дому, он и не знает, что делается вне дома;
в) отглагольной фермой на J: дык и т. д. с местоименными
приставками в сопровождении послелога ^Л и чин или местного,
падежа от существительных <JU Ьаль, ^j веджЬ (вечЬ) и ojj«*.
сур ет, например:
fjj^jjf <jàя g^ ùj**\ ^^Jj' t-Лд f&jj^ г ö з л у у м кайб блду у
ичин Ьич бир шей гормийорум —я ничего не вижу, так как
пропали мои очки;
г) полным предложением с персидскими союзами <*5С^ чунку
или д5" к и;
д) неопределенным наклонением (грамматическим определением)
с послелогом *L~~* Ьасеби-иле (местоименная приставка
указывает, что слово h а се б есть определяемое), например:
Ьемкыраат, Ьем-де имля китабы олмак Ьасеби-иле
сыныфта беш он тане кадар вар-ды — так как (сборник)
служил и хрестоматией, и для диктовок, в классе было около десяти
экземпляров.
IX. Придаточные условные выражаются:
а) различными временами условной формы или модальности;
б) отглагольным именем со словом JU Ьаль (см. выше).
X. Придаточные уступительные передаются:
а) условной формой с добавлением энклитики <о да, де и в
некоторых случаях в сопровождении союза **^""1 эгерчи и jj3 л« уь
hep не кадар:
*L<üjl (jij-* ff4-*^l cjj^ jjS ai y* hep не кадар гайретэтеем
мувафф?к о л à м ам — сколько бы я ни старался, я не смогу
достичь цели;
üj~#y. *ЬЬТ A^jTl j^Jjl *jß j£jl &*jß курдун оглу курд
олур эерчиадам-ла б у ю с у н — детеныш волка делается волком,
хотя бы он и рос вместе с человеком (поел.);
б) отглагольным именем со словом *jJU ,например:
Jj>ïj*?S~ àJSj)ji\j} (Jjl^ jàï$4>\ cjJL. ^5ojxjI jlkkl ^jjJuUT <Jj*ä Ьавлы
алмамаларыны ихтар эттийим Ьальде, икишерЬавлы
бераберлеринде гетирди л ер — хотя я и предуг реждал,
чтобы они не брали полотенец, все же они принесли с собой по два
полотенца;
в) неопределенным наклонением, с послелогом дЬ1 или -О (дЫ)
ji\ji , например:
4$^l Jjir^U *i2Jjl J*&é^ теЬликели олмакла берабер^
кяр л ы-иди — хотя было (и) опасно, (однако) выгодно,
XI. Придаточные цели передаются:
а) при одном подлежащем в придаточном и главном —
неопределенным наклонением с ^j! ичин, *jjjl узре (при глаголах:
8*
"il*

движения) или дательным падежом неопределенного наклонения
(теперь заменяемого в письме формой имени на „ма"), например:
f д15" ллд*4яУ *LT>» j^JL ялыныз сизин-ле конушмая
гельдим-я пришел только затем, чтобы с Вами побеседовать;
fXijjSjS^ üjäjI j^bjl oj-jjI *г$С» ^- ^бен сенимектебе оюн
ойнамак ичин гонд ермедим —я не посылал тебя в школу, за
тем, чтобы там в игрушки играть;
в) при разных подлежащих 3-м лицом повелительной формы,
предшествующей, как придаточное предложение, глаголу
зависящего предложения.
а) с деепричастием лр ^: дею, дейе —говоря;
ß) с послелогом Oj^jI ичин;
у) с союзом ^Г ки, например:
fjs»*. joï j>«,<u^UÏ агламасын дейе чиктым —я вышел,
чтобы он не плакал (букв.: я вышел, говоря: пусть он не плачет);
Ô>JÏ ^iyi (^ ^.^x^ ^Ujl ушаы гондереджейим-ки
эсвабымы а л сын — я пришлю слугу, чтобы он захватил мои вещи.
XII. Предложения разных категорий: слитные, близкие к ним
придаточные времени—одновременности, образа действия и причины
передаются часто:
а) арабскими масдарами с послелогом д.Ь1 (выражающим
указанные функции) или равносильным ему арабским предлогом <-» би ~ с,
вместе с, с определенным членом J! а ль, в форме JL б и-ль,
например:
<ои^ь б и л ь-ист ифаде(^оЛ^1 ^L&J истифаде эдерекь) —
воспользовавшись;
l^^LI jLizJ ^^Cw^ô^jI <->j^jl c-^jliu «uj^Jj^jjI j-jj садразам инги-
лизсефирининтеблигат-и Mahрема несини Сулейман-
пашая ифаде-иле (ифаде эйлемиш ве или: ифаде эйлей-
ерекь) Эдирнеде рус ордуларына мукавемет эдибэде-
мейеджейнин истифсар эйлемиш — великий везирь передал
(или: передав) Сюлейман-паше конфиденциальные сообщения
английского посла и спросил, сможет он или нет оказать сопротивление в
Адрианополе русским войскам;
б) причастием в винительном падеже (окончание I ан, ен),
передающим обстоятельственность, например:
gxj\ c£*j** :Л*и fjt^k ô-*& J-нЬ (j^jl j»^»ï акшам устувапур
Кямиль-пашайы h амилен h а ре кет этти —под вечер
пароход отправился, имея на борту (унося) Кямиль-пашу.
XIII. Придаточные предложения (определительные и
обстоятельственные) сокращаются так, что сказуемое ставится в
неопределенном наклонении, логическое подлежащее — имя остается в
бесприставочной форме, а зависимость между предложениями выражается
каким-нибудь словом с местоименной приставкой 3-го лица,
определяющим категорию предложения, например:
<S*y„j Кямиль-паша Ьаккында пекь шиддетли тедбир.
лер иттихаз эдйльмемекь шарты-иле бана сербести-йи
116

Иарекет верди — он предоставил мне свободу действий с
условием, чтобы в отношении Кямиль-паши не принимались очень резкие
меры.
Косвенная речь
Ввиду бедности союзами, построение косвенной речи происходит или
асиндетически, (т. е. вносное предложение механически, без
союза вставляется в середину другого), или с союзом д5^ки:
ji* jùj\ù ji £j«uLj d-*^sjl ойнамак бйльмейен «ер дар -дыр»
д ер —тот, кто не умеет плясать, говорит: „место тесновато" (поел.).
В более старых памятниках наблюдается аттракиия (притяжение)
наклонения или времени, например употребление желательного
наклонения после глаголов „приказать", „желать", „ожидать" и др.
Часто чужая речь отделяется от предложения, в которое
вставлена, посредством окаменелого деепр.ичастия ^ д е ю, ^р дийе (ср.
русское „де") или деепричастием ^jP дейиб, например:
<S*jj<p *** <jà J^i y. бу наел шей дийе сорду— он спросил
(говоря): „что это такое?".
Примерный разбор
JL^S^"\ <y*j^Jjl 3^Lx^ A*jj *j tib^bT^Ä башларына, омузляры-
н а ве'гоюслеринеля юадде2Ьа\улу3коярак к е н д и л е-
р и н и н 4 h a w л у и б гомульдууну6 горен америкалы
аркадашларым Ьамама гелиркен7 ики юз h a w л у сj
гетирмектеки8 Ьарекетлеринин не дередже ма-
насызелдууну9 анладылар.
П е р е в о д: Мои американские товарищи, увидавшие, что они,
положив себе на головы, плечи и на грудь бесчисленные полотенца,
зарыты в них, поняли, как неуместен был их поступок,
заключавшийся в принесении двух личных полотенец, когда они шли в баню.
1 Характерно для современного языка здесь однократное употребление арабского
союза J , соединяющего однородные дополнения, поставленные в дательном падеже;
союз должен бы или стоять и после первого дополнения, или отсутствовать.
2 Арабское выражение, значит: «не исчисляется, бесчисленный:»:*^ — отрицание
(«не»), ^о настоящее время страдательного залога от А& —считал.
3 Бесприставочная форма вносит неопределенность (положили вообще полотенца).
4 Местоимение с£*ХО как субстантивированное приняло местоименную приставку
3-го лица.
5 Ед. ч. употреблено в собирательном смысле.
6 tf^l^y+y ^k-lJ^^J —сокращенное дополнительное предложение:
(увидавшие) за'капьгва'ние их (что они сами погребены...).
7 (j5"jt№~' форма обозначает, что это действие совершилось одновременно с
другим (принесением полотенец).
8 Прилагательное, образованное от местного падежа имени действия
(неопределенного наклонения): находящийся, заключающийся в принесении.
9 ^jo^jl &JjJjS~j>- —сокращенное дополнительное предложение — косвенный
вопрос: [пан я ли] бытие их поступков; что их поступки; -насколько их поступки являются...
117

Разбор предложений: Главное предложение состоит из
сказуемого в конце фразы ^ЬуЛ^Т и подлежащего (кто понял?)
pLsbtëjï (JUj^T; от глазного предложения зависит косвенный вопрос:
fjJoS^j\ yAix* 4aj^ «ü dL^lzf^*. от имени dJuüjkT^ зависит
определительное предложение <5**£*^Г* ^jJj^ jja сЯ' » ог глагольной формы
i£ùj£4j~S~ зависит предложение времени ^j^T **U* ; при
подлежащем также есть определительное предложение (какие американцы?) —
ùjjf ; от причастия öjjS" зависит дополнительное предложение (что
они увидали?) <y&Jdj-*>5" iÜjjJj>jjS~9 от глагольной формы jS^üj^T
зависит придаточное образа действия (как они зарыты?): Jjby .
Наречие
Наречия выражаются двояко:
1) косвенным образом, когда в роли наречий встречаются
этимологические формы, которые имеют в современной живой речи также
и другое употребление (это имя, часто прилагательное, в
неопределенном; дагельном, винительном, местном и исходном падежах;
нередко одновременно в исходном и дательном падежах для
выражения высшей, превосходной степени); глагольные формы, часто
деепричастия на cjj ара к, существительные JU. h а л ь, ojj^ с у р е т,
<b*j 6 е ж h и др. с предшествующим определением.
Изредка употребляется еще послеслог АЛ иле (побочное
качество) и, приставка <иджа (оттенок сравнения) в соединении с
существительным; персидское адвербиальное окончание А\ а н е, а также
арабские винительные падежи (I — а н, е н) или арабские предлоги
с управляемыми словами.
Так образуются обычно наречия качественные и
количественные (наречия, выражающие образ действия).
Примеры:
jàL^ ^l эйи сойлёр — он хорошо говорит;
jjlUjy коркмыйярак — не бэясь, бесстрашно...
aäjI э й и-д же — хорошенько;
AV^^jT кустаане — дерзко;
*i3jèj* uïjjàj* д огрудан догру я- наипрямым образом;
прямехонько;
ojjj^ у9 y**jSjß коркусуз бир суретте — бесстрашным
образом;
\j^4 музыррен — вредно.
Вместо приставки ** встречается еще:
а) <и^«ь* джасына, т. е. дательный падеж с местоименной
приставкой 3-го лица, выражающей полноту качества,
заключающегося в понятии:
4jl«,4äJLJI инсан-джасына — по-челозечески;
б) &%:** джылайн, заключающий в себе приставку
инструментального падежа (устар.):
&%&*# бунджылайн — таким образом;
118

2) непосредственно, т. с. в виде окаменелых морфологических
образований (именных или глагольных), которые по значению
представляют собой формы, аналогичные обстоятельственным наречиям
европейских языков.
Обстоятельственные наречия группируются по
категориям:
Наречия места
а) иногда заключающие в себе директивную приставку ^j а Р ы,
э р и и тогда указывающие направление, например:
<Sj*c>\ и ч е р и — внутри;
csjol и л е р и — спереди;
б) образованные описательно:
а) через приставки местного падежа (на вопрос: где?):
ùïôj н е р е д е (Ианья) — где?
^Ijjj б у р а д а — здесь.
ß) дательного падежа (на вопрос: куда?)
^ôjl н е р е й е — куда?
-с) исходного падежа (на вопрос: откуда?)
o*àJ нереден — откуда?
Наречия времени
<S^£ ш и м д и —- теперь;
«Jbjbl и л е р д е — впредь, в будущем;
cjfjyff с о н р а — потом, затем;
tfj±\ эркен- рано;
^Г г е ч — поздно;
^jjJ^T гундузун — днем;
£ijb я з ы н — летом.
Также и описательно, например:
ôUj «U не земан — когда?
Вопросительные наречия
Л1 к а ч — сколько?
j^bj ни чин — почему, зачем?
jjrî насыл—(из: J^l *1 — как, каким образом?).
Наречия количества, сравнения, образа действия,
ограничения
j-jjT à рты к — больше, уже;
<3*Л à н дж а к — только; всего-навсего;
З^Ь йлыныз- только;
jT а з — мало.
119

Союз
Синтаксические отношения между отдельными предложениями и
между частями одного предложения выражаются:
1) строго определенным порядком слов в речи, каковой
вследствие этого приобретает принципиальную важность (менее важные
члены предложения ставятся впереди, все управляемое стоит перед
управляющим словом или предложением, придаточное предложение
перед главным);
2) широким употреблением отглагольных имен, причастий и
деепричастий, которые по своей природе соответствуют тому или
другому придаточному предложению.
Союзы распадаются: на 1) соединительные, 2) противительные,
3) разделительные, 4) винословные, 5) условные, 6) смешанные.
1. Союзы соединительные
<о д а, де; L я; лЬ1 иле; j в е.
Союз j в е — арабского происхождения и употребляется
преимущественно в письменном языке как для простого соединения, так и
для выражения последствия: („и поэтому", и тогда). В разговорной
речи чаще употребляется союз ^ де для связи двух предложений
или частей его, или aLI иле —для установления тесной связи
между двумя членами предложения; Ь я вносит подтверждение,
уверение: „конечно", „разумеется", например:
U* *LI \Lp сафа-иледжефа — радость и горе;
fX**}j* Ь |»^5" гиттим-я буламадым- пойти-то я пошел,
но не мог найти;
(S-^У з (S^jjjf гору шту ве гитти — он повидался и
пошел;
L iJc«, — ?a:LoUjj ^l-ГЬб ана-мы йолламыш? — сана-я —
мне он прислал? — Конечно, тебе.
рА п. h е м — и, также;
рА ###f*A Ьем, Ьем- как..., так...;
6* р* Ьем-де — кроме того;
,ju a. h à т т а]
^ ^ \ также, даже, притом.
Л^ биле j ^
Союз jb* h à т т а вводит усиление и поправку и часто
соединяется с лЬ биле и ôj де, которые как энклитики стоят позади
того слова, к которому относятся, например:
(£ХА$Г 4ij &jï\j> ^ *.^.,.<Г ъ& ЬичкимсеЬатта бираде-
рин-биле гельме д.и — никто, даже твой брат, не пришел.
2. Союзы разделительные
L п. я j
Lj п. в е я ( или:
■i^LL я h у д I
Ь ...L я... я — или или;
4^~ ...i3j5^ г е р ек-г е ре к — ли, ли, как..., так...
120

y*z^\ j^^j! истер-истемез- хочешь-не хочешь.
3. Союзы противительные
д1* h è л е — а, особенно; только, ну-ка (часто присоединяется
для усиления к повелительному наклонению).
is2i а. ф а к а т
^V а. л я к и н
-а, но, же, однако.
^Jj а. в е л и к е и]
ij'li а. з à т е н — разумеется, же.
Эти союзы ставятся в начале второго предложения из двух
противопоставляемых.
Союз U! à м м а —a, же — энклитика и ставится в конце
первого предложения, т. е. после его сказуемого, например:
j^(j^>* lao 1уь U с£Л£з-> ^j-S" гунеш догдуамма,
h а в а д a h а соук-тур — солнце взошло, а в воздухе еще свежо.
Для противопоставления отдельных слов одного и того же
предложения употребляются союзы-энклитики:
j^ <J*.s д a h и, ды р;
jUJU o-^bjl ^^LLv? j^>3 кыз-дыр сабалеин уйкудан
к а л к а р — девушка же утром просыпается;
ù* да, д е, ^^j! и с е, которые ставятся после слов, носящих на
себе логическое ударение:
*"ч1 0- бен-исе — я же (что касается меня)...
jO^bj^, ax^jjjS^ «u*jI ^ бен-исе кендисине сойледим —
я же сказал ему;
e^^jjjl онлар-да — они же (что касается их)...
ùjTyp сонра- потом; в противном случае.
Союзы: ^ß~ п. г è р ч и, ^^\ п. э à р ч и, jj3 aJ уь hep не ка-
дар, *.* jl*jI исе-де означают: „хотя", „сколько", „как (бы) ни" и
вводят собой придаточные уступительные.
Первые три союза ставятся в начале придаточного, последнее —
после его сказуемого, например:
J& ^У\э г é рч и ф а к и р ) Ä
,г 1 > хотя он и беден;
,o<!UjI ^ факир исе-де J
VI и л л я а. - во что бы то ни стало;
ILJLjIj Jy, VI йлла буну япмалы-сын- во что бы то
ни стало ты должен это сделать.
4. Союзы винословные
l^jj п. з и р а |
дЙ^ п. чунку) так как? П0Т0МУ чт0' иб0'
5. Союзы ус л о в и ы е
^5"1 п. эер, эгер — если;
ASLifc" к е ш к и — о если бы!
6. Союзы смешанные
а5" к и — что; как; потому что; так что; чтобы;
121

*S~ti п. таки- так что; пока.
ай1** санки — может быть; как будто (бы);
L>f~ п. г у я — кажется; как будто;
-bis п. шайед — может быть; б уде.
Ji* п. м е э р \ разве что; оказывается; дело в том, что
«и^С* п. меер-cej (лат. пат.);
Uo д a h а — еще.
Сложное союзное речение: ô^jjb *L$-i шойледурсун(в1-м
предложении)... (^jJU »ùùJ h ер еде калды (во 2-м) означает:
„не говоря о том, что..."; „даже", например:
кикатычоджукларшойле дурсун, эксерийет^зре
чоджук бабалары-биле горемезлер—а истину не то
что дети, частенько и их родители не в состоянии видеть.
Междометие
Междометия бывают по своему происхождению
самостоятельные или производные, т. е. целые слова или отдельные
предложения, употребленные в смысле междометия. Иногда оттенок,
скрытый в глаголе, передается интонацией голоса.
Вот наиболее употребительные междометия, передающие
различные душевные переживания (радость, горе и пр.):
^U h а й — га, ха! ого!
cSIa ^u h а й h а й — ну, конечно! разумеется.
c£b в а й — (удивление).
р* \ah . I увы, горе!
6|jj! э и в a h I
u>j\ офф — yxi о-ох! (огорчение, удивление).
у ту — тьфу! жаль!
olfvA h е й h а т! — увы!
'b&lQsrr*

QX^Q^C^Q^
ЧИСЛИТЕЛЬНОЕ 50 В ТУРЕЦКОМ ЯЗЫКЕ
(К вопросу о счета в тюркских языках)
«...Какие бы то ни были народы,
все они пользуются теми числами,
над которыми работало все
человечество».
H. Mapр, О числительных, —
«Языковедные проблемы по
числительным», Л., 1927, стр. 5.
ДВЕ СИСТЕМЫ ОБРАЗОВАНИЯ ДЕСЯТКОВ
По инициативе акад. Н. Я. Марра,
„сколотившего"—рассыпавшуюся вскоре — „Группу числительных" Палеонтологической секции
Яфетического института, Институт литератур и языков Запада и Востока
при Ленинградском университете задумал серию „Языковедные
проблемы по числительным**.
В первом (единственном) выпуске этой серии есть статья,
посвященная „Турецким числительным количественным и обзору попыток
их толкования"1. Впрочем, как это уже отчасти указал С. Е. Малов,
от внимания составителя ускользнули статьи двух венгерских ученых:
J. Németh (1912 г.)2 и В. Munkâcsi (Ь24 г.)3.
С одной стороны, для десятков от 30 до 50 (30, 40, 50) в
тюркских языках уцелели формы, представляющие неразрешенную
загадку: это какие-то самостоятельные слова, оторванные от
числительных (от соответствующих единиц: 3, 4, 5).
Анализу подверглось, конечно, и числительное 50 (el И), в
первом слоге которого исследователи видят обычно слово el 'рука'.
Самостоятельно увидел здесь „руку" и турецкий ученый Мехмед
Велед-челеби (теперь—Избудак), упущенный обозревателями. Он
написал „философско-языковой", основанный на линейной—кинетической—
речи этюд о „Турецком счете"4: 50—это своего рода „десяток в ви-
1 «Языковедные проблемы по числительным», вып. I, Л., 1927, стр. 135—156.
2 «Zeitschrift der Deutschen Morgenländischen Gesellschaft», Bd LXVI.
3 «Körösi Csoma-Archivum», I, 1924.
4 См. специальный номер журнала «Resimli gasete», выпущенный в Стамбуле в
пользу нуждающегося мусульманского населения острова Крита в 1315 г.х. (1898 г.).
123

де руки, заключающей в себе пять пальцев"; палец так или иначе
служил для обозначения десятка.
Гипотеза о руке, усматриваемой со времени В. Шотта и в
числительном 50, иногда и в числительном 5 (по-чувашски „пять" 'пилек',
ср. турецкое bilek 'кисть руки') „весьма соблазнительна и сама собой
напрашивается, заслуживая разработки", как заметил турколог,
сводивший теорию о происхождении турецких числительных5.
Связь между рукой и числительным „пять" идет из глубины
веков. Первобытный человек для обозначения чисел прибегал к жестам
руки, и раскрытая рука изображала число пять6.
Взаимная внутренняя зависимость этих значений ясно
раскрывается и на Алтае7: слово елиг значит: 1) ширина пальца (мерадлины)8,
2) пятьдесят.
Заложенное искони в числительном elli представление
сохранилось отчасти или, точнее, ощущается в народной турецкой присказке —
в хвастовстве матери, которая никак не может подыскать сыну
невесту. Здесь интересно—пусть и подсказанное требованием
аллитерации—соединение слов el грука' и el.lt '50'.
Elimi sallasam ellisi,
Kolumu sallasam baçitellisi
'Стоит мне махнуть ладонью, как их (т. е. невест) будет 50, а
махну я рукой,-выскочит девушка, у которой на голове серебряные
нити волос'.
Исходя из „руки" как единого предмета исчисления, Н. Я.Марр
построил образование числительных от 1 до 109.
С другой стороны, в тюркских языках для десятков
существовали и сложные формы, составленные из числа единиц и слова on
'десять'.
Эта система наблюдается (захватывая иногда десятки от 40) в
чувашском языке, в современных тюркских языках, на которых гово
5 «Языковедные проблемы по числительным», стр. 148—149.
6 См. Э. Тейлор, Первобытная культура, М., 1939, стр. 184—185 (глава «Искусство
счисления» теперь, собственно, опущена; вообще издание встречено критикой
отрицательно); S. de Sacy, De la manière de comptes au moyen des jointures des doigts,
usitée dans l'Orient, — «Journale Asiatique», t. 3, 1823, pp. 65—71.; Rodiger, Ueber die im
Orient gebräuchliche Fingersprache für den Ausdruck der Jahlen, — «Jahresbericht d.
Deutschen Morgenländischen Gesellschaft für 1845—1846», Leipzig, 1846, S. 111—130; Rei-
nanid, Sur la système primitif de la numeration chez la race herbere, — «Journale
Asiatique», 5-eme ser., t. XVI, 1860, pp. 107—114; дополнение на стр. 264—269; J. — G. Le-
moine, Les anciens procédés de calculs sur les doigts en Orient et en Occident, — «Revue
des Etudes Islamiques», 1932, pp. 1—54 (на стр. 56—58 библиография); И. Снегирев,
Числительные в языке зулу, — «Академия наук СССР — академику Н. Я.Марру», Л.,
1935, стр. 337—343; Ю. Марр, По поводу различных систем счета на пальцах у
персов,— «Статьи, сообщения и резюме докладов», т. I, М. — Л., 1936, стр. 84—87.
О связи между пятью и лапой в языке монголов в Афганистане см. Н. Попле,
Монгольские числительные, — «Языковедные проблемы по числительным», стр. ПО—111.
До революции «ручной» счет (пятерня и пальцы) был распространен в Средней
Азии среди барышников (см. К. Юдахин, Киргизское üö—пять, — «Труды Московского
института востоковедения», сб. № 2, М., 1940, стр. 193).
7 В. Вербицкий, Словарь алтайского и аладагского наречий тюркского языка,
Казань, 1884, стр. 53.
8 Как и в киргизском языке (см. К. Юдахин, Киргизско-русский словарь, М., 1940,
стр.225).
9 Н. Марр, О числительных. К постановке генетического вопроса, — «Языковедные
проблемы по числительным», стр. 45, 84—86; см. также Ы. Марр, Избранные работы,
II, III, V, (по указателю).
124

рит тюркоязычное население Сибири и Монголии, сравнительно
поздно отюреченные местные аборигены, как-то: ойроты10, хакасы11 ка-
рагасы, сойонцы (тувинцы), алтайцы, телеуты, шорцы, бельтиры, ка-
чинцы, койбалы, сагайцы; наконец, в северо-восточном углу Азии—
якуты 12.
С. Е. Малов добавил желтых уйгуров, у которых все десятки
от 20 обпазуются через слово on (десять): Цк'on (20), üc'ön (30),
türfön (40), pis'on (50), alt''on (60), zet'on (70), saqys'on (80), toqys'-
on (90)13,
В Поволжье у стариков—татар и башкир—также предпочтителен
счет на десятки посредством слова on. Об этом отчетливо помнит
еще молодое поколение.
У башкир для числительного 1<D употреблялось сочетание on on
Десять десятков'. А. М. Шамсутдинов предполагает, что
самостоятельные слова для десятков, навязанные школой, проникли к
башкирам от татар только в середине XIX в. Впрочем, сомнительно, чтобы
башкиры заимствовали у татар слова, которые могли быть им
знакомы исстари.
И когда торговцы в Казани, говоря о цене, употребляют для 20
слова ике ун 'два десятка', это, конечно, не условный язык, как
думает С. Е. Малов14.
Счет десятков через слово on производился и в Баку среди
женщин, как я узнал от Д. Т. Кулиева, погибшего под Севастополем; об
этом же говорила мне и уроженка Крыма Р. М. Муллина.
Вероятно, количество примеров могло бы быть еще более
увеличено; однако уже ясна распространенность в современных языках,
большею частью младописьменных, образования десятков посредством
слова on 'десять', тогда как, казалось, естественно было бы явление
обратное—сохранение самостоятельных слов.
В литературных тюркских языках следы „десятичной системы"
явственно сохранились только в числительных 80 и 90; seksen<^seklz
on 'восемь десятков', doksan<Cdokuz on 'девять десятков'. На это
обратил внимание уже в 1846 г. Мирза А. Казембек15, а позже,
независимо от него, в Турции Кютахьялы Ходжа Абдуррахман, автор
грамматики „Mikyâs-ul-lisan ve kistas-ul-ЬеуагГ16. Числительные 80 и 90
только и сумели неискусно затушевать составные словесные
элементы.
10 «Языковедные проблемы по числительным», стр. 140—141.
11 «Грамматика алтайского языка», Казань, 1869, стр. 30—31; П. И. Тыдыков,
Русско-алтайский словарь, Улала, 1931.
12 А. Т. Казанаков, Учебник хакасского языка для русских, Абакан, 1937, стр. 130.—
Указанием обязан я Н. А. Баскакову.
13 С. Е. Малов, К изучению турецких числительных, — «Академия наук СССР —
академику Н. Я. Марру», стр. 273.
14 Там же, стр. 276.
15 Здесь характерно изменение звука о на е и на а, происшедшее, по-видимому,
давно. Если бы речь шла только о турецком языке, это было бы понятно: слово,
омертвев, превратилось в приставку, но приставки с широким гласным звуком о, ö теперь
там нет; исключение составляет, кажется, только айдынский говор.
Закономерные формы on и ön встречаются, впрочем, в тюркских языках, на Алтае
и у желтых уйгуров.
16 Этимология Б. Керестеджиана (Quelques matériaux pour un dictionnaire
étymologique de la langue turque, London, 1912) от слова san (число) должна быть отвергнута.
125

Впрочем, и в числительных fO, 70, вероятно, также и 20 (altmiç*
yetmi?, yirmi)17 второй слог—вторая часть слова—скрывает тоже
какое-то, может быть, иностадиальное представление о десяти,
поскольку первая часть связана с соответствующими единицами (alti, yediy
iki).
Таким образом, в тюркских языках издавна существовали две си-
стемы образования десятков:
1. Система самостоятельных слов для десятков, система, так
сказать, тотемическая; в этих словах какая-то отсеченность,
обусловленная старыми культовыми и религиозными представлениями;
первоначально слова для числительных были не просто наименованием чисел;
мистическая (магическая) сила чисел раскрыта была ясно этнологом
Л. Леви-Брюлем.
2. Система, составленная из десятков посредством слова on
'десять',—система „круглых десятков" (термин, употребляемый С. Е.
Маловым).
Отголоски одновременного употребления двух систем образования
десятков встречаются иногда и теперь в живых тюркских языках
(естественно, главным образом у людей старшего поколения,
соблюдавших старину).
Между этими двумя системами шла борьба, которая восходит к
эпохе, задолго предшествовавшей современному, послемонгольскому,
расселению тюркских племен,—она раскрывается уже в орхонских
надписях—и это борьба окончилась компромиссом.
В числительных в современных тюркских языках удержалось
воспоминание о двух по крайней мере стадиях языкового развития18;
они обнаруживают полистадиальность тюркских языков.
В мертвых тюркских языках (в орхонских, отчасти и в уйгурских
документах) и в живых языках —у кара уйгуров (как напомнил В. В.
Бартольд показания Г. Н. Потанина, бравшиеся В. В. Радловым под
сомнение)19 и у сарыг-уйгуров—„желтых44 уйгуров (изученных С. Е.
Маловым)—для обозначения чисел, состоящих из десятков и единиц,
была своеобразная система счисления, открытая В. Бангом.
Счисление было построено так, что самостоятельные числа для
десятков служили только для обозначения порядка десятка; повторя-
17 Состоит, очевидно, из двух частей jir, jir (стянулось из jigir) и mi; это
толкование было уже предложено (см. «Языковедные проблемы по числительным»,
стр. 153). — По-шорски 20-cegirba, t. е. jigir соответствует cegir; ср. слово ekiz или
egiz 'двойня', или близнецы. Слово ekiz В. В. Радло© (В. В. Радлов, Опыт словаря
тюркских наречий, 1, стлб. 6811) разлагает на eki 'дв.а' и на какой-то формант. H. Н. Поп-
пе (H. Н. Поппе, Монгольские числительные, стр. 98, 108) тоже сопоставляет турецкое
ekir 'двойня' и чувашское jeger 'пара'; для mi параллельные формы в финно-угорских
языках (mis).
Возможно, что вторая часть слова yirmi, mi (варианты: ma и ba) и независима
от mis числительных altmis, yetmis, хотя теше должна означать «десять».
Ср. имя мосульского атабека Имадеддина Зенги «Джегермиш» (прозвище значило
бы: 20) ; впрочем слово испорчено, как полагает J. В. Chabot (издатель Михаила
Сирийца, III, 192, not 10), из «Ак-Гермиш». Fr. Kjaelitz в заметке (лингвистически слабо
обоснованной) «Zur Etymologie des türkischen Zahlworts „iki" zwei»., — «Wiener
Zeitschrift für die Kunde des Morgenlandes», Bd XXXVI, S. 239—241, сближает турецкое
iki (где i — анлаут) и монгольское choj 'позади' (.следующий за первым), семантически
повторяющие образование латинского слова secundus 'второй' (ср. sequi 'следовать').
Ср. узбекское kiin 'спина', 'позади', чагатайское kinet 'потомство'.
18 Fr. Kraelitz, Zur Etymologie des türkischen Zahlworts «iki» zwei, S. 239.
19 В. Бартольд, Система счисления орхонских надписей в современном диалекте,—
«Записки Восточного отделения», т. XVII, стр. 0171—0173.
12G

ясь чаще, поскольку эти слова нужны были для образования
промежуточных числительных (21-1 от 3-го десятка, 46-6 от 5-го десятка
и т. д.), они вытеснили „круглые десятки", т. е. слова, реже
употреблявшиеся в языке, исчезли.
Предположение это высказал С. Е. Малов, наблюдая живую
речь „желтых" уйгуров, у которых, впрочем, старый счет
сохранился только частично (в счете от 11 до 30)20.
Странно только, что самостоятельные слова для десятков
выполняли исключительно формальные функции. Несомненно, прежде
чем превратиться в служебные слова, они должны были иметь в
языке конкретное значение.
Как бы отвечая себе на эти недоуменные вопросы, подсказанные
своеобразным старым исчислением, я думаю, что
первоначально—одно время—счет у тюрков был пятидесятиричный, число 50 было
пределом для счета21, и не нужно было и знать высший десяток, а к
высшим десяткам, нарушающим обычный круг счета, народы
испытывают отвращение или, точнее, нерасположение—вследствие
непривычки.
Что значит bes on?
Как бы то ни было, в современном турецком языке десятичная
система образования десятков через слово on тоже отмерла. Однако
старый язык, язык законодательства, частично удержал „десятичную"
форму не только для числительных 80 и 90, но и для
числительного 50.
В „Законах" султана Мехмеда II (XV в.), изданных Фр. Крелит-
цем, для числительного 50 встречается исключительно слово edi но
в .Законах" султана Сюлеймана Великолепного (XVI в.), хотя
кодифицированных и позднее, один раз встречается выражение beç on;
там в разделе пятом главы III, разъясняющем положение валахов,
есть такое требование22: Ve mezkür Eflaklar beç on eve blr künder
verirler ve ihtiyath y er de karavul bekierler 'Означенные валахи
дают на пятьдесят домов одно древко и несут караулы в опасных
местах'.
Конечно, мог бы возникнуть непроизвольный соблазн переводить
слова be? on буквально, т. е. „валахи дают древко не на пятьдесят
домов, а на пять-десять домов". Но полобное понимание
противоречило бы четкому, точному язьтку законодательства, где исключается
неопределенность, которая позволяла бы толковать волю
законодателя по-своему, как вздумается.
Это, во-первых. Да и организация воинских частей в Азии
исходила часто из числа 50. У монголов было тяготение к i nef рам 50, 500,
передавшееся, очевидно, через татар и Московской Руси: в
стреле! ком войске еще в конце XII в. были и пятидесятник, и пятисот-
ный.
20 С. Е. Малов, К изучению турецких числительных, стр. 276—277; ср., например,
латинское duodeviginti (18-два от двадцати и др.), а также образование второго
десятка числительных в персидском языке, например: jazdäh (M)-jäk äz cfä/i-'один от
десяти', т. е. от второго десятка, и т. д.
21 См..также В. Munkasci, Zur Bildung der Zehner-Zahlwörter im Türkischen,—
«iKörösi Cs'oma-Archi'vum», I, 19(24, S. &14.
22 «Tarihi osmani encümeni memuasi», 1913, № 18, (прил., стр. 64).
127

Низам оль-Мольк, везир Великих Сельджукидов (XI в.), говоря
о гулямах, рекомендует над пятьюдесятью гулямами ставить накыба
(глава XIX).
В Бухаре войско также строилось десятками; там были и пятиде-
сятники-пянджбашы, как отметил еще Н. В. Ханыков23 и позже—
В. В. Радлов24.
В войске эпохи Сельджукидов Рума, как говорит Языджы оглу
Али, был военачальник, командовавший 50 человеками (el И ba$i),—
пятидесятник25. Несомненно, этот порядок был принесен туркменами
в Малую Азию из Средней Азии и сохранялся еще в XVIII в.
В 1178 г. х. (1764г.) две тысячи „потомков завоевателей", как
величаются туркмены-огузы, переброшенные на Балканский полуостров,
шли из Салоник в Грузию, распустив сорок знамен (iki bin nejer pi-
yade asker kirk bayrak kücad ett26, т. е. у пятидесяти человек
было одно знамя.
Это значение числа 50 сохранилось в Турции и в налоговой
системе. Согласно законам султана Мехмеда II (закрепившим, должно
быть, старое положение) в пользу сювари (т. е. сипахи) взималась
одна овца с пятидесяти27.
Очевидно, с точки зрения фискально-налоговой число 50
заключало в себе какую-то цельную единицу.
Может быть, и в песне о Пазвандоглу28, знаменитом румелий-
ском повстанце, противнике реформ султана Селима III, числительное
beç on сохраняет переходное значение: высшая, предельная цифра,
обозначающая большое количество:
Be? on раса dizilmiç sagdan sola
Dönmem, dövücuriim der Pazvandoglu
'Пятьдесят пашей вытянулись справа налево... „Я не поверну
назад, я буду биться",—говорит Пазвандоглу'.
Слова Пазвандоглу, дышащие гордой отвагой, должны наводить
на мысль о большом числе пашей, о несметных полчищах,
наступающих на него.
Числительное be? on для образования 50 легко могло исчезнуть
из языка и поэтому еще, что оно подавало повод к смешению значе-
23 Н. В. Ханыков, Описание Бухарского ханства, СПб., 1843, стр. 184.
24 В. В. Радлов, Средняя Зерафшанская долина, — «Записки Русского
географического общества по отделению этнографии», т. VI, СПб., 1880, стр. 82.— После
завоевания Туркестана русскими «пятидесятник» превратился в административное лицо: он
был своего рода уполномоченным жителей города, посредником между ними и
духовной властью (см. Н. Лыкоши'н, Полжизни в Туркестане, Пг., 1917, стр. 196, 381).
25 Вл. Гордлевский, Государство Сельджукидов Малой Азии, — Избранные
сочинения, т. J, стр. 79.
26 А. Refik, Anadoluda türk asireüen, Istanbul, '1930, № '2413, s. '21в—019. — Встретив
в трактате везира Лютфи-паши слово ellicl, Р. Чуди высказал предположение, что это—
добровольные всадники, составлявшие в количестве 50 человек охрану великого везира
(R. Tschudi, Das Asafname des Lutfi-Pasoha, Berlin, 1910, S. 32—33, not. 3). Более
вероятно, однако, толкование А. Рефика (A. Refik, Anadoluda türk asiretleri, s. 13, not) :
очередные пять эшкипджи, выделявшиеся из «очага» для похода, получали от ямаков
50 акча, а отсюда их название eUùciler 'пятидесятинах'чагн'ики'.
27 Fr. Kraelitz-Greifenhorst, Kanunname Sultant Mehmeds des Eroberers, —
«Mitteilungen zur Osmanischen Geschichte», Bd I, Wien, 1922, S. 24, 39.
28 I. Kunos, Oszman-török nepkoltési gyüjtemeny, II, Budapest, 1889, 351, № 17.
128

ний: пятьдесят—пять десятков и пять десять—сперва „много", потом
после роста счета, после осознания чисел 5 и 10, уже уменьшенный
числовой объем. Сочетание beç on стало употребляться в смысле
неопределенного числительного, например: Bey eve geldikte hemen oda-
sïtia kapanip beç on gün asla diçart çikmaz 'Бей, придя домой,
тотчас запирается у себя в комнате и пять-десять дней совсем оттуда
не выходит'. Из контекста видно, что уединенность продолжалась
всего несколько дней. В таком же смысле по-азербайджански: бет
он шалы 'незначительная сумма'.
А для числительного 50 оставлено было самостоятельное слово
elli.
Если состав слов seksen, doksan уже затемнен (впрочем, „Араб-
филолог", т. е, Ибн Муханна, лексикограф монгольской эпохи, пишет
эти слова с „элифом", а Махмуд Кашгарский, как более ранний
писатель,—даже с „вавом", еще яснее подтверждающим наличие слова
on), числительное beç on в XVI в. писалось раздельно; по крайней
мере издатель „Законов" султана Сулеймана Мехмед Ариф дал не
слитное начертание, а раздельное.
Таким образом, реальные соображения подкрепляют мысль о том,
что слова beç on употреблялись в Турции и для числа 50, т. е.
прежде обаасть применения десятичной системы, построенной на слове
on 'десять', была в турецком языке шире, чем теперь. Во всяком
случае, be$ on уцелело в законодательном языке, сохранявшем
архаичные формы.
Могут ли еще найтись обломки „круглых десятков" в турецком
языке? Безусловно, отрицать это нельзя; скорее могли бы они
открыться в арго, в закостенелых выражениях деревенской речи, в
пословицах, загадках, наконец в считалках. А может быть, поиски
должны быть направлены по линии военных или
профессионально-религиозных организаций (янычары, цехи, дервишские ордена).
Значение числа 10
Принимая мое толкование комплекса beç on, вскользь брошенное
еще на диспуте А. М. Валуйского (1939 г.) в Институте
востоковедения имени H. Н. Нариманова, Д. А. Магазаник напоминает, что
ударение лежит на слове on; это не столько числительное 10, сколько,
так сказать, существительное „десяток"—определенная
административная единица, и beç on ev значит 'пять десятков домов' (именно
пять, а не два, не три), потому что трудно думать, чтобы в XVI в.
для 50 употреблялось не слово elli, a beç on.
Конечно, в живой речи употреблялось и, может быть,
исключительно—числительное 50.
Однако в замечании есть доля правды, и большая. Десяток играл
(и играет) у турок большую роль. В орхонских надписях
упоминается отряд в 70 человек, разросшийся в 700 человек. Древнеуйгурские
документы на продажу людей заключались на тысячу лет и на 10
тысяч дней—синоним выражения „на вечные времена44.
Здесь опять сказывается организующее влияние соседей: китайцев,
монголов, у которых людская масса исчислялась десятками; здесь
обнаруживаются, быть может, следы китайской культуры на турецко-
монгольских племенах.
9 В. Ащ Гордлевский
129

На десятичную систему военного строя татар обратил внимание
и венгерский миссионер фра-Юлиан: „Во главе десяти стоит один
татарин, а над сотней человек—один сотник29.
А оттуда перенесли татары расчет и на налоги.
Монголы, вторгшись в Грузию, пишет Михаил Сириец,
исчисляли налоги и повинности из расчета единица с десятка; так же
говорят и европейские путешественники.
Плано Карпини, например, пишет: татары требуют, чтобы они
(т. е. подчиненные народы) давали одну десятую им часть от всего,
как от людей, так и от имущества.
Жан де Люк, монах, путешествовавший по югу России в XVII в.
пишет, что перекопские татары делятся на десятки, у каждого
десятника есть котел для варки мяса, маленький барабан; в
незначительный набег отправляются не все, а, например, из десяти—только пять,
прочие остаются для охраны хана или полководцев30.
Для тюрок термин on baçi засвидетельствован уже
установлениями Тимура: это начальник десяти, получавший жалованье в десять
раз больше простого воина31; у уйгуров Синьцзяна on baçt
налоговый чиновник32.
Десятками в Турции исчислялись не только воины (ср. воинское
звание on baçi 'ефрейтор', 'капрал', yuzbaçi 'сотник', 'капитан'), но
и рабочие в артели: on baçi значит и 'десятник'.
И это подкрепляет естественное предположение, что счет у
тюркских народов был десятиричный; но, конечно, сомнительно чтобы
это было на первой стадии жизни народа: к десяти дорога идет от
пяти.
Значение числа 5
Но и у числа 5—одного из элементов числа 50—тоже
историческая, или точнее, доисторическая давность.
Основа систем счисления на протяжении жизни человечества
была различна, но пятиричная система, построенная на движениях
пальцев руки, как заметил Л. Леви-Брюль, была наиболее
распространена33 (так как она и естественна, прибавлю я). Может быть, этим
объясняется и в исламе взимание именно одной пятой части (1/б)
военной добычи в пользу казны; в османскую эпоху сбор с пленных,
установленный султаном Мурадом I, как Vô их стоимости получил
название ispence или первоначально penclk, т. е. päncjäk (г/6)34
И не для чего было идти к сумерийцам, не для чего искать
здесь старое культурное переднеазиатское заимствование, как это
делает Б. Мункачи35, чтобы объяснить пятиричный счет у тюрков.
29 С. Аннинский, Известия венгерских миссионеров, в XIII и XIV вв. о татарах
и Восточной Европе, — «Исторический архив», III, М., 1940, стр. 87.
30 П. Юрченко, Описание перекопских и ногайских татар Жана-де-Люка, монаха
Доминиканского ордена (1625), — «Записки Одесского общества истории и
древностей», т. XI, 1879, стр. 180—481.
31 Л. Будагов, Сравнительный словарь турецко-татарских наречий, т. I, СПб.»
1869, стр. 160.
32 Н. Баскаков и В. Насилов, Уйгурско-русский словарь, М., 1939, стр. 104.
33 Л. Леви-Брюль, Первобытное мышление, М., 1939, стр. 134.
34 Независимо, конечно, происхождение термшадв: «пятая рыба», «пятина»,
«тысяцкий» в Новгороде (см. М. Кочин, Материалы для терминологического словаря,.
Ni.—Л., 1937).
35 В. Munkacsi, Zur Bildung der Zehner-Zahlwort er im Türkischen, S. 314.
130

Обломки счета по пяткам наблюдаются у киргизов, но уже
только в детских играх: максимальный счет—4 пятка36. Однако в игре,
воспроизводящей сражение за захват ханской ставки (т. е. в игре,
сохраняющей отголоски старого социального быта, быть может, даже
родового), для числительного 200 употребляется выражение gwgtbti
иси 'сорок пятков'.
Как говорил мне А. М. Шамсутдинов, и в Башкирии, на его
памяти, старики производили счет на пятки, и для 20 было сочетание:;
дерт беш 'четыре пятка'.
Вообще число 5 заключало в себе какое-то законченное
количество, скорее указывающее на огромность числа37 (и на руке всего
только пять пальцев). Киргизское ис (5) может значить: „конец" или
„горсть", т. е. предел счета.
Всякий раз, как заходила речь об исключительном значении
языков, употреблялось число 5, и не только у турок; так, Ориген
Александрийский знал пять языков; пять языков знал и германский
император Карл IV. Филологи XVI-XVII вв., указывая на это, видели в
знании пяти языков большую заслугу.
Но вот случаи, более близкие для нас и более интересные.
Как видно из „Сельджукнаме" посол Закария, отправленный из
Малой Азии в Константинополь к Гияседдину Кейхюсреву, тоже знал,
кроме турецкого и персидского, еще пять языков. Сохранилось
сомнительное, впрочем, предание о лингвистических способностях и
султана Мехмеда II, который будто бы знал, кроме турецкого, еще
пять языков (греческий, латинский, арабский, персидский и
халдейский).
Полиглотом был и князь Всеволод Юрьевич, о котором сын его,
Владимир Мономах в „Поучении" говорит, что он, „дома седя, изу-
меяше пять язык".
Потом почему-то смысл числа 5 в Турции изменился38.
Таким образом, у обеих составных частей числительного beç on
(50) реальный смысл; и как когда-то beç (5) и on (10), так потом и
сложное числительное beç on (.г0), на высшей стадии мышления, тоже
превратилось в предельное, максимальное число, постигаемое
разумом.
У крымских татар есть поговорка, что от человека в 50 лет,
собственно, ждать уже нечего39.
Промежуточные системы счета
Оба термина elli и beç on разными путями приводят к единому
заключению о том, что на какой-то ступени у тюрков была пятидеся-
36 К. Юдахин, Киргизское ис 'пять', стр. »1'91—119Й.
37 См. Н. Марр, О числительных..., стр. 46; самое число 10, следовательно и 5, одно
время означало и «много».
38 Ch. Texier (см. Ch. Texier, L'Asie Mineure, Paris, 1862, p. 284) говорит, что
греки и мусульмане (т. е. турки), произнося число 5, как бы извиняются, потому что
считают его «неприличным» (inconvenant). В языке арго bes kardes 'пять братьев'
значит «ошлеуха». Ср. еще случаи употребления bes: bir bes 'постепенно, медленно' (см.
J. Deny, Grammaire de la langue turque, Paris, 1921, p. 311).
39 Вл. Гордлевский, Замечания на «Пословицы крымских татар», изданные П. А.
Фалевым, — «Записки Восточного отделения РАО», т. XXV, стр. 108.
9*
131

тиричная система, сложившаяся под посторонним, восточноазиатским
воздействием.
У чисел 5, 10, 50, т. е. у чисел 5 у десятков, была жизненная
сила40, и семантика—жизненное значение этих чисел-может пролить
свет на историю числительных.
Употребление чисел 5, 10, 50 для обозначения высших единиц
раскрывает постепенное, последовательное увеличение систем счета
в тюркских языках.
Однако способы счисления в тюркских языках захватывают и
промежуточные десятки (20, 30, можст быть и 40), и разрыв,
образуемый скачком, логически обоснованным, от 10 к 50 через 5,
уменьшается.
Я сожалею только, что сумел собрать крохотный материал о
двадцатиричном счете41, но счет на двадцатки, конечно, был и у
тюркских народов: 20 (yirmi) есть двойня десятков—удвоенный
десяток.
Так, у балкарцев преобладала вигезимальная система, т. е. счет
на двадцатки, например: 39—джыйырма бла он тогъуз fдвадцать и
девятнадцать'; 60—юч джийарма 'три двадцатки'42.
Двадцатиричный счет, с отбрасыванием добавочных единиц,
отмечен и у кумыков, которые употребляли его при сношениях с
чеченцами43; для чеченцев этот счет, очевидно, понятнее.
Большую роль играло и число 30—три десятка, бывшее когда-
то, очевидно, максимальным числом и наводящее на мысль о трид-
цатиричном счете.
Венгерские миссионеры (XIII в.) так передают грозную грамоту
хана венгерскому королю; „Я хан, посол царя небесного, в
тридцатый раз отправляю к тебе послов",—писал хан44.
Фатх Али-хан Каджарский (XIX в.) упоминает в чагатайском
словаре о застольном обычае турок: „Если кто прольет из чаши вино,
ему (в наказанье?) дают тридцать чаш"45—своего рода „кубок
Большого Орла" петровских ассамблей.
Вероятно, на это намекал в XI в. и Махмуд Кашгарский,
который пишет; «Я слышал в „Кюнгюте", как один турок из племени
„ягмаа (жившего в Восточном Туркестане) сказал: „Давайте выпьем
тридцать (чаш)"»—ОЫиз icälimAQ.
Согласно „Законнику" султана Мехмеда II, у юрюков и у мюсел-
40 В народном календаре часть зимних холодных дней носит название «хамсин»
(по-арабски «пятьдесят»), но это произошло под влиянием расчетов грамотного
духовенства (см. Вл. Гордлевский, Материалы для османского народного календаря,—
«Живая старина», год XX, 1911, стр. 442, прим. 1).
41 См. Ф. Розенберг, Материалы к двадцатому счету, — «Языковедные проблемы
по числительным», стр. 165—170; О. Вильчевский, Вигезимальный счет в курдском,—
«Памяти академика Н. Я. Марра», М.—Л., 1938, стр. 7—76.
42 В. Филоненко, Грамматика балкарского языка, Нальчик, 1940, стр. 49, см.
также «Языковедные проблемы по числительным», стр. 143—144.
43 Н. Дмитриев, Грамматика кумыкского языка, М. — Л., 11940, стр. 73.
44 С. Аннинский, Известия венгерских миссионеров в XIII и XIV вв. о татарах и
Восточной Европе, стр. 88.
45 См. А. Ромаскевич, Новый чагатайско-персидский словарь, — «Сборник «Мир-
Али-Шир», Л., 1928, стр. 98.
46 «Divanu lugati-t-türk», т. I, стр. 126—127; почему-то Махмуд Кашгарский
переводит слово ottuz 'три'.
132

лимов47 воинской повинностью облагался оджак—коллектив в 30
домов (5 человек из 3048).
В старой, дотанзиматной армии Турции традиционно сохранялось
деление на тридцатки, хотя с оперативной точки зрения это было и
неудобно. „В каждой роте, из тридцати человек состоящей,—пишет
английский путешественник,—есть особливое знамя или значок"49.
Число 30 входило и в комплект снаряжения воина, который
приносил продовольствие на год, лук и 30 деревянных стрел.
Анатолийские кочевники считали, быть может, на тридцатки. В
словаре В. В. Радлова (1,1110) под словом otuz 'тридцать* дан
пример, заимствованный у Ахмеда Вефик-паши и указывающий на трид-
цатиричный счет годов: iiç otuzunda piri fertut 'выживший из ума
старик, которому три тридцатки годов'. Там же у Радлова
приведена пословица: Otuzu birakip опи aldi 'Он бросил тридцать, чтобы
взять десяток'; если бы здесь был случайный набор числительных—
простое рифмоплетство, вместо опи (10), например, было бы doku-
zu (9).
Поскольку в языке „желтых" уйгуров отсутствуют как будто
самостоятельные слова для числительного 40 и 50, это указывает, что
и у них сначала был тридцатиричный счет; но у них и следы пяти-
десятиричного счета, более позднего, исчезли.
Когда я хочу понять смысл и значение числительного kirk (40),
я вступаю на скользкую почву, и мои предположения, конечно,
гипотетичны, а пожалуй, и фантастичны. У тюрков, как заметил уже
Хаммер, числительные 4 и 40 заключали в себе священную силу. Но
между словами dort (4) и kirk (40) отсутствует какое-либо сходство,
которое указывало бы на естественное соответствие между числом
единиц и десятковб0. Стало быть, под словом kirk разумелось не
определенное, не точное количество единии, а только „множественное"
число, множество, много (звук k в слове kirk, может быть, тоже
47 Так («мусселим») слышал уже в XVII в. граф Л. Ф. Марсили, составивший
описание «Военного состояния Оттоманской империи» (ч. I, СПб., 1737, гл. XXXVII).
Но И. Хаммер (J. Hammer, Des Osmanischen Reiches Staatsverfassung und
Staatsverwaltung, Wien, 1815, Zweiter Teil, S. 189) заменил причастную форму действительного
залога причастием страдательного залога, и пишет «мюселлем», однако слово значит
не «освобожденный от налога» (тогда, как правильно замечает проф. X. К. Баранов,
был бы взят другой глагол), а «поставляющий, доставляющий армии то, что армия
требует от него». У Mouradja d'Ohsson («Tableau», VII, pp. 179, 309) встречаются обе
формы: musselim и musselem. Впрочем, и среди турецких ученых идет разногласие:
между тем как А. Рефик, издатель документов об аширетных турецких племенах,
транскрибирует постоянно müsellim, Исмаил Хаккы Узунчаршылы продолжает писать
musellent (I. Uzunçarsjli, Turk tarihinin ana hatlan eserinin musveddeleri, ciilt II, № 22,
s. 45).
48 Вл. Гордлевский, Государство Сельджукидов Малой Азии, стр. 94.
49 См. «Отрывки, содержащие некоторые любопытные подробности о Турции и
Египте», — «Вестник Европы», 1804, № 10, стр. 133; заметка переведена из «Wittman's
Travels».
50 В «Türkiyat mecmuasi» -(dit i2, 19)28, is. 390—3912) Неджиб Асым Я'зыгссыз,
повторяя гипотезы J. Halévy, пытался связать числительное 40, а попутно и 30 с
соответствующими единицами: в числительном krk k превратился ib з-вук t, т. е. kirk вышло
из türt (4), a otuz множественное число от iiç (ç перешел также в t) и т. п. Конечно,
этимологии эти абсурдны, как и гипотеза о числительном Ыг, когда-то опубликованная
им же в журнале «Turk dennegi» (1909, i№ *1, s. 30—33); об этом писал уже проф.
Ю. Немет.
133

признак множественности). В жизни—в религиозной жизни древних
тюрков-шаманистов—слово kirk могло играть большую роль (может
быть, множественность жертв или каких-нибудь приемов во время
жертвоприношения). Утратив религиозный оттенок, слово kirk стало
употребляться вообще для обозначения множественности01.
Специфическое значение числительного kirk встречается у
тюрков на большом пространстве.
Киргизский счет „сорок пятков" поднимает вообще значение
числительного kirk как слова собирательного.
Во время „девширме" в Турции одного мальчика (от христиан)
брали с 40 домов52.
У турок число 40 выражает иногда предел жизни человека или,
во всяком случае, восприимчивости человека. Высшая предельность
раскрывается и в пословице: ktrdièt koz kirki a?tt 'число орехов,
которые он сломал, перевалило за 40', значит, дальше терпеть уже
нельзя.
В Зеравшанском округе числительные, между прочим и kirk,
служил« для обозначения узбекских колен53.
Числительное kirk часто встречается в топонимике, например
kirk agaç (название городов в Турции) и др.
У казанских татар, как сообщила мне Р. А. Хакимова, есть
поговорка бер кулга кирк эш fy одного человека—сорок помощников'.
В тюркском фольклоре 40—обычное эпическое число (40
разбойников, 40 везиров, 40 дней свадьбы, 40 девушек и т. д.).
Архимандрит Мелиссинос Хрисовул, пытавшийся объяснить
происхождение названия города Кырккилисе „Сорок церквей" (теперь:
Кыркларели), говорит, что турки во время завоевания Румелии,
увидев большую церковь, по церкви назвали и город, а их примеру
последовали и греки, переводя турецкое название на греческий язык54.
Инстинктивно и грек придал слову kirk смысл громадности, или
величины55.
Рефик Халид Карай, подобравший о числительных большой
материал, специальную статью посвятил числительному kirk56.
Что значит alti on в старотурецкой надписи?
Тот материал, который привлечен мною, позволяет говорить о
широком употреблении числительного be? on не только в
пространственном аспекте, но отчасти и во временном.
Теперь, когда употребление be? on (50) обосновано, так сказать,
документально, я снова обращусь назад, к XVII в. нашей эры.
«А как следует переводить в старотурецкой надписи число alti
опЪ—задал мне вопрос А. Н. Бернштам, когда я делал сообщение о
числительном be? on в Турецком кабинете Института востоковедения
Академии наук. Учитывая систему счета в мертвых тюркских языках,
51 В Керчи слово kirk значит 'шерстинка', но это уже от кормя kirk 'стр-ичь'.
52 Uzunçarçih, Turk tarihinin ana hatlari eserinin müsveddeleri, s. 51.
53 А. Хорошхин, Сборник статей, касающихся до Туркестанского края, СПб., 1876,
стр. 515.
54 См. реферат статьи его в «Византийском временнике», т. IV, стр. 288.
55 Область употребления числа «40» у семитов обследована В. Решером; ср. также
русские выражения «сороковка», «сорок сороков».
56 Но мне попались только две его статьи («Ak§am», 1944, № 9403; 1945, № 9417).
134

я подтверждаю правильность предположения Радлова, сперва
сопровождавшегося у него, впрочем, словом vielleicht 'может быть'57, так
как странно было бы думать, чтобы памятник воздвигнут был герою
„16 лети (Умай-беку). Alti on может значить только 60, и никак не
могло бы означать 16; с современной точки зрения обычного
тюркского счета необходима была бы перестановка слов (on alti), а с точки
зрения орхонско-енисейского счета нужно было бы использовать
другой, высший десяток. П. М. Мелиоранский, изучавший тогда
„Памятник в честь Кюль Тегина", безоговорочно переводит выражение ал-
лгы jäzipmi сашина „в шестнадцать лет"58.
И это не единственный случай. В древних памятниках
встречается как будто выражение ilç on (30). Впрочем, В. Томсен
сопровождает транскрипцию турецкой надписи и перевод uç on (30)
вопросительным знаком, склоняясь к мысли, что здесь ошибка переписчика59.
Но наряду с alti on в енисейских надписях встречается и alt-
miç—параллельное, стало быть, исчисление десятков через слово on
и через слово ш£, исконная на какой-то стадии
общераспространенность двух систем образования десятков,—и более древней через
mi$, и более новой через on.
Но это еще только правильный буквальный перевод. Когда-то
цифра 60 и у тюрков представляла предельный счет: у древних
болгар, как доказал J. В. Bury (и подтвердил болгарский ученый В. Н.
Златарский), был цикл 60-летний. Я отбрасываю—может быть, и
напрасно—шестидесятилетний счет вавилонян. Таким образом,
старотурецкая надпись хочет указать, что Умай-бек находился в
преклонном возрасте, ему было столько лет, сколько может достичь человек
Не знаю, отголосок ли это древнего счета или здесь влияние
книжное, идущее от арабов, но у турок арабское слово sittin (60)
значит 'издавна'; у турок румелийских, старых насельников
Балканского полуострова, в сказках, записанных И. Куношем на о. Адакале,
встретил я выражение sittin sene yaçacak misin? 'Ты думаешь, что
проживешь 60 лет?' (т. е. „ты будешь жить до Второго пришествия");
есть даже глагол altmtçla (так) 'дожить до шестидесяти лет'.
И не случайно, быть может, долго ходила у турок монета altmi-
$lik (60 пара).
итоги
Таким образом, у современных тюркских народов сохранились
обломки древнего уклада счета в словах, условно обозначающих
определенные числа (десятки 30, 40, 50); эти слова оттеснили на
второй план десятки, составленные через слово on.
Тюркскими языками пройден длинный путь; об этом наглядно
говорит эволюция систем счета; системы счета у тюркских народов
постепенно усложнялись.
Где-то в «Путешествии на корабле „Бигль"» Ч. Дарвин пишет,
что у австралийцев в числе 3 заключено уже представление о
57 W. Radioff, Die alttürkischen Inschriften der Mongolei, Neue Folge, St.-P., 1897,
S. 68; Die alttürkischen Inschriften der Mongolei, Zweite Folge, St.-P., 1899, S. XXI. См.,
однако, замечание С. Е. Малова (С. Е. Малов, К изучению турецких числительных,
стр. 274).
58 См. «Записки Восточного отделения», т. XII, стр. 71—72.
59 «Journal of R. Asiatic Society», 1912, pp. 186, 188; см. также сомнения С. Е.
Малова (С. Е. Малов, К изучению турецких числительных, стр. 274).
135

множественности. Для тюркских народов, насколько это
раскрывается для обозрения современных языковых форм, первоначально число
5 было „потолком" счета.
Потом вступают в строй десятки: один десяток—десять;
„двойня десятков"—двадцать, т. е. счет двадцатиричный. Последующие,
высшие десятки показывают рост счета: 3 десятка 30—тридцатирич-
ный, 5 десятков 50—пятидесятиричный счет.
Самостоятельные слова для 30, 40 и, может быть, для 50
существовали давно и отдельно как элементы религиозно-общественной
жизни народа, и только впоследствии за ними—за числами 30 и 40—
установлено точное количество единиц: для слова otuz—30, для
kirk—40.
Между тем хозяйственная жизнь развивалась все более и более, и
число 50 (elli) исчерпало все возможности „руки44 (el).
Число 60 открывает какой-то новый этап
счета—шестидесятиричный, но и завершает систему счета на небольшое число десятков.
Образование числа 60 (altmi?) через слово mt$ (как и yirmi?)
восходит к тому периоду, когда слово on не осознано как составная часть
для обозначения высших десятков, и счет идет еще, быть можетг
через двадцатки и тридцатки: число 60 трехкратно 20 и двукратно—
30.
Число 70 (yetmiç) представляет, быть может, просто формальное
образование, аналогичное 60 (altmiç), как, например, и
разделительное числительное от iki (2) образуется двояко: ikiçer (влияние
числительного &£$, на какой-то стадии предельного, стало быть, и
частного числа) или ikirer, где звук г по аналогии с числительным Ыг.
В числительных seksen (80) и doksan (90) слово on „стерлось";
они тоже были в большом ходу: 80—четырехкратно 20, а
90—трехкратно—30, т. е. 80 и 90—кратны тем числам, на которых построен
был когда-то счет; это—какие-то пережитки счетов—двадцатиричного
и тридцатиричного; seksen kere (80 раз) значит по-турецки 'много
раз'.
Потом произошел окончательный переход на десятиричную си"
стему, но для десяти десятков наряду с „круглым" десятком (on on)
сохранившимся у башкиров, создалось самостоятельное слово yüz
(кажется, тоже удовлетворительно не объясненное).
Теперь слово yüz используется для обозначения высших чисел,,
а высшие числа часто выражаются описательно; так, Языджы-оглу
Али (XV в.), очевидно, плохо еще охватывающий идею „тысяча",
пишет однажды: on yüz altmtç alti („1066") 'десять сотен шестьдесят
шесть'.
Конечно, это архаизм; слово bin 'тысяча'—а оно этимологически
ясно! —несомненно, уже было. В XVI в. денежное обращение в
Османской империи расширяется; для пятисот денежных единиц—для
„пятисот курушей"—употребляется (персидское) слово kese 'мешокЧ
Люди ворочают тысячами. В документах XVI в., изданных Ахмедом
Рефиком, закономерны описательные формы on kerre yüz bin (10 раз
100 тысяч) и т. д., т. е. сто тысяч—какое-то высшее число.
Оперировать описательными обозначениями было как будто легче,
описательные формы заняли место и старого заимствования тюмен60 гтьма%
т. е. десять тысяч.
60 См. о нем Б. Владимирцов, Mongollca I, — «Записки Коллегии востоковедов»,,
т. I, стр. 312.
136

Иностранное слово „миллион" вошло в язык, конечно, недавно.
Под этим углом обозрения числительных ошибочно, конечно,
утверждение о страхе перед высшими числами; операции над высшими
числами сложны, они трудно усваиваются, но это не мистический
страх, а страх от трудности мысленного восприятия.
Было бы неосмотрительно делать вывод о хронологическом
порядке возникновения сложных (многодесятиричных) систем счета:
литературная фиксация может быть случайна; литературный памятник
может фиксировать то, что давно уже существует в языке
или-наоборот — что осуждено на отмирание. Хозяйственно-общественные
условия жизни у кочевников, тем более у оседлых тюрков, могли
все-таки различаться и разновременно вести к новому счету.
Для углубления выводов наблюдения должны быть продолжены
над живым употреблением чисел и над употреблением их в
литературных памятниках.
А числа в тюркских языках—благодарная тема для языковеда,
этнографа и фольклориста.
И как понятен энтузиазм Н. Я. Марра, пытавшегося объединить
языковедов на теме о числительных, которые обнаруживают
общность мышления человечества!
sj^l®^

К ВОПРОСУ О ВЛИЯНИИ ТУРЕЦКОГО ЯЗЫКА НА АРАБСКИЙ
{Лексический материал)
История и современное положение
арабского языка говорят нам с
полной определенностью, что он с та-
кой же легкостью [как и
разговорный язык] воспринимает всякие
инородные элементы.
И Крачковский, — ЗКВ, III,
189.
Находясь еще во время первой заграничной командировки от б.
Лазаревского института восточных языков в Дамаске (в 1906 г.), я
невольно обратил внимание на обилие турецкого элемента в
разговорной арабской речи1 и потихоньку подобрал от знакомых арабов
(в семье рабочего, у которого я жил, на базаре, у случайных
учителей и т. д.) небольшой лексический материал, отражающий степень
влияния языка завоевателей в Сирии.
Так пробужден был интерес к теме, и для курсорного чтения
я сразу выбрал путешествие в Северную Америку в XVII в. мосуль-
ского священника-миссионера Ильи2, просмотрел словарь
иностранных слов Рашйда 'Атыйэ Либнани и т. д.
Осенью, пока я пережидал в Бейруте пароход в Мерсину, я
ходил иногда в университет св. Иосифа. Обязательный о. Л. Шейхо
предоставил мне для занятий библиотеку, и, покинутый один в
читальном зале, я переглядел литературу на западноевропейских
языках, а потом надолго забросил записи, чтобы извлечь их только
теперь «на случай». И снова обратился я мыслями к Сирии, штудируя
труд первого знатока ближневосточной лексикографии о. Л. Ронзе-
валля, отпечатанный еще в 1914 г.—в эпоху мировой войны,
положившей конец господству османцев в Сирии.
Я собирал в Дамаске турецкие слова; иностранные слова,
попавшие к арабам через турок (западноевропейские, греческие, персид-
1 Ср., впрочем, обратное замечание А. Е. Крымского (А. Е. Крымский, Семитские
языки и народы, т. Ill, М., 1912, стр. 40,1, прим. 2): «В Сирии турецкая примесь совсем
ничтожна».
2 Заметку (библиографическую) о книге см. «Этнографическое обозрение», 1906,
№ 3—4, стр. 322—323.
138

ские и др.), я сознательно исключал из поля зрения, а число их
также велико и многообразно. И во время чтения сохранен был этот
же принцип. Только слова, изменившие у турок форму или значение
раскрывавшие новые области культурных турецко-арабских
взаимоотношений, так сказать, показательные слова, мною регистрировались.
Конечно, устранение персидских слов, вошедших в арабский язык
уже от османцев, уменьшает (и даже искажает) объем реального
влияния, оказанного турками на арабов.
А так как арабский язык, разговорный и литературный, мне
знаком все-таки слабо,—полнота или планомерность для меня были
недосягаемы, и, может быть, второпях под арабским покровом я не
сумел распознать турецкое слово. Отчасти зависят недостатки и от
московских условий: в Москве отсутствует и то, что когда-то было в
библиотеке Специальных Классов б. Лазаревского института, и
справки и поправки для меня иногда были затруднительны. Мне
недоступен также и ряд трудов европейских ученых, появившихся на
Западе со времени войны3.
Хотя таким образом я дерзко вторгаюсь в чуждую мне область
арабистики, мне кажется все-таки, что общая картина турецких
заимствований, как со стороны внутреннего содержания, так и со стороны
внешней формы, вырисовывается более или менее отчетливо и
правильно. Новизной она не блещет, но суммирует материал
раскиданный, частью уже известный.
Для удобства обозрения в приложении дан перечень турецких
заимствований в арабском, главным образом сирийском, языке.
I. НАСТУПЛЕНИЕ ТУРОК*
Воинской доблести турок—этой исконной отличительной черте
народа—Джахыз (IX в.) посвятил трактат4. Но еще раньше халифы
оценили значение турок, Среди дворцовых интриг и религиозных
споров послушные ватаги турецких воинов представляли для абба-
сидских халифов единственный надежный оплот. Уже со времени
халифа Мансура возникают в Сирии турецкие колонии (Арслан)5; в
торгово-политическом центре Сирии, около Алеппо, был (в IX в.)
пригород Ярукийэ, населенный, очевидно, турками6. Турецкий говор
раздавался и во дворце в Багдаде (аббасид Ибрагим ибн Махди
говорил по-турецки; у халифа Мустаина везиром был турок Утамыш).
В IX в. турки тысячами наводнили Багдад, и жители города
жаловались на них халифу7. Так давно просачивались турецкие слова, но
турки для араба были варвары; скуластые плоские лица, на которых
видны были только носовые отверстия, степной образ жизни,—все
было дико утонченному вкусу араба-горожанина, и он презирал
турка.
3 Частью они перечислены в предисловии И. Ю. Крачковского к кн.: Д. В.
Семенов, Хрестоматия...—Довоенная библиография (до 1912 г.) дана А. Е. Крымским в
кн.: А. Е. Крымский, Семитские языки и народы, стр. 394, 608 (дополнения по Кампф-
мейеру).
4 В. Бартольд, Туркестан в эпоху монгольского нашествия, II, 202.
5 Salih-ibn-Jahya, Histoire de Beyrouth, pp. 27—28 (из Масудия?).— Как писал
мне однажды Л. Шейхо, около Дамаска есть старое турецкое селение Джыллык (<зО>
ср. предместье Дамаска Шейх Раслан (Арслан).
6 Якут, IV, 1001/17.
7 Якут, III, 16/21.
139

Оберегая чистоту классического языка, арабы замалчивали
иностранный лексический элемент. Конечно, было бы интересно знать и
первые турецкие слова, занесенные авангардами турецких
завоевателей8, но только, быть может, сатирическая поэзия таит отголоски
первых встреч.
С XII в. турецкие слова врываются в титулатуру малоазиатских
сельджукидов, на арабских надписях, как, например: алп 'богатырь',
кутлуг 'счастливый', улуг 'великий', джабуга 'господин', тогрулте
гин 'князь-сокол'9; на надписях Диарбекира (Амиды) еще: ак арслан
'белый лев', сункур 'сокол', байгу 'сокол', билъге 'ученый', яагри.
'коршун', буга 'бык'10.
И чем дальше, тем богаче турецкая терминология: у Ибн Бат-
туты, путешествовавшего по Малой Азии в первой половине XIV в.,.
встречаются слова: хатун 'принцесса', ага 'великий'!1, а надписи
приносят еще слова: бек12, челеби13 или, наконец, хакан 'каган\
'хан'—титул, впервые появляющийся в султанство Кайт-бая (XV в.)14.
Ибн аль-Асир (XIII в.), описывая грозное нашествие
монголо-турецких полчищ, в которых он видел «божью кару», занес в летопись
слово j^. (тур. cadir) 'шатер, палатка'.
II. МАМЛЮКИ В ЕГИПТЕ
Падение Багдадского халифата (XIII в.) облегчает туркам путь
к господству над арабскими странами. В Египте турецкие отряды
появляются уже во времена Фатимидов 1б. Династия Мамлюков—турок-
рабов (XIII—XVI вв.)—вступила в Египет, испытав на себе
воздействие иранской культуры 16. Номенклатура дворцового быта пропитана
требованиями персидского этикета, а стало быть, персидскими
терминами: замкнутость дворца, султанские одалиски, оружие—все это
пришло из Персии; но имена и титулы Мамлюков (Татар, Чакмак, Ти-
мурбуга, Джанбулат и др.; бек, хан) носят следы турецкие17. Сую-
тый заявляет, что Бейбарс (XIV в.) сознательно подражал
Чингисхану18.
Историк Египта Макризи (XV в.) (изданный еще Э. Катрмером
а еще раньше Шехабеддин аль-Омари (XIV в.) и Калкашанди, умер-
8 Так, например, H. Lammens (H. Lammens, Le Liban, II, ip. 45) думает, что
персидские слова могли быть занесены в Сирию уже во время халифа Муавии,
который вызвал из Персии поселенцев. Отмечая уже у Масудия (IX в.) слово ùbûk
('кафтан'), Lammens все-таки затрудняется усматривать здесь заимствование у турок (см.
H. Lammens, Le Liban, II, p. 67).
9 M. v. Berchem, Matériaux pour un Corpus..., p. 66.
10 M. v. Berchem — J. Strzygowski, Amida, Heidelberg, 1910, см. по указателю.
11 «Voyages d'Ibn Batoutah, texte arabe, accompagné d'une traduction C. Defrémery
et B. R. Sanguinetti», t. II, Paris, 1854, pp. 287—288; потом M. Sabbag, Grammatik...,
ага — в обращении уже к простолюдину.
12 Отсюда в современном языке *aj£* (см. Д. Семенов, Хрестоматия..., стр. 88}
13 M. v. Berchem, Matériaux pour un Corpus..., pp. 39, 40.
14 M. van Berchem, CIA, I, № 418, 526.
15 К. Иностранцев, Торжественный выезд фатимидских халифов, — ЗВО, XVII, 89.
16 Ибн Баттута нашел у турецких князьков легкие постройки cL-X^jj («киоски»),
заимствованные, конечно, у персов (см. H. Lammens, Remarques...)
17 См. С. Лэн Пуль, Мусульманские династии, СПб., 1899, стр. 65.— Несомненно,
кое-что дал бы просмотр арабских надписей из Египта эпохи Мамлюков.
18 W. Björkmann, Beiträge zur Geschichte..., S. 96.
140

ший в 1418 г. (использованные теперь Годефру а-Д ем ом бинем
и Бьё рк м аном), закрепили эту двойственность—смешение навыков,
родных и наносных (иноземных). Мамлюки—у которых течение
жизни часто нарушается смутами jUJ^j—прекрасно понимают значение
военной организации, военных частей, охраняющих в государстве
порядок (каракол)19. Пропитанные еще духом кочевок, они донесли до
трона и обычное право степей (яса) и пышную соколиную охоту
{<?<3-Ь) ^ и родовые празднества (той). Среди терминов, персидских,
персидско-турецких и турецких, обозначающих должности или
рисующих военно-придворный быт (^^f <jI.*2äi«, ^jU <oblpl:>.l <bü
^jStJL* (3*->- '(З^. (ûjih (OU*!? fOlJlk^b <dh (£j*y&-> '(V^jl 'ig^ty
выделяется институт атабеков, воспитателей царевичей, которые,
руководя питомцами, захватывали потом государственную власть.
Распространенный у сельджукидов с XI в., этот институт осел на земле
народов, подчиненных им; между прочим, обследование на Кавказе
«атабечества»—одна из очередных историко-этнографических тем'.
Турецкие народы, как известно, придавали символическое
значение цифре 'девять' (токуз), и подарки, число которых равнялось
девяти, назывались в Египте olj^k 'девятки'.
И поскольку начальником дивана государственной канцелярии
был турок (которому мамлюк мог доверять тайны), естественно,
•струя турецкая усиливалась еще более.
Волна лексических заимствований захлестнула высший,
придворный класс (бай, ср. имя Туман-бай). И в умах арабов происходит
идеологическая эволюция; так, историк Макризи думает, что
арабское слово 1Л^ш 'политика, наказание' родилось из турецкой яси\
так сказать, îJL», значит: 'наказание, определяемое по нее, по
уложению турок'.
Обезьянничание проникло и в низы народные, передразнивавшие
высшие классы; плодовитый арабский писатель XVI в. Суютый в
специальном трактате отмечает турецкие добавления к каноническим
формулам приветствия 20.
III. РАСЦВЕТ ОСМАНСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА
Эпоха османских султанов принесла расцвет турецкому
империализму. Покорение Сирии и Египта, совершенное султаном Селимом I,
победа у Превезы, утвердившая господство над Средиземным морем
во время султана Сюлеймана Кануни, создают в XVI в. великодер-
жавие Османской империи. В руках султанов сосредоточились
арабские земли: с востока на запад—от Багдада до Алжира, с севера на
юг—от Сирии до священных городов. Турецкую речь разносит
всюду служилый военный класс; турки служили в сирийской армии уже
в эпоху Мамлюков21.
19 J. Oestrulp (J. Oestrup, Orientalische Höflichkeit. Formen und Formeln in Islam,
Leipzig, 1929, S. 50, Anm. 2) высказывает предположение (исторически маловероятное),
что упоминаемое у Козьмы Индикоплова слово тоиера представляет видоизменение
турецкого tug; это было бы тогда самое раннее проникновение турецкого военного
термина.
20 См. С. Brockelmann, GAL, ill, № 199, p. 153; J. Oestrup подчеркивает интерес
трактата для истории скрещения языков (см. S. Oestrup, Contes de Damas, ip. 20).
21 W. Björkmann, Beiträge zur Geschichte..., S. 6.
141

Эта туркизация была общей участью народов, покоренных
турками. Там, где во главе государства находилась турецкая династия,
административный строй окрашивался турецкими терминами; так было
и в Персии—во время династии Каджаров, в Бухаре—во время Ман-
гытов.
Mgr. David говорит, что между тем как арабский диалект
Дамаска удержал чистоту,22 в Мосуле и в Багдаде—конечных пунктах
на восточной границе расселения арабского племени—арабская речь
насыщена турецкими словами (сириец отзывается презрительно о
языке багдадца), и это естественно: гам труднее сохранить себя от
векового напора турок, еще со времени бессильных аббасидских
халифов.
В Багдаде, очевидно, турки играли большую роль. Правый
берег р. Тигра, населенный бедуинами, называется по-турецки «Каршы
яка». Турецкие слова заносились и иммигрантами, и чиновничеством.
Из моды или из тщеславия население, часто женщины, употребляло
турецкие слова: их слух ласкала иностранная речь23. Багдадский
журнал кармелита о. Анастаса отметил проникновение турецкого
языка в народный арабский говор. А централизаторские наклонности
правительства насильственно насаждали государственный язык: еще
накануне младотурецкой революции (в 1908 г.) багдадский вали На-
зим воспретил подачу прошений на арабском языке. И пестроту
арабского языка в Багдаде,—«неизгладимый след», оставленный
турецким языком,—давно подчеркивали наблюдатели арабской речи
J. Oppert, A. S. Yahuda, L. Massignon.
До западной границы Османской империи—до Алжира и
Марокко—протянулись словесные свидетели турецкого господства,24 и все
это характерно для той цивилизации, которую несли турки; все это
технические, военные слова25. Названия оружия заимствованы
арабами у соседей, и в пору победоносного наступления османцев, от
хозяина Средиземного моря берется и техника войны,—оружие26.
Османцы застали, очевидно, в Африке народы на низкой ступени
развития. Объединенные на религиозном принципе, арабские
племена именуются халифалык (организация подвластная халифу-турку).
Глава янычарского войска в Алжире, ласкательно именовавшийся
дайы, («дяденька»), превратился у них в дея27; от брака, так сказать,
нелегализованного или от связи османца с туземной женщиной
рождаются несвободные дети; они утрачивают права юридические,
принадлежавшие их отцу, и становятся рабами (кул).
Цепь слов социального порядка в Сирии и в Египте—в странах
более близких к центру—увеличивается; в Сирии слово челеби (дже-
22 Мне, »впрочем, кажется, что Mgr. David ошибается и преувеличивает чистоту
дамасского диалекта.
23 И кое-где (например, в Ираке) отразилась и на фамильных прозвищах: Пача-
чи-задэ (см. В. Meissner, Neuarabische Sprichwörter..., S. 137, Anm. 2).
24 Вскользь отметил это и L. Bouvat (см. L. Bouvat, L'évolution moderne des
langues musulmanes, — «Revue du Monde Musulman», X, 1910, pp. 54, 59).
25 Так, например, иерархическая лестница военных и административных чинов, от
дея до чауша: баша, булук-башы, беглербей, хазнаджы, бейтелмалджы, бейлик, орта,
спахи, йолдаш и др. (см. H. Lammens, Remarques...) под соответствующими словами.
26 См. A. Fisher, Hieb-und Stichwaffen und Messer im heutigen Marokko, — «Mitt.
d. Semin. f. Orient. Sprachen, zu Berlin», II: Jsbù <çka <(jtiu
27 J. Oestrup, Contes de Damas, ,p. 24.— Турецкое происхождение слова отмечено
уже давно D. Arvieux /см. H. Lammens, Remarques..., pp. 96—97).
142

леби) значит только 'франт*; в Египте употребляется о молодых
людях, у которых со стороны отцовской течет турецкая кровь, т. е.
слово говорит об эпохе, когда господствующее положение в Египте
занимали османцы28.
И в Египте след от турецкого языка, долго бывшего
официальным языком, заметен и на военном строе. В «Песне арабского
солдата», недавно обследованной И. Ю. Крач ковски м29, закреплены
турецкие командные слова 'стой'! (диван-дур, селам-дур!)™.
IV. ЗАИМСТВОВАНИЯ XVII—XVIII вв.
Так, с XVI в. государственный язык, язык османский,
насаждаемый администрацией, все сильнее и сильнее проникает в толщу
арабского народа31; но за это время арабские интеллигентные круги
изживают кризис. В XVII в., когда возрождается арабская литература,
замершая в эпоху монголов, пуристские требования прежних
арабских стилистов смягчаются: человек пишет так, как говорит, и в
письменных памятниках арабского языка отражается уже и влияние
османского языка.
В дневнике мосульского священника Ильи, предпринявшего
в XVII в. трудный путь в Северную Америку, встречаются слова,
вскрывающие организаиию этапной линии,—слова, употребление которых
неизбежно для путешественника, а священник Илья пишет, не
мудрствуя лукаво так: ильш 'посол', у лак 'гонец'32, йедек 'запасная
лошадь', конак 'перегон', биринджи 'первый', джекдирме 'большая
лодка'33; он и Америку называет, на турецкий лад Йены Дюнъя
('Новый Мир*).
Вероятно, и обследование языка путешествия патриарха Макария
описанного Павлом Алеппским, дало бы поучительные выводы:
Алеппо стоит на стыке этнографической территории арабов и османцев, и,
конечно, давление окрестного туреикого населения должно было
сильно сказаться и здесь уже в XVII в., особенно на языке
христианских писателей, свободных от традиций классического языка34.
К концу XVIII в., как показывает словарь Саббага, количество
заимствований значительно увеличивается; они захватывают быт
городского населения, интересы которого вращаются с одной стороны
28 См. о слове (давшем в арабском языке глагол) замечание И. Ю. Крачковского
(И. Ю. Крачковский, Две арабские сказки из Назарета, — «Сообщения Российского
палестинского общества», XXIX, стр. 31, прим. 5).
29 «Изв. Тавр, общ ист., арх. и этногр.», т. I.
30 Турецкие (османские) слова в современном египетско-арабском языке
подобраны у К. Völlers (К. Völlers, Beiträge zur Kenntnis de lebenden arabischen Sprache in
Aegypten, — ZDN\!Gy LI, 1897, pp.*305—310); см. также J. Deny, Sommair edes archives
turques du Caire, Le Caire, 1930.
51 Исследователь арабского влияния на османский язык M. Bittner подчеркнул
и роль государственного языка Турции со времени покорения Сирии султаном
Селимом I.
32 В Египте встречается уже в XV в. (Gaudefroy-Demombynes, La Syrie..., ,р. 249).
33 Нибур упоминает еще термин текне (см. В. Meissner, Neuarabische
Sprichwörter...., S. 65).
34 Беглый просмотр заметки А. Олесницкого обнаруживает присутствие турецких
слов и терминов, как-то: 'господарь*, с£-^'сэ фенд1и\^-1>-^-дЛ«ружье' '(см. А. Олес-
ницкий, О неисследованном старейшем списке путешествия патриарха Макария 1654
года, — «Древности восточные», т. IV, стр. 6 и ел. 8, 9). — Слово силахдар попадается
уже у Ибн-Баттуты.
143

вокруг службы и торговли, а с другой—вокруг мелких повседневных
забот об одежде, пище35 и т. д. И арсенал ругательных слов также
черпают сирийцы у османцев36. Но отборная турецкая ругань,
исковерканная, слышится и в Египте37.
V. ЦЕНТРАЛИСТИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА ОСМАНЦЕВ XIX—XX вв.
Основной контур заимствований уже наметился, и то, что еще
смутно проскальзывает в списке слов, помещенных у Саббага, в
XIX—XX вв. обрисовывается ясно. Но темп и охват, все более
быстрый и все более глубокий, зависят от общей политики, ставящей
себе, со времени султана Махмуда II, целью централизацию
государственного аппарата.
Введение воинской повинности среди мусульман, после
уничтожения янычар, было также одним из крупных проводников влияния
турецкого языка на арабов. И, уже в середине XIX в. Флейшер
заметил в бейрутской газете (Хадщат уль-а^бар) наличие турецких
слов38.
И глазами османцев делят арабы общество на сословия и
классы: афанди 'образованный чиновный люд' и башбозук 'штатский
человек'; зангил 'богатый' и зугурт 'бедный'. Но на первом плане
идут, разумеется, военные словечки: алай 'полк', йуз бати 'сотник'
и т. д., урди 'войско', санджак 'знамя', кышла 'казармы', синее
'штык' и т. д., и т. д.39. И даже породы голубей (несущих,
очевидно, почтовую службу—институт, попавший еще в Египет от Аббаси-
дов) приняли турецкие названия; тем более заметно это на
технических словечках полицейского надзора.
Возвращаясь с военной службы, несут арабы домой и слова,
оглашавшие казармы во время солдатчины.
Население испытало тяжесть финансовой фискальной системы,
выжимающей соки: вергу 'налог', кумрук 'таможня', bit 'кадастр'40.
Девальвация денег, произведенная после русско-турецкой войны
1877—1878 гг., сохранила по себе память двумя счетами: реально-
подлинным (саг) и базарным (шурук).
Какие-то кустарные навыки (или, быть может, ремесленная
организация), зашедшие из Турции, повлекли за собой также
заимствования: уста 'мастер', джухадар 'ткач'41; кожевенное дело узнало
новые сорта кож: кырмизи 'красный', аладжа 'сорт шелковой материи';
для обозначения материала, и не только деревообделочниками, как в
35 Так, например, fj^ «род восточной колбасы'.
36 Ср. М. Sabbag, Grammatik... «u5~j (я слышал и в Дамаске также). В текстах
Malinjoud, попадаются уже сложные сочетания, как, например: дайусун бириси (см.
L. Matignon, Notes..., S. 277, п. 4).
37 W. Spitta-Веу, Grammatik der arabischen Vulgärsprache von Aegypten, Leipzig,
1880, Ss. 457—458; слово разыскано по указанию S. J. Oestrup'a (S. Oestrup,
Orientalische Höflichkeit..., S. 82).
38 Ueber die Culturbestrebungen in Beyrut (см. H. Fleischer, Kleinere Schriften, III,
S. 125).
39 Нередко ib этих сочетаниях иерархических попадаются и персидские слова,
например c£*Ul jb ' секретарь бюро* и др.
40 См. Washington-Serruys, L'arabe moderne, p. 122.
41 Слово rjf- (*Ц>-?*) известно на всем Арабском Востоке.
144

Турции взято слово караста. Желая быть галантным, купец зазыва-
ет клиентов турецким словом бирун 'пожалуйте!'*
Вкусы чиновников, требующих турецкую кухню, обогатили язык
блюдами: йабрак 'голубцы в виноградном листе', шорба 'суп9, ашла-
Muui 'холодное мясо', бастарма 'вяленое мясо', долдурма
'мороженое' и др.42; даже для повара заимствовано слово * спиши*.
А жены чиновников разносили слова домашнего обихода.
В бюро засело чиновничество думающее медленно; не заботясь
подчас о переводе, берет оно готовые штампы стамбульских канце-/
лярий. Титулатура пестрит эпитетами, украшающими эпистолярный
слог в Турции {isßj**- ку&¥- У^Ц^)43; заключается прошение
также характерной для османского прототипа формулой44.
Как будто и ничтожный факт, рассматриваемый единично,—мода
также незаметно может загрузить язык ненужными, излишними
неологизмами. Я помню, как старик араб в Дамаске, побывавший когда-
то в Константинополе, щеголял турецкими словами 45.
И как венец абдулхамидовского режима, построенного на
доносах (джурнал)**, ссылке (серган),—полусаркастическая народная
пословица о виселице: «f)u любит высоту, хотя бы и на колу» (бихиб-
буль *улув валау *алхазу)47.
VI. ФОРМА ОСМАНСКИХ ЗАИМСТВОВАНИЙ
1) Фонетические изменения обусловлены физиологическими
свойствами арабского языка: так, глухой звук я, естественно, переходит
в соответствующий звонкий б (6apa<jiapa), звук ч заменяется ш
(uwp6a<Cçorba)\ нёбный у переходит в у (Ky3AyK<gözlük) и т. д.48.
Эмфатический звук д произносится иногда какз [о. Л. Шейхо
вспоминал из детских лет в Багдаде: ма фи зарар {зарар вм. дарар)]4*.
2) Ударение передвигается с конечного слога на предыдущий
(кузлук, по-османски: gözlük); когда оно сохраняется на последнем
слоге,—зависит это от удлиненной гласной конечного слога
(например, йахур 'конюшня', по-османски: ahur).
3) Имена, в турецком языке безродные, заканчивающиеся
закрытым слогом, превращаются иногда в слово женского рода (например,
кашука, ср. kaçik 'ложка', шакуша из çekiç 'молоток').
4) Форма турецких слов, перешедших к арабам, указывает, что
заимствование шло иногда среди низов, т. е. не в литературном ин-
42 См. еще I—V-* <£j{-0 'кондитерский пирожок' r-L*« 'противень' (С. Landberg,
Proverbes et dictons..., pp. 395, 381).
43 См. образцы в руководстве Washington-Serruys, L'arabe moderne..., см. также
Д. Семенов, Хрестоматия..., стр. 125.
44 Ср., например, Malinjoud, Textes..., p. 268.
45 Может быть, влияет и школа. Слова просачиваются и через газеты (рекламы,
объявления пестрят заимствованиями, ср. примеры у L. Ronzevalle). См. L. Ronze-
valle, Notes...
46 О происхождении слова см. J. Deny, Sommaire..., S. 153.
47 J. Harfouch, Arabe dialectal, p. 17.— Впрочем, слово хазук 'кол' — свидетель
казней более старых.
48 Обстоятельно фонетические изменения обследованы К. Vollers'oM [см. -К.
Völlers, Beiträge.;.,— ZDMG, L (1896) pp. 657 ff].
49 Впрочем, также и в Дамаске, см., например, А. Крымский, Семитские языки...,
стр. 401, прим. 2 bj^2-4 'мазбут', слово встречается уже у Павла Алеппского (А. Олес-
ницкий О неисследованном старейшем списке..., стр. 11; ср. еще о ^ замечание
Malinjoud, Textes..., p. 307, п. 2, ом. также хавдз А— Z 25 и олгрим.).
Ю В. А. Гордлевский
145

теллигентском произношении, и, может быть, время заимствования
отодвигается вглубь (к моменту появления османцев в Сирии),
например: вергу 'подать', $азук 'кол', йагныш 'ошибка'.
5) Если приставка лу говорит о книжном, канцелярском
давлении, приставка именного образования (nomen agentis) джы сохраняет
жизненность, будучи пересажена от турок в языки соседей (южных
славян и арабов),—и арабы посредством этой приставки образуют
слова, в языке турецком неизвестные, например: суфраджы
'официант' (от sofra 'обеденный стол')50.
6) По образцу османских сочетаний со словом д.»IL и арабы
создают слова сложные, например: лНлЗСхЛ 'музей' (слово в османском
языке неупотребительное), ^L ^j^j^ 'старшина ювелиров'61.
7) Турецкие глаголы встречаются все-таки редко, впрочем: ма
бидаин (от глагольной основы daya(n), sergan (от имени sürgün
'ссыльный, ссылка'), карыш (глагольная основа от kartç
'смешиваться'); j^S^ 'фланировать' (от тур. основы gezdir)52, или, еще, в
Багдаде причастная форма JU (от тур. основы kal 'оставаться'); в
Палестине глагол от слова челебиьг.
8) В язык проникают также союзы и наречия, например йнджа$
(слышал во время объезда школ Палестинского общества в глухих
деревнях 54, сопровождая консула Дамаска Г. Д. Батюшкова), уссун
'ну, так что же!'65.
9) В народном, как сирийском, так и египетском, языке употреб4
ляются парные сочетания, образованные на турецкий лад (вгрочем-
соединяющиеся иногда и союзом ва), например: ^UUi <ôj%>. j ôj^
JaU JalL fjôLL« j 56 или: $армиш-мармиш 'кошки'б7.
10) На деловых бумагах, составляющихся, очевидно,
малограмотными писцами, как сколок с османского образца, отражается
турецкий синтаксис (там нередки и турецкие идиомы).
11) Слова новоарабские представляют нерелко перевод
турецкого понятия, так, например: ô^-> означает Чабак'бе; д-^Л =du£j 'банка
на тысячу диремов'59.
Таким образом, турки-мусульмане, очарованные (или:
подавленные) величественными красотами священного языка, сумели все-таки
на протяжении веков передать арабам, превосходившим их
культурно, длинный ряд слов и выражений различных категорий
(преобладают все-таки военно-технические слова).
К арабам проник и турецкий склад воззрений—турецкое
мышление; так, на позднейшем наименовании сборника сказок—на «Тысяче
одной ночи»—отразилось, как думает Е. Littmann60, тяготение турок
к добавочному числу 'один' (первоначально: 'тысяча ночей').
50 Ряд примеров у А — Z.
61 Д. Семенов, Хрестоматия..., стр. 84.
52 A—Z, 138.
53 L. Massignon, Notes.., .p. 24.
54 Впрочем, и Mgr. David регистрирует также это слово.
55 Таким образом, у арабов слово чуть-чуть изменяет значение.
56 См. Словарь Рашвда 'Атыйэ или A. Dulac, Quatre cointes arabes..., п. 60.
57 A—Z, 149.
58 На это обратил внимание С. LanAerg, (С. Landberg, Proverbes..., «p. 370).
59 A — Z, 47; ср. также появление звука /с в слове л~»У>, А — Z, 74.
60 Е. Littmann, Tausend und eine Nacht in der arabischen Literatur, Tübingen, 1923,
S. 10.
146

ЛИТЕРАТУРА«
(Z—A) «Kleine Beiträge zur Lexikographie des Vulgärarabischen, IL Aus dem
Nachlass Prof. H. Almkvists hrsg. von K. V. Zettersteen», — «Le Monde Oriental»,
vol. XIX, 192562.
(Б) E. Berésine, Guide du voyageur en Orient. Dialogues arabes d'après trois
principaux dialectes: de Mésopotamie, de Syrie et d'Egypte, Moscou—S.-Pétersbourg, 1857 63.
(B2) M. v. Berchem, Arabische Inschriften, Leipzig, 1909 (-Beitr. z. Assyr. u. semit..
Sprachwiss., t. VII, 1).
(B) M. v. Berchem Matériaux pour un Corpus inscriptionum arabicarum, —
«Mémoires publiés par les membres de l'Institut français d'archéologie orientale du Caire»„
t. XXIX, Le Caire, 1910—1917.
(Bj) W. Biörkmann, Beiträge zur Geschichte der Staatkanzlei im islamischen
Ägypten, Hamburg, 1928.
(Da) Mgr. David, Etude sur le dialecte arabe de Damas, —ЗА, 1888, pp. 496—6127.
J. Deny, Sommaire des archives turques au Caire, Le Caire, 1930.
(Du) H. Dulac, Quatre contes arabes en dialecte cairotte. Mémoires publiés par les
membres de la Mission archéologique française au Caire, 1881—1884, fasc. 1.
(E) Le prêtre Elias, Le plus ancien voyage d'un oriental en Amérique, édité et
annoté par le P. A. Rabbath, Beyrouth, 1906 (отт. из «Ал-Машрик»).
(G) Gaudefroy-Demombynes, La Syrie à l'époque des Mamelouks d'après les auteurs
arabes, Paris, 1923.
(Г) В. Гордлевский, Арабские пословицы, записанные в Дамаске, — «Древности
восточные», IV, стр. 103—109.
(H) J. Harfouch, Arabe dialectal de Syrie, pt I, Beyrouth, 1904.
(Kp.) A. Крымский, Семитские языки и народы. Очерки и обработки, ч. III, М.,
1912.
(L) H. Lammens, Remarques sur les mots français dérivés de l'arabe, Beyrouth, 1890.
(Ln) C. Landberg, Proverbes et dictons de la province de Syrie, Section de «Sayde»,
Leyde—Paris, 1883.
(M) Malinjoud, Textes en dialecte de Damas, — JA, 1924, pp. 259—33264.
(Mss) L. Massignon, Notes sur le dialecte arabe de Bagdad,—«rBull. de l'Inst. Franc,
d'arch. ârient», t. XI, Le Caire, 1914.
(Me) B. Meissner, Neuarabische Sprichwörter und Räthsel aus dem Iraq, — «Mitlt.
d. Semin. f. orient. Spr. Jahrg», IV, 1901, pp. 137—174.
(Oe) J. Oestrup, Contes de Damas, Leyde, 1897.
(O) J. Qppert, Expédition scientifique en Mésopotamie, t. I, Paris, 1863.
(P) P. L. Pourrière, Etude sur le dialecte vulgaire d'Alep, publiée par G. Kampff-
meyer, — «Mitt. d. Semin. f. orientalische Sprachen [zu Berlin]. Jahrg», IV, 1901,
pp. 202—227.
(Q) E. Quatremère, Histoire des sultans mamelouks de l'Egypte, Paris, 1837—1845.
(R) Рашид'Атыйэ Ал-Либнанй. Jt^^Jlj ^UI o^ ^l JJjdl 65
(Ro) L. Ronzevalle, Notes de dialectologie arabe comparée. Mélanges de la Faculté
Orientale (de l'Université St. Joseph), VII, 1921, pp. 23—66.
(S—Th) M. Sabbag, Grammatik der arabischen Umgangsspradie in Syrien und
Aegypten, Herausgegeben von H. Thorbecke, Strassburg, 188666.
(C) Д. Семенов, Хрестоматия разговорного арабского языка (сирийское наречие),
Л. 1929.
(S) Salih-ibn-Yahya, Histoire de Beyrouth, éditée par P. L. Cheikho, Beyrouth, 1902.
(W—S) Washington—Serruys, Uarrabe moderne, étudié dans les journaux et les
pièces officielles, Beyrouth, 1897.
(Y) A. S. Yahuda, Bagdadische Sprichwörter, Orient. Stud. Th. Nöldeke zum
siebzigsten Geburtstag gewidmet, Giessen, 1906.
61 Прописные буквы перед заглавием служат для сокращения ссылок.
62 Лексический материал собран был Альмквистом, как известно, в конце XIX в.,
преимущественно в Сирии (в Дамаске) и в Египте.
63 Латинская транскрипция не всегда точно воспроизводит арабское начертание
текста.
64 Тексты приводятся в арабской и латинской транскрипции; у меня в списке
исключена арабская транскрипция.
65 Подражая Ибрагиму Языдж:и, Рашид *Атыйе стремится очистить литературный
язык. Формулировка значений грешит иногда неясностями и туманностью; составитель
умалчивает также о заимствованиях из Б. Бустани.
66 В главе X собраны иностранные слова, однако автор не всегда отмечает, где
какие слова употребляются: в Сирии или в Египте.
10*
147

СЛОВАРЬ
(В русской транскрипции)
а
'адабсизййе (Mss 12)
'невежливость'.
аджзаджи ~ eczaci 'аптекарь'.
ажза^ана (М 318 и прим. 1)~
eczahane 'аптека'.
'арбаджи ~ arabaci 'извозчик';
также С 125.
'ашла (в Египте, A-Z 31) 1)~
açla 'прививочный пункт', 2)
'больница'.
'ашши~асс1 'повар'; также Ln
(обяснение на стр. 82).
ашламиш (редко) ~ açlamiç
'вареное мясо'.
афандум ~ efendim 'господин':
«эй, сударь, послушайте!». В
Египте так обращается слуга
к господину (Ое, Orient. Höfl.,
20 — 21).
аферим (Ое 160) ~ aferim 'браво'.
Слово это не турецкого, а
персидского происхождения.
аладжа ~ alaca 'род полосатой
шелковой материи,
выделываемой в Дамаске'. По
сообщению Мухиддина Хакимова,
директора музея в Бухаре, слово
это, известное уже из Нарша-
хи, и теперь употребляется у
таджиков («алоча»).
алыш ~ ah§, выражение: б'алыш
'он привыкает'.
анджак~ancak 'едва-едва';
'только'; также Da 8.
б
бага (A-Z 61) 'поднос .
бак ~ bey 'бек'. Ro 32 приводит
мн. ч.: бакават.
бакрадж (А - Z 54) — 'восточный
кофейник, медный или
жестяной'.
бакшиш ~ bahçiç «бакшиш»,
'чаевые'; также, в Египте (Б 40).
бара (R 33) ~ para 'мелкая
монета'.
баруд (Me 165) 'порох'.
басма (R) 'ситец'.
бастарма — pastir/na 'вяленое
мясо (сохраняемое на зиму)'.
баша~ра?а 'паша'; ср. мн. ч.
башават (Ro 32).
башбозук;~Ьас1 bozuk 'штатский,
вольный'.
баштан (М 270 и прим.)~Ьа$с1ап
'прежде всего'.
башка~ba?ka 'другой'.
баксьм (в Багдаде, Б 45) 'сухарь
черный'.
балта ~ balta 'топор'; также
^*к)Ь W-S 102 'сапер'.
бейрилды ~ buvurultu 'грамота,
указ'; в Алеппо (Б 59): бойу-
рулти. Ср. буйулурди, Deny,
147, прим. 1.
148

бесбалай (M 300 и прим. 6) ~
besbelli 'очевидно'.
безаванг (М 277, прим. 4, 280) ~
pezevenk 'сводник'.
белик beylik 'казенный',
'государственный'.
белке (Басра), белкит (Багдад)
Б 26, 34; барки (Алеппо) Р
'может быть'.
белук ~ bölük 'рота'.
бендукийе (Египет), Б 88 'ружье'.
,3-ц j\Jsx.>, G СVII, AsJub (A-Z
46) 'шкатулка в виде ореха'.
бйринжи ~ birinci 'первый'.
Слово встречается уже в XVII в.
у Е.
бйрум ~ buyurun 'пожалуйста,
извольте'.
бйшлик ~ beçlik 'бешлик'
(монета в пять пиастров, после
девальвации потерявшая
наполовину стоимость и равная до
войны «юзлюку», т. е. ста
пара, или двум с половиной
пиастрам = двадцати коп.).
башликат (Ro 55) мн. ч. er.
бишлик.
бйндок ~ findik 'орех (каленый)'.
бойа ~ Ьоуа 'краска', 'мазь для
обуви (Ln348).
бош ~ boç 'пустой',
'безрезультатный'.
боксымат (в Алеппо, Б 68)
'сухарь черный'.
бури ~ boru 'труба'; 'наргилэ',
A-Z41.
буйа (в Бейруте) см. бойа.
буразан ~ Ьошгап 'горнист'.
бурак — börek 'пирожок (на
масле)'.
бурки—burgu 'пробочник', 'винт'
(в Алеппо и в Багдаде, Б 42,
64).
бургул ~ bulgur 'мелко
размолотая пшенииа'.
буз ~ buz 'лед'.
буза (в Бейруте) 'мороженое'.
букджа ~ bohça 'узел (с
одеждой'). В Египте уже у
мамлюков (G ХСП, прим. 2).
бул ~ pul 'марка (почтовая,
гербовая и т. п.)'.
булад ^ pulat 'сталь'.
бусла — pusula 'записка', 'иы-
дулька'.
в
вергу~ vergü(i) 'подать, налог',
везнеджи (в Бейруте) — vezneci
'кассир'.
г
ганек (в Багдаде Б 36) 'гость*,
гараг (Y 408, 412) 'нужно',
гезмежи (в Египте) см. жезме-
жи.
гизматжи (в Египте, Б 93) см.
жезмежи.
гизме (в Египте) см. жазме.
ryroM~gügüm 'кувшин (медный)
для воды'; см. гумгум (Me
165).
д
дабанджа ~ tabanca 'пистолет*.
дайн ~ кор.-осн. daya 'быть
устойчивым, прочным', ср.,
например: ма бидаин
'непрочный'.
дамга ~ damga 'тавро', 'клеймо
(на животных)'; 'штемпель*;
демек~аетек 'значит', 'то есть'.
дезгин-^dizgin 'узда'.
деведжи (в Египте, Б 82)
'погонщик верблюдов'.
дирак — direk 'столб'.
дирек см. дирак.
драбзйн ~drabzan 'перила'.
докма 'от силы', 'много-много'.
догри ~ dogru 'прямой',
'истинный'; также: Ln 371, Кр 401,
прим. 2; в Египте, Du 61
прим.
долдурма ~ dondurma
'мороженое'.
дошаг (Me 139) ^doçek 'тюфяк'.
дуз ~ duz 'ровный'.
дугри (Ln 371) см. догри.
е
елму^абар (М 330 и прим. 1)
'рапорт'.
149

елдиван (в Алеппо, Б 66)
'перчатки5.
емак (A-Z 47) 'сливки'.
ески (Mss 12) 'старый, старье';
так называют в Багдаде
старьевщики.евреи военную
турецкую клиентуру.
ефенди (в Египте, Б 83)
'господин'; 'паша'. В Сирии
зафиксировано по крайней мере в
XVII в.; в Египте на надписях
встречается впервые в 1042 г.
х., см. G. Wiet, Matériuax
pour un CIA, Prendre partie,
Egypte, T. II (1929), p. 120,
прим. ефендим см. афандум.
ж
жанерек (М 288 и прим. 3) ~
can erigi 'слива кисловатая'.
жазме (Р 217; в Багдаде,
Алеппо, в Египте, Б 40, 61, 85)
'сапог'.
жаьсмак (в Алеппо, Б 64) 'курок'.
жезмеджи — cizmeci 'сапожник';
ср. также С 92 ^y^ ^öUj^.
джарджаф (в Алеппо, Б 70) см.
шаршаф.
джифт (R 50) см. джйфит.
джйфит ~ çift 'двухствольное
ружье'.
джуха — çoha 'сукно'; также Ln
355, в Багдаде и в Египте, Б
43, 87; S-Th: ^
джу^адар ~ çohadar 'ткач';
употребляется и как фамильное
прозвище в Дамаске.
з
зенгйл ~ zengin 'богатый'; также
Ln 381.
зангин (в Алеппо, Р 209, 217)
см. зенгйл.
аутурт ~ zügürt 'бедный';
'сильный'.
згорт (М 261 и прим. 1) см. зу-
гурт.
67 Собственно, это — тохарское слово (
кам (см. Н. Sköld, Lehnwörterstudien, Lund. •
И
идеш ру (М 268) — diçan
'увольнение'.
иста^ана ~ hastahane 'больница'.
Сообщил М. О. Аттая; см.
также С 100: дДклх^
йшта — içte 'вот'.
й
йабраьс ~ yaprak 'виноградный
лист'; «долма» 'голубцы,
завернутые в виноградный лист'.
йаваш (в Багдаде, Б 38) — yavaç
'тихо, медленно'.
йаглй (Mss 10) 'жирный'.
йагма йок ~ yagma yok 'без
запроса'. Первоначально на
языке солдатской вольницы
означало: 'грабежа нет!' т. е.
'будьте спокойны, жители'.
йагныш ~ yanhç 'ошибка'.
йака ~ yaka 'воротник'; см.
также: G XCI, прим. 7 <&** 'бант'.
йасак ~ yasak 'запрещено',
'нельзя'. Слово известно уже из мам-
яюкской эпохи; в XVII в. —
у свящ. Ильи; в новоарабском
языке есть еще ^ä2Lj— 'кавас',
глагол j£j 'инструктировать'
(W-S).
йастаьсийе (А — Z 39) 'подушка
для сиденья'.
йатакан 'кинжал , 'ятаган',
также M 261.
йатак ~ yatak 'постель', 'тюфяк',
'ставка', 'лагерь' (R s. v.).
йа^ана ~ yahni 'мясное кушанье,
с овощами', 'род рагу'.
йаяши (М 285, прим. 5) ~ yahçi
'хорошо'.
йезма (Me 149) ~ yazoia
'головная повязка',
йемек (Me 193) 'кушать'.
йук ~ yük 67 'груз'; 'место в
комнате (внутренний шкаф), где
складывается постель'; также
A-Z 23; С 157.
'вьюк'), перешедшее в Средней Азии к тур-
— Lpz., 4923,5. 40).
Л50

},саба ~ kaba 'грубый',
'некрасивый'
каба дайат (Ro 32) (мн. ч. от
kabadayi) 'апаш'.
кабу M 325 и прим 5 — кари
'ворота'.
казан — kazan 'котел'; котел для
воды' R. s. v. <jljl; A —Z 53
и в Египте, Völlers 309.
каик — kayik 'лодка'.
каиш ~ kayiç 'ремень'.
ь:айтани (в Бейруте) нитка для
четок'.
калабалык (О 115) 'суматоха'.
Слово это, по замению О р р е г-
t'a, входи в Багдаде в le fond
de la langue.
Камарджи (Ln 429) 'игрок'.
#ама ~ ka па 'большой нож'.
камши — kamçi 'кнут'; A**i в
Египте, А — Z 84.
кандара (от kandir)
'перехитрить', 'убедить обманно'.
каравана (А — Z 63) 'солдатский
бак'; см. также Me 153.
каравул (в Багдаде, Б 36)
'стража', 'сторож'. Слово
встречается уже в мамлюкскую
эпоху (Q II, 190).
караканд (М 275, прим. 4, 279)
'род голубей'.
каракон (М 322 и прим. 1)
'участок'.
кардаш (Г № 78 ~ kardaç
'товарищ', 'брат'.
каруша M 318 и прим. 3 (от
кап?) 'смешиваться ; слово
отмечает и R, пытающийся
отстоять арабское его
происхождение.
катырджййет (в Алеппо, Б 59)
от katirci 'погонщик мулов'.
каун (в Египте, Б 79) ~ kaun
'дыня'.
каурма ~ kaurma 'жареное мясо,
предварительно провяленное'.
Карма (в Египте) см. курма.
кахведжи (М 299) ~ kahveci 'со*
держатель кофейни.
кырбадж — kirbac 'кнут', также
R 296.
кирмизи (редко) ~ kirmizi
'красный (о коже)'.
кишла ~ kiçla 'казарма'; также
С 137.
кол агаси ~ kolagasi 'майор'.
конак (в Алеппо и в Египте, Б
60, 84) — konak 'остановка',
'дневка', 'дом', О 115. Слово
встречается уже у свящ. Ильи;
известно было и в Алжире.
конук (в Багдаде, Б 36) ~ konuk
'гость'.
кул (в Алеппо, Б 57) — kul
'сторож'.
кундак (в Багдаде и в Алеппо,
Б 42, 64) 'мушка*.
курма 'вывеска'.
караста ~ keraste 'материал
(ремесленника)'.
кардана (Ое 160) — kârhane
'публичный дом'.
кестек ~ kestek 'цепочка'.
кески (А — Z 80) клещи.
кестере(А —Z 10, прим.)
'рубанок'.
кефсиз (О 115) 'больной'.
киларджи 'заведующий
кладовой', также R^jL^.
ким кима — kirn k me (М 300 и
прим. 8) 'кто куда!'
коаай ~ kolay 'легкий'.
кбндерджи — kunduraci
'сапожник'; также С 142; О 115.
кузлук ~ gözlük 'очки'; также Кр
401, прим. 2.
кумрук (в Багдаде и в Алеппо,
Б 36, 56) 'таможня'.
л
лаванда Ое 161 ~ lavanda 'духи',
лейса ~ neyse 'ладно', 'пусть
так'.
08 В Сирии, как известно, заднеязычный к исчезает, заменяясь, так сказать, гам-
зой. R так и передает турецкие заимствования, например: üljl из kaçkin 'беглец';
kazan 'котел для воды'.
151

лира ~ lira 'лира (зол. монета)',
лйрат мн. ч. от 'лира'.
м
мара^атли (М 305 и прим. 5)
'любопытный'.
маракли (М 272 прим. 5) ~ те-
rakli 'любопытный'.
мектебджи 'книгопродавец';
также R.
металлик — metelik «маталлик»
('монета в две коп'.); также
С 145.
О
'ода (в Алеппо, Р 216, Б 57) см.
'уда; слово отметил уже О
115; также A —Z 10—11,
прим. 17.
о
оджак ~ осак 'очаг'. В мамлюк-
скую эпоху был придворный
чин, сопровождавший султана
или эмира во время
торжественного выхода ^yUjl (Q I, 108).
с
са'атджи (в Багдаде и в Египте,
Б 46, 93) 'часовщик'.
саг — sag 'правильный',
'казенный' (о курсе на деньги); см.
также Me 158.
сал (A —Z 100) 'плот'.
санджак — sancak 'знамя'. Слово
известно уже в мамлюкскую
эпоху.
сафартас (М 271 и прим. 2) ~
sefertas 'судок'.
саферберр (М 267 и прим.) — se-
ferberlik 'мобилизация'.
селам пик ~ selâmlik 'селямлык
(церемония представления
султану').
серги 'свидетельство',
'ассигновка, выдававшаяся военным для
получения жалованья и
провианта'.
серджин (Ое 158) — от кор. sur
'ссылать'. Слово известно как
в Сирии, так и в Египте.
серт ~sert 'твердый'.
синге ~ sungü 'штык'.
соСйа ~ soba 'печь'; ср.
(S-Th).
сора (М 322; Da) ~ sonra 'после*,
сугуман (в Багдаде и в Алеппо^
Б 37, 58) от segmen (оЦ£«)
'конвой',
суфраджи 'слуга', 'официант'.
т
табур ~ tabur 'батальон',
тавайе (С 123) 'род сковороды*,
таван (А — Z 7) 'потолок',
татли ~ tatli 'сладости';
'сладкий', А — Z 64 прим.
тарс^ана — dersane
'адмиралтейство',
таким (в Бейруте) — takim
'прибор',
такладжи (М 273 прим. 3, 278)
'род голубей, делающих
пируэт',
тамбура ~ tambur(a)
'музыкальный инструмент струнный',
танак (Ln 351) ~ teneke 'цинк,
бидон',
ганджара ~ tencere 'сковородка',
также в Алеппо, Б 65.
татар (в Алеппо, Б 59) 'курьер',
таул (Р 216) - daul 'барабан*,
тек — tek 'одноствольное ружье'»
'небольшой пистолет', A —Z
98, 'один «металлик»
(копеечка)',
тембел (в Багдаде, в Алеппо, в
Египте, Б 39, 60, 84)
'ленивый',
трумба ~ tulu;nba 'пожарная
труба'; также R 223-224.
топ — top 'пушка'; 'кусок
материи'; также в Багдаде и в
Алеппо, Б 35, 55 ср. также
*-£tjjl> 'артиллерия' (W — S),
'артиллерийская школа' (С 121).
торба — torba 'мешок*,
тумак (Ln 406) 'гетры',
тут шани багла (М 300 и прим.
7) —tut çunu bagla 'держи',
'вяжи его'.
152

тутйа ~ tutya 'жесть'.
тутун — tütün 'табак'; также
Ln 349 в Алеппо: тетон (Р 218);
{j^j А — Z 91 'продавец
табаку'.
турлу турлу ~ türlü türlü
'разнообразный'.
тахафлжи (релко) - tahafci
'продавец обуви', 'антиквар'.
туфан - tüfe(n)K 'ружье'. В
Багдаде (Б 42): туфени; в Алеппо
(Б 69): туфенкджи 'оружейник'.
Слово закреплено уже Павлом
Алеппским.
'уда ~ oda 'комната'; также Ln
341.
удаджы (Mss \2) 'игрок на
лютне'69.
уджак: (в Алеппо, Б 70) см.
оджак.
урди — ordu 'войско'.
уссун - olsun 'пусть будет (так)*.
уту (в Багдаде, Б 43) ~ тур. ütü
'глажение'.
Ф
фалак (Ln 424) - falaka 'орудие
для наказания палками по
пяткам'.
фыршаи ~ îirça 'щетка'.
фышки 'помет'.
фышик мн. ч. от фышки.
фышки — fiçek 'патрон'.
#азук ~ kazik 'кол'.
яаммарджи (Ое 158; Ln 367)
'кабатчик'.
Занджы (Y 407) 'хозяин
постоялого двора'.
#анум ~ hanmi 'госпожа'.
заста — hasta 'больной'.
яатер шен (М 324 и прим. 6) из
hatir(i)çin 'из уважения' к
нему, 'ради него',
^ашука (солдатский жаргон) ~
kaçik 'ложка'; также в
Багдаде, Б 44, в Басре, Б 22: #а-
шик, #ашуга (Me 165)
'деревянная ложкообразная
палочка для размешивания бобов
(размолотых').
яидарджи 'зеленщик'.
зидмеджи 'слуга'.~
яоуш - (в Алеппо, Б 67) - kou?
'помещение'.
£ош - ho? 'приятный'; M 299 и
прим. 5: 'ладно'.
зурдуй (ср. hurde?) 'дробь'.
#урма — hurma 'финик'.
хакваджи 'рассказчик'.
*илджи (ие 157) 'хитрый'.
хемшери (солдатский жаргон) ~
hemçeri 'земляк'.
хеп йек ~ hep yek 'все один*
(техническое выражение,
обозначающее, что на обеих
игральных костях в трик-трак выпало
по одному очку)70.
хепси ~ hepsi 'всё, все'.
хиш масса (М 325 и прим. 4) ~
hiç olrnazsa 'во всяком случае',
по крайней мере'.
хекмакджи (в Багдаде и в
Египте, Б 46, 93) 'продавец
оружия'.
чефчир (Me 153) ~ керсе
'шумовка'.
чйдук (Me 149) — çedik 'желтые
сапожки до колен'
чубук А — Z 43, прим. 1; (в
Багдаде, Б 40) 'чубук'. В
словаре S-Th встречается ^^л
'изготовляющий (или:
подающий) чубук'.
чурек (в Багдаде, Б 45) 'черный
хлеб'.
69 Кака объяснил И. Гольдц'иэр, европейское слово 'лютня* возникло из арабского
языка, удержав определенный член.
70 М. О. Аттая говорил, что в игре трик-трак у арабов употребляются (как и у
турок) персидские числительные.
153

ш
шадыр ~ çadir 'шатер', 'палатка'.
шакуш — çekiç 'молоток*.
шакуша (в Алеппо, Р 208) см.
шакуш.
шалиш от корня ~ çahç
'трудиться', 'надрываться изо всех
сил', ср. бшалыш 'он
находится при последнем
издыхании .
шанак ~ çânak 'глиняный
горшок' И Da и Р 209, 217, прим.
1 транскрибируют: &** ciana.
шанта~ çanta 'чемодан',
'портфель'; также А — Z 46, в
Египте, Völlers, 308.
шавурма (А — Z 56) 'вертел,
таган'.
шахшарлы (М 271 и прим. 5) ~
çak(h)çirh 'шаровары', ср.
;Jikà (S-Th)-
шаршава — çerçeve 'оконная
рама'.
шаршаф — çarçaf 'простыня';
также Р 208: ciarciaf.
шекерли (редко) ~ çekerli
'сладкий'. Вероятно, употребляется
в кофейнях, как terminus tech-
nicus: 'кофе с сахаром,
сладкий кофе'.
шекмедже (А — Z 45)
'выдвижной ящик'.
шемше — çiçme? 'уборная (с
проточной водой)'.
шймди — çimdi 'теперь'.
шит ~ çit 'ситец', 'кумач'.
Слово отмечено Ф. Коршем, Изв.
Отд. русск. яз. и слов., XI,
268.
шишме (М 297) 'уборная'.
шобак см. шобик.
шобик 'скалка'.
шорба ~ çorba 'суп'; также
Р 217.
шубуй ~ çubuk 'чубук'. Слово
употребляется редко, потому
что и чубуки вытеснены уже
папиросами; турецкое
происхождение слова отмечено L 88.
шувал — çuval 'мешок (большой)'.
шурак (редко) ~ çorek 'род
хлеба'.
шурук ~ cürük 'гнилой';
'торговый', 'коммерческий' (о курсе
на деньги).
'"Х9*0и^

Q^Q^G^
ЛЕКСИКА КАРАИМСКОГО ПЕРЕВОДА БИБЛИИ
(Представлено академиком В. В. Бартольдом в ОГН 22.11.1928)
Находясь во время зимних каникул в Евпатории, я решил
заняться—насколько это было возможно— караимским языком.
Старожил Евпатории, обязательная П. Я. Чепурина, заведующая Археоло-
го-этнографическим музеем, создала мне сразу в городе круг знакомых.
Я начал с опроса старшего поколения; мои новые друзья-караимы и
среди них Б. В. Кефели (с матерью) и Ш. М. Тиро охотно мне
помогали. Но скоро я убедился, что язык крымских караимов,
окруженных татарами, утратил все-таки архаические черты, которые донесены
до XX в. трокскими караимами.
От живой речи я обратился постепенно к рукописям,
закрепившим еврейскими буквами мертвый уже в Крыму этап «чалтайско-
го»1, т. е. караимо-турецкого, языка. Со стороны Б. С. Ельяшевича,
фактического хранителя «Карай Битиклиги»— «Караимской
Библиотеки» (состоящей при Археолого-этнографическом музее)2, я встретил
предупредительно-дружеское внимание. Б. С. Ельяшевич взял для
меня рукопись3 из коллекции М. С. Сарача (пожертвованной
наследниками в 1918 г.)—первую часть Библии, и мы разбирали главы из
книг: Бытия (главы I, IX, X), Иисуса Навина (гл. VI), Судей (гл. V)
и отдельные места и стихи Моисеева Пятикнижия; так как рукопись
М. С. Сарача кончалась книгой Судей, то рассказ о Сауле у
волшебницы (I Книга Царств, гл. XXVIII) был нами прочитан по другой
руко! иси.
Как уроженец Трок, Б. С. Ельяшевич часто припоминал формы
родного диалекта, и это помогало ему прочесть текст библейский,
в котором диакритические (гласные) знаки отсутствовали.
1 В Троках это — «кадар tili». Под кедарским языком у средневековых еврейских
писателей, как известно, разумеется иногда язык турок и татар (см. А. Гаркави,
Сказания еврейских писателей о хазарах и Хазарском царстве, СПб., 1874, стр. 19).
2 Общее число рукописей на караимо-турецком языке, хранящихся в «Карай-
Битиклиги», равно 50 (см. «Отчет о деятельности Академии наук за 1926 г.», ч. II,
Л., 1927, стр. 145; собрание еще не описано).
3 Рукопись без даты, переписана на бумаге западноевропейского производства
Вениамином, сыном Мордехая, Пембеком, как обозначено на полях одной страницы.
155

Караимская Библия впервые была напечатана в Евпатории в 1841 г\;
как явствует из сличения, традиционный язык рукописи уже устарел
и был подновлен для издания. Таким образом, значение рукописного
перевода неоспоримо, и я жалею только, что непривычность к
рукописному почерку замедляла темп разбора.
Во время чтения Библии у меня подобралось около сотни слов,
частью новых, частью представляющих дополнение к словарю В. В. Рад-
лова, которые я и привожу4. Буква Р служит для сокращения ссылки
на словарь В. В. Радлова, буква Е указывает на евпаторийское
издание Библии.
СЛОВА ИЗ БИБЛИИ s
анБыт (Лев., XI, 16) 'страус';
ср. Р I, 236; Е ахкыт.
алмас (Второз., XXXIX,
13)'кремень', 'камень'.
алынбасар6 (Быт., гл. VI)
'исполин'; ср. Р I, 358 (каз.) алацкасар
'нерешительный',
'легкомысленный'. А. А. Диваев дважды
(ЗВО, т. XI и Изв. Общ.
Археол., Ист. и Этногр.,
т. XXIV) издал легенду о
ветхозаветном великане Адже, или
Алангксар-алифе. Е 1фр1т
(старики вспоминают слово дыр-
фыт) 'великан', 'рослый'.
атлык 'памятник'.
ацыдавыр (Исх., VII, 12) 'змей'.
ацыдахи (Быт., I) 'великое
животное, кит'.
асры (Быт., I) 'очень'; ср. муна
jaxuibi дыр асры 'вот очень
хорошо'; в Троках: астры; ср.
пол. astri asm multum, valde.
а\^ул (Иис. Нав., VI) 'стан',
'лагерь'.
емганган (Суд., V, 26) 'работ
ник'; см. Р I, 962 (пол., уйг.-
отураш (Быт., IX) 'селение'. )•
В еврейском подлиннике —
«остров», что в Е передано
точно через ада.
отказ (Суд., V, 26) 'пронзить';
см. Р I, 1111 (вост.-турк.)
онга (I Кн. Ц., XXVIII) 'другой';
см. Р I, 1203 (шор.), 1206 (тар.).
ынгыр (Быт., I) 'вечер'; см. Р I,
1 445 iHrip; также и в каз.-тат.:
шпрмшпр 'сумерки'.
упрак (I Кн. Ц., XXVIII) 'одежда';
ср. пол. oprac vestimentum;
теперь в Крыму употребляется
в смысле „белье"; см. Р I, 1 781
упра, также Вс. Миллер,
Материалы для изучения еврей-
ско-татского языка, СПб.,
1892, стр. 69: inipog.
кар5ышлы (Быт., IX) 'проклятый';
см. Р II, 195 (пол.).
калын (Быт., XXXIV) 'вено'; см.
калыц, РII, 242 (алт., тел., шор.,
леб., каз., кирг.); калым Р II,
244 (тоб. и каз.-тат.).
камуш (Исх., IX, 31) 'почка'.
камчу (Лев., XX, 27)
'вызывающий мертвых', 'шаман'. Ср.
Н. Золотницкий, Корневой
чувашско-русский словарь,
Казань, 1875, стр. 17: йомысь,
йомзе 'волхв', 'знахарь' и т. д.
4 Слова, собранные во время устных бесед, — тоже иногда характерные, — здесь
мною опущены.
5 В библии (представляющей дословный перевод) мне бросались: приставка сын
•и т. д., так оказать, форматив 2-го л. ед. ч. повел, накл., '.например: коршун <виждь!\
кылГ)Ын 'делай!'; отглагольное имя на ма, употребляющееся то ,в значении деепричастия,
то в виде дополнения при (глаголе, -например: да алгышлады алларны тацры дема 'и
благословил их бог, говоря'..., ол башлады болма басатыр jepdä 'они .начали быть
богатырями .на земле'; форма бьрЩдырман 'я даю'.
6 Значение слова давно уже было затемнено, и переписчик, раз, для ясности,
разбил слово на три части: алн, га, cap; быть может, законно и чтение: алан-га-сар.
156

кошашлык (Исх., IX, 32) 'полба';
очевидно, составное слово (кош
и ашлык).
косемч1 евр. (Второз., XVIII, 10)
'прорицатель'.
Kijik (Быт., I) 'животное, зверь';
см. Р II, 1 340 (тар., алт., тел.,
леб., шор., саг., койб., кач.,
кюэр., каз., каз.-тат., чаг.,
уйг.), также: rejiK, Р II, 1552
(осм.).
курацлы (Иис. Нав., VI)
'вооруженный'; см. Р II, 923: куран —
из словаря Паве де Куртейя.
куршала (Иис. Нав., VI)
'окружать'.
кус (Исх., IX, 31) баш кус
'выколоситься'; см. Р И, 1013
(Рубгузи? Redhouse?)
кушнаш (Второз., XVIII, 10)
'волшебник'.
кеПв (Keliw) ср. кеНвше Керар-
нын (Быт., X, 19) до Герара,
Е вм. кеНвше — reUigiH4e.
KeMiui (Второз., XXXII, 15)
'оставить'.
гунузун (Быт., I) 'днем'.
jaa (Быт., IX) 'радуга'; ср. пол.
уаа arcus.
]'арканат (Лев., XI, 19) 'летучая
мышь', см. Р III, 135 (каз.-тат.,
чаг., вост.-турк.).
]алва (Исх., XXXIX, 10) 'ряд';
см. Р III, 174 (бар., каз.-тат.,
уйг.).
jat^bip (Быт., IX, 23) 'плечо'; Е
jagbip, см. Р III, 42-43 (уйг.)
'спинная лопатка'.
jac (I Кн. Ц., XXVIII, 7) 'дух';
ср. Р III, 213 (в Троках)'молния'.
]аса\^ул (Суд., V) 'загон'; ср. Р
III, 215-216.
ja3biT]bi (Суд., V) 'начальник';
собств. 'писец', 'начертатель'.
ja3bini (Суд., V) 'начертание'.
janiap (Быт., I) 'производить'. Е
jainapT (причин, вид).
jbijbiH (Быт., I, 9) 'собираться', Е
цьц'ын; ср. Р III, 473 ]ы]ын
'собрание, толпа'.
jygyH (I Кн. Ц., XXVIII, 14)
'поклониться'; ср. пол. iwgundi
se inclinavit.
нав! евр. (I Кн. Ц., XXVIII)
'пророк'; см. Вс. Миллер,
стр. 75 HOBi.
тарлу\\г (Быт., VI, 10) 'поле', ср.
пол. tarlov arvum.
табусул (Быт., I) 'быть совер-
шену'.
там (Исх., IX, 33) 'течь'; Е
ак[мады]; см. Р III, 992 (уйг,.
чаг., вост.-турк., тар., алт.,
тел., шор., леб., каз., пол.,
каз.-тат.).
тавус (Быт., I) 'оканчивать'; см*
Р III, 988 (осм., чаг.).
тарана (Суд., V, 28) 'окно'; см.
Р III, 1063-1064 та(е)раза
(каз.-тат., бар., тоб., каз.); в
Троках тержа.
томылчык (дПлмалчык?) (Исх.,
IX, 9) 'нарыв'.
тол (Быт., I) 'наполнять'; ср. то-
луцуз шол су\\^лары
'наполняйте эти воды'.
тулла [ = туч + ла?] (Иис. Нав.,
VI, 14) 'рано утром'.
туту\^ла (Быт., I) 'владеть'; ср.
Р III, 1486 (в Луцке) тyтywлyк
'собственность'.
Aigil (Иис. Нав., VI, 4)
'разваливаться, обрушиваться'.
чара (Быт., IX) 'истреблять'.
чора(?)п cagbiT (Лев., XI, 33)
'глиняный сосуд'.
чопла (Второз., XXXI, 28)
'собирать'.
чоплаучы (Иис. Нав., VI) 'сброд'.
чыкары (Быт., IX) 'наружу'.
чур (I Кн. Ц., XXVIII, 14)
'одеваться'.
•паду (Исх., VII, И) 'чародей';
см. Р IV, 17 (осм., каз.).
сокмак (Суд., V, 20) 'путь'; см.
Р IV, 527 (чаг.) 'тропинка'.
Слово встречается в казанско-
татарском, чувашском, кумыц-
ком и ногайском языках.
сыдын (Второз., XIV, 4) 'олень';
Е сувун; см. Р IV, 617 (алт.,
тел., леб.).
сы]лы (Суд., V, 25) 'почетный'.
У Р отсутствует, но есть у
Н. Золотницкого, стр. 64, 215
157

(со ссылкой на татар, казахов
и алтайцев).
сы]'лы (Второз., XXXII, 14) 'тук'.
сус (Быт., IX) 'трепет'.
шегават (Быт., XXIV, 49)
'милость'. В. И. Москалев сообщил
мне, что у ногайиев есть слово
шег ават, употребляющееся
также в значении «милость».
шушман (I Кн. Ц. XXVIII)
'мантия'; Н. Золотницкий, стр. 240:
сухман 'кафтан'.
пцала (Суд., V) 'чаша'; см. Р
IV 1327 (узб.) 'чайная чашка'.
пушамах (Йсх., XXXIX, 13)
'оправа'.
ба§ынчак (Суд., V) 'копыто';
ср. Р IV, 1438 бакалцак (вост.-
турк.), бакалшак (каз.).
барак евр. (Исх., XXXIX, 10)
'изумруд'.
базык бол (Второз., XXXII, 15)
'тучнеть'; так говорят и в
Троках.
бесН (I Кн. Ц., XXVIII)
'откормленный'; см. Р IV, 1629.
борлалык (Быт., IX)
'виноградник'; см. Р IV, 1665
(виноградный куст'.
6ïsyw (I Кн. Ц., XXVIII) 'теленок';
6ï3ow у ногайцев и у кумыков.
бПдещ (Лев., XXI, 27) 'знахарь';
ср. Р IV, 1771 (тоб.), бПдеу
'знак'.
булушлыб (Суд., V) 'помощь'.
вада ар. (Быт., I) срок; см. Р
IV, 1963 (пол.).
махтуулу (Быт., IX) 'хваленый'.
мача евр. (I Кн. Ц., XXVIII)
'опреснок', «маца».
мабул евр. (Быт., IX) 'потоп'.
малах евр. (Быт., I) 'ангел'.
меркеб евр. (Суд., V, 28)
'конница'.
менащм евр. (Лев., XI, 36)
'волхвователи'; Вс. Миллер,
стр. 73: мшелиб 'мудрец,
хитрец'.
Mi36ejjeh евр. 'жертвенник'; ср.
Р IV, 2165: Mi36ax 'алтарь'.
MiinKaH евр. Скиния.
Miuinaxa евр. (Быт., IX) 'род'; Е
coj. мШнга (Суд., V, 26)
'висок'.
Хотя количество слов у меня невелико, все же кое-какие выводы
напрашиваются.
1) Значительная часть слов тяготеет к среднеазиатским или
алтайским наречиям, часть —к казанско-татарскому языку, т. е. здесь
обнаруживается, так сказать, кыпчацкий фон лексического материала.
2) Чувствуя бедность караимского языка, переводчик часто
употребляет еврейские слова.
3) Персидские слова представляют иногда не непосредственные
заимствования: они прошли языковую среду, где персидский звук а
произносился как о\ так, слово фор — раз, знакомое трокским
караимам — в Библии, впрочем, ему соответствует арабское слово керрет
Çùj!T)— есть персидское бар, у татов-мусульман звучащее бор (см.
Вс. Миллер, Татские этюды, М, 1905, часть I, стр. 37; у евреев-
татов бо, Вс. Миллер, Материалы, стр. 58). Явление характерно, между
прочим, и для чувашского языка, передающего посредством о и
турецкое а 7.
Слово ап.ыдавыр 'змей' предполагает также соприкосновение с
иранской средой, сохранившей более старые формы (у турок-мусульман
оно звучит уже еждерка).
4) Попадаются слова, не отмеченные пока для других турецких
языков; здесь вскрывается какая-то инородная прослойка или, может
быть, эпоха домусульманская.
7 Ср. также выше тулла, соответствующее тац-ла '<н>а за<ре?\
158

Есть среди слов, извлеченных из Библии, языковой элемент,
напоминающий как будто об обширной территории, которую занимало
некогда Хазарское царство. Так, в слове алынгасар — в первой части —
соблазнительно видеть отзвук об аланах, населявших земли между
Аральским и Черным морями8. Слово тарлув, может быть, составляет
вторую часть города «Бек-тарлув»9— Княже Поле, находившегося на
южной границе Хазарии. Для шамана у караимов находится не
общетурецкое нам (слово, засвидетельствованное для XI в. уже Махмудом
Кашгарским), а камчу, фонетически совпадающее с чувашским словом
йомысь).
Быть может, лингвист извлек бы еще что-нибудь из этого
собрания слов; я не углубляюсь в анализ. Несомненно, однако, более
пристальное изучение старого караимского языка, поскольку он
отображается в рукописном переводе Библии, должно облегчить решение
вопроса о происхождении караимов —о взаимоотношениях между
ними и народами Поволжья, в частности, чувашами. Для этого
достаточный материал хранится и в Азиатском музее; старейшие караимские
рукописи из собрания В. В. Радлова восходят к XVII в.10. Эффектный
результат должно дать обследование караимского словаря к Библии.
8 Для .татар у -караимов есть слово мада} 'грубый, глупый'; .но, вероятно, это
слово библейско-иниж'ного происхождения ( * мидянин'), Вмроечм, © Мидии (часть
которой впоследствии стала 'называться Азербайджаном) евреи давно уже могли
столкнуться с турками.
9 А. Гаркави читал «Бек-Тадлу» и «Бек-Терелу» (и эти чтения были возможны
вследствие смешения «далета» и «реша» и отсутствия гласных знаков).
10 «Азиатский музей. Краткая памятка», Пг., 1920, стр. 38.— Архив трокских
караимов, заключавший, надо думать, ценные документы и рукописи, бесследно пропал во
время мировой войны.
""X£)*(ä^P

Q^Q^Q^
ИЗ КОММЕНТАРИЕВ К СТАРООСМАНСКОМУ ПЕРЕВОДУ
ХРОНИКИ МАЛОАЗИЙСКИХ СЕЛЬДЖУКИДОВ,
ТАК НАЗЫВАЕМОЙ ХРОНИКИ ИБН БИБИ
Разбирая со студентами-лазаревцами отрывки из придворной
хроники малоазиатских Сельджукидов, приписываемой Ибн Биби, я
наталкивался на различные затруднения: одни объясняются дефектами
рукописей, бывших в распоряжении издателя, профессора Хаутсма
(Th. Houtsma) 1, другие проистекают просто из условностей староосман-
ского языка, на котором писали л/ица, прошедшие предварительно школу
иностранную или, точнее, мыслившие на языках иностранных —
арабском и персидском; наконец, кое-что темно вследствие недостаточных
сведений наших о языке и быте Малой Азии (в эпоху Сельджукидов.
Мне казалось, поэтому уместным сгруппировать в настоящей заметке
'наблюдения над текстом, из которых некоторые были сделаны на
лекциях слушателями.
Заранее, однако, оговариваюсь, что мне не удалось устранить всех
'недоумений.
Моя задача сводится главным образом: 1) к реальному
комментарию отрывков и 2) к исправлению текста и к разъяснению некоторых
слов, постольку, поскольку это не затронуто Вамбери в его работе
«Alt-osmanische Sprachstudien», Leiden, 1901), которая, как-никак,
представляет чуть ли не единственное пособие для знакомства со
староосманским языком. Иногда я уклоняюсь и распространяюсь о
грамматических (синтаксических) фактах, характерных, впрочем, не только
для староосманского языка, но 'и для новоосманского.
Материалом послужили мне два отрывка из хроники,
перепечатанные в хрестоматии проф. В. Д. Смирнова («Образцовые произведения
османской литературы в извлечениях и отрывках», СПб., 1903, [2-е изд.],
стр. 2—16); но ссылаться буду я, конечно, на издания проф. Хаутсма
(«Recueil de textes relatifs à l'histoire des Seldjoucides», Leide, 1902,
vol. III, pp. 152—163, 208—219; vol. IV, pp. 67—72, 91—94), —
староосманский перевод2 хроники, выполненный в царствование султана Му-
1 Иногда, впрочем, Хаутсма исправлял очевидные искажения, например, стр. 217.
2 Историк Хайрулла (отец современного турецкого поэта Абдулхакка Хамид-бея
называет переводчиком дефтердара Джафара Челеби-заде ^^=0^ ^-)У (^Js. *-*ftfw
160

рада II (1421 —1451), и персидский эксцерпт из хроники, составленной
в Малой Азии на персидском языке в XIII в.
Хроника малоазиатских Сельджукидов написана ad usum delphi-
ni *3; естественно, что автор впадает <в риторику и морализаторство.
Однако в культурно-историческом отношении значение хроники от
начала до конца вне всякого сомнения. Несмотря на незначительный объем
отрывков, подлежащих нашему рассмотрению, в них тоже выпукло
очерчена как придворная жизнь султанов, так, отчасти,
военно-общественное устройство вотчинного малоазиатского государства.
Во главе государства стоял султан. Хронист зарисовывает портреты
султанов; но реальные черты отступают нередко на второй план -перед
идеалом мусульманского .правителя: султанская власть установлена от
бога; поэтому султан обязан исполнять божественные веления,
нашедшие себе формулировку в Коране и в хадисах; улемы, как хранители
божественного закона,— personae gratissimae *. Наряду с этим
выдвигается значение вельмож: добрый султан совещается <с ними и о
государственных, и о личных делах. Неудачу сирийского похода хроника
объясняет тем, что султан ослушался своих сановников-советников. Во
взглядах да объем султанской власти обнаруживаются, таким образом,
чаяния и тенденции аристократов или вообще служилого придворного
класса. Насколько совпадали воззрения вельмож с воззрениям«
султана — характерно указание на круг чтения (политического) султана
Алаэддина Кейкубада I (618—634): ^.Ы dJ^UI ^ лУ ^S' «щ*Л ^Lk;
(S*j^ ^_*JLk_^ ji^L^ (217, 11 —12). Как князь сельджукидский,
султан, разумеется, должен был черпать наставления в книге «Об
управлении»^-^ c^L-^Сиясет наме), или «Нравы царей» министра великих!
Сельджукидов Низам оль-Молька, чтобы предотвратить распадение
малоазиатского государства. Однако султаны были сыны степей и, как
кочевники, на зиму уходили в Адалию — на берета Средиземного моря.
Поэтому строй придворной жизни султан Кейкубад I регламентировал,
насколько это было удобно, по обычаям предков, для чего
руководством служила ему «Огузнаме» (<£*jjbji\ ^kjjly^Lj «uüj^jl j &«>уу $j£j
(217, 12—11). Он хорошо знал обычное право огузов, «Огузнаме» и
прочие исторические сочинения. Турецкие воззрения проникают не только
придворную жизнь, но и военно-общественную.
При султане было два совета: в одном^уь) решались дела
духовные,— здесь участвовали духовные лица; в другом (^yl^-o) султан
единолично решал дела, причем j>A?l kj ^-jL-w'ôJ>J j>-^ji ^fc^l ^уЫ-*
VJ^I о"Ц-* *jl.«*j^J' : (217, 13—14). Решения по светским делам
султан .принимал на основании точных указаний «Огузнаме» или по
аналогии с «Огузнаме». Слово (crUf) говорит, впрочем, о
совершающемся перевороте в мировоззрении турка-кочевника. Дела эти
преимущественно были военно-административные: правильный набор войска
от турок и подвластных народов и регистрация государственных
доходов. По-видимому, в Малой Азии были все 24 племени огузов4, князья
которых признали над собой власть малоазиатского султана (стр. 210,
3 «'Recueil...», vol. IV, pp. XII—XIII.
4 Из огузских племен хроника вскользь упоминает племя кайы *5j*b\j ü^^M <J*J^
^>1э) • (5^J^.^I (см. Th. Houtsma, Die Ghuzenstämme, — «Wiener Zeitschrift zur Kunde
des Morgenlandes», Bd II, Wien, 1888, S. 222).
И В. А. Гордлевский
161

12). Однако задачи государственного управления в Малой Азии были
сложны: от малоазиатских Сельджукидов зависели христианские
народы. Мусульмане их отделяли от своей общины; выделяли их и Сельджу-
киды, где все было построено на родовом быте. Для сбора и счета
хараджа были поэтому заведены cSA^ £.1А (210, 13).
Как аккуратный хозяин, султан входил в подробности управления
•и достойных «секретарей» отличал. Служба султану в военное время
награждалась дарением в пожизненное владение -поместий.
Фактически, может быть, они обращались в вотчины и переходили от отца к
сыну. Но -прежде чем утвердить сына во владении отцовским поместьем,
султан устраивал ему испытание в военном деле: умение ездить верхом
и владеть оружием.
Двор малоазиатских Сельджукидов сформировался под
персидским влиянием. Большинство придворных чинов носило персидские
титулы: ^yXp^ j^\ (jjJ*\ j-*~*\ fjb^Jl^k f^JCjwX-^L^. Восточные игры (как,
например, поло) заимствованы были Сельджукидами из Персии. Однако
и на пирах, и на охоте — обычных развлечениях султана —
господствовали предания предков. Известно, как сильно развито было у турок
«местничество». Устраивая пиры, султан сажал гостей за тремя
столами: за одним сидел он сам с царевичами (принцами ханской крови)
и духовенством; на остальных двух сидели беи и вельможи, и султан
следил, чтобы <s*Jjj* cß^J™ j&$^ «ii^jb j dJU. у* <ь*и.^ i^-j' (215,1) 5.
По обычаям огузов, перед каждым ханом и князьком клали кость
(и кусок мяса, разумеется), соответствующий его положению.
Строгий -порядок наблюдался также во время большой охоты,
происходившей дважды в год: устраивали облаву на зверя, и когда зверь
бежал на охотников, первым метал стрелу султан; затем — беи и сипа-
хи, наконец — остальные присутствующие.
При дворе вошли в употребление занесенные из Персии игры:
триктрак, шахматы; султан Алаэддин Кейкубад I, например, играл
бесподобно. Вообще же »в будни царила патриархальность.
Размеренный темп жизни нарушался во время брачных торжеств.
Хроника подробно описывает бракосочетание султана Иззеддина Кей-
кавуса I (607—616 г. х.). При скудости старых этнографических
данных о западных турках это описание приобретает большое значение. Вот
главные моменты свадебного ритуала 6.
Прежде всего султан посылает в Эрзинджан сватов — дюнюр
(dünür). Эрзинджанский князек (£У* —мелик) Фахреддин прекрасно
сознает честь, оказываемую ему могущественным султаном, и
немедленно изъявляет согласие, между тем как сейчас даже в деревнях
считается хорошим тоном немножко поломаться и заставить отца жениха
несколько раз послать сватов. В течение трех месяцев эрзинджанские
мастера и ювелиры заняты приготовлением приданого: сюда входят и
золотые вещи, и домашняя утварь, и даже такие предметы, как
лестница, для того, чтобы невесте на пути из Эрзииджана в Конью было удоб-
6 См. Th. Houtsma, Die Ghuzenstämme, S. 229—230.
6 Впрочем, возможно, что на свадьбе у Сельджукидов отразился церемониал
свадебных торжеств халифа Мамуна, рассказ о которых сохранился у историков (см.,
например, «Муруджууззахаби», Масудия, VII, стр. 65). Хронист замечает (стр. 156,
20), что имам читал молитву эпохи халифа Мамуна. С другой стороны, это
предположение парализуется заявлением (IV,crp. 69, след.), что выбор имама определялся,
между прочим, краткостью молитвы.
162

нее садиться на верблюда (такие лестницы до сих пор употребляются
в Иране). Когда >все было готово, князь извещает султана об этом, а
султан оказывает послам всевозможные почести. Тем временем из
Адалии 7 (большого торгового города) были привезены головы сахараг
в которые искусно было вделано в разном количестве 8 золото, и
распределены между членами посольства. Упоминание о том, что деньги были
даны в сахарных головках, ценно с точки зрения свадебного ритуала.
Сахар служит как бы символом восстановления мирных отношений^
являясь отголоском той эпохи, когда было умыканье жен, вносившее
ссоры и вражду между двумя родами. В свадебном ритуале Сивасекого»
и Анкарского вилайетов, записанном мною в Стамбуле, сахар значится
гоже в числе подарков, отправляемых из дома жениха 9.
После этого был заключен, согласно шариату, брачный договор;
султан уплатил калым мехр ( ^ ) в 100 тыс. флоринов 10.
Началось заочное празднование свадьбы. Запели свадебные лесни.
Хроника сохранила традиционный свадебный припев: кутлу, мюбарек
олсун! 'Да будет свадьба счастлива и благословенна!' п. Гостей осыпали
золотом, серебром и драгоценными каменьями 12, так что «дворец
обратился в луга, которые весна украсила розами». Вечером был пир. На
другой день султан снарядил посольство, которое отвезло в Эрзинджан
подарки жениха. Князь Фахреддин тоже отдарил посольство; между
подарками на первом месте стоят, конечно, халаты. Под вечер
свадебный кортеж вышел из города Эрзинджана, чтобы на заре следующего
дня двинуться в далекий путь. Кажется, это обусловлено верой в horae
fastae и nefastae *. В Конье султан разукрасил дворец. Няньки привели
невесту в брачную комнату (гердек), которая, может быть, сохраняла
еще черты, оправдывающие имя. Затем няньки сняли с невесты чувяки.
Автор хроники, видно, ценитель женской ножки, потому что говорит
(161, 6): <_Jjj сх^.\ JS^±\ ^J&oU çx!T<jl£*\l ^Неожиданно нашли они под
чувяками царственное сокровище*. Посольство еще раз попировало и,
награжденное халатами и деньгами, откланялось и вернулось в
Эрзинджан.
Вопрос об источниках13 оригинала хроники (персидского текста)
лежит вне сферы нашего внимания. Заметим только, что переводчик
хроники (на староосманский язык) был также воспитан на персидской
литературе и при случае намекает на это. Иногда можно открыть как
7 В тексте «иНкЛ со вставочным звуком «н»,
8 Очевидно, для того, чтобы не возбудить зависти между членами посольства.
9 В сахаре выражается также, пожалуй, пожелание сладкой жизни между
супругами.
10 Золотые флорины начали чеканить во Флоренции только в середине XIII в.
Возможно, что переводчик хроники из XV в. бросает ретроспективный взгляд и
допускает анахронизм.
11 Этот припев встречается в песне, записанной мною в деревне Андавал под
Нигдэ [см. «Образцы османского народного творчества», М., 19Id.
12 Осыпание гостей деньгами, конфетами в большом ходу на Востоке. Я помню,
как в 1906 г., во время инспекционного объезда школ Палестинского общества в Сирии
вместе с консулом в Дамаске Г. Д. Батюшковым, жители горных деревень осыпали нас
монетами и конфетами.
13 Разумеется, автор пользовался для Своей хроники и рассказами
приближенных султана: так, в одном месте (213, 5 след.), он ссылается на Джеляледдина Кара-
тая, в течение 18 лет служившего султану Алаэддину Кейкубаду (см. Cl. Huart, Kpnia
la ville des derviches tourneurs, Paris, 1897, p. 159), однако отодвигает везирство Kapa-
тая на эпоху султана Кейкавуса IL
11*
163

будто следы басни или притчи: о волке, который, воспользовавшись
тем, что пастух подвыпил, уносит овцу (216, 3—4); персидскую
поговорку (стр.212, 15—Щ:ьь^с**~Ь^ yi ^^ Jf coU ('Привычка вторая
натура'). Нечего и говорить, что рассказ часто прерывается стихами.
Приводя рубай Хайяма, повторявшееся султаном Алаэддином Кейку-
бадом ï, автор как бы оправдывается тем, что в то время турецкой
поэзии еще не было; вот почему султан J*?Vl ^ß (турок по
происхождению) должен был увлекаться персидской поэзией. Любопытен также
старый сказочный оборот, рисующий силу молений султана Кейкубада I:
«если бы горы услышали, они испустили бы вздох» (213, 14—15).
* *
В своей заметке я нарушил уже естественный порядок и от
реального комментария перехожу к изучению хроники со стороны формы —
к критике текста и глоссарию. Предварительно я выделю еще
синтаксические явления 14. Конечно, я не хочу сказать, что все
грамматические формы, подмеченные в памятнике XV в., составляют
исключительную особенность староосманского языка; они разом не исчезли и не
могли исчезнуть в языке. Некоторые из них встречаются в памятниках
XVI в.; например в сборнике анекдотов Лямии (ум. в 1953 г.).
Сочетание двух существительных. Когда в новоосманском
языке определение-существительное означает количество,
определяемое не принимает местоименного аффикса 3-го лица. Однако в
староосманском языке определение-существительное (для обозначения
времени) рассматривалось как обыкновенное
определение-существительное, и говорили, например: Jïx* <£\ у 'промежуток в один
месяц' (154, 16; также 213, 7). В новоосманском языке эта
конструкция сохранилась в сложных обстоятельствах времени (на вопрос:
сколько времени: в течение какого времени?): *x*j£ <£Ï у 'в течение
одного месяца'.
Падежи: а) дательный. Слово JjjUL* сочиняется с дательным
падежом, теперь—с послелогом дЬ1, например: <£jJjI JjjL^ <>>£f^ (154,
23; также 213, 10) 'он занялся приготовлением приданого'.
б) Местный падеж. По-видимому, в некоторых случаях
местный падеж заменяет исходный, например: es^.jl *tijs*ß> (161, 4) 'он
поцеловал (ее) в губы'; ^^^LâJjl ^^4 s-l^ *tijïj6<& ù-djl (156, 8).
Здесь тоже мы скорее ожидали бы исходный падеж: 'придя еще
прежде из своих городов, они (улема и т. д.) собрались'. Впрочем,
возможно, что oJojlj&à (шехирлеринде) согласовано не с
непосредственно следующим за ним глаголом, а со вторым глаголом. Автор
как бы говорит: 'придя еще раньше, они собрались в городе9. Или:
^Ltf fjj*:* <и~*5" oJJjji j dJJjîjl 'между сидевшими и бывшими
вообще никто не был обделен' (157, 11).
Согласование по смыслу (ad intellectum) (157, 8—9): ,.#,^5"уь
Jj\3 JjLj 'каждый... вкусил'.
Употребление множественного числа имени существительного
встречается очень часто при сочетании с числительным количественным
14 На лексике, может быть, отразилось влияние джагатайского (среднеазиатского
литературного) языка.
164

и неопределенным, например: Jz*L* ...J^i^ gjl (160, 16)'триста лучших
халатов...'; Ju^ jIj&* Jyb (159, 20—21) 'столько-то свечей'; также:
210, 12; но: оТ ^b j^ (162, 14).
В тексте встречаются конструкции персидские-, некоторые
выражения представляют дословный перевод с персидского языка,
например: ^jS' ^ (157, 17) 'исполнил' [=->jjT b=j]15. Кажется, персидское
влияние можно усмотреть и в выражении *xä*. Jy ^ [==ôju ^ j^ j^
Выражение J^\j aj^uj^. a5CL ùb^jj! *"3j*» (158, 4—5) 'для того, чтобы
они отправились к царевнев „богоспасаемый" Эрзинджан'—тоже
сложилось под влиянием персидского текста [—л5СЬ c^*i*> ôb^jjl *~зу*» ti *S"
Jljjy IV, 70, 16—17]. Персидским же влиянием объясняется постановка
прилагательного арабского—определения (в мужском роде) при
определяемом— арабском существительном (во множественном числе
женского или мужского рода). Так: ^J (Sk^ (153, 17)
'драгоценные дары', но наряду с этим уже встречается конструкция, в
которой применяются правила арабской грамматики: «u^ ^l^ j J^O^-
155, 2) 'драгоценные ножные браслеты и перстни'. Вообще с
женским родом не только прилагательных, но и причастий автор не в
ладу: он пишет на стр. 212, 12 (S*jjk fjV aijjju^ aJI^ j д!ГЬ^ ^JüJ...
,Oh считал для себя необходимым наказывать „мироедов*' и
изменников'. Здесь 45"bu** должно заменять форму множественного числа
мужского рода o^Lu^
Герундий, а) при сокращении русского придаточного
предложения обстоятельства времени, действие которого предшествовало
другому действию, герундий принимает еще местоименный аффикс 3-го
лица, например (155, 16): *ßi*e о^^ pl*k fпосле того как пища
была съдена'16
б) герундий вспомогательного глагола „быть" —^j^\ сочетается в
сокращенном виде с существительным; например ^л-^'1 — Jj-^l <j?.^t
'его бытие (состояние) стреляющим' — *Jjl ^Jl** ^/-ь*$ ^ (211, 9)
'для того, чтобы его (удачный) выстрел стал известен*. Такое
объяснение было предложено Казембеком („Allgemeine Grammatik fer
türkisch tatarischen Sprache*, Leipzig, 1848, S. 162).
Деепричастие на „ыа обозначает цель и ставится после
глаголов, обозначающих движение; например (153, 20— 21): „.j-lo **£L
jji^ ^Я—'приходит посол, чтобы сватать царевну' (то жеуЛямии).
Обычность действия выражается не только посредством глагола
dLlf, но и глагола jJjl; например: ^j^UÜ" ^jl лЬуь уу j coU (211,4)
•таков уже обычай предков'; ...*Jj\ f\jb>\ <uJb ^ £у\ ô^jl^ 4Л*
cS-uJjl» (136, 1) 'со стороны венценосных правителей это было обычное
уважение в отношении к таким ученым, каким был, например, он*
(кадий Шерефеддин),
Сложные предложения, построенные асиндетияески.
Дополнительные предложения, зависящие от глаголов „думать", „полагать*
15 Выражение это вошло в употребление в османском языке.
16 Впрочем, в османских сказках попалось мне выражение гедже яттьаында
когда он лежал (лег) ночью... (см. J. Kunos, Oszman-iörök népkoltési, guyjteményh
Budapest, 1889 (II), сказка № 78, стр. 20).
165

и т. д. (verba sentiendi et putandi), предшествуют, как всякое
придаточное предложение, зависящему предложению без всякого союза,
причем глагол ставится в личной форме, например (213, 8—9):
fjuj^ jjJjl c^.\j ....^lÜL *Я не видел, чтобы султан отдыхал*. Это
явление обычно в литературных памятниках и в разговорном языке,
например: <s*jjf jjyj\ *juJL *U ^^» J^ji .... 'он (Бекир „субашы")
увидел, что сын его Мехмед сидит рядом с шахом (Аббасом I)'
(Найма].
Желательное наклонение: 1) После глагола буюрмак
'приказывать' в придаточном предложении ставится желательное наклонение,
но иногда и изъявительное наклонение, когда не остается никаких
сомнений в том, что приказание будет исполнено, например (153,
17—18): Jx;\ L^y vj^ ..♦l>*jA^^^ *f (S*jji#.... f°H приказал, чтобы
вынули и приготовили драгоценные дары* (157, 18—19), *5Г <£*^
Jùï\ L-~?y j-^lB^ J 4/^ ^^Ьуь'Он приказал, чтобы приготовили так, как
это нужно и приличествует'.
2) После глагола дымен: (демек) 'говорить', когда действие
относится к будущему времени: например: (211, 14—15) с**Li ^jb
<S*ji* jjVjl bjkl* ...äX'jjJ" 'он говорил: „Завтра, в день
светопреставления, будут нас упрекать"'. Очень часты формы эти и в
новоосманском языке. Полуграмотный житель Анкары, диктуя мне
свадебный ритуал, повторял в своих формулах сватовства: шёйле би-
лесиз... деди. 'он сказал: „Тад и знайте!"'
Последовательность времен и притяжение наклонения (Соп-
secutio temportui и attractio modi).
Когда в придаточном предложении, в силу той или другой
причины, должно быть желательное наклонение, то, если в зависящем
предложении — одно из прошедших времен (изъявительного или
сослагательного) наклонения, в придаточном предложении ставится
также прошедшее время желательного наклонения, например: (213,
14—15) cSXJjl ...yblk сЬ ïjï ...4**^l ^Ult o^äj с*»1£ *Г* (S^j^y c^Siu^
'он проявлял такое уничижение (в молитвах), что если бы
услышали горы, по крайней степени жалости из недр (сЬ) (их) показался бы
дым'. Или: (154, 11 — 12) J>j<}**> cukL,^5l ^X^, *№ Ы «mi Jk-J ^JjZà
c£xJjl Jaxu äJülJjI ^^jljf^ ...rJLj^ • ..*•?* <£^j\ ü^*J OJ^uAk 'Как могу я
выразить (благодарность)... Если бы его величество султан приказал,
чтоб моя жена была его рабыней. ..'
ПОПРАВКИ К ТЕКСТУ ИЗДАНИЯ
Напечатано: Читай:
Стр. 153, 1 *\у£ \ùXj\j£> <d*A##.ûlkL, Вм.: сх^\уа— оДх^!^ф4ф
.iSXtujLvjT (как по-персидски: IV, 67, 10).
'Султан обнаружил покорность во всех делах, положениях и
обязанностях (предписанных богом)'.
Стр. 153, 7 ,#.f*£lJaJ \jJ>£ В персидском тексте (IV, 67, 10)
хадис напечатан правильно: ...
166

'Выбирайте себе на семя (осмотрительно)...'
Стр. 153, 13—14ффф^д^ dJUx Jj! Вм.: о^ЦТ —О^^Ц!
б!>Ц)1 Дз jUal^ y>U* v-iLJl По-персидски: ol^ jl у> jJI«u~^
Девушка, жемчужина того глубокого моря, происходила из чистого
рода султана Кылыч Арслана. (Вольный перевод.)
Стр. 154, 16 jx. &\я jx. с^Т ^1
Так напечатано дальше (155, 1), да и в персидском тексте стоит
(IV, 68, 8): cL ju oJu
Стр. 155, 2 ^j** *■?!>»•
Стр. 156, 1817 (5>^ jj ^jJljj^ 18сЯяУ c^^b^
Стр. 155, 10 ол^Д j-i^ ^ üJ^4-ä ±5jjtf"
Так пишется слово несколько раз в персидском тексте. По-види-
мому,разумеется нынешнее селение Сивасского вилайета. О
существовании его я узнал от С. Г. Дзеруньяна.
Стр. 155, 12 a*j№ Jb^kd [=Ь^э]
Стр. 157, 6—7 <£ ^jj 6UUL5" ^jf \^j ôUtil J5"
Стр. 158, 3... ùjS'b ^l j ^jl j <5^LoU. ...^l AljJ j
... c£>oU
f(On отправил) стройных, верных и чистых дщерей'.
Стр. 158, 17 ...<£j*)àj (j^J^ jr*\ Вм.: cSj-i"— <sj^
'Взгляд эмира совета упал на знамя (султана)'.
Стр. 158, 17 JxâjjS^ djà <£ji JxâjjS^ aJ^o у.[== *Ьу. j>]
Так, по крайней мере, дальше,—на стр. 159, 2. Впрочем, по казан-
ско-турецки говорят: дЪ!^ ^ ♦
Стр. 159, 8 ô^l^u ^jL obtJI O^ljJ ^ji* obJI
Ют мелодичного их пения'.
Стр. 160, 14 ах** AùjT д5Си j Вм.: лЯи—'дЯи [=^ д£Ь]
'Они усадили царевну на тахту в брачной комнате'.
Стр. 160, 15 jjj^ jjki jjtijä Вм.: j\*yi—-J*yï (дютюздулер)
j\àjîà ôJJoJ JJ^»» ô^?C-4
'Они так воскуряли фимиам радости в кадильницах веселья'.
Стр. 160, 21 jl^I д^1
'Имя жены фараона, воспитавшей Моисея'.
17 В персидском тексте (69, 13) стоит(SjJ^
18 О нем: Cl. Huart, Konia la ville der derviches iourneurs, ip»p. 169—171.
167

Стр. 161, 21 jjji ùàji J^jtM Вм.: J&—*j\£>
'Привратники, подняв занавес, впустили во дворец беев'.
Стр. 162, 10 ^t&^ J&~j>
Стр.208,21 jJj* #■> J jbj>£i"~ ^bjL^-tj jj^, ^ jbjj^f"
Стр. 209, 14 Uj^ jUyj Lx^ Sp> bj
В персидском тексте (IV, 92, И) полустишие так читается: L^ ^jL jf
(UjV j)^j
Выбросить СОЮЗ j?
Стр. 210, 4 jîjtf jïj£
Стр. 210, 7 с5-Ъ_^ л <S*jjj* л
Стр. 212, 4 o^! uj^flj JljJ j JL^
Не лучше ли вместо JL^ читать jL^lî
Стр. 212, 19 с£^_# с5^^ илИ(^^^
Стр. 213. В примечании ссылка на Коран указана неточно; нужно:
сура 73, стихи 2—4.
Стр. 214, 13 ^ol ^ ....J\bL. Вм.: J\bL*-ü^~
'Султан (сам) решал дела'.
Стр. 214, 18 ^jjjuT" (jjJJJ^
Стр. 215, 13 c**JU*u* ^l oäL^j jt\
(Так ниже, стр. 215, 21)
Стр. 215, 23 OjäjI сЯ^1 [v-b^W
Стр. 215, 15 <S*Jj±>" isjjtâ i$*Ji)j" (Sjjüt
Стр. 216, 19. В староосманском тексте в первом полустишии
выбросить первое слово.
Стр. 216, 19 след. Это четверостишие Хайяма читается иначе в
изданиях Nicolas и Whinfield:
Nicolas. № 37, стр. 23 Whinfield. № 41, стр. 29.
C*-uJl^U aÏjs-jS fXÙ, C++*** Oy^- С***%зЦал5 AÏj».jà >-L£ Ca^w4 Oj-ä-
Дальше в обоих изданиях одинаково:
Стр. 217, 3 fS^jj^ <S±jjjz^
Стр. 217, 5 tS^&^ ^•i^u
Стр. 217, 6
168

Слова
l (п.)— похлебка Jxâji «ù^J j LT cAjl\ ol^k «cJjT^ (155, 15) 'Они
накрыли стол и расставили похлебки и кушанья'.
^^оТ атыдэюы 'бросающий, стрелок'. «Ojl ^jl^ ^jl^jT а5~~ (211, 9)
'Для того чтобы знали о его (удачной) стрельбе'.
^ST (азин) (п.) 'украшение', 'празднество'. ^iT
^ОЦ (160, 7). 'Они устроили празднество'. В Крыму это
выражение утратило уже основной смысл и значит: „закрыли лавки"'
ù^jl (215, 16) (отборный) 'всадник ханского рода'
dujj^'l олешдирмек (162, 18) 'разделять'. У Вамбери (стр. 200) —
олешмек — „sich in Etwas teilen". Впрочем, глагол известен и в
новоосманском языке.
j^j-xsT актармак 'обратить в бегство', 'сокрушить'.
<S±JJub tr^y jJuj^JÏ «uxjjj ^T «u,jo5l üJj^ i>^ (211, 5 — 6). 'Если кто
поражал вражеских богатырей, тому вешали на шею лошади золотой
кутас'.
yJT альп (джаг.) 'герой, геройский'; jl <_JT уь 'Всякий
героический муж, воин' (211,4).
JL1)] алкыш 'молитва'; vj-^I J^\ j ^^ 'Сотворив молитвы'
(215, 4) ... Вамбери (Alt-osmanische Sprachstudien, S. 22) говорит:
y юрюков слово „алкыш" значит „молитва", в староосманском языке —
„благословение", в новоосманском языке слово вытеснено арабским
U^ дуа. Это не совсем так. В староосманском языке алкыш — синоним
1о дуа. Это слово пришлось мне однажды слышать в затерявшейся
в горах деревне Алиходжалы (Конийского вилайета) в смысле
„благословение, одобрение". В новоосманском языке употребляется
производный глагол алкышламак 'выражать одобрение', 'аплодировать'.
ibl идик 'чувяки'. JjSU. Ù^IT^I dU|£> Ij^ û^U (161, 5) 'Они
(няньки) сняли с ног царственные чувяки'. Вамбери (стр. 164)
переводит слово неточно: Stiefel, Fussbekleidung. (Радлов, Опыт словаря
тюркских наречий (т. I, стлб. 854): 'мягкие сапоги' (у женщин);
'сапожки, туфли' (Сив. вил.).
s-»Ujl эрбаб (а.) 'ремесленники' (?) jjb j oJüLjI dL^i j dko Vlj
j^Jjl j^* J*.* tßg (214, 6). 'А то ведь есть и пить умеют
ремесленники и купцы'. ^
jjjl орю 'вверх'. (£ïj)jb jjjl ^Jbl cjy^ -JuoSj! ...a^jL j ,^u £\з
(ее эеер мюнши ее языджыя ... окутса иззет эдип орю дурурду)
(218, 12 — 13). 'Если же он (султан) приказывал секретарю или писцу
читать (письмо халифа) ... то из почтения (слушал) стоя'. Вамбери
(стр. 212) не решался категорически высказываться о значении слова
(Радлов, Опыт словаря тюркских наречий, т. I, стлб. 1222).
jjîjl окумак 'звать, приглашать'. В этом значении до сих пор
употребляется в Конье, например, дюгюне окумак 'приглашать на
свадьбу'.
dl^Cjjl ойюнмек 'следовать', 'подражать'. J~**J «uLl^i j ^j:^! ^Л
<S*jy&j\ ôjk\ vj^I (217, 5 — 6) 'Подражая добродетельным их нравам,
он (султан) следовал им'. Глагол употребляется <и сейчас в значении
„хвастаться".
169

dxS^\ икиндин 'около времени предвечерней молитвы' (155, 7).
Это — инструментальный падеж от слова &jjS~\ икинди,
употребляющегося и в современном османском языке (Радлов, Опыт словаря
тюркских наречий, т. I, стлб. 1418).
jïj^j\ огердю 'вперед', vjb «^^ o^L. j^Tjl o^j^ ^з^
(155, 10) '... отправившись вперед к султану из города Гедюка'.
Ср. в персидском тексте: cJj у£~* iljJLf jlj (IV, 68, 21).
lH)jI вурмак 'коснуться, дотронуться'. AJjL5C£~> 42U .... uiJj ^l
(^^jjl (161, 4). Юн коснулся рукой мускусных завитков „кудрей"
невесты'.
jJü билю 'знание'. «uJjl ^bj j^tiS^ з J2* з <Sj^ cj^I <Sjf- (211, 2).
'Если у кого оказывались изрядные знания и сообразительность в
военном деле'. Хаутсма напрасно предполагает здесь арабское слово
% (211, примечание). Слово „билю" известно из языка туркмен
малоазиатских; наряду с ним употребляется и другое слово—^5СЬ бильгу.
Радлов (Опыт, словаря тюркских наречий, т. IV, стлб. 1795) отмечает
слово в казанско-татарском языке.
aL биле 'вместе'; дЬ дл^лк (158, 5) 'вместе с нею'. Здесь биле
соединяется с релативным падежом. (Дополнение к Вамбери, стр. 151).
àS'ji берке 'бассейн', 'озеро'; ^bj-u^b oo^...«u^^T^ з^з** ^Ь-
(156, 14— 15). 'Они наполнили дворцовый бассейн и пруд... шербетом*.
Вамбери, переводя д5~^ берке словом Teich, ставит вопрос (стр. 152).
(Sji бой 'род, колено, племя', ^bju^^ oj^ ^£» iljji- jl (210, 8).
'По числу 24 огузских племен ...'
Ja текир (п.) 'царь армянский'; ...&^£> ^1(210, 1)'армянских
царей'. В новоосманском языке JZ текир ласкательное имя для
кошки.
fry тюмен (п.) „тьма" 'десять тысяч'; ]у Jol ^ fry oJt> ^J^
j^Jjljl dLo (j^ (210, 8 — 9) — 24 „тьмы", что составляет 420 тыс. человек.
c^j^ хидмет, хизмете (а.) — послелог: 1) в дательном падеже
(с мест, аффиксом) — к (на вопрос: куда?); 2) в местном падеже
(с мест, аффиксом) —у (на вопрос: где?), например: <u^,jJw ^Jj^ jlkL,
Jj3\ frjs. (153, 16). 'Они (вельможи) доложили его величеству султану'.
Это выражение представляет дословный перевод с персидского:
с~»АЦ <£**Àkjù дерхизмет, бехизмет.
j^Ujljk хансалар 'заведующий столом', 'обер-шенк'.
JjJZ^âL. j ^3jVLô(^| (215, 2) 'Заведующие столом и пробующие
пищу'.
dL jJjU Чаулу-бей (155, 13): 1) или слово указывает на
происхождение его из города Чау в Туркестане; 2) или значит „знаменитый,
голосистый" (у + ьи), Вамбери, стр. 154.
(jiîj* чоклук 'множество, многий'.
cS-üjl tpj^ uL! j o^T jüjp (157, 19 — 20). 'Много вещей и
предметов было приготовлено'.
^Ч/Оя 'плотничество' (218, 5). Теперь это слово произносят
dülger, dülgerlik.
170

Щу¥ь дюнюрлюк 'сватовство* (157, 18). Это слово до сих пор
употребляется в Малой Азии, например в Анкаре. Когда отец наметил
для сына невесту, он посылает к ее отцу сватами своих друзей,—
вообще лиц, пользующихся всеобщим уважением. (Свадебный ритуал
Анкарского вилайета, записанный в Стамбуле со слов уроженца Аяша,
будет скоро опубликован мною.)
сЬ (Jp) диль 'язык', 'слово, слова'. ^ijyL^ <оу]:> <s*\ yj 4>*'
(218, 22—23). 'Добрая слава о нем была у всех на языках'. В
новоосманском языке слово даль в соединении с глаголами: dLj^" гезмек
(с местным падежом) и dL-îjj дюшмек (с дательным падежом) значит:
'попасть на зубок', 'получить дурную славу'.
*Ji дилим 'много'. cS-^l «uJlk*. „^lzfcoU«, c£U-5"" ^J^ (217, 11 — 12).
'Он много читал книгу (Газали) „Химия счастья"'.
dLy.> дютюзмек 'дымить, воскурять'.
JsySs ôJUo.1 (160, 14—15). 'Они так воскуряли фамиам радости в
кадильницах веселья'.
Jiljj* дурбаш (п.) —1) 'окрик „берегись!"', 2)'дубина';'стража'.
Jïjjb QJsJb J1 ^Libjj^ j JL43U (155, 18—19). 'Чауши и дурбаши
...стали по обе стороны'.
L£j:> до1ба(?) [из Ы ^j^ дог аба] 'кашица (жидкое кушанье) из
кислого молока' puis oxygalae (Вуллерс). c^L j Lèj* j l^j#„<uxk! ^.jyl
Vj^..#^T (стр. 157, 9— lu) 'Когда были съедены различные кушанья...'
Jföb&b (п.) достгани 'застольная чаша' (Вуллерс).
Jj^^-îL ASlb*\J^Jb *L^j Jtë«»}* (159, 9—10). 'Они начали пить из
застольной чаши'.
kyj (п-) зирбе 'род супа с мясом (мелко изрезанным)' (159, 9)
(Вуллерс).
д^л«, (п.) сенбюсе 'пирожок медовый с начинкой сладкой' (157, 10).
В дополнение к объяснению Вамбери (стр. 204), заимствую описание
„самбусека" из „Истории Турции" А. Крымского (М., 1910), стр. 78,
примечание: (у сирийских арабов) „это —треугольный изжаренный в
масле пирожок со сладкой, обильно подсахаренной начинкой (вернее,
пирожное) из толченых орехов"...
cßjf соркуч (теперь -г^у* или ry^jy^) 'султан'. <£ijjjf rßjj**
(211, 8). 'Он клал на голову султан'.
o*9j рыфат (а), 'возвышение (у окна), подоконник' (161, 8).
симин бенагуш 'красавец, мочки уха которого
белы, как серебро' (159, 17). Выражение, обычное в персидской поэзии.
♦ . .jtS^y* сёгюш 'мясо в супе'. <s*Jjß ü^ky. J -uii^^ j J^j^ «w>U*
(214, 21 —215, 1) 'Они клали (перед гостями косточки) от супового
мяса и (вообще) жареного мяса' (Радлов, Опыт словаря тюркских
наречий, т. IV, столб. 573 — 574).
дЛГ^. (джаг.) сёгюльме 'вареное мясо' = ^ЦИ (Радлов, Опит
словаря тюркских наречий, т. IV, столб. 574).
0%А (п.) шилян 'царский пир' (215, 4) ^lp — [у**, Вамбери,
стр. 204] 'разбрасывание'.
^jLblp ^l^yblj.^ j jb£" j <jyf\ (157, 6). 'Пригоршнями
разбрасывали золото, серебро и драгоценные каменья'.
171

