Избранные сочинения. Том 4. Этнография, история востоковедения, рецензии - Гордлевский В.А.

Гордлевский В.А. Избранные сочинения. т.IV. Этнография, история востоковедения, рецензии - 1968

Материалы для османского народного календаря

Замечания на «Пословицы крымских татар», изданные П. А. Фалевым

Материалы для народного сирийского календаря

У. Сигнеус, «отец народной школы» в Финляндии

Московское востоковедение после Октября (К тридцатилетию Октябрьской революции

Выставка советской книги на тюркских языках

Указатель терминов и этнических названий

Автор: Гордлевский В.А.

Теги: художественная литература

Год: 1968

Похожие

Избранные сочинения. Том 3. История и культура

Избранные сочинения. Том 2. Язык и литература

Избранные сочинения. Том 1. Исторические работы

Происхождение татар Поволжья и Приуралья

Текст

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
АКАДЕМИК
А.ГОЩМШЖ11
ИЗБРАННЫЕ СОЧИНЕНИЯ
«Il ,V II*
ЭТНОГРАФИЯ,
ИСТОРИЯ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ,
РЕЦЕНЗИИ
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОС KB А 1968

9 (И)
Г 68
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
Доктор филологических наук Н. А. БАСКАКОВ
(председатель), доцент Ш. С. АИЛЯРОВ, профессор В. Д. АРАКИН,
доктор филологических наук Б. А. КАРРЫЕВ, кандидат
исторических наук \е. ф. лудшувейт\, доктор исторических наук
А. Ф. МИЛЛЕР, доктор исторических наук А. М. ШАМ-
СУТДИНОВ
РЕДАКТОР IV ТОМА
В. Д. АРАКИН
Заключительный том мемориальной публикации трудов
выдающегося советского востоковеда академика В. А.
Гордлевского. Том состоит из трех частей. Первая часть включает
историко-этнографические работы, изданные в первой четверти
XX в., а также впервые публикуемый труд «Стамбул в
XVI веке». Вторая и третья части включают труды по
истории востоковедения, выступления В. А. Гордлевского,
посвященные известным русским и зарубежным ученым, а также
рецензии. Том снабжен примечаниями, указателями имен,
этнических и географических названий.
1-6-3
61-67

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
Во вступительных статьях к ранее изданным трем томам избранных
трудов академика В. А. Гордлевского подробно освещались его
научные интересы и работы в области истории Турции, ее литературы и
языка. Естественно, эти статьи не смогли полностью охарактеризовать
многогранную личность ученого-турколога.
На долю редактора IV тома выпала почетная задача осветить
еще одну сторону многосторонней исследовательской деятельности
В. А. Гордлевского.
В IV том избранных сочинений вошли труды В. А. Гордлевского,
охватывающие широкий круг вопросов.
Первая и основная часть настоящего тома состоит из
интереснейших и единственных в своем роде исследований. Материалом для них
послужили внимательные и пристальные наблюдения тогда еще
молодого ученого над жизнью, духовным миром турецкого народа во вре
мя неоднократных посещений Турции.
Живя в самой гуще народа, посещая турецкие кофейни, красочные
базары Стамбула и других городов, любознательный исследователь
прислушивался ко всему, что происходило вокруг, замечал различные
детали быта, записывал народные поЕерья, сказания и легенды.
Слушая в Стамбуле турецких сказителей — меддахов и профессионалов
рассказчиков, а также беседуя с простыми людьми — посетителями
кофеен и других общественных мест, он впитывал блестки народного
остроумия и тонкого юмора, равно как и крупицы народной мудрости,
нашедшие свое отражение в многочисленных пословицах и
поговорках, которыми столь обильно уснащает свою повседневную речь
турецкий народ.
Сведения о домашнем быте и нравах турок начали поступать в
Европу с давних времен. Уже в первой половине XV в. достаточно
обстоятельный материал дает студент из г. Мюльбах И. Лаский,
трансильванский юноша, проживший в турецком плену более 20 лет
(1436—1458) и имевший возможность наблюдать жизнь, обычаи и
нравы различных слоев турецкого народа в один из самых ярких
периодов истории Османской империи ].
В XIX в. обширный этнографический материал сообщает
своеобразный венгерский путешественник Арминий Вамбери (1832—1913),
которому в 60-х годах посчастливилось под видом дервиша посетить
ряд мусульманских стран, в том числе и Турцию2.
1 «Tractatus de ritu et moribus Turcorum auctore Vallacho quodem nel ubgarico,
qui ab anno 1436 ad annum 1458 in captivitatem a Turcis abductus est».
2 См. A. Вамбери, Очерки и картины восточных нравов, СПб., 1877.
3

Ё отличие от этих и многих иных чрезвычайно интересных й
поучительных сведений, которые дошли до нас в изложении и интерпретации
других авторов, материал, собранный В. А. Гордлевским,
представляет собой документальную регистрацию всего того, что он слышал
непосредственно из уст представителей турецкого народа, с которыми
ему приходилось встречаться.
Собранный им богатый этнографический материал нашел
отражение в ряде статей, объединенных в настоящем томе в несколько групп
в зависимости от содержания.
Миропонимание турка, в котором своеобразно сочетаются древне-
тюркские, мусульманские и византийские представления о духовной
культуре, описано в нескольких работах ученого исследователя.
Внутренний мир турка В. А. Гордлевский раскрывает и в статьях
«Представления османцев о небесных телах» и «Представления
османцев о земле», написанных на основе записей, сделанных им со слов
жителей, говорящих на различных диалектах. И читатель узнает,
почему созвездие Большой Медведицы получило название «Ürker yildizi»
и что нужно делать, когда долго не бывает дождя.
Древнее миропонимание турок, отягченное наслоениями
мусульманства и влиянием иноземных культур, послужило тем источником,
который лег в основу многочисленных и весьма своеобразных
суеверий. В. А. Гордлевский как тонкий наблюдатель быта народа не мог
пройти мимо этой стороны духовной жизни турок. Этой теме он
посвятил несколько статей, которые составляют особый цикл его работ:
«Быт османца в суевериях, приметах и обрядах», «Османские
суеверия о зверях» и «Османские суеверия о птицах».
Другая часть собранных им материалов послужила основой для
двух статей о представлениях народа, возникающих из многогранных
связей человека с окружающей его природой, ее проявлениями и
влиянием на жизнь человека. Это «Материалы для османского народного
календаря», в которых описываются наблюдения, связанные с
мусульманским солнечным и лунным годом, и «Материалы для сирийского
народного календаря», собранные автором во время кратковременного
пребывания в Дамаске летом 1906 г.
Своеобразны турецкие свадебные обряды. Многие из них,
зародившись в глубине веков на широких просторах далеких степей
Центральной Азии, прошли сквозь толщу веков и продолжают бытовать в
турецких народных массах — например, умыкание невесты, что не
столь давно было характерно и для других тюркских народов, обряд
раскрытия невесты и т. д. В то же время на турецкие свадебные
обряды оказали влияние и некоторые обычаи соседних народов, например
греков, от которых, как указывает В. А. Гордлевский, перешел к
туркам обычай посылать невесте яблоко.
Обо всем этом читатель прочтет в работе «Османская свадьба»,
первая часть которой содержит некоторые общие суждения автора о
свадебных обычаях турок вообще, а вторая —представляет собой
подробную запись рассказов местных жителей о том, как в те
времена протекала свадьба в Анкаре и в Сивасе и какие при этом
соблюдались обряды.
К этому же циклу могут быть отнесены еще две работы —
«Рождение ребенка и его воспитание» и «Гадание татарок о женихе». В
первой приведены высказывания двух местных жителей, бытующие среди
широких народных масс на эти жизненно важные вопросы.
Проявляя живой интерес к быту и духовной культуре тюркских
народов, В. А. Гордлевский в статье «Гадание татарок о женихе» со-
4

брал обширный материал о думах молодых татарок, учениц женской
учительской семинарии в Уфе, о будущем женихе. Здесь приводятся
различные приемы гадания, характерные для татарской девушки в
начале XX в.
Участие в этнологической экспедиции осенью 1920 г. в Рязанской
области дало В. А. Гордлевскому возможность ознакомиться с
историей, культовыми представителями и языковыми особенностями
касимовских татар, что нашло свое отражение в работе «Элементы
культуры у касимовских татар». В отличие от названных выше работ,
посвященных какому-либо одному вопросу, это исследование имеет
широкий профиль. В нем дается очерк взаимодействия трех культур,
существовавших в касимовском крае (языческо-финской, мусульманско-
татарской и христианско-русской). Автор делает обзор
распространения и влияния ислама и христианства, а также культа предков и
древних языческих представлений, еще существовавших в то время, на
быт и культуру местного населения; сообщает о различных свадебных
обрядах и обычаях касимовцев. Несомненный интерес представляют
наблюдения над особенностями языка местных жителей — касимовских
татар — над его фонетикой, словарным составом, заимствованиями из
русского языка и др. Эти сведения были по существу единственным
материалом о диалекте касимовских татар, которым располагала в то
время наша тюркология.
На основании собранных лингвистических материалов и
этнографических наблюдений в работе делается вывод, что «касимовцы не
кто иной, как финны (мордва?), принявшие язык и (впоследствии)
религию господствующего класса», каким были татары.
Особую группу составляют небольшие статьи и заметки, в которых
В. А. Гордлевский отражает новые настроения мусульманского,
главным образом татарского, населения (преимущественно
дореволюционной Москвы), вступившего на путь прогрессивного развития. Здесь и
заметки об организованном студентами-татарами спектакле («На
татарском спектакле»), где прозвучали критические нотки по поводу
бесправного положения в то время татарских женщин в обществе, и
обзор мнений, которые стали появляться в печати, о необходимости
реформировать духовное управление мусульман («Мечта мусульман»),
и обзор печати на татарском языке («Новая татарская газета»,
«10-летие татарской печати»).
Большой любитель и собиратель фольклора тюркских народов,
В. А. Гордлевский ряд работ посвятил исследованию различных его
жанров. В данном томе публикуются две такие работы.
«Ахмет-ахай» — исследование об авторе многочисленных
анекдотов, пользовавшихся большой популярностью среди татарского
населения. Собирателем этих анекдотов был С. И. Мирер, неоднократно
посещавший Крым и с удивительной настойчивостью записывавший
все то, что касалось Ахмет-ахая. В работе намечаются циклы, на
которые могут быть разбиты известные исследователю анекдоты.
Работа «Замечания на „Пословицы крымских татар", изданные
П. А. Фалевым» представляет собой детальный разбор в
сравнительном плане пословиц, собранных молодым, рано ушедшим из жизни
тюркологом, показана роль пословиц в турецкой литературе, сделаны
многочисленные исправления и дополнения к рассматриваемому
материалу и дополнена библиография по данной проблеме.
Неоднократные посещения Стамбула еще в то время, когда он был
столицей клонившейся к упадку Османской империи, дали
возможность В. А. Гордлевскому наблюдать характерных для этого большого

города представителей деклассированных элементов — так называемых
кюльхан-беев, что послужило темой для его работы «Кюльхан-беи в
Константинополе и их арго». Как всегда, в центре внимания
исследователя всевозможные подробности, связанные с объектом его
наблюдения: одежда кюльхан-беев, формы их организации, в особенности
их своеобразное арго, мало исследованное в то время (1926 г.).
В статье дается небольшой словарик жаргонных слов и выражений
кюльхан-беев, из которых можно сделать вывод о чрезвычайно
смешанном составе используемой ими лексики.
Работая над своим фундаментальным историческим исследованием
«Государство Сельджукидов в Малой Азии», В. А. Гордлевский в
разговорах с автором этих строк и в отдельных выступлениях на
кафедре турецкого языка Московского института востоковедения
неоднократно возвращался к идее написания подробного исследования о
самом, пожалуй, блестящем столетии в истории Османской империи,
которая угрожала суверенитету многих стран Европы и Азии и
наводила ужас на правителей европейских государств.
За много лет до этого В. А. Гордлевский написал небольшую по
объему, но безусловно интересную по содержанию работу «В Багдаде
при Харуне ар-Рашиде», публикуемую в данном томе. В ней он сумел
описать жизнь великого восточного города на рубеже VIII—IX вв.,
управляемого типично восточным деспотом, личность которого
своеобразно преломилась в народном сознании и воплотилась в образе
добродетельного и справедливого государя в знаменитых сказках
«Тысяча и одна ночь».
В. А. Гордлевский проявлял постоянный интерес к культуре и
быту Стамбула, наследника богатой византийской культуры, впитавшего
в себя как элементы средневековой европейской культуры, так и
черты мировоззрения и жизни мусульманского Востока, города,
стоящего на скрещении путей из Азии в Европу и из России на Ближний
Восток. Это толкнуло ученого к упорному изучению дошедших до нас
материалов, воспоминаний и документов XVI в. с целью извлечь из
них все, что могло бы пролить свет на прошлое и обычаи этого
необыкновенного города, стерегущего древний пролив Босфор. К
сожалению, при жизни В. А. Гордлевского это произведение не было
опубликовано. Почетная работа по изданию труда ученого-турколога
выпала на нашу долю. Мы старались, насколько это было возможно,
сохранить текст, написанный В. А. Гордлевским. И хотя этот текст
носит иногда характер фрагментов и часто не всегда согласованных
друг с другом отрывков, материалы исследования «Стамбул в XVI в.»
несомненно представят для читателя живой интерес, а многих ученых-
туркологов вдохновят на дальнейшие исследования.
Уроженец финского города Свеаборга (ныне Суоменлинна) и
воспитанник Гельсингфорсской гимназии, В. А. Гордлевский не мог не
интересоваться проблемами финско-скандинавской филологии,
недостаточно представленной в отечественной научной литературе. Вполне
естественно, что внимание молодого тогда ученого привлекли две колоритные
фигуры, оставившие неизгладимый след в истории культуры
Финляндии, — известный финский поэт, фольклорист и языковед Элиас Лёнрот
(1802—1884), а также собиратель и издатель знаменитого карело-
финского национального эпоса, один из родоначальников буржуазной
финской литературы поэт Иоганн Людвиг Рунеберг (1804—1877),
писавший свои произведения на шведском языке.
В 1902 г. финский народ отмечал столетие со дня рождения Эли-
аса Лёнрота. В связи с этим юбилеем В. А. Гордлевский' написал рабо-
б

ту «Памяти Элиаса Лёнрута», в которой он поставил целью
«воскресить светлый образ скромного труженика, которого так восторженно
вспомянула благодарная Финляндия».
И нужно признать, что созданный В. А. Гордлевским образ поэта
отличается правдивостью «и искренностью и действительно близок
тому представлению о скромном ' художнике и поклоннике родного
устного народного творчества, каким был Элиас Лёнрот.
Поэт И. Л. Рунеберг, воспевший в гармоничных стихах
беззаветное мужество своего народа и величавую красоту родной природы,
заслуженно пользовался любовью финского народа. После смерти
поэта его дом в городе Борго (ныне Порво) стал национальной
собственностью и был превращен в музей. В. А. Гордлевский, посетивший этот
дом-музей, в статье «Дом Рунеберга в Борго» очень подробно
описывает его внутреннее расположение, мебель и различные предметы
домашнего обихода. Статья изобилует выдержками из произведений
поэта в русском переводе. Однако оценка творчества поэта, даваемая
им, не всегда правильна.
Современником Элиаса Лёнрота и И. Л. Рунеберга был крупный
общественный деятель Финляндии Уно Сигнеус, в связи со столетним
юбилеем которого В. А. Гордлевский опубликовал заметку «У.
Сигнеус, „отец народной школы" в Финляндии».
Поименованные три работы о финских деятелях как по своей
тематике, так и по объекту исследования выпадают из цикла работ
автора, большая часть которых обращена к Ближнему Востоку, побережью
Босфора. Тем не менее редакция настоящего тома сочла возможным
включить их в это издание, так как, с одной стороны, они содержат
чрезвычайно интересный фактологический материал, знакомство с
которым может оказаться полезным, принимая во внимание все более и
более крепнущие культурные связи между Советским Союзом и
Финляндией, а с другой — характеризуют творчество и круг научных
интересов В. А. Гордлевского, тогда еще молодого ученого.
Будучи выдающимся историком Турции, языковедом и этнографом,
В. А. Гордлевский как истинный член большого коллектива ученых
всегда живо откликался на происходившие вокруг него события.
Работая сначала, с 1907 г. в должности преподавателя, затем, с 1916 г.,
в должности профессора Московского Лазаревского института
восточных языков, а впоследствии в качестве члена Восточной комиссии
Московского археологического общества, В. А. Гордлевский неизменно
откликался на все существенные события жизни этих организаций, о
чем можно составить себе представление по публикуемым в данном
томе заметкам «В Восточной комиссии».
Бурный рост народного хозяйства после Великой Октябрьской
революции в союзных и автономных республиках, в том числе
населенных тюркскими народами, сопровождался невиданным дотоле
развитием духовной культуры этих народов, что, естественно, привело к
развитию их языка и литературы.
В этот период появились многочисленные исследования во всех
областях советского востоковедения, в том числе и по тюркским языкам.
Характерно, что к научному изучению этих языков обратились сами
носители языков, чего не наблюдалось раньше. В. А. Гордлевский
щедро делился своими огромными знаниями и научным опытом с
молодыми аспирантами — представителями тюркских народов, приежав-
шими к нему со всех концов нашей страны. Все это дадо ему
обильный материал для освещения тех сдвигов, которые произошли, в
советском востоковедении, что и описано им в работах «От мрака к све-
7:

ту», «Изучение Турции в СССР» и в статье «Московское
востоковедение после Октября», подытоживающей тридцатилетние результаты
изучения Востока в Москве. Развитие печати на тюркских языках
Советского Союза показано в двух работах — «Выставка советской
книги на тюркских языках» и «Советская газета на тюркских языках».
Не менее чутко реагировал В. А. Гордлевский на различные
события в жизни своих коллег востоковедов.
Перед читателем проходит целая галерея ярких портретов ученых-
востоковедов, начиная с блестящего основателя русской тюркологии
акад. В. В. Радлова (1837—1918) и выдающегося датского языковеда
Вильгельма Томсена (1842—1927), принимавшего вместе с В. В. Рад-
ловым активное участие в расшифровке древнетюркских рунических
памятников. Но наиболее подробно дан образ акад. Ф. Е. Корша
(1843—1915), многостороннего ученого-литературоведа и языковеда,
которому были по плечу исследования в области классических,
романских, славянских, германских и тюркских языков, ученого, который
после В. В. Радлова дал новую классификацию тюркских языков,
выделив наряду с фонетическими также и морфологические признаки3.
Преклоняясь перед многогранными и разносторонними знаниями
Ф. Е. Корша, В. А. Гордлевский, выступая на семидесятилетнем
юбилее этого необыкновенного ученого, назвал его русским Меццофанти.
Немало страниц посвятил В. А. Гордлевский проф. В. С. Миллеру,
с именем которого связано развитие исследований по осетинскому
языку и фольклору; проф. Н. Ф. Катанову— первому представителю
хакасского народа, получившему университетское востоковедное
образование и посвятившему жизнь исследованию близкого к его родному
языку тувинского (по старой терминологии — урянхайского) языка;
выдающемуся арабисту акад. И. Ю. Крачковскому, с которым у
В. А. Гордлевского существовала длительная и искренняя дружба.
Перу В. А. Гордлевского принадлежит также ряд некрологов,
касающихся жизни и научной деятельности не только языковедов, но и
ученых других специальностей — Г. Н. Потанина (1835—1920), изве
стного своими экспедициями в Северо-Западную Монголию, Северный
Китай и Восточный Тибет; историка В. И. Герье (1837—1919),
В. К. Трутовского (1862—1932) — нумизмата и ряда других.
Уделяя большое внимание характеристике научного наследия
наших крупных ученых, В. А. Гордлевский не забыл и рядовых
преподавателей турецкого языка, которые внесли немалую лепту в
подготовку лиц, владеющих турецким языком. Преподаватели практического
курса турецкого языка С. Е. Саков и С. Г. Дзеруниан, ученики
которых еще здравствуют в настоящее время и вспоминают их
замечательные и полезные занятия с большой благодарностью, нашли
подобающее место в гелерее портретов, помещенных в данном томе.
Раздел, включающий портреты ученых, свидетельствует о том, что
В. А. Гордлевский был очень наблюдательным и тонким историком
такой науки, как востоковедение.
В. А. Гордлевский проявлял живой интерес также к жизни и
трудам своих турецких коллег. Он отозвался на смерть турецкого
историка и археографа Ахмеда Рефика Алтыная, опубликовав о нем
статью. Труды А. Р. Алтыная, содержащие ценнейший документальный
материал о далеком прошлом Турции (в том числе сборники по
истории Стамбула в X и XI вв. хиджры, т. е. в XV и XVI вв. н. э.), впо-
3 См. Ф. Е. Корш, Классификация турецких племен по языкам, —
«Этнографическое обозрение», 1910, № 1—2.
8

следствии составили основу интересного исследования историко-этно-
графического характера «Стамбул XVI в.», оставшегося, как
указывалось выше, незавершенным и публикуемого в этом томе впервые в
фрагментарной форме.
Турецкий ученый, поэт и собиратель книг Али Эмири, которого
В. А. Гордлевский характеризует как представителя старой Турции,
предстает перед читателем в небольшой статье «Али Эмири», где
немногословно обрисован облик этого своеобразного человека,
основателя Национальной библиотеки в Стамбуле.
Трагическая судьба турецкого писателя-демократа Сабахаттина Али,
всю свою недолгую жизнь боровшегося против реакции и
изображавшего в своих рассказах, повестях и романах простых турецких
людей, показана в статье «Сабахаттин Али».
Серьезные научные исследования, отнимавшие у ученого немало
времени и сил, не помешали В. А. Гордлевскому уделить необходимое
время для педагогической деятельности — преподавания турецкого
языка.
В. А. Гордлевский одним из первых среди востоковедов поставил
вопрос об изменении ранее существовавшей лекционной системы
преподавания восточных языков и о замене ее практическими занятиями.
В статье «К постановке изучения восточных языков» он
провозглашает современный лозунг: «Грамматика изучается не „сама по себе и
не для самой себя", это лишь средство, инструмент, помогающий
анализу текста».
Эти мысли, еще более углубленные и детализированные, нашли
свое отчетливое отражение в докладе, прочитанном автором 10 апреля
1946 г. на методической конференции Московского института
востоковедения. В. А. Гордлевский высказал ряд прогрессивных
методических соображений, в которых ощущается большой педагогический
опыт и подытоживаются многолетние наблюдения над процессом
практического овладения турецким языком студентами. Этот доклад был
затем оформлен в статью под заглавием «Чему учить и как учить?».
В. А. Гордлевский живо откликался на большие и малые труды по
востоковедению отечественных и зарубежных авторов. Свое отношение
к ним В. А. Гордлевский высказывал в различных рецензиях, где
затрагивал и обсуждал важные теоретические вопросы. Часть этих
многочисленных рецензий включена в данный том.
При подготовке тома к печати встречающиеся в тексте турецкие
термины унифицированы по аналогии с предыдущими томами.
В подготовке IV тома «Избранных сочинений» В. А. Гордлевского
к печати большое и активное участие принял старший научный
сотрудник Института народов Азии АН СССР, кандидат .исторических наук
М. А. Гасратян, им же составлены указатели.
В. Аракин

ИСТОРИКО-
ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ
ТРУДЫ

Q^Q^Ç^
О РАБОТЕ В. А. ГОРДЛЕВСКОГО «СТАМБУЛ в XVI ВЕКЕ»
ОТ РЕДАКЦИИ
После окончания большого труда «Государство Сельджукидов
Малой Азии», по праву занимающего одно из первых мест среди
исследований по истории Малой Азии вообще и безусловно первое место по
истории Сельджукского султаната, В. А. Гордлевский направил свои
усилия на изучение документов о Стамбуле. Он старался рассказать
более подробно об этом удивительном городе, сочетающем в себе
следы когда-то пышной византийской культуры и своеобразной культуры
и быта султанской Турции — Высокой Порты, впитавшей в себя
черты многих восточных цивилизаций.
Недостатка в исторических документах не было. В. А. Гордлевский
со свойственной ему тщательностью и добросовестностью изучил как
сравнительно недавно опубликованные Ахмедом Рефиком документы о
Стамбуле XVI в., так и различные другие материалы на турецком и
европейских языках.
Тема его будущей работы, работы исторической, с одной стороны,
и этнографической —с другой, постепенно созревала в его сознании.
Отвечая на многочисленные приветствия и адреса по случаю
75-летнего юбилея, В. А. Гордлевский обещал, если позволят ему силы,
завершить труд, которым он был увлечен, к своему 80-летию. Однако
отметить эту замечательную дату, увы, уже не пришлось...
В научном наследии замечательного турколога сохранилась
толстая папка с многочисленными листами бумаги, исписанными мелкихМ
неразборчивым почерком, хорошо известным всем ученикам и
сотрудникам покойного академика.
Ознакомившись с их содержанием, редакция настоящего тома
пришла к выводу, что хотя собранный материал и не представляет собой
законченного и готового к печати труда, требующего всего лишь
небольшой редакторской правки, а скорее это выписки из различных
источников, немного обработанные автором, тем не менее
опубликование их несомненно представит большой интерес для всех, кому не
безразлична история Стамбула в одну из самых блестящих эпох Османской
империи, столицей которой он был в течение многих столетий.
Публикуемые впервые материалы по истории и этнографии
Стамбула XVI в.—подлинные записи В. А. Гордлевского,
распределенные по главам, которые он предполагал написать, судя по
оставшемуся оглавлению. Однако далеко не все намеченные автором
главы получили достаточное освещение в сохранившихся черновых
записях. Наиболее подробные записи касаются глав I, VII, VIII, XI и ХН.
13

В других главах, как, например, VI, IX, XIII, материала содержится
меньше. Наконец, главы II, III, IV, V, X, XIV, XV в черновых записях
В. А. Гордлевского не обнаружены.
Есть все основания надеяться, что публикуемые впервые эти
материалы принесут читателям пользу и будут содействовать лучшему
пониманию истории и современной духовной и материальной
культуры нашего южного соседа.
Создавая свой труд о Стамбуле XVI в., В. А. Гордлевский, как
уже указывалось, широко использовал ценные сведения Ахмеда Рефи-
ка, на которые он часто ссылается. Чтобы не загромождать текст
этими ссылками, редколлегия приняла следующий способ их передачи:
указывается лишь год хиджры (например, 991 г. х.), а сноски на
страницы сочинения Ахмеда Рефика не даются, так как факты,
приводимые В. А. Гордлевским, могут быть легко обнаружены в труде
Ахмеда Рефика под соответствующим годом хиджры. В тех же случаях,
когда вместо года хиджры стоит век хиджры, в скобках дается век
хиджры и страница (например, X, 33).
Равным образом все турецкие слова, которые были написаны в
рукописи арабским шрифтом, заменены современными буквами
турецкого алфавита.
Работая над монографией «Стамбул в XVI веке», автор широко
использовал как русскую, так и иностранную историческую
литературу и источники, делал ссылки на соответствующие произведения. Однако
часто ссылки состоят только из фамилии автора труда и не всегда
достаточно точно указаны страницы. В ряде случаев такие указания
отсутствуют вовсе. Принимая все это во внимание, редколлегия данного
тома приняла решение дать все использованные при работе над
черновыми набросками «Стамбул в XVI веке» труды в виде отдельного
списка, с тем чтобы облегчить желающим воспользоваться этой
литературой.

СТАМБУЛ В XVI ВЕКЕ
(Страницы из истории Турции)
Предисловие. Введение.
Источники
Глава I. Превращение
Константинополя в Стамбул .
Глава II. Возрождение
византийской агиографии . . .
Глава III. Идеологические
надстройки. Абуссюуд . .
Глава IV. Вакуфы ....
Глава V. Крепостническая
система хозяйства ....
Глава VI. Цехи, история и
экономика
Глава VII. Торговля, рынок .
Глава VIII. Город, квартал,
администрация
Глава IX. Верхи общества.
Саадеддин
Глава X. Янычары — сипахи .
Глава XI. Рабочий люд,
невольники
Глава XII. Иноверцы . . .
Глава XIII. Двор [и
придворный церемониал]
Глава XIV. Византийский
церемониал
Глава XV. Придворная
литература
ПРЕДИСЛОВИЕ
В грозные октябрьские дни 1941 г., когда Институт востоковедения
эвакуировался в Фергану, погрузился я в чтение документов о
Стамбуле XVI в., изданных еще в 1917 г. Ахмедом Рефиком, заглавия
которых я и заимствовал у издателя.
Так зародилась у меня тема: «Стамбул в XVI веке. Жизнь города,
когда намечалась реставрация истории Турции перед упадком».
Документы, бросающие свет на темные уголки столичной жизни,
тогда же обратили внимание проф. Георга Якоба («Der Islam», Bd IX),
а в 1926 г. Ган, разбирая часть документов, дал монографическое
исследование о принудительной системе хозяйства.
Упадок, долго заглушаемый громом побед, заложен был, как
указал уже В. Д. Смирнов, в самой системе. Так, естественно,
определялись и хронологические рамки от середины XV в., от завоевания
Константинополя, до начала XVII в.; XVI в.— наследие Византии,
влияние ее культуры.
Смерть султана Мехмеда III (1603 г.) открывает собой серию
насильственных переворотов (войсковых) : опора феодального общества,
сипахи и янычары, создавшие политическое могущество империи,—
эти две силы разочаровываются в своих ставленниках. Устои
государственные шатаются, развал нарастает.
15

Для освещения жизни города документы, однако, недостаточны,
картина восполняется у меня чтением [трудов] историков и т. д.
В конце два приложения: 1) указатель личных имен, извлеченных
из документов Ахмеда Рефика; 2) список просмотренных в процессе
работы книг, «круг чтения», реконструкция внутренней жизни города.
Введение
источники
1) Интерес к истории Турции (А. С. Тверитинова, В. Д. Смирнов).
2) Значение изучения Стамбула.
3) Источники:
а) архивные материалы Ахмеда Рефика;
б) описание мечетей (и обработка И. Хаммера);
в) фонтаны;
г) организация цехов (Эвлия Челеби) ;
д) донесения итальянцев и западноевропейцев.
Пособие: М. Ф. Кёпрюлю * вопросы...
4) Что обнаруживает Стамбул XVI в. (?) симбиоз Византии и
Турции:
а) усвоение византийского наследия — религиозные идеалы;
б) усвоение византийского наследия — экономические . . .
(вакуфы).
В результате — застой экономики, а он несет и политический
развал.
Документы, изданные А. Рефиком, X и XI вв. хиджры *.
Оценка издателя (из предисловия): отмечает.важность д[окументо]в,
освещающих то, о чем молчат историки и турецкие] и европейские].
Не освещается . . . земельное и военное законодательство; все
это городское население.
А. Рефиком частью использованы здесь и mühimme defteri.
История законодательства (законы Мехмеда II, Сулеймана).
Указы Мурада III разрушают старые нормы (неодобрительно
отзывается о нем — это неправильно!).
Мне кажется, Мурад III — крупная фигура.
Он видит, что жизнь идет вперед, создает новеллы, предоставляет
инициативу и министрам (финансовым чиновникам—дефтердарам —
maliye tarafmdan verilen hükmü hûmayun); потом его преемники
(Мехмед III, Ахмед I) подтверждают распоряжения Мурада III
(1013 г. х.).
Ахмед I: «Если был указ Мехмеда, то действуйте» (1013 г. х.).
Указы предлагают: 1) деньги соберут tahammüllerine göre; 2)
угроза не брать ни с кого ни полушки (акча), ни зернышка (1005 г. х.).
Я использовал законы и . . . если говорить . . . так
повелось исстари, так было со времен завоевания (Кануни) и т. д.
Стамбул обжирал провинцию; выпуск скота за границу
запрещался; продовольствие шло и из Крыма (жиры!); Молдавия и
Валахия— житницы столицы; Порта скупала скот в Молдавии по
принудительно низким ценам. Все для Стамбула; ропот населения был
страшен.
1) Когда молчат документы, нам кажется, что воображение, как бы
изобретательно оно ни было, не имеет никакого права возмещать их
молчание.
16

2) Указы пересылаются: a) kese ile; б) или приносят их люди,
которые забирают что велено.
3) Печатают случайные газеты («Vakit»).
4) Отдельные издания — В. Д. Смирнов: о Кире иудейке*.
Обозрение документов у И. Хаммера (т. IX).
Законы (в законах Сулеймана — статья о рынках, о мухтесибах).
Историки — Ф. Бабингер *, Саадеддин *.
Империализм Сулеймана рождает географическую литературу:
Сади Али (ее значение подчеркивал Оберхуммер);
Поимэ (с 1651 г.—1659 г.);
Эвлия Челеби * (о ценах).
Отдельные издания: поход на Мохач (изд. Пражское).
Биографии, тезкере.
Некрополь, ср. Sadettin Nüzhet (о Скутари).
Запад.
1) Мечты о крестовом походе (Д. Егоров).
2) Борющиеся государства втягивают и Турцию: со времени
Сулеймана.
Посольства: О. Г. [де] Бусбек*, И. Левенклевкус *, X. Дерн-
швам *, Ж- Лоран.
Мюльбахский студент*, Герлах *, Пандекты; Архивы.
3) Интересы археологов и художников: П. Жилль*, А. Банду-
ри *..., К. Дюканж * дают греческий перевод турецких названий.
Итальянцы—практический интерес (давно торгуют). Донесения резидентов,
бальосов (M. Sanodi, Giovani Menavino и т. д.).
Планы.
1) Сводные материалы: И. Хаммер; И. Мураджа д'Оссон*.
2) Andréossy*.
3) Народные легенды: Д. П. Шестаков, В. А. Гордлевский,
Ф. Шрадер.
4) Патриарх Константин. Скарлат Византии *, А. Г. Паспати *.
5) Монографии (Downey о Сулеймане). Г. Шлюмберже*.
6) Общие очерки — Oberhummer, J. H. Mordtmann.
Восток — Малая Азия молчит. Греки задавлены — греческие
епископаты разваливаются; духовенство усвоило обычаи мусульман; как
турки носят они тюрбаны, а армяне — те постоянно настроены были
оппозиционно и равнодушно взирают на судьбу Константинополя.
Впрочем, от XV в. сохранилась элегия анкарского священника Абра-
ама о взятии Константинополя.
На севере — Москва. Сначала шли в Царьград паломники,
умиленно преклонявшиеся перед святынями и мощами, собранными в
церквах и монастырях.
Новгородский архиепископ Антоний *, совершивший путешествие в
Царьград перед четвертым крестовым походом, обстоятельно описал
церкви, помогал восстановить топографию города.
В XIV—XV вв. сохранились описания краткие: Диакон Игнатий *
(1389 г.) подробно говорит о царе турском Амурате, о его убийстве и
Баязиде — «Сице убо нам поведаша гражане», «...бе же силою превоз-
може всех и лютостию и жестокостию...».
Однако после того как пала Византия, тяга уменьшилась: если
предпринимают это опасное путешествие — Василий Гогара * (1634 г.)
и то обходит Стамбул: пробирается окольным путем через Кавказ или
возвращается из Иерусалима через «Калинку». Иван IV Грозный
посылает на Восток к патриархам деньги на помин царевича (Ивана),
2 В. А. Гордлевский
17

но Трифон Коробейников * вскользь упоминает о Царьграде. Для
турок у него эпитет «поганые». В Иерусалиме... наглые санчави и
янычары; от них терпят беззаконие на суше и на море.
Дьяк Александр* (между 1391—1396): «И выехал царь Мануил с
греци и с фрязы и прогонил туркы».
Иеродиакон Зосима*: дочь Московского князя Василия
Васильевича (в тек[сте]: Дмитриевича) Анна замужем за Иоанном Палеоло-
гом, сыном Мануила, умер от морового поветрия; о Скутари: «И есть
ту торговище: съезжаются Турчане, а с сея страны Греки и Фрязове
и торгуют между собою».
Царьград осквернен.
Нестор-Искандер * расскажет о последних днях города.
Теперь Палеологи и греки (Максим Грек) постараются разжечь
ненависть — гордыня просыпается — поднимается Новый Рим, который
примет наследие Византии.
Однако завязываются и деловые сношения — посольство
Плещеева * — Купцы ездят в Стамбул — см. двор [стр. 64].
Глава I
ПРЕВРАЩЕНИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ В СТАМБУЛ
(МУСУЛЬМАНИЗАЦИЯ)
Геннадий Схоларий жил в уединении, втайне осуждая попытки
унии (1437 г.), когда был взят Константинополь. В «Разговоре»
(AiaXofoc) автор рисует образ мыслей и настроения латиномысля-
щих греков. На осиротевший патриарший престол греки выдвинули
Геннадия, и он был утвержден султаном Мехмедом II. Он вел прения
о вере в присутствии султана и мусульман. Преисполненный
мыслями о возвышенном православии, он мечтал теперь об обращении
мусульман в христианскую веру, под этим углом рассматривая
«Исповедание веры» — литературный турецкий памятник XV в., написанный
греческими буквами, сочиненный будто бы по просьбе султана.
Когда он увидел тщету надежд, он удалился в 1456 г. в монастырь
св. Иоанна Предтечи близ Серр. Здесь он возобновил прерванные
труды. В 1464 г. умер второй преемник Геннадия, и турки —
сановники, султан пожелали снова видеть его на патриаршем престоле. Он
нехотя поехал в Стамбул, участвовал в диспуте о божестве Иисуса
Христа, но от чести отказался. Он вернулся в монастырь и умер в
1464 г.
Тема предполагает, что инициатива диспута исходила от
мусульман, для которых природа Иисуса — человеческая. Когда он ехал в
Стамбул, у него, очевидно, опять мелькнула мысль о религиозном
единении между исламом и христианством. Когда же он обманулся, он
увидал, что он — человек лишний.
Уважение, которое питал султан к первому патриарху, скоро
исчезло. Патриархи (со времен Марка II) платили уже султану «пескезий»
(пешкеш?) за патриаршество, а потом вносили 3000 талеров.
Закон запрещал иноверцам строить дома и церкви выше, чем у
мусульман.
Храмы ремонтируются или восстанавливаются только те, что были
при завоевании и только в той же форме, по прежнему плану и в.
прежнем размере.
Раз, однако, великий везир Кара Мустафа-паша разрешил (1&42 тЛ
18

в Бурсе построить церковь; когда население, возмущенное
нарушением старого запрета, разрушило и новую церковь и три старые церкви,
он приказал восстановить все четыре церкви.
Русский посол отмечает как что-то необычайное ремонт церкви в
1775 г.
Постройка новых церквей запрещалась, для ремонта старых
церквей требовалось разрешение. Но по мере того как мусульманское
население в городах увеличивалось, положение христиан,
сохранившихся в квартале, занятом мусульманами, стало затруднительным, и обе
стороны (кади и общины) изыскивали средства, чтобы обмануть друг
друга, и так или иначе христиане должны были покидать квартал,
рушился христианский приход; мусульмане жаловались кади: то им
мешает служба в церкви, то христиане пьянствуют и, нарушая покой,
оскорбляют мусульман.
Оторванный от церкви, от папаса, который все-таки мог
поддерживать в нем дух национальный или религиозный, христианин легко
совращался в ислам.
Христианин, естественно, чтобы сохранить жизнь или достояние,
давно менял веру; эта обстановка усилила ренегатство.
Однако Константинополь медленно изменял свой вид; так,
направление главных улиц осталось то же, что и в Византии. А разве
идейная] настроенность населения могла измениться? Конечно, нет, она
бессознательно передалась туркам.
Наступление на христиан.
Махмуд-паша завещал вакуфам хан.
В хане Махмуд-паши, расположенном у Большого Базара, была
небольшая мечеть; но помещение, лавки сдавались там, очевидно, и
христианам; однако купцы мусульманские скоро спохватились и,
ограждая интересы, подали жалобу. Они изобразили так, что христиане
забрались в хан Махмуд-паши по обе стороны от входа, понаделали там
лавки — были там меховщики; мало того, они шумят днем и ночью,
[занимаются развратом].
Власть, конечно, взяла сторону жалобщиков и отдала
распоряжение о сломе лавок. Но хозяева заперли помещения и ушли.
Давление на цех тюбетейщиков.
Очевидно, сначала там преобладали христиане и кетхуда был,
естественно, из христиан; постепенно, однако, шитьем тюбетеек стали
заниматься и мусульмане — и вот они обращаются к шейх-уль-исла-
му: «Не подобает, чтобы кетхуда-христиане начальствовали над
мусульманами, что оскорбляет „честь ислама"...».
Была издана соответствующая фетва, и правитель, наружно
соблюдая объективность, справляется в «тетради служб» (sic!), там речь
идет об одном кетхуде, стало быть, фетва правильно (сигнализирует)
отмечает неправильность. Так, попытка христиан, чтобы в цехе были
кетхуды-христиане, провалилась.
Христиане в Эюбе *.
В Эюбе бесчинства — вино, буза («татарская кофейня»), гулящие
женщины — распутство и [разгул] (975 г. х.).
Субашы укрывал проституток, воров; брал у них деньги, золото и
отпускал, и все это около священной мечети.
Словом, удалить из Эюба христиан (989 г. х.).
Дома христиан оказались около мечети — так было еще в 981 г. х.
Теперь их оттуда вышвыривают. Большой переполох — дома гяуров
должны быть снесены. Они упирались и кричали: «Это — насилие. Мы
не выйдем отсюда». Раз так — дозволительно и убийство.
2*
19

В квартале Кятиб-Касыма * было первоначально 300
мусульманских домов, с течением времени дома эти скупают или берут в
аренду христиане, и в первой половине XVII в. осталось всего 33
мусульманских дома (1046 г. х.).
Здесь была мечеть его имени и школа; рядом — семь домов
мусульман, но незадолго четыре дома куплены были христианами.
Мусульмане всполошились, и христианами было инсценировано открытое
совершение службы.
Конец XVI — начало XVII в. Видимость законности исчезает.
Когда мусульмане, обеспокоенные тем, что в квартале
Кятиб-Касыма продолжается христианская служба — «ayini batil», запросили
шейх-уль-ислама, как быть, как купить у христиан дома, т. е. как от
них избавиться,— муфтий дал фетву, предлагавшую христианам
принять ислам. А если они откажутся, насильно заставить их продать
дома (1046 г. х.).
Словом, последовало грубое административное вмешательство, а
между тем комиссия, состоявшая из мусульман и христиан, выяснила,
что три стены и крыша возведены после султана Мехмеда II.
Хитроумное постановление, очевидно, клонилось к разрушению
церкви; и на ремонт церкви община должна была испросить
разрешение. Здесь придали видимость законности, но церкви закрывались и
просто, по приказу султана; как, например, церковь, расположенная
за воротами Балат* (Balat Kapisi) (973 г. х.), и жалоба рыбаков-
христиан была безрезультатна.
Методы, применявшиеся властями, были разнообразны —
своеобразно истолковывалось богослужение, власти усматривали в церквах
места сборищ, где люди пьют вино и предаются шумному веселью
(игра на сазе), оскорбляющему зрение и слух благочестивых мусульман,
,мешая им молиться (972 г. х.). Так, закрыт был Сулу-Монастырь —
армянский монастырь (?), о чем донес кади Стамбула, кади Гала-
ты (?).
В районе Эюб, освященном могилой знаменосца пророка
Мухаммеда, могли жить одни мусульмане. «Я неоднократно запрещал
неверным жить там»,— повторяет указ 989 г. х. волю султана под угрозой
каторжных работ. Там издавна жил ремесленный люд: хлебники,
пирожники, молочники (продававшие ёгурт); конечно, вечерами,
отдыхая, они развлекались.
Сначала турки, попав в Стамбул, селились беспорядочно, как где
кому хотелось; оглядевшись, они увидели, что около них живут и
христиане (греки, армяне) и занимают хорошие месга. Наступление на
христиан началось после султана Мехмеда II: преемники были
свободны от обещаний.
Власть, поддерживая экономические интересы турок, постепенно
вытесняет христиан. Она выдвигает мотивы религиозные: может быть,
мечтая об омусульманении, хотя от этого и страдала казна — она
запрещает не только возводить, но и ремонтировать обветшавшие
храмы.
Султан Мехмед II закрепил то положение, в котором христиан и их
культовые места застало завоевание города. Следовательно, по
шариату церкви, воздвигнутые post terminum *, подлежат разрушению.
Может быть, и нарочно.
Мечеть строилась вблизи старой церкви, чтобы вытеснить
христиан из квартала, а там свидетели-мусульмане охотно утверждали, что
церковь новая. Так, в квартале Сейид Омера * четыре
«справедливости мусульманина» (udul-u muslimïn) свидетельствуют в 972 г. х.,
20

что церковь «новая» и построена всего лет 60 тому назад, т. е. в
912 г. х. Христиане представили грамоту султана Мехмеда II от
1457 г., подтверждавшую их права. В царствование султана Селима
церкви христианские были осмотрены, но эта была сохранена, и
христианам выдана была бумага (temessük). Обследование происходило
во дворе христианина.
И, может быть, поведение греков говорило туркам, что, наступая на
христианство, они помогают им обрести путь к спасению.
Ревнуя о вере, турки запрещали христианам, раз принявшим
ислам, отпадать; только в порыве помрачения рассудка мог человек
познать истинную веру, вернуться в христианство, и ренегаты как
сумасшедшие приковывались в Тимурхане к цепям — милость, дарованная
муфтием или великим везиром...
Вспышки религиозного фанатизма всегда бывали; так, Бибаре
хотел бросать христиан и евреев в горящую яму.
Нерасположение, плохо скрываемое, было и у султана Мехмеда IL
Правда, обстановка политическая диктовала ему осторожность; Па-
леолог (Дмитрий) был его тесть. Мехмед II торжественно
провозгласил свободу совести; «Исповедание веры», закрепленное
патриархом Схоларисом греческими буквами по-турецки должно было
служит«» показателем прочного мира между завоевателями и
побежденными. Однако все это было внушено минутным расчетом, желанием
привлечь христианское население столицы. Но скоро уже султан
почувствовал неудобства от этого акта. Турки по крайней мере давали
понять патриарху это и перед резиденцией его — на месте мечети Фа-
тиха, совершено было убийство, заставившее его уступить место и
отойти в сторону.
Различие между мусульманами и христианами проникло в мелочи
бытовой жизни:
1) в банях отдельные законы для христиан; то же и в лавках
брадобреев;
2) в кухмистерских не могли быть неверные.
Установлены были и распределены приготовления пищи (пища не
должна быть соленой).
Во. время осады Константинополя среди греков были люди,
сочувствовавшие туркам из корыстных расчетов; перебежчики, как,
например, льстивый историограф Мехмеда II Критовул *, легко принимали
турецкую власть; из них потом вербовались ренегаты. Так, ислам
торжествовал над христианством. Греки рано дали исламу и духовных
учителей; грек-ренегат Мехмед Хюсров занял место муфтия.
Завоевав Константинополь, султан Мехмед II покинул город,
чтобы вернуться к себе в столицу, в Эдирне. Исполнилась мечта отца и
деда султана: насиженное гнездо Византии было разорено, но планы
султана сначала были неясны. Только через три года перенес он сюда
местопребывание, и предложил он программу исламизации города.
Султан устроил здесь патриарху Геннадию Схоларису дворец, здесь
он и жил в течение двух лет. Патриарх, пытавшийся обосновать
христианство исповеданием веры, будучи изгнан из св. Софии, устроился
в древней (IV в.) церкви св. Апостолов, но церковь находилась на
«средней улице», на большой дороге, шедшей от Адрианопольских
ворот, у места вторжения янычар в город в 1453 г., к величественному
храму Византии, превращенному султаном в мечеть. Конечно, церковь
св. Апостолов резала неприятно глаз мусульманина: может быть, и
греки, надеявшиеся на султана, возомнили о себе и так или иначе за-
21

дкрали завоевателей, приходивших мимо христианского святилища.
В конце XVI в. (1591 г.) патриархия, незадолго отделенная,
отброшена была в Золотой Рог*.
Баязид I выговорил привилегии — колонии мусульманские, мечеть.
...Равнодушно смотрели и греки. Лука Нотара воскликнул:
«Лучше чалма, чем папская тиара» *.
Разрушение шло планомерно. Когда Мехмед II строил Румели Хи-
сар *, он для башен свозил камни из окрестных церквей. Он подходил
практически; ему нужен был строительный материал: рядом была
церковь св. Михаила, вероятно пустая; камни он и использовал, и,
конечно, мысли об осквернении христианской святыни у него
отсутствовали.
Церкви на анатолийском берегу для Румели Хисара.
В Стамбуле он действует иначе: теперь он — хозяин, он должен
показать, что это — столица мусульманского государя, он уже не эмир,
a ßaotXeix;, как величает его хитроумный грек Критовул.
Религиозные споры, междоусобные войны, пожары, землетрясения
расстроили в Константинополе церковную жизнь. Храмы разрушались,
и уже Вениамин Тудельский * отметил развалины.
Вести об этом донеслись и до Киева; русская летопись занесла
жалостные строки — «пожьжен бысть град и церкви несказъны
лепотой, им же не може числа съповедати».
А когда Константинополь занят был латинянами (1204 г.),
памятники пострадали от грабежей и неурядиц, святыни увезены (Riant).
Церковь Иоанна Богослова в Гебдомоне * обращена была в овечий
загон; в развалинах церкви валялись останки основателя Македонской
династии, Василия Болгаробойцы.
Город хирел и терял пышность и великолепие; в XIII в.
остановилось монументальное строительство.
К памятникам старины человек был равнодушен, и мраморные
колонны закладывались в основании башен (за неимением тесаных
камней); забота о безопасности города, о защите города от внешних
врагов отодвинула мысли о красоте.
Расположенный на пути между Востоком и Западом,
Константинополь давно испытал на себе всестороннее воздействие. На протяжении
веков элементы культуры восточной и западной перемешались;
затуманилось и определение их генезиса. А когда город был завоеван
турками, они восприняли старое наследие; под покровом ислама,
наброшенного сверху, отражается и в социальной, и в общественной, и в
индивидуальной, и даже в религиозной жизни византийский уклад.
Воздействие Византии сказалось даже на мусульманском праве —
система вакуфов, погубивших индивидуальную производительность
труда...
Султан Мехмед II предполагал сначала создать на берегах
Босфора государство восточное; он вызывал из Средней Азии ученых и
поэтов; эту политику продолжали и его преемники (Баязид, Селим,
Сулейман). Мусульманские ученые стремятся в Стамбул — это центр
мусульманской культуры, обретенный наконец после падения
Багдада.
Но, странно, противополагая идеологии, мусульманскую и
христианскую, всегда отделяя себя от «гяуров» (и в одежде — как в
Багдаде), турки бессознательно продолжали традицию византийского
склада. Так посмеялась над ними жизнь!
Поскольку Ая-Софья главная мечеть, где собираются по пятницам
султан и высшие сановники, фрески, изображающие события из свя-
22

щенной истории христиан, должны вызывать «иконоборческие»
чувства— они замазываются, выскабливаются и т. д. И если впервые
заметил это в 1496 (1499) г. А. фон Лопф из Кельна, это не значит, что
систематическое наступление началось во время преемника Мехме-
да II — Баязида II Вели. Теперь, конечно, спешка миновала.
Внимательно вглядываясь, уничтожали турки все, что напоминало им о
христианстве. Количество церквей в 1453 г. (1493?)—72, «побусурманен-
ных» — 380.
Землетрясение сильное 1511 г.
Внешне в средине XVI в. город принял облик мусульманского
города. Старые памятники разваливались; Виллегард описал дворец
Алексея в Кадыкёе *, а через три столетия Жилль видел там
развалины.
На глазах его разв[алилась] Влахернская церковь*: vestigia
extabant, cum venissem Byzantium *.
Видел чудесный мрамор в Пантократоре * (Килисе-джами).
Мечети.
В столице Византии, Константинополе, возводились церкви.
Императоры, конечно, щедро строили:
] ) церковь Влахернская (Покрова?) — Пульхерией женой Марциа-
на (в V в.); в VI в. Маврикий установил торжественную процессию
из дворца — «папонт».
2) св. Софии — Юстиниан жертвовал (материи?).
3) Балыклы (у Золотых ворот) *.
Время делало свое; одни из церквей были снесены, другие сгорели,
исчезли
4) монастырь щг TrajAjxaxapiaxoo (основан в XII в.).
5) но еще в XVII в. было много церквей (в Галате одна церковь
превращена в мечеть).
В Константинополе было бесконечное число мечетей, церкви были
у цехов, у адвокатов, евнухов, врачей, у «наций» — у ликаонян даже
и циклопов (Du Cange).
Историк Саадеддин впервые толково (avec sagesse) описал общую
картину Константинополя. Свыше 100 церквей обращено было в
мечети; монастыри отдали под медресе и текке.
На глазах (на памяти) Саадеддина совершалось превращение.
Мехмед II разрушил статую Юстиниана*, воздвигнутую у храма св.
Софии, но «колокольня была еще недавно», прибавляет Саадеддин.
Так исчезли храмы, занятые турками: Токлу-деде (XI в.); Ахмед
(XI в.), Балабан (XI в.).
Жилль видел:
1) в церкви у угольщиков, недалеко от Бедестана *, четыре
мраморные колонны, потом эта церковь была снесена;
2) развалины церкви Иоанна Крестителя;
3) церковь Chrysokeranos;
4) в Зейрек-джами видел четыре колонны, а теперь только четыре
«барабана».
Церкви разрушались еще в 90-х годах XIX в. (у Зинданкапусу).
Превращены в мечети:
1) Гюльджами — церковь св. Феодосии, мученицы за иконопочита-
ние.
1а) Килисе-джами произвольно а) с ц. Богоматери, б) с п.
Феодосии.
2) Мечеть Селима — монастырь Христа Спасителя (гипотеза
Петра Констапула).
23

3) Календер-джами — церковь Пресвятой Девы Ataxovtacnr].
За) Мехмед-паша — св. Аполин[арии] в Кадыргел (Паспати).
4) Махриман (у Адрианопольских ворот) на месте другой церкви
Георгия Победоносца; взамен грекам позволено построить церковь с
деревянной крышей.
5) Зал Махмуд-паши — св. Мамы.
6) Вефа — Феодора Тирена.
7) Баязид — Божья Матерь Халконстат.
8) Церковь Иоанна Богослова превращена была в зверинец (даже
до 1809 г.); см. Мелетий (Констанций).
9) Ходжа Мустафа... у св. Андрея в Криси *, судили должников,
которые отрицали долг.
Рвение религиозное охватило турок — на достатки строили мечети;
большие и малые — цехи, кожевники, золотошвеи; пасечник (мечеть
Баяджи) у Имрахар-джами; брадобрей, бравший с 3 человек всего
1 акчу, тоже ухитрился построить мечеть; так поживали (разбогатели)
Кюречи-бей в Кум-Капу, сановники (везиры), ученые.
Всякий раз, как проектировалась большая мечеть, место для нее
выбиралось там, где когда-то была древняя церковь.
Не только мечети, но и учреждения функционировали как мечети.
Мечеть продолжала хранить круг легенд христианских (примеры
у Паспати в MeXe-ai ).
Мечеть Ая-Софья — один минарет поставил Мехмед II; а Селим II
(1573 г.) еще три минарета.
Для мечети выбирали хорошие места, возвышавшиеся над городом...
Мечеть строилась по византийскому образцу, «дом своего
богохульства»,— как говорили византийцы.
Турки восприняли византийские легенды:
1) в Балыклы — золотой источник, там и золотые рыбы...
■ , 2) Феодора[?] нашел золото для постройки церкви св. Апостолов.
3) Таинственное золото для постройки св. Софии...
Между тем как ремонт церквей обусловлен был ограничениями,
благолепный вид мечетей — их ремонт представляет «веление бога
единого»...
В течение XVI в. мечеть Ая-Софья приняла запущенный вид —
устроены были «уборные».
В 980 г. х. был еще деревянный минарет.
Запрошенный муфтий (Абуссюуд) осудил в фетве тех, кто
обесчестил мечеть Ая-Софья постройками (981 г. х.): 1) пространство от
мечети на 35 аршин справа и слева должно быть свободно... 2) около
медресе должна быть дорога (шириной] в три аршина; 3) казенные
амбары должны быть снесены; 4) минарет над полусводом должен быть
снесен, а возведен над «пайе»; 5) на пустом месте в 35 аршин
возвести «пайе» и keriz <-..> 7) лишние постройки снести.
Около мечети устроились люди — продавали места cuzî mukataa,
снесли старые постройки и поставили новые.
О непорядках сообщает Селяники (стр. 120—121), (X, 37 прим.).
Так или иначе в 980 г. х. был произведен ремонт — Печеви (X, 33) —
и купола kubbei azîme.
Впрочем, в XVIII в. глаз мусульманина был оскорблен тем, что
около мечетей продолжают оставаться постройки христиан; теперь
только увидали они, что от этих построек, в мечетях Зейрек и Зеки-
эмарет — темнота: постройки преграждают свет.
В 993 г. х. в мечетях и в медресе запрещено было читать
«соборную» суру «фатх»; но приказано было читать ее по пятницам.
24

Исламизация: 1) места культа, 2) население христианское.
1) Обращение церквей в мечети.
Ворвавшись в город через Адрианопольские ворота *, завоеватели
захватили на большой дороге, которая вела о г монастыря тт); x^Paç *
-до Forum Theodosii, церкви и обратили их в мечети. Мечети
сохранили названия старые (Ая-Софья), иногда туркам объясняли значение
слов, и они переводили их; так, церковь, построенная на участке
Триандофилоса, стала неправильно (называться] Гюльджами (мечетью
роз). Султан Мехмед II забрал у византийцев всего семь церквей,
«самых больших и великолепных»...
Религия разрешает завоевателю использовать для постройки не
потом и кровью заработанные деньги их прежних подданных, а вновь
приобретать выкупы и деньги за пленных. Так, естественно, возникла
у султана мысль о постройке мечети, достойной его деяний, и выбор,
естественно, пал на место, где возвышалась церковь св. Апостолов.
Срыта была как эта церковь, так и маленькие церковки, ютившиеся
около нее. Народная легенда об архитекторе — греке Хризовуле (Эвлия
Челеби, XVII в.) рассказывает старые мусульманские воззрения,
исповедовавшиеся еще во времена первых халифов.
Раздраженный прямотой архитектора, султан отрубил ему рукиг
но судебное разбирательство, на которое вызывает его ходжа, рисует
твердость хранителя шариата. Кади предложил султану везир, и обе
стороны состязаются в благородстве. Я хотел проучить тебя дубиной,
спрятанной за пазухой, если бы ты решил дело не в пользу
архитектора, говорил султан. А я, заметил кади, отдернув занавес, хотел
напустить на тебя змея, если бы ты отказался уплатить пени, наложенную
на тебя.
Легенда говорит, что в середине XV в. султан Мехмед II,
разоривший церковь, все-таки соблюдает нравы христиан...
Глядя на султана, и сановники (великие везиры, паши)
поднакапливали богатства, от избытка средств возводят мечети — Махмуд-паша
Карамани. Человек жестокий, он был убит янычарами в день смерти
Мехмеда II (1481 г.).
Преемники султана Мехмеда II тоже увековечили себя постройкой
мечетей (Баязид II, Селим I, Сулейман I, Селим II).
А если почему-либо была задержка, то украшали старые мечети;
так, султан Мурад III заботился об Ая-Софья. Он водрузил над ме
четью золоченый (?) полумесяц, блеск которого виден был за 100 верст
а во дворе мечети установлено было два громадных мраморных куй
шина, вмещавших до 1000 мер пшеницы, и т. д.
В течение XVI в. город окончательно принял облик
мусульманский. Византийские памятники, там и сям валявшиеся по улице, были
подобраны. Так, Жилляр видел и на Атмейданы * (Гипподроме) и на
Forum Theodosii камни, которые вскоре ушли в мечеть Сулеймание,
везир Ибрагим перевозил мраморные ступени ристалища к себе во
дворец, который он строил напротив.
2) Мечети строились, но христианское (греческое) население долго
еще жило около них. Там сильны были христианские традиции; в
XVI в. мусульмане — может быть, духовенство — жалуются на
безобразия, чинимые христианами; так постепенно греческое население
бросает кварталы.
Новообращенные греки, желая, быть может, засвидетельствовать
ревность к вере, тоже участвовали в строительстве мечетей.
1) Так, Папасоглу построил месджид. Ему, как сыну «папаса» —
священника, конечно, нужно было это сделать.
25

2) Михалич.
Строили греки, строили и сербы — Душанизаде. Потомки
прозелитов насаждали веру.
В мечети Ашыкпаши покоится мулла Осман-бей, потомок Дукачик-
зад? (правильно «Дукачи»). Говорят, что около церкви был убит
юноша-мусульманин, и перепуганный патриарх перебрался (1456 г.) в
церковь Паммакарасти (ныне мечеть Фетхие). Патриарх видел, что он
стоит «на дороге», что он мешает. Церковь была разрушена, а на ее
месте воздвигнута мечеть имени султана «завоевателя» («Фатих»).
Наступление на христиан открылось; оно пошло быстрыми шагами
ь конце XV в., когда один за другим византийские храмы
превращались в мечети, и путешественники западноевропейские, посещавшие
город, описывая Стамбул, отмечали обилие минаретов, возвышающихся
над городом. В XVI в. уничтожение византийских памятников, колонн
древних храмов завершилось; на постройку храма имени Сюлеймана
(мечеть Сюлеймана) пошли и колонны у мечети Ая-Софья и мрамор
храмов в Скутари. Турецкое правительство грозило уничтожить все
церкви (это выяснил Мануил Малалы?!), однако патриарх Иеремия I
добился того, что старые фирманы были признаны (фирманы были
сожжены?).
Легенда: Мурад III хотел разорить церковь св. Георгия, но во сне
явился ангел — султан в страхе послал искупительный курбан.
Глава VÏ
ЦЕХИ. [ИСТОРИЯ И ЭКОНОМИКА]
история цехов в Стамбуле сложна. Для того чтобы распутать ее,
необходимо тщательное изучение организации цехов в Передней Азии
(а может быть, и в Средней) и в Константинополе. И здесь и там
сказалось воздействие Византии: в Передней Азии — старое, через
Сирию и Малую Азию, отобразившееся у предшественников турок — у
Сельджукидов; в Константинополе Византия, политически угасшая,—
общественный строй ее непосредственно был воспринят турками: турки
устроились там, где еще недавно проходили ряды византийских
ремесленников; ремесленники-мусульмане сначала осторожно
присоединялись к мастерам-христианам; они у них учились, перенимали их склад
и только постепенно, окрепнув, усвоив технику, вытесняли их из цехов,
где могли.
Процесс этот резко обозначился во второй половине XVI в., когда
турки берут верх в администрации, в руководстве цехами, но еще и в
XVII в. явственно различаются религиозные христианские элементы,
на которые спокойно взирает турок-мусульманин.
Ремесленники были нужны в городах, и, завоевав страну, султан
отправлял их в Стамбул. Но там они, очевидно, распылялись, и
постоянно была в них нехватка. Воздвигается тюрбе, и в провинцию идет
указ, чтобы кади собрал в Мерзифоне каменотесов и направил их в
Стамбул. Обе стороны хорошо знают друг друга, столица хочет отнять
рабочую силу, а провинция старается обмануть; чтобы предупредить
отписку (уловка), указ подчеркивает, что в Стамбуле нужны опытные,
знающие мастера.
В XVI в. в городе шло строительство: воздвигались мечети,
общественные здания; нужен был и материал хороший и
квалифицированные рабочие. Каменоломни бездействовали; мрамор для зданий
свозили из провинции — из ближайших мест (из Сабанджы, из Измида) —
26

^ам были еще старые сооружения византийской эпохи; мрамор
валялся на полях. Опытные каменотесы также вызывались из
провинции (Мерзифон).
Кади должен был тщательно отобрать людей и отправить их в
Стамбул с инструкторами при списке.
Глава VII
ТОРГОВЛЯ, 1РЫНОК]
Передняя Азия давно притягивала к себе купцов и с Востока, и с
Запада; Малая Азия представляла мост, перекинутый между
Востоком и Западом. Здесь сосредоточилось все, что производил Восток и
Запад, и западноевропейские купцы, уклонявшиеся еще от опасных
путешествий в глубь Азии, забирали в Малой Азии — у Сельджуки-
дов, потом в Константинополе — у византийцев, потом в Стамбуле —
у турок — шелка, редкостные и диковинные товары, которые находили
хороший сбыт на Западе. Вениамин Тудельский, описывая (XII в.)
Константинополь, отмечает изобилие купцов из разных стран.
Заинтересованный торговлей Восток ограждал права купцов,
заключал торговые соглашения с Венецианской республикой. Сельджу-
тшды предоставляли купцам льготы. А Сельджукидам подражали и
вассальные государства. Так, царь Леон II предусматривает меры для
охраны имущества купцов, умерших в Армении: имущество это
передавалось архиепископу Сиса, который берег его у себя впредь до
распоряжения дожа Венецианской республики.
Здесь несомненно видно воздействие Византии. Уже договор между
Русью и Византией определяет порядок торговли. Русские купцы
останавливаются у св. Мамы*; имение умершего в Византии купца (и не
оставившего завещания) передается его родственникам. Указание на
пребывание в предместье св. Мамы вскрывает (охранительную)
экономическую политику Византии, полностью усвоенную турками.
Покровительствуя иностранной торговле, правительство
одновременно заботится, чтобы не страдали интересы местных
производителей и купцов.
В XVI в. твердо устаиваются нормы «гостиного права»; они
обязательны были и для турок, унаследовавших их от Византии, и для
«вольных городов» — Новгорода и Пскова... Ганзейского союза — а ог
Новгорода и Пскова перешли к Москве. В XVI в. сохраняется порядок,
действовавший веками.
Что покупала Турция у Москвы?
Индиго (натуральная краска для материи, для кожевенных
изделий), меха. Об этих статьях и идет часто переписка. И когда в
России умер купец, после которого осталось шесть бочек индиго, посланы
были люди, чтобы привезти в Стамбул имущество, снабженные
грамотой султана (982 г. х.).
Правительство, однако, знает, как нечестны исполнители
поручений, и просит поэтому дать бумагу, удостоверяющую количество
индиго, чтобы потом в Стамбуле проверить. Собольи шубы (996 г. х.).
Пользуясь смертью купца на чужбине, стороны хотели приобрести
(конфисковать) имущество. Турецкое правительство по этому поводу
раз пишет:
«Мы передали имущество умерших в Турции купцов русских»;
также требует султан и от московских купцов. (Речь идет о
купцах-христианах?).
27

Попадая на чужбину, купцы могли только оптом продать товар
государству или торговым организациям. В рядах — на рынках, т. е. в
розницу, торговали исключительно отечественные местные купцы.
Когда техника европейская повысилась, естественно, кустарная турецкая
промышленность страдала и «от зелья козней и ухищрений»
иностранцев.
На русско-турецкой торговле лежит печать неустройства — между
Москвой и Турцией залегли степи, где хозяйничали татары, одинаково
неприятные для обеих сторон.
В XVI в. путешествие представляло большие опасности. Товары
возбуждали зависть и часто бывали ограблены. В 972 г. х. дороги из-
за беспорядков закрыты были; почтовые тракты разладились... и
Московский хазинедар, воспользовавшись затруднениями на полевой
границе, убеждал купцов ехать через Кафу (Феодосию). Купец сдался, но
и здесь был потрепан. Выпутавшись кое-как в Кафе, он был ограблен
в городе Bucab [?] разбойниками.
Торговля велась и на галерах, а покупали купцы и на деньги (на
золото), но везли, конечно, и товар, на который был спрос.
Турция завязывала торговые сношения и с Западом. Послы
западноевропейские приезжали в Турцию, заводили разговоры о торговле,
их сопровождали часто купцы; так, в 976 г. х. в Стамбуле был
польский посол, приезжали и купцы. И первые русские консулы — в
XVIII в.— были коммерческие агенты-комиссары, посылавшиеся для
продвижения на Востоке русских товаров.
Большой интерес возбуждали перспективы торговли с Англией.
Преисполненный восточной гордостью султан как бы снисходит к
английским островам, которые выразили (991 г. х.) ему искренне верность
(X, 177), и допускает английских купцов. Указ адресован всем беям
и кади побережья (Эгейского моря?), диздарам, капитанам судов —
словом, «всем, всем», чтобы в случае, если из-за непогоды на море купцы
захотят везти товары в Стамбул сушей, не чинить им препятствий.
Со своей стороны и турки шлют купцов в Англию; им даются
специальные поручения — закупки для дворца...
Документы сохранили имя купца-мусульманина, ездившего в 988 г. х.
б Англию,— Базарглы Ахмед.
Впуская купцов, правительство зорко следило, чтобы они не
увозили каких-нибудь «дефицитных» продуктов. Мухтесиб, надзиравший
за рынком, получил указания о невывозе запрещенных товаров
(992 г. х.). Однако «бальосы» * венецианские и френкские часто
грузили на гяурские суда запретные товары и увозили без досмотра мух-
тесиба. Запрету подлежал и вывоз меди, и это, естественно, потому,
что добыча руды была все-таки низка и трудна. Так, испытывавшие
недостаток в меди для изделий медники, жаловались (976 г. х.), что
медь уходит в Иран и указ запрещает вывоз меди как руды, так и в
изделиях — за этим следят и на пристанях, и в таможнях.
Знает власть, что приказ будет пропущен мимо ушей, и грозит
ослушникам конфискацией меди и тюремным заключением.
Поскольку положение купцов на Востоке было незавидное, а
число их увеличивается, они организуются: у них есть шахбендер (prévôt
des marchands), оберегающий их интересы; так, купцы из Мекки,т.е.
купцы-мусульмане,—единоверцы туркам, подведомственные are Киб-
лы, который заступает место «шехбендера или базарглыбашы».
Рискуя, они хотят извлечь и выгоды: хлопочут об освобождении от
пошлин и таможенных сборов, а их обдирают торговые сборы: голов-
щина (личная подать), мостовщина (дорожный и транзитный сборН
28

Купец был «гостем» — находясь на чужбине, он пользовало,
казенным содержанием и подводами.
Однако часто на купца продолжают смотреть как на соглядатая —
только Петр I узаконил беспрепятственный проезд «без всякого
задержания».
Из-за границы идут в Стамбул материи — сукна; их рисунок heft
renk *, очевидно, нравится потребителю, и начинается среди купцов
Стамбула погоня за ними. Кади Стамбула и Галаты — как
надзирающие за сухопутной и морской таможней — получают указания,
как действовать. Сукна, ввозимые из Френгистана, сначала
распределялись по купцам, чей пришел черед; но к концу XVI в. положение
меняется: в торговые операции вмешиваются посредники-евреи.
Впервые мысль об урегулировании торговли, торговых
взаимоотношений возникла в Англии*, но известие об этом встречено было на
континенте недружелюбно. Королева Елизавета, адресуя письма
германскому императору, должна была оправдываться от обвинения.
Союз с турками, ужаснейшим врагом христианского имени, беспокоил
общественные круги. Однако интересы материальные превозмогли, и
религиозные сомнения были отброшены.
Инициатива принадлежит двум купцам; вскоре создана была «тор-
лиьая Левантская компания»*. Компания понимала, что успех зависит
(обеспечен) защитой государственной власти, и, поддерживая
учреждение в Стамбуле посольства, взяла на себя расходы на его
содержание. Для успешности предприятия и на службе компании состояли
турецкие подданные, венгерские ренегаты, переводчики и посредники.
Компания не только платила им жалованье, но еще ходатайствовала
о погышении их. Так, первый посол Harborne (1583—1588)
ходатайствовал перед Портой о возведении переводчика Мустафы-чавуша в
класс müteferrika.
Как и Мурад (попавший в плен в Мохаче), Мустафа-чавуш был
венгр: и знал тогдашний международный язык — латинский.
Обо. всем этом говорят документы, сохранившиеся в архиве Hakluyt.
«Англии драгоман» Мустафа-чавуш был послан в Польшу и вернулся
в 1584 г.
Уже султан Сулейман выдал английскому купцу А. Дженкинсону
документ на торговлю (на проезд в Алеппо).
Распорядок торговли нарушали беспрестанные агенты
правительства— его верный оплот, превратившийся теперь в вольницу,—
янычары.
Власть прекрасно это видит, издает указы, запрещающие покидать
военную стезю и вступать на путь торговли. Янычары вторгались з
функции цеха мясников — кассабов, вместо того чтобы сдавать касса-
бам жертвенных баранов (...)
Указы поручают следить за янычарами, отмечать ослушников и,
выяснив, из какой они роты, сообщать по начальству для наказания
(992 г. х.).
Очевидно, материальное положение ухудшилось; победоносные
войны кончились, прекратились набеги и грабежи, и военные, почивши,
думают о доходах на стороне. И не только янычары — люди, сколько-
нибудь причастные к войне, обслуживающие военное ведомство, люди
бёлюков, янычары, солаки, аджеми-огланы, джебеджи, артиллеристы
и конопатчики — все они обращаются к торговле (992 г. х., 996 г. х.).
Указы, грустно перечисляя эти категории «моих слуг», предлагают
военным заниматься своим делом и каждому соответственно
положению, пользуясь своим оружием, изучать военное дело (992 г. х.).
29

Резко намечается своеволие военных, которое они вносят; торгуя*
на базарах, они нарушают старый традиционный распорядок,
установленный; торговля расстраивается. На базарах, на пристанях, на
баржах, привозящих в столицу продукты и изделия, на местах
покупки они вмешиваются в старый традиционный распорядок: у крестьян
на базарах дешево скупают и дорого перепродают. Когда им
предлагают выполнить казенный заказ или поставку, они дерзко отвечают:
«Мы — сипахи» (996 г. х.). Они отбирали лошадей (976 г. х.).
Порядок торговли — продажи продуктов, насильно свезенных
отовсюду, вскрывал классовость общества; сперва закупал дворец,
казна, т. е. государственные учреждения, а потом уже открывалась
свободная продажа. Надзор был строго регламентирован. Традиция шлэ
из Римской империи. На территории халифата давно создан был
институт мухтесибов. Положение о мухтесибах зафиксировано в
Законнике Сулеймана Великолепного (152—153).
Во главе мухтесибов находился мухтесиб-ага (980 г. х.) или мух-
тесиб-башы (990 г. х.). Впоследствии, когда торговля расширилась, в
каждом квартале города был уже мухтесиб. Ферраши подметали
площадь перед лавками купцов и ремесленников. Естественно, торговля
должна была идти без обмана, без обвеса: с ведома кади мухтесиб
устанавливал цены на мясо, овощи, ячмень; во избежание
злоупотреблений запрещалась перегрузка продуктов; перехват дорогой скота;
наконец, лошади должны быть подкованы. Подведомственный ему
главный надсмотрщик на базаре (базарбашы) отбирал, например, зрелые
фрукты и распределял их между продавцами; вообще фрукты
должны были быть свежие.
Но принцип «не обманешь, не продашь» хорошо был знаком и на
Востоке. Мухтесиб водворял справедливость, и за ним носили
эмблему власти — фалаку; уличенный купец тут же на базаре и
наказывался. Для острастки виновного водили по городу с деревянной
колодкой на шее (tahta külah). К ней подвешивались весы и продукты. За
обманную торговлю мухтесиб, согласно шариату, присуждал к 39
ударам фалакой. Мухтесиб мог проколоть мочку уха (так пекаря
наказывались и в XIX в.), разодрать ноздри, отрезать ухо. Но — увы — и
мухтесибы были не безгрешны. Дважды в год, соблюдая старый
обычай, базары incognito объезжал великий везир.
Оберегая интересы населения Стамбула, точнее, верхушки
общества, правительство бдительно «денно и нощно» следило, чтобы
отнюдь что-нибудь не вывозилось из столицы; один указ от 995 г. х.
перечисляет продукты, на которые наложен запрет; а именно: масло,
мед, рис, мыло и пр., прибавляет, показывает, как
распространительно могли надсмотрщики толковать распоряжение. А производство
всюду было стеснено, и всюду испытывало население недостачу, а этим
пользовались спекулянты. Поживиться старались и служащие, и
слуги дворцовые: чашнигиры, солаки, сипахи, янычары и прочие (995 г. х.).
Погрузив на суда и баржи (вероятно, на те, что уезжали обратно к
себе), выполнив наряд, спекулянты переправляли контрабанду в Му-
данью — ближайший порт на Мраморном море. Рейсы (командиры
судов), нарушившие указ, арестовывались, а суда конфисковались в
казну.
Надзор за вывозом, или, точнее, за невывозом, продуктов возложен
45ыл на мухтесиба.
Однако спекуляция росла, ухудшалось и качество мяса, подымались
и цены. Человек брал обязательства на поставку, а на деле дойные
овцы подменялись. Собирая овец, дорогой продавали их (1018 г, х,)<
30

Располагая капиталом, они прячут товары и понемногу выпускают
их на рынок, когда в них острая нужда,— население страдает, а они
наживаются. Спекулянты устраивались за городом и задерживали у
себя товары, которые должны были идти к бакалейщикам, и тихонько,,
днем и ночью, сбывали на сторону или сплавляли на судах. Так
скупали они зерно, пшеницу, муку.
Продовольствие доставлялось в Ун-капаны*, там взвешивалось —
прежде грузили муку на пристанях Текфурдаг * (981 г. х.).
Спекулянты устраняют лодочников. Искусственно вывозили муку (981 г. х.):
задерживали в Измире виноград, инжир.
Бакалейщики жаловались, просили снять с них подозрение,
обыскать склады спекулянтов. Безобразия увеличивались, правительство,
было неповоротливо, спекулянты быстро пускали всюду щупальца,
пробирались в Кафу и там скупали, например, масло.
И все это были: займы, тимариоты, янычары, крепостные воины,
воеводы, сюбашы, горожане — все, кому не лень.
Из года в год население росло, увеличивались и затруднения, и
как постоянный припев в указе повторялось: «В соответствии с тем,
что ты посылал прежде»... (967 г. х.).
А Стамбул был прожорлив, нужны были и масло столовое, и для
освещения, и рис, и сыр, и мед, миндаль, овощи, фрукты (абрикосы),
мыло. Столица обирала провинцию; радиус был большой: Текфурдаг
и Галлиполи, и Гюмюль-дюйнэ; муку для пекарей дворцовых (для
симидов — Султанени, и Караджа-шехир. Удельное ведомство, вакуф-
ное управление да вообще подданные (рая), обязаны были поставлять
для Стамбула продовольствие. Напоминания шли и бею, и кади, и на-
зыру, по линии административной и общественной. Цены
устанавливались так, за окку масла, закупленного в Кафе, платили летом шесть
акча, зимой семь акча, и в первую очередь продукты сдавали
государству; продажа на сторону запрещалась.
Чтобы успокоить население, от которого отбиралось продовольствие,
указ хочет проявить милосердие — правительство берет, так сказать,
излишки: население может удержать у себя то, что нужно ему для
собственных нужд — для прокормления и для посевов. Но если кто
отказывается, тогда пускаются угрозы: местная власть должна
отписать об этом в Стамбул.
Мясо. Население в Стамбуле было большое и пестрое, социальное
неравенство легко могло повести к волнениям и недовольству, и
хозяйственная система, построенная на принуждении, на оброках, должна
была обеспечить столице бесперебойное питание и предупредить
злоупотребления.
Исстари так уже повелось, что во Фракии, на «правой стороне»
Румелии — на европейских областях ближе к Стамбулу, мелкие
поставки мяса. «Кади земельные» регистрировали «прасолов» — джеле-
бов, которые, будучи освобождаемы от налогов, обязаны были
поставлять в Стамбул живой скот — овец, коров. Кади знали, что джелебы,.
уклоняясь от повинности, укрывались у беев, воевод, займов и тима-
риотов, власть на местах должна была помогать кади, выявлять их.
Основной список джелебов находился в Стамбуле: время от
времени вносились исправления, наряду с категорией «старых» джелебов
появлялись «новые» джелебы. Тяготясь положением, джелебы
скрывались, банкротились, [пускались на] ухищрения: «мы — войнуки»,
виноградари, сторожа, акынджы, зависим от вакуфов, от Медины;
наконец, переписывали баранов на погонщиков. Но тогда джелебы
более состоятельные расплачивались за них, а если кто умирал, власть
3k

требовала, чтобы точно указано было, когда джелеб умер и кто
подтверждает смерть. Количество баранов, задолженность, во что бы то
ни стало должно было быть взыскано — действовала круговая порука.
Центр волновался, слал в провинцию строгие указы, он
подозревал, что иногда и кади, взяточники, тоже покрывали джелебов и
освобождали их от поставок. Санджакбеи, воеводы и займы, и тимариоты,
содействуя выполнению распоряжений правительства, выясняли, кто
был виной задержек; виновных наказывали, у него могло быть
отнято и поместье. Кади потворствовали джелебам, выгораживали их,
ухитрялись взять у джелебов баранов или деньги и полностью не
отсылали в Стамбул; словом, в списках «ирсали» были подтасовки, о
которых правительство и знало, но, видно, не могло уличить.
Сдавая скот по казенной низкой цене, джелебы терпели ущерб н
в Стамбуле, когда пригоняли баранов. Кабабы — мясники, янычары,
торговавшие за Адрианопольскими воротами, видят в них
конкурентов.
Джелебам дозволяется торговать только до полудня.
В касабы записывали насильно людей состоятельных, у кого были
деньги. Избавляться богатым можно было взносом — беделем. Но вот
один бежал в Египет. Вернувшись, поступил в мутеферрика, но как
только об этом узнали, снова записали бы в касабы и отправили в Еди-
куле *. Насколько это было важно, видно: на протяжении десяти дней
в 985 г. х. было издано два указа!
От ремесленных цехов набирали деньги насильственно для касабов
(981 г. х.) и давали тем касабам, которые несли ущерб (в конце
года) ; так, Мехмед-паша Соколлу * дал им садака — 1 тысячу
флоринов (980 г. х.).
За пять с половиной месяцев 993 г. х. касабы понесли убыток и
должны были уплатить джелебам 200 тыс. акча (с 23 тыс. овец «ihti-
yanmiz yok» и просят уплатить из «kasap akçasi» — так называемые
дотации).
Когда-то установлены были нормы, но число бездельников росло,
требования увеличивались, а поставки прежние (987 г. х.). Доклад ча-
вуша Шабака: «Действовать по спискам! Неисполнение указа влечет
наказание как касаба (продавца), так и покупателя!».
1) Сорта kizil, kircan (из Ирана).
2) Поставки: для Стамбула из Филибе, Ускюба, Струмджи,
Драмы, <....>, Селяника, Сираза, Флорини, Кёпрюлю, Кырджа
(971 г. х.) — из Молдавии и Валахии.
3) Дорогой скот пропадал — «утечка» большая, продавали
касабам, небрежность чавуша, жадность; из Кырккилисе:
а) пришло 11 стад, пропало 30 стад!! (973 г. х.),
б) не пришли — 40 тыс. голов скота!!
Можно оставить для имарета в Эдирне, и больше некому (973 г. х.).
в) «кывырджык» (971 г. х.), «карамай».
4) Куда шло мясо (987 г. х.) —и брали больше, чем прежде:
дворец, принцам, везирам, бейлербею, капудану, казыаскеру, нишанджы,
дефтердару, агам; реисам-куттабу, эмин-дефтердару.
Уже санитарный надзор — внутри Стамбула.
1) Запрещается закалывать скотину (баранов) жертвенную и
коров для пастырей.
2) Овец «курджак» (975 г. х.).
Кожа должна сдираться не ножом, а руками (чтобы не портить
шкуры) (989 г. х.).
Продажа мяса в Стамбуле строго регламентировалась: в Галатаса-
32

рае было четыре-пять лавок, в Касымпаше одна-две; в Эюбе — 48;
(это, конечно, говорит о распределении населения) (988 г. х.).
Самочинно открывшиеся лавки закрывались. Однако... кругом Га-
латы резвелось много лавок, стало быть, доходы старых мясников
уменьшаются; на них тоже большие налоги — 30 тыс. акча (989 г. х.).
Поставками мясными обложена Восточная Румелия: и города,
расположенные на западном побережье Черного моря и Кырккйлисе, и
Старая Загра, и Новая Загра, и Димитаки, и Инсал, и Помюльджене,
и Ковала, и Драма, и Сарсаз, и Вардар, и Серфаче, и Флорини, и др.;
Македония и Монастыр, Кастория. Неполадки ощущаются резко,
может быть, указы идут и в Анатолию, и бейлербею Диярбакыра —
видно, нравятся и туркменские бараны из Зулькадарлы; отнюдь не
отправлять в другие вилайеты коров (X, 112).
Количество баранов расписывалось по казам; на месте
составлялись списки, точнейший учет велся дойным овцам, и дубликат отсы-'
лался в Стамбул; таким образом, здесь уже проделки
предупреждались, i [снолнение наказа рассматривалось как государственная
повинность. Точно указывается и срок, даже порода; очевидно, и Стамбул
хотел, чтобы в городе бесперебойно было мясо. Кади и сюбашы
запрещалось продавать малых ягнят до дня Хызра; в Стамбул скот
пригоняли до дня Касыма, зимней дорогой мог быть падеж (975 г. х. —
шабан, 13 — до 3 джемази-эль-эввеля 993 г. х.).
Путь был далекий, и стада сопровождал ветеринар, или хозяин,
или благонадежные смотрители с сипахи — они оберегали (уагаг па-
ipler).
В Стамбуле скот распределялся: в имареты, а во дворец бараны
шли через эмина. Такой порядок существовал прежде; постепенно по-
рядок этот изменялся, нарушался >и страдала беднота (бедное
население)— наконец, установлены ограничения и запрещено было давать
баранов «государственным людям».
Регламентировались и цены. Кади должен был смотреть, чтобы
цены были невысокие, иначе высокие цены приписывались нерадению
кади: молоденькие овечки, ягнившиеся раз,— от силы 20 акча,
дважды— 25 акча, и, наконец, трижды — 28 акча (992 г. х.)...
Кофейни, кабаки, вино. Кофейни. Вино запрещено.
Распространяются взамен кофе, табак. Кофе завезли в Стамбул в 1555 г.
два сирийца — они открыли в Тахтакая кофейни. Абуссюуд, не столько
убежденный, сколько по слабости характера, поддавшись верхушке,
издал фетву, воспрещающую употребление кофе, хотя Коран об этом
молчит. Однако после пререканий между муфтием и султаном
кофейни открылись; число их доходило до 50, а потом и еще больше: при
Селиме II и Мураде III — до 200.
Кофейни, т. е. помещения, сдавались в аренду подстрекаемыми
жадностью и алчностью сановниками. Быстро кофейни превратились
в места разврата и гнусности, как говорит историк Хасан Бейзаде.
Мурад III закрыл было кофейни. Но новый муфтий Бостанзаде
Мехмед-эфенди выпустил фетву, оправдывавшую употребление кофе
(зерна не обращаются в уголь?!).
Тогда Мурад III торжественно отменил указ о запрещении кофе, и
опять кофейни обратились в сборища бунтующей военщины.
Так, кофе, табак, быстро распространяясь, входят в моду.
Строгости возобновились во времена султана Мурада IV, который
закрыл (1633 г.) кофейни; кофе преследовалось строже, чем вино;
сосредоточены были кофейни около мечети Сулеймание.
В XIX в. два кальонджу содержали в Галате кофейни...
Ö В. А. Гордлевский
33

Кабаки. Наблюдал за кабаками шехир сюбашы. Конечно, на ка~
баки смотрел мусульманин косо; в провинции народ несчастья
приписывал кабакам, и когда в Чанкыры наступал голод, раздавались
голоса, что нужно закрыть кабаки (сообщение Хасан Учака).
В Стамбуле кабаки допущены были (санкционированы фетвой
Абуссюуда?) султаном Сулейманом, и положение, установленное для
них султаном, соблюдалось впоследствии. Конечно, тяжело было для
религиозно настроенного человека допустить это; и указ, только что
мирившийся, замечает, чтобы отнюдь не было пива и кабаков, что...
впоследствии кабаки закрыть (987 г. х.).
И вот жизнь создает компромисс — тайно можно продавать опья-
нительное hamir ve arak.
Ясно, продавцы — шинкари — христиане, и пить могут только
иноверцы. Кабатчику вменяется требование, чтобы он не отпускал вина
мусульманину. Вино толкает человека на безобразия, преступления —
а кабатчик у себя укрывает злоумышленников (разбойников).
Кабаки, бузни служат местом для сборища людей подозрительных,
которые совершают какое-нибудь преступление.
Надзор передан are янычар; кади должен быть с ним в
постоянном контакте (991 г. х.).
В XVIII в. в кабаки заходили только хамалы и солдаты, а
другие— украдкой.
Кабаки были запрещены (в 1575 г.). Потом развелись кабаки по
всем кварталам.
В квартале Cindoscali (Heptoscali) * жили греки и евреи.
Содержали кабаки евреи и греки, изредка армяне (это уже конец XVIII в.);
для привлечения (завлечения) посетителей в кабаках были körebe,
выделывавшие неприличные танцы, в Псаматье * кабаки и публичные
дом я.
Пыталась власть уменьшать пьянство — за питье вина взимали
штраф: один аскер; также за выжимание сока (вина) и за продажу.
В Псаматье есть улица çarap sokagi; здесь сбились кабаки: в
мусульманских кварталах («где были бани») кабаки запрещены были
для предупреждения безобразий.
Временно кабаки закрывались, но скоро опять восстанавливались.
Они создавались на больших улицах и по дороге в бани, и по
дороге в мечеть — и оскорблялось чувство религиозное. Они сперва были
закрыты при Сулеймане, а постепенно опять открылись.
Во Вланге жили гяуры * и, естественно, были кабаки; подвыпив,
турки задирали женщин, шедших в баню. Однажды пьяница забрался
в haivet.
Когда богобоязненные турки шли в мечеть, на молитву «на сон
грядущий», они могли слышать ругань, несущуюся из кабаков.
Происходили драки, и тогда пускалось «воинское оружие» alati-
harp. А раз пьяная компания затащила в кабак служителя мечети —
муэззина — и облила его вином.
Указ разрешает открывать кабаки только в христианских
кварталах; они переполнили кварталы Галаты и Стамбула — прибрежную
полосу.
И вино, и кофейни, и буза татарская — все это противно, указы не
однократно запрещали, но напрасно.
Иногда, захватив тайную выделку вина, власть всыпала туда соль,
и вино, бродивши, превращалось в уксус, но соль тоже была
дефицитный товар (?).
Вино. Строгие властители, преследуя вино, действовали решитель-
34

но: так, Бейбарс приказал вылить вино из лавок на улицу (XIII в.).
Вино запрещено было, но было пристрастие к уксусу, тем более
что пророк Мухаммед за уксусом признавал целебные свойства, и
уксусы выделывались из разных плодов.
За питье вина введено было султаном Сулейманом наказание, но
потом запрет и закон были позабыты.
Он сжег суда, которые привозили в Стамбул вина, глотки
пьяницам заливали свинцом, и до конца царствования строгости
соблюдались.
Однако пили и султаны: Баязид II, но потом исправился («Вели»).
Султан Селим II был прозван даже «Мест» («Пьяница»); и ловкий
обманщик, любимец султана Мурада III, Шуджа в погребах хранил
иностранные вина.
Селим II пил с детства, отдавался расточительности и
сладострастию. Во дворце у него были музыканты, шуты и др. Будучи в Кю-
тахье губернатором, он сказал: «Я думаю об удовольствиях
сегодняшнего дня, а будущее меня не беспокоит». Через несколько дней по
вступлении он отменил указ отца Сулеймана о вине — все пили
открыто. Восстановлены были указы Сулеймана Мехмедом III; а Ахмед I
усилил строгости.
«Если скотине нужно дать вино,— (как смотрело духовенство),—
[дайте], только мясо ее можно есть по истечении нескольких дней».
Когда Лала Мустафа-паша завоевал в 1571 г. Кипр, он
предоставил муфтию и кади большие винные склады. Те занялись продажей,
вина; посмеиваясь над представителями закона, народ говорил: «Куда
пойти нам за вином, к муфтию или к кади?».
В деревне Джедид (в Стении), как указывает уже название
«новая» — это Еникёй? — устраиваются и мусульмане. Христиане-греки
беззаботно живут; по-прежнему вино продается открыто, они пьют и
опьяненные безобразничают. Под благовидным предлогом, что пьяные
нарушают благочинность, в пятницу, вооружившись ножами, они, пьяные,,
ворвались к судье и поносили (seççadei Reisle çetmi gali). Наиб
скромно просит, чтобы только явно не продавали вина.
Однако это уловка — в жалобе, поданной кади, кляузники
повторяют вздор: мечеть будто бы очутилась среди кабаков. Сомнительно,,
чтобы христиане дерзнули открывать кабаки около мечети (1002 г. х.).
Политика двойственная: с одной стороны, запрет христианам
выжимать виноград...
За этим следят бравшие на откуп виноделие эмины, т. е. они
пресекали «самогон», наносивший им ущерб?
Но официально все покрывалось тем, что вино ведет к пожарам и
безобразиям (1015 г. х.).
Впрочем, на о. Родосе... еврей берет на откуп вино. Здесь вино —
источник дохода... (999 г. х.).
Официальный ввоз вина в город был запрещен в 967 г. х. За этим
следят капуджи города. Однако на пристани Галаты (там и
христиане?) выгружали вино, которое привозили на судах из окрестных
деревень (979 г. х.).
Христиане и евреи увозили вино и водку (арак) и прятали бочки*
в подвалах, а потом развозили по городу в бурдюках; устраивают
«вечера» (981 г. х.). А задевши (одежду) мусульман, они тем самым
оскорбляли религиозное чувство. Алпы Галаты жалуются на продажу
вина: судья грозил тюремным заключением и наказанием.
Продажа вина допускается только между христианами... и из дома
нельзя делать кабаки (981 г. х.).
3*
35

За несоблюдение правил о порядке продажи вина — тюремное
заключение. В мусульманских кварталах, быть может, где нибудь на
углу, у дороги, удержались лавки бакалейные, которые содержали
христиане, но кади Галаты и Хасслар указано было наблюдать, чтобы не
открывали кабаков (983 г. х.).
Глава VIII
ГОРОД, [КВАРТАЛ, АДМИНИСТРАЦИЯ]
Мирное внедрение турок началось задолго до завоевания
Константинополя. Султан Баязид I Молниеносный получил от Византии
привилегии коммерческие. Может быть, среди купцов, наступавших на
Византию с Востока, из Малой Азии, турки представляли еще
исключение (Араб Джами!). Однако мусульманские купцы, естественно,
ориентировались на государя-мусульманина, который укреплял и их
юридическое положение в столице (здесь был и кади!). Колония
мусульман построила в XIV в. в Галате первую мечеть. В Галате они
и жители: Золотой Рог был водным рубежом, отделявшим от «города»
иноверцев: мусульман и христиан. Но занятие города полчищами
султана Мехмеда II с суши, от Адрианопольских ворот, разом открыло
туркам дорогу.
Повторяя возглас elç ttjv roXiv («в город»), беспрестанно
слышавшийся в устах греков, мо&ет быть еще до завоевания, турки
восприняли слово «Стамбул» как собственное имя города, а теперь в имени
Стамбул заключено два значения: это не только наименование города
Стамбула, но и той части города, где сосредоточены были
государственные учреждения, где турки прежде всего и поселились.
На противоположной стороне, по восточному берегу Золотого Рога,
тянулись пустыри. Может быть, устройство адмиралтейства и верфей
для строительства флота военного дало толчок к оживлению. Сперва
устроился создатель флота Касым-паша. Здесь были и удельные
земли султана; весь же Хаскёй * отдан был евреям, хлынувшим в
Турцию из Испании. Однако место это облюбовали и турки и иногда
притесняли и обижали евреев, разрушали еврейское кладбище и
забирали для домов надгробные камни.
Удельные земли — хассы — шли и вверх к Пера * — отдаленной
части города; они спускались к Босфору — сады, охота, заповедные
места, зорко оберегавшиеся от посторонних. Раньше, еще в
византийскую пору, здесь были фактории итальянских городских (?)
республик (Генуи, Венеции), потом традиционные учреждения иностранцев
(школы, бани, церкви); потом устроен был здесь «Галатский дворец».
Завоевав Константинополь, турки ринулись, естественно, в «город»:
здесь жило греческое население, кипела торговля и культурная жизнь
города.
Очарованный зрелищем величественных зданий и мест, турок
сохранил и прежние византийские имена и названия или, пользуясь
услугами коренного населения, рабски переводил их на турецкий язык,
забывая несоответствие — разрыв между формой и содержанием. Так,
Атмейданы — вместо Гипподром, или переносили ошибочно предания
£ одного места на другое: так, предание о статуе Венеры, испытывавшей
целомудрие женщин, турки перенесли на «колонну Маркиана» Кыз-
ташы *.
Наряду с византийской топонимикой, усвоенной турками,
постепенно шло строительство: вырастали мечети, мееджиды, строились фон-
,36

таны; и новые здания, районы, кварталы, обязанные возникновением
какому-нибудь благотворителю, вельможе или богачу, меняли старые
названия, вытесняли следы византийского плана.
Чем виднее или богаче был человек, устроивший что-нибудь, тем
скорее, тем проще исчезали старые названия (ср. восточный берер
Золотого Рога).
На западной стороне Золотого Рога давно были пристани, куда
подвозились для столицы товары и продовольствие из окрестностей —
например, Ун-капаны (Мучной безмен), Емишискелеси. Здесь
причаливали (приставали) суда и лодки, привозившие фрукты, но сперва это
было, так сказать, нарицательное наименование, поскольку
одновременно было и название Мейваискелеси.
В византийскую эпоху сюда сумели протиснуться и европейцы —
квартал венецианский, колония из Амальфи, пизанцы (до Бахче-ка-
пусу), генуэзцы,— повыше у Диванёлу стоял «двор посольский».
Христианское население в XVI в. оттеснено было на окраины — к
побережью Мраморного моря. Кое-где, впрочем, например в Эюбе, еще
гнездились греки; правоверные турки, смущенные шумом от кабаков,,
скоро доказали, что христиане должны быть удалены из «священного
места», места, где лежит прах знаменосца пророка Мухаммеда.
Созданы были христианские кварталы в Фанаре, еврейские в Галате.
Армянская патриархия, быть может, давно уже находилась в Кумколу;
для ортодоксальных греков монофизиты армяне были еретики, и они
постарались изгнать их из центра города.
Около Нового дворца у Демиркапу*, конечно, могли селиться
только мусульмане. В XVIII в. у старых ворот, ведших на территорию
византийского дворца, Джезаирли Ахмед-паша построил мечеть и
медресе; очевидно, это был квартал мусульманский, кругом были дома
турок, однако материальные выгоды возобладали над религией. Место
было мало интересное, воздух спертый, и владельцы участков или
домов, возведенных на земле вакуфов, мечетей, сдавали дома
христианам-грекам; здесь жил и я в 1905—1906 гг., возбуждая недоумение »
неудовольствие комиссара полиции, который заявил мне, что
иностранцам полагается, собственно, жить в Пере. Там, в Пере, на углу улички
Секи-загадж, где находился Русский археологический институт,
скромно стояла мечеть, но мусульмане ушли.
Скутари теперь заброшенный уголок — «мертвый город», куда
уходили после смуты турки, обращая лица на восток в XVI в., шла
большая стройка. Султаны, члены султанского дома, захватывали себе
участки и возводили на них мечети, дворцы, медресе.
Так, в конце XVI в. уже ясно обозначились «три города»: Стамбул,
Галата и Скутари.
Саадеддин восхищается городом, простором и гуляньями;
величайшая столица, украшенная пышными памятниками,— «грациозное чело
молодой красавицы. Точные измерения, полный обход кварталов
лежит за пределами мыслей, процветает благодаря» архитектору
справедливости султанов.
Под сенью османских султанов Стамбул стал величайшим
городом — «блеском щек на лице вселенной».
Территория города... в XVI в. делилась на четыре
административных района: Стамбул, Галата, Скутари и Хаслар. Собственно город*
сохранивший от греков старое наименование «Стамбул»; очевидно, на
вопрос, куда они едут или идут, греки отвечали «в город» etc rrjv uôXtv:
в старом центре торговли жил султан и его войско — янычары; около
султана теснились сановники, позабравшие хорошие участки, для ко-
37

торых они перехватывали незаконно и воду; Эюб, освященный
могилой знаменосца пророка Мухаммеда, представлял тогда пустырь; это
было глухое место; там были и кабаки и часто происходили драки и
потасовки. В Галате — порте города — сосредоточены были подсобные
для флота мастерские. Жили конопатчики, зчесъ шла шумная
кабацкая и гулливая жизнь; бок о бок вдоль Золотого Рога тянулся Ка-
<:ымпаша; в XVI в. здесь пребывал «капуданпаша» султана Сулейма-
на Великолепного, здесь расположено было и адмиралтейство... может
быть, еще от византийской эпохи были дома местных греков, потом
поселились и «испаньолы» — евреи, изгнанные в конце XV в. из
Испании; на азиатской стороне пролива находился Скутари, и, наконец,
«удельные» земли султана, разбросанные по городу там и сям,
составляли отдельную административную единицу.
Во главе административно-хозяйственного управления городского
района находился кади. Он следил «тайно и явно», чтобы нерушимо
соблюдался порядок, заведенный исстари. Властям страшны были
«новаторы», которые могли нарушить все, что противоречило шариату
и закону, все, что могло пробить брешь в застывших нормах жизни.
Кади подведомственны были всякие дела, не только духовные, но и
гражданские.
Снабжение населения столицы, от поставки мяса до назначения
эминов над овцами (979 г. х.), помола, мобилизация во время войны
ордуджу, обслуживавших войско, расходование материала, потребного
для цеха, поведение населения, жителей квартала и т. д. и т. д.— все
подлежало надзору кади.
Подсудные кади дела разбирались в «совете шерифа» (meclis-i
-çerif) ; указы постоянно подчеркивают, что все должно быть выявлено
и доказано согласно «священному шариату». Кади, заслушав
тяжущихся, пересылал в диван дело и одновременно проектировал указ.
Обычно проект утверждали, и решение кади заносилось в «реестровую
книгу» (sicill) для руководства. Если судебный округ был увеличен, у
него были наибы; так, в Галате был кади, а в Стении — наиб, который
через голову кади мог обращаться к высшей инстанции.
У кади был аппарат судебный: ясакчы, мухзиры, «дидобани»
всякого рода и слуги, исполнявшие приказания его, вручавшие повестки
о вызове в суд и т. д.
Однако власть основательно подозревала честность судьи. Хитрость
кади вошла в поговорку. Частенько кади вытворяли дела, достойные
разбойников. Кади, стражник закона, становился на путь беззакония.
Так, однажды у острова Искироза буря выбросила на берег суда,
везшие в Стамбул из Египта товары и, между прочим, вещи для
муфтия-стяжателя Саадеддина: книги, ковер, материю и пр. Кади
использовал «береговое право», уничтоженное в Византии еще в XII в.
Андроником Комнином, и, примкнув к жителям острова — христианам,
разграбил добро мусульман. Власть сместила его, и преемнику
грабителя предписано было арестовать его и препроводить в Стамбул.
Впрочем, еще неизвестно, сумел ли он выполнить это.
Со времени Баязида I кади установлена была плата. Чтобы
возбудить рвение кади, власть указывает на важность поручений,
возлагаемых на него, взывает к его справедливости и честности. Иногда
кади делали «последнее предупреждение», чтобы он не думал, что
это ему опять сойдет с рук и он раскается. Кади грозило смещение,
вечная отставка. У него на все на устах была обычная отговорка:
«Я не знаю, я не слышал» (XI, 22).
Для вящей острастки над кади учрежден был надзор со стороны
38

высшего представителя судебной власти — казыаскера Румелии и
эфенди Стамбула.
Береговое право держалось в Европе до XVII в.
Вот случай, когда у мусульман и христиан под покровительством
кади дружно объединились грабительские инстинкты.
В средние века господствовало «береговое право»: если буря
выбрасывала корабль на сушу, окрестные жители спокойно могли
расхищать все, что пощадило море (волны). В Византии это право,
узаконившее безнаказанность, было отменено еще в XII в. императором
Андроником. Однако христианское население островов Архипелага,
очевидно, по-прежнему соблюдало варварский обычай, основанный на
несчастье ближнего. В 1501 г. у острова Искороза разбилось судью
(«галеон»), шедшее из Египта в Стамбул. Местные греки, «гяуры» и
разбойники использовали счастье, неожиданно свалившееся к ним;
взял долю и кади, «страж закона». Все сошло бы благополучно; но
так как на судне был и груз для муфтия Саадеддина, большого
стяжателя, он поднял шум. Кади был смещен.
Квартал. В тревожное время, полное всяких опасностей, люди
победней тянулись к человеку сильному, который мог их защитить от
притеснений; человек богатый, заботясь о собственном благополучии
и благосостоянии, часть средств отдавал — тратил на благоустройство
квартала, в котором жил. Так, улицы, кварталы и сохранили в
Стамбуле память о знаменитых или состоятельных вельможах,
сановниках, вообще о людях имущих: паши (Касымпаша), муфтии (Абуссю-
уд, Ходжа Саадеддин), архитекторы (Коджа Синан), вельможи и т. д.
и т. п. — вот имена, наводняющие топографию города. Около вельмож
грелись их люди; они наживались, богатели; для их соседей это также
были люди значительные; и они желали тоже показать свою
силу: так, в районе Касымпаша был квартал имени Кятба —
управляющего Пилле-паши.
Естественно, турки вытесняли отовсюду местное, туземное
население. Натиск силен был в XVI в., в Стамбуле в центре города
происходит смена облика византийского города; в Галате... уцелели
кварталы греческие, в Касымпаша был квартал «Кетехари».
Квартал представлял общественно-административную единицу.
Там жило, там могло оставаться местное население, однако тон
задавали турки. И поскольку это были мусульмане, в квартале был
месджид, в котором человек мог совершать ежедневно молитву.
Около дворца селились, конечно, мусульмане; в XVII в. у Демир-
капу — ворот, ведших во дворец, Джезаирли Али-паша построил
мечеть, медресе; вакуфную землю здания мусульмане давно сдавали.
Им безразлично было, кто снимал у них, мусульманин или
христианин. Так, в конце XVI в. Ахмед-паша Араб сдал дом в Топхане
английскому послу; в квартале Джезаирли Али-паши арендаторы были в
XIX в. уже греки, у которых снимали комнаты мусульмане — часто
знатные (слуги со мной!).
А разве в Москве о старых хозяевах переулков не говорят еще
названия переулков, уже исчезающие?
Если квартал был обширен или богат, там была и школа (мектеб),
которая воспитывала (поддерживала) подрастающее поколение. Об
этом заботился уже человек почтенный; так, в квартале Хаджи Илья-
са жил историк Али, он мог заботиться о просвещении.
Люди богатые расходовали средства для поддержания чистоты как
необходимого условия: строили бани, источники, заботились о
канализации, чтобы улицы не были загрязнены.
39

На устройстве города лежит еще [печать] религиозных
представлений. Представителем от населения был имам. Имам, муэззин (духовные
лица) и кетхуда назначались от правительства, несли
административные обязанности и отвечали за порядок; они вели регистрацию
населения, акты гражданского состояния (смерть, рождение), и несмотря*
на муниципалитет, они сохранили значение до XX в.; не полиция, а
мухтар или имам выдавали удостоверения о бедности, когда человек,
испрашивал пособие или освобождение от платы.
Неустойчивость города, страх за жизнь и за добро... квартал, люди,,
сжившиеся, отделялись от соседей. И этот распорядок сохранился
строго в провинции. В кварталах глухих городов до падения империи
на концах улиц поставлены были деревянные ворота, которые
вечером запирались, и таким образом до утра прекращалось сообщение;,
так вали принимал меры предосторожности.
Но и в XVI в. тревожно было; и тогда в 986 г. х. последовал указ
о возведении ворот в начале улиц каждого квартала — «квартальные
ворота» (mahallî kapu). Словом, устроить так, как в крытом базаре —
Бедестане, для того чтобы каждый квартал отвечал уже за воровство,
которое произойдет у него.
Власть сверху накладывала обязанности.
1) Когда затевается постройка дворца (Kasri hümayun), имам
должен отобрать у себя в квартале плотников и каменщиков.
2) В квартале (Сейид Омера) были (972 г. х.) и люди
состоятельные.
3) «Алпы» — общественная сила.
4) Когда кто умирает и завещает людей-невольников или имуще*
ство (движимое или недвижимое), то для охраны имущество
складывается в каком-нибудь тюрбе или сдается верному человеку,
мусульманину, обычно имаму или муэззину.
5) До эпохи танзимата подати и налоги на деревни
распределялись, по состоянию, имамом, как единственно грамотным человеком.
Центральные части города занимают служилые люди — турки;,
историческая византийская топонимика исчезает и передвигается на
периферию, на окраины города. Инстинктивно тянется грек к Семиба-
шенному замку (а может быть, и раньше там жили? — проверить); он
живет мечтой о Золотых воротах, которые откроются перед
избавителем. Вланга-Псаматья (армянские кварталы) продолжают здесь
ютиться — как и во времена Византии, у ворот Топкапу держится
почти исключительно тоже греческое и армянское население, хотя оно
отрезано от центра торговой деятельности.
В кварталах им запрещено было жить. Холостая молодежь (левеи-
ды), наполнявшая комнаты вакуфные, тоже вела себя дерзко и
вызывающе; они врывались ночью в дома, грабили имущество, убивали
людей, а днем приставали еще к женщинам, шедшим в баню.
Постепенно в квартале оседали люди посторонние (пришлые),
скрывавшиеся в Стамбуле. Стамбул притягивал к себе беглецов:
жители Стамбула были освобождены от налогов, и правительство,
естественно, из фискальных соображений, хотело стабилизировать число^
людей, у которых были старые привилегии, убыточные для
государственной казны. Крестьяне, сидевшие на чифте, изнемогали от
налогов, носимых государству, сипахи бежали в город, но требовалась
большая ловкость, чтобы избавиться от преследования. Скотина и
человек подъяремный, на которого общество смотрело тоже как на
скотину, в течение шести месяцев бродившие и скитавшиеся, носили
юридический термин «yova». Они подлежали возврату хозяину, который,
40

давал определенную плату, мзду тому, кто привел к нему пропажу,,
будь то скотина или человек. Собственно, только прожив в городе
(Стамбуле) 20 лет, крестьянин обретал свободу, он мог приписаться
к городу. Срок двадцатилетний — пережиток того времени, когда
хозяйство было неустойчиво,— естественно сокращался, и уже
пятнадцатилетний срок предоставлял какие-то права; увод обыкновенно
говорит о выселении из города тех, кто живет пять лет.
Бездомные люди представляли для города опасный элемент; из них
формировались воры, разбойники. Тогда мирная, спокойная жизнь
квартала нарушалась, и, чтобы сохранить старый уклад жизни, указ
устанавливал круговую поруку: без поручителя пребывание (жизнь)
в квартале, ни в Галате, ни в Топхане запрещалось*. Однако эта мера
еще недостаточна, и люди ограждаются стеной на улицах, запирающих
(отделяющих) квартал и выходящих на большие дороги, ставятся
ворота; и если в квартале случается воровство, грабеж и т. д., ясно,
что виновный находится внутри квартала, и ответственность несет
квартал.
О безобразиях в кварталах кади дает указ имамам, муэззинам и
кетхудам (975 г. х.).
Среди кварталов, населенных мусульманами, частично были еще и
христиане (значит, они были там до завоевания!), которые торговали
запретными товарами: вином, татарской бузой. Кабаки соблазняли:
турок, и они просиживали там дни и ночи; упившись, они задирали
благочестивых турок, шествовавших вечером в мечеть на молитву..
В квартале Коджа Нишанджы варили бузу, собирались темные люди
и чинили безобразия.
И вот сталкивается идеология христианская и мусульманская.
Турки, пришельцы, косо смотрят на христиан; недоброжелательство
постепенно усиливается. Старое поколение, воспитанное на исполнении
велений Корана, оглядываясь, видит, что вокруг живет мир людей,
быт которых построен на свободных началах; мусульманская
молодежь, соблазненная запретным вином, идет сюда. Побежденный
христианин, старый хозяин города, берет перевес над
победителем-турком. Он беззаботно веселится еще на тех местах, где устраиваются
уже мусульмане; а когда-то жил в Эюбе знаменосец пророка
Мухаммеда, а там-то жил человек, нерушимым правом помогший султану
Мехмеду II, и т. д., и т. п. Шум и гам христиан оскверняет
благочестивых людей.
Турки оттесняют христиан куда-то на окраину, однако и там они
буйствуют, к ним подбирается и молодежь—городская беднота,
подонки общества,— протестующая (сбрасывающая в вине) путы
ислама, и темп размеренной жизни нарушается.
Улицы освещались плошками (в которых горело
масло)—традиция византийцев.
Безобразия растут, с хулиганами нет сладу; идет воровство,
грабеж, убийства — и все, конечно, оттого, что в кварталах проживают
неизвестные люди, впущенные без поручителей; содержатели вакуфных
комнат, караван-сараев, ханов, одабашы — все должны ручаться.
Кануннаме Румелийский гласил, что цыгане женатые значились в
списке под буквой «с» (сокращецие для слова müzzevec), а холостые
под буквой «мим». Образованный от этого условного знака глагол
«mimlenmek» значит: быть взятым на заметку (полицией).
Дома. Старый Стамбул унаследовал от Византии основные улицы,
по которым шла торговая жизнь; но внутри город представлял
беспорядочную кучу переулков и закоулков. Расселение турок в XV—
4L

XVI вв. шло самотеком; земельные участки и угодья щедро
раздавались или захватывались силой. Домостроители, как кому
заблагорассудится, загораживали проходы и проезды.
Над стенами выступали «фонари» шахнишины — балконы — hors
des croisées, с крыш спускались широкие навесы, во дворе —
цистерна для дождевой воды.
Когда в XVI Ei. нахлынули из Испании евреи-беженцы, они здесь
же устроили и лавки; городская стена, тянувшаяся вдоль Мраморного
моря к Семибашенному замку, сплошь ' была заставлена лавчонками.
Кебабщики разбирали деревянные изгороди (XI, 18).
Словом, для огня сплошные деревянные строения были условием
более благоприятным, и огонь здесь бушевал. Ашчы понастроили
лавчонки и жарили баранов (973 г. х.). Жители боялись пожаров.
Правительство пыталось предотвратить пожары. Установлены были
строительные правила: высота домов не могла превышать двух этажей
нижнего и верхнего; запрещены были запоры, навесы. Исполнялось ли
это требование — неизвестно, сведений нет; но крайней мере
архитектура домов и в XX в. сохранилась. Определена была ширина улиц —
minimum четыре аршина (X, 33, 996 г. х.). Между домами и стенами
дома расстояние в четыре аршина, пять локтей. Хозяева должны были
держать у себя лестницу, соответствующую высоте дома, и бочки с
водой. Перед домом стояла большая кадка (бочка) с водой.
О пожарах доносил кади. Раз в два-три месяца янычарская
стража обходила город и следила, соблюдаются ли все эти распоряжения.
Она и тушила пожары. Ослушавшихся хватали и передавали сюбашы
для наказания, сажали в тюрьму...
Пожары происходили: 1) от жаровен, 2) от того, что строились
дома невежественными плотниками и мастерами, приходившими из Ру-
мелии; им, конечно, неизвестны были элементарные правила
противопожарной охраны, и очаги, дымовые выходы устраивали они так, что
деревянные строения легко загорались. И власти издают всяческие
указы.
Указы о пожарах. (Ben. поговорку!); они регламентируют длину и
ширину строительного материала, который завозили с побережья
Черного моря, богатого лесом. А общий надзор за стройкой возложен
был на главного архитектора удельного ведомства. Эту должность
занимал Коджа Синан. Следили и ага янычар, бостанджыбашы.
Однако пожары всегда опустошали Стамбул; взяточничество
безудержное способствовало нарушению всяких правил, и, когда возникал
пожар, некоторые команды, составленные из янычар, а может быть,
и из цеховых дружин или добровольцев — благочестивых мусульман,
отступали перед бушевавшей стихией.
В провинции дома тоже представляли запущенный вид: в
населении христианском убита была вера в прочность — и все разрушалось:
дома строились только на одно поколение—все равно, думали
христиане, ими овладеют мусульмане.
Пожар обычно вел регламентацию застройки: так, в Москве
(после пожара 1629 г.) последовал указ об обмере улиц для устранения
скученности домов.
Дома окрашивались в темную краску — мусульманин равнодушен
к внешности — общий вид жителей, высота домов, размеры — форма
тоже.
Не дозволять возводить навесы, а строить из кирпича...
Лавки, имевшиеся у домов, суживали улицы, заграждали
проходы (в Тахтакале).
42

После пожара хозяева спешили захватить еще большее место.
В Псаматье, у Семибашенного замка, у стены, обращенной к морю,
не должно быть лавок.
Для сокращения расходов люди использовали городские
сооружения, стены — акведуки (X, 29).
Топографией старого Стамбула занимался Б. Панченко.
Барон де Слан, бывший в Стамбуле в начале XIX в., в письме к
Рейно [отмечает]:
Дома в Стамбуле строятся так, как строились в Византии. Цех
плотников (charpantiers) существует в том виде, как и до завоевания
города. Члены цеха все христиане; они сохранили, говорят, те же
навыки (procédés), те же планы...
На местах общественного пользования, на базарах, на улицах
мостовые были изрыты, панели тоже были завалены; сюда вываливали
помои и нечистоты из домов.
Прохожий все время смотрел себе под ноги, но если он зазевы-
вался, на него падала лошадь хамала.
Границы Галаты, как уже указывалось, были значительны.
Hi возвышенности, выходящей теперь в Перу, Ибрагим-паша
построил Галатасарай, школу, воспитывавшую ичогланов... но доходы, шедшие
на содержание наставников, были отняты и переданы мюдеррисам;
так султан Мехмед III хотел как будто показать предпочтение
духовной школе (медресе) перед дворцовой, В начале XVIII в. (Ахмед)
положение было восстановлено; только ага усилили надзор: школа теперь
окружена была христианским населением.
Однако Галата представляла дикий пустырь, и еще в XVI в.
медленно застраивалась (жили медвежатники).
За Галатой были кварталы мусульман. В Галате издавна был порт;
матросня иностранных пароходов шла в кабаки; условия портовой
жизни благоприятствовали разврату; так, в Галате процветала
проституция, и жертвами ее пали и мусульманки. На позор гнала
женщину нужда — социальные условия, отчасти и безнадежность: раз
захвачена была жена янычара, который, очевидно, по делам службы
уехал из Стамбула и оставил здесь жену.
Ремонт мостовых в городе был возложен, согласно шариату, на
человека, владения которого выходили на общественную дорогу.
(Ben. Насреддина).
Следил шехир-эмини (X, 97). Беспокоились и о состоянии
мостовых перед Ая-Софья.
Мостовые перед лавками вакуфными ремонтировались мютевелли.
Но они, конечно, уклонялись от затрат — и, естественно, мостовые
были разбиты... были перед базаром Мутазира Мехмед-паши.
Затруднения возникали еще вследствие регламентировочных цен,
установленных еще в XV в., а между тем в течение столетия цены на
обработку камня, инструменты повысились. Так, обработка камня для
мостовой с аршина — шесть акча, четыре акча (смены?).
Камень поставляет мастер (калдырымджы). Между ними идет
конкуренция; один мостовщик говорит: «Если мне будет дано звание кет-
худа, я берусь за три акча».
Когда стройка затягивалась, привлекался ордуджу; так было при
Мураде III для постройки кёшка в Кандилли.
Учитывая изменившиеся условия, указ поднял оплату с шести акча
до восьми, но, зная хитрости, указ вносит в договор единственное
условие о бесплатном ремонте мостовых в течение трех лет; этим
хотела, власть гарантировать добротность материала и работы.
43

Чистка улиц. Султан Баязид (II?) заповедал чистить площадь Ат-
мейданы один раз в год.
Чистка лежала на христианах, определенных на это. Они чистили?
«комнаты» янычар (т. е. помещение, занятое янычарами, комнаты ад-
жеми-огланов...)... и вывозили мусор на лошадях. Во главе
организации (цеха?) находился чёплюкбашы.
Еще в XIX в. кварталы в Египте отделялись один от другого (и
запирались ночью) (Behrnaker). Патруль, сохранившийся в XIX в.,
учрежден был халифом Омаром.
Администрация. Мухтесиб — рынок, хамалы.
Ага янычар — христиане.
Шехир-эмини — строительство (султанское?).
Бостанджыбашы — охота, дворец.
Сюбашы — хамалы.
Эфенди.
Кади (от кого получает указы?).
Аяны — их роль в экономике (в Иране, это — крупные
землевладельцы) .
Чавушбашы (не значится в списке должностных лиц Мехмеда IF
и Сулеймана), поздний чин?
Ага — звания военные и придворные.
Istanbul agasi — платный комендант.
Yeniçeri agasi — начальник янычар.
Эфенди — судебные и полицейские.
Istanbul eîendisi — судья (?).
Yeniçeri efendisi — секретарь янычар.
При Мехмеде II было два дивана: в серале (?) и в доме великого
везира.
Вода. Вода ускользала от бедноты, от бедного населения. У
источников толпились водовозы, развозившие воду тем, кто им платил, а
жители квартала оттеснялись. Пробовали было жители отгонять
водовозов, но они ссылались на старые привилегии: им-де еще султан,
завоевавший Константинополь, предоставил брать воду для тушения
пожаров.
Водой спекулировали; люди, выстроившие дома около водной сети,
подкупали смотрителей и отводили воду себе в сады, огороды,
ставили источники для питья, для бани, из общественного источника текла
уже жидкая струя.
Воровство^ захватило и органы, ведавшие водой. Сначала выделено
было две деревни для поддержания водной сети, а скоро, лет через
пятьдесят, и двенадцати было мало.
Вакуфное хозяйство страдало; протестовали мютевелли Ая-Софьи;
и, очевидно, жалобам давали ход.
Однажды злоупотребления были раскрыты: замешаны были
остальные лица и даже придворный архитектор и все, пригревшиеся,
которые за взятки — деньгами и материями — нарушали распорядок.
Для острастки с двух граждан, незаконно расходовавших воду,
взысканы были громадные суммы в 100 тыс. акча; так покрыты были
убытки вакуфов.
Но надолго ли прекратилось безобразие, да и могло ли оно
исчезнуть— неизвестно. Указы молчат, но трудно думать, чтобы что-либо
могло измениться.
<• • >
Вдоль Кырк-чешме по водному пути насажены были деревья, ру-
44

<бятся сады, виноградники, были накопаны колодцы. Словом, воду
разворовали (1017 г. х.).
И чтобы отвязаться от контроля, который... входит во двор
владения, хозяин произносил слова запретительные: «Там жены наши»...
От воды отходил во дворец отводной рукав — устраивали «abhane-
1ег» —воду воровали (1004 г. х.). Для присоединения к воде
требуется разрешение султана (1018 г. х.).
Султан жалует воду Хафиз Ахмеду (1018 г. х.).
Для того чтобы поощрить водоснабжение столицы, власть
установила привилегии: 2/з воды шло тому, кто нашел воду, и 7з (hakki mec-
га)— казне или аскеру. Они должны были и ремонтировать «водные
пути». После этого вода источника включалась в общую сеть
водяную. Однако летом, когда вода высыхала, хозяева по-прежнему
брали всю воду, причитавшуюся им, а общественные здания —
учреждения— страдали от безводья. Указ предлагает пресечь эти уловки:
(1017 г. х.) вычислить количество воды, дают ли воду неимущим, а
если есть злоупотребления, привлечь виновных к ответственности.
Шла вакханалия — трубы открывались — вода разливалась
попусту; затопляла дороги, стояла непролазная грязь.
Назыры брали деньги с банщиков: вода в источниках иссякала, и
население страдало (985 г. х.).
Между тем, как прежде, для поддержания водных сооружений
было всего 2 дерева, теперь определено 12 (985 г. х.).
Для расследования собирают райю (интересно!). Волнуются и мю-
тевелли; раз они посылаются для осмотра за Эйрикапу* (980 г. х.).
Пользуясь положением, богачи, вельможи, сановники, улемы,
понахватавшие в городе участки, нарушали положение о воде из Кяат-
хане* (985 г. х.): проводили воду себе в дома, строили вблизи — по
линии водного пути — дома, устраивали поля, разводили
виноградники, сады, огороды, и, таким образом, от этого был ущерб населению
города.
Власть пытается пресечь злоупотребления, назыр должен ставить
постройки, устанавливать расстояние для разведения огородов: три
аршина от водного пути (990 г. х.).
Вопиющие, явные нарушения — источники ставили у своих домов,
строили бани... Назыр смотрел на это сквозь пальцы, будучи
подкуплен материями и деньгами, а нынешний назыр Давуд перещеголял:
дает воду только за деньги (985 г. х.). А когда являлся инспектор
(суйолджу), хозяин запирал передние двери и прикрывался законом
(это противоречит закону) (990 г. х.).
Высшие сановники беззастенчиво нарушали положение: мимар
Синаи у дома устроил цистерну (985 г. х.).
Он содрал свинцовую крышу (с чего?) и перенес к себе.
Давуд (назыр?) вводит воду источника в воды, снабжающие има-
рет султана Сулеймана (993 г. х.).
Мюддерис эпохи Мехмеда II Али ат-Туси получил деревню, хорошо
обводненную, был акведук, о котором говорит Эвлия.
Трубы водные ремонтировались: 350 труб. Вода проводилась по
системе keriz.
Постепенно население увеличивалось; увеличивалось и число «лу-
ле»: сначала в Кырк-чешме было два луле, а теперь четыре, в Ая-
Софья-—один, а теперь — два, также у Атмейданы — один, в Карха-
не—два, теперь — один.
В XVI в. стали прокладывать «бурма луле», жители от этого
страдали.
45

Вакханалия шла. Всякий хотел, чтобы обводняли владения:
строения, дома, прислоняли их к кемеру (к акведуку?); ночью открывали
бурма луле и пускали воду в сады и огороды (980 г. х.). Сипаи
протестовали: они хотели, конечно, чтобы вода шла к ним.
Вода нужна мусульманам для ритуального омовения, очищения;
устройство колодезя поощрялось, прорывали и на дорогах для питья
источники.
Учреждения общественные (мечети, имареты, бани) заботились о
воде, поддерживали, ремонтировали проводы, трубы. Богачи
благотворительствовали, снисходя к бедноте, источник Абуссюуда (около Язы-
джы Чифтлика), Ускюблючешме. Бедный люд избавлен был от
хождений по соседним кварталам, от унижений.
Историк Саадеддин, описывая город, отвечает, что воздух и вода
gemässigt und lieblich —«подобен вину», воздух чист.
Османские султаны продолжили водные сооружения. Вода Кырк-
чешме проведена была Сулейманом.
Для поддержания водных сооружений определены были крестьяне
окружных деревень, освобожденные от налогов,— это была их прямая
обязанность. Удельное ведомство установило при источнике институт
суйолджубашы, которые наблюдали и получали по одному акча
(в день?) (973 г. х.). Над ним был назыр (суйолу назыры); он
получал указы о воде; он, пользуясь положением, злоупотреблял и
допускал всякие переделки. Так, назыр Хасан забрал себе в качестве «ар-
палык» деревни, отведенные для Кяатхане (985 г. х.).
Проституция. Женщины. Положение женщины в средние века было
унизительное; дома они сидели взаперти и на улицу не выходили без
маски (Мериме, Хроника, 234). На Востоке ислам устранил
женщину. Однако бедность, нужда, одиночество бросали женщин на разврат.
За благопристойностью следил в городе ага янычар, за городом —
бостанджыбашы.
В домах богатых женщина, конечно, чувствовала себя свободнее; у
нее была челядь, которая ее развлекала, а богатство, избавляя ее от
труда тяжелого, тоже толкало на разврат. При слабых султанах «ка-
дыни» вмешивались в государственные дела. Но тип всемогущей
«валиде султан» — султанши-матери создан в Иране.
У сестры султана Сулеймана — Эсми-султан был в Кадырга-лимане
дворец *, построенный еще Юстинианом II...
Развлекались во дворце (в серале). По случаю рождения у кады-
ни ребенка устраивались игры — представления: 1) поход; 2) прием
посла; 3) «скоч» — мухтесиб и бостанджы.
Когда султан Абдул Хамид I издал закон, запрещавший ношение
манто с длинными рукавами (à longs collets),— передразнивали
султана, как он хотел обрезать рукава.
Запертые, укрытые за кафесом, они внимательно следили —
наблюдали, что происходит вокруг.
Они томились и в душе жалели проституток.
Великий везир Сулеймана Лутфи (1540 г.) приказал однажды
постыдно наказать проститутку (ей ножницами изрезали... (!). Жена
его, дочь султана, упрекала его, он бросился на нее, но невольники
отогнали его; султан отставил его, как рассказывает историк Хасан
Бейзаде.
Воздействие — установление преступления (облавы!), кнут и тюрьма.
1) Побивали камнями;
2) Повторный адюльтер — в мешок и в воду... женщин спускали из
спальни, зашивали в мешок и в Босфор.
4fi

3) Если это был христианин, ин должен был жениться на девушке
и принять ислам; за связь с замужней — смерть.
Официально женщина изгнана из общества, однако она рвется
наружу, и несмотря на запреты распорядок мусульманский нарушается,
и указы XVI в. не поминают об этом.
Происходило это иногда, когда муж, занятый на службе, оставлял
жену одну. Здесь соблазн увеличивался, и бездельные,
легкомысленные женщины легко преступали закон и шалили в своем квартале
(крики, музыка) в Эюбе.
Наскучив, она шатается по лавкам каймакчи, где могли
происходить случайные встречи, а быть может, и тайные свидания.
Нарушения, отступления часто происходили на окраинах города — в рабатах
и кварталах, где жили христиане; где общение между христианами
и мусульманами могло совершаться скорее и где строгости
религиозные сглаживались, уступая веяниям времени.
Пьяная разгульная обстановка в Галате захватывала и женщин.
Бани в Ортакёе*.
Проститутки жили в квартале мечети Фатимы (973 г. х.).
Но и в Стамбуле (975 г. х.).
Дело получило огласку, и кади должен был донести; захвачена
была группа женщин: Араб Фати, Нарин, Карат (?), Нефесе, Этли
Асес, Маруфе Камар (Бататлу Гинич) (973 г. х.). Когда вели в суд
задержанных в квартале Кылафат, расшумелась Араб Фати; она
кричала: «проклинаю я...» — и поносила имама, кади и шариат.
Оскорбление было тяжелое.
Араб Фати была жена янычара. Суд постановил, чтобы она
возобновила исповедание веры, а когда вернется ее муж — она должна быть
посажена в тюрьму. Дом ее подлежит продаже; а ее и всю компанию
безобразниц выгнать из города.
Отписать: местные ли это публичные женщины и есть ли у них
родственники.
Закон старался предупреждать общение между полами.
Прачкам запрещено было снимать помещения: туда ходят левен-
ды и происходят безобразия (978 г. х.).
Может быть, иногда изобличались и не проститутки; может быть,
это был «незаконный», незарегистрированный брак; однако власть,
раз поймав женщину, уже смотрела на нее как на проститутку, и
хотя бы мужчина заявлял о намерении жениться на ней — все было
напрасно, брак был недействителен, и оба, мужчина и женщина,
выселялись за черту города. Вероятно, это была обычная уловка; на
протяжении сафера и реджеба два указа.
Власть подозревала иногда, что и духовенство укрывает
(потакает) публичных женщин, и угрожала смещением и наказанием
(975 г. х.) —и наряжался для обследования чавуш.
Среди покорной, лицемерной тишины шум, разносившийся из дома
женщин, легко будил соседей благочестивых. Когда соседи
жаловались, представители квартала — имам, хатиб, муэззин, бекчи — шли
вечером, чтобы захватить виновницу en flagrant délit. Так повелось
искони, так изображает «облаву» и теневой карагёзский театр, для
которого это была обычная тема. Или вызывали в суд, и
добровольные свидетели устанавливали прегрешение. Наказание было обычное.
Начальство, конечно, винило христиан-греков. Это был удобный
заветный предлог для выселения христиан из кварталов, где устроились
мусульмане. Христиане бросали лавки, мастерские, пекарни и т. д.
Вина падает и на мужей.
47

Давно уже Ибн Баттута * писал, как эксплуатировал кади
невольниц. И в Стамбуле мужья смотрели сквозь пальцы, как жены
заводили шашни с левендами (991 г. х.).
Глава IX
ВЕРХИ ОБЩЕСТВА. [СААДЕДДИН]
Саадеддин. Типичный представитель старого строя,
занимавший высокие должности, земиндар, Саадеддин заботился только о
личной наживе. В XVI в. живы были еще старые традиции,
отрицание национальности, исключительность. Султан часто приближал к
себе пришельцев — рабов, достававшихся ему после войны, и потом
они занимали у него почетные места. Способствовали ли эти люди
укреплению государства? Для них, конечно, выше всего стояли
требования, диктуемые шариатом. Перед ними была открыта дорога, так
разрешался спор между «пером и мечом».
Так и Саадеддин прославился и на военном и на ученом поприще.
Предки его были из Исфагана. Сын Хасан-джана, на руках которого
умер султан Селим I, вывезший его из Персии; Саадеддин был
знаменитейший, ученейший, влиятельнейший наставник — ходжа; эпитеты
у Кятиб-челеби — учитель шахзаде, он постоянно носил этот почетный
титул, и написанная им история кратко названа «История учителя»—
«Носа tarihi». Впоследствии муфтий (при Мехмеде III), он
сохраняет звание ходжи. Состоял учителем шахзаде Мурада III, в Тирэ во
время его жизни в Манисе. Здесь у него было две деревни в виде «ар-
палык».
Вступив на престол, султан Мурад III проявил сразу знаки
внимания к учителю; он подождал, пока подъехал учитель. «Ходжа»,—
говорил султан, и придворные знали, что султан говорит о нем.
Влияние Саадеддина возросло во время войны с Австрией — он выиграл
сражение у Хачавы.
Жадность к деньгам — алчность — была общеизвестна.
1) Полушутя султан заметил Азми, отказавшемуся принять два
списка на харадж: «Твой учитель не берет, ну так мой возьмет». 2) За
(...) дочери султан с везира Ибрагима содрал 300 тыс. флоринов,
вместо 100! Младший современник Абуссюуда. 3) Сына своего Эс-Сада —
20-летнего юношу хотел назначить кади Стамбула, но это сорвалось.
4) Все время ему шел «ходжалык пайеси». Скопил большие богатства
и от щедрот построил в Бешикташе баню, пекарню... У него был и ча-
вуш свой (по должности шейх-уль-ислама!)... (1002 г. х.).
Пораздавал ходжам деньги в Румелии (в Валахии), и теперь,
обеспокоенный задержкой выплаты, добывает указ для взыскания
долга, а если кяфиль задержит — захватить и отправить в Стамбул.
Саадеддин отвергает легенду о платье Баязида (Кантемир
повторяет) .
Профессии свободные. 1) Врачи; 2) архитекторы.
M Джевдет, Ahiler — [о] врачах (Fatih Daraççifa). 4 врача-«нему-
сульманина» (значит, евреи?). Интеллигенция при османских султанах
еде- иь Ирана.
1) Врачи при Мехмеде II.
2) Врач Казвини (В!), переводчик Навои (ум. 1592 г. = 1008 г. х.).
3) Ахмед-хан (?) врач: Шах Аббас разгневался — он бежал в
Турцию.
4) Kisunî Алаэддин — XVI в. (нач.).
-48

При смерти Явуза титул старшего врача reis-ül-ettiba (reisi etibba)
в Стамбуле.
Это был Синан-челеби — придворный врач (hünkar tabibî Ali Çele-
bi, Kazviali $ah Mehmet)...
Врачи XVI в.— Мехмет-челеби.
После него Бедреддин Махмуд (сын Кисани Шейх Мехмеда, лечил
Сулеймана) более известен, чем еврейские врачи, он и бальзамировал,
и обмыл, и молитву совершил над султаном; умер в 976 г. х. (ему не
было еще 60 лет).
В 976 г. х. главный врач Гирседдин-заде Мевлаки Шемседдин
Мехмед, у него сперва пай в мюдеррислике: учитель принца султана
Селима II — Мехмеда (ум. 980 г. х.). При Селиме II врач ашкинази
из Германии Натан Самуэль (?) приобрел политическое значение.
Врачей много: Эвлия Челеби: 1000 врачей (700 лавок) и 40
лечили глаза kehhal.
Врачи, приближенные и богатые (строили медресе, мечети),
ходили в праздничной одежде и обуви. Оставляли богатство детям.
Конечно, и те, кому указано было наблюдать за ложными
специалистами, обманщиками, тоже плохо знали ремесло. Они боялись
конкуренции и потому выступали против непрошеных соперников. Здесь
действовал страх перед конкурентом, который мог отбить у них кусок
хлеба.
Знания устанавливались стажем: чтобы получить право на
врачевание, необходим был стаж, служба у человека, знающего врачебное
искусство.
Врач проходил испытание (закон Мехмеда). В трактате Айни
помещен устав о врачах — специальный раздел о джеррахах.
Врачебные учреждения, созданные благотворителями, зависели от
мечети. Впрочем, дзор, несомненно, молчаливо видел ничтожество и
невежество хакимбаши, и, когда какая-нибудь обитательница
султанского гарема хворала, во дворец приглашался европейский врач,
которого сопровождал хакимбаши, но осмотр больной (пациентки)
совершался через занавеску — больная протягивала руку, и доктор
щупал пульс.
Главный врач следил за тем, чтобы невежды не занимались
врачеванием. Фетва разрешала их высылать (1001 г. х.). Они стекались в
Стамбул, открывали здесь лавки, устраивали сборища, «открывали»
раны и лечили. Они давали (продавали) лекарства, слабительные,
травы, примочки на глаза и т. д.
Словом, лжеврачи наносили ущерб, вред и карману и здоровью
людей. Указ предлагает испытать этих врачей, которые важно
раскладывают в лавках инструменты (приборы) и лекарства.
Между тем как в Европе функции врачевания больных и
изготовления лекарств разделялись — на Востоке доктор все еще был член
ремесленно-промышленной организации: у него была «лавка», здесь
он изготовлял лекарства и здесь же в кабинете он принимал больного
и лечил его. Для того чтобы получить право на «практику», он
должен был пройти курс учения — прослужить у «мастера», у человека,
изучившего врачебное искусство. У него должен был быть стаж
ученический, а если это был еще человек смышленный, из провинции, — он
приносил знание народной медицины и применял те средства, к
которым прибегал и прибегает народ.
Однако врачу трудно представить реальное доказательство знания,
а корпорация врачей, уже укрепивших положение, смотрит свысока на
пришельца со стороны, который врывается в их среду; в них видит он
4 В. А. Гордлевский
49

опасного конкурента. Для конца XVII в. сохранился указ, в котором
зарегистрированы врачи Стамбула.
Архитекторы, Для наблюдения за строениями были дворцовые
архитекторы (мимарбаши). У них были и секретари — кятибы (985 г. х.)..
Мимарбаши смотрел за ходом стройки, за материалами, шедшими
на стройку, за известью (985 г. х.).
Султан заботился об изяществе строек, дворцов; так, архитектор
Фиораванте, строивший собор Василия Блаженного, сначала
приглашался в Турцию для отстройки дворца.
Стройка шла большая; в столице был большой спрос на рабочих
и их руководителей — архитекторов. Были нехватки, и ловкие люди,
которым хотелось жить, вступали на скользкий путь; и обманывали
легковерных работодателей, которые дорого платились.
Мимарбаши, как должностное лицо, как своего рода шейх цеха
строительного, следит за лжеархитекторами (980 г. х.), вообще за
плотниками. Они наезжали из Румелии и из других мест и «брали в
руки аршин», придавали себе ученый вид; построенные ими дома
никуда не годились. Случался пожар от неправильной установки очага.
Мимарбаши привлекался для решения вопроса о древности церкви
(972 г. х.).
* ч- *
Духовное образование (талебе). На месте храма Двенадцати
апостолов воздвигнута была мечеть имени султана Мехмеда II Фатиха.
На территории квартала Фатих сосредоточена была сеть богоугодных
институтов, требуемых законодательным правом — шариатом. Вокруг
мечети шли восемь медресе (так называемая «площадь восьмерная»),
выпускавших образованных богословов.
Больные, увечные обеспечены были странноприимными домами «да-
руль-зиярет», «дарушшифа»; для людей, прибывающих в город, был
караван-сарай. Естественно, что около мечети была и баня, в которой
мусульманин мог бы омыться, чтобы предстать чистым перед лицом
аллаха.
Жизнь духовенства была и привилегированная, и почетная, и,
естественно, превратилась в касту замкнутую — сын шел по стопам отца;
во всяком случае, духовным званием отца дорожили (983 г. х.).
Курс учения в медресе <...>
Высшая степень талебе — данишменд; однако указ порицает быструю
раздачу званий, отступая от трехлетнего испытания (983 г. х.).
Учение шло бессистемное. Для упорядочения обучения по медресе
Стамбула разослано было циркулярное письмо (983 г. х.).
От поступающих в медресе требовался поручитель (982 г. х.); толь-
ко талебе — «людям, имущим знания», — отводили комнаты. Однако
порядок часто нарушался. Город наводнялся лжеучеными;
невежественные арабы, очевидно сбивавшие простодушных турок национальным
происхождением, тащились в Стамбул (из Египта) (967 г. х.).
Обеспокоенные, быть может, налетом этих непрошеных учителей, быть
может, и преувеличивая невежество этих пришельцев-арабов, которые
отбивают у них хлеб, улемы и шейхи жалуются на этих лжеученых.
Талебе, глядя на распущенность, своевольничают: указ грозит да-
нишмендам исключением; но власть видит, что виновны и мюдерри-
сы, ослабившие надзор за питомцами, и замечает, что за упущения
они подлежат порицанию и отставке (983 г. х.).
Талебе в мечетях читают Коран... вносят смятение в сердца мусуль
50

ман, обижают мусульман, занимаясь постоянно «джеррой». Они
должны учиться. Талебе медресе «тетиммэ» и «самание» вели себя буйно
(982 г. х.).
Для хатибов и имамов установлен экзамен, поверяющий степень
их подготовки (985 г. х.). Шейх «домов кара» (dari kari §eyhleri)
должны их проверять.
Дервиши, Султан Мехмед II предоставил дервишам хайдари завие.
На дервишей духовенство смотрело косо, и, чтобы возбудить против,
них правительство, оно пускало обычные клеветы. И на дервишей
ордена «хайдари» подан был донос, что там собираются фетивы из
Ирана, т. е. что они распространяют шиизм. Поначалу завие было
закрыто, но дервиши подали жалобу на клеветников, притесняющих их, и
предложили запросить об их поведении жителей квартала. Жители
подтвердили, что дервиши соблюдают все âdap, положенные
суннитам, и совершают на дню пять молитв: так объясняли оговор
желанием отнять у них завие (993 г. х.).
Глава XI
[РАБОЧИЙ ЛЮД НЕВОЛЬНИКИ]
Рабочие (плотники, каменщики, водовозы, -носы). Вот проблема о
рабочих постоянно беспокоит: к рабочим мерка иная. Город
постоянно строился: султаны, сановники бросали деньги на постройку
дворцов, загородных дач — затеи большие. Часто город выгорал — спешно
застраивался город, и рабочие куда-то подевались, и кади в
провинции получали часто наказ и слали в Стамбул; выписывали рабочих не
только из Румелии и Анатолии; простые подносчики, каменщики
требовались большими партиями из Египта.
В 973 г. х., уступая настоятельной необходимости, государство
поднимает... заработную плату с 12 акча до 16 — это был прожиточный
минимум, обеспечивавший — увы! — только полуголодное
существование; а сановникам выплачивались громадные суммы.
Абуссюуд, начавший служебную карьеру, тогда еще мюдеррис
(в конце XV в.), получал сначала в день 30 акча, но султан Сулейман
назначил ему...
Пожары истребляли деревянный город; он все время строился, и
непрерывным потоком шли или вызывались рабочие из Анатолии и
Румелии — нужны были и чернорабочие, бывшие крестьяне,
неквалифицированные рабочие и плотники. Чернорабочие копали землю для
фундамента, они подавали материал и т. д.
Во время «Восточной войны» плотники разбрелись по Румелии;
Стамбул опустел; и спешно для ремонта вакуфных зданий гонят (bek-
ka ve neccar) плотников с о-ва Медилли, не много не мало, а 600
плотников. Идет ремонт крепости, дворца. И — точно исчерпаны уже все
ближние резервы — выписывают в 972 г. х. (раньше!) чернорабочих,
носильщиков из Египта для носки камня, досок. Каменотесов,
отделывавших мрамор, выписывают из Бурсы, Амасьи, Кастамону, Мерзи-
фона.
Рабочие приезжают со своим инструментом. У них калфы. Там на
местах их собирает кади и направляет в Стамбул. Кади вверена
забота о рабочих. Для присмотра над рабочими в Фенере на Черном
море назначается наиб — помощник кади (Галаты). Наряжал
рабочих мимарбаши. Согласно «обычаю и закону», рабочие, вызванные из
провинции, получают недельную плату. Когда рабочие были в пустын-
4*
5!

ном месте (в Фенере), для доставки пищи снаряжались хамалы.
Естественно, закон заботится о том, чтобы плата не была высока; властям
дела нет, что жизнь дорожает. Обычно плотники и каменотесы
получают летом от Хызыра до Касыма * по 12акча в день, а зимой — 10 ак-
ча; но этого не хватает и на пропитание, а указ нехотя, скрепя сердце,
повышает плату до 16 акча, хотя рабочие этим не удовлетворены
(995 г. х.). Цены быстро растут, и в 1018 г. х., т. е. через каких-нибудь
двадцать лет, в Эдирне хороший плотник должен был получать 24
акча, средний — 20 и низший 17—18. Работодатели старались, однако,
обсчитывать их (1018 г. х.).
Поскольку нужда в рабочих была острая, а различные цены
низкие, частные строители, те, кто побогаче, набивали цену, и рабочие
бросали стройку казенных зданий и разбегались. Власть волнуется —
указ призывает ловить их. Указ грозит калфам. Мимарбаши, ведущий
стройку или ремонт, получает указания не брать на работу тех, кто
замечен в забастовке... (995 г. х.). И указ предлагает заодно сделать
строгое внушение и рабочим и калфам.
Водные сооружения — наследие византийской эпохи; вода все-таки
обеспечивала не столько сельское хозяйство, сколько потребности
городского населения. Со времени завоевания города водовозы возили
воду на пожарища, они оттесняли от источников людей. Потом они
обеднели, потеряли ослов и лошадей, однако сохранили старые
привилегии— брали воду из источников, а водоносы этому
препятствовали.
Сначала им были указаны источники, откуда они брали воду для
горсжан. Сначала они были у источников Кырк-чешме, Ая-Софья, Ат-
мейданы, Кунаджилер, Керханга, а потом пристроились водоносы к
источникам — образовалась толкучка.
Между водовозами и водоносами возник спор; султан, помня о
привилегиях, берет сторону водовозов (980 г. х.).
Турок помешан на питьевой воде. Старый посол, отправляясь в
Европу, забирал сотни бочонков стамбульской воды. Встречая
человека, турок спрашивает: «Ну, а как там вода?» Султан Сулейман
провел веду из Бендер в 40 источников (в Аксарае — Фатих, Салкымсёюд,
Хасскёй, отведена была вода из 40 источников).
Водоносы составляли артель и своевольничали; особая одежда —
кожаная куртка.
Жители бесплатно брали воду из источников, но водоносы из
других кварталов не допускались. За это во время пожара от 40...
обязательно должен был один водонос; он таскал воду, пеший или конный.
Право на воду, на водоноску закреплялось фирманом до последнего
времени...
Клали 4 кырба (кожаный мех, бурдюк); цех — от византийской
эпохи?
Производительность труда была низкая; для облицовки строений,
воздвигаемых в Стамбуле, собираются в провинции (в Измиде и Са-
бандаше) обломки старых памятников византийской эпохи. Однако
население смотрит враждебно на увоз и сопротивляется — простой ли
это антагонизм или бессознательный протест христиан, может быть
только недавно еще обращенных в ислам.
Хамалы. Цены строго регулировались, или точней: раз навсегда
они были установлены. Хамалы получали плату согласно расстоянию;
и. чтобы заработать больше, они навьючивали на лошадь или на осла
большие тяжести (грузы). Лошадей пускали вскачь группами, и люди
(встречные) конные и пешие сторонились. Поэтому предписано было
52

вести животных под уздцы и беречь всячески лошадей. От непомерных
тяжестей лошади дорогой падали. Хамалы нарушали таксу и брали в
два-три раза больше. Повышение платы было запрещено. Указ
предвидит, что хамал обойдет распоряжение и будет накладывать на
лошадь меньший груз.
Хамалы придворные, и о них, конечно, власть заботится — сюбашы
получает распоряжение, чтобы не трогали ослов придворных хамалов.
Надзор за хамалами вверен был мухтесибу (995 г. х.).
Они тоже были организованы; у них был кетхуда; было четыре
бёлюка хамалов, у каждого по 25 лошадей (998 г. х.).
Однако и кетхуда и мубаширы (кто это?) вымогали у хамалов и
налагали на них запрет (отнимали право хамалства); указ защищает
хамалов, но как искоренить взяточничество!
Обыкновенно хамалы стояли у пристаней; здесь царило
оживление, и они предлагали свои услуги тем, кто поставлял в город
привозной товар.
Между районами города, разделенными водой (Босфором, Золотым
Рогом), исстари сновали ладьи (паромы), перевозившие людей и
кладь. На плане XVI в., составленном Лораном (?), водное
пространство усеяно лодками. Росло население; увеличивалось и общение;
ездили и по делам и для развлечения, раз отвозили и покойников.
На пристанях Ун-капаны царило оживление. Жизнь дорожала.
Лодочники наживались и для быстроты оборота набирали пассажиров
сверх меры — и ладьи тонули. Или отступали от порядка, от уклада,
установленного шариатом: им некогда было ждать, когда в лодку
наберутся одни женщины, и они сажали охотно как мужчин, так и
женщин; на лодке женщины и мужчины смешивались, мужчины
задирали женщин. Лодка служила иногда как бы местом для свидания: люди
нехорошо вели себя на лодках.
Лодочники. Молодая женщина и кавалер-ловелас занимали лодку
и отстраняли бедноту, старых женщин, которые хотели переехать на
«ту сторону» («karçi yaka»).
Из-за пассажиров между лодочниками происходила перебранка,
и площадная ругань оскорбляла слух женщин. Дорожала и жизнь,
цены поднимались, и если клиент еще торговался, тоже накалялась
атмосфера: лодочник высмеивал скупость, как ему казалось, клиента.
Естественно, менялись и старые формы лодки; для сбережения
сил, они строили длинные, узкие, более ходкие лодки (здесь, может
быть, влияла и мода — итальянские гондолы — ставили на лодках
паруса). Так, в Босфоре от быстрого течения увеличивались и несчаст^
ные случаи.
Указы ясно изображают эту картину («риджали», 995 г. х.).
Перевозом занимались все — и городские жители, и пришлые
крестьяне, и сипахи, и янычары.
Лодки ходили разной величины: двухвесельные и шестивесельные;
сажали лодочники до 12 человек и больше.
Расшатывавшиеся цеховые устои указ пытается поддержать и
прибегает к институту кяхья, минуя кади. Смутно указ понимает, что
распорядок старый ломает жизнь, и, оберегая интересы лодочников, указ
требует, чтобы кяхья устанавливал и число лодочников, и очередность
выездов.
Только с разрешения кяхьи лодка может быть спущена на воду.
Кяхья должен все знать: и размеры лодки, и ее форму, и оснащение:
парусные лодки запрещены. Паруса преследовались в Золотом Роге
(у^кое — столкновения были более возможны).
53

Указ регулирует и плату за перевозку, т. е. опять во что бы то ни
стало хочет сохранить прежние расценки; а плата поднялась раза в
два. Так, за перевозку лошади прежде брали один акча, а теперь —
два; с двух человек — один акча, а если лодка полна — один пул
«мангыр» (995 г. х.). Все, сезон (спрос) учитывалось, конечно, и место,
и погода.
В ветреную погоду плата взималась полуторная. Иногда лодки
брались напрокат, когда люди просто хотели прокатиться, развлечься.
Если клиент кормил лодочника, за шестивесельную лодку
положена была плата в 30 акча, без еды — 40 акча, т. е. пропитание
(дневное?) оценивалось примерно в 3,3 акча.
За превышение платы лодочников и паромщиков лишали права на
перевоз или даже осуждали на галерные работы (991 г. х.).
Если это сипахи или янычары, о них сообщалось по начальству для
«принятия соответствующих мер.
Крестьяне в городе. В старой Турции все было закрепощено —
скотина, люди. Люди были на строгом учете, всякому было определено
место. Крестьянин фактически был закрепощен; он жил на земле
сипахи и, чтобы не помереть с голоду, работал на него и выплачивал
государству налоги.
Если он надумал бросить пахоту и заняться ремеслом, он
облагался специальным налогом «чифт бозан ресми». Налог этот вносили
как христиане, так и мусульмане; с чифта в год — 300 акча, с полчиф-
та—150 акча, у кого меньше полчифта — 75 акча. Бросая чифт,
крестьянин должен был платить налог тому, на чьей земле жил, так и
тому, к кому уходил, т. е. платил двойной налог. Он мог, конечно, идти
куда глаза глядят — он убегал в город, но тогда он превращался в
бездомного, а попросту — в бродягу.
Там могли его всегда задержать, и для того, кто задержал
беглеца (срок для животных — один месяц, для человека — три месяца),
это представляло материальную выгоду (X, 164); он получал от
хозяина специальную награду («ява мюждеси») за радостную весть о
находке.
В течение пяти лет над крестьянином в городе висела угроза; он
всегда мог быть выселен из города и водворен на место их прежнего
местожительства; указ предлагает переписать крестьян за последние
пять лет (975 г. х.).
Люди, посмелее, оборотистее, устраивались в вакуфных поместьях,
в комнатах, в лавках, куда принимались холостые левенды, и т. п.,
пробирались, может быть, и в цеха.
Надзор полицейский был и там, но все-таки там крестьяне
укрывались: взятки сглаживали все.
Конечно, тяготы, выпадавшие на крестьянина, сидевшего на земле,
вели к разрушению семьи; в город мог бежать только человек
одинокий, укрыться мог только человек молодой, сильный или порвавший
семейные узы.
Только через 20 лет власть помещика над крестьянином теряла
силу, а в действительности через 5 лет.
Теперь он мог уже причислиться к тому городу, в котором
проживал, так сказать, независимо (996 г. х.).
Частые указы о беглых крестьянах, адресованные кади Стамбула,
показывают, что земледелие несло ущерб. Страдало и государство и
помещик; а пришлое население, неквалифицированное, хотя работа для
них и находилась; он мог быть хамалом, погонщиком, водоносом и т. д.
Как бы то ни было, для Стамбула, где продовольственный вопрос
54

стоял обычно остро, беглые крестьяне были тяжелой обузой для
коренного населения (975 г. х.).
То и дело кади получает запреты, чтобы в Стамбул не
пропускались люди из Румелии и Анатолии (975 г. х.): кади Стамбула, Гала-
ты и Ускюдара — трех городов напоминается порядок проживания
(987 г. х.). А крестьяне проживали в городе и в Касым-паша, селились
на побережье — здесь постоянно сновали люди, и уследить, кто привез
в город товар и скоро уедет или кто хочет поселиться в городе, было
трудновато.
Пользуясь случаем, власть вообще производит обследование
населения, чтобы освободиться в кварталах от публичных женщин,
смутьянов и тех, кто живет без поручителей... (975 г. х.). Словом, город
периодически очищался от разбойничьего элемента (987 г. х.).
На людей холостых на Востоке смотрят недоверчиво, а в XVI в.,
конечно, для людей солидных, у которых семья, это были
нежелательные гости.
Хотя за ними специально и следил силахдарбашы (987 г. х.),
молодежь вела себя иногда безобразно шумно; жизнь в «холостяцких
комнатах» развивала в них разгул: они торчали в кабаках и,
подвыпив, задевали женщин, которые шли в бани. Мало того, они ночью
врывались в дом, расхищали имущество, убивали людей.
Нельзя брать взяток и разрешать проживание без поручительства,
повторяет указ; но все это глас вопиющего в пустыне.
Невольники. Для рабов у турок был термин «черные (?) гяуры»
(kara kâfir).
Было три категории рабов: 1) по рождению, 2) военная добыча,
3) покупные.
Естественно, что вначале невольники вербовались из пленников; и
победители, взирая на людскую добычу как на собственность, их и
продавали; во время гражданской войны, закончившейся победой
султана Мурада II, янычары хватали сторонников Аги Мустафы и
продавали двух воинов (янычар) за барана. После войны цены на людей
резко падали.
Саадеддин, рассказывая (в XVI в. ?) о битве при Никозии (конец
XIV в.), говорит, что красивую невольницу отдавали за пару
башлыков.
Однако в мирное время невольники составляли предмет торговли,
и выгодной. Генуэзцы, обосновавшиеся в Крыму, создали в Кафе
(Феодосии) рынок невольничий и поставляли на Восток рабов (для
Египта). Официально консул генуэзский выпускал только рабов-мусульмаи,
а христиан выкупали.
Однако среди этих невольников, сворованных татарами (?), были
люди русские, но на них, очевидно, католические власти смотрели как
на еретиков и охотно их скупали и сбывали.
В Стамбуле купля-продажа была организованна; юридически
оформлялась, на невольника был документ, без которого и владение
(обладание) было недействительным. В Стамбуле рабы африканские:
абиссинский раб куплен для Петра Великого.
Уже в 1362 г. установлен был сбор, пендже (пятая часть); <...>
султану шла 7б часть цены военнопленных. Доход этот шел на
содержание ученых. Впоследствии сбор этот, Vs стоимости (цены)
продажной, взимался на базарах... Раб, доставшийся после войны и
купленный, терял свободу; и не только он сам, но и его потомство.
Вырастая в доме, они превращались часто в домашнюю прислугу:
дядьки-воспитатели (lâla), няньки (besleme), дворцовые слуги — и ча-
55

сто стиралась грань; они входили в семью — так было и потом; но>
раньше демократичность социальных отношений поднимала часто
раба до высших ступеней общественных: раб мог стать и везиром. И
однажды, чтобы кольнуть везира низшим происхождением, Сары Кятиб
сравнил «куббеалты» — зал заседаний везиров — с невольничьим
рынком. Сияват-паша— абхазец при Мехмеде IV. Как пишут
венецианские послы, в XVI в. вся прислуга у турок и христиан — из русских
рабов и рабынь.
Участь домашних невольников была легкая.
Перед смертью хозяин вспоминал веления религии и освобождал
раба; этим верующий избавлял себя от мучений вечного огня. Так
поступали султанши и при Мураде III (998 г. х.).
Невольники-христиане, христиане — собственность государства,
водворялись в Терсане (X, 24); они нужны были адмиралтейству («пай-
бенд» и «эсиры»).
Арсений Суханов, грек, бывший в Москве во время Никона,
пишет, что «от Балык-базары по конец затока вверх, на самом берегу
ставлены столбы высокие и сведенные сводами, покрытые тесом, яко
сараи, высоко и долго, а всего их 117, а в них стоят катархи
выписки. А промеж сараев три кормы долгих и больших, где сидят ясыри,
которые гребут на катархах». И Юрий Крижанич * подтверждает это
показание: «На всех военных кораблях турецких не видно никаких
других гребцов, кроме людей русского происхождения».
Отчасти для контроля за продажей, за соблюдением правил,
установленных, за взиманием налога, торговля невольниками была
сосредоточена в определенных местах, на небольшой улице около мечети
Нури Османие. Невольничий рынок устроил византийский император
Феофил. Между «Forum Constfantini] и Fforum] Tauri».
Работорговцы — спекулянты — прибегали к разным ухищрениям:
подкрашивали (белой или красной) краской невольников; частенько
продавали людей свободных и без документов; сбор репсе сократился.
Власть заволновалась и заявила, что сделки все надлежит
производить в одном месте (1046 г. х.). Были и ханы специальные при
Мураде IV (985 г. х.). Так, в XVIII в. Байрам-паша устроил большой
невольничий хан, там было 200 комнат, был и специальный сборщик
пендже.
В Бедестане были продавцы невольниц (991 г. х.).
Надзор над пленниками-рабами лежал на are янычар (979 г. х.).
Христианам возбранялось посещать невольничий рынок, сначала
они могли, однако, покупать рабов; как-то сквозь пальцы смотрела
религия, что у христиан может быть раб-мусульманин. Невольники
были у кызылбашей (т. е. у шиитов-персов?), у посла их, у евреев и
у христиан.
Очевидно, страдали интересы и работорговцев — «бедным
работорговцам убыток»; на них взваливали и уловки и ухищрения, к которым
прибегали подставные лица, сманивавшие людей и подкрашивавшие;
маклерством занимались женщины, сипахи и янычары (1013 г. х.).
Уже был указ султана Мехмеда III — теперь работорговцы просят
подтвердить старое положение, оградить их интересы.
Уже в 967 г. х. Сулейман Великолепный вдруг всполошился и
издал указ, запрещающий христианам и евреям держать у себя
невольников. Расследование обнаружило ничтожное количество невольников
(очевидно, взятками покрыты были отступления) : 32
невольника-мужчины и 51 женщина-невольница, да и то старухи. Однако суд торже-
56

ственно настаивал отнять невольников у тех, кто ими владеех
незаконно, и передать мусульманам; переданы были и вольноотпущенники и
старухи, «если есть желающие взять их на работу». Впредь покупка
невольников им была воспрещена. Однако указ, очевидно, нарушался.
Через несколько лет (983 г. х.) запрещение повторяется,
расширяется и обосновывается: среди невольников могут быть христиане
(поневоле), и новые хозяева обращают их в свою христианскую веру:
невольников отобрать, а деньги, вырученные от продажи их, передать
бывшим хозяевам. Для вящей острастки обычные угрозы — галерные
работы. А наблюдение за невольниками возлагается на сюбашы.
На этой почве разыгрались раз в Стамбуле беспорядки. Получив
сообщение, что у евреев есть рабыни-невольницы, он послал ясакчы
насильно отобрать женщин. Выходка кади разбудила низкие
инстинкты, и, как говорит Селяники *, город был близок к грабежу.
Как бы то ни было, инициатива кади побудила выпустить указ о
запрещении евреям, христианам и прочим — кому же это еще? —
держать у себя рабов и невольников. Мусульмане могли их купить,
уплатить деньги; вольноотпущенники, проживавшие у немусульман, тоже
должны были покинуть хозяев, и если кто из мусульман хотел, мог
взять их в услужение.
Гордость, самолюбие мусульманина страдали, что у немусульман
могли быть рабы, да еще женщины, быть может, втайне
исповедовавшие ислам.
В 1759 г. султан Мустафа строжайше воспретил христианам иметь
рабов. Значит, несмотря на указы от XVI—XVII вв., между
законодательной и жизненной практикой были расхождения.
Нищие, В городе, естественно, оставалась и социальная накипь —
нищие, люди не только утратившие способность к работе, но и
сознательно уклонявшиеся от работы. Они представляли угрозу и
санитарии, и как ни мягко был расположен мусульманин к бедному,
просившему милостыню во имя аллаха, власть старалась выдворять их из
города.
Попрошайничество на улицах шариат допускал для стариков,
бедных, слепых, параличных, им общественная благотворительность
приходила на помощь; их права оберегала власть. Общий надзор вверен
был сюбашы города; разрешая попрошайничество тем, кто имел на
это законное право, указ требует, предлагая их не обижать, с другой
стороны, чтобы ложные нищие преследовались. Нищим выдавались
удостоверения на право сбора, но часто злоупотребляли правом и за
деньги передавали — продавали — на сторону это право.
Молодые женщины в лохмотьях. Однако нищие, для охраны
интересов, организовались в корпорации: у них был вождь (башбей),
который и выдавал разрешения на сбор подаяния (милостыни). Ходили
по городу со знаменами.
Попрошайничество разрешалось нищим в базарные дни
(понедельник и четверг), и нищим это было выгодно: на базарах царило
оживление, толкался, суетился народ, а мусульманин, вообще-то
жалостливый, скорей раскошеливался. Однако слабые и калеки сидели (и
вымогали), а те, кто покрепче, слонялись и собирали подаяния, иногда
вымогали, понося грубыми словами.
Среди нищих, назойливо пристававших к прохожим, попадались
часто люди здоровые, сильные; были среди них не только турки, но и
арабы. Задирали, оскорбляли...
Часто брали нищие слепого или невольника и заставляли их
попрошайничать, а видя человека увечного или страждущего, мусульма-
57

нин проникался жалостью. Надевали на шею цепь и говорили: «Это
должник, заключенный». Как будто это был должник, которого водили
по городу.
Статья эта была доходная, и, глядя на нищих, софты толпами
бродили по городу и собирали. Нищие и софты смыкались — одна шайка.
Нищие разносили заразу; среди них были и больные. Время от
времени город волновался; больные нищие изгонялись из города,
оставались только старики и увечные. А кто упорствовал — ссылали на
галерные работы «согласно старому обычаю» (976 г. х.).
Глава XII
ИНОВЕРЦЫ
Второй халиф Омар установил для иноверцев — для немусульман —
ограничения, религиозные и бытовые: 1) воспрещение ремонтировать
церкви; 2) почтительное отношение к мусульманам (вставать при
входе мусульман, уступать место — дорогу); 3) носить одежду, отличную
от мусульман; 4) не ездить верхом на оседланной лошади; 5) не
носить оружия; 6) не продавать вина; 7) не отращивать волос; 8) не
носить публично крест и Священное писание; 9) не шуметь и не петь
громко в домах; 10) мусульмане могут запахивать и засевать
заброшенные христианские] кладбища; И) не могут иметь рабов.
Положение издано было во время завоевания Дамаска;
подтверждено было в XVIII в. (?) памятником Дас Юсуфа; однако в столице
были послабления. Но время от времени вспоминали заповеди старые,
и тогда иноверное население Стамбула страдало.
Обособленность иноверческих общин в мусульманском государстве
вытекала органически из обожествленного взгляда на превосходство
ислама как высшей религии на земле, когда божественная воля
раскрывается во всей полноте. Отсюда, естественно, независимость и
свобода церкви — предоставление ей господства над паствой; глава
религиозной общины христианской или еврейской был и светским
властителем, он мог сажать в тюрьму (и только сообщать post factum
Порте). Община платила выкуп за жизнь в мусульманском
государстве— налог «харадж».
Прежде грекам говорили: «Заплатите-де за позволение носить на
плечах голову».
Привилегии патриарха, указ 1789 г. (дан в Рущуке):
1) патриарх, Капу-Кяхьясы и 15 лиц освобождены от хараджа и
всяких налогов;
2) патриарх платил большие суммы при избрании.
Одежда внутри страны (в Малой Азии):
1) предоставлена христианам черная ткань, но стараются заменять
темно-синей или пестрой.
Запрещается носить яркие цвета; запрещается носить красный
цвет.
Иноверцы — податное сословие (удачно ли?).
Джезья — подушная подать.
Харадж—(сначала облагался земельный участок — вообще;, у
христиан и мусульман).
(Немусульмане).
Для них шариат установил общий термин ehlizzimmet или zimmi,
т. е. это люди, вносящие особый налог — харадж; эпитет iacir; или
raya (христиане).
58

Когда Константинополь был завоеван, султан Мехмед II, сознавая
силу нравственную греков, бывших хозяев города, даровал им льготы.
Он публично подтвердит патриарху Геннадию внутреннюю свободу.
Свобода была распространена «in tacito consensu» (на армян и на
евреев— на религиозные и мусульманские общины «народов...»,
свободных от военной службы).
Юридическое положение иноверцев.
Запрещено:
1) ездить верхом на лошади;
2) носить соболью шубу и шапку атласную, как мусульмане;
3) женщинам носить ферадже, как у мусульман;
4) должны сходить с панели при встрече с мусульманином...
Еще в XIX в. султан Махмуд II напоминает (повторяет) старые
запреты: в каиках евреев не должно быть больше, чем три пары весел
(avirons rames).
Одежда. Султан Мехмед указал евреям и христианам носить
1) красные шапки, 2) обувь черную (башмаки и эдики...) (985 г. х.).
Одним словом, [об] одежде иноверцев кади надлежит списаться с
агой янычар (988 г. х.).
В Западной Европе для иноверцев установлены были различия в
одежде: евреи носили в Италии желтый колпак и тюрбан.
Под предлогом, будто иноверцы в Турции роскошествуют и
подымают тем цены на дорогие материи, установлены были для них
простые одежды, а то христиане одевались, как мусульмане.
Дюльбенды, башлыки (белые и алые); славяне похожи на
мусульман (985 г. х.).
1) Одежда не должна быть пышной; атлас, франкская камка и
шелк запрещались (985 г. х.).
2) У христиан — черные шапки (988 г. х.). Еще в XIX в. греки
стояли в церкви в чалмах, обвязанных темным платком в Адрианополе...
Греки. Старая византийская аристократия частью была истреблена,
частью потеряла значение. Потом возвысились фанариоты *.
Фанариоты занимали место великого драгомана флота при Капудан-паша
«царство островных греков».
Однако у патриарха были права:
1) он пастырь, ему принадлежит не только духовная власть, но и
административная;
2) он указывает на ослушников, и Порта их ссылает на Афон,
Родос (?); так было уже и в византийскую эпоху;
3) патриарх наследовал выморочное имущество духовных лиц
[патриархата];
4) однако он и ссылал;
5) Митрофан, [до Иеремии], бывший патриарх, удерживал паству
от взноса хараджа (981 г. х.), жил сперва в Скутари, «мутил» там
епископов и монахов (981 г. х.).
Число греков в конце XVI в. доходило до 100 тыс.
Христиане-иноверцы в Турции были на положении раскольников до
1883 г., когда сняты были ограничения: общий наружный вид церкви не
должен быть изменен! Однако постепенно, по мере того как турки
укреплялись, по мере того как элемент этнический турецкий
увеличивался, привилегии христиан их стесняли.
Наступление на христиан повел султан Селим I, мечтавший о
создании великого мусульманского государства. Естественно, страдали
больше греки, количество которых в Стамбуле превосходило число
армян. Греки могли исповедовать христианскую веру, но вновь храмы
59

уже не воздвигались, и для ремонта старых храмов, пришедших в.
ветхость, требовалось специальное разрешение.
Затрудняя всячески их ремонт, турки тем самым хотели подавить,
ослабить религиозно-национальное самосознание. Политика
торможения, затягивания раскрывается хорошо на переписке о храме в
квартале Сейид-Омер. В квартале, первоначально, очевидно, греческом^
устроился кади Сейид Омер; прозвище «сейид» говорит о его
притязаниях на происхождение из рода пророка Мухаммеда; быть может,,
это был человек сугубо религиозный, даже фанатик, и к нему
потянулись люди, также настроенные неблагожелательно (враждебно) к
христианам.
Когда он обосновался в квартале, в XV в. или в первой половине
XVI в., то в 972 г. х. (1564 г.?) кади возбуждает вопрос о сломе
христианского храма в квартале Сейид-Омер, оказавшегося по соседству
с мечетью. Конечно, фактически мечеть была воздвигнута позже, когда
уже церковь стояла; может быть, и выстроена была мечеть около
церкви для того, чтобы крикливо подчеркнуть оскорбление религиозного
чувства мусульманина. Назначена была смешанная комиссия из
христиан и мусульман под председательством старого почетного
архитектора. Услужливые свидетели показали, что церковь (очевидно, это
была маленькая церковь, молельный дом, устроенный во дворе
христианина), три стены возведены были уже после завоевания
Константинополя, тем самым законность постройки была опорочена, а четвертая
стена была вырыта (завалилась). Когда комиссия предложила
предъявить разрешение на работы, греки показали документ, пожалованный
султаном Мехмедом II какому-то Атмаджа, родом из Адрианополя.
Тем не менее — в конце концов — церковь была сровнена с землей.
И пребывание греков в квартале, официально признанном
мусульманским, стало не только тягостным, но и невыносимым. Это — один из
многочисленных «инцидентов» (случаев). Сначала христиане
разбросаны были повсюду; постепенно мусульмане под предлогом, что
христиане шумят и нарушают благочестивый уклад жизни, сквернословят,
выселяют их. У них были лавки, пекарни, огороды (981 г. х.). Так
выселены были они из квартала Эюба, Аксари, имущество их и
владения были переданы мусульманам. Здесь обретен был прах первого
знаменосца пророка Мухаммеда, павшего во время третьей осады
Константинополя арабами. Над могилой Эюба возведена была мечеть,
скоро превратившаяся в святыню, вплоть до революции младотурецкой;
доступ христианину был запрещен.
В XVI в., однако, кругом жили христиане (греки); были кабаки,
где продавались сладости и т. д. Христиане были выброшены отсюда.
Кое-где еще в мусульманских кварталах уцелели бакалейщики и
кабатчики; скоро духовенство (мусульманское), поддержанное
благочестивыми прихожанами, стариками, повело наступление и на них.
Указ запрещает рыбакам собираться для совершения «ложных
обрядов». Для христиан это обидные слова (973 г. х.).
С течением времени у христиан пропала охота защищаться. Они
были запуганы; благоразумно выбирались из кварталов, бросали
дома. Так, Жилль (в XVI в.) видел еще в Галате церковь св. Фотины,
но в XVII в. это была уже мечеть Кара-Мустафы.
Грек денационализирован, и даже греческое духовенство браталось
с янычарами — вступали в фактическое общение с ними и изменяли
церковный чин на янычарский лад.
Конец XVI в. ознаменовался наступлением. Патриархия, в течение
столетий находившаяся в районе Фетхие-джами, переселена была в
60

Фанар; перенесена была и святыня — часть столба бичевания Христа.
За патриархом потянулись духовенство и миряне, и в районе
образовались пустые места. По-видимому, хозяева бросили дома не
добровольно (тогда они успели бы продать их), а вынужденно. Словом,
греки были разогнаны. И земля продавалась потом мусульманам для
застройки; конечно, пошли злоупотребления: вместо обычной нормы (ev~
lek) 400 кв. аршин раздавали в 4—5 раз больше.
Вакханалия, очевидно, такая пошла, что отдан был приказ о
разорении дворов, приобретенных незаконно (1002 г. х.).
Армяне. Греки считали армян еретиками. Армяне отвергали
постановление Халкидонского собора о двух естествах Иисуса Христа.
Это — монофизиты и монофелиты.
В Константинополе армяне, конечно, испытывали унижения и
стеснения. Отвергая постановления вселенского собора Халкидонского, ар-
мяне-монофизиты занимали окраину (1543 г.).
Но в XVI в. им передан был Сулу-монастырь в Псаматье (но
сначала это была греческая церковь), который в XVII в. исчезает. На
развалинах его находится в Кумкапу * патриархия.
В Малой Азии были и католики (старый протест против
Византии (?). В конце XV в. армянский епископ из Эрзинджана Мартирос
(католик) едет через Стамбул в Рим и в другие места поклониться
католическим святыням (выехал из Стамбула 1. VII. 1490 г.).
Спокойно смотрит на турок!
Еще Мехмед II передал армянам церковь (мечеть) Кефали-джами
(монастырь Мануила).
Ежегодно армянский патриарх получал фирман (и перечислял?)^
платил взятку are янычар, как начальнику.
Евреи. Занятия:
1) продают кофе (1018 г. х.);
2) позолотчики;
3) ...
4) краски, жесть;
5) атласчи;
6) суконщики (отдельный цех?). Для янычаров сукно выделывали
в Салониках (985 г. х.).
От чумы вымерли, и рабочих не осталось, цены поднялись (с пол-
акча до одного акча на аршин) ;
7) отдельный цех касабов и пекарей.
Преследования евреев в Византии восходят ко времени Феодосия
Младшего, когда они выселены были «на другую сторону», в Перу —
там нашел их уже Вениамин Тудельский.
Евреи-медники во время Константина Великого около Ая-Софьи;
потом переселены в Таукпазары («где Казанджылар»).
В Турции жестоко притеснялись. Официально идут все толки о
снисхождении — «согласно их старому закону» (976 г. х.).
Причины преследования: В. Решер и К. Бюхер — религиозная
антипатия, торговое соперничество, ростовщичество.
Предложение изгнать евреев в половине XIV в. (из Испании)
встретило сопротивление, отпор со стороны дворян и духовенства; евреи
«клад для государства», ими нужно дорожить.
Ворота св. Евгения («Ялы Кёшк») называли «Жидовскими».
В XIV в.— Стефан (1356 г.) [пишет]: «И ту есть близ монастыря
того (т. е. св. Дмитрия) живет жидов много при море возле городской
стены, и врата на море ея зовут Жидовская»; ср. Чуфут-кале —
Еврейские ворота.
61

Число евреев увеличилось в XV в. Преследования евреев начались
в Германии в конце XI в., из Испании нагнали их в Турцию и в
приморских городах Турции — Измире, Салониках, Стамбуле —
образовались большие колонии.
В Стамбуле жили они скученно в двух районах по обеим сторонам
Золотого Рога — в Галате и в Касымпаша, т. е. в Хаскёе.
Население, мусульманское и христианское, смотрело на них
свысока: оно презирало их. Из Сирии, где между религиями христианской
и иудейской обострение было сильно, проникли в Стамбул кровавые
наветы, и еще в конце XVIII в. в пятницу на страстной неделе евреи
боялись показаться в христианском (греческом) квартале, а
рассказы о похищении христианских детей для ритуальных целей
распространены были в Стамбуле и среди турок. Дети задирали евреев —
общее показание европейцев.
Строгости о ношении одежды, о ее простоте и дешевизне
вызывались, как объясняет указ, тем, что евреи роскошествовали и цена
поднялась. Поэтому запрещается ношение хороших (âlâ) одежд.
Сипаи жили у Чуфуткапу в районе таможни (у Валидеджами); в
Галате тоже жили.
Мехмед II отвел евреям для кладбища участок в Касымпаша
(X, 77). В Хаскёй переселились при Сафие. Сначала в Хаскёе были-
одни евреи, мусульмане появились потом, постепенно. Стекольщик
(Glaserei) —у Джубалыкапусу.
В Малой Азии еврейские колонии образовались давно.
Из них выходили врачи, и иногда авторитет еврея-врача
поднимался высоко, поражая взгляд настороженного наблюдателя. (См. Ибн
Баттута). Врачи греки и евреи.
Маклерство — источник жизни.
В XVI в. евреи в Стамбуле, сосредоточив большие деньги, берут на
откуп таможни (и в компании, X, 20)...
Евреи засели в финансовых учреждениях; они вели дела пашей;
это были управляющие их имуществом: ссужали деньгами пашей,
уезжавших в провинцию для управления. Завися от них,
администрация отдавала им на разграбление крестьян. Сила их росла
постепенно и в XVIII в. уже достигла полного расцвета.
Занимались всегда торговлей.
1) Евреи скупали жалованные шубы, а потом обратно
перепродавали их везиру.
2) На о. Хиос чиновник также еврей (1743 г.). Эмины и прочие
откупщики, б[олыпей] ч[астью] евреи (X, 474) и служащие исключительно
(тянут за собой)... От них все страдают, начальники требуют, чтобы
их величали: эфенди, челеби (там же).
Евреи представляли автономную общину — республику: три
раввина, совет из семи старейших, и все они (10) —законодатели. От
военной службы были освобождены; за освобождение от морской
службы ежегодно платили в Адмиралтейство 17 тысяч; у них была
своя полиция (надзиратели и закрыватели) ; заведывающие
кварталами — наказывали (право ударов палочных) и сажали [провинившихся]
в тюрьму.
Были у них уполномоченные и «старики» в Хаскёе.
Но юридическое положение евреев было сносное. Как у иноверной-
общины, у евреев было духовное самоуправление: хахаму
предоставлено было право евреев, совершавших проступки, присуждать к
наказаниям.
Так как район Касымпаша лежит в стороне, на отлете, воровство
62

и разбои проходили здесь безнаказанно. На еврейском кладбище &
Касымпаша воров привлекали большие мраморные плиты.
В Испании им запрещалось покупать невольников (3-й Толедский
собор). В 1456 г. евреи... в Константинополь (Вениамин Тудельский).
Одежда — особый головной убор — черная шапка...; одежда
вообще черная.
Мусульмане (?), христиане (?) озорничали, ломали надгробные
памятники на кладбище (в Касымпаша), а освободившиеся таким
образом участки забирали себе. Евреи жалуются. Идет спор из-за
кладбищ. Капудан-паша получает указ о расследовании (991 г. х.); для
расследования назначают комиссии (995 г. х.) из муфтия и
кади-аскеров.
Вторично пошли безобразия (выкопали трупы евреев?) (X, 82).
Шел спор из-за пустоши; естественно, верх одержали мусульмане,
и земля была передана им.
Значит, это не просто хулиганы, идет наступление мусульман; они
хотят забрать себе землю, которая им почему-либо нравится. Камни
таскали себе в дом, они шли на стройку, включали места
кладбищенские в свои владения (havlilerine 991 г. х., X, 76; 995 г. х., X, 82). Это,,
видно, критические годы (991—995 г. х.). Уже в 900 г. х. (X, 76) дан
кади Эюба указ о кладбище в Хаскёе.
Евреи занимали большое место среди цехов — позолотчиков, шелко-
делателей, медников (в Халко...). Старьевщики. На кладбище у
евреев вырезалось что-нибудь, относящееся к ремеслу.
Налоги.
Платежи. <...>
Вместо этого налоги вносили ежегодно 100 тыс. акча, и им всегда
было muafname.
Цыгане. На цыган смотрела власть презрительно; ей казалось, что
это люди без писания.
Они наводнили Стамбул из Румелии (993 г. х.). Во главе их
табора находились сюбашы; здесь слово «сюбашы» сохраняет старый
смысл — «вождь племени», табора. Совершая длинные переходы, они
перегоняли табуны лошадей и, естественно, ехали на лошадях; турки
к этому относились болезненно — они видели здесь нарушение
высочайших указов (ahitnamei hümayuna mugayir) (976 г. х.) —тем самым
цыган подымал бунт (993 г. х.).
Для цыгана уготован осел (X, 210).
Из цыган происходил знаменитый поэт («satadisde») Дели-бирдер.
Это был «чингянебашы».
Румелийский кануннаме:
Цыгане платили десятину хозяину поместья, где они находились;
другие налоги — там, где обыкновенно проживали, а именно своему
вождю чингянебею.
«Как только спустишься на несколько ступеней ниже по
общественной лестнице, тут, за редким исключением, полная неизвестность».
Однако эти мелкие людишки, часто пасынки феодального общества,
образуют фон общества XVI в., на котором совершаются события.
Это — незримые свидетели тех указов, которые раскрывают жизнь
народа.
Войнуки. Войнуки, как показывает уже слово, набирались со
славянского (сербского и болгарского) населения Балканского
полуострова Румелии.
Институт создан был султаном Мурадом Худавендигяром по
совету Демирташ-паши.
6*

Они платили налоги: урфие и ушюр — тому, на чьей земле жили
(X, 17, прим.).
Как и юрюки, они отбывали повинности по очереди (növbetlü), во
главе их находились черибашы, беи. Когда нужно, посылался указ
бею войнуков и кади.
Они должны были являться в Стамбул верхом на собственных
лошадях, за 15 дней до Хызыра *... Вероятно, их военные способности
ценились: указ требует, чтобы они являлись сами, а не посылали за
себя «бедал» (деньги)... 990 г. х. (X, 18).
Вызывают для косьбы дворцовых лугов (X, 17).
В XVII в. освобождаются от хараджа: кучерами состояли при
султанской конюшне.
Глава XIII
ДВОР И ПРИДВОРНЫЙ ЦЕРЕМОНИАЛ
Порядок придворной жизни — регламент торжественных,
праздничных выходов двора в храм св. Софии сложился в Византии уже в X в.
Пышность церемоний, табели о рангах — все это чинопочитание,
слепившее наблюдателя, закрепил человек, который до вступления на
престол испытывал нужду и, занимаясь живописью, резьбой по
дереву, металлу, восполнял скудость доходов, назначенных ему Романом
Ликапеном (Лекапином), продажей собственных изделий,
представитель Македонской династии, которая в течение двух столетий
поддерживала величие государства, Константин VII Багрянородный (913—
959 г. х.) сочинил устав «О церемониях Византийского двора».
Византийский устав воспринят был и после завоевания
Константинополя султанами. Окружавшие султана Мехмеда II греки, льстя
самолюбию его, внушали ему мысль, что он — преемник и законный
наследник византийских императоров.
На турецком языке церемониал придворный, давно отражавший
старые византийские распорядки, кодифицирован был только в XVI в.,
в царствование султана Сулеймана.
Во второй половине XVI в., в 1558 г. (996 г. х.), во время
празднования мавлюда — дня рождения пророка Мухаммеда — султан Му-
рад III зафиксировал официально византийский распорядок.
Султан Мурад III высоко поднял идею властителя, объединившего
земли Запада и Востока, подведя фундамент под завоевания султана
Сулеймана Великолепного. Сын азиатских степей, турецкий султан —
законный преемник Сельджукидов; но в Стамбуле он — законный
наследник византийских императоров. И он заботится об украшении
Ая-Софьи: полумесяц над куполом Ая-Софьи сверкает издали, как маяк,
указующий путь. Здесь он себе и устроил усыпальницу (между тем
как — султаны строили мечети!).
Двор. Драгоценные камни игрой и блеском всегда чаровали
восточного человека, и каждый, кто хотел снискать милость султана,
подносил ему камень.
Иногда благоразумие удерживало султана от мотовства: у еврея
Исаака, смотрителя (amil) порта Александрии, принесен был большой
изумруд (в 35 диргема — карата), но султан распорядился, чтобы
камень был продан и так цогашен был бы его долг казне.
Эмиссары султана, купцы, мусульмане и христиане, посылались за
границу: и в Москву к царю Ивану Грозному, и к королеве
Елизавете — и там закупали для дворца товары.
64

Посуда застольная — золотая или серебряная.
Жил султан во дворце у Ая-Софьи, куда выходил на молитву. Но
разбросаны были у него дворцы повсюду: и на Босфоре, и за стенами,
окружающими город. А то наскучит ему Стамбул, и он едет на зиму
в Эдирне; там давно у предков его была столица; там устраивалась
пышная охота, которую описал вскользь путешественник Брокьер.
Дворцы султанские захватывали большое пространство; около
дворца разбиты были сады, тянулись заповедные рощи, леса; здесь
водилась дичь, и, видя, что охрана слаба, янычары, сипахи и другие
наезжали сюда с соколами и борзыми собаками и охотились.
Кухня находилась под управлением ашчыбашы; но, как это
бывает частенько у богачей, посуда дворцовая разворовывалась (золотая
или серебряная) и вдруг оказывалось, что утварь, на которой была
султанская метка (тугра), продается на сторону.
Посуда подороже (золотая и серебряная) убиралась в
сокровищницу и вынималась оттуда специальным именным указом в
торжественных случаях, когда хотел султан поразить пышностью
чужеземного посла. Отступая от обычного распорядка, серебряные блюда
ставились перед столиком, за которым кушали великий везир и посол,
везир — на полу, подобрав ноги, а посол — сидя на скамеечке.
На стол подавались изысканные яства: и странно, казалось бы, в
водах Босфора и Мраморного моря есть рыба; но нет, султан шлет
распоряжение кади Бурсы: казенные рыболовы должны наловить рыбу
в озерцах горы Кениш. И мед заготовляли султану в Бурсе.
Случайно ли это было или сохранилась у них традиция, направлявшая мысль
в ту сторону — тяготение к просторам Малой Азии, где они часто
наследниками проводили годы изгнанниками.
Бостанджы (и балтаджы) были уже в XV в., но были и у Мехме-
даП?
В XVI в.: 1) бостанджыбашы (заведовал заповедными
султанскими местами) —не один? был в Эдирне (X, 21);
2) хасса бостанджылары;
3) бостанджы одабашы.
То есть была и стража, оберегавшая султанские сады. Поскольку
в Эдирне были хассы (султан туда уезжал и на охоту),
бостанджыбашы, очевидно, управляли вилайетом. <...>
Бостанджыбашы получил в доходы вино, рыбу и цветы (?).
Бусбек заметил, что турки любят розы.
У Мурада III было 39 садов (и в Хайдарпаше — см. A. Reîik, X, 12,
прим.).
Посетив Солока в Сарыяре, Мурад IV воскликнул: «Я слуга
Haremein: Мекки и Медины и не имею такого сада».
Сады: 1) в Стамбуле при darus-seadet âli;
2) из Марата требуют 50 тыс. гиацинтов голубых (1001 г. х.);
3) из Азаха 500 тыс. гиацинтов (987 г. х.) (X, 12); деньги дает
дефтердар Алеппо (из казны);
4) указ в Эдирне «как посылались исстари 400 кантар красных
роз и 300 кантар заказ[?] роз» (1001 г. х., XI, 9).
Для закупок даются деньги.
М. Фуад Кёпрюлю отвергает воздействие византийских
институтов— административного аппарата на XVI—XVII вв., но эта гипотеза
маловероятна; и выходит, что в течение полутораста лет совместной
жизни в Стамбуле между турками и греками была, так сказать,
торичеллиева пустота. Однако грамоты от имени султана исходили на
языках славянских, венгерском, греческом. Ясно, что в канцеляриях сул-
5 В. А. Гордлевский
65

танов сидели (заседали) люди, знавшие эти языки. Значит, султан
Мехмед II сохранил аппарат Византийской империи; так, потом, когда
образовались — подошли — и заместители-турки, старые навыки
закрепились.
Отголоски старых культур. На внутреннем облике турок
запечатлелись следы длинного пути, пройденного в течение столетий из
Средней Азии в Константинополь. Сохранив строго регламентаторские
элементы восточноазиатской культуры, определившей основы
государственного быта, турки испытали на себе воздействие сперва
Сельджуков, потом христиан.
Наступая на Запад, они разрушали памятники византийские,
однако исподволь заимствовали распорядок жизни. Восток двигался на
Запад, а Запад медленно просачивался. Тем проще происходило
воздействие Византии, что Византия, давно усвоившая элементы
иранской культуры, была внутренне близка завоевателям, и, может быть,,
иногда трудно решить, непосредственно ли это заимствование от
Византии или это сходство определяется общим источником,
заимствованием разновременным.
Монгольские обычаи. 1) На охоту смотрели турки как на
приготовление к войне, и когда в XIV в. созданы были янычары, титу-
латура начальников отразила охотничьи замашки: сейбаибашы, загар-
джыбашы, самунджубашы—имена говорят о друзьях человека,
охотничьих собаках и птицах.
А дань, наложенная в XIV в. на Молдавию и Валахию! Как-никак
здесь сквозит степняк, охотник, смешивающий интересы
государственные и личные. Молдавия и Валахия должны были ежегодно
поставлять четыре тысячи дукатов, и еще в XVI в. великий везир Рюстем-
паша требует: сорок кобыл и 24 сокола. Верхового коня и сокола —
мог бы воскликнуть тогда султан.
2) Система доходов государственных, основанная на откупах,
знакомая туркам давно, была только регламентирована султаном Мехме
дом II.
Когда умер султан МУрад, у боевых его коней (трех), шедших в
погребальной процессии, седла были вывернуты наизнанку. Как и...
сановников Сельджукидов, так и эти седла — вывернутые во время
смерти султана — старый иранский обычай.
Занесены ли иранские элементы турками еще из Средней Азии,
будучи заимствованными непосредственно от Сасанидов, или это —
вероятно, здесь сказалась культурная зависимость турок от
Сельджукидов Рума — трудно иногда и решить. Могли турки заимствовать и
позднее, в монгольскую эпоху, если эмигрировали они в Малую Азию в
XIII в.
Иногда неожиданно придворный церемониал напоминает об Иране.
Высокое положение «валиде султан» — матери султана, перед которой
сын преклонялся; у нее был двор, она мусульманка, играла
политическую роль — ей шли доходы, как это было и в Иране.
Иранские, сельджукские. 1) У шахзаде лала (старый
атабек?) Папен Лала (в 1002 г. х.) Лала Шахан^паша (при Мураде I).
2) Отголоски иранские слышатся долго—или открывают
буквально первые шаги турок в Стамбуле и тянутся до конца XVI в.
Султан Мехмед II бросил голову (Конст. X?) под ноги статуи
Юстиниана. Он грозил, этот основатель Византийской империи,
Востоку. Русские паломники, бывшие в Константинополе в XIV в.
(Стефан Новгородец, 1350 г.), описывая мраморные колонны, говорят:
«Много бо есть дивитися, и ум сказати не может... Правую руку от
66

себя простре буйно наполдни на Срацынскую землю к Иерусалиму»,
как бы удерживая варваров. И вот пришел с Востока завоеватель й
посмеялся над гордым императором, бросив ему под ноги голову
последнего императора Константина XI Палеолога.
3) Дела у персов решались перед воротами, говорит Ксенофонт.
Влияние Сасанидов. На турецкие легенды и сказания Ая-
Софья повлияли старые сказания из сасанидского Ирана.
Как дворец Нуширвана построен был на участке, принадлежавшем
бедной вдове, у которой стояла здесь хижина и которая пасла здесь
корову, так и земля для Ая-Софья покупалась у патрициев, евнухов,
у сапожников.
Византийские отзвуки. Они устроились в тысячелетнем
городе, и общение должно было сказаться на заимствованиях:
1) на цехах (ср. организацию в «Книге эпархии» ок. 900 г. х.);
2) церемониал;
3) евнухи (с. Иоанн при Михаиле и Зое—всесильный, умный; уже
в V в.— влияние);
4) маджнун (при Андронике XII в.);
5) откупщики: должности покупались с откупа...;
6) красные башмаки у императора — знаки императорского сана
(от Сасанидов?);
7) агиография (см. Д. Шестаков) ;
8) топонимика рабски переведена (не греками?).
9) в конце IX и X в. влияние мусульманского востока — женщины
замыкаются в гинекей;
10) шуты, карлики при византийском дворе;
11) полумесяц.
Византия, завоеванная, зачаровала турка (Graecia victa...). Он
только «перелицевал» то, что увидел здесь. Дал турецкие названия, часто
не оригинальные, а переводные, сохранив распорядок и места
учреждений, институтов, ремесленных цехов и т. д., бывших в Византии.
Удивительный обряд смогли пронести женщины в гареме султана»
Когда у императора рождался ребенок, наследник престола через
восемь дней (т. е. на девятый день?), мать, накрытая золототканым
одеялом, лежала подле колыбели, а придворные торжественно проходили
мимо роженицы.
Они все время проступают и в обрядах, и в учреждениях
(придворный церемониал, цеха и т. д.).
Может быть, и в религиозных учреждениях (организации медресе) >
распределение по рангам — табель о рангах.
Церемониал. Тюрбан султана несут перед султаном... везет в
отдельной ладье, перед, а сановник, медленно наклоняется то в одну
сторону, то в другую — кланяется народу! (а не султану), (..♦)
4 рукава.
2 фальшивых — их и целуют во время обряда целования рук.
А целование откуда? Восток? Запад? Византия?
Михаил III (выставляя стагую Пресв[ятой] Девы).
Армянская церемония въезда патриарха: впереди везли посох,
потом жезл.
Султан, выступая в поход, призывает благословение святых и по-
сещает отшельников: Селим I в Дамаске.
В Сайде (в Египте) были горные копи (изумрудные) (996 г. х.).
1) В Александрии был еще изумруд в 34 диргема и 4 карата—-ему
цена была 142 кесе — 980 селимов золотом.
5*
6?

Вещь драгоценная, и бейлербей, извещая об изумруде, просит
послать в Египет 2 капуджи (996 г. х., X, 122).
2) Речь идет о приобретении изумруда, но так как он оценен в
80 тыс. золотых, султан отказывается от покупки и предлагает продать
камень, а вырученные деньги перечислить в казну (X, 11).
Посольства. Посольства преследовали на Востоке обычно торговые
цели: венецианцы после завоевания Константинополя, в 1454 г.
направили посольство султану Мехмеду II для заключения договора о
свободе торговли и плавания.
Согласно старому обычаю, посол на Востоке представлял особу
священную; это был «гость». Впоследствии на границе его встречал
михмандар, и с момента вступления на территорию Турции и до
отъезда посол избавлен был от расходов.
В Стамбуле им отводилась квартира в Xenodochion Promakorum
Alonizium на Forum Tauriy турок было посольское—«подворье» — до
XVIII в. носило название «Ильчихане». Впрочем, венецианцы давно
устроились в Пера, а за ними потянулись и другие.
Церемониал до конца XVI в. был одинаков как для западных
послов, так и для восточных, но в конце царствования султана Мура-
да III введены были изменения: парадный обед давали в зале Дивана.
Посол ел вместе с великим везиром, а свита его — с другими ве-
вирами (нишанджы-пашой и дефтердар-эфенди) ; для сервировки
доставляли из сокровищницы серебряный поднос (975 г. х.).
По случаю отъезда индийского посла, а это было во время
султана Сулеймана Кануни, когда турки подумывали о захвате Индии, бей-
лербею Египта дано указание о кормлении гостя: ему должны
«отпускать» ihracat ежедневно <../>
Однако права посла из Френгистана иногда нарушались: так,
когда у посла произошло какое-то недоразумение с агой янычар, указ
приказывает доставить посла в суд шариатский. Контраст тем более
^показателен, что послы Френгистана и Индии пребывали в Стамбуле
« один и тот же год (975 г. х.).
Дворец. Двор. Штат дворцовой прислуги был велик:
1) во главе находился ага дворовый (975 г. х.);
2) лица, охранявшие дворец («bevapp») (993 г. х.) ;
3) хозяйством заведовал главный келарь (киларджыбашы)
(998 г. х.);
4) по хлебной части — симитчи и фодуладжы (988 г. х.);
4а) под его началом находились хельваджы, келари, кухани (tab-
bah), мясники, свечники, хлебники, отправлявшиеся на базар, ёгуртчу;
макиянджи (курица? а не рыба?) — (991 г. х.);
5) чашнигирбашы (989 г. х.) ;
5а) мискчибашы закупал мускус... и öd (желчь) (1018 г. х.);
6) хассаф харджи (979 г. х.).
Дворцовые слуги отпускались на побывку на родину на три
месяца, а если просрочивали, их уже не принимали на службу;
7) карлики — уже при дворе Мурада II;
8) чавуши;
9) архитектор: проект «комнаты» составлял (975 г. х.); указ
требует, чтобы было «скоро и прочно, но не дорого».
1) Ичогланы — в «килер-ода» обучались: языку, стрельбе —
ближняя прислуга султана;
1а) во дворце была вода (995 г. х.) ;
2) на базарах закупались дрова, доски доставляли хамалы
'(988 г. х.) ;
^68

3) из Бурсы и из Эдирне возили лед—100 вьюков (979 г. х.)
доставляли из Бурсы в Родосчук) ;
4) из Валахии и Молдавии — вьючный скот для дворца, огородов
и топхане султана (985 г. х.) ;
5) из Египта пряности и доски;
5а) согласно «старому обычаю» (шедшему из Византии?),
ежегодно везут сахар, рис, чечевицу, вино, пряности — горчицу, гвоздику,
перец (993 г. х.).
Двор чувствителен к перебоям: указ от 993 г. х. отмечает, что в
течение трех лет прекратились поставки: §erap, murebbai hindi, <../>, а
все прочее timuri hindi доставляется в недостаточном количестве <...>*
Штат дворцовой прислуги отчасти раскрывается из распорядка,
обычного во время переезда султана в Эдирне.
В 975 г. х. отправлены были:
два резника, четыре пекаря, четыре повара, два бакала, один ат-
тар, три брадобрея, три кузнеца, шесть извозчиков, два седельника
(semerci), два старьевщика (eskici).
Во время празднеств — на свадьбе устраивались обычно игры (см.
орта-ойну).
Чашнигиры гарцевали на лошадях; был чин джюндибашы (989 г. х.).
Военные игры происходили обычно на площади у Топкапусараяг
(989 г. х.).
В ведении ашчыбашы находилась кухня; там хранилась и посуда,
на которой была тамга султанская («тугра»); очевидно, посуда была
ценная, серебряная; она хранилась в сокровищнице и извлекалась
оттуда для торжественных случаев.
Однако надзор был плохой, или нравы были такие, но посуда эта
частенько передавалась на сторону; султан, узнав об этом, велит
собрать ее (984 г. х.).
1) Красные сапоги — привилегия византийских императоров.
2) Славянский язык при дворе султанов.
Охота. Османские султаны унаследовали страсть к охоте. Султан
Мехмед IV проводил часто время на охоте, уезжал в Эдирне. Он
вошел в историю под прозвищем «Авджи» (Охотник).
В окрестностях Адрианополя были большие леса; там на охоте
представился французский рыцарь де ля Брокьер султану Мураду II,
который предавался развлечениям и охоте.
Когда в XVI в. султан уезжал на охоту в Эдирне, левенды
сгоняли для «облавы» людей способных, будь то христиане или
мусульмане (1022 г. х.).
В Стамбуле, у Золотых Ворот, у султана были заповедники, где
с соколами и борзыми он охотился (сад при Халкалы-сарай), в Гала-
те и Эюбе, Кяатхане, Кемерлер; частным лицам запрещалась рубка
деревьев, охота, обжигание угля (1019 г. х.).
У султана штат охотников — таганджыбашы (а у него капуджу)
в садах надсмотрщики.
Всякие породы птиц охотничьих — çakir çahin, balaban.
Выписывает птиц из Египта...
В сокольниках могли быть и христиане — братства монастырей —
привилегированный класс.
Иногда иностранцы (послы?) нарушали запрет (в Кяатхане,
Кемерлер). Дичь — обилие — заяц и кабан, перепел, фазан... В сентябре
стаи их по обе стороны Босфора в пилаве «in ihrem Fett zerfliessend» *.
У Осман-паши были соколы, и султан по смерти паши забирает
соколов: пишет бею Бозаука об этом.
69

Охоту разрешал кушчибашы, состоявший в ведении бостанджы«
башы.
Старые традиции жили долго. Рустем-паша потребовал от
воеводы Молдавии 100 тыс. дукатов (а сначала было 47 тыс. дукатов!),
40 лошадей (cavales) и 24 сокола, а кроме того подарки.
Хассы, Удельное хозяйство росло; земли, люди, доходы от которых
шли султану или его семье, выделены были в район, подлежавший
ведению кади «хассалар» (об этом говорит уже документ от 967 г. х).
(X, 198). Участки «хассы» раскинуты были по всему городу: в хассы
»входил, очевидно, «хасскёй»; Топхане в Галате; по Золотому Рогу
хассы шли до Фанара (975 г. х.); и дальше Эюб; указ о сносе загонов в
Кяатхане дает кади (967 г. х.). Вдоль Босфора тянулись тоже
хассы— сады, луга, о косьбе которых заботился кади Галаты и хассов;
заповедные леса, от Босфора до Касыма, где происходила охота;
султан отбирал себе всюду доходные места.
Однажды документ указывает цифру дохода хасса (968 г. х.),
принадлежавшего наследнику — шехзаде — Селима:
у него было 59 юков (14 390 акча), теперь прибавилось 15 юков —
акча сальяне; <»0>
Для того чтобы вести хозяйство, штат дворцовой прислуги был
велик: у шехзаде Селима был имрахар («конюший») (968 г. х.).
На пекарне дворцовой (hassa firm) и в симидхане, во дворце,
работает 60 человек; в 1001 г. х. к are янычар направлен указ, чтобы
прислал еще 15 человек, но не больше.
Но хассы, конечно, были и в провинции; всякий раз как война
расширяла границы государства, увеличивалась и доля султана; так, у
Софие-султан (жена Мурада III?) в Эриване была деревня Чулхалар,
откуда в 1012 г. х. в Стамбул приходили люди и, как крестьяне
помещику, привозили деревенские изделия — может быть, и материи.
Дворцу принадлежали и луга — для косьбы вызывались войнуки.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Андреевский И., О правах иностранцев в России до вступления Иоанна III
Васильевича, на престол Великого княжества Московского, СПб., 1854.
Бережков М. Н., План завоевания Крыма, составленный Юрием Крижаничем, —
«Журнал Министерства народного просвещения», ч. CCLXXVIII, 1891, № 11.
Вронченко М., Обозрение Малой Азии в нынешнем ее состоянии, ч. I—II, СПб., 1840.
Вульф О. Ф., Семь чудес Византии и храм святых Апостолов, — «Известия русского
Археологического ин-та в Константинополе», т. I, 1896.
Готье Ю., Английские путешественники о России.
Герцберг Г. Ф., История Византии, М., 1897.
Дестунис Г., Топография средневекового Константинополя, — «Журнал Министерства
народного просвещения», ч. CCXXV, 1882—1883.
Диль Г., Византийские портреты, т. I, М., 1914.
Кантерев H. Н., Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII
столетиях, М., 1885.
Кондаков Н. П., Византийские церкви и памятники Константинополя, — «Труды VI
археологического съезда в Одессе (1884 г.)», т. III, 1887.
Кондаков Н. П., Древности Константинополя, — «Светильник», 1915, № 5—6.
Красносельцев Н., Рецензия, — «Византийский временник», II, 1895.
Лебедев А. П., Нравственный облик, церковно-общественная деятельность, настроения
и злополучия Константинопольской патриархии (во второй половине XV и
XVI вв.), — «Богословский вестник», 1895, № 3.
Леонтьев К-, Восток, Россия, славянство, I—II, СПб., 1886.
Марр Н. Я., В Турецком Лазистане, — «Известия АН СССР», 1910, № 8.
Панченко Б., О тайной истории Прокопия, — «Византийский временник», II, 1895; III,
1896.
Погодин П., Обзор источников по истории осады и взятия Византии турками в
70

1453 году, — «Журнал Министерства народного просвещения», ч. CCLXIV, 1889,
№>8.
Рагозина Е. А., Из дневника русской в Турции перед войной 1877—1878 гг., СПб.,
1910.
Ракинт Вл., Константинопольские церкви, — «Светильник», 1915, № 5—8.
1Савваитов П.], Путешествие Новгородского архиепископа Антония в Царъград в
конце 12 столетия с предисловием и примечаниями Павла Савваитова, СПб., 1872.
«Сказания русского народа, собранные И. Сахаровым», М., 1841, т. II, кн. 8.
«Сборник Московского главного Архива* Министерства иностранных дел», вып. 3—4
(Плещеев, Первое посольство).
Соколов В., Патриархия и храмы в Константинополе от второй половины XV века
до настоящего времени, — «Журнал Министерства народного просвещения», 1915,
№7.
Соколов И., Рецензия на кн. проф. А. Н. Лебедева, — «Византийский временник», III,
1896.
Сырку Н., [ред.] Податци за исторщ у српске иркве из путничного записника И. А.
Ястребова у Београду. 1879, — «Журнал Министерства народного просвещения»,
ч. ССХН, 1880.
Ульяницкий В. А., Русские консульства за границей в XV111 веке, ч. I—II, М., 1899.
Филарет Черниговский, Геннадий патриарх Константинопольский (XV века), —
«Православное обозрение», I, 1860.
Шмит Н., Что такое византийское искусство, — «Вестник Европы», 1912, кн. 10.
Bertrandon de la Broquière, Voyage d'Outremer et retour de Jérusalem en France, par
la voie de terre, pendant le cours des années 1432 et 1433, — «Mémoires de l'Institut
National des Sciences et Arts, Sciences Morales et Politiques», vol. V, Paris.
Hammer Jos. v., Constantonoplis und der Bosporus, ortlich und geschichtlich beschrieben,
Bd I—II, Pest, 1822.
Hammer Jos. v., Geschichte des Osmanischen Reiches, Bd I—II.
Hammer Jos. v., Histoire de l'Empire Ottoman, vol. I—II, Paris, 1835.
«Journal d'Antoine Goltand pendant son séjour à Constantinople (1672—1673)». Publié
et annoté par Ch. Schaefer, vol. Paris, 1851.
Journal Asiatique, № 5, 1824, № 11, vol. XV.
Mordtmann U., Eine deutsche Botschaft in Konstantinopel, Berlin, 1895.
Mouradja d'Osson, Tableau général de l'Empire Ottoman, vol. I—VII, Paris.
Pertusier Ch., Promenades pittoresques dans Constantinople, vol. I—II, 1915.
Stöckle A., Spätrömische und byzantinische Zünfte. КПо, 9 Beiheft, Leipzig, 1911.
Wittek P., The Turkish documents in Hakluyts voyages, — «Bulletin of the Institute of
Historical Research», vol. XIX, № 57, 1942.
^H^Jo^tP

Q^G^^
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ОСМАНЦЕВ
О НЕБЕСНЫХ ТЕЛАХ
(Материалы)
Солнце. Ослепительную яркость лучей солнца народ объясняет себе
таким образом. Некогда солнце было красавицей девушкой, на
которую все засматривались. Солнцу наскучило в конце концов видеть
вокруг себя надоедливых ухаживателей, и оно, рассердившись, стало-
слепить глаза.
Записано в Константинополе
от уроженца Карахисара, Сивасского вилайета.
Луна. Мать, боясь, как бы не сглазили ее красавца сына, однажды
плеснула ему в лицо грязной тряпкой, которой вытирала после еды
посуду. С тех пор и виднеются на луне пятна и нет прежней красоты.
От него же.
Звезды. У каждого человека на небе есть своя звезда. Одни
звезды горят ярко, другие — тускло, третьи, наконец, едва-едва заметны
глазу. Яркие звезды, думает народ, принадлежат здоровым людям,
тусклые — хворым, а как бы гаснущие — людям умирающим. Нередко
народ забирается вечером на холм и, любуясь оттуда небом,
начинает угадывать свои звезды. Если какая-нибудь звезда покатится с неба,
народ говорит: «Ну, видно, кто-то умер»!
От него же.
Млечный Путь (Саман ёлу). Как-то три человека собрались
воровать. Они прокрались в сенник соседа и, погрузив солому себе на воз,,
поехали обратно. Вдруг они видят, что солома сыплется с воза по
земле. Тогда в страхе, что обнаружится их проделка, они воззвали к богу:
«Боже, не открывай на сем свете наших прегрешений»! Бог внял их
молитве и поднял солому к небу, где она ночью молочной полосой
выделяется среди звезд *.
Записано в Константинополе
от уроженца Кютахьи, Бурсского вилайета.
Это представление о происхождении Млечного Пути перешло к
османцам, вероятно, от персов, где Млечный Путь так и называется:
«Растащившие солому» («Кехкешан»).
1 По другому варианту, бог, чтобы открыть их воровство, рассеял из воза солому..
72

Комета. Комета появляется на небе приблизительно каждые два-
дцать-тридцать лет и предвещает всегда войну. Так, например, перед
русско-турецкой войной 1877—1878 гг. над местностью Юксюрюк (Ка-
рахисарского уезда, Сивасского вилайета) в течение трех месяцев на
небе была видна комета. У нее был длинный хвост, и издали казалось,
что она своим хвостом задевает землю. Комета была окружена со-
всех сторон как бы яркими искрами, наводившими на жителей ужас.
Записано в Константинополе
от уроженца Карахисара, Сивасского вилайета.
Созвездие Большой Медведицы (Уркер йылдызы). Однажды некто
верхом на пугливой (уркек) лошади ехал к себе в деревню. Дорогой
ему захотелось попоить лошадь. Когда лошадь нагнулась к воде, она
увидала там отражение Большой Медведицы в виде весов. Испуганная,
она рванулась и, сбросив всадника, убежала. Тогда, чтобы выяснить
причину испуга, он подошел к источнику; теперь для него все стало
ясно. И, разглашая об этом, он назвал созвездие «Уркер»2.
О г него же.
Желтая звезда (Сары йылдыз, или Кевран кыран йылдыз). Эта,
звезда появляется на небе под утро. Однажды купец наказал своим
слугам разбудить его под утро. Ночью они увидали на небе Пастушью
звезду (Чобан йылдызы) 3 и приняли ее за Желтую звезду. Думая,
что наступает утро» они оседлали лошадей и пустились в дорогу.
Дорогой на них напали разбойники и ограбили.
От него же.
2 Это — народная этимология, под влиянием которой и создался, надо полагать*,
рассказ.
3 Она иначе называется «Сабах йылдызы», т. е. «Утренняя звезда».
nsQ*Qs(r

Q^Q^(^
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ОСМАНЦЕВ О ЗЕМЛЕ
(Материалы)
Землетрясение. Под землей находится «желтый бык» («сары
окюз») \ на рогах которого земля и покоится. Под быком находится
рыба, а под ней, еще ниже,— море. Перед быком постоянно вертится
мошка; когда человеческие грехи начинают переполнять чашу
терпения бога, он велит мошке щекотать быку нос. А бык, свирепея,
начинает махать головой, сотрясая землю. Обыкновенно мошка остается в
носу быка только одно мгновение; если бы она замедлила там, бык
сбросил бы землю с рогов; но бог, из сострадания к людям, не
дозволяет мошке долго беспокоить быка.
Записано в Константинополе
от уроженца Карахисара, Сивасского вилайета.
Засуха. Когда долго не бывает дождя, все деревенские жители,
начиная от ходжей и кончая детьми, идут на берег реки и собирают
мелкие камешки, величиной с горошину. Камней должно быть 70
тысяч. Читая над ними молитвы и облизывая их языком, ходжи
складывают их в ковер. Несколько человек взбираются с ними на высокий
камень и, славословя бога, бросают камни в реку. После того
отделяют всякого рода детенышей от матерей: ягнят — от овец, козлят —
от коз, телят — от коров и т. д. И все они, разлученные с матерями,
поднимают жалобный крик. Приготовив все необходимое для
пирушки, ходжи, предшествуемые школьниками, которые поют богу
хвалебные песни, идут за город и оделяют бедняков едой. После молятся о
ниспослании дождя. Эта молитва так и называется «ягмыр дуасы»2.
Записано в Константинополе
от уроженца Аяша,
Анкарского вилайета.
Туман. Когда деревню окутывает густой туман, дети-первенцы
выходят из домов и начинают распевать:
Анамын илькийим,
Караджа тилькийим,
Кылынан боарым,
Кылыджынан кесерим!
Вар, гит, кёр думай!
1 Желтый цвет в народном представлении обозначает зло.
2 Описание обрядов, связанных с «молитвой о бездождии», У G. Е. White, Turk
praying for Rain. Folk-lore, 1908, pp. 308—312.
74

(«Я — первенец своей матери, я — темно-бурая лиса, я задушу [туман]
волоском, разрублю мечом. Ступай, убирайся, проклятый туман!»).
Народ верит, что, как только дети пропоют свою песенку, туман
исчезнет.
От него же.
Радуга. Завидя радугу, деревенские дети весело восклицают: «Ах,
вот народился бабушкин пояс»3 — и начинают разбирать себе цвета
радуги. Нередко дети поют при этом:
Алы — бана,
Ешиль — тарлалара!
(«Красный цвет — мне, зеленый — полям»)—и призывают божье
благословение на землю.
С радугой в народе связывалось суеверие, что, если под ней
пройдет мужчина, он обратится в женщину, и наоборот. Теперь это
суеверие забыто и служит темой для анекдотов о глупцах.
Одному дураку надоело быть мужчиной, и, увидя радугу, он
подумал: «Дай-ка, я пройду под «бабушкиным поясом»! Довольно уж мне
зарабатывать для семьи деньги; пусть-ка теперь зарабатывает деньги
для меня мой муж!» С этими словами он побежал по направлению к
радуге. Но сколько он ни бежал, «бабушкин пояс» все так же был
далек от него. «Нет, видно, мне не догнать ее, она осталась за
горой»,— решил дурак, пробегав за радугой три месяца! И, вернувшись
домой, он рассказывал об этом соседям, которые только посмеивались
над ним.
Когда народ видит на небе радугу, он радуется, так как для него
лто — символ урожая.
Записано в Константинополе
от уроженца Карахисара, Сивасского вилайета
«Эбем кушаы» — народное название радуги.
^X0j(^tP

GM^Q^Q^
БЫТ ОСМАНЦА В СУЕВЕРИЯХ,
ПРИМЕТАХ И ОБРЯДАХ
(Материалы)
Жизнь человека связана с окружающей его природой, между
ними— как бы параллелизм движения. И чтобы определить нормы
своего поведения, человек должен внимательно наблюдать над природой:
там он найдет необходимые для себя указания. Власть старины
тянется над человеком в течение тысячелетий; культура только
отодвигает «живую старину», из образованных классов уходит старина в
глубь народной среды, а когда и там ее теснят, она обращается в
детскую забаву.
У османцев^ уцелели, с одной стороны, обломки старого
мировоззрения, а с другой — на нем отслоилось влияние мусульманской религии
и иноземной культуры. Вот примеры. Разговорившись — по дороге
между Сивасом и Цезареей* — со своим возницей Мустафой, я вдруг
услыхал от него простодушный рассказ о том, как однажды,
преследуемый жандармами, он убил врага и взял на язык каплю крови его,
потому что в ней заключено счастье1; распространенный в Малой Азии
праздник «новруза» (Нового года) несомненно происхождения
иранского; из Персии перешел он уже в VIII в. ко двору аббасидских
халифов, к арабам, позже — к османцам 2.
Правда, материал, собранный мной в Турции, незначителен, но из
отдельных черточек все-таки вырисовывается фон.
В Средней Азии киргизы думают, что упасть во сне с лошади —
нехороший знак3. И на османцев эта примета наводила страх:
цесарский посол к султану Сулейману Великолепному, барон Бусбек,
описывая двор султана в Амасье, говорит, что паши были суеверны: в
падении лошади они видели несчастье для нации4. Там, где человек
делит радости и невзгоды с конем, конь, друг человека, предупреждает
хозяина о несчастье; отражение этого представления сохраняется, на-
1 Ср. представления староосманские в «Гариб-наме» (В. Смирнов, Образцовые
произведения османской литературы, СПб., 1903, стр. 421).
2 О «новрузе» у османцев см. Д. Кантемир, Книга Систима или состояние мухам-
меданской религии, СПб., 1722, стр. 261.
В 1915 г. в Конье с днем «новруза» соединено было празднование 5000-летия1
(sic!) со времени движения турок от Алтая в Китай.
3 А. Диваев, Этнографические материалы, VII, — «Сборник материалов для
статистики Сыр-Дарьинской области», т. IX, Ташкент, 1901, стр. 59.
4 «Lettres du baron de Busbec», t. I, перевод аббата de Foy, Paris, 1748, стр. 157..
К. Базили говорит, что османцы из драки петухов выводили заключение о судьбе го~
сударства (К. Базили, Очерки Константинополя, ч. I, СПб., 1835, стр. 178).
76

пример, в устном творчестве различных народов, где заимствование,
конечно, исключено.
Вера в очищающую силу воды (проточной) живет также между
османцами (крошки хлеба бросаются в воду); у малоазиатских
сектантов вода заключает в себе ритуальный смысл (в воду высыпают
пепел от одежды и т. д.).
Зеркало — блестящий предмет — сохраняет магическое или
симпатическое значение; в нем ясно отражается судьба человека (всп.
русские сказки, где зеркало тускнеет, когда герою грозит беда); и,
наоборот, чтобы предотвратить беду от человека, пускающегося в
неведомый путь, на пороге кладут зеркало и льют на него воду.
Примета, связанная с редькой, говорит о вере в симпатическое
средство: так как от редьки идут ветры, стало быть, для урожая
редьки обязательно во время посева хоть раз пустить ветры.
Часть суеверий вобрала в себя элементы религиозные. Как везде,
духовенство пыталось ослабить «живую старину» введением молитв,
чтением сур Корана*; и народ, опутанный уже верой, унаследованной
от предков, наивно соединяет старые и новые средства и молится двум
богам. Так, во время тяжелых родов на живот кладут пояс, над
которым читали.
Из сур большая сила скрыта в суре «ясин» * (об этом упоминает
уже Эвлия Челеби5 и, конечно, в суре «фатиха» *, вроде «Отче наш»).
Сура «фатиха» входит в состав обязательной молитвы мусульманина,
она произносится и на могиле покойника, в ней заключена и целебная
сила. Я вспоминаю, как в Дамаске книгопродавец-араб (М. Хунфи),
племянница которого была больна, уступая покупателю, ходже-османцу,
сказал: «Ну, ладно, прочти только суру „фатиха** ради исцеления
(„шифа")». После чтения, благоговейно шепча слова молитвы, он
провел руками по лицу.
На приметах и суевериях построена была, таким образом, в Турции
частная и государственная жизнь.
Кодекс примет в стихах был обработан поэтом Джеври Мельхамэ
(IX в. хиджры) 6; книжечка эта распространена в бесчисленном
количестве списков. Основа для примет — арабские, очевидно, источники,
потому что в книжке тщательно разработан, например, указатель
часов, благополучных и неблагополучных.
№ 1. Огонь, а) Османцы остерегаются брызгать на огонь воду;
огонь, пылающий в очаге,— символ счастья семьи, и, когда он гаснет,
это как бы указывает на развал семьи. Поэтому большое обращается
внимание на то, чтобы огонь горел; но если необходимо погасить огонь,
вынимают головню из печи и тушат снаружи дома.
б) Утешая мальчика, потерявшего рано отца, соседи говорят ему:
«Ну, мальчик, смотри, не угашай огня в очаге! Бог даст, ты будешь
больше отца своего (или: заступишь место отца своего!)». Выражение
«ты не загасишь огня» заключает в себе намек на широкое
гостеприимство хозяина дома.
№ 2. Когда дрова при горении издают треск, это знак, что кто-либа
из недругов хозяина дома злословит о нем («ковулашмак»).
5 «Путешествие Эвлия Челеби» (араб, шрифт), т. III, стр. 14.
6 См. Н. Катанов, Поволжские татары, — сб. «Поволжье», Казань, 1900, стр. 28.
77

Когда пламя вдруг поднимется вверх, значит придет гость.
От уроженца Карахисара»
Сивасского вилайета.
№ 3. Когда в горах пропадет баран, хозяйка вешает над очагом
подвязанные щипцы, и, таким образом, волк, увидя барана, тихо
проходит мимо и не трогает его.
От уроженца Эдремита.
№ 4. Дом. Между османцами распространено мнение, что, пока дом
строится, хозяин не умрет7.
№ 5. Порог (см. «Из османской демонологии»,— «Этнографическое
обозрение», М., 1914, № 1—2, стр. 41).
№ 6. Мусор. Выметая сор, османцы никогда не оставляют его у
дверей: это накликает бедность.
От уроженца Карахисара,
Сивасского вилайета.
№ 7. Роды. При трудных родах кладут на живот женщины пояс,
над которым читали.
От уроженца Эдремита.
№ 8. Родины. Когда в семье родится мальчик, царит большая
радость. Соседки в течение трех недель поздравляют роженицу и кладут
в таз деньги («лейен [или: илейен] акчасы»), которые берет себе
бабка8. Если кто опоздает вовремя прийти, упрекают; чтобы загладить
вину, соседка приносит какой-нибудь подарок.
В этом древнем обычае заключается пожелание долгой жизни
новорожденному. «Пусть жизнь его будет долга» («йашы узун олса»9),—
как бы говорят посетительницы; обычай этот называется «огул йасы».
Записано в Копье.
Примечание. Собственно, слово «yas» значит: «печаль»,
«траур», и в термине сохраняется как будто помять о печали, какую
должно вызывать рождение нового человека, потому что судьба
его неизвестна и, быть может, ему уготованы страдания. Но эта
точка зрения, безусловно, пришла уже извне, вместе с исламом.
№ 9. Ложка. Ложки для еды приготовляются заранее; если нужно
подать ложку во время еды, надкусывают у нее кончик.
От уроженца Эдремита.
№ 10. Соль занимают у соседей только днем; вечером брать соль
остерегаются: думают, что тогда первый ребенок, который родится у
человека, взявшего соль, будет недолговечен 10.
От уроженца Аяшаг
Анкарского вилайета.
№ 11. Посуда. Когда случайно при падении разобьется чашка или
опрокинется масло и разольется, это хороший знак («огур сайарлар»),
7 Th. Gautier, Constantinople, Paris, 1856, p. 291.
8 Бабка поэтому охотно принимает у богатых.
9 Характерно употребление условного наклонения с оттенком скрытого,
затаенного желания (собств.: «Ах, если бы жизнь его была долга!»).
10 «Симпатическое» значение соли раскрывается в примете, записанной у крымских
татар: «Если дорожишь чьей-либо дружбой, не давай своеручно ему мыла и соли»
(В. X. Кондараки, Универсальное описание Крыма, ч. XIII, СПб., 1875, стр. 136).
78

в противном случае уже нарочно бьют посуду или выливают на землю«
масло, потому что, рассуждают, над «головой человека» должна была,
очевидно, стрястись какая-нибудь беда, а вот теперь ущерб понесло-
добро хозяйское11.
От уроженца Карахисара.
Сивасского вилайета.
№ 12. Шитье. Если во время шитья платья нитка свернется узлом,
это значит, что человек, на которого шьют, упрям, как черт, и ничего
не слушается.
От уроженца Аяша,
Анкарского вилайета.
№ 13. Курица, а) Совет хозяйкам. Если курица не несется, ее
постоянно держат в теплом месте и дают теплый корм и воду.
б) Если курица вопреки желанию хозяев в наседки садится ^, ее
берут и окунают несколько раз в холодную воду; из крыла вырывают
перышко и проводят над клювом курицы. После этого курица уже не
садится на яйца.
в) Но если хотят, чтобы курица вывела цыплят («джив-джив»), ее
насильно усаживают; при этом, например, для того, чтобы цыплята
были черные, проводят на яйцах несколько раз черные полосы и
кладут в феску ребенка, а ребенок уже кладет яйца под куру.
От уроженца Аяша,
Анкарского вилайета.
г) Перед тем как посадить курицу на яйца, хозяйка кладет за
обруч немного травы и опускает ее туда с десятком яиц; потом садит она
курицу, а задние полы своего платья накидывает себе на голову, так
что над головой образуется как бы хохолок («кынкюл»). Делается это
для того, чтобы цыплята были с хохолком 13.
От уроженца Карахисара.
Сивасского вилайета.
№ 14. Хлеб. Если ребенок ногой наступит на хлеб или на муку,
отец или мать говорят: «Ах, дитя, грех так делать, разве ты не
боишься Али 14. Ведь то, на что ты наступил,— „столп веры": почитать хлеб,
значит почитать свою религию. Вот один человек не почитал хлеб, и
бог обратил его в камень. Смотри, вот тот камень сперва был
человеком, и тебя бог обратит в камень!» Так воспитывают родители в
ребенке чувство почтения к хлебу15. Когда человек дорогой найдет
крошку хлеба или зернышко, он поднимает с земли, кладет на
высокий камень или бросает в ручеек.
От уроженца Аяша,
Анкарского вилайета.
11 В л. Гордлевский, Замечания на «Пословицы крымских татар», изданные
П. А. Фалевым, — «Записки Восточного отделения», т. XXV, стр. 9, пословица 20.
12 «Курк бастырмак» — в Эдремите; «крюклемек» — в Анкаре. Вместо «курк»
говорят иногда «полк».
13 Аналогичный обычай наблюдается и в России. См. Г. Завойко, Верования,
обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии, — «Этнографическое обозрение»,
М., 1914, №3—4, стр. 128.
14 На это давно обращали внимание и путешественники. См. например., Choisy,
L'Asie Mineure et les turcs, Paris, 1882.
15 В Анкарском вилайете, по-видимому, в народе господствуют шиитские представ
ления. См. также № 25, ниже (Вилайет Сивасский, впрочем, полон сектантами).
79

Примечание. Раздача хлеба (т. е. милостыни) спасает
человека от несчастья. В Турции, как рассказывал Иззет Фуад-паша,
хлеб из дворца султана Абдул Хамида II раздавался собакам,
после того как им натиралось тело и голова султана 16.
№ 15. Овощи, а) Ест, скажем, человек лук, чеснок или редьку, и
если покажется ему, что горько, он говорит: «Ах ты, сводник („пезе-
венк"), да неужели ты, когда сеял, хоть раз да не пустил ветров?» Во
время посева непременно нужно хоть раз пустить ветры.
От уроженца Аяша,
Анкарского вилайета.
б) Когда сажают капусту, то, чтобы кочаны были крупные,
обвязывают голову большим платком, как будто это пугало. Думают, что
капуста, глядя на голову, пойдет в рост.
№ 16. Уборка поля, а) Когда во время жатвы мимо поля проходит
зажиточный человек, кто-либо берет несколько колосков и подносит
ему, чтобы сорвать с него бахшиш.
От уроженца Карахисара,
Сивасского вилайета.
Примечание. Во время путешествия моего по Малой Азии дети,
завидя телегу, неотступно бежали за нами с пучками ржи в
руках, а возница отгонял их, говоря, что мы уже подали бахшиш.
и) Когда я уезжал из дер. Карлы (под Сивасом), работавший в
поле крестьянин (кызылбаш) кричал: «Экен, бичен, конан, гёчен! Джен-
нетлер капысын джомартлар ачар, джомартлар кавлине селават!»17.
Перевод: «Сеятель, уборщик хлеба, путник, располагающийся на
отдых или идущий дальше! Щедрые (т. е. щедрость] открывают райские
двери, да [снизойдет] благословение (собственно молитвы) на слова
щедрых!»
в) Пучок ржи, связанный гребнем, вешают обыкновенно в домах
и в мечетях.
№ 17. Продажа лошади, а) Получив за лошадь деньги, хозяин
берет горсть земли и дает покупателю, он как бы говорит: «Мне
нисколько не жаль лошади, для меня она все равно что вот эта земля.
Пуль будет лошадь тебе на радость!» («Гюле, гюле хайрыны гер.»).
Потому что, если бывший хозяин будет все вспоминать о лошади, она
не придется ко двору покупателя.
От уроженца Карахисара,
Сивасского вилайета.
б) Во время продажи лошади, мула и т. д. непременно находятся
посредники «миянджы». Предположим, кто-нибудь продает мула, а
другой покупает. Покупатель говорит: «Мехмед-ага, ну, что ты хочешь
за этого мула, говори?» Тот замечает: «Ну, а ты что дашь, говори?» —
«Нет, мул — твой, ты говори!» — «Я желаю пятнадцать лир».— «Я дам
тебе восемь». Тут вмешиваются посредники; обе стороны сходятся в
конце концов на 11—12 лирах. Один посредник соединяет руки
покупателя и продавца, а другой разнимает, говоря: «Ну, дай бог удачу!»
(«Хайрыны гёр, хайрыны гёр!»). За ним повторяют эти слова прода-
16 «Исторический вестник», 1913, № 12, стр. 1191. Ср. также В. Гордлевский, По
поводу «Пословиц крымских татар», к пословице № 29.
17 Последнее слово он протягивал.
80

вед и покупатель. Затем хозяин лошади выдергивает у лошади
несколько волосков, берет земли и, смешав землю с волосами, сыплет над
лошадью от головы до хвоста; при этом он говорит: «Дай бог удачу!».
А уздечку от лошади держит мальчик, сын хозяина, и пока не получит
3—5 пиастров («джилбир парасы»), ни за что не отдает покупателю;
покупатель, со своей стороны, ни за что не возьмет лошади без торбы
и узды 18. Присутствующие при сделке соседи, большие и малые,
говорят: «Ну, пусть лошадь придет ко двору!» («кадем ола!»).
От уроженца Аяша,
Анкарского вилайета.
№ 18. Бумага. К бумаге, покрытой печатными знаками, между
которыми может встретиться имя бога, османец относится с
благоговением: ее нельзя топтать, употреблять на что-либо неподходящее и т. д.;
в Малой Азии, проходя по городу, часто можно увидеть засунутой
между камнями в стене полуистлевшую бумагу, которую, очевидно, поднял
с земли благочестивый мусульманин 19.
Бусбек сообщает поверье, распространенное между османцами в
XVI в., что бумага, избавленная от топтания, будет служить (на том
свете) как бы обувью, предохраняя от жара огня за наказания20.
№ 19. Соседи. Если женщина месяцами не идет куда-либо в гости,
то при первой встрече хозяйка дома льет ей на руки и на ноги воду,
для того чтобы она, «как быстро текучая вода», приходила поскорее.
От уроженца Карахисара,
Сивасского вилайета.
№ 20. Гадание, а) Для гадания удобен последний четверг месяца;
б) измеряют тень луны;
в) «доят» месяц (для заклинаний);
г) для того чтобы свести ячмень на глазу («арпаламак») 21, варят
«овес и дают пить, предварительно прочитав положенные заклинания.
№ 21. Четки. У кого бывает горе, зерна на четках трескаются.
Проходит горе — исчезает и трещина.
Записано в Бурсе.
№ 22. Праздник «встречи весны». Весною по деревням из дома в
дом ходят парни («сайа22 гезмек») и как бы поздравляют с
окончанием зимы23; соседи подают им кто муку, кто сладости и т. д.; иногда
парни выбирают из своей среды кого-нибудь одного, который
изображает невесту («саяджы гелини» — невеста «обхожих»). Часто проис-
18 Передача веревки, уздечки — символическое выражение передачи власти над
проданным предметом (А. Потебня, О некоторых символах в славянской поэзии,
Харьков, 1914, стр. 104; Д. Зеленин, Великорусские сказки Пермской губернии, СПб., 1914,
стр. 516; всп. сказки на тему «хитрая наука», где выученик строго-настрого наказывает
матери не отдавать уздечки покупателю).
19 Вспоминаю народный османский рассказ о поэте Несими, враги которого, чтобы
добиться его казни, заделали ему в обувь листы Корана и обвинили в богохульстве.
20 «Lettres du baron Busbec», t. I, pp. 80—81.
21 Человек, умеющий сводить ячмень, называется «арпаджы».
22 Слово «сайа» (подсчет чиновниками скота) кое-где употребляется в значении
«овчарня».
23 См. также В. Гордлевский, Материалы для османского народного календаря, —
«Живая старина», 1911, вып. III—IV, стр. 439. Обходы эти (заимствованные, вероятно,
у греков) совершаются и под Новый год; под Нигдэ, например, дети, обходя,
произносят считалку: «Айныз, буйнуз, сексен, доксан, юз» (Айныз, рог, 80, 90, 100); в дер.
Андавале (около Нигдэ) крещение господне называется «сайалар иордани».
6 В. А. Гордлевский
81

ходит между парнями борьба, случается, что противники в азарте
убивают друг друга. Под Галлиполи есть местечко, которое носит
название «кладбища обхожих» («саяджы мезарлыгы»).
От уроженца Эдремита.
Празднество это известно и на Кавказе. Р. Б. Гаджиев сообщил
мне песенку, которую распевают тогда дети (в Елисаветпольской
губ.*):
Годы годы дур-сан-а!
Хончаны долдурсан-а!
Гонагы йола салсан-а!
Веренин оглу олсун!
Вермейенин кызы олсун!
Ал-ал-ай!
Перевод: «Ну-ка, стой, наполни мешочек и снаряди гостя в
дорогу! У того, кто подает, да родится сын, а кто не подаст,— пусть
родится дочь!»
Примечание. Песни саячй на Кавказе опубликованы были
Ф. Кочарлинским 24.
№ 23. Зеркало. Когда кто идет в дорогу, вслед берут зеркало и
льют воду, чтобы он явился ясным, как зеркало25.
От уроженца Карахисара,
Сивасского вилайета.
Примечание. Возможно, что представление о магическом
значении зеркала вытекает по аналогии с блеском глаз человека; ср.
поздравление с приездом родственников: «Гёзюн айдын!» («Да
будет глаз твой светел!»), на что другой отвечает: «Айдынлык ичин-
де ол!» («Будь сам в сиянии!») ^.
№ 24. Дорога. Когда путнику неожиданно пересекает дорогу
женщина, он убежден, что удачи ему уже не будет («угуру кесилди»), а
все пойдет наоборот («терсине»). Поэтому опытный мужчина, завидя
женщину, кричит: «Стой, маменька, не перебивай моего счастья („угу-
руму кесме!"), сперва я пройду, а потом ты!»
От уроженца Карахисара*
Сивасского вилайета*
Примечание: В Малой Азии часто наблюдал я это. Однажды
мой возница (родом из Сиваса), издали завидев женщину,
которая собиралась пересечь дорогу, поднял кнут и дико закричал;
женщина покорно присела у дороги и, отвернув лицо, ждала, пока
мы проедем.
24 См. Ф. Кочарлинский, Сборник материалов для описания местностей и племен
Кавказа, т. XLI.
25 Персы думают также, что это предохраняет от несчастья в дороге (см. P. Aubin,
La Perse, Paris, 1908, pp. 326—327). В Сирии (в Дамаске) наполняют кувшин водой,
чтобы уезжающий вернулся поскорее; в день отъезда не подметают и комнаты
жилища: в противном случае с уезжающим случится несчастье.
Ср. выражения: 1) «Вар севдигим, ачык олсун йолларын!» («Ступай, дорогой мой,,
пусть тебе будут открыты пути!»). В. Радлов, Образцы народной литературы тюркских
племен, т. VII, СПб., 1896, стр. 396, поговорка № 177; 2) «Гидер-исен, йолун олсун,
кимсе йолун багламасын!» («Если ты пойдешь, пусть будет тебе удача в пути, пусть
никто не закроет [собств.: не свяжет] твоего пути»). Там же, стр. 394, поговорка № 99.
26 В. X. Кондараки, Универсальное описание Крыма, ч. XIII, СПб., 1875, стр. 138,.
82

б) Не будет мужчине удачи, когда он пройдет также мимо двух
женщин27.
Записано в Конье»
№ 25. Мост. Верхом («бинили олмак») через мост не переезжаютг
а, приблизившись к мосту, сходят с лошади и ведут лошадь на
поводу. Бывает, что на мосту встретятся два всадника: один сойдет с
лошади, а другой вздумает проехать верхом. Тогда первый начинает
усовещать товарища: «Сойди же: сам Али не переезжал моста
верхом! Если ты не исполнишь завета, над тобой непременно стрясется
беда!»
От уроженца Карахисара»
Сивасского вилайета.
№ 26. Кометы. Три раза являлись на небе кометы («куйруклу йыл-
дыз» — «хвостатая звезда») и каждый раз возвещали османцам
громкие победы: так было, например, перед взятием Константинополя
(в 1453 г.) в царствование султана Селима I *, который прославил
государство победами над персами и арабами. Поэтому европейские
державы, смущенные появлением на небе (в 1911 г.) кометы Галлея»
не отваживаются воевать с османцами28.
От уроженца Изжита..
Примечание. Судьба человека связана, конечно, с движением
звезды. Ср. поговорку караимскую (зашедшую из Турции от
османцев): «Йылдызын ачык!» («Пусть звезда твоя будет ясна!») 29.
№ 27. Смерть, а) После смерти родные и знакомые собираются у
старшего в роде или наиболее близкого человека и выражают ему
соболезнование, говоря: «Пусть твоя голова ( = ты) будет здорова!»
(«Башын саг олсун!»). На вопрос, куда он идет, османец отвечает:
«Я иду пожелать здоровья родственникам покойного» («Баш саг ол~
суна гидийорум»)30.
б) В доме родственника устраивается поминальный обед («матем
экмеи»); собираются и на сороковой день и едят сладкое, пищу
раздают также беднякам. Дух умершего в течение 40 дней бродит fc
доме31.
От уроженца Коны&
в) Одежду покойника, согласно завещанию или же распоряжению
родственников, распределяют между бедными.
г) Случается, что кто-либо, умирая, завещает раздать бедным
определенную сумму денег по «обряду круговому» («девир этмек»).
27 У астраханских татар, например, под очевидным влиянием соседей-русских,
неудачу предрешает встреча с муллой («Переводчик», 1884, № 3).
28 Комета, явившаяся в начале XV в. во время столкновения между Тимуром и
Баязитом I, вызвала между народами много толков (см. J. Hammer, Histoire de
l'Empire Ottoman, t. II, Paris, 1835, pp. 80, 450); византийский историк Дука, упоминая
об этой комете, говорит, что она предвещала поражение Баязита I (Е. Черноусое, Дука,
один из историков конца Византии, — «Византийский временник», т. XXI, вып. 3—4»
стр. 181). Настроение народное во время появления кометы Галлея удачно схвачено
в романе X. Рахми «Комета» (1911 г.)—большого знатока народного османскогб
быта и языка.
29 В. Радлов, Образцы народной литературы северных тюркских племен, т. VIР>
стр. 399, пословица № 245.
30 Формула «башын саг олсун» является эвфемистическим извещением о смерти.
31 См. В. А. Гордлевский, Из османской демонологии, — Избранные сочинения,
т. Ill, М., 1962, стр. 306. Ред.
6* 83

И.млм квартала собирает бедняков (не более 10) и, завязав в узелок
завещанную сумму, передает платок одному из бедняков. Бедняк
обменивается этим платком со своим соседом; затем имам вручает
платок другой паре; так, число передачи платка из рук в руки
оказывается равным числу прожитых покойным месяцев. Тогда уже имам
по своему усмотрению делит деньги между бедняками.
д) Когда умирает девушка, платок (зеленый или красный),
прикрывавший ее голову, кладут на носилки, на которых несут
покойницу; платок этот достается имаму.
Примечание. Быть может, это отголосок старых турецких
представлений о смерти; платок как часть костюма нужен девушке на
том свете32.
е) Носилки нельзя сжигать, иначе будет несчастье.
От уроженца Измита*
Примечание. При дворе малоазиатских сельджукидов (в Конье)
соблюдался траур с ношением определенного цвета одежды. Гия-
седдин * по смерти брата наложил трехдневный траур.
32 Ср. С Майнагашев, Загробная жизнь по представлениям турецких племен
Минусинского края, — «Живая старина», вып. III, 1915, стр. 283.

QX^Q^Q^
ОСМАНСКИЕ СУЕВЕРИЯ О ПТИЦАХ1
(Материалы)
Петух. Бели петух поет не в урочное 'время, т. е. в промежутке между
первой молитвой и последней, это предвещает или какое-нибудь
общественное бедствие (войну), или несчастье в доме (например, смерть)-
И чтобы предупредить несчастье, немедленно петуха режут.
Кура. Так же поступают и с курой.
Ворона. Когда над домом раздаются резкие крики вороны — «дура-
дура», «йа-йа», это предвещает какое-нибудь несчастье.
Ласточка. 1) Когда ласточка вьет над чьим-либо домом гнездо, это
указывает на благополучие.
2) Мусульмане считают грехом убивать ласточек, потому что ласточ*
ка однажды избавила людской роц от козней змеи. Как-то змея и дья4-
вол («шайтан») уговорились друг с другом навредить людям и стереть
их с лица земли. Дья'вол подал змее записку, в которой были изложены*
средства, как извести человеческий род. Об этом узнала ласточка и
украла бумагу. Но змея погналась за ней и, схватив ее за хвост,
выдернула у нее несколько перьев. С тех пор змея враждует с ласточкой, и
та боится вить гнезда в полях, устраиваясь обыкновенно на мечетях,
церквах, домах, вообще там, где есть люди 2.
Аист. 1) Если кому придется увидеть летящего аиста, это указывает^
что ему суждено жить на чужбине, и наоборот, кто замечает, как аист
спускается на землю, значит ему не нужно будет расставаться с родиной.
2) Аист в представлении народа предвещает благополучие; поэтому
охотники никогда не убивают его. Однажды охотник увидел в поле стаю
аистов; ой прицелился и хотел уже выстрелить, как пальцы у него
онемели. Тогда он вспохмнил, что грешно убивать эту птицу, и, придя в
город, рассказал соседям о случае.
À) Аист обыкновенно вьет себе гнездо на тополе, и раз он свил где
гнездо, туда уже неизменно является. Хозяин старается доставить им
всякие удобства; он подвешивает к тополю корзину и ждет весною, когда
прилетят аисты. Если ъо рту у них кровавый комок, значит будет война,
а если аисты прилетели с пшеничным колосочком, значит год будет
урожайный. В августе аисты покидают гнезда и летят в теплые страны;
чтобы обеспечить себе счастливый путь, они приносят в жертву одного
1 Записано в Константинополе в 1906 г., преимущественно от уроженца Карахет-
сара, Сивасского вилайета.
2 Вариант легенды передан В. X. Кондараки; см. В. X. Кондараки, Универсальное
описание Крыма, ч. XIII, СПб., 1875, стр. 133—134.
85

итенца; для этого они убивают его и выбрасывают из гнезда 3. На другой
день аисты собираются и, выбрав из своей среды вожатого, летят, в
виде круга, следом за ним. Видя их сборы, народ выходит их
провожать, так как думает, что они летят в Мекку. «Хаджи баба,— кричат
ты дети, — принеси нам из Мекки масла» («калемис йаы!»).
Орел. Благодаря своей силе орел может поднять в воздух животное,
мраз в десять превосходящее его величиною. В народе сложилось
представление, что однажды орел будто бы так выразился: «Если бы только
-не мой дядя, коршун, я бы поднял разом пару подъяремных быков!»
Соломон и птицы4. Однажды Соломон созвал к себе всех птиц,
какие только есть на свете. Но одна птица отказалась явиться и еще
оскорбила вестника царя. Когда вестник стал жаловаться на это
Соломону, царь спросил у него, не присутствовала ли при их разговоре
самка той птицы. И как только вестник подтвердил предположение царя,
Соломон сказал: «Да, всякий мужчина желает казаться своей самке и
более храбрым, и более сильным, и никого знать тогда не хочет».
По-видимому, это уже позднейшей формации рассказ.
Воробей. Народ так объясняет себе прыжки воробья. Как-то в эпоху
даря Соломона воробей повздорил с соколом и в приступе раздражения
сказал: «Вот я пойду, покатаюсь в пепле сирот и отряхну прах над твоим
гнездом! Тогда увидишь, что будет»! Но сокол встретил насмешками
заявление воробья. Воробей дождался, когда сокол отправился за
кормом, и, вытряхнув пепел ему в гнездо, отлетел назад, чтобы наблюдать,
что же будет дальше. В это время в поле некто развел огонь и стал
жарить мясо. Как только сокол заметил, что человек отошел от костра,
он схватил кусок мяса и понес своим птенцам. Но <к мясу пристали
гофрящие уголья, и от них занялись в гнезде перышки. Между тем мать
улетела из гнезда, и птенцы погибли. Тогда воробей воскликнул: «Ну,
теперь я отомщен!» Однако сокол пожаловался Соломону; вызвав
воробья, царь сказал: «Один бог может палить и жечь: как же ты
решился на такое дело»? Разгневанный бессердечием воробья, Соломон
связал воробью ноги, и с тех пор воробей не может уже прямо ходить.
Голубь. Дети в деревнях, увлекаясь голубями, устраивают
голубятни, хотя родители запрещают им это, предупреждая, что голубь несет
несчастье дому, где совьет себе гнездо. Был такой случай. Некий богач,
дКызылоглу, не слушая отца, приручил голубей, и что же, не успел еще
Отец умереть, как все его лавки (в городе) сгорели, а окот пал.
Сорока. Если в саду раздается крик сороки, это указывает на весть.
Сова. 1) Из жалости к совам, которым трудно находить себе
пропитание, бог посылает им каждую ночь по два воробья. Совы съедают
одного воробья, а другого выпускают на волю. Была, однако, сова,
которая съедала постоянно обоих воробьев. Однажды к ней в гости
пришла другая птица, и бог, рассчитывая, что она угостит гостью, послал
сове трех воробьев. Но жадная птица сожрала двух воробьев, а
третьего припрятала из опасения, что, быть может, на завтра бог пошлет ей
только одного воробья. Тогда бог рассердился и на следующий вечер
не послал ей уже ни одного воробья. Так продолжалось три дня.
Наконец, сова раскаялась в своем поступке, и милосердный бог по-прежнему
стал ей посылать по два воробья.
2) Когда сова садится над домом, это предвещает несчастье, обык-
3 На этом представлении в Константинополе возникла легенда о Лейлек-баба.
4 Соломон — покровитель малых тварей; его имя попало и в народные османские
пословицы, например, «муравьи оторвали у саранчи заднюю ногу и (сказали)
Соломону: «Что у нас (еще) есть, достойное быть врученным тебе?» Е. J. Davis. Osmanli
proverbs, London, (1898), p. 310.
M

новенно чью-либо смерть. Однажды в Карахисаре (Сивасского
вилайета) сидел у окна именитый гражданин. Вдруг он увидел, что на дерево
перед его домом села сова и стала кричать. Он позвал своего слугу
Хасана и >велел ему прогнать птицу. Слуга исполнил волю господина;
но смерть подстерегала хозяина, и через две недели его уже не стало5.
Летучая мышь. Нередко летучая мышь влетает в комнату, где лежит
ребенок, и, закрывая ему рот своими крыльями, вызывает удушение.
Поэтому, перед тем как лечь спать, внимательно осматривают комнату
и закрывают все отверстия.
В народном суеверии летучая мышь занимает видное место: 1) кровь
летучей мыши заменяет чернила, и ею пишут заклинания; 2) иногда
завертывают летучую мышь в полотенце и прячут в сундук. Там она
издыхает. Когда ее кости сгниют, их пускают по реке. Случается, что
кости поплывут вверх по реке. Такие кости носят на себе как амулет,
возбуждающий любовь.
Куропатка, Когда выпадает первый снег, крылья у куропаток
подмокают, и они с трудом находят себе пищу. Зная это, крестьяне охотятся
тогда за ними и, схватив их живьем, продают обыкновенно в городе.
Сердобольные люди, надеясь заслужить у бога прощение своим грехам,
покупают их и держат дома до весны. Когда наступает время выводить
птенцов, т. е. в середине марта, горожане со своими куропатками
выходят куда-нибудь за город. Взяв куропатку в руку, каждый выпускает
ее, приговаривая: «Азат, бузат, дженнети гёзет!» («Вот ты свободна, так
сторожи рай!»)
А вслед куропаткам кричат еще: «Не поминай нас лихом; когда
будет день Страшного суда, расскажи о нашем добром поступке богу»!
5 Представление о сове зашло к османцам от персов; уже в «Шах-наме» Фердоуси
сова предвещает несчастье.

Q^Q^Q^
ОСМАНСКИЕ СУЕВЕРИЯ О ЗВЕРЯХ
(Материалы)
Собака. \) Если где в квартале завоет бобака, значит там будет
или пожар, или покойник, или какое другое несчастье.
2) Собака приносит дому вред: ангел отвращает свое лицо от тога
дома, и вообще в доме уже не бывает никакой удачи х.
Кошка. 1) Когда кошка начинает лизать свои лапы, это указывает»
что явится непременно гость.
2) Если кошка, сидя на земле, лижет себе лапы и проводит ими по
лицу, значит, зима будет холодная.
Коза. Народ объясняет себе особенности характера коз тем, что
у них в шерсти один волос дьявола.
Бык. У быка, по мнению народа, в шерсти находится волосок Али,
придающий ему большую силу. Кроме того, глаза у быка такие, как
и у Али, и вот, чтобы заслужить себе милость Али, целуют у быка глаза.
Лошадь. Бывают чуткие лошади, арабской породы. Хозяин сядет
ча лошадь; но как он ее ни понукает, лошадь не двигается. Тогда он
слезает с нее, отводит в конюшню и в тот день не едет уже по делам,
потому что, если бы его ждала удача, лошадь не упиралась бы.
Медведь. После прародителя Адама люди размножились. Один из
них стал заниматься кожевенным ремеслом. Раз во время работы явился
ему в образе нищего святой Хызыр. Кожевник, боясь, что тот попросит
у него кожи, взял да и сел на них. Тогда Хызыр рассердился и сказал:
«Эй ты, медведь, вставай!» И только он выговорил это, кожевник
обратился в медведя, обросшего волосами, и с диким ревом бросился в горы.
В народном представлении медведь — благородное животное. Как-
то медведю попала в лапу заноза. Дорогой шла старуха. Сжалившись
над медведем, она вынула у него занозу и перевязала рану платком.
Как только медведь почувствовал, что боль стихает, он знаками убедил
старуху следовать за собой и подвел ее к дереву, в дупле которого был
мед. Старуха вызвала из деревни мужиков, которые собрали около
четырех тысяч ок (12 тысяч фунтов) меду.
Как отыскать пропавшую скотину? Если у кого пропадет в горах
скотина, он идет к имаму и просит «завязать волку пасть». Для этого
требуется шерстяная нитка. Имам берет нитку в руки и, обведя
мысленно пространство в несколько верст, говорит: «Ну, я завязал волкам рты!»
После этого он делает на нитке семь узлов и прячет нитку под какой-
нибудь большой камень. Когда скотина отыскивается, имам немедленно
распутывает на нитке узлы, и заговоренные рты волков разрешаются.
1 Так рассказывал уроженец Дарданелл.
88

Q^Q^Q^Q
МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ОСМАНСКОГО НАРОДНОГО
КАЛЕНДАРЯ
В приложении к XIII тому «Türkische Bibliothek»
(библиографическую заметку о котором читатель найдет ниже) проф. Г. Якоб
сообщает (стр. 106), со слов графа Э. фон Мюлинена (Eberhard von*
Mülinen), распространенные между женщинами названия
мусульманского (лунного) года. Это навело меня на мысль, что, быть может,
своевременно будет опубликовать собранные мной в Турции заметки как
0 солнечном, так и о лунном годе. Заранее, однако, приходится
заявить, что это довольно-таки случайный материал, нуждающийся в
пополнении.
СОЛНЕЧНЫЙ ГОД
8 деревнях год делится на две половины: от дня Хызыра (23
апреля) до Касыма (26 октября) —лето («яз»), и от дня Касыма до дня
Хноыра—зима («кыш»). День Хызыра, в народе синкретизировавше-
гося с христианским св. Георгием, так и называется «началом лета»
(«яз сене башы»); день Касыма («отделяющий» лето от зимы)
—«началом зимы» («кыш сене башы»). В Касыме отложились христианские
представления о св. Димитрии. С таким, народным, делением года
считаются даже составители календарей, отмечающие, сколько дней
прошло или осталось от дней Хызыра и Касыма.
Официальный гражданский год в Турции, как известно, начинается
1 марта, и на взаимном непонимании построен анекдотический рассказ
о крестьянине, который дал взаймы денег до нового года. Должник
обещал вернуть долг 1 марта, но крестьянин упрямо настаивал, чтобы
он отдал деньги непременно в день Хызыра, т. е. 23 апреля!
9 марта. 1) Накануне, под вечер, дети гурьбой в фантастических
одеяниях обходят кварталы города и, возвещая наступление лета,
распевают песни. Хозяин дома выносит детям сладости. Когда обход
окончен, дети садятся где-нибудь и делят собранные лакомства. Этот
обычай в Карахисаре (Сивасского вилайета) известен под именем «сая гез-
мек» х.
2) В Эдремите (Бурсского вилайета) день 9 марта называется
«султан новруз» (султан-новый год). Дети приносят в школу еду и вместе
с учителем едут куда-нибудь за город на прогулку 2.
1 На Кавказе известны «саячи», странствующие певцы, обходящие, впрочем, дома
в конце осени и зимою (см. Ф. Кочарлинский, Песни «саячи», — «Сборник материалов
для описания местностей и племен Кавказа», вып. XLI, Тифлис, 1910).
2 Весенние прогулки за город с учителем распространены и в других вилайетах,
нзпоимер в Анкаре.
89

3) В Конье принято в этот день дарить цветы или оставшиеся от
щрошлого сезона плоды (например, арбуз).
Все эти новогодние обычаи, вероятно, иранского происхождения 3.
23 апреля (день Хызыра). 1) В этот день все бросают в доме
работы и идут гулять. Если беременная женщина займется чем-нибудь 23
апреля, ребенок родится уродом: так, если мать в этот день месила тесто,
руки ребенка будут сплетены, ноги срастутся с животом и т. п. Во
всяком случае, если не на детях, то на скоте проявится уродство (Кара-
хисар, Сивасского вилайета).
2) В этот день нельзя также рубить дрова (Измит).
3) Каждый старается посадить 23 апреля плющ или другое
вьющееся растение. Народ думает, что болезни, сидевшие в человеке,
непременно в течение года выйдут из него, раз плющ обовьется вокруг дома
(Карахисар, Сивасского вилайета).
4) Для успеха в делах садят пахучие цветы. Девушки садят розы,
надеясь, что будут так же прелестны, как розы (Карахисар,
Сивасского вилайета).
5) До восхода солнца пишут заклинания («муска» из «нусха») от
клопов, скорпионов »и т. п. и вешают бумажку в доме (Карахисар,
Сивасского вилайета) 4.
Апрель («абрул»), В апреле идут дожди, называемые «кырк илкин-
ти» 5. Вода, падающая на землю в апреле, считается священной, и ею
поят больных. Девочки подставляют под дождь головы, так как
думают, что от апрельского дождя быстро растут волосы. Если какой год
дожди эти идут ровно сорок дней, в народе царит радость; благодаря
бога за милость, устраивают торжество: режут баранов и раздают мясо
бедным (Карахисар, Сивасского вилайета).
Май («маис»). После зимних холодов гГастухи выгоняют стада к
поле. Помет животных называется «маис»; от этого, думал мой
собеседник, уроженец Карахисара, и месяц получил свое имя.
Июнь («кираз»). Июнь в простонародье зовется «черешней», потому
что это первый плод, созревающий в году (Карахисар).
Июль («орак»). Название месяца соответствует нашему «серлень».
Август («харман»). Месяц жатвы.
15 августа. В Бурсе дети в бумажных колпаках ходят толпой по
кварталам и, загораживая прохожему дорогу, берут с него выкуп. При этом
(Они распевают песенки, вроде следующей:
Янсур, янсур яг шишлер,
Иште гелди дервишлер,
Дервишлерин карыны ач,
Бир парчаджык мум истер 6.
Перевод: «О вы, шейхи-заступники! Вот пришли (к нам) дервиши.
Дервиши проголодались и хотят немного „воску"».
Сентябрь («авара»). Так как полевые работы :все покончены,
крестьяне предаются безделью («авара»—бездельник).
3 По-видимому, насколько можно судить по «Путевым запискам» Мехмеда-челеби
• от XVIII в., этот день долго являлся у османцев началом нового года.
4 Девушки в этот день распевают также «подблюдные» мани, гадая о будущем
(I. Kunos, Über die Volkspoesie der osmanischen Türken; В. В. Радлов, Образцы
народной литературы тюркских племен, т. VIII, стр. XXII).
5 «Кырк илкинти» — сорок первенцев. Возможно, что слово «илкинти» заменило
«иркинти», т. е. вода, скопившаяся отовсюду.
6 Песенку эту записал в Бурсе по моей просьбе мой слушатель В. М. Заварин.
Может быть, стих в устах детей исказился и первоначально «шейхи» (яг шишлер = я
шейхлер?) взывали к богу о помощи (янсур)?! Перевод сомнителен.
•90

Октябрь (*хач*). Христиане опускают в воду крест. При этом
некоторые раздеваются и бросаются за крестом в воду. Кто первый схватит
крест « станет на приготовленный заранее поднос, того богато одаряют,
я стекающую с мокрого тела воду сливают в серебряный сосуд.
Священники торжественно переносят сосуд в церковь и хранят там воду.
Воду эта в глазах местных христиан священна.
«Хач» — заимствованное у армян слово и означает «крест».
По-видимому, разумеется праздник «Воздвижения честного креста», хотя
несколько странно, что обычай, соблюдаемый, вероятно, 14 сентября,
повлиял на название следующего за ним месяца—октября (Карахисар).
15 октября. В этот день специалисты заговаривают бородавки (Аяш,
Анкарского вилайета).
26 октября (день Кашма). В уезде Ташкёпрю Кастамонуйского
вилайета дети набрасывают на себя странные одеяния и с песнями
обходят деревню. Хозяева раздают детям сладости.
Ноябрь («коч» или в Копье — «кош катима»). 12 ноября баранов
подпускают к самкам. В народе сложилось поверье, что, если баран
набросится сперва на черную овцу, в тот год выпадет много снегу, а если
устремится на белую самку, значит зима будет суровая.
Декабрь, январь. Первые десять дней декабря известны /под именем
«кара кыш» («черная, жестокая зима»). После того наступают холода,
длящиеся «сорок дней», почему это время и называется «арбаин» или
«земхери» 7.
Февраль («гюджюк»). Так как в феврале только двадцать восемь
дней, народ и назвал месяц «крошкой».
НАЗВАНИЯ МЕСЯЦЕВ
(Записано от лаза, родом из Ризе, Трабзонского вилайета). 1) март,
2) април, 3) маис, 4) керез, 5) чурук, 6) аустос, 7) иставрит, 8) октбври,
9) кош коян, 10) сыгыр коян, 11) ени йыл, 12) кучук.
Примечание. Чурук (чюрюк)—гнилой (июль); иставрит (от
греч. атаирбс — крест) —сентябрь; кош коян —
спаривающий баранов с овцами (ноябрь) ; сыгыр коян — спаривающий
быков с коровами (декабрь) ; ени йыл — новый год
(христианский); кучук (кючюк) — маленький.
ДНИ НЕДЕЛИ
Обычные названия дней недели происхождения иноязычного: джу-
ма — пятница; джума эртеси — после пятничный день — суббота; па-
зар — воскресенье, пазар эртеси — понедельник; салы—(вторник8; че-
хар (чаар) шембе — среда, пендж (пер) шембе — четверг.
В Эзбидере (уезда Эндарес, Сивасского вилайета) известны такие
названия: джума — пятница; джум эртеси — суббота; кире (из хиркххт))
воскресенье; аязман — понедельник; дернек — (собрание — съезд под-
вечерний на базар?)—вторник; базар (торг)—среда; джумаашамы
(к-шун пятницы) —четверг.
7 За ними идут холода, продолжающиеся «пятьдесят дней» («хамсин»).
8 «Салы» (в Конье: «се шембе»), как я высказал в примечании к «Песням крымских
турок» А. Олесницкого (М., 1910, стр. 109), есть видоизменение арабского «салис»
(третий). Недаром мягкость гласной второго слога сохраняется иногда в языке
образованных османцев, которые говорят «сали». [Этимология слова «салы» неизвестна. — Ред.].
91

НАРОДНЫЕ ПРИМЕТЫ
1) Хач — буджага кач! (Когда наступает месяц октябрь, прячься
[от холода] в угол!) или
2) Хач — чолуу-чоджуу ал, ичери кач! (Октябрь — забирай чадцев^
и домочадцев и укрывайся в доме!) 9.
3) Корк абрилин бешинден, окюзю айыр эшинден! (Берегись 5 апре^
ля, отделяй быка от самки!)
Примечание. 5 апреля бывает страшная буря 10.
4) Когда бывает урожай на злаки или на плоды, это указывает,,
что зима будет суровая (Аяш, Анкарского вилайета).
СНОВИДЕНИЯ
Османцы не придают никакого значения зимним снам; наоборот,
очень верят снам майским и за разъяснением обращаются к
специальным снотолкователям. От предков у османцев остался наказ: «Язым яз
олсун, кышым кыш олсун, арпалар келле чектийи вакыт, дюшюм дюш
олсун!» («Лето так лето, зима так зима, а вот когда ячмень будет
наливаться в колос, пусть сны мои будут вещи!») (Карахисар).
ЛУННЫЙ год
Мухаррем. В первый день месяца мухаррема народ поздравляет
друг друга с началом нового года. Это своего рода первое апреля.
Под тем или другим предлогом всякий старается выманить утром у-
встречного деньги, и только заполучит их, как говорит: «Да продлит бог
Ваши дни! Поздравляю Вас с Новым годом!» Этими словами он как
бы напоминает своему собеседнику о начале лунного года. Взятых
денег он уже не возвращает. И хотя бы пострадавший даже обратился
в суд, он проиграет дело, если только хитрец докажет, что он
«поздравил» истца с Новым годом. Таков народный обычай. В этот день купцы
обыкновенно не берут с собой денег, из опасения как бы по
рассеянности не попасться в ловушку п.
В 10-й день («ашура») месяца мухаррема погиб, как известно,
младший сын Али, Хусейн, почему и месяц в народе называется «ашура».
В этот день готовят особое кушанье — ашура. Настоятель дервишско-
го ордена мевлеви в Конье имеет в своем распоряжении особые деньги,
которые тратит на приготовление ашура. Ашурой кормят не только
всех являющихся в текке (монастырь), но и рассылают еще кушанье
по городу.
Ребиуль-эввель, ребиуль-ахыр. В народе эти месяцы называются
«месяцами рождения пророка» — «мевлид айлары»: «ильк мевлид»
(первый месяц рождения) и «сон мевлид» (последний месяц рождения).
Пророк родился, по верованию мусульман, 12 числа месяца ребиуль-
эввель.
9 Намек на то, что пора уже покидать летние кочевья.
10 С этой приметой связано сказание о происхождении странной формы горы в
окрестностях Кямаха (Эрзерумского вилайета).
11 Этот обычай соблюдается и в Константинополе: 1) J. Mészâros, Osmanisch-
türkischer Volksglaube, — «Keleti Szemle», 1906, (VII), S. 175. 2) «Der Muharrem»,
заметка (д-ра Ф. Шрадера) в константинопольской газете «Osmaiiischer Loyd», 1911,
№ 2. В этой заметке Шрадер указывает также, что дервиши, вспоминая о жажде,
мучившей Хусейна, стараются в течение всего месяца мухаррема или вовсе не пить
чоды, или же пить воду из глиняных или медных кружек, но не из прозрачных
стаканов.
92

Реджеб, шабан. Как преддверие в пост эти месяцы называются
«месяцами молитвы» («намаз айлары»). Накануне поста (наступающего в
рамазане) детей оделяют халвой.
Реджеб. Вечером накануне первой пятницы месяца реджеба
вспоминается зачатие пророка («лейлет-ул-регаиб»). В мечетях и некоторых
текке после пятой молитвы читаются отрывки из «Мевлида»
(«Рождение пророка») Сулеймана-челеби. Правоверные прикладываются к
бороде пророка («муйи шериф»); всех присутствующих в текке оделяют
во время чтения «Мевлида» сладостями.
В Конье недели за две до «ночи зачатия пророка» дети ходят по
домам с зажженными свечами, как бы возвещая жителям о предстоящем
радостном событии.
Этот обычай называется «шивли». Слово это объясняют двояко:
1) из арабского: «шуле» (светоч), 2) искажением «шибли» (vulgo:
«сиплы»). Это был будто бы пророк, предсказывавший рождение
Мухаммеда.
Шабан. 15 число месяца шабана называется «ночью граматы»
(«лейлейи берат» или «берат геджеси») 12. Чтобы погадать о своей
судьбе, обыкновенно 15 шабана становятся спиной к луне так, чтобы тень
падала спереди. Если при этом почему-либо не видать тени, это служит
указанием на близкую смерть. Подавленный мыслью о смерти, человек
весь отдается молитве (Карахисар) 13.
Шевваль. Месяц шевваль, следующий за месяцем поста (рамазаном),
открывается трехдневным празднеством и называется поэтому «празд
ничным месяцем» («байрам айы»).
Зильхидже. 10-го числа 'вспоминается жертвоприношение Авраамом
сына Исмаила 14; поэтому и месяц называется «месяцем жертв» («кур-
бан айы»). Каждый старается в этот день заколоть барана. Беднякам
и софтам присылается из дворца и от эвкяфа мясо.
Накануне рамазана и байрамов идут на кладбище, прибирают
могилы, читают над могилой Коран и т. д.
12 В Бурсе дети ходят вечером со свечами. В мечетях едят пилав, пьют шербет
и молятся за умерших (сообщение В. М. Заварина).
13 В эту ночь пророк получил «полномочия» («берат») на представительство за
.верующих перед престолом всевышнего.
14 Такова мусульманская версия жертвоприношения.