Jt\j^ саваш 'битва*, ^lv ^lj^ j J^*jj^ o^ (213, 19). 'Видавшие
виды (мир) и испытанные в боях*.
ijyjb дурмак 'встать*. <s-£\ ^y- <uL>. ^jj^ ^f о^з ü^jkS~ Ijit
(191, 16 — 17). 'Встав из объятий Азры подобно Вамику, он (султан)
направился в баню'. В новоосманском языке j^j^l» дурмак значит
1) 'пребывать', 2) 'останавливаться'.
cSjLx амари(а.) 'балдахин(деревянный) на спине верблюда* (158, 2).
ф^1» флори (и.) 'флорин' (золотой); <£^И £& j^ юз бии флори
(157, 3) '100 тыс. флоринов'.
eJi калып (а.) 'голова (сахару)', (156, 11). В этом значении известно
и в новоарабском языке; в новоосманском языке слово употребляется
в смысле: „колодка", „форма", „кусок".
(j\j»3 кымран 'вареное коровье молоко, смешанное с водой' (Радлов,
Опыт словаря тюркских наречий, т. II, столб. 854). jl^ j ^J j ^Ь>-&
<£jiU! (156, 5 — 6). 'Выпили шербеты, кумыс и кымран'.
ja конук 'гость', 'союзник' (?). iS*JJ>j*L* ÙJ&» Ü^JJJ c£J^ ...
(210, 13). '(Это) были сельджукиды из его собственного рода и из
союзников'. У Вамбери (стр. 192) дано только значение Gast.
o*tiy кутас 'украшение лошади' (212, 6). См. выше под словом
j^jjßT актармак.
j*^j$ коямак 'обнимать'. Jj^jjS^ Uy uy (158, 19). 'Они свиделись,
упав друг другу в объятия'.
jkjß корху [jSjß — корку] 'страх' (212, 14).
Jblkjls" кярхане 'мастерская' (210, 18). В новоосманском языке
слово употребляется в специфическом значении: „лупанар".
£^5" гёяь 'откочевывание', 'выступление'. ^jjj\ ^jS^ г^Г (160,4).
'Ударив в барабан (в знак) выступления...'
j*iS~ гюлюджю 'смешная вещь', oj j*tâ~ y*jk j Jj* ô-uJ^ ijjjl
c^jJUm JIäw (216, 4 — 5). 'У него в собрании невозможны были шутки
и непристойные насмешки'. Слово известно из лексикона Лямии
(Парижск. рук.) (Смирнов, Хрестоматия, стр. 241).
дДс^и мастаба (п.) (157, 9) или I^L [маст(а)-ва(?)\ (215,3)
'кушанье из кислого молока'.
р4г* мюхим (а.) (157, 21) или с^^> мюхиммат (156, 7) 'важное
дело', 'событие'.
j^ мехд (а.) — (с эпитетами: Ja».« муаззам (160, 3), J^l али
(160, 13) 'титул „валиде султан" — матери царствующего султана.
Здесь употреблено прегнантно о „высоконареченной" невесте султана.
illîj вашак (а.) 'дом'. ^Ш1 juSüj ...^jJI «Jyb ^l» (156, 6 — 7).
'Они отвели кадия Шерефеддина домой'.
jbljA хавадар (п.) 'приверженец, 'сторонник', 'любимец' (?).
(^jbljA dkxJj^ cuUL (160, 17). 'Сторонники султанского государства'
[или же, если допустить другое понимание: салтапаты девлетинин
хавадарлары 'сторонники его царствования']. В новоосманском языке
слопо употребляется в значении: „заключающий в себе много
воздуха", „просторный".
^jJlc^j юджельтиджи 'возвышающий'. ^ £у\ ... <J№*» f^AJ
172

^juJLT'ùUiL. j^^j* (208, 20). 'Не явился (еще) султан, который, подобно
ему, так бы возвеличивал знамена ислама*.
(Sjk язы (джаг.) 'равнина, степь' JT± «ujjJ^ ...fU ô^J^)k <J^V
(209, 8). 'От кыпчакских степей до земель сирийских'. В значении
„степь" слово ^jU язы сохранилось до сих пор в Конье; там говорят,
например: ^^jb «uy Копья язысы 'конийская равнина' (Радлов, Опыт
словаря тюркских наречий, т. III, стлб. 3236).
(jL,L ясак 'приказ, запрет'. ^jJUJl^l j (jL,L ^L-ilj^ j *^15С беглере
ее сюбашылара ясак ее эмир этмишти (213, 13) 'Он отдал приказ
и наказ беям и правителям'. У Вамбери (стр. 179) случайно даны
только значения: geordnet, regelmässig. <j*%> 'исчезать',
'уничтожаться', gxjbjt (Sj^J ^Л53Ь JSOb cSJbl ji^ o±A*- p&> 3 jj?* (212, 18 — 14).
'Притеснение и тирания бежали из мира, и их существование
совершенно уничтожилось'. Хаутсма в примечании к слову &-^*л ёхунду
справедливо спрашивает: faut-il penser à un dérivé de <jjj (ёк) — an-
nuler? В форме рталмак глагол существует в киргизском языке.
[Радлов, Опыт словаря тюркских наречий, т. III, столб. 410 — 411:
]'оуалмак (барабин.), т. III, столб. 541: ]'ууалмак (казан.)].
jJ^j ёлук 'очень, сильно'. <^U*Jjl ^l ^ум (212, 16) 'Сделались
очень верными'. Вамбери (стр. 180) по контексту склонялся к значению
»wohl, gut". (Радлов, Опыт словаря тюркских наречий, т. III, стр. 18):
(по-уйгурски) 'возвышенный', 'прекрасный', 'очень'.
^^1вч^

ЛИТЕРАТУРА

Q^Q^Q^Q^QJ^Q^Q^
ОБЗОР ТУРЕЦКИХ СКАЗОК ПО СБОРНИКУ ИГН. КУНОША
Русские славяне получали, сказки
более непосредственно с Востока,
нежели прочие европейские народы.
Восточные и западные родичи
одной русской сказки.
В с. Миллер.
1. Невзирая на неудачные попытки многих юношей, сын йеменского
царя задается мыслью пробраться во дворец красавицы-царевны,
которая, заколдованная ведьмой, печально влачит жизнь в отчуждении от
внешнего мира. После долгих скитаний, измученный, приходит он в сад,
где его находит дэв-женщина (сторож сада). Решительность юноши
внушает ей сострадание, и она указывает ему средство уничтожить
чары: с новыми силами пускается царевич в путь за белой розой,
охраняемой тремя девушками-кошками, дочерьми ведьмы. Овладев
талисманом, вступает он в город царевны и передает ее мамке розу. Едва
девушка воткнула цветок в волосы, сильная любовь закипела в ее
сердце, и, к крайнему изумлению отца, она просит позволения погулять по
саду, где мамка и устраивает свидание молодых людей. Опасаясь
городских сплетен, царь, по совещании с везиром, выдает свою дочь за
смельчака.
2. Героем сказки является младший царевич. Исполняя
предсмертную волю отца, он убивает на могиле его врага — дракона. В поисках
огня, чтобы поднять в темноте нос и уши дракона (мимоходом
связав на время руки старику, регулирующему посредством двух
клубков— черного и белого — течение дня и ночи), он освобождает город
от стоявших под его стенами сорока разбойников. Богатырский меч,
забытый юношей во дворце, наводит освобожденного царя на мысль
выстроить баню с целью таким образом разыскать избавителя. Поиски
увенчиваются успехом, и царь в благодарность отдает за шаха Мехмеда
младшую дочь, пленившую его красотой, предупреждая, что он
приобретает врага в лице дэва Ветра, который безуспешно сватался за нее.
Ветер уносит молодую, и безутешный царевич предпринимает трудный
путь. Ни лев, ни пантера, зятья царевича, дружественно
расположенные к нему за то, что он советовал братьям руководствоваться в выборе
женихов желанием покойного родителя, не могут дать ему никаких
указаний; на верный путь направляет его птица Изумруд, женатая на
12 В. А. Гордлевский
177

младшей сестре. Юноша похищает жену, но Ветер догоняет беглецов
и, изрубив царевича на мелкие куски, кладет в мешок и подвязывает к
лошади, которая останавливается у дома младшего зятя. По
приказанию Изумруда коршун (ак-баба 'седой старик') едет в рай за живой
водой. Царевич 'воскрешен и никакие увещания .не в силах отвратить
его от раз начатого дела. Он поручает жене ласками выпытать у дэва
как его одолеть. Тогда, поймав у ручья богатырского коня, царевич едет
на остров за смертью Ветра. Пользуясь его сорокадневным сном, он
вторично забирает свою жену и при приближении дэва душит птицу,
заключенную в золотую клетку. Молодые возвращаются к
обрадованным родителям жены, заезжая на пути к зятьям. Царевич предъявляет
права на отцовский престол, завещанный победителю его врага: народ
свергает старшего брата и провозглашает царем Мехмеда.
3. Царевич видит во сне красавицу и влюбляется в нее. Но его
страсть усиливается, когда лала (дядька) приносит ему из «бани
сорока девиц» ее украшения. Склоненный просьбами, пестун «однажды
ночью, когда никто ничего не подозревал», берет с собой царевича в
сад. К бассейну подлетает сорок голубей. Дядька прячет одежду
возлюбленной его питомца; -подчиняясь необходимости, девушка клянется
быть его верной подругой. Внезапно подымается шум, и дядька
исчезает вместе с остальными голубями. Видя горе юноши, девушка
посылает за легкомысленным лала, вмешавшимся в толпу девушек
оборотней, свою тетку-птицу. Царевич сжигает платье дядьки, и он снова
становится навсегда человеком. Пышно празднуется свадьба воспитанника
и его наставника.
4. Чтобы кончить раздоры из-за власти, братья пускают стрелы.
Ища свою стрелу, младший царевич встречает под городом сорок
разбойников и убивает их. Признав в нем освободителя (примета — меч),
царь в радости женит царевичей на своих дочерях. Счастье юноши
непродолжительно: на обратном пути от царя дэв, спустившись с воздуха,
похищает младшую царевну, выдававшуюся своей красотой. Царевич
идет за ней. Мать дэва и ее сестры помогают ему вернуть жену. За
свадебным пиром он забывает обещание — посылать старшей -ведьме
ежедневно по одному человеку на съедение. Ночью злая ведьма уносит
молодую чету, безмятежно почивавшую, и, только уступая мольбам
царевича, смягчает гнев. Но царевич по оплошности вновь теряет
жену, предавшись в дороге сну. Царь-пери принимает в нем горячее
участие и дает в его распоряжение птицу, которая подымается под
облака, захватив у дэва девушку. Пробужденный ото сна,ржанием коня,
дэв пускается в погоню; поиски безуспешны. Отпуская от себя царевича
с женой, царь наставляет его, как избавиться от ведьмы, требующей
дани. Не робея перед ней, они обмениваются условными именами;
ведьма превращается в камень. Явившись царевне во сне, дервиш
предлагает опасный план развязаться с ведьмой; вызвав дэва из камня,
царевич, вместо того чтобы спрыснуть его водой, в страхе хватается за меч
и ударяет дэва. Обещанные сокровища утрачены; из камня капает
отныне кровь. Добрый дервиш запрещает тревожить дэва, грозя вечной
разлукой.
5. Встретив бездетного царя, дервиш указывает причину его печали
и на прощанье дает ему яблоко. Спустя девять месяцев и десять дней
у царя рождается сын. Когда ему исполнилось двадцать лет, царь
женил его; в свадебную ночь приходит дервиш и, согласно условию,
уводит юношу. Оставленный на горе стариком, юноша приобретает
178

любовь одной из трех дочерей его й легко решает1 предлагаемые Ш
задачи. Дервиш отпускает юношу, отдав ему в жены дочь. Недовольная
мать несется вслед за парочкой, чтобы отнять дочь; но дочь искусно
обманывает ее, обращая себя и царевича при помощи пощечины то в сад
и садовника, то, наконец, в озеро и утку. У границ царства царевич
оставляет девушку, обещая прислать за ней экипаж. Очутившись в
постели (куда его переносит дервиш), царевич, пребывая в уверенности,
что все это сон, забывает о девушке. Обернувшись голубем, девушка
подлетает к окну и напоминает ему о его долге. Царевич женится на
ней, отсылая первую жену к матери.
6. Царь перед смертью делит между сыновьями добро. Растратив
свою долю, младший царевич обращается за помощью к братьям и тем
лицам, с которыми прокучивал деньги. Отовсюду встречает он отказ.
Тогда он решает идти по свету лытать счастья. Следуя по пятам зверя,
выскочившего в поле, он подходит ко дворцу, вокруг которого разбит
роскошный сад. Нигде не замечая входа, он прячется за розовым
кустом. Под 'вечер прилетают три голубки и, омывшись водой бассейна,
оборачиваются красными девицами. Статный царевич, робко
выглядывавший из-за куста, полюбился младшей девушке, и она открывает ему
во сне способ овладеть ими. Прокравшись во дворец, юноша сжигает их
одежду, и вся чудесная обстановка пропадает: девушки, прижавшись
друг к дружке, стоят в поле и плачут. Успокоив их, царевич
возвращается с ними домой; старших он отдает братьям, получая от них
бахшиш.
7. Обеспокоенные печалью царя, у которого дэв постоянно воровал
из сада плоды, дети берутся убить вора. Едва живые от страха, бегут
старшие братья, не выдержав огня, пышущего из пасти дэва. Храброму
младшему царевичу удается ранить его. Чтобы добить дэва, братья
снаряжаются в путь. След крови приводит их к колдуну. Спустившись вниз,
царевич поражает дэва стрелой. «Бей еще», — кричит дэв. «Нет, —
отвечает царевич, — мать один раз родила меня». Дэв гибнет. Юноша
освобождает из плена трех девиц; братья вытаскивают их; но, завидуя брату,
они перерезают веревку, и он, не успев ухватиться за белую овцу,
падает за седьмой этаж земли. Выбравшись в город, он спасает от змеи
детенышей изумрудной птицы Анка; благодарная самка дает ему два
волоска на случай нужды. Радуясь избавлению от дэва, портившего
воду, царь велит ему 'просить, чего он хочет. Царевич желает выбраться
на вольный свет. Призванная юношей к царю, птица сажает царевича
на спину, пр.икрепив по бокам мешки с мясом и мехи -с водой. Когда все
мясо вышло, царевич, чтобы утолить голод птицы, вырезает свои икры.
Птица бережно держит во рту человеческое мясо и, спустившись на
землю, выплевывает его изо рта и прикладывает к ногам царевича.
Прикинувшись дураком (для чего он надевает на голову вывернутые кишки),
царевич нанимается в родном городе к ювелиру. Пощелкивая орехами,
усаживается царственный работник в мастерской, чтобы изготовить к
свадьбе братьев золотую ветвь. Свадебные торжества начинаются
турниром. Царевич достает от птицы полное вооружение и, явившись на
ристалище, берет верх над братьями, вызывая всеобщее удивление
ловкостью своих движений. По истечении сорока дней он несет царю заказ;
царь узнает своего любимца; извещенный о кознях старших сыновей, он
казнит их и отдает всех трех девушек младшему сыну.
8. В шумном веселье проводили дровосек с женой все свободное от
работы время, не обращая внимания на указ царя, запрещавший зажи-
12*
J 79

гать ночью огонь. Беззаботность дровосека понравилась дарю, и ÔM
сделал его 'камергером (капуджи башы), дав ему эмблему должности —
меч. В трудную минуту жизни дровосек продал меч лавочнику,
устроив себе деревянный клинок. Когда царь узнал об этом, он призвал
дровосека к себе и, исполняя господствовавший в то время обычай при
каждом новом назначении предавать кого-либо казни, велел ему испытать
силу меча. Дровосек не растерялся: боясь царского гнева, он стал
молить бога превратить его меч в деревяшку в случае невинности
человека, обреченного на смерть. Такая находчивость изумила царя, и он
щедро наградил его.
9. Выведенная из терпения младшим царевичем, старуха вселяет в
него неудержимую страсть к смеющемуся и плачущему яблоку.
Испросив разрешения у отца, царевич с братьями отправляется в путь. У
источника они разделяются, положив лод камень перстень; каждый едет
-по особой дороге. Наперекор надписи, гласившей: «кто поедет по этой
дороге, не вернется», царевич достигает своей цели: подкупленный
золотом, пастух проводит его под шкурой овцы вместе со стадом во дворец.
Царевич ночью крадется в опочивальню девушки, где находятся
чудесные яблоки. Три раза, напуганный таинственным плачем и смехом
яблок, убегает он; на четвертый раз он срывает их с дерева. Ведьма,
направившая его к пастуху, укрывает его теперь у себя и, посадив на
доску в чан, наполненный кровью, спасает от преследований: царские
звездочеты поставлены в затруднительное положение. Царевич
отыскивает своих братьев (один из них сделался содержателем кофейни,
другой — банщиком), и ъсе трое направляются на -родину. Завидуя
удачнику, старшие братья бросают его в колодец, откуда его вытаскивают
прохожие. Между тем царь, страдая за дочь, посылает несколько
человек с четками в тысячу зерен по всем государствам. Царевич,
скрывавшийся пока от отца, перебирает перед ним четки; царь, раздраженный
коварством старших детей, казнит их. Царевич с послами идет к
чужеземному царю, который, восхищенный его красотой, женит его на дочери.
10. Царь, переодевшись дервишем, задает дровосеку загадку: «Что
такое месяц и звезды, день и ночь?». Бедный дровосек в отчаянии;
старшие дочери высмеивают его; ему грозит смерть. Из беды выручает
его младшая дочь. Тогда царь предлагает новую задачу. «У тебя, —
говорит он мужику, — три дочери, и все они беременны седьмой месяц».
Младшая дочь не смущается: когда на другой день царь зовет их во
дворец, она подвязывает сестрам по узлу; так они представляются царю.
Довольный ответами старших девушек, он выдает их за туршуджу-башы
(надзиратель соляного производства) и касаб-башьт. Спрошенная царем
о своем желании, младшая просит дать ей воздушной рыбы и морских
овощей и на замечание царя, что это невозможно, показывает ему
всю бессмысленность оскорбления, нанесенного невинным девушкам.
Пораженный ее сметливостью, царь велит везиру заключить брачный
контракт между ним и «семилеткой».
11. Разгневавшись на сына, царь выгоняет его с матерью из города.
По дороге царевич находит камень-самоцвет, ослепительный блеск
которого выдает его; царь того города, где царевич остановился, думает, что
нарушается его запрещение зажигать огонь, и требует юношу к себе.
Отобрав у него камень, царь, подстрекаемый везиром, задает ему
трудные службы; царевич, убив драконов о семи головах, с помощью
девушек, сидевших в заточении, доставляет царю мешки алмазов, жемчуга,
яхонтов. Но ослепленный царь, не довольствуясь ничем, приказывает
180

выстроить для него среди моря павильон; когда в сопровождении
высших сановников государства он вступил туда, Хаджи-баба, отец
девушек, убирает кёшк — все тонут в море. Опасаясь за жизнь, царевич с
девушками поселяется в предместье родного города. Из зависти царь
замышляет погубить сына, чтобы завладеть прекрасными девицами.
Когда не действует отрава (у царевича есть перстень — талисман,
подаренный невестой), царь предлагает ему играть в трик-трак;
случайно выиграв, он, согласно условию, связывает царевича, но тот легко
развязывает путы. Не подозревая обмана, доверчивый юноша открывает
отцу тайну силы. Связав его пальцы тремя собственными волосками, царь-
изверг выкалывает ему глаза и бросает в колодец. Верная собака
остается сторожить своего хозяина. Стоны царевича достигают неба;
является пир (старец) и исцеляет его. Юноша спешит к отцу, который
затеял неравную борьбу с девушками за то, что те отрезали головы
у посланных к ним сорока горничных. Хромой бес, пощаженный
однажды царевичем, сдается ему беспрекословно; вдвоем идут они к царю.
Дэв тащит царя с престола и убивает. Везиры, не сочувствовавшие
бесчеловечному царю в его ненависти к родному сыну, избирают на
царство Ахмеда Безрукого (пармаксыза *).
12. Негодуя на своего араба 1, поставившего выше красоту ее дочери,
жена царя, чтобы извести девушку, безжалостно покидает ее в поле.
Плач девушки привлекает трех братьев, полюбивших ее, как сестру. Злая
женщина придумывает новую месть: она втыкает в ее волосы
две заколдованные шпильки, и девушка засыпает мертвым сном.
Опечаленные ее смертью, братья подвешивают ее гроб в горах. Царевич,
пораженный ее красотой, переносит гроб во дворец, любуясь ею по
ночам. Подозревая тайну, невеста в его отсутствие входит в комнату
и вынимает одну из шпилек. Царевна, обернувшись птичкой, вылетает
через окно и каждое утро стремится в сад осведомиться у садовника
о здоровье юноши. Изловив птицу, царевич сажает ее в золотую клетку;
жена из ревности душит ее и бросает в сад. Из праха ее вырастает роза.
Поставив цветох в горшок, добрая старушка нюхает его; цветок
обращается в птичку. Вынув вторую шпильку, блестевшую в ее голове,
она видит пред собой красивую девушку. Старуха докладывает обо
всем царевичу, который, едва не поддавшись наваждению колдуньи,
напустившей на него обезьяну, приводит суженую во дворец. Участь
коварных женщин печальна; их вешают за волосы 2.
13. Келоглану (плешивому юноше-дурачку) при дележе отцовского
имущества достается только бык, да и то слепой на один глаз. В гневе
на дерево, которое на все его вопросы поскрипывает в ответ, он ударяет
в него топором — из дупла сыплется золото. Через хитрого соседа, у
которого братья занимали меру, скоро вся деревня узнает о
неслыханном богатстве братьев. Закопав золото, братья в страхе бегут.
Посланный запереть дверь, келоглан, невольно убив мать, возвращается к
брату с дверью на плечах. В сильном беспокойстве проведя на дереве ночь
при мысли, что слишком развязные выходки келоглана откроют наконец
глаза группе всадников, приютившихся под деревом, старший брат
наутро расстается с ним. Келоглан нанимается в работники; скоро условие,
поставленное хозяину, кажется последнему невыносимым; уложив все
1 Как видно из контекста этой и многих следующих сказок, термин «араб» надо
понимать в смысле «арап».
2 Сказка эта переведена проф. В. Д. Смирновым (см. В. Д. Смирнов, Очерк
истории, турецкой литературы, — «Всеобщая история литературы», т. IV, СПб., 1892.
181

вещи, он с женой бросает свой дом, но, увы, неотвязчивый келоглан
сидит в сундуке. Супруги решаются на последнее средство; келоглан,
слышавший их разговор, предупреждает их: он топит старуху в озере;
и лишь только муж выражает неудовольствие, келоглан убивает его
за нарушение контракта. «Дуракам — счастье»: исполин араб, в чей
колодец упал хлеб, дарит ему взамен чудесный столик и жернов.
Гости крадут у него все, и келоглан снова требует половину хлеба.
Палки-колотушки отрезвляют дурака; однако и сам, проучив воров, он
возвращает свое добро. Богатство открывает келоглану дорогу в
общество, он делается вельможей.
14. Выйдя с лала на прогулку, младший сын царя увлекся
преследованием зверя. В пустыне он встречает дэва — женщину в образе
красивой девушки. Коварная женщина уверяет его в любви, и
возникшие было подозрения царевича исчезают. Они подходят к безмолвному
дворцу. В отдаленной комнате видит он юношу, который рассказывает
ему печальную историю своей жизни: его жена-колдунья, мстя супругу
за обнаружение связи с арабом, которому тот в припадке бешенства
нанес глубокую рану, превратила его по пояс в камень. Царевич
убивает араба и ложится на его место. Девушка-колдунья, обрадованная
тем, что ее мнимый любовник 'раньше не подававший надежды «а
выздоровление, обратился к ней с неж-ными словами, снимает, по его
просьбе, с мужа чары. Меч царевича поражает и ее. Избегнув злой
ведьмы, юноша возвращается с другом домой. Везиры выбирают его
царем, несмотря на то что у него есть тридцать девять братьев, старших
его летами. Друг остается при нем советником.
15. Задумав жениться, сыновья царя (их было сорок) выезжают из
дому, чтобы сыскать сорок сестер. Отпуская, отец наказывает не
останавливаться в трех заповедных местах: у источника, на постоялом
дворе и в поле. Сыновья не слушаются и ложатся спать. Младший царевич,
юноша лет 13—14, убивает страшного дракона о семи головах и,
спустившись -в -колодец, 'находит сорок девиц. Так же удачно расправляется
он и со вторым драконом. Наконец, в поле наступает время
расплачиваться за нарушение братьями отцовской воли. Испуганные голосом
дэва, братья с радостью принимают предложение юноши и с девицами
являются к отцу. Борьба царевича с дэвом кончается неопределенно;
соглашаясь на мир, дэв требует, чтобы он достал ему китайского (Чини-
Мачин — Китай-Бирма) царя. Царевич исполняет поручение. Но
девушке, привязавшейся к юноше, ненавистна совместная жизнь с
драконом, и она выведывает у него талисман его жизни. На богатырском
коне царевич едет за смертью. Голуби, скрытые в животе льва,
вырываются из рук царевича и уносятся за облака; крылатый конь достает
их. Дэв в муках издыхает. Молодые гостят у тестя. Когда тоска по
родине охватила юношу, он с женой едет к отцу. С разрешения невестки
царь отдает сыну одну из спасенных им девушек.
16. Несвязанный ничем с отечеством по смерти (родителей пастух
с горя предпринимает далекий путь в Багдад; там он поступает в
услужение. Выбравшись из колодца, полного драгоценностей, где его
оставил хозяин, он жестоко мстит ему, бросая его голову туда же. Как
первый богач, он избирается вельможами на царство. Стыдяеь неве:
жества царя, везиры приставляют к нему учителя. Новый мир
открывается перед царем при одном прикосновении к книге по
астрологии: огромная птица несет его в неизвестный город, где все царя
приводит ß изумление, Сгорая от любопытства, он вмешивается не з свое
182

дело (в божье дело); жена и ее соседки избивают его и прогоняют за
город. Внезапно появляется птица и кладет царя на (прежнем месте)
лестнице. С благоговением целует царь руку мудрого наставника:
прерванный урок продолжается. В чтении и письме проводили они время.
17. Находясь в крайней нужде, сын рыбака берется за отцовское
занятие. Красивая рыба, пойманная им, принимает, едва юноша уходит
на работу, образ девушки и хлопочет по хозяйству. Очарованный ее
наружностью, юноша сжигает чешую. Девушка, слегка укоривши его
за опрометчивый поступок, соглашается быть его женой. Молва о ее
красоте доходит до царя. Чтобы придать законность насилию, он
поручает юноше непосильные работы, грозя отнять девушку. Ее отец, араб,
помогает зятю; к изумлению и досаде царя перед ним красуется дворец,
весь в золоте и алмазах, и длинный хрустальный мост; чудесные
жернова кормят людей всей вселенной. Но требования царя не знают
границ; он жаждет нарушения законов природы: из яйца выходит мул и
кидается на царя. Спасенный от смерти, неблагодарный царь не
унимается; новорожденный младенец, племянник жены юноши, посрамляет
царя, заставляя его отказаться от притязаний на девушку. «Они
достигли своей цели, а мы засядем на постели».
18. Царь вывешивает у дворца шкуру вши, достигшей размера
кошки, обещая выдать единственную дочь за того, кто определит
название неизвестного тогда еще паразита. Дэв отгадывает и требует
награды. Жалея девушку, чудесный жеребец царя (Камер-тай — Луно-
ликий жеребец) прячет ее в павильоне среди моря; проезжая мимо,
царевич встречает ее и женится на ней. Война отрывает его от молодой
супруги. Царь посылает сыну радостное известие о рождении двух
детей. Мстительный дэв искусно подменивает ночью у гонцов («татар»)
письма; бедная мать, обезумев от страха за младенцев, тайно бежит.
Пользуясь ее беззащитностью, дэв устремляется на нее. Крики отчаяния
доносятся до Камер-тая, скованного в силу мнимого приказа царевича
железными цепями; он разрывает их и еще раз спасает молодую
женщину, жертвуя своей жизнью. В полном довольстве живет она в его
кёшке. Гнусная клевета дэва разоблачается, и мысль, что жена
невинно страдает, подвигает царевича на поиски. С трудом передвигаясь,
приближается он, изнеможенный, к жилищу своей жены.
Подученные матерью дети задают ему вопрос: «Может ли женщина
родить двух котят?». Пелена спадает с его глаз; он бросается в
объятия жены. Веселые, идут они к царю. Дэв терпит заслуженное
наказание. Ему предоставляется на выбор: сорок ли лошаков или столько же
тумаков (собств., сатур означает „большой, широкий 'нож для мяса").
Надеясь на помилование, он просит лошаков; его привязывают к
хвостам животных.
19. Вернувшись с дороги во дворец, царь наталкивается на
отвратительную сцену: его жена лежит в объятиях араба. Вне себя от
негодования, он убивает их. Лишившись жены, он, грустный, отказывается
от всяких развлечений, возбуждая недоумение брата. Только измена
жены брата примиряет его с жизнью, и радостное настроение
возвращается к нему. Оскорбленные в лучших чувствах, братья все еще не
верят в испорченность женщин. Новое разочарование ждет их: на зло
великану, который держит ее в ящике, девушка обманывает
бдительность его и принуждает братьев согрешить с ней; длинная цепь
перстней увеличивается новыми знаками позора. Ласковый царь отныне
вырождается в-тиранд. Беспрерывные свадьбы и казни жен повергают
183

страну в уныние. Удовлетворяя дикую страсть царя, везир отдает ему
двух дочерей. Спасаясь от царского меча, девушки на рассвете бегут
из города. Чудесный дворец, пристанище сорока оборотней, страшит их
своей таинственностью: невидимая рука властно ударяет их, едва они
дотрагиваются до кушаний. Завидев издали всадников, сестры влезают
на дерево; братья проезжают мимо источника. Ведьма садится на
горшок и доставляет к царям девушек, предварительно взяв клятву, что
они не причинят зло женам. К радости везира в государстве
восстанавливается порядок: братья дружно живут с ними.
20. Келоглан (как младший брат, он был несколько глуповат)
неотступно'преследует старшего брата; высадившись с парохода в
Египте, тот вторично покидает дурачка. По дороге дурачок обманывает
трех братьев и с колпаком, кнутом и молитвенным ковром скрывается
от 'них, переносясь в место пребывания брата. Владея чудесными
вещами, он объясняет царю непонятные исчезновения его дочери и в
доказательство показывает золотую и серебряную ветвь, сорванную в то
время, когда он в шапке-невидимке сидел с царевной на подносе,
несомом арабом. Царь хочет дать обещанную награду, но добродушный
дурачок просит женить старшего брата на девушке.
21. Из угождения царю, души не чаявшему в пестуне, лала
спускается в 'подземный колодец; во дворце он находит за пряжей трех
девушек. По совету, оч вырывает у сонного дракона из головы сорок
волосков и сжигает их: дэв замертво падает. Оживив пеплом трех
юношей, везир является с ними к стосковавшемуся царю. Недовольные
планом везира, который отказался выдать их за юношей, девушки
обертываются птицами и улетают. Умилостивив ведьму, везир с облегченным
сердцем расстается с ней, поручая себя молитвам ее. Забывая
наставления ее, он убивает одну из девушек-овечек, пасшихся на лугу.
Вырастает густой 'кустарник. Чтобы спасти лала, царь берет у ведьмы горсть
земли. Овечка оживает; приняв человеческий вид, она обвивает руками
шею освободителя. Смешав оставшуюся землю с водой, везир дает пить
ее сестрам. Неустрашимые женихи соединяются с возлюбленными.
Юношам царь также подыскивает жен.
22. Царевичи пускаются по разным дорогам за чудесным зеркалом,
украденным у царя. Тронутая ласковостью младшего брата, дэв-жен-
щина указывает ему сад воров-дэвов. Неосторожный царевич срывает
ветвь; дэвы просыпаются и требуют достать меч стремянного араба.
Судьба снова наказывает юношу за непослушание; уже у цели, он
вынимает из ножен меч — араб уносит его к себе. Напускная
бестолковость царевича надоедает арабу; он дает слово, что отпустит его,
наградит мечом, если он достанет ему дочь царя пери. Птичкой проникает
царевич в город, куда мужчинам был запрещен доступ, и похищает
девушку. Испуганные смелостью и хитростью царевича, араб и дэвы
дарят ему меч и зеркало. Братья бросают царевича в колодец, где он
слепнет. Верная лошадь, сама ослепшая с горя, ломает крышку
колодца. Царевич трет себе и лошади глаза перышками птичек и прозревает.
Убедившись в коварстве старших сыновей, царь казнит их.
23. Злые насмешки старших сестер над мужем-лошадью раздражают
младшую сестру; не будучи в силах сдерживаться, она открывает им,
что красивый юноша, восхищающий силой на турнире весь народ, есть
не кто иной, как ее супруг. Дэв-муж покидает легкомысленную жену;
с плачем идет девушка искать его. В отчаянии зажигает она два
волоска, оставленные лошадью; является ее муж. Слезы девушки пробуж-
184

дают в нем жалость; он спасает ее от своей матери-людоедки,
превращая ее в яблоко. Мать клянется яйцом, что не тронет ее, но скоро
просыпается в ней животный инстинкт. Она дает девушке непонятные
работы, которые та исполняет только благодаря мужу. Полагая, что
ведьма ни перед чем не остановится, чтобы погубить девушку, юноша-конь
бежит с ней из дома. После неудачных преследований сестер, ведьма
сама садится на горшок и, погоняя кнутом, едет за беглецами. Тогда сын
создает из девушки дерево и обвивается змеей вокруг «его. Боясь
проглотить вместе с деревом сына, ведьма удаляется, откусив все-таки
у девушки палец. Чары, тяготевшие над юношей, уничтожаются. Царь
на радостях устраивает свадебный пир, длившийся сорок дней и ночей.
24. Царь, сильно баловавший сына, строит для него павильон с
двумя ручейками, медовым и масляным. Сидя у окошка, царевич три
раза разбивает кувшин старушки, и та молит бога вложить в него
страсть к трем апельсинам. Все усилия врачей поставить диагноз
болезни юноши бесплодны. Царевич собирается в путь.
Заинтересовавшись им, дэв-женщина ведет его в дом и, чтобы укрыть от сыновей,
обращает в кувшин. «Что это тут пахнет человеческим мясом?», —
спрашивают у матери дети. Мать успокаивает их; они вытаскивают изо
рта у себя людское мясо. Братья с приязнью принимают в свою среду
нареченного брата; но помочь ничем не могут. Наконец, младший сын
старшей сестры проводит его в сад, где на дне бассейна лежат
апельсины. Царевич разрезает два апельсина среди пустыни; красивые
девушки умирают от жажды. Оставив третью девушку у источника на
дереве, он уходит за каретой. Из зависти к ее красоте араб втыкает
ей в волосы чародейственную иголку, и царевич, не ведая ничего, везет
араба домой. Хитрый араб до крайности тревожится: птичка каждое
утро прилетает в сад. Он прикидывается больным, и врачи, по его
наущению, заявляют царю, что для спасения араба должны убить
птичку. К счастью, одно перышко падает на пол; старушка поднимает
его. Наконец недоумения ее разрешаются: она застает девушку за
уборкой комнаты и приглашает царевича к себе. Радостно свидание
влюбленных. Черный араб погибает позорной смертью.
25. Шалунья-девушка обратилась к отцу со странной просьбой:
«Пусть мама держит умывальную чашку, а ты, папа, лей мне воду из
кувшина». Рассерженный царь 'готов ее казнить; люди тайно оставляют
ее в горах. Во дворце девушка снискивает любовь дэва, который
отдает в ее распоряжение весь дом. Дочь его, утка, из ревности при виде
царевны бьется головой о стенки бассейна и умирает. Царевич,
наблюдавший за девушкой из павильона *, через отца, который пишет дэву
письмо, делает ей предложение. Дэв убранством стола и роскошью
подарков затмевает царя. Чудесные роды царевны облетают весь мир;
отец и мать девушки приходят издалека, чтобы полюбоваться на
роскошную обстановку, образовавшуюся из оторванных девушкой от боли
рук и ног дэва. Давнишнее желание дочери исполняется; отец молит
бога простить ему грех.
26. Обидевшись на мать, юноша нанимается на чужбине в
услужение к градоначальнику. Дочь вступает с ним в любовную связь. Тоскуя
по юноше, примирившемся с родителями, она тайно покидает дом.
Юноша остается непреклонен на трогательную ее песнь. Негодование
сквозит уже в злобном ее голосе. С проклятиями на устах она
удаляется и, мстя юноше за измену, занимает большую дорогу, убивая
путников и грабя караваны. Собрав тысячу воинов, бей идет против нее;
185

половина гибнет, остальные, спасая свою жизнь, обращаются в бегство.
Девушка захватывает в плен юношу-красавца и с ним идет к его
горюющим родителям. Ненависть против людей утихает в ее душе.
27. Царевичи один за другим являются к дэву за сестрой,
похищенной им; негостеприимный хозяин на утро выводит их в
поле и в единоборстве сшибает палицей с лошади. Перстень
жмет палец матери. Предчувствуя беду, она передает власть
старшему слуге и на боевой лошади покойного мужа выезжает. Не вынеся
жажды, она пьет лошадиную мочу. С того часа царица понесла.
Задетый заживо издевательством сверстников, «кобылий сын» силой узнает
от матери тайну рождения. Смело вызвав дэва на бой, он поражает его
одним ударом, возвращает матери ее детей, а сам покидает их, чтобы
истребить братьев дэва, которые в страхе перед богатырем готовятся
к защите. Великодушный герой принимает «вертодуба» и «вертогора»
в товарищи; втроем устраиваются они в пещере. Ведьма нахально
вырывает зажаренного барана; товарищи в смущении сознаются в
бессилии «кобыльему сыну», и он при ее появлении отсекает ей голову,
которая катится в колодец. За железной дверью обрисовывается перед
ним райский сад. Окруженная стеклом, дочь ведьмы обрабатывает
пряжу. С тремя сестрами подходит он к отверстию ямы. Покинутый
названными братьями, он выбирается на землю на спине птицы. В
лачуге бедной старухи его поражает громкое веселье и плач; это его
вероломные товарищи справляют свадьбу; во дворце снаряжают царскую
дочь на съедение дракону. Старуха тайно передает его возлюбленной
перстень; беспредельна радость девушки, ликующей от известия, что
ее ненаглядный жив. Скрывшись в палатке, он сразу сносит голову
семиглавому дракону. Увертки товарищей ни к чему не приводят:
«кобылий сын» жестоко расправляется с ними. Царь бросает по городу клич,
чтобы все шли ко двору: «кто понравится царевне, тому-де царь и
отдаст ее». Завидев юношу, царевна закричала: «Вот он!» Уступая
просьбам, царь отпускает с ним свою дочь.
28. Недоумевая, как отвязаться от назойливого келоглана,
сватавшегося за царскую дочь, ее отец требует, чтобы тот доставил ему всех
птиц. Из беды выручает дервиш, попавшийся келоглану в пути.
Подойдя к кипарису, пристанищу птиц, келоглан произносит магическое слово
«маджун», птицы остаются на дереве, и он несет их царю.
Раздраженный хитростью царя, который указывает теперь на плешь, как на
помеху к свадьбе, юноша усыпляет царского жениха с невестой, наконец
почти все царство, и царь шлет за ним своих слуг; по наущению сына,
мать берет с посланцев взятку в тысячу лир. Юноша, укрывшийся
в доме матери, снимает чары; царь выдает за него дочь. Прежний
жених, сын везира, не помня под собой ног, бежит из города. Купив в
дороге ящик со вставными коробками за тысячу лир, он входит в чужой
город. Обворожив царскую дочь, он просит у отца ее руки. Пользуясь
материальными затруднениями юноши, везир, который сам добивался
взаимности царевны, подкупает его. Оскорбленная молодуха на третий
день свадьбы жалуется на него царю; вступаясь за честь дочери, царь
заключает его в темницу. Целых три дня крыса и навозный жук,
сидящие за сорока ящичками, мучат нового супруга девушки, везира.
Царевна отдает предпочтение юноше, его выпускают на свободу.
29. Подслушав ночью под окном дровосека речи трех дочерей его,
царь- женит на них царевича. Ослепленные высокой честью, старшие
сестры отказываются выполнить- работы {громадных размеров ковер,
m

шатер), и царь отправляет их домой. От младшей сестры рождаются
близнецы: девушка с золотыми кудрями и мальчик, во лбу которого
сияют месяц и звезды. Наветы коварных сестер ожесточают
легковерного царя: он велит бросить детей на кладбище. Тайно от хозяев коза
питает их молоком. Удивляясь отсутствию молока, старик выслеживает
козу и берет детей на воспитание. Невольно очарованный на охоте
красотой их, царевич везет их во дворец с согласия приемных родителей.
Подстрекаемая злыми сестрами, старуха пробирается к девушке в дом
якобы для совершения намаза и разжигает страсть к чудесной ветви
из сада заколдованной дэвы. Чтобы доставить удовольствие горячо
любимой сестре, брат рано утром пускается в путь. Преодолев отвращение,
он сосет груди страшной ведьмы; ведьма ласково расспрашивает
молодца, откуда о« и куда направляется. (Глухой названный брат, старший
сын ведьмы, подзывает его к себе и дает подробное наставление.
Юноша располагает талисманы дэвы в свою пользу: открытую дверь
закрывает и наоборот, перекладывает мясо от барашка к льву, гасит
горящую печь. Сорвав ветвь, она благополучно выходит из заколдованного
царства. На клик дэвы: «Лови его!» лев замечает спокойно: «Нет,
сколько лет уже я ем сено, а вот он пришел, дал мне мясо». Еще более
беспокоясь, старуха посылает его за заколдованной дэвой. Молитва
юноши разрушает коварство. Она снимает с руки перстень; араб во
мгновение ока переносит их вместе с дворцом на родину юноши. Царь
приглашает ее на пир, тогда девушка открывает детям, кто их отец и
мать. Проходя мимо колодца, они кидают цветы своей »матери, заживо
погребенной. Таинственные ттриметы убеждают царя в невинности жены.
Он поспешно откапывает несчастную мать, которая благодаря
неусыпным заботам врачей поправляется. Сестры и старуха несут наказание.
30. Бей наблюдал из окна, как девушки поливают базилику, и,
чтобы посмеяться над ними, спрашивал у каждой: «Вот ты поливаешь
базилику, а знаешь ли, сколько на ней листков?» Старшие сестры,
пристыженные, ушли домой. Бойкая младшая девушка смутила самого
бея (барина): «У тебя в руке перо (калем), а за поясом чернильница,—
сколько же на небе звезд?» Нарядившись продавцом рыбы, бей сорвал
с «ее поцелуй за окку (3 фунта) и при встрече ядовито кольнул ее.
В разноцветном платье изображая ангела смерти Азраила, девушка
пришла ночью в его спальню и, щадя его, засунула ему в з... рог, так
что бей несколько дней не мог сидеть. Бей задумал отомстить:
отправившись она смотрины, мать сосватала ему девушку. Девушка
пустилась на хитрость: слепив из воска подобие свое, она наполнила его
виноградным соком и поместила на брачном ложе. Бей отсек мнимой
девушке голову, а так как он клялся упиться ее кровью, то поднес к
губам сироп. Удивляясь 'сладости крови, он стал выражать сожаление,
что умертвил невесту. Та вышла из шкафа, — последовало полное
примирение.
31. Съев таинственное яблоко, жены везира и царя рождают
одновременно детей. Опасаясь, что царь приведет в исполнение угрозу, везир
передает ребенка-сына мамке. Птица-изумруд замечает его в мечети и
несет своим детенышам, но те его не едят, и мать скоро кладет его на
прежнее место. Везир с разрешения царя принимает своего сына на
воспитание. Гуляя с царевичем в саду, сын везира, которому был
известен птичий язык, улыбается: кокетливая голубка водит за нос
влюбленного в нее йеменского царевича. В сердце царевича вспыхивает
любовь к дочери индийского царя. Один из везиров, питавший вражду
187

к везирскому юноше, предлагает царю послать его за девушкой.
Птичкой летит он к царю и своим прекрасным пением восхищает царевну,
которая страдает по нем. Юноша успешно выдерживает испытание
(имтихан): воробьи отделяют ему зерна проса от золы; в бою он берет
перевес над девушкой, принявшей вид араба. Отец соглашается на брак.
Благородный юноша не касается ее; на ложе их разделяет меч. «У меня
тоже есть родители, пойдем сперва к ним», — оправдывается он.
В спальне с девушкой оставляют царевича; она изумляется вялости
жениха, прежде такого веселого -и смелого. Царь уступает все права
на нее ленивцу (Торлаку), сыну везира.
32. Отказавшись от брака, индийская царевна просит у отца сорок
вьюков мускуса и амбры. Смешав благовония, она лепит из них
фигуры мальчика и жеребца; по ее горячим молитвам, им даруется свыше
жизнь. Бедный мальчик Мускусоамбра сидит в темной комнате под
надзором нянек. Пробив случайно костью потайное окно, он с
наслаждением взирает на мир. Чудесный жеребец везет его в Йемен. Девушка,
надев обратной стороной юбку, в железных башмаках идет с железным
посохом в руке разыскивать любимца, йеменская царевма с радостью
впускает в дом гадалку: ее убивал грустный вид Мускусоамбры.
Жалобный напев тюркю (песня) раздирает слух царя; он возвращает
переодетой путнице юношу. Индийский царь выдает за юношу свою
дочь.
33. Для развлечения тоскующей царевны нянька поместила в ее
горнице птицу. Уступая мольбам девушки, птица ночью переносит ее
за золотую и серебряную гору во дворец йеменского царя. Царевич,
замечавший несколько раз беспорядок в спальне, внезапно застает
девушку у себя. Замешкавшись с ним, дева незадолго до рассвета садится
на птицу; поют петухи, птица падает. Скитаясь в горах, девушка
встречает пастуха; с ним меняется она одеждой. Не узнавая своей
возлюбленной, царевич ведет красавца-пастуха к себе. Потрясенная до
глубины души браком царевича, девушка с горя вешается. Не перенеся
такого тяжелого удара, он следует ее примеру. Так кончает с собой и
молодая жена. Когда стали обмывать труп, из кармана у девушки
выпал чудесный камень, подаренный птицей. Камень входит ей в нос;
она чихает и оживает. Во дворце снова веселье: царь дает изин
(развод) невестке; сына женит на царской дочери.
34. Младший царевич в точности исполняет завещание отца: «кто
ни посватается за моих дочерей, тому и отдавайте», и приобретает в
зятьях друзей. Преследуя зайца, старший брат незаметно подходит
к ручью. Забыв предостережение, в шумной попойке проводит он в
кофейне ночь. Вынув портрет царевны города, товарищи разражаются
страшным плачем, и молодой царь под влиянием винных паров, смело
идет с глашатаями во дворец решить задаваемый вопрос: безмолвный,
стоит он; 'его казнят. Тот же вопрос был предложен и младшему
царевичу; заявив, что он не совершил еще омовения, юноша удаляется.
Его зять, царь птиц, посылает его со старой птицей в безлюдный град
Гиндуклу («Синий»). Седой старик, учитель царевны, оставляет его
в доме. Ночью царевна прилетает туда и после занятий дарит ему
сработанный ею шелковый платок. Старик при расставании вручает его
гостю. Юноша показывает его теперь девушке как доказательство того,
что был в таинственном городе. Девушка бросается в объятия
жениха.
35. Три раза йтица уносит с прялки украшения девушки. Любовь
188

к таинственному вору укладывает ее в постель. Царь, следуя совету'
везира, строит баню, возвещая через глашатаев всюду ее
чудодейственную силу. Взвалив на плечи больную мать, келоглан направляется
к царю; завидев петуха, который несет на спине кувшин с водой, он
пробирается за ним во дворец, окруженный стенками. В щелочку
шкафа видит он, что голубь принял человеческий образ, утирает слезы
платочком царевны, бросая взор на кольцо и запястье ее. Рассказ дурачка
подымает царевну на ноги. Страшный плач очарованного юноши
разрывает ей сердце; их губы сливаются в поцелуе. Долго наслаждаются
они радостями любви, скрываясь от пери, которые, похитив его из
люльки сделали его своим султаном. Чувствуя приближение родов, девушка
под окном дома мужа молит обитателей принять ее ради бея Бахтияра.
Сострадательная служанка тайно от свекрови прячет ее в комнате.
Постепенно отношение бессердечной женщины к ней меняется: она с
радостью признает в ней невестку. Но жизнь без мужа кажется ей
невыносимой, тяжелой; ласками она однажды отуманивает его. Время
быстро пролетает для влюбленных. Грозные пери садятся на деревья
и погибают, наколовшись на заколдованные иголки. Юноша спасен от
чар.
36. Влюбленный в красивую армянку, царевич приглашает ее в
померанцевый город 3. Девушка отказывается, но тотчас по уходе юноши
она вместе с подругами наряжается в мужское платье и едет вслед за
ним на корабле. Радуясь прибытию дорогих «гостей», он предлагает
мнимому купцу сыграть партию в трик-трак. Девушка проигрывает и,
согласно уговору, является ночью к царевичу. Довольный ее ласками,
он дает ей на память кинжал. Армянка разбивает палатки и
возвращается домой. В результате ее связи в трех государствах рождаются два
мальчика и девочка, которых она называет Померанцем, Лимоном,
Сезамом4. В день празднования свадьбы царевича дети во дворце
привлекают внимание царя. С распростертыми объятиями принимает его
девушка...
37. Опечаленный неудачной торговлей, бедный старик вздохнул. Из-
за камня поднялся араб «Ох». Старик за золото продает ему дочерей.
Не слушая увещаний старшей сестры, младшая девушка поддается
искушению. Усыпив ее шербетом, сын змеиного царя овладевает ею.
Каждую ночь прячет он ей под подушку ключ. Девушка входит в сад,
запираемый сорока замками; рядом с ее мужем лежит пери; тихо
прикрывает она в люльке ребенка йеменским платком. В гневе, что царевич
полюбил земную девушку, пери порывает с ним связь. Любопытство
влечет девушку дальше, — в мастерскую, где работницы шьют пеленки
для их будущего первенца. Негодуя на супругу, царевич приказывает
прогнать ее за двери. Девушка, беременная, находит приют у младшей
его сестры; сестра признает в ребенке племянника: как у
заколдованного брата, у него на спине ключ. Скоро раскаяние 'мучит царевича;
он жалуется я а себя сестре. Девушка сжигает в огне змеиную его
чешую.
38. Ревнуя одалиску к смуглому арабу, царь, гордый своей
красотой, ежедневно бьет ее в темнице кнутом. Веруя в- безмятежность ее
счастья, старушка идет к ней с курткой своего сына, чтобы просить
царскую любимицу скроить воротник. Из сожаления к одалиске она
3 В подлиннике «наридж», что я понимаю как «нарендж» (померанец).
4 Или Хмелем? По словарю Ценкера -«lala—г\атпе «einer P.tlanze, die zur Räu-
scherung dient».
1S9

научает ее, как избавиться от истязаний. Царь, сгорая нетерпением
убедиться в красоте йеменского царевича, покидает свой город.
Вспыльчивость царя удивляет юношу; он рассказывает царю о своем горе;
при всей ненависти своей к жене, опозорившей его имя, медленно
выпускает фаворитку и передает ей йеменские подарки: гребень и зеркало.
Едва занявшись туалетом, девушка вспорхнула птичкой. Юноша поднес
к ней зеркало, и снова дева предстала перед ним.
39. Чтобы не вызывать волнений, царь перед отъездом ставит на
царство пьяницу, чрезвычайно схожего с ним лицом. Негаданный царь
быстро входит в роль владыки, карая личных врагов и награждая
щедрой рукой жену, которая представляет ему жалобу на мужа, целыми
неделями пропадающего из дома. Путешествуя с лала, царь находит у
ручья яблоко и съедает; но мысль, что плод, съеденный без ведома
хозяина, есть грех, гнетом ложится на него, и девушку для искупления
греха принуждает царя вступить с ней в брак. Царь, прощаясь с
молодой женой, передает ей для сына муска (т. е. нусха — амулет со
стихом из Корана). Судьба пьяницы круто изменяется: сонного его
переносят к кабаку. Сознание величия не оставляет его; его сажают в
смерительный дом. Везир раскрывает ему глаза и восстановляет мир
с супругой, недружелюбно встречающей главу дома. У покинутой
девушки рождается мальчик. Разгорячившись в игре, дети обзывают его
безродным (незаконнорожденным). С сыном земледельца едет он
разыскивать отца под именем Бесталанного. Названный брат жестоко
обманывает доверие царевича: грозя утопить его в колодце, он принимает
на себя его имя под клятвою, что тот по самую смерть не выдаст тайны.
Невольно царевич приковывает взоры отца. Чтобы сбыть с рук
неудобного приятеля, ложный царевич -посылает его за красавицей, смутившей
его спокойствие во сне. Среди моря подымается буря. Юноша на берегу
замечает рыбу, издыхающую на песке; стоная, молит она бросить ее
в воду: «когда-нибудь я тебе пригожусь». Надеясь на помощь,
сострадательный юноша выручает из беды хромого муравья, который
торопится на свадьбу, и детенышей птицы Изумруд. Назвавшись перед
царевной сыном царя Соломона, он блестяще доказывает мудрость: рыба
достает ему с самого дна перстень, проглоченный уже другой рыбой;
муравьи отделяют просо от золы; птица приносит воды из рая. В
восхищении от смелости юноши царевна измышляет хитроумный план. На
глазах царя она убивает его и воскрешает. Клятва, таким образом,
потеряла силу.
40. »Оторванный злыми сестрами от матери, красавчик-мальчик
воспитывается у сердобольного пастуха; ласки добрых старичков не
могут заменить родителей, и насмешки сверстников еще больше
растравляют наболевшее сердце. Блюститель общественного порядка, капыд-
жы-башы родного города, движимый жалостью к юноше, усыновляет
его: смелость и давкость, обнаруженная им в джириде (турнире),
выгодно выделяют его от прочей молодежи. Чтобы погубить юношу,
старуха задевает самолюбие царя, подчеркивая, что в его саду недостает
только певучей виноградной лозы дэвы-сердцеедки (Dil-alem).
Руководимый младшим сыном ведьмы, юноша срывает лозу, выражая
пожелания здоровья устроителю источника. Благоволение царя к юноше
растет: ветви наигрывают всевозможные мелодии. Раззадоренный
коварной приживалкой сестер, царь стремится овладеть девой. Но крики
юноши не пробуждают ее от сна; с отчаяния хватая себя за золотистые
кудри, он каменеет. Запылав страстью к храбрецу, девушка оживляет
190

его. Мирно течет отньгне жизнь -в семье царской: отцу возвращен сьш;
жена, свободная от подозрений, примиряется с супругом.
41. Опасаясь мести братьев, младший царевич тайно бежит к
зятьям. Дэв радушно принимает желанного гостя: отпуская его, он дарит
чудесную печать. Наконец царевич подходит к большому дому,
который вертится на петушьей ноге. Сетуя на свою долю, он возбуждает
в садовнике сострадание к чужестранцу, одетому в рубище.
Влюбившись в царевну, келоглан вызывает араба и в нарядном платье
разъезжает на коне по саду, попирая цветы; царевна пригоршнями
бросает в него золото. Звон презренного металла сторицей вознаграждает
садовника за убыток. Аллегорически намекая на свое безбрачие, она
от имени сестер посылает отцу три дыни. При громадном стечении
народа царевна три »раза отличает келоглана. Разгневанный непонятным
предпочтением, оказываемым дочерью келоглану, царь гонит их от себя
в курятник. Сама царевна скоро разочаровывается в муже. Чтобы
излечить царя, страдающего глазами, старшие зятья отправляются за
птичьим молоком. Выпросив у жены, ради их ребенка, паршивого осла,
келоглан садится на него. За городом он разбивает шатер; свояки,
согласившись на позор (келоглан прикладывает к спине печать),
получают от него по капле необычайного лекарства. Царь в восторге от
зятьев, он позволяет им устроить трехдневный турнир; словно лев,
выступает юноша на ристалище; царь собственноручно перевязывает ему
легкую рану платком своей дочери. Удивленная царевна несет его своей
матери. Царь берет на колени в'нука и торжественно завещает престол
после себя плешаку.
42. Выгнанный бессердечным богачом, бедняк, младший брат его,
выходит с горя в поле; изнуренный ходьбой и голодом, он
располагается под деревом. Страшась дэвов, бедняк влезает на вершину его; едва
дэвы, обитавшие под камнем, удаляются, он спускается в подземелье,
переполненное драгоценными каменьями и золотом. Алчный брат его
с мешком за плечами бежит к указанному месту. Но он забывает
таинственное слово, отворяющее двери; дэвы, чуя запах человеческого
мяса, вытаскивают его из-за оджака (печь) и, разорвав на сорок
частей, пожирают.
43. Смущенная словами вещей птицы: «твое счастье в мертвеце»,
девушка, против воли родителей, покидает их; в избушке, дверь которой
затворяется за ней сама собой, она находит в горнице труп мужчины.
Безустанные сорокадневные молитвы пробуждают ее суженого от
глубокого сна. Думая, что он обязан жизнью сидящему у его изголовья
арабу, которого девушка купила накануне, он рассыпается перед ним в
благодарности. Не проронив ни слова, девушка безропотно исполняет
на кухне черную работу. Юноша отправляется в путешествие. Среди
моря корабль останавливается. Опросив всех пассажиров, капитан
высаживает на берег обманщика-юношу; безобразный араб, у которого
«одна губа на земле, другая на небе», вручает ему камень и нож сабур.
Перед ним изливает свои страдания девушка. Она заносит над собой
нож; но юноша, внимавший ее исповеди, удерживает ее руку.
Неверного раба ожидает позорная смерть.
44. Завидя дракона с кучей детенышей, царь взывает к
справедливому богу с просьбой даровать ему ребенка. Роды жены его тяжелы;
все бабки, сколько их ни было, гибнут. Коварная служанка предлагает
царю пригласить ее падчерицу. Из могилы матери исходит голос,
приказывающий поставить перед роженицей чашку с молоком. Царь с бла-

гоговением приемлет приращение Семьи драконом: закалывает
жертвенных животных и отпускает рабов на волю. Благонравная девушка
воспитывает кровожадного дракона; а в свадебную ночь, надев маску
из игл ежа, она царапает лицо ему. Когда дракон, сдавшись на просьбу
жены, снимает одежду, она сжигает ее; перед ней во всей красоте стоит
юноша. Подозревая, что муж, уехавший на войну, разлюбил ее, она
уходит к заколдованному юноше, которого «сорок дев» запирают на
день в гроб, возвращая вечером к жизни тремя ударами палки. Юноша
прилетает к матери на свидание с женой и ребенком; героиня
захлопывает пери крышкой в горячей печи. Черноокий (karagözlü) супруг
девушки тоскует по ней. Бросив детей, она без колебания идет за ним.
Злая мачеха, разлучившая молодых, несет заслуженное наказание.
45. Выйдя на базар продавать пряжу дочерей, бедный старик
встречает араба. Теснимая крайней нуждой, младшая дочь следует скрепя
сердце за ним. Одурманенная во дворце шербетом, девушка дарит
ласки бею. Перехитрив, по совету сестры, слуг, она подносит к лицу
любовника свечу, нечаянно на грудь ему капает воск. Шах Юсуф
(Иосиф) просыпается и, в гневе уходя от нее, поражает ее страшной вестью:
«Ищи меня семь лет в железных башмаках, тогда ты меня найдешь».
Долго живет девушка у его тетки, поджидая супруга. С прежней силой
вспыхивает в его сердце любовь при виде верной девушки: он горячо
вступается за нее перед теткой, которая сурово бранит ее за
умышленно разбитую чашку. Девушка с ребенком на руках в дорогом платье
выходит к нему; он прощает ее опрометчивость, искупленную столькими
годами страдания.
46. Коршун выхватывает из рук девушки печень. Опасаясь побоев,
она долго безуспешно обращается ко всем, пока наконец хозяин не
дает ей за поцелуй соломы. Девушка несет коршуну овес; птица выпускает
добычу. Мать варит печень.
47. Растратив с гуляками все деньги, царевич очутился в крайней
бедности. Товарищи отшатнулись от него и постарались известить всех
о несчастье, постигшем легкомысленного юношу. Дочь вельможи
щедро оделяет его милостыней, и царевич снаряжает корабль. На острове
он сжигает взятые с собой рогожи; из моря выбегают лошади и
выбрасывают изо рта драгоценные каменья. Юноша, заделав их в кирпичи,
возвращается в город. В кофейне до него доносится печальная новость:
его благодетельница умерла. Юноша откапывает ее из могилы и, чтобы
хс«ть чем-нибудь вознаградить свою благодетельницу, наряжает ее в
роскошное платье. Вор в темноте обкрадывает его, а труп рассекает
на две части. Уличив юношу в убийстве, стража отсылает его к
нотаблю (деребей); с него снимают допрос, и нотабль велит отцу
девушки выдать за юношу младшую дочь.
48. Скорбя о неплодии, женщина засыпает и видит во сне дервиша.
Утром она приготовляет по его рецепту мазь и кладет ее на палку.
Случайно ее ест супруг и рождает на кладбище тыкву. Тыква
'Поражает учителя искусством вышивания. Царевичу приходит на мысль
жениться на ней, и, чтобы не давать гостям повода смеяться, он для
«смотрин» выставляет девушку. Тогда невеста-тыква пробивает плод
и, чаруя всех красотой, показывается перед гостями; царевич падает
в обморок. Подметая комнаты, слуга топчет ногами кожу тыквы. В
палатах веселье.
49. Исполняя желание дочерей, царь велит им выбирать женихов
метанием стрел. Три раза стрела младшей дочери падает пред домом
192

банщика. В убогой обстановке рожает царевна девочку; пери
приветствует ее благословением. Молва о красоте девочки ходит по устам, и
царевна-мать (валиде-султанша) назначает ее в жены сыну, давно уже
влюбленному в нее. Сваха, злая старуха, в дороге выкалывает у
девушки глаза за кувшин воды и бросает ее в горах. Царевич замечает
подлог, но никому не высказывает своих подозрений. Несчастную девушку
среди кучи жемчуга, который сыплется из ее глаз, находит старик.
С розами идет старик во дворец; чтобы увеличить прелести дочери,
старуха покупает цветы у него за глаза. Так девушка возвращает себе
зрение; старуха тайно узнает от старика талисман ее и дает своей
дочери как целебное снадобье сердце газели. Коралл, который был на
конце сердца, никем не замеченный, падает под лестницу.
Оплодотворенная сердцем, жена царевича рождает прелестного ребенка, вылитого
в многострадальную царевну. Ребенок схватывает со стола коралл,
поднятый отцом; пери переносят его к могиле девушки; мальчик сует ей
в рот коралл, — и девушка оживает. Получив во сне откровение, царь
привозит любимую девушку с ребенком с кладбища во дворец.
50. Сбитый с толку восхвалениями мнимой красоты
восьмидесятилетней старухи, царевич шлет мать свахой к ней. Ее сожительница,
девяностолетняя старуха, сославшись на застенчивость девы, на
смотринах показывает матери только ее палец, обтянутый прозрачной
кишкой. Старуха во дворце снимает девичье покрывало: перед царевичем
беззубая старуха со сморщенным лицом; страшно раздосадованный, он
бросает ее за ноги в сад, населенный пери. Бесстыдно превознося свою
красоту и горько жалуясь на жестокость царевича она вызывает смех
и плач дочери царя пери, никогда не видевшей человеческого лица;
царь возвращает старухе молодость. Девушка, мстя своей товарке,
ввергнувшей ее в беды, направляет ее к лудильщику: легковерная
старуха горит в огне.
51. Царь привозит младшей дочери от царевича пери миртовый
лист. Выложив комнату птичьим пухом, он запирает там девушку.
Царевич через растворенное окно прилетает к ней на свидание.
Завистливая старшая сестра стучит сечкой; беспокоясь за возлюбленную,
царевич с налету натыкается на стекло, изранив все тельце. Ровно семь
лет скитается девушка, не нападая на след мужа. На дереве птички
заводят речь о болезни царевича. Девушка собирает кровь, которая
капает с птиц после драки, и смешивает ее с прахом долины. В платье
хекима является она к царевичу и мажет составом его раны; царевич
дарит искусному доктору перстень. В доме портного, измышленного
отца хекима, царевич бросается в объятия самоотверженной девушки,
избавившей его от чар.
52. Отведав человеческого мяса, старик просит жену назавтра
зарезать дочь. Брат, подслушавший роковой разговор, тайно
скрывается с сестрой из бани. Испив козьего молока, брат обращается в
пеструю газель. Сестра, беззащитная, взбирается у ручья на развесистое
дерево. Ее тень падает на воду, пугает царских лошадей; конюх
докладывает царю о девушке, подобной четырнадцатидневному месяцу. На
требования царя сойти вниз девушка отвечает полным отказом; дерево
начинают рубить. Но брат зализывает разрез, и снова дерево срастается.
Старой ведьме, прикинувшейся слепой, удается вызвать в девушке
жалость. Девушка спускается, и царские слуги ее хватают. Когда во
дворец приводят и брата ее, девушка соглашается на брак с царем.
Скоро завистливая рабыня бросает ее в бассейн; огромная рыба глота-
13 В« А. Гордлевский
193

ет ее. Чтобы извести и брата, арабка ложится в постель;
врач-предатель заявляет царю, что для спасения царицы должны убить газель.
Брат в страхе горько сетует на судьбу перед сестрой: «Котлы кипят
кипучие, ножи точат (булатные)»; сестра сама связана по рукам: «Я в
животе рыбы, на ногах у меня сандалии, в руках золотой таз, на
коленях ребенок», — трижды кричит она ему из воды. Жалобные стоны
достигают слуха царя. Девушку вытаскивают из чрева рыбы; брат пьет
ее кровь и получает человеческий образ.
53. Страшась быть свергнутым с престола вследствие истощения
казны, молодой царь с сестрой покидают город. Брат, не внимая
предостережениям сестры, пьет воду и превращается в оленя. После долгих
усилий девушку достает с дерева царевич и женится на ней; олень
живет во дворце. Рабыня, похожая лицом на девушку, из зависти топит ее
в бассейне. Подслушав жалобные излияния брата и сестры, царь
выпускает в сад зверей; звери, которых в течение целой недели кормили
только солью, мигом вытягивают воду. Брат и сестра спасены.
54. Предсказания цыганки сбываются точно. Старшая сестра
находит свое счастье в колодце. Спустившись в подземелье за пряжей, она
натыкается за железной дверью на юношу, лежащего в объятиях
девушки пери; та, проснувшись, скрывается с ребенком. Радуясь избавлению
от-нее, юноша наряжается купцом и, найдя у девушки свой нож, женится
на ней. Средняя сестра спасает одного царевича от назойливости хеки-
ма, который прельстился красотой юноши. Лишь только хеким, открыв
гробницу, привел его в чувство, чтобы начать бесполезные переговоры,
родители юноши хватают его. Девушку выдают за сына. Встревоженная
отсутствием сестры, младшая девушка идет за ней, питаясь милостыней.
Ей пробивает дорогу наглость. Она разлучает красивого юношу с его
любовницей пери, коварно вынуждая его вступить и с ней в сношение;
оскорбленная ослушанием юноши, пери исчезает. Родители от радости
соглашаются на свадьбу.
55. Раздраженный высокомерием своего брата, везира, младший
брат удаляется в чужой город, где женится на дочери везира. Радужные
мечты братьев исполняются; их жены, зачав в одну ночь, рожают
мальчика и девочку. По ^преклонности лет тестя царь назначает везиром
юношу. Чувствуя приближение смерти, новый везир вручает сыну записку
о его происхождении. Царь за малолетством ребенка забирает в казну
все имущество его отца; юноша, видя, как попираются его права,
с горя идет на могилу отца и от усталости засыпает. Между джиннами
(ночными духами) возникает спор из-за его красоты: в миг переносят
они его в дом его дяди и устраняют конюха, жениха его двоюродной
сестры. На пути джиннов застает рассвет: падает звезда и сжигает
джинна. Юношу кладут перед воротами неизвестного города.
Сжалившись над беднягой, пирожник принимает его в свой дом. Ребенок,
родившийся от дочери везира, пристает с расспросами об отце; везир с
дочерью и внуком собираются в дорогу. Заехав за женой своего брата,
везир останавливается перед городом, где проживает его племянник; здесь
какая-то непонятная любовь влечет внука к отцу, подмастерью
пирожника. Бесподобно приготовленные сладости убеждают мать в истинности
сына; но везир все еще не доверяя, сажает его в ящик под предлогом
недоброкачественности халвы и подвергает «а пути истязаниям. Дав ему
в пище снотворного зелья, он помещает его в брачной комнате с
дочерью. Юноша просыпается; смущение охватывает его; мысли его
путаются: все сливается в одно сновидение. Сомнения везира исчезают.
194

56. Влюбленный в дочь богача, келоглан посылает мать к нему
свахой; богач, не желая иметь зятем бедного пьянчугу, благородно
отказывает, требуя от келоглана чудесного яблока. Юноша не унывает.
Дорогой он со всех ног бежит с царевичем-змеей на спине, спасает его от
врагов, выжидавших его под деревом семь лет, и змея дает обещание
исполнить все его заветные думы. Красавцем возвращается он к матери,
которая едва верит своим глазам. Богач, справлявший свадьбу дочери,
встречает радушно неизвестного гостя. Жених и невеста, остающиеся
до самого утра в одном положении, вызывают в отце недоумение; имам
расторгает прежний брак, советуя отцу выдать дочь за проказника-
юношу.
57. Продав в Багдаде назначенные покойным отцом товары, юноша
в развлечениях проводит время. Мучимый страхом пред ворами, он,
не высидев церемонии похорон («по багдадскому обычаю, должен был
ночевать у могилы покойника»), идет к городу: ворота заперты. Юноша
забирается на кладбище на дерево и спасает молодую девушку, заживо
погребенную ревнивой султаншей, которая чтобы отвести от себя
подозрения, воздвигает в саду склеп над чурбаном. Царский постельничий
с товарищем сожалеет одураченного царя; царь,.рисуя в своем
воображении измену наложницы, бросает ее в тюрьму. Истина торжествует: из
уст девушки узнает царь о ее невинности. Девушка отыскивает своего
избавителя, который, потеряв уже надежду увидеться с ней, с горя
чахнет на чужих руках. Мать с тоской смотрит на исхудалое лицо сына.
Голос любимой девушки выводит его из забытья: он быстро поправляется.
Чтобы загладить невольную вину, царь выдает девушку за юношу, а
себе берет в жены сестру его.
58. Старуха искусно обманывает неутешную вдову и, введя ее в
дом влюбленного в нее дворянина (бей-заде), заставляет забыть печаль.
Чтобы испытать верность молодой жены, бей открывает лавку. Страсть
к нарядам берет верх: слабая женщина поддается искушению, забывая
клятву, данную мужу. Скрытность жены, только после долгих уверток
объясняющей истинную причину шрама на щеке, приводит бея в
бешенство: он избивает жену и выгоняет на улицу. Девушка встречает в
горах караван; глава каравана принимает в несчастной скиталице
горячее участие. Девушка удаляется, спасая от смерти царевича, пущенного
в ящике по реке. Отдыхая под деревом, юноша прислушивается к
чириканью птиц; едва безобразная ведьма, на бычьих ногах, с ушами, словно
сито, двигается к ним, юноша срывает с себя сандалии, с девушки
платок; образуется широкое море, молодые люди плывут в челноке; ведьма
остается далеко позади. В таинственном дворце названные брат и
сестра пьют из источника кровь и мед, и им доступны все оборотничества.
Изумленная необыкновенными событиями, девушка пристает к юноше
с требованием открыть ей роковую тайну. Страшные слова птиц
сбываются: «а кто слышит и скажет о том кому, тот обратится в собаку».
Жалобные песни птички-девушки трогают голубя, господина «сорока
девиц»: он летит с девушкой из дворца. Царевич вторично рассказывает
секрет, и действие чар исчезает. Царь, так жестоко поступивший раньше
с юношей, ради Красного царя (Кызыл-шаха) —таково имя
заколдованного голубя — соглашается на брак. Девушка становится главной
женой Красного царя.
59. Садящейся за пяльцы девушке птица трижды вещает беду.
Мать, подозрительно настроенная, неохотно отпускает дочь с
девушками на посиделки. На обратном пути девушка, как и все ее подруги, пьет
13*
195

воду из источника, и между ними вырастает неприступная стена. Горько
плача, входит девушка во дворец, расположенный за дверью. Сорок
дней и сорок ночей она непрерывно читает над юношей молитвы.
Незадолго до его пробуждения ее сменяет араб, коварно приписывающий
себе всю честь спасения. Обман обнаруживается, когда девушка,
разочарованная в жизни, заносит над собой нож: «если ты, сабыр-камень
(камень терпения), слушая о моих страданиях, трескаешься, то как же
мне, слабой женщине, переносить горе?»
60. Очарованная красотой пирожника Махмуда, царевна дарит ему
на память платок. Царь, приметив у юноши подарок дочери, велит
арабу казнить его. Тронутый мольбами девушки, араб прячет Махмуда,
а царю показывает кровь овцы. Семь лет проводит юноша по настоянию
девушки вдали от родины; вернувшись, он тайно увозит ее от
ненавистного ей брака. Раздраженный ревностью девушки, он оставляет вновь
мнимую сестру на попечение йеменского царя, предполагавшего выдать
за него свою дочь. Чтобы напомнить ему о себе, девушки устанавливают
у бассейна при входе в город свои изображения. После взаимных
признаний в любви, он едет с девушкой к ее отцу. На постоялом дворе
тюрк, посягая на честь девушки, наносит ей глубокую рану от досады.
По молитве Махмуда с потолка спускается бутылка с чудотворной
водой; царевна исцеляется. Царь соглашается на брак и назначает зятя
везиром.
61. Выпущенная из западни на волю, ворона становится верной
помощницей юноши. Поймав редкостную птицу, он несет ее царю. Чтобы
погубить юношу, везир нашептывает царю злые мысли, и
бесхарактерный тиран призывает юношу и взваливает на него новую работу: «ты
должен достать мне слоновую кость, а не то голову тебе срублю!» Так
же успешно выполняет он и другое поручение: на корабле едет он на
остров «сорока девиц» ;и, заманив девушку, снимается с якоря. При виде
госпожи птица от радости поет. Царь, потерявший голову от любви к
девушке, женится на ней. Вскоре после свадьбы сильные колики
схватывают ее. Усмирив волоском львов-привратников, юноша вступает в ее
дворец за лекарством. Страдая за юношу, дева прощает проступок своей
слуги-вороны и дарует ей человеческий образ.
62. На смертном одре царица заклинает мужа взять в жены ту
девушку, которой придется впору пояс. Поиски царя ни к чему не
приводят. Увидев однажды в казнохранилище пояс, дочь его надевает;
царь, не внимая представлениям приближенных, задумывает
кровосмешение. Дочь бежит от греха в другую страну. Закутавшись в шубу, она
своим звероподобным видом пугает конюха; но ее красивые глаза манят
его, и он ведет ее к царю. Оставленная его матерью дома, девушка
сбрасывает с себя шубу и неожиданно является на свадьбу: взоры всех
устремляются на неизвестную красавицу. Хитрая проделка ее всплывает
наружу, и царь женится на ней. Покинув народ на произвол судьбы,
царь-отец идет за пропавшей дочерью. Испуганный темнотой ночи, царь
отдыхает в долине у ручья и, сжигая покровы голубей, возвращает им
человеческий вид; братья в благодарность выдают за него красавицу
сестру.
63. Подстрекаемый любопытством, сын дровосека на осле
направляется к заколдованному дереву, которое постепенно отдаляется от него.
Юноше грозит неминуемая смерть; но счастливая встреча со змеей
спасает его: змея, благодарная юноше за то, что он вытащил изо рта ее
клык проглоченного слона, ведет его в свой дом, и мать дарит ему чу-
196

десное зеркало. Юноша беззаботно живет во дворце, наслаждаясь
любовью принесенной туда царевны. Тоскуя по дочери, царь поручает
старухе отыскать ее. В ящике спускается она вниз по реке к
бесподобному жилищу юноши и, вкравшись в доверие девушки, тайно похищает
талисман-зеркало. Мираж исчезает: юноша с котом сидит на пепелище.
Любовь к девушке превозмогает, и юноша под видом поворенка идет
к ней. Открыв любовные шашни поворенка с дочерью, царь велит
казнить его. Юноша обретает убежище с котом в пещере. Царь мышей,
обеспокоенный гибелью подданных, чтоб выжить непрошенных гостей,
доставляет юноше через хромую мышь его зеркало. С
огромным войском подступает юноша к городу. Царь в страхе выдает за
него дочь.
64. Отец трех сыновей издевается в мечети над дочерьми своего
соседа, обзывая их суками. Младшая дочь выводит отца из угнетенного
состояния: соседи квитаются. Через глашатаев царь обещает царство
тому, кто достанет ему »перстень бея Вишни (Кирез-бея); даже у
джигитов опускаются руки; «о отважная девушка, облекшись в мужское
платье, несмотря «а запугивания отца, который выскакивает к ней на
дороге, продолжает путь. Во сне является к ней в зеленом плаще дервиш.
Ее собачка приносит из сада бея ветвь, и, ударив ею лошадь, девушка
переезжает море. Сомневаясь в поле «красавца-купца», бей советуется с
матерью, 'И та предлагает испытать девушку. Собачка подслушивает
разговор, и до поры до времени девушке удается скрыть пол. Рано утром
собачка подменивает увянувшие цветы свежими. Поборов
женственность, девушка любуется мужским платьем, не удостаивая внимания
женский костюм. С презрением проходит она мимо жемчуга. Тогда бей
приглашает девушку в баню. Заперев его, девушка пишет на стене
язвительные стихи и с кольцом возвращается домой. Царь назначает ее
отца везиром. Старуха ночью переносит девушку в горшке к -бею.
Прелести ее смягчают его, и бей женится на ней.
65. Неся старшим братьям в поле обед, сестра сбивается с дороги
и натыкается на ведьму, которая ведет ее к мужу, дэву. Девушка
раздувает огонь, дэв, подкравшись сзади, глотает ее. Пахари, сердитые,
возвращаются домой. Не дождавшись сестры, старший брат отправляется
искать ее, обнаруживая свою неспособность: съесть пирожки в печи,
выпить чашу вина — ему не под силу, и он пропускает мимо ушей слова
путников. Избалованный неженка, перейдя через железный мост, он
срывает плоды со сладкой яблони. Горькая участь постигает как era,
так и среднего брата. Слезы родителей не удерживают от решения
младшего брата. Этот золушка выходит. Встряхивая одежду, он
подымает пыль столбом: земледельцы в страхе бегут. Золушка из
оставленных плугов заказывает булаву. Брошенная в воздух, она ломается о
палец. Выковав новую булаву, он сражается с дэвом, и душа дэва
вылетает через нос. Из живота его он достает невредимыми братьев и
сестру. Спустившись за водой в колодец, он находит трех красавиц и
убивает их похитителя-дэва. Предвидя коварство братьев, младшая
девушка дает юноше коробку с кремнем. У бассейна покинутый братьями
юноша садится на черную овцу и летит за семь этажей земли. В царстве плач
и рыдания: наступил черед отдавать дэву на съедение царскую дочь.
Усталый юноша засыпает на коленях ее; слеза пробуждает его, и он
побивает дэва. Откладывая свадьбу, он едет на чудесной птице,
обязанной ему спасением детенышей, на землю за первой невестой, которую
страшный араб по приказанию своего господина, юноши, извещает о
197

прибытии ее возлюбленного. За недостатком мяса юноша кормит птицу
икрами. Царь соглашается выдать за героя двух девушек.
66. Внезапное появление дервиша, кнутом волнующего реку,
приводит царя и везира в трепет. Старец дает царю яблоко: у бездетных
супругов рождается первенец. Съев кожицу от яблока, кобыла приносит
жеребца. Ложно истолковывая грусть юноши, царь собирает вельмож
для наречения имени: дервиш неожиданно предъявляет свои права,
называя ребенка «Петуший гребешок» (бёрек), жеребца — Сивка (рен-
ги боз). А перед юношей неотвязно носится образ ночной красавицы. Он
выезжает на буланом из дома и останавливается в заповедных лугах
китайского (Чини-мачин) царя. Царь сажает в тюрьму чужеземца,
дерзнувшего обратить на себя внимание царевны. Девушка спасает его. На
свист юноши прибегает кочкь; ночью они садятся и -возвращаются к отцу.
Отзывчивая душа царевича рвется в новые опасности: достав из рыбы
талисман дракона, он освобождает девушку, изнывавшую в тоске.
Полагая, что сын погиб в неравном бою с драконом, царь решается
сочетать соломенную вдову с сыном везира. С гусями, переодетый является
на свадьбу царевич; заслышав голос мужа, жена узнает его и в
радости прыгает к нему на колени. Пожурив слегка везирича, царевич
выдает за него спасенную девушку.
67. Дервиш, согласно уговору, приходит за царской дочерью Розой,
достигшей уже брачного возраста. Страшась людоеда-дервиша, девушка
прячется от него на дереве. Охотившийся царевич слышит ее жалобные
вздохи и, расспросив ее о родителях, берет ее во дворец. Мстительный
дервиш осторожно уносит родившихся от нее младенцев; царевич,
подозревая, что жена его съедает собственных детей, закапывает ее в землю.
Дети глубоко чувствуют отсутствие материнских ласк. Чтобы удержать
царя от второго брака, дервиш посылает их во дворец. Поддерживая
свою сестру 'на ходулях, братья подвигаются тихо к яме страдалицы.
Они вешаются на шею ее, отирая ее лицо от грязи. Удивленный
странными речами детей: «мы идем к отцу есть пилав», царь крадется за
ними. Нежная любовь их трогает царя: он целует своих детей; невинная
женщина избавляется от мучений.
68. Отправляясь в хадж, разбогатевший торговец гребенок
оставляет дочь у имама. Прельстившись ее красотой, тот посягает на
невинность девушки и, высмеянный ею в бане, взводит на нее перед
родителями напраслину. Сжалившись над сестрой, брат щадит ее; смочив ее
рубашку собственною кровью, он несет ее отцу. Совершая намаз, царь
видит на дереве девушку и берет ее в жены. С детьми девушка идет
на свидание с родными; царь дает ей в вожатые дядьку. Отвергнутый
царицей, он на глазах матери убивает ее детей. Только хитростью (она
подвязывает веревку к камню) удается ей вырваться из рук бесстыдного
дядьки. Для расследования дела царь является в родной город девушки,
которая, одетая в пастушье платье, прислуживает отцу в кофейне.
Жители города излагают пред царем жалобы. Девушка раскрывает ему все
козни имама и лала. Царь предает их позорной казни.
69. Оставшись без куска хлеба по смерти отца, промотавшего все
добро на азартные игры, брат с сестрой покидают родительский дом. С
некоторым затруднением юноша поступает конюхом к царю. Запершись
в конюшне, он лепит изображение сестры; царь, восхищенный ее
красотой, посылает за ней колдунью, которая, ослепив девушку, привозит
царю свою дочь. А девушку из жалости помещает у себя пастух.
Прослышав, что слепенькая обучает калек, живших у сердобольного пасту-
198

ха, различным мастерствам, ведьма кладет ей в рот три ядовитых зерна:
девушка погружается в летаргический сон. На охоте странное поведение
собаки невольно вызывает у царя удивление: подбежав к гробнице
девушки, животное вытаскивает изо рта три зерна, и девушка встает.
Приложив «вынутые ведьмой глаза, она три дня усердно молится богу; ей
возвращается зрение.
70. Красота царевича производила такое сильное впечатление, что
народ, повергаясь на землю, целыми днями толпился у дворца.
Неподвижно устремленный взор одного юноши обращает внимание царевича;
царь, предупреждавший малейшие желания сына, берет незнакомца во
дворец. Испытав его любовь к сыну, он награждает юношу золотом.
Юноша снаряжает корабль и, нагрузив его, по совету дервиша,
пшеницей, направляет его в царство мрака. Тут он похищает у дэвов-людо-
едов красавицу-девушку, которую они поставили царицей над собой.
Высмотрев с воздуха корабль, колдунья хватает девушку за волосы.
Жалея юношу, дервиш переносит девушку на корабль, давая перед
уходом на случай беды волосок. Верхом на чашке ведьма уже
спускается, дервиш окружает корабль туманом. Отважность юноши
напоминает царю о его старости; он отрекается от власти в пользу сына и
женится на привезенной девушке.
71. В страшном негодовании на сына, осмелившегося скрыть от
него рождение сестры, царь-женоненавистник отдает палачу приказ
казнить и Осман-бея, и его сестру. Слуга оставляет невинных детей в
горах. Царевич, лишенный даже одежды, идет в деревню и, к удивлению,
никого в ней не находит: дома, лавки — все открыто настежь. Осман-
бей взрывает порохом притеснителя-дракона, и благодарные жители
отводят ему у себя дом. У сестры появляются любовники, и она хочет
извести брата тяжелым поручением. Польщенные смирением Осман-бея
(он соскакивает с лошади, не доходя до сада), львы, стражи яблони,
покорно следуют за ним. Тогда сестра выведывает у него талисман (три
белых волоска), и любовники подвешивают его в 'мешке к потолку. Но
мужики, видя ластящихся львов, спасают своего главу (баш). Брат
выгоняет вероломную сестру в горы. Девушка питает против Осман-
бея злые мысли: когда брат заезжает в другое селение, сестра, уже
повариха, угощает его ядовитыми пирожками. Едва их ест собака, как
околевает. Ага убивает неисправимую девушку. Осман-бей избирается на
царство по смерти жестокого царя.
72. Изобличая невест в коварстве, царевич отказывается от брака,
но встреча с бедной красивой девушкой изменяет его решение. Чтобы
сгладить mésaillance, царица представляет родителей невесты богатыми.
Царевич кладет на шею жены таинственный ключ: ее целомудрие
подтверждается. Под угрозой искалечить красавицу, царевич-пери требует
у нее взаимности. Исполняя его приказ, она раз украшает деревья в
саду драгоценными каменьями, но при свидании бросает нахала в
бассейн. Вернувшись с войны, царевич вырывает у жены признание, что ее
любил пери; взбешенный супруг выгоняет ее из дворца. Переодевшись
в мужское платье, жена объясняет в саду свою невиновность.
73. Перед смертью, передавая сыну ключи, царь заклинает его н<*
входить в сороковую комнату. Царевич нарушает завет отца: увидев
на стене изображение красавицы, он падает в обморок. Преданная
сестра ни на шаг не отстает от безумно влюбленного юноши. Чтобы
лицезреть царевну-недотрогу, стыдившуюся даже петуха, царевич
прикидывается сумасшедшим. Старушка-цветочница, пользуясь расположением
199

царевны, вводит юношу во дворец, «и та прощает мнимой деревенской
девушке ее нескромные выходки. Неосторожность царевны, настежь
раскрывшей двери в своих покоях, подвергает их большим
неприятностям. Раздраженный отец бросает юношу в темницу. Проведав о
стрясшейся беде, сестра проникает к узнику под предлогом, что она дала
обет накормить заключенных, если только выздоровеет ее сын. Юноша
в платье сестры благополучно избавляется от наказания. На
торжественный суд к царю девушка является (с покрывалом на голове-
Негодуя на царя за нанесенное ей оскорбление, она требует удовлетворения,
и царь покорно выдает свою дочь за царевича, брата девушки.
74. Не слушая настойчивых увещаний товарища-ровесника,
царевич предпринимает опасное путешествие в Кандахар, чтобы
соединиться с пленившей его царевной. Царевна поддается ,на доводы сводни и,
переезжая в город жениха в сопровождении дружек, бежит с юношей,
а сын везира, надев женское платье, выдает себя за невесту. Гуляя по
саду с будущей золовкой, он постигает птичий язык; они купаются в
бассейне, и, к /изумлению девушки, невеста ее брата оказывается
мужчиной. Собравшись у старухи, все четверо направляются на родину
царевича. Уложив спать усталых путников, сын везира внимает
предостережениям птичек, которые, улетая, прибавляют: «А кто слышит и
расскажет о том кому, тот окаменеет». Из-за леса несутся красивая
лошадь и собака. Верный товарищ одним ударом убивает этих
колдуний: на земле валяется один труп. В брачную ночь с потолка спускается
в опочивальню ведьма, вид которой настолько омерзителен, что «кто
взглянет на нее, три дня будет бежать без оглядки». Ни мало не
смущаясь, юноша поражает ее мечом. Царь, по наветам везира,
подозревает его в злых умыслах против сына. Готовясь к казни, он открывает
в'сю правду. Неутешно горюет царевич над окаменевшим другом.
Спустя семь лет является во дворец пир с седой бородой. Царевич над
камнем режет ребенка своего; юноша оживает. Разочарованный в жизни,
он восклицает: «Зачем ты убил младенца? Мне спокойно было там».
Пир читает молитвы; «аминь», — заключают царевич и его друг:
ребенок встает ровно после сна.
75. Вспылив из-за чего-то на жителей города, жестокий царь
запретил в течение трех ночей зажигать в домах огонь. Бедные девушки,
тяжелым трудом добывавшие хлеб, нарушают приказ. Вне себя от
гнева, тиран готов предать их казни, но, успокоенный доводами
благоразумных спутников, он преклоняет гнев на милость. Безмолвно слушает
он под окном наивный лепет девушек и, призвав их утром во дворец,
выдает старшую дочь за мажордома (векиль-харджы), среднюю — за
гардеробмейстера (рубаджы), младшая делит ложе с самим царем.
Девушка рождает чудесных младенцев, и против молодой царицы
составляется заговор: бабка-интриганка подкладывает матери щенят.
Хитрость удается. Как изобличенная в мнимой неверности, невинная
девушка подвергается унижениям: прохожие плюют в лицо и бросают
камнями в несчастную женщину, зарытую наполовину в землю. Детей
бабка оставляет в горах, но сердобольный садовник принимает к себе
бездомных малюток. Всевышний наполняет груди его жены молоком —
дети спасены. К изумлению садовника, от слез девочки комната
наполняется жемчугом; улыбнется она—распускаются розы. Благословляя
судьбу, садовник несет цветы во дворец; встревоженные спасением
ненавистных детей, сестры настойчиво требуют от бабки их гибели.
Старуха идет в хижину бедняков. Она приветствует их кормилицу «селя-
200

мом» и вступает с ней в беседу: «Твои ли это дети? Ах, не сглазить
бы их мне!» Жена садовника в восторге от новой знакомки, которая
участливо обращает ее внимание, что опасно держать детей
преследуемой царицы. «Да будет над тобою милость аллаха!»,—заканчивает она
наставления. В страхе старички прячут детей в пещере, где их питает
коза. Не видя людей, дети не умели говорить, а объяснялись знаками,
но у «их был 'присущий людям разум. Соскучившись в 'пещере, мальчик
с жемчугом пробирается в город на базар. Вернувшись, о« учит
сестренку человеческой речи. Он покупает себе полное вооружение и дни
проводит в охоте. Случайно царь встречает на охоте красивого
ребенка.
Царский посланец направляется к нему, но мальчик, не отвечая
прямо на его вопрос, удаляется: «Бог создал много животных, хватит вам и
мне». Царь тоскует. Пронырливой бабке завистницы поручают во что
бы то ни стало сжить со света юношу. Она искусно разжигает в его
сестре желание обладать шипом дэвы-сердцеедки (диль-ру-кешь).
Женское коварство 'берет верх над любовью к брату: «сестра заливается
притворными слезами, и брату во что бы то ни стало приходится
исполнить непонятную пр.йхоть. Заготовив для нее пищу, он тревожно
выходит на дорогу. Он уже в царстве пери; тишина и безмолвие: «не
проезжают караваны, птица не залетает, змея не заползает».
Раскинувшись, перед дворцом лежит ведьма. Юноша слезает с лошади, сосет
ее груди: «Будь моей матерью на этом свете и на том». Ради
невинной матери, напрасно томящейся в земле, ведьма сочувствует горю
нареченного сына. Но что она знает? Ее дело — охранять владения пери.
Разве дети? Вдруг загремело, засверкало, и с шумом ворвались ее
сыновья, но юноша был укрыт предусмотрительной старухой от
жадных их взоров. Их недовольство скоро исчезает; они с недоумением
внимают имени сердцеедки. Жалея брата, они передают его на
попечение средней тетки; та в силу родства — старшей. «Кто тебя подучил? —
изумляется старуха, — ступай, забудь о ней». Юноша слезно плачет.
«Ну моли бога за свою мать», — говорит растроганная старуха.
Совершив у иссохшего колодца утренний намаз, юноша бросает туда битую
дичь, из отверстия выставляются ключи. Ими отпирает он двери
темного подземелья и, не глядя по сторонам, хватает искомый предмет
правой рукой. Радость сестры безмерна, с восторгом слушает она пение
разных птичек. Но тетки не успокаиваются. Замышляются новые
планы; и все-таки юноша, невредимый, приносит сестре зеркало,
отражающее всю вселенную. Тогда сестра просит показать ей самое красавицу-
пери. Тщетно говорит ей брат о страхах, мучениях — ничто не
помогает. Старшая ведьма с неохотой отпускает его на неминучую смерть.
«Смерть не страшна, возврата нет», — заявляет юноша. Выполнив
обычную обрядность, он незаметно подходит к полю, поросшему
кипарисами; тут мирно почивают окаменелые смельчаки. Остановившись
перед сияющим дворцом, он зовет деву напрасно и каменеет. Дева бежит
к нему и, зачерпнув золотой чашей воды из бассейна, брызгает на
него,— юноша оживает. Ласково укоряет она его за воровство; в их
сердцах вспыхивает молодая любовь. Сев на коней, они, не
оборачиваясь назад, покидают дворец, где подымается адский шум. Встречая
препятствия, любовь царя к юноше разгорается. Юноша обещает ему
явиться во дворец, но просит по пути расставить войска (не из
предосторожности, а для встречи). Едва начинает ржать его конь,
доставленный арабом, дядькой девы-пери (стоит только ударить в ладоши, —
201

и он перед госпожой),—и юноша уходит, приглашая царя посетить его.
Пери занята приготовлениями: на месте их пещеры возвышается
величественный дворец, «которого пером не опишешь». Мать детей,
здоровая, еще не знаемая ими, живет с ними под одной кровлей.
Очарованный, смотрит на все царь. На женской половине его ждет необычайная
радость: он, оказывается, нашел своих детей: он верит в целомудрие
жены. Злые сестры пощажены и горячо раскаиваются в грехах.
76. От зари до вечера охотились молодые царевичи. Выехав за
город, братья разделяются. Из лесу выскакивает стройная газель.
Младший брат гонится за ней, он вынимает лук, чтобы поразить ее; газель
мгновенно скрывается за стеной. Разгоряченный юноша не отстает ни
на шаг. Старый страж напрасно отклоняет его от безрассудного
поступка: «вот уж восемь лет сижу я тут, а никогда не видел людей»,
но юноша готов лишиться жизни, лишь бы увидеть опасную чародейку.
Он входит в сад; везде цветы, на деревьях поют соловьи: перед
роскошным дворцом бассейн. Едва верит своим глазам изумленный юноша.
«В рай я попал», — думает он. Его востороженное настроение
неприятно прерывается: гремя цепями, бегут на него лев и пантера.
Встревоженная шумом, девушка открывает окно и влюбляется в героя. Ее
любовь находит отзвук в 'сердце юноши; он падает в обморок. Няня с
трудом приводит в чувство растерявшегося юношу, который со страхом
и радостью идет за ней к госпоже. Молодые люди откровенно
признаются в любви. «Но, — прибавляет девушка, — мой отец жесток; если
он узнает, что мы вместе, он убьет нас». Захватив с собой
драгоценности, они покидают пустынный дворец; верные животные их нагоняют.
Народ торопливо извещает царя о возвращении пропавшего сына, и
отец со старшими сыновьями встречает его. Царя пленяет красота
девушки, но страх перед грозными зверями удерживает его от
посягательств, и он благословляет брак сына с добытой девушкой.
77. Со смертью жены расстраивается в доме порядок. Дочь
безутешно плачет по матери. Посоветовавшись с соседями, отец женится
вторично. Мачеха с первого дня не взлюбила красивую девушку: перед
ней ее дочь казалась уродом. Она возлагала на нее тяжелые работы;
как девушка ни сделает, мачеха за все бранит ее и бьет. Наконец она
обратилась к мужу: к<Или убери <ее »с глаз могих, или разведись со
мной». Ослепленный красотой жены, старик покоряется. «Выдам-ка я
дочь замуж», — думает он. Долго безуспешно бродит отец »с дочерью.
Усталые, останавливаются они в лесу. Дочь оставляет отца, чтобы
совершить абдест (омовение). Подвесив сухие тыквы к дереву, он бросает
ее одну в пустыне. Горько плача, девушка влезает на дерево у
источника. Утром судьба приводит царевича: он слышит жалобные стоны и
к изумлению видит наверху неземное существо. «Вот и красный
зверь»!», — радостно восклицает он. Царь благосклонно принимает
бедную девушку, и царевич берет ее в жены. Каждый год жена дарит
супругу мальчика, — один другого красивее. Но довольство не может
изгладить из ее души воспоминания об отце: «он поступил со мною
дурно, а кто знает, как он горюет!» Царевич застает жену в слезах;
радуясь случаю доказать любовь к ней, он отпускает ее на свидание
с отцом. Войска под начальством великого везира провожают царицу.
Разбив палатки, великий везир не сводит с красивой царицы очей.
Ночью с кинжалом в руке он врывается в ее палатку, царица
отвергает его бесстыдные предложения; везир на глазах матери убивает ее
детей. Та же участь грозит и ей самой, и только хитростью спасается
202

она от руки сластолюбца. Под нужным предлогом она уходит из
палатки, привязанная к шнурку. Легкомысленный везир одурачен:
прождав царицу, он ищет ее и видит, что шнурок подвязан к камню. А она
скрылась. Как ни в чем не бывало, везир велит на утро разбудить ее.
Странное известие он равнодушно выслушивает: «Разве она не вила
(даг адамы)? Из гор пришла, туда и ушла». Войска выступают в
обратный путь. Везир целует перед царевичем землю и докладывает, что,
зарезав детей, царица убежала. Юноша отгоняет от себя черные мысли;
понурив голову, он думает с тоской: «тут что-нибудь не так». Во сне
пир наставляет царицу, как оживить детей. Надломленная горем, она
хватается за указанное средство: «ведь после детей ей жизнь не в
жизнь», — она вырывает детей из земли, омывает в реке, — и слова
старца сбываются. Счастливая мать скитается с детьми по горам.
Вырастает новая опасность: в поле у огня сидит баба-яга, в котле кипит
вода. Обезумев от страха, царица падает перед ней. Накормив «дочь»
похлебкой, баба-яга утешает ее в горе и советует до прихода ее
сыновей-людоедов укрыться в пещере. Встретив утром пастуха, царица
умоляет его сжалиться над ней. Вместе с женой его она работает в
царском саду и сажает семь кустов розы; слава о необычайных цветах
(которым она дала имена детей) разносится далеко. Царевич является
в город, и на другой день дети ведут отца к матери, которая на груди
его выплакивает все невзгоды. Великий везир казнен. Снова во дворце
шумное веселье.
78. Житья нет дровосеку от злой жены: она душит его, как кошмар.
Шаря по карманам, она находит деньги, которые муж спрятал от нее,
чтобы купить веревку. Градом посыпались на бедняка упреки: «Так
вот как! Ты свил на стороне гнездышко и носишь туда деньги!» Муж
кляиется; жена еще пуще издевается: «Ах, что'б вздернули тебя на
веревке!» Потеряв терпение, муж (бьет ее, и долго еще ворчали супруги-
Наутро муж уезжает -в лес на осле, наказывая жене .не отлучаться.
Сгорая любопытством, она тихонько следит за ним. В горах она
останавливается у колодца; срывается камень, и жена, поскользнувшись, летит
с ним в пропасть. Радостный, дровосек возвращается домой. Но скоро
сострадание побуждает его протянуть руку помощи жене: он кидает
в колодец веревку и, к немалому ужасу, вытаскивает ифрида (черта):
своею навязчивостью жена довела и его до отчаяния. Ифрид в
благодарность дает дровосеку три целебных листика; сам напускает немощь
на царевну. Царевна стонет, жалуется на боль в голове. Хекимы
только разводят руками. Над ней читают, «дуют», но напрасно ждет она
облегченья. Отец пишет соседнему царю письмо, приглашая устадов
к царевне: «Коли он мусульманин, я дочь свою выдам за него; коли
другой веры, — щедро одарю его». Вспомнив про листики, дровосек
отзывается на клич. Он опускает листок в воду, кропит ею царевну,
девушка поправляется. Ифрид идет к другой царевне: «он любил ее
и все мучил ее». Ее отец, прослышав о чудесном исцелении первой
царевны, обращается к державному брату с просьбой прислать ему
мудрого хекима. Невольный врач в затруднении: ифрид грозит даже
отнять его жену. Он прибегает к крайнему средству: «Я пришел сюда вовсе
не ради девушки: та женщина, что попала в колодец, — моя жена, я ее
туда бросил, желая сплавить с рук, а она теперь выбралась из
колодца и явилась ко мне; куда я ни двинусь, она все за мной; я к тебе:
сделай милость, не знаешь ли какого средства? Она сейчас сюда
явится».— «Увы, да будет проклято это место», — сказал ифрид и скрылся.
203

Дровосек отныне жил счастливо с царственными женами. «Как
прослышал я о свадьбе, я и пошел; дали мне кусок пилава зерде (кушанье
из риса, сахара, шафрана). По дороге кинулась на меня собака: хам,
хам, и схватила меня за ногу, я бросил пилав и давай бежать.
Выскочила мышь; она металась и туда и сюда; вдруг вырос араб: „Эй,
посланец, лови ее, руби ее!" Мышь со страху прыг мне на нос, я чихнул;
„Да пошлет аллах тебе беду", — вскричал араб. Как хватил меня он по
затылку, небо показалось мне с овчинку. Смотри! Не ходи ihа свадьбу:
в твой нос также прыгнет мышь».
79. Два мужа было у коварной женщины, и ни один из них не
подозревал о существовании соперника. Они занимались «ремеслами»,
которым она их обучила: один был вор, другой карманник. Сбыв на
базаре украденные вещи, вор, к ужасу, увидел, что какой-то человек (это
был карманник) схватил за ворот покупателя и требовал вернуть его
собственность. Но тот, не испугавшись угроз, сумел дать отпор наглецу.
Расстроенные, явились мужья домой, решив на (время скрыться из
города. Жена снарядила их в дорогу. Расположившись под деревом,
незнакомцы были поражены сходством пищи. Увы, перед ними
раскрылась роковая тайна: их жена была поклонницей многомужия.
Самолюбие их было уязвлено. Как решить спор? Мужья избрали
посредницей жену свою, которая откровенно созналась, что до сих пор жила
с обоими; отныне будет принадлежать тому, кто выкажет больше
ловкости. Высмотрев в толпе богача, карманник украл у него кошель: взял
девять червонцев (их было 1000), вложил именной перстень и спокойно
опустил в карман богача. Громко крича, он дернул его за полы и стал
наносить удары, обвиняя в воровстве; дело пошло к кади (судья).
Показания карманника подтвердились, и вещь была присуждена ему.
Жена похвалила его: «Доселе никто еще не сделал ничего подобного».
Когда наступила ночь, вор в сопровождении товарища подошел к
дворцу. Перекинув веревку, он забрался в сокровищницу и навьючил на
товарища груду золота. Из курятника он украл гуся и велел зажарить
его, а сам, посмеиваясь над робостью карманника, двинулся к царской
опочивальне. У постели царя сидел раб и растирал ноги; чтобы отогнать
сон, он жевал камедь. Улучив минуту, когда раб задремал, вор
вытащил у него конским волосом изо рта камедь, и раб заснул. Тогда он
поднес к его носу алкоголь; слуга повалился наземь, как мертвый. Вор
подвесил его в корзине к потолку. Вскоре царь зашевелился;
бесстрашный вор, занявший место слуги, попросил царя выслушать повесть и
рассказать ему о своих подвигах. «Скажи же, царь, — закончил он,—
чье ремесло выше, вора или обманщика?» Царское слово пресекло
недоумения. Дрожа от страху, карманник стоял у дверей; он давно уже
отказался от прав на жену и только умолял товарища покинуть
опасное место. Настало утро, никто из слуг не входил в комнату. В
страшном гневе царь обратил наконец взоры к потолку. С трудом привели
в чувство сонного раба, который на все вопросы отвечал неведением.
Изумленный отважностью вора, царь объявил ему через глашатаев
прощение. Вор предстал перед царские очи: «О шах, казни меня или
милуй!» Царь пожаловал ему содержание, и вор бросил позорное ремесло.
80. Царь очарован красотой своего сына: он чуть с ума не сходил
по нем. Смерть разлучает их. Юноша горько плачет в уединении, забыв
о мире. Жизнь отрывает его от милых дум: сановники ставят юношу
на царство. Почувствовав тягость на душе, молодой царь с лала
выходит на прогулку. Перед ними луг. Величавая прелесть природы рас-
204

страивает царя; слезы неудержимой рекой льются из его глаз. Он
выражает желание переночевать под открытым небом; везир, не смея
противоречить, неохотно соглашается с повелителем. Вдали
обрисовывается предмет: то к источнику направляется старик с кувшином.
Словоохотливый слуга вступает с царем в беседу: на расстоянии получаса
лежит дворец девы Гиацинт (Салкым-сюмбюль), где ола проводит три
дня в году; бессменно стерегут ее сорок дэвов. По дружбе старик
советует покинуть поскорее владение девы. Царь непреклонен: страсть
уже пожирает его душу. Ему хочется взглянуть на красавицу.
Растроганный мольбой, старик думает: «Что ж, он не уступит по красоте
нашей деве; они словно наливное яблоко, разрезанное пополам». И он
посылает их к матери дэвов. Едва баба-яга завидела их за тысячу
шагов, она протянула свои длинные руки и поставила смельчаков
около себя, ровно кувшины. Царь и лала застыли в ужасе: ростом с
минарет баба-яга сидела, расставив ло горам ноги; ее груди, словно мехи,
свесились с гор, ее голос слышен за три версты, во рту у нее камедь
величиной с большой узел, руки ее в восемь аршин. Побежденная
ласковостью царя, баба-яга сдается на их просьбы. Дядьку она обращает
в метлу; заткнув царевича за лояс в виде кисета, она в три мгновения
достигает дворца девы. Стража погружается в глубокий сон, едва
старуха разбрасывает горсть земли. Царь крадется в опочивальню девы,
снимает с ее руки перстень и неслышными стопами покидает дворец.
Утром во дворце переполох, но юноши давно и след простыл. На
вторую ночь он осторожно берет из ее уха серьгу. Царевна раздосадована
и изумлена: много юношей стремилось к ней; всех постигала смерть, и
вот отыскался дерзновенный герой, в ее доме совершающий бесчинства.
На третью ночь дева не смыкала глаз, отворяется дверь. Дева едва
владеет собой. Красавец юноша крадется к ее ложу и запечатлевает на
щеке восторженный поцелуй. В радости дева кидается к нему на шею.
Влюбленными очами смотрят они друг на друга. Дева предлагает
сперва свои условия: «Я не могу уйти из дворца; если ты любишь,
оставайся тут». Но юноша твердо помнит свои обязательства.
«Я царь», — напоминает он; невеста покоряется. Они идут к бабе-яге,
которая, отпуская их, говорит: «Ступайте невредимо, но вы должны
присылать мне каждый день по сорока овец; не пришлете, ну тогда
знайте». Дэвы с согласия матери продолжают охранять пустынный
дворец. Придворные высыпают навстречу царю. Царь призывает великого
везира и велит ему написать брачный контракт между ним и девой.
Сорок дней длится свадебный пир.
81. Тоска грызет сердце аги Ахмеда, не тешит его богатство: у него
нет наследника. «Но так как он был очень состоятельным человеком, он
купил на базаре девушку. Запылала ревностью жена; она утопила бы
наложницу (одалык) в ложке воды, и только страх перед мужем
удерживал ее». Девушка безропотно сносила воркотню и побои жены, у нее
был мягкий характер» (собств.: «ее молоко было чисто»). Еще пуще
возненавидела ее жена, когда заметила ее беременность. «Теперь,—
вздыхала она, — я совсем потеряю любовь мужа; все богатство по его
смерти перейдет к ребенку». Удрученная тоской, она обратилась к
колдунье. Мнимая колдунья с радостью ухватилась за предложение; «вот
нашла-то дуру», — думала она и, запросив с нее три-четыре тысячи
пиастров, обещала все устроить. Когда настали роды, то ее
соучастница, бабка, быстро подменивает близнецов дохлой змеей. Дети были
брошены в горшке в море. Подавив горе, девушка и тут никому не
205

выдала тайны. Суровый Ахмед без жалости выгнал ее на улицу в
-старом платьишке5.
И стал ага Ахмед роптать на аллаха: «Ах, к чему ты дал мне
богатство! Я согласился бы есть один хлеб, лишь бы были у меня дети».
Смущенная печалью мужа, жена горячо молилась. Во сне она увидела
морскую деву, которая, указывая на горшок, велела сходить за мужем.
Торопливо (во сне) вернулась жена домой и только ударила его, — он
проснулся. Тогда «и жена 'проснулась и рассказала мужу «свой сон;
подивились супруги. Утром жена пристала к мужу, чтобы он шел на
берег. Напрасно муж уверял ее, что это был сон; жена твердила свое,
пока он не сдался на ее просьбу. В волнах покачивался горшок.
Призывая божье имя, благочестивый мусульманин вынул его из воды; он
открыл горшок, там лежали его младенцы. Прижимая их к груди, он
изо всей силы пустился бежать. Радость засияла в доме аги Ахмеда:
бог сжалился над ними и снял с них поношение. Для детей были
наняты две мамки. А бесприютная мать бесцельно бродила. «Что ж,
судьбы не избегнешь», — иокор-но шептала -она. Ночь провела мать на
дереве. Едва передвигая ноги, тащилась она по горам. Вдали мелькнуло
стадо овец. Собрав последние силы, она подошла к седому старику
пастуху. Старик накормил ее, и женщина, захлебываясь от слез,
излила перед ним свое irope. Добрый пастух принял ее в свой дом. Ни о чем
не ведая, росли дети при отце. Уже в школе мальчик выделялся среди
сверстников силой: один боролся он с сотней. Дети, завидуя товарищу,
стали гнать его от себя: «убирайся, безродный!» Кое-как успокоила
взволнованных детей жена аги Ахмеда. Дети легли спать. Им
представилась избушка доброго пастуха; в избе сидела их истинная мать;
обступив ее, они слушали ее печальный рассказ. И тот же сон снился
им обоим. Дети были поражены. Бойкий юноша объявил отцу, что
мать его здорова и что он решился ее отыскать. Несколько дней идет
он без приключений. Вдруг семиглавый дракон пересек ему дорогу.
Юноша схватил камень и угодил прямо в дракона. «Коли ты храбрый
молодец, бей еще!» Но юноша не поддается искушению. Проведал
о смерти дракона брат его и бросился за убийцей. Земля тряслась под
его ногами. Разинув пасть, откуда вылетал огонь, он устремился на
юношу. Юноша опутал руку дракона и отшвырнул его за тысячу шагов.
Дракон завыл: «Он погубил нас, как бы не пропало и добро наше!» —
и скользнул в нору. Юноша спустился за ним. В горнице он встретил
красавицу девушку. Испугавшись за жизнь смельчака, дева умоляла
его оставить поскорее дворец бездушного дракона (солуксуз). «Не
бойся, — возразил юноша, — я уже отправил его и его брата в
преисподнюю». Они обходят палаты: все сорок горниц завалены золотом,
алмазами и другими драгоценностями. Девушка напоминает юноше о
матери; они, веселые, продолжают путь. Избушка глубоко врезалась
за память юноши; он без труда узнает ее. Мать и сын плачут в
объятиях, возвращенные друг другу. Матери не чужд образ юноши: давно
уже являлся он ей в сновидениях. На другой день все они собираются
в дорогу. Навьючив лошадей и ослов сокровищами дракона, юноша
едет к сестре. В доме аги Ахмеда всеобщая радость: сестру свою брат
выдает за сына пастуха, сам женится на томившейся деве; не без
жениха и дочь пастуха.
0 В тексте этот последний эпизод помещен уже после спасения младенцев.
206

82. Не чая души в везире, царь ни днем, ни ночью не расставался
с ним. «Если бог пошлет мне сына, а тебе — дочь, — часто говорил
царь, — мы поженим их». Молитва их была услышана. Дети росли
привольно, и скоро царевич запылал страстью к девушке. Девушка,
видевшая в нем родного брата, была равнодушна к его вздохам. Случайно
дети, идя из школы, встретили старуху, которая по злобе открыла
девушке глаза. Девушка стала благосклоннее к юноше, и он, забыв об
ученье, все думал о милой. Скоро родители заметили перемену в детях,
и царь, призвав везира, напомнил ему об уговоре. Везир, раньше
уклонявшийся от прямого ответа, заявил, что не выдаст дочь за царевича.
Тогда отец попытался было отвлечь мысли сына от девушки, но
разлука с ней только усилила его любовь; он горит весь, как Керем; его
сердце превратилось в кебаб *; слушая советы родительские, он
пропускал их мимо ушей6. Разгневанный непокорностью сына, царь, к
великой радости везира, изгнал его из своих владений. Дорога вела мимо
дома девушки. Задержав коня, юноша продекламировал:
Все один, я сажусь на коня,
Уж проехал мой сад, цветники,
Я аллаху вручаю себя.
Чтобы развлечься, юноша останавливается в чужом городе на
постоялом дворе (хан), где окружает себя толпой весельчаков и
песенников. Проходят годы. Девушка достигла уже брачного возраста (15—
16 лет). С соизволения царя, родители благословляют ее на брак с
сыном второго везира. Чтобы выиграть время, дочь добивается отсрочки
свадебного пира. Всецело -поглощенная мыслью, как известить о
нежданной печали юношу, она в тоске бродит по оголю, где расположился
на отдых караван. Слабый луч надежды озаряет ее; она стремительно
бежит к палаткам:
Вы кочевники или купцы?
Облегчаете ль страждущим боль?
Коль тебе передам письмецо,
Властелину вручишь моему?
Глава каравана охотно исполняет поручение девушки. Немедленно
юноша седлает лошадь. Утомленный бессонницей, он засыпает у ручья;
скоро щебетанье птичек пробуждает его. Три голубки, сидя на дереве,
соболезнуют о юноше: «Он идет на муки; безжалостные люди погубят
его». — «Ну что же, — возражает другая, — стоит только омыть его
водой, в которой мы купаемся, и он оживет». «Что ты говоришь? —
вставила свое слово доселе молчавшая птичка. — Ну, он пойдет, где же
взять эту воду?» — «У меня от отца три памятки; только бросить мой
талисман в огонь, и я тотчас доставлю этой воды». Птички вспорхнули
и улетели. У дерева лежало перышко, сиявшее, как алмаз. Бодро
двинулся юноша в дальний путь. Отойдя от речки, он вспомнил про воду,
но все поиски ни к чему не привели; юноша все более и более
сбивался с дороги. Уже вечерело, когда перед ним вырос в темноте сад с
огромными воротами. В доме ярко горят свечи (шамдан); звонкие
голоса доносятся до него. Боясь шелохнуться, прячется он за дерево.
Перед сном девушки-голубки сели у окна, чтобы подышать свежим
6 В подлиннике сказано: «входили в одно ухо и выходили через другое».
Кебаб — жаркое.
207

воздухом. Скоро они открыли в засаде бедного юношу; его красота
сильно подействовала на них, и они стали мечтать о нем. «Но как нам
соединиться? Мы — пери, он — человек». Добрая сестра (оставившая
перышко) выдала тайну. Едва они заснули, юноша сжег их головные
покрывала. Растерянные сестры заметались: «Что такое случилось?
Мы горим, что нам теперь делать?» Очарованный белизной их тела и
алыми щечками, юноша клянется, что не оставит их, пока в нем течет
хоть капля крови. Он рассказывает своим невестам, что явился
избавить от мучений девушку. Девушки торопят его и, предвидя, какая
судьба грозит ему, дают ему бутылку целебной воды. На заре юноша уже
у окна верной девы. Воздух оглашается песнью влюбленных.
Юноша
От дружка пришли верблюды
Из-за гор, покрытых кровью.
Я бродил, к тебе приплелся;
Надломило меня горе.
Дева
Я спала 'было, проснулась.
Оперлась на руку праву;
Голос утренний сначала
>1 сочла за голос стража.
Юноша
Ты спала было, проснулась,
Оперлась на руку праву;
Так-то на заре мой голос
Ты сочла за голос стоажа?
Сомнений нет: это ненаглядный ее юноша бесстрашно явился в
заповедный край. Она бежит к окну, чтобы предупредить его об
опасности. Поздно: старая карга уже подметила изгнанника. Отец велит
немедленно казнить ослушника царской -воли; едва-едва успел юноша
передать девушке по веревке таинственную бутылку. Со злорадством
показывала старуха деве куски зажаренного мяса ее милого. Сердце
девы разрывается на части; из глубины души ее вырываются вопли
тяжкого страдания:
О. внемлите (вы, внемлите:
Не говядина на бойне, —
Продают людское мясо!
Ночью она извлекает юношу из могилы и тайно бежит с ним от
бессердечных людей. Юноша женится на четырех девушках. Соседний
царь усыновляет его и назначает своим великим везиром.
83. Играя золотой пушечкой, шаловливый царевич разбил у
старухи кувшин. Не говоря ни слова, старуха снова явилась к источнику за
водой. Ребенок не унимался. Наконец, когда юноша выбил у нее из рук
третий кувшин, занятый ею, старуха изрекла: «О боже, да влюбится
юноша в Молчаливую (Сёйлемез) царевну!» Невольно запала в душу
юноши мысль о странной деве. Он стал хиреть, и отец, опасаясь, что
сын с тоски умрет, отпустил его в дорогу, приставив дядьку. Долго шли
они. Часто ложились они спать голодными; и едва сон смыкал их
вежды, они на заре поднимались уже; скоро они на себя не походили.
У границ владений царевны они столкнулись со стариком, который
направил их на верную дорогу. «В сказках скоро сказывается»: вдруг
208

вдали зарево осветило всю окрестность. Они вступают в деревню; на
постоялом дворе словоохотливые собеседники объяснили им, что это
сверкают алые губы и щеки царевны. Нетерпеливый царевич тащит за
собой дядьку к бесконечной крепости, сложенной из человеческих голов,
вышиной в 100 аршин. Наши путники свернули в город, резиденцию
отца царевны. Повсюду плач и стон; каждый жалуется на горе: много
дерзновенных юношей погибло уже, так и не вынудив у Молчаливой
царевны ни слова. Гуляя по базару, юноша с любопытством стал около
клетки с соловьем, 'И, как ни отговаривал его дядька, представляя
бесполезность такой траты денег, юноша купил птичку за 1000 пиастров.
Избегая людей, царевич с тоской все думал о царевне. Однажды дядька
вышел за двери, и соловей заговорил человеческим языком: «Что ты
такой печальный сегодня?» Придя в себя от изумления, царевич
рассказал о своем горе нежданному другу. «Нет ничего легче этого, —
отвечал соловей. — Ступай сегодня же во дворец и меня возьми с собой».
Царь изо всех сил отклонял смельчака от опыта, напоминая, что ему
грозит смерть; юноша все валялся в ногах царя, и царь уступил его
настойчивым мольбам. Слуги провели его в горницу. За семью
покрывалами сидела Молчаливая царевна. На все расспросы о здоровье
ответа никакого не было, и юноша, заранее спрятавший соловья под
подсвечник, заговорил с подсвечником. Соловей начал повесть о трех
юношах.
А) Трое юношей влюбились в царевну; не зная, кому отдать
предпочтение, царь велел им изучить какое-нибудь ремесло. До источника
соперники шли вместе. Тут они положили под камень перстни и
расстались. Каждый избрал различную дорогу: один познал скрытое,
другой в час совершил шестимесячный путь, третий изготовлял лекарства,
оживлявшие мертвецов. У камня снова они встретились. «Царевна
опасно больна; через час-другой она помрет», — заявил изучивший
скрытое. Лекарь дал целебное 'снадобье, а скороход, как стрела,
пустился к царевне. Дав знак царевичу, чтобы он не называл скорохода,
соловей предложил вопрос, кто из них достоин девы. Хитрецы подняли
оживленный спор. Забыв обет, царевна сдернула с себя покрывало и
выразила свое мнение. Слуги немедленно донесли царю о происшедшем.
Девушка, ссылаясь на обман, потребовала, чтобы царевич еще два раза
доказал свою ловкость. Таинственный подсвечник -был сломан.
На вторую ночь у соловья была наготове новая повесть — о трех
любовниках.
Б) Легкомысленная женщина была в связи с тремя мужчинами; их
звали Балджыоглу (сын пасечника), Тиреджыоглу (сын
хлопчатобумажного мастера), Ягджыоглу (сын торговца маслом). Любовники и
не подозревали, что коварная женщина водит их за нос. Расчесывая
косы, женщина нашла у себя седой волос: в ужасе представила она
время, когда ей, старухе, придется скитаться по улицам; и она
задумала выйти замуж за одного из своих ухаживателей. Вырыв в саду
могилу, она залилась горючими слезами. Вскоре пришел Ягджыоглу.
Женщина указала ему на саван: она похоронила своего отца, а он был
колдуном. «Я знаю, — разнежилась она, — что ты меня любишь,
обернись в саван и ложись в могилу: отец увидит, что место занято, и
убежит». — «Для тебя я брошусь в море», — восторженно отвечал
любовник. Балджыоглу она убедила стать с камнем у могилы и, как только
колдун в ней зашевелится, сейчас же убить его. И Тиреджыоглу
попался на удочку: он храбро ринулся к могиле, чтобы спасти колдуна
]4 В. А. Гордлевский
209

от его врага, готового поразить его камнем. Поднялся общий
переполох: за кого ж выйти? — И опять царевна не сдержалась.
На третью ночь соловей остался за дверью. Отвернувшись от
царевны, юноша промолвил: «Что же царевна не говорит? Давай уж,
дверь, поболтаем с тобой».
В) Повесть о плотине, портном и софте (мусульманский
семинарист).
Плотник, портной и софта поселились вместе. Днем они уходили
по своим делам, к вечеру собирались. Страдая бессонницей, плотник
вырезал из дерева статую девушки, лет 13-14. Портной облек ее в
платье. Когда среди ночи проснулся софта, его поразила красота девы,
и он стал молить аллаха даровать жизнь новой Галатее. Взглянув
утром на девушку, все трое почувствовали 'к ней 'страстное влечение-
Не вытерпела царевиа и в третий раз: '«Эх вы, дураки! А про
софту-то вы и позабыли! коли он не оживил бы ее, что толку в работе
плотника и портного?»
В городе все огласилось шумным ликованьем. Царь с радостью
согласился на брак юноши с дочерью. Он намеревался устроить
пышный пир, но царевич почтительно доложил тестю: «У меня живы отец
и мать; тут нас обручили, там пусть будет свадьба наша». Царь
беспрекословно отпустил его на родину с многочисленным войском.
84. Бедная женщина в страшном затруднении: ее сын нигде не
уживается в работниках. «Пойдем-ка, матушка, какое ремесло мне
слюбится, туда и отдавай, я не убегу»,—утешал сын расстроенную мать.
На торговой площади повстречали они реммаля (гадателя по песку),
который охотно взял юношу в науку. Спустя несколько дней хозяин и
говорит работнику: «Я обернусь бараном, ты веди меня на базар
продавать, да, смотри, веревку бери назад». Выгодно продав барана,
юноша вернулся домой; вечером прибежал и хозяин. На другой день рем-
маль — уже лошадь — одурачил и второго покупателя. Но работник
сам был парень смышленый: он забрал вырученные деньги и явился
к матери. Первая мысль, которая промелькнула у нее, — это, что сын
ее опять не поладил, но сын скоро разуверил ее. Чтобы показать
матери чему он научился, сын велел ей объявить торги на баню, несколько
раз повторяя, чтобы она не отдавала ключа. Весь город собрался
любоваться красивой баней. Высшую цену предложил реммаль, и баня
осталась за ним. Сбитая им с толку, женщина польстилась на деньги
и вручила ему ключ. Боясь попасться в руки хозяина, юноша
оборотился птицей, но тот ястребом погнался за ним. Юноша спустился в сад,
где гулял с вельможами царь, и красивая роза расцвела внезапно перед
изумленным царем. Радуясь, что бог послал ему в такое время цветок,
царь движением указал прислуге сорвать его. Тогда хозяин, в образе
старого гусляра, подошел к царю и, затянув песню, просил сжалиться
над ним и уступить розу, которую он давно ищет в саду. Царь
протянул ему было руку с цветком — юноша рассыпался у ног его просом,
и петух (это опять был реммаль) бросился клевать зерна. Одно
зернышко забилось за колено царя. Из него вышел человек и задушил
петуха. Удивленный царь оставил у себя юношу, женил его на дочери
и назначил великим везиром. В довольстве доживала мать дни свои
в доме сына.
85. Несказанно обрадовавшись рождению дочери, царь, чтобы
устранить внешние влияния, поместил ее с нянькой в пещере.
Задумалась девушка о том, что скрывается за пределами их маленького мир-
210

ка, и, встав на подушки, заглянула в окно. Была зима. Ярко-алая кровь
заколотого животного окрашивала снег, белой пеленой покрывший
землю. И слышит она разговор двух путников. Едва устояла девушка на
ногах: вспыхнула в ней любовь к царевичу Прекрасному Иосифу (Хю-
сни Юсуф); ее смутила белизна его тела и алые щеки. К тоскующей
царевне были вызваны хекимы, и один из них заявил, что у нее боли г
сердце. Не поверил было царь: в страшном гневе закричал он на
няньку и .велел ей через три дня донести ему, чем же страдает дочь его.
Ручьем потекли слезы из глаз старушки; на коленях стала она умолять
девушку открыться ей. Добрая девушка вняла ее мольбам. Царь тотчас
отправил письмо к отцу царевича. Но гордый Иосиф отверг
предложение; вложив в письмо иголку, нитку и желтый лист, он отвечал, что,
хотя бы девушка вся исхудала и пожелтела, так что могла бы пройти
сквозь игольные уши, — и тогда он не взял бы ее. Уязвленный такими
насмешками, царь решил казнить недостойную дочь, но мать
вступилась за бедную девушку: «ради славы нашей нам не подобает убивать
ее», и она предложила пустить ее в море в ящике. Волны прибили
ящик к дому тетки Прекрасного Иосифа. Долго ухаживала за ней
добрая женщина: прыскала розовой водой, осторожно кормила ее, и
девушка открыла наконец рот. Ее страдания глубоко растрогали тетку,
и она быстро составила план действий. Раз в год ее навещал
племянник. Задолго было все уже готово: изба была вся окрашена в желтый
цвет для его приема. «Эй, ночь-день, солнце-луна, ветвь! — закричала
тетка девушке, — шербету!» Подавая царевичу кружку, девушка
пролила несколько капель на его одежду, и тетка подняла брань. Царевич,
всмотревшись в черты девушки, почувствовал к ней любовь и с жаром
защищал ее. Образ девы неотступно преследовал его, и, не дождавшись
обычного срока, он через шесть месяцев снова явился: все отливало
красным цветом. Стала девушка подносить царевичу пить и
умышленно разбила посуду. С трудом удалось царевичу успокоить
разгневанную тетку. Не прошло и трех месяцев, как царевич дал знать уже о
себе. Мрачный цвет невольно навел его на грустные думы; предчувствие
его не обмануло: шербет подавала новая прислуга. Робко осведомился
царевич, что сталось с девушкой. С притворным злорадством подвела
она племянника к постели, где, вся укутанная в черное, лежала
девушка. Вместо ответа девушка только вздыхала; отчаяние охватывало
Прекрасного Иосифа. Чтобы еще более ломучить его, тетка показала ему
его бессердечное письмо. Девушка едва выдерживала искус; еще
мгновение, и она была в объятиях ненаглядного царевича. Неожиданное
препятствие возникло со стороны отца, который отказался дать
согласие на брак. Царевич захирел. В поле встретил он однажды древнюю
старушку: ста-н ее согнулся; 'пройдет три шага и отдыхает. Рассказал
ей юноша о сердечной ране, но старушка, чтобы отвлечь его мысли от
девушки, заговорила о красавицах Гранатах. Испросив разрешение
родителя, царевич собрался в путь с дядькой. У ручья увидели они
старушку. Хитрая старуха не хотела приютить страдников: «Моя избушка
очень невелика, голова моя в избе, а ноги снаружи». Но блеск золота
изменил ее отношение, и она с радостью повела в дом царевича, а на
прощанье посоветовала заехать к матери семи дэвов, стражей
Гранатов. Два часа пути было еще до бабы-яги, но жар от ее печи был так
нестерпим, что наши герои не знали куда направиться. Недолго
пришлось им раздумывать: баба-яга схватила их, как лимон. «ТрудненькА
будет вам доставать гранаты: их охраняют семь моих сыновей; едва
Î4*
211

старший завидит вас за три часа пути, он ло пояс загонит вас в
землю; вот вам три волоска, вы разложите их около себя, он поймет, что
вы были у меня». Дэв не только благосклонно принял их, но еще
научил, как пройти через талисманы. Своею ласковостью и
услужливостью они приобрели расположение источника (с кровью и мочой),льва,
и собаки, и ведьмы, беспомощно вычесывавшей из головы блох. Сорвав
с дерева плоды, они «'подобрали пятки», и беспрепятственно скрылись.
В дороге любопытный юноша разрезал гранат: вышла красивая
девушка, словно месяц в четырнадцатый день, и обратилась в кровь и
мочу. Дэв разбранил их за неосмотрительность. Царевич «вернулся
назад и вместе с дядькой принялся пить из источника, наполненного
медом и молоком. Только дядька забыл наставление дэва; он выразил
удовольствие: «Ах, что за прекрасная вода!» Неосторожность дядьки
повлекла новое разочарование: вторая девушка оказалась хромой.
Отпуская их, дэв настойчиво просил их ударить мать, как только она
поцелует их в глаза: «Не то она бросит вас в огонь; от меня передайте ей
селям (поклон)». Исполнив повеления дэва, царевич стал прощаться
с ведьмой, и та дала ему горсть золы, которой должны посыпать
гранат, когда станут его разрезать. Вскоре прибыли они на родину в
Йемен. Дядька получил хромую деву, себе царевич взял красавицу
Гранат и царевну.
86. Вынужденные крайней бедностью, мать с дочерью побирались
милостыней. Скоро старушка надломила свое здоровье и слегла в
постель. Дочь вышла одна на улицу. Робкая, стыдливая, бродила
девушка по городу, но никто не подал ей и куска хлеба. Наступил вечер;
девушка заблудилась и, утомленная ходьбой, заснула. И снится ей:
стоит она и плачет, вдали седой старик идет, перебирает четки. Охватив
его ноги, пала девушка наземь. Старец Хызыр7 (св. Георгий или Илья)
отвязал ей от пояса одну палку и дает ей: «Возьми, бесстрашно иди
повсюду; она укажет тебе путь». Утром у изголовья девушки лежала
палка. Опершись на нее, девушка пошла дальше. Случайно повернула
о'на палку — и перед ней вырос из-под земли араб: «приказывай,
султанша, что тебе угодно». И перед голодной девушкой араб уставил стол
вкусными яствами. Вдали засверкал дворец; выстроенные в два ряда,
красивые рабыни встречали госпожу. Араб ввел ее в дом. Подойдя
к зеркалу, она устыдилась своих лохмотьев и быстро переменила их
на великолепный наряд, усыпанный каменьями. Разнообразные
впечатления, пережитые за день, навеяли на нее сон. Явился владетель
дворца, царев'ич-пери, взглянул на нее и влюбился. Утром он обратился
к ней с такими словами: «Госпожа моя, я ,полюбил тебя от всего
сердца, но мы — пери, ты — человек. Я сведу тебя к отцу, коли он
согласится, мы до смерти будем жить с тобой в роскоши, коли нет — тебя
убьют». Красота девушки поразила царя-пери, но недоверие к людям
слишком было велико в нем: «Я боюсь, как бы не случилось чего: в
людях много коварства». Царевич предложил отцу надеть на девушку
платье с талисманами: «тогда ее чары потеряют силу». Немедленно их
венчают, по обычаям пери: «как-никак, а их свадьбы не похожи на
наши». У молодой жены рождается мальчик. Ночами не спит бедная
девушка, ß-спом'нилась ей мать, ее заботы, и слезы рекой полились
из глаз: «Вот я забыла о ней; она осталась в нищете; что с ней? не
умерла л'и?» Супруг с тревогой смотрел на изменившееся лицо девуш-
7 Кунош считает «хызир» нарицательным именем.
212

ки. Чтобы успокоить ее, он взялся отыскивать ее мать. Было еще рано,
в дверь раздался удар: перед изумленной старухой стоял юноша. Он
взвалил ее на плечи, и в миг были они дома. Мать и дочь плакали.
«Я молила бога повидать тебя хоть разочек на этом свете и, слава ему,
я обрела тебя», — улыбаясь сквозь «слезы, говорила мать. Спокойно
доживали они свой век, воссылая всевышнему благодарения.
87. Царь с наслаждением ухаживал за цветами; его сад — «второй
рай», «на языке нет слов, чтобы описать его». Погруженный в
мрачные думы, сидел царь в беседке. Вдруг слух его был встревожен шумом:
в один голос голубки (их было семь) прокричали: «Ах, ничем человек
не насытится: от него далеко Розы-девицы». Три дня крепился царь;
будучи не в силах более совладать со своим чувством, он передал
корону и власть великому везиру, а сам поплел за счастьем. У долины
рыскала охотничья собака; царь бодро двинуся за ней. Немного далее
бросилась ему в глаза лиса; недолго думая, царь схватился за оружие,
чтобы убить ее, зверь быстро скрылся. Это была колдунья, высланная
одним царем для наблюдения за соперником. Высокая стена
заграждала путь царю. Прислонившись к стене, там плачет
старуха-колдунья. Царь подошел к ней. Долго отговаривала она царя от его
предприятия и только усилила его страсть. Не подозревая хитрости, царь
стал просить у нее совета. «Ты иди все вдоль стены, у ворот закричи:
,,Розы-девицы!" — „Пожалуйста",—услышишь ты, но ты не входи;
три раза кричи, заслышишь „держи его", так ты без оглядки беги
назад; не то, смотри, раскаешься». Обогнав юношу, старуха обернулась
ветхим стариком: «в руке четки, никуда не смотрит, словно Коран
читает». «Он не похож на злого человека, у него-ка я и спрошу», —
подумал царь. Старик дал новые указания, и царь зычным голосом
закричал у ворот: «Эй ты, Серая!» (Чиль-ана). Заслышав имя ведьмы, Розы-
девицы выскочили и увидели своего возлюбленного; ему и весело, но
минутами страшно: ему приходят на мысль слова ведьмы: «несчетное
число людей погубили они уже». Девушки угадали мучительное
сомнение царя и поведали ему всю правду: ведьма всех храбрецов,
стремившихся к красавицам, коварно убивала. «Мы любили цветы, как и ты,
и вас полюбили мы от всего сердца». Но увы, должно прежде одолеть
страшного дракона, не видного глазу. «Вот так-так, попал в просак,—
загрустил царь, — 'боже, иаправь меня на истинный путь». Обвившись
вокруг дерева, одна змея устремилась на птенцов, жалобно пищавших.
Едва завидела змея новую жертву, она оставила их. Ужас охватил
царя. Он извлек из ножен меч и надвое разрубил змею. Мать птенцов,
Изумруд-птица, благосклонно выслушала просьбу царя. «В детстве отец
говорил мне, что талисман дракона — звезда «а седьмом небе; раз в
год она спускается на дракона; если ты сумеешь прикрыть платком,
выпить глоток два воды (с неба нисходит огонь, пожирающий воду),
то возьми горсточку землицы... тогда ты с ним сладишь». Царь так и
сделал. Бессильный, «словно женщины, потерявшие в бане сознание»,
лежал дракон, заняв телом своим поле на 1000 аршин. Не решаясь
подступить к дракону, осторожный царь снова явился за советом к птице.
Царь посыпал землю около дракона, и тогда тот испустил дух.
Распростившись с птицей, царь двинулся в обратный путь. Злая ведьма
пустила в ход все свои чары: она разлилась морем; заставила дорогу
камнями и колючим терновником, нагнала большой огонь — все »напрасно:
едва представлялось новое препятствие, царь сжигал волосок,
подаренный птицей, и та выручала своего благодетеля из беды. В огне старуха
213

сгорела, и царь 'без всяких задержек вступил во дворец. Но пери
отказались идти с царем: «Вам может приключиться вред от нас; вот
если бы ты избавил нас от чар...» Но как? Где знать царю? Не смыкая
глаз, сидел он. Птица Изумруд и тут помогла ему; царь сжег
покрывала пери. Не доходя до своей столицы, он послал крестьянина
известить двор. Царь торжественно принял придворных и женился на
девицах.
88. Бойкому юноше не сидится, и поднимается в доме ругань: мать
упрекает мужа, что он позволяет сыну одному ходить на охоту, но отец
уже стар, его не тянет на воздух. Однажды юноша встречает в поле
царских сыновей. Молодые люди скоро сближаются. Ища ночлега, они
подходят к колодцу, из которого долетают какие-то звуки.
Испуганные царевичи бросились было бежать, но спокойствие парня придало
им бодрости. Свив веревку, они спустили старшего царевича. На дне
лежит юноша и тяжело стонет. Ничего не добившись от него, царевич
отворяет железную дверь во дворец; в горницах работают девушки в
черных покрывалах; перед ними горят свечи (кандил). В конце дворца
сверкает обитая бронзой дверь. Тщетно старается отворить ее царевич.
Он берет меч и ударяет. Выходит старший дракон величиной с минарет,
руки у него с ч'инар, весь он обвешан колокольчиками с человеческую
голову. Оцепенев от ужаса, царевич лишился языка, и дракон, посадив
его на мизинец (серче-пармак, палец-воробей), -с силой отбросил его от
себя. Беспокоясь за брата, спустился средний царевич. Знаками
старший брат указал ему на дверь. Царевич, не надеясь на свои силы,
вызвал младшего брата и парня. Укрывшись за спиной парня, царевичи
боязливо следовали за ним по подземелью. С усмешкой остановился
перед ними дракон: «Эй ты, парень, на что ты рассчитываешь? Сколько
храбрецов (джигитов), дэвов погибло от моей руки, а ты идешь на
меня с мечом». Шепча молитву: «боже, помоги», юноша отсек дракону
руку и, не внимая воплям о пощаде, поразил его в голову. С девиц
юноша снимает покрывала, и дворец озаряется светом. Бегло
осматривают они сокровища, скопленные драконом; юношу волнует судьба его
товарища. Девушки вонзают в 'страдальцев -иголки; течет кровь с
гноем, и они здоровы. Выбравшись из колодца, царевичи ведут парня на
родину в Акшехир (Белгород). В городе печаль: сорок дней назад
скончался царь с тоски по детям. Царевичи заявляют везирам, что не
считают себя достойными власти, и возводят на престол храброго юношу.
Молодой царь женится на сорока девицах. Сорок дней празднует он
вступление на престол. Немедленно посылает он гонцов за родителями:
отец уже умер, мать от слез потеряла зрение. Царское слово проникает
во все места, отовсюду стекаются врачи, и благодаря дружным усилиям
они излечивают один глаз.
89. Царь умирает, на престол вступает старший сын. Почувствовав
свободу, младший царевич закутил с проходимцами (далкавук) и через
год промотал наследство. Чтобы поддерживать свое достоинство,
юноша клянчил деньги у сестры, — и вот «снова раскрыты двери
мордобития и бесчинства. Поздно уже спохватилась сестра, но, что прошло,
не вернешь»?. Друзья быстро отхлынули от бедняка; он в страшном
затруднении остается на площади. Стыдясь народа, царевич -предложил
сестре попытать на чужбине счастье. Шли они день, другой по
безлюдной пустыне, где только эхо и откликается. Сестра плачет; брат уте-
«Подобно юв'ирел'И деда Драла», как (сказано в теисте.
214

шает ее как может. Измученные бессонницей, брат и сестра легли в
долине, неподалеку от колодца, где жила дэв-женщина. Раз в год
выходила она из логовища и уносила под землю что ни попадалось ей под
руку. Утром брат и сестра очутились в горнице, украшенной лалом9 и
яхонтом. Из окна открывался чудный вид в сад, какого «они и видом
не видали, слыхом не слыхали». Мороз пробежал по коже, когда в
комнату ввалилось чудовище-дэв. Прижавшись друг к другу, они думали:
«Это явился Азраил». Скоро 'вернулось к «им спокойствие; дэв
накормил их; они омыли руки и рот, и их повели к главному дэву — бабе-яге,
тень которой укрывала тысячу человек. Дэв поставила царевичу
условия; он каждый день ходил на охоту и бил для нее дичь. Ловкостью
своей юноша выделился среди других пленников, и дэв его полюбила.
Гуляя по саду, сестру юноши увидел йеменский царевич, и они
запылали друг к другу горячей страстью. Тотчас прислуга донесла о том
баба-яге. Наведя в Йемене справки, дэв призвала молодых людей к
себе и, обручив их, передала царевичу грамоту. Прочитав волю дэва,
самозванец, захвативший власть в Йемене, беспрекословно уступил все
права природному наследнику. Нашего героя полонила младшая дочь
бедного старика. Сначала дэв и слышать не хотела об отъезде своего
любимца, но когда юноша сказал ей, что еще при жизни отца они, три
брата, поклялись жениться на родных сестрах, дэв сдалась. Щедро
одарив, она отпустила его; их провожатый, дэв, вез с собой указ,
повелевавший признавать царем младшего брата; старшие назначались ве-
зирами. С благоговением поцеловал смущенный царь письмо и
приложил его ко лбу.
90. Сорок сыновей было у купца; старшему было лет 20—22,
младшему 11. Разом приступили они к матери, чтобы та их женила: свадьба
должна быть в одно время, невесты — родные сестры. Собрав толпу
односельчан, мать долго ходила, пока не встретила старуху; «стан ее
согнулся, идет с клюкой и все покашливает, не дай бог видеть ее:
сорок дней удачи не будет». «А, «поймали мы конец веревки», — решили
женщины. Увы, речь старухи ошеломила их. «Не мучьте напрасно себя,
что вы тут ищете, то — во дворце дэва-тырнаксыза (безногатного). Мать
таила сперва от детей страшную весть, но, испугавшись угроз, открыла
ее им. Отец попенял ей за ее легкомысленность, но как ни убеждал он
детей отказаться, они твердили: «Кто нас любит, не задерживай».
Старая колдунья сразу угадала план братьев. Чтобы задобрить ее, они
поцеловали ее руки и насыпали -перед ней кучу золота. Старуха стала
ласковее; очарованные, уходили дети от нее; «Не забывай нас в
молитвах»,— крикнули они ей на прощанье. Перед ними раскинулось
широкое поле: его не обойдешь в 10 лет. Едва свечерело, братья зажгли
седой волосок старухи. Засверкал свет; дэв, страж девиц, не выносивший
отня, далеко отбежал. Ночью двигалась они вперед, днем отдыхали;
яркие лучи солнца ослепляли дэва, и он не шевелился с места. В три
дня братья подошли 'ко дворцу: огромные (один месяц пути) ворота
ведут во двор, сбоку сидят воробей и канарейка. Братья переменили их
блюдечки и вошли во дворец. За веретеном работают в горницах сорок
красивых девушек. Над несчастными жертвами, однако, тяготела еще
власть дэва, и взялись братья достать его смерть. В саду был большой
бассейн, в нем плавал зверь: наполовину человек, -наполовину рыба.
Рассекая воду, чудовище высунуло голову, юноши от страха попя-
9 Древнерусское название рубила, совпадающее с ара-бско-туредким.
215

тились назад. И что же? Птички-невелички схватили рыбу и повисли
с ней в воздухе. «Порите ее живот и берите, что надо», — щебетали
птички. Братья понимали птичий язык, и, кто с кинжалом, кто со
стрелой, устремились на чудо-юдо. Помолившись богу, младший брат нанес
чудовищу смертельный удар, кровь окрасила бассейн, птички
принялись пить ее и обратились во льва и пантеру. В желудке рыбы братья
нашли золотую клетку, в которой нежно ворковали зеленые голуби.
Вдруг земля затряслась, подлетел дэв, почуявший, что жизнь его в
опасности. Быстро придушили девы голубей: не понимая еще талисманного
значения голубей, юноши стали укорять дев: «Что вы сделали, как вам
не жалко их? «Дэв околел. Исчез его дворец; на земле лежали золото,
алмазы. Между тем оо^чтели горько плакали по детям. Радость была
близка: здоровые, возвращались они, отыскав себе невест. У девушек
была еще печаль на -сердце: их родители жили в другом городе. Умные
животные поняли желание своих хозяев: уже утром дети были
соединены с родителями.
91. Неплодие жены сокрушает зажиточного крестьянина. Гость
замечает тоску хозяина и предлагает ему жениться. Крестьянин
намеками дает понять жене о своем намерении, и та с соседками
отправляется на «смотрины». От наложницы рождается красивая девочка. Ее
образование завершается рукоделием. По смерти хозяина мать
выгоняет законную жену на улицу. Чтобы прогуляться, мать садится с
дочерью в арбу и едет в поле. Собирая цветы, девушка отдаляется от
матери: она среди леса, кругом изумрудные луга; гам, шум, щебетанье —
все слилось. Невольно девушка впадает в сон: она не может оторвать
глаз от юноши, одетого в царские одежды; он сидит на золотой скамье;
рабыни в алых и зеленых одеждах обступили его. Увы, видение
исчезает— перед девушкой опять голая действительность. Приятная боль
сжимает се сердце; ей хочется 'поделиться впечатлениями с матерью
а та безжалостно разбивает ее мечты одним словом: «это сон». Губы
девушки шепчут «да», но душа объята пламенем. Через несколько дней
она опять зовет мать на луг; теперь мать не отстает от нее. Улучив миг,
когда мать прилегла, девушка побежала -к памятному месту, но сбилась
с дороги и все дальше и дальше уходила в горы. Вдали замерцал
огонек, и девушка двинулась к нему. Надежды ее были обмануты: кругом
печи вертелась .ведьма и варила хлеб из человеческого пепла. Едва
девушка начала говорить «маменьке» о своем сне, старуха прервала ее:
«Трудненько будет отыскать царевича; девы, что ты видела около него,
пери; еще когда он был в пеленках, пери украли его; он у них
шахом».
Скоро гурьбой ввалились 80 сыновей и подозрительно стали
обнюхивать. Мать успокоила их, и они сели за стол. Голод их был утолен, и
они радостно приветствовали «сестру». Утром они мигом доставили ее
ко дворцу пери. Девушка спряталась в уголке. Вечером мимо нее
пронеслись семь голубей: один белый, шесть зеленых. Ударились они о
бассейн и оборотились людьми. Ночью пери заснули в отдельных комнатах.
Девушка вышла из засады. Царевич остолбенел: «Джин ли ты, кто
же ты?» Он сознался ей, что пери опротивели ему. Девушка того только
и ждала. Опасаясь необдуманностью погубить милого, она
предварительно переговорила с ведьмой и, когда все погрузилось в сон, сожгла
покрывала пери: те издохли. «Я задыхаюсь, горю», — кричал царевич;
девушка спрыснула его водой, взятой из соловьиного гнезда; царевич
впал в забытье. Когда они проснулись, они лежали на краю долины.
216

«Нам нельзя тут оставаться», — предупредил царевич, и, веселые,
двинулись любовники к ведьме. Зная кровожадность детей, она
превратила их в метлы. «Ваша сестра привела своего возлюбленного», — так
встретила она сыновей. «Вот как! Покажи-ка, матушка», —
обрадовались дети. Старший брат вызвался доставить их в город царевича.
Бережно опустил он их вне городской черты. Задумался было юноша с
девушкой: «как известить о себе?» Посулив крестьянину денег, юноша
послал его во дворец к отцу. Царь, уже примирившийся с пропажей
сына, недоверчиво принял весть, однако отправил в арбе великого ве-
зира. В красавце юноше 'вспомнились везиру черты малютки; он
посадил юношу и невесту с собой. Все придворные спешили повидать
молодого царевича.
92. Царь близок к отчаянию: сорок детей было у него, всех украли
из люлек «из-за семи пеленок». Нигде не находил он себе места и
ночью тихонько переступил порог дворца; «прежде он и в цветник не
выходил один». Начинало рассветать, когда царь подошел к ручью. Он
совершил омовение и только сложил руки на молитву, спустились к
воде сорок голубей. «Ах, не суждено было нам пить материнское молоко,
кровь сосали мы», — стонали голуби. Еще более взгрустнулось царю:
«Вот ведь и зверь, а и тот тоскует по матери, по отцу». Усталость
одолела царя, и он заснул; дервиш сжалился над ним. Зажмурив глаза,
царь пьет кровь из того же источника. Бодро держится он теперь
правого пути: «он твердо верит, что то был не сон, а указание свыше».
Страшный шум поражает вдруг его слух: то пищат тысяча маленьких
драконов, которые тщетно ищут гнезда своего. Бормоча молитвы, царь
поспешно прошел. Под вечер окрестности погрузились в зловещий мрак,
и мать драконов нагнала царя. Дрожа от страха, указал царь, в каком
направлении он видел ее детей- Драконица засунула царя за пояс и
бросилась за детьми: они жалобно вертелись на том же месте. Вдали
грозно возвышаются стены. Мать ударила кнутом; откуда ни возьмись,
явился еще дракон. Детеныши расположились сто норам. «Уж так и
быть, услужу тебе, — сказала мать. — Ступай на равнину; там живет
мой брат, кланяйся ему от меня, пусть он доставит тебя в беседку
Гиацинта (Сюмбюль)». Дракон уставил на царя страшные »глаза и
насквозь прожег его: «мошкой показался ему царь». В страхе вернулся
он к матери драконов. «Да, я забыла сказать тебе, — спохватилась
мать: — меня зовут Черный дракон (Кара эждерха), его — Красный
(Кызыл эждерха); ты закричи: «Черный дракон тебе кланяется»; никто
не знает моего имени, и брат догадается, что ты от меня, и обратится
к тебе спиной». Ласково принял Красный дракон царя, и на драконе
отослал его к арабу Гиацинту. На крики царя араб вышел из дворца
с палицей. «Красный дракон просит самого большого из людей,
украденных тобой», — проговорил царь затверженную речь. «Болен он», —
был ответ. «Ну, тогда самого маленького». — «За водой ушел». «А коли
так, тебя требует к себе», — и с этими словами царь пустился в
обратный путь. Вскоре явился араб в железных сандалиях, с огромной
остроконечной шляпой на голове и представил свои условия: «Давно уже
украл я царевича; его похитил у меня дэв-барсук (порсук); его
заставляют носить воду, кормят лепешками из золы и поят человеческой
кровью; никого «не видел я на свете красивее его, и к нему я пылаю
страстью; у барсука же есть сын, и он меня любит, но я его не захотел»
и между нами возникла вражда; дети царя, я знаю, очень храбры, я
для того украл их и вырастил, чтобы они были утешением мне в горе».
217

Погрузившись в размышления, дракон стал утешать царя: «Сын мой,
не бойся: у дэва-барсука есть обычай один день в год не колдовать.
Тут и пользуйся». На драконе подлетел царь в определенный день к
дэву. Юноша шел за водой. Надей на свою голову его таинственную
шляпу, царь посадил его на спину дракона и были таковы. Араб
рассыпался в благодарностях. Окропив водой детей-голубей, араб вернул
им человеческий вид. Перед восхищенным стариком стояли сорок
рослых красивых юношей. Радостно простился царь с добрым драконом,
который выдернул ему из-за уха волосок. Среди дороги поднялся вихрь:
то ястребом спускался дэв-барсук на царя и уже уцепил было его за
волосы. Царь разорвал пополам волосок,— с кнутом в руке показался
дракон. Царь и дети дрожали от страха. Дракон в миг перенес их в
родной город, жители которого, встревоженные исчезновением царя, все
горевали. Теперь беи, паши, все сановники вышли навстречу царю. Семь
дней и ночей праздновал царь свидание с детьми.
93. Молодой царь 10 был сильно привязан к дядьке — везиру: вместе
они вставали, пили, ели, гуляли. Однажды прогулка их затянулась, и
вечером они очутились уже среди безмолвных гор. Страх нашел на
царя, и, как маленький ребенок, он зарыдал: ему всюду мерещились
призраки. И, о ужас! к ним -направлялся семиглавый дракон. Везир
вызвался выйти на него, но скоро послышались раздирающие душу крики:
«Скорей на помощь». Было уже поздно: на земле лежал обугленный
скелет. Извергая огонь из ноздрей и рта, дэв устремился на новую
жертву. Отважно выхватил царь меч и снес дракону шесть голов, и
дракон, пошатываясь, скрылся в нору. «Что ж, умирают на этом свете
только раз», — подумал царь и спустился в дыру. В подземелье грудой
(навалены искалеченные человеческие тела; слышатся тяжелые вздохи.
Смущенный, царь вступает на темную лестницу. Вдали мелькнул свет:
•в саду резвились девы. Увидев незнакомца, они шарахнулись от него
в сторону. У ворот дворца, горевшего яхонтом, стояла страшная
арабка. «Девушки полюбили тебя от души, — приветствовала она царя, —
дракон навещает их только раз в год». Ласки дев отуманили юношу;
он задумал -покончить с притеснителем драконом, которого выдала
арабка, его любовница. В темном месте юноша трижды громко
закричал: «Коралл!» («Мерджан»). Тогда раздался голос, от которого в ушах
юноши зазвенело. Ни жив, ни мертв от страха 'передал юноша
женщине Кораллу 'поклон от дочери-арабки. Коралл махнула рукой. С
лица царя краска сбежала, когда из земли выросли черные арабы и
повели за собой царя по темной пещере. Перед растерянным юношей
почтительно стояли три мужа с высокими шляпами на голове и
перебирали четки весом в тысячу окка (мера веса в 3 ф.). «Сынок, не бойся,
тебя послала сюда наша жестокая дочь. Она многих уже загубила; она
очень страстная женщина и, как мужчины ее не удовлетворяют, она
всех, кто попадется ей, несет дракону. Видишь золу? Как придешь во
дворец, насыпь щепотку на глаза дочери: она сейчас уйдет сюда, а как
запорошишь глаза дракону, тогда, хочешь, убей его, хочешь — так
пусти». Юноша вернулся во дворец. Арабка долечивала раны дракона и
уже раскаивалась в измене. Юноша, засыпав ей глаза, погрузился в
негу. Беспокоясь, отчего арабка долго -не приходит к нему, дракон
приблизился ко дворцу. Тогда царевич (подкрался сзади и засыпал ему
глаза золой. «Братья ваши погибли, так на роду было им написано»,—
0 Рассказчик однажды называет его царевичем.
218

увещевал юноша горевавших девушек и, забрав их -с собой,
направился в Синан. С новой силой проснулась в юноше скорбь по дядьке: он
опасно захворал. В память его он убивал 'всех детей своих. Печально
доживали свой век жены.
94. Непосильные труды надломили здоровье крестьянина: в сорок
лет он казался уже стариком лет 80—90. Однажды жена его собралась
в баню. Там ждали жену главного звездочета (мюнеджим).
Окруженная толпой прислужниц, двигалась она среди пения и музыки. Бедной
женщине банщик небрежно указал на угол. Уязвленная жена решила
добиться такого же почета и, надеясь на свою красоту, решительно
заявила мужу: «Или разводись со мной, или сделайся главным
звездочетом». Никаких возражений жена не слушала: муж обращал ее
внимание на безграмотность, но баба твердила свое. Печаль старика не
укрылась от -его друзей, и один из них, бывший «другом» жены
банщика, взялся все устроить. Усевшись, по его совету, перед баней,
старик стал чертить на бумаге различные фигуры; прохожие с почтением
останавливались перед «ходжой». А когда жена главного звездолета
снова явилась в баню, хитрый банщик снял с ее пальца перстень и
спрятал его в кучу сора. Поднялась тревога, и банщик напомнил о
новом звездочете. Бормоча бессвязные слова, старик обнаружил пропажу.
Награжденный бахшишем (подарком в знак милости), веселым пришел
старик домой, но жена ничуть не была довольна. Вскоре случилась
такая же кража во дворце: пропал перстень султанской жены,
украденный одной из рабынь; среди поисков жена главного звездочета
предложила пригласить старика, «очень сведущего мужа». Слуги нашли его
у дверей бани и предстали с ним перед царские очи: «о ходжа, ты
должен во что бы то ни стало сыскать перстень, срок тебе до зари». Ходжу
заперли в комнате. Прощаясь с жизнью, старик целую ночь не мог
спать и с содроганием ждал рассвета. Между тем молва о мудрости его
широко распространилась, и рабыня, из страха все -равно быть
открытой, пришла, повинилась ему и на коленях умоляла не выдавать ее.
«Засыпь кольцо зернами перед гусем, гусь его и проглотит, но не
забудь вывихнуть ему ногу, — распорядился старик, — а ты, девушка, не
бойся». Утром слуги явились за ходжой. «Всю ночь я искал вора, на
песке выходили звери, — заявил мнимый звездочет, — вели, о царь,
собрать всех птиц в саду». Разрезали хромого гуся; в желудке лежал
перстень. Чтобы увериться во всеведении старика, царь зажал в кулак
кузнечика. «Ну. ходжа, что у меня в руке?» Растерявшись старик
отвечал поговоркой: «О царь, скажу тебе правду: кузнечик прыгнул раз,
прыгнул два, а на третий и попался». Царь разжал ладонь; все
всплеснули руками. Старик был назначен главным звездочетом.
(Арабский вариант этой сказки, послужившей для В. Ф. Миллера
предметом первого его ученого исследования, записан А. Е. Крымским
в Ливане [...]).
95. Пуще глаза берегли родители красавца юношу. По их смерти
он остался круглым сиротой и, стесняемый нуждой, продал
наследственный дом. Налегке он покидает родной город. Зайдя в деревушку, он
учтиво попросился пробыть в кофейне ночь; -но гостеприимные
посетители напоминают ему, что он может пробыть у них три ночи.
Начинается задушевная беседа; юноша открывает им свои мечты, и хозяин
с радостью схватился за мысль усыновить юношу и передать в его руки
дело: «Я уже стар, ты зарабатывай, мне бросай объедки». Весть о
красоте юноши скоро облетела большие села и города: гурьбой шли любо-
219

вать'ся им; не вытерпел и царь Кыршехира (Серого города) —с
первого взгляда приглянулся ему юноша, и царь, отозвав его в сторону,
предложил ему руку своей дочери, красавицы, в которую был влюблен
деревенский пехливан (герой, атлет). Пораздумав над бедностью,
юноша согласился. Как прослышала царевна, что отец просватал ее, она
побежала к 'ведьме. «Не беспокойся, я загублю юношу, ему и конец», —
успокоила та ее. Прочитав заклинание (афсун), она вошла в оболочку
газели. Чтобы испытать ловкость юноши, царь затронул его
самолюбие: «Поймай газель, мы свезем ее в подарок дочери». Юноша бросился
за ней; газель увлекала его все дальше и дальше в чащу: перед ним
стена, и газель вдруг пропала. У ворот стоит уже старуха и плачет.
Тронутый слезами, юноша стал утешать ее. «У меня был
сынок,—всхлипывала старуха, — сорок лет, как он страдает по 'красавице сего мира
(дюнья гюзели), а она все заставляет его работать в саду; каждый день
прихожу я сюда с ним на свидание — и все жду, жду». Чуждый любви,
юноша вступает в сад, чтобы только поймать газель. У бассейна на
скамье сидит красавица, «райская гурия», кругом нее слуги держат
опахала. На блюде прыгает зеленый голубь, с ним дева и разоваривает.
Подозревая <в юноше врага, дева скрывается в беседку; юноша,
взглянув на красавицу, теряет сознание. Слуги связывают его. Удивленный,
он вопрошает деву: «Красавица, какая моя вина?» Путы он легко
перерывает. Дева поражена: «Кто ты?» Юноша рассказывает ей свои
приключения. Дева видит ясно, что всё — козни ее врага, ведьмы. «О
султанша!— говорит тогда юноша, — я от тебя не отступлюсь, но я дал
слово царю Кыршехира; хочешь — пойдем вместе, а не то, я
посоветуюсь с ним; там, бог даст, буду жив — свидимся». Долго юноша ищет
выхода. Полный недоумения, он идет к деве. «Те двери, через которые
ты пришел сюда, навождение ведьмы; ворота »в сад в другой стороне»,—
указала дева. Огромная собака охраняет сад; перед ней лежат лев и
пантера; без лая пропускает его пес; он видит в руках его палку,
подаренную девой. Скоро ведьма приметила юношу. Широкое море
разлилось перед ним на пути. Тоска напала на него. Он вынул волосок и
зажег его. Верхом на собаке примчалась дева. Поднялся огонь и
охватил море. Ведьма в страхе оборотилась коршуном и, расправив крылья,
уже летела. «Держи!», — крикнула дева собаке, и та, схватив старуху
за горло, принесла к госпоже. Царь радостно принял юношу. «Я хотел
тебя испытать, — сожалел он, — а ты совершил великий подвиг».—
«О царь, — не выдержал скромный юноша, — если бы не красавица сего
мира, волки и птицы заели бы меня; она меня спасла, я дал ей слово;
если я не возьму ее, пожалуй, беда стрясется». — «Власть теперь в
твоих руках», — обрадовал царь зятя. Юноша, веселый, явился в сад:
счастливая, дева заклялась колдовать: «много дел натворила я; собака,
которая у ворот, это моя няня». Едва тайна сорвалась с ее языка,
дворец, сад, слуги, глубь — все рассыпалось прахом. Сорок дней ликовали
жители Кыршехира на свадьбе юноши.
96. Резвясь в саду с дядьками, юноша заснул; снится ему: в долине
играет он с царевной. «Осторожней!» — кричит ему девушка. Юноша не
слушается, падает в воду и просыпается. Далеко унеслось его
воображение. «Где я, что со мной?» — шепчет он. Перепуганным дядькам уже
чудится грозный царь. Царевич впал в задумчивость и скоро слег в
постель. Шах смущен: «царевна — дочь короля: ее очень трудно добыть,
забудь о ней», но сын так настойчиво просит, что царь скрепя сердце
пишет письмо королю. «Много юношей сваталось за мою дочь, — отве-
220

чает король, — но к ней пылают страстью три дэва; если я выдам ее за
кого-либо, дэвы не потерпят. Я и поклялся: кто убьет врагов моей
дочери, тому и дева». Болезнь как рукой сняло; царевич пристал к отцу,
чтобы он отпустил его. «Не будем распространяться, а то головы
разболятся». На границе королевских владений юноша разговорился с
крестьянином, который с жаром отклонял его от безумного предприятия.
Но царевич представился королю и двинулся в неверный путь. Перед
ним расстилаетсч безбрежное поле. Юноша предлагает дядькам
покинуть его на произвол судьбы, но преданные слуги ужасаются:
«Царевич, что ты? Где ты умрешь, там и мы; тебя мы не покинем». Вдруг
подул сильный ветер, земля задрожала от грузной поступи. Идут по
дороге три дэва; «глаза горят, как баня, от их вздохов валятся
деревья». Выхватив меч, юноша загораживает дорогу: «Вы не те ли дэвы,
что влюблены в царевну?» — «Да, откуда ты узнал?»,—изумляются они.
«Трем одна девушка не годится, — заявляет юноша, — или вам смерть,
и я возьму ее, или вы бейте меня». Улыбка мелькнула на губах дэвов:
им не смеет перечить и их мать, старуха 90 лет. И дэв схватил его за
пояс. Растроганные мольбами юноши, дэвы освобождают его. Юноша
направляется к матери дэвов. Зачарованная дэвом лестница дрожит
под ним. На шум выбегает старуха. «Что в моих руках, я сделаю»,—
утешает она юношу. «Я явился, чтобы убить твоих сыновей»,—
сознается он. Старуха рада: «В царевну влюблен старший сын. Он сильнее
всех нас, и мы его боимся: житья нам нет от него; только трудно найти
его талисман: он за семью этажами земли; в саду живет кошка, на
голове у нее белый волосок, коли тебе удастся спалить его, тотчас сын
мой умрет. Но к кошке нельзя подойти: она сильнее десяти львов; раз
в месяц только закрывает она глаза». Добрая старушка облегчила ему
и поиски коней. Царевич с дядькой спрятался у озера, и, когда
жеребята стали пить воду, они быстро накинули на них уздечки. В
мгновение ока были они уже на месте. Царевич, крадучись, срывает волосок,
кошка исчезает. Едва юноша зажег талисман, поднялась буря. «Знать,
дэе издох», — подумал он. Недоумевая, братья обратились к матери,
и она открылась им. Тогда, нагнав юношу, дэвы выразили ему свое
удовольствие. С ними юноша предстал перед царем, который страшно
растерялся. «Государь мой (эфендим), я убил вашего врага, — говорит
юноша, — вот его братья, они также поджидали его смерти: угодно,—
спросите». По случаю избавления дочери от дэвов король ставит на
царство юношу; отца его увольняет на покой. Девушка переходит в
ислам и, по мусульманскому обычаю, сорок дней, сорок ночей длится
свадьба.
97. Выйдя с нянькой в сад, царевна, страстная охотница,
расставила силок. Прилетели две птички. Одна из них попалась и стала
жалобно пищать. Девушка выпустила птичку. Скоро прилетели еще две
птички. Трах —и в силке билась пленница. Самец от страха скрылся.
«А, — воскликнула девушка, — мужчины не верны; женщины ради них
жертвуют жизнью, если теперь отец задумает выдать меня замуж, ни
за что не пойду». Напрасно нянька останавливала ее: «Везде, царевна,
есть добрые и злые люди». Девушка отвергла все /предложения о браке:
«Если ты, отец, любишь меня, руби женихам головы, и о сиадьбе ни
слова». Много юношей сваталось за гордую деву. Царь кого повесит,
кого зарежет; некоторым, наиболее могущественным, женихам, он
послал предостережения. Молва о красоте девушки дошла до Индии.
Дни и ночи просиживал над ее портретом царь Индии: страсть свела
221

его в могилу. Перебирая отцовские бумаги, молодой царь обратил
внимание и на портрет: дрогнуло его сердце. Дядька пытался
заглушить любовь рассказами об ужасах, которым подвергаются женихи.
Молча слушал его царь: «к черту корона и власть!» Облекшись в
простую одежду, он бросил свое царство. Скитаясь по горам, царь подошел
наконец к деревне. Медленно подвигалась к горе, опираясь на клюку,
печальная старуха. «Был у меня сын, — затянула она, — он влюбился
в царевну, ему отсекли голову: одна осталась я на свете; уж три дня
я без хлеба и воды». Царь сжалился над нею и принес ей в кувшине
воды. Старуха повела его в хижину. Неотвязная мысль о девушке все
мучила царя. «В нескольких верстах отсюда, — сообщила старушка,—
живет царственная жена (эмир кадын); она знает всякую ворожбу,
только она немного жадна: коли ты дашь ей вдоволь денег, она укажет
тебе средство». Обрадованный царь отсыпал ей горстями золото, и
старуха забыла о своем горе. Золото развязало язык ворожеи. С
таинственной бутылочкой вступил царь в город. По улицам ходили
глашатаи и звали всех хекимов во дворец: царевна сильно заболела и никто
не мог ей помочь. Напоив девушку жидкостью, царь удалился; в ее
сердце вспыхнула любовь. Она все стонала: «Зовите хекима, пусть еще
посмотрит меня». Тревожно устремляла девушка глаза на дверь,
откуда должен был показаться ее /возлюбленный; он вошел, и девушка
лишилась чувств. «Что ты скажешь, дочь, если я выдам тебя за него?»,—
усмехнулся царь. Держать обет нет больше мочи. «Ах, папенька, душу
свою отдам я за него!», — восторженно закричала девушка.
98. Дети играли в саду; пожираемый огнем страсти юноша
открылся девушке, и та, взволнованная признанием, залилась слезами. Между
соседками, матерями детей, поднялся горячий спор. Юноша умолял
мать сосватать ему девушку. Вечером отец его, усталый, вернулся, и
мать рассказала ему о печали; тот отказался вмешиваться в это дело,
и утром мать пошла к соседке. «В своем ли ты уме?, — набросилась на
нее жена богача. — Как ни красив твой сын, но у него ни кола, ни
двора». Неудача тяжело повлияла на здоровье девушки: она слегла в
постель. Чтобы отвязаться от бедняка, богач, хитрый человек,
отчеканивая слова, объявил жене: «Я дам дочь за юношу, пусть он принесет
мне из сада серого дэва ветвь с гранатами: хекимы прописали плоды
моей больной дочери; ну тогда будет видно, что он любит ее».
Молодые люди воскресли. «О мой милый — герой; ах, только бы не случилось
чего с ним!» — думала девушка. Юноша, распродав на базаре тряпье,
вышел за городские ворота, взывая <к аллаху. Вот он стоит у подошвы
горы; камни оглашаются страшным шумом: это были талисманы,
помещенные у ворот маленького сада дэва, они извещали о приближении
опасности. Юноша, не останавливаясь, двигался вперед; «то верно
дикие звери ревут», — думал о«н. Страж из «сынов человеческих» («адам-
оглу»), обходивший дозором сад, сжалился над ним и направил его
к матери: «ты все иди до такого-то места, кланяйся ей от меня;
спросит что, скажи: нето — молчи!». Юноша завидел перед собой
страшилище: седая, с воспаленными глазами, с выведенными дугой бровями
идет старуха с клюкой и чихает, сопли подбирает, а глаза мечут огонь,
ногти длиной в две пядени, груди, словно мехи, зубы тверды, как
заступ, губы с лоханку. «А! — обрадовалась старуха, — где видел ты
сынка? Небось, он знал, что как ни сердита я на него, а тебе услужу; эй,
Безухий (Кулаксыз), бери юношу!» — крикнула она в воздух. Не успел
юноша опомниться, как он сидел верхом на странном коне, шагавшем
222

через необъятное море. У берега красивый сад дэва; невидимые голоса
пугают юношу; он бесстрашно сорвал ветвь. Ударил гром. «На помощь!
сын человеческий посягает на мою жизнь», — застонал дэв. Обезумев
от страха, юноша пустился бежать. Чудесная ветвь разливается
пленительными мелодиями. «Сынок мой, не бросай ветви; если ты в
брачную ночь будешь с женой внимать пенью ветви, гранаты тебя полюбят;
тогда что ни стрясется с тобой, не бойся: они тебя избавят», —
наставляет добрая старушка. Очарованный игрой, юноша забыл все на свете.
В воротах города толпа, объятая паническим ужасом, спрашивает:
«Что это, не антихрист (теджаль) ли это?» Счастливый юноша
стучится в дом девушки. Богач кидается на шею юноши: «Одно и было у
меня желание, и ты его исполнил, отныне не только дочь, все добро мое
твое». На свадьбе пировал весь квартал.
^s^&le^^

Q^Q^Q^
ИЗ НАБЛЮДЕНИЙ НАД ТУРЕЦКОЙ ПЕСНЬЮ
(По поводу сборника д-ра Ф. Гизе
«Рассказы и песни из Конийского вилайета») 1
Читано 2 декабря 1908 г. на заседании Восточной комиссии
Императорского Московского археологического общества
I
ОТНОШЕНИЕ ТУРОК К НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ. ТРУДЫ ЕВРОПЕЙЦЕВ
ПО ОСМАНСКОМУ ФОЛЬКЛОРУ
Говорят, что '.великий везир А. Джевад-паша, 'известный своими
трудами -в области турецкой старины, задумывал издать памятники
народной словесности во всем их диалектическом разнообразии. Однако
судьба этнографического материала, собранного в губерниях
этнографами ex officio *, инспекторами народного образования, до сих пор темна.
Очевидно, после падения Джевад-паши план его был забыт, как плод
праздной фантазии.
Вообще османская народная поэзия в глазах эфенди (высгьих
классов), у .которых давно уже лорваны связи с народом, представляла
бессмысленный лепет, услаждающий слух детей. Ее значение для раекры-
;ия народного духа было всегда чуждъ- туриу, в 'котором ислам надолго
\бил понятие о родине 'И о любви к ней. С одной стороны, духовенство
громило народную поэзию, так как в ней ему чудились дикие
отголоски двоеверия; с другой стороны, турецкое общество, пародируя Европу,
хотело убедить себя в усвоении западной культуры разрывом с
народными традициями. Для турецких «петиметров» народная поэзия,
носительница национальных идеалов, звучала грубым диссонансом; она
сливалась у них с мыслью о тюрке, неотесанном мужике. Отсюда
объясняется все их равнодушие, даже презрение к ней. В .походе против
народной поэзии уцелели одни пословицы, уберегшиеся от гонения
своим дидактизмом.
1 «Erzählungen und Lieder aus dem Vilajet Qonjah gesammelt, in Transskription,
mit Aumerkungen und einer Übersetzung der Lieder herausgegeben von d-r Friedrich
Giese», Halle a S-New York, 1907, S. 126. — Очевидно h попало по недоразумению.
В данном случае его назначение в турецком начертании слова служебное: определить
огласовку предшествующей буквы.
224

Сокровища народной османской поэзии, вероятно, долго бы еще
были под спудом, если бы османский фольклор не испытал на себе
благодетельного вмешательства европейцев. Их трудами откроется
первая страница турецкой этнографии. Пионером 'изучения османской
поэзии был русский ученый Виктор Максимов, успевший собрать в Малой
Азии (в середине шестидесятых годов) свыше ста лирических песен и
дестанов (эпических былин); однако большая часть его материалов
так и не увидела света, вероятно, потому, что скоро Максимов обменял
тернистый путь ориенталиста на дипломатическую карьеру. Во всей
красе богатства -народной поэзии предстали перед европейцами
благодаря усилиям венгерского ориенталиста, д-ра Игнатия Куноша
(директора Восточной торговой академии в Будапеште). Во время
долголетнего своего пребывания в Турции (в восьмидесятых годах),
сопровождаемый в малоазийских поездках турком (лектором турецкого языка в
Будапеште), о« собрал громадный материал, посвященный османскому
фольклору. Изданием его он стяжал себе среди ориенталистов
громкую известность. Успех Куноша вызвал экскурсии в Малую Азию,
увенчавшиеся важными результатами. Общий контур османского
фольклора был уже очерчен. Теперь этнографы изучали темные его закоулки,
ускользавшие от беглого взгляда; так заложен был фундамент
османского народоведения, для изучения которого важен труд ученика
Куноша Юлиуса Мессароша о народном османском суеверии.
Одновременно выдвинулась задача исследования памятников с лингвистической
стороны для конструирования исторической грамматики турецкого
языка. Между тем как первые записи текстов Куноша были однообразны
(если исключить издание анекдотов о ходже Насреддине, собранных в
Айдыне и других местах, это был разговорный константинопольский
язык) 2, вскоре изучение османского фольклора отразило ;на себе
методы, выработанные индоевропейской филологией. На этих принципах
был основан единственный журнал по туркологии «Keleti Szemle»
(«Восточное обозрение»), издающийся с 1900 г. в Будапеште И. Куношем
и Б. Мункачи, — журнал, страницы которого украшены
исследованиями турецкой (османской) диалектологии профессора Карла Фоя (ум,
в 1907). Патриарх османского фольклора, И. Кунош сразу оценил
важность изучения памятников (народного творчества по отдельным
областям в их «истинной форме, сохраняющей архаизмы языка. В 1906 г.
он издал сборник песен, собранных им на дунайском острове Адакале
(Новая Орсова), а в 1907 г. он вместе с д-ром Ф. Гизе предпринял
серию изданий под общим заглавием «Beiträge zum Studium der
türkischen Sprache und Literatur». Рецензируемый нами сборник рассказов
и песен, записанных Г. Гизе в Конийском вилайете (губерния),
составляет первый выпуск названной коллекции.
II
ЗНАЧЕНИЕ СБОРНИКА г. ГИЗЕ
Занимая свыше шести лет место преподавателя в Немецкой
реальной школе в Константинополе, д-р Фр. Гизе (в настоящее время
приват-доцент в Грейфсвальдско'м университете) ежегодно совершал во
время летних каникул этнографические .поездки в Малую Азию. Так
2 Вспомним, что этнографический материал, изданный Венгерской академией, был
собран главным образом в Константинополе.
15 В. А, Гордлевский
225

был собран богатый материал, и в ряду задуманных им работ
«Рассказы и песни цз Конийского вилайета» открывают собой только первое
звено. Значение сборника г. Пизе уяснится для нас во всей силе, если
мы вспомним исторический интерес земель, в пределах которых он
производил свои записи.
По-видимому, Коиийск'ий вилайет с первого момента появления в
Малой Азии турок стал привлекать их к себе как старый культурный
центр. Сюда по почтовым трактам, проложенным еще во времена
римского владычества (а может быть, уцелевшим еще от эпохи
греко-персидских войн *, устремлялись постоянно различные отрасли
турецкого племени, образовавшие путем вековых скрещиваний с обитателями
Малой Азии османскую народность. В Кон и иском вилайете, несмотря
на всяческие запрещения правительства, старающегося прикрепить
крестьян к земле, мы застаем еще в полном расцвете картину кочевого
быта; через Конийский вилайет ежегодно осенью тянутся из Смирны к
Средиземному морю тысячи кочевников со своими стадами; издавна
уже через Конью идет большой торговый тракт с севера к Мерсине;
здесь живут еще не тронутые городским влиянием туркмены и юрюки —
кочевое турецкое (туркменское) племя. Это, так сказать,
этнографический калейдоскоп, в котором исследователь отыщет когда-нибудь
отголоски и западных гузов, и куманов, и сельджуков, и монголов, не
говоря уже о всяких разновидностях османов, от Мараша до Айдына и
от Байбурта до Адальи. До самого последнего времени знакомство с
духовной жизнью ионийцев было для нас закрыто, и заслуга г. Гизе
заключается в том, 'что он ввел нас в этот забытый мир, и не только
забытый, но и отрезанный, так как собирание этнографического
материала сопряжено (по крайней мере до сих пор было сопряжено) с
большими неудобствами. С одной стороны, администрация подозревала в
этнографе переодетого шпиона, а, с другой стороны, запуганное
население также не очень-то дружелюбно смотрело на какие бы то ни было
записи, даже на записную книжку. Нужно было обладать немецкой
настойчивостью, чтобы, не смущаясь ни тягостями путешествия, ни
трудностями записей, довести до конца начатое дело изучения
народного творчества. Впрочем, условия, в которых работал Гизе, сложились
удачно. Благодаря своему происхождению Гизе встретил в лице
бывшего конийского вали (генерал-губернатора) Ферид-паши
(занимавшего до И июля сего года пост великого везира), просвещенного
администратора, облегчившего ему доступ в губернскую тюрьму в Конье.
В тюрьме Гизе мог наблюдать разом представителей конийского
населения, и это в значительной степени способствовало богатству
собранного им материала.
Мои замечания относительно сборника Гизе, вообще не
претендующие на глубину или полноту, будут касаться: 1) беглого обзора
особенностей туркменского языка, на основании песен № 1 —18, в
связи с характеристикой конийского диалекта; 2) метрического строя песен
и 3) поэтической их формы.
III
ЯЗЫК ТУРКМЕНСКИХ ПЕСЕН
Я останавливаюсь на характеристике языка туркмен потому, что он
резче отличается от османского, приближаясь некоторыми своими
чертами к азербайджанскому языку. В песнях мы встречаем слова, анлаут
226