Q^Q^Q^
ОСМАНСКАЯ СВАДЬБА
ВВЕДЕНИЕi
«Если бы сказали, что на небе свадьба, женщины приставили бы
туда лестницу»,— гласит народная османская пословица2. Свадьба для
женщин на Востоке — радость; на минуту в скучную обыденщину
врывается шумное веселье, от тягучей прозы уносится женщина в мир грез,
потому что в свадебном ритуале бессознательно всплывает круг
понятий, в жизни давно уже утративших смысл.
Пестрый этнографический состав населения Османской империи,
разнообразие условий жизни османцев (от кочевания до оседлости) —все
это накладывает на свадьбу обилие оттенков; в свадьбе сохраняются
обряды, в которых аллегорически вспоминаются древнейшие формы бра*
ка — «умыкание», «купля-продажа».
Впрочем, в жизни также наблюдается «умыкание жен». Так,
например, в глубине Малой Азии (в Конийском вилайете), нередко парень
похищает девушку и бежит с ней в горы 3. Если родители спокойно
смотрят на исчезновение дочери, парочка возвращается в деревню. Иногда,,
однако, родители невесты затевают суд; если на суде девушка заявит,
что убежала добровольно,— иск уничтожается. Отрицательный ответ
девушки влечет для парня заключение в тюрьму. Против «умыкания» —
пережитка домусульманското склада жизни — восстает уже
духовенство; фактически умыкание сохраняется там, где обстановка
благоприятствует укрывательству: часто у кочевых и полукочевых юрюков4; как
пережиток, уже накануне забвения, обычай уцелел кое-где и в
христианских (греческих) деревнях; так, я слышал, что в деревне Мисти
(у Нигдэ, Конийского вилайета) раз в год, 1 января, дозволяется
«умыкание жен».
Однако следы насильственного увоза девушек разбросаны еще в
свадебном ритуале, и по ним картина умыкания может быть восстановлена.
Во время сговора между парнями устраивается состязание — игра в
поло, и если сторона жениха побеждена, неудачники высмеиваются (в
Сивасе). Сторона невесты как будто знает, что готовится похищение:
1 Введение содержит в себе только беглые пояснительные замечания об османской
свадьбе, как они подсказывались мне материалом, собранным из уст османцев и из
книг. Для монографического исследования свадьбы необходимы были бы наблюдения
(личные) над свадьбой; записывая ритуал свадебный весной 1906 г., я, правда, наводил
собеседников на те или иные детали, однако у меня несомненно находятся пробелы.
2 «Гёк юзюнде дююн вар диселер, кадынлар мердивен курмая калкар»; пословицу
сообщил мне В. М. Заварин, слышавший ее в Бурсе.
3 Мотив этот слышится также в песнях.
4 См. passim мою статью «По Малой Азии», — «Русские ведомости», 1914, № 240ь
94

в день перехода невесты в дом жениха невеста тщательно оберегается;
младший брат запирает комнату, где сидит невеста, на замок, и только*
деньги раскрывают перед посланцами двери (в Анкаре). На обратном
пути тоже неожиданное препятствие: .в ущелье парни из деревни
невесты прячутся в засаду и протягивают через дорогу веревку (в Сивасе) 5.
Значение обрядов, ко-нечно, позабыто; на них смотрят как на средство*
сорвать с жениха лишний бахшиш —деньги 6.
В ритуале османской свадьбы переплетаются уже отголоски
насильственного похищения женщин и полюбовного соглашения; стороны как
бы добровольно вступают в договор, между ними совершается акт
«купли-продажи» невесты. Однако выкуп смягчен 7; деньги, которые жених
платит за невесту, предбрачные дары, идущие на приданое невесте,
возвращаются, стало быть, -в дом жениха; на деньги жениха покупают
также родители невесты угощение для свадебного пира; размер
«выкупа» меняется в зависимости, конечно, от зажиточности вступающих
s родство семей. Впрочем, кое-где (в Сивасе) «выкуп за голову»
составляется как будто собственность отца невесты и не расходуется на
свадьбу.
Во время сватовства преобладает символика. Парень о своем
желании говорит родителям иносказательно: «Я хочу ехать в
Константинополь»; девушка, самостоятельность которой в мусульманской семье
сведена к нулю, выдает тайные свои думы битьем посуды.
Чтобы избавить себя от унижения отказа, жених посылает иногда
невесте яблоко; указание на символическое значение яблока османист
альрик видит в мани (частушке) :
Я дал тебе яблоко, а ты не берешь8.
Обычай этот, вероятно, заимствован у греков, где парень посылает
девушке яблоко или цветок9. Невеста свое согласие выражает посылкой
жениху платка (нишан махрамасы) 10. Об этом сохраняется
воспоминание в малоазиатских сказках: царская дочь, влюбленная в дурака,
отправила жениху, «согласно обычаю того времени», невольницу с
платком11. Впоследствии смысл обручального платка был запрещен;
обычай был отодвинут: на султанской свадьбе начальник евнухов лода-
5 Flotwell, офицер-картограф [Aus dem Stromgebiete des Qyzyl-Yrmaq, Gotha, 1895;
Petermanns Mitteilungen («Ergänzungsheft», № 114)], пишет (стр. 30), что в чертах
лиц жителей одной какой-нибудь деревни наблюдается своего рода фамильное
сходство, что и понятно, так как они заключают браки обыкновенно между собой и редко-
берут жен из другой деревни.
6 Отзвуки умыкания в народных песнях отлились в борьбе между соколом и
куропаткой (см. Вл. Гордлевский, Из наблюдений над турецкой песнью, М., 1909, стр. 31;
«Этнографическое обозрение», 1908, № 4, LXIX, стр. 90).
7 Резче — в чистом виде — сохраняется калым (выкупная стоимость) у кочевников,
например у узбеков; см. H. Vâmbery, Skizzen aus Mittelasien, Leipzig, 1868, S. 81.
8 Alric, Fragments de poésie turque populaire, — «Journal Asiatique», 1889, № XIV,.
p. 188 (мани № 149), ср. также мани № 148 из собрания I. Kunos, Osztnân török nép-
koltési gyujtemény, Budapest, 1889, стр. 206.
9 Th. Löbel, Hochzeitsbräuche in der Türkei, Amsterdam, 1897, S. 125. В книге
Лёбеля заключается богатый материал по свадебным обычаям у бесчисленных
народностей Османской империи. «Материал, — как заявляет автор в предисловии, —
представляет результат собственных наблюдений и изучения знаменитых писателей»;
османцам посвящены стр. 9—38, подробно изложено у него религиозно-мусульманское
бракосочетание (стр. 27—34); кое-что наводит на сомнения (так, например, мать
будто бы сопровождает дочь в день перехода в дом жениха и др.).
10 Y. Hammer, Histoire de l'Empire Ottoman, t. XIV, Paris, 1836, pp. 71—72.
11 Fr. Giese, Erzählungen und Lieder aus dem Vilajet Qoniah..., Halle a. S. —
New York, 1907, S. 41.
9S

вал невесте венчальный «платок» (узелок с материями и шалями),
который она посылала жениху как бы в благодарность за подарки 12, хотя,
собственно, это символическое изъявление согласия на акт купли,
только усложнение ритуала выбило обряд из первоначального момента13.
В переговорах между сторонами большую роль играет отец
невесты, он, paten îamilias *, как бы собственник дочери, он выбирает
себе зятя 14. Когда соглашение между сторонами достигнуто, пьют
шербет. Шербет — синоним сговора; в сказке о «Кузьме скоробогатом»,
записанной Ф. Гизе в Малой Азии, глашатаи сзывают народ на сговор,
выкрикивая: «Мы пойдем к индийскому падишаху пить шербет» 15.
Питие, по-видимому, восходит в глубь веков; обычай сохранился у татар з
Восточном Туркестане, только место шербета заступает там чай 16. Так
между двумя сторонами восстановляется как бы мир,
питье—первоначально, вероятно, из общей чаши — символически объединяет врагов или
создает как бы единую семью.
Но вот невеста «запродана», «пропита»; отныне она уже выделяется
между подругами, на нее набрасывают платок, убирают голову в
покров. Обряд этот у османцев смутно обрисовывается в эпитете невесты
явуклу (укутанная в платок) 17. В ритуале свадьбы сохранилась,
впрочем, заключительная сцена — обряд раскрывания невесты, снятия с нее
дувак 18, красной вуали. У узбеков обязанность эта лежит на свекре,
он платит невесте подарок за то, что поднимает покров 19 Показания о
том, как совершается снятие flammeum * у османцев, расходятся.
Я записал со слов османцев, уроженцев Анкары и Сиваса, что обряд
совершается только на другой день после свадьбы: собираются со всего
оела женщины, усаживают невесту и снимают покрывало; а Мелек-
ханум, жена великого везира Кыбрыслы (Критского) Мехмед-паши,
автор сенсационной книги «Тридцать лет »в турецких гаремах» (СПб.,
1874, стр. 291), рассказывает иначе20: когда брачная комната опустеет,
жених подходит к невесте и приподнимает покрывало, вкладывая ей в
волосы бриллиантовую булавку; подарок за счастье увидеть лицо
невесты называется «юз гёрюмлюк» или «юз гёрюмджеси». Во всяком
случае, очевидно, что обряд на османско-мусульманской почве
претерпел изменения.
Значение покрывала может быть двояко: 1) это как бы табу, запрет
на девушку, которая составляет уже чью-то собственность; 2) платок,
снимаемый свекром, уцелел, быть может, от эпохи «умыкания» — у
невесты лицо закрывалось платком, чтобы она не могла потом найти
дорогу в отцовский дом 21.
12 И. Бутовский, Брачные обряды турецких султанов. Из сочинения знаменитого
ориенталиста И. Гаммера, — «Новости литературы», 1824, № 19, стр. 100.
13 Обрядовое значение имеет платок, по-видимому, и у персов (см. В. А.
Жуковский, Образцы персидского народного творчества, СПб., 1902, стр. 120).
14 М. D'Ohsson, Tableau général de Г Empire Ottoman, t. IV, Paris, 1791, p. 334.
15 Fr. Giese, Erzählungen und Lieder aus dem Vilajet Qoniah, S. 18.
16 H. Катанов, О свадебных обычаях Восточного Туркестана, — «Известия
Общества истории, археологии и этнографии при Казанском университете», т. XII, вып. 5,
стр. 414.
17 В Нигдэ обряд (явуклук) занимает, кажется, важное место. Эпитет «яшмаклы»
говорит скорее о наступлении совершеннолетия.
18 «Дувак» значит еще «оболочка новорожденного».
19 См. H. Vâmbery, Skizzen aus Mittelasien, S. 86; вероятно, также у киргизов:
А. Диваев, О свадебном ритуале киргизов Сыр-Дарьинской области, Казань, 1900»
стр. 28 (оттиск из «Ученых записок Казанского университета»).
20 В переводе (с английского) искажены, иногда до неузнаваемости, восточные
слова и выражения.
21 L. v. Schröder, Die Hochzeitsbräuche der Esten, Berlin, 1888, S. 77.
.96

Публично оглашается сватовство девушки во время игр, когда
подруги, родственницы жениха, танцуя, дают ей платки.
Цельнее сохраняется в свадебном ритуале обряд «хны» —
окрашивания волос. Это, так сказать, девичник, праздник женщин, на котором
могут присутствовать из лиц мужского пола только мальчики.
Когда совершается этот обряд? В Константинополе, где, разумеется,
городской характер жизни уже сметает этнографические подробности,
срок между обручением и свадьбой небольшой22; в провинции, наоборот,
все совершается чин чином, медленно. В Константинополе обряд «хны»
исполняется накануне свадьбы, в бане, которая на Востоке
представляет как бы клуб и ресторан 23. В столице, таким образом, уцелело
как будто обрядовое мытье — Xoircpov vu^cptxov. В провинции обряд
справляется, когда вопрос о свадьбе, т. е. о предбрачных дарах
жениха, разрешен окончательно, перенесение даров жениха в дом невесты
совершается уже после (в Анкаре).
Собираются женщины и, расплетши косы девушке, расчесывают
волосы и красят хной24. Предчувствуя близкую разлуку, они плачут над
ней; в песне вспоминают подруги привольную девичью жизнь. Горюет и
невеста, растроганная пением: ее пугает жизнь у чужих людей25.
Обязателен для невесты плач, когда наступает расставание, т. е. в четверг,
в день перехода в дом жениха, это уже обрядовый плач.
Подруги -вокруг гарема обводят девушку с зажженными свечами в
руках, устраивая как бы овацию 26. Жениха тоже товарищи провожают
с факелами (машалла) из мечети домой накануне пятницы. Во время
шествия невесты (в XVII в.) невольники несли два огромных факела.
Факельные шествия, вероятно, заимствованы у греков.
Окрашенная хной, девушка превращается как бы в невесту; слово
«кыналы» в народном языке почти что синоним слова «невеста».
Хронологически обряд хны, быть может, предшествует обряду покрывания*
девичья коса-краса уже пропала, платок скрывает волосы женщины.
Предбрачные дары жениха таили в себе символическое и магическое
значение. Исстари уже определен был круг подарков, которые жених
должен поднести невесте. У узбеков, например, жених посылает невесте
кольцо, головной наряд, браслеты, серьги, украшения для груди 9' Во
время султанских свадеб подарки жениха украшали лоб, уши, шею, руки,
талию28 и ноги невесты. Количество подарков (семь) означало «семь
сфер, в которых »вращается невеста» 29,—объяснение, впрочем,
натянутое; во всяком случае, как указывает цифра «семь», регламентировка
22 Мелек-ханум, Тридцать лет в турецких гаремах, СПб., 1874, стр. 274.
23 Там же, стр. 286. Я вспоминаю, как однажды в Бурсе мой приятель Омар водил
меня по серным источникам; мы выкупались, и, пока одевались, перед нами ставили
сини с жареной бараниной, фруктами.
24 Кое-где подрезают — в среду вечером — у невесты зюльф (пейсы) (см. Вл.
Гордлевский, Образцы османского народного творчества, ч. I, тексты, М., 1916, — «Труды
по востоковедению, издаваемые Лазаревским институтом восточных языков»,
вып. XXXIV, стр. 99).
25 В л. Гордлевский, Образцы османского народного творчества, стр. 99; в книге
напечатан османский текст свадебных песен (ср. Fr. Giese, Erzählungen und Lieder
aus dem Vilajet Qoniah, песни № 41, 56).
26 Мелек-ханум, Тридцать лет в турецких гаремах, стр. 286.
27 H. Vâmbery, Skizzen aus Mittelasien, S. 81.
28 Пояс, стягивающий талию, по сообщению Мелек-ханум («Тридцать лет в
турецких гаремах», стр. 287), надевает на невесту отец, это символ замужества.
29 J. Hammer, Histoire de l'Empire Ottoman, t. XIII, p. 196. Толкование:
«Лишенная всякого участия в общественных делах, женщина должна посвящать свое
время исключительно исполнению обязанностей, которые лежат на ней как на супруге
и матери».
7 В. А. Гордлевский
97

произошла уже на малоазиатской почве: для турка таинственный 'смыс;г
заключен в цифре «девять»; у узбеков эта цифра установлена для ко*
личества подарков.
Предбрачные дары жениха разделяются на две категории: одни —
реальная стоимость невесты (золотые и серебряные вещи, усыпанные
драгоценными каменьями), другие — символ или талисман. Что это за
символы или талисманы?
Среди подарков на свадьбе богача и бедняка центральное место
занимает сахар и зеркало. Сахар упоминается уже на сельджукской
свадьбе: во время свадьбы Иззеддина Кёйкавуса I * (XIII в.) в Адалье были
изготовлены сахарные головы, в которые искусно было заделано
золото 30; на султанских свадьбах в Константинополе из сахара отливались
замки, звери и т. д.
Зеркало представляет, вероятно, талисман, заимствованный у
иранцев31. В -современной персидской свадьбе, как рассказывал мне Мирза
Джафар-хан (уроженец Персии), когда невеста идет в дом жениха,
около нее шествует один (у бедняков) или два (у богачей) айнедара
(носитель зеркала). Зеркала, направленные на лицо невесты, как бы
предохраняют невесту от бед; невеста должна видеть только свое лицо,
сияющее радостью.
Подарки нередко соблазняли родителей невесты, нередко поэтому
родители благосклонно взирали на сватовство, хотя невеста была еще
девочка32. Султан Ахмед III* (начало XVIII в.) выдал свою 4-летнюю
дочь (Фатиму) за 35-летнего министра. Для султана это была, быть
может, спекуляция, потому что, если невеста умирала до совершеннолетия
(когда она фактически вступала в брак), подарки жениха должны были
идти в казну или в кассу султанскую.
Байрон выпукло отметил это в «Дон-Жуане» (перевод Н. Гербеля»
стр. 112):
Принцесс в дворцах держали взаперти
До свадьбы; за пашу их выдавали,
Иных венчали даже лет шести;
Вы этому поверите едва ли,
Но важная на то причина есть:
Богатый дар обязан зять принесть.
Подарки жениха, как доказательство уплаты вена за невесту,
выставляются для всеобщего обозрения; торжественная церемония
перенесения подарков из дома жениха в дом невесты (и обратно) рассчитана
также на эффект. Для деревенских детей это доходная статья: во главе с
ходжой или имамом (своим учителем) дети собираются около дома
жениха и, распевая псалмы, несут на голове дары 33.
В истории Хаммера перепечатан чин перенесения даров от XVII в.;
когда султаны справляли свадьбу дочери, по улицам Константинополя
двигалась пышная процессия: впереди шли янычары, за ними — слуги,
они несли чаши с шербетом, подарки. Между украшениями были
30 Вл. Гордлевский, Из комментариев к староосманскому переводу хроники мало-
азийских сельджукидов, так называемой хроники Ибн Биби, М., 1912, стр. 6
(«Древности восточные», т. V, М., 1913).
31 На картине венецианского художника XV в. Дж. Беллини османка держит &
руках зеркало.
32 J. Hammer, Histoire de l'Empire Ottoman, t. XI, p. 421.
33 Подарки под музыку обносятся кое-где в городе, см. Th. Löbel, Hochzeitsbräuche
in der Türkei, S. 24.
98

«пальмовые деревья»—эмблема плодородия на Востоке. «Будь плодо-
носен, как пальма, или по крайней мере свободен и высок, как
кипарис»,— говорит поэт Саади. Несомненно пальма зашла в ритуал
османской свадьбы извне, в языке для нее арабское слово «нахль» или, в
народе, «накле» 34. Однако в Константинополе «пальма» была один звук:
высокие «пальмы», носившиеся на свадьбе,— «искусственные знамена»
необычайной величины; они составлены из горшков с цветами, восковых
свечей, покрывал и т. д. и больше походили на колокольню, чем на
деревья 3ö. Для Хаммера «пальма» — воспоминание о садах древнего
божества садов (?), которое почиталось у греков и римлян; пальмы
возвышались часто над вазами со сладостями или сахаром; он правг
когда говорит, что сахар — указание на сладкую жизнь жениха а
невесты.
Пальма часто заменялась прозрачной свечой. Османский этнограф
М. Тевфик36 прямо говорит, что «пальма» изготовлялась из воска, пх
Византии «пальма» перекинулась на холодный север, где в песнях,
и частушках дико звучат еще «пальмовые свечи».
Отдельные слова, бессвязно упоминаемые, говорят, что на османской
свадьбе в провинции сохраняются разбитые черты из сложного чина
свадьбы, который соблюдался в столице султанами, т. е. на
современной османской народной свадьбе отражается быт верхов общества —
явление, наблюдаемое в русской свадьбе, где и на терминах и на
обычаях зафиксирован княжеский быт Московской Руси 37.
Так, например, в Анкаре салютационная стрельба из ружей носит
название «сеймен» — несомненно в «слове удерживается воспоминание о
янычарах — сейбанах, торжественно конвоировавших свадебную
процессию.
Однако, исходя из свадьбы султанской, я вовсе еще не хочу сказать,,
что эта была типичная турецкая свадьба, она могла утратить черты
народные, потому что жены султанов были нередко из иноземок — из
гречанок или славянок и т. д.
При дворе султанов господствовала одно время сербская речь; ино~
земки приносили с собой иноземные обычаи, и таким образом исчезала
чистота турецкого быта.
Свадебные торжества длятся семь дней38, это, может быть,
воспоминание о семи свадьбах, т. е. празднествах, совершаемых киргизами 39„
В османских сказках свадебный пир длится «сорок дней»—число,
конечно, эпическое. Пир идет, по условиям мусульманской жизни, отдельно:
на мужской и на женской половине дома, у мужчин веселье разухаби-
стее, грубее, пожалуй; и тут и там играет музыка, conditio sine qua non*"
свадьбы. В танцы вплелись уже обычаи, заимствованные османцами;
у соседей. У османцев как Анкары, так и Сиваса, например, гости,
восхищенные игрой танцора, налепливают ему на лоб монеты. Картина
эта, возбуждающая в зрителе сладострастие, наблюдается у курдов суз-
маки: танцор (женоподобный мужчина) садится кому-нибудь на коле-
34 Народное (османское) произношение арабского слова для обозначения
единичности.
35 И. Бутовский, Брачные обряды турецких султанов..., № 18, стр. 90 (термины и
собственные имена искажены).
36 «Ики гелин одасы», Истанбул, 1301 г. х., стр. 7.
37 Ср. также В. А. Жуковский, Образцы персидского народного творчества, стр. 130
(женах — шах на троне).
38 J. Hammer, Histoire de l'Empire Ottoman, t. XI, p. 418.
39 P. Карутц, Среди киргизов и туркменов на Мангышлаке (перевод Е. Петри)»
СПб., 1912, стр. 97.
7* 99

ни я обнимает его, а избранник налепливает ему на лоб языком
золотую монету40.
Празднества, свадебные, игры, состязания заканчиваются в среду.
В четверг совершается переход невесты в дом жениха,
Канун пятницы, дня зачатия пророка Мухаммеда, для
мусульманина, конечно, благословенное время, hora fasta *41. Впрочем, историк
Найма рассказывает, что великий везир женился на дочери султана в
лонед ельник 42л
Так как в жизни девушки разрыв <с родной »семьей представляет
громадное значение, понятно, что народ окружил этот акт приметами и
суевериями, предсказывающими или предупреждающими несчастье.
Всякий шаг невесты на пути взвешивается, все служит источником для
догадок о жизни девушки в прошлом и в будущем.
Когда невеста подходит к дому жениха, ее осыпают сластями,
зернами43, монетами. Сласти (сахар) предвещают, конечно, сладкую жизнь.
Монеты, как практически замечает Мелек-ханум (стр. 288), приносят
счастье. Монета, как bonum omen *, входила также в ритуал возведения
ханов (Касимовского царства *) на престол 44. Как только переступает
невеста порог дома, дружка бросает с крыши к дверям кувшин (с
водой?). Обычай этот, предохраняющий от сглаза, записан мной в Конье;
как сообщил мне С. Г. Дзеруньян * (уроженец Константинополя),
османцы льют на порог воду, и при этом произносится заклинательная
формула от шайтана. Вода, конечно, очистительное средство, она
очищает, облегчает путь. Значение воды хранится всюду на Востоке —
среди османцев и арабов. Когда я покидал Дамаск, хозяйка моя,
арабка-христианка, наполнила кувшины водой и поставила у меня в
комнате,— чтобы я вернулся благополучно опять в Дамаск, пояснила она.
Вступая в дом, невеста как бы вступает в семью жениха 45. У юрю-
ков совершается обряд, так сказать, удочерения девушки: на лестнице
стоит, расставив ноги, свекровь, невеста пришлась ко двору_ (кадемли);
она мажет пороги дверей маслом и медом, это магическое пожелание
счастья, чтобы обитатели «катались как сыр в масле». В
Константинополе слышал я доброе пожелание, в котором слова «яг» (масло) и «бал»
(мед) выражают эту мысль: «Яг бал олсун!» («Да будет он маслом,
медом!»); пожелание это равносильно «Будьте здоровы!» («Афиетлер
олсуи!»).
Невесту ведут в дом, но дом недавно заменил в ритуале жилье
кочевника палатку. Вамбери рассказывает* (стр. 85), что у узбеков,
например, в углу комнаты импровизируется палатка; у османцев брачная
опочивальня носит персидское название «гердек» (круглая палаточка).
В брачной комнате невеста сидит под аскы; аокы имеет форму палатки
или балдахина из розовой сетки, прикрепленной к потолку; балдахин
усеян золотыми звездами и покрыт гирляндами цветов 46.
40 «Путевой журнал Е. И. Чирикова, изданный под редакцией М. А. Гамазова», —
«Записки Кавказского отдела императорского Русского Географического общества»»
кн. IX, СПб., 1875, стр. 330.
41 Для араба (Египта) четверг — день счастливый, потому что пророк охотнее
всего отправлялся в этот день в путь; в четверг открыты двери рая («Zeitschrift des
Vereins für Volkskunde», 1913, S. 96).
42 «История» (константинопольское издание), т. VI, стр. 48.
43 По-видимому, сыплют на невесту просо; ср. доброе пожелание: «Дарысы сенин
башына!» («Просо его [чье?] да ниспадет на твою голову»).
44 Н. Заседателев, Древние обряды коронования у тюркских народов, — «Известия
Общества истории, археологии и этнографии», т. XII, вып. 4, стр. 376.
45 Неприятные, впрочем, отношения устанавливаются с золовкой: «Эх, золовка,
до смерти не видать бы мне твоего лица!».
46 Мелек-ханум, Тридцать лет в турецких гаремах, стр. 283. Описание аксы дано
100

Чтобы брак был счастлив, предварительно катают по постели
мальчика; puer felix * выступает, по-видимому, и на свадебном пиру.
Для наставлений при женихе неизменно находится старая матрона —-
ение 47; собственно, слово это означает: жена старшего брата или дяди48;
таким образом, в слове вскрывается строй семьи турецкой, когда
старший брат был и дядя младшему; у татар Восточного Туркестана (в Тур-
фане) обязанность советницы лежит на тетке жениха 49.
В Сивасском вилайете вместо ение упоминается повариха (ашчы ка-
дын); может быть, потому, что повариха, оберегающая жениха от
отравы,— одно из близких жениху лиц, или повариха в свадебном ритуале
искони занимает почетное место,— как в дервишествующих орденах
дед (баба, деде), заведующий кухней.
В опочивальню толкают жениха тумаками, это товарищи-холостяки
гонят его от себя, потому что он потерял уже свободу50.
Оставшись наедине, жених и невеста совершают трапезу: здесь и
кура, и гс-злеме, род тонких блинов (1с травами), и финик, съедаемый
пополам. Так знаменуется между ними единение; финик (подернутый
пленкой), может быть, таит в себе указание на физиологические
изменения, которые наступают в девушке. Невеста разувает жениха, она
как бы признает, что находится у него в подчинении, что она раба мужа.
Только в крайнем случае, если невеста была слаба, бра« был
фиктивный, и она возвращалась на месяц домой51.
Между тем снаружи друзья и родственники оберегают опочивальню
от злых духов или колдунов52, которые могут повредить жениху или
невесте. Злой дух может, конечно, забраться и в опочивальню. Поэтому
между женихом и невестой на постели клали меч53. С. Г. Дзеруньян
говорил мне, что еще 30 лет тому назад обычай этот соблюдался в
армянских деревнях (около Яловы, на Мраморном море). Упоминание о
мече сохранилось и в османских сказках, но смысл уже искажен; добыв
себе невесту, герой кладет на постель меч: только когда родители
благословят невесту, возможно брачное «сожительство54. По-видимому,
дружка жениха, собственно, также оберегал жениха от напастей, слово
«сагдыч» происходит от корня «саг» (здравый, невредимый).
Удостоверение в невинности невесты утратило уже публичный
характер 55; тетка жениха несет простыню на следующий день только
свекрови, но прежде, очевидно, неблагоприятный результат навлекал на
в интересном полуэтнографическом очерке М. Тевфика «Ики гелин одасы»; там же
описано приданое, наряд невесты.
47 «Той Тейбесиз, гелин енгесиз» — «Пира не бывает без Тайибэ, невесты (sic!) без
тетки», — ироническое замечание у азербайджанцев о человеке, который всюду суется;
у османцев в этом смысле говорят: «Камберсиз дююн олмаз» — «Без Камбера свадьбы
не бывает».
48 У киргизов дженге — сваха (см. А. Диваев, О свадебном ритуале киргизов Сыр-
Дарьинской области, стр. 18).
49 Н. Катанов, О свадебных обычаях Восточного Туркестана, стр. 417.
50 Мелек-ханум, Тридцать лет в турецких гаремах, стр. 290.
51 М. D'Ohsson, Tableau général de1 l'Empire Ottoman, pp. 334—335; ср.
башкирский обычай.
52 О колдунах на свадьбе см. В л. Гордлевский, Из османской демонологии, —
«Этнографическое обозрение» (кн. CI—СИ), М., 1914, № 1—2, стр. 43—44.
53 L. v. Schroder, Die Hochzeitsbräuche der Esten, S. 167. В Московской Руси
боярин, ездивший верхом около сенника, держал в руке обнаженный меч.
54 Вл. Гордлевский, Обзор турецких сказок по сборнику Игн. Куноша, —
«Юбилейный сборник в честь В. Ф. Миллера», М., 1900, стр. 194, сказка №31.
56 Теперь жених старается, вероятно, покрыть изъян. Я записал в
Константинополе анекдот от уроженца Измита: невеста просила у жениха иголку, чтобы проткнуть
мочку уха для серег, на что догадливый жених заметил: «Ну лучше бы ты сделала
наоборот и проткнула бы мочку уха в доме отца».
101

родителей невесты насмешки. «Ьашу дочь проела мышь»,— говорят ia-
тары Турфана 56; в Алеппо будто бы родители душили своих дочерей 57.
Ритуал османской свадьбы оплетен обрядами и суевериями,
заимствованными у соседей; свадьба утратила уже колорит степи, и только
«праздник бараньей ноги», справляемый на другой день, 'воскрешает
старину. Для Константинополя торжество это удостоверено Мелек-ханум
(стр. 291—292); отголоски как будто слышны и в Малой Азии58.
МАТЕРИАЛЫ
Свадьба в Анкаре
(Записано со слов Нури, уроженца Аяша)
СВАТОВСТВО
Для сватовства (дюнюрлкж) в дом невесты отправляются со
стороны жениха сваты — ровесники отца невесты или закадычные его
приятели. Произнося священные слова: «Я прибегаю к Господу..,»59, они
подходят к дому, тихонько стучат в дверь. Сверху кто-нибудь услышит
и откроет дверь 60. Читая слова молитвы, сваты входят и спрашивают:
«А что, Ахмед-ara дома?» («Ахмед-ara эвде вармы?») —«Дома,
пожалуйста»,— отвечают им. Сваты поднимаются наверх и садятся. После
кофе61 начинается задушевная беседа (мухаббет). «Ахмед-ara, знаешь,
зачем мы пришли?» — «Нет, не знаю; ну, скажите, прошу».— «Вот по
повелению Аллаха 62, по слову пророка Мухаммеда пришли мы сватать
дочь твою Фатиму за Хюсейна, сына Хасана, очень будет это складно:
•сарык (головная повязка) у него, как у вас, характером он тоже
походит на вас, словом, подходящий человек. Мы все так думаем. И ты
уж не перечь!» Отец невесты замечает: «Нет, дочерей взрослых (етиш-
?кин) у меня нет, моя дочь — ребенок, голова у нее не поднялась над
трубой дома (башы баджадан чыкмады), ей с гору нужно еще есть
хлеба, с море — выпить воды. Вот тогда я выдам дочь свою замуж».
И что ни говорят сваты, отец стоит все на своем. Наконец сваты
поднимаются: «Эх, пойдем-ка по домам!». Дня через два отец жениха
выбирает еще двух соседей и посылает их в дом невесты. Усевшись,
они говорят: «Ахмед-ara, вот мы пришли по слову аллаха сватать
дочь твою за Хюсейна; очень это складно. Бог благословит их, и
заживут они с нами». Однако отец невесты все упирается; сваты,
огорченные, идут обратно. Опять через несколько дней отец жениха
засылает в дом невесты наиболее видных в деревне соседей. «Голубчики,—
замечает им отец невесты,— дочь моя еще ребенок, .ну, статочное ли это
дело! Вот подрастет моя дочь, тогда, бог даст, я и выдам ее за
Хюсейна, сына Хасана. Ведь и он еще ребенок. Пусть и он потерпит
несколько лет; а там подрастет моя дочь, да и сам он возмужает».—
«Послушай,— говорят сваты,— теперь давай мы только ударим по рукам (>сёз
56 Н. Катанов, О свадебных обычаях Восточного Туркестана, стр. 428.
57 «Всемирный путешествователь, изд. аббатом Де-Ла-Порт», т. II (2-е изд.),
СПб., 1781, стр. 56.
58 В Нигдэ, кажется. У киргизов, как сообщает Карутц (Р. Карутц, Среди киргизов
и туркменов на Мангышлаке, стр. 101), невеста обязательно плачет, когда режут
барана; впрочем, в классической древности также приносилась богам жертва.
59 Коран, сура СХШ, ст. 1.
60 Деревенские дома двухэтажные: сверху — жилое помещение, внизу — хлев,
конюшня и т. д.
61 Традиционное угощение.
62 Коран, сура IV, ст. 3; сура XXIV, ст. 32.
102

кесмек), устроим сговор (нишан коймак) 63, так будет виднее, а там,
через несколько лет, сыграем свадьбу. Беды никакой не будет от
этого!»— «Ну, я обдумаю это,— сдается отец,— и спрошу у матери
невесты; если сна согласна, я извещу вас через несколько дней». Сваты идут
в дом жениха и рассказывают, как было; слыша это, отец радуется.
СГОВОР
Через несколько дней сваты опять идут в дом невесты. «Что вы так
торопитесь? — спрашивает он.— Дочь моя еще ребенок». Те, однако,
не отстают, и отец невесты дает наконец согласие. «Ну, мы уломали-
таки Ахмед-агу»,— говорят сваты Хасану.— Вот только он требует
десять золотых османских лир».— «Ну, это много,— »возражает Хасан,—
время сейчас тяжелое: нужно мне справить сговор (нишан такмак) 64t
сыграть свадьбу, пойдет на это пять-десять лир. Словом, еще десять лир
дать ему я \пе могу. Так и быть пять лир — куда ни шло!» Сваты
извещают об этом Ахмед-агу, предлагая пять лир «выкупа» (аырлык) 65t
но он и слышать не хочет ничего. Волей-неволей Хасан дает десять
лир. Вручая деньги, сваты говорят: «Слушай, Ахмед-ara, на будущей
неделе будем пить шербет66, справим, помолясь богу, сговор».
Отец жениха идет в город и покупает 40 окк * 67 рису, два-три
барана, пять окк масла, пять окк сахару и пр. С баранов сдирают кожу
и кладут на подносы (сини); рис,горох, булгур и т. д. распределяют на
нескольких блюдах; словом, получается до 20 блюд. Женщины, надев
чаршафы, кладут блюда на голову и несут в дом невесты; у дверей дома
принимают у них блюда. Невеста целует у отца своего руку. А
женщинам, принесшим блюда, невестина сторона повязывает головные платки.
Пробыв в доме невесты с час, женщины уходят.
В доме жениха между тем собираются родственники; замесив в
котле десять окк муки, 15 окк пекмезу (виноградный вареный сок),
десять окк масла, приготовляют халву и выкладывают ее затем на двух
блюдах.
Вечером в доме невесты из припасов, отнесенных днем женщинами,
стряпают вкусные кушанья; и сколько ни есть родственников —
жениховых и невестиных,— все собираются в доме невесты; на пир сзывают
гостей младшие братья невесты и жениха. Едят, пьют; имам читает
молитву, а гости заключают священные слова возгласом «аминь!». Детей
родни невестиной сторона жениха оделяет бахшишем, по три-пять
пиастров. Все расходятся.
На другой день на блюдо с халвой кладут золотое колечко,
серебряный браслет, несколько вышитых галунных полотенец и платков«
Выбирают в деревне из родственников жениха здорового, крепкого
парня и дают ему в руки блюдо с халвой. В дом жениха дети гсоседские
приглашают имама, своего учителя. Дети поют псалмы, а маленькие
ребятишки возглашают «аминь!». Так и идут они к дому невесты —
впереди кальфы (старшие ученики), за ними — малые ребятишки, а
позади— халвовщик, имам и мухтар (староста). Отец невесты дает халь-
фам по пять пиастров, человеку, который принес халву,— полотенце,
63 Нишан — знак (перс).
64 Собственно, навесить знак, надеть на невесту кольцо, браслет и т. д.
65 Собственно, «аырлык» значит «тяжесть»; под «аырлык» разумеются также
металлические вещи, медная посуда, даваемая женихом.
66 Выражение «шербет ичилди» («был выпит шербет») соответствует русскому
«кпропили невесту».
67 О к к а — около трех фунтов.
103

стоимостью в один меджидийе*. Процессия уходит. В доме невесты
режут халву на маленькие кусочки и, разложив на тарелочки,
распределяют между соседями в деревне. От середины халвы отрезают кусок»
так с один-полтора окк; зажаривают хороший кусок мяса, приготовляют
сладкое — все это на (подносе человек несет иа голове в дом жениха..
Жел ix созывает своих приятелей, и они весело проводят вечер.
Кольцо, которое было на блюде с халвой, невеста надевает на
палец, надевает и браслет —»вот это и есть нишан (знак).
Нередко, когда жених уже «сосватан» (нишанлы), приятель, чтобы
позабавиться, сдернет у него с головы повязку или вытащит из
кармана платок, а то 'снимет с ноги обувь и бежит в дом невесты. «Вот
плато* жениха»,— говорит он ей; невеста дает ему несколько яиц,
«колбасы» (суджук) и т. д. Парень берет все это и, лридя к товарищам,
возвращает жениху платок. Все сдвигаются в кружок и, уничтожая еду,
весело проводят время. Веселится с ними и жених. Так проходит
время до свадьбы, после свадьбы жених уже не водит компании с парнями,
а сидит все со старшими. И если случайно попадет в толпу парней, они
говорят ему: «Ну, ты уже не годишься нам, ты — человек женатый,
мы —холостяки, шатаемся где вздумается, и никто с нас не
спрашивает ничего». Выслушав это, молодожен печально опускает голову и
уходит.
После сговора, кого из женской родни жениха невеста ни встретит,
непременно целует руку, а ходит уже она закрытая (яшмаклы). Время
от времени со стороны жениха в дом невесты посылается виноград,
лебледн (поджаренный горох), винные ягоды и т. д.; со своей стороны,
невеста тоже посылает жениху платок (чевре), гашник, рубашку,
кисет и г. д. Иногда жениха приглашают в гости, поят, кормят, но жених
никогда, так до самой свадьбы, и не видит невесты.
На свадьбах, когда девушки развлекаются, невеста часто играет с
подругой — родственницей жениха. Последняя вынимает из кармана
платок (чембер) и повязывает невесте голову. И сколько на свадьбе ни
есть девушек, родственниц жениха,— все они водят хоровод с невестой
и повязывают ей голову платком. И м'ного платков соберет невеста до
своей свадьбы. До свадьбы невеста постоянно обходит сторонкой дом
жениха 68.
Так длится год, два, даже три года, и вот наконец начинаются
приготовления к свадьбе.
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ К СВАДЬБЕ
Опять со стороны жениха идут посланцы. «Бог даст, — говорят они
отцу невесты,— «а будущей неделе справим свадьбу, да будет вам
.известно». Но отец невесты возражает: «Нет, в нынешнем году мне не
сподручно, сыграем-ка лучше в будущем году, а теперь я никак не
могу: тяжело (сыкынтым вар), хлеб не уродился, а за сына еще
плати бедель (выкуп от военной службы); вошел я в долги, словом,
отложим-ка свадьбу на год!» Посланцы сообщают об этом отцу жениха,
но жениху уже невтерпеж: «Нет,— говорит он отцу,— вы уж
пожените меня!» Через несколько месяцев посланцы опять идут к отцу
невесты, и опять неудача. Тогда отец жениха посылает имама, мухтара.
«Послушай, Ахмед-ага,— говорят они,— чего ты ломаешься? Дочь твоя
выросла, и зятек твой, Хюсейн, возмужал и окреп, как лев. Пора сы-
68 В Булгармадене (Конийского вилайета) у христиан невеста бегает постоянно or
родственников жениха и не разговаривает ни со свекром, ни со свекровью (маш).
104

грать и свадьбу. Бог даст, они обзаведутся семейкой, будут у них
дети, и бог тебя вознаградит. Ведь такова воля Аллаха: все мы в мир
так пришли и уйдем. Чего тянуть? Ты говоришь, что год тяжелый и
нет денег, но бог помогает тому, кто строит дом и справляет свадьбу69.
Ты только начни, а там бог тебе поможет, ты только диву дашься!»
Ахмед-ara сдается. «Ладно,—говорит он,— но тестюшка как-никак
должен дать мне десять лир на расходы, придется, видно, и мне занять».
Отец жениха посылает ему десять лир, Ахмед занимает еще лир 20 и,
забрав дочь, жену и кого-нибудь из родственниц, идет в город; там они
накупают всего, что нужно для свадьбы и для дома дочери; так,
например, две постели, хорошее платье, платье для зятя, разную посуду
(медную), зеркало, сундук, подушки, стулья, миндер, набитый травой,
комод, несколько надписей70 и украшений для стен71, кофейник, чайник,,
мелочь для бани, обувь и т. д. Жених также идет с отцом в город;
покупают для невесты хорошее платье, для себя постель, заказывают
для свекра и свекрови, братьев (своих и невестиных) по платью, для
девочек из родни невесты берут по платку и, наконец, 15—20 окк хны.
Словом, все, что только нужно для свадьбы, забирают в городе.
ОБРЯД ХНЫ
Через несколько дней в дом невесты приходит весть: «На этой
неделе мы хотим устроить обряд хны (кына якмак)»,— а там отвечают:
«Мы еще «е приготовились, приданое невесты еще не обряжено.
Повремените несколько недель». Когда об этом узнает отец- жениха, он
сердится и кричит: «Да что это за безобразие! Вот уж год, как меня
кормят все завтраками (бугюн, ярын); глядишь, подойдет уборка хлеба:
нужно будеть жать, вязать в снопы, веять зерно, убирать солому, а
там зима — баранам 'нужно заготовить лист, траву; я уже -состарился,,
мне трудно управляться. Пока не сыграем свадьбу, я не могу заниматься
своими делами. И чего так затягивать? Да если он что имеет, пусть
скажет. Потребовал он десять лир «выкупа», я дал, потребовал на
расходы десять лир, опять я дал; коли еще чего не хватает, дадим, но тянуть
так — бессмысленно». Опять посланцы идут в дом невесты; бедняжка
Ахмед говорит: «Послушайте и чего он так торопится, или он не знает,,
что значит выдавать дочь замуж. Дочь не то что сын! Завтра все
выйдет наружу, что ж, нам быть -посмешищем народа?! Все соберутся и
будут смотреть приданое (чеиз) дочери Ахмед-аги. «Э, э, скажут, да
у нее 'ничего и нет! Ну, и Ахмед-^ага, а еще человек зажиточный! Всего-
то у него на свете одна дочь, и такое приданое?! Не ожидали мы этого!
Бедняжка дочь!» Что же, отпускать нам дочь на посмеяние? Нет, пусть
еще потерпит две недельки. Моя девочка и сна не знает, все думает,
как бы поскорее приготовить себе приданое. Помилосердствуйте! Вот
будет у «его дочь, тогда увидит, легкое ли это дело!» Словом, обряд
хны откладывается еще на две недели.
Сколько в деревне ни есть девушек, все они собираются в доме
невесты на обряд хны. Собирается 20—30 девушек, приходят и восемь-де-
сять пожилых женщин. Распускают невесте 1волосы и расчесывают. Одна
женщина размешивает в чашке хну с водой; потом усаживают невесту.
Подруги, став кругом, берут в руки бубны (деф) и хором поют:
69 Очевидно, это поговорка: «Аллах эв япан-иле дююн япана колайлык верир-
имиш».
70 Это стихи из Корана, хадисы, изречения и т. д.
71 В виде священных картин, изображений Мекки, мечетей и т. д.
I0S

Атладым, чыктым эшийи,
Софрада калды кашыы,
Кыз ананын данышыы,
Яр элин, кынан кутлу олсун,
Ал якын, мубарек олсун!
(Перевод: «Вышла я и перешагнула через порог, за столом осталась
ложка невесты, а все дочь свою тормошила мать72. Изборозди хной ее
руку, пусть хна тебе, невеста, пойдет впрок! Ну, начинайте, благосло-
вясь!»)
Под песни красят волосы невесты хной; мать, сестры, отец в это
время плачут. Со стороны жениха на обряде хны нет никого. После этого
зовут сперва любимую подругу невесты и ей тоже красят волосы хной,
за ней — другую девушку, третью и т. д. Под самый конец красят хной
руки маленьких девочек и мальчиков. Руки красят и невесте, а голову
повязывают красивыми платками. Потом все «принимаются за еду и
до утра Ееселятся, поют тюркю, пляшут, играют и т. д. И пока хна
не высохнет, не развязывают платков. Ходят из дома в дом; везде
едят, пьют; женщин замужних между ними нет: все девушки. Идя по
деревне, они «от темени до ногтей» (тепелеринден тырнакларына ка-
дар) закутываются в белые чаршафы. Лицо закрыто «вуалью» (пече), а
на ногах — «сапожки» (чизме). Так гуляют они два дня. Потом хна
просыхает, и они начисто моют себе голову.
Во время свадебных торжеств хозяин свадьбы, отец жениха,
покупает несколько окк пороху и раздает молодежи по пол-окки, 100
дирхемов каждому *, из дома невесты им дают по платку. Платки парни
привязывают к ружьям и, разодевшись, выстраиваются так человек
40—50 в ряд. Скажем, например, из дома невесты пересылают
что-нибудь в дом жениха, и вот парни, сопровождая шествие, подряд
стреляют из ружей, так что, когда последний выстрелит, первый успеет
уже зарядить свое ружье. Обряд стрельбы называется «сеймен»73, но,
конечно, не всякий соблюдает его: очень уж много идет денег на порох.
ПЕРЕНЕСЕНИЕ ПРИДАНОГО В ДОМ НЕВЕСТЫ
В воскресенье в доме жениха собирают разные вещи: 'постель,
медную посуду, сундуки и т. д. и укладывают на лошадей или на телеги;
зовут имама, мухтара, школьников. Опять старшие ученики читают
молитвы, маленькие дети поют «аминь». Дети берут на голову себе
подносы, на которых уложены платья, платки, а в платках — сладости:
виноград, леблеби, винные ягоды и т. д. Дорогой дети запускают руки
в подносы, лакомятся, набивают себе карманы сладостями. Словом,
когда подходят к дому невесты, на подносе уже все подъедено. Бывает,
что дети дорогой иногда падают, и, если на дворе слякоть, платье,
которое они несут на подносах, пачкается в грязи; они7 не смущаясь,
подбирают и опять кладут на подносы. Под пение -псалмов подходят
они наконец к дому невесты, а там уж их ждут и приветствуют
словами: «Добро пожаловать!». Следом за детьми шествуют женщины,
укутанные в чаршафы; женщины проходят в дом. Детей ласкают; при-
72 Пока дочь жила у родителей, мать все обращалась к ней, наваливала на нее
всю работу, и дочь, бросая ложку, вскакивала из-за стола и бежала исполнять, что ей
велела мать. Песни, распеваемые во время обряда хны, записаны были мной также в
Малой Азии.
73 «Сеймен» (из перс, «сегбан»), собственно, значит: «псарь», «солдат 35-й роты
янычарской», «иррегулярный солдат»; в народном османском языке слово
употребляется еще в смысле «обрядовой стрельбы».
J 06

носят в больших медных чашках сладкий шербет (на патоке), сколько
ни есть там народа, всех угощают шербетом. После этого имам читает
молитву, присутствующие возглашают: «Аминь!» Отец невесты удаля
ется в дом и возвращается с платками, которые раздает имаму, мух-
тару, его помощнику; кальфам дает он по пять пиастров, а когда гости
уходят, хозяин говорит: «Спасибо за посещение. Не обессудьте!». Дети
во главе с имамом 74 под пение псалмов идут в школу.
Кальфы на собранные на свадьбе деньги покупают барана,
сладостей, приготовляют халву. Барана режут, -сдирают шкуру и, порезав
мясо на куски, кладут в «кубышку» (кюп), туда же кладут с окку луку,
соли, перцу и других пряностей; приносят сковороду (тава),
перекладывают мясо, а сверху ставят горшок, в котором проделано небольшое
отверстие. На сковороду наливают воды и три раза подливают туда
воду; мясо великолепно поджарится. Варят восемь-десять окк рису;
получается превосходный пилав. Затем берут сковороду за ушки и
снимают с огня; тихонько снимают горшок; кладут потом таз, в котором
приготовляют шербет из патоки. Когда все готово, сперва садится имам-
эфенди, кальфы, а там и младшие школьники. Едят мясо, халву; затем
ставят на «стол» пилав с шербетом. После обеда ходжа читает
молитву, дети вторят: «Аминь!».
ПРИГОТОВЛЕНИЯ К СВАДЕБНЫМ ТОРЖЕСТВАМ
В доме жениха в тот день приготовляют все, что необходимо для
свадьбы.
МУЗЫКАНТЫ В ДЕРЕВНЕ
На свадьбу из другой деревни приглашают музыкантов: несколько
«бачей» (кёчек), барабанщиков, «шутов» (сойтары), «гобоистов»
(зурнаджы). На расстоянии примерно в полчаса [ходьбы] от деревни
музыканты взбираются на какой-нибудь холм; сперва играет зурнаджы,
за ним барабанщики; бачи, надев на пальцы колокольчики, побрякивают
ими, фокусники показывают фокусы. Как только дети заслышат в
деревне барабан, с криками устремляются музыкантам навстречу. Толкая
друг друга, летят к ним, и расстояние в «полчаса пробегают в четверть
часа. Впереди идут барабанщики, кругом ребятишки, и все вступают
в деревню. В деревне их встречает кто-нибудь и ведет в «комнату для
гостей». «Добро пожаловать!» — приветствует их молодежь.
Музыканты снимают инструменты, вешают на стену и, разоблачившись,
рассаживаются. Варят кофе. Пищу музыкантам приносят из дома жениха,
оттуда же — дрова, постель, вообще все необходимое.
ТАНЦЫ И ИГРЫ ПАРНЕЙ
После пятой молитвы посередине деревни, т. е. около мечети,
собирается народ, большие и малые. Из дома жениха приносят хворост,
лучины, разводят большой костер. Все садятся: кто на стуле, а кто
просто на камне, бревне. Музыканты и фокусники выходят на середину,
выстраиваются около костра и так с полчаса развлекают публику. Потом
они разуваются, остаются в одной тонкой рубашке и широких, но
коротких, до колен, штанах (дизлик). Опять затеваются игры. Так
продолжается полтора-два часа; потом барабанщики уходят.
74 В деревне с детьми занимается имам, это, так сказать, церковноприходская
школа.
107

Вокруг костра собираются взрослые дюжие парни, так 20—30
человек. Кто-нибудь из них выходит на середину, ударяет в ладоши и,
раскачивая зад, махая руками, движется вокруг огня, а лицом все время
он обращен к толпе; другой парень, подняв руку, старается ударить его,,
пока тот не успел зайти в цепь. Потом на смену выходит второй парень.
Он тоже совершает несколько оборотов вокруг огня, хлопает в ладоши,
отбрасывает руки назад, размахивает головой тю сторонам, как бы
говоря: «А что, есть ли мне супротивничек?» Только он зазевается,
непременно кто-нибудь забежит сзади, ударит его кулаком в спину или
по плечу и свалит на землю. Так и идет вся игра. Если между парнями
есть ротозей или дурачок,— плохо ему достается; парень, который
движется вокруг огня, должен быть расторопным и бойким: завидя
неприятеля, нужно быстро бежать в круг.
Потом выступают подростки, лет 15, они играют в прятки (синсин
оюну).
Наконец костер на площади гаснет. Парни с барабанщиками идут в
«комнату для гостей». Немного 'посидят, а там опять начинают играть
зурнаджы, бачи пляшут. Кто-нибудь из парней играег на свирели (дю-
дюк). Парни, взявшись парами, пляшут. Только часов в семь-восемь75
вечера расходятся по домам.
ОСМОТР ПРИДАНОГО
В воскресенье в доме невесты собираются подруги, участвовавшие в
обряде хны. Сколько ни есть у невесты приданого — платья, полотенца,
платки, рубашки, простыни и т. д.— все это вынимается и
развешивается на длинных веревках.
В понедельник76— «день приданого» (чеиз гюню) — все приданое
переносят в самый большой сад или куда-нибудь во двор; вбивают в
стены или в деревья гвозди и развешивают вещи. Разборка занимает
часа два-три. В доме собираются со всей деревни женщины замужние,
девушки, девочки и мальчики до семи лет; поют тюркю; две девушки
бед>ут в руки бубны, и под звуки их девушки пляшут; при этом
родственницы жениха стараются водить хоровод с невестой и в конце игры
или танца вынимают из кармана платок (емени) и покрывают им
голову невесты, а невеста целует руку девушки, «повязавшей ей голову;
если там находится мать жениха или родственница жениха, невеста и
у них целует руку; потом целует руки у всех пожилых женщин. Бывает,
что на празднестве соберется несколько невест; родственницы невесты
забирают поэтому с собой на торжество по нескольку платков и,
танцуя с невестой, повязывают ей голову; нередко невеста получит в тот
день 30—40 платков.
Невеста сидит, а женщины разглядывают приданое.
В полдень имам и мухтар с кальфами и детьми, распевающими
псалмы, подходят к дому, где собрались женщины; там в доме находится и
отец невесты. Ходжа читает молитву; дети поют «аминь», их угощают
шербетом. Имам и мухтар входят в дом, женщины закрывают головы
и удаляются в сторону. Имам и мухтар осматривают приданое и
оценивают каждую вещь; потом они берут себе по платку, какой им
понравится; кальфы получают от отца невесты по пять пиастров. Потом все
расходятся по домам.
75 День заканчивается во время захода солнца.
76 Лёбель также сообщает, что обыкновенно свадебные торжества продолжаюгсл
от понедельника до пятницы (Th. Löbel, Hochzeitsbräuche in der Türkei, S. 24).
108

ОБЩЕСТВЕННАЯ РУБКА ДРОВ
На сельчанах между тем лежит забота о дровах для свадебных
торжеств.
Кяхья всходит на минарет: «Соседи! нам нужно усгроить лимедж
(общественная рубка) 77 для свадьбы Хасан-аги. Берите своих лошадей,
ослов, мулов и ведите к дому жениха!». Через полчаса народ уже
собирается. Пять-десять человек, из приятелей жениха, точат топоры,
надевают специальное для гор платье, чарыки (род лаптей из бычьей
кожи), подвязывают животных одно к другому и, сев на лошадей, что
впереди, едут в горы; там они до вечера рубят дрова и грузят на
лошадей; спускаясь с гор, распевают песни 78, а на расстоянии получаса
от деревни стреляют из ружей, как бы давая знать, чтобы их
встречали; у какой-нибудь передней лошади в дрова воткнут шест, на котором
развеьается платок. Заслышав выстрелы, крестьяне, музыканты, все —
стар и млад — выходят из деревни; кто-нибудь берет под уздцы лошадь,
что впереди, и 'ведет в дом жениха; там на голову лошади
подвешивают платок, полотенце и т. д. Подымается чуть не спор: «Моя лошадь
шла впереди,— кричит один крестьянин,— вот такой-то опередил
меня!»— и т. д. Потом сваливают все дрова в угол: эти дрова зажигают
и в комнате у музыкантов, на них стряпают и кушанья в свадебном
доме и т. д. В доме жениха вечером устраивается пирушка, на которую
приглашаются парни, ездившие за дровами.
СВАДЕБНЫЕ ТОРЖЕСТВА
Приглашение на свадьбу
Родственники и друзья невесты, живущие в других деревнях,
извещаются о свадьбе. Захватив с собой соответствующие подарки: барана,
масло, рис, что-нибудь из одежды, они идут на свадьбу; на расстоянии
получаса от деревни стреляют из ружей. Немедленно дают знать
музыкантам: «Вот из такой-то деревни идут гости, ступайте им навстречу!»
В деревню входит большая процессия: впереди гости, за ними
музыканты; все подходят к дому невесты; останавливаются. Из дома невесты
музыканты получают платки, деньги.
(Так сзываются на свадьбу из соседних деревень и родственники
жениха).
В свою очередь гости от себя уже приглашают на свадьбу своих
родных и знакомых, они их и кормят, хозяин свадьбы об угощении
не заботится.
Скачки
Во вторник бирючи (деллал) кричат по городу и по окрестным
деревням: «В такой-то деревне Хасан-ага женит своего сына. Собирайтесь
на скачки (ат кошусу). Первый приз (баш) — пять лир, второй (орта) —
три, последний (аях) —две лиры». Покрыв коня попоной (чул),
ездоки берут его под уздцы и идут в деревню. На расстоянии получаса от
деревни они -стреляют из ружей, навстречу им выступают опять
музыканты. Так, часов до четырех подходят все лошади. Все собираются
перед домом, отведенным для гостей на свадьбе (дююн одасы), а «потом
77 Слово, очевидно, не турецкое.
78 Одна из таких дровосецких песен записана была в Крыму (см. А. Олесницкий,
Месня крымских турок, М., 1910, № 18).
109

отходят на свободную площадку и передают лошадей самым опытным
и легким седокам-жокеям (биниджи). Те выводят люшадей из
деревни и с полчаса отдыхают, потом садятся на лошадей, выстраиваются в.
ряд (хиза); кто-нибудь выстрелит, и по команде: «Марш!» («арш») —
пускают лошадей. Крестьяне взбираются на холмы и ждут, когда
покажутся лошади. Перед лошадьми протягивают веревку, и какая
лошадь первая подойдет к веревке, стало быть выиграет первый приз и т. д.
Ну, а отставшие лошади никакой награды, разумеется, не получают;
только взмылятся понапрасну. Приз завертывают в материю (топ) и
вешают лошади на шею. Со стороны невесты, кроме того, вешают
лошадям, взявшим призы, платки, полотенца и т. д.
В тот день играют в различные игры, например: тура79, челик80,.
бильдир, биль 81 (узнай-ка), узун эшек (длинный осел), джирид (поло),
мяч и т. д. На площади три раза играет музыка.
Игры на женской половине, у невесты
На женской стороне во вторник девушки, участвовавшие в обряде
хны, приглашают к себе гостей, которые пришли из соседних деревень;
там тоже играют в различные игры, пляшут, ходят из одного дома ß
Другой.
Во время торжества сестра какого-нибудь парня — холостого (хич
бир нишан такмадык) — пляшет с девушкой, официально еще не
просватанной; затем, вынимает из кармана колечко, надевает девушке на
пальцы и говорит: «Ну, вот ты обручена (нишанландын) .с моим
братом!». Женщины и девушки слышат это, и всюду уже разглашается
весть о том; свах (герюджю, дюнюр) уже не засылают к ней ниоткуда.
Колечко — это уже знак обручения; обрученная водит хоровод только с
родственницами своего нареченного, а после танцев, согласно обычаю,,
девушки повязывают ей голову платком, а невеста целует у дарящей
руку.
Бега
В среду устраивают бега (инсан кошусу). За день опять
извещаются окрестные деревни. Все, стар и млад, собираются в деревню на
свадьбу. Хозяин свадьбы готовит на них угощение, но те, что собираются
бежать, ничего не едят и не пьют, а все ходят. Часа в четыре все
собираются за деревней на большом ровном месте; приходят женщины и
дети, только женщины становяхся отдельно от мужчин. Бегуны снимают
с себя одежду и остаются в одной рубашке и кальсонах. Затем все
толпой медленно идут куда-нибудь на расстояние одного часа, там с
четверть часа отдохнут, выстроятся в ряд. «Ну что, все готовы?» —
спрашивает кто-нибудь. «Готовы», — и по команде «арш» все пускаются
бежать, так что «пятки касаются зада», толкают друг друга, валят на
землю. У всех одно желание — обогнать товарища. Кто первый зайдет
за протянутую веревку, тот, стало быть, и взял первый приз. Кроме
призов со стороны невесты раздаются победителям еще полотенца,
платки и т. д. Бегуны опять одеваются и, завязав полученные деньги в
79 Описана у М. Тевфика, I од в Константинополе. Перевод Т. Ментцеля
(«Türkische Bibliothek», Bd IV, S. 21—22).
80 Род «чижика».
81 Вскакивая на спину парня, закрывают ему глаза и требуют, чтобы он угадал,
сколько пальцев на руке поднято. Прыгают на него до тех пор, пока он наконец не
угадает.
ПО

полотенце, вешают через плечо; все любуются на них, когда они идут
в дом (дююн одасы) под музыку. Немного посидят они, и тогда приносят
им угощение.
После все опять собираются на плошади за деревней. Музыканты
играют, выступает бача и танцует перед зрителями, которые от
удовольствия прикладывают ему на лоб в виде бахшиша деньги, и много денег
соберет там бача. Фокусники показывают фокусы и тоже получают
бахшиши, личный, так сказать, .подарок. Делят между собой музыканты,
фокусники, бачи только плату сговоренную (кесим парасы); деньги эти
платит музыкантам и другим отец жениха; на отце невесты не лежит
никаких расходов, и хотя бы целую неделю праздновалась свадьба,
полное содержание музыкантов (стол, постель и дрова) идет за счет
отца жениха.
Перенесение одежды жениха*2
В среду в доме невесты устанавливают на подносы одежду, сшитую
специально для жениха. У дома невесты собираются имам, мухтар,
соседи, школьники. Дети берут подносы на голову, за ними идут сей-
мены и стреляют из ружей; сначала стреляет передовой сеймен, он
вертится три раза на одной ноге, потом стреляет второй и т. д. Так
подходят к дому жениха. Дети передают подносы в дом; толпа
останавливается у дверей. Имам читает молитву; все отвечают: «Аминь!».
Хозяин выносит им шербет, а сеймены раз пять-шесть идут около дверей
дома и стреляют по три раза из ружей, кругом стоит шум; нередко
случаются и несчастья: в дуле ружья заложены специальные тряпки
(куру сыкы), иногда они выскакивают из дула и ударяются о соседа,
точно дробь. Словом, стрельба на свадьбе — вещь опасная: непремен«
но на свадьбе что-нибудь да случится 83.
Борьба пехлеванов
В четверг бывает борьба (гюлеш) 84, об этом заблаговременно
извещаются жители города и окрестных деревень. Недели за две пехлеваны
начинают готовиться: едят изюм, орехи, миндаль, фисташки, вообще
все, что укрепляет организм, постоянно тренируются, вступая в борьбу
с товарищами; прохаживаясь или сидя, берут в руки два камешкя
величиной с грецкий орех и все сжимают их, чтобы развить силу в
пальцах и руках. В среду с утра уже стекается в деревню народ; на
расстоянии четверти часа от деревни пехлеваны и гости стреляют из
ружей. Музыканты спешно идут на место борьбы и встречают борцов.
Место выбирают просторное, мягкое; собираются туда и продавцы
сластей, ну, словом, точно базар. Деревенские аги садятся на коврах
отдельно, отдельно устраиваются другие крестьяне, также и дети.
Играет музыка. Пехлеванов охватывает нервная дрожь, они не
могут уже спокойно сидеть на месте. Сперва разуваются два парня лет
15—16; тело покрыто у них специальной одеждой (кисбет), вощаной
или из сафьяна. Юноши выходят на середину, а там уже стоит старый
пехлеван: он левую руку их кладет на колено, правую — на лоб;
юноши склоняются, а старик, опустив свои руки им на спину, говорит:
82 В Нигдэ (Конийского вилайета) в среду совершается обряд одевания жениха;
ему мажут также ладони хной, взятой из дома невесты; после захода солнца хну несу г
обратно.
83 В последнее время правительство начало запрещать стрельбу на свадьбах.
84 Гюлеш из гюреш.
Ill

Аллах аллах илла ллах!
Йигит чыкмыш мейдана,
Икиси бир биринден мердане,
Икисинин ишини-де аллах онара!
(Перевод: «Аллах, аллах, один аллах — бог; вот молодец вышел
да арену, один храбрее другого, да преуспеют они в своих делах!»).
Произнося эти слова, старик ударяет их легонько по спине и
толкает вперед. Пехлеваны, встряхнувшись (пердах этмек), двигаются по
кругу. Хлопая друг друга по рукам, они три раза бросаются на
противника и немедленно оставляют его, а на четвертый раз уже плотно
охватывают друг друга; и выпускают противника, только когда
победят. После этого оба встают и, положив руки друг другу на плечи,
подходят к агам и получают бахшиш. Затем борется вторая пара и т. д.
Борьба все разгорается; выходят все более и более опытные пехлеваны
(первые пехлеваны называются кара гюленги). Когда останется
восемьдесят, борцов, отбирают между ними трех самых смелых и говорят;
«Ну, ты будешь первым (баш), ты — вторым (орта), а ты — третьим
(аяк)»; обращаясь к остальным, говорят: «Ну, а вы боритесь из этих
трех с кем хотите». Если кто победит отборных, занимает их место.
Старый пехлеван между тем выкрикивает: «Первому—буйвол,
второму — бык, третьему — баран». Со стороны невест (если среди
борющихся и женихи есть) назначаются в награду платки и т. д.
Наконец, после долгой борьбы на площади остается только три
борца; вот третий, например, и говорит: «Я хочу взять приз получше и
буду бороться со вторым! Или пусть выходит против меня, или пусть
уступит мне свое старшинство!». Победив второго пехлеваиа, он
возьмет да и скажет: «А теперь я буду бороться с первым!».
После борьбы раздаются призы; приводят буйвола и вручают
первому борцу. Играет барабан. Три борца раздеваются и натираются
маслом. Они подходят к дому невесты; там немного еще борются; из
дома невесты выносят им в подарок платье, и они идут <в комнату,
отведенную для гостей.
НЕВЕСТА ИДЕТ В ДОМ ЖЕНИХА
Часов в десять85 к дому невесты подходит процессия, состоящая из
имама, мухтара, деревенских старейшин и школьников. На невесту
набрасывают белый прекрасный чаршаф. Если у невесты есть братенек,
он запирает комнату, где сидит невеста, на замок, а ключ кладет себе
в карман и, только когда со стороны жениха дадут ему один-два меджи-
дийе, отворяет дверь.
Потом для невесты приготовляют коня. Подхватив невесту под руки,
сводят ее вниз по лестнице и сажают на лошадь. Прежде чем сесть на
лошадь, невеста целует у родителей руки и ноги и просит у них
прощения (Ьелаллашмак). Отец подсаживает дочь на лошадь; отворяются
ворота (дыш капу), там ждут уже старейшины, музыканты и дети.
Нагружают приданое невесты на телеги. Парни, схватив с навьюченных
лошадей несколько подушек, отправляются на поиски жениха, который
прячется обыкновенно в самом укромном месте. Найдя жениха, парни
несколько раз бьют его подушками и берут с него чаевые. Процессия
трогается; отец, мать, сестры — все родственники невесты громко пла-
85 Th. Löbel, Hochzeitsbräuche in der Türkei, S. 25. «В четверг рано утром»; см.
также в Сивасе, S. 53; в Чанаккале обряд совершается «после шести часов», т. е.
также после полудня.
112

чут. Дядя невесты со стороны матери (дайы) все время находится с
невестой. Дорогой кальфы поют псалмы, дети вторят: «Аминь!». Соседи
бросают на невесту зерна пшеницы, сушеные фрукты (емиш); дети
подхватывают сладости и едят86.
Когда невеста въедет во двор жениха, дядя невесты спускает ее с
лошади и передает родственнице жениха, а сам идет домой.
Расходится и народ.
Невесту ведут наверх и усаживают в комнате; там она остается до
окончания пятой молитвы.
Если жених живет в другой деревне, парни деревни, из которой
ведут невесту, забегают вперед и протягивают перед телегой веревку и,
только получив несколько меджидийе, пропускают невесту.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ЖЕНИХА ИЗ МЕЧЕТИ
Жених в тот вечер непременно должен быть в мечети и
постараться как-нибудь поискуснее спрятать свою обувь, а то парни выкрадут у
него и потом требуют бахшиш. Выйдя из мечети, парни подвязывают к
шесту горящую лучину (машалла) и, окружив жениха, ведут в дом под
пение псалмов. Перед домом имам читает молитву. Жених целует руку
у своего родителя, имама и старейшин. Парни становятся у дверей и,
когда жених входит в двери, ударяют его, но брат жениха, дядя со
стороны матери или кто-нибудь из близких родных внимательно
оберегают жениха. Но уж такой обычай: непременно опять кто-нибудь да
ударит его 87. Когда жених проскочит в дверь, за ним ее закрывают.
ДРУЖКА
Какой-нибудь мальчик из родственников жениха выбирается в
«дружка» (сагдыч). В четверг сагдыч все неотступно ходит с женихом.
Накануне свадебной ночи дружку катают по постели — думают, что тогда
у молодых родится мальчик88; и когда жених входит в комнату
невесты, дружка сидит там. Приносят вареную курицу; за одну ножку тянет
жених, за другую — дружка. И как только дружка оторвет ногу,
немедленно встает и уходит, несолоно хлебавши; так и говорят: «Твой
труд похож на пруд дружки» (эмейин сагдыч эмейине дёндю)89.
ЖЕНИХ В КОМНАТЕ НЕВЕСТЫ
Через час-два «после того, как жених вошел в комнату невесты, кто-
нибудь из близких приятелей жениха подвязывает к веревке корзину
и спускает в комнату через трубу. Но это бывает только в провинции у
юрюков и в горных деревнях; в других деревнях уносят все двери из
дома. Из дому выносят парням в платке снеди: кур, баклава (род
сладкого пирога), гёзлеме, юфка (тонких лепешек). Угощение это
называется «угс.щение женихов» (гювейи татлысы).
86 Свадебная процессия в Кайсери воспроизведена в альбоме Грота (см.
«Geographische Charakterbilder aus der asiatischen Türkei», Leipzig, 1909, Faf. IX).
87 Такой же обычай распространен и у христиан: в дер. Тырхан (у Нигдэ)
жениха после венца сперва целуют, потом бьют по щеке.
88 В дер. Хасакёй (Булгармаден, Конийского вилайета) в церкви пьют вино и
разбивают посуду; это обеспечивает чадородие; ср. сообщение Олеария о русской
свадьбе (перевод П. Барсова, кн. 3, стр. 208).
89 Ср. В л. Гордлевский, Образцы османского народного творчества, стр. 109,
песня XXIV.
8 В. А. Гордлевский
113

Брат или кто-нибудь из близких родственников жениха всю ночь
(до утра) сторожит комнату, где сидят жених с невестой; ведь может
случиться, что у жениха есть враги, которые захотят повредить ему.
УДОСТОВЕРЕНИЕ В НЕВИННОСТИ НЕВЕСТЫ
Утром специальная женщина (енге ханым) смотрит простыню с
брачного ложа. И, разглядев следы крови, немедленно несет простыню
свекрови, которая дает ей бахшиш.
СНЯТИЕ ПОКРЫВАЛА
Молодые, встав утром рано-рано, идут и целуют у стариков руки;,
если у жениха есть дядья или тетки (по отцу или матери), отправляются
на целование к ним в дом. Потом жених уходит в комнату для
свадебных торжеств, а все соседки, сколько их есть, собираются у невесты,
и надевают на нее новое платье, сверху набрасывают белый чаршаф,
на лбу -проводят черную полоску. На чаршаф сверху накладывают
платочки разноцветные. Взяв молодку в середину, женщины ведут ее в дом,
где есть просторный сад; собираются со всей деревни женщины и
девушки; там сдергивают с невесты покрывало (дувак) ; обряд этот
называется «дувак».
Девушки играют; две девушки б^рут в руки бубны и, аккомпанируя
себе, поют тюркю. Молодая приносит сюда все платки, рубашки, платья
и т. д., полученные ею во время девичников от родственниц жениха, а
кто-нибудь из 'кучи по одной вещи выкрикивает: «Вот это — подарок
свекра! Вот этот платок подарила золовка!». Так перебирает старуха
все вещи и объявляет, кто что подарил. Присутствующие женщины в
восхищении говорят: «Вот мы и не ожидали, что у молодки так много
дареных вещей!». Затем кто-либо из женщин — обыкновенно свекровь —
выбирает »платок (чембер) получше и дает той старухе. До вечера
женщины развлекаются там. Родственницы молодки, окружив ее,
ведут опять в дом мужа.
МОЛОДЫЕ У ТЕСТЯ
Через несколько дней тесть устраивает у себя в доме обед; приходят
молодые и целуют у него руки. Пьют, едят, играют. Вечером, часа в три-
четыре, молодые прощаются с тестем и тещей и, поцеловав у них опять
руки, идут домой 90.
А там молодых зовут в гости родственники невесты. Идя в гости,
молодые забирают подарки и раздают кому платок, кому кисет и т. д.91-
Свадьба в Сивасе
(Записано со слов Ахмеда, уроженца Карахисара)
СВАТОВСТВО
Когда девушка достигает 15 лет, родители начинают понемногу
заготовлять приданое (джехиз): сундук, постель, тазы, зеркало и т. д.; о
белье, коврах заботится сама девушка 92. Родители жениха также за-
90 В Нигдэ визит этот, совершаемый через два дня, носит термин «кючюк эвирли»;
термином «бююк эверли» означается посещение матерью дома молодых.
91 При жизни отца дети женатые живут вместе и не выделяются, по смерти отпа
мать идет к кому хочет.
92 В случае смерти девушки-невесты родители нередко распродают приданое и
вырученные деньги дают на доброе дело: устраивают в деревне на дороге фонтан и т. д-
114

казывают для будущей своей невестки наряды и платья. Среди даров,
предназначенных для девушки, первое место занимает -серебряный пояс,
«налобник» (шшылык), ожерелье (кысты) из старинных золотых монет
(махмудийе). Иногда ожерелье охватывает шею невесты раз семь и
заключает в себе до 150—200 золотых монет.
Если сын, достигнув лет 18—20, хочет жениться, он стыдится 'Пряма
сказать об этом отцу или матери. «Я еду в Константинополь»,— говорит
он обиняком родителям; из этого неожиданного заявления они
заключают о тайном желании сына. В Малой Азии эти слова обратились уже
как бы в поговорку. Когда девушка хочет намекнуть, что она
стосковалась в девицах, во время уборки посуды она бьет миски (каб) одна о
другую, она как бы говорит в сердцах: «Вот я застряла в этом доме, ах»
избавил бы меня Аллах!».
Мать жениха, накинув на голову платок, идет в дом, где есть
девушки на выданье (гелинник кыз), но старается при этом скрыть от
всех о цели своего посещения, потому что, если девушки догадаются,
они уже не выйдут к ней 93. Так ходит она из дома в дом и все
присматривается к девушкам. Когда какая девушка ей понравится, она
говорит об этом сыну: «Вот у того-то есть подходящая дочь, уж она
такая-то красавица и мастерица; я сосватаю ее тебе!» Иногда сын шутя
замечает: «Тебе-то она понравилась, а вот посмотри, как я найду ее!».
Мать раздумывает, как бы показать девушку сыну94.
Впервые жених видит свою невесту ib день фрака, накануне пятниыы.
Однако в Трабзоне, например, парень идет в дом девушки, и девушка
от него убегает; если девушка ему понравится, он женится на ней 95.
В Сиваоском вилайете распространен такой обычай. Мать жениха
зовет к себе в гости невесту, подруг ее. До прихода гостей жених
прячется в «стенной шкаф»; в шкафу проделано небольшое отверстие,
через которое он и наблюдает все, что происходит в комнате. А девушки
ничего не подозревают и беззаботно пляшут под музыку. Когда гости
разойдутся, сын делится своими наблюдениями с матерью. Все зависит
от согласия парня; а то бывает какую-нибудь девушку расхваливают:
«Вот-де красавица!» — а после свадьбы окажется, что она «рожа».
После этого мать засылает в дом невесты трех-четырех свах (кары
дюнрю). Войдя в дом, свахи говорят: «Такую-то (имярек) девушку мы,
с божьего соизволения, по слову пророка (Мухаммеда), просим для
сына такого-то (имярек) !». На это мать невесты замечает: «О том
знает ее отец, это не мое дело!». Когда вечером отец жениха возвращается
домой, жена рассказывает ему о результатах сватовства; тогда решают
послать сватов (эркек дюнрю) ; сватов (четыре-пять) выбирают из числа
почтенных лиц, пользующихся уважением в деревне (эшраф). Отец
невесты в большинстве случаев выражает согласие, если не ради отца
жениха, то уж ради сватов, которые тонко предупреждают отказ,
говоря: «Что ж, по-твоему, стало быть, мы не стоим одной девушки (бир
93 В Константинополе, наоборот: зная, что пришла «смотрелыцица» (гёрюджю)
наряжают девушку для гостьи; девушка подает гостье кофе и ждет все в комнате,
пока та вернет ей чашку; гостья медленно пьет и разглядывает девушку со всех сторон
(см. Th. Löbel, Hochzeitsbräuche in der Türkei, S. 10—13).
Для девушки интеллигентной смотрины это пытка. Настроение османской
девушки, переживающей в душе смену мучительных чувств, описано превосходно в эскизе
Ахмеда Хикмета «Ильк гёрюджю» («Первая сваха»), сб. «Харистан ве гюлистан».
На немецкий язык переведено Т. Ментцелем. См. «Der Islam», Bd I, (1910), S. 207—222;
там же (стр. 222—237). Т. Ментцель перевел рассказ X. Джахида «Сваха».
94 Нередко невесту подыскивают близкие родственники, особенно если жених общий
любимец.
95 Возможно, что это уже греческое влияние.
**
115

жызы бизе чок-му горюйорсун?)» Заручившись согласием, сваты идут к
отцу жениха и говорят ему об этом. Тот начинает готовиться к сговору
^нишан).
СГОВОР
В некоторых местах отец жениха дает за невесту деньги, своего
рода «выкуп за голову» (башлык). Величина суммы колеблется,
иногда доходит до 30 лир. Для невесты отец жениха припасает ряд
украшений, которые, собственно, и носят название «знака» (нишан), а именно:
ожерелье (из пятилировых золотых монет), пояс, кольцо, ложки;
словом, мелкие золотые или серебряные вещи ценностью до 40—50 лир. Все
это составляет имущество невесты, которое она несет потом в дом
мужа.
В дсме жениха между тем идут приготовления. На трех медных
подносах устанавливают высокие головы сахару, прикрытые шелковой или
бархатной материей; на подносах же, в узелке, лежат «дары сговора».
Отец жениха созывает всех друзей, живущих в квартале; человек, в
руках которого находится сгоюок приглашенных (окуюджу), ходит по
домам и говорит: «Такой-то (имярек) кланяется тебе и просит
пожаловать на сговор». Вернувшись, он получает от отца жениха чаевые.
СТРЕЛЬБА В ПУТИ
Если невеста из дальней деревни или даже из дальнего квартала,
юбходятся без «псалмопевцев»; все едут в дом невесты верхом.
Садятся на лошадей у дома жениха; впереди идут музыканты. На
[расстоянии пяти минут от города поезжане вынимают ружья и
начинают стрелять; порох для стрельбы дает им отец жениха. Отъехав еще
«от города, они делятся на два отряда и вступают между собой в
состязание. Когда в дороге проголодаются, располагаются на отдых
где-нибудь у источников; отец жениха снимает с лошадей взятое из дому
угощение. Приблизившись к деревне невесты, снова начинают палить
из ружей.
В некоторых местах стрельба происходит таким образом: из среды
поезжан отделяется 15—20 юношей. Они выбирают себе командира и
исполняют уже все его приказания. Стреляют они не залпом, а один за
другим без перерыва; так что, когда выстрелит последний, первый
успеет зарядить свое ружье и -вовремя заступает своего товарища. Кто
отстанет, того высмеивают и исключают из своей компании; и чем
длительнее стрельба, тем более радуется отец жениха.
Заслышав стрельбу, деревенская знать верхом на лошадях
выезжает навстречу. Завязывается игра в джирид, и если сторона женихова
будет побеждена, это считается позором.
Иногда впереди лоезжан находится еще бача (кёчек). Одетый в
женское платье, он пляшет с бубнами (зил) в руках. Так входят они в
деревню невесты. Забота об угощении лежит на отце невесты, который
старается, чтобы все были довольны, в противиом случае в лице гостя
наносится как бы оскорбление отцу невесты. Ночью идет веселье, а
утром поезжане возвращаются домой.
Если невеста живет в деревне жениха, отец жениха нанимает еще
двух муэззинов для пения псалмов.
Гости выходят из дому; впереди находятся псалмопевцы. Кто-либо
из друзей жениховой стороны кладет на голову узелок с
драгоценностями; другие трое кладут на голову подносы с сахаром. Впереди
выступают старики, богачи; бедняки, дети — сзади.
116

ЗАКЛЮЧЕНИЕ БРАЧНОГО ДОГОВОРА**
Так чинно подвигаются они к дому невесты. У дверей дома
псалмопевцы снова затягивают пение. Старейший со стороны жениха входит
в дом отца невесты и кланяется ему; тот отвешивает ему земной
поклон. Потом входят в дом другие. Минут через -пять на красиво
убранном подносе в изящных чашечках угощают кофе, начиная со старших;,
рядом идет другой человек, обносящий папиросами.
Через полчаса приступают к заключению брака (никах кесмек, кый-
мак) 97. Человек пятнадцать выходит в отдельную комнату, отец
жениха и отец невесты выбирают из них по одному «уполномоченному» (ве-
киль). Потом они «посылают двух свидетелей (шехид) к невесте, чтобы
убедиться в добровольном согласии ее на брак. Став у дверей,
свидетели спрашивают, хочет ли она идти замуж за такого-то (имярек).
Обыкновенно невеста из стыдливости уходит на этот день куда-нибудь из
дому, из-за дверей раздается чей-нибудь женский голос: «Да, хочу!» 98;
Тогда свидетели возвращаются и возвещают о согласии невесты.
Стороны вступают в переговоры. Представитель невесты настаивает на
большем выкупе >под предлогом, что вдруг жених еще рассердится на
невесту, да и даст ей развод". Иногда выкупная сумма доходит до
1000 лир. Вообще торг идет как на базаре: если сторона невесты
запросила 50 лир, сторона жениха предлагает 30 лир. Наконец, обе стороны.
достигнут соглашения; имам совершает молитву — религиозный брак,
заключен 10°. Сторона жениха одаривает имама и мухтара; эта сумма
доходит иногда до десяти лир. После этого все возвращаются в комнат)/
и садятся на своих местах. Тем временем сахар, принесенный из дома
жениха, распускают в воде, приготовляют шербет. Шербет разливают
по стаканам «и обносят гостей, по старшинству. Вслед за человеком,
угощающим шербетом, идет другой человек, в руках которого мохнатое
полотенце (тюйлю хавлу). Когда кто выпьет шербет, вытирает себе
рот этим полотенцем. Через некоторое время опять угощают кофе и
папиросами. После гости понемногу расходятся; чтобы обувь гостей не
перепуталась, сторона невесты приставляет кого-нибудь для наблюдения
за порядком. Вообще сторона невесты старается, чтобы никто не
выражал 'потом никаких претензий. Случается иногда, впрочем, что у кого-
нибудь обменяют обувь; придя на базар, он и начнет говорить: «Да,,
были на свадьбе у такого-то (имярек), и в придачу еще нам обменяли
обувь, и вышел я нагашом, как бродяга!».
96 На брачном договоре у османцев сказывается влияние шариата.
97 Собственно, «кесмек» или «кыймак» значит резать, т. е. резать жертвенное
животное (барана). *
98 В женщине шариат отрицает свободу выбора мужа. «Два свидетеля выдали
тебя замуж (шахидани завважака)», — говорит арабская формула.
Просвещенные мусульмане понимают, однако, что это насилие над свободной
женщиной. В крымско-турецкой газете «Терджиман» (1897, № 19, след.) за подписью Мол-
лы Аббас Франсеви (вероятно, редактора-издателя газеты, Исмаила Гаспринского?)
напечатан рассказ «Строптивая», в котором девушка выражает протест против формы
сговора: «Приобретая овцу или корову, мы знаем, что покупаем, а выходя замуж или
женясь, должны зажмурить глаза».
99 Большое внимание обращается на то, не идет ли изо рта жены запах; это
законный повод для развода. Жена также может требовать развод. Мой знакомый
араб в Дамаске А. рассказывал, что родители его, желая, вероятно, иметь в доме
рабочую силу, женили его, когда ему было всего лет семь-восемь. Жена была старше его
на четыре года, скоро у нее обнаружилась половая зрелость, и должен был состояться
развод.
100 Лёбель говорит, что обряд религиозного венчания совершается в четверг, когда
невеста перевезена в дом жениха (Th. Löbel, Hochzeitsbräuche in der Türkei, S. 26 sq.).
!I7

M чем больше бывает народа на сговоре, тем более гордится сторона
жениха. Если кто из местных тузов уклонится от сговора, отец,
встретив его на другой день на базаре, выговаривает: «Вы не удостоили нас
своим посещением; конечно, стоит ли унижаться, вы теперь важная осо-
<>а и ни во что не ставите уже нас, маленьких людишек».
Когда гости разойдутся, отец жениха, оставшись с несколькими
близкими друзьями, заводит с отцом невесты разговор о времени брака.
Иногда во время сговора жених и невеста еще дети; так, например,
сговор происходит между девочкой трех лет и мальчиком четырех лет,
иногда же свадьба празднуется через два-три месяца, через неделю
после сговора.
Для сговора нет вообще определенного дня недель. Но свадьба у
вступающих в первый брак, холостых (эрген), совершается непременно
под пятницу 101. Только для лиц, вступающих во второй брак,
допускаются исключения 102; вдовые люди обыкновенно и свадьбы-то не
празднуют.
СВАДЕБНЫЕ ТОРЖЕСТВА
В доме жениха идут приготовления к свадьбе. Подрядив «глашатая»
(окуюджу) 103, отец жениха посылает его звать на пир гостей в
пятницу 104; заранее он нанимает на неделю музыкантов. В большой комнате
ставится -стол, вокруг стулья. Музыканты садятся в другой комнате.
Понемногу, засветло, гости набираются в дом. Внизу, у дверей,
встречают слуги; отец жениха стоит у дверей гостиной (мисафир одасы) и
приветствует входящих.
Гости пьют по чашке кофе 105, выкуривают папиросы; играет музыка.
Между тем слуги накрывают стол, за порядком приглядывает сам
жених. Когда все готово, отец жениха зовет гостей в столовую «исполнить
обычай». Сперва подымается мутесарриф (исправник), хаким, муфтий,
за ними другие и рассаживаются в столовой на стульях за деревянным
круглым столом. Перед гостями лежат деревянные ложки из самшита
(чимшир); кушанья подаются в луженой медной посуде: справа суп (эт
сулу чорба), жаркое, голубцы из виноградного листа или из капустного,
сладкое в форме, малеби (сютлю, махаллеби), баклава, пилав106.
Во время обеда жених все обходит гостей, смотрит за слугами и, если
понадобится, бежит на женскую половину, ну, словом, «вертится все,
как бабочка вокруг огня». После обеда вносят три-четыре таза,
кувшины, гости умывают руки: один слуга льет воду, другой держит наготове
полотенце.
Снова все собираются в гостиной и слушают музыку: за столом
музыка .никогда не играет ,07. Опять обносят гостей кофе, папиросами.
Через час-другой гости расходятся.
101 В ночь с четверга на пятницу был зачат пророк Мухаммед.
102 Лёбель указывает для вдовых и развод пятницу. (Th. Löbel, Hochzeitsbräuche
in der Türkei, S. 25, Anm.).
юз g Чанаккале (Дарданеллы) в среду вечером раздают соседям сладости,
говоря: «У нас предстоит собрание (джемиет)».
104 У «глашатая» в руках особая свеча, ср. пословицу 683 (Вл. Гордлевский,
Образцы османского народного творчества, стр. 29): «Мы ведь не приглашали его с
красной свечой»; пословица записана от уроженца Измита.
los Гостям предлагают сладкий кофе, если только гость не попросит кофе без
сахару; после обеда пьют кофе без сахару.
106 Лёбель упоминает: дююн чорбасы (свадебный суп), зерде пилав — пилав
шафранный, т. е. пряный (Th. Löbel, Hochzeitsbräuche in der Türkei, S. 21). За свадебным
столом подают также кабачки (кабак); ср. пословицу: «Кабак йиен гердее гирсин»
(«Пусть тот, кто ест кабачки, идет в свадебную комнату»).
107 Мусульманский этикет требует, чтобы во время обеда царило молчание.
Л 18

И на женской половине в пятницу собираются гости; также нанимают
музыкантов, это или мальчики в возрасте 12—13 лет, или женщины, или,
наконец, слепцы 108. От имени матери жениха приглашает гостей
женщина, в руках которой находится список, где поименованы гости из
квартала. Девушки, став друг против дружки, ведут «хоровод» (хоран).
Играют и дети; выстроившись в ряд, они выбирают из своей среды
кого-нибудь «коноводом» (сыра башы) и дают ему в руки платок.
Немного погодя скрипач садится перед ними на корточки и закидывает
голову назад, это он намекает, что пора ему заплатить. Дети слюнят во
рту деньги и прикладывают ко лбу скрипача. Веселье идет до четырех-
пяти часов после заката солнца.
На мужской половине пир продолжается часто еще на следующий
день. В диванхане по стенам расставляют стулья из трех-четырех
комнат, открывают из комнат двери, так что музыка слышна и во
внутренних покоях. В комнатах садится «знать» (кибар такьшы), в
диванхане— купцы, ремесленный люд, кто попроще (авам кюруху). Если
хозяин свадьбы человек веселый, не ханжа (софу), он приглашает еще
танцора — бачу.
В доме играет, так сказать, «тонкая», благородная музыка (индже
чалгы); гости, люди все солидные, ведут себя чинно; для пьянчужек,
молодежи, сорванцов и т. д. (кюльчанбей, чапкун, ипсиз такымы)
хозяин свадьбы (побогаче) нанимает музыку отдельную: пять барабанов,
пять зурн (род флейты). Гости собираются за городом и, чтобы было
светло, зажигают костер, за которым кто-нибудь присматривает; а когда
костер потухнет, три парня становятся у пепла с палками в руках и не
подпускают детей.
Музыка играет мотив дюз («ровный» мотив). Парни (числом от
20 до 30) становятся в круг. Один берет в руки платок и, распевая,
начинает танцевать; остальные повторяют его движения. Это называется
хоран. Принимает участие в танцах одна молодежь; старики,
бородатые считают для себя зазорным танцевать. Игры длятся часов до семи-
восьми после заката солнца; устанет кто, его место заступает другой, и
чем больше круг, тем больше чести для хозяина свадьбы.
В былое время во время хоровода стреляли еще из ружей, теперь
этот обычай, нередко ведший к несчастным случаям, запрещен
правительством. От времени до времени (раз в час) музыка играет мотив дюз
(дюз кайда), зурнаджы садится на корточки перед танцующими, а
парни прикладывают ему ко лбу монеты. Так развлекаются они во время
свадебных торжеств.
В субботу хозяин свадьбы сзывает гостей поплоше, в воскресенье —
бедняков, мелких лавочников, полицейских, жандармов и т. д.; в
понедельник разбивают столы для бедноты и угощают остатками; все едят
и пьют до отвала; люди почтенные, которых приглашают на свадьбу,
ведут себя чинно и кушают мало.
Борьба пехлеваное
Если отец жениха человек состоятельный, он устраивает борьбу гаех-
леванов. В городах обходятся без борьбы; в деревнях это обычное
явление. Заранее сзывает хозяин свадьбы борцов на понедельник.
Обыкновенно пехлеваны собираются с пятницы, и до понедельника хозяин
поит и кормит их у себя в доме.
За день до борьбы глашатай кричит на базаре: «Завтра у такого-то
борьба, пожалуйте на зрелище!». Собирается нередко тысяч 8—10 зри-
108 Мужчинам вход на женскую половину, как известно, воспрещен.
119

телей. Хозяин свадьбы назначает три приза: первый, например, десять
лир, второй — семь лир, третий — от трех до пяти лир. Борцы
разуваются и набрасывают на кресла одежду из тонкой бараньей кожи (ме-
шин), а тело натирают себе оливковым маслом, чтобы рука противника
скользила.
В'переди попарно выступают пехлеваны, за ними музыканты, а сзади
идут приглашенные на свадьбу гости. Так двигаются они к площади,
где назначена борьба; а там уже ждут толпы зрителей. Пехлеваны
выстраиваются на арене и, тихонько щелкая противника по лбу,
стискивают друг другу руки. Где-нибудь в углу площади отводят место для
музыкантов, на пригорке' разбивают палатку, откуда смотрит «исправник»,
знать, именитые граждане. Полицейские, жандармы, с палками в
руках, расчищают дорогу для лехлеванов. По знаку хозяина свадьбы
играет музыка, по площади медленно двигаются пехлеваны; наметив
противника, они начинают борьбу. Сперва борются пехлеваны третьего
разряда. Взявшись за руки, они развалисто подходят к палатке;
отвешивают земной поклон, как бы приветствуя гостей и -црося у них разрешения
на борьбу.
Начинается борьба. Когда кто, побежденный, уходит, его место
заступает другой. Так, пара за парой, борются пехлеваны третьего
разряда. Наконец, кто-нибудь одержал верх надо всеми, присутствующие,,
хлопая в ладоши, радостно приветствуют его криками: «Да
здравствует (яша)!». Победитель берет свою награду, а зрители дают ему еще
бакшиш, от 'меджидийе до лиры; общая сумма бакшиша доходит до
15—20 лир. После вступают в борьбу пехлеваны /второго разряда.
Наконец, первого; на последних сосредоточено все внимание зрителей.
Пехлеваны приходят во время борьбы в ярость, иногда приключается и
смерть.
Рассказывают, что на одной свадьбе вступили в борьбу два пехле-
вана (османца), не знавшие силы друг друга, и вот один начинает
подсмеиваться над другим; придя в ярость, тот схватил противника и
так сильно ударил его в грудь, что рука прошла насквозь через спину.
Шумные приветствия доставляются на долю того пехлевана
первого разряда, который возьмет -первый приз, да и сам пехлеван
гордится, как будто завоевал весь мир. Сверх десяти лир, которые он
получает от хозяина, ему достается еще бакшишей лир на 50—60.
По окончании борьбы все возвращаются домой; чтобы народ видел,
кто победил, повязывают лехлеванам через левое плечо шелковую
материю ценой в лиру; эта материя называется гази 109.
До конца свадьбы живут пехлеваны и помогают в доме; впрочем,
пехлеван, взявший первый приз, пользуется особым почетом: он не
работает.
Обряд хны
В понедельник же, в день борьбы, вечером, часов в восемь, в доме
невесты собираются женщины: мать жениха моет невесте руки хной
и надевает на палец золотое кольцо. Через час приблизительно
женщины расходятся.
Скачки
Во вторник с утра начинаются скачки (кошу), о которых
население оповещается за месяц вперед. Назначаются призы (первый —
109 Собственно, гази — победитель в борьбе с неверными.
120

15 лир, второй—10, третий — 5), но участников (все это большей
частью беи) прельщают не столько деньги, сколько честь: из-за славы
они сами тратят на тренировку лошадей до 30 лир. Часто это
курдские беи, у которых чистокровные арабские лошади.
Дней за 40 уже начинается тренировка лошадей; для корма
приготовляют месиво ио, оно смачивается, и три раза в день им кормят
лошадь; водой поят в конюшне; под лошадью стелют сухой навоз (куру
фышкы), на нем лошадь лежит, и у нее болят бока. Ежедневно моют
лошадь мылом. Нередко хозяин, не доверяя слугам, сам ухаживает за
лошадью и спит или в конюшне, или в комнате рядом с конюшней и
никому не доверяет ключей от конюшни, даже своей жене.
Так, в течение 30—40 дней ни о чем другом не думает, как о
лошади. Наконец, лошадь выводят из конюшни и, чтобы у «нее размялись
ноги, с полчаса водят без седла. На следующий день бей садится на
лошадь минут на 15, с каждым днем расстояние, пробегаемое лошадью,
увеличивается на четверть часа. После бега моют ноги лошади холодной
водой; а за три дня до скачек хозяин -пробегает расстояние призовое,
и если ему кажется, что лошадь 'может взять приз, хотя бы третий,
он едет на скачки, а то отказывается от участия, потому что попасть
на скачки и не взять приза для бея стыд и позор. В деньгах бей не
очень-то нуждается, приз, взятый лошадью, он отдает слугам или
жокею; иногда он даже пир устраивает по этому случаю.
И жокей также тренируется в течение 40 дней перед скачками. Ему
не дают хлеба, кормят все мясом, жаренным на угольях (кюлбасты);
спит он 1в день пять-шесть часов и все ездит на какой-нибудь лошади.
В назначенный день все собираются перед домом жениха, который
принимает на себя расходы по содержанию лошадей и их хозяев.
Беи садятся на лошадей перед домом жениха и медленно-медленно
выступают к месту скачек; позади идет хозяин свадьбы, мютесарриф,
почтенные гости и др.
На ровном месте приготовлена уже арена для скачек, километра
три в окружности. В начале площади ставят какой-нибудь знак —
камень, столб; обыкновенно нужно обежать арену раз восемь; в скачках
принимает участие до 100 лошадей.
Когда все готово, стреляют из ружья; это сигнал для начала скачек.
Лошади бегут, а музыка .играет. Лошадей, которые могут взять приз
во (время скачек, зрители приветствуют рукоплесканиями. Когда
какая-нибудь лошадь сделала полных восемь кругов и подходит к
столбу, мальчик-жокей стреляет из ружья, значит он выиграл первый приз.
И, смотря по масти лошади, зрители восторженно кричат: «Да
здравствует гнедко, мощный, как лев!» («яшасын кыр аслан!'»). Подходит
хозяин лошади, целует глаза сперва у лошади, лотом у мальчика и три
раза гладит лошадь по крупу. Хозяин свадьбы вручает мальчику
обещанную награду. Между присутствующими еще собирают деньги и
раздают их «на здравие лошади» (атына садака) ш беднякам.
Почетные гости поздравляют хозяина лошади и, чтобы не сглазить, вешают
ей на шею амулет П2. Кроме того, лошадям, взявшим призы,
подвешивают еще куски материи ценой в лиру. На спину лошади набрасывают
бархатную попону, на шее и сбоку болтаются у нее кисточки. Жокей
110 Состав месива для меня неясен; вот текст: «Ат хусуси бесленир; эввеля кюшне,
фий, язлык, бакла бир бирине карыштырылыр ве ики мисли арпа катыларак дейире-
менте ярма (хавзал) апылыр».
111 Собственно, «милостыня от имени его лошади».
112 Амулеты в виде голубых бус, зеркальцев, светлых предметов вешают
обыкновенно на лбу животного.
121

.под уздцы торжественно ведет лошадь, а впереди жокея выступают
музыканты.
Торжественно возвращаются в повозках хозяева лошадей в дом
свадьбы; о своей удаче они извещают друзей, живущих в других
городах. Поздравляют их часто и бедняки, и за это беи награждают их
деньгами и подарками.
Джигитовка
На -среду назначается игра в поло (джирид ойну). Часа в два в
назначенном месте собираются гости; опять играет музыка.
Присутствующие делятся на две партии, приблизительно по 50
человек в каждой, и смотрят уже друг на друга, как на врага; бывает,
что отец находится в одной партии, а сын — в другой, и сын норовит
попасть в отца. Словом, игра обращается как бы в сражение на конях.
У каждого всадника по три дротика; чтобы поднять с земли упавший
дротик, приставлены особые лица (числом до 30). Они стоят в
разных местах площади и подают дротики кому придется. Тут думать
о том, чтобы подать дротик хозяину, не приходится; хозяин заня1, как
бы уберечь себя от удара. Противники располагаются друг от друга
на расстоянии 15 минут; посередине площади граница (сыныр), за
которой начинаются, так сказать, чужие владения.
Игра так происходит. Всадников десять отделяются от своего
места и начинают гарцевать на лошадях; вдруг они переходят
неприятельскую границу и пускают в противников дротики.
Конечно, большая разница бросать дротик сидя верхом на лошади
или прямо с земли; у дротика, пущенного с лошади, совсем другая
скорость; правда, не всякий и может бросить дротик с лошади. Если,
например, опытный игрок, стоя на земле, может метнуть дротик на
30 аршин, то пущенный с лошади дротик летит на 150—200 аршин;
скорость зависит также от бега лошади: когда лошадь вскинет
передние ноги прежде, чем коснется земли, игрок метает дротик, и вот
сила всадника, сложенная с силой лошади, создает необходимые для
игры условия. Не всякий только может использовать должным
образом силу лошади. Так, неопытный игрок метнет дротик самое большее
на 15 метров.
Итак, десять всадников метают дротики, и, если кто попадет в
противника, зрители рукоплещут. С противной стороны отделяются также
десять всадников и, пустив дротики, возвращаются на свои места. Их
преследуют; тогда с противной стороны выходят еще десять всадников,
которые прогоняют тех; но как только они переступят границу, на них
устремляются новые всадники. Так все время сменяется десять
всадников; игра продолжается часа два. Нередко ловкий всадник, преследуя
лротивника, сам поднимает с земли рукой дротик, а когда дротик летит
на него, он ударяет его палкой и роняет на землю или ловит дротик на
палку, к которой подвязано железное кольцо. Так что все время у него в
руках палки. Бывает, что у всадника все дротики уже выпущены; тогда
ему порядком достается от противника. И не всякая лошадь
понимает эту игру; ученая лошадь, заслышав звуки музыки, начинает уже
ржать под седоком. Стоит седоку раза два повертеть дротиком, как
лошадь пускается бежать; если всадник хочет, чтобы лошадь повернула
назад, он протягивает палку к ушам лошади. И чем выше лошадь, тем
дальше летит дротик. Иногда игрок, разъяренный, с такой силой
бросает дротик в спину противника, что палка выходит через грудь, бедный
противник -падает с лошади и умирает. Обыкновенно, впрочем, такие
122

игроки не принимают участия в игре, да и правительство строго
следит, чтобы не было несчастий. Чтобы избежать удара, противник
часто скатывается под брюхо лошади, и дротик скользнет над ушами
лошади. Некоторые ловкачи на бегу переодеваются, или становятся на
голову, или подлезают под брюхо и стреляют из-за задних ног; так
обыкновенно делают разбойники во время преследования. Чтобы
голова у них не болталась внизу под брюхом лошади, они подвязывают к
седлу веревку, просовывают туда голову, руки остаются свободными, и
они непрерывно стреляют. Бывает, что двое таких искусников под
брюхом лошади играют ножами.
НЕВЕСТА В БАНЕ
В среду женщины ведут невесту ib баню. Мать жениха »приглашает
от своего имени знакомых соседок в баню; приглашаемые дают
женщине, в руках которой находится список лиц, бакшиш; мать невесты, со
своей стороны, также зовет своих знакомых. Расходы на баню лежат
на отце жениха; обыкновенно баню лоряжают на день, так что
посторонние уже не могут в тот день мыться в бане. Но если кто случайно
из другого квартала забредет в баню, денег не оерут. Отец жениха
дарит банщице материи, подарки получают также помощницы в бане —
тел лек, натыр пз. С утра женщины собираются в доме жениха и с
музыкой идут к дому невесты, там все уже в сборе. Невесту одевают и для
отличия от других покрывают голову особым платком. Толпа женщин,
с невестой посередине, под музыку направляется пешком в баню. В бане
для невесты выбирается особое место, приставляется банщица. Ведут
хоровод, потом все расходятся по домам.
ПЕРЕВЕЗЕНИЕ НЕВЕСТЫ В ДОМ ЖЕНИХА
К четвергу все игры заканчиваются; теперь идут сборы невесты для
перевезения в дом жениха. Утром, часа ib три, все приглашенные на
свадьбу собираются в доме жениха. Выбирают для невесты сильную
лошадь, которая все ржет, покрывают ее ценной попоной; чем больше
лошадь неспокойна и брыкается, когда сидит невеста, тем более
радуется хозяин свадьбы114. Музыканты повязывают себе на шею
шелковые материи, полученные в бакшиш. Открывает шествие музыка,
затем пехлеваны в своей форме, лошади, взявшие призы, лошадь
невесты; хозяин свадьбы, почетные гости, в хвосте толпа, ребятишки. Все
113 От араб, «деллак» (банщик, растирающий тело), «натыр»— садовник, банщик.
114 Ржание лошади говорит о девственности невесты; наоборот, если лошадь идет
спокойно, опустив голову вниз, это как бы указывает, что девушка опозорена (Сивас).
Значительный в свадебном ритуале обряд перевезения невесты в дом жениха
создал у османцев ряд примет: если погода вдруг испортится, — падет, например,
туман, — это указывает, что жених скоро умрет; если пойдет дождь или поднимется
вьюга, молодые будут жить не в ладу (дирлик олмыяджак); если случится затмение
солнца или луны, жениху не будет успеха в делах: «Доля его будет закрыта»; если будет
землетрясение, в доме молодых приключится большая беда (Сивас); в Чанаккале
четверговый дождь предвещает невесте богатство: «Невеста, говорят, ела кошнек прямо
из котла»; в Эдремите дождь во время свадьбы, по-видимому, нехорошее знамение для
молодых, там говорят: «Пилавы тенджереден еме, дююнюнде карягар!», т. е. «Не ешь
пилав из кастрюли, а то у тебя на свадьбе пойдет дождь!».
Если, например, на одной неделе справляется несколько свадеб, — музыка, игры —
все поряжается и устраивается сообща, но никто из невест не хочет в четверг первой
выходить из дому: подымается сильный шум и спор; существует примета, что девушка,
покинувшая первая отчий дом, будет плохо жить со своим мужем, как будто тяготы
и неприятности последующих невест переносятся на первую невесту.
123

подвигаются к дому невесты. Отец невесты торжественно их встречает;
все рассаживаются, пьют кофе, курят папиросы, прохлаждаются.
ОДЕЖДА НЕВЕСТЫ
Невеста между тем снаряжается. Платье на ней из дорогих
материй; два платья еще раньше сшиты были отцом жениха, одно платье
сшито ее отцом, а стоит каждое платье лир 15—20. Прежде на невесте
была «жакетка», так называемый мильтан 115, и шальвары, расшитые
серебряными и золотыми нитками, а сверху фартук (пештамбал), ну, а
теперь юбка (фистан), вместо мильтана хырка или пальто; зимой еще
соболья шуба (самур кюркю); на голове низенькая феска, в два
пальца, с кисточкой, с золотыми монетами, а чтобы лица не было видно,
сверху накидывают вуаль (гюнлюк); шириной гюнлюк в один аршин,
с трех сторон подшит, его надевают спереди на голову как башлык,,
спускается он до пупка. Прежде надевали на невесту еще желтые
сапожки (сары чизме), теперь ботинки. И сколько ни есть у невесты ог
жениха золотых украшений и драгоценностей, все это навешивают на
невесту. Когда все готово, закутывают невесту в чаршаф — длинное
шелковое покрывало (стоимостью в десять лир), которое подбирают у
талии.
На дворе собираются отец, братья, мать, отец жениха и сажают
невесту на лошадь. В это время какой-нибудь бедняк из соседей,
захватив из приданого невесты подушку, бежит к жениху и возвещает: «Мы
благополучно посадили невесту на лошадь!» Жених дает ему за это
радостное известие бахшиш. А когда бедняк с подушкой в руке только
еще бежит к жениху, парни перерезают ему дорогу и стараются
отнять у него подушку; тот защищается.
Невеста едет; с четырех сторон поддерживают ее ближайшие
родственники, братья невесты или жениха. Так пропесгия подходит к дому
жениха.
Есл.и невеста живет в деревне далеко, за ней ищут все гости жениха.
Вечером в деревне невесты ведут хоровод; пляшут бячи, а в доме играет
оркестр. Для деревенских парней хозяин свадьоы 'нанимает отдельно
музыкантов (барабан, зурна): он боится, что, если парни, городские и
деревенские, будут вместе, они поднимут ссору и бросятся друг на
друга с ножом. Такой уж обычай; раз где столкнутся парни из разных даже
кварталов, непременно возникает спор из-за первенства. Горожане
везде хотят быть первыми, а деревенские парни этого не выносят.
Утром, подзакусив, невесту увозят из деревни П6. Парни, выступая
из деревни, начинают стрелять; стрельба продолжается с час. В
деревнях есть еще такой обычай: когда поезжане въедут в какое-нибудь
узкое место, парни из деревни невесты берут длинный шест и
загораживают дорогу; они желают получить бакшиш. Хозяин свадьбы, зная это,
едет впереди и улаживает дело. Потом пастухи из деревни кладут на
дороге перед невестой жирного барана. Собственно, это бывает на
свадьбах курдских, но от курдов обычай этот перешел к османцам.
У курдов на женщине лежит вся работа, и, чтобы определить силу
невесты, перед ней и кладут барана. Невеста хватает барана за шерсть
и отбрасывает в сторону, баран становится ее собственностью, ущерб
несут пастухи; но, если невеста не сможет поднять барана с земли, отец
жениха платит пастухам стоимость барана.
115 Из перс, «ним-тен» — «полутелка».
116 В Конье процессия, приехавшая за невестой, возвращается другой дорогой:
иначе молодые «будут плохо жить» (гечим олмаз).
124

Если девушка выходит замуж за горожанина-османца, отец
жениха прямо дает пастухам бакшиш, потому что открывать лицо, обнажать
руки (а это неизбежно при поднятии с земли барана)
женщине-мусульманке возбраняется шариатом.
И родственников невесту в город провожают только ее братья, если
у нее нет братьев — дядя -со стороны матери. Когда невеста идет из
дому, жители деревни ни в коем случае не стреляют из ружей, вообще
не проявляют радости. Радость указывала бы, что невеста им порядочно-
таки уже надоела, и они охотно расстаются с ней. Когда невеста,
покидая отчий дом, садится на лошадь, она заливается горькими слезами;
плачут мать и все родственники. Словом, в доме невесты в тот день
плачут, как по покойнику. Плач вошел уже в обычай; не плакать,
значит показывать, что невесту не любили. Иногда матери нарочно, чтобы
вызвать слезы, натирают глаза луком; так делает иногда и невеста,
чтобы народ не подумал чего и не сказал: «Смотрите на негодницу, она,
видно, рада, что расстается с родителями».
А жених стоит наверху в своем доме и смотрит через окно,
проделанное над дверьми. Как только невеста покажется у дверей, он
осыпает ее орехами, сластями, мелкой монетой. Ребятишки набрасываются
на деньги и с шумом и гамом подбирают с земли. Невеста входит во
двор, за ней закрывают двери. Мать жениха, сестра снимают невесту с
лошади и усаживают в комнате на стул. Когда невесту разденут, она
целует руку у свекрови, золовок и у свекра, а те дарят ей кто колечко,
кто браслет и т. д. Толпа расходится. Тогда же одаривают пехлеванов,
музыкантов, и они тоже уходят восвояси. Собираются девушки из
квартала и смотрят невесту, невеста у всех целует руки; чтобы развеселить
невесту, девушки ведут хоровод. Жених между тем из стыдливости
уходит из дома и до часа (после заката солнца) развлекается
где-нибудь со своими товарищами.
Опять зовут со всего квартала ходжей, стариков и почетных гостей;
молодежь не зовут. Согласно заведенному порядку, в 12 часов
поужинают и до »последней молитвы проводят время в беседе ш.
ДРУЖКА
На тот день жених для прислуживания выбирает себе между своими
юварищами дружка; если, положим, почему-либо в дружки попал
неродственник, он почитается уже как родственник.
Обязанности дружки состоят в том, чтобы одевать жениха, купить
ему что нужно, наконец, подготовить его и т. д. Обыкновенно дружку
выбирают из числа закадычны« приятелей жениха, с ним жених
запросто говорит обо всем.
БРАКОСОЧЕТАНИЕ
Когда подходит время пятой молитвы, начинают искать жениха,
который притворяется, что не очень-то желает жениться, и его насильно
тащат за шиворот. Он входит чинно и целует у всех руки, начиная от
117 Перевезение невесты в дом жениха (у юрюков). Когда невеста, покидая свой
дом, выезжает со двора, родители бросают на нее из окна деньги. За телегой идет
все время дружка жениха. Встречая невесту, жених тоже бросает на нее деньги. Он
спускается вниз и, взяв ее за руку, ведет вверх, а на лестнице ждет уже мать,
расставив ноги; невеста проходит у нее между ногами. Перед невестой кладут масло и
мед. Она запускает туда пальцы и мажет порог двери сперва наверху, потом внизу.
После этого жених уводит невесту (записано в Константинополе от уроженца Ча-
наккале).
125

родителя. По знаку присутствующих дружка уводит жениха для
совершения омовения. Жених возвращается, соборне совершается молитва.
Во время молитвы 'повариха ведет невесту в «опочивальню» (гердек 118
одасы), которая убрана вещами, привезенными невестой и купленными
отцом жениха. Никто не может невесту видеть, и молитву-то совершают
все внизу, а не в диванхане, по соседству с опочивальней. После
молитвы мужчины опять подымаются наверх в диванхане; там все становятся*
в ряд, вперед пропускают жениха. Имам стоит рядом с женихом, все
молчат. Потом имам произносит молитву, присутствующие говорят:
«Аминь!» Отец жениха тихонько подает поварихе знак, стуча в стену,
чтобы она приотворила немного дверь. Тогда отец берет сына иод руку
и подводит к двери. У дверей, по обе стороны, стоят уже братья
жениха. Все расходятся; остаются одни родственники. Когда жених
проходит мимо них, оли тихонько толкают его в спину. Жених входит, а
невеста целует ему руку и чинно отходит назад. Повариха удаляется.
Так как иногда жених в эту ночь умирает, тетка жениха, со стороны
отца или матери, спит в »соседней комнате. А приключается жениху
смерть от джинна Ал-карысы 119 или от руки какого-нибудь негодяя»
который, влюбленный в невесту, мстит жениху, что тот отбил у него
девушку. Иногда соперник подсыпает незаметно жениху яд, который
действует через 15—20 дней, как раз в день свадьбы, т. е. в три часа
(после заката солнца). Прежде таких отравителей в назидание другим
вешали на базарной площади, теперь заключают в тюрьму на 15 лет..
Поэтому родные тщательно скрывают от всех, кого берет в жены
парень, и внимательно следят «после сговора, что жених ест и пьет. На
стороне жених не ест ничего; все приготовляет ему мать.
Пока невеста чинно стоит, жених совершает молитву в два риката.
Потом подходит к невесте, тихонько усаживает ее и снимает с лица ее
гюнлюк, окутывающий голову. Он берет «финик» (приготовленный из
теста), половину сам откусывает, а другую половину дает невесте.
Это — символ единения супругов. Этот хлеб называется «жениховские
сладости» (гювей татлысы). Невеста все молчит. Жених знает, что*
такой уж обычай, и заранее запасается колечком или браслетом; этот
подарок называется «отверзающий лицо» (юз гёрюмджеси) 120. Тогда они
начинают разговаривать 121. Жених протягивает невесте ноги, как бы
говоря: «Разуй меня!» 122.
ОБРЯД «СНЯТИЯ ПОКРЫВАЛА»
Утром супруг с товарищами идет под музыку в баню 123; за всех в
бане платит молодой. Невеста утром целует у всех, начиная со свекра,
свекрови и кончая детьми, находящимися в доме, руки. В тот день
совершается «снятие покрывала» (дьгвак). Созывают женщин;
приготовляют для них кушанья. Вошло в обычай, что все женщины, сообразно
своему состоянию, приносят кто деньги, кто платок, полотенце и т. д.
После обеда повариха берет в руки поднос и обходит всех женщин, а
118 Персидское уменьшительное слово от «гирд» (круглая палатка)—брачная
комната.
119 О нем см. «Из османской демонологии», — «Этнографическое обозрение», 1914,
№ 1—2, стр. 23—28.
120 Мы ожидали бы — «уста».
121 У Лёбеля первый вопрос жениха об имени (Th. Löbel, Hochzeitsbräuche in der
Türkei, S. 34—35).
122 В некоторых местностях целует также руки и ноги жениху.
123 Полное омовение (после свадьбы) — требование мусульманского закона; в Ниг-
дэ жених идет в баню в четверг, т. е. до свадьбы. Это, конечно, разные омовения.
126

за ней идет другая женщина. Все кладут на поднос поварихе
принесенные вещи 124; если кто кладет женщине, идущей сзади, деньги, она
выкрикивает: «Такая-то, жена такого-то (имярек) соблаговолила дать ме-
джидийе, да благословит бог дар ее!» («Аллах берекет версии»). На
собранные деньги заказывают молодке какую-нибудь золотую вещь.
Потом невесту усаживают на стуле. Родственницы отца и матери
жениха кроме денег приносят еще какие-нибудь драгоценности и
надевают все это на невесту. Ведут хоровод; хоть пять минут, должна в
хороводе принять участие и молодка. Когда приближается время третьей,
молитвы (часа за три-четыре до заката солнца), женщины
подымаются, но, прежде чем уйти, бросают взгляд на опочивальню. В тот день
на невесте красуются все драгоценности, какие только она принесла из
дому своего и какие также купил ей свекор. Все приданое, утварь
находятся в опочивальне.
МОЛОДЫЕ В ДОМЕ ТЕСТЯ
Девушка входит в семью мужа 125. Дней через 15 молодой, захватив
подарки, идет в гости к теще. Теща знает это и наготовила уже всяких,
сладостей. Теща зятя любит пуще своего сына 126.
124 В Конье подарки называются «бракынты» («кладеное»); в Нигдэ — «бенек».
125 В Сивасском вилайете распространена такая примета, что, если со времени
женитьбы молодому все удается, значит «нога невесты пришла ко двору».
126 Об отношении тещи к зятю на Востоке см. М. Гаффаров, Вл. Гордлевский,
Персидские пословицы, — «Древности восточные», т. IV, стр. 48.
Для понятия «жених» и «зять» в османском языке одно слово «гювей»; если жених
входит в семью невесты, она называется «ич гювей» — «внутренний зять»; для зятя,
султана — персидское слово «дамад», обратившееся уже как бы в фамильное прозвище.

QX^G^(I^^
РОЖДЕНИЕ РЕБЕНКА И ЕГО ВОСПИТАНИЕ i
(Материалы по османской этнографии)
1 *. Когда у девушки впервые наступают регулы, она выходит из
дома и смотрит на луну или на солнце. Она думает, что от взгляда ее
промежутки между месяцами будут так же длинны, как ©елико
расстояние между небом и землей.
2 *. Если какая женщина не желает иметь детей, она отправляется
к каменщикам, пробивающим скалы, и берет у них «сердцевину камня».
Стоит только съесть этой мягкой массы с орех, как женщина уже
обращается в бесплодную.
3 *. Если какая женщина хочет устроить выкидыш, она на втором
месяце беременности ест куриные крылья или спички, прыгает с
высокого места или просит кого ударить ее посильнее по спине и т. д.
4 *. Если у беременной женщины живот опускается книзу, значит она
родит девочку, а если подымается кверху — мальчика. В народе
укоренилось убеждение, что мальчик стоит во чреве матери на ногах.
5. Если в деревне или квартале одновременно или с небольшим про-
хмежутком рожают две женщины, они могут видеть друг друга только
по истечении сорока дней со бремени родов. Тогда они идут в баню и
после могут вступить в беседу.
6. Пустую колыбель не качают, потому что 1) или в доме вовсе не
будет детей, 2) или дети будут умирать.
7 *. Как только женщину охватят родильные боли, родственники
отправляются к какому-нибудь уважаемому ходже, который пишет на
бумажке стих Корана — «ает-ул-Кюрс» 2. Пока чернила еще не высохли,
бумажку опускают в стеклянную чашу и, налив немного воды, начинают
толочь бумагу. Ходжа трижды читает над водой; тогда воду дают
выпить больной, и роды проходят легко.
8. Для того чтобы новорожденный ребенок был крепок, бабка
растирает его тело солью.
9. После этого обрезают пуповину. Обыкновенно обязанность эга
лежит на бабке. Думают, что ребенок походит характером на того, кто
режет ему пуповину или подымает его с полу.
10. Если на лбу родившегося ребенка выступают волосы, значит он,
как лошадь, будет с норовом и будет задевать людей; если у него
большая голова, это говорит о его уме; желтоватые глаза свидетельствуют,
1 Номера, при которых стоят звездочки, записаны со слов уроженца Карахисара,
Сивасского вилайета; остальные — со слов уроженца Аяша, Анкарского вилайета.
2 Это —так называемый «кафедральный стих» (Коран, сура II, ст. 256).
128

что он будет хитер, как черт; у кого голубые глаза, у того характер
будет чт) у козла.
11. В день наречения имени в доме собираются все родственники.
Обыкновенно выбор имени зависит от вкуса родителей. Если у кого дети
перед тем умирали, то мальчика называют «Турсун» (Пусть он
уцелеет!), а девочку — «Етер» (Довольно уж умирать!)
12. Если у кого родится мальчик, в доме приготовляют халву и
сзывают соседей; кормят их халвой и поят холодным шербетом. Эта
халва называется «оглан халвасы».
13. Когда у ребенка сросшиеся брови, значит он будет несчастлив:
рано осиротеет.
14. Если у ребенка над пупом объявится родимое пятнышко, значит
он будет великий человек.
15*. Когда ребенок во сне смеется, народ думает, что он видит
себя в раю среди гурий; если внезапно ребенок подымает плач, значит
он увидел кого-либо из близких в аду.
16. На втором году ребенка отымают от груди матери. Мать вешает
себе на шею ежа. Как только ребенок начинает тянуться к груди, руки
его накалываются на ежа, и он отползает. Или мать пугает его, говоря:
«Оджю, оджю!» 3.
17. Когда у ребенка прорезываются зубы, мать нанизывает на
шнурке восемь-десять пшеничных зерен и подвешивает ребенку на шею.
Шнурок висит на шее ребенка до тех пор, пока не прорежутся все зубы.
18. Когда у ребенка прорезался первый зуб, мать варит в большом
котле пшеницу с орехами. Прежде чем раздать варево соседям, она
сзывает родственников и в их присутствии кладет ребенку в рот пищу
и заставляет его разжевать ее. Народ думает, что зубы ребенка будут
так же крепки, как зерна пшеницы.
19. Когда у ребенка выпадет первый молочный зуб, завертывают зуб
в тряпочку и вешают в доме. В доме думают, будет всегда достаток.
20. В округе Хаймана (Анкарского вилайета) около источника лежит
ровный камень. Как только ребенку исполнится сорок дней, его
приносят к источнику и кладут на камень. Если ребенок незаконнорожденный,
он начинает кричать; в противном случае лежит себе спокойненько.
21. Для того чтобы ребенок поскорее начал ходить, в деревнях
исполняют обряд «разрезания пут» 4. Выбирают квартал, вокруг которого
идет дорога. Мать приводит ребенка и подвязывает ему к «огам
бечевку; около ребенка стоит медный кувшин с водой. Зовут двух соседских
детей, лет 10—15: мальчика и девочку. Одному из детей дают в руки
целый хлеб и пускают детей бежать вокруг квартала, друг другу
навстречу. Когда дети столкнутся лицом к лицу, они ломают хлеб пополам
и бегут дальше к мальчику. Кто прибежит раньше, тот выливает воду
из кувшина и разрезает ножом бечевку, опутывающую ноги ребенка.
Детям дают деньги на лакомства; тот ребенок, который прибежал
раньше, получает, разумеется, больше. Обыкновенно выбирают таких детей,
которые быстро бегают, так как думают, что тогда и ребенок, над
которым совершается обряд «разрезания пут», будет бегать скоро и
вообще будет расторопен.
22. Если ребенок от сорока дней до трех лет безобразен и вызывает
страх, думают, что это духи подменили его. Обыкновенно после
вечернего эзана несут ребенка на место, где должны находиться духи. Мать
держит ребенка обеими руками и, отвернувшись, говорит: «Возьмите
3 Иногда мажут сосцы красным перцем и т. д.
4 В народе ребенок, не умеющий ходить, так и называется «кёстекли»
(опутанный).
$ В. Â. Гордлевский
129

своего ребенка и отдайте мне моего!» Выговорив эти слова, мать идет
домой и при этом не смотрит ребенку в лицо.
23 *. Когда мальчику исполняется лет шесть-семь, родители
начинают делать приготовления к обрезанию (сюннет). В определенный
день собираются родственники и знакомые, после обеда крестный (кивра)
(обыкновенно это наиболее близкий друг отца ребенка) берет
мальчика к себе на колени. В это время человек, на котором лежит
обязанность совершать обрезание (сюннетчи), обращается к мальчику со
словами: «Смотри, что там на потолке»; и только мальчик подымает
голову, он быстрым движением ножа совершает обрезание. После этого
крестный укладывает мальчика на постель. Если отец ребенка человек,
состоятельный, он принимает на себя расходы по обрезанию всех
мальчиков, живущих з квартале, и каждому мальчику дарит одежду5.
После совершения обрезания оболочку кладут на серебряное блюдо и
обносят присутствующих; каждый4 кладет на блюдо какую-нибудь монету.
Имам молится богу, чтобы ребенок был умным, богатым и т. д., а
присутствующие сопровождают молитву возгласами «аминь».
На женской половине тем временем тоже идет веселье.
24. Ежегодно весною деревенские дети отправляются из школы
гурьбой на прогулку собирать ромашку. Каждый мальчик приносит из
дому по пиастру, по два; на эти деньги покупают барана, рис и т. д. и
идут куда-нибудь в поле. Впереди шествует учитель; старшие ученики
(кальфа) поют псалмы (иляхи), а малыши вторят им «аминь».
Где-нибудь у источника дети располагаются обедать группами в восемь-десять
человек; затем расходятся собирать цветы и, сплетя из них венок,
возлагают его на голову учителя.
5 Обыкновенно такие торжества (сюннет дююню) устраивались и устраиваются,
султанами и членами султанской фамилии.

QA^Q^Q^
К ЛИЧНОЙ ОНОМАСТИКЕ У ОСМАНЦЕВ
В заметке «К вопросу о наречении имени у турецких племен»1
А. Н. Самойлович выразил пожелание, чтобы исследователи разных
турецких племен обратили внимание на личные имена. Так как заметка
была вызвана моими этнографическими мелочами «Рождение ребенка
и его воспитание» 2, я тогда же решил привести в порядок свои
наблюдения над именами османских турок. Свои наблюдения я производил
преимущественно в Константинополе, где — увы! — быстро сметаются
уже старинные обычаи; впрочем, ценные факты сообщали мне
уроженцы Малой Азии, вообще лица, недавно перебравшиеся в
Константинополь. Для группировки имен (прозвищ) большое подспорье нашел я
(сперва) в «Сборнике текке» Ахмеда Мюниба Скутарийского
(Константинополь, 1307 г. х.), в котором указаны основатели или благотворители
текке.
Первоначально среди османцев сохранялись старые имена,
говорившие о домусульманском, кочевом укладе жизни: Тогрулбей (Сокол),
Тай (Жеребец), Ай (Луна), Гюндюз 3; Якши-бей, сын Тимурташа
(полководец Османа); Каракуш (Орел)—в представлении народа везир
султана Салахеддина и др. Животные, по-видимому,— тотемы родов;
орел, скорее, символ царственного величия. Животная номенклатура
наблюдается еще у зейбеков (полудиких османцев, живущих в Айдын-
скэм вилайете); так, между зейбеками известны роды: чия (ящерица)*
боз чакал (бурый шакал) и др.; то же у юрюков.
Османский султан Орхан (Урхан) *4, сын Османа, отец Мурада I,
выросший в мусульманской семье, сохранился в истории под
прозвищем, а мусульманское имя забыто.
Уклонения от мусульманской ономастики объясняются теперь как
исключения. Когда над семьей разражается несчастье, мысль
мусульманина инстинктивно обращается назад, и он ищет себе заступничество
в борьбе с судьбой в старых верованиях. Это ощущается на выборе
имени » семье, где дети умирают. Для сохранения ребенка родители
дают новорожденному, безразлично мальчику или девочке, имена: Яшар
(Он будет жить, он выживет); Дурсун 5 (Пусть устоит) или прегнатно:
Дурыуш (Он усгоял) 6. Это имя, так сказать некалендарное, в
общежитии вытесняет имя каноническое, мусульманское. Или: совершаю!
1 «Живая старина», 1911, № 2, стр. 299.
2 «Этнографическое обозрение», 1910, № 3—4, стр. 167—170.
3 Впрочем, еще в XVI в. — Аяз-паша («Ясное морозное небо»).
4 Ур-Вур хан (Хан «Бей!»)? \
5 Так звали знаменитого ходжу эпохи султана Османа I (Дурсун «факих»).
6 Может быть, суеверный намек заключается в арабском прозвище историка Мус-
тафы Найма. Он явился «Божиим благодеянием»; Наим был родом из Северной
Сирии.
9*
131

фиктивную продажу ребенка и называют его Сатылмыш (Проданный) 7.
Злой дух после этого теряет силу над младенцем, который юридически
составляет уже как бы собственность другого лица. Обычай
распространен и среди других тюркских племен (у киргизов, например, нередко
имя Сатылган). Имена: Дурмуш, Сатылмыш, представляющие
причастие прошедшего времени на «мыш», вскрывают процесс создания
имени или прозвища из единичного факта. На острове Крит оберегом от
злой силы служит имя Арап — фигура Арапа так непривлекательна
или страшна, что, конечно, думает критский мусульманин, злой дух не
позарится на ребенка и оставит его в покое. Как у туркмен: Италмаз
{Собака не возьмет), очевидно, и нечистая сила устыдится брать8.
В Варне для предохранения ребенка от преждевременной смерти, как
это ни странно с мусульманской точки зрения, младенец наследует имя
отца; вероятно, это нужно сопоставить с обычаем выбирать ребенку
имена наиболее долговечного члена рода 9.
В османских сказках герой-слуга, желая зло подшутить над
хозяином, принимает имена: Кес-бич (Режь, кроши!); Кыр-дёв (Ломай,
бей!) —и на недоуменный вопрос хозяина отвечает: «Почем мне знать;
так мать меня кличет!» 10.
Выбор имени у христиан облегчается святцами—совпадением дня
рождения ребенка с днем святого. У мусульман, особенно в провинции,
ребенок нередко называется по священному месяцу или дню; так,
например, Мевлюд (родившийся в мевлид — день рождения поорока
Мухаммеда); Реджеб, Шабан, Рамазан. У туркмен конийских иногда
ребенок просто называется Булдук (Обретенный). Круг имен у
мусульманина, таким образом, ограничен. Чаще всего выбираются имена Пророка,
ближайших сподвижников или родных: Мухаммед, Ахмед, Мустафа,
Омар, Осман, Али, Хасан, Хусейн и др.; имена пророков, как,
например, Ибрагим (Авраам), Ильяс (Илья), Муса (Моисей) и др. Имена
пророков избираются в исполнение воли Мухаммеда, выраженной в ха-
дисе: «Давайте детям вашим имена пророков» п. Из благоговения,
впрочем, имя Пророка у простых смертных изменено в Мех-мед 12.
Впрочем, наблюдается у османцев своего рода мода на имена. Так,
7 Это имя значилось в списке лиц, умерших в Анкаре от холеры в 1911 г.
8 А. Н. Самойлович, К вопросу о наречении имени у турецких племен, —
«Живая старина», 1911, № 2, стр. 299.
9 На обрядах, сопровождающих рождение ребенка, отражаются еще суеверия:
так, на лоб ребенку кладут деньги (чтобы был богат); прячут в бумагу пепел (от
дурного глаза).
10 J. Kunos, Türkische Volksmärchen aus Adakaie, Leipzig — New York, 1907.
11 Хадис этот один из самых старинных. Он имеется и в хадисном сборнике «Са-
хых» аль-Бохари (810—870), см. по египетскому изданию 1313=1896 г., т. IV, стр. 50—
51, отдел «Адаб»; он же имеется и в другом «Сахых», современника и ученика Боха-
ри — Мюслима Нишапурского (817—875), см. по египетскому изданию 1290=1873 г.,
т. II, стр. 170—171, отдел «Адаб». Есть у Мюслима один хадис (см. там же, т. II,
стр. 168, 6 снизу), из которого вытекает, что подобное правило дарования имен
человеку в честь пророков и святых Мухаммед заимствовал у христиан; это видно из того
удивления, с каким говорит Мухаммеду его сподвижник об именах у христиан Надж-
рана (в Йемене), и из ответа Мухаммеда: «Да, у них в ходу имена пророков и
прежних праведников».
Ряд хадисов Мюслима Нишапурского гласит также, что Мухаммед считал
наиболее приятным для господа имя «раб Бога» (Абдаллах) и «раб Милосердного» (Абдар-
рахман), см. там же, т. II, стр. 167, 168, 170; Бохари, IV, стр. 50. По хадисам Бохари и
Мюслима оказывается, что и свое имя Мухаммед сзободно разрешил носить
правоверным, лишь бы не в сочетании «Мухаммед Абул-Касым» (Бохари, т. IV, стр. 50, 51;
Мюслим, т. II, стр. 167), которое чересчур близко совпадало с семейным именем
исламского апостола. Воспретил он имена, подобающие лишь Всевышнему (Бохари, т. IV,
стр. 51; Мюслим, т. II, стр. 170), равно как и имена гнусные (Мюслим, т. II, стр. 168).
12 Вследствие широкой распространенности имени Мехмед уменьшительное слово
Мемеджик в Константинополе значит: неотесанный, деревенщина.
132

в старину бывали имена библейские: Месих (Мессия)-паша, Иса
(Иисус), Нух (Ной). Эпоха увлечения персидской культурой сохранила
имена: Рустем (паша), Зал (Махмуд-паша), Ферхад, полководец
султана Сулеймана Законодателя. Изредка «старомодные» имена
попадаются и теперь: в Конье я знал старика Ису (вульгарно: Эсе) ; Хуршид-
паша (морской министр); сотрудника Шинаси-эфенди звали Агях и т. д.
Бескровный переворот, совершенный младотурками в 1908 г., прославил
имена офицеров: Ниязи и Энвера *, и за последние четыре года в детях
своих родители хотят видеть напоминание о героях революции.
Иногда выбор имени определяется религиозными симпатиями. Так»
бекташи охотно носят имена: Ахмед, Мехмед, Хасан; но, как секта,
уклоняющаяся в шиитстве, бекташи избегают имен первых трех
халифов (Абу Бекр, Омар, Осман) 13.
В деревне мусульманин носит обыкновенно одно имя; но бывает у
османца два имени. Одно дается при рождении (имам, читая над ухом
ребенка эзан, так сказать, включает его в общину мусульманскую и
вдувает ему имя) и; другое имя прибавляется из религиозных
соображений, так чтобы во время обряда телкин легко было вспомнить его;
поэтому выбирают общеизвестные имена. Играют роль также
соображения другого порядка: в османце сохраняется еще пережиток воззрения
на тесную органическую связь имени с предметом 15: имя, думает
османец, влияет на образование характера; оно прегнатно должно указывать
в носителе на то или иное качество: например, Мехмед Тахир (Чистый),
Мехмед Кемаль (Совершенство) и т. д. В «интеллигентных» кругах
руководятся, впрочем, принципом противоположения; так, М. Эмин, автор
«Турецких стихотворений», говорил: «В именах бывает наоборот
(isimler aksi çikiyor). Я назвал своего сына Халим (Кроткий), так.
как желаю, чтобы он был сильный».
Мой учитель константинопольский, Ахмед, уже кончая Учительскую«
семинарию, принял имя Расим, потому что сумма буквенных знаков по
абеджеду равнялась году рождения. Иногда отец, желая увековечить,
память о своем друге, сохраняет имя его на своем ребенке. Возможно,,
двойные мусульманские имена у османцев указывают на старинный
обычай сочетания двух разнородных имен, представлявших тотемы
племен отца и матери. Так объяснял проф. Хаутсма турецкие имена: Кылыч
Арслан 16 и др.
Наряду с именем распространено, особенно в провинции, прозвище-
Характерна, однако, редкость прозвища, которое могло бы напомнить
о матери. Так что сын, отец которого был в оспе (чопур), предпочитает
зваться Чопур-заде, чем, например, Дуду-заде, хотя бы мать
пользовалась уважением, была почтенная дама (дуду). Только в исключительных
случаях имя (прозвище) матери создает как бы фамильное прозвище;
так, мать эмира Насреддина Яхьи, Биби Мюнеджим, как астролог
заслужила славу, и за сыном утвердилось прозвище Ибн Биби (сын
госпожи par excellence). Скорее, дурная репутация матери или какой-
нибудь недостаток создает в простонародье сыну прозвище; так, в Конье
я слышал: Дели Фатиме-заде (сын сумасшедшей Фатимы). Метронк-
мики, таким образом, случайны и возникли недавно.
13 G. Jacob, Die Bektaschijje in ihrem Verhältnis zu verwandten Erscheinungen,
München, 1909. S. 31—32.
14 Религиозный, мусульманский характер сказывается еще в том, что ребенок, как
только его обмоют, кладется лицом к Мекке.
15 Отголоском является в народе, вероятно, формула распроса об имени: «Подари
мне свое имя!» («Ismini bagisla»).
16 Th. Houtsma, Ein türkisch-arabisches Glossar, Leiden, 1894, S. 33.
Ш

Мотивы для прозвищ 17 у османцев различны:
I. Происхождение:
а) национальность: Гюрджи Ахмед (грузин Ахмед), Араб-заде
(потомок араба), Татар Осман-паша (военачальник во время Балканской
войны) ;
б) место происхождения (страна, область, город, квартал города
и т. д.): Мысырлы Ибрагим (Ибрагим из Египта), Пандермалы Шейх
{Шейх из Пандермы), Вардар Алий-паша (Алий-паша с Вардара),
Ташкёпрю-заде (автор знаменитого «тезкере»), Монастырлы Исмаил
Хаккы (Исмаил Хаккы родом из Монастыря — современный богослов-
проповедник) ; Халепли-заде (потомок уроженца Халеба (Алепп); Кёп-
рюлю-заде (семья знаменитых везиров) ; Кючюк Ая-Софьялы Ашки (Аш-
ки, живущий в квартале Кючюк Ая-Софья *, — знаменитый меддах);
Атпазары Осман (Осман с «Конского торга»).
Примечание. Прозвища в литературных памятниках сочетаются
иногда с именем на иностранный лад посредством «отношения» (нисбе);
например, Ибрагим Карамани (Ибрагим, родом из Карамана). По-
османски прозвище, как постоянное свойство или качество лица,
обязательно предшествует имени.
II. П р им еты:
а) цвет волос, глаз. Как прежде охотно обозначали человека путем
определения цвета — часты были прозвища, заключавшие слова: ак
(белый), кара (черный); так и теперь уклонение от обычного типа
создает прозвище: например, Сары Исмаил (Светлорусый Исмаил);
Карагёз Мехмед (Черноокий Мехмед); Чакыр-ага (Голубоглазый ага),
Чини-оглу (то же) — в Конье 18.
б) фигура, походка и т. д.: например Ийне-бей (Иголка-бей, как
спичка, намек на худобу), Серче-бей (Воробушек-бей, намек на
миниатюрность), Апыш 19 Ахмед (Увалень Ахмед), Каба-кулак (Вислоухий,
прозвище великого везира), Тосун-паша (Бычок-паша, намек на силу) 20,
Карамазы Мехмед («Крошка» Мехмед) 21, Ачык-баш (Обнаженная
голова, прозвище анатолийского ходжи), Кючюк Саид-паша (Крошка
Саид-паша, великий везир).
в) физический недостаток: например, Алты Пармак (шестипалый,
прозвище историка); Топалоглу (Сын хромца); Кёсе Али-паша (Али-
паша с жидкой бороденкой, кипрский наместник XVII в.); Пепе Мехмед-
паша (Заика Мехмед-паша).
В народном рассказе Суетун ходжа Недим, как бы указывая на
процесс образования прозвищ, заявляет: «Если у меня не будет носа,
за мной останется кличка Бурунсуз (Безносый)» 22.
III.Хар а ктер, свойство, наклонность:
Дели Мехмед (Сумасшедший, Юродивый Мехмед); Кара Гюльмез
Мехмед (Сумрачный Мехмед, знаменитый ученый); Мелек Ахмед (Ангел
Ахмед); Чёп Хасан (Спичечка Хасан, Пушинка Хасан); Атеш Мехмед-
паша (Огонь Мехмед-паша, реорганизатор османского флота); Софу
Мехмед-паша (Ханжа Мехмед-паша); Мест Селим II (султан Селим II
Пьяница); Явуз Селим I (Селим I Грозный); Курук-имам (Имам Кислый
17 Литературные псевдонимы (техаллюс) из обозрения, конечно, исключаются.
18 Прозвище «Кара» указывает иногда на отрицательные свойства человека; так,
польский король Владислав III обратился у османцев в «Кара Яхья» (Черный,
Проклятый Яхья). См. Jan Grzegorzewski, Grob Warnenczyka, Krakow, 1911.
19 «Апыш», собственно, значит: паха, в пахах.
20 В народной комедии «орта-ойну» это слово выражает ласку.
21 Плод кустарника (в Эдремите).
22 Fr. Giese, Der übereitrige nodscha Nedim, — «Türkische Bibliothek», Bd VI11,
S. 10.
J34

виноград, прозванный так за то, что на лице его изображалась «кисло-
сладкая мина» недовольства23); «Шинди гёрурсез» («Скоро
узнаете!»),— рекомендуется Куршуд-беку лермонтовский «Ашик Кериб».
Иногда, впрочем, прозвище понимается в обратном смысле: так в Конье
сохранилась мечеть «Пинти-хатун» («Pinti hatun mescidi»), но слово
«пинти» (неряшливый, скопидом) указывает как раз на щедрость
женщины, выстроившей в городе мечеть.
IV. Профессия или занятие отца, «ведь так уж исстари
•ведется, что по отцу и сыну честь»:
Хекимзаде Али-паша (Али-паша, сын доктора), Хафызоглу (сын
«Хафыза»); Шехсювароглу Али-бей (Али-бей, сын военачальника
султана Селима I); Солак-заде (сын Солака, султанский телохранитель,
шедший с левой стороны коня).
V. Собственная профессия или занятие,
должность и т. д.:
Гюмаш Юзенги Мехмед юзенги-агасы (Мехмед, 'стремя которого
серебряное) 24, Хаффаф Хюсейн (сапожник Хюсейн); Коджа Сейбанба-
шы (Старый янычар, «собачник», автор политического трактата); Фа-
тих Мехмед II (Мехмед II, завоеватель Константинополя); Муаллим
Наджи (профессор Наджи, современный писатель); Ходжа Мустафа-
паша (Мустафа-паша, ci devant «ходжа», духовный учитель); Шехид
(Мученик такой-то25), Хаджи Ахмед (Ахмед, совершивший
паломничество). Выразительны прозвища (великих везиров эпохи упадка
Османской империи: например, Емишчи Хасан (Хасан, продавец фруктов),
Налбанд Мехмед (Мехмед кузнец), Ашчы-башы (старший повар).
Иногда, чтобы не называть своим именем низкой профессии,
употребляют мягкие выражения, своего рода эвфемизм: так, в Конье одного
человека, »подбиравшего на улицах падаль, звали Эли темиз... (Человек,
рука которого чиста).
VI. Со ц и а л ь но е или общественное положение:
Потамосзаде (так зовут на Крите богатую мусульманскую семью,
к которой деньги текут быстро, как река); Курдоглу (богач); Чиви-
заде (сын гвоздя, богач) 26; Аяклы-кютюбхане (Ходячая Библиотека,
прозвище ученого времен Абдул Хамида I, Мюфтизаде хЧехмеда).
VII. И с то р ич ески е прозвища:
Хезар паре Ахмед-паша (великий везир султана Ибрагима,
разорванный янычарами на «тысячу кусков»); Йирми еекиз Мехмед-челеби
(28 Мехмед-челеби, османский чрезвычайный посол во Франции,
выдвинувшийся по службе уже 28 лет от роду).
В провинции прозвища обращаются уже в фамилии, да и то больше
у знати или у местных тузов; создается, таким образом, фамильная
традиция, и в общественной жизни такие фамилии играют большую роль
(Белебанлызаде, род в Бергаме). В Константинополе, наоборот, из-за
отсутствия фамильных прозвищ происходит путаница27, и в школах,
например, каждый ученик числится под особым номером; так их и вызы-
23 Mehmed Tevfiq, Ein Jahr in Konstantinopel..,, — «Türkische Bibliothek», Bd 3,
S. 12
24 Ibid., S. 41.
25 Если слово «шехид» стоит за именем, оно является (по смыслу) определением;
говорящий как бы сомневается еще в мученичестве лица.
26 G. Jacob, Xoros Kardasch (Brüder Hahn). Ein orientalisches Märchen-und
Novellenbuch, aus dem türkischen zum ersten Mal ins Deutsche übertragen, Bd V, Berlin,
1906, S. 40.
27 В Босне, впрочем, сербские мусульмане носят фамилии: например, Мухиббич,
Узуныч, от слов «мухибб» (друг), «узун» (длинный).
135

зают, так и публикуются списки учеников об окончании школы (у
воспитанников военных школ на погонах вышивается обыкновенно число).
В самое последнее время — не без западного влияния —
«интеллигентные» османцы (особенно доктора) вздумали вводить фамилии, но
обычай этот плохо прививается. Таким образом, умирает человек, и с ним
умирает и имя его28. Женщины (писательницы), на европейский лад,
принимают имя мужа: так, Халиде, выйдя замуж, стала по мужу
называться Халидеt Салих; но как только развелась, мужское, ция Салих
исчезло, и она подписывается уже Эдиб (литераторша) *.
Иногда встречаются в Константинополе османцы, носящие три
имени, но это провинциальные роды, осевшие некогда в Константинополе:
например, Мехмед Мазхар Неджати; Мехмед — личное имя («acderin
ismi»), Мазхар («göbek ismi») 29, Неджати — фамильное имя (pederin
ismi).
В общественных отношениях безыменность или бесфамильность
создает путаницу и наводит на печальные мысли. Трудно поэтому
определять родство даже между братьями и родственниками, носящими
обыкновенно различные имена. «У нас нет связи с предками»,— справедливо*
жалуется критский мусульманин, фотограф Рамзизаде Беха 30.
О ЖЕНСКИХ ИМЕНАХ
Из мусульманских имен часты имена: Айше и Фатима, жена и дочь
пророка.
В народе наряду с именами употребляются часто прозвища: Кеклик
(Куропатка), epitheton ornans девушки; Медине, Мавуша (из Мах-
веш — Луноликая); Элиф (Дылда)31; Эльмас (Алмаз); Гюнеш
(Солнце); Кесбан, из арабского кезбан (Лгунья)—это имя встречается в
Европейской Турции.
В высшем кругу, между женами султана, распространены
персидские прозвища: например, Хоррем-султан, знаменитая жена султана Сю-
леймана Великолепного (Роксолана).
УМЕНЬШИТЕЛЬНЫЕ ИМЕНА
Вместо: Мехмед — Мемиш, Ибрагим — Ибиш 32.
Таким образом, изучение личных османских имен показывает, что
для индивидуализации человека мусульманские, арабские имена,
значение которых 'позабыто, уже недостаточны и идет процесс создания
фамильных прозвищ, необходимость которых, однако, низшие слои
османского народа ощущают, пожалуй, сильнее.
28 Это указал уже автор анонимной заметки «Турецкие имена», переведенной, по-
видимому, с немецкого языка в «Северной пчеле», 1840, № 128, стр. 511. В заметке
речь идет о мусульманских именах, избираемых преимущественно арабами.
29 Смысл термина мне не совсем ясен.
30 Сюлейман Бахри, Фотографчинин дерди (Скорбь фотографа), — «Донанма медж-
муасы», Константинополь, год 11 (1911), № 13, стр. 1187—1188.
31 В песнях, записанных в Конийском вилайете Гизе. См. Fr. Giese, Erzählungen
und Lieder aus dem Vilajet Qonjah gesammelt, in Transskription, mit Aumerkungen und
einer Übersetzung der Lieder herausgegeben von d-r Friedrich Giese, Halle a. S. — New
York, 1907.
32 Звук «ш» появляется и в женском имени Уркуш из «Руккийе» (Fr. Giese, Die
Volksszenen aus Hüsen Rahmi's Roman «Iffet», — «Orientalische Studien Th. Nöldeke
Zum siebzigsten Geburtstage gewidmet... Gieszen), Bd II, 1906, S. 1083).

CMT'Q^Q^
ИГРЫ АНАТОЛИЙСКИХ ТУРОК
ПРЕДИСЛОВИЕ
Всюду и всегда в игре ищет человек удовольствия. Для ребенка это
единственная цель жизни; для человека постарше игра — отдых от
работ, она отвлекает от черных дум и вносит пополнение силам,
истраченным или утомленным. Сознательно игра исключает все неприятное,
сопровождающее труд; труд во время игры-представления обращается в
забаву; игра — сплошное веселье, смех, и интерес непрерывно
поддерживается тем, что одна сторона обречена на проигрыш и, стало быть,
победителю уготовано торжество: он насладится унижением
неудачливого игрока и будет ликовать.
Записи игр произведены мною давно уже в Константинополе со
слов двух моих старинных приятелей, знакомивших меня с народной
жизнью: Нури, уроженца Аяша (Анкарского вилайета) и Ахмеда,
уроженца Карахисара (Сивасското вилайета). Игры анкарские грубы, но
они оригинальны и раскрывают лучше народную среду (а иногда как
будто и ее сложный этнографический конглохмерат) ; игры сивасские
мягче; это уже игры городских, часто детей, игры, на которых стерлись
черты индивидуализма. Ими не исчерпывается, конечно, запас
народных развлечений, но они характеризуют отчасти круг человеческих
возрастов, полов, обстановку и т. д.; тут и комнатные игры, и игры
полевые; игры и женские (число которых было бы, безусловно, больше,
если бы записал их я от женщин); комнатные игры происходят чаще
зимой, когда холод загоняет людей в дома; игры общественные,
сопровождающие свадьбу (борьба пехлеванов, скачки, поло и др.), требую г
для себя простора *.
Порядок игр обычный: сначала жеребьевка; 'посредством ли камня,
даже бумажки (это уже новшество!) или считалки и т. п. определяется
сторона, которая водит. Потом идет игра. Нередко это, собственно,
спорт (как, например, бабки2, мяч, метание стрел и др.), развивающий
мускулы или ловкость и расторопность; или это представление,
воспроизводящее реальную жизнь, иногда бытующую, иногда отмершую и
сохранившуюся только в каких-нибудь пережитках (игра-действие или
игра-песня). Часто игра сосредоточивает на себе все внимание; иногда
игра, наоборот, только способ для правильного (через игру) разреше-
1 См. у меня в очерке «Османская свадьба», — «Этнографическое обозрение»,
1914, № 3—4.
2 Упоминание об этой игре («ашук ойнамак») встречается уже в «Китаби-Коркуд».
См. текст и перевод В. Бартольда в «Записках Восточного отделения Русского
археологического общества», т. XI, стр. 186.
137

ння, кто счастливец, торжествующий над противником. «Кто кого
одолел, тот на том и поехал», — слышал я поговорку в Новосильском уезде
Тульской губернии, и игра в Турции, как и у нас, заканчивается
нередко катанием — побежденная сторона несет на себе победителей.
Азарт, увлечение, свойственные человеку, на Востоке прежде
принимали формы самодурства. А. Мидхат * в повести «Сквозь щель
шкафа» («Долабдан темаша»3), из эпохи янычар, рассказывает, как
человек, испытавший во время проигрыша партии в шашки унижение (он
должен был привести напоказ взрослую дочь), выиграв как-то,
вздернул противника на дерево. И еще лет двадцать пять тому назад, как я
слышал, в Эдремите юрюки и туркмены, разгорячившись, проигрывали
жен и дочерей.
Литература об играх у турецких народов невелика; описания игр
разбросаны часто в общих очерках; все-таки для ориентировки сообщаю
крохотную библиографию, случайно скопившуюся у меня.
БИБЛИОГРАФИЯ *:
Володин А., Трухменская степь и трухмены, — «Сборник материалов для описания
местностей и племен Кавказа», т. XXXVIII.
Горячкин А., Об играх киргизских детей во внутренней букеевской орде, Астраханской
губернии, — «Известия Общества истории, археологии и этнографии», т. XXVII,
вып. 4.
Диваев А., Игры киргизских детей, — «Туркестанские ведомости», 1905, № 152.
Диваев А., Древние игры киргизской молодежи, — «Туркестанские ведомости», 1907,
№54.
Иностранцев К-, К истории игры в поло, — «Записки Восточного отделения», т. XIV,
стр. 0108—0113.
Калашев А., Татарские тексты (из Джебраильского уезда), — «Сборник материалов
для описания местностей и племен Кавказа», т. XVIII.
Карутц Р., Среди киргизов и туркменов на Мангышлаке, СПб., [б. г.], стр. 87, 92.
Кулаткы Г., Наши национальные игры (Хвалынского уезда), — «Шуро», 1916, № 23.
Нур-эд-дин Т., Старый Стамбул, — «Тюрк юрду», т. II.
Пантусов Н., Киргизская игра тогуз кумалак (с двумя рисунками), — «Известия
Общества археологии, истории и этнографии», т. XXII, вып. 4.
Пантусов Н., Материалы к изучению наречия таранчей Илийского округа, Казань, 1907,
вып. VIII (Игра майлисе и произносимые во время ее молодежью стихи); вып. IX
(Игры таранчинских детей и мужчин).
-Самойлович А., Туркменские развлечения, — «Ежегодник Русского антропологического
общества», т. III.
Tevfiq M., Ein Jahr in Konstantinopel. Zweiter Monat, — «Türkische Bibliothek», Bd IV,
S. 16—22.
Филоненко В., Детские игры крымских татар, — «Известия Таврической ученой
архивной комиссии», № 56.
Фукс К-, Праздники казанских татар, Казань, 1834.
Ченекяй, Наши национальные игры, — «Шуро», 1917, № 2.
I. ИГРЫ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Хаджи-баба
Собирается несколько человек; один сеет в -поле мак, он
изображает земледельца; двое других изображают волов, третий — плуг.
Земледелец пропахивает поле и разрыхляет почву. Вырастает мак, его
полют. На маке распускаются цветы, наливается головка; головку
разрезают, собирают мак и продают купцам; выручают много денег.
Крестьяне начинают между собой толковать: «На что бы нам
употребить эти деньги?» Кто-нибудь поумнее скажет: «Эти деньги долж-
3 Не очень художественная, но насыщенная бытом и фольклором повесть эта
давно переведена одним моим слушателем (В. Е. Якиманским).
J 38

шы идти на доорое дело».— «Ma какое же?» — «Поедемте-ка,—
продолжает тот человек,— все вместе в Хиджаз». Все становятся в круг. Тот
обнимает человека, стоящего с правой стороны, и говорит: «Хаджи-
баба 4, да будет счастливо твое паломничество». Затем он
поздравляет человека, стоящего в конце круга, с левой стороны. Те, в свою
очередь, передвигаясь, обнимают соседей; наконец, все опять
устанавливаются на своих местах. Потом тот умный человек подходит к
крайнему на правой стороне и, целуя его в лоб, говорит: «Я отведал меду,
да будет сладок мой рот!» («Bal edim agzim tatli olsun!»). За ним
повторяют то же и другие. Потом умный человек становится сзади
человека, крайнего на правой стороне, и, подбоченившись, говорит: «Пусть
твой зад будет слаще переда!» («Ardin önünden tatli olsun!»). Опять
все проделывают то же самое. Потом умный человек заходит к
крайнему спереди, поворачивается к нему спиной и, положив руки себе на
колени и нагнувшись вперед, толкает его задом и говорит: «К черту
— эта никудышная игра!»; ему подражают другие.
Аббар-Джаббар
На свадьбе или вообще на вечеринке играют часто в игру «Аббар-
Джаббар». На кого-нибудь надевают баранью шкуру и
старую-престарую одежду, он изображает верблюда; в другой комнате на
кого-нибудь еще надевают одежду погонщика верблюда и приводят в
комнату, где собрались играющие. Взнуздав верблюда, он, прихрамывая,
тащит его за собой и говорит: «Мир над вами, господа. Нет ли где
деревенского кяхьи?» Когда приходит кяхья, погонщик требует:
«Позови-ка ко мне поскорее мухтара (старосту)». Завидев старосту, погонщик
обращается к нему со словами: «У меня верблюд навьючен солью,
может, ты возьмешься продать эту соль в деревне?» — «Хорошо,—
отвечает староста,— продадим, только сейчас крестьянам трудно, на
чистые деньги они не могут взять; если ты дашь им в долг — они
возьмут». Верблюжатник соглашается. «Если так,— продолжает староста,—
поставь верблюда на колени и сними с него груз». Погонщик, понукая
верблюда, снимает груз. Старосте дают в руки бумагу и перо. «Ну, Ах-
мед-ага,— спрашивают,— сколько нужно тебе соли?» — «Пять окк»,—
отвечает он; ему отвешивают пять окк и записывают в тетрадь. «А тебе,
Мехмед-ага, сколько?»— «Десять окк». Словом, между всеми
присутствующими делят соль с обязательством уплатить деньги через три
месяца. Хозяин верблюда прощается с крестьянами и уходит, благодаря
мухтара.
Через три месяца он возвращается и зовет мухтара. «Срок
кончился,— говорит он ему,— собери-ка, пожалуйста, деньги».— «Знаешь,—
отвечает мухтар, — теперь у крестьян денег нет, приходи через
несколько дней». Верблюжатник соглашается, уходит; однако по прошествии
некоторого времени появляется опять в деревне и требует деньги. Мухтар
отсылает его к крестьянам, а те отказываются. «Ничего мы тебе не
должны, кому хочешь, тому и жалуйся!» А там, снаружи, давно уже
ждут три человека; двоих из них зовут «Аббар» и «Джаббар»; на них
надевают чудные одежды, ноги у них голые и торчат у них уши;
словом, вид у >них очень страшный. Если встретить их где-нибудь в горах,
можно перепугаться. Третьего зовут «Деликчи Мехмед» (Мехмед Свер-
литель); ему вымазывают все лицо черной краской. На нем надето
4 Слово употреблено прегнатно; отправление в хадж сопровождается нередко
общей молитвой, трапезой.
139

старое платье, а между ног болтается у него изображение penis'a
длиной в полтора аршина...
И вот верблюжатник требует деньги; когда ему не дают, он
оборачивается к двери и громко кричит: «Ну-ка, Аббар-Джаббар, скорее
сюда!» Аббар-Джаббар ломятся в двери и, давя все на пути, подходят
к верблюжатнику; последний указывает им человека, который не
дает денег. Тогда Аббар и Джаббар хватают того человека за ьоги, тащат
на середину и задирают ему ноги, а верблюжатник говорит: «Деликчи
Мехмед, поспешай!» Деликчи Мехмед, заслышав, бежит, подпрыгивая
и ржа Потом все грое вскакивают и бегут из комнаты, ожидая, когда
их снова позовут5.
Аяш.
Солелыцик б
Чтобы поразвлечься, выбирают из своей среды необидчивого
человека, который не знает, в чем состоит эта игра, и снимают с него
одежду, оставив на нем одни кальсоны. Потом зовут человека посильнее,
хорошо знающего игру. Голого человека привязывают к тому, другому
человеку, спина к спине, причем у него должны быть привязаны руки и
ноги и он совсем не может двигаться. В руки тому человеку, который
знает игру, дают большую кружку, наполненную водой, и кладут туда
платок; он обходит всех и выкрикивает: «Соленье капустное, соленье
перцовое'^ Тг.гда кто-нибудь из играющих подзывает солелыцика и споа-
шивает: «Хорошо ли у тебя соленье?» На это солелыцик отвечает:
«Пожалуйста, отведайте и понюхайте!» — а сам продолжает держать в
руках кружку. «Нет, у тебя соленье плохое,— воняет». Тогда солелыцик,
раздраженный, замечает: «Да, соленье воняет, не понравилось тебе, а
вот бочонку моему нравится». Он берет мокрый платок и сильно бьет
по лицу человека, который у него на спине. Одним словом, сколько там
ни есть людей, все по очереди зовут солелыцика; никому соленье не
нравится, а тот все бьет бедного голого человека мокрой тряпкой. Так
у того не останется на теле сухого местечка — весь он промокнет «до
ногтей».
Аяш.
Игра в пленные7
Собираются 10—12 мальчиков и разбиваются на две партии. Одна
партия выбирает из своей среды двух мальчиков. Сложив вместе руки,
они поднимают их вверх в виде свода моста. Противная сторона тем
временем выстраивается в ряд и проходит по одному через мост, про-
изност какое-либо из следующих слов: «Алай-ла, балуй-ла, хаип-халай-
ла». Итак, другая сторона заготовила три небольших камня или
щепочки и каждому камню дала одно из тех трех слов; тихонько, так, что
противная сторона ничего о том не знает, они дают один из этих
камней верному человеку. Если кто из переходящих мост назовет условный
камень, его не пропускают. Всем таким завязывают глаза и отсылают к
товарищам своим как пленных. При втором прохождении камень
меняют: те проходят, и опять кто-нибудь попадает в плен, и так до конца.
5 Эта игра заключает в себе архаичные черты (отголоски фаллического культа).
На территории Ангоры народ мог сохранить память о двух Джаббарах: страшное
чудовище, наводящее ужас, говорит как будто о времени нашествия на Малую Азию
Тимурленга, у которого был имам Абдул Джеббар; в XVIII в. вблизи, в Иозгаде,
царил деребей Абдул Джеббарзаде (vulgo: Чапаноглу).
6 Название игры дано мною.
7 По-османски: «Эсир алмак оюну» или «Зсир алмаджа».
140

Затем садятся на спины «пленных и пять раз обходят очерченный круг.
Потом меняются ролями.
Карахисар.
Соседушка, мой соседушка,
бестолковый мой соседушка!8
Собираются человек 15—20, садятся; у каждого есть свой товарищ,
против которого он и садится. Все играющие должны знать друг друга
поименно. Если, например, скажут: «Ахмед-эфенди!» — товарищ его,
скажем Мехмед, непременно должен скорехонько отозваться. Кохму-ни-
будь из играющих дают в руки бутылку с водой весом в пять-шесгь
окк или что-нибудь другое, такого же веса.
Затем сидящий напротив него его товарищ начинает с ним разговор:
«Соседушка, мой соседушка, бестолковый («шашкын») мой соседушка,
соседушка мой глуховатый («кулаклары дюшкюн»), зачем ты держишь
в руке эту бутылку?» Тот отвечает: «Ах, соседушка, если мне не
держать, кто же тогда будет держать?» На это сосед ему замечает: «Пусть
держит Мехмед-эфенди». Тогда сосед Мехмеда-эфенди быстро
возражает: «Нет, он не будет держать». Опять товарищ того, кто держит
бутылку, говорит: «Коли он не будет держать, да кто же тогда будет
держать?» — «А коли так, за своего товарища ты сам держи!» Тогда
вмешивается тот, кто держит бутылку: «Нет, он (т. е. мой сосед) не
будет держать! Держать будет тот, у кого бутылка сейчас!» Снова его
товарищ поспешно обрывает: «Нет, он не будет держать».— «А если
он не будет держать, так кто же?» — «Мустафа-эфенди будет
держать», — решает его товарищ. Так и ведут они бесконечный разговор.
И вот если товарищ того, чье имя будет названо, быстро не отзовется,
в руки того, кто не сумел ответить, дают бутыль с водой.
Аяш.
«Кёсеми»9
В начале Касыма 10, в казе Ташкёпрю (Кастамонийский вилайет) со«
бираются дети и устраивают «кёсеми»; надев смешные платья, они
распевают у дверей и под окнами песенки:
Кёсеми — кёсеми,
Безбородый дяденька дома ли?
Камень чужого, камень бея,
Мой камень, камень бея,
Лошади бей-башы
Ржут да ржут.
Дойдя до этого места, дети вступают между собой в диалог:
— Отчего ржут?
— От ячменя.
— Где можно найти ячмень?
— У продавца нужно купить.
8 По-османски: «Эшим, эшим, шашкын эшимЬ.
9 Так и по-османски; собственно, это обрядовая и не столько песня. Текст
османский у меня в «Образцах османского народного творчества», М., 1916, стр. 168—169.
10 Днем «Касыма» (26 октября) начинается зимняя половина года,
продолжающаяся до дня «Хызр Ильяса» (23 апреля).
141

Потом поют:
Продавца рыжего
Жена унесла мое счастье:
Глаза женщины
Так и блестят, блестят.
После этого из дома им подают бахшиш; так они обходят всю
деревню.
Карахисар.
Пестрая люлька u
Два мальчика становятся друг против друга и крепко держат друг
друга за руки пониже локтей. Сверху ложится к ним на брюхо третий
мальчик и раскачивается, не касаясь ногами земли. Те два мальчика
разом запевают:
Аладжа бешик,
Чимшир кашык,
ялашык,
булашык
Капудан-мы,
Баджадан-мы?
(Перевод: «Пестрая колыбель, ложка самшитовая, и облизана-то онаг
и выпачкана-то она через двери или через трубу?»).
Мальчик, который раскачивался, лежа у них на руках, говорит:
«Через двери», или: «Через трубу». Если он скажет «через двери», они
ставят его на ноги, ну, а если скажет «через трубу», его становят
головой вниз. Потом, сколько ни есть там детей, все поочередно ложатся
к тем мальчикам на руки и, когда у них спросят: «Через двери или
через трубу?» — они что-нибудь отвечают, а те говорят: «На вот,
получай двери» — и, наклонив его, ставят на ноги. А если мальчик скажет
«через трубу», говорят: «Ну, вот тебе труба» — и ставят его вверх
ногами.
Аяш.
Второй вариант.
Собирается несколько девочек; берут два камешка, на один плюют
посильнее, на другой — поменьше. Тот камешек, где намочили
побольше, считают адом, другой — раем. Бабке12 завязывают глаза и,
подведя к камням, спрашивают: «Который рай, который ад?». Положим,
бабка указывает на один камень, что это — рай; четыре девочки берут ее
за руки и за ноги, поднимают и начинают раскачивать, как в люльке,
приговаривая: «Анан-да дженнет, баба-да дженнет, даин-да дженнет,.
сен-де дженнете, гит!» («И мать твоя (да будет) в раю, и отец твой, и
дядя по отцу, и ты иди в рай!»); потом тихонько кладут на землю. Ьсли
девочка указала на ад, так же поступают.
Карахисар.
11 По-османски: «Аладжа бешик».
Г2 Так называют человека, который водит; по-османски обе» — «повивальная
бабка».
142

Кошечка lf
Восемь-десять девочек собираются >в комнате в кружок.
Какую-нибудь маленькую девочку выбирают кошечкой и привязывают ей сзади
хвост. Потом песенками зовут кошечку попить молока. Если она тряхнет
хвостом налево, значит она не хочет молока, а вправо — хочет. Песенки
говорят девочки поочередно. Первая девочка:
Кошечка, пойди ко мне,
Посмотри на ту ханым:
Она хочет тебя взять,
Зарежет она мою душу.
Кошечка, я очень тебя люблю.
Тороплюсь дать тебе молочка,
Если ты не будешь есть, —
что тебе дам?
Я сейчас же тебя побью.
Потом девочка начинает разговаривать с кошкой: «Кошечка,
кошечка, чего ты хочешь?» Кошка отвечает: «Мяса хочу». Вторая девочка:
Та девочка совсем тебя не любит,
Подойди сюда, душка,
А то она ударит тебя по голове,
И потечет у тебя кровь.
Я каждый день вижу тебя,
Чего только не кладу я перед тобой!
Если ты не будешь есть того,
что я тебе припасла,
Я также тебя прогоню.
Кошечка начинает мяукать и вилять хвостом; между ними
происходит прежний разговор, и так как кошка не слушается девочки, ее
место заступает третья:
Кошечка, что ты ешь,
Что ты хочешь сказать мяуканьем?
Тем всем девушкам
Пошли бог наказания!
Подойди ко мне, дай взглянуть,
Дай навесить на шею бонджук!
Если ты не будешь пить молоко,
Я тебя накажу.
Кошечке не нравится и предложение третьей девочки.
Они перебраниваются между собой; кошка машет хвостом (налево)
и идет к четвертой девочке. Девочка:
Глаза у моей кошечки голубенькие,
Чашка, что перед ней, медная,
На ножках у нее ботинки,
Подходит она и все шлепает ногами.
13 По-османски: «Писик ойну»; османский текст у меня в «Образцах османского
народного творчества», стр. 166—168.
143.

Вот там вырос кустарник,
Опустил вниз свои ветви,
Нет во всем мире
Равной моей кошечке!
И она все-таки не может поладить с кошкой; кошка идет к
следующей девочке. Девочка:
У кошечки моей голубые глаза,
Как красива у ней мордочка!
Когда она замяукает,
От ее речей я теряю сознание,
Кошечка моя рыжей масти,
Когда на нее смотришь,
напоминает она гранат,
Ты также вырастешь и будешь,
Бог даст, впоследствии женщиной!
Кошечке и эти слова не нравятся, и она идет дальше, к шестой:
Зачем ты упрямишься?
От голода ты пропадешь,
Если ты так не будешь есть молока,
Что ты будешь делать от голода?
Волосы у тебя стали, как (блестящие) нитки,
Глаза у тебя подведены сурьмой,
Назло всем им
Поди и не обижай меня!
Видя, как девочка упрашивает ее, кошечка машет хвостом направо.
Девочки разом кричат: «Ах, она будет есть!» — и, обращаясь к
счастливице, говорят: «Браво, сестрица, тебе одной между нами удалось
уговорить кошку, ты уж и молоком ее напой!» Девочка снимает у себя с
головы феску и, обходя всех девочек, как бы доит овец. А кошечка все
мяукает и виляет хвостом. Девочки радуются и ставят молоко перед
ней, говоря: «Кушай, кушай!» Кошка делает вид, что ест.
На этом игра кончается. Каждой девочке хочется остаться под
конец, всем нравится говорить последнюю песню. Поэтому все меняются
очередями.
Карахисар.
Волк и овцы и
Собираются восемь-десять девочек; одна становится волком,
другая — пастухом; остальные выстраиваются сзади в ряд и хором поют:
Здын-дзын, золотая чаша,
Одну (овцу) подхвати, другую задуши!
Волк говорит: «Коли я волк, так возьму», а пастух: «А я, пастух,
не дг:м», и они начинают грызться между собой.
14 По-османски: «Курт коюн ойну»; османский текст игры напечатан у меня в
«Образцах османского народного творчества», стр. 162—165.
144

Пастух: Эй ты, волк, чего ты смотришь,
Запускаешь, что ли, зубы в овец?
Ни одной овцы не дам я тебе,
Напрасно разжигаешь ты душу свою!
Волк: Глянь, как я схвачу (овцу),
Разыщу их следы;
Если я не смогу схватить овцу,
Я умру от этого!
Рыча и завывая, волк бросается на пастуха, пастух же старается
защитить овец, и волк в отчаянии отходит.
Пастух: Не удалось взять тебе овцу,
Свернувшись, продолжай игру.
Не пяль глаза на овец,
Ступай, набивай себе брюхо
чем-нибудь другим!
Волк: Скрежещут у меня зубы,
Товарищи мои смотрят вслед на меня,
Кроме хватания овец,
Нет у меня другого занятия!
Волк опять бросается на пастуха, пастух защищается руками.
Минуты через две волк и пастух расходятся.
Пастух: Напрасно ты не возись,
Не подымай без толку бучи,
Не дерись с нами из-за того,
Чтобы взять овцу!
Волк: Зубы мои режут хорошо,
Они сходятся плотно один на другой,
Для того чтобы схватить овечку,
Как приятно дует ветерок!
Опять они расходятся.
Пастух: Овечки мои, стойте.
Смотрите, какой безбожный волк.
Всякий раз, как волк будет
к вам приближаться,
Вы ударьте его ногой!
Волк: Я ворвусь (в стадо) овец,
Буду на всех кидаться;
Когда я схвачу овцу,
Я буду сосать ее кровь!
Начинается драка; на этот раз они возятся дольше; под конец ©се
же расходятся.
Пастух: На вид-то волк: раскрывает пасть,
А завидя палку, бежит.
Не бойтесь, овечки:
От страха он сделает под себя.
Волк: Разве не видишь ты моих зубов,
Не спросишь, каков я есмь?
10 В. А. Гордлевский
145

Если я возьму овцу,
Разве не будешь ты вслед науськивать собак?
Поворчав друг на друга, они затихают.
Пастух: Сверкают у волка глаза,
Словно яд, речи его,
Будьте внимательны, овцы,
А то разорвет он глаза!
Волк: Ах, (вкусное) мясо овец!
Не могут (овцы) есть траву;
Если я разину пасть и брошусь на них,
Я оторву им всем задние ноги!
Теперь волк и пастух скалят зубы, а волк бесстрашно кидается на
овец. Он врывается в стадо и, -схватив одну овцу, уносит и прячет где-
нибудь. Потом опять приходит и становится против пастуха.
Пастух: Пропала одна овца,
Совсем немного уцелело их еще;
Если он съест теперь овцу,
Одна-то шкура и останется от нее!
Волк: Я был хорош с тобой:
Промолчал на твои слова!
Я возьму во что бы то ни стало овец,
Конец уже моему терпению!
Разговор кончается, начинается драка. Волк ранит пастуха, и у
пастуха нет уже сил защищать овец. По одной, по одной волк хватает
овец, уносит их с себе и прячет там. Потом приходит и начинает
забавляться и смеяться над пастухом.
Начальник каравана или невеста15
На ровном месте становятся в Kjpyr, на одной стороне десять детей
и столько же на другой. Одна сторона — родственники девушки,
другая — родственники ларня. Двое детей со стороны невесты подходят к
краю круга и, подняв руки, держат друг друга за руки в виде моста.
Немного подальше отделяют для услуживания стороны парня двух
старшин (хизметчибашы или ишчибашы). Одного мальчика, поменьше,
наряжают невестой; невеста становится рядом с хизметчибашы. А
сторона девушки изображает из себя верблюда. Сторона парня начинает
распевать тюркю в виде диалога:
— Начальник каравана, начальник каравана,
Открой двери, стань перед нами.
— Мы открыли двери и стоим,
Высматриваем вас на дороге.
Верблюдов у нас три каравана,
Не трогайте их, а то они лягнут вас.
— Подходите караваном, караваном,
Добра у нас много, берите.
16 По-османски: «Кевранджиль-башы вея гелин ойну»; османский текст у меня в.
:Образцах османского народного творчества», стр. 169—171.
146

Добро пусть будет у вас,
Дайте нам свою невесту.
— Мы дадим вам невесту,
Но только после смотрите!
Подходите караваном, караваном,
Что хотите, то и берите!
Потом вступает в разговор сторона девушки:
— Начальник каравана, а?
— Слушаюсь, господин.
— Где верблюды?
— В Куру-ча.
— Что они едят?
— Финики.
— А какой у них помет?
— Долма.
— Двери у них открыты.
— Задаем мы пир.
После этого сторона парня, выстроившись в виде каравана, хором
говорит, подражая мерному шагу верблюдов — «хёнгюль-хёнгюль, чан-
гул-чангул», и проходит по одному через мост, потом идут они к тому
месту, которое приготовил кизметчибашы и ишчибашы.
Работники говорят:
— Подойдите сюда, у нас много места,
Все, что у нас ваше.
На это сторона парня отвечает:
— Привет вам, начальник слуг,
Пусть никогда не оскудеет пища у аги.
При этом они садятся, а хизметчибашы приветствует их, говоря:
— Добро пожаловать, мерхаба.
Пейте все себе кофе на здоровье!
Сторона парня пьет кофе, ест кушанья, а потом, обращаясь к
ишчибашы, говорит:
— Ишчибашы, слушай.
Я должен сказать тебе несколько слов.
— Пожалуйста, господин, пожалуйста,
Пусть все слышат твои слова, —
говорит ишчибашы.
— Готова ли наша невеста?
Далек наш путь.
— Готова, господин, готова,
Зурна играет звонко.
10*

После этого сторона парня берет невесту, и опять все проходят под
мостом в виде верблюдов, со звоном — «лангыл-лунгыл, джангыл-джун-
гул», а сторона девушки хором говорит:
— Ступайте медленно-медленно,
Пусть жених не поминает нас лихом!
Пройдя немного, останавливаются: невесту как будто ведут к
жениху; смеются, забавляются. Потом меняются ролями: те, что
изображали сторону парня, заступают место невесты.
Карахисар
«Алайлар, калайлар»
Во время байрама за деревней на удобном месте устраивают род
качелей — кынджырдак. Берут шест, в рост человеческий, один конец
заостряют, а другой вбивают в землю; потом берут другой шест,
проделывают посредине отверстие и насаживают его на острие вбитого в
землю дерева. По краям второго, горизонтального, дерева, чтобы не
упасть, делают две зарубки или же вбивают два больших гвоздя. На
один конец дерева садится одна девушка, на другой — другая, друг
против друга; они подпрыгивают и кружатся, то поднимаясь вверх, то
опускаясь вниз. Минут через десять их сменяет другая пара. По
большей части все это невесты, и качаются они с родственницей своего
жениха. Обычно девушки качаются с утра до полудня, после полудня —
парни.
Пока девушки качаются, происходят другие игры. Восемь или десять
девушек, обхватившись руками за шею, выстраиваются в ряд; против
них также становятся восемь девушек. Потом одна сторона хором
начинает:
— Алайлар, калайлар, кыз бизим алайлар.
Противная сторона спрашивает:
1— Чего тебе нужно, чего тебе нужно?
— Да вот там, да вот там есть девушка,
ее я хочу.
-— (Нет), — отвечают те, — ту красавицу, ту
красавицу, вам не дадут.
— Ту красавицу, ту красавицу мы тоже
хотим.
— Ту красавицу мы вам не дадим.
— Ту красавицу, ту красавицу мы-то у вас
возьмьм.
— Ту красавицу, ту красавицу никто не
сможет взять.
— С товарищами, с друзьями пойдем мы и
возьмем.
Произнеся эти слова, две девушки отделяются из ряда и, подойдя
к противной стороне, берут из их среды одну девушку и уводят к себе.
Потом противная сторона начинает тот же диалог и тоже берет одну
девушку. Так и идет игра.
Аяш.
148

Подпрыгивание на одной ноге,6
Пять-шесть мальчиков выбирают из своей среды бабку и сажают
на высоком месте. Подпрыгивая на одной ноге, они останавливаются
перед бабкой и говорят стишки, например:
Прыгая, прыгая, пришел я к тебе;
Была у меня всего одна-то ложечка масла,
Взяли у меня из рук масло,
А меня пустили по дороге.
На дороге нашел я расческу,
Расческу дал я ханым,
Ханым мне дала лошадь.
Я сел верхом на лошадь, поехал в Карасу.
В Карасу течет кровь,
Две красавицы смотрят на меня:
Одну обхватил я руками,
Другую посадил в торока, гайда!
«Что же ты сделал с красавицей?» — спрашивает бабка.
Мальчик отвечает:
Взял я ее себе на грудь, лег;
Наши души слились;
Как только я лег, обняв ее,
Откинул я все печали.
Если он окончил песенку, стоя все на одной ноге, он становится баб»
кой; в противном случае бабка все сидит на своем месте. Приходит
другой мальчик.
Когда бабка спросит у него, как он привел красавицу,— мальчик го*
ворит:
Айда, пошел я равниной,
Улетели птицы в воздух,
Взглянул я, лошадь у меня устала,
Я посадил их на верблюда.
Бабка: Очень красивы были те девицы?
Мальчик: В воздухе кричат гуси,
О, если бы знал ты их,
Шесть месяцев проводят они лето в поле.
Бабка: Как ты утащил их?
Мальчик: Я смотрел, они в яйле,
Сидят и заплетают косы;
Как только я пошел к яйле,
Начали непрерывно лаять собаки.
Бабка: Как же ты подхватил их?
Мальчик: Я взял их и убежал;
Сколько гор перевалил!
Пришел их отец, но
Как птица, полетел я!
Карахисар;
16 По-османски: «Секу ойну»; османский текст игры напечатан у меня в
«Образцах османского народного творчества*, стр. 161—162.
149-

«Лечук» 17
Берут дети по плоскому камешку, а в семи шагах, подальше кладут
круглый камешек. Плоскими камешками, что у них в руках, они
стараются попасть в тот, круглый, камешек и сбить его; при этом они
измеряют ногами расстояние, на которое он откатился. Измеряя,
произносят: «Лечук — лечук, спина у него открыта, сорок три, сорок четыре»,
и т. д. до пятидесяти. Кто раньше сосчитает до 50, садится другому на
спину, и он его катает минут пять. В это время поют:
Был я лечук...18
Был у меня мешочек сыру,
Сыр взяли у меня из рук,
Меня пустили по дороге.
По дороге нашел я расческу,
Дал я расческу ханым,
Ханым дала мне лошадь,
Сел я на лошадь, поехал в Карасу.
Карасу течет кровью,
Две красавицы смотрят на меня:
Одна — брюнетка, другая — блондинка,
Блондинку взял я в торока,
Некрасивую ударил я платком.
Так говоря, сердят мальчика, на спине которого катаются.
Карахисар.
II. «БАБКИ»
Три-четыре мальчика, собравшись, начинают играть в бабки
(«ашык»). Берут кость «этке», одна сторона ее называется «мере»,
другая, противоположная ей,— «тхан», третья — «алчы» и четвертая —
«шек». Кто-нибудь бросает кость вверх; если .вверху окажется
сторона «мере», он начинает игру первым, «тхан» — вторым и т. д.
Оставшийся последним определяет расстояние, с которого нужно бросать в
бабки 19. Предположим, решено бросать в бабки на расстояние десяти
шагов; устанавливают 40—50 бабок. Посередине ставят большую
бабку, так называемую «хепеяр», с левой стороны, чуть-чуть подальше,—
«зиян», с 'Правой стороны — «яры кяр». Если кто попадет в середину,
забирает все бабки, ,в «зиян» — теряет половину всех бабок, в «яры
кяр» — выигрывает половину бабок. Если окажется, что на первый приз
притязают два или три мальчика, они разыгрывают между собой приз.
Карахисар.
«Бабки»
Мальчики идут на ровное место и чертят на земле небольшой круг
с диаметром в один шаг. Туда мальчики ставят по одной косточке, а
сами, отойдя на два шага от круга, по очереди бросают особой косточ-
17 Османский текст напечатан у меня в «Образцах османского народного
творчества», стр. 165—166.
18 Смысл первого стиха: «Лечук — лечук леч идим» не поддается переводу.
19 Для этого существует специальный термин «раджун кесер», т. е. «режет»; ср.
выражение у кюльханбеев «раджон кесме» («не кобенься!») («Доклады Академии
наук», В, 1927, ÜSfe 1, стр. 23).
J 50

кой, находящейся у них в руках. Чья косточка ъыиьет из круга сколько
костей, столько костей, значит, он и выиграл. Случается, что один
мальчик отбирает у всех косточки.
Аяш.
Леббик20
Мальчики выбивают плоскими камешками из круга бабку — бычью
ножную кость («коза»). Если камень остается в черте круга, мальчик,
хозяин той бабки, трогает неудачливого игрока рукой, и он становится
бабкой.
Томбак
Мальчики выбирают по круглому камню величиной с орех; у
каждого мальчика, кроме того, приготовлено от 20 до 50 орехов. Они идут
на ровное песчаное место и кладут на землю по одному ореху, причем
расстояние между орехами равняется шагу. Став у одного конца ряда
орехов, они отходят на два шага назад; кто-нибудь из мальчиков берет
бабку в левую руку, а указательный палец правой руки кладет сзади
на средний и, нацелившись, пускает бабку в орехи. Все орехи, которые
бабка собьет, мальчик берет себе. Затем бросает другой мальчик и т. д.
Наконец, остается один орех. Мальчик, которому нужно бросать
последнему, бросает тихонько бабку к ореху, и бабка не докатится до ореха
примерно на шаг. Тогда мальчик, начинавший бросать, целится в орех,
или в бабку, или в оба вместе с другой стороны. Если ему удается
сшибить орех, игра кончается; если он попал в бабку, хозяин ее
выходит из игры; потом прячет свою бабку в ямку, намереваясь обыграть
мальчиков. Если он не попадет ни в орех, ни в бабку, бросают другие
мальчики; если и они не попадут, тот мальчик берет из ямки свою
бабку и помещает ее по другую сторону ореха на расстоянии двух
шагов где-нибудь за камнем или в ямке. Опять мальчики бросают
свои бабки. Кто-нибудь, например, в орех-то не попал, а подкатил свою
бабку к той бабке на один шаг. Когда все мальчики перебросят бабки,
мальчик, спрятавший свою бабку, берет ее из ямки и бросает в бабку,
которая от него находится на расстоянии шага. Если попадает, он
берет у того все выигранные раньше орехи; если же нет, следующий
мальчик старается тихонько так бросить бабку, чтобы она перекатилась
через орех на один шаг. Затем бросают другие, положим, безуспешно.
Тогда тот мальчик прячет бабку в ямку, и игра продолжается до тех
пор, пока или мальчик, спрятавший бабку в ямку, или кто-либо из
остальных мальчиков не попадет в орех или в ту бабку.
Аяш.
III. ТУРА
Собираются 15—20 парней и разбиваются на две партии. Каждая
готовит себе по туре (жгут). Для этого снимают длинный кушак21,
хорошенько его крутят и складывают несколько раз, так что длина его
20 Собственно, «леббик» означает: «маленький камень».
21 Кушаки эти, которыми османцы зимой и летом окутывают себе живот,
необыкновенной длины. Я наблюдал раз, как османец утром, привязав один конец кушака
к дереву, отошел сажени на две, и, медленно поворачиваясь, начал наматывать кушак
себе на живот.
151

равняется какому-нибудь аршину22. Партии становятся друг против
друга на расстоянии 40—50 шагов. Взяв в руки туру, кто-нибудь
медленно-медленно двигается по направлению к противной партии, так что
между ними остается шагов пять-шесть. Тогда от противной стороны
отделяется парень и, взяв в руки туру, бежит к тому человеку и, где его
ни захватит, начинает хлестать его. Тот бежит, а он гонится все за
ним. Кто-либо из товарищей того парня, избиваемого, выбегает ему
навстречу и, выхватив у него из рук туру, идет на противника.
Противник поворачивает назад и бежит к себе. Пока он добежит до своих,
преследующий старается ударить его возможно больше. Опять на
помощь выходит другой парень и начинает гнать перед собой того
человека, как только что преследовавший обращается в гонимого.
Аяш.
Не клади назад!
(Конспект игры)
Игры с турой очень разнообразны; есть, например, игра «арда кома»
(«не клади назад!»). Играющие садятся в круг. Бабка, зажав туру
между ног, ходит сзади вокруг и кому-нибудь за спину бросает туру. Тот
схватывает туру и бежит вслед. Нагнав его, ударяет. Если до удара
бросившему туру удается сесть на место своего преследователя, он
перестает быть бабкой.
Нырнула рыба
Несколько человек собираются вместе, садятся в кружок и
вытягивают ноги, упираясь в пятки. Приготовляют хороший жгут. Бабка
садится посредине на колени.
После этого сидящие передают друг другу жгут, пропуская его под
нопми. Бабка высматривает жгут и, если найдет его у кого-нибудь,
тот становится бабкой. Но пока бабке не удается разглядеть, у кого
жгут, ее стараются ударить по спине раз, а то и два раза; потом, быстра
спрятав жгут между ног, ударивший передает жгут соседу, тот другому
и т. д. В то время, когда жгут ходит кругом, сидящие хором кричат:
«Батты балык, батты балык!» («Нырнула рыба, нырнула рыба!»), а
иногда еще ударяют бабку кулаком. Если при этом бабка — человек
неповоротливый, разиня, ему плохо достается; если, наоборот, бабка — человек
проворный, он быстро находит жгут и избавляется («тарт олур») от
обязанностей бабки23.
Аяш~
IV. мяч
Первый вариант
Собираются восемь-десять мальчиков; делают мяч из шерсти. Один
мальчик берет мяч в руки, остальные становятся вокруг него. Мальчик,
у которого в руках мяч, с силой ударяет мяч о землю; все другие
поднимают руки кверху, чтобы поймать его. Если кто поймает мяч, другие
22 Тура делается и из платка, удар тогда, конечно, легче.
23 Между юрюками (в районе Улукышла) также распространена игра с турой;
там она называется «Не даст зада!» («Гёт сатмаз!»). См. также М. Tevfiq, Ein Jahr
in Konstantinopel. Zweiter Monat, — «Türkische Bibliothek», Bd IV, S. 21—22.
152

разбегаются, а мальчик, поймавший мяч, бросает его в убегающих. Если
в кого-нибудь попадет, все останавливаются, а удачник садится на спину
мальчика, в которого попал; он берет в руки мяч (а все собираются
вокруг него) и с силой ударяет мяч о землю. Если кто из мальчиков
поймает мяч, он садится на спину мальчика, бросившего мяч. Но если никто
не словит мяча, все разом разбегаются в разные стороны. А мальчик, на
спине которого сидел другой, хватает мяч и бросает вдогонку убегающим.
Если ему удастся попасть в кого, он садится к тому на спину; а если
нет, кто-либо другой ловит мяч с земли и бросает в близстоящего около
него мальчика. Если попадет, садится к нему на спину, и так мальчики
бросают мяч один в другого, пока, наконец, в кого-нибудь не попадут.
Второй вариант
Мальчики становятся в круг. Всего, например, двадцать мальчиков;
десять ложатся вниз, другие десять взбираются на них; причем
расстояние между лежащими по крайней мере составляет два шага. Кто-
нибудь из мальчиков наверху бросает мяч в соседа наверху, тот
должен поймать и перебросить мяч своему соседу. Так мяч переходит из
рук в руки, пока кто-нибудь наконец не уронит мяча. Когда кто уронит,
мальчики, находящиеся внизу, меняются местами с теми, кто были
наверху.
Аяш.
Мяч (гюдюль)
Пять-шесть мальчиков собираются на ровном месте, у каждого в
руках по палке. Для того чтобы определить, кому быть «пастухом», все
палки кладут в одну кучу и передают мальчику, которого считают самым
справедливым. Мальчик бросает палки через голову назад. Положим,
чья-либо палка оказывается сверху, тот мальчик избавляется от
пастушества. «Пастухом» становится тот, чья палка напоследок окажется
снизу. «Пастуху» дают в руки мяч, посередине круга выкапывают
небольшую ямку. Если «пастуху» удастся загнать мяч в яму, он перестает быть
«пастухом». В то время как он старается 'протолкнуть мяч в яму,
мальчики ударяют мяч палками. «Пастух» должен поймать мяч, и сколько они
ни бьют по мячу, он все бегает за ним. Чтобы только не быть «пастухом»,
толкают мяч ногой или палкой; если мяч покатится и, еще не
остановившись, коснется того мальчика, который ударил его палкой, он становится
«пастухом». Как только «пастуху» удается загнать мяч в яму, игра
кончается, и мальчики снова бросают палки. Если судьба ему
благоприятствует и на этот раз палка его окажется сверху, он больше уже не «пастух».
Карахисар.
V. ЧИЖИК (ЧЕЛИК)
Мальчики одного квартала собираются где-нибудь на ровном месте
для игры в «чижик». Играет по крайней мере четыре или шесть
человек, во всяком случае четное число. Перед началом игры берут камешек
и одну сторону его слюнят; потом бросают камень в воздух: какая
сторона угадывает, та и начинает игру, а другая становится напротив,
каждый берет в руки по длинной палке.
Все размещаются по местам и, все время держа кверху палку,
выжидают «чижика».
153

Сторона, которой выпало играть сперва, кладет рядом два камешка,
а на них «чижика»; палку пропускают под «чижиком» и тихонько его
приподнимают, потом ударяют палкой по «чижику» посильнее, а
противная сторона старается палками коснуться летящего «чижика»; и если
это удается кому-нибудь сделать, мальчик, бросивший «чижика»,
выходит из игры. Теперь бросает другой мальчик. Если никому не удалось
коснуться своей палкой «чижика», кто-нибудь (из противной стороны)
поднимает «чижик» и бросает в те камни, а между этими камнями уже
лежит палка, которой был выбит «чижик». Мальчик бросает «чижик»
оттуда, куда он упал, по направлению к камням. Если «чижик» ударится о
камни или о палку, мальчик игравший (так же, как и первый) выходит
из игры.
Но если тому не удается попасть «чижиком», играющий берет свою
палку, лежащую между камнями, и «чижик»; «чижик» кладет на палку
и тихонько-тихонько подбрасывает его палкой в воздух, а ударяя,
считает (раз... два... три... и т. д.) до тех пор, пока «чижик» не упадет
на землю; теперь он будет играть столько раз, сколько раз удалось ему
подбросить «чижик» вверх палкой. Если, положив «чижик» на камни,
каким-либо образом он не попадет как следует палкой по «чижику» в
то время, как ему нужно ударить, и «чижик» останется на месте, а он
попусту взмахнет, стало (быть, палкой, он теряет одно очко. Если же
это случается с мальчиком, который только что начинает играть и у
которого нет никаких очков, он выходит из игры и больше уже не может
бросать. Если «чижик» не подскочил так, как хотел играющий, он не
взмахивает палкой, а вторично кладет «чижик» поверх камней и
бросает.
Положим, мальчик пустил «чижик», а кто-либо из противной
стороны поймал «чижик» рукой, играющий мальчик в таком случае выходит
из игры; выходит также из игры мальчик, если «чижик» коснется чьей-
либо палки из противной стороны.
Аяш24.
Второй вариант
Водяной чижик (су челийи)25
Играют в эту игру девочки. Если противная сторона не сумела
попасть «чижиком» в палку, лежащую на камешках, вымеряют шагами
расстояние между камнями и местом, где упал «чижик». Числом шагов
определяется количество выигранных очков. Ка-кая сторона раньше
дойдет до положенного числа очков, садится противной стороне на спину,
и те везут их.
Карахисар.
Сюльдюр 2б
Два мальчика, собравшись, берут палочки длиной в пядень и
заостряют оба конца. Кто раньше сделает, тот подбрасывает «чижик»
палкой, что у него в руках, слегка вверх, при этом говорит: «Süldür diktür,
bizleri güldür».
Когда «чижик» упадет на землю, он ударяет палкой по тому концу,
24 Эта игра известна и в Конье.
25 Сообщаются только черты, уклоняющиеся от первого, анкарского, варианта.
26 Мне неизвестно значение этого слова.
154

где удобнее. «Чижик» подпрыгивает, а он его ударяет палкой. Так он
делает три раза. Расстояние, на которое подпрыгнул «чижик», измеряют
шагами. Если противник может перепрыгнуть расстояние, пройденное
«чижиком», мальчик «падает», т. е. теряет право на продолжение игры.
Его место заступает тот, который перепрыгнул. Кто раньше сделает
положенное число очков, садится проигравшему на спину.
В эту игру играют мальчики не старше 12 лет.
Карахисар.
Херле-терле
Пять-шесть мальчиков собираются на ровном месте. Берут камешек,
одну сторону мочат и бросают камень вверх, чтобы определить, кому
быть «бабкой».
В противоположность другим играм здесь всякий хочет быть
«бабкой». Бросающий камень говорит соседу: «Что ты берешь: мокрую
сторону или сухую?» Если тот не угадает, он уже не может быть «бабкой».
Если камень упадет той стороной, как он скажет, камень переходит к
нему, и он бросает камень. Тогда мальчик снова бросает камень вверх и
спрашивает то же у другого. Так бросают мальчики камень до конца,
пока не определится «бабка».
Мальчики становятся в круг. «Бабка», держа в руках палку и
«чижик», занимает место посередине. «Бабка» тихонько бьет «чижик» вверх;
пока «чижик» -падает, он еще ударяет, а на третий раз бросает «чижик»
за круг. Если кто из детей, стоящих по краям круга, схватит «чижик»
прежде, чем он упадет, он делается «бабкой».
Конечно, «бабка» старается так :бросать, чтобы никто не мог
схватить «чижик».
Карахисар.
Чорту
Пять-шесть мальчиков с палками в руках собираются на ровном
месте. Берут «бабку» («чорту»), кость и т. д., высотою с пядень. Определив,
кому быть «пастухом», устанавливают «бабку». По обе стороны от
«бабки» на расстоянии десяти шагов ставят по камню. Определяют место,
откуда будут бросать палки; обычно равняется оно шагам
восемнадцати.
Все выстраиваются в ряд, «пастух» с палкой становится за «бабкой».
Мальчики разом бросают палки. Если кто-нибудь попадет палкой в
«бабку» и она покатится, «пастух» обязан поставить «бабку» на место.
Если палка, не попав в «бабку», прокатится дальше, мальчик должен
выйти за чфту своей границы и взять палку. Если «пастуху» удастся
коснуться его концом палки прежде, чем тот наступит на свою палку,
выйдя за черту, «пастух» избавляется от пастушества, и «пастухом»
становится тот мальчик. Бывает, что никто не собьет палкой «бабку»,
все наступают на палки ногой, но «пастух» никого не пропускает. Тогда
кто-нибудь, убежав как-нибудь к себе за черту, »бросает с
установленного места палкой в «бабку». Положим, он собьет «бабку»; в то время
как «пастух» занят установкой «бабки», мальчики убегают, потому что,
прежде чем не поставит «бабки», он не имеет права трогать кого-либо
V своей палкой.
В эту игру играют мальчики не старше 15 лет.
Карахисар.
155

Пастушья палка (Чобан дейнеи)
Собираются пять-десять мальчиков и, отломив с дерева по суку,
идут на просторное место. Садятся в ряд. Взяв палки в руки, держат их
тонким концом книзу, толстым кверху; причем руки у них находятся на
расстоянии двух пядей от тонкого конца. Сначала кто-нибудь с правой
стороны, тихонько ударяя палку о землю, бросает ее. За ним и остальные
мальчики также пускают палки. Чья палка останется позади, тому и
быть «бабкой».
Тот мальчик встает и, собрав все палки, раздает мальчикам, а свою
палку кладет перед ними на расстоянии шага. Кто-нибудь из мальчиков
кладет сперва свою палку на палку «бабки» и, несколько раз ударив ее,
пускает свою палку вперед; «бабка» берет свою палку и кладет ее рядом
с палкой мальчика, который бросил, а палку его вручает хозяину. После
этого другой мальчик бросает своей палкой в палку «бабки». Если он
попадет и его палка покатится дальше, «бабка» встает и перемещает
свою палку, положив ее рядом с палкой того мальчика, а палку также
возвращает хозяину. Потом пускает палку третий мальчик; положим,
он не попадает в палку «бабки», значит он «умер», т. е. вышел из игры.
«Бабка» не приносит уже ему палки. Так бросают все мальчики, никто не
попадает, и палки их лежат. Наконец, остается один мальчик. Если ему
удастся попасть в палку кого-либо из мальчиков, выбывших из игры, тот
мальчик «оживает», т. е. приобретает право на игру. «Бабка» приносит
две палки: мальчика бросившего и ту палку, в которую он попал.
Пускают палки теперь оба мальчика. Если кому-либо удается попасть в
палку «бабки», «бабка» встает и перемещает свою палку к правому
концу палки того мальчика, который попал; но если мальчики попадут не
в палку «бабки», а в палку какого-нибудь мальчика, тот мальчик
«оживает». Опять они бросают. Наконец, все дают промах, и палки лежат в
разных направлениях; все, стало быть, «умерли». Тогда «бабка»
собирает -палки мальчиков и садится там, где сначала находилась его палка.
Рядом с собой кладет «бабка» и те палки, берет одну из них и пускает
в свою палку. Если «бабке» удается попасть в свою палку, мальчик, чьей
палкой он бросил, становится «бабкой». В противном случае он
продолжает бросать другие палки, пока не определится, кому быть «бабкой».
Потом «бабка» встает, собирает палки и, взяв также свою палку, идет
к мальчикам. Палки он раздает мальчикам, они бросают палки, а
«бабка» садится по очереди на спину мальчикам, и они везут его туда, куда
упали их палки.
Карахисар.
VI. СТРЕЛЫ
Любят дети играть в стрелы. Так называемая стрела — это род
камыша, который растет у воды. Сперва это небольшая трава, потом она
вырастает, и длина ее равняется сажени; камыш этот ровный, толщиной
с палец, а на макушке у него круглый шип, с ниточную катушку. Камыш
сохнет. Тогда дети вырывают его и очищают от шипа на макушке и от
внешнего покрова. Каждый выбирает себе по толстому камышу; в
толстом конце проделывают отверстие и просовывают туда тонкую
палочку, сырую; концы этой веточки сближают и завязывают. Так
устраивается лук. Тонкий камыш идет на стрелы; каждый делает знак на
своей стреле.
156

Пять-десять мальчиков идут на ровное место и, выстроившись в ряд,
пускают стрелы, которые летят чуть не на пятиминутное расстояние.
Потом смотрят, чья стрела улетела дальше, ему дают по стреле.
АяШг.
VII. ДРАКА
Дядюшка-корзинщик (Сепетчи дайы)
Четверо мальчиков начинают игру «дядюшка-корзинщик». Двое
ложатся, упираясь локтями или ладонями и коленями, а спины
выпрямляют; при этом головы у них, приходясь одна против другой,
соприкасаются между собой. Два других мальчика садятся им на спины, поджав
тюд себя ноги; между ними происходит следующий диалог:
— Селямун алейкюм, дядюшка-корзинщик!
— Алейкюм селям, дядюшка-корзинщик!
— Ты, что ли, корзинщик или я?
— И ты корзинщик и я.
— Да, стало быть, и ты корзинщик и я; как же оба мы будем жить
на этом свете? Ну-ка, приложи одну руку к лицу, а другую к колену,
держись крепче, посмотрим!
Так говоря, первый мальчик мочит свою руку и с силой ударяет
другого по руке, которую тот держит перед самым лицом. Если тот
мальчик от пощечины упадет, мальчики, находящиеся наверху, должны лечь
вниз, а те, что были внизу, садятся на них; если же тот мальчик устоит,
то он, в свою очередь, поведет разговор и ударит соседа. И так
продолжается, пока кто-нибудь из них не упадет.
Алии
Война без рук, одними ногами
Двум мальчикам крепко связывают руки, а через руки пропускают
обе ноги. Они катятся по земле, как ежи. Оба они сближаются и
начинают между собой разговаривать; бьют друг друга ногами и
откатываются; сильно друг друга утомляют, словом, вгоняют друг друга в пот.
Иногда падают они на лицо, иногда ударяются шеей; все тело у них
болит, и они никак не могут сесть. Если при этом один из связанных
мальчиков половчее, то он вконец измучит другого.
Аяш.
VIII. ЗАВЯЗЫВАНИЕ ГЛАЗ
Угадай, кто ударил27
Двое мальчиков ложатся на землю рядом («кардаш ятышы»),
сверлу их покрывают большим покрывалом. Один из них непременно
должен знать игру; другой совсем не знает, в чем дело. Прежде чем они
лягут, им говорят: «Когда вы ляжете, мы возьмем палку и тихонько
будем по очереди вас ударять и спрашивать, кто ударил? Если вы
угадаете, то ляжет мальчик, который ударил; нет — будете лежать до тех
пор, пока не угадаете». Те ложатся, их накрывают, а в руки
мальчика, который знает игру, дают палку. Взяв палку, мальчик тихонько
Название игры сочинено мною.
157

ударяет себя. Сверху кто-нибудь спросит: «Кто ударил?» Тот мальчик,
например, скажет: «Ахмед». — «Нет, ты не сумел угадать». Опять тот
мальчик тихонько себя ударит. Чей-нибудь голос спросит: «Кто
ударил?»— «Мехмед»,— скажет мальчик, ударивший себя. «Нет, ты не
угадал»,— отвечают ему. После этого мальчик, у которого палка, силь-
нехонько ударяет мальчика-соседа. Сверху кто-нибудь скажет: «Кто-
ударил?» Мальчик называет кого-нибудь. Словом, он до
бесконечности получает удары, потому что никак не может угадать, кто его бьет.
Но вот разом с них сбрасывают покрывало, мальчик видит в руках
своего соседа палку и понимает тогда, что это он его бил; больше уже
он не соглашается так зря подвергаться ударам.
Аяш,
Чарыки сосновые (Чам-чам чарыы)28
Восемь-десять мальчиков разбиваются на равные по числу партии.
Противной стороне завязывают глаза и садятся им на спину. Минут
пять носят те, а мальчики усевшиеся хором распевают:
Чам-чам чарыы,
Имам кызынын ярыы.
(Перевод: «Сосновые, сосновые чарыки, дочери имама...»).
По знаку «хеш» мальчики показывают пальцы тем, на ком они
сидят. Если кто угадает, сколько пальцев показал его седок, они
меняются, и седок обращается в возчика.
Карахисар.
«Тр-р, тр-р»29
Собирается вместе много народа; выбирают из них двух и приносят
довольно большую веревку. Посередине круга вбивают кол и
привязывают веревку к нему так, что оба конца веревки равны. Оба конца
веревки привязывают к талии двух игроков; обоим глаза плотно
завязывают платком, так что они ничего не могут видеть. Одному дают
в руки жгут (тура), а другому — две деревяшки или два плоских
камешка. Тот, у которого в руках деревяшки или камешки, ударяет их друг о
друга и при этом кричит: «Васыл!», а тот отвечает в рифму: «Жгут идет,
наклонись („ясыл")!». Он тихонько двигается в ту сторону, откуда идут
звуки, и старается посильнее ударить того человека. Если сумеет
ударить, так ударит, а нет, так в пустую; бывает, что и себя ударит сильно
по руке. Так и играют. Если глаза человека, в руках которого тура,
видят сколько-нибудь из-за платка, тогда другому больно достается.
Аяш.
Второй вариант
Мера (Эндазе)
Привязывают к колу веревку; кто-нибудь берется за нее, другие
стараются его бить; если ему удастся кого-нибудь из них задеть ногой,
тот становится на его место.
Конья.
28 Игра получила название по шутливой песенке, распеваемой мальчиками.
29 По-османски: «Кырт, кырт» — звук захлопнувшейся (мышиной) ловушки.
158

IX. ПРЫГАНЬЕ
Ра-а-аз... (Бир-дир бир„)
Несколько мальчиков идут на ровное место. Для того чтобы
определить, кому быть «бабкой», режут по числу играющих бумажки и на
одной из них проводят черту; бумажки свертывают, причем все они
должны быть одинакового размера. У кого-нибудь берут феску и
кладут туда бумажки; один мальчик держит феску, закрыв отверстие
рукой. Мальчики по одному вынимают бумажки; наконец, в феске
остается одна бумажка, ее берет мальчик, держащий в руках феску. Потом
все разом раскрывают свои бумажки: кому досталась бумажка с
черточкой, тот и «бабка».
«Бабка» становится посередине и наклоняется, положив ладони на
колени. С головы у него снимают феску и кладут ему на спину. Кто-
нибудь из мальчиков отходит от него шагов на двадцать и,
разбежавшись, прыгает через него, упираясь обеими руками о спину; прыгая,
он говорит: «Бир-дир >бир» («Ра-а-аз!»). За ним прыгает другой
мальчик и говорит: «Ики-дир ики» («Два-а!»). Словом, сколько там ни есть
мальчиков, все поочередно прыгают. Если кто-либо из мальчиков,
прыгая, заденет феску и уронит ее на землю, он становится «бабкой».
Но если никто не уронит, так тому и быть все время «бабкой». Если
«бабка» мальчик здоровый, то прыгающий старается еще сильнее
прижать ему спину своими руками.
Аяш.
Второй вариант
Схватывание пирожков на осле 30
Мальчиков восемь разбиваются на две партии, по четыре в каждой.
Двое мальчиков становятся друг к другу задом; другие двое
поддерживают их сбоку. Противная сторона 'Прыгает через них,
перевернувшись на них головой.
Копья.
Длинный осел (Узун эшек)
Собираются несколько мальчиков и разбиваются на две партии. Кто-
нибудь берет камень, зажимает его в руке и говорит противной стороне:
«Где камень?» Один мальчик схватит руку и скажет: «Здесь пусто» или
«Здесь камень». Если он угадает, сторона того мальчика, который
держит камень, становится «бабкой».
Все они выстраиваются в ряд, наклоняются и берут друг друга за
талию, причем первый прислоняется или к большому камню, или к
дереву. А другие мальчики, отойдя назад, с разбегу прыгают на них и
хорошенько там усаживаются. Однако ноги у них не должны
касаться земли. Потом мальчик, вспрыгнувший первым, .поднимает несколько
пальцев и говорит: «Чатал-матал, кач чатал?» («Вилка-милка, -сколько
зубьев на вилке?»). Мальчик, который под ним, скажет: «Две» или
«Три»; если он сумеет узнать, мальчики, 'что стоят нагнувшись,
избавляются, а «бабкой» становится та сторона, что сидит на них. А если не
угадает, мальчики слезают и снова прыгают на них. Словом, прыгают
:E§ek üstünde börek kapmasi:
159

до тех пор, пока те не угадают, сколько зубьев, или пока чья нога
не коснется земли или сам он не упадет.
Аяш.
Свод горячей бани
Мальчики разбиваются на две партии, по пять человек в каждой.
Противная сторона выбирает из своей среды «пастуха». «Чобан» берет
в руки кушак, один конец держит сам, а другой отдает четырем
мальчикам. Те сдвигают головы вместе, образуя как бы свод. («Чобан»
может двигаться так, как позволяет ему длина кушака.) Тогда другие
мальчики, крича: «Свод горячей бани!» («Исти хамам куббеси!»),
стараются прыгнуть на тех. Если «чобану» удастся коснуться кого-нибудь
ногой, прежде чем они сядут верхом, те становятся «бабкой».
Карахисар.
X. ПРЯТКИ (ГЕЗ ЮМУДЖУ) 31
Мальчики одного квартала собираются где-нибудь на удобном
месте. Для того чтобы определить, кому быть «бабкой», берут плоский
камень и слюнят одну сторону. Потом мальчики разделяются на две
партии; одна партия берет камень и, бросая его -в воздух, спрашивает у
другой: «Мокрая или сухая (сторона)?» Кто-нибудь скажет: «Мокрая»
или «Сухая». Когда камень падает на землю, все смотрят, какая сторона
пришлась сверху: мокрая или сухая.
Та сторона, которая угадала, убегает и прячется; из противной
стороны кто-нибудь должен быть «бабкой», но «бабкой» никто
добровольно не желает стать. Тогда кто-нибудь произносит считалку: «Ийне,
иплик, ядес, кибрик» («Иголка, нитка, ядес, еж»); на кого придется
слово «кибрик», тот становится «бабкой». «Бабка» закрывает глаза,
уткнувшись лицом в большой камень или дерево. Между тем мальчики
попрячутся. «Бабка» говорит: «Олду, битти, кулач гитти»
(«Совершилось, кончилось, сажень ушла»). Потом «бабка» идет и ищет, где
мальчики. Кто кого увидит, сейчас же называет его по имени и бежит
поскорее к камню, повторяя .все его имя; но если тот мальчик сумеет
раньше «бабки» подбежать к камню, прежний мальчик остается опять
«бабкой».
Аяш.
Второй вариант
Козочка32
Одному завязывают платком глаза, остальные разбегаются. Если
гот сумеет кого из них схватить, тот становится «бабкой». Только играть
в эту игру нужно в комнате, потому что, если играть на улице, никак
тогда не схватить никого «бабке»; бойкий мальчик все бежит да
бежит. А в комнате, как ни бегает, все удастся прижать его к стене,
и тогда мальчик, у которого завязаны глаза, непременно его схватит.
Аяш.
31 «Гёз юмуджу», потому что «бабка», ожидая, пока мальчики спрячутся,
закрывает глаза.
32 По-османски: «Кёр чепич».
J60

Сине-бит
Сначала, чтобы определить, кому быть «пастухом», кто-нибудь
берет в руки щепку и, 'спрятав ее в руке, спрашивает у другого: «Какую
берешь руку?» Если тот откроет руку, в которой зажата щепка, у
которого была щепка избавляется от пастушества. В конце концов
«пастухом» делается тот, у кого останется щепка. Определяют еще кого-
нибудь в «бабки».
«Бабка» становится где-нибудь у дерева или у стены. Место это
называется «чур» («эмен»). Потом «бабка» закрывает «пастуху»
глаза. В это время все прячутся. «Конец пастуху (стоять)?» («Чобан бит
ти-ми?») — спрашивает «бабка». «Конечно», — кричат спрятавшиеся.
«Бабка» открывает «пастуху» глаза и выпускает его. «Пастух» бегает
за спрятавшимися мальчиками, и, если коснется кого рукой, прежде чем
он добежит до «чура», тот мальчик становится «пастухом».
Карахисар.
Второй вариант
Прячься, сестрица (Саклан, баджы)!
Во 'время игры один кричит: «Прячься, сестрица!» Спрятавшиеся
дети отвечают: «Каракол» («караул»), т. е. мы готовы, теперь можно нас
искать.
Конья.
XI. ПРИКОСНОВЕНИЕ РУКОЙ
«Взгляни на мой стройный рост!»38
Четыре-пять мальчиков собираются вместе, разбиваются на партии
и садятся на корточки друг против друга на расстоянии двух аршин.
Одна сторона со словами: «Взгляни на мой стройный
рост!»—-поднимается на ноги. Бели противная сторона успеет коснуться их руками
прежде, чем они опять сядут на корточки, она избавляется от обязанностей
«бабки».
Карахисар.
Гюдю-гюдю!34
В кружок садятся семь-восемь мальчиков. Сначала определяют,
кому быть «бабкой». Один мальчик произносит считалку, на каждого
мальчика определяя по слову: «Анне минне, дайыйы динне, ходжа Биль-
биль, куш дили, дереджук тепеджук, аузу кузул (или: кызыл), чик,
депейе бюзюль!» Кому из мальчиков придется (слово «кузул» («кызыл»),
тот становится «бабкой».
«Бабке» завязывают глаза и, говоря: «Гюдю-гюдю!» — толкают и
трогают, итобы только рассердить. Если тому удастся схватить
кого-нибудь из мальчиков, он избавляется от обязанностей «бабки».
Карахисар.
33 По-османски: «Бак беним серви боюма».
34 Это звукоподражательное слово (так сзывают птицу?); в Эдремите есть слово
«гадюк» — «куцый».
И В. А. Гордлевский
161

XII. кольцо
Игра в кольцо (юзюк ойну)
В длинные зимние вечера деревенские парни 'собираются в
«комнате» и начинают играть в очень распространенную игру «кольцо». Для
игры в кольцо необходимо по крайней мере восемь-десять человек;
разбившись на две группы, они садятся; при этом заранее условливаются,
будет по окончании игры «наказание» (ишкендже) или нет.
Выкладывают восемь фесок, по числу играющих, и один платок, который носит
название «хряща» (джызык).
Когда все приготовления окончены, определяют, какая сторона
будет сперва прятать кольцо; для этого кто-нибудь из играющих берет
кольцо (впрочем, кольцо может быть заменено монетой, пуговицей
и т- п.) и прячет его под одну из трех тюбетеек (такке); если противная
сторона укажет на тюбетейку, -под которой спрятано кольцо (в первый
раз или во второй), право начала игры отходит от них (иногда, почему-
тибо угадывая, где находится кольцо, она сознательно приберегает
ту тюбетейку и не называет ее до конца); если она таким образом
только в 1ретий раз отгадает, где находится кольцо, она приобретает
право на игру.
Игра начинается; кладут фески и платок; кольцо передают
наиболее ловкому, кто умеет получше спрятать кольцо. Он бзрет кольцо в
руки и показывает противной стороне. «Вот, смотрите, кольцо»,—
говорит он. С этими словами он садится на колени, перед ним лежат фески,
обращенные в его сторону отверстиями. Он сует одну руку в феску, а
другой поддерживает феску сверху и быстро затем вытаскивает руку
из фески; аосле этого он немедленно феску -прижимает рукой, а ту руку,
которая прятала кольцо, закидывает назад. Так проделывает он со зсе-
ми фесками.
Потом он или прячет руку назад, за спину, или между ногами, или
обматывает на нее платок — «хрящ». Теперь противная сторона
раздумывает, где бы могло быть спрятано кольцо; один говорит одно,
другой— другое; поднимается шум. Наконец, все приходят к решению, что
кольцо может быть или вот в этой, или в той феске, и указывают на две
фески. Эти две фески называются «почин («ильк эли»). Поднимают эти
две фески; если они угадают, кольцо переходит к ним; но если под этими
фесками кольца не окажется, сторона, спрятавшая кольцо, прячет эти
фески и платок. Потом бьют в ладоши, говоря: «Ну, вот теперь кольцо
спрятано».
Опять противная сторона начинает думать. Они приподнимают
сперва те фески, которые, по их мнению, пусты; если кольцо окажется как раз
под той феской, которую они считают пустой, ту феску называют «димъ-
ят» 35. «Там всего девять фесок» 36, кричат те, что спрятали, и
засчитывают себе 18 очков. Но если кольцо окажется не под этой феской, а под
другой, противная сторона проигрывает столько очков, сколько осталось
еще не тронутых фесок. Но вот положим, кольцо так все и не выходит,
а осталось три фески. Теперь противная сторона долго думает и
наконец решает: кольцо может быть только вот под этой феской. Тогда ту
феску, под которой, по их мнению, должно находиться кольцо, они
оставляют на самый конец, а поднимают другие две фески. И если предпо-
35 См. М. Tevfiq, Ein Jahr in Konstc /dinopel. Zweiter Monat, — «Türkische
Bibliothek», Bd IV, S. 17.
36 За феску считается и джызык — платок.
162

Ложение их оказывается верным, они выигрывают, но если кольцо будет
открыто под первой или второй феской, выиграла, стало быть, та
сторона, которая прятала кольцо.
Так все и прячут, пока число выигранных очков не достигнет 39.
Если число очков окажется равным 39, получается положение, называемое
«март», т. е. (выигрыш «идет насмарку» 37, они теряют и кольцо, у них
остается только одно очко. Точно так же, когда число очков доходит до
99, получается «март».
Во время игры, найдено будет кольцо или нет, подсмеиваясь друг
над другом, распевают следующую песенку:
Mezarhkta tilki gezer,
Ahmed aganin bagnni ezer,
Bos takkede-yüzük sezer
ho hay lelli, canim sasti zavalh.
(Перевод: «По кладбищу гуляет лисица, она давит грудь Ахмед-аги,
она (он?) подозревает под пустой тюбетейкой кольцо, хо, хай, лелли,
бедная душа моя смутилась»).
Число очков должно быть доведено до 100, тогда игра кончается.
Во время игры бывают шумные споры.
Побежденная сторона подвергается различным наказаниям; так,
например, выбривают кому-нибудь голову: усаживают посередине, к нему
подходит под видом цирюльника .кто-нибудь из выигравших, льет на
голову холодную воду и начинает сильно водить рукой по всему лицу,
ушам, по волосам и так сильно трет, что лицо и уши у того
раскраснеются; потом берет лучину и водит ею по голове, как бритвой. Или: кто-
нибудь из побежденной стороны садится на четвереньки, и под ним —
«у него в пещере» — ловят лисицу. Берут спичку, зажигают бумагу и
подносят ее к человеку. Потом берут в руки ружье, «приставляют его к
заду и, как бы стреляя, говорят: «Ну, вот теперь лисица выскочит, под-
стрелю-ка я ее!» Или: нагнувшись, проходят у него между ногами,
сильно толкая его; одним словом, без конца мучают того человека. Или:
уложив навзничь, совершают, сидя на нем, молитву. Или: сажают его
на осла, лицом к хвосту, в руки дают ему хвост и, погоняя осла, с
песнями ведут его к дому; из дома выносят им яйца, и гак обходят они всю
деревню. Бывает и так, что побежденная сторона устраивает для
победителей пирушку38.
Аяш.
Второй вариант39
Восемь-десять мальчиков выстраиваются в ряд. Кто-нибудь
становится «бабкой». Взяв в руки кольцо, он незаметно сует кольцо кому-нибудь
в карман и т. д. Потом «бабка» берет «туру» и, ударяя крайнего
мальчика, спрашивает: «У кого кольцо?» Если мальчик угадает, он
становится «бабкой»; нет — «бабка» переходит ко второму. Так «бабка» бьет
всех до тех пор, пока не найдется кольцо.
Карахисар.
37 Ср. выражение в игре «трик-трак» — «марс олдук» — розыгрыш.
38 Распространенная и в жизни (например, среди цехов) форма наказания.
39 См. М. Tevfiq, Ein Jahr in Konstantinopel. Zweiter Monat, S. 16—18.
П*
163

XlII. ГРУБЫЕ ИЗДЕВАТЕЛЬСТВА
Перегонки (Гечме)
Какой-нибудь мальчик убеждает других бежать с ним вперегонки,
ооещая дать что-нибудь тому, кто его опередит. Когда кто окажется
впереди всех, он смеется над ними, говоря: «Онюде-ки дюе, артта-ки
буа...» Бедные мальчики, видя, что где бы они ни были, над ними все
смеются, отказываются больше бежать; они понимают, что их обманули.
Карахисар.
^sqJq^t4

КЮЛЬХАНБЕИ В КОНСТАНТИНОПОЛЕ И ИХ АРГО
В еженедельном иллюстрированном журнальчике «Ени газете»
издающемся (-в 1926 г.) в Константинополе, среди легкого материала
попадаются статейки, интересные в культурно-бытовом или историческом
отношении. Рисуя картины из жизни старой, умирающей Турции, журнал
обнаруживает большое чутье; темы несомненно выбраны удачно, хотя
обработаны эскизно-фельетонно. Одна из заметок (в № 10) отведена
кюльханбеям — турецким апашам.
Происхождение института все-таки темно. Автор (Э. Бахнан?)
ведет историю от янычаров * и усматривает здесь отголоски беспардонной
вольницы, наводившей страх долго после того, как янычары
официально были уничтожены (в 1826 г.).
Когда султан Абдул Меджид (1839—1861) реформировал головной
убор, буяны предпочли узенькие остроконечные фески (за которыми
утвердился термин «меджидие») темного цвета; носили они фески
набекрень, а кисточки свешивались сбоку. Прическа была у них особая (топ
сач), сзади голову они выбривали, оставляя слева прядь волос (зюльф).
Пиджаки небрежно 'перебрасывали через плечо; на жилете,
застегивавшемся сбоку, пуговицы были в два ряда, и слева торчал из кармана
цветной платок. Талию охватывал длинный белый шерстяной кушак,
брюки были темно-фиолетового бархата, с подвернутыми концами.
Штиблеты на высоких каблуках, с острыми носками. Во время ходьбы ойи
раскачивались на обе стороны, подымая одцо плечо и опуская другое.
Для того чтобы подавить дух бесчинства, султан Абдул Меджид
прикрепил буянов к 'баням; они должны были выполнять там черную
работу, находясь под командой головорезов — смотрителей печей (кюль-
хан) *. Однако скоро пришельцы столкнулись с ними, и бани обратились
в очаги хулиганства. Так образовался класс кюльхани или, иронически,
кюльханбеев — людей, находивших давно уже, впрочем, ночью приют
в этих печах (первоначально — в бане Гедик-паши *).
Несомненно, однако, термин «кюльханбей» .старше. Топка печей в
банях, открывавшихся за час, за два до утренней молитвы, — труд
тяжелый— возложена была издавна на армян; лица, которых патруль
захватил ночью на улице без фонаря, в наказание отсылались в баню.
Когда они, выпачканные, возвращались домой, встречные прохожие,
зная, что они ночью были арестованы, кричали им вслед насмешливо:
«Кюльханбей!» (Вот бей из печи банной!) !.
1 См. О. Нури, Меджелле-йи умур-и беледийе, т. I, Стамбул, стр. 964, прим.;
стр. 1199, прим.
165

Они удержали строй воровской организации. Город был разбит на
участки, и всюду (на площади Чешме, у Фатиха, в Аксарае, в Ямалы-
хамам, в Топхане и т. д.) хозяйничали шайки: оникилер (двенадцать
молодцов), едилер (семерка), бешлер (пятерка); среди оникилер ела
вился Араб Рейхан, силач-геркулес. Это был своего рода цех, члены
которого разделены были на разряды: беи, дайы (дядя),
служки-ученики (чемез). Дайы — мелкие воры; человек, убивший кого-нибудь,
получал звание «каба дайы» («дядька-мужлан»).
Возведение в беи, совершавшееся главой (эле-башы) банного
очага, сопровождалось обрядом надевания священной белой рубашки; бей
задавал пир, но непременно на -ворованные деньги. Потом он выходил на
грабеж; оружием служили ему кистень (устурпа) и нож (салдырма) или
плетка (кырбач).
До султана Абдул Хамида II (1876—1909) кюльханбеям
принадлежала привилегия подметать улицы; когда кюльханбеи видели на
улице «Высокая Порта» * богача или мота, с которого надеялись сорвать
бакшиш, они приветствовали их, подымая кверху метлу; если ожидания
их бывали обмануты, они брызгали грязью в лицо проезжающего.
Из них вербовался главный контингент вольных пожарных дружин
(тулумбаджы) 2, строго регламентировавших обязанности во время
пожара; они дико неслись по улицам города в своеобразном пестром
наряде3, предшествуемые «дозорным» («кёш-клю») с копьем в руке, и
ревниво смотрели, чтобы кто-нибудь не опозорил их и не обогнал
партию их района. Если же это случалось, между ними начиналась драка,
которую разрешали вожди шаек.
Они рыбачили также, и оттого, должно быть, как говорили мне,
носили матросские брюки, первосортные (добра бурма), с широким
раструбом на конце.
Вот существенное содержание заметки «Ени газете» (слегка, для
ясности, дополненной). Я перевертываю хронологически порядок изло«
жения и полагаю, что здесь слито две организации. Издавна в
Константинополе было, очевидно, объединение граждан, действовавшее, так
сказать, на основе обычного права и построенное на взаимной помощи.
Деревянные здания, скученные, то и дело в старину выгорали кварталами,
и, помогая соседу, домохозяин обеспечивал себе помощь. Но это была
не гражданская повинность, а религиозная обязанность. М. Наджи в
«Детстве Омара» рассказывает, как отец его, человек добрых старых
нравов, заслышав ночью зловещий крик бекчи (сторожа), вскакивал с
постели и шел на пожар, был у «его там знакомый или нет. «Так уж
воспитано было тогда общество»,— подчеркивает М. Наджи 4.
Почтенные беи и эфенди, «почетные члены пожарных команд», часами
безмятежно кейфовавшие в бюро, поспешно вытаскивали форменную
пожарную одежду, когда случался пожар, и бежали, как сообщает заметка о
тулумбаджы в журнале «Ени газете» (№ 5). И, конечно, делалось это
не для того, чтобы угодить кюльханбеям—-присяжным пожарным;
скорее, это отзвуки распавшейся дружины, и члены ее, давая обет,
надевали, быть может, белую одежду — символ чистоты.
С другой стороны, городские отбросы, воры также давно
сорганизовались на Востоке5; у цыган Турции, например, начальник воров назы-
2 Подробно о них в специальной главе труда О. Нури (стр. 1195 след.).
3 Голубые штаны до колен и розовые рубашки.
4 «Восточный сборник в честь А. П. Веселовского», М., 1914, стр. 317—318.
5 О константинопольских ворах и т. д. см. «Эвлия Челеби», I, 518—519.
166

вался воеводой 6. Они использовали старый институт и заимствовали у
него церемониал, освящающий ремесло, вводивший хулиганов, так ска-«
зать, в круг профессиональных союзов 7.
В кварталах кюльханбеи (соблазненные привилегиями) 8 забрали се-
бе тушение пожаров; пожары служили им важным источником жизни;
бедствие ближнего для них было радостью. Спасая дом от пожара, они
получали деньги и барана (жертвенного) ; барану они золотили рога, а
потом устраивали пирушку. Учреждение городских пожарных команд
нанесло кюльханбеям удар, а мировая война добила их окончательно.
У цехов и профессиональных организаций есть -покровители, или
пиры. Песенка апашей, полупьяная, полушутливая, проклинающая Язи-
да, обращается ,к патрону шиитствующих элементов в Турции — Хаджи
Бекташу, разрешающему пьянство и дебоши, и подтверждает как
будто былую роль янычаров 9, .к которым пожарники издавна были близки 10:
Дем деми — хайдер, Земм олмасын!
Сахиби — календер, Яф, йиф, юфф,
Мюнкире — Некир, Юф — Езиде,
Езиде — ханчер, Ичен — вели,
Арифе — шекер, Ичмеен — дели,
Юф — Езиде, Пиримиз — устадымыз,
Чыксын ики гёзю-де; Хаджи Бекташ Вели,
Дем олсун,
От поры янычарской отложились у них и слова, относящиеся к
наркотику (дем — гашиш; кабзе — щепоточка гашиша и т. д.).
Кюльханбеи устраивались спокойно, как бы смеясь над полицией,
у мечетей, у участков, и блюстителям порядка не приходило и в голову
это.
В Галате, в Стамбуле: у хворот Силиври, в квартале Джеррахпаша,
Алипаша и других доживают дни кюльханбеи. Кто-нибудь побойчее
открывает притон-кофейню или «читальню», давая им игривые
наименования («Иыллы чешме кыраат-ханеси»), и там собираются хулиганы,
эксплуатируемые подчас хозяином (рейс). Прежде, конечно, власть
рейса проявлялась еще ярче: рассердившись, рейс не пускал в кофейню,
отстранял от тушения пожара и т. д. Среди кюльханбеев шныряют и
проститутки, когда нужно, выручающие из беды кюльханбея. Воровство,
обман, разврат — вот их сфера. Они дерзки и цинично говорят о себе:
«Виз отуз бирлердениз, хем абезаныз» («Мы — онанисты, но мы и
похотливы»). Ходят они растрепанные, с всклокоченными волосами;
голоса у «их грубые и сиплые (очевидно, с перепоя). Кличкой «кюлан»
они гордятся и понимают это слово как синоним «эфенди» — господин.
Во время летних экскурсий по окраинам города я натолкнулся
однажды на лавчонку, посетители которой играли в домино. Мой спутник
спросил почему-то кофе, но хозяин недоумевающе-сердито посмотрел на
него и подал нам тепловатую вишневую воду; вода была только для
виду. За комнатой было отгороженное отделение, где апаши курят
гашиш. На случай внезапных налетов или обысков задняя половина лав-
6 A. G. Paspati, Etudes sur les Tchinghianés ou les Bohémiens de l'Empire Ottoman,
Constantinople, 1870, pp. 578—579.
7 Среди цехов или профессиональных организаций, о которых говорят «футуввет-
наме», воры, конечно, не значатся.
8 Ch. White, Häusliches Leben und Sitten der Türken, Berlin, 1814, S. 27.
9 Пожарники почитали пиром Дауде Герчека, ренегата-француза, основавшего в
султанство Ахмеда III (в 1719 г.) пожарные команды; похороненный в Аксарае, Дауд
Герчек стал угодником мусульманским, на могиле которого возжигали свечи.
10 G. Rosen, Geschichte der Türkei, Bd I, Leipzig, 1866.
167

ки соединена с жилой комнатой, и когда появляется неприятный
посетитель, хозяин заявляет, что там его «гарем», и таким образом
выпроваживает гостя. Как только я вышел из лавчонки, за нами была
установлена слежка, 'и, свернув на станцию Псаматья *, мы должны были
спешно ехать в город, чтобы избавиться от назойливого парня, свистками
собиравшего в квартале хулиганов.
Кюльханбеи представляют большое значение с лингвистической
точки зрения; изучение их условного языка должно развернуть
этнографические перспективы.
В их арго есть слова текучие, меняющиеся, как мода; но есть и
устойчивое ядро. Притоны Галаты, где шатается иностранная матросня, дали
языку западноевропейские словечки. В устах кюльханбеев и слова
турецкие нередко принимают специфический (грубо-вульгарный) смысл.
Большой запас слов привнесен туземными народностями — греками,
армянами и и особенно цыганами. Наличность не только слов, но и целых
выражений цыганских говорит за большое численное вхождение цыган;
арго кюльханбеев должно обогатить и цыганский словарь.
На арго их обратил уже внимание в Турции Ахмед Фикри,
выпустивший лет сорок тому назад собрание «странных слов» 12, но он
сознательно исключил из жаргона апашей Jt^^ И> £**>• слова
неприличные. Как первый опыт словарик А. Ф'икри ценен, но он не без
промахов: кое-что могло бы быть объяснено лучше и яснее 13.
Для того чтобы осветить и быт и язык кюльханбеев, нужно было бы,
конечно, окунуться ,в среду их; я побоялся это сделать и предлагаю
скудный словесный материал, собранный для меня отчасти молодым моим
приятелем Фьгндык Хафызом, а также дорогой в Анкару, в поезде.
Слова привожу я в порядке Радловского словаря *, выбрасывая то,
что уже зарегистрировано А. Фикри, и ссылаясь (Ф.) только тогда,
когда мои значения уклоняются. Насколько это было возможно, я
использовал и труд А. Паспати (Р.) о цыганах в Турции.
СЛОВА
айнасыз—невзрачный, некрасивый (Ф.) :
полицейский и
анафор — даром; анафор дан гечинмек—
жить на даровщину; анафор да дола-
шыйор (Ф.) — бродит без дела
араджа кесмек — насильно брать
арпаджы 15 — пособник вора,
караулящий на улице, чтобы вора не поймали
(и получающий, очевидно, долю)
астар]е — сделать, «употребить», ср. as-
tarava (P.) — схватить
апакай! — правильно!
аповим! — великолепно, браво!
абалы — бродяга
абезан — голодный, похотливый, ср. (Р.)
khabezanis (у оседлых цыган и их
музыкантов).
афи кесме! — не зазнавайся, не болтай;
не лги! (Ф.)
elemije — я стер, вычеркнул
кантин окума! — не морочь! (см. Ф.,
22)
KajàpTO — умно, толково
хабе ка дын-мы? — пищу ел ты? (ср.
P. khava — есть, кушать)
калдырымджы — карманник, «гранитель
мостовой»
Kepi3 ît! — говори!
Keneli — сумасшедший
Kenelik — «хырка» (одежда)
KOpißepTo? — откуда он пришел?
köp — o*piy — жена
KyjyHTy! — не наступай!
hacni, бу нумеролар! — мы-то знаем!
11 Вспомним их прежнее положение в банях (см. выше).
«Ujyî <juxJ Стамбул, 1807 г. х.
13 Существование условного языка у тулумбаджы отметил и Э. Бехнан (в «Ени
газете», № 5), сообщивший три слова, между прочим, раджон кесме! — наз япма!
(т. е. не кобенься!); также в № 27 о гашишниках: пуф — наргиле.
14 Это значение дается и Э. Бехнаном (см. «Ени газете», № 5).
15 Слово «арпаджы» С. Г. Дзеруньяну известно в значении «ростовщик».
лев

hajöe — дурной
hbipT — осел
гаджа aJHacbi3 дж \з едцор -
■ женщина
(хочешь)
нехорошо смотрит; (см. Ф., 21, 17; Р.
235-6).
je6eM — парикмахер
нака — нет, не имеется
рачка — не привязывай!
1ечо — живей (красавчик, мальчик?) 1б
татудж1 — хозяин лавки
токор — негодный
бана-да-мы торпП? — и меня
надуть?
TOÄÖÖjo —духи
т1з — задница
TiniMÜ — фу, фу; скверно!
туш — старик
Tywi4! — сиди где сидел!
TyMajKo — женщина, самка
тумалас — меха, щипцы (для угольев)
далга; амма — гечцорсун! ну, ты дуришь,
шутишь!17
деньо — сводник
дука — penis (ср. P., dukâva — любить!)
чакос — возможно ли это?
4Öpi3 — вор (ср. Р. tchöraz)
ДЖ1ДЖОЗ
18
ненаходимыи
джша — он видит
сокердам — откуда ты знаешь? (по
цыгански: so kerdan — что ты сделал?)
аркаф — пистолет
einci — папироса
ci6ilja — молодой
сускоз — скорбный, грустный
зыбармак — дрыхать
з1фос! — фу, фу!
шароло — ребенок
шшшак — быстро (ср. Ф., шеп — быстро)
lïïiuio! — не показывайся!
партер — скамья, стул
патакос — «чейрек» (серебряная монета
в пять пиастров)
пастаф — цыпленок
пешз етме! — не говори!
пот — много (ср. P., but — много)
пыргыч — невеста
шкеш? — куда?
nijic — водка (анисовая)
шн; бана-да-мы ш'н шн едеджексш? —
и меня собираешься ты провести?
niuiTo! — пусть так будет; пусть
остается!
баламоз — педераст (ср. Р., balamö —
грек, христианин)
боско — спина
фцака— показ
фшш! — баста, конец!
мауган — корзина
макара! — эй ты, смотри!
макыз — курица
мангга гечме! — не лги!
манпз — деньги (P., manghin —
богатство, деньги)
мар1за KaJMaK — бить (марЕзе (Ф.) —
бить; P., maribe — удар, драка)
мастор — пьяный (от гашиша)
MaTÎ3 — пьяница
морук 19 — старик, отец(Ф.)
мортцип — несущий покойника,
гробокопатель; (MopTi (Ф.) — мертвый)
мыгырдыч! — жаль, жалко!
мынджа —vulva (ср. P., mintch, mindj)
мшкИ —уходи, убирайся!
мукар — coire
мнау — продай (ср. P., biknava —
продавать)
Москва, 8.XI. 1926.
16 Ср. О. Böthlingk, Nachtrag zum Artikel, — «Über die Sprache der Zigeuner in
Russland», Mél. As., II, 132.
17 Выражает состояние человека, опьяненного гашишем (Э. Бехнан, «Ени газете»,
№27).
" По сообщению С. Г. Дзеруньяна, «джщжозу коду» — удрал.
19 Мне известно еще значение — незрелый (о винограде).
"Ts^lostr

G^^Q^Q^
РУКОПИСЬ «АНЕКДОТОВ» ЛАМИИ
(Представлено академиком В. В. Бартолъдом в ОГН 28.XI. 1928)
Находясь ß Бурсе, я, естественно, захотел уделить ;время изучению
гордости Бурсы «Румского Джами», — Ламини-челеби (ум. в 938 г. х.,
т. е. около 1531 г.).
Я прежде всего решил отыскать могилу Ламии (указанную в
биографическом справочнике Белига оЦ^ дх«д|Г, стр. 176); однако на
небольшом кладбище при дергяхе (ордена накши) Наккаша Али-паши я
нашел только могилы сыновей Ламии — дервиша Мехмеда и Ахмеда.
Один раз я захватил на розыски настоятеля текке Мыери Ниязи, Мех-
меда Шемседдина-эфенди. Воспользовавшись услугами добродушного
пекаря, устроившегося по соседству с бывшим дергяхом, мы
пересмотрели ряд могильных камней, повалившихся или ушедших -в землю, но
все наши усилия были напрасны. Видя наше огорчение, пекарь сообщил,
что напротив, через дорогу, находится еще могила Ламии-баба, над
которой зажигалась лампада. Недавно, год тому назад, один старик
мочился у угла, за которым — могила и только дошел до дому, его хватил
паралич и он умер. Для религиозно настроенного пекаря неуважение к
могиле, да еще баба, должно было, конечно, навлечь наказание. Когда
М. Шемседдин-эфенди пересказал это женщине, во дворе которой
лежит Ламии-баба, женщина убежденно заметила: «От угодников вреда не
бывает!».
В соседнем доме, однако, пропал уже могильный камень, который
подтвердил бы, что здесь действительно похоронен Ламии-челеби, и
только смутное предание доживает еще последние дни; но, 1возможно,
границы дергяха родового первоначально были больше: потом
кладбище было разрезано дорогой, и могила Ламии была отброшена.
У Чекирге—пригородного места — находится, слева у дороги,
простенькая мечеть (вернее: месджид), носящая имя Ламии. Вот все, что
сохранилось в Бурсе от Ламии-челеби.
«Сверкающая» луна красноречия (^V j^ J&à%) Ламии
написал до шестидесяти сочинений. Но в бурсских библиотеках сравнительно
редки рукописи Ламии.
В «Публичной библиотеке» хранится, между прочим, сборник
«Анекдотов» Ламии. Они давно уже известны в Европе (со времени D.
Herbelot) 1. Рукопись (парижская), обследованная проф. В. Д. Смирновым,
составлена сыном Абдуллой, который «тщетно уговаривал отца
привести в окончательный порядок -собранные им в отдельных тетрадках
1 См. «Восточный сборник в честь А. Н. Веселовского», М., 1914, стр. 301.
170

анекдоты»2. И стамбульские рукописи (по крайней мере те, что я видел
в библиотеках Стамбула: Ая-Софья и Нури Османие) представляют
обработку Абдуллы 3. Рукопись, попавшая из какого-нибудь текке в
«Публичную библиотеку» в Бурсе, все-таки не автограф Ламии, однако это
копия первоначальной редакции анекдотов, копия с черновика
авторского.
Рукопись от сырости пострадала и слегка отмокла, и листы чуть-
чуть -покоробились. При переплете слова на полях в двух-трех местах
срезаны. Размер рукописи 20 см X 11,5 см\ длина исписанной страницы
10,5 см, ширина строки 5,5 см. Написана рукопись на разной бумаге,
и перья очинены были то тоньше, то толще; заглавие, начало глав и
слова «ЦАг.) <«uks fv-Дз выведены красными чернилами, изредка
зелеными. Количество листов 168. Заглавие рукописи oUJfc ^UaJ ^VS'
tSX'A iyJi, очевидно, приписано после.
Начало рукописи: £*J j>JU> Jjl ^у> ^ д*.* Uo\j£ j ^L* j Jkù uJjÜJ
pî^Li j ÛUjI oUtü cJUaJI rtcîL^I tyJ **ед£ v^ <^&£ J-^ß (xi>* *5~ y*W\ j
i£às*\ jjji ôUwkI ûUp cJtu*l
Сочинение разбито на пять глав; они неравномерны (пятая глава
короче, видимо, не закончена, лл. 150 г. — 168). Первая глава вся
написана небрежно, и это невольно подает повод думать, что это был чер-
новичок; и заголовки не слажены, так: первая глава (с 10 v.)
посвящена JUjlkJI JÄ:- {Js> jJ^AjjUw <£$oLj <Ja! <£tij£- j ô\x£c«, <£tijâ
В другом месте содержание ее передано так: У~«"Чз^ ^jj- Эта
глава заключает заимствованные у предшественников анекдоты и
рассказы об исторических лицах мусульманского мира: Али, Аббасиды,
Харун ар-Рашид, Сонкор и т. д. (лл. 10 г. — 43 г.). Вторая глава
(jjl *-«, «JUw»lk« ^JLilj-j^) занимает листы 43 г. — 60 г. Третья глава,
наиболее обширная,— jJL*.*J>Ub* «üLj <^>bjl .JL, (лл. 60 г.—
119 г.) —разбита на две части, четвертая глава jJu^jlc^ д-îlk Ja
(лл. 119 г.— 150 г.); пятая глава (до конца) jJL«,^Ua-« jub *b *-»{?**
Заканчивается рукопись словами: j! o^âjU ^Lk j ÙLJ j ^j jl^Uo.
ôb dlL.
На последней странице (168 v.) написано:
A ниже— ялу У>* ^Äk^.^ ^дд)1 «juT", а перед цифрами написано: «u«. j.
(bu sens идя Bosna?). Т. е. как будто список первоначальной редакции
анекдотов, законченный Ламии примерно за год до смерти, попал, лет
через пятьдесят, к какому-то Мустафе и им переписан.
Живя в Бурсе, Ламии собирал анекдоты и о местных (буроских)
знаменитостях (Мулла Фенери, Мевлана Хюсрев, Синан-паша, Касым, Че-
леби-дервиш и др.); иногда он благоразумно умалчивает об имени
(соседей), см. 147 v. Ламии вращался в избранном обществе; там, видно,
охотно слушали его рассказы: ср. замечание его <jle*l j cJj^ jfcjl Ôjf j*
(sic!) foJJjZi uijUaJ # . »(»JJjJjl ^XLtApe^ <&*ij* 0-^b.L*
2 «Образцовые произведения османской литературы», СПб., 1903, стр. XV—XVI.
3 В. Д. Смирнов поместил шесть анекдотов на стр. 238—241 (три переведены
Ал. Качоровским, «Восточный сборник», стр. 303—310) и отдельным приложением к
«Образцовым прозведениям...» еще четыре анекдота (стр. 2—4).
171

Значительное большинство анекдотов — прозаические; есть и ;в стихах;
обычно анекдоты заканчиваются стихотворными отрывками (*«k* (^kl
и т. д.). Здесь встречаются и общеизвестные анекдоты (например, об
Ахмеде, авторе «Искендер-наме», — о его ответе в бане Тимурленгу) ;
часть представляет бродячий международный материал; часть
откровенно груба, и содержание будет ясно только тому, кто понимает турецкий
текст.
Л. 34 г. v. — анекдот о сватовстве минарета-эркек (мужчины)
мечети Улуджами в Бурсе и минарета-гелинджик (невестушка) в Изнике4:
(jUll ^P^P djlx^ dL?c^ |Jl 4j c£^jl? ^-ejL* ji ^y* x)j* ifàfc' jbÜ» /4*0
j-i* j^J^ +& jbj"" <-Ы Д.1» «u***5"~ r-15^ ô-^^Ц;^ UteÜ' J^tf *C*jI o^Lt j
«Да, *jj ojtu di?t^ ^.rj^jj^ (JAjJjj ^u** J **aI*J (<**•* «;Ц^ j^jA)J** j?9*
J O^îL»* (£/*•*.>$ Sr!>i^ f^°^3 S^l^* ùjb" Г^^ Sr*A!l ôjjUL* /<*"* 3$ bl ./^**
(jlj*. J^J* «i3_3«V^5 ^1 c*)jl djU. dJ^jl^Lj «-SjJuj*« j*X5 Jjl yéji jb l-JjI /u^ ôJI^Ij
fjj* te\* J-^l .АЫ >P f>jl> ^ 0* J^ <^* (** ЦЯ J-O^" j* Jjl (S-^JÎS
«J3T ^^ jj c£JuJ^ (5-^Ujlj jjI jJ^JjI ^U»l ^^ dJClT jA^JU^ Jb o*^*%.
<w>>P dlbTjl j ^^j ^J^ «Ч)*^ -Я (ЗН ^^ ^ *-Ь' ^-Ъ^ С^^Ч5^
55 v. В. Калканделене был Абди-ходжа. Однажды он сел на осла, а
хурджин(«и5чд)положил себе на плечи. Когда у него спрашивали, зачем
он так делает, ходжа отвечал: «Я жалею осла».
jjbl c^L^ ^tnJ tjljl сР-Ьь~~» ^jl «tSC^LI ^ a5" ^j^»' ^Ijj ^Л^- 79 v.
dXJ^ d)j-AJ*l jÂ^ ^jjl^î j-**oLj j^^jJ-«i ^ll d^jj^i» dUJS C*îj уь j^A-jäj dxJ_yU Д.а1^з^
На 83 г. помещен анекдот об армянке и муэззине; текст напечатан
проф. В. Д. Смирновым («Образцовые произведения», стр. 240—241).
содержание дано А. Качоровским в «Восточном сборнике» в честь
А. Н. Веселовского (стр. 301, прим. 2).
4 При печатании анекдотов сохранена орфография подлинника.
5 Минарет уже переделан.
6 Конец анекдота спутанный.
172

102 v. Еретик-шиит (^^^забрался в мечеть и увидал там щитЫ,
на которых написаны были имена «четырех друзей» — праведных
халифов. Желая плюнуть на Омара, он попал в Али и в досаде заметил:
«И поделом тебе, зачем затесался в эту компанию».
112 г. Однажды ночью в дом дервиша (sc. бедняка) забрался вор.
Увидя его, дервиш сказал: «Голубчик, я и днем ничего здесь не
нахожу» (ср. сборник анекдотов М. Тевфика, ^Т ^ № 65).
112 v. Провожая гроб мужа, жена причитала: «Несут-то тебя туда,
где не -пьют, не кушают». Слышавший эти слова, шутник-бедняк
сказал: «Очевидно, несут к нам в дом» (ср. М. Тевфик, № 5).
êji j»Aj 1j fco jI {)yà Ul j-b! jjiJ c-oisT^ JJ& AUuVi\ jJ^-l jjÄj^taS-ji j* 133 r.
и*-**5 -rt <У J*J^J* J*' lT*2 Cf*Ji Jy^' J***' °J^ Я* ^J-&~> (f*jf <&"\л\
jly dilf ^l^ ^jl d&jJ JTj* Aty\J jj-b'l j£jJj jlj Oj^ ^l ^ Abl ^*>
Анекдот представляет интерес потому, что здесь единственный раз
упоминается имя Ламии.
138 v.
£~VjI (£j&dj+* «iJjjbjU' cSjl <^3I»*-^ ^ aS^j^STjS^ fj-^jjj^» *& ^y (V^ c£l*
Jjlt ^U» J-УУ {j^J^ ^4j^ У*ЛЗ (3^'j **о^ °J^ ^ ***\r* cSj^ ^'^ -Я
<5-^J^ (»yjl j-\>' jl c>rAiJ' ->■**' °jl** ,Ш*>' £^ -tf *^ 4-45«^ 60^" *0-i* J-Я*'
^^aJjjÏ ^J^b ^"*ji (V^ S-D^^ **£Ai' <£jj4-«i <ja*9 *uJjjä ^^Ц/м>
137 v. Анекдот о татарине и похотливой его жене (см. В. Д. Смирнов,
Образцовые произведения. Приложение, анекдот № 4).
148 у.— 149 г. Рассказ о шейаде Хамзе (по рукописи анекдотов
Ламии, принадлежащей Стамбульскому университету, напечатан
Кёпрюлюзаде М. Фуадом, Anatolische Dichter in der Seldschukenzeit
Оттиск из Körösi Czoma Archivum, I (1922) стр. 3; судя по языку,
рукопись «Публичной библиотеки» в Бурсе старше стамбульской
рукописи; вариант (безыменный) рассказа, с теми же стихами, записан был
мною давно в Стамбуле.
153 v.— 154 г. Острый рассказ о двух блохах, проведших зиму на
теле женщины; вариант записан был мною давно в Конье.
158 v.— 159 г. Мыши, собравшись, совещаются о том, как им
уберечься от кошки. Когда кто-то предложил повесить кошке на шею
колокольчик, одна умная мышь спрашивает: «А кто возьмется сделать
это?»
161 г. Нравоучительные рассказы: спор между птицами; спор
между умом и богатством; спор между месяцами: августом и земхери —
173

самое холодное время года —о том, кому поклонился ветер J.» AjJ^e*
(обе стороны отказывались от поклона ветра, несущего намек на
смерть).
Как видно, темы анекдотов разнообразны, а часть повсеместно
известна, и фольклорист, быть может, найдет здесь, в -сборнике Ламии,
звено, соединяющее Восток и Запад; ;во всяком случае, возраст ряда
анекдотов определяется столетиями (в Турции они бытовали уже в
XVI в.). Анекдоты Ламии (и современников его, особенно Дели Бира-
дера Газали) заключают обширный восточный материал, в Европе
собранный в специальных изданиях Критгсаоюс.

Q^Q^CiM^
НА ТАТАРСКОМ СПЕКТАКЛЕ
Жизнь татарской колонии в Москве так сера и бедна, что, конечно,
спектакль, устроенный студенческой мусульманской молодежью, долго
будет служить темой для разговоров.
Зала польской библиотеки, приютившая у себя мусульман,
представляла во вторник необычное зрелище: у входа, на площадке, стояли
студенты-распорядители, а за дверями бесшумно двигались люди в
тюбетейках, папахах и даже шапках. Первый ряд был занят женщинами в
разнообразных костюмах: одни были в национальных «колпаках», с
которых ниспадало-изящное покрывало, у других на голову был наброшен
большой темный платок, наконец, третьи, помоложе, распрощались,
видно, со стариной ,и, нарушая заповедь пророка Мухаммеда, выставляли
напоказ свои волосы. Мелькали на стульях кое-где и детские фигуры.
Между зрителями царит оживление: все, что они видят перед собой,
так красноречиво говорит их уму и сердцу. На сцене вдет веселый фарс
Камала * «Беренче-театр» ! («Первое представление»), списанный с
живых лиц, \ де выведен старик, враг театра. Покатываясь со смеху над
бессильной злобой старика, зрители прекрасно сознают жизненность
типа. Ведь в глазах старого поколения театр является как бы исчадием
ада, а для борьбы с ним позволительны всякие средства — не брезгают
ни жалобами по начальству, ни доносами. Да вот в прошлом году на
Нижегородской ярмарке -приезжая труппа задумала сыграть новую
пьесу видного казанского драматурга Исхакова * «Киямет»
(«Светопреставление»), в которой были жестоко высмеяны татарские суеверия и
поддерживающее их в населении духовенство. Духовенство
всполошилось, отправило к губернатору депутацию, и пьеса была снята с
репертуара. ;
Поставленная в тот же вечер студентами-мусульманами бытовая
комедия Валеева «Стыд или слезы» (в сценическом отношении, правда,
слабая) должна была вызывать в зрителе чувство жалости к
приниженному положению мусульманской женщины. И правда, татарка, девушка
или жена, в обществе бесправна и отдана во власть отца или мужа.
В пьесе «Голод приказал», написанной года два тому назад под
впечатлением сильного недорода, охватившего поволжские губернии, Валеев
затронул дикий обычай продажи родителями дочерей в прикаспийские
степи. В пьесе, разыгранной студентами, была зарисована Валеевым
горькая доля девушки, насильно выданной за пьяницу. Бездельник,
спустивший женино состояние, разводится с нею, как только жена отка-
1 Содержание фарса было вкратце передано в статье г. Кермэ «Беренче-театр»
(«Русские ведомости», № 249).
175

зывается дать ему дейег на вино. В уста одного действующего лица —
Садыка (что значит: правдивый) — автор влагает волнующие его мысли
о необходимости просвещения. «Двадцать лет -сидят у нас в медресе,—
с горечью восклицает ревнитель светского образования,— и не могут
научиться даже читать!» В ответ на длинные речи Садыка собеседник
только замечает: «Стар я стал, чтобы слушать все это!» Однако в
зрительном зале вопли представителя молодого поколения на отсталость
татар находят живой отклик. Во время патетических восклицаний
Садыка женщина, сидевшая в первом ряду, обернулась назад и
одобрительно закивала своему мужу.
Видно, обличительные речи со сцены, наглядно рисующие вред
невежества, воспринимаются зрителями сильнее, чем проповеди мулл.
o*£)Jg**p

ОХ^ОМГ4^^^
МЕЧТА МУСУЛЬМАН
Из каких-то второстепенных соображений мусульманская фракция
Государственной думы не примкнула к прогрессивному блоку; это
обстоятельство вызвало в повременной татарской печати неудовольствие.
В последнее время видный общественный деятель, член второй
Государственной думы С. Максудов, выступил в казанской газете «Юлдуз»
со статьями, обошедшими -печать, в которых настаивает на
необходимости исправить эту ошибку: если прогрессивный блок одним из пунктов
своей программы ставит отмену всяких стеснений для инородцев, то
нет никакого сомнения, что мусульмане должны идти рука об руку с
блоком, потому что жизнь мусульман действительно опутана сетью
ограничений. Влрочем, те пожелания, которые высказывает Максудов, не
новы; они обсуждались уже неоднократно в печати и были приняты на
мусульманских съездах.
Одно из самых больных мест — это неустройство духовной жизни
мусульман. Муфтий, как духовный вождь мусульман, является
официальным 'представителем татар, ,и понятно, какое огромное значение
придают мусульмане тому, чтобы во главе духовного управления
находилось лицо, пользующееся общественным доверием. Со времени
учреждения императрицей Екатериной II духовного управления муфтийназнача-
ется правительством, и нередко бывало, что в муфтии попадали лица,
к духовным делам никакого касательства не имеющие. Сначала татары
мало обращали на это внимания, но с пробуждением национального
самосознания они резко почувствовали все неудобства зависимости or
реакционного духовенства. Нынешним летом, после смерти муфтия
Султанова, совпавшей с уходом министра внутренних дел Маклакова,
мусульманские прогрессивные элементы (светские и духовные)
надеялись, что правительство выслушает голос общества и или отложит
назначение муфтия до окончания войны, или разрешит мусульманский
съезд для обсуждения вопроса о кандидатах (в таком смысле было
подано несколько петиций); iho совершенно неожиданно муфтием был
назначен петроградский ахун Баязитов, один из инициаторов
прошумевшего между мусульманами (к счастью, по-видимому, заглохшего)
черного мусульманского блока «Правый путь». И вот, чтобы устранить
хотя на будущее время повторение подобных сюрпризов, мусульмане
желают установления выборного начала; вся духовная иерархия, начиная
от приходского имама и до муфтия, Должна избираться мусульманской
общиной.
В руках правительства сосредоточено, таким образом, духовное
управление. Императрица Екатерина II преследовала при учреждении
цели политические: она желала вырвать мусульман «киргиз-койсацкия
12 В. А. Гордлевский
177

орды» из-под -влияния Бухары; в настоящее время духовное управление
обратилось в орган административного воздействия. Но при этом
правительство ее заботится о том, чтобы хоть содержание духовенства шло
от казны: эти расходы ложатся всецело на население, не признает
правительство .правомочия и за мусульманским приходом и т. д.
Признание правительством за мусульманами прав на
самоопределение составляет главную мечту их; между тем законодательство
определенно проводит противоположную точку зрения, урезывая во всем
права мусульман. Так, например, на основании Городового положения
количество (Гласных — мусульман не должно превышать Vs общего
количества; это ограничение несправедливо в отношении к городам, где
хмусульманское население значительно выше предельной (нормы для
мусульман. Мусульмане из внутренней России лишены права приобретать
в Туркестане недвижимость и т. д. (Максудов «е касается целого ряда
других ограничений, как то: запрещения заниматься педагогической
деятельностью, стеснения в адвокатуре и др.).
^s^Jo^p4

GMTG^Q^
НОВАЯ ТАТАРСКАЯ ГАЗЕТА
В конце прошлого года под редакцией видного татарского писателя
и публициста М. Г. Исхакова в Москве начала выходить перенесенная
сюда из Петрограда татарская газета «Иль» («Народ»). Положение
газеты было не из легких, программа ее была сильно урезана, она не
могла касаться иногда вопросов, о которых свободно говорила
остальная повременная печать. В марте над газетой разразилась гроза — она
была закрыта за статью, напечатанную приблизительно за месяц перед
тем.
Третьего дня, после более чем поЛугодового перерыва, под
ответственностью А. А. Сагидова появился первый номер новой татарской газеты
«Суз» («Слово»), украшенный штемпелем «дозволено военной
цензурой». В редакционной статье, указывая, что единственная легальная
мусульманская организация — мусульманская фракция — не сумела
ничего добиться в Государственной думе и что 20—25-миллионное
мусульманское население остается по-прежнему «бессловесным, как мумия», пред
русским общественным мнением, редакция подчеркивает, что только на
печати и лежит, таким образом, большая сложная задача по освещению
насущных национальных и религиозных нужд мусульман.
Содержание первого номера разнообразно, он заключает в себе
обзор военных действий, отчет о внутренних делах (съезде правых), статьи
политические и экономические и др.; в хронике сообщается о
зародившемся в Москве научном студенческом кружке «по изучению
литературы, истории и быта русских мусульман».
Газета будет выходить три раза в неделю.
^ч^Ю^Г4
12»

QX^CM^Q^
10-ЛЕТИЕ ТАТАРСКОЙ ПЕЧАТИ
Только со второй половины XIX в. на смену схоластическому идеалу,
отрицавшему ценность земеого, греховного мира, среди татар
медленно пробуждаются общественные запросы, подсказанные знакомством с
европейской культурой..Переворот идет из Казани, торгово-религиозно-
го центра татар; там раздаются голоса, которые желают спасти от
гибели «национальное лицо» татар. Между вестниками новой жизни на
первом плане стоит Г. К. Насыров (ум. в 1902 г.). Воспитанник старой
школы, он, однако, живо ощущал веяния времени и черпал силы у
народного источника. Собиратель .произведений устной татарской
словесности, он заботился о просвещении народа, выпуская ежегодно умело
составленные календари. Уже в 80-х годах подумывал Насыров о
татарской газете «Танюлдузу» («Утренняя звезда»), однако хлопоты были
неудачны и газета казалась ему «приятной мечтой, не осуществимой до
Страшного суда». До некоторой степени пробел восполнялся крымской
газетой «Терджиман» («Переводчик»), которую издавал с 1883 г. «отец
татарской журналистики» Исмаил Гаспринский, но эта газета,
печатавшаяся на полуискусственном языке (приближавшемся, впрочем, к
османскому), не могла проникать в народную татарскую среду и находила
распространение только между образованным -классом. В счет не идут,
конечно, жиденькие тетрадочки Ибрагимова «Мерат» («Зеркало»), ни
тем менее рукописные листки, язык которых представлял мешанину из
татарских и арабских слов — продукт 'поволжских медресе.
Впоследствии поволжские татары (Ильясов, Ахмеров и др.) неоднократно
предпринимали в Министерстве внутренних дел ходатайства.об издании
газеты, но неизменно натыкались на упорный отказ.
Подошел наконец, 1905 г., внесший коренные изменения и в жизнь
татар. Накануне манифеста 17 октября казанский адвокат С.-Г. М. Ал-
кин получил из министерства разрешение на издание в Казани на двух
языках (на русском и татарском) газеты «Казан мухбири» («Казанский
вестник»). Было созвано организационное собрание, которое наметило
редакционный состав из Ю. Акчурина, М- Г. Исхакова, Г. А. Камалова
и др.; здесь объединились люди разных направлений, но фактическим
руководителем был Акчурин, убежденный кадет. 29 октября вышел
первый номер газеты «Казан мухбири», органа
конституционно-демократической татарской партии, и с этого дня прогрессивная татарская печать
склонна вести начало новой эры. Несколько раньше, впрочем,
петроградский ахун А. Баязитов начал издавать газету «Hyp» («Свет»); и в
газете, как в своих сочинениях, Баязитов проводил мысль, что ислам не
противоречит европейской культуре, что носителем культуры является
духовенство; однако чем дальше, тем все сильнее газета принимала кле-
180

рикальный характер и не пользовалась большой популярностью средь
татар.
Между тем водоворот событий захватывал и татар, и один за другим
покидали главные сотрудники газету «Казан мухбири». Каждому
хотелось 'сказать свое слово; сперва откололось левое течение (так
называемое «танчи»), но орган трудовиков «Тан» скоро был закрыт;
заговорили и клерикалы, сторонники старометодного образования и т. д. Иногда,
впрочем, это был не идейный разрыв; так, например, газета «Юлдуз»,
основанная в январе 1906 т. X. Максудовым, в редакционной статье
простодушно заявляла, что «в такие моменты, как настоящий, когда
направления перепутываются, трудновато определить свою программу».
Вслед за «Юлдузом», месяца через два, в Оренбурге возникла газета
«Вакт» («Время»), и в течение 1906 г. татарские газеты зародились во
многих городах России, как то: Уральске, Астрахани и др. То была
пора повального увлечения газетным делом, но издатели не всегда умели
рассчитать свои силы; за истекшие десять лет прекратили
существование 49 газет и журналов; громадное большинство (45) —вследствие
недостатка в материальных средствах или в читателях, и только четыре
газеты были закрыты правительством.
В настоящее время количество крупных татарских газет невелико, не
считая недавно основанной в Москве газеты «Суз» («Слово») : 2 — в
Казани— «Кояш» («Солнце») и «Юлдуз» («Звезда»), 1—в Уфе — «Тур-
муш» («Жизнь») и 1—в Оренбурге — «Вакт» («Время»). Из них
наиболее спокойная и уравновешенная — «Вакт», хотя, .пожалуй, иногда
позиция ее очень уж осторожна, но зато во всяком случае оренбургская
газета свободна от легкомысленных 'выступлений или личных выпадов.
Политический отдел ведется все-таки слабо; здесь чувствуется
недостаток людей, и передовые статьи — политические или военные —
частенько переводятся из русских газет. Это, впрочем, естественно, потому что
влияние русской школы и русской культуры дает себя знать все
больше и больше, и в значительной степени татарская печать отражает на
своих -страницах те вопросы, какие волнуют и русское общество. Во
время русских культурных праздников (например, уничтожение
крепостного права, юбилеи писателей) татарская печать охотно разъясняет
читателям значение этих событий — все, словом, говорит, что татарская
печать служила и служит культурному объединению между татарами и
русскими, а уж никак не сепаратизму: слухи о петиции, с которой
будто бы депутация от российских мусульман обратилась к гр. Тиссе,
вызывают смех: у татар несомненно есть нужды, но они спокойно ждут,
будучи убеждены, что правительство—.когда придет время — само
пойдет навстречу желаниям народа.
Большой толчок оказала татарская печать на развитие общественной
жизни: вырабатывался язык; зародился театр; открыты были
библиотеки, школы и т. д., .показательна в этом отношении тяга к русской
школе; прежде гимназист или студент \из мусульман представлял
исключение, теперь число воспитанников в русских школах исчисляется всюду
десятками, а то и сотнями. Повысилось и число читателей; прежде тираж
газеты (выходившей один раз в неделю) был в 1500 экземпляров;
теперь газеты превратились в ежедневное издание, а количество
подписчиков возросло до 25 тыс.
А параллельно с ежедневной печатью росли и журналы, и
специальные издания; татары могут указать органы, обслуживающие интересы
торговые; есть журналы литературно-научные: «Шуро» («Совет»),
«Анг» («Разум»); педагогические, юмористические, детские и даже
женские (сами женщины, впрочем, находят, что «голоса женщин и девушек»
181

звучали слышнее на страницах прекратившихся уже газет: «Сибирия»
(«Сибирь») и «Иль» («Народ»); наконец, земства начинают издавать
для татар журналы (в Уфе выходит сельскохозяйственный листок) *.
Татарская печать стоит на страже национальных интересов. За это
время она .получила между татарами права гражданства и стала «так
же необходима, как пища, вода или воздух». Недаром татарские
-публицисты говорят, что татары столетиями жили без национального и
политического идеала и только 1905 г. открыл новую страницу в истории
татар.
Празднование десятилетия татарской печати, исполнившегося в
конце прошлого года, по инициативе из Казани было перенесено на 5
января, день рождения пророка Мухаммеда, но война отодвинула в
сторону все другие интересы, и торжество не вышло ни таким ярким и
пышным, ни даже всеобщим, каким должно бы быть. Однако подвести хоть
какие-нибудь итоги первому десятилетию культурной работы татарская
печать по справедливости »считала необходимым теперь же, не
дожидаясь окончания войны. Для татар десять лет — немалый срок, за это
время много воды утекло *.
1 Полный список периодических изданий был напечатан в газете «Юлдуз» от 5
января 1916 г.
nsQ^Q^T

QX^CM^Q^
ГАДАНИЯ ТАТАРОК О ЖЕНИХЕ
(Из этнографических материалов, собранных в Уфе)
Мой учитель татарского языка (в Уфе) Губайдулла Усманов
преподавал в Женской учительской семинарии. Учтя это, я предложил ему
однажды (в конце 1917 г.) задать ученицам домашнюю работу на тему
«гадания о женихе». Значительное большинство учениц семинарии
только во время занятий живет в Уфе; были там и из глухих закоулков
Уфимской губернии, и издалека (из Вятской, Тамбовской губерний).
Анкета, впрочем, была не особенно удачна: стеснялись ли девушки
отвечать на вопрос, который затрагивал заветные их думы, или не привыкли
еще как -следует высказываться письменно,— не знаю. Вероятно, было
то и другое. Возраст учениц в классе колебался: между девицами
(сформировавшимися) лет 19 сидели маленькие пухленькие девочки лет 12;
они, конечно, воспринимали игры иначе; кое-кто, описывая деревенские
гадания, вносил субъективный элемент, личные переживания и
ощущения. Просмотренные мною тетради обаруживали (иногда) зависимость
записей одна от другой: ученицы, чтобы отделаться от неприятного или
трудного урока, заглядывали к подругам в тетради и частью списывали,
частью искали там указаний, вспоминая аналогичные игры. Богатство
картины как будто исчезло, затушевалась и пестрота национального
происхождения — наряду с татарками в семинарии были и башкирки, и
мещерки *, но все они, видно, поддались культурному татарскому
влиянию и денационализовались.
Кое-какие черты домусульманского быта на гаданиях, быть может,
и сохранились (сознание, что для успеха гадания необходимо, так
сказать, обречься от мусульманства); но общий колорит говорит уже о
распадении старой культуры. Так, например, гадание по огню Jno
пламени) или по костям животных (по бараньей лопатке — жженой), издавна
распространенное и между турками (и отмеченное старыми
путешественниками), татарами забыто. Процесс утраты старых обычаев,
отголосков кочевой жизни, идет со времени утверждения среди тюрок ислама;
Тимур уже предпочитает гадать по Корану. Однако и ислам (как и
всякая другая религия) должен был пойти на уступки народным
верованиям, облекая иногда только в новую форму старые, близкие сердцу
гадания (например, «истихаре»—гадание по сну; впрочем, эротические
гадания благочестивая мусульманская мысль каштарца Мухаммеда Са-
дыка, автора «Хорошего тона на Востоке», приписывает наваждению и
шайтану).
Здесь, в Европейской России, татары испытали воздействие культур,
славянской и финской, которые затерли то, что наблюдается еще в Азии
183

у сородичей их — у киргизов, якутов и др. Беглый обзор гаданий
вскрывает глубокое влияние, оказанное соседством с русскими; гадания часто
совпадают с записями у русского населения (параллели, и обширные,
легко могли бы быть подобраны). Мечты девушки, «не придет ли он,
ненаглядный мой, напоит коня студеной водой»; курица; овца; зеркало;
подслушивание и т. д. и т. д. — все это хорошо знакомо и татарам.
Девичьи гадания—труппа, возникшая сравнительно поздно — должны
отражать новый быт на русско-европейской равнине, в новых условиях,
условиях оседлой жизни; эти гадания бросаются сразу в глаза и
отчасти уже зарегистрированы (у крещеных татар С. Матвеевым, Р. Дау-
леем *).
Но, конечно, объяснять -сходство, как это ни заманчиво, одним
заимствованием было бы неосторожно: общность гаданий, до мелочей,
вытекает . часто из единства миросозерцания человека, одинаковыми
путями ищущего ответа на волнующие жизненные вопросы.
В деревенской татарской среде положение девушки незавидное2.
хМежду тем как мужчина — вольная птица, девушка связана, судьбу
свою сама она устроить не может, все зависит от того, за .кото она
выйдет замуж, или, точнее, за кого выдадут ее родители, а родители
рассуждают так, что исключается мысль о браке по любви. «Если кто
вышел замуж по любви,— думают родители,— будет несчастлив». Но
девичье сердце далеко от сухих умозрений, не по указке родителей течет
все же жизнь внутренняя девушки. Как-никак девушки и парни
сталкиваются в деревне — встречи, знакомства, и завязывается первая
любовь. Знакомятся парни и девушки во время «уме» — соседской помощи
в страду, страдная пора — как бы праздник для молодежи.
Естественно, что сызмала внимание девушки устремлено в темную
таинственную даль, ей хочется узнать суженого, и она обращается к
гаданиям и играм. В играх находит она утешение, там заключен для нее
ответ на то, что ожидает ее в будущем. «Только этим и приходится нам,
бедным девушкам, довольствоваться, жить в мечте (,,мичтать ит-
мек")», — писала одна девушка-мещерка.
Как только кончены полевые работы, нетерпеливо поджидают
девушки осень: осенью устраиваются игры. Взрослые (мужчины и женщины;
уходят друг <к другу в .гости. Девушки остаются дома одни и сзывают
к себе подруг, благо дом пустой («аулак ей»). Бывает, что девушки
тащат и маленьких сестренок, которые вверены их попечению; те смотря г,
как играют старшие. Сходятся, конечно, только взрослые девушки or
16 приблизительно лет; парней нет. Заранее приготовляют угощение,
пища эта — тайная («урын аш»), приготовлена без ведома родителей.
Собирают между собой натурой — масло, мясо, муку и др. Собирают и
деньги в складчину — кто несет деньги, заработанные собственным
трудом, кто продает из дому какие-нибудь свои вещи — рукоделие,
например,— все это идет на сладости, пряники. Пьют сперва чай, едят
блины («коймак»), блинчики с начинкой («кыстыбый») —с картошкой,
творогом и т. д. Приносят девушки и рукоделие, но до работы ли теперь.
Начинаются игры; игры затягиваются до полуночи; играют и в избе,
выходят и на улицу. Потом ложатся спать, но и во сне судьба тоже
должна показать жениха 3.
1 См. «Известия Общества археологии, истории и этнографии», тт. XIV, XIX и
XXIII.
2 В годину голода, например, девушки продавались родителями в неволю; на этот
позор обратила уже внимание и художественная литература, татарская (Валеев) и
русская (Мамин-Сибиряк).
/ 3 Кое-какие гадания описаны уже в художественной татарской литературе,
ушедшей корнями в народ (М. Г. Исхаковым, Г. Ибрагимовым и др.).
m

Вот картина, рисующая жизнь тата|рской девушки до войны.
I. ГАДАНИЕ В ДОМЕ
1. Гадание на кольцах4
Садятся в круг, на -стульях. Одна девушка собирает у »подруг
перстни или серьги; зажмурив глаза, она вынимает по одному кольцу и
выкрикивает: «Такому-то парню!». Затем открывает глаза — все смотрят, чье
кольцо кому досталось. Чем чаще повторяется совпадение имен, тем
большая царит уверенность, что так и будет и те, на кого гадают,
поженятся.
Первый вариант
! Высылают девушку из комнаты и, поднимая перстень, спрашивают у
нее: «Кому?» Та отвечает. Так гадают до трех раз.
Второй вариант
Садятся вокруг стола. На столе »ставят ведро с водой и опускают
туда кольца. Кто-нибудь вынимает кольцо и говорит при этом: «Абдул-
лаху!». Бели совпадение' происходит три раза, значит «волосы тех, на
кого гадают, связаны», т. е. они суждены друг другу.
2. Бросание иголок, или кто за кого?
Берут в руки по две тонкие иголки и трут их острия. Когда иголки
нагреются, опускают их в блюдечко, наполненное водой. Иголки
держатся «а поверхности воды; каждая иголка -олицетворяет
определенного парня или девушку, и если какая пара иголок соединится
остриями, значит молодые люди поженятся.
3. [Как звать моего жениха?]5
Наливают в блюдечко воды, а по краям прилепляют бумажки, на
которых выписывают мужские имена. Затем девушка берет спичку и
пускает ее в воду, произнося чье-либо женское имя, например Эсма.
Спичка где-нибудь остановится, тогда смотрят, куда обращена головка
спички, это и есть жених.
4. {Какой будет у меня жених?]
Берут на поднос три-четыре блюдца и под них подкладывают,
например, хлеб, серебро, шерсть, вату, уголь. Одна девушка закрывает
глаза, другая поднимает какое-нибудь блюдечко и спрашивает: «Кому
это?» Та отвечает.
Хлеб — богатый жених; серебро — молодой; шерсть — старый;
уголь — скупой или курящий 6.
В Чишмах (Уфимской губернии) под одно блюдечко подкладывают
перстень (балдак), что указывает также на молодого жениха.
4 По-татарски: «джузук (или: «балдак») салыш уйнау», «Гаданию на кольцах у
крещеных татар» посвящена специальная заметка С. М. Матвеева («Известия Общества
археологии, истории и этнографии», т. XXIII, вып. 1).
5 Названия, поставленные в прямые скобки, сочинены мною.
6 Курение табака, конечно, «новшество» и не одобряется. И во сне видеть табак
предвещает печаль.
385

В Бирском уезде (Уфимской .губернии) берут четыре блюдца, под
которые кладут паклю — старик; кольцо — молодой; хлеб — богатый,
бумагу — курящий.
Вариант
Высылают из комнаты трех девушек, а блюдца тем »временем
перемещают. Девушки возвращаются «и выбирают себе какое-нибудь
блюдце. Так гадают до трех раз.
Эта игра распространена всюду. Девушки со страхом поднимают
чашки или блюдца, под которыми скрывается их судьба. Если, например,
гадание предвещает мужа-старика, волнуются и беспокоятся. Во
всяком случае, гадание рассеивает сомнения и недоумения. «Теперь я знаю
свою судьбу и весело живу»,— писала одна молоденькая девушка,
довольная гаданием. «У меня бес/покойно забилось сердце»,— писала
другая, которой выпал старый жених.
5. [Гадание с курицей]
В избу вносят курицу, а перед ней на полу ставят воду, хлеб,
зеркало. Если курица сперв<а начнет пить воду, значит жених—пьяница;
зерна станет клевать — богатый. А если начнет чиститься и
«прихорашиваться перед зеркалом, жених будет опрятный, хорошо будет одеваться.
Если курица опустит голову вниз, значит жених будет грустный и будет
петь унылые песни 7.
6. [Гадание с зеркалом]
Ста'вят ночью в пустом доме два зеркала, одно против другого,
между ними свечи. Долго смотрит девушка в зеркало; наконец, по
плечу кто-то ударяет ее, это и есть жених. Необходимо, однако,
сохранять спокойствие; если испугаешься, умрешь. Иногда при этом идет
голос (жениха) от печи 8.
Рассказывают, однажды парень захотел подшутить, он 'спрятался за
печкой и закричал: «Тебе будет несчастье!» Девушка перепугалась
насмерть.
7. [Любит, не любит]
Садятся на полу, а посередине расстилают мендэр. Одна девушка
уткнется в мендэр головой, ей гадающая на голову кладет руки, а кто-
нибудь, покружив в воздухе руку, опускает ее на девушку и распевает:
Алым салыйм, Гул Жамалга кияу сайлыйм; бал салмаган чилзккэ
балавыз кай ябышкан (Гул Джамал) берлзн фалан ж,егет кайян келен
табышкан?»
Перевод: «Возьму я и опущу, выберу я жениха (для Гюль-Джамал) ;
как попали соты в ведро, куда не клали меда; откуда нашли друг друга
(Гюль-Джамал) и такой-то — имярек — парень?»
Если девушка (лежащая) угадает, назвав точно имя девушки,
значит они не любят друг друга 9.
7 Впрочем, и вообще-то песни татарские, как заметил и поэт Тукаев, унылы.
8 Печь, по верованию татар, — местопребывание нечистой силы.
9 Примета, основанная, вероятно, на передавшемся от родителей взгляде; если
парень не нравится, значит он любит и жизнь будет счастливая.
186

II. ГАДАНИЕ НА ДВОРЕ
1. У скирда
Идут на двор и вытаскивают из скирда колосок. Вернувшись
домой, смотрят: если колос тучный, значит хорошая будет жизнь, дом —
полная чаша; если колос пустой, стало быть, жених —бедный
2. В овчарне
Идут вечером в овчарню, хватают наугад барана и привязывают
мочалу или тряпочку; утром смотрят: какой баран, старый или молодой,
такой и жених 10.
3. Под окнами
Идут под окна и подслушивают: если в доме спор, значит и жизнь
будет тяжелая.
Если разговор тихий, хороший, это знак хороший, и наоборот.
4. На земле или на снегу
Идут -ночью на двор и валяются по земле (или в снегу), как
лошади; утром смотрят: если на земле виден след от кнута, значит муж будет
злой; если ничего не видно, хороший знак.
III. СОН
1. Жених приходит поить лошадь
Свертывают бумажки и кладут их в виде колодезного сруба. Потом
произносят «нехорошие слова» (заклинание?), прячут бумажки под
подушку и ложатся спать с распущенными волосами, без молитвы, т. е.
не произнося имени божьего и. Во сне приходит джинн и, -приняв
образ жениха, поит лошадь.
2. Жених подносит воду
Смешивают золу с солью; замесив, кладут в печь и выпеченные
лепешки (величиной с горошинку) едят, усевшить на пороге. Потом
ложатся спать, от жажды огубы сохнут, во сне жених подносит воду.
3. (Витье мочалы]
Три-четыре девушки садятся на пороге, остальные располагаются
около них; те, что сидят на пороге, молча начинают вить мочалу,
(длиной с локоть). Потом кладут мочалу под подушку и ложатся »спать. Во
сне открывается будущее.
Одна ученица (19 лет) 'писала: «Я увидала во сне красивый сад;
я иду, любуюсь цветочками; навстречу мне человек; проходя мимо меня,
он улыбнулся. Думаю, что сон предвещает мне хорошее будущее; с того
дня я живу радостная».
Зуша, 28 августа 1918 г.
10 Это гадание известно и черемисам. См. «Живая старина», 1916, вып. II—III,
стр. 230 (Реферат труда финского ученого Гольмберга); см. также: Д. Зеленин,
Описание рукописей Ученого архива Русского Географического общества, вып. II, Пг.,
1915, стр. 490 (Рукопись 1848 года А. Артемьева —о черемисах Казанской губернии).
11 Таким путем облегчается вмешательство нечистой силы, ср. у меня «Образцы
османского народного творчества», М., 1916, стр. 57, поел. 1243.
187

QA^Q^Q^
ЭЛЕМЕНТЫ КУЛЬТУРЫ У КАСИМОВСКИХ ТАТАР
По инициативе Московской секции Российской Академии истории
материальной культуры, ее этнологических разрядов (осуществлявших
«Рязанскую экспедицию») я побывал осенью 1920 г. у касимовских
татар *.
Завернувшие холода искусственно оборвали мою экскурсию по
селениям уезда, она была кратковременна и носила
предварительно-осведомительный характер. Мне удалось не столько разрешить задачи,
вытекавшие по ходу работы, сколько наметить общий план, общую линию
для систематического обследования края.
Изучая касимовцев везде, и в городе и в уезде, видел я со стороны
населения доброжелательное отношение, но чувство сугубой
признательности все же побуждает меня поименовать здесь энергичную
'поборницу просвещения С. X. Булатову (заведовавшую мусульманским
подотделом при Касимовском отделе народного образования), в доме
которой я пользовался широким гостеприимством; X. М. Байбекова
(жившего в деревне Кульчукове), старого моего знакомого, еще в
бытность его председателем Мусульманского благотворительного общества
в Москве; молодого учителя (перебравшегося вскоре в Ташкент)
М. Ф. Баширова, питомца местной гимназии, проявлявшего большие тур-
кологичеокие интересы; Азизуллу Ширинского (в селе Подлипках) —
уже покойного, хозяйство «которого заслужило похвалы губернского
земства; студента б. Коммерческого института в Москве М. Девлекамова
(в селе Царицыне). Встреча с ними, знакомства, завязанные благодаря
им между татарами, давали толчки моим мыслям, которые и отлились
в очерк культурной жизни касимовцев, носящий, впрочем, эскизный
характер.
I
Актом передачи (в 1452 г.) Мещерского городца в удел татарским
царевичам исконное (со времени Повести временных лет) финское
население, естественно, подверглось медленному процессу отатарения и
омусульманения *. Однако, оторванные от могущественных единоверных
государств, касимовские цари и царевичи должны были угождать
московским князьям, случалось, они принимали христианство, идя навстречу
затаенной политике государства. Крупный мусульманский-центр,
форпост ислама на западе здесь не образовался, наоборот: Москва устроила
из Касимова защитный город — крепость от поволжских ханств. Словом,
188