которых заключает в себе чистый гласный звук, между тем как в
других наречиях южнотурецких или западных языков те же слова
употребляются йотованные. Например, «высокий» по-туркменски звучит
уджэ, тогда как в современном, да и в староосманском, мы имеем
формы: йудже, йуджелдиджи (у Ибн Биби). То же самое и у юрюков
(№ 49). Правда, слово «звезда» транскрибировано у Гизе йылдыз
(№ 3) ; но я подозреваю здесь скорее lapsus linguae или calami * вместо
ылдыз, тем более что так оно звучит по-азербайджански. Далее, в ан-
лауте является отсутствующее в османском языке придыхание; так, hep-
лемек 'оседлать* вместо османского ейерлемек. В корпусе слова или,
точнее, в первом его слове (стало быть, и в анлауте) заметна преди-
лекция к звуку у вместо османского о, что, по-видимому, составляет
отличительный признак среднеазиатских языков, например: душек 'ложе',
'постель*, отсюда русское 'тюфяк* вм. османского дошек; гуресим *мое
желание увидеть* вм. горесим; или (у юрюков) гурен 'видящий* вм.
горен. Умер (Омар) вм. Ом ер, даже глагол олмак 'быть1, 'становиться*
встречается в формах: улана вм. олана, уссам вм. олсам и т. д. Как
и в азербайджанском, в туркменском языке есть особый вид е вместо
обычно в таких случаях звука и; так, например: hen — кич 'никакой* дже-
Нан — джи/ган 'мир*, зенет — зинет 'украшение*. Это явление заметно
не только в иностранных словах, но и в турецких; о нем говорил уже
проф. Карл Фой в своих «Азербайджанских этюдах». Здесь я прибавлю
только, что оно свойственно вообще ко'нийскому диалекту; так, там
слышно: димек 'говорить* вм. дежек; вирмек 'давать* вм. вермек.
Глагол вирмек, будучи соединен с другим глаголом главным образом для
выражения ускорения действия, подчиняется закону гармонии гласных,
т. е. если в основе данного глагола твердая гласная, то узкая гласная и
в вирмек изменяется в ы или у, например: каста олу вурду 'он
прикинулся больным* или чыкы вырды 'быстро выскочил*. В ауслауте
арабских слов, кончающихся на придыхательный звук h, появляется
звук х, например: аллах, джеррах. Вообще звук h, чуждый турецкому
языку, часто в корпусе слова транскрибируется также через х,
например: кахбе вм. араб, какбе 'развратница*. Впрочем, однообразная
передача двух различных х (глубокого задненёбного и «хрипящего»),
а также другие факты указывают, что г. Гизе не удалось вполне
уловить звуковой состав турецкой речи конийского вилайета. На других
звуковых особенностях я больше не задерживаюсь, потому что они
характерны не для одного туркменского языка, но вообще для
народного османского языка в его диалектах, как, например, метатезие
согласных (певраналар 'бабочки*), наличность глубокого задненёбного
к (q), носового н (ц), уподобление согласных: селам мирдим вм. св^
лам вирдим 'я приветствовал*, или еще рельефнее: бирим булурсун
вм. бирин булурсун 'ты найдешь кого-нибудь*; анлауты со звонкими
согласными вместо глухих, например: бишкин вм. пишкин 'зрелый,
прочный*, дутмак вм. тутмак 'держать* и т. д.
Что касается гармонии гласных, то, с одной стороны, она
проводится в иных словах строже, чем даже в константинопольском
диалекте, очевидно, вследствие того, что на туркменах не сказалось еще
влияние иностранной или инородческой речи. Так, иностранные слова
изменяются в огласовке своих слогов сообразно с гласной первого
слога, например: мамыр вм. араб, ма'мур 'благоустроенный',
'цветущий*; мектиб вм. араб, мектуб 'письмо*; впрочем, изредка как бы
сказывается (в турецких образованиях) османское тяготение к звуку
15*
227^

y во втором слоге, после а, так: намум вм. намым 'моя слава', но:
йагмыр 'дождь* вм. османского jäMyp (у юрюков); так же Ыстамбол
вм. Истамбол 'Константинополь* и т. д.; но, с другой стороны в
глагольных аффиксах и инфиксах, а также в аффиксах склонения
попадаются грубые нарушения закона, так, например: атдигини вм. атшну
'его бросание*, булеимвм.булайым 'найду-ка я!*, но: еглейам 'стану-кая
увеселять!*, белина 'вокруг твоей поясницы*. Аффикс дательного
падежа так же твердо звучит, впрочем, в ангорском диалекте, где,
например, говорят мектеба 'в школу1 вм. мектебе.
Такие колебания закона гармонии гласных не только в различных
наречиях турецких языков, но даже в пределах одного языка говорят
за то, что это явление, хотя и есть один из отличительных признаков
«урало-алтайских» языков, все же в течение веков испытало ряд
эволюции.
Из морфологических особенностей отметим деепричастный
аффикс: анджен вм. андже, например: капынджан 'как только (он)
схватывал*, бес енинджен 'когда они (лошади) были вскормлены*, а также
деепричастный аффикс сана вм. (и) кен, например: бошантырцана
'когда (моя лошадь) гуляла 'на свободе*. Впрочем, этот аффикс
слышал я, если только мне не изменяет слух, в речи уроженца Бурсского
вилайета (из Эдремита). Желательное наклонение 1-го лица ед. числа
образуется иногда, как и в азербайджанском языке, без
соединительной гласной, например: салам вм. османского салайым 'пущу-ка я!';
желательное наклонение 1-го лица мм. числа (conjunctivus adhortatb
vus) употребляется с окончанием лак вм. обычного лам, например
г'ендерелак 'пошлем-ка* ем. гёндерелам. Кстати, форма на ам,
насколько мне известно, до сих пор сне объяснена, и я приведу толкование,
слышанное мною на лекциях проф. Жозефа Галеви в Париже. Он
говорил, что в аффиксе ли, или точнее эла, алы (галы в киргизском
языке) заключается аффикс, образующий прилагательные, т. е. эти
глагольные формы выражали сперва обыкновенные причастия без
всякого отношения к характеру действия, отчего в них слилось два
значения: стремление совершить действие (желательное наклонение)
и исходный пункт во времени, с которого действие совершилось
(деепричастие на ла). А в конечном османском ж, при наличности формы
на к окончание 1-го лица мн. числа как в прошедших временах, так
(в диалектах) и в настоящем, нетрудно угадать усеченную форму
окончания маз. 1-е лицо ед. числа не только в желательном
наклонении, но и в изъявительном оканчивается :на н, например настояще-
будущее время: астемен вм. астемем 'я не хо'чу*. Впрочем, это
окончание употребляется в каетамонийском диалекте, где говорят: гелейан
вм. гелейам 'дай-ка я приду*, а также на Адакале.
Относительно деепричастия на уп заметим, что оно
транскрибируется у г. Лизе почему-то в двух формах: уп и ып. Тут, очевидно, какое-
то недоразумение.
Изредка местоименный аффикс, как например, маз в гюллермаза
(№ 1), прибавляется к слову без соединительной гласной. Впрочем,
как единственный пример этот факт не может служить основанием
для каких-либо выводов. Скорее всего здесь это обусловлено
требованиями метра.
В песнях попадаются указательные местоимения шу и шо. Если
только это не покажется раффинацией, я припомнил бы толкование,
которое давал мне в Конье мой учитель Хамдизаде Абдул Кадир-
22&

эфенди Он различал шу и то таким образом, что шу указывает ка
близкий предмет, а то — уже иа -более отдаленный.
Для синтаксиса характерен обычный, впрочем, в народной речи
асивдетизм, а также отсутствие частицы звательного падежа ей
(вместо нее употребляется своя ономатопея hê).
В лексическом отношении туркменский язык, как вообще язык
малоазийских турок, сверл азереайджанизмов, как, например, гими
'как' вм. османского гиби, которое, впрочем, также употребляется,
или: бейле 'таким образом* вм. бёйле, носит иа себе следы большого
культурного влияния персов. Мы можем насчитать здесь несколько
арабских слов, зашедших в туркменский язык от персов, а также ряд
персидских слов, употребление которых кажется необычным (на
первый взгляд) в народном языке. К первой категории я отношу слово:
/гш/г-араб. кауз 'бассейн*; ко второй категории, более обилыной, слова:
дест 'рука*, гул гуи 'темно-красный' и т. д. Разумеется, эти слова
употребляются не только в туркменском языке, «о и в османских
диалектах (их много, кажется, в румелийских диалектах). Раз
зашла речь о персидских словах, укажу на встречающееся у юрюков
слово hon—соответствует персидскому хуб 'хороший' Очевидно, прежде
это слово было широко распространено, 'иначе непонятно было бы
его присутствие в болгарском языке в форме хубав и в сербском —*
в форме убав.
Вероятно, явления туркменского языка получили бы более яркое
освещение, если бы их сопоставить вообще с конийским диалектом,
в котором уже априорно можно подозревать отголоски совместного
сожительства на одной территории разных тюркских народов. При
пестроте состава населения Конийского вилайета в конийском
диалекте откроется, быть может, для более пристального исследователя-
лингвиста слияние двух диалектов, из которых один можно бы
характеризовать наличностью в известных словах твердых гласных, а
другой — наличностью мягких гласных. Так, османский глагол . уюмак
'спать* встречается также в форме уйумек; прибавлю (из собранных
мной слов) еитмек 'говорить* вм. айтмак и т. д.
IV
МЕТРИЧЕСКИЙ СТРОЙ ПЕСЕН
Как вскользь заметил уже г. Кунош в предисловии к изданным
нашей академией османским материалам3, ритмическая натура
османов сказывается рельефно в пословицах. Пословицы или, точнее,
рифмованная проза (поговорки, прибаутки, загадки) вскрывают процесс
метрического строя турецкой песни. Обыкновенно пословица состоит
из двух частей, построенных на параллелизме; ее составные части,
рифмующиеся между собой, заключают определенное число слогов и
представляют, так сказать, ячейку народной поэзии. Основная форма
рифмованного строя, кажется, трехсложная; говорю, кажется, потому
что подысканный мвой пример не совсем удачен: в нем соединено
сочетание частей трехсложных и четырехсложных, т. е. 3 + 3, 4+4. Я
разумею сказочную формулу (источник, сам по себе, быть может, нена-
3 В. В. Радлов, Образцы народной литературы турецких племен, ч. VIII, СПб.,
1899, стр. 23.
22»

.дежный): аз гиттим уз гиттим || дере тепе [ (дюм) дюз гиттим (дюм
иногда опускается), т. е. '.мало я шел, прямо я шел; по горам-долам
*я шел*. Четырехсложный строй и строи с большим, постепенно все
увеличивающимся строем, уже вне всяких сомнений, и я отмечу
образцы. Ил ми фаман 1 бей ми йаман (4+4), т. е. 'кто опаснее: чужой
г(человек) или свой бей?' карман йелиле | дюйюн элиле (5 + 5), т. е.
•'для. веяния хлеба нужен ветер, а для свадьбы — посторонний
(мужчина)'. Олурса базарым \ олмазса базарым (6 + 6), т. е. 'удастся —
продам, а нет, так нет. Бир кючюджюк фычыджык \ ичинде бир туршубжук
(7 + 7), т. е. 'крохотная бочка, а (глядишь) в середине селенье.
>(0 т г а д'К а : 'лимон*.) Инанма сакын достуца саман долдурур
постуца (8 + 8), т. е. 'смотри, не верь своему другу, а <не то сделает он
из тебя чучело*. (Намек на старый обычай, когда в доказательство
•исполнения приказа об умерщвлении царю посылались чучела врагов.)
Элими салласам, еллиси \ башымым салласам, теллиси (9 + 9), т. е.
'тряхну я рукой,— окажется передо мной пятьдесят (девиц), а тряхну
головой, — раскудрявая (красавица)'. Коджа етмейи мейдан етмейи J
огул отмейи, зиндан етмейи (10+10), т. е. 'кто (приобретает) мужа,
тот добывает себе простор, а вот родить детей, (это значит) угодить
(потом из-за них) в тюрьму'. Сары зейбек шу ерлерде асланыр \ йймур
йагар сила/глары пасланыр (11 +11), т. е. 'желтый зейбек в наших
краях чахнет, пойдет дождь, и ржавеет его оружие*. Словом, в
пословицах употребляется размеренная речь, от четырех слогов до
одиннадцати.
С течением времени речь народная, свободная в своем развитии,
утрачивает свою первобытную простоту. Поэтому в народных песнях
мы не можем уже так подробно проследить эволюцию от элементарной
к высшей форме. Мы можем только указать, что семислож-ный стих
представляется наиболее простой, да и любимой формой народного
творчества. По-видимому, если судить по широкой распространенности
семисложного стиха у всех тюркских народов, это один из наиболее
ословных и архаичных строев турецкой песни. Стих, как часто
указывает цензура, заключает в себе две части, ш которых первая,
повышение, представляет трохаическую диподию, а вторая, понижение,— ту
же диподию, но усеченную, состоящую, следовательно, всего из трех
слогов:
Бир далда ики кирез,
Бири ал, бира бейаз,
Эсмерден арзум алдым,
Сарамадым бир бейаз.
(Из собрания
д-ра Куноша).
'На ветке две черешни: одна алая, а другая белая (т. е. незрелая).
Я насладился (уже) смуглянкой, но никак не мог обнять белолицей
('Красавицы) \
На семисложном стихе построены мани (особый еид
четверостиший), всюду распеваемые в Турции, да и другие виды песен.
Восьмисложный стих встречается уже реже. Очевидно, и
происхождения он более нового. Впрочем, вот отрывок из записанной
мною в Нигдэ свадебной песни (причитание невесты):
230

Дам башында отму иуду?4
Устунузе йук му иуду?
Бир кыз сизе чок му иуду?
[Строфа не окончена]
'Разве она ('невеста) была (для вас) (сорной) травой, что (растет)
на крыше дома? Разве она была вам в тягость? Уж будто так много
было для вас одной дочери?5
Сверх семисложного стиха, одиннадцатисложный стих занимает
в поэзии видное место, так как в сущности это не что иное, как
удвоенный в первой своей части семисложный стих, например (Гизе № 22):
Гелинин алнына елиф йазылмыш,
Элифин алтына бенлер дизилмиш.
^адж' Араб гелмиш, башы бозулмуш,
Зулуфлери перишан олмуш гелинин.
'На лбу невесты тянется вырисованный элиф (длинная полоса);
а под элифом у нее ряд родинок. Пришел Хаджи араб и привел ее
голову в беспорядок. Ах, кудри невесты обились (все) в кучу!*
В четвертом «стихе» число слогов 12; может быть, ,нуж<но читать
перишан в два слога, хотя вероятнее, что стих искажен, так как
ваглама (основная рифма стихотворения) — дегилмисин 'не ты ли?'
Из стихов свыше одиннадцати слогов иногда употребляется три-
надцатисложный, пятнадцатисложный, т. е. стихи, увеличивающиеся
на одну двусложную стопу (трохей).
Впрочем, ни в одной песне, по крайней мере записанной г. Гизе,
они и не проведены со всей строгостью, и, может быть,
свидетельствуют об испорченности песенной традиции. Так, например, в отрывке
из песни о Дели-молла (№ 63) стихи колеблются от восьми слогов
до четырнадцати:
Делимолла дедиклери бир гучуджук ушак, (14 слогов)
Дургутда беслемиш он йеди ушак (11 слогов)
„Он йеди даЬа истерим" дир Делимолла (13 слогов).
Делимоллам сени олдурдулерми? (И слогов)
Ганыны бекмезе дондурдулерми? (11 слогов)
Имамсы галдырдылармы? (8 слогов).
„Гафылин алдырдым келлеи" дир Делимолла,
Так называемый Дели-молла, крохотный паренек. В Дургуте
было у него 17 молодцов. «Я хочу еще 17 молодцов», — кричит
Делимолла. О мой Дели-молла, так они тебя убили? Обратили твою кровь
в пекмез (вареный виноградный или тутовый сок)? Так они
похоронили тебя без имама? «Э-эх, я по своему легкомыслию, потерял свою
голову», — вздыхает Дели-молла'.
Народная турецкая поэзия построена главным образом на ееми-
сложном и одиннадцатисложном стихе, точнее, на сочетании
рифмованных двух семисложных или одиннадцатисложных стихов. Это
архаичный вид народной поэзии, когда, стало быть, правила стихосложения
были еще просты. Как на образец наивного построения стихотворения я
указал бы на № 20, состоящий из двух строф, из которых в первой
тянется одна рифма (ашды, джошду, гошду, душду), а во второй
4 Если элиди'ровать гласную воитроюителыной частицы му, стих окажется семи-
сложным.
231

строфе для первых двух стихов своя рифма, и своя особая рифма для
третьего и четвертого стихов:
Элифи сорарсан, Бегдайни ашды.
Кара джийерлерим гайнады ожошду.
Элифи сорарсан, йайлайа гошду.
Йайлады севдугум аклыма оушду.
Элифин обасы Туркмен обасы,
Гатерлеммиш Элифин маийасы,
Гатерде маийалар зил дойуп ?идер,
Ачивермиш ак герданин бенлерини ел дойуп гидер.
'Если ты спросишь о (деве) Элифе, то она перевалила уже гору
Бейдаг. Вскипело во мне ретивое и рвется все иаружу. Ах, если ты
станешь спрашивать об Элифе, то она уже поднялась (в горы) на
летнюю стоянку На кочевье вспомнилась мне моя возлюбленная.
Палатка Элиф (разбита) в туркменском кочевье. Молодой ее верблюд
идет с караваном верблюдов; они идут длинным рядом, побрякивая
своими колокольчиками. А ветер распахнул ее белую грудь и, лаская
ее родинки, мчится дальше*.
Словом, изучение рифмы стихотворения убеждает в том, что
двустишие, заключающееся в народных пословицах, — элементарный
вид ритмической речи. На строфах стихотворения, состоящих
обыкновенно из четырех стихов, до сих пор заметен еще этот постепенный
рост стихотворной речи. Принимая во взимание, что третий стих
четверостиший часто не рифмуется с 'предшествующими стихами,
Б. Фа-бо высказал мысль, что основным типом песни у «туранских»
народов является двустишие, а третий и четвертый стихи прибавлены
уже после, как своего рода припев или новые наслоения 5. Правда, с
другой стороны, рифмование первого, второго и четвертого стихов
указывает, быть может (в иных случах, безусловно), на влияние арабско-
персидской метрики (строй газели, касиды и т. д.); но гипотеза об
иностранном влиянии еще не разрешает вполне вопроса, потому что
третья строчка свободна от рифмы не только у турок, но и у венгров,
чувашей, башкир и т. д.6.
Чувство простолюдина, для которого трудна еще. сложность
выражения, находит определенный выход в сочетании четырех стихов
или, вернее, полустиший. Совокупность их известна у османов под
именем «мани».
Стихи (в нашем значении этого слова) рифмуются между собой
определенным образом. Рифма возможна двух родов: или рифмуются
первый, второй и четвертый стихи. Это обычный вид четверостишия.
Таковы, например, «майи»:
Ай догар айазланыр,
Гун догар бейазланыр,
Гелин оладжак кызлар
h ем гидер, пем назланыр.
'(Когда) рождается (новый) месяц, становится холодно; когда
рождается день, (все) начинает белеть. Девушки, которые будут
невестами, уходят, кокетничая*.
5 ß. Fabö, Rhytmus und Melodie der Türkischen Volkslieder, — «Revue Orientale
pour les études ouraloailtaiques», Budapest, 1906, (VII) -I, p. 1123.
• -Ibid.
232

Обыкновенно песни уже изменили свой строй; так, в них
рифмование первого стиха уже ие обязательно; стало быть, рифмуются второй
и четвертый стихи. Выписываю строфу из № 13, хотя он испорчен:
Бен (де) иетемен шу дунйамын зенетин,
Сон учунда олум олдукдангери;
отмесин (де) бамчамда булбуллер беним
Гонджа гулум солдукдангери.
'Я не хочу больше красот сего мира, раз в конце концов все же
будет смерть. Пусть не поют в моем саду соловьи, когда завяла уже
моя роза (в бутоне) \
Так как часто последние слова второго и четвертого стихов
одинаковы, то, по общему правилу, рифмуются предшествующие им слова,
например (№ 10) :
ИзмеЬал бей йайласына гочундже.
«Волге болге йайлаларым гал» демиш.
«Ьавасым (') алдым атдан доведен,
Дерде дерман олмазмыш мал» демиш.
'Когда Исмаил-бей ушел летом на кочевку, он сказал: «Ну, мое
кочевье, доставайся в удел другим. Я потешил уже свое сердце на
лошадях и верблюдах, Никогда еще богатство не было целительным
средством от горя*.
Видоизменяясь еще, строфа строится таким образом, что
рифмуются уже не только второй и четвертый стихи, но и первый, и третий,
например (№ 8) :
Эзел эзел йуксеклерден учаркан,
Шинди бир энги'Нё индинми гднул?
Дирейе дедизе далуп гечеркен
Кар ада мензилиц алдыцмы гону л?
'Между тем как прежде ты, сердце, парило в предвечной выси,
теперь спустилось ты в пропасть? Между тем 'как прежде ты
переваливало через моря, теперь ты выбрало для себя убежищем сушу?1.
Таков один вид четверостиший.
Часто в строфе рифмуются первые три стиха, а четвертый стих
стоит тогда одиноко, например (№ 1):
Гыр атьим тавлада бошанырцана,
Какуп баламее ушениркене,
Аллар гейип шалар гушанырцана
Шимди кендир (кемер) сыдди беллеримизи.
'Между тем как прежде мне было лень (от нети) встать и
привязать своего серого коня, когда он свободно гулял на лугу; между
тем как прежде я подпоясывался алыми шалями, теперь, увы, мой
стан стянут простым льняным кушаком*.
В таком построении третий стих иногда так же отделяется от
общей рифмы первых двух стихов; но это уже искажение основного
типа строфы, забытой в устах простолюдина.
Таковы общие основания строя четверостишия. Когда
четверостишие, как один момент, служит для развития сложной темы, та.к
называемое тюркю (в отличие от шаркы — искусственно-лубочной поэзии),
то красота его построения, быть может, даже его народная подлин-
233

ность, определяется единством основитай рифмы, т. е. таким образом,
что заключительное слово четверостишия (так называемый бенд или
по-турецки: баглама 'связь* неизменно повторяется во всех строфах [...]
Затрудняясь построить стихотворение с одной рифмой, поэт
предпочитает часто повторять целиком четвертый, заключительный стих и
делает из него уже своего рода припев, например (№ 41) :
blpMaq гечидини fiaqbiH дедилер,
Алдатды бизи паин гидилер,
Гелен гелинсиз сегмен сизин., дидилер.
Нетдин Гызыл Ырмас ЗелНа еелини?
Гашата'сы гели ни гузедир,
Горунджеси йуклук дузедир,
О гелен гелинсиз сегмен бизе дир.
Нетдин Гызыл Ырмас Зелка еелини?
Гаинатасы дирки: «гелин гелмеди».
Гаинанасы дирки: «десди долмады».
Гызыл blpMaq еди доймады.
Нетдин Гызыл blpMaq ЗелКа гелини?
'Говорили, что брод через Кызыл-ырмак близок (удобен), а он
взял да и обманул ;нас, чтоб ему пусто было! «Это ваш свадебный
кортеж без невесты»,— сказали они. Ах ты, Кызыл-ырмак, что это
сделал ты с невестой Зюлейхой? Свекор все ждет да поджидает свою
невестку, золовка приводит шкаф в порядок. Да, это (наш тот кортеж
без невесты. Что же это ты сделал, Кызыл-ырмак, с невестой
Зюлейхой?... Свекор (ждал-ждал да и) говорит (равнодушно): «невестка
застряла где-то», а свекровь (досадливо) замечает: «В ведре нет воды»
(и мне самой придется снова ходить за водой). А Кызыл-ырмак
поглотил ее в свои воды, и все еще не насытился. Ах, Кызыл-ырмак, что
это ты сделал с невесткой Зюлейхой?1
Очень часто колебания в основной рифме стихотворения
указывают или на искаженность стихотворения, или на сочетание двух или
нескольких вариантов одной темы. Баглама, или точнее припев (нака-
ра или байырма), иногда растягивается в два стиха и разнится от
основной темы не только своим содержанием, но и построением стиха 7.
Чтобы кончить со строем строфы, скажу еще несколько слов о
цезуре. В семисложном стихе (т. е. в мани) цезура приходится пли
после четвертого, или после третьего слога, а то и после второго:
Элинде / сары сини,
Северим /джандан сени,
Кылына /элли курбан
Верселер/вармем сени.
'У тебя в руке желтый поднос. Я люблю тебя больше себя; если
за (каждый) твой волос дали бы мне пятьдесят баранов, я не уступил
бы тебя*.
Или:
Бир су »чтим /табактан,
Леззет алдым / дудактан,
Далда / йалрак калмады
Синеме / багламактан 8
7 Ibid.
8 Примеры взяты из мани Куноша в издании акад. В. В. Радлова.
234

'Я выпил воды с тарелки. Я в,кусил прелесть губ (твоих). На ветви
(дерева) не осталось листьев после обвязывания (ран) «а моей
груди*.
В одиннадцатисложном стихе цезура бывает после четвертого
слога, иногда после восьмого (что прямо объясняется строем одинна-
дцатисложного стиха), а еще чаще после пятого и шестого слогов,
например:
Чешмесинде / аптпас алынмаз олду,
Меоджидинде/.намаз кыльшмаз олду.
'У »источников нельзя уже стало совершать омовение, а в мечети
его нельзя уже стало молиться*.
Дурнамын ганады / тыгындан егри
Дондурмуш йонуну/силайа догру...
'Крылья моего журавля изогнуты с краю. Он повернул свое лицо
прямо по 'направлению к родине1.
Эллерим багль / гондердилер есире,
Су докдулер/алтымызда Ьасыра.
'Меня отослали, как пленника, (в тюрьму) со связанными руками.
На нас сверху «а циновку лили воду*9.
V
ТЕХНИЧЕСКАЯ ФОРМА ПЕСЕН
Хотя для суждения о технике народной поэзии материал,
заключающийся в сборнике Гизе, не очень уж обилен, однако, кое-какие
выводы напрашиваются сами собой. В этом отношении сборник Гизе
представляет значительные преимущества перед ранее изданными
сборниками народных песен, потому что собиратель впервые издал
стихотворения с точным обозначением имени и места происхождения
певца, со слов которого песня записана. Стало быть, является
возможность определить распространенность той или иной песни или образа.
Второе удобство сборника состоит в том, что для записи текстов Гизе
выбирал безграмотных людей, которые обыкновенно в течение своей
жизни никогда не выезжали за пределы своей родины. Словом, в
сборнике Гизе собраны произведения народной поэзии, на которых
влияние искусственной поэзии еще не заметно, как почти не заметно
влияние городского быта.
Еще в «Очерке истории турецкой литературы» проф. В. Д.
Смирнов высказал (вероятно, на основании материалов Виктора
Максимова) мысль о поэтичности жителей Конийского вилайета 10.
Очевидно, автор хотел подчеркнуть большую устойчивость народной поэзии
у тех турок, которые входят в тесное соприкосновение с туркменами
или кочевыми турками (юркжами), в изобилии населяющими вилайет.
Сборник Гизе вполне подтверждает эту мысль. Между тем как город-
9 При составлении этой главы я пользовался указаниями своего учителя Веледа
челеби.
10 «Всеобщая история литературы», т. IV, СПб., 1892, стр. 440.
235

ской турок iß сутолоке повседневных забот забывает поэтическое
наследие дедов, для жителя деревень поэзия до сих пор сохраняет значение
верного друга, к которому он обращается как в горе, так и в радости.
Оторванный от родины (от своей деревни), турок на чужбине
вспоминает ее в песнях, насколько они уцелели у него в памяти;' «а
чужбине же он, по известному образцу, начинает слагать новые песни,
под которыми легко можно угадать старую основу. Вот этим-то
объясняется, как я уже оказал, обилие и интерес собранного Гизе
материала. В тюрьме, разлученные со своими близкими, турки охотно
делились своими знаниями даже с гяуром, потому что процесс
неоднократного повторения песен доставлял им самим высокое наслаждение.
Материал, заключенный в сборнике Гизе, записан от турок,
туркмен и юрюков; поддерживаемые в народе, вероятно,
профессиональными странствующими певцами — ашыками, все эти песни в их
настоящей форме—общее достояние; так объясняется подчас
изумительное совпадение песен не только с ранее изданными османскими, но и с
песнями крымских татар (см. № 37). Однако, припоминая
этнографическую сравнительную чистоту туркмен или юрюков, мы в их
творчестве должны искать первообразов народной турецкой (османской)
поэзии; туркмены и юркжи, как в меньшей степени, чем оседлые турки,
затронутые культурой, тверже сберегают песни; от них уже песни
заимствуются турками. Для того чтобы не быть голословным в своем
положении, я разберу песню № 55. Эта песня, как содержащая в себе
только две строфы, представляет отрывок, в котором восхваляется
храбрость айдынских зейбеков. Вот ее начало:
Айвалы дедиклери би>р гумуш дирек,
Кесилен келлелере дайанмаз йурек,
Айдын зебё гиби qaxpbiMaH герек.
«Вурун бабаларым!» дер гош Дели Исмаил.
'Так называемый Айвалы — серебряный столб; сердце содрогается
(при взгляде) на отрубленные головы. Герой должен быть подобен
айдынскому зейбеку. «Ребята, бейте»,— говорит герой Дели ИсмаилЧ
В Турецкой империи существует три местечка с именем «Айвалу»
(в транскрипции Киперта): одно — в европейской Турции, около Ca-
лоник, другое — между Сивасом и Малатьей и третье—в Конийоком
вилайете, к юго-востоку от Испарты. Так как песня записана в Коний-
ском вилайете, очевидно, в ней разумеется свой Айвалы. Но этот
городок (?), по-видимому, так незначителен, что трудно объяснить мотив
его хвалебного описания. Если мы обратим внимание на то, что в
песне (в ее обеих строфах) превозносится мужество айдынских
зейбеков, невольно возникает вопрос: не есть ли упоминание об Айвалы
позднейшей заменой какого-либо другого места, имеющего отношение
к зейбекам? Действительно, в Айдынском вилайете находится,
напротив о-ва Митилен, город Айвалык, к которому скорее может подходить
описание нашей песни и. Нужно заметить, что Айвалык вообще знаком
большинству турок. Очевидно, в песне, зашедшей с юрюками в Коний-
ский вилайет, происходит процесс перелицовки, в данном случае
основанный на близком созвучии двух имен. Резюмируя все сказанное, мы
можем утверждать, что песня сначала, по всей вероятности, была
сложена зейбеками Айдынского вилайета в Айвалыке. Впоследствии
11 Кроме того, есть Айвалык в Бурсском вилайете.
236

кочевники занесли эту песню на свои зимние квартиры (кышла) в
Удалью, где местечко Айвалык было заменено именем Айвалы,
больше говорящим местному жителю, чем какой-то для них чуждый
Айвалык. На органическую связь Айвалы с песнью указывает его
повторение в первом стихе обеих строф.
Вот еще пример, указывающий на движение песен к туркам от
туркмен. В № 20, записанном от турка, восхваляется туркменка Элиф,
очаровывая певца во время стоянки каравана. Конечно, это еще не
могло бы служить важным основанием для решения -вопроса о
происхождении песни;, но там же упоминается гора Бейдаг, о которой
уроженцу Хадыма (в Конийском вилайете) мудрено что-либо знать.
Значит, как эта песня, так в еще большей степени № 29, посвященный
в первой своей половине описанию прелестей Бейдага, могли
/возникнуть там, где находится эта гора, т. е. в окрестностях Малатьи. На
построении № 20 (состоящего всего из двух строф) — если только он
искажен не случайно — обнаруживается еще наивная неопытность
певца: в первой строфе рифма во всех четырех стихах одинакова, а
во второй строфе рифмуются между собой два первых стиха и два
последних.
Вообще песни, записанные Лизе, дошли до нас не в их
первоначальной редакции, а уже 'подновленные и подправленные. Этот процесс
переделки резко ощущается на № 66, об основной форме которого мы
iiyTb-чуть можем судить по небольшому отрывку, записанному Гизе со
слов «Аланлы Мевлуда». Прозвище певца от не отмеченного на карте
К.иперта местечка Алан, само л о себе характерно для определения
направления, в котором турки двигались в Малую Азию. В
окрестностях Хоя (т. е. в Азербайджане) есть долина, известная под именем
Аландере. По общему заколу можно предположить, что в нашем
Алане заключается отголосок старой географической номенклатуры,
вынесенной турками на новую родину. Стало быть априорно мы
можем предположить, что и запас песенного творчества Алана Турецкой
империи стоит в связи с творчеством Азербайджана. Но вернемся к
занимающей нас песенке. Первые два стиха, как имеющие свою рифму,
для нас пока неинтересны.
Выписываем последующие три стиха (вся песня № 43 состоит
только из пяти стихов) :
Османын биндиги йылдызлы егер,
Hep гелен гуршунлар Османа дегер,
Осман вурулмуш, бойнуну эгер.
'Седло (лошади), на которую садится верхом Осман, вызолочено;
все надвигающиеся пули попадают в Османа; Осман, сраженный,
склоняет свою шею*.
Упоминание об огнестрельном оружии не свидетельствует еще об
особой старине песни; однако, очевидно, это старый отрывок из песни
о каком-то Осмале, павшем в сражении. Теперь сравним наш отрывок
с № 66. Перед нами опять-таки Осман:
Османын биндиги йылдыздан егер,
hep гелен гуршунлар Османа дёгер,
Бинер пайтона, Гюниайа инер.
Ачын мапус дамларыны! Осман гелийор
Дошегин панлары! арслан гелийор.
Алавашдан тутун алдьгм сатмага,
Селем сойле нишанным Айше Фатмайа.
237

'Седло лошади, на которую садится »ериом Осман, вызолочено;
зсе летящие пули даладают р Османа. Он садится в фаэтон и
останавливается в Конье. «Эй вы! Отворяйте тюрьмы: идет Осман; расстелите
по постоялым дворам ковры, идет лев... Я купил в Ялаваше табак, чтобы
его потом продать (и попался) ; поклонись от меня моей невесте, Айше-
Фатьме...*
Эта песня может (быть отнесена к разряду разбойничьих В лей
описывается обычная история контрабандиста, схваченного сторожами
табачной монополии «Режи». Мотив ее (безакциозная торговля
табаком) уже указывает, что эта песня возникла за последние лет тридцать,
так как табачная монополия, как вообще все финансовое учреждение
«Dette publique», введено в Турции после ее банкротства. В сравнении
с указанным выше отрывком на песне сказалось падение народного
творчества. Мы встречаем здесь тдкие понятия, как «фаэтон», которые
говорят о городском влиянии, разлагающем устои деревенской жизни.
Странное на первый взгляд сочетание двух разных имен: Айше и Фать-
ма — объясняется желанием певца подобрать рифму к предыдущему
сатмага. Так, по старому трафарету сюжета о гибели героя, выезжающего
в битву на оседланном коне, сложилась песня о контрабандисте,
потому что для турка всякая схватка с кем бы то ни было всегда остается
моментом высшего проявления доблести 'человека. Я сказал бы даже,
что эта песня сложена в тюрьме, на что указывают первые два стиха
№ 43, в которых сквозит грусть, а также, конечно, 4-й стих № 66.
В № 28 первая строфа, неясная по своему содержанию, стоит
особняком от всего стихотворения и, очевидно, представляет отрывок из
какого-то более древнего образца:
Уджа даг башында йанар бир ышык,
Ышыгы беклеен бир гарьщ ашык,
Ак бугдай бенизли зилфи долашык:
«Гитме агам», — дирде, йолун эглен вар.
'На вершине высокой горы горит огонь, чужой «ашык» (бродячий
певец) сторожит огонь. (Возлюбленная) с родинками с пшеничное
зерно и с развевающимися кудрями говорит: «Повелитель мой, не
ходи; тебя подстерегают на дороге!*
Впоследствии образы этого стихотворения затемнились, и оно
слилось с другими стихотворениями, а отдельные стихи стали
варьировать.
Какие же причины влияют на контаминацию песен? Вероятно, это
происходит вследствие закона ассоциации идей. Раз в песне
воспевается какое-нибудь лицо, певец сейчас же вспоминает другую песню,
может быть, даже с другим содержанием, только потому, что
действующие лица одинаковы. Как на образец такого слияния, укажу на
№ И. По-видимому, в песне слито два варианта о падении какого-
нибудь деребея, властвовавшего над Чукурова (равнина в Аданском
вилайете). Заключительный стих строфы, в котором выражается
сожаление об утрате владений, на протяжении всех семи строф, правда,
одинаков, но последние две строфы построены иначе, из чего можно
заключить, что это уже другой вариант той же песни. Возможно, что
в песне сохраняются отголоски о возникновении песни у айдынских
кочевников; с этой точки зрения объясняю я себе упоминание в песне
Менемена (городок к северу от Измира),— если только здесь не
имеется в виду какой-нибудь другой Менемен. Хотя таким образом залевы
238

строф в песне различны, происхождение их из одного источника
(рассказ о Келиноглу) закрепляется повторением заключительного стиха.
Вообще в приволье степи Чукурова у кочевников, кажется,
создалась не одна песня (ср. также № 6, построенный на мелодии,
называемой Чукурова, № 37).
Песня № 40 о Бозбее заключает в себе два мотива. С одной
стороны, здесь повторен мотив, уже разработанный в № 18 о Бозбее,
вынужденном смириться перед везиром. Вероятно, это — бей, глава
какого-нибудь юрюц'кого племени, на обязанности которого прежде
лежало собирание податей с юркжов. Впоследствии этот «чин» был
уничтожен турками, и в песне изображено падение бея. По-видимому,
это толкование подсказывается организацией юрюцких племен,
насколько она нам известна из работы д-ра Цакироглу 12. С другой
стороны, чувство грусти, вызванное в певце уходом Бозбея, напомнило
ему другой грустный мотив — изображение тоски по родине хаджи
(паломников), и он осложнил первый мотив введением нескольких
строф из второй песни.
Впрочем, для более прочных выводов об истории песен и их
миграции обязательно их изучение в связи с мелодиями.
Скажу два слова об особенностях стилизации песен.
1) Очень часто .песня сложена в форме диалога, в котором
заключается состязание между парнем и девушкой. Быть может, диалог или
участие в песне двух лиц—исконное свойство поэзии «урало-алтайских»
народов. Во время пения одного из них другой, предоставленный своим
мыслям, сочиняет на досуге ответную реплику. На диалоге построено
большинство народных поэм, распеваемых под аккомпанемент саза.
2) Строфы песни открываются часто стихом, в котором проводится
одна мысль или воспевается какое-либо новое свойство или качество
одного и того же места, лица или предмета. Это также дает певцу
возможность подготовиться к дальнейшему содержанию (например, № 4,
где в начале первых трех строф упоминаются журавли):
Дурнамын ганады тыгында егри
Дурнам, коркмаммысын борандан гыштан?
Дурная, нерде олур сизин (мескяныныз) элиниз?
'Крылья моего журавля изогнуты с краю... Разве ты, журавль, не
боишься зимы и бурь?.. Журавль, (скажи), где же ваша родина?*
Или конец № 11 (где повторяется дважды город Адана):
Адананын баирына ордусу курду
Адананын суйу энгине акар
'Он расставил свое войско у холмов Аданы... Воды Аданы текут
в долину1.
Или № 19 (где в первых двух строфах упоминается снег,
покрывающий вершину горы, хотя в данном случае, быть может, эти строфы
просто-напросто приходится считать вариантами) :
Иудже дат башанда кар велик белик
Йудже даг баышнда бир белик кар идим.
12 В .немецком переводе Вадемана работа была напечатана в журмале «Das
Ausland» (1891, № 18, 19). Греческий оригинал издан в Афинах.
239

'На вершине высокой годы кучами лежит снег... На вершине
высокой горы я был кучей снега'.
Или № 20 (восхваление туркменки Элиф), № 23 (описание
женской прелести, построенное на постепенной градации возраста) и т. д.
3) Для того чтобы легче удержать песню в памяти, певец
заключает обыкновенно строфу повторением одного и того же стиха или
повторением одного и того же слова. Это такая характерная черта
турецких песен, что больше останавливаться на ней не стоит.
4) Очень часто поэт, прежде чем перейти .к главному мотиву
песни, начинает с какой-нибудь картины природы или с какого-нибудь
сравнения из жизни другого царства природы, и так подготовляет
читателя к главной своей теме, например ,(№ 27) :
Бир сел гелди алды гитди кёпрюсюн,
Мамыр сандым, виранумуш йапасы,
Капанды ачылмаз аджат капысы,
Бир дилеклерим qaômi олмады гитди.
'Забурлил бурный поток; сорвал мост и помчался дальше; я
думал, что мост крепкий, между тем оказывается, он был выстроен на
гнилой основе. Дверь нужды закрылась передо мной, и больше не
открывается; ни одно мое желание не исполнилось и (©се) пошло
прахом*.
Здесь, прежде чем открыть свое горе, поэт рисует опустошение,
произведенное бурным потоком.
5) Образы народных песен не стоят одиноко от строя других
родов народного творчества. Стихи отдельные зачастую представляют
не что 'иное, как несколько видоизмененные пословицы, что я и
отмечаю дальше при разборе отдельных лесен; кое-где -в песнях можно
уловить сказочные, т. е. гиперболические, образы. Например, в диалоге
между девушкой и парнем (№ 60) девушка в ответ на хвастовство
добивающегося у нее признания в любви юноши замечает ему: Сенин
гиби йигитлер келлесинден одолар йапарым. 'Из голов, джигитов,
подобных тебе, я выстрою ко<м.наты', или, быть может: 'Я заполню
комнаты головами джигитов, подобных тебе4*
Кажется, это намек на сказочный мотив о девушке, у ног которой
сложили головы тысячи юношей.
6) Отметим также характерное введение, для живости речи,
вопросов или антитезы (из № 62) :
Ьор ачылан байрак дюгюнмю санды?
hep эскере гидени гелирми санды?
'Уж не думала ли она (т. е. смерть), что раз развевается знамя,
так и свадьба; не подумала ли она, что кто идет в солдаты, так и
вернется?*
Или (из № 8):
Эзел эзел йюксеклерден учаркен
шимди бир энгине индинми гёнюл?
'Между тем как прежде ты, сердце, все носилось на выси, теперь
ты спустилось в долину?*
Песни, записанные Гизе, делятся на следующие виды: 1)
свадебные, 2) причитания, 3) военно-разбойничьи и 4) лирические.
Для характеристики каждого рода песен материал наш слишком
недостаточен; поэтому я остановлюсь только на беглом разборе тех-
240

нической формы песен военно-разбойничьих и лирических. Предоа-
рительню, ©прочем, окажу два слова о свадебных песнях и причита-
1Н1ИЯХ.
В свадебных песнях (у Гизе записан интересный номер, см. № 56)
мы можем установить три момента: 1) обряд одевания невесты;
2) жалобу девушек, расстающихся с 'подругой невесты. Второй момент
представляет крупный интерес для определения униженного
положения .невесты в доме свекра. .Песня не вдается в подробный разбор
семей-ных отношений (этот наболевший вопрос слишком хорошо
известен слушателям, чтобы нужно еще было усиливать горечь разлуки),
а объясняет печальный удел женщины просто-напросто таким
образом, что девуш.ку -выдают за немилого, «за человека, не знающего ей
цены»; 3) наконец, третий момент, едва намеченный, заключает плач
невесты. Вообще Лизе не удалось записать характерного плача
невесты, а эти песни, вероятно, в большем количестсве распространены
среди кочевников. В свадебном ритуале 'плач невесты и подруг ее
связан с обрядом хены13, соответствующим нашему девичнику. Об
этом я как-нибудь особо поговорю1 подробнее.
Причитания, равно как свадебные песни, сохраняются главным
образом женщинами. Мне пришлось раз украдкой наблюдать, как в
одной турецкой деревне женщины, усевшись около избы, хором
оплакивали чью-то смерть; но наблюдения были прерваны моим возничим-
христианином, взволновавшимся тем, что так пристально слежу за
мусульманками. Обыкновенно в причитании мать образно скорбит о
смерти своего сына, жалуясь на тирана «Хаджи Араба» (т. е. смерть)
или же восхваляет своего сына, отчего песня иногда сбивается на во-
лнскую песню, превозносящую героя; но характерным признаком
причитания является обращение матери к умершему сыну, которого она
называет разными нежными именами: «Абыдыным» десин анам, агла-
сын 'пусть моя мать, всхлипывая, будет звать меня: ах, мой Абиди-н!1
лли топ зюлюфлюм 'мой кудр!явый мальчик* и т. д.
Военно-разбойничьи песни. Прежде всего внимание певца
сосредоточено на описании коня. Он называет его серым (кыр ат) или
обозначает его породу (араб аты). Снаряжаясь в дорогу, кладет на него
,'юлотое седло (йылдызлы ейер).
Когда он мчится на коне, оодковы которого сверкают в воздухе,
грива его, развеваясь, гудит, как свирель.
Приготовления всадника к бою несложны, так как в битву он
несет унаследованную от отцов отвалу и быстрым порывом сомнет
противника. Ело оружие — лук, висевший мирно на стене, копье в
девять четвертей (докуз тутам гаргы) или острый нож (кескин бычак),
его верный послушный друг (уйгун аркадаш).
Словом, стереотипная картина героя в бою рисуется так (№ 15):
(Я б.ире), бинейидим (де) гыратымын уотуна,
Ала-идимда боз гаргыгы десдима!
Беш юз Аушар гелсе беним устуме,
Ялым аташе йанан агласын.
'Э-эх, сесть бы мне было на серого коня, взять бы мне было в
руки темное и^опье. Если бы (даже) пятьсот авшаров устремилось
против меня, возрыдает тот, кто попадет иод мой убийственный огонь*.
13 Особая краска, которой женщины на Востоке красят ногти и волосы.
16 В. А. Гордлевский
241

Четвертый стих стереотипной строфы, а иногда и третий
—видоизменяются в зависимости от содержания песни.
Выстроившись в ряд .со знаменем впереди, всадники несутся в
горы, потому что ;в ущелье они засядут и будут поджидать врага. Как
только враг покажется, из их среды вырвется какой-нибудь храбрец
(гоч йигит) и крикнет товарищам: «Эй, ребята, ударьте на них» (вурун,
субаларым). Закипит бой, сорокадневный бой, и окрасятся горы
потоками крови.
Как продолжительность битвы, так и число павших воинов или
пленных выражается часто эпическим числом сорок, которое в
народной жизни турок, как, впрочем, и в жизни других народов (например,
евреев), играло большое значение (вероятно, вследствие роли
«сорокоустов» в жизни женщины).
Кто же их враги? О, это правительство, трехбунчужные беи (у*
туглу беглер), которые хотят сломить непокорных деребеев, чтобы
утвердить среди свободолюбивы« кочевников государственную власть.
С обеих сторон падают воины; их отрубленные головы лежат по всему
полю, и герои, наполнив ими мешок, будут впоследствии хвастаться
своими победами:
йудже да г башына чыктым отурдум,
Ьебе илен келлелер гегирдим.
'Я взобрался на высокую гору и уселся там. Я принес с 'собой
мешок с отрубленными головами*,— гордится в песне юрюк.
Перед смертью в жизни турка происходит крупный переворот; его
душа как бы смягчается, и он обращает свои взоры на родину, где
остались его родители или семья. В лредсметрном завещании турка
сказывается вся глубина его чувства. Ему вспоминается мать,
поджидающая на дороге своего сына, и, чтобы убедить ее в своей смерти, он
пересылает ей со своими товарищами окровавленную рубашку. Этот
старый международный обычай, соблюдавшийся, как мы знаем из
истории об Иосифе, у евреев, в османской народной литературе
обратился в поэтическую формулу, для аллегорического изображения
смерти. Весть о смерти сына сразит мать; она будет рвать на себе
волосы, и только мысль о невесте сына даст ей какое-нибудь утешение.
Но еще чаще вспоминаются герою на поле битвы дети, которых он
прегнантно величает сиротами.
Иногда на долю героя выпадает плен; ему связывают сзади руки
и ведут на чужую сторону, где ему еще живее представляется
привольная жизнь на родине. Так в большинстве случаев кончается
реальная битва; но воображение героя рисует ему былые картины из жизни
его знаменитых предков, когда слава об их победах гремит всюду —
от Малой Азии до Индии, и даже гордые египетские беи целуют в знак
покорности его руку.
Лирические песни. Этот род песен наиболее обилен. Созерцание
всякой красоты, а женской в особенности, пробуждает в поэте
дремавшие дотоле чувства, и он воспевает деву, под влиянием которой его
душе открылся новый мир. Нельзя сказать, что идеал поэта заключал
в себе гармоническое сочетание нравственных достоинств. Для него
нравственная сторона стоит на втором плане, и он занят главным
образом наружностью девы. Если он хочет одним словом выразить свое
восхищение, он называет ее распускающейся розой или бутоном.
Вообще как в этом сравнении, так и в последующих, иногда трудно под-
242

метить черты истинно турецкой поэзии; скорее, это общевосточный
идеал, нашедший себе еще раньше художественное выражение »в
персидской поэзии. Я не думаю, чтобы в этом сказалось позднейшее
влияние персидской лирики; вероятно, это отголосок совместной жизни
турок и персов в Средней Азии. Стройная, как 'кипарис, или как элиф,
девушка производит впечатление своим лицом («лунообразная»),
глазами газели и родинкой. В оценку ее характера поэт вдается лишь
постольку, поскольку она не отвечает на его ухаживания, и тогда он,
как epitheton ornans, 'называет ее назлы (кокетка).
(Чувственно-наивное воспевание женщины заключается в № 54). Конечно, песня
преимущественно останавливается на восхвалении девушек, сладких в
воображении поэта, как мед, потому что замужняя женщина на
Востоке уже не пользуется особым вниманием. Песня метко рисует их
забитость, говоря, что — «раб, который идет, куда ты его ни потянешь».
Весь интерес к женщине сохраняется, только пока она остается
девушкой, а песня изображает зарождение любви 'между девушкой и
парнем в виде (борьбы между двумя птицами. Девушка — куропатка,
тревожно убегающая от (настигающего ее сокола. Но эта борьба
бесполезна, так как он рано или поздно настигнет ее. Этот мотив, широко
распространенный не только у тюркских народов, «но и у славянских,
представляет песенную обработку сказок из типа о «хитрой науке».
Затем судьба ее уже незавидна; зачастую свежесть тела, пыл
страсти отдаются человеку, ее недостойному, который убивает в ней
все ее молодые порывы.
Однако когда девушка отклоняет ухаживание парней, она в их
глазах скрывает притягательную силу, и нередко отвергнутый
девушкой парень, не будучи в состоянии совладать со своим чувством,
покидает родину и где-нибудь на чужбине отдается грусти и .жалобам
на свою горькую участь. В песнях неудачная любовь выражается в
таких чертах: поэт, вспоминая о былом времени, когда он был
желанным .гостем, говорит, 'что теперь он должен уже смотреть на свою
возлюбленную откуда-то из-за угла;, пли он идет, заложив руку за
пазуху.
Обыкновенно, как я оказал, разочарование служит одной из причин
оставления родины; во всяком случае, отрезанный от родины, поэт «а
чужбине прежде всего вспоминает о своей «милой, в которой
сосредоточена для него вся прелесть родины. Думы о родине пробуждаются в
нем при виде журавлей, несущихся по направлению к его деревне, и
он высказывает тогда желание полететь вместе с ними; или, сознавая
бессмысленность такого мечтания, он просит только свезти от него
поклон его дорогим. Случается, что его старая рана вскрывается на
чужбине от пения соловья. Там, на родине, под трели соловья он
ворковал со своей возлюбленной, а теперь певец весны только еще острее
говорит о разлуке, и он умоляет его смолкнуть, так как на сердце у него
залегла злая тоска. На заре поэт часто обращается к зефиру, который
вольно всюду летает и может ласкать своим нежным дыханием его
возлюбленную.
Отчего же жизнь человека полна страданий, задает поэт вопрос?
Кто в этом виноват? И как истинный мусульманин, мировоззрение
которого совпадает, впрочем, в этом отношении вообще со взглядами
всякого народа, он сваливает всю вину на судьбу. Это — она, развратница
(кахбе фелек), разлучает влюбленных; она вынуждает человека бросить
родину; словом, это она подсекает человеку крылья или бьет его ружьем
6*
243

и сгибает em стан. Зараженный пессимизмом, поэт отказывается от
преходящих радостей сего мира, лживого и коварного. Человеку
бороться с судьбой не под силу: он чахнет, склонив свою голову «а
подушку, и умирает, охваченный ангелом смерти (хаджи араб).
Впрочем, смерть не очень уж его печалит; неизбежность такого удела
примиряет с ней: ведь, замечает поэт ото-горациевоки, не только простые
люди, но и герои сойдут на ложе 'черной земли (кара топрак).
После этих общих замечаний я приступаю к детальному разбору
изданных Гизе песен, а затем, в приложении, дам обзор сказок.
VI
РАЗБОР ПЕСЕН и
№ 1. Это жалобное .причитание юрюка, томящегося в плену.
Изображая тоску юрюка, поэт вспоминает о какой-то королевне, которая,
будучи взята в плен, была отдана замуж за Хюсейна.
Раз основная рифма стихотворения: мызы... (йолларымызы, белле-
римизи, гюллер(и)миз'и, эллеримизи); первая строфа построена
неправильно (олурса не рифмует с эллери, каллари). Впрочем, йолларымызы
заменяет, вероятно, йоллары, и таким образом рифмуются первый,
второй и четвертый стихи. Выражение: йол сатын алмак (в четвертом
стихе 15) скорее значит: прийти вместо другого, т. е. поэт хочет сказать: мне
нужно бы быть со своим племенем; но я в плену, пусть кто-либо из моих
родственников придет и выручит меня. В четвертом стихе 2-й строфы
слово кемер лишнее.
№ 2. Поэт хвалит своего коня, который, рассекая степи, несет
седока к возлюбленной.
В третьем стихе 2-й строфы должна быть элидирована гласная
слова: дервендини, т. е. Ысаклы дервендин ашдыкдангери * перевалив
ущелье Исхаклы\ Кажется, и у туркмен звуковые сочетания кд
недопустимы, и объясняются в транскрипции медленностью записи текстов,
когда говорящий забывает уже о физиологической природе звука
слова, заключающего первую составную часть выражения.
№ 3. Поэт картинно изображает скорбь турецких солдат,
вынужденных под давлением «семи королей» (намек на европейскую коалицию
после русско-турецкой войны) сдать Белград. Разумеется, песня
создалась в Румелии (европейской Турции) 16, а оттуда солдаты занесли ее
в Анатолию. Между прочим, ее распевают в окрестностях Измита (Ни-
комедии).
Во 2-й строфе, а также в третьем стихе 4-й строфы метрические
недочеты. В 3-й строфе характерно употребление слова месджид вм.
джами. Правда, прежде месджид ул-джами называлась большая мечеть,
но теперь месджид означает вообще небольшую мечеть, в которой не
совершается общая полуденная (вторая) молитва в пятницу. В третьем
стихе 4-й строфы напрасно Гизе понял ушаклар в смысле 'солдаты'; как
видно из контекста, ушаклар значит здесь 'дети'; т. е. дети, не -находя
матерей, подымают плач.
14 Чтобы не затруднять типографии, не располагающей специальными знаками
для изображения восточных звуков, я не буду строго педантичен в транскрипции слов.
15 Для удобства я буду называть восточное полустишие стихом.
16 Ср. Зудин T.yipiKyicy. J. Kunos, Ada-kalei török nepdalok, Budapeslt, 1906, i№ 78.
244

№ 4. Глядя на вереницу журавлей, которые летят на восток, поэт
вспоминает о своей родине и просит их взять его с собой.
Журавль в турецкой народной поэзии (как и в европейской)
изображается как верный вестник человека, разлученного насильно с
родиной.
Первый стих нужно так перевести: 'крылья моего журавля
изогнуты с 'краю\ Перевод Гизе 'был бы верен, если -бы тыгындан было
употреблено без местоименного аффикса, т. е. тыгдан. Вообще, как в
данном случае, так и дальше (например, в № 5) ошибка Ризе заключается
в том, что, встречая рядом с прилагательным или наречием исходный
падеж, он принимает его за сравниваемый предмет (сравнительной
степени. Во втором стихе 1-й строфы нужно читать не ёнюн, а ёнюню;
третий стих короток: не хватает двух слогов; во втором стихе 2-й
строфы не хватает одного слога; в первом стихе 3-й строфы слово мескя-
ныныз лишнее: возможно, оно было прибавлено певцом, чтобы
пояснить собирателю песен значение элиниз; во втором стихе 3-й строфы
нужно читать кёюне ( в три слога), а не кёйне; в первом стихе 4-й
строфы один слог лишний; читак (во втором стихе 4-й строфы)
означает мулат, мухаджир 'переселенец*, и стало быть, грубый, мужик; в
третьем стихе один слог лишний; вероятно, деревня Посала иначе
произносится (в два слога?). Жители Бозгыра, расположенного в гора«,
славятся в Конье своей грубостью и жестокостью, вот почему поэт
советует журавлям не останавливаться там.
№ 5. Среди звезд на небе поэт замечает весы, которые невольно
напоминают ему о страшном суде. Как правоверный мусульманин, он
смиряется перед смертью, неизбежным уделом всех людей, даже героев.
Стихотворение записано в искаженном виде: основная рифма дурур
не выдержана во всех строфах; слово терези (в третьем стихе 1-й
строфы) употреблено только потому, что поэт, очевидно, не мог
подобрать другой рифмы. С формальной точки зрения требовалось другое
слово, так как первый стих уже заканчивается словом терези; да и со
стороны содержания терези после мизан представляет плеоназм. Что
касается слова йиринмек (во втором стихе 2-й строфы), то оно и в
Конье употребляется в значении «капризничать» (о беременной
женщине), например!« аш йирмек (говорят также ермек); ерюклю 'капризный*
известно в Сивасском вилайете. Третий стих той же строфы длиннее,
чем следует, на два слога. Во втором стике 3-й строфы гласная
персидского изафета должна быть элидирована, т. е. аилая (au — дифтонг);
в третьем стихе — один слог лишний. Четвертая строфа заключает в
себе некоторые подробности из обряда мусульманских похорон.
Первый стих (в котором, кстати, два слога лишних) просто-напросто
указывает на людей, поддерживающих с четырех сторон «носилки», на
которых лежит покойник. Второй стих переведен безусловно неверно; нужно:
'с носилок они спустили меня вниз' (т. е. в молилу). Как известно,
мусульман не хоронят в гробах; но чтобы сберечь покойника в могиле, его
кладут (в горизонтальном положении) в нарочно вырытую нишу,
которую йрикрывают досками, и затем засыпают могилу. Доски, как
суеверно думают турки, должны напомнить покойнику, в случае если бы
он просйулся, ударившись о них головой, что он покончил с землей все
счеты. В четвертом стихе нужна элизия: йарданм' айрылыр? 'может ли
расстаться с другом?'.
№ 6. Песня, как справедливо замечает Гизе, представляет для
перевода ряд трудностей. С одной стороны, от начала до конца в ней
245

встречаются метрические ошибки, а, с другой стороны, здесь слиты
два варианта одной песни. Очевидно, столкновения туркмен с
правительством, напасти, выпадавшие на их долю вследствие (неповиновения
пашам, были одной из любимых тем 'народного турецкого творчества.
В нашей песне рассказывается 'история турка, который, спасаясь от
тюрьмы, вбежал в Египет; -но тоска in о родине взяла свое, и он вернулся
обратно.
Первый стих 1-й строфы, -кажется, нужно понимать иначе. Если
читать его так, как записал Гизе, в нем оказывается 15 слогов! Я
предполагаю, что певец, начиная песню, заявил слушателям, что мелодия
ее — «Чукурова», а Гизе второпях внес эти слова в стих, и получилась
бессмыслица. Этот стих, стало быть, можно так понять: «иди-ка себе,
иди, не от кого тебе ждать пользы!» Во втором стихе слово беним —
лишнее. Возможно, что в песнях келлерим употребляется вместо ики
эллерим 'мо'и обе руки1, -но здесь, по требованию метра, нужно читать:
элим (в первом стихе 2-й строфы). Во втором стихе упоминается об
одном из видов 'наказания (преступников: дл<я того, чтобы вынудить у
заключенного признание, его раздевали наголо и сажали в темную
конуру; в потолке были щели, и через них непрерывно лил'и воду, (которая
стекала в особое отверстие в полу. Тяжесть наказания поэт сравнивает
с 'пленом. В третьем стихе -нужно вычеркнуть слово уладжани, форма
биссемидим с повторным окончанием 1-го лица (вм. билсейдим)
несколько подозрительна; удобнее здесь читать биссем, иначе число
слогов = 17! Слово чек в том же стихе Гизе сближает с чак и отсылает
читателя к грамматике Августа Мюллера. Мне кажется, возможно
производить слово от глагола чек (мек), т. е. чек употреблено вместо
чекиб. 3-я строфа искажена, ибо странно читать в «ей 'наряду с
многолетием Хасан-паше восхваление лошади певца. Что касается первого
стиха, то хотя число слогов правильное (11), однако первое слово
йашада возбуждает недоумения: его нельзя понять, как понудительный
вид от глагола йаша 'жить*; точно так же «ельзя принять последний
слог за союз «<да» («и», «также»). Остается предположить, что да есть
■не что -иное, как обычный припев (в турецких -песнях нередки также
запевы: дей, дей и т. д.). В третьем стихе гечирим могло бы стоять
вместо гечиририм, но так как выше поэт произносит паше многолетие,
вероятнее предположить 2-е лицо, т е. что-'нибудь вроде гечирдин. Тогда
сообразно с этим нужно изменить зарбумы на зарбуны. Впрочем,
повторяю, 3-я строфа искажена, и возможны различные конъектуры. В 4-й
строфе шоэт рассказывает о том, как «он поддался на удочку». Раз в
третьем стихе образ обманутого человека взят из рыбачьей жизни,
удобнее дальше сделать метатезис; стих кемендим отмадык дйлармы
калды поставить на место четвертого стиха 4-й строфы. Тогда у нас
такая антитеза: «я попался в сети, я, который в горах набрасывал (на
животных) аркан». Если принять эту конъектуру, 5-я строфа будет
представлять заключительную строфу песни. Дальше начинается второй
вариант лесни; iho певец, очевидно, забыл его, и из двух строф знал
только по два стиха. Стих: айакларым атын алтиндан багладылар
'а ноги мои привязали под брюхом лошади* испорчен, равно как и:
еардым Истамбола герц дёнесим гелди 'Я попал в Константинополь, но
мне захотелось вернуться в себе'.
№ 7. Поэт описывает битву, завязавшуюся в ущелье гор между
туркменами и султанскими войсками.
Хотя основная рифма стихотворения бугюн 'сегодня* гармонирует с
246

содержанием, можно даже сказать, что слово необходимо как
заключительное звено 'мысли о днях 17, однако во 'всех строфах, за
исключением 3-й, бугюн нарушает правильность одиннадцатисложного
стиха, а сверх того, наличность слова в первой строфе не
оправдывается ее построением. Если мы отбросим слово бугюн,
вновь полученная таким образом основная »рифма олду будет
теснее связана со строем стихотворения. Правда, тогда 3-я строфа
окажется короче других >на два слога. Словом, в стихотворении какая-то
путаница. Выражение юрегимден депем дёндю (в третьем стихе 1-й
строфы), т е. 'взыграло мое ретивое*,— указывает на силу воспринятого
впечатления, отдавшегося повсеместно; дегюшудю удобнее принять за
взаимный залог, т. е. '(между нами) завязалась битва*. В четвертом
стихе 1-й строфы нужен после слова гюн апостроф, т е. гюн' (вм. гюню)
олду. Первый стих 2-й строфы длинен; вероятно, упоминаемый здесь
Чаушоглу принимал участие в сражении и после воспел его. Второй
стих 3-й строфы длинен. Слово гюлгюл (в 4-й строфе), встречающееся
у поэта XVIII в. Недима, значит ('по словарю Вуллерса): 1) multae
rosae, Q) valde îlorens. Оно употребляется и в Румелии 18. 'В 5-й строфе
второй и третий стихи длиннее, чем следует, на один слог. Во втором
стихе 5-й строфы слово уч оставлено без перевода; уч тюлю беглер, т. е.
'трехбунчужные беи*.
№ 8. Певец, проникнутый мистическими воззрениями, упрекает
свое сердце за то, что оно променяло на блага этого мира блаженство
духовного общения со вселенной.
Первый стих (кстати, он короче на один слог) можно бы пожалуй
так перевести: 'между тем как прежде (это слово заключено в
деепричастии учацдан) ты, сердце, парило над предвечной высью*... Вторая
строфа испорчена: в первом стихе одного слога не хватает, второй стих
(с рифмой бал гими) случайно не попал в текст стихотворения, хотя
перевод его дан; в третьем стихе один слот лишний (можно бы
выбросить слово шу). В 3-й строфе любопытно ударение в слове гёстерсин,
(вм. обычного гёстерсин), хотя в Константинополе, впрочем, я слышал
так же Аллак куртарсын 'прибрал бы (его) поскорее бог!*; третий слог
короче на один слог. В 4-й строфе третий стих короче, а четвертый
длиннее на один слог. Под словом ереннер (в пятой строфе) разумеется
(суфийский) богословский термин, обозначающий элита, вошедшего
после ряда подготовлений в единение с богом; последний стих длинен.
№ 9. Поэт, сраженный судьбой, взывает о помощи к богу. В
стихотворении ряд метрических ошибок. В третьем стихе 1-й строфы
последнее слово беним лишнее; четвертый стих длиннее на два слога; если
заменить слово беллерим более подходящим ед. числом белим,
правильность стиха будет восстановлена. Во втором стихе 2-й строфы
окончание лар в асыйалар нужно отбросить, иначе'количество слогов 12;
четвертый стих той же строфы что-то уж длинен. Во втором стихе (в 5-й
строфе) слово чыкты нарушает правильность метра; точно так же в
третьем стихе слово йетимин, как плеоназм, легко может быть
выброшено без ущерба для смысла.
В четвертом стихе винит, пад. слова йашыны должен быть
усеченный (т. е. йашын).
17 «Гюн бугюн долу» — 'сегодня настал (наш) день' — обратилось уже как бы в
поговорку.
18 J. Kunos, Ada-kaki török mpdabok, №114, 30.
■247

№ 10, Исмаил-бей вдали от родины вспоминает о своей семье.
Третий <и четвертый стихи 1-й строфы короче на один слог.
Очевидно, конец третьего стиха 2-й строфы нужно так читать: йалы тумарым.
В первом стихе 3-й строфы Гизе переводит слово буджур 'бедный',
'жалкий' (armer), тогда как оно значит «короткий»,
«непропорционально-сложенный».
Во втором стихе слово онун лишнее; также в третьем
стихе слово гыратым, а в четвертом усту. В 4-й строфе Исмаил-бей
скорбит о том, что разлучен со своей верной женой «Гюджю-хатын»
(это ее прозвище: 'маленькая госпожа'), которая с горя распустила
свои волосы. Со стороны метра строфа заключает ряд ошибок: первый
стих короток .на два слога, а в третьем слово десте 'напрасно повторено.
№11. По-видимому, это — причитание, в котором оплакивается
смерть некоего Келиноглу, убитого войсками Кел Хасан-пашаоглу. Кел
Хасан-пашаоглу, кажется, лет пятьдесят-шестьдесят назад занимал
пост вали в Конье.
Во втором стихе 2-й строфы слово гайфелтеси употреблено не в
первоначальном смысле («завтрак», а в смысле «основа», «закваска»,
как, например, элманын кайфелтеси экши дир 'яблоко на вкус кисло*.
В четвертом стихе 2-й строфы, равно как и дальше, в следующих
строфах, первое слово ишнди нарушает правильность метра. В первом стихе
3-й строфы 'нужно читать: бинедим; третий стих длинен. Второй стих
4-й строфы длинен. В третьем стихе заключается намек на набеги
египетских войск на Анатолию, куда они несколько раз вызывались
султанами и сами вторгались. В первом стихе 5-й строфы для рифмы нужно
переставить последние слова, т. е. читать копду бар думан. В первом
стихе 6-й строфы для метра нужно читать Адана; второй стих длинен
(нужно бы выбросить слова хаин дир). Третий стих длинен; он будет
правилен, если его читать примерно так: Кел Хасан пашаоглу адигин
вурду. Во втором стихе 7-й строфы один слог лишний; то же о третьем
стихе; нужно читать йанына в два слога, т. е. йанна. Кажется, Амет-бей
(Ахмед-бей) не что иное, как лицо, до сих пор называвшееся в песне
«Келиноглу».
№ 12. Поэт, разлученный со своей возлюбленной, жалуется на
чужбине на свое одиночество.
В первом стихе обращение he алар лишнее; в третьем стихе два
лишних слога. Сравнивая друзей с бабочками, кружащимися над
свечой, поэт имеет в виду не столько быстроту помощи, сколько
привязанность друзей. В первом стихе 3-й строфы слово беним лишнее; во
втором стихе один слог лишний; весь стих есть перефразировка хадиса
(священного предания): мая йамуту филгурбати Mahya дун
'умирающий на чужбине — шехид (мученик)', т е. это все равно, как если бы он
умер на поле битвы, сражаясь с неверными; в третьем стихе слово бана
лишнее; в четвертом стихе для правильности метра нужно читать не
гурбет илде, а гурбетте. Дальше текст испорчен: слиты две . разные
строфы; текст можно было так реставрировать: ввиду того, что в
третьем стихе не хватает одного слога, читать вместо дилден — дилинден, а
четвертый стих (как лишний выбросить, хотя по существу dh стоит
в большем соответствии с заключительным стихом. В первом стихе
может быть лучше читать: гурбет илде (вместо напечатанного
исходного падежа); Гизе так и переводит это выражение, как обозначение
1места; во втором стихе один слог лишний; последний стих очень уж
длинен, _______
^43

№ 13. Убедившись :в бренности мира, поэт отказывается от его благ.
В .первом 'И в третьем стихах 1-й строфы, а также в первом стихе
2-й строфы слог де, нарушающий правильность метра, выражает
технику 'исполнения песни. В четвертом стихе 1-й строфы -не хватает двух
слов. В (первом стихе 2-й строфы нужно выбросить также слово ту. Во
втором стихе слово назлы лишнее; в третьем два слога лишних; слово
галан — гайри ('совсем') осталось без перевода. Выражение
«египетский султан» вошло как бы в поговорку.
Издавна известный мусульманам из истории о прекрасном Иосифе,
Египет представлял в их изображении могущественное государство, на
которое устремлены были взоры всего мира. Отсюда отказ от
египетского царства выражал в поэзии крайнюю степень напряжения эмоций
поэта: сев сени севени как иле ексаниседе, севме сени, севмейени, Мыс-
ра султан иседе. 'Люби, кто любит тебя, хотя бы он был ниже воды (так
же низок, как и земля), и не люби того, кто тебя не любит, хотя бы он
был султан Египта'.
По-видимому, это искусственное изречение в стихах, может быть*
составлено в подражание арабам.
№ 14. В стихотворении изображена весенняя тоска по
возлюбленной. Впрочем, как развитие темы, так и внешнее (построение указывает,
что стихотворение испорчено.
Между тем как 1-я строфа представляет одиннадцатисложный стих,
2-я строфа, или, вернее, продолжение стихотворения выражено
смешанным стихом; основная рифма также не проведена. В первом стихе 1-й
строфы «не хватает одного слога; всматриваясь в «построение второго и
третьего стихов, можно, кажется, читать вместо гелир — гелиндже.
№ 15. Сраженный в битве с авшарами, герой шлет предсмертный
поклон своей родне. Племя авшаро'в, © битве с которыми .погиб герой,
по-видимому, было многочисленно 'и оставило .по себе память в
европейской Турции (около Галиполи до сих пор существует деревня, »известная
под именем («Аушарлы»).
В первом стихе 1-й строфы нужно выбросить начальные слова йа
6ире\ четвертый стих короток. В первом и во втором стихах 2-й строфы
слово беним лишнее. Хайдар (по-арабски: Лев) — прозвище Али; Абы-
дын есть сокращенное 'имя вместо Зейн уль-Абидин ('краса рабов
божьих*). В третьем стихе 3-й строфы не хватает одного слога. Ту лек
(в третьем стихе 4-й строфы) употребляется в Конийском вилайете в
значении «оперившийся» («а втором году), о '.птице, и, стало быть, как
прозвище заключает в себе -намек на хитрость. Кажется, в Сивасском
вилайете слово выражает другую мысль «облинявший» (о птице), т. е.
«общипанный», «бедный», например: ту лек тавуга дёнмюш 'обратился в
общипанную курицу'. 3-я строфа, очевидно, взята из другого
стихотворения и сюда попала благодаря упоминанию об авшарах. Третий стих
4-й строфы понял Гизе своеобразно. Здесь речь идет вовсе не о какой-
то «куз'ине», а о жене. У кочевников браки заключаются обыкновенно
между родственниками; вот почему герой называет свою жену кузиной,
дочерью дяди (то же, что у арабгз бинт-амм). Так как он прожил долго
со своей женой (у него уже есть молодой сын — сокол), то он дает ей
эпитет верного слуги. Выражение думан чокмуш было бы точнее
передать: 'туман пал (густой пеленой)1; чокмак употребляется в значении
йыгылмак. Говорят также думан чёкмюш (или чекмиш).
№ 16. Гарцуя на коне, герой гордится своими подвигами,
наводнившими славой землю.
249

В .первом стихе 1-й строфы в,м. Шмына, может 'быть, удобнее читать
камыта, т. е 'я перекинул поводья*; второй стих значит скорее (хотя это
несколько противоречит общему смыслу) : 'я 'направил врагов в сторону
Багдада'. В третьем -стихе 2-й строфы для понимания выражения села-
вет гетюр Лизе отсылает к словарю Сами-бея, но ни в
турецко-французском словаре, которым Гизе пользовался, ни в более .подробном
турецком словаре я не нашел этого слова. Селавет гетюрмек значит:
'произнести исповедание веры' (т. е умереть с молитвой на устах).
№ 17. Поэт воспевает доблести коня и красоты возлюбленной.
Второй стих 1-й строфы длинен, то же нужно заметить о третьем;
рифма третьего стиха неудачна. Не есть ли выражение: йилеб егиб
(представляющееся Гизе парным сочетанием) диалектальная форма глагола
алабамак с мягкими гласными? В Анкарском вилайете говорят: йалы-
быйыб. Первый и третий стихи 2-й строфы длинны. В третьем стихе бе-
ласин употреблено вместо беллисин. В 3-й строфе первые три стиха
испорчены; выражение калем кулаклысын, как встречавшееся выше, во
2-й строфе, указывает, что стих записан не в первоначальной редакции.
Упоминаемый в 4-й строфе Далдалоглу может быть есть потомок рода
Далданкызы, занимавшегося в Анкаре разбоями. В третьем стихе один
слог лишний.
№ 18. В стихотворении выражается скорбь туркмена,
вынужденного смириться перед государственной властью. Вариант, записанный
Гизе, кажется, сильно искажен (стих не выдержанный: число слогов
колеблется от 7 до 12).
№ 19. Основная мысль стихотворения заключается в описании
горечи разлуки с возлюбленной. Но, выражая свое чувство, поэт
скомбинировал несколько мотивов. Стихотворение испорчено: рифма не
выдержана; третья строфа, записанная неполно, лопала сюда случайно;
заключительная строфа также неполна и со стороны метрики
представляет уклонения: »некоторые стихи усеченные, другие, наоборот, длинны.
№ 20. По'эт мечтает об Элифе, как она едет верхом на верблюде,
побрякивающем колокольчиком.
Элиф — обычное прозвище женщин высокого роста, которых
нередко так и зовут в деревнях: Элиф абла! Тетка Дылда*.
Стихотворение, как состоящее всего из двух строф, не может
считаться законченным, но ввиду наивного построения рифмы оно,
очевидно, .представляет импровизацию; во второй строфе метрические ошибки
во втором и четвертом стихах.
Кара 'черный* в соединении с джийерим 'печень* употреблено в
прегнантном смысле. У юрюков верблюд называется также карамайа.
Зил значит 'колокольчик* не только в икон и иском диалекте, но и в
других, например, в Константинополе. Обычное значение келек
'колокольчик средних размеров, -подвешиваемый на шею верблюдов* и т. д.;
кроме того, келек значит 'незрелый арбуз*, 'дыня1 и т. д.
№ 21. Песня рисует игривый спор между девушкой и молодухой,
из которых каждая старается доказать свое превосходство и чары в
глазах мужчины.
В выражении ала карлы заключается скорее представление о
весеннем снеге, на котором от лучей солнца кое-где уже показались
проталины. Первый стих 2-й строфы бен йаиламы (>а лучше бы читать:
йайламы) йайладым значит: 'я была уже на летней кочевке и теперь с
гор спустилась (осенью в долину)'. Четвертый стих 2-й строфы есть
перефразировка пословицы: «в разоренном улье мед не (водится», то же
250

о последнем стихе стихотворения (утром караван идет дальше, и путь
таким образом открыт), в котором скрыт намек на замужество.
№ 22. Поэт скорбит о своей умершей возлюбленной; ему кажется,
что разукрашенная для погребения, 'как невеста, она уже не хочет
смотреть на него.
Последний стих 1-й строфы испорчен: и риф'ма его не соответствует
рифмам других строф, и число слогов превышает законную норму.
Султани кераз ('султанская черешня'), очевидно, 'Представляет
-перевод арабского названия плода, о котором Сюмбюлзаде Векби (ум. в
1224 г. х.) в своем школьном стихотворном руководстве (для изучения
арабского языка) «Нухбеи В-еЬби» говорит: /габбул мулук эвсафдан
вишне, кираз-и абдар ('сорт, 'известный под именем «ягоды царей»—
это сочные вишня и черешня'). Первый стих 3-й строфы короче на один
слог. Эглим эглим (сюрмек) не употреблено ли вместо эйрим эйрим
('искривленный'), особенно если мы вспомним, что дело идет о дамском
туалете (подведение бровей и т. д.)?
№ 23. В стихотворении изображается постепенный рост и увядание
женской красоты. Кажется, это одно из распространенных
стихотворений. Вот записанный мной в Константинополе вариант (впрочем,
также испорченный) :
Он биринде майюзюне бакылыр,
Он икйнде гюзеллигин такыныр,
Он учюнде гонча гюлдюр кокулур,
Од дёрдюнде джеран 19 гирер дюшюне.
Он бешинде аклы гелир башына,
Он алтысында летек петек бал олур,
Он едисинде hep азасы йаг олур,
Он секизинде юксек хавадан учар,
Он докузунда энгининден су ичер,
Йирмисинде керван гечер, йол олур,
Иирми биринде бир кётюйе кул олур.
'В одиннадцать лет заглядываются уже на ее лунообразное лицо; в
двенадцать лет она хорошеет; в тринадцать лет она розовый бутон,
испускающий аромат; в четырнадцать лет ей снится лань; в пятнадцать
лет она уже рассуждает; в шестнадцать лет улей наполняется медом;
в семнадцать лет формы ее округляются; в восемнадцать лет она парит
в выси; в девятнадцать лет она пьет воду из глубины; в двадцать один
год она становится рабой какого-нибудь негодяя*.
Второй стих 2-й строфы: он алтында гидже гирер дюшюне
переведен так: 'ночью 'идет она (девушка) на свидание со своим
возлюбленным* (zu ihrem Stelldichein). Правда, дюш означает 'встреча', но я
сомневаюсь, чтобы в таком случае мог быть употреблен глагол
гирмек.
Однако если мы переведем стих буквально: 'ей снится ночь', смысл
еще более запутывается. Или, быть может, в стихе разумеются мечты
девушки о браке? Та же мысль выражена в четвертом стихе (моего
варианта), как это видно из сонников: 'если кому удастся поймать (во
сне) газель, значит, он женится' (или vice versa: 'выйдет
замуж') 20.
19 Можно читать также джейлан (вульгарная фирма)..
20 «Табир-наме», Йстанбул, [б. г.] (литографированное издание), стр. 41.
251

Третий стих 4-й строфы, очевидно, стоит в тесной связи с предыдущим
стихом. Удобнее так перевести: 'в тридцать лет она (женщина) кипит
страстью, как мутный поток, а в сорок тихо несет свои прозрачные
воды*. Ошибка произошла оттого, что Гизе произвел дурулур от глагола
дурмак 'пребывать*, 'стоять', а не от дуру 'прозрачный*, 'чистый* (ср.
выражение гёз йашы габа дуру 'прозрачный, как слеза*). В этом
смысле употребляется пословица сулар буланмадан дурулмаз 'есл'и воду не
взбаламутить, она не делается после (Прозрачной*.
№ 24. Эта песня 'Представляет «вариант .предыдущей.
Тез (во втором стихе 1-й строфы) не для чего сближать со словом
тазе. Это персидское тиз 'быстрый*, употребляющееся по-турецки
также в значении 'только что*, например тез гелдим 'я только что пришел*.
Во 2-й строфе первый стих он учюнде гёзюн сюзер значит: 'в 13 лет
она (девушка) окидывает взглядом с головы до ног*; а второй стих
калем алмыш кашын гёзюн йазар напрасно понят буквально; это
изображение женского туалета, заключающегося в подрисовывании
бровей и глаз. Первые два стиха 5-й строфы: он алтында (вм. алтысында)
йа дербедер ашинасы йа гайретин гюдер истолкованы произвольно; я
предложил бы такой перевод: *в 16 лет она или начинает знаться со
всяким проходимцем (дербедер), или все еще оберегает девичью честь*.
В 6-й строфе опять стоит он единде вм. он едисинде (т. е. 'на ее
семнадцатом году*): кажется, это туркменская форма. Чек в последнем
стихе той же строфы значит 'косточка (плодов),*. Весь стих: чеджи чек-
мши паре бензер указывает скорее на сочность граната, выжимаемого
(для шербета) так, что косточка выступает наружу. Чеч, кроме того,
употребляется в Малой Азии в значении зерен, отделенных от стебля;
наряду с чеч известна форма сеч (дж).
№ 26. Тема открывается восхвалением девушек кочевья. В одну из
них влюблен поэт; но мечты его расстраиваются, и, заложив руку за
пазуху, он, грустный, удаляется.
Обычное значение ментеше (в третьем стихе 1-й строфы) —
'дверная скобка*. Сорумуз (в 4-й строфе) нужно отличать от соргу. Сору
(сору сормак) значит 'вопрос*, а соргу—'соска*. Бунарын айагы
означает 'русло источника'.
№ 26. Как явствует из рифмы, песня заключает \в себе две
случайно слитые темы. В первой изображается стремительность всадника,
несущегося на коне в битву; вторая тема переносит слушателя на поле
битвы, где пал Джерид Али.
Во втором стихе (1-й строфы) вместо иснедеидим удобнее читать
иснедемедим 'я не мог заставить коня ржать*, потому что этого требуют
и рифма, и смысл. Перевод Гизе не соответствует тексту Белен (во-
2-й строфе) —нарицательное имя и значит 'плоскогорье*, 'глушь*,
например: не беленлерден аштык! 'вот так горы охватили мы!* алан
белен гезийорсун узеринде бар салакбулундур 'ты шатаешься по горам
и долам, обзаведись же каким-нибудь оружием*. Кармык (в 3-й
строфе) обозначает скорее 'верхние ребра*, именно те, в которые вонзается
стремя; в Бурсском вилайете в этом смысле употребляется слово бёар.
Наряду с тал (в 4-й строфе) говорят также тел. Во втором стихе 6-й
строфы нужно читать девам еттам, потому что поэт рассказывает о
себе: 'я начал разбирать Коран по складам*. Переход с 1-го лица на 3-е
был бы странен. Очевидно, учитель его читать-то Коран умел. Кажется,
во втором стихе (7-й строфы) выражение гуджукерин неправильно:
может быть, читать вместо этого бу джукерин 'этой драгоценности'.
252

№ 27. Поэт жалуется на свою судьбу, испортившую ёск) его жизнь.
Вместо джамеси ('мечеть ее', т. е. местечка Алмасы) не читать ли
джамиси? Арабский звук айн в народе не произносится, отчего джами
представляется гласной основой и принимает местоименный аффикс
си, а не а (как в литературном языке). В этой песне, как »и в некоторых
других, например № 29, конечное н, находясь перед словом,
начинающимся с б, переходит в м, т: е. силадам бир кабер вм. силадан бир
кабер 'весточка с родины1.
№ 28. В стихотворении изображается печальная участь певца,
разлученного со своей возлюбленной.
Может быть, в .первом стихе отразилось воспоминание о
старинном обычае, распространенном, между прочим, и в южной России,
когда население кострами предупреждалось о неприятельском вторжении.
Как известно, арабские племена зачастую зажигали на вершинах гор
костры, служившие путникам дорожным сигналом.
Мне известен такой вариант 1-й строфы:
Йудже даг башында йанар бир ишик,
Ишик дейил, ону йакан бир ашик,
Гел,и.н, сачин сары, зулфун долашик,
Долаш-та гел дерйалары, севдийим!
'На вершине высокой горы горит огонь; нет, этот свет исходит от
ашика. Молодка! Твои волосы светло-русые, а кудри твои развеваются!
Обойди-ка море и вернись, моя дорогая!'.
Гарип (обыкновенно 'странник, странный» , 'чуждый» ) здесь, во 2-й
строфе, значит 'минорный» ; утурмек (в 3-й строфе) употребляется в
значении 'потерять» (что бы то ни было). Ишил (или в 4-й строфе
ышыл) значит ''блестящий» , но весь стих неясен. Предпоследний стих
дейишир не значит 'он меняет» , тогда было бы дейиштирир, а
повелительное наклонение от глагола дейширмек, девширмек 'собирать» .
№ 29. По-видимому, стихотворение испорчено. В запеве
восхваляется гора Бейдаг (к югу от Малатьи); далее затронута обычная тема
несчастной любви; но строфы скомканы, так что смысл отдельных
стихов подчас темен.
Синиси мейданда (в первой строфе) заключает намек на щедрость
человека, у которого стол накрыт для всех. Как вторая, так и третья
строфы неполны. Вероятно, в пропущенном стихе 3-й строфы
описывалась какая-то красавица, почему поэт, естественно, вспомнил о своей
возлюбленной. Кетен обозначает 'лен» и только. Возможно, что здесь
имеется в виду высший сорт льна, по мягкости напоминающий шелк.
№ 30. Этот номер представляет не что иное, как мани,
осложненный введением (пятого) стиха о трудности разлуки.
Выражение гуннер чаугду означает 'солнце начало пригревать';
этим глаголом выражается понятие о'б утре (спустя 1Уг—2 часа после
восхода солнца). В Эдремите этому выражению соответствует гуннер
дживыды 'солнце растопилось от жары*. Отсюда прилагательное
оживши значит 'растопившийся* (о массе). Глагол чаугмак произведен от
корня чае 'известность*, 'слава*, откуда существительное чауш. Дилер...
дилер употребляется в том же смысле, что истер ... истер 'или ... ил'и*,
'либо ... либо*.
№ 31. Поэт, как бы предвидя расспросы друзей, объясняет, что
недомогание, следы которого видны на его лице, происходит от тоски по
возлюбленцой.
253

Ламлы (или, (по другому произношению, намлы) в пятом стихе
означает: 1) 'занос снежный', 'весенняя проталина* (в Конье -и Анкаре),
2) 'куча пшеницы, отделенной от соломы' (в Эдремите). В Анкарском
вилайете ламлы значит, -кроме того, 'лезвие ножа* «и в таком случае
представляет не что 'иное, как арабское лемлы, т. е. 'сверкающий',
'блестящий'. Может быть, это основное значение перешло на
представление о сугробах снега, сверкающего на солнце длинными
полосами, подобно ножу? Что это значение не первоначальное, за это
говорит внешний вид ламлы (по форме это прилагательное, и притом,
как указывает начальный л, иностранного .происхождения), а так же
то, что для сугроба, заноса в Анкаре известно другое слово: куртун.
Выражение йуреин йаы эрймек (в последнем стихе) только и значит
'хворать* или, еще точнее, 'грустить, хиреть'. Турецко-французский
словарь Сами-бея, как во многих других случаях, не совсем надежное
руководство и не может служить авторитетом.
№ 32. Певец жалуется на судьбу, разлучившую его с
возлюбленной. С поэтической стороны стихотворение тускло; образы его
стереотипны.
№ 33. Этот № — вариант № 13.
№ 34. Поэт воспевает прелесть женской красоты.
Анары (в первом стихе) по форме директивный послелог, подобно:
илери (илгяри), йукары, и т. д., употребляется не только в Конийском
вилайете, но и в Бурсском, с тою только разницей, что между тем как
в Колье оно прибавляется к исходному падежу для выражения
удаления от предмета, в Бурсском вилайете (в Эдремите) оно соединяется
с дательным падежом, например: кёе анары гитмек 'идти по
направлению к деревне'. В Эдремите вместо обычного сепкен употребляется
измененная форма; там говорят бар сепейи гелди 'поднялась буря'.
№ 35. На свете нет ничего выше любви; ничего нет страшнее
разлуки.
№ 36. Этот номер представляет пустое рифмоплетство.
Сал в современном турецком языке имеет два значения: 1) плот,
2) носилки для покойника. Перед мечетям'и часто можно встретить
камни, на которые ставят носилки; они известны под именем сал ташы.
№ 37. Эта песня, представляющая жалобу на судьбу, как и многие
другие, очевидно, создавалась в степях Чукурова. Второй стих 2-й
строфы напоминает пословицу.
№ 38. Поэт сравнивает свою тоску с вскрывшейся раной.
Это стихотворение, как и предыдущее, также недокончено.
№ 39. Воспевая красоты Алжира (Джезаира), поэт подчеркивает,
что для ушедшего туда молодца закрыт возврат на родину.
Мне кажется, что стихотворение заключает в себе исторический
интерес. Издавна турки, совершавшие преступления в Малой Азии,
бежали в порты Средиземного моря. Обычным притоном служил для них
город Адалья (в Конийском вилайете). Здесь их поджидали уже
пираты, выкрикивавшие на берегу: «анасына, бабасына дарылан йок му?»
'не повздорил ли кто с своими родителями?4 (иными словами: не
находится ли чья-либо жизнь в опасности?). Всех желающих пираты охотно
брали к себе в гребцы на галеры и затем продавали в рабство в
Африку (преимущественно в Алжир).
Во втором стихе 3-й строфы балык сурати йазылыдыр дашында,
'на камне (источника) изображена рыба' заключается воспоминание об
искусстве сельджуков, у которых рыба была одним из любимых орна-
254

Гейтов. До сих пор еще в Конье можно встретить на памятниках
сельджукской эпохи изображение рьибы (вероятно, по ассоциации с идеей
о воде). Дёкме донну вовсе не значит 'платье с пуговицами*. Это
обычное название для широких штанов, какие обыкновенно носит, например,
мусульманское духовенство. Очевидно, Гизе понял дёкме (от декмек
'лить') в смысле дуг(й) ме 'пуговица*. Дон в некоторых турецких
.наречиях значит 'платье, шуба', но в османском языке употребляется
только в смысле 'штаны, кальсоны, шаровары1.
№ 40. Эта песня представляет вариант № 18 о некоем Бозбее. По-
видимому, это 'был деребей (полунезависимый наместник, какими
кишела Малая Азия вплоть до царствования султана Махмуда II), или
именитый, почетный гражданин из ешрафов, влияние которых до сих пор
в известных случаях соперничает с правительством, или это
какой-нибудь бей кочевого племени. Момент, изображенный в песне, указывает
уже па разложение деребеев, так как борьба с везиром (здесь это
может обозначать «чин» вали) ему не под силу, и он вместе со своими
подручными отдается под мощную его руку. Песня эта известна во
многих вариантах.
'В четвертом стихе 6-й строфы нужно читать: беглер истетмиш ее-
зир (т. е. 'с элизией*). В 7-й строфе даглы значит 'имеющий на себе
тамгу*. Тамга налагается, во-первых, как знак собственности, во-вторых,
как средство от известного рода болезней животных (верблюдов,
лошадей и т. д.).
№ 41. Это, вероятно, причитание о неожиданной смерти невесты,
утонувшей в р. Кызыл-ырмаке. Его заключительный стих (баглама)
напоминает строй записанного мной в Зинджирлихане (по дороге
между Нигдэ и Эрегли) со слов туркменки причитания: Н'етти канны чай-
лар аллы гелини, н'етти канны сулар Зал/га гелини? 'Что же это
сделали кровавые реки с пунцовой невестой, что сделали кровавые воды
с невестой Зюлейхой?1
В стихе: Ырмаа вармадан олду бу йата (в 3-й строфе) Ырмаа вар-
мадан употреблено не в обьгчном значении действия, предшествующего
другому действию ('не доходя до Ырмака'), а указывает на
одновременность (хМожет быть, даже неожиданную) действия, и, значит, лучше
перевести: 'и едва только (кортеж свадебный) вступил в Ырмак, как
приключилась беда*.
№ 42. Это — вариант № 39, где воспевается Алжир.
Третий стих 1-й строфы еще больше подтверждает 'мысль о том, что
эта песня принадлежит к разряду «разбойничьих» (почему и была в
индексе запрещенных правительством песен). Оторванные от родины,
пленные турки забывали на чужбине родной язык и начинали говорить
по-арабски.
Так как рифма третьего стиха не гармонирует с предыдущими
стихами, привожу более подходящий вариант:
Йуксек олур Джезаирин евлерн,
Ичиндедир агалары беглери.
Туркче билмез, ара-б сойлер диллери,
Бедестен'и соук сулу Джезаир.
'Дома в Алжире обыкновенно бывают высоки; в них сидят аги и
беи, которые не знают по-турецки; их родной язык арабский. О Алжир,
в крытом базаре которого (стоит) сырая прохлада!'
В третьем стихе 2-й строфы чок йий итлери селамдирде чыгрилир я
25а

скорее бы понял селам в смысле силам, т. е. 'много юношей причитает
там, говоря: ах, моя родина!*
№ 43. В песне выражается скорбь о гибели некоего Османа.
Характерно, что в этой песне, записанной со слов турка, употреблено
туркменское слово ылоыз 'звезда*, между тем как в № 5 туркмен
говорит йылдыз.
№ 44. Поэт в живых красках 'изображает мучения от .несчастной
любви.
В третьем стихе 2-й строфы, в обмене цветов между юношей и
девушкой заключается намек на объяснение в любви. Этот обычай,
заменяющий до некоторой степени наш сговор, по-видимому, известен и
албанцам, как это явствует, по крайней мере, 'из пьесы Шемседдина
Сами-бея «Беса» («Клятва»). Наряду с формой ылхым-салхым 'мираж*
известна другая форма: салгым-салгым. В четвертом стихе 3-й строфы
лучше, кажется, читать шимди кёшелерден бахам (,вм. бакан) бен
олдум. Слово куфар выражает здесь упрек по адресу девушки: «если
ты так немилосердна, как гяур, то рой мне могилу».
№ 45. Поэт, взволнованный 'исчезновением своей подруги,
вскакивает на своего быстрого коня и несется в поиски за ней.
В первом стихе под элифом разумеется, конечно, белая полоска,
протянувшаяся на лбу коня. Тай значит 'жеребец*.
№ 46. Заключенный в тюрьму, поэт вздыхает о свободе, уповая на
бога.
Второй стих йаты йаты олмушуз манга, пожалуй, переведен
неточно. Деепричастие на ы% в литературном языке сохранившееся только
в сложных сочетаниях, как алы коймак или в выражениях,
обозначающих быстроту действия, как гели вер (мек) и т. д., соответствует более
модерному деепричастию на а. Значение его то же, т. е. оно
употребляется для обозначения продолжительности, длительности действия.
Впрочем, нужно заметить, что длительность деепричастия заключена не
столько з природе самого деепричастия, сколько в двукратном его
повторении. Если так, значение манга 'группа' не дает ясного смысла.
Поэтому я понимаю слово в значении мангаф 'ленивый'; по-видимому,
так оно употребляется в Бозгыре (Конийского вилайета). Стало быть,
стих можно бы так перевести: 'от долгого лежания мы обленились*.
Франга, правда, обозначает цепи, которыми преступники прикреплялись
к галерам; но теперь, вообще, ,под этим словом разумеются тяжелые
кандалы, налагаемые на преступника.
№ 47. Песня о разбойнике Герали (изданная, как отмечает Гизе,
в нескольких вариантах в сборнике акад. Радлова) представляет
отрывок из большой народной поэмы, распеваемой под аккомпанемент саза
(мандолины). В ней изображаются подвиги знаменитого атамана,
державшего в страхе Анатолию. До сих пор еще в константинопольских
кофейнях можно встретить на стенах его портрет. Что касается его
имени, то оно заключает в себе прозвище гер 'смуглый' в соединении
с Али.
Наряду с припевом йикарым измири известно йакарым Измири
'я подожгу Измир'.
№ 48. Поэт, умирая на чужбине, просит своих товарищей передать
родителям, что только теперь познал он силу их любви.
В стихе гариб анам зийа сачын йолларса 'если моя бедная мать
станет рвать на себе черные волосы', очевидно, опечатка; вм. йолларса
(что значит: 'если она пошлет') нужно читать йоларса.
256

№ 49. Это 'четверостишие, подводящее итоги земной жизни
неизвестного молодца, напоминает как нельзя более надгробные
енисейские надписи, в большом количестве изданные акад. Радловым.
№ 50. Трехстишие представляет, очевидно, начало какой-то песни о
подвиге некоего Османа.
Под «Хома» не разумеется ли Хама (между Халебом и Дамаском)?
№ 51. Эта песня о Дели-молла (Сумасшедший мулла) также
неокончена.
№ 52. Эта песня содержит, по-видимому, описание борьбы между
кочевыми племенами в северной Анатолии (в Эрзурумском вилайете).
Гора Истаназ, отрог Антитавра, проходит через Анкарский
вилайет; Байбурт — город Эрзурумского вилайета. Теке-оглу — потомок Теке
(прозвище племени — Теке 'козел*).
№ 53. Слушая трели соловья, 'поэт умоляет его смолкнуть, потому
что пение только усиливает его тоску по родине.
№ 54. Поэт мечтает о красавице, которая должна утешить его
печаль. Характерно, что идеал его сводится исключительно к
изображению телесной красоты.
В 4-й строфе последний стих каша мыхраб, гёзю мембер илазым
'брови у нее должны быть, как михраб, а глаза, как мимбер* заключает
некоторую трудность для толкования смысла. Первое сравнение вполне
понятно: брови должны быть так же выгнуты, как михраб (ниша,
обращенная к кибле), что представляет признак красоты, По-видимому, Гизе
в таком же смысле понимает вторую часть стиха; но ведь мимбер
(кафедра, с которой читают хутбу и говорят проповеди) вовсе не выступает
в виде полукруга. Может быть, вместо того чтобы измышлять
толкования, удобнее предположить случайность сравнения с мимбером,
вызванного в поэте представлением о михрабе. Мыхтар (в последнем
стихе) значит ли 'музыкант' (т. е. мыхтар — миктер или по-турецки
ме/гтер)? Не проще ли подразумевать здесь мухтара (старосту),
присутствие которого на свадьбах и других народных сборищах так
естественно и даже необходимо.
№ 55. В песне превозносится храбрость зейбеков.
Выражение чаршылы базар несколько необычное, во всяком случае
удобнее перевести: 'крытый базар*. Прозвище Хорзум оглу (т. е. Хоро-
зун оглу) указывает, что отец или вообще кто-то из его предков
занимался птицеводством или пел «так (хорошо, как петух». Глагол кал-
гышмак, обозначает фреквентативность действия; его первообразная
форма калгымак также употребляется в иконийском диалекте в
значении ойнамак 'играть на инструменте', 'плясать*, 'забавляться', например
в пословице: Нереде чалгы, орада калгы 'где есть музыка, там пляши*.
№ 56. В этой песне, распеваемой, по указанию Гизе, во время
свадебного ритуала, изображается жалкая доля девушки, отданной
недостойному ее мужу.
В первом стихе Гизе повторяет обычную свою ошибку, связывая
исходный падеж с глаголом, тогда как слово тецинден (у Гизе почему-
то тенинден) зависит от незик; стало быть, стих нужно так перевести:
'•на тебя надели рубашку из (тонкого) полотна, которое нежнее тела*.
Третий стих (2-й строфы) представляет некоторую перефразировку
пословицы рагбет гюзелиле зенгине 'ухаживают (только) за красивым
и богатым'. В четвертом стихе супа значит 'стройный, как деревцо*.
Ынды (в том же стихе), будучи прибавлено к повелительному
наклонению, выражает нетерпение говорящего: калынды 'ну, останься же!\
17 В. А. Гордлевский
257

Эта частица известна и жителям Коньи. Под айлак в Малой Азии
разумеется батрак, нанимаемый помесячно, отсюда в дальнейшем:
"человек, не имеющий определенных занятий, ленивый'. Весь стих: тезе
гелин бюйюк кыз гоч йигидин (sic! непонятная вставка Гизе) аилагы
можно так перевести: 'для джигита молодка и красная девица то же,
что баграк (которого он, не задумываясь, прогонит, чтобы взять на его
место другого) \ Елим (в последнем стихе) от ehl означает, собственно,
'достойный'; в провинции употребляется также в смысле 'супруг,
супруга-,
№ 57. Это — боевая песня, отражающая горячность турка. Сакар
(метка на лбу лошади) <как прозвище Османа указывает на его
задорный нрав. Балы (во 2-й строфе) в соединении с бёрекли не совсем
подходит в данном месте; может быть, лучше 'читать баллы 'медовый*.
№ 58. Поэт воспевает под именем Мавуши и Аиши свою
возлюбленную.
В мусульманском месяцеслове собственно нет имени Мавуш (или
Мавуша, как, например, в «Беса» Сами-бея), но оно получило большое
распространение как в Румелии, так и в Малой Азии. Очевидно, это
не что иное, как искаженное персидское имя МаЬвеш 'Луноликая\
№ 59. При виде возвращающихся на родину журавлей поэт
мечтает на чужбине о своей возлюбленной Медине.
Женское имя Медина указывает, разумеется, на уважение, каким
окружен в народе священный город мусульман. Гайбет (заочное
злословие) обычная анатолийская форма вм. гыйбет. Стих чок йашайып
мекнетиле ольиеден аз йашайып демлер сюрмек егимиш 'оказывается,
лучше было прожить немного, но в удовольствие, чем долго жить в
мучении1, по-видимому, представляет народное гномическое выражение.
То же и дальше, в № 65 (4-я строфа).
№ 60. Это диалог между девушкой и парнем, хвастающихся друг
перед другом своими достоинствами.
Ганч (дж) ык, канджык говорится не только о самках животных, но
и о женщинах, особенно в языке анатолийского простонародья. В
репертуаре меддахов жители Кастамону вышучиваются обыкновенно этим
словом. Первые два стиха предпоследней строфы, кажется, неверно
поняты: в бурмайым, сюрмейим заключены не местоименные аффиксы
1-го лица, а 1-е лицо вспомогательного глагола «быть», т. е. 'я —
золотой кран, (приделанный) к белому озеру*. Ханей (в последней строфе)
означает комнаты дома, под которыми находится пустое жилое
пространство, т е, по-нашему, это—второй, третий и т. д. этажи дома. Дом
одноэтажный, под которым, стало быть, нет ничего, называется ер эв
или (в Константинополе) ер ода.
№ 61. В этой песне тоже происходит описание состязания между
девушкой и парнем. Песня, по-видимому, не окончена.
В стихе каршыда даглары... дилемем 'я не могу раскопать горы, что
супротив меня' дилемем соответствует более употребительному делемем
(делик 'отверстие'). Стих Салынсан узун бойнуну гёремем я так бы
перевел: 'как бы ты ни нагибалась (из-за окна), я все же не могу видеть
тебя во весь твой рост*.
№ 62. Это стихотворение, оставшееся неясным Гизе, выпукло
рисует настроение деревни, молодые силы которой отрываются от семьи для
военщины. В глазах поселян появление жандармов, вербующих солдат,
напоминает собой моровую язву, которая без разбору косит направо
и налево. В деревне стоит -немолчный вой матерей, и юноши стараются
2 58

их утешить, хотя ;не очень-то уверены в благополучном возвращении
домой с военной службы.
Таков общий смысл стихотворения; но истолкование отдельных;
стихов представляет некоторые затруднения. Второй стих чеврелер
уджуна симлер ишледи 'она (т. е. смерть) воткала в края платков сере-,
бряные нитки* — метафора для выражения силы моровой язвы. Смерть,
от которой люди в страхе всегда сторонятся, теперь вплотную подошла
к ним; она как бы свила -себе гнездо в платках. Платок, в «края
которого для украшения пропускают серебряные нитки, употреблен как
предмет чуть ли не первой необходимости для человека. Четвертый
стих вар гиделим-мар гит-бенден пен калды? также, по-видимому,
оказался непонятным. Новобранец обращается к смерти, ищущей всюду
жертв: «ты слышишь, мне кричат: „эй, ты (идем; ступай же), прочь
от меня; чего еще тебе нужно от меня"» (т. е. я и без того обречен на
смерть). Образ пятого стиха: hep ачылан байрак дююнмю санды 'что ж,
где она ни увидала знамя, она уже думала, что это свадьба?*,— взят,
из свадебных обрядов.
До сих пор в свадебном ритуале сохраняется воспоминание об
«умыкании» невест. Дружки жениха, отправляясь за невестой,
изображают из себя как бы шайку разбойников, во главе которых находится
эфе ('атаман'); впереди над толпой всегда развевается знамя. В
выражении аглашман, аналар нужно бы передать фреквентативность
глагола: 'зачем вы, матери, так плачете'?
№ 63. Это вариант песни № 51 о некоем Дели-молла (сумасшедшем
мулле). Молла — vox media, и значит: 1) учитель, муфтий (например,
Мысыр молласы 'муфтий Египта'); 2) молодой семинарист. Гафылын
(вм. гафылым) значит 'я рассеян*; сомнительно, чтобы адвербиальная
форма прилагательного гафиль была известна малоазийскому турку.
№ 64. Это — предсмертная песня воина, который шлет своим
родным последний привет.
Выражение кылыджымын гамджысына 'на кнут (!) моего меча*
несколько странно; может быть, нужно читать: камзесине. Камзе (вм.
литературной формы кабзе) означает 'рукоятка*.
№ 65. В песне изображена беззаветная храбрость племени качарог-
лу, для которых смерть в бою, как для турка орхонских надписей,
высшая мечта.
Гачероглу — большое юрюцкое племя, живущее около Алашехира.
Их среднеазиатские сородичи дали из себя в Персии нынешнюю кад-
жарскую династию. Пожалуй, талба (метатезис вм. тавла — тавиле)
значит 'здесь конюшня'. Дервиш кратлары совершенно непонятно: если
бы здесь шла речь о лошадях дервиша (der Dervisch), стоял бы
родительный падеж, т. е. дервишин. Это выражение просто-напросто значит:
'смирные лошади, тихие, как дервиши' («как монахи»). В стихе чок
йашайып мюлетине олмеден, может быть, лучше бы читать вм. олме-
ден — эрмеден, т. е. 'вместо того, чтобы долго жить (и (в конце концов)
испытать горести (ж'изни), лучше...* В предпоследнем стихе поэт
сравнивает свое оружие (острый меч) с верным товарищем.
№ 66. Это — прощальная песня некоего Османа, посаженного в
тюрьму за контрабандный провоз табака.
Окрестности Коньи, куда с трудом может проникнуть жандармский
дозор, вообще благоприятны для всяких разбоев, отчего горные
жители, вместо того, чтобы покупать по крайне высокой цене табак «Режи»,
предпочитают заниматься контрабандой.
17*
25а

№ 67. Песня .представляет стихотворную обработку легенды о
человеке, очарованном во время охоты ланью. Нужно припомнить, что в
турецких сказках под видом лани скрывается часто 'какая-нибудь перчи.
3uhpu6ap (этот замок, кажется, играет какую-то роль в легендах
об Али) почему-то пропущено при переводе. Вместо алтымызда йазарыз
(в начале 4-й строфы) скорее можно бы ожидать, как в 3-й строфе,
дательный падеж: алтымыза йазарыз 'мы подстелем под себя'. Местный
падеж еще более странен в предпоследнем стихе, т. е. нужно читать:
бу йигиде (вм. йигитте)... аглар 'об этом джигите плачут матери*.
Работа Гизе вообщее не свободна от мелких недостатков. Прежде
■всего автор без всякой необходимости увеличивает нижний этаж
ссылками на такие исследования, как, например, на «Cagataische
Sprachstudien» Германа Вам-бери, когда вопрос решается .просто, а главное —
рельефнее, примерами из живого языка. Недостаточное знание
современного турецкого (османского) языка обнаруживается местами в неверном
или неточном переводе песен, и это тем более меня удивляет, что, как
заявляет Гизе в предисловии (стр. И —12), он проштудировал
записанные песни несколько раз: «а месте, а затем с турками всяких
общественных классов. По мере сил и знаний, я старался устранить недоумения,
вызванные чтением текстов. Рецензия на сборник Гизе вышла далеко за
границы обычного отчета о новых книгах и, вероятно, утомила читателя-
неспециалиста разбором деталей. Если, однако, читатель после этого
заинтересуется народной поэзией, я буду считать свою цель достигнутой.
Я не сомневаюсь, что изящные народные песни в записи Гизе,
дышащие глубиной чувства, найдут как между ориенталистами, так и среди
большой публики восторженную аудиторию.
Приложение 1
ОБЗОР СКАЗОК
№ 1. Благодарная лиса. Лиса, спасенная мельником из капкана,
отправляется к падишаху Хинда (Индия) и просит четверть для меры
золота. Возвращая меру обратно, она кладет туда несколько монет
и на вопрос слуг, откуда они взялись, отвечает, что у ее господина,
падишаха Тоз (пыль, т е. 'дутый падишах*), денег несметное
количество. Когда, таким образом, падишах Хинда составляет себе ложное
мнение о богатстве Тоза, лиса сзывает через глашатаев народ на
сговоры дочери падишаха Хинда. По дороге она заводит их в болото и
бежит к 'падишаху Хинда известить его, что падишах Тоз, направляясь
к нему, попал в болото. Падишах Хинда приказывает послать ему
одежду всем на удивленье, а когда к нему во дворец является
падишах Тоз, окруженный блестящей свитой, он охотно отдает за него свою
дочь. Отпраздновав свадьбу, падишах Тоз идет к себе домой. А лиса
забегает вперед и наказывает встречным пастухам говорить, что стада,
которые они пасут, принадлежат падишаху Тоз. Свита падишаха Х-инда
поражена богатством его зятя. Наконец, запугав дэвов, что их хотят
убить, лиса поджигает 'их логовище, и когда свита, подъехав,
спрашивает, что случилось, он с притворной горестью отвечает, что пустяки:
сгорел дворец падишаха Тоз. Немедленно падишах Хинда приказыва-
260

ет выстроить зятю новый дворец, в котором он остается жить с женой.
Однажды Л'иса, чтобы испытать падишаха, притворяется мертвой.
Когда об этом докладывают падишаху, он велит ее повесить вниз
головой. Тогда лиса вскакивает и начинает упрекать его в
неблагодарности. Через несколько времени лиса действительно умирает.
Подозревая опять со стороны лисы какую-нибудь хитрость, падишах Тоз
осторожно подходит к ней и осматривает ее. Убедившись в ее смерти, он
вызывает имама, который >и хоронит ее по мусульманским обрядам.
№ 2. Царь а пери-голубь. Царь, оставшись в чужом городе без св!и-
ты, слышит, как глашатый обещает за часовую работу большую
денежную награду и девушку. Поневоле царь вызывается, и его зашивают з
живот лошади. Как только слуги, оставив его у подножия горы,
удаляются, слетаются птицы и подымают его на вершину горы. Птицы
начинают клевать труп, и царь от шума их просыпается. Тогда слуги,
стоящие внизу, предлагают царю указать ему дорогу с горы, если он
бросит им сверху несколько камней, представлявших не что иное, как
слитки золота. Царь поддается их обещаниям: однако те, подхватив
золото, удаляются, и только через несколько дней находит он спуск,
откуда срывается в пропасть. Очнувшись, он видит перед собой дворец.
Дворцовый сторож, «царь птица», ласково принимает его и, уходя к
птицам, передает ему ключи от палат, причем строго-настрого
запрещает входить в одну комнату. Любопытство, однако, берет верх: царь
входит в комнату и при виде красавиц-пери, прилетевших в отсутствие
сторожа искупаться в бассейне, падает в обморок. Сторожу жалко
делается царя, и он советует ему, когда через год пер'И опять прилетят, взять
сорочку младшей пери и не отдавать ее, пока от нее не родится ребенок,
пока, таким образОхМ, не будет закреплена ее связь с человеком. Царь
так и поступает. Радостный, возвращается он с девушкой домой к сво'им
родителям. Чтобы удержать у себя девушку, он закладывает дворец
и в основание его прячет рубашку. Когда молодые после свадебного
пира идут в опочивальню, пери слышит запах своей рубашки; она
достает ее из-под фундамента и улетает, предлагая царю разыскать теперь
ее родителей, без согласия которых она так же, как прежде царь, не
хочет выходить за него замуж. Прилетев к себе во дворец, она
рассказывает отцу о случившемся. Отец попенял дочери, что она отказалась
от такого знатного жениха, «и послал по царству, куда, по млению
дочери, царь должен прийти за ней. двух пери. Между тем царь разыскал
снова сторожа дворца, который, сжалившись над царем, заготовил для
него на дорогу запасы мяса и хлеба и посадил его на птицу. Птицы,
передавая его с рук на руки, добрались наконец до границ владений
пери, где его увидали гонцы пери и .привели к своему господину. Так
царь вновь свиделся со своей возлюбленной. Через несколько времени
ему захотелось навестить своих родителей, и он собрался в путь с
молодой женой. Когда в дороге пери вошла в бассейн искупаться, из лесу
вышел волк 'И растерзал ее. С горя царь умирает.
№ 3. Рыбак. Младший брат, по ремеслу рыбак, отправляется в
Измир. В то время, как о-н с грустью смотрел в кофейне на море, к
нему подошел хозяин кофейни и, узнав, что он стеснен в деньгах,
снаряжает для него лодку и сети. Ему попалась в сети одна рыба, которую
у него покупает за высокую цену еврей, так как ему во сне приснилась
именно эта рыба. На другой день тоже. На третий день рыбак,
удивленный щедростью еврея, распарывает живот рыбы и вытаскивает оттуда
чашу. Только зачерпнул он ею воды,— вышел араб и, ложелав ему здо-
251

ровья (как это требуется после питья воды), подал ему горсть золота.
Рыбак iß благодарность предложил было хозяину кофейни чашу, но тот
отказался. Однажды увидела у него чудесную чашу красавица и,
отдавшись рыбаку, взяла у него чашу себе. Когда отец заметил, что дочь
его забеременела, он выгнал ее из дому. В платье мужчины девушка
цросит приюта у бедняков и ночью рожает. Благодаря своему богатству
она платит в городе за всех, кто бы что ни взял, под одним условием, чтобы
за нее молились. А своему хозяину, у которого она сперва остановилась,
она дает золото, чтобы он только молчал о ее ребенке, и велит
нарисовать над источником чашу, и, -если кто, испив из источника воды,
вздохнет, того -вести к ней. Отец девушки скоро прослышал о щедрости
нового правителя и собрался в путь с везиром. Когда девушка узнала,
что в городе .находится ее отец, она пригласила его к себе во дворец и,
зная его вкусы, угостила так, как будто бы он был у себя дома. Царь
наконец попросил воды. Лишь только он выпил воды из чаши дочери,
вырос перед ним араб, который подал царю горсть золота. В удивлении
царь стал просить эту чашу, но девушка требует, чтобы он согрешил с
ней. Царь сперва отказывается, но желание обладать чашей
превозмогает и он ночью идет к девушке. Тогда девушка открывается отцу, кто
она, и рассказывает историю чаши. Царь смягчается и прощает
увлечение дочери, отдавшейся рыбаку. Царевна выходит замуж за рыбака.
(Оригинал сказки скомкан.)
№ 4. Царевич и златокудрая красавица. Ослепну в под старость,
царь посылает своих детей принести ему землю, на которую не ступал
еще его конь, так как только от этого могут прозреть его глаза. Когда
старшие сыновья безуспешно возвращаются домой, в путь снаряжается
младщий сын. По совету встреченной им старухи, он отыскивает
таинственную пещеру, где висит узда. Едва только он тряхнул уздой,
сбежался табун лошадей; но царевич выбрал из них паршивую лошадь
С кривыми ногами и в мгновение ока подъехал на ней к большому
дереву, вокруг которого обвился дракон, собираясь сожрать птенцов
страшной птицы. Царевич убивает дракона, и птица, узнав цель его
путешествия, говорит ему: «Твой отец здесь совершал послеобеденную
молитву; под тобой его лошадь, и ты достигнешь, чего желаешь, а если
понадобится, приходи ко мне». Распростившись с птицей, царевич едет
дальше и наконец поступает на службу к одному царю. Везиры царя
начинают завидовать юноше, пользующемуся царским благоволением,
и нашептывают своему повелителю, что новый его везир может
принести золотую птицу. Царевич, по совету своего друга, «большой
птицы», вешает на дереве падаль, к которой слетаются золотые птицы; но,
завидев «большую птицу», они в страхе прячутся в пещере, где царевич
('впрочем, не без труда) ловит одну из них, чего в свое время не мог
сделать его отец. Царь в восторге от принесенной юношей золотой
птицы; но недовольные везиры изыскивают новые средства, чтобы погубить
его. Когда юноша, влезший по требованию царя на большой тополь,
показывает ему прядь золотистых волос, занесенных на дерево
птицей, царь требует, чтобы он принес ему красавицу с золотыми волосами.
Верхом на своем коне юноша во мгновение ока очутился уже на
острове, где на престоле восседает златокудрая девица. Не дав ей
опомниться, он обхватывает ее и слышит, как его конь (эта была
заколдованная пери) умоляет сестру на этот раз сжалиться над ней и седоком.
Уступая просьбам своей старшей сестры, златокудрая красавица
беспрекословно едет с юношей во дворец к царю; но когда царь, очарован-
262

ный ее красотой, хочет на ней жениться, она задает ему три трудные
работы. Юноша похищает у пери кожаную лодку и в это же время
берет оттуда горсть земли, так как это единственное место, где не
ступал еще »конь его отца. Затем с большими усилиями конь его достает
из моря лошадь с железной головой. Когда юноша ведет чудовище к
царю, за ним тянутся из моря сорок кобылиц. Златокудрая красавица,
все еще не теряя надежды избавиться от назойливого царя, велит ему
наполнить лодку молоком кобылиц и искупаться в нем. Царь, совсем
потерявший голову, влезает в лодку, но в тело моментально
всасывается яд, заключавшийся в молоке, и он умирает. Тогда красавица
предлагает юноше исполнить третью задачу. Опять его выручает верный
конь, от заклинаний которого сила яда пропадает. Красавица
смиряется, и в сопровождении молодой жены юноша едет обратно в свое
царство, где его давно поджидает отец. Чудесна земля исцеляет его и
в радости он отказывается от престола в пользу младшего сына.
(Встречаются вычурности.)
№ 5. Состязание загадками между девушкой и дураком. В страхе
перед отцом, которому хочет на него нажаловаться старуха, дурак
(келоглан) бежит в степь и там встречает компанию молодых людей.
Молодые люди рассуждают о девушке, которая от жениха требует
неслыханной вещи: платья, скроенного без ножниц и сшитого без иглы.
Дурак, выслушав их разговор, вызывается ответить на все ее вопросы.
Не будучи, разумеется, в состоянии исполнить ее требования, он в свою
очередь предлагает ей невозможные задачи. Между ними начинается
состязание, в котором они без всякого стеснения задают друг другу
неприличные иногда вопросы. Девушка убеждается в находчивости
дурака и соглашается выйти за него замуж.
№ 6. Хитрый дурак. Раз дурак заявил: «Ах если -бы у меня был
в кармане пиастр, я выкинул бы штуку!» Один богач услышал это и дал
дураку деньги. Тогда дурак, раздав деньги по мелочным лавкам, велел
в определенный час явиться в такую-то баню »и спрашивать сына
индийского царя. Банщик, который сперва довольно грубо обошелся с
дураком, сообразив из вопросов лавочников, что к нему в баню зашел
переодетый царевич, стал выказывать ему всевозможные знаки внимания.
Разодев его в лучшие одежды, он предоставил в его распоряжение
крупную сумму денег. Дурак снял палаццо и, подкупив конюха великого
везира, совершил на другой день в сопровождении блестящей свиты
верхом на лошади везира прогулку по городу, возбуждая во всех
удивление. Едва его увидела дочь царя, она запылала к нему страстью и
пристала к отцу, чтобы он узнал ей, что это за царевич. Царь посылает
к дураку несколько слуг, но челядь дурака согласно полученным
приказаниям не пропускает их в покои его. Тогда к дураку является шейхуль-
ислам (глава духовенства) и приглашает его во дворец. Девушка уже
•не может сдерживать своего чувства и посылает отцу через рабыню
платок, «что, по обычаю того времени, выражало любовь». Царь
призадумался было, но дурак, хотя и не без смущения, предлагает отправить
гонцов к его родителям и испросить их разрешения на брак. Когда
индийский царь получил письмо, он не мог удержаться от смеха, узнав,
что какой-то проходимец выдает себя за его сына. Но от природы он и
его жена были добры, и, тронутые выражениями почтительности
дурака, они его усыновили и послали на кораблях богатые подарки. Между
тем дурак все время был в страхе, что вот-вот откроется его проделка
и он поплатится головой. Увидев, что все так прекрасно кончилось, он
263

соглашается исполнить волю нареченного отца, благословляющего его
на брак. После свадьбы дурак, одарив лавоч;ников, с помощью которых
он достиг высших почестей, отправился в Индию, и, хотя сторожили
Индии знали, что у царя нет сьгна, все же дураку была оказана
торжественная встреча.
№ 7. Мудрый юрюк. Однажды царь, призвав к себе дядьку,
приказал ему отгадать его волю, выраженную в таких туманных изречениях,
как (в) двадцать (лет) — тигр, (в) тридцать — лев, (в) шестьдесят —
баран, (в) семьдесят — корова, (в) восемьдесят — кура, (в) девяносто —
яйцо. Сколько ни ходил дядька, никто не мог понять, что хотел сказать
:*тим царь; наконец в Конье отыскался юрюк, который разъяснил дядьке,
что царь, изображая ход человеческой жизни, намекает на свою
старость. Когда царь узнал, кто растолковал его загадку, он вызвал к
себе юрюка и назначил его великим везиром.
№ 8. Наваждение. Охотник, встретив в горах лань, три раза
целился в нее, но от страха 'бросал ружье, потому что всякий раз лань
обращалась в человека. Когда, наконец, он выстрелил, на месте лани
оказалась старая тряпка, а под охотником выросла скала, подбросившая его
в воздух.
(На мой взгляд, это скорее легенда, а не прозаическая передача
песни.)
№ 9. Это рассказ о войне между племенами Качароглу и каким-то
туркменским беем. Но возможно, что он 'известен также в
стихотворной обработке.
Содержание № 10 и 11 повторяется во второй части сборника, в
отделе песен. № 10 представляет рассказ о разбойнике Герали (см.
песню № 47), а в № 11 изображается борьба между двумя беями
(№52).
№ 11—18. Очерки из быта юрюков.
Приложение 2
ПРИМЕЧАНИЯ К ПРОЗЕ СБОРНИКА И ПРЕДИСЛОВИЮ
№ 1. Вместо гюрп иден не читать ли гюрпюден, т. е.
'стремительно'? Мил означает 'лужа, образовавшаяся от стока грязной воды*.
Фраза бизде чок пара олмазса, дююню бурда йапарыз на дает смысла;
скорее, вместо бизде нужно предположить сизде, т. е. 'царь хочет
сказать: ну, что за беда, что у вас нет денег; мы можем отпраздновать у
меня свадьбу*. Глагол сармаламак употребляется обыкновенно как
второй член парного сочетания сармак-сармаламак.
№ 2. По поводу формы гёрююр Гизе ссылается на статью проф.
К. Фоя, который, как известно, разлагает формы настоящего времени
на деепричастие данного глагола + спрягаемая форма глагола юрюмек.
Что настоящее время — сложная форма, в этом давно уже не было
сомнений; но гипотеза покойного Фоя малодоказательна; скорее, ввиду
употребления в других диалектах йатмак в значении вспомогательного
глагола можно подозревать и в османском язьгке его наличность (гипотеза
акад. Ф. Е. Корша). Во всяком случае, на мой взгляд, вероятнее искать
глагол с твердой огласовкой (может быть, даже старотурецкий глагол:
йорумак 'ходить') 21, так как твердая гласная в этих формах
21 На что обратил мое внимание А. Н. Самойлович.
264

остается не только при твердых корнях, но и при мягких. Некоторые
недоумения может возбудить вопрос, каким образом в османском языке
так быстро совершилась эта эволюция, между тем как следов ее мы
не видим в других ветвях тюркских языков. Впрочем, с
семасиологической точки зрения за глагол юрюмек, как выражающий движение,
говорит то обстоятельство, что в Кульдже, например, настоящее время
образуется посредством глагола отмек 'проходить1; «я вижу» (в куль-
джинском диалекте) — гёрё отемен. Заурак значит 'полка, идущая вдоль
стены деревенского дома* (куда крестьяне кладут посуду и т. д);
отсюда образовано прилагательное заураклы, например эви заураклы
'дом его полная чаша1.
№ 3. Глагол чалпаламак 'полоскать* употребляется также в форме
чампаламак. Чалыджи происходит от чалы 'кустарник*. Под джида
(а не джидам) разумеются ссадины, образующиеся у лошади от
трения седла.
№ 4. Джырмак, джырмаламак 'карабкаться* употребляется не в
одном кастамонийском диалекте; оно известно, например, и в Бурсском
вилайете. Во фразе факат дарылды — гында гелбени бул удобнее
читать даралдыгында, т. е. 'приходи ко мне, когда тебе придется туго*
(от даралмак), а вовсе >не 'когда ты рассердишься* (от дарылмак).
Выражение семй'на веттйна не требует никаких поправок. Это
известная цитата из 2-й суры (сура: «Корова»), когда пророк -и правоверные
заявляют богу: «мы слышали и повинуемся» (твоим заповедям). В
выражении сабыкым мисилло местоименный аффикс 1-го лица лучше
заменить местоименным аффиксом 3-го лица, т. е. сабыкы мисило (как это
было раньше); форма сабыкын (род. над.?) .неуместна.
№ 5. Не опечатка ли это: акайы сынмыш 'спряталась в укромном
месте' вместо йакайа?
№ 6. В просторечии квартал тахтал кала называется mahma kale
'деревянная крепость'. Форма вертимкер (или веримкяр) широко
распространена, и возможно, что она принадлежит к числу народных
(безграмотных) образований, в которых одна составная часть берется
из турецкого языка, а другая из иностранного (часто из персидского
языка), как, например, елпазе 'веер' из ел 'ветер' и баз корень
персидского глагола бахтен ''играть*; также ойунбаз 'акробат*. В слове верим-
кер можно предположить существительное верим 'давание* в соединении
с персидским именным образованием кер, гер, т. е. собственно, слово
значит: 'имеющий (в своих руках) право давать*. Ср. также в песне
№ 15 эмекдер 'сотрудник*.
№ 10. Кажется, нужно читать беле дурмуш, а не бели дурмуш, т. е.
'она заняла вершину высокой горы*. Впрочем, возможно, что юрюки, как
и румелийские турки, употребляют винительный падеж часто вместо
дательного.
№ 11. Выражение тюркю йапмак 'сочинить песню* употребляется
не только в народном, но и литературном языке.
№ 137. Вероятно, нужно читать бириси онун олюсюнюн (а не плю-
сюню) узерине багырмыш 'один (медведь) взвыл над трупом умершего
(товарища)*.
№ 16. Идерамис, очевидно, опечатка (вм. идаремиз 'наше житье-
бытье*).
В предисловии г. Гизе делает беглую характеристику домашнего
быта юрюков; но терминология его возбуждает некоторые сомнения.
265

Во всяком случае, слова, слышанные им у юрюков, известны из языка
других вилайетов, и не только в ином произношении, но подчас и с
другим значением; так, например, шебит (шипит, шыбыт, шыпыт), по-
моему означает 'небольшой тонкий слой кругловатого теста,
начиненного часто сыром* (в Эдремите); может быть, нужно читать не без-
диме, а бездирме, чуть-чуть потолще шипита хлеб. Базлама выпекается
и в Румелии; это тонкий хлеб («блин») весь в дырочках. Хлеб на
дрожжах называется чёрек; существует также другого рода хлеб, под
именем джизме (на дрожжах), гёлзю 'опреснок* и богача 'пресный хлеб*,
приготовляемый пастухами. Не знаю, как у юрюков, но вообще под
бостан у турок разумеется всякий овощ или плод, который можно
употреблять в еду сырым, т. е. не только огурец, но и кабачки, томаты,
арбуз, дыня. Хейбе означает сумку, перекидываемую не только на
верблюда, но вообще, на всякое вьючное животное. Для сумок большого
размера скорее даже употребляется слово хуруч.
ч^и^бчъ

GX^Q^C^
ИЗ ИСТОРИИ ОСМАНСКОЙ пословицы и поговорки
Раздумывая над османской «пословицей, я вспоминаю своего
полуграмотного приятеля Исмаила-эфенди, который знакомил меня в
Константинополе со святынями суеверных мусульман. Когда он рассказывал
мне что-нибудь, пословицы так и слетали с его языка: выхваченные
обыкновенно из домашнего быта, они в живых, иногда
наивно-грубоватых, образах иллюстрировали его мысль. В них открывался богатый
запас народной мудрости, веками скопленной турками, консервативными
в своих убеждениях.
С молоком матери всасывает османец философию в картинах, и
чем ближе к деревне рос он, тем сильнее обнаруживается на нем
влияние пословиц; тем непринужденнее приходят они ему на ум. Пословицы
органически сплетаются с его речью, и исчезает грань между его
мировоззрением и народной мудростью. Это — зарождение в устах
индивидуума эпической поэзии.
Для османца, да вообще для всякого турка, пословицы представляют
драгоценное наследие предков, и, обозначая их «словами отцов» (аталар
сёзю), он метко высказывает свой взгляд на них. Даже больше: в его
глазах пословицы священны, как священна его религия: «слова
предков,—гласит пословица из сборника „Огуз-наме", — не входят в Коран,
но бок о бок с Кораном распространяются» 1. Как один из основных
элементов народного миросозерцания пословицы вошли в плоть и в
кровь турка, и все народное творчество, быть может, поэтический
комментарий к ним, «зерцало жизни», в котором «слова предков»
регулируют устои быта потомков.
В османцах, как народе, слегка затронутом культурой, пословица
до сих пор живет и создается; она поддерживается в их памяти играми,
в которых сказывается уже традиция, своего рода профессиональная
школа. Во время дружеских собраний, «посиделок», гости охотно
затевают игры в пословицы (на определенный начальный звук); в Малой
Азии еще теперь (в старину так бывало в Константинополе) 2 в медресе
у какого-нибудь софта устраивается состязание на пословицы, и побеж-
1 В. Д. Смирнов, Очерк истории турецкой литературы, — «Всеобщая история
литературы», СПб., т. IV, вып. 25, 1892, стр. 443.
2 Mehmed Tevfiq, Ein Jahr in Konstantinopel... übertragen von d-r Th. Menzel,
Berlin, 1906. Zweiter Monat: Helva-sohbeti, — («Türkische Bibliothek», hrsg. von d-r
G. Jacob, Bd IV) S. 5ß ff.
267

денная сторона, т. е. та, которая подберет меньшее число пословиц,,
обязана, смотря по уговору, уплатить ставку, угостить обедом -и т. п.
Чтобы победить своего .противника, обе партии 'изощряются изо всех
сил, предвкушая заранее обед. Зачастую состязание затягивается на
несколько вечеров и возбуждает в городе оживленные толки.
Так в жизни народа пословицы сохраняются как кодекс морали
и как национальная забава.
Выросший бессознательно, быть может, под влиянием пословиц,
османец был тесно связан с ними, несмотря на то что арабско-персидское
образование заглушало в нем -голос народа. В высших классах общества
народное творчество вызывало равнодушие, даже презрение; однако
пословицы были окружены ореолом неприкосновенности. Издавна уже
пословицы прокрадывались в прозу и поэзию книжной литературы, как
парадигма. Еще рельефнее обрисовывалось значение пословиц в XVIII в.:
пословица как источник творчества не только влияет на поэзию
(Сабита) 3; она, прислужница литературы, приковывает к себе внимание
общества как евангелие жизни. Иными словами, с XVIII в. идет в-
Турции изучение пословицы.
Впервые в сборнике Хифзи раздаются робкие, даже фальшивые
звуки народной поэзии. Очевидно, это поэт XII в. х.; биография Хифзи,
как народника, — правда, своеобразного, — заслуживала бы
тщательного исследования; по.ка же приходится ограничиться несколькими
словами. Сами-бей в своем «Словаре собственных имен» кратко
сообщает, что он был родом из Аяша (Анкарский вилайет), а умер в начале
царствования султана Селима III (1789—1807) 4. По службе Хифзи
не играл, по-видимому, крупной роли, потому что в «Османском
формуляре» Хифзи назван секретарем суда и только5. Судя по тому, что
в похвальной касыдеегов предисловии к сборнику пословиц упоминается
имя султана Ахмеда III (1703—1730), и он молит бога «укрепить его
владычество» до скончания века, естественно предположить, что сборник
был написан до 1730 г. (год свержения султана Ахмеда III с престола),
т. е. этот сборник — юношеское произведение поэта, впоследствии
забывшего, вероятно, о своем увлечении народной словесностью. Веяние
времени сказалось, однако, на характере сборника: утонченному вкусу
османца, воспитанного на персидских образцах, народное османское
творчество казалось еще грубым, и хотя Хифзи был проникнут важностью
пословиц, он не решился поднести их на суд публики в их истинном
наряде, а облек их в стихи, сложенные по правилам арабско-персидской
метрики. Таким образом ложно-классический поэт проглядел в
пословицах их ритм, составляющий их красоту. Впрочем, точка зрения Хифзи
находит аналогии в русской литературе: еще позже, в 1785 г. И.
Богданович обнаружил в одинаковой степени непонимание научного
значения пословиц, переложив их в стихи.
«Сборник пословиц в стихах» Хифзи, написанный, стало быть, в
первой половине XVIII в., был напечатан в 1262 г. х. в государственной
типографии в Константинополе. Это небольшая книжечка in 8°,
заключающая в себе 25 страниц; вначале за витиеватым вступлением идет
восхваление царевичей (стр. 2—7); со стр. 7 по 23 напечатаны в
алфавитном порядке турецкие пословицы, а в конце (стр. 24—25) к ним
3 Е. J. W. Gibb, A history of ottoman, poetry, London, 1905, vol. IV, p. 16.
4 Сами-бей, Камус уль-алям, т. Ill, Стамбул, 1308 г.х., стр. 1966.
5 М. Сюрейя, Сиджил-и османа, т. II, Стамбул, 1311 г. х., стр. 234.
268

присоединены еще персидские пословицы (кое-где, впрочем,
искаженные) .
Впоследствии форма пословиц была оценена, и потомки Хифзи
подметили недостатки его сборника. Для самостоятельных изысканий,
однако, не хватало еще трудолюбия, и на первое время все свелось
к тому, что материал, собранный Хифзи, был пересмотрен: кое-что
было выброшено, а для остальных пословиц была восстановлена их
первоначальная, т. е. народная, форма. В этом сборнике, представляющем
исправленное издание сборника поэта Хифзи, наиболее интересным
является предисловие. Редактор сборника Мустафа Назиф говорит,
что пословицы в их настоящем виде еще более прелестны и полезны
для детей. Это замечание М. Назифа указывает, что для него прежде
всего важно утилитарное значение пословиц; пословицы, хотел он
сказать, лучшее образовательное средство для подрастающего поколения.
Мне не удалось разыскать, кто был М. Назиф. Может быть, это был
поэт XIII века хиджры (ум. в 1240 г. х.), но вероятнее, это какой-то
безвестный М. Назиф, так и не попавший .в «Словарь» Сами-бея,
который вообще не отличается особой нежностью к народникам и
этнографам.
Первый фазис в изучении пословицы начинается в середине XIX в.,
т. е. в эпоху западного .влияния на османскую литературу. Несмотря
на то что «отец современной османской литературы» И. Шинаси-эфенди
(1827—1871) всеми фибрами своей души был связан с Западом, он
видел красоты своего родного языка, и нередко его стихи не что иное,
как перефразировка пословиц. «Сборник османских пословиц» И. Ши-
наси, приготовленный им к печати уже в 1268 г. х., был издан в 1280 г.
в типографии основанной им газеты «Тасвири-ефкяр» («Изображение
мыслей»). В кратком предисловии, повторенном во втором издании
(в 1287 г. х.), Шинаси-эфенди заявляет, что из сборника им исключены
грубые пословицы; взамен того в сборник вошли не только арабские
и персидские варианты и стихи, но даже французские параллели к
турецким пословицам. Та.к, Шинаси-эфенди, преклоняясь перед
произведениями «народной мудрости», остался космополитом, не без
тенденции к пуризму.
Сборник пословиц Шинаси-эфенди получил большое распространение,
и Ахмед Мидхат-эфенди начал было писать (1288 г. х.) на пословицы
ряд повестей и рассказов.
После смерти Шинаси сборник его пословиц был переиздан с
дополнениями Тевфик-беем Абуззией (в 1302 г. х.) 6. Кстати замечу,
что Тевфик-бей, живя в ссылке в Конье, продолжал дополнять сборник
пословиц, и виденный мною у него экземпляр был от начала до конца
исписан его рукою.
Наряду со сборником Шинаси-эфенди по своему значению нужно
поставить сборник Ахмеда Вефик-паши (1893 г.) под заглавием «Аталар
сёзю»7. В новой османской литературе А. Вефик-паша занимает одно
из видных мест. С одной стороны, во время дипломатической службы
в Париже он перевел на османский язык комедии Мольера, а с другой
стороны, пожалуй, даже в большей степени, его литературная
деятельность ценна своими народническими тенденциями. Сборник пословиц
А. Вефик-паши еще обширнее сборника Шинаси-эфенди (в нем 288
6 Кажется, после того были еще издания.
7 Без обозначения года издания.

убористых страниц). В отношении -приемов А. Вефик-паша не
возвышается, однако, над Шинаси. Не говоря уже о том, что оба они под
понятие о пословице подводят стихи (.иногда, впрочем, уже проникшие
в народную среду) и поговорки, они валят все пословицы в одну кучу,
и для читателя неясны границы -распространения пословиц; между тем
очевидно, что их сборники заключат в себе не только
константинопольские пословицы, но вообще пословицы, слышанные в Константинополе
от провинциалов или, может быть, в провинции. Только разобраться
в этом нет 'никакой возможности. Для пользования сборники также
крайне неудобны, так как от распределения материала в алфавитном
порядке расплывается характер османской пословицы, и поиски нужных
пословиц отнимают много времени.
Чтобы кончить со сборниками пословиц, укажу еще «Турецкие
пословицы» (Стамбул, 1312 г. х.) Теккезаде М. Садиа. По-видимому,
сборник М. Сайда представляет бессовестный плагиат труда А. Вефик-
паши. Впрочем, М. Сайд кое-где вносил поправки в чтение Вефик-
паши 8.
Таким образом, очерк изучения пословицы в Турции вскрыл перед
•нами ее значение в сознании народа. Османская пословица характерна
еще тем, что ,на ней в сильной степени отражаются национальные черты.
Несомненно, что -османская пословица хранит воспоминание о старой
поре жизни своего народа, когда он находился в Средней Азии. С тех
пор, оторванные от своих соплеменников, османцы пережили в течение
шестисот лет ряд новых впечатлений, нашедших себе выражение в
пословицах.
В беглой заметке я не могу во «всей широте схватить типические
стороны османской пословицы. Я хочу сгруппировать только так
называемые исторические -пословицы, т. е. определить: 1) как смотрел османец
на народы, с которыми он сталкивался в своем государстве; 2) какие
события его политической истории резче фиксировались в народном
сознании. Разумеется, при большом досуге материал еще более бы
разросся, и картина была бы резче и сочнее.
Предварительно, впрочем, посмотрим, что говорит о себе османец
в пословицах.
Как кочевник, жизнь которого течет под безграничным голубым
сводом неба, турок был независим. Верхом на коне, он двигался в
степях, и его тешила мысль, что он — гроза вселенной: где ступит
турецкий конь, там не растет трава9. Несмотря на невзгоды судьбы,
турок сберег память о благородстве своей нации: «У османца — царское
величие, у грузина — красота, а у „франка" — ум».
Как только он попал под влияние персидской культуры, он разом
изменился, усвоив себе взгляд персов, для которых турок был грубым
насильником (тюркю сютюрг): «Турок может быть ученым, но он не может
быть человеком». Так, очевидно, взятая извне образованность расколола
народ на ученых (улема) и мужиков (тюрка).
Прежде в Монголии он увлекался китайскими принцессами, теперь
его прельщают персиянки, и он заявляет: «Как от ивы не бывает дров,
так турчанке не бывать барыней».
8 М. Тевфик, автор «Истамбулда бир сене» («Год в Стамбуле»), хотел было
издать книгу под заглавием «Тандырнаме и женские пословицы», но, как многие
другие его планы, она не вышла из области мечты.
9 В. Д. Смирнов, Турецкие легенды о св. Софии, СПб., 1898, стр. 2.
270

Кочевники iß нем уже возбуждают «презрение: «Между людьми
хуже всех — юрюки, как между плодами хуже всего — слива».
Когда османцы создали свое государство, заимствуя у сельджуков и
греков формы политического быта, им пришлось расстаться с привольем
кочевой жизни. И глядя на гарцующего всадника, османец уже
подтрунивал над ним: «Стоит турку сесть на лошадь, и он уже думает о себе,
что он бей».
Горечь, вызванная утратой свободы, сказалась в пословице: «Для
турка город — тюрьма».
Вообще, он не считал себя способным к государственной жизни:
«Турку дали княжество, а он перво-наперво убил своего отца».
Безответный солдат, турок, однако, винил во всем себя; он
беспощадно осмеивает в пословице свою тупую лень, даже глупость, и тем
косвенно указывает на недовольство: «Ах, турки, турки-турки! Они рас-
парызают мешок, вместо того чтобы развязать его». [...]. «Ум приходит
к турку, когда уже поздно». «Да, — восклицает обыкновенно османец,
слыша эту пословицу, — если бы у меня был хоть ум, который так
поздно приходит к турку». «Османец ловит зайца (сидя) в телеге».
Апатичный, он живет растительной жизнью, и прежде всего его
занимает еда: «Что толку понимает турок в байраме, он знай лакает
айран». «Только успел турок набить себе брюхо — уж он смотрит на свои
„лапти" (чтобы встать и уйти)»10.
Заботясь о своей утробе, османец скуповат. Это, вероятно, старинная
черта племени, так ясно сказавшаяся, например, в татарских пословицах:
«Турка приветствуй, но не надейся, что он тебя угостит». «Еда турка, что
долг; говорит: держи, а не скажет: глотай». «Не бери у турка денег
взаймы: от потребует их у тебя или на праздниках, или на свадьбе» и.
Так говорит в нем рассудок; но под влиянием ислама воззрение
османца на гостя раздваивается, и он поит его и кормит. В османских
деревнях всюду устроены так называемые «приемные для гостей» (мисафир
одасы), где путник, будь он мусульманин или христианин, найдет не
только пристанище, но и сытный стол.
Флегматичный, пока его не затрагивают, он быстро вспыхивает,
и тогда он страшен: «Чуть ты задел турка, он уже ничего не разбирает».
«Не дразни турка («не раздувай его селезенки»), а то он не скоро
успокоится».
Прежде чем характеризовать чужие народы, зарегистрируем
поговорки о жителях городов и деревень Турции, — поговорки, в которых
османец иногда откровенно, может быть, даже цинично отзывается о своих
соотечественниках. Большинство этих поговорок записано мною в Нигдэ,
и упоминаемые деревни, очевидно, входят в Кони ионий вилайет.
«Если ты из Ыспынына, проходи в красный угол!».
Варианты этой поговорки, в которой так ясно слышится забота о
земляке, слышны не только в Конье, но и в Бурсе, и деревня Ыспыпын
заменяется в Эдремитском уезде Шаркёй, в других местах — Авутмуш.
Чувство солидарности односельчан еще сильнее в пословице: «Вы
смотрите друг за другом, как уроженцы Эгина».
Обыкновенно мясники в Константинополе — родом из Эгина (Хар-
путский вилайет) и тянут в столицу своих земляков. В сборнике А. Ве-
10 Иногда он еще грубее отзывается о похотливых желаниях, которые
просыпаются в нем после обеда.
11 И. Н. Березин, Народные пословицы турецкого племени, — «Библиотека для
чтения», 1856, № VI, стр. 98.
271

фик-паши есть вариант: «Вы смотр.ите друг за другом, .как уроженцы
Арабгира».
Это также город Харпутскаго вилайета, .населенный
преимущественно армянами *.
В пословицах и поговорках затрагиваются типичные черты жителей;
возможно, что какой-нибудь османец натворил что-то, а стоустая молва
воспользовалась этим и возвела его проступок в прегрешение деревни.
«Жители Гюдюля угощают путников (одной) чашкой кофе».
«Жители Байындыра надевают уздечку на издыхающую лошадь».
«Ты, как корова .Камала, ходишь взад и вперед по лугу».
«Коли попадешь ты в (деревню) Баят, .ночевать тебе в „сенях"».
«Ах ты, житель Колчака, отбирающий из лошадиного помета
ячменные зерна».
«Он родом из Карамана, а одежда его — из Белверана» (насмешка).
«Караоглан из Алкарана заставит охолощенную лошадь
ожеребиться».
Часто османцы высмеивают эксцессы или эксцентричные случаи из
половой жизни (о жителях: Алиходжалы, Барастала, Кышлак, Хад-
жилар).
Из чужих народов арабы вызывают в -османце двойственное
чувство. Он боготворит арабов, как говорящих на языке священной книги:
«Кто не знает по-арабски, тот бога не боится» 12.
Вероятно, эта пословица вышла из среды улемов, насаждавших в
стране арабскую образованность. Однако сам по себе араб антипатичен
османцу: «Спуталось, как волосы у араба» 13. «Араб может рассердиться,
только для этого нужно сорок разбойников»... «Мне ничего не нужно: ни
сладостей Дамаска, ни лица араба». «Паша из арабов — все равно, что
щипцы для огня (из дерева)».
Курд, занимающийся в горах скотоводством, прежде всего
выделяется своею гордостью или чванством: «Он разложился, как курд, у которого
и есть, что девять козлов»14 [...].
Османец подметил в курде его страсть -к танцам и пляске. Даже
в Константинополе курд разбивает (особенно во время рамазана)
палатки и предается дикому веселью: «Цыган играет, а курд пляшет».
В албанцах османец был поражен страстностью их натуры,
отразившейся, например, на творчестве Кемаль-бея, мать которого была
албанка: «Пока не сообразишь в чем дело, не суйся и не сверкай, как
албанский порох». [...].
Пословицы о цыганах разнообразнее. Кочуя с места на место, они
производят впечатление бездомных людей, побирающихся подачками:
«В доме цыгана не водится сливок». «У цыгана в доме на полке не
найдешь пекмез» (вареный ягодный сок). «Чем больше цыган, тем
больше радуется „командир"» (чери башы).
Обыкновенно цыгане занимаются увеселением публики, танцуя перед
ней:«Ты ведь бедный цыган, так для чего тебе серебряная зурна?» «Пока
цыган не сцепится с цыганом, он не съездит обручем бубен по голове».
Так экстаз цыгана разрешается дракой.
12 Впоследствии в подражание ей возникла пословица: «кто не знает по-турецки,
тот бога не боится».
13 Очевидно, слово «араб» употреблено в смысле «арап».
14 Иногда вместо «курда» стоит Алжирский дей (от османского дайы 'дядя') или
просто «дайы» (т. е. каба дайы?») 'добрый молодец'.
272

О христианах османец отзывается резко. Восприняв ислам как
непреложный догмат, османцы были смущены соседством в Малой Азии
с христианами, и они создали для них .кодекс, в котором нормировались
отношения к .ним. Впрочем, в воззрениях османца на христианина можно
установить два периода. Пока христиане Турецкой империи были райя
в глазах правительства, христиане квалифицировались османцами, как
гяуры. Теперь османец воздерживается от этой клички, и только с языка
детей и женщин срывается иногда брань по адресу христиан [...].
Однако османец замечает, что гяур обгоняет его в жизни, и он
испытывает к нему уже какой-то страх: «Уж не гонится ли за вами гяур?»
Так звучит пословица в Эдремите; но, очевидно, это — позднейший
вариант, в котором произошла искусственная замена слова «татарин»
(гонец) словом «гяур».
Османец уже беспристрастно взирает на гяура -и решается даже
провести параллель между отрицательными сторонами ислама и
христианства: «Между христианами лентяй-поп, а между мусульманами —
дервиш».
Помимо пословиц, в которых безразлично выводится христианин,
под словом «гяур» османец различает между ними армян и греков [...]
С 'внешней стороны оюмшец, может быть, выказывает грекам
внимание, но в минуты откровенности о,н с обычным юмором высмеивает
своих льстивых друзей: «Словно поп, потерявший (дорогу) к своей
церкви». «Ноет, как греческий поп».
Некогда между христианами были ренегаты, но османец был от них
настороже: «Попу (папас), (Прослужившему сорок лет, не бывать Аб-
басом» L..]
Обыкновенно они лицемерны, <как хамелеоны, и по миновании
надобности снова возвращаются в христианство: «Вчера он (исполнял
предписания ислама как) угодник («эвлия»), а сегодня—он (уже) Илья»15.
Впрочем, это — общее свойство иемусулвман: «Вечером он был
хаджи Мехмед, а утром оказался евреем» [...]
Быть может, ни в одной пословице не вылилось столько сарказма,
как в следующей пословице, распространенной главным образом в Ру-
мелии: «Друзья (наши) (т. е. османцы) пали в бою с неверными, а наша
хата с краю».
Вглядываясь в христиан, османец, гордый сгананием своей силы,
равнодушен ко всем проискам. Стоит ли обращать внимание, думает он:
«Бык наложил кучу, а телега (проехала) и растоптала».
Несмотря на то что в Турции, кажется, внутренняя свобода евреев
не была ничем стеснена, они сохранили типичные черты средневекового
гетто, и османец разглядел в них только отрицательные стороны их
характера: «еврейский базар», «еврейский торг», «еврейский гвалт» [...]
Пословицы о западноевропейских народах случайны; так как
западная культура стала проникать в Турцию поздно, представления его
еще не дифференцировались. Однако общий тон скорее говорит об
отвращении к Европе. «Он надел шапку из „Френгистана"». «Не ешь
французской дряни английской ложкой».
В англичанах, впрочем, османец разглядел могущество их на море,
потому что в Средиземном море всегда развевался .английский флаг:
«Он разукрасил, как английский флаг».
Отсюда искусственная поговорка: «Эвлия без ,ува:в"».
18 В. А. Гордлевский
273

Только раз, во время крымской войны, когда османец сражался
бок о бок с европейскими войсками, он -подавил в себе жгучее чувство
обиды и заявил: «(Мы) в хороших отношениях с ..,семью королями"» [...]
Казалось бы политика русских должна внушать затаенный страх
перед ними, а между тем во все времена среди османских сановников
бывали русофилы, — от победителя Петра Великого на Пруте Балтаджы
Мехмеда до великого везира султана Абдул Азиза, Махмуда Недима,
которого так и звали «Недимов» L.J
Политическая история османцев тесно сплелась с Коньей, и память
о столице малоазиатских сельджуков сказалась в обилии пословиц,
сохранившихся в народе.
В «представлении народа история Коньи была отодвинута в глубь
веков. В XVII в. Хаджи Хальфа слышал от местных жителей предание,
что некогда конийская равнина была залита морем, впоследствии
высушенным божеством 16; ,но перед вторым пришествием, говорят старожилы,
снова небесные хляби разверзнутся, и город скроется в воде. Отголоски
этого предания слышны в пословице: «Для Коньи смерть от потоков
(воды), а для Акшехира (город Конийского вилайета) —от ветров».
Для малоазиатского турка Конья, столица сельджуков,
сосредоточивала в себе прелести мира, и .преисполненный гордости, османец говорил:
«Обойди весь мир и приди, снова полюбуйся Коньей!»
Когда-то сельджукское искусство поражало богатством своей
архитектуры. На больших дорогах выстраивались для путников
роскошные KapaiBaiHicapaiH: «Дверь в Султанхане — произведение Зазады»
(Шехзаде?).
Очевидно, речь идет о (великолепных строениях в Султанхане от
XIII в. 17. Странный титул султана, быть может, говорит о том времени,
когда сельджукский султан, строитель Султанхана, был еще
наследником престола, царевичем.
В Конье жил основатель »ордена «Мевдоеои» (.вертящихся дервишей)
поэт Джеляледдин Руми (ум. в 1263 г.), игравший в политике
государства большую роль. В пословицах видна еще память о господстве и,
может быть, даже своеволиях мевлеви в городе: «У меня нет
виноградника в Мераме (в окрестностях Коньи); нет и дома перед тюрбе
(усыпальницей) (Джеляледдина)». «Днем он ходит ib |Кюлахе, а ночью —
с дубинкой».
Чем дальше, тем более забывались заветы «эмира алкающих бога»,
и члены ордена пятнали себя развратом: «Педераст в конце концов будет
деде (настоятелем), как потаскушка будет впоследствии повивальной
бабкой». «Когда нет баранов, там и козу величают Абдуррахман-че-
леби» 18.
Теперь значение города .во всех отношениях пало, и османец уже
иронизирует над своей родиной: «Конья славится своей пылью, а Сил-
ле — красотками».
Вторая половина пословицы как бы затушевывает песочные
ураганы — бич Коньи (особенно летом) — указанием на прелести девушек
окрестного селения.
«Кто чем славится, а Конья своими горшками».
16 Cl. Huart, Konia, la ville des derviches tourneurs, Paris, 1897, p. 132.
17 F. Sarre, Reise in Kleinasien, Berlin, 1896, S. 71—89.
18 В сборнике Шинаюи эта пословица встречается в .неудачном варианте: «Пака не
перейдешь реки, козу будешь величать Абдуррахман-челеби».
274

Говоря так, османец скорбит, вероятно, о ее ничтожестве. Он
подсмеивается над языком ее жителей, которые беспрестанно твердят одно
словечко нюрюн (*ну, как ты поживаешь?'); два конийца четыре раза
скажут нюрюн.
Исторические пословицы в сущности не так уж редки, как это могло
казаться с первого шгляда. Правда, старинные пословицы, когда-то
жившие в народе, вероятно, сохраняются главным образом только в ли*
тературных произведениях.
В пословицах движение османцев в Малой Азии уже забыто; однако
из косвенных намеков можно выяснить политику их в отношении к
христианам. Конечно, пословицы христиан дали бы еще более богатый
материал. Скованные ужасом деспотизма, христиане боялись прежде
высказывать свой взгляд на османцев, -и, чтобы предупредить резню, они
переходили в мусульманство и тем спасали свою жизнь. Однако
ренегатство доставляло им самим мучение; они не любили об этом вспоминать,
а иносказательно замечали: «Мы стали похожи на жителей Ивриса» 19.
Когда впоследствии страх перед османцами стал исчезать, они
смеялись над ними: «Тысяча турок все равно, что одна редька».
В пословицах запечатлелась эпоха безвременья, когда молодое
османское государство переживало трудный внутренний кризис, терзаемое
войнами извне и внутри:
«К нам на голову свалился Тамерлан».
(Память о поражении, понесенном султаном Баязидом I под
Анкарой в 1402 г.).
«Твой враг ушел в Бурсу».
Это — отголосок междоусобных войн XV в., когда царевичи
оспаривали друг у друга престол, захватывали форпост Константинополя —
Бурсу.
«Караманский баран еще покажет себя».
В этой пословице скрыт, вероятно, намек на политику караманских
князьков, которые искали случая, чтобы высвободиться из-под тяжелой
опеки османских султанов. Ассоциация с баранами тем уместнее, что
сторонник князьков Карамана, персидский шах Узун Хасан «Белобаран-
иый» (Аккоюнлу) боролся с династией «Чернобаранной» (Каракою-нлу)".
Возможно, конечно, что пословица заключает буквальный смысл,
так как караманские бараны, вообще крупные, часто отбираются для
борьбы.
«Дай бог тебе быть везиром султана Селима».
Так почитал народ память султана Селима I (Грозного) (1512—
1520), который казнил 17 везиров и навел на подданных паниче*
ский ужас.
Хотя османцы раздавили Караманское княжество, однако
центральное правительство было слабо, и в Малой Азии, и в Румелии возник
институт деребеев; полунезависимые от султана, они держали жителей в
страхе:
«Кто достал себе лошадь, оставил уже Скутари за собой». «А кто
не сумел достать себе лошади, тот выкопал себе могилу».
Дело в том, что если какому преступнику, политическому или
уголовному, удавалось бежать из Константинополя, он находил в Малой Азии
/защиту у деребеев20.
19 Деревня в уезде г. Нигдэ, где расположилась главная масса христианского
населения.
20 Mehmed Tevfiq, Ein Jahr in KonstantinopeL., S. 89.
18*
273

•«К нам на голову свалилась беда в лице деребея».
«Не очень-то мешай, а то выскочит снизу Чапаноглу».
Гроза Высокой порты, деребеи удержались в государстве до XIX в.
Так, «румел:ийский сераскир» Али-паша (Янинский) царил над Мореей,
и даже иностранцы признавали в нем силу. Но в 1822 г. он был захвачен
и казнен, и рушилось его владычество: «Потеряло цену, подобно деньгам
Али-паши»2l. «Дань Али-паши».
Изредка, впрочем, среди пашей попадались «отцы народа»:
«Расскажи о своем горе Марко-паше».
Образ печальника народного горя, -быть может, сложился под
влиянием греческих песен о -клефте Марко Боцарисе.
Эта пословица известна в другом варианте, только трудно
приурочить упоминаемого в ней Рагаб-пашу к определенному историческому
лицу.
•«Купи себе свечку в пять пара и ступай плачь о своем горе Рагиб-
паше».
(Обыкновенно просто говорят! «Купи себе свечу в пять пара и плачь
над собой»; в таком случае пословица заключает насмешку над
глупостью) .
Так, ужасы .военного времени, насилия деребеев и султанов нашли
отголосок в пословицах.
Золотой век Турецкой империи (XVI в.) создал пословицу:
«Кто капитан над Белым морем (Средиземным), тот владыка над
Египтом».
Упоенный своими победами, османец грезил о мировой славе:
«Молва распространилась по Малой Азии и Крыму».
Нередко, однако, османцы встречали на своем пути со стороны
неприятеля упорное сопротивление:
«Тверд, как крепость Виддии».
Что это было сказано в пылу раздражения, указывает употребление
пословицы в современном языке для выражения крайней степени
бесстыдства человека.
Жизнь в мирное ершия юарисовьиваеггга в пословицах скорее в
мрачном свете.
Столица государства Константинополь, где были деревянные дома,
то и дело выгорала, и народ горестно восклицал:
«В Стамбуле хоть отбавляй пожары, а в Анатолии хоть отбавляй
подати».
«Если бы оз Константинополе не 'было пожаров, пороги домов были
бы из золота».
Из провинции несутся жалобы на тяготы финансового гнета, и это
тем странно-, что в представлении народа: «Анатолия — неисчерпаемая
житница».
Очевидно, 'бессовестная эксплуатация земли выжала из нее все
соки, и, изнуряемые налогами, подданные султана боятся подать о себе
голос, потому что они вконец уже разорены:
«Как мешок с мукой: чем больше его бьешь, тем больше пыли идет
из него».
Опыт показывает, что кто дерзает возвышать голос, тот несет
наказание:
«Кто говорит правду, того ссылают на Кипр».
21 J. Kunos, Rumelisch-türkische Sprichwörter, — «Keleti szemle», 1906, I, 68.
276

Иногда, впрочем, несправедливости выводят османца из терпения,
и он в сердцах говорит:
«Даже кадий Сереза в (Салониках) не позволит себе таких шуток».
И не удивительно, что османец бежал от гнета за границу; «о там
он утрачдвал национальность:
«Он забыл турецкий язык».
Как ни религиозен народ, однако фанатизм духовенства его
-изумляет, и чтобы кольнуть кого изл;ишним рвением к вере, он говорил: «Уж
ты не внук ли Абуссюуда?»
•Имя шейхульислама Абуссюуда (ум. 1574) породило уже в народе
легенды. В квартале Фатих есть баня. Когда-то там проходил Абуосюуд;
вдруг ему захотелось пить, но сколько он ни оросил воды у христиан,
они ему не дали. Тогда он ударил жезлом в землю, — и оттуда забил
ключ. Утолив свою жажду, он велел выстроить на том месте баню,
заявив, что вода ее будет исцелять от лихорадки и других болезней. А чтобы
отомстить христианам, он запретил пускать их в баню. Очевидно,
разобщенность между христианами и мусульманами, резкая в XVI в., уже
сгладилась, и чтобы объяснить причину запрета, наложенного Абуссюу-
дом на христиан, народ придумал целый рассказ о жестокосердии
христиан. Значит, поговорка древнее рассказа.
Теснимый налогами, забитый, османец любил все же иногда
помечтать. Ему вспоминались случаи сказочного возвышения в Турции
временщиков и сановников:
«Спит в конюшне, а видит себя во сне шейхульисламом».
Вглядываясь в дворцовый быт, османец замечал лесть челяди:
«Он курит ладан -на Окмейданы»22.
Это — стрельбище в окрестностях города, где двор часто собирался
для стрельбы из лука.
Гордясь своими .предками, османец посмаивалюя иад (инородцами*
славянами, пробиравшимися до ступеней трона:
«Ты возьмешь себе слугу из Сараева в Боснии».
В константинопольском варианте еще резче видна злая ирония
пословицы:
«Ты ищешь себе слугу из бамьи» (род овощей).
В XVII в., когда наступательное движение османцев прекращается,
во всей неприглядной наготе раскрываются неустройства империи. И
государственные мужи изыскивают меры, чтобы спасти отечество:
«Против злоупотреблений одно лекарство — сабля», — говорит
султану Мураду IV (1623—1640) анатолийский кадий-аскер23.
Слова пали на благодарную почву: султан Мурад IV, на время
остановивший падение государства, отличался вместе с тем необыкновенным
зверством, о чем выразительно свидетельствует его поговорка:
«Месть не стареет, а разве только седеет»24.
Если отечество ввергнуто в бедствия, вина в этом лежит на
сановниках, которые казнокрадствуют. В этом отношении адмиралтейство
всегда давало повод к насмешкам:
«Совсем, как дела в морском министерстве».
22 В пословице, приведенной Г. Вамбери в «Очерках из жизни и нравов Востока»
(СПб., 1877), вместо «Окмейданы» ошибочно (?) стоит «Атмейданы»; вообще
«Османские пословицы» (стр. 315—337), будучи переведены с немецкого языка, иногда
значительно искажены, и ими нужно пользоваться с осторожностью.
23 A de la Jonquière, Histoire de l'empire ottoman, Paris, 1897, p. 307.
24 Ibid., p. 31ll.
277

«Горы взывают: „Мехмед Али"».
Это министр султана Абдул Меджида М. Али, торжественное
вступление .которого в адмиралтейство произвело сильное впечатление на
современников 25. Правда, эскадра при нем ни разу .не вышла из Босфора,
и Шинаси, смеясь над ним, говорил: «Бурливые волны в страхе
отступали при его приближении, а земля дрожала до самых недр, когда
долины оглашались его именем»26.
Таковы в государстве порядки, .всею тяжестью нависшие над
«земщиной»; одни янычары извлекают из положения выгоды, и им живется как у
Христа за пазухой.
«Мы стали детьми Хаджи Бекташа Вели», — говорит о них в своей
записке Коджа Сейбан-'башы27, и в этом замечании чувствуется уже
склад поговорки.
В XIX в. старые идеалы рушатся, и, охваченные разочарованием,
османцы вздыхают о дореформенной Турции:
«Теперь и ага гонцов остался без лошадей».
«Старые османцы сели на своих коней (доброго) старого времени
и исчезли»28.
Это протест против вторжения европейского влияния, протест против
султана — «гяура» Махмуда II (1808—1839).
# #
*
Перед вами прошла пестрая вереница османских пословиц. Пока
храбрость, клокочущая в жилах османца, находила выход в войнах, он
был спокоен; но европейская культура, размывая устои его быта, разом
подкосила его, и не национальная радость, а скорбь сквозит в его
пословицах, скрытая под личиною добродушного юмора.
25 М. Destrilhes, Confidences sur la Turquie, Paris, 1856, p. 124.
26 Sefer-bey Л travers la littérature turque, —«La Revue», vol. LXX, 1907, ip. 108.
27 Тевфик-бей Абуззия, Нюмюне-и эдебияти османие, Стамбул, 1302 г. х., стр. 70.
28 М. А. Гамазов, «Горе от ума» в турецком переводе, — «Вестник Европы», 1886,
№ 1, стр. 431.
>jydl64L,

GMTQ^
ОСМАНСКИЕ СКАЗКИ
(Краткое изложение)
Собранные в Турции венгерским османистом, доктором Игнатием
Куношем, сказки представляют главным образом так называемые
волшебные сказки. Бытовые сказки, фаблио в сборниках Куноша случайные.
Вот почему я публикую свое крохотное собрание, пестрое в своем
составе, и думаю, что оно, быть может, пополнит сколько-нибудь темы о
хитрости и коварстве и о глупости людской. В двух сказках кратко рисуется
значение судьбы, вера в которую в османцах была усилена
мусульманским учением о предопределении.
Сказки записывались мною обыкновенно 'как иллюстрация
рассказчика к положению или житейскому правилу. Это не были
профессиональные сказители, »и мне казалось поэтому возможным ограничиться при
печатании изложением сказок.
Для образца, впрочем, я привожу текст зачина сказок, слышанного
рассказчиком в детстве: «„Ступай", — говорит тот, кто идет; „гони", —
говорит тот, кто гонит. Кто входит в сад без спросу, того бьют нещадно.
Я ударил ногой „Башню Леандра", говоря: „стой, осади". Пожарную
каланчу сунул я себе за пояс, думая, что это — труба. Ядро из Топхане
я положил в карман, думая, что это — пшено. Я спросил: „как твое
имя?" Она сказала: „Эмине"...»1.
1. Бессмысленный иск. Проголодавшийся капитан, сойдя с -парохода,
зашел в Константинополе в гостиницу и попросил себе чего-нибудь поесть,
Хозяин гостиницы за неименением ничего другого сжарил ему в масле
'несколько Я'иц. Капитан ушел. Когда пароход был уже в открытом море,
он вспомнил, что не заплатил в гостинице денег. Чтобы не отвечать за
это па страшном суде, он решил пустить деньги в оборот. Он купил на
них на острове кота и кошку. Во время одной остановки капитан был
приглашен на обед и увидел, что перед каждым прибором лежит палка.
Он удивился было, но едва гости сели за стол, откуда ни возьмись, кры-
1 Вар варанын, сюр сюренин дестюрсюз бага гиренин котек емеси чок олур. Кыз
кулесине тепме вурдум, «гери дур» дею; янгын кулесини белиме соктум, «бору дур»
дею, Топхане кюллесини джебиме койдум, «дары» дыр дейи. Сордум: адын не? — Де-
ди: Эмине! — Ачтым бактым [...]: бир яны сазлык, саманлык, бир яны тозлук, дыманлык,
бир янында халлажлар памбук атар денг-инен, бир янында демирджилер демири
дёвер лён-гиле. Азгиттим, изгиттим, дере тепе дюм дюз гиттим, аркама бактымки бир
човалдуз гиттим.
279

сы,— и растаскали все кушанья. Тогда капитан заявил царю, что берется
вывести -в их государстве -всех крыс. От радости жители купили у него
за дорогую цену кота и кошку, и капитан распрощался с ними.
Вернувшись десять лет спустя в Константинополь, он разыскал хозяина
гостиницы и позвал его назавтра к себе за деньгами.
Вечером хозяин рассказал об этом жене, подчеркивая, что на свете
есть еще честные люди. Одна:ко жена задумала начать с капитаном
тяжбу. Яйца были сырые, говорила она на суде, предполагая, что из
каждого яйца вышло бы по цыпленку, это составило к .настоящему моменту
такую-то сумму. Судья согласился и присудил им все товары и пароход
капитана. С горя капитан пошел в кабак. Там его увидел пьяница, и,
узнав, о чем он печалится, явился на другой день к судье и стал
требовать пересмотра дела. Прежде всего он спросил у хозяина, как он подал
гостю яйца; когда хозяин ответил, что яйца были поданы на сковороде,
он воочию показал судье бессмысленность притязаний хозяина и его
жены. Тогда капитан, со своей стороны, предъявил хозяину гостиницы
встречный иск за задержку корабля в Константинополе. Все имущество
хозяина было -продано, и о« с женой пошел по миру.
(Записал в Конье от Али.)
2. Хитрый вор. Жил у кузнеца хитрый подмастерье. Куда хозяин его
ни пошлет, всегда он исполнит поручение и еще принесет обратно деньги.
Тогда кузнец велел ему обворовать царскую казну. Когда подмастерье
принес ему деньги из сокровищницы, у кузнеца разгорелись глаза, и он
решил ночью забраться в сокровищницу вместе со своим подмастерьем.
Между тем кража была замечена, и, чтобы открыть вора, поставили в
сокровищнице котел со смолою. Как только кузнец спустился в
сокровищницу, он упал в котел. Подмастерье, недолго думая, отрезал ему:
голову и ушел. А жене кузнеца наказал отнюдь не говорить никому об
исчезновении мужа. Тогда царские советники решили пустить по городу
верблюда с драгоценными товарами, — в -надежде, что вор захочет
забрать все это себе. Приказав жене хозяина не покупать ничего, вор
разыскал на базаре двух шлюх. В то время как погонщик верблюда,
заинтересованный выходками женщин, не сводил с них глаз, вор подменил у него
верблюда на осла и похитил сокровища. Тогда, после долгих дум,
сановники посоветовали царю разослать по городу 40 женщин, которые
должны были всюду спрашивать верблюжьего мяса. Несмотря на наставление
вора, жена кузнеца сдалась на просьбы старухи, заявившей, что в ее
болезни поможет только верблюжье мясо, и дала ей кусок мяса. Когда
старуха выходила со двора, ее увидел вор и, под предлогом, что ей дали
мало мяса, схватил старуху и отрезал ей голову. Та же участь постигла
и остальных старух. Тогда царь, отчаявшись отыскать вора, объявил, что
он его прощает. Вор предстал перед царские очи; но так как царь
сомневался в его искусстве, вор взялся доставить ему московского короля.
Для этого вор заказал большой сундук и поместил в нем два оркестра
музыки. Придя в «Московию», он стал раздавать в церкви беднякам
деньги. Когда у него спрашивали кто он, он отвечал: «Я Иисус». Об
этом прослышал король и пригласил его во дворец. Вдруг в сундуке
заиграли музыканты, и вор заявил удивленному королю, что ему,
Иисусу, нужно вознестись на небо. Король тоже захотел подняться на небо
и потому охотно влез в сундук, согласившись по данному знаку кричать
на звериные лады. Вор вернулся к царю, который похвалил его и на
радостях выдал за него свою дочь.
(От него же.)
280

3. Дурак. Умирая с голоду, бедняк собрался в дорогу к богу. На
пути он встретил волка, который, узнав, куда он идет, попросил избавить
от боли в пояснице. Дурак обещал. Дальше ему встретились два
человека, которые никак не могли разделить между собой три бочонка золота;
царь, страдавший головными болями, и рыба, которая зябла в воде и
задыхалась на суше. За всех их дурак взялся ходатайствовать перед
богом. Вскоре дурак столкнулся лицом к лицу с Хызыром, который,
выдавая себя за бога, заметил дураку, чтобы он спокойно шел домой, так
как «бог ему подаст». Хьтзыр разрешил ему также все недоумения и
жалобы. В благодарность за избавление рыба хотела подарить ему
драгоценные камни, торчавшие у нее в голове; царь-девица соглашалась
выйти за него замуж, чтобы только скрыть от других тайну пола;
спорщики давали ему бочку золота; дурак упрямо все твердил: «Мне бог
подаст». Когда он объявил волку, что от боли его может избавить только
мозг дурака, волк мгновенно бросился на него и растерзал.
(Зависал в Константинополе от Исмаила, уроженца Измята.)
4. Из пастухов в министры. Подыскивая слугу для своего сына,
первый секретарь султана попросил уезжавшего в отпуск приятеля привезти
ему смышленого мальчика. Приятель забыл было об этом и, только
встретив на обратном пути бедного пастушка, пешком шедшего в
Константинополь, вспомнил о поручении и наметил его в слуги паше. Паша
приставил его к своему сыну, и мальчик, от природы одаренный большим
умом, шутя выучил науки, которые преподавались сыну паши. По
окончании образования паша определил его в министерство иностранных дел.
Юноша так быстро выдвинулся своими способностями, что был назначен
сперва послом в Вену, а потом вали (генерал-губернатором) на о-в Крит
для усмирения волнений. Вскоре султан Меджид предложил ему посг
великого везира. Пастушок согласился; но чтобы не гордиться, он
ежедневно удалялся на несколько минут в потайную комнату в своем доме
и смотрел там свои лапти, в которых пришел в столицу. Завистники
великого везира сообщили султану о странностях везира, но на этот раз
их козни не удались.
Однако в конце-концов интриги увенчались успехом: великий везир
был привязан к хвостам лошадей, которые протагцили его до Семиба-
шенного замка 2.
5. «Аллах дал», или от судьбы не уйдешь. Однажды вечером трое
путников играли -на постоялом дворе на ложках. Мимо проходил
переодетый царь; ему понразилась игра, и он стал прислушиваться к
разговору. В это время старший путник сказал: «Ах! если бы на то была царская
воля, я взял бы царевну, посадил ее на осла и поехал к себе в деревню»,
Средний путник, разделяя вкусы товарища, выразил такое же желание.
А когда они спросили у младшего товарища, чего бы он желал от царя,
тот сказал: «Ничего мне не надо от царя: мне бог подаст»!
Царь, гордившийся своим могуществом, затаил в душе гнев. Он
призвал путников во дворец и, исполняя желание двух, женил их на
своих дочерях и, богато одарив, отпустил в деревню. Когда очередь
дошла до младшего путника, царь приказал раздеть его догола и,
смеясь над ним за то, что он презрел его, могущественного царя, выгнал
дурачка из дворца. Младший путник тихонько поплелся вслед за това-
2 По мнению рассказчика, это истинная история великого везира Фуад-паши.
281

рищами. В дороге старший путник сжалился над товарищем и, посадив
его на осла, пошел рядом с ним. В это -время царь выглянул из окошка
и, увидев, что рядом с ослом зятя идет какой-то человек, велел палачу,
не говоря ни слова, догнать дерзкого человека и отрубить ему голову.
Палач так и сделал. Тогда царевна обратилась к бедняку и говорит:
«Ну, видно такова судьба! Возьми ты меня в жены». Бедняк, усматривая
в этом перст божий, согласился <и поехал рядом со своим другим
товарищем. Так доехали они до реки. Было жарко, и товарищ решил
искупаться; но только он вошел в воду, как утонул. Так обе царевны
достались бедняку.
Неожиданно разбогатевший бедняк выстроил город и, .назвав его
«бог дал», объявил всюду, что он у себя в городе бесплатно поит и
кормит всякого странника. Прослышал об этом царь и подумал: «Как? вот
я, могущественный царь, и то »не могу всех прокормить! Откуда взялся
этот человек?». Взяв с собой везира, он явился в город. Зять сразу узнал
царя и, не показывая виду, пригласил его во дворец, велев женам
изготовить такие кушанья, какие они ели у себя дома. Царь немало было
удивлен этим, и, когда стал спрашивать, как мог он узнать его вкус,
бедняк подвел к нему его дочерей и рассказал о своих приключениях.
Царь прославил бога и с того времени перестал кичиться своим
могуществом.
(От него же.)
6. Османский Орфей. Однажды некто Саиб-эфенди, родом из Ка-
рахисара (Сивасского вилайета) во время путешествия, предпринятого из
любознательности, попал в Алеппо и там в доме купца уввдел, что сы*Г
его сидит в цепях. Сперва отец не хотел открывать страннику своего
горя: но, наконец, должен был уступить: оказывается, красавец юноша
обладал таким необыкновенным голосом, что кто бы его «и услышал, все
бросали свои дела и бежали вслед за ним.
Был раз такой случай. Очарованная красотой юноши, рабыня,
присматривавшая за ним, открыла ему, что он сидит под стеклянным
колпаком, и выпустила его на улицу. Не только люди, но и животные,
плененные голосом юноши, неотступно шли за ним. Вечером к отцу юноши
явилась толпа и заявила, что если он еще раз 'выпустит на улицу своего
сына, чарующего своей красотой их жен и дочерей, ему не миновать
смерти: они разорвут его на части и сожгут. Тогда отец, благодаря
судьбу, что ему удалось спасти сына от разъяренной толпы, сковал его по
рукам 'И ногам, потому что его отцовскому сердцу приятнее было -видеть
своего сына живым, чем мертвым. Выслушав рассказ хозяина,
путешественник отказался этому верить; они побились об заклад. В течение трех
дней хозяин кормил верблюдов соленой пищей и не давал им воды; на
четвертый день верблюдов погнали на водопой. Однако заслышав голос
юноши, они устремились в ту сторону, откуда исходил голос, и уставились
на юношу мордами. Путешественник, пораженный голосом юноши,
предложил отцу отвезти сына в Баязид, где он спокойно будет жить среди
курдов. Отец согласился. Ночью, когда все спали, путешественник
покинул вместе с юношей Алеппо. Юноша поселился между курдами и так
был рад, что избавился от оков, что долго после этого посылал из Баязи-
да в Карахисар своему благодетелю овец.
До сих пор еще у детей путешественника Саиба-эфенди водятся
бараны из породы баранов юноши.
(Записал ib Ксшстантшошле от Ахмеда, уроженца Карахюсара.)
282

7. Кадий-ловелас. Напротив дома кадия был источник. Однажды,
сидя у окна, кадий увидел жену соседа. Он дождался, когда муж ее
куда-то уехал, и, явившись к ней в дом, стал говорить ей о своих
чувствах. Женщина упорно отказывалась; но кадий неотступно
преследовал ее, и она рассказала об этом мужу. С ведома мужа, она пригласила
к себе в дом кадия, который надел на себя все драгоценности, какие
только у него были; успокоив его, что муж не вернется, она начала
готовить кушанья. Между тем кадий едва сдерживался; он давно уже снял
с себя верхнюю одежду. Только сели за стол, послышался стук в двери;
женщина быстро спрятала голого, как о« был, кадия в сундук. Войдя в
комнату, муж стал жаловаться на плохие дела и объявил жене, что
завтра он вынесет на аукцион сундук с полотном. Утром он призвал
хамала (носильщика) и велел ему нести на площадь сундук и сдать
бирючу, чтобы он продал, но ни под каким видом не открывал бы крышки
сундука. Кадий заволновался. Дорогой он заговорил с хамалом, который
сперва в страхе чуть не бросил сундук на землю, и убедил его сообщить
о случившемся его братьям. Братья выкупили кадия за высокую цену.
Кадий уселся опять у окна. В это время к источнику подошел муж, и
совершив омовение, произнес обычную формулу: «Господи, избави меня от
хитрости жены и от врага!» Кадий, «испытавший на себе коварство
женщины, не утерпел, чтобы не заключить молитву словом «аминь».
(От него же.)
в. Старое седло, или судьба. У одного человека было старое
испорченное седло. Он положил его на полку и потихоньку ежедневно
откладывал в него деньги. Как-то в его отсутствие к нему в дом заехал путник
и пристал к слуге хозяина, чтобы тот продал ему седло. Слуга, недолго
думая, продал ему заветное седло, и, когда хозяин явился домой, он
выбежал к нему навстречу и радостно закричал: «А я сегодня продал
выгодно старое седло; вот деньги!» Хозяин потужил, потужил и забыл,
наконец, о седле. Через некоторое время путник, купивший седло, снова
остановился в доме и, обращаясь к хозяину, сказал: «Возьми это старое
седло и поправь его, а то оно совсем разваливается». Хозяин охотно
согласился, и, когда распорол его, оттуда посыпались деньги, о которых
путник, очевидно, и не подозревал. Хозяин поправил седло и, возвращая
путнику, написал: «Если чему суждено быть, то будет, хотя бы судьба
его была в Бухаре».
(От него же.)
9. Безбородый и черт. Однажды черт подружился с безбородым.
Раз вздумали они сеять пшеницу. Безбородый и спрашивает черта, что
он хочет. «Мне корешки, а тебе верхушка», — ответил черт. Когда
созрела пшеница, безбородый собрал зерна, а черту оставил солому. На
другой год вздумали они сеять лук. «Ну теперь меня не обманешь, — сказал
черт, — я возьму себе верхушку, а ты бери корешки». Когда стебли лука
завяли, безбородый раскопал землю и вынул лук. Тогда черт в гневе
сказал: «Боже! Ты сотворил меня, но для чего же ты еще создал
безбородого.» 3
(От него же.)
О хитрости безбородых сложилась у османов поговорка: «кеселер шейтан олур».
283

10. Женская хитрость. Однажды ходжа Палабыйык во время
проповеди обрушился на женщин, упрекая их в глупости. В мечети была жена
великого вез«ира. Оскорбленная еловам-и ходжи, она задумала отомстить
и, вернувшись домой, послала ему записку, в которой просила прочитать
молитвы 4 над ее больной дочерью. Только ходжа прошел «а женскую
половину дома великого 'везира, как в дверь послышался стук: это
возвращался из Порты великий ъезир. Жена заволновалась и под предлогом,
что муж ничего не знает о том, что она пригласила в дом ходжу,
спрятала его в сундук. Везир, однако, заметил внизу, у лестницы, чужую
обувь и, гневный, поднялся к жене. Нисколько не смущаясь, жена
объявила мужу, что у них в доме ходжа Палабыйык. «Вот ты о нем хорошего
мнения, — .продолжала женщина, — а этот ходжа захотел убедиться,
действительно ли жена великого везира создана так же, как его жена,
и ввалился к нам. Я приказала слугам схватить его, и вот он
в сундуке. Изволь, взгляни». Паша бросился к сундуку, а жена,
рассмеявшись паше в лицо, сказала: «Ну, вот ты и проиграл пари! Как
мог поверить ты небылице?» Паша был смущен.
Оказывается, года три назад муж и жена поспорили, кто кого
обманет 5, и после долгих усилий победила женщина. Когда паша ушел
из дому, женщина выпустила из сундука ходжу, который, натерпевшись
страхов, закаялся нападать на женщин.
(Заисал в Конье от Хамдизаде Абдул Кадира.)
4 Читая молитвы ходжа дует (нефес етмек) на больного, чтобы изгнать из него
дух болезни.
5 Для этого раздергивают куриную косточку (лопатку?) и произносят: «ля дест»
(перс, «йад-ест» или «йад-дашт») 'помни же'!
-2^)*(эЧ_

QX^Q^C^
МАТЕРИАЛЫ ПО ОСМАНСКОМУ ФОЛЬКЛОРУ
АНЕКДОТЫ
Анекдотическая литература насчитывает за собой в Турции
вековую давность. Уже в «Месневи» — дидактико-образовательном
произведении поэта Джеляледдина Руми (XIV в.)—рассеяны анекдоты.
Анекдоты мелькают иногда в «Рассказах сорока везиров», сборнике
рассказов, переведенном на османский язык в XV в. Шейхзаде.
Зарегистрированные в письменных памятниках, анекдоты тем не менее как бродячее
международное наследие вольно жили и рано проникли в обиход
османской народной речи. Только в народном воображении анекдоты
оформились: безвестные лица выросли в определенные типы или внесли лишние
штрихи и черточки для характеристики народных героев «и шутов К
Такова была, например, судьба Насреддина, народная биография которого
обогатилась и обогащается за чужой счет; и не только, конечно,
Насреддина, 'но и других типов, — как, например, Инджили-чауша, придворного
шута 2, покровителя «барковщины».
Анекдоты, обычная тема разговоров, веселое средство коротать
время, живо воспринимались слушателями и давно заносились для памяти
на бумагу. От XVI в. сохранились специальные записи анекдотов
(«Анекдоты» поэта Лямии, Дели Берадер Газали и др.) В середине XIX з.
типографский станок фиксировал анекдоты о ходже Насреддине, как об
общем любимце, — анекдоты, записанные, по крайней мере, уже в
XVII в.
Однако большая часть анекдотов, первоначальная форма которых
могла быть точно знакома только ограниченному кругу или даже
случайным читателям рукописей, в народе видоизменялась и вбирала в себя
новые наслоения.
Издание анекдотов (правда, не столько с историко-литературными
или даже просто литературно-эстетическими целями, сколько с целями
•коммерческими) началось в Турции лет двадцать пять назад. Почин в
собирании анекдотов принадлежит, кажется, писателю-этнографу Мех-
меду Тевфику Чайлаку (автору «Года в Константинополе»). Он
составил сборник анекдотов «Сокровищница шутливых рассказов», заключаю-
1 Так, например, анекдот из «40 везиров» (M. Belletête, Contes turcs en banque
turque, Paris, 1812, p. III). Теперь прикреплен к ходже Насреддину.
2 Время его жизни приурочивается иногда к XVII в. (эпоха султана Мурада IV),
иногда — к XIX в. (эпоха султана Махмуда II).
285

ший в себе 658 анекдотов. Значение сборника обесценено тем, что
собиратель не указывает своих источников. Он сознает, что в сборник
вкралось через книгу много иностранных анекдотов (в них сразу бросаются
в глаза иностранные имена), но систематизировать анекдоты он
предоставляет позднейшим собирателям. Так же беспорядочно изданы:
сборник анекдотов театрального цензора М. Хильми «Забавные истории» л
другие его сборники-листовки (обрывавшиеся обыкновенно на первом
или на втором листе), сборник Ф. Решада «Полное собрание анекдотов»,
и т. д. Рассмотрение как этих сборников, так и других, быть может, даже
более старых, разысканных мною на книжном рынке Константинополя,
когда-нибудь послужит предметом особой заметки.
Таким образом, анекдотов -издано в Турции много, но пользоваться
ими нужно с крайней осторожностью. Изучение османских анекдотов
затрудняется теперь еще вследствие того, что анекдоты из книг
переходят в народную среду, и пропадает иногда эпическая свежесть и простота
народного рассказа. Более того, в устах профессиональных
рассказчиков — меддахов совершается на наших глазах искусственное
возрождение или перерождение памятников народного творчества. В разговорах
и даже на сеансах меддахи откровенно сознаются в заимствованиях
сюжетов из книг и рукописных тетрадей. Однако в изображении (правда,
утрированном) национальных типов (провинциального турка и
инородцев) меддахи воспроизводят общее народное представление о них.
Возможно, пожалуй, ограничение, возникновение или, во всяком случае,
завершение и отделка народных типов происходит у оторвавшегося о г
деревни османца; это городские, столичные жители посмеиваются над
своими согражданами, которые теряются в Константинополе в шумной
обстановке и производят впечатление глупцов. Я сказал бы, что
анекдоты о глупцах своего вилайета возникают в городе. Вообще анекдоты о
глупцах, несомненно, продукт творчества горожанина. В народной
литературе преимущественно выводятся глупцы из среды инородцев или
провинциальных жителей, с которыми прежде всего городскому жителю
приходится сталкиваться. Чаще всего (благодаря удобному сообщению
морем) в Константинополе появляются <кастамонийцы и лазы, которые и
попадают городскому османцу на зубок. Уже речь провинциала смешит
горожанина, и даже в Конье, например, да уклонениях кастамонийского
диалекта от закона гармонии гласных строятся анекдоты 3.
В Европе знакомство с османскими анекдотами ограничено.
Венгерский ученый Игнатий Кунош, издавший так много материалов по
османскому фольклору, по-видимому, работал без определенного плана
и собрал главным образом сказки (волшебные сказки); рассказы попали
в сборники Куноша случайно 4. Если я -не ошибаюсь, Н. Н. Мартинович
первый опубликовал по-русски несколько османских анекдотов в работе
«Малоазийские сказки, рассказы и анекдоты» 5; кое-какие рассказы,
впрочем, книжного происхождения (так, рассказ № 3, о встрече Тимурленга
с персидским поэтом Хафизом, развился из газели Хафиза).
Меня интересовали в Турции анекдоты о глупцах. Этот интерес был
вызван ценной работой проф. Н. Ф. Сумцова «Разыскания в области
анекдотической литературы». Как я высказывал уже в рецензии на
3 Кзстамонийцы заявляли капитану, что их только семеро («ед-йуз), и когда
капитан приготовил судно на сто человек («еди-уз»), они удивлялись.
4 Впрочем, он собрал анекдоты о Насреддине в Айдынском вилайете.
5 «Живая старина», вып. III, СПб., 1910, стр. 233—253.
286

труд H. Ф. Сумцова 6, на русских анекдотах отразилось влияние соседей,
и для правильного освещения истории русских анекдотов, в которых уже
М. П. Драгоманов указал отголоски анекдотов о Насреддине, османские
анекдоты представляют большое значение.
Во время занятий своих и разговоров я наводил османцев на
анекдоты о глупцах, и этим объясняется сравнительное обилие анекдотов о
глупцах в моем собрании. Публикуемыми здесь анекдотами еще не
исчерпываются мо'И записи: многие анекдоты несколько фривольны по своему
содержанию, и, быть может, войдут когда-нибудь в KpvTcxaSta
Большая часть анекдотов записана в Константинополе в течение
1905—1907 гг. (Заголовки для анекдотов составлены мною).
1 — от уроженца Кютахьи; 2, 8, 10 — 13, 15, 16, 18, 19, 21, 24 — 26,
28 — от уроженца Карахисара Сивасского вилайета; 3, 4, 17, 30—32,
34, 39, 40 — от уроженца Измита; 5, 6, 14, 22, 23, 36 — от уроженца
Аяша, Анкарского вилайета; 33 — от лодочника уроженца Эрзурума;
7, 9, 20, 27, 29, 35, 37, 38, 41 записаны в Конье.
Как видно из этих обозначений, от уроженца Карахисара Сивасского
вилайета записано 15 номеров. Я думаю, что некоторые анекдоты он
слышал от Исмаила, уроженца Измита, с которым жил в одном медресе.
Вращаясь в среде духовенства, он усвоил и правоверные анекдоты о
еретиках— бекташи. Некоторые анекдоты (например, 19, 28), по всей
вероятности, широко распространены в Сивасском вилайете; [...]
Анекдоты, записанные со слов Исмаила, уроженца Измита,
отличаются -наблюдательностью. Лентяй, он подмечал быстро слабые
струнки в ближнем и клеймил 'безжалостно глупость и социальную
несправедливость.
В анекдотах, записанных от Нури, уроженца Аяша, проглядывают
хозяйственность и домовитость. Недаром он и занялся в
Константинополе торговлей. Хотя он свыше 15 лет живет в Константинополе, в нем
чувствуется глубокое знание деревенской жизни.
Анекдот 33 записан от старого лодочника, некогда состоявшего в
штате слуг султана Абдул Азиза. Таким образом, не случайно, -пожалуй,
в его устах отношение :К предержащим властям.
Из анекдотов, записанных в Конье, наиболее характерными являются
37 и 38; их рассказал мне щеточник Али, скитавшийся на своем веку.
1. Состязание в глупости. Шли однажды два дурака. Дорогой им
повстречался прохожий. Прохожий поклонился. Когда он отошел, дураки
стали спорить, кому из них он поклонился. В конце концов за
разрешением недоумения они обратились к -нему; но прохожий ответил: «Я
забыл, ступайте, спросите у судьи!» Они так и сделали. Выслушав их, судья
сказал: «Кто из вас глупее, тому прохожий и поклонился». Дураки снова
заспорили; каждый доказывал судье, что он — дурак.
Один так сказал: «Однажды я закупил на базаре зелени и послал
с хамалом ('носильщиком) домой, чтобы жена -приготовила вкусное
кушанье. Вечером мне нужно было идти домой; я притворился больным и
велел хамалу нести себя. Как только жена увидела меня на сп-ине хама-
ла, она заволновалась. А я воспользовался минутой, когда она вышла
из комнаты, и начал есть. Но не успел я положить долму в рот, как
вошла жена. Мне не хотелось признаваться, и я сказал, что у меня
распухла щека. Жена призвала доктора; разрезав щеку, он стал вынимать
крупинку за крупинкой рис». Судья выслушал его и заметил: «Да, ты —
дурак! Прохожий тебе поклонился».
6 «Этнографическое обозрение», М., 1901, № 1, стр. 179—183.
287

Товарищ возразил: «Нет, я еще глупее его, и я докажу сейчас это!
Был у нас бык. Как-то он забрался в дом и перебил всю посуду. Вот
мы и порешили с женой молчать; кто первый заговорит, тот и должен
выгнать быка -из дому. Скоро, однако, жене надоело сидеть, и она ушла
к своему отцу. Пообедав у отца, она попросила его снести мне суп. Когда
тесть вошел ко мне в комнату, он увидел, что я 'прислонился к стене и
молчу. Тесть пробовал спрашивать, хочу я супу >или нет, но не добившись
ответа, он поставил суп на полку и ушел. Услышали собаки запах еды;
подойдя к полке, они уронили миску с супом мне на голову, и,
облизывая лицо, разорвали мне уши. Собак выгнали вон, а я все молчу. Тогда
соседи решили, что я умер, и понесли меня на кладбище. Процессия шла
мимо дома моей жены. Увидела это из окна жена и закричала:
«Послушайте, что вы делаете, ведь муж мой не умер!» Услышав голос жены,
я приподнялся и сказал: «Ты первая заговорила; значит, тебе и быка
выгонять из дому».
Теперь у судьи не осталось сомнения, что этот глупее своего
товарища, и тяжба была разрешена в его пользу 7.
2. Наивность лазов. Гуляя в поле, лазы нашли арбуз. Так как до
того они никогда не видали арбуза, они стали думать, что бы это могло
быть. Решив, что это — птичье яйцо, они покатили арбуз перед собой.
Дорогой арбуз ударился о дерево, за которым сидел заяц. От страха
заяц побежал. Тогда лазы заметили: «Ах, кабы мы знали, что там заяц,
мы сами разломали бы яйцо!»
3. Кастамонийцы и сапоги. Однажды кастамонийцы нашли в поле
сапоги и, не зная их значения, решили, после долгого обсуждения, что
это — футляр для кирки.
4. Как кастамониец кораблем управлял. Житель Кастамону сел
однажды на корабль и, глядя, как капитан управлял рулем, стал за спиной
проделывать такие же движения. Капитан решил, что это —опытный
моряк, и сказал ему: «Послушай, ты можешь управлять судном?» —
«Еще бы не мог», — отвечал кастамониец. Капитан спокойно ушел в
каюту соснуть. Только капитан удалился, как кастамониец посадил судно
на мель. Тогда он стал стучаться в каюту капитана, говоря: «Вставай,
озеру конец пришел, наше судно подымается на горы!»
5. Кастамониец и кальян. Один житель Кастамону приехал в
Константинополь. В Сиркеджи 8 он увидал, как курят кальян. В изумлении
всплеснул он руками и сказал: «Боже, огонь у него наверху, а он внизу
кипятит воду!»
6. Как глупой женщине подменили ребенка. Глупой женщине взбрело
в голову, что духи подменили ее ребенка. Она вышла в поле и, отвернув
лицо, сказала: «Духи, возьмите своего ребенка, а мне дайте моего!»
Услыхал это бездетный хитрец, и, взяв черного щенка, подсунул его женщине.
Женщина, веселая, возвращается домой. Когда она увидела, что в
пеленках лежит щенок, она сказала: «Ах, вы духи-нехристи, моего
красивого ребенка взяли, а мне подложили пса» 9.
7. Шутка бабки над глупым мужем. Ночью женщине пришло время
родить. Явилась бабка и велела мужу держать перед ней свечку. Жен-
7 Вторая часть анекдота рассказывается также о ходже Насреддине как образец
его упрямства.
8 Квартал города.
9 Анекдот представляет насмешку над народным поверьем. Об этом см. номер 22
в моей заметке «Рождение ребенка и его воспитание...» («Этнографическое обозрение»,
М., 1910, № 3—4, кн. 86—87).
288

щина должна была родить двойню. Когда родился один ребенок, бабка
обратилась к мужу: «Ну, держи еще свечу!» Родился другой ребенок.
Муж был огорчен. Тогда бабка, желая над .ним подшутить, велела ему
еще подержать свечу. Муж рассердился, бросил свечу на пол и сказал:
«Довольно с меня и этих, они там видят свет и лезут наружу!».
8. Глупый эрзинджанец и лягушка. Шли четверо османцев из Эрзин-
джана. Один из них взял на закуску кусок мяса без костей и сунул
его в хлеб. Дорогой мясо упало. Османец нащупал -на земле лягушку и,
думая, что это — мясо, положил ее между хлебом. Проголодавшись, он
взял хлеб в рот и откусил лягушке догу. Лягушка заквакала, а
эрзинджанец сказал: «Ну, за мясо я заплатил деньги, и какие бы звуки оттуда ни
шли, я съем!»
9. Котел дороже судьи. Однажды в деревне Ботса (Конийского
вилайета) приехал кадий (судья) и, увидев в скале пропасть, осведомился
об этом у жителей. Те рассказали, что там скрыты сокровища. У судьи
разгорелись глаза, и, привязав к котлу веревку, он сел в котел и велел
спускать себя в пропасть. «Молитесь богу, — сказал судья, — если в
пропасти окажутся деньги, я сошью -всем вам брюки!». Только он
выговорил это, как жители Ботса, забыв о судье, воздели руки к небу. Судья
расшибся до смерти. Но жители жалели не столько судью, сколько котел.
10. Как лазы соль посеяли. Два лаза купили на базаре соль и,
чтобы избегнуть напрасных трат, решили соль посеять. Через несколько дней
они пошли на поле и увидели, что соль блестит на солнце. Они
обрадовались, думая, что это соль растет. На поле слетелись мошки. Лазы
перепугались, что мошки поедят всю соль, и взяли ружья. Один из лазов
сказал: «Я буду указывать тебе мух, а ты стреляй!» В это время муха
села ему на лоб, и он закричал товарищу: «Муха у меня на лбу,
стреляй!» Тот выстрелил и убил его наповал.
11. Как лазы сделали быка святым. Однажды жена старосты-лаза
уронила в капусту Коран и не заметила, как священная книга была
съедена быком. Только дома спохватилась она, что наделала, и объявила
мужу, что бык съел Коран и стал ходжой. «После этого, — подумали
супруги, — не подобает уже держать быка -в хлеву, а нужно оповестить
о случае односельчан». Собрались мужики и торжественно повели быка
в баню. Они надели ему на голову белую повязку и, выстроив мечеть из
сыру, поселили там быка. Был съел стену мечети, и она обвалилась.
Случайно ночью пошел сильный дождь. Мечеть рухнула и растаяла, а
бык, обожравшись сыром, издох. Когда утром подошли к месту, где
стояла мечеть, мужики никого там не нашли и решили, что молитва быка
была так угодна богу, что он взял его на небо вместе с мечетью.
12. Неопытные мореходы. У моря расположились ночевать люди.
Утром, проснувшись, они увидели туман и приняли его за воду. Они
задумали построить лодку и пустить ее в море с горы; но только они сели
на 'вершине горы в лодку, как лодка покатилась вниз, и они убились до
смерти.
13. Невежественные экзаменаторы. Чтобы испытать, который из двух
кандидатов в ходжи достойнее, мужики предложили обоим написать
быка. Один из них написал слово «бык», а другой, будучи неграмотен,
нарисовал изображение быка. Тогда староста -взял в руки оба листа и,
показывая их мужикам, спросил: «Ну, скажите сами, кто 'вернее написал
быка?» И безграмотный ходжа попал в деревенские имамы.
14. Небылицы. У одного человека по имени Дели Ахмед были пчелы.
Он все время проводил за счетом пчел; раз он увидел, что у него пропало
19 В« А. Гордлевский
289

две -пчелы, и он пошел их искать. Ему сказали, что пчелы его находятся
в деревне Команлар в доме Хюсейна. Взяв в руки -посох, Дели Ахмед
пошел в указанную деревню. Жена Хюсейна направила его в поле. Когда
Дели Ахмед подошел к полю, он увидел, что Хюсейн запряг двух пчел
и пашет поле. Дели Ахмед забрал своих пчел и вернулся к себе в
деревню. Там он собрал старцев и стал спрашивать, как избавить пчел от ран,
образовавшихся у них на шее от ярма. Те посоветовали ему помазать им
шею ореховым маслом. Так он и сделал. От втираний «а шее у них
выросли ореховые деревья. Поспели орехи, и Дели Ахмед стал палкой
сбивать орехи. На верхушке дерева остался все-таки один орех. Дели Ахмед
нагнулся, поднял комок земли и бросил в орех. Образовалась большая
равнина; Дели Ахмед засеял ее. В это время кто-то сообщил ему, что
в поле к нему повадился ходить кабан. Дели Ахмед взял серп и пошел.
Подкравшись тихонько к кабану, он бросил в него серп. Серп вонзился
кабану в ногу. Дели Ахмед перепугался и убежал, а серп скосил все
поле...
15. Глупость выручила. Было два брата: один — умный, другой —
дурак. Они украли деньги и спрятали их в доме. Дурак пошел и сказал
об этом полиции. Тогда полицейский, для облегчения ночью, разыскав
дом, сделал на нем пометку. Увидел это умный брат и быстро вымазал
краской все дома в квартале. Так полиция долго и не могла найти ночью
дом; но дурак выскочил и зазвал ее к себе домой. Умного арестовали
и повели на суд. Уходя, он и говорит дураку: «Ты смотри сторожи дверь!»
Когда умный предстал перед судьей, он доказывал, что брат его, от
природы придурковатый, ошибся: деньги те достались «им после
родителей. Между тем дураку надоело стоять у дверей, а ослушаться брага он
не хотел; вот он сорвал дверь с петлей и явился в суд. Все
присутствующие рассмеялись, убедившись в его глупости.
16. Кастамониец, капитан и ветер. Кастамониец сел на корабль и
поехал в Константинополь; дул попутный ветер, и судно быстро неслось
по морю. Дорогой подошел к кастамонийцу капитан и стал требовать
плату за проезд. Кастамониец рассердился и сказал: «Что, ты, с ума
сошел! Ведь ты меня не на своей спине несешь!»
17. Оригинальная месть слуги. Слуга рассердился за что-то на своего
господина и утром на голодный желудок ушел пасти его овец. На
расспросы он отвечал, что хочет проучить своего господина и не только не
будет есть, но и не возьмет от него жалованья.
18. Лаз забыл, кто он. Чтобы не потеряться в толпе, лаз нооил на
шее ожерелье из костей. Раз брат украл у него кости и надел на себя.
Тогда лаз, указывая на него пальцем, сказал: «Вот идет „я", «о я-то
тогда кто?» 10.
19. Курды хотят посеять булгу р. Курдам надоело чистить и кипятить
пшеницу для приготовления булгура, и они однажды вздумали посеять
булгур. Чтобы никто не украл ничего, они долго оберегали посев; так
прошло несколько месяцев; но видя, что булгур не растет, они
отправились посоветоваться с кадием. Однако кадий прогнал глупцов.
20. Раз взял деньги, должен вытащить и другие зубы. У одного
человека болели зубы. Он пошел к цирульнику, и тот вытащил ему за сорок
пара (восемь копеек) зуб. Когда он рассказал об этом жене, та
рассердилась, как он мог дать столько денег за один дуб,-«Ступай, — сказала
10 Это — арабский анекдот, который в османской литературе нередко
рассказывается о Насреддине.
290

она, —вели, по крайней мере, »вытащить и другие зубы!» Муж сдуру внял
ее -совету и остался без зубов.
21. Брезгливая барыня. Служанка чистила зубы щеточкой барыни.
Барыня это увидела и стала ей выговаривать. «Ну, вот, — возразила
служанка, — чего тут беспокоиться: ведь я же не брезгаю твоей щеткой!»
22. Путешествие хромого, плешивого, слепого и паршивого. Шел
дорогой хромой. Ему повстречался плешивый и напросился в товарищи.
Хромой согласился с условием, чтобы тот не царапал себе руками
голову. Немного дальше они увидели слепого; слепой также увязался за ними.
Они приняли его, но обязали его не утирать глаз. Еще дальше попался
им навстречу паршивый, и он вошел в компанию после того, как
согласился не чесаться. Так вчетвером они шли. Скоро, однако, у слепого
зачесался глаз, и он стал думать, как бы ему .незаметно от товарищей
провести рукой по глазу. Он решил рассказать им историю. «Было у
меня, — сказал слепой, — двухствольное ружье. Однажды, я пошел на
охоту, смотрю, — вдали лиса. Я спрятался за дерево и, взяв ружье,
прицелился вот так». С этими словами слепой провел рукой по глазу.
Тогда -плешивый сказал: «И со мной было приключение. Как-то раз я
попал © Константинополь, а на голове у меня не было фески. Надо мною
сжалились и дали мне феску. Я надел феску, но она была мне мала.
Тогда я взял феску обеими руками и начал ее ворочать на голове во все
стороны». Так говоря, плешивый чесал себе голову. Теперь пришел черед
паршивого. «Я тоже, — рассказывал паршивый, — поехал как-то в
Константинополь. Был я весь в лохмотьях. Дали мне пальто, оно было для
меня узко, и я должен был руками напяливать его на себя». Хромой
слушал-слушал их и, показывая вид, что ему надоела болтовня, вытянул
ногу, которая давно уже у него затекла, и сказал: «Братцы, если все то,
что вы говорите, вздор, — так я вас ногой!»
23 Куриный вор сам себя наказал. Некто славился уменьем
воровать кур. Он ночью забирался в дом и, взяв в руку песок или что-либо
подобное, бросал в разные стороны. Когда песок попадал в место,
огороженное для кур, куры поднимали крик, и вор преспокойно шел на'
крик. Раз он зашел в чужую деревню. По обыкновению, вор тихонько
провел рукой по земле, рука коснулась чего-то мягкого; он поднес руку
ко рту и почувствовал, что это — собачий кал. Рассердившись, вор
тряхнул рукой, но рука ударилась о стену. От сильной боли вор сунул
палец в рот и облизал таким образом кал. С тех пор он закаялся
воровать кур.
24. Молитва бекташи. В мечети молились суннит и бекташи. Суннит
воздел руки к небу и сказал: «Боже, даруй мне веру!» Бекташи же
говорил: «Боже, пошли мне красавца-юношу, лет 16—17», и он во всеусльь
шание стал описывать, что он хочет. Когда они вышли из мечети, суннит
схватил бекташи и закричал: «Ах ты, такой-сякой, так-то молятся в
мечети? В мечеть люди ходят молиться, а ты вздумал просить у бога
мальчика». — «Чудак, — заметил бекташи, — у тебя нет веры, вот ты и
просишь у бога веры; а я — человек верующий, всякий просит у бога,-
что ему нужно». Собралась толпа и с криками «Бекташи стал гяуром»
набросилась на него и убила.
25. Сейчас у бога нет ни копейки. Однажды бекташи для
религиозного очищения должен был вымыться. Он вошел в баню, но у него не
было денег, и он стал думать, как бы ему улизнуть из бани. Он воззвал
к богу: «Боже, или даруй мне деньги, или пошли землетрясение, и тогда
я под шумок выйду». Вдруг земля заколебалась, и баня разрушилась.
19*
291

Бекташи без всяких затруднений вышел. Дорогой он увидел, что один
человек молится богу: «Боже, пошли мне деньги!» Бекташи не вытерпел
и, остановившись »перед ним, сказал: «Дурак, чего напрасно молишься!
Сейчас у бога ни копейки нет! Он не мог ниспослать мне даже двух
пиастров и разрушил баню, которая стоит тысячу пиастров».
26. Хызыр не угодил. Один бедняк молился все о том, чтобы ему
увидеть Хызыра. Однажды, когда он копал ров, к нему подошел Хызыр
и поприветствовал его: «Я — Хызыр, проси у меня, чего хочешь!» Но
бедняк, смущенный невзрачным видом Хызыра, решил, что тот шутит, и стал
гнать его, говоря: «Ну, какой ты Хызыр!» Однако Хызыр не отставал.
Тогда бедняк заметил; «Ну, коли ты — Хызыр, обрати железную лопату,
что у меня в руках, в дерево!» И только он это сказал, так и случилось.
Вернувшись вечером домой, бедняк поднял шум и, ругаясь, говорил: «Вот
все болтают: Хызыр, Хызыр, а из-за него пропала у меня лопата!»
27- Птица и сторож христианской церкви. В церковь влетела птица
и начала пить из церковной чаши, где было причастие. Потом птица
поднялась над крестом и изгадила его. Церковный сторож, сперва
радовавшийся, что птица — христианская тварь и пила из чаши, теперь
рассердился и сказал: «Если ты мусульманская птица, так зачем ты
причащаешься, а если ты — христианская птица, зачем ты изгадила крест?»
28. Армянский священник и османский старик о рае. Однажды
армянский священник говорил с церковной кафедры: «Все армяне попадут в
рай; им дадут красивых дев, и будут они сидеть у себя во дворцах и
киосках; около них будет стоять сорок слуг» и т. д., и т. д. Во время
проповеди к священнику протискался старик и спросил: «А что, отец, стало
быть османцы не попадут в рай?» — «Нет, —отвечал священник, никоим
образом; впрочем, благочестивые османцы, от которых армяне не видели
зла, будут смотреть в рай через окошечко; но, увидя в раю армян, убегут
назад и скажут: «Вот, если бы мы были армяне, и мы бы сидели в
раю!» [...]
29. Как исполнилось предсказание ходжи. Один ходжа говорил в
мечети Ая-Софья, что если кто в течение сорока дней 'будет совершать здесь
молитву, бог наградит его. Услышав об этом, бедняк ревностно стал
исполнять наказ проповедника. На сороковой день, идя вечером в мечеть,
он столкнулся на улице с греческим священником и впопыхах надел себе
на голову скуфью. Когда он вошел в мечеть, мусульмане приняли его за
новообращенного, который не успел еще заменить скуфью феской, и
собрали для него деньгии.
30. Практичный албанец. У одного албанца спросили, не хочет ли он
идти «в ад. «А какое там жалованье?» — только и заметил безработный
албанец.
31. Наказанный посетитель бани. Некто, являясь в баню, подымал
обыкновенно шум и кричал банщикам: «Вы украли мой узелок с платьем;
в кармане у меня было столько-то денег», и т. д. Банщикам это надоело.
Однажды он снова пошел в баню; банщик, зная его характер, отказался
было .впускать его, но посетитель поклялся, что не будет предъявлять
никаких претензий. В то время как он мылся, банщик велел спрятать
его одежду, оставив в узле пояс да нож. Гость вымылся и, ни слова не
говоря, стал одеваться. Подпоясав чресла поясом и заткнув за пояс нож,
он подошел к банщику и сказал: «Я, конечно, клялся, и ничего не могу
возразить; но посуди сам, ведь не в таком же наряде пришел я в баню!»
11 В анекдоте слышны отголоски поверья о силе молитвы в мечетях Ая-Софья
(в Константинополе) и Улу-Джами (в Бурсе).
292

32. Сын наказал любовника матери. Одна женщина жила с
муэззином. Об этом как-то узнал сын ее и рассказал отцу, который, успокаивая
ребенка, заявил: «Ну бог его накажет!» Однако визиты муэззина не
прекращались. Тогда мальчик, рассердившись, рассыпал на лестнице
минарета зерна. Когда муэззин, прочтя эзан, спускался вниз, он
поскользнулся и расшибся досмерти. «Вот видишь, — сказал отец
мальчику, — не говорил ли я тебе, что бог его накажет!» — «Ну, — возразил
мальчик, — когда бы еще бог его наказал, я не знаю, а вот не рассыпь
я зерен на лестнице, он еще жил бы!»
33. Находчивый проситель. Некто ежедневно являлся к вали и все
просил назначить его на какую-нибудь должность. Вали всякий раз
обнадеживал его. Однако обещания не исполнялись, «и проситель дошел до
того, что, проживая в чужом городе, распродал все, что у него было.
Вскоре губернатор был сменен. Проситель отправился к новому
губернатору; но только он заикнулся о должности; губернатор выругался и
выгнал его вон. Через 'несколько часов проситель смиренно подходит к
губернатору и, целуя полы его платья, говорит: «Я возносил молитвы о
вашем здравии: прежний губернатор все кормил меня „завтраками" и
ввел меня в расходы; а вот вы так прямо заявили мне, что мне не на что
надеяться!» Вали понравилась речь просителя, .и он назначил его муте-
саррифом (исправником).
34. Канцелярское затруднение. Некто был назначен судьей в Яффу-
Он отправился в министерство полиции и, предъявляя чиновнику паспорт,
просил сделать отметку, что он едет в Яффу 12. Невежественный
чиновник, попавший на место только благодаря протекции, затруднялся, как
писать слово «Яффа», и, обратившись к судье, сказал: «А что, может, ты
поехал бы куда-нибудь в другой город!»
35. Изворотливый юрюк. Однажды к юрюкам пришел сборщик
податей. От страха один юрюк забрался в хлев и спрятался под ослом.
Сборщик податей увидел его и спросил: «А ты кто такой?» — «Я рожден от
этого осла», — ответил юрюк. «Да разве у самцов бызают дети», —
возразил сборщик податей. «Не бывает, это правда; только вот мать
моя умерла, и я сиротливо сижу около отца» 13.
36. Чем питался Адам в раю. Албанец вошел в компанию с
уроженцем Малой Азии. Раз они заспорили о том, кабачками или сельдереем
питался Адам в раю. Для этого они обратились к ходже, и каждый из них
грозил убить его, если ответ будет неудачен. Как ни отговаривался ходжа,
убеждая их, что он собственно ие ходжа, а так только повязал себе
голову белым платком, они от него не отставали. После долгих раздумий
ходжа сказал: «Когда Адам выходил из рая, за поясом у него торчал
сельдерей, а в руке держал он кабачок, стало быть, то и другое —
райская пища». Спорщики были восхищены ответом ходжи и наградили его
деньгами.
37. Судья — родственник собаки. Собака дала пастуху на хранение
стадо овец. Скоро собака умерла, и пастух задумался, кому
принадлежат теперь овцы. Чтобы разрешить свои сомнения, он пошел к судье
и рассказал ему все. Услышав, что овцы отходят к судье, как
ближайшему родственнику собаки, пастух уже повернулся, чтобы сходить домой
и привести овец, но, дойдя до дверей, он задал судье вопрос, откуда он
родом. «Я родом из Аданы», — сказал судья. «Ну, а моя собака, — воз-
12 Тамов был порядок в доконституцжшной Турции *
13 Вариант, записанный в Нигдэ (Конийского вилайета): в хлеву спасается от
янычар христианин.
293

разил пастух, — была родом из Гёдене; как же ты приходишься ей
сродни?»
38. Судья обернулся собакой. Пастуху приснился волк. Волк хотел
уже растерзать его, как вдруг, откуда ни возьмись, судья; он обернулся
собакой и, громко лая, прогнал волка. Утром пастух взял овцу и
отправился.к судье благодарить его. Судья сперва -изумился, но, узнав, в чем
дело, от радости заржал. Тогда пастух заметил: «Ну, вот и ночью ты
также рычал!»
39. Лиса кур стережет. У лисы спросили, >не может ли она пасти кур.
«Э-х, больна я, — заметила лиса, — ну да уж ладно, для тебя так и
быть возьмусь»
40. Лиса, волк и мул. Однажды лиса подружилась с волком. В горах
они встретили мула и хотели уже его растерзать. Мул сказал: «Я
тощий; слушайте: я назначен правителем и могу вам прислать жирных
мулов». Волк вопросительно взглянул на лису и прибавил: «Нет, мы его
съездим: почем нам знать, правду он говорит или нет». Тогда мул сказал:
«Если вы грамотны, так читайте, что написано у меня на копыте». Только
волк подошел к мулу, чтобы прочесть фирман, мул лягнул его так, что
волк испустил дух. Лиса забежала к мулу вперед и заметила: «Вот,
хорошо, что отец меня не научил грамоте!» 14
41. Лиса и волк в винограднике. В виногаднике лиса и волк. Они
условились есть виноград до тех пор, пока ягоды не «полезут уже у них
из носа». Пощипав виноград, лиса сунула себе в 'ноздри по ягоде и пошла
к волку. Волк, желая сравняться с лисой, .с жадностью ©се пожирал
виноград. Он так отяжелел, что хозяин виноградника <без труда избил его до
смерти. А лиса издали подсмеивалась -над волком.
14 Намек на этот анекдот-басню сохраняется в пословице «тоздан, думандан
ферман окунмаз» (см. мои «Образцы османокого народного творчества» М., 1911
(печатается), стр. 24, прим. I).
jy^ß^Ly

q^q^q^
РЕЦЕНЗИИ
«Анекдоты о ходже Насреддине» („Летафи ходжа Насреддин",
Стамбул, 1325 г. х. — 1910 г., 226 стр.). Издание книжного магазина
„Игбал". С многочисленными рисунками.
Фигура османского острослова Насреддина давно привлекала в
Турции внимание народа. Анекдоты о нем ходили в рукописях, по крайней
мере, с XVII в. Сперва количество анекдотов, связанных с ходжой Насред-
дином, не было очень велико (в Лейденской рукописи их 76); с течением
времени, однако, слава народного фаворита росла все более и более, за
счет других:, наряду со старыми анекдотами о ходже, сохраняющими в
•народе свою форму, на Насреддине отложились бродячие анекдоты,
международный фольклорный материал, утративший род и племя; на
Насреддина были перенесены, как доказал проф. П. Хорн \ анекдоты из дивана
персидского сатирика Убейда Закани, и т. д. И теперь еще, по-видимому,
продолжается процесс .наслоения; об этом 'Красноречиво говорит
рецензируемый нами сборник, который заключает в себе свыше 400 анекдотов.
Сборник анекдотов о Насреддине редактирован Бехаи, т. е. Веледом-
челеби, членом ордена «мевлеви», настоятелем которого он как потомок
Джеляледдина Руми был назначен в середине 1910 г. У Веледа-челеби
было рукописное собрание анекдотов, и он захотел его опубликовать.
План скоро расширился: в издание включены были также анекдоты,
отовсюду присланные редактору добровольными
корреспондентами-этнографами. Книга таким образом разрослась; но научная ценность сборника от
этого не увеличилась: в очень редких случаях редактор критически
относился к анекдотам и исключал их из своего издания или оговаривался,
когда вспоминал, что вариант анекдота, более древний, ему случалось
читать в «Месневи» Джеляледдина, или в каком-нибудь сборнике
(например, «Летаифи Лямии»), или просто об ином лице. Разбираться в
противоречиях редактору было порой не под силу, и, как добрый
мусульманин, он патетически восклицал: «Поистине, об этом знает один
Всевышний бог!»
Своим изданием Велед-челеби преследовал цели педагогические;
поэтому анекдоты неприличные как материал, неудобный для чтения
детей, устранены. С другой стороны, он внес даже анекдоты,
переведенные с немецкого языка. Это—самое полное издание, в котором анекдоты
собраны из рукописей и книг; но в расположении материала отсутствует
1 «Revue Orientale», 1900, I, p. 66 et suiv.
295

система: анекдоты печатались ло мере поступления материала из
провинции; собиратели часто повторяются; анекдоты выправляются ad usum
delphini *; изредка комбинируются две-три версии анекдота: места
записи отсутствуют, и т. д. Впрочем, где мог узнать приемы издания
самоучка-начетчик?
Анекдоты опубликованы любовно; читатель поблагодарит редактора
и за реальный комментарий, и за объяснение провинциализмом, хотя кое-
что наивно: так, в примечании на стр. 91 редактор заключает, что раз
анекдот у арабов связан с именем Номана ибн Мунзира и у персов —
с именем Нуширвана (Справедливого), «стало быть, он зашел к нам
(османцам) до принятия ислама»! Иногда фраза неудачно (стр. 138)
или неверно (стр. 139) стилизована; иногда Велед-челеби утомителен
своим многословием, как будто комментарий его назначается для малых
ребят. Со всем этим, однако, легко смириться.
В предисловии редактор излагает биографию Насреддина, как о
нем рассказывает народ. Историчность ходжи Насреддина находится под
сомнением; во всяком случае, приурочение его к эпохе Тимурленга
(Тамерлана) основано только на народном предании. Гораздо интереснее
роль ходжи в народном суеверии. В народе он окружен ореолом святого,
и могила его в Акшехире увешана разноцветными тряпочками, которые
подвязывают женщины в чаянии исцеления от лихорадки. Молва
приписывает ему чудеса после смерти (стр. 251). В Акшехире распространен
еще обычай — звать Насреддина на свадьбу, и не только его, но и
учеников его (мулл). В противном случае брак будет несчастлив (стр. 10).
Теперь я выделю из собрания Веледа-челеби анекдоты, случайно
прикрепленные к Насреддину; для своих замечаний я привлекаю
главным образом анекдоты, слышанные мною в Турции. Кое-какие анекдоты
записаны были в Конье, и характерно, что, несмотря на близость Коньи
к району действий ходжи Насреддина, они рассказываются там и о
других шутах или вообще без упоминания чьего-либо имени.
Искусственность части анекдотов, вошедших в сборник
Веледа-челеби, вытекает уже из округленности жизненного пути ходжи. Анекдоты
изображают не только отдельные факты биографии Насреддина
(противоречащие иногда один другому); они выводят даже сына Насреддина,
■и сын великого отца также блещет в анекдотах остроумием; Иногда
анекдоты грешат морализаторскими длиннотами; шут забыт и возведен
уже в проповедники народных идеалов, воплощенных однако, не в
живую сценку или анекдот, а в схематичные рассуждения.
Для удобства ссылок я занумеровал все анекдоты.
№ 78 (стр. 46). Судьба ходжи Насреддина и знаки зодиака. Уже
априорно видно, что анекдот, заключающий в себе арабские термины,
переведен с арабского языка.
№ 124 (стр. 69). Поверье, что, если ходжа в течение сорока дней
будет совершать утренний намаз в Улуджами в Бурсе, бог исполнит его
желание. В Константинополе это поверье связывается с мечетью Аясофья.
Я записал анекдот, как бедняк, идя на сороковой день в Св. Софию,
столкнулся по дороге со священником и, второпях надев на голову
клобук, вошел в мечеть. Мусульмане приняли его за прозелита и собрали
ему деньги.
№ 141 (стр. 77). Ходжа и Тимурленг в бане. Как указал редактор,
в анекдоте рассказывается об Ахмеди, авторе «Искандер-наме»
(современнике Тимурленга).
№ 154 (стр. 85). Ходжа ищет пропавшего осла, распевая песни. Ка-
296

жется, это — видоизмененная иллюстрация к пословице «чужой человек
ищет чью-либо пропажу, мурлыча себе под нос».
№ 159 (стр. 87). Как ходжа смягчил гаев тирана, изверившегося в
женщинах. По-видимому, анекдот представляет искаженный вариант
сказки из «Тысячи и одной ночи».
№ 168 (стр. 91). Ходжа сажает дерево. В примечании указаны
варианты этого рассказа, художественная обработка которого находится,
между прочим, в басне Крылова «Старик и трое молодых».
№ 180 (стр. 99). Тимурленг и ходжа. Рассказ заимствован из серии
«Мудрых ответов».
№ 183 (стр. 100). Ходжа убегает от хамала, который за неделю
перед тем скрылся от него с поклажей. Анекдот рассказывается в
сборниках об арабских глупцах.
№ 253 (стр. 119). В Эдремите анекдот ходит без имени.
№ 258 (стр. 123). Заем денег во сне и ходжа-судья. Анекдот
заимствован, вероятно, османцами из «Тути-наме».
№ 271 (стр. 133—134). Ходжа тушит свечу ночью, в то время когда
рождаются двойни, так как думает, что младенцы выползают на свет
свечи. (Анекдот в стихах.) Вариант записан мною в Конье без имени.
№ 282 (стр. 142). Ходжа, попав в Конью, дивился на минарет.
Анекдот заимствован из дивана Убейда Закани. В Конье я слышал
аналогичный анекдот о шуте-скабрезнике Инджили-чауше, который
спрашивал о назначении минаретов.
№ 277 (стр. 140). Вероятно, это — неудачное развитие
анекдота № 282.
№ 285 (стр. 142). Во время бури ходжа советует укрепить основание
корабля. Очевидно, анекдот впоследствии был связан с Наереддином.
№ 291 (стр. 147—151). На тему об алчности судей.
№ 292 (стр. 151 —153). Об осле-грамотее. Намек на этот анекдот
слышится, по-видимому, уже в «Месневи» (см. примечание на стр. 151).
№ 293 (стр. 153—156). Хозяин постоялого двора предъявляет к
купцу баснословный иск за неоплаченные яйца. Судья, подкупленный
истцом, склоняется уже на его сторону, но ходжа обнаруживает
бессмысленность притязаний. Это — фаблио (без имени Насреддина), записанное
мною 'в Копье от щеточника Али.
№ 294 (стр. 156—159). Анекдот представляет, по-видимому,
иллюстрацию пословицы «Мум устюнде казан кайнатмак гиби» («Это все
равно, что разогревать котел над свечой»).
№ 308 (стр. 171). На тему о коварстве жен.
№ 329 (стр. 179). См. замечание об анекдоте № 154.
№ 329 (стр. 182—183). Это — бурсацкое произведение, пересыпанное
арабскими выражениями.
№ 330 (стр. 183). Обыкновенно этот анекдот говорит о пророке
Мухаммеде, который двинулся к горе, когда на его призыв гора
продолжала стоять на месте.
№ 334 (стр. 184—185). Это — остроумный анекдот о -неправедных
судьях, обнаруживающий знакомство с Кораном и хадисамп.
№ 338 (стр. 191). Из анекдотов о глупцах. Чтобы слышать свой
голос, муэззин-глупец спускается с минарета и бежит.
№ 360 (стр. 205). Ходжа чистосердечно говорит мудрецу по-арабски,
что на его сорок вопросов не может ответить. По-видимому, это —
отголосок еще теперь распространенной в Средней Азии сказки «Тысяча
вопросов*
297

№ 374 (стр. 212). Из анекдотов о жадных судьях. Когда судья
тонул, он протянул руку не тому, кто кричал: «дай мне свою руку!», а
тому от кого он услышал: «возьми мою руку!»
№ 383 (стр. 219—221). Конец анекдота, в котором выражен страх
перед Тимурленгом, напоминает анекдот о курильщиках,
перепугавшихся досмерти при виде султана Мурада IV (султан Мурад IV запрещал,
как известно, куренье табака).
№ 384 (стр. 221). Из анекдотов о лгунах.
№ 395 (стр. 227). Вариант анекдота (без имени Насреддина)
записан мною в Константинополе о кастамонийцах, которые представляют
константинопольскому жителю большую пищу для насмешек.
№ 404 (стр. 234—235). В этом анекдоте Насреддин выступает в
необычной для себя роли: чтобы потешить себя, он трясет над нищими-
слепцами кошелек с деньгами и смотрит, как они подымают драку,
думая, что кто-то из них утаил деньги.
№ 405 (стр. 235—236), Из «рамазанских анекдотов». Изморенный
постом, ходжа по-своему понимает .вопросы собеседника и отвечает
невпопад.
№ 407 (стр. 237). Ходжа, забывая сосчитать также осла, на котором
сидит, думает, что над ним кто-то шутит. Как указывает в примечании
Велед-челеби, анекдот встречается и в «Месневи».
№ 416 (стр. 245—246). В Конье я слышал этот анекдот об Инджили-
чауше и, принимая во внимание характер бесстыдника, думаю, что
Насреддин не ло праву 'Присвоил себе грубую выходку.
В своей рецензии я не могу, конечно, затронуть весь фольклорный
материал, заключающийся как в тексте сборника, так и в примечаниях.
Изредка в сборнике попадаются интересные указания на суеверия и
приметы; так, в анекдоте № 101 (стр. 61) — о чудесной силе «Кудуни»,
s анекдоте 281 (стр. 141 —142) — о знахарях, о ходжах, изгоняющих
духов и т. д., в послесловии к анекдоту № 359 (стр. 204) поверье о разделе
ветров, в анекдоте № 392 (стр. 225) вскользь брошен намек об
анекдотической хитрости безбородых (кёсе).
В основе сборника лежит, по-видимому, рукопись, носящая следы
иконийского языка; читатель найдет вообще ряд слов, которые в
Константинополе вышли уже из употребления. Характерно на стр. 69
парное сочетание «аллак-буллак» («алак-булак» в Эдремите). Таким
образом, Вамбери («A;t-osmanische Sprachstudien», Leiden 1901, S. 143)
ошибочно вносит это слово в свой староосманский глоссарий. Интересны
также образования на «джак»: комшуджак, евджек, в которых
заключается обобщительный смысл: «скопом, всем домом».
Анекдоты иллюстрированы массой рисунков, нечего бы, пожалуй, и
говорить, что они страдают модернизацией, иногда для рисунка выбран
неудачный момент рассказа, иногда рисунок леэстетичен; ссылки на
конституцию не только скучны, но и неверны (как на стр. 256). Если с точки
зрения европейского критика сборник редактирован неудачно, тем не
менее по богатству фольклорного материала он представляет ценное
приобретение для исследования бродячих анекдотов.
*
D-r Rudolf Tschudi, Das Asafname des Lutfi Pascha nach den
Handschriften zu Wien, Dresden und Konstantinopol, Berlin, 1910, XXI+ 38 + 45.
Mit einer Tafel. (Türkische-Bibliothek, hrsg. von d-r G. Jacob, Bd XII).
298

Ученик эрл а ленского проф. Георга Якоба, г. Чуди издал османский
текст с немецким переводом трактата об обязанностях великого везира
в мирное и военное время, трактата, принадлежащего перу Лютфи-паши
(XVI в.). Это произведение своего рода регламент, интересный своими
подробностями об административных должностях и доходах, присвоенных
служилым государевым людям. Для характеристики везира характерно
заявление его, что если взяточничество вообще должно искореняться, то
«можно принимать дары от друзей и людей состоятельных». В этом
отношении везир считается, очевидно, с воззрениями своего века.
Обязанности свои перед султаном везир понимает шире и благороднее, исходя
прежде всего из принципа, что везир должен всегда нелицеприятно
говорить султану правду.
В языке «Асаф-наме» я 'не подметил архаизмов; но в других
произведениях Лютфи-паши (автора «Теварих-и ал-и Осман») они, по-видимому,
встречаются: в цитате из «Истории» на стр. IX Введения попадается
форма «олуп-тур», которая соответствует в современном османском
языке прошедшему повествовательному «олмуш-тур».
Работа г. Чуди выполнена аккуратно; тем не менее нельзя не
пожалеть, что внимание автора остановилось на таком сравнительно
незначительном произведении, тогда как, по словам его, «„История рода
Османа", единственная рукопись которой хранится в Вене, для исследователя
представляет богатый материал».
bjytifô^

GX^Q^Q^
ИЗ НАСТОЯЩЕГО И ПРОШЛОГО МЕДДАХОВ В ТУРЦИИ *
(Рассказы меддаха Ашки-эфенди)
По своему обыкновению летние вакации 1910 г. я проводил в
Константинополе. Однажды во время месяца поста (рамазана), богатого
всякими публичными развлечениями, я возвращался вечером домой.
Подходя к вокзалу в Оиркеджи, я слышал, как из угловой двухэтажной
кофейни (на улице Высокая Порта) неслись нестройные звуки
восточного оркестра. У дверей кофейни стоял человек; время от времени он
размахивал колокольчиком, зазывая публику в кофейню, на сеанс
меддаха. Рядом с ним устроился за столиком продавец билетов 2, помощник
меддаха. Он ласково кивнул мне головой, как старому знакомому, и
жестом приглашал взять билет на вечер. Я внимательнее вгляделся в
афишу 3, приклеенную к окну кофейни, и различил вверху портрет Ашки-
эфенди, которого мне случалось раньше видеть на различных гуляниях, в
театрах и в кофейнях — то в роли -перса (в народной комедии орта-ойну),
то в роли народного рассказчика — меддаха. Не раз возникала у меня
тогда мысль записать хоть часть его репертуара, но всегда являлись
какие-нибудь препятствия: прежде ©сего рассказ меддаха -быстр и
пересыпан остротами, и, как ни напрягаешь слух, в рассказе остаются
неясности: во время сеанса побеседовать с меддахом не так удобно, и точно
восстановить рассказ со всеми подробностями потом оказывается уже
трудным. Теперь я надеялся, что меддах ие откажется устранить мои
1 Читано на заседании Этнографического отдела Общества любителей
естествознания, антропологии и этнографии 1 октября 1911 г.
2 Плата за вход колеблется от 20 пара (4 коп.) до 3-х пиастров (24 коп.). В эту
плату часто включается и угощение — «консомация» (кофе, чай или рахат-лукум).
Таким образом, во время сеанса наживается и хозяин кофейни; возможно, что он берет
еще с меддаха особую плату за право собирать народ в кофейне.
3 Афиши бывают печатные, литографированные или просто пишутся от руки.
Вверху часто изображается фигура человека, сидящего в кресле, или фотографический
снимок меддаха. Объявления пишутся на османском языке, часто также внизу, под
османским текстом, — на греческом, армянском и даже на французском. Вот для
образца французский текст объявления (с сохранением орфографии подлинника): «Le com-
médien Asqui Eféndi annonce au public qu'il veut continuer chaque soir ses réprésentations
ridicules en diverses langues a trois heures en turc, pendant tout le temops de Ramazan».
В конце объявления бывает еще приглашение в (безграмотных) стихах: «ачтым бу
макамы (!) яран-'иле долсун; яран ишидин кыосамы, азад-и гам олсун!» (Я открыл
здесь сеансы; пусть (зал) наполнится друзьями! Пусть друзья, слушая мой рассказ,
освободятся от горя!).
300

недоумения и разъяснить мне все трудности, когда узнает, что за
границей живо интересуются профессиональными рассказчиками в Турции.
И я не ошибся: на этот раз, во время рамазана, мне удалось записать
около десятка рассказов.
Я поднялся по лестнице в верхний зал кофейни. В углу просторной
комнаты, ближе к дверям, на возвышении сидел меддах Ашки-эфенди.
В руке у него была толстая суковатая палка; шея была повязана
платком. Палка и платок — неизменные атрибуты народного рассказчика.
Ашки-эфенди смотрит на них, как на символ покорности: если я
провинюсь перед правительством, как бы говорит меддах, в руках у меня
платок и палка, и султан властен не только избить меня (палкой), но и
задушить (платком). В настоящее время, впрочем, палка, утратив
аллегорическое значение, составляет необходимый аксессуар сеанса меддаха:
она заменяет ему старинный чубук, или меддах палкой имитирует стук
в дверь и т. д.
Среди публики, состоящей больше чем на половину из простонародья,
виднеются и дети (мальчики и девочки). Ударами палки о пол меддах
возвещает, что приступает к рассказу. Музыканты-арабы весело
складывают иструменты и, проходя мимо меддаха, о чем-то шепчутся. Меддах
нетерпеливо обрывает их и, как бы ища у публики сочувствия, жалуется
на их жадность. В зале воцарилась тишина; меддах вторично ударяет
палкой о пол; «hak — достум, hak! (бог — мое прибежище, бог!)»,—
начинает он неизменной формулой и быстро говорит .какую-нибудь
присказку (кошма), например:
Ианылдым, би чьирак аддым йаным-а,
Эее гельмез, кюльхани, дюккянда йатыр.
Ковмуш олсам, о да гельмез шаныма,
Кибардыр, чаршафсыз йорганда йатыр.
Гедже гёзе гедди, олдю назардая,
Пишман олду, чыкты мезардан,
Бир ешек истеди, алдым пазардаы,
Ешейин севдасындан ормандайатыр.
Дердимен бюлбюль ах дейил,
Бизим чырак закиси дейил,
Дейишмиш феил,
Чулу, чимени топламыш,
Кюлханда йатыр!
'Промахнулся я и взял себе слугу, а он, бродяга, не идет домой и
спит в лавке. Предположим, я бы его прогнал, но это не приличествует
мне. Важничает он и спит под одеялом без простыни.. Ночью он попал
мне на глаза и умер от сглаза. (Потом) он раскаялся и вышел из
могилы. Он попросил осла, и я купил на базаре. А он из любви к своему ослу
спит в лесу! — Печальный соловей...4 Наш слуга (уже) не то, что прежде.
Он изменил свое (решение), собрал пожитки и спит в бане на печи*.
За присказкой, вне связи с рассказом, меддах обрывисто выводит ряд
национальных типов; выводятся представители разных народов,
попадающие в сети коварной румынки, которая их вечно обкрадывает и
выгоняет на улицу. Перед слушателем проходят: армянин, грек, перс, татарин,
цыган, еврей, тюрк; в их говоре меддах, как горожанин, подмечает
смешные черточки.
Стих неясен.
301

После этого меддах повел свой рассказ. И здесь тоже стереотипное
начало: «в царствование султана Ахмеда (III) 5 или султана Муста-
фы (I?), когда страна наслаждалась спокойствием, когда жители
Константинополя летом устраивали гулянья, а зимой — «халвовые
посиделки», жил-был такой-то (имя рек). Во вступлении попадаются
цветистые выражения, которые меддах, пожалуй, плохо понимает, или газель.
Это, очевидно, .передающаяся из рода в род, заученная наизусть формула.
Школа сказывается и в строении рассказа, и в его (искусственной)
закругленности. В зависимости от сбора или настроения, меддах удлиняет
рассказ, вплетает в него побочные истории «и обрывает свою речь, чтобы
больше раздразнить любопытство слушателей. Сеанс меддаха
обыкновенно продолжается два-три часа, иногда даже без перерыва.
Источником рассказов меддаха являются народные рассказы,
произвольно комбинируемые; иногда это — обработка в стиле меддаха
рассказа, переведенного с арабского языка; об этом говорит обстановка
рассказа, (пустыня), арабские имена, как например, в рассказе о борьбе
двух арабских племен („Чифте авджылар йахуд нисада вефа". Два
охотника, -или женская хитрость)'. Репертуар Ашки-эфенди обширен;
больших рассказов знает он 200, а мелких еще более. Конечно, эти цифры
нужно принимать с большой осторожностью. Мне не пришлось слышать
Ашки-эфенди в течение всего месяца рамазана; однако и на тех
сеансах, на которых я присутствовал, Ашки-эфенди иногда
повторялся, маскируя это тем, что публика-де просит его повторить
какой-нибудь рассказ.
Вот список наиболее известных рассказов Ашки-эфенди, не считая
те, содержание которых приводится ниже:
1) «Эдмон». Это, очевидно, переделка с французского языка.
2) «Женевьева». Это — повесть, в Турции известная в нескольких
изданиях (на арабском и армянском шрифтах), переведена дважды на
на немецкий язык: проф. Г. Якобом и Э. Зейделем (G. Jabon, Xoros Kar-
dasch (Bruder Hahn). Ein orientalisches Märchen — und Novellenbuch...,—
«Türkische Bibliothek», Bd V, Berlin, 1960; E. Seidel, Bruder Kikeriki,
Dresden, 1909).
3) «Тахир и Зехра».
4) «Ферхад и Ширин».
5) «Лейла и Меджнун».
Эти три повести, персидского происхождения, давно пользуются в
Турции большой популярностью; первые две вошли также в репертуар
народного теневого театра (Карагёза); что касается повести «Лейла и
Меджнун», — этот сюжет не раз разрабатывался как в персидской, так
и в турецкой литературах. В них рассказывается трогательная история
восточных Ромео и Джульетты.
6) «Хельваджы-гюзели» («Писаный красавец-халвовщик»). Это —
(Популярная' сказка, вошедшая в лубочное константинопольское собрание
сказок «Хрустальный замок» («Биллёр кёшк»). Варианты сказки,
близкие настолько, что возникает вопрос о сознательном заимствовании,
напечатаны д-ром Игнатием Куношем дважды: а) вариант, записанный на
5 Зпош султана Ахмеда III fl703—/1730) славилась безумной 'роскошью. Султан
Мустафа (1617—'1618, 1022—il623), по-видим ому, увлекался сказочниками; ему, как
думает Гибб (Е. J. Gibb, The history of forty vezirs, London, 1886, pp. VII—VIII) был
посвящен «Сборник 40 везиров».
202

о-ве Адакале на Дунае: см. «Volksmärchen aus Ada-Kale», Leipzig, New
York, 1907);
6) вариант (константинопольский) см. В. В. Радлов, Образцы народ-
ной литературы тюркских племен. СПб., т. VIII, 1899, стр. 251—257.
7) «Мирас-йеди» (Мот). Любимая тема меддахов. На эту тему
собирался написать рассказ османский этнограф М. Тевфик, автор «Года з
Константинополе». Недаром и -в сказках характерной чертой братьев,
получивших после смерти отца наследство, особенно младшего брата,
является мотовство.
8) «Татарка» («Татар кызы»).
9) «Садьгк», приготовляющий (ватные) одеяла («Иорганджы
Садык»),
10) «1001 колонна» («Бин-'бир дирек»). Этот рассказ под заглавием
«Тайярзаде, или 1001 колонна» содержит описание бесчинств
разбойничьей шайки, долго укрывавшейся в подземельях византийской
цистерны «1001 колонна», около мечети Ая-Софья. Повестынесколько раз
переиздавалась (одно издание отмечено уже в середине 70-х годов прошлого
столетия немецким ориенталистом М. Хартманом); .попал рассказ и на
народную сцену и называется «народной комедией» 6.
11) «Керем и Асли». Повесть романтического характера,
распространенная и на Кавказе. В прошлом (1911) году появилось
«выправленное» (!) издание повести с рисунками (издание книжного магазина «Иг-
баль»).
12) Рассказ о хитрости Эмин-бея, с семью вставочными эпизодами.
Из мелких рассказов Ашки-эфенди, кстати и некстати ©водимых з
основной рассказ, я слышал:
1) «Мастер золотильщик» («Ялдызчы»). Это скабрезный рассказ о
том, как мастер соблазнил наивную красавицу, жену старика.
2) «Глупый слуга». Рассказ построен на qui pro quo, —
недоразумениях, вытекающих из своеобразного понимания слугой приказаний
господина: например, господин велит принести 40 тарелок («табак»), а слуга
идет в Едикуле (Семибашенный замок) и приводит 40 (кожевников
(арабское слово «деббаг» в народном османском языке звучит «табак») 7.
3) «Перс, продавец шалей, или женская хитрость». Чтобы отделаться
от навязчивого перса, женщина возвращает ему шаль, завернув в
сердцевину горящий уголь.
Как уже видно из беглого обзора репертуара Ашки-эфенди,
охотнее всего он утилизирует народные рассказы бытовые, фаблио; у него
в репертуаре значатся и романические сюжеты, и сказочные; но,
по-видимому, аудитория увлекается больше забавными историями, во время
которых вдоволь можно посмеяться. В устах меддаха, однако, исчезает
прелесть и свежесть народного творчества; это —своего рода грамотные
сказители, вводящие иногда в рассказ морализирующую тенденцию.
Характеризуя, например, цыган, Ашки-эфенди вдруг припоминает, как они раз
дешево купили без него у жены посуду, и замечает, что не нужно никогда
впускать в дом незнакомых людей.
Вообще же рассказы меддаха традиционны, и, послушав несколько
вечеров, можно уже безошибочно сказать вперед, какими чертами
наделит меддах своих действующих лиц. Прежде всего он знакомит аудито-
6 В ЮМ г. »пьеса разыгрывалась труппой комика Кель Xaica.Ha.
7 Османский текст рассказа напечатан в «Забавных историях» М. Хильми [М.
Хильми, Гюленджли (sic) эфсанелер, Стамбул, 1319 г. х., ч. I, № 51, стр. 78—80]; см.
также G. Jacob, Vorträge türkischer Meddah's, Berlin, 1904, S. 63—66.
Ж

рию с отцом героя рассказа: это—почтенный человек, хаджи (паломник);
ему уже лет 60—70; занимается он торговлей; смерть приключается ему
■нередко от обжорства. Герой рассказа (охотно дает ему меддах имя
Тевфик) изображается или мальчиком и тогда заботы отца направлены
на .поиски ему дядьки, или это — юноша, и родители ищут ему 'невесту.
В дядьках состоит провинциальный османец — тюрк, почти неизменно
родом из .Каетамонийокого вилайета8.
Стоит только меддаху упомянуть слово «тюрк» — слушатели
оживают: тюрк — общий любимец, и меддах изощряет на нем свое остроумие.
Издавна уже слово «тюрк», — не без влияния литературных традиций,—
стало 'синонимом тупости и глупости 9.
Как провинциал, тюрк неуклюж; он строит гримасы; выросший в
деревне, дивится в городе на вое; он неграмотен и несообразителен;
поэтому меддах охотно связывает с тюрком рассказы о глупых слугах.
Наряду с этим в нем живет рабская преданность своему господину. Под
конец, однако, он покидает своего хозяина, чтобы вернуться на родину;
в этом сказывается черта народного характера: как бы ни было хорошо
на чужбине, родная деревня ему милее всего на свете и манит его к
себе. В народных османских песнях разлука с родиной — тяжкое испытание.
Домашний штат прислуги не ограничивается дядькой-тюрком; хотя
и не с такой подробностью, меддах зарисовывает повара («айваза» —
армянина) и арапку.
Во всей красе искусство меддаха развертывается в изображении
типов народностей, населяющих Турцию: грека, армянина, еврея,
албанца, перса и т. д. Он собирает их или в начале рассказа, — в кайыке
(когда тюрк, покинувший родину, чтобы искать заработки в
Константинополе, подходит к пристани в Скутари) ; в середине рассказа — в кабаке
(куда герой рассказа попадает случайно с дядькой-тюрком) или в
заключении сказки — на свадьбе героя. Каждый предстает как с
особенностями речи, — со своими словечками и акцентом, — так и с особенностями
национального характера (в рассказах Ащки-эфенди удачны бывают
персы-азербайджанцы*). Сам не прочь выпить, Ашки-эфенди живо
имитирует бульканье жидкости и гримасы пьяниц; удачно1 воспроизводит он
звук от съедаемой сочной груши, приступ морской болезни, схватившей
никогда не ездившего по морю тюрка. Искусство меддаха, таким образом,
тесно связано с мимикой, и на движениях рук построен у него грубый
рассказ об арабе, который, плохо зная по-османски, покупал в
Константинополе ступку с пестиком. Зло пересмеивает он «золотую молодежь»,
туалет и вычурный ритуал константинопольского приветствия; всегда
вызывает восторг фигура бессмысленно озирающегося по сторонам тюрка,
который вертит на животе пальцами. Уже из интонации меддаха
слушатель угадывает, кого имитирует Ашки-эфенди; нередко для усиления
впечатления он надевает на голову соответствующий головной убор: для
тюрка у него припасена старая засаленная феска, для азербайджанца —
8 Вот как об этом говорит тюрк: i«Kastambolu 'vilayeti dahilinde, Eflendi kaza-
sirrda, Kjraz dagimda, U'rgut köyünde» (Я из деревии Юртют, что у подошвы горы
Черешня, ,в каза Эфленди, Кастамюнийского вилайета).
Или: «'Bai döktü dayim, Cürükcü, amicam, YiWik Ibrahim emim, Ayi bogan kardesim,
Kiliioglu Ahmed (Mehroed) dayi deller bana [Моего дядю со стороны матери зовут
«Проливший мед», дядю по отцу — «Торгующий гнильем», двоюродного дядю —
«Глуповатый Ибрагим», брата — «Увалень», а сам я — сын «Обросшего волосами», дядя
Ахмед (Мехмед)].
9 См. пословицы о глупости турка-османца в моих «Образцах османского
народного творчества» (М., 1916).
304

•каракулевая шапка, для лаза — окутывающий голову башлык, с которым
он 'не расстается ни зимой, ни летом, и т. д.
Между рассказами Ашки-эфенди попадаются и «нецензурные», — это
никого в публике не смущает. Однако свобода сло-ва меддаха была
ограничена; можно сказать, меддахи были цензорами своих произведений.
Всегда приходилось им боятьоя, -как бы не навлечь на себя гнев властей;
всегда положение их было подневольное,—педаром надевали они себе
на шею платок. По словам Ашки-эфенди, меддах Кыз Ахмед однажды
(в середине прошлого столетия) был посажен в тюрьму за то, что
вздумал высмеять ходжей. Особенно тяжело стало меддахам в эпоху
реакции, при султане Абдул-Хамиде II (1876—1909). Гонения обрушились и
на меддахов. Так, лет 15 назад, в 1311 г. х., некоторые рассказы
из репертуара Ашки-эфенди (например, «Капитан курд» — рассказ, где
шла речь о бунтах в .провинции) были исключены из репертуара; имя
султана иужно было заменять словом «бей», и т. д. От меддахов »полиция
брала подписку, что они всячески будут воздерживаться не только от
критики правительственных действий, но и от каких бы то ни было
политических намеков. Конституция избавила их (1908 г.) от полицей-
ких стеснений; но зато в другом отношении стало хуже: промысловые
свидетельства вздорожали 10.
Меддаху приходится считаться и с публикой. Когда какое-нибудь
замечание или движение вызывает шумное одобрение аудитории, меддах,
как бы предвидя резкость со стороны человека, который может
почувствовать себя задетым или оскорбленным, парирует удар, говоря: «ведь
это — игра! Разве можно на это сердиться?» Так думал Ашки-эфенди;
но вот 'что 'случилось прошлым летом на одном сеансе. Во время
рассказа, когда меддах начал имитировать курда, вдруг из публики поднялся
человек, одетый по-европейски. Он подошел к меддаху и грозно оборвал
его: «Ага, прошу тебя, не говори так о курдах!» Публика зашевелилась.
Ашки-эфенди быстро оправился от невольного смущения: «Мой дорогой
(кузум-джаным!), ведь я подражаю говору не одних курдов, но и других
народов»,—пробовал было возразить он. «Да,—заметил курд, — это
так, но когда ты пересмеивал курдов, все смотрели на меня!» В
разговор вмешался также ночной сторож, курд, и объявил, что он вышибет в
кофейне все стекла, если меддах будет продолжать свои насмешки над
курдами. И бог весть чем бы все это окончилось, если бы публика
энергично не запротестовала против непрошенных нарушителей порядка и
не потребовала, чтобы они оставили кофейню11. [...]
Что касается самого Ашки-эфенди, то он охотно рассказал мне
свою биографию, и я сообщаю из нее главные черты, представляющие
интерес для характеристики профессиональных рассказчиков-меддахов.
Ашки-эфенди около 50 лет. Родом с о-ва Хиоса в Архипелаге, он
рано попал в Константинополь. Юношей услыхал он романтический
рассказ меддаха Шюкри-эфенди о «Королевне» («Крал кызы»), и на него
произвел сильное впечатление упрек пленника-мусульманина, брошенный
королевне: «Как же ты говоришь, что любишь меня, когда посылаешь на
казнь?» В то время Ашки-эфенди только что развелся со своей женой,
и «слова пленника так его тронули, что у него зародилась мысль стать
меддахом. Он поступил в «служки» («чырак») к Шюкри-эфенди. Изучив в
10 Для суждения о размере налога в моем распоряжении находится только одна
официальная квитанция от 1308 г. х., в которой сказано, что за осень во время
рамазана с меддаха взыскано 120 пиастров (немного больше десяти рублей).
11 Заимствовано из кюнстантижжюльюкой газеты «Osmanischer Lloyd», 19111, №2il'4.
20 В« А» Гордлевский
305

течение нескольких лет искусство меддаха, Ашки-эфенди начал высту-.
пать -самостоятелыно м 'в 'настоящее время является в Константинополе
знаменитостью. Айы Кемаль принял псевдоним Сюрури
(Весельчак) 12. По-видимому, уже скоро Ашки-эфенди «разочаровался в своей
профессии. Минутами он смотрит .на свое ремесло, как на нечто
унизительное, тем более что отец и дед его были, как говорит Ашки-эфенди,
люди важные (бёюк адамлар). Однажды в рассказе у него сорвалось
замечание, что вот, мол, я не учился как следует в школе13, и приходится
теперь вас, .публику, потешать! Рассказы Ашки-эфенди снискали ему
большую популярность и среди публики, и среди агентов правительства.
Раз вышел у него скандал на гулянье; подошел полицейский и хотел
уже забрать буяна, но, увидев, что это — Ашки-эфенди, освободил его*
Лет девять назад Ашки-эфенди был приглашен ко двору принца Вахи-
деддина. Для таких парадных случаев Ашки-эфенди надевает красное
платье, присвоенное ему, как члену вольной пожарной дружины.
Но не только в Константинополе известен Ашки-эфенди. Он ездил
в Салоники, Измир, а года три назад собирался в Трабзон. Только, если
верить Ашки-эфенди, не очень-то радуют его лавры. Интерес к меддахам
в Турции несомненно падает; Ашки-эфенди даже жалуется на бедность
и без зависти припоминает он рассказы своего учителя Шюкри-эфенди,
что прежде меддахам жилось куда лучше: разъезжали они по городу на
ослах, и были все люди состоятельные.
Вероятно, он прав, хотя о положении меддахов у османцев в
прежние времена сведения наши скудны. Для нас неясна эволюция,
происшедшая с меддахами на протяжении веков. Ведь, собственно, арабское слово
«меддах» значит 'панегирист' и в таком значении употреблялось не
только в арабском, языке, но и в османском 14. Можно как будто думать, что
первоначально репертуар меддахов был совсем другой: они, — как это
делают и в настоящее время их среднеазиатские собратья 15, — сюжеты
для своих рассказов брали из мусульманской священной истории и
прославляли святых. Намек на. это можно, пожалуй, видеть в том, что
согласно традиции, идущей от Эвлия-челеби 16, покровителем меддахов был
святой Сахиб Руми (из Сиваса), сам бывший первым меддахом 17. Сверх
меддахов, славословивших святых, вероятно, были и светские рассказчи-
12 Айы Кемаль, в плечах которого косая сажень, служил прежде в жандармах.
В его рассказах, — насколько я могу припомнить,—очень удачно передавалась
уличная разноплеменная толпа продавцов, расположившаяся со своими товарами в
Стамбуле, на улице Махмуд-паши, около Большого базара. О нем вскользь было мною
упомянуто в «Этнографическом обозрении», 1905, № 2—3, стр. 262.
13 Ашки-эфенди «е преувеличивает: пишет он неграмотно; так, например, в
арабском слове^ч^--* 'знаменитый', — epithet cm ornans меддахов, — он пропускает букву <£
14 «Меддахом» называет себя, например, историк Баязида II (1481—1512) Би-
хишти (см. Ch. Шеи, Catalogue of the Turkish Mss. in the British Museum, London, 1888,
p. 44).
15 Об этом говорил мне А. H. Самойлович, и в интересах выяснения вопроса
желательно, чтобы он поскорее обнародовал свои материалы, касающиеся
среднеазиатских меддахов.
16 См. Hammer, ConstanUnopolis und der Bosporos, ,Bd II, Pesth, ,1882, S. 406—407.
17 Тогда и начальные слова меддаха: «hak dostium hak!» получат надлежащее
объяснение. К туркам тип меддах, несомненно, зашел от арабов. У арабов лица,
поучавшие народ на улицах, назывались «куссасами» («куссас» — мн. число от «касс») (см.
I. Goldziher, Muhammedanische Studien, vol. il, Halle, 1890, pp. 161—163). Наряду с
меддахами-панегиристами рано появились и светские рассказчики, выводившие в своих
рассказах типы народов: арабов (из разных областей), турка и евнуха. Об одном из
них в царствование халифа Мутадида (892—902) упоминает Масуди: «Les prairies
d'or» (изд. Барбье де Менара), vol. VIII, р. 161 et suiv.
306

ки ((по-видимому, носившие специально к «им .применяемое название
«кысеа-хан»). Когда публичное восхваление святых было запрещено (а>
случиться это могло по настоянию духовенства), меддахи должны был№
перейти на светский репертуар и оттеснили постепенно кысса-ханов,,
так что самое слово это вышло из употребления. Впрочем, все это — наши-
предположения. Народными рассказчиками интересовались очень мало„>
и только у знаменитого путешественника XVII в. Эвлия-челеби мы
находим о них кое-какие сведения: Эвлия мельком отмечает некоторые (ми-:
мичеэкие и звукоподражательные) рассказы меддахов: «кошка и мышка»,,
«симидчи» («продавец «баранов»). По-видимому, меддахи выступали
главным образом в Константинополе, но бывали они и в провинции 1&*
Так, Руооел, путешествовавший по Турции в XVIII в., сообщает, что ви->
дел меддаха в Халебе (Алеппо). От скользких догадок на более
прочную почву становимся мы с конца XVIII в. Тогда на меддахов впервые
обратил внимание европейский исследователь — французский миссионер
Вигье, собиравший материалы от меддаха Али. Жаль только, что все
поиски рукописей Вигье пока ни к чему не привели 19. В эпоху султана-
преобразователя Махмуда II (1808—1839), когда резко столкнулись два-
направления, в кофейнях (особенно в квартале Кумкапу) собирались
недовольные новыми порядками и слушали, между прочим, рассказы мед-,
дахов20; возможно, что меддахи в своих рассказах тенденциозно освещали
современные события и еще более возбуждали в народе недовольство:
В политической роли меддахов в османском обществе и сомневаться
очень не приходится: ведь еще недавно, как мы говорили выше со слов
Ашки-эфенди, им запрещено было делать в рассказах намеки на полити-"
ку ,или оценивать действия правительства. Об отдельных меддахах
первой половины XIX в. нам тоже известны одни имена: Меркепчи
(Ослятник) Иззет21, Кашыкчи бахид, Бурунсуз Ахмед, Чубукчи Решад22.
Только относительно меддаха Кыз Ахмеда мы находимся в лучшем
положении. В свое время 23 он гремел на весь Константинополь; приезжавшие
иностранцы считали долгом побывать на его сеансах, и была даже
зарисована кофейня во время сеанса меддаха, попавшая (из английского
издания) в книгу «Константинополь и турки» (ч. II, СПб., 1843) 24.
18 Теперь в провинцию они наезжают из Костантинополя. Так, прошлым летом,
по словам моего слушателя В. М. Заварина, несколько сеансов дал в Бурсе один мед-
дах из Константинополя.
19 G. Jacob, Vorträge türkischer Meddah's, S. 8.
20 Джевдет-паша, История, т. XII, Стамбул, 1301 г. х., стр. 205. (Рассказ относится!
ко времени уничтожения янычарского войска.)
21 О его проделках упоминает М. Тевфик в своем труде «Год в Стамбуле»
(«Türkische Bibliothek», Bd IV).
22 Три последних имени были сообщены Ашки-эфенди.
23 В начале XIX в. славился меддах Гюзель Ибрагим, по преданию, задушенный
Асме-султан (сестрой султана Селима III); см. «Северная звезда», 1877, стр. 97.
В заметке (скомпилированной) источник не указан.
24 Сообщаем оттуда несколько не лишенных интереса подробностей о меддахах
того времени (стр. 159—160).
Меддахи обыкновенно держали кофейни, и чем занимательнее были рассказы*
меддаха, тем больше народу бывало у них. Если рассказ был основан на какой-нибудь
пословице или тексте Корана, о'н произносил сперва эту пословицу или этот текст.
Любимым героем был еврей. Свой рассказ меддахи нередко прерывали, чтобы получить с
публики деньги (по-видимому, тогда входной платы не существовало). Рисунок,
однако, большого этнографического значения не представляет: условия реальности не
соблюдены. Хаммер (Hammer, Constantino polis and der Bosporos, S. 528), наблюдения
которого относятся, впрочем, к несколько более раннему времени, говорит, что сюжетами;
для рассказов меддахов служили: «Тысяча и одна ночь», романы об Антаре, Александре
Великом, Сейиде Баттале.
20*
307

Кыз Ахмед, насмешками раз навлекший на себя тюремное
наказание, отличался большой находчивостью. Однажды во время сеанса,
рассказывал Ашки-эфенди, двое посетителей стали играть в трик-трак.
Кыз Ахмед рассердился и зло высмеял их, уподобив 'игроков лошади и
ослу, которых хозяин жестоко избил в «конюшне» (здесь идет игра слов:
слово тавла значит и 'трик-трак' и 'конюшня'). В другой раз он обманул
публику: собрав деньги за сеанс, он предложил слушателям пойти
посмотреть -начавшийся в тот вечер в Константинополе пожар 25. В
семидесятых годах ^славился меддах Шюкри-зфенди, учитель Ашки-эфенди.
Проф. Мартин Хартман, бывший в то ©ремя в Константинополе, видал
и даже занимался с Шюкри-зфенди, о чем говорил в своих письмах,
адресованных Флейшеру26. Шкжри-эфенди было около 50 лет. Нельзя
сказать, чтобы лицо его было привлекательно, но во время рассказов оно
одухотворялось. Хартман подметил ъ нем интерес к народному
османскому -языку. По профессии писец (языджы), Шюкри-эфенди был
человеком талантливым: о нем с похвалой отзывается не только его ученик
Ашки-эфенди, но и все те, кто еще в Константинополе помнит его.
Говорят, что он мог сочинять (вернее, комбинировать) рассказы. Султан
Абдул Хамид II нередко приглашал Шюкри-зфенди к себе во дворец и
раз (1304 г. х.) пожаловал ему 1000 пиастров (около 100 рублей).
Но то было! В новом укладе жизни меддахи представляют уже
анахронизм. Их рассказы отлились в однообразные, жалкие стереотипы,
и даже внимание непритязательной публики в Константинополе, по мере
приближения рамазана к концу, все более и более ослабевает. Невольно
меддахи 27 грустят о невозвратных временах, когда на сеансах кофейни
битком бывали набиты 'слушателями. Нельзя не отнестись поэтому с
благодарностью к стремлению эрлагенского профессора Георга Якоба
собрать .возможно большее 'количество материалов о меддахах и об их
репертуаре. В издаваемой под его редакцией Türkische Bibliothek
напечатан уже не один текст как им самим, так и другими 28.
Из десяти записанных мною рассказов Ашки-эфенди привожу
содержание следующих двух как наиболее характерных.
ДОБЫВАНИЕ НЕВЕСТЫ, ИЛИ ВЕРНЫЙ СЛУГА
В царствование султана Ахмеда жил в Константинополе моряк по
имени Каптан 29. Однажды он ©ышел из своего дома в Сиркеджи, чтобы
поискать для своего корабля рулевого. Ему повстречался на дороге Дели
Мехмед, только что приехавший в Константинополь из Кастамону. Своей.
наивностью Дели Мехмед понравился капитану, и он взял его к себе на
корабль. Сперва Дели Мехмеду, выросшему вдали от моря, как-то было
25 Один рассказ Кыз- Ахмеда о Люледжи Ахмеде, недавно переизданный М. Хиль-
ми, был переведен на немецкий язык Г. Якобом (G. Jacob, Vorträge türkischer
Meddah's).
26 «Aus Briefen von d-r (Hartmann an Prof. Fleischer», — ZDMG, XXX, S. 1,58, 159,
168—170.
27 Кроме Ашки-эфенди и вышеупомянутого Сюрури, выступают иногда Сафвет,
ученик Аджема (Перса) Али, современника меддаха Исмета. Сафвета мне не пришлось
ни разу видеть.
28 Ф. Гизе (F. Giese, Der Uberefrige Hodscha Nedim, Bd VIII) и Т. Менделем
(T. Menzel, Das Abenteuer Buadem's, Bd Х1Ы).
29 Собственно, это — заимствованное из итальянского языка слово и значит:
«капитан».
308

не но себе, тем более что у его ног все вертелась на корабле собачка
капитана, которая лаяла на него. Скоро, однако, Дели Мехмед освоился
со своим новым положением. После длинного морского перехода он
попал в Басру. В кофейне над «им смеялись, потому что Дели Мехмед,
как деревенщина, отвечал все невпопад. Гуляя раз в Басре по базару,
он увидел старуху, которая продавала портрет девушки. В восторге от
красоты девушки, Дели Мехмед купил на скопленные деньги портрет
и повесил его у себя в каюте. Когда же он убедился, что 'нарисованная
на бумаге девушка неподвижно смотрит на него, дурачок рассердился,
что даром загубил деньги, и, вернувшись в Константинополь, вышел
15 рамазана на базар и стал (предлагать портрет. В это время проходил
со своим шутом Тыфли 30 царевич Мустафа. Удивленный тем, что Дели
Мехмед, сверх затраченных на покупку портрета 10 пиастров, хочет
нажить всего только десять пара (2 коп.), он по-царски наградил Дели
Мехмеда и унес портрет к себе. Подолгу смотрел царевич в комнате на
портрет. Очарованный красотой девушки, он загрустил. От султана не
укрылась тоска сына, и, вызвав во дворец знаменитого доктора, еврея
Захарию, он велел ему через три дня определить болезнь царевича.
Запертый в отдельной комнате доктор видел уже себя на плахе. Раз в
отсутствие царевича доктор вошел в его комнату и увидел на стене
портрет. Немедленно он отправился к султану и высказал
предположение, что болезнь царевича происходит от тоски по девушке. Султан
призвал Тыфли, и, как тот ни отнекивался, должен был сознаться, что
портрет этот куплен им на базаре у некоего Дели Мехмеда, родом из Каста-
мону. Узнав, что Дели Мехмед — моряк, султан выстроил у Ахыркапу
мечеть31 с имаретом (странноприимницей) и отдал приказ, чтобы все
проходящие мимо корабли бросали там якорь. Таким путем султан
надеялся разыскать Дели Мехмеда. В имарете поселились царевич с Тыфли
и допрашивали всех капитанов, не видел ли кто из них на море Дели
Мехмеда. Однажды подошел корабль, на котором находился Дели
Мехмед. Когда Дели Мехмед сошел на берег, его отвели в имарет. Удивляя
своим обжорством повара, он пододвинул к себе котел, вмещавший
82 ведра, и чуть не одним духом опорожнил его. После обеда слуги
подхватили его и явились с ним к царевичу. Дели Мехмед сразу узнал
в нем своего покупателя, так щедро заплатившего за портрет, и охотно
последовал за ним во дворец. Дорогой царевич учил Дели Мехмеда
придворному этикету; однако уроки пропали даром, и, представ перед
султаном, Дели Мехмед по-прежнему »корчил рожи, взглядывая на султана.
Без долгих разговоров султан обратился к Дели Мехмеду с приказом во
что бы то ни стало достать для царевича девушку, портрет которой он
когда-то продал ему на базаре. В раздумье сидел Дели Мехмед во
дворце султана. Выручил его из беды вещий старец Хызыр. Весь в сияний
трижды входил старец в комнату к Дели Мехмеду и научил его идти
к султану и требовать у него корабль с командой для поездки в Басру.
Хотя Дели Мехмед перевирал наказ старца, султан, однако, сразу
догадался, что ему нужно. Так был снаряжен в плавание корабль, команда
которого была подобрана из 40 девушек, одетых в мужское платье.
Секретарем Дели Мехмеда назначена была переодетая также мужчиной дочь
секретаря султана. Секретарь султанский был злой волшебник и по зло-
30 Это имя обратилось уже в нарицательное слово и обозначает вообще шута,
балагура.
31 Как уверял рассказчик, над дверями мечети высечена дата «1133» (1720—1),
когда царствовал султан Ахмед III (1703—1730).
309

бе, что султан хочет женить своего сына на какой-то чужой девушке,
задумал отомстить Дели Мехмеду. Против ;воли должен был ехать в
Басру и царевич, которому бестолковость Дели Мехмеда мало внушала
доверия. Ночью дорогой снова явился Дели Мехмеду старец Хызыр и
сказал, чтобы он в Басре разослал всюду бирючей звать на корабль
жителей мужского пола полюбоваться на товары, привезенные из
Константинополя. Перепугавшись насмерть при виде старца, Дели Мехмед
спросонья не разобрал в чем дело и бросился за уходящим Хызыром в
море. С трудом вытащила команда Дели Мехмеда на палубу. Скоро
корабль вошел в гавань Басры. Когда глашатаи разнесли по городу весть,
что приехал капитан, который одаривает на корабле всех мужчин
драгоценными каменьями, жители Басры толпами устремились на корабль.
Проведала о том и старуха, наперсница девушки, продавшая раньше
Дели Мехмеду портрет, и рассказала ей о корабле. Девушка давно уже
скучала, сидя взаперти во дворце: отец, не желая расстаться с дочерью,
обыкновенно предлагал женихам бороться со своим придворным пехле-
раном, и, как только пехлеван побеждал жениха, султан рубил ему
голову. Оттого-то девушка и согласилась списать с себя портрет, втайне
надеясь, что, быть может, кто-нибудь в далеких странах прельстится ее
•красотой, и, выручит ее из неволи. Когда девушка узнала от старухи о
чудных товарах, она переоделась мужчиной (на корабль впускали ведь
только мужчин) и, обманув стражу, вышла из дворца. Сперва она хотела
ехать -на корабль со старухой, но команда напомнила ей условие, что в
лодке может ехать один только мужчина, и девушка, подчиняясь этому,
села в шлюпку. Взойдя на палубу, девушка стеснялась сперва команды,
но, когда матросы сбросили с себя верхнюю одежду, она увидела, что
перед нею стоят девушки. Это неожиданное зрелище немало удивило и
Дели Мехмеда, по наивности своей и не подозревавшего, что команда
корабля состоит из девушек. В сопровождении девушек красавица
спустилась в каюты и стала осматривать драгоценности. Тем временем
корабль снялся с якоря и взял курс на Константинополь. Старуха на
берегу подняла притворный плач, а правитель Басры, разгневанный
дерзостью Дели Мехмеда, которого он принял за пирата, послал за ним
погоню. Так как дорогой Дели Мехмед замешкался на одном острове,
эскадра из Басры настигла его. Дели Мехмед открыл по ней огонь, и
суда должны 'были отказаться от мысли вырвать девушку из рук
похитителей. В первый момент, когда девушка увидела перед собой царевича,
она тоже заподозрила в нем пирата, но царевич ее успокоил. В пути
Дели Мехмед заснул. К изголовью его подлетели три вещие птицы и
открыли ему коварный план, замышленный против него секретарем
султана, злым волшебником. Три раза являлись птицы во сне и всякий раз
предупреждали Дели Мехмеда, что, если он разгласит о тайне, которую
слышал от них, он окаменеет. Когда Дели Мехмед вернулся в
Константинополь, султан, обрадованный, что сын его нашел свою возлюбленную,
устроил пир на весь мир. Во время свадебного пира прибыло сушей
к султану посольство от правителя Басры, жаловавшегося на похищение
дочери пиратами. Тогда султан написал ему дружеское письмо, что
девушка избрана царевичу в жены, и разгоравшаяся между ними вражда
прекратилась. Тем временем злой волшебник не дремал и все выискивал
средства, как бы погубить Дели Мехмеда, расстроившего
предположенный брак его дочери с царевичем. Сперва он задумал посадить жениха
и невесту на заколдованных лошадей, и если бы это ему удалось, Дели
Мехмеду пришлось бы снова пуститься в страшные предприятия, — во-
310

обще отвечать за несчастье. Но Дели Мехмед ловко устранил опасность.
Тогда волшебник поднес молодым заколдованное -платье, но Дели Мех-
мед быстро выхватил платье из их рук и сжег. Подозревая, что
волшебник прибегнет еще к какой-ндабудь хитрости, Дели Мехмед не отставал
уже ни на шаг от молодых и забрался за ними в опочивальню. Только
молодые заснули, Дели Мехмед заслышал шипение змеи. Он выхватил
меч и убил ее. Вдруг раскрылся потолок, и на молодых спустился
страшный дракон. Дели Мехмед, -не потерявшись, рассек его надвое; случайно
кровь брызнула и «а молодых. А придворная стража, сбежавшаяся на
шум, решила, что Дели Мехмед совершил 'Преступление, и донесла царю.
Немедленно султан отдал палачам приказ отрубить Дели Мехмеду
голову. Хотя Дели Мехмед и помнил предостережения вещих птиц, ему
не хотелось умирать под тяжким обвинением в злом умысле против
царевича. Но едва он рассказал султану обо всех происках волшебника, как
окаменел. Между тем стража, опомнившись от страха, увидела, что
царевич и его жена живы и невредимы. Велико было горе их, когда они
узнали, что верный их слуга казнен. Однажды царевич увидел во сне
змей, которые, опасаясь, что султан в гневе на змей, чуть не погубивших
его сына, умертвит весь их род, раскрыли ему козни волшебника. Они
возвестили ему рождение у него дочери и прибавили, что, если он хочет
воскресить своего верного слугу Дели Мехмеда, он должен принести в
жертву свое дитя. Проснувшись, он рассказал об этом жене. Когда у
них родилась дочь, царевич еще более уверовал в сон и напомнил жене
о словах змей. Но жена и слышать не хотела об умерщвлении дочери.
Поэтому царевич улучил минуту, когда жена спала, и заколол над
могилой Дели Мехмеда дочь. Мгновенно Дели Мехмед потянулся в гробу и
встал. Когда об этом узнал султан, он призвал к себе Дели Мехмеда и
молил забыть о прошлом. Злой волшебник был казнен, а Дели Мехмед
женился на его дочери, которая приглянулась ему еще в то время, когда
он ездил с царевичем в Басру добывать ему невесту. С тех пор в семье
султана воцарились тишина и спокойствие 32.
СОН ТЮРКА<зз
Один османец по имени Айы Мехмед попал из Кастамону в
Константинополь. Выйдя в Сиркеджи из кайыка, он встретил полицеймейстера
Хусейна, который, сжалившись над бедняком, отвел его к смотрителю
над хамалами (носильщиками) в таможне Карагёз-ате. Исполняя
желание начальника, Карагёз-ага устроил Мехмеда в артели хамалов-армян.
Однако хамалы были недовольны, что в их среду затесался тюрк Мехмед,
и хотели от него избавиться: несколько раз наваливали они ему на
спину для другого непосильные тяжести, но Мехмед, у себя на родине, в
Кастамону, дравшийся с медведем (недаром и прозвали его «Айы» —
Медведь),, не сдавался; увидел, наконец, проделки хама лов смотритель и
вступился за Мехмеда. Так служил Мехмед шесть месяцев. Однажды в
воскресенье хамалы ушли гулять и наказали Мехмеду сторожить
таможню. Мехмед растянулся на скамейке лицом к морю34 и смотрел-смотрел.
В это время еврей в Топхане пересчитывал у себя деньги. Он устал
32 По словам Ашки-эфенди, он значительно сократил рассказ (эпизод о походе на
Басру выпущен) из опасения, что здесь могут быть усмотрены намеки на волнения
среди арабов.
33 Рассказ записан в 1911 г.
34 Таможня в Константинополе находится на берегу Золотого Рога.
311

и послал слугу в таможню за хамалом. Слуга-еврей осторожно подошел
к Мехмеду, который уже заснул, и ему стоило большого труда разбудить
тюрка. Когда тюрк явился к еврею, еврей запер его в кладовой, куда
свет .падал сверху через -решетчатое окно, и, поручив считать деньги,
ушел. Мехмеду это скоро 'надоело. Наложив в шаль 300 ок золота, он
рванул железную решетку и выбрался из кладовой -на набережную. Мимо
Константинополя проезжал корабль. Корабль лавировал .и подошел так
близко к месту, где сидел Мехмед, что, недолго думая, тюрк вс/кочил на
палубу. Корабль помчался вперед. Когда моряки-лазы увидели, что среди
них находится посторонний человек, они рассердились, но щедрость Мех-
меда примирила их с ним. Лазы привезли Мехмеда в «гяурский»35
Измир и устроили его в кофейне. Раз Мехмед бродил по базару и
услышал, как деллал (бирюч) продавал рабыню-арапку. Мехмед купил
арапку. На другой день он купил двух рабынь, черную и белую. На
третий день на базаре ему попался обедневший эфенди (барин),
нанимавшийся в слуги. Слушая 'цветистую речь эфенди, Мехмед опервая никак
не мог взять в толк, чего он хочет, но потом кое-как Мехмед понял его
и взял себе в лакеи. Между лакеем и одной из рабынь завязалась
любовь, и арапка, надсматривавшая в доме за всем, доложила об этом
Мехмеду. Мехмед призвал их к себе; те сначала упирались, думая, что
их ждет суровое наказание, но великодушный Мехмед не только простил
их, но еще пригласил имама, который совершил брачный договор. Лакей-
эфенди стал теперь нареченным сыном Мехмеда. Вскоре Мехмеду
повстречался на базаре капитан, продававший корабль. Мехмед купил
»корабль, починил его, и капитан, закупив в Измире товаров, пустился в
плавание по чужим землям. Через год капитан разыскал Мехмеда и
вручил ему 100 червонцев. От изумления Мехмед сперва выпучил глаза, так
как забыл уже о корабле. Его охватила жажда наживы, и он решил
снарядить целую флотилию торговых судов. Для этого он велел
деллалу объявить на базаре, что скупает все корабли. Всякий охотна
продавал свои старые баржи Мехмеду, который за все платил хорошие
деньги. Капитан все плавал по чужим землям, и Мехмед, таким образом,
через несколько лет разбогател. Однако мысль о краже денег у еврея не
выходила у него из головы, и он задумал вернуться в Константинополь,
чтобы отдать еврею похищенные у него деньги. Во главе целой флотилии
подошел Мехмед к таможне в Константинополе: на одном корабле
капитан к матросы были лазы, на другом — османцы, на третьем — греки
и т. д. Таможенные служители хотели было уже тащить Мехмеда к
начальнику таможни, но Мехмед сурово обошелся с ними: одного
бросил в море, другого ударил о землю; тогда другие оставили его в покое.
Узнав от матроса-грека, что все суда принадлежат богачу «Мехмедаки»36,
чиновники почтительно подошли к нему, и Мехмед объявил им, что на
кораблях у него нет ничего, подлежащего оплате пошлиной, он везет с
собой только 77г сундуков золота, несколько рабынь и слугу.
Начальник таможни Исхан-бей, ослепленный богатством Мехмеда, стал за ним
ухаживать и выдал за него свою дочь. Подвыпившие на свадьбе гости
хором пели:
Топланды бу халде бир чок молоз,
Ускумрунун ерисине дерлер кол&оз,
Макри кёкшюн хариджи Ай стефанос,
Гувей де кокоз, биз де кокоз!
35 Постоянный эпитет Измира, объясняющийся обилием в городе гяуров (греков).
36 Матрос грек прибавляет к мусульманскому имени греческий уменьшительный
аффикг.
312

Перевод: Набралось сюда довольно много мелюзги37, крупную
скумбрию называют «кольрз»38. За Макрикёем находится Св. Стефано39.
Ни у жениха нет денег, ни у нас!
Им вторили другие, хлопая в ладоши:
«Батман ко-ко (ко), ала, ала, хей!»40
После этого гостям поднесли шербет; они выпили и 'начали толкать
жениха в опочивальню. Целомудренный провинциал, Мехмед, стыдился
подойти к невесте... Ночью в дверь молодых стала стучаться рабыня, и
Мехмед вышел к ней как был — в энтари, чем немало рассмешил
рабыню. Оказывается, это капитан лаз явился к -нему за приказаниями, куда
ему ехать торговать...
Это было в ночь на 9 марта, и влюбленные кошки поднимали на
крышах домов мяуканье. Одна кошка задела черепицу, черепица упала
ца голову Мехмеда и... он проснулся. От сладких снов Мехмед вернулся
к печальной действительности: оставленный хамалами в таможне, он
вздремнул, и все это ему пригрезилось. Мехмед рассчитался со
смотрителем хамалов и нанялся в Константинополе в ночные сторожа.
37 Собственно, 'Мшюз значит 'мелкий камень', 'щебень*.
38 Зто — особая рыба, несколько больше окумбрил.
39 Это — предместья Константинополя.
40 Теперь это напевают на улицах дети.
s-^e)*64L,

(^(^(^Q^(^(^(^
УКАЗАТЕЛЬ ЛИТЕРАТУРЫ ОСМАНСКОЙ СКАЗКИ
Ich leugne nicht die Möglichkeit, in einzelnen Fällen nicht die
Wahrscheinlichkeit des Übergangs eines Märchens von einem Volk
zum andern... Wie... die Dinge..., so zeigen sich auch Sage und
Märchen, der befeuchtende Thau der Poesie... in jener auffallenden und
zugleich unabhängigen Übereinstimmung.
W. Grimm, Kinder and Hausmärchen, III3, S. 406.
Изучение османской народной словесности едва-едва выходит из
сферы собирания материала, да и на собирании заметны еще следы
случайности. Казалось бы, европейская Турция, расположенная у
преддверия в Европу, должна была бы давно привлечь внимание
исследователей. Однако на Балканском полуострове,— под влиянием, вероятно,
взгляда на османца как на насильника,— спокойное, объективное
исследование смолкало перед политическими страстями, и 'когда Балканская
война спугнула османца с насиженных гнезд, момент, быть может, уже
был упущен. Обыкновенно центральным пунктом для исследователей
был Константинополь, заключавший, правда, преимущества: в столицу
сходились из отдаленных уголков государства типичные представители
османской нации; но исследователи подводили под одну мерку, редко
различая между ними индивидуальные, областные черты. Экскурсия в
Малую Азию ограничивалась Коньей и Ангорой; области, лежащие на
периферии главных городов, где осело ядро османцев, случайно
затрачивались исследователем. Естественно, обозреватель османской народной
словесности сталкивается прежде всего со скудностью и
бесформенностью материала.
Однако интерес к османской народной словесности пробудился в
Европе уже в XVII в. К Романтическая призма, сквозь которую
рассматривали Восток в XVIII в., направляла взоры на сказочные сокровища
Востока, в которых публика искала отдохновения от искусственного
позирования маркизов и графов. В многотомном «кабинете фей», сборнике
Пти де ля Круа «Тысяча и один день» и других печатались между во-
1 Gi. В. Donado, Delia letterature del turchi. Raccolta curiosissima d'adaggi tur-
cheshL Venèzia, 1688—1690.
314

сточными сказками и «турецкие сказки»2. Увлечение восточными
сказками отозвалось и в России, и в журналах XVIII в. попадаются сказки-,
под которыми значится иногда соблазнительная подпись: «перевод с
турецкого»; но, ,как заметил уже рассудительный читатель, сказки
«Удачная отвага» 3 в журнале «Старина и новизна» 4, это —
мистификация 'или, вернее, наивность русского переводчика, перед которым лежал
немецкий оригинал статьи5. Эстетически-назидательная точка зрения
проникает османские сказки, от времени до »времени всплывающие
в журналах и газетах 6. Пожалуй, разве только «Повесть о жареной
голове» начальника янычаров, вставленная Сенковским в «Похождение
мирзы Хаджи-баба Исфгани» (т. III, стр. 71 —130), представляет
народное достояние; ©о всяком случае вольная переделка живой,
колоритной сказки говорит о хорошем знании местных условий.
Научное собирание памятников османского народного творчества
начинается с конца XVIII в., «о материалы Вигье (ум. в 1821 г.),
записывавшего рассказы меддаха Али, утеряны. После этого опять
наступает длинный перерыв. Об османской народной словесности в Европе
узнали уже из записей Куноша. Заслуги Куноша, правда, громадны,
однако методы и приемы мадьярского ориенталиста возбуждают иногда
сомнения и (недоумения.
В Турции сказки были в фаворе при дворе. Так, султану Мустафе I
(XVII в.) был, по-видимому, посвящен сказочный сборник «40 везиров»;
султан Ибрагим (XVII в.) охотно слушал вечерами сказки7;
рассказчик султана («Войвода») «говорил плавно и был искусен в сочинении
повестей и сказок (хикяйе)» и т. д. Конечно, прежде всего сказки
служили для развлечения детей, но и взрослые любили в длинные зимние
вечера забавляться сказками. Хранителями сказочной традиции были
2 Сказочные сборники XVIII в., заключающие «турецкие сказки», заслуживали
бы специального исследования; они перечислены в работе V. Chauvin, Bibliographie
des ouvrages arabes, Liège, 1900, p. IV et suiv.
3 Это — видоизмененный (подправленный?) вариант сказки о сметливом человеке
(здесь: пророк Омар, в «Сборнике 40 везиров»: Хызыр), угадывающем по речам о
(низком) происхождении везиров.
4 Состоящая из сочинений и переводов, прозаических и стихотворных, издаваемых
по частно В. Р[убаном]; см. «Старина и новизна», ч. I, СПб., 1772, стр. 91—103;
«Старина и новизна» ч. II, стр. 1—30, напечатана «Повесть о Шеце Хадбедине (Шейх
Шихабеддине). Турецкая сказка». По-видимому, сказки заимствованы из «Сборника
40 везиров» (перевод Пти де ля Круа); в переводе Гибба (Е. J. W. Gibb, The history
of the farty vezirs, London, 18'86, p'p. 09—73, 16—127. Это—рассказ .пятого везэдра и
рассказ первого везира.
5 Об этом говорит транскрипция имен и слов (например, «музельманин»).
6 Провожу в примечании список «турецких сказок»:
J) «Ах (,) какая прекрасная сказка!» Пер. с турец., М., 1792 — в 8, [«Опыт
Российской библиографии», В. Сопикова (под № 2088)].
2) «Тогрул-бей и сыновья его», — «Русский инвалид» (Литературные прибавления),
Î834, № 98.
3) «Мурад Несчастный», — «Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных
заведений, тенденциозной обработки»: «...Калифу, о котором должны знать читатели
„Тысячи и одной ночи"; .инженер французский принудил... смотреть без
предупреждений на многие вещи...».
4) «Султан и мудрец. Турецкая сказка Габбун-бея», — «Одесский вестник», 1885,
№ 169. — Сказка искусственная, под сказкой — шутовская подпись: «С турецкого
Поперек». ,
Номера первый и второй, помеченные звездочками, отсутствуют в московских
книгохранилищах.
7 А. Расим, История Турции, т. II, Стамбул, 1«Э27 г. х., стр. 657 (заимствовано у
историка Найма).
315

публичные 'рассказчики, меддахи, собиравшие вокруг себя в кофейнях
толпу слушателей; среди женщин также попадались профессиональные
сказительницы. Мехмед Тевфик посвящает первый выпуск «Года в
Стамбуле» тандыр-башы (своего рода грелка с угольями, покрытая
одеялом), женщины внимательно слушают, как старуха Инджили-ха-ньш
рассказывает сказку о трех сестрах. Это — сказка волшебная8; однако
женщины увлекаются и бытовыми сказками. Мой приятель Исмаил
говорил мне, что в детстве он забрался однажды в комнату, где сидели
женщины, и услыхал фривольную сказку о Хызыре и пахаре,
наказанном за дерзкий ответ святому.
Думают, что на Востоке у публичных рассказчиков была свобода
слова 9; в Турции, по крайней мере, уже в XIX в. ча меддахов
накладывались запреты; на вечеринки («халвовые посиделки») уже в середине
XIX в. правительство смотрело, как на зло (феналык), хотя собрания
продолжались все-таки в каждом квартале 10.
Сведения о профессиональных сказителях османских сказок
скудны; европейские издания сказок выходят без пометок «от кого и как
была записана сказка в Турции?» Однако a priori ясно, что сказочный
репертуар зависит от характера и даже настроения сказителя, и
отчасти картина, таким образом, восстанавливается. Читая, например, зачин
сказки № 39 из собрания сказок, записанных Куношем «а Адакале, мы
видим, что перед нами веселый, разбитной человек (может быть,
пьянчужка), который будет потешать веселой сказкой; действительно, перед
слушателем развертывается вариант сказки «Сокровище Рамлсенита»,
осложненный вначале комическим, шутовским рассказом о службе
смышленого мальчика у портного, где он все портит и бьет, утверждая,
что так велел хозяин (поступая на службу, он берет себе имя «Кес-бич»
гРежь-рви') и т. д.
Характеристика османской сказки, в которой, как заметил уже
В. Д. Смирнов, отражается европейский мир п, завела бы меня далеко,
и все-таки картина была бы тускла и туманна. Поэтому я только
вскользь укажу в османских сказках географические названия, которые
говорят о путях заимствования и движения сказок, быть может, даже
о путях эмиграционной турецкой волны в Европу. В сказках,
записанных в Румелии, на острове Адакале, где, конечно, должны сохраняться
еще старые традиции, иногда упоминаются Шабур, Хорасан. Шабур —
«сказочная страна», поясняет И. Кунош, конечно, «е что иное, как
Нишапур; Хорасан для малоазиатских юрюков представляется родиной
предков12. Общепризнанный знаток сказочной литературы Э. Коскэн
находит типичным для османской сказки окончание о яблоках;
например, «с неба упало три яблока: одно — Рихиме-абу, другое — мне,
третье — тому, кто сказывает сказку»; зачин сказки: «было ль то, не
было» 13; но это нуждается еще в доказательствах, потому что упоминание
8 По-османски волшебные сказки называются «масал», «коджа кары масаллары»
('сказки, старушечьи россказни').
9 А. Thimme, Das Märchen, Leipzig, 1909, S. 5.
10 А. Расим, История Турции, т. II, стр. 535.
11 В. Д. Смирнов, Очерк истории турецкой литературы, — «Всеобщая история
литературы», т. IV, СПб., 1892, стр. 436.
12 Fr. Giese, Erzählungen und Lieder aus dem Vilajet Qonjah, Halle a/S — New
York, 1907, S. 7.
13 E. Cosquin, Les Mongoles et leur prétendu rôle dans la transmission des conte:
indiens, —«Revue des traditions populaires», t. XXVII (,1912), № 9, pp. 396—397.
316

о яблоках встречается и в армянских сказках 14, а персидские сказки,
как говорил мне Мирза Джафар-хан, «нередко начинаются так: «рузи
*>УД, рузи набуд» («один день это было, а другой — не было»).
Я оказал бы, пожалуй, что на османских сказках лежит иногда
печать мечтательной беспечности или расточительности (тип младшего
брата), а И. Кунош хочет видеть в османских сказках даже картины
местного пейзажа.
В сюжетах сказок отголоски 'переводимых сказочных сборников
(«Тути-наме», «Сборник 40 вез-иров», «Тысяча и одна ночь» и др.).
Влияли, конечно, и христианские соседи осмайцев,— недавно изданное
собрание армянских сказок М. Чераза говорит о близком соприкоснове-
лии армянской и османской народной словесности 1б; от армян сказки
легко могли заходить через профессиональных сказителей, которые
одинаково искусно владели и армянским, и османским языками.
Я разделяю библиографический список османских сказок
(волшебных и бытовых) на три отдела:
I. Издания сказок в Турции. П. Издания османских сказок на
Западе. III. Исследования европейские об османской сказке.
I. ИЗДАНИЯ СКАЗОК В ТУРЦИИ
1. «Эмсилейи мюнгахабе яхуд Хорос кардаш» (Избранные сказки,
мли братец Петушок), Константинополь, [б. г.], 128 стр., в 32°.
Примечание. Османский текст 'истории похождений
смышленого мальчика вышел также в армянской
транскрипции 16.
[Немецкие переводы сборника, во II отделе, Б, под
№ 1,2].
2. «Биллёр кёшк хикяйеси» («Повесть Хрустальный замок»),
Константинополь [б. г.], 191 стр., в 16°.
Сборник, заключающий четырнадцать сказок, назван так по
первой сказке «Хрустальный замок »и алмазный корабль» (о добывании
невесты). Варианты сказок находятся в сборнике И. Куноша, «Хорос
кардаш». Язык сборника, видимо, подправлен; часто попадаются
вычурные выражения и странно поэтому читать заявление проф. Г. Якоба,
что сборник «Биллёр кёшк» представляет «echtes Volksgut» 17.
3. «Тарихи кырк везир» («История сорока везиров») 18, Констан-
тинололь, 1303 г. х., 347 стр.
Сборник переизда;вался >в Константинололе не раз, и раньше, и
позже.
4. Мехмед Тевфик, Истамболда бир сене (Год в Стамбуле). Первый
месяц: «Тандыр-баши», Константинополь, 1299 г. х., 39 стр., с
иллюстрацией, изображающей группу женщин вокруг («грелки».
14 Minas Tchéraz, L'Orient inédit, légendes et traditions arméniennes, grecques et
torques, Paris, 1912 (Collection de contes et chansons populaires, t. XXXIX), pp. 87, 93,
101.
15 M. Чераз собирается издать также материалы по османской народной
словесности.
16 Вероятно, как этот сборник, так и другие печатались и греческими буквами
(для «караманлийцев»).
17 G. Jacob, Die türkische Valktlitemtur, Berlin, 1901, S. 5.
18 Сборник сохранился также, разумеется, в рукописях на Востоке и в Европе.
317

Зарисовывая старый быт Константинополя, М. Тевфик говорит, что>
вдова Сюлеймана-аги нередко, чтобы разогнать скуку, заставляла Ин-
джиличханым рассказывать сказки, истории и т. д. В записи М. Тевфика
сообщена сказка о трех сестрах (вариант «Сказки о 'царе Салтане»).
Запись как бы выхвачена из житейской обстановки: женщины
прерывают сказительницу своими замечаниями, знаками сочувствия или со-<
жаления; сказительница иногда ломается, жалуясь на усталость, читает
наставления и т. п.
[Немецкий перевод сказки во II отделе, Б, под № 7].
5. [Мехмед Тевфик]. Тюркче каба лисан (Простонародный
османский язык), Константинополь, [б. г.], 62 стр. Этот редко встречающийся
уже и на Востоке сборник заключает в себе одни тексты (без предисло-;
вия) 'народной османской словесности: пословицы (стр. 2—7), загадки
(стр. 7—9), приметы (стр. 11—12), мани (стр. 13—16), песни (тюркю)
(стр. 17—23), анекдоты (стр. 24—30), карагёзовская ньеска (стр. 31—
35), «орта-ойну» (стр. 36—44), сказки (стр. 45—50), анекдоты (о глупом1
слуге, курильщике опиума) (стр. 50—52).
Вероятно, книга была в руках И. Куноша, который и перенес оттуда
тексты в свой сборник.
Сказки, напечатанные М. Тевфиком, значатся у Куноша (см. «иже,
отд. И, А, № 2), под номерами 3 (стр. 15—17) и 10 (стр. 42—44).
6. «Хаджи Весвесе». Рассказ меддаха Нагафа-зфенди.
Г. Паулус, который перевел рассказ на немецкий язык (отд. II, Б.,
№ 8), знает армянскую транскрипцию (изд. в 1871 г); но по всей
вероятности, рассказ был издан также в арабской транскрипции, как и
сборник «Хорос кардаш», и др.
Повесть заимствована из цикла о злых женах.
7. «Ики айящ» («Двое кутил»), Константинополь, 1311 г. х., 16 стр.
Приключения Хамза-бея и Джафар-аги. Спрятанный любовницей
от мужа в чулан, Хамза-бей вымазывается в чернилах; когда потом
женщина увидела страшилище, она с перепугу уронила подсвечник и
убежала; Хамза-бей отправился к приятелю, где его сперва не впускали
в дом. Скоро, однако, история разъяснилась.
Похождения Джафар-аги, собственно, выходят из области
фаблио 19. Джафар-ага попадает в дом, где хозяйка хочет ограбить его й
убить. Благодарный девушке за спасение, он женится на не& и бросает
бражничество.
8. Мехмед Хильми, Гюленджли эфсанелер («Забавные истории»),
Константинополь,. 1319 г. х., ч. I—III.
Как театральный цензор, хорошо осведомленный о публичных
развлечениях в Константинополе, М. Хильми сообщает в сборнике бытовые
сказки из репертуара меддахов.
{Немецкий перевод во II отделе, Б под № 9].
9. «Сахнейи меддах» («Сцена меддаха») > периодическое издание
М. Хильми, Константинополь, 1327 г. х. (Вышел один выпуск.)
Напечатан текст рассказа меддаха Кыз Ахмеда о проделках Лю-
леджи Ахмеда.
Вот скромный перечень османских сказок, волшебных и бытовых.
Разумеется, это издания, так сказать, лубочные и предназначаются
главным образом для малограмотной, непритязательной публики.
19 И на тексте пометка: «истинное происшествие:
318

IL ИЗДАНИЕ ОСМАНСКИХ СКАЗОК НА ЗАПАДЕ
А. Собирание османских сказок
1. Barker, Memoirs.
Приводится сказка о трех юношах, которые ошибочно понимают
загадочные советы отца (вариант девятого рассказа женщины в
«Сборнике сорока вез<иров») 20.
2. Dr. Ignacz Kunos; Oszman-török népkoltési gyüftemeny ч. I,
Oszman-török népmesék; ч. II, Oszman-török népmesék es népdalok,
Budapest, 1887, 1889, XLV + 328, XXXIV + 422.
В двух томах находится текст (в латинской транскрипции) 98
сказок; каждому тому предпослано предисловие на мадьярском языке,
заключающее общую характеристику османских сказок и чудесных
персонажей. По-видимому, в конце предисловия указаны лица,
содействовавшие И. Куношу в собирании сказок.
Оказки, собранные Куношем, были переведены на мадьярский,
английский и немецкий языки.
«Török népmesék», Budapest, 1899.
Перевод 20 сказок, с 'предисловием Германа Вамбери.
«Turkish fairy tales and folktales translated from the Hungarian by
Nisbet Bain», illustrated by С Levetus, London, 1896, X + 266.
H. von Wlislocki, Türkische Volksmärchen aus Anatolien,— «Zeitschrift
für vergleichende Litteraturgeschichte», NF, X (1896), S. 65—74.
Перевод сказок: № 13, 46, 78.
G. Jacob, Quellen und Parallelen zu einigen Stoffen der türkischen
Volkslitteratur. — «Keleti Szemle», 1 (1900), S. 322—331.
Перевод сказки № 8.
«Türkische Volksmärchen aus Stambul», Leiden, 1905, XXII + 410.
Перевод 50 сказок, с .введением и предметным указателем.
Рецензия В. Шовэна (V. Chauvin), в «Zeitschrift des Vereins für
Volkskunde», XVI, стр. 239—243. (Затрагивает вопрос о влиянии
османских сказок на «Пентамерон»..)
Недавно (в конце 1913 г.?) в Лондоне вышел новый перевод
османских сказок Куноша под заглавием «Тандыр-наме» (написано от
руки арабскими буквами) «Forty-four turkish fairy tales collected and
translated by d-r I. Kunos with illustrations by W. Pogâny», London,
G. G. Harrap. XI + 363.
На русском языке мной был дан сжатый «Обзор турецких сказок
по сборнику Куноша»21. Юбилейный сборник в честь В. О. Миллера.
[В этом томе см. стр. 177—223].
Еще раньше, в 1892 г., В. Д. Смирнов подробно изложил
содержание сказки № 12 (см. В. Д. Смирнов, Очерк истории турецкой
литературы-,— «Всеобщая история литературы», т. IV, СПб., 1892, стр. 438—
439).
3. «Образцы народной литературы тюркских племен», изданные
В. Радловым, ч. VIII, Наречия османские, тексты собраны И. Куношем,
СПб., XLII + 588.
Текстам предпослана на немецком языке статья «О народной
поэзии османцев».
20 Е. J. W. Gibb, The history of the forty vezirs, p. XIX.
21 О нем заметка Л. 3. Мсериаица ом. «Keleti Szemle», (1901, стр. 63—66.
319

На стр. 182—310 напечатан (в академической транскрипции) текст.
25 сказок (сказка № 25 записана от меддаха [Ашки-эфенди]) 22.
Записывались сказки в Константинополе, Бурсе, Измире, Айдыне и Анкаре
(Предисловие, стр. X).
[Русский (перевод восьмой части «Образцов», по поручению акад.
В. В. Радлова, подготовляется в Москве.]
4. Dr. Ignaz Kunos, Türkische Volksmärchen aus Adakaie. Theil I:
Gesammelt, in Transskription herausgegeben und mit Einleitung versehen.
Theil II: Deutsche Übersetzung mit Sachregister, Leipzig—New York, 1907,
XXVIII + 265, VI + 373.
Текст сказок (51) записан еще в 1890/95 годах при помощи некоего
Мехмеда Фехми.
Рецензия (моя), — «Этнографическое обозрение», 1909, № 2—3, стр.
211—213.
Таким образом, Кунош собрал значительное количество сказок.
Сказки, уверяет Кунош, собирались как в Константинополе, так и в
Малой Азии. Однако язык сказок однообразен; это—литературный,
константинопольский, говор 23, и только © сказках, записанных на острове Ада-
кале (на Дунае), сохранено отчасти местное произношение. Впрочем,
для исследования народной словесности фонетическая точность текста
не так уж необходима; гораздо ощутительнее отсутствие указаний, где
и от кого какая сказка записана, отсутствие характеристик сказителей,
сведений о сказочной традиции. Вообще план записывания Куноша
неясен; видно, записывал Кунош обыкновенно то, что говорили; может
быть, ему диктовали печатные тексты сказок; бытовые сказки, фаблио,
попадаются у него случайно.
5. «Told in the caffe-house : Turkish tales collected and in to English
translated by C. Adler and A. Ramsay», London, 1898.
Между прочим, напечатан рассказ, как ходжа спас аллаха от
смерти.
6. Е. Littmann, Ein türkisches Volksmärchen aus Nordsyrien |[«Добы-
вание младшим братом невесты»] — «Keleti Szemle», № II (1901),
S. 144—150.
Текст и перевод; запись местами подозрительна; конец сказки
скомкан.
7. Dr. Friedrich Giese, Erzählungen und Lieder aus dem Vilajet
Qonjah, gesammelt, in Transskription, mit Anmerkungen und einer
Übersetzung der Lieder, Halle, a. S. — New York, 1907, VII +126.
На стр. 17—37 напечатан текст шести сказок, при сказках—
пометки — от кого записана сказка.
Русское изложение сказок дано мной в рецензии на сборник
Фр. Гизе «Из наблюдений над турецкой песнью»,— «Этнографическое
обозрение», 1908, № 4, стр. 117—123, и отдельный оттиск. {R этом
гоме, см. стр. 224—266.]
8. Dr Friedrich Vincze, Beiträge zur Kenntnis des Anatolischen
Türkisch,— «Keleti Szemle», № IX (1908), S. 141 — 179.
На стр. 11—32 (оттиска) напечатан текст пяти сказок с немецким
переводом (небезупречным); сказки записаны© Ко>нье.
22 Как замечает Г. Якоб (G. Jacob, Die türkische Volkliteratur, S. 5), И. Кунош
записал от меддаха Ашки-эфенди еще и другие рассказы.
23 Cl. Huart, Sommaire des études turques pendant la période
1886—1891,—«Publications du IX Congrès International ides Orientalistes», Londres, 1891; К. Хюар
восторженно говорит о сказках Куноша, что это — «стенографическая запись» (стр. 4).
320

Рецензия (моя),— «Этнографическое обозрение», 1909, № 2—3, стр.
209—211.
9. Н. Н. Мартичювич, Турецкая сказка «об угадчике поневоле».
[Записал в Эскишехире и перевел], —'«Сборник в честь семидесятилетия
Г. Н. Потанина», СПб., 1909, стр. 87—98. («Записки ИРГО по
Отделению этнографии», т. XXXIV) 24.
10. Н. Мартынович, Малоазиатские сказки, рассказы и анекдоты.
*Из материалов по османскому фольклору), СПб., 1911, 21 стр.
(Оттиск из «Живой старины», 1910, вып. Ifl, стр. 233—253.)
Между прочим, дан перевод пяти сказок. От мысли издать текст
записанного »в 1906 г. в Малой Азии материала по народной
словесности H. Н. Мартанович отказался.
11. Вл. Гордлевский, Османские сказки (Краткое изложение),—
«Этнографическое обозрение», 1911, № 3—4, стр. 203—211.
[В этом томе см. стр. 279—284.]
Обзор десяти (бытовых) 'сказок, записанных iß Константинополе и
Конье; з начале сообщается текст зачина сказки.
12. Вл. Гордлевский, Из настоящего и прошлого меддахов в Тур-
ции (Рассказа меддаха Ашки-эфенди),— «Мир ислама», т. I (1912),
№ 3, стр. 322—344. [В этом томе см. стр. 300—313.]
Изложено два рассказа: «Добывание невесты, или верный слуга» и
«Сон тюрка».
Б. Тексты и переводы сказок, собранных на Востоке
!1. Dr. G. Jacob, Xoros kardasch (Bruder Hahn). Ein orientalisches
Märchen-und Novellenbuch, aus dem türkischen zum ersten Mal ins
Deutsche übertragen, Berlin, 1906. XIV+122 («Türkische Bibliothek», Bd. V).
Рецензия (моя), «Этнографическое обозрение», 1908, № 4, стр.
150—152.
2. Dr. Е. Seidel, Bruder Kikeriki oder die Geschichte eines Kindes,
nach der armenotypen Druckaugabe vom 1886 zum ersten Male aus dem
Türkischen übersetzt.., Dresden (1909) IV+127.
3. «Contes turcs en langue turque25 extraits du roman intitulé Les
quarante vizirs». Par feu M. Belletête, Paris, 1812, 258 cmp.
Османская старейшая версия (XV в.) сказок, арабский оригинал
которые «Повесть сорока утр и сорока вечеров» утрачен.
4. В. Григорьев, Сказки сорока везирей и царицы, — «Москвитянин»,
ч. I, М, 1844, стр. 94—122.
Передано содержание сказок: 1) о двумужнице; 2) как судья
открыл между тремя братьями овора; 3) бог исполнил молитву ходжи,
потерявшего в Мекке кошелек с деньгами; 4) о правдивом пастухе;
5) попугай и хитрая женщина.
5. «Die vierzig Veziere oder veisen Meister, ein altmorgen ländischer
Sitten-roman aus dem Türkischen übertragen von dr. Walter Fr. Adolf
Behrnauer», Leipzig, 1851, XX+383.
24 В арабской транскрипции сказка перепечатана Ш. Мухаммедяровым в казан-
ско-татарском журн. «Шуро», 1912, № 22, стр. 689—692.
25 В. Григорьев (ниже под № 4) говорит также о французском переводе сказок
(стр. 95). Часть сказок была опубликована во Франции в 1722 г. Пти де ля Круа под
заглавием «L'histoire de La Sultan« de Perse et des Visirs» (в XVI томе Cabinet des
fées). С французского перевода был сделан в 1809 г. (Вебером) английский перевод
под заглавием «Turkish tales».
21 В. А. Гордлевский
321

Перевод (с-примечаниями) рукописи (-недатированной),
хранящейся в Дрездене.
6. «The history of the forty veziers or the story of the forty morns and
eves written in turkish by Sheylkh-Zada done into english by E- J. W. Gibb»,
London, 1886, XL + 420.
В основу перевода положено 'константинопольское издание; это —
версия более поздняя, посвященная султану Мустафе (I).
7. Mehmed Tevfiq, Ein Jahr in Konstantinopel. Erster Menât: Tandyr
baschy (der Wärmekasten)... Übertragen und durch Fussnoten erläutert
von Theodor Menzel, Berlin, 1905, VII + 62.
Рецензия (-моя), «Этнографическое обозрение», i909, № 2—3,
стр. 205—208.
Проф. Г. Якоб -в предисловии к переводу сближает сказку со
сказкой № 25 из собрания И. Куноша (Отд. II, А, № 2). По-видимому,
однако, И. Кунош, знакомый с изданием М. Тевфика, просил кого-то
диктовать сказку, (Которая с мелкими изменениями, заменой арабских слов
османскими (только — увы! — книжные выражения кое-где
сохранились), пропуском вставных замечаний слушательниц, напечатана у него
под № 75. На мой запрос (еще в 1905 г.), где была записана сказка
№ 75, И. Кунош указал, что в Константинополе (от малоазиатского
солдата,— добавил он при личном свадании).
8. Н. Paulus, Hadschi Vesvese, ein Vortrag des türkischen Meddah's
Nay if Efendi... lateinisch umschrieben, ...übertragen und mit Anmerkungen
herausgegeben, Erlangen, 1905, XXIII+ 68.
Рецензия (моя), — «Этнографическое обозрение», 1905, № 2—3, стр.
264—265.
9. G. Jacob, Vorträge türkischer Meddah's, Berlin, 1904, 119 + 1.
Между прочим, да'ны переводы рассказов: 1) о глухом слуге (из
М. Хильми «Гюленджли эфсанелер»); 2) девушка в ящике (из
«Образцов народной литературы тюркских племен», т. VIII, стр. 301—310) 26;
3) о проделках Люледжи Ахмеда, который, прикинувшись слепым,
похитил у слепцов сокровища 27.
10. Е. H. Carnoy et J. Nikolaides, Traditions populaires de l'Asie
Mineure, Paris, 1889, 369 cmp. in 32° («Les littératures populaires»,
t. XXVIII).
Среди материала, собранного от греков и армян, находится сказка,
записанная от Омара, на острове Лесбосе, .под заглавием «Судьба и
дровосек» (стр. 168—172). Утомленный долголетним трудом, дровосек
на зло судьбе завалился на кровать «и не двигался с места, «будучи
уверен, что судьба сжалится над ним. Так и случилось: сосед одолжил у
него волов, чтобы увезти с поля найденное сокровище, но, завидев
жандармов, побросал все и убежал домой, а волы вернулись домой,
нагруженные золотом 28.
На сказке заметно христианское влияние: жена называет своего
мужа «Яни» (Иван) 29.
26 Параллели указаны Г. Якобом в «Keleti Szemle», 1900, № 1, стр. 322—331.
27 Часть текста (транскрибированного) была отпечатана Г. Якобом в учебных
целях под заглавием «Aus den Vorträgen eines türkischen Meddah...», Berlin, 1900;
немецкий перевод дан в «Die türkische Volksliteratur», Berlin, 1901, стр. 12—17.
28 Отсюда, вероятно, сказка попала в сочинение Lucy M. J. Garnett, The turkish
people, London, 1909, pp. 92—95.
29 Николаидис опубликовал еще материалы по народной словесности Малой Азии,
но поиски журналов «Revue des traditions populaires», «Tradition» в Москве были
безрезультатны.
322

11. J. Nikolaides, Contes licencieux de Constantinople et de l'Asie
Mineure, recueillis (Contributions au folklore erotique, I), Kleinbronn,-
1906, XXVIII + 218.
Рецензия (моя), «Этнографическое обозрение», 1908, № 3, стр. 138.
12. Th. Menzel, En Beitrag zur Kenntnis des Zecherwesens in
Konstantinopel— «Beiträge zur Kenntnis des Orients», Bd VIII, (1910),
S. 92—106.
Перевод № 7, отд. I.
III. ЕВРОПЕЙСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ОБ ОСМАНСКОЙ СКАЗКЕ
Под громким заглавием «исследования» здесь указаны <гла.вным
образом суммарные очерки о'б османской сказке, публичных
рассказчиках — меддахах и т. д.
На первом плане стоят предисловия, или вводные статьи, И. Куно-
ша, открывающие сборники памятников османской народной
словесности (отд. II, А, № 1—3).
Так, во вводной статье к немецкому переводу сказок (отд. II, А,
№ 3) И. Кунош отмечает персидское и кавказское влияние на
османские сказки.
1. 1. Kunos, La poésie populaire des Turcs osmanlis. -«Actes du XI
congrès international des orientalistes (Paris—1897)», Paris, 1899,
Troisième section, pp. 93—98.
Пустенькая заметка.
В будапештских журналах И. Кунош -напечатал об османских
сказках ряд статей, которые мне известны, однако, только по названию:
2. «Osman török népmesék», —«Budapesti Szemle», 1887.
3. «Über osmani'sche Volksmärchen» — «Ungarische Revue», VIII
(1888), -вып. IV—V, стр. 328—337, вып. VI, стр. 435—441; IX (1889),
вып. I, III.
Статья свидетельствует о слабом знакомстве автора со сказочной
литературой.
4. «Eine türkische Siegfriedssage», — «Ungarische Revue», 1887,
-вып. X 30.
5. «Der Pferdesohn», — «Ungarische Revue», 1888, вып. II30.
6. «Eine türkische Schopfungssage», «Am Urquell», вып. Ill, З30.
7. «Der Geduldstein»,— «Am Urquell», вып. IV30.
8. Karl Pozder, Osmanische Volksdichtungen,— «Ungarische Revue»,
X (1890).
9. Lucy M. J. Garnett, Osman, folkstales,— «The Eastern and Western
Review», 1892, № 1 31.
10. Lucy M. J. Garnett, The women of Turkey and their folk-lore,
London. 1893, 382 + 546.
Глава XXIV второй части (стр. 514—527) трактует о народной
поэзии и народных сказках, бытующих среди женщин; но сказки
заимствованы или из «Сборника 40 везиров» (в переводе Гибба) или из
коллекции «Les littératures populaires», t. XXVIII.—Замечания о сказках
бросаются вскользь и ничтожны.
И. J. A. Decourdemanche, Notes sur une version turque du «Livre de
Sendabad», — «Journal Asiatique», Neuvième série, t. XIII (1899),
pp. 173—177.
30 Впрочем, возможно, что это только перевод османского текста сказок.
31 Статьи вызвана, вероятно, выходом в свете сборников И. Куноша.
21*
323-

Анализ рукописи (XVI в.), посвященной царевичу Баязиду, сыну
Сюлеймана Великолепного. — В журнале «Traditions populaires»,
t XVII (1*899). Decourdemanche дал обзор сказок (переводных),
встречающихся только в османской версии «Книги о Синдибаде». Одна из
этих сказок («Лиса и обезьяна») напоминает афанасьевскую «Лисичка-
сестричка и волк» (№ 1,а), другая («Плотник, портной и софта»)
проникла в народ (Кунош, т. II [1889], № 83, стр. 53—54). Выпискам из
журнала обязан я Е. Н. Елеонской, которой приношу за это
благодарность.
12. J. Oestrup, Tyrkiske folkeeventyr, Dania, X (1903), стр. 81—98.
В статье заключается анализ нескольких сказок, изданных И. Ку-
иошем в «Образцах народной литературы»; указываются параллели
(восточные и датские). «Коротенький эскиз,— так заканчивает
Эструп,— показал, что османская народная сказка стоит на перепутье
между Востоком и Западом, отражая, впрочем, скорее западные, чем
восточные, черты.
13. А. Крымский, По поводу сюжета сказки № 94 {из собрания
И. Копуша «Об удачливом отгадчике»], послужившего темою первого
иченого труда В. Ф. Миллера,— «Юбилейный сборник в честь
В. Ф. Миллера», М., 1900, стр. 219—224.
14. G. Jacob, Die türkische Volksliteratur. Ein erweiterter Vortrag,
Berlin, 1901, 50cmp.
На стр. 4—17 содержится беглый обзор османской сказки («Бил-
лёр кёшк», «Хорос Кардаш»), репертуара меддахов.
5. G. Jacob, Vorträge türkischer Meddah's (mimischer
Erzählungskünstler), Berlin, 1904, IV +119 + 8 (с фотографическим снимком
объявления меддаха).
На стр. 1—20 собраны сведения о меддахах у османцев и у араоов.
Рецензия (моя), «Этнографическое обозрение», 1905, № 2—3,
стр. 260—264.
16. Вл. Гордлевский, Из настоящего и прошлого меддахов в Турции.
(Рассказы« меддаха» Ашки-эфенди),— «Мир ислама», 1 (1912), вып. 3,
О положении меддахов в Турции.
Пусть эта краткая заметка, в которой, несомненно, окажутся
пропуски, убедит, что изучение османской народной словесности еще
впереди, 'что для собирания памятников народного творчества в Турции
нужны самоотверженные люди во всеоружии европейских методов.
Пусть братья Гриммы будут для собирателя светлым примером!
4_2^G4^

ОХ^СМГ4^^
СКАЗКА ИЛИ БЫЛЬ?
(По поводу сюжета «Купеческая дочь и дворник»)
Сюжет «Купеческая дочь и дворник», не зарегистрированный
Я. Н. Андреевым в «Указателе сказочных сюжетов по системе Аарне»
(Л., 1929), известен в двух группах, внутренне близких, даже в мелочах,
но живущих самостоятельно, независимо одна от другой.
Русская группа, в которой быль переплетена со сказкой, восходит
к XVIII в.; западная, уходящая в даль средневековья, тянет к Востоку.
/
Н. Е. Ончуков, собравший «Северные сказки», записал от Марии
Петровны, уроженки деревни Корельский остров, фаблио «Купеческая
дочь и дворник» К
Вот его содержание: перед высоким окном девушки -играли парни,
кто — -в рюхи, кто — в мячи. Мяч 'попал к «ей в окошко. Девушка
закрыла было окно, «о какой-то ловкач вскарабкался по стене за мячом и
после зачастил к ней. Раз, когда парень был у нее, пришел отец. Девушка
спрятала парня в постели; отец навалился на кровать, и парень
задохнулся. Перепуганная девушка попросила убрать труп; дворник
согласился, но теперь забрал над ней власть. Когда осенью в кабаке собралось
40 целовальников, дворник им и говорит: «Я к купеческой дочке спать
хожу». «Коли так, — заметила компания, — приведи ее сюда». Девушка
поневоле должна была прийти в кабак; она поставила на поднос
бутылку, рюмки и стала подносить им вино. Мужчины перепились и заснули,
а она подумала: «Утром все и отец узнают, что было, и донесут». Она
вылила вино (водку) и зажгла, а сама ушла к себе. Утром отцу и
говорят: «Кабак у тебя сгорел, сгорел и твой дворник». Отец поднялся к
дочери и спрашивает: «Что, дитятко, спишь?» — «Мне тяжело было. Я не
спала, спать не могла», — только и могла выговорить дочь. Тогда он
рассказал ей о пожаре.
Сказка у Ончукова изложена лапидарно, она представляет
незаконченный отрывок; начало ее («бурлак жил, так в Риге бурлачил») говорит
о среде, породившей ее.
1 Н. Е. Ончуков, Северные сказки, СПб., 1909, стр. 451—452.
325

Анализируя сказку «Купеческая дочь и дворник», В. В. Сшювский
доказывает, что это — отголосок истинного происшествия,
приключившегося во времена Екатерины II2. Прототип «бывальщины» нашел он в
«Записках тамбовского помещика Н. В. Сушкова» 3, который
безапелляционно говорит, что «к великим деяниям Екатерины II современники
отнесли и милосердие ее к одной невольной преступнице». Но здесь сюжет
расширен, нагроможден ряд новых эпизодов (горничная, которая сначала
безуспешно жертвует собой; детоубийство; кража), что производит уже
впечатление развитой повести.
На сказку обратил внимание Д. К. Зеленин4. Каким-то образом
статья В. В. Сиповского от него ускользнула (может быть, он не
цитирует ее и потому, что по ходу мыслей она ему не нужна), но и для него
несомненна историчность основы, воспроизводящей иреломленно
нижегородское событие 1767 г. (из времени путешествия Екатерины II по
Волге), слух о котором на Выгозеро занесен бурлаками, — этими
хранителями и распространителями сказок, — ас Волги забрело предание с
переселенцами в Сибирь, и, как «говорит М. К. Азадовский, широко
известно на Лене 5.
На Волге, очевидно, сюжет удержался прочно; отдельные его
черточки нашли художественное отражение у Островского в пьесе
«Горячее сердце»: приказчик из кучеров хвастается перед сумасбродной
компанией силой над женщиной («что скажу, то и сделает»), между тем как
купчиха, раскаиваясь, думает: «Кабы эту гаду где придавило, кажется
бы в Киев сходил по обещанию», а вся полу фантастическая сцена в лесу
отдает то ли волжским фольклором, то ли реминисценциями Шекспира.
Схема Д. К. Зеленина подкупает и точной датировкой, и
локализацией сюжета — вплоть до фамилий, тогда как В. В. Сиповский, чувствуя
как будто шаткость построений, должен сознаться, что «если бы не
препятствовала хронология, хотелось бы на первом месте (перед повестями
и романами первой половины XIX в., разрабатывавшими эту тему)
поставить народную сказку — фацецию».
Так, независимо один от другого, исходя из исторических преданий
В. В. Сиповский и Д. К. Зеленин устанавливают местное, русское
происхождение сюжета «Купеческая дочь и дворник» — открытие, для истории
русской устной словесности примечательное.
Однако эпический характер «исторического» предания-рассказа
старожилов, записанного (цветисто) Н. В. Сушковым, «родным
племянником по матери славного секретаря А. И. Соймонова», и попавшего на
страницы путеводителя на Волге 6, очевиден.
Сюжет был обработан А. С. Сувориным в рождественском рассказе
«Трагедия из-за пустяков» 7.
Красивая помещица приглашает к себе корнета Привалова. Об этом
узнает командир полка и, желая расстроить свидание (он тоже давно,
расположен к помещице), охотно отпускает домой мужа. Заслышав шаги
12 См. «Журнал министерства народного просвещения», 1913, № 10, стр. 343.
3 «Кое-что о временах Екатерины II (Из «Записок Н. В. Сушкова»)», — «Русский
архив», 1865, стр. 1510—1512.
4 Д. К. Зеленин, Великорусские сказки Вятской губернии, Пг., 1915, стр. XXXII.
5 «Сказки Верхнелейского края», Иркутск, 19l25, стр. XI; сказание напечатано под
№ 18, на стр. 112—115.
6 Г. П. Демьянов, Волга. Путеводитель, Нижн.-Новгород, 1908, стр. 168—172.
7 Конечно, заглавие неудачное, да и конец скомкан, но в нем причудливо
переплелись отголоски фольклора и нескладные условия старой жизни, сдобренные налетом,
накипью армейской среды.
326

мужа, корнет прячется в соседней комнате в глубокой нише. Там он
задохнулся. Тогда, чтобы убрать труп, она зовет на помощь лакея Якова —
лакей пользуется случаем. Когда ей стало уже не под силу сносить
тиранию лакея, женщина отравила его. С отчаяния она бежит к полковнику.
Полковник принимает у себя несчастную женщину.
Прочитав рассказ, Н. С. Лесков пришел в восторг: «По смелой
реальности и верности жизни не знаю равного ему», — говорил он 8.
Несомненно, мотив о связи между лакеем и барыней реален, он
бытовал, и часто; социальное 'неравенство и «грубость насильника
естественно порождали мысль о преступлении; преступления и совершались. Когда
лакей казанского генерал-губернатора князя Мещерского расхвастался
своей короткостью с княжной, она велела его сжечь в кабаке, и трудно
сказать, откуда взят эпизод: из жизни или из фольклора 9.
Сравнительно давно, в середине XIX в. — это самый ранний
вариант, — сказка записана была на Украине И. Рудченко 10. В ней нет
кабацкой разухабистости, внесенной потом бурлаками; наоборот, она
проникнута раскаянием, девушку мучает совесть за совершенное
преступление, и она идет в монастырь.
Поповна полюбила офицера. Однажды, когда родители неожиданно
нагрянули к ней, она заперла его в сундук. Родители просидели у нее
долго, а когда ушли — офицер был мертв: задохнулся. У него был лакей,
который взялся убрать труп, но зато поповна должна была отдаться
ему. Раз лакей пошел в корчму и расхвастался. Приятели ударили об
заклад, а лакей явился к поповне и потребовал, чтобы она шла за ним:
«А не то скажу, что ты задушила офицера», — пригрозил он. Поповна
уступила лакею, но, когда компания перепилась, девушка подожгла
корчму. Потом она сшила себе черное платье и, покаявшись попу, начала
замаливать грех. Поп, однако, проболтался жене. О преступлении
заговорили. Перепуганная поповна подала царю прошение; ее простили, но
обязали поступить в монастырь, а попа с женой сослали в Сибирь.
В ончуковском варианте отсутствует последний мотив; на всей
сказке лежит печать недоговоренности и это тем более странно, что записана
сказка М. М. Пришвиным от религиозной старушки, «репертуар которой
выделялся этическим направлением» п. Варианты, полународный
(нижегородский) и полуинтеллигентский (сушковский), подлицованы; там
поется дифирамб милосердной государыне, понимающей человеческое сердце
и судящей не по писаным законам. В украинском варианте поповна идет
не в суд, а к священнику; она кается не перед людьми, а перед богом, —
перед его представителем на земле, и эта черточка, эпическая,
возвышенно спокойная, отклоняет сказку от исповеди на миру, от бурного
волнения, клокочущего в душе героини варианта «основного» — сушковского.
В конце, однако, дано удовлетворение и оскорбленному чувству веры:
поп-доносчик несет наказание.
Русские варианты носят на себе следы русской действительности,
иногда купеческой среды. Отдельные эпизоды раскиданы на большом
пространстве, возникнув независимо друг от друга, но детали прямо
указывают на органическую связь между собой; переменив только место, они
составили цельную композиционную картину, от начала действия до
8 А. Фаресов, Воспоминания о Н. С. Лескове, — «Исторический вестник», 1902,
JSfe 5, стр. 558—560.
9 «Записки А. И. Тургенева», — «Русская старина», 1885, № 11, стр. 250—251.
10 И. Рудченко, Народные южно-русские сказки, Киев, (1869, стр. 214—216, № 83.
11 H. Е. Ончуков, Северные сказки, стр. 411.
327

заключения. Так, в повести «Дуэль» Чехов (т. VII, стр. 346) говорит
о женщине, которая ничем не отличается от толстой «купчихи, которая
спит на перине и держит в любовниках своего кучера. А чем это
кончается, видно в Казани, когда лакей генерал-губернатора князя Мещерского
расхвастался в кабаке о коротких сношениях с княжной... Было бы
неправильно толковать трагическую развязку, как месть девушки за
поруганную честь. Причины лежат глужбе. Здесь «протест против социального
неравенства, ставящего преграды между людьми и ведущего к
преступлению. В «Записках» Сушкова и подчеркиваются, пожалуй, условности
классового общества.
Та/ким образом, русские варианты убедительно подтверждают -не
только правдоподобность сюжета, но прямо-таки его воспроизведение
реальных фактов, подчиненных канонам народного художественного
творчества. Это не сказка, а быль, завуалированная приемами фаблио.
«Многие сказки, как заметил правильно Сиповский, — возникли из
самой жизни, выразили истинное событие» 12. Он, конечно, имел в виду
фаблио. Говоря о 'популярности исторического сюжета, разработанного
в XIX в., между 1803—1839 гг., четырьмя романистами, Сиповский
почему-то забывает напомнить что Федот Кузмичев, автор романа «Дочь
разбойника», переносит действие народного предания ко времени Бориса
Годунова. Конечно, хронологическое искажение могло быть допущено
сознательно, чтобы затушевать следы недавнего преступления —
события XVIII в. Так думает, очевидно, Сиповский; предание 'бытовало
задолго до XVIII в., прежде чем попало на страницы «Записок» Сушкова.
2
Западная группа тоже говорит о социальном неравенстве,
порождающем преступления; она уходит в средневековье и, может быть,
поэтому утрачивает конкретные черты, облекаясь фантастичностью или
грубостью. Эти черты запечатлелись на сказке, занесенной в Европу (из.
Египта?) в первой половине XVIII в. .графом Кайлюсом. Поклонник
античной культуры, смелый авантюрист, граф Кайлюс интересовался и
восточным фольклором. Он -слышал на Востоке сказки, ему продавали
рукописи, использованные им потом во Франции. «Восточные сказки»
Кайлюса выигрывают благодаря знанию восточных языков, которое он
приобрел во время пребывания в Стамбуле (около 1715 г.). Но это
заявление все-таки сомнительно. Так или иначе Кайлюс уловил восточные
приемы композиции сборников (обрамление) и восточный колорит
(налет) , сумел понять восточного человека. История Бедиульджемаль,
извлеченная из арабской рукописи, обнаруживает приемы обрамления; в эту
историю от имени везира. вводится сказка. Одна из них — это история
Шадуль, принцессы индийской, как -сказано в тексте (в оглавлении
Индия заменена Египтом). В. Шовен, указывая на сказку Кайлюса
«Шадуль» 13, утверждает, что она представляет перевод из «Тысячи и одной
ночи» 14, однако ссылка на издание или на рукопись отсутствует.
Шадуль, переодетая, увидела раз в бане красивого юношу и
влюбилась в него. Когда попытка склонить юношу на взаимность рухнула, она
12 «Журнал министерства народного просвещения», 1918, № 10.
13 V. Chauvin, Bibliographie des ouvrages arabes, t. V, 1901, pp. 6, 217.
14 Cm. «Oeuvres badines idu Comple de Caylus», It. I, Amsterdam, 1787, Aviant-propos^
p. XIV; «Oeuvres badines du Compte de Caylus», t, V»H, p. 192, 223, 287,
зга

та.к ударила его, что он умер. Чтобы скрыть преступление, она
обращается к стражнику гарема (Улубуку) ; он пользуется этим, и Шадуль
должна уступить его домогательствам. Однажды он, пьяный, расхвастался
перед товарищами и потребовал, чтобы она пришла к ним. Шадуль,
разгневанная, подсыпает им в вино опиум. Компания гибнет. Вскоре за нее
посватался сын соседнего царя. Тогда девушка велит писать с себя портрет.
Так ей через работорговцев удается купить 'невольницу, лицом похожую
на «ее. В брачную -ночь она посылает рабыню вместо себя; потом
поджигает дом — рабыня сгорела. Теперь, свободная от каких бы то ни было
подозрений, Шадуль зажила спокойно.
В сказке Кайлюса живо изображен грубый солдафон Ул-убук; на
Востоке острее должна ощущаться и зависимость женщины от слуг
гарема, евнухов, негров, стерегущих ее, свою госпожу.
Р. Кёлеру сказка Кайлюса осталась неизвестной, а библиография
Шовена, которая могла навести его на сборник XVIII в., издана годом
позже. Но Кёлер знал старофранцузскую версию из сборника фаблио,
составленного Легран Д'Осси 15. Средневековому фаблио «De la reine qui
lu a sénéchal» он посвятил две заметки16. В конечном итоге
старофранцузский вариант (исходный пункт -первой заметки) сближает он с
персидским — в сборнике XVII в. «Бехар-и даниш» («Весна знания»).
'Сложился, конечно, французский вариант не непосредственно под
персидским воздействием, а по образцу какой-нибудь европейской
обработки, но действие, как и в сказке Кайлюса, происходит в Египте.
Наличность сюжета уже в средние века свидетельствует, что персидский
сборник (вскрывающий корни западноевропейских вариантов) только
зафиксировал в XVII в. то, что давно бытовало на Востоке (т. е. в
«Бехар-и даниш» запечатлена отнюдь не первооснова).
Ближе всего к старофранцузекому варианту стоит ирландский. Вот
его схема: 1) дочь -греческого короля, просватанная с колыбели за рыцаря
(западный быт!), влюбляется в слугу; когда они были -в постели, вошел
король — слуга задохнулся; 2) королевна сбрасывает со скалы
крестьянина, который взялся унести труп любовника (сбрасывание со скалы —
какой-то, может быть, европейский мотив) ; 3) боясь, что во время брака
обнаружится ее прежняя связь (здесь слышатся как будто намеки на
jus primae noctis * она кладет вместо себя служанку и, чтобы погубить
ее, когда та отказывается уступить место королевне (народный юмор),
сжигает дом; 4) раскаявшись, она исповедуется в грехе; священник
склоняет ее на связь (осуждение католичества) ; она отказывается, и ее
сажают в тюрьму; 5) через семь лет король выстраивает для нее монастырь.
Когда она умирает, над гробом совершаются чудеса.
В ирландском варианте преступление окутано двойным,
«переплетенным кругом мотивов; здесь слиты два сюжета: один — о девушке,
совершающей невольно преступление, другой —о девушке, сознательно
совершающей преступление, чтобы скрыть от жениха связь добрачную, т. е.
преступления говорят о диаметрально противоположных настроениях.
Ирландский вариант возник, надо полагать, из знакомства со
сборником Инайетуллы «Бехар-и даниш», переведенным на английский язык
15 «Fabliaux ou contes... .par Legrand D'Aussy», t. V, Paris, 1829, pp. 147—158.
16 L D'Aussy, Kleinere Schriften zur erzählenden Dichtung des Mittelalters,
Berlin, 1900, Bd II, Ss. 393—397, 397—399.
Новые варианты (создавшиеся в монастырской среде) изданы: J. Klapper,
Erzählungen des Mittelalters, Breslau, 1914, № 125, Ss. 128—129; «Albert Wesselski, Mär-
chen des Mittelalters^ Berlin, 1925, № 15; Gühnende Busse, Ss. 46—47, 208—209.
329

в конце XVIII в.17; там тоже дочь короля 'сбрасывает с крыши дворца
■негра, который, убрав труп, добился от нее любви; и помогает ей нянька
(в старофранцузском варианте — кузина).
Но окончательная редакция светско-рыцарскому сюжету дана была,
несомненно, в монастырях для прославления веры, или культа
богородицы — Notre Dame.
Насколько я могу уловить, сюжет проник в Европу двумя путями:
1) во Францию через Турцию (или Египет) благодаря «Тысяче и одной
ночи» и дважды: первый вариант в сборнике фаблио Легран Д'Осси,
второй, поздний, в сказке Кайлюса; 2) в Англию — благодаря
персидскому сборнику «Бехар-и даниш». И «Тысяча и одна ночь» и «Весна
знания» — оба восточных сборника переведены в XVIII в., между тем в
западноевропейских вариантах представлен расцвет рыцарского быта
(и его внешний блеск, и насилия над человеческим достоинством), —
значит, складывался сюжет (его элементы) задолго до XVIII в.
Последовательность эпизодов (мотивов) сюжета передавалась, очевидно, не
устным путем, она закреплена была писаным (печатным) источником.
Используя соображения Р. Кёлера о зависимости западных
(французского и ирландского) вариантов от сборника «Бехар-и даниш», я
подчеркиваю, что для меня важно установить не пер-воисточник восточный
сюжета, я хочу только опровергнуть гипотезу об оригинальном
происхождении русского варианта этого международного сюжета.
Какие же выводы напрашиваются? Внутреннее сродство между
западной и русской группами бесспорно. Допустимо ли предположение о
самостоятельном зарождении сюжета на Западе и в России? Ведь так
естественно, что женщина, сберегая честь, мстит ненавистному свидетелю
или низкому подлецу. Но уже глава антропологической школы Э. Ленг
заявил, что случай менее правдоподобен там, где есть определенная
сказочная форма; гораздо правдоподобнее при таких условиях —
перенесение. Итак, — заимствование. Но мысль о движении сюжета из
России времен Екатерины II в Ирландию, а то, может быть, и в персидский
сборник и т. д., и т. д. заключала бы нелепость — хронический nonsens *.
Стало быть, волей-неволей неизбежно признание, что здесь устная наша
словесность обогащена была Западом. Обстановка сказки, аксессуары,
конечно, российские: перина, кабак, болтливый поп, Сибирь — все это
бытовые, национальные, подробности, а надо всем «милостивый надёжа»,
православный царь. На персонификацию (введение Екатерины II) мог,
конечно, повлиять какой-нибудь конкретный (случай, характеризующий
«милость .к падшим», но скорее здесь отражается как будто идеализация
екатерининской эпохи.
Случайно это или нет, но странно, что интерес к этому сюжету
обнаруживается или, вернее, усиливается и на Западе, и в России именно
в XVIII в.; может, социальная обстановка изменяется, и протест
женщины вырывается наружу.
Таким образом, не историческое происшествие екатерининских
времен послужило источником русской сказки, а международная сказка
только принарядилась в русский квази-исторический костюм,
предварительно совершив длительное путешествие по восточным странам.
В сказке сливается два течения: она обнаруживает исконное
международное общение, — своего рода неписаный «устав объединенных на-
17 «Behar Danish», translatée! from the persian by Jonathan 'Scott, Shewsfoutry,
1799.
330

ций», а с другой стороны, в сказке отражаются и мелочи национальной
жизни, превращающие ее в подлинное народное достояние. Но спайка
элементов в устном народном творчестве так искусна, что сбивает с
толку ученых специалистов. И, чтобы не впасть в ошибку, необходим отказ
от изолированного изучения сюжета на территории одной какой-нибудь
страны, оно ведет к неправильным выводам, и сказка принимается за
быль.
s-^c)j64L.

Q^Q^Q^
СТАМБУЛЬСКИЕ МЕДДАХИ
В .первом томе органа Туркологического института при Стамбульском
университете «Тюркийят меджмуасы» (стр. 1—45) 1 проф. Кёпрюрюза^е
М. Фу ад поместил этюд о меддахах — народных рассказчиках: здесь
дана эволюция термина и, вскользь, репертуар и обзор (.перечень) мед-
дахов, на османской почве «а протяжении веков вбиравших местный
колорит — насколько обо всем этом говорят восточные, печатные и
рукописные, источники.
Тема — 'неблагодарно кропотливая, обнаружившая у автора
большую, как обычно, начитанность.
Институт кьюса-ханов (родоначальников меддахов) возник в
Персии. Их назначение сначала было возвышенно-высокое. Тимур (1370—
1405) учредил должность «чтеца историй» (кысса-хан), который, так
сказать, 'Просвещал его, и исторические познания Тимура «потом
удовлетворяли «строгого историка (прагматиста) Ибн Халдуна2. Постепенно
репертуар кысса-ханов расширялся, от сказаний о газаватах (священных
войнах) до рассказов о хитрых проказах и .проделках, т. е. .религиозно-
назидательные темы уступили место забавным фаблио. Но еще в первой
половине XIX в. сюжетом дл>я меддахов и в Турции служили подвиги
Хамзы, дяди Мухаммеда, переложенные в стихи в XV в.3 На сирийской
почве у арабов ©ведены были рыцарские романы, частью также
пропитанные газаватами (повесть об Антаре и др.) 4, и этот уклон сохранялся еще
по крайней мере до середины XIX в. Большой материал доставили также
сказки «Тысяча и одна ночь»; общий тон рассказов в Дамаске в середине
XIX в. напоминал «Тысячу и одну ночь»5. На улицах персидских горо-
1 Во втором томе «Тюркийят меджмуасы» стр. 430—434) М. Фуад дал ряд
дополнений, между прочим, извлечения о меддахе второй половины XIX в. (Ягджы
Иззете) из журнала Абуззии Тевфика.
См. также популярно-фельетонные очерки Рефик Ахмеда «Истанбул насыл эйле-
нирди» (Стамбул, 1927, стр. 47, след.), где собраны сведения о меддахах (во время
войны меддахи находились среди солдат и рассказами поддерживали в них бодрость);
об одном меддахе эпохи султана Мурада III (XW в.) ходит бродячий анекдот, у нас
связанный с именем Балакирева: меддах потребовал от султана ото ударов и, когда
ему отсчитали половину ударов, вторую половину попросил всыпать царедворцу,
который указал ему дорогу к султану.
2 В. Бартольд, Улуг-бек, Пг., 1918, стр. 34.
3 Y. Hammer Purgstall, Geschichte der osmanischen Dichtkunst, Pesth, 1836, I, 72.
4 H. Fleischerz, Kleinere Schriften, Bid III, Leipzig, 1888, S. 227; E. W. Lane, An a
count of the manners and customs of the modern Egyptians, vol. II, London, 1836, p. 114.
5 Y. Russegger, In Europa, Asien, vol. I, Stuttgart, 1841, .pp. 735—736.
332

дав, по базарам — всюду толкутся бродячие профессионалы,
развлекающие публику с утра до вечера 6.
И меддахи, странствующие рассказчики, конечно, передавали и
.переносили на берега Босфора из Средней Азии фольклорные сюжеты. Как
видно, иногда — еще >в XIX в. — стамбульские меддахи исповедовали
шиитство7 (азербайджанцы), и это подтверждает, что движение шло с
Востока, из Ирана.
Прежде меддахи в Турции составляли цех, патроном которого был
Сахиб Руми (похороненный около Сиваса) &. На их облике современном
улавливаются еще отзвуки религиозные — происхождение, быть может,
от перехожих дервишей; так, платок, которым еще на моих глазах
повязывал себе шею меддах Ашки, заимствован из религиозного уклада: у
сектантов али-иляхи во время посвящения делиль (т. е. руководитель)
обматывает вокруг шеи платок, купленный ему неофитом9; возглас
«я хакк!» («о боже!»), открывавший сеанс, напоминает выкрики
дервишей в Персии 10, и, может быть, палка — традиционная, натуральная
принадлежность странствующего дервиша; но показательнее всего, конечно,
темы религиозные, исстари им присущие.
Презрительное равнодушие старой османской интеллигенции к
народной литературе несомненно усложняет задачу исследователя, когда он
желает найти ответ у грамотных предков; однако то, о чем молчали на
Востоке, частью отметшш европейские путешественники.
Образ европейских путешественников, писавших о Востоке, таким
образом, — необходимое условие или полезное дополнение для
понимания жанра меддахов.
Просмотрев частичку описаний Константинополя XIX в. ивосстанов-
ляя собственное впечатление, я хочу бегло подобрать замечания о
репертуаре меддахов и о манере сказа. На сюжетах отражаются запросы
аудитории — «литературный уровень» толпы; техника рассказывания
сохраняет традиционные черты.
Когда лет семнадцать назад я наблюдал в Стамбуле меддаха Ашки,
мне казалось, что это искусство уже отмирает11. Но вот изменилась
коренным образом жизнь Турции; страна решительно повернула на Запад,
а обломки старого восточного уклада все еще живы, и по-прежнему
собирает меддах в кофейнях Стамбула публику, охочую до веселых рассказов
после трудового дня.
После долгого перерыва я слышал еще моего старого приятеля
Ашки. Он вспомнил меня и возбужденно, радостно расспрашивал о житье-
бытье. Над ним пронеслись годы бурь, он поседел, но талант его — так
мне показалось в 1926 г. — окреп и развился; мимика стала у цего и
более четкая, и более яркая; легкими средствами он изумительно точно и
картинно воспроизводил, например, звуки, характерные для месения теста
для халвы и т. д.; как современный актер, втягивающий в игру и зрителя,
он во время сеанса часто вскакивал со стула и протискивался в людскую
6 A. Gobineau, Trois ans en Asie, Paris, 1905, p. 444; особенно A. Рома'скевич,
Сказочники в Персии, — «Восточные записки», Л., 1926, № 1, стр. (251 и ел.
7 Gérard de Nerval, Voyage en Orient, vol. I;I, Paris, [s. a.].
8 Эвлия-челеби, Путешествие, т. I, стр. 525.
9 A. Gobineau, Trois ans en Asie, pp. 338, 343; также H. Thorning, Zur Kenntniss
des islamischen Vereinswesens, Berlin, 1913, S. 144 (веревка y дервиша неофита).
10 H. R. D'Allemagne, Du Khorassan au pays des Backhtiars, vol. I, Paris, 1911,
pp. 136—137.
11 См. мою статью «Из настоящего и прошлого меддахов в Турции», — «Мир
ислама», 19112, № 3 [в этом томе см. стр. 300—313.]
333

гущу, наполнявшую кофейню. Это — новшество, перенятое или
изобретенное им для оживления.
Стереотипные формулы, сопровождающие рассказ, удержали и
исконный темп. Сначала меддах торжественно медленно произносит
слова «хакк, достум, хакк!», указывая как бы (может быть, и
бессознательно) на (религиозный строй цеховой организации; это как бы заменяет
обращение к пиру — покровителю меддахов. После этого врывается
веселая «интермедия», или шутка-небылица, дестан (стихотворная повесть)
о хитрой румынке; цель неизменно одна — развеселить слушателя,
возбудить любопытство и приготовить к внимательному восприятию
основного рассказа, своего рода pièce de resistance *, и соответственно темп
ускоряется.
Посторонние занятия, как-то: чтение газет, игра в трик-трак —
оставлены, меддах завоевал внимание аудитории. Но если бы нашлись
посетители, которые, увлеченные разговором или игрой, продолжали бы
нарушать тишину, — меддах взывает к их сознательности: он напоминает
им, что они тем понижают сбор.
Потом меддах уничиженно-превыопренне рекомендуется. Меддах
Лшки — человек полуграмотный, а формула полна
искусственно-литературных и напыщенных сочетаний и оборотов и, очевидно, усвоена им
давно, по памяти. Он скороговоркой объявляет 12:
Оухешердазчи шюльзар-'и белягат,
Лета'ифгюй-и, мейдан-и зарафет,
Бу абд-:и кемтерин-и бибизаат,
Эдер гечмиш земанлардан хикяйет,
Гараз эфса-не арз этмек дейильдир:
Ч'икар бир кыссадан бир дерс-и ибрет.
Перевод: * Сей раб, ничтожнейший, несведущий, говорун на
цветнике 'красноречия, ловкий шутник на поприще остроумия, повествует
рассказы из прошлых ©ремен. Цель скромная — отнюдь не предложить
басню или вымысел: из одной повести 'получается тысяча назидательных
уроков'.
Думы меддаха направлены на то, чтобы усилить впечатление, чтобы
слушатель все время был под обаянием плавной веселой речи. Для этого
у Ашки иногда появлялся помощник, говорящий о когда-то живой
организации цеха меддахов; теперь ученичество исчезло, потому что упал
все-таки и спрос на меддахо© 1S.
Когда меддах, обрывая рассказ, обходит ряды стульев и собирает
плату, на его место становится «ученик» («чырак») Фындык Хафыз и
коротенькими историйками-анекдотами («монолог») потешает публику и.
Бывает, что при меддахе Ашки находится еще музыкант, играющий
на лютне; по ходу рассказа он наигрывает мотив, а меддах подпевает
12 Чтобы не затруднять типографии и не увеличивать число опечаток, я в этой
статье всюду восточный османский текст передаю черновой транскрипцией
обыкновенным русским алфавитом.
13 Но подмастерье как будто недолюбливает учителя, однако, вернувшись откуда-
то, он на людях почтительно поцеловал ему руку и поднес яблоко.
14 Он, очевидно, присмотрелся к меддахам, бывал на сеансах не только Ашкы,
но и Сюрури, и повторял их репертуар. Но от него я слышал еще рассказ о старухе,
впервые севшей в трамвай; набор солдат во время войны, — собирая турок из Анатолии
на призывной пункт, Фындык Хафыз изображает провинциальную речь, — тема старая,
нова только обстановка, подсказанная войнами. О Фындыке Хафызе мне, вероятно,
придется писать по другому поводу.
334

или танцует (и искусно). Танцуя, он берет стул и кружится по комнате,
отражая современную моду на танцы, породившую и -в Стамбуле, и
повсюду в Анатолии общественные «танцульки». Слова к мелодии
меняются, мелодия старше слов; так, игривый текст, прежде сопровождавший
легкий, 'итальянский напев, вытеснен бравурной .патриотической песенкой;
распевая, меддах Ашки натыкает на палку национальный флажок, и
публика шумными аплодисментами встречает и провожает имя Мустафы
Кемаль-паши. Турки-провинциалы, представители национальных
меньшинств в Турции (армяне, греки, евреи и другие), выводимые в рассказе
меддаха, — все они оживают перед слушателями, для каждого у меддаха
припасена песенка, которую он под аккомпанемент музыки и исполняет
(большой эффект производит песня араба).
Мимика и музыкальная часть — сильные стороны Ашки; это — его
специальность, здесь он творит, выявляя блеск ;и оригинальность
профессионального таланта.
Смотря по составу публики, Ашки усиливает или ослабляет номера,
но темы все истасканные, только иногда промелькнет новая мелочишка.
Громким смехом сопровождали слушатели рассказ о бее, когда сторож
остановил его у моста и потребовал две пара за осла, на котором он ехал,
и одну пара за него; '«разве я не выше осла», — горячился бей и,
рассерженный порядками, предпочел повернуть назад. Ашки хвастливо твердит
об обширности репертуара (он-де знает сто двадцать пять больших
рассказов и пятьсот мелких); перед сеансом он частенько достает тетрадь-
справочник, как бы выбирая то, что ему нужно. Однако, насколько я могу
судить, он повторял то, что -я слышал уже когда-то от него; я сказал бы,
что рассказ у Ашки отодвигается на второй план, и так постепенно
репертуар сокращается.
Через два года (летом 1928 г.) я опять разыскал в Стамбуле Ашки
и опять раза три слушал его в квартале Сиркеджи. Но надоели ли мне
бессвязные рассказы, или еще что, однако мне опять кажется, что
профессия эта падает: Ашки все более и более однообразен и утомителен.
Начальные формулы, говорившие о старой традиции, отпали, и он,
например, стучал палкой по столу только для того, чтобы водворить в
кофейне тишину. Публика тоже бывает равнодушна; сбор невелик, и
Ашки должен уже отказываться от музыканта, так оживляющего вечер.
И это отражается на Ашки; он проговорился раз, что смотрит на сеанс
летний, как на своего рода «тренировку для зимы» (чтобы не забыть).
Темы скучные и тягучие, а иногда это бессюжетная болтовня или все
старые, набившие оскомину рассказы (об арабе, покупавшем ступку; о
двух персах, показывавших фокусы в кофейне-читальне арифа и
наведших на публику ужас тем, что отрезали раз одному человеку голову, а
потом опять приставили к туловищу) 15.
Раза два побывал я еще тогда (в 1926 г.) на сеансах меддаха Сюру-
ри, профессиональный стаж которого тоже значителен 16. Он хочет
сохранить важность и степенность. Голосовые средства у него слабы, или
точнее, в голосе нет гибкости; но недостатки, так сказать, изобразительные
15 Чтобы исчерпать репертуар Ашки .(частью опубликованный мною), я отмечу
еще тему о хитром слуге, как он отомстил кадия, нанявшись к нему в дом под видом
служанки (см. J. Nicolaides, Contes licencieux de Constantinople, Kleinbronn, [s. a.],
pp. 5—10); см. также мой «Указатель литературы османской сказки», — «Живая
старина», 1912, стр. 545. [В этом томе, стр. 314—324.] Об Ашки была статья в газ. «Джум-
хур'ийет», ЗОЛИ. 1925; там, со слов Ашки, упомянуты старые меддахи: Бурунсуз,
Ахмед, Аджем Али.
16 Я слушал его уже в 1905 г. (см. «Этнографическое обозрение», 1905, № 2—3).
335

(чем так богат Ашки) он восполняет отделанностью рассказов, большей
квази-литературностью, обрамляя основной рассказ вставочными
рассказами — прием, так характерный для «Тысячи и одной ночи». Он
"прерывает рассказ, чтобы подзадорить любопытство слушателей, а после
антракта не сразу возобновляет тот рассказ, а начинает с нового,
небольшого рассказа, который почему-либо ему вспомнился, как он говорит.
Все это свидетельствует о литературной начитанности Сюрури. Публика
тоже «слышала уже о книге, меддах хочет популяризировать печатные
произведения. Так, он однажды заявил, что собирается пересказать как-
нибудь роман старого опытного романиста Хюсейна Рахми, у которого
элементы драматичности представлены богато, будучи выражены сочным
народным языком.
Здесь обнаруживается промежуточное значение меддаха. Человек
остро наблюдательный, представитель авантюрного жанра в литературе,
меддах образно рассказывает перед публикой то, что он может
зафиксировать и письменно. Приключения, порожденные жизнью низов
общественных, ему, сыну народа, хорошо знакомы; он каждодневно видит эту
жизнь, и она питает его творчество. Благоприятные условия иногда
подымают меддаха на высшую ступень, и тогда он уже не рассказчик,
потешающий публику за 5—10—20 курушей, а популярный писатель, чьи
уголовные романы повышают тираж бульварной газетки. Так, цензор эпохи
Абдул Хамида И, Хилыми, автор сборников анекдотов и
комедий-фарсов, сначала был, как я говорил уже раз 17, меддахом.
Сюрури идет в ногу со временем: у него часты выпады против
ходжей, насмешки над невежеством и ханжеством, может быть, даже и над
исламом.
Перед меддахом сидят его завсегдатаи-почитатели. Они не только
слушают то, что хочет говорить меддах, а иногда подают записки,
подсказывающие ему тему. Раз, помню, меддах Ашки, может быть, чтобы
успокоить заждавшуюся публику, спросил, что ему рассказать; но
аудитория сперва излила неудовольствие на позднее начало сеанса, а потом
предоставила все-таки меддаху выбор. И Сюрури во второй половине
сеанса иногда объявлял, что, по требованию публики, он повторяет такое-
то фаблио (например, приключение провинциала-еврея, который тщетно
ищет свободного места в общественной уборной при мечети Ениджами) 1а.
Ашки и Сюрури — стамбульские знаменитости. Летом Сюрури
уезжает в провинцию на гастроли; прежде разъезжал и Ашки, но он
одряхлел и сидит постоянно в Стамбуле. Есть еще меддах Али Сырмакеш, лет
сорока; находясь в школе первой ступени, он уже обнаружил большой
комический талант (передразнивая учителей). Сначала для него
публичные выступления были побочным занятием, но после восстановления в
Турции конституции (1908 г.), когда народ веселился, он 'случайно
заменил однажды в народном театре «орта-ойну» кауклу, и стал
профессиональным рассказчиком 19. В Анкаре, как «говорили мне, одно время
гастролировал меддах Эдиб (очевидно, это псевдоним); еще есть меддах
Тахсин. Но их мне не удалось слышать, однако это не может изменить
общих выводов о современном меддахе.
Как было и в старину, меддахи приглашаются на торжества и на
праздники. Я однажды (в 1926 г.) на празднестве в школе по случаю
17 См. «Этнографическое обозрение», 1905, № 2—3.
18 Я слышал от Сюрури рассказ о судьбе и разбойнике (ср. S. Beck, Die
Geschichte vom Räuber und den Herrn Richter, Heidelberg, 1920).
19 См. о нем журн. «Ресимли ай», 1926, № 1, стр. 24—25 (заметки М. Сайда).
336

обрезания (затянувшемся до зари) наблюдал ряд рассказчиков.
Появление на подмостках Ашки было встречено шумными аплодисментами;
это — старый любимец, 1И, когда после него вышел молодой человек
(искусно подражавший петушиному пению), о« почтительно отозвался о
«маэстро» («устад») Ашки.
В театре устраиваются иногда литературные состязания меддахов,
расцениваемые публикой. «Ученик» Ашки Фындык Х.афыз говорил мне,
что на первом месте поставлен был однажды Сюрури, а Ашки — только
на третьем.
Чтобы получить право на выступления, меддах, как говорил Ашки,
сдает экзамен; им задают различные вопросы, которые должны
обнаружить находчивость меддаха; как, например, он будет реагировать, есл>и
кто-нибудь оскорбится рассказом и поднимет шум (а это, как известно
уже из описания Жерара де Нерваля, вследствие восточной
экспансивности и возбужденности, случалось и прежде). Давая разрешение,
полиция требует, чтобы меддах не выходил из рамок общественных приличий;
это, так сказать, предварительная цензура.
На сеансах меддахов осенью, когда вечера длинны, кофейни битком
бывают набиты (летом народу, конечно, меньше). Все-таки число
поклонников у меддахов в Турции еще велико, турки склонны к комизму,
вышучиванию и передразниванию, и этой страстью надолго обеспечен
успех меддахов, как и номера рыжих или шутов в цирке всегда находят
благодарную аудиторию. Время от времени попадающие на сеансы
иностранцы набивают также цену меддахам, и Ашки, и Сюрури радовались,
когда я приводил к ним слушателей.
Европейские путешественники наблюдали меддахов уже Давно. Так,
меддах Али Экким (т. е. Хеким), добывавший, быть может, деньги и
врачеванием, восхищал в 1736 г. французского посла Вилльнёва,
рассказывая ему романтическую повесть, «извлеченную из венецианского
архива», о жене султана Ахмеда (III), которую спас рыбак20. Будущий
германский фельдмаршал Мольтке, молодым офицером-инструктором
слушая в 1836 г. где-то на Босфоре меддаха, уловил у него и политические
нотки: их устами, как и устами скарагёзчиков, раскрывались жалобы и
желания народа 21. Но временами меддахи как бы затихали, и А. Мордт-
манн-старший, внимательный наблюдатель, увидав в 1855 г. меддаха
в Бурсе, заявлял, что в Стамбуле они уже исчезли22.
Меддахи были и в Крыму, и не только в эпоху господства османских
султанов, а позже; В. В. Григорьев говорит вскользь, что «слушать этих
забавных рассказчиков было наслаждением для Айвазовского» 23.
Переглядывая описания, иногда краткие, иногда подробные, я
устанавливаю:
1) Мимика и подражание говору «инородцев» Турции всегда
составляли (еще Эвлия-чэлаби в XVII в. упоминал об этом) и составляют
основной элемент сказа меддахов.
20 Мегу, Constantinople et la Mer Noire, Paris, 1855, pp. 333—343; по-русски она
переведена в «Живописных очерках Константинополя», СПб., 1855, стр. 21—27.
21 H Moltke, Brùefe über Zustände und Begebenheiten in der Türkei, Berlin, 1893,
S. 64.
22 A. D. Mordtmann, Anatolien, Hannover, 1925, S. 301.
23 «Русские стихотворения в турецких переводах»,—'«Берег», 1880, № 107; см.
также А. Уманец, Исторические рассказы, Севастополь, 1887, стр. 15, 38—39. И в
фольклорном материале В. X. Кондараки («Универсальное описание Крыма», ч. XIII,
стр. 121—122) сохраняются следы меддаха, учитывающего местную обстановку (чтобы
избавиться от безобразной жены-калеки, муж напустил на тестя толпу цыган).
22 В« А, Гордлевский
337

2) Рассказ отрывался славословием аллаха (и это естественно
было, пока тема была религиозна) или хвалой султану24.
3) Сюжеты изменились. Прежде слушатель предпочитал «Тысячу и
одну ночь» 25, «Хумаюн-наме»26, сказания о Соломоне27, — словом, часто
темы фантастические или волшебные сказки28; -были также и фаблио
(Мордтмани, .например, слышал повесть «о трех горбунах»). Теперь
фаблио преобладают (о хитрых слугах, о злых женах и т. д.) 29.
4) Повторяя или пересказывая часто то, что они вьичитали из книг,
меддахи иногда и. творили (ср., например, "слова И. H. Березина об одном
из лучших меддахов). Но творчество «понимать нужно, конечно, условно:
комбинирование излюбленных мотивов, встречавшихся и встречающихся
отдельно (тема о моте; сторож, спрятанный ib долабе, заслышав о пожаре
громко оповещает об этом население).
5) На объеме тем отразились усложнения темпа жизни. Спокойная
обстановка, ничем изо дня в день не нарушавшаяся, собирала
'выкристаллизовавшийся, так сказать, контингент слушателей, и меддах предлагал
длинные рассказы или переносил продолжение на следующий сеанс30
(Жерар де Нерваль, например, слушал повесть о Савской царице и
Соломоне, растянувшуюся на две недели 31). Теперь о длительном развлечении
некогда думать, и каждый вечер представляет закочненное целое. А
типично небольшими рассказами меддах прежде открывал сеанс, поджидая,
когда подойдет народ.
6) Публика осталась такой, какой была и раньше: все тот же
разноплеменный состав; все та же горячность, чуть не переходящая в драку,
когда слушателю кажется, что меддах оскорбляет его национальное
д хлчжнство.
7) Цеховая организация меддахов, существовавшая еще в середине
XIX в., окончательно распалась, как, впрочем, и вообще 'цеховые
организации, и не только ib Стамбуле. Но Жерар де Нерваль говорит еще о
главе (?) а2 меддахов, который, например, гарантировал, что меддах
нанятый доведет рассказ до конца. И. Н. Березин видел у меддаха ученика,
обходившего аудиторию и собира'вшего деньги. Теперь каждый меддах
действует самостоятельно.
Но искусство, которому давно (с середины XIX в.) предсказывают
скорую смерть, удовлетворяет, очевидно, эстетико-литературные запросы
народной массы и может еще долго влачить дни.
24 И. Н. Берези« 'пишет (И. Н. Бефезин, Рамазан в Стамбуле, — «Руюский
вестник», 1856, стр. 689), что меддах, противник новой Турции, возносил хвалы старым
султанам, «в пику нынешнему правительству».
25 Ch. Pertusier, Promenades pittoresques dans Constantinople, vol. Ill, Paris, 1815,
pp. 264—'265. (Показания Пертюзье относятся к началу XIX в., но они очень кратки и,
пожалуй, подозрительны.)
26 И. Березин, Рамазан в Стамбуле, стр. 689.
27 «Gérard de Nepval», t. II, .pp. 231—340.
28 Одна из таких тем (об оружейнике, женившемся на «адском духе») передана,
очевидно, в переводе с .немецкого ib «Живописных очерках Константинополя»,
стр. 62—78.
29 Фаблио проникает и в анекдоты Насреддина (см. мою рецензию в «Живой
старине», стр. 156, замечание на анекдот № 404).
30 И. Березин, Рамазан в Стамбуле, стр. 690.
31 Впрочем, он говорит, что сеанс меддаха продолжался 1,5 часа, и он выступал
обычно s .нескольких кофейнях. Теперь этот .порядок неизвестен.
32 У него стоит искаженное слово khahssideen, мне непонятное, стр. 342—343;
J. Р.-В. D'Aubiqnosc («La Turquie Nouvelle», vol. II, Paris, 1839, pp. 259—262),
наблюдавший меддаха в 1799 г., говорит о наследственности; тем, быть может, и он
намекает на школу или традиции меддахов.