для мусульманства обстановка была малоблагоприятная К Неустойчив
вость внутренняя Касимовского ханства, зависимость царей и
царевичей-от Москвы и от ее воевод отражались на религиозном быте
населения. Официально, номинально, христиане (с XIV в.), финны,
очевидно, коснели в язычестве; жизнь, однако, брала свое: то от мусульман
(служилых татар), то от христиан (русских колонистов) испытали они
удары, разбивавшие целостность их миросозерцания, и впитали в себя
элементы христианско-мусульманские. Но, замедлив обрусение,
мусульманство невольно способствовало-сохранению обломков язычества, и они
незаметно удержал-ись у .населения: борьба шла, сначала между
мусульманством и христианством; язычество (сила политически ничтожная)
было противниками недооценено, но поэтому-то этнограф наблюдает в
Касимове среди мусульман пережитки миропонимания, .от которого
далеко уже отошел правоверный татарин. Так, в Касимовском -крае
скрестились три .культуры: языческо-финская, мусульманско-татарская и
христианско-русская. Для вскрытия 'старых культурных напластований
(резкая обозначенное^ которых исчезла) необходимы, впрочем, парал<-
лельные изыскания — антропологические2, археологические3,
этнографические и лингвистические4.
Стало быть, подход к изучению Кашмовского края должен быть
коллективно-исследовательский, от центра; но тональность зависит от
степени заинтересованности местных, русских и татарских, работников, т. е.
столичные ученые институты и общества должны образовать на месте
ячейки-коллекторы материала, ввести в русло пробудившуюся в
провинции тягу к краеведению, чтобы не замирали от равнодушия и
непонимания живые ручейки уразумения народной жизни. Повседневной, по ее
непрерывности во времени, провинциальной работе придан будет
научный смысл, осмысление ее; факты этнографические, упущенные наезжим
этнографом, который постановкой вопросов возбуждает иногда
подозрение среди населения, будут зарегистрированы местным наблюдателем
незаметно для осведомителя; повысится, значит, и ценность наблюдения.
Центр должен только детальной ли программой или — это еще
целесообразнее— лекциями и живыми собеседниками направить мысль
местного любителя на надлежащий путь. Метод организации «Касимовской
экспедиции» и был построен на содружестве центра — регулятора и
1 Правда, глядя на ханскую мечеть, касимовцы — жители города — тешат себя
картинами былого величия: мусульманство-де долго процветало в Касимове и только
впоследствии унижено было перед христианством. В Касимове записал я предание о
том, как Петр Великий; проезжая по Оке, перекрестился на минарет, гордо
возвышавшийся над городом. - Когда промах разъяснился, верхушка минарета была снесена
пушечным выстрелом, и с тех будто бы пор минарет принял кубастенькую
форму — диаметр башни не соответствует высоте ее (ср. заметку «О городе Касимове
Рязанской губернии», — «Журнал Министерства внутренних дел», 1841, № 7,
стр. 10).
2 Антропологические измерения касимовцев позже поручены были Академией
В. В. Бунаку, но о важности антропологических наблюдений говорил уже И. Н. Иков
(«Труды Рязанской ученой архивной комиссии за 1889 г.», т. IV, Рязань, 1890, стр. 63—
64).
3 Кое-где раскопки производились уже давно (в Бабенке и в уезде), но это были
разрозненные попытки. На раскопках подземного хода (от ханского дворца к реке
Оке), местами обвалившегося, давно настаивал В. В. Вельяминов-Зернов (В. Велья-
минов-Зернов, Исследование о касимовских царях и царевичах, ч. II, СПб., 1864,
стр. III).
.4 Производились наблюдения (проф. Е. Ф. Будде) над языком русского населения
Касимовского уезда; фонетические наблюдения над языком касимовских татар
производились проф. Е. Д. Поливановым, но мне недоступна изданная им (в 1923 г.?)
стеклографически брошюра.
189

провинции — собирателя живого материала, на уничтожении
оторванности, шриобщении провинции, жаждущей знания, .к исследовательской
работе.
II
Общая картина жизни касимовца одинакова везде: внешний и
внутренний его облик создался на фоне туземной, финской основы, из
пестрого сочетания пришлых элементов — русских колонистов с запада и
подначальных толп различных тюркских племен, которые шли за
московскими ставленниками — касимовскими ^ханами. Возможно,
впоследствии, .когда изучение подвинется вперед, изменится и коэффициент
привходящих элементов: кое-где скажется сильное влияние славянское,
влияние русской колонизации, а кое-где возобладают черты тюркские;
может быть, удастся точно определить и то тюркское племя (кыпчац-
кое?), которое содействовало больше образованию культурного типа
касимовца.
Материал, собранный мною, количественно скуден, а классификация
его затрудняется нередко вследствие этнографической
неразработанности или неразтраниченности языкового миросозерцания народов
финского, тюркского и славянского корня. Хронологическое смешение
отголосков языческих и христианских может быть разъяснено
археологическими раскопками; черты славяно-русского язычества бессознательно
могли входить в финскую культуру от соседей, русских христиан. На все
это легло сверху тяжелым пластом мусульманство, обнаруживая,
впрочем, линию неуклюжей спайки. Небольшая справка из
религиозно-мусульманской истории края в XVIII—XIX вв., отображенной в народном
предании, показывает, что омусульманение населения пошло быстрым
темпом сравнительно недавно.
Старый уклад жизни, религиозный и социальный, распадается у ка-
симовцев со времени учреждения (в 1788 г.) «Магометанского
духовного собрания». Мусульманскому духовенству в России придана была тем
прочная центростремительжнисламская организация; назначению мулл
ца места в приходы предшествовало поверочное испытание, и татары
внутренней России удержаны были от вольного и невольного отпадения
от ислама.
В Касимове для просветительной работы духовенства был непочатый
угол. Прежние муллы стояли на низкой ступени образования; так, про
Царицынского муллу Сулеймана Абузова5 рассказывают (мулла Дев-
лекамов), что он пьянствовал, занимался знахарством, шатаясь по
русским деревням (здесь полузамаскированно дана презрительная оценка
культурного уровня соседей); в семейной хронике, виденной мной в
селе Тарбаеве, при перечислении мулл селения кратко записано:
«В 1760-х тодах (т. е. в дореформенное время) муллой был Пазой (Фаз-
лулла), это был невежда»6.
Духовенство пришло в Касимов со стороны, из губерний: Тамбов-
5 Абузов, т. е. Хафизов, — сын «знатока Корана»; фамильное прозвище указывает,
что и до него, очевидно, поддерживалось в селении совершение мусульманских треб.
6 Как шла духовная (мусульманская) жизнь в Касимове при ханах и после, до
Екатерининской реформы, неизвестно: история мусульманства в России сокрыта во
тьме, кое-что, впрочем (о поволжских татарах), найдется у казанского историка
Ш. Марджани (в его «Мустефад-уль-ахбар») и у его компилятора М. Рамзи («Тель-
фик-уль-ахбар»..., Оренбург, 1908). Материал по мусульманским приходам (списки
мулл) и вообще по просвещению (мусульманскому) Касимовского края собирался
М. Ф. Башировым; кое-что было разыскано им и спасено от гибели среди старых
архивных бумаг Татарской волости.
190

ской, Пензенской, Казанской и др.,—в уезде образовались, так сказать,,
наследственные династии мулл (ахуны в г. Касимове, муллы в
Царицыне7, Подлипках8, Коверском9, да и в других, вероятно, селениях).
Очевидно, между касимовцами кандидаты, сколько-нибудь достойные,
отсутствовали 10. Указанные муллы, понятно, осуждали все, что противно
было шариату, но паства настроена была враждебно к исламу, и
духовенство должно было сначала идти на уступки. Мечети (деревянные),
понастроенные в уезде по левому берегу Оки, пустовали; чтобы
приохотить язычествующее население ik мечети, муллы разрешали будто бы
вход в мечеть в лаптях, без совершения омовения. Повсеместная
распространенность рассказа об этом послаблении, и не только в
Касимовском уезде, отнимает у него значение исторического факта и вводит
уже в область фольклора п. На правобережной стороне население,
видимо, меньше поддавалось мусульманской пропаганде (приверженность
старине сохранилась у него и в нарядах), и левобережные жители
подсмеиваются, как те во время молитвы прерывали имама посторонними
замечаниями (когда увидали, что у него из кармана выпала
табакерка), и др.
Не всегда, однако, мирно — патриархально — разрешалось
непрошеное вторжение ислама в быт населения; не в языческих пережитках, а
в действенной языческой жизни находило население удовлетворение
духовным своим исканиям, и оно отстаивало свою неприкосновенность.
Так, еще лет 70—80 тому назад жители села Мунтова, окруженного
лесом,— самые темные *, говорят, между касимовцами,— закидали
камнями муллу Искендера (ум. в 1865 г.), призывавшего их в мечеть12.
В селе Подлипках одно время шло моление и в мусульманской мечети,
и в языческом «салаше», и только со смертью последней хранительницы
языческих традиций (X. Минеевой) наступило торжество исламского
культа.
Духовенство, -клеймя -с кафедры, мечетной и школьной, народные
верования, заглушало и затемняло 'старое религиозное мировоззрение,
но кое-где, кое в чем старые верования всплывают наружу,
проскальзывает уклонение или возвращение от ислама к язычеству (и к
христианству?). Религиозные воззрения касимовца представляют сложный
синкретизм трех религий, это, так сказать, троеверы. Но за последние 100—
150 лет произошел громадный «сдвиг в »сторону омусульманения 13 и (па-
7 Девлековым (из Бостана, Тамбовской губ.).
8 Ширинские (из Крыма).
9 Утягановы (из Казанской губ.).
10 Теперь все-таки, несмотря на общий низкий культурный уровень, муллы из ка-
симовцев встречаются и на стороне, однако, приложения своим знаниям на родине,
все, кто получил мало-мальское образование, рвутся вон; так, например, в Костроме
был мулла из Касимова (см. Г. Ахмаров, О языке и народности мишарей, —
«Известия Общества археологии, истории и этнографии», т. XIX, стр. 139); в муллы пошел
было и публицист Ш. Мустаев; наконец, родом из Темгенева (деревня Касимовского
уезда) был петербургский мулла А. Баязитов.
11 Между татарами аналогичные рассказы известны о мишарях, как о людях
низшей породы (см. Г. Ахмаров, О языке и народности мишарей, — «Известия Общества
археологии, истории и этнографии», т. XIX, стр. 121); близкие варианты (о мишарях,
тюменях, башкирах) записаны мной в Уфе в 1918 г. В Касимове рассказывают все
это о соседях — этнографическая обособленность правобережного населения не
подчеркивается или во всяком случае забыта.
12 О нем беглая отметочка в биографическом (неоконченном) сборнике «Асар»,
составлявшемся Р. Фахреддином (Оренбург, 1907, ч. 13, стр. 404).
13 Так, например, мусульманско-религиозный характер приобрели заговоры. Ср.
заговор от лишая, записанный мною от старика из деревни Поляны: «ам амрем (9 раз),
кылхыу (3 раза)»; последнее слово «кылхыу» как будто из коранической формулы:
«Куль, хува лла» («скажи: он — бог»). Заговор читается три утра кряду; лишай об-,
родится углем, вся площадь его зачерчивается и на нее дуют.
191

раллельно) отатаревия *. Очевидно, ислам, как и христианство,
завоевывая у язычества прозелитов, мирился, что население по-прежнему в
душе предано старой вере.отцов, и старался только аккомодировать,
подладить старые представления к новым, насильно навязываемым,
верованиям. Тут и там, 'стало быть, цели у духовенства были
государственно-общественные, а не религиозные.
III
Несомненно одно, что христианские элементы, поскольку речь идет
о христианстве как о культурной силе, которая сознательно прививалась
к населению, разрозненны и говорили бы о слабой роли христианского
(православного) духовенства. Как .бы то ни было, удельные князья
Мещерские только в XIV в. обратились в христианство, и .ко времени
образования Касимовского ханства христианство не успело пустить
глубоких корней; скоро оно заглохло и распылилось в языческом
мировоззрении, наложив кое-где только легкий налет.
На мечеть население перенесло старые представления,
сохранившиеся у нбго о храме ил(и о «капище». Касимовские женщины приходили в
(ханскую) мечеть со свечами и, положив их на подоконник (вар,:
прилепив к стене), зажигал,и и скоро опять тушили. На стенах долго, как
вспоминал ахун, были следы от -копоти. Конечно, здесь мог и не быть
пережиток христианства; свечи могли идти и из язычества. Степень
вероятности христианских реминисценций поднялась бы, если бы точно
было установлено, что свечная практика поддерживалась горожанками.
Свадебный поезд, направляясь из дома невесты к жениху,- объезжает
кругом мечети и как бы воспроизводит церковный, христианский.брак.
Конечно, и этому может быть иодыскано другое, более простое
объяснение— здесь отразилось русское влияние на татарское городское
население, которое очень близко к обрусению и старается подражать
русским, видя в том особый шик 14. Однако характерно все-таки, что
христианство врывается в запретную область — религиозно-обрядовую. На
краю города, по дороге в Старый Посад, стоит часовня — попытка по-
. строить там церковь, лет 70 тому назад, кончилась, как говорят,
плачевно для рабочих: у кого отнялась рука, у кого — нога; проходя теперь
мимо, женщины-мусульманки останавливаются там и (шепча слова
молитвы) кладут деньги. Скептик может сказать, что часовня
христианская выстроена на месте древнего языческого капища (куда
атавистически и обращается мысль консервативного населения); лри более
настойчивых расспросах или поисках в церковных архивах можно было бы и
проверить это.
Пристальное рассмотрение этих фактов (мелких), соблазнительных
на первый взгляд, наводит все-таки на мысль, что они происхождения
позднейшего и мало оснований видеть здесь старые заимствования из
христианства. Оно как будто -и естественно: в Касимове вокруг хана
группировалось духовенство, и городское население больше знало ислам
и сторонилось от общения религиозного с иноверцами.
В уезде, где не было- религиозного надзора, христианские
отзвуки (укрепляемые соседством и сожительством с русским«) сохра-
14 Так, во время масленицы происходит катание на лошадях;. под рождество —
гадание с обычными атрибутами .{зеркало, курица, башмак); но особенно характерно
для касимовца сочетание двойных имен, мусульманских и христианских; касимовец
гордится, когда его величают на ,русский лад — Кашкей Андреевич, Фатих Николаевин
и т. д. Касимовцы, жившие на стороне в лакеях или буфетчиках, обычно, для публики,
носили христианские имена.
192

лились лучше, но они перемешались с языческими обрядами.
Языческие обряды живы и в городе и в селениях; в городе, впрочем, они
потускнели давно, будучи преследуемы мусульманским духовенством. В
кратенькой биографической заметке об ахуне (с 1790 .г.) при ханской
соборной мечети Абдул Вахиде Девлекамове (умер в начале XIX в.),
блтьшом ревнителе веры (как вспоминает о нем внук, ахун М. А. Дев-
лекамов), сказано15, что ему удалось вывести ,из употребления
языческие («черемисские») обряды, распространенные между населением, но
отголоски их докатились до XX в.
Татарская деревня (широко применявшая до революции русский
наемный труд) прекрасно знает православные праздники: работник
нанимался обыкновенно до покрова 16 или до Николина дня. Кое-где
сохранилась память о пасхе — в обряде скорее финском
(распространенном и у великороссов). Бытование обряда рядом с христианским
праздником как будто позволяет думать, что население пережило некогда
момент христианизации. Но оно упорно держалось за старину, и »перед
празднованием воскресения христианского бога почитало темную силу,
которая благословляла домашнее хозяйство. Перед пасхальной зарей по
домам ходили люди 17 (у кого нога легкая) и, садясь на «пороге избы
на баранью шкуру, кричали на звериные или птичьи голоса (чтобы
водилась скотина или птица), за это хозяйка давала им яиц и денег.
(В селе Царицыне этот обряд соблюдался до 1914 г.). На Фомино
воскресенье двор Сапаровых (в селе Царицыне) справлял поминки по
умершим предкам, приготовляя халву18 и шербет — отголоски
радуницы, чуть-чуть отодвинутой назад 19. Ходят (в г. Касимове) глухие
толки о каких-то игрищах <перед троицыным днем; об этом ахун мог мне,
впрочем, рассказать очень немногое, он вспоминает из детских лет, что
мать его бранила: «Как тебе не совестно ходить смотреть это, ты еедь
сын муллы» — и др.
Язычество властвовало над населением; оно тлубоко проникло в
народную жизнь. Божился ли касимовец, он призывал солнце: «А ыяш
орсын!» («Да поразит белое солнце!»). Мусульманство видоизменило
клятву: «Курам китаб урсын!» («Да поразит книга Коран!») — здесь
слово «китаб» (книга) выдает интеллигентско-муллинское
происхождение речения. Но верность слову уже разрушена, и .клятва хлебом-солью
(заимствованная у русских) — «истилде наумет!» («хлеб-соль, что на
сголе!») —потеряла над человеком силу. В селе Собакине сохранился
старый культ воды. Пытаясь осмыслить название селения «Суба» 20,
жители говорят, что у источника (протекающего через село) прежде сидел
старик, смотрел на воду и бросал деньги, смиряя бурную
стремительность воды. В Окском районе культ воды давно уже бытовал; в житии
муромского князя Константина рассказывается, что страдавшие
глазами бросали в воду (в колодези) серебряные деньги21. Так, подачками
15 См. «Асар», стр. 105. Составленная внуком заметка редактором была
значительно сокращена (выпущено и упоминание о свечах и мечети) и искажена (см. «Даудха-
нов», нужно читать: Девлекамов, т. е. Девлетханов). По сообщению внука, дед его
завел в уезде почту и был удостоен тарханского звания.
16 По-местному: «Пу ра»; христианское календарное деление, впрочем,
наблюдается и в Крыму.
17 В селе Подлипках это были два старика.
18 У мусульман переднеазиатских (персов и турок) халва тоже имеет значение
поминального кушания.
19 Ср. обряды мордовские в Самарской губернии (Д. Зеленин, Описание рукописей
Ученого архива Российского Географического общества, т. III, стр. 1203).
20 «Су» («вода»), «ба», (-«бак»)—смотри, т. е. смотри, выглядывай воду; здесь
характерно было бы появление южнотурецкого слова «бак».
21 Д. Иловайский, История Рязанского княжества, М., 1858, стр. 7.
Î3 В. А. Гордлевский
193

откупалось население от духа воды. X. М. Байбеков припомнил, что в-
детстве, илрая, он очень испугался у оврага. Во время половодья бабка!
взяла пшено и, приговаривая, рассыпала его там.
Жертвоприношениями задабривали и домового. При закладке дома
в землю зарывались деньги или свиная голова; ставился стол, покрытый
белой скатертью, и на нем зажигалась -свеча (рассказ Сапарова в селе
Царицыне). Всех присутствовавших на торжестве угощали саламатой.
Когда дом отстраивался, происходила церемония перевоза домового
(«джурт 1иеси» или «пичура»). Хозяин запрягал лошадь, брал тюфяк,
решето и ехал в старый дом. Там он поднимался на чердак и упрашивал
домового. Решето оставлялось на чердаке на ночь. Утром брали решего
и, прикрыв его сверху, ехали обратно. Если лошадь вспотела — знак,
что ей тяжело, потому что сидит домовой. В противном случае нужно
было вторично ехать за ним. Но нередко почитание домового
соблюдалось ,и на месте старого дома, уже заброшенного (или исчезнувшего. Для
домового на чердаке клали еду—горшок с маслом, яйца, лепешки.
Недавно еще, чтя старый обычай, старушка в Касимове поставила для
домового на блюде кушанье; но подсмотрели дети и, желая подшутить,
съели все, смехом разочаровав потом старуху, которая обрадовалась
было благоволению к ней домового.
Круговорот сельской жизни держался на жертвоприношениях — на
общественных молянах, заканчивавшихся «складочным угощением».
Жертвенные деньги собирались у кого-либо в доме; старик И. Минеев
(в селе Подлипках) рассказывал, что у них у потолка висел мешок,
куда клали деньги, и бабка строго-настрого запрещала детям трогать
мешок, грозя, что у них отсохнут руки 22. Теперь цельность деревенского;
быта разбита 1и о старом мировоззрении говорят отдельные черточки,,
разнесенные в разные уголки уезда — на разные случаи жизни.
Хранителями традиций были, очевидно, старожилы — старинные семьи в
деревне; они-то и берегли общественные деньги на моления. В селе
Подлипках, например, верховодили Минеевы — старуха Капуй (Хафиза)
Минеева. Сельские работы ими зачинались — они первые и выгоняла
весной скотину в поле; первые выезжали на пашню, сеяли и убирали
хлеб и т. д.
Вот мозаично сложенный, все же неполный, сельский календарь..
Весной, когда стает снег, перед севом Сапаровы готовили саламату
(«майлы буламык») и шербет и шли к срубу («бура»), стоявшему
посреди поселка родового (в селе Царицыне). Перед посевом резали
петуха; представитель рода Сапаровых (уже пожилой) говорил, что,
когда отец его возвращался с поля домой, для него обязательно варилась
курица. Для урожая вся деревня собиралась весной в поле (рассказ
старика из деревни Поляны): резали животных, птиц, приготовляли
саламату23. Потом ставили чашку; туда сыпали, кто сколько мог, рожь,
яйца, деньги; половина ржи, деньги раздавались беднякам, а часть
семян развевалась по ветру птицам («часыу садакасы»). Во время
засухи также собирались (в селе Подлипках) на общее моление,
применяя для вызова дождя симпатическое средство — обливали друг друга
водой (в деревне Ахматове), а после устраивали складочное угощение
(«чу») 24. В селе Подлипках общественные собрания неизменно, летом
22 Втихомолку, однако, дети таскали из мешка деньги: очевидно, тогда уже в
молодом поколении исчезала вера, а стало быть, и сграх перед наказанием.
23 Саламата вообще занимала большое место в деревенской обрядовой кухне —
ее приготовляли и для избавления от рекрутчины.
24 Термин известен и чувашам, см. Н. Золотницкий, Корневой чувашско-русские
словарь, Казань, 1875, стр. 218.
194

и зимой, происходили iß поле лод деревом; здесь зарывались и кости
жертвенного мяса. Характер общественных молян носило, по-видимому,
и празднование христианских (народных) памятных дней. Особенно
соблюдался день летнего Николы *, чья память издавна чтилась
народами» населяющими Россию (от половцев до мордвы и татар). В этот
аень все полевые и домашние работы останавливались; деревня (Под*
липки) собиралась на пирование. В Ильин день * совершались
жертвоприношения баранами и овцами25. В наше время
жертвоприношения отмечены были у русского населения Олонецкой губернии26.
В день св. Флора («Ралау»), 18 августа, совершалось моление за скот
(в селе Болотца); резал« баранов, ноги и голова отделялись и над ними
читалась молитва. Если все же скот падал, происходило опахивание.
Теперь вера в опахивание падает: недавно во время падежа скота в.
село Мунтово приглашен был из Коверского русский старик, опытный в.
заговорах. И опахивание у касимовцев приобрело характер
общественных молян. Описывая обряд, наблюдавшийся им в детстве, лет 50 тому
назад, старик из деревни Поляны говорил, что после устраивалось
угощение — нардва. Пища варилась в общем котле и делилась между
участвовавшими семьями по числу душ (до 100 человек); брагу (буза)
пили из кувшина сколько кому хотелось. Во Бремя еды распевали песни:
Нардвайым нар булсын,
Ищи тулу мал булсын.
(Перевод: «Пусть моя жертва заключается в одногорбом верблюде,
пусть водится (у меня) тучный скот»).
Упоминание верблюда предполагает степное происхождение
жителей деревни — это, очевидно, были тюрки, знакомые с верблюдом; на
любопытно и слово «нардва», которое хочется сближать с
этнографическим термином — мордва. Здесь источник общественных молян —
института финского — возводится как будто к мордве27.
Типично для касимовца жертвоприношение гусями (парами?). Она
носит специальное название — «илив», «иляв», не столько просьба,
сколько мольба, умилостивление par excellence, и в этом значении, па
смыслу, употребляется у крещеных татар 28, сохраняющих в речи
архаические черты. Приготовления начинались задолго. На покупку
жертвенных гусей собирались деньги в мешок, висевший у потолка.
Жертвоприношение 'происходило, видимо, осенью29. В селе Царицыне помнят, чта
гуся резали осенью, например Байсуповы. Для этого кормили гуся
двенадцать дней отборным зерном. Когда гуся резали, шея стягивалась
бечевкой, чтобы не пролилась на землю кровь30. Перья гусиные
откладывались отдельно — им, конечно, нельзя было дать обыденно-житейское
назначение. Перед едой умывали руки. В торжестве участвовала вся
семья и поедала гуся, отнюдь не ломая костей. До окончания еды из-за
стола нельзя было вставать, иначе у бравшегося за дверную скобку
25 См. в «Асар» заметку об Абдул Вахиде Девлекамове.
26 О. Шрадер, Индо-европейцы, Перевод Ф. Павлова, СПб., 1913, стр. 181.
27 Ср. описание мордвы Самарской губернии: Д. Зеленин, Описание рукописей
Ученого архива Российского Географического общества, т. III, стр. 1204.
28 В. Радлов, Опыт словаря тюркских наречий, II., стлб. 1367; ср. также Е. Малов,
Сведения о мишарях, Казань, 1885, стр. 51 (оттиск из «Известия Общества археологии,
истории и этнографии») : «клямяк» — просить.
29 Гуся приносили осенью (после Никитина дня, 15 сентября) водяному и
восточные славяне; см.. А. Афанасьев, Поэтические воззрения славян на природу, т. II, М.,
1858, стр. 246.
30 Здесь показания разноречивые.
13*
19S

могла отняться рука, нога. Кости тщательно сберегались до полой воды
(которая должна была омыть си унести их от невольного осквернения)
или зарывались среди поля в нераспаханную четырехугольную
площадку (чигильди), куда население склаДывало также и жертвенные деньги 31.
Гусь, так сказать,— семейная жертва; нарушение обычая влекло
болезнь или несчастье 32. Гуся резали, когда кто видел дурной сон
(предвестник беды?), хворал33; когда падала скотина — словом, когда нужно
было отвратить от человека гнев божества, умилостивить божество.
В 1920 г. начали падать у одного из Танкачеевых овцы, и старик Фа-
тих, как рассказывал его племянник, заметил: «Видно, нужно зарезать
гуся». Семейное, родовое, значение жертвы усматривается из того, что
гуся резали часто, регулярно раз в 2—3 года, на месте старого дома,
хотя бы сгоревшего 34.
Умилостивление предков жертвами, едой насыщает быт касимовца.
Если кто умирал, дом должен бьпь очищен; пища в доме в тот день
не -приготовлялась — случайно «ангел смерти» (трактовка
мусульманская), вынимая душу усопшего, мог коснуться чего (и напитать ядом
смерти); поэтому еду приносили соседи. Очевидно, воспоминанием о
том служат оладьи-пышки (ыйма), современное приношение соседей
родственникам умершего. Только спешно месили халву, чтобы из печи
пошел скорее дым, запахло маслом. Смерть оскверняла дом;
покойника боялись и, когда выносили гроб из дому, закрывали ворота, чтобы
покойник не вошел опять в дом. Кое-что в этом (понимании смерти уже
говорит о заимствованиях у соседей; но характер поминок дышит
стариной: стол убирали чистой скатертью, ставили две свечи и халву. В
течение сорока дней (<кырк табан — сорок пяток, т. е. хождений) мулла
(Отправлялся на кладбище — на могилу умершего; когда он
возвращался, на столе возжигалась свеча 35. Безусловно соблюдался этот обряд
по истечении семи дней (джиди кюнлик), сорока дней (кырыгы тол-
ды — ему исполнился сорокоуст), через год (джыллык).
На помин души или перед набором рекрутов — а солдатская
25-летняя (николаевская) служба рисовалась как снаряжение на смерть —
пекли женщины пышки (нечетное число: 7, 13, 27) и шли в текке, что у
ханской мечети 36. Мулла должен был прочесть молитву, а женщины
оставляли пышки и деньги. На памяти современного поколения обычай
этот в городе вывелся 37; минувшим летом, рассказывала С. X.
Булатова (жившая по соседству с мечетью и текке), какая-то деревенская (?)
женщина тщетно искала, кто бы ей прочел молитву. Носили пироги и
на кладбище.
31 См. И. Софийский, О шреметях крещеных татар, из дер. Тавель
Чистопольского уезда Казанской губернии, — «Труды IV археологического съезда», т. II, стр. 68—
79; монета, еще в середине XIX в. заменявшая кровавую жертву, должна была
снискать расположение духов, покровительствующих хлебопашеству.
32 В 1920 г. гуся зарезала в Касимове одна старушка, Ишбаева, и пригласила на
торжество обоих мулл и муэззина; «Но, — простодушно заметил ахун, — кости мы
разламывали во время еды».
33 «Во время болезни резали также овец, а какой масти, белую или черную, — про
то знала уж моя бабка», — говорил (в селе Подлипках) И. Минеев.
34 Одиноко стоит рассказ А. Ширинского (в селе Подлипках), что во время
заклания гуся созывались одни вдовы; кости зарывались после на гумне. Но и здесь
выступает сакральный характер жертвоприношения.
35 Когда мулла начал возражать против соблюдения обычая, население обратилось
к муэззину, более неприхотливому, более снисходительному и небрежному хранителю
шариата.
36 Если кто освобождался от солдатчины, семья посылала в школу барана —
благодарственная жертва.
37 Благодаря учителю Шемседдинову, отцу Булатовой.
J 96

Особенной торжественностью обставлено было печение лепешек
(джяльтмяк) во .время -какого-то праздника, теперь пекут их на
мусульманские праздники 38. Возможно, что это был день предков, день их
поминовения; по крайней мере в селе Царицыне в дни, когда пекут
джяльтмяки, из мечети заходят и на кладбище39. Тесто делилось на две
части — для простых, так сказать, джяльтмяков и для обрядового
хлеба. Лепешки клали (в селе Царицыне) на деревянные доски или
(рассказ старушки с заокской стороны) на низенький столик, специальный
(уна), а по краям были свечи; свечи зажигались, потом их тушили, это,
по-видимому, была почетная обязанность. Когда религиозный смысл
был подзабыт, тушил огонь сынок, любимец родителей, и это должно
было сообщить ему вышнюю благодать. И хлеб, конечно, был
благословенный. «Вот кормили тебя джяльтмяками, а все-таки вышел из тебя
плохой человек»,— говорили о неудачнике, как вспомнил X. М. Байбе-
ков. В селе Подлипках обряд происходил торжественнее или
рассказчик, старик И. Минеев, мог видеть или слышать более любопытные
подробности — второй момент, следующий за приготовлением лепешек:
обряд освящения хлеба. В «салаше», между избами, собирались
женщины, зажигалась свеча (восковая), покупавшаяся на общественные
деньги; женщины, предводительствуемые Капуй Минеевой, шли кругом,,
держа в руках лепешки. Потом все выходили из «салаша», а бабка
тушила свечу. И уже после освящения приступали к еде.
Значение горящей свечи, вхождение ее в обряды, от христианства
далекие, заставляет склоняться к тому, что возраст ее старше
насаждения христианства в Касимовском крае. Моляны, свечи — все это
вводит в мир финский.
В культе предков, у касимовцев уничтоженном исламом,
отображается иногда родовой строй — сочетание, характерное именно для
финских народностей. Старуха Сапарова, уроженка деревни Танкачево,
говорила, как, выйдя замуж в село Царицыно, была она изумлена, когда,
впервые увидала в новой семье торжество на 20 июля. В этот день
хозяйки дворов Сапаровского рода (четыре-пять семей) собирались в
лесу, в «Булай-боре», в одной-полутора верстах от села, на старом
родовом жилище. Варилась каша; на блюде несли они масло, в руках были-
у них липовые лучины; там складывали они решетку из четырех
лучинок, капали масло, поминая живых сородичей; зажигали лучины и
прикрывали камнем; так проделывали все домохозяйки, одна за другой.
Возвращаясь из лесу в село, они шли к срубу; сруб был \в три
венчика, прикрыт крышкой наподобие колодезя, по углам, внутри, были
горшки, и женщины опускали туда деньги. В той форме, как это
совершалось лет 50 тому назад, заметно уже падение старого быта. Участвуют
одни женщины; мужчины, очевидно, оторваны течением новых условий,
религиозных и бытовых; но и женщины отступили кое в чем от
старины (введение живых родственников вместо умерших).
А 20 июля—день пророка Ильи— содержит намек на какие-то
христианские традиции, уцелевшие в роде Сапаровых.
Языческая финская обрядность из культа перешла в житейскую
обстановку— разменялась на мелочи, на механическое воспроизведение
старых обрядов. Так, первому встречному при отправлении в дорогу
подается хлеб; проводив члена семьи в путь, домашние ;возвращаются с ка-
38 Т. е. на день рождения пророка (мевлид); 27 реджеба, 15 шабана, на айди
рамазан, 10 зульхиджа — праздник жертв (курман), 10 мухаррема (ашура).
39 Тарбаевский мулла говорил, справившись у старухи родственницы, что пекли их
и во время похорон, но боюсь, что показание это было подсказано мною, моим
вопросом.
197

кой-нибудь ношей, хотя бы с двумя-тремя поленцами, думая, что и
близкий явится домой тоже не с пустыми руками. Эти приметы
соблюдаются и у мордвы *.
IV
Разнообразными обрядами, обычаями, суевериями окутана у каси-
мовцев свадьба, поражающая уклонениями от свадьбы, например,
казанских татар 40. Девичьи причитания — оплакивание девичества
занимает в свадьбе видное место. У С. X. Булатовой была — куда-то
запропавшая— тетрадь с песнями (свадебными), отчасти ею самой
сочиненными, и на свадьбу подруги брали у нее сборничек. Просватанная
девушка уединялась — пряталась от родителей. За месяц до свадьбы
причитала она ночи напролет, а во время девичника, накануне свадьбы,
ложилась на постель и причитала, покрытая платками. И это была не
окаменелая форма, не пустой долг старине: девушка действительно
сознавала свою участь,-содрогалась перед тягостями, которые предстояли ей
вскоре в доме мужа. У касимовцев, видимо, девушку, взрослую
(лет 20), выдавали замуж за малолетнего (мальчика, лет 11 —13).
Смеясь, вскользь говорил мне об этом древнем обычае старик И. Мине-
ев (в селе Подлипках). Молодому мужу-мальчику хотелось спать, он
плакал, и жена-нянька должна была его укладывать, разувать.
(Разувание мужа удержалось в свадебном обряде). Вступление невесты в
дом мужа также обставлено было обрядами. Она должна была омыть
ноги у печки41—приобщиться к новому очагу, прийтись, так сказать,
ко двору (тис алсын). (Смывание ног вообще играет большую роль в
домашнем быту: купив курицу, например, хозяйка непременно обмоет
ей лапы, «чтобы курица не убежала».) Во время приезда родственников
мужа (на другой день после свадьбы) молодая угощала их брагой;
гости, испив браги, клали в стакан монеты; стакан всякий раз
наполнялся, и молодая должна была все это выпить 42. Свадебный ритуал
оказывал сильное действие на душевный склад, на психику молодой. От
потрясения молодая вскоре после свадьбы (через один-три месяца)
заболевала: с ней приключался припадок, разражавшийся истерическим
плачем или смехом, и эта болезнь продолжалась до старости (оканчиваясь
с последними регулами). Психически-нервные заболевания характерны
для касимовской женщины, но не для казанской или какой-другой
мусульманки. Для населения местного источник кликушества — в сглазе
или в порче (бузу) — чаще во время свадьбы или во время угощения
брагой 43. Между касимовскими мусульманками кликушество недавно
еще распространено было почти что поголовно; обычно было оно еще в
середине XIX в. вообще в Рязанской губернии (и между русским населе-
40 На это обратил уже внимание Ш. Мустаев («Бузудан дару», — «Лекарство от
порчи», Казань), сгруппировавший кое-какие свадебные обычаи касимовские; только
цель брошюры была не этнографическая, а публицистическая: показать, что
«лекарством от порчи» является просвещение.
41 На печку, местопребывание духов, устремлено было все внимание: когда
невеста шла с подругами в баню, кто-нибудь торопливо выливал в печку воду на меду
(«чтобы молодые жили сладко»); девушки старались непременно нагнать проказницу
и облить ее водой.
42 Ср. К. Фукс, Поездка из Казани к мордве (Казанской губ., в 1839 году),—
«Журнал Министерства внутренних дел», 1839, № 10, стр. 114.
43 Лечили от порчи отчитыванием (читалась 113 сура Корана «Рассвет»), для
этого приглашались нередко и ишаны со стороны (в Касимовском уезде, впрочем, этот
институт не получил распространения).
198

пием) 44. Конечно, предстоит все-таки обследовать, в какой степени это
лережиток шаманства, сохранившийся у финских народностей.
Таким образом, и в свадьбе (длительные причитания, омывание ног
у печи, кликушество) проглядывают черты финские (отмеченные у
мордвы).
Но, с другой стороны, свадьба, одно из главнейших жизненных
событий, окруженная искони национально-устойчивыми обрядами,
обнаруживает и черты тюркской культуры. Здесь может быть поставлен
двоякий вопрос: было ли это влияние турецкое с востока, с Волги, т. е.
в докасимовскую эпоху,— влияние, несомненно доходившее до
низовьев реки Оки (окончательное разрешение зависит от археолога), или
это влияние привнесено с XV в., с момента установления ханства.
Когда жених, приезжая за невестой, кушал в отдельной комнате с
близкими ему людьми, девушки старались так усадить его или спрятать
(за цветы, например), «чтобы посторонние его не видели»45. За
современным объяснением, оправдывающим это стыдливостью жениха,
скрывается, быть может, отголосок эпохи, когда он тайком посещал
невесту. Добрачные половые отношения между женихом и невестой —
основной, типичный для тюркской свадьбы элемент. Ряд других обычаев
тюркских переносит к дому жениха. В селе Высоком, Елатомского
уезда (на границе восточной с Касимовским), молодые, жених и невеста,
вступая в дом, проходили лет 100 тому назад мимо костра,
разведенного у ворот дома, т. е. очищались огнем, избавляясь от темной силы
(рассказ А. Ширинского, мать или бабушка которого были взяты из
села Высокого) 46. Когда невеста шла по лестнице, под ноги
расстилали ей ковер, а сверху сыпали на нее »изюм, конфеты, с этим сходен обряд
' венчания на ханство Ураз Махмеда (из киргизов) 47. Сохранился и
обычай поднятия с молодой покрывала (джаш илин урсетюв) двумя
палочками — этот тюркский обычай (известный и у киргизов, где палочкам,
естественно, соответствуют стрелы) через татар зашел и к московским
князьям 48. Подымал покрывало мальчик, а родители мужа, стоя позади,
присказывали пожелания, чтоб молодая жила дружно, была ласкова
и т. д.
V
В Касимовском крае, словом, распознаются покрытые наростами
основы финской культуры. Современное население, порабощенное
исламом, отатаренное, об этом уже позабыло, оно говорит по-татарски.
Конечно, язык — один из главных признаков при определении
национальности, но не единственный и не безусловный, и в жизни племен
(тюркского и финского) отыщутся случаи, усложняющие это
положение, разбивающие его категоричность: окажется, что язык .иногда —
44 М. Баранович, Материалы для географии и статистики России. Рязанская
губерния, СПб., I860, стр. 386.
45 Если только мне не изменяет память, женщины бросались на жениха и били его.
46 Был ли в Касимове культ огня, не знаю. Старик Кашкей Шакулов (впадавший
уже в детство), вплетая в рассказы фантастику, заметил, что жили кругом народы,
поклонявшиеся огню; но это, по-видимому, незначащая обмолвка.
47 В. Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах, т. II,
стр. 404.
48 Одинаков с московскими великокняжескими обычаями ночной оберег молодых
(на ключ запирали опочивальню; сторожили дом снаружи и др.). Шаманский характер
обычая разъяснен Н. И. Веселовским, Исследования о касимовских царях и царевичах,
(см. Н. И. Веселовский, Роль стрелы в обрядах и ее символическое значение,—
-«Записки Восточного отделения Русского археологического общества», т. XXV).
199

только ©нешняя оболочка, за которой скрывается старая культура,
вышедшая из недр народа, уже исчезнувшего.
Приокский район издавна заселен был ф,инскими племенами;
неоспоримо— (исторически, что и в Касимовском крае произошла встреча
между двумя племенами— финнами (во главе которых стояли мещерские
князья) и татарами-тюрками (основателями Касимовского ханства), и
язык татарский хранит следы этой двойственности этнографической —
чистота татарского языка искажена вхождением каких-то посторонних
языковых ингредиентов. Женский говор, как везде, консервативнее; и
модуляция голоса, »и фонетические, и лексические элементы — все
изобличает архаичность, наслоение татарского языка на какую-то
инородную почву. Опять только мешает поразительная неизученность касимов-
цев. По недостатку материала я сомневаюсь, могу ли дать руководящую
нить для направления поисков.
Границы касимовского языка чуть-чуть шире географического
(современного) термина49. Он сохранился: в селениях, облепивших город
по дуге радиусом в 5—15 верст с северо-востока на юго-восток между
Окою и Муромским трактом; в селениях, разбросанных за Окою, на
правом берегу (до 5); с точки зрения лингвистической сюда же должны
быть введены »и три селения пограничные, б. Елатомского уезда
Тамбовской туб.: два на левом берегу Оки, одно — на правом; очевидно,
когда-то часть Елатомского уезда входила в состав Касимовского
ханства 50.
49 Как уверяли меня в Касимове, где-то, в Вятской губернии, живут «нукрат» (ср.
реку Нукрат), говорящие по-касимовски; там будто бы есть и деревня Керман
(название Касимова), но все это неопределенно; соображение о переносе в Вятскую губернию
родной хорографической номенклатуры ослабляется тем, что в Поволжье часто
встречаются селения Керман (см., например, Н. Золотницкий, Корневой чувашско-русский
словарь, стр. 262J. Сходство, если оно есть, объясняется так, что когда-нибудь туда
выселились из Касимовского уезда. А. Мусин (из деревни Ахматова) рассказывал, что,
встретив однажды «нукрат» на Нижегородской ярмарке, он принял было их за
земляков.
50 Вот перечень селений по волостям. В Татарской волости из 26 селений каси-
мовцы живут в 22; фактически число это несколько выше: очевидно, незначительные
деревушки официально входят в состав более крупных, соседних деревень. За
русским названием следует у меня татарское — где оно отличается; татарские названия
говорят, что они происхождения позднейшего: следов старины в них мало. В
количестве дворов встречаются разногласия: первые цифры сообщены в волостном Совете
на память, часто без предварительных справок по книгам, или председателями
деревенских советов, и, естественно, могли туда вкрасться ошибки; там, где полученные
другим путем цифры разнятся от официальных, приводятся и первые; иногда для
сравнения следуют сведения середины XIX в., извлеченные из «Списка населенных мест.
(Рязанская губ.)», СПб., 1862,
1) Алишево (13 дворов), 2) Алькичево — Альись (4 двора), 3) Ахматово — Карлар
(15 дворов, 24 двора; по Списку—15 дворов), 4) Болотцы — Яубаш (113 дворов,
103 двора; по Списку — 98), 5) Барамыково (15 дворов, есть и русские дворы),
6) Кучуково («Тимишево тож»)—Кичик (3 двора, 5 дворов), 7) Кульчуково — Кыл-
чык (3 двора, 6 дворов; по Списку — 23), 8) Кушниково — Кисни (9 дворов), 9) Ка-
дышево — Чуманай (4 двора), 10) Мунтово — Мылты (25 дворов; по Списку—10),
11) Мочково — Казаково (15 дворов, 27 дворов), собственно, это две деревушки,
объединенные в административном отношении, 12) Темгенево (6 дворов, Тюменевы и Бал-
тачеевы, теперь переселившиеся в Петропавловск), 13) Танкачево—Танъсь (7—8
дворов; по-видимому, вернее сведения, сообщенные инструктором по народному
образованию— 17 дворов; по Списку — 24 двора; до 10 дворов принадлежит роду Танкачее-
вых), 14) Шегашаново — Шакшан (13 дворов), 15) Тарбаево — Татарбай (60 дворов),
16) Черичеево — Чириучи (8 дворов), 17) Джегурманово — Аджурман (6 дворов),
18) Четаево — Чутай (5 дворов; по Списку — 28; собственно, есть 2 Четаева: одно
заселено русскими, другое — касимовцами; по-видимому, раздробление произошло
после указа, запрещавшего нехристианам владеть крепостными христианами), 19)
Поляны— Пуляна (5 дворов), 20) Подлипки — Шырын (113 дворов; по Списку— 103
двора), 21) Царицыно — Бийим-сала (90 дворов, по другим сведениям — 73, а по Списку
65 дворов), 22) Собакино — Суба (40 дворов), 23) Дубеньково — Дубини (2 двора),
200

Касимовский татарский язык * расположился на перепутье между
цокающими говорами: -на севере — великорусским (Меленковского
уезда Владимирской губернии), на юго-востоке — татарским (село Азеево,
Тамбовской губернии) 51. В касимовском говоре цоканья нет, оно
обычно для «мишарей», заменяющих звук «ч» — «ц», и было подмечено у
них давно 52.
Слушая мишаря, касимовец смеется над ним, над обилием частиц
«ды» (русское «да»?). «Бал-ды бар, балык-ты бар, караптай 53 буткасы-
ды бар» — «Мед есть, да и рыба есть, да и гречневая каша есть»,—
выхваляет мишарь парадный стол 54.
В касимовском говоре звуки «к», «г», «г», будь то в начале сло>ва,
средине или конце, исчезают, сохраняя после себя (в середине и в .конце
слова) как бы придыхание, нечто вроде арабской гамзы (исчезновение
глуСюкозадненебного «к» напоминает современный арабско-сирийский
говор). Звук «ч» (у соседей заменяющийся «ц») переходит в «сь»
(мягкое «с»); это как будто говорит, что финское племя в Касимове,
которое усвоило язык татарский, было отлично от того, что по соседству,
на севере или на юго-востоке, но © том и в другом случае это было,
очевидно, западнофинское племя, которому был чужд звук «г»).
Примеры: ал'а аб'а (алгы капка) —ворота; урди (урдек)—утка;
ильти (кюльте)—сноп; эль (кель)—зола; из'и(гюзги)—зеркало; иси
(исик) — коромысло; ара (кара) — черный; айда (кайда) — где; файда,
файда... ара бийя айда? — выгода-то выгода, а где черная кобыла? —
спросил отец у сына, который, прокутив на Нижегородской ярмарке
лошадь, хотел скрыть это от отца; шушты джирде <синип, итейим! —
чтобы провалиться мне на этом самом месте! (итейим китейим —
чтобы мне уйти); ул айа-ын ырышсын (кул айакын
курушсын)—чтобы отсохли у тебя руки и ноги; джандин чи'ан — из души вышло
24) Кебеньково — Ибини (2 двора), селение быстро исчезает: кто поумирал, у кого
хозяйство пришло в расстройство после войны, 25) Старый Посад — Бисти (15 дворов,
см. журнал «Шуро», 1912, № 13, стр. 399), интересно название селения: оно
представляет, пожалуй, не искажение русского слова «посад», а стоит в связи с персидским
словом «бесте», 26) Коверское — Курское (6—7 дворов), исчезающее селение, с
несколькими русскими дворами; старики (помнят еще 15 дворов; по Списку числится 20
дворов; прежде, до революции, входило в состав Татарской волости, теперь —
Дмитриевской волости; татарское название говорит, быть может, о месте происхождения
приведенных сюда крепостных), 27) Селище (50 дворов, смешанное селение; по
Списку — 58) ; 28) Биркеево (2 татарских двора, да и те, кажется, переселяются) ;
последние два селения — Подгорной волости; 29) Сафроново — Сахун (12 дворов), 30) Бай-
ыш (15 дворов), 31) Ананское (смешанное селение; часть, заселенная касимовцами,
называется Экса; по Списку значится 62 двора), 32) Кульбирдеево — Ташлык (4
двора), 33) Сеитово — Ситау (12 дворов, смешанное селение, причем русских даже
больше; по Списку — 48 дворов; земля сеида? Ср. Сеитов полк, В. Вельяминов-Зернов,
Исследования о касимовских царях и царевичах, т. II, стр. 443), 34) Рудаково (по
Списку — 25 дворов, считается одним из старых селений) ; селения, помеченные у меня
за № 29—34, входят в состав Бетинской, Заречной волости; прежде волость эта,
очевидно, называлась Нармушедской (см. М. Баранович, Материалы для географии и
статистики России..., стр. 149); 35—36) Шильня — Тюбен-аул и Джугар-аул (Елатом-
ского уезда), 37) Толстиково — Тустиково (тоже Тамбовской губернии), на правом
берегу Оки, недалеко от пристани. Перечень селений (иногда слегка отличающийся)
дан и в «Сборнике статистических сведений по Рязанской губернии», т. VII, ч. I
(Касимовский уезд); во второй части — сведения о селениях (о промыслах и т. д.),
собранные в начале 80-х годов XIX в.
51 По количеству населения село Азеево вряд ли уступит касимовцам.
52 Н. Золотницкий, Корневой чувашско-русский словарь, стр. 226; Г. Ахмаров,
О языке и народности мишарей, стр. 96, Е. Малов, Сведения о мишарях.
56 Чем руководствовался Е. Малов, сближая с мишарями касимовцев, неизвестно;
осведомитель его, мусульманин «С. А.», определенно говорит об отличиях между
мишарями и касимовцами (стр. 76—77).
54 «Кара-бугдай» или (в Касимове) «араптай» — гречиха.
201

(т. е. пусть выйдет) —окрик на детей, когда они балуются; ат'ись (ач-
лшч) — ключ; но есть и исключения, например кюрке — индейка.
В собственных именах хорографических названиях заметно то же:
например, селение Мочково по-касимовски звучит Муссу, Алькичево —
Альись и др. Казанцы, относящиеся к каоимовцам презрительно (сатлык
Ьалык —продажный народ)55, передразнивая их, хотят сказать, что
те ошибочно толкуют название города Касимова от хана Касима:
совпадение это случайное, а в действительности то был Кячим 56-
Сохранились также слова, в других тюркских языках неизвестные
пока; некоторые встречаются и у мишарей, хотя вообще список слов,
составленный Е. Маловым, сомнителен; живой язык народов, говорящих
внутри России по-татарски, плохо известен, чтобы наличность слова в
языке одной только местности могла говорить об отсутствии его в
других местах,— просто, в силу малой изученности, оно могло быть
записано только там, где производились наблюдения; потому и выводы
всякие преждевременны.
Я привожу здесь лексический материал, собранный в Касимове; он
тоже случаен, и, конечно, в нем нет исчерпывающей полноты;
разбивается он у меня на четыре группы: 1) незначительная часть —
видоизменение арабских слов; 2) заимствования из языка русского; 3) слова
тюркские (сюда войдут ,и «мишарские» слова); 4) слова,
происхождение которых темно.
I. Во время разговора касимовец (женщина) часто употребляет
слово «ереп» (междометие удивления) — «вот так так»; по-видимому,
возникло оно из арабского слова «гариб»; зыхыт (ар. джаЬд), например:
зыхтымны чыкарды — он душу у меня вытянул; замат (ар. «земан») —
момент; сипли (себебли? — ар.-тур.) — по причине; захмет (ар. за-
хмет) —помешательство (причиненное духами); асцы тышсын — какое-
то зложелание; ср. •по-османски: «hapa чиксын» 57.
П. Домашняя жизнь касимовца построена была на эксплуатации
русского наемного труда: работники, няньки, кухарки — все это
поставлялось соседними русскими деревнями. Сызмала наполнялись уши
касимовца звуками русской речи; мать поет уже над колыбелью русские
песни. Русский язык, как заметил Ш. Мустаев, касимовцем изучался
одновременно с языком родным58. Рассказывая мне сказку о «Сестрице
Аленушке, братце Иванушке», девочка (в селе Царицыне) вдруг запела
по-русски: «Огни горят горючие, котлы кипят кипучие...». Оказывается,
сказку слышала она от няньки (русской). Впоследствии, когда русская
мелодия песни будет перенесена на татарские слова — татарскую
песню — она выдаст все-таки путь заимствования. Наплыв русских слов и
выражений в языке касимовца ужасающ, он говорит о падении родного
языка. Иногда это как бы перевод с русского языка и обнаруживает
русский синтаксис, русский склад мышления; так, например, русский
предлог «за» (для обозначения цели) передается словом, выражающим
в языке тюркском движение в пространстве, т. е. предлог «да» («дя»)
путается с «за», «вслед за»: алм-артындан барам — я иду за яблоками,
или: слово «танда» — завтра: тюркское »слово «танг» (заря)
употреблено по образцу «завтра» в местном падеже; ай ыдайим (эй худайым) —
ах боже мой! — как междометие, сложилось под русским влиянием.
55 Исторический намек на участие хана Касима в падении Казанского царства.
56 Возможно, и здесь какой-нибудь, для меня неясный, намек. Гульливость
касимовца изображена в лубочной песенке «Кячим-Ибрай».
57 Вл. Гордлевский, Образцы османского народного творчества, М., 1916, стр. 78;
труднее здесь предполагать русское слово «оспа».
58 См. «Шуро», 1912, № 24, стр. 780.
.202

Заимствованные слава: пись— печь; мишинни—теплое, помещение
для окота (коров, овец)—мшенлик; пу'рип— погреб; це'ет— деготь;
мукчеле — мсчала; урындык — стул 59; Ьамут — хомут; седелка —
сиделка; ось — ось; сиоиркя — плуг; ситний — ситник; авин — овин; аза-
мат — каземат, тюрьма; учат—петух, кочет: зара — заря; чачуна —
часовня; пильмень — лапша (с пельменями) 60; гюрши — горшок; де, да —
да; музикян — гармония (инструмент) 61; дистя — десять, десяток62;
зыбын — зипун; замет — забор, замет; сала — село; багатый —
угощение после молотьбы миром; сирое — сырость; ис'и — кишки; ти' — так
(ср.: ни'—зачем?, ти'—так); ряпкя — репа: сырга — серьга; талан —
счастье; еявит—друг; нуг — луг (с заменой звука «л» н!); авторни —
вторник; субота — суббота63; алды пысты'ын булсун — чтоб тебе пусто
было; брат — брат; нуччкя (нютючкя) — внук, внучка.
Словарные заимствования русские захватывают домашнюю жизнь,
сельское хозяйство, они говорят вообще о большом влиянии на
культурно-бытовую жизнь касимовца. По времени заимствования
различны: есть новые и более старые, как, например, термины родства: термин
«внук» (в татарском языке существующий) представляет общефинское
заимствование у восточных славян 64. Слово «еявит» сохранило
воспоминание о советнике лри конторе новокрещеных и иноверцев; приданное
ему в Касимове значение «друг» обнаруживает как будто тяготение,
расположение к христианам.
III. На протяжении четырех с лишком веков врывались в Касимов
свежие колонизационные струйки тюрок; иммиграция продолжалась и
после упразднения ханства (в 1678 г.) —одни раньше, другие позже,
шли сюда колонисты из соседних губерний (Тамбовской, Пензенской,
Казанской); в татарской речи касимовца должна была образоваться
смесь: встречаются, например, фонетические колебания в начале слов
между звуками «й» и «дж», иногда смешиваются обе формы: «йул» и
«джул» — дорога; чаще все-таки форма с «дж»: джир алма —
«картошка» 65, джуки — лыко, джимран — суслик; капка джабучы —
закрывающий ворота (во время переезда невесты в дом жениха); джизын ара бул-
сын — да будет лицо твое черно (да будешь ты посрамлен); джи, шим-
би (перс, якь) — воскресенье; джымырка — яйцо; джа'ын — близкий;
сингя джувушсын — пусть пристанет к тебе (пожелание скорого
замужества или женитьбы при вымазывании свадебным тестом); чилаам
илей — мне хочется спать.
Одна, небольшая, особенность (показательная) — из области
морфологической (или, точнее: фонетико-морфологической) : аффикс
исходного падежа звучит «тин», например: асьтин (-ачтан) —от голода.
Слова: бы'ыл— скирд; тынчы — пень; утирми — хлев; читин —
изгородь; тирпок — подпилок; коджук—печка в бане; чанячя — тоненький:
мизинец; битюв — письмо; тюшив — вотканный в старинное тканье
узор; ала — рисунок в узоре; шишири — круглые катушки (величиной с
59 Это, собственно, восточные слова, сюда включены как зашедшие к касимовцам
от русских.
60 Обычное на свадьбе кушанье; слово происхождения финского, см. В. Даль, III,
67.
61 Умение играть на гармонии — верх образованности девушки.
62 Употребляется при счете десятками.
63 По четвергам в городе происходит базар; слово «базар» перешло и на день
недели (четверг); указывая как будто, что четверговое торжище — давнишний фактор
местной экономической жизни.
64 A. Ahlqvist, De vestfinska spràkens kulturord, Helsingfors, 1871, p. 187.
65 В Казани употребительно слово «беренги» (воспоминание об американском
происхождении— продукт, завезенный Берингом?).
203

орех) из теста на меду (приготовляют к свадебному столу) 66; тастар »' —
покрывало (замужней женщины); тастарлау — обряд надевания плат«
ка на голову молодой (недели через две после свадьбы) 68; индраш
(в связи с «кендир»)—конопля; тарха'н — освобожденный от податей
(за 25-летнюю службу в солдатах), бездельник, барышник (скупщик
лошадей) ; аймя — род; дильби — вожжи; бирсяк — немного; илив,.
иляв — умилостивительная жертва гусями; чюп-ти йу'— совсем нет
(собственно: и соринки нет); алла чюп-ти бирмягян — ничего-то бог
не дал; по-видимому, встречается и у мишарей. М. Ф. Баширов, со слов
матери, уроженки Симбирской губернии, говорил, что в этом значении
«чюп» употребляется и в Симбирской, и в Тамбовской губерниях; у'ут —
зеленая трава, в форме «кугыт» (-гёк от) и у мишарей; кара-чы —
смотри-ка; алаша — лошадь, мерин (слово давно бытовало в языке высших
классов Южной России) 69; сартын — для, ради (так же у мишарей и в
письм.?н'ном языке, неуклюжем); латичя (у мишарей: латча)—ласка
(животное); баурсак — круглые катушки из теста; ячкчяги —
«вермишель» на меду; чигильди — нераспаханная (священная) площадка в
поле; у мишарей употребляется в смысле особого теста катушками;
возможно, первоначально означало — жертвенное тесто; ср. также сы-
выр — сурок; шяшкь — норка; чыта — тонкая (папиросная) бумага;
найман — название тамги рода Б-ибишевых (дер. Поляны); лапас —
поветь.
IV. Я не буду удивлен, если часть слов, объединяемых в эту
группу — в группу слов темного, неизвестного происхождения, потом
окажется тюркской; словарный тюркский материал разработан слабо.
Слова: мийиш — крестец (4 снопа, сложенных в виде креста^; улын-
да — туфли (из мочалы); ма'сыма — брага; кырчыма
(кярчеме)—свадебный напиток70; сар'а — напиток; тюмель — курган71; чува — ведро;
юшяк — злословие; дживык (йывык)—близкий; ясрим (асрым) —
междометие, выражающее радостное удивление: «ба»; ба'сан — можег
быть, возможно (-бак-сан?); кисай — собака72; ямянски — как будто;
байнак—недавно; сямай—быть грустным; масука — мера (для
сыпучих тел); чу — складочное угощение; юджун — женщина: мать,
дочь (?) 73; бура — сруб; уна — столик для жертвенного хлеба, ср.
слово «хума» — лавка, на которую кладет мордва жертвенное мясо74;
батман (?) —князья 75.
Для решения вопроса о языке исконного населения важно было бы
собрать и обследовать хорографический материал—названия местных
урочищ, речонок и т. д., -не полавшие на карты. У меня случайные
записи: Булай-бор (с мордовским окончанием «лай» — река); Тулбай —
овраг; Иш иней (вм. Иш'илей?)—речка; Ушай — лесок (все около
села Тарбаева); Балтай — речка (между г. Касимовым и с. Тарбаевым);
Мамак — лес (за Барамыковым); Тимяш, Мамшай — речки (у с. Под-
66 В Казанской губернии «шишара». См. Д. Зеленин, Описание рукописей
Ученого архива Российского Географического общества, т. II, стр. 550.
67 Собственно, слово заимствовано у персов.
68 В Касимове обычай этот вышел уже из употребления; сохранился в Азееве.
69 А. Шахматов, Введение в курс истории русского языка, Пг., 1916, стр. 81.
70 Для приготовления его обыкновенно приглашаются русские.
71 По народным воззрениям, обиталище нечистой силы.
72 Ср. у мишарей «кичик» (Е. Малов).
73 В. Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах, т. I,
стр. 507 и след.; т. II, стр. 247, 250.
74 И. Лепехин, Записки путешествия, ч. III, СПб., 1821, стр. 175.
75 Слово это слышал я только раз в Тарбаеве от старика Ф. Акджитова, который
отозвался так о старинных богачах в селе Коверском (Девлеткильдеевых).
204

липки); Джандай — хутор (около с. Царицыно); Алан —лес (за с. Ко-
верским).
Как методологическое указание бросил бы я замечание, что слова
архаичные могут отыскаться в детском языке (например, в считалках
и во время игр) и в языке взрослых —у касимовских буфетчиков был,
возможно, условный язык.
Вот для образца детская считалка, записанная в селе Царицыне.
Среди бессмысленного (?) набора слов попадаются несомненно слова
русские (книжные?), а может быть, и мордовские: «Укын-букын нидалекын,
шурун куклук, сантан пумириги шанпат, запятойа песни мари гут».
(Девочка, сообщившая мне считалку, учится уже в школе, она — дочь
местного муллы, и язык ее сбивается на литературно-казанский.) Первые
два слова звучат как будто по-мордовски; ср. выражение «чекень-бо-
кень» (помоляся богу), т. е. как будто выхвачены из завязшей в устах
детей молитвенной формулы * 76.
VI
Как же складывалась и как протекала здесь жизнь людей?
Образование Касимовского ханства послужило толчком, утвердившим
вотчинный порядок, господствовавший в Московской Руси. Хан был
небольшим помещиком, сидевшим в Касимове. Почти через 250 лет после
уничтожения ханства сохранилась память о Касимове как об
административном татарском центре: Татарская волость (волостное правление,
волостной совет) находится в городе. У хана в городе был дворец,
каменный, стоявший, как известно, около мечети. Под городом у него был
тоже участок земли, «усадьба» или дача, на это намекает ханский пруд.
за Черновской улицей, у русского кладбища. Хану шли доходы с
деревень— с лесов, лугов, озер, пчельников «и т. д. На протяжении
200-летнего ханского владычества объем личных поместий был различен; земли
были не столько «удельные», наследственные, переходившие от одного
хана к другому, сколько лично жалованные. Для середины XVII в.
сохранились писцовые книги, где подробно перечисляются ханские
деревни77; все они лежат, собственно, вне черты Касимовского ханства — там,
где живет население русское. Очевидно, земля собственно Касимовского
ханства была уже распределена между служилыми родами и людьми;
однако и здесь были у ханов владения. Ему принадлежала, вероятно,
старинная деревня Старый Посад78, где хивинский султан, хан Авган,
построил (в XVII в.) текке. Здесь же было огромнейшее кладбище в
семнадцать десятин79, и долго тянулись к месту вечного упокоения
мусульмане внутренней России (из Костромской, Тамбовской губерний) —
как будто Старый Посад (или Мещерский городец) был пунктом,
объединявшим окрестные финские племена на культовых празднествах.
Естественно предположение, что этим участком, освященным
традициями (домусульманскими), распоряжались наследники мещерских
князей— ханы, это, так оказать, «национальное» достояние, и оно
находилось у них в постоянном пользовании. Ханы или, вернее, мать
последнего хана (Фатима-султан-бикем, на русский лад величавшаяся Царица
76 См. П. Мачинская, Песни мордеы-эрзи,— «Этнографическое обозрение», 1898,
№ I, стр. 155.
77 В. Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах, т. III,
стр. 83 и след.
78 Ср. выражение: «царевы (т. е. ханские) посадские люди» (В.
Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах, т. III, стр. 323).
79 В конце XIX в. город долго пытался оттягать у мусульман эту землю.
205

Сеитовна 80) владела селом Царицыном или тем местом, где
впоследствии возникло село81. Местное предание (подтверждается самым
названием селэ: русским (Царицыно) и татарским (Бийим сала —село
Госпожи 82). Конечно, только документы могли бы установить рост или
уменьшение ханских владений, обрисовать картину землепользования в
исторической (хронологической) перспективе. В истории (разумеется,
уж и в предании) более точно зафиксирован момент перед падением
ханства.
У хана был двор, придворный штат; известно, что у царя Муртаза
Али было до 100 человек — «князи и мурзы и казаки»83. В мирное
время, будучи свободны от походов, проводили они дни в пирах и веселье;
в знак особой милости посылали ханы со своего стола кушанья. «Это
не ханский кебаб», — говорила бабка Ф- Аджитова (в селе Тарбаеве),
желая показать непревосходимое качество ханского блюда.
На территории ханства, «города Касимова с волостьми», среди
густых лесов84, раскинуты были хутора или усадьбы старых родов,
туземных (финских) и пришлых (тюркских). Теперь еще чувствуется два
этнографических слоя: Сапаровы (в селе Царицыне), Минеевы (в селе
Подлипках) — роды, удержавшие финскую культуру до XX в.,—
смотрели (да и смотрят) на себя как на автохтонов и определенно говорят,
что поселились здесь раньше других85. Когда род разрастался (или:
когда ханы жаловали), увеличивались и участки родовые: постепенно
пахотная площадь расчищалась и расширялась. Земельные участки
(лесные), приготовленные под пашню личным трудом, составляли
родовую собственность, и во время размежевания (в XVIII и XIX в.) земля
была закреплена за родами; представители родов отделяют свою землю,,
родовую, от земли надельной (где загоны обозначались тамгами) и
тревожатся, когда слышат об отобрании наследственной, родовой земли.
О богатстве земли, о вольном просторе говорит еще Татарская волость:
в 1920 г. несколько тысяч десятин земли сдано было в аренду Елатам-
скому уезду; северные соседи Татарской волости (Дмитриевская
волость) пожелали после революции присоединить к себе село Коверское,,
уже, правда, исчезающее, чтобы попользоваться чужой землей.
Конечно, у крестьян, бывших крепостных, кое-где и недостача в земле, и
величина надела бедняка выражается в 3—4 десятинах, в среднем ;размер
колеблется между 10—30 десятинами, но немало >и таких, у кого до
100 десятин пахотной земли (не считая леса) 86.
80 В. Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах, т. III,
стр. 192.
81 В числе владельцев Царицынских называют и Рахмайоглы; после него земля
принадлежала русскому помещику *.
82 Возможно, что ей или ее сыну (Сеиду Бурхану) принадлежало и селение Сеи-
тово за рекой; всп., впрочем, что и Шакуловы притязали на сеидство.
83 В. Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах, т. II,
стр. 27.
84 Даже город Касимов, еще на памяти стариков, окружен был лесом, как бы
прятался в лесу.
85 Многие финские роды, обеднев, попав в зависимость от татар, могли принять,
и новые фамилии. Из служилых татар образовался класс крупных землевладельцев:
Ширинские (В. Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах,
т. II, стр. 141) пришли из Крыма, общее число их в уезде достигает 150; Шакуловы
(стр. 444), Девлеткильдеевы, Максутовы, Тевкелевы, Чанышевы — обедневший
представитель рода Чанышевых живет в селе Тарбаеве, Бикбулатовы — производят себя
от хана (из киргизов) Саин Булата, сына Бик Булата (стр. 9, след.). Теперь, впрочем,
все эти фамилии (финские и татарские) потеряли всякое значение; некоторые бросили
Касимов и унесли местные предания и традиции; другие приняли фамилии богатых
соседей, так, например, род Ялымовых (в Собакине) принял фамилию Тугеевых.
86 Неясно, почему М. Баранович писал, что земли у татар мало (см. М. Барановым.
Материалы для географии и статистики России..., СПб., I860, стр. 406).
206

Вотчинники, сидевшие на земле, шли, когда было нужно, на войну;,
в мирное время «несли «службу окраинного разряду», платя, очевидно,
хану подати. Землю вотчинники обрабатывали крепостным трудом;
большинство крепостных было у -них из христиан-русских87. Находясь
бок о бок -с мусульманами, крупными (помещиками, завися от
вотчинника-мусульманина, русские крестьяне, «видимо, перенимали образ
жизни господ, иногда они вольно или невольно обращались в
мусульманство. Завещание, составленное в XVII в. знатным татарином, Аликай-
аталыком, дает тому указания: перед смертью мусульманин отпускает
на волю крепостных (дворовых) людей, между прочим, сына Андреева,
Якуша и дочь Юрия, Дауляша 88.
Дифференциация населения намечалась уже и тогда; верхи: сеиты,
муллы, духовенство (городское — придворное); служилые татары: беки
и мурзы; простые «татары»: свободные, на положении казаков89, и
крепостные 90. (В Касимов беки и мурзы являлись с толпой своих людей.)
Из татар крепостных было меньше, чем из русских.
Чем выше по социальной лестнице, тем заметнее было влияние
ислама. Когда кто умирал, на камне высекали пышную эпитафию, на
которой красовались стихи или хадисы о бренности земной жизни,—
«падали, где нет постоянства». Там на христианство смотрели, пожалуй,
как на неизбежное политическое зло. Царевич Муртаза Али,
крестившийся в январе 1570 г. (Михаил), в феврале поставил памятник
надгробный отцу, но свое имя вырезал на камне мусульманское; между
христианами (русскими), для христиан (русских) он — христианин, а
между мусульманами, для семьи, он, очевидно,— мусульманин91.
Но чуть-чуть из города—уже начинался финский мир, безмятежно
пребывавший до XVIII в., когда мусульманство повело с ним упорную
борьбу 92.
87 Названия окрестных русских деревень говорят о былой принадлежности
населения мусульманам: Смаиловка, Ардабьево, Арполово, Халымово и др.
88 В. Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах, т. III,.
стр. 245.
89 В. Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах, т. I,
стр. 34, 74.
90 Так, например, известно, что Ишимбаевы и Костровы (крупные касимовские
коммерсанты) откупились (в XIX в.) на волю; один из Ишимбаевых (Якуб) был
бурмистром у русского помещика Симонова, владевшего, по-видимому, частью ханских земель.
91 В. Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах, т. II,
стр. 86.
92 Только в верхах городского населения, в придворных сферах распространена
была арабо-мусульманская образованность, с уклоном в сторону
религиозно-назидательную. В ханскую эпоху носители ее, впрочем, представляли редкие, единичные
примеры. Положение мало изменилось и в XVIII в. Культурный уровень был низок. Как
видно из документов XVIII в. (купчие крепости, сдельные записи), за
мурз-землевладельцев подписывались муллы — единственно грамотные люди, между которыми были
и знающие русский язык, а когда мурзы писали сами, они выводили каракули. Были,
впрочем, и между мурзами любители книжных словес. Так, для одного местного
богача из рода Максутовых (Адиль Шаха), ученый башкир, встреченный им в Петербурге,
переписал комментарий «Себат-уль аджизни», предпослав сочинению собственные вирши.
В домашнем быту у касимовцев (как и у других российских мусульман) в XVIII—
XIX вв. настольной книгой было «Мухаммедие», сочинение османского писателя Язы-
джыоглу (см. В. Смирнов, Очерк истории турецкой литературы, — «Всеобщая история
литературы», т. IV, СПб., 1892, стр. 463—465); оно заключало в себе «круг чтения»,
обратилось как бы в фамильное евангелие, куда заносились факты примечательные из
жизни семьи.
О подборе касимовских рукописей могли бы сказать библиотеки медресе (XIX в.),
куда стекались и более старые пожертвования; вероятно, обнаружилась бы духовная
зависимость от Средней Азии. Во время революции библиотеки подвергались
расхищению; кое-что удалось спасти М. Ф. Баширову.
207'

По мере того как исчезал политический смысл Касимовского
ханства, Московское правительство, окрепнув, все меньше :и меньше
церемонилось. Афишируя перед Турцией свободу вероисповедания, оно вело
между тем агрессив.ную (политику. Подчас оно жестоко было к
мусульманам, и те невольно молили, чтобы их крестили, надеясь так на
избавление от тюрьмы 93. Это не укрылось и от иностранцев: Олеарий
передает рассказ, как молодого касимовского князя соблазняли перейти в
христианство, за что великий князь обещал ему руку московской
великой княжйы94. Отпадение от мусульманства приятно было
правительству и поощрялось, преступников крещение освобождало, например, от
наказания. Миссионеры снаряжали для просвещения инородцев
карательную военную экспедицию95. Льготы, сопровождавшие крещение,
естественно, привлекали менее устойчивых и вносили в население
дробление и расслоение. Для про-паганды открывались и миссионерские
школы (в селе Карамышеве).
Среди /касимовцев ходят рассказы о насильственных обращениях в
христианство. Так, род Диишевых (в деревне Танкачево) жил сначала
в Тамбовской губернии; однажды, во время дикого разгула
миссионерства, старушка спрятала мальчика Диишева и увезла в Касимов, так
будто бы сохранена была мусульманская ветвь рода. Рассказ передает
скорее общее положение, общее настроение; индивидуальная
достоверность его сомнительна: мусульмане Диишевы уцелели и в Тамбовской
губернии96.
Вскоре правительство взялось за более действенные, хотя и более
замаскированные меры: церковно-православные интересы выдвинуты
были ,в экономической политике, и защита их передана государству,
только что принимавшему европейские формы. Указ Петра Великого о
том, чтобы «бусурманам крестьянами православной веры не владеть»,
ослабил и без того немногочисленный служилый татарский класс. Часть
мусульман касимо>вских, прельщенная мирскими благами, крестилась *.
Народная молва сохранила фамилии ренегатов; сохранила и память о
стыде прозелитов перед мусульманами; так, говорят, что князь
Максутов, крестившись, ездил из Кульчукова в Семеновское через Болотце
в закрытой карете. В рассказе несомненно передано правильно
ощущение раздвоенности, внесенной в население указом. Впоследствии судьба
крещеных была связана, стало быть, с русским дворянством. Другая
же часть сохранила мусульманскую веру; но, лишившись «живых душ»,
т. е. лишенная »возможности обрабатывать землю даровым, крестьянским
трудом, постепенно потеряла «мурзацкое достоинство» и превратилась
в государственных крестьян («из мурз государственные крестьяне», как
значится в документах); она отдалялась и от государственной службы
(«неслужилые дворяне»). Чтобы уклониться от рекрутчины, от военной
службы, касимовцы нашли все же выход из положения: они
записывались в купеческое сословие и занялись торговлей или отхожими
промыслами. Обозами, в пять-шесть подвод, подымались они весной из
Касимова и уезжали — одни на восток (в Оренбург, в Петропавловск);
93 В. Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах, т. I,
стр. 282 (рассказ о родных Шах Али).
94 «Подробное описание путешествия». Перевод Е. Барсова, М., 1870, стр. 394—
995.
95 См. И. Смирнов, Мордва, Казань, 1894, стр. 95—96; В. Вельяминов-Зернов,
Исследования о касимовских царях и царевичах, т. III, стр. 429.
96 В воспоминаниях И. А. Гончарова (Сочинения, IX, 132, след.) рассказывается,
как жена губернатора (в Симбирске), узнав, что девушка, жившая у нее в доме,
отдала просфору татарчонку, забила тревогу и хотела спрашивать у архиерея, не
нужно ли крестить татарина.
.208

там раскинули они в -киргизских степях лавки: снабжая киргизов
необходимыми товарами, скупали они шерсть, пух, каракуль и
сосредоточили в своих руках торговлю пушным товаром. Другие пошли на север
(через Владимир и Москву)—© Петербург — так образовался между
касимовцами особый класс — питерцы («питрай»). Тяга из деревни была
настолько велика, что дома оставались женщины да дети и старики.
В Петербурге поступали они в дворники, форейторы, а с
возникновением в столице французских ресторанов, в начале XIX в.,—в
официанты. После кто побойчее или посмышлевнее делался
хозяином-ресторатором или арендовал буфет на линии железной дороги; вследствие
ограничений, которым подвергались нерусские, татары, считавшиеся в
глазах правительства благонадежным элементом, укрепили за собой
положение — им удалось захватить большую часть железнодорожных
буфетов. Устраиваясь, они выписывали »из дерев-ни родственников »или
земляков. Буфетчики, ресторанные лакеи создали Касимову славу
«лакейской столицы»97; они гордились, что «вращались в высшем кругу», и
слово «официант» стало у тгих синонимом «порядочного человека».
Пользуясь тем, что >им приходилось в ресторанах и в загородных садах
прислуживать сановникам, они умели нередко добиваться для себя
больших привилегий98. Так, они выделились в середине XIX в. в Петербурге
в особый приход, проведя в муллы земляка, известного А. Баязитова;
энергичному тарбаевцу (купцу) Хабибулле Бикбулатову удалось
основать (в 1867 г.) «Бикбулатово Общество взаимной благотворительности
касимовских татар»99. Обществу предоставлено было право бесплатной
пересылки корреспонденции — учредитель извлекал из Общества
большие личные выгоды, и беззастенчивость «хозяина» привела к тому, что
в конце концов, заглохнув, Общество после 30 с лишком лет прекратило
свое существование.
Касимовцы-питерцы представляли «буржуазно-реакционную
интеллигенцию» 10°. Ремесла, труд земледельческий они презирали, находя в
лакействе легкий и почетный заработок. Преимущественно шли в
Питер из сел — Царицына, Тарбаева, Болотца и Подлипок; эти «четыре
села» («дурт сала») составили как бы местную аристократию — «белый
род» («а'аймя») 101. На нажитые на стороне деньги давно уже строили
они богатые (двухэтажные) дома 102, отделывали их по-мещански,
заводили лошадей (рысаков) 103 и, наезжая домой, задавали шик на весь
город. А все заботы ложились на жену, которая вела -и домашнее, и
сельское хозяйство. Право владения людьми, отнятое у них в XVIII в.,
преобразовалось в наем русской рабочей силы. Революция нанесла удар
«питряям»: вынужденные вернуться ,из города в деревню, они,
полугорожане, принялись за обработку земли, но отвычка сказалась еще боль-
97 С. Терпигорев, Сочинения (изд. А. Ф. Маркса), VI (написан, впрочем, очерк
газетным, легкомысленным пошибом).
98 С. Терпигорев, Сочинения, VI, 28.
99 Впоследствии он подавал в Главное управление по делам печати ходатайство
о разрешении издавать ему на русском и на татарском языках газету и журнал; но
ответ, очевидно, был отрицательный.
100 Большое участие принимали они, например, в возникшем перед войной в 1914 г.
Обществе «Сырат-ы мустаким», о нем см. мою статью «Непрошеные защитники
мусульман», — «Русские ведомости», 1914, № 43.
101 По-видимому, зажиточностью отличались они давно. Так, село Тарбаево
известно из документов первой половины XVII в., и, как указывает его название, там
жили «богачи-татары».
102 М. Баранович уже заметил, что дома у касимовцев городские (М. Баранович.
Материалы для географии и статистики России..., СПб., I960, стр. 405).
103 Ими прежде всего они и поплатились во время войны и революции.
14 В. А. Гордлевский
209

шим расстройством, чем у соседей-русских, и они усиленно
распродавали благоприобретенные в городе вещи.
Жители остальных селений были «черный род» («ара аймя»), и
между ними самые черные — мунтовцы (ара аймянин арасы), а заречных
касимовцы свысока обзывали «черными зипунами» («ара зыбынлар»).
Возможно, что эта социальная группировка сельских жителей таит
отголоски былых этнографических отличий; на правобережное население,
на чернозипунщиков, «четыре села» распространяют и термин
«мишари» 104.
VII
Значение помещиков-мусульман после запретительных указов пало.
Пользуясь этим, крепостные их разбегались; в экономическом быту
пошла разруха. В округе, оо хуторам, стали бродить шайки разбойников
(с местными рассказам« о разбойниках, вероятно, слились
воспоминания о восстаниях и среди инородцев — восстаниях, вызывавшихся
религиозными притеснениями и чиновничьими поборами). Отрубное,
хуторское хозяйство — некогда единственно возможное — терпело ущерб:
исчезла безопасность. Волей-неволей, в видах самозащиты, роды покинули
укромные уголки среди лесов и -начали селиться уже рядышком 105.
Около этого »времени и в религиозном (церковном) устройстве
произошли изменения — в крае появились указные муллы, стал« строиться
мечети, и население, напуганное разбоями, ютилось около мечети.
Потом пожары «способствовали украшению» селений — они вытягивались
уже на линию. Однако старая система, или, лучше сказать,
бессистемность -в расположении дворов, кое-где сохранилась; в Царицыне,
например, есть две улицы: новая (избы идут здесь в два ряда, как в русской
деревне) и старая — там живут деревенские старожилы (между
прочим, и Сапаровы). Семьи, принадлежащие к одному роду, селились одна
подле другой; по мере роста выделявшимся членам рода приходилось
искать себе место на краю деревни; так родовая связь постепенно
разрушалась 106. В селе Тарбаеве после пожара (в начале 80-х годов
прошлого столетия) 107 аккуратно были отмерены усадьбы (15 саженей в
длину, по улице, а 80 — в глубину), и каждый хозяин развел у себя сад,
огород.
Старики, однако, помнят еще, что деды их жили кругом разбросан-
но, что дома стояли у них на большом расстоянии один от другого;
бывало, говорили Сапаровы (в с. Царицыне), задумает кто-нибудь устроить
у себя собрание и, чтобы оповестить гостей, взбирается на крышу и
оттуда созывает гостей, работающих -в поле. Заслышав крик, тот помашет
в ответ рукой и спешно кончает свои дела.
Процесс превращения хутора-двора, родового хозяйства в
экономический союз родов или союз, объединявшийся для спасения личного
104 Мишарей зовут часто медвежатниками (айучы).
105 Про род Танкачеевых, основавших деревню Танкачево, говорится, что сначала
жили они у дороги, но, страдая от грабежей, разрушавших их хозяйство, бежали
«перед зарей» (чтобы никто их не видел) на новое место (неудачная народная
этимология фамилии: «тан» — заря, «кач» — беги, убегай). Так же возникла деревня
Поляны— усилиями двух родов: Бибишевых и Бибарсовых (ср. Бибарсова дорога в XVII в.,
см. В. Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах, т. III,
стр. 80) и др. У Мусиных (живущих теперь в деревне Ахматово) есть фамильное
предание, что прежде жили они на «Месяной» горе (в городе), и в середине XIX столетия
представители их совершали туда обрядовое хождение.
106 Так, в Подлипках 12 дворов принадлежит роду Ширинских (мулла живет в
старом, очевидно, селении) ; в Тарбаеве 6 дворов — Аджитовым и т. д.
107 Пожар был и в 30-х годах, тогда сгорела и мечеть.
210

хозяйства, шел медленно; впоследствии он и замер ввиду истощения
национальных сил 108 и отли-ва мужского населения на «сторону.
Финский строй касимовской деревни усматривается из
распределения населения. В середине прошлого столетия количество населения
доходило до 5 тысяч, « жили касимовцы в 60 с лишком селениях (в
некоторых, очень немногих правда, вперемешку с русскими). Больше
половины этих селений »состоит из ничтожного числа дворов (от 5 до 10);
есть даже селения в один-два двора 109. Теперь число селений
уменьшилось приблизительно в два раза (общее число населения осталось почти
то же) ио; уменьшается и число дворов, под влиянием уже
экономических причин; так, в деревне Чутаеве в течение одного десятилетия
количество дворов понизилось с 8 до 6 ш. Но прежде хуторское хозяйство
в Касимовском уезде, очевидно, преобладало; память о поселках, уже
исчезнувших, сохраняется в печатных или письменных источниках.
Так, Олеарий (проезжавший мимо Касимова вниз по реке Оке) *
упоминает о татарском починке—селении в трех верстах от города112;
в XVIII в. был хутор Кудай-бирди пз, о котором говорит, быть может,
только фамилия Кудайбирдиевых и др. 1И.
Распад идет неуклонно — жить в Касимове тяжело, дорога в Питер
закрыта: там касимовцу делать нечего, и потянулись эмиграционные
толпы опять на восток — в Петропавловск, в Ташкент. Дома
заколачиваются, распродаются; касимовцы сознают духовное и материальное
свое ничтожество; они смотрят на это как на наказание — исполняется^
проклятие, павшее на хана Касима за то, что он поднял руку на брата»,
казанского хана...
В соотношении между мужчинами и женщинами замечается также
(присущая финнам) особенность—численный перевес женского насе-
108 Давно уже, по политическим, очевидно, соображениям московское
правительство селило касимовцев в подмосковных городах; потом сами они переселялись:
касимовские выселенцы отмечены в Нижегородской губернии (Василь-Сурском, Сергачском
уездах) и в б. Симбирской губ. (Буинском уезде). См.: Г. Ахмаров, О языке и
народности мишарей, стр. 124; Е. Малов, Сведения о мишарях, стр. 28, 52.
109 См. «Список населенных мест по сведениям 1859 года», XXXV. Рязанская
губерния, СПб., 1862, стр. XI: названо 64 селения, но опущено Барамыково (теперь та*§
есть и несколько русских дворов); при принятой в «Списке...» системе нумерации
(когда опечатка в цифре изменяет и количество деревень татарских) возможны там и
другие ошибки. М. Баранович (очевидно, пользовавшийся данными той же переписи,
тем же «Списком...») пишет: «В 67 селениях, на левой стороне Оки лежащих,
население не превышает 5 тысяч обоего пола» (см. М. Баранович, Материалы для географий
и статистики России..., стр. 466).
по Мусульмане несколько повышают численность населения: Ш. Мустафа пишет,,
в городе 100 домов с 1200 жителей, в деревнях (12)—7 тысяч («Шуро», 1909, № 12,
стр. 353); «Мусульманская газета» дает 6 тысяч, при 2500 мужчинах (1913, № 5 —
«Лакейский город»); в Касимове, по-видимому, и теперь около 1200 жителей; при
приходе ханской мечети считается 800 человек, при второй мечети (отстроенной в 1906 г.
купцом Думайкаевым) —400.
111 См. «Шуро», 1912, № 13, стр. 399.
112 «Подробное описание путешествия», стр. 395; селение было еще в XVIII в.
(см. В. Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах, т. IV*
стр. 16).
113 Вот перевод копии с документа (оригинал хранится у М. Ф. Баширова), точнее:
татарское резюме (писанное хорошим почерком) 1736 г. русского подлинника:
«...Продал Яныш Итеев сын Тевкелев старинную отцовскую и дедовскую землю, в Керманском
уезде в деревне Кудай-бирди (в подлиннике «Кабердеево») 2 четверти в 3-х полях с
лесом, домом, гумном и со всеми угодьями и получил за нее стоимость — 500 рублей,
в чем и совершил купчую. По приказу его я, мулла Абдрашит из деревни Канад
Пензенского уезда, приложил руку».
114 Чаукабаш (хутор, исчез лет 30 тому назад), Ярмаков починок (см. «Шуро»,
1917, № 6, стр. 142); ср. также татарское название «Телебукино» (из «тили букян») —
толкует X. Максутов в «Шуро» (см. выше), т. е. «с заплетающимся языком» —
косноязычность могла бы быть прозвищем инородческого (нерусского) населения.
14*
211

ления -над мужским; по данным переписи 1897 г. в Касимовском уезде
между татарами на 100 мужчин приходится 123 женщины, в уезде (без
города) — 148,3, в уезде с городом— 141,8; для русского населения
соответствующие цифры значительно ниже.
VIII
Как ihm поверхностны наблюдения, соотношение между полами, ма-
лодворность деревень, язык, духовная культура — все отмечено финским
отпечатком. Где же все-таки осязательная доказательность, что
современное население, касимовцы—финны? Несомненно, доказательная
сила увеличится по мере расширения и углубления анализа как
духовного, так »и материального быта касимовца. Но следы нахождения в
Касимовском крае финнов протянулись от XIV (времени господства
мещерских князей) до XIX в. В эпоху ханства, когда Московский князь
объявил поход, ханы касимовские выступали «с черемисы и с мордвой».
Очевидно, с черемисами и с мордвой, подвластными ему. На
территории ханства черемисов не было и нет; но могла быть мордва, и она
представляла тогда обособленную (национальную единицу. Вследствие
сомнительности и неопределенности (географической) указание не
может быть, как хотелось бы, использовано. Но смутные толки о финнах
«не исчезают и в XX ,в. В деревне Ахматове слышал я, что недалеко
находилась деревня Кыркадышево 115, в 50-х годах прошлого столетия
истребленная огнем; после пожара небольшая горсточка (3 двора)
переселилась в Ахматово, а громадное большинство (до 50 дворов), у
местных жителей известное под именем мокши И6, вскоре ушло куда-то
из Рязанской губернии, и след их затерян. Переселенцы ахматовские,
фидимо, отличали себя от мокши; однако их общий вид (насколько об
этом могу судить я—на глаз) также говорит о финском
происхождении; во всяком случае, на тюрок или на татар они не походят.
Бот эти толки о мокше, слово «нардва» (в деревне Поляны) —
мелочи, (но они как будто указывают, что процесс растворения или
претворения мордвы только что завершился.
Итак, я полагаю, что низы были финны, робкие, тихие, а верхи —
воинственные татары, обладавшие полнотой власти, но они растопились
8 массе финского населения, т. е. касимовцы не .кто иной, ка.к финны
(мордва?), принявшие язык и (впоследствии) религию господствующего
класса. Татары, служилые люди, поглотили финнов, финны исчезли
здесь как народ, но память о них жива в культуре. Денационализация
{финнов пошла особенно быстро со времени появления в крае
организованного духовенства, которое за 100—150 лет проделало большую
работу в смысле омусульманения и отатарения населения. Последнее уже
время эту нивелировку заканчивает школа, равняющая все на
казанский лад.
Все же иельзя оставить ©опрос (вводящий уже в область «народной
психологии»), как могли татары, появлявшиеся в крае
немногочисленными сравнительно партиями (хотя и непрерывно обновлявшимися и
пополнявшимися), навязать коренному населению свой язык; не проще
ли думать, что в Касимове живут татары, впитавшие только <в себя
финскую культуру. Но куда же делись финны и почему тогда у татар,
знавших родовой строй, родовое устройство проглядывает выпукло в культе
предков, как у финнов, а не сохранилось в чем-либо другом, для турок
более характерном?
~~ us Отсутствует в «Списке населенных мест по сведениям 1859 года».
116 О мордве ахматовские собеседники ничего не слыхали и повторяют слово
«мокша», по-видимому, не понимая его значения.
.212

IX
Хотя и не »специально по поводу касимовцев, а мимоходом, когда
речь шла о мишарях, проблема неоднократно разрешалась по-разному:
одни держались взгляда, что касимовцы (мишари)—омусульманенная
финская мещера117; другие видели в них потомков кочевых татарских
орд, в .половине XV в. осевших частью на Оке в области Мещерского
городца. Но основания были (недостаточны: ни со стороны языка, ни
со стороны культуры касимовцы не были в должной мере изучены. При
этом невольно вкладывались нередко личные симпатии: для Г. Ахмаро-
ва iHe было никакого сомнения, что это — «тюрки», язык и быт которых
сближает он с сибирскими (скотоводческими) татарами, т. е. тюрками.
Е. Малов говорил об отбитой исламом у христианства мещере. Огулом,
без серьезных данных, без предварительного исследования отдельных
мишарских групп, по отдельным губерниям ш, ставился вопрос о
происхождении мишарей, и частные и общие недоумения обходились
молчанием.
Если касимовцы — потомки финского племени мещеры, то как
объяснить присутствие мордовских отголосков? Или: в каких взаимных
внутренних отношениях стояли финские племена в Приокской области? За
недостатком сведений об исторической этнографии России этого мы,
вероятно, так и не узнаем; не узнаем, когда, как и почему одно племя
было вытеснено другим или как жили они бок о бок. Во всяком случае,,
надежные сопоставления и предположения о мишарях можно будет
делать только после большой подготовительной работы — археологической,
архивной и этнографической. Живые памятники языка и культуры могут
быстро и бесследно исчезнуть, и с собиранием их нужно торопиться.
Здесь большую помощь могли бы принести, как я уже говорил, местные
кружки. Узнать мишарей — значит понять и великорусскую народность.
Словом, нужно пожелать, чтобы интерес к Касимову, возбужденный
некогда П. С. Савельевым и давший в монографии В. В. Вельяминова-
Зернова исчерпывающее обозрение исторических судеб ханства,
подвигнул на исследования этнографические и другие, которые стоят в
тесной связи с изучением древней русской культуры *.
117 Недавно (перед мировой войной) розыски о мещере производил финский
ученый И. Лахерма; руководствуясь указанием, что в северной части Спасского уезда
Рязанской губернии жители называются мещеряками (см. «Список населенных мест па
сведениям 1859 года», стр. XI), он совершил туда, а потом — и в Тамбовскую губернию
поездку на средства Финно-угорского общества (в Гельсингфорсе). См. краткий отчет
в «Этнографическом обозрении», 1916, № 1—2, стр. 145—146.
118 Различия между отдельными мишарями находит В. Вельяминов-Зернов (см.
В. Вельяминов-Зернов, Исследования о касимовских царях и царевичах, т. I, стр. 31).
'"Эч£)^@игч

CM^G^C^
АХМЕТ-АХАЙ i
(Эскиз)
1
Фольклорист, точно—слово в слово — воспроизводящий то, что он
слышит, пожалуй, иахмурит брови, прочитав анекдоты об Ахмет-ахае;
он осудит художественную обработку, «искусственное» соединение
вариантов и, разочаровавшись, еще отбросит «монтаж».
Да, татар™ может передать анекдот иначе, забудет какой-нибудь
мотив или мелкую подробность; но если он повторит анекдот, он
восстановит все, что упустил, и, наоборот, затушует то, что »оно было
обрисовано сначала. Проза живет, она изменяется быстрее, чем песня, про
которую говорили, что из нее «слова не выкинешь». Так ли это еще.
Настроение, новые впечатления дают толчок мыслям, »и рождается
новый вариант: татарин подробно расскажет эпизод из жизни Ахмет-
ахая, случайно выпавший из памяти, а подхватив анекдот на стороне,
он воспримет его как что-то близкое, дав!НО ему знакомое, потому что
Ахмет-ахай — общее »народное достояние, оберегаемое всем народом в
целом и каждым порознь; в Ахмет-ахае еидит татарин собственное
отображение. Сличая анекдоты об Ахмет-ахае, татарин делает иногда
неожиданный, но логически (правильный вывод: «Мой отец жил в Аут-
ке *, я живу в Никите *, а дед мой жил в Озенбаше *. Не он ли был
Ахмет-ахай»,— задумывается татарин.
2
Об Ахмет-ахае слухом земля полнится. Давно знал о нем и я, и
изумленно раскрываю теперь я глаза и спрашиваю: как же это я, бывавший
в Крыму, месяцами живший © глухих деревнях вдали от курортов,
проглядел это сокровище, а С. И. Мирер, который поехал в Крым, совсем
еще не зная татарского языка, сумел создать прекрасную (книгу об
«Ахмет-ахае Озенбашском».
Почему, однако, так уж я хочу охаять себя. Вот В. X. Кондаракиг
взявшийся за «Универсальное описание Крыма»2, собрал всего-то
десяток анекдотов о «бывшем начальнике озенбашских татар». Да «и в
советское время фольклорная бригада Алупкииского дворца-музея сумела
1 «Ахай» (акай, ака) — слово, обычно прибавляемое в Крыму к собственному
имени; «Ахмет-ахай» значит «брат-братец Ахмет» или, по-нашему, «дядюшка Ахмет».
2 См. В. X. Кондараки, Универсальное описание Крыма, СПб., 1875.
214

подать только 12 анекдотов об Ахмет-ахае, между тем как ходже На-
среддину отведено 213 анекдотов 3.
Конечно, незнание татарского языка сказалось 'на С. И. Мирере и
отрицательно: 'нужно было бы кое-что подправить; дать реальный
комментарий, ну, а если бы еще прибавлены были ссылки на литературу,
мы, фольклористы, простили бы ему прегрешения против канонов
записи текстов. Но, очевидно, работа протекала спешно, вовремя собиратель
обо всем не подумал, а теперь уже поздно.
Когда я слушаю о странствованиях С. И. Мирера по Крыму, я
понимаю, почему ему удалось собрать книгу об Ахмет-ахае, о котором
записаны были жалкие обрывки.
На протяжении пятнадцати лет раз шесть забирался С. И. Мирер
летом в Крым, после того как -в 1924 г. впервые услыхал об Ахмет-ахае;
в 1927 г. он проделал большой путь в тысячу верст. В Ахмет-ахае
нашел он первую любовь, он полюбил фольклор и отдал Ахмет-ахаю
горячий пыл и энтузиазм молодости.
Поднявшись на яйлу, он искал в кошах у чабанов анекдоты; Ахмет-
ахай убегал от «его, скрываясь за горами, а С. И. Мирер настойчиво
стремился все вперед и вперед, подвергался из-за него ужасам и
страхам, которые могли бы составить материал для приключенческой
повести. Ему сказали однажды в шутку, что Ахмет-ахай живет в деревне
«Ара-да бул» («Ищи и найдешь»), и, .верный старому талмудическому
изречению: «Искал и не нашел — не верю; искал и нашел — охотно
верю», С. И. Мирер, как сказочный герой, шел по горам и долам Крыма.
Он висел раз над пропастью и часто был близок к гибели. «Однажды,—
рассказывает С. И. Мирер,— я решил подняться из Алупки на Ай-Петри.
Взял флягу, две бутылки из-под боржома и, когда достиг наверху
источника, налил туда воды, чтобы не томила жажда, потому что после
этого я попал в безводную 'местность. Я хотел встретить утром в горах
-восход солнца. Но я заблудился и очутился над щебнистым обрывом.
Я цепляюсь за веточки, думаю, вот будет -вершина, еще усилие, и я —
наверху. Но это был обман зрения. Забрался по щебню, залез, а обратно
идти нельзя, вперед тоже некуда. Что делать? Беру пояс, захватываю
ветку, и вот-вот слечу вниз. Бутылки разбиваются, вода выливается.
Я схватился обеими руками за куст, потом в глазах потемнело. Я сог
рвался, исцарапался и тогда почувствовал, что страшное миновало.
Я закричал, неистово закричал. Мне захотелось кого-нибудь увидеть,
но кругом никого нет, подо мной — темный лес, а внизу, далеко,— море.
Я кричал и бежал по кругам; вниз я несся быстро. И все кричал. Потом
повстречал я людей, которые отвели меня в дам отдыха в Распре.
Одежда на мне была вся в клочьях. Вид у меня был страшный».
А раз, в 1927 г., когда он был на высокой точке Крымских гор, в
Романкоше неожиданно при ясном небе вдруг налетели тучи —
разразился горный ураган. Все —в тумане. Тучи неслись на него и могли бы
его свалить, как сносят они овец в пропасть. Но он вбил палку глубоко
в землю и поясом привязал себя к ней и прижался к тому месту, где
находился. Он вцепился руками, ногами и так переждал минут пятна-
дцать-двадцать, пока тучи так же быстро, как надвинулись, не отошли;
они ушли через море в Турцию, а над ним опять засияло чудесное
крымское небо.
Однажды на С. И. Мирера набросились собаки, свора громадных
овчарок. Вот-вот и растерзали бы они его, но он распростерся на земле
3 «Анекдоты о ходже Насреддине и Ахмет Ахае», Симферополь, 1937.
215

и »недвижимый пролежал час; собаки наконец ушл/и, и он встал,
поддерживаемый мыслью об Ахмет-ахае.
А раз приняли С. И. Мирера за шайтана. «Это Ахмет-ахай пришел
с того света»,— кричали татары, завидев смешливого чудака,
собиравшего анекдоты об Ахмет-ахае.
Так в глазах татарина сливались 'собиратель, -гость из Москвы, и
местный мудрец. Они поняли друг друга. Устами С. И. Мирера говорил
Ахмет-ахай, и то, что слышал татарин от С. И. Мирера об Ахмет-ахае,
принимал он за истину.
Экстаз и настойчивость преодолели препятствия, сгладили и то, что
С. И. Мирер слушал анекдоты в русском звучании.
Ему преподносили сюжеты; он беседовал, неоднократно записывал,,
записывал отрывки и, (неудовлетворенный, думал, что его прямая
задача — это из отрывков создать что-то цельное.
С. И. Мирер терпеливо заносил в блокнот все, что ему говорили:
анекдоты, меткие »словечки, высказывания народа; он записывал десять,
двадцать раз один анекдот, оттеняя какую-нибудь черточку, потом
отбирал и... сочинял,— хочет подсказать читатель. «Нет,— говорит С. И.
Мирер,— тот, кто (меня сопровождал тогда и помог 1мне свести все в одно
целое. Он шомог найти дополнительные детали, которых я не знал,
которые (старик лучше знал, и мы вместе сделали свод».
В этом замечании хорошо раскрываются методы работы С. И.
Мирера над Ахмет-ахаем.
Так сохранил С. И. Мирер сокровища анекдотов об Ахмет-ахае.
Анекдоты создает народ; «неудачные гаснут, как ракеты, а удачные
сияют, как звезды».
В анекдотах, собранных С. И. Мирером, подан Ахмет-ахай двойник:
Ахмет-ахай вчерашнего дня и Ахмет-ахай сегодняшнего дня.
3
В Ахмет-ахае собрал народ сгусток »мудрости, испытанной веками.
«Откуда эта мудрость?» — задает себе татарин вопрос. Мучительное
недоумение человека, страдающего от социальных несправедливостей,
могла разрешить только сказка; значит, человеческий разум еще слаб,
он опутан оковами того социального порядка, который подавляет
свободу, и только сказка может объяснить, как сумел Ахмет-ахай
возвыситься над обществом, среди которого живет.
Ахмет-ахай, оказывается, много путешествовал по свету, а много
знает, говорят турки, не тот, кто (много жил, а кто много странствовал.
Ахмет-ахай, пополняя путешествиями образование, попал в Аджеми-
стан — в Иран. Там отыскал он чудесную пещеру — подземный чертог
трехугольный, который ежегодно открывается; на миг туда впускают и
сразу же выгоняют. Но Ахмет-ахай, закупив 360 фиников, ухитрился
забраться туда и, съедая ежедневно по финику, пробыл там год, когда
смог выйти на землю. А когда он вышел, он познал тайны. Нет, не так,
чары сказки с него слетели; он понял, что, сколько ни учись, все равно
ума больше, чем имеется у человека от природы, не наберешь; он
понял, что он всегда был умным, но его только обижали.
Народная мудрость далека от схематической, догматической
философии, мыслящей силлогизмами. Ахмет-ахай поучает, потешая, поучая.
Для того чтобы посмешить человека, он, этот народный мудрец,
прикидывается часто дурачком.
«Пришлось и 'мне, умному, попасть в дураки»,— простодушно
говорит Ахмет-ахай. Притворство было необходимо, чтобы высмеять люд-
216

скую глупость. Он должен так поступать, пока живет в обществе,
классово ему чуждом,— среди жадных акул, продажных кади (судей),
среди кулаков-косебаев и тиранов-ханов. Однако под оболочкой глупости
различаются перлы мудрости. Мудрость и глупость в «ем объединились
и 'неразрывно слились; но так было исстари, да только ли в Крыму.
Уже на Абдерах, греческом городе во Фракии, (на берегу Эгейского
моря обнаруживается «единство противоположностей»: жителей города
(абдеритов) ославили в Греции глупцами, но город—родина и
античных философов: Демокрита, Анаксагора, Протагора. Мстя Ахмет-ахаю,
злые языки решили, что все-то озенбашцы, земляки Ахмет-ахая,—
дураки.
Естественно, что цикл анекдотов о глупости наслоился «а Ахмет-ахае.
Наблюдая, как часами выспрашивал С. И. Мирер у собеседников все,
что они знают об Ахмет-ахае, один татарин торжественно объявил, что
у него есть крошечная рукопись об Ахмет-ахае. Он повел гостя к себе
в дом, но тщетно обшарили они все уголки. Татарин перепутал: у него
были какие-нибудь анекдоты, может быть безымянные, переведенные
или переложенные с арабского языка, «о, читая их, он относил все к
Ахмет-ахаю, хотя суждения и поступки Ахмет-ахая безрассудны: когда,
например, девочка, просунув руку в кувшин, чтобы достать орех, 1не
может вытащить ее, Ахмет-ахай предлагает отрезать руку; »или он
надевает на шею мельничный жернов и кидается с горы вниз.
Но глупость эта наносная, «и можно ли сердиться на Ахмет-ахая,
печальника народного горя.
Как нежно любит татарин Ахмет-ахая, показывает импровизация —
своего рода театральное представление, устроенное для С. И. Мирера
накануне Первого мая (1939 т.) в деревне Стиля. Местный балагур,
взяв палку, изображал бедняка чабана Ахмет-ахая, когда он пас стада
у бая. «Э-эх, палочка, палочка,— говорил татарин,— в одном мы с тобой
печальном положении. Сорок трав и цветов сорвал я по горам, я искал
медоносные цветы, на которые садятся пчелы, я искал травы, из которых
Лукман Хеким * изготовляет лекарства. Я хотел тебя, овечка,
накормить, как невесту, я так трудился — и что же заработал? Не овец, а
вшей». И когда он говорил это, слезы лились у него из глаз. Потом
палка начинает совершать невероятные вещи; как актер, играет он с
этим простым предметом, необходимым в Крыму во время странствий
по горам. Татарин прижимал палку к груди, вдруг в страшном гневе
отбрасывал ее куда-то в сторону, а потом испытывал как бы жалость,
брал ее и тихонько подносил к себе; руки у него дрожали, он целовал
эту палку. Он снимал с себя одежду и надевал на палку, поднимал
высоко над головой, как знамя, дырявый кафтан, выделывая руками,
ногами, головой невероятные движения.
А когда прошел восторженный экстаз, он начал рассказывать
отрывки социально заостренной сказки о борьбе батрака со злым беем и
кончил тем, что протянул нити от старых времен к «современности: теперь
Ахмет-ахай счастлив, перед ним открыты пути, теперь таланты в народе
не пропадают; замухрышки, жалкие батраки учатся в университете.
Старый Ахмет-ахай, всегда боровшийся за правду, мог ликовать;
правда восторжествовала не только в мечтах, но и в жизни.
4
Если задан будет вопрос о происхождении Ахмет-ахая, исследователь
затруднится. Мудрость и глупость неразлучны; и часто хочет человек
каяяться не тем, что он есть. Наперебой мудрецы мирового фольклора
217

притязают на глупость; они громко объявляют свое имя, хотят
присвоить себе то, от чего отказываются благоразумно анонимы.
В сказках «Тысяча и одна ночь» (т. IV, стр. 434—435) два ловкача,
потешаясь над простаком, уводят у него из-под носа осла. Когда
простак оборачивается назад, перед ним стоит человек, надевший себе на
шею повод. Видя изумление простака, ловкач плетет небылицу, что это
аллах наказал его за то, что он, пьяный, побил мать. И дома супруга
горюет, что они так долго изнуряли работой человека. Мотив
превращения человека в животное, отголоски перевоплощения (правда,
окарикатуренные), реальная грубая черта (пьянство) выдают возникновение
анекдота, включенного в «арабские» сказки, в Египте; значит,
сравнительно поздно, уже в XVI—XVII вв., проник анекдот сначала в Турцию,
а оттуда в Крым.
В Турции уцелела еще комическая концовка: встретив потом на
базаре осла, похищенного у него хитрецами, ходжа Насреддин
наклоняется к ослу и шепчет, что, верно, он опять напроказил, раз аллах отнял у
него вторично человеческий образ. В Крыму на этом сюжете
развернулась длинная цепь похождений Ахмет-ахая.
Косвенные улики говорят, что Ахмет-ахай знавал ходжу Насредди-
на; впрочем, оба они долго странствовали по свету.
Пробравшись в Крым под чужим паспортом, выписанным на имя
ходжи Насреддина, то ли .с Кавказа (iho он хочет замести следы), может
быть, переплывший из Анатолии — с Малоазиатского побережья, но
вероятнее — из Стамбула, Ахмет-ахай хорошо устроился в Крыму.
В эпоху верховенства Османской империи над Крымом пришельцы из
Турции были желанные гости; сюда наезжали меддахи — рассказчики.
Сначала славили они героев воинствующего ислама; потом слагали
сказы о подвигах местных, крымских батырей: так, на старой основе,
воспели они, может быть, уже в XIX в. Тугай-бека *, громившего
поляков; меддахи тешили прибаутками. Они завезли, быть может, и анекдоты
о ходже Насреддине. А впрочем, связи между Крымом и метрополией
были тесные (и торговые), а то и просто ездили татары в Турцию или
через Турцию в Мекку, которые дни и ночи во время далекого
путешествия слушали и передавали смешные истории о ходже Насреддине.
Ходжа Насреддин гремел по Крыму; всюду ходили о нем «прославленные
шутки», как пишет В. X. Кондараки. Велико было словесное богатство
ходжи Насреддина, и задумал Ахмет-ахай, безвестный незнакомец,
посягнуть на наследство. Он начал выдавать себя за сына Насреддина;
потом, осмелев, он уже говорит, что Насреддин — это его псевдоним, и,
наконец, отрекся от Насреддина. Теперь за него заступаются уже и
татары и утверждают, что, конечно, был и ходжа Насреддин, но Ахмет-
ахай превосходит его.
Однако осмотр наследства, которое он так ловко подобрал,
показывает, что права Ахмет-ахая сомнительны. Десятки проделок, остроумных
выходок давно слышны в Турции; вглядевшись в них, исследователь
откроет следы близких заимствований: как Ахмет-ахай вытаскивает
луну из колодца, как ворон унес мыло, как Ахмет-ахая поймали в
огороде, как он днем сажал деревья и вечером вытаскивал — имущество
бедняка всегда должно быть под боком; как он сторожил двери, как он
бьет заранее дочь, хотя она и не разбила еще посуду, как он распугал
в воде ноги, как он съел отравленную баклаву, как умер котел, как он
проповедовал в мечети и т. д. и т. п.— трудно перечесть анекдоты,
говорящие о непосредственном воздействии турецкого фольклора на
Крым; иногда кажется, что анекдоты шли в Крым литературным
путем — в Крым завозили литографированные и печатные сборники анек-
-218

дотов — может быть, пристальное изучение анекдотов открыло бы, что
в Крыму распространен был в XX в. сборник анекдотов о ходже Насред-
дине, изданный Веледом-челеби (Избудак).
Впрочем, Ахмет-ахай обобрал не только ходжу Насреддина.
Пожалуй, анекдоты о придворном шуте Инджирли-чауше, острые, часто
нескромные, «скоромные», тоже пришлись по сердцу татарам: мужская
компания, собравшись, любит послушать неприличные анекдоты, они
хорошо запоминаются, охотно переходят из уст в уста, и кое-что,
может быть слегка сглаженное, доходит и до собирателя. Хан предъявляет
Ахмет-ахаю требование: «Извинись так, чтобы я еще более
рассердился», шут подстерегает хана под лестницей на пути в гарем »и обнимает
егэ. Хан, разгневанный, кричит, а шут спокойно замечает: простите, я,
думал, что это ваша ханым идет. Трудно, может быть, рассудить Доб-
чииского и Бобчинского, кто из них раньше сказал «э-э»; но здесь
приоритет, безусловно, будет принадлежать Инджирли-чаушу.
5
Ахмет-ахай попал в Крым, и был бы он плохой шут, если бы
забыл «освоить» местную культуру. Он *вспомнил, что кочевые татары —
ногайцы — в Крыму возили на телегах дома-юрты и так переезжали с
места на место (этот обычай сохранился в брачном обряде), и, когда
строил себе дом, он подвел под него колеса. Рассказ об этом слышал
С. И. Мирер от умного старика, отвечавшего* на вопрос собирателя, как
сделать, чтобы книга понравилась всем. «А ты сделай так, как Ахмет-
ахай: он никак не мог никому угодить: один заявлял, что дом должен
быть обращен на север, а другой—«а юг, и, переделывая окна, о«
уставал и уставал от критики».
Ахмет-ахай охотно любит уходить в глубь веков; раз он заикнулся о
времени, когда в Крыму были «френки» — франки, и тут себя выдал
опять: френками-то называли европейцев турки, и он, значит, видел их
скорее всего в Турции.
У бедняжки в голове все перепуталось; он смешал время «падишахов
урумов» (и кого он тут подразумевает: то ли византийцев, или Сельджу-
кидов Рума—Малой Азии) и время, когда в Крыму господство турок
перешло к христианам. Все перезабыл Ахмет-ахай, он знает только, как
односельчане однажды в ужасе ожидали, что падишах урумов
подвесит на минарете колокол.
Поселился Ахмет-ахай в Озенбаше. Озенбаш — его вторая родина,
только какой Озенбаш; есть Большой Озенбаш (Бююк Озенбаш) и
Малый Озенбаш (Кючюк Озенбаш), об этом идет спор между жителями
деревень. Только спор этот непохож на то, как спорили семь городов из-
за Гомера. Зная, что соседи смеются над ними, озенбашцы — жители
Большого и Малого Озенбаша, отказываясь от Ахмет-ахая,
перекидывают его от себя друг на друга. «Это не -мы дурни»,— хотят сказать они
о себе. Что же оставалось делать Ахмет-ахаю. Он обиделся, бросил
родину, и начались скитания, прославившие его имя.
Он непоседа, хотя в степь спуститься он все-таки боится; теперь
везде он знаком, и, может быть, лучше, чем на родине. Чем ближе к
Бахчисараю, тем чаще показания о нем как о глупце, а чем ближе к морю,
к Озенбашу, тем чаще указания говорят о мудрости Ахмет-ахая.
Однако стоит сказать, что Ахмет-ахай происходил из Озенбаша,
отзывы делаются сдержаннее: Озенбаш — синоним глупости, а зная
суждения соседей о себе, жители Озенбаша настораживаются, а раз даже
отказались в Малом Озенбаше о нем говорить.
21»

Так, противоречивые представления создались теперь <в Крыму об
Ахмет-ахае; но он уже равнодушен ко всему этому.
6
Отдельные, разрозненные анекдоты, оторвавшиеся иногда от боль-
ших, законченных тем, объединяются вокруг Ахмет-ахая; создается
большое полотно, на котором зарисована богатая приключениями жизнь
Ахмет-ахая. Может быть, даже наверное, С. И. Мирер бессознательно
подчеркнул это; он хотел придать книге 'стройность; для него ясна была
необходимость построения в анекдотах «связной биографии Ахмет-ахая.
Сумеет ли он сделать это. Или ему нужна помощь, нужно, чтобы
кто-нибудь со стороны «помог зафиксировать все, что ходит об Ахмет-
ахае, и сложить из рассыпанных кусочков хорошо подогнанный
мозаичный образ.
Вмешательство извне часто давало положительные результаты, и
народное творение от этого только получало рельефно очерченную
законченность. А если так, почему же опыт над Ахмет-ахаем был бы
неправилен или иеудачен. Жизнь стремительно движется; памяти народной
трудно удержать сложный, длинный прозаический текст, и без
карандаша вдумчивого собирателя оформление затормозится, надолго
задержится, а может быть, и отпадет.
Несомненно, что циклизация анекдотов происходит; и в книге
материал опубликован отчасти по группам: он тематически объединен, хотя
количество циклов уже теперь могло бы быть увеличено.
Вот примерно эти циклы:
1. Анекдоты о глупости. Мишенью для насмешки взяты были
сначала жители Озенбаша; и число этих анекдотов было строго ограничено.
Когда один человек из Кукулета услыхал анекдоты о том, как Ахмет-
ахай предлагал для уплаты курбане сеять камсу, он угрюмо заметил:
«Это — неправда; в книге, которая хранится у меня, такого анекдота
нет». Вся рукопись заключала 25—40 анекдотов об абсурдных советах
мудреца Ахмет-ахая землякам-глупцам. Неясно, конечно, почему
умный человек дает советы, исполнение которых ведет к порче добра, а
иногда к гибели человека.
Тот человек упрямо решил, что рукопись говорит о мудром Ахмет-
ахае, а вся беда в том, что соседи и у него глупые и буквально понимают
его советы. А новый, впервые услышанный им, анекдот о посеве камсы
ц ему на свежую голову показался диким и никак не укладывался с его,
представлением о мудром Ахмет-ахае.
2. Анекдоты о пребывании Ахмет-ахая на горе Бойке около
Озенбаша. Ахмет-ахай выступает как человек свободомыслящий; он смеется
надо всеми — и над аллахом, и даже над женой. Здесь несомненно есть
и новообразования, своего рода реабилитация Ахмет-ахая.
3. Есть большая группа анекдотов, в которых Ахмет-ахай
наказывает прелюбодеяние,— так говорит С. И. Мирер, хотя, собственно, эта
сторона в книге отражена слабо. Сопоставляя вскользь брошенное
замечание, что Ахмет-ахай однажды спрятал шайтана в сундук, а потом
жена выпустила его оттуда, я думаю, что речь идет о злых или неверных
женах,— цикл, старый, родившийся на Востоке, понравившийся
средневековью.
4. Ахмет-ахай — придворный ханский шут. Этот цикл анекдотов
сложился окончательно ъ метрополии и зашел в Крым из Стамбула.
Прототипом послужил Инджирли-чауш; с одной стороны, он позволяет себе
выходки, исполненные до крайности неприличия, с другой — это дейст-
220

вительно остроумный человек, слова которого поучительны.
Неприкрытая откровенность всегда характеризует шута; так было и в Европе, а
на Востоке грубость нравов, пожалуй, сохранялась еще дольше.
5. Ахмет-ахай и Косебай. Уже имя татарского кулака (Косебай
значит: «жидкобородый» бай) сразу указывало, что батраку живется у него
плохо: человек с жидкой растительностью на лице, как говорят
турки,— меченый раб, и таких нужно бояться. Однако батрак, долго
эксплуатируемый, торжествует над скупцом-притеснителем, и
заканчивается история печально, как и «Сказка о попе и работнике его Балде».
6. Косебай — это один тип эксплуататоров бедноты. Народное
творчество всегда резко высмеивает 'классовое общество в лице
неправедного судьи. Суд на Востоке — духовный, основанный на шариате, а
духовенству, согласно шариату, предоставлено право -собирать зекят (кур-
банские жертвенные шкуры), а попросту, обирать паству; так, и кади
и мулла вымогают у крестьянина, и на них обращена насмешка Ахмет-
ахая.
Может быть, внимательный просмотр всего материала, собранного
С. И. Мирером, открыл бы еще циклы; конечно, это будут, должно быть,
отрывки из того средневекового повествовательного жанра, который
хорошо известен и на Западе и на Востоке.
7
В Крыму наблюдается эволюция типа, это естественно, здесь
процесс развивается сильнее и резче, чем в Турции: о ходже Насреддине
тоже записаны сказки, но там это еще единичные случаи.
В Крыму Ахмет-ахай обработан был сказочниками. Рекомендуя
себя, татарский сказочник говорит, что он глубок, как бездонная бочка
Ахмет-ахая: сколько из нее ни черпай, не вычерпаешь. И сказочники,
очевидно, ретиво принялись за Ахмет-ахая.
Вторжение сказочного элемента в анекдоты об Ахмет-ахае сильно и
не случайно; конечно, подвернулись С. И. Миреру сказочники,
создавшие из Ахмет-ахая героя сказки, волшебной или реальной (фаблио).
В Крыму происходит смешение жанров устного творчества; во всяком
случае, чем дальше от мнимой родины Ахмет-ахая, тем представление о
нем утрачивает реальность: в Озенбаше это просто человек,
обыкновенный человек, там он не мог превратиться в великана.
Собственно, между анекдотом и фаблио разница скорее
количественная: анекдот о дураке кратко и четко рисует глупость человека,
действительную или искусственную, только тогда он может вызвать смех у
человека, который горделиво мнит себя умным. Фаблио может состоять
{и состоит) из сцепления смешны-х положений, он не так лаконичен, как
анекдот, сн удлиняется, поддерживая напряженность слушателя
интересной фабулой.
Когда же сказка, оперирующая фантастикой, силами
сверхъестественными, втягивает в круг героя, уже знакомого, давно фигурирующего в
коротеньких анекдотах,— это значит, что он поднимается <на высоту
надземную: реальные черты сглаживаются, реальный образ
расплывается; вот почему в Озенбаше — »на родине — сказка об Ахмет-ахае пока
непозможна.
На подаче материала, собранного С. И. Мирером, обнаруживаются
приемы сказочного жанра; и даже анекдот открывается иногда
типичным для сказки зачином — присказкой или лебылицей, врываются
иногда и прибаутки, удержанные памятью собирателя на татарском языке.
Там, где звучит песня, раздается и шутка Ахмет-ахая.
221

Конечно, все это сюжеты, давно зафиксированные в мировом
фольклоре. Трудно было бы решать, откуда просачивалась в Крым сказка:
для сказки, для слова таможенные границы или пикеты бесполезны.
Крым находился в центре и торговых путей, и военных столкновений^
сближавших людей, да часто простой случай мог занести в Крым
сказку или анекдот неведомо откуда.
Иногда сказка, как, 'например, «Дурак и береза», одинаково близка
звучит и по-русски и по-турецки. Встречаются и сюжеты, говорящие
как будто о германской струе, и это было бы не удивительно. В Крыму
долго господствовали готы.
Еще в XVI в. цесарский посол Бусбек встретил в Стамбуле готов из
Крыма и записал от них отдельные слова; следы готов ищут и теперь в
Крыму — в Ускуте. Как-никак сказки об Ахмет-ахае, который
выменивая верблюда, в конце концов возвращается домой с пустыми руками,
напоминает гриммовскую сказку: только вместо лошади фигурирует
верблюд — животное, теперь исчезнувшее в Крыму, но верблюд там был,
конечно, и сравнительно недавно (в XVIII в.), и о нем может знать
татарин по воспоминаниям стариков, сохраняющих предание, или по
рассказам людей бывалых.
Иногда на образ Ахмет-ахая переносятся сказки об «Алты Пармаке»
(«Шестипалый») — германском двойнике мальчика с пальчик, и тогда
татарин так и называет Ахмет-ахая «Кичкине-адам» («Крохотный
человек»). Алты Пармак усмиряет разбойников, совершавших грабежи в
районе Малого Озенбаша, или идет история о том, как он женился на
дочери Черноморского капитана.
Ах, чуть не забыл я сказку об «отгадчике поневоле» — сказку,
изучению которой как-то особенно не везло в русском фольклоре. Ею
открывается заря научно-исследовательской работы Вс. Ф. Миллера (1870 т.)г
потом, через тридцать лет в «Юбилейном сборнике», посвященном
Миллеру, А. Е. Крымский подвел итоги, достигнутые после Миллера,
вдогонку хотел было и я собрать сказки, упущенные исследователями.
Отгадчик совершает, правда, путешествие в Стамбул — там показывает он
искусство падишаху, но крымский вариант сказки, может быть, восходит
к русскому источнику.
Странными, непонятными, мало соответствующими общей концепции
представляются мне все-таки сказки волшебные об Ахмет-ахае как а
богатыре; он побеждает девять (сакраментальное число тюркских
народов) злых великанов, которые жили в ханском дворце, но — и это
естественно для Ахмет-ахая — борется шутками; он освобождает сорок
пленных богатырей, сидевших в утробе безумного быка. В сказке о злых
великанах Ахмет-ахай механически участвует; ему, защитнику народа,
конечно, не место здесь, и не его дело оберегать хана. Он побеждает
иногда палкой чабана, которая спасает человека в Крыму и от урагана
и от собак. А волшебную силу палки испытал на себе и собиратель,
скитаясь по яйле.
Выигрывает ли живой образ оттого, что сказка захватывает Ахмет-
ахая; во всяком случае, выигрывает сказка, когда тем, к кому
обращается сказочник, говорят, что это не какой-то безыменный герой, а тот
Ахмет-ахай, о котором они хорошо слышали в детстве.
Сказочные сюжеты обволакивали Ахмет-ахая; кажется, что
социальная значимость шла на понижение, он умирал. Октябрьская
революция оживила его — освобожденный от гнета муллы, кади, он обличает
теперь мучителей, громко высмеивая их ухищрения и проделки, их
попытки именем аллаха и Корана навязать бедняку то, что выгодно одним
эксплуататорам.
222

Было бы все-таки неправильно думать, что на Востоке крестьянство
прежде терпеливо сносило гнет классового общества. История стран
Востока, история Турции говорит о восстаниях крестьянства; и когда
только мог, крестьянин едко разоблачал махинации духовенства.
Кажется, у Поля де Регла читал я давно историю-буффонаду о
человеке, который построил над павшим ослом тюрбе и, выдавая его за
азиза (святого), обманывал легковерных мусульман. Легенда эта потом
записана была и мной в Турции; она проникла и в Крым.
На лжи, на наглом обмане построено господство мулл, это хорошо
видел всегда татарин, и теперь во весь голос объявил эту истину, о
которой должен был молчать, живя в классовом обществе.
Где только можно, мулле достается от Ахмет-ахая. В теме «о
справедливом дележе кур» он составляет тройку из муллы, Корана и мечети;
так по-новому переделывает он старый сюжет.
Антирелигиозные анекдоты, таившиеся где-то в глубине, несмело
пересказывавшиеся в кругу друзей, теперь всплывали на поверхность; о
них охотно говорит теперь крестьянин, и может быть, еще охотнее,
когда видит перед собой человека, свободного от предрассудков. Конечно,
героем, инициатором должен явиться Ахмет-ахай, сын народа,
исконный защитник интересов бедноты.
Да, Ахмет-ахай имеет право смеяться над муллой; он вспоминает,
как его учили Корану. Это было в те времена, когда он верил в аллаха.
Мулла упрятал его в мешок, и каждый прохожий бил его палками; тогда
он понял, что ему муллой не быть.
Теперь все изменилось — и даже мулла начал рассказывать
антирелигиозные анекдоты.
Яснее обрисовывается для татарина и значение ханов. Прежде он
говорил о ханах, о каких-то сказочных ханах, и на борьбу с великанами,
находившимися во дворце, посылал Ахмет-ахая. Теперь Ахмет-ахай
чувствует себя смело перед ханом: когда хан поставил у себя в саду
гипсовую статую отца, Ахмет-ахай бесстрашно щелкает ее по голове и
обращает внимание, что так звенит пустота, значит, заключает остроумно
Ахмет-ахай везиру, строителю удалась его работа.
Поскольку эти анекдоты теперь только обрамляются вокруг Ахмет-
ахая, поскольку они еще только формулируются,— на них заметны еще
неуклюжесть и тяжеловатость.
В борьбе со сказочными чудовищами — великанами н дэвами —
Ахмет-ахай окреп; он превратился в могучего богатыря, для которого пали
все преграды. «Он карабкается по деревьям, летает в воздухе, шутками
расплавляет железо, отмыкает замки богатых и раздает богатство их
бедным»,— как заметил однажды татарин.
Давно утратив узконациональные черты (да были ли они у него,
этого международного странника), освобожденный от пут, которые
наложила на него подъяремная жизнь, Ахмет-ахай вдвойне дорог теперь
трудящимся, безразлично, будет ли это татарин или кто другой. Слушая
анекдоты об Ахмет-ахае, цыганка воскликнула однажды в Бахчисарае:
«Я бы вышла за него замуж!» Этими словами, вырвавшимися у нее от
души, хотела выразить она высокую степень любви к нему.
Читатель, неужели и мы отстанем от цыганки; неужели народный
мудрец, видевший темноту сельчан, выбрашенных за борт жизни всеми
этими муллами, кади, кулаками, наконец, ханами,— нам чужд? О, это
невозможно.
Я кончаю; книга, заключающая в себе малую толику того, что сумел
собрать в Крыму С. И- Мирер, убедительнее, чем слово, покажет
человеческую многогранность образа.
22а

Скажу тихонько: если понравится читателю Ахмет-ахай, С. И. Мирер
извлечет из забытья еще кого-нибудь. В Крыму, оказывается, живет
великодушный Алим-разбойник, и страшный старик Каракоз, сверкающий
черными глазами, и сколько их там еще героев, сохраненных памятью
народа.
Как вы — не знаю, но я нетерпеливо жду, когда появится книга о
старом мудреце Востока Лукмане Хекиме.
Или, может быть, кто хочет еще посмеяться,— для того у С. И. Ми-
рера есть в запасе еврейский шут — Гершеле Острополер. Выбирайте.
^SQ^Q^T

QA^Q^Ç^^
ЗАМЕЧАНИЯ
НА «ПОСЛОВИЦЫ КРЫМСКИХ ТАТАР»,
ИЗДАННЫЕ П. А. ФАЛЕВЫМ* *
В «Известиях Таврической ученой архивной комиссии» изданы под
редакцией А. Н. Самойловича и П. А. Фалева «Пословицы, поговорки
и приметы крымских татар, собранные гг. А. А. Боданинским, Марти-
но и О. Мурасовым»2.
Пословицам предпослано обширное предисловие П. А. Фалева,
заканчивающееся краткой библиографией пословиц (стр. 1—26).
Содержание предисловия разносторонне: здесь П. А. Фалев говорит о при-
ехмах издания; извлекает из рукописи собирателя (О. Мурасова)
сведения о состязаниях пословицами в Крыму; намечает, наконец, ряд
вопросов, которые возникают при изучении пословиц
(соприкосновение между пословицами и песнями, влияние ашиков, история
отдельных пословиц и поговорок и т. д.3). Конечно, вопросы эти от
окончательного решения далеки, как это сознает (на стр. 23) и автор. Но на
всей работе лежит печать вдумчивости; пословичный турецкий
материал распределен по главам, облегчающим поиски4, подобраны (кое-
где) османские варианты (по сборнику Текезаде Сайда «Дуруб-и эм-
сал-и тюркие»).
В лице П. А. Фалева перед нами новый тюрколог, обнаруживающий
живой интерес и начитанность в памятниках народной литературы
тюркских племен.
Естественно поэтому желание задержаться подробнее на разборе
«Пословиц крымских татар».
1 Статья просмотрена в корректуре А. Н. Самойловичем, которому принадлежат
примечания, отмеченные буквами А. С. — Ред.
2 Вып. 52, Симферополь, 1915, стр. 1—67. Чрез какие фазисы прошло издание,
видно отчасти из протоколов Комиссии (см. «Известия...», № 49, стр. 247; № 50, стр. 293;
№ 51, стр. 336). Судя по последнему протоколу и по первой сноске к предисловию
П. А. Фалева, в которой выражается благодарность А. Н. Самойловичу за содействие,
последний редактором издания не состоял.
3 Что касается лингвистических замечаний, укажу, что мне также приходилось в
Турции слышать форму «каре» (стр. 3—4), см. также дальше в пословице № 176
«яреси»; слово «кёпеджик» (как уменьшительное от «кёпек» — собака) по-османски не
употребляется (стр. 6, примечание 3); хотя В. X. Кондараки и передает слово «илляхи»
через два «л» (стр. 17, примечание 5), но это неверно.
4 Внутри глав пословицы идут в алфавитном порядке. Впрочем, как во всякой
системе, произвольность не устранена совершенно; например, дважды напечатанная
пословица (под № 37 и 644) попала в разные главы.
15 В. А. Гордлевский
225

I. ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ТУРЕЦКИХ ПОСЛОВИЦ
Для турка пословица представляет как бы завет предков потомкам,
это — «слово предков», в котором закреплен жизненный опыт. Линия
поведения определяется, таким образом, для потомка традицией.
На эту сторону характера османцев обратил уже внимание в XVI в.
цесарский посол к султану Сулейману Великолепному*, барон Бус-
бек*. Описывая заимствованные у греков обряды христианские
(освящение морских вод перед плаванием), наблюдательный
путешественник замечает: «Они все еще держатся хорошего мнения о своих
предках; они говорят, что знание предков было более глубоко, чем у них,
и потому благоразумнее оставлять все так, как они что нашли,— как
бы это ни было вредно, — чем вносить изменения» 5.
Подчинение воли «словам предков» обезличивает человека, и
полное отсутствие инициативы производит впечатление наивности,
граничащей с анекдотической глупостью. Это сознает уже и турок, «ум
которого приходит потом» (см. 492, также 491). Классический пример
наивности рассказан Бусбеком. Где-то за Ангорой, на берегу реки Кы-
зыл-Ирмака, он повстречал крестьянина, который на вопрос, как у них
ловят птиц, отвечал, что поймать птицу им никогда не случалось; он
только знает, что птицы эти привыкли улетать, как только к ним
приблизиться ß.
Так перекидывается мост от прошлого к будущему, и, находя в
пословице ответ на запросы жизни, турок думает, что история
повторяется, что жизнь совершает неизменный круговорот, потому что
неизменна человеческая природа. Между нравственным обликом человека и
его физическим строением находится полное соответствие; чистота
физического типа выявляется в благородстве,— наоборот, злая природа
только указывает на дефекты физические. Понятно, с этой точки
зрения, деление народа на «белую кость» и «черную кость».
Дух и материя, характер и наружность для турка заключают
отражение закона о неизменности природы.
Мысль эта, впрочем, была ясна уже давно; Эзоп (изд. С. Halm'a,
№ 13) в басне об эфиопе — черном рабе — учил, что «природа
остается такой, какой была прежде», что нравственное совершенство
невозможно для человека, природа которого порочна. Воззрения на
неизменность человеческой природы выпукло раскрываются в кодексе
турецкой народной мудрости — в пословицах7.
«От неразумного не бывает верности, от благородного мужа —
мучения» (151).
«Если ум не вошел с молоком матери, он не войдет с коровьим
молоком» (157).
«Змея меняет свою шкуру, а не нрав» (547).
«По матери выбирай девицу, по основе — полотно» (286).
«Птица делает то, что видит в своем гнезде» (559).
В пословицах, таким образом, определенно развито учение о
наследственности. Наблюдения эти верны не только для человека, но и
для всей органической природы:
«Яблоко от яблони недалеко падает» (590).
5 «Lettres du baron de Busbec». Перевод аббата De Foy, Paris, vol. II, 1748, p. 111.
6 Ibid., vol. I, p. 159. Выше рассказан аналогичный ответ о ловле рыбы: как только
запустить руку в воду, чтобы схватить рыбу, немедленно она убегает.
7 В основу характеристики взят материал из «Пословиц крымских татар»;
цифрами обозначаются номера пословиц.
226

На зло, впрочем, природа человеческая более податлива, оно
воспринимается как будто скорее:
«Не прикасайся к котлу — запачкаешься; не приближайся к
злому— от него пристанет беда» (112).
На Алтае, правда, говорят:
«С добрым поведешься — добро переймешь,
С худым поведешься — худое переймешь»8,
но эта пословица стоит все-таки одиноко, и общее наблюдение
сохраняет силу.
Если неизменна природа, то и человек в своих нравственных и
общественных взглядах должен быть неизменно тверд9. Верность в
дружбе (476), уважение к родителям и старшим (113, 294, 298);
усидчивость и трудолюбие (364, 408) —естественные логические выводы из
основного взгляда на жизнь. Жители Крыма прекрасно усвоили
твердость татарина в слове и на слово заключают с ним всевозможные
сделки. Литовский митрополит Сестренцевич, наблюдавший Крым в
XVIII в., говорит, что никто не спорил о первенстве, но дворяне,
знатнейшие по роду, уступали часто место дворянину низшей степени,
если он был значительно старше их летами 10. Кое-что, однако, в этой
«традиционной» характеристике турка уже уступка времени; так, на
заре истории несомненно старики не пользовались почетом; это
заметили уже китайцы11. Алтайская пословица, сохраняющая черты
архаичности, говорит о презрении к старикам как о чем-то естественном;
в обществе они уже негодны, как старая лошадь12. В пословице
чувствуются отголоски обычая убивания стариков.
Честно жить, однако, бывает иногда трудновато.
«Говорящий правду не угодит и отцу» (90).
«Кто говорит правду, того выгоняют из девяти государств» 13.
Цифра «девять», эпическая турецкая цифра, указывает, конечно, на
то, что правда нетерпима во всяком человеческом обществе. Однако
необходимость правдивости от этого не колеблется; турку все-таки
чужд житейский оппортунизм образованного перса Саади *, который
советует (в «Гюлистане») не откровенничать с другом из опасения,
чтобы впоследствии — во время ссоры — тот не использовал слабых
сторон своего приятеля 14. Турецкая пословица, впрочем, вовсе не
рекомендует неосмотрительной словоохотливости (ср. особенно 125), это
противоречило бы природе турка, который во всем любит степенность,
медлительность. «Яваш, яваш!» («Потихоньку, потихоньку!»),—
успокаивает он не в меру разошедшегося собеседника; на этом принципе
построена была в Турции и международная политика Порты, которая
оттягивала постоянно реформы. Турок знает цену слова:
«Раз скажи, а два раза выслушай» (72).
«Говори, прикусив язык» (84).
«Верь больше своим глазам, чем чужим речам» (68).
8 В. Вербицкий, Алтайские инородцы, М., 1893, стр. 192; также у киргизов;
Н. Пантусов, «Ученые записки Казанского университета», 1897, № 4, пословица № 82.
9 «Надо играть честно!», «Надо жить честно!», — вот основной принцип турка,
верно схваченный М. Горьким, который влагает эти слова в уста татарина «На дне».
10 Османцы уже подзабыли этот обычай и, вспоминая, высмеивают татар; см.
Вефик-паша, Изборник пословиц, Константинополь, [б. г.], стр. 101.
11 В. Радлов, К вопросу об уйгурах, СПб., 1893, стр. 78.
12 В. Радлов, Образцы, т. I, стр. 2, пословица 18.
13 В. X. Кондараки, Универсальное описание Крыма, ч. XIII, СПб., 1875,
пословица 56.
14 Против доверчивости высказывается уже фараон Аменемхет I (XI дин.). См.
Б. Тураев, История Древнего Востока, I2, стр. 225.
15*
227