Q^T4 Q^C^ Q^T Q^C^ Q^C^ Q^T Q^
ХОДЖА НАСРЕДДИН
1
Ходжа Насреддин, ходжа ... Да кому он не известен? Стоит только
произнести это имя, — и на хмуром лице расправляются морщины. Он
смеется над людской глупостью, над порочным обществом, где
хозяйничают купцы-спекулянты, судьи-взяточники, муллы-лицемеры, —
словом, над ханжами, которые, прикрываясь религиозным законом, ими
сочиненным для обмана, высасывают кровь из бедного люда. Но это не
бунтарь, «призывающий к разрушению лживого мира; смех у него мягкий,
еще далекий от озлобления или сарказма.
Этот смех раскатисто идет через века. Могильный памятник
соорудили над ним потомки, как над шутом. Долго шла сказка, что тюрбе
(мавзолей) стоит на четырех столбах, кругом все открыто, а на дверях
висят два больших деревянных замка, и кто проходит мимо,—невольно
улыбнется. Говорят, когда мятежный Ибрагим-паша из Египта двигался
(в 1831 г.) в Малую Азию, солдаты, глядя на тюрбе Насреддина,
заливались смехом.
И мы еще имеемся над ним: как иначе воспринять решительное, но
вздорное утверждение «Литературной энциклопедии» (т. VII, стр. 611—
612): «Ходжа Насреддин — турецкий средневековый баснописец; впервые
басни изданы Булаком в 1923 г. в Париже». Здесь все великолепно: и
басни вместо анекдотов, предместье Каира Булак, славившееся
типографией, перенесено в Париж, и уже это не место, а издатель «Булак»,
наш современник, и в дате ошибка примерно лет на сто!
В Турции, в Средиземноморье, в странах, когда-то подвластных
Османской империи, в Румынии, Сербии, в Крыму, в Закавказье, в Чечне —
всюду знают ходжу Насреддина. У греков, армян, у арабов, у горских
евреев, у уйгуров и т. д. Насреддин — -популярная личность; персы
утверждают, что он был персидский подданный. Выходки его или
изречения сразу и надолго запомнились; вот, например, когда в Персии кто-
нибудь срывает гнев на невинном, вспоминают «привязанную козу
Насреддина». У ходжи было две козы; одна убежала, но ходжа начал бить
ту, что была привязана; он рассуждал, что и она .поступила бы так же,
как и первая К В Турции ходжа, посылая с кувшином дочь за водой,
1 «Литературный критик», 1935, № 8, стр. 189.
22*
539

бьет ее. Девочка еще не разбила кувшина,—за что бы, казалось, ее бить?
Но ходжа объясняет, что бьет он ее авансом: поздно бить, когда вещи
не будет!
Разрозненные анекдоты, повторяющие проделки ходжи, встречаются
и в Индии, и в Западной Европе, и у нас, но турки создали из него
неподражаемый тип. Время над ним бессильно, и цикл анекдотов о ходже
Насреддине разрастается все более и более. Наореддин 'Превратился на
Востоке -в печальника мужицкого горя.
И когда в 1905 г. грянула в России революция, первый
сатирический журнал на тюркском языке повел из Тифлиса борьбу с отсталыми,
реакционными элементами именем ходжи Насреддина; журнал «Молла
Насреддин» в годы до Октябрьской революции мужественно выполнил
миссию бича, хлестко высмеивал язвы старого мусульманского общества.
2
На Востоке шут издавна тешил государя; у арабов давно сложился
литературный тип дурачка; поэты эпохи аббасидаких халифов выступают
в роли шутов (Абу Доляма, Абу Новас — все это гедоники,
рассматривающие мир сквозь призму .цинизма); о шуте халифа Харун ар-Рашида
Бахлуле ходят десятки анекдотов среди персов, и т. д.
Но для истории сложения анекдотов о ходже Насреддине
представляют большое значение арабские анекдоты о Джухе (араб, родом из
Куфы).
В «Фихристе» — литературном .каталоге Надима Багдадского
(X в.) — упоминается «Книга анекдотов о Джухе»; это был, очевидно»
тип дурачка, олицетворявшего людскую глупость (хотя анекдоты,
сообщаемые Надимом, лишь условно могут 'быть отнесены к типу анекдотов
о глупости). В старом арабском сборнике пословиц, составленном в
XII в. Майдани, идея о глупости Джухи закреплена; там приведена
пословица: «Он глупее Джухи». Джуха (Джухя) рано, с XI в. н. э.,
фигурирует у персов. От »персов, может быть, анекдоты о Джухе проникли и
в Малую Азию к Сельджукидам.
Среди местной интеллигенции XIII в., питавшейся иностранной
литературой, были люди, знавшие анекдоты о Джухе. Встречаются эти
анекдоты также и у поэта-мистика Джеляледдина Руми, использовавшего
их в своем «Месневи» — нравоучительном стихотворном сочинении. Так,
например, он рассказывает о мальчике, который шел за гробом отца и
жалобно причитал: «И несут-то тебя, где нет ни подстилки, ни ковров,
ни светильника, ни хлеба!» Слушая эти вопли, Джуха заметил отцу: «Ну,
значит, его несут к нам в дом!»
Так, уже в XIII в. анекдоты о Джухе представляли законченную
биографию — стандартное жизнеописание человека, уже мальчиком
обнаруживающего острый ум.
Конечно, рассказ высокообразованного поэта, писавшего
по-персидски, еще не свидетельствует о распространенности анекдотов о Джухе
среди малоазиатских турок; впрочем, от дервишей-мевлеви имя Джухи
могло проникнуть и в народные низы. Во всяком случае, в XIII в. это
были пришлые, наносные анекдоты.
Впоследствии Мехмед Тевфик Чайлак, собравший анекдоты о
Насреддине и настолько им увлекшийся, что сам сочинил книгу анекдотов
об «Этом человеке», приписал остроумное замечание Джухи «Этому
человеку», т. е. Насреддину. Но это не реминисценция старого образа: по
340

всей вероятности, автор или переписал анекдоты из ходячего сборничка
о Джухе, или, — 'поскольку у него все-таки фигурирует уже .не Джуха,
а «Этот человек», — вычитал их из старого рукописного сборника
анекдотов Лямии (XVI в.).
Я :не знаю, встречается ли Джуха еще в турецких памятниках,
-письменных или устных, и скорее думаю, что ответ должен быть
отрицательный. Анекдоты, собранные у арабов вокруг имени Джухи, перешли к
туркам; турки узнали здесь знакомые черты, — так 'обогатился тип ходжи
Насреддина. Между ходжей Насреддином и Джухой отыскалось на
каком-то этапе формирования типа нечто общее, и, когда анекдоты о
Насреддине переведены были (сравнительно давно, в XVII в., как думает
Р. Басре) на арабский /язык, ходжа Насреддин был перелицован в Джуху
«румекого», т. е. малоазиатского.
3
Однако ходжа Насреддин все-таки миф, или он действительно жил
когда-то на свете?
Изыскания профессора Стамбульского университета М. Фуада Кёп-
рюлю установили концепцию, опровергающую старые представления о
ходже Насреддине.
Могила ходжи Насреддина 'находится в городе Акшехире (в Малой
Азии) ; на могильной плите высечен год «386» хиджры, т. е. 993 г. н. э.
Дата эта абсолютно неприемлема (только во второй половине XI в.
появились в Малой Азии Сельджукиды, когда султан Алп Арслан разбил
и 'полонил византийского императора Романа Диогена под Малазгир-
том). Было высказано позже .предположение, что цифра да камне
должна читаться обратно, т. е. 683 г. х. (1284/85 г. н. э.).
Во время реставрации тюрбе ходжи Насреддина откопана была
старая плита, на которой повторена была дата «386»; таким образом,
подтвердилась правильность обратного чтения, т. е. ходжа Насреддин жил
в XIII в., в монгольскую эпоху, захватив угасание династии Сельджуки-
дов Рума.
Для хронологической канвы важны были еще две даты,
обнаруженные покойным библиографом М. Тахир-беем на двух вакуфных
документах, хранящихся в духовном архиве Акшехира. На дарственном
документе от имени сейида Махмуда Хайрани (его типичный для эпохи
Сельджукидов шатровый мавзолей украшает «г. Акшехи-р) 655 г. х. и на
дарственном документе от имени хаджи Ибрагим-султана 665 г. х. —
на этих двух документах, которые, согласно шариату, регистрировались
в духовном управлении, свидетелем перед кадием выступает Насреддин,
ученик и последователь этих ученых.
С другой стороны, эти сухие указания о каком-то Насреддине
дополняются и подкрепляются из Сиврихисара, .городка, часто фигурирующего
в анекдотах, места родины ходжи Насреддина. Муфтий Хаеан в р0-х
годах XIX столетия обследовал местные архивы и заявил, что ходжа
Насреддин родился в 605 г. х. в деревне Хорто. Отец его Абдулла был
имамом. В 635 г. х., увлеченный сейидом Махмудом Хайрани и хаджи
Ибрагим-султаном, он бросил имамство в деревне (передав
обязанности ученику Мехмеду) и ушел в Акшехир. Там он и умер в 683 г. х.
Откуда почерпнул муфтий Ха:ан эти сведения, неизвестно, но они
гармонируют с документами, открытыми М. Тахир-беем.
341

Упоминание Сиврихисара как будто приподнимает завесу над
историей ходжи Насреддина. Однажды, когда я был в Кыршехире, мне
говорили, что в Оиврихисар увезено было (курдским шейхом?) старое житие
Ахи Эврена, патрона турецких ремесленников. И было бы интересно
знать что-нибудь о 'рукописях Сиврихисара, теперь, может быть,
перевезенных уже в Анкару. -
В Акшехире прибавляют еще, что жена ходжи Насреддина
похоронена в деревне Козагач (около города). Если это так, возникает вопрос,
как попал туда ходжа Насреддин; «может быть, это предание и
'безосновательно, но, может, ходжа был человек маленький и жил, собственно,
в деревне, да, впрочем, тогда город мало чем отличался от деревни.
Гордясь земляком, акшехирцы утверждают, что ходжа Насреддин
писал лирические и назидательные сочинения; но, кажется, они неудачно
пытаются «высосать» это из анекдотов и впадают потом ©о внутреннее
противоречие, когда говорят, что ©се это погибло во время нашествия
Тимурленга — того Тимурленга, гнев которого мог умерять один только
ходжа Насреддин.
Вот еще одно историческое имя из второй половины XIII в. (см.
анекдот № 130 *). В анекдоте этом упоминается Шейяд Хамза. Это был поэт
и дервиш, автор фривольного стишка из монгольской эпохи, когда в
опустелых и разграбленных деревнях оставались одни женщины. Жил ли
Шейяд Хамза в Акшехире, неизвестно; но он бродил по стране, вероятно,
бывал и в Акшехире. Об анекдотической встрече его с Насреддином
говорит и Лямии, а у Лямии (интересовавшегося биографиями суфиев,
дервишей и т. д.— он перевел на турецкий язык «Нафахат уль-унс»
Джами) могли быть какие-нибудь основания, заставлявшие его
сближать этих двух лиц, делать их современниками.
На 'акшехирском кладбище ученик проф. Кёпрюлю, Рыфки Мелюль,
отыскал могильные (камни (головной и ножной) ; из надписей на камнях
явствует, что под ними погребена была дочь Шейяд Хамзы, — как это
обычно для надписей, не названная по имени, — умершая в 749 г. х.
От смерти ходжи Насреддина (683 г. х.) прошел, правда, промежуток
времени немалый (около семидесяти лет), но возможно, что Шейяд
Хамза и ходжа Насреддин все-таки встречались. В анекдоте, как это и
естественно, они противополагаются друг другу; между ними и должна быть
рознь: ходжа — суннит, он нападал на «шейяда», — дервиша-мистика,
морочившего людей (в литографированном издании издевка над Шейяд
Хамзой еще грубее).
И, наконец, раз уже предпринята попытка оторвать исторического
ходжу Насреддина от Тимурленга, укажу еще на одно лицо, входящее в
эпоху Сельджукидов, — на султана Алаэддина, который выступает з
анекдоте о прениях о вере.
Анекдоты, конечно, ненадежный исторический источник, однако
старые редакции анекдотов (старые литографированные издания, а стало
быть, и старые рукописи) обычно твердо удерживали имена действующих
лиц, где, как у Веледа Избудака, действие происходит, так сказать, «в
некотором царстве, в неизвестном государстве». Глухой намек тем более
значителен, что вообще-то ходжа Насреддин выступает в эпоху
Тимурленга. Таким образом, здесь слышатся как будто намеки на реальный
факт. Но это не караманский или какой иной султан, а скорее всего —
султан сельджукидский. Препирательство о вере между ходжей и тремя
монахами отражает глубокий интерес к религиозным вопросам,
религиозную терпимость, может быть, религиозное вольнодумство, отличавшее
342

Сельджукидов Рума. А все памятники, созданные Сельджукидами в
Малой Азии, все, что происходило в эпоху Сельджукидов, народная молва
приписывает султану Алаэддину Кейкубаду, когда государство
Сельджукидов находилось на вершине могущества. И скорее всего о нем-то и идет
речь в анекдотах о Насреддине. Собственно, султан Алаэддин умер уже
в 1236 от., за тод до нашествия монголов, когда ходжа Насреддину было
лет тридиать, и возможно, что ходж>а в прениях о вере никогда и не
участвовал. А все-таки анекдоты 'сохранили память об эпохе Сельджукидов.
Как ни шатки все эти соображения о собственных именах,
встречающихся в анекдотах, документальные данные позволяют отодвинуть ходжу
Насреддина к XIII в.
Принимая хронологическую дату, гипотетически установленную проф.
Фуадом Кёпрюлю, Хильми Зия (очевидно, располагавший еще каким-то
материалом) позже писал в журнале «Mihrab», что ходжа Насреддлн
был мюдеррисом (преподавателем) в одном из медресе'г. Кайсери,
славившегося в эпоху Сельджукидов духовными школами, и (Приобрел в
народе большую популярность благодаря склонности к простецкому дер-
вишскому ордену «кадрийе» (Абдул Кадира Гиляни), будучи своего
рода философом-циником.
4
Старое, традиционное представление о жизни Насреддина в начале
XV в., построенное на упорном повторении в анекдотах имени
Тимурленга, идет как будто из Акшехира, от акшехирских «патриотов»,
желавших поднять славу порода и славу родного острослова.
Вспоминая ужасы более поздних и, следовательно, более
памятные, — ужасы лихолетья Тимурленга, разгромившего молодую
османскую державу, •— народ хотел объяснить, почему пород Акшехир уцелел
от погрома: это случилось благодаря заступничеству ходжи Насреддина;
утешая себя, народ противопоставил грубым разрушениям, физической
силе Тимурленга духовную мощь, силу ума и находчивость ходжи
Насреддина. Народная память перепутала монгольское нашествие XIII в. и
нашествие Тимурленга в XV в., сконцентрировав всю горечь страданий,
испытанных Малой Азией после падения государства Сельджукидов,
вокруг этого имени. Националистические измышления возникли, как я
думаю, не раньше XVI в., они росли по мере укрепления, объединения
малоазиатских земель османского государства.
Поддался, очевидно, этим рассказам и автор
биобиблиографического словаря Ташкёпрюзаде (XVI в.), который говорит, что османский
ученый, первый кадий Стамбула, Хызыр-бей (XV в.) был внук ходжи
Насреддина; возможно, что происхождение Хызыр-бея из Сиврихисара и
подало повод « сложению легенды о родстве их.
В Европу тимуровская легенда попала в XVIII в.: ее занес из
Турции молдавский господарь Дмитрий Кантемир, бежавший потом к
Петру I.
В «Истории Турции» он сообщил три '«исторических» анекдота о
ходже Насреддине: 1) о том, как он поднес Тимурленгу инжир и потом, когда
Тимурленг начал кидать ему инжир в голову, благодарил бога, что не
послушал совета жены и не взял айвы; 2) как он поднес Тимурленгу
пятьсот огурцов; Тимурленг приказал дать ему пятьсот ударов по пяткам;
когда ходже отсчитали двести пятьдесят ударов, ходжа Насреддин
попросил остановиться и вторую половину всыпать начальнику стражи,
пропустившему его во дворец за половину «награды»; 3) Насреддин получил
343

от Тимурленга десять червонцев на постройку дома; он поставил в поле
одну дверь, с засовом и с замком; память об этой деери, говорил ходжа,
будет говорить потомству о .победах Тимурленга; над высокими
триумфальными воротами Тимурленга будет плач, а над дверьми Насредди-
на — смех.
Все это — бродячие анекдоты; так, например, один из них — «За что
купил, за то и (Продам» (о половине награды, уступленной .царедворцу) —
широко распространен, и плох тот шут народный, который не умеет
переложить на спину противника наказание; у нас этот анекдот
рассказывают о шуте Балакиреве. Когда он забрел к нам и откуда, неизвестно,
но Н. Корф, в первой половине XIX в. ездивший в Персию, слышал этот
анекдот о шахе Аббасе Великом.
Так вокруг ходжи Насреддина собралось все, что только уцелело
о Тимурленге. Процесс этот происходил постепенно. Впоследствии
количество «исторических» анекдотов о ходже Насреддине из эпохи
Тимурленга увеличилось.
Есть еще народное предание о близости ходжи Насреддина к
религиозным вольнодумцам (поэту XIV в. Несими); полунасмешливый тон
говорит, что зародилось оно первоначально среди духовенства, — мулл,
отрицательно смотрящих на тех, кто уклоняется от требований
религиозного закона.
Один шаг, — и ходжа Насреддин мог бы быть причислен к еретикам*
5
Впервые анекдоты о ходже Насреддине записаны были в Турции в
XVI в. Плодовитый писатель и поэт, «Джами Рума», Лямии (умер в
938 г. х., т. е. в 1531 г. н. э.) составил, между прочим, сборник
анекдотов, куда он включил не только то, что вычитал из арабских и персидских
сборников (а начитанность у него была огромна), но и то, что он слышал
в Бурсе. Сборник отражает кусочками, по горячим следам, подлинный
быт — остроумное словцо, почему-либо ему запомнившееся.
Собрание анекдотов Лямии (несмотря на научную значимость)
остается пока что в рукописи. По (выпискам из турецких рукописей в
Стамбуле я вижу, что ходже Насреддину отведено четыре анекдота
(возможно, конечно, что кое-что я и упустил; однако очевидно, что ходжа
Насреддин в XVI в. не занимал исключительного положения, слава его
еще не безраздельна).
В главе десятой — о дуванах (юродивых, шутах и т. д.) — у Лямии
значатся знаменитости, как, например, Базарлы, Касым Ышык, Мир
Диване (в Конье) и др., одни имена которых говорят иногда о грубости их
шуток и выходок. Но это не простые шуты, они прошли школу у Лямии;
Лямии называет Мир Диване своим учеником. Словом, все это —
соперники по искусству ходжи Насреддина.
Я бы сказал, что анекдоты о ходже Насреддине только начинают
выходить из местного, акшехирского масштаба; Лямии, впрочем, хорошо
его знает, он отзывается о нем почтительно: «Старец благословенный,
муж ученосги и здравого рассудка».
Высокая писательская квалифицированность Лямии, талант его
сказываются по колоритности и сочности анекдотов о ходже Насреддине.
Вот эти четыре анекдота:
1. Однажды ходжа Насреддин искал у себя вшей и для этого
разделся. Погруженный в поиски, он и не заметил, как у него украли одежду.
344

Он 'забрался в /могилу и, «когда у него спрашивали, что он делает,
отвечал, что он — мертвец и вышел из могилы прогуляться (ср. анекдоты
№6 и 131).
2. О том, как у него во время пахоты оборвался ремень (см.
анекдот № 104).
3. Ходжа Наереддин объясняет бею грубый сон о скотоложстве.
В литографированных изданиях этот анекдот не значится.
4. Разговор-препирательство между ходжой Наореддином и Шейяд
Хамзой. (У Лямии, конечно, финал грубее; ср. № 130.)
Раза два у Лямии фигурирует и Тимурленг (Тимурленг и поэт Ахме-
ди в бане; Тимурленг и Абдал-ата, величавший себя ботом), и оба раза
полное умолчание о ходже Наореддине!
Оба эти анекдота теперь захвачены ходжой Наервддином. В
первом, по крайней мере, уже к XVII в. произошла простая подстановка
имени; второй рассказывается по-разному.
Или вот еще пример перелицовки старого анекдота XVI в. В Мер-
зифоне (город в Малой Азии) был Хорасани-деде,—начинает Лямии,
конкретизируя место действия и главного героя, ia потом идет хорошо
знакомый анекдот, как, перенося слепых через реку, Хорасани-деде
уронил одного в воду; и когда слепые подняли шум, сказал: «Ну, дайте
одной денежкой меньше» (см. анекдот № 12).
И, наконец, анекдот о безыменном данишменде (ученике
богословия), обучавшем осла грамоте (чтению Корана): у Веледа Избудака,
конечно, Коран заменен какими-то кривульками или безобидной книгой
(ом. анекдот № 254).
Количество этих безыменных анекдотов, впоследствии
прикрепленных к ходже Насреддину, в сборнике Лямии сравнительно велико.
Большей частью они — из цикла анекдотов о дураках (см. анекдоты № 18
и 146).
Впрочем, встречается и замечание острослова, к которому ночью
забрался вор: «Голубчик, я и днем здесь ничего не нахожу».
Несмотря на бедность анекдотов о ходже Насреддине, все-таки ясно,
что в XVI в. молва о нем проникла уже в Бурсу.
С этой стороны интересен шуточный разговор, рассказанный Лямии,
между Мевляна Синан-пашой (ученым везиром султана Мех-меда II) и
бедным караманским софтой — данишмендом.
Синан-паша заметил софте, что о жителях Карамана идет, «кажется,
дурная слав>а. «Да, — сказал софта ,— говорят, что мы — моты и
немножко тронулись». — «Отчего бы это могло быть? — продолжал Синан-
паша. — Климат у вас как 'будто хороший». — «Очень просто, — отвечал
находчивый софта, — мотовство идет потому, что по соседству у нас —
Сиврихисар, 'а номешанноеть оттого, что в Акшехире, входящем в Кара-
манскую область, находится могила ходжи Насреддина». Ответ
развеселил Синан-пашу, и он обласкал софту.
В анекдоте показан намек на происхождение Синан-паши от ходжи
Насреддина (то же повторит и Тапгкёпрюзаде об отце его, Хывыр-бее),
т. е. в XVI в. определенно думали, что ходжа Наереддин родился в Сив-
рихисаре.
Таким образом, в первой половине XVI в. ходжа Наереддин был
«дувана», человек тронутый, и ходили о нем шутки грубые; по крайней
мере, материал, подобранный о нем у Лямии, переполнен
скабрезностями.
Впрочем, это было в плане сборника анекдотов Лямии.
345

В -конце XVI в., как говорит М. Тевфик Чайлак (умалчивающий,
впрочем, об источнике), ходжа Насреддин представлялся уже «вообще
символом шутовства, человеком, от которого шутовство унаследовали
его потомки.
Около этого времени (вторая половина XVI в.), очевидно, произошла
концентрация анекдотов о ходже Насреддине. Однако наблюдательный
ориенталист, впервые 'познакомивший Европу с «Тысячью и одной ночью»,
А. Галлан о ходже Насреддине ib книжке «Метких слов и изречений»
(1694 г.) почему-то молчит.
В XVII !в. о ходже Насреддине говорит знаменитый турецкий
путешественник Эвлия-челеби. Расточая высокие похвалы его уму, Эвлия-
челеби повторяет прочно, очевидно, укрепившееся в Акшехире мнение о
близости ходжи Насреддина ко двору Тимурленга (встреча в бане).
О ходже Насреддине, продолжает Эвлия-челеби, ходят «сотни тысяч
анекдотов; но, конечно, это — одно из преувеличений, столь частых у
путешественника».
Проезжая через Акшехир, Эвлия-челеби посетил и могилу ходжи
Насреддина; это было своего рода паломничество; местное духовенство,
очевидно, из материальных побуждений подняло авторитет ходжи
Насреддина: он угодник, и предстательство его полезно мусульманину.
В эту эпоху анекдоты о Насреддине занимали уже большое место в
народном быту. И духовенство спохватилось, что, отталкивая от себя
ходжу, оно тем самым ослабляет свое влияние на парод. И тогда
началась подлицовка, очищение репутации Насреддина от того, что, казалось,
было ему несвойственно, как правоверному мусульманину. На этой
позиции стоит и Велед Избудак, прославляющий величие ислама (например,
анекдот о еврее).
6
В XVIII в. (а может быть и раньше) анекдоты о ходже Насреддине
были зафиксированы в специальных сборниках; косвенное
подтверждение ранней записи дают и изыскания французского ориенталиста Р. Бас-
се о переводе анекдотов о Насреддине на арабский язык. Работа по
составлению сборника произведена «как будто духовенством, муллами,
вообще лицами, прошедшими 'богословскую школу (впрочем, светская
образованность тогда отсутствовала).
Смущенные грубостью шуток Насреддина, турецкие писатели,
настроенные суфийоки, и здесь хотели видеть скрытый смысл. Сборнику
анекдотов они дали торжественное заглавие «Похвальные деяния и
словеса» ходжи Насреддина, разделив материал на главы: 1) простой народ
(поставлен на первом месте), 2) государи, 3) жена, 4) сын, 5) осел
и т. д. Религиозную позицию составителя выдает концовка сборников,
трактующая о преклонении ходжи Насреддина перед чудотворной книгой
популярного В'аконоведа «Кудури» 2.
Первые печатные издания анекдотов появились в Стамбуле (1837 г.)
и в Булаке вот уже скоро сто лет; они представляют, как мне кажется,
основной материал для суждения о ходже Насреддине. Поскольку нужно
было облагородить ходжу Насреддина, естественно, что грубые шутки
в этих сборниках частью были изъяты.
2 В таком аспекте, видимо, составлен и вышедший недавно сборник К. Шюкри
«Vie de Nasreddin Hodja», иллюстрированный художниками-карикатуристами.
346

Литографированные позднейшие .издания, 'которые неизменно
повторяют прототип, сохраняют рукописную традицию. В этих изданиях
найдется лишь малая крупица, отображающая подлинный облик ходжи
Насреддина, того Насреддина, который жил в XIII в., а преобладающее
число анекдотов, как ни заманчиво было бы связывать их с ходжей,—
не что иное, «а« бродячий международный фольклор, случайно
зацепившийся за ходжу Насреддина. Что же остается после того, как
откинуты все наросты, облепившие ходжу Насреддина? Да очень -мало: «был
когда-то ходжа Насреддин, жил он в смутное время; был учен, человек
«себе на уме», шутник; он умел говорить и говорил с народом, с
народными массами языком своеобразным, но простым и близким, без
отвлеченных рассуждений, -без вычурностей образованного общества,
уснащавшего речь малопонятными арабскими и персидскими словами и
оборотами. И все. Потом исторический образ ходжи Насреддина ©се больше
и больше тускнел. Шутник превратился в веселого шута. Беднота
создала из него заступника: он не только смеялся, <— он видел горе людское
и понимал его; он защищал интересы бедняка и предстательствовал за
него перед сильными мира сего.
Вот суммарный беглый ответ на ©опрос, поставленный еще Р. Кёле-
ром, какие анекдоты могут почитаться более старыми и какие — более
новыми. Но, конечно, специальное исследование должно бы расширить
и углубить проблему.
7
Словом на современном типе ходжи Насреддина отложились два
течения: религиозное и бедняцко-народническое, (создался образ,
внутренне противоречивый и частью невероятный. Впрочем, все эти
напластования легко отделимы.
Ходжа Насреддин прежде всего тонкий богослов и суфий; так
смотрел на него в XVIII в. Салахеддин (Ушаиокий). сочинивший до 60
суфийских трактатов; в макароническом стихотворении ходжи Насреддина
«Я пошел © кипарисовую рощу :и увидел там девять волков»
Салахеддин усматривал суфийские тонкости. И еще в конце XIX в.
распространена была эта точка зрения. У меня имеется литографированная брошюра,
изданная в Конье в 1306 г. х. (около 1888—1889 гг. н. э.); автор ее, член
ордена мевлеви, сейид Бурханеддин сочинил подробный богословский
комментарий на анекдоты — «Бурханийе». Впрочем, и для Веледа Избу-
дака ходжа Насреддин — ученый богослов, облекающий божественные
веления в шутливую форму. Антирелигиозные анекдоты и неприличные
ему не подобают; поэтому они и исключены из сборника.
Во-вторых, ходжа — печальник народного горя, защищающий народ
от гнета. Так, естественно, отслоился, например, цикл 'анекдотов о
«неправедных судьях». Но как слеп еще народ! Он видит гнет со стороны
властителя — иноземного завоевателя (Тимура); его обижают судьи;
веками закабаленный иностранцами, он стоит еще спиной к Европе, и ни
в одном анекдоте нет и речи о «франке»: очевидно, «франк» не проник
еще в толщу народную Малой Азии, о нем знает только городская
(портовая) буржуазия, передразнивающая устами публичного рассказчика
(меддаха) турецкую речь «франка». Народный любимец ходжа
Насреддин, с одной стороны, — воплощение мудрости, с другой стороны, как
сын народа, оптимистически (взирающий на мир, он шутит, он должен
шутить, и поэтому часто кажется он дурачком.
347

В ходже Насреддине, «как метко выразился А. Веселыжий, слились
два типа: он —мудрец Эзоп, но он и дурень-абдерит.
Анекдотам о дурнях повезло: глупость возбуждает смех. Сюжет здесь
строится на противоположностях. Насреддин — образец ума, противник
его глуп, и Насреддин выводит «а свет эту непроходимую человеческую
глупость. Но нередко (и это уже поздние наросты) в роли дурня
выступает Насреддин, или, точнее, из него хотят сделать дурака (например,
жена, подменяющая золото, найденное им в поле; см. анекдот № 264) ; но
ходжа Насреддин умеет найти выход «из положения. Или же издевка
строится на противоположности между 'горожанином и крестьянином
(впервые попадая в 'город, крестьянин всему удивляется, все ему
непонятно, а горожанин смеется над его неведением, незнанием условий
городской «культурной» жизни).
Также перешли на ходжу Насреддина и анекдоты о сумасбродном
везире султана Саладина ■— Картуше.
Потехи ради взвели на ходжу Насреддина восточные »пороки
(скотоложство): то, что Лямии говорит о другом лице, все это находится
теперь в сборниках анекдотов о ходже Насреддине.
На тип ходжи Насреддина оказали влияние и литературные
произведения, например анекдоты персидского поэта XIV в. Убейда Закани.
Анекдоты эти издавались в Стамбуле, и возможно, что они после —
стало быть, сравнительно уже недавно — прилепились к ходже Насред-
дину.
Анекдоты о ходже Насреддине заключают иногда смешение двух
сюжетов, встречающихся здесь же и отдельно; это произошло
естественно, по мере развития цикла анекдотов о ходже Насреддине. Иногда эта
спайка груба до невероятности (ср., например, анекдоты № 129, 291):
ходжа Насреддин, муж мудрости, превращен в набитого дурака; у него
есть ученик Имад (Хаммвд), и -когда Имаду волк оторвал голову, ходжа
идет к жене его и спрашивает, была ли у него голова, когда он утром
выходил из дому. Дико изображен ходжа Насреддин, заступник
угнетаемых, когда он вздумал подшутить над слепыми (анекдот № 364): он
трясет над ними деньги и потом смотрит, как они дерутся, думая, что кто-то
из них утаил деньги. Социальная значимость Насреддина выпадает.
Еще один экскурс. Когда речь заходит о восточном материале,
обыкновенно ставится вопрос о заимствовании Западом с Востока. Но здесь
наблюдаются и случаи обратного движения — с Запада на Восток. Так,
уже Р. Кёлер предположил, что анекдот об одноногом гусе,
встречающийся только в анекдотах о ходже Насреддине, — забрел в Турцию с
Запада, — и тогда, конечно, из Италии (см. «Декамерон», день VI,
новелла IV). Но, во всяком случае, новелла о том, как гулящая жена,
бросив в колодец камень, проникает в дом и оставляет ходжу на улице,
обвиняя его в распутстве (анекдот № 272), перешла из «Декамерона»
(день VII, новелла IV), и именно через Сирию (вероятно, это —
новейшее заимствование, через человека, читавшего «Декамерон»);
она находится в сборнике Атешзаде Иззет-паши, переведенном
с арабского языка, т. е. первоначально, очевидно, новелла эта
находилась © анекдотах о Джухе, изданных в Сирии.
А. Веселье-кий думает, что в Турции давно (XVI в.) знали уже «Фа-
цетии» Поджо Бр»аччолини (может быть, где-нибудь на островах
Архипелага?). Но поскольку совпадение замечается между Поджо и Убейдом
Закани, персидским писателем XIV в., я вижу здесь прямое,
документально доказуемое влияние Востока на Запад.
348

Там, в Акшехире, ходжа Насреддин окружен ореолом (святости.
В Акшехире создался культ ходжи Насреддина. Когда кто-нибудь
справляет свадьбу, 'идут на могилу и приглашают непременно'— иначе брак
будет несчастлив — ходжу Басреддина. Решетка вокруг его могилы
увязана тряпочками ex voto от лихорадки; страдающий болезнью глаз
идет к ходже Наереддину и прикладывает к глазу землю с его могилы.
Все это так; однако твердо поддерживается и молва о юродстве
ходжи Насреддита (кто посещает его могилу, тот должен непременно
смеяться).
8
Анекдоты о ходже Наореддине распространены всюду.
Растет ли, однако, молва о »нем, или это все старые анекдоты,
зашедшие когда-то давно, повторяемые из поколения в поколение и
утрачивающие уже социальную остроту?
Изменяется, как все на свете, и цикл анекдотов о ходже Насред-
дине — то умиляется, то увеличивается слава о нем, и, выигрывая в
одном месте, ходжа теряет неожиданно в другом месте.
В Крыму у него был соперник Ахмет-акай. Раз поймал Ахмет-акай
двух зайцев; выпустив 'одного, он уверил собеседника, что велел зайцу
бежать домой, и когда они подошли к дому, там действительно их ждал
заяц, — заранее принесенный (X. Кондаржи, Универсальное описание
Крыма, ч. III, стр. 108). В Закавказье эту шутку проделал уже
Насреддин (слышал анекдот в Москве). Но -в Малой Азии (запись Н.
Мартыновича из Эскишехиря) фигурирует просто хитрый продавец. Так за
пределами родины ходжи Насреддина, вне Турции продолжается
обогащение цикла.
Вообще, пока ходжа Насреддин будет созвучен эпохе, он будет и
потешать, и наставлять. Подлинный облик ходжи Насреддина, может
быть, в Турции еще и не раскрыт; этому мешала религиозная
ограниченность. Но там, где спали эту путы, образ борца за социальную
справедливость обрисовывается и более ярко, и более остро. И тогда
пришелец ходжа Насреддин уступает место национальному герою. В
Туркмении, например, роль ходжи Насреддина выполняет старый туркменский
поэт, сохраненный потомству уничижительным эпитетом Кемине («ваш
ничтожный раб»); о нем собрал анекдоты писатель П. Скосырев (см.
П. Скосырев, Устная литература в Туркмении,— «Литературный
критик», 1935, №6).
vJ^*64l.

Q^Q^Q^Q^Q^Q^Q^
Посвящаю
«Очерки по новой османской
литературе», мысль о которых зародилась
в Париже,
Варваре Александровне
Кривцовой.
Автор
ОЧЕРКИ ПО НОВОЙ ОСМАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Предисловие к литографированному изданию
Ядром «Очерков по новой османской литературе» послужила
вступительная лекция, произнесенная 27 сентября 1907 г, в Лазаревском
институте восточных языков. В 1908/9 академическом году я снова вернулся
к затронутой тогда теме и предложил студентам второго курса
Специальных классов несколько этюдов, в которых старался сгруппировать в
определенной системе факты из литературной жизни османцев.
Настоящее издание, разросшееся по сравнению с читанными
лекциями, отнюдь не есть что-либо законченное; оно вызывается, с одной
стороны, желанием дать студентам пособие для ознакомления с новой
османской литературой, а с другой стороны, фиксация текста должна
выяснить недостатки построения и изложения, чтобы легче можно было
исправить их в будущем.
Вероятно, «Очерки» даже в такой, несовершенной форме еще не
скоро увидали бы свет, если бы работа не была мне облегчена моим
слушателем В. Д. Пятницким, который записывал за мною лекции.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Приступая к изданию «Очерков» типографским способом, я внес
главным образом стилистические поправки; впрочем, кое-что было
выброшено, кое-что, наоборот, добавлено. Но распределение материала
осталось то же; размеры западного (французского) влияния, испытанного
османскими писателями, затронуты у меня еще поверхностно. Мне
казалось более необходимым сперва наметить внешние границы, определить
круг интересов, в которых вращаются османские писатели. Занятый
другими работами, я не мог рассмотреть вопрос о западном влиянии так,
как бы он заслуживал, и на время это откладываю. Не удалось мне
также достичь цельности в построении, и в некоторых частях (особенно в
первой главе) сохранилась эпизодичность изложения.
Мне могут сделать еще один упрек — в непоследовательном
употреблении терминов «османский» и «турецкий», но мы так привыкли, в
газетах и книгах к словам «младотурки», «'турецкий», что я рисковал
быть непонятным, если бы вздумал писать: «русско-османская война»,
«младоосманцы»; поневоле я вынужден был иногда сохранять родовой
350

термин «турецкий», хотя речь шла о ветви обширного турецкого
племени — об османских турках, шш османцах.
Среди книжек и статеек, которые трактуют о новой османской
литературе, выделяется сжатая характеристика датского ученого Зструпа; под
рукою, в Москве, у меня не было, и в одном-двух случаях я не
процитировал автора. Maтepи^aлы для истории старых газет («Тасвири
эфкяр», «Ибрет» и др.) сообщил мне Тевфик-бей Абуззия, радушно
встречавший меня в Конье, где он жил в ссылке.
Переводы отрывков из новых османских писателей принадлежат
моим слушателям и сделаны преимущественно да моим указаниям.
А. Е. Крымский был так любезен, что просмотрел мои «Очерки» в
последней корректуре и предупредил ряд промахов
Москва, 3 октября
1912 г.
ВВЕДЕНИЕ
Уже в XVII в. османские публицисты подвергают резкой критике
порядки своего 'государства, как бы предчувствуя близкое крушение.
Однако их голоса бесследно пропадали в шумливой обстановке
официальной Турции.
Отрезвление наступило тогда, когда смолк победный клич
османского войска. Поражение, понесенное османцами под стенами Вены
(1683 г.), знаменует собой начало конца политического могущества
Турции. [...]
Непосредственное знакомство с европейской культурой открывается
в путешествиях османцев, сперва отправлявшихся в Европу с
дипломатическими поручениями; их мемуары дают яркую картину контраста
между Востоком и Западом. Высокая Порта, однако, не ограничивается
посылкой дипломатов за границу; она приглашает европейцев также к
себе на службу, пока, правда, в качестве военных инструкторов, да оно
и понятно, потому что мысль о реформе была внушена дезорганизацией
войск; но и это был уже шаг очень «важный. Благодаря инструкторам
османское войско в XVIII в. постепенно захватывается европейским
влиянием. Так как реорганизация войска представляла одну из
насущных задач правительства, заимствование западноевропейской культуры
приняло утилитарный, практический характер. В середине XVIII в. в
Турции вводится книгопечатание, но из-под печатного станка первое
•время выходят главным образом сочинения технические или военно-
исторические.
Подготовительный период, выразившийся преимущественно в
преобразовании армии, закончился уничтожением в 1826 г. янычар —
оплота старого, дореформенного порядка. Оо вступлением на престол султана .
Абдул Меджида в Турцию хлынули европейские идеи-
Прежде всего в Гюльханейском акте (1839 г.) был провозглашен
принцип равенства всех подданных Османской империи перед законом;
конституционные заигрывания Порты с Европой должны были
расположить в пользу Турции европейские державы. В Крымскую войну
османцы сражались уже бок-о-бок с войсками европейских держав. Это был
момент, ко^да Турция официально (на Парижском конгрессе) была
признана (1856 г.) членом европейского концерта держав, и, чтобы удер-
351

жать благоволение своих друзей, правительство volens-nolens должно
было европеизироваться. Под давлением все возраставшей опасности
европейского вмешательства правительство было озабочено тем, чтобы
убедить Европу в искренности своих намерений.
На помощь приходит министерство иностранных дел.
Посредствующее звено между Портой и Европой, оно учреждает у себя переводческое
бюро; поэтому оно острее, чем какое-либо другое министерство, чувствует
нужду в европейски образованных людях. В середине XIX в. министр
иностранных дел Мустафа Решид-паша, воспитывавшийся за границей,
посылает в Европу молодых людей, снабдив их определенной
программой. Первая фаланга османской молодежи направляется во Францию.
Утвердившись в Европе, османцы столкнулись прежде всего с
романскими народами; с ними они и завязали мирные сношения — сперва с
Италией (венецианцами и генуэзцами), потом, в XVI в. —с Францией (союз
Сюлеймана Великолепного с Франциском I). Уже тогда у них зародились
симпатии к Франции, которые впоследствии все более и более крепнут.
Западноевропейское влияние в корне изменило все. Знакомство с
западной культурой внесло новые образы, и для выражения своих
мыслей писателям приходилось уже отказываться от восточной вычурности
и туманности. Теории стилистики и эстетики, заимствованные у персов,
рушатся; уже не форма, а содержание выдвигается на первый план, и
литература начинает служить общественным идеалам.
Пока османская литература отражала на себе персидские
литературные течения, поэты ее на все лады перепевали обветшавшие образы;
ко если в персидской поэзии рюза и соловей воплощали в себе лиризм
души, — у османцев содержание, большей частью, отступало на задний
план перед формой, и поэт все внимание свое сосредоточивал на
плавности и звучности стиха. Постепенно рабское преклонение перед
персидскими прототипами вытравило из османской поэзии всякую
оригинальность; она застыла в мертвенной гладкости выражения, потому что ее
литературный наставник переживал также внутренний кризис.
Знакомство с западной (культурой вызвало к жизни не только
западников, но и их литературных противников, боровшихся с ними их же
оружием. В этом заключается жизненная сила и глубина западного
влияния, которое в конечном итоге должно создать здоровую
национальную литературу.
I. ПРЕДСТАВИТЕЛИ ЕВРОПЕЙСКОЙ ШКОЛЫ
Ибрагим Шинаси
Среди османцев, получивших благодаря Решид-паше европейское
образование, выдающееся положение занимает И. Шинаси-эфенди, «отец
новой османской литературы». Инстинктивная неудовлетворенность
старыми литературными ложноклассическими формами слышится уже
раньше, с конца XVIII в.; но у Шинаси-эфенди, воспитанника французской
шкалы, поворот от персидских традиций, веками царивших в османской
литературе, обозначился так резко и так властно, что его преемники уже
смело «рубили в Европу окно», равнодушно слушая нападки
консерваторов.
«Отец новой османской литературы» Шинаси-эфенди родился в
'Константинополе в 1827 г. Отец его, родом из Болу (город на Черном море),
352

был капитаном артиллерии и пал во время русско-турецкой войны
1828—1829 гг. Теснимая нуждой, мать хотела было сперва отдать Ши-
наси в медресе (своего рода бурса); однако этот план был оставлен.
Юношей Шинаси-эфенди поступил на службу в канцелярию -военного
министерства; здесь французский офицер граф Шатоиёф был первым его
учителем французского языка. Обойми способностями Шинаси-зфенди
обратил на себя внимание РеШид-паши, который послал его в Париж
для изучения политической экономии. Одновременно Шинаси-эфенди
увлекался в Париже литературой и политикой. Во время революции
1848 г. он участвовал вместе с французскими своими друзьями в
политических .манифестациях и, взобравшись на купол Пантеона, водрузил
над ним республиканский флаг.
Тогда же он познакомился с французскими ориенталистами (Э. Ре-
паном и др.), оказавшими сильное влияние на его развитие. Перед
Шинаси-эфенди открылись двери парижских литературных салонов.
Живя пять лет за границей, Шинаси-эфенди переписывался с
матерью, и одно из его писем, напечатанное в «Хрестоматии османской
литературы» («Нюмунейи эдебийяти османийе» *) Тевфик-бея,
представляет большое литературное значение. Впервые османец в легкой
литературной форме выразил всю глубину сыновней любви; ясность формы,
очевидно, была подсказана искренностью чувства. Это письмо рисует нам
благородство османки, которая, чтобы не беспокоить своего сына,
посланного за границу государством, вероятно, долго скрывала от него
свою болезнь «Отчего Вы, маменька, до сих пор не писали мне об этом?
Если бы Вы сообщили мне тогда же, я сейчас же прервал бы свои
занятия в Париже и прилетел бы к Вам», — ласкается к матери нежный
сын. Это — образец не только эпистолярного стиля, но и современной
классической османской прозы.
Возвратившись в Константинополь, Шинаси-эфенди отдался
служению родине: он был назначен членом комитета по народному
образованию; он работал также в финансовых комиссиях, составляя проекты
административных реформ. Между прочим, в записке, поданной великому
•везиру Решид-паше, Шинаси-эфенди настаивал на необходимости
учреждения школы для подготовки опытных чиновников; в школе чиновники,
до «исправника» включительно, должны были изучать двойную
бухгалтерию для ведения росписи государственных доходов и расходов.
Записка Шинаси-эфенди, страдающая сентиментальностью, была отвергнута.
Самолюбие его было уязвлено, и он распрощался с чиновничьей
карьерой. Вообще Шинаси-эфенди пришелся не ко двору пр'икаеиьим дьякам,
которых шокировала уже бритая фигура Шинаси-эфенди 2.
Тогда Шинаси-эфенди задумал проводить свои идеи в газетах.
Однако покровитель Шинаси-эфенди Решид-паша умер; у кормила власти
стоял его политический противник, Али-паша. Шинаси-эфенди знал, что
ему не позволят издавать под своей ответственностью газеты; поэтому
он начал хлопотать о разрешении газеты «Толковник событий» («Терд-
жимани ахваль») на имя некоего Агях-эфенди. Агях-эфенди был
официальным, подставным редактором, а писал в газете преимущественно
Шинаси-эфенди. Когда в 1861 г. на престол вступил султан Абдул Азиз,
орган Агях-эфенди стал было выражать дворцовые строения. Шинаси-
1 Там, где это не обозначено, ударение, согласно общему правилу, стоит на
последнем слоге.
2 Религиозный обычай (сунна) требует, чтобы у мусульманина была борода.
23 В* А. Гордлевский
353

эфенди вышел из «состава редакции, и это немедленно сказалось на языке
газеты, погрузившемся в восточную вычурность.
Год спустя Шинаси-эфенди выпустил, уже под своей редакцией,
газету «Изображение мыслей» («Тасвири эфкяр»). С точки зрения
литературы и политики, это одна из самых важных османских газет.
Основной (Принцип Шинаси-эфенди, проводимый им в газете, состоял в том,
что, знакомя Восток с западной культурой, он хотел создать язык,
пригодный для выражения новых мыслей, так как нельзя было о
политических вопросах говорить с народом устарелым языком, окутанным тысячью
искусственных метафор и образов. Поэтому Шинаси-эфенди прежде
всего создал в газете новый стиль, своей простотой заинтересовавший
даже завзятых консерватрров3; таким образом ему удалось
познакомить общество со своими политическими взглядами. [...]
Газета «Тасвири эфкяр» выходила два раза в неделю; номер в
отдельной продаже стоил 60 пара (12 копеек). По тому времени
(шестидесятые годы) газета расходилась бойко, и даже очень: когда какой-нибудь
номер заключал в себе статью на злобу дня, розничная продажа
достигала двадцати тысяч экземпляров. Через газету общество знакомилось
с новыми идеями, облеченными в легкую литературную форму; лица, до
тех пор восхищавшиеся одной поэзией, теперь постигли значение
политики в общественной жизни, определили рознь, которая лежит между
правительством и народом. В каждом номере Шинаси-эфенди разбирал
какой-нибудь вопрос, который иллюстрировал его взгляды. Так, в статье,
написанной по вопросу об уничтожении нищенства, он говорил: «Всякое
правительство, бюрократически центростремительное, должно нести на
себе последствия, вытекающие из приемов его управления». Он хотел
сказать, что правительство обязано искоренять институт нищих или, по
меньшей мере, содержать их на свой счет, потому что увеличение числа
нищих в Константинополе, обративших попрошайничество в ремесло,
свидетельствует только о непригодности правительственной системы.
Словом, во всякой статье он старался расширить умственный горизонт
общества. Например, возвещая своим соотечественникам 27 июня о
поражении шведов под Полтавой, запечатлевшемся в их памяти, как день
национального траура, он удивлялся, почему никому не придет на мысль
праздновать знаменательную победу над Петром Великим на Пруте
.(1711 г.), как будто.это «сказка, нестоящая внимания». [...] /
Такими речами Шинаси-эфенди пробуждал в обществе любовь к
отечеству и его политической независимости.
Ко времени редакторства Шинаси-эфенди относится полемика,
известная под именем «меселейи мебхуса анха» (вопрос, о котором идет
речь). Полемика эта завязалась между газетой Шинаси «Тасвири эфкяр»
и «Рузнаме» («Газета»), выходившей в виде приложения к газете «Дже-
редейи хавадис». Один из сотрудников «Рузнаме», Саид-бей 4, поместил
в местной французской газете «Courrier d'Orient» опровержение на
статью газеты относительно поставки угля для адмиралтейства. «Тасвири
эфкяр», возражая против опровержения, стала поддерживать газету
«Courrier d'Orient». В пылу полемики Саид-бей употребил
выражение «меселейи мебхуса анха». Когда Шинаси вздумал указать на без-
3 Почин в реформе языка принадлежит, впрочем, великому везиру Решид-паше и
его политическому противнику Акиф-паше. Оба они старались уничтожить в
официальной переписке напыщенность азиатской школы. Акиф-паше принадлежит еще
трогательная в своей простоте элегия на смерть ребенка.
4 Впоследствии Кючюк (крошка) Саид-паша, великий везир.
354

грамотность этого выражения, противного правилам арабской
грамматики, исправив его на «меселейи мебхус анха», между двумя газетами,
скоро позабывшими о сути вопроса, началось литературное состязание.
Полемика длилась с год, и за это время значение «Тасвири экфяр»
поднялось даже в плазах литературных противников, между тем -как раньше
они смотрели иногда косо на писательскую деятельность Шинаси. С
одной стороны, упорное отстаивание 'газетой «Рузнаме» ошибки, тысячи
примеров, приведенных «Тасвири эфкяр» из старых произведений в
защиту своего толкования — с другой, — все это возвысило в их мнении
Шинаси, обнаружившего широкую начитанность в литературных
памятниках. Так как этот вопрос касался ар-абской грамматики, редактор-
издатель арабской газеты в Константинополе «Аль-джеваиб» («Почта»)
Ахмед Фарис Шидьяк5, обсудив всесторонне вопрос, стал на сторону
«Тасвири эфкя/р». Так воочию обнаружилось невежественное упрямство
газеты «Рузнаме».
Эта полемика — с нашей точки зрения мелочно-ничтожная —
символизировала ^борьбу между старым и новым направлениями в
литературе. Усматривая в поражении одной из спорящих сторон крушение того
или другого литературного направления, общество с жадностью
набрасывалось на газеты. Розничная продажа «Тасвири эфкяр» дошла в это
время до двадцати четырех тысяч экземпляров.
Редактируя «Тасвири эфкяр», Шинаси-эфенди участвовал также в
других изданиях. Военный министр Фуад-паша основал газету «Джери-
дейи аскерийе» («Военная газета»). Шинаси-эфенди по его поручению
написал для газеты вступительную статью, в которой напоминал
османскому войску о громких победах предков. Пожалуй, в программной
статье проглядывает коенгде шовинизм; но под конец Шинаси забывает,
что говорит с военными, и напоминает, что слава, добытая предками,
может быть сохранена потомками при умелом заимствовании
с запада, где цапит порядок. Как официальный редактор министерской
газеты Шинаси в глазах Фунд-паши был persona grata * однако он
всячески сторонился его, да и было отчего.
Шинаси-эфенди вошел в тесное общение с Саидом Сермеди-беем
(албанцем), с которым он был знаком еще со времени студенчества в
Париже. Сермиди-бей отличался большим свободомыслием и был
страстный сторонник конституционного правления. Через него Шинаси
подружился с издателем газеты «Courrier d'Orient» Пьетри. Когда почему-
либо он не мог опубликовать у себя в «Тасвири эфкяр» статьи, он писал
ее по-французски и отдавал в «Courrier d'Orient», а затем уже
обсуждал ее в своей газете. Как-то вечером, разоткровенничавшись с
приятелями, Сермеди-бей завел разговор на политические темы. На следующий
день «приятель» донес Фуад-паше, что Сермеди — человек опасный и
что-то затевает. Немедленно Сермеди был арестован и после допроса
сослан в крепость Акку (на сирийском побережье). Напуганный арестом,
Шинаси-эфенди сел при посредстве Пьетри на французский пароход и
бежал во Францию, где и умер. Так внезапно оборвалась
публицистическая деятельность Шинаси-эфенди.
Этим, однако, еще не исчерпывается значение Шинаси. Шинаси-
эфенди был не только публицист; в османской литературе с его именем
связывается новая эпоха как в смысле проникновения в общество запад-
5 По происхождению ливанский маронит, он впоследствии, озлобленный
выходками духовенства, перешел в мусульманство, что произвело сильную сенсацик).
23*
Щ

ноевропейских идей, так и в смысле введения новых форм литературных
для новых мыслей.
В 1859 г. Шинаси выпустил небольшой сборник переводов из
французских писателей: Расина, Ламартина, Лафонтена, Жильбера и Фене-
дона. Выбор отрывков свидетельствует о романтизме Шинаси.
Проникнутый идеей о бренности человеческого существования, он уносится в
созерцание божества; ему он посвящает свои песнопения, оригинальные и
переводные; так, в «Гимне богу» он воспевает вечного адря царей, который
царствует по воле своей прежде всех времен.
Большое общественное значение представляет ело комедия «Шаир
эвленмеси» («Как женится поэт»*). Кажется, Шинаси хотел высмеять
члена Научного общества в Константинополе, невежественного муллу-
пиита Вехби.
Пьеса открывается разговором двух друзей: Мушта>к-бея и Хикмета-
эфенди. Муштак-бей, поэт, изливается в восторгах перед своим другом
по поводу предстоящей свадьбы. Его невеста Кумру-ханум так молода,
красива и умна. Одна беда: у нее есть сестра, отвратительная мегера
Сакине-ханум. Хикмет-эфенди, как уже указывает его имя 6, по
характеру полная противоположность стремительному поэту; он старается
умерить пыл друга и предостерегает, что родители невесты могут его
одурачить, подсунув ему вместо младшей дочери, красавицы Кумру-
ханум, ее сестру, давно уже засидевшуюся в девках. В это время
появляется сваха. Это — тип восточной сводницы, готовой за деньги на все.
Она объявляет жениху, что сейчас приведут его невесту и потому он
должен быть благоразумен и прекратить свои мальчишеские выходки.
Муштак-бей по уходе свахи начинает размышлять о том, как он устроит
свою жизнь. Правда, он беден; однако он успокаивает себя мыслями:
Голубка, идеал моей души!
В твоем желаю сердце я свить себе гнездо.
Люблю тебя всем сердцем, от всей моей души,
И в сердце твоем нежном совью себе гнездо!
«Вот подарок, поистине достойный такого поэта, как я», —
рассуждает он.
Между тем опасения друга, оказывается, были основательны.
Воспользовавшись легкомыслием жениха, родители подсылают старшую дочь
Сакине-ханум. Едва Муштак-бей замечает, что его обманули, он
подымает крик и начинает осыпать Сакине-ханум бранью. Вступается сваха
и зовет человека, заключавшего брачный контракт, и соседей, чтобы они
•вразумили жениха. Она грозит ему тюрьмой, но Муштак-бей не
смущается. «Я и там проживу счастливо, — говори! он, — сопутствуемый
благословениями и добрыми пожеланиями кредиторов, которых приобрел
благодаря тебе». — «А ну, как ты там заболеешь?» — замечает сваха.
«Мои кредиторы пошлют ко мне доктора, который будет за мной
ухаживать».
Во время их водевильного разговора на сцене появляется Абу-лак-
лакат уль-унфи, который заключал брачный договор между женихом и
невестой; он сердит, что потревожили его ножной покой, и требует,
чтобы Муштак-бей женился. Между ними затевается спор, в котором
принимают участие сбежавшиеся на шум соседи 7. Они начинают передавать
6 X и к м е т значит мудрость.
7 Характерная народная сцена, которой нередко пользуются народные
рассказчики (меддахи).
356

всевозможные симетни: так, ночной сторож (бекчи), представитель старой
Турции, враждебный ко всяким новшествам, заявляет с негодованием,
что когда он, в силу своих обязанностей караульщика, спросил раз
возвращавшегося поздно ночью домой Муштак-бея, куда он ходил, — тот
отвечал: «В тартарары» (театр). Невежество толпы осмеяно в лице
хамала (носильщика) Атак-кесе. Еще не зная в чем дело, он бежит уже
на шум и заодно с соседями выкрикивает: «Не надо нам ело!» Когда
Хикмет-эфенди опрашивает у него, кого не надо, он наивно говорит, что
не знает. Вероятно, вследствие упрямства Муштак-бея дело кончилось
бы очень скверно для него, но на счастье вмешивается друг и
успокаивает расходившегося «посаженого отца», Абу-лаклакат уль-унфи, дав ему
хороший куш. Картина 'меняется, как по мановению волшебного жезла,
и «посаженый отец» торжественно заявляет, что если он говорил, что
обручил большую девушку, это еще не значит ту, которая старше, а ту,
которая больше ростом. Немедленно он приказывает привести
возлюбленную Муштак-бея. Хикмет-эфенди опять пробует, но безуспешно,
читать наставления своему легкомысленному другу &.
С литературной точки зрения водевиль Шинаси-эфенди не
представляет большой ценности. В пьесе видна еще неопытная рука драматурга;
и не удивительно, потому что это, кажется, первое в османской
литературе драматическое произведение 9. Для истории сюжета я указал бы,
что Шинаси, быть может, вспомнил библейский рассказ об Иакове,
который, служа в пастухах у Лавана, был обманут им и, чтобы жениться
на Рахили, должен был сперва взять за себя старшую дочь Лию 10.
Пьеса важна как протест против укоренившейся на Востоке системы
брака. Шинаси-эфенди хотел показать свои соотечественникам, какие
опасные последствия проистекают, когда человек берет в жены девушку,
которую никогда не видел в глаза п.
По своим взглядам убежденный сторонник европейского влияния,
западник, Шинаси-эфенди не порывал, однако, связи со своим народом.
Ему принадлежит одно из первых 'собраний пословиц. В предисловии
Шинаси называет пословицы «народной философией». Правда, характер
сборника определяется господствовавшими тогда представлениями о
народном языке, а также личными мнениями. Так объясняется, с одной
стороны, пуризм Шинаси, проявившийся в том, что он выбросил из
собрания грубые пословицы, а с другой — то, что наряду с восточными
параллелями в сборнике встречаются пословицы французские и,
однажды, латинская.
Под конец жизни Шинаюи-эфенди занялся составлением чагатайского
(среднеазиатско-турещкюго) словаря, но смерть прервала его работу.
Это была широкая натура, для которой, по собственному
выражению Шинаси-эфенди, «родиной была вселенная, а соотечественниками —
человеческий род».
Если при жизни Шинаси-эфенди и пришлось немало страдать за
прямоту своих суждений, то потомки оценили его значение. «Благодаря
Шинаси-эфенди, — (пишет в своей «Хрестоматии» Тевфик-бей, — наша
8 Герман Вамбери, Очерки жизни и нравов Востока, СПб., Г877, стр. 41—52.
9 Если не считать переведенной на османский язык драмы «Велизарий», которая
была поставлена в Костантинополе в 1842 г. (см. A. Ubicini, Lettres sur la Turquie,
Première partie, Paris, 1853, p. 250).
10 G. Jacob, Geschichte des Schattentheaters, Berlin, 1907, S. 46—47, Anm. 3.
11 Влрочем, кое-какие отступления от этого правила наблюдаются даже в
деревнях.
357

интеллигенция может облекать в яшую форму свои мысли и желания и
передавать их другим; по этой причине все мы являемся духовными
детищами Шинаш-эфенди».
Мехмед Намык Кемаль,-бей
Западнические идеи И. Шинаси-эфенди не умерли с ним; они нашли
еще более яркое выражение в ученике его, Намыке Кемаль-бее.
Несмотря на то что по своему происхождению Кемаль-бей
принадлежал к старинному роду, (выставившему ряд крупных имен, это был
демократ в лучшем значении слова; всю жизнь боролся он с
предрассудками, сковавшими свободу его соотечественников. Это был апостол
европейских идей, как выразился о нем ориенталист Луиджи Бонелли ,2, и,
как апостолы, прибавим, он ценою жизни заплатил за свои убеждения.
Только он не сразу нашел свой путь. Сперва он занимался
виршеплетством: пописывал или переводил «стишки с французского языка; но
знакомство с Шинаси-эфенди сыграло в его жизни большую роль.
Служа в переводческом бюро министерства иностранных дел, он снес
однажды в редакцию «Тасвири эфкяр» переведенную им дипломатическую
ноту французского правительства, чем расположил к себе Шинаси-
эфенди.
Когда Шинаси-эфенди, опасаясь ареста, покидал Константинополь,
он сообщил Кемаль-бею, что на некоторое время едет в Бурсу на воды,
и, поручив ему заведование газетой, указал, какой программы должен
держаться Кемаль-бей.
С этого момента газета «Тасвири эфкяр» вступает в новую фазу.
Оставшись фактическим редактором «Тасвири эфкяр», Кемаль-бей
выказал сначала полное неумение вести газету. В течение года газета
заполнялась исключительно переводами из французских газет. Правда,
широкое заимствование материла из западных газет объясняется
политическим положением, в котором находилась тогда Европа. Европейские
державы серьезно были заняты в 60-е годы двумя вопросами: польским
восстанием и междоусобной войной Североамериканских Штатов.
Литературное значение газеты также все более и более падало. Газета,
расходившаяся сперва в двадцати четырех тысячах экземплярах, через
какой-нибудь год стала печататься уже в количестве трех тысяч. В 1866 г., с
началом австро-прусской войны, значение «Тасвири эфкяр» снова поднялось.
И редактор газеты в умственном отношении вырос. Особенно интерес
вызвали в обществе статьи Кемаль-бея, политические и литературные.
Для суждения о публицистическом таланте Кемаль-бея приведем в
извлечении статью13, написанную во время волнений на острове Крите по
поводу слухов о предстоящем вмешательстве европейских держав.
«...Раз в Турции установлено равенство всех подданных перед
законом, можно ли выдвигать вопрос, который служит для других
источником жалоб, как затрагивающий интересы одного народа (т. е.
греческого населения острова). Разве образ действия правительства к разным
народностям различен? Говорят, что отношение правительства неравно?
И если это так, почему жалобы на правительство высказываются только
в отношении к одному народу (грекам), а о других — ни слова? [...]
В Парижском трактате (1856 г.) ясно выражено, что ни одно государ-
12 L. Bcmelli, La letteratura ottomana. Memoirie, I, Napoli, 1904, p. 72.
13 Из перевода Ф. И. Хури.
358

ство не имеет отрава вмешиваться во внутренние дела Турции. В таком
случае чего нужно европейцам от нас? Невмешательство во внутренние
дела не есть ли в настоящее время самое важное правило в политике?» [...]
Отстаивая политическую самостоятельность Турции во внутренних
вопросах, Кемаль-бей начал выдвигать в своих статьях принцип
народовластия. Впервые на страницах «Тасвири эфкяр» появился термин
«младотурки», на которых общество возлагало тогда все свои надежды.
Своей издательской деятельностью Кемаль-'бей непрерывно
пробуждал в народе политическое самосознание. Однако скоро наступило
вынужденное молчание: вслед за опубликованием Кемаль-'беем статьи о
восточном вопросе над печатью было учреждено более строгое
наблюдение, а чтобы отделаться от неспокойного журналиста, правительство
задумало отправить Кемаль-бея в Эрзурум. Под предлогом, что ему нужно
устроить свои дела, Кемаль-бей выпросил себе оторочку на несколько
месяцев.
Он занят был тогда осуществлением тайных планов младотурецкого
кружка. Во гла'чо правительства стоял Али-паша, чья политика в
значительной степени подготовила удушливую реакционную атмосферу
свергнутого впоследствии султана Абдул Хамида. Чтобы угодить султану
Абдул Азизу, великий ветир давил в стране зарождавшуюся свободу.
Вследствие этого недовольство политическим строем росло и выразилось
в образовании младотурецкого кружка.
Кемаль-бей давно вошел в состав младотурецкого комитета,
проектировавшего установить в Турции конституцию. Когда замыслы партии
побудить султана Абдул Азиза пойти на уступки были раскрыты, члены
комитета тайно бежали (1866 г.) из Турции; бежал также и Кемаль-бей.
Младотурки устроились в Лондоне, где начали издавать газеты «Мухбир»
(«Корреспондент») и «Хурриет» («Свобода») (впоследствии органы
младотурецкой партии были 'перенесены в Париж).
Живя в Англии, Кемаль-бей воочию мог видеть богатство западной
культуры, перед которой у него навсегда осталось восторженное
преклонение. О своих впечатлениях он рассказал соотечественникам в
«Путешествии в Лондон». В изображении Лондона Кемаль-бей впадает иногда
в смешные преувеличения, когда, например, говорит, что в магазинах
можно встретить конторщиков, которые не задумаются критиковать
философию права германских ученых 14. Во всяком случае, наблюдая
английскую жизнь, Кемаль-бей убедился в могуществе человеческого ума,
подчиняющего себе силы природы. И что больше всего удивляло его, это
полисмены, безмолвным поднятием жезла водворяющие на улицах
порядок.
Впоследствии Кемаль-бей не раз возвращался к теме о
цивилизации, значение которой невежды в Турции пытались сводить к нулю.
Шаг за шагом разбивал он доводы своих противников и доказывал всю
пользу культурной обстановки, обеспечивающей человеку спокойное,
независимое политическое положение. «Я верю,—писал Кемаль-бей,—
что если мы, располагая такими спасительными каноническими
правилами, какие заключены в исламе, обладая необыкновенными
способностями, сокрытыми в народе, надлежащим образом возьмемся за работу
у себя, в Турции, территория которой некогда, во времена халдеев,
евреев, персов, арабов или греков, являлась школой знания и центром
14 Мне припоминается по этому поводу, — mutatis mutandis, — история
приказчика Больцани, ставшего благодаря Лобачевскому профессором физики в Казани (см.
Д. Клеменц, Из прошлого, — «Русские ведомости», 1910, № 171).
359

просвещения, мы сумеем 'создать такую цивилизацию, что удивим весь
мир». Но для этого нужно отказаться от предрассудков, сковавших
османцев по рукам и ногам, потому что это — высшая сила,
вторгающаяся в общественную и семейную жизнь.
Эти взгляды, сложившиеся у Кемаль-бея, несомненно во время
заграничных скитаний, развивались в ряде статей, которые напечатаны
были главным образом в газете «Ибрет» («Назидание).
Как только в Турции умер великий везир Али-паша, для
младотурок явилась возможность вернуться (1869 г.) на родину, и они
купили у одного армянина право на издание газеты «Ибрет».
В день выхода первого -номера газеты, рассказывал мне ветеран
журналистов, Тевфик-бей Абуззия, на улицах Константинополя царило
необычное оживление. На публику сильнее всего, лучше всякой
рекламы подействовали имена младотурок, издателей газеты. Быстро номер
был раскуплен. Днем было выпущено второе издание в пять тысяч
экземпляров. Всего первый номер разошелся в количестве двадцати
пяти тысяч экземпляров.
Ежедневно газета печатала статьи по вопросам внутренней и
внешней политики, как-то: «Наша будущность обеспечена», «Европа не
знает Востока», «Отечество», «Семья», «Предрассудки», Мусульманская
нравственность», «Право», «Равенство», «Просвещение», «Единение на
почве ислама», «Завоевание Хивы», «Бухара» и т. д. Состав
сотрудников был очень разнообразен: был между ними Исмаил Кемаль,
впоследствии мечтавший об автономии Албании; был также Мемдух (министр-
реакционер при султане Абдул Хамиде). Когда Мемдух-паша,
арестованный в 1908 г., выпустил записку о младотурецком движении,
сатирический журнал «Карагёз» зло замечал, что кому же лучшие и знать всю
эту историю, ка<к не Мемдух-паше, тридцать лет преследовавшему
младотурок. Так странно разделила судьба членов редакции газеты
«Ибрет», которая, борясь с бюрократией, выписывала у себя на знамени
золотые слова свободы.
Но не розами усея'Н был путь газеты «Ибрет». Пост великого вези-
ра занимал тогда Махмуд Недим, послушное орудие русскою посла
гр. Н. П. Игнатьева. М. Недим, или, как его называли в Турции, Неди-
мов, поощрял всячески в султане Абдул Азизе стремление к
неограниченному правлению. Он повторял султану: «Государство, нация, —
словом, все находится в руках султана, и он волен во всех своих
поступках. Что касается Европы, то она 'не посмеет вмешиваться в наши
внутренние дела. Для нас важнее прислушиваться к мнению наших
соседей-русских. Поэтому с Россией нам нужно быть в дружбе».
Выразителем взглядов великого везира стал «Хакаикуль-векаи» («Истины
событий»), официозный орган Высокой Порты.
Газета «Ибрет» без устали полемизировала с официозом, резко
комментируя распоряжения Высокой Порты. Сперва Порта терпела
издевательства, но скоро закрыла газету.
Так в самом разгаре насильственно 'была прервана журнальная
деятельность Кемаль-бея. Но еще большую славу стяжал он своими
литературными произведениями, и прежде всего своими драмами.
«Бедное дитя» («Заваллы чоджук»)—первая драма Кемаль-бея,
написанная им в 1873 г. Вот содержание драмы.
1-е действие. В доме Халиль-бея живет его бедный родственник
Ата-бей, талантливый студент-медик. Жизнь под одним кровом
сближает его с дочерью Халиля Шефикой. Шефика еще не достигла кано-
360

нического возраста и потому свободно может видеться с Ата-беем 15.
Молодые люди вместе читают, и на девушку производит сильное
впечатление повесть о дочери паши, полюбившей своего соседа. Когда ее
выдают замуж за другого, юноша с горя кончает жизнь самоубийством.
Девушка тоже лишает себя жизни. С этих пор Шефика задумывается
над смыслом любви. Ее особенно удивляют слезы Ата-бея, пролитые
им во время чтения повести. Через несколько времени при встрече
Шефика напоминает об этом Ата-бею и невольно признается ему в
любви. Ата-бёй отвечает ей тем же и по просьбе ее описывает ей свои
чувства и ощущения, вызываемые в нем любовью. Беседу их прерывает
отец Шефики. Он видит, что между молодыми людьми что-то
происходит, и заставляет Ата-бея прочесть что-либо -из книги. Ата-бей
раскрывает книгу на описании чар любви. После ухода отца Шефика просит
у Ата-бея на память прядь волос.
2-е действие. Когда-то Хал«ль-бей задолжал саррафу (меняле);
теперь наследники саррафа требуют от него долг, и жена, чтобы
избавить мужа от позора, предлагает выдать дочь за богатого старика.
Отец, однако, упирается, так как без согласия дочери он не
отваживается на такой шаг. Они зовут дочь; из ложного стыда перед отцом дочь
скрывает, что любит Ата-бея. Мать торжествует. Но едва отец уходит,
дочь с плачем признается ей во лжи. Мать отговаривает ее, указывая
на затруднительное положение отца, (с одной стороны, и 'на бедность
Ата-бея — с другой. Она »пускается на хитрость. «Стало быть,— говорит
она, — ты хочешь, чтобы кредиторы засадили отца в тюрьму; меня ты
сведешь в могилу, а твой нежный кузен будет побираться милостыней».
Тогда дочь, сохраняя на лице спокойствие, соглашается принести в
жертву свое личное счастье.
Является Ата-бей. Он еще ничего не подозревает и с радостью
рассказывает Шефике, что первым сдал экзамен; его хвалили и
посылают врачом в Анатолию или, как он говорит, в «Туркестан». Своими
успехами в науках он обязан ей: любовь к ней окрыляла его и
вдохновляла. Однако Ата-бей замечает у Шефики следы какого-то
беспокойства; его удивляет ее нервность; но он удаляется, так ничего и не узнав.
Между тем Шефика кашляет и падает в обморок. У 'нее
обнаруживаются первые признаки скоротечной чахотки.
3-е действие. (Между вторым и третьим действиями проходит
около месяца). Шефика умирает. Случайно приходит Ата-бей и, видя, в
каком безнадежном состоянии она находится, посылает за ядом и
выпивает его на глазах девушки. Потом он ложится рядом с Шефикой и
в страшных мучениях умирает. На крики Шефики сбегаются
домашние, и Шефика объявляет им, что она — жена Ата-бея: смерть венчала
их, и пусть поэтому раздадут бедным милостыню. Все -плачут. «Вот до
чего ты довела дочь», — говорит жене потрясенный горем Халиль-бей.
В драме «Бедное дитя» Кемаль-бей хотел представить конфликт
между долгом и чувством. Достиг ли он цели? Естественно ли
развивается действие? С точки зрения мусульманина, да: девушка безлична;
она безлична, как всякий вообще мусульманин, подавленный верой
в предопределение, и нет ничего удивительного, что она так безропотно
подчиняется желанию матери. Да и только ли в османском обществе
таково положение женщины! Но в характеристике Шефики чувствуется
15 При наступлении половой зрелости девушка, выходя на улицу, закрывает лицо
яшмаком (вуалью).
361

искусственность. Реальнее зарисована мать, в которой олицетворены
застарелые предрассудки («любовь приходит после брака», —
рассуждает она, и нечего, стало быть, спрашивать дочь, согласна она на брак
или нет и т. д.). Как драматическое произведение, «Бедное дитя»
слабо: пьеса состоит больше >из разговоров, длинных и невероятных по
своему .внутреннему содержанию.
Странно предположить, чтобы уже лет сорок назад в османском
обществе были женщины, в которых так рельефно жило бы
стремление к образованию 16. Несомненно, в уста Шефики Кемаль-бей вложил
свои мысли, и с этой точки зрения пьеса сохраняет свое значение.
Несмотря на длинноты, — в чтении, впрочем, пропадающие—пьеса до сих
пор находит в гаремах горячих поклонниц, для которых печальная
судьба Шефики так близка и понятна.
Пьеса любопытна еще тем, что на ней впервые заметно влияние
«Дамы с камелиями» Дюма-сына. Тип французской героини
Маргариты Готье, умирающей от чахотки, как нельзя более пришелся по
душе сентиментальным османцам, и они не раз возвращались к нему в
своих романах и пьесах.
Как бы то ни было, недостатки пьесы покрываются важностью
затронутого в ней общественного вопроса: автор трактует о
необходимости предоставить женщине свободу чувства.
Другая драма, «Отечество, или Силистрия» («Ватан яхуд Сили-
стра»), заслужила в обществе еще больший успех.
Герой пьесы Ислам-бей, молодой офицер, по первому призыву
бросает горячо любимую им девушку Зекие-ханум и идет на защиту
родины, которой угрожают русские. Девушка, одинокая, не переносит
разлуки и тайно (в одежде мужчины) следует за своим женихом в
лагерь; она исполняет слова своего жениха, который перед походом так
возбуждал в товарищах энтузиазм: «Кто любит меня, пусть следует
за мной!» Во время штурма Силистрии Ислам-бей ранен, и, когда
приходит в себя, видит у своего изголовья Зекие-ханум. [...] Требуется
взорвать пороховой погреб. Это берется исполнить Ислам-бей,
переодетая юношей невеста его и чавуш (ефрейтор) Абдулла. Казалось бы,
смельчаки должны погибнуть; однако каким-то чудом они спасаются.
Между тем открывается, что командир отряда под Силистрией не кто
иной, как отец невесты Ислам-бея, давно уж без вести пропавший.
Узнав от Ислам-бея, что перед ним его дочь, он в радости выдает ее
за героя. Так, с ликованием ©оина от удачи сплетается восторг от
личного счастья.
«Отечество, или Силистрия» принадлежит к самым популярным
пьесам в театральном репертуаре Турции, и слушая тирады о любви
к родине, седовласые османцы начинают проливать слезы. Говорят, что,
когда пьеса впервые была поставлена в Константинополе, публика,
выходя из театра, восторженно кричала: «Да здравствует Кемаль!».
Приподнятое настроение публики было истолковано врагами Кемаль-бея,
как призыв к государственному перевороту, и Кемаль-бей был сослан
на остров Хиос.
16 Даже теперь они представляют редкое явление, и немало приходится им
бороться с невежественными фанатиками. Так, писательница Халиде (салих),
преподававшая в Женской учительской семинарии, должна была оставить школу, когда
случайно поздоровалась в училище за руку с преподавателем. О ней интересные сведения
в статье А. Тырковой («Речь», 1912, № 154).
362

Пьеса эффектна с внешней стороны, но как французские
ложноклассические пьесы, она скучна своими длиннотами. Действие идет в
ней беспорядочно, и часто автор прибегает к устарелым приемам. Так,
чтобы познакомить зрителей с отцом девушки А. Сыдки-беем, он
заставляет его рассказать историю своей жизни приятелю Рюстему,
который и введен в пьесу как наперсник. Герои драмы, начиненные
благородными мыслями, чересчур уже красноречивы, в то время когда от
них ожидается действие, а не исповедь чувств. Это прежде всего нужно
сказать о монологе Ислам-бея, где он поет хвалу своей родине. По
силе впечатления этот монолог является, однако, лучшим местом в
пьесе; в нем сказалась горячая любовь Кемаль-бея к Турции — любовь,
которую он неизменно -выражал в -своих произведениях. «Отечество
в опасности,— восклицает Ислам-бей,— и мне ли сидеть спокойно дома!
Любовь к отечеству теперь должна быть всего священнее на свете.
Отечество в опасности! Слышишь ли ты? Меня бог сотворил. Отечество
взрастило. Меня бог питает и питает ради отечества. Я был наг... и
оделся под сенью отечества... Разве я не человек? Разве у меня нет
долга? Разве я не обязан любить отечество? Отечество, которое охраняет
права и жизнь каждого, теперь само нуждается для своей защиты в
сынах своих...» 17.
Когда после вынужденного перерыва пьеса Кемаль-бея летом
1908 г. была разыграна в Константинополе, представление было
сплошным энтузиазмом. От избытка чувств, так долго сдерживаемых,
публика неистово хлопала всякой фразе, в которой видела осуждение
старого, реакционного режима.
Тема о любви к родине неоднократно затрагивалась Кемаль-беем
в его произведениях. Кемаль-бей любил не старую родину,
забрызганную кровью насильников — ему грезилась свободная Турция. Можно
даже сказать, что любовь >к родине была лейтмотивом его поэзии, и не
только драматической.
В «Сновидении» («Рюйя») Кемаль-бей, воспользовавшись старой
литературной формой, мечтает о грядущих временах, когда спадут
с его отечества цепи рабства.
В «Стонах» («Вавейла») он скорбит о своем несчастном отечестве,
которое представляется ему закутанным в окровавленный саван. Оно
как бы раскрывает перед богом свои недра, и из них показываются
мученики, рассеянные по всему лицу земли. «Ах, — восклицает Кемаль-
бей,— если ты погибнешь, и нам ничего не останется, как, бросившись
в твои объятья, рассыпаться прахом у твоих ног!» Однако он не падает
духом; в заключительной касыде он с иронией обращается к тиранам,
старающимся подавить в народе стремление к свободе. «Если
можешь,— вызывающе кричит Кемаль-бей, — возьми у человечества
разум... Пройдет еще немного времени, и очнется от беспечного сна
гневный лев», — заканчивает он свою касыду, в которой слышится
мужественный призыв к свободе [...].
Одно время искренность общественно-политических взглядов
Кемаль-бея была заподозрена, и его обвиняли в том, что он настаивал
перед султаном Абдул Хамидом на бесполезности конституции. Толки
о Кемаль-бее нашли себе отголосок в тенденциозной работе А. Мидхата
«Основы потрясения» («Усси инкиляб»), где он подвергает критике эпо-
17 В. Смирнов, Турецкая цивилизация..., — «Вестник Европы», т. V, СПб., 1876.
стр. 15.
363

ху реформ в Турции. Теперь, оосле опубликования пи-сем Кемаль-бея
А. Мидхату, эти сомнения должны рушиться.
Если в драме «Отечество, или Силистрия» Кемаль-бей берет
звучные аккорды, в которых славословит в человеке, отрекающемся от
своих выгод и интересов, чувство любви к родине, — в драме «Джеля-
леддин» горизонт его расширяется, и он грезит о единстве между
мусульманами. Провозвестником этих, пожалуй, панисламских тенденций
у него выведен шах Хорезма (Хивы) Джеляледдин (1220—1231).
Написанная, вероятно, под влиянием «Кромвеля» В. Гюго, пьеса Кемаль-
бея дышит страстным протестом против системы управления османских
султанов. Обычная романтическая канва также блещет перлами
таланта. Вот для образца монолог Михри-джихан, повелительницы Табриза,
влюбленной в Джеляледдина:
«О мой господин, мой господин! Я внимательно слушала твои слова.
Когда ты говоришь, как бы распускаются розы и жасмины, сотканные
из зарницы... Я не могу вложить в свое сердце дар слова и переслать
тебе, чтобы изъяснить тебе, как бы желала, свои чувства.
Выслушай меня! Четыре года была я женой другого. В этой тюрьме
рабской неволи, — тюрьме, которую вы, мужчины, зовете
величественным дворцом счастья, я провела самые светлые, самые блестящие часы
своей весны. Чем еще могут развлекаться несчастные, брошенные
весною в темницу, в руки палача, как не пением соловьев? И я... если у
меня была какая забава, так это — пение избранных соловьев, которых
величают поэтами. Я читала много описаний идеальной любви. Везде —
одна история: сердце, на границе между детством и юностью, подобно
красавице, 'Которая просыпается от сна только 'Потому, что лучи солнца
ослепляют ее глаза, — безмятежно предается невинным забавам и,
убаюкивая себя надеждами, вкушает живительный покой, сладкую негу;
всюду сердце видит тогда одно сияние красоты. Оглядываясь вокруг
себя, сердце думает, что оно — в каком-то раю, среди прелестей и среди
света в тысяче форм и цветов. Ему кажется, что воздух, который оно
вдыхает, .полон аромата жизни, а земля, которую топчут его ноги,
насыщена эссенцией духа. Оно испытывает наслаждение, как если бы
созерцало течение реки, в водах которой пр<и свете луны отражаются
серебристые тополи. Оно приходит в экстаз от радости, что наступает
вечное блаженство, о котором страстно мечтает всякая живая душа, —
блаженство, которого так долго искало оно, с эпохи создания человека.
Оно как бы говорит: судьба, рассчитывая поместить меня в бренный
мир, раскрыла, тем не менее, передо мною двери рая, и мой приход в
мир совпал с весною этого вечного обиталища счастья. Однако скоро,—
увы! — сердце натыкается на жестокость какого-то соперника, который
убивает в нем все надежды, превосходя своим бесстыдством рок
человеческого рода, или оно встречает на своем пути разлуку, которая по
силе вызываемого ею отчаяния может потягаться со смертью; или,
наконец, оно сталкивается со старостью, которая давит душу, как божий
гнев. И вот ярко-пестрые цвета становятся отвратительнее переливов
в июльскую жару на змеиной коже; калейдоскопические прелести —
страшнее огненных языков, изгибающихся от порывов ветра. Каждый
атом воздуха как бы напоен ядом, и в каждой горсти земли сердцу
чудятся рассыпавшиеся в прах человеческие трупы. Мир, еще недавно
казавшийся раем, теперь для него ад, сосредоточивший в себе в какие-
нибудь несколько дней все пытки вечных мучений. Тогда, подавленный,
человек под бременем сильных страстей, или он старается найти ра-
364

дость в новых треволнениях любви. Ему кажется, что от кровавых слез,
горько проливаемых им на землю, исходят лучи, — рождается
вселенная, вся сияющая от горячих вздохов, испускаемых им...»
Таково в общих штрихах содержание его драм. В драме, по
преимуществу, Кемаль-бей выражал свои заповедные мысли, и причина
тому — наглядность и убедительность идей ,на подмостках театров; в
«Письме о театре» он называет театр «полезной забавой», оказывающей
нравственное воздействие на народ. Драмы Кемаль-бея будили
в обществе дремавшие чувства; их герои призывали зрителей
сбросить с себя оковы вековой спячки, которая привела страну на
край гибели.
В романах Кемаль-бея, особенно в романе «Предостережение, или
приключения Али-бея» («Интибах яхуд Али-бей сергюзешти») тон
спокойнее. Герой романа Али-бей вкусил верхушек европейской
образованности, и автор, с какой-то любовью говорит о нем, хотя с нашей точки
зрения, это — легкомысленный повеса. Роман живописует домашний
быт османцев; иногда Кемаль-бей раскрывает язвы Турции (например,
при описании поисков матерью для своего сына любовницы), и
странно, пожалуй, что Кемаль-бей так равнодушно воспроизводит позорящие
его родину нравы, по-видимому, не уясняя себе всего их ужаса 18.
Роман «Джезм'и», сюжет которого взят из войны с Персией в XVI
столетии, превосходит «Приключения Али-бея» композицией и
богатством красок. Талант Кемаль-бея в «Джезми» зрелее. Это произведение,
как и драма «Джеляледдин», создавалось в то время, когда Кемаль-
бей из узкого круга идей, вращающихся вокруг родины, хочет
перешагнуть уже национальные путы [...], чтобы в грезах создать единое
мусульманское государство, в котором его родина лишь звено, связующее
Восток с Западом. Возвышенность идеалов Кемаль-бея ярко проступает
в герое романа Адиль-Гирее. Очарованный персидской красавицей Пе-
рихан (сестрой шаха), он выкладывает перед ней свою душу и говорит,
что какой-то тайный голос, даже в минуты блаженства и счастья,
нашептывал ему на ухо слова, будившие в нем стремление к
бесконечному: «Уносись выше из бренного мира; увлекаться им может только
безумец... Уносить выше, ведь есть надземные миры, где человек
вкушает неведомое блаженство...»
Страстность тона объясняется в значительной степени
происхождением Кемаль-бея: он унаследовал от матери своей, албанки,
«неистовство» дикого сына гор, который веками отстаивал свою независимость
от посягательств централизующего правительства.
Мечты о единстве мусульманских стран, подтачиваемых спорами
из-за каких-то религиозных мелочей, носились перед ним и тогда, когда
он писал свои «Разрозненные листки» («Эвраки перишан»). По
живости изображаемых портретов и по рельефности стиля «Разрозненные
листки» занимают в раду прозаических произведений Кемаль-бея едва
ли не пеовое место.
Герои Кемаль-бея взяты не только из истории Турции: султан
Мехмед II (1451 —1481), Селим I Грозный (1512—1520), но и вообще
из мира мусульманских властителей, прославивших в истории свое
имя (Салахеддин, Саладин в европейской литературе).
18 Содержание романа подробно передано в работе: В. Д. Смирнов, Очерки
истории турецкой литературы,— «Всеобщая история литературы», т. IV, СПб., 1892
стр. 532—539.
365

Недолгая литературная деятельность Кемаль-бея внесла в сознание
народа новые идеи: Кемаль-бей ясно понимал оторванность старой
османской литературы от жизни и беспощадно громил старый
литературный Парнас. Впрочем, кое-кого он все-таки ценил: на его творчестве
сказалось, кажется, влияние сатирика Нефъи (жил в XVII в.). В
предисловии к переводу с персидского «Весны знания» («Бехари даниш»)
Кемаль-бей еще резче произносит приговор над старой литературой —
рабской подражательницей персов. Не то чтобы Кемаль-бей отрицал за
персидской литературой всякое значение; наоборот, он восхищается ею
и говорит, что если бы в османской литературе было хоть одно
произведение, равное по своим достоинствам «Гюлистану» Саади или «Мес-
неви» Джеляледдина Руми, османская литература до скончания века
могла бы им гордиться. Предисловие Кемаль-бея заключает еще в себе
ценную мысль, что книги должны писаться не для элитав, a для всего
народа; этому принципу Кемаль-бей следовал в своих сочинениях
(драматических), и в этом его сила и значение.
Последние годы своей жизни Кемаль-бей провел вдали от
Константинополя. Султан Абдул Хамид опасался его популярности и
удерживал в провинции. Вынужденное уединение пагубно отозвалось на
здоровье Кемаль-бея: он с каждым годом все более и более хирел, его
угнетала тоска, и, задумавшись, он меланхолически ходил часами у себя
по комнате. Вскоре (в 1888 г.) пришла избавительница-смерть.
Останки Кемаль-бея были перевезены в Галлиполи и похоронены под
Дарданеллами, у входа в Мраморное море, которое он так любил в его
радужных переливах.
С тех пор могила Кемаль-бея, мученика свободы, в глазах
османцев освятилась, и сотни паломников устремляются ежегодно летом в
Галлиполи, чтобы поклониться праху дорогого наставника жизни.
Среди османских писателей нет другого, чье имя произносилось бы
с большим благоговением, чем имя Кемаль-бея. В век разнузданной
реакции, когда достаточно было сказать одно слово «Кемаль», чтобы
навлечь на себя гонение правительства, молодежь втихомолку
зачитывалась его сочинениями, которые были для нее путеводной звездой,
обещавшей близкий рассвет. Кемаль-бею этого рассвета, увы! не
суждено было дождаться. «Если я умру, — восклицал Кемаль-бей в одном
стихотворении, — прежде чем увижу свое отечество в счастье, пусть
на моем могильном камне будут начертаны слова: „Если отечество мое
в печали, печалюсь с ним и я!"»
Научное османское общество
Первые османские западники раскрыли перед своим народом, какая
глубокая пропасть лежит между Европой и Турцией. По мере сил они
старались знакомить своих соотечественников с западной культурой;
однако эта задача так обширна, так настоятельно требует быстрого
разрешения, что старания отдельных лиц уже недостаточны.
Необходимы объединенные усилия всего интеллигентного класса, проникшегося
важностью образования.
Одной из таких крупных культурных сил, насаждавших в стране
просвещение, явилось Научное османское общество. Общество было
основано в 1861 г. по инициативе Мюнифа. Устав общества,
напечатанный в его органе «Меджмуайи фюнун», сочинен, очевидно, по
образцу европейских (французских) обществ. Прежде всего, общество
Збб

заявляет, что своей деятельностью оно преследует
учено-просветительные цели и категорически исключает из программы вопросы религии и
политики. По своему характеру общество в той же степени
демократично, как демократично исламское вероучение. Двери его раскрыты были
для всех, сочувствующих его задачам, будь он мусульманин,
христианин или еврей. К членам предъявляются только требования,
вытекающие из устава общества: сверх одного из восточных (османского,
арабского или персидского) языков, каждый обязательно должен знать
какой-либо европейский язык: французский, немецкий, английский,
итальянский или греческий. Исключение составляет президиум
общества: от председателя и секретаря требуется только знание османского
языка и стилистики 19'. Члены общества обязаны были ежемесячно
вносить один меджидие (1 р. 60 к.).
Хотя о рамках деятельности общества в уставе говорится неясно,
общество с первых шагов показало, как широко понимает оно свои
задачи. Кроме обычных заседаний, происходивших еженедельно по
пятницам, оно устраивало при Константинопольском университете
публичные лекции, и в их организации большое участие принимал великий ве-
зир Фуад-паша. Лекции и курсы были сочувственно встречены
обществом, так как отвечали проснувшейся жажде знания. Иногда на лекциях
присутствовало до 500 человек; эта цифра, сама по себе крупная, еще
более вырастет, если мы припомним, что Турция тогда только что
становилась на путь реформ. Лекции захватывали разные дисциплины
человеческого знания: Эдхем-паша и Дервиш-паша читали лекции по
естественным наукам, Каратеодори-паша — по римской истории, Салих —
. по ботанике, историк Хайрулла и А. Вефик-паша (первый
председатель .османского парламента) 20 — по истории Турции. Оповещая
читателей о курсе Хайруллы, редактор журнала «Меджмуайи фюнун» Мю-
ниф в особую заслугу ставил лектору, что он не ограничивается
изложением голых фактов, но старается стать на прагматическую точку
зрения. «Если на историю смотреть, как на собрание веселых
рассказов, тогда, разумеется, между знанием и невежеством нет никакой
разницы, и бесполезно изучать историю. Но мы предъявляем к истории
другие требования», — заканчивал статью Мюниф.
Эти лекции первого свободного университета в Турции, из которых
слушатель узнавал об успехах знания на Западе, сыграли в
образовании османского общества большую роль.
Доклады, читавшиеся на заседаниях общества, а также публичные
курсы печатались обыкновенно в органе общества, выходившем в свет
около четырех лет. Общество так прочно стало на ноги, что могло уже
оборудовать свою типографию, где и печатало журнал. Только один
раз встретились материальные затруднения и в издании журнала
произошла заминка. Извиняясь перед читателями, редакция оправдывалась
тем, что «в этом мире все дела, для нас сокровенные, — игрушка в
руках судьбы».
Редактором журнала был Мюниф, впоследствии трижды
занимавший пост министра народного просвещения. Свое образование он
получил в Берлинском университете; прекрасно знал западные языки, и,
встречая иностранца, Мюниф, сохранивший до смерти бодрость, неиз-
19 Эта оговорка, противоречащая уставу, очевидно, была сделана для первого
президиума общества, выбранного из членов-учредителей.
20 Большой оригинал, он одергивал в парламенте неугодных ему ораторов окриком
«сус» (молчи!).
367

менно заговаривал с ним на иностранных языках, не столько, вероятно,
чтобы испытать своего собеседника, сколько, чтобы воскресить в своей
памяти молодость, когда он так горячо ратовал за европеизацию
османского общества.
С нашей точки зрения, «Меджмуайи фюнун», как указывает уже
заглавие (сборник наук), был не журналом с определенно очерченной
политической или общественной физиономией, а скорее именно
сборником, в котором печатались статьи разнообразного содержания. Это был,
так сказать, беспартийный прогрессивный журнал. Чтобы проводить
свои идеи, редакция прибегала иногда к схоластическим приемам и
доказывала нужную ей мысль путем диалога между представителями
двух противоположных воззрений; или статьи (для более легкого
усвоения их) строились таким образом, что один задавал вопросы, а другой
разъяснял его недоумения.
Главным сотрудником, пожалуй, даже душою журнала был Мю-
ниф; он писал статьи из истории зарождения в Турции печати, излагал
историю Черногории, говорил о мусульманстве на мысе Доброй
Надежды, о трудолюбии пчел и т. д. Чуждый политиканству, журнал
трактовал обыкновенно отдельные вопросы внешней политики, давал очерки
из истории иностранных государств, а в одном из номеров затронул
польский вопрос.
Когда после замирения Кавказа началось массовое выселение
черкесов, журнал не без удовольствия отмечал внешние успехи
цивилизации в Турции: «Для облегчения тяжелого положения черкесов,
пострадавших в дороге от болезней и голода, правительство и население
оказывали им, — как это бывает в других государствах, — все время
помощь», — писал журнал.
Характерна для зарождавшихся тогда в обществе англофильских
тенденций небольшая статья об английской культуре, — статья, в
которой была указана тесная связь движения науки с требованиями
времени — преобладание опыта над умозрительными изысканиями. Эта
статья написана была Шевки, одним из деятельных сотрудников
журнала. [...]
«Меджмуайи фюнун» был первый в Турции правильно выходивший
ежемесячник; его популярность вызвала к жизни ряд других журналов,
ко так как все это в сущности была контрафакция, успеха среди
публики они не имели и так же внезапно, как и зарождались, исчезали.
Конец существованию общества положил большой пожар, во время
которого погибла и типография общества. От этого удара общество
уже не оправилось. Так прекратилась его полезная деятельность,
пробудившая не в одном молодом уме любовь к науке.
Старейшие газеты в Турции
Еще в более сильной степени европейское влияние проводилось
османской печатью, за которой, при всех ее недостатках, останется
заслуга, что она создала первые зачатки общественного мнения в Турции.
Первая османская газета «Таквими векаи» («Табель событий»)
была основана султаном Махмудом II в 1832 г. Это был официальный
(еженедельный) орган, представлявший сперва перевод французской
газеты «Moniteur ottoman»21. На страницах «Таквими векаи» печатались
21 Издателем ее был А. Блак (Blacque), положивший в 1825 г. начало газетному
делу в Турции (см. A. Ubicini, Lettres sur la Turquie, pp. 258—259).
368

главным образом правительственные распоряжения. Редакция была
поручена государственному историографу Мехмеду Эссаду. Это был
человек ограниченный: он не знал ни одного иностранного языка и не
старался привлечь кого-либо к сотрудничеству. Иногда публиковались,
впрочем, в газете сведения о заграничных и внутренних происшествиях
или извлечения 'из донесений послов Порте.
Когда во главе газеты стал Решид (впоследствии великий везир),
газета значительно оживилась и сыграла в выработке нового стиля
большую роль. Султан Махмуд II распорядился об издании «Таквими
векаи» на греческом и армянском языках, но это намерение, кажется,
не осуществилось: выходила газета, по-видимому, только в армянском
переводе.
Уже по смерти султана Махмуда, в 1843 г., возникла
полуофициальная газета «Джеридейи хавадис» («Новости»). Почин принадлежал
Решид-паше. Для того чтобы пробудить в народе стремление к
просвещению, он нашел необходимым создать независимый от правительства
орган печати. Однако он не сумел или не захотел подыскать османца,
а предоставил ведение газеты англичанину Н. Черчиллю. Это был
негоциант, выговоривший перед тем (в компенсацию за оскорбление)
право издания газеты. Газета, выходившая один раз в неделю, получала
от правительства ежемесячную субсидию. В ней принимали участие
некоторые литераторы. Сперва газета раздавалась на улице -бесплатно
как реклама или объявления, после номер стоил в отдельной продаже
около четвертака. Очень бойко расходилась газета во время Крымской
войны.
Как ни ничтожна была печать при султане Абдул Меджиде (1839—
1861), все же она имела благотворные результаты. Если в Турции,
писал Убичини, могли быть проведены реформы; если затруднения,
какие встречает на своем пути применение танзимата (реорганизация
Османской империи), с каждым днем все более и более сглаживаются,—
это результат влияния прессы, которая является для правительства
помощником и советчиком 22.
Таким образом, в течение тридцати лет, т. е. до 1861 г., ни одному
османцу не приходило в голову издавать газету. Эпоху в журналистике
составила газета «Тасвири Зфкяр» Шинаси, о которой у нас речь шла
выше.
Для характеристики прессы (и не только старейшей, но и
позднейшей) материал у нас ограничен. Впрочем, возможно, что, располагая
даже большим материалом, затруднительно было бы наметить
руководящие идеи печати. Всегда она была капризна в направлениях,
серьезно трактуя о пустяках, шутливо — о серьезных вопросах. Страх перед
правительством сковывал обыкновенно ей язык.
Вот беглые штрихи из истории некоторых важнейших газет.
А) «Мухбир» («Корреспондент»). В течение пяти лет, со времени
основания газеты «Тасвири эфкяр», другой газеты не появлялось.
Только в 1866 г. некто Филипп испросил разрешение на издание газеты
«Мухбир». Филипп, родом из Диярбекира, был несторианин. Османский
язык был ему чужд, и он не умел сперва на нем ни читать, ни, тем более,
писать. Одно время он задумывал сделаться священником. Как-то в
Диарбекир попал путешественник, итальянец. Филипп отправился с ним
22 Впрочем, тогда (в 1853 г.) Убичини (A. Ubicini, Lettres sur la Turquie, p. 262)
имел в виду европейскую (французскую и итальянскую) прессу.
24 в« А. Гордлевский
369

в Иерусалим и научился говорить по-итальянски. Из Иерусалима они
проехали «в Констанстинополь. Филипп поступил в типографию
англичанина Черчилля и скоро сделался журналистом, оставив далеко за
собой своего хозяина. Правда, не всегда приемы Филиппа бывали
безукоризненны: так, чтобы обделывать свои делишки, он вступал в
соглашение с придворным евнухом.Бехрам-агой.
Главным сотрудником газеты «Мухбир» был Али Суави23. Он
преследовал в своих статьях одну цель: растормошить общество и
пробудить его от спячки.. Вот пример.
Путем дипломатических переговоров Белградская цитадель была
уступлена (1867 г.) османцами сербам. Суави по этому поводу написал
статью, где, между прочим, говорил: «Наши предки, проливая кровь,
пядь за падью завоевывали земли, а мы, их недостойные потомки, шаг
за шагом уступаем все обратно. Да знаете ли вы, османцы, что это за
крепость Белград? Девятнадцать раз брали ее у нас „немцы"
(австрийцы) приступом; но каждый раз наши храбрые предки отнимали
Белград у них! Сколько знаменитых полководцев наших, сколько славных
воинов пало там мучениками за веру! Если сложить в одну кучу кости
предков, павших под Белградом, воздвигнется непроходимая гора.
Я не могу понять, как это наши дипломаты согласились отдать сербам
такую неприступную крепость, согласились вывести из крепости
доблестное мусульманское воинство. Но что всего страннее, это — то, что
наш флаг по-прежнему будет „величественно'' развеваться над
крепостью. Попросту, мы попались, как кур во щи!»
Статья Суави взволновала Высокую Порту: газета была
приостановлена, а автор статьи был арестован и сослан в Кастамону (город
на Черном море).
Б) «Утарид» («Меркурий»). Спустя два года некто Сами, родом из
Мосула, стал выпускать газету под названием «Утарид». Этот человек
прекрасно владел восточными языками, но он не знал ни одного
западноевропейского языка. Фактическим редактором был Айетулла, сын
(нумизмата) Субхи-паши, выдававшийся между сверстниками
талантливостью. Но в общественно-политических воззрениях он был
неустойчив: в первом номере газеты он высказался за конституцию, во втором
номере стал уже возражать себе. Словом, .в то время как Айетулла,
очевидно, еще не дал себе отчета, какого направления будет держаться
газета, правительство закрыло ее. Вскоре Айетулла ясно обнаружил
шаткость своих убеждений, донесши правительству о существовании
младотурецкой партии.
В) «Басирет» («Дальновидность»), Незадолго до франко-прусской
войны * некто Али начал издавать газету «Басирет». В то время
константинопольское общество раскололось на две партии. Значительная
часть общества была, естественно, на стороне французов: большинство
османской интеллигенции получило за последние тридцать-сорок лет
французское образование. Но победа, одержанная Пруссией над
Австрией в 1866 г., направила симпатии османцев в сторону Пруссии. К тому
же издавна в артиллерии были немецкие инструкторы. Высшие офицеры
армии также воспитывались под руководством иностранных (немецких)
офицеров. Значение галломанской партии начало еще больше падать
вследствие политики Наполеона III, предпринявшего в защиту христи-
23 Родом из Бухары, он явился в Константинополь в середине 60-годов. Одно
время по протекции Мидхат-паши состоял воспитателем детей султана Абдул Хамида.

ан военную экспедицию в Сирию (после ливанской резни в 1860 г.).
Когда же с открытием военных действий между немцами и французами
последние стали терпеть поражения, их сторонники в Турции были еще
сильнее скомпрометированы.
Газета «Басирет» явилась проводником германофильских идей.
Яростно высмеивая галломанов, Али полемизировал все с газетой «Та-
ракки» («Прогресс») и в конце концов восторжествовал над ней, при-
обрев всеобщее расположение. Это так понравилось Бисмарку, что
он, если верить рассказу Али, вызвал его в Берлин, чтобы выразить ему
свою благодарность и щедро наградить его.
Бо внутренних вопросах газета держалась
клерикально-реакционного направления. Раз, однако, и «Басирет» навлек на себя гнев
министра полиции Хюсни-паши, который засадил редактора в тюрьму за то,
что в газете была напечатана такая фраза: «В Турции положение
журналиста хуже, чем положение полицейского». «Как,—кричал министр,—
смеешь ты так отзываться о полицейском, в форме которого (на груди)
эмблема государства (полумесяц)?»
Г) Юмористические и сатирические газеты. Первую юмористическую
газету стал издавать в Турции Тодор Каюаб, родом из Цезареи (Каипа-
докийшой). В молодости он отправился в Париж и приобрел там
расположение Дюма-отца, который ввел молодого грека в свой дом. Когда
Дюма-отец предпринял в период объединения Италии путешествие на
юг, он взял с собой Т. Каюаба. По смерти Дюма-отца Т. Касаб вернулся
в Константинополь и начал издавать две юмористические газеты: одну
на османском языке, другую — под названием «Diogène» на
французском.
Газеты Касаб а своими меткими остротами быстро завоевали себе
симпатии общества. Раз десять газеты приостанавливались и наконец
совсем были закрыты. После долгих мытарств Т. Касабу удалось
выхлопотать разрешение на издание газеты «Чынгыраклы татар»
(«Курьер»). Эта газета выходила около года, пока также не была
закрыта по настоянию русского посла графа Игнатьева, оскорбленного
шутовской выходкой по адресу России. Тогда Т. Касаб стал
одновременно издавать журнал на трех языках; османское издание называлось
«Хайял» («Теневой театр»).
Журнал «Хайял» нападал на политику великого везира русофила
М. Недама; это придавало ему пикантность в глазах публики, которая
жадно читала выходившие номера. Когда © 1876 г. султан Абдул Хамвд
провозгласил в Турции конституцию, «Хайял» один сохранял ('Среди
ликований прессы) сдержанность, прадчуштауя, вероятно, что эта свобода,
дарованная сверху, без глубоких корней в народе, недолговечна. В
одном из номеров «Хайяла» была изображена печать в оковах, а внизу
была подпись: «Свободна в пределах закона». За эту дерзость
правительство привлекло редактора к ответственности. Однако мрачные
предположения «Хайяла» оказались справедливы. Вскоре правительство,
воспользовавшись статьей 113-й акта о конституции, предоставлявшей ему в
известных случаях дискреционную власть, объявило Константинополь на
осадном положении. «Хайял» вздумал было порицать это распоряжение
и был закрыт, а редактор его Т. Касаб приговорен к трехмесячному
тюремному заключению.
Печать с ограниченным кругом читателей еле-еле .влачила
существование. В ней развивалась с годами рептилшость, тем более что
правительство субсидировало обыкновенно политические газеты. Когда же
24*
371

над печатью стал висеть Дамоклов меч цензуры, учрежденной после
русско-турецкой войны 1877—1878 лг.24, правительство', прекратив
субсидирование, спокойно смотрело, как газеты и журналы, не успев
расцвести, чахли и умирали.
Эта незавидная участь печати обратила на себя внимание
сатирического журнала «Карагёз» (названного так по имени главного
действующего лица теневого театра —род Петрушки); в остроумном
диалоге между Карагёзом и его другом Хаджи Эйвадом журнал «Карагёз»,
издававшейся неутомимым Т. Касабом в недолгое царствование султана
Мурада V, так выражал свое сочувствие25:
Хаджи Э й в а д. Да скоро ли ты перестанешь стонать? Кто там
умер?
'Kapiaireß. Ах, умер «Иттихад»26 («Единство»), наш дорогой «Ит-
тихад»! Он кончил дни свои; он умер от голода, как и «Истигбаль»
(«Счастье»), мои бедный друг Хаджи Эйвад!
Хаджи Эйвад. Жаль! Ты прав, вздыхая по нем. Проливай же
слезы, проливай их в таком же изобилии, в каком струится вода из
константинопольских фонтанов.
Каратёз. «Иттихад» был роза, и как роза, о амарти /которой
грустит французский поэт (Мальзерб), он жил так же недолго, как и
роза. Мы не услышим более его философских размышлений, его
соловьиных, трелей... Как много знания распространял он!
! Хаджи Эйвад. Так «Иттихад» умер от голода? А
правительство все еще требует от нас сбор за бумагу?27.
Карагёз. Я боюсь за всю ошанскую печать. Уже и над «Сада-
кат» («Чистосердечие», «Милостыня») нависла проза.
Хаджи Эйв<ад. Разумеется, это дело решенное. «Садакат» так
была докучлива и все пристала то к одному, то к другому.
■Карате з. Ах, так закроются все газеты!
Тевфик-бей Абуззия
Как старейшие «западники», так и пресса единодушно сходились
на необходимости для народа просвещения. Живым проводником этой
идеи в османском обществе явился Тевфиктбей Абуззия. С одной стороны,
критик: он разъяснил общественное значение литературных
произведений; с другой стороны, это был практический деятель: он реорганизовал
в Турции типографское дело и выпустил на книжный рынок
бесчисленное количество строго .подобранных сочинений, старых и новых, и в этом
отношении Абуззия занимает в истории, просвещения в Турции то же
место, что у нас покойный Ф. Ф. Павленков.
Начальное образование Абуззия получил под руководством ходжи
(духовный учитель), о котором вспоминает с досадой.
'Подростком поступил он уже на службу; семнадцати лет посещал
лекции Научного оюманского' общества. Абуззия усердно слушал лекции
по римской истории и по ботанике; наибольшее влияние оказал на несло
24 Сперва газеты возникали только с высочайшего соизволения, и так как
одновременно с разрешениями они пользовались правительственной субсидией (около
2J5 тыс. рублей в год), ясно, что о независимости органов печати не могло быть и речи.
25 В диалоге все время идет игра слов.
26 Во время русско-турецкой войны газета экипировала на свой счет полк
волонтеров.
27 Этот сбор был отменен сравнительно недавно.
372

некий Искендер-бей, пруссак, обратившийся в Турции в ислам. Абуззия,
понимавший важное значение иностранных языков, обратился к нему
с просьбой обучить его какому-нибудь языку, и тот »в течение семи
месяцев занимался с ним английским языком, пока, по своей
неосторожности, не умер от свирепствовавшей в Константинополе холеры.
Сначала Абуззия не чувствовал никакой наклонности к
публицистике. Его более увлекала живопись и он хотел даже ехать с этой целью за
границу. Однако ему прежде .всего приходилось подумывать о том, как
прокормить овою семью. Поэтому он обратился к редактору «Джеридейи
хавадис» Н. Черчиллю; тот устроил его у себя, и Абуззия отал вести в
газете хронику. Через несколько месяцев он прекратил сотрудничество
в полуофициальной газете и перешел в газету «Тасвири эфкяр» к Кемаль-
бею. Так завязалась дружба его с Кемалыбеем, идеи которого Абуззия
популяризировал в дешевых изданиях.
Вскоре Абуззия был принят в состав младотурецкого общества,
основанного для ниспровержения в Турции абсолютизма.
Основателем общества был Нури-бей, родственник султана Абдул
Хамида. Впоследствии, однако, султану удалось привлечь его на свою
сторону деньгами. Душой общества был Мехмед-бей. Это был в высшей
степени экзальтированный юноша, выросший в Париже. Потом он
издавал в Женеве газету «Инкиляб» ('«Переворот»). Большую роль в
обществе играл также Решад-бей, человек характера насмешливого1. Он
перевел на османский язык речь Франклина под заглавием «Раджули салих»
(«Благочестивый муж») в виде воскресной проповеди, обращенной к
народу; при этом, применяясь к жизни своего народа, он пересыпал речь
османскими пословицами.
Все трое: Мехмед-бей, Нури-бей и Решад-бей во время Парижской
осады * — находились в рядах национальной гвардии. Из них Мехмед-
бей впоследствии тайком вернулся в Константинополь в европейской
шляпе, невзирая на то, что рисковал жизнью, так как все главари
общества заочно были осуждены на смерть. Он остановился в Галате, в доме
шейха Фейзуллы, раньше принимавшего видное участие в заговоре
против султана Абдул Азиза. Мехмед-бей опросил у шейха, не хочет ли
он снова вести ореди своих учеников пропаганду: «Ведь у тебя тысяча
учеников; сумеют ли они пойти на все?» — «Нет», — отвечал шейх.
Тогда Мехмед-бей в раздражении ушел, прибавив: «Ты умер еще до
смерти!»
В основу революционной организации, по мысли Мехмед-бея, были
положены принципы карбонариев. Число членов доходило до 367
человек, которые были разделены на группы, в 7 человек каждая,
подчиненные рейсу, т. е. председателю. Рейс входил в соприкосновение с девятью
рейсами других групп; но они не знали лиц, входивших в состав
посторонних групп, кроме непосредственно им подчиненных групп. Так быстро
образовалась боевая организация из пятидесяти кружков. Крогда
задумывалось что-нибудь, оратором выступал Зия-паша — османский Мира-
бо. Общее начальство было вверено Омер-паше. Это был венгерский
эмигрант, вынужденный в 1848 г. покинуть родину. Пропитанный до
мозга костей революционными идеями, он явился в обществе необходимым
человеком. Заговор был назначен на 15-е число первого лунного месяца,
мухаррема, 1283 г. (1866 г.). В этот день султан, согласно обычаю28, при-
28 Такой порядок был заведен в 1840 г. после опубликования Гюльханейского
манифеста.
373

езжал в Высокую Порту и выслушивал от великого везира отчет о
событиях прошлого года, а также давал краткие инструкции на наступающий
год. План младотурок заключался в том, чтобы среди этой помпезной
обстановки вынудить у султана согласие на конституцию. Войсками,
назначенными для охраны султана, должен был командовать Омар-паша.
Для единства действий за три дня до заговора заговорщики впервые
собрались в окрестностях Константинополя (в Макрикёе). Весело про-
1ведя день, они вернулись в город, не подозревая, что между ними
находится предатель, Айетулла. Айетулла донес великому везиру Али-паше
о затее младотурок. Однако, не будучи в тесных сношениях с
основателями общества, Айетулла затруднялся назвать главарей; впрочем, он
думал, что их имена и без того будут покшаны арестованными, но он
ошибся. В назначенный день, согласно уговору, младотурки собрались
около мечети Ов. Софии, ожидая, что вот заиграет музыка,
долженствовавшая возвестить приближение султана. Прошло, однако, урочное
время, и, к ужасу своему, заговорщики узнали, что Омер-паша и несколько
других членов общества арестованы. Они двинулись от Св. Софии вниз
и здесь встретили министра финансов Рюшди-пашу, который, сидя в
карете, дал им знак, что все открыто. В городе пошли аресты. Сорок
арестованных было посажено на пароход, долго после того стоявший
в доке в Золотом Poire; но вожаков они так и не выдали. Главные члены
кружка сошлись во французском консульстве, где провели семнадцать
дней. Отсутствие их было замечено в Константинополе, однако поиски
ни к чему не привели. Из Парижа тем временем от Фазыл-ваши
(египетский принц) пришли деньга, и ночью они в шлюпке были перевезены на
французский пароход. Они скрылись в Париже, где составился
небольшой кружок в одиннадцать человек. Позже к ним присоединился Али
Суави, сосланный в Кастамоиу29.
После смерти Али-паши новый великий везир М. Недим-паша из
жалости к своему племяннику Мехмед-бею разрешил младотуркам
вернуться в Константинополь. Сперва они начали издавать газету «Ибрет»
(в которой особенно деятельное участие принимал Кемаль-бей).
Когда газета «Ибрет» была закрыта, Абуззия попробовал выступить
уже самостоятельно на литературном поприще. Случилось это так. После
запрещения газеты «Ибрет» Абуввия должен был ехать в Измир, но
Мидхат-паша («отец конституции»), тогда только что назначенный з
первый раз великим везиром, удержал его в Константинополе. С
помощью своего покровителя Абуззия купил прекратившуюся было газету
«Хадика» («Сад»), посвященную вопросам сельского хозяйства, с правом
обсуждать также политические темы. В Каире в это время был открыт
памятник, где на 'барельефах затрагивалась честь османцев, и газета
обрушилась на великого везира М. Недима за то, что он допустил
издевательство над национальным чувством. Статья вызвала сильное
неудовольствие великого везира. Чаша терпения переполнилась, когда на
другой день Абуззия напечатал в газете прошение рабочих,
жаловавшихся на адмиралтейство1 за неуплату жалованья- Это было тем
неосторожнее, что Вьисокая Порта отказалась принять прошение. Газета «Хадика»
была прекращена. Вообще это была оппозиционная газета, ежедневно
пикировавшаяся с правительством. Но скоро кара, наложенная на
газету, была снята: Абуззия успел (1873 г.) исходатайствовать разрешение
на издание новой газеты — «Сирадж» («Светильник»).
29 История младотурецкого кружка передается в освещении рассказчика Абуззии.
374

Разрешение дано бьмо тогдашним великим везирюм Халилем
Шериф-пашой, уволенным позже с должности по настоянию русского посла
графа Игнатьева. Как указывает уже заглавие газеты, Абуззия подражал
французскому памфлетисту Рошфору, который во времена Наполеона III
издавал «Lanterne». Недолго выходила, однако, газета «'Сирадж».
В № 14 з статье «Наше правительство не может жить без займов»
газета выразила протест против внутренней политики. Правительство
предполагало произвести внешний заем в 25 млн. османских лир (лира =
8 р. 64 к.) на постройку Багдадской железной дороги. Раньше оно
заключило внутренний заем с той же целью, но денег хватило только на
постройку небольшого участка в девяносто два километра (от
Константинополя до Измита ■— древней Никомодии), а большая часть денег
пошла на непроизводительные дворцовые расходы. Протест
газеты «Сирадж», весть о котором разнеслась по Европе благодаря
агентским телеграммам, расстроил планы правительства. В гневе
на неудачу оно арестовало редактора газеты Абуззию и сослало его
на остров Родос. Одновременно пострадали и другие литераторы:
был выслан из Константинополя Кемаль-бей (поводом послужили
бурные овации при постановке драмы «Отечество, или Силистрия»), а
также Ахмед Мидхат (за статью о дарвинизме, возбудившую
неудовольствие ходжей). Взгляды сосланных яро осуждались в газете влаха
Бордеано «Шарк» («Восток»).
В ссылке, на Родосе, А. Мидхат писал составившие ему
впоследствии громкое имя романы; Абуззия издавал литературный
ежемесячный журнал «Мухаррир» («Писатель»).
Со вступлением на престол (1876 г.) султана Мурада V изгнанники
были возвращены в Константинополь, Абуззия был назначен в Босну
правителем канцелярии генерал -губернатора. Когда в 1878 г.
Берлинский трактат предоставил Бошу во временное владение Австрии,
предполагалось сперва назначить комиссара из османцев, чтобы он следил за
правильностью применения шариата. Место было предложено Абуззии,
но он отказался, заявив, что не желает состоять на службе иностранного
государства.
Вернувшись в Константинополь, Абуззия издал с разрешения
министра народного просвещения Мюииф-паши литературный календарь,
объявление о котором предварительно было напечатано в газете
Филиппа «Вакыт» («Время»). Так как в календаре заключалась резкая критика
написанного по приказанию свыше сочинения А. Мидхата «Усси инки-
ляб» («Основа потрясений»), альманах был сожжен. Абуззия отправился
к великому везиру Хайреддину с жалобой. Тот равнодушно выслушал
пострадавшего; Абуззия, однако, добился аудиенции у султана, который
приказал уплатить ему понесенные при печатании расходы.
Абуззия известен в литературе и как драматург. Впрочем,
единственная написанная им драма «Эджели каза» («Роковая смерть»)
—скорее мелодрама; в ней автор отстаивает в красивых выражениях право
сердца на свободу любви. Как во всех вообще произведениях османской
литературы, действие не развивается логически; но развязка совсем уже
непонятна. Девушка Ниймет, которая, казалось, после всевозможных
препятствий уже стоит на пороге счастья, из страха
(малообоснованного) попасть снова к зверю отцу впадает в сумасшествие и умирает на
руках своего возлюбленного Пертеш. «Бели картины семейного
деспотизма, — как говорит проф. В. Д. Смирнов, — этнографическая черта
нравов представителей высшего османского общества, воспитанного во вся-
375

к-их ужасах» 30, — произведение «Эджели каза», однако, утрачивает в
значительной степени художественную ценность.
С начала 80-х годов Абуззия с жаром отдается издательству. Он
завел свою типографию и как издатель давно приобрел европейскую
известность. Нужно знать, как rpyiöo издавались в Турции первые книга,
чтобы понять все значение введенных им в типографскую технику
улучшений. На европейских выставках его типография нередко удостаивалась
похвальных отзывов и наград. Тщательность, с какой выполнялась у
Абуззии работа, привлекала к нему клиентов, и типография всегда
была завалена заказами.
Человек ума, быть может, даже направленного в практическую
сторону31, Абувзия предпринял по образцу крупных западных фирм
издание популярно-научных серий. В одной, — «Библиотека знаменитостей»
(«Кютюбханейи М'ешахир»), — он давал характеристики западных и
восточных знаменитостей. Не всегда, однако, он руководствовался при
этом определенными принципами. Многое здесь случайно и говорит
скорее о недисциплинированности ума.
Гораздо важнее перевалившая за сотню номеров серия «Библиотека
Абуззии» ('«Кютюбханейи Абузэия») ; в небольших книжках (каждый
выпуск стоил 20 копеек) он знакомил с успехами знания на Западе или с
•историей Турции, политической и литературной. Как общественный
деятель, озабоченный поднятием уровня образования у себя на родине,
Абуззия охотно издает произведения, носящие воспитательный
характер: произведения Кемаль-бея, извлечения из газеты «Тасвири эфкяр»,
первые путешествия османцев за границу (йирмисекиз Мехмеда-челе-
би, А. Ресми и т. д.).
Кроме того, в течение ряда лет Абуззия ежегодно выпускал
календари, потому что считал их также удобным средством для распространения
образования. Ciaepx обычных календарных сведений (советов для
земледельцев и пр.) Абуззия давал богатый литературный материал.
Рассказывая о событиях минувшего года в Европе, Абуззия подчеркивал
трудолюбие европейцев. Он хотел пробудить в своем народе
общественное самосознание; излагал историю войн с Россией, чтобы таким
образом характеризовать отношения между двумя соседними государствами:
восторгался способностями османской молодежи, в которой видел залог
национального благополучия, и т. д. В 1899 г. он издал календарь для
женщин, в котором говорил о феминистском движении на Западе и о
значении женщины в османской литературе. Преклоняясь перед
мусульманками, Абуззия заявлял, что, если бы Европа знала их, она во многом
изменила бы свой взгляд на Восток. Над уровнем обычного, восточного
-взгляда на женщину Абуззия не возвышается. Может быть, в основе,,
ислам предоставляет женщине права, и теоретически ее положение
должно было бы превосходить положение ее европейских сестер; однако
семейный быт османцев говорит о противном. Вообще в рассуждениях
Абуззии чувствуется диалектика софиста.
Календари Абуззии расходились обыкновенно в 10—12 тыс.
экземпляров. Раз по просьбе издателя турецкой газеты в Бахчисарае «Терджю-
ман» («Переводчик») Исмаила Гаюпринсшго был напечатан для
нижегородской ярмарки календарь, разошедшийся между русскими
мусульманами в 60 тыс. экземпляров.
30 В. Д. Смирнов, Очерк истории турецкой литературы, стр. 550.
31 Так, в Конье он собирался даже устроить фабрику для выделки черепицы.
?76

Абуззия начал было издание иллюстрированного «Словаря» («Лугати
Абуззия»), но издание это, выходившее выпусками, ее было закончено.
Как первый опыт объяснительного словаря по типу французского Ларус-
са, «Словарь» Абуззии встретил большое сочувствие.
Среди его литературных произведений выделяются «Образцы осман -
ской литературы» («Нюмунейи эдебийяти османийе»), выдержавшие уже
несколько изданий. Эта книга свидетельствует о большом критическом
таланте Абуззии. Прайда, «Образцы» преследуют не столько
художественные цели, сколько публицистико-общественные: изучение
произведений, написанных предками, должно дать ответ на возможный склад
национальной физиономии. Однако старая османская литература,
оторванная от жизни, за редкими исключениями, представляет тепличное
растение; поэтому Абуззия произносит над ней суровый приговор, и из
бесчисленного сонма старых писателей признает общественное значение
только за каким-нибудь десятком-двумя писателей. Этот принцип в
хрестоматии Абуззии строго выдержан: отрывки из старой литературы
занимают приблизительно XU книги, тогда как большая часть книги — чуть
не V2 — отведена под произведения Кемаль-бея-
Хрестоматия Абуззии ценна не только удачным выбором материала,
обнаруживающим в составителе тонкого эстетика, но также
меткими характеристиками, в которых Абуззия всегда схватывает
типичные черты изучаемого писателя и зарисовывает его литературный
портрет. Вообще Абуззия — глубокий знаток османского языка и изящный
стилист.
Книга выдержала шесть изданий (по тысяче экземпляров каждое).
Эти шесть тысяч разошлись преимущественно в публике, между тем как
в учебных заведениях Константинополя хрестоматия Абуззии никогда
не была принята. В большом количестве книга шла за границу; особенное
распространение шлучила она в России среди русских мусульман.
Лет десять назад по наветам недругов, которые убедили
правительство, что Абуззия, занятый тоща организацией османского отдела на
Всемирной парижской выставке (1900 г.), хочет бежать во Францию,
Абуззия был сослан в глубь Малой Азии, в Конью. QnepiBa ему
пришлось терпеть там много лишений, но потом правительство взамен
типографии (которая была закрыта) назначило ему определенное
содержание. Условия жизни изменились, и он мог снова приняться за работу.
В тиши кабинета продолжал он писать мемуары, которые должны
развернуть блестящую страницу в истории общественного (младотурец-
кого) движения в Турции.
Дом Абуззии в Конье был литературно-политическим салоном, в
котором собирались ссыльные. Местное общество его чуждалось из страха,
чтобы не подвергнуться преследованиям со стороны правительства. Среди
обывателей Абуззия вообще не пользовался большой популярностью, и
здесь оказалась основная ошибка младотурок, которые, открыто порывая
с обрядностью ислама, возбуждали к себе недоверие в народе. Это
отношение ярко обнаружилось во время выборов (1908 г.) в парламент.
Несмотря на усиленную агитацию, какую вели друзья Абуззии, ценители
его общественной и литературной деятельности, его кандидатура в члены
(парламента от Коньи провалилась, и он был выбран депутатом от Адальи
(Конийского вилайета), куда, очевидно, не проникли толки о «неверии»
Абуззии.
От юных лет и до седин Абуззия оставался верен убеждениям младо-
турецкой партии, Он страстно желал авободы для своего народа и только
377

минутами, изверившись в своем правительстве, ждал. избавления от
деспотии через ишютранвдв (англичан)-
Абуззия, последний могикан первого младотурецкого кружка,
мечтавшего о конституции, царит над современниками, как «Vieux jeuneturc»
(«старый младртурож»), в жилах которого течет еще горячая кровь32.
Ахмед Мидхат
Один из плодовитейших и разностороннейших писателей, Ахмед
Мидхат освободил слог от излишних прикрас и, сблизив язьек образованного
османца с языком народных рассказчиков (меддахов) за, старался
сделать сваи произведения доступными для более широких кругов 01бще-
ства. Словом, он лриохшил своих соотечественников к чтению; он создал
в Турции под влиянием Дюма роман. Это — крупная неотъемлемая
заслуга А. Мидхата.
Ахмед Мидхат провел юношеские годы в Болгарии; в Рущуке он
занялся французским языком как средством для усвоения европейской
культуры. К этому времени относятся первые литературные шага его в
газете «Туна» («Дунай»), где он пописывал стишки. Служба его
протекала там в канцелярии генерал-губернатора и в правлении Общества
дунайского пароходства. Из Болгарии судьба бросила его в другой,
противоположный угол государства — в Багдад. А. Мидхат устроил
типографию, в которой под ело редакцией печатались «губернские
ведомости» («Зевра») 34. Тогда же он отдался изучению богословских наук,
отразившихся на характере литературной его деятельности последних лет.
Возможно, что путешествие в Месопотамию дало ему канву для романа
«Сюлейман из Мосуша» (вышел в 1876 г.).
Обогащенный житейским опытом, А. Мидхат в конце 60-х годов
вернулся в Константинополь. Сотрудничая в газете «Басирет», он также
редактировал орган военного министерства «Джеридейи аокерийе».
Помимо публицистической работы, А. Мидхат начинает выступать и в
качестве беллетриста; критикой рассказы его, выходившие под общим
заглавием «Летаифи ривайят» («Забавные истории») 35, были встречены
сурово, однако публика раскупала их нарасхват. Сюжетом для своих
рассказов он брал иногда какой-нибудь иностранный рассказ, но еще
чаще развертывал в них события из османской жизни. Рассказы его бывали
сентиментальны; и если за мусульманскими именами М'ожно было
разглядеть западноевропейский прототип, они так тепло говорили о
страданиях чувствительного 'сердца в борьбе с холодным рассудком, что ими
он привлек к себе горячие симпатии читателей. В рассказах А. Мидхат
проявлял благородный демократизм: брались ли действующие лица из
высшего сословия или из класса невольников (торговля невольниками,
32 После восстановления конституции Абуззия вернулся снова в Константинополь,
принимался даже издавать газеты, большого распространения, однако, не получавшие.
С младотурками последней формации он, видно, разошелся и в начале 1912 г. был
арестован.
33 О них см. статью «Из настоящего и прошлого меддахов в Турции» [в этом
томе, стр. 300—313].
34 Эпитет Багдада, собственно Тигра: Излучистый.
35 Содержание всех (25) «Забавных историй» передано П. Горном (см. P. Horn,
Geschickte der türkischen Moderne, Leipzig, 1902, S. 13—26). — Некоторые рассказы
переведены д-ром Е. .S.(eidel) под заглавием «Türkisches iHighiMe Erzählungen «aus
der ottomanischen Gesellschaft von A. Midhat», Leipzig, 1898, а также датским ученым
Эструпом (Oestrup) в журнале «God Danske Magasin», 1907.
378

(Привозимыми ив Африки и Кавказа, только недавно была запрещена в
Турции), — всегда он доказывал возможность семейного счастья лишь
при условии наличности любии.
Однако и восточный колорит резко сказывается на «Забавных
историях» А. Мидхата: над героями ело висит рок, настигающий их в тот
момент, шгда, казалось, «счастье было так возможно, так близко».
Значение любви не раз трактовалось А. Мидхатом. Так, в романе
«Ангел земной» (>«Иер йюзюнде бир мелек») он выводит парочку: Шефи-
ка и Разийе. Молодые люди тайно были помолвлены. Но в то время,
когда Шефик изучал за границей, в Париже, медицину, нареченная его
была вынуждена выйти замуж за другого. Через несколько лет Шефик
возвращается в Турцию. Он снова встречает Разийе, и они по-прежнему
увлекаются друг другом. Однако, разлученные законом, они могут лишь
платонически вздыхать об утраченном счастье. И тем не менее суровые
хранители старины усмотрели в рассказе посягательство на гаремную
жизнь и осыпали А. Мидхата упреками. Невзирая на это, А. Мидхат
окончил ^начатый роман и в третьей части «Ангела земного» смело
бросил им вызов, утверждая, что «любовь есть нечто священное и заложена
•в человеке самой природой».
Увлеченный опросом на свои произведения, А. Мидхат лихорадочно
печатал в основанном им журнале «Кырк амбар» («Сорок амбаров»)
один роман за другим. Большого литературного значения они не имеют,
потому что и подражал А. Мидхат нередко таким третьестепенным
писателям, как Ксавье де Монтепеи, Габорио и др. Местные и иностранные
критики (М. Гартм&н) впадают иногда в крайность, то называя А.
Мидхата «пустым амбаром» (бош амбар), бумагомарателем, то, наоборот,
сравнивая его романы по глубине психологического анализа с романами
Бальзака (Эструп).
Для полноты отметим, впрочем, несколько его романов,
пользовавшихся большой популярностью: «Османец в Париже», «Матрос Хасан»
(к нему, по желанию публики, А. Мидхат должен был написать
прибавление), «Второе появление на свет» (в основу положен сказочный мотив
о скрывающейся от света в пещере красавице), «Дюррдане-ханум»
(с неверным изображением османской женщины), «Албанцы»,
«Напускное целомудрие» («Теаф|фюф») и некоторые другие. С одинаковой
легкостью А. Мидхат рассказывает читателю о минувших судьбах Турции,
начертывает картину борьбы византийских императоров с малоазийски-
ми мусульманскими князьками и т. д. Еще удачнее изображен у него в
романах быт константинопольского демимонда и разгульной жизни в
притонах Галаты.
Тем временем в османской литературе, служащей уже определенным
общественным идеям, большое развитие получает драматическое
искусство; османские литераторы убеждаются, что более сильное впечатление
оставляет произведение, воссоздающее факты на глазах зрителя.
Побуждаемый своим приятелем Кемалем, А. Мидхат пишет для сцены ряд драм
и комедий: «Ачык баш» (где содержатся нападки на ханжество
мусульман), «Уздени» (живая картина из жизни черкесов, — только напрасно
герой в противность обычаям черкесов пускает себе в сердце пулю),
«Ченги» ((«Танцовщица») и др.
Вернувшись в 1876 г. в Константинополь из ссылки на острове
Родос, А. Мидхат успел завоевать симпатии султана Абдул Хамида,
который поручил ему составить историю реформатороких попыток в Турции
с целью оправдать в глазах общества свою политику (роспуск первого
379

парламента). Так была написана «Основа переворота» («Усси инки-
ляб»).
Как той публицистические статьи (в которых он иногда ревко
нападал на крайности подражания османцев европейцам), так и
беллетристические произведения А. Мидхат стал печатать в новой своей газете
«Терджимани хашкат» («Тюлшвник истины») 36.
В мировоззрении А. Мидхата происходит в это время явный
поворот в сторону богословско-философскую. Он публикует свои философско-
публицистические трактаты, в которых выступает апологетом ислама.
Ближайшим поводом явилась деятельность «Библейского' общества»,
которое стало усиленно распространять в Турции переводы Евангелия.
Сличая переводы, А. Мидхат усмотрел какие-то умышленные отступления
и написал свою «Аполюшю» («Мюдафаа»), в которой, опровергая
взгляды Дрепера, автора «Истории умственного развития Европы», доказывал
превосходство ислама над христианством. Он радовался, как дитя,
успехам ислама в мире и, чтобы утвердить в мусульманских подданных
Турции веру, говорил о зарождении мусульманских общин в Англии и а.
Америке.
По происхождению черкес, А. Мидхат всюду искал живой работы;
ему претшга философия Шопенгауэра, в которой он видел одно
превознесение индийской нирваны, губящей человека на земле. Поэтому он
сурово высказывался против всех учений, заразивших квиэтизмом
азиатские общества, которые, подавленные бесконечностью божества, в
сознании своего бессилия, проводили жизнь в созерцании. Бог, учил А.
Мидхат, познается по мере того, как человек изучает его творения, и чем
шире развивается горизонт человека, тем скорее приближается он к
божеству. Высшая заслуга человека состоит в том, чтобы знакомить свой
народ с идеальным счастьем, какое дает знание. Стало быть,
просвещение ■— средство для познания божества. Позитивные мысли А. Мидхата
нашли выражение в популярных книжках «Любовь к труду», «Как
нужно жить?», «Трактат о сие» и др.
Своими трудами А. Мидхат прославил свое имя, и не раз
правительство отправляло его своим представителем на заграничные научные
торжества (конгрессы ориенталистов, юбилеи университетов).
Результатом одной из поездок в Европу (на конгресс ориенталистов в
Стокгольме в 1885 г.) явилось его «Путешествие по Европе» («Аврупада
джевелан»), в котором он описывал свои впечатления. Признавая
культурное значение Европы, он не стеснялся, однако, разоблачать перед
османцами заслуживающие порицания стороны западноевропейской
жизни.
Непосредственное знакомство с Европой внушало А. Мидхату
мысли о провиденциальном значении османской нации. Он мечтал о
мировой миссии османцев. Разбирая взгляды христиан на современных
мусульман, которые под давлением европейского влияния усваивают
элементы западной культуры, А. Мидхат ставил вопрос «о культурных
обязанностях османцев». Искусственно успокаивая себя, что симпатии
Европы на стороне османцев, он смотрел на свой народ, как на
соединительное звено между Западом и Востоком. Так как знание
европейских языков в мусульманских странах не очень распространено,
знакомство с европейской культурой становится возможно через османский
36 Газета и теперь выходит по вечерам, но под другой редакцией: А. Мидхат
перепродал право на ее издание уже лет двадцать назад
380

язык, на который переведены уже главные произведения
западноевропейской мысли. В Индии, например, писал А. Мидхат, хороший сбыт
товарам обеспечен османской маркой, или штемпелем; даже больше:
предмет, почему-либо напоминающий Турцию (например, полумесяц),
как бы носит на себе печать освещающей его в глазах Востока
«духовной цензуры». На этих соображениях Турция может построить в
мусульманском мире свое могущество, еще более прочное, чем если бы
она завоевала снова мусульманские страны, находящиеся во власти
европейцев. В этих взглядах раскрываются исламо-турецкие идеалы
А. Мидхата, которые должны вознести Турцию на пьедестал мировой,
или всемирной державы.
Фигура А. Мидхата поучительна еще потому, что ему удалось
удержать в известной степени авторитет в обществе, где зеленая молодежь
так просто отрицает заслуги за старым поколением. А. Мидхат, когда-то
написавший серию исторических монографий под общим заглавием
«Творения» («Кяинат»), был приглашен в 1908 г. на кафедру всеобщей
истории в университете, и сзободно льющаяся речь его, хотя и
неглубокая, привлекает к «ему в аудиторию сотни слушателей.
Как бы там ни было, А. Мидхат пробуждал своими сочинениями
в народе жажду знания; он пытался устранить противоречие между
исламом и прогрессом, и с этой точки зрения заслуживает
признательности не только со стороны своих соотечественников, по и со стороны
всех мусульман. В истории османской литературы он сыграл, пожалуй,
еще более крупную роль, чем Намык Кемаль или Абуззия.
Абдул Хакк Хамид-бей
В одном из своих писем, представляющих
литературно-общественное значение, Кемаль, обращаясь к Абдул Хакку Хамиду, говорил: «Это
не я возродил к жизни нашу литературу; если нужно (называть кого,
это — ты или Шинаси!» Так высоко ценил Кемаль своего товарища.
Абдул Хакк Хамид родился в Константинополе, в семье историка
Хайруллы37. В юности он немало чудил.
Аристократ по рождению, он начал 'служ'бу в министерстве
иностранных дел. Сперва он занимал место секретаря посольства в Персии,
где изучил персидский и арабский языки; оттуда перешел в Европу;
долго жил в Англии и ее колониях (в Индии), а в настоящее время
состоит министром-резидентом в Брюсселе.
Как Кемаль может считаться реформатором османской прозы, так
Хамид силою своего таланта освободил поэзию от условностей арабско-
персидской метрики. Как первая проба пера важны стихи его,
вставленные в драму «Дочь индуса» («Духтери хинду»), написанную им в
1875 г. (Драма, замеченная проф. М. Гартманом, носила отпечаток
перевода.) 38. Однако среди прозы стихи затерялись. В 1879 г. Хамид
опубликовал небольшой сборник стихов «Сахра» («Луга»), в котором
впервые поэт в европейских размерах извлекал живые, естественные
образы. Пример Хамида нашел в молодежи подражателей, и арабско-
персидская метрика — старомодные газели и касыды были забыты.
В его произведениях рельефно изображен контраст между
цивилизацией и идиллией деревенского быта; под влиянием, быть может, Рус-
37 Впоследствии шейхульислам, сосланный султаном Абдул Хамидом в Аравию.
38 «Zeitschrift der Deutschen Morgenländischen Gesellschaft», Bd XXX, 1876, S. 167.
381

со у него слышатся призывы к природе. «Городской житель, — говорит
наивно Хамид, — вбирает в себя яд огорчений, а поселянин питается
свежим, вкусным молоком».
Как в чистой, кристальной воде, в душе поэта отражается весь
мир, со всеми его горестями и радостями. Житейские невзгоды,
однако, накладывали на него свою печать, и дымкой грусти подернуты
произведения Хамида. Он скорбел о своей родине, и эта скорбь
усилилась, когда он потерял своего друга — жену.
Хамид ввел в османскую литературу психологический анализ. Он,
например, ставит проблему о семейном счастье и прежде всего
исходит из мысли, что в браке не должно быть насилия; уклонение от этого
правила влечет за собой для обеих сторон страдания. В романе
«Идейная девушка» («Ичли кыз») он выводит девушку, которая живет
исключительно рефлексивной жизнью и становится несчастной, несмотря на
то, что горячо любит своего мужа.
Живя вдали от родины, Хамид воспроизводил в своих драмах
увядшие, славные страницы мусульманской истории; он никогда не брал
для своих драм сюжеты из истории османцев39. История, впрочем, для
него служит только фоном для изображения изгибов человеческой
души; быть может даже, это — резонер, проповедующий в драмах мораль.
Когда он писал свои драмы, он хотел излить в них свои мечты; но он
не раздумывал о том, насколько удобна и даже, иногда, возможна
постановка их на сцене.
Из ранних драм Хамида до сих пор со сцены не сходит «Та-
рик»40 — драма из эпохи завоевания мусульманами Испании. Вероятно,
в основу драмы положена «История Андалусии» Зия-паши41. «Тарик»—
типичное ложноклассическое произведение: действующие лица
пространно сообщают зрителю, что они делали за сценой. Тарик
торжественно вещает: «Наш повелитель—шариат» (духовный закон) и т. д.
Очень характерен взгляд писателя на женщину, геройство которой он
превозносит. Жаль только, что язык «Тарика» обильно пересыпан
иностранными (арабскими и персидскими) словами.
Драма «Тезер, или Абдуррахман III» давно уже стала
общепризнанным произведением. «Ни Фузули, ни Галиб-деде, — говорил
османский публицист Али Кемаль, — не обнаружили в своих творениях
такого величественного совершенства. Превосходя головою всех
писателей в прошлом, Хамид — владыка будущего, и, — увы! никто из наших
писателей не сумел еще написать произведение, равное по своему
значению „Тезер"».
Если «Тезер» так возвышенна глубиной своих мыслей, — она
страдает крупными недостатками со стороны композиции: фигура Тезер
с ее какими-то патологическими чувствами любви к юноше и старцу
странна; слаба также заключительная сцена, где Тезер, уже сраженная
насмерть, как бы забывает о своих страданиях и ведет бесконечные
разговоры.
Сюжет трагедии заимствован из истории испанского халифата
времен Абдуррахмана III (X в.). Героиня ее Тезер, т. е. Тереза; это де-
39 Впрочем, стихотворения представляют иногда исключение: таково, например,
энергичное «Паломничество на могилу султана Мехмеда II».
40 От него получил свое название Гибралтар (Гора Тарика).
41 Об этом видном писателе, стоявшем на перепутье османской литературы между
азиатскими традициями и европейским влиянием, см. Е. W. J. Gibb, A history of
ottoman poetry, vol. V, London, 1907, pp. 41—111.
Э82

вушка-христианка, которая, обратившись в ислам, пленила сердце
Абдуррахмана. Но когда в Кордове вспыхнула революция, народ
потребовал ее смерти, и она была казнена.
Чтобы познакомить с творчеством Хамида, я приведу в извлечении
монолог Абдуррахмана (из 2-й картины II действия), в котором Хамид
раскрывает мучительные колебания, переживаемые халифом во время
мятежа, пока, преклоняясь перед волей народа, он соглашается на
требуемую от него жертву. «На что вынуждает судьба меня, — восклицает
он,--меня, которого она же вознесла на трон! Где моя вера? Боже мой,
что мне делать? Так я должен своими руками убить то, в чем я вижу
самого себя (т. е. Тезер)? Так в этом состоит мудрость сего мира?..
Ах! Она для меня в этом бренном мире — пальма моих надежд! Кто
руководит мною теперь? Ее красота! Когда ее нет подле меня, мое ложе
обращается в могилу; но и в гробу облекаюсь я в хитон жизни, когда
она приближается ко мне. Однако народ настаивает на ее смерти, и я
подчиняюсь его воле, как если бы приказ исходил от бога... Их — много,
а я — один; берите же пример с меня и подчиняйте свою волю
желаниям народа!.. Стало быть, для благополучия народа я должен
разрушить свое счастье, а поступая справедливо в отношении к народу, я
оказываюсь тираном своей Тезер».
Реджаизаде Махмуд Экрем
Уроженец Константинополя, Махмуд Экрем впитал в себя
элементы тихой, мечтательной грусти, которая еще больше развилась в нем
после смерти сына. Он охотно изображает в своих произведениях
мечтателей; это — какие-то эфирные существа, для которых земля таит
одни страдания; они чувствуют, что для окружающих, погруженных в
житейские заботы, они чужды, и радостно 'покидают юдоль лечали.
Он приводит эту мысль, например, в драме «Вуслет»
(«Соединение, или короткая любовь»). Сын рабовладельца Мюхсин растет вместе
с невольницей Вуслет. Между ними завязывается любовь; и когда
проданная старухе, которая якобы хочет выдать ее замуж за своего сына,
девушка уходит из дома, Мюхсин заболевает. Перед смертью он видит
снова около себя свою возлюбленную. Она свободна; казалось бы,
препятствия устранены, но над ними тяготеет завистливый рок.
Разочаровавшись в счастье на земле, М. Экрем ищет утешения в
«Раздумье» («Тефеккюр») 42, которое состоит в тесной дружбе с
грустным его настроением, или он уходит в созерцание природы и,
подслушивая биение жизни в пении соловья на рассвете, уносится в
надземные сферы, где ему дышится свободнее.
И высший поэтический экстаз нисходит на него, когда он говорит
о единстве бога. Впрочем, это — обычная черта в творчестве османских
поэтов-мусульман.
Жизнь в лесу, среди 'природы, вдали от душного города так же
мила его сердцу, как героям поэмы Шатобриана «Атала», которую он,
повинуясь, очевидно, внутреннему влечению, перевел на османский
язык.
Чистая душа его не терпит грязи; он эстетик и старается соединить
в своих произведениях три красоты: изящество идей, изящество
изображения и изящество чувств.
42 Под таким заглавием поэт выпустил один сборник своих стихотворений.
383

Вот для образца два стихотворения Экрема: «Ты помнишь ли?»43
и «Горе слепого юноши», в которых мировоззрение его раскрывается во
всей своей поэтичности.
ты помнишь ли?
«Когда наступает весна, всюду в природе (Происходит перемена.
Укрывшись в молодой листве, влюбленный соловей меланхолично поет
о какой-то нежности; тогда, взирая на чарующую прелесть неба,
вспомни чистоту моей любви; подумай хоть минуту обо мне!
Если ты находишься в лодке на воде в тихую, беззвучную ночь,
подыми свою голову и оглянись на божий мир; если тогда свет
влюбчивой луны тебя печалит, вспомни те минуты, которые мы проводили
вместе. Взгляни на искристые волны моря и молчаливо вспомни обо
мне!
Когда на заре в кайыке,. 'на Босфоре, человек поет газели с дрожью
в голосе, эти печальные вздохи любви, эти жалобы на одиночество, без
сомнения, потрясают твое сердце какой-то меланхолией: тогда тихонько
вспомни обо мне!
Никто не знает о муках, которые я испытываю, разлученный с
тобой,— я, у кого такое чувствительное и слабое сердце. Но, — увы!—
ни разлука, ни страдания, ни тысячи невзгод, которые посылает на меня
судьба, не могут ослабить моей твердости в любви. Я люблю тебя, как
всегда любил тебя. Ты одна воодушевляешь меня. Пока слова нежности
будут дрожать у меня на губах, вспоминай и ты хоть немного обо мне!
В один прекрасный день мое печальное сердце перестанет биться;
земля замкнет мои уста, и мои нежные песни во славу твою, моя
единственная радость, замолкнут. Тогда, если ты увидишь молчаливою
ночью какой-нибудь призрак, закрой глаза и подумай о том, как
несчастно сложилась моя любовь; подумай тогда печально обо мне!»
ГОРЕ СЛЕПОГО ЮНОШИ44
«Мне говорят, что солнце прекрасно, что красивые цветы
украшают ручьи, склоняясь к зеркальной воде...
Мне говорят, что нежные бабочки и птицы реют в воздухе, что
цветы, прекраснее, чем их благоухание...
Что горы, долины, леса, речки и ручейки, купаясь в розовых лучах
зари, так величественны, что человек теряется «перед их чарующей
красотой.
Я же лишен счастья видеть лазурное небо, волнующееся море,
прекрасные цветы, зрелые плоды, зеленые леса и веселое порхание птиц.
Да, все красоты твоего света сокрыты от моих очей, о боже! Но
не это печалит меня, о нет! Желание наслаждаться великолепием этого
тленного мира не столь велико, как счастье узреть образ моей матери.!..»
43 Русский перевод напечатан в «Стамбульских новостях» (1909, № 1),
французский — в сборнике: Е. Fazy et A H. Memdouh, Anthologie de l'amour turc, Paris,
1905, pp. 189—191.
44 Дважды было напечатано по-русски; см. 1) «Турецкий сборник. К событиям
на Ближнем Востоке» (СПб., 1909, стр. 230) под редакцией И. М. Бикермана (перевод,
казанского драматурга Иохакова); 2) «Стамбульские новости», 1910, № 6. (Стихотво-'
рение с небольшими стилистическими изменениями взято из «Турецкого сборника».)
384

И только весна порою пробуждает в поэте жажду жизни; но
радость преходяща; как нежный кокетливый цветок, которому «утренний
зефир целует руку», поэт быстро увядает, и облетают цветы его веселья.
М. Экрем, как лирик, сыграл в османской литературе крупную
роль; на его произведениях воспитывалась османская молодежь.
Недаром голос общества избрал его в министры народного просвещения.
В течение ряда лет М. Экрем занимал место преподавателя в
учебных заведениях Константинополя, и в результате преподавательской
деятельности он составил, под скромным заглавием, «Учебник
словесности» («Таалими эдебийят»), в котором формулировал стилистические
правила, основываясь на классических произведениях османской
литературы. Дополнением к учебнику явился, несколько позже, небольшой,
но удачно подобранный, сборник стихотворений «Из старых османских
поэтов» («Кудемадан бир кач шаир») с краткими биографиями.
Влияние М. Экрема было громадно, и светило новейшей поэзии
Тевфик Фикрет-бей, например, называет его своим учителем.
Шемседдин Сами-бей
По происхождению албанец, Ш. Сами-бей сделал для изучения
османского языка, быть может, больше чем сами османцы.
Сперва он выступил в литературе как драматург. Из его
драматических произведений наибольшей 'популярностью 'пользуется «Беса, или
верность слову». Вот содержание этой драмы.
В доме зажиточного пастуха Зюбейра воспитывается его
племянник Реджеб. Между Реджебом и двоюродной его сестрой Мервеше
завязывается дружба; незаметно дружба переходит в любовь, истинный
смысл которой в детстве от них был скрыт. Когда Реджеб подрос, он
уже не в силах совладать со своим чувством: он объясняется и узнает,
что девушка также любит его. Так молодые люди, долго смотревшие
друг на друга, как на брата и сестру, сливаются в блаженстве. Отец
девушки ничего не имеет против брака; племянника он любит, как
сына, а главное, он рад, что дочь его останется в доме. Но мать, узнав
о планах мужа, высказывается против; она женщина суеверная; между
родственниками, думает она, не может быть счастливого брака. Тем
более, у дочери предвидится жених. Сюлейман узнает, что девушка,
сначала отказавшая ему, выходит замуж за пастуха; он грустит. Демир-
бей, предводитель албанской четы, в отряде которого он находится,
долго старается отговорить юношу от неподходящего, по его мнению,
брака; наконец, желая как-нибудь помочь Сюлейману, приказывает
своей дружине схватить Зюбейра, явившегося в город за покупками для
свадьбы. Пастуха приводят к атаману шайки, и здесь воочию
обнаруживается нравственное превосходство Зюбейра над разбойником.
Несмотря на угрозы атамана, он твердит, что век самоуправства
миновал; теперь все равны перед законом. И, отмахиваясь палкой от
разбойников, он бежит к себе. Атаман посылает шайку в деревню невесты;
происходит борьба: Сюлейман похищает девушку, для чего ему
приходится убить Зюбейра. Тогда жена его клянется над трупом мужа,
что отомстит своему врагу, и с ружьем в руках идет в горы.
В это время возвращается в деревню после двадцатилетнего
отсутствия отец Сюлеймана Феттах. Во время сна «к нему подкрадывается
его старинный враг и, обезоружив его, хочет его убить. Женщина
убивает врата, а Феттах -в благодарность за спасение 'клянется (это и есть
25 В. А. Гордлевский
385

албанская «беса»), что, пока не отомстит убийцам ее мужа, не станет
наслаждаться покоем. Каково же его отчаяние, когда он узнает oi
женщины, что убийца ее мужа — его сын! Однако 'верность слову
превозмогает, и, вернувшись домой, он убивает своего сына, но тут же
закалывает себя.
В пьесе много азиатской дикости; слышится стихийность животного
чувства, не регулируемого разумом. Пастух — представитель горной
свободы. Автор влагает в его уста тирады о свободе, вызывающие в
публике гром аплодисментов.
Сами-бей, кроме «Беса», написал еще несколько драм; но,
очевидно, скоро он увидел, что его призвание не в этом, и оставил театр.
Для характеристики общественных воззрений Сами-бея интересен
небольшой его трактат «Женщины» («Кадынлар»).
Автор осторожно подходит к решению женского вопроса, и
обособленность мусульманки в общественной жизни (так называемый месту-
рийет) 45 у него в книге обойдена под предлогом, что для этого не было
испрошено дозволение цензуры. Конечно, это — уловка Сами-бея,
который знал, что стоит затронуть этот вопрос, чтобы нажить себе
непримиримых врагов не только в духовенстве, но и среди образованных
османцев, ревниво оберегающих права самцов. Тем не менее, даже в
частичной постановке вопроса, книга Сами-бея говорит о его
сравнительной мягкости в суждениях о женщине. Так как прогресс
мусульманских народов связан с реформой женского вопроса, следует вывести
мусульманку из рабства, т. е. дать ей средства, для образования; для
этого, однако, отнюдь не должно подражать европейцам, у которых от
излишней свободы, предоставленной женщине, царит разврат. Нет,
заимствование западноевропейской культуры не должно переходить
известных границ и становиться в противоречие с религией ислама. Только
тогда нация может рассчитывать на успех, когда права женщины
ограждены от всяких посягательств. Следовательно, прежде чем
предъявлять к женщине требования о воспитании детей, нужно ей даровать
права. В таком случае женщина может исполнить священные
обязанности, налагаемые на нее человечеством.
Трактат Сами-бея свидетельствует о том, что в обществе
нарождается новое течение, благоприятно настроенное по отношению к
женскому образованию. (Вопрос об аномалиях брака в османском
обществе затронут был им также в романе «Любовь Тальата и Фитнет».)
Трактат о женском образовании вытекал у Сами-бея из взглядов
на отсталость османского общества по сравнению с Европой; в ряде
небольших книжек, вышедших в серии «Карманная библиотека», Сами-
бей давал читателю разнообразные сведения об окружающем его мире:
45 Это — один из самых больных вопросов, о котором написал большой трактат
(еще не издан) Тахсин Нахид. Недавно умерший кавказский публицист-педагог Маго-
метзаде Абдулла Тевфик также хотел (Наглядно изобразить жизнь османской женщины,
для чего собрал в Турции богатый материал. Одно время казалось, что конституция
изменит положение женщин; но даже учреждение женского института, о чем усиленно
хлопотала Феридеханум, сестра председателя парламента Ахмеда Ризы, все тормозится.
Из-за сочувствия женскому образованию серьезная газета «Миллет» («Нация») была
подвергнута бойкоту; в газете была напечатана переводная статья о необходимости
посылки женщин для образования за границу; эта статья вызвала сильные толки,
потому что незадолго перед тем Али Кемаль в «Игдаме» настаивал на осмотрительности
выбора мужской молодежи для отправления за границу. «Если мужчины могут
свихнуться, — рассуждали противники, — тем легче возможно это для девушек». «Миллет»
пробовала было оправдываться, но в конце концов должна была вследствие
равнодушия публики прекратить свое существование.
386

о человеке, языке (классификации человеческих языков); небе, земле,
исламской цивилизации, суеверии, принципах критики и т. д. Заботясь
о религиозном воспитании народа, Сами-бей перевел на османский язык
Коран, но попытка его издать перевод встретила решительный отпор со
стороны фанатиков.
Еще большую известность получил Сами-бей как составитель
словарей. Его османско-французский словарь, вышедший четверть века
назад, теперь, конечно, в значительной степени потерял свою цену ^
так как нигде, быть может, язык так быстро не изменяется, как в
Турции, спешно перестраивающей свою жизнь на европейский лад. При
своих недостатках (объясняемых, пожалуй, его иностранным
происхождением) словарь Сами-бея сыграл крупную роль в деле изучения
османского языка за границей; да и то настоящее время ничем другие
не вытеснен.
Среди разнообразных словарей, составленных Сами-беем с целью
распространить в обществе знание, выделяется монументальный «Био-
графо-географический словарь». Образцом для него послужили
французские словари подобного типа, но ценен для нас его словарь не
своими компиляциями из европейских источников, а статьями из мира
ислама и, главное, биографическими статьями об османских деятелях.
Правда, .в словаре много промахов, и очень крупных: не всегда
сведения, даваемые Сами-беем, отличаются точностью; иногда они прямо
неверны, но ошибки эти были неизбежны, если вспомнить, что до него
на османском языке ничего не было, и Сами-бею приходилось впервые
прокладывать себе дорогу.
Как сообщил недавно Велед-челеби, находившийся в последние
годы в тесных сношениях с ним, Сами-бей живо интересовался также
старотурецким и уйгурским языками. В его бумагах сохраняются пере^
воды и извлечения -из орхонских надписей и Кудатку-билик. На
основании словарного материала, заключающегося в этих памятниках, а
равно и в некоторых других книгах, он собирался было издать
«Словарь старого турецкого языка», но, по-видимому, так и не успел придать
окончательную форму своему труду.
Насколько сильно было увлечение Сами-бея «Кудатку-билик»
показывает тот факт, что, сравнивая «Кудатку-билик» по своему значению
для турок с «Илиадой», он все мечтал о том времени, когда этот
памятник займет в школьном образовании турок такое же почетное место,
какое заняли древние классики в европейской школе.
В работах Сами-бея, пожалуй, не видно оригинальности, но в
целом он заслуживает уважения как трудолюбивый систематизатор и
компилятор4/.
My ал л им Наджи
Муаллим Наджи принадлежит к числу видных писателей новой
османской литературы, которая характеризуется прогрессивным
усилением влияния европейских образцов. Между тем как у многих его
современников знакомство с европейской культурой сопровождалось раз-
46 Недавно вышло второе издание словаря; но так как издатель (армянин Мих-
ран) отказался дать родственникам Сами-бея известную сумму за перепечатку труда,
вопрос о правах на издание был решен своеобразно, — «alla turca»; имя Сами-бея было
снято с заглавного листа и заменено именем редактора словаря Т. Келекияна.
47 Публицистико-политическая деятельность Сами-бея, проникнутая албанскими
тенденциями, не входит в мою задачу.
25*
387

рывом с народно-религиозными традициями, Муаллим Наджи сумел
избежать этого конфликта. Сторонник европейского образования, он
в своей литературной деятельности выдвигал здоровые элементы
старой арабско-персидской культуры, давно уже определившей
мировоззрение османской интеллигенции, рассчитывая, очевидно, оградить
таким образом османскую литературу от крайностей подражания Европе.
Однако попытка Муаллима Наджи возродить в османской литературе
неоклассицизм успеха не имела 48 и даже навлекла на него подозрение
в ретроградстве. Немало способствовало этому, вероятно, и дервиш-
ство Муаллима Наджи.
Муаллим Наджи родился в Константинополе, в семье
безграмотного трудолюбивого седельника Али-аги. По смерти мужа мать
увезла детей к себе на родину, в Варну. Здесь Муаллим Наджи поступил в
медресе, и это в значительной степени отразилось, вероятно, на складе
его литературной физиономии. Юношей Муаллиму Наджи пришлось
зарабатывать себе кусок хлеба: семнадцати лет он уже учительствовал
в городской школе в Варне. Чтобы удовлетворить своим литературным
наклонностям, он начал сотрудничать в газете «Туна» («Дунай») 49;
статьи его были настолько интересны, что их перепечатывали даже
столичные (константинопольские) газеты. Способности молодого учителя
обратили на него внимание османского «энциклопедиста» Ахмеда Мид-
хата-эфенди, и вскоре Муалим Наджи был вызван в столицу. С этого
момента для Муаллима Наджи открывается широкое поле
деятельности. Он принял на себя редактирование литературного отдела в газете
Ахмеда Мидхата-эфенди «Терджимани хакикат» («Толковник истины»)
и своими критическими статьями и замечаниями, впоследствии
собранными в сборнике «Учитель» («Муаллим»), пробудил в молодежи
интерес к литературе. Педагогическая жилка Муаллима Наджи получает
еще большее развитие в нем со времени чтения лекций в лицее Галата-
сарай50. К этому периоду жизни Муаллима Наджи относится ряд
литературно-лексикографических работ, свидетельствующих о широкой
начитанности Наджи не только в старой османской литературе, но и
в арабской и персидской («Теория словесности», «Сборник педагога»,
«Словарь собственных имен», «Словарь иностранных слов»,
«Османские поэты» и т. д.). Незадолго до смерти Муаллим Наджи был
назначен государственным историографом, и в этой 'новой должности
успел проявить присущую ему усидчивость, предприняв различные
архивные и археологические изыскания.
Таким образом, главное значение Муаллима Наджи выражается
в его учено-литературных трудах; недаром за ним утвердилось
прозвище «Муаллим», т. е. учитель.
Кроме того, он оставил несколько сборников стихотворений,
оригинальных и переводных, не представляющих, однако, большого интереса,
цотому что поэтический талант Муаллима Наджи .не был особенно
велик (он находился под влиянием В. Гюго и Сюлли Прюдома). В своих
стихотворениях Муаллим Наджи часто проводит ту мысль, что счастье
48 Ревностным сторонником его был недавно умерший шейх Васфи.
49 Из печатавшихся в газете «разъяснений учителя своим ученикам» составился
впоследствии сборник «Мои .письма» («Мектубларым»).
60 Эта школа с преподаванием на французском языке была основана султаном
Абдул Азизом (1861—1876) с целью дать у себя на родине османской молодежи
европейское образование: заграничные .поездки, рассуждало правительство, только
развращают юношество.
388

достигается жизнью деятельной. Эта мысль была усвоена им еще в дет-
стве от родителей и впоследствии стала основой его мировоззрения.
Сам живой работник, он верит в силу труда и свою веру внушает
другим. Однако и на него порою, под влиянием политического безвременья,
воцарившегося в Турции при султане Абдул Хамиде, находит уныние.
В «Теркиб-бенде» он покорно заявляет, что «нужно сносить насилие, ибо
как справедливость, так и несправедливость — от бога». Может быть,
стоит еще упомянуть о его народнических стихотворениях из житья-
бытья малоазийского крестьянина. Он подслушал также из уст народа
песню «Бурчакчы кыз»51, в которой бедная деревенская девушка
жалуется на равнодушие юноши.
Из его прозаических произведений шедевром (во всей османской
литературе) является «Детство Омара»52—автобиографические
очерки, которые знакомят с бытом османской бюргерской семьи, крепкой
своими религиозными устоями. Живость изображения картин из
чуждого для нас мира, естественность, свободная от позирования, мягкий
тон, проникающий рассказ, — все это невольно подкупает читателя;
герои «Детства Омара» становятся для него родными, и детские радости
и горе Омара волнуют нас в той же степени, как его самого.
Итоги западного влияния в османской литературе
Заимствование европейских идей без их логической
последовательности и применимости к складу восточной жизни вносило в
произведения, да и в умы, путаницу. Тем не менее, для османского общества
даже эти, подчас исковерканные в понимании писателей, идеи были
откровением и усиливали их разрыв с вековым влиянием 'персов. Правда,
османцы впадали при этом в другую крайность и нередко рабски
подражали европейским образцам.
Первоначально знакомство османцев с «франками» шло
исключительно через французов, и на османский язык лихорадочно
переводились произведения французской литературы53. Наряду с писателями
просветительной эпохи появляются в османском переводе
представители романтизма, сентиментализма. Еще больший спрос встречают,
однако, на книжном рынке бульварные произведения, уголовные романы
с инфернальной фабулой (Поль де Кок, Понсон дю Террай, Ксавье де
Монтепен и др.) 54. В этом сказалась восточная черта, нашедшая
выражение, например, в «Тысяче и одной ночи». Быть может, разве
«мировая скорбь», расцветшая в Европе в начале XIX в., нашла в османцах
живой отголосок. Свидетели великих переворотов в Средней Азии,
свидетели падений могущественных государств, жители Востока,
естественно, убеждались «в бренности мира, разочаровывались в его ценности
и обращали свои взоры в высь; но скованные земной оболочкой они
еще сильнее чувствовали свою беспомощность, чтобы соединиться с
божеством. Под такими воззрениями создавалась также османская нация.
51 Слово бурчак значит 'горюх'; бурчакчы кыз 'девушка, собирающая в поле
горох'.
52 Подготовлено к печати. Есть немецкий перевод А. Меркса: «Ous Muai lim N>ald-
schi's Sünbüle. Die Geschichte seiner Kindheit», Berlin, 1398.
53 Есть, впрочем, предание, что османцам давно были уже известны многие
классические произведения (Юлий Цезарь, Плутарх); Маккиавелли был знаком в Турции
в XVII в.
54 Paul Horn, Die türkische Literatur (в серии «Die Kultur der Gegenwart», hrsg.
von. P Hinneberg, Die orientalischen Literaturen, 1906, S. 277).
389

Однако по мере того как росло влияние французской литературы,
в обществе, до тех пор вбиравшем в себя беспорядочно произведения
книжного рынка, возникает вопрос о необходимости предварительного
изучения французских классических писателей. Крайне
симптоматичным является в этом отношении письмо некоего Фуада, ученика одной
из парижских школ, принявшего участие лет пятнадцать назад на
страницах газет в споре о классиках. Он прямо и решительно заявил, что
без знания классиков невозможно изучение языка. Письмо местами
обнаруживает незрелость мысли молодого спорщика; но для истории
проникновения в Турцию французских идей, быть может, важно указание
Фуада, что, переписываясь со своими константинопольскими
товарищами, он делился с ними впечатлениями о постановке преподавания и,
со слов учителей, рекомендовал им для прочтения ряд произведений.
Помимо переводов отдельных произведений западноевропейских
литератур, бывали изредка попытки суммарно познакомить
соотечественников с западными литературами в целом. Так, уже лет двадцать
пять назад Ахмед Расим издал небольшую книжечку «Западные
литературы», в которой собрал отрывки из произведений известных ему
французских писателей. Подбор материала (Жан-Ж. Руссо, Шатобри-
ан, Виктор Гюго) характерен не для одного А. Расима, но вообще для
всех османцев. Книга сопровождается обычным на Востоке
рекомендательным письмом Муаллима Наджи, который старается проникнуть
в строй мысли Расима и объясняет цель его книжки: «Вот какова
западная литература, берите у нее все хорошее и откиньте все дурное». Му-
аллим Наджи картинно говорит о дикой искусственности образов
восточной поэзии, которая «сравнивает кудри красавицы с гадюкой».
Работа некоего Нюзхета «О западноевропейской литературе и ее
писателях» построена более широко; она захватывает литературные
явления всего Запада (составлена книга, правда, исключительно по
французским пособиям), но преследует также «практические цели —
изучение западноевропейских языков. Поэтому в начале книги автор
разбирает системы и руководства для изучения иностранных языков.
Изложение Нюзхета не отличается особой глубиной; весь центр
тяжести лежит в биографических очерках, в которых автор попутно
регистрирует главнейшие произведения (часто с большими пропусками и
промахами) изучаемого писателя и едва-едва намечает их содержание
или сообщает характерную мысль или цитату, особенно если она
получила всеобщую известность. В главе об английской литературе он
уделяет большое внимание Шекспиру и в особую заслугу ставит ему
уклонение от так называемого аристотелевского правила о трех единствах
в драме55. Как своеобразны, однако, представления Нюзхета о
литературе, говорит, например, тот факт, что в главе о немецкой литературе
он упоминает барона фон дер Гольца, инструктора османских войск;
55 Критико-биографический очерк о Шекспире был в журнале «Манзара» издан
под редакцией Нури-бея (1303 г. х., № 1). Из драматических произведений Шекспира
на османский язык переведены: 1) «Зимняя сказка», 2) «Два веронца», 3) «Ромео и
Джульетта», 4) «Ошибка» (sic!). Три последние — Бояджияном; в случае успеха, Бояд-
жиян предполагал переложить и другие драмы; «Комедия ошибок» существует,
кажется, еще в переводе Хасана Сирри (Константинополь, 1304 г. х.), 5) «Венецианский
купец», перевод X. И. (Константинополь, Г301 г. х.). В последнее время за перевод
Шекспира взялся видный публицист, долго живший за границей, Абдулла Джевдет;
в журнале его «Ижтиход» появились уже переводы «Гамлета», «Макбета», «Юлия
Цезаря», «Ромео и Джульетты». Там же в переводе русского мусульманина Хюсейн-
заде Али-бея напечатан «Фауст» Гёте.
390

о французских chansons de geste он отзывается, как о грубых песнях:
а заканчивается очерк биографией Ж. Верна. С идейной точки зрения
еще большее значение представляет, пожалуй, книга Ушакизаде Ха-
лида Зии «Новелла», в которой рассказывается история романа в
Европе; отдавая предпочтение роману натуральной школы, он намечает
османским переводчикам правила, которыми они должны
руководствоваться при выборе произведений для перевода. На оригинальных
произведениях Ушакизаде Халида Зии, прибавим, всецело отразилась
компоновка новелл Ги де Мопассана 5б.
Так постепенно западноевропейское влияние вторгается в
османскую литературу, в интеллигенцию османского общества. Оно
выразилось как в стиле, так и в самом построении рассказа; впоследствии в
османской литературе под влиянием романов П. Бурже зарождается
также психологический роман, обнаруживающий, однако, неопытность
османских подражателей. С первого номера газета «Игдам»,
основанная в 1894 г, Ахмедом Джевдетом, приступила к печатанию романа
П. Бурже «Андрэ Корнели»; между прочим, одной из главных целей
было «приучить к чтению серьезных книг публику, поглощающую
бульварные французские романы Ксавье и Ришбура».
Народная османская литература (не говоря уже об османской
«орта ойну», вышедшей из итальянской commedia del'arte), может
быть, даже раньше испытала на себе влияние Запада.
На репертуаре османского «Петрушки» — «Карагёза»57 видно,
например, влияние Мольера.
Комедии Мольера давно получили в Турции большое
распространение. Ахмед Вефик-паша в бытность свою великим везиром перевел
на османский язык ряд (10) комедий 58.
Совершенно уже не подозревая заимствований из автора, о
котором публика, занимающаяся во время представления лущением орехов,
и не слыхала, быть может, никогда, карагёзчики воспроизводят в своих
пьесах сцены из комедий Мольера (из «Скупого», «Тартюфа»,
«Проделок Скапена») 59. Как указывают современные карагёзчики, эти сцены
были уже в репертуаре знаменитого их предшественника, умершего лет
шестьдесят назад, Хасана Карагёза.
До сих пор у нас шла речь об отдельных лицах и фактах. Однако
западная культура оказала сильное влияние на все мировоззрение
османцев. Венгерский ориенталист, туркофил Герман Вамбери,
учитывая западноевропейское влияние на Турцию60, пытается убедить
европейцев, что Турция преобразилась со времени обнародования Гюль-
ханейского акта, что все население, включая духовенство, проникнуто
духом западной цивилизации, и т. д. Конечно, — это преувеличения,
подсказанные желанием ослабить впечатление, произведенное в середине
56 С 1909 г. в Константинопольском университете А. Хикмет начал читать курс по
истории западноевропейских литератур.
57 Отличие его от «Петрушки» состоит в том, что османский импрессарио
показывает на полотне теневые изображения Карагёза и других действующих лиц.
58 Существует также перевод Али-бея, сделанный несколько раньше. Кроме того,
Зия-паша перевел «Тартюф» под заглавием «Конец ханжи» (1298 г. х.). Не без влияния
Мольера записана одна из комедий М. Хильми (|«Оте1ц, у которого 20 детей») (P. Horn,
Geschichte der türkischen Moderne, S. 55).
59 Adolphe Thalasso, Molière en Turquie. Etude sur le théâtre de Karagueuz, Paris,
1888, p. 15.—Сведения, заключающиеся в этой брошюре, повторены позже в этюде
того же автора: Le théâtre turc, — «La Revue théâtrale», Paris, 1904.
60 A. Vambery, La Turquie d'avant quarante ans, Traduit de l'allemand, Paris, 1898.
391

90-х годов минувшего столетия книгой туркофоба, герцога Эрджиля
(d'Argill). Как бы там ни было, влияние западной культуры
сказалось прежде всего во внешних заимствованиях, в изменениях
общественного и семейного быта, — изменениях, непроизвольно ослабляющих
в османце его застарелое предубеждение против европейцев. И все
сильнее осознается необходимость в сближении с Западом, и все
больше теряет под собой почву религиозный фанатизм — вековая препона
между Востоком и Западом.
Большая заслуга в этом отношении принадлежит газете «Игдам»,
на столбцах которой печатались интересные литературно-общественные
корреспонденции Али Кемаля из Парижа61.
Приложение
РУССКИЕ В ОСМАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ;
ПЕРЕВОДЫ С РУССКОГО ЯЗЫКА
Несмотря на то что политические сношения с Россией восходят
к эпохе Баязида II (1481—1512), мысль узнать своего соседа
пробуждается у османцев лишь в XIX в. Незнакомство с языком,
естественно, заставляло первое время обращаться к посредничеству языка
народа, чья культура давно уже стала проникать в Турцию, —
французского; неудачные войны, которые вела Турция с Россией в
царствование императрицы Екатерины II, вызывали в османском обществе
особый интерес к «северной Семирамиде». Однако в выборе книг для
ознакомления с ней османцы обнаружили (как впоследствии при зачатках
западного влияния) полную неосведомленность в литературе предмета;
едва ли не первой книгой, трактовавшей о северном соседе, было
сочинение Кастера «История империатрицы Екатерины». Это сочинение
вышло год спустя после смерти императрицы и успело значительно
устареть к тому времени, когда его переводил на османский язык
драгоман государственного совета Яковани Аргиропуло62.
После этого опять наступает длинный перерыв, и пробуждение
интереса к России связывается, с одной стороны, с завоеваниями России
в Средней Азии63, а с другой стороны, со славянским движением на
Балканском полуострове в 70-х годах прошлого столетия. В этом
отношении крайне характерно драматическое произведение Визенталя
(выходца из Венгрии) «Черняев в Азии» (написано в 1877 г.).
Произведение сплошь проникнуто русофобской тенденцией: среднеазиатские
турки, поголовно все, отличаются благородством и национальной
гордостью (особенно турчанка Зюлейха), и напрасно генерал Черняев
склоняет их для личного спасения на измену родине.
Почти в то же время появилась в серии «Человечество» Ахмеда
Мидхат-эфенди «История России», доведенная до 1855 г. Разумеется,
самостоятельного значения «История» не имеет; это — компиляция,
составленная по французским книжонкам. Автор дает оценку
правительственной политике, испокон века давшей как в русской нации, так и в
подчиненных Российскому государству народах стремление к
просвещению.
61 Правда, его упревали в том, что статьи его не что иное, как перевод из
французских газет.
62 Издано в Египте дважды: в 1829 и 1831 годах.
63 Примерно в то время появляется описание «Путешествия в Среднюю Азию»
(Эмина) и «Историко-географический очерк Хивы» (А. Суави).
392

Так же слаба появившаяся лет пятнадцать назад история России,
принадлежавшая перу артиллерийского офицера Исмаила Хаккы, под
заглавием «Сведения о Севере, или история России» (доведена до
насильственной смерти императора Павла I).
Словом, представление османцев о России создавалось под
влиянием иностранной (французской) литературы.
Поворотный пункт в истории знакомства османцев с Россией
открывается деятельностью Мехмеда Мурад-бея. Родом дагестанец, Му-
рад-бей получил в России среднее образование и, переселившись в
Турцию, сразу выдвинулся. Впоследствии он играл выдающуюся роль в
младотурецком кружке, поведшем кампанию против султана Абдул
Хамида64; но вскоре между ним и другими членами комитета
произошли разногласия, закончившиеся полным разрывом, а после
контрреволюции 1909 г., обвиненный в потворстве реакции, Мурад-бей был
сослан на остров Родос. Не говоря о «Всеобщей истории», составленной,
кажется, по русскому переводу Вебера, Мурад-бей перевел или, точнее,
переделал «Горе от ума» Грибоедова.
Выбор произведения далеко не был случаен. Начавшееся тогда
чрезмерное увлечение Западом не могло не внушать серьезных
опасений преданным турецкой идее людям, а в речах Чацкого, особенно в
монологе III действия, Мурад-бей мог видеть подтверждение
необходимости огородить Турцию «китайской стеной» для сохранения
национального обличья 65.
Еще больше сделала в качестве переводчицы русская женщина,
жена казанского городского головы О. С. Лебедева (почетная
председательница Общества востоковедения в С.-Петербурге). Возможно, что
с детства уже она знала казанско-турецкий язык и, встретившись в
Стокгольме на конгрессе ориенталистов с османским писателем
Ахмедом Мидхат-эфенди, занялась под его руководством изучением
османского языка; вскоре появился ряд небольших повестей и рассказов,
переведенных ею с русского языка, например, «Метель» и «Пиковая
дама» Пушкина66; отрывки из «Демона» Лермонтова (с биографией) 67;
«Семейное счастье» (первый перевод «Ильяс, или истинное счастье»)
Л. Толстого и др. Ею же составлен краткий очерк русской литературы
(от эпохи Петра Великого до Л. Толстого).
Впоследствии число переводчиков увеличилось: казанский татарин
Муса Кязим (преподаватель русского языка) познакомил османцев с
Гоголем (отрывки из «Старосветских помещиков»); в фельетонах
газеты «Игдам» Мехмед Зюхди (Помак) 68 делал переводы из Л.
Толстого,— отрывки из «Рабства нашего времени», Потапенки и др.69.
64 Сведения о кружке заключаются в автобиографических записках «Мюджахе-
дейи миллийе» («Национальная борьба»).
65 Подробный разбор перевода со сличением его с оригиналом в ст.: М. А. Гама-
зов, «Горе от ума» в турецком переводе, — «Вестник Европы», 1886, № 1, стр. 430—450.
66 Отдельно издана ею биография Пушкина, предварительно напечатанная в «Сер-
вети фюнун».
67 Биография его была напечатана также в журнале «Мектеб», 1311 г. х., № 10.
68 Мусульманин из болгар.
69 Разумеется, больше всего влечет к себе османцев Толстой. Об этом заметки:
1) Турки о Толстом, — «Русские ведомости», 1910, № 283, 2) Толстой в Турции
(Библиографическая заметка). — «Известия Общества Толстовского музея, 1911, № 3—5,
стр. 116—118. С 6 марта 1912 г. в газете «Ени газета» в переводе с французского Эми-
на Лямии начал печататься роман Толстого «Война и мир». Там же мною были
напечатаны рассказы: «Сигнал» Гаршина (1910, № 711, 712) и «Брожение умов» Чехова
(1910, №751).
393

Почему-то без имени автора вышел (в 1321 г. х.) перевод с фран
цузского романа Тургенева «Дым», сделанный Абдуллой Зюхди
(сначала роман был напечата-н в газете «Иглам»).
После событий 1905 г.70 интерес 'к русской литературе, кажется, еще
больше увеличился; в постыдном незнании османцами России начинают
создаваться уже и 'газеты («Игдам») 71, и приходится только сожалеть
об отсутствии опытных переводчиков. Как глубоко идет увлечение
русской литературой, показывает разговор С. Я. Елпатьевского с
младотурком, который, плененный русской литературой, не мог без слез и
волнения читать русские рассказы, произведения русских классиков
(Пушкина, Лермонтова, Гоголя) и в порыве восторга заявил, что ом
и сына своего после родного языка будет прежде всего обучать
русскому72. Так, медленно, правда, создается почва для взаимного понимания.
II. САТИРА НА ГАЛЛОМАНИЮ
При первых робких отзвуках европейского влияния консерваторы
встревожились и, боясь утратить свой престиж, осыпали насмешками
носителей европейских идей.
Так, некий Мехмед-ага, вооружившись против публицистической
деятельности Шинаси-эфенди, написал стихотворение, в котором, играя
значением имен Шинаси (от персидского слова шинахтен 'знать') и
Агях ('осведомленный'), говорил: «Они (Шинаси и Агях) пишут всякий
вздор, какой приходит им в голову; Шинаси не имеет никакого
представления о мире, а что касается Агяха, то он очень невежествен». Это
было брюзжанье старой партии, от которой ускользала власть.
Али Юльви
Между тем европейское влияние властно вторгалось в жизнь
Турции, и, очарованные ласкающими звуками французской речи *,
османцы забывали все свое, чтобы стать рабами французских мод. В Турции
зарождается тип золотой молодежи — «шик», метко осмеянный в
стихотворении Али Юльви2 «Ала франга бир газель» («Газель на
французский лад») 3. Вот как он описывает повесу: «Ах, мой сударь, ты чуть
не размозжил челюсть (размахивая) своей тросточкой. И вы напрасно
думаете, что вина искупается вашим „pardon!". Никому нет от него
покоя, ну, да стоит ли волноваться из-за этого?.. Мы найдем сейчас
фаэтон,—думает „шик", — и прокатимся по Везнеджилер
(аристократический квартал города). Господа! Не обольщайтесь фальшивым бле-
70 В журнале «Сервети фюнун» печаталась работа «Последствия русской
революции». Издатель журнала А. Ихсан проявлял вообще большой интерес к России; так, в
1896 г. он поехал в Москву >на коронацию и совершил путешествие по Восточной
России.
71 В 1908 г. млад©турецкая газета «Танин» начала знакомить в переводе с
французского своих читателей с «Матерью» Горького; в 1909 г. в газете «И-нкиляо»
переведен рассказ «Тюрьма»; в салоникском журнале «Генч калемлер» был напечатал в
1911 г. «Красных смех» Андреева.
72 См. С. Елпатьевский, Ко дню Гоголя. — «Русские ведомости», 1909, № 95.
1 До сих пор у османских писателей (например, Джеляль, Нури, Иззет Мелих)
не прошла страсть писать по-французски.
2 Сторонник упрощения османского языка; сотрудничал в газете «Игдам».
3 Сборник «Гелиши гюзель» («Наскоро»), Константинополь, 1304 г.х., стр. 45—
46.— Он составил также сборник анекдотов «Гель, кейфим, кель» («Ну-ка
повеселимся!»).
394

ском нашего „шик-бея". Ведь часы свои он заложил и разгуливает
с одной цепочкой. Взгляни, как хорошо работает этот невзрачный на
вид ресторан, в котором такие обольстительные, очаровательные гар
соны»4.
Хюсейн Рахми
Еще сильнее язвы османского общества выставлены напоказ в
произведениях X. Рахми. В первом произведении, вышедшем лет двадцать
назад, «Зеркало, или повеса» («Айна яхуд шик») намечаются
типичные черты его дарования, направленного к осмеянию рабского
подражания Европе. С большим искусством изобразил он похождения Ша-
тырзаде, в лице которого вывел османскую молодежь, без разборя
увлекающуюся всем, что носит на себе французскую печать.
Чрезмерная галломания героя, при ограниченности ума, создает ряд комических
приключений.
Жизнь Шатырзаде проходит в европейской части города, в Пере,
в компании французов и левантинцев5, которые для него являются
жрецами моды и вкусов. Он завел себе любовницу из француженок и,
чтобы удержать ее у себя, пускается на неблаговидные штуки и
выкрадывает, между прочим, у своей матери бриллианты. В восторге от своей
победы он хочет выйти с любовницей на прогулку, но для большего
шика, кажется ему, нужно еще вести на привязи мопса6, и
француженка, чтобы посмеяться над ним, берет уличную собаку.
Разукрасив ее ленточками и бантиками, они выходят на Перу; в это время
собаки Перы чувствуют в наряженной собачонке Дроль непрошенного
гостя, вторгающегося в их кварталы, и с лаем кидаются на них7. Долго
они безуспешно отбиваются от них и наконец скрываются в ресторане.
В то время как Шатырзаде был занят разговором со своей
француженкой, голодная собака, слыша запах еды, прокрадывается в кухню и
хватает с блюд лучшие куски. Не замечая ничего, официант разносит
посетителям заказанные блюда, но те поднимают скандал. Между тем
запертая в кухне собака начинает визжать. Так как никому и в голову
не приходит, что в кухню могла забраться собака, все, объятые ужасом,
вылетают из ресторана, принимая ее за страшного невиданного знеря.
Один француз, учитель естественной истории, пытается сохранить
спокойствие и читает публике длинную речь о свойствах этого редкостного
экземпляра из животного царства. Но как только в дверях залы
показывается Дроль, француз в страхе выпускает из рук револьвер и бежит.
В конце концов все разъясняется, и за разбитую посуду и съеденные
кушанья приходится расплачиваться Шатырзаде; избитый, осмеянный,
он удаляется из ресторана; но в суматохе он уже не заметил, как
француженку подхватил сутенер и, несмотря на ее сопротивление, увлек с
собой. Вот несколько эпизодов из этого романа X. Рахми, построенного
на грубых комических эффектах, напоминающих кинематограф.
4 Автор хочет сказать,что «шик», подражая во внешности европейцам, не оставил,
однако, восточных пороков.
5 Потомки европейцев, осевших на Востоке, ■— «Леванте».
6 По шариату, собака — нечистое животное; но подражание европейцам,
распространяющееся на устройство квартиры (в доме нужно иметь, кошку, собаку и пианино),
ослабляет силу религиозных требований.
7 У уличных константинопольских собак была своеобразная строгая организация.
395

Но задача автора состоит не только в том, чтобы потешить
читателя. Это, очевидно, горячий патриот; видимо, он глубоко скорбит
о разложении османского общества, особенно, о развращающем
влиянии французских мод. Рядом с Шатырзаде («Катырзаде»8—как
ядовито отзывается о нем одна француженка) он выводит другого османца
Машук-бея, который познал пользу европейского образования и не
утратил природных национальных черт.
Рассказ ведется необычайно живо (это — влияние французской
школы), но тип Шатырзаде шаржирован; вообще манера письма Рах-
ми нехудожественна.
Раз .зашла речь о влиянии на Рахми французской школы, отметим
его отзыв о Золя, которого он представляет себе как
писателя-натуралиста, ничего не стесняющегося 9. Хюсейн Рахми, по его собственному
мнению, скромнее; он знает, где нужно поставить точку.
В романе «Мюреббийе» («Гувернантка») Рахми критикует систему
воспитания. Как некогда у нас в России за воспитание детей часто
брались случайные люди, никогда не занимавшиеся у себя на родине
педагогикой, так и османское общество в погоне за европейским
образованием не успевало разбираться в нравственных качествах учителей и
учительниц, которых вводило в свои семьи; поэтому результаты бывали
иногда плачевные.
Говорят, что сюжетом для романа Рахми послужило истинное
происшествие в доме А. Вефик-паши.
Куртизанка Дюпре после многочисленных похождений попадает а
Константинополь в гувернантки. Она молода, красива, и мужчины
начинают за ней ухаживать, но она ловко дурачит всех их. В конце
концов хозяин, гроза своих домашних, застает у Дюпре мужчин. Казалось
бы, после этого должны исчезнуть всякие сомнения в легкомысленности
девицы, однако она выходит сухой из воды. Между тем Дюпре успела
возбудить в сыне хозяина Дехри пылкую страсть; юноша любит ее со
всем жаром первой любви. Мучимый подозрениями, он подкарауливает
однажды ночью Дюпре и, к ужасу своему, сталкивается у нее со своим
отцом.
Роман этот, первоначально напечатанный (1895 г.) в газете «Иг-
дам», произвел в обществе большую сенсацию. В читающей публике
по этому поводу было высказано два мнения: одни негодовали и
настаивали, что Рахми в романе своем переходит границы
общественного приличия, затрагивая скользкие темы; что касается «западников»,
они тоже были смущены и нападали на Рахми за то, что он будто бы
решительно высказывается против иностранных гувернанток в
османских семьях. Поэтому они готовы были даже подозревать его в
мракобесии. Разумеется, в пылу раздражения они преувеличивали, ибо перед
западной культурой Рахми преклоняется. Немало досталось во время
споров и газете «Игдам», дерзнувшей напечатать рома«, и редакция
вынуждена была оправдываться от взводимых на нее обвинений: не
против иностранных гувернанток вообще ополчалась газета; она
хотела только, чтобы изучение западных языков начиналось уже после
того, как ребенок освоится с языком родным.
Нападая так на османское общество, отрывающееся от
национальных устоев, Рахми выводил часто в своих произведениях типы отжи-
8 «Жеребец», собственно, — муленок.
9 Впрочем, это — общее мнение османцев о Золя.
396

вающей, старой Турции; но опять нужно прибавить, что Рахми далек
от идеализации, он подсмеивается слегка над всеми старушками,
верящими гадалкам, пугающимися «хвостатых звезд» 10, и т. х
Язык произведений «османского Поль де Кока» очень оригинален
и пестрит идиоматизмами и словечками, настолько своеобразными, что
впоследствии значение их ускользает даже от автора. С этой точки
зрения его произведения заслуживают внимательного изучения, так
как представляют большой интерес в лексикологическом отношении.
III. РЕЛИГИОЗНАЯ РЕАКЦИЯ; ПОЛЕМИЧЕСКИЕ СОЧИНЕНИЯ;
АПОЛОГИЯ ИСЛАМА
Так, в заимствовании западных идей на османцах сказалась
обычная черта их характера: всегда они слишком мало думали или думали
так, как думали «старшие». Приходилось ли им жить бок о бок с
китайцами,— они отказывались во имя иноземных титулов от своей
личности; перейдя от шаманства в ислам, они приняли его, как
кристаллизованное учение, в котором не должно изменять йоты; когда же
подошла пора увлечения Западом, оно быстро отлилось у них в
карикатурные формы, осмеянные османскими сатириками и главным образом Хю-
сейном Рахми, создавшим тип османского «петиметра», «шик».
Словом, факты уродливого подражания Западу были подмечены
писателями, и у более вдумчивых османцев явилось опасение потерять
в неудержимом потоке западных идей национальность. Как
противовес западному влиянию в литературе возникает реакция, быстро
вербующая себе сторонников. Османское общество, опекаемое испокон
века султанами, отвыкло от проявления самостоятельности; видя
преследования, которым подвергаются рьяные поклонники Запада, оно
невольно, если не отказывалось, то скрывало свои западнические
тенденции.
Литературная реакция пошла в двух направлениях. Усиление
западного влияния должно было ослабить значение мусульманского
духовенства, и муллы всполошились. Религиозно-богословское
направление всегда преобладало в османской литературе; теперь оно только
10 И представитель сильного пола Рахми, как большинство современных
писателей, становится также на защиту женских прав. В повести «Мутталлака» («Разводка»),
на немецкий язык переведенной Имгоффом, он трогательно изображает «вечный спор»
между невесткой и свекровью, — спор, который еще более обостряется от резкой
противоположности в мыслях и чувствах между двумя женщинами. Наблюдая перелом в
общественных воззрениях на женщину, старуха вкладывает в свои слова невестке яд
адской злобы. Ей все ненавистно в невестке, невольно отдалявшей от матери сына.
«Мы в наше время пряли, а вы, молодухи, все читаете романы; недаром мне говорили,
чтобы я не брала в жены сыну грамотной девушки», — начинает она издалека. Она
дразнит в ней женское самолюбие, заводя разговоры о том, что муж вдали от нее
развлекается в объятиях хорошенькой женщины и т. д. Всю горечь обид, вынесенных
от свекрови-ведьмы (ифрит), женщина изливает в письме мужу. Еще вчера слуги дома
почтительно стояли перед ней, а сегодня, когда одно слово «ты свободна» (формула
мусульманского развода) разорвало брачные узы, никто в доме, где она прожила
четыре года, не хочет помочь ей даже уложить вещи. Оскорбленная, униженная, она тем
не менее — вся любовь; она ждет — увы, напрасно! — только зова со стороны мужа,
которого заботливая мать, наверное, утешает мыслями о легкости нового брака. Дикие
аномалии семейных условий, бессмысленная жестокость мусульманского развода,
видно, глубоко волнует автора; ему уже не до смеха.
397

устремилось со всей силой в новую сторону — на борьбу с врагом,
нагрянувшим с Запада.
Одновременно с религиозной реакцией выдвигается течение,
которое можно назвать националистическим, своего рода народничеством.
Сторонники его признают важность западной культуры (да иначе и не
могло быть, потому что это движение питается соками из
западничества), однако они — противники крайностей, сметающих дорогое для
них национальное наследие идей предков.
2
В стране, скудной умственными силами, духовенство, прошедшее
богословскую школу, занимало выдающееся положение как
истолкователь божественного закона. Усвоив от своего учителя богословские
науки, ученик навсегда сохранял к наставнику уважение, граничащее
с благоговением. И как ни демократичен по существу ислам, даже
'султаны в мечети, где все верующие равны, поднимались на ноги, когда
входили их учители (например, султан Мехмед II, завоеватель
Константинополя, перед своим учителем Гурани). Духовная связь между
учеником и учителем, быть может, более крепкая даже, чем родственные
кровные связи, проходит красной нитью вплоть до наших дней. Я помню
рассказы, слышанные в Конье, как, оскорбленные отзывами одного
софты 1 (семинариста) об их учителе, ученики затащили его в медресе;
избив до полусмерти, они обрили его, что в мусульманстве считается, как
нарушение сунны (священного предания), позором. Так сильно
обаяние ходжей в глазах учеников, а для народа, в большинстве
невежественного, слово «ходжа», произнесенное в мечети, получает смысл
непреложного закона, как правила веры, и ходжа, стало быть, может
направлять толпу так, как ему угодно. Ходжи нередко, чтобы достичь
своей цели, подымали бунты; султаны их боялись и старались
задобрить различными льготами. Вся общественная и политическая жизнь
османского общества находилась под строгим контролем духовенства
(шейхульислама). Когда в XVIII в. османское правительство пытается
стать на путь реформ, требуется фетва (разрешительный указ)
шейхульислама, чтобы ввести в столице книгопечатание2.
По-видимому, духовенство отнеслось без особой вражды к
новшествам, но это только по-видимому. Правда, не представляя еще себе
конечных целей правительства, оно не решалось выступать открыто с
ним в борьбу; тем не менее, подбор изданных в XVIII в. богословских
книг указывает ясно тенденцию духовенства. Чтобы удержать паству
под своим влиянием, оно неоднократно переиздает сочинения
османского богослова XVI в. Мехмеда Биргеви, которсго более либеральные
османцы и особенно представители религиозного ордена мевлеви
ядовито называют «бейгирли» — лошадник. Биргеви, строгий,
последователь толка Абу Ханифы, в своих сочинениях подчеркивает вред всяких
новшеств. В переводе на османский язык сочинения Биргеви
(писавшего, разумеется, по-арабски) «Тарикати Мухаммедийе», .исполненном
(вторично) в 1841 г., на первом плане стоит глава «бид'ат» («овов'веде-
ния, новшества). Как отметил уже Хаммер, перевод этого сочинения,
в более легкой форме, был предпринят противниками реформ. Так кос-
1 Из «сухте» — сожженный (жаждой к знанию).
2 Впрочем, .печатание книг, касающихся вероучения, было запрещено; Коран в
Турции до сих пор только литографируется.
398

венно духовенство выражало свое неудовольствие по поводу
начинаний светского правительства.
В XIX в., в эпоху султана Абдул Меджида, духовенство заметило,
однако, что пассивная борьба уже недостаточна. Правительство
пытается уничтожить или хотя бы ослабить в народе фанатизм и с этой целью
(чтобы вырвать молодежь из-под исключительного влияния
духовенства) начинает всюду заводить светские школы. Наряду с
правительственными мероприятиями европейцы (католические миссии) начинают
основывать в стране свои школы, и новые методы преподавания
привлекают к ним мусульман. Тогда духовенство высказывается смелее,
как господствующая церковь ислам борется с христианством, и сперва
оружием его адептов. В этом отношении любопытен перевод с
арабского языка сочинения католического ксёндза с острова Майорки,
перешедшего в начале XV в. в Тунисе в ислам, Абдуллаха, «майоркского
драгомана». Однако затхлая литературная борьба мусульманского
духовенства -не достигает никаких результатов, так как противник стоит
во всеоружии знания, и симпатии мусульманской молодежи склоняются
в сторону европейцев. Особенно смущали мусульман католические
школы в Бейруте, и, чтобы подорвать к ним доверие населения,
мусульманские публицисты не останавливались перед сочинением заведомо
тенденциозных корреспонденции. Между органами печати усердствовала
больше всего газета «Басирет», которая подчеркивала, что
католическое духовенство старается совращать в христианство детишек3: Как
бы сознавая свое бессилие, духовенство подымает вопль и в конце
концов добивается от правительства запрещения для мусульман посещать
европейские школы.
Впоследствии на почве раздражения духовенства против гяуров
султану Абдул Хамиду II удается использовать это настроение в целях
утверждения панисламизма. Правда, вскоре между духовенством и
султаном зарождается антагонизм, так как султан желает установить су-
прематию церкви только для того, чтобы сделать ее затем послушным
рабом государства, светской власти или, еще точнее, своей личной
воли. Эта идеология не представляет, впрочем, что-либо необычное: как
халиф (наместник пророка Мухаммеда), султан был бы прав с
канонической точки зрения 4. В панисламском государстве будущего османцы
должны играть первую роль; они должны стать посредствующим
звеном между Западом и Востоком. Мечта эта ласкала не одного султана,
но и все османское общество и способствовала развитию в нем
шовинизма. С одной стороны, духовенство и публицисты превозносят ислам,
а с другой стороны, под влиянием самоупоения османцы
преувеличивают значение своего народа. Так создается в Турции апология ислам i
и критика западноевропейской культуры.
3
Да и как было османским богословам не стать на защиту ислама,
когда в 1883 г. Э. Ренан в своей речи «Ислам и наука»5 подверг
современный ислам беспощадной критике и категорически заявил, что «и^-
3 В. Смирнов, Турецкая цивилизация..., стр. 29—32.
4 Насколько, однако, неосновательны притязания османских султанов на титул
«халифов», показал уже проф. В. В. Бартольд («Теократическая идея и светская власть
в мусульманском государстве», СПб., 1903).
5 Есть .русский перевод (местами неудачный) А. Ведрова (СПб., 1883).
399

лам — это безразличное смешение всего светского с духовным, эго —
владычество догмата, это — самые тяжелые цепи, в которые когда-либо
человечество было заковано». «К науке, — говорит Ренан, — ислам
всегда относился как к врагу, а убив науку, он убил себя, и обрек себя
на полнейшее ничтожество в мире». Речь Ренана опечалила мусульман;
высказанная им мысль о несовместимости ислама с прогрессом
вызвала критический разбор со стороны русского ахувда А. Баязитова (ум.
в 1911 г.), и вскоре книжка его была переведена на османский язык
(О. С. Лебедевой и А. Джевдетом, редактором газеты «Терджиманн
хакикат»). Сочинения ученого русского муллы, который пытался
поколебать доводы Ренана, встречали в османском обществе горячее
сочувствие и одобрение.
Опровержение на Ренана писал и Кемаль-бей. Мусульманский
Восток, говорил он, соперничал с Европой и даже торжествовал над
ней до XVI в., т. е. до возникновения новой науки, построенной на
опыте. Мусульманский мир приготовил себе сам гибель, задушив в лоне
своем уже в XIII в. зародыши науки. Однако обвинения исламской
религии в косности беспочвенны.
В глазах османцев речь Э. Ренана казалась простым
недоразумением, потому что распространялся ислам не только среди диких
народов Африки и островов Индийского о'кеана; ислам находил
приверженцев также среди христиан как в Англии, так и Америке. А
превосходство ислама над христианством — для мусульманина,
собственно, не требующее доказательств ввиду многобожия христиан (учение
о троичности божества6, — подкреплялось переводами (с арабского
языка) таких сочинений, как «Обнаружение истины» («Изхар
уль-хакк») Рахметуллы (индийского ученого), где из европейских
источников была извлечена и опровергнута полемическая
антиисламская литература.
Раз мусульманство как религия, превосходит христианство,
естественно, что и восточная, мусульманская, культура стоит неизмеримо
выше западноевропейской цивилизации. Эту мысль берется доказывать
Зеки в своем трактате «Мир исламский, Восток и Запад». «Восток,—
начинает автор свою работу, — источник законов и религий, — это
страна, откуда воссиял свет учения пророков; это — средоточие наук,
нравственности и человеческого совершенства. В странах ислама зародились
и завершились великие исторические события, которые вознесли
страны, осененные солнцем Востока, на вершину славы и преуспевания».
Народы Запада создали философию, но в сравнении с мусульманскими
теологами европейские философы — ничтожество. Из этих уже цитат
в их восточной сумбурности выступает нелогичность рассуждений Зеки,
который, пользуясь широким понятием «Восток», вводит в свое
изложение факты не только из мусульманской истории, но и из всеобщей.
Высказав свой восторг перед Востоком, Зеки обрушивается на Запад.
Он обвиняет европейскую культуру «в материализме» — торжестве
капитала над трудом: усиливается жадность богачей, низшие классы
беднеют; ослабляются семейные узы, и т. д. Между тем дитя Востока,
бедуин, чуждый этой цивилизации,— счастлив. Казалось бы, как логический
вывод из указанных рассуждений, Зеки явится отвращение от Запада.
Однако, очевидно, он замечает полную отсталость Востока и призы-
6 Почему христиан называют нередко мушрик 'признающий у бо>га товарищей',
400

вает мусульман проснуться от вековой спячки и изучить основы
западной цивилизации, высасывающей пока из Востока все его богатства.
Только в подражании нужно знать меру, нужно, главное, хранить во
всей чистоте религиозные заветы, так как священный мусульманский
закон Коран дает человеку на земле счастье. Как османец, Зеки
обращает внимание на центральное положение османцев в мусульманском
мире. Османский султан вместе с тем ведь халиф, и османцы обязаны
утверждать в мире справедливость7.
После всего этого не следует уже удивляться, когда османские
ученые пытаются защищать мусульманскую религию в житейских
распорядках. Так, например, богослов Махмуд Эссад, преподававший в
Школе правоведения политическую экономию, оправдывает (в одной
брошюрке) полигамию, разрешаемую исламом, попутно обвиняя христиан
в потворстве скрытому многоженству. У животных, рассуждает М.
Эссад, нет единобрачия, так для чего же соблюдать единобрачие человеку,
высшему животному? Таков вкратце ход мысли его. Поистине можно
сказать, что философия М. Эссада — скотская.
Скромнее защищает исламское вероучение дочь историка Джевдет-
паши Фатима Алие-ханум (род. в 1862 г.). По-видимому, она получила
европейское образование: она читает и говорит по-французски, играет
на пианино и т. д. В данной связи я упомяну только о книге ее
«Исламские женщины» («Нисвани ислам») 8, написанной в форме легкой
салонной козери. Фатима Алие-ханум рассказывает о своих встречах с
европейскими женщинами, которые заглядывали в дом ее отца. Она
редко критикует положение европейской женщины; она не только берет
под свою защиту мусульманок, но оправдывает весь строй
мусульманской жизни. Впрочем, Фатима Алие, знакомая с тяжелой жизнью
османских гаремов, высказывается против женского рабства; но, конечно,
феминистское движение на Западе для нее непонятно, и она даже не
видит в нем никакой нужды для мусульманки, которой религиозный
закон предоставил давно уже права, тогда как ее европейские сестры
вынуждены шаг за шагом отвоевывать себе от мужчин права.
Пожалуй, можно даже сказать, что от письма Алие-ханум отдает
шовинизмом. Книга не блещет глубиною мысли, во всяком случае, характерна
для (настроения османок, которым страшно еще отказаться от мыслей,
унаследованных от своих предков9.
4
Клерикальная литература, может быть, бессознательно для себя,
играла в руку халифу, султану Абдул Хамиду II, постаравшемуся
извлечь из движения пользу для оправдания своей политики. Халиф
призывает своих подданных объединиться для духовной борьбы с
возрастающей смелостью неверных. В этом направлении действует османская
7 Р. Aurelio Palmieri, Die Polemik des Islam, Salzburg, 1902, S. 63.
8 Есть французский перевод «Les musulmanes contemporaines», Paris, 1894.—
В газете Тахира («Servet», 1898, № 81) помещены были отрывки из книги в переводе
Еленьги Юлии Христофоридис.
9 Алие-ханум написала, кроме того, ряд романов и научных сочинений. В своих
романах она «ередко говорит о силе женской любв'и и страданиях, причиняемых ее
нежному сердцу мужчиной. Один из ее романов (слабый)—«Уди»(«Арфянка»)
переведен на французский язык Г. Сеоном, французским консулом в Салониках.
26 В. А. Гордлевский
401

пресса, влияние которой широко распространяется по всему
мусульманскому миру lû.
Клерикальные взгляды, поддерживаемые высшими
правительственными сферами, вкратце были сформулированы официальным
апологетом ислама Наманом Кямилем (дворцовым секретарем), который
произнес на конгрессе ориенталистов в Женеве речь на тему «Несколько
истинных слов относительно ислама и Турции». Речь эта переведена
с французского языка на османский Зеки, автором «Мира исламского».
Главная цель автора полемико-апологетическая: доказать, что ислам
никогда не был в противоречии с наукой и цивилизацией; европейцы
напрасно (еще со времени Вольнея) обрушиваются на османцев,
обвиняя в косности и разрушении государств. Тысячу раз нет: наоборот,
говорит автор, впадая в грубый панегирик -султану Абдул Хамиду, за
последние годы во всех отраслях управления закипела необычайная
жизнь: 1) открывается множество школ, 2) страна связана цепью
железных дорог, 3) учрежден земельный банк для поднятия земледелия,
4) обеспечена старость слуг отечества учреждением пенсий, 5) в
финансах вообще водворился порядок. Точка зрения автора —
мусульманская, может быть даже квасная-патриотическая. Свою статью он
начинает словами, что Турция — колыбель человечества и цивилизаций
(древних). Не стоит доказывать наивность взгляда его, когда он
говорит о заслугах османцев перед цивилизацией. «Куда ни посмотришь,
всюду убеждаешься, что Турция (была) источником благоденствия».
Быстрый успех ислама заложен уже в догматах и, главное, в
веротерпимости. Поэтому покоренные народы встречали «всюду мусульман, а
впоследствии и османцев с восторгом; народы, страны отдавались под
их власть охотно, без борьбы. Автор предвидит возражение: а зачем
османцы так жаждали побед? Зачем они завоевали Константинополь?—
Единственно затем, чтобы обезопасить свои владения от
корыстолюбивых крестоносцев. В жизни Турции, как в жизни отдельного человека
(сравнение принадлежит арабскому историку И5н Халдуну), был
период упадка, но начиная с времен султана Абдул Хамида I (1773—
1789) Турция возрождается. Напрасно поэтому на Турцию нападают
невежественные туристы: они ищут здесь живописи Тициана и
скульптуры М. Анджело. Этого, конечно, нет. Но с другой стороны, в
разрушении античных памятников нельзя винить османцев. Пожалуй,
христиане поступали куда более варварски (например, инквизиция,
Варфоломеевская ночь). Неверны также толкования джихада как
агрессивной войны за распространение ислама.
Как видно из обзора, референт в своей программной речи (с
наукой ничего общего не имеющей) старается оправдать в глазах
европейцев свой народ и прежде всего своего повелителя — «кровавого
султана» и.
Религиозная реакция, обнаружившаяся в литературе с усилением
западного влияния, иногда впадала в крайности; но все же нужно
сказать, что обскурантизмом она никогда не отличалась. Когда в
европейской печати делались попытки унизить ислам как врага западной
цивилизации, мусульманские богословы, скорее, быть может, насилуя
тексты сочинений строгих законников ислама, всячески доказывали, что
их религия не в меньшей степени, чем другие религии, свободна от пред-
10 Р. Аит. Palmieri, Die Polemik des Islam, S. 60.
11 О работа« А. Мидхата-эфенди в этой области шла уже речь выше.
402

рассудков и признает возможным заимствования даже от гяуров. В уста
пророка Мухаммеда предание вложило слова: «Ищите знания, хотя
бы даже пришлось идти в Китай».
IV. НАЦИОНАЛЬНОЕ ТЕЧЕНИЕ
Условия турецкой жизни с самого начала не были благоприятны
для развития национальной идеи. Бесконечные кочевания турок устраг
няли возможность физической привязанности к какому-нибудь месту;
быть может, в турках были еще какие-нибудь расовые черты,
исключавшие развитие патриотизма. Место, как кочевка, для турка представ*
ляло интерес лишь постольку, поскольку он находил для своего скота
корм. Это во-первых. Когда же в своем движении на запад турки
узнали ислам, он оказал на них губительное влияние потому, что своим
учением о равенстве всех сословий, всех народов перед религией он в
самом корне глушил в прозелитах проблески национального чувства,
естественные при их переходе от кочевой жизни к оседлой. Даже родной
язык не был для турок связующим звеном; наоборот, и по сей час еще
нередко от османцев слышишь сожаление, что султаны своевременно,
путем всесильных тогда указов, не ввели в употребление арабский язык.
В администрации официальным указом долго был персидский, а в
науке (богословской) — арабский язык. Чиновники и ученые, выражавшие
свои мысли на иностранных языках, как бы исключали себя из
народной массы и уступали турецкий язык «плебею», тюрку: вследствие
этого слово «тюрк» давно получило презрительный оттенок: неуч, или не-
вежда.
Выгнанный из межлиса (круга) султана Мехмеда II, поэт Ляали
написал сатиру, где говорил:
Коль хочешь иметь ты почетное место,
То должен арабом ты быть или персом» 1.
«Так было всегда». Османский язык для ученых стал впоследствии
средством для изучения арабского языка; в этом откровенно сознается
(1145 г. х.) составитель первого арабско-османского словаря Эссад-
эфенди. Если в своем словаре он объясняет слова на османском языке,
это делается единственно с целью облегчить усвоение арабских слов.
Только те поэтические произведения, в которых с каждой строчки
глядели редкостные слова и выражения, заимствованные из иностранцы*
языков, находили в обществе благосклонный прием. И если даже смысл
этих произведений был скрыт иногда от чтеца, он не смел об этом
говорить, боясь вызвать насмешки в невежестве.
Уже в XIX в. как результат знакомства с западноевропейскими
языками зарождается в османском обществе мысль, что язык родной
должен быть изучаем, и в меньшей степени, чем языки иностранные,
Но так уж велик 'был гипноз, что даже историк Джевдет-паша,
составивший вместе с Фуад-пашой первую грамматику, определяет во
введении османский язык, как агломерат из трех языков (арабского,
персидского и турецкого). «Это — девушка в персидском наряде,
прогуливающаяся в греческих садах», — пишет аллегорически Джевдет-паша в
одном письме.
1 В. Д. Смирнов, Очерк истории турецкой литературы, стр. 485.
26*
4оа

Постепенно область изучения османского языка расширяется;
вскоре появляется «Словарь османский» Ахмеда Вефик-паши (переводчика
Мольера). Правда, в первом издании «Словарь» обличал в составителе
(в расположении материала) зависимость от арабских словарей; но это,
так сказать, внешний недостаток. Важно, однако, что «Словарь»
представляет впервые попытку (местами, правда, сумасбродную) дать
объяснение старых слов, разложить их на составные части и т. &'.
Когда османский язык трудами Джевдета-паши, Фуад-паши и
А. Вефик-паши был, так сказать, легализован, в литературе началась
(еще не утратившая остроты) полемика о значении и смысле изучения
арабского языка. Противники арабского языка, наблюдавшие
преподавание его в медресе (духовная школа), где сухое изучение грамматика
берет несколько лет, жаловались на бесполезную трату времени, не
дающую никаких практических результатов. Но не без основания
указывал тогда филолог Хаджи Ибрагим 2, что это свидетельствует об
устарелости методов, применяемых б медресе, между тем как в
действительности арабский язык, как и всякий другой иностранный язык, можно
выучить в течение нескольких месяцев. Спор о языках не угасал даже
в эпоху строгих цензурных стеснений. Очевидно, однако, за истекшие
тридцать лет методы изучения языка изменились мало, и газета «Иг-
дам» предлагала вовсе исключить из программы средних школ
арабский язык, чтобы заменить его более полезными в настоящий момент
западноевропейскими языками. Но статья встретила суровую отповедь
do стороны газеты «Терджимани хакикат», выставлявшей старые доводы
ö необходимости изучения арабского языка как языка священной
книги мусульман — Корана.
Споры о значении арабского языка не прошли, однако, бесследно:
они образовали гибкость формы, гибкость стиля; они пробудили в
литераторах османских чутье родного языка. Вскоре появились пуристы,
которые указывали на неправильное и неточное употребление в
османском языке арабских и персидских слов. Возражения только усиливали
в них страстность, и завязался своего рода литературный турнир.
Полемика снова была поднята недавно провинциальной газетой («Нейири
хакикат») о своевременности очищения османского языка от
иностранных элементов. Казалось бы, вопрос ясен сам собой. Однако не так
взглянули на это писатели, все еще находящиеся под чарами восточной
вычурности. Между тем как одни желают оздоровления языка путем
удаления бесполезно загромождающих речь иностранных (арабских
й персидских) слов с подчинением остальных правилам османской
грамматики; желают, следовательно, чтобы писания стали общим
достоянием народа, другие во главе с диарбекирцем Сюлейманом Назифом (род.
в 1874 г.), главным сотрудником газеты «Ени тасвири эфкяр»3,
толкуют о сохранении языка in statu quo ante *, так как в сложных
выражениях и сочетаниях — прелесть и красота османского языка; если
порывы пуристов пока (как выражение частного мнения) безрезультатны,
они характерны, как показатель интереса к родному языку.
Впрочем, официальные сферы также не остались глухи к голосу
печати, и в министерстве народного просвещения была образована года
три назад комиссия о реформе османского языка, предполагающая на
первых порах заняться урегулированием османской орфографии. Это —
2 Это был противник нового направления в литературе.
3 Эта газета издавалась в 1909 г. Абуззией, назвавшим ее так в память о газете
Шинаси «Новое изображение, мыслей».
404

план члена комиссии X. Джахида, редактора младотурецкого органа
«Танин»; частичные улучшения в дебрях орфографии османского языка,
для которого арабский алфавит непригоден, стараются также ввести
путем увеличения гласных знаков отдельные литераторы и журналы
(особенно «Сервети фюнун»).
Опасность заполонения языка, однако, грозит не только с Востока,
но и с Запада. Заимствование западных идей вынуждало также на
заимствование форм, т. е. понятий и слов, которых в османском языке не
могло быть. Но османцы в этом случае (как и во всех других, впрочем)'
перешли границы и наводнили свою речь, особенно газетный язык, не1
нужными словами. Это прискорбное явление не укрылось от редактора-
издателя газеты-журнала «Малюмат» («Знания») М. Тахира
(впоследствии за торговлю орденами засаженного в тюрьму), который взамен
французских слов предлагал заимствовать слова исключительно из во*
сточных языков. А французскому рецензенту статьи, ориенталисту
Барбье де Мейнару это дало повод в заметке «Османские неологизмы»
высказать нелестное мнение об османцах, в языке которых наплыв
иноземных слов он объяснял «soit paresse d'esprit, soit ignorance»:
Впрочем, османцы считают заполонение языка преходящим явлением и
мечтают, что в будущем талант писателей освободит язык от оков араб-
ско-персидского влияния, и османский язык из своих недр создаст
соответствующие эквиваленты.
Как завершение споров, в османской печати стали раздаваться в
последнее время голоса об избрании османского языка для культурных
сношений между тюркскими народами; иными словами, возникла мысль
о создании единого общетюркского языка LJ4. На вечере, посвященном
обсуждению вопроса «о турецком мире», публицист «Игдама» Али Ке-
маль произнес (1908 г.) на эту тему речь, в которой говорил, что под
реформой османского языка нужно разуметь не стилистические
изменения; реформа должна быть направлена на содержание, на лексический
состав языка. И, чтобы расположить к себе консервативные круги, он
предлагал сузить круг словарных заимствований из
западноевропейских языков, но сохранить элементы арабско-персидские, особенно
арабские, так как арабский язык занимает в османском языке такое
же необходимое место, какое греческий в языках европейских.
Вообще, говорил как-то А. Кемаль, вопрос о реформе языка —
жизненный вопрос, и все усилия должны направляться на то, чтобы
создать в языке естественность. Когда изучение османского языка будет
таким образом облегчено, распространится в турецком мире и влияние
османских идей5.
*
Таким образом, сначала родной язык был великодушно уступлен
«тюрку». Ясно, что произведения, вышедшие из народа, встречали со
стороны общественных классов, воспитанных на арабской и персидской
литературе, равнодушие и презрение. Единственным кажущимся
исключением представляются пословицы, собиранию которых посвящают
4 Недаром некоторые (Фауд-бей) хотели бы ввести в школах чтение турецких
наречий (см. М. Hartman, Unpolitische Briefe aus der Türkei, Leipzig, 1910, S. 126).
5 Эта глава перепечатана с изменениями и дополнениями из «Заметки о
Турецком собрании в Константинополе», М., 1912. (Оттиск из «Древностей восточных», т. IV,
вып. 1.)
405

часть своего досуга писатели уже XVIII в.6. Но это объясняется,
конечно, дидактизмом пословиц.
Так, пока османцы находились под гнетом персидских
литературных традиций, национальное чувство у них было атрофировано.
Западное влияние внесло новые идеи, которые совершенно не были похожи
на все то, чем до тех пор жило османское общество. И этот контраст
.идеалов невольно выдвигал необходимость определить точнее объем
национального достояния и его значение. Теоретически все эти вопросы
не обсуждались: для этого османское общество было плохо
подготовлено, но здесь пришла на помощь главным образом религиозная
реакция, подчеркнувшая различия между правоверным мусульманином и
гяуром.
Прежде всего, оказывается, что народ, живший в течение чуть не
шести столетий отдельной жизнью, для общества величина
неизвестная. И чтобы восполнить этот недостаток, османцы предпринимают
путешествия. Правда, эти путешествия мизерны, и по сравнению с
путешественником XVII в. Эвлия-челеби, наблюдения которого и в Азии, и
в Европе ценны для науки, — современные путешественники какие-то
пигмеи; эти, казалось, прирожденные кочевники отвыкли уже от
дорожных лишений и смотрят на путешествие скорее как на partie de
plaisir*; но и они чувствуют, что османцы плохо знают свою родину7.
Раньше записных путешественников, и, может быть, давно уже, в
Анатолии разъезжали народные рассказчики, так называемые мед-
дахи, собиравшие материал для своих рассказов, в которых они
потешают публику глупостью анатолийского} мужика — «тюрка». Из среды
полуграмотных меддахов вышли писатели, которые в своих
литературных произведениях сохраняли стиль и дух народной речи. Правда, их
произведения лишены художественности, но они отвечали потребности в
легком чтении и пользовались большой популярностью. Некоторые из
этих писателей (например, Мехмед Хильми), успевшие порвать со
своей средой, подпадали даже под европейское влияние и переводили
нередко на османский язык французские комедии.
Впервые во всей широте этнографический интерес к своему народу
раскрывается в литературной деятельности Мехмеда Тевфик-эфенди.
Мехмед Тевфик8
Османский быт под напором европейских идей стал быстро изме-
йять свои формы, и, чтобы сберечь для потомства память о жизни
предков, Мехмед Тевфик-эфенди набросал в своих очерках «Год в
Константинополе» («Истанбулда бир сене») сцены из народного быта. Можно
только пожалеть, что эта работа М. Тевфика, как, впрочем,
большинство его трудов, скоро была заброшена и осталась недоконченной.
М. Тевфик представляет тип писателя-народника, пожалуй,
полуэтнографа, интересующегося жизнью своего народа во всех ее
проявлениях. С этой стороны, он стоит в истории османской литературы особ-
6 Об этом подробнее в статье «Из истории османской пословицы и поговорки»,
СПб., 1909, стр. 2—5. (Оттиск из «Живой старины», 1909, вып. II—III — Юбилейный
сборник в честь акад. В. В. Радлова.)
7 Один из таких очерков — «Путешествие в Бурсу» — написан Фахр ун-ниса,
сестрой Абдул Хакка Хамид-бея.
8 Перепечатано с небольшими изменениями из рецензий на немецкий перевод
Менцеля «Год в Константинополе» («Türkesche Bibliothek», herausgegeben von G. Jacob,
Bd I, III, IV, VI, X), —«Этнографическое обозрение», 1909, № 2—3, стр. 205—208.
406

няком, потому что народничество как литературное направление в
Турции никогда не процветало. Однако, в частности, говоря о Тевфике, не
приходится изумляться его симпатиям к османской старине, если
вспомнить, что его отец содержал в Константинополе кофейню. До сих пор
еще кофейни служат для османцев своего рода клубом, где публика
коротает долгие зимние ночи, слушая рассказы старожилов.
Таким образом, кофейня была первой школой Тевфика, в которой
он черпал материал дли своих литературных произведений. Затем он
стал сотрудничать в газетах Филиппа. Самоучка, пробивший себе
дорогу в Константинополе благодаря содействию одного итальянца,
Филипп не мог не сочувствовать юноше, вышедшему из народа.
Фактическим редактором издававшейся тогда Филиппом газеты «Мухбир» был
Али Суави (один из младотурок, впоследствии неудачно пытавшийся
освободить из заточения султана Мурада V). Суави стал руководителем
Тевфика на литературном поприще. Вскоре Тевфик начал
самостоятельно издавать газету «Асыр» («Эпоха»). Особенно усиленную
издательскую деятельность проявил он во Бремя последней русско-турецкой
войны *, и его сатирические листки и журналы («Чайлак» 9, «Османлы»
и др.) доставили ему большую популярность.
Как опытный литератор, он обратил на себя внимание
правительства, и ему поручено было (кажется, А. Вефик-пашой) оборудовать к
Бурсе типографию для печатания бурсских губернских ведомостей
(«Худавендигяр») [...].
Среди произведений М. Тевфика наиболее ценным является «Год
в Константинополе». Цель автора состояла в том, чтобы познакомить
во всей полноте с жизнью умирающего старого Константинополя.
Характеризуя развлечения, присущие каждому сезону, М. Тевфик вводит
иногда рассказ или даже целую повесть, и описание его приобретает
еще большую живость и занимательность.
Думают, что окончанию издания помешала цензура, но это
предположение ни на чем не"основано. Вся деятельность Тевфика отличалась
лихорадочностью, и, кажется, нельзя указать ни одной работы,
которая была бы полностью напечатана, может быть даже написана. С
внешней стороны манера его изданий была рыночная; его издания
постоянно выходили выпусками и часто потом замирали на полуслове.
Вышедшие в свет пять месяцев годичного цикла заключают в себе:
1) Описание зимиих развлечений женщин, которые, собравшись
вокруг тандырбашы (восточной своеобразной печи), слушают сказки
знаменитой сказительницы Инджили-ханым. 2) Описание «Халвовых
посиделок». Еще до 'сих пор соседи в складчину собирают все нужное для
пирушки (обычным кушаньем является часто халва, отчего и собрания
носят название «халвовые посиделки»). В доме, где происходит
вечеринка, гости затевают игры, в прежнее время отличавшиеся иногда
грубостью 10. 3) Прогулка в предместье Кяатхане, где и в настоящее время
весной, особенно 23 апреля, в день «Хызыр Ильяса», собираются
толпы народа. Попутно М. Тевфик рассказывает романтическую историю
брака молодой парочки. Для характеристики положения женщины,
безответной при выборе мужа, эта повесть интересна; в ней развязка
благополучная, так как оказывается, что девушку хотят выдать за моло-
9 По имени журнала его самого произвали «Чайлак» («Коршун»).
10 Так, А. Мидхат в повести «Сквозь щель шкафа» («Долабдан темаша»)
рассказывает, что, выиграв раз a discretion партию в шашки, один человек повесил
партнера, — которому хотел отомстить за поругание своей дочери, — на дереве.
407

дого человека, которого она уже успела полюбить на гулянье в Кяат-
хане. Очень любопытны в повести взгляды молодого человека Шухи на
женщин. Юноша, выросший в провинции (он родом из Эрзурума),
приходит в ужас, когда видит в Кяатхане женщину без яшмака (вуаль).
Он разражается потоком негодования, а его учитель (который в
заговоре с родителем девушки, предназначенной в жены Шухи)
оправдывает ее. Эта противоположность во взглядах между юношей,
провинциалом-консерватором, и старцем, здраво рассуждающим, очень типична.
4) Рамазанские ночи. Во время месяца поста «рамазана» мусульмане в
течение дня постятся до захода солнца: не принимают никакой пищи,
не курят, не могут даже нюхать цветов и т. д. После же захода солнца
и вплоть до зари они предаются всяким удовольствиям и развлечениям.
Под вечер мусульмане от долгого поста приходят в сильное
раздражение и тогда готовы спорить с кем угодно. Вот почему Тевфик относит
к числу необходимых «развлечений» рамазана споры. 5) Кабаки, или
собутыльники. Здесь Тевфик (сам горький пьяница) дает подробное
описание, пожалуй, даже список кабаков в Стамбуле, пересыпая
описание сценками из жизни пьяниц.
М. Тевфик -известен также в османской литературе как собиратель
анекдотов. Он издал (впрочем, вышло только два иллюстрированных
выпуска) анекдоты о ходже Насреддине11. Зная любовь османцев к
своему шуту, М. Тевфик написал в подражание народным анекдотам
ряд рассказов под заглавием «Этот человек» («Бу адам»). С именем
«Бу адам» Тевфик связал также народную повесть о пьянице. Ему же
принадлежит ценный сборник анекдотов «Сокровищница шутливых
рассказов» («Хазинеи летаиф»), заключающий свыше 600 анекдотов.
Только собиратель нигде не указывает своих источников. Он сознает, что в
сборник вкрались даже иностранные анекдоты, но систематизацию их
предоставляет последующим собирателям и исследователям12. Было
высказано мнение, что им составлен также анонимный сборничек
«Тюркче каба лисан» («Грубый османский язык»), в котором
содержатся пословицы, загадки, песни и другие произведения народной
словесности 13.
Народник Тевфик полузабыт; забыт даже год его смерти. Да эта
и не удивительно: для большинства османцев народные обычаи
рисуются, как что-то языческое, чего нужно стыдиться. Не так дави о газета
«Терджимани хакикат», сообщая о несчастном случае, происшедшем
на свадебных торжествах, когда дружки стреляли из ружей,
высказалась по этому поводу вообще против народных обычаев, как
несогласных с требованиями современной цивилизации.
Ахмед Расим
Одним из лучших знатоков народного османского быта является,
пожалуй, Ахмед Расим; однако условия журнальной работы
накладывают свою печать на живые, но фельетонные очерки 14: жизнь мусульман-
11 Переведены на немецкий язык Мюллендорфом в Рекламовской универсальной
библиотеке (№ 2735).
12 Рецензия на немецкий перевод Т. Менцеля «Bu Adem's abenteuer» (см. «Живая
старина», 1911, № 3—4, стр. 526—528).
13 Собиранием анекдотов, представляющих любимое чтение публики, занимался
также Мехмед Хильми (сборник «Гюленджели эфсанелер»).
14 Собраны отчасти в «Менакиби ислам» (два тома) и в «Шехир мектуоларык
408

ского квартала, народные кофейни, перебранки женщин, игры детей,
народные развлечения — все изображается у него в наскоро
набросанных этюдах; на всем сверкает юмор народной речи. Верно
живописуя настроение народной среды, полубеллетристические этюды Ахмеда
Расима утрачивают, однако, значение этнографических наблюдений.
Благодаря своему знанию османских историков15 он умеет
»воскресить также быт «доброго старого времени», когда столица оглашалась
шумом султанских торжеств и празднеств 16.
Значение народных османских обычаев, как это ни странно, яснее
«инородцам» Османской империи: в городе Адане встретил я
книгопродавца-армянина Антуана, который был занят (1906 г.)
составлением этнографического очерка Турции. Эта мысль возникла у него, по
его словам, под влиянием чтения французских книг.
Набизаде Назим
Это было, так сказать, этнографическое изучение народа в его
обычаях и настроениях. Вскоре в литературе создается новый тип, тип
османского крестьянина.
Кажется, первый роман, «Кара-бебек», где действующие лица были
взяты из жизни деревни, расположенной где-то на берегу
Средиземного моря, был написан лет двадцать назад (в 1307 г. х.) Набизаде
Назимом. Ученик Золя, о котором он подробно говорит в предисловии,
Назим своеобразно понял натурализм учителя и фотографировал в
грубых снимках быт анатолийского крестьянина.
Но зато изображение Назима вполне отвечает тяжелой
действительности; жизнь крестьянина, погрязающего в невежестве,
беспросветна. Скорбя о своем герое Кара-бебеке, попавшем, как все его
односельчане, в руки кулака-христианина, автор восклицает: «Кто знает,
сколько черточек (на бирках) провел хозяин лавки Андрей, когда он
несколько дней тому назад купил у.него пол-ски масла! Сорок? Или
пятьдесят? Да кому и знать, кроме хозяина? Да, плохо не уметь читать
и писать, как ходжи! Вот и не знаешь, сколько ему должен! Ах, вот
если бы, когда он был еще мальчиком, он ходил в школу. Х-х! Да
разве тогда был в деревне ходжа (у которого можно было учиться)?» Тут
скрыты и жалоба автора, и мечты его, что школа избавит мужика от
кулаков.
Поклонник народного языка, Назим в свой роман вводит народные
слова, непонятные для жителя Константинополя, почему должен был
сопроводить книгу глоссарием. В конце романа, — скорее эскиза,
обрывающегося как бы на полуслове, — Назим замечает: «Я думаю, что нам
нужно изучать родной язык, тогда наш язык станет гибче».
Интересный по своей идее, роман написан, однако, сухим языком.
Блестящий офицер, Назим рано умер от чахотки и унес в могилу
15 Он написал патриотическую «Османскую историю», главный интерес которой
в культурно-исторических примечаниях, разрастающихся иногда в большие этюды.
(О первом томе — моя рецензия в «Osman is eher Lloyd», 1910, № 223).
16 Этюды из народной жизни — лишь одна (позднейшая) сторона литературной
деятельности А. Расима. Ему принадлежит также несколько романов и позестей, в
которых он изображает жизнь флиртующего стамбульского общества. Одна из повестей,
«Мейли диль», почему-то переведена на французский язык под заглавием «Le penchant
du coeur». Впрочем, это — сколок с бульварного французского романа.
409

надежды, возлагавшиеся на него Экрем-беем, который высоко ценил в
нем поэтический талант 17.
Деревенский быт был затронут также Веджихи в романе
«Пастушка» («Чобан кызы»), но в романе тон — сентиментальный18. Впрочем,
все произведения Веджихи проникнуты печалью.
Ластикли («Гуттаперчевый») Саид-бей 19
Очевидно, народническая идея висит в воздухе, и даже западники
не могут от нее уберечься.
Так, народническим стихотворением кончил Саид-бей. Он получил
образование в Иене и по возвращении на родину старался
популяризовать в обществе идеи Руссо. Он сотрудничал также в газете Филиппа
«Ватан»; его статьи, сильные аргументацией, немедленно передавались
по телеграфу за границу. Чиновник министерства юстиции, он
составил проект о необходимых реформах во внутреннем строе Турции;
говорят, что он вместе с ходжей Зия-муллой написал султану Абдул
Хамиду письмо, в котором требовал отречения от престола. Словом,
он давно уже пользовался славой беспокойного человека, тем более что
у него был острый, насмешливый язык.
В рукописи ходила сатира, написанная им на (албанца) Ферид-
пашу, тогда члена государственного совета 20, в которой он полушутя,
полусерьезно сравнивал его с Хулагу. Но пока все это как-то сходило
ему с рук.
Вдруг он написал стихотворение, в котором призывал
соотечественников стать самими собою. «Если кто араб, пусть идет к себе в
Аравию, перс пусть уходит в Иран... а мы — турки, и нам нужно все
турецкое» («биз тюркюз, бизе тюрклюк геректир»). Это невинное
стихотворение взорвало правительство, и Саид-бей, занимавший уже пост
«председателя суда 1-й степени», был сослан в аравийские пустыни;
конституция вернула из Аравии уже разрушенного старца.
Мехмед Эмин
Национальное чувство, прорывавшееся изредка наружу сквозь
условности вековых ложноклассических традиций, нашло своего певца
в лице Мехмеда Эмина. В «Турецких стихотворениях» («Тюркче шиир-
лер») М. Эмина впервые раздался голос народа; впервые в
художественных образах был воспет османский крестьянин. Это было время
возбуждения национального чувства; еще не прошел угар от фесса-
лийских побед над греками (1897 г.). Унижаемое в столкновениях с
русскими, национальное чувство османца нашло себе удовлетворение;
оно вылилось в обилии сборников, прославлявших национальные
доблести; и этот момент совпал с выступлением в литературе М. Эмина.
Он ушел в народ, жил с ним его радостями и горем и, постигнув
душу народа, заговорил народным языком. Его стихотворения в
метрическом отношении представляют окончательный разрыв с арабско-пер-
17 Назиму принадлежат еще сборники стихотворений «Мини-мини», «Хевес эттим».
18 P. Horn, Geschichte der türkischen Moderne, S. 50.
19 Получил это лрозвище за свою толщину. В настоящее время ему за пятьдесят
лет.
20 Впоследствии великий везир.
410

сидской метрикой. Воспользовавшись (силлабическим) строем
народных поэм, он сочетал свои стихи из чередования трех- и
четырехсложных групп. О языке его Сами-бей заметил, что, «оставаясь в пределах
литературных требований, он — таков, каким может говорить и какой
может понимать любой османец». Смысл реформы, предпринятой
М. Эмином, предстанет во всей ясности, когда мы вспомним, до какой
степени переполнен османский язык иностранными словами.
В письме своем, адресованном русскому переводчику В. Ф. Минор-
скому21, Эмин-бей так высказывает взгляд на свои задачи: «Моим
желанием было написать стихи для всех моих соотечественников, в жилах
которых течет та же кровь, что и у меня, которые говорят тем же
языком, что и я; подумать о тех, о ком никто не думал столько веков,
пожалеть тех, кого никто не жалеет, дать хоть что-нибудь тем, кто ничего
не получил».
Проникнутый любовью к своему народу, Мехмед Эмин поет
величальные песни своему народу [...].
ПЕРЕХОДЯ ГРЕЧЕСКУЮ ГРАНИЦУ
«Красивейшее лицо для нас безобразно, нам любо турецкое лицо.
И лучшее сердце для нас нехорошо: нам нужно турецкое сердце. Когда
упоминают слово „турок", мы благоговейно приветствуем наш народ.
Мы — турки; с этим именем, с этой горячностью своей мы живем и
будем жить. Да, это слово убаюкивает нас, как колыбельная песня; и
сегодня еще мы помним о Сююде 22; в слове „турок" как бы заключен
завет (предков). Наш народ был ребенком; от слов „мы турки!" он вырос.
Мы турки, и бежим на врагов с обнаженным мечом. Какой турок
позволит набросить себе на шею веревку или аркан? Какой турок позволит
выстроить при мечети колокольню? Наш народ не будет рабом. Кто
перенесет такой (ужасный) день? Мы — турки; вздуваясь как Кызыл-
ырмак23, мы разливаемся по земле».
С нежностью матери обрисовывает М. Эмин горькую долю османца.
Детство его проходит в нищете и бедноте, но любовь к родине не
угасает в нем, и при первых стонах родины он бросает свою семью и идет
на 'войну; и нет для него «высшего счастья, чем па'сть шехидом
(мучеником), сражаясь с неверными. Патриотические стихотворения М. Эми-
на, в которых сказывается подчас самоупоение, написаны с большим
лафосом. Война, особенно когда от исхода ее зависит судьба народа,
вызывает обыкновенно сильный подъем; а для турка война — его
стихия, и тогда во всем блеске раскрывается его национальный склад.
В османской поэзии период войн сопровождался появлением
знаменитых поэтов, на время сбрасывавших с себя путы персидского
литературного рабства, чтобы говорить искренним языком.
Для примера приводим здесь стихотворение под заглавием «Голос
в Анатолии», хотя в переводе оригинал местами изменен.
21 В. Ф. Минорский, Национальные стихотворения Эмин-бея в связи с новым
направлением османской поэзии, М., 1903 (Отдельный оттиск из «Древностей восточных»
т. И, вып. 3). — Несколько позже («Древности восточные», т. III, .вып. (1) В. Ф. Мшш-р-
<ский вернулся еще раз к М. Эмину и дал, между прочим, переводы из присланного ему
автором (до сих пор не напечатанного в Турции) сборника «Слёзы» («Гёз яшым»).
22 Небольшой городок в Бурсском вилайете. Это был первый удел, пожалованный
Осману сельджукским султаном в Конье.
23 Древний Галис.
411

Голос из Анатолии, или военный клич
Турок я, священна моя вера.
Грудь горит святым огнем.
Турок — раб своей отчизны,
Я ^стойлу, покину отчий дом.
Не отдам Коран на ооруганье
И Османа сохраню я стяг.
Я пойду. Дом бога 24 не заглохнет
И не вторгнется в отчизну враг.
Прах родной — очаг отцов и дедов.
Что для родины мой дом родной?!
Здесь — отчизна, там же лоно бога...
Я спешу к отцу. Иду я в бой.
Бог — свидетель, что сдержу я слово;
Ложе друга враг не оскорбит;
Что милее мне родного края?
Лишь к нему любовь моя горит.
Я утру одеждой белую слезу
И о черный камень нож свой наточу.
Я яду, никто не остается.
Для отечества я подвигов ищу.
Перевод И. Умова
В творчестве М. Эмина различаются два течения. Первые
стихотворения его, написанные во время греко-турецкой войны, дышат
какой-то исключительной, узкой любовью к своему народу.
[...] Наряду со стихотворениями, проникнутыми тихой любовью к
трудящемуся люду, М. Эмин резко бичует условия тяжелой политико-
общественной атмосферы, создающей беспросветную нищету и
забитость народа. Сын бедного рыбака, он видел с детства на море бури
и аллегорически изобразил судьбу Турции в стихотворении «Лодочник»
(«Кайыкчы»). Игрушка ветра, лодочник носится в волнах, пока силы
не покидают его, и он гибнет.
Для М. Эмина поэзия должна преследовать общественные задачи,
и в позднейших реалистических стихотворениях романтический налег
исчезает; у него звучат уже социально-культурные ноты; он рисует
возвышенные образы мировых героев (например, Гутенберга, Лютера) и
зовет свой народ на борьбу с невежеством.
Война, как насилие, внушает ему ужас; он наблюдал издали
бессмысленные кровопролития русско-японской войны и осудил в
ненапечатанном стихотворении разрешение споров мечом. Так воинственный
пыл М. Эмина разлетается; расширяется горизонт. Страдая за все
человечество, он мечтает о том времени, «когда народы, распри позабыв,
в единую семью соединятся». Вот в переводе И. П. Умова гимн его:
и- Красоте и братству
Лишь солнце коснется лазурных озер
Сияющим первым лучом,
К вершинам высоких и сумрачных гор
Поднимемся тихо вдвоем.
Прислушавшись чутко, подумаем там,
В беседе отдавшись мечтам,
Присядем, чтоб вниз на равнины взглянуть,
И пусть на тернистый наш путь
В полях наши сестры в тот утренний час
Цветы рассыпают для нас.
24 Разумеется, родина.
412

Ты, вольная песня, несись по горам!
О солнце и гор красота!
Не ради ль тебя по долам и холмам
Меня увлекает мечта?
Повсюду хотел бы я видеть тебя, —
Тебя беспредельно любя,
И если, ослепну в от горя и слез,
Закроются очи мои, —
То пусть о тебе в этой чаще из роз
Поведают мне соловьи!
Лишь вечер настанет и крикнет сова,
Летая по древним стенам,
Одни мы пойдем, затаивши слова,
К 'потухшим давно очагам.
Расспросим несчастных, бездомных детей
И с шепотом иежных ручей
Поплачем мы там, приголубим мы их,
Полюбим, как братьев своих.
И звезды, что в небе так кротко горят,
Печальный наш путь озарят.
О Братство! Усталого мира мечта!
Предстань, появись нам хоть раз!
И скроется горе, уйдет нищета,
И «скатятся слезы из глаз, —
Иные наполнят тогда голоса
Жилища, 'поля и леса,
И, горя людского певец и скорбей,
Воспряну я с музой моей...
Настанешь ли ты, возрождения час?
Раздашься ли радости глас?
В поэзии М. Эмина для османцев открылся новый, неизвестный им
мир. «Это нечто в роде катехизиса Османа», — говорил о нем О. Рахми
в своем сборничке «Турецкие слова», где изложены обязанности
человека к богу и отечеству.
Как бы то ни было, впервые османский поэт так горячо и так
искренне раскрывал свою душу. Он сумел избегнуть строгостей абдул-
хамидской цензуры, потому что сперва печатал свои стихотворения в
детском салоникском журнале «Чоджук бахчеси» («Детский сад»).
Впрочем, когда это обнаружилось, издатель журнала поплатился
свободой.
Европейская критика25 восторженно приветствовала появление
М. Эмина, но, кажется, ожидания -не оправдались; по крайней мере,
говорить о новой эре в османской поэзии, называть М„ Эмина француз-
ским Корнелем или немецким Клопштоком 26 как будто
преждевременно.
В последние годы царствования султана Абдул Хамида М. Эмин
служил по таможенному ведомству. Когда с восстановлением
конституции потребовались честные работники, М. Эмин был назначен вали
(генерал-губернатором) Сиваса. Он начал управление энергичными
речами об ответственности власти перед народом, но сложные политико-
общественные задачи оказались не под силу поэту-народнику.
25 Стихотворения его, с легкой руки Гибба, были лереведены на языки: русский,
мадьярский и немецкий. Фр. Гизе издал в «Mitteilungen der Orientalischen Seminar zu
Berlin» текст (свыше Û0) стихотворений M. Эмина: Neue Gedichte von M. Emin-bej.
(О сборнике — моя рецензия в газете «Osmanischer Lloyd», 1910, № 159).
2ß V. Mackay, Der Dichter der jungen Türkei, — «Frankfurter Zeitung», 1912, № 144.
413

«Философ» Риза Тевфик
«До тебя османская поэзия состояла из песен про Кероглу27 и
сказок. А ты сумел разъяснить нам в ней истины и заставил слушать
себя»,— говорил о М. Эмине «философ» Риза Тевфик, который одним и?»
первых оценил стремления поэта и, как человек талантливый, усвоил
характерные особенности его музы.
Доктор по образованию, Риза Тевфик интересовался
естественными науками и навлек на себя подозрение в атеизме. Тогда доктор,
всему отдающийся с жаром, ударился в религиозность и завел знакомства
с бекташи (дервишский орден); от них ему удалось записать ряд
старинных религиозных поэм, в которых не без юмора изображается
божество. Отсюда естествен был переход к секте хуруфи, и в результате
получилось у него исследование, изданное в серии трудов «На память
о Э. Гиббе». Если, однако, Риза Тевфик и обманул правительство,
народная молва продолжала звать его «философом», т. е. вольтерьянцем.
С восстановлением 11 июля 1908 г. конституции Риза Тевфик как
член младотурецкого комитета «Единение и прогресс» принимает
большое участие в общественно-политической жизни страны. Член
«временного младотурецкого полуофициального правительства», он
назначается полицеймейстером Перы; он прекращает стачку рабочих-грузчиков,
грозившую 'крупными осложнениями. Словом, фигура Ризы Тевфика
показывалась всюду, где у младотурок возникали какие-нибудь
недоразумения, и его энергичное слово успокаивало возбужденную толпу.
Опытный оратор, Риза Тевфик охотно произносит публичные
лекции на общественные и литературные темы. В них не все оригинально,
и сегодня он уже отказывается от того, что защищал вчера. Недаром
злые языки говорят о нем, что он болтун, и только. Однако нельзя
отнять у Ризы Тевфика редкой подвиж-ности, способности откликаться на
всякую злобу дня.
За границей Риза Тевфик олицетворял собой молодую Турцию и
однажды по приглашению Кембриджского университета читал в
Англии лекции о новом политическом режиме младотурок, сменившем
деспотизм султана Абдул Хамида П.
Увлеченный стихотворениями М. Эмина, он не остался
равнодушным зрителем полемики, завязавшейся на страницах салоникского
журнала «Чоджук бахчеси» по поводу новшеств М. Эмина; он решительно
стал на сторону новаторов, и не только словом, но и примером. И можно
сказать, что принципы, выраженные М. Эмином, были им всецело при-
няты. Так создалось направление — школа национальной поэзии во
главе с М. Эмином. Представители этого течения — уроженцы провинции;
константинопольская дряблая среда, углубленная в созерцание своих
переживаний, обыкновенно была далека от жизни народа. Только в
стихотворениях народников утонченная субъективность была заменена
реальными образами.
Напоминая простотой строя и формы дестаны народных певцов
(ашыков), стихотворения Ризы Тевфика ярко воссоздают быт деревни,
на которой лежит печать запущенности. Слово Ризы Тевфика находит
доступ в сердце народа, и эта демократизация идей доказывает, что
интересы народа начинают волновать уже османскую интеллигенцию.
27 Герой широко распространенной между турками поэмы. Есть русский перевод
текста, впервые опубликованного А. Ходзько (Тифлис, 1856).
414

Для знакомства с музой Ризы Тевфика я возьму напечатанное е
журнале М. Тахира «Знания» («Малюмат») стихотворение «Жребий»
(«Куръа»).
Во время скитаний по Румелии (европейской Турции), автору
попадается на пути бедная деревушка, «грустная, как погребальный
саван».
И тем не менее его чуткой душе ветхие строения навевают грезы
о красоте, хотя и беспорядочной, но бесконечно влекущей к себе:
Но есть непонятное мне обаянье
И странная прелесть ,в тех диких местах,
Где воды лепечут, где ветра рыданье
Со вздохами волн раздается в горах.
Везде соловьи там рокочут в каштанах,
Где ,в грезах ты бродишь под сенью ветвей,
В цветах и в смеющихся алых полянах
Ты видишь как будто взор милых очей.
Так тихо в природе, но очарование разрушается, когда поэт
слышит стоны. В самый разгар полевых работ врываются в деревню
жандармы; они заглядывают во все закоулки и забирают всех сильных
мужчин в солдаты. И грустные сбились в кучу парни, смущенные еще
более от воя, какой подняли в деревне бабы. Как стадо баранов,
погнали жандармы свои жертвы. Поэт взволнован бесправием
крестьянина:
...От громких воплей горя
Померк мой взор, и тьма на сердце налегла.
И стан согнуло мой, как старость, униженье,
И под чинаром я, склонившись, застонал;
Закрыв рукой глаза, я плакал в исступлении
И воллю горькому души моей внимал.
Возмущенный, он обращается к властям предержащим и »в
страстных стихах бичует их косность и себялюбие, доведшие страну до гибели.
«В то время, как вы, — говорит позт, — отдавались наслаждениям,
подвластные вам сперва народы, ваши рабы, стали господами над вами и
плюнули вам в лицо».
Но вы, как стая псов, на пиршество сбежались,
Без дум о будущем на трупе улеглись,
На лире буйственном вы дерзко забавлялись
И от надежд страны, от блага отреклись.
Тираны алчные! Когда лицо народа
Смертельной бедностью покрыла нищета,
У вас звенел бокал и гнулся стол от плода,
С устами алыми сближали вы уста!
И как Израиль, вы перед тельцом склонялись,
На пальцах ваших рук кровь братьев запеклась,
Вы солнцем пышности и златом ослеплялись,
За ценным жемчугом вы опускались в грязь.
И вот забыли вы страны родной мученья,
Сарданапала век здесь воскресивши вновь,
Вы на горбах отцов познали наслажденье,
Как старое вино вскипела ваша кровь!
Но не довольно ли? О ваших преступленьях
Кричат уже везде. Страну врагам предав,
Испили кубок вы позорных наслаждений,
Как солнце чистую честь турка запятнав.
415

Сироты, нищие, пришедшие толпами,
И вдовы горькие, отдавшие детей.
Честь бедных дочерей, что попрана врагами;
Мольбы голодных уст >и слезы из очей. —
Все — жертва вашего распутства и веселья,
На пальцах рук у вас не хна 28, — нет! то — кровь!
Но даром <не пройдет угармый чад похмелья!
За темные дела возмездье будет вновь.
Везде, везде всучит звон вашего веселья!
Но вы ослеплены и глухи стали вы.
Рассеется угар, наступит час похмелья.
Как тяжек станет вам расплаты день!
До1вольно пировать! (Взошла заря! Увы! Вставайте
И скройтесь, хмельные, от горестных очей!
Мечеть разрушена, михраб не разрушайте29
О, сжальтесь над страной! Склонитесь перед ней!
Перевод И. П. Умова
Резкостью выражения, правда, ослабляемой иногда неуместными
выпадами историческими, «Жребий» Ризы Тевфика напоминает
«железный стих» Лермонтова.
* *
*
Я охарактеризовал писателей, в произведениях которых ярче
отражаются национальные мотивы; однако это было, пожалуй,
искусственное ограничение задачи, потому что новая османская литература тем
и отличается от школы прежней, азиатской, что в ней все национальное
становится на первый план. И от более чутких писателей не укрылось,
что в этом и состоит истинная задача литературы. «Когда
предоставлялся случай, я неоднократно говорил,— пишет Сами-бей Мехмеду
Эмину, — что литература, а особенно поэзия должна заниматься
изображением национального чувства и мыслей... Изображение
национальных мыслей и чувств — вот в чем поэзия, вот в чем литература». Уже
первые западники инстинктивно это чувствовали, но только у
писателей-народников эта идея получила полное выражение.
Постепенно мысль определить национальное миросозерцание
переходит за область художественной литературы. Возникают общества,
исследующие родной язык, историю («Турецкое собрание»,
«Историческое общество» и др.)- Раздаются громкие жалобы на отсутствие
национальной истории Турции. «Несмотря на всяческие уверения
европейцев (sic), — пишет из Салоники в „Игдам" некий Риза Нюзхет, — мы
всегда были чужды своему народу... Подобно тому как мы нуждаемся
в национальном языке, нуждаемся мы также и в национальной истории.
Мы должны знать нашу славную историю, забрызганную кровью и
грязью».
С другой стороны, вековое равнодушие — пропасть, открытая в
османском обществе между столичной интеллигенции и «подлым»
народом, сглаживается или, пожалуй, точнее, сознается губительность
отчуждения между верхами и низами народными. Со времени объявления
конституции в провинции зародилась пресса, выдвигавшая на своих
28 Краска, которой на Востоке женщины красят ногти и ладони рук; персы —
бороду.
29 Это пословица. «Михрабом» называется ниша в мечети, куда правоверные
обращаются во время молитвы.
416

страницах местные народные нужды; зарождаются даже специальные
газеты для народа — «Кёйлю» («Крестьянин») в Измире. В столичной
печати, оторванной от провинции, подымаются все же голоса о
необходимости создания «литературы для народа», из которой крестьянин мог
бы черпать сведения и по гигиене, и по сельскому хозяйству, и по
географии и истории страны. Газета «Игдам» гостеприимно открывала у
себя столбцы для писаний для народа. Обращаясь к читателям за
сотрудничеством, газета возлагала надежды на женщин, среди которых
язык сохранил большую чистоту.
V. ПОЗДНЕЙШИЕ ЗАПАДНИКИ; КРУЖОК ПИСАТЕЛЕЙ,
ГРУППИРОВАВШИХСЯ ВОКРУГ ЖУРНАЛА «СЕРВЕТИ ФЮНУН»
С течением времени западное влияние растет вглубь и вширь. Буль-
варно-уголовные романы (написанные под влиянием Монтепена, Понсон
дю Террай, Габорио и др.) по-прежнему читаются нарасхват !; но
вместе с тем в молодежи пробуждается интерес к социально-философским
проблемам. Быстро совершается духовный рост младшего поколения,
вызывая удивление в учителях. «Когда я вхожу в класс, — рассказывал
мне писатель Ахмед Хикмет, преподающий в лицее „Галатасарай"
османскую литературу, — я замечаю на партах Шопенгауэра, О. Конта
и т. п. сочинения. А мы в наше время кое-как знакомились с этими
книгами, да и то уже по выходе из школы! Так быстро изменилось за
каких-нибудь 15 лет настроение молодежи».
И не одна уже французская литература изучается. Правда,
французский язык занимает первое место и в школьном преподавании, и в
общественных сношениях. Однако симпатии правительства
передвигаются в сторону Германии; с начала 80-х годов в Константинополе
появляются немецкие инструкторы (с Гольтц-пашой во главе), и
невольно в среде воспитанников военных школ и офицеров зарождается
германофильское течение. У моряков, изучавших в корпусе
преимущественно английский язык, взоры, естественно, устремляются на Англию.
Страна свободы, обеспечившей нации политическое могущество, в
глазах османцев возносится на недосягаемый пьедестал, и начинается чуть
не боготворение всего английского, заискивание перед английскими
политиками.
Отовсюду врывающееся струйками и ручьями западное влияние
вносит крупные изменения в османский язык. Прежде османские
западники, разрывая с персидскими традициями, долго еще носили в языке
своих произведений следы иноземного рабства2. Теперь язык
становится гибче и проще, и нет уже таких запутанных периодов-шарад,
затруднявших понимание мысли даже для османцев. Может быть,
подражая европейцам в построении фразы, новые писатели впадают в
другую крайность. Не знакомые ни с арабским языком, ни со старой
османской литературой, они допускают безграмотные сочетания и
возмущают тех, кто воспитывался в старых правилах. «С некоторых пор, —
говорит Фаик Решад3, — османская проза и поэзия в отношении лексики,
1 Представители — Савфет Незихи, Савфети Зия и др.
2 Например, сочетание предложений посредством союза ки.
3 Это — один из старых османских литераторов, собирающийся написать историю
османской печати. Он составил сборник биографии избранных поэтов и прозаиков под
заглавием «Эслаф» («Предшественники»). В его библиотеке — большое количество
неизданных диванов.
27 в« А» Гордлевскй i
417

грамматики и синтаксиса, наконец, стиля, потеряла прелесть и
изящество, вообще, естественность». Ф. Решад объясняет все это
невежественностью современных писателей, которые воображают, что «они — выше
их (западноевропейских писателей)». «А для нас, — рассуждает Ф.
Решад,— это самомнение — непоправимая ошибка». Кажется, Ф. Решад
расширяет явление, да и по цитатам, и примерам, приводимым в
статье, видно, что он имеет в виду определенные личности (главным
образом Мехмеда Реуфа, а затем, вероятно, также Ушакизаде Халида
Зию).
Впрочем, сторонники азиатского направления, отстаивающие
старину, тоже не исчезли, но они уже умереннее в своих претензиях и
заботятся главным образом, чтобы общество сумело сохранить равновесие
(Велед-челеби, ученый настоятель ордена мевлеви, Исмаил Хаккы,
издатель журнала «Мектеб»4 и др.)-
Все же османская литература стоит на страже национальных
интересов, стараясь удержать общество от чрезмерного увлечения
Западом. В произведениях османской литературы больше чем прежде
разрабатываются темы из османской жизни и намечаются пути к ее
оздоровлению.
Сами-пашазаде Сезаи
Среди новых писателей наибольшую популярность приобрел Сами-
пашазаде Сезаи, «основатель национального романа»5. В романе,
названном просто «Приключения» («Сергюзешт»), он описывает
страдальческую жизнь пленной черкешенки Дильбер. Во время своих мытарств,
перепродаваемая из одних рук в другие, она встречается с художником
Джеляль-беем и влюбляется в него. Но родители художника своим
противодействием разбивают их жизнь. Художник предается грусти,
а черкешенка, уже носившая в груди зародыши болезни, чахнет и тает
как свеча. Проданная в Египет, она тоскует и в волнах Нила ищет
успокоения от своих страданий.
Вопрос, затронутый в романе Сезаи, не нов; это — все та же
жалоба на аномалию семейного быта. Черкешенка Дильбер очерчена
сильно и изящно; художник Джеляль, в характере которого сквозит
женственность, давно стал необходимым, избитым типом в османской
литературе. Роман доставил автору славу как в Турции, так и за границей.
Поэт Абдул Хакк Хамид-бей в лестных, восточных, выражениях
отозвался о «Приключениях». «Если в „Приключениях", — писал он,—
и есть недостаток, так разве то, что это слишком изящное
произведение». Проф. Г. Якоб, ожививший в Германии изучение османского
языка и литературы (особенно, народной), мимоходом назвал Сезаи
национальным писателем, между тем как в Кемаль-бее он, чтобы
выдвинуть значение Сезаи, усматривал одну трескучесть фраз.
Сезаи написал также ряд «небольших вещиц» («кючюк шейлер»),
навеянных французскими новеллистами. Искусно построенные на
неожиданных сопоставлениях или противоположностях, рассказы Сезаи
поддерживают напряженно внимание читателя, однако тон их
обычный, грустно-печальный: над героями османской литературы,
возросшими под ясным голубым небом, парит — увы! — дух разочарованности,
4 Впрочем, в журнале «Мектеб» сперва сотрудничали поэты Шехабеддин, Т. Фи-
Крет и др.
5 Первым его произведением была драма «Лев» («Шир»).
418

так поэтически подмеченный Пьером Лоти. Они стонут от мук
неудовлетворенной страсти6.
Литературный заработок в Турции незначителен, и, естественно,
погоня за куском хлеба отняла Сезаи у литературы: член младотурец-
крго комитета, он вскоре после И июля 1908 г. был назначен в
Испанию посланником.
Журнал «Сервети фюнун»
В то время как османская литература обслуживала уже интересы
нации, правительство, перепуганное усилением западного культурного
влияния, в котором ему чудился политический враг, начинает тормозить
развитие литературы. И османские писатели, в натуре которых скрыта
уже тихая меланхолия, впадают в пессимизм. Знакомство с
западноевропейской цивилизацией подготовило их к изображению реальной
обстановки, но суровая действительность, где царит вакханалия абдул-
хамидского деспотизма и произвола, так уродлива, так безотрадна, что,
отрешаясь от нее, они уносятся в заоблачные сферы. Так в литературе
(особенно в поэзии) наступает период мистицизма и символизма. С друг
гой стороны, не сдерживаемые требованиями рассудка, писатели дают
простор своим чувствам, и расцветает сексуализм. А сексуализм, при
страстности южанина, иногда принимает у них патологический
характер.
Разочарованность в жизни, безумные грезы о счастье отражаются
во всей силе на кружке писателей, группировавшихся вокруг журнала
«Сервети фюнун» («Богатство наук»).
Иллюстрированный еженедельный журнал «Сервети фюнун»,
основанный лет двадцать тому назад (в 1890 г.) Ахмедом Ихсаном, с
самого начала был провозвестником западноевропейских идей. Эпоха
высшего успеха журнала относится к середине девяностых годов
прошлого столетия, когда в состав постоянных сотрудников вошел цвет
литературной молодежи.
Пожалуй, общий недостаток литературных произведений,
печатавшихся в «Сервети фюнун», — салонность; они как бы предназначены
для образованного класса, умственный склад и навык чувств у
которого сложился под европейским влиянием или который, по крайней
мере, охотнее переживает в грезах настроения европейского общества,
хотя, может быть, европейский мир так же далек от этих манекенов,
как и свой, родной. Заботы о чистоте языка, опрощении тоже отступают
у кружка на второй план.
История журнала—история литературно-общественной жизни
османского общества за последние двадцать лет. Немало боролся он с
темными силами страны. Однажды издатель журнала Ахмед Ихсан был
6 Из писателей, выдвигающихся около этого времени, вскользь отметим: поэтессу
Нигяр бинт Осман (дочь плевненского героя Осман-паши), в изящных стихотворениях
которой раскрываются тайные изгибы мечтательной женской души (сборник «Эхо» —
«Акси сада»); Мустафу Решида; романы и повести его носят, правда, отпечаток
французской школы, но изображают конфликт между европейским веянием и
национальными традициями; Абдулу Зюхди; главное достоинство его романов («Гюллер дикен-
лер», «Бир гедже» (продолжение) и новелл («Рехгюзари матбуатта») — легкость языка;
впрочем, под влиянием Мопассана он научился удачно выбирать сюжеты для своих
рассказов и удачно развивать фабулу. Сотрудник газет «Сабах» и «Игдам», он с 1908 г.
издает либеральную газету «Ени газете» («Новая газета»), орган либеральной партии.
27*
419

обвинен в революционной пропаганде, и в течение пяти месяцев журнал
был запрещен. Еженедельно, в четверг, в витринах книжных магазинов
выставлялся, в цветной обложке, новый номер журнала, со страниц
которого смотрели имена Халида Зии (секретарь султана Мехмеда V),
Джавид-бея (младотурецкий министр финансов), Эмрулла-эфенди
(младотурецкий министр народного просвещения), А. Шуайба
(профессор юридических наук) 7, Экрем-бея, Абдул Хакка Хамид-бея, Тевфика
Фикрета, Дженаба Шехабеддина, Хусейна Джахида и др.
Среди них сильнее всего было влияние Экрем-бея и Тевфика
Фикрета.
Тевфик Фикрет
В своих «Литературных беседах», отражающих влияние Экрем-бея^
Тевфик Фикрет раскрывал значение литературы, указывал правила
стихотворства, разбирал вновь выходящие на османском языке'
произведения. Его ars poetica, с нашей точки зрения не заключающая ничего
особенного или нового, для ленивых (в большинстве случаев) османцев
была своего рода откровением. Свои принципы Т. Фикрет, быть может,
развивал в стихотворениях, поражавших как новизной сюжета, так и
неслыханностью рифм. В творчестве Т. Фикрета, быть может, впервые
османец пошел в уровень с литературным движением Франции. Для
Тл Фикрета прототипами служили не только Мюссе и Ламартин, но и
Бодлер, и Верлэн. Стихотворения его были собраны вскоре под
заглавием «Разбитая лютня» («Ребаби шикесте») э.
Диапазон творчества Т. Фикрета широк; как «правоверный
мусульманин», он, быть может даже бессознательно, хвалит величие бога;
геройские подвиги османских солдат в греко-турецкую войну вызывают
в нем удивление («Газаватство Хасана») ; проникнутый любовью к
«низшей братии», он скорбит о страданиях народа; он понимает язык
природы, и, кажется, все обратилось в весенний луг, усеянный
майскими цветами; «о, видно, его гложет какая-то затаенная мысль, и
минутами у него срываются признания: «Да, пусть прекрасен этот путь, но
почему в конце его зияет бездна?» Жизнь так трепетно-скорбна;
спокойствие— в созерцании. Быть может, потому так удаются поэту
объективные портреты корифеев османской литературы.
Заглавие сборника «Разбитая лютня», правда, заимствованное,
говорит как будто тоже о разбитых надеждах.
Это безотчетне опасение, какая-то разочарованность создает порою
холодность тона, сухость; но поэт таит чувство тоски; по крайней мере,
во втором сборнике («Халукун дефтери») он уже без вдохновения,
бесстрастно поет молодежи о труде и надеждах; воспитательная,
педагогическая тенденция поэзии Т. Фикрета породила в газетах и журналах
горячую полемику: наряду с защитниками заговорили и хулители,
обвинявшие (впрочем, несправедливо) поэта, что в поэзии слышны
отголоски вынужденного удаления из директоров лицея «Г'алатасарай». Да,
он вселяет веру в силу труда, но для него, — увы! — человечество —
7 Он знакомил читателей журнала с европейскими .историками; этюды его вошли
в сборник «Хаят ве китаблар» («Жизнь и книги»). Посмертный труд — лекции по
«Административному праву» («Хукуку идаре»), читанные в университете, —
рецензировался А. Н. Самойловичем в журнале «Мир ислама», 1912, № 1,3.
8 Ре б а б — старинный струнный иструмент; приготовляется из кокосового ореха.
420

игрушка в руках судьбы. В стихотворении «История» («Тарих»),
запрещенном уже младотурками, он сознается, что человечество обмануто.
Однако взгляды Т. Фикрета окрашивались пессимизмом
постепенно. Сначала убежденный сторонник младотурок, он заклеймил абдулха-
мидский произвол в энергичном стихотворении «Сие» («Туман»), долго
ходившем в Константинополе в списках; в порыве отчаяния он утратил
было веру в возрождение страны: «скройся, трагедия, скройся, о
царственный град, — восклицает он, — закутайся и спи вечно, интриган
веков!»9
Но как только пал йылдыз-кёшк *, поэт снова был объят радостью,
и свою преданность новым идеям, вытекавшим из младотурецкого
режима, он выразил в горячем сочувствии женскому образованию. Однако
косная среда сумела заглушить благородное стремление младотурок.
Вот для образца два стихотворения Тевфика Фикрета 10: «При
утреннем эзане» и «Рамазанская милостыня»-в переводе С. С. Кель-
цева.
ПРИ УТРЕННЕМ ЭЗАНЕ
«Аллах экбер, аллах экбер! u Царит возвышенная тишина: как
будто природа безмолвно, беззвучно изливает в молитве свою любовь к
творцу.
Аллах экбер, аллах экбер! Слышится вздох в тишине: как будто
миры, видимые и невидимые, освещенные и погруженные во мрак,
призывают вечного бога.
Аллах экбер, аллах экбер! Возвышенная тишина, вздыхающая
тишина: сердце природы и вселенной — душа — взывает к вечному богу,
творит молитву со страхом и трепетом».
РАМАЗАНСКАЯ МИЛОСТЫНЯ, НА МОСТУ1*
«Холод... Стужа... Словно жалобный стон, выходящий из недр
жизни, завывает ветер! Холод... Стужа... Дрожащее рыдание моря
вызывает усиленное биение сердца. На мосту едва прикрытый лохмотьями
сидит маленький бродяга: „Господа, ну что вам? Сжальтесь! Я —
нищий!'' Молчание. Важно, не останавливаясь, проходят господа. Крошка
бледен, изумлен, во взорах — печальное выражение мольбы. Калека
протягивает ладонь, отвешивает поклон каждой проносящейся тени.
„Господа, рамазан 13, священный вечер!" Несчастная доля нищеты,
жалкая жизнь лишений! „Господа, сжальтесь, ведь я — сирота!" Нет,
толпою проходят эти великолепные и сытые господа: этот голос, идущий из
грязных лохмотьев, вызывает в них отвращение. Холод... Дождь
нервными ударами яростно рассекает до самого горизонта тучи, словно
кнутом бичует всю эту мишень презренной жизни. Холод... Невыносимая
стужа погубит дитя. О вы, счастливцы, несущиеся в уютно убранные,
благоухающие хоромы! Перед вами человек, душа которого стонет!
9 Заключительная часть стихотворения, написанная позднее, переведена под
неудачным заглавием «Возрождение» (пю-османски «Руджу») в «Стамбульских новостях»
(1909, №8).
10 В «Стамбульских новостях» (1910, № 1) переведено еще стихотворение
«Любовь в жизни».
11 Это — начало молитвенного призыва: «О превеликий боже!»
12 На мосту, соединяющем Галату со Стамбулом, толпятся в ожидании
милостыни нищие и калеки.
13 Исламская религия предписывает давать «десятину» («зекят») со своих доходов
в месяц поста — рамазан.
421

Посмотрите на эти тощие голые руки, — он не способен уже к труду.
Ведь и он работал на вас; подайте же ему, заставьте замолчать этот
болезненный голос!»
Дженаб Шехабеддин
Уроженец Фессалии (Ени-шехира), он детство, вместе с младшим
братом своим, Али Нусретом 14, профессором элеквенции в Учительской
семинарии, провел в Кавале. Образование получил в военной
медицинской школе, — в абдулхамидское время единственной научно
поставленной школе. Совершил путешествие в Аравию; впечатления свои
описал в Книге «На пути паломничества» («Хадж йолунда»); был ;на
Черном море; служил в международной санитарной комиссии в
Константинополе.
Стихотворения Дженаба Шехабеддина, замеченные Ахмедом Мид-
хатом в газете «Терджимани хакикат», идейные по содержанию,
отличались красотой формы.
Вот в прозаическом переводе С. С. Кельцева, утратившем, правда,
блеск и яркость рифмы, прелестное стихотворение «Песни зимы»
(«Эльхаци шита»).
«Заволакивая землю туманом, летит и дрожит белый снег, словно
потерявшая друга птица, ищущая исчезнувшие весенние дни.
Заместители весны, безумной песни сердец, поэзии воркования, — все время
тихонько плачут хлопья снега, окутавшие землю глубоким безмолвием.
Эх, мотылек, порхая ты упал и погиб! Снег, словно белое крыло ангела,
ищет тебя в поблекших садах. Не успеешь ты распустить на цветах
крохотный разноцветный веер, как над трупом твоим, — увы, ты умер
уже! — начали порхать один за другим несущиеся с неба, несущиеся
с плачем снежные хлопья, подобные птенцам совы. Эх, унеслись,
исчезли вы, пернатые, опустели теперь ваши гнезда, а в воздухе вьются и
плачут, преследуя осиротелые, безмолвные голубенькие пушинки,
брошенные в гнездах, хлопья снега. О зимнее небо, в деснице твоей груды
Жасминов, крыльев голубей, влажных туч! Душа природы замерла;
о небо, осыпь хотя ты черную землю светлыми цветами! Ни листка, ни
цветка: леса и рощи полны безнадежной мрачной тени. Не
останавливайся, не медли, рука зимнего неба, расстилай белый щит над каждой
рощей! Снег ниспосылается с небес, как будто это — обетные дары, и,
словно грезы мои, разлетаются повсюду. Заснут снеговые пушинки на
ясном крыле тихого ветра, пробудут так один момент, а там опять
полетят; слева направо, справа налево вьются и мигают, как пух, взлетая
порою, порою же падая вниз. Снежные пушинки, мелодии безмолвных
свирелей, цветы ангельских садов! Ниспошли, великодушная рука
небес, о, ниспошли, повторяю, десница зимы, на мрачную землю, взамен
цветов весны, ослепительный снег, взамен щебетания птиц — тихое
упование!»
Недавно в Константинополе была поставлена комедия Дж.
Шехабеддина «Ложь» («Ялан»).
Хюсейн Сюад
Брат энергичного редактора младотурецкого органа «Танин» Хю-
сейна Джахида, Хюсейн Сюад, по крайней мере на первых порах своей
14 Али Нусрет — сторонник арабизованной речи.
422

литературной деятельности ушел весь в тоску. Потеряв подругу жиз<ни,
он неизменно воспевал свое горе в красивых стихах, утомительных,
однако, однообразием темы.
Казалось, из «Гнезда тоски» («Ланейи мелял»), как назвал поэт
сборник стихотворений, выход один — смерть, но, очевидно, он уже
утешился: в комедиях или, точнее, фарсах «Грязное белье» («Кирли ча-
машырлар») и «Лекарство от любви» («Давайи ышк»)—брызги
веселого, задорного смеха,.
Комедия «Грязное белье», пожалуй, даже национальный водевиль.
X. Сюад хотел (подражая X. Рахми) еще раз показать, как
неосмотрительно османцы «выбирают для своих детей гувернанток. Гувернантки
больше думают о том, чтобы кружить голову мужчинам, бросающим
ради них своих жен, невест. Это была цель автора; но, сам того не
замечая, Сюад произносит смертный приговор над османским
обществом, все интересы которого вертятся около французских
«продуктов» — шампанского -и кокоток.
Для образца заимствую у моего слушателя С. С. Кельцева перевод
стихотворения «На могиле моей жены» («Зевджемин мезарында»);
обстановка стихотворения характерна для османской поэзии, где
кладбище, развязка жизненных отношений, играет вообще большую роль.
«Ни души, ни звука... Тихим сумраком объятая, грустная картина
кругом! Покрытый эпитафиями надгробный камень — жалкий и
стонущий нищий, склонивший голову со словами на устах: „!мир праху
усопшего!" Ни шороха, ни звука... Онемело все. Тишина, присущая дню
Страшного суда. На каждой могильной плите, готовой упасть,
окаменевший, замерший страдальческий голос издает вздох разлуки, выражая
последнее желание. Временами, когда ветер, парящий на светлых
крыльях, цепляет высокие кипарисы, по кладбищу пробегает, с плачем,
стоном, отчаянием, рыданием, черная дрожь, и каждая скорбная
могила, грустный камень долго остаются с черной дрожью, словно с
преданным другом. Траурная тень черных кипарисов наблюдает за этим
миром.
— Ах, к тебе пришел я на могилу и вот опять пролил слезы души
моей на твой .грустный надгробный камень. В душе моей тоскливый
твой голос, словно слабое эхо, с грустью говорит: „Страшного суда я
ожидаю!" При воспоминании о тебе я дрожал всем телом и со стоном
изливал все мое красноречие; хотелось мне таившуюся глубоко скорбь
сердца моего раскрыть и предать земле на твоей могиле. Лишь начинал
я разбираться в страданиях души моей, захватывающее рыдание и
судорожный крик сжали вдруг и сдавили язык моего сердца» 15.
Ахмед Хикмет
Изящный чиновник министерства иностранных дел, в котором он
заведует коммерческим бюро, Ахмед Хикмет всей своей фигурой
показывает, что османцы далеко отошли от типа «грубого тюрка»; но под
европейским деянием в груди А. Хикмета бьется горячее сердце,
страдающее за свой народ.
15 Сотрудничали в «Сервети фюнун» и другие поэты: Фаик Али, брат Сюлеймана
Назифа (автор «Пустых утех» — «Фани теселлилер»), X. Сирет, поэт чувственной
любви («Лейяли гюризан» — «Убегающие ночи»), Али Надир (псевдоним Али Экрема,
сына Кемаль-бея), автор «Зыляли ильхам» — «Тени наитий» и др.
423

До сих пор. у османцев, говорил как-то в разговоре со мной А. Хик-
мет, не было времени заниматься науками. Сперва в услужении у
арабов они с мечом в руках оберегали ислам. Когда титул халифа был
принят в начале XVI в. османскими султанами (Селимом I), они еще
ревностнее должны были стоять на страже религии; а занятие
религиозными вопросами увеличивало недоброжелательство и даже ненависть
к «франкам». Наконец, султан Махмуд II (1808—1839) захотел ввести
у себя в государстве европейскую культуру, но он встретил упорное
сопротивление со стороны шейхульислама. И А. Хикмет рассказал
типичный случай. Султан решил было заменить солдатам кауки (высокий
головной убор) шапками с козырьком. Но ему отсоветовали, напомнив
хадис: «кто похож на другого, тот— из них», т. е. раз солдаты оденутся
по-европейски, они станут такими же гяурами, как европейцы. Как-то
вскоре после того султан с блестящей свитой, среди которой находился
и шейхульислам, поехал на Окмейдан (в Касымпаше), где происходила
стрельба. Султан выстрелил, но, не зная, попал или нет, обернулся
вопросительно к шейхульисламу. Лучи солнца падали прямо в глаза, и
шейхульислам, чтобы заслониться от солнца, приложил руку ко лбу.
Тогда султан ударил его по руке и в гневе сказал: «Как же ты хочешь,
чтобы солдаты мои различали под солнцем врага, когда ты сам не
видишь ничего?»
Если в начале XIX в. духовенство еще было так упрямо, в начале
XX взгляды изменились, и внук «муфтия» (фамильное прозвище А. Хик-
мета «Муфтиоглу» — сын муфтия) твердит о необходимости
образования для народа [...]. По этому поводу А. Хикмет писал на основании
французских книжек и собственных наблюдений культурный очерк о
России; но цензура запретила издание: престиж России стоял еще
высоко в Турции, и тщательно избегало османское правительство упреков
в каких-либо издевательствах над своими северными соседями.
Однако в рассуждениях А. Хикмета и в его мечтаниях нет-нет да
и проглянет «грубый тюрк», в глубине души желавший бы сокрушить
все и подчинить своему влиянию. Пожалуй, А. Хикмет не виноват в
этом; это — результат векового деспотизма, под которым жила Турция.
В литературной деятельности А. Хикмета сплетаются два течения.
Как педагог, он рано увидел недостатки родного языка и устремил
свое внимание на их устранение. Прежде всего он занят изменением
османского правописания и, чтобы облегчить чтение, ввел новые
гласные знаки. Систему эту он хочет применить только к османским словам;
арабский язык он до поры до времени не тревожит. Поэтому
(вследствие непоследовательного проведения принципов) система А. Хикмета
кажется искусственной. Конечно, нет никакого сомнения, что в
ближайшем будущем этот вопрос так или иначе будет разрешен*, потому что
от быстроты усвоения детьми грамоты зависят в Турции успехи
культуры.
Вероятно, под влиянием преподавания у него зародилась мысль об
упрощении османского языка, об освобождении его от иностранного
лексического баласта. Чтобы доказать, что османский язык богат и
может обойтись без арабских и персидских слов, А. Хикмет пробует
иногда писать так, что на протяжении нескольких страниц у него не
найдется ни одного иностранного слова. Такова, например, его «Молитва»
(«Якарыш»), сперва напечатанная в одной из кавказских газет. Это —
наивное славословие турком бога, славословие, в котором, несмотря на
кажущуюся простоту, видна энергичность выражения.
424

Однако все это — скорее холодная, рассудочная работа,
подсказанная педагогической практикой. В османском обществе слава А. Хик-
мета зиждется на его новеллах, собранных в коллекции, издававшейся
журналом «Сервети фюнун» под заглавием «Терны и розы» («Харистан
ве полистан») 16.
А. Хикмет — реалист; он прежде всего изображает действительность
так, как она есть, без прикрас. Но усмотренные им факты усвоения
отрицательных сторон западной культуры вызывают нередко в его
живом, слегка насмешливом уме желание заклеймить их в литературных
типах. Такой уж склад его ума; вдобавок А. Хикмет верует в силу
насмешки. Я помню, как, говоря об иконах Куропаткина, он заметил:
«а мы глядели издали, как все это смешно, и не повторим уже ваших
ошибок».
Так, в рассказе «Племянник» он сопоставляет старика дядю с
племянником, только что вернувшимся из Парижа, где все его воспитание
сводилось к шатанию по кабакам и кафе-ша-нтанам. Автор комично
изображает раздумья племянника, который в отчаянии не знает, как
же ему жить в Турции. Но дядя его — человек решительный, прямой,
и без долгих разговоров посылает его в свои рудники под Гераклеей
(на Черном море), где он быстро успокаивается, «как кислое молоко».
Но не всегда А. Хикмет смеется; иногда на него находят моменты,
когда он чувствует свое духовное одиночество, и тогда его образы сим-
воличны.
Только раз, кажется, изображает он в рассказе «Красота и
любовь» («Хюсню ышк») счастье, возможное для человека; но это
счастье построено у него на чувстве сострадания. Поклонник женской
красоты женится на девушке; но, — о ужас! — когда в брачную ночь
девушка снимает с себя покрывало, он видит перед собой женщину с
лицом, изрытым оспой. В порыве раздражения он хочет ее прогнать от
себя, но смирение жены подкупает его: она соглашается на развод и
только просит о недельной отсрочке. А за этот краткий промежуток
времени муж так успевает привязаться к жене, что отказывается от своего
жестокого намерения, и супруги заживают счастливо.
Охотно углубляется А. Химкет в психологию женщины и
изображает в своих рассказах, окрашенных легкой иронией, конфликт между
чувством, с одной стороны, и обычаями страны — с другой, новым
воспитанием, которое кладет черты отчуждения между супругами.
Лля образца приводим (в сокращении) рассказ, написанный в
форме письма женщины своей подруге детства Азре, которая жалуется на
своего мужа. Да и правда, они друг другу не пара: муж, воспитанный
по-старинному, просит жену сыграть что-нибудь, а она знакомит его
с европейской музыкой, от которой ему зевается. Когда он спрашивает
у нее, неужели она не слышала имен османских «композиторов», жена
печально опускает голову. Она изливает свое горе подруге, ища у нее
поддержки, но и той живется нехорошо. Послушаем, однако, что она
сама говорит о своей жизни 17:
16 Несколько рассказов из этого сборника, с биографией и характеристикой
писателя, переведены на немецкий язык Фр. Шрадером в «Türkische Bibliothek»,
herausgegeben von Prof. G. Jacob, Bd VII. На русский язык из сборника «Харистан ве
полистан» переведены в «Стамбульских новостях»: 1) Письмо Наим-бея к Назиму-эфенди,
1910, № 12 (перепечатано без указания источника в «Голосе Москвы», 1911, № 141),
2) «Разоренное гнездо» (1910, № 5—10), «Монолог молодой турецкой девушки (Первые
смотрины)» (1909, № 9), 4) «Грех Салихи» (1910, № 3, 14, 15).
17 Перевод этого рассказа сделан моим слушателем А. А. Олесницким.
425

«Как я смеялась, читая твое письмо! Перед моими глазами
представились шутливые объяснения красавицы-плутовки Азры, с
кокетливой подвижность^ всего ее существа, с приподнимающимися краями
бровей, с заглядыванием в глаза и с заламыванием рук. Я много
пораздумала, даже очень много.
Мне на моем пути встретился Мюэйед-бей, инженер, получивший
образование в Бельгии, тебе—Гияседдин-бей. Наши отцы поспешили
бросить нас им в объятия. А по-моему, муж и жена в отношении друг
к другу похожи на две разные принадлежности одного и того же
костюма. Постоянное тщательное наблюдение матери и отца именно и
должно быть обращено на то, соответствует ли одна принадлежность
другой, подходит ли цвет и покрой, т. е. характер и воспитание одной
стороны к другой. На это более всего нужно обращать внимание.
Да вообще, будет ли что-нибудь противоречить внутренним
убеждениям, если муж и жена, избирая друг друга на целую жизнь,
потолкуют между собой, отложив в сторону всякие церемонности.
Прости, пусть это будет даже эгоизм, я все же подробно опишу
тебе свою жизнь, что за человек мой муж Мюэйед.
Мы обе искали себе в мужья человека изящного, чувствительного;
ты — такого, который смешил бы тебя своими шутками и развлекал бы
тебя; я — такого, который помечтал бы вместе со мной, проронил бы
со мною слезу над увядшим цветком или над умершей птичкой. Между
тем Мюэйед, возвращаясь домой в полночь или даже к утру, не считает
вовсе нужным, будто бы из боязни прогнать мой сон, отвечать мне на
мои «опросы. В те дни, котда он остается дома, стоит мне только сесгь
за рояль или взяться за цитру, он моментально, растянувшись на
диване, погружается в сон. После долгих размышлений об образе жизни,
он разделил сутки следующим образом (в часах):
сон . Р
работа 7
развлечения .6
на дом . 2
Итого 24
Поняла? Из целого дня он едва уделяет мне два часа; иначе говоря,
по его распределению, в течение года мы видимся с ним всего навсего
один только месяц. Ежедневно в программу этих двух часов входит
также воспитание детей и ведение домашнего хозяйства.
Он является домой, как в отель, только для того, чтобы поесть,
попить и поспать. Только в этих трех потребностях он не может
выносить каких-либо отступлений и погрешностей. Во время моей болезни
это распределение часов ничуть не нарушается; но стоит только
заболеть ему самому, как дело сейчас же принимает совсем другой оборот...
Ты, конечно, знаешь, что я не настолько уродлива, чтобы моего
присутствия нельзя было переносить; да и зер'кало, и окружающие не
скрывают от меня моей красоты. Почему же мне, при всей моей
целомудренности, не извлечь пользы, подобно любому мужчине, из своей
красоты, воспитания и образования? Путем такого размышления я
прихожу к следующему вполне логичному выводу: почему бы я не
могла, — я, медленно задыхающаяся под гнетом цепей супружества,
который отравляет мою жизнь, — в один прекрасный день сказать себе:
„довольно, наконец!" И затем полный страсти роман? Почему бы я не
могла обесчестить человека, который так унижает меня?
426

Все мое существо трепещет, когда я ожидаю до полуночи мужа,
ярикурнув на углу кровати моих дочурок. Я могу быть рабой мужа,
только бы мне видеть с его стороны за это вознаграждение.
Вознаграждение, которого я добиваюсь, заключается в некотором
самопожертвовании с его стороны по отношению ко мне. Если же я >не увижу
этого вознаграждения, то как бы не проснулось во мне стремление принять
свои меры для достижения его! Да, если бы я не получила такого
воспитания, то возможно, что я была бы еще более снисходительна, еще
более терпелива, еще более вынослива. Я бы не чувствовала такого
наслаждения отплачивать ему за его пренебрежение ко мне, и, быть
может, мне совсем не пришла бы даже на ум возможность считать это
его обхождение со мною презрительным. Что мне делать? В моей
библиотеке есть девяносто томов романов, большинство которых,
начавшись так же, как и у меня, оканчивается событиями, похожими на мои
замыслы. Человек один только раз рождается. Вот мысль, которая
ужасна!.. У нас здесь живет одна умная старая женщина; на днях она
зашла к нам и, между прочим, в разговоре сказала: „Да, терпение,
терпение... а конечный предел терпению — могила".
Словом, всякое желание моего мужа находит, без всяких с моей
стороны затруднений, исполнение; возможно, что это удобство и стало
причиной тому, что я нагоняю на него только скуку. Но разве я-то с
ним не могу соскучиться? А что, если бы я получила образование такое
же, как он... Что, если бы я была в положении, прямо
противоположном теперешнему?
Единственное развлечение моего мужа дома—это говорить
по-французски с девочками. В свободные дни он целыми часами старается
научить их тонкостям французской речи.
Вот уже двенадцать лет, как я жена Мюэйеда. За это время я не
видела у него в руках другой книги, кроме земельных планов, другой
бумаги, кроме игральных карт; не слыхала, кроме повседневных
разговоров, ни одного слова, которое пробудило бы ответную искру в моей
душе и заставило бы замереть на миг мое сердце. Мне не пришлось ни
разу видеть, чтобы его искал кто-нибудь из его друзей, кроме
любителей азартных игр. Он не считает ничего важным на свете. Не считает
даже возможным существование каких-либо событий, кроме
перечисленных мною дел. Да и последние он совершает всегда в одно и то же
время с равными промежутками. Его философия — это жить бессловесно,
уподобляясь растению, или, самое большее, играть в азартные игры.
Я никогда не смогу забыть; это было несколько лет назад;
однажды я вскипела и, сжав кулаки, с криком набросилась на него: „Я
задыхаюсь под гнетом твоего молчания! Что это будет? Примись хоть
когда-нибудь за какую-нибудь работу! Скажи что-нибудь такое, от
чего бы усиленно забилось мое сердце; чтобы я почувствовала
циркулирование твоей крови, поняла бы, что имею другом мужчину. Ступай, в
крайнем случае, полюби какую-нибудь женщину и измени мне; взяв ее
под руку, пройди мимо моих дверей, чтобы я видела это. Пусть хоть
немного встряхнется наша „глубоко гармоничная", однообразная
жизнь. Эта комната подобна кладбищу, ты походишь на могилу,—
неужели будет вечно продолжаться эта мертвая жизнь? Или подойди
ко мне, ударь меня, оттаскай меня за волосы. Слышишь, вот я
оскорбляю тебя! Понимаешь ты?" Эта бурная вспышка не вызвала в нем ни
смеха, ни следа раздражения; он пробормотал только: „подайте мне
пальто, партия, наверное, началась уже, товарищи ждут меня" и, по-
427

груженный в сзои думы, бегом, подобно заводной кукле, выскочил вон
из комбаты. Я вся в слезах упала на миндер 18 и в течение нескольких
часов оставалась в таком положении.
Теперь я, сознавая в себе любовь и свое нравственное
преимущество, хочу вырвать у моего мужа путем страшной борьбы чувство
уважения и почтения ко мне. Пусть он попробует меня не уважать — я
заставлю его; я достигну путем (долгих) стараний, чтобы стоило
претерпевать мучения, после которых еще выше будет наслаждение
заветным, желанным. Ах, жизнь 'состоит из треволнений, борьбы и споров?
Жить без треволнений... лучше умереть!
Дружок! Ты говоришь „укажи мне путь": не знаю, сумеешь ли
ты найти путь к счастью среди этих строк. Обрати внимание только
на следующие мои слова: любят женщин те мужчины, которые
разделяют с ними свои жизненные невзгоды; те же, которые смотрят на
женщин, как на слабое, презренное существо, оказывают, правда, им
почтение, но все это почтение не что иное, как милостыня более слабому
существу... Скучающая по тебе, любящая тебя Сельма».
В портфеле А. Хикмета находится еще драма, в которой как будто
отразилось чтение Анатоля Франса. В драме действующими лицами
являются Моисей, Христос и Мухаммед, Сафура (жена Моисея),
Марьям (так называется у мусульман богоматерь) и Хадиджа (первая
жена Мухаммеда), философы Аверроэс (Ибн Рошд), Декарт, Спиноза,
Шопенгауэр. Автор преследует двойную цель: с одной стороны,
представители женского пола жалуются в драме на свою забитость и
отсталость, а с другой стороны, А. Хикмет устами философов ополчается
против основателей религий, посеявших в человечестве вражду. Между
пророками и философами подымается спор, и в конце концов, чтобы
разрешить свои сомнения, они подают пространное прошение богу.
Однако размеры прошения ужасают бога, и он заявляет, что ему
некогда читать их вздор. В то время как все они в недоумении, на небе
появляется огненная надпись: «Любите друг друга!» Так бог вкратце
излагает свои заповеди, как бы осуждая многословные мудрствования
пророков. Драма А. Хикмета фантастична, но идея ее благородна;
драма характерна также указаниями на круг чтения автора.
Ушакизаде Халид Зия
Ушакизаде Халид Зия родился в Измире. Воспитываясь в школе
мхитаристов (ученых армянских монахов), он рано узнал французскую
литературу. «Он думал по-французски, — смеялись над ним
противники.— Чтобы изучить османский язык, он перечитывал переводные
романы Ахмеда Мидхата, сравнивая их с оригиналом». Когда ему было
еще четырнадцать лет, в нем начинает развиваться какая-то
неопределенная тоска. Он чуждается людей и ищет успокоения в чтении. Как
Халид Зия сам говорит в «Истории одного лета» («Вир язын тарихи»),
он читал А. Дюма, Ламартина и Мюссе — елевом, круг писателей в
юности был у Халида Зии тот же, что и у старого поколения.
Впоследствии он, очевидно, изучал Мопассана, и как в легкости рисунка, так
и в композиции рассказа у Халида Зии сказывается его влияние. В
общем, произведения Халида Зии неоригинальны, и если в них заменить
Подушка на полу, на софе и т. д.
428

восточные имена, от них ничего не останется. Халид Зия вращался в
Измире в обществе левантинцев, и это знакомство отразилось на темах
•его произведений.
Из Измира Халид Зия, редактировавший уже газету «Хидмет»
(«Служение»), переезжает в Константинополь.
Казалось бы, легкомыслие левантийского общества должно было
заглушить в Халиде Зие тоску. Однако стоны людского горя долетают
иногда и до него; в его уме встает неотвязный вопрос: зачем? В
стихотворении в прозе «Жизнь» («Хаят») Халид Зия так рассуждает о
страданиях бедняка:
«Вставать до зари и возвращаться домой уже по заходе солнца,
трудиться, мучиться, надрывать свои силы, и для чего? Ради какого-то
куска хлеба!
Стоять на холоду, мокнуть под дождем, спать на голой земле,
дрожать и мерзнуть. Для чего? Ради покоя других!
Проводить жизнь под землей, вдыхать отравленный воздух, жить
в сырости, не видеть сол-нца; будучи человеком, пресмыкаться подобно
змее, нажить себе чахотку. Для чего? Чтобы не умереть!»
Рисуя без прикрас жизнь рабочего в рудниках, Халид Зия как
будто смущается, что обещает вечность материи тому, кто уже на земле,
от колыбели до могилы мучаясь, изверился в счастье 19.
Есть у Халида Зии (может быть, сентиментальная) новелла
«Повозка Али» в сборнике «Этюды» («Кючюк фыкралар», вып. 3), где он
рассказывает историю деревенского пар-ня Али. На миг игривость
покидает Халида Зию, и он, видимо, глубоко печалится о своем герое.
В деревню возвращается с военной службы Али; радости матери
«ет конца: она смотрит на своего Али и, слушая его, беспрестанно
повторяет одно и то же слово: «ну, дальше!» Однако запас рассказов Али
истощается; «в течение пяти часов он успел уже рассказать матери, что
пережил за пять лет, проведенных вдали от нее»; теперь у него на устах
тоже вертится вопрос, только он стыдится называть перед ней имя
невесты. Но мать угадывает его мысли, и загорелый усатый Али снова
ей кажется беспомощным младенцем; протянув обе руки, мать
привлекла к себе голову сына, которого ей так хотелось поцеловать с самого
утра. Оказывается, Эмине, невеста Али, согласно уговору с женихом,
живет все в Константинополе. И внезапно у Али назревает решение:
идти в Константинополь и скопить денег на повозку и лошадь, чтобы
потом, когда он женится на Эмине, не чувствовать себя обязанным ей.
Мать с грустью отпускает сына и говорит, что по вечерам она будет
у дороги поджидать его возвращения. В пути он, вероятно,
простудился и после свидания в Константинополе с Эмине заболевает. Эмине
ухаживает за ним, как может, тратит на лечение свои сбережения. Все
напрасно. Тогда Али идет в больницу и от правильного лечения
поправляется настолько, что может уже ехать с Эмине в деревню. Во время
переезда морем он стоит часами под холодным ветром (чего, конечно,
невеста не знает, так как -сидит в жежжом отделении), и, когда они
сходят на берег, силы его покидают. Они останавливаются на
постоялом дворе, чтобы подождать знакомого мужика из деревни, который
должен приехать на базар через несколько дней. Томительно течет
время. Но вот Али — в повозке своего знакомого, и мысль, что он через
день будет у себя в деревне и увидит свою мать, оживляет его. Только
19 P. Horn, Geschichte der türkischen Moderne, Leipzig, 1902, S. 44.
429

ненадолго. На другой день, распрощавшись с Эмине, он тихо угасает.
А у дороги, при въезде в деревню, все сидит старушка мать и
поджидает своего сына в повозке. Ей осторожно сообщают печальную весть,
но она с диким смехом кричит, что это ложь, и каждый вечер после
того она все выходит «а дорогу и думает, что вот-вот покажется
повозка с занавесью, в которой на мягком миндере сидит ее Али.
Таково содержание одного из рассказов Халида Зии, появлявшихся
сначала в газете «Игдам». Тема как будто говорит о народничестве
Халида Зии, только в рассказе мелькает необоснованность и
неестественность 20.
Печать наперерыв зазывала к себе в сотрудники Халида Зию,
произведения которого жадно читались обществом21. Так, газета «Игдам»,
например, платила ему неслыханный в Турции гонорар; по одной лире
(87г руб.) за фельетон. Одно время, впрочем, среди османского
общества раздавались нападки на Халида Зию за его подражательность и
заимствования. Однако были у него и поклонники; так, Тевфик Фикрет
взял его под свою защиту и дал, на мой взгляд, правда,
преувеличенную, оценку его произведений,,
И это не единичное мнение. Молодежь, которая любит в Турции
приклеивать иностранные ярлыки, идет еще дальше; так, Иззет Мелих
в критической заметке о Халиде Зие сравнивает его по широте ума
с Гонкурами, по тонкости чувства и поэтичности образов — с Доде, по
выдержанности обстановки — с Мопассаном.
В сущности, заслуги Халида Зии в области литературы сводятся
к тому, что в его произведениях османская проза приобрела большую
легкость, приблизившись к строю европейской речи. Это, может быть,
измена родному языку, но с точки зрения культурно-исторической,
стилистические изменения — естественное последствие западного влияния.
Как стилист Халид Зия заслуживает славу, и, когда на престол
вступил султан Мехмед V, он был выбран младотурками в дворцовые
секретари 22.
Хюсейн Джахид
Удушливая реакционная атмосфера, наступившая в последние
годы царствования султана Абдул Хамида II, подавляла в писателях
всякую охоту и вкус к жизни; только в грезах о жизни находили они
отдохновение от ужасов лихолетья. Ни у кого из новейших писателей
не было, однако, такой безотчетной тоски в идеях, такой страстности
в тоне, как у Хюсейна Джахида, который и сборник своих рассказов
назвал «Воображаемая жизнь» («Хайяти мухайель»). Он мечтает о
«коммуне», где все члены одинаково трудятся и в трудовой жизни
забыли горести.
20 Из крупных произведений Халида Зии упомянем романы: «Мави ве сиях» (из
жизни журналистов), «Ышки мемну» («Запретная любовь»), «Несли ахир» («Последнее
поколение»).
21 На русский язык в «Стамбульских новостях» переведены рассказы: «За веером»
(1910, № 1, 14—16), «Свадебная ночь» (1910, № 2, 10—15), «Летом» (1910, № 11, 14,
17—19); в «Турецком сборнике» (СПб., 1909) А. Исханов перевел стихотворение в
прозе «Помнишь ли ты?»
22 П. Горн передает содержание его романов «Дневник .покойного» («Б,ир олюнюн
дефтери»), «Бесталанная» («Нюмиде»), «Ферди и К0» («Ферди ве шюрекаси»). —В
«Anthologie de Гатоиг turc» (pp. 197—218) переведена новелла из «Этюдов»: «Брачная
ночь» («Дююн эвинде»).
430

Когда он спускается на землю, он опять анализирует внутренние
переживания и настроения забитых людей. Естественно, что прежде
всего он раздумывает над тяжелой долей женщины.
Так, в рассказе «Сваха» 23 («Герюджю») он описывает муки
девушки, которую пытливо осматривает старая женщина, чтобы определить,
насколько она подходит для жениха.
Таков был Хюсейн Джахид десять лет назад, когда он печатался
в журнале «Сервети фюнун». Но конституция встряхнула его, и Хюсейн
Джахид, мысливший иногда символами, разом встрепенулся и стал
реалистом. Он основал вместе с Тевфиком Фикретом младотурецкую
газету «Танин» и пишет публицистические статьи, в которых как эхо
откликается на все вопросы, политические и общественные, волнующие
османское общество. Быть может даже X. Джахид говорит против
своей совести, публикуя статьи о необходимости сохранения халифата
в руках османских султанов24. Но это — другой вопрос. [...]
К голосу X. Джахида прислушивается страна, а было время, и
недавно, когда газета «Игдам» иронизировала над недоучившимся
студентом, взявшимся в «Сервети фюнун» судить о корифеях османской
литературы (Муаллим Наджи). Во всяком случае литературные статьи
X. Джахида, собранные в книге «Гавгаларым» («Мои пререкания»),
написаны с большим темпераментом.
Мехмед Реуф
Мехмед Реуф, уроженец Константинополя, получил образование в
морской школе в Портсмуте. Вероятно, пропасть, лежащая между
Англией и Турцией, внушила ему по возвращении на родину ужас к аб-
дулхамидской обстановке. И, чтобы заглушить в себе это чувство, он
стал нимфоманом. Может быть, разочарованность объясняется в нем
влиянием литературы (чтением Байрона), и он, рисуясь, только надел
«плащ Чайльд-Гарольда».
Однако разочарованность М. Реуфа, так сказать, вульгарнее. В нем
живет неудержимая страсть к женщине, — и в погоне за яшмаком
(вуалью) он впадает в какое-то бешенство, растравляя воображение
мыслями о прелестях той, чье лицо от него скрыто под таинственной
вуалью. Так в погоне за счастьем, убегающим от него, проходит жизнь.
«Если нет женщины, на что мне волны, море, зачем эта жизнь!» —
восклицает он в одном стихотворении. И в минуты отчаяния он плачет
над своим сердцем, «разбитой лютней»; он боготворит смерть, как
избавительницу от мучении.
В творчестве М. Реуфа выпукло выступает контраст между мрачной
действительностью и титанической силой чувства. В жизни нет
приложения силам, и они ищут выхода в вакханалии.
Говорят, впрочем, что увлечения его — мозговые; в
действительности, женская душа для него — дверь за семью печатями.
Вот для образца рассказ М. Реуфа из сборника «Черные
жемчужины» («Сиях инджилер») 2&.
20 Переведено в «Стамбульских новостях» (1910, № 20—22). Там же был помещен
рассказ «Деревенская свадьба» (1909, № 10). В «Турецком сборнике» был напечатан
еще (слабый) рассказ «Калека».
24 Французский перевод этой статьи, вызвавшей большое оживление в печати,
напечатан в «Revue du Monde Musulman», 1909, № 9, p. 106, et suiv.
25 Ему принадлежат также роман «Эйлюль», сборник новелл «Ихтизар» и др.
431

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО
«Вот уже третий раз встречаю я снова тебя. Ты так странно
ведешь себя; лицо у тебя как бы застыло, но в нем столько вероломства,
что я наконец начинаю понимать. Конечно, ты выходишь на прогулку
со своею матерью потому, что у тебя есть оскорбительная цель. Ты как
будто говоришь: разве я могу улыбаться тебе, пока она торчит около
меня? А ведь было время, когда стоило тебе захотеть, какие хитрости,
какие уловки изобретала ты, чтобы только не брать ее к себе в
коляску! Об этом говорят твои письма...
Да, Вы просите вернуть Вам письма. Значит, действительно, между
нами все кончено. Когда та женщина явилась ко мне и стала требовать
от меня Ваши письма, я сперва не поверил; мне казалось это
бессмыслицей. Мог ли я сразу поверить, когда перед моим духовным взором
носилась еще атмосфера пылкой страсти, в которой сквозила такая
сильная привязанность ко мне? Но Вы уверяете, что Ваш муж проведал
о нашей связи, или может скоро проведать... Я никогда не думал, что
эта любовь так кончится. Я мечтал, что одна смерть разлучит меня
с Вами. Но я никогда не ожидал, что в течение какой-нибудь недели Вы
не только отвернетесь от меня, но даже писем своих не оставите в моих
руках.
Так вот что это означало. Три раза, — с того дня я видел Вас три
раза, и всякий раз Вы проезжали мимо меня в коляске, как чужая,
посторонняя женщина; Вы проезжали с беспечным видом, как почтенная
дама, для которой так естественно не обращать внимания на какого-то
мальчишку, попавшего ей на глаза. Стало быть, все кончено.
Безвозвратно; совсем, совсем. Да? Навеки, навеки? Как человек, оглушенный
ударом по голове, я бессмысленно, бессвязно повторяю это слово. Но
знаете ли Вы, что я не могу жить без Вас? Знаете ли Вы, что для меня
быть без Вас все равно, что умереть? Вы были для меня все. Ты была
для меня все. Когда я сейчас снова говорю тебе „ты", я представляю
себе, что я нахожусь рядом с тобой, в твоей комнате — в этом раю,
куда я был впущен только два раза. Но теперь все уже кончено, все,
все! Не так ли? И Вы думаете, что после этого я еще могу жить?
Ах, какой я смешной! Ну не дурак ли я? Какое Вам до всего этого
дело? Не так ли? Вы тешились; в это задорное время вам хотелось
поиграть. Вы выбрали безобидного мальчика, который должен был Вас
забавлять. Он немного сумасброден, очень горяч; но из страха потерять
Вас во всем будет Вас слушаться; он будет ослеплен Вашими
чарующими прелестями; когда только Вам вздумается, он будет Вас
развлекать. Так, игрушка. Но в один прекрасный день Вы увидели, что
шутка заходит уже слишком далеко. Сперва Вам казалось, что в нем
охладевает страсть, а вместо того, Вы наткнулись на огнедышащий вулкан;
Вы нашли, что я так неистово, так пылко выражаю Вам свою любовь,
что по мере сближения Вы сами подвергаетесь риску запылать
страстью. Тогда Вы захотели одним ударом устранить эту опасность. Но,
конечно, что Вам за дело, если от этого удара может умереть человек!
Правда? Вам нужна забава, безопасная, безвредная; Вам нужна новая
игрушка... Ну, а я-то? Что станется с моим сердцем, с моей разбитой
жизнью? Разве я не буду ее защищать? Разве я не закричу: Вы
поступили дурно; я умру, не губите меня! Вы хотите отвязаться от меня,
как Клеопатра,. Да разве я, чтобы спасти свою жизнь, не обовьюсь
вокруг Вас? Разве я не буду отбиваться? Разве утопающий, чтобы вы-
432

карабкаться из воды, не хватается за соломинку? Если бы Вы были
змеей, я и то не выпустил бы Вас из своих рук.
Я еще раз повторяю: без тебя я схожу с ума. Тысячью обещаний,
ласками ты заставила меня полюбить эту жизнь. От тебя я узнал, что
такое счастье. Что же я буду теперь делать без тебя? Если бы ты
знала, в каком отчаянии, в какой тоске -находился я до встречи с тобой!
Если бы ты знала, как изнывал я всю жизнь под гнетом безысходного
мрака! Одинокий, я влачил свои дни, как жалкий бродяга. Всему на
свете я был чужд; мне все опротивело...»26
Весь занятый мыслью о женщине, М. Реуф уже не думает о слоге;
стиль его произведений неряшлив; попадаются грубые ошибки.
Неприятно чрезмерное обилие союза «ве» («и»).
Запрещение литературы; положение печати
Недолго, однако, продолжалась дружная, совместная работа
писателей под руководством Т. Фикрета, собиравшего сотрудников в
редакции «Сервети фюнун» для литературных бесед. С годами
подозрительность султана Абдул Хамида II усиливалась все более и более. Когда
один из его адъютантов завел интригу с дочерью его, бывшей замужем
за сыном Гази Осман-паши (плевненского героя) *, гнев султана со всей
силой обрушился на литературу, так как в ней он усмотрел главную
причину развращенности нравов. И немедленно был издан указ,
воспрещавший прежде всего печатание где бы то ни было оригинальных ромаг
нов и стихов.
Регламентировка печати настолько любопытна, что я извлекаю из
нее несколько характерных пунктов:
1) газетам предлагалось давать преимущественно сведения о
драгоценном здравии султана, состоянии урожаев и т. д.; 2) не помещать
фельетонов без предварительного одобрения министра народного
просвещения, «хранителя добрых нравов»; 3) избегать слов «продолжение
следует», чтобы не возбуждать в читателях любопытство; 4) избегать
пустых мест или многоточий, которые могли бы «нарушить
спокойствие ума»; 5) если бы даже были явные доказательства, что
губернские чиновники виновны в лихоимстве, подкупах и т. д., — опровергать
факты или же просто-напросто скрывать истину. Словом,
вырисовывается знакомая картина восточного административного произвола.
Эта гроза навалилась на литературу в 1903 г. Так литературное
движение (правда, подражательное, которое, несмотря на то что
развивалось под железным гнетом всяких стеснений, обещало вскоре
пышно расцвесть), заглохло. Один за другим прекращались журналы, для
которых борьба была непосильна. Уцелели наиболее старые газеты, но
они могли существовать только потому, что получали из дворца
денежную субсидию. Но как они изменились за короткое время! Прежде они
откровенно высказывались обо всем; теперь это были заведенные
машины, выделывавшие определенные движения; это были куклы, которые
стоило дернуть за веревочку, — и они принимали требуемое положение.
Три османские газеты были сохранены: «Игдам», «Сабах» и «Терджи-
мани хакикат», и, так как все три покорно печатали официальные
распоряжения и назначения, правительство решило, что ему не для чего
26 На русском языке в «Стамбульских новостях» (1910, № 15) напечатан рассказ
«Под зонтиком».
28 В. А. Гордлевский
433

уже издавать свою официальную газету «Таквими векаи», основанную
еще султаном Махмудом II. О том, какие мытарства пришлось испытать
печати в течение злосчастного пятилетия (1903—1908),
распространяться не приходится: факты были зарегистрированы общей европейской пе-
частью и цитируются, например, в общедоступной книге Л. Саломона
«Allgemeine Geschichte des Zeigtungswesens». Всё, что так или
иначе могло затрагивать султана, всё, что могло «поколебать
основы государства», — строжайше было изъято со столбцов печати.
Так, читатель должен был верить во внезапную смерть сербского короля
Александра и королевы Драги; так же внезапно всегда умирали
президент Карно, русский министр Плеве и др. Когда началась
русско-японская война, османское правительство, преисполненное страха перед
своим соседом, тщательно следило первое время, чтобы в печать не
проникали известия, в которых русское посольство в Константинополе
могло бы усмотреть для себя оскорбление. Так как султан вступил на
престол в августе месяце, то запрещалось слово «кобылка», потому что
османское название «августовское насекомое» («агостос бёджеи»),
могло быть принято за намек на султана. Усердные слуги султана в своем
рвении пошли дальше: из словарей были вычеркнуты такие арабские
слова, как «халь» (свержение с престола), «хамид» (осел); слово «ре-
шад» (имя наследника, теперь султана Мехмеда Решада) было
выброшено из формулы оправдательного приговора, и т. д.
Шутки цензуры начались, впрочем, уже во время греко-турецкой
войны. Так, когда одна газета выразила желание послать на театр
военных действий своего корреспондента, правительство согласилось,
но под непременным условием, чтобы корреспондент телеграфировал
только о победах султанских войск.
При таких условиях никакая работа не спорилась. Но цензоры
нисколько этим не смущались; они только и знали, что черкали и
задерживали печатание книг, так как были уверены в безнаказанности своих
действий.
Газеты, на страницах которых некогда подымались
литературно-научные споры, обратились в «правительственные вестники»; литература,
общественная жизнь, судебная хроника — словом, все было для них
заброниро'вано, и они влачили жалкую судьбу, перепечатывая
обозрение политической жизни иностранных государств из
западноевропейских газет, преимущественно из венской газеты «Neue freie Presse».
Только субботний номер, заключавший в себе описание
селямлика султана, открывался редакционной статьей, где снова блистала
позабытая уже османцами восточноазиатская трескучая пышность
выражений.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
11 июля 1908 г.'конституция в Турции была восстановлена. Когда
вечером по обыкновению в редакции газет явились цензоры, они были
прогнаны. Печать была опять свободна. И всякий наскоро стряпал
рассказ или драму, чтобы заклеймить эпоху реакции, но политика
заполнила все; в художественном отношении все эти появившиеся за
первый год конституционного режима произведения — жалкая макулатура.
Вспоминая подъем, господствовавший в литературе лет 10—12 назад,
газета «Игдам» с грустью констатировала ничтожество литературы.
И, правда, куда девала-сь молодая плеяда писателей? Одни из них, наи-
434

более влиятельные, были куплены султаном и на теплых местечках
забыли скоро об увлечениях юности; другие, приспособляясь к моменту,
погубили свой талант или разменяли его на мелочи.
Султан Абдул Хамид II на время добился своего; только жизнь
сильнее его: старые деревья вянут, но они пустили уже молодые побеги,
в которых скрыта будущность нации.
Приложение
ЛИТЕРАТУРНЫЙ КРУЖОК «ГРЯДУЩАЯ ЗАРЯ»; ДВИЖЕНИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ
Едва минуло со .времени •восста-новления конституции два года, кай
в литературе запестрели уже новые имена, и, — впрочем, это
обыкновенно бывает в Турции, — молодежь, образованная молчанием стариков,
возомнила о себе и резко ополчилась против своих учителей.
Образовалось как бы два литературных лагеря: «сегодняшние» («бугюлки-
лер»), «властители дум общества», и «вчерашние» («дюнкилер»),
отжившие свой век». «Сегодняшние» основали литературный кружок
«Грядущая заря» («Феджри ати»), который должен был быть
вершителем литературных судеб в Турции; но между членами начались
препирательства, и месяцев через семь собрания кружка, происходившие
у А. Ихсана, издателя журнала «Сервети фюнун», прекратились;
кружок недавно был развенчан журналом «Ребаб», который предъявил
притязания, тоже беспочвенные, на внимание к своим сотрудникам.
Впрочем, как первая попытка сплотиться воедино история кружка
представляет значение. Сама идея зародилась у поэта Фаика Али,
приверженца младотурок, воспевавшего «отца османской конституции» Мид-
хат-пашу. В состав кружка входило до 20 человек: 1) Хамдулла Субхи,
сотрудник «Сервети фюнун», поэт гражданской скорби; 2) А. Хашим,
подражатель Роденбаха и сторонник упрощения османского языка;
3) Рефик Халид, новеллист, который берет темы из жизни рабочих,
выступая врагом капитализма; он писал, между прочим, о духоборах;
4) Якуб Кадри, рассказы которого проникнуты пессимизмом
(возможно, что это — наследственная черта: отец писателя кончил
сумасшествием); 5) Кёпрюлюзаде М. Фуад, критик «Сервети фюнун»; 6) Эмин
Ьюленд, поэт, опубликовавший, между прочим, в «Сервети фюнун»
стихотворение «Ненависть» («Кин»), посвященное критским
мусульманам. От стихотворения веет духом непримиримой злобы и ненависти к
Европе: «Я не простил тебе, западный тиран, — кричит поэт, — я —
турок, и твой враг; я буду ненавидеть тебя, если даже останусь один.
Я населю пустыню своего сердца ненавистью и с этим оружием в
руках буду выжидать момент... О славные предки, спите спокойно в
своих могилах: единственный девиз ваших детей — это месть!»; 7) Нейир-
бей (псевдоним: Невин), поэт, обличал в стихах политику французов
в Марокко; 8) Иззет Мелих, новеллист, охотно пишет по-французски
театральные рецензии в константинопольских газетах; пьеса его
«Лейла» была поставлена в Париже. Во время экскурсии во Францию читал
в Париже лекции об османской девушке и о театре в Турции; 9) Му-
рад Ратиб, критик и драматург; 10) Джеляль Сахи£, президент кружка,
поэт-эротоман (сборники «Беяз гёльгелер», «Сиях» и др.); И) Тахсин
Нахид, поэт, автор сборника «Беззаботная душа» («Рухи бикайд»),
представитель равнодушия, пожалуй, даже цинизма; 12) Джемиль Сю-
28*
435

лейман (доктор), автор новелл «Тимсали ышк» и романа «Сиях гёзлер»;
13) Щехабеддин Сюлейман, представитель богемы, враг
предрассудков. Он написал двухактную драму «Фуртуна» («Буря»), в которой
Мадрид, «османский Гамлет» страстно стремившийся в Париж, после
мнительной борьбы сдается на увещание стариков и отказывается от
нО'ездки за границу. Позже он занялся публицистикой и
историко-литературными работами; написал (правда, небрежно) историю османской
литературы; 14) Фазыл Ахмед, автор педагогических и
публицистических сочинений; 15) Хайреддин, чиновник министерства иностранных
дел, написал несколько томов исторических и дипломатических очерков;
16) Сюлейман Фехми, профессор османской литературы в лицее «Га-
латсарай»; 17) А. Самим, публицист-либерал, убитый политическими
противниками. Он интересовался русской литературой и хотел написать
трактат, чтобы доказать превосходство Достоевского над Толстым, и др.
Опечаленный быстрым, головокружительным банкротством
литературного кружка «Грядущая заря», Мехмед Реуф доказывает в «Сер-
вети фюнун», что это проистекает от анормальных условий
общественной жизни в Турции, где литература — развлечение для какого-нибудь
десятка лиц; равнодушие общества, разбитые надежды — все разъедает
и подтачивает их душу, и в тридцать лет они дряхлеют, и гаснет свет
жизни.
Пожалуй, М. Реуф, представитель «вчерашних», невольно вносит в
свое суждение о «сегодняшних» горечь обиды, и потому отрицает в них
проблески дарования. За короткий промежуток времени члены
кружка все же что-то создали. Если бы М. Реуф как литературный критик
внимательно огляделся вокруг себя, он различил бы, в сонме
бездарностей, писателей, произведения которых и по своим сюжетам, и по
отделке слога, говорят о движении в литературе: это — А. Хазим, автор
романа из крестьянской жизни «Кючюк паша» («Маленький паша»),
Халиде Салих, написавшая роман «Севийе Талиб», в котором
рассказана история османской девушки, борющейся за право любви27, Мехмед
Акиф, поэт, затрагивающий социальные темы (сборник «Сафахат»), и др.
Османская империя переживает болезненный, мучительный кризис,
затянувшийся от международных осложнений, и это отражается на
настроении общества, создает неуверенность и разочарованность в
могуществе идей, которые должны были, думали младотурки, со сказочной
быстротой насадить в стране векового бесправия счастье. Это нервирует
островпечатлительного османца, для которого малейшая неудача или
задержка как бы вещает уже полное крушение идеалов.
27 Она выпустила также сборник рассказов «Разрушенные капища» («Хараб ма-
бедлер»).
J^JCS4^

Q^Q^Q^
ТОЛСТОЙ В ТУРЦИИ
(Библиографическая заметка)
Возможно полная .регистрация сочинений Толстого на русском и
-иностранных языках как верный показатель распространения его идей
представляет, естественно, одну из задач «Общества Толстовского музея».
Предполагая дать на страницах «Известий» обзор переводов
произведений Толстого на турецкий язык, сообщаем на этот раз
библиографический список известных нам переводов, изданных в Турции.
Прежде ©сего, в начале 90-х годов прошлого столетия турки
познакомились через нашу соотечественницу (госпожу О. С. Лебедеву
(выступавшую в турецкой печати под псевдонимом Гюл шар-хану м) с
«Семейным счастьем». Этот роман первоначально был напечатан в газете «Тер-
джимани хакикат» и, хотя вышел также отдельным изданием, в виде
небольшой книжки в 32°, однако, не получил, по-видимому, большого
распространения. Этим надо объяснить появление в нынешнем году второго
перевода, исполненного Р. Неджетом, под заглавием «История одного
брака». В предисловии к переводу Р. Неджет говорит, что книга была
им переведена во время русско-японской войны; он как бы извиняется,
что решился издать это чувствительное, романическое произведение, так
как прекрасно сознает, что в настоящее время гораздо большая
потребность ощущается в произведениях «общественных, будящих мысль».
Перевод сделан с французского языка, почему от подлинника местами он
очень далек (Соня в романе упорно называется «Сотей»).
Вместе с С. Наджати Р. Неджет перевел, тоже с французского, «Анну
Каренину» (в 4-х книгах). Выпуская в конце прошлого года первую
книгу романа, издатель ополчился против низких литературных вкусов
турецкой публики и в объявлениях о романе, между прочим, писал: «Неужели
мы все таки и будем увлекаться уголовными романами? Неужели
так и не читать нам возвышенных произведений?.. Но если мы желаем
принадлежать к цивилизованным нациям, мы должны знать эти
драгоценные произведения человеческой мысли!» Однако патетические
возгласы не очень-то подействовали; по крайней мере, книгопродавцы
жалуются на плохой сбыт романа.
Вообще с произведениями Толстого турки знакомились при посред-
437

стве французских переводов ',ис французского же языка переводили они
на турецкий язык. Так, с французского летом прошлого года была
переведена Беха Тевфиком первая часть романа Толстого «Воскресение».
Собственные имена в романе передаются на французский лад: Катюша,
например, переделана в «Ла Маслова». Весной в иллюстрированном
журнале «Сервети фюнун» (№ 1036, 1038) был напечатан С. Джелялем
рассказ «Корней Васильев».
Непосредственно с русского языка, не говоря о госпоже Лебедевой,
выпустившей еще маленький рассказ «Ильяс», под заглавием «Ильяс,
или богатство», года два назад было переведено два рассказа,
соединенных в одну брошюру, — «Кавказский пленник» и «Бог правду видит, да
не скоро скажет» (последнему рассказу переводчик, некий Хюсни, придал
заглавие «Страдалец Иван»). В конце августа и в начале сентября
текущего года нижеподписавшийся поместил в газете «Танин» перевод
рассказа «Три смерти» (№ 1085—1089, 1091, 1092). Для интеллигентских
кругов турецкого общества крайне характерно отношение редакции. Член
редакции, просматривавший перевод в рукописи, выражал сожаление,
что был выбран рассказ, в котором так мало действия: наша публика,
оправдывался он, еще не привыкла к психологическим романам, а одно
уже заглавие рассказа наведет, вероятно, на нее страх. Переводить
Толстого я старался как можно ближе к подлиннику, но редакция, без
долгих раздумий, заменяла нередко слова и целые выражения другими,
совсем не соответствующими мысли автора.
В заключение не могу не упомянуть о непростительной небрежности
одного переводчика (Тосун-пашазаде М. Седад), который Льву Толстому
приписал роман «Князь Серебряный», не разглядев, что на обложке
французского перевода, сделанного г- Гальперин-Каминским, значится
«Jean le Terrible, par A. Tolstoi». Когда я указал это издателю
(армянину Леону), он сперва как будто был 'возмущен дерзостью
переводчика, но скоро успокоился и исправить ошибку отказался, ссылаясь
на то, что перепечатка заглавных листов книги, выходящей в 4-х
выпусках, введет его в лишние расходы.
. Таким образом, на турецкий язык переведены почти исключительно
беллетристические произведения Толстого. У г. Ю. Битовта2 указываются
еще «Плоды просвещения» и «Хозяин и работник» (переводчицей
последнего произведения названа г. О. С. Лебедева). Мне, однако, в Турции
видеть эти книги не приходилось. Как-то в турецкой прессе промелькнул
слух о предстоящем выходе в свет «Что такое искусство?», но слух
оказался ложным.
Отмеченные здесь переводы 3 произведений Толстого (кроме «Илья-
са») переданы для обозрения на Толстовскую выставку в Москве.
Москва, 6 октября 1911 г.
1 Отношение турок к Толстому очерчено в заметке «Турки о Толстом», «Русские
ведомости», М., 1910, № 283.
2 См. Ю. Битовт, Граф Толстой в литературе и искусстве, М., 1903, стр. 286.
3 Часть этих переводов, вышедших в Константинополе в последние два года,
вкратце регистрировалась мною в «Известиях по литературе», 1910, № 4, 8, 12.
^^&]ßK^

GX^Q*^(^
ТОЛСТОЙ В ТУРЦИИ
Автор очерка новейшей османской литературы О. Хахтман дасвятил
специальный этюд обзору культурных европейских влияний в Турции К
Вопрос этот для немцев ib 1918 г. представлял большое практическое
значение; констатируя захват французами -позиций -на культурном фронте 2,
ориенталисты Губ. Гримме и Г. Кампфмейер (сопроводившие брошюру,
первый предисловием, второй—послесловием-дополнением) настаивали на
необходимости усиления переводов с немецкого языка, для того чтобы
закреплена была после войны германо-турецкая дружба. Этюд Хахтмана,
подытоживающий переводы, которые знакомят османцев со всемирной
(античной, западноевропейской и славянской) литературой, несомненно,
глубоко поучителен и вносит новые штрихи в историю международного
взаимодействия и общения. Хахтман использовал указания, печатные и
устные (друзей-османцев), и даже каталоги (но только Харрассовица, а
почему-то не восточных, константинопольских фирм), но пробелы были,
конечно, неизбежны: пропущены, например, книги о литературах:
греческой, итальянской — М. Реуфа; образцы итальянской литературы — Али
Фахри; очерки французской и немецкой литератур — А. Хикмета,
печатавшиеся в «Университетских лекциях» (1911 г.); отдельные писатели,
как, например Жорж Санд, романы которой переводила дочь султана
Абдул Меджида (1839—1861) Фатима; романы эти были напечатаны, и
султан раздавал их в подарок3; Э. Ростан, Пьер Луис, Сервантес,
Диккенс ('«К'опперфильдокий священник») и др.; история Турции —
ориенталиста И. Хаммера (с французского); немцу приятно было бы видеть в
перечне имена Уланда, Гейне (Хахтману известны только переводы на
персидский язык), слышать, что «Разбойники» Шиллера когда-то (в 70-х
годах прошлого века) ставились на сцене театра в Гедикпаше 4, и т. д.,
и т. д. Словом, дополнения, и за время до 1918 г. могли бы быть
значительны; например, редкий номер иллюстрированного журнала «Малю-
мат» (изд. М. Тахира) обходился без какого-нибудь, хотя бы небольшого,
перевода или очерка по иностранной (западноевропейской) литературе.
1 О. Hachtmann, см. «Восток», кн. 4, стр. 202—203.
2 Накануне младотурецкой революции, когда молодежь страстно рвалась за
границу (во Францию), Ариф Неджмеддин составил справочник о высших школах в Париже
^«Паристе тахсиль», Каир, 1322 г. х.).
3 М. Чайковский (Садык-паша), Турецкие-анекдоты, М., 1883, стр. 61—62.
4 Murad Efendi, Türkische Skizzen, Bd I, Leipzig, 1877, S. 100—107.
439

Здесь я хочу только отметить .-интерес османского общества к России и к
русской литературе, но не 'буду, разумеется, повторять то, что сказано
было уже мной -в «Очерках ото новой османской литературе». На
исчерпывающую полноту ни в отношении к довоенному времени, ни, тем более,
начиная с 1914 г., коода следить за книжным рынком или печатью
османской, находясь в Москве, стало трудно, а то и почти что невозможно, я,
конечно, не претендую.
Как плохо знали Россию в конце XIX в., иллюстрирует перевод
(в журнале «Малюмат», т. VI) из Вольтера о России начала XVIII в.,
сделанный учителем французского языка в Трабзоне Сабихом; как будто
со времени Петра I Россия мало изменилась, и все стоит у преддверия в
Европу. Россия интересует османца не как страна культурная (журнал
«.Малюмат» откровенно говорит, что русские ученые, например, занимают
в Европе второстепенное место), .а как страна агрессивной политики, и
с этой точки зрения или по контрасту журнал предлагал переводы
писаний пацифистки О. Новиковой («Вечный Мир», «Малюмат», № 300)
или генерала М. Драгомирова о необходимости войны («Малюмат»,
№ 316—319, 323 и след.). Позже, к концу первого десятилетия XX в.,
когда в Турции произошел политический сдвиг, в журнале «Сервети фю-
нун» (№ 1036) Хайреддин Недим в статье «Турция и Россия. История
Крымской воины» заявил: «Мы непременно должны быть с Россией в
дружбе или, в крайнем случае, открыто ера&ядовать; двойственная
политика несет нам, османцам, гибель». Младотурецкая революция 1908 г.
сближает русских и османских революционеров, и Кязим Нами 5 издает
в Салониках «Жизнь русской революционерки Веры Фигнер» (перевод
очерка Сарыча). Однако по-прежнему настроено общество
подозрительно к России и не изжиты старые обиды. Младотурецкие писатели,
националисты-шовинисты: Джеляль Нури («Воспоминания о Севере»), Из-
зет Мелих («Противоречие»), Ака Гюндюз («Убийца-герой»), — живут
«в мечтах о реванше» 6.
Лет тридцать тому назад Исмаил Гаспринский, упрекая «почтенную
интеллигенцию», писал 7: «итак, турчанка (поэтесса Нигар-ханум, ум. в
1918 г.) переводила Пушкина, Лермонтова, Крылова, а »мы, питомцы рус
ских учебных заведений, не собрались еще что-нибудь перевести для
нашего темного люда» 8. О переводах Нигяр-ханум мне что-то неизвестно;
думаю, что имя Нигар-канум вкралось случайно, вместо Гюльнар-ханум
(псевдоним О. С. Лебедевой), действительно, немало потрудившейся для
ознакомления османцев с русской литературой. Впоследствии все-таки
татарско-кавказская интеллигенция, эмигрировавшая или живавшая в
Турции, переводами и статьями распространяла сведения о русской
литературе9. Совсем уже недавно Ахмед Агаев (Агаоглу) поместил в
иллюстрированном журнале «йени меджмуа» (т. IV) статью о Пушкине.
5 М. Hartmann, Dkhter der neuen Türkei, Berlin, 1919, S. 55—56; В. Богучарский,
По «обновленной» Турции, — «Русская мысль», 1910, № 12, стр. 65—67, с прим.
6 См. у меня в «Русских ведомостях», 1914, № 294; роман «Противоречие» («Те-
садд») переведен по-немецки Arthur Ertogrul von Würzbaoh'o.M (Laibaoh, 1917), отзыв
M. Hartmann'a в «Der neue Orient», Bd. 2, 1918, S. 318-319.
7 «Переводчик», 1892, № 6.
8 Уже тогда И. Гаошринский был неправ. В. В. Григорьев в статье «Русские
стихотворения в турецких переводах» (Заметка по поводу Пушкинского юбилея) («Берег»,
1880, № 107) указывал на хорошие (рукописные?) переводы крымского армянина
Айвазовского (басен Крылова и песни А. Вельтмана) и караима И. Эрака
(«Талисман» и отрывки .из «Бахчисарайского ф'О'Нтана» А. Пушкина, изд. литогр. в
Петербурге в 1868 г.).
9 См. также О. Hachtmann, Europäische Kultureinflüsse in der Türkei..., S. 22.
440

Пушкин османцам относительно знаком; как курьез отмечу, что до
войны на обложке перевода («93 года»?) В. Гюго был напечатан ошибочно
портрет Пушкина 10. Как отклик на столетие со времени Отечественной
войны 1812 г. в националистическом журнале «Тюрк юрду» (за 1912 г.)
напечатан был (Ю. Акчуриным?) перевод прозаический «Бородина»
Лермонтова ц. Два стихотворения в прозе Тургенева «Воробей» и
«Нищий» появились в журнальчике «Ышык» («Огонек») 12.
Но главное внимание всегда было сосредоточено на «великом
писателе земли русской» — Льве Толстом 13. Рецензенты моих «Очерков»
отметили уже пропуски. Так, в Турции большое распространение получил
рассказ «Первый винокур», изданный в Баку (1896 г.) С. М. Ганиевьш;
Т. Мендель указал также н на перевод X. Хюсни «Швейцарского
Робинзона» (Константинополь), по мне «Швейцарский Робинзон» в переделке
Льва Толстого неизвестен; возможно, что здесь просто грубый прием,
спекулирующий на знаменитом имени. С. М. Шапшал 15 отметил еще
«Хаджи Мурата». У. О. Хахтмана16 названы теперь два перевода
А. М. Рефатава (очевидно, зятя И. Гасприпского) : «Философия жизни»,
«Смысл жизни и счастье» (?), «О смерти». Азербайджанец М. Эмин Ра-
сулзаде (впоследствии мусаватист) перевел рассказ «Асаргадон»
(Константинополь). Перевод, впрочем, исполнен вяло и уклоняется от духа
османского языка. Как он говорил мне в 1921 г. в Москве, у него
приготовлена была для издания и «Исповедь» Толстого 17. Читались ли
сочинения Толстого? И насколько велика была популярность Толстого в
Турции? Разумеется, спрос был; точно все-таки ответить на эти вопросы
трудно, но В. Богучарский, бывший в Константинополе в первые годы
после младотурецкой революции, передавал жалобу книгопродавцев,
что роман «Воскресение» расходился плохо18.
В 1910 г., со смертью Л. Толстого, как выразился нынешний
председатель «Турецкого очага» Хамдулла Субхи, со сцены ушло резкое
противоречие русской действительности, коловшее официальные сферы 19, и
это послужило толчком для выяснения значения его. Оплакивая смерть
Толстого, иллюстрированный ежемесячный журнал «Ресимли китаб»
большую часть 26-го, ноябрьского, номера (украшенного цветным
портретом Толстого) уделил характеристике его творчества. Опять помогла
татарская эмиграция: Юсуф Акчурин, перелистав что оказалось под
рукой (главным образом на основании «Истории новейшей русской
литературы» А. М. Скабичевского, очерка Е. Соловьева-Андреевича), набросал
биографию Льва Толстого (растянувшуюся на три номера) и попутно так
высказывался об османцах: «Подобно тому как мы покупаем готовый
платок, привезенный из-за границы, так и мысли нам выкраивают
европейцы; мы, напр., у Фагэ берем готовые мысли о Толстом или поговорим
с одним-двум!Я европейцами и потом выдаем все это за собственные суж-
10 В. Богучарский, По «обновленной», Турции, стр. 67.
11 Перепечатано А. Самойловичем в «Руководстве для практического изучения
османско-турецкого языка», ч. II, вып. 1, 1917, стр. 15.
12 См. «Восток», кн. 4, стр. 208.
13 См. мои заметки: «Турки о Толстом», — «Русские ведомости», 1910, № 283;
«Толстой в Турции», в этом томе, стр. 437—438.
14 «Der Islam», Bd IV, S. 133—134.
15 «Восточный сборник» Общества русских ориенталистов, СПб., I, 1913, стр. 234.
16 О. H achtmann, Europäische Kultureinflüsse in der Türkei..., S. 29.
17 В проверке нуждаются слухи о переводе «Хозяина и работника» и «Двух
стариков».
18 В. Богучарский, По «обновленной» Турции, стр. 66—67.
19 См. у меня: «Русские ведомости», 1910, № 283.
441

дения». Юсуф Акчурин попал, что называется, не в бровь, а в глаз.
Присяжный литературный критик Раиф Неджет, написавший в
журнале «Ресимли китаб» (с 25-го номера) большую статью о Толстом
«Условия счастья человека на земле», построил разбор сочинений
Толстого на французских работах (Фагэ, Леметр и др.).
Теперь Раиф Неджет выпустил отдельной книгой свои
кр'итико-литературные статьи «Хайяти эдебийэ» («Литературная жизнь»,
Константинополь, 1922), и я извлекаю из сборника отзывы его о Толстом (стр. 140—
145, 151 —162, 323—326). Они неоригинальны, но показательно, под
каким углом расценивает русского писателя османец не столько, конечно,
со стороны художественной, сколько этико-философской. Когда заходит
речь о художественных вещах Толстого, возникает иногда даже сомнение,
читал ли критик как следует три chef-d'oeuvre'a Толстого: «Война и
мир», «Анна Каренина» и «Воскресение». Превознося «знаменитый
роман» «Воскресение», Раиф Неджет неожиданно между произведениями
Толстого приводит еще заглавие рассказа «Катя».
В первой статье Р. Неджет выясняет значение Толстого. «Своими
мыслями и произведениями, — говорит он, — Толстой потрясал мир и
призывал человечество к возвышенным целям; им вечно могут гордиться,
и не только русские, но и все люди, ибо его воодушевляла благородная
забота — служить человечеству, служить всеобщему счастью. Светом,
сиявшим от произведений, он открывал перед читателем широкие
горизонты, и той сравнительной свободе, которая царит в России, страна
обязана Л. Толстому и Максиму Горькому. Моралист и философ, он, однако,
•и художник-психолог, пожалуй, в большей степени, чем знаменитые
французские писатели. Глубина мысли соединяется у него с чарующим
стилем, и я уверен, — продолжает Р. Неджет, — что если бы мыслители,
направляющие духовную жизнь человечества, думали так, как Толстой,
человечество было бы теперь менее угнетено и менее бы стенало».
Жизнь Толстого прошла в полувековой политико-общественной и
религиозно-нравственной борьбе. Он боролся все время с насилием и
мраком, с глупостью и фанатизмом, со злом цивилизации -— ее ложью,
лицемерием и грязью. Подобно Руссо, Толстой был убежден в доброй натуре
человека, в том, что она только испорчена общественными условиями.
Поэтому он неутомимо работал над созданием религии добра. Но на пути
к идеалу он пережил ряд внутренних потрясений и кризисов и,
разочаровавшись, 01Дно время думал о самоубийстве, но в конце концов, пришел к
мысли, что счастье человек обретает в любви, свободной от ненависти и
гордости, в горячей, беспредельной любви к человечеству. И если бы
принята была концепция Толстого *, облегчилось бы установление между
людьми братства, прекратились бы войны, заполнилась бы пропасть,
разделяющая бедных и богатых. Он, сердце которого преисполнено было
глубоким состраданием к человеку, хотел совершить мировой переворот
кротостью и мягкостью. Исповедуя евангельскую философию —
непротивление злу, новый руссоист полагал, что первыми условиями для
достижения счастья на земле является близость к природе, дающая радость
бытия, личный свободный труд, закаляющий тело, семья, простые,
искренние отношения с людьми, наконец, безболезненная смерть. Отсюда
вражда Толстого к городу, который он желал бы разрушить. Переходя
в заключение к анализу произведений Толстого («Анна Каренина»,
«Крейцерова соната», «Катя»), Раиф Неджет разбирает проблему
брака — больной вопрос общественной жизни османцев.
Актуальный интерес приобретают мысли Раифа Неджега, высказан-
442

ные им в отделе «Через пять лет», т. е. в 1919 г. Говоря о действии
произведений на изменение законов общественной жизни и на взрыв
революций, Р. Неджет замечает: «Разве то брожение, которое происходит
в России, не есть прямое последствие силы того порывистого гения, имя
которому — Толстой? Произведения Толстого бунтарски-революционны;
они подымают общественное чувство, они — человечны, они —мировые.
Фотографически отображая жизнь русского народа, они сохраняют
национальную самобытность. И какие победоносные полководцы или
дипломаты могли так возвысить Россию, как творчество Толстого, Горького,
Пушкина или Достоевского!». Однако османец, представитель народа,
на голову которого обрушились несчастья мировой войны, Раиф
Неджет горестно признает, что «и мировая литература не сумела остановить
бойни, нависшей над человечеством, как черное зловещее крыло...»
Так смотрят на Толстого его поклонники в Турции.
ч-з^бчь

QX^Q^Q^^
ПЕРЕХОДНАЯ ПОРА ОСМАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
(По поводу книги Кёпрюлюзаде Мехмеда Фуада)
Кёпрюлюзаде Мехмед Фуад, бесспорно, одна .из крупнейших фигур
•новой Турции. О« молод: ему всего лет 35, но он давно уже выдвинулся
критическими статьями, заслужив хвалу тонкого ценителя, поэта Реджаи-
заде Экрема, который, «в гроб сходя, благословил его», — и перед
мировой войной (в конце 1913 г.) занял в Константинопольском университете
кафедру истории турецкой литературы. Он хорошо образован с восточной
и европейской точки зрения; в нем сочеталась богатая начитанность,
общая (историко-литературная) и опециалытя (востоковедная, главным
образом туркологическая) и научный метод, — качества, в Турции
редкие. Облеченные в изящную фор!му, труды его заинтересовывают и
новизной темы (суфийско-религиозные отголоски в османской литературе,
ашицкая поэзия и др.) и представляют большое значение, не только
местное (для соотечественников), но и общее (для европейского
исследователя). М. Фуад, должно быть, один из лучших знатоков в Европе
истории турецкой, не только османской литературы.
Дорожит талантливым профессором и министерство просвещения.
Воплощение культур Востока и Запада, М. Фуад успешно представляет
молодую Турцию, рвущуюся к свету, на международных ученых съездах;
так, в 1923 г. он был командирован в Париж на Международный конгресс
по истории религий и прочел там доклад о бекташи — эксцерпт из
большой монографии. А осенью 1925 г. он был на юбилейных торжествах
Академии наук, и русские востоковеды могли тогда узнать ученого
потомка славного рода везиров Турции XVII в. Когда в министерстве
закипела работа по преобразованию центральных органов и по реформе
школьного образования, был привлечен для консультации и М. Фуад.
Поэт, публицист, ученый (литератор и историк), М. Фуад всюду
сохраняет горячность человека, любящего и верящего в отечество1. Он
постоянно призывает соотечественников отбросить вековую лень, отбро-
1 См. о нем: M. Hartmann, Dichter der neuen Türkei, Berlin, 1919, S. 91—95: Aus
dem Osmanenreiche («Österreichische Rundschau», Bd XLVI, 1916, Hft 6, перевод тура-
нистического стихотворения «Молитва туркам» — «Der Islam», Bd VIII — реферат M.
Хартмана об ашицкой поэзии — исследовании, напечатанном в сборнике «Милли те-
теббюлер».
444

сить средневековые 'схоластические представления. Вернувшись из
России, он поднял в университете мысль о создании кафедры истории
революционного движения в Турции, потому что видит здесь оплот
свободному развитию страны. М. Фуад олицетворяет собой в Турции
гуманитарные науки, и когда нет его, останавливаются и лекции на словесном
факультете.
Книга «Сегодняшняя османская литература» ([Константинополь,
«Итбал», 1924 — 8-о 329 стр.) зашючает статьи, объединенные в три
отдела: первый (вводная часть, наиболее обширная) посвящена
обсуждению вопросов теоретико-методологических и социологических,
обсуждению условий, способствующих или мешающих созданию
национальной литературы; вторая часть, так сказать, практический, конкретный
ответ: рецензии и разбор литературных произведений (романов, стихов,
драм) под углом соответствия их требованиям литературной критики,
как она вычерчена в первой части 2, «тени прошлого» — некрологи —
небольшое собрание красиво набросанных портретов литературных
деятелей, так или иначе подготовлявших грядущий приход национальной
литературы. Статьи написаны на протяжении 1913—1922 лг. Но
хронологические даты заметок второй части (главным образом начала 1919 г.)
подчеркивают бледность и скудность современной, сегодняшней
литературы. Насколько картина, нарисованная М. Фуадом, отражает реальное
убожество, трудно оказать, когда книги из Турции медленно и случайно
добираются до Москвы; однако автор обходит, например, прозаиков
талантливых — Якуба Кадри, Рефика Халида, хотя раз вскользь и
упоминает их; показательно умолчание о Мехмеде Эмине3, авторе
«Турецких стихотворений», «Сердце пантюркистов», реставрировавшем в
османской литературе слоговой стих, за который ратует М. Фуад (очевидно,
доброкачественность поэтического дарования М. Эмина и для него
сомнительна) ; в третьей части режет умолчание об Ахмеде Мидхате, Омере
Сейфеддине. Подбор, определивший «круг чтения», искусствен, и это,
конечно, отнимает долю доверия. Словом, элементы объективности налицо.
Обращенные к публике османской, очерки трактуют иногда темы
знакомые; но что портит впечатление, это — поучительно-наставительный
тон человека, взирающего сверху вниз. Помню, когда М. Фуад только
начинал литературную карьеру в обществе «Феджр-и ати» («Грядущая
заря»), сотоварищи отмечали (1911 г.) резкость и задорность его письма.
Ученик основоположника туранизма Зии Гёк Алпа, восторженного
поклонника Дюригейма, переводивший Лебона («Психология толпы»),
М. Фауд и на литературу смотрит с эволюционной точки зрения: для него
литература — это предмет жизни общества. Вычитанное из иностранных
книг (Ипп. Тэн, Сент Бев, Фагэ, Гроссэ, Зиммель) он преподносит и
применяет к османской литературе, чтобы доказать единство литературных
законов. Иногда он насилует факты, но, несомненно, объяснение хода
литературной жизни историческими условиями — правильно: история
литературы превращается, таким образом, в историю общественных идей.
/
Ислам обезличил турок; народная поэзия, когда-то понятная и
кагану (хану), и простолюдину, уступила место искусственно построенным
газелям и касыдам.
2 Значительное число страниц второй части отведено полемике с Хюсейном Дани-
шем, автором «Истории персидской литературы» (популярно-компилятивного очерка).
3 Вл. Гордлевский, Очерки по новой османской литературе, ,в этом томе стр. 410.
445

Характерно, хотя литературные формы, навязанные арабами, был«
одинаковы, персы сумели все-таки уберечь национальное обличье, а
турки, воспринимая ислам, всюду поддались арабо-персидскому
культурному влиянию. Национальная турецкая литература удержалась в Турции
только в народных низах да в текке, среди представителей народного
духовенства (среди сект). Текке новое религиозно-философское содержание
укладывали в старый народный стих. Литература образованного класса
воспроизводила исключительно персидские оригиналы, и насколько чужда
и непонятна была народу, показывает анекдотический вопрос, заданный
Гермиянским беем, «меценатом литературы», поэту Шейхи (XV в.),
который прочел ему касыду: «Что, этот человек хочет меня хвалить или
ругать?» Чувство вытравлено было из поэзии, его заменили шаблонные
образы: поэты бесконечно, из века в век, воспевали красавицу,
«стройную, как кипарис, с бровями дугой или луком, с глазами газели», как
будто она испила живой воды из источника Хызыра и так неизменно
сохраняла прелести. Но это было вычурное слово и стихотворчество, а
душа народа молчала. Эпоха реформ XIX в. в Турции (танзимат)
повернула страну на Запад; старые традиции были порваны. Источник поэзии
перенесен, так сказать, был из Шираза в Париж, в школу
родоначальников новой литературы, которые повели борьбу за новые, европейские
формы (Шинаси и Кемаль). Но уже в XV в. смутно тяготел османец к
Западу. Несчастный царевич Джем, один из первых поклонников Запада,
попав в Ниццу, игриво замечал, что человек, очарованный, не знает, что
ему и делать («не итсе»).
Западник М. Фуад понимает, что спасение Турции лежит на Западе,
состоит в приобщении к западной культуре; он убежден, что как
результат обновления общества на основе реформ, социально-экономических,
религиозных, правовых и т. д., в Турции создается здоровая
национальная литература, отвечающая потребностям народа, но пока это было
только внешнее подражание [...).
Современная литература от народа стоит еще дальше, чужда ему
еще больше, чем старые поэты, слагавшие газели. Подражая Ренье,
Сомэну, Роденбаху, поэты напоминают собой только театральные
декорации; они живут мертвой иллюзией, в душе у них — пустыня.
Наблюдательные французы сразу чувствуют в османце-интеллигенте родного
себе человека. Мне попался отчет о публичной лекции, читанной в 1923 г.
Пьером Бенуа, автором «Атлантиды», в Константинопольском
университете о новой французской литературе. Пьер Бенуа начал с комплиментов
османцам. Встреченные им в Лозанне два османских литератора
напомнили ему Францию; он увидел, какая притягательная сила скрыта для
османцев во французской культуре и какое внутреннее понимание
протянулось между писателями, французскими и османскими.
М- Фуаду тяжело ставить приговор; в литературном диалоге он
прячется за спину друга-собеседника, который, зло критикуя современную
поэзию, говорит, что только заглавие и подпись различны, а содержание
трафаретно: все на один лад воспевают женщину; лица встречные, пляж,
места прогулок, туалет метресы — все точная копия с французского
оригинала. Как человек, слышащий на чужбине хулу родины,
вспыхивает, так и М. Фуад горячо полемизирует с Дженабом Шехабеддином,
старым поэтом, после июльской революции 1908 г. променявшим лиру на
перо публициста, который в интервью с Р. Эшрефом решительно осудил
современную литературу. В спокойную минуту М. Фуад, конечно, должен
признать, что так оно и есть. Еженедельно все вновь и вновь выходят
446

журналы литературные, обдающие читателя ароматом гульливой эпохи
султана Ахмеда III. Они беспечно щебечут, как пташки, между тем как
нация переживает тягостные невзгоды (писано в 1919 г.) после Мудрос-
ского перемирия, и если кто замечает им о неуместности радостч, они
заявляют, что искусству законы не писаны, что оно выше переходящей
(политики 4. Подражатели французов, они могли бы, однако, взять пример
с французских писателей, они увидели бы, что там литература и жизнь
тесно связаны и что война вызвала во Франции глубокий патриотический
подъем.
Для того чтобы приблизить литературу к народу, необходимо
вернуть ей национальную словесную форму. Отказ от арабо-персидокой
метрики, очищение языка от арабо-персидских элементов, заполнивших
речь, — вот первые условия для создания литературы национальной.
Медленно, но непрерывно этот националистический процесс и
совершается, несмотря на вопли упрямых сторонников старой метрики, давно уже
осужденной. А Джевдет^пашой и Зия-пашой слоговой стих пробивает
себе дорогу в современной литературе5. Силу это естественное течение,
возвращающее языку его прелесть, должно почерпать, как заметил Зия-
•паша, из народной поэзии. Фольклор может возродить литературу,
развеять тлетворный дух искусственности. «В этом и состоит» хождение в
народ, «образующее главную основу русского романтизма и породившее
Пушкина и его школу», — бросает М. Фуад замечание. Оно любопытно
как образец спутанности и вздорности суждений, когда заходит речь о
русской литературе. Османцам более или менее знакома современная
русская литература (у М. Фуада упоминаются вскользь имена Л. Толстого
и М. Горького), но экскурсы вглубь сразу обнаруживают
поверхностность. Таким образом, османская литература должна пойти путем,
проложенным европейскими народами (М. Фуад ссылается на немцев и
на русских) [...]. Отсюда и призывы к собиранию и исследованию
народной поэзии малоазиатских равнин, явственно доносящиеся со страниц
книги турколога М. Фуада.
М. Фуаду дороги слабые отзвуки тяги к народу (Среди сотен старых
поэтов, завороженных персами, и охотно ловит их всюду. Уже в X в. поэт
Махреми (ум. в 942 г. х. — 1584 г.), написавший знаменитый «бенд»
адмиралу Барбаросс Хайреддину, грозе Средиземного моря («Пришел
момент. Пора, пора! Разверни паруса, Хайреддин-паша!»), сочинил «Ба-
сит-наме» («Простую книгу»). Автор биобиблиографического словаря —
антологии «Тезкерей-ий-шуара» Али-челеби (ум. в 1599 г.) отмечает,
что слова и сравнения в этом произведении поэта Махреми все турецкие,
и нет там ни арабских, ни персидских слов. Значение народной стихии
смутно понимал и поэт Наби (ум. в 1712 г.), воскликнувший однажды,
что «диван газелей» — собрание стихотворений поэта — отнюдь не есть
экземпляр арабского словаря. Он осудил погоню за губительной
мишурой — арабо-персидоким покровом османской поэзии. Постепенно поэты
4 Эротика (это конек поэзии османской) украшает страницы изданий, и в 1924 г.
в альманахе женского журнала «Сюс», «Невсал-и эдеби», Ахмед Ферид, например,
напечатал обращенное к «Русской девушке» стихотворение, в котором описывал ее
вызывающую физическую красоту.
5 Впрочем, поэт-профессор Яхья Кемаль пытался недавно реформировать учение
об арабской метрике (аруз), так сказать отуречить его. Он говорит: «Как некогда
Балтаджы-паша» был очарован и одурачен русской женщиной (Екатериной I во время
Прутского похода), так теперь 'потомки ею бросают к йогам твоим, русская дева,
драгоценности. «Наполни ими кубок: мы привыкли к вину обмана! Твои глаза
превратили Стамбул в город любви!».
447