«Слова навлекают на человека несчастье» (226).
Здесь, быть может, сказывается уже горький опыт.
Поэтому поспешность строго осуждается турком: она никогда не
доводит до добра (15). Лишнее слово влечет за собою драку (264),
«говорящий много — ошибается» (139).
Вероятно, эта медлительность проистекает из представления
(обычного у народов Востока) об ограниченных способностях татарина и
турка.
«Ум татарина приходит потом» (492).
Чтобы как-нибудь смягчить горечь этого сознания, татарин
склонен высказываться так и о соседях:
«Русский вспомнит поздно, а татарин — когда нельзя помочь»15.
Однако от доктринерства и резонерства турок все-таки далек,
жизнь сложна, она требует от человека компромиссов, уступок:
«Кто ищет друга без недостатков, тот остается без друга» (127).
Так вокруг человека замыкается кольцо: человек неизменен в
жизни, потому что на нем отражается общий закон природы, природа
неизменна, потому что и над ней царит суровый закон неизменности,
предопределенной изначала,— закон неотвратимости, рока. Здесь
лежит разгадка консерватизма национального турецкого характера,
разгадка фатализма:
«Что начертано на челе, то увидят глаза» (16).
II. ЗНАЧЕНИЕ ПОСЛОВИЦЫ В ОСМАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
С пословицей турок сроднился; она проникла во все виды
словесного творчества (очень много, например, пословиц у Абул Гази*16).
Но здесь я ограничиваю свою задачу указанием значения пословицы
в литературе османцев.
Принято говорить (Гибб), что персидская поэзия, обладая
«могуществом Горгоны», убила в османской поэзии проблески
самобытности. Персидские перепевы заполнили в Турции придворную поэзию;
все, что тянулось к меценатам, подделывалось под настроение и
вкусы двора.
Так ли, однако, глубоко захватила эта придворная поэзия
широкие общественные круги? Народ в массе был неграмотен или, во
всяком случае, малограмотен, вычурные образы, навеянные персидской
поэзией, были для него непонятны. У него была своя литература, мало
еще, впрочем, изученная: религиозные потребности удовлетворялись
отчасти религиозными поэмами («Мевлюд-и Наби» Сулеймана Челе-
би *, «Мухаммедийе» Языджыоглу* и др.), где в реальных, иногда
чувственных, красках описывались и заповеди, и эсхатологические
представления; но главным образом распространены были в народе
простые по форме религиозные стихотворения, выходившие из дерви-
шествующих, может быть даже сектантских, кругов. Вместо
утонченной поэзии народ находил эстетическое наслаждение в дестанах
разнообразного содержания: здесь были и эпические описания богатырских
подвигов сказочных героев или разбойников, юмористико-сатирическое
изображение темных сторон бытовых явлений; были и дестаны,
заменявшие, так сказать, газету, фиксируя события, только-что случившиеся
15 В. X. Кондараки, Универсальное описание Крыма, пословица 21.
16 Пословицы имеются в древнейшем памятнике мусульманско-турецкой
литературы, в «Кутадгу-Билиг» (XI в.). — А. С.
228

и поразившие мысль народа (например, описание пожара). Теневой
(карагёзовский) театр, в настоящее время обратившийся в забаву для
детей, несомненно имел прежде значение политическое; в пьесах
устами карегёзчика выражалось общественное мнение или настроение по
поводу политики, внутренней и внешней. Печатный станок убил в
Турции эту полународную литературу17, и изучение рукописей,
вероятно, только отчасти восстановило бы перед нами картину народной
литературной жизни (больше надежды, конечно, на отыскание
религиозных народных произведений).
Но между тем как от дестанов, народного театра и т. д. писатель,
поднявшийся до верхов литературы, проникший в литературные халь-
веты, отворачивался, пословица по своему нравоучительному
характеру оказывала на него более сильное действие, и поэты давно уже
решились обращать на пословицы внимание общества, высших кругов
его. Благодаря этому для суждения о пословице османской (в ее
прошлом) мы располагаем исторической перспективой, при изучении
пословицы мы могли бы иногда выяснить время первого- появления на
османской почве пословицы, установить, быть может, изменения во
внешней форме пословицы.
Одна из первых попыток стихотворной переработки пословиц
принадлежит современнику поэтессы Михри-хатун, Гювахи 18,
составившему сборник, обычно известный под именем «Пенд-наме» («Книга
увещания») 19. Пословицами вообще охотно пользуются поэты XVI в.—
например, Месихи * в «Шехренгиз» («Смутьяне»). Тяготение к
пословицам особенно заметно у поэтов, которые вели веселую жизнь и не
признавали условностей литературного языка. Поэт-гуляка Ревани *
(XVI в.) на упреки в растрате богоугодных приношений, назначенных
для Мекки, отвечал пословицей: «Кто держит в руках мед, тот и палец
облизывает»20 и др. Поэтесса Михри-хатун* начинает одно
стихотворение словами: «Хоть все говорят, что короток ум женщин...»21.
Пословицы попадаются и у поэтов XVII в.: Вейси *, например, в
знаменитой касыде «Насихат-и Исламбул» упоминает ходячую на
Востоке — у османцев, греков, армян — пословицу «рыба тухнет с головы» 22.
Бывало, что стихи поэтов шли в народ; так, пословица «придешь с
деньгами в руках, скажут: эфенди приглашает, а с пустыми руками —
скажут: эфенди почивает» сочинена поэтом XVI в. Энделиби2* и др.;
17 В одном из памятников этой литературы, именно в «Жизнеописании Сейида
Баттала», встречаются пословицы. — А. С.
18 А. Е. Крымский («История Турции и ее литературы», М., 1910, стр. 62) хочет
установить другое произношение «Гявахи»; мне кажется, что форма «Гювахи»,
которая, по его же словам (там же, примечание 2), более употребительная, правильнее,
s
как стоящая в связи с персидским словом с\у (свидетель).
19 Отчасти сборник этот вошел в собрание пословиц (500), изданных под
редакцией О. Schlachta-Wssehrd, Восточной академией в Вене («Osmanische Sprichwörter»,
Wien, 1865, XII +180). Пословицы, как сказано в предисловии, извлечены из двух
рукописных сборников и из Гювахи. Издание состоит из текста, транскрипции,
переводов (немецкого и французского), глоссария. Работа произведена была студентами
Академии и потому не без крупных недочетов в транскрипции и в переводе; книжная
форма сохранилась, например, в пословице 249: «Земан-ле ве саман-иле». Из
рукописных собраний венской Восточной академии заимствовал пословицы для своей
хрестоматии и М. Wickerhauser (Wien, 1953).
20 В. Д. Смирнов, Очерк истории турецкой литературы, — «Всеобщая история
литературы», т. IV, под ред. В. Ф. Корша —А. Кирпичникова, СПб., 1892, стр. 472.
21 Тям же, стр. 480.
22 Там же, стр. 502.
23 Там же, стр. 433.
22g

пословичные выражения поэта XVIII в. Сюмбюльзаде Вехби *
цитируются иногда в сборнике пословиц Шинаси *.
Первое знакомство с османскими пословицами в Европе восходит,
по-видимому, уже к XV в. Вольные и невольные путешественники в
Турцию сохранили в сочинениях упоминания (правда, случайные) о
пословицах. Например, так называемый мюльбахский студент (XV в.)
сообщает commune proverbium..., quod Karaman beg stabit in aeternum
(«Караманский бей до скончания веков будет существовать») 24.
III. ИСПРАВЛЕНИЯ И РАЗЪЯСНЕНИЯ,
УКАЗАНИЯ ВАРИАНТОВ ТУРЕЦКИХ И ГРЕЧЕСКИХ
Понимание пословиц несомненно представляет большие
затруднения: отражая быт чужой, отражая иногда, так сказать, «живую
старину», они, быть может, утратили уже смысл и для крымца;
дословный, сам по себе верный, перевод, оторванный от мировоззрения
народа, конечно, мало объяснит значение пословицы. Все это прекрасно
знал П. А. Фалев; вдобавок редактор был стеснен материалом,
который был передан в его распоряжение; он должен был подготовить
для печати пословицы, собранные и (отчасти) переведенные другими
лицами. Полное комментирование, разумеется, было бы непосильно
ему; все-таки редактор мог бы избежать ряда ошибок, извращающих
иногда пословицу, поскольку это зависит исключительно от
правильного понимания текста.
Общие принципы, принятые П. А. Фалевым при переводе пословиц,
высказаны им в предисловии (стр. 7) : «При редактировании я
старался, по возможности, сохранить их (гг. Боданинского и Мартино)
перевод; изменял его лишь в тех случаях, где авторы сборников
переводили не дословно, а по смыслу». Впрочем, иногда редактор
отступал от этого, так, например, пословица 269 переведена вольно, и
картина обмывания покойника пропала; изредка при переводе не
принимается во внимание (необычный) порядок слов в предложении,
изменяющий смысл, например в пословице 50925.
Цель моей статьи скромна: устранить ошибки, вкравшиеся в
издание26, посильно объяснить некоторые пословицы и ввести, таким
образом, собрание в оборот для будущего исследования; быть может,
кое-что из моих крох будет и небесполезно. Замечания мои следуют
в порядке нумерации «Пословиц крымских татар».
1. Пословица эта записана была и от османцев в Бурсе моим
учеником В. М. Завариным, см. также «Изборник пословиц» А. Вефик-
паши (iSjj^ .jJlïT vJ^ oL*uju) Константинополь, s. a27, стр. 25. Be-
24 A. Крымский, История Турции и ее литературы, т. I, М., 1916, стр. 166 с
примечанием первым. А. Е. Крымский говорил мне, что пословицы две попались ему также
в путешествии де ля Брокьера (XV в.).
25 Может быть, пословицы эти из коллекции О. Мурасова; при группировке
пословиц индивидуальный характер собраний пословичных утратился: пословицы у
П. А. Фалева распылились.
26 Очевидные опечатки — к сожалению, обильные —почти не отмечаются;
конечно, объясняются опечатки просто — неприсылкой, как сообщает мне П. А. Фалев, ему
для прочтения корректур. За ряд указаний приношу благодарность преподавателю
Лазаревского института С. Г. Дзеруньяну и студенту Московского университета Д..Х. Ха-
лилеву.
27 Сборник пословиц А. Вефик-паши (вышедший в 1288 или 1289 г. х.) был
переведен и на английский язык: Е. P. Davis, Osmanli proverbs and quaint sayings, London
(1898), VIII+401 + 168. (Текст, транскрипция и перевод 4300 пословиц). Так как на
230

роятно, зашла от персов, у которых также известна (М. А. Гаффарсж,
Вл. Гордлевский, Персидские пословицы,— «Древности восточные»,
т. IV, № 2).
2. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 26).
3. Пословицу перевести лучше: «Нельзя определить границу дарам
божьим».
5, 7. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 26).
9. Выражение «нишанлы кул» значит: «меченый раб», т. е.
имеющий какой-нибудь недостаток или примету — безбородый, косой,
рыжий; в народном представлении это человек опасный28. (Ср. ниже
пословицы 61, 147. Ср. киргизскую пословицу: «Не попадайся в руки
слепому, не попадайся под глухого». П. Мелиоранский, Киргизские
пословицы и загадки, ЗВО, т. VII, стр. 43, № 31).
10. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 27).
12. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 26).
14. То есть от человека зависит счастье или несчастье; то же и по-
османски (см. Вефик-паша, стр. 11, также Вл. Гордлевский, Образцы,
849).
15. Пословица представляет мысль, выраженную в арабском
изречении, которое арабы считают даже хадисом: o^kJJi & Jä*JI29; у
османцев: <j[\a.Ji\\ <у aJUfijJ! ^| (это изречение встречается уже у Гю-
вахи: см. J. Hammer, Geschichte der osmanischen Dichtkunst, I, 288).
Но, конечно, мысль о вреде торопливости свойственна восточным
народам, ср. киргизскую пословицу «дело торопливого не удается»
(точнее: влечет вред), П. Мелиоранский, № 13, также конец № 17; также
у сартов, армян и т. д. Ср. также по-османски «бесмелесиз ише
шептан карышыр» — «в дело (которое начато) без молитвы (т. е.
неосмотрительно, поспешно) вмешивается шайтан» (Вл. Гордлевский,
стр. 56, № 1243).
17. Слово «киямет» значит еще: «шум, драка», т. е. «один
смотрит, другой — ест, — вот и начинается драка, ссора»; то же
по-османски (Вл. Гордлевский, стр. 17, № 353).
20. Это, пожалуй, не пословица, а поверие (магическая формула?) :
материальный ущерб — произвольно созданный — предохраняет как бы
от несчастия (смерти), потому что жизнь человека от природы уже
построена на равновесии между суммой добра и зла. В малоазийской
сказке о «Козьме Скоробогатом», записанной Ф. Гизе (Fr. Giese,
Erzählungen und Lieder aus dem Vilajet Qonja, Halle a/S. — New
York, 1907, S. 20), лисица утешает postfactum царских посланцев,
говоря: «башымыза геледжек малымыза гелсин! (-гелмиш)». Поверие
это распространено было и в античной древности, где на страже
закона равновесия стояла Немезида; вот так, например, Поликрат, тиран
Самосский, смущенный речами друга своего, Амасиса, об
изменчивости счастья, бросает в море драгоценнейший перстень, чтобы утешить
зависть богов (Геродот, III, 39, след.). Ср. также суеверие, распро-
обложке собиратель не обозначен, переводчик (а за ним и Th. Menzel, Der Islam, IV,
S. 131) ошибочно приписал сборник Ахмеду Мидхату, но в принадлежности его Ахмеду
Вефику никогда не было сомнения: см. Belin, Bibliographie ottomane, —^«Journal
Asiatique», 1873, ser. 7, vol. I, pp. 528—529 (ср. также рецензию Barbier de Meynard на
сборник пословиц J. Decourdemache, там же, 1878, 7-я серия, т. XI, стр. 276); так же
определенно выражается и В. Д. Смирнов («Очерки истории турецкой литературы»,
стр. 526), который в 1875 г. был в Константинополе.
28 Ср. также замечания Лэна (о слепых в Египте) к переводу «Тысячи и одной
ночи» (т. I, М., 1904, стр. 763).
29 В Бейруте добавляют: £*»^Л ^ ^J^j.
2frf

страненное между крымскими татарами: «Для заболевшего смерть
лошади — хорошее предзнаменование» (Н. Маркс, Легенды Крыма™,
вып. II, М., 1914, стр. 26).
22ai. Искажен смысл пословицы (сбила, очевидно, оригинальная
конструкция с деепричастием на «уп»). «Пусть бог, наслав горе... не
заставит искать лекарства!». Т. е. пусть бог не насылает горя и не
заставит искать лекарства! Пословица эта — османская, по указанию
собирателя, О. Мурасова, употребляется без второго члена «хекиме
дава верип»: «АллаИ дёрт верип Ьекиме-Ьакиме муЬтадж этмесин».
В деепричастии на «уп» скрыт оттенок условный.
23. П. А. Фалев обращает мое внимание, что на стр. 15 перевод,
данный для этой пословицы, неверен.
25. Т. е. он за словом в карман не полезет.
27. То же по-осм'ански (Вефик-паша, стр. 185).
28. Вторая пословица (сообщенная в примечании 5) известна и
османцам (Вефик-паша, стр. 213).
29. Это персидская пословица (М. А. Гаффаров, Вл. Гордлевский,
Персидские пословицы, № 26), проникшая и к сартам (В. П. Налив-
кин, Руководство к практическому изучению сартовского языка,
Самарканд, 1898, стр. 164) и к османцам (Вефик-паша, стр. 48),
известна и караимам (В. Радлов, Образцы, т. VII, № 18).
По поводу этой пословицы небезынтересно вспомнить слова Д.
Кантемира («Книга система, или состояние мухаммеданской религии»,
ч. I, СПб., 1722, стр. 207): «...Паче же в толикой происходят суперсти-
ции, яко псов, кошек, птиц и рыб, под видом милостыни, питают, на
сем утверждающе аксиомате: «маглук билмезсе, галик, билюр», ...«на
доброхотность дающаго..., а не на взимающего благодарение взи-
рающи».
30. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 62).
31. Так же у караимов (В. Радлов, т. VII, № 182).
32. Известна и османцам (Вл. Гордлевский, стр. 57, № 1262).
33. Точь-в-точь как у османцев (Вл. Гордлевский, стр. 57, № 1263).
37. По-османски говорят: «Казык-мы какаджаксын бу дюньяда?»
(«Не кол ли собираешься ты вбить на этом свете?»), т. е. не вечно же
будешь ты жить на свете!
38. Одного происхождения и караимский вариант (В. Радлов, VII,
№ 445). Пословица эта известна и сартам; упоминание об Индии как
будто говорит за то, что возникла пословица в Азии (у персов?).
39. Ср. османские пословицы (мое собрание, 989, 1279).
40. То же по-османски (мое собрание, 1305). П. А. Фалев (в
Предисловии, на стр. 22) возводит, по-видимому, как крымскую, так и
османскую пословицу к преданию о муфтии Джемали, который в
корзине спускал мусульманам ответы на запросы (J. Hammer, Histoire de
l'Empire Ottoman, vol. IV, p. 361). В. M. Заварин видит отражение
предания в загадке о Зембилли Ахмеде («Османские загадки,
собранные в Брусе», — «Древности восточные, т. IV). Предположение В. М. За-
варина, пожалуй, тоже безосновательно (в загадке сохранилось бы
имя отца Джемали), потому что общение с людьми, находящимися
внизу, посредством корзины обычно; обычно оно и на Востоке.
30 Пословицы и поговорки, попадающиеся в тексте, сообщаются только в
переводе, см. рецензию (мою) на легенды в «Этнографическом обозрении», 1915, № 3—4,
стр. 119.
31 По поводу пословицы 21 замечу, что упоминание камня «джада» в переводе
П. А. Фалева произошло по ошибке переводчика: «джедемен» значит «Большая
медведица». — А. С.
232

Здесь в пословице заключаются, очевидно, отголоски рассказа о
чудесной корзине, открывающей тайны упоения; она упоминается уже
у поэта Низами (1141 —1203) * в «Семи красавицах» (см. рассказ
индийской царевны: А. Крымский, История Персии, ее литературы и дер-
вишеской теософии, ч. II, М., 1912, стр. 174, след.); тема о «граде
упоенных» (шехрмедхушан), куда поднимаются в корзине, встречается
и в «Тысяче и одной ночи» (см. V. Chauvin, Bibliographie des
ouvrages arabes, t. V, pp. 242—244). Кайлюс извлек рассказ из повести
османского писателя Ламии (А. Крымский, стр. 174).
В Турции поговорка «он спустился с неба в корзине» употребляется
родителями, когда они желают отвязаться от детей, которые пристают
с расспросами, как они явились на свет божий. Азербайджанцы, по
сообщению М. А. Гаффарова, говорят: «Кёктен зембил-ле эидирмезлер
(или: гёндермезлер) !», т. е. «с неба не спускают (или: не посылают)
в корзине»; смысл пословицы — прозаический: нужно трудиться, не в
корзине с неба спускается хлеб.
42. Вероятно, это занесенное от арабов семитское представление о
лицемерии духовенства, проповедников и т. д. (всп. евангельские
слова апостола Матфея); ср. османскую пословицу (мое собрание, 1288);
у караимов перенесено на попов (В. Радлов, VII, № 402).
43. Так же у караимов* (В. Радлов, VII, № 317); близкий вариант
по-османски: «Намаз ябана чыкмаз» значит: «Лицом к пустыне (т. е.
на ветер, зря) он не молится» 32; верный перевод пословицы крымской
дан В. В. Радловым («Опыт словаря», III, стлб. 276).
47. А. Е. Крымский указывает мне, что он слышал в Ливане
схожую пословицу: «Ин касаба'л-Ьасуду, фа-ш-шайтану awla» («Если
выиграл завистник, то шайтан и того больше») ; пословица эта, по-
видимому, восходит к хадису: шайтан, исконный враг рода
человеческого, торжествует, когда в человеке раскрываются отрицательные
стороны характера.
48. На эту пословицу существует у османцев рассказ о Насредди-
не, дочери которого были замужем — одна за земледельцем, а
другая— за черепичником (слышал в 1913 г. в Малой Азии от армянина,
уроженца Сивасского вилайета). То же у караимов (В. Радлов, VII,
№ 340). Ср. персидскую пословицу (М. Гаффаров, Вл. Гордлевский,
стр. 30, № 286). Пословица эта несомненно — «сгущенная басня», один
из древних вариантов басни у Эзопа (изд. С. Halm'a № 166 «Отец и
дочери»).
49. Пословица возникла, быть может, под религиозным
воззрением на терпение; точь-в-точь и по-османски (Вефик-паша, стр. 165).
51. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 100).
54. Османское выражение «Фелейин (а не: «фелекин») чемберин-
ден гечмек» соответствует русскому «пройти сквозь медные трубы»;
в смысле испытать удары судьбы употребляется «фелектен гечмек» (см.
Сами-бей, Jfjî J-JH.U, II, стр. 1004).
56. То же по-османски: «Ялынызлык тек Дженаб-ы Хакка махсус-
дур» (Вефик-паша, стр. 282). Ср. пословицу: «Ялынызларын рефики
шейтан олур» — «Товарищем одиноких бывает шайтан» (Вефик-паша,
стр. 282).
57. То же по-османски (мое собрание, № 888 с прим. 7).
59. В значении «вставать» в Крыму употребляется глагол «турмак».
То же по-османски (Вефик-паша, стр. 20), только вместо «дур» —
32 По моему мнению, османский вариант значит: «Молитва зря не пропадет». —
Л. С.
233

«гит» (ступай); я в значении «дур» (вставай) слышал в этой
пословице «калк».
60. Есть близкий алтайский вариант (В. Вербицкий, Алтайские
инородцы, М., 1893, стр. 196).
61. Османский вариант (Вефик-паша, стр. 23) «...капында исе, ков
дышары!» («...а если он у твоих дверей, гони его вон!»).
64. Одинаково по-османски (Вефик-паша, стр. 194); почти так же
караимов (В. Радлов, VII, № 365).
65. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 21).
66. По-азербайджански выражению «кашыны бер» соответствует
«каш кабак туршатмак (или: тёкмек)» — «окислить брови, веки», т. е.
строить кислую физиономию.
67. «Дуран», пожалуй, лучше перевести «кто встает». Вероятно,
пословица эта внушена наблюдениями над верблюдами.
68. Два рядом стоящих исходных падежа немного подозрительны.
Османец еще осторожнее, он говорит: «Гёзюне биле инанма!» («Не
верь даже своим глазам!»).
70. Возникла, быть может, под русским влиянием?
72. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 84).
76. Глагол «билмек» здесь употреблен не в смысле: «знать», а
«ценить».
78. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 132, 168).
82. «Бадрак», по-видимому, слово персидскоеufjJj.
86. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 185). Ср. также:
«Догру ёлдан шашма!» («Не сбивайся с прямого пути!») или у (Вефи-
ка-паши, стр. 185): «Догру ёлдан аллах шашырмасын!».
87. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 185).
89. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 184).
90. О неугодности правды у османцев ряд пословиц (Вефик-паша,
стр. 184); из-за правды человек теряет даже жизнь: «Догру (сёйлеен)
адамын тепеси делик олур» — «У правдивого человека макушка
делается дырявой» (потому что пуля попадает ему в голову). Другой
крымский вариант у Н. Маркса («Легенды Крыма», М., 1914, вып. II,
стр. 19).
94. То же (по смыслу) по-османски (Вефик-паша, стр. 34).
95. Вероятно, это старая турецкая пословица (см. Н. Пантусов,
№ 122 — киргизский вариант, совпадающий с крымским), так же у
караимов (В. Радлов, VII, № 4), у османцев (Вефик-паша, стр. 48).
97. Это старая пословица; на Алтае записана В. Вербицким
(стр. 197), у киргизов — Н. Пантусовым (№ 77); есть и у османцев
(Вефик-паша, стр. 62), арабский вариант (М. Гаффаров, Вл. Гордлевский,
поел. 42) говорит уже о сирийской религиозной нетерпимости.
99. Пословица, напечатанная в примечании (втором), очевидно,
была написана арабским шрифтом; ее нужно так читать: «Халкынг
малына, алманынг далына гоз тикме!» «Деймек» (так напечатано) —
глагол непереходный, и сочетание «гоз дейме» — невозможно.
100. Конечно, «эманет» или «аманат» — как это видно хотя бы из
русского языка — и в Крыму может значить «заложник», но проще
понять слово в смысле «вещь, данная на хранение». То же по-османски
(Вефик-паша, стр. 43); наряду со словом «хиянет» (в народном
османском языке употребляющимся в значении прилагательного) говорят
еще: «хиянетлик».
104. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 37); оЬ, вероятно,
опечатка вместо c^j (см. Вл. Гордлевский, стр. 41, № 972).
234

105. Есть османский вариант (Вефик-паша, стр. 44).
106. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 148, 150).
107. Пословицу эту — «зор на гузеллик болмас» — я понял бы так:
«Насильно мил не будешь».
ПО. Ср. по-османски (Вл. Гордлевский, стр. 13, № 254, след.).
111. Вм. «темпе» нужно, конечно: «тепме» (по-османски и «текме»);
гак же и у караимов (В. Радлов, VII, № 242).
112. Близок вариант, сохранившийся у караимов (В. Радлов, VII,
№430).
114. В переводе опечатка: вм. «берущего» нужно «бегущего».
117. Другие варианты этой широко распространенной пословицы
указаны у: R. Altenkirch. Die Beziehungen zwischen Slaven und Griechen
in ihren Sprichwörtern. Archiv für slavische Philologie, Bd XXX (1908),
S. 358. Пожалуй, все-таки пословица происхождения восточного: в ней
как будто сказывается и восточное раболепие, и восточная система
наказания; персидский вариант у М. Гаффарова, Вл. Гордлевского
(стр. 17, №470).
118. Перевод не совсем удачный, лучше: «Прослывешь от того, с кем
водишься».
122. Есть караимский (В. Радлов, VII, № 253) и османские
варианты (Вефик-паша, стр. 235; Вл. Гордлевский, стр. 19, № 425).
127. Пословица известна и караимам (В. Радлов, VII, № 364). Есть
османский вариант (Вефик-паша, стр. 216).
130. Слово «нефис» переведено неточно — через «корысть», лучше —
«страсть, себялюбивые побуждения».
132. Есть османский вариант (Вефик-паша, стр. 164).
133. Так же у караимов (В. Радлов, VII, № 352). Встречается и
у киргизов — значит, это старая пословица (П. Мелиоранский, № 17).
137. Пословица известна и на Алтае, однако об общетюркском
происхождении ее говорить, пожалуй, рискованно: естественное
наблюдение над человеком у брода могло возникнуть самостоятельно. Ср.
также по-османски (Вефик-паша, стр. 169).
139. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 117).
141. Ср. по-арабски (Вл. Гордлевский, № 53) и по-османски
(Вефик-паша, стр. 279). В тексте или в переводе неисправность: «бурунгы»
значит: «прежний», но в переводе «сегодняшнее (яйцо)», может быть,
должно читать «бюгюнкю» (как и в османском варианте пословицы?)
Пословица в такой же форме известна и грекам (см. D. Sanders, Das
Volksleben der Neugriechen dargestellt und erklärt aus Liedern,
Sprichwörtern... Mannheim, 1844, S. 223, № 37).
143. Собственно: «Пусть ветер возьмет (т. е. развеет) (слова) из
твоих уст»; пословица употребляется по поводу неприятных слов,
исходящих от человека, от которого ничего подобного нельзя было ожидать;
в противном случае неудовольствие слушателя выражается резче — в
форме зложелания: «Дилин лал олсун, дилин сынсын» — «Пусть язык
твой онемеет, пусть обломается у тебя язык» 33.
144. То же по-османски (с диалектическими уклонениями) (Вефик-
паша, стр. 14).
145. Ср. по-османски (Вефик-паша, стр. 123, 52).
146. Вероятно, это старая пословица; известна у узбеков (М. Те-
рентьев, Хрестоматия турецкая, персидская, киргизская и узбекская,
СПб., 1876, стр.74).
33 Ср. по-русски: «Язык бы у него обломался» (слышал в дер. Красавке Чернского
уезда).
235

148. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 20).
150. И по-османски (Вефик-паша, стр. 195).
151. В примечании (втором) опечатка: не «асмас», а «азмас».
152. Есть османский вариант к помещенной в примечании (третьем)
пословице (Вефик-паша, стр. 196).
153. Ряд вариантов подобран у R. Altenkireh'a (стр. 351), но он
затрудняется решать, кто у кого заимствовал. Есть караимский
вариант — «бин акыллы» (В. Радлов, VII, № 71).
154. Может быть, не «акыллы», а «ак(ы)лы».
159. Это как будто — османский стих. Вариант («арсыз...») см.
G. Jacob, Der Bruder Hahn, S. 73; в примечании Г. Якоб отмечает, что
в сборнике Дэвиса пословица сообщена в искаженном виде, в
оригинале (Вефик-паша, стр. 189) пословица ясна: jf ^J^ jy^j^ O^ y»M
160. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 15). Другой крымский
вариант у В. X. Кондараки (№ 41): «Плюнь вверх — упадет в глаза,
плюнь вниз — замарается борода». В греческих пословицах (R.
Altenkirch, стр. 351) мысль та же, но форма другая.
164. Ср. по-османски «башында тобрасы («метатеза» вм. «торбасы»)
ексик» (Вефик-паша, стр. 78).
165. Почти так же у караимов («имиш» вм.«дыр»). (В. Радлов, VII,
№ 81). Есть близкий османский вариант (Вефик-паша, стр. 21).
167. Ср. по-персидски (М. Гаффаров, Вл. Гордлевский, стр. 11,
№ 90).
169. В пословице заключен намек на глупость; ср. османскую
сказку о «дураке», который мочится с дерева, наводя всадников, сидящих
внизу, на предположение, что это идет дождь (J. Kunos, Oszmantörök
népkoltési gytljtemény, Budapest, 1889, I сказка № »13, стр. 57).
170. Есть османский вариант (Вл. Гордлевский, стр. 15, № 308):
«Из-за одной блохи он сжигает одеяло»; в этой форме пословица могла
быть заимствована у греков (R. Altenkirch, стр. 36) ; так же у караимов
(В. Радлов, VII, № 401); вероятно, из Турции пословица занесена в
Крым; упоминание шубы в крымском варианте говорит о восточном
укладе жизни: на Востоке охотно носят теплое платье и летом.
171. Сохранившаяся рифма («баш» — «яш») в узбекском (М. Те-
рентьев, стр. 74—75) и крымском вариантах указывает, по-видимому,
что это старая пословица.
172. Очень близка к османской пословице («оглан» вм. «бала»)
(Вл. Гордлевский, стр. 3, № 5).
173. Очень близок османский вариант (Вл. Гордлевский, стр. 35,
№ 831; ср. также пословицы в сборнике Вефика-паши, стр. 93);
крымский вариант совпадает с персидским (М. Гаффаров, Вл. Гордлевский,
стр. 25, №243).
174. Вариант у G. Jacob, Der Bruder Hahn, S. 53. Выражение «корей-
им сени!» значит «ну ка, молодец (постарайся)!». Ср. также крымскую
поговорку: «Мир. — точильное колесо» (Н. Маркс, стр. 25).
176. Вероятно, это общетюркская пословица: известна и на Алтае
(В. И. Вербицкий, стр. 194) и у киргизов (П. Мелиоранский, № 73),
да и на всем мусульманском Востоке у персов и у арабов (в той же
форме, как у киргизов — «рана от копья»).
178. Вероятно, все-таки пословица зародилась на Востоке:
неожиданно, спустя долгое время, встречая на пути старого случайного
знакомого, человек отмечал неподвижность гор, возвышающихся над
ландшафтом. Персидский вариант у М. Гаффарова, Вл. Гордлевского
236

(стр. 6, № 29), сартский —у В. Наливкина (стр. 163), османский —у
Вефика-паши (стр. 176); другие варианты этой пословицы подобраны
у R. Altenkirch'a (стр. 345). R. Altenkirch отказывается установить
первоисточник.
179. Есть османские варианты (Вефик-паша, стр. 104; Вл.
Гордлевский, стр. 42, № 997).
182. Есть почти буквально совпадающий османский вариант
(Вефик-паша, стр. 109; Вл. Гордлевский, стр. 24, № 569). Пословица,
конечно, зашла от османцев, которые могут делать наблюдения над
верблюдом.
183. Мотив ранней, преждевременной (в молодости) смерти обычно
разрабатывается и в османской песне (причитаниях).
184. Ср. по-османски yJ\S д^л ^я (Вефик-паша, стр. 287).
186. С вариантом, сообщенным в прим. 5, совпадает османская
пословица (Вефик-паша, стр. 247).
187. Есть узбекский (М. Терентьев, стр. 71) и османский (Вефик-
паша, стр. 137) варианты. Пожалуй, перевод возможен другой: «Он
говорит, заставляя друзей плакать», т. е. в пословице выражено
разочарование (ср. заключение песни № 13 в сборнике Ф. Гизе, стр. 59).
188. Есть буквальный османский вариант (Вефик-паша, стр. 137);
почти так же и у караимов (В. Радлов, VII, № 152).
190. Есть караимский (В. Радлов, VII, № 151) и османские
варианты: 1) «чий таук», 2) «кокмуш таук» (Вефик-паша, стр. 137).
191. Перевод непонятный.
192. Есть близкий османский вариант (Вефик-паша, стр. 42).
193. Это стих Саади из «Гюлистана».
194. Есть османский вариант (Вефик-паша, стр. 42) и караимский
(В. Радлов, VII, №9).
196. Есть османский вариант (Вефик-паша, стр. 60).
197. Очень близок османский вариант, разница только в порядке
слов (Вефик-паша, стр. 61).
199. Большой нос и у османцев — признак гордости, ср. выражение:
«бурну бююк» («гордый») или пословицу, сообщаемую Эвлия-челеби
(«Путешествие», т. II, стр. 113): «кулун бурнуну сефер кырар» («поход
сбивает спесь у раба», т. е. вообще у подначального). Вторая
половина пословицы (мерин!) говорит, что в первой — величина носа
указывает и на мужскую силу.
202. Очень близок османский вариант (Вефик-паша, стр. 40).
203. Вероятно, это старая пословица известна и киргизам (Н. Пан-
тусов, № 119, вместо «онерсиз» — «джаман киси»).
204. В дополнение к прим. 2 о значении соли сошлемся на то, что
сказано у нас в примечании к 22-й персидской пословице собрания
М. А. Гаффарова (М. Гаффаров, Вл. Гордлевский, стр. 5).
206. Вместо «индже» должно быть «инджю» («инджи»).
207. Буквальный османский вариант у Вефика-паши (стр. 51).
209. С вариантом, сообщенным в примечании, совпадает османская
пословица (Вефик-паша, стр. 3).
210. Это старая турецкая пословица, записанная и у киргизов
(Н. Пантусов, № 48); османские варианты: Вефик-паша (стр. 53) —
«аладжа», G. Jacob, Der Bruder Hahn, S. 7; в примечании ссылка на
сборник Сайда, Вл. Гордлевский (стр. 37, № 877) — «аладжагы». По-
османски слово «ала» («пестрый») понимают иногда как арабское
слово ^Ы —«лучший», с оттенком сарказма — «злой»; таким образом,
пословица значит: «Зло человека — внутри (в нем самом), зло
животного — снаружи».
237

212. Есть османский вариант, только вместо неупотребительного
по-османски «ашалмас» — «енмез» (Вефик-паша, стр. 53).
214. «Тазр», очевидно, вместо «тазир»; соединение слов «еринде»
(«на своем месте, уместный») и «тазр» («неосновательный выговор;
уловка») на первый взгляд необычно.
217. Хотя пословица эта распространена повсеместно, все же она
могла возникнуть самостоятельно на Востоке, где женщина почетом не
пользуется: алтайский вариант у В. Вербицкого (стр. 196), османский
у Вефик-паши (стр.206).
219. То же у караимов (В. Радлов, VII, № 438); у В. X. Кондараки
(№ 3) ; у османцев пословица эта также очень распространена, во
второй части добавляют еще «бир гюн» («однажды»). В пословице
скрывается предупреждение против обидчика.
220. Точно такая же пословица встречается у османцев
(Вефик-паша, стр. 216).
222. А. X. Халилев уверяет, что, насколько он помнит, пословица
эта взята из какой-то сказки о девицах; «кара кыз» значит, конечно,
«несчастная девушка». Когда приходит ее черед делать, уже
оказывается поздно.
224. Первая половина пословицы известна и караимам (В. Радлов,
VII, № 426). «Калач» значит «бублик». Т. е. старые люди не сразу
соглашаются на что-нибудь, нужно уметь приступить к ним.
225. Есть близкий османский вариант: «хане» вместо «ода» (Вефик-
паша, стр. 243).
226. Есть османский вариант, лучше построенный синтаксически:
«чыкан» вместо «чыканы» (Вефик-паша, стр. 230).
227. Есть очень близкий османский вариант: «гёрмейиндже» вместо
«кормесе» (Вефик-паша, стр. 245).
229. То же у османцев (см. Вл. Гордлевский, Османская свадьба,—
«Этнографическое обозрение», 1914, № 3—4, стр. 1).
231. Вместо «агырса» читай «агрыса».
232. В пословице отразился взгляд на бесполезность учения для
женщин.
234. Та же мысль у караимов (В. Радлов, VII, № 263), у османцев
(Вефик-паша, стр. 118) и у киргизов (М. Терентьев, стр. 61).
237. Точь-в-точь как у османцев (Вефик-паша, стр. 247).
239. В пословице выражается предпочтение, отдаваемое девушке
перед женщиной?
244. Есть османские варианты (Вл. Гордлевский, стр. 31, № 743- и
прим. 3); ср. алтайский вариант (В. Вербицкий, стр. 196); киргизский
(Н. Пантусов, №71).
246. Есть османский вариант: вместо «аз[Ьазз]>> — «севмез» (Вефик-
паша, стр. 256).
247. Есть османский вариант (Вл. Гордлевский, стр. 3, № 8; также
Вефик-паша, стр. 233 с продолжением: «ики гезю бирден чыкар»).
250. Вместо «акылымдан» лучше (без вставочного гласного) «ак-
лымдан».
254. Есть османский вариант: «...мейвесиз агач» (Вефик-паша,
стр. 277).
257. В тексте «герисинден» (от «гери»!), т. е. «папаха у тебя из
козьей шкуры, и ты ничего больше ведать не ведаешь».
258. Есть османский вариант: «Рефикин эйиси-иле Багдада гидилир»
(Вефик-паша, стр. 146).
259. Есть османский вариант: «...якыштырыр» (Вефик-паша,
стр. 163). Глагол «уйдурур» неправильно переводить: «догадается»,
238

лучше — «что-нибудь да придумает» (т. е. «догадается, быть может, й
неудачно»).
261. Очень близок к пословице, сообщенной в примечании,
османский вариант Вефик-паши (стр. 157). Вместо «яптыгы» лучше бы «яп-
тыгыны».
264. Очень близок мой вариант (стр. 10, № 178, только «лаф» вместо
«соз»), см. также первую половину пословицы у Вефик-паши (стр. 156).
Смысл пословицы: из-за слов возникает драка.
265. В пословице заключено сравнение молодца с рекой: оба
неспокойны — кипят, бурлят.
266. Очень близки османские варианты: вместо «катыка» — «йогурт»
(Вефик-паша, стр. 155; Вл. Гордлевский, стр. 16, № 339), также — у
караимов (В. Радлов, VII, № 339). Арабский вариант в сказке об Абу-
Хасане Моте («Тысяча и одна ночь», II, стр. 22).
270. Вместо «тонга» — «тойга»; в Крыму той — свадьба, а не пир;
слово «клки», вероятно, объясняется дефектом речи, где звук «к» вместо
«т», т. е. «клки»=«тлки» («лисица»). Лисий мех считается одним из
лучших; если хотят сказать, что кто-нибудь богат, говорят — у него лисья
шуба.
271. Есть близкий османский вариант: «Топал-иле гёрюшен аксамая
алышыр» (Вефик-паша, стр. 182). Вместо «агренур» — «огренур».
274. В тексте стоит деепричастие «дедикче», точнее поэтому вместо
«если назвать» перевести «если называть»; «салланыр» переведено
тоже неудачно, лучше — «начнет раскачиваться, ходить с развалкой»
(«кокетничая»).
276. Есть такой же османский вариант, конечно, с заменой формы
на «ган» причастием прошедшего времени (Вефик-паша, стр. 282).
278. В пословице скрыто магическое представление о тесной связи
между словом и природой человека.
282. Выражение «алынг белли» не значит, конечно, «известна твоя
хитрость»: «алынг»=«халынг», т. е. известно твое положение; когда
человеку 50 лет, нечего уже ждать от него. Возможно, что шутка эта
записана неполно: по-османски постепенное увядание человека подмечено
для возраста в 60, 70 лет; так говорят: «...Етмиш — аклы башындан гит-
миш!» — «...а в 70 лет с умом ты прощайся навек!».
283. То же по-османски: «Агламаян чоджуга меме вермезлер»
(Вефик-паша, стр. 18) и по-гречески (R. Altenkirch, стр. 41).
284. Точь-в-точь, как по-османски (Вефик-паша, стр. 18). Эта мысль
о «слезах бедных матерей» выражена в стихотворении Некрасова
«Внимая ужасам войны», написанном во время русско-турецкой войны
1877—1878 гг.
286. Почти точь-в-точь и по-османски (Вефик-паша, стр. 28).
У южных турок эта пословица была, так сказать, «перелицована»,
приноровлена к изменившимся условиям быта; у киргизов в пословице
чувствуется еще удаль охотничьего быта: «Выбирай дочь по матери, из
перепелов выбирай белого» (М. Терентьев, стр. 63). Первая половина
известна и грекам (R. Altenkirch, стр. 26), но о заимствовании
пословицы не может быть речи.
287. «Ата баласы» лучше бы перевести — «родовитый парень».
288. Для пословицы («Атай баласы алтмышка кельмий акыл балык
болмас») дан невозможный перевод: «Отцовский сын не будет умной
(«акыл»!) рыбой, не достигнуто 60 лет». Нужно: «Пока сын почтенного
человека не достигнет 60, он не войдет в разум» (собственно: «ум [его]
не будет совершеннолетним», ар. «iL). То есть человек только в 60 лет
остепенится как следует.
239

290. Ср. османскую пословицу: «Ат алырсан, кула ал, аврат алыр-
сан, тулу ал» (Вефик-паша, стр. 3).
29334. В караимском варианте вместо «джалчымас» — «гюн гёр-
мез» — «не увидит счастье» (В. Радлов, VII, 44); в казанско-татар-
ском («Известия Общества истории, археологии и этнографии», т. XIII,
вып. 5) : «мантумаз» — «не уживается; обессиливает».
294. В пословице характерно сочетание «баба, ана» (впрочем,
см. 366) вместо обычного в османском языке «ана, баба» («родители»).
См. К. Foy, Studien zur osmanischen Syntax, — «Mittheilungen d.
Seminars für orientalische Sprachen zu Berlin», Jahrgang II, S. 123—124.
295. Вместо «ушак», пожалуй, лучше бы «ушап» или «ошап» (т. е.
деепричастие на «уб»).
298. Близок османский вариант Вефик-паши (стр. 74). Вместо «клпе»
нужно «киме».
299. Есть османский вариант, с перестановкой частей (Вл.
Гордлевский, стр. 50, № 1146, с прим. 3).
300. Выражение «кор болмас» не значит «не опозорится», а «не
будет несчастлив».
302. Зта пословица (с перестановкой частей) отмечена и у киргизов
(М. Терентьев, стр. 61); очевидно, это старая пословица. В ней
выражена и степенность турка, предпочитающего тишину, и любовь к детям,
в которых он видит божье благословение.
306. Это старая турецкая пословица; буквально совпадает
алтайский вариант, записанный В. Вербицким (стр. 189), так же у В. Рад-
лова (I, стр. 3, № 30), у П. А. Фалева (стр. 15) —lapsus «мышь» вместо
«собака».
308. Ср. ту же османскую пословицу про врага (Вл. Гордлевский,
стр. 33, № 774). Намек на завистливость рода, члены которого боятся
возвышения одних над другими.
309. Полное совпадение первой пословицы, сообщенной в
примечании, с османской (Вефик-паша, стр. 60). Почему-то слово «эвлад»
передано через «потомок», нужно — «родной сын».
310. Первая половина пословицы известна и по-османски: «комшу-
нун...» (Вефик-паша, стр. 221—222).
312. Есть близкий османский вариант (Вл. Гордлевский, стр. 31,
№ 738; также Вефик-паша, стр. 56). Здесь, может быть, отмечается
наблюдение над баранами: они быстро размножаются, потому что рано
встают; да и первое значение слова «дел», кажется, «детеныши».
318. Это старая пословица; записана была на Алтае (В. Радлов,
I, стр. 6, №89).
319. То есть дочь соседа также сверкает, как кнутовище, обитое
оловом. «Колайлы» (В. Радлов, Опыт словаря, II, стлб- 587) значит:
приятный, подходящий, полезный.
326. Пословица широко распространена на Востоке: у узбеков
(М. Терентьев, стр. 70), османцев (Вефик-паша, стр. 224), арабов;
однако, вскрывая обычное затаенное нерасположение мужниной родни
к невестке, пословица могла возникнуть самостоятельно.
329. Не заключен ли здесь намек на обилие пленниц в Крыму?
330. Есть очень близкие османские варианты (Вл. Гордлевский,
стр. 30, № 702; Вефик-паша, стр. 26).
331. Очень близок вариант караимский (В. Радлов, VII, № 440),
а также вариант В. X. Кондараки (№ 62).
34 По поводу пословицы 292 см. Н. Ашмарин, Очерк литературной деятельности
казанских татар-мохаммедан, М., 1901, стр. 20 (№ 25, перевод на стр. 22). —Л. С.
240

333. Слово «Куйсуз» (-Ьуйсуз) не значит «без дурных качеству
а «капризный», «злой».
334. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 68).
337. Встречается у караимов (В. Радлов, VII, № 346) и у киргизов
(П. Мелиоранский, № 20; А. Диваев, — «Туркменские ведомости», 1906,
№ ИЗ).
338. То есть после свадьбы хна уже потеряла всякое значение; о хне
в свадебном ритуале см. Вл. Гордлевский, Османская свадьба, —
«Этнографическое обозрение», 1914, № 3—4, стр, 6—7, 21—23.
340. Очень близок османский вариант: вместо «созин» — «Иуюн»
(Вефик-паша, стр. 116).
341. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 14). Близкий
вариант греческий у R. Altenkirch'a (стр. 39). Алтайский вариант
заключает как будто противоположную мысль (ср. В. Вербицкий, стр. 190):
«(Как только) хлеба-соли моей стало («болды»!) мало, так и голова
моя стала плешива (от забот?)».
342. Так же по-османски (Вефик-паша, стр. 32). В пословице
заключен намек на человека, который, растратив деньги, подает потом
вымышленный счет.
343. Есть близкий (более складный) османский вариант: «Ак акча
кара гюн ичин-дир» — «Белая денежка на черный день» (Вефик-паша,
стр. 39). R. Altenkirch (стр. 25—26) полагает, что эта пословица зашла
к славянам от греков. Турецкая форма пословицы тождественна с
новогреческой и южнославянской.
345. Т. е. дать в долг деньги — все равно что носить камень, который
в конце концов нужно будет выбросить.
346. То же и по-османски (Вефик-паша, стр. 22).
348. В пословице видно влияние религии (богословской учености),
подрывающей устои родового быта.
349. Очень близкий вариант османский у Вефика-паши (стр. 22);
грубый османский вариант (Вл. Гордлевский, стр. 9, № 151).
351. То же и по-османски, причем глагол «сормак» управляет
дательным падежом; исходный падеж — как в крымской пословице —
придает оттенок выспрашивания, допроса (Вефик-паша, стр. 24).
353. Ср. османскую пословицу: «Араба кырылыиджа, ёл гёстерен чок
олур» — «Когда сломается арба, много находится людей, которые
показывают дорогу» (Вефик-паша, стр. 11).
355. Близок османский вариант: «Артык мал гёз чыкармаз» (Вефик-
паша, стр. И).
356. Первые два положения и в османской пословице, третье иначе:
«Кёпрю течении» — «Мост принадлежит тому, кто перешел его» (Вефик-
паша, стр. 3). Мосты в Турции, перекинутые через речки, протекающие
в горах, играют, конечно, большую роль в жизни страны: тут прятались
(прячутся?) частенько разбойники, и кто благополучно проскользнул
через опасное место, уже почитал себя счастливым. Так, думаю,
возникли пословицы: «Пока переходишь мост, и медведя (козу, свинью)
назовешь дядей»; объяснение П. А. Фалева (предисловие, стр. 21—22)
кажется мне натянутым.
357. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 3) и по-новогречески
(R. Altenkirch, стр. 32). Смысл пословицы еще отчетливее вскрывается
в той же пословице, где только время употреблено
«настоящее-будущее»: «Инерсин, кузум, инерсин, аттан эшейе бинерсин!».
358. По-османски: «...гери дёнмез» (Вефик-паша, стр. 5); так же по-
персидски (М. А. Гаффаров, Вл. Гордлевский, стр. 22, № 202).
360. Т. е. голодный ни о чем не хочет слышать.
16 В. А. Гордлевский
241

364. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 79, Вл. Гордлевский,
стр. 26, № 609). Слово «баг» значит не «сад», а «виноградник», «даг»—
«гора, лес на горе» *.. Смысл пословицы: «...а запустишь, обратится в
лесную чащу». Выражение «дага бардым» значит «я пошел в лес (в
горах)».
365. Т. е. пишу, что на базаре, все пожирают глазами, пищей (на
базаре) не насытишься.
368. Есть близкий османский вариант (Вл. Гордлевский, стр. 39,
№928).
369. Близкий османский вариант у Вефик-паши (стр. 95).
370. По-османски говорят: «Бююк геминин бююк тайфеси» — «У
большого корабля и команда большая» (Вефик-паша, стр. 96).
Пословица, вероятно, заимствована у греков, ср. R. Altenkirch
(стр. 339) : vaö; [xe^aXYj xtvSSvouç рвуаХоис, ë^ei.
371. В османском варианте вместо «саткан» — «тутан» (Вефик-паша,
стр. 80), так же у В. X. Кондараки (№ 59); такой же алтайский
вариант (В. Вербицкий, стр. 196) и узбекский (М. Терентьев, стр. 72).
373. Есть османские варианты: «Баскысыз тахтайы... сел алыр»
(Вефик-паша, стр. 79), см. также в моем собрании (стр. 62, № 1348).
377. Так же и по-османски (Вефик-паша, стр. 95). Форма «гуму-
шийи» подозрительна, не винительный же это падеж от искусственно
образованного прилагательного «гумуши»; вероятно, необходимо «гуму-
шни».
381. Очень близки караимский (В. Радлов, VII, № 134) и османский
варианты (Вефик-паша, стр. 140), так же у меня (стр. 25, № 580)
(вместо «дост олан» — «конушан»). И крымская и османская пословицы
напоминают стих Хафиза, у персов вошедший в общее употребление
(М. Гаффаров, Вл. Гордлевский, стр. 32, № 301).
382. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 131).
386. У Вефик-паши (стр. 137) наоборот (почти как в пословице,
сообщенной в примечании) : «Достлук кантар-ла, алыш-вериш мискал-
иле». Так же у караимов (В. Радлов, VII, № 153).
391. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 58).
395. Очень близок османский вариант: вместо «бети» — «юзю»
(Вефик-паша, стр. 121). Та же мысль — о связи между природой и
наружностью,— что и в пословице 278. «Ак юзлю» значит «чистый,
непорочный», в противоположность: «кара юзлю».
396. Ср. по-османски: «Хесап билмейен касап элинде не сатыр ка-
лыр, не месат» (Вефик-паша, стр. 121). В тексте стоит «насат», что
переведено: «огниво»; очевидно, крымское «насат» соответствует
османскому «месат» (=оЦ^ из араб, akin,); «месад» означает «нож
мясника».
397. То же по-османски: «Эвдеки пазарлык чаршыя уймаз» (Вефик-
паша, стр. 44), т. е. «домашние расчеты (предположения о ценах) на
базаре могут оказаться неправильными».
399. Есть османские варианты: «кечие джан кайгусу...» (Вефик-
паша, стр. 226); «чобана» (Вефик-паша, стр. 116; Вл. Гордлевский,
стр. 23, № 541), так же у караимов (В. Радлов, VII, № 273); очень
близок вариант киргизский (П. Мелиоранский, № 33); по всей вероятности,
это старая, общетюркская пословица.
401. То же и по-османски (Вефик-паша, стр. 167).
402. По-османски: «...гёнлю олунджа кадар...» (Вефик-паша, стр. 149;
Вл. Гордлевский, стр. 39, № 926).
404. По-османски: «Ийне-йле кую казар»—«Иглой роет он
колодезь» (Вефик-паша, стр. 58).
242

407. Очень близок османский вариант «ишин ёкса...; борджун ёк~
са...» (Вефик-паша, стр. 57; Вл. Гордлевский, стр. 39, № 922).
410. А. X. Халилев слышал: «ярашыр». Ср. османскую пословицу:
«Елджу ёлунда герек: аз олсун, уз олсун» (Вефик-паша, стр. 287).
412. Так же, как по-османски (Вефик-паша, стр. 210).
413. Точнее: судья сумеет скрыть ошибку свою, сумеет выпутатьсн.
414. Есть османский вариант (Вл. Гордлевский, стр. 16, № 330).
417. К пословице, сообщенной в примечании, близок османский
вариант (Вл. Гордлевский, стр. 13, № 274). Вместо «юварландур» нужна
«юварланур».
418. То же у В. X. Кондараки (№ 12). Выражение «миннет этмек»
не значит «служить», а «быть обязан», «чувствовать себя обязанным»..
419. Ср. османскую пословицу: «Кашыы-иле едирир, сапы-иле гёз
чыкарыр» — «Из ложки своей кормит, а ручкой ее тычет в глаз»
(Вефик-паша, стр. 209); так же по-гречески (R. Altenkirch, стр. 24).
420. В переводе пропущено слово «его» (т. е. мальчика-ученика).
421. Так же у караимов (В. Радлов, VII, № 421). Саван (у персов
по крайней мере) необходим потому, что на нем человек в могиле будет
записывать грехи и, закутав потом шею в саван, предстанет на
страшный суд: если грехов у него много, то саван задушит его.
422. Та же пословица по-османски построена в виде вопроса
(Вефик-паша, стр. 228). Щедрость в старину внедрялась при воспитании*
как необходимое условие благородства.
423. Слово «ызан» (т. е. Ьизан) значит «длинная полоса земли».
425. Есть близкий османский вариант: «Эл эли юр, эл де юзю»
(Вефик-паша, стр. 40), почти так же у меня (стр. 7, № 100).
426. Вероятно, это старая пословица, в ней выражено
нравственное превосходство бея над рабом; киргизский вариант (в перезоде^
издан А. Диваевым («Туркменские ведомости», 1906, № 133,
пословица 19).
427. То же по-османски: «бин дереден...» (Сами-бей, Словарь, т. I,
стр. 608). Намек на человека, который под разными предлогами хочет
отговориться, отделаться.
428. Ср. османскую пословицу: «Кыркындан сонра ойренен сексе-
нинде саз чаладжак» — «Он начнет учиться на сазе, когда ему стукнет
40 лет, и заиграет в 80 лет» (Вефик-паша, стр. 213).
431. Ср. по-османски: «Налбанд гиби гях налына, гях мыкына ву-
рур» (Вефик-паша, стр. 264).
432. То есть как сам плох, так и добро его.
433. То есть не рассказывай сказки, не ври! Часто говорят в Турции:
«Курт масалы!»... (-вздор); у Вефик-паши (стр. 219) «курт масалы
окур».
434. «Гёрмек» употребляется не только в смысле «видеть», но и
«познать».
435. Не очень удачная пословица.
436. По-видимому, пословица представляет «сгущенный» рассказ о
каком-то мурзаке на тему о глупости; возможно, что насмешливые
рассказы о мурзаках, притеснявших народ, объединились вокруг их имени
уже после падения Крымского ханства *.
439. Очень близкий вариант сообщает В. X. Кондараки (№ 18):
«Сделай id к, чтобы...»; то же по-османски: «янсын» вместо «янды»
(Вефик-паша, стр. 267). Смысл пословицы — ни прибыли, ни убытка. По-
османски в ходу еще выражение «чевир, каз янмасын» — «поверни
[вертел], чтобы гусь не подгорел»; оно встречается в сказке на тему о
состязании в ловкости между разбойником и карманником: выбрав обворо-
16*
243.

ванного им падишаха в судьи, вор в то же время кричит сотоварищу,
чтобы он внимательно приглядывал за гусем (см. сборник сказок «Бил-
лёр кёшк»).
440. То же по-османски (в прошедшем категорическом) (Вефик-
паша, стр. 66; Вл. Гордлевский, стр. 29, № 681).
441. То же у В. X. Кондараки (№ 53) : «белила».
442. То же по-османски: «Ортак чок олунджа, зарар аз олур» (Ве-
фик-паша, стр. 65).
443. По-османски пословица эта имеет еще продолжение: «...коч
йигит бел беллер» (Вефик-паша, стр. 97).
445. То же по-османски: «Сакал быйыа денк олмайыиджа, бербер
яеяпсын?» (Вефик-паша, стр. 166).
446. То есть «баклуши бьет».
447. Очень близок османский вариант: «Су тестиси су ёлунда кы-
рылыр» (Вефик-паша, стр. 168).
448. Ср. в моем собрании (стр. 9, № 159).
449. Ср. по-османски: «Диленджинин торбасындан экмек емиш
(Вефик-паша, стр. 143).
450. То же по-османски: «серчеден...» (Вефик-паша, стр. 151).
451. Дом как символ очага в глазах османца священен. Ср.
османские проклятия (Вл. Гордлевский, стр. 80).
452. Вариант был напечатан выше, см. 397.
455. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 204).
456. Ср. по-османски: «Чобанын армааны чам сакызы»
(Вефик-паша, стр. 116). Пословица восходит к стиху персидскому с~~ у^ S у
^J* 6^А 1А$* ^ *Ч" * о^Ь* ***** («Подарок дервиша — это
какой-нибудь зеленый лист; что делать бедняжке, ведь только это у
«его и есть»).
457. Есть очень близкий (и лучший) османский вариант: «Ханым
кырарса — каза, халайык кырарса — бела» (Вефик-паша, стр. 124).
459. Есть караимский вариант (В. Радлов, VII, № 259). Скрыта,
конечно, ирония: воры отнимают у беев деньги. Ср. греческую пословицу:
«Всякий что-нибудь да должен вору и могущественному» (D. Sanders,
стр. 225, №60).
460. Пословица представляет как бы вы£од из рассказов о хитрых
ворах.
461. Ср. османскую пословицу: «Мисафирин шашкыны эв сахибини
агырлар» — «Гость, что порассеяннее, угощает хозяина дома» (Вефик-
таша, стр. 256; Вл. Гордлевский, стр. 30, № 720).
465. Ср. османскую поговорку: «Я буду у него на свадьбе таскать
воду решетом» (Вл. Гордлевский, стр. 14, № 279).
466. Вместо «олер» читай «олур»; в тексте сказано эвфемистически—
«будут запретны» (для еды), потому что передохнут.
468. Пословица эта говорит о человеке косом («шашы адам»), по-
османски: «шеши (или в речи: «шеш») беш гёрюр».
469. Как общее заключение (выраженное в неопределенном
наклонении) пословица странна.
470. Пословица эта—османский вариант ее у Вефик-паши (стр. 52) —
в Турции связана с рассказом о придворном шуте (султана Махмуда II)
Инджили-чауше. Однажды султан приказал шуту разузнать для него,
кто и что хуже всего между людьми, животными и плодами. Долго
искал Инджили-чауш. Наконец попал он в Трабзон и увидел, что
верхом на осле едет лаз и держит в руке черешни. Тогда он явился во
дворец и отвечал султану стишком:
:244

Эшке устюнде лаз
Теркие баг ламыш ики каз,
Элинде бир топ кираз!
— Верхом на осле — лаз, в тороках привязано два гуся, а в руке on
держит черешни (Ср. Вл. Гордлевский, стр. 46, № 1066).
В глазах османца лаз наделен несимпатичными чертами; и только
если хотят лаза выделить, говорят: «Лаздыр, амма шехбаз (или: «сер-
бест»)» — «Он — лаз, однако храбр (свободный, смелый человек)»; да
и то нередко слово «шехбас» заменяют: «шарбас» — «пустомеля»
(Вл. Гордлевский, стр. 45, № 1065). Лаз, гусь и осел —символ
глупости; по-османски говорят: «Лаз аклы — каз аклы» — «ум лаза, что ум
гуся» (Вефик-паша, стр. 249); глупость лаза вошла и в анекдоты (Вл.
Гордлевский, Материалы по османскому фольклору, — «Живая старина»,
1911, вып. I). Черешня считается вредной ягодой (см. в моем собрании
пословицу 626, на стр. 27): «Черешня сказала, если бы вслед за мной
не было тутовой ягоды, я в щепку обратила бы стан тех, кто ест меня».
Иногда на вопрос о наихудшем человеке отвечают поговоркой об
юрюке (рифмуется с «эрик» — слива) (Вл. Гордлевский, стр. 43,,
№ 1037).
473. Пословица эта случайно попала в отдел VI («этнографические
и исторические пословицы»): здесь речь идет не о персидском
цирюльнике, а о цирюльнике неопытном («аджеми», а не «аджем»!) ^.
474. По-османски известно только начало: «Бир балык башы бир
кыя красы» (Вефик-паша, стр. 83). Пословица говорит о скупости
греков, в противоположность широкому размаху османцев.
475. Первая половина пословицы известна и по-османски: «Карт
гаур имана гелмес» — «Матерый гяур не обратится в [истинную] веру»
(Вефик-паша, стр. 207). '
476. По-османски вторая половина пословицы так гласит: «...ени
досттан хейр гелмез» — «...от нового друга не будет добра» (Вефик-
паша, стр. 37).
478. Это не пословица, а насмешливая прибаутка, которую
распевают над анатолийцами, чем приводят их в гнев. Вместо «донгалак»
нужно «дангалак».
480. В пословице высказан взгляд мусульманина на иноверца —
христианина и еврея. Условия приготовления пищи (заклание
убойного животного), одинаковые у мусульман и евреев, заставляют
мусульманина предпочитать, конечно, стол еврейский христианскому столу;
но, отвергая Иисуса Христа, евреи как бы обнаруживают вероломство;
в глазах мусульманина еврей издавна был синонимом хитрости,
коварства, поэтому ночевка в доме христианина безопаснее. Однако из
пословицы я никак не стал бы выводить намеков на средневековую
легенду о ритуальном убийстве: так склонен был объяснять пословицу
один крымский татарин, осведомитель П. А. Фалева; правда, это было,
как пишет мне П. А. Фалев, уже после процесса Бейлиса.
Легенда о ритуальном убийстве широко все-таки распространена
на Востоке.
Отголоски средневековой легенды о ритуальном убийстве, впрочем,
встречаются и в Крыму; А. X. Халилев рассказывал мне, что в детстве
неоднократно старухи пугали его, чтобы он далеко не уходил, а то
схватят его евреи и убьют, а кровь запекут в мацу.
35 Любопытно, однако, что одинаковый процесс мысли наблюдается и у персов,
которые говорят: ^ ^fß ^ (<<он сделался турком», т. е. он проявил бестолковость).
245

В Персии, как я слышал от М. Джафара, ходит рассказ, что евреи
сажают ребенка в чан и, восклицая: «О Мухаммед!», показывают ему
яблоко; когда мальчик протягивает ручонки, его убивают. Евреи на
Востоке обратились, по-видимому, в пугало для детей, в «буку». (На-
: поминает культовой обряд у хлыстов, и важно, кажется, для
выяснения вопроса о происхождении секты). Ср. А. Крымский, История
Турции.,,, М., 1916, стр. 92, прим. 2.
В Турции отголоски ее слышны были в XVII в. в Трабзоне (см.
В. Смирнов, Грамота султана Османа II семейству иудейки Киры, —
«Восточные заметки», СПб., 1895, стр. 48—49); верило в нее и
константинопольское простонародье (еще в XIX в.), см. повесть Ахмеда Мид-
: хата из эпохи янычар «Долабдан темаша» (Константинополь, 1307 г. х.,
стр. 28).
Между арабами вера эта, пожалуй, еще сильнее. Я помню, напри-
• мер, как в Дамаске мои хозяева квартирные, православные христиане,
наивно рассказывали (в 1906 г.) всякие ужасы, которые будто бы
совершаются в еврейском квартале. Наш консульский агент в Багдаде
. M. М. Попов передавал мне рассказ о том, как однажды
мальчик-мусульманин, схваченный евреями, был отведен в синагогу; его уже
связали, но случайно проходивший мимо водонос услыхал крики мальчика
и спас его. По сообщению M. М. Попова, арабам (багдадским)
известен и османский вариант пословицы, напечатанный у П. А. Фалева
под № 480.
Г. Усманов (татарин из Елабуги), повторяя легенду, нашедшую
выражение в Мултанском деле, говорил мне в Уфе, что во время
молитвы, совершаемой вотяками, в священной роле, жертвенный котел
•ежегодно требует крови; поэтому вотяки убивают мусульман.
Убийства, конечно, не зафиксированы, тем не менее татары складывают на
^смерть единоверцев-мусульман, пропавших без вести, причитания.
По-видимому, легенда возникает там, где борются между собою
две религии и господствующая, загоняя в подполье все, что
уклоняется от «нормы» измышляет всякий вздор. Влияет, впрочем, и
литературная традиция.
482. Вторая половина пословицы «таук сатар баласы» переведена
неверно: не «сын продавца кур», а «сын его продает кур». В пословице
чувствуется антагонизм между Крымом и Казанью. Так крымчак
выражает презрение казанскому татарину.
484. Полемизируя с А. А. Боданинским, П. А. Фалев (предисловие,
стр. 10—11) не считает исключенным вопрос о заимствовании
пословицы из Турции, где политика Шахин Гирей-хана вызвала даже со
стороны Вехби сатиру. Но сатира Вехби преследовала цель
политическую, а народные круги в Турции, вероятно, оставались равнодушны
или, быть может, одинаково были настроены как против ставленника
русских, так и против самих русских; все-таки я не думаю, чтобы даже
в шутку отдано было там предпочтение «казакам»36. Мне кажется,
вопрос об османском происхождении пословицы решается отрицатель-
. но еще вследствие сообщения В. X. Кондараки («Универсальное
описание Крыма», ч. X, СПб., 1875, стр. 19); раздраженные русофильским
поведением хана, «большинство татар не переставало кричать, что они
готовы умереть под русским кнутом, нежели повиноваться ему».
485. Выражение «азир джевап» значит «остроумный».
36 Русских в Турции — особенно в низших кругах — называют «москоф»
(«москаль»), но там, где народ сталкивается с русскими, вблизи деревень эмигрантов из
России — некрасовцев, старообрядцев, — в ходу также наименование «казак». Я помню,
так величал меня постоянно в 1905 г. мой бурсский приятель Омар.
.246

487. «Онмаяджак» значит «тот, из которого не выйдет проку*.
489. То же у В. X. Кондараки (№ 68). Ср. османский вариант из
Бурсы (записанный В. М. Завариным): «Инсан зююртледикче эски
дефтер ёклар» — «Когда человек беднеет, он обычно перебирает
старые (записные) книги, где записаны долги».
490. Османская пословица как будто древнее по презрительному
взгляду на свой народ: «Ивовые дрова — не дрова, (так и) турчанке
не бывать матроной» (Вл. Гордлевский, стр. 43, № 1936).
491. «Татарин умнеет после суда», т. е. когда проиграл тяжбу.
Может быть, здесь чувствуется глухое недовольство порядками,
воцарившимися в Крыму с 1783 г., когда земли беззастенчиво отбирались у
татар; татарин неожиданно узнавал, будто земля, на которой он жил
испокон веку, запродана им какому-нибудь чиновнику, но протест или
суд были бесполезны.
492. По-османски вообще о турке («тюрком» называет себя
османец по преимуществу в противоположность другим подданным,
немусульманам) (Вл. Гордлевский, стр. 43, № 1026).
493. Похлебка из пшена — остра (на вкус).
494. Ср. османскую пословицу: «чинганенин экмеи дюшюне ги-
рер» — «цыгану снится его хлеб» (Вефик-паша, стр. 116).
495. Так же у караимов (В. Радлов, VII, № 407) 37.
496. То есть пусть чужбина будет моей родиной, а ад — моей
лавкой, иначе: все равно где жить, был бы только заработок.
497. Багдад считается самым счастливым и богатым городом, и
состоятельные хаджи обыкновенно на обратном пути из Мекки
заезжают в Багдад.
498. «Кочер», вероятно, вместо «кочерагач» — (ось) палка, на
которой двигается колесо, ср. выражение «кочери сынган» — «у него
сломалась ось».
500. Ср. османскую пословицу: «Сора-сора Кабе булунур» —
«Расспросы доведут до Каабы» (Вефик-паша, стр. 169; Вл. Гордлевский,
№ 1163).
501. По-османски я слышал: «Догдуун ере бакма,дойдугуна бак!» —
«Думай не о том месте, где родился, а где нашел пропитание». В
киргизском варианте чувствуется большая привязанность к «родине» —
месту постоянной кочевки: «Ер. туган джерина, ит тойган джерина» —
«Молодец стремится туда, где родился, собака [дурной человек] — туда,
где она сыта» (Н. Пантусов, № 133).
503. Ср. персидскую пословицу (М. Гаффаров, Вл. Гордлевский,
стр. 30, № 284).
505. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 130). Вместо «дердини»
читай «дердни».
507. Вероятно, пословица заимствована у русских.
515. Пословица переведена неверно. Здесь «авырдыр» состоит из
двух слов: «агыр» («тяжелый») и связки «дыр», и пословица значит;
«Камень тяжел там, где упал», т. е. всякая вещь дорога на своем
месте; так же у караимов (В. Радлов, VII, № 167), у персов (М.
Гаффаров, Вл. Гордлевский, стр. 13, № 109) и у арабов (Вл. Гордлевский,
№33). Ср. 615.
37 Этой пословицей заканчивается глава VI («Этнографические и исторические
пословицы»); ради полноты помещаем в примечании еще одну пословицу из статьи
А. Олесницкого (см. А. Олесницкий, Материалы по изучению крымской народной
поэзии, СПб., 1913, — «Восточный сборник Общества русских ориенталистов», т. I, стр. 45):
«Кызылташиын папасы кибик учту» («улетел, как кызылташский священник»); на
убийство его сложена была в Крыму песня.
247

516. То же по-османски: «диши-иле» вместо «диш-иле» (Вефик-
паша, стр. 185).
518. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 24, также Вл.
Гордлевский, стр. 21, № 487); очень близкий вариант у караимов
(В. Радлов, VII, №36).
524. В примечании опечатка: вместо «курта» читай «курт».
525. То же и по-османски (Вефик-паша, стр. 7).
526. Близок османский вариант (Вл. Гордлевский, стр. 21, № 486).
527. У В. X. Кондараки — «заяц» (№ 44), то же у караимов (В. Рад-
лов, VII, № 220) и у османцев (Вефик-паша, стр. 163; Вл.
Гордлевский, стр. 56, № 1466). — «Tay» не «лес», а «гора».
528. То же и по-османски, только вместо «сасыр» — «кокар»
(Вефик-паша, стр. 80), персидский вариант у М. Гаффарова, Вл.
Гордлевского (стр. 22, № 198). Пословица эта известна и грекам (R.
Altenkirch, стр. 349—350), по всей вероятности, турками заимствована у
греков, как вообще и слова, касающиеся мореходства, рыбного
царства и т. д.
529. То же и у караимов (В. Радлов, VII, № 80), у османцев:
только вместо «бакмас» — «он не смотрит», более подходящее «бакыл-
маз» — «не смотрят» (Вефик-паша, стр. 81). Вероятно, это — старая
общетюркская пословица, известная и на Алтае (В. Вербицкий,
стр. 200) : «Князь не смотрит в зубы тому, кто дарит ему» («бирьгэнын
тыжин» — что дарят ему?).
536. Вместо «катыга» нужно читать, вероятно, «казыга», имеется в
виду кол, вокруг которого вертится на хармане лошадь.
537. Османский вариант: «Домуздан бир кыл чекмек файдеден ха-
ли дейил» (Вефик-паша, стр. 186). «Копса» не значит «сломится»,
а «оторвется».
540. То же по-османски, с заменой слова «кой» — «коюн» (Вефик-
паша, стр. 274; Вл. Гордлевский, стр. 23, № 4534), по-арабски «коза»
(Вл. Гордлевский, № 59). Ряд восточных и западноевропейских
вариантов приведен у R. Altenkirch'a (стр. 341).
541. То же по-османски (Вефик-паша, стр. 272, Вл. Гордлевский,
стр. 17, №373).
542. Мотив «тоски по родине» проникает все османское народное
творчество; тоска рождает глубокие лирические песни; тоскует наряду
с человеком и все живое в природе. Я вспоминаю меланхолический
рассказ мухаджира из Болгарии, слышанный мной еще в 1905 г. в
Бурсе. Мухаджир говорил: «Не знаю, есть ли там у вас такая птица, ее
зовут соловей. Сидел он в золотой клетке над рекой, которая катила
воды к родным его полям, и ему доставляло удовольствие наклоняться
к воде. «Ватан, ватан!» («О родина, о родина!»), — вздыхала птица».
547. Очень близок к османской пословице вариант, сообщенный в
примечании: «Курт тююню дейиштирир, Ьуюну дейиштирмез» (Вефик-
паша, стр. 218), так же и по-гречески (R. Altenkirch, стр. 351).
548. То же по-османски (Вл. Гордлевский, стр. 19, № 429). Смысл
пословицы раскрывается из османского варианта: «Ит ити танымайор,
ит-те куйругуну» (Вефик-паша, стр. 54).
549. По-османски «оболочка» — «капук».
550. Есть османские варианты (о крысе) (Вл. Гордлевский, стр. 65,
№№ 1422, 1423); также новоарабский вариант (Вл. Гордлевский,
Арабские пословицы, записанные в Дамаске, № 62, — «Древности
восточные, т. IV); крымские: 1) В. В. Радлов, VII, № 428 (у караимов);
2) В. X. Кондараки, № 40 («кто с вороной пирует...»). Другой
крымский вариант у Н. Маркса (II, стр. 21).
248

551. Пословица известна на Алтае (В. Вербицкий, стр. 198), так же
и по-османски: только «оймаз» (Вефик-паша, стр. 207) и
по-новогречески (R. Altenkirch, стр. 355); арабский вариант — крыса (Вл.
Гордлевский, № 72).
552. Очень близок османский вариант: «Карынджадан ибрет ал яз-
дан кышы каршылар» — «С лета встречает f-готовится] зиму» (Вефик-
паша, стр. 213).
553. Выражение «карынджанын чогу» не значит «чего много у
муравья», а «(большое) количество муравьев».
554. То же по-османски: «эл-иле...» (Вефик-паша, стр. 41).
556. Есть османский вариант пословицы «Ит юрер, керван — гечер» —
«Караван откочевывает» (Вефик-паша, стр. 54). Частица «дыр» делает
логическое ударение на слове «кёпек»: «что касается собаки,
собака-то».
557. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 235) с
изменением конструкции (Вл. Гордлевский, стр. 19, № 430); так же и у
караимов: только «сюркетирлер» (В. Радлов, VII, № 251). Подбирать
падаль на улице — одно из позорных занятий в Турции.
559. Почти так же и у караимов (В. Радлов, VII, № 432).
561. Перевод дан непонятный: «Посмотри на красное у муравья
и спроси о его крови». Вот правильный перевод: «Изучи муравья
(гляди на его положение, характер [алын=Ьалын(ы)]), и (тогда) соси
(корень «сормак» значит и «сосать») его кровь!», т. е. стоит ли обижать
незначительного человека?
562. Есть очень близкий османский вариант «бени сокмаян йылан
бин йыл яшасы(н)» (Вефик-паша, стр. 90; Вл. Гордлевский, стр. 68,
№ 1491).
565. Есть близкий греческий вариант о быке (R. Altenkirch, стр. 28);
у южных славян* как в Крыму и Турции, — осел (там же); вероятно,
турками пословица заимствована.
566. Частая и в Турции поговорка, употребляется по поводу
невероятных рассказов, османский вариант почти тождествен (см. Вефик-
паша, стр. 282).
568. В тексте допущена какая-нибудь ошибка — вероятно, вместо
«баласы» должно быть «баласыны».
570. А. X. Халилеву известен из детских воспоминаний этот заговор,
только без обращения к мышке.
571. Вероятно, заимствована у греков, где сохраняет ту же форму
(R. Altenkirch, стр. 32—33).
573. Очень близок османский вариант, только глагол «бакар»
(Вл. Гордлевский, стр. 18, № 386); почти так же у караимов, только
«сую» вместо более правильного «су» (В. Радлов, VII, № 218). Ср.
еще у Н. Маркса (II, стр. 17): «Петух благодарит бога».
574. Так же у караимов (В. Радлов, VII, № 230). Есть османский
вариант: «Голодная курица видит во сне корм» (Вл. Гордлевский,
стр. 18, № 384). Пословица употребляется о человеке, который живет
иллюзиями.
575. Ср. османскую пословицу: «Девее демишлер: иниши-ми север-
син, ёкушу-му? — дюз башына-мы йыкылды, Ьич еёйлемедин — де-
миш» — «У верблюда спросили: что ты любишь, спуск или подъем?
Он сказал: на голову твою равнина, что ли, свалилась, отчего ты не
говорил ничего» (Вефик-паша, стр. 141).
576. Вместо «табалынгдан» должно быть «табанынгдан».
578. В пословице заключается предостережение человеку, который
рано берется за что-нибудь.
249

580. Близок османский вариант: «Уммадыгын деликтен тилки чы-
кар» (Вефик-паша, стр. 73).
582. Очень близок османский вариант: «...меркебин...олур» (Вефик-
паша, стр. 128; Вл. Гордлевский, стр. 21, №№ 488, 489). Очевидно,
пословица представляет какой-то «сгущенный» рассказ. Пословице «Ьиле-
иле»... (осел, приобретенный хитростью, гибнет от воды) в Турции
дается такое объяснение: осел был унесен у разбойников разлившимся
горным потоком.
Ср. также пословицу османскую «Ьиле-иле гелен паранын эджели
судан олур» — «деньги, приобретенные хитростью, пропадают в воде».
Пословица связывается в Турции с рассказом о человеке, который
продавал молоко, наполовину смешанное с водой. На пароходе деньги
у него украла обезьяна и половину бросила в море. Но человек не
сердился, зная за собой вину.
583. Есть османские варианты: «Чагырылан (или: истенилен) ере
эринме, ...гёрюнме» (Вефик-паша, стр. ИЗ; Вл. Гордлевский, стр. 31,
№ 740) — «Не ленись, когда тебе говорят: приходи, но и не
показывайся там, куда тебя не зовут».
585. Пословица не совсем ясна; ср. киргизскую пословицу: «Пеший
не пылит, одинокий молчит» (А. Диваев, «Туркменские ведомости»,
1906, № 113, пословица 25).
586. Очень близок османский вариант; только «серт» вместо «кат-
ты» (Вефик-паша, стр. 286).
587. Ср. по-османски «ходкой лошади прибавляют корм» (Вл.
Гордлевский, стр. 22, № 513; Вефик-паша, стр. 286).
588. То же у В. X. Кондараки (№ 4). Близок османский вариант
«агач фидан икен, эйилир» (Вефик-паша, стр. 16).
589. Есть близкий османский вариант (Вефик-паша, стр. 7);
употребляется также в виде вопроса: «Аджы патлиджана крау-мычалар?»
Смысл тот, что со здоровым человеком ничего не может
приключиться. Эта пословица приведена и X. Ксенофонтовым («Турецкие и
татарские пословицы», № 4) с замечанием: «злые у турок считаются
крепче добрых».
591. Есть османский вариант: «Элмас чамура атсалар, ене элмас»—
«Хотя бы алмаз бросили в грязь, он все же алмазом останется»
(Вефик-паша, стр. 43).
594. Близок османский вариант: «Демир кызгын икен, девюлюр»
(Вефик-паша, стр. 106; Вл. Гордлевский, стр. 41, № 894).
595. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 89; Вл.
Гордлевский, стр. 26, № 615), так же и у В. X. Кондараки (№ 36), у
караимов (В. Радлов, VII, № 28); другие варианты приведены у R. А1-
tenkirch'a (стр. 348—349). Я думал бы, что происхождения пословица
восточного: в греческом варианте — «дыня», да и на Востоке в летнюю
жару больше ценятся эти плоды.
597. Совпадает с османской пословицей (Вефик-паша стр. 33).
599. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 53).
600. Ср. по-османски: «Ишлеен демир ышылар, ишленмеен мушы-
лар» (Вефик-паша, стр. 57).
601. По-османски то же; только вместо «парлар» — «ышылар»
(Вл. Гордлевский, стр. 27, № 627).
602. Очень близок османский вариант — действительный залог
«юмазлар» вместо страдательного. (Вефик-паша, стр. 210).
604. Почти в такой же форме пословица известна и османцам: «Гёк-
тен не ягар-да, ер кабул этмез?» — «Что такое может упасть с неба,
что земля не примет?» (Вефик-паша, стр. 246).
:250

607. В такой же форме, как в Крыму, известна и киргизам (Н. Пан*
гусов, № 85), на Алтае (В. Вербицкий, стр. 188): «ууска ярашбас» (нь
приличествует рту).
609. То же по-османски: «атеш» вместо «од» (Вефик-паша, стр. 6).
610. Точь-в-точь как по-османски (Вл. Гордлевский, стр. 62,
№ 1340).
611. Близок османский вариант: «Су буланмайынджа, турулмаз»
(Вефик-паша, стр. 168).
613. Точь-в-точь как по-османски (Вл. Гордлевский, стр. 62, № 1350;
«дамлайы»...: Вефик-паша, стр. 181).
617. Ср. по-османски: «Уджуз этин яхнысы (или: окюзюн кыйма-
£ы) татсыз олур» (Вефик-паша, стр. 71).
618. Почти так же у караимов (В. Радлов, VII, № 374) и у
османцев: «даулун» (Вефик-паша, стр. 71), «чок» (Вл. Гордлевский, стр. 28,
№665).
619. Почти так же по-османски: «уммадыгын» (Вефик-паша,
стр. 73), «уммадык» (Вл. Гордлевский, стр. 64, № 1387), так же у
караимов: «уммаз» (В, Радлов, VII, № 51); вариант арабский (Вл.
Гордлевский, № 87).
624, 625. На пословицу как будто не похоже. В последнем речении
заключен намек на сброд: «кыр» не значит «гора», а необработанное
поле.
628. Слово «кадрини» не очень как будто уместно; не переводная
ли это пословица?
632. Такой же вариант, какой сообщен в примечании, есть и у
османцев (Вефик-паша, стр. 132).
633. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 95). Ср.
греческую пословицу: «То, что случается ночью, — то видит день и
смеется» (D. Sanders, стр. 227, № 80). Ср. еще у меня в «Османских
сказаниях и легендах» («Этнографическое обозрение», 1916, № 3—4, стр. 11).
636. Ср. османский вариант: «Гюзеле бакмак севан-дыр» —
«Смотреть на красоту — богоугодное дело» (Вефик-паша, стр. 246).
637. Точь-в-точь как по-османски (Вефик-паша, стр. 242).
640. Смысл пословицы: во всяком деле бывают сначала
затруднения. То же по-арабски (Вл. Гордлевский (протоколы), стр. 104, № 6).
641. Точно так же и по-османски (Вефик-паша, стр. 276). Я бы
перевел: «У всякого возраста — свой недостаток». Есть караимский
вариант— с перестановкой (В. Радлов, VII, № 161).
643. Ср. османские варианты: 1) «геч олсун-да, гюч олмасын» —
«пусть будет поздно, да не трудно», 2) «геч иште хейр вардыр» — «что
поздно, то — благополучно» (Вефик-паша, стр. 241).
646. То есть все ему приходилось испытать.
647. Ср. по-османски: «Олюм гендже, ихтияра бакмаз» — «Смерть
не смотрит ни на молодого, ни на старого».
649. Так же у караимов (В. Радлов, VII, № 391).
650. Ср. османскую пословицу: «Рахат яшаян рахатсыз олюр»—•
«Кто живет спокойно — неспокойно умирает» (Вефик-паша, стр. 146).
651. Ср. по-османски: «Сабах ола, хейри геле» — «Пусть настанет
утро и с ним добро!» (Вефик-паша, стр. 164).
652. Ср. по-османски: «Вир тарлада Ьем от битер, Ием бок» — «На
одном поле растет и хорошая трава и сорная».
655. Очень близок османский вариант: «Яшын янында куру-да
янар» (Вефик-паша, стр. 280; Вл. Гордлевский, стр. 65, № 1415). Ло
гическое ударение на слове «куру» странно, мы ожидали бы, собствен
но, обратного построения: «Рядом с сухими (дровами) и мокрые го
251

рят», но эта несообразность, быть может, говорит за то, что
пословица— неудачный перевод с персидского языка; по-персидски, по
сообщению М. А. Гаффарова, говорят: ^j^^t-* р* Ь c^JLi. j ß (сырое и
сухое вместе горят).
658. Ср. по-османски: «Уйку — олюмюн кардашы» (Вефик-паша,
стр. 73).
660. Ср. по-османски: «Ягмурдан качаркен, долуя тутулду» —
«Убегая от дождя, попал под град» (Вефик-паша, стр. 281).
662. «Озмак», собственно, значит «опередить, обогнать». Близка
киргизская пословица: «Родится дурное даже у хорошего человека —
не найти средства (исправить это); родится у дурного хорошее — не
найдется ему ровни» (П. Мелиоранский, № 15, ср. также № 16). Ср.
также азербайджанскую пословицу: «Оттан кюл тёкер, кюлден — от» —
«От огня идет пепел, из пепла — огонь». Ср. курдскую пословицу: «От
скверных людей рождается хороший» (С. Егиазаров, Курды, — «Зап.
Кавк. отд. ИРГО, кн. XIII, вып. 2, стр. 158, № 24).
664. Ср. по-османски: «Геичлийин кыймети билинсе, коджалыгын
шикаети аз олур» — «Если бы ведома была цена молодости, на
старости мало было бы жалоб» (Вефик-паша, стр. 244).
666. Та же мысль выражена по-османски другими словами: «Генч-
ликте — олюм, коджалыкта — ёклук гюч» — «Трудна в молодости
смерть, в старости — бедность» (Вефик-паша, стр. 244).
Приметы:
I) У османцев ладонь чешется перед письмом.
4) Одинаковая примета о подергивании глаз — у киргизов (А. Ди-
ваев, Этнографические материалы, вып. VII, Ташкент, 1901, стр. 56.
Оттиск из «Сборника материалов для статистики Сыр-Дарьинской
области», т. IX).
8) Подразумевается, очевидно, «во сне».
II) Это как будто — загадка, а не примета. «Чюйлемек» значит
«забить деревянными гвоздями».
12) Перевод неудачный и непонятный; вот смысл: в марте
неожиданно могут быть такие холода, что только скорехонько выглянешь за
дверь, схватишь лопату, что там стояла, и бросишь ее в печь: все
дрова (заготовленные на зиму) уже вышли.
14) Счет у османцев идет таким образом — «арбаин» («чилле»,
как и в Крыму)—четыредесятница, так называемый «кара кыш» —
«лютень» (от 9 декабря до 19 января), затем 50 дней — «хамсин» (с
20 января до 9 марта), итого девяносто дней; но у Д. Кантемира
(стр. 261—262) счет иной: «иди арбаин» (праздник четыредесятницы—
9 марта), затем «хамсин», и с 1 июня лето.
Крымский календарь сообщен у Ф. Хартахая («Исторические
судьбы крымских татар», — «Вестник Европы», 1867, № 2, стр. 141).
Выражения и прибаутки:
13) Ср. по-османски: 1) «аяклары ере басмыйор» (Вефик-паша,
стр. 31), 2) «аяклары ерден кесилди» (G. Jacob, стр. 109, прим. 2).
В выражении заключен намек на радость, как и по-русски: «Ног под
собой не чувствует».
IV. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Привлекая для сравнения, хотя и в небольшом объеме, пословицы
народов, которые должны были оставить след в Крыму, мы можем
сделать кое-какие выводы о составе «Пословиц крымских татар». Под-
252

бор османских вариантов (из сборника Ахмеда Вефик-паши38 и и,*
моего собрания) обнаружил, что свыше у4 пословиц, собранных в
Крыму, находит, если не буквальное совпадение, то очень тесное
приближение (в форме!) к османской пословице. Отсюда, однако, было
бы, пожалуй, неосмотрительно предполагать исключительное
заимствование крымцами пословиц из Турции: тождественность формы
пословицы, при близости лингвистической, вполне понятна, хотя долгие
политические и культурные взаимоотношения, конечно, также не могли
не оказать сильнейшего влияния.
Насколько устойчив крымский пословичный материал, видно
отчасти из сравнения «Пословиц крымских татар» с пословицами,
перепечатанными акад. В. В. Радловым из караимской «меджумы» конца
XVIII или начала XIX в.39: это как бы промежуточное звено,
открывающее точки соприкосновения как с крымскими, так и с османскими
пословицами. О поместной распространенности пословиц в Крыму го-
ворит также то, что близкие варианты пословиц встречаются и в
сборнике В. X. Кондараки; здесь, кстати, упомяну, что в Лазаревском
институте восточных языков хранится работа («дипломная») А. Н. Ма-
рисова (окончившего Специальные классы Института в 1913 г.),
который, между прочим, собрал в 1912 г. в Крыму 104 южнобережные
пословицы и 25 ногайских; довольно большое количество их (свыше 30)
совпадает с пословицами, изданными П. А. Фалевым.
На этом, конечно, задача исследователя пословиц не может
останавливаться: необходимо выяснить степень влияния Византии на
османские (а стало быть, и на крымские) пословицы; византийские
пословицы, как заметил уже К. Крумбахер'°, обнаруживают сходство
как с османскими, так особенно с арабскими пословицами. Вопрос о
том, кто у кого заимствовал, османцы у византийцев или наоборот,
решается сравнительно просто в отдельных случаях, когда пословица
говорит о значительной степени культурности народа, несвойственной
еще недавним кочевникам.
В конечном итоге должны быть привлечены еще пословицы других
тюркских народов; точнее: пословицы тюрок, живущих в Азии — на
Алтае41, пословицы киргизские должны представлять исходный пункт;
таким образом, легче удастся отделить позднейшие культурные
наслоения, отразившиеся на пословицах турок, отброшенных на крайний
запад этнографической карты тюркских племен. Это было бы
монографическое обследование турецких пословиц, о котором давно уже
мечтал И. Н. Березин42, но оно должно быть предоставлено не
«стамбульским филологам», а русским ориенталистам, которые могут входить в
непосредственное общение — на территории Российского государства—
38 Краткая характеристика сборника дана мной в статье «Из истории османской
пословицы и поговорки», — «Живая старина», 1909, вып. II—III, стр. 109—ПО.
39 «Образцы народной литературы северных тюркских племен», ч. VII, стр. XVIII.
«Меджума» интересна тем, что пословицам (расположенным, конечно, в алфавитном
порядке) предшествует шутливый зачин: основные слова начинаются неизменно с
того звука, на который идут пословицы.
40 Karl Krumbacher, Mittelgriechische Sprichwörter, München, 1893, S. 22. Цит. по:
И. Тимошенко, Византийские пословицы и славянские параллели к ним, — «Русский
филологический вестник», 1894, № 3—4, стр. 135; книги Крумбахера в университетской
библиотеке нет.
41 Вскользь алтайские пословицы привлечены и П. А. Фалевым (стр. 14—15);
пословицы, приведенные из Г. Вамбери, взяты из первого тома «Образцов народной
литературы» акад. В. В. Радлова.
42 «Народные пословицы турецкого племени», — «Библиотека для чтения», VI,
1856, стр. 107.
253

с тюркскими народами. Для этого необходима правильная
организация на местах собирания произведений устного народного творчества43.
ПРИЛОЖЕНИЕ
В дополнение к перечисленным в предисловии П. А. Фалева мате-
риалам для библиографии пословиц отмечаю (в хронологическом
порядке) пропущенные книги, заключающие в себе османские
пословицы. Книги, заглавия которых сопровождаются знаком* (звездочкой),
мне известны из вторых рук 44.
— * G. В. Donado di Nicolo, Delia letteratura del turchi, Венеция,
1688, 1690 (2-е издание).
Там специальный отдел «Raccolta curiosissima d'adaggi turcheschi».
— Д. Кантемир, Книга система, или состояние мухамеданской
религии, ч. I, СПб., 1722.
Мне попалось в тексте пять «сентенций» или «аксиом» (см. стр. 30 45>
207,227,230,296).
— Holdermann, Grammaire turque, Constantinople, 1730.
Между различными оборотами разбросано до 10 пословиц.
— «Fundgruben des Orients», Wien, 1809.
На стр. 449 дан текст и латинский перевод 24 пословиц — Sententiae
turcicae е varus auctoribus collectae et translatae a Rev... Hoeck, direc-
tore Academiae linguarum orientalium.
— «Некоторые обычаи турецкие в пословицах», — «Исторический,
статистический и географический журнал», 1829, № 5, Смесь, стр. 168.
Сообщены 2 пословицы (?) с объяснениями:
«Ни один франк не выносит денег из Турции».
«Что бог написал на твоем челе, рано или поздно, непременно с
нами случится».
— Н. Коноплев, Турецкие пословицы, — «Молва» (приложение к
«Телескопу»), 1832, № 78, стр. 310. Приведено 20 пословиц.
— Н. Коноплев, Турецкие пословицы, — «Молва», 1834, № 43,
стр. 259—262.
Приведено 25 пословиц. На стр. 262 (в примечании) Н. Г. Коноплев
говорит: «Я имею 357 турецких [османских] пословиц, которые
намерен издать в особой книжке. Сии пословицы для нас должны быть
интересны, потому что между ними есть такие, которые употребляются
у нас и на Руси».
Судьба рукописного собрания, принадлежавшего преподавателю
арабского языка в Московском университете в первую половину 30-х
годов XIX в., мне неизвестна; это тем более жаль, что Н. Г. Коноплев
(умер в 1855 г.) был, по-видимому, первый русский османист,
собиравший произведения устного творчества.
Пословицы, сообщенные в «Молве» за 1834 г., переводились как
будто иногда по смыслу, а не дословно: ср., например, пословицу —
«люди — не горы — сходятся между собою» (здесь пропуск, вероятно,
43 Полезно было бы издать на русском [языке] (а может быть, и на тюркских
языках) программу для собирания произведений устного творчества у тюркских народов.
44 Библиография пословиц (тюркских) собрана отчасти в труде И. Иллюстрова
(«Жизнь русского народа в его пословицах и поговорках», изд. 3-е, М., 1915, стр. 56—
58). Пособием для дополнений отчасти служил мне сборник: J. A. Decourdemanche,
Mille et un proverbes turcs, Paris, 1878 (Bibliothèque orientale et elzévirienne, XX),
pp. 109—115. За некоторые справки, сделанные по моей просьбе в петроградских
библиотеках, приношу благодарность Л. И. Жиркову.
45 Сообщена сентенция, высказанная татарином в Мекке, когда он увидел
«богатства премногие, а похищающа их никого же» («мал — коп, алган — джок»).
54

см. в «Пословицах крымских татар», 178); интересны пословицы № 11
(«никаким образом не произнося слов: земля имеет уши»), ср.
пословицу № 599; № 25 («где лошадь курда потоптала землю, там трава не
растет») —обыкновенно такой отзыв дается о турке.
— X. Ксенофонтов, Турецкие и татарские пословицы, —
«Закавказский вестник», 1848, № 43.
Насколько можно судить по транскрипции пословиц (9),
сообщенной Л. И. Жирковым, это скорее азербайджанские пословицы 46.
— Bianchi et Kief fer, Dictionnaire turc-français et français-turc,
Paris, 1841—1850.
— * Вахид, Собрание пословиц, расположенных в алфавитном
порядке, Константинополь, 1276 г. х.47 (литографированное издание).
— N. Mallouf, Dictionnaire français-turc et turc-français, Paris,
1854—1862—1867.
— * «Turkish proverbs translated into english. Venice. Printed at
the armenian monastery of S. Lazzarus». 1868, 36 стр., 180 пословиц, в
армянской транскрипции и переводе.
— *«Emcali (?) 48», Константинополь, 1286 ( = 1869). Султанская
типография.
— М. Терентьев, Хрестоматия турецкая, персидская, киргизская и
узбекская, СПб., 1876.
На стр. 5—21 идут османские пословицы (текст и перевод),
заимствованные, по всей вероятности, из издания Венской академии (1865 г.).
* Dschulardian, Собрание пословиц [4214 Лг°№], Венеция, 1882.
— Jean D. Démetriades, Proverbes turcs-français, Constantinople,
1888, 25 стр.
В сборнике 353 пословицы; в предисловии Ж. Деметриадис говорит,
что собирал пословицы из книг и в особенности «dans la conversation
populaire».
В 80-х годах издан был в Константинополе на османском языке —
арабским и армянским шрифтом — сборник сказок «Хорос Кардаш»
(«Братец Петушок»), где рассказ пересыпан пословицами и
изречениями. Сборник этот дважды был переведен на немецкий язык: Г.
Якобом (в 1906 г.), «Türkische Bibliothek», Bd 5: Э. Зейделем (в 1909 г.),
«Der Bruder Kikeriki», Dresden.
В издании проф. Г. Якоба пословицы (90) даны в транскрипции
(удачно отделяющейся в тексте благодаря курсиву) и в немецком
переводе; Э. Зейдель напечатал один (немецкий) перевод, пословицы он
сличал в изданиях сборника и находит между ними некоторую
разницу.
— J. Kûnos, Kisâzsiai török nyelvjârâsok, — «Nyelvtudomânyi közle-
ménnyek», т. XXII, вып. 2, 4, Будапешт, 1890.
На стр. ИЗ—121 второго выпуска сообщено 40 пословиц,
собранных в округах Бурсы и Айдына; на стр. 261—274 (вып. 4) —165
пословиц бурсских.
— А. Merx, Türkische Sprichwörter ins Deutsche übersetzt, Venedig,
1893, 2-te Ausgabe. 335 пословиц (в армянской транскрипции).
— В. Смирнов, Очерк истории турецкой литературы, — «Всеобщая
В Азиатском музее Российской Академии наук хранится рукопись: Ксенофонтов,
Собрание турецких и татарских пословиц и поговорок, Тифлис, 1849 (В. Dorn,
Chronologisches Verzeichniss..., стр. 591). —Л. С.
47 Th. Menzel, Der Islam, IV, S. 131.
48 По-видимому, пропущено какое-то слово (имя собирателя?) иначе непонятен
местоименный аффикс 3-го лица. (Заглавие выписано у J. Decourdemanche'a.)
25Ь

история литературы», под редакцией В. Ф. Корша — А. Кирпичникова.
т. IV, СПб., 1892, стр. 432—434.
Пословицы приведены, вероятно, из сборников Дица и Вефик-паши.
— О. Jehlitschka, Türkische Konversations-Grammatik, Heidelberg,
<895.
— J. Kunos, A. dunai tatârok tyelvéröl (Über die Sprache der
Donautataren), — «Keleti Szemle», t. V (1904).
На стр. 300—304 дана в транскрипции и (мадьярском) переводе
61 пословица; пословицы, вероятно, записаны на острове Адакале (на
Дунае).
— J. Kunos, Janua linguae ottomanicae, Budapest, 1905.
Дано в транскрипции 120 пословиц (из константинопольских
сборников?).
— J. Kunos, Das türkische Volksschauspiel, Leipzig, 1908.
На стр. 18 сообщается пословица из Эвлия Челеби: «Что ты
бегаешь, как гончая Эфелиоглу [родоначальник Хаджи Эйвада]?»
— Н. Мартинович, Поездка в Бурсу, СПб., 1908 (Оттиск из
«Известий Русского географического общества», т. XLIV, вып. 1).
На стр. 23 дан перевод 12 пословиц.
— «А1усаввер Невсал-и Османи» (Иллюстрированный Османский
календарь) на 1326 г. х., 2-й год издания. Составители: Экрем Решад
и Осман Ферид, Константинополь, 1326 г. х., 254 стр.
Начиная со стр. 62 по 248 стр. внизу на каждой странице по
пословице, это уже подражание европейской календарной моде.
— * А. С. Диамантарас, Османские пословицы, загадки и песни,—
Афинский этнографический журнал «Aao^pacpta» т. III (1911 —
1912 гг.), вып. 1—2, стр. 227—242.
— Вл. Гордлевский, Образцы османского народного творчества,
М., 1916.
Дано в транскрипции, с примечаниями 1545 пословиц; система
распределения не очень удачная.
Кроме того, у меня находится сборник османских пословиц
(армянским шрифтом), списанный для меня в 1906 г. (с пропуском
некоторых грубых пословиц) со своего оригинала владельцем Бояджианом,
жителем города Нигдэ (в Малой Азии) 49.
49 В Историческом музее в Москве хранится рукопись, вероятно, первой
половины XIX в., из собрания Бахрушина за № 42 904, где на стр. 42 и дал., 129, 148,
помещено свыше 20 пословиц (османских?) в переводе. [Библиографическая литература
указывает еще: «Proverbi turchi. Arch, tradiz.» pop. VIII, 1, pp. 26—8; 2, pp. 174—6;
3, pp. 415 etc.— Л. C].
"^^)J(^tP

QX^Q^Q^
РУКОПИСИ ВОСТОЧНОГО МУЗЕЯ г. ЯЛТЫ
(Представлено академиком В. В. Бартольдом в ОГН 26,X. 1927 г.)
Зимою уже слышал я в Москве от студента Института
востоковедения Ахмета Абдрахманова, что хранителю Восточного музея в г-
Ялте, Я. М. Кемалу (после революции бывшему сперва казыаскером,
потом, так сказать, местоблюстителем крымского муфтия *) удалось во
время экспедиции по глухим деревням, между Алуштой и Судаком,
собрать богатый материал (фольклорно-этнографический и
рукописный) \ и, возвращаясь осенью из Отуз, я, несмотря на страхи,
навеянные землетрясением, решил побывать в Ялте.
Обстановка для занятий была неблагоприятна, так как музей был
закрыт, и не столько из-за повреждений — они все-таки ничтожны,—
сколько по случаю регистрации инвентаря; но благодаря
предупредительности Я. М. Кемала (окончившего Специальные классы
Лазаревского института восточных языков), я успел бегло осмотреть
коллекцию документов и рукописей, и хочу дать о ней общее представление 2.
План музейного строительства в Крыму предусматривает образование
отдела восточных рукописей в Бахчисарае, и тогда, вероятно, появится
обстоятельное описание рукописей, найденных Османом Акчокраклы,
Усеином Боданинским, Якубом Кемалом и др. 3.
Конечно, часть рукописей навеки пропала. Так, командированный
в 1833 г. по всей Таврической губернии, по почину муфтия Сейида
Джелиля, казыаскер Осман отобрал у татар вредные для них и
общего спокойствия рукописи, книги и рукописные тетради, кои вели их
предки, оставив только те, «кои относятся к магометанским законам и
религии; и, как видно из сообщения Министерства внутренних дел
губернатору, хотя рукописи и не заключали особой важности, муфтий
хотел их сжечь, быть может, и отослав в Петербург «заслуживающие
внимания на рассмотрение» 4. А часть рукописей (актов и фирманов)
1 Предания и легенды, монеты, старинные вышивки, рукописи, печатные книги и
т. д. — все подобрано было Я. М. Кемалом. Чрезвычайно любопытные произвел он
(нуждающиеся, конечно, в дальнейших обоснованиях) наблюдения над жителями
селения Ускюта, над их языком и культурой; исходя из частого у них фамильного
прозвища «Гото», Я. М. Кемал полагает, что сюда именно укрылись готы.
2 Я. М. Кемал читал уже доклад об этом в Комиссии Крымского ЦИК; см.
репортерский отчет (ошибочный) в газете «Красный Крым», 1927, № 1.
3 Собрание восточных рукописей было еще в Таврической Ученой архивной
комиссии (в Симферополе) и, должно быть, пополнилось со времени революции.
4 А. Кричинский, Очерки русской политики на окраинах, ч. I, Баку, 1919,
приложения, стр. 128—134.
17 В. А. Гордлевский
257

уже в первой половине XIX в. ушла из Крыма и попала в Одессу — в
Общество истории и древностей 5.
Количество рукописей в коллекции Я. М. Кемала сравнительно
невелико (всего 65); столько же примерно ярлыков, фирманов,
юридических документов и т. д. Находка все же превзошла ожидания: она
была, быть может, и неожиданная для Я. М. Кемала. Но если розыски
продолжатся и руководимые снова опытным лицом, близким народу,
будут носить большую планомерность — результаты могут быть еще
разительнее.
Громадное большинство рукописей переплетено; насколько можно
судить, это работа турецкая. Но век их миновал; отчасти они уже
непонятны, а главное — неинтересны, и лежали они где-то, то ли под.
спудом, как святыня, завещанная предками на хранение, то ли
заброшенные, забытые владельцами, подмокшие, обгорелые.
Печати на рукописях вскрывают судьбу книги; здесь — рукопись и
из медресе в Адрианополе, быть может, когда-то учились по ней
поколения студентов (турки, татары) ; но, быть может, не случаен был
выбор медресе именно в Адрианополе: в окрестности Адрианополя — во
дворец «Чингиз-сарай» направляли в почетную ссылку султанов —
детей крымских ханов *. Есть и вакуфные рукописи, и, смущаемый,
очевидно, знаком, новый хозяин замечает (по-арабски), что купил он
эту книгу законным путем.
Раза два бросилась в глаза печать ханская (однажды на
сочинении по «фыкху»); быть может, во время похода Миниха (в 1736 г.),
когда Бахчисарай пострадал от вандализма армии, а быть может,
позже, после падения Крыма, — рукописи, очевидно, расхищались,
выбрасывались и доживали дни в деревне. И возможно, что разыщутся
еще экземпляры из ханской библиотеки *.
Собранные по деревням, рукописи определяют уровень
образованности крымских мусульман XVII—XIX вв., они представляют круг
чтения мусульманина — ходжи или студента. Если в XX еще веке
тянулась молодежь в Стамбул, в духовные, а частью и в светские школы
(медресе, учительские семинарии, лицеи и т. д.), тем сильнее и
свободнее проникало османское влияние в пору зависимости Крыма от
Турции.
Я разделил бы материал рукописный на три части. Первая,
малочисленная,— это рукописи на арабском языке. Здесь прежде всего
идут Кораны; они не блещут изяществом: письмо у них старательное,
аккуратное; рисунок перед сурой «аль-фатиха» * наивен и краски
бледно-водянистые. На одном экземпляре большого формата на каждой
странице три — начальные, серединные и конечные — строчки
написаны крупным шрифтом.
Попался перевод «Полистана», сделанный при султане Мустафе *,
и тогда это был бы перевод между XVII—XIX вв.6, перед
переводчиком, очевидно, находились или он знал и другие переводы, потому что
он их критикует и заявляет, что вносит поправки.
Среди этой категории Я. М. Кемал предполагает посвятить
отдельный этюд рукописи, носящей заглавие «J^axJI J* ä,jU=.JI c-jLT^
Автором сочинения назван Абу Бакр Юсуф ибн аль-Хасан аль-Васыты.
Я. М. Кемал просил меня выяснить время жизни автора, но как у
Хаджи Хальфы *, так и в справочнике Брокельмана отсутствуют на
5 См. «Записки одесского Общества истории и древностей», т. I, стр. 638.
6 См. И. Крачковский, Арабские переводы Гулистана ДАН-В, 1924, стр. 101, след.;
ДАН-В, 1927.
258

него указания, и суждения должны быть построены на основании
косвенных данных рукописи. Так, например, отметки на рукописи
прежних владельцев восходят уже к VIII в. х. (старейшая — от 757 г. х.)г
характерен и почерк — все это позволяет думать, что в Крыму
отыскался, быть может, если не автограф, то во всяком случае копия, близкая
по времени к жизни автора.
Значительная часть рукописей написана на языке османском; это,
так сказать, примерная библиотечка студента-богослова, учившегося
в Турции и перевезшего в Крым свои книги. Преобладают
богословские науки: тефсиры *, теджвид *, фыкх * (между прочим,
популярное среди студентов руководство, так называемый «саффат»),
шариат *и фетвы *, учение о наследовании, сборники молитв, руководства
обрядов религиозных, построенные на авторитетных сочинениях
Муллы Хюсрева (XV в.), и т. п. Иногда на полях приписки читателя; так,
против суры «хадж» * стоит: «Семикратное чтение суры помогает от
потопа». Для историко-религиозного назидания включены — история
пророков, старый (популярный в Турции) «Мевлид» Сюлеймана-челе-
би (обследованный И. Энгелькэ) и неизменное у российских
мусульман руководство — «Мохаммедийе» Языджиоглу в двух экземплярах,
рукописи XVII в. (одна от 1071 г. х.). Однако рядом уживаются и-
народные суеверия: так, одна рукопись заканчивается заговором (тыл-
сым), в другой даются неканонические обряды.
Для полноты образования мусульманина, изучавшего «три языка»,
необходимы были, разумеется, пособия по арабскому и персидскому
языкам. Здесь — словари и словарчики арабско-турецкие, персидско-
турецкие; словарь Сюрури (954 г. х.); эксцерпт из словаря «Сыхах»
(Джевхери), персидская грамматика, составленная стихами
османскими, и др.
Художественная литература представлена бедно: есть диван поэта
(мевлеви?) Шахиди, комментарий Шемии на «Пенд-наме» Ф. Аттара.
Есть и «фокусы» литературные: в кругу написано стихотворение таким
образом, что конечная буква одного стиха служит началом следующего
стиха.
Для Крыма представляют значение не столько эти османские
рукописи, сколько глоссы и последние страницы, испещренные
разнообразными заметками о местной жизни и событиях: стихотворения
(зародыши дестанов) полународные (1223/4 гг. х.), «предсказывающие»
войну с «московами», упоминания о крымских ханах, о безвестных уже
текке, медресе и о мудеррисах (сопровождаемые часто датами), на
которых потом, крупицами, может вырасти история культурной жизни
Крыма мусульманского периода.
Рукописи несомненно переписывались уже уроженцами Крыма; так,
отметки: «Закончена была книга в год барса, курицы» — говорят об
употреблении животного цикла; врываются и татарские формы,
например ц^о^, и т. д. Очень выразительна запись одной рукописи
(оставшейся в деревне), свидетельствующая о высокой грамотности одной
женщины XVII в. (1038 г. х.) — Фатимы «Узбечевийе».
У одного пастуха Я. М. Кемал достал шеджере — длинный свиток
(в 28 аршин), заключающий родословную сейидскую из Ирака.
Формула f*k«J\ «Ui* , следующая иногда за именем имама, выдает
шиитский характер шеджере; сюда же относится документ от 1134 г. х.
(первой половины XVIII в.), устанавливающий сейидское
происхождение турецкой фамилии, выходцев из Чорума (в Малой Азии); за сей-
идами признается право ношения зеленого цвета.
17*
259

Для истории суфизма в Крыму интересны рассыпанные в
рукописях упоминания о местных ученых — шейхе Ибрагиме, ученике Нуред-
динзаде Муслихеддина Филибеви, Афифеддине, Фейзи Кефеви (т. е.
Феодосийском), XVII в.
В Крыму популярны были ордена Бахаэддина Накшбенди * и Саа-
ди (умерших в XIV в.); оба эти ордена, особенно накшбенди,
популярны были и в Турции, но приток дервишей из Средней Азии (особенно
из Самарканда), легенды говорят не столько о малоазиатском, сколько
о старом, быть может еще золотоордынском, влиянии; в тексте Азиза
(т. е. Малек Эждера, одного из четырех знаменосцев пророка
Мухаммеда, как говорил старый сторож мечети) угасают последние обломки
садийе, совершающие еще по четвергам (после пятой молитвы)
орденское радение.
Отдельно стоят документы: 10 ярлыков (крымских ханов) и
фирманов (турецких султанов). Фирманы, по содержанию мелочные, говорят
о верховном надзоре Стамбула: халиф мусульман утверждает
назначения по духовной линии; быть может, как воспоминание о
завоевании Кафы (в XV в.) *, на районы Феодосийский и Судакский
распространяется и власть султана. Впрочем, постепенно усиливается,
естественно, значение хана; так, Шаин Гирей (1777—1783) утверждает
латыба в сел. Улу-Узене 7.
Среди ярлыков сохранен ярлык хана Сахиб Гирея I (1532—1551)
от 957 г. х., написанный на смешанном среднеазиатско-тюркском
(чагатайском) и турецком языке. Ярлык адресован темникам, тысяцким,
сотникам и бекам правой и левой стороны Великого Улуса: Эсенджар-
мирза, долженствовавший поднести государю-степняку лошадей,
заменил дар деньгами, и хан жалует его за это землями, в удостоверение
чего выдает ему ярлык, на котором две квадратные печати, в которых
оттиснуты (одной краской) религиозные формулы: повыше— j^ dïjf
(«голубой мухур») и ниже (больше размером) — ÔULJ jT » («алый
яишан»). Написан (<£.а^) ярлык в Алма-сарае, т. е. в Альме, между
Симферополем и Бахчисараем. Ярлык наклеен на синюю толстую
бумагу (XVIII в.), на обороте которой старинный русский перевод.
В верхнем углу листа, с левой стороны, стоят обозначения: «№ 34»,
«№ 1» — очевидно, русский перевод откуда-то выкраден.
В сел. Ускюте найдена казыаскерская тетрадь ät*? , на заглавной
странице обозначен год 1171-й хиджры, но документы датированы
больше 1166 и отчасти 1167 г. х.
Важность казыаскерских дефтерей давно уже четко подчеркнул
проф. В. Д. Смирнов9. Здесь заключен обильный запас документов,
рисующих судопроизводство, быт страны, положение
иноверцев-христиан (забиравшихся на земельные работы по возведению батарей)
и т. д.; сюда записано и завещание, перечисляющее наследственный
инвентарь: одежда, утварь, между прочим «котел для водки» («ракы
казаны»)—очевидно, в XVIII в. производство вина не считалось для
мусульманина предосудительным.
7 Громадное большинство документов хранится, как известно, в Москве в
Центральном архиве («Центрархиве»), часть их была издана В. В.
Вельяминовым-Зерновым «Материалы для истории Крымского ханства» (СПб., 1864); документы,
относящиеся к сношениям Крыма с Турцией, должны находиться в Константинополе — в
архиве Высокой Порты.
8 См. А. Самойлович, О «пайза» — «байса» в Джучиевом улусе, И АН, 1926, стр. 1111
след.
9 В. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала
XVIII века, СПб., 1887, стр. XXXIII.
260

Документами полны и сборники «инша». Есть инша на османском
языке, но и местной также редакции; в одном инша составитель
заявляет, что, служа в судах, он убедился в плохом знании арабского
языка и для облегчения выпустил руководство на турецком языке. И
правда, арабский язык стал уже забываться: на рукописях попадается
иногда безграмотная датировка: сперва следуют сотни, потом уже
тысяча и т. д.
Еще больше документов, различных сенедов (купчие крепости)
и т. д. на отдельных листах; главным образом они иллюстрируют
жизнь районов Судака и Алушты. Для понимания внутреннего
устройства Крыма все это, конечно, важно.
Есть и один «диплом» — «иджазет-наме»: ходжа-то был в Турцииг
но в Крыму требования уже снижаются: «немного» знает ученик из
такой-то науки, «немного» из другой.
Цельный материал исторический представлен популярным, давно
напечатанным в Турции очерком крымских ханов в стихах OUI* {j)b
(«Розовый куст из ханов»), сочиненным царственным автором Ха-
лим Гиреем 10 (1756—1758).
Постепенно врывается и струя национального роста татар. Сперва
в виде, так сказать, приложения (к «Мевлиду» Сюлеймана-челеби),
потом и отдельно появляются сборники дестаиов, джонги
(заключающие полуискусственные стихи); среди дестанов — часто «Тугай-бек»»
«Шукур-наме», «Гюверджин» («Голубь»), «Пастух». В джонгах нашли
место и иляхи — религиозные псалмы, да и дестаны проникнуты
иногда религиозным духом; дестан о «Чобане» открывается встречей
пастуха с Моисеем.
Так, без всяких денежных затрат собрана среди крестьян, охотно
жертвовавших рукописи для музея, коллекция, не первоклассная по
значению, все же принесшая одну-две новые, доселе неизвестные,
рукописи, а главное, ценная для местного края. Удачный почин Я. М. Ке-
мала невольно внушает надежду, что в закоулках обширной
территории, занятой мусульманами, — на Кавказе, в Средней Азии, в По-
голжье — таится немало еще рукописных сокровищ, и нужно толька
суметь извлечь их на свет.
Москва, 5 октября 1927 г.
См. В. Смирнов, Крымское ханство в XVIII столетии, Одесса, 1899, стр. 8L
'>*£)J(&rtr

Q^^Q^C^Q^^
КЕРМАНШАХ
Втягивая Турцию в войну, Германия, конечно, думала, что это
создаст внутренние затруднения для держав тройственного согласия,
которые насчитывают у себя миллионы подданных-мусульман.
Надежды на волнения обманули; рухнули и эфемерные планы о завоевании
Кавказа или Египта. Однако младотурки, упоенные панисламистско-
империалистическими мечтами, пытаются все зажечь в Азии пламя
«священной войны»; утвердившись в Персии, хотят они оттуда грозить
одновременно и Англии и России. Поход на Азербайджан завершился
плачевно; поэтому младотурки обратились в сторону наименьшего
сопротивления: они собираются занять Керманшах, главный город
персидского Курдистана. Юго-западный угол Персии, населенный
курдами, лурами, арабами и т. д., только номинально терпит над собой
власть персидского правительства; по английско-русскому договору
(от 1907 г.) Керманшахская область входит в нейтральную зону,
изъятую из-под сферы влияния русских и англичан. В Керманшахе,
значит, османцам не страшны ни персы, ни европейцы (русские и
англичане).
Керманшах лежит в узле дорог на Багдад, Табриз, Тегеран, Исфа-
ган, почти на полпути между Багдадом (375 км) и Тегераном
(460 км). «Ворота Загроса», за которыми в 75 км на восток
расположился на равнине Махидешт город, создали из Керманшаха
значительный стратегический пункт. Вблизи города высится величественная
гора Бисутун *, на которой высечены древнеперсидские победные
надписи; тень горы, отбрасываемая на вековую дорогу, напоминает
путнику о мощи ахеменидских царей; здесь шел обратно из Ирана
Александр Македонский; во времена аббасидских халифов
Керманшах связывал со столицей восточные окраины империи.
Удобства топографические, естественно, издавна побуждали селиться
здесь — на пороге )месопотамской культуры. Основание города теряется
в глубине веков; город разрушался, волна завоевателей омывала его на
время, потом он опять всплывал, хотя, быть может, под другим именем.
Нынешний Керманшах основан сасанидоким царем Вахранраном IV
(в IV в.) ; во времена Хосрова I (в VI в.) здесь была резиденция
государства, во дворце была огромная зала, в которой царь одновременно
мог давать аудиенцию посольствам от китайцев и турок, из Индии и из
Византии. Во время арабского завоевания город был разорен,
постепенно обращался он в деревушку, и в XVII в. итальянский путешественник
П. Делла-Валле* забыл о нем упомянуть. Впрочем, в XVIII в.— одно
время — Керманшах как мяч перебрасывался между персами и
османцами; в 1727 г. афганский султан Эшреф уступил город «на вечные време-
262

на» османцам, но вскоре город обратно отошел к персам. Возродился
город только в XIX в. Персидский шах Фетх Али-шах разделил »между
своими сыновьями государство; старшему сыну, Мохаммед Али Мирзе,
достался Керманшах. Энергичный правитель, Али Мирза привел «удел»
в благоустроенный вид; были возведены здания и базары, для
реорганизации армии вызваны французские инструкторы и т. д. Опираясь на
курдские племена, Али Мирза успешно боролся с багдадским пашой. Со
времени Али Мирзы установился обычай, чтобы в Керманшахе
'губернаторы были из принцев царской крови.
В городе до 60 тыс. жителей, больше это курды или луры; из
курдских племен живут в Керманшахе зенгене, керенди, гураны, кельхуры;
самые могущественные — кельхуры, между ними есть и кочевники и
оседлые, всего до 5 тыс. семей. Однако курды утратили уже
национальное обличье; они носят персидское платье, а женщины в городе, ,как
мусульманки, закрывают себе лица. Воздействие персидской культуры
сказалось 'И на религиозном складе курдов, которые, вообще говоря,
исповедуют суннитство: здесь курды или шииты, или сектанты (алиилахи,
люди истины). Курдские племена поставляют для правительств четыре
полка пехоты.
Осенью население города удваивается: отовсюду—с Кавказа, из
Персии, Афганистана, Средней Азии — в Керманшах стекаются тысячи
паломников-шиитов на поклонение шиитским святыням в Кербела и
Неджеф. Керзон определяет число паломников в 100 тыс. Турки
прекрасно учли, какая доходная статья скрыта в этих шиитских святынях,
лежащих на турецкой территории, и взимают с паломников налог, от
которого освобождены, впрочем, пешеходы, женщины и дети.
Тогда город наполняется паломниками, как живыми, так и...
мертвыми. По дороге в Керманшах двигаются мулы, на которых
раскачиваются гробы, обернутые в ковры, — то трупы шиитов, завещавших
похоронить себя на священной земле. Так как перевозка трупов
представляет саразу, турецкое консульство установило в Керманшахе надзор за
«мертвым товаром», который должен иметь трехлетнюю давность. Для
благочестивого мусульманина, однако, осмотр — поругание
религиозного чувства, и, равнодушный к смерти, которая для него — неизбежный
рок, он часто прячет покойника в шафран, где пряность отбивает
трупный запах, и глаз таможенного надсмотрщика (в Ханекине),
соблазненного звонкой монетой, смотрит сквозь пальцы на опасный обман...
Политическо-обшественные взгляды носят у жителей Керманшаха
резко выраженный демократический характер; это сказалось, например,
в 1907 г. в борьбе с горной (курдской) аристократией: народная партия,
поддержанная принцем Салар од-доуле, добилась-таки, чтобы в
Керманшахе также было открыто местное земское собрание (энджумен), а в
тегеранский парламент отправлены депутаты.
Демократизм населения вытекает из особенностей земельных
отношений. Казенной земли в Керманшахе нет, земля —райяти, т. е.
(крестьянская; она разбита на небольшие участки, крестьянин — собственник
земли, в руках крестьян сосредоточена почти вся земля; таким образом,
значение знати — каджарских принцев, потомков «удельного князя» Мо-
хаммеда Али Мирзы, и курдской аристократии — ничтожно.
Благоприятные природные условия (изобилие воды), свободное
владение землей, работоспособность местного крестьянства — все это могло
бы создать из Керманшаха богатую житницу, которая, однако, плохо
функционирует только вследствие отсутствия дорог и... спекуляции
хлеботорговцев. Во время урожая население области (около 350 тыс.),
отложив себе на зиму запас, помещает на рынок до 300 тыс. харваров зер-
263

нового хлеба (харвар — приблизительно 300 кг); тогда цена харвара в*
Керманшахе падает до 8—10 кранов (кран=20 коп.), а в Тегеране, куда
транспортирование грузов затруднено, раз в 10—12 дороже. Бывает, что
в годы недорода население Персии гибнет от голода, тогда как в
Керманшахе хлеб сравнительно дешев и население благодушествует.
Вообще Керманшах — область богатая: здесь разводят лошадей,
мулов, ежегодно курды гонят в Тегеран 70 тыс. баранов. Курдские
женщины ткут ковры, которые славятся на Востоке. Керманшах
экспортирует шерсть, гумми, чернильные орешки, сушеные фрукты, опиум (из
Хамадана).
И немцы справедливо оценили стратегическое и экономическое
значение Керманшаха, которое должно только возрасти, когда проведена
будет Багдадская дорога.
Багдадский вали спустя две недели удосужился заявить персидскому
консулу, что Реуф-бей, начальник отряда, который двигается на
Керманшах, предпринял поход по собственному почину. Может быть, так
хотят представить эту историю младотурки, но согласятся ли с ними
немцы, верховные руководители Турции?
^H^JO^tP

Q^Q^(^
БАХТИАРЫ
«Полмира», Исфаган, играл когда-то в истории страны большую-
роль. Шах Аббас I Великий (1587—1628) перенес сюда из Казвина
резиденцию; умный государь понимал, какие громадные выгоды
представляет центральное положение города на пути с запада «а восток — из
Турции в Индию, с севера на юг — от Каспийского моря к Персидскому
заливу. Однако дни величия Исфагана были недолги. Династия Сефе-
видов * (ь начале XVIII в.) была свергнута, палз и значение города:
политическая жизнь страны отодвинулась на север, а центр религиозной
жизни шиитов перекочевал за рубеж, в «священные города» Кербелу и
Неджеф. Население города, которое Шардэн в XVII в. определил в
500 тыс., понизилось до каких-нибудь 50 тыс.
Со времени войны Исфаган снова сосредоточил на себе внимание.
Пользуясь отдаленностью от Тегерана, немцы пытаются создать в Исфа-
гане очаг агитации: раздачей денег и оружия сеют они брожение в
«стране бахтиаров» между главарями племен.
«Страна бахтиаров» тянется по параллельным линиям с северо-запада
на юго-восток, между городами Буруджирдом и Исфаганом, с одной
стороны, Дизфулем, Шустерам, Рам-Хормузом— с другой. По всей
вероятности, бахтиары — курдское племя, слегка, впрочем, иранизован-
ное.
Они кочевники: летом живут на уступах гор, а зимой спускаются на
юг, в равнины Арабистана. В горах у каждого племени постоянное
традиционное кочевье, которое они отмечают посредством белых камешков.
Занимаются они скотоводством и ежегодно продают ,в Иофаган да
300 тыс. баранов; зимой разводят немного табак. Земельные участки
между семьями распределены главами племен; право на землю
принадлежит тому, кто заботится об орошении участка. Общая численность
бахтиаров 30 тыс. семей, или до 250 тыс. душ (незначительная часть —
до 3 тыс. семей — переходит уже на оседлый образ жизни). Морьер
(в 1810 г.) определял количество бахтиаров в 500 тыс. семей, но, хотя
с того времени от племенных раздоров и своеобразной политики
-правительства и могла быть усиленная смертность, все же цифра несомненно
невероятная; правда и то, что из племен, таблица которых составлена
была в середине прошлого столетия, многие уже исчезли.
Бахтиары делятся на -ряд племен, во главе племени стоят ильхани и
ильбеки; на ильхани лежит сбор подати, приблизительно два тумана
(около 4 руб.) с семьи; губернатору Исфагана платят бахтиары 22 тыс.
туманов, губернатору Арабистана — 15 тыс. Ильхани избирается из бах-
265

тиаров, но утверждается шахом. Фискальная зависимость, в сущности,—
главная связь между бахтиарами и центральной властью.
Кроме того, бахтиары обязаны поставлять шаху войско: по одному
всаднику и по два пехотинца с каждых десяти семей, в действительности
же гораздо меньше. Бахтиары образуют два полка: один — «шахская
лейб-гвардия» — находится в Тегеране, это как бы залог верности
племени своему государю, а другой полк остается дома. Экипировкой
снабжает бахтиаров ильхани, а жалованье идет из дани, выплачиваемой
шаху.
Английские офицеры, состоявшие в середине прошлого столетия
инструкторами в персидском войске, отзывались о бахтиарах с большой
лохвалой; тогда под командой майора Харта был отряд в три тысячи
бахтиаров.
По природе бахтиары воинственный народ: с детства уже
приучаются они ездить верхом; они хорошие стрелки, недаром дичь в стране все
уменьшается. Воинская доблесть у них ценится высоко, наоборот,
трусость осуждается. Народные певцы, повествуя о подвигах героев, также
поднимают в бахтиарах воинственный дух. Сэр Роулинсон дает такую
характеристику бахтиарам: «... они дики и жестоки и не считают себя
связанными клятвой, если от этого может пострадать долг мести. В
Персии, впрочем, о них ходит поговорка, что они должны воздерживаться
от произнесения молитвы за умерших, потому что иначе им пришлось бы
только молиться».
Женщина у бахтиаров пользуется сравнительной свободой; она
занимается врачеванием, и если отец семейства, например, открыл какой-
нибудь новый способ лечения, он передает его старшей дочери. Женщи-
лы перевязывают раны, извлекают пули; труд вознаграждается хорошо,
и даже бедняк платит докторице от 15 до 20 туманов.
Чувствуя слабость центрального правительства, полунезависимые
кочевники склонны были к бунтам, и, чтобы держать их .в своих руках,
шахи усиленно проводили политику Рима: divide et impera *. Они
ссорили главарей племен, брали их в качестве заложников в столицу, где
нездоровая атмосфера быстро оказывала на бахтиаров разлагающее
влияние; иногда шахи пробовали выселять бахтиаров на новые места,
но все это мало помогало. Неурядицы в государстве часто служили бах-
гиарам сигналом для бунтов: так, после смерти Надир-шаха (в
средине XVIII в.) бахтиары фактически управляли страной; в начале
прошлого столетия Асадхан (из племени хефт-ленг) подступил к стенам
Тегерана, а недавно еще, во время персидской революции, они заняли
Исфаган и были там господами.
Между племенами бахтиаров наиболее могущественны два: чехар-
ленг и хефт-ленг. Постоянно враждовали они между собой: раздоры
подогревались тем, что они разоряли друг у друга поля, вызывая на
отмщение. В середине прошлого столетия главе племени чехар-ленг Мо-
хаммеду Таги-хану удалось на время объединить под своею властью
почти всех бахтиаров. Таги-хан был искусный администратор: он
энергично подавлял грабежи и разбои, хотел, чтобы его сородичи переменили
кочевой образ жизни на оседлый. Могущество Таги-хана тревожило,
однако, шаха Мохаммеда Али: в 1840 г. он был объявлен бунтовщиком,
и шах послал против него войско. Хитростью овладели его семьей, а сам
он был в оковах отправлен в Тегеран, где и умер в 1851 г. Смерть Таги-
хана нанесла племени чехар-ленг удар, от которого оно уже не
оправилось.
С тех пор главенство перешло к племени хефт-ленг. Но
правительство вело прежнюю политику: так, 'например, сын Джафар-хана Али
266

Кули-хан (в течение 30 лет управлявший бахтиарами) был
предательски убит, заколот кинжалом в присутствии губернатора Исфагана Зул
ус-Султана (двоюродный дед нынешнего шаха), который живет теперь в
Европе на покое. И бахтиары платили правительству той же монетой и
совершали нередко акты, которые доставляли персам международные
хлопоты. Потому что они служили тому, кто давал деньги...
Назначение губернатором Исфагана бахтиара отдает, безусловно,
всю область бахтиарам и еще более усиливает значение их; но внесет
ли это успокоение — покажет только будущее.
'-^JQ^P

QA^Q^Q^
МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ НАРОДНОГО СИРИЙСКОГО КАЛЕНДАРЯ1
1 января. В этот день необходимо сварить для успеха в делах какое-
то кушанье («кюббе»?— «мясной торт»).
6 января (крещение господне). В этот день пекут пирог без дрожжей^
так как, по убеждению христиан, тесто само подымается. Часть теста
обыкновенно сберегают для другого раза.
Каждый старается выкупаться в воде.
15 января. Это — день богородичный; молятся о посевах.
Понедельник великого поста. В народе ходит, по-видимому, легенда
о монахе, навстречу которому жители с пением выходят из города.
Великий пост. Когда у христиан начинается великий пост,
мусульмане замечают: «Пока христиане постятся, все время будет держаться
холод».
День поминовения умерших. В пятницу на четвертой неделе
великого поста в церковь приносят кутью. Священник благословляет ее, и
по окончании службы все молящиеся располагаются около храма для
еды.
Канун вербного воскресения. В память воскрешения Лазаря дети
разыгрывают «мистерию»: один изображает умершего, а двое других
(Марфа и Мария) плачут над ним; хор в это время поет погребальные
песни *.
В этот день едят рыбу (разрешение от поста).
25 марта (благовещение). Разрешение от поста: едят рыбу; кусочки
ее перепадают теням умерших.
23 апреля (день великомученика Георгия). Слепцы распевают
духовные стихи о св. Георгии. Обыкновенно к этому дню заканчиваются торги
по сдаче в аренду садов. С 12 часов дня все договоры считаются
обязательными, так как до того еще можно было отказаться.
6 мая (день многострадального Иова). Больные купаются в реке в
чаянии исцеления. Слепцы распевают стих об Иове.
День св. пятидесятницы. Не так давно даже в городах (теперь
обычай сохраняется только в деревнях) женщины накануне этого праздника
зажимали в обе руки хну и, обвязав руки тряпочкой, так спали всю ночь.
Утром тряпки снимались.
Впрочем, детям до сих пор продолжают завязывать руки: это
предохраняет их, по мнению матерей, от лихорадки.
20 июля. На небе рождается новое облако. С этого дня начинают за-
1 Настоящие заметки о народном сирийском календаре составлялись случайно
летом 1906 г. в Дамаске. Несмотря на всю свою отрывочность, они представляют,
кажется, некоторый этнографический интерес.
268

пасаться зимней одеждой. Народ так говорит: «<На небе взошло -новое
облако и напоминает о шубах».
6 августа (преображение господне). В домах зажигают всюду огни в
воспоминание преображения господня на горе Фаворе.
15 августа. С деревьев в этот день сбивают орехи. По улицам ходят
сторожа и выкрикивают: «Мы раскалываем орехи».
29 августа (усекновение главы св. Иоанна Крестителя)- В доме
варится особое кушанье.
8 сентября (рождество богородицы) и 14 сентября (воздвижение
честного креста). Эти праздники почитаются в Сирии не только
христианами, но и мусульманами. В эти дни в монастырь Сидная стекается
до 10 тыс. богомольцев. Вечером устраиваются игры. Здесь будто бы
богородица кормила пресвятого младенца *•
9 сентября. В день сз. Анны обычай требует, чтобы варили кюббе.
14 сентября. В этот день разводят костры и перепрыгивают через них.
Предание утверждает, что, когда царица Елена нашла в Иерусалиме
честной крест, она дала об этом весть в Константинополь посредством
костров.
В этот день начинают сушить виноград.
4 декабря (день великомученицы Варвары). Великомученица
Варвара пользуется на Востоке большим почетом; по значению ее можно,
пожалуй, сравнить даже с великомучеником Георгием, с которого на нее
как будто перенесены некоторые черты. Вернее, тяжелая обстановка,
среди которой жили сирийские христиане, породила ряд сходных
легенд о мучениках за веру2.
Легенды, слышанные мной в Дамаске о Варваре, не вносят, впрочем,
ничего нового. Великомученица Варвара — дочь языческого царя,
который побуждает ее выйти замуж за язычн-ика. Варвара отказывается, и
царь начинает ее мучить: так, например, он хочет ее повесить, но
веревка рвется на куски и т. д.
Могила великомученицы Варвары находится в монастыре Сидная
(куда в день рождества богородицы обыкновенно стекаются женщины).
Народ до сих пор вспоминает св. Варвару, и в день ее праздника,
4 декабря, в доме варят кутью. Накануне дети мажут себе сажей
ресницы (как средство против глазных болезней) и, обходя дома, кричат:
«Биссие Брбара» (или «Кадийе Брбара!») 3.
Женщины распевают в ее честь духовные стихи:
Брбара, я Брбара!
Я аддисе мухтара!
Я абуки халь кафир
Халь а"ббад-ил хиджжара!
(О Варвара, Вар-вара! О ты, святая избранница! Да будет проклят
твой отец неверный, поклоняющийся камню!)
В этот день едят особое кушанье (из злаков).
С этим днем связывается также зимний солнцеповорот. Народ
говорит: «Сегодня целый день прыгает (от радости?) мышь».
Примечание*. Когда моя заметка была уже отпечатана, я узнал, что
кое-какие сведения о народном календаре в Палестине находятся в
сборнике «Hanauer, Folk-lore of the Holy land», London, 1907, p. 303 sq.
2 He без влияния на тип св. Варвары остались легенды о св. Ирине.
3 Этот обычай объясняется тем, что отец Варвары, желая во что бы то ни стало
разыскать и убить дочь, разослал по городу своих слуг. Слуги, вымазав лица черной
краской (чтобы сойти за негров), обходили дома и кричали: «Бсие Брбара!»
(«Христианская Варвара»).