(как, например, Недим, Сабит, Васыф, Фазил) чувствуют красоты языка
османского. Смысл народной поэзии отчетливо раскрыл уж лет сто тому
назад Эссад-эфенди в предисловии к переводу (с арабского языка)
сборника «Мустадраф». И его слова тем более ценны, что это говорит
человек образованный, знающий хорошо литературу «трех языков» —
арабскую, персидскую и турецкую.
Литературная школа, группировавшаяся около журнала «Сервети
фюнун», завершила поворотный пункт, закрепив европейские формы
творчества: в поэзии это — Тевфик Фикрет, в прозе — УшакизадеХалид
Зия. Видный участник того литературного движения, «последний маэстро»
забытой турецкой прозы, Дженаб Шехабеддин пытался ограничить
безудержные похвалы, которые расточались в Турции по адресу Тевфика
Фикрета. Затушевывая богатые природные дарования, 'инстинктивное
чувство красоты и меры, Дженаб видит у Т. Ф'икрета только хороший
язык и изящный вкус. Безусловно человек малообразованный,
литературные статьи которого слабы, Т. Фикрет испытал на себе влияние
старшего товарища, Ушакизаде Халида Зии, автора романа «Мави ве
сиях» («Голубое и черное») 6, знатока французской литературы. Среди
сотрудников журнала «Сервети фюнун» были еще талантливые поэты и
прозаики (-например, Сюлейман Назиф, последователь Кемаля, или
младший брат его, поэт Фаик Али, подражавший Абдул Хакку Хамиду
и отчасти Джеиабу Шехабеддину); однако громадное большинство
слепо шло за потоком, возглавлявшимся Т. Фикретов и Халид Зией; они
были ничтожны и 'безличны; прозаики представляли сколок с П. Бурже;
это были новички безграмотные, и лишь у Хюсейна Джахида, после
восстановления конституции 1908 г. изменившего литературе
художественной (он издавал долго, до 1925 г., газету «Танин»), сквозила
оригинальность. Литературная эпоха Шинаси и Кемаля больше отражала
жизненные интересы и, несмотря на то что и Т. Фикрет, и X. Зия превосходили
их талантливостью, сыграла большую роль в развитии общества.
Между тем поколение Т. Фикрета и X. Зии, томившееся под гнетом
абдулхамидовской цензуры, должно было равнодушно взирать на
страдания народа и описывать исключительно личные переживания и
настроения. Естественно, вся литература носила пессимистический
отпечаток. Отрезанные давно от народа, представители современной
литературы также утратили чуткость, они закрыли глаза и слепо
равнодушны к тому, что творится вокруг них: «А воздух наполнен слезами
сирот и их старых нянек, которые бродят по свежим могилам; деревни
охвачены огнем, разорены мечами четников, герои-солдаты умирают,
как сказочные ,,дивы"». И автор умоляет поэтов забыть личные чувства
и прислушаться к стонам нации и влить в ее больную душу пылкую
надежду на веру.
Гипноз шжолы «Сервети фюнун» все еще господствует над
современной литературой, которая хочет бросить чары. Когда это случится,
наступит эпоха литературы национальной или, как говорит Дженаб,
«жизненной». Разница между ними та, что М. Фуад видит уже просвет, а
для Дженаба современная литература — пустое место, шаг назад по
сравнению с «Сервети фюнун», с титаном этой эпохи Ушакизаде Хали-
дом Зией. Поэт, патетически восклицает М. Фуад (затемняя красоты
мусульманского искусства), железное «куббе», под которым в течение
6 История бесплодно прожитой жизни журналиста (Ахмеда Джемиля), крушение
блестящих надежд, которые расцвели под алмазным дождем голубой ночи и хоронятся
под дождем Черного жемчуга.
448

долгих лет томились наши сердца, рушилось; покинь же мраморные
колонны; отделанные жемчугом и золотом, кожаные переплеты,
разукрашенные рукописи, куда вложен бесконечный труд; шелковые ковры с
ограниченным рисунком; блестящий голубой фаянс, — покинь все это;
оставь и ту шестиструнную лиру (шештар), принесенную девятьсот лет
назад караванами с иранских равнин. Сломай все это! Как резвый
ребенок, только что раскрывший миру свои глаза, обойди взором горы
своей родины, долины, луга; там у старого очага найдешь ты золотой
саз, сохранившийся от дедовских времен. Но играя 'на «нем, говори
только то, что видишь и чувствуешь. 'Вот тогда под высоким голубым
небесным сводом раздастся новый голос, божественная песнь, которую
звезды не слышали уже годы. И на тот голос сбегутся с Алтайских гор
бесчисленные толпы!
И, чтобы ускорить зарю, М. Фуад нападает на вековые литературные
предрассудки, мешающие росту: формальный (старый размер) и
органический (подражательность). Размер для М. Фуада — вопрос
кардинальный, он неустанно обращается к нему и доказывает гибельность его для
османской литературы, ибо он разорвал понимание между образованным
классом (двором и медресе, питавшими новую культуру) и народом, он
исказил родной язык; в угоду арабскому размеру поэты выискивали
вычурные арабские слова, а слова османские подчиняли правилам
арабского стихосложения, устанавливая долготу слоговую, которая в языке
османском отсутствует. Поэт Вейси (ум. в 1628 г.) остроумно высмеял
это в полустишье: «Виною порчи мира одни аги и паши» (намек на то,
что в словах «ага» и «паша» поэты удлиняли звуки «а»). Заслуга Т. Фик-
рета заключается в том, что он ясно увидел непригодность арабо-лерсид-
ской метрики. Когда развенчивают старую метрику, М. Фуад-читатель
понимает, что это говорит не зависть, не надутое высокомерием пииты,
которому чужда, потому что незнакома, старая османская поэзия; нет,
М. Фуад знает и ценит старых поэтов (Бакы, Недима, Шейха Талиба).
Подражательность была издавна свойственна османцам; схватить
форму и дух так, чтобы неузнаваема была разница между оригиналом
и пародией, — этим османская литература всегда бьма богата. Эти
литературные фокусы (назиреджилик) показывают и поэты современные.
Но когда о'сманцы переживают период бесшабашного увлечения
французской литературой, старое словесное паясничанье несет и зло, убивает
самостоятельность творчества.
И резче всего страдает от этого драма. Переделки («адаптасьон»)
заполняют театр и составляют до 90%'драматических пьес. Страсть
публики к пьесам adaptée так велика, что писатели лепят иногда этот ярлык
на произведения оригинальные — так поступила, например, Суад
Дервиш, написавшая комедию «Япышкан» («Банный лист»), чтобы только
угодить низменным вкусам. Конечно, основоположники современной
литературы Шинаси и Кемаль корнями вросли в старую литературу, которой
драма была чужда, оттого драмы их эпохи обнаруживают неопытность,
и только А. Вефик-паша, с детства усвоивший композицию театральную,
удачно переделал для османской сцены Мольера («Врач поневоле»,
«Невольный брак» и другие пьесы). Драмы Абуззии Тевфика, Сами-паша-
заде Сезаи, Монастырлы Рифата7, Али, Ахмеда Мидхата, Шемседдина
Сами безусловно выше современных драм. «Я, — говорит М. Фуад, —
7 Один из составителей большого драматического сборника «Темаша» в двух
томах.
29 В. А. Гордлевский
449

предпочитаю старомодные, наивно построенные пьесы современным
переделкам». Защитники переделок говорят, что у османцев слаба техника,
поэтому переделки необходимы. Так они поощряют лень, легкость
эфемерного успеха на сцене. Виноваты и театры «Дарульбедаи» (городское
учреждение) и «Новый театр», которые, увлекаясь сборами, плодят
невежественные пьесы. Скороспелые драматурги берут легкие французские
произведения Э. Брие, Г. Кайяве, А. Биссон и др. и, надев на голову
героев фески, думают, что выполнили все требования; дешевыми
средствами хотят они угодить людям, пропитанным насквозь нездоровым
левантийским духом. Слов нет, драматургия сложна, но если отсутствуют
оригинальные произведения, лучше сначала познакомиться с переводным,
классическим и современным, репертуаром. И М. Фуад называет
Софокла, Шекспира, Корнеля, Расина, Мольера, Шиллера, Ибсена, Анри Бека,
Бьернсона. Суждения М. Фуада глубоко справедливы; их разделяют все,
кто любит литературу. Так, Рафик Нури, рецензируя пьесу «Теща»,
совместно написанную Махмудом Эссадом и Халидом Фахри, отмечает ее
легкость на сцене, заставляющую забывать, что это — переделка (пьесы
А. Биссона «Les surprises»), но подчеркивает ту плохую сторону, что
переделки удерживают от сочинения оригинальных произведений.
А публицист-националист Хашим Нахвд, разбирая как-то в газете
«Игдам» свойства национального характера, находил, что народный
театр «Карагёз», commedia dell'arte — «орта ойну» или анекдоты о шуте
Насреддине показывают и раскрывают устремление к комическому, к
омеху. Учитывая это, османские писатели должны создавать комедии, а
не драмы или трагедии, ибо у каждой нации — определенный уклон
(у англичан в трагедию — Шекспир; у французов в комедию — Мольер;
у немцев в драму — «Фауст» Гёте). Все, что пока написано османцами,
ничтожно, все это носит подражательный характер: или это — перевод,
или — переделка, что еще хуже и вреднее; под феской и чаршафами
изображаются нравы и чувства, чуждые османцам.
М. Фуад тактично умалчивает об именах; там, в Турции, все ясно,
ко для того чтобы эти положения были наглядны, я приведу содержание
драматической сценки «Преследование» («Таакиб») Решада Нури. Решад
Нури — популярнейший прозаик (поставщик легкого чтения), он написал
большой роман «Королек» («Чалы кушу») — историю душевной жизни
девушки, сколок или подражание роману не то А. Доде, не то Халида
Зии («Запретная любовь»); как заметил Якуб Кадри, и роман этот —
драматизированное произведение; так сразу у Решада Нури бросается
умение держать напряженно внимание читателя. Есть у него и сборники
легких рассказов, веселых и игровых, якобы оригинальных, но то ли
переведенных, то ли изображающих быт местных христиан, только не турок; и
популярность их автора — показатель падения литературных вкусов или
их низменности. Язык у Решада Нури — живой, легши, действие —
быстрое, скользит и захватывает неожиданностью положений, но, увы!
все это бесцветно, и должно бы фигурировать как перевод, а не как
оригинальное произведение.
Вот краткое содержание «Преследования». Молодые супруги где-то
на даче, только что-позавтракали. Входит слуга и падает Сермеду
письмо; приятель его Джемиль пишет, что он оплавил тещу из дому и ждет...
Сермед вспоминает уговор, что, как только будет это возможно, Джемиль
предоставит ему дом для рандеву. Он волнуется и опешит в город, хотя
жена упорно его удерживает. Вторая сцена переносит в дом Джемиля.
Легкомысленный Сермед и его метреоса Муаззез весело болтают; Сермед
450

рассказывает, как он обманул жену, которая послала арабку выследить
его, куда он пойдет. Действительно, хитрость употребленная Сермедом,
выхвачена из кинематографической ленты. Вдруг (начинается третья
сцена) раздается стук и перебивает смех и шутки. У двери стоит арабка.
Сермед волнуется, а Муашез опускается вниз. Арабка молча передает
письмо для бея. Сермед переживает тяжелые минуты; очевидно, жена
все-таки выследила и требует развода. Он просит Муаззез прочесть
письмо: «Дорогой Джемильчик, — читает она,—/при первом же нашем
свидании я надеру тебе уши. Впредь будь осторожнее и пересылай
письма только через арабку, а то сегодня твое письмо попало Сермеду, и,
кажется, хотя он у меня дураковат, однако он догадался и хочет
поймать нас у тебя в доме. Поэтому, чтобы не возбуждать подозрений, нам
придется с неделю не видаться. Месруре». Немая сцена.
Трудно, конечно думать, что жизнь в Турции за время войны так
изменилась, чтобы муж и жена одновременно обманывали друг друга, а
литература спокойно воспроизводила распущенность нравов. Очевидно, это
легкомысленная переделка изящного французского водевиля.
Но кризис театральный все продолжается. На столбцах
периодической печати (в газете «Вакыт») Ведад Урфи вновь поднимал больной
вопрос и, вскрывая безграмотность и зло, наносимые переделками
иностранных пьес, приветствовал намерение театра «Дарульбедаи», который
хотел подобрать для сезона хороший переводной репертуар. Опираясь
на примеры из настроений французов, чтущих и интересующихся
литературой и музыкой врагов-немцев, автор предлагает создать
специальную переводческую комиссию для оздоровления театра.
2
Вторая часть книги открывается анализом романа Халиде Эдиб-ха-
нум (род. в 1883 г.) «Обещанное решение». Воспитанница американской
школы, она хорошо знает английский язык, переводит с него. Литература
давно уже захватила ее; 15-летней девочкой-подростком перевела она
француэокий роман и удостоилась награды от султана Абдул Хамида II.
Халиде Эдиб занимает крупное место как в общественной жизни страны,
так и в литературе (националистические идеалы в утопическом романе
«Новый Туран» 8), и, конечно, в шнеке новых произведений, указующих
зарю национальной литературы, первые строки должны были быть
отведены ей — пантюркистке, поборнице женского образования, «матери
отечества», во время освободительной войны на фронте облегчающей
страдания героев-солдат, а в мирную пору неустанно возвышающей голос за
реформу воспитания. О. Хахтман называет ее гениальной
писательницей 9; здесь большая доза преувеличения. Халиде Эдиб не столько
романист, сколько поэт, «самый значительный, — говорит М. Фуад, — и
может быть, единственный, родившийся за последние десять лет» (т. е. со
времени июльской революции 1908 г.). Она слагает песни-поэмы сильным
женщинам. В ее романах изображены женщины, личная жизнь которых
несчастна; судьба к ним немилостива, жизненные бури их ломают, они
гибнут, но не 'огибаются, забывая о себе во имя общественных или
национальных идеалов. Внутренние душевные переживания их оторваны or
8 См. мою рецензию в «Востоке», 1925, кн. 5, стр. 263—264.
9 О. Hadhtmann, Die türkishe Literatur des zwanzigsten jar uondert, Leipzig, 1916,
S. 38.
29*
451

реальной 'обстановки; они космополитичны, и нет в них турецких черт.
Как и в повести «Хандан», и здесь отрицательные портреты мужские
(офицер--кутила; старый стамбульский чиновник) очерчены рельефно, и
это происходит оттого, что ничтожество было обычно для забитого
общества эпохи султана Абдул Хамида II. Но психология женской души Ха-
лиде Эдиб (пережившей тоже, очевидно, тяжелые драмы) удается.
«Обещанное решение» — женский психологический роман, где события дорагот
второстепенную роль, это — служебная рамка, плохо отделанная, не
прилаженная к действующим лицам.
Центральная фигура романа «Обещанное решение» — Сара,
женщина пылкая, унаследовавшая от матери болезненную нервность. Она
замужем за пустым офицером, который прокучивает семейное состояние в
Пере (европейской части Константинополя). В это время в
Константинополь возвращается закончивший в Париже образование доктор Касим
Шинаси. Народник, мечтающий о благе народа, он тратит капитал на
устройство «диспансера», лечит в округе больных (и это дает автору
повод впервые нарисовать в романе быт константинопольской бедноты).
Муж Сары, ударившийся в разврат, заполучает нехорошую болезнь, от
него заражается жена; благодаря уходу Касим а Сара поправляется,
однако он снова начинает кутить, и организм, надломленный болезнью,
не выдерживает, он умирает. Напуганная смертью мужа Сара, боясь,
что сифилис окажется на ней расстройством умственных способностей,
берет с Касима клятву, что он не оставит ее одну. Касим между тем
успел полюбить Сару, и они, естественно, женятся. Но они по-разному
подходят к жизни: ,Касим — человек нетронутый, он любит впервые и
отдает жене весь пыл чувства, а Сара, уже уставшая, чувствует, что ее
привязывает \к Касиму не столько любовь, сколько благодарность к
«спасителю-доктору». Вскоре в доме супругов появляется брат ее покойного
мужа Кями; увлеченный таинственной прелестью Сары, он плачет перед
ней от любви. Сара видит, что молодой красивый *Кями ей как будто
нравится, и она резко отвертывается от него, и постепенно чувство ее к мужу
крепнет и превращается в безграничную любовь, но теперь она уже
боится, что Касим женился на ней из сострадания, что он только жалеет, но
не любит ее, и эта мысль терзает ее. Разражается Балканская война.
Касим, (готовящийся к отъезду в Адрианополь, шишет завещание; жена
в соседней комнате лежит в постели и все думает о муже; но почему-то,
когда он, окончив дела, приходит к ней, она притворяется спящей, и у
Касима рождается подозрение, что жена его не любит. И эта странная
недоговоренность влечет за собой несчастье. Муж уезжает. А жена, чтобы
стать достойной мужа, развертывает диспансер в больницу, куда с войны
привозят раненых; там работает и доктор |Кями, единственно из желания
видеть божественную Сару, к которой он питает (благоговейное братское
чувство. Но старшая сестра Сары, возненавидевшая сестру за то, что
она отняла у нее надежду на счастье, -— Касима и Кями, — как злой
демон раздувает недоразумение между супругами, и небольшая трещина
разрастается в пропасть. (Мужу кажется, что жена забыла его ради Кями,
а жена удивляется, почему он молчит на ее горячие письма. Но вот
Адрианополь взят обратно турецкими войсками, кончается вторая
Балканская война. Касим летит в Стамбул и, исполняя обещание (какое?),
дает жене морфий, и она умирает.
Роман ХалиДе 1Эдиб написан в 1919 т.; с того момент она шагает
вперед. Там зарисованы у нее главным образом ^верхи общества:
образованные классы, кающиеся интеллигенты, совершающие хождение в народ;
452

в сборнике рассказов «Волк, подеявшийся в горы» (1922 г.) 10 или
«Огненная рубашка» v 1923 г.) Халиде Эдиб спускается на землю и
раскрывает душу и сердце простого (народа — анатолийских турок,
изведавших ужасы войн. Халиде Эдиб как будто на пути к созданию
художественного национального романа.
За редким 'исключением, художественное творчество в Турции витает
в заоблачных сферах. Литература оторвана от жизни, или жизнь может
быть так -низменна и 'пошла, что человек хочет выбыть О' ней. Пантюр-
кистка Халиде Эдиб, автор '«Нового Турана», мечтает ю светлых днях
родины; Мюфиде Ферид, автор романа «Ай-Демир», увлеченная пантюр-
кистским идеалом, который один, по ее мнению, только и несет туркам
спасение, изобразила российского татарина Ай-Демира,
героя-пропагандиста, будящего национальное чувство у угнетенных российских
среднеазиатских турок. Общество встречает роман благосклонно, ибо, как
замечает М. Фуад, Мюфиде показывает, что «турки, живущие вне
Турции, — наши братья, она расширяет горизонт действенной жалости
нашего национального турецкого духа».
И М. Фуад приветствует второй национальный роман, написанный
женщиной. Ее роман, так сказать, история современных «Лейлы и Мед-
жнуна», которые, осужденные на разлуку, жертвуют личным чувством
во имя любви «к туркам. Ай-Демир, националист, коща-то давал уроки
Хазин, дочери .паши-конституционалиста, сторонника младотурецкой
партии. Потом они встречаются в Париже друзьями и опять расстаются: она
возвращается в -Константинополь, он уезйкает к себе в Туркестан, но
после восстановления в Турции конституции (1908 г.) снова появляется
в Константинополе. Здесь Ай-Демир узнает, что старая ученица его
насильно выдана замуж за молотого офицера, получившего образование в
Германии. Однажды, сидя в Сан-Стефано в саду, Хазин и Ай-Демир
открывают друг другу душу. Ай-Демир поверяет ей затаенные думы. Они
видят, что любят друг друга, но закон их разделил, и Ай-Демир,
подробным письмом изъяснив, как он жил, как сделался националистом и
почему, наконец, он хочет быть от нее подальше, навсегда покидает
Турцию, даже не попращавшись с Хазин.
Он едет в Туркестан, чтобы спасать неочастный народ, изнывающий
от гнета царей и от фанатизма мулл. Жизнь Ай-Демира в Туркестане —
сплошная цепь подвигов. Как Махди, возвещает он наступление новых
дней, переходя из одной деревни в другую; добрый ангел, он помогает
всем: 'безработному отыскивает какое-нибудь дело; безграмотного учит
читать; бедным дает деньги; голодному — хлеб, тому, кто жаждет
духовной пищи, находит он книги, и обо всех он думает, всех он любит; все
говорит 'О (близком освобождении. Молодой мулла из Ургенча,
националист, наслышавшийся об Ай-Демире, отзывается о нем восторженно:
«Если бы враг его был болен, он будет сидеть у изголовья его, пока тот не
выздоровеет; он сам открывает двери тому, кто хочет em убить; впрочем, на
дверях у него нет и замка; он делится куском хлеба со всеми, чтобы
помогать бедным, он отказывает себе во всем и спит на холоду. Ему
ведомы все тайны и знания». Постепенно в Туркестане пробуждается
оживление общественно-национальное. В это время Ай-Демир получает из
Константинополя письмо, что муж Хазин умер и она свободна. В нем
происходит жестокая борьба, но, подавив в собе любовь, он решается
продолжать начатый подвиг. Ковда раз его опросили, пде его родина и семья,
ю Оттуда по-русски переведен неполно А. Д. Субнером рассказ «Эфэ» (см.
«Звезда Востока», 1924, № 1).
453

он дает возвышенный ответ: «Моя родина там, где живут тюрки, а моя
возлюбленная или (семья — все люди, у кого на душе скорбь». Ай-Демир
развивает лихорадочную деятельность в Самарканде: реформирует
медресе, открывает земельный банк, издает газету, организует рабочих; но тут
у него объявляется враг — ахун Омар, который ведет против него
агитацию и старается ©сячеаки затормозить работу Ай-Демира. Больной,
осужденный на смерть, Ай-Демир лежит в медресе «Улуг-Мирза» (т. е.
Мирза Улу-бек), около него одни только его ученики ближайшие, верные
его «апостолы». Из медресе пишет он (письмо Хазин; он зовет ее в
Туркестан, к себе на помощь.
Жена-друг политического мл ад отур едкого деятеля (Ферида) Мюфи-
де Ферид все внимание устремила на Ай-Демира, на мужчину; в ней нет
той, быть может, разочарованности, какая проглядывала иногда как бу-
то у Халиде Эдиб: герой романа «Новый Туран» Огуз (пантюркист) —
тень какая-то, отвлеченная мысль; на жизненном пути Халиде Эдиб
встречались жалкие эгоисты. В романе «Ай-Демир» удачно изображен быт
туркменских племен, туркестанская обстановка — видно, Мюфиде
использовала пребывание в Константинополе российских мусульман,
толпами стремившихся в Турцию для получения образования. Но все же
чувствуется не столько писатель-художник, сколько поэт-мечтатель; это
политический роман, или утопия.
Двумя романами женщин-нантюркисток — Халиде Эдиб и Мюфиде
Ферид — и ограничивается обзор 'современной прозы. Стихотворству —
росту 'слогового стиха М. Фуад — Савл, превратившийся в Павла,
придает огромное значение, и, естественно, разбору подвергнуты у него
главным образом стихи (поэзия), потому что здесь-то и намечается тот
благоприятный перелом, который должен в'зрастить национальный дух
литературы, впрочем, современная поэзия бледна и худосочна;
османские поэты живут как бы вне времени и пространства, они — эстеты.
Единственным поэтом, откликнувшимся на сильные потрясения
отечества, исполнившим, так оказать, национальный долг, был Сюлейман
Назиф, человек вчерашнего поколения. По происхождению полуараб, сын
поэта и историка Диарбекирского Саид-паши, внук поэта Ибрагима
Джехди, Сюлейман Назиф воспринял литературные традиции и хорошо
понимает восточную культуру; поклонник старой поэзии, но почитатель
и Намыка Кемаля, великолепный стилист, он и между поэтами, и между
прозаиками — заметная величина. Как литературный критик, он
вносит арабскую страстность: прямой и резкий, он безоговорочно
превозносит то, что ему нравится (поэта Абдул Хакка Хамвда, творчеству
которого посвятил монографию, или «великого учителя» своего,
прозаика-классика Дженаба Шехабеддина — турецкого Вольтера), и осуждает то,
что ему противно (его давнишние нападения на пуристов языка, уже в
газете «Таовири зфкяр» — в реформе языка ему чудилась угроза
будущности османского народа— шестисотлетней его культуре). Его готовы
были упрекать во фразерстве, но и восточный критик Абдулла Джевдет и
немецкий ориенталист М. Хартманн11 ошибались. За внешним
увлечением формой скрывается у Сюлеймана Назифа горячее чувство —
чувство патриота-романтика 12. Он живет глубокой внутренней жизнью, и
жизнь эта — благородна и изящна. Уже во время Балканской войны из
раненого его сердца вырывается обращение к Анатолии; в полудремоте
закрывает он глаза, и представляется ему, что Анатолия, истощенная, из-
11 См. M. Hartmann, Dichter der neuen Türkei, S. 42—47.
12 См. «Восток», кн. 4, стр. 208.
454

мученная, потеряла, наконец, терпение и требует отчета у надменной,
развратной столицы. И эти строки показывают, что Сюлейман Назиф не
только поэт, но и дальновидный политик.
Крохотный сборник, озаглавленный «Вдали от Ирака» ('«Фирак-и
Ирак»), льет бальзам на больные сердца османцев: здесь Сюлейман
Назиф напечатал разбросанные в различных периодических изданиях
стихотворения за время мировой войны. Сборник посвящен матери его
«более несчастным сыном», «ибо он—сирота, и нет у него родины, нет у него
истории». Он »воспевает родную ему раскаленную почву Месопотамии, он
стонет о землях, обагренных кровью турецких шехидов. «О земли, страны,
которые мы вот уже сто лет теряем! Если вы нас прощаете, не очиститься
все же нам от позора перед аллахом и историей!», — восклицает поэт.
В то время когда города турецкие стонут в руках врагов веры,
равнодушие 'соотечественников и падение, глубину которых предки не могли бы
и вообразить, его поражают. Но его трогают, конечно, и несчастья,
обрушившиеся и на * Кавказском фронте: скорбь о падении Эрзурума он
искусно и красиво передает обращением, 'своего рода сожалительным письмом
от имени поэта Фузули Багдадского к сатирику Неф'и уроженцу
Эрзурума. Они встречаются на том свете. Личные обиды, скорби забыты, и
Неф'и, казненный Мурадом IV, великодушно прощает своему врагу, ибо
велики заслуги султана перед родиной — он завоевал Багдад.
Перед чувствами Сюлеймана Назиф а смиряется и суровый критик
М. Фуад. Строгий, когда речь заходит о языке, он прощает Сюлейману
Назифу вычурность оборотов, устарелость языка, а главное, его
преклонение перед арабской метрикой, ибо видит, как учащенно билось сердце
поэта во время войны.
Среди позорного молчания голос (старого поэта прозвучал
отрезвляюще. И все, в ком жива была любовь к отечеству, оценили сборничек.
Похвалил Сюлеймаога Назифа и литературный критик Кемаледдин Ками,
находивший, что среди литературного кризиса, порожденного утомлением
от мировой войны, только два писателя отразили великую борьбу:
Сюлейман Назиф («Вдали от Ирака») и Фелик Рифки 13 («Огонь и
солнце»), писавший о страданиях солдат в пустынях сирийако-егапетских.
Профессор Яхья Кемаль, анализируя на публичных лекциях в
Ангоре понятие об «отечественной литературе», указал, что в эпоху Намык
Кемаля литература носила военно-политический характер; он
подчеркнул значение освободительной войны в Анатолии, пробудившей в
молодежи чувство любви к родине. Но 'эта любовь пока скрыта и не получила
художественного выражения. О прелести народного духа говорит только
народная турецкая поэзия.
Размер — это магическое слово для М. Фуада, и обольщенный тем,
чго Юсуф Зия (уже зарекомендовавший себя хорошим знанием
стихотворной техники) написал драму «Бинназ» слоговым стихом —. первый
опыт слогового стиха в драматическом произведении, он регистрирует эту
квазиисторическую стряпню (из эпохи султана Ахзмеда III). Очевидно,
драма Юсуфа Зии близка ему потому, что отчасти подрывает те
французские пьесы и переделки, от которых тошнит М. Фуада.
В течение столетий царила арабская метрика, и, конечно, не может
я не хочет она так скоро сойти со сцены. Образованные поэты,
представители старого и старшего поколения (Абдул Хакк Хамид, Али Экрем),
13 Талантливый и остроумный публицист-националист, отстаивающий
республиканские лозунги.
455

отдают должное и стиху, основанному на чередовании долгих и кратких
гласных, и слоговому стиху. Характерно «мнение старика Хамида: арабо-
персидские размеры под пером османцев подверглись коренной обработке,
и было бы странно отказываться от них и уступать (персам. В литературе
османской легко могут ужиться обе системы — арабская и турецкая.
Он лично предпочитает арабские размеры. Однако к драматическим
произведениям больше подходит стих слоговой, ибо он приближается
к прозе, к разговорной речи.
Среди поэтов нового поколения, черпающих вдохновение из
французских книжек в желтой обложке, М. Фуад выделяет Орхана Сейфи. Поэт
любви, О. Сейфи, недавно убедившись на опыте, перешел от арабского
стихосложения на слоговое, и М. Фуад надеется, 'что он сумеет создать,
если не грандиозное что-нибудь, то во всяком случае и не банальное.
В сборнике «Буря и снег» собраны давнишние стихотворения,
написанные в период между 1910—1913 гг.,—стихотворения, на которых
чувствуется веяние Тевфика Фикрета и Абдул Хакка Хамида. Общий тон
стихотворений грустно-мечтательный. Красиво стихотворение «Буря и
снег», изображающие тоску зимы по весне.
Тематически оно напоминает старые стихотворения о 'борьбе времен
года, но его композиция свежа, а искренность и непосредственность
чувства — эти лучшие черты поэта — подкупают читателя. Под завывание
бури, нарушающей уют комнатки, слышится стук. Поэт открывает дверь,
и его охватывает дрожь, перед ним стоит старый-престарый дервиш, на
плечи которого ниспадают седые кудри, в руках у него ледяной посох,
а под мышкой — ней (флейта); то идет из неведомых стран Зима,
которая ищет возлюбленную — Весну. Но Весна давно уже ушла, и старик
печальный, выбившийся из сил, опускается, чтобы удовлетворить
недоумение поэта, Зима поет сказку любви. Везде, — у птиц,, у цветов, у звезд,
у крестьянок опрашивала Зима о возлюбленной. «Я обошла все места,
обыскала все, превратилась в бурю и только напрасно утомилась; я
увидела только одно, я нашла только одно, и только одно чувствую я
неизменно: тоска! тоска! тоска!» Когда утром поэт просыпается, дервиш
скрылся: на решетках окна обломки ледяного посоха, а у открытой двери
лежат седые волосы. Прелестное стихотворение Орхана Сейфи нашло
доступ уже и в школьные хрестоматии.
Литературный первенец Шюкуфе Нихаль «Звезды и тени» заключает
стихотворения за 1913—1918 гг.; теперь поэтесса отказывается от
арабской поэзии, сковывающей полет мысли. Мертвящее бессилие формы
лежит на сборнике; впрочем, характерно, это не для одной Шюкуфе Ни-
•халь; эта черта усматривается у старых поэтесс, от Фитнет, Лейлы и до
Нигяр. Искренность 'чувства служит М. Фуаду порукой, что из Шюкуфе
Нихаль образуется поэтесса, которая пойдет путем национальным. Чем
заслужила одобрение Шюкуфе Нихаль — плохо видно; характерно, что
все это, собственно, поэты старые, публикующие старые стихотворения,
написанные старыми размерами (и Шюкуфе Нихаль, и Орхан Сейфи);
им уже за тридцать лет, когда человек определился, но, очевидно, кругом
пусто, и надеется М. Фуад, не на тех, сокрытых в тайниках жизни, кто
должен прийти на смену, а на тех, кто уже действует и сумеет
высвободиться из-под тлетворного (господства старых арабских традиций.
Печально глядит на современное поколение М. Фуад.
В цикл избранных поэтов выключает М. Фуад и сатирика Халиля Не-
хада. Сатирическое направление зашло от арабов и персов, но и в
османской литературе есть высокие представители этого рода поэзии. Во главе
456

стоит, конечно, Нефи (XVII в.), автор «Стрел судьбы» («Сихами каза»),
удавленный всесильным пашой султана Мурада IV Байрамом.
Сравнительно все-таки османцы (бедны сатириками. На протяжении веков только
изредка попадаются отдельные произведения, отмеченные насмешкой
над современной неурядицей («Харчнаме» Шейхи, сочинение,
описывающее в художественных 'образах зло, испытанное им от врагов); полита-
стор Али-Челеби, изобразивший 'беспорядки при раздаче улуфов
(военного жалованья натурой).
XVII век оставил и знаменитую касыду Вейси «Увещания,
обращенные к Стамбулу», которую поэт так начинает:
Жизнь бедняков-ученых протекает в унижении,
Будь взяточник, хоть и новежда — ты найдешь 'себе почет.
Коль рыба тухнет с 'головы, то знаем, кто глава всех зол.
Кто смеет ныне делать ссылку: «Так гласит, мол, книга божья» 14.
В эпоху танзимата сатира прозябала (впрочем, Зия-паша, автор «За-
фер-наме» и, отчасти, Али-паша). Режимом султана Абдул Хамида И,
ревниво оберегавшего незыблемость устоев, насмешка была изгнана, и
только поэту Эшрефу кое-как удавалось продолжать старые
традиции. Со времени конституции один за другим рождаются сатирические
журналы. Большая часть их быстро заглохла, часть (например,
«Карагёз») благополучно существует и поныне. Юмористико-сатири-
ческими тонами проникнуто творчество и отдельных писателей,
первостепенных: Фазыл Ахмед, опальный Рефик Халид (жало сатиры
которого долго направлено было и на политических противников — младоту-
рецкий комитет).
Сюда же относится и Халиль Нехад, автор '«Стрел вдохновения»
(«Сихами ильхам», 1921). Редкий знаток османской литературы, старой
и новой (издатель прекрасного «дивана» Недима), Халиль Нехад
значительную часть сборника (обширного) заполнил пародиями на
стихотворения Фузули, Бакы, Недима и др., вплоть до Тавфика Фикрета,
выдерживая строго размер и письмо оригинала. Его перо колет благородно, и
не ядовитой слюной, а тонкой, изящной насмешкой веет от сборника. У
него встречаются и выпады глухие на ничтожные злобы дня, и, конечно,
все это скоро забудется, и канет в лету сборник Халиля Нехада. Одно
стихотворение ((«Тура«») »говорит о любви к родине, но критик (Абдул
Хакк Шинаси, друг Тевфика Фикрета) находил, что образы могли бы
быть ярче и глубже. Отголоском недавних переживаний, когда в Турции,
обессиленной войной, царил голод, служит стихотворение «Хлеб по
карточке» («Весика экмей») —пародия на «Землю» Тевфика Фикрета:
«Какая-то липкая, черная-пречерная масса, мы в народе называем это
«продуктом пропитания» и, подавая старику, ребенку, всем, всем, говорим:
«Кушайте на здоровье, поправляйтесь!». Оставьте метаморфозы поэтам и
назовите это просто землей. Это все, что дает нам комиссия по
продовольствию, именно — отрава, темная, безусловная. Да, хлеб, питая нас
день и ночь, ты уморил нас: скажи, ты ли это та пища, которую я знаю.
Ты мазь, сделанная из грязи, это не черный хлеб, наша пища, а яд.
Ловко, ловко, продовольственная комиссия!» Юмор, усмешечка —
природная стихия Халиль Нехада. Ему принадлежит и перевод «Тартаре-
на» А. Доде.
14 В. Д. Смирнов, Очерк истории турецкой литературы, — «Всеобщая история
литературы», т. IV, СПб., 1892, стр. 502.
457

Убога современная поэзия, хорошо это знает и М. Фуад, и невольно
озирается он назад, на -вчерашнее поколение — 'на Нестора османской
поэзии — Абдул Хакка Хамида 15.
Имя Хамида окружено в Турции почетом. Когда поэт, вернувшийся
во время освободительной войны в Константинополь из Вены,
испытывал сильную нужду, группа ученых и литераторов адресовала Великому
национальному собранию ходатайство о 'назначении пенсии «восточному
гению», которому отечество должно было бы воздвигнуть памятник.
Между двумя крупными писателями — Сюлейманом Назифом и Дже-
набом Шехабеддином—возгорелся литературный спор, и третейские
судьи (Фалих Рефки и Якуб Кадри) нашли, что безапелляционное
решение может вынести один только Абдул Хакк Хам.ид. Старый Хамид
'высоко стоит в глазах молодежи.
Корифеи современной османской литературы — детища Хамида.
Как остроумно говорили на юбилее (75-летие) поэта, Дженаб Шехабед-
дин — законный сьгн его от законной жены, Т. Фикрет рожден от
одалиски-черкешенки, а Халид Зия — от любовницы — француженки.
Здесь переданы доминирующие черты творчества их.
Пользуясь окончательным (вторым) изданием элегической поэмы
«Макбер» («Могила»), М. Фуад отмечает эволюцию литературных
вкусов в Турции. Когда лет пятьдесят (назад Хамид впервые выступил,
старая османская поэзия представляла жалкое здание, готовое
развалиться. Происходя из высокообразованной семьи, Хамид рано полюбил
поэзию. Ребенком в Тегеране, где отец его был посланником, перечитал
он поэтов: Низами, Саади, Хафиза; из османских поэтов очарован он
был шейхом Талибом; у пето одного усмотрел он проблески искреннего
чувства. Во время долголетней дипломатической службы за границей
(в Европе и в Индии) он поддался воздействию европейской культуры
и чарам природы Индии, и это отразилось на его творчестве.
В его высокоинтеллектуальных произведениях ощущается
благородная теплота жизни, это — певец любви к человеку и к природе, а
мысли его нередко облекались в европейские размеры и даже в
народный слоговой стих (сборник «Сахра»). На два десятка лет
опередил он поэта — пантюркиста Мехмеда Эмина, реформировавшего
(очистившего) и лексику поэтическую.
Как вспоминают современники Абдул Хакка Хамида, «Макбер»
произвела в обществе фурор. Было это в 1885 г. вскоре после филиппо-
польского переворота, но и это, конечно, показательно для
дипломатичности осмапцев: разговор шел ne об ущербе, нанесенном государству
болгарами, а о литературной новинке. «Макбер» расколола общество
надвое: большинство (во главе с Намыком Кемалем) восхищалось
новым произведением, а часть (Муаллим Наджи, Саид-бей) встретила его
насмешливо; «они набросились на „Макбер", — остроумно замечает
М. Фуад, — как гиены».
«Макбер» — длительный стон, глубокая мучительная скорбь,
разрешающаяся (путем мистико-суфийских размышлений)спокойной верой
в вечность бытия, и это вносит успокоение в душу поэта, потерявшего
жену (первую) Фатиму, вдохновительницу творчества его. Турчанка,
уроженка Константинополя, она скончалась па чужбине, в Бейруте, на
15 См. о нем: М. Hartman, Unpolitische Briefe aus der Türkei, Leipzig, 1910,
указатель; M. Hartman, Dichter neuen Türkei, S. 17—25; P. Horn, Geschichte der türkischen
Moderne, Leipzig, 1902, S. 34—37. F. Gibb, A history of Ottoman poetry, vol. I, London,
1900, p. 133 (сборник «Сахра», 1879 «epoch making»).
458

обратном nyiH из Индии. В «Макбер» 'изображена семейная идиллия,
обрывающаяся смертью. Написано так просто, что захватывает всякого
человека, когда-либо испытавшего горе.
И эта человечность, подчеркнутая автором в предисловии, дает
поэме длительность на земле. Есть в ней, может 'быть, композиционные
ошибки, беспорядочная планировка, но все это искупается жизненной
искренностью, вложенной в элегию. И люди, высокообразованные и
непосредственные души,—все перечитали «Макбер», все по-своему
выразили поэту восторг. Поклонник поэта из Бейрута известил недавно
Хамида, что он поправил могилу Фатимы, а поэт Фаик Ал'и написал ему
в Вену письмо, где говорил: «Ты сгорел от тоски по звезде Венере-Зюхре
(эпитет Фатимы, дочери Мухаммеда). Твое тело, как и дух, —
продолжал он, — не «будет знать старости, никаких болезней». И он прав:
Абдул Хакку Хамиду уже за семьдесят лет, но он бодр духом; он
написал ряд поэтических произведений, напечатал в газете «Вакыт»
воспоминания; космополит, как большинство османцев, теперь он сильнее,
чем прежде, почувствовал, как близка ему родина, как близки ему
турки. В «Духах» («Рухлар») он говорит: «Виной нравственного
падения турок бовсе не то, что они турки; если они и страдают недугом,
по-моему, их болезнь, это — невежество или недостаток знания».
А поклонник Хамида апостол секты поклонников Хамида, как заметил
Джеляль Нури, Сюлейман Назиф упорно защищает тезис о
национальности поэта; народность искони была заложена в поэзию Хамида.!...]
3
А «тени прошлого», бросающие из третьей 'части книги М. Фуада
рельефные силуэты на фане безвременья, красноречиво говорят о
тяжести утрат, которые осма'нская поэзия понесла за 'последние десять лет
(Тевфик Фикрет, Реджаизаде Экрем, Нигяр) 16.
Ученик Абдул Хакка Хамида и Реджаизаде Экрем а, Тевфик
Фикрет оберег лучшие традиции османской поэзии; в редакции журнала
«Сервети фюнун» узнал он современную французскую поэзию, и все это
он претворил в себе, и цельный законченный образ дала его муза 17.
Автор «Разбитой лютни» («Рубаби шикесте»), введший в османскую
поэзию и новые сюжеты, и новые размеры, все неслыханные, — Т.
Фикрет чутко откликался на все то, что волновало общество османское. В
«Древней истории» изобразил он жизнь человеческую — «долину
несчастий», полную потоков крови. [... i
Зия Гёк Алп, пантюркист, отзывался сдержанно о Т. Фикрете и
осуждал тяготение к иностранным словам и отсутствие национальных
тем. «Будем чтить память его, — говорил Зия Гёк Алп, — но не
подражать ему!»
По поводу годовщины смерти Т. Фикрета (19 августа 1915 г.),
превратившейся в день национального траура, М. Фуад напоминает
о Т. Фикрете не столько как о великом поэте, врожденное чутье которого
подсказало ему, что нужно для османской поэзии, сколько об образце
16 Там помещены еще некрологи старого журналиста, поклонника эпохи Шинаси-
Кемаля, типографа-издателя Абуззии Тевфик-бея (ум. в 1913 г.) и стилиста Али Нусре-
та (ум. тоже в 1913 г.). О Тевфик-бее см. В. Д. Смирнов, Очерк истории турецкой
литератиры, стр. 541, 544—550.
17 См. P. Horn, Geschichte der türkischen Moderne, iS. 59—61; ;Вл. Гордлевский
Очерки по новой османской литературе, в этом томе, стр. 420.
459

безупречной чистоты. В момент нравственного разложения, когда
товарищи Т. Фикрета ;не только молчали при виде безобразий,
совершавшихся кругом, но даже «отдавались служению бездумной войне, которая
расточала кровь и достояние народа, и не останавливались перед
жалким обманом, чтобы убедить народ в мнимых победах лживых вождей»,
Фикрет следовал исключительно внутреннему голосу. Он в Турции был
народной совестью. И понятно, что благоговением окутала его
молодежь, хранящая нерушимо завет поэта-гражданина.
В годы национального унижения газета «Тефхиди эфкяр» устами
Хайри Мухиэддина заявила, что в Константинополе с его 700 минаретов
свобода исходит только из могилы Т. Фикрета, свободой дышит только
поэзия. Мы, османцы, гордимся им не только как поэтом, но и как
идеалом турка, глубоким патриотом. Он метал гром и молнии на
невежество, на тупость; он лил раскаленное пламя на сердца людей, и у него
научились османцы любить свободу. И ежегодно, как только ослабли
строгости, введенные оккупационными войсками, собираются 19 августа
почитатели Т. Фикрета на могиле поэта в Эйюбе и в доме его в Бебеке,
где любящая рука устроила уголок его имени.
«Маэстро» («устад») Реджаизаде Экрему (1847—1914) М. Фуад
посвятил красиво написанный этюд, где не столько характеризует
меланхолическую музу Экрема, поэта-миниатюриста, сколько его облик
человеческий, благородство и воспитанность этого старца 18.
И когда я читал строки, в которых запечатлелась горечь об утрате
старого друга, передо мною воскресла фигура Экрема, вспомнилась
медленная походка, тихая печаль, застывшая на его лице. Впрочем, грусть
сродни была Экрему, она сродни натуре константинопольского османца.
Уже в ранних стихотворениях, глядя на чарующий серебристый свет
на водах Босфора, Экрем проливает тихие слезы, радость ли то бытия
или предвидение переходимости счастья? Знакомство с Западом
почерпнутое им от Намыка Кемаля и его единомышленников, расширило
горизонт Экрема, но опять-таки для перевода отбирал он только то, что
близко было его мечтательной, сентиментальной душе. И когда жизнь
положила на него тяжелую лапу и отняла у него опору старости, —
«отпрыск Экрема», он совершенно ушел в себя, и инстинктивное
предрасположение к печали нашло бесконечную живую пищу: элегические
тона поэзии сконцентрировались выпукло в «Нижади Экрема» — сборничке,
переполненном тоской по рано умершем сыне.
Но Экрем понимал и новые веяния, он был 'чуток к новым
литературным течениям. Преподаватель теории словесности, он определенно
отверг старые ложно классические традиции, господствовавшие в
османской поэзии, и примеры брал из современных поэтов, лоэтов европейской
школы — Зии-паши, Абдул Хакка Хамида, который чувствовал себя
обязанным Экрему, Намыка Кемаля и даже М. Наджи, впоследствии
своего литературного противника, больше смотревшего на Восток, чем
на Запад. Когда Ахмед Ихсан задумал создать из еженедельного
иллюстрированного журнала «Сервети фюнун» литературный орган,
редактирование было сперва поручено Экрему, но он указал на своего
ученика Т. Фикрета, которому суждено было начать новую эру в
османской поэзии.
'8 P. Horn, Geschichte der türkischen Moderne, S. 37—38; Вл. Гордлевский, Очерки
по новой османской литературе, сир. ЗФЗ.
460

Наконец, третья большая утрата, постигшая османскую поэзию, это
Нигяр-ханум (1871—'1918) 19 .
Число поэтесс у османцев невелико. Михри, Зейнеб, Лейла, Фитнет,
Шереф—вот имена, достойные упоминания; но укрытые за кафесами
(решетками) в гаремах, оторванные от реальной жизни, они не только
со стороны стиля, но и со стороны содержания — рабские
подражательницы застывших форм османской поэзии; они безжизненны, ибо
подлинные чувства у них завуалированы. Единственное, быть может,
исключение составляет Михри (умерла около 1514 г.), которая в обстановке
пышной и литературной, османских царевичей з Амасье пела о любви
к христианину-ренегату Иокеидеру.
Эпоха танзимата внесла незначительные изменения; все так же
женщина была вдали от жизни, все так же излишне 'было для нее
образование.
Уже конец XIX в. увидел поэтессу Нигяр бинт Осман, поэзия
которой впервые раскрыла женскую душу. Дочь венгерского ренегата Осман-
паши 20, преподавателя военной школы, женатого на образованной
девушке, Фатима Нигяр получила тщательное воспитание. Семи лет
отдана была она во французский пансион (в Кадыкёе). Она знала языки:
французский, немецкий, новогреческий, читала и османскую поэзию
(Фузули, Недима, Талиба, Намыка Кемаля), а из западноевропейских
поэтов — Ламартина, Мюссе, Гюго и Гейне. От отца-музыканта
унаследовала она склонность к музыке (до Вагнера) и, между прочим, любила
Чайковского. Увлекалась полуискусственными песнями европейского
происхождения — «жанто», она отшлифовала их, а отец потом
перекладывал их на ноты. И разъезжая на кайыке по Сладким водам, она
слышала часто, как воздух оглашался звуками сочиненных ею песен. На
ее творчестве заметна зависимость от Хамида и Экрема; впоследствии
она вошла в литературный кружок «Сервети фюнун» и поддалась
обаянию поэзии Дженаба Шехабеддина, Тевфика Фикрета (сборник «Эхо» —
«Акси сада»). У нее было тяготение к обществу
литературно-образованному, стены ее дома были увешаны портретами знаменитостей,
западных, лично ей знакомых (Кармен-Сильва, Пьер Лоти, П. Бурже, Сюлли
Прюдом), и восточных.
Противоречие между внутренними стремлениями и общественными
условиями турецкой жизни наложило печать грусти на склад ее поэзии.
И даже когда Нигяр переживает минуты счастья, она уже думает о
разлуке, которая ее подстерегает завтра. Так, отравленная, утратившая
непосредственность, она среди красот природы не может забыться от горя.
Ее дух томится, и она жаждет смерти. Конкретность ее скорби — ее
человечность придает прелесть ее стихотворениям. С годами Нигяр
тоскует по-прежнему; но она успела полюбить жизнь, источник страдания,
или полюбила страдания, которые дают ей жизнь, и смерть ей страшна.
Поэзия была врожденная стихия Нигяр, это — дар ее матери, которая
любила народные песни, а во время болезни постоянно читала стихи.
Девочкой 12 лет написала она на смерть брата элегию, и грусть — основ-
19 P. Horn, Geschichte der türkischen Moderne, S. 63—65.— В еженедельном
журнале «Звезда» (1892, № 5, стр. 141) за подписью В.С.Д. (В. Д. Смирнов?) помещена была
заметка о Нигяр-ханум (с портретом), где, между прочим, отмечены были ее переводы
(по-немецким переводам) из русских писателей: Пушкина, Лермонтова, Жуковского и
Крылова; неудачная формулировка мысли в газете «Переводчик» (1892, № 6) ввела
меня в заблуждение (см. «Восток», кн. 5, стр. 209).
20 Но не героя Плевны, Осман-паши, как ошибочно сказано у меня в «Очерках»
(см. Вл. Гордлевский, Очерки по новой османской литературе, стр. 433).
461

ной мотив ее поэзии. Очарованная небом, морем, солнцем, лунным
светом Босфора, она здесь находила стимул для вдохновения, но не
природу, а человека; его переживания, 'печальные переживания женской души
поет Нигяр. Тихо писала она для себя, но однажды отец показал ее
стихотворения приятелям, сборник был, собственно, готов, нужно было
только озаглавить его, так явилась первая часть «Эфсус» («Вздохи»).
Нигяр было только 18 лет, :и так редко было участие (женщины в
литературной жизни, что сначала верить никто не хотел, что Нигяр не
псевдоним мужчины, а подлинное имя молоденькой девушки.
В неудовлетворенности, в скорбных тонах ее музы большую роль
сыграли (М. Фуад почему-то об этом умалчивает) семейные .несчастья:
она рано и неудачно вышла замуж и скоро развелась и вернулась в дом
родителей, посвятив себя воспитанию детей. Надломленная жизнь;
Нигяр (женщина, мать) охвачена страхом одиночества, и страх
нашептывает ее поэзию. В одном из своих стихотворений Нигяр говорит: «Когда
я умру, пусть друзья мои, знающие о скорби, которая меня угнетала,
скажут: „Да, незавидна была доля бедной Нигяр, ни на один миг не
испытала она сладости бытия, и успокоила эту несчастную 'черная
земля". Но у нее были высокие планы — она думала о создании „Союза
женщин Востока и Запада"».
На оскудение османской литературы жалуются все. Раиф Неджет,
автор литературно-критических очерков, «Литературная жизнь», застой,
охвативший и литературу, объясняет ужасами мировой войны. Все
говорят о божественном вдохновении, но она, справедливо замечает М. Фуад,
не может дать навыков, заменить школу, литературные традиции,
которые вырабатываются только учением. Сумеет ли османская литература
выбраться из кризиса? Сумеет ли она, усвоив западноевропейские
литературные формы, вычертить национальный узор, который один
может сообщить ей 'мировую ценность? Иначе 'будет она похожа на
стертую монету романского чекана. Конечно, прогресс литературы зависит
от кардинальной общей проблемы, насколько разовьется на европейской
технике, заимствование 'которой безусловно необходимо, национальная
турецкая цивилизация.
>J)^JS4b

Q^Q^Q^
ЧЕХОВ В ТУРЦИИ
Странно, но это так: русскую литературу турки начали узнавать
благодаря русским или выходцам из России.
«Горе от ума» было, кажется, первым произведением, переведенным
с русского языка, и сделан 'был перевод уроженцем Дагестана,
выселившимся в Турцию. Мурадчбей, младотурок, ясно видел недостатки
турецкого общества, отдавшегося после танзимата безудержному подражанию
французам. И не случайно выбор остановился на Грибоедове:
карикатурные формы галломании, высмеянные (1889 г.) романистом Хюсейном
Рахми (Гурпьшаром), напомнили Мураду обличительный монолог
Чацкого—так логически подсказана была в середине 80-х годов XIX в. мысль
о переводе комедии, которая сигнализировала об общественном бедствии.
Вскоре подошла пора юбилейных дат: пятидесятилетие со дня смерти
Пушкина, Лермонтова. Опять толчок пришел извне. Пушкина и
Лермонтова пропагандировала в Турции О. С. Лебедева, 'впоследствии почетный
председатель Общества востоковедения в Петербурге. В Стокгольме на
международном конгрессе ориенталистов встретила она Ахмеда Мидхата,
который приохотил турок к занимательному, легкому чтению. Турция ее
увлекла, и, изучив турецкий язык, она перевела, между прочим, «Метель»,
«Пиковую даму» Пушкина и «Демона» Лермонтова 1 .
И на Чехова указали туркам люди посторонние. Первый рассказ из
Чехова — «Брожение умов» (это 'был и мой первый опыт перевода на
турецкий язык) проскользнул в 1910 г. в газете «Yeni gazete» '(№ 751).
Переводу предпослана была короткая заметка, характеризовавшая жоху
безвременья, когда складывалось мировоззрение автора. Однако «от
одного цветочка еще не наступает лето»,—говорит турецкая пословица-
Рассказ был забыт, затерявшись на столбцах ежедневной газеты 2.
Переводилось ли что-нибудь во время первой мировой войны, не
знаю. В моей йоллекпии переводов Чехов отыскался только во второй
половине 20-х годов. В 1926 г. попался мне в газете «Vakit» рассказ
«Шуточка»; внизу подпись: «Чехов», а наверху просто сказано: «с
русского», а перевел как будто поклонник Чехова, знавший русский язык;
об этом говорит передача уменьшительного имени героини: «Наденька».
1 Вл. Гордлевский, Очерки по навой османской литературе, в этом томе, стр. 393.
2 Отрывок был перепечатан в «Руководстве для практического изучения османско-
турецкого языка», ч. II, вып. 1, Пг., 1917, стр. 23—24.
463

Вероятно, анонимный переводчик «Шуточки» поместил в газете дней за
десять раньше и рассказ «Унтер Пришибеев». Так или иначе газета «Va-
kit» показала двойного Чехова: и того, который смеется над
неполадками русской жизни, и лирического Чехова, женские образы которого идут
от Тургенева.
Потом, 1в конце 20-х годов, — снова русский эпизод. Сотрудница
торгпредства Розина, окончившая Ленинградский восточный институт,
находясь в Трабзоне, перевела два рассказа Чехова (между прочим, еще
раз «Унтера Пришибеева») ; но когда долго спустя я опрашивал ее, она
забыла и заглавие второго рассказа, забыла и годы, и номера журнала
«Muhit», приютившего ее переводы.
В середине 30-х годов русская литература привлекает к себе
пристальное внимание. Переводятся большие произведения Гоголя,
Тургенева, Льва Толстого, Максима Горького, М. Шолохова и др. И газеты
наполнены переводами как романов и повестей («Петр Первый»,
«Капитанская дочка»), так и небольших рассказов.
Среди русских писателей, увлекавших турок, одно из первых мест,
а может быть и первое место, занимает Чехов — «великий русский
новеллист», как аттестует его Рюштю Шардаг. В слова «русский рассказ»
турки вкладывают, очевидно, понятное содержание. Бывали моменты, когда
газеты изо дня в день печатали «русские рассказы»; так, однажды
(1937 г.) в течение каких-нибудь десяти дней в газете «Son Posta»
прошло три рассказа Чехова: «Полинька», «Смерть чиновника»,
«Произведение искусства», раскрывающие широкий диапазон тем. Напечатав
«Произведение искусства», тазета делает анонс: «В завтрашнем номере
пойдет рассказ Зощенки». Русский рассказ завоевал Турцию.
Газеты, издающиеся в Анкаре и в Стамбуле: «Hakimiyeti milliye»,
потом «Ulus», «Vakit», «Son saat», «Tan», «Son posta» и др. — охотно
предоставляют столбцы Чехову.
Поток «переводов идет безостановочно, и теперь, во время войны,
сохраняется тяга к Чехову. В 1943 г. вышел сборник рассказов в -переводе
Хасана Али Эдиза под заглавием «Женское сердце». В газете «Тан» за
февраль — март этого года промелькнули два рассказа Чехова: «На
кладбище» и «Умный дворник».
Век газеты короток, но коротка и память у читателя. И если рассказ
растягивается на два номера, редакция благоразумно повторяет вкратце
ту часть, которая была накануне.
Однако рассказы Чехова производили, очевидно, сильное
впечатление. Это не было минутное увлечение; на них был постоянный спрос.
Васфи Махир, составлявший (1934 т.) антологию мировых шедевров,
включил и рассказ Чехова «Нищий». Гаффар Гюней, судя по имени
азербайджанец, взял в сборник «Избранных русских рассказов» (1940 г.)
8 рассказов Чехова, переведенных им между 1927 и 1939 гг.
Сметливые книгопродавцы охотно объединяли рассказы Чехова в
сборники в сериях «Мировые произведения» и «Бессмертные
произведения». Кажется, ни одному писателю, и не только русскому, не отведено
столько сборников, как Чехову; мне известно до 10 сборников (издания
Хильми, Ремзи, пропагандирующих русскую литературу и др., в дешевой
серии «Карманные книги» — книжка стоит 10 курушей — уже к 1939 г.
два номера отведены были Чехову).
Невозможно даже перечислить все рассказы, вышедшие в этих
сборниках: сборник обычно получает заглавие по первому рассказу, да
иногда еще изменяемое до неузнаваемости. Так, Аднан Тахир Тан заяв-
464

ляет, что он переводит произведение, только недавно изданное в
Советском Союзе, хотя «Драма на охоте» включена уже в дореволюционное
издание Маркса; однако оригинальное заглавие «Casse tragique» он
переделывает в «более приятное и возбуждающее» — «Девушка в
красной юбке».
ж *
*
Те десятки рассказов Чехова, которые переведены на турецкий язык,
дают четкое (представление и об эволюции литературных приемов от
первых неуверенных шагов (например, «Роман с контрабасом», «То была
она»), и о внутренних переживаниях на длинном пути, на протяжении
которого перед автором сквозь тяжесть окружающей обстановки, то
скрадываемую беззаботным смехом, то наводящую страх, прорываются
проблески грядущей зари. У Чехова это радостное чувство усиливается
все больше и больше, но мере того как слабеют его физические силы и
надвигается смерть.
Туркам знаком и ранний Чехов: бытовые его новеллы, все эти
пестрые рассказы о сонной пустой провинции: «Заблудшие», «Дочь
Альбиона», «Трагик поневоле», «Радость», «Неудача», «Аптекарша»,
«Загадочная натура», «Произведение искусства», «Маска», «Брожение умов»,
«Клевета», но на этом сером фоне раскрываются и трагические гримасы
жизни: «Смерть чиновника», «Супруга», «Умный дворник», «Унтер При-
шибеев», «Человек в футляре».
Наблюдая эту беспросветную жизнь, человек, и маленький, и
простой, — все, у кого только шевелится сознание, впадают в отчаяние, их
охватывает тоска («На кладбище», «Ванька», «Тоска», «Спать хочется»).
Быть может, женщина страдает и больше, но здесь автор находит и
утешение; в женских образах, зарисованных им, в типах девушек, то наивно
мечтательных («После театра», «Зеркало», «Шуточка»), то страдающих
(«Полинька»), хочет видеть Чехов надежду на освобождение от пошлой
жизни, ewig Weibliches должно спасти человечество. Но пока о
радостной жизни мечтает только сумасшедший Иван Дмитриевич, герой
«Палата № 6», утверждающий, что «и на нашей улице будет праздник».
«Вот Вы русский, да, очень, очень русский человек», — сказал
Толстой Чехову, однако природа человеческая одинакова, и всюду чеховская
тематика, овеянная тихой лаской оптимиста, встречает восторженного
читателя и почитателя. Я смотрел на днях в кабинете Востока
Исторической библиотеки скромную выставку (переводов Чехова и прочел, что
рассказы «Ванька» и «Человек в футляре» переведены на многие языки,
очевидно, Советского Востока. Но бедный деревенский мальчик,
изнывающий в мастерской сапожника, и бездушный Беликов понятны всякому
человеку, и было бы интересно сопоставить, когда и что переведено на
языки зарубежного Востока.
Издатели рассказов сопровождают часто сборники вводными
статьями о жизни, о творчестве автора; набил на этом руку Ибрагим Хиль-
ми. Иногда издатели беззастенчиво рекламируют книги; издательство
«Akbaba» в Анкаре, выпустившее «Драму на охоте» в цветной обложке
под сарафан, объявляло в газетах: «Это — шедевр, прекраснейший
роман, здесь и любовь, и страсть, и ненависть, и преступление, и муки
совести, — словом бесподобная красота». Не правда ли, великолепно.
Точно подслушал издатель слова Фамусова о сне Софьи.
30 В. А. Гордлевский
465

Критическая литература в Турции (бедна, случайны у меня и отзывы=
о Чехове. Вот ©се, что у меня оказалось. Васфи Махир, (предпосылая
коротенькую заметку рассказу «Нищий», повторяет то, что давно сказал
о Чехове М. де Вогюэ: «Чехов — русский Мопассан, он в нескольких
строках умеет нарисовать большое полотно». В литературном приложении в.
газете «Kurun» (1937 г.) молодой обозреватель и поэт Вахдет Гюльте-
кин, идя также по пути, проложенному французским критиком,
устанавливает зависимость Чехова от Гоголя: «У обоих — критический дух и
расположение к насмешке. Чехов также разбивает мечты и идеалы,
однако он жалеет героев. И эти особенности показаны в рассказе
„Поцелуй"». Под конец неожиданный вывод: под влиянием Чехова находился
Леонид Андреев. Может быть, небезынтересен и перечень рассказов,
которые Вахдет Гюльтекин выделяет: «Черный монах», «Пари»,
«Хамелеон», «Моя жизнь» и «Лики России» (вероятно, заглавие какого-нибудь
французского сборника).
Армия переводчиков велика. У Чехова всякий найдет что-нибудь
интересное для себя, и выбор часто говорит о вкусах, о настроении
переводчика, и, когда Рюштю Шардаог берет этюд «Тоска», это, конечно,,
делает ему (большую честь. В тематике Чехова — доходная статья, а
перевод для газеты несложен: требуется только простое знание языкя,
перевод превращается в ремесло, оплачиваемое работодателем;
заинтересованный одной денежной стороной, переводчик избегает выставлять и имя,
а что он переводит и с какого языка — это вопрос третьестепенный и для
переводчика, и для издателя.
Конечно, в Турции распространен больше французский »явык, и через
этот язык узнает читатель Чехова. Источник легко раскрывается уже из
передачи собственных имен, и если в рассказе «Злоумышленник»
обвиняемый Денис называется «Дени», 'очевидно перед О. Фехми,
переводившим русских писателей в 20-х годах, лежит французская книга. У Хасана
Шюкрю в собственных именах «Саша», «Кошельков» звук «Ш»
изображается через sh, усложняя турку произношение имени. О. Фехми,
очевидно, пользовался английским переводом; кроме того, он ввел в России
и английскую денежную систему: нотариуса Шапкина «за шиллинги» и
секут — плата за битье снижена в два раза.
Но Чехова переводили непосредственно с русского языка; это — лица
когда-то бывавшие или учившиеся в Москве в Коммунистическом
университете трудящихся Востока и в других школах, как Вала Нуреттин
(жена которого Суад Дервиш написала книгу «Почему я в восторге
от Советского Союза»), плодовитый переводчик Хасан Али Эдиз или
люди, очутившиеся за бортом, как азербайджанец Гаффар Гюней.
Обычно Чехов идет в Турцию из вторых рук, а с какого языка, —
иногда это и трудно определить. Когда-то проф. И. А. Линниченко,
посмеиваясь над изучением редакций и списков древнерусского памятника,
брал гипотетический пример — уже устарелый — из области
востоковедения: исследователь, узнавший, что какое-то произведение Толстого
переведено на китайский язык, затратил двадцать лет на одоление
китайской грамоты; установив, что перевод сделан не с подлинника и не с
известных ему иностранных переводов, он завещает ученикам
доследовать японский перевод3.
Затруднения возникают у переводчика сразу же — с заглавия или с
фамилии. Заглавие он иногда изменяет, и доставляет хлопоты неопыт-
3 И. Линниченко, Речи и поминки, — «Сборник статей по истории русской
литературы и биографических воспоминаний», Одесса, 1914, стр. 299—300.
466

ному исследователю, а фамилии... У Чехова фамилии героев играют
большую роль; фамилия ассоциируется у 'него с человеком, она —
неотъемлема/я часть существа человека. Но для переводчика и для
читателя — иностранца безразлично, конечно, как звучит фамилия и что она
значит; им она 'ничего не говорит. И когда фамилия опускается, — потеря
еще невелика. Ко'ГДа у Хасана Шюкрю в рассказе «После театра»
Груздев назван раз Гронсдевым, раз Грансдевым, я прощаю ему: здесь
безусловно виноват наборщик или корректор, смешавшие «ü» с «п».
Такого же происхождения и ошибки в рассказе «Произведение искусства».
Трудно допустить, чтобы Хасан Али Эдиз мог исказить фамилию доктора
Кошелькова в «Кочуллов». Вот у Гаффара Гюнея изменения
сознательные: раз («Дрчь Альбиона») дана, так сказать, фонетическая форма:
«Atsov» вместо «Отцов», а один раз («Клевета») он обнаружил —
извинительное для иностранца — незнание диалектологии или грамматики:
фамилия «Лошадиных» он принял за родительный падеж и сказал «Ло-
шадины».
Теперь я хочу показать атмосферу начального периода творчества.
Антоши Чехонте, когда он сотрудничал в юмористических журналах.
Я дополняю «Копилку курьезов», собранную Чеховым, экспериментами
переводчика: но взваливать вину, быть может, следует не на турок, »а
на тех, у кого они списывали, повторяя чужие ошибки. Иногда турок
как будто думает, что уже французский переводчик внес изменения в.
чеховский текст. Встречая (в «Тоске») фразу: «это такая же правда, как.
то, что вошь кашляет», — Рюштю Шардаг объявляет в примечании:
«это — французская пословица, она указывает на вздорность слов».
Уклад старого, дореволюционного быта России — чиновничьего,
городского, деревенского, помещичьего и пр. переводчику, конечно, неясен.
В окаменелые петровские звания и чины он вкладывает реальное
содержание; с титулярным советником и кавалером Егором Грязноруко-
вым в рассказе «На кладбище» произошел конфуз: переводчик слово
кавалер (chevalier) понял, очевидно, в смысле всадник (cavalier) и
гражданский чиновник—«почетный советник» — превратился в «офицера-
ординарца». Иногда и хороший переводчик позволяет себе шуточки:,
младший ревизор контрольной палаты переименован в «инспектора нача-
чальной школы» («Клевета») и т. д.
Часто встречаются мальчишеские, никчемные выходки. После
допроса злоумышленника уводили из камеры «два дюжих солдата», а О. Фех-
ми показалось этош мало, и, как будто опасаясь, что крестьянин
вырвется, он приставил «три страшных жандарма».
Рассказ «Тоска» кишит ошибками, и мелкими, и большими. «Своею
неподвижностью, угловатостью формы и палкообразной прямотой ног
она (т. е. лошадь) даже вблизи похожа на копеечную пряничную
лошадку», а у Рюштю Шардата: «Своими движениями, твердой палкой, что
у него в руке, походит (он) точь-в-точь на лешего». О топографии
Петербурга, конечно, представление смутное: (компания пьяных едет к
полицейскому мосту, а у Р. Шардата это — полицейский участок.
Список грубых непониманий, искажений и т. д. бесконечен; несвобо
ден от промахов и Га/ффар Гюней. У О. Феями игривое представление о
Деве Марии: «На пьедестале („Произведение искусства") стояли две
женские фигуры в костюмах Евы». Ну, что там Ева! И О. Фехми
переводит: «в чем мать родила, как богоматерь Мария».
Турецкий язык я давно изучаю, но что хотел сказать начальной
фразой в рассказе «После театра» Хасан Шюкрю, никак не понимаю. Я про-
30*
467

бую дать перевод: «Он (они?) только что вернулись из театра, где
смотрели спектакль „Евгений Онегин Надя Зеленина"». Могу предложить
второй вариант: «Евгений Онегин и Надя Зеленина только что вернулись
из театра, где они были на спектакле». Да, но тогда неизвестно, на
каком спектакле.
И 1в 1944 г. переводчики продолжают в том же духе: «Умный
дворник» собирается читать. Книжка 'была хорошая, московского издания:
«Разведение корнеплодов. Нужна ли нам брюква». Но Орханюкселю
огороды не нужны, и он пишет, что «в книге шла речь о боге и о
воспитании».
Раз (переводчик сделал удачную замену: «Все мне, Махамет,
известно», .набрасывается жена на Ахинеева (в «Клевете»); но Ильхан Тахир,
человек тоже религиозный, подставил грубую ругань, естественную в
устах мусульманки, да еще раздраженной («гяур»). У Чехова слог
сжатый, каждая фраза нужна, а переводчики не считаются с ним.
Обильны и пропуски, мотивы их бывают разные. Иногда они
понятны. Переводчик сознательно убирает те фразы, которые говорят, как ему
кажется, об исключительном предпочтении христианства и затрагивают
господствующую религию (например, в рассказе «Пари»).
Иногда пропуски объясняются причинами внутреннего порядка:
читатель газеты хочет отдохнуть от трудового дня; длинноты описания
отвлекают и утомляют, и, как любого школьника, его занимает фабула—
ее развязка. Здесь литература идет как бы навстречу вкусам
неприхотливой публики и вырабатывает кинематографическую манеру письма.
И, наконец, пропускает переводчик то, что ему непонятно, и это,
конечно, лучше, чем искажение. Так, Орханюксель, переводивший «На
кладбище», не понял, очевидно, иронии, когда Чехов 'описывает смерть
Гршнорукова: «Он схватил сотрясение мозга... и умер», и выбросил
слова: «У него был мозг». Не удивительно, что и старые железнодорожные
порядки наши Хикмету Туна непонятны, и он опускает
разглагольствования обер-кондуктора в «Хорошем конце» о доходах: «Кроме того, мы
имеем доход от стеариновых свечей и зайцев». У1ж если сваха задает
вопрос: «Охотой занимаетесь?», то для турецкого читателя все это звучало
бы дико.
Но переводчики допускают также часто совершенно недопустимый
прием: они искажают концов'ку (фабулы и дают отсебятину. Так,
анонимный переводчик «Неудачи», для которого обрядовая сторона сговора
непонятна, упустил благословение 'образом, а просто взял да и заменил
учителя молодым приказчиком бакалейной лавки, и когда родители,
мечтающие о хорошей партии для дочери, видят, что они ошиблись, то.
конечно, отказываются от жениха.
Разбросанные там и сям часто по отдельным рассказам
переводческие приемы-манипуляции, произведенные над Чеховым,
сконцентрированы на «Ваньке» целиком— здесь изменено все, от заглавия до последней
строчки.
Я осуждаю переводы чеховских рассказов по трем линиям и нахожу:
1) ошибки, происходящие от неряшливости или от незнания русского
языка и русской жизни; 2) упрощенческий подход, потакающий читателю;
3) искажения, недостойные литератора. Обвинения тяжелые, но и в
Турции слышатся уже жалобы на низкое качество работы, часто поощряемое
беззастенчивым издателем, который думает только о сбыте и о наживе.
Критик газеты «Tan» Улунай говорит о вопиющем разрыве между
оригиналом и переводом.
468

Присматриваясь к лаборатории обработки, которой подвергается
перевод, я думаю, что здесь лежит ключ для понимания подражания.
Турки заимствовали у французов термин «adapte»; так, «адаптасьон» они
называют иностранные французские пьесы, приспособленные к турецким
условиям. Однако ©тот метод турки переносят и па прозу: здесь убавят
и сократят, там, наоборот, изменят или добавят, исказят конец, и ясно,
что переделка — первая ступень сложного процесса, который ведет в
литературе к подражательному направлению. (По этим образцам, может
быть, и переводчик попробует вскоре создать самостоятельно тему — так
возникнет литературное воздействие — влияние, генезис которого чем
ближе к нашей эпохе, тем легче и раскрываемся.
* *
*
Туркам Чехов знаком не только как новеллист, но и как драматург.
Русские пьесы ставятся в Турции после первой мировой войны.
Леонид Андреев, Достоевский — французские фабрикаты его
драматизированных романов — давно узидели свет рампы, а о Чехове турки узнали
лишь в 20-х годах, когда вернувшийся из Москвы режиссер Мухсин Эр-
тупрул поставил в Стамбуле шутку «Медведь».
Как бы то ни было, только в прошлом театральном сезоне
(1942/43 г.) на сцене городского театра в Стамбуле поставлен был
«Вишневый сад», а весной этого года — «Три сестры». Сделали перевод наши
старые знакомцы Гаффар Гюней и Хасан Али Эдиз, но я затруднился бы
утверждать, что переводы изданы.
Трудно говорить и о «Трех сестрах», когда газетный материал,
попадающий в руки, и случаен, и противоречив.
Вала Нуреттин одобряет перевод «Трех сестер», исполненный Хаса-
ном Али Эдизом. «Каждая фраза, — пишет он, — ясна и прозрачна, как
будто это не перевод, а оригинальное турецкое произведение». Вала Ну-
реттину, кажется, можно бы верить, но вот рецензент Улунай нашел
перевод путаным и слабым, и он прав, если действительно в пьесе
смешанная лексика: наряду с народными турецкими словами встречаются будто
бы выражения, взятые из старой литературы.
Разбирая эту же пьесу, Улунай пишет: «Чехов принадлежит к тем
знаменитым русским писателям, которые черпают силу в реализме. Его
произведения открыли в литературе эпоху и оживили эту эпоху. События,
составляющие сюжет его пьес, действующие лица, типы — все это взято
из обыденной жизни; Чехов никогда не искал ничего необыкновенного. По
его мнению, сцены жизни, которые мы переживаем воочию, представляют
бесконечную сокровищницу для анализа. Он запускал руку в эту груду
материала и извлекал из атомов, которые для нас незначительны, целые
миры. С точки зрения действия пьесы его как будто пустые, однако в них
потоки жизни, и непрерывные, точно это течет полноводная река. Автор
не выискивал для пьесы действующих лиц; они попадаются нам в жизни
на каждом шагу тысячами. Они и не играют 'большой роли в ходе пьесы;
они кажутся такими, какими они есть, и так они и живут. Вот в этом-
то и заключается то свойство реализма, который возносит Чехова на
ступень гения».
Селим Нюзхет Герчек, очевидно, большой поклонник чеховского
театра; он нетерпеливо поджидал, когда же будет премьера «Трех
сестер», и все надеялся, что за ними 'будет поставлен «Дядя (Ваня» —
469

пьеса еще более сильная. Он так отзывается о «Трех сестрах»: «В
пьесе !нет сюжета, там нет и главных героев. Люди—куклы, которыми играет
жизнь. Бессмысленная будничная жизнь возбуждает в человеке
волнение. Пьеса — песнь пессимизма, музыка грусти русской души. С точки
зрения драматургии Чехов проявил здесь беспредельное искусство и силу».
Вала Нуреттин, может быть, как экспансивный человек, восторженно
восклицает: «У него мысли и провидение, как у кудесника, который
вперед уже предугадал будущую русскую жизнь».
Но до спектакля театральные круги волновались. Театральный
журнал «Perde-Sahne», редактируемый Нейире Эртугрул (женой режиссера
М. Эртугрула), очевидно, чтобы оправдать выбор пьесы, расокавал о
шумном успехе МХАТ в Америке в 1923 г., о /постановке «Трех сестер» в
Нью-Йорке и в Лондоне. Так зритель уже подготовлен был к «свежести
и силе пьесы».
Очевидно, однако, актерами пьеса не 'была понята, декорации были
хорошие, но mise en scene, игра была посредственна, и Селим Нюзхет
Герчек так и озаглавил статью: «Спектакль, который не дал
удовлетворения».
Однако в течение апреля—числа до 29-го, когда поставлен был
«Король Лир», — «Три сестры», как видно из анонсов газет, шли ежедневно.
jydle^

ОТЗВУКИ ВОСТОКА В ТВОРЧЕСТВЕ И. А. КРЫЛОВА
(Памяти А. И, Кирпичникова)
Приступая в 1874 г. в Collège de France к чтению курса, условно
озаглавленного «Буддийское влияние во французской литературе
средних эвенов», Гастон Парис дал 'блестящий анализ длинного пути,
проделанного басней Лафонтена «Мельник, его сын и осел» *.
Для меея пространства между Востоком и Западом окутаны
туманом, и отзвуки Востока в творчестве Крылова отдаются глухо. Однако я
пытаюсь в предварительном эскизе наметить эти восточные элементы,
здесь набросаны несвязанные обрывки наблюдений фольклориста.
Детские годы (©о время Пугачевского восстания) провел Крылов
где-то на Урале — около Яицкого городка. От жизни тамошнего
«инородческого» населения был он далек; только случайно, в поисках рифмы, в
стишках, сложенных в Приютине у Олениных, он шутил потом, что
Комар
Жил у татар
Иль у хазар.
Но бурные горные потоки дали ему материал для описания бедствий,
которые несет разбушевавшийся сель, когда:
Ручей из берегов бьет мутной водой,
Кипит, ревет, крутит нечи-сту пену в клубы,
Столетние валяет дубы,
Лишь трески слышны вдалеке;
И самый тот пастух
Погиб со всем своим в нем стадом,
А хижины* его пропали и следы.
И может 'быть, потому что эта картина (чуждая средней полосе
Росши) напоминала ему годы раннего детства, Крылов «по какой-то
1 Gastoin Paris, La poésie du moyen âge, deuxième séries, Paris, 1®95, p. 75—108.
471

особенной причине преимущественно любил свою басню „Ручей"... она
создана более сердцем, нежели умом»,—как говорит M. Е. Лобанов2,
современник Крылова.
Вот, кажется, н все впечатления Крылова от жизни на восточной
окраине Европейской России. В -коице XVIII в. был он и в Риге, и на
Украине, лотом до смерти, первую половину XIX в., безвыездно прожил
в Петербурге.
* *
В творчестве Крылова — как в сатирико-публицистичеоком, так и
басенном — заметны только литературные отзвуки Востока, вошриштые
во время чтения. Крылов знал французский язык; юношей, написав
«Кофейницу», он берет у Брейткопф>а вместо гонорара французские книги; он
мог перечитать и все, что было тогда переведено на русский язык.
Путешественники и ориенталисты XVII—XVIII вв. (Шарден, Пти де
л а Круа и др.) открыли Франции Восток.
Галлан перевел «Тысячу и одну «очь». Фантастика «арабской»
сказки породила во Франции салонные, сусальные сказки, сочинявшиеся
вплоть до французской революции *.
Под маской восточной сказки, речами восточных людей
разоблачались общественные непорядки старого режима; так писали Монтескье
(«Персидские письма»), Вольтер («Задиг», «Вавилонская принцесса» и
др.), подражавший Гёлетту, который изумительно схватил и тон, и
сюжетность восточной сказки э.
Методы западноевропейской мысли перенесены были в русскую-
сатирическую литературу второй половины XVIII в.; они были
использованы и Крыловым: ему присуща была острая насмешливость.
«Почту духов» Крылов выпускает (1789 т.) как бы от имени
секретаря «музыкального волшебника» Маликульмулька, которому эльфы
посылают письма. Эльфы, шомы—создания европейского фольклора, но
Крылов грамотно передает восточное имя волшебника, а транскрипция
«музульманокий» (так позже пишет и П. И. Сумароков, автор «Досугов
крымского судьи»), идущая из французского источника, говорит об
обычном в конце XVIII в. произношении.
Содержание журнала, конечно, тоже обнаружило бы преломленный
налет Востока, но >я прохожу мимо «Почты духов» и обращаюсь прямо
к журналу «Зритель», который в 1792 г. издавал «Крылов и товарищи».
Здесь Крылов поместил восточную повесть «Каиб» — одно из
наиболее замечательных произведений русской литературы XVIII в., как
единодушно повторяют старые и новые литературоведы (В. Оиповский,
Вл. Каллаш, Г. Гуковский).
Аромат Востока, может быть, еще и до Крылова потерял
непосредственную свежесть, однако в повести видно знание турецкого уклада
жизни (государственного устройства, повседневного быта и т. д.).
В. Сиповокий ошибается, когда (говорит, что повесть «Каиб»
представляет яркую и остроумную пародию на восточные сказки. Фабула для
Крылова — второстепенная сторона; она вносит живую прелесть, но она
маскирует политико-общественные и литературные намерения автора.
2 М. Лобанов, Жизнь и сочинения И. А. Крылова, СПб., 1847, стр. 53.
3 «Le Cabinet des fées», t. XXXVII, p. 1110 (Notice des -auteurs qui ont écrit dans
le genre des contes de fées: Cueulette).
472

Он высмеивает чопорность Российской Академии наук; нападает на
сентиментализм, хотя — удивительно — -пасторальные образы XVIII в.
сохраняются частенько у него «и потом, как, например, в басне «Осел и
Соловей»:
Чуть-чуть дыша, пастух им любовался
И только иногда,
Внимая Соловью, пастушке улыбался.
Рисуя Турцию, Крыло©, собственно, осуждает абсолютизм, судебные
порядки, царившие в России в просвещенный век Екатерины.
Сатирические выпады обрамлены у него романтической историей,
сказочной темой о добывании невесты: сказка должна усыпить
бдительность цензуры.
Вот вкратце содержание повести. Калиф скучает, он страдает
бессонницей. Фея — мышь, спасенная им от когтей кота, — дарит ему
перстень, на котором 'вырезаны слова: «Ищи человека, который бы
назывался твоим 'врагом, не зная, что тебя любит, и который бы тогда же
назывался твоим другом, не зная, что тебя ненавидит».
После долгих странствий, во время которых он иаблюдает жизнь
страны, калиф встречает прелестную девушку. Они очаровали друг
друга. «Я люблю тебя столько, сколько ненавижу Каиба
нашего»,—восклицает девушка. Калиф догадывается, что перед ним дочь кадия, котаа-то
невинно осужденного за правильно поставленный приговор на тяжбу
между родней царедворца и бедным ремесленником. Смущенный, он тайно
покидает девушку. Но оба страдают. Деспот теперь исправился, и
радостная концовка сменяет печали. Калиф кается перед кадием, что,
ослепленный везиром, погрешил против него, а Роксану возвел калиф на престол.
Так сбылись слова, начертанные на перстне.
Отдельные мотивы повести взяты из западноевропейских сказок, но
в ней есть еще мелочи, указывающие на Турцию:
1) В эпитете калифа «владетель двух морей и суш», несомненно,
титулатура султанов, высекавшаяся и на монетах.
2) У деспота и «удавка» — шелковый шнурок, который он посылает
сановнику, впавшему в немилость.
3) Калиф упорно подчеркивает, что он — потомок Мухаммеда
(здесь как будто какие-то отголоски теории XVIII в. Мураджи д'Оссюна
о законности султана-халифа).
4) В султанском серале девы нетерпеливо ждут, чтобы султан
бросил на них платок.
Этот символ избрания заинтересовал Крылова, и он повторил его
в шуточной оде «К счаютью» (написанной тоже в 1792 г.):
Лукреции платки их 4 ловят.
Обычай практиковался, очевидно, давно на Переднем Востоке; он
был и в Иране5. Намеки сохраняет еще и популярная народная (или
полународная) турецкая песня, у иас записашшя дважды: Б. В.
Миллером и А. А. Соколовым:
Üsküdarda gezerken
Bir mendil buldum
4 Т. е. пустых щеголей.
5 См. С. Уманец, Персидский шах и его двор, — «Исторический вестник», 1891,
№ ю, стр. 226.
473

'Когда я гуляла в Скутари, я нашла платок' (т. е. кто-то хочет дать
мне понять, что любит меня).
Во времена крестовых походов обряд бросания (попал и © Европу;
в рыцарском уставе бросание перчатки означало вызов соперника на бой.
5) Прекрасной Роксане четырнадцать лет. Это возраст,
превозносимый поэзией Востока, для которой луна в четырнадцатый день, полная
луна —для Пушкина «глупая луна» — идеал красоты.
6) «Далеко ли до города?», — спрашивает калиф, и крестьянин
определяет расстояние часами: «Часов восемь; к утру »можешь ты там
быть».
7) Дорогой калиф, как простой хамал в Стамбуле, достал хлеб,
кусок сыру и начал есть.
Вот только не из кармана, как ошибочно (говорится в повести, и
передвигаются люди все-таки не ночью, а днем.
И, наконец, интересно близкое и русскому фольклору представление
о великом быке, на рогах которого «нзоткнуты пространные владения» —
оно вдет из Египта; у египтян для слова земля—знак «бык».
Перечисляя эти мелочи, я забежал вперед; теперь, подобрав крохи,
я вернусь к исходному пункту повести.
Когда калиф хочет предпринять путешествие, он созывает диван и
просит подать ему совет, как скрыться незаметно от подданных — так
находит себе объяснение и имя героя — Каиб (ню-ар »боки «gäib» значит
'скрывающийся'), и это слово наводит на мысль, что Крылов заимствовал
сюжет где-то целиком; имя должно помочь более меня 'сведущему
исследователю отыскать французский источник восточной повести Крылова.
Один из сановников, Дурсан, предлагает издать указ, чтобы народ
во время проезда калифа падал перед ним ниц и не смел ширать на
священную его особу. «Мы, — продолжает Дурсан, — одевши пышную куклу,
будем привязывать ее к твоей верховой лошади и возить всякий день
по городу, возвещая народу, что это ты сам». Соперник Дурсана, Осла-
шид, стал было оспаривать eùno проект; (все же и Фея, покровительница
калифа, разделяла эту мысль; ссылаясь на сказания о Троянской войне,
когда Аполлон подменил Энея статуей, (которая храбро сражалась, между
тем как Эней отдыхал дома, — Фея рассеивает колебания калифа:
«Я приготовила »нуклу .и дала ей такие способности, что она заменит с
успехом твое место». Бедная Фея и не подозревает, каким сарказмом
звучат ее олова у Крылова!
Странный как будто совет Дурсана ©зят из придворного церемониала
турецких султанов, потом перешедшего и к их вассалам — крымским
ханам.
Хаммер передает, что, когда султан переезжал Босфор, впереди на
лодке везли куклу, наряженную в пышные одежды; рядом сидел сановник
и медленно наклонял ее то в одну, то в другую сторону, — это кукла
кланялась, как бы отвечая на приветствия народа 6.
Естественно было бы предложение, что обряд заимствован из
Византии и, может быть, даже во времена султана Мурада III (в конце XVI в.),
когда восторжествовал вновь византийский ритуал. Однако то, что мне
удалось пока разыскать, смутно подтверждает это предположение.
Так, во время выходов византийских императоров, веститоры несли
6 J. Hammer, Des Osmanischen Reichs Staatsverfassung und Staatsverwaltung,
ßd II, Wien, 1815, p. 318.— Почет оказывали и шубе султана во время праздников: у
нее было два фальшивых рукава, их-то и целовали сановники.
474

впереди лроцессии жезл Моисея 7. Но в светский церемониал обряд
проник, конечно, из церкви; обломки сохранились еще и у армян. Когда
католикос Миртич I въевжал (1895 г.) .в Нахичевань, перед ним, согласно
древнему церемониалу армянской щеркш, везли лартпиартшй посох, еще
дальше — жезл Аарона 8.
Император Михаил III Пьяница (IX ib.) однажды 'водрузил на троне
статую (Пресвятой Девы, которая председательствовала ©место него на
празднестве 9; здесь, конечно, грубое издевательство над религией,
порожденное каким-нибудь народным обрядом.
Так или иначе параллели, византийские и армянские, мало еще
разъясняют обряд, но лереднеазиатакое происхождение его безусловно.
После этих исторических справок я спущусь в область этнографии,
которая поможет вскрыть смысл обряда. Ф. Ф. Торнау, в 30-х годах XIX в.
бывший в плену на Кавказе у горцев, наблюдал, как абхазцы положили
на постель вместо неразысканного тела погибшего сородича его платье,
оружие и, окружив постель, рыдали 10.
Одежда, вещи представляют как бы оболочку человека. Для
первобытного человека в них 'скрыта магическая сила, к ним человек
испытывает благоговейный страх и почтение. Да разве, когда мы осматриваем
в каком-нибудь музее вещи, принадлежавшие великому или близкому
нам 'человеку, не истекают ли от реявший к 'нам флюиды?
Полностью значение куклы в повести «Каиб» стало мне понятно уже
после того, как я прочет в Московской группе Института востоковедения
доклад о Крылове.
Кукла—как и во время кукольного представления — вызвала
большое оживление; 'между прочим, мне были указаны 'факты из истории
куклы в общественной и религиозной жизни Переднего Востока —в
Вавилонии и у Сасанидов. Аварец Магомет Сайд Саидов рассказал мне, что
у него на родине, в ауле Маали, во время свадебной процессии, которая
сопровождает невесту в дом жениха, »впереди несут куклу. Кукла, на
которую устремлены невольно взоры толпы, несомненно, должна
предохранить невесту от сглаза — на это намекал и Е. А. Беляев.
Кукла—неразлучный спутник, двойник человека на первой стадии
общественного развития. Утрачивая впоследствии магическую силу,
народный обряд все же сохраняется; он наследуется сначала христианской
церковью, потом светской властью, от нее (Воспринимающей освящение:
устанавливается внутренняя преемственная связь (между обществом
тотемистическим и христианизированным. Театральные кукольные
представления — говорящие куклы или тени — тоже бессознательный пережиток
первобытного миропонимания.
Так, старые верования, поистрепавшись после долгих скитаний,
превратились у Крылова в сатиру на царя-чурбана п.
7 Д. Беляев, Ежедневные и воскресные приемы византийских царей и празоничные
выходы их в храм Св. Софии, СПб., 1893, стр. 45.
8 «Патриарх-католикос Мкртич I Айрик»,— «Братская помощь пострадавшим в
Турции армянам», М., 1898, стр. 399.
9 Ш. Диль, Византийские портреты, вып. 1, М., 1914, стр. 182.
10 Т., Воспоминания кавказского офицера, — «Русский вестник», 1864, № 9, стр. 76.
11 Компаративисты-литературоведы, может быть, найдут место еще одной мелочи,
-отысканной мною у Гоголя, — апофеозу форменной фуражки.
В V'III главе «Мертвых душ» на балу гости толкуют между собой о покупках
Чичикова; 'их интересует, как он перебросит беспокойную толпу крестьян на юг — в
Херсонщину. И вот градоначальник напоминает о всемогущей власти
капитан-исправника: «Хоть сам и не езди, — говорит он, — а пошли только на место себя один картуз
свой, то один картуз погонит крестьян до самого места их жительства».
475

* *
Уже iß раннем сатирическом журнале «Почта духов» пападаются
зародыши басен. Притча — любимая форма сатиры. «Не хотите ли, я вам
скажу на этот случай короткую басню, которую скоро намерен
переложить в стихи?», — говорит Каибу одописец и излагает басню «Мешок»,
впервые напечатанную в 1809 г.
Сюжетом для басен Крылову служили -и -случаи из жизни; но часто
вдохновлялся он чужими баснями, оригинальными или переводными.
Между прочим, у Эзопа взял он басни «Мот и Ласточка» (1818 г.) и
«Дикие козы» (1825 г.); басни Эзопа Крылов читал и в переводе, а
изучив в 1818—1819 иг. греческий язык, — ив подлиннике.
И если верна гипотеза о (влиянии Индии на сложение (греческой
басни, тогда, конечно, объем отзвуков Востока через Эзопа должен
увеличиться; тоща могли бы открыться у Крылова еще какие-нибудь старые
сюжеты, мотивы или образы.
Однако обследование осложняется и тем, что ш Эзопа черпал и
Лафонтен, этот непререкаемый для Крылова авторитет. Лафонтен
Крылова очаровал:
Так в басне Лафонтен сказал и утвердил,
Не мне за ним судить, вывешивать и мерить,
Насколько правды тут;
При этом же уж кому.
Коль не ему,
Нам в баснях верить, —
писал он в басне «Подагра и Паук» (1811 г.).
Лафонтен говорит, что он обязан Бвдпаю—философу-брахману.
Знал Бидпая и Крылов: «Политические и нравоучительные басни
Пильная, философа индейского» в переводе Бориса Волкова были изданы «в
1762 г. Российской Академией наук.
Так, еще до рождения теории Бенфея об Индии, как (первоисточнике
индоевропейского народного творчества, Лафонтен признал примат Индии
над Грецией. Да так смотрел, очевидно, и Крылов.
Разными путями шел Крыло© на Восток: был путь прямой,
проложенный тюрками, и окольный книжный — через Западную Европу.
Персия и Египет упоминаются более случайно (например, басни
«Вельможа», «Похороны»).
Иногда место действия — Индия:
Жил в Индии рыбак.
Он умер и троих оставил сыновей, —
начинает отшельник притчу о судьбе «Водолазов» (1914 г.). Здесь
Индия — закономерна: где-то в глубинах моря, очевидно в Индийском
океане, ищут ловцы сокровища, т. е. жемчуг. В баснях Крылова и фауна
Индии: слоны, обезьяны и т. д.
Когда Крылов писал (1816 г.) басню «Напраслина», он умолчал о
монахе —нарушителе поста и вместо монаха, фигурирующего в сборнике
анекдотов «Смеющийся Демокрит» (1769 г.), подставил брамина,
мудреца-аскета. Цензура XIX в. (была более свирепа, (чем в начале царствования
Екатерины II, острый язык басни 'был куда опаснее, чем какой-нибудь
анекдот. Во всяком случае, и народная пословица (ib сборнике В. Даля)
упорно твердит о монахе: «Монах говорит: сатана соблазнил, а черт го- *
ворит: и сам впервые вижу».
476

В. Кеневич думал, что басня Крылова породила пословицу 12. И мне
кажется, что тема «Крылов и народные пословицы» расширила бы
представление о воздействии художественной литературы (пока сводящемся к
изучению песни) на народное творчество; как и обратно: стоило бы
изучить отражения сказочной эпики и техники в баснях Крылова.
В басне «Синица» (1815 г.) изображена хвастунья:
Она хвалилась,
Что хочет море сжечь.
А. И. Кирпичников в «Критических и библиографических заметках о
Крылове» напомнил (из сборника «Панчатантра») миф о длинной
борьбе '«Турухтан», этой маленькой да удаленькой птички с морем-Океаном 13.
Теория миграции здесь, конечно, убедительнее и предпочтительнее,
чем теория антропологическая — теория полигенезиса сюжета. А
продолжение басни наводит уже на тюрков, как на посредствующее звено
между Востоком и Западом:
Лишь изредка ивой шепнет:
Вот закипит, вот тотчас загорится.
В сборнике турецких пословиц, составленном лексикографом и моль-
еристом Ахмедом Вефик-пашой, отыскал я пословицу: «Denizi yakamaz-
sam, cirladinm ya!» 14.
('Если я не смогу зажечь море, я, по крайней мере, заставлю его
кипеть').
Вамбери сообщает и смысл пословицы, совпадающий с поведением
птички Турухтан: «Я наношу вред врагу, хоть и небольшой» 15.
Аналогичные пословицы даны уже И. Снегиревым: «Синица за море
летела и море зажигать хотела» или: «Синица много нашумела, да
небыло из шума дела».
Кто на кого повлиял: басня на пословицу или пословица на (басню —
«судить не нам».
В баснях встречаются штрихи, понятные только в условиях
восточного быта или восточных воззрений.
Так, в ранней басне «Судьба игрока» (1788 г.) Крылов говорит:
Ты знаешь, колесом вертится все на свете.
Здесь невольно припоминается иранский образ о «колесе
небосклона», докатившемся и до римлян.
Народное слово «корочун» (или «карачун»), теперь употребляемое в
значении «внезапная смерть», в басне «Рыцарь» (1816 г.) превращается
в представителя какого-то народа или в носителя темного начала
(ср. венгерское karàcson ночь под Рождество — дни, когда природа в
конце года умирает?) :
Когда ж Карачунов я злобных усмирю,
<В супружество княжну китайскую возьму,
Тогда...
12 В. Кеневич, Примечания к басням Крылова, СПб., 1878, стр. 173.
13 А. Кирпичников, Очерки по истории новой русской литературы, СПб., 1896,
стр. 196; см. также А. Кирпичников, К вопросу о птице Страфиль, — «Журнал
министерства народного просвещения», 1890, стр. 99—108.
14 «Malar sözü» [S. I.], [S. a.], p. 16ß.
15 Г. Вамбери, Очерки и картины нравов восточных народов, СПб., 1877, стр. 260.
477

В животном эпосе тоже слышны отклики Востока.
Осел — международный символ глупости, дурную славу об осле
распустили греки 16.
«Осел мой глупостью в пословицу вошел», — говорит и Крылов.
Но когда басня заканчивается словами:
И на Осле уж возят воду, —
он дает бытовую картинку из жизни на Востоке.
В этой басне Осел сначала
...вылился как белка мал;
а потом Зевес уступил его нытью,
И до того он надоел,
Что, наконец, моления Ослова
Послушался Зевес,
И стал Осел скотиной превеликой.
Мне чудится отголосок острого анекдота о создании аллахом зверей,
слышанного в Стамбуле, и первый стих 'басни «Когда вселенную Юпитер
населял» как будто тоже намекает на это.
В русских сказках в столкновениях между Волком и Лисой
одерживает верх кумушка Лиса, ia куманек Волк всегда попадает впросак. Так
представлена Лиса и в баснях Голберга, переведенных на русский язык
(в 1761 ir.): мстя Волку за то, что он отнял у нее добычу, Лиса уверяет
его, будто она ловит рыбу в проруби (№ 107); еще раньше, в «Roman
de Renard», Лиса учит Волка ловить рыбу, опустив хвост в прорубь 17.
Но у Крылова в басне «Лиса» (1833 г.) неожиданно
...кончик хвостика Лисица замочила,
И ко льду он примерз.
Выручает ее мужлан Волк:
Прием его был очень прост:
Он начисто отгрыз ей хвост.
Таким образом, спасителем является Волк. И на Кавказе пленному
офицеру (Ф. Ф. Торнау), пытавшемуся скрыть свое происхождение,
абхазец заметил: «Ты — молодая Лисица, а я — старый Волк»18.
Волк удержал здесь что-то от доброго «серого волка», давно
забредшего в южнорусские степи от тюрков, у которых волк — священное
животное.
Сложны блуждания человеческого слова через века и народы.
Источники, (письменные и устные, (переплетаются, и распутать комок узлов
может только опытный глаз.
Вокруг Средиземного моря — на островах—давно шло живое
общение между Востоком и Западом; купцы, рыбаки и др. коротали ночи
за рассказами; может быть, <и плохо понимая друг друга, они, однако,
16 A. de Gubernatis, La Mythologie zoologique, vol. I, Paris, Г874, p. 382.
17 В. Кеневич, Примечания..., стр. 246.
18 T., Воспоминания кавказского офицера, стр. 48.
478

схватывали соль анекдота, когда он им нравился, и он быстро переходил
из уст в уста.
Вот пример, который опять говорит о Посредничестве турок,
'господствовавших 1С XV в. в Средиземном море.
В «Жизни Лазарильо из Тормеса», раннем плутовском романе,
изданном в Бурогосе в 1554 г., мальчикнповодырь слышит, как женщина
причитает: «Зачем тебя уносят в дом темный и холодный, в дом, где ве
пьют и we едят!».—«Ай, это к вам в дом несут покойника», —
восклицает хитрец. Но остроумное замечаете испанского мальчика только
повторение старых слов Джухи, народного шута, в «Месневи» Джелялед-
дина (ум. в 1273 г.) 19. Трудно, конечно, думать, чтобы в Европе знали
тогда «Месневи», сочинение, по форме стихотворное, по содержанию
мистическое, но несомненно, притчи, жившие вольно и независимо от
«Месневи», передвинулись из Передней Азии в Алжир или в Испанию, они
могли передвинуться раньше XVI в.
Эпоха крестовых походов опять сблизила народы Востока и Запада.
Культура поднимается; теперь восточные литературные памятники
переводятся. Они нужны Европе; они служат не только, а может быть,
не столько для развлечения, 'сколько для поучения: пастыри ищут там
«назидательные примеры» (exempla) для проповеди.
Значение переводных сборников неизмеримо велико; исследователь,
изучающий генезис сюжета, опирается уже на твердую почву, решая
вопрос о terminus ante quem или post quem.
Большие искажения предполагают скорее устную передачу, однако
«промахи, обнаруживающие непонимание текста, встречаются и в
письменных источниках.
В обширном сборнике фаблио XII—XIII в., составленном Легран
Дооси (1737—1800), есть фаблио -«О воре, который хотел (спуститься
по лучу луны» 20. Для этого он должен был произнести семь раз
магическое слово «seil» 21. Я думаю, что переводчик (Барбазан) плохо понял
«восточный» текст —арабский или персидский, как пишет Легран Дооси.
Смысл раскрывается современной записью анекдота о Насреддине: под
«сейлем» (потоком) разумеется иносказательно струя мочи, которую
вор принимает за луч, сверкающий на луне серебром 22.
Арабский сборник притч «Калила и Димна» попал в Европу в XIII в.,
переведенный сначала в Италии на латинский язык. Отдельные басни
(притчи) ^слышал и Боккаччо и ввел в «Декамерон».
В начале XVI в. арабская версия была обработана персом Хюсейном
Ваизом Кашифи (ум. в 1504 г.). Сборник «Энвари Сухейли» («Светочи
Канонуса»), в середине XVII в. переведенный в Париже на французокий
явык23, также обогатил литературу новым восточным материалом.
Вокоре персидской версией Ваиза Кашифи увлекся Али-челеби.
Переведя сборник на турецкий язык, он придал ему вычурную форму; свой
труд «Хумаюннаме» («Августейшая книга») Али-челеби посвятил (султану
Сюлейману Великолепному. За перевод этой (турецкой) книги взялся
19 «Анекдоты о ходже Наср-эд-дине», пер. с турец., вступительная статья и
комментарии Вл. Гордлевского, М.—Л., 1936, стр. XI—XII.
20 «Fabliaux ou contes, fables et romans du XII et du XIII siècles, traduits et
extraits par P.—J. B. Legrand d'Aussy», t. III, Paris, 1829, pp. 253—255; встречается и в
сб. «Gesta Romanorum», как отметил давно J. Dunlop.
21 Вариант: «saulem» см. V. Chauvin, Bibliographie des ouvrages arabes, IX, p. 31.
22 См. «Анекдоты о ходже Наср-эд-дине», стр. 128, № 206..
20 «Livre des lumières traduit en français ipar Davud Sahid d'Ispahan à Paris», 1644.
479

А. Галлан, он успел перевести только четыре главы, труд закончен был
Кардоганюм -и издан в 1724 г.24.
Удаляясь от Индии, сборник «Панчатантра» все больше и больше
терял (первоначальную форму. Менялось заглавие (У арабов — «Калила и
Домна», у -персов—«Энвари Сухейли», у турок—«Хумаюннаме» и т. д.);
национальные переводчики переделывали сборник по-своему. Правильно,
конечно, замечание Гастона Париса об 'эволюции — до неузнаваемости —
буддийского мировоззрения по мере движения басни из Индии на Запад.
* *
Лафонтену (ум. в 1695 г.) турецкая версия — «Хумаюннаме» — была
неизвестна, он черпал для себя материал из «Калилы и Димны», в
переводе или в извлечениях, и из персидской обработки Ваиза Кашифи.
Через Лафонтена эти два памятника — «Калила и Димна» и «Энвари
Сухейли» — бессознательно проникли и в басни Крылова.
В «Панчатантре» аскет превращает мышь в девушку; мусульмане:
прозелит Ибн Мукаффа, переводчик пехлевийского сборника «Калила и
Димна», и правоверный мулла Али-челеби (очевидно, точно сохранивший
мусульманские установки персидского оригинала) изменяют текст:
чудотворная сила с человека —«богомольного благочестивца» —
перенесена на (бога, а у Крылова, вернее, у того, мне неведомого француза, у
кого он заимствовал кадр повести «Каиб», вводная часть подернута
сказочной дымкой: на сцену выступает волшебная Фея, обладающая даром
превращения.
Древностью восточной веет и от басни «Мор зверей» (1809 т. 25).
Она встречается в XVI в. и в проповеди Ролена, ополчавшегося на
злоупотребления католического духовенства, и у Т. Геру, автора
«Emblèmes». От Геру сюжет заимствовал Лафонтен, а от него — Крылов.
Позже тема была еще раз художественно обработана А. де Виныи, а от
него вернулась ш Восток — в Турцию: во время
(национально-освободительной войны Халиде Эдиб (Адывар) аллегорически изобразила родину
под видом затравленного волка, на которого набрасываются хищные
звери, и он уходит в горы
В баснях «Старик и трое молодых», «Крестьянин в беде», варианты
которых отыщутся и в Турции2б (ia у Старика »есть еще и знатные
родственники в Иране — Хосрой Ануширван Справедливый), преобладает
нарочитый морализаторский тон, и это ведет их скорее к сборнику
«Калила и Димна», но сюжеты (действуют в баснях люди, а не звери)
выдают более позднее происхождение, за это говорит и эпическое число 3.
И басня «Лжец» (1812 г.), встречающаяся у немецкого гуманиста-
баснописца Вильдиса (XVI в.), звучит тоже по-восточному, это словно
иллюстрация к отзыву Геродота о древних персах.
Непосредственно из французского перевода персидского сборника
«Энвари Сухейли» взял Лафонтен (а у него и Крылов) басни «Два
Голубя» (1809 от.) 27 и «Пустынник и Медведь» (1808 г.).
24 У меня под руками текст, напечатанный в «Le Cabinet des fées ou collection
choisie des contes», t. XVII (Contes et fables, indiennes de iBidpai et de Lokman, traduits
d'Ali-Tohèlèbi).
25 В. Кеневич, Примечания..., стр. 60 и ел.; см. также A. Loiseleur-Deslongchamps,
Les mille et un jour, nouvelle édition, Paris, 1839, pp. 450—451, not.
26 См. «Анекдоты о ходже Наср-эд-дине», № 160, 363.
27 Дважды эту притчу перевел J. Hammer: Fundgruben des Orients, II, S. 272
(отрывок) и Dichtkunst, II, S. 231.
480

Я задержусь вскользь только на басне «Пустынник и Медведь».
Первообраз басни дан в «Панчатантре», где обезьяна, отгоняя от
царевича пчелу, разрубает ему надвое голову, и Калила поучает, что не
нужно кормить змею, которая -не щадит своего благодетеля.
В «Месневи» Джеляледдина Руми дружба между Человеком и
Медведем обоснована: Садовник — профессия перешла и в «Энвари Сухей-
ли», и в «Хумаюн-наме» — спасает Медведя от дракона, и благодарный
Медведь неотступно ходит за Человеком, как Кытмыр — верный (пес
Семи Спящих Отроков 28. Изменив начало, Крылов сохранил
равноправность Медведя и Пустынника, тогда как у Лафонтена — придворная
изысканность века Людовика XIV29.
* *
*
Таким образом, насколько это вытекает из беглого обзора, сборники
XV—XVII вв., восходящие к Востоку, давали основной материал для
европейских басен.
Но было бы неправильно сводить все к заимствованиям с Востока —
из Индии, отрицать в творчестве европейских народов всякую
оригинальность.
Противник Бенфея Жозеф Бедье выдвинул роль местных
французских аббатств, фабриковавших в середине века сказания для
прославления святых — патронов аббатств. Но, сочиняя по заказу величания,
певцы-жонглеры втихомолку посмеивались над легковерными паломниками.
Эта обстановка красочно зарисована в одной басне Крылова.
Флёри, автор исследования «Крылов и его басни» (середина XIX в.),
открыл старейший вариант басни «Три Мужика» в сборнике Легран
Досей; там есть фаблио о «Двух горожанах и крестьянине». Два буржуа
шли на поклонение в обитель святого. Крестьянин «себе на уме»
обманывает спутников, у которых мысли устремлены на загробную жизнь:
очевидно, праведники (буржуа) увидали себя в раю и пострадали на
земле от грешника (крестьянина). Басня «Три Мужика», ошибочно
причисляемая к категории «басня-быль», под пером Крылова обрусела.
Поздняя запись анекдота о Насреддине, проделывающем такую же
уловку, с одной стороны, а с другой, обстановка — паломничество
побуждают предполагать скорее европейское происхождение фаблио, но тогда,
естественно, возникла бы проблема об обратном движении сюжета —
с Запада на Восток.
Однако я думаю, что басенный жанр родился все-таки на Востоке,
в Индии или на родине Эзопа, в Лидии; анализ басен Крылова, как ни
поверхностен он, показывает, что туда, на Восток, уходят корни
европейских басен.
28 А. Крымский, История Персии, ее литературы и дервишевской теософии, т. III,
М, 1914—1917, стр.316.
29 В. Кеневич, Примечания..., стр. 36.
"NQjO/CT
31 В. А. Гордлевский

Q^Q^Q^QA^Q^Q^Q^
ЧТО ТАКОЕ «БОСЫЙ ВОЛК»?
(К толкованию «Слова о полку Игореве»)
«...Гораздо доказательнее в
вопросе о присутствии „половецких* motu-
вое в дотатарских сказаниях и
песнях русского населения отрывок
половецких песен, по удачному
выражению Л. Н. Веселовского, „еще
отзывающихся ароматом степи'».
«...В дотатарский период
преимущественно половцы должны были
оказать влияние и на русскую
эпическую поэзию, как их влияние мы
находим в политической и в бытовой
истории Руси».
В с. Миллер, Экскурсы в
область русского народного эпоса,
М., 1892, стр. 210, 213.
Среди лексических «раритетов» *, .наполняющих «Слово о полку Иго-
реве» — эту «жемчужину русской поэзии»2, есть эпитет «бусый», или
«босый», который один раз прилагается к воронам: «Всю нощь с вечера
(босуви) (бусови) врани възграяху» и один раз к волку: «Игорь
въвръжеся 3 на бръз комонь и скочи с него босым (бусым) влъком».
Одновременно «Слово о полку Игореве» знает и обычные эпитеты: для
волка — «серый», для ворона — «черный»4.
Значение эпитета «бусый», или «босый» давно смущает
исследователей.
1 А. Орлов, Древняя русская литература XI—XVII вв., М.—Л., 1945, стр. 107.
2 Так отзывался и A. Rambaud («joyau de la littérature nationale»).
3 A. Потебня читал «взъвържеся», и мне это чтение кажется удачным.
4 В «Слове» есть еще выражение «время Бусово», или «Бесово», как предполагал
чешский ученвш Эрбен, но здесь скорее намек на историческое лицо, за это говорит и
порядок слов (определяемое предшествует определению). Имя князя антов (древнего
восточного славянского племени) Боза-Божа (у Карамзина: Боус), побежденного в
IV в. н. э готами, П. М. Мелиоран-ский ставил в связь с тюркским словом buz 'лед'.
М. А. Максимович в этой связи вспомнил «Бусову гору» под Киевом.
482

/
Меня занимает эпитет волка: «бусый», или «босый».
Параллели из (народной поэзии, областное сибирское слово «бусый» б
(темно-голубой, серый, буро-дымчатый, темно-бурый) — все это
подкупало комментаторов и определяло выбор. Толкование поддерживали
авторитетные ученые (Вс. Ф. Миллер, Ф. Е. Корш, В. Н. Перетц и др;).
Критикуя текст, они исходили из неправильности прочтения editio prin-
ceps — мусин-пушкинского издания (1800) и рукописной
(екатерининской) копии.,
В школьный обиход вошло чтение «бусый»; так, <в «Хрестоматии
древнерусской литературы» (1935) Н. К. Гудзий дает чтение: «бусым
ВОЛКОМ».
Чтение «бусый» может как будто подкупать и тур колота: в
современных «север'ных» тюркских языках (узбекском, татарском) есть
форма buz 'серый'.
Я отстаиваю чтение «босый», но иапомню сперва историю
толкования странного слова.
Исследователи, изощряя остроумие, .подходили к решению с разных
сторон, так сказать, из четырех стран света.
А. С. Шишков ворчал (1805), что слово «босый»
«невразумительно», «не представляет разуму 'никакого удовлетворительного понятия» 6.
К. Ф. Калайдович, отвечавший на вопрос Общества любителей
российской словесности, писал (1818): «Наречие сочинителя („Слова о
полку Игореве") более подходит к языку польскому7; слово bosy иногда
означает нуждающегося, голодного, и по сему выражения „Песни":
„босуви врани" должны перевести: голодными вранами, „босый волк"—
„голодный волк"» 8.
П. Г. Бутков расчленял (1821) значениями он был прав. Когда речь
шла о воронах, он предполагал то порчу текста («босуви» вместо
«босые» или «бесови» 9, как думали потом М. Максимович, А. Дубенский,
Буслаез, Срезневский, Корш и др.). то хотел видеть намек на хазарского
кагана или антского князя Буса (Бусира). Для эпитета волка он
подставлял значение 'хищный'10.
Впоследствии (1842) П. Г. Бутков кинулся на север: «Слово
„босый" — финское речение posaus, означающее шум, шорох, а потому под
б осу м и вранами можно 'понимать воронов крикливых, шумливых» и.
5 В. Даль, Толковый словарь живого великорусского языка, т. I, СПб., М., 1903,
стр. 355.
6 «Собрание сочинений и переводов адмирала Шишкова», ч. VII, СПб., 1826,
стр. 115.
7 Неизвестный (псевдоним Калайдовича), Опыт решения вопроса..., на каком
языке писана «Песнь о полку Игореве», — «Труды Общества любителей российской
словесности», ч. XI, М., 1818, стр. 32.
8 Там же, стр. 27—28.
9 «Нечто о „Слове о полку Игсфеве"»,—"«Вестник Европы», 11821, № 22, стр. 104.—
Чтение «бесови» (врани) мне представляется правдоподобным и естественным: это —
бесовские вороны, предвещающие уже во сне несчастье; так вообще понимал это слово
и В. А. Жуковский, переводивший между 1808 и 1819 гг. «Слово о полку Игореве»:
«Взвернулся князь на быстра коня!
Соскочил с него бесом-волком».
10 П. Бутков, Оборона летописи русской, Несторовои, от навета скептиков, СПб.„
1840, стр. 308—309.
11 П. Бутков, О финских словах в русском языке, — «Труды Российской
Академии», ч. V, СПб., 1842, стр. 121 — 122.
31*
483

A. В. Boctokoib 'недоумевающе разводил руками и задавал ( 1858)
вопрос, «в каком смысле употреблено это слово в ,»Слове о полку Иго-
реве*'» 12.
Н. С. Тихонравов в учебном издании «Слова о полку Игореве»
сопровождает (1866) «босуви» (»рани) вопросительным знаком, как
испорченное место, но ему, очевидно, неясен был и эпитет ©олка «босый» 13.
Через два года, во втором издании (1868), он сохранил чтение «босый»,
но в глоссарии отметил и современное областное слово «бусый» 14.
B. В. Макушев бранчливо писал (1867): «...Выражение же „босый"
не только странно, но даже смешно» 15.
А. А. Потебня осторожно замечал: «Слово „босым" читают „бусым",
но для этого в „Слове о полку Игореве'' есть обычный эпитет серый. Ср.
сербскую пословицу: „бос као пес". Волчий след отчетливее собачьего,
так что о. волке можно сказать: „6ocoi ноги слщ пише"» 16. Однако
соображение это 'надуманно и искусственно.
И. И. Срезневский заносит в словарь, законченный в начале 1880 г.,
цва слова: 1) «бос» -- дьявол, Satjjwov из Толкования Псалтыри XI в.:
«От закона же твоего удалишася, далече бо 'были от своей чести и бога
босови». От слова «бос»—.прилагательное «босов» или «босув». Однако
сербская параллель «головрани» разрушает или противоречит, как он
видит, толкованию; 2) босый — nudipes, т. е. босой, и тут пример из
«Слова о полку Игореве» — «босым волком»17,— как будто и он
самостоятельно повторял мнение Потебни.
Д. Прозоровский так и переводит (1882): «Босой побежал волком
К лугу Донца» 18.
Иногда расширялась семантика слова, и под «босым» понимали
«обезноженный»; так думали уже А. Ф. Малиновский, потом (1821)
Н. Ф. Грамматин; а недавно Георгий Шторм в неудачном издании «Аса-
demia» робко предлагал (1934) значение «бескопытный» 19.
Е. В. Барсов, прекрасно зная чтение «босый» в editio princeps,
писал (1889), что это чтение неверно (знак у принят был за о), и это
дало повод к самым неестественным и малоосновательным
толкованиям 20. Собственное его толкование: «полинявший», «злой», «хищный».
Во время этой длительной дискуссии /позиции сторонников чтения
«бо.сый» была незавидна. Чтение «босый» сразу было встречено
неприязненно; толкования, предлагавшиеся для слова, были туманны или
прямо неудовлетворительны. Однако и тот, кто все-таки отказывался от
чтения «бусый», только молчаливо принимал чтение «босый», ему все-
12 См. «Материалы для сравнительного и объяснительного словаря и
грамматики», т. V, Словарь церковнославянского языка, т. I, СПб., 1858, стлб. 56.
13 Н. Тихонравов, «Слово о полку Игореве», М., 1866, стр. 7, 12.
14 Н. Тихонравов, «Слово о полку Игореве», изд. 2, М., 1868, стр. 51.
15 См. «Журнал министерства народного просвещения», 1867, № 2, стр. 460
(в рецензии на издание Тихонравова).
16 А. Потебня, Текст «Слово о полку Игореве», примечания, — «Филологические
записки» (оттиск), 1877—1878, стр. 144.
17 «Материалы для словаря древнего русского языка по письменным
памятникам», т. I, СПб., 1893, стлб. 158.
18 Д. Прозоровский, Новый опыт объяснительного изложения «Слова о полку
Игоревен, — «Записки Отделения русской и славянской археологии», т. III, стр. 256.
19 Ср. выражение «босети» (о лошади); В. Даль, Толковый словарь..., т. I, стр. 291.
20 Е. В. Барсов, «Слово о полку Игореве», как художественный памятник
Киевской дружинной Руси, т. III, Лексикология слова, М., 1889. стр. 59. — Там на стр. 38,
58—60) приведен ряд толкований.
484

таки непонятное. Так думал уже М. А. Максимович21, чтение «босый»
дает и А. С. Орлов 22.
Устами Ф. И. Буслаева слово «босый» да»вно зачислено :в «спорные
слова, необъяснимые, темные и искаженные» 23.
После революции к слову «босый» вернулся (1929) А. И.
Соболевский. Полемизируя с комментаторами, которые исправляли «босый» на
«бусый», А. И. Соболевский поддерживал чтение «босый»; но
собственное его объяснение было тоже неопределенное: «какая-то разновидность,
именуемая „босой волк", может быть, белый волк». Однако форму
«босой» он подкрепляет примерами из ономастики Московской Руси:
в XVI в. был служилый помещик Босой Волк, а в XVII в.— фамилия
Босоволковы 24.
Как бы подводя итоги изучению слова «босый», В. И. Чернышев
(склонявшийся к чтению А. И. Соболевского) только и повторил
замечание Буслаева 25. Однако в живой речи он дважды слышал это
сочетание («босый волк») —в Новоржевском и Олочецком уездах.
Таким образом, слово «босый», когда-то знакомое и в Москве,
дожило до XX в.; сочетаясь неизменно с «волком», оно потеряло уже
смысл.
Сборник, заключавший в себе «Слово о лолку Иго-реве», был
переписан в XVI в. в Псковской области 26, и ралняя цитата из «Слова»
занесена в Псковский Апостол (1307) 27; поскольку слово «босый» живет
там л теперь трудно думать что, в мусин-пушкинском издании допущена
была ошибка: оно записано так, как слышалось тогда постоянно.
Так, очевидно, оно произносилось и в XII—XIII вв., будучи взято
у соседей—тюрок {box 'серый'); в Codex Cumanicus — памятнике
половецкого языка (переписанном в 1303 г.), есть слово bozag 'темный',
разлагаемое В. В. Радловым на box 'серый' и ak 'белый'28.
Впервые, кажется, за заимствование высказались А. К. Казембек
и И. Н. Березин, приглашенные объяснить русские слова, сходные с
восточными29. Одно время (1886) эту точку зрения защищал и
Ф. Е. Корш30.
В начале XX в. 'на страницах «Известий Отделения русского языка
и словесности» произошло словесное состязание между П. М. Мелио-
ранским и Ф. Е. Коршем о «Слове о полку Игореве».
21 М. Максимович, Собрание сочинений, т. III, Киев, 1880, стр. 463.
22 А. Орлов, «Слово о полку Игореве», М.—Л., 1938, стр. 75.
23 См. «Журнал министерства народного просвещения», ,1867, № 2, стр. 450
(в рецензии на Тихонравова).
24 А. Соболевский, К «Слову о полку Игореве», — «Известия Академии наук по
русскому языку и словесности», т. II, кн. I, 1929, стр. 185.
25 В. Чернышев, Темные слова в русском языке, — «Академия Наук — XLV —
академику Н. Я. Марру», М.—Л., 1935, стр. 397.
26 Н. Каринский, Мусин-пушкинская рукопись «Слова о полку Игореве» как
памятник псковской письменности XV—XVI вв., — «Журнал министерства народного
просвещения», 1916, № 12, стр. 199—214. — Впрочем, С. П. Обнорский отрицает в «Слове»
псковские языковые элементы, а скорее видит элементы новгородские (см. С. П.
Обнорский, Очерки по истории русского литературного языка старшего периода, М.—Л.,
1946, стр. 134—136).
27 И. Маяковский, Очерки по истории архивного дела в СССР, ч. I, М., 1941,
стр. 46.
28 W. Radioff, Das türkische Sprachmaterial des Codex Cumanicus, SPb., 1887, iS. 73.
29 «Материалы для сравнительного и объяснительного словаря и грамматики»,
т. II—III, СПб., 1854, стр. 36, 190.
30 См. его рецензию на труд Фр. Миклошича, — «Archiv für .slavische Philologie»,
Bd IX, S. 492.
485

Исходя из чтения «бусый», принятого Е. В. Барсовым, П. М. Мелио-
ранский полагал, что перебой «о || у» (тюркское Ьог и русское 'бусый')
необъясним, и отпадает, таким образом, гипотеза Ф. Е. Корта о
заимствовании этого слова из тюркского языка 31.
Прочитав соображения П. М. Мелиоранского, Ф. Е. Корш признал
их безусловную 'правоту и, каясь, что поддался когда-то авторитетам
Матценауэра, Казембека и Петрова, отказался от сближения слов
«бусый» и «boz»: в севернотюркских наречиях вместо «z» встречается
«s», но сочетание начального звука «Ь» и конечного звука «s»
отсутствует в тюркских языках 32. Когда (1909) Корш издавал «Слово о полку
Игореве», он принял чтение «бусый».
П. М. Мелиоранский отклонял тюркское происхождение слова,
предложенное еще старыми туркологами, потому что он тоже находился
во власти чтения «бусый». Однако, прибавлял Мелиоранский, если бы
принято было чтение «босый», заимствование становится более
вероятным. А чтение «босый» оправданно »и палеографически, и
диалектологически.
Но нужен еще шаг вперед; речь идет не о зоологической
разновидности волка 33, а об этнографическом образе: тюркский эпитет «босый»
неотделим от слова «волк», и это сочетание удерживается в языках:
турецком (boz kurt) и русском («босый волк»).
Босый волк приоткрывает перед нами мир тюркских, шаманских
верований.
Повторяя замечание Е. В. Барсова, который неодобрительно
отозвался о комментаторах «Слова о полку Игореве», я предпринимаю
теперь «волчье рысканье в области науки» 34.
2
Восточные славяне, ближайшие соседи кочевников, подвергались с
их стороны языковому и культурному воздействию.
Русские летописи сохранили память о тюркских племенах,
заселявших южнорусские степи. Среди этих племен, наседавших на Киевскую
Русь в домонгольский период, половцы — и более многочисленные и
более могущественные, чем их предшественники,— естественно, давно
привлекают к себе большое внимание исследователя.
И на очереди стоит проблема о роли половцев в русском эпосе и в
русской истории, настойчиво вловь выдвигаемая В. Пархоменко35 и
Д. Расовским 36; венгерский ученый Л. Рашоньи изучает половцев на
территории Византии и Венгрии в бассейне Дуная 37.
Впервые о лоловцах — о «первом зле», нависшем над Русью,—
летопись говорит под 1061 г. Для половцев38 в летописях обычно употребля-
31 П. Мелиоранский, Турецкие элементы в языке «Слова о полку Игореве»,—
«Известия Отделения русского языка и словесности», т. VII, кн. 2, 1902, стр. 284—285.
32 Ф. Корш, Турецкие элементы в языке «Слова о полку Игореве», — «Известия»,
т. VIII, кн. 4; 1903, стр. 33—34.
33 Летопись (Ипатьевская) знает (1160) и белых волков: «Да бо Ростислав
Святославу (дань) ... и белыми волкы». Об этом напомнил мне В. Ф. Ржига.
34 См. Е. В. Барсов, «Слово о полку Игореве»..., стр. 7.
35 См. В. Пархоменко, Следы половецкого эпоса в летописях, — «Проблемы
источниковедения», сб. 3, М.—Л., 1940.
36 См. статьи Д. Расовского в «Seminarium Kondakovianum».
37 См. L. Rasonyi, Tuna havzasmda Kimanlar, — «Belleten», eilt 3, Ankara, 1939.
38 Об этногенезе половцев см. J. Marquart, Über das Volkstum der Komanen, in:
W. Bang und J. Marquart, Osttürkische Dialektstudien, Berlin, 1914, с рецензией В. В.
486

егся эпитет «поганые», половцы — предтеча нечистых народов, Гога и
Магога, заключен/ных Александром Македонским в горах.
Однако официальное, навеянное церковью представление о .народе,
живущем не в городах, где утвердилась христианская вера, а в степи,
идет, как говорит уже слово «поганый» от лат. вруби 'деревня'), с
запада, через католическое духовенство — через католических миссионеров;
культурные связи между Киевом и Западом принесли и взгляд на
половцев как <на «батог бога» —бич божий (flagellum Dei).
Для церкви лоловцы часто -враги, которые «губят землю русскую
Б проливают христианскую кровь беспрестанно»,— повторяются
затверженные слова. Когда же князья узнают >их ближе, половцы
превращаются в сватов: половецкие «красные» девушки переходят в княжеские
дворы. Князь Игорь — герой «Слова о полку Игореве» — попадает в
плен; ему, наконец, удается бежать, но сын его Владимир остается еще
у половцев и возвращается .на Русь, женившись на Кончаковне, а сын
Владимира Изяслав живет в степи. Так, .на представителях трех
поколений раскрывается растущая тяга к кочевникам.
Летопись также наглядно рисует изменение политических
взаимоотношений между половцами и русскими. В 1096 г. безбожный Боняк
разорил Киев, а через год он уже союзник князя Давида Волынского.
Один половецкий князь носил тотемное имя Башкорд — «матерой волк»;
за этого половца вышла замуж вдова князя Владимира Давыдовича,
бежавшая в степь, и отчим привел (1159) на помощь Святославу
Владимировичу 20 тыс. человек.
Когда верхушка общества уже могла смотреть на половцев
спокойно, взаимоотношения между народами, русским и половецким, были
и более тесны, и более дружественные, они вросли в повседневный
быт (заимствование друг у друга слов 39; половцы передали обработку
металлов для военного вооружения), а браки в низах, конечно, были и
Бартольда в «Русском историческом журнале», VII; Pelliot, A propos des Comans,—
«Journal Asiatique», Д. Расовский, Происхождение половцев, — «Seminarium Kondako-
vianum», VII и след. выпуски.
Вокруг этимологии слов «половцев», «куманы», «кыпчаки» накопилась с XVII в.
большая литература; см. также: А. Пономарев, Куман — половцы, — «Вестник древней
истории», 1940 № 3—4, стр. 336—370: «поло>вцы» есть перевод тюркского слова «кума.н»,
или «кубан» ('(Синий'), ср. замечание Лаврентьевокой летописи, 234: «кумани, рекше
половци». На верном пути стоял уже А. И. Соболевский («Журнал министерства
народного просвещения», 1886, № 9, стр. 154, — в рецензии на этимологический словарь
Миклошича); А. Крымский («Тюрки, ix мови та л!тератури, I. Тюрксью мови», вып. II,
Киев, 1930, стр. 158—159, прим.) полагал, что «половый» — значит «сивый», и имя
степнякам дано по их шапкам.
Для венгерского ученого Ю. Немета «куман» — уменьшительное от «кун»
(название народа, ср. коми, лат. homo), однако В. В. Бартольд («12 Vorlesungen über die
Geschichte der Türken Mittelatiens», Berlin, 1935, S. 115), исправляя чтение Гардизи,
отвергал существование народа «кун».
Слово «кыпчак» историк монгольской эпохи Рашидеддин, а потом Абул Гази
толкуют: «пустое дерево», «дупло»; В. В. Бартольд в рецензии на работу Cahun'a
(«Журнал министерства народного просвещения», 1896) отверг эту этимологию. Ю. Немету
«килчак» напомнило сайгайское слово, означающее 'сердитый', 'гневный'.
Не есть ли, однако, слово «половцы» — перевод слова «кипчак», как его понимали
старые мусульманские историки, а поле Половецкое не представляет ли буквальное
соответствие средневековому географическому термину «Дешти Кипчак» (поле-степь
кипчаков?). Термин, знакомый и Йбн Баттуте, конечно, лущен в оборот раньше
иранскими купцами-согдийцами, которые, как видно из названия города Судак добирались
до берегов Черного моря; он известен и Насири Хусрау (XI в.).
39 Это отметил уже О. Блау, см. «Über Volksstum und Sprache der Kumanen»,—
«Zeitschrift der Deutschen Morgenländischen Gesellschaft», Bd XXXIX.
487

чаше, чем в высших слоях. И эта близость возникала 'быстро, как только
кончились военные столкновения: сын тысяцкого, состоявшего при князе
Игоре, от ханши — жены князя Угли (Туглии)—уз'нает о коварных
планах .половцев и побуждает князя к бегству из плена.
Так, «идея извечной принципиальной борьбы Руси со степью —
явно искусственного, 'надума-нного происхождения»,—замечает В. А.
Пархоменко 40.
Шло духовное взаимодействие; легко просачивался на Русь и
тюркский фольклор; его отзвуки встречаются и <в летописях; они раскинуты
-всюду — и 'на юге, докатились и до севера. Уже П. Голубовский полагал,
что .память о половцах сохранилась и в былинах41; эти 'намеки развил
потом в «Экскурсах в область русского народного эпоса» Вс. Миллер.
В Ипатьевской летописи есть рассказ о половецком князе Отроке,
«дышащий ароматом степи», как выразился Александр Веселовский.
Когда Отрок отказался покинуть Обезы (куда его загнал Владимир
Мономах), певец Орь, посланный к 'нему братом Сырчаном, дает ему
понюхать зелья, именуемого «евшаном»42' (полынок, или чернобыльник)
и Отрок, охваченный воспоминаниями, восклицает: «Лучше иа родной
зехмле лечь костьми, чем на чужой земле быть в славе». А в слове
«Отрок»— и фонетическая переогласовка, повлекшая народное осмысление,
«обрусение» тюркского имени Артук43.
С. В. Максимов записал (1857) 44 в Архангельской губернии
предание о трех братьях-силачах, живших на острове Белого моря.
Предание подробно описывает меньшего брата, Кончака, обладавшего
чудодейственной силой, пока он был сух45. Он с живого вола сдирал ногтем
кожу, швырял братьям через море котел. Комический тон сказа о трех
братьях — о Кончаке,— указывает на посредство скоморохов; как писал
Б. Шергин, поморы, отправляясь на промысел, подряжали с собой
сказочника 46.
В былинах о Василии Пьянице, записанных !на севере А. Д.
Григорьевым и Н. Е. Ончуковым, также упоминается Кончак. И Вс. Ф.
Миллер, снимавший в былинах исторические 'наслоения, усмотрел здесь
летописную заметку о половецком князе Кончаке (сыне Отрока), который
«снесе Сулу, пешь ходя, котел нося на плечеву» 47.
А в летописном котле скрыт, очевидно, намек на огромную баранью
шапку, свисавшую к плечам, какую мосят, например, туркмены или
каракалпаки; но, когда утрачено было представление о живом тюрке,
•ка голове очутился подлинный котел.
Если обломки половецких сказаний заброшены были на далекий
север,— на юге они могли быть ярче.
40 См. В. Пархоменко, Следы половецкого эпоса в летописях, стр. 39.
41 П. Голубовский, Печенеги, тюрки и половцы до нашествия татар, Киев, 1884г
стр. 245.
42 У озера Тузгель в Турции есть место Yavsan.
43 Так думает и Д. Расовский (см. «Происхождение половцев», — «Seminariurrr
Kondakovianum», t. VIII, стр. 296.
44 См.: С. В. Максимов, Год на севере, СПб., 1871, стр. 101—102; В. Верещагин
Беломорские предания, — «Этнографический сборник», вып. VI, СПб., 1864, Смесь..
стр. 20—23.
45 Рассказ о бане, для противопоставления влаге, отнимавшей у колдуна силуг
представляет что-то надуманное, сочиненное для объяснения выражения «сухой». Ср.
среднеазиатское поверье (суфиев), записанное М. С. Андреевым: для того, чтобы
амулет сохранял силу, его нужно оберегать от влаги.
46 Б. Шергин, Архангельские новеллы, М., 1936, стр. 5.
*' Вс. Миллер, Очерки русской народной словесности, т. II, М., 1910, стр. 376,
488

M. П. Драгоманов, разбирая преда'ния о безбожном половецком
князе Боняке, совершившем поход 'на Русь \в 1096 г., заявляет, что
народная .память удержала только !имя (Шелудивый Буняка) и что в этих
преданиях, кроме имени, нет ничего исторического 48. Однако
Драгоманов ошибается: именно Боняк-то и поможет перекинуть мост от
половцев к «Слову о полку Игореве».
Все это, конечно, мелкие крупицы. В. А. Пархоменко, собрав «Следы
половецкого эпоса в летописях», как он и сознает, отрывочные и
неполные, предлагает производить розыски как в древнерусской литературе,
так и в памятниках материальной культуры 49.
Для обнаружения этих следов пора обследовать и фольклор тех
тюркских народов, где скорее всего могли раствориться половцы,
отброшенные в сторону нашествием татар.
Язык половецкого памятника Codex Cumanicus 50 ведет, как мельком
указывал В. В. Радлов, или к волжским наречиям 51, или к караимам
(к западным караимам). Эту гипотезу поддерживает теперь и'польский
ориенталист Т. Ковальский 52. Н. А. Баскаков готов направить поиски
к ногайцам и каракалпакам, и т д. Разгадка может лежать и в
юго-западном углу южнорусских степей, куда отходили половцы, направляясь
к границам Византии или Венгрии; на это наводит топонимика и
ономастика Бессарабии53, Румынии, Венгрии.
Но это обилие гипотез усложняет решение проблемы, тем более что
половцы представляли сложное сплетение племенных образований.
В «Слове о полку Игореве» слышится изумительно тонкая
полифония. Человек высокообразованный, автор «Слова» хорошо знал
поэзию и южную—византийско-болгарскую, и северную —
скандинавскую; В. А. Дынник, развивая старый взгляд П. В. Владимирова и
В. В. Каллаша, подтверждает вновь близость между «Словом о полку
Игореве» и «Песней о Роланде».
Но в «Слове» отразился и Восток. Исследователи разглядели и
дохристианские верования — «лесть идольскую» «Слова о полку
Игореве»,— «Владимировых богов», пантеон которых дополнялся с Востока.
48 П. Кузмичевский [псевдоним М. П. Драгоманова], Шолудивый Буняка в
украинских народных сказаниях, — «Киевская старина», 1887, № 8, стр. 274; перепечатано в
«Розвщках», т. I, Львов, 1899.
49 В. Пархоменко, Следы половецкого эпоса в летописях, стр. 393.
50 Первое упоминание о Codex Cumanicus встречается (1650 г.) у епископа
Томасини, биографа Петрарки; небольшое извлечение из памятника дал (1823 г.)
сперва на страницах «Journal Asiatique» Ж- Клапрот (см. «Mémoires relatifs à l'Asie»,
vol. Ш, Paris, 1823); полностью Codex Cumanicus издан был (1880 г.) Г. Кууном;
но В. Банг давно (с 1910 г.) указывал на неудовлетворительность издания. Автор
«Der türkische Sprachbau» К. Гренбек выпустил сперва (1936 г.) факсимиле
(осуществив намерение Радлова), позже (1942 г.)—печатное издание Codex Cumanicus (и в
Венгрии Ю. Немет тоже готовил критическое комментированное издание). Теперь,
таким образом перед исследователем лежит надежное пособие.
51 В. Радлов, О языке куманов. По поводу издания куманского словаря, —
«Приложение к XLVIII тому «Записок Академии 'наук», СПб., 1884, № 4, стр. 52—53.
52 Т. Kowalski, Karaimische texte im dialekt von Troki, Krakow, 1929, pp. LIX,
LXVII; Д. Расовский («К вопросу о происхождении Codex Cumanicus», — «Seminarium
Kondakovianum», t. Ill, стр. 211- и ел.) доказывает, что Codex Cumanicus (первая
часть) составлялся в Солхате, т. е. в Старом Крыму (показательно и армянское слово
«[иш}» 'крест'); но какую-то долю внесли ,и греки (об этом говорит передача через
«с» звука «ш» не только в половецких, но и в персидских словах), да, пожалуй, и
крымские готы (которыми, очевидно, интересовались немецкие миссионеры,
составлявшие вторую часть памятника).
53 Турецкий ученый X. Намык Оркун («Ankarada Oguz Boylari»,— «Ülkü», 1946,
№ 108, s. 11) видит в слове «Бессарабия» воспоминание о половецком вожде ßasar-aba.
489

Впервые, кажется, на Восток потянуло А. Я. Италийского
(собиравшего и восточные рукописи). Вот что пишет А. И. Тургенев В. А.
Жуковскому 28 марта 1837 г. (т. е. вскоре после смерти Пушкина): «Может
быть, найдется у Вас „Песнь о-полку Игореве, in 4-0 в бумажке, с
отметками карандашом Италийского. Я ссудил ею Пушкина для его
издания этой песни. Пожалуйста, лоищите. Пропадет, и никто не узнает, что
рука единственного русского археолога объясняла певца древнейшего,
да и объяснения — по восточным языкам — важны...» 54. Впрочем, посол
•в Италии и в Турции в начале XIX в., А. Я. Италийский (получивший
образование в Киевской духовной академии) был сумбурный филолог,
и вряд ли толкования им «Слова» представляют 'какую-либо научную
ценность, хотя современники и уверены были «в обширных сведениях
(его) по части языков восточных» 55.
Старый .профессор Казанского университета Ф. Зрдман удивлялся,
что «никто не заметил азиатского колорита сего стихотворения» 56.
Однако, отыскивая беспомощно «следы азиатизма», он для объяснения
восточных лексических элементов притягивает арабские и еврейские слова
и дает -вздорные этимологии.
Туркизм «Слова о полку Игореве» давно угадали Френ и Ярцев.
Памятник, «неразрывно связанный,— -как заметил П. М. Мелиоран-
ский 57,—с половцами», конечно, должен был сосредоточить в себе
половецкие отклики. И проф. П. В. Владимиров 'писал о «степных
прочувствованных живых впечатлениях автора „Слова о полку Игореве"».
Когда «Слово о полку Игореве» говорит о половцах,
обнаруживается понимание степной обстановки; это не литературный пересказ;
жизнь степняка воспринимается как что-то -близкое автору. Автору
«Слова» знакомы и история половцев, вожди племен, ему знаком и их
кочевой быт.
«Слово» пестрит 'именами половецких князей: Шарокан, Кобяк,
Гза 58, Кончак — все это фигуры, четко зарисованные и летописью.
С. П. Шевырев правильно указал, что «имена половецкие,
сохранившиеся в 'наших летописях, могли бы облегчить ориенталистов при
исследовании, кто были половцы». Беда только в том, что сначала нужно
еще расшифровать эти имена.
Над этимологией их — над их «туркизмами» впервые задумался,
кажется, И. Н. Березин.
Кобяк («собака») было широко распространенное между
тюркскими племенами имя; у ак-ногайцев есть род «Кёбёк» (Белый Кобек) 59;
об Ак-Кёбёке П. А. Фалев записал сказку60 донесшую отзвуки старого
54 М. Гершензон, Из старых бумаг, — «Русский библиофил», 1916, № 4.—
Вскользь брошенное Тургеневым замечание затерялось; пропал как будто и экземпляр,
бывший в руках Пушкина. Может быть, он был возвращен А. И. Тургеневу. Во всяком
случае в описании «Библиотеки А. С. Пушкина», составленном Б. Модзалевским, этой
книги нет (см. «Пушкин и его современники», вып. IXX). Впрочем, часть библиотеки,
долго сохранявшаяся у сына поэта, Г. А. Пушкина, была передана в музей-усадьбу
рода Пушкиных в Маркутье (под Вильнюсом).
55 Например, М. Бобровский (см. «Вестник Европы», 11825, № 8, стр. 207).
56 «Журнал министерства народного просвещения», ч. 36, 1842, отдел II, стр. 19.
57 См. «Записки Восточного отделения», т. XV, стр. 0159, примечание.
58 «Гзя» уже у В. Н. Татищева (В. Н. Татищев, История Российская, т. III,
стр. 267) ; М. А. Максимович читал «Гза».
59 Н. Баскаков, Ногайский язык и его диалекты, М.—Л., 1940, стр. 135.
60 П. Фалев, Ногайская сказка об Ак-Кобоке, — «Сборник Музея антропологии и
этнографии», т. V, \9\8, стр. 189—196.
490

обычая (убиение стариков). Имя это встречается и в Малой Азии —
у Сельджукидов Рума был везир Са'деддин Кобяк61.
'В этом же фаунастическом направлении толкует И. Н. Березин имя
Кончак («сука», ср. тур. kancik62), и здесь тогда намек на
тотемистические верования тюрок, когда-то, быть может, близкие к славянам.
Как бы то ;ни было и Кобяк, и Колчак хорошо были знакомы: проф.
В. М. Насилов обращает мое внимание на обилие в южных местах
б. Рязанской губернии фамилий Кобякин, Кончакин.
И. Н. Березин, увлекшись царством животных, усмотрел в имени
Гза гуся (ор. тюркское kaz).
Предлагая читать «Гза» (не Гзаок), Ф. Е. Корш видит здесь
персидское слово «ходжа» 63, прошедшее через тюркскую среду («дж»
изменилось в «з», как и по-русски: «хозяин»). Имя Гза служило и отчеством
для человека, рожденного от половца (ср., например, Роман Гзич).
В летописи оно встречается и в форме прилагательного (ср. «взя Олег
вежи Козины»). Во всяком случае имя искажено: между «г» и «з» была
какая-то гласная.
Вместо «Шарокан» И. Н. Березин читал: «Джарукан» (имя Джарук
было в Малой Азии). В «Шарокане» (в «Поучении» Владимира
Мономаха читается «Шарукан», так предполагал и Ф. Е. Корш) хртел бы я
видеть искажение слова «Сарухан».
А. И. Соболевский видит ив Овлуре половецкое имя («родом полов-
чанин Лавер, мать же его была русская»). Обычно, однако, думают, что
Овлур — видоизменение христианского имени Лавр.
Как говорил уже В. Н. Татищев, в личных половецких именах
лежат, может быть, указания на эпоним'ные племена: имена личные и
этнические у кочевников сливаются.
Потомки половецких племен, живущие где-нибудь на юге, колена,
роды племен, перемешавшись, носят теперь, быть может имя вождя,
вокруг которого когда-то были объединены. И, если правильно
истолкованы собственные имена Отрок, Шарукан — тюркские роды этих князей
находились и в Малой Азии и создали там государственные >и областные
образования (династии Артукидов; Сарухан, возвысившийся после
Сельджукидов Рума в XIII в. и сохранившийся в топонимике — так до
кемалистов назывался северный санджак Айдынского вилайета).
Загадочны еще термины могуты, татраны, шельбиры 64, топчаки, ре-
вуги и ольберы.
П. М. Мелиоранский предполагал, что это — клиенты черниговских
князей, подразделения ковуев, тюркского племени, служившего русским
князьям. Мнение Мелиоранского разделял и Ф. И. Корш.
Комплексом этих слов лет десять назад занялся венгерский ученый
Л. Рашоньи, отчасти принявший или расширивший старые толкования
61 В истории Турции начала XV в. (после битвы при Анкаре) играл роль
феодальный туркменский вождь Кёпек (см. J. Hammer, Geschichte des Osmanisohen Reiches,
Pest, 1-829, S. 339—340).
69 См. заметку его по поводу перевода «Слова» Николаем Гербелем
(«Москвитянин», 1854, № 22, стр. 68—71). Этимологию слова «кончак» пытался дать и Ф. Е. Корш:
«молодец» (во втором слоге — уменьшительная приставка «чак»). В Турции был
(1793 г.) сераскер (главнокомандующий) Кончак-паша.
63 П. Лессар («Юго-западная Туркмения», СПб., 1885, стр. 54) отметил у салоров
род «дозарду-ходжа».
64 А. И. Соболевский (А. И. Соболевский, Русско-скифские этюды, I—XII,—
«Известия Отделения русского языка и словесности», т. XXVI, ;1921, стр. 119) под шель-
бирами разумеет сабиров.
491

«термины: топчаки, ольберы65). Коснувшись мимоходом имени Лавор,
Рашоньи предполагает здесь искажение тюркского звериного имени
«Албура» (chameau roux 'рыжий 'верблюд') 66.
Теперь С. Е. Малов, самостоятельно анализируя эту группу слов,
отрицает в «их этнографический смысл; он полагает, что слова
указывают скорее на социальное, общественное положение или 'на почетное
звание или прозвище их 'носителей 67.
Мне представляется убедительным обстоятельное объяснение
термина ольбер из двух тюркских слов: алп — эр 'герой-мужчина',
осторожно предложенное еще Коршем, потом обоснованное Рашоньи. Память
об ольберах удерживается в современном слове «безалаберный» — без
начальника, как думал и И. А. Новиков 68.
Однако в терминах этих скрываются и родовые имена или прозвища,
отражающие привольную жизнь кочевника. Так, например, в «Записках
Бабура» 'находится слово «топчак» (топчак атлык 'жир.ная и красивая
лошадь'). И. Н. Березин, отклоняясь от толкования персидских
лексикографов, предложил значение, попадающее в тон степи: «хищная и
ленивая лошадь»; породой лошадей считал это слово и П. М. Мелиоранский,
и для Ф. Е. Корша эта этимология была бесспорна, также и для Л.
Рашоньи. Толкование С. Е. Малова (топчак 'пушкарь'!) мне кажется
искусственным со стороны фонетики и со стороны значения.
Вообще, анализ собственных имен «Слова о полку Игореве» должен
продолжаться.
В «Слове о полку Игореве» встречаются также образы, безусловно
обнаруживающие близость к степи.
После сражения князь Изяслав, сын Васильков, сказал: «Дружину
твою птицы крыльями приодели, а звери кровь прилизали». В русской
народной поэзии скорее была бы упомянута река, которая после 6итеы
окрасилась кровью тел.
Изображая поход половцев, автор употребляет выражение: «Вежи
ся половецки подвизашася», т. е. палатки половцев задвигались. Это
тоже не простое поэтическое сравнение, а отражение степного быта:
кочевники, подымаясь, погружали на повозки палатки-юрты — так
сказать, дома на колесах — черта, примеченная средневековыми
путешественниками. Так и о выражении «жрычат телегы полунощы» М. А.
Максимович писал, что это — «подобие, понятное всем, кто слышал, как кричат
и ноют арбы татар».
Половцы питают страсть к узорочью, к драгоценным тканям,
наволокам, аксамитам, к золоту—опять черта, заимствованная с Востока и
Византией. Когда во время первого крестового похода в
Константинополь попали крестоносцы, они поражены были роскошью восточных
тканей. Коврами украшались не только дома. На Пасхе (1042) по пути
следования императора Михаила V Калафата под ноги коня его
горожане постилали дорогие ковры 69.
Палатки увешаны у кочевников коврами, и, когда они терпят
поражение, победители, забрав добычу, устилают коврами болота, мосты
65 L. Râsonyi, Les noms de tribus dans le «Слово о полку Игореве», — «Seminarium
Kondakovianum», t. VIII, 1936.
66 Ibid., p. 298.
67 См. С. Малов, Тюркизмы в языке «Слова о полку Игореве», — «Известия АН
СССР. Отделение литературы и языка», 1946, № 2, стр. 129 и след.
68 «Слово о полку Игореве», М., 1938, стр. 136.
69 Ш. Диль, Византийские портреты, вып. I, М., 1914, стр. 288—289.
492

мостят ими 'по болотам и проходят, как по-суху,— опять картина,
наблюдавшаяся потом в Сибири.
Может быть, и цвета, их сочетания тоже восприняты «Словом о
лолку Игореве» от половцев, а половцы заимствовали элементы
культуры еще в Средней Азии, у монголов. Так, например, в Codex Cumani-
cus встречается монгольский родовой термин «улус» («племя»). Через
тюркских кожевников дракон (изображавшийся потом на знамени
монголов) занесен в Византию (ср. Георгий Победоносец, попирающий
дракона); в «Песне о Роланде», памятнике, возникшем на рубеже XI
и XII вв., т. е. под свежим впечатлением «первого крестового похода,
дважды упоминается у сарацин знамя дракона; оттуда же, конечно, шло
на Запад и 'представление о печенегах.
Главное 'местопребывание половцев — Дон — именуется «синим
Доном»; «синее» вино (ср., впрочем vin bleu и в «Песне о Роланде»),
«синяя» мгла, «синие» молнии, потом термин «Синяя Орда» — синий
цвет характерен вообще для тюркского искусства: «синь тюркская», как
говорит Сергей Есенин.
Автор «Слова» подносит Игорю Святославичу, одержавшему над
половцами победу, из добычи червленый стяг, белую хоругвь, червленый
бунчук на серебряном древ/ке.
Нам неизвестны цвета знамен Киевской Руси; фрески на стенах
старых соборов стерты. Однако подбор цветов наводит на мысль об
Азии: монголы в XIII в. шли с красными стягами (хотя проф. Г. Д. Сан-
жеев скорее усматривает здесь заимствование, но тоже, очевидно,
азиатское), и, может быть, так наступал и тюркский кочевник,
окрашивавший хвосты яка и лошади в красную краску; в белой хоругви видны
также монгольские элементы, лексические: хоругвь — слово монгольское
аранго 'подставка' — пьедестал, окруженный четырьмя жердями по
сторонам 70, и семантическое: белое небесное знамя просит подарить ей
дочь Чингис-хана 71 — цвет говорит о шаманских верованиях. Во время
празднования нового года монголы обязательно надевали белое платье.
Тяготение к белому цвету могло проникать к нам двумя путями:
сперва через половцев, и это отразилось в «Слове о полку Игореве»;
потом занесено было русскими князьями, ездившими на поклон ханам
(так, в посольский церемониал московских государей XV—XVII вв.
вошло для рынд «белое одеяние, у нас вообще не принятое, как позаим-
ствование от татар») 72.
От монголов белый цвет рано перешел и к тюркам: султан Ме-
суд III, Сельджукид Ру.ма, послал Осману белое знамя73.
И было бы интересно разобрать семантику цветов в тюркских
языках— в тюркском фольклоре74, хотя одинаковость, «одноцветность»
представлений могло возникнуть и самостоятельно.
70 Впрочем, Ф. Браун («Журнал министерства народного просвещения», 1911,
кн. 5, стр. 166) высказывается за германское происхождение слова hrunga (по-готски
4 шест').
7* Г. Потанин, Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе, М., 1899,
стр. 83.
72 Н. Веселовский, Татарское влияние на посольский церемониал в Московский
период русской истории, — «Отчет о состоянии и деятельности С.-Петербургского
университета за 1910 г.», СПб., 1911, отд. X, стр. 18.
73 М. d'Ohsson, Tableau général de VEmpire Ottoman, vol. VIII, Paris, p. 90.
74 На это обратил внимание и Ф. Кёпрюлю (см. W. Barthold, Islam medeniyeü
tarihi, Istanbul, 1940, s. 206).
493

Как никак, «Слово о полку Игореве» насыщено живыми
элементами, словесными и поэтическими, заимствованными у соседей — половцев.
Наконец, в беседе ханов Гзы и Кончака В. А. Пархоменко
предполагает отголоски половецкого эпоса 75, создававшегося, стало быть, по
горячим следам бегства пленника, хотя, может быть, здесь как раз
следы былинной композиции.
Вот откуда-то, от половцев, забежал в «Слово о полку Игореве» и
«босый волк».
4
И. Н. Берези'н у ;нас первый указал на сходство сказаний о волке,
предке монголов и тюрок: «Канва эта общая у обоих народов, не
принадлежит в отдельности ни одному из <них, и вообще распространена в
Средней Азии» 76.
Для Г. Н. Потанина также была несомненна исконность культа
волка у монгольских и тюркских племен 77.
В «Сокровенном оказании монголов» волк занимает большое
место 78; от «серого волка» (Буртэ-'чино) родился Чингис-хан, и, чтя
предка, монголы изображали на знамени золотую голову волка.
Конечно, как заметил уже Б. Я. Владимирцав, одного предания о
происхождении Чингис-хана от волка еще недостаточно для того, чтобы
говорить о древнемонгольских тотемах; здесь, пожалуй, только
зоолатрия, хотя зоолатрия возникает, когда забывается смысл тотемизма.
Однако, подкрепляя свою мысль, Г. Н. Потанин напомнил еще обычай,
раскрывающий почитание волка (клятва зубом волка).
И В. В. Бартольд давно бросил замечание о «древнетюркском
культе волка» 79, заключающем тотемистические элементы; А. Н. Максимов—
трезвый этнограф — воздерживался все-таки от окончательного
мнения 80.
Задетый, быть может, словами европейских ученых об отсутствии у
гурок национального эпоса, профессор М. Фуад Кёпрюлю постарался
собрать из китайских и мусульманских источников сказания об Огузе,
легендарном предке тюрок, рожденном серым волком. На протяжении
четверти века он трижды: и в «Истории турецкой литературы», и в
«Истории Турции» 81 — возвращается к Огузу.
Циклы сказаний подвергались эволюции, по мерс того как менялась
жизнь тюрок, по мере того как они откочевывали все дальше на запад и
из-под китайской культуры попадали под влияние ислама.
Для тюрок волк — священное животное, волк — родоначальник
тюрок, их предок. Вот изначальная тотемистическая идея, сохраненная
китайцами о тукью.
75 В. Пархоменко, Следы половецкого эпоса в летописях, стр. 393.
76 Рашидеддин, История монголов, — «Труды Восточного отделения
Археологического общества, ч. XIII, СПб., 1868, стр. 149.
77 Г. Потанин, Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе (указатель
под словом «волк»).
78 Б. Владимирцов, Общественный строй монголов, Л., 1934, стр. 53.
79 В. Бартольд, Китаби Коркуд, I,— «Записки Восточного отделения», т. VIII,
стр. 207.
80 А. Н. Максимов, К вопросу о тотемизме у народов Сибири, — «Ученые записки
РАНИОН», т. VI, стр. 12.
81 «Turk edebiyati tarihi», kisim I, Istanbul, 1920, s. 91; «Türkiye tarihb, kisim 1„
istanbul, 1923, s. 53—61; «Tür,k edebiyati 'tarihi», eilt 1, Istanbul, 1928.
494

У тукью жил рассказ о волчице, которая вскормила брошенного
мальчика 82; когда он подрос, от него у нее родились дети, и у потомков
на память о предке на знамени была голова волка. Ежегодно тукью
совершали в пещере жертвоприношение волку 83.
Когда Огуз, сильный и могущественный, идет на Урум, страну «ру-
мов» (греков), в палатку его пробивается свет. То был волк, который
явился, чтобы указать ему путь, пишет Ф. Кёпрюлю. Но здесь
физическая связь между человеком (Огузом) и его тотемом (волком)
облекается в форму более сложную и тонкую, хотя тоже обычную для
международного фольклора (через свет).
N монголов быстрота бега идет непосредственно от волка-оборотня;
так, в бурятском эпосе, чтобы покрыть большое расстояние, герой
превращается в волка:
И в волка синего тогда
Она, мгновенно превратившись,
Скакала быстро ясным днем
И прыгала туманной ночью 84.
Продолжая исследование Ф. Кёпрюлю, ассистент Туркологического
института в Стамбуле Абдюлькадир Ф. Сюлейман (теперь: Инан),
уроженец Башкирии, использовал родной ему башкирский фольклор, а
как человек, знающий русский язык,— и русскую этнографическую
литературу 85.
Башкиры, осмысливая этнический термин «башкурд», смотрят иа
волка как на тотем и, избегая произносить слово «курд» («волк»),
заменяют его словом «борю». На тотем .наложен был, разумеется, табу —
словесный запрет. Абдюлькадир 'пишет: «Так как невестке залрещено
было называть по имени отца мужа (главу рода), распространилось
слозо „борю"».
Таким образом, иногда слово «борю» — простое, обывательское
наименование волка, в слове же «курд» сохраняется тотемный смысл86;
но у киргизов или у уйгуров тотемные отклики заключаются именно в
слове «борю», которое употребляется в личных именах и в эпосе как
положительный эпитет героя87, противополагаясь слову «карышкыр»
(«каскыр»).
И стоило бы, кажется, разобраться в употреблении слов для волка
у тюркских народов.
Волк указал путь Огузу; твердо помнили это и башкиры, но теперь,
как у мусульман, у них волк — проводник новой веры; он указал на
Урал дорогу асхабам — подвижникам пророка Мухаммеда. Здесь, быть
может, отражаются какие-то смутные исторические предания: Л. Ра-
шоньи, исправляя чтение Димишки, предполагает, что башкиры
отодвинуты были кипчаками с Урала ;на юг88. Еще в XVIII в., как записал
82 Кажется, вскормление младенца волчицей (или козой) — мировой мотив.
83 Ср. В. Радлов, К вопросу об уйгурах, СПб., 1893;
84 См. «Аламжи-Мерген», М., 1936, стр. 145.
85 «Turk rivayetlerinde boz kurt», — «Türkiyat mecmuasi», eilt 2, Istanbul, 1928,
s. 131—137.
86 Ср. также в русском языке запрет на слово «волк», вытекающий из северно-
тюркского заимствования слова «борю» («бирюк»); см. В. Даль, Сочинения, изд.
Вольфа, т. IX, стр. 177: «серый вюлк», по-тогдашнему, «бирюк».
87 См. К. Юдахин, Киргизско-русский словарь, М., 1940, стр. 99; — об уйгурах —
устное сообщение В. М. Насилова.
88 L. Rasonyi, Les noms de tribus..., pp. 415—416; см. также Д. Расовский,
Происхождение половцев.
495

И. И. Лепехин 89, башкирец Исмак, «который не последним чтецом и
знатоком башкирских преданий почитается», говорил о горе Тура-тау
(около Стерлитамака) как о «священной» го-ре, потому что там жил
'ногайский хан.
Но «волк» мог появиться у башкир и литературным и
искусственным, т. е. сра!внительно поздним, путем: Ибн Фадлан, бывший <на Волге
в X в., знает культ журавля — не волка — у башкир 90.
Как отголосок высокого взгляда >на волка у тюркских народов у
киргизов существует »примета об удаче ври встрече с волком, когда волк
перебегает дорогу; желчь волка дает человеку силу — думают казахи,
и т. д. Косвенно высокое значение волка удержалось и в «Книге о Деде-
Коркуде» — памятнике, занесенном юго-западными тюрками из Средней
Азии. «Да будет он благословен»,— кратко замечает певец о волке 91.
Тюрки-шаманисты, конечно, почитают национальный тотем. У
алтайских тюрок волк изображается на бубнах шамана, к волку
обращаются шаман и бахши в молитвенных песнопениях. Волком, например,
узбеки стращали детей; казахи перед аулом выставляют голову волка,
чтобы сберечь овец; волчий зуб у турок — амулет, предохраняющий
детей от сглаза.
Шаман может превратиться в волка; таким образом, и волк—
шаман, он олицетворяет шаманские воззрения; но новая религия, ислам,
ее представитель имам может побороть эту темную силу, он может
«завязать пасть волку», который похищает скотину 92.
Странно, что Махмуд Кашгарский — «этнограф» XI в.— скупо
говорит о волке; для 'него волк только символ силы, мужского начала и
противополагается лисице. Когда тюрок хотел узнать, родился мальчик
или девочка, он спрашивал: «Родился волк или лисица?» 93.
Сказания о волке, дорогие тюрко-монгольским племенам 94, легко
могли быть занесены из Азии в Европу кочевниками; они же повлияли
на сложение средневекового европейского эпоса.
Александр Веселовский, разбирая легенды об Аттиле, обнаружил
* них два эпических течения: более старое, гунно-готское, преломившееся
через восприятие мадьяров, «'наследников гуннов», и более новое, я бы
89 «Продолжение Дневных Записок путешествия академика и медицины доктора
И. Лепехина... по разным провинциям Российского государства в 1770 году», СПб.,
1802, стр. 31.
90 «Путешествие Ибн Фадлана на Волгу», Л., 1939, стр. 65—67.
91 Потом волк у турок превратился в политический символ. Под этим углом араб
Ибн Сайд смотрит на младотурок, которые хотели «восстановить эпоху серого волка».
Современное поколение увидало обетованного волка в Ататюрке, так «Grey Wolf»
назвал и Н. Armstrong монографию о первом президенте Турецкой республики.
У современной турецкой писательницы Халиде Эдиб (Адывар) есть рассказ периода
освободительной войны — «Волк, поднявшийся в горы», где волк олицетворяет Турцию,
затравленную западноевропейскими империалистами.
Волк (бегущий) изображался и на ассигнациях республиканской Турции; Турколо-
гический институт в Стамбуле для издания избрал эмблемой волка, который несет
перед собой зажженный факел. Культ волка охватил интеллигенцию: турки берут
«волчьи» фамилии: Курдакул- (ipa«6 Волка). Пантюркист Беха Огуз Тюрка-н одно время
(1939 и 1941 гг.) 'издавал журнал «Bozkurt» («Серый волк»), а в 1942 г. — «Qökbörü»
(«Синий волк») ; в Стамбуле есть идательство «Bozkurt».
Есть монография Kemaleddin §ükrü, Bozkurt (Istanbul, 1932).
92 Вл. Гордлевский, Османские суеверия о зверях, — «Этнографическое обозрение»,
1910, № 1—2, стр. 178.
93 М. Кашгарский, Divatiu-lugatit-turk, I, s. 359.
94 В. Абаев, Опыт сравнительного анализа легенд о происхождении нартов и
римлян, — «Памяти академика Н. Я. Марра», М— Л., 1938, стр. 317—337; —на стр. 330
вскользь и литература о волке, как о тотемном животном.
496

сказал, книжное,— итальянское (латино-христианокое). Для гуннов,
готов и мадьяров Аттила — герой, рождающийся от сверхъестественного
зачатия — от света. Но итальянские средневековые монахи, сопоставив
азиатский титул «кан» (каган) и латинское слово canis '.собака',
пожелали унизить Аттилу; они сознательно исказили идею о тотеме и
производили «сына солнца» от пса: божественное происхождение
превратилось в животно-противоестественное; в Аттиле усмотрели они предтечу
несиглавцев, Гога и Магога. Так полагает А. Н. Веселовский 95; но, может
быть, у монахов действовали, обратно, и реминисценции староримских
преданий; им казалось, что позорно вызывать какую бы то ни было
параллель между «сукиным сыном» Аттилой и Ромулом и Ремом,
покровителями града Рима 96.
Впрочем, Г. Н. Потанин шочему-то думает, что в имени первой жены
Чингис-хана (Бурте-чино), носящей прозвище предка его, заключено уже
представление о двух тотемах: о собаке и волке97; т. е. уже там заметно
то смешение, из которого в Европе должны были образоваться
легенды— то о рождении Аттилы от волка, то от собаки98.
Потанин, для которого средневековый европейский эпос — простой
сколок, перелицовка «ордынского» эпоса, спрашивает: «Одна ли эта тема
в эпосе об Аттиле должна быть отнесена за счет Востока?» ".
5
Путем ли заимствования от кочевников, шедших из Азии, или
самостоятельно, как отзвук этапа жизни, общего для человечества, у
народов Европы сохранились тотематические воззрения. У германцев, у
славян, у литовцев, у романских народов и других широка была вера в обо-
ротничество — превращение »человека в волка 10°; на этой почве
развилась потом и своего рода душевная болезнь — ликантропия.
Миграция и самозарождение идей мирно уживаются, они
сживаются и неотделимы — их примиряет гипотеза о «встречных течениях»,
предложенная Александром Веселовским.
Однако на славянах, южных и восточных, (больше чем на ком-либо
сказалось соседство — зависимость от тюрок, навязавших или
укрепивших предания о таинственном оборотне-волке 101, теперь правильно
интерпретированные венгерскими 102 и болгарскими 10э учеными.
95 А. Веселовский, Из истории романа и повести; Славяно-романский отдел;
Белорусская повесть о Тристане, Бове и Аттиле в познанской рукописи XVI века,—
«Сборник Отделения русского языка и словесности», т. 44, СПб., 1888, стр. 314—315.
96 К волку римляне питали .суеверный ужас. Плиний рассказывает, что человек
лишался дара речи, если волк видел его раньше, чем он волка.
97 Г. Потанин, Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе, стр. 801.—
У баргузинских бурят Потанин отметил легенду о собаке («бурто»), которая легла на
пастуха, -сторожившего стада звезды Венеры. Витрочем börta cina значит 'легий волк*
(см. Б. Владимирцов, Общественный строй монголов, стр. 53).
98 Ср. старое верование башкир, записанное В. О. Филоненко (В. О, Филоненко,
Башкиры, — «Вестник Оренбургского учебного округа», 1914, № 8, стр. 304): если у
•башкир умирают дети, они подкладывают ребенка на выкорм к сосцам собаки.
99 Г. Потанин, Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе, М., 1899.
100 в старой монографии В. Герца (W. Hertz, Der Werwolf, Beitrag zur
Sagengeschichte, Stuttgart, 1862) собран большой, но плохо систематизированный материал;
см. также В. Клингер, Животные в античном и современном суеверии, Киев, 1911,
стр. 216—241; — материал, впрочем, сырой и непродуманный глубоко; дополнения:
Е. Кагаров, Культ фетишей, растений и животных в древней Греции, — «Журнал
министерства народного просвещения», 1912, № 12, стр. 562—571.
101 Топонимика Белоруссии пестрит словами, говорящими о почитании волка.
102 L. Râsonyi, Типа havzasinda Kumanlar,— «Belleten», cMt 3, S. 406.
109 В. Бешевлиев, Proto-Bulgar dini, — «iBelleten», eilt 9.
32 В. А. Гордлевский
497

Епископ Кремонекий Лиуппразд (X в.), ездивший послом «к -визан^
тайскому императору Никифору II Фоке, заметил о болгарском князе
Баяне, сыне Симеона, что он мог превращаться в волка и в любое
животное.
Преданиями о волке-оборотне давно насыщены южнорусские степи;
уже Геродот повторял небылицы о скифском народе: «невры», которые
ежегодно превращались в волков. Посредниками-передатчиками были прет
ки. Так могли говорить Геродоту какие-нибудь греческие колонисты в
Крыму, вспоминавшие россказни, ходившие в метрополии об аркадянах.
Таким образом, верования тюркских кочевников, соседей русских
славян, падали на благоприятную почву.
Распространенные между половцами представления о волке могли
проникать ла Русь, по крайней iMepe, уже во второй половине XI в., т. е.
лет за сто до сочинения «Слова о полку Игореве».
Конечно, летописец-монах глазами церкви смотрел на эти верования
как на колдовство.
Летописи (Лаврентьевская и Ипатьевская) говорят, что победа -князя
Давида Волынского над уграми добыта была (благодаря чарам
союзника — половецкого князя «Шолудивого» Боняка: в полночь накануне битт
вы (у Иеремышля) Боняк удалился от войска и начал выть по-волчьи.
На его голос кругом отозвались волки, и Боняк истолковал вой как
знамение победы 104.
На первых порах в картине, отдающей шаманизмом, все как будто
просто. Современный охотник увидал бы здесь обыкновенный прием
охоты на волков. Волки, писал В. Даль, отзовутся на улюлюканье и даже
подбегают, чтобы завести знакомство 105. Охотник искусственно
воспроизводит первобытное соотношение между человеком и животным миром,
нарушенное культурой, отходом человека от природы.
Таким образом, волхвование, предуказывающее исход боя, занесено
половецким князем Боняком. Уже в одном этом желании приподнять
занавес судьбы слышится явственно отголосок старых шаманских
воззрений. Но, с другой стороны, в летописи какая-то недоговоренность: выпала
борьба между тотемами, между племенными духами, направляющими
жизнь человека.
«Слово о полку Игореве» еще дополняет образ волка-оборотня.
Элементы волка-тотема собраны в полоцком князе Всеславе
(родившемся от волхования). Облик князя Всеслава соткан из представлений
об оборотне: «Он ночь волком рыскал, из Киева дорыскивал раньше
пения петухов в Тьмуторокань, великому Хорсу волком путь перебитая»;
и это не поэтическое сравнение, как думали Be. Миллер и Александр Ве-
селовский, здесь — указание на оборотничество 106, которое совершается
в условиях ночи, под эгидой темных сил. Как только запоют петухи, как
только над землей встанет великий бог Хоре (солнце), духи тьмы
исчезают, волк-тотем теряет силу.
«Слово», стиль которого лапидарен, молчит; да и для чего говорить
о том, что известно и переизвестно. Всеслав до зари должен исполнить
то, что задумал, иначе он застрянет на месте, на котором захватит его
день. Но пройдут века, заклятье бесовское забудется; тогда о старых ве-
104 Ср. К. Гамсахурдиа, Давид Строитель. М., 1945, стр. 176: «Было обычаем у^
Тогортака выть по-волчьи лосле победы над врагом».
105 В. Даль, Сочинения, т. IV: «Охота на волков».
106 Е. Карский, Белорусы, т. III, вып. 1, М., 1916, стр. 43.
498

рованиях напомнит только волшебная сказка о Золушке, которая тешит
и забавляет, но уже не страшит 107.
Между половецким ханом Боняком и полоцким князем Вееславом,
оборотнями, было еще « внешнее сходство. Оборотничество
подтверждалось и явной приметой: попросту, Всеслав был тоже «шелудив», у несло
с рождения на голове была язва, которую он потом всю жизнь прикрывал
повязкой, но в этой примете скрыт намек не столько на физический изъян*
сколько на таинственную силу.
Вера в оборотней была широко распространена; но шелудивость
ведет все-таки опять на Восток — к тюркам, на этот раз новые штрихи
дадут южные тюрки — турки.
Хасан Фехми (Узункёпрюлю) записал в деревне Эйвджилер Анкар-
ского вилайета от женщины обрывки оказания (осложненного
иранскими верованиями) об угоднике, который носил облик волка 108. Омываясь
девять раз подряд на заре в озере Сей, угодник очистился от парши.
Наблюдавшая за ним девушка, тоже покрытая корой, последовала его
примеру и исцелилась.
В турецких сказках младший брат-серой, совершающий подвиги,
носит обычно прозвище келоглан (плешак): он заплешивел от парши в
голове.
Парша на волке — символ «мечености», впоследствии святости.
Естественно, что и Шелудивый Боняк таит в себе духовную силу, его
слушаются волки.
Очевидно, сказания о «босом волке» заимствованы задолго до
злосчастного похода (1181) Игоря Святославича; уже на Всеславе
Полоцком и на Шелудивом Боняке запечатлела летопись образ тотемного
золка.
Конечно, было бы заманчиво отыскать в половецком языке и
словесную форму образа, но это безнадежно, поскольку Codex Cumanicus
составлен монахами (да еще миссионерами?); они уклонялись от
расспросов — во всяком случае, от внесения в 'Словарь всего того, что могло
напоминать о верованиях половцев. Впрочем, слово börü 'волк' там
зарегистрировано.
Когда boz kurd или boz börü *босый волк* попал в «Слово о полку
Игореве», произошла метаморфоза. Он сохранил значение вождя,
который везде указывает верный путь; но он перекинулся к русскому князю
и служит уже ему.
«Слово» хорошо знает волка. Волк — символ быстроты; пособник
Игоря, Ловур, волком побежал, серым волком бежит от Игоря
половецкий хан Гза, и т. д. Но когда герою «Слова» Игорю грозит опасность,
автор вспоминает о «босом волке».
Задумав бежать из плена, князь Игорь вскочил было на борзого
коня, но сразу же понял, что от погони половцев, кони которых
вскормлены привольной степью, он может спастись, если только обернется
«босым волком» — «босый волк» домчит его благополучно до родной
земли: волк-оборотень одарен быстротой бега 109. Между Игорем и
волком после полуночи стерлись грани.
107 Ср. также южнославянские сказания о царе Трояне, в которых Н. С.
Державин видит указание на единство культурно-стадиального развития народов Киевско-
Дунайскопо района (см. «Троян ib „Слове о полку Игореве"», — «Сборшж .статей и
исследований по славянской филологии», М.—Л., 1941; «Кралевич Марко и Илья
Муромец», София, 1944 (оттиск).
108 «Köyde derdiklerim». — «Vakit», 1932, № 5305.
109 См. W. Hertz, Der Werwolf, S. 17.
32*
499

Суеверные, представления о волке в «Слове о полку Игореве»
чудились и Ф. И. Буслаеву.
В русский фольклор вошел тюркский тотем: галерея типов
обогатилась «босым волком», не простым, серым волком, а именно «босым
волком»; очевидно, в эпитет «босый» вкладывался какой-то уже
утраченный тотемистический смысл: таинственность тотема перенесена
была на его атрибут, и пока это слово было живо, оно и воспринималось
как синоним слов «священный», «таинственный», отнюдь не обозначая
цвета, как теперь в тюркских языках; отсюда следует, безусловно,
неправильность перевода этого слова на русский язык.
Мне говорят, что я становлюсь на скользкий путь: каким образом
заимствован был только эпитет, а не имя, не слово, заключающее в
себе тотемный смысл? Да нужно ли было, спрошу я, брать для волка
тюркское слово? Волки ходили кругом; волк был обыкновенное
животное. А вот «босый волк» — тюркский волк — наводил благоговейный
трепет.
Впрочем, я не выдаю гипотезу за непреложную истину.
6
Однако тюркские верования, тюркский фольклор и после «Слова
о полку Игореве» продолжали жить как в литературных, так и в устных
памятниках слова, они только откочевали на север — в Псков, в Москву
и даже к Белому морю ио.
Христианизация в Московской Руси и в XIV в. была поверхностна;
грамотный класс .все еще был во власти старого, языческого
мировоззрения.
Когда на Куликовом поле разыгралась (1380) решительная
схватка между Мамаем и Дмитрием Донским, когда обрисовалось значение
единения, ведущего к победе, — диалектически вспоминалось «Слово о
полку Игореве», глубокое и по своей идее, и по поэтической форме.
Грамотей-христианин, воспевая торжество русского оружия, берет тем
не менее для образца «Слово о полку Игореве»: в «Летописной
повести», в «Задонщине», в «Сказании о Мамаевом побоище» — везде,
больше или меньше, заметна зависимость от «Слова». Так, уже для
«Летописной повести» татары — «поганые половцы», выражение,
несомненно заимствованное из «Слова о полку Игореве».
Уклоняясь от дифференциации памятников — от степени их оцер-
ковления, от возвеличения Москвы, я подчеркиваю, что
они—сознательно или бессознательно — рисуют первобытное мироощущение, когда
природа, сострадая человеку, то предостерегает его вещими
предзнаменованиями, то, наоборот, открывает ему неотвратимость судьбы.
Полное драматического напряжения описание ночи перед боем,
когда человек, встревоженный, хочет предугадать судьбу111, отражает
внутреннюю двойственность — смешение элементов, языческих и
христианских.
Носителем этой двойственной идеологии представлен Дмитрий Боб-
рок Волынский, «его же знаху вси и бояхуся мужества его ради», но,
110 Н. С. Тихонравову Карна и Жия напомнили предание о трех братьях-колдунах
на Белом море (Калга, Жогжа и Кончак).
111 См. В. Ключников, Солдат в раю, — «Исторический вестник», 1886, № 10;
сначала, на стр. 153—154, автор приводит легенду «Сон царя Александра Павловича»:
преподобный Сергий показывает царю, объявившему войну Наполеону, какая это
будет война.
500

конечно, он внушал к себе суеверный страх потому, что знал приметы
сокрытые от простых смертных. У него и прозвище звериное, он и
родом из Волыни, — из района, близкого к месту создания «Слова».
Он повел Дмитрия Донского в поле, чтобы показать приметы'.
Дмитрию Донскому, вождю христианской рати, которая сокрушает
агарян, чудится «тихость велия», — картина тихого благочестия, тогда как
со стороны вражеской несутся шумные крики, предвещающие уныние
и смерть. А Боброк, припав к земле, объявил, что «волки всю ночь выли,
толико их бы множество, яко со всей вселенной снидоша».
Неясно, чуют ли волки поживу на бранном поле или воем
возвещают победу; скорее второе предположение — оно усиливается и тем,
что ангелы защищают русское воинство, во главе которого идет
московский митрополит Петр со златым жезлом.
А. С. Орлов это небесное предстательство возводит к античной и
библейской литературе112. Конечно, концепция библейская издавна
знакома была русскому грамотею. Когда борются между собой «поганые»
и русские, на помощь приходят ангелы., Так летопись под 1110 г. пишет:
«И падаху половци пред полком Володимеровым, невидимо бьеми
ангелом» из.
Идеолог Москвы добавил от себя только московского митрополита
Петра.
Однако истоки агиографичности лежат глубже. Они возникли на
той стадии общественного развития, когда жизнь представляется
человеку бледным отражением действия непонятных ему сил природы,
которые им управляют. Наличность мотивов сверхъестественной помощи в
международном фольклоре объясняется общностью условий жизни
человечества, будь то на Востоке или на Западе, исключающих часто
заимствование или влияние.
Но, поскольку «Задонщина» построена на «Слове о полку Игоре-
ве», здесь могут быть опять указаны и тюркские отголоски.
Приняв ислам, тюрки, естественно, сохранили старые верования,
и вот Махмуд Кашгарский, младший совремейник половецкого князя
Шелудивого Боняка, в своем лингвистико-этнографическом труде о быте
и фольклоре конгломерата среднеазиатских тюрок, из которого вышли
потом и казахи, и азербайджанцы (может быть, и половцы), пишет114:
тюрки думали, что накануне битвы между войсками происходило
состязание между джиннами двух сторон; джинны определяли исход
сражения между людьми. Поэтому воины боялись ночью выходить из
палаток, чтобы не быть пораженными их стрелами. Джинны — порождение
домусульманских верований, у мусульманина заступили место тюркских
«духов» — тотемов.
Одним словом, бой людей повторяет только то, что было уже ночью.
Для шаманиста (Боняка) исход решают волки — тотем его; для
мусульманина, образованного филолога XI в. (Махмуда Кашгарского),
стыдливо отворачивающегося от старины, — джинны; отвергая Geister-
schlachte христианин перелицовывает духов в ангелов.
Так думает просвещенная новой верой, исламом или христианством,
верхушка общества; низы народные сохраняют старинку. Да, может
112 А. Орлов, Древняя русская литература XI—XVII веков, М., 1945, стр. 175.
110 А. Орлов, Владимир Мономах, М.—Л., 1946, стр. 27.
114 См. М. Кашгарский, Divanu-lugati-i-turk, ГЫ, s. 171; ср. рассказ Ибн Фа'длана
(«Путешествие на Волгу», Л., 1939, стр. 70—71) о битвах верующих и неверующих
джиннов в стране царя славян Балтавара.
501

быть, и тот, кто махинацию колдовства переносит на безбожного Боня-
ка или Боброка, признает втихомолку их силу.
И народное творчество донесло память об оборотне-волке; но
былина, конечно, путает: князь Всеслав превратился в Волхва Всеславича;
вследствие словесного созвучия, естественно, смешиваются
представления о волке и о волхве.
Н. С. Тихонравов, часто разбиравший на семинарских занятиях
«Слово о полку Игореве», а в 1882 или 1883 гг. читавший и
специальный курс об этом памятнике, первый привел параллель из былины,
повторяющую это превращение:
И обернулся он, князь Роман Митриевич,
Серым волком задолниим 115.
Здесь интересно и слово «заполниим» — определение к серому
волку И6. Так, сказители, быть может, исказили старые предания, что волк
был за «полем» — был волком «половецким», в суженном, как оно
понималось летописью, значении термина «поле половецкое».
Потом П. В. Владимиров расширил наблюдение Тихонравова,
указав на отражения образа в сказках и былинах 117.
Бесследно ли забыт «босый волк»? Нет, «босый волк» кое-где еще
злаком. Как говорит В. И. Чернышев, в б. Новоржевском уезде
(Псковской губернии) на «босого волка» смотрят, как на детское
пугало, а в б. Опочецком уезде В. И. Чернышев записал еще неизданную
сказку: у «босого волка» есть чудесная «столица» — скамеечка или
подставной столик (под иконой), это — волшебный оборотень ш.
Тюркский тотем подбирается к христианскому обиходу; «босый волк»
цепляется за икону, только чтобы жила о нем память.
В слове «босый» заключен, безусловно, положительный смысл,
удержавшийся и в блатном языке: слово «босый» значит «хороший»,
«удачный» 119.
Заимствованное у соседей-половцев, это представление о «босом
волке» живет и в XX в., только тюркское верование, потускнев,
превратилось в обломок волшебной сказки.
В Псковской области, сохранившей единственную рукопись
«Слова о полку Игореве», собрался интереснейший комок старых тюркских
словесных и этнографических пережитков; здесь и «босый волк»; даг
может быть, служилый помещик из Москвы XVI в., Босой Волк, и не
московский помещик, а просто горожанин-землевладелец Пскова,
попавший после разгрома города в состав московского служилого дворян-
115 См. «Песни», собранные П. Н. Рыбниковым (ч. III, Петрозаводск, 1864, стр. 180).
Параллели из народной поэзии приведены у В. Перетца («Слово о полку Игорев1м,
памятка феодальной Украшы Руси XII вжу», Киев, 1926, стр. 222, 251, 314, 315).
116 Так объяюняли 1Словю «половцы» А. Щекатов и И. Верезга (см. А. Пономарев,
Куман и половцы, стр. 367). Возможно, как народная этимология она
неудовлетворительна с научной точки зрения, равно как и этимология, которая говорит, что
половцам имя дано «по, лову» — по охоте (см. «Очерк генеалогии, географии и образ жизни
половецкого народа», — «Журнал министерства народного просвещения», 1853, кн. 12,
стр. 178.
117 См. «Журнал министерства народного просвещения», 1895, кн. 1, стр. 57—58.
118 В. Чернышев, Темные слова в русском языке, стр. 397; у него и ссылка (в этой
связи, впрочем, мало оправданная) : Ю. Яворский, Памятники галицко-русской народной
словесности, вып. 1, Киев, 1915, № 23; «Волк Волшебный», стр. 45—51 (украинский
текст), стр. 297—301 (содержание по-русски и библиография).
,1С См. В. Каверин, Конец хазы, Л., 1926.
502

ства. Тогда, значит, во Пскове традиции о «босом волке» держались
еще прочно. Здесь же, как я неожиданно услыхал однажды дорогой
от ленинградца, живут и какие-то русские поселенцы, именуемые
«печенегами» 12°.
Вообще в русском, да только ли в русском 121, фольклоре два типа
волка (отрицательный и положительный).
В животном эпосе волк — олицетворение глупости, и над ним часто
потешается представитель хитрого склада ума — лисица.
Труднее, конечно, сказать, от тюрок ли, от половцев ли пошли
приметы о волке как предвестнике добра.
Поэт Баратынский, может быть, припоминая то, что слышал
ребенком в Тамбовской губернии, говорит в «Приметах»:
На ,путь ему выбежав из лесу, волк,
Кружась и подъемля щетину,
Победу пророчил, и смело свой полк
Бросал он на вражью дружину.
Встреча с волком, думали, несет хорошее предзнаменование. «Се
добрый знак, — говорил вотчим Винского, когда перебегал дорогу
волк122, — а коли б заяц, то не добре»; он повторял, таким образом,
народную примету.,
Есть и сказки, где серый волк (и характерно, что тогда слово
«серый» — его «украшающий» эпитет) — добрый гений, который помогает
герою выполнить трудные задачи.
Тема эта зафиксирована уже в изданиях XVIII в.123, и кажется,
лубок начала XVIII в. послужил источником новых вариантов.
В галицкой сказке, которой Яворский дал неудачное заглавие
«Волшебный волк», представлен принц, злым волшебником
превращенный на тысячу лет в волка. Благодарный дураку за то, что он стравил
ему, голодному, лошадь, волк верно служил дураку, а когда братья из
зависти убивают дурака, волк воскрешает его.
К этой сказке близок вариант, перепечатанный А. Н. Афанасьевым
с лубочного издания. Художественное стихотворное воспроизведение
лубка, подкрашенное, быть может, уже и раньше германскими
сказаниями, дал В. А. Жуковский в «Сказке о Иване-царевиче и сером вол-
120 Интересно бы пересмотреть большой словесно-этнографический материал
(печатный и рукописный), собиравшийся в течение тридцати лет И. К. Копаневичем в
Псковской губернии и переданный после революции в Академию наук (см. «Известия
Академии наук», 1919, № 1, стр. 37—39).
121 Двойственность воззрений на волка характеризует, например, и французский
фольклор: там, с одной стороны, встречаются пословицы о глупости волка и т. д.,
а с другой стороны, там есть и «священный волк» — «voirou». «Le loup garou» — это
человек-волшебник, ночью скитающийся волком (см. Е. Rollan, Faune populaire de la
France, t. 1, Paris, 1877).
В сборнике «Cinq conies de fées» (s. 1., 1745) есть сказка «Le Loup Galleux».
Использовав какие-нибудь народные .предания (а может быть, и рассказы какие-'нибудь,
слышанные в Турции), Кайлюс (Caylus) выводит злую фею (la fée des Broussailles),
лревращенную в «паршивого волка», от которого дети шарахаются. Когда злая фея
раскаивается, фея Mimi снимает с нее паршу, и Волк, получив свободу, убегает в
«леса Московии» (стр. 233—234). Концовка, конечно, рисует представления французов
о России первой половины XV ЬЫ в. Как видно из .предисловия («Avis du véritable et
premier auteur du Loup Galleux») автор гордился сказкой, неоднократно
переиздававшейся и вызвавшей подражание (см. также «Oeuvres badines et complettes du comte
4e Caylus», IX> Amsterdam, 1787, p. 286); на сказку притязала M-me Villeneuve.
122 «Мое время». Записки С. С. Винского, Пг., 1916, стр. 6.
123 В, Чернышев, Русские сказки в изданиях XVIII е., № 17. Сказка об Иване-
дар^виче, Жар-птице и Сером волке, — об. «С. Ф. Ольденбургу», Л., 1934, стр. 588.
503

ке». В. M. Васнецов, написавший картину «Иван-царевич на сером вол*
ке», воспроизвел эту таинственность волка. «Таких волков в лесу нет.
Мой же волк особенный, волшебный», — говорил он.
Серым волком иногда обертывается в сказках молодец.
Однако в немецких сказках, как я могу судить по указателю
Boite — Поливка, волк фигурирует только в животном эпосе, и невольно
возникает вопрос, не сложился ли тип «серого волка» под воздействием
старых тюркских преданий о «босом волке»? Насколько это
предположение основательно, пусть судят фольклористы.
*
Среди тюркских кочевников, живших в южнорусских степях,
половцы выделялись; арабские писатели дали высокую оценку их
нравственным качествам и культурности; чрез них шла оживленная
торговля.
Половцы-то и занесли из Средней Азии эпику Ирана (Рустемиаду),
как рассуждал Вс. Ф. Миллер 124. Киевские ученые: Н. П. Дашкевич,
дававший отзыв на «Экскурсы», представленные на соискание Уваров-
ской премии, А. М. Лобода — отрицательно взглянули на гипотезу
Миллера. Впоследствии и Миллер ограничил объем влияния половцев; он
предполагал более позднее воздействие тюркских племен, т. е. относил
это воздействие к эпохе монгольского нашествия 125. Миллер сомневался
уже, половцем ли или новым волнам тюрок, сменившим их, обязана
поэзия иранскими наслоениями.
Народная поэзия должна была испытать на себе непосредственное
воздействие «татар» (и тюрок) и посредственное (иранское); а старые
половецкие, может быть, и еще более ранние образы и сюжеты
народного творчества предшественников половцев (например, печенегов)
вследствие этнографической близости или смешения тюркских племен,
на русской почве видоизменялись и утрачивали племенную специфику,
уступив в былинах Владимирова цикла «татарам», и суждения о ней
пока могут быть только гадательны.
Но, подходя к половцам исключительно как к передаточному звену,
исследователи преуменьшают значение их.
Между тем у половцев были, конечно, и собственные сказания,
подслушанные у них соседями-русскими. «Босый волк» «Слова о полку
Игореве» — один из отголосков воздействия половцев. Фольклор
тогда и для половцев, и для русских ярко отражал народные верования..
Проблема о тюркском влиянии на народное русское творчество, резко
поставленная В. В. Стасовым, который когда-то (1868) рассматривал
«Происхождение русских былин» как «кастрированный экстракт» из
сказок и былин Востока 126, все еще ждет разрешения. Угловатые
крайности теории повели к насмешкам над «плаванием по океану
безбрежному».
Для правильного решения требуется хорошее знание как тюркского
(и иранского), так и русского фольклора, иначе опять, как заметил
Ф. И. Буслаев о Стасове, исследователь может повторить «татарское
нашествие на наших богатырей».
124 Вс. Миллер, Экскурсы в область русского народного эпоса, М., 1892, стр. 225.
125 А. Крымский, Вс. Ф. Миллер (некролог), — «Голос минувшего», 1913, № 12,.
стр. 322.
126 См. «Вестник Европы», 1868, № 1—4, 7; В. Стасов, Собрание сочинений, т. IIL
1894.