GM^Q^^
В БАГДАДЕ ПРИ ХАРУНЕ АР-РАШИДЕ*
I
Какая толкотня на базарах в Багдаде! Непрерывной волной катятся
толпы народа; все сливается в немолчный шум и гам. Ревут ослы;
разносчики, побрякивая металлическими чашечками, выкрикивают
прохладительные воды; снуют женщины в изарах — затканных золотом личных
покрывалах; за ними неслышной поступью скользят невольники или
носильщики. Везде кишит народ, а городские улицы так узки, что, когда
верблюд, нагруженный кладью, медленно переставляет тяжелые ноги,
путник поспешно отворачивается к стене; всюду слышна гортанная речь
араба, а то вдруг заговорит китаец или индиец, но чаще врывается
красивая музыка персидского языка. Знание персидского языка в Багдаде
ценилось высоко: знаменитый писатель IX в. Джахыз * говорил, что у
багдадского швейцара должна быть большая окладистая борода и,
кроме того, он должен бегло болтать по-персидски... И все куда-то спешат,
все отливает на жгучем солнце яркими красками. Чужеземец, попадая
впервые в Багдад, терялся: «Беспомощный, скитался я по улицам
Багдада, как заброшенный в дом 'безбожника Коран», — описывал поэт
«град мира», Багдад *.
В Багдаде хорошо было жить тому, у кого были деньги; богачи
швыряли золото направо и налево, все дразнило человека. В Багдаде на все
спрос. По обеим сторонам' улиц тянутся лавки, куда свезены товары со
всего мира: здесь и пряности, черное дерево, алоэ и сандал для
(курения), драгоценные камни, краски — из Индии; шелк и фарфор — из
Китая, пушной зверь и невольники—из царства хазаров на Волге, слоновая
кость — из Восточной Африки; из Сирии — стекло, металлы; с берегов
Нила везут огурцы: они хранились в кладовых халифской кухни как
деликатес. Багдад выставил знаменитые золотые ткани, финики;
глядишь— и глаза разбегаются. Базар разбит на ряды, где каждый цех
торгует отдельно. Нет-нет да и покажется на базаре гроза купцов —
мухтесаб (цензор) 1, он надзирает за тем, чтобы торговля шла
правильно, а заодно уж оберегает и общественные нравы. Багдад — город
большой, для успешной «работы» здесь и воры объединились в цех, и, чтобы
как-нибудь ослабить это зло, однажды сын градоначальника
торжественно вступил в цех воров, и таким образом кое-как в городе был
установлен порядок.
Главные рынки расположены все-таки за городом; халиф боится, что
иностранные купцы подсмотрят у него что-нибудь в столице, где он жи-
1 В том смысле, как это слово употреблялось у римлян.
270

вет, как затворник, окруженный высокими стенами. А еще больше,
впрочем, подозревает халиф подданных, и трупы казненных преступников,
на страх в«рагам, месяцами качались на виселицах, расставленных на
мосту.
Берега реки Тигра представляют как бы гавань: на расстоянии часа
пути усеяны они судами и лодками, здесь и китайские джонки, каики,
лодки из надутых пузырей — наследие вавилонской эпохи,
гондолы-плетенки и золоченые яхты халифа, в которых он совершает увеселительную-
прогулку, когда, пресыщенный бесконечными дворцовыми пирами, с
наслаждением внимает безыскусственной песне лодочника.
Багдад — узел торговых дорог, караванных и водных путей — вниз-
по Тигру, через Басру — к Персидскому заливу, в Индийский океан; в
Сирию — через Куфу; через Рей (Тегеран)—Хорасан; на берега
Черного моря (Трапезунд) —через Армению. Халифы удачно выбрали
столицу на месопотамской плодородной почве, где все говорило о старой
культуре; недалеко от Багдада в междуречье давно уже возникали
культурные центры — Ктезифон, Селевкия, Вавилон.
Отсюда халиф мог озирать империю; сосредоточив в Багдаде
управление государством, халифы заботились о благосостоянии провинции,,
потому что оно было тесно связано с их собственным благополучием.
Большое внимание обращено было на безопасность путей; на дорогах
были выстроены укрепления, в которых размещены военные отряды,—
так бесчинства бедуинов в пустынях были обузданы и подданные халифа
спокойно отправлялись в паломничество в священные города — Мекку и
Медину — на поклонение пророку Мухаммеду.
Между столицей и провинцией ходила правительственная почта —
учреждение, заведенное уже персами во времена Дариев *; она
обслуживала государственные нужды. Начальник почты в провинции был как бы
контролер правительственный, или, точнее, тайный правительственный
агент: он наблюдал за всеми действиями наместника и доносил халифу
обо всем, что там происходило; сообщал и политические новости,
рискуя жизнью, когдц наместник замышлял, например, измену; сообщал он
и о финансах: сколько чеканится золота, серебра.
Сосредоточение всего управления обширным государством в центре
было необходимо потому, что оно обеспечивало правильное поступление
государственных доходов. Налоги уплачивались как натурой (хлеб,
сахар, розовая вода, драгоценные одежды, лошади и т. д.), но часто —
золотом и серебром (с Сирии, Палестины, Египта, Йемена, Мекки,
Медины). К концу царствования халифа Харуна ар-Рашида (умер он в 809 г.)
общая сумма доходов составляла около 530 млн. дирхемов (серебром).
т. е. свыше 125 млн. рублей2. Сумма, разумеется, значительная, хотя
доходы империи уже понижались: сузились границы (халифата —
области на западе — Испания, Марокко, Тунис — отпали, то здесь, то там
вспыхивали волнения и на востоке (в Самарканде). Все показывало, что
государственный механизм начинает уже расшатываться.
Заботясь об увеличении доходов, правительство поднимало
производительность почвы. В Месопотамии, между реками Тигром и Евфратом,
совершены были значительные оросительные работы, земля была
изборождена каналами и плотинами. Налоги с земельных участков колебались
от 25 до 50% жатвы; чем труднее была обработка, тем меньший,
конечно, взыскивался процент. Как ни велики были доходы, велики были и
расходы; народные деньги безумно расточались на двор, утопавший в
2 Впрочем, если принять, что 10 дирхемов равны 1 динару (золотому), вес
которого составлял 1 золотник, то сумма доходов увеличится вдвое.
27 li

роскоши. Чтобы покрыть дефицит, правительство ввело систему мусада-
ра — систему налогов или конфискации денег у крупных чиновников; это
порождало неустойчивость и неуверенность; чиновники охотно покупали
землю, у них искали защиты мелкие фермеры; так, у чиновников
скоплялись громадные поместья, и они истощали землю наемным трудом,
думая только о собственном доходе и утаивая ценность земли.
Случалось, что землевладельцы пускались на хитрости; якобы жертвуя землю
на богоугодные учреждения, они обращали ее в вакф*, и как
божественная собственность она свободна была уже от жадных лап халифа. От
налогов освобождены были, конечно, и земли дворцовые,
принадлежавшие халифу и его родственникам, а члены Аббасидской династии
исчислялись тысячами; понятно, как неравномерна была налоговая тягота —
народ в поте лица работал на богачей.
Дома богачей, селившихся в восточной части города, великолепием
и убранством могли бы посоперничать с дворцами владетельных
князей *. Ворота, выточенные из драгоценного дерева, обиты были
золотыми пластинками. Двор был вымощен мрамором; там толпились рабы и
клиенты; на скотном дворе были тысячи верблюдов, лошадей, ручных
газелей. В приемной посередине возвышался мраморный бассейн в виде
золотого льва, из пасти которого струилась вода, обдавая посетителей
прохладой. Стены покоев обиты были драгоценными материями, на
двери ниспадали шелковые занавеси; всюду разложены -были подушки,
маня к отдыху и неге; рабыни, играя на лютнях, услаждали слух, а
позади, за покоями, тянулся богатый сад, усаженный редкими деревьями
и растениями. Жизнь протекала, как сказка.
И чего, правда, жалеть было им деньги, которые доставались так
легко! Придворный доктор халифа Харуна ар-Рашида, Гавриил (несто-
рианин, вышедший из знаменитой школы в Хузистане *) получал со
своих имений ежегодный доход в размере 800 тыс. дирхемов. Если он
сам вел скромный образ жизни, сын его сумел найти применение
деньгам отца и приводил в изумление гостей. Однажды гость в жару застал
богача в тяжелом шелковом кафтане; гость удивился, но только он сел,
как почувствовал резкий холод. Богач засмеялся, слуги набросили и на
него кафтан. Со стены сдернута была занавеска, и гость увидал, что
внизу комната наполнена снегом, откуда слуги направляли в огромных
мехах холодный воздух.
Да, хорошо жилось в Багдаде богачам!
II
Центр мировой торговли, Багдад представлял, собственно, крепость;
второй аббасидский халиф Мансур *, основатель Багдада, жил в вечном
страхе; всюду ему мерещились заговоры, и он построил город кругами,
уклонившись от типичной для арабов четырехугольной формы. Город
разбит был, таким образом, на круги; в каждом квартале был замок,
где жил военачальник; кварталы, окруженные стеной, были разобщены
между собой. Посередине города, на развалинах христианского
монастыря, возвышался на правом берегу Тигра дворец халифа «Хульд»
(«Рай»). Ветры обвевали холм, где был дворец, и воздух был здоровый.
Под дворец занято было пространство, тянувшееся на час пути в
окружности; впоследствии писали (Якут) *, что дворец захватил треть города.
Дворец обнесен был грозной стеной, на которой там и сям были
сторожевые вышки. Около дворца, на площади, была мечеть; с западной
стороны дворца — казармы, а кругом — жилища родственников халифа,
государственные учреждения. Но по мере того как город рос, дворец .был
"272

как бы стянут в кольцо, >и халифам стало уже не по себе. Они
постепенно вынесли резиденцию за черту города; уже халиф Харун ар-Рашид
жил иногда в восточной части города; там расположены были дворец
наследника и дома вельмож, утопавшие в роскошных садах. А над
морем домов тянулись к небу высокие белые минареты мечетей и между
ними царил зеленый купол главной багдадской мечети, вышиной в 80
локтей. Во дворце были сады, зверинцы,-где сидели львы, бассейны с
рыбами, куда вода шла прямо из Тигра; киоски из алоэ к сандала,
убранные коврами, с затканными золотом занавесями. Тысячи невольников и
невольниц, музыкантов и певцов наполняли дворец, готовые немедленно
исполнять всякие прихоти повелителя. Все жили во дворце милостями,
которые халиф расточал на них*. Казалось, все напоминало здесь о
наслаждении, однако халиф в чаду веселья изрекал и смертные
приговоры— перед ним, вблизи трона, лежал круглый кожаный коврик с
продернутой веревкой, служивший как бы эшафотом. Халиф знал, какая
опасность ежеминутно грозит ему, к жестокостями и казнями хотел
навести страх на подданных.
Дворцовая революция возвела Харуна ар-Рашида3 на престол; если
он не страдал еще цесарским безумием, он, во всяком случае, был
нервен и неуравновешен; слушая стихи придворного поэта Абу Атахии о
бренности мира, он плакал*. Он любил сильные ощущения, устраивал
скачки, борьбу петухов и собак. Но он соблюдал и веления религии —
был благочестив и часто отправлялся в паломничество, тогда он
смирялся: обычно носил он длинные волосы, спускавшиеся до ушей, но
перед хаджем (паломничеством), выбривал себе волосы. Чтобы
захватить политического -противника, он не останавливался перед
вероломством и считал дозволенными всякие средства. Человек невоздержанный,
вспыльчивый, предававшийся пьянству с утра, он был страшен в гневе,
но гнев его быстро спадал, когда он слышал остроумное оправдание.
Отрицательные черты характера — жестокость, необузданность и
мелочность— чаще проявлялись там, где он подозревал измену, и он был
типичный восточный деспот; все трепетало перед ним, и днем и ночью
нежданно могла разразиться гроза. Но среди близких ему людей, среди
домашних это был другой человек. Вокруг него ворковали голуби;
нежный семьянин, он горячо любил своих детей, и слезы скатывались у
него по щекам, когда он думал, что ожидает их после его смерти4.
Ученый, красноречивый оратор, ценитель и покровитель поэтов и
музыкантов, Хлрук ар-Рашид был в обращении прост; и ему нравилось иногда
наблюдать, какой эффект он производит на людей. Однажды во дворец
зашел слепой ученый, Абу Муавия, который после так передавал о
своем посещении: «Я обедал у Харуна ар-Рашида, и после еды кто-то
начал мне лить воду на руки. Рашид сказал мне: «Знаешь ли, кто
держит над тобой кувшин с водой?» — «Нет, повелитель правоверных».—
«Это я сам», — сказал Рашид. «В таком случае ты сделал это из
уважения к наукам?» — спросил я. «Это — так», — подтвердил Рашид». Он
сорил деньгами, но иногда, когда он замечал в других расточительность,
на него нападал ужас: однажды он обедал у родственника Ибрагима
ибн Махди, который приготовил для него изысканное блюдо из рыбьих
языков; и халиф потребовал, чтобы беднякам были немедленно розданы
тысячи дирхемов в виде возмездия за безумную роскошь хозяина.
Все, что отвлекало халифа от черных дум, было приятно придвор-
3 Прозвище халифа Харуна (Аарон) — «ар-Рашид» («Справедливый») дано было
ему по обычаю уже при рождении.
4 Между сыновьями его Амином и Мамуном началась вскоре междоусобная
война из-за власти.
18 В. А. Гордлевский
273

ным: так было им спокойнее, и в шумном веселье, в «пирах и вечеринках
текла жизнь во дворце; непрерывно звучали вокруг него песни и музыка.
Покровительствуя музыке, он оказал несомненные услуги и литературе,.
потому что тогда записан был первый сборник песен, мелодии которых
увлекали и двор и общество Багдада. Певцы были хранителями
литературных произведений.
Когда халиф был весел, он был великодушен, и кто умел
использовать момент, уходил из дворца довольный. Певцы знали, что, когда к
ним в дверь постучится бедность, стоит отправиться в Багдад к
халифу — и все будет устроено.
Однажды певец Ибн Джами — легкомысленный гуляка, истративший
деньги на собак, — из далекой родины притащился в Багдад.
Машинально бродил он по улицам, дома которых были выстроены из
необожженного кирпича (для предохранения от злого взгляда); он увидал мечеть
и вошел в нее. Там на него обратил внимание хорошо одетый господин,
за которым почтительно стояли слуги и евнухи; проходя мимо певца,
господин остановился и, узнав в нем иностранца, спросил, чем он
занимается. Когда тот сказал, что он певец, незнакомец повел его за собой
по городу. Они вошли в большое дворцовое здание *, которое занимал
главный евнух. Здесь Ибн Джами накормили, приодели, надушили;
евнух посадил его на мула и повез дальше. Они пересекли несколько
дворов, проехали под высокими сводами и, наконец, вступили в обширный
двор. «По огням, которые сверкали повсюду, — рассказывал
впоследствии певец, — по страже у дверей, время от времени выкрикивавшей: „Бог
велик!", я догадался, что нахожусь перед жилищем халифа, и слез с
мула. Меня .ввели в большой великолепный зал, обтянутый шелковыми
материями и занавесками. Посередине были расставлены сиденья, на
четырех стульях сидели, с лютнями в руках, три женщины и один
мужчина». Вот начался концерт, на котором поочередно выступали певцы.
Дошел черед и до Ибн Джами. Когда он спел сочиненную им песню,
халиф, слушавший за занавеской, осведомился через евнуха, чьего она
сочинения; услыхав, что Ибн Джами, халиф решил, что неизвестный
певец лжет; когда же певец открыл свое имя, из-за занавески вышел
первый камергер Фадль ибн Раби !и возгласил: «Идет повелитель
правоверных!» Все встали. Показался Харун ар-Рашид, опиравшийся на руку
Джафара, он сел с Джафаром на диван и ласково начал беседо-зать с
певцом. Певец вознагражден был сторицей за трудный путь и лишения,
которые он испытал, пока предстал перед очи халифа.
Страсть к музыке и пению захватила членов царственного дома Аб-
басидов. Брат халифа Харуна ар-Рашида, игравший роль в управлении
государством, Ибрагим ибн Махди, иногда также выступал, правда,
только в кругу избранных людей, и его свободно лившаяся песня
производила на знатоков сильное впечатление. Когда однажды он спел песню,
знаменитый певец Ибрагим Мосульский наклонился к Ибн Джами и
сказал: «Если бы он был 'профессиональным певцом, как мы, он отбил
бы у нас кусок хлеба». «Я — царь и сын царя, — гордо заявлял о себе
Ибрагим — я пою, как велит мне фантазия, я пою, что мне нравится».
Двор халифа блистал поэтами-певцами (Абу Нозас, Атахия, Исхак,
сын Ибрагима, и др.) и учеными (Абу Юсуф, Абан Лахикий), между
ними преобладали обарабизованные персы, т. е. персы, усвоившие от
арабов вместе с мусульманской религией и арабский язык. Придворная
культура вся пропитана была персидскими воспоминаниями и
отголосками: арабы открыто сознавали, что у них — только форма, язык для
выражения мысли, а содержание идет все от персов. Как политическая
победа Аббасидов над Омейядами совершилась благодаря персам, так
274

м вся культура аббасидских халифов расцвела, только впитав в себя
старые иранские (персидские) идеалы, — простота бедуинского
кочевнического быта сменилась утонченностью вкусов Ирана. Те, кто при Омейя-
дах боязливо скрывал убеждения свои, теперь подняли голову; всюду
образуются кружки, и научные, и религиозные, в 'которых раздаются
необычные разговоры; пройдет немного времени, и они вырастут в большое
религиозное движение, которое правоверным духовенством будет
признано ересью.
Халиф думал только об удовольствиях, играл в меценатство,
государственные дела интересовали его мало: у него были надежные
помощники— Бармекиды, искусно направлявшие кормило правления.
III
Персидская семья Бармекидов*, недавно перешедшая в ислам, в
течение полустолетия сохраняла звание везирей, советников управления^
В Багдаде была восстановлена старая персидская, сасанидская,
культура. Представление о государе вознесено было на недосягаемую высь:,
это был повелитель «Божией милостью», а везир, исполнитель
божественной воли халифа на земле, был посредник между халифом и народом..
Бармекиды укрепили границы, заселили окраины империи,
упорядочили сбор податей. На редкость были они умны, находчивы,
красноречивы; словом, Бармекиды представляли идеал везира: они умели и
добывать деньгу, и развлекать государя. В царствование халифа Харуна ар-
Рашида Бармекиды были уже всемогущи. Бармекиду Яхье (сыну Хали-
да) вверено было когда-то воспитание будущего халифа Харуна ар-Ра-
шида; ему и матери своей, Хайзуран, обязан он был престолом. Вступив
на престол, Харун ар-Рашид немедленно призвал «отца» Яхью и сказал,
ему: «Дорогой мой отец, ты возвел меня на престол, поэтому я даю
тебе неограниченную власть», — с этими словами он вручил ему
перстень— знак власти. В 794 г. халиф формально передал Яхье
управление; семья Бармекидов была многочисленна и легко распределила
между собой должности, удержав, таким образом, у себя полноту власти.
Яхья был интендантом гарема халифа и хранил у себя ключи; это
обстоятельство несомненно навлекало на него неудовольствие со стороны
любимой жены (Зубейды) и фавориток халифа; молочный брат Харуна,
Фадл, занимал должность генерал-губернатора Армении, Азербайджана
и Хорасана; во дворце при Харуне неразлучно находился сын Яхьи, Джа-
фар, за которого халиф выдал любимую свою сестру для того, чтобы, не
нарушая веления Корана5, ввести постороннего мужчину в семейный
свой круг. Халиф всецело подпал под влияние Бармекидов, но здесь, в
дворцовой атмосфере, конечно, таился и источник гибели.
Когда кому нужно было что устроить, он шел к Бармекидам *.
«Видишь, как народ толпами теснится у дверей его (Фадла) дома, так что
логи посетителей виднеются, словно ноги молодой и взрослой
саранчи»,— воспевал поэт Абу Новас могущество Бармекидов. На утренних,
аудиенциях у Яхьи собиралась вся багдадская знать: там был и
напыщенный кади (судья) * Абу Юсуф, сопровождаемый свитой кз
законоведов в длинных шапочках, и поэты, и певцы; на празднества Бармекидов
стекались как правоверные мусульмане, так и свободомыслящие,
дерзавшие философски толковать об источниках вероучения — Коране и
священном предании: Бармекиды были далеки от религиозной узости.
Щедрость Бармекидов была безгранична*: раз вынутые из кармана
деньги уже не прятались обратно. Во время обеда двери их дворца были
5 Женщина по достижении совершеннолетия может показываться только родньш.
18*
275

раскрыты для всех. Одетая в рубище, мать Джафара Бармекида,
вспоминая впоследствии дни могущества сына, говорила: «Было время,
когда на „празднике жертв" 400 рабынь окружало меня, и мне все
казалось, что сын мой недостаточно внимателен ко мне, а вот теперь у меня
за душой ничего нет!».
Как велико было могущество любимца халифа, Джафара, видно из
рассказа историка (XII .в.) Ибн Тиктака, который, очевидно,
представляет себе падение Бармекидов как наказание за «превышение власти».
Однажды Джафар собрал у себя друзей, они надели уже
разноцветные костюмы, чтобы отдаться беззаботному веселью, как вдруг слуга,
по ошибке, пропустил аббасида Абдаль Малика, строгого исполнителя
закона 6. Гость, заметив на лице Джафара смущение, сразу сообразил,
что ему представился редкий случай, и сказал: «У меня к тебе три
просьбы». И он потребовал, чтобы был уплачен за него долг в 1 млн.
дирхемов; чтобы сыну его дана была в управление провинция; наконец, чтобы
халиф выдал дочь свою за его сына. «Бог исполнил уже все твои
желания»,— самоуверенно отвечал Джафар. Увидав халифа, Джафар
передал ему разговор, происшедший у него с Абдаль Маликом. Халиф
удивился, как Джафар мог просватать дочь его, однако утвердил брачный
договор.
Тучи давно собирались над головами Бармекидов. Халиф был жаден,
безмерные богатства, скопленные везирами, давно возбуждали в нем
зависть. Дворцовая челядь, среди которой у Бармекидов тоже были
недоброжелатели, раздувала .всякий неловкий шаг или движение
могущественных фаворитов. Враги их утверждали, что они хотят сами
царствовать, а что халифу принадлежит только титул.
В 803 г. Харун ар-Рашид вернулся из паломничества в Мекку; он
удалился в Анбар * и оттуда послал в Багдад надежного человека
Ясира с приказанием арестовать всех Бармекидов. «Если застежка моей
рубашки,— грозно отчеканил халиф,—узнает, какое я даю тебе
поручение, я швырну ее в реку». Перепуганный, поехал Ясир в Багдад,
ослушаться халифа он не смел и объявил Джафару волю царствеиного-его
друга. Зная, как халиф вспыльчив и непостоянен, Джафар отказывался
•сначала г.ерить: «Халифу угодно шутить».— «Нет,— возразил офицер,—
никогда я не видал его столь серьезным».— «Ну, так он был пьян», —
пробовал еще заметить Джафар. Все было напрасно, и неправедный
суд над Бармекидами совершился. Они были брошены в тюрьму, и
недавний сотрапезник, палач Месрур, наказывал Фадла плетьми.
Впрочем, и орудие гибели Бармекидов — офицер Ясир, бывший живым
укором халифу, был также обезглавлен. И долго поэты, пораженные
превратностью судьбы, затрагивали в стихотворениях историю падения
могущественных везирей: «Разве ты не знаешь немилость судьбы, —
говорит один поэт, — они, казалось, вросли в землю так твердо, как
пальма, и они были вырваны так легко, как былинка!».
Мелочная подозрительность халифа затихла; но государство,
разнородные элементы которого — персы и арабы — были спаяны только
благодаря умной политике Бармекидов, клонилось к упадку и легко пало
лотом под ударами монголов.
IV
Но — удивительное дело! — народная память забыла, что халиф
Харун ар-Рашид был деспот, что для своих прихотей он жертвовал верными
слугами. В потомстве, создавшем сказки «Тысяча и одна ночь», образ
6 Ислам запрещает употребление виноградного вина.
.276

халифа окружен сиянием праведного государя, помыслы которого
направлены исключительно на благосостояние народа. Как это случилось?
Почему сказка, так реально передавая внешний вид халифа, у которого
от гнева надувались на лбу жилы, сохранила только положительные
черты характера? Халиф, чтобы пополнить свою быстро пустеющую
казну, нередко отнимал у чиновников богатства, нажитые неправдой, он.
как будто преследовал богачей, от которых страдал народ, а народ,
жаждавший справедливости, хотел верить, что истинная причина этого
лежит не в жадности халифа, а в искреннем его желании водворить на
земле общественную справедливость, значит, халиф — сторонник народа,
так обеспечено ему было забвение недостатков — мелочности,
корыстолюбия и т. д. Окончательно образ халифа Харуна ар-Рашида, как ой
отразился в «Тысяче и одной ночи», сложился в то время, когда в
Багдаде водворилась чужая династия (Буиды), тогда народная мысль
охотно обращалась назад и возвеличивала эпоху Аббасидских халифов, при
которых государство действительно достигло наивысшего блеска.
В сказках обычно выступает мирное трио — халиф Харук ар~Рэшиду
его наперсник Джафар и палач Месрур. Здесь схвачены и реальные
черты быта — перед нами проходит и гаремная жизнь с ее интригами, и
жизнь багдадского обывателя — мота-купца и бедняка-носильщика;
халиф, скучающий, сидит у окна дворца и смотрит на воды Тигра; он —
покровитель литературы, велит переводить сборники сказов, повестей (на
арабский язык); он устраивает счастье подданных, соединяет
влюбленных; гуляя переодетый по городу, он иногда развлекается как простой
смертный, он от души смеется, когда ему удается превратить случайного
уличного знакомца, легкомысленного купца, в «халифа на час», но он
должен прежде всего знать правду; человек мягкий, добрый, он строг
только в обращении с должностными лицами, потому что они —
средостение между ним и народом его, и когда от него хотят что скрыть, он
гневно обрушивается на везира — так бессознательно народ как бы
оправдывает казнь Бармекидов.
И потребовались долгие усилия историков, чтобы исчез поэтический
ореол, которым окружен был халиф Харун ар-Рашид, — ореол, под
обаянием которого находился ряд поколений, зачарованных «арабскими
сказками». Теперь Харун ар-Рашид представляется «ам как восточный:
деспот, у которого на первом плане стояла прихоть *.
ns^lQ^r

<5X^Q^(^
УГОЛОК РОССИИ В ТУРЦИИ 1
Старообрядческая деревня под Акшехиром *
I
Искони Малая Азия была международным постоялым двором, ворота
которого были раскрыты перед дикими среднеазиатскими ордами и
благочестивыми европейскими крестоносцами; с высот малоазиатского
плоскогорья раздавалась страстная проповедь апостола Павла и мистическое
учение поэта Джеляледдина Руми *. Под влиянием вечного брожения з
Малой Азии создался живой этнографический музей, обзор которого
объясняет историю страны. Меч османцев2, пока сильна была их длань,
задерживал в Малой Азии течение народов. Но в XIX в. снова
всплывают древние традиции восточного гостеприимства, снова Малая Азия
стонет от гула эмигрантов. Теперь идет обратное движение, с запада на
лзосток, движение, во главе которого стоит хозяин страны, османец.
Гроза европейских народов, пока они были еще в путах
средневековья, османец давно ослабел. Под стенами Вены (в 1683 г.) *
усомнилась Европа в могуществе османцев. С тех пор, уступая силе, они
медленно, шаг за шагом, покидают завоеванные земли. Судьба их в Европе
уже предрешена. Османец остро чувствует это со времени
русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Покорный воле аллаха, потянулся он из Руме-
Л'ии в Малую Азию, колыбель славы османцев, куда заблаговременно
уносит он кости предков. Османец горд, чтобы жить бок о бок со
вчерашним «райя» *, балканским славянином. Он бросает землю,
вспаханную кровью отцов, а в душе скопляется у него озлобление на
«франка» *, виновника его унижений.
Вообще русско-турецкая война, «великая война», как говорят
османцы, всколыхнула мусульман. «Москоф» навис над мусульманами, как
страшное привидение. Мусульмане областей, отошедших от Османской
империи, хлынули в Малую Азию, унося в сердце обиду. Как зараза,
эмиграция захватила крымских татар, ее отголоски отдались даже среди
волжских татар *. Они бегут из России, потому что тяжелы
экономические условия жизни, они бегут в «Исламбул» (город 'ислама), чтобы
сохранить веру отцов, они бегут... потому, что бегут их соседи, хотя скоро
раскаиваются. Однако суровая действительность их отрезвляет от
радужных мечтаний о земном рае, устрояемом султаном для своих под-
! В основу этой статьи положен доклад, читанный автором несколько лет тому
назад * на заседании Этнографического отдела императорского Общества любителей
•естествознания, антропологии и этнографии.
2 Родовой термин «турки» в русской науке, когда речь заходит об османских
турках (турках, населяющих Турцию), начинает уже заменяться термином «османцы».
278

данных, но путь к отступлению уже отрезан, и, чтобы разжалобить
османцев, эмигранты сгущают краски и рисуют в мрачном виде свое житье
под русским владычеством.
Малая Азия кишит мухаджирами (переселенцами). Их грубый язык,
подчас хищнические нравы возбуждают в османце панический ужас.
Значит, пробил последний час турецкого племени, если татары
возвращаются в Азию, откуда их славные предки вышли для завоеваний.
Не только мусульмане, но и христиане открыли мирное шествие в
страну. Миссионеры уже покрывают Малую Азию сетью школ,
подготовляя (быть может, не так отдаленное) возрождение христианских
народностей, томящихся под ярмом османцев. В руках европейцев
сосредоточиваются промышленные и торговые предприятия, для ведения
которых у османцев не хватает ни капитала, ни сметки. В истории
эксплуатации Малой Азии выдвигается германец (немец) и славянин
(«казак»)- Опыт веков указывает исход состязания между этими племенами.
Сильный богатством старой культуры, вступил немец в Малую Азию,
чтобы выстроить Багдадскую железную дорогу*. Его молот стучит в
ущельях гор; былые гнезда разбойников оглашаются свистком
немецкого локомотива. Близко время, когда Малая Азия наводнится толпами
немецких колонистов. Они внесут в страну элементы европейской
культуры, потому что они бодры духом, потому что их поддерживает
государство, для которого вопросы о захвате в Малой Азии рынков и о сбыте
излишка населения представляют крупное значение. Говорят, что для
десятков тысяч немцев заготовлены в Малой Азии земли, но иммиграция
отсрочена, так как Германия хочет, чтобы колонисты Малой Азии
сохранили права иностранных (немецких) подданных.
Договоры, заключенные между Россией и Турцией, хотя
предоставляют для русских большие льготы, однако только тормозят развитие
Малой Азии, потому что, с одной стороны, халатность правительства, а
с другой — непредприимчивость и неустойчивость русского
промышленника губят всякое дело в зародыше. Печальная история русских
селений в Малой Азии выпукло подтверждает эту мысль. Пасынки России
обречены в Малой Азии на вымирание. Как затравленные звери,
«казаки» (под этим именем известны в Турции русские выходцы) мечутся из
угла в угол.
Стеснения в исповедании старой веры, уничтожение казацких
вольностей вынуждали русских людей идти на чужбину. Они охотно шли в
Романию (Румынию), потому что .мусульманские законы избавляли их
от тягот военщины. Жизнь под османцем была спокойна. Дельта Дуная
(Добруджа) скоро украсилась селениями русских эмигрантов. Но если
в Румынии был обеспечен кусок хлеба, религиозное чувство
старообрядца было оскорблено зрелищем разврата. «Не только в городах, но и в
деревнях завелось шинкарство и непотребство», — жаловался мне
старообрядец. — Отчего? — «Пять тысяч лет тому назад царствовал великий
царь Траян. Он построил через Дунай несколько мостов, развалины
которых еще доселе видны, и населил Романию колодниками; а когда они
стали ворчать на скуку, он посбирал им со всего свету худых женщин.
От них народ в Румынии испортился. Это — чудная земля, даже румын
смеется».
Со времени образования Румынского королевства * казаки подпали
под общие законы. Они снова поднялись, чтобы спасать свою веру. Но,
точнее, под знаменем веры они укрывались от вторжения в их жизнь
культуры. Судьба как бы издевалась над ними. Их смелые предки,
казаки, на утлых ладьях подплывали к берегам Анатолии и грабили
басурманскую землю; их отцы умирали в турецких тюрьмах за христианскую
279

аеру. Между тем нужда гонит их в объятия османцев, потому что под.
«турецким полумесяцем» царствует свобода совести. Если бы османцы
отвели им земли, тысячи румынских казаков устремились бы в Малую
Азию, так как румын грозит им '«троеперстным сложением креста».
Впрочем, казаки безбоязненно идут в Анатолию. Анатолия манит их,
как страна древнего благочестия. Они ищут здесь христиан, уберегших
веру в чистоте, заповеданной Христом. «Сказывали мадьевские казаки
(казаки острова Мады на Бейшейхирском озере)*, — говорил мне в
Конье старообрядец, — что есть за Багдад-рекою большой остров, а на
том острове живут православные русские. Раз поехали к ним казаки на
«пузырях»3, да поднялся сильный ветер, так и не могли пристать они к
берегу, хотя и слышали церковный звон. Сами-то они ездят в город, а до
себя никого не допущают. Был еще казак; ему как-то удалось следом за
женщинами, покупавшими в городе провизию, добраться до острова.
Когда старцы острова узнали, что он русский, его впустили, но казак
никак не мог известить своих товарищей о местоположении острова».
Так -как рыболовство издавна составляло главное занятие казаков,
они селились в Малой Азии у воды. Сперва (около ста лет тому назад)
они обосновались на озере Майносе * (под Бандырмой, Бурсского
вилайета *) 4. Сорок лет тому назад горсть казаков ушла оттуда на Бейше-
хирское озеро. Здесь образовалось большое село, но теперь, как говорят,
количество семей упало до 15—20! Большинство пало жертвой
свирепствующей в округе лихорадки. Одно время (до русско-турецкой войны)
на реке Захарии*, у ее впадения в Черное море, было село Захарьев-
ское; но оно исчезло, и его история не была занесена в летопись русских
колоний в Малой Азии. Ходят темные слухи, что около Самсуна была
(а может быть, есть) колония русских казаков *5.
Вековые скитальцы, казаки* тоскуют среди басурман. Пьянство
быстро подтачивает их силы. Одним словом, казаки в Малой Азии быстро
мрут. Тихо, безропотно умирает русский человек, как безропотно страдал.
Их вопли теряются в горах; соотечественники о них забыли.
Изредка заглянет в их деревни случайный путник, чтобы вплести еще
терний в скорбную повесть страданий русских сектантов.
Я хочу поделиться впечатлениями о старообрядческой деревне под
Акшехиром, возникшей лет десять тому назад.
II
В восьми верстах от Коньи, у подошвы горы, откуда узкой лентой
сбегает речка, утопает в зелени «райский сад», Мерам, летняя
резиденция Челеби-эфенди, старца ордена мевлеви (пляшущих дервишей). На
склоне горы вытянулись высокие обломки скал. Глядя на их странную
форму, фантазия создала легенду. Это были люди, но они прегрешили
шеред богом, за что он обратил их в камень. У дороги над обрывом
выстроена мельница, над которой развевается османский флаг. Под
сенью его живет на мельнице семья акшехирских старообрядцев.
Когда я ехал на мельницу, навстречу мне бодро шагал высокий
старик, голова которого была покрыта черной плюшевой шляпой. Это был
старообрядец Федор Богачев. Заслышав русскую речь, старик сохранил
3 Этот способ путешествия по рекам Тигру и Евфрату известен еще из
вавилонской эпохи.
4 Теперь они выселяются оттуда в Россию (на Кавказ); об этом я напечатал
заметку «О русских на Майносе» в «Русских ведомостях», 1911, № 148.
5 Библиография русских колоний в Малой Азии указана в статье: В. Ф. Минорский,
У русских подданных султана, — «Этнографическое обозрение», 1902, № 2 (кн. III),
стр. 31—86.
280

на лице равнодушие и только недоверчиво спросил: «Да зачем вам
видеть нас? Люди ,как люди». Даже когда мы с ним разговорились, он
плохо понимал, как я попал в Конью. «Уж вы, Вл. А., говорите прямо,
мы — люди свои, верно, вы бежали из России, потому, слышим мы, в
России идут большие волнения. Русский ли вы, какой веры? Теперь вот
в Конье живут крымские татары, так они по-русски знают не хуже нас».
Так редок, очевидно, гость из Москвы. Впрочем, минутное сомнение
исчезает, и измученный скитаниями старообрядец выкладывает сбоку
душу перед русским. «Живем хмы, правда, на турецкой земле, —
вздыхал старик, — а не лежит у меня сердце к турку, а русского завидишь,,
так образуешься, как родному. Ну, коли вы — русский,— заключил
старик, поезжайте к нам, там на мельнице остался мой зять и сынишка, а
я мигом слетаю в город; завтра праздник, ну, нужно купить рыбки н
того-сего». Был канун Преображения.
Несмотря на густую мучную пыль, взор сразу различил среди
красных фесок мусульман и серых кюлахов мевлеви мужиков в русских
рубахах, с волосами, остриженными в кружок. Зять Богачева,
Мартын,— флегма, однако разговор у нас наладился. Об османце
отзывается старообрядец свысока, как о человеке низшей культуры. «Вот,
скажем, мельница, — говорил Мартын, — в Езропеи там или в Романии.
»хозяин пишет на фабрику: пришли мне такой и такой ремень, а турку
все равно, ну и высылают ему фальшивые ремни. Году еще нет, как
пустили мельницу, а уж ремни стали рваться, а стоят они почитай
10 лир (около 86 рублей)». Труд на мельнице требует напряженного
внимания и сильно утомляет, потому что мельница работает
безостановочно. Плата — месячная, 350 левов, — так называют они пиастр
(8 коп.). Арендатор мельницы обещал было увеличить жалованье, но
пока что водит их. Мельница выстроена городом, но сдана в аренду
компании купцов: османцу, греку и румынскому еврею.
Еврей — давнишний знакомый Богачевых. Он сманил их в Турцию.
Сперва Богачевы сунулись на остров Маду, но жизнь среди мадьевских
казаков (это — потомки некрасовцев) не пришлась им по сердцу.
Строгие старообрядцы отрицают мадьевцев. Когда мадьевцы выловили всю
рыбу на Бейшехирском озере, они отправились в Акшехирский лиман.
Улов рыбы был удачный. Казаки сразу разбогатели и увесили иконы
церквей на острове Маде золотыми пятилировками (около 43 рублей).
Одновременно с этим у них завелось пьянство, и бог их наказал. Они
мрут как мухи. Да они люди худые, говорил Богачев, волшебники,
портят друг друга.
Одно, что восторгало старообрядцев на Маде, — это обилие книг.
Церкви на Маде завалены старым письмом. Когда книга истреплется,
казаки зарывают ее в землю, так как переплетное мастерство им
неизвестно. Чтобы похвастаться своим богатством, Мартын показал мне
книгу житий святых, которую дал ему мадьевский дьяк в обмен на
месяцеслов. «Очень уж здесь много хороших историй», — говорил он.
В конце рукою мадьевского дьяка списан «Свиток Иерусалимский».
В Иерусалиме упал с неба большой камень. Патриарх молился над
камнем три дня и три ночи. Камень раскололся надвое и оттуда выпал
свиток. Свиток заключает в себе грозное предостережение бога,
который видит беззаконие людей и попов. Только уступая мольбам
богородицы, бог отсрочил Страшный суд и снова напоминает людям свои
заповеди. В свитке подчеркивается заповедь о милостыне.
Среди расспросов время шло быстро. Под вечер вернулся старик,
свежий, как был днем. История его странствий возбудила во мне
жалость и удивление.
281

Отец Богачева, Иван Кондратьев, уральский казак, издавна жил в
Черниговской губернии. Когда Николай I открыл преследование
старообрядцев, Иван Кондратьев забрал свою семью и ушел в Румынию.
Это был трудолюбивый мужик. Перед смертью (в 1865 г.) он мог уже
завещать своим детям каменные дома в Т>льче, на Немецкой улице.
Завещание его, писанное рукою беглого русского учителя, отражает
строгость мировоззрения старообрядца. Он молит детей жить между
собою дружно и сохранять христианский закон.
Несмотря на свои шестьдесят лет, Федор Богачев отчетливо помнит
детство, совпавшее со временем Крымской войны. У них в доме гостил
Садык-паша (Чайковский) *, польский эмигрант. Поляки, рассказывал
старик, хотели убить императора Николая; но их план был открыт, и
Чайковский бежал в Турцию. Ну, конечно, Чайковский был княжеской
породы; к тяжелой работе он не привык, и стал он просить у султана
«Мичита» (Абдул Меджида) места. Сперва султан ему не доверял.
«Ты обрежься, прими наш закон, тогда ты мне друг». Чайковский
принял ислам. Когда началась война, Садык-паша образовал на Дунае
летучие полки, в состав которых вошли поляки, «мажары» (мадьяры)
и русские казаки. Один из полков стоял в селе, где отец Богачева был
старостой. После войны Богачев-отец был представлен к награде:
султан хотел пожало-вать ему шашку и золотую медаль «За услуги,
оказанные во время войны»; но Богачев, в котором не совсем еще угасло
воспоминание о прежней родине, с гордостью отказался от дара.
«Теперь-то все это пригодилось бы нам, да кто тогда знал, что через
пятьдесят лет опять будем в Турции, — сокрушался старик. — Мой отец
перед смертью сжег все, какие у него были, бумаги».
В 70-х годах Богачев жил уже в Бухаресте. Здесь он завел
мельницу; но с началом русско-турецкой войны рабочие разбежались;
Богачев потерял все, что имел. С этого момента открывается в его жизни
эпоха скитаний. Спасаясь от военной службы, Богачев исходил
Румынию вдоль и поперек. Но в конце концов он должен был уйти в
Болгарию. Эта пора совпадала со «стамбуловским террором». В течение двух
недель Богачевы должны были жить на плоту, так как их не пускали
на берег. После долгих стараний он устроился в Никополе, где снова
пустил мельницу. Рвение Богачева обратило на него внимание
болгарского правительства, которое наградило его «за мастерство»
серебряной медалью. Между тем дети Богачева, как болгарские подданные,
были призваны к отбыванию воинской повинности. Тогда старик
разослал членам своей семьи (разбросанным в Румынии) письма, в
которых звал их к себе. На семейном совете единогласно было решено
выселиться в Туречину.
Мухаджирская комиссия (в Константинополе), в руках которой
сосредоточены дела об иммигрантах, внесла Богачевых .в списки мадьев-
ских казаков. Но Богачевы вскоре ушли в Акшехир, где за год до них
устроилась партия румынских старообрядцев. Беды уже стерегли их.
Однажды они везли с Акшехирского озера в Коныо камыш. Дорогою, в
Илгын, в полночь ворвались в хан черкесы и отняли у них лошадей, а
когда казаки вздумали было протестовать, черкесы пригрозили им
смертью. Впоследствии, правда, черкесов поймали и засадили в тюрьму;
но казацкое добро так я пропало. «Тяжело нам жить, Вл. А.>— закончил
старик свою грустную повесть. — Вот, бог даст, мы с вами
познакомимся. Вы поможете нам написать прошение конийскому вали (генерал-
губернатору), а то он нас как будто боится. Помню, как только мы
явились на мельницу, вали вытребовал нас к себе. У него был тогда
«меджлис» (совет). Пошел это я с едержиманом» *. Вали слушает, слушает, да
282

и вскинет на меня глаза, как будто хочет узнать, правда ли все то, что
рассказывает переводчик. Он, видно, боялся, как бы мы не попортили
городской мельницы. Так я хочу объяснить ему, кто мы такие. Мы
заплатим вам, что нужно». Я отвечал, что рад помочь им, чем могу, а если
они хотят отблагодарить меня, то пусть скажут мне старинные песни.
«Э-эх, когда я был молод, так много знал песен, а теперь »все забыл.
Ну, вот после успения поедем в нашу деревню, там посмотрим. Может,
среди акчаирских казаков разыщутся знатоки».
Солнце склонялось к западу, и я заторопился в Конью,
напутствуемый благопожеланиями обитателей мельницы. В -голове неотвязно
бродили думы о горькой судьбине старообрядцев, заброшенных в глубь
Малой Азии.
III
От времени до времени старик Богачев заходит в Конье ко мне, так
как подозревает во мне «великую силу». «Я разговорился за вас, —
заявил он мне,—на мельнице с крымским татарином, зачем это он приехал
в Турцию. „Видишь ли,— объяснил татарин, — это государь послал его
для плантов. Два года тому назад вез я в арбе человека. Платьишко на
нем худое, рядом маленький чемоданчик. Гляжу это я на него, на турка
он не похож, да и не грек, словно бы русский с лица. Заговорил я с ним
по-русски, а он молчит, как будто не понимает. А сзади едет верхом
заптие (жандарм). Остановились мы под вечер в хане; вышел человек на
двор и все смотрит на горы и что-то пишет в книжечку. Должно быть,
и тот, что был у нас на мельнице, из таких. Он прямо помогать тебе не
станет, а только, если захочет, все сможет сделать, потому что за ним
стоит большая сила". —Так ли?» — спрашивает меня старик и, видя
мой недоумевающий взгляд, снова клонит долу седую голову.
Тщетно ищет он заступника, который замолвил бы за них слово перед
османцем. Раньше казаки находили еще поддержку (у покойного
консула А. Д. Левитского) ; но времена изменились...
Между тем заступничество устранило бы раздоры, охватившие акше-
хирских старообрядцев.
Старообрядческое селение Авчал (Охотничье) образовалось, как я
уже сказал, лет десять тому назад. Осенью 1901 г. девять семей
старообрядцев, выведенных из Добруджи «стариком» Калиной, сели около
Акшехирского озера. Под воздвиженье 1902 г. подошла другая партия
переселенцев из двадцати одной семьи. Соблазненные быстрым ростом
селения, мадьевские казаки также потянулись на Акшехирское озеро.
Теперь в Авчале свыше сорока дворов, а число душ доходит до 250.
Сперва старообрядцы жили дружно; но вскоре между «стариком»
Калиной и вожаком мадьевцев Прокопом поднялся спор. Так как сначала
земля была отведена под выходцев из Румынии, Калина хочет, чтобы
селение представляло однородный элемент, и, опасаясь, что мадьевские
казаки занесут в Акшехир пьянство, -всячески теснит их в селе. Но это
один благовидный предлог, потому что насчет выпивки румынские
старообрядцы еще потягаются с мадьевцами. На деле им руководят, как я
мог заключить из уклончивых ответов Богачева, другие соображения.
Калина, как мужик расчетливый, знает, что его земляки, из
благодарности к своему «пастырю», беспрекословно будут сносить его владычество.
Сверх почета атаманство на деле доставляет большие выгоды, потому
что Калина, как промежуточное звено >ц сношениях старообрядцев с
османцами, может вертеть своими земляками, как ему вздумается, тем
более что по-османски калякает он лучше остальных. Мадьевцы, потре-
283

панные долгой жизнью на чужбине, порядочно-таки ослабели и «борьба
с хитрым мужиком им уже не под силу. Один только Прокоп, фигура
которого дышит непреклонной решимостью, не падает пока духом, хотя
противники беспрестанно чернят его, утверждая, что он за деньги
пускает в село не «магачиров», а своих казаков с Мады.
Раздоры между вожаками партий гибельно отзываются на селении,
потому что обе стороны стараются подкупами расположить к себе
османцев. Но так как мотивы ссор для османцев не всегда ясны, они
сохраняют равнодушие и (быть может, из материальных расчетов) не
высказываются решительно в пользу той 1или другой стороны. Так, когда во
время выборов «атамана» села отношения между партиями обострились,
эфенди, член мухаджирской комиссии, чтобы создать modus vivendi
утвердил старика Калину атаманом, а в помощники ему назначил
Прокопа. Точно так же «совет стариков» (из четырех лиц) составился из
румынских старообрядцев и мадьевцев. Однако волнения не улеглись.
Возмущенные «атаманством» Фалины, мадьевцы отправились в Акше-
хир, чтобы подать каймакаму «розувал» о смещении Калины. Видно,,
терпению медьевцев приходит конец, так как они начинают уже грозить,
что спалят село и уйдут жить к татарам.
Старик Калина, из-вещая своего свата, Федора Богачева, о выборах,
чувствует, как шатко его положение. «Помнишь, ты сказывал нам, —
пишет Калина, — как твой отец 15 лет держал народ в строгости в деревне
Новенькой (в Румынии). Если сегодня я буду править строго, завтра
может быть выбран атаман, который захочет отомстить мне. Ты хлопочи
у вали бумагу, чтобы выгнать из селения бунтовщиков, если не всех, то
по крайней мере Прокопа, потому что он вносит в народ разврат. А
впрочем, вам с горы виднее», — заканчивает он письмо.
«Чудак, право, Калина, — вставляет Богачев замечание. — Точно
забыл он, как морочил -меня акшехирский каймакам. Из Стамбула,
значит, поехал я в Акчаир. Разыскали это мою бумагу и говорят: мы
пошлем ее в Копью, а ты приходи через неделю. Пришел я. Подожди
еще. Так ходил я к ним месяца три; под конец плюнул и поехал
хлопотать в Конью. Да и то сказать, каймакам — строгий, он <с тобою
разговаривать не станет. Вот малмюдюр (казначей) —хороший человек;
усадит и ласково так расспрашивает. А сколько лебедят потаскал я
каймакаму, когда черкесы отняли .моих лошадей, — вздыхает старик,—
обещал «вернуть, а все пошло прахом. Бедные мои сироты! Боюсь я, что
смерть подойдет, а мне хочется устроить деток, чтобы не рассыпалась
семья, когда я умру».
Разумеется, безвыходность положения старообрядцев, раздираемых
спорами, бьет в глаза; однако рассказ Богачева, по-видимому,
тенденциозен: он все время старается обелить Калину и привлечь мои
симпатии на сторону румынских старообрядцев. Уж не «скрывает ли он чего от
меня?
IV
Вероятно, османский шут Насреддин ходжа, прах которого покоится
в Акшехире, окруженный суеверными предрассудками, втайне смеется
над «московом», так бесполезно растрачивающим свои силы.
У 1въезда в город высятся двухэтажные дома, выстроенные
шинкарями на казацкие деньги. Раз в неделю в городе бывает базар. Тогда
сонный город преображается. На улицах шум и гам. Покачиваясь из
стороны в сторону, проходят пьяные казаки, на которых мирные
обыватели (...) смотрят широко раскрытыми глазами. Конечно, они еще более
284

бы изумились, если бы могли постигнуть смысл отборного
сквернословия, бессмысленно повторяемого вслед за казаками ребятишками городка.
Между тем в шинках, укрытых от любопытных взглядов, идет
разливанное море. Чтобы заглушить тоску, казаки систематически
отравляют свой организм алкоголем. Шинкарь зорко следит за своими
гостями: буйных он выпроваживает со двора, а за более зажиточными
ухаживает и открывает им широкий кредит в счет будущих заработков.
Под вечер пьяные казаки, неистово дергая лошаденку, едут к себе в
деревню, всюду вызывая косые взгляды.
Разгоряченные вином, казаки охотно обнажают душу, и беседы с
подгулявшими старообрядцами вскрыли передо мною тайные их мысли,
определяющие их взаимные отношения. Между ними существует
религиозная рознь. Румынские старообрядцы — беспоповцы и сторонятся от
духовной власти. У ,мадьевцев, правда, также нет попов; но они глубоко
об этом скорбят и готовы взять в попы всякого проходимца. Манифест
о свободе совести успел дойти до них, и, страдая от неурядиц, они
подумывали даже одно Бремя об обратном выселении в Россию.
Ближайшим поводом к столкновению мадьевцев с румынскими старообрядцами
послужило поминовение родителей. Очевидно, пока селение было
безлюдно, Калина рад был притоку переселенцев, даже другого толха, и
шел на уступки. Но едва он почувствовал под ногами почву, он дерзко
стал издеваться над мадьевцами. Как лицо, исполняющее в селе
церковные требы, он объявил, что не может поминать в молитвах их родителей,
умерших в Румынии в ереси. Мадьевцы, принадлежащие к поповскому
толку, были смущены и оскорблены не только в сыновнем, но и в
религиозном чувстве, так как румынские старообрядцы подрывали устои
поповского согласия австрийских старообрядцев, канонизованного в их
глазах со времени буковинского епископа Амвросия (в середине XIX в.).
Занятые исключительно религиозными вопросами, в которых
большинство обнаруживает огромную начитанность, казаки забывают, что
жизнь на чужбине выдвигает и новые задачи, от удачного разрешения
которых зависит их благоденствие.
Старообрядческое село расположено на равнине, и, хотя его
окружают черкесы, оно беспечно вытянулось широкой улицей. Когда черкесы
совершают ночные нападения на казаков (к счастью, случается довольно
редко), они спокойно грабят на одном конце села, уверенные, что крики
беззащитных жертв не будут услышаны их соседями.
С внешней стороны избы казацкие уютны, хотя не все успели еще
выстроить службы; но они битком набиты народом, потому что мухад-
жирская комиссия медленно межует землю и новые партии
переселенцев должны зачастую ютиться у своих более счастливых земляков.
Вообще условия, в которые поставлены старообрядцы, тяжелы.
Обыкновенно мухаджиры пользуются в Турции в течение первых семи
лет льготами; но внутренняя неурядица, царившая на двух
противоположных концах Османской империи (в Македонии и Йемене), требовала
крайнего финансового напряжения. Не только мухаджирский паек
(тайн), никогда »е выдававшийся им полностью, был отобран, но уже
на второй год по прибытии с них стали взыскиваться всевозможные
налоги, бремя которых, как показали происходившие в последнее время
беспорядки в Азиатской Турции, невыносимо даже для долготерпеливых
мусульман. Казаки пробовали жаловаться, но все их просьбы не имели
никакого успеха. Тяжесть налогов значительно увеличивается еще
потому, что в Турции до сих пор сохранилась откупная система. Сбор с
зернового хлеба, так называемый ашар (десятина) — хотя на деле
взимается одна восьмая, — сдается в каждом вилайете на откуп тому, кто боль-
285

ше предложит. Откупщик, затративший большие деньги на подарки
чиновникам в присутственных местах, во что бы то ни стало должен
вернуть с лихвой капитал и безжалостно выколачивает из населения что
только может. Когда я гостил у старообрядцев, в деревне уже
расположились приказчики откупщика, наблюдавшие за тем, чтобы казаки не
увезли тайком хлеб с полей. Ни в одной избе не обходилось мирно;
.всюду бабы подымали вой, но откупщик, сильный плетью жандармов, нагло
обм*еривал казаков.
Да и то сказать, земледелие — побочное занятие казаков. Они от
него давно уже отвыкли, и их больше привлекает рыболовство. После
успения казаки покидают село и уезжают на зиму на лиманы. Так как
в Акшехирском лимане, лишь с недавнего времени известном казакам,
рыба водится в большом изобилии, казаки отовсюду .в Малой Азии
съезжаются в Акшехир. Хотя рыбный сезон только что открывался, я
воспользовался своим пребыванием в Акшехире, чтобы съездить на
озеро, отстоящее от города верстах в четырех-пяти.
Признаюсь, не без страха садился я вечером в Акшехире в телегу с
пьяными казаками, которые с утра хотели уже ставить сети. Но мои
опасения были напрасны. Сначала, правда, их несколько 'смущала моя
феска, символ турецкого подданства, даже басурманства, однако,
немного попривыкнув, они уже относились ко мне с полным радушием.
Только во время еды они обособлялись и наливали мне уху в отдельную
миску, часто повторяя как бы в свое оправдание: «Мы ни с кем не
смешиваемся». Недаром у каждого из них в кармане свой стаканчик, из
которого он пьет один. Впрочем, молодежь в этом отношении, как и в
других, вольнодумнее.
Подъехав к «скелии» (пристани), мы пересели -в лодку и с полчаса
медленно двигались среди камыша, пока не добрались до крохотного
островка. Час был поздний. Утомленный дневными разговорами с
пьяными казаками, я заснул на соломе, бережно укутанный казацкой
одеждой. Картина, представшая моим глазам утром, заслуживала бы более
искусного пера. Кругом царил мрак. Единственное отвестие, — дверь,
откуда мог проникать свет, было закрыто. Воздух был спертый и
смрадный от испарений, подымавшихся от десятка спавших мертвецким сном
казаков. Скоро забрезжило утро. Один за другим стали просыпаться
казаки. На заре все уже поднялись и быстро снарядились на рыбную
ловлю. Обыкновенно казаки ловят рыбу артелями, так как сети стоят
довольно дорого и не всякий может затратить на них большую сумму.
Есть, впрочем, и такие, которые, чтобы избежать зависимости от
богачей или необходимости отдавать львиную долю улова хозяину сетей,
предпочитают работать в одиночку. В тот день мы до самого заката
ездили по озеру, закидывая сети. Вечером, усталые, мы возвращались к себе
в лачугу. Ветер, дувший днем, стих; озеро »стало зеркальным, и, любуясь
закатом солнца, мы ощущали на душе какой-то покой. Все ушли в
созерцание. Разговоры стихли. Только редкие взмахи баек (весел)
нарушали тишину. Но — чу! — откуда-то донесся приятный голос. Молодой
казак затянул песню, мгновенно перенесшую меня в среднюю полосу
России:
Сине море взволновалося,
Бела рыбица спужалася.
Проискались про ту рыбицу ловцы,
Вот ловцы, ловцы, московские купцы.
Закидали шелковые невода,
Вынимали белу рыбицу с воды.
286

Стали рыбицу роспластывати,
Стали в рыбицы росспрашивати:
Каково ль тебе, рыба, жить в воде?
Таково ль мене без милого дружка,
Без милово, без донского козака.
Я по бережку похаживала.
Чернобыль-траву заламливала,
Серых гусев заганивала:
Гыль, гуси, гыль, серый, домой!
Яль вы гуси не наплавались,
А я млада не наплакалась!
Давно с милым не видалась я в глаза.
Я увидалася, взрадовалася.
Не фатай, парень, за бело лицо:
Мое личико розгарчистое,
Моя маменька догадлива.
Придет домой, догадается,
Отчего лицо розгорается,
Чи от пива, чи от зелена вина,
Чи от той ли водочки анисовой,
Сладка водочка анисова,
Тисовая кровать расписанная,
Расписанная, розмулеванная,
На кроватушке перинушка лежит,
На перинушке молодой детинушка лежит.
Пойманная казаками рыба скупается обыкновенно
промышленниками, которые для этой цели приезжают даже из-за границы. Чаще всего
имеют сношения с казаками болгары; но в том году вследствие
покушения на султана болгары были в подозрении, и, воспользовавшись
отсутствием конкурентов, местные купцы сбили цены. Казаки доставляют
рыбу на берег, и здесь, по определении веса (для взимания налога),
рыба чистится и солится. В помещении для чистки рыбы, так
называемом «кыргане», работают те же казаки, но заработок ничтожен и
никогда не превышает 45 франков в месяц. Впрочем, рыбаки выбивают
тоже не бог весть сколько: заработать за зиму 150—200 рублей
считается уже очень хорошим делом; в среднем же заработок колеблется между
90—120 рублями.
Взобравшись верхом на одну из бочек, отвозивших в город
просоленную рыбу, я распрощался с казаками.
По мере того как я отдалялся от казаков, представление о них
отливалось у меня в более осязательную форму. Упреки казаков .в
бесшабашности замирали на устах; я проникался все большею и большею
жалостью к ним. Измученные всяческим гнетом, они бежали из России,
но они ее не забыли, а может быть, .еще горячее полюбили.
Воспоминание о родине приняло облик идеала, в поисках которого раскрывается
мягкость и поэтичность славянской натуры. Среди всеобщих ликований
над поражениями русских казаки одни болели душой. Они жадно
слушали мои рассказы о войне с «жапоном»; но влияние войны на
эволюцию русского общества о г них ускользало, и известия о волнениях
внутри России их изумляли и даже раздражали.
287

Народное творчество могло бы всего я>снее развернуть перед нами
богатство их духовной жизни; но вследствие краткости времени,
проведенного мною в гостях у казаков, я записал только двадцать пять
номеров лирических песен, из которых лишь очень незначительная часть
представляет известный интерес6. Громадное большинство проникло в
народ из лубочных песенников и изданий; попадаются также солдаюкие
и казацкие песни, занесенные в Румынию эмигрантами и беглецами из
России. Песни, сложившиеся в Румынии, немногочисленные по своему
количеству, своеобразнее прочих; в них рисуется пьяное веселье (...)
Задевая в песнях османцев, казаки как бы .вознаграждают себя за
подневольное положение: «А мы турков не боялись», уж вы,
турки-басурмане, покоритеся вы нам», — зачастую выкрикивает в песне казак.
Вообще жизнь среди иностранцев наложила сильный отпечаток на
старообрядцев. Их язык, и без того пестрый от разнообразного состава
эмигрантов, бежавших из разных уголков России, впитал в себя массу
румынских слов. В Турции старообрядцы поселились недавно; но,
знакомые с османским языком еще в Румынии, они охотно заимствуют
османские слова и выражения и даже щеголяют ими*. И странно
слышать, как степенный старообрядец, начитавшийся священных книг,
ввертывает в свою книжную речь османские слова, хотя, с другой
стороны, он трунит над мадьевцами, у которых подражание османцам (не
только в языке, но и в одежде) переходит границы естественного.
Было бы ошибочно думать, что во всем этом сказывается
легкомыслие казаков. Разухабистые песни, шутливое подражание языку
османцев— все это только показная сторона их жизни. Их мировоззрение
скорее грустное, как об этом свидетельствует их пословица: «Терпи
душа — будешь спасена» и т. д. «Спился — с дороги сбился», —
ставят казаки над собою приговор. Помимо моей неопытности неудачные
записи песен объясняются их неохотой делиться с чужим человеком
своими сокровищами. «Здесь не только разучишься пегь песни, а и хлеб
есть», — меланхолически заметил мне старообрядец, когда я упрашивал
его сказать мне песни. Когда же в чаду опьянения мысль о тягостях
жизни отлетает, песня свободно рождается и льется без удержу.
Семь лет минуло >с тех пор, как я повстречался в Малой Азии со
старообрядцами. Но в ушах звенит еще их жалобное причитание: «Мы
скитаемся, как юрюки7; за малое держимся, а большое гибнет». В этом
скорбном сознании своей беспомощности точно отзвук мудрости
Владимира Мономаха, горевавшего о розни русских князей *.
Копья — Москва.
6 Переданы в архив Этнографического отдела.
7 Кочевые малоазиатские турки.
-hkdJg^p

QX^Q^Q^
ПАМЯТИ ЭЛИАСА ЛЁНРУТА
(1802—1884)
Страничка из культурной истории Финляндии
Этюд, посвященный памяти Элиаса Лёнрута *, представляет
запоздалую дань благоговейного уважения к личности великого финского
труженика. Пора кипучей работы Лёнрута совпала с невольным застоем з
общественной жизни Финляндии; когда же в средине 50-х годов мысль
всколыхнулась от спячки, в которую была погружена, силы Лёнрута
были не те, и его мировоззрение, основанное, так сказать, на эпическом'
идеализме, не могло уже слиться с шумною современностью.
Впрочем, как тип финского народника, Лёнрут олицетворяет в себе
синтез двух исторических моментов изучения народа: он не только
занимался финским фольклором, чтобы определить объем финского
национального типа, но под жгучим впечатлением духовного бессилия
финского народа он уже неизменно служил ему как умел: профессор,
публицист, пастор, врач... он весь свой долгий век жил для народа, был
озарен мыслью о нем.
От души благодарю профессоров Гельсингфорсского университета:
И. А. Миккола, Карла Круна и Э. Н. Сетеля, дававших мне указания и
книги*.
«...Оба они (Лёнрут и Рунеберг)
представители для меня той хорошей стороны
Финляндии, которая никогда не изгладится
из моего сердца».
П. Плетнев, Переписка Я. К- Грота с
П. А. Плетневым, II, СПб, 1896, стр. 792.
I
9 апреля 1902 г. исполнилось сто лет со дня рождения Элиаса
Лёнрута. Выросший под сенью вековых сосен, Лёнрут близко знал своих
соотечественников, и, неутомимо собирая и объясняя памятники устного
творчества, он отдавался влечениям своей души, жаждавшей слиться с
народом. Он ясно понимал общественный смысл и значение такой
работы, так как в ней он видел залог того пышного расцвета общественного
самосознания, которое в трудную годину охватывает весь народ.
Правда, заслуги Лёнрута были оценены не так скоро, как, например,
заслуги знаменитых его сверстников: поэта И. Л. Рунеберга 'и
государственного мужа И. В. Снельмана; но давно уже финское общество
настолько выросло, что теперь оно от мала до велика соединилось в друж-
19 В. А. Гордлевский
289

ном чествовании своего согражданина. От имени студенчества на могилу~
Лёнрута был возложен венок; в Гельсингфорсе был открыт финский
национальный театр, до тех пор ютившийся -в убогом деревянном здании.
Вообще, столетняя годовщина его рождения была тепло отпразднована
в учебных заведениях, Политехническом институте и в ученых и иных
обществах. Осенью, на открытии памятника Элиасу Лёнруту,
предполагались большие торжества, но судьба безжалостно разрушила эти
мечты: в безмолвии ночи, 18 октября, дерзновенною рукою безвестных
лиц был сдернут покров с памятника 1, и Финское литературное
общество было вынуждено отказаться от своего плана. Но толпы народа,
стекшиеся в 'город из отдаленных уголков страны, долго теснились перед
памятником, утопавшим в венках, сплетенных из лесных цветов детьми
и крестьянами. Памятник, вылитый скульптором Эмилем Викстрёмом,
таит в себе глубокую мысль. На низком цоколе возвышается гранитная
глыба, символизирующая отечество или могилу мистического героя Ка-
левалы*', Винунена. Из его зева выходит старый певец Вейнемейнен,
похищающий у великана его чудодейственное искусство заклинания.
Около него сидит Лёнрут и слушает его пение. В левой руке он держит
свой исторический столик (дощечку), который он всюду брал с собою.
Внизу изображена девушка Импи, отрезавшая, как говорит сказание,
свои волосы на струны кантеле Вейнемейнена.
Если рамки официального чествования были сужены, октябрьские
дни 1902 г., связанные с воспоминанием о вступлении Лёнрута осенью
1822 г. в Абоскую академию *, вызвали большой подъем в литературе.
Так, Финское литературное общество издало к 10 октября вторую часть
«Путешествий Элиаса Лёнрута» («Elias Lönnrotin matkat), 1841—1844.
H: ssä, 1902, II osa) 2; группа писателей и журналистов выпустила,,
под редакцией Э. Форсгрена, изящный сборник, посвященный «Памяти
Э. Лёнрута» («Elias Lönnrotin muistoksi», 1902, 10 — X, H. ssä, 1902) 3
и т. д.
Я хочу в беглом этюде воскресить образ скромного труженика,
которого так восторженно вспомянула благодарная Финляндия4.
1 В протокол Финского литературного общества, напечатанный в (подцензурных)
газетах, так записано: «...Узнав из отчета, прочитанного секретарем, что открытие
памятника Э. Лёнруту, по инициативе неизвестных лиц, было недостойной ночной
пародией, Финское литературное общество выражает свое негодование на такое
посрамление нашего народа, тем более гнусное, что лица, совершившие это, укрылись именем
крестьянина». Напомню, что полиция привлекла сперва к ответственности крестьянина
Линдфорса; но Общество, заслушав его показание, на время прекратило дело (ср.
«Русские ведомости», 1903, № I. Прибавление: 1902 год. «Внутреннее управление»,
стр. 11).
2 Первая часть вышла ко дню рождения Лёнрута. Изданием «Путешествий...»,
извлечения из которых печатал еще Лёнрут по-шведски, Финское литературное
общество исполнило давнишний завет Снельмана, предвидевшего их высокое значение.
«Путешествия...» заключают в себе очерки, отрывки из дневника и дорожные письма
знакомым. Книга любопытна и для русского читателя, так как в ней автор, бегло
говоривший и писавший по-русски, сообщает свои впечатления, вынесенные из России.
Автор большею частью мягко и тепло отзывается о русском народе, хотя не закрывает
глаз на недостатки его.
К «Путешествиям...» приложен прекрасно исполненный портрет Лёнрута,
писанный в 1845 г. художником Будковским, и две карты. Небольшая часть путевых очерков
Лёнрута была переведена Я- К. Гротом для «Современника», издававшегося его
другом, П. А. Плетневым (см. его «Труды», I: «Из скандинавского и финского мира», СПб.,
1898).
3 Для биографии Лёнрута, вращавшегося в мелочном патриархальном обществе
г. Каяиы, большой интерес представляют выдержки из дневника его, веденного им в
Каяне. Отрывки эти изданы известным знатоком Калевалы, доцентом А. Р. Ниеми.
Подробно также рассказана история сооружения памятника.
4 Даже в Санкт-Петербурге Неофилологическое общество посвятило 29 апреля
1902 г. памяти Лёнрута заседание, на котором финские ученые О. Каллас и К- Тиан-
290

II
Уже в конце XVIII в. среди ученых, сплотившихся вокруг Абоской
академии, стала пробуждаться любовь к финскому народу и его
языку. Если романтическое движение, волны которого докатились до бе-
регов Ауры *, зависело от общих причин (как реакция против
крайностей космополитических теорий), в Финляндии было оно
обусловлено также политическим положением, создавшимся для нее в начале
XIX в. Высок был подвиг тех лиц, которые в борьбе с общественным
равнодушием и с трудностями народного языка силились знакомиться
с народом (Д. Юслениус, Генрих Габриэль Портан, его ученик Ганан-
дер, Готлунд и др.) ; но зато они расчистили путь для Лёнрута,
который мог углубить характер работ своих предшественников. Из
области теоретического, самодовлеющего изучения финского народа в era
истории и творчестве Лёнрут спустился в эту бедную среду,
подавленную мраком невежества, чтобы внести в нее свет.
Элиас Лёнрут родился в многолюдной семье бедного сельского
портного прихода Самматти (в Нюланде). В детстве и юности жизнь
его была непрерывною цепью лишений. Еще мальчиком шести-семи лет
ходил он по большой дороге, побираясь милостыней, и однажды
наткнулся на русских солдат, до смерти напугавших тихого мальчика*
которого они шутки ради посадили в пустой колодезь. Жажда знания
проснулась в нем очень рано: шести лет он уже знал наизусть
катехизис Свебилия, и, пока товарищи его спали, он взбирался на дерево и
там читал; говорят, что одна мать в той деревне так будила своих
детей: «Вставайте, Лёнрут давно уже слез с дерева со своими
книжками». Отец его, человек талантливый, но вспыльчивый и крутой, снача-;
ла хотел определить сына к своему ремеслу: «Если ты не годишься в
портные, — говорил он ему, — какой прок будет из тебя...». Но старший
брат Лёнрута, Генрих-Юхан, впоследствии нередко помогавший емуг
настоял на том, чтобы мальчика отдали в школу. Лёнрут был и в
(шведской) начальной школе в Экенес; был и в Або в кафедральной
школе, о которой такие хорошие воспоминания сохранил его товарищ.
Снельман; но безысходная нужда преследовала его всюду, и, несмотря
на свои ухищрения, он возвращался домой, не окончив курса, и под
руководством отца кроил и шил платья. Уроки отца, впрочем, не
пропали даром. Лёнрут не только умел чинить сам свою одежду, но и
кроил себе платье. Когда, например, он 'жил в Лаукко, к нему часто
толклись крестьяне и утруждали его кройкой: «Доктор (т. е. Лёнрут)
кроит превосходно, — говорили они, улыбаясь, — но наш портной шьет
лучше». Любознательность деревенского юноши была замечена
помощником капеллана, И. Лёнквистом, который и взялся его обучать.
Чтобы сколотить на учение деньгу, Лёнрут по его совету обходил с
котомкой за плечами окрестные села и робко распевал псалмы, потупивши
глаза в землю. Полный надежд, ехал он теперь в Борго *; но хлеб,
собранный им, скоро вышел; тогда Лёнрут бросил гимназию и
порядился на шесть лет в тавастгусскую аптеку. Заваленный в аптеке
работой он не прерывал, однако, своих занятий: чтобы не заснуть ночью
от усталости, он обвязывал себе ногу веревкой и так он учил древние
языки, алгебру и ботанику и даже выучил на память толстый латин-
ско-шведский словарь (с обширной фразеологией), а для школьников
он написал переводы к греческой хрестоматии Даля, которые долго
дер набросали его биографию и значение: Э. Л[ямбек?], «Литературный вестник»,
т. III, кн. 4, 1902, стр. 466—469; «Русские ведомости» (1902, № 112). также
откликнулись на финское торжество: А. В., Элиас Лёноот и Калевала.
19*
291

потом служили им пособием. В Тавастгусе скромный, трудолюбивый
юноша скоро выдвинулся из среды своих товарищей, и горькая его
участь возбудила к нему внимание двух лиц; ректору школы Г. Лонг-
стрёму, земляку Лёнрута, и доктору Сабелли, удивленному бойкими
его ответами на латинском языке, обязан Лёнрут тем, что хозяин
аптеки согласился до срока уничтожить договор. Дружеская помощь
Сабелли и других, как, например, приказчика Лукандера, одолжившего
£му деньги без чьих бы то ни было просьб, снова оживили его. Лёнруг
?воспрянул духом и, подготовившись летом из языков, осенью сдал в
.Або (хотя и не блестяще) университетский экзамен. Но когда Лёнрут,
жак уроженец Нюланда, хотел записаться в нюландскую «нацию» (так
назывались тогда студенческие землячества), один из студентов, бо-
.гослов, воспротивился тому под предлогом, что для «нации» унижение
брать в свою среду человека, который некогда (как Лёнрут, будучи
учеником кафедральной школы) был на побегушках у другой «нации».
однако инспектору «нации», профессору И. А. Тёрнгрену, удалось
отразить доводы студента, и 10 октября 1822 г. Лёнрут, как член ню-
ландской «нации», был внесен в матрикульные списки университета.
Одновременно (в том же месяце) двери в храм науки раскрылись не
только перед Лёнрутом, но и его товарищами, записавшими золотыми
буквами свои имена на страницах истории Финляндии: позтом Руне-
бергом, воплотившим в своих произведениях национальный финский
тип, и государственным мужем 60-х годов в Финляндии, Снельманом.
Так, непреклонным упорством, изнурением своего тела бедный
финский юноша выбился на дорогу, хотя он должен был бороться с
такими препятствиями, как усвоение чуждого ему (в детстве) шведского
языка, на котором долго еще шло в стране преподавание.
Ill
Научными силами университет тогда не блистал. То была эпоха
-конгрессов, эпоха высшего развития европейской реакционной
политики, подозревавшей в университетах очаг смут и неверия. Известные
ученые, недовольные изменениями в судьбах Финляндии, еще раньше
удалились в Швецию. Как ни старались, однако, вытравить дух
свободомыслия, «финномания», поддерживаемая университетом,
вырывалась наружу. Еще в 1815 г. под руководством адъюнкта римской
словесности Линсена образовалсй небольшой кружок молодых
романтиков (Арвидсон, Шёстрём, Бергбум и др.). Для распространения в
обществе идей о национализме кружок сперва издавал литературный
календарь «Аура» («Aura»), а в 1819 г. основал журнал «Мнемосина»
(«Mnemosyne»), знакомивший с современными (германскими)
веяниями в области философии и искусства. Наряду с общими вопросами в
журнале выдвигалась финская программа, требовавшая от местных
чиновников знания финского языка. Однако необузданная горячность
Адольфа Ивара Арвидсона, еще раньше навлекшего на себя сильное
неудовольствие как издателя «Абоского утреннего листка» («Abo Мог-
gonblad»), подвергла научно-политический журнал опасности.
Арвидсон, громивший военное воспитание финского юношества и
общественную леность, был без суда отставлен от доцентуры и покинул страну.
Вскоре зачахла и «Мнемосина», теснимая материальными
затруднениями. Разгадка малого успеха «Мнемосины» скрывалась в ее ученой,
подчас педантической окраске. Чтобы удовлетворить запросам более
широких слоев общества, доцент Р. Беккер предпринял в 1820 г.
издание «Абоских еженедельных ведомстей» («Turun Viikkosanomat»). Это
.292

была первая финская, так сказать, научно-популярная газета. Вопрос
сам народной поэзии в ней уделялось большое внимание. Беккер
высказывал мысль о единстве финских рун; для подтверждения своего
взгляда он расположил в известном порядке руны, собранные в Эстер-
ботнии, и так начал свое исследование о Вейнемейнене. Исследование,
однако, не было окончено, потому что немногие понимали тогда
народный язык рун. Между тем университетская молодежь,
воспитываемая в такой атмосфере, невольно обращалась к народу как к
источнику национального смысла. Правда, большинство-еще не могло
предугадать великое значение народного творчества; богатый песенный,
материал, собранный даже в Архангельской губернии (ШёгреномК
лежал без всякого употребления в портфеле ученых. Были, впрочем,
и такие лица, от которых не могла ускользнуть важность
народнического движения; среди них выделялся провинциальный врач 3. Топе-
лиус-старший (отец поэта). Когда болезнь свалила его в постель, он
зазывал в свой дом далеких карельских коробейников, певших перед
ним безмерные сокровища финской народной поэзии. Восхищенный
финскими песнями, 3. Топелиус в течение нескольких лет издавал
«Старые руны и новые песни финского народа» («Suomen kansan vanhoja
runoja ynnä myös nykyisempiä lauluja»).
Лёнрут, еще в детстве не выпускавший из рук старый сборник
финских песен (Я. Юдена), испытал на себе могучее благотворное
влияние такого подъема общественной мысли. Впоследствии (в 1849 г.)
он в предисловии ко второму изданию «Калевалы» громко заявлял:
«Должно признать, что без трудов Топелиуса и фон Беккера
«Калевала», может быть, никогда не была бы издана. Кто бы мог, без
указаний Топелиуса, догадаться, что собирать руны должно отправляться
в русскую Карелию. Кто бы мог думать, что руны представляют в
совокупности нечто целое, если бы фон Беккер не указал на это?».
В том же духе влияла на Лёнрута та среда, в которую он попал.
Как бедный студент, Лёнрут с первых шагов в университете был
озабочен исканием себе куска хлеба. Он обратился к инспектору «нации>
проф. Тёрнгрену, и тот, сначала смущенный просьбою студента, не
обнаружившего на экзамене больших знаний, ввел его в свой дом,
В семье проф. Тёрнгрена Лёнрут был «информатором» (гувернером)
мальчика-сиротки, воспитывавшегося сердобольными родственниками.
Сперва застенчивость молодого студента, никогда не бывавшего в
таком обществе, неприятно их изумляла; однако скоро его ласковость
заслужила ему общую любовь как семьи Тёрнгрена, так и крестьян,
которых он обучал грамоте. До Тёрнгрена старинное поместье Лаукко,
где так привольно семья отдыхала летом, было в руках знаменитого
могущественного рода Курк. Трагическая смерть Элины Курк,
сожженной ревнивым мужем, возбуждала народную фантазию, и песни о
судьбе несчастной Элины затрагивали в Лёнруте поэтические струны.
Ева Тёрнгрен, женщина чуткая, сумела направить его на изучение
народной поэзии, и, записав в окрестностях Лаукко какую-нибудь песню,
Лёнрут шел к ней и в ней находил поддержку и одобрение. Летом в
Лаукко собирались образованные лица, товарищи и ученики проф.
Тёрнгрена, и беседа с ними еще более развивала его научные
наклонности. Лёнрут всегда вспоминал с наслаждением о счастливейшей поре
своей жизни под тихим кровом семьи Тёрнгрена, платившей ему
глубокой привязанностью и вниманием, и если был в Финляндии, неизменно
являлся на семейное торжество, к именинам проф. Агапетуса Тёрнгрена.
При таких условиях быстро текли университетские годы Лёнрута,
уже тогда завязавшего близкие сношения с товарищеским кружком
29а

Снельмана и Нервандера. Под руководством Р. Беккера, родственника
Тернгрена, Лёнрут занялся народной поэзией и в 1827 г. подал своему
учителю рассуждение «О Вейнемейнене, божестве древних финнов»
(«De Väinämöine, priscorum fennorum numine»). Уже в зтом историко-
этнографическом очерке, проникнутом воззрениями Беккера на Вейне-
мейнена, метод Лёнрута тот же, что и в «Калевале»...
В том же, 1827 г. Лёнрут, вероятно убеждаемый хирургом Тёрнгре-
ном, начал изучать медицину, подготовленный к этому занятиями в
тавастгусской аптеке, хотя вообще он был посредственным врачом. Во
всяком случае, выбор Лёнрута был очень удачен, так как на дальнем
севере (в Каяне), куда был заброшен он, врачебное искусство
избавляло его от нужды. Абоский пожар, истребивший большую часть
города, на время нарушил ход его университетских занятий, и 29 апреля
1828 г. Лёнрут не без грусти покидал Пайкари, свою родину, чтобы
двинуться в свое первое путешествие в Карелию, для которого он из
своих скудных средств скопил сто рублей ассигнациями.
Так, Lehrjahre Лёнрута переплелись с его Wanderjahre *.
ÏV
Чтобы не вызывать в народе тревожных недоумений, Лёнрут
облекся в крестьянский наряд, выдавая себя за работника,
отправляющегося в Карелию к родным. Сперва, однако, Лёнрут не мог еще
отвыкнуть от условностей так называемого образованного мира.
Усталый, хотел он однажды взять на постоялом дворе лошадь, ссылаясь на
свои ученые степени; но хозяева ему отказали, и долго еще слышался
их насмешливый вопрос: «Так неужели магистр пойдет-таки пешком?»
Гнев Лёнрута остыл, и он беззаботно шагал вперед. Скоро
непритязательность его установила между ним и крестьянами тесную связь,
полную взаимного доверия, и Лёнрут все более и более восторгался
Нетронутостью их йатуры; его особенно умиляла сердечность и
радушие карелов, у которых сохранились еще старые обычаи и обряды.
В Карелии (в Кесэлаксе) он встретил тогда одного из лучших певцов
рун, Юхана Кайнулайнена, от которого он записывал руны в течение
трех дней. Подвигаясь к русской Карелии, Лёнрут убеждался сам в
большем богатстве песен на востоке. Однако уже подступала осень, и
Лёнрут вскоре направился домой, в Лаукко. Хотя Лёнрут, еще
неопытный этнограф, непроизводительно тратил время, вращаясь среди
пасторов и помещиков, путешествие увенчалось большими находками: ему
удалось собрать около трехсот заклинательных рун и лирических песен.
Как ни беден был Лёнрут, он, быстро разобрав песни, уже летом
1829 г. выпустил первую тетрадочку песен, названных им «Кантеле»
{«Kantele...»). Значение их, как думал Лёнрут, определяется не только
их поэтическими достоинствами, но и историческим смыслом; однако
общество не разделяло восторгов его, и Лёнрут ниоткуда не видел ни
материальной, ни нравственной поддержки. Тем не менее энергия
Лёнрута не ослабевала: в предисловии к пятому выпуску «Кантеле», так
и не напечатанному, Лёнрут, забывая о своих потерях, говорит: «Быть
может, многие думают, что я поступаю неправильно, когда я трачу и
время и свои скудные средства на собирание и печатание рун. Многие
лично упрекали меня в этом. Пусть будет так; я сам иногда замышлял
бросить.эту работу, которая мне доставляет только труд да расходы.
Но изменить свой характер трудно: ,,Гони природу в дверь, она влетит
в окно"».
Таким образом, средства Лёнрута иссякли. Тогда среди «молодых
294

академиков», членов «субботнего общества» (называвшегося так
потому, что они собирались друг у друга по субботам), возникла
счастливая мысль. «Аттические ночи» сочленов, увлекавшихся горячими
спорами о современной литературе и политике, развертывали перед ними
бедность отечественной словесности, и теперь, озабоченные судьбой
народной поэзии, они основали (в 1831 г.) Финское литературное
общество (Suomalaisen Kirjallisunden Seura), потому что, как значится
в протоколе, написанном Э. Лёнрутом, «выполнение задач
(отечественной литературы) легче обеспечивается многими лицами, чем одним».
Основные параграфы устава Общества могут, пожалуй, вызвать
улыбку, но* они подсказывались той приниженностью, в .которой финский
язык находился до 1863 г., пока ему не были предоставлены в законе
права до тех пор официального шведского языка. Доступ в Общество
был открыт лицам всех сословий (в 1846 г. были допущены даже
женщины), и, хотя доходы Общества сначала были очень незначительны,
закипела плодотворная работа. Власти, напуганные июльской
революцией, смотрели, однако, неблагосклонно на Общество; но Общество,
преисполненное глубокой веры в будущность своего народа, вынесло
на себе всевозможные невзгоды, падавшие на него в 50-х годах, и тем
доказало свою жизнеспособность. Ежегодно, 16 марта, в незабвенный
день кончины историка Г. Портана, положившего краеугольный камень
научному изучению Финляндии, Финское литературное общество
собирается на торжественное заседание, знакомящее страну с ходом
своих работ 5.
Поддержанный Обществом, Лёнрут в мае 1831 г. снова взял
страннический посох. Он был уже на границе русской Карелии (в Кусамо),
когда медицинское управление вызвало его обратно для борьбы с
холерой. Лёнрут был назначен окружным инспектором холерных бараков
в Нюландской и Тавастгусской губерниях. Ухаживая за больными, он
сам заразился и был даже на краю могилы. Во время разъездов он
также записывал песни, делясь своими впечатлениями из народного
быта в «Гельсингфорсском утреннем листке» («Helsingfors Morgon-
blad»), который издавался его близким товарищем Рунебергом. Был
с Лёнрутом однажды и забавный случай. Обыкновенно Лёнрут, босой,
разгуливал в больнице в рубашке. Внезапно в больницу нагрянул
генерал-губернатор граф Закревский, и Лёнрут, чтобы скрыть от него
недостатки своего туалета, бросился на пустую кровать и зарылся весь
под одеяло. «Ну, этот уже почернел и, верно, скоро умрет», — заметил,
обходя палату, Закревский о мнимом больном, цвет лица которого
был темный: дед Лёнрута, звавшийся «Лустен», был черен, как цыган.
В мае 1832 г. Лёнрут сдал экзамен на степень лиценциата
медицины, а спустя месяц он уже защищал в университете «Рассуждение о
магической медицине финнов» («Afhandling от finnarnes magiska те-
dicin, Helsingfors, 1832, стр. 16 in 8° min.); официальным оппонентом
был давний его покровитель, проф. И. А. Тёрнгрен. Уже одно
заглавие обнаруживает историко-этнографический характер диссертации
молодого врача: в живом, хотя и беглом очерке Лёнрут знакомит с
обрядностью народного врачевания болезней, отвращаемых и
изгоняемых вещими знахарями.
5 См. Е. G. Palmen, L'œuvre demi-séculaire de la Société de littérature finnoise et
le mouvement national en Finlande de 1831 à 1881, Helsingfors, 1882 (перевод с
финского); A. Аарне, Обзор деятельности «Финского литературного общества» по
изучению народной поэзии финнов, — «Этнографическое обозрение», 1898, № 1 (книга
XXXVI), стр. 114-125.
295

Скоро Лёнрут был определен окружным врачом в уездный городок
Каяну (Улеоборгской губернии). Среди сложных, тяжелых занятий,
вызванных голодовкою на севере Финляндии, он все-таки не упускал
случая, чтобы увеличить свои сведения о финском языке и народной
поэзии. На ярмарках и так, со двора во двор, беспрестанно сновали
финские, архангельские коробейники, чьи руны манили Лёнрута в
таинственную даль, к берегам Северной Двины и Белого моря. И он из
года в год уходил на поиски рун. Богатырское здоровье Лёнрута,
закалявшего себя физическими упражнениями, как бы предназначало
его для путешествий: он ни о чем не беспокоился в дороге и так же
охотно ночевал ег холодном лесу, как в смрадной избе. Незатейлив был
дорожный наряд Лёнрута, всегда отвращавшегося от роскоши.
«Одежда его, — как писал академик Яков Грот своему другу, Плетневу,—
так же оригинальна, как и приемы. На голове его суконная зеленая
шапка на вате, с козырьком и бархатным околышком. Пальто сделано
из деревенской шерстяной материи серо-коричневого цвета с черным
бархатным воротником и такими же обшлагами: все оно стоит 16 руб.
ассигнациями и сделано в Каяне. Его носит он и в городе. Сапоги
у него крестьянские особого фасона, непромокаемые»6. С сумкою за
плечами, в которой были сложены его бумаги, с трубкою в зубах и
флейтой, торчавшею из-за петлицы, двигался неведомый доктор,
опираясь на палку. Ни дремучие леса, ни быстрые речки, ни болотная
топь — ничто не могло его удержать: в глуши, где до него, быть может,
еще никогда не ступала человеческая нога, прокладывал Лёнрут
дорогу на лыжах или вплавь, на оленях или на плоту. Этот неуклюжий,
но выносливый и неприхотливый странник так ясно совмещал в себе
типические черты финского народного характера, что в нем народ
видел плоть от своей плоти. Он садился на скамью и, соблюдая финский
обычай, сперва хранил угрюмое молчание и только вскидывал из-под
нависших бровей острый взгляд. Но, очутившись в знакомой избе, он
был уже как дома, отпирал шкаф и комод, оглядывал утварь, хватал
случайные книги, и эта «ребячливость» Лёнрута, как говорили о нем
крестьяне, восторгала их до глубины души 7. Чуткий к чужому горю,
он утешал ближнего, врачевал недуги, хотя, чтобы избавиться от
назойливости деревенских баб, он скрывал свое звание. Русские карелы
или, как их называет Лёнрут, «греческие» (православные),
возбуждали в нем такую же жалость и сострадание; вообще в любвеобильном
сердце Лёнрута не было вражды... «Мы привыкли односторонне
читать, — писал он с пути своим друзьям, — и содрогаться от тех
опустошений, которые произвел на нашей земле враг, но мы часто забываем
при этом, что наш народ ни на волос не был лучше и человечнее,
когда переступал границу. Там среди стариков ходят такие же рассказы
об убитых в колыбелях детях и изнасилованных женщинах». Это был
добрый гений своего народа. Когда Лёнрут как-то спас молодую
девушку от грозившей ей слепоты, мать, вся в слезах, пала к его ногам
и вопрошала: «Кто ты, не божество ли?» Так сильна была вера в
тихого, отзывчивого Лёнрута.
6 «Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым», т. II, СПб., 1896, стр. 785. Якоа
Грот, занимавший тогда в Гельсингфорсе кафедру русского языка, близко сошелся с
с финляндским (шведским и финским) обществом: благодаря ему никогда русское
общество не было так верно посвящено в жизнь Финляндии. Впрочем, впоследствии
взгляды его слегка изменились и письмо его утратило свежесть и чуткость. Во всяком
случае, как ни устарели они, труды акад. Я. К. Грота, современника духовного
возрождения Финляндии, надолго еще сохранят свое значение как надежный источник.
7 Я. Грот, Труды, т. I, стр. 147—148, 158.
296

Между тем Финское литературное общество, внимательно
наблюдавшее над Лёнрутом, предложило ему издать собранные им руны.
Лёнрут, изучая свой материал, усматривал в нем все более и более
тесную связь. В письме к лектору финского языка Чекману он говорил:
«Хорошо было бы, если бы Общество снова издало все финские руны,
достойные печатания, в таком порядке, чтобы было соединено все то,
что рассказывается в разных местах о Вейнемейнене, Ильмаринене,
Лемминкяйнене и др.; варианты должны быть изданы внизу, в
примечаниях, или в конце книги». Ободряемый друзьями, Лёнрут начал
работать; но чтобы еще пополнить пробелы, он осенью 1833 г.
предпринял в Карелию путешествие, едва ли не самое важное в истории «Ка-
левалы». Помня указания 3. Топелиуса-старшего, Лёнрут вдоль и
поперек исходил округ Вуоккиниеми, богатый рунами. Песенная жатва
была так велика, что превысила смелые ожидания Лёнрута, который
только жалел, что не был здесь раньше. Рунник Онтрей (Андрей) спел
для него много эпических отрывков; память старика Вассилы
(Василия) уже притупилась, но он своими рассказами утвердил Лёнрута в
мысли о единстве песенного цикла о Вейнемейнене. Перед Лёнрутом
рисовалась заманчивая картина; он грезил о величественном финском
эпосе, подобном Илиаде и Одиссее или Эдде. И уже в 1834 г. Лёнрут
послал Финскому литературному обществу «Собрание песен о Вейне-
мей 1ене» («Runokokous Väinämöisestä»), «Калевалу» в миниатюре; но
издание было отложено, так как неутомимый фольклорист снова ушел
в Вуоккиниеми (в Архангельской губернии). В Латваярви он
несказанно был обрадован знакомством с патриархом певцов рун, Архиппой
(Архипом) Пертуненом. Хотя старику было уже под восемьдесят лет,
он еще сохранил удивительную память. «Вот, — говорил он Лёнруту,—
вам бы надо было прийти туда, где мы с отцом сиживали, бывало,
у костра во время рыбной ловли на берегу Лапукки. С нами был тогда
помощник из Лапукки, также хороший певец, только все не чета
моему отцу. Рука об руку пели они перед костром ночи напролет, ни разу
не повторяя той же песни. Я был тогда ребенком и, слушая их, выучил
таким образом лучшие песни, но многое я уже позабыл. Теперь
старинные песни уже не в таком почете, как то было в моем детстве;
тогда их распевали за работой и на досуге. Теперь молодежь поет
вздорные песни, которые мне и слушать-то тошно. Ах, если бы кто-нибудь
тогда, как вы, собирал руны. Да он в две недели не успел бы записать
и того, что знал мой отец». И голос дряхлого старика, вспоминавшего
о невозвратной юности, дрожал; немало был взволнован и Лёнрут,
перед которым умирали в старике старинные финские песни. «Я был
очень рад, — писал он, — что навестил его. Кто знает, застал ли бы
я его еще в живых!»
Осень и зима 1834 г. ушли у Лёнрута на созидание финского
эпоса. «Калевалы». Тяжелые мгновения отчаяния находили на Лёнрута:
ему казалось, что он задумал непосильный труд, и тогда он чуть не
бросал в огонь свои рукописи. Но незначительность творческого
таланта спасала его от долгих колебаний. Дитя своего народа, он еще
так близко соприкасался с воззрениями народных певцов, что как бы
сам являлся последним финским бардом.
Как рассказывает наблюдательный современник Лёнрута, Август
Шауман, «Калевала» повергла общество в изумление; имя Элиаса
Лёнрута было у всех на устах. Правда, сперва все и ограничилось
немыми восторгами, потому что только из шведского перевода
«Калевалы», исполненного в 1841 г. М. А. Кастреном *, финское общество
узнало сумрачные красоты национальной эпопеи. Однако среди немно-
29?

гочисленного образованного кружка уже тогда предчувствовалось
значение «Калевалы» как поэмы, вещающей возрождение финской
народности, и председатель Финского литературного общества проф.
И. Линеен так говорил: «...Обладая этими эпическими песнями,
Финляндия научится понимать свои минувшие судьбы и грядущее
духовное развитие; теперь она может сказать себе: и у меня есть история!
Наши ближайшие потомки сумеют оценить, как внимательно должны
быть изучены эти песни и какие бесспорные права на бессмертие
снискал тот человек, чьему уму и трудолюбию мы обязаны их собиранием
и распорядком». Как бы то ни было, «Калевала» прервала долгое
томительное равнодушие к финской литературе; ее влияние во многом
изменило уже складывавшиеся научные наклонности такого ученого,
как Кастрен. Когда Кастрен воротился в 1851 г. в Финляндию из
далекого путешествия в Сибирь, в своей вступительной лекции он сказал:
«Я чувствую потребность снова изучать (с вами, студентами) эти
величественные песни, которые зажгли во мне искру любви к родному
языку и литературе».
В «Калевале» до сих пор поэты и художники Финляндии черпают
источник для своего вдохновения.
Издавая «Калевалу» (это так называемая «старая Калевала»),
Лёнрут отнюдь не смотрел на нее как на совершенный образец. Его
больше, чем кого-либо другого, угнетали ее шероховатости. Когда он
так торопился, он все боялся, чтобы пожар не уничтожил
национальное сокровище. Но трогательное внимание Финского литературного
общества вселяло в него бодрость, и Лёнрут представил обширный
план изучения финского народа; для него народное творчество,
отражающее на себе историю народных ощущений, было важно и со
стороны его формы, языка. Чтобы облегчить ему трудность его задачи,
Финское литературное общество выдало ему на экскурсии 1000 рублей.
Теперь Лёнрут обошел уже не только русскую Карелию; он побывал
у Северного Ледовитого океана, но мертвый город Кола навел на него
такую скуку, что даже в бедных лачугах лапландцев он испытывал
внутреннее довольство. «Тут не было, конечно, никаких стульев, ни
столов, — писал Лёнрут в Лаукко, — подложив под себя оленью
шкуру, мы сидели на полу, т. е. на земле, а писать должен был я на
старом сундуке, служившем нам также обеденным столом. Вообще царила
такая бедность, что у нас два дня не было соли. Но и с более
зажиточными домами я не расставался с таким сожалением». Хотя запас
песен, собранных Лёнрутом в эту поездку, был обилен, он до времени
не включал его в «Калевалу». Он хотел сперва издать лирические
песни, слышанные им в русской Карелии от старух, и как ни несложна
была эта работа, она отняла у него около трех лет, так как
мнительный Лёнрут до четырех раз переписывал сборник. В 1840 г., к
двухсотлетнему юбилею Александровского университета *, блиставшему
иностранными гостями, вышла «Кантелетар, или древние песни и
руны финского народа» («Kanteletar»).
V
Финская лирика подернута дымкою одинокой грусти, потому что
суровая природа, с которой так упорно борется финн, напрягала его
силы, и если тяжелые невзгоды, так внезапно подкапывающие
благосостояние финского крестьянина8, не могли его озлобить, все же в
8 Особенно вредят ему ранние заморозки, обусловленные обилием озер и болот.
В этом году из-за дождливого лета большая часть страны захвачена недородом.
298

сумрачном характере финского народа не изгладилась его исконная
молчаливая сосредоточенность. Впрочем, между тавастами
(западными финнами) и карелами (восточными финнами) наблюдается
известное различие. Таваст, забившийся в глушь девственных финских лесов^
отрезал себя от общения с внешним миром. Как антропологический
тип, так и духовный склад карела, в жилах которого течет и русская
кровь, подчас мало напоминает его собрата. В кареле мелькают и
игривые блестки ума, и веселое добродушие.
Однако, преклоняясь перед мачехой-природой, финн сохранил
уважение к себе как к личности. Правда, христианское учение
водворялось в Финляндии мечом, но скандинавские воители (Биргер-Ярл, Тор-
кель Кнутсон), утверждавшие в XIII в. свое владычество среди тава-
стов и карелов, вносили в страну социальный строй, основанный на
свободе крестьянина. Не стесняемый также узким религиозным
формализмом, финский народ вырабатывал в себе трезвость ума.
«Крестьяне-собственники» (bonder) заседали в шведском сейме, и
правильное участие в государственной жизни распространяло в народе идею
о законности. Историческая обстановка, среди которой жил финский
народ, накладывала яркий отпечаток на народное творчество.
У семейного очага в песнях выражались душевные ощущения;
словно в пестром калейдоскопе проходит перед нами и тоскливая песня
матери над колыбелью малютки, и беспечная радость девушки,
обвивающей в своих объятиях молодца, как белка, свесившаяся с ветки,
и утренняя песня пастушка, тоскующего о светло-русой подруге, и
свадебное причитание невесты, уже предчувствующей злобу свекрови,
и тупая боль парня, разлученного со скалистой отчизной, и спокойное
бесстрашие его перед битвой, и вопль бесталанного финна,
спускающегося в царство теней, Туонелу. Одним словом, под звуки кантеле
(национальный струнный инструмент) финн создавал свои песни, в
которых выливаются обычные чувствования человеческой души; однако
угрюмо-величавое однообразие «страны тысячи озер», окутанной мглою
серых туманов, сказывается на тоне финской народной поэзии.
Поэзия, как таинственное знание источника зла для борьбы с ним,
уже исстари олицетворялась у финнов в образе вещего старца Вейне-
мейнена. На всяких сборищах певцы, как истолкователи скрытого
смысла в природе, были излюбленными гостями. И если отголоски
европейской культуры заглушали народное миросозерцание финнов, еще
в средине XIX в. нередки были народные певцы, которые, идя за
плугом, в безыскусственной форме воспроизводили бледные впечатления,
навеянные деревней 9. Имя одного из таких певцов, Паво Корхойнена,
вышло из тесного круга односельчан. Он затрагивал не только
местные злобы дня, но вдохновлялся также общественными вопросами, и
его глубоко огорчала печальная судьба финского языка, представители
которого «так долго сидели на низких скамьях между присяжными
людьми и не смели занимать седалища судьи» 10.
Презираемая высшим сословием, финская народная поэзия в
течение столетий была под могущественными чарами забвения, пока не
9 Таков, например, современный писатель П. Пэйвяринта (род. в 1827 г.). Его
безыскусственные рассказы переведены на русский язык: «Вестник Европы», 1884,
кн. X; «Мир божий», 1897, кн. II.
10 См. Я. Грот, Труды, т. I, «О финнах и их народной поэзии»; И. Лёнрот,
Нынешние крестьяне-поэты в Финляндии, — «Альманах, в память двухсотлетнего юбилея
Императорского Александровского университета, изданный Я. Гротом», Гельсингфорс»
1842, стр. 279—303.
29£

явился ее сказочный избавитель, Лёнрут. В нем искусство народной
поэзии и музыки нашло вдумчивого собирателя.
Чтобы как-нибудь охарактеризовать «Кантелетар» п, я представлю
из нее в русском переводе образцы, хотя у меня, под скрипучим пером,
исчезла эпическая грация.
В избушке лучина разливает тусклый свет, на котором
обрисовывается силуэт изможденной трудом женщины, склонившейся над
ненаглядным дитятком:
Спи, малюточка желанный,
Спи, мой птенчик дорогой.
Я рощу тебя, красавчик,
Я кормлю, не нагляжусь.
Только скрыто от несчастной,
Мать не ведает никак,
Что ей выпадет на долю?
Что же ей судьба сулит?
На утеху ли вскормила,
Аль над ним еще наплачусь,
Иль на горе породила,
На несчастье качаю?
От тоски я вся исчахну,
Исстрадаюсь от заботы.
Раньше та же была забота,
Так же матери вздыхали:
«Не хвали коня до битвы,
Не гордись сынком безусым
Или девой незамужней.
О себе молчи до смерти!»
Неусыпно над ребенком
Горемычная сидит.
Молочком его все поит,
В ротик сосочку кладет.
Только разум не вложить ей,
Смелость также ей не влить:
Мудрость ложкой не хлебают,
Vm на вес не продают.
Если материнский плач, потрясающий стены курной избы,
невольно напомнил нам годы былые, быть может, на широком просторе
полей, на которых раздаются веселые звуки рогов, грудь вздохнет
спокойнее. Сопровождаемый собакой, мчится охотник в лес; его песня,
дышащая отвагой, обращена к властителю неба, старому Укко, или
к богу леса, Тапио *, которому он посвящает необходимую приправу
к кушанью — соль:
Король венчанный, Укко,
Владыка среброкудрый!
11 Большая часть «Кантелетар» переведена на немецкий язык Г. Паулем
(Гельсингфорс, 1882). В его сборник вошли также образцы «Заклинательных рун финского
народа», изданных Лёнрутом в 1880 г. В русской литературе финская лирика мало
известна. См. Я. Грот, Труды, т. I, стр. 122—123 (прозаические переводы); «Песни
разных народов», перевод Н. Берга. М., 1854, стр. 165—176 (с финским текстом en
regard); «Калевала», перевод Л. П. Вельского, СПб., 1889 (свадебные и заклинатель-
ные руны).
300

Возь:ли дубину в руки,
Взмахни гы медным млатом,
В ушах чтоб зазвенело,
Чтоб стонал дремучий бор
Ночной порою летом,
Окутанный туманом.
Как буря, шествуй лесом,
Гони зверей навстречу
Ко мне открытым полем.
Охотой себя тешу,
Вот выдался денечек!
Как думает Г. Пауль *, в охотничьих песнях улавливаются черты
древнего быта, быть может даже языческого. В эпоху кочеванья, еще
не знакомый с земледелием, финн исповедовал шяманизм: между ним
и миром была незримая связь, обнаруживаемая вещим знахарем.
Впоследствии, под влиянием своей психики, он углубился в изображение
«я»; но он редко воплощал в слове воинские подвиги, шумную
кровавую брань. Исторические песни финского народа бледны; они даже
заимствованы у соседей: так, грусть девушки о молодце, убитом на
чужбине от турецкой сабли, занесена из северных русских губерний.
Таковы общие замечания о «Кантелетар».
VI
Теперь собирание народной поэзии отступило у Лёнрута на задний
план 12. Финское литературное общество, обрадованное богатством и
гибкостью форм народного финского языка, обратилось к лектору
Чекману, чтобы он составил финский словарь. Но когда Чекман так
безвременно скончался, за эту задачу взялся Лёнрут, добросовестно
работавший над словарем в течение 40 лет, правда, с перерывами.
Главное внимание устремил он на языки, родственные финскому
языку: лапландский и эстонский. Осенью 1841 г. он вместе с молодым
ученым Кастреном двинулся из Каяны к озеру Инари, обиталищу
лапландцев. Там царила беспросветная, темная ночь, и когда суровая
зима стала сдаваться, путники долго не могли оторвать глаз от солнца,
впервые озарившего небосклон. Скоро, однако, Лёнрут забросил
изучение лапландского и самоедского языков, как излишний балласт, тем
более что филологические вопросы были возложены на его товарища,
Кастрена, и из Архангельска вернулся через Онегу в Финляндию.
Между тем финляндский сенат, направляемый общественным мнением,
освободил Лёнрута на пять лет от его медицинских обязанностей, и
Лёнрут, ободряемый таким вниманием, совершил в 1844—1845 гг.
путешествие в Эстляндию и Лифляндию, ознакомившись на обратной
дороге с песенным творчеством Ингерманландии. Это было последнее
путешествие Лёнрута. В его характере уже определялась
неподвижность финна, склонного к тихому, безмятежному труду, хотя
остроумие еще не покидало его. Однажды у него вышли недоразумения с
крестьянами, отказавшимися накормить его. Тогда Лёнрут начал
грозить им немедленным солнечным затмением; не видя солнца, крестьяне
12 Впрочем, в 1842 г. вышли «Поговорки финского народа» («Suomen kansan sa-
nanlaskuja»), обширный сборник в 7077 поговорок, расположенных в алфавитном
порядке; в 1844 г.— «Загадки финского народа» («Suomen kansan arvoituksia»).
Каково было первое издание, судить не могу; но второе издание (1851 г.) снабжено
превосходным предметным указателем.
301

смирились перед страшным колдуном, которого слушаются даже
небесные светила. Если сам Лёнрут не пускался больше в тягостные
странствования, он на собственные средства отправил для записи слов
молодого студента Эуропеуса. В Ингерманландии ревностному
студенту удалось открыть восхитительные песни о трагическом герое Куллерво,
украшающие «Калевалу». Эуропеус, А. Альквист и другие
стипендиаты Финского литературного общества собрали такое огромное
количество песен, что Лёнрут отвлекся от своего словаря. Финский
горизонт заволакивался тучами; безвредность финномании, сперва
поощряемой властями, была теперь заподозрена, и Лёнрут видел, что его
долг как финского гражданина отозваться в трудный час. «И вот
чтобы работать днем, — писал он своему товарищу Раббе, — пока нас не
застигла ночь, я подготавливаю новое издание „Калевалы"».
«Калевала», как думал Лёнрут, могла поддерживать в обществе светлое
настроение. В 1849 г., перед самым рождеством, «Калевала» вышла в
свет. Счастливый случай избавил Лёнрута от грустного разочарования
и озлобления, потому что 8 апреля 1850 г. был издан, как известно,
знаменитый указ: на финском языке к печатанию допускались только
духовно-назидательные и сельскохозяйственные книги.
Так, «Калевала» была спасена 13.
Центром, вокруг которого вертится действие «Калевалы», является
Сампо, чудесное сокровище, поселяющее раздоры между потомками
Калевы и злобной старухой Похьолы. Чтобы вырваться из мрачной
Похьолы на родину, оглашаемую пением кукушек, Вейнемейнен
обещает старухе Лоухи, что пришлет к ней своего брата, знаменитого
кузнеца, который скует ей Сампо. Ильмаринен отказывается ехать в-
Похьолу, но Вейнемейнен заманивает его на золотую сосну, на
вершине которой сияет месяц, и буйный ветер, повинуясь его пению, летят
с Ильмариненом к старухе. Задача Ильмаринена исполнена, но
чудная дочь Лоухи, порхающая беззаботно в лесах, отвергает его руку,
и Ильмаринен, грустный, возвращается домой. Старику Вейнемейнену
такж<з запала в сердце девушка; тайком от брата плывет он в Похьолу
в чудесном челноке, вытесанном без топора из осколков веретена,
чтобы свататься за нее. Сестра Ильмаринена извещает об этом своего
брата, и тот закладывает беговые сани. Старуха Лоухи задает жениху
трудные работы, но девушка, увлеченная красотой молодого
Ильмаринена, помогает ему. В Похьоле затевается шумная свадьба, на
которую старуха сзывает всех обывателей Калевалы и Похьолы;
обойден один Лемминкяйнен, зачинщик ссор. Поникнув седой головой,
Вейнемейнен скрывается от веселья: сначала осмеянный Айно, старик
видит теперь, что миновала его юность, миновали грезы. Недолго
длится медовый месяц Ильмаринена. Слуга его Куллерво, из мести к жене
Ильмаринена, напускает на нее свирепых волков и медведей. Между
тем молва о благоденствии Похьолы доходит до Калевалы, и братья
13 Впервые «Современник» (П. А. Плетнева) ознакомил русское общество с «Ка-
левалой». Впоследствии проф. Ф. И. Буслаев нередко поощрял своих учеников к
изучению финского народного эпоса. Под его влиянием финский стипендиат С. В. Гель-
грен издал отрывки из «Калевалы»: песни о Куллерво, Айно, создании мира и
состязании Вейнемейнена с Иоукахайненом (Мм Г-форс, 1880—1885) *; в 1888 г. Л. П.
Вельский представил в «Пантеон литературы» полный перевод «Калевалы», удостоенный
(малой) Пушкинской премии: благосклонный отзыв дан (тогда еще) доцентом К- Кру-
ном (см. «Записки императорской Академии наук», т. LXI, приложение № 6: Пятое
присуждение Пушкинских премий, стр. 1—14). Однако характер введения и
примечаний возбуждает немалое недоумение: автор преподносит устарелые воззрения Якова
Гримма и М. А. Кастрена. Очерк Я. Гримма «О финском эпосе» был издан и
по-русски (см. «Журнал Министерства народного просвещения», 1846, ч. 49, № 3, отд. II,
стр. 142—190) *.
302

предпринимают на лодке поход в Похьолу, чтобы похитить Сампо; по
пути они забирают Лемминкяйнена, который на мысу влачит
безотрадную жизнь, наказанный Лоухи. Внезапно их лодка натыкается на
огромную щуку, и никакие усилия Лемминкяйнена и Ильмаринена не
могут сдвинуть лодку. Тогда вещей песнью Вейнемейиен умерщвляет
щуку; из ее костей он создает «кандалу» (как называется кантеле в
Олонецкой губернии), игра на которой очаровывает не только птиц,
зверей и людей, но и самих богов. Чтобы безопаснее исполнить свой
замысел, Вейнемейнен погружает Похьолу в глубокий сон. Тихо едут
храбрецы домой; но непоседливый Лемминкяйнен задирает глотку, и
от его крикливого пения просыпается журавль и летит в Похьолу.
Старуха Лоухи гонится за похитителями; когда ее корабль разбивается
о подводную скалу, созданную Вейнемейненом, она обертывается
орлом, который тащит Сампо в море. Сампо разбивается, но его
обломки, выплывающие к берегу Калевалы, насаждают в стране
плодородие. Тогда Лоухи, еще недовольная гибелью Сампо, насылает на Ка-
левалу болезни, натравляет медведей, похищает солнце и луну; но
братья не унывают. Ильмаринен кует злой старухе ошейник, чтобы
подвязать ее к горе, и старуха со страху освобождает из плена
небесные светила. Братья ликуют, а Вейнемейнен, насытившись чудным
зрелищем, заканчивает излияние своих чувств торжественным аккордом:
По утрам вставай ты, солнце,
От сего дня впредь считая,
Каждый день приветствуй счастьем,
Чтоб росло именье наше,
Чтоб к нам в руки шла добыча,
К нашим удочкам шло счастье!
Ты ходи благополучно,
На пути своем блаженствуй,
В красоте кончай дорогу,
Отдыхай отрадно ночью!
(Перевод Л. Вельского)
На этой канве вышиваются в «Калевале» разные узоры: и песни о
великом дубе, застилающем от земли солнце, и грозное состязание
певцов, Вейнемейнена и Иоукахайнена, и злосчастная судьба
восхитительной Айно, спасающейся в волнах от старого немилого жениха,
и жалкая смерть могучего Куллерво, обесчестившего свою сестру, и
руны о коварном соблазнителе женщин Лемминкяйнене и т. д.; одним
словом, в «Калевале» воспроизводится в поэтической форме история
финнов, еще язычников (среди которых господствует семейный быт),
от сотворения мира из утиного яйца до падения вещего знахаря
Вейнемейнена, посрамляемого младенцем Иисусом.
Руны, вошедшие в «Калевалу», были записаны большею частью в
русской Карелии, Архангельской и Олонецкой губерниях (в округах
Вуоккиниеми, Репола и Химола), в Ингерманландии. Вероятно, под
влиянием соображений, вызываемых местом их современной записи,
Лёнрут отодвигал родину рун в древнюю Биармию, раскинувшуюся
на Северной Двине. Эта точка зрения, развиваемая его учеником, проф.
А. Альквистом (ум. 1889 г.), давно уже отвергнута финскими
учеными. Если русская Карелия славилась как хранительница финских рун,
это зависело от тех условий гражданского быта, в которых
находились православные карелы. Это не были туземцы русской Карелии;
знаменитые карельские певцы еще твердо помнили, что их предки яви-
303

лись в дотоле дикий край из Восточной Финляндии в эпоху великой
Северной войны; их язык до сих пор хранит на себе следы
соприкосновения с восточными финнами и шведами.
Таким образом, в русской Карелии никак не может быть
усмотрена истинная родина рун. Впервые, намеками, высказывал эту мысль
А. Борениус *; позже она всесторонне была обоснована проф.
Юлиусом К руном, исходившим из историко-географического метода. Он
сличил известные ему финские песни (свыше 50 тыс. нумеров) и, изучая
в них географические имена, утверждал, что «Калевала» —
безраздельное достояние всего финского народа, хотя вообще песня зарождалась
на западной границе этнографической карты финнов и отсюда
двигалась на восток. В русской Карелии столкнулись в XVIII в. два
течения песен: собственно финское, направлявшееся через Саволакс, и
эстонское, распространявшееся вдоль западного берега Ладоги. На
современных рунах уже отложился тонкий пласт влияния русского
народного творчества, однако это еще не затушевало более древних
слоев: общее урало-алтайским народам зерно рун, складывавшихся
под воздействием самобытных воззрений финнив на мир, осложнилось
между IX и XIII вв. элементами скандинавской Эдды, мифы которой
могли заноситься в Финляндию викингами и варягами. Вообще,
германское (гото-скандинавское) влияние, как говорит уже самое
название финской песни: «руна» (от raunen — шептать), издавна было
велико: у финнов встречаются заимствования культурных понятий из
готского языка, более раннего, чем перевод Библии, выполненный в
IV в. епископом Ульфилой. <—!>
С этими выводами проф. Ю. Круна совпадают в главных чертах
взгляды итальянского ученого Д. Компаретти и. Однако непрерывные
исследования над вариантами рун поколебали стройную систему
Круна: так, вопрос о времени возникновения отдельных песен,
связывавшихся с языческими воззрениями, пока находится под большими
сомнениями, потому что и влияние Эдды было не так уж велико, как
думал Крун.
Теперь нам предстоит коренной вопрос, еще до сих пор
возбуждающий среди ученых шумные споры. Что такое «Калевала»?
Представляет ли она народную поэму, созданную под пером Лёнрута в духе
народных певцов, или это искусственная амальгама, слепленная самим
Лёнрутом из разных обрывков? Для большей наглядности я напомню
метод Лёнрута, яснее всего выступающий в «Калевале». В. то время
как он был занят «Калевалой», у него з Каяне был А. Альквист,
сохранивший о нем любопытные воспоминания. Как рассказывает
А. Альквист, у Лёнрута на особом листе бумаги был обзор «старой
Калевалы». Разбирая огромный песенный материал, собранный им и
его учениками, он сверялся с печатным изданием и выписывал на его
полях те стихи, которые так или иначе дополняли или развивали ход
действия. При этом Лёнрут, постигший эволюцию в устах народных
певцов, народного творчества, соединял, как умел, варианты одной
песни, подчас измышляя самую нить рассказа. Он даже выправлял
старинный язык рун, чтобы пустить «Калевалу» в обиход умственной пищи
широких слоев общества. С точки зрения современных ученых, еще так
14 Первая глава (эстетическая оценка) исследования Ю. Круна о «Калевале»
была изложена на русском языке В. Н. Майновым («Журнал Министерства народного
просвещения», 1884, № 5, ч. 233, стр. 134—148). Все исследование, составившее первую
часть «Истории финской литературы», вышло по-фински в 1887 г., в шведском
переводе— в 1891 г. Работа Компаретти переведена на немецкий язык: «Der Kalevala oder
die traditionelle Poesie der Finnen», Halle, 1892*.
304

близко отделенных от времени Лёнрута, значение «Калевалы» как
народной поэмы, естественно, отвергается. Правда, в таком виде
«Калевала» никогда не пелась народом, но она могла вылиться в такую
форму. Как у Лёнрута, так и у народных певцов, мировоззрение
одинаково: различие между ними, так сказать, количественное, вытекающее из
ооилия песен, известных грамотному Лёнруту. Лёнрут бережно
сохранил все свои рукописи, и не так давно доцент А. Ниеми произвел
кропотливое исследование, которое обнаружило, что огромное большинство
стихов (по крайней мере 94%) вышли из уст народа. Может быть,
греческий эпос созидался так же: до нас, например, донеслись смутные
намеки, что Пизистрат, председатель гомеровской комиссии, выкидывал
из поэмы отдельные стихи; известные песни окрашены
аристократической тенденцией и т. д. Только беспощадное время скрыло от нас
черновую работу комиссии.
Одним словом, чтобы избегнуть упреков в пристрастности к тому
или другому мнению, я укажу, что «Калевала» может быть названа
народным эпосом в таком же смысле, как «Илиада» и «Одиссея». В
своей основе «Калевала» — народное произведение, запечатленное
демократическим духом. Спор может быть удачно разрешен, когда ученые
столкуются о характере народного эпоса вообще.
Если в словах проф. Линсена, зло отозвавшегося в 1847 г. о
«бродяге» Лёнруте, еще звучала тонкая ирония, потомки суровых отцов,
вероятно, согласятся, что могла бы быть на память о Лёнруте выбита
медаль, на которой красовалась бы благодарная надпись: «Unus homo
cursando nobis restituit rem» («Он один, бродя, спас нам
отечественные сокровища»).
Уже заслуги Лёнрута как фольклориста могли бы увенчать его
бессмертною славою финского Гомера; но созидание «Калевалы»
знаменует лишь одну сторону в жизни неустанного труженика. Душа его
терзалась от зрелища нищеты и темноты финского народа.
VII
Как общественный работник Лёнрут представляет тип идеалиста,
который сохраняет неизменную веру в благое попечение высших сфер
о народе. Чем слабее народ, тем искреннее возводит он очи к
всемогущему божеству, устроящему его судьбы. Впрочем, такой взгляд мог
складываться у Лёнрута под воздействием современных исторических
условий. Тогда в Финляндии едва зарождалась критика общественных
порядков, и пока между обществом и властями царило единение.
У Лёнрута вследствие мягкости его характера гегельянский тезис
оправдания действительности как разумного выражения идеи заслонял
недостатки жизни, и это, быть может, в младшем поколении,
созревшем в эпоху 60-х годов, вызывало на него нарекания в отсталости.
Однако духовный облик безупречного Лёнрута еще более засияет, когда
перед нами предстанет бледный, вялый фон уездного городка Каяны.
Если в Гельсингфорсе, средоточии умственной жизни, мысль была
сжата в железные тиски гнета, в медвежьем углу какие бы то ни было
вопросы не возникали у обывателей, погруженных в сладкий сон
невинного невежества. Даже в глазах крестьян это была деревня.
Основанная еще в XVII в. покровителем Финляндии, ее губернатором Пером
Брахе, как грозный оплот севера от нападений соседей, Каяна со
временем утратила воинственный вид и обратилась в невзрачный городок,
о былом величии которого говорили одни развалины замка. О грязи
Каяны ходила даже поговорка: «В Каяне две улицы; на одной валяют-
20 В. А. Гордлевский
305

ся в дождь свиньи, по другой в хорошую погоду шествуют горожане».
На площади паслась скотина: днем она скучивалась от надоедливых
мух вокруг костров; ночью отдыхала перед зданием ратуши. В старых
гнилых домах, окрашенных в обычный темно-красный цвет, обитали
серенькие люди. Как аркадские пастушки, они благодушничали на
лоне природы, чуждые всяких условностей. Веяния моды не только не
были обязательны в блаженном городе, но не были им даже знакомы:
каждый одевался как хотел, и сам Лёнрут, например, ходил в городе
в рубашке, стянутой помочами, и в «лаптях» (pjäxor); даже именитые
граждане посвящали свой досуг полевым работам, немало изумляя
новичков. Так, однажды домой возвращался каянский купец,
обвенчавшийся в губернском городе Улеоборге *. У городских ворот Каяны
от раскланялся с оборванцем, восседавшим на возу, нагруженном
тесом. Когда жена из расспросов мужа узнала, что это ратман, она
ужаснулась: «Если таков ваш ратман, то что изображают из себя
остальные!» Однако сами обыватели уже испокон веку свыклись с
обстановкой. Молодежь шумно веселилась на балах, длившихся иногда,
к большому огорчению хозяев, три дня; старики подвизались у
зеленого столика, подкрепляя свои силы водкой. Вообще карточная игра
и пьянство заполняли будничную жизнь городка. Среди обывателей
было распространено сильное суеверие. Так, во время болезни часто
призывался пономарь, который, нашептывая заклинательные руны,
изгонял из тела немощь. И на все население города (в 400 душ) было
три-четыре более или менее сносных человека, да и из них, как шутил
Лёнрут, у одного была собачья старость, другой был горький пьяница,
а третий смотрел уже в гроб.
Таков был город, избранный Лёнрутом как место службы.
Как ни снотворно было каянское общество, Лёнрут, одаренный
глубоким тактом, умел с ним ладить. Впрочем, не только у наивных
горожан Каяны, но и у образованных лиц он сразу завоевывал горячие
симпатии. Акад. Я. К. Грот, впервые представленный ему в 1840 г.
в Гельсингфорсе, в письмах к своему другу так изливал восторг:
«...Я увидел в нем человека средних лет, с огненными глазами, с
добродушною улыбкой, с лицом, почти багровым от загара, с приемами
неловкими и вовсе не светскими; он одет был грубо, в длинный
сюртук из темно-синего, толстого сукна; но его обращение и речь так
безыскусственны и просты, что я тотчас полюбил его от сердца. ...Я даже
любуюсь им, особенно когда он говорит и поводит руками, а головой
покачивает взад и вперед... Он, кажется, и не подозревает в себе
никаких достоинств и всякого считает выше себя» 15.
Его мировоззрение, правда не глубокое, исходило из
самоотречения во имя любви к народу. Тягостная бедность, среди которой
вырастал Лёнрут, вырабатывала в нем неприхотливость. Его образ жизни,
в дороге и в городе, отличался скудной простотой; в пище, как во
всем, он держался златой средины, так как ненавидел чревоугодие,
жизнь как источник физического наслаждения. Едва он устроился в
Каяне, он вызвал к себе престарелых родителей и окружил их нежной
заботливостью. Как истинный сын своего народа, исторгнутый случаем
из тьмы невежества, Лёнрут сторицею отблагодарил финский народ.
Это не был холодный расчет резонера; его согревала горячая вера в
незыблемость божественных идеалов. Слово «труд» стало лозунгом в
его устах, и он всегда исповедовал этот символ жизни. «...Но не запу-
15 «Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым», т. I, стр. 4; т. II, стр. 785. В конце
цитаты я для выпуклости переставил фразы, хотя они взяты из писем разных годоа
(1840-1846).
306

гайся (скуки в Финляндии), — писал он по-русски из Каяны своему
другу, Гроту, профессору Гельсингфорсского университета, —
работать— судьба человека, не только веселиться, и издревле сказывают,
что все (всякое) начало трудно».
И Лёнрут на себе доказал великое значение труда. Закинутый в
дикий, суеверный край, молодой доктор осторожно насаждал в народе
уважение к знанию. Он лечил в духе народного врачевания травами и
домашними снадобьями. Когда его спрашивали, шептал ли он над
лекарством, Лёнрут успокаивал больного, что он для скорости разом
заговаривает большие дозы. И скоро «Лентрут», как была исковеркана
его фамилия, безвозмездно осматривавший больных крестьян,
заслужил в народе славу опытного хирурга.
Громадное бедствие, поразившее в 1832 г. север Финляндии,
освежило в его памяти нужды народа. Объезжая свой округ, Лёнрут
воочию видел, что страшная сила опустошений, производимых голодом,
коренится в общей неудовлетворительности народного здравия; на
пока требовалась немедленная помощь. Сперва Лёнрут образовал в
Каяне комитет для пособия нуждающимся, в который щедрой рукой
посыпались пожертвования изо всей страны. Когда же голодовка
стихла, он выпускал популярные брошюры: о прививке оспы, советы
благожелателя на случай голода, домашний народный лечебник и т. д.
Побуждаемый Обществом финских врачей, он исследовал вопрос —
«Почему в Финляндии умирает так много детей?».
Медицинский мир глубоко уважал в Лёнруте его здравые
суждения о народе. Как человек недюжинный, Лёнрут не мог еще почить
на лаврах, потому что его мысль широко охватывала бедную жизнь
финского народа. Хотя он и был занят тогда изучением народной
поэзии, тем не менее он предпринял в 1836 г. издание «Пчелы» («Mehilâi-
nen»), журнала для народного чтения. Это был смелый подвиг, потому
что Лёнрут знал, как были недолговечны финские журналы и газеты,,
выходившие до него. Однако самоотверженный народник твердо шел
вперед, увлекаемый мечтами о той пользе, которую внесет среди
крестьян популярный периодический орган.
В это время в Финляндии выдвигался, как отголосок иноземных:
веяний (Гегеля), теоретический вопрос о взаимоотношениях между
национализмом и космополитизмом. У маленьких народов, так страстно
оберегающих свою независимость, националистические идеи, как основа
их самостоятельной жизни, всегда преобладают над иными интересами.
В лице Лёнрута перед нами является характерный народник,
создавшийся под влиянием изучения фольклора. Сжившийся с вековыми
формами народного быта, Лёнрут огорчался исчезновением в народе, под.
натиском образования, «пережитков» старины, и из-под его пера
вырывались даже такие слова: «...Кто может беспристрастно утверждать,
что европейская образованность вполне соответствует цели нашего
(финского) усовершенствования!» Однако это не было слащавое
восхваление старины: как ни народны были журналы Лёнрута, в них
знакомил он и с всеобщей историей и поэзией. Так, в 1840 г. «Пчела»
дала своим подписчикам краткую историю России, составленную Лёнру-
том и его главным сотрудником Тикленом.
В истории финской журналистики «Пчела» занимает важное место:
в ней, с одной стороны, бескорыстный Лёнрут пытался в
общедоступной форме утверждать в народе грамотность, вообще возвысить его
благосостояние (тут были, например, и арифметические задачи, и
сельскохозяйственные советы); с другой стороны, значение «Пчелы»
определяется характером ее языка. Западное финское наречие, на которое
20*
307

в XVI столетии епископ Агрикола перевел Библию, потускнело от
общения с шведским языком, оно утратило, одним словом, силу и
гибкость восточного, карельского наречия. «Калевала», народная поэма,
собранная главным образом в русской Карелии, так ярко выделялась
своей звучностью от сухого церковного языка, что у ее друзей
возникла мысль избрать в светской литературе карельское наречие.
Между приверженцами западного и восточного наречий возгорался спор,
который мог расколоть финский литературный язык на два различных
диалекта. Разгадав тайники народного языка во всем его
диалектическом разнообразии, Лёнрут предотвратил распадение, искусно вводя
меткие слова и формы из необъятного запаса, хранящегося в народе.
От него идет современный финский язык, достигающий под пером
Юхани Ахо художественной виртуозности.
Недолго, однако, выходила «Пчела»: так тяжелы были условия ее
издательства. Сперва журнал издавался в Улеоборге, откуда почта
отправлялась в Каяну один раз в неделю. Когда в 1837 г. хозяин
типографии Барк, напуганный губернатором, отказался от «опасного»
издания, «Пчела», уже опаленная, вяло вылетала в Гельсингфорсе.
Тщетно взывал Лёнрут о внимании к себе: число подписчиков было
все так же ничтожно (150); объем журнала более и более
сокращался, и в июне 1840 г. стихло жужжанье трудолюбивой «Пчелы».
Хотя от «Пчелы» у Лёнрута образовался значительный убыток,
память об этом мгновенно исчезла, как только снова подвернулся случай
к изданию. Осенью 1840 г. окружные врачи севера, подгонявшие
объезд своих районов к одному времени, сговорились издавать журнал
«Финляндия» («Suomi»), посвященный изучению отечества. Как
вдохновитель этой идеи в журнале сотрудничал Лёнрут: он писал очерки
из истории народного творчества (о загадках, песни об убиении
епископа Генриха, утверждавшего христианство), изучал грамматический
строй финского языка, перевел шестую песню «Одиссеи» Гомера,
чтобы ввести гекзаметр в финскую просодию, ограниченную трохеем, как
размером, вытекающим из свойств языка 16. С 1844 г. «Финляндия»,
возникшая благодаря почину частных лиц, стала
историко-литературным органом Финского литературного общества. Сперва она
издавалась по-шведски, а с 1863 г. уже исключительно по-фински.
От времени до времени в «Гельсингфорсском утреннем листке»,
«Сайме» («Saima») выходили занимательные отрывки из путешествий
Лёнрута, полные забавных приключений. В этих очерках Лёнрут,
под обаянием спокойного мировоззрения финского народа,
обрисовывается как эпический герой: он безропотно таскает на кухню
дрова, побуждаемый женою пастора, которая не знает, кого она
видит перед собой; в Лодейном поле весело справляет день именин
Тёрнгрена в разношерстном обществе русского, украинца и поляка...
И в народном предании имя Лёнрута уже окружено ореолом
неувядаемого величия.
Когда в 1847 г. была запрещена «Сайма» Снельмана, на знамени
которой развевался мощный клич к обездоленному финскому народу,
томившемуся в оковах духовного бессилия, Лёнрут внял мольбам
друга, оплакивавшего свое создание. Ходатайство Лёнрута об издании
«Литературного листа...» («Literaturbladet...») было уважено, хотя и
ни для кого не было тайной, что негласным руководителем журнала
16 Вообще ударение в финском языке ставится на первом слоге; но в более
длинных словах бывает еще второстепенное ударение на третьем (иногда на пятом,
седьмом) слогах.
4308

будет ярый фенноман Снельман. Так безукоризненна была личность
Лёнрута даже в официальных кругах.
Между тем раскаты революции 1848 г. донельзя встревожили
мнительность властей, еще до того усиливших надзор над печатью. Теперь
в националистических движениях мерещился грозный призрак,
нависший над Европой. Князю Меншикову (тогдашнему
генерал-губернатору) каким-то образом внушили смехотворную мысль, что из бедных
финских племен (чуди белоглазой, мордвы, остяков и т. д.)... будет
создано, под главенством Финляндии, отдельное государство. И «фен-
номания», воздвигавшая (как восторгалась власть) преграду между
Финляндией и ее старой метрополией Швецией, подверглась 8 апреля
1850 г. чудовищному погрому17. Указ так гласил: «...Из новых книгг
брошюр, периодических и иных изданий, какого бы они ни были
формата и объема, на финском языке допускаются только такие
произведения, которые, не противореча общим цензурным постановлениям,
преследуют как своим духом и формою религиозное назидание или
экономическую пользу; напротив, категорически запрещается
обнародование на финском языке политических новостей и преступлений,
совершенных за границей, а также издание романов, оригинальных и
переводных; отсюда не исключаются и романы, уже дозволенные
цензурой на других языках». В Финляндии, как и в России, подошла
тяжелая, удушливая «эпоха цензурного террора», как значится в
официальной (русской) записке. Сперва кара обрушилась на Финское
литературное общество, источник мнимой язвы: устав его был урезан;
даже объявления о заседаниях были запрещены. Драматическая поэма
Никандера из истории введения в Швеции христианства могла
проскользнуть в финском наряде потому, что боргоская духовная
консистория налепила на нее ярлык: ^imprimatur» («можно печатать»).
Робкие, слабые голоса финских публицистов должны были смолкнуть.
Единственная финская газета «Дочь Финляндии» («Suometar»),
сперва наводнявшая свои столбцы рассказами из священной истории
Гюбнера, долго не могла выдерживать неравной борьбы. Уже 29 июня она
добровольно подписывала себе смертный приговор и так заканчивала
прощальное слово: «Да здравствует Финляндия и ее народ! Да
процветает в ней мир и взаимная любовь! Да утверждается в ней
хорошее управление, верные законы и порядок!»
В это мрачное лихолетье не унывал один Лёнрут: понятие об
«экономии», рассуждал он, так обширно, что разработка ее не бесполезна
для народа. Одушевленный такими возвышенными мыслями, он
возобновил в 1852 г. издание старинных «Улеоборгских еженедельных
ведомостей» («Oulun Viikko Sanomia»). Как ни умеренны были
убеждения Лёнрута, он не избегнул столкновений с цензурой. И «Улеоборг-
ские еженедельные ведомости» представляют любопытную страничку
из истории цензуры в Финляндии. Глухо извешая о городских
событиях, газета не могла называть имя и место действия, так как в этом
полиция усматривала вторжение в область ее ведения. Да и такие
скромные заметки, как, например, о девочке, утонувшей в реке у
городской мельницы, немилосердно выбрасывались из газеты. Даже
слово «lautanies» (заседатель уездного суда), как название должностного
лица, заменялось выражением: «богатый человек». Когда на серере
случился голод, Лёнрут должен был умолчать о бедствии. Он хотел
мягко сказать: «На высоких местах урожай сена плохой, но в доли-
17 Ср. «Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым», т. III, стр. 526—527.
309

яе — прекрасный». Но цензор зачеркнул и надписал сверху: «Сено
уродилось как на возвышенных местах, так и на низких».
Так хозяйничала цензура, и это еще, быть может, бледные
образцы. Однако из уст Лёнрута не вырывались жалобы, и он во всем
винил только себя. Впоследствии, правда, Лёнрут шутя говорил, что он
получал сто рублей за то, что писал, между тем как цензор — двести
рублей за то, что черкал.
VIII
Тихий Лёнрут, так бескорыстно служивший своему народу в
глухом городке, давно обращал на себя взоры общества. И стоустая
молва уже указывала на него, как на профессора финского языка. Между
тем над университетом, окруженным явными врагами, скоплялись
грозные тучи. Облеченный высоким званием вице-канцлера университета,
судьбы образования вершил генерал И. М. Нурденстам, который
стеснял свободу учения и водворял среди студентов военную дисциплину.
Сначала Лёнрут из скромности упрямо отказывался от кафедры:
«Crede mihi bene qui latuit, bene vixit» («Поверь мне, кто был в
безмолвном уединении, тот жил счастливо»), — писал он своему другу
Раббе, умолявшему его покинуть Каяну. Когда же в 1852 г. умер,
полный великих сил, проф. М. А. Кастрен, Лёнрут взвесил трудность
исторического момента, опутавшего страну, и согласился занять его
кафедру. Тонкий знаток финского языка, он избрал темой для своей
диссертации (pro venia legendi) исследование «О северночудском языке»
(«От det nordtschudiska sprâket») 18. Когда Лёнрут впервые вступил в
аудиторию, охваченную благоговением перед созидателем «Калевалы»,
раздался шумный взрыв рукоплесканий; он хотел уйти в боковую
дверь, но студенты быстро подскочили к нему и под звуки песен
обнесли его в кресле через залу.
Открывая курс лекций, Лёнрут сказал теплое слово, посвященное
памяти Кастрена, исследователя урало-алтайских языков, так
безвременно похищенного смертью; «перед ним, — говорил оратор, —
бледнеют мои работы, ничтожные и беспорядочные». Уже знаменитый
ученый, Лёнрут сохранял изящную скромность.
Как предмет, пока необязательный в средних учебных заведениях,
финский язык был мало известен студентам. Это был, так сказать,
язык кухарок, на котором изредка изъяснялись господа, чтобы скрыть
что-либо от детей. Учреждение кафедры финского языка вытекало из
того, чтобы подготовить пасторов и судей, близких к народу; однако
члены консистории уже сознавали, что «каждая нация должна любить
и ценить свой родной язык» 19. Таким образом, метод Лёнрута,
запечатленный практическим характером, подходил к современным
условиям: он разбирал на лекциях «Калевалу», упражнял студентов в
переводах и т. д.; больше же всего он разрабатывал для различных наук
(филологии, гражданского права) самобытные финские слова и
понятия, очищая язык от обильного иноземного элемента. Глубокий
поклонник диких финских лесов, он охотно изучал ботанику, как отрасль
знания, развивающую уже в ребенке любовь к природе, и введением
точной терминологии финской флоры он вплел себе в венец яркий
цветок.
18 О нем была заметка в «Северной пчеле», 1854, № 180.
19 См. Э. Н. Сетэля, Из истории кафедры финского языка и литературы в Гель-
сингфорсском университете, — «Русская мысль», 1902, кн. VIII, стр. 127—141.
310

Чуткая молодежь выражала Лёнруту трогательное внимание; в
его лице перед ней был и отзывчивый человек, чуждый напускного
величия, и снисходительный учитель, винивший в плохом знании языка
общую постановку его изучения. Когда в консистории (так называемый
совет университета) был поднят вопрос о «студенческом доме», Лён-
рут горячо откликнулся на эту идею и одолжил студентам деньги; кь
дню открытия дома он написал в 1870 г. поэму. Соприкасаясь со
студентами, он соблюдал обычную непринужденность, и его манера
обращения, как всегда, была неподражаема. Рассказывают, что, когда
однажды летом к нему явились в Микола студенты, чтобы сдать
экзамен, какой-то «старик» подозванный ими, перевез их через озеро и,
взвалив на спину их саквояжи, подвел их к своей даче, где ухмыляясь
возвестил им, что перед ними стоит профессор.
Однако Лёнрут не замыкался в узкий круг своих обязанностей в
университете. Как председатель Финского литературного общества он
ежегодно выступал на заседаниях, и, обуреваемый мыслями о судьбе
финского языка, он выдвигал его значение для народа. Свободная от
задора, его точка зрения ярко обрисовывается в речи, произнесенной
им у памятника Генриха-Габриэля Портана: «У нас так много писали
л говорили о взаимоотношении между национальностью и языком, но,
я думаю, и без того должно бы быть ясно, что нельзя представить
себе финскую народность без финского языка. Мне по крайней мере
кажутся напрасными всякие толки об общем финском духовном
единении, пока у языка значительного большинства населения Финляндии
нет законных преимуществ и прав, которые обеспечены за языком
меньшинства, пока это меньшинство все еще стыдится оскорбительной
для него клички: «финн»; этим самым оно признает, что не хочет
включать себя в число финнов». Таковы были зрелые взгляды Лёнрута на
значение финского языка. Когда в Финляндии под покровительством
императора Александра II оживилась общественная мысль *, Лёнрут
участвовал в комитетах о местных (шведском и финском) языках и
о народных школах. Изумляя своих товарищей, он твердо оберегал
интересы финского языка, упускавшиеся в комитете, и своим упрямством
вызывал к себе сильное недовольство. «А мы-то надеялись, что ты,
братец, не будешь настаивать на том, чтобы финский язык так
внезапно занял господствующее положение», — заметил ему как-то све-
коман. «Я вовсе не требую, — заявил Лёнрут, — чтобы это произошло
внезапно, но я не могу согласиться, чтобы этого никогда не было».
Поддержанный благоразумными членами, Лёнрут подал особое
мнение, проектировавшее уравнение языков, шведского и финского, в
течение пятилетнего срока. Обе стороны (свекоманы и фенноманы)
уклонились от взаимных уступок, и спор, изъятый из обсуждения на
сейме, был разрешен указом 1 августа 1863 г. хартией общественного
и политического равенства.
Вообще воззрения Лёнрута были умеренны. Хотя он вырос в
финской семье, он как ученик шведской школы видел важное значение
шведского языка в истории культуры Финляндии. Приглашенный
однажды нюландским землячеством на студенческое торжество, он
заповедал юному поколению: «Не забывайте своего родного (шведского)
языка. Благоденствие Финляндии зиждется на дружном единении
между свекоманами и фенноманами.
Насильно оторванный от тихой жизни, Лёнрут спешил от городской
сутолоки в кабинет. «Когда бы я ни заходил к нему, — рассказывает
его ученик проф. Юлий Крун (умер 1888 г.), —всегда он чем-нибудь
был занят, и едва затворялась за гостем дверь, его перо уже
скользи