Q^Q^Q^
СЛОВО О НАЗЫМЕ ХИКМЕТЕ*
Еще молодой, поэт-революционер Назым Хикмет порывался
поднять страну против засилья «сорока разбойников». И Стамбул (султан
Вахидеддин) и Анкара (генерал Мустафа Кемаль) смотрели на него
подозрительно. В незабываемые дни Великого Октября попал он в
Москву и здесь обрел то, чего не находил у себя, на родине. В Москве
сформировалось его общественное сознание, в Москве слушал он лекции в
Коммунистическом университете трудящихся Востока, в Москве
сложился он и как поэт — ученик Маяковского.
Поэзия Назыма Хикмета революционна по своему содержанию и
по форме. Назым Хикмет ломал старые литературные каноны, его
творчество было направлено против эксплуататоров, фашистов и
мракобесов. В поэзии его звучал пафос Октября. Поэт воспевал революцию,
ее вдохновителя В. И. Ленина, который предопределил момент начала
восстания.
Ленин говорил, что вчера было рано, завтра будет поздно, сегодня
как раз подходящий момент.
Произведение Назыма Хикмета «Симфония Москвы» — это гимн
революции.
Там белый, черный, желтый, красный — все равны. Там нет
угнетения народа народом, там нет эксплуатации человека
человеком, только там ценится труд, там солнце счастья
стучится в окно.
В стихотворении «Мои 19 лет» Назым Хикмет вспоминает далекие,
но постоянно волнующие дни революции. Беглыми, быстро
сменяющимися, как в кинематографе, штрихами он зарисовывает картины бурной
революционной жизни.
Вот отрывки из этого стихотворения, отразившего суровые тона
Октября и беззаботную веселость юности:
Крутой поворот на вздыбленных и взмыленных конях.
Одна шестая мира... Триста граммов черного хлеба, 20 тонн
1 В основу статьи положено вступительное слово, произнесенное 16 мая 1950 г.
на совместном заседании Отделения литературы и языка Академии наук СССР и
Московской группы Института востоковедения Академии наук СССР, где было принято
требование советских ученых об освобождении Назыма Хикмета из тюрьмы.
505

книг и 20 минут на все-про все... Студент периода
гражданской войны: суп из воблы, военная подготовка, театр, балет,
книга. С ружьем на часах у грузовика с картошкой. Книга,
книга. Материя, лозунг, эксплуатация, прибавочная стоимость
Книга, книга, книга... Дыши, сколько хватит сил. У тебя в
голове, в сердце, ib теле, в костях — революция днем и
мочью... Гей, те, что гоните перед собой с туманного
горизонта белые ар!мии! Ты — красный кавалерист, я— красный
кавалерист, мы — красные кавалеристы. Красные... Девять
лет прошло! Ах, мои il9 лет, когда мы в лесу зажигали
костры из сосновых ветвей и ночи напролет хором (распевали
»песий, глядя на луну. Я опять пою те же песни. Ветер не
развеял меня в воздухе, как сухой лист, я погнал перед собой
ветер. Ты, который можешь сокрушить все несокрушимое, ты
можешь взглянуть мне в глаза и пожать мне руку.
Все стихотворение «Мои 19 лет» — своеобразная клятва в верности
идеям Октября:
Мой первенец, мой первый наставник, мой первый
товарищ, мои 19 лет. Я почитаю тебя, как мать, и 'буду почитать.
Я аду по той дороге, которую ты размерил, и буду идти,
мой первенец, мой наставник, мой первый товарищ, мои
19 лет.
Русская литература, свободолюбивая,
революционно-демократическая, захватила Назыма Хикмета: у памятника Пушкину декламирует
он и перевод «Левого марша» Маяковского, и свое стихотворение о
коммунизме — «Оркестр». Певцу свободы Назым Хикмет как бы поверяет
поэмы, созданные в революционной Москве. Он перечитал стихи
Пушкина. Он перенес на турецкую почву и пылкость, и строй, и
непринужденность речи, и поэтику Владимира Маяковского.
В 1924 г. Назыма Хикмета потянуло на родину. Он нес в Турцию
передовые идеи, но недружелюбно встретили его на родине. Он был
задержан на границе как «беспаспортный бродяга» и заключен в
тюрьму. Но преследования, гонения и суды только увеличивали в нем
стойкость борца и силы поэта, только увеличивали его популярность среди
молодежи. В 1938 г., Назым Хикмет был осужден на 28 лет и 4 месяца
тюремного заключения.
Писатели, защищающие в Турции интересы буржуазии, говорили о
Назыме Хикмете холодно и враждебно (впрочем, в 1928 г. один из
крупнейших писателей старшего поколения Якуб Кадри Караосманоглу
подчеркнул прямоту, мужественность и талантливость его поэтического
творчества). В стихах Назыма Хикмета находили мнимые
шероховатости: Ялчин возмущался «мужицким» языком, Неджиб Фазыл писал,
что поэзия его догматична, похожа на «машинное» производство. Но
эти выпады вызваны животным страхом обреченных, понимавших, что
поэзия Назыма Хикмета — бомба, взрывающая старый режим. И
двусмысленно-осторожно писали другие, объявляющие себя для вида его
доброжелателями: «Он дал нам поэмы о тех, кто бряцал оружием на
берегах Каспийского моря и громил белые армии, а мы хотели бы, чтобы
он рассказал нам о битвах на реке Сакария и под Инёню».
Почему же Назым Хикмет, действительно, равнодушно прошел
мимо этих событий турецкой истории? Ответ простой: после изгнания
интервентов «верхушечная революция» в Турции замерла — она
закрепила иго помещиков и крупной буржуазии над трудящимися массами Тур-
506

ним, и Назым Хикмет видел, что новые правители уже зовут хозяев из-
за моря, чтобы спастись от гнева собственного народа.
Художественное дарование Назыма Хикмета все более и более
расцветало. Трусы боязливо отворачивались от него. Противники
политические, представители реакционных воззрений должны были во время
войны признать превосходство его над эстетствующими стихоплетами,
которые насаждали упадочничество — уход от реальной жизни. А
прогрессивный журнал «Гюн», находившийся под идейным воздействием
Назыма Хикмета, успел напечатать стихотворение Э. Сёздемиша «Орел
в Клетке», посвященное поэту:
Ты говоришь: «Я выйду». Но когда?
Еще не сломаны тюрьмы железные решетки,
Но -и со сломанными крыльями
Ты все еще орел.
«Гюн» поднял в 1946 г. голос в защиту Назыма Хикмета, разъясняя
потерю, которую несет страна, лишаясь такого поэта, но это только
возбудило злобу в правительственных кругах, и на журнал посыпались
репрессии.
Назым Хикмет и народ, как писал журнал «Хюр генчлик»
(«Свободная молодежь»), были отдалены друг от друга колючей проволокой.
Но думы о народе не покидали Назыма Хикмета, и связь между
народом и поэтом никогда не обрывалась.
Гневным словом заклеймил он бездельников-эфенди, которые
глухи к мучениям крестьян:
Эй, вы, закусившие удила грамотеи-эфенди, нам надоело
слушать елейные ваши речи, зарубите себе на носу:
крестьянин стосковался /по земле, а земля стосковалась ino машинам.
Жизнь трудящихся в Турции всегда была тяжела и печальна. Так
«было в Турции султанов, так остается и в сегодняшней Турции, где
буржуазно-помещичья верхушка продает национальную независимость,
Назым Хикмет знал: так было и есть, но наступит время, когда этого
не будет. «Но знаю я: от тяжких дней к счастливым страна моя
придет», — писал поэт. Эту уверенность вселяли в него изучение
марксизма-ленинизма, неуклонный рост числа сторонников мира и демократии.
Наступление на турецких трудящихся усилилось, но они дают отпор.
Сейчас это уже атакующий класс, на стороне которого стоит и поэт,
пламенный борец за свободу.
Назым Хикмет смело заявил:
Я «е пастушок, играющий «на свирели. Я — поэт
определенного класса, класса, который породила индустрия. Я пою
о скорбях и нуждах этого класса. Я—профессиональный поэт.
Назым Хикмет разрывает рамки узконациональной ограниченности.
Он называет себя пролетарским поэтом, поэтом-коммунистом, ему
близки и дороги интересы трудящихся всего мира.
Для победы над империализмом народы должны быть и духовно
раскрепощены, освобождены от дурмана религиозных сказок:
Иса, Муса, Мухаммед—представители христианской,
иудейской и мусульманской религий — дали людям,
изнывающим и лоте лица, молитвы, фимиам, ладан, пообещали
какой-то мифический рай. А есть одна только вера, закон:
есть только трудящийся.
507

Великий национальный поэт становится поэтом
интернациональным. Он приветствует народы, вставшие на защиту своей
независимости. Где бы ни шла борьба — в Европе, Азии, Африке — везде он «с
теми, кто идет за счастье в бой».
Тяжело переживая временное поражение греческого народа, поэт
восклицает: «И в Греции сердце мое ведут на расстрел».
Томясь в тюрьме, он мечтает «от сна очнуться в счастливый векг
когда на всей земле не будет слез, бесправия и горя».
В своем любимом стихотворении «Стена» поэт саркастически
высмеивает шайку лакействующих предателей, собирающихся на зов
хозяев, объявивших мобилизацию для «спасения культуры». Но все их
усилия напрасны — будущее принадлежит трудящимся.
И Назым Хикмет заканчивает стихотворение следующими
строками:
Покоя нет, есть движение. Сегодняшний день переходит
в завтрашний... и так безостановочно течет, течет, течет...
Мы ^голоса, четко слышимые, того течения, которое
безостановочно течет и, разрушая, созидает.
Поэт боролся и борется против поджигателей войны за этот
завтрашний день — за мир между народами. Он начал борьбу еще в
юности, он боролся и на воле и в тюрьме.
Двенадцать лет раздавалось горячее слово поэта из-за решеток
стамбульской тюрьмы, которые не помешали поэту оставаться в
первых рядах борцов за светлое будущее.
Могучая воля народов вырвала Назыма Хикмета из темницы.
Поэтическое служение выстрадавшего свои идеи борца за счастье
человечества было высоко оценено: на Втором Всемирном Конгрессе
сторонников мира в Варшаве ему присуждена была Международная премия
мира в области литературы. Борьба продолжается!
"X£)J@^

G^Q^Q^
ГОГОЛЬ В ТУРЦИИ
Своим ли умом дошли турки или повторяют чужие слова, но
только критик Эрол Гюней заявляет, что русская литература, поднявшаяся
за сто лет на небывалую высоту, стала в XIX в. образцом для Европы.
Ее читают широкие слои общества; русские писатели заняли почетное
место среди корифеев мировой литературы, как-то: Эсхила,
Сервантеса, Шекспира, Мольера. Европейские народы ищут в русской
литературе новые откровения, новую духовную пищу, которую не могла им дать
собственная двухтысячелетняя культура. Живительное прогрессивное
значение русской (и советской) литературы понято и в Турции;
увеличилась и тяга к ней.
Для нашей литературы, пишет литературный обозреватель Вахдет
Гюльтекин, необходимо знать русские повести и романы, я них есть
своеобразие и цельность, которые сами по себе могут почитаться
особым искусством. Такие произведения очень полезны в стране, где
культура не очень велика. Подобно тому как Пушкин — зачинатель
русской поэзии, Гоголь — создатель русской прозы.
Национальный русский реалистический роман идет от Гоголя.
Все крупные писатели, выступившие в середине XIX столетия,—
его ученики. Островский, Тургенев, Достоевский, Л. Толстой
пошли по пути, который проложил автор «Мертвых душ». Трагизм —
трагическая стихия русской литературы у Гоголя восходит до высшей
степени. В его произведениях отражается горькое чувство русского
человека, прозябавшего в мрачную эпоху царского режима. И как
шедевр называет Вахдет Гюльтекин «Часы», приписав Гоголю рассказ
Тургенева.
И если наша писательская молодежь желает для своего роста
использовать реалистический метод, уговаривал пропагандист русской
литературы Ибрагим Хильми, она должна читать русских классиков, и
особенно Гоголя.
Эти общие соображения о пользе, вызывая среди читателей спрос
на Гоголя, побуждали и издательства идти им навстречу; но они
избрали легкий путь — обратились к людям, знающим французский язык.
Так наводнился рынок переводами с переводов.
Может быть, ближайшим толчком для усиленного перевода русских
произведений послужила столетняя годовщина гибели Пушкина, когда
и газеты охотно начали печатать «русские рассказы» (Чехова).
509

Так или иначе, в 1937 г. в серии «Библиотека новых повестей и»
романов», издававшейся стамбульской фирмой Ибрагима Хильми,
появилось почти одно за другим пять классических русских произведений»
из них три принадлежали Гоголю: «Тарас Бульба» (переводчик Сирад-
жеттин), «Ревизор» (переводчики Авни Инсель и Веджихи Гёрк),.
«Мертвые души» (переводчик Рагыб Рыфки).
Каждый выпуск сопровождался вступительной статьей,
содержавшей биографию писателя и выяснявшей значение произведения. Но
общий тон звучал рекламно: здесь слышался голос издателя, у которого
на уме нажива. На дешевый эффект бьет часто и крикливая цветная
обложка; так, на обложке «Тараса Бульбы» изображен на переднем!
плане дородный казак, может быть, даже стрелец в меховой шапке, с
красной тульей, вдали — собор Василия Блаженного.
Ибрагиму Хильми подражал другой бойкий издатель — Ремзи,
тоже выпускавший специальную серию «Переводов мировой литературы»:
в 1938 г. вышли «Майская ночь, или утопленница», «Портрет» в
переводе Нуруллы Атаджа. Наконец, в дешевой библиотечке «Карманные
книжки» (по 10 курушей выпуск) напечатана была «Шинель».
Сборник «Избранные русские рассказы» (1940), составленный
А. Гаффаром Гюнеем, открывался «Записками сумасшедшего» К
Однако читатель стал разборчивее и требовательнее; переводы с
французского языка его уже не удовлетворяют: в них и пропуски^ и
ошибки. Ему ясна их непригодность.
Уже в 1937 г. Вахдет Гюльтекин обратил внимание на бессистемный
отбор произведений и на низкое их качество. X. Алаз (псевдоним
X. А. Эдиза, учившегося в Москве) в рецензии на перевод «Мертвых
душ» критикует и статью Ибрагима Хильми (И. Хильми, черпая
сведения из вторых рук, невольно и ошибается). Садреттин Джеляль Ан-
тель настаивает, что пришла пора открыть при университете курсы или
факультет для подготовки кадров переводчиков.
Пожелания об упорядочении, повышении [качества] переводов, время
от времени прорывавшиеся в печать, были услышаны министерством
национального просвещения. В 1941 т. министерство предприняло тоже
издание «Переводов памятников мировой литературы». Русской (и
советской) литературе, «русским классикам» было отведено подобающее им
место. Разработан был большой план, рассчитанный сперва на три года,
потом — на пятилетку (с пропускной способностью 100 выпусков в год);
привлечены люди, знающие и русский язык, и это было известной
гарантией точности перевода и приближения его к оригиналу. За шесть лет
подсерия «Русские классики» обогатилась рядом художественных
произведений — от XX в. (Горький, Шолохов) ©плоть до XVIII в. («Недоросль»
Фонвизина).
Инициатор начинания, министр X. А. Юджель, старался переводами
поддержать нуждающихся литераторов. Чуткое отношение X. А. Юджеля
испытал к.п себе и Назым Хикмет, томившийся тогда в тюрьме. Однако
образ мыслей министра пришелся ие по вкусу реакционной правящей
верхушке: Юджель был смещен с поста министра, а издание захирело.
Гоголь был представлен (к 1946 т.) шестью выпусками: «Миргород»
(переводчик С. Лунель) —очевидно, только какая-то часть цикла;
«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»
(переводчик X. Бычакчы); «Три рассказа» (переводчики Эрол Гюней к
Кажется, переведены и «Старосветские помещики».
510

О. В. Канык), содержание сборника мне 'неизвестно; комедии «Женитьба»
и «Ревизор» (переводчики Эрол Гюней и Мелих Джевдет Андай),
который сопровождался статьей Белинского; «Театральный разъезд».
Издательская фирма «Акаба» в Анкаре тоже внесла свою лепту:
в серии «Переводов» вышел «Тарас Булыба» в .переводе с французского
Нуруллы Атаджа. Сначала повесть печаталась в газете «Улус».
Словом, турецкому читателю теперь хорошо знакомы основные
произведения Гоголя.
Наибольшей популярностью в Турции пользуются три произведения:
«Тарас Бульба» (два перевода), «Мертвые души» (два перевода) 2,
«Ревизор» (три перевода).
Турецкие критики смотрят на них под разными углами зрения.
В творчестве Гоголя хотят они раскрыть тайны высокого художественного
мастерства и общественно-политический смысл тематики, ибо все это
должно послужить на пользу турецкой литературе.
Разбирая «Мертвые души», Яшар Наби расценивает труд,
затраченный писателем.
Он пишет: «Большое произведение требует прежде всего времени
и терпения, это — дело людей, у которых есть материальные и духовные
возможности отдать всю свою жизнь одному произведению. Мировой
известностью Гоголь обязан „Мертвым душам". Но, чтобы понять, что он
создал это произведение в результате длительного труда, вынашивая его
в голове как одну настойчивую мысль, стоит прочесть письмо его из
Рима, когда он был занят работой над романом, одному своему
приятелю, в Москву, просившему у него чего-нибудь для журнала».
Мелкая зависть сквозит в предисловии Ибрагима Хильми к переводу
«Тараса Бульбы». С одной стороны, он хочет умалить художественные
достоинства повести, а с другой — побудить своих соотечественников к
написанию национального исторического романа, обещая им ни много
ни мало как... включить его в свою серию романов.
«Ревизор» трижды переводился на турецкий язык. Первый перевод
(неизданный) какого-то X. Луднера был сделан для городского театра
в Стамбуле, и комедия впервые была поставлена в сезон 1934/35 г. под
режиссерством Эртугрула Мухсина; Эртугрул Мухсин в 20-х годах
находился в Москве и, увлекшись Художественным театром, перенес в
Турцию его стиль и приемы. С тех пор «Ревизор» неоднократно ставился на
сцене городского театра; с него снят обличительный покров, и актеры
разыгрывают уже легкую комедию.
У Ибрагима Хильми комедия вызывает тяжелые воспоминания о
причинах падения Османской империи.
«После того как труп султана Сюлеймана Великолепного (XVI в.),—
напыщенно пишет он, — веревками привязанный к колеснице
государственного аппарата, рассыпался прахом, громадную Османскую империю
разъедали не столько войны с Россией и Австрией, сколько невидимый
внутренний червь, таивший в себе яд порчи и разложения. Во время
султана Абдул Хамида II это разложение выступает уже наружу.
Взяточничество, казнокрадство распространились до низов общества, они
сотрясли общественный строй и привели государство к расчленению».
Участник третьего перевода «Ревизора» (1914 г.) Эрол Гюней,
давший резкую характеристику социальной среды, считает, что эта комедия,
ужасная в своем трагизме, превосходит все, i*fro создано драматургией.
2 Второй перевод принадлежит X. Рифту.
511

В Анкаре «Ревизор» был .поставлен в 1946 г. на сцене
Государственной консерватории учениками драматических (классов. По этому случаю
издана была брошюра (гдеперепечатана и статья Белинского).
Для нас © этой 'брошюре интересна наивная или доктринерская статья
молодого режиссера Махира Джановы:
«Режиссер, в каждой стране так оказать представитель драматурга
на сцене, — поучает он, — есть истолкователь мыслей автора. Но,
выполняя этот долг, мы должны думать не только о взглядах писателя на
искусство, но и о взглядах на искусство зрителя и режиссера. Таким
образом, произведение, переставая быть музейной историей, превращается в
живую историю. Не разрушая ее стиля, мы стремимся создать обстановку,
которая, однако, «не воспроизводит какую-нибудь одну 'определенную
эпоху или место. По нашему мнению, на сцене важнее всего двери и окна,
чтобы отовсюду можно было войти и выйти. У такого большого человека,
как городничий, много всяких посетителей. Двери у него открыты для
всех. Мы стремились внести в его дом атмосферу салона.
В пьесе Гоголя, написанной по правила классических комедий, — пять
действий; но мы поднимаем и опускаем занавес три раза. И только в
третий раз, чтобы показать, что время прошло, мы отличаем утро от
вечера игрой света и пением петухов. Мы делаем это для того, чтобы
избавить человека XX в. от скуки, порождаемой излишним ожиданием, и
чтобы ненужными антрактами не дать остыть жару мыслей писателя.
Наконец, для того чтобы зритель свободно мог следить за тем, что
происходит на сцене, мы подготовляем его к ходу действия. Нашей
публике трудно запомнить иностранные имена, поэтому -актеров, при
появлении их на сцене, мы представляем по имени и роли, которую они
исполняют в пьесе. Все это мы делаем, чтобы помочь писателю, мы хотим
быть верными исполнителями его заданий».
Постановка «Ревизора» в Анкаре, точнее, выбор пьесы вызвал
оживленную полемику. Некто Ниязи Читакоглу (преподаватеь географии)
решителньо высказался против русских пьес, он осудил пристрастие к
русскому театру, хотя за два сезона только и было поставлено две
комедии: «Недоросль» и «Ревизор».
«Ревизор», брюзжал Читакоглу, редко ставится и на европейских
сценах — вот главный мотив поклонника Запада. Гоголь, де, и написал
эту комедию исключительно для того, чтобы потешить публику. Когда
Читакоглу смотрел «Ревизора», театр наполовину был пуст; стало быть,
делает он вывод, пьеса уже наскучила публике.
Помощник заведующего театральным отделом (А. Обай), защищаясь
от критики, показал всю неправоту Читакоглу, равнявшегося на
европейские театры. «Ревизор» в первый месяц шел двадцать раз, и каждый раз
с аншлагом. Очевидно, рецензент попал в театр, когда дирекция должна
была экстренно заменить первого актера, наполнявшего роль
Хлестакова, призванного на военную службу.
Как это ни странно было ожидать от ветреного журналиста Пеями
Сафы, и он заступился за дирекцию театра и укорял Читакоглу в
невежестве, в непонимании общественного значения театра. Он прямо сказал,
что Читакоглу вносит нездоровую «уличную политику», т. е. попросту
преследует политические цели.
Газета «Улус», бывшая тогда официозом правящей
(народно-республиканской) партии, предоставляя свои страницы для оправданий от
злопыхательских придирок, как будто хотела отмежеваться от тех
стамбульских и анкарских писак, которые нападают на Советский Союз.
512

Однако рукой Читакаглу водили реакционеры, которых охватывает
страх от 'Неуклонного проникновения в Турцию передовой русской (и
советской) литературы.
Влияние Горького и Чехова уже -несомненно. Турки склонны признать
и 'влияние Гоголя на творчество новеллиста Омера Сейфеттина, то
эпически-спокойно воспроизводившего быт старой Турции, то насмешливо-
саркастически взиравшего на младотурок — злосчастных вершителей
судеб страны.
*
А вот что думает о великом русском художнике слова турок на
чужбине, когда освобождается от давления предвзятых, навязанных ему
суждений о русской литературе.
Всемирный Совет Мира призвал народы отметить столетнюю
годовщину со дня смерти Гоголя, чье творчество служит культурному
сближению между народами мира.
Во время торжеств, собравших в Москве представителей передового
человечества, Назым Хикмет говорил о Гоголе, «какч о своем любимом
писателе и одном из своих литературных учителей». «Любовь Гоголя
к свету, к жизни, к человеку, его ненависть ко всему тому, что мешает
людям жить свободно и счастливо, — произнес поэт по-русски, —
одинаково близка и понятна и французам, и неграм, и норвежцам, и другим
народам. Оставаясь глубоко русским, Гоголь принадлежит всему
прогрессивному человечеству. Слава народу, который дал Гоголя! Счастье
народов всего мира, что они имеют такого замечательного писателя» 9.
Слова подлинного выразителя чаяний народа должны, конечно,
найти отклик там, у него на родине, проданной за американские доллары,
которые идут на разжигание и подготовку новой войны.
»3 «Правда», 5. II 1.1952.
">^О^Г-
33 В. А. Гордлевский

Q^Q^G^Ç^^
ПУШКИН В ТУРЦИИ
(Из истории знакомства)
Когда турецкие учителя, посетившие (1936 г.) по приглашению
Наркомпроса Советский Союз, осматривали Алушинский музей, они
обратили внимание на рисунки, отображающие жизнь (Пушкина,
«'изгнанника Крыма», и они повяли, какой любовью окружено у нас еого имя.
Турки медленно подходили к нему: долог был путь, пока раскрылись
перед ними красоты его поэзии.
Впервые могли что-то узнать турки о Пушкине из «Словаря» (исто-
рико-географических имен) Шемседдина Сами-бея. Пять строчек отвел
ему Сами-бей во втором томе «Словаря»: «Пушкин — один из
знаменитейших русских поэтов; он родился в 1799 г. в Петербурге и умер в
1837 г., у него есть довольно много драм и трагедий, а также стихов;
большинство его произведений переведено на европейские языки». Аб-
дуррахман Шереф отметил уже слабые стороны «Словаря» — спешной
работы, основанной (и в части, относящейся к (Востоку) на французских
пособиях.
Около этого времени в Стамбул приехала из Казани Ольга Лебедева,
впоследствии почетная представительница Общества востоковедения
(учрежденного в Петербурге в 1900 г.).
Торжества в связи с пятидесятилетней годовщиной смерти Пушкина
(1887 г.) привлекли к нему внимание мира, и, естественно, О. С.
Лебедева захотела дать прежде всего и туркам какое-нибудь представление
именно о нем.
Под руководством Ахмеда Мидхата, которого она видела уже в
Стокгольме в 1883 г. на VIII конгрессе ориенталистов, россиянка,
превратившись в «Гюльнар-ханум», занялась турецким языком. Поощряя
«ориенталистику», Ахмед Мидхат дал в газете «Терджумани хакикат» место ее
переводам из Пушкина: сперва—«Метели», потом — «Пиковой дамы».
О. Лебедева нашоала «биографию Пушкина, которая пошла сперва
ноже фельетонами в газете1. В биографии вкратце передано и содержание
некоторых произведений: «Полтава», «Медный всадник», «Капитанская
дочка», «Борис Годунов». Переводы повестей и биография напечатаны
были и отдельными изданиями2. Биолрафии предпослано было преди-
1 Вл. Гордлевский, Очерки по новой османской литературе, в этом томе, стр 398
2 Там же, ст.р. 393—394.
514

словие Ахмеда Мидхата, характеризовавшего Пушкина, как одного из
великих людей, «реформатора русского языка и мысли, творения
которого вошли в сокровищницу мировой культуры и переведены на
французский и английский языки».
И не из этой ли книжечки иочершнул потом первые сведения о
Пушкине Садри Эртем, почувствовавший благодарность к Ахмеду Мидхату?
П. Драгашв, изображающий, впрочем, вое в (преувеличенном светег
пишет, что переводы О. С. Лебедевой, которые разошлись в 40 тысячах
экземплярах, юовдали первоклассным русским писателям (Пушкину,
Лермонтову и Л. Толстому) выдающуюся и еще не слыханную популярность.
Султан Абдул Хамид II, наградив ее орденом Шефакат, свидетельствовал
в письме к ней свое благоволение.
Как заметил еженедельный журнал «Звезда» (1892, № 5)
(В. Д. Смирнов), русских писателей, между прочим Пушкина, переводила
с немецкого язьжа также Нигяр-ханум, дочь венгерского ренегата 3.
Переводы Нигяр-ханум (от меня ускользнувшие) представляют мимолетный
эпизод из творческой жизни поэтессы, подхватившей случайно то, что
ей подвернулось в какой-нибудь антологии.
Несмотря на слова Ахмеда Мидхата, подкрепленные ссылками на
французские и английские переводы, турки были глухи к /Пушкину, и
опять потянулись годы молчания.
Младотурецкая революция сняла (1908 \г.) гнет, наложенный
султаном Абдул Хамидом II. Люди заговорили, и взгляд на Пушкина,
прорвавшийся у турок, был отмечен двумя наблюдателями из России.
Восторженный, может быть немного наивный, отзыв о русских
писателях и о Пушкине, записанный С. Я. Нлпатьевским 4, прозвучал в то
время, когда книгоиздатель, думавший только о наживе, ничтоже сумня-
шеся, поместил, как рассказывает В. Я. Богучарский, портрет Пушкина 5
на обложке произведения Виктора Гюго 6.
«— Кто это изображен?» — полюбопытствовал Богучарский. —
«Автор Виктор Гюго», — последовал спокойный ответ. Но зайдя еще в
книжную лавку, Богучарский услыхал от продавца уже импровизацию:
«Видите ли, это перевод одной драмы В. Гюго, в ней сын убивает отца, так
это — портрет убийцы». Где-то в глубине таилась тяга к Пушкину,
питавшаяся французскими переводами, но \пдя издателя это имя б)ыло чуждо.
Когда В. Я. Богучарский спросил поэта Мехмед Али Тевфика,
переведены ли произведения Пушкина, Тургенева, поэт грустно сознался...
А когда турок попадал в Россию, он поражался. В «Воспоминаниях
о Севере» Джалял Нури, настороженный к северным соседям, должен
был запечатлеть восторг перед мощностью русской литературы: «Ах,—
восклицает он, — если бы у нас, турок, (был хоть один Пушкин,
Лермонтов, Гоголь, Л. Толстой или Тургенев!»
Лет через пять в России произошла Октябрьская революция; опять
взоры обратились на Север. Для еженедельного журнала профессор
юридического факультета Стамбульского университета Ахмед Агаоглу
написал в 1917 г. очерк русской литературы, в котором большое место отвел
Пушкину.
От Сами-бея и Ахмеда Мидхата до Агаоглу слышали турки посто-
3 Вл. Гордлевский, Переходная пора османской литературы, в этом томе, стр.459.
4 С. Елпатьевский, Ко дню Гоголя, — «Русские ведомости», 1909, № 95; Вл. Горд-
чевский, Очерки по новой османской литературы, стр. 394.
5 Насколько я могу припомнить, то был портрет работы Кипренского.
6 В Богучарский, По «обновленной» Турции, «Русская мысль», (1910, № '12, сир. 67.
33*
515

янно напоминания i0 знаменитом рускжом писателе, но на турецком
языке были только.ученические переводы О. С. Лебедевой. t
Так, первый период знакомства с, (Пушкиным, растянувшийся в
Турции на четверть века, прошел под знаком помощи извне.
Когда после Октябрьской революции изменились политические
взаимоотношения между Турцией и Советским Союзом, возник и живой
интерес к русской литературе.
Все чаще и чаще с 20-х »годов замелькали в турецких периодических
изданиях переводы из русских писателей. Однако старая классическая
литература, от современного читателя отделенная поколениями, была
менее понятна, и она пришла к туркам позже, чем, например, Горький.
Впервые как (будто Низмеддин дал (1925 г.) прозаические отрывки из
«Цыган»; переводчик решался на это потому, вероятно, что здесь был
восточный солдат, санкционированный авторитетом П. Мериме. Проза
Пушкина, образцы которой давно были знакомы туркам, могла служить
ц занимательным материалом для чтения, хотя иногда расценивалась, как
^раздраженно заметил потом И. Гезгин, все-таки низко.
Поворот начинается в 1930 г. в стамбульской «газете. Хасан Шкжрю
напечатал перевод двух «Повестей Белкина»; «Станционный смотритель»
и «Гробовщик». Анкарская (газета также пропагандировала Пушкина.
Задумав перевести «Капитанскую дочку», Самизаде Сюрейя, большой
поклонник Пушкина, предварительно дал (1932 г.) вводный очерк
«Пушкин, жизнь великого писателя и его произведения», разбив его на две
части: место Пушкина в мировой литературе (вде приведены отзывы о
нем иностранных литераторов) и биография Пушкина.
Автору знакомы, может быть, современные литературоведческие
исследования о Пушкине, но он плохо знает поэтическое его наследство.
Настроенные 'оппозиционно против правительства, пишет Сюрейя,
Пушкин, женившись, утратил революционный дух; угнетаемый заботами о
семье, он пал жертвой придворных интриг.
Вот выдержки из его статьи, раскрывающие взгляд на русскую
литературу: «Поэт Пушкин прославил свое имя в мире мысли, чувства и
искусства. Мы, турки, не знаем Пушкина, да вообще русская культура,
русское искусство у н-aic очень мяло известны. В эпоху султаната мы
сумели узнать русских, а между тем чем ближе узнали бы мы наших
соседей, тем полезнее было это для нас. Я не очень верю, чтобы мы
вступили в период самостоятельного литературного творчества, наоборот, я
полагаю, что у нас ощущается еще острая нужда в переводах и
заимствованиях. Так отчего бы нам не обеспечить большую часть этой потребности
при помощи русской литературы? Русская литература и ближе нам по
своему духу и запросам, а с точки зрения искусства она выше
западноевропейских литератур: в настоящее время писатели всего мира
преклоняются перед Тургеневым, Пушкиным, Достоевским, Чеховым,
Гончаровым и Гоголем, а кроме того,—продолжает Сюрейя,—русские
как-никак восточные люди, у них более тонкая чувствительность, чем у
западных народов. Они сумели более правдиво изобразить скорби и радости
человечества. У русских писателей нет ничего искусственного, показного.
Способность нарисовать жизнь такой, как она есть, — основное
отличительное свойство русского писателя. Все эти свойства сконцентрировал в
себе великий поэт Пушкин, и знать его произведения — это значит для
нас подняться на вершины мировой литературы».
Заканчивая биографию Пушкина, Самизаде Сюрейя говорит: «Если
читателю понравится эта повесть („Капитанская дочка"), я найду в себе
516

смелость для перевода и других произведений; между ними наилучшие—
„Дубровский", „Пиковая дама", „Метель", „Акулина" и „Сильвио"».
Появились ли они в переводе Самизаде Сюрейя,— я не знаю. Но
«Капитанская дочка», пройдя (1933 г.) фельетонами, выпущена была и
отдельной книгой. Быть может, шелка рекламируя собственное издание,
турецкая газета объявила, что «Капитанская дочка» открывает окно в
русскую литературу. Это прекрасное, сочное (произведение, которое
должно усилить наш интерес к этой несравнимой, ,в своем роде единственной,
литературе.
Очерк о Пушкине Самизаде Сюрейя сделался как бы основным
пособием для литераторов, писавших о поэте, и спустя три года (1936 <г.)
одна стамбульская газета, объявляя 29 января нового стиля (здесь она
перемешала стили!), что «сегодня годовщина смерти русского писателя
Пушкина», перепечатала статью его, можно сказать, целиком.
Поэт Бехчет Камаль Чаглар, порицая в анкете о современной
турецкой литературе всем недовольных людей, бросил мимоходом замечание,
из которого можно уловить взгляд молодежи на Пушкина: «Ах, —
оказал поэт во время интервью, — если 'бы у нас были писатели, в последних
произведениях которых можно было бы подметить более ясно и
отчетливо, чем в первых произведениях знаменитых писателей, как-то: Пушкин,
Бодлер, Достоевский, что они создадут творения вровень с теми,
иностранцами!..»
И поэт Мехмед Эмин, во время первой мировой войны кидающий
громы и молнии на Петербург, центр насилий старой, царской России,
после Октябрьской революции сохранил тяготение к русской литературе.
Р. Эшреф Уннайдын видел у него зимой 1917 г. на полке книги русских
поэтов. Когда на М. Эмина нападали противники, он, преувеличивая,
конечно, поэтическое свое дарование, в беседе с журналистом цитировал
две последние строфы из Пушкинского «Памятника», ища для себя
утешения.
Уже за год до Пушкинского юбилея (1937 г.) в газетах печаталась
подробная информация ТАСС: Анатолийское агентство посылало из
Москвы обширные телеграммы о мероприятиях правительства: турки
узнавали, что в СССР организован под председательством Максима Горького
комитет из 48 человек, подготовляющий чествование.
Накануне юбилея ТАСС переслал приветствие турок ив Анкары:
«Мы прекрасно сознаем, почему народы 'СССР придают пушкинским
торжествам громадное значение. Революция проявляет интерес ко всему,
что связано с литературой, искусством и вообще с культурой. Такой
интерес неизвестен в других странах.
Революция, созидательная и творческая, считает своим долгом
исключительным образом почтить такого творца и созидателя литературы,
каким был Пушкин. Исключительный блеск, придаваемый Советами
пушкинским торжествам, является захватывающим и в то же время
волнующим контрастом эгоистическому, хаотическому и потерявшему всякое
равновесие миру современности» 7.
Эти слова послужили как бы сигналом для славословия, как из рога
изобилия посыпались статьи 8.
Под рукой у меня были только столичные разеты, да и то небольшая
7 Текст телеграмм см. «Известия», 1.II.1937.
8 См. телеграмму ТАСС от 3 февраля: «Турецкие газеты помещают много очерков
о жизни и творчестве Пушкина, а также сообщения о подготовке к пушкинским дням
в СССР и других странах».
517

часть, а что писали газеты в глуши Анатолии, — вот это было бы
интересно анать.
Везде, однако, были курьезы и промахи, говорившие о
поверхностности пигак. Нурулла Аггадж зло осмеял невежество- турок, которые,
получив накануне свежий номер газеты, будут 10 февраля — в день смерти
поэта — писать о нем статьи. «Мы приходим в экстаз,— говорит автор,—
когда слышим, что русские испытывают наслаждение от чтения стихов
Пушкина. Знаете, есть люди, которые, видя, что кругом все смеются, сами
тоже начинают смеяться, хотя и не понимают, в чем дело Не сердитесь,
но тут — в этой истории с Пушкиным, мы похожи на них. А не лучше
ли 'было бы, если бы 10 февраля, вместо того чтобы опубликовать
ненужные статьи, нам перевели бы что-нибудь из его произведений: так
познакомились бы мы лучше с Пушкиным, так оказана была бы услуга
и турецкой литературе».
Промахнулась как раз и газета, напечатавшая статью Нуруллы
Атаджа. 30 января она поместила ответ на викторину; под третьим
пунктом газета писала: «Великий русский поэт Пушкин родился в
Москве, умер 44-х лет»!
Впрочем, ошибка эта искупается большим вниманием газеты к
памяти Пушкина. Автор, скрывшийся под буквой «Н», дал в двенадцати
больших фельетонах биографию .Пушкина: в каждом номере были
портреты поэта, жены и т. д.
Газета откликнулась на торжества. Автор, подписавшийся
инициалами «Н. Т.», подчеркнул в биографии, что Пушкин со стороны матери был
«чернокожий» — абиссинец, и заметил, что предок изображен в повести
«Арап Петра Великого». Биографический очерк охватывает внешние
стороны жизни: автор, который хорошо представляет режим султана Абдул
Хамида II, заканчивает статью словами: «Мы знаем, на что бывает
способен двор, а в смерти народного поэта Пушкина видим не столько
жертву дуэли, сколько коварство двора».
Юбилейная статья Али Кемаля Аксюта в газете «Курун»
заимствована, очевидно, из какого-нибудь французского издания. Об этом говорит
и транскрипция собственных имен (журнал «Современник» назван «Кон-
тампоран»). Вообще статья носит незаконченный, отрывочный характер и
наполнена сомнительными сведениями. Так, предвестником романтизма
в России был Карамзин, но Пушкин — самый блестящий поэт-романтик.
Они, романтики, освободили литературу от оков .классицизма. В 1811 г.
Пушкин поступил в Царскосельский лицей. «История Пугачевского
бунта» доставила ему звание «приближенного ко двору человека»,
жить стало легче, теперь он спокойно мог взирать на будущее. Каждый
номер иллюстрированного приложения к газете «Курун» заключал в
себе какую-нибудь статью о Пушкине: или то была информация ТАСС
о выставке, о рукописях Пушкина и т. д. Первая ласточка появилась
уже 23 декабря 1936 г. и содержала обзор его произведений.
«Между тем как раньше круг его читателей был ограничен, теперь гений
его лризтан и поднят на высочайшую ступень. Для Пушкина жить
значило чувствовать, действовать и откликаться на все. Для него не было
границ ни в пространстве, ни во времени. Греция, Рим, Испания, Италия,
Турция, Польша, древний и новый Восток — отовсюду черпал он живые
темы. Его читатели не только взрослые люди, но и малые дети». И
газета рассказывает, что в Ташкенте, в Доме пионеров, был устроен
костюмированный вечер, на kotqpom 1500 детей были загримированы героями
произведений Пушкина.
518

Вопоминая летом 1937 г. первую (годовщину смерти Горького,
газета «Курун» в иллюстрированном (Приложении мельком опять
возвращается к Пушкину, родоначальнику русской классической литературы.
Среди серого материала, 'наводнявшего газету, выделяются все-таки статьи
писателя Садри Эртема. Он сазнаетоя, что 'Пушкин знаком ему но
переводам. Когда он был в Алупкиноком музее, он прослушал лекцию
преподавателя литературы (экскурсовода?) о творчестве Пушкина; у него
есть и большие выдержки из знаменитой речи Достоевского на открытии
памятника в Москве в 1880 г. Литературный багаж быть может и
невелик: есть и мелкие ошибки (так, дуэль «была 10 февраля, т. е. 29 ядааря
по старому стилю), есть и опечатки (так, Псков превратился в Попов).
Первую серию статей Садри Эртем озаглавил «Мой спутник
Пушкин». Садри Эртем был в СССР; он бывал в местах, освященных памятью
о Пушкине. Вот в Одессе перед ним желтый каменный дом, в котором
поэт жил полуизгнанником; он ощущает его дыхание в Москве под
золотыми куполами, среди зигзагообразных линий домов; он как бы видит
поэта на берегах величественной Невы, он встречает его образ в музеях
Крыма, на фоне светло-голубого неба—везде как тень бродит Пушкин
неустанно за ним. Садри Эртем слушает в школах из уст детей стихи
Пушкина, а в университете — доклад о его творчестве. (В театрах смотрит
он оперы «Пиковая дама», -«Евгений Онегин», балет «Бахчисарайский
фонтан». И, думая о нем, Садри Эртем убеждается, что жизнь поэта от
колыбели до могилы соткана из противоречий: отец—столбовой
дворянин, а мать правнучка безвестного 'абиссинского раба, купленного в
Стамбуле послом для (Петра I. В 1817 т. он кончает лицей, и ему предстоит
выбор: стать ли поэтом дворца или народным поэтом. Мир, среди
которого он вращается, противен ему, он бежит от него: отныне, в мучениях
и смехе, потечет жизнь «деклассированного человека». Пушкин чувствует,
что идеалы его рушатся: загнивающая аристократия отбросила его от
себя, а новый порядок, создаваемый на ее месте, не разглядел его: так,
Пушкин был чужд и старому миру, и новому. В трагедии «Моцарт и
Сальери» он отобразил себя в Сальери — непонятом художнике. В
Пушкине просыпается бунтарь-анархист. Он хочет избавиться от од иночества,
он уже раздобыл подложный паспорт, чтобы бежать. Наконец перед ним
открывается новый 'горизонт — женитьба. Послушный, как ягненок, он
возвращается в этот старый мир, отвергнувший его и 'им отвергнутый,
держа за руку красавицу жену. Но противоречия преследуют его: ему
суждено опять испытать зависимость от своих врагов. И смерть также была
«декорирована» противоречиями: у его изголовья стоял доктор царя,
который отдал его на смерть, а представитель церкви, в которую он не
верил, шел к нему с пастырскими увещаниями.
На этом серия «Мой спутник Пушкин» обрывается.
Садри Эртем любовь к Пушкину, эту бурно вспыхнувшую у турок
симпатию, которая долгие годы была неосознана, объясняет двояко:
мотивами политическими и художественными. Пушкин любезен туркам, как
человек, находившийся в первых рядах борцов против империализма, за
национальное освобождение; с этих позиций и определяет Садри Эртем
значение Пушкина для Турции. «Пушкин — наш естественный союзник:
у нас нет поколения, которое не боролось бы с царизмом, нависшим над
угнетенными народами, над человечеством, как пресс смерти». «Но
Пушкин — достояние человечества, это — воплощенный гуманизм, и, когда
речь заходит о русской литературе 1 одни слова „от Пушкина к Горькому"
достаточны, чтобы показать превосходство, плодоносность этой человече-
519

ской ценности».: Взирая' на .Пушкина, мы можем представить себе великих
творцов мира; как Гёте, Мольер, Шекспир, Микель Анджело.
Чествование Пушкина не свелось к одним газетным статьям, кото-:
рые быстро забываются и потом нерепечатываются как что-то новое,
неизвестное: И в Анкаре, и в Стамбуле издательства вы!пуст)и1л.и сневдиаль-*
ные книги, посвященные Пушкину; -инициатива исходила от лад, так или
иначе (соприкасавшихся с русским народом, или славянами.
Старый литератор и педагог, во время младотурецкой революции
работавший в 'Македонии и потом жалевший; что прошел равнодушно мима
болгарского языка, Кязым Нами Дуру 9 составил сборник «Пушкин».
Внешне издана книга изящно: отпечатана на меловой бумаге,
представлена и пушкинская иконография, портрет жены, страница из
рукописи, отображающая интерес Пушкина к турецкому языку. Открывается
сборник введением Кязыма Нами Дуру. После общих 'фраз о
советско-турецкой дружбе, закрепившейся в самые трагические для турок дни, Ott
развивает мысль о значении Пушкина, который «произвел революцию
языковую и литературную». «Я думаю,— пишет он,— что быстрым
успехом и почетным местом, которое русская литература заняла среди
литератур мира, она обязана реалисту Пушкину, показавшему ей дорогу»:
Первая часть сборника представляет монтаж из переводных статей.
В центре — биография Пушкина, составленная В. Вересаевым, «который,
долго был врачом в деревне и налиЮал об этом ценную книгу; в
литературе он известен особенно биографиями»; потом идут отрывки из статей
М. Горького, В. Шкловского, М. Гуса, В. Кирпотина ((«молодого русского
поэта»), Лежнева, А. Луначарского и др.; отзыв А. Лиронделля,
характеристики Пушкина из немецкой и .английской энциклопедий, разные статьи
из советских газет о подготовке к юбилею и т. д.
Вторая часть отведена переводам из Пушкина: стихотворения,
отрывки из «Цыган», «Бориса Годунова», клочки из журнальных статей, одно
письмо. Под заголовком «В Сибирь» во второй половине идут первые
четыре строфы элегии «Брожу ли я вдоль улиц шумных». Материал все-
таки подобран разнообразный.
8 Стамбуле была издана книжка Хасана Али Эдиза. На обложке
модель памятника Пушкину, но бумага и снимки серенькие. Хасан Али
Эдиз, учившийся в Москве, знает русский язык, Пушкина может он
читать в подлиннике; ему знакомы и установки пушкинистов. Вообще
написана книжка просто и гладко. Говоря о преклонении перед Пушкиным,
«народным поэтом», он противопоставляет отношению Советского Союза
представление господствующих классов старой, царской России, которые
хотели сделать из Пушкина придворного поэта. За биографией следует
вторая часть, где зарисовано литературное лицо Пушкина. В конце
дан отрывок из подготовленного перевода «Пиковой дамы» 10.
Торжества, происходившие в Турции, завершились в Анкаре
большим вечером, устроенным «Народным домом». Советник при Главном
управлении печати Садри Эртем оделал доклад о жизни Пушкина и о
его произведениях, а сотрудник газеты «Улус» Яшар Наби произнес
речь о поэзии Пушнина, иллюстрируя положения декламированием
стихов. Под конец показан был фильм «Дубровский».
Тема о лирике Пушкина впервые, пожалуй, была затронута в
«Народном доме». Здесь нужна сосредоточенность и вдумчивость; нужно,
9 О нем см. В. Богучарский, По «обновленной» Турции, стр. 65—66.
10 Как писали «Известия» 4 февраля, драматург Мюнир Хайри написал для
юношества книгу о Пушкине; мне она неизвестна.
520

чтобы протянулись нити духовного понимания между поэтом и перевод-
чинам. Поэтому сними Пушкина и переводятся, и датируются редко.
«Какое нужно еще доказательство любви к Пушкину, — писал Садри
Эртем, — когда интеллигентские и художественные круги общества бурно
изливали свой .восторг, а газеты неустанно на все лады повторяли
симфонию симпатии».
Во время первой мировой войны в Турции образовалось общество
«почитателей» («ихтифальджи»), поддерживавших память о великих
людях страны устройством торжественных чествований. Однако размеры
чествования русского поэта (1937 г.) превзошли те скромные собрания,
которые ежегодно устраивались на могилах поэта Тевфика Фикрета,
архитектора Синака и др.
Вот это внимание к иностранному писателю навело на грустные думы
сотрудника газеты «Курун» Хаккы Сюка (С. Гезгин).
«Между тем как (Пушкинские дни в Турции торжественно
праздновались, годовщина смерти Омера Сейфеттина прошла незаметно.
Только газета „Курун" вспомнила о нем, и не потому, конечно, что эту
газету украшают его рассказы, а потому, что газета признает в нем
великого сына родины. После того, как столбцы газет так щедро были открыты
для Пушкина, — зачем скрывать? — такое забвение мне показалось
обидным. Пушкин — великий человек, на новых крыльях русская литература
спустилась с горделивых вершин (классицизма) на равнину
народничества. Прекрасно, но разве это есть основание, чтобы забыть Омера
Сейфеттина. У нас на книжном рынке начали раскупать произведения
Пушкина. Я считаю это приобретением, а все же черные мысли приходят мне
в голову. Омер во всяком случае художник куда выше Пушкина, а если
прибавим мы еще тутрецмий колорит, лежащий на ело рассказах, то
скорбь от забвения увеличится еще больше».
Журналист, хвативший через край, может утешиться: гул юбилейных
речей отзвучал, и опять имя Пушкина сошло со столбцов газет.
Как отмечали, да и отмечали ли, турки стопятидесятилетие со дня
рождения Пушкина, — мне неизвестно.
"Х0*О^

^^4j^vJ^4^
Г. ТУКАЙ И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА
(1886—1913)
Шестидесятилетие со дня рождения Габдуллы Тукая.
...Да ведь это —обычная юбилейная дата для живого человека!
Но как значительна она, когда почитатели — новое поколение,
выросшее после Октябрьской революции, оглядываясь назад, хочет
превратить этот день в великое торжество, посвященное памяти человека.
Для Габдуллы Тукая срок, истекший со дня смерти, длиннее
отрезка, скупо отмеренного ему Парками. Он угас на заре жизни; как и
русский собрат, юный певец Веневитинов, Тукай похищен «чахоткой
роковой»: «Как знал о-н жизнь, как мало ж'ил!»
Но девять лет творчества (1905—1913 гг.) вознесли его на
недосягаемую высоту. Рождение Тукая —национальная радость, смерть
Тукая—национальное горе. Между Тукае-м и народом протянулась
неразрывная связь. То, что Тукай взял от народа, он сторицей вернул ему.
Сын народа, Тукай близок татарам; Тукай —национальный татарский
поэт, гордость татар. Он создал язык поэзии; в народную форму—в
форму народной песни, то унылой, то грустной, то игриво веселой, он
влил новое содержание.
Этап за этапом развертываются у Тукая мотивы, призывающие
к любви к родине,— своеобразная иллюстрация к рассуждению
Карамзина «О любви к отечеству и народной гордости». Вот «Родная деревня»
(1909 г.); здесь он родился, здесь беззаботно играл, здесь вместе со
старшим братом распахивал черную землю. Минули годы детства, 'но
«куда бы мне ни привелось идти, где бы я ни жил, что бы ни делал,
навеки запечатлелись во мне родные места», —восклицает Тукай.—
«Возврата нет!» —не то полувопросительно, не то тоскливо шепчет он
когда «Пара лошадей» (1907 г.) везет его в Казань—город отцов
город светлого знания.
Он поет гимн «Родному языку» (1909 г.). И пусть здесь нет того
размаха и проникновенности, как у Тургенева: этот гимн-молитва
написан «для детей», которых подкупает задушевная прелесть стиха: «Через
1 В основу статьи положена речь, произнесенная 22 мая 1946 г. на заседании
Отделения литературы и языка Академии наук СССР, Казанского филиала Академии
наук LA.LP и Казанского государственного университета имени Ульянова-Ленина
посвященном шестидесятилетию со дня рождения Габдуллы Тукая.
522

язык много чего познал я на свете. Мать напевала мне в колыбели пес-
н'и, а бабушка говорила ночами сказки. И радость, и горе изъяснял мне
словами родной язык».
Когда он слушает песню «Эллюки» (1909 г.), перед ним проносятся
вековые страдания народа; ему грезится Болгар «Ак-Идиль», но
исчезла былая слава, и остался у татар один ишан.
Рассуждая «Сам с собой» (il906 г.), он мечтает о счастье народа.
«За счастье татар я душу отдам, ведь я — татарин, настоящий
татарин», — гордо заявляет он.
Уже в 1906 г., когда он только пробует свои силы, Тукай, обращаясь
«К народу», восклицает:
«Днем и ночью, ib горе, в счастье я с тобой, родной народ.
Стать певцом твоим покорным — высший для меня почет».
Рожденные первой русской революцией il905 г., темы эти
воспитывали молодое поколение и будили заглохшее национальное чувство.
Истоки страстной любви к родине восходят к народной песне.
Сызмала в ушах Тукая звенела народная песня. В публичной лекции в
Казани (1910 г.) он говорил: «Я не мог равнодушно слышать, когда кто
поет... Когда хальфы в медресе (в Уральске) под пятницу устраивали
вечеринку — как скромны были у них запросы: фунт семечек и
полфунта орехов; они и меня не забывали: я садился с краю за самоваром и
пел все песни, какие они требовали. В медресе так и звали меня
певуном. Полюбив песни, запавшие мне в душу в детстве, я полюбил
родной язык». Волшебная сила народной песни помогла ему разорвать
путы, наложенные на татарский язык бухарским уклоном старой
образованности.
Тукай подчеркивал значение народной поэзии: «Народная песня —
самое ценное и дорогое наследство, оставшееся нам от наших отцов.
Народные песни без всякого сомнения станут основой нашей
литературы, которая (Возникнет в будущем». Как созвучны эти мысли
настойчивым советам Максима Горького на Первом съезде советских писателей
в 1934 г.!
Горемычный сирота — отец умер через пять месяцев после его
рождения, а мать скоро вышла замуж и бросила его на попечение какой-то
старухи, — Тукай жил то у родственников, то у чужих людей; видел и
голод, и холод, он рано познал и горе народа, изливавшееся в песнях.
Девять лет скитания сменились в Уральске годами ученья. Он
подпал «в медресе, но и здесь, конечно, бедного бурсака стерегла нужда.
Испокон веку медресе Поволжья питались традициями, шедшими из
«священной Бухары», полурелигиозные поэмы, «литературное наследие»
Золотой Орды, только сушили мозг. Лохмотья старой поэзии — и
лексика, и размеры — сначала висели и над Тукаем, но он скоро сбросил их,
а потом использовал для юмористико-сатирических пародий на
лжеинтеллигенцию.
Но в XIX в. медресе испытали на себе и воздействие страны
халифа — Стамбула. Сочинения братьев Языджыоглу «Мухаммедие» и «Эн-
варуль-ашикин» давно распространились среди татарского общества;
проникали и панисламистские, и пантюркистские идеи, насаждавшиеся
в Турции шейхом Джемаледдином Афганским. И в Уральске, может
быть, предшествовали выходцы из Турции; язык турецкий, турецкие
сочинения, и не только религиозные, тоже встречали поклонников. Тур-
523

ку-революдионеру А. Эмрулле Тукай обязан тем, что узнал и светскую
турецкую литературу и-западную. Однако Тукай смотрел трезво и
удержался от зачарования. «Нам хотели навязать турецкий язык, нас,
татар, хотели отуречить», — вспоминал Ън потом. Во время революции
1905 г. "агитаторы мутили татар и звали переселенцев в Турцию, «рай
мусульман». Тукай предостерегал от нашептываний. «Мы 'не уедем! —
дал он отпор этим эмиссарам. — Мы здесь родились, здесь выросли,
здесь и умрем. Наша величайшая мечта — это -свободная страна,
свободная Россия». Но во время Балканских войн у него просыпалась
жалость к туркам, и в легком, порхающем стихе «Балканские мелодии» он
посмеивается над военными неудачами балканских союзников (1912 г.),
передравшихся .из-за «шкуры медведя»: «Ай, Чаталджа, ты — жирный
кусок, и если тебя не проглотить, то не видать и Стамбула!»
Рядом — около медресе — находилась русско-татарская школа. Она
увлекла Тукая, — перед ним открылся новый мир, новые образы и
новая методика. Светская школа развеяла затхлую, удушливую
атмосферу. Он бросает медресе.
Однако нужно как-нибудь существовать. Тукай поступает в
типографию, сперва наборщиком, потом он — корректор, сотрудник газет,
журналов, политических, сатирических. Хотя, как он признается, в
Уральске жил он замкнуто, этот город, несомненно, был решающим мо1
ментом формирования мировоззрения молодого Тукая — там заложены
были основы демократического склада творчества Тукая. Трудящимся
беднякам (высоко, наравне с писателем, ставит он наборщика),
обездоленным и униженным — о, как скорбит он об участи женщины! —
посвящает Тукай стихотворения, истекающие кровью. Ему кажется, что
в «Ночь Кадра» ангелы
Собирают вдо1выи слезы, слезы сирых бедняков,
Все .проклятья, все стенанья изможденных от труда,
Чтобы имм ожемчужить трон аллаха.
Однако Тукай не народный трибун, он не 'борец — хрупкая у «его
от природы структура. Раздавленный людской пошлостью, он советует
другу идти туда, «где зарыта правда». Он легко падает духом:
К угнетателям народа я примкнуть не захотел,
Мстить нет сил. Сломался меч. Дело кончилось
вот чем:
Грязью я забрызган сам, мир очистить «е сумел 2.
У мего и потом бывают срывы, и политические, и религиозные. Но
неужели мы бросим камень в Тукая, как это делали недавно в Турции
пантюркисты?
Болезнь подтачивала силы Тукая, она и сломила его. В юности же
был он как будто задорный «бесенок»; он сперва выбрал себе и
псевдоним «Леший».
Болезнь порождена была, быть может, несчастной любовью.
В 1906 г. Тукай пишет небольшое стихотворение «На могиле моей
возлюбленной». Он прямо говорит: «Она не умерла. А если бы ты и
умерла, скорбь по тебе живет в моем сердце. О светоликая, твоя смерть —
смерть для меня. Твой образ — перед моими очами, а твой голос звучит
еще у меня в ушах».
2 Перевод П. Радумова.
524

На жизненном пиру был он незванный греть, ц приласкал ли кто
,нежную душу его, томившуюся 'по любви? Тоска, постоянно гложет
Тукая: «В безотрадную минуту» уже в 1908 г. он спрашивает: «Есть ли
кто на свете несчастнее меня? Нет у меня 'ни ж^ны, ни дома. Валяюсь
я в номерах». Так и не воспрянул страстный «танчи» от любви к
красавице, завидуя в душе родным ему поэтам Байрону, Лермонтову и
Пушкину.
А позже (1910 г.), вспоминая мать, он говорит:
И с тех пор, как целовала ты меня в последний раз,
От дверей любви отвергнут был я черствою судьбою.
На твоей могиле камень.— ©сех Сердец людских теплей,
Здесь я плачу самой горькой, самой сладкою слезою —
так в стихотворении «Разбитая надежда» (19,10 г.) обрисовал поэт
корни своей тоски.
На мою долю выпала ответственная задача — раскрыть воздействие
русской литературы на Тукая. Пристальное изучение его поэзии
несомненно показало бы объем этого воздействия и со стороны содержания,
и со стороны формы, — заимствование тематики—перенесение сюжетов
и образов, новых для татарской литературы, отказ от ардбекой
метрики, за исключением нарочитых случаев, когда ему хочется осм,еять
старину, и введение новых размеров. Но мде неясно, когда и как изучал
Тукай русский язык; я хотел бы, чтобы Институт языка, литературы и
истории Казанского филиала Академии наук СССР .поскорее
подготовил к изданию дневники Тукая и составил бы хронологическую канву—
тогда задача литературоведов облегчилась бы. Пока же я ограничусь
беглым (и неполным) обзором переводов и подражаний Тукая;
большим подспорьем служит мне 'примечание к первому тому
академического издания сочинений Габдуллы Тукая (1943 г.), тщательно
составленное Я- X. Агишевым и X,, X. Хисметуллиным.
Насколько можно судить, Тукай ревностно изучал русский язык
в Уральске. Когда он поступил в медресе, он затруднился ответом,
когда его спрашивали о фамилии. Однако знание у него так
продвинулось, что он скоро мог давать уроки русского языка — уроками
добывал себе пропитание. Впадая, быть может, в шарж, преувеличивая свое
невежество, он вспоминал, что, когда очутился (1907 г.) в Казани, он
почувствовал себя деревенщиной перед сынками богачей, хорошо
знавшими русскую литературу, о которой он слышал теперь впервые. Они
пускались в критику Белинского, критиковавшего Пушкина! Потом
посмеивался он 'над «недорослями» и по«ял, что «они повторяли то,
что узнавали от учителей».
Переводы Тукая отражают душевные его переживания, они
помогают понять душевную драму поэта, ту тоску, которую он носил
постоянно. Иногда переводами хотел Тукай восполнить то, для чего
затруднялся найти татарские образы.
Среди семи стихотворений, написанных в 1905 г., есть и перевод
из Кольцова — «Что ты спишь, мужичок?» Первый перевод — дань
общественному течению, охватившему татарскую интеллигенцию. Вокруг
Тукая бушует революция, видит он страдания крестьянина, но. ему
близок народнический спокойный тон Кольцова.
Тукай увлекался лирикой; он рано и усердно читает Пушкина, и
рпять как знаменателен для 1906 г. перевод «Узника»! Как и Пушкин,
тщетно рвавшийся на свободу и удивлявшийся Вяземскому, Тукай на
525

привязи. Тукая сковала реакция. Он ослабел, и не уговорить Орлу
сломать железную решетку, чтобы выйти на простор, где «гуляет лишь
ветер... да я».
Восточная экзотика, красочное описание Востока мало волнуют
Тукая (и татарская литература была далека от восприятия восточной
красоты). У Тукая только и есть один отрывок из «Бахчисарайского
фонтана» (1906 г.), отвечающий опять мыслям разочарованного поэта:
«Вода струится, скрывается из глаз, так и молодая жизнь больше не
возвратится!».
Тукая покорила широта Пушкина — беспредельность, подобная
«Петру» (1909 г.), но отбирает он для перевода скорее
пессимистические мотивы.
Переводя стихотворение Пушкина «Я пережил свои желанья»
(1909 г.), Тукай приоткрывает завесу над внутренними настроениями.
Отрыв от жизни дается ему больно; он хочет заглушить это чувство
-неудовлетворенности, использовав в «Раскании и мольбе о прощении»
(1911 г.) мысли русского поэта. Перед ним витают образы красавиц
восточной поэзии Зулейки и Лейлы; опять как будто распахнулись
двери восьми раев, и человеку ли стерпеть, когда он видит «а земле ангела.
Теперь Тукай окреп, на чужом фоне он чертит свой рисунок. А
когда все-таки надвигается тоска, он рад утопить ее в вине — так
оправдывается законом противоположности перевод «Веселого пира»
(1911 г.).
Количество переводов (и переделок) из Пушкина невелико, но,
конечно, не ими определяется влияние Пушкина на Тукая; Пушкин
глубоко вошел в творчество Тукая. И не от Пушкина ли, например, зашло
обращение поэта к читателю в «Лешем», задает вопрос Н. К. Дмитриев.
И мне сперва тоже показалось правдоподобным это предположение. Но
потом я подумал, что здесь скорее прием старой назидательной,
религиозной литературы.
Восторг' перед Пушкиным Тукай изливает уже в раннем
старомодном стихотворении, посвященном «Пушкину» (1906 г.). «Я прочел и
выучил наизусть все твои произведения, — пишет Тукай, — я вошел в твой
сад и вкусил от твоих плодов. Все мое желание, вся моя цель — это твоя
поэзия и проза». Однако через шесть лет он дерзает сопоставлять себя
с Пушкиным: «Пушкин — я» (il912 г.).
Ты как солнце светил, Пушки«,
И как мир олромен ты, —
выразил Тукай преклонение перед поэтом.
Был еще поэт, которого Тукай ценил, пожалуй, не меньше, чем
Пушкина, — это Лермонтов. Тукай нередко соединял эти два дорогие
для него имена:
И Пушкин и Лермонтов — мой лучший образец.
Пусть медленно идет по их следам пеизец! —
писал Тукай в стихотворении «Слова татарского поэта» (1907 г.).
Время от времени на Тукая нападали противники, всячески
желавшие его унизить. Утешая себя, Тукай написал «Ответ» (1911 г.),
обнаруженный уже после революции. Он говорит здесь о созвездии из трех
поэтов: Пушкин, Лермонтов, Тукай: «Ну, и лай как пес, ...на эти три
звезды на небе!» Тукай как бы отдает себя под защиту русских поэтов.
526

И он еще раз — в год смерти — склонил перед ними свою голову:
«Пушкин и Лермонтов — солнце, а я как месяц, заимствую у них свет».
Но Лермонтов -внутренне был ближе Тукаю. Ему нравилась мятеж-
ность, страстная порывистость Лермонтова; Лермонтов сумел выразить
то, что Тукай только чувствовал, и то, что может быть, смутно.
Тукай, очевидно, любил сильно, но несчастливо, и навеки затаил в
душе неразделенную любовь, со слезами горькими, с тоской — как
говорит Лермонтов. И вот отсюда у 'него колебания: он переводит
«Опасение» (1907 г.). Здесь Лермонтов заявляет: «Страшись любви: она
пройдет». Но вскоре Тукай подавляет уязвленное самолюбие; вместо
личных мотивов, звучащих в лермонтовском стихотворении «К***»
(«Я не унижусь пред тобою»), в подражании Тукая «Я обманулся»
мотивы социальные (служение народу).
Разочарованность ведет за собой отчужденность от общества-
Борьба бесполезна; человек может обрести счастье, только предаваясь
созерцанию или молитве, так говорит его учитель Лермонтов, и Тукай
переводит стихотворения «Молитва» (1908 г.) и «Пророк» (1909 г.).
Отсюда и нарочитое тяготение Тукая к философии Льва Толстого.
Тукай охотно переводит мысль Толстого. У Толстого находит Тукай
самоуспокоение, оправдание отречения от жизни и безбрачия. «Будь
великим душой, радуйся, веселись, что ты не женат!» — торжествующе
повторяет Тукай. Чем дальше, тем все сильнее строгий аскетизм
Толстого привлекал к себе Тукая. Но Толстой близок Тукаю еще и тем,
что в социальном противопоставлении богатых и бедных он защищает
бедняка: «Не удивляйся, что пища богача так вкусна: она приправлена
слезами бедняка», — перелагает он (в -1913 г.) стихами мысли
Толстого.
Уже во власти предсмертного недуга он пишет стихотворение
«Свободное время» (il913 г.): «Переводить „священные" мысли,
написанные на чужом для нас языке, для меня стало религиозной
обязанностью, как молиться пять раз в день в определенное время! Я
отобрал эти „Слова Толстого" для свободного времени,, для чистого
времени моего часто печального сердца».
Устанавливая в публичной лекции (1910 г.) условия развития
татарской литературы, Тукай замечает: «Нам нужны Пушкины, Л.
Толстые, Лермонтовы».
Понятно, смерть Толстого больно отозвалась на Тукае, она
поразила его, и он откликнулся (1911 г.) стихотворением в прозе
«Порвались благословенные четки», напоминающем державинские дифирамбы
«На рождение в Севере порфирородного отрока», религиозный трепет
ощущается в этом стихотворении. Поэт, встревоженный болезнью
Толстого, спрашивает: «Будет ли еще общенародная совесть проливать
лучи света в сердца людей всего .мира?» Охваченная страхом за
Толстого, природа дает обет вечно цвести и сиять, только бы Толстой
выздоровел. Но когда он умер, солнце нахмурило свое чело, зарыдало
и уже не смеется. Реки покрылись льдом. Подули сильные ветры.
Темно, тоскливо, холодно. И выпали из оцепенелых рук четки. «Имам»3,—
благословенных четок оторваны, и четки, на которых написаны были
имена уважаемых писателей: Л. Андреев, Потапенко, Куприн, Сологуб,
3 Здесь непереводимая игра слов: имаме (украшение, завершающее четки)
напоминает имама (предстоятеля молитвы, направляющего движения мусульманской
общины).
527

Мережковский, Гр. Петров, Скиталец, рассылались. Одно из зерен
откатилось в Италию — там М. Горький(упал в обморок-
Здесь Тукай очертил и пестрый «круг чтения», следы которого дол-
сЖны отыскаться и в творчестве.
Из поэтов, которых Тукай переводил, предпочтение отдавал он тем
художникам слова, на палитре которых были мягкие нежные краски,
у кого слышал он призывы к добру и свету. Кристальная чистота,
овеянная -благородством, влечет к себе Тукая.. Надлом душевный может
быть и усиливается, но он спокойно принимает удары судьбы: é стихах
Плещеева и Аполлона Майкова находит он успокоение. Тукай,
переводя (1908 г.) «Советы» из Майкова, раскрывает лживость «друзей»,
которые подают хорошие советы; а «От кого ждать помощи?» —
спрашивает поэт и приходит к выводу* что человек может надеяться только
на себя. Страдания- очищают его; в стихотворении «После мученья»,
заимствованном у Майкова (1910 г.), он говорит «Я думаю сладостно
о минувших муках; разве они не были ключом к моему счастью,
лестницей к священной цели». У Майкова находит Тукай и материал для
обличения торгашей, от которых и сам много страдал: он переводит
(1912 г.)' «ТрИ'иетины».
Скупо представлена у Тукая современная ему русская поэзия;
скорее это — случайные переводы; по крайней мере у меня >не подыскана
для них внутренняя мотивировка.
Часто Тукай бросает вскользь глухое замечание: «с русского».
Исследователю предстоит еще проделать кропотливую работу, уточнить
следы прямого заимствования, Но образы, навеянные чтением, могли
запасть ему и бессознательно претвориться.
А насколько широко и глубоко отразилось у Тукая знакомство
с русской поэзией, об этом убедительно говорит легкая, игривая сказка
«Леший» (1907 г.), переведенная на русский язык Н. Ашмариным,
П. Радимовым, С. Липкиным. Тукай говорит, что подражал
фантастическим сказкам Пушкина и Лермонтова, подслушанным ими в
деревенских песнях. Но Н. К. Дмитриев идет дальше: он хочет видеть здесь и
влияние Некрасова («Мороз-воевода»), и Полонского
(«Кузнечик-музыкант»). Он брал иногда поэтические образы (например,
«Волшебница-зима»).
Вообще русскую литературу Тукай знал хорошо; Т. Керем, делясь
воспоминаниями о Тукае в первую годовщину его смерти, пишет, что
Тукай любил Никитина. Тукай пускает в оборот тип Обломова
(1913 г.); ему дорог был Белинский-
Через русский язык открылись перед Тукаем и красоты
западноевропейской поэзии. Что успел он прочесть ко времени первой русской
революции, неизвестно (во всяком случае, в 1906 г. он уже знал
«Робинзона»). Первый перевод (1907 г.) стихотворения Беранже «Нищая»
говорит о сильных демократических настроениях, пробужденных 1905 г.
Мятежный дух Лермонтова, естественно, привел его к Байрону, и
стихотворение Байрона передает (1907 г,) Тукай, конечно, в переводе
Лермонтова; оно обнажает внутренний мир его — переживания поэта,
который «похоронил свое сердце под этими стихами»; в небольшом
отрывке из Шекспира Тукай опять изливает (1909 г.) собственные чувства:
он завидует мухе, которая свободно ходит по щеке его возлюбленной.
Богаче, относительно, представлена немецкая поэзия: три
стихотворения Шиллера, Гёте и Гейне. Но это и все.
528

* *
Откуда черпал Тукай материал для переводов? Были ли у него
под рукой уже в Уральске собрания произведений русских поэтов?
Может быть, если речь 'идет о Пушкине или Лермонтове; но трудно
думать, чтобы перед ним было, например, собрание стихотворений
В. Л. Пушкина (и изданы они были после смирдинского издания 1855 г.,
кажется, только раз, в 1893 г., приложением к еженедельному журналу
«Север»), и естественно, мысль обращается к русской школе, где он
учился. Здесь увидел он впервые русские книги для чтения,
хрестоматии; они-то и дали ему основу гума/нистических взглядов, свободных от
узкого национализма. Вне школы находил он еженедельные журналы,
•игравшие большую роль в дореволюционной России: общелитературные
(«Живописное обозрение»), — странно, что «Нива» как будто была ему
незнакома,— юмористические («Будильник», «Сатирикон»).
Вообще, замыслы переводческие у Тукая были обширны, он не
успел их только осуществить. Он говорил Т. Керему: «„Гамлета"
переводить трудно, и только „Евгения Онегина" можно бы перевести»; но
больше соблазняла его поэма «Руслан и Людмила».
В небольшом стихотворении-шестистишии (1913 г.), определяя свою
зависимость от Пушкина и Лермонтова, Тукай полагал, что о-н
выполняет для татар то, что в свое «время делал Жуковский, «великий его
учитель». Тукай был «неподражаемый переводчик» или искусный
«переводчик-подражатель», и о нем можно повторить отзыв Пушкина о
Жуковском в письме к Рылееву, что «переводный слог его остается
всегда образцовым».
Трудна была на первых порах позиция Тукая, бедность татарского
литературного языка сковывала его: энергичная сжатость подлинника
подменялась в переводе расплывчатостью, своего рода размазанностью.
Сын деревенского муллы, долго сдавленный старыми верованиями,
Тукай должен был поневоле идти на уступки: так, слово «молитва»
(в одноименном стихотворении Лермонтова) заступает у него «сура
Корана». Его как будто пугает и стих Майкова в «Трех правдах».
Тукай должен был переводить так, чтобы это доходило до
читателя-татарина, вводил черты быта татар, быта мусульман; часто
изменял словесную форму, расширял мысль оригинала, он переводом
нередко создавал как бы новое самостоятельное произведение —
пересаживал «на родную почву, еще \яе возделанную, ростки русской поэзии.
Воздействие русской поэзии сказалось и на стихотворной форме;
он видит новые размеры — «бойкий ямб четырехстиший»,
соответствующий строю татарской речи, и в 1906 г., прочитав стихотворение
Лермонтова «Вверху одна горит звезда», Тукай слагает то ли сентиментальное,
то ли насмешливое стихотворение «Короткий эзан».
Интересно сатирическое стихотворение (1912 г.) Тукая «Молодцы»,
строй которого подсказа(н Пушкиным. Известно, что у Пушкина слово
«розы» рифмуются, и не раз, со словом «морозы»; например: «Но вот
уже трещат морозы... Читатель ждет уж рифмы „розы"». У Тукая для
рифмы взяты слова: «поза», «угроза» и «розга». Смеясь над
чванливыми «молодцами», сохраняющими горделивость — «позу», он. говорит, что
в словах «розга» они не заметили буквы «г» и приняли угрозы за
«розы».
Тукай учился и в медресе, и в русско-татарской школе; невольно
сравнивал он две системы обучения родному языку и яано видел недо-
34 В. А. Гордлевский
529

статки схоластических методов. Думая о воспитании подрастающего
поколения, находившегося во власти старой мусульманской идеологии,
Тукай решил писать стихи для детей. Он создал детскую литературу,
которая прививала общечеловеческие чувства, прививала любовь к
родине и труду. Детская литература, по мнению Тукая, должна уводить
от фантастики и разрушать суеверия. В русских хрестоматиях — старых,
испытанных друзьях детей: «Родном Слове» Ушинского и сменивших
его в XX в. книгах для чтения Вахтеровых, Тихомирова и др. нашел
он образцы, которые помогли ему разрешить задачу. Так, уже в 1908 г.
выпустил он первую книжку для школьников «Радость». За ней быстро
последовал ряд пособий. С одной стороны, он художественно
обрабатывал родной татарский фольклор, с другой — переводил то, что
отвечало его мыслям. 0)н обратился к Пушкину: перевел (1908 г.) сказку
«Золотой петушок», переводил и стихи (впрочем, «Утро» вышло
бесцветно). Ему пригодилась для детского чтения мягкая, задушевная
поэзия Майкова и Плещеева, стихотворения Тума'ненского («Птичка»),
Мея и др. Может быть, и басни Крылова («Лисица и виноград»),
Измайлова («Лестница») предназначались тоже для детей. Книжки
Тукая красноречиво говорят, как многим он обязан русской литературе.
Народная стихия оплодотворилась могучим гуманистическим
веянием русской литературы. И форма, и содержание русской поэзии
представляли резкую антитезу чахлой татарской литературе, барахтавшейся
в тисках старой идеологии. Решительно отвернувшись от Востока — от
восточных (среднеазиатских) традиций, Тукай подготовил наступление
той народной литературы, о которой мечтал, читая публичную лекцию
в Казани в 1910 г. Он еще тогда разгадал смутное желание народа.
Вот почему он и стал национальные поэтом.
Он умер рано; но он хотел, чтобы жизнь, отданная на служение
народу, оставила какой-нибудь след. В стихотворении «К народу»
(1906 г.) он пишет:
«О судьба, возьми мою жизнь, но не бери мою славу. По мне,
(страшнее) смерть, забвение и заброшенность. Если я умру, пусть не
пропадает мое ничтожное имя. Пусть не пойдут впустую мои старания
и труд. Если когда-нибудь народ благосклонно вспомнит обо мне —
вот это-то и есть моя цель, надежда и мое счастье».
Сразу же после смерти Тукая из глухих уголков Татарии
послышались голоса неведомых почитателей поэта. «Тукай, мы знаем тебя
с юных лет, — писали крестьяне „Буа",— мы тебя не забудем!»
Образовалось Общество имени Тукая — своего рода «литературный фонд»,
который должен был помогать писателям, спасать их от нужды и
болезней, от которых так страдал и погиб Тукай.
Семена, брошенные Тукаем взошли пышно после Октября. И
чествование памяти Тукая — праздник не одних татар; это — праздник
народов Советского Союза, демонстрирующий величие русской
литературы. Приобщившись к русской культуре, Тукай сумел вырвать
татарскую поэзию на широкий общечеловеческий простор. В этом заслуга
Тукая, и за это Тукай, бесспорно, занял почетное место в пантеоне
народных поэтов.
^x^Jc^tP

ПРИЛОЖЕНИЯ
34*

ПРИМЕЧАНИЯ
Грамматика турецкого языка
(Морфология и синтаксис)
Печатается по монографии: Вл. Гордлевский, Грамматика турецкого языка,
М, 1928.
Стр. 1'1. Термин «турецкий»...
Термин «турецкий» в современной тюркологии применяется только к туркам,
населяющим территорию Турции и некоторые районы Народной Республики Болгарии.
Стр. Ш... о бесчисленных турецких племенах и народах...
Здесь и в других подобных случаях, когда автор имеет в виду тюркоязычные
народы (азербайджанцы, туркмены, казахи, узбеки и др.), следует читать: «тюркские
племена и народы».
Стр. 13... азербайджанцы повели энергичную борьбу за латинский алфавит.
В 1922 г. азербайджанская письменность была переведена с арабского на
латинский алфавит, а в 1940 г. за основу ее была принята русская графика.
Стр. 13. Турки... пользуются арабским алфавитом.
В 1928 г. в Турции был принят латинский алфавит с некоторыми
дополнительными знаками.
Стр. 26... кендийи.
В современном турецком языке «кендийи» не употребляется.
Стр. 30. Yari...
Может быть, и в функции определения: yari proleter «полупролетарий'; yan yolda
'на полпути'.
Стр. 31... и- Mùui-T up.
Формы (i)miç и (i) miçtir дифференцировались и образуют разные формы времен;
прошедшее повествовательное — gelmi§, перфект — gelmi§tir и давнопрошедшее — gel-
mi§ti.
Стр. 37... обычно масдары соединяются с глаголом... этмек, а причастия —
с олмак...
Вспомогательные глаголы etmek и olmak соединяются с причастиями и масдара-
ми: mecbur etmek 'вынуждать, принуждать'; mecbur olmak 'быть вынужденным'; tes-
lim etmek 'сдавать'; teslim olmak 'сдаваться, капитулировать'.
Стр. 39 ...и стейо р...
Широкий гласный а (е) переходит в узкий i (I): baçlayor — -baçhyor, is-teyor —
istiyor gezmeyor — gezmiyor.
Стр. 41. ...б у л у р - лар-ды.
Возможно также bulârdular.
Стр. 41. Основа его образуется от глагольной основы через прибавление к ней
отыменной приставки д ы.
Новейшие исследования памятников древнетюркской письменности сильно
поколебали гипотезу об именном происхождении формы прошедшего категорического
времени.
Стр. 42. 1-е л... б у л- д'у - ид им.
При слитном написании: bulduydum, bulduydun и т. д.
533

Стр. 42. 3 - е л... б у а-м у ш-ла р(д ы р).
Возможна также форма bulmu§turlàr.
Стр. 42. Давнопрошедшее субъективное («турецкое»).
«Субъективным» это время можно назвать лишь формально, по аналогии с
прошедшим субъективным («турецким») временем, так как обе формы образуются при
помощи причастия прошедшего времени: gelmi§— gelmiçtir. Форме gelmiçtir не
присущи модальные оттенки и значения сомнения, неуверенности и чужесловности,
характерные для формы gelmiç как одно из его основных значений.
Стр. 43. 3-е л... бул-муш-лар-ды.
Возможна также форма bulmûçtulàr.
Стр.43. 3-е л... б у лад жак-л ар.
Возможна также форма bulacaktirlar.
Стр. 43. 3 - е л... б у лад жак- л à р.
Возможна также форма bulacâktilâr.
Стр. 44. 1-е л... булмалы-идим.
В новом правописании bulmahyim, bulmalisin и т. д.
Стр. 44. ...сев-ме-мели-йим.
В новом правописании sevmemeliyim, sevmemeli miyim?
Стр. 44. 1-е л. ...булса-идим.
Теперь bulsaydim, bulsaydin и т. д.
Стр. 45. ...присоединение приставок мыши с а.
Форма (i)mi§ в сочетании с именами и причастиями, а также с основами должен-
схвовательного и условного наклонений является в то же время носителем значения
прошедшего и .настоящего времени .и выражает сомнение, .неуверенность.
Стр. 45. ...6"улуйор-исем.
По новому правописанию buluyorsam, bulduysa, bulmaliysa.
Стр. 46. 1-е л. ...б ула-идим.
По новому правописанию bulâydim, bulaydin и т. д.
Стр. 47. 1) Причастие настоящего времени...
Причастие на an, en (уan, yen) в современном турецком языке является причастием
настояще-прошедшего времени: yazan «пишущий, написавший'.
Стр. 47. 3) Деепричастие на ...а л ы...
Деепричастие «на ah, eli (для согласных основ) и yah, yeli (для гласных основ).
Стр. 48. 4) Деепричастие на ...а
Деепричастие на а, е (для согласных основ) и уа, уе (для гласных основ).
Стр. 48. .../с деепричастию на а...
Вернее, к деепричастию на а, е (уа, уе).
Стр. 49. Деепричастие на...кен.
Ken (iken) присоединяется также к именам: çocukken 'когда (он) был ребенком';
eudeyken 'когда он был дома'.
Стр. 52. Через прибавление к глагольной основе приставки... дык, ом/с и т. д.
образуется отглагольное имя...
Форма на dik рассматривается как причастие прошедшего и настоящего времен,
преимущественно функционирующее как .имя действия.
Стр. 55 1) Неопределенный падеж... может иметь значение
падежей—именительного, родительного или винительного.
Неопределенный падеж может иметь значение любого другого падежа.
Стр. 72. ...башка...
Ва§ка относится к послелогам-именам: ba$ka bir adam — другой человек.
Стр. 81. Основа настоящего времени в сочетании с формой мыш дает особую
форму имперфекта.
Основа настоящего времени на уог в сочетании с аффиксом тщ, обозначает
действие-состояние в настоящем и прошедшем времени: уагьуогтщ 'говорят
(оказывается), он пишет (он писал)'.
Стр. 83. Неопределенный имперфект повествовательный... выражает
обычность действия, происходившего в прошлом.
Основа-причастие настояще-будущего времени в сочетании с аффиксом тщ
обозначает действие (состояние) в настоящем и прошедшем времени: уагагтщ «говорят
(оказывается), он вообще пишет (он вообще писал)'.
Стр. 85. Прошедшее неосуществленное.
Прошедшее неосуществленное (будуще-прошедшее) может обозначать действие,.
которое должно было совершиться и на самом деле совершилось.
Стр. 85. Модальность мыш с причастием будущего времени.
Причастие будущего времени с аффиксом тщ выражает действие (состояние) в
будущем и в будуще-прошедшем времени: уагасактщ 'говорят (оказывается) он
должен написать; говорят (оказывается) он должен был написать*.
534

Числительное 50 в турецком языке
Печатается по тексту, опубликованному в «Известиях Академии маук СССР»»
т. IV, вып. 3—4, М., 1945, стр. 135—147.
К вопросу о влиянии турецкого языка на арабский
(Лексический материал)
Печатается по тексту, опубликованному в «Записках коллегии востоковедов»,
№ V, стр. 271—2911.
Стр. 139. I. Наступление турок.
Все, что в этой работе говорится о турках вплоть до XIII в., следует отнести к
различным тюркоязычным народам.
Лексика караимского перевода библии
Печатается по тексту, опубликованному в «Докладах Академии наук СССР», 1928,
стр. 87—91.
Из комментариев к староосманскому переводу хроники малоазийских Сельджукидов,
так называемой хроники Ибн Биби
Печатается по тексту, опубликованному в трудах Восточной комиссии
Императорского Московского археологического общества «Древности восточные», т. V, М., 1913,
стр. 1—15.
Стр. 161. ...ad usum delphini (лат). —для дофина, что стало означать легкое
приспособление научного материала.
Стр. 161. ...personae gratissimae (лат.) —'выюокоуважаемые лица.
Обзор турецких сказок по сборнику Игн. Куноша
Печатается по извлечению из «Юбилейного сборника в честь В. Ф. Миллера»,
М., 1900.
Стр. 181. ...избирают на царство Ахмеда Безрукого (пармаксыза).
Точнее: «избирают на царство Ахмеда Беспалого (пармаксыза).
Grip, il85. Царевич, наблюдавший за девушкой из павильона...
Здесь, очевидно, употреблено не то значение турецкого слова kösk 'летний дворец',
* павильон', и т. д.
Точнее: «Царевич, наблюдавший за девушкой из летнего дворца».
Стр. 207. Кебаб 'жаркое'.
Кебаб — жареное на вертеле мясо, шашлык.
Из наблюдений над турецкой песнью
(По поводу сборника д-ра Ф. Гизе «Рассказы, и песни из Конийского вилайета»)
Печатается по теисту, опубликованному в жури. '«Этнографическое обозрение»,
1908, № 4, М., 1909, стр. 60—126.
Стр. 224. ...ex officio (лат.) 'по обязанности'.
Стр. 226. ...уцелевшим еще от эпохи греко-персидских войн...
Греко-персидские войны происходили в 500—449 гг. до н. э.
Стр. 227. ...lapsus linguae или calami (лат.) —оговорка или описка.
Из истории османской пословицы и поговорки
Печатается по тексту, опубликованному в журн. «Живая старина» (вып. II—III,
СПб., 1909, стр. 106—124).
Отделение этнографии Императорского русского географического общества.
Стр. 272. Это [Арабгир] также город Харпутского вилайета, населенный
преимущественно армянами.
В настящее время этот район населяют преимущественно турки.
535

Османские сказки
Печатается по тексту, опубликованному в журн. «Этнографическое обозрение»,.
Ï911, М., 1912, № 3—4, стр. 203—211.
Материалы по османскому фольклору
Анекдоты
Печатается по тексту, опубликованному в журн. «Живая старина», год XX, 1911.
СПб., 1912, № 1—4, стр. 131—144.
Стр. 293. Таков был порядок в доконституционной Турции.
Имеется в виду порядок в Османской империи до младотурецкой революции.
Рецензии
Печатается по тексту, опубликованному в журн. «Живая старина», год XX, 1911,
СПб., 1912, стр. 152—157.
Стр. 296. ...ad us um delphini.
См. примечание к стр. 161.
Из настоящего и прошлого меддахов в Турции
(Рассказы меддаха Ашки-эфенди)
Печатается по тексту, опубликованному в журн. «Мир ислама», т. I, СПб., 1912„
№ 1—4, стр. 322—344.
Стр. 304. ... в рассказах Ашки-эфенди удачны бывают персы-азербайджанцы.
Речь идет о жителях иранского Азербайджана.
Указатель литературы османской сказки
Печатается по тексту, опубликованному в журн. «Живая старина», год XXI, 1912,
Пг. 1914.
Сказка или быль?
(По поводу сюжета «Купеческая дочь и дворник»)
Печатается впервые по рукописи автора.
Стр. 329. ...jus primae noctis (лат.) 'право первой ночи'.
Стр. 330. ...nonsens (англ.) < бессмыслица, нелепость'.
Стамбульские меддахи
Печатается по тексту, опубликованному в «Трудах Кабинета истории материальной
культуры» (вып. V, М., 1930, стр. 7—16) Историко-философского факультета и
факультет литературы и искусства Первого Московского государственного университета.
Стр. 334. ...pièce de résistance (франц.) 'главная, важнейшая часть'.
Ходжа Насреддин
Печатается по кн.: «Анекдоты о ходже Наср-эд-дине», М.—Л., 1936, стр. IX—XXX.
Стр. 342. ...см. анекдот M 130.
Номера анекдотов, указанные в статье, приводятся по работе В. А. Гордлевского
«Анекдоты о ходже Наср-эд-дине», М.—Л., 1936.
Очерки по новой османской литературе
Печатается по монографии: В. А. Гордлевский, Очерки по новой османской
литературе, М., 1912.
Стр. 355. ...persona grata (лат.) —Доел, «желанная личность». В да.ином
контексте «лицо, находящееся в милости; любимец».
536

Стр. 356. ...комедия «Шаир эвленмеси» («Как женится поэт»).
Комедию Шинаси «Шаир эвленмеси» следует перевести как «Женитьба поэта».
Стр. 370. Незадолго до франко-прусской войны...
Имеется в виду франко-прусская война 1870—1871 гг.
Стр. 373. ...во время Парижской осады...
Речь идет об осаде Парижа контрреволюционными войсками Тьера в период
подавления Парижской коммуны.
Стр. 404. ...in statu quo ante (лат.) *\в прежнем положении'.
Стр. 406. ...partie de plaisir (франц.) 'увеселительная прогулка'.
Стр. 407. ...во время последней русско-турецкой войны.
Имеется в виду война между царской Россией и Османской империей в 1877—
1878 гг.
Стр. 4(211. Но как только пал Йылдыз-кёшк...
Имеется в виду свержение султана Абдул Хамида II.
Стр. 424. ... этот вопрос [об изменении арабской графики в турецком языке] так
или иначе будет разрешен...
См. примечание к стр. 13.
Стр. 433. ...Гази Осман-паши (плевненского героя)... Здесь описка, ом. замечание
В. А. Гордлевского, стр. 46<1, сн. 20.
Толстой я Туоции
(Библиографическая заметка)
Печатается по тексту, опубликованному в «Известиях Общества Толстовского
музея», 1911, № 3—4—5, стр. 116—118.
Толстой в Турции
Печатается по тексту, опубликованному в журн. «Восток», М.—Л., 1925, кн. 5,
стр. 208—212.
Стр. 442. И если бы принята была концепция Толстого...
О взглядах Л. Н. Толстого см. работу В. И. Ленина «Лев Толстой, как зеркало
русской революции» (Сочинения, т. 15, стр. 179—186, изд. 4).
Переходная пора османской литературы
(По поводу книги Кёпрюлюзаде Мехмеда Фуада)
Печатается по тексту, опубликованному в «Известиях Общества обследования и
изучения Азербайджана», Баку, '1926, № 2, стр. 10—31.
Чехов в Турции
Печатается по тексту, опубликованному в «Известиях Ака'дем.И1и наук СССР»,
Отделение литературы и языка, т. III, вып. 5, М., 1944, стр. 220—227.
Отзвуки Востока в творчестве И. А. Крылова
Печатается по тексту, опубликованному в «Трудах Московского института
востоковедения», вып. 3, М., 1946, стр. 131—145.
Стр. 472. ...до Французской революции.
Имеется в виду Великая французская буржуазная революция 1789—1794 гг.
Что такое «босый волк»?
Печатается по тексту, опубликованному в «Известиях Академии наук СССР,
Отделение литературы и языка», т. VI, вып. 4, 1947.
Слово о Назым Хикмете
Печатается по тексту, опубликованному в «Кратких сообщениях Института
востоковедения Академии наук СССР», II, М., 1952.
537

Гоголь в Турции
Печатается впервые по рукописи автора.
Пушкин в Турции
(Из истории знакомства)
Печатается впервые по рукописи автора.
Г. Тукай и русская литература
Печатается впервые по рукописи автора.

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Аарон (библ.) —475
Аббас I (Великий), шах — 344
Абдал-ата — 346
Абдул Азиз, султан — 274, 287, 353, 359,
373
Абдул Кадир Гиляни — 343
Абдул Меджид, султан — 27>8, 351, 369,
399, 439
Абдул Хакк Хамид-бей —381, 382, 383,
418—4)20, 448, 454—460
Абдул Хамид I, султан — 402
Абдул Хамид II, султан — 8, 305, 308,
336, 359, 360, 363, 366, 371, 373, 379,
389, 393, 399, 401, 402, 410, 413, 414,
430, 433, 43(5, 451, 452, 457, 511, 515,
518
Абдулла, имам — 34'1
Абдулла, чавуш — 362
Абдулла Джевдет — 454
Абдулла Зюхди — 394
Абдуллах, католический ксёндз — 398
Абдуррахман III —382, 383, 514
Абдюлькадир Ф. Сюлейман (Инон) —
495'
Абу Долям — 340
Абу-лаклакат уль-унфи — 356, 357
Абу H ов а с — 340
Абу Ханифа — Ш
Абуззия Тевфик-бей (Тевфик-бей) —
269, 351, Э53, 367, 360, 372—378, 381,
449
Абуссюуд, шейхульислам — 277
Абыдын (Зейн уль-Абидин) — 249
Аверроэс (Ибн Рошд) — 4;2'8
Авни Инсель — 510
Агишев Я- X. — 525
Агях-эфенди — 353, 394
Адам — 293
Аджем Али, меддах — 335
Адиль Гирей — 366
Аднан Тахир Тан — 464
Азадовский М. К. —326
Азра —425, 426
Азраил, ангел смерти — '187
Аиш (лит.) — 258
Айвазовский — 337
Айдемир — 453, 454
Айетулла —370, 374
Айше-Фатьма (лит.) — 238
Айы Кемаль (Сюрурл) — 306
Айы Мехмед (лит.) —311, 312, 313
Ак-Кёбёк — 490
Ака Гюндюз — 440
Акчурин, Ю. —44.1, 442
Алаэддин Кейкубад I, сельджукский
султан —161, 1192, Г64, 342, 343
Александр, король Сербии — 434
Алеплский, Павел— 143
Али, герой новеллы Халида Зии
«Повозка Али» — 429, 430
Али, житель Коньи — 280
Али, издатель газеты «Басирет» — 370,
37-1
Али, меддах — 307, 316, 337
Ал,и, щеточник — 287, 297
Али-ага, седельник — 388
Али-бей, герой романа Намык Кемалч
«Предостережение, или приключения
Али-бея» — 365
Али Сырмакеш — 336
Али-паша, великий везир — 353, 359,
360, 374, 457
Али-паша (Янинский) — 276
Али-челеби —457, 480
Али-челеби, автюр антологии «Тезкерей-
ий-шуара» — 447
Али Кемаль, сотрудник «Игдама» — 382,
392, 405
Али Кемаль Аксют — 518
Али Нусрет — 4£12
Ал.и Суави — 370, 374, 407
Али Фахри — 439
Али Экким (Хеким), меддах — 337
Али Экрем, поэт — 455
Али Юльви — 394
Алп Арслан, сельджукский султан —
341
Андреев Л. —469, 527
539

Андреев M. С. — 466
Андреев H. H. — 325
Андрей, хозяин лавки — 409
Антуан — 4О01
Аполлон (миф.) —474, 628—530
Аргиролуло ЯкоБани — 392
Ата-бей — 360, 361
Атешзаде Иззет-паша — 348
Аттила —496, 407
Афанасьев А. Н. — 503
Ахи Эврен — 342
Ахинеев (лит.) — 468
Ахмед, ага —206, 206
Ахмед, меддах — 336
Ахмед III, султан —268, 302, 337, 447,
456
Ахмед Агаев (Агаоглу) —440, 515, 516
Ахмед безрукий — 'Ш1
Ахмед Вефик-паша — ,133, 269, 270, 272,
367, 391, 306, 404, 407, 449, 477
Ахмед Джевдет, основатель газеты
«Игдам» — 301t
Ахмед Ихсан—419, 460
Ахмед Мидхат-эфенди (Мидхат-паша) —
1269, 363, 364, 374, 375, 378, 379—381,
388, 392, 396, 422, 428, 435, 445, 449,
463,514—ть
Ахмед Расим — 390, 408, 409
Ахмед Фарис Шидьяк — 355
Ахмед Хикмет —8, 417, 403—425, 428,
439
Ахмеди, поэт — 345
Ахмет-акай — 349
Ашки-эфенди — 7, 300, 301—302, 321,
324, 333—337
Ашмарин Н. — 528
Бабур — 492
Базарлы — 344
Байрам-паша — 45)7
Байрон Д. Г. —431, 525, 528
Бакы, поэт — 440, 457
Балакирев М. А. — 344
Балджыоглу — 209'
Бальзак Оноре де — 379
Банч В. — '1.26
Баранов X. К. — 132
Баратынский, поэт — 503
Барбье де Мейнар — 405
Барсов Е. В.— 484, 486
Бартольд В. В. — 126, 494
Баскаков Н. А., советский востоковед —
489
Басре Р. —34Г, 346
Батюшков Г. Д.— 146
Бахлуль, шут при халифе Харун ар-
Рашиде — 340
Баязид I, султан — 2(13
Баязид II —302
Баязитов А. — 390
Баян, болгарский князь — 498
Бедкульджемаль (лит.)—328
Бедье Ж. —481)
Безухий (Кулаксыз) — 222
Бейбарс (XIV в.) — 140
Бек Анри — 460
Беликов — 465
Белинский В. Г. — 511, 512, 526, 52в
Беляев Е. А., советский востоковед —
476
Бенуа П. — 446
Бенфей —4.76, 481
Беранже— 528
Березин И. Н. —338, 486, 490—492, 494
Бернштам А. Н. — 134
Бесталанный — 190
Беха Тевфлк — 438
Бехрам-ага, придворный eiBHVX — 370
Бехчет Кемаль Чаглар, поэт — 517
Бётлингк О. —12
Бидпай — 476
Бисмарк О. фон — 371
Биссон А. — 450
Битовт Ю. — 438
Богданович И. — 268
Богучарский В. Я- — 516
Бодлер, писатель — 420, 517
Бозбей (лит.) — 230, 255
Боккаччо Д. — 479
Бонелли Луиджи, востоковед — 358
Бо,няк, половецкий князь, совершивший
поход на Русь в 1096 г. —487. 489,
498, 499-, 5011, 602
Бордеано — 375
Босой Волк, помещик — 485, 486, 502
Бпейткопф — 472
Брие Э. — 450
Бурже П. —391, 461
Бурте-чино, первая жена Чингис-хана —
494
Бурун су з, меддах — 335
Бурунсуз Ахмед — 307
Бурханеддин — 347
Бус (Бусир) —483
Буслаев Ф. И.— 483, 485, 5О0, 504
Бутков П. Г. — 483
Бычакчы — 510
Бьернсон — 450
Вагнер — 461
Вала Нуреттин — 466, 469, 470
Валуйский А. М. — 129
Вамбери Г., венгерский ориенталист —
,160, 160, '260, 298, 319, 301, 477
Васильков — 492
Васнецов В. М. — 504
Васфи Махир — 464, 466
Васыф, поэт — 448
Вахдет Гюльтекин — 466, 509, 510
Вахидеддин, султан — 306, 505
Вахтеров — 530
Вебер — 393
Ведад Урфи — 451
Веджихи — 410
Веджихи Гёрк — 510
Вейси, поэт — 440, 467
Велед-челеби — 296, 298, 387
Велед-челеби, настоятель ордена Мев-
леви — 418
Велед-челеби (Бехай) —206
Веневитинов — 522
Вересаев В. — 520
Зерлэн — 420
Веря Ж. — 39U
540

Веселовский А. H.— 488, 496-498
Весельский А. —347, 348
Вигье — 3)15
Вигье, французский миссио<нер — 307
Визенталь — 302
Вилльнёв, французский посол в Турции
•в XVIII в. —337
Вильдос (XVI в.), немецкий гумаийст-
баснописец — 480
Виноградов В. В.—7
Венский С. С. — 503
Виньи А. де — 480
Владимир, сын князя Игоря—131, 487
Владимир Давидович, князь — 487
Владимиров П. В. —489, 490, 502, 504
Владимирцов Б. Я. — 494
Волков Б. — 476
Волынский, Б оброк — 500—502
Вольней — 402
Вольтер Ф. М. А. —440, 464, 472
Востоков А. В. —484
Всеволод Юрьевич, князь—131
Всеслав, князь — 498, 499, 602
Вяземский — 5125
Габарио —379, 417
Галиб-деде — 3)82
Галиб, шейх-поэт — 458, 451
Галла« — 472
Галлан А. —346, 480
ГальпериннКаминский — 488
Ганиев С. М. — 441
Гартмад М. 379, 381
Гаспринокий Исмаил — 376, 440, 441
Гаффар Гюней —464, 466, 467, 469, 510
Гезгин И. —516, 6211
Гейне — 439, 401,52«
Георгий Победоносец — 403
Гер а ли — 266, 364
Геродот — 480, 498
Геру Т. — 480
Гёлетт — 472
Гёте — 450, 520, 526
Гза, половецкий князь — 490, 491, 494,
499
Гибб Э.—6, 1-1,923, 414
Гизе Ф. —4, 226—228, 23(1., 235-237,
241-4246, 248—250, 252, 255—268, 260,
264, 265, 3120
Гияседдин-бей — 4(26
Гияседдин Кейхюсрев — 131
Гоголь Н. В.—390, 394, 464, 466, 509—
513, 516
Годефруа-Демомбинь —441
Голберг — 478
Голубовский П. — 488
Гольтц-паша — 300, 41Г7
Гонкур — 430
Гончаров И. А. — 516
Горький М. — 442, 443, 447, 464, 510,
5-16-018, 520, 523, 5-28
Грамматик Н. Ф. — 464
Грибоедов А. С.— 393, 463
Григорьев А. Д. — 488
Григорьев В. В. —321, 337
Гр,имме Г., ориенталист — 324, 439
Гроссэ—>44Б<
Груздев — 467
Грязиоруков Е. (лит.) —467, 468
Гудзий Н. К. — 483
Гуковский Г., литературовед — 472
Гу рани — 3'9#
Гус М. — 520
Гутенберг — 412
Гюго В. —364, 388, 390, 441, 515
Гюльнар-ханум (О. С. Лебедева) — 437,
440
Давид Волынский, князь — 487, 498
Далдалоглу (лит. ) — 260
Далданкызы — 260
Даль В. —476, 408
Дарвин Е. Ч.— 135
Дашкевич Н. П. — 504
Де Вогюэ М. — 466
Дева Мария (еванг.) —467
Декарт, философ — 428
Дели-молла (лит.)—231, 257, 258
Дели Ахмед — 2189, 290
Дели Берадер Газали — 285
Дели Исмаил (лит.) —236
Дели Мехмед (лит.) — 308--3IM
Демир-бей — 385
Денис — 466
Дервиш-паша — 367
Дехри —306
Джавид-бей — 4119
Джафар-ага (лит.)—Э18
Джахид X. —405, 420, 430, 431
Джевад-паша, великий везир — 224
Джевдет-паша, истор.ик — 400, 401, 403,
404, 447
Джеляледдин, шах Хорезма — 364
Джеляледдин Румл — 274, 265, 295, 340,
365,479, 481
Джеляль-бей — 4118
Джеляль Нури — 440, 459, 515
Джеляль Сахир — 435, 438
Джем, царевич — 446
Джемаледдин Афганский — 523
Джемиль — 460, 451
Джемиль Сюлейман — 436
Дженаб Шехабеддин — 420, 4212, 446,
448, 454, 458, 461
Джерид Али — 252
Джуха —340, 479
Джухи (лит.) —341, 348
Дзерунья« С. Г. — 167
Диккенс Ч. — 439
Дильбер — 418
Дмитриев Н. К.— 12, 343, 526, 528
Доде А. — 430, 450, 467
Донской Дмитрий — 500, 504
Досси Легран — 479, 4®1
Достоевский Ф. М. — 436, 443, 469, 509,
'516, 5117, 919
Драганов П. — 515
Драги, королева Сербии — 434
Драгоманов iM. П. — 287, 489
Драгомиров ,М. — 440
Дрепер —380
Дубенский А. — 483
Дур-сан (лит.) — 474
Дынник В. А. — 489
541

Дюма А. — 362, 378, 428
Дюма-отец — 371
Дюпре — 396
Дюркгейм—445
Екатерина 11 — 32(6, 330, 392, 473, 476
Елеонская Е. Н. — 324
Елпатьевский, С. Я. —394, SIS
Емельянов А. С. ■— 12
Есенин С.—493
Жильбер — 366
Жуковский В. А. —490, 503', 629
Жан де Люк — 130
Жер'ар де Нерваль — 337
Закария, посол — 131
Зейдель Э. —302, 461
Зеки —400, 401. 40Û
Зекие-ханум — 362
Зелени« Д. K. — 3Q6
Зиммель — 445
Зия-мулла — 410
Зия Гёк Алп — 445, 459
Зия-паша — 373, 382, 447, 457, 460
Златарский В. Н. —/1:35
Золя Э. — 396, 409
Зюбейр — ЗЙ5
Зюлейха (лит.) — 52'6
Зюлейха, турчанка — 392
Иаков — 357
Ибн аль-Асир (XIII .в.) — 140
Ибн Баттута — 140
Иб,н Биби — 160
Ибн Мукаффа — 480
Ибн Мухаша— 129
Иб,н Фадлан —406
Иб« Халду« — 332, 402
Ибрагим, султан — 315, 341
Ибраг.им-'паша, сын египетского
правителя Мухаммеда Али — 339
Ибрагим Джехди — 454
Ибрагим, Шинаси см. Шинаси-эфенди
Игнатьев H. Н., русский посол в
Турции—360, 371, 375
Игорь, князь — 482, 487, 488, 499
Игорь Святославич — 493, 499
Избудак (Мехмед Велед-челеби) — 342,
345-.W
Иззеддин Кейкавус I, султан—162
Иззет Мелих —430, 435, 440
Измайлов, поэт — 530
Изяслав, сын князя Владимира — 487,
492
Ильхан Тахир — 468
Илья, священник-миссионер — 143
Имад (Хаммад)—34&
Инайетулла — 329
Инджили-ха.ным — 316, 318, 407
Инджили-чауш — 386, 297, 298
Иосиф (библ.)—211, 242, 249
Иса (см. Христос)
Искендер, христианин-ренегат — 461
Искендер-бей — 373
Ислам-бей — 362, 363, 445
Исмаил — 316
Исмаил, уроженец Измита — 2dl, 287
Исмаил-бей (лит.) —233, 248
И см аил-эфенди — 267
Исмаил Кемаль — 360
Исмаил Хамсы, «здатель журнала «Мех-
теб» — 468
Исмаил Хаккы, оф'ицер — 393
Исмак —496
Исхан-бей (лит.) —3112, 405
Итал-инский А. Я. — 490
Кади Абдуррахман-л.аша — 283
Казембек А. К.— Ii2l5
КазембекМ. А.—486, 486
Каиб (лит.) —474,476
Кайлюс, граф — 3(28—-330
Кайяве Г.—450
Калайдович К. Ф. — 483
Калила (лит.)—481
Калкашанди — 140
Каллаш В. В., литературовед — 472, 489
Кампфмейер Г., ориенталист — 439
Канык О. В. — 5Ы
Каптан (л.ит.) —308
Кара-бебек — 409
Карагёз-ага (Карагёз)—ЭГ1, 372
Карамзин Н. М. — 518, 522
Караогла.н — (272
Каратеодори-паша —367
Кардон« — 460
Карл IV, германский император — 1131
Карно —434
Кармен Сильва —461
Карпини Плано — 130
КасабТодор —371, 372
К ас и м Шинаси — 45i2
Кастер — 392
Касым Ышык — 344
Катрмер Э. — 140
Кашифи Ваиз —479
Кашыкчи Вахид — 307
Келиноглу — 248
Келоглан— 181., 184, 239
Кель Хасан — 248
Кельцев С. С. — 421, 4(2'2, 423
Кемаледдин Ками — 455
Кемаль Али —379
Кемине, туркменский поэт (лит.) -г- 349
Кеневич В. — 477
Керем Т. — 5-28, 5Ш
Кёлер Р. —3129, 330, 347, 348
Кёпрюлю Мехмед Фуад (Фуад Кёп-
•рюлю) — 8, 362, 341—343, 435, 444—
447, 449—462, 494, 495
Кё'роглу (лег.) —414
Килерт — 237
Кирез-бей — 197
Кирпичников А. И. — 477
Кирпотин В. — 520
Ковальский Т., польский ориенталист —
489
Коджа Сейбап-баты — 278
Кольцов А. В. — 526
Кондараки В. X. — 349
Конт О. —417
Кончак (лит.) — 4)88, 490, 491, 494
542

Кончаковна, жена князя Владимира —
4817
Кор'нель — 450
Корш Ф. Е.—,264, 483, 485, 486, 491,
492
Корф Н. — 344
Коскэн Э. — 316
Кошельков — 467
Крачковский И. Ю. — 138, 143
Крелитц Ф. —-127
Кривцова В. А. — 350
Крылов И. А.— 297, 440, 471—478, 480,
481, 530
Крымский А. Е. — 147, 249, 324, 350
Ксавье де Монтепен — 379, 389, 391
Кузюбердин Ф. Т. — 12
Кулиев Д. Т. —125
Кумру-ханум — 356
Кулеш И., венгерский ориенталист — 5,
'6, 135, 2-25, 229, 279, 286, 302, 315—
320, 322—324
Куприн А. И. — 527
Куропаткин — 425
Кыз Ахмед, меддах —305, 307, 308, 3'18
Кылыч Арслан, султан — 167
Кютахьялы Ходжа Абдуррахма.н — 125
Кязым Нами Дуру ОКязим Нам.и) —
440, 520
Кямл — 452
Лаван — 357
Ламартин —356, 420, 408, 461
Лафонтен — 356, 471, 476, 480, 481
Лебедева О. С. — 393, 400, 43:7, 438, 463,
514—516
Лебоя — 445
Леви-Брюль Л. — 126, ИЗО
Лежнев — 520
Лейла, поэтесса — 461, 526
Леметр — 441
Ленг Э. — 330
Лесн, издатель — 438
Лепехин И. И. — 496
Лермонтов М. Ю. — 393, (394, 440, 44!,
463, Б16У 926—509
Лесков Н. С. — 326
Лимон, имя мальчика — 1W
Линниченко И. А. — 466
Липкин С. — 528
Лирояделль А. — 520
Лиутп-ранд (X в.), епископ Кремон-
ский — 498
Лия —367
Лобанов М. Е. — 471
Лобода А. М. — 504
Лота Пьер —419, 461
Луднер X. — 511
Луис П. — 439
Луначарский А. В. — 520
Лун ель С. — 510
Людовик XIV — 4&1
Люледжи Ахмед —318, 322
Лютер М. — 412
Лютф,и-паша — 293
Ляали поэт —403
Лямии (XVI в.) — 164, 285, 341, 342,
344, 345, 348
Мавуш (лит.) — 238
Магазаних Д. А.—'12, 129
Магомет Сайд Саидов — 475
Маджид — 436
Майдан и — 340
Макарий, патриарх — 143
Македонский Александр — 487
Макризи, историк (XV в.) —140, 141
Максимов В. — 2215, 235, 488)
Максимов А. Н. — 494
Максимович М. А. — 483, 485, 492
Макушев В. В. —484
Маликульмульк (лит.) —472
Малиновский А. Ф. — 484
Малов С. Е. —123, •125^-127, 135, 492
Мальзерб — 3172
Мамай —500
Маргарита Готье — 362
Мар'КО-паша — 276
Марко Боцарис — 276
Марр Н. Я.—'123, 124, 107
Маркс, издатель — 465
Мартинович H. Н. —286, 321, 349
Марьям —428'
Матценауэр — 486
Махир Джановы — 512
Махмуд, пирожник— 196
Махмуд II, султан —144, 255, 278, 307,
368, 369, 424, 434
Махмуд Кашгарский—129, 1:32, 159,
496, 50(1
Махмуд Недим, великий везир — 274,
360'
Махмуд Хайрани — 341, 447
Махмуд Эссад, соавтор пьесы «Теща» —
450
Махмуд Эссад, богослов — 401
Машук-бей — 396
Маяковский В. В. —505, 506
Мевляна Синан-паша — 345
Мей — 530
Мелиоранский П. M. — il35, 485, 486.
490—492
Мелих Джевдет Андай — 511>
Мемдух-паша — 360
Мендель — 441
Мервеше — 385
Мережковский Д. С, писатель — 528
Мериме П.— 516
Меркепчи Иззет — 30.7
Месруре — 451
Мессарош Ю. — 225
Месуд III, султан —49Ö
Мехмед, ученик Абдуллы — 341
Мехмед, шах в сказке— 177
Мехмед II, султан — 127, 128, Г31, 133,
345. 365, 398, 403
Мехмед V, султан — 430
Мехмед-ага — 394
Мехмед-бей — 373, 374
Мехмед-челеби — 123, 375
Мехмед Али — 278, 515
Мехмед Акиф — 436
Мехмед Болтаджы — 274
Мехмед Бипгеви, турецкий богослов
XVII в. —398
Мехмед Зюхди (Помак) —393

Мехмед Мурад-бей — 8193
Мехмед Намык Кемаль-бей — 272,358—
366, 373—377, 381, 400, 418, 446, 448,
449
Мехмед Реуф — 418, 431, 403, 436, 439
Мехмед Решад — 484
Мехмед Тевфик (Чайлак) — 286, 303,
Э16—3'1в, 31212, 340, 346, 406-408
Мехмед Фехми — 320
Мехмед Хильми — 318, 406
Мехмед Эмин (Эмин-бей)—410—414,
4L6, 445, 453, 51!7
Мехмед Эссад — 3691
Мещерский, князь — 3(27, 328
Микель Анджело — 402, 520
Миллер Б. В. —473
Миллер В. Ф. — 158, 019, 324, 483, 488,
498, 504/
Минорский В. Ф. — 4Г1,
Мир Диване — 344
Мирза Джафар-хан — 1125, 3117
Мирза Улу-бек — 454
Михаил III Пьяница, император
(IX в.) —475
Михаил V Калафат, император
Византии — 492
Михаил Сириец — 130
Михри-джихан — 364, 461
Мкртич I, армянский католикос — 475
Моисей (библ.) —4)28, 475
Мольер Ж. Б.—'269, 391, 404, 449, 450,
509, 520
Мольтке, германский фельдмаршал —
307
Монастырлы Рифат—449'
Мономах Владимир — 488
Мои теп ен — 417
Монтескье Ш. Л. — 472
Мопассан Ги де — 394, 428, 430, 466
Мордтманн А. —337, 338
Муаззез — 450, 451
Муаллим Наджи —387, 390, 431, 458,
460
Муллина Р. М. — 125
Мункачи Б.—'ИЗО, 225
Мур ад I, султан — L30
Мур ад II, султан — 161
Мурад III, султан — 474
Мурад IV, султан —277, 298, 456, 457
Мурад V, султан —372, 375, 407
Мурад-бей, младотурок — 462
Мурад Ратиб — 435
Муса Кязим — 393
МускусоаМ'бра, имя мальчика — 188
Мустафа, царевич (лит.) —309
Мустафа I, султан —315, 322
Мустафа \Кемаль—335, 505
Мустафа Назиф — 269'
Мустафа Решид-паша — 362
Мухаммед, пророк —332, 399, 403, 428,
495
Мухсин Зртугрул, режиссер — 469, 470,
б m
Мушток-бей — 356, 357
Мюллер Август — 246
Мюниф (Мюниф-паша) — 366—368, 375
Мюссе Альфред де — 428, 461
Мюфиде Ферид — 453, 454
Мюхсин — 383
Мюэйед-бей — 426, 427
Наби, поэт — 447
Набизаде Пазим — 409, 410
Нагиф-эфенди, меддах — 318
Надим Багдадский — 340
Назим, вали Багдада — '142
Назым Хикмет —9, 506, 506, 507, 508,
510, 5113
Наман Кямиль — 401
Намык Кемаль —8, 381, 454', 455, 458,
460, 461
Наполеон III —370, 375
Нариманов H. Н. — 120
Насшгав В. Ш., советский .востоковед-
тюрколог — 491
Насреддин, ходжа —6, 19, 225, 285, 287,
295—298, 338, 340—349, 408, 450, 479,
481
Неджет Р. — 437, 462
Недим, поэт —247, 37)1, 374, 448, 449,
457, 4611
Нейир-бей (Невин) — 435
Нейире Эртугрул — 470
Некрасов Н. А.— 528
Нерваль Жерар де — 338
Несими, поэт XIV в. — 344
Нефъи — 366, 455
Нигяр бинт Осман (Нигяр-ханум),
поэтесса—440, 459, 461, 462, 515
Низам оль-Мольк — 428, 161
Низами, поэт — 458
Низмеддин — 5)16
Ниймет — 3176
Никитин — 528
Никофор II Фоке, император Византии—
498
Ниязи Читакоглу — 51i2, 513
Новиков И. А. — 492
Новикова О. — 440
Номан ибн Мунзир — 206
Нури, уроженец Аяша — 287
Нури-бей, основатель младотурецкого
общества — 373
Нурулла Атадж — 510, 5Г1, 518
Нуширваи (Справедливый) —296
Нюзхет — 390
Обай А. —512
Огуз, легендарный предок тюрок —494,
495
Оленин — 4711
Омар— 327, 322, 389
Омар, ахун — 454
0.мар Сейореддин — 445
Омер-паша —373, 374
Омер Сейфеттин — 513, 5121
Ончуков H. Е. — 325, 488
Ор.иген Александрийский — 131
Орлов А. С. — 501
Орханюксель — 468
Орхан Сейфи, поэт — 456
Орь, певец — 488
Ослашид (лит.) — 474
544

Осман (лит.)— 237, 238, 258, 259, 413,
493
Осман-бей — 199
Осман-лаша, венгерский (ренегат — 433,
461
Островский А. Н. — 3126, 609
Отрок, половецкий князь — 488, 491
Павел J — 393
Павленков Ф. Ф. — 372
Па&вандоглу — 128
Палабыйык, ходжа — 084
Парис Г. —4171, 480
Пархоменко В. —486, 488, 439, 494
Паулус Г. — 318
Перетц В. Н. — 48Ö
Пер'ихан — 366
Пертев — 375
Петров Г., писатель— 436, 523
Петр, московский митрополит — 501
Петр Великий —274, 343, 364, 393,440,
519
Пеями Сафы — 912
Плеве — 434
Плещеев А. Н., поэт —528, 530
Поджо Браччолини — 348
Полонский, поэт — 528
Поль де iKoK — 389, 397
Понеон дю Террай — 389, 417
Потанин Г. Н.— 106, .32,1, 494, 497
Потапенко, писатель — 393, 527
Потебня А. А.—484
Привалов (лит.) — 3126
Пришвин М. М. — 3127
Прозоровский Д. — 484
Прюдом Сюлли — 3188, 461
Пти де ла Круа, ориенталист — 314,472
Пушкин А. С —394, 440, 441, 443, 447,
493, 474, 490, 606, 509, 514—521, 525,
1526, 528, 529
Пушкин В. Л. — 529
Пушкин Г. А. — 490
Пьетри — 366
Пьяница 'Василий (лит.) — 488
Пятницкий В. Д. — 360
Рагиб-паша — 276
Рагыб Рыфки — 510
Радимов ,П.—528
Радлов В. В.—ИСК, 128, U33, ,135, 159,
IL69, 256, 257, 303, 319, 320, 485, 489
Разийе — 3)79
Раиф (Неджет — 44*2, 443, 402
Расим А. Р. — 8, .12, 390
Расин —абб, 450
Расовский Д. — 4816
Расулзаде М. Эмин —44И
Рахиля—357
Рахлин ,0.-413
Рахметулла — 400
Рашид Атыйэ (Либнани) —'133, 147
Рашоньи Л., венгерский ученый — 486,
491, 492, 496
Реджаизаде Махмуд Экрем — 383, 384,
385, 444, 459, 460
Реджеб — 385
Рем — 497
Ремзи, издатель — 464, 510
Ренан Э. — 353, 399
Ренье — 446
Рефатов А. М. — 441
Рефик А. — 132, 136
Рефик Н. — 450
Рефик X. — 435, 445, 457
Рефик Халид Карай — 'Г34
Решад-бей — 373
Решид, издатель газеты «Таквими
века«» (впоследствии -великий везир)—
352, 353, 369
Риза Нюзхет — 416
Риза Тевфик — 414—416
Ришбур — 3911
Роден бах — 436, 446
Роза, дочь царя — ,198
Розина — 464
Роксан (лит.) —473, 474
Ролен — 430
Роман Диоген, византийский
император — 341'
Ромул — 497
Ронзевалль Л. — 1Э8
Ростан Э. — 439
Рошфор — 375
Рудченко И. — 327
Руосель, путешественник — 307
Руссо Жан-Жак —382, 390, 410, 442
Рылеев К. Ф. — 529
Рыфки Мелюль — 342
Рюшди-лаша — 374
Рюштю Шарда-к — 464, 466, 467
Саади, поэт — 458
Саббаг— 143, 144
Сабит, поэт —268, 448
Сабих, учитель французского языка —
440
Савл (Павел) — 454
Са'деддин Кобяк, везир Сельджукидов
Рума—4911
Садреттин Джеляль Антель — 510
Садри Эртем — 515, 519, 520, 521
Саиб-эфенди из Ка>рахисара — 282
Саид-бей — 354, 410, 468
Саид-паша (Диарбекирский) — 454'
Сайд Сермеди-бей — 355
Сакине-ханум — 356
Саладин, султан (лит.) — 348
Салахеддин (Саладин)—365
Салахеддин (Ушакокий) — 347
Салиф, преподаватель ботаники — 367
Сальери (лит.) —519
Сами, родом из Мосула — 370
Сами-бей (Шемседдин Сами-бей) — 250,
254, 256, 258, 268, 269, 385—387, 411,
415, 449, 5115
Самизаде Сюрейя — 516, 517
Сами-пашазаде Сезаи — 418
Самим А.—436
Санд Жорж — 439
Санжеев Г. Д., советский монголовед —
493
Сара — 452
Сарыч — 440
Сафура — 428
35 В. А, Гордлевский
545

Сахиб Руми — 306, 383
Святослав Владимирович, князь — 487
Сезаи — 4118, 419, 440
Селим I (Грозный), султан — 6, 275,
365, 424
Селим III, султан — 128, 268
Селим Нюзхет Герчек — 469, 470
Семенов Д. —147
Сенковский О. И. — ЗТ5
Сент Б ев — 445
Сервантес М. — 439, 509
Сермед — 460, 491
Сёздемиш Э. — 507
Синак, архитектор — 521
Сиповский В. В. — 306, 328, 47(2
Сираджеттин — 510
Скабичевский А. М. — 441
Скиталец, писатель — 528
Скосы рев П. — 349
Смирнов В. Д.— 160, 235, 316, 319,
375, 515
Снегирев И. — 477
Соболевский А. И. — 486, 491
Соколов А. А. — 473
Соловьев-Андреевич Е. — 441
Сологуб, писатель — 527
Соломон Л. — 190, 338, 434
Сомэн — 446
Соня — 437
Софья — 465
Спиноза, философ — 4128
Срезневский — 483, 484
Стасов В. В. — 504
Суад Дервиш — 449, 466
Субнер А. Д. — 453
Субхи-паша, нумизмат — 370
Суворин А С. — Э26
Сумароков П. И.— 472
Сумцов Н. Ф. — 286, 287
Сушков Н. В. — 326, 328
Суютый, арабский писатель XVI .в. —
,140, 141
Сыр чан — 488
Сюлейман — Э85
Сюлейман-ага — 318
Сюлейман Великолепный (Кануни).
султан (1520—IÖ66) — 127, ,141i, 324,
352, 480, 511
Сюлейман Назиф —404, 448, 454, 455.
458, 469
Сюлейман Фехми — 436
Сюмбюльзаде Вехби — 2511
Сюрури, меддах — 335—337
Татищев В. Н. — 491
Тахир-бей М. — 341, 405, 415, 439
Тахсин, меддах — 336
Тахсин Нахид — 435
Ташкёпрюзаде (XVI в.)—343, 345
Тевфик Фикрет-бей (Фикрет-бей) —
386, 420, 421, 430, 431, 433, 448, 449,
456, 457, 458, 459, 460, 401, 501
Тевфик (Магометзаде Абдулла
Тевфик) — 8
Тезер (Тереза) — 38)2, 383
Теккезаде М. Сайд — 270
Тимурленг — 130, 286, 206-298, 332,
342—347
Тиреджиоглу — 209
Тихомиров — 530
Тихонравов ,Н. С. — 483, 502
Тициан —402
Тоз, падишах (лит.) —1260, 261
Толстой Л. Н. —393, 436—439, 441 —
443, 447, 464—4©6, 509, 515, Э27
Томсен В.—435
Торнау Ф. Ф. — 475, 478
Тосун-пашазаде М. Седад —438
Тукай Г. — 9, 322, 523, 5Û5—530
Туман-бей —'141
Туманенский, поэт—'530
Тургенев И. С. — 394', 441, 464, 509,
Ö16, ЙГ6, 522
Тургенев А И. — 490
Тыфли (лит.) — 309
Убейда Закатай —296, 297, 348
Убичини — 360
Убул УК — 3129
Угли (Туглин), князь — 488
Узун Хасан (Аккоюнлу) — 276
Уланда —439
Улунай, критик — 4691
Умай-бек —135
Умов И. П. —412
Ушакизаде Халид Зия — 391, 418,423—
430, 4481
Ушинский К. Д- — 830
Фабо Б. — 232
Фагэ — 441, 442, 445
Фазил, поэт — 448
Фазыл-паша — 374
Фазыл Ахмед —436, 457, 506
Фаик Али —436, 448, 459
Фаик Решад — 286, 417, 418
Фа лих Рифки — 468
Фалев П. А.— 490
Фатима, жена поэта — 458, 459, 461
Фатима Алие-ханум — 401
Фатима, дочь султана Абдул Меджи-
да — 430, 459
Фатх-Али-хан Каджарский — 13ß
Фахреддин — 1612, 163
Фейзулла, шейх — 373
Фелик Рифки — 455
Фен ел он — 356
Ферид, мл а доту редкий деятель — 454
Ферид-паша — 226, 410
Феттах — 385
Фехми О.—466, 467
Фея (миф.) —474, 480
Филипп —369, 370. 375, 407, 410
Фитнет, поэтесса — 461
Флейшер— 144, 308
Фой К-, профессор—227, 264
Фонвизин — 510
Фон дер Гольц — 390
Франс А. — 428
Франциск I — 352
Френ — 490
Фуад-лаш.а, великий везир — 367, 403,
404
546

Фуад-паша, военный министр — 355
Фуад-паша, составитель первой
турецкой грамматики — 332
Фузули — 382, 455, 457, 461
Фындьж Хафыз — 334, 337
Хаджи-баба — 181
Хаджи Бекташ Вели — '278
Хаджи Ибрагим, филолог — 404
Хаджи Хальфа — 274
Хадиджа — 408
Хазим А. — 436
Хази.н — 453
Хайдар — 249
Хайреддин — 436
Хайреддин, великий везир — 375
Хайреддин-паша — 447
Хайреддин Недим — 440
Хайри Мухиэддин — 460
Хайрулла, историк— 367, 381
Хайям — 1.64, 168
Хакимова Р. А. —134
Хаккы Сюк, журналист — 521
Халид Зия, секретарь султана Мура-
да V —419, 448, 450, 468
Халид Фахри — 450
Халиде (Салих) —436
Халиде Эдиб-ханум — 461—464, 480
Халиль-бей — 361
Халиль Нехад — 456, 457
Халиль Шериф-паша — 376
Хамдизаде Абдул Кадир-эфендя — 226
Хамдулла Субхи — 436, 441
Хамза-бей (лит.) — 318, 332
Хамид Экрем — 461
Хаммер— 132, 400, 474
Хаммер И. —430
Ханыков Н. В. — 128
Хартман М. — 303, 308, 454
Харун ар-Рашид, халиф — 340
Хасан, муфтий — 34! 1
Хасан-паша — 246
Хасан Али Здиз — 464, 466, 467, 46(9,
620
Хасан Карагёз —391
Хасан Фехми (Узункёпрюлю)—499
Хасан Шюкрю — 466, 467, 616
Хаутсма — 160
Хафиз, поэт — 286, 458
Хахтман О. —439, 441, 461
Хаш ш А. — 435
Хат им Нахид — 450
Хикмет-эфенди — 356, 357
Х'икмет Тупа — 468
Хильми, цензор, бывший меддах — 286,
464,465, 509, 510, 5Ы
Хильми Зия — 343
Хильм.и М. — 3(212, 336
Хин да (падишах) — 260
Хисметуллин X. X. — 625
Хифзи, поэт — 266, 269
Хлестаков (лит.) —Si 12
Хорасан и-деде — 345
Хоря П. — 296
Хоре, бог-солнце — 498
Хосрой Ануширван Справедливый
(лит.) —480
Христос — 278, 2)80, 4128
Хулагу — 410
Хусейн, полицмейстер (лит.)—311
Хусейн Ваиз Кашифи (ум. в 1504 г.) —
480
Хызыр-бей (XV в.) —343, 34(5
Хызыр (Святой Георгий или Илья) — -
1212, 2811, 309', ЗИ0, 316, 446
Хюсейн, житель дер. Комаилар — 290
Хюсейн (лит.)—244
Хюсейн Джахид — 422
Хюсейн Рахми —336, 396, 396, 307,423',
463
Хюсейн Сюад — 422, 423
Хюсни-паша, министр полиции—371
Хюсни, переводчик — 438, 441
Цакироглу — 239
Чайковский П. И. — 4611
Чапаноглу — 276
Чацкий — 393, 462
Чераз М. —317
Чернышев В. И.— 486, 502
Черняев, генерал — 392
Черчилль Н. — 360, 370, 373
Чехов А. П. —328, 483—470, 500, 613,
616
Чингис-хан —140, 493', 404, 497
Чубукчи Решад —307
Чуди — 200
Шадуль (лит.) — 328, 329
Шамсутдинов А. М. — 125, 131, 256
Шапкин — 466
Шапшал С. М.—441
Шарден, ориенталист — 4712
Шарокан, половецкий князь — 490
Шарукан — 491
Шатобриан — 383', 390
Шатонёф, граф — 353
Шатырзаде —395, 396
Шевки — 368
Шевырев С. П. — 490
Шейх Галиб, поэт — 449
Шейхи, поэт XV в.—446, 467
Шейхо Л. — 1138, 145
Шейяд Хамза — 342, 345
Шекспир В. —306, 3i0O, 450, 509, 520,
528
Шемседдин Сами-бей — 386, 514
Шергин Б. — 488
Шереф, поэтесса — 461
Шерефеддин (лит.) —165
Шефик, герой романа А. Мидхата
«Ангел земной» — 370
Шефика — 360—362, 379
Шехабеддин аль-Омари —140
Шехабеддин Сюлейман—436
Шиллер Ф. — 430, 450, 528
Шинаси-эфенди — 8, 260, 270, 278,
352—3:58, 360, 38(1, 394, 446, 449, 457
Шишков А. С. — 483
Шкловский В.— 520
Шовен В.—328, 320'
Шолохов М. А. —464, 510
35*
547

Шопенгауэр А. — 380, 417, 428
ШоттВ.—'124
Шторм Г. — 4814
Шухи — 408
Шюкри-эфенди, меддах — 305, 306, 308.
Шюкуфе Нихаль, поэтесса — 456
Эвлия-челеби—306, 307, 338, 346, 406
Эдиб, меддах — 336
Эдиз — 510
Эдхем-паша —367
Эзоп —3(47, 476, 48»1
Эйвад X. — 372
Экрем-бей —410, 420
Эл'иф (лит.) — 232
Элиф, туркменка (лит.) —237, 240, 250
Эмин-бей (лит.) —303, 4Ш
Эмии Бюленд — 436
Эми.не —279, 4219, 430
Эмрулла А. — 5(24, 525
Энео'(миф.) —474
Эрджиль, герцог — 392
Эрдман Ф. — 490
Эрол Гюней — 509—5)1:1
Эссад-эфенди — 403, 445
Эструп, датский ученый — 324, 350
Эсхил — 509
Эшреф Р. —446, 457, 517
Юджель X. А.—510
Юсуф (Иосиф) — 192
Юсуф Зия — 455
Яворский — 503
Ягджыоглу — 209
Языджыоглу Али— 128, 136, 523
Якоб Г. —299', 3012, 308, 317, 322, 418
Яков (лит.) —3126
Якуб Кадр'И —435, 445, 450, 468, 506
Ярцев —490
Яхья Кемаль — 455
ЯшарЛаби — 514,620

УКАЗАТЕЛЬ ТЕРМИНОВ И ЭТНИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ
Абдест, омовение — 202
Абхазец — 475, 478
Австралийцы— 135
Австрийцы — 370
Авшары —241, 249
Ага —199, 205,206, 255, 278
Агаряне — 501
Адам-оглу — 222
Азербайджанцы— 129, 304, 333, 464, 466,
601
Ак-баба — 178
Албанец —256, 272, 29>2, 293, 304, 355,
365, 386, 440
Аллах — 222
Алтайцы — 125
Анка, изумрудная птица в сказке —179
Араб —129, 135, 138-^146, 160, 181—
185, 187—189, il91, .192, 196, 197, 201,
'204, 2112, 2117, 1218,229,233,249,261262,
272, 0916, 304, 324, 332, 336, 341, 359.
410, 424, 446, 451, 456, 480, 492
Аркадяне — 498
Армяне —189. 273, 301, 304, 322, 335.
339, 360, 409, 475
Артукиды — 491
Аршин — 209, 213
Асхабы — 495
Ата — 361
Афсун, заклинание — 220
Ахи — 454
Ашуги (ашыки), .народные певцы — 236,
239, 253, 414
Бахши — 496
Бахиш— 179
Баш —199
Башкиры—126, 136, 232, 496, 496
Бей—129, 142, 162, 186, 187, 189, 192,
218, 230, 255, 335, 451
Бейзаде — 1)95
Беки — 140
Бекташи — 287, 291, 414, 444
Бельтиры —125
Болгары — 135, 458
Булгур, очищенная от кожуры
пшеница—290
Валиде —193
Везир —187, 188, 190, 194, 196—198,
200, 202, 203, 206, 207, 208, 21Ö, 213,
21(5, 217, 255, 202, 274, 282, 299, 328,
353,359,360, 37(1, 444, 473
Векиль-харджи — 200
Венгры —232
Галломаны — 371, 463
Гердек, брачная комната — il<63
Германцы — 497
Готы — 497
Греки—13, 134, 271, 273, 301, 304, 312,
322, 335, 389, 358, 369, 478, 495, 498
Гузы западные — 226
Гулямы— 128
Гунны — 497
Гяуры —236, 273, 399, 403, 406
Даг адамы, горец — 203
Дайы — 142
Далкавук, проходимец — 214
Данишменд — 345
Деллал— 312
Дервиш —178—180, 186, 192, 197—'199,
217, 273, 333, 340, 342, 449, 456, 466
Дервишство — 388
Дестан, эпическая былина — 225
Джигиты — 197, 214, 240, 258
Джинны, «ночные духи» —194, 501
Джирид, турнир — 190, 19,1
Джихад — 402
Диль-ру-кешь — 201
Долма, восточное блюдо —287
Дэв —178, 179, 181—1(88, 191, 201, 208,
211,214,316,473
Дэв-б-арсук — 217, 218
Дэв Ветер —177, 178
Дэв-женщина —177, 184, 186, 215
Дэв-сердцеедка— 190, 201
Дэв-тырнаксыз — 216
Дэвы-людоеды —199
Евреи —242, 261, 273, 301, 304, 309, 311,
312, 335, 339, 346, .369, 367
549

Европейцы — 402, 416, 417, 441
Евшан, полынь — 488
Ениджами, мечеть — 336
Зейбеки — 236, 257
Из'И'Н, разрешение, отпуск — 188
Изумруд птица—177—!79, 187, 190, 213,
2)14
Имам— 196, 19-8, 231, 261, 289, 312, 341.
496, 527
Имт.ихан, экзамен, испытание—1в8
Ислам—130, 22L 224, 271, 273, 336,
346, 35-9, 373, Г/5. 377, 380, 382, 383,
386 397, 398—403, 424, 445, 446, 494,
496, 501, 502
Ифрид, черт, злой дух — 203
Ишаны — 323
Кчг-ал — 445, 483, 497
Каджары — 142
Кадий, судья —204, 283, 289, 290, 341,
473
Казахи —496, 504
Кайык —ЗГ1, 384,461
Камень-самоцвет— 180
Камер-тай, луполикий жеребец— 183
Кандил, свеча — 214
Капыджы-башы—180, 190
Као.агасы — 125
Каракалпаки — 488, 489
Кара-уйгуры — 126
К аса б башы — 180
Касаба, административное деление в
Турция — 3711, 372
Касыда — 363, 381, 445, 446, 457
Кафес — 461
Качароглу, племя — 269, 264
Качинцы — 1)25
Кебаб, жаренное на вертеле мясо — 207
Келоглан, плешивый юноша-дурачок —
1Ш1, Лв2, 184, '1816, 1189, 191, 195, 263.
499
Кёшк— 1, 11:83
Киргизы—13И, 4.95, 4%
Китайцы—129, 397,404
Ковуи, тюркское племя, служившее
русским князьям — 491
Койбалы — 125
Коран — 161, 213, 252, 267, 289, 345, 387,
401,404,529
Кошма, присказка — 301
Куманы — 226
Курды—272, 282, 290, 305
Кышла, зимние стоянки кочевников —
12137
Лазы — 288, 289, 305, 312, Э13
Л ал, древнерусское название рубина,
совпадающее с -арабско-турецким —
215
Лала, дядя —182, 184, 190, 198, 204,
205
Литовцы —<407
Мадьяры — 496, 497
Мамлюки—140, 141
Мангыты — 142
Меддахи — 300—306, 308, 316, 323,
332—338, 378, 406
Меджидие, серебряная монета — 367
Медресе —380, 398, 404, 449, 454, 523,
524, 325
Межлис — 403
Мерджан, коралл — 218
Мечеть —291, 309, 398
Мечеть Аясофья (Св. Софии) — 29-2,
297, 374
Мечеть Улу-Джами (в Бурсе) —244
Миндер, подушка — 428, 430
Михраб, ниша в мечети — 257
Младотурки—4211, 430, 435, 436, 463,
513
Монголы — 127, 1Й9>, 130, 143, 226, 343.
493, 494
Мусульмане—162, 206, 243, 245, 296,
346, 367, 380, 3811, 386, 399, 401, 402,
406, 408, 435, 468, 480, 495, 501, 529.
Муэззин—293
Мю дер рис — 343
Мюнеджим, звездочет — 219
Намаз —187, 1(98, 201, 296
Негры — 330
Ней, вид флейты — 456
Немцы — 370, 439, 447, 451
Ногайцы—111, 489
Ногабль— 192
Нусха (м'уска), амулет со стихом из Ко-
pa.ia—190
Огузы — 128, 161,162,495
Одалык, содержанка —189, 205
Оджак— 132, 1911
Ойроты — 125
Окка, мера веса —1187
Ольберы—491, 492
Орхонские надписи—126, 129
Османы (османцы) — L39, 142, 143, 226,
232, 270—276, 306, 314, 324, 360—353,
360, 362, 369, 370, 374, 376, 386, 386,
389—391, 393, 396—398, 401, 402, 405-
408, 410—413, 417, 423, 424, 436, 440,
442, 443, 446, 449, 454, 456—461
Паша —128, 218, 246, 281, 284, 361
Пекмез — 272
Пери, фея —189, 192—194, 199, 201,
208, 214, 263
Персы —229, 243, 296, 300, 301, 304,
335, 339, 340, 352, 359, 366, 389, 410,
446, 466, 480, 481
Петрушка — 372
Пехливан — 220, 310
Печенеги — 493, 503, 504
Пиастр — 205, 209, 263, 292, 308, 309
Пигмеи — 406
Пилав —198
Пилав зерде — 204
Пир, старец —181, 200, 203
Половцы — 486—490, 492—494, 498, 499,
501—504
Пянджбашы —128
Рамазан, месяц поста—'301, 302, 308
408, 421
550

Ревуги — 49)1
Рейс — 373
Реммаль, гадальщик на песке, плут —
210
Ренги боз — 198
Романские народы — 497
Рубаджы—200
Саадие, дервишский орден—343
Сабур, нож — 191
Сабыр-камень, .камень терпения — 196
Сагайцы — 1(26
Саз — 239, 255, 449
Салкым-сюмбюль, гиацинт — 205
Сарр.аф, меняла — 301
Сарыг-уйгуры — 126, »127, 133
Сатур, широкий нож для разрезанчя
мяса — 183
Сельджуки —Т1, 226, 271, 274
Сельджукиды—ill, 128, 131, 140, 160—
'1612, 340—343, 491, 493
Селям — 21:2
Сербы — 370
Серче-пармак, мизинец (доел.:
палец-воробей) — 214
Славяне —491, 497, 498
Сойонцы (тувинцы) — 125
Солуксуз, бездушный — 206
Софта, ученик (студент) медресе — 210,
398
Султан — 1'6Г—1Г64, 403, 424, 433, 434,
455, 473, 474, 508
Сумерийцы —130
Сунна —398
Суннит—291, 342
Словари — 1281
Сюмбюль, гиацинт — 217
Талисман —177, 181, 1<82, W, 193, 198,
199, 207, 212, 213, 221
Талисма,н-зеркало—184, 197
Тандыр-башы — ЗГ6
Тандырбашы — 407
Танзимат —309, 446, 467, 461, 463
Татар, в смысле гонец—125, 127, 130,
'140, 301, 489, 49(2, 493, 500, 522—624,
529, 530
Татраны — 491
Теке, племя — 257, 446
Телеуты —.126
Тим у риды— 130
Топчаки —491, 492
Торла'к, ленивец, молодой кутила — 1'88
Тр'ик-трак, игра—'162, 181, .189, 308, 334
Тукью —494, 496
Турки—139, 2-37, 256, 256, 258, 267, 271,
337, 340, 341, 351, 392, 403, 410, 437,
446, 469, 460, 403—466, 469, 509, 513-
620, 5211, 6(24
Туркмены'—128, 226, 236-^237, 244, 246,
'250, 266, 488
Туршуджу башы, надзиратель соляного
производства — 180
Тюрки-шаманисты—134, 486, 496
Тюркю, песня — 188, 233
Угры — 498
Узбеки — 496
Уйгуры — Г25, 130, 339, 495
Улемы — 270, 272
Улус, племя — 493
Улуфы, военное жалованье натурой —
467
Феналык, зло — 316
Феска, головной убор —460
Фетва —398
Франки—2(70
Французы —395, 439, 446, 451, 469, 480
Хадж — '198
Хаджи, паломник —239', 304
Хадис—161
Хакасы —'105
Халден — 359
Халиф —139, 399, 401, 424, 523
Халифалык —.142
X альф а — 523
Хамал, носильщик —283, 287, ЗГ1, 3!2,
313, 367, 474
Хан, постоялый двор — 130, 207
Хеким— 193, 194, 203, 211, 222, 337
Хена —241
Хикяйе — 315
Ходжа—219, 284, 292, 293, 295, 297,305,
320, 339—349, 372, 375, 409
Христианин — 134, 273, 367, 371, 380,
398, 400, 402, 409, 450, 500, 501'
Хурфи, .мусульманская религиозная
секта — 414
Хутба —257
Цар-лери — J178, 199, 212
Цыгане —272, 301,303
Чавуш, унтер-офицер — 362
Чаршаф—(460
Челеби —142
Черкесы — 368, 380, 418
Чини-мочин — 198
Чув-аши — 169, 232
Шаман—496
Шамдан, свечи — 207
Шах — 220
Шейхульислам — 424
Шельбиры — 491
Шербет —189, 11-92, 2111, 3113
Шехид — 248
Шехлды — 455
Шештар, шестиструнная лира — 449
Шорцы —126
Эзан —293
Эмир кадын — 222
Эфенди—224, 229, 363, 354
Юрюки—226, 227, ,229, 236, 236, 243,
244, 264, 271, 293
Языджы — 308
Якуты —il 25
Янычар — 144, 351
Янычары— 129, 278
Ясы, племя — 141
Яшмак, вуаль — 408, 431
551

УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ
Австрия — 370, 3(75, 511
Авутмуш, дер. — 27(1
Адакале (Новая Орсова), о-в—135,
1205, 303, 3'16, 3120'
Адалья (Атталия) — 1-ЭГ, ,163, 226, 328,
23i7, 2(54, 377
Адана — 23В, 409
Ада.нский В'илайет — 2318
Адрианополь (Эдирне) —462
Азербайджан — 237
Азия—126, 127, 406, 493, 496, 497, 508
Азия Малая —12, Щ 131, .140, 160 —
.1192, 225, 226, 237, 242, 252, 254, 255,
258, 267, 273, 276, 276, 293, 314, 320,
321, 339—341, 343, 347, 349, 377, 491
Азия Передняя — 479
Азия Средняя — 128, 243, 270, 297, 333,
389, 392, 493, 494, 496, 504
Айвалы — 2316
Айвальгк (в Айдынском вилайете) —
236, 237
Айдын —226, 226, 3(20.
Айдын'Ский вилайет — 236, 491
Акюа, крепость — 365
Акшехир (в Конлйском вилайете) — 274,
342, 343, 345
Акшехир, г.— 296, 341, 346, 349
Алан, местечко — 2'37
Аландере, долина — 237
Алашехир — 259
Албания — 360
Алеппо, см. Халеб
Алжир —141, 142, 254, 255, 479
Алиходжалы, дер. — 169, 272
Алкаоан, дер. — 272
Алтай — 13, 124
Алтайские горы — 449
Амасья —253, 4611
Америка — 143, 380, 400, 470
Анатолия — 133, 244, 248, 267, 276, 335,
36(1,406, 414, 464, 466, Ö18
Англия —330, 359, 380, 384, 400, 414,
417, 401
Ангора, см. Анкара
Анкара — 166, 260, 264, 314, 320, 336,
342, 456, 464, 466, 505, Э141, 5112, 517Г
520
Анкарский вилайет — 168, 250, 264, 257
Антитавр —267
Аравия —4110, 422
Архангельская губерния — 488
Архипелаг —306, 34<8
Аушарлы, дер. — 249
Африка—4412, 254, 379, 400, 508
Ахыркапу (район в Стамбуле)—309
Аяш (в Анкарском вилайете) —268
Багдад— Ш, 141, '142; 146, 146, Г82,
195, 250, 376, 466
Багдадский халифат — 140
Байбурт, г. — 2126, 257
Байындыр — 272
Баку— 13, .1125, 444
Балканский полуостров—128, 135, 314„
392
Барастала, дер.—272
Ба-сра —309, 310, 311
Бахчисарай — 376
Башкирия—'131, 495
Баязид — 2в0
Баят, дер. — 272
Бебек — 460
Бейдаг, гора—232, 237, 263
Бейрут — И38, 399, 458, 459
Белверан, дер. — 272
Белград— 214, 244, 370
Белградская цитадель — 370
Белое море — 488, 500
Белое (Средиземное) море — 276
Бельгия — 4126
Берлин—37(1, 376
Бессарабия —489
Бозгыр (местечко в Конийском
вилайете) — 245, 256
Болгария —'378
Болу — 362
Б о сна — 277, 376
Босфор — 12, 278, 333, 337, 348, 460, 462
474
Ботса (дер. в Конийском вилаете) — 289'
552

Брюссель — 381
Будапешт — 225
Булак (предместье Каира) —346
Бургос — 479
Бурса—271, 275, 296,320, 337, 344, 345,
358, 407
Бурсский вилайет —326, 252, 254, 265
Бухара— )1Й8, 142, il48, 283
Вавилония — 475
Варна —3188
Варшава — 5081
Везнеджилер (квартал в Стамбуле) —
304
Вена —281, 299, 350, 458, 459
Венгрия — 392, 486, 489
Вадин, крепость — 2(76
Византия — 474, 486, 489, 492, 493
Волга — 326, 406
Волынь — 501
Восток- 3, 10, 103, 243, 314, 316, 318,
324, 305, 328, 3ß9, 33G, 340, 348, 350,
354. 357, 360, 365, 376, 380, 389, 392,
399—401, 405, 444, 460, 402, 471, 472,
474, 476—481, 489, 490, 4012, 497, 499,
501, 504, 505, 514, 518, 525, 530
Восток Передний — 473, 475
Выгозеро — 326
Галата—37Ö, 379, 388
Г ал лило ли — 249, 366
Гедикпаша — 430
Германия —417, 4118, 453
Герэклея — 405
Гиндуклу, сказочный город — 188
Греция —476, 518
Гюдюль — 272
Дагестан — 468
Дамаск—138, 142, 145—148, 257, 272,
313)2
Дарданеллы — 366
Джезаир — 254
Диярбекир — 369
Добрая Надежда, мыс — 368
Дон — 493
Дрезден — 32)2
Дунай —303, 486
Европа—2)73, 286, 314—316, 328, 330,
343, 346, 347, 350—352, 3Ö8, 360, 366,
375, 376, 380, 381, 386, 388, 391, 395*
406, 435, 440, 444, 458, 478, 479, 496,
497, 508, 509
Европа Западная —340, 4.76
Египет—140—144, '148, 184, 246, 249,
276, .328—330, 339, 418, 474, 476
Едикуле (Семибашенный замок),
квартал — 303
Женева — 373, 400
Закавказье — 339, 349
Запад — 103, 130, 069, 317, 324, 380, 333,
348, 350, 365, 367, 375, 376, 380, 390,
391—393, 397—401, 405, 406, 418, 444,
446, 460, 462, 471, 477, 470—481, 487,
493,501,512
Заравшанский округ— 134
Зинджирлихане, местечко — 2i5o
Золотая Орда — 503
Золотой Рог — 374
Иен —410
Иерусалим — 370
Измир (Смирна)—226, 238, 286, 261.
306, 312, 320, 374, 417, 408-, 429
Измит — 244, 287, 375
Индийский океан — 400
Индия —221, 242, 264, 328, 340, 38!,
458, 459, 476, 480, 481
Инёню, село — 506
Иран (Персия) — 140, 140, 162, 163, 259,
330, 333, 330, 344, 365, 381, 410, 473,
474 480, 504
Ирландия — 330
Испания — 382, 410, 470, 518
Иопарта — 236
Истаназ, гора —257
Италия —348, 35,2, 371, 479, 490, 518,
508
Йемен —188, 211'5
Кавал — 400
Кавказ — 303, 368, 370, 475, 478
Кадыкёй — 461
Казань—105, 328, 514, 500, 503, 525,
530
■Каир—339, 374
Кайсери — 343
Кандахар — 200
Караман, дер. — 070; 275, 345
Караман, княжество—075
Караман, область — 345
Ка'рахисар (ib Сиваюском 'вилайете) —
282, 287
Каспийское море — 506
Кастомонийский вилайет — 304
Кастамону — 258, 308, 309, ЗП, 370, 374
Киев — 306, 487, 408
Киевская Русь — 486, 493
Китай — 403
Княже Поле— 150
Козагач, дер. — 340
Колчак, дер. — 270
Конийский вилайет — 169, 005, 226, 229,
034, 236, 237, 249, 2154, 271
Константинополь (Стамбул) — 131, 141,
225,246, 247,250, 251, 258, 267, 268, 270—
'272, 275—277, 279—281, 086—288, 290,
297, 298, 300, 302—314, 317, 318, 320—
322, 333, 352—356, 358, 360. 362
.363, 366, 370, 371, 373—375, 377—379,
381, 383, 385, 388, 396, 398, 402, 406,
407, 409, 417, 401, 402, 429, 431, 434,
441, 442, 44.5, 460, 463, 458, 460, 490
Конья — 6, 162, 1168, 169, 226, 208, 238,
245, 248, 254, 255, 258, 259, 264, 269,271,
274, 280, 286, 287, 296—298, 314, 300,
301, 344, 347, 350, 377, 398
Кордова — 383
Корельский остров, дер. — 325
553

Крит, о-в— 123, 281, 368
Крым —13, 125, 169, 276, 337, 330, 349,
4198, 519
Куликово поле — 500
Кумкапу (квартал ,в Стамбуле) — 307
Куфа — 340
Кызыл-ырмак (др. Галис) — 234, 255,
4M
Кыркларели —134
Кыршехир — 342
Кыш лак, дер. — 272
Кютахья — 287
Кяатхане, .местечко — 407, 408
Лена —326
Лесбос, о-в —322
Яидия — 4SI
Ливан — 219
Лозанна — 446
Лондон —359, 470
Майорка, о-в — 309
Македония — 520
Макрикёй (окрестность Стамбула) —
313, 374
Малазгирт — 341
Малатья — 2136, 237, 253
Мараш — 226
Марокко — 142, 435
Мекка — 321
Менемен, г.— 238
Мерам (в окрестности Коньи) — 274
Мерзифон, г. — 345
Мерсина —138, 226
Месопотамия — 378, 456
Монголия —125, 270
Морея — 276
Москва—138, 320, 349, 360, 438, 440,
441, 445, 446, 469, 485, 500—502, 505,
506,510, 511, 513, 518—520
Московская Русь—1,1, 127, 485, 500
Мосул —142
Мрахморное море—366
Нахичевань — 475
Нева —519
Нигдэ — 230, 255, 2,71
Никомедия, см. Измит
Нил —418
Ницца — 446
Нишапур (Шабур)—316
Новоржевский уезд — 485, 502
Нью-Йорк — 470
Обезы, местечко — 488
О/кмейданы (площадь ,в Стамбуле)—277,
424
Опочецкий уезд — 486, 502
Палестина — Г46
Париж —228, 269, 339, 352, 355, 358,
369, 371, 373, 374, 379, 392, 425, 435,
436, 444, 446, 452, 453, 479
Пера (европейская часть Стамбула) —
395, 414, 452
Персия, см. Иран
Петербург —39)3, 463, 467, 472, 514, 517
Поволжье — 125, 159, 523
Полтава — 354
Польша — 518
Портсмут —284, 431
Посала, дер. — 245
Приютин, местечко — 471
Пруссия — 370
Прут, р. — 274, 364
Псков — 500, 503, 519
Псковская область (губерния) — 485,
502
Рига — 325, 472
Рим —497, 511, 518
Родос, о-в — 375, 379, 393
Россия —130, 3115, 330, 340, 360, 371,
376, 377, 392—394, 396, 424, 439, 442,
443, 445, 46.2, 466, 467, 471, 473, 51.1, 515,
517, 518, 520, 529
Россия Европейская — 472
Россия Южная — 130, 253
Румелия (Европейская Турция) — 134,
244, 247, 249, 258, 266, 275, 316, 415
Румыния —339, 489
Рум—341, 343,491, 493
Русь — 487
Рущук — 378
Рязанская губерния — 491
Сакария, р. — 506
Салоники—128, 236, 306, 416, 440
Самарканд — 454
Сан-Стефано — 403
Сараев —277
Север — 515, 527
Севастополь — 126
Северо-Американские Штаты —138, 143,
358
Сей, оз. — 499
Сербия — 339
Серез (в Салониках) — 277
Сибирь—125, 326, 327, 330, 493
Сивас — 236, 333, 413
Сиваоский вилайет—163, 245, 249, 287
Сиврихисар, г.— 341, 342, 343, 345
Силистрия — 362
Синан — 219
Синьцзян —130
Сирия—138, 139, 141", 142, 146, 348, 371
Сиркеджи (квартал в Стамбуле) — 288,
300, 308, 311', 336
Скутари — 276, 304, 474
Смирна, см. Измир
Советский Союз—3, 466, 466, 512, 514,
516, 520, 530
Средиземное море—141, 142, 191, 226,
273', 339, 409, 447, 478, 479
Стамбул— (Константинополь), 6, 7, 163,
276, 296, 328, 333, 33б-н338, 343, 344,
346, 348, 408, 462, 464, 469, 474, 478,
495, 605, 511, 514, 519, 520, 523, 524
Стерлитамак — 496
Стокгольм — 380, 393, 463
Султанхан, г. — 274
Сююд — 411
Табриз — 364
554

Тамбовская губерния — 503
Татария — 530
Ташкент — 518
Тегеран —458
Тигр, р.— 1412
Тифлис (Тбилиси) — 340
Тмутаракань — 498
Трабзон — 306, 440, 464
Троки (Тракай) — 13
Тунис—399
Тура-тау — 496
Туркестан — 361, 463
Туркмения — 349
Турдия Европейская, см. Румелия
Украина —327, 472
Урал —471, 406
Уральск — 523, 525, 529
Ургенч — 453
Фатих, квартал — 277
Фессалия (Енишехир) —422
Франция — 328,. 330, 352, 355, 377, 420,
435, 446, 472
Хаджилар, дер. — 2)7'2
Хазария — 159
Халеб (Алеппо) —»ИЗО, 257, 282, 307
Хама — 267
Харпутский вилайет — 27(2
Хиос, о-в — 305, 362
Хой — 237
Хорасан — 316
Хорезм (Хива) — 364
Хорто, дер. — 341
Черногория — 368'
Черное море — 159, 370, 422
Чукурова, долина — 238, 239, 254
Шаркёй, дер. — 271
Шираз — 446
Ыспынын, дер. — 271
Эгин, дер. — 27Ф
Эдремит —228, 2513, 254, 266, 273, 297,
298
Эдрем.итский уезд — 271
Эйиджилер (дер. в Анкарском
вилайете) — 490»
Эйюб — 460
Эрегли — 255
Эрзинджан — 162, .ШЗ, 289
Эрзурум — 387, 359, 408, 455
Эрзурумский вилайет — 207
Эскишехир — 321, 349
Яицкий городок — 471
Ярукийэ (пригород Халеба в IX в.) —
139
Яффа —293

СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
От редакционной коллегии 3
Вступительная статья 4
Язык
Грамматика турецкого языка 11
Предисловие И
Введение 12
Характеристика турецкого языка '12
Шрифты у турок 12
Алфавит '13
Произношение букв 13
Общие замечания о звуках 17
Гармония гласных 17
Ударение 18
Образование форм (морфология) 19
И.мя 49
Имя прилагательное 23
Местоимение . . 23
Имя числительное 28
Глагол 30
Производные имена 49
Синтаксис . . . 55
Значение падежных форм 55
Парные слова 63
Сочетание имен . 64
Послелога-имена 68
Послелоги-частицы 70
Имя прилагательное 73
Глагол 75
Порядок слов 104
Синтаксис придаточных предложений 109
Косвенная речь Г17
Наречие 118
Союз 120
Междометие 122
Числительное 50 в турецком языке 123
К вопросу о влиянии турецкого языка на арабский 138
Словарь ;148
Лексика караимского перевода Библии 155
Из комментариев к староосманскому переводу хроники «малоазийских Сель-
джукидов, так называемой хроники Ибн Биби 160

Литература
Обзор турецких сказок по сборнику Игн. Куноша 177
Из наблюдений над турецкой песнью 224
Из истории османской пословицы «и поговорки 267
Османские сказки 27Q
Материалы по османскому фольклору. Анекдоты 285
Рецензии 295
Из настоящего и прошлого меддахов в Турции 300
Указатель литературы османской сказки 314
Сказка или быль? 325
Стамбульские меддахи • . 332
Ходжа Насреддин 339
Очерки по новой османской литературе 350
Предисловие 350
Введение 351
I. Представители европейской школы 352
II. Сатира на галломанию 394
'III. Религиозная реакция; полемические сочинения; апология ислама . . 397
IV. Национальное течение 403
V. Позднейшие западники; кружок писателей, группировавшихся -вокруг
журнала «Серости фюнун» 417
Заключение 434
Толстой в Турции. (Библиографическая заметка) 437
Толстой в Турции 439
Переходная пора османской литературы 444
Чехов в Турции 463
Отзвуки Востока в творчестве И. А. Крылова 471
Что такое «босый волк»? . 482
Слово о Назыме Хикмете 505
Гоголь в Турции ... 509
Пушкин в Турции 514
Тукай и русская литература 522
Приложения
Примечания . . . . в 533
Именной указатель 539
Указатель терминов и этнических названий 519
Указатель географических названий 552

Владимир Александрович Гордлевский
ИЗБРАННЫЕ СОЧИНЕНИЯ, т. II
Утверждено к печати
Институтом народов Азии
Академии наук СССР
Редактор издательства М. А. Гасратян
Художник В. В. Ашмаров
Технический редактор Л. Ш. Береславская
Корректор М. И. Штемпель
Одано в набор 14/ХН 1960 г.
Подписано к печати 28/VII 1961 г.
AU8035. Формат 70X1037,«.
Печ. л. 35,0. Усл.-печ. л. 47,95.
Уч.-изд. л. 46,23. Тираж 1500 экз.
Зак. 2451. Цена А руб.
Издательство восточной литературы
ДЛосква, иентр, Армянский пер,, 2
Типография Издательства восточной литературы
Москва, И-45, Б. Кисельный пер., 4

ОПЕЧАТКИ
Стр.
96
123
246
270
294
297
302
314
323
353
В. А.
Строка
24 св.
2 св.
4 сн.
14 св.
14 сн.
14 сн.
30 св.
11—12 сн.
1 сн.
4 сн.
Гордлевский
Напечатано
но
счетг
в
Садиа
съездим
№ 329
(G. Jabon
затрачивались
Статьи... свете
строения
, Избранные сочинения, т.
Следует читать
он
счете
к
Сайда
съедим
Л* 319
(G. Jacob
затрагивались
Статья... свет
настроения
II Зак. 1158