зило по бумаге». Разговаривая с Лёнрутом, слушатель испытывал в
себе подъем сил и уносил светлое воспоминание об обаятельном
старце. Как бы то ни было, Лёнрут скучал в Гельсингфорсе и,
удостоенный в 1862 г. звания заслуженного профессора, вышел в отставку,
чтобы уступить кафедру Августу Альквисту.
IX
Среди озер, окаймленных вековыми соснами, лежит уюгный уголок
Самматти, под сень которого удалился Лёнрут. Сперва он жил в
усадьбе Нику; но шум от большой дороги больно отдавался в его душе,
истерзанной ударами судьбы: в 1868 г. тяжкая болезнь унесла в
могилу его верную жену; умирали дети, опора его старости. Ища
успокоения от треволнения, он забрался в глушь леса, где выстроил себе дом.
Окруженный заботливостью дочерей, старик был так же трудолюбив,
как в годы юности. Если какая-нибудь случайность удерживала его
от занятий, он подымался на заре, чтобы наверстать невольный
пробел. Утром он выходил на прогулку и запросто беседовал с
крестьянами и угощал их табаком.
Лёнрут устремил отеческое внимание на быт своих односельчан.
Он не только лечил их, жертвовал большие суммы в кассу для бедных
членов общины, но заботился также об их образовании: устроил
здание для школы, библиотеку и читальню; благодаря его щедрой
помощи воспитывались в семинарии деревенские девушки. Истинный
христианин, он утверждал в них основы нравственности, и пока в
Самматти не бы-д^ пастора, Лёнрут собирал крестьян на общую молитву и
толковал им Священное писание. Под старость он был добр, как
невинное дитя. Дочери сшили ему сюртук, но Лёнрут все-таки
надевал старенький шлафрок. Как-то зашел нищий, и Лёнрут без
колебания отдал ему сюртук, висевший на стене. Когда его упрекали, он
заметил, что он совестился жертвовать хлам, тем более что ему сюртук
не нужен.
Хотя заслуги Лёнрута перед отчизной были уже так велики, что
он мог спокойно отдохнуть, он не изменил своим привычкам, так как
в труде он находил отраду. В 1863 г. для исправления финских
псалмов был образован комитет, председателем которого был избран
Лёнрут. Когда издание псалмов, подвергавшихся обработке, затянулось,
он выпустил в 1872 г. обширный сборник своих псалмов (большей
частью подражательных). Правда, художественность его песнопений
не высока, но в них отражается глубокое религиозное чувство. В
Самматти же был закончен монументальный «Финско-шведский словарь»,
заключающий в себе около 160 тыс. слов (Гельсингфорс, 1866—
1880 гг.). Лёнрут ясно видел недостатки своей (некритической)
работы, но он также знал, что только его усидчивость может одолеть такой
труд: «Со смешанной удовлетворенностью, — говорит он в
послесловии, — смотрю я на свой ныне законченный долгий труд. С одной
стороны, я от всего сердца благодарю бога, который даровал мне
здоровье и жизнь, на что я, начиная словарь семнадцать лет тому назад,
едва уже рассчитывал при моем преклонном возрасте. Однако
выполнением работы я не так доволен и вижу и сознаю многие промахи и
ошибки». Все же «Финско-шведский словарь» Лёнрута представляет
богатую сокровищницу финского языка. Одновременно со словарем
Лёнрут издал «Заклинательные руны финского народа» 20.
20 О них была беглая (библиографическая) заметка в «Олонецких губернских
ведомостях», 1880, № 78.
12
3

Когда в 1882 г. Лёнруту исполнилось восемьдесят лет, вся страна
отпраздновала день его рождения; но в Гельсингфорсе, одушевленном
присутствием маститого старца, торжества сосредоточили глубокий
смысл21. Среди всеобщего восторга поэт 3. Топелиус всенародно
обрисовал великие заслуги Лёнрута, некогда бедного лекаря. «Теперь мы
знаем цель его странствований, — говорил проф, Топелиус, — всякий
школьник или деревенская девочка сумеет написать его имя, и у нас
нет другого имени, которое было бы нам так дорого и так близко».
Растроганный Лёнрут благодарил своих сограждан за их радушие и
высказал пожелание, чтобы между студентами (свекоманами и фен-
номанами) царили мир и любовь, как в годы его студенчества. Это
был предсмертный завет его. После краткой болезни Лёнрут тихо
скончался 19 марта 1884 г.
В бедном сельском храме, в котором безвестному младенцу
случайно было наречено пророческое имя: Элиас (Илия), у гроба славного
Лёнрута столпились благодарные граждане, оплакивая в нем творца
духовного возрождения Финляндии.
Таков был Элиас Лёнрут; в нем, как в истом финне, выпукло
отлилась и прозрачная чистота ребенка и упорное трудолюбие
пасынка природы.
21 К. Якубов, Э. Лёнрут, основатель национальной литературы в Финляндии.
Письмо из Финляндии, — «Вестник Европы», 1882, кн. VIII, стр. 755—758.
^^Щ/о^Г

<2А^0^0^0^0^0Л^0^
ДОМ РУНЕБЕРГА В БОРГО
«...Народу, среди которого рождаются Рунеберги *, не суждено
погибнуть»,— так писала при вести о кончине поэта газета «Hufvudstads-
bladet», выразительница общественного мнения в Финляндии.
Девятнадцатый век ознаменовался в Европе пробуждением
национального самосознания у таких народов, как венгры, чехи, армяне
и т. д., которые, казалось, были погружены в непробудный сон. Для
Финляндии заря духовного возрождения занялась в конце 20-х годов
(около 1827 г.,), когда среди университетской молодежи образовался
небольшой кружок «субботников»; главными представителями его
стали Э. Лёнрут, собиратель народной финской поэзии 19 физик
И. И. Нервандер, И. В. Снельман, государственный муж и философ,
лирик Фр. Сигнеус, поэт 3. Топелиус2 и др. — имена, которыми страна
по праву гордится. Окрыленные горячей любовью к родине, молодые
люди явились исповедниками идей света и добра. Душой кружка был
Иоганн Людвиг Рунеберг (1804—1877).
В его произведениях впервые в наиболее ярких образах
воплотился народный характер. Он воспел величавую красоту «страны тысячи
озея», и его гинм «Наш край» (Vart land) 3, который исполнен
обожания отечества, обагренного потом и кровью предков, навсегда
пребудет племени трогательным заветом любви; сочной кистью художника
нарисовал он картину деревенской жизни с ее незатейливыми
радостями и нежданными невзгодами (Elgskyttarne,4 Охотники на лосей);
он пробудил внимание к финскому крестьянину, который упорным
трудом отвоевывает себе у суровой мачехи природы скудное пропитание.
Хотя как крупный талант, едва не стоящий на одном уровне с
мировыми поэтами, Рунеберг сказал веское слово во всех родах поэзии,
но наибольшую известность не только на родине, но и далеко за ее
пределами, приобрел он «Рассказами прапорщика Столя» («Fänrik
1 Создатель поэмы «Kalevala», на русский язык переведенной Л. П. Вельским
(СПб., 1898).
2 Между прочим, автор изящных сказок, переведенных и на русский язык М. Гран-
стрем и М. Гурьевой (СПб., 1893).
3 Ни одно собрание, не только общественное, но и семейное, не обходится без
пения гимна. Большая часть стихотворения переведена В. Головиным (см. Вл. Зотов,
История всемирной литературы, т. IV, стр. 758). Биограф Рунеберга И. Стрёмборг
утверждает, что гимн написан под сильным влиянием венгерского «Воззвания» М. Вере-
шмарти.
4 Академик Я. К. Грот (см. «Труды», т. I: Из скандинавского и финского мира,
стр. 948—970) довольно подробно передает содержание этой прелестной идиллии,
«финляндской Одиссеи», как ее называют критики.
-314

Stâls sägner»)5; первая часть вышла в 1848 г., вторая —в 1860 г.);
в них начертаны образы гражданской доблести из эпохи войны 1808—
1809 гг.
Свободный от узкого патриотизма, поэт воздает хвалу и русскому
герою, генералу Я. П. Кульневу, «медведю из страны казаков»6, с
которым у него были связаны детские воспоминания; как рассказывает
его биограф И. Стрёмборг, поэт сиживал у него на коленях, когда
Кульнев заходил в дом его родителей. В стихотворении «Умирающий
воин» старый русский солдат, родившийся на берегах Волги, падает
бездыханный у ног девушки, мучимый угрызениями за убийство ее
жениха, и поэт заканчивает пьесу примирительным обращением к своему
^народу:
Пожми же руку, брат, ему,
Забудь, кем был он для тебя!
Лишь в жизни царствует вражда;
Молчит у гроба ненависть.
Поникнув головой, благочестивый служака, «Старый Луде»,
обходил с грустью поле битвы: «Муки ближнего хотел он облегчить».
Друг или недруг — нет различья:
Там на поле братья были...
В стихотворении «Landshöfdingen» русский генерал (граф Буксгев-
ден), предъявивший сперва губернатору Вибелиусу грозные
требования, благородно преклоняется перед законом, возвещенным его стражем.
«Рассказы прапорщика Столя», дышащие нежной прелестью и
силой чувства *, были едва ли не лебединой песнью поэта.
Вскоре (1863 г.) Рунеберг был поражен на охоте тяжким недугом,
параличом 7. Но он не был одинок, как в начале своей литературной
деятельности. Его страдания нашли отзвук в сердце народа. Уже со
средины 60-х годов день его рождения, 5 февраля, торжественно
праздновался: толпа почитателей, разраставшаяся с каждым годом все более
и более, приветствовала его под окнами скромного домика пением 8, на
которое больной поэт милостиво кивал, чаруя своей обворожительной
улыбкой 9.
Когда же в 1877 г. поэт навеки «смежил свои очи в покое», у его
могилы собралась вся Финляндия: были тут и представители сейма
(от лица которого сенатор Снельман произнес речь10), депутация от
5 В статье акад. Грота «Очерки из финляндского похода в 1808—1809 гг.»
передано содержание трех рассказов (см. стр. 565—583), ср также восторженный отзыв его:
«Переписка Я. К- Грота с П. А. Плетневым», т. III, СПб., 1896, стр. 336. В «Истории
всемирной литературы» Вл. Зотова намечено содержание всех рассказов (за
исключением «Свеаборга»), со стихотворными выдержками (т. IV, стр. 758—766).
6 Стихотворение «Кульнев» переведено акад. Гротом (см. «Очерки из
финляндского похода в 1808—1809 гг.», стр. 578—583). Рассказывают, что лишь благодаря этому
стихотворению цензура пропустила сборник. Стихотворение «Sveaborg», в котором
осуждается на позор предатель крепости К. О. Кронстедт, ходило в рукописных списках.
7 По-видимому, наследственная болезнь, так как и его отец был в параличе.
8 Обычный способ выражения уважения в Финляндии.
9 Особенной торжественностью отличалось празднование 70-летней годовщины
рождения поэта.
10 В своей речи Снельман сказал: «В этих-то произведениях (посвященных
Финляндии) великий поэт явился, есть и всегда будет великим учителем своего народа.
Нам это вполне понятно, так как в них он указывает на ту силу, которая
поддерживала наших отцов, и с верою в нее вселяет светлую надежду на нашу судьбу».
315

университета (ректор, друг, покойного, Топелиус и др.)» различных
сословий и цехов, из многих городов Финляндии; был представитель
русского генерал-губернатора, графа Н. В. Адлерберга. Под печальный
звон колоколов древнего Боргоского собора п прах поэта был опущен
в могилу, убранную боргоскими дамами цветами.
Через несколько лет над могилой его уже красовался памятник,
на котором была вырезана скромная, но выразительная надпись:
«Отечество воздвигло памятник» 12.
Едва протек год со смерти жены Рунеберга (ум. 1879 г.), как
финляндский сенат по предложению города Борго исходатайствовал у
императора Александра II высочайший рескрипт, которым повелевалось
приобрести у наследников дом поэта, с его рукописями, библиотекой
и домашней утварью. Отныне «дом Рунеберга», в котором он прожил
около двадцати пяти лет, стал национальной собственностью,
привлекая в свои стены множество лиц, желающих взглянуть на мирный
уголок поэта, чтобы подиеиться безграничности того благоговейного
уважения, каким окружила Финляндия своего «старшего сына». В июне
минувшего года великая княгиня Мария Павловна с дочерью великой
княжной Еленой Владимировной посетила дом, несказанно обрадовав
тем верную стражницу дома.
На дворе, перед крыльцом, с которого открывается вид в садик,
разбита клумба. Когда мы 13 поднялись по лестнице в чистенькую
прихожую, из кухни выглянуло сморщенное лицо старушки, гладившей
белье. Это была Мария Шарлотта Дегерт, верная служанка поэта,
находящаяся в доме с 1861 г. На нее возложена теперь охрана дома
«профессора» 14, как она постоянно называет Рунеберга.
На стене висела поярковая шляпа поэта, лисья шуба его жены; в
углу стояла трость и складная его удочка 15. Все было полно
неизъяснимой прелести. Казалось, вот-вот распахнутся двери, и из спальни
выйдет, опираясь на плечо сына, маститый поэт. Но нет, царит немая
тишина. Роскошные цветы — за ними так любила ухаживать супруга
поэта, — расставленные в зале вдоль окон, придавали ей какой-то
мрачно-торжественный вид.
От мебели, крытой красной материей, веет стариной; ее подарила
новобрачным в 1831 г. теща. На диванах лежат подушки, вышитые
шелком; это подарки женщин Финляндии, Швеции, даже Дании. У
дверей стоит кресло поэта — рождественский подарок сына его, Роберта,
когда он был еще в политехнической школе, устроенное таким
образом, что больной поэт мог приводить его в движение левой рукой. Ко
дню рождения поэта боргоские дамы поспешили убрать это кресло
работой своих рук. Зала украшена произведениями кисти и резца,
большей частью подношениями авторов поэту или его супруге. Вот
11 Как известно, император Александр I открыл в соборе первый сейм.
12 Подробный критико-биографический очерк был напечатан В. Головиным, см.
«С.-Петербургские ведомости», 1875, № 276, 281, 302, 309, 316; см. также журнал:
«Северная Звезда», 1877, № 1. Очень ценные сведения находятся у Грота. Статья о Ру-
неберге, помещенная в «Энциклопедическом словаре» Брокгауза — Ефрона (см. т. 53),
полна досадных неточностей и опечаток.
13 Я посетил дом с братом и одним гимназистом.
14 Титул, пожалованный ему в 1844 г. императором Николаем I. Рунеберг был
доцентом в университете; его работы (например, «Specimen academicum observationes
quasdam circa chorum cortinens») были известны и за границей.
15 Рунеберг был страстный охотник; целые дни проводил он в лесу с ружьем или
на лодке за ловлей рыбы. Между прочим, лисья шуба его жены сшита из шкур им
самим убитых зверей.
316

устремил вдаль глубокий взгляд профессор Абоского университета 16
Г. Портан. Человек многостороннего ума, он явился основателем на
учного изучения родины (ее истории и языка); он оставил большое
собрание финских песен и пословиц. Недалеко от него возвышается
бюст Рунеберга, исполненный сыном его, Вальтером, с выражением
величавого спокойствия на лице. Судьба как бы связала эти два
дорогих имени: поэт Рунеберг родился в тот год, как умирал ученый
Портан. Направо от дверей, которые ведут из прихожей, висит
картина молодого финляндского художника Карла Янсона; он впервые стал
изображать на полотне финляндский народ таким, каков он в
действительности. Старый церковный сторож, в истертых брюках, со скарбон-
кой в руке, обходит ряды скамеек, на которых сидят богомольцы:
«Подайте грош», — шепчут его уста. Картина, одна из драгоценнейших в
собрании Рунеберга, доставляла ему в годы болезни большую радость,
так что ее часто переносили к нему в спальню, и поэт погружался в
ее созерцание.
На столике, за печкой, красуется драгоценность дома Рунеберга —
серебряная братина, поднесенная ему в 1854 г. «от ветеранов финской
армии и их потомков». Полные благодарности поэту, напомнившему
своему народу о доблестных борцах, участники войны по почину
подполковника Г. Тигерстедта открыли в стране подписку, давшую свыше
4000 марок. В присутствии семьи поэта и его сослуживцев 17 братина
была ему вручена для сохранения в его роде «от отца к сыну, из
поколения в поколение, как исторический памятник, пребывающий на
долгие, долгие времена, и как знак искренней благодарности, какую
питает финская армия к Иоганну Людвигу Рунебергу». На круглой
крышке выступает по мечу гордый лев (шведский герб) ; под ним
извивается змея с алмазными глазами. На передней стороне братины
утвержден серебряный щит с посвящением поэту. Поддерживаемый
ружьями, щит окружен знаменами; внизу он покоится на орудиях,
которые возвышаются над кучею ядер. У основания братины вырезаны
слова из прощальной речи генерала фон Дёбельна, которую он
сказал финским солдатам, возвращавшимся после войны на родину:
«Время все изменяет, в нем все уничтожается, но узы братства,
создавшиеся среди битв, кровавых опасностей и смерти, никогда не
порываются». Внутри крышки, на гладкой поверхности, выгравированы
стихи из «Прапорщика Столя»:
Все мог, лишь честью не играл
Народ родного края,
Мерз до костей и голодал,
Но побеждал, страдая
(Перевод В. Головина)
Стихи окружены цепью из лавровых венков, среди которых
вырезаны имена героев войны и тех мест, где они прославили свое имя.
На блюде, на котором установлена братина, виднеется пророческое
четверостишие:
Бард! Твоя чудная песнь
О борьбе финского льва
16 Известно, что университет, основанный в 1640 г. королевой Христиной, сперва
был в Або. В 1827 г. случился пожар, истребивший большую часть города, и
университет был перенесен в Гельсингфорс.
17 В 1837—1857 гг. Рунеберг состоял преподавателем древних языков в Боргоском
лицее.
317

Сквозь ночь веков перейдет
К грядущим поколеньям.
За стеклом хранятся в зале два знаменательных приветствия; одно
из Швеции, другое из Санкт-Петербурга.
В день семидесятилетия поэта упсальские студенты прислали поэту
«Привет» — изящный адрес, написанный золотом по пергаменту, пылая
желанием:
Полевой вплести цветочек
Старцу в кудри серебристы.
Звучными стихами восхваляет К. Вирсен северного поэта с мощной
греческой душой и, вспоминая его произведения, говорит:
«Слава и честь Швеции! Тебя не забудут, пока в Швеции живут
люди. Пока свободное сердце бьется на ее почве, пока руда есть в ее
горах и в языке, пока стоит Швеция; она не может забыть
прапорщика Столя...
Если же когда-нибудь разразится буря, если море покраснеет от
крови и гибель будет грозить мужеству, унаследованному нами от
предков, то ты и певец Фритиофа * 18, Диоскуры нашей поэзии,
сверкая с лона небес, своим сиянием будете направлять нас в гавань
славы...»
Рядом лежит письмо (на немецком языке) непременного секретаря
Академии наук акад. К. С. Веселовского, который извещал поэта об
избрании его почетным членом.
«...Когда Академия наук, ко времени празднования 150-летия со
дня ее возникновения, следуя прошлым заветам, осмотрелась среди1
тех лиц, которые в наиболее возвышенных образах высказывают
творческие мысли музы поэзии, то она должна была принять в число своих
почетных членов, перед всеми другими, вас, как наиболее достойного
и наиболее благородного представителя поэзии».
Лишь двое иностранцев удостоились до Рунеберга такой чести:
Альбрехт Галлер, избранный в 1776 г., и Вольфганг Гёте — в 1826 г.
Так, наше высшее ученое общество признало великие заслуги
Рунеберга как поэта. Это было последнее внимание, выказанное поэту,
лежавшему уже на смертном одре: до упсальских торжеств, на которых
Рунебергу предполагалось поднести большую золотую медаль, ему не
суждено было дожить.
Тут же приютилась небольшая книжка: «Из воспоминаний
шведского флота» («Ur Svenska Flottan minnen dikter») 19, с автографом
шведского короля Оскара II Фридриха. Вероятно, книга была навеяна
венценосному автору чтением «Рассказов прапорщика Столя».
Направо от залы идет так называемая «синяя комната». Сперва
спальня поэта, комната была с 1868 г. предназначена для
родственников и друзей, наезжавших к нему. Как и в других комнатах, обстановка
«крайне незатейлива, но рука домовитой хозяйки сумела на все
наложить печать уютности. На бюро стоит небольшой старый шкафчик,
который вызывает одно ^воспоминание: во время большого абоского
пожара (1827 г.) супруга поэта—тогда еще девица Тенгстрём,— нимало не
растерявшись, ©олочила шкаф за собой по улице, спасая его от огня.
У окна висит картина, поднесенная автором, госпожой С. Нурдстрём^
18 И. Тегнер. Поэма его переведена акад. Гротом.
19 Два стихотворения: «Флаг наверх!» и «Балтийское море» — приведены в
«Истории всемирной литературы» Вл. Зотова, т. IV, стр. 734—735.
318

которая изображает домик Рунеберга в шхерах Якобштадта20. Когда,
поэт на обратном пути из Швеции (1851 г.) заглянул на свою родину,
его земляки подарили ему старый дом, в котором поэт ребенком
проводил в кругу родителей лето. «В моих глазах Калифорния не имела
такой большой цены, как этот клочок земли, с крохотной избушкой»,—
писал вскоре растроганный поэт.
Множество портретов родственников и литературных знаменитостей
украшают комнату: вот величественная фигура архиепископа Тенгстрё-
ма, которому Рунеберг, (молодой студент, был многим обязан, так как
общение с образованными людьми, собиравшимися в доме
архиепископа, имело глубокое влияние на его развитие; вот лирический поэт Фран-
цен *, который еще в 30-х годах предсказывал молодому поэту славу.
«Уже тогда я понял,— писал он Рунебергу,— что на моей прежней
родине 21 вырос истинный поэт... Теперь я подверг стихи более
тщательному разбору и верю, что Финляндия произвела великого скальда...».
Польщенный таким отзывом, Рунеберг посвятил ему свои
«Лирические стихотворения»:
Вернись в страну, которая обнимет
Тебя с восторгом!..—
говорил юноша старцу, но Францен лишь в 1840 г. явился в
Гельсингфорс на юбилей Александровского университета.
Вот группа финских ученых: И. Нервандер, профессор и поэт, один
из наиболее умных членов литературного кружка «субботников»,
подчинивший своему могучему влиянию Рунеберга; М. Кастрен,
неутомимый путешественник, исследователь финских наречий, и серьезный
Э. Лёнрут, так любовно относившийся к научным предприятиям 22.
В простенке висит большой портрет молоденького офицера
Вильгельма Шверина, чье мужество воспел Рунеберг:
Младой герой! Сияло его имя
Ранним блеском...
Уже в детстве он увлекался подвигами Мильтиада и Фемистокла.
Насмерть раненный в битве под Уравайс23, он был оплакан всем швед-*
ским войском.
Признательный брат подарил поэту на память портрет — фамильную
драгоценность.
Среди мелочей, хранящихся под стеклом в ящике, как то:
деревянной ручки поэта, его чернильницы, клубка ниток его супруги,
матрикульного свидетельства поэта, написанного, как и подобает, на
латинском языке,— невольно обращает на себя внимание оловянная ложка
генерала Сандельса24, который и в походе не забывал вкусно покушать.
Напротив «синей комнаты» находится спальня поэта. Еще издали вас
манят к себе полные нежной грусти глаза бедняжки-мальчика. Сперва
Рунеберг подолгу любовался картиной. Когда однажды кто-то сказал,
что мальчик кажется таким одиноким, «нет,— горячо возразил поэт,—
20 Небольшой городок, на берегу Ботнического залива (в Эстерботнии).
21 Францен был также родом из Эстерботнии.
22 О своей встрече с ним говорит наш путешественник А. В. Елисеев («По белу
свету», т. I, стр. 65—66): «Симпатичный старик благодарил нас за то внимание,
которое мы уделяем его родной стране... В память своего знакомства знаменитый
профессор вписал свое имя в наши записные книжки...»
23 Или Оравайс — городок, лежащий на берегу Ботнического залива.
24 Из этой ложки поэт постоянно кушал.
319>

с ним бог». Добрые семена, заложенные в душу ребенка любящей
матерью, запечатлелись © сердце поэта, и вера в конечное торжество
правды -стала краеугольным камнем его нравственных убеждений. Его
«Псалмы»25, чуждые лицемерной набожности, проникнуты искренним
чувство'м; Рунеберг на всю жизнь остался чистым, как кристалл.
Невольный трепет охватил меня, когда я подошел к ложу великого
старца, мучившегося свыше 30 лет. С «каждым годом его силы слабели
все более и более; он почти уже не вставал со своей постели; лишь
утром и вечером, пока поправляли ее, он перебирался на софу или на
кресло. Страдания его были очень жестоки, но семья старалась
всячески облегчить их. У его изголовья часто садилась в кресло его супруга
и читала ему что-нибудь; когда же ее зрение притупилось, она являлась
к нему с чулком и, навевая мир, вязала в долгие зимние вечера.
Спальня сохранена в том виде, в каком была при смерти поэта. На
постель наброшен халат его; над головой висят серебряные часы,
которые Рунеберг завещал своей верной служанке. Воля его была
исполнена, но Мария Дегерт передала их в дом. Стекло на часах было снято,
и поэт, просыпаясь 'ночью от мучений, по стрелке определял впотьмах
время. К кровати проведен звонок, так что больной поэт, не
приподымаясь, мог левой рукой захватить его. На ночном столике лежат
книжки. Чтобы развлечь себя, Рунеберг подвесил у окна птичек, 'и ему
доставляло большое наслаждение смотреть в зеркало, в котором
отражались щебетуньи. Уже с детства полюбил поэт родной север; близость
к природе ясно сказалась в его поэзии. Особенной привязанностью его
пользовались птички; им посвящено в «Лирических стихотворениях»
много пьес. Поэт удивлялся и завидовал их беззаботной веселости:
Тревоги и войны,
Заботы и горе
Неведомы птичкам
В их гнездах открытых
Ну же, птичка, свей гнездо
Под моим окошком!
Быть счастливым ты учи
Вечером и утром!
Так взывал поэт «к птичке», ища у нее ответа на вопросы жизни26.
На столике, под полкою книг, стоит большая шкатулка, подаренная
супруге поэта столяром — ее квартирным хозяином — за то, что она
обучала его ребенка. В ней хранится несколько замечательных
драгоценностей, которые красноречиво свидетельствуют о благородном образе
мыслей лиц, даривших Рунеберга, как то: брильянтовое кольцо
генерала Сандельса—дар сыновей его, большая золотая медаль27, которую
шведская Академия, без соискания, поднесла поэту в 1839 г.
«...Если бы эта награда,— писал барон Бесков,— не вполне
выразила желание Академии, то да позволено ей будет прибавить то, что преж-
25 Однако среди духовенства они возбудили сначала неудовольствие. Тогда
Финляндия, желая выразить своему поэту внимание, собрала ему по добровольной
подписке 72 тыс. марок, как бы для напечатания псалмов. В своей речи Рунеберг
благодарил народ за то, что, восхищаясь его поэзией, он не забыл и самого поэта. За труды
по переложению псалмов император Александр II возвел его в доктора богословия.
26 Если в этих стихотворениях и можно подметить романтическую окраску, все же
они внушены поэту высокими мыслями о счастье.
27 «Могила в Перрхо» — первое эпическое произведение поэта — была удостоена
в 1831 г. малой золотой медали «за рельефное изображение финской жизни, словно
высечено из гранита».
■320

де было говорено об одном (ныне покойном) гении28: так как
Академия не могла принять его в свою среду (как подданного другого
государства), то он... был назван невидимым членом нашего общества». Там
же хранится брильянтовая табакерка с вензелевым изображением
императора Александра II29, пожалованная -в шестидесятую годовщину
рождения поэта.
«Муза ггигде не осыпает золотом своих любимцев; чего же ожидают
от нее iß Финляндии»,— писал 30 наш Грот в 1839 г., пораженный убогой
обстановкой в квартире Рунеберга; но, конечно, после он отказался от
своего первоначального мнения. Для Рунеберга судьба сделала
исключение из своего сурового правила.
До 1868 т., пока Рунеберг жил в «синей комнате», он часто удалялся
после обеда в «маленькую комнату», заменявшую ему — еще в те дни,
когда он был здоров, — рабочий кабинет. С того же года комната
перешла к супруге поэта, которая внесла в нее обаяние женственности.
Уставленная изящными вещицами, комната приковывает к себе
любопытство зрителя.
У зеркала лежит камешек с римского форума: на серебряной лире,
которая прикреплена к камню, держится миртовая ветвь, сорванная с
могилы поэта Вергилия. Антики, вывезенные из Рима Вальтером Ру-
небергом, резко выделяются своими строгими очертаниями. Среди
туалетных принадлежностей и заграничных безделушек на столе стоит
серебряная чернильница, подаренная жене поэта в день серебряной
свадьбы.
«Маленькая комната» была не только местом отдыха; это было
также царство мысли. В тиши создавал Рунеберг свои «Рассказы
прапорщика Столя» (вторую часть) и драмы. Супруга поэта тоже увлекалась
литературой, и ее произведения в овое время пользовались большой
известностью.
Впрочем, комната сохранила следы пребывания поэта. На стенах
висят еще столь им любимые ландшафты; висит также портрет друга
Рунеберга, 3. Топелиуса, юношей жившего в доме поэта (в
Гельсингфорсе); Гёте, с которым у Рунеберга находили много общего, вперил
в даль пытливый взгляд.
Так, в «маленькой комнате» дружно сочетались вкусы к изящному,
отличавшие супругов в жизни.
С нею соприкасается «большая комната», в которой Рунеберг
принимал некогда своих гостей. Своеобразно убранная, она обличает страсть
поэта к охоте. На северной стене красуются ветвистые рога лосей —
дар директора лесного института (в Финляндии); между ними китовые
усы, привезенные поэту из Берингова пролива; под ними на лисьих
шкурах развешаны охотничья куртка и ружья: вот ружье, поднесенное
воспитанниками боргоского лицея 31 в 1857 г., когда поэт покидал
поприще учителя, чтобы отдаться литературным занятиям; вот другое
красивое ружье: его поднесли в том же году офицеры финской гвардии,
28 Вероятно, речь идет о Гёте.
29 В 1839 г. император Николай I, «по всеподданнейшему представлению об
отменном поэтическом даре, обнаруженном поэтом», пожаловал ему пожизненное пособие в
размере тысячи рублей ассигнациями. Едва вступив на престол, император
Александр II «по надлежащем представлении об особенных литературных заслугах
Рунеберга, обратившего своими отличными стихотворениями внимание как
соотечественников, так и другие народы» наградил его орденом св. Анны 2-й степени. С 1856 г.
старшие сыновья Рунеберга, воспитывавшиеся в университете, получали из казны пособия.
30 См. статью: «Знакомство с Рунебергом», стр. 17.
31 Охотничья куртка также их подарок. Кроме того, ученики поднесли дорогому
учителю золотые часы.
21 В. А. Гордлевский
321

«движимые глубоким уважением к Рунебергу, пробудившему в стране
внимание к ветеранам и вообще к финскому солдату».
Над письменным столом висит портрет барона Б. Бескова, автора
исторических драм. В -своих критических статьях Рунеберг нещадно
нападал на него за ходульность, но благородный секретарь королевской
Академии наук, подавив в себе оскорбленное самолюбие, явился одним
из ревностных поклонников его таланта и поднял в Академии вопрос
о награждении поэта 32.
В углу, как бы стыдясь непривычного сообщества, забилась
скромная «кандала» (кантеле)—национальный струнный инструмент
финнов,— сделанная самим Э. Лёнрутом и им подаренная Рунебергу: так
старший товарищ поэта выразил свое уважение тому, кто был в
восторге от финских рун 33.
В комнате помещается научное богатство поэта, его обширная
библиотека. В изящных шкафах — один из них подарен на рождество
супругой34, другой — его издателем (в Швеции)—расставлены книги,,
большей частью литературного и исторического содержания.
Как-то случайно взор мой упал на две книги, сыгравшие большую-
роль в поэтическом развитии поэта: «Stimmen der Voker in Liedern»
Гердера и «Serbische Lieder» Гетца. Грустная мелодия славянских,
песен увлекла поэта, и он выступил в 1830 г. с переводом сербских
песен, задуманным уже двумя годами раньше. Славянское влияние
сказалось позже на его «Лирических стихотворениях», которые иногда
представляют не что иное, как варианты на сербские мотивы. Им же
переведена одна украинская думка (расставание казака с дивчиной:
«Ихав козак за Дунай»), «из богатой сокровищницы старых русских.
народных песен, которые, — как замечает Рунеберег, — найдут
вследствие отменной красоты своей благосклонного читателя». Среди
произведений шведской литературы каким-то чужаком стоит один том
академического издания «Сочинений Державина». Впрочем, Рунеберг—
как рассказывает о нем Грот — с большим любопытством
расспрашивал его о русских поэтах и даже жалел, что не может познакомить
шведское общество с их лучшими произведениями. В то прекрасное,
время русская литература браталась со шведской; возникли даже
особые журналы35, посвященные истории и литературе Скандинавского
мира. Волна захватила и Рунеберга, и в 1841 г. он написал свою поэму
«Надежда»36 — произведение, правда, лишенное исторического
значения, но характерное по своей симпатии к России. Среди его
«Переводов и переделок» есть два русских стихотворения: баллада
Жуковского37 «Три песни» и «Залив» Масальского... Ни с Пушкиным, ни с
32 Рунеберг отплатил ему тем же, запретив печатать критику на его «Предков.
Швеции».
33 Сохранился отрывок перевода из начала поэмы, также несколько лирических
песен.
34 В Финляндии в большом распространении обычай одаривать родных и знакомых
именно под рождество.
35 Например, «Финский вестник», «Северное обозрение» — журналы, издававшиеся
(1845—1850) Ф. Дершау и П. Дингельштедтом. Много статей разбросано в
«Современнике» (изд. П. А. Плетневым). Той же задушевностью было проникнуто и шведское
общество (см. журнал «Mnemosyne»). Ср. также знаменательное письмо из Або
К- Ф., в котором высказывается глубокий интерес к русской литературе («Вестник
Европы», 1819, № 1).
36 Содержание поэмы, — впрочем, как видно из «Переписки Я- К. Грота с
П. А. Плетневым», искаженное цензурой, — см. у Грота, «Переписка Я. К. Грота с
П. А. Плетневым», стр. 1026—1045.
'<7 Жуковский заимствовал балладу у Уланда. Вероятно, Грот же перевел
Рунебергу оба стихотворения.
322

Дельвигом поэт так и не познакомил свой народ, хотя и просил Грота
прислать подстрочные переводы некоторых стихотворений.
Вообще могущественная восточная соседка поражала поэта своей
таинственностью; в нем проснулось желание посетить Петербург38; на
духовное родство с Западом взяло верх, и он собрался в Швецию,
встреченный радушно не только обществом, но и королем.
На столе выставлено за стеклом несколько рукописей поэта 39,
мелко исписанные листочки, без каких бы то ни было помарок. Когда
Грот высказал поэту свое удивление, «не думайте, — возразил он,—
чтобы стихи не стоили мне труда. Я тяжело и долго обрабатываю свои
мысли и не прежде кладу их на бумагу, как когда разовью их,
сколько могу, и одену, как умею».
Маленький альманах (1827 г.), уже пожелтевший, раскрыт на
феврале: «Писал домой и 40 ...Сегодня день моего рождения. Ничего
особенного не случилось. А впрочем, бог знает!» — мистически заключает
Рунеберг. На клочке серой бумаги неровным почерком написано
приветствие другу юности Фр. Сигнеусу: «Я еще живу, — выводил поэт
дрожащей рукой в день своей смерти, — и могу ощущать радость, что
ты сегодня с честью достиг семидесяти лет. Да хранит бог, мой
дорогой, тебя», «и нас всех» — хотел было прибавить Рунеберг, но он
зачеркнул эти слова: ему было место уже не на земле. Смерть витала,
над ним, и он скоро отошел в вечность.
Я долго страдал, но скоро склоню
Главу я на ложе мучений,
Засну от забот и нужды я...
И денно, и нощно творцу я молился
О мире душевном во сне безмятежном...
И внял мне отец:
Смерть примет в объятья созданье его41.
Рунеберг умер, но память о его творениях, отверзших народу
духовные очи, свято хранится в благодарной Финляндии.
Поэт предчувствовал это, когда говорил о «Скальде»:
Но песни те проходят даль времен
И дух живет неотразимой силой42.
Обожание народного поэта сливает в едином чувстве различные
слои населения Финляндии. В самой бедной лачуге «торпаря» известно
великое значение Рунеберга; его портрет является необходимым
украшением дома, не только в городе, но и в деревне.
Единодушное молчаливое соглашение, проникающее Финляндию,
создало из дня рождения Рунеберга величайшее национальное
торжество, с необычным блеском празднуемое в Гельсингфорсе. Толпы
народа, среди которого развеваются знамена разнообразных корпораций,
собираются для чествования поэта вокруг его памятника 43э задуман-
38 См. «Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым», стр. 680.
39 Все рукописи поэта находятся в библиотеке боргоского лицея в том железном
ящике, в котором ему был поднесен национальный дар.
40 Фамилия не разборчива.
41 Из его «Псалмов».
42 Стихотворение, переведенное Гротом, см. «Переписка Я. К- Грота с П. А.
Плетневым», стр. 896—897.
43 Памятник сооружен сыном его, Вальтером Рунебергом. Модель памятника,
подаренная скульптором в Борго, украшает городской парк.
21*
32&

ного сеймом в 1877 г. еще под свежим впечатлением горестной утраты.
Когда же стихает возвышенное настроение, возбужденное
торжеством, снова начинается дружная работа Шведского литературного
общества, основанного в память Рунеберга.
В трезвом изучении Рунеберга, развивающем в народе любовь к
^отечеству, лежит верный залог счастья Финляндии.
Когда я покидал «дом Рунеберга»44, печальные мысли
закрадывались в мою душу: отчего же мы так не ценим своих великих людей?..
Мы все ждем пятидесятилетия со дня кончины писателя, но и
тогда наши празднества ограничиваются обыкновенно едва ли не одной-
двумя речами; город прибивает мраморную доску 45 к дому, где нашел
вечное успокоение мученик слова... и все. Снова погрузившись в омут
мелочной жизни, мы надолго забываем о наших литературных
тружениках, будивших нашу мысль. Мы еще не знаем общественного
чествования.
44 Перед кухней находятся две маленькие комнаты, перегороженные дощатой сте-
шой. В одной из них супруга хранила посуду. Тут же она иногда шила или читала.
Другая комната служила для склада стеклянного и фарфорового сервиза и т. д...
.Небольшая часть дома, лежащая по другую сторону коридора, сперва также была
занята семьей Рунеберга; но когда дети его подросли и покинули отцовский дом, ее
стали сдавать внаймы.
45 Кстати замечу, что к «дому Рунеберга» прибита деревянная дощечка.
1к9\@*Г

QX^Q^^QX^
У. СИГНЕУС, «ОТЕЦ НАРОДНОЙ ШКОЛЫ»
В ФИНЛЯНДИИ
Уно Сигнеус * принадлежит к той славной плеяде финляндских
общественных деятелей, которым страна обязана своим возрождением.
Основатель и организатор народных школ в Финляндии, он явился
практическим выразителем идейных стремлений своих старших
товарищей.
У. Сигнеус родился в Тавастгусе 12 октября 1810 г. и, получив бого
словское образование, исполнял обязанности пастора сперва у себя на
родине. В конце 30-х годов он был назначен в Северную Америку и в
течение нескольких лет, проведенных на службе Русско-американской
компании, объездил русские владения в Америке, занимаясь всюду
собиранием естественноисторических коллекций (переданных впоследствии
в Гельсингфорсский университет). В середине 40-х годов он вернулся
через Сибирь в Петербург. Когда со вступлением на престол императора
Александра II в Финляндии был поставлен (в 1856 г.) на очередь
вопрос о реорганизации школ, Сигнеус представил в финляндский сенат
записку о нуждах школы, после чего сенат командировал его за
границу для изучения постановки школьного образования. Та,к, подобно-
другим педагогам (Песталоцци, Фрёбелю), и Сигнеус нашел свое
истинное призвание уже в зрелом возрасте. По возвращении из-за границы
Сигнеус разработал проект реорганизации народных школ, и хотя >в
образованной при сенате комиссии проект встретил противников, печать
поддержала Оигнеуса, и в 1866 г. ему выпала высокая честь — видеть
осуществление своих заветных планов. Положенные в основу школьного
дела принципы заимствованы Сигнеусом у немецких педагогов; с того
времени финляндская школа получила то рационально-реалистическое
направление, которое ее отличает и теперь. Однако Сигнеус «не упускал
из вида идейной стороны. Школа должна была, по мысли Сигнеуса,
явиться фундаментом национального воспитания (отсюда его
энергичные заботы о женском образовании). В одной из своих ранних статей
Сигнеус так выразил значение школы: «...Когда у народа будет
целесообразно организованная школа, снова из-за грозных туч засияет
звезда надежды; я убежден, что только высшее образование,
распространяемое среди всего народа, а не между отдельными индивидуумами,
может спасти его от исчезновения <и сохранить за ним -место в ряду других
народов.
Финский народ должен прилагать необыкновенные стремления
в борьбе за прогресс для того, чтобы пользоваться счастьем продолжать
свое существование». Школа Сигнеуса поистине была народная; в ней
учились все, без различия общественного положения; но особенное вши-
325

манив уделял он рабочему классу, заботясь постоянно о поднятии его
•благосостояния.
Теперь, когда единство общественно-политических идеалов финского
народа обнаружило правильность взглядов Сигнеуса, столетняя
годовщина со дня его рождения была сердечно отпразднована (в городах и
весях Финляндии. Для истерзанного борьбой народа память об «отце
народной школы» была в эти дни громадным нравственным утешением
на безотрадном фоне развертывающихся политических событий. В
празднествах, организованных в Финляндии школами, первую роль играли
дети, в которых Сигнеус видел гордость родины.
ъ^1<&*г

ТРУДЫ
ПО ИСТОРИИ
ВОСТОКОВЕДЕНИЯ

Q^Q^Q^
В ВОСТОЧНОЙ комиссии
m*
В понедельник, 22 октября, на заседании Восточной комиссии
Археологического общества * происходили поминки по скончавшемся 25 июля
А. С. Хаханове. В докладе, посвященном «Памяти А. С. Хаханова»,
А. Е. Крымский подробно остановился на деятельности покойного. Еще
на студенческой скамье А. С. Хаханов вошел (в 1885 г.) в
этнографический отдел Общества любителей естествознания. Преисполненный
горячей любви к своему народу, А. С. Хаханов постарался применить приемы
европейской науки к изучению грузинской словесности. Вращаясь в
московских научных кругах и обществах, А. С. Хаханов быстро улавливал
интересы к очередным вопросам в науке и знакомил ученый мир (в
изданиях, переводах, статьях, трудах) с такими произведениями
грузинской словесности, которые могли .найти параллели :в европейских
литературах (грузинская обработка «Калилы и Димны», «Балхвор и Иода-
саф» и др.). Венец трудов А. С. Хаханова представляют обширные
(в 4-х томах) «Очерки по истории грузинской словесности» — своего
рода энциклопедия по грузиноведению; к ним в своих научных
изысканиях обращался нередко акад. Александр Веселовский. В своих
исторических работах, как, например, «Древнейшие пределы расселения
«грузин в Малой Азии», «История введения христианства в Грузии», А. С.
Хаханов упорно отрицал армянское влияние на судьбы Грузии, признавая,
впрочем, греческое и сирийское влияние. Председательствовавшая на-
заседании П. С. Уварова с своей стороны отметила заслуга А. С.
Хаханова по разбору и изучению материалов, вывезенных Археологическим
обществом с Кавказа. В последнее время А. С. Хаханов был занят по
поручению Общества изданием текста Адыжского Евангелия (IX в.),
но смерть прервала работу на половине, и грустью звучали слова
Уваровой, спрашивавшей: «Кто же возьмется за это издание, кто заменит
А. С. Хаханова?».
И*
23 апреля на заседании Восточной комиссии Археологического
общества известный ассириолог М. В. Никольский с большим подъемом
прочитал доклад «Древний Восток. Воспоминания и мечты».
Воспоминания, как заметил сам докладчик, носили безотрадный отпечаток, а
мечты представлялись ему утопическим«. Охарактеризовав
неудовлетворительную в общем постановку изучения Древнего Востока в Москве
и в Петрограде, указав на те препятствия, на которые Московское архео-
329

логическое общество неоднократно натыкалось со стороны ,как ученых,
так и правительственных сфер Петрограда, когда заходила речь об
изучении Древнего Востока, М. В. Никольский в заключение доклада
настаивал .на необходимости основания Переднеазиатского общества (по
образцу существующих на Западе), которое должно носить определенно
выраженный общественный характер; в него войдут ученые разных
специальностей, так или иначе соприкасающиеся с Востоком, члены
законодательных .палат, представители политической мысли и
экономических сфер; участие последних важно для материального обеспечения
общества. Путем экспедиций и содействия постоянных агентов на
Востоке общество производит раскопки, собирает и исследует памятники
культуры Древнего Востока и т. д. В сферу деятельности общества
входят Палестина, Сирия, Архипелаг, Малая Азия, Месопотамия; особенно
важное значение имела бы работа общества в Турецкой Армении и в
Персии—б землях, занятых теперь русскими войсками. Учреждение
такого общества является насущнейшей потребностью момента для того,
чтобы по окончании войны Россия немедленно могла приступить к
выполнению культурно-научных задач на Востоке, а не была бы опять —
на этот раз союзниками — отодвинута на задний план. Во-вторых,
М. В. Никольский подчеркивал желательность основания при историко-
филологическом факультете Московского университета кафедры
библейской археологии с преподаванием семитских языков (арамейского,
арабского) и с ведением семинарских занятий; необходимо также
преподавание истории Древнего Востока выделить в особую кафедру. Доклад
М. В. Никольского вызвал оживленный обмен мнений, из которых
выяснилось, что Восточная комиссия с полным сочувствием относится к
затронутым докладчиком вопросам; между прочим, В. К. Трутовский
сообщил, что на совещании петроградских ученых высказывается
желательность учреждения двух научных институтов на Востоке: в
Иерусалиме (для обслуживания Палестины и Египта) и в Ани (для
Закавказья и Месопотамии).
ns9l&t^

Q^^Q^C^Q^r^Q^C^QjC^Q^^Q^^
[В ЛАЗАРЕВСКОМ ИНСТИТУТЕ]
На экстренном заседании 9 ноября 1910 г. совет Специальных
классов Лазаревского института восточных языков* назначил студентам на
соискание золотой медали вне очереди тему «Восток в произведениях
Л. Н. Толстого». Так как из двух представленных работ ни одна не
разрешает удовлетворительно задачи, совет Специальных классов
постановил вторично объявить ту же тему, с тем чтобы результаты были
оглашены в годовщину кончины Толстого, т. е. 7 ноября 1912 г.
И*
С нынешнего академического .года в Специальных классах
Лазаревского института восточных языков восстановлены обязательные
полугодовые испытания по языкам, одно время, в директорство В. Ф.
Миллера, отмененные. Для студентов первого курса было назначено испытание
по арабскому языку, для студентов второго курса — по персидскому, для
студентов третьего курса — по турецко-татарскому. Раньше по одним
языкам (арабскому) — на всех курсах, по другим (турецкому) — на
отдельных курсах студентам была предоставлена возможность в течение
всего учебного года проверять на зачетах свои знания. Все это вызвало
между студентами много толков; немало студентов на испытания не
явились, а громадное большинство студентов третьего курса нашли при
таких обстоятельствах стеснительным для себя подвергаться испытанию
и подали в этом смысле заявление директору *.
И*
По инициативе директора Лазаревского института восточных языков
проф. П. В. Гидулянова Специальные классы института с будущего
академического года преобразуются и будут заключать два отделения:
дипломатическое (для подготовки чиновников по Министерству
иностранных дел) и административное (для судебной и административной
службы .на Кавказе и в Средней Азии). Сверх изучения восточных
языков (арабского, персидского и турецкого), истории Востока и др. для
студентов обоих отделений вводится еще целый ряд юридических
предметов: энциклопедия права, политическая экономия в связи с
финансами, основы гражданского права и процесса, торговое право, основы
уголовного права и процесса, гражданский процесс, 'государственное
лраво русское и важнейших иностранных держав в связи с админиетра-
331

-пивным правом. Разница между отделениями главным образом та, что
студенты дипломатического отделения слушают еще французский язык
и международное право; студенты административного отделения —
языки: армянский, грузинский и сартский. На изучение юридических наук,
назначается в общей 'сложности (на всех курсах) — 71/2 годовых часов.
В числе новых преподавателей называют и профессора Гидулянова;:
этот слух вызывает некоторое недоумение, потому что, судя по
программе, церковное право в 'специальных классах института не будет
изучаться. Курс учения, соответствующий, по существу, двум
факультетам— восточному и юридическому,— по-прежнему распределяется на
три академических года; только для лиц, не рассчитывающих
основательно изучить в этот срок все предметы,— на четыре года *.
"ISQlQ^T

Q^Q^(à^
МУСУЛЬМАНСКОЕ УЧЕНОЕ ОБЩЕСТВО
В МОСКВЕ
Неутомимой энергии покойного И. Гаспринского * обязаны
мусульмане тем, что начали открываться мусульманские благотворительные
общества, которые обратились в культурно-просветительные
учреждения: то были ячейки, собиравшие раздробленные >силы мусульман; при
благотворительных обществах клались основания библиотекам,
читальням, школам (новометодным), устраивались с благотворительной целью
литературно-вокально-музыкальные вечера -и т. д. Теперь
благотворительные общества распространены уже почти повсеместно.
Однако общественное самосознание у мусульман переросло узкие
рамки кружков, главная цель которых все же взаимная материальная
поддержка. Интерес мусульман дифференцируется; на первый план
выдвигаются задачи культурные: в 1908 г. в Петербурге основывается
культурно-просветительное общество, открывшее читальню; впрочем,
общество это не получило 'большого развития. Смерть (в 1913 г.) молодого
(унесенного чахоткой) талантливого татарского поэта А. Тукаева *
поставила на очередь мысль об учреждении «Общества имени Тукаева» —
татарского «литературного фонда»; общество долж,но было бы, с одной
стороны, изучать и распространять в народе произведения поэта, а с
другой — оказывало бы неимущим или больным литераторам помощь.
Впрочем, пока попытки казанских журналистов и писателей встречали
препятствия со стороны администрации, в Оренбурге в конце 1916 г.
возникло Мусульманское общество музыки и драмы, а при нем открыты
уже (десятимесячные) музыкальные курсы 1.
В Москве уже в 1914 г. основано первое у мусульман общество,
которое преследует цели научные: Общество по изучению истории,
литературы, быта и нравов мусульман России; первый параграф устава
гласит, что общество ставит себе целью «способствовать распространению
правильных понятий о мусульманах, об их прошлом и настоящем».
Инициатива учреждения общества исходила главным образом от
студентов-татар, которые в .последние годы в большом количестве
устремились для получения образования в Москву — в Коммерческий
институт. Устав был утвержден в 1914 г., но война затормозила открытие; она
сказывается, конечно, и теперь на деятельности общества: часть
работников, молодежь студенческая, ушла на войну; другая часть поглощена
занятиями — ускоренными экзаменами и т. д.— и также, разумеется, не
может со всей энергией отдаваться работе в обществе.
1 Это общество, между прочим, хочет собрать народные татарские песни с
мелодиями.
333

Круг деятельности общества очень обширен; она распространяется!
на всю Россию, а центр совета, направляющего общество, находится в>
Москве (§2). В начале 1917 г. совет общества принял ряд мер для
оживления общества: на одном из последних собраний были избраны
две комиссии: одна «культурно-просветительная», на нее возложены
заботы по подысканию лекторов для прочтения докладов и т. д., другая —
«хозяйственная». Растет число членов: в состав общества входит до-
60 членов — студентов и курсисток, коммерсантов и т. д. (между ними
татары, азербайджанцы, сарты, киргизы) —представители различных
тюркских народов или народов, говорящих на тюркских язьжах.
Увеличение членов вызвало и приток денег в кассу; вот что красноречиво
говорят цифры: в ко.нце 1915 г. в кассе было каких-нибудь четыре рубля,
теперь касса насчитывает до 600 рублей, есть и крупное пожертвование
от коммерсантов Акчуриных (100 рублей), членский взнос постановлено-
увеличить с трех рублей до пяти; и для правильного функционирования
и 'контроля предполагается учредить ревизионную комиссию (прежде в
уставе об этом не было и речи).
Доклад и прения происходят на русском языке; когда учреждалось
общество, это, конечно, было conditio sine qua non; но, думается, по<
крайней мере теперь — пока общего литературного языка у российских
хмусульман нет — для разноплеменной публики, плохо понимающей
иногда друг друга, русский язык представляет мощное звено для
взаимной спайки. Как разрешится вопрос в будущем — об этом можно только
гадать: может быть, .восторжествуют противники русского язьжа,
забывая, что к общечеловеческой культуре они приобщаются ©се же через
русский язык; может быть, одержат всрх татары, которые находят, что
в Средней Азии — между .киргизами — благодаря старым культурным
связям, а теперь благодаря шакирдам из татар, приглашаемым в
киргизские семьи, татарский язык все больше и больше будет
распространяться и, делая уступки (по образцу газеты «Вакт»), получит права
гражданства. Но <как быть тогда с азербайджанцами? Кажется, в
возможность соглашения с ними татары не очень верят; здесь играет роль
религиозная рознь (татары — сунниты, азербайджанцы — шииты).
Совет общества, избираемый общим собра.нием членов, из своей
среды избирает уже председателя и других должностных лиц. В настоящее
время председателем общества состоит пользующийся большими
симпатиями и общим уважением крупный коммерсант X. М. Байбеков,
товарищем — А. Бурнашев (банковский служащий), секретарем — литовский
татарин Дж. Александрович; кроме того, в совете находятся еще
популярный татарский писатель Г. Исхаков *, издающий в Москве газету —
«Безнен Иль» («Наша Родина»), и энергичная татарка Хайрунниса Фаи-
зова (на ней лежит хозяйственная часть). X. М. Байбеков —
председатель официальный; на собраниях общества во время докладов и лекций
избирается на каждый раз еще особый председатель, который и
руководит прениями.
Всего со времени основания общества было около десяти собраний,,
не все, впрочем, с докладами.
Количество прочитанных докладов незначительно, и на это
жалуются сами мусульмане, но темы, затронутые докладчиками, разнообразны.
Я 'изложу здесь вкратце содержание докладов, причем в критическую
оценку не буду входить; материалом служат мне отчеты,
появлявшиеся в газете «Безнен Иль», а также рассказы самих мусульман.
Небезызвестный публицист Ахмед Цаликов 2, принимающий участие
2 По происхождению он — осетин «Салихов».
334

и iB русской повременной печати (в газете «Утро России»), член бюро,,
состоящего при мусульманской фракции Государственной думы,
прочел доклад на тему «Ислам и другие религии». Кажется, это был самый
боевой доклад. А. Цаликов указывал на повышенный интерес,
вызванный войной, к мусульманам, отмечая при этом, что между публицистами
все еще господствует устарелое представление об исламе; в
действительности, ислам — не агрессивная религия, не с мечом в руках
распространял пророк религию, он мечом защищался только от нападений,
ибо, по существу, Мухаммед был дружественно настроен к христианам
и евреям. Такой же принцип религиозной терпимости проводили в своей
политике постоянно и османские султаны, в государстве османцев, в
Турции, иноверцы— христиане, евреи — пользовались всегда религиозной
свободой. Люди, плохо представляющие себе сущность ислама, говорят,
что мусульманство — воинствующая церковь, однако история ислама не
знает тех преследований, каким подвергалась евреи со стороны
христиан в средние века в Европе, нет в мусульманстве и института
миссионеров. Только предубеждение против ислама мешает усмотреть, что
ислам вовсе не символ реакции,— наоборот, он также эволюционирует и
не отрицает прогресса.
В основу доклада А. Цаликов положил прочитанную им русскую
литературу; тезисы доклада носили, пожалуй, характер
политико-апологетический; между присутствовавшими доклад возбудил громадный
интерес и вызвал оживленные прения. Один из оппонентов (студент Ш. Ал-
кин) находил, что докладчик слишком выдвинул историческую часть —
судьбы ислама в прошлом, между тем гораздо важнее было бы
остановиться на современности, на том положении, какое занимают
мусульмане, ибо капиталистически организованное -государство побивает
мусульман. Впрочем, это замечание прозвучало одиноко.
Молодой, энергичный студент Коммерческого института Алкин читал
о поволжских татарах. Исторический очерк был компилятивен, впрочем,,
и Алкин придавал докладу значение только информационно — он
надеялся, что этим он вызовет в товарищах-кавказцах желание
ознакомить общество с .положением мусульман на Кавказе; до сих пор, однако,
пример его не нашел подражателей3, и Алкин остается единственным
студентом, принявшим активное участие в жизни общества. Начал
Алкин со статистики поволжского мусульманского населения (по данным
переписи 1897 г. и по статье С. Рыбакова, -напечатанной в «Мире
ислама» в 1913 г.), затем следовала история Поволжья (здесь докладчик
использовал и курсы русской истории профессоров Ключевского и
Платонова, и работы татарских историков и публицистов — А. 3. Валидова
и А. Баттала). В заключение он затронул вопрос о нуждах мусульман
;в России; но по своим убеждениям Алкин, пожалуй, федералист,— во
всяком случае, он стоит за необходимость если не политического, то
культурного самоопределения татар, для чего первым условием он
считает введение татарского языка в школе, как языка материнского, на
котором в школах и должно идти преподавание.
Член Второй Государственной думы, составитель учебников,
публицист С. Максудов сделал доклад, в котором только перечислил законы,
касающиеся школ российских мусульман; примечательно, что до 1870 г.
в законе не было никаких указаний о мусульманских школах.
Доктор Хаджи Хасанский читал об условиях развития хлопководства
в Туркестане и Закавказье, подчеркивая, что благосостояние
Туркестанского края — его мусульманского населения—зависит от хлопковод-
3 Впрочем, Д. Александрович собирается сделать доклад о литовских татарах.
335

<ства; но, как говорят 'бывшие на докладе, он слишком уж переоценил
значение хлопководства.
Но 'наибольший, жизненный интерес возбудило, по-видимому,
сообщение доктора Д. Г. Оруджева о тифе. Доктор нарисовал картину
опустошений, производимых тифом во время войн; сравнительно меньший
процент заболеваемости в эту войну объясняется применением
противотифозной прививки. Наглядность изложения подействовала на
слушателей, которые убедились в необходимости прививки; идя навстречу
общему желанию, Д. Г. Оруджев предполагает прочесть в обществе ряд
лекций, посвященных »гигиене, между прочим о болезнях, свойственных
по преимуществу мусульманам вследствие несоблюдения правил
гигиены.
Беглый очерк деятельности общества, конечно, показывает, что в
настоящее время широкая, может быть слишком широкая, программа не
по силам наличным членам общества; неудовлетворительная постановка
зависит еще, быть может, от отсутствия умелого руководителя с
большим научным авторитетом. Но симптоматично уже самое желание
мусульман установить между собой духовное общение, и за первым
московским опытом последуют, вероятно, другие.
Москва, 8 марта 1917 г.
'-^lOstr

QX^GM^
МОСКОВСКОЕ ВОСТОКОВЕДЕНИЕ ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ
(К тридцатилетию Октябрьской революции)
Накануне Великой Октябрьской социалистической революции
московское востоковедение переживало 'болезненный кризис.
Рассадник московского востоковедения Лазаревский институт
восточных языков из года в год чах. Осенью 1911 т. покинул Москву,
избранный академиком, директор института Вс. Ф. Миллер, -который
пытался придать Лазаревскому институту облик научного учреждения.
1912 г. выкосил кавказоведение: сперва умер арменист проф. Г. А. Ха-
латьянц, исследователь Моисея Хоренского, а вскоре сражен был
туберкулезом грузиновед доцент А. С. Хаханов, горячо откликавшийся и на
общественную жизнь Грузии, и на общие литературоведческие темы,
для которых он находил параллели в старой грузинской литературе.
В 1915 г. умер гениальный филолог акад. Ф. Е. Корш. После
Февральской революции руководил «тремя языками мусульманскими»
(арабским, персидским, турецким) один -проф. А. Е. Крымский,
действительный член Украинской Академии.
Восточная комиссия Московского археологического общества
превратилась давно в учебный придаток к Лазаревскому институту.
Вернувшийся из Петрограда в Москву, в 1917 г. умер первый русский
ассириолог М. В. Никольский — основатель Комиссии. Комиссия влачила еще
жалкое существование, дотянув до 35-летнего возраста. Только в 1922 г.
блеснула она предсмертным заревом, когда — может быть, уже и
незаконно, потому что Археологическое общество было закрыто,—собралась
и поставила перед Институтом востоковедения вопрос о создании
кавказского отделения.
Октябрьская революция развеяла, таким образом, дореволюционное
московское востоковедение, .которое и .построено было, собственно, на
зыбком песке.
Проектируя в 1918 г. этнологическо-историко-филологический
факультет Лазаревского переднеазиатского института *, Н. Я. Марр хотел
подпереть ветхое здание, он цеплялся еще за мертвеца, подбирая
обломки Лазаревского института. Однако наезды профессоров факультета
восточных языков Петроградского университета на время вносили
оживление. Уезжали гости, -и снова надвигалась провинциальная тишина.
1 См. Н. Марр, К реорганизации Лазаревского института восточных языков,
(VI Приложение к протоколу VIII заседания Отделения исторических наук и филологии
Российской Академии наук 29 мая 1918 г.). Записка о преобразовании Специальных
классов Лазаревского института восточных языков, Пг., 1918.
22 В. А. Гордлевский
337

Но вот пора шатаний кончилась: ясно осознана была мысль о
необходимости изучения живого, современного Востока, советского и
зарубежного. В 1920 г. одновременно создан был Центральный институт
живых (восточных языков, который должен 'был готовить .кадры для
заграничной работы, и Краткосрочные курсы для подготовки практических,
национальных работников на местах.
Оба учебных заведения испытали сразу воздействие новых
социальных сил, пришедших на смену старому порядку; их роднила между
собой новая методология, марксистско-ленинская методология. Часто
совпадали .и проблемы, объединявшие ,в Институте и на Курсах изучение
восточных народов, разделенных только государственными границами,,
которые разрывали живые их части; сближала также действовавшая
в Москве и до революции практическая установка.
Таким образом, для внутреннего и зарубежного востоковедения
продиктована была единая цель, через единый, марксистский метод,
внедряющий идею неразрывной связи между теорией и практикой.
Октябрьская революция разрешила национальный вопрос,
провозгласив равенство народов.
Революция нуждалась в беззаветно преданных ей людях, которые
несли бы ,в жизнь, в темную толщу восточных народов семена новой
идеологии. А поскольку народы Советского государства были
освобождены от кабалы, от политико-экономического гнета, нужно было как
можно скорее ввести их в общую семью, в общие интересы новой
социальной жизни.
Для подготовки национальных работников нужны были новые
организационные формы, ибо старые формы были непригодны. Те
национальные кадры, которые призваны были для короткой переподготовки^
были часто малограмотны. Треть первых наборов слушателей были люди,
получившие начальное образование и не знавшие русского языка. Их
могли учить люди, которые знали язык тех народов, которые пришли
на эти курсы.
История этих курсов интересна; история их показывает, как быстро
росли требования, предъявлявшиеся к слушателю. Прошли они длинный
путь и вскрывают этапы той серьезной проблемы национальных кадров.
Национальные кадры, кадры научные и особенно кадры национальных
практических работников, решали все.
Курсы эти сначала были трехмесячные. Они давали элементы
'коммунистического воспитания, но в программу неизменно входила история
Востока. Через эти трехмесячные курсы прошла в течение первого года,
тысяча человек.
В 1921 г. «совпартшкола» (советско-партийная школа)
преобразуется в Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ).
XII съезд РКП (б), осудивший уклоны (великорусский шовинизм и
местный национализм), вновь постановил «направить работу по линии
пробуждения Востока и не предпринимать ничего, что могло бы хотя
умалить значение каждой отдельной народности». Соответственно
укреплен был и КУТВ, в нем обучались представители 65 народностей. Срок
обучения был уже не три месяца, а три года — как в высших учебных
заведениях. КУТВ должен был подготовлять и педагогов для местных
ксмвузов, та,к сказать, для филиалов КУТВ. В этом учебном заведении
развернулась большая учебно-воспитательная работа.
Обучение заключало три -концентра: сельскохозяйственный, промыш-
ленно-городской и методологический, стрехмясь уничтожить разрыв
между науками естественными и общественными. Летом у слушателей
КУТВ была практика лекторская — на местах, агрономическая — в сов-
33»

лозах. В 1929 г., «с началом коллективизации, КУТВ превратился в сель
скохозяйственный вуз. Тем временем местные университеты окрепли.
Приток слушателей в Москву прекратился; КУТВ задачу выполнил и
был в 1939 г. ликвидирован.
Примерно в 1926 ir. при Коммунистическом университете была
образована Научно-исследовательская ассоциация по изучению
национальных и колониальных проблем, руководившая (с 1929 г.) университетом.
и дававшая направление научно-исследовательской востоковедной мысли.
Однако для периферии нужны были и научные кадры из местных,
народов. В помощь КУТВу в 1926 г. на базе Восточной секции
Института языка и литературы Российской ассоциации
научно-исследовательских институтов общественных наук и Северо-кавказского комитета при
Наркомпросе РСФСР создан был Институт народов Востока — детище
академика Н. Я. Марра. В 1929 г. задачи его были уточнены, как эта
видно и из нового его наименования — Научно-исследовательский
институт этнических и национальных культур народов Востока, но
изучались и вопросы прикладной (практической) лингвистики. Институт
готовил квалифицированных работников, знающих национальный вопрос
и национально-революционное движение; языковедов, этнографов и.
фольклористов; здесь были мордвины, осетины, коми, буряты, тюрки*
чуваши и др. В 1929 т. в институте закончил аспирантуру 21 человек*,
и все они уехали к себе на места. Так и шла там подготовка научных-
работников из представителей различных народов СССР; позже задачи,
его сузились, укоротилось и наименование—новый институт, Институт-
национальностей СССР, готовил только языковедов и историков.
Но востоковедные учреждения в Москве отцветали быстро, их век:
был мимолетен, они вливались в новый институт, на который
возлагались новые задачи. Так, марровский институт растворился в Институте:
языка и письменности, который в 1939 г. включен был в Академию наук.
СССР.
Институт языка и письменности производил также набор аспирантов*
из представителей национальных меньшинств. Поскольку
предварительная подготовка у них была недостаточна, институт организовал рабочий
факультет, годичные курсы, после которых слушатели принимались в.
аспирантуру. Прекрасная традиция Института языка и письменности
поддерживается и Институтом языка и мышления.
За эти годы из среды представителей различных национальностей,,
прошедших аспирантуру в Москве и защитивших диссертации, вышли
научные работники, занимающие языковые кафедры в университетах и
институтах страны.
Народный комиссариат просвещения РСФСР, на территории
которого живут национальные, нерусские этнические группы, естественно,
также уделял внимание национальным школам, просвещению других
национальностей; при Наркомпросе долго действовал специальный отдел,
руководивший национальными школами.
От Наркомпроса работа по национальным школам, вопрос о
методической помощи нерусским школам перешли в Академию
педагогических наук, где образован специальный кабинет.
Со своей стороны «Центриздат» также вносил свою лепту,
распространяя среди национальных меньшинств" книгу, он издавал и
специальный орган «Национальная книга», поднимавший вопросы культуры,
приобщающий »к элементам социалистической культуры. Я беру старую
подвернувшуюся мне цифру: до 1926 г., т. е. к моменту созыва
Тюркологического съезда, он издал 6 млн. учебников, букварей, брошюр и т. д.;
но после съезда «Центриздат» сдал, и обслуживание печатной продук-
22*
33$

дней отходит уже на периферию: национальные республики выросли,
они знают, что им нужно.
Так и развивалось в течение 30 лет большое дело по выращиванию
национальных кадров, приобщению их к жизни, повышению их
культурного уровня, подготовке общественных и научных работников.
Ленинская национальная политика дала народам СССР новое бытие
и новое сознание.
Еще до Октябрьской революции часть национальной интеллигенции
видела непригодность старого арабского алфавита, навязанного
исламом. Реформа арабского алфавита, которая усердно проводилась и у
татар, и у казахов, представляла мероприятие прогрессивное. Но когда
решался вопрос о замене арабского алфавита, попытки во что бы то ни
стало удержать этот алфавит, тормозивший грамотность и снижавший
культурный уровень, уже были реакционными.
Собственно говоря, движение за новый тюркский алфавит началось
<нев Москве, а в Баку. Когда Ленин узнал от Агамалы-оглы (ум. 1930 г.),
редактора газеты «Новый путь», на латинизированном алфавите, что
азербайджанцы становятся на новый путь, он воскликнул: «Это —
революция на Востоке!».
Да, это была культурная революция, и в проведении этой
революции большую роль сыграли московские учреждения. Быть может, когда
в Баку -собрался Первый тюркологический съезд (в 1926 г.), то
обстоятельство, что за новый тюркский алфавит, за отказ от арабского
алфавита голосовали представители Всесоюзной научной ассоциации
востоковедения и Института востоковедения,— казалось странным, но этот
акт свидетельствовал и о гражданском мужестве, смело прошедшем
наперекор общему мнению кастовых ученых. Тюркологический съезд
знаменовал союз между наукой и политикой.
После Тюркологического съезда для внедрения нового алфавита в
Баку был создан Всесоюзный центральный комитет нового тюркского
алфавита (ВЦК HTA), который в 1931 г. был перенесен в Москву.
Работа оживилась еще более, ускорились и темпы.
Комитету пришлось проделать большую работу. На первых порах
реформа встретила резкое сопротивление. В ней видели кое-где и какое-
то торжество христианства над исламом, новый вид русификаторской
политики и т. д. Но если теперь, через 20 лет, мы спокойно взвесим те
положительные результаты, которые дало развитию национальных
языков и литератур введение нового алфавита, то мы скажем большое
спасибо московским ученым, и прежде всего профессорам Н. Ф. Яковлеву*
и Л. И. Жиркову *, за их твердую линию во Всесоюзной научной
ассоциации востоковедения, с 1925 г. устраивавшей языковые «совещания, на
которых делались доклады научного и организационного порядка по
проведению реформы алфавита.
От тюркских языков реформа перекинулась на языки монгольские,
угро-финские, на языки яфетические, младописьменные и бесписьменные.
Всесоюзный центральный комитет старался унифицировать проекты
латинизированных алфавитов, между которыми был разнобой.
Пропагандируя идею, Комитет издавал сборник «Культура и письменность»,
тоже перекочевавший в Москву. Число языков, переходивших на новый
алфавит, все более увеличивалось, к 1934 г. «алфавит Октября» был
принят уже 74 народами СССР 2.
Реформа, сперва в виде латинизированного, а потом
русифицированного алфавита, закончилась приблизительно к началу Великой Отече-
2 См. сб. «Алфавит Октября», под редакцией Б. М. Гранде.
#40

ственной войны, она завершена была уже Институтом языка и
письменности, однако национальные алфавиты нуждаются все-таки в частичных
исправлениях и изменениях.
Изучение языков открыло единство глоттогонического процесса *;
различие между языками разносистемными исходило из закона
стадиальности * — из того, на какой стадии развития человеческой речи на«
ходился тот или иной язык.
Может быть, задолго до того, как перед советскими ученым« была
поставлена задача догнать /и перегнать зарубежную науку, советские
востоковеды-лингвисты перевыполнили указание. Конечно, это была
легко «сделать, потому что у нас на многонациональной Родине
представлены восточные национальности в таком количестве, как нигде за
рубежом.
И не случайно пытливость востоковедов была возбуждена Кавказом;
академики Ф. Е. Корш и Вс. Ф. Миллер давно тяготели к Кавказу.
Однако несомненно и Н. Ф. Яковлева и Л. И. Жиркова на Кавказе
увлек энтузиаст Н. Я. Марр. Иногда толчок шел по линии случайных
знакомств. Так, сначала Н. К- Дмитриев * заинтересовался башкирским
языком, а не кавказско-тюркскими (кумыкским, азербайджанским),
потому что в Институте востоковедения он встретился с башкиром М. Би-
ляловым, и только постепенно расширился круг тюркских языков.
Вот московские ученые начинают изучать кавказские языки. В эту
работу были вовлечены не только яфетитологи, но и туркологи, и
иранисты: Б. В. Миллер *, достойный сын своего отца, еще студентом
изучавший талышский язык.
Изучение национальных языков сосредоточивается в Москве.
Столица усыновила ученых, перебравшихся из Ленинграда в Москву или с
периферии: монголиста Г. Д. Санжеева *, кавказоведа Г. П. Сердючен-
ко *, китаиста Б. К. Пашкова *. Московский университет не выпустит
и В. С. Расторгуеву *, которая занимается таджикским языком.
По стопам старших товарищей пошла молодежь. Если присутствует
тут Н. А. Баскаков *, он скажет: «Какой я молодой человек?». Я по
старой памяти, вспоминая годы его студенчества, считаю его молодым,.
Благодаря ему узнали мы ногайский язык (на Кавказе). Он начал не
с Кавказа, раньше прожил он в Кара-Калпакии; пребывание в Кара-
Калпакии дало тоже ряд трудов (словарно-грамматических). Во время
эвакуации был он на Алтае; вернувшись в Москву, он потащил за собой
алтайцев, составивших в Педагогическом институте им. Ленина
специальное отделение.
Я хочу перечислить языки, которые так или иначе изучались в
Москве, и, конечно, боюсь, что кое-что и упустил: 1) яфетические языки;
северокавказские — адыгейский (черкесский), кабардинский, чеченский;
дагестанские — аварский, даргинский, лакский, лезгинский; 2)
иранские — курдский, осетинский, татский, талышский; 3) тюркские —
азербайджанский, кумыкский, ногайский, каракалпакский, половецкий»
уйгурский; 4) монгольские — 'бурятский, калмыцкий; 5) цыганский.
Часто это были грамматики; иногда — разделы грамматические:
фонетика, ударение; опыты строя яфетических языков; семо-фонема.
Институт языка и письменности обсуждал и практические вопросы
(об орфографии или стенографии). Под редакцией акад. И. И. Меща*
нинова * Л. И. Жирков выпустил во втором издании справочное
пособие — «Лингвистический словарь».
Дореволюционный русский ученый, акад. Миллер откликается на
нашу жизнь, на наши лексикографические работы большим осетинским
словарем, изданным под редакцией А. А. Фреймана *.
341

Словарный поток оыл не так ооилен; (составление словаря — дело
трудоемкое, оно затягивает человека и 'надолго отвлекает от
.исследовательской работы. Вот краткий перечень: М. В. Сергиевский
(и А. П. Баранников) —цыганский словарь, Н. Ф. Яковлев —
материалы для .кабардинского -словаря, Г. Д. Санжеев — монгольский словарь,
Н. А. Баскаков и В. М. Насилов *— уйгурский словарь, Н. А.
Баскаков (и Т. М. Тощакова) — алтайский словарь, К. К. Юдахин * —
киргизский словарь. А сколько еще словарей в производстве!
На местах велика потребность в русско-национальных словарях,
приближающих к пониманию русской книги, литературной и научной, но
часто эти словари неудовлетворительны и пестры. Идя навстречу
составителям словарей, Институт языка и письменности под редакцией
Д. Н. Ушакова и С. И. Ожегова подготовил для выпуска «Словник
русско-национальный», наметив объем внешний и внутренний.
Вклад московских ученых в область языковую велик. Да что
говорить, наши язьжоведы, штудируя труд акад. И. И. Мещанинова «Члены
предложения и части речи», по-новому ставят проблему синтаксиса и
пересматривают старые позиции. Перед Н. Ф. Яковлевым рисуется
проблема установления древних языковых связей между языками Евразии
л Америки.
Изучение национальных языков разных систем — тюркской,
иранской, яфетической и др.— так уже продвинулось у нас, что задуманы
коллективные обобщающие труды и не только задумано, но и
продвигается составление сравнительных грамматик языков, большинство
которых находится на территории Советского Союза. Зарубежное
востоковедение знает обзоры только языков семитических и иранских.
Слабее обследованы литературоведческие дисциплины; они у нас
отстают. Но мы знаем разнообразные опыты, и слуховые и зрительные,
жосполнявшие этот пробел. Декады национального искусства
раскрывали перед нами богатства национальных культур.
Мертвые когда-то народы воскресли: на Первом съезде советских
писателей в 1934 г. делегаты национальных республик нам впервые
рассказали о национальных литературах, их зарождении или пробуждении
от вековой спячки.
После Октябрьской революции, по инициативе Максима Горького,
^создано было издательство «Всемирная литература», проектировавшее
перевод памятников литератур Запада и Востока. Когда преемник
«Всемирной литературы» — издательство «Academia» — переехало в Москву,
оно пересмотрело доставшееся ему наследство и, дополнив издательский
план, продолжало то, что задумала и подготовила «Всемирная
литература». Благодаря этому советский читатель узнал фольклор советских
народов (кабардинский фольклор; сказки: армянские, азербайджанские;
вогульский эпос, алтайский эпос — Когутэй, бурятский и др.).
Государственное издательство художественной литературы (ГИХЛ) дало
образцы художественной литературы народов СССР, но серия антологий
только развертывается. Как пособие для литературных вузов Л. И.
Климович к 30-летию Октябрьской революции составил «Хрестоматию по
литературе народов СССР», хотя национальное «районирование» и
ошибочно; там даны и вводные статьи о национальных литературах.
Монографически обработан только очерк «Киргизской литературы» М. И.
Богдановой.
Проблемы литературоведческие пока единичны, большое значение
представляют труды Г. Д. Санжеева. Применяя методы нового учения о
языке к литературным памятникам, Г. Д. Санжеев сумел в бурятское
эпосе показать элементы стадиальности общественного развития.
,342

Я говорил все о «внутреннем» востоковедении, об изучении
советского Востока. Здесь заслуга бесспорна, велики и достижения, но в
области зарубежного Востока успехи наши меньше.
Изучение зарубежного Востока, естественно, шло в Москве, так
сказать, заочным путем, заглазно. Оторванный от почвы, плохо питаемый
иностранной литературой, западной и восточной, этот участок, конечно,
отстал, хотя во время Отечественной войны были случаи, когда
востоковеды легко могли «бы собрать большой лингвистический и
литературный материал (в Иране, например, или на Балканах).
Однако и здесь есть чем Москве похвастаться, и только на том, что
отличает Москву, я и остановлюсь. В Москве восстановлено изучение
афганского языка, когда-то начатое в Петербургском университете
акад. Б. А. Дорном. М. Г. Асланов лет восемь провел в Афганистане
и собрал большой материал лингвистический и фольклорный,
послуживший ему темой кандидатской диссертации.
Как решительный отказ от индоевропеистических концепций ценны
этюды Б. В. Миллера, поднимающего старые пласты иранских языков
(«О полистадиальности иранских языков», «Анализ персидского
числительного «devïst» — двести», «Показатель множественности «an» в
иранских языках»).
По инициативе Научно-исследовательской ассоциации по
национальным и колониальным проблемам (НИАНКХ1) созывалось совещание по
африканским языкам, на котором были и ленинградские африканисты
(И. Снегирев и др.); было образовано и бюро, потом в Москве все
заглохло, а в Ленинграде родилась, уже в Институте язьжа и мышления,
серия «Africanica». Но это был только один из эпизодов, говорящий
о глубоком интересе Ассоциации к языкам зарубежного Востока;
Ассоциация издавала и сборник «Языки зарубежного Востока».
Учебными пособиями — этим «орудием производства» —
востоковедные вузы обеспечены неважно, но для лексикографии Москва
потрудилась.
Добром вспоминая акад. Корша, еще во время первой мировой
войны продолжавшего редактировать второй том (первые шесть листов)
персидско-русского словаря М. А. Гаффарова, поблагодарим Л. И. Жир-
КОВ1, доведшего издание до благополучного конца. Конечно, словарь
устарел, он равнялся на старую поэзию. Во время Отечественной войны
Б. В. Миллер тоже составил для чтения современных текстов словарь,
но необорудованность типографий восточными шрифтами задерживает
издание. Есть турецко-русский словарь Д. А. Магазаника; спрос,
очевидно, настолько велик, что издательство подумывает уже о третьем
издании, расширенном; есть и русско-турецкий словарь, составленный
Д. А. Магазаником и М. С. Михайловым *. Обстоятельно и тщательно
обработан словарь современного арабского языка X. К- Баранова;
подготовленный еще в 20-х годах словарь, выходивший выпусками под
редакцией акад. И. Ю. Крачковского *, закончен после войны. Есть и
специальные словари: военный — П. С. Бочкарева, текстильный—И. В.
Левина (в сотрудничестве с А. А. Федосовым). Фразеологический русско-
турецкий словарь С. С. Майзеля — вследствие больших размеров, до
150 листов,— лежит в рукописи.
Беднее обеспечены словарями дальневосточные языки. Мысль об
издании японского словаря впервые зародилась как будто в Ассоциации
востоковедения у Е. Д. Поливанова * и у H. М. Попова-Тативы, но
серьезно закипела работа в Ленинграде; пересмотрен и закончен
словарь уже в Москве Н. И. Конрадом * —теперь дело уже не за ними.
Памятники художественного слова издавала «Academia», так, на-
343

пример, «Тысяча и одна ночь»,— первый русский перевод с подлинника
(М. А. Салье); «Путешествие» Насири Хусрау (Е. Э. Бертельса),
«Ожерелье голубки» Ибн Хазма (И. М. Кузьмина), «Анекдоты о ходже
Наср-эд-дине» (В. А. Гордлевского). К тысячелетнему юбилею Фирдуси
изданы были .изящные книжечки — выборки из персидских поэтов.
Издательство подготовило 'и два больших литературных сборника:
«Япония» и «Иран». Недолго, однако, жила в Москве «Academia»; вскоре
ГИХЛ поглотил ее, но вьшграл от этого Советский Восток; были изданы
«Турецкие народные сказки» (в 1939 г.), принятые, впрочем, еще
издательством «Academia» (перевод Н. А. Цветинович-Грюнберг, редакция
Н. К. Дмитриева), да «Турецкие рассказы» (1940 г.) современных
писателей, под редакцией Л. В. Никулина.
Первый опыт перевода художественного произведения предложил
еще :в первой половине 20-х годов иллюстрированный журнал «Огонек»
(«Чудо» — рассказ Омера Сейфеттина в переводе Н. Дубнера); вообще
издательство «Огонек» пропагандировало современную турецкую
литературу: один -номер серии библиотеки оно отдало »новеллисту Рефику
Халеду Караю (переводы М. С. Михайлова), наконец, в 1947 г. Р. Фиш
перевел четыре рассказа демократического писателя Сабахаттина Али.
Но мы хотели также, чтобы и Восток знал нас, знал нашу
методологию, знал, как превратилась отсталая Россия в мощную страну,
которая несет миру, закабаленным народам весть об освобождении от
эксплуатации, несет прогрессивные, передовые идеи художественной
литературы.
Переводы на (восточные языки требуют не простого, формального,
знания языка. Для высокого .качества переводов нужна и высокая
политическая грамотность и совершенное владение языком, какое дает
только -природа, т. е. для переводчика это должен быть родной язык,
или длительное пребывание в стране. Кадры .переводчиков могли бы
формироваться и из политэмигрантов.
Малограмотный переводчик, которому чужд восточный синтаксис,
отнесет определение не туда, куда следует, и, 'например, фразу:
«сомнительные взгляды товарищей» переведет: «взгляды сомнительных
товарищей». Вот 'переводческий курьез из архивов издательств. Николай —
он (в тексте фамилия была ъ родительном падеже) — превращен в
женщину, и дальше заговорила уже «она». «Благодарим за перевод, —
писал корреспондент из Китая, — но, будьте так добры, пришлет для
сверки и оригинал».
Одним из первых переводчиков был, кажется, М. О. Аттая * —
старейший преподаватель арабского языка в Институте востоковедения, но
долго все это были случайные переводчики. Только в 1931 г. создано
было Издательство литературы на иностранных языках.
За 17 лет издательство «выпустило сотни изданий на языках:
китайском (328), корейском (170), японском (95), монгольском (117),
персидском, арабском, турецком и меньше всего на языке урду (5);
преобладали труды основоположников марксизма (двухтомник и биография
Ленина и др.); художественной литературе отводится второе место: для
китайцев переведен роман «Порт-Артур» Степанова, «Дни и ночи»
Симонова, на персидском языке готовится перевод избранных сочинений
Пушкина и Лахути; на корейский переведена «Как закалялась сталь»
Н. Островского, на арабский — «Рассказы о Ленине» Кононова, «Таня»
М. Алигер.
В этой сложной и ответственной работе участвуют и преподаватели
Московского 'института востоковедения: Ш. С. Айляров, А. Либерман,
Л. А. Немзер (контрольный редактор), К. В. Оде-Васильева. Я чуть не
344

забыл «добровольца» M. С. Михайлова, который, находясь в Турцииг
перевел «Песнь торжествующей любви» Тургенева.
Но перевести и издать — одно, продвинуть книгу на Восток — куда
сложнее. Раз издательство было приятно обрадовано, когда узнало, что
книга, посланная в Багдад, быстро разошлась. Однако было-то вот как:
прямо запретить продажу власти сочли неудобным, но -полиции было
поручено скупить (все экземпляры и предать аутодафе.
Учебные заведения «для 'внутреннего и наружного употребления»
вперемешку одинаково изучали как внутренний Восток, так и
зарубежный, да и слушатели, для которых отменено было 'сперва представление
свидетельства об образовании, 'попадали не туда, куда нужно, и в 1921 г.
часть слушателей из Центрального »института живых восточных языков
была .переброшена на Краткосрочные курсы.
Центральный институт живых восточных языков — предшественник
Московского института востоковедения, твердо взявшего курс на
зарубежный Восток, на первых порах обучал также и языкам Советского
Востока; например, армянскому, азербайджанскому. Происходило это
стихийно: институт хотел сосредоточить у себя все наличные
востоковедные силы, какие находились в Москве, всем хотел предоставить
работу. Положение об Институте востоковедения, в 1922 г.
преобразованном в вуз, предусматривало, между прочим, изучение языков:
среднеазиатских, татарского, курдского, афганского, древнееврейского,
грузинского и др.
Для Москвы ширина языкового охвата была необычайна: впервые
поставлено было изучение языков индийских (урду, бенгали),
монгольского, дальневосточных. Изучение японского языка укрепилось, когда во
главе кафедры поставлен был (1941 г.) Н. И. Конрад, вокруг которого
сгруппировались его ленинградские ученики (А. Е. Глускина, Е. Л. Нав-
рон-Войтинская, Н. И. Фельдман); быстро растет китаеведение,
иногда «импортируемое» — оригинальные лингвисты и литературоведы
(Н. Н. Коротков, И. М. Ошанин, Л. Д. Позднеева, Л. 3. Эйдлин). Со
времени Отечественной войны /в институте заметно оживление. В Москве
поселился Е. Э. Бертельс*; иранисты занимаются проблемами
новоперсидского языка, синтаксическими (функциональными) и
лексикографическими (кандидаты Г. И. Козлов, Н. Н. Томас), строятся
пропедевтические курсы — введения в восточные филологии (японскую, иранскую,,
тюркскую и др.).
В середине 20-х годов возник (но скоро заглох) проект создания
четвертого факультета — факультета североафриканских языков.
Но судьба института на протяжении его .жизни была незавидна: ему
грозила, и не раз, ликвидация (и впервые уже в 1922 г.); менялась целе-
устачтовка, а следовательно, и программы: от превалирования языков он
переходил к запросам текущей жизни; менялся состав слушателей,
потому что менялись и условия приема: вуз (гуманитарно-общественный)
вдруг превратился в своего рода академию, куда поступали люди,
окончившие вузы, какой угодно, только бы вуз, и шли инженеры,
текстильщики, сельскохозяйственники (по молочному хозяйству) и т. д.
Московский институт востоковедения представляет комплексный вуз,
подготовляющий на -базе знания языков, восточных и западных,
референтов-переводчиков. Практически, может быть, это и правильно, но
теоретические знания, и по языку, и по стране, и по экономике все-таки
уступают уровню лиц, прошедших специальные вузы, исторические,
экономические. Комплексность отживает свой век.
Опыты университетского преподавания востоковедных дисциплин
ставились в Москве неоднократно. Они часто кончались неудачей, но
345

именно многократность этих опытов показывает, что Москва остро ли-
чет узнать Восток.
Курс по египтологии, читавшийся »в первой половине 20-х годов,
оборвался, когда покинул Москву И. В. Франк-Каменецкий.
Кратковременны, а может 'быть, только и декларированы были
курсы по литературам Востока и мусульманскому средневековью в Первом
и во Втором московских университетах. Дольше просуществовал
этнологический факультет Первого московского университета, давший в
1930 г. два выпуска: изучение человека — его духовного облика
правильно шло от изучения языка.
Но опыты эти лопнули, и только история Древнего Востока
удержалась, прочно вошла в жизнь университета, как органическая часть
всеобщей истории — положение В. И. Авдиева закреплено славной
традицией Б. А. Тураева * и его ученика В. К. Шилейко, работавших в Музее
изящных искусств им. Пушкина.
Но, конечно, и свои, московские, условия благоприятствовали росту
изучения классического Востока: М. В. Никольский умер перед
Октябрьской революцией, но место его заступил сын, H. М. Никольский.
Отдавшись критике Библии, он по-новому истолковал древнееврейскую
историю (социальную и религиозную). Проблемы культурно-религиозные и
социальные на Переднем Востоке близки не только ему, но и А. Б. Ра-
новичу, выступившему с «Очерком древнееврейской религии». Так и мог
возникнуть в Москве (1937 г.) «Вестник древней истории» — лучший
исторический журнал.
Во время Отечественной войны созданы были восточные отделения
на филологическом и историческом факультетах Московского
университета. Так возникла новая организационная форма, более
соответствующая современным требованиям науки.
Востоковедение—понятие противоположное, так сказать, «западове-
дению» — стоит на пути к дифференциации — к выделению филологии,
истории, экономики Востока и т. д. Медленный процеос распада зависит
от косности, которая поддерживается старым предрассудком о
непреоборимых трудностях изучения восточных языков, о том, что восточные
•языки — «китайская грамота». Пугает, быть может, графика —
дальневосточные иероглифы или — но это уже пустяк—алфавит
мусульманский, но и то я вижу, как быстро пишут, возводят сооружения из
палочек и черточек студенты-дальневосточники уже на первом курсе
Института внешней торговли. Скажу, что в Институте внешней торговли для
студентов, отобранных для изучения восточных языков, восточный язык
(китайский, японский, арабский) —основной язык, а западный — язык
второй, подсобный. И недалеко время, когда восточные языки
сравнительно легко будут усваиваться, как и западные; тогда несомненно
проблема разрешится просто. Если что и тормозит изучение, так это
отсутствие доброкачественных учебников; очевидно, значение восточных
языков и в послевоенное время все еще недооценивается.
Знание восточного языка — необходимое условие для чтения и
понимания текста; оно освобождает от посредничества иностранного
пособия, может быть, и тенденциозного.
Так исчезнет комплексность востоковедения, подчас и вредная, ибо
методы лингвистические, литературоведческие, исторические,
экономические и т. д. различны; теперь уже немыслим тип средневекового
востоковеда-энциклопедиста.
Ленинград и Москва производят опыты построения востоковедения.
Мне опыт Московского университета представляется более скромным
(скромность, 'конечно, объясняется тем, что квалифицированные силы,
.346

пригодные для университетского преподавания, в Москве
малочисленны), а значит, представляется и более рациональным; он и должен
привести к эффективным результатам. На филологическом факультете
восточное отделение своего рода надстройка, или пристройка, и дает оно
(даст весной 1948 г.) филолога-лингвиста и, меньше, кажется, —
филолога-литературоведа. Восточное отделение исторического факультета
также сообщает знание восточных языков (и ближневосточных, и
дальневосточных), готовит востоковеда-историка, однако язык занимает еще
второстепенное место. Количественный охват языков превосходит
филологический факультет, на котором действуют, собственно, две кафедры
полные (тюркская »и иранская); кафедра арабского языка
развертывается, изучение кавказских языков только запроектировано. Может быть,
и перегружено восточное отделение исторического факультета
дисциплинами, от истории все-таки далекими. Иногда со стороны окажется,
что востоковедение в Московском университете — пасынок, только
терпимый в семье, насильно подброшенный ребенок.
Акад. В. М. Алексеев * хотел бы, чтобы представитель дисциплины,
которому нужен восточный материал, шел к языку; это — хорошо, это
гарантировало бы серьезность подхода, но я боюсь, что практически это
трудно: человек, окончивший уже вуз, перейдет -возраст «накопление
сырого материала», и новый язык будет для него непосильной нагрузкой.
Я предложил бы вводить изучение восточных языков как
факультативный, общефакультетский предмет (учитывая обстановку, курсы и т.д.) —
и /на юридическом, и на экономическом, и на философском, и даже на
математическом (тем сокращаются и расходы на содержание
преподавателя). Для востоковедения нужна пропаганда, я использовал бы
старый метод — научную рекламу, поднимающую «продажу товара».
Исследовательские востоковедные институты декретировались
сверху, но они поднимались и снизу, опережая или дополняя декреты;
инициатива личная также объединяла людей, поклонников востоковедения.
Так, давно образовался Московский лингвистический кружок, который
подходил к изучению языков с марровских позиций. На одном из
заседаний кружка (может быть, и первом) Л. И. Жирков докладывал о
системе грузинского «глагола. То -была пора бурного роста научных
учреждений: возник Северо-Кавказский комитет, уже в 1920 г.
снарядивший комплексную экспедицию; в Российском историческом музее на
показе коллекций читались добровольные курсы, изучались
языки—древнеегипетский и древнееврейский: Музей превращался в Институт
классического Востока. Прикованный к креслу, М. Ф. Достоевский собирал
у себя в доме для престарелых ученых кружок востоковедов; в
библиотеке Академии наук хранятся био-библиографические востоковедные
материалы, переданные по смерти труженика (в 1937 г.) его сестрой.
В Российской Ассоциации научно-исследовательских институтов
общественных наук был (с 1921 г.) Институт языка и литературы — в его
недрах обреталась и Восточная секция. Секция обсуждала филологические
вопросы; она сумела издать и один выпуск «Восточных сборников»
(содержание, впрочем, случайное и пестрое).
В московской востоковедной жизни — да не только в московской —
большую роль сыграла Всесоюзная (сперва Всероссийская) научная
ассоциация востоковедения (ВНАВ), основанная 12 декабря 1921 г., т. е.
через год после создания учебных востоковедных заведений.
Сосредоточивая или централизуя у себя изучение Востока, ВНАВ
должна была «вывести востоковедение из трагического и унизительного
положения, в котором оно пребывало при старом режиме».
Руководящий состав Ассоциации работал без восточных языков, но Ассоциация
347

правильно улавливала современные »настроения и течения, .возбуждала
интерес к актуальным проблемам. Программа Ассоциации (там было-
два отдела: политико-экономический и историко-этнологический)
сложная и пестрая; бесконечно было число комиссий, или изучавших какую-
нибудь страну, или избиравших какую-нибудь тематику: общественно-
политическую, экономическую, национально-освободительное движение,,
■и чего-чего только не было; была даже комиссия по изучению
производительных сил страны, национальных республик. Там происходили
дискуссии и по аграрному вопросу (;в странах Ближнего Востока),
читался доклад о неопубликованных (теперь они уже опубликованы)
замечаниях Маркса об Индии.
Но и филология также была представлена в Ассоциации. Столетие
дешифровки Шампольоном египетских иероглифов (в 1922 г.) почтенс
было созывом Первого съезда египтологов. Там действовала
яфетическая комиссия (Н. Я. Марр читал доклады о яфетической теории, о
чувашах — «яфетидах на Волге»; печатался И. И. Мещанинов;
участвовали Р. О. Шор и др.)- В актив Ассоциации войдет и подготовка к
Тюркологическому съезду; терминологическая комиссия; издание
библиографии Востока (под редакцией Д. Н. Егорова); там обсуждались
программы востоковедных вузов; задачи востоковедения и т. д. и т. -п. Втянута
была молодежь: студенты Института востоковедения (помнит ли кто
уже Бальшина?); слушатели Военной Академии имени Фрунзе, из
которой вышел И. М. Рейснер. Может быть, часть востоковедов и
бойкотировала Ассоциацию. Однако В. В. Бартольд *, приезжая в Москву,
всякий раз делал в Ассоциации доклад; бывали и С. Ф. Ольденбург и др.
Ассоциация пустила щупальца и по Советскому Союзу (у нее были
отделения и на Дальнем Востоке), и за рубежом, откуда ее
корреспонденты писали и о сенсационных открытиях (о гробнице фараона Ту-
танхамона), и о текущих политических событиях на Ближнем и
Дальнем Востоке.
Но у Ассоциации были и противники — Научно-исследовательская
ассоциация по национальным и колониальным проблемам (НИАНКЛ)..
Там шла сначала своя отдельная работа по внутреннему и зарубежному
Востоку, был Научно-исследовательский институт по языкознанию,
подготовлявший, между прочим, «Лингвистический ежегодник». Научные
работенки, входившие в лингвистическую комиссию, жили как бы в
лаборатории: они могли производить наблюдения над языком живых
людей — представителей различных национальностей, слушателей
КУТВа; в (период языкового национального строительства они изучали
алфавит и письменность национальных языков (Е. Д. Поливанов,
Н. Ф. Яковлев, Б. К- Пашков). В секции зарубежного Востока,
изучавшей политико-экономические вопросы (аграрное движение, положение
крестьян, рабочих и т. д.), была тоже ячейка, которая занималась
вопросами языка и литературы, и результаты этих изысканий публиковались
на страницах органов Ассоциации (в журналах «Революционный
Восток», «Материалы...» -и др.) или отдельными изданиями, как, например,
«Пособие по китайской транскрипции» Е. Поливанова и Н. Попова,
«Краткий очерк новой персидской литературы» К. Чайкина, «Синтаксис
монгольского языка» Г. Д. Санжеева.
Понемногу Ассоциация обращала взоры на ВНАВ и, находя, что там
не все благополучно, страстно 'критиковала ее; и все-то было нехорошо,
и не показывала ВНАВ, как живут народы СССР, как идет грабеж
колоний европейцами, и не сумела расслоить старых востоковедов. Пока
'вдохновитель и руководитель Всесоюзной ассоциации М. П. Павлович
был жив, она сдерживалась. Однако позиция органа ВНАВ — «Нового
348

.Востока»,— как, например, нереволюционное разрешение аграрного
вопроса на Востоке, осуждение прогрессивной политики Амануллы в
Афганистане и др., перерастала в опасную оппозицию. Под натиском
НИАНКП Всесоюзная ассоциация (в 1930 г.) пала. Но вскоре
незаметно сошла -на нет и Научно-исследовательская ассоциация, которой тоже
так и не удалось объединить востоковедов.
Признаки оживления востоковедения в Москве обозначались с
момента официального перевода в Москву (1934 г.) Академии наук СССР.
На сессиях выступала «труппа востоковедов», как коллектив, оставив
по себе память «Докладами 20 марта 1935 г.». Для усиления
академического востоковедения научными работниками, рассеянными по
Советскому Союзу, был создан институт «надомников», которые исполняли
задания, исходившие из Ленинграда, из Института востоковедения, вели
плановую работу. Во время реэвакуации в Москве осел ряд институтов:
Истории, Этнографии, Тихоокеанский; и везде, под разными аспектами,
научные работники занялись проблемами Востока. После первого
общего собрания Академии наук СССР в Москве во время Отечественной
войны (1943 г.) заслушан был доклад директора Института
востоковедения акад. В. В. Струве *. Высказывания участников совещания снова
вскрыли наболевшие вопросы, которые, неоднократно повторяясь,
оставались и остаются гласом вопиющего в пустыне (организация
востоковедения, научные командировки на Восток, книжное пополнение и др.).
Практическим результатом совещания явилось все же, по инициативе
акад. И. Ю. Крачковското, создание Московской группы Института
востоковедения, объединившей вокруг себя востоковедов, которые
охотно посещают ее «понедельники», получая и методическую помощь:
велико значение и специальных комплексных сессий, посвященных странам
Востока: Индии, Китаю, Японии. Московская группа выращивает и
кадры, подготовив ряд кандидатов и докторов наук.
В юбилейный доклад я внес элементы полемичности и дискуссионно-
сти; я отметил и шероховатости, которые мешают росту и развитию
востоковедения, полагая, что устранение их необходимо для чести и
достоинства советской науки.
^x£)J(&*r

ОТ МРАКА К СВЕТУ
Октябрьская революция произвела коренной 'переворот среди
народов Советского Союза, веками 'погруженных, казалось, ib непробудный
сон. Объект вековой эксплуатации стал субъектом. Тюркология
превратилась в живую историю культуры тюркских народов, и в этой чудесной
истории, в одной из чудесных сказок, рожденных Октябрем, тюрки — и
творцы жизни, и ее исследователи.
Октябрь преобразовал тюрок с головы до ног. С головы, говорю
я, потому, что после Октябрьской »революции тюрчанки, как и женщины
других отсталых народностей, сбросили с себя паравджу.
Отшумела гражданская «война, началось культурное строительство,
и по почину азербайджанцев поднялся старый больной вопрос —о
непригодности арабского шрифта.
Уже во второй «половине XIX в. азербайджанский писатель Мирза
Фатали Ахундов * ездил в Стамбул и вел там беседы о реформе, чтобы
сделать арабский шрифт более доступным и легким для народа. Мысль
его была отвергнута турками, но после Октябрьской революции опять
за это «горячо взялся азербайджанец — Агамалы-Оглы. Он стал, в виде
пробы, издавать латинскими буквами небольшую газетку «Ени Ел»
(«Новый путь»). Он вступил действительно на новый путь. Когда, приехав
в Москву, он рассказал об этом Ленину, Ленин возбужденно
воскликнул: «Латинский алфавит — это первый шаг, которым вы начинаете
культурную революцию среди тюрок. Латинизация — это революция на
Востоке!». Да, это была революция. Вскоре, в 1926 г., Всесоюзный
тюркологический съезд в Баку декретировал отмену арабского алфавита.
Тюркские народы перешли на новый шрифт.
Но путь латинизации усеян был -препятствиями, новый алфавит кое-
где и бойкотировался, и некого было и учить. Реформа закончилась
сравнительно недавно — перед Отечественной войной, когда был сделан
перевод письменности с латинизированного шрифта 1на русский.
Ка<к пошла работа? У тюркских народов 'письменность была, были
и большие сочинения, но обслуживала литература религиозные
потребности; теперь, естественно, взоры передовой интеллигенции обратились
к народной поэзии.
Поскольку, с одной стороны, общественные формы тюркских народов
были одинаковы, а государственные образования, с другой стороны,
часто исчезали, менялись «и границы, ;племена раскалывались — народное
творчество удержало единую форму и содержание, и трудно 'иногда
установить 'приоритет зарождения или сложения какой-либо поэмы, цикла
•и т. д. Так, сказы об Алпамыше * записаны «и у казахов и у узбеков;
Кёр-оглы, защитник народа от гнета феодалов *, знаком я узбекам, и
350

туркменам, и азербайджанцам, и туркам; он, может быть, в Закавказье
получил окончательное завершение в XVII в. А могилы Коркут-деде *
(дестаны о котором сохранила одна рукопись, попавшая в Дрезден)
указывают и в Дербенте, и где-то на Сыр-Дарье.
Я не имею возможности н/и перечислить, таи характеризовать
полностью поэзию тюркских народов, населяющих Советский Союз; я буду
краток и возьму только один-два примера.
Песня — постоянный спутник тюрка и в дороге, и на тое (на
празднествах). Акыны, бахши, озаны, ашуги — народные тюркские певцы —
сберегли сокровища народной песни. Песнями ашугов заслушивался
Лермонтов и записал «Ашик Кериба» *.
Давно акад. В. В. Радлов, собирая в Средней Азии материалы по-
казахскому и киргизскому фольклору, сопоставил народных певцов
Киргизии и Казахстана и, увлекшись Манасом *, заявлял — не знаю,
правильно ли это было,— что у казахов преобладает лирическая песня,
тогда как у киргизов — эпос.
Конечно, казах — поклонник песни, песни лирической, но у них есть
и эпические сказы. Казах помнит акынов, которые распевали песни в
степях еще 500 лет тому назад. Великану народной поэзии, Гомеру XX в.—
Джамбулу, умершему в 1945 г., было около ста лет. Он учился у своего
дяди, домбриста, и любовь к песне пронес через долгую жизнь; он и
говорит рифмованной прозой. Вспоминая прошлое, он гордится, что
всегда отстаивал интересы бедняков. Он горячо откликнулся и на
Отечественную войну; в стихотворении, сложенном под впечатлением нападения
Германии, о« послал «Пулю врагу» *. В этой песне он открылся:
Джамбул — мое имя простое,
Народ — настоящее имя мое.
Поэт и народ слились; в народе растворилась личность акына, сына
народа. В Джамбуле воплотился тип народного певца — выразителя
дум народа. В годы Отечественной войны акыны разъезжали по аулам,
поднимая народ на борьбу. Под председательством Джамбула прошел
айтыс * — состязание акынов Казахстана, — посвященный
социалистическому соревнованию на помощь фронту.
У киргизов есть большой, величайший в мире эпос — Манас.
Очарованный Манасом, Радлов думал, что изучение Манаса могло бы помочь
решить вопрос о формировании больших народных поэм — о сложении
гомеровских песен или «Калевалы». Размер киргизского эпоса
бесконечно велик. Действие в поэме развивается медленно: так, говорят, старый
полулегендарный акын Джайсан, дружинник Манаса, полдня воспевал
одно украшение юрты. Поэма полностью еще и не записана — стихов
десятки, сотни тысяч, миллион, и поскольку народная поэзия у киргизов
живет — киргиз любит 'говорить ритмической речью,— Манас будет
жить, и все изменится, будут рождаться все новые и новые варианты; и
будет продолжаться запись «Манаса» со слов сказителей.
Индивидуальную сводку поэмы дал поэт А. Токомбаев *.
Когда-то в былинах Владимирова цикла ученые хотели видеть
воспоминания о том времени, когда в Киеве княжил князь Владимир; эта
теория теперь отвергнута: не могут так долго удерживаться в памяти
старые события. Но когда нам говорят о древности песен Манаса — о
тысячелетии киргизского эпоса, мы колеблемся, учитывая культурную
неподвижность народа на протяжении столетий (неграмотный человек
хорошо, лучше чем грамотный, хранит все, что услышит). В Манасе
исследователи видят указания даже на события IX в. -нашей эры. В Манасе —
351

думает А. H. Бернштам — живут воспоминания о «Великом походе»* —
о древнем наступлении киргизов на Китай, о киргизском князе Ягла-
каре.
А как сочна и красива сказка, еще и не (вовлеченная как следует
фольклористами в кругооборот 'исследования. И неужели вот так
посредниками или передатчиками между Востоком и Западом были тюрки?
А народный театр (жа'нр, в художественной литературе
обнаруживающийся поздно, уже »в XIX в.) давно бытовал в низах (народный театр
у узбеков изучен теперь А. Троицкой). Формы его оригинальны и
разнообразны, но куда уходит генезис — неизвестно. В Китай? Говорят о
теневом турецком театре, о «Карагёзе», а может быть, исследователи и
ошибаются. И разве одним заимствованием объясняется сходство;
одинаковые условия общественной жизни порождают и одинаковые
словесные выражения.
Вклад тюркских народов велик, но пока не подсчитан.
Народная поэзия — фольклор — может иногда вести к идеализации
старины, .старого 'быта, отвлекать от реальных задач. Но он ведет к
индивидуальному художественному творчеству; как заметил М. Горький,
начало художественного слова — в фольклоре.
Художественная литература выросла у тюркских народов после
Октября. Конечно, у отдельных тюркских народов, у казанских татар, у
азербайджанцев, и до революции была художественная литература,
порвавшая схоластические путы средневековья и отражавшая
современное течение жизни. У узбеков она только складывалась перед Октябрем,
но уже первые шаги были знаменательны. Хамза Ниязи *, горячий
общественный деятель, убитый политическими противниками (в 1929 г.),
написал драму «Бай и его работник», в которой впервые остро поставил
вопрос о социальном неравенстве.
После Октября у всех тюркских народов нашлись слова, в которых
они отразили думы и чувства (пробужденного от спячки человека. Мы о
ней знаем все-таки мало, и не столько благодаря ученым, сколько
благодаря Союзу советских 'писателей. Но методы перевода должны быть
тщательно продуманы для того, чтобы красота подлинника (может быть,
и поблекшая »в русской оболочке) раскрылась перед читателем братских
республик в переводе с перевода.
Национальная литература достигла 'больших вершин: вот роман Мух-
тара Ауэзова об Абае Кунанбаеве *, просветителе казахов. Бичуя
прошлое народа, автор показывает пути к счастью.
Айбек написал 'большой исторический роман о Навои * [ему
присуждена за роман Государственная премия]. Гафур Гулям * сочетал
поэтическую культуру Востока и Запада. Вот лауреат Государственной премии
Самед Вургун *, страстно изливающий любовь к Родине:
Ты — дыхание мое, ты — мой хлеб и вода.
Предо мной распахнулись твои города.
Весь я твой навсегда, в сыновья тебе дан,
Азербайджан, Азербайджан.
Все четыре писателя избраны действительными членами своих
национальных академий наук.
Художественная литература идет по »верному пути, питаясь соками
народного творчества; ;в поисках социалистического реализма
откликается на требования жизни. Так создается новая литература тюркских
народов, национальная по форме, социалистическая по содержанию. Во
время Отечественной войны художественная литература тюркских наро-
352

дов в порыве воодушевления призывала к защите Родины; теперь зовет
к напряженному мирному труду.
Тюркские народы бережно хранят память о литературном
наследстве, у каждого тюркского народа найдется все-таки что вспомнить.
У туркмен национальная святыня — Махтумкули, живший в XVIII в. *
Патриот, он призывал туркмен к 'прекращению племенных раздоров, к
объединению, но его мечта претворилась в жизнь только после
Октября. Родоначальник туркменской литературы давно уже обратил на
себя внимание тюркологов; теперь темы о его творчестве, и со стороны
содержания и со стороны строя стиха, выносятся в Ашхабаде на
научные конференции, о Махтумкули пишут туркмены диссертации.
Казанские татары любовно чествовали 60-летие -со дня рождения
национального поэта Габдуллы Тукая, создателя литературного языка.
Они почтили память и одного из первых своих ученых, Каюма Насыри *,
лексикографа, собирателя народного творчества, ревностного
просвещенца татар, ожидавшего помощи от русского народа. Скромный учитель,
он дерзнул возвысить голос против Радлова: «Эту инспекторскую
работу,— писал Каюм Насыри,— надо было /поручить кому-нибудь из
русских».
Казахи отпраздновали столетие со дня рождения Абая Кунанбаева
(1845—1904), «мудрого акына добра», поэта и мыслителя. Порвав со
степной аристократией, он испытал на себе благодатное влияние
русских ссыльных демократов — чернышевцев; в Семипалатинске видел
он Джорджа Кеннана, объезжавшего царские тюрьмы Сибири. Он
первый привил казахам любовь к русской литературе — к Крылову,
Пушкину. Письмо Татьяны из «Евгения Онегина», переведенное им, давно
распевалось акынами на свадебных торжествах — невеста увозила
память о нем, как о дорогом палладиуме.
У азербайджанцев был М. Ф. Ахундов, создавший
драматургический жанр. Несомненно, мировоззрение М. Ф. Ахундова сложилось под
большим воздействием русской литературы: когда умер Пушкин, он
написал трогательную поэму, тогда же опубликованную в переводе журт
налом «Московский наблюдатель». Азербайджанцы гордятся еще
старым поэтом XII в. Низами. Он был тюрок, но в условиях феодальной
жизни потерял свою национальность и стал псрсоязычным писателем,
но земляки тщательно ищут в его творчестве отголоски народной,
азербайджанской стихии.
Богата и старая литература узбеков; нам близок и султан Бабур *,
основатель династии Великих Моголов; он был поэт и прозаик;
мемуары его, представляющие большую ценность, изданы лет сто тому назад
в Казани Ильминским, а русский читатель узнал о них только теперь.
У тюркских народов вырастают свои кадры интеллигентов. На
местах работают филиалы Академии наук или институты, постепенно
превращающиеся в местные национальные академии наук; исследуется
язык, литература, история, вообще национальная культура.
Вот для примера азербайджанский филиал—теперь уже Академия.
Там коллектив научных работников написал большую историю
азербайджанской литературы; изучаются монографически корифеи новой
литературы: сатирик Сабир, Мамед Джалил Кули-Заде, издатель
журнала «Молла Насреддин», обличавший язык старого общества, и др.;
издаются сказки (оригинал и перевод); растут диалектологические
штудии, начатые еще Н. И. Ашмариным *, и т. д.
В Советском Союзе расцвела дружба народов. Исследованию
творчества двух великанов поэзии, Низами и Навои, посвятили себя не
только русские ученые, но и тюрки — азербайджанцы, узбеки. Всесо-
23 В. А. Гордлевский
353

юзные юбилейные торжества сорваны были в 1941 г. войной, но
публикуются 'подготовленные тогда труды, а когда восторжествовал мирный
труд, в Баку и в Ташкенте народы Советского Союза почтили их память.
Недавние пасынки теперь радостно собираются в Москве, и перед
изумленными взорам« предстали богатства народного тюркского
творчества.
Уже в 1929 г. на Всесоюзной олимпиаде театра «и искусства
слышали москвичи песни народных .певцов, .наблюдали тогда еще робкие
шаги режиссеров и актеров тюркских театров (башкирского, татарского,,
туркменского, узбекского).
А за первой встречей, организованной Пролетарским театром, в 1934 г.
по инициативе Максима Горького состоялся Всесоюзный съезд
писателей, тюрки рассказывали :и о своем литературном наследстве, и о
становлении художественной национальной литературы.
Тюркские народы всколыхнулись — -перед Отечественной войной в*
Москве устраивались уже длительные показы искусства — декады:
киргизская, азербайджанская. И потянулись тюркские народы к своему
старшему брату, « русскому народу, /показавшему им дорогу к свету.
В Государственном институте театрального искусства им. Луначарского,,
в консерватории им. Чайковского учреждаются национальные студии,
закладывается фундамент национального театра, драматического, олер-
ного.
Основы заложены, интерес .пробужден, и, как чеховские «Три сестры»,
наши братья и сестры из национальных республик рвутся для учения з
центры Советского Союза — в Москву и Ленинград. Закончив здесь свое
образование, они возвращаются к себе и разбрасывают там семена
знания, которые почерпнули в русской школе.
Русский язык стал притягательной силой для тюркских народов. Они
охотно его изучают. Русский язык — язык Ленина, на этом языке
звучат мудрые слова вождя советского народа.
Понятно отсюда, какая значительная лексикографическая работа
развернулась по всему Союзу. В помощь местным организациям б.
Институт языка и письменности Академии наук составил примерный
словник— круг слов, необходимых для приобщения к русской культуре.
Представители Издательства иностранных и национальных словарей
лучше -меня сумели бы сказать, какая сложная и ответственная работа
идет по подготовке словарей, прежде чем он от «производителя»
—составителя доходит до «потребителя» — читателя. Составлены десятки
национальных словарей, они облегчают понимание русской культуры. И
только успеет издательство выпустить словарь — он уже разошелся:
предложение отстает от спроса, от запросов читателя. Есть большие
словари, четырехтомные, как русско-азербайджанский, удостоенный
Государственной премии, на высоком уровне стоят словари:
киргизско-русский К. К. Юдахина и русско-башкирский Н. К- Дмитриева. Словари
отражают повседневную работу и общественно-научную жизнь.
Выпустил словарь (русско-туркменский) и молодой Туркменский филиал
Академии наук, а еще раньше вышел туркменско-русский словарь.
Идет оживленно и изучение строя языка; издаются грамматики.
В. M Насилов составил грамматику уйгурского языка; Н. А. Баскаков
напечатал материалы по ногайскому языку, оригинальны построения и
трактовка грамматики Н. К. Дмитриева (кумыкского и башкирского
языков); грамматика башкирского языка,затерянная во время блокады
Ленинграда, вновь была написана и недавно вышла в свет.
Пульс научной тюркологической жизни бьется в центре СССР. В
тиши кабинетов идет теоретическая работа над старыми памятниками
Л54

языка, но ученые откликаются чутко и на задачи, выдвигаемые жизнью.
Длительные командировки на 'периферии, участие в конференциях укре-
пляют молодых национальных работников. В годы Отечественной войны
учреждения Академии наук, гостившие в национальных республиках
Средней Азии, немало (способствовали научному росту национальных
кадров. Столичные ученые иногда надолто оседали в национальных
республиках, как, например, Е.Э. Бертельс или А. К. Боровков — у узбеков,,
а К. К. Юдахин вернулся в Среднюю Азию и руководит в Киргизском.
филиале Академии наук лингвистическим сектором.
Огромное влияние на ход тюркологии оказал акад. Н. Я. Марр. Он
оживил интерес и к чувашам — «яфетидам Поволжья», только до
якутов не дошли у него руки, а стоило бы! По его 'следам идет работа в.
национальных республиках.
Я позволю себе указать и одного из ученых, вышедшего из стен
Лазаревского института восточных языков, предшественника Московского*
института востоковедения, А. П. Поцелуевского * (скоропостижно
скончавшегося), который создал в Ашхабаде новую отрасль тюркологии—-
туркменоведение; он готовил и местные, национальные кадры, вовлек:
туркмен в изучение родного языка, и в этом большая его заслуга. Он
внимательно следил за течением языковедческой мысли и старался
ввести туркменский язык в русло общих проблем, он на
туркменском материале проверяет новые положения советской
лингвистики, которые разрабатывает ученик Марра акад. И. И. Мещанинов.
Работа А. П. Поцелуевского о древнейшем типе человеческой речи,
пожалуй, дискуссионна, но она показательна для сдвигов, которые
происходят в изучении тюрских языков. На тюркологию переключается
германист В. М. Жирмунский, в эвакуации занявшийся тюркскими
языками; он сопоставляет строй языков тюркских и индоевропейских; эпос
тюркских народов для него ценная иллюстрация, разъясняющая
эволюцию жизни человечества. И рушатся перегородки, отделявшие
тюркологию от соседних филологических дисциплин.
Но, может быть, самая важная работа, которая принесет большие
плоды, идет под руководством Н. К. Дмитриева в Институте языка и
мышления Академии наук по составлению сравнительной грамматика
тюркских языков. Она планируется как учебник для востоковедных
вузов, но несомненно выйдет за границы учебника, она подведет итоги
исканиям советской тюркологии и наметит для разрешения проблемы-
новые.
Я не хотел и не имел бы фактически возможности пересказать все,,
что происходит в области тюркологии. Я хотел только указать размах —
количественный рост и качественные изменения, принесенные Октябрем.
К слову советских ученых внимательно прислушивается мир, труды
советских тюркологов всегда вызывают к себе большое внимание.
Тюркские языки находятся на более древней стадии развития человеческой
речи, и изучение их имеет громадное значение не только практическое,
но и принципиальное.
Нашими работами интересуются и турки. Я узнал, что переведены:
словарь Радлова *, якутский словарь Пекарского, чувашский — Ашма-
рина и, наконец, киргизский словарь Юдахина.
Советские тюркологи должны поддерживать честь советской науки,,
и они стараются это делать.
^sqIq^t

QX^Q^Q^
ИЗУЧЕНИЕ ТУРЦИИ В СССР
Живя бок о бок с Турцией, Россия все-таки плохо знала соседа, она,
быть может, и не хотела его знать. Россия направляла на Восток острие
штыков, Турция была для нее объектом империалистических
устремлений, и только под этим углом 'изучался турецкий язык, знание которого
требовалось — да и то, пожалуй, не всегда! — от чиновников
министерства иностранных дел.
После Октябрьской революции взаимоотношения между СССР и
Турцией изменились. Поднялся и интерес к изучению Турции.
Турецкий язык, конечно,— основной предмет востоковедных ©узов:
расширились торговые, культурные связи, и нужны люди, хорошо
знающие государственный язык страны. Но не только с практической точки
зрения несомненна польза от языка, знание языка сближает людей,
выигрывает международное общение. Университеты,
историко-филологические институты — институты истории, философии и литературы в
Москве и :в Ленинграде 'вводят тоже изучение турецкого языка: знание
языка помогает исследовать проблемы исторические, литературоведческие,
экономические и др. А пора уже научному работнику пересмотреть
заново все то, что часто разрешалось поверхностно, с чужих слов.
В краткой ааметке я хочу только наметить вехи изучения Турции,
подвести итоги за время, истекшее после 1933 г. (после десятилетия
Турецкой Республики), и, конечно, это не будет исчерпывающий
библиографический перечень.
Обзор открываю я именем акад. Н. Я. Марра, этого энтузиаста от
науки. Человек горячий, увлекающийся (и, естественно, иногда
переходящий должные границы), он давно уже (в 1927 т.) © статье
«Расселение языков и народов и вопрос о прародине турецких языков» объявил,
что «турки двинулись впервые из Средиземноморья, и если говорить о
«рародине турок всерьез, то она... в Средиземноморье».
В предсмертной работе «О лингвистической поездке в Восточное
Средиземноморье» (1934 г.) он рассказал о пребывании в Турции.
Приглашенный турецким правительством для участия © трудах
Общества исследования турецкого языка, Н. Я. Марр читал в Анкаре, в
Измире лекции по общей лингвистике, по истории турецкого языка и
снова бросил смелый лозунг, что нет Средиземноморья без турок.
Взгляды Н. Я. Марра на автохтонность малоазиатского турецкого населения
нашли -восторженный отклик в Турции и, может »быть, укрепили там
представление о единстве языков, турецких и индоевропейских.
В серии «Строй языков», издаваемой Ленинградским университетом,
под общей редакцией проф. А. П. Рифтина, Н. К. Дмитриев поместил
очерк «Строй турецкого языка» (1939 г.). Несмотря на скромный объем,
356

брошюра выпукло обрисовывает структуру языка (фонетика, лексика
и семантика, морфология и синтаксис). Это не только, так сказать,
конспект, схема языка; из книжки читатель узнает и современную
трактовку лингвистических проблем.
В области грамматической у «ас есть теперь обширный
компендиум— «Грамматика турецкого языка», изданная (в 1941 г.)
Академией наук СССР. Предназначая учебник для востоковедных вузов,
А. Н. Кононов * попутно отсылает к специальной литературе, давая
возможность читателю углубить знания. Конечно, иногда хотелось бы
слышать большую категоричность суждений. Здесь приятно подчеркнуть
знакомство и цитацию турецкой грамматической литературы (в СССР и
аспиранты знают о грамматиках И. Дильмена и Беха).
Вопросы грамматические стоят у А. Н. Кононова в центре внимания«
Для кандидатской диссертации, защищенной в 1939 г., он избрал
обозрение старой грамматической системы, когда турецкие ученые
исходили из норм грамматики арабского языка, будучи окованы терминолог
гией арабской.
Обогащается и лексикография. Издательство иностранных словарей
сверстало (и стало быть, скоро отпечатает) «Русско-турецкий словарь»
Д. А. Магазаника, составителя турецко-русского словаря (изд. в 1931 г.)'.
Словарь оценят, конечно, и наши друзья, турки, желающие читать
литературу, художественную и научную, на русском языке. Вернувшийся
в 1938 г. в Советский Союз, С. С. Майзель * за время двукратного
пребывания в Турции тоже подготовил обширный фразеологический
русско-турецкий словарь, но непомерный объем словаря задерживает
печатание.
А техническое сотрудничество обеих стран—'постройка комбината ш
Кайсери, когда в Москве подготавливались кадры квалифицированных
работников, советских и турецких, выявила потребность в специальных
словарях. Отвечая этому срочному запросу «Большая техническая энциг
клопедия» выпустила (в 1936 г.) небольшой русско-турецкий словарь.
Турецкая художественная литература, требующая для передачи
хорошего знания языка как турецкого, так и русского, шока (представлена
слабо. Впрочем, кое-что переведено давно: «Сергюзешт» и «Кючюк шей-
лер» Сами-паша-заде Сезаи, представителя старого поколения (изд. в
1923 г.), «Огненная рубашка» Халиде Эдиб — рассказы об истерзанном
оккупантами турецком крестьянине, на теле которого загоралась
огненная рубашка (Тифлис, 1927); издание повести ее «Новый Туран»,
отражающей пантюркистский идеал, кажется, так и не осуществилось. В
советских журналах тоже печатались произведения турецких писателей
(Решад Нури, Омер Сейффеддин).
Незначительность этих усилий, их несоответствие моменту вскрыты
были Максимом Горьким. На Всесоюзном съезде писателей между
М. Горьким и гостями из Турции (Якуб Кадри, Рушен Эшреф и др.)
завязалась оживленная беседа о шутях взаимного ознакомления
народов СССР и Турции. Однако обязательства, принятые тогда на себя,
нам'и все-та-ки выполнены наполовину.
Преемник издательства «Всемирная литература», возникшего в
1918 г. 'по инициативе М. Горького, -издательство «Academia» больше
наобещало, чем сделало. Оно только >и выпустило в 1936 г. «Анекдоты
о ходже Наср-ед-дине» (леревод, статья и комментарии Вл.
Гордлевского). Мировому любимцу у нас повезло: издание «Academia» было
подхвачено в Туркменистане 'и переведено на туркменский язык (второе
издание в 1941 г.). Принятые еще в 1934 т. «Турецкие сказки» (перевод
из сборников венгерского турколога Игн. Куноша Н. А. Цветинович-
357

Грюнберг) изданы оыли уже -в 1939 г. издательством «Художественная
^литература» (редакция, статья и комментарии Н. К. Дмитриева).
Медленно подготавливался и сборник 'современной художественной прозы.
Задуман он был еще 'издательством; но менялся 'план, менялись
редакторы, и, наконец, в 1939 г. под редакцией Л. Никулина вышел сборник
«Турецкие рассказы», знакомящий с литературной молодежью.
Поскольку редактором был не специалист, вкрались неизбежные промахи и
курьезы, обличающие незнание языка :и быта, а знаменитый арабский
мистик пантеист Майсур Халладж превратился в легендарного героя
из турецкого племени.
Увы! — турки после встречи с М. Горьким сумели подать читателю
больше: переведены «Петр Первый» Алексея Толстого, «Поднятая
целина» М. Шолохова, Тургенев, Гоголь и др., а переводы Чехова и
Зощенко одно время наполняли столбцы газет. В специальной статье о
Горьком в Турции собрано около •сотни /переводов, а среди них часть
непосредственно с русского языка.
Есть у нас в серии «Жизнь замечательных людей» и монография
В. Стамбулова (псевдоним) о Намык Кемале (1935 г.). Живо
написанная, она раскрывает окружение, литературное и революционное, этого
•мученика свободы.
Для знакомства со страной больше, чем прилежные ученые,
потрудились литераторы и художники: Е. Лаксерес, Л. Сейфуллина, П.
Павленко, побывавшие в молодой Турции, когда она только-только
оправлялась от разгрома, и, наконец, Л. Никулин, зарисовавший впечатление
от поездки (в 1933 т.) в книге «Стамбул, Анкара, Измир» (1935 г.).
Общее представление о стране, о ее прошлом и настоящем дает
»грамотно написанная книжка А. Ф. Миллера * (А. Мельника) «Турция».
Дак велик опрос именно на исторический очерк о Турции (и среди
массового читателя и среди учащейся молодежи), показывает факт, что
-книга А. Ф. Миллера выдержала три издания (первое издание в 1927 г.,
третье — в 1937 г.). Общеизвестно, 'впрочем, 1как быстро расхватывает
сколько-нибудь интересующую его »книгу советский читатель, будь она
издана и 100-тысячным тиражом!
Естественно, что политические изменения, происшедшие в Турции
лосле мировой войны, тоже близки были советским людям, которые
внимательно следили за борьбой турецкого народа против интервентов.
Падение султанского режима, освободительная война, реформы Ататюр-
ка,—словом, кемалистская революция,—книги на эти темы были широко
распространены. Теперь эти книги, быть может, устарели и
позабыты. Читатель хочет знать и «техническую» сторону славных страниц
военной истории, и тут на помощь ему идут военные специалисты А. Ко-
ленковский, «Дарданелльская операция» (1938 г.), Н. Корсун, «Очерк
о сражении у реки Сакария» (1940 г.).
О рождении и торжестве Турции читатель узнает из аутентичных
турецких документов: из «Воспоминаний» и 72-часовой «Речи» Мустафы
Кемаля Ататюрка («Путь новой Турции»). Отрывки из «Воспоминаний»
М. Кемаля (первые шаги борьбы, разрыв со Стамбулом) изданы были
в 1927 г. «Огоньком». Воспоминания представляют ©ведение к «Пути
новой Турции» и охватывают период мировой войны; одно время
издательство «Закавказская книга» затевало полный перевод
«Воспоминаний», но -все свелось к анонсу. Четырехтомный труд «Путь новой
Турции» (1929—1934 гг.) сопровождается обширными примечаниями и
хронологическим календарем событий, заимствованным отчасти у Ёшке,
а отчасти подобранным и самостоятельно. Переведена, однако, «Речь»
с немецкого языка.
35.8

Экономические штудии, объясняющие сдвиги политические и
культурные, у нас процветают. Число диссертаций на темы, затрагивающие
хозяйство, торговлю 'и т. д. 'кемалистской Турции, значительно. Но я
назову здесь только печатные работы А. Д. Новичева, который
использует m турецкие источники: «Экономика Турции в 'период мировой
войны» (1935 -г.), «Очерки экономики Турции до мировой войны» (1937 г.);
обе .книги изданы Академией наук.
Разнообразие, пожалуй, фронт исторический. История Турции (и не
только новая, но и средневековая) занимает теперь законное место в
программе 'вузов, и в учебниках, издаваемых Академией наук, глава
о Турции пишется специалистами-востоковедами. В университетах
читается курс гражданской истории, в востоковедных вузах изучение
поставлено шире: здесь еще и физическая география и экономическая
география.
Всюду идет живая работа: сотрудник Грузинской Академии наук
С. С. Джикия издает текст и переводы (грузинский и русский) и
комментарий «Капакпасте» («Устав местного законоположения для
Грузии»). Рукопись, датируемая XVII в., представляет большое научное
значение как для экономики страны, так и для топонимики.
Сотрудник Эрмитажа в Ленинграде А. А. Быков напечатал (в 1939 г.)
«Монеты Турции XIV—XVII вв.»; являясь путеводителем к
нумизматической коллекции, о'чер'к дает и историю монетного дела в Турции.
А научная молодежь, изучившая турецкий язык, может теперь брать
темы для диссертации по истории Турции, привлекая источники на
турецком языке. Ряд диссертаций уже защищен, часть печатается; вот
наудачу темы: «Османское 'государство в XIV в.», «Аграрные
отношения в Турции XVI—XVII вв.», «Патрона Халиль», «Истоми младотурец-
кого движения». Докторант А. Ф. Миллер вскоре защищает
диссертацию о реформах султана Селима III. Весною происходила защита
диссертации Н. А. Смирнова на степень доктора о дипломатических
сношениях между Турцией и Россией в XVI—XVII вв. Когда они будут
напечатаны, турецкий читатель увидит новый ценный материал, который
извлекли авторы из Государственного архива Москвы.
В. А. Гордлевский обратил последнее время внимание на документы,
изданные Ахмедом Рефиком, и написал ряд статей: «Внутреннее
состояние Турции во второй половине XVI в.» («Труды Московского института
востоковедения, № 2), «Эксплуатация недр земли» («Советское
востоковедение, т. III»); теперь его соблазняет мысль дать исторический очерк
жизни старого Стамбула.
В этой связи позволим указать еще свою монографию «Государство
Сельджукидов Малой Азии», только что выпущенную Академией наук.
Вообще в Академии наук развернулась большая работа по
изучению Турции, и если бы я писал заметку позже, я мог бы увеличить
список интересными новинками. Так, печатается географическое описание
Турции С. Н. Матвеева. В «турецком кабинете» Института
востоковедения царит также оживление: подготовлен рекомендательный список
литературы по Турции (для «Библиографии Востока»), печатается
кандидатская диссертация А. С. Тверити.новой * «Восстание Кара-Языджи»;
заканчивается подготовка к печати большого сборника «Турция», а в
перспективе,—правда, далекой — «История турецкой литературы».
Да, война отодвигает сроки выхода этих книг. Медленнее работает
и печатный станок, и мысль временно отвлечена от мирного
строительства, но рано или поздно выйдут эти 'книги, показатели тяги к познанию
Турции. Все это — залог укрепления культурных связей между СССР
и Турцией.
359

Q^Q^Ç^^
ВЫСТАВКА СОВЕТСКОЙ КНИГИ
НА ТЮРКСКИХ ЯЗЫКАХ
К приезду турецкой делегации в Москву Публичная библиотека
им. Ленина устроила выставку советской книги на тюркских языках,,
обслуживающей двадцатимиллионное тюркское население СССР.
Естественно, что выставка не охватила в'сей книжной продукции,
ежегодное 'количество которой (исчисляется тысячами названий, а могла дать
только общее представление о советской тюркской книге, вскрыть
основные черты, характеризующие национальную книгу в СССР.
Выставка блестяще демонстрировала разнообразное богатство
тюркских языков Советского Союза, громадное большинство которых
впервые после Октябрьской революции приобщилось к письменности. С
другой «стороны, на национальной -книге, (подобранной тематически,
отражается та плановость, которая проникает в наше социалистическое
строительство. Художественное оформление часто созвучно быту
народа, и язык книги нередко легко угадывается по обложке, на которой
изображены: рисунок или узор ткани или ковра, местная фауна, типы
людей « т. п. И наконец, поскольку национальная книга предназначается
для массового читателя, кадры которого быстро увеличиваются,
неуклонно растет и тираж книги, поднимающийся до десятков тысяч
экземпляров.
Первая витрина выставки посвящена «Новому тюркскому
алфавиту». Здесь выставлен большой сборник Ara-заде Ферхада, поведшего
(в 1923 т.), еще арабскими буквами, атаку «а арабский алфавит:
«Почему арабский алфавит непригоден для турецкого языка?».
Вдохновителем и организатором движения был покойный С. Агамалы-Оглы.
О своем плане он рассказал В. И. Ленину, который воскликнул: «Это —
революция на Востоке!». И за короткое время новый латинизированный
алфавит завоевал не только тюркские языки, но и иранские
(таджикский, татский), яфетические, монгольские и др., а теперь латинизацией
заняты практически уже и китайцы.
22 сентября 1922 т. в Баку появился первый номер
латинизированной тюркской газеты «Yeni job («Новый путь»), обращенный к
небольшой аудитории. За первый год вышло всего десятка полтора номеров,
а вскоре газета превратилась в большой ежедневный орган. Изданный
к X Октябрю газетой «Новый путь» изящный альбом, на прекрасной,
бумаге, дает обильный иллюстративный материал из истории
утверждения в Советском Союзе латинизированного алфавита: портреты
С. Агамалы-Оглы, Н. Нариманова, Мирзы Фатали Ахундова (который
•предпринял в 1857 г. путешествие в Константинополь, безуспешно
пытаясь подвинуть ученые круги Турции на реформу алфавита), снимки.
360

I Туркологического съезда в Баку (1926 г.), на котором принято было
постановление о новом тюркском алфавите, и др.
Судь'ба арабского алфавита была, таким образом, решена; оплот
арабского алфавита, Татарстан, болезненно .сдавал свои позиции, но уже
в 1928 г. в Казани состоялся Всетатарский съезд «Друзей нового
алфавита», под председательством т. Ф. Сайфи (Казанлы). Крохотной
брошюрой на татарском языке «Устав общества Яналиф» завершается
серия изданий, помещенных на витрине.
Латинский шрифт .на выставке преобладает; лишь изредка вкраплен
арабский (у книг раннего периода) или русский (например, у чувашей
или у алтайских тюрков). Впрочем, и здесь латинизация значительно
продвинулась вперед.
Специальная витрина отведена Азербайджану. Его книжная
продукция количественно одна из самых больших. Республика представлена
в подытоживающих работах: десятилетие Азербайджанской республики
(1920—1930 гг.), Общества Красного полумесяца (1923—1927 гг.),
развитие нефтяной промышленности, десятилетие Бакинского университета
им. Ленина (1919—1929 гг.) и т. д.; дан также богатый подбор
литературы по агроминимуму. На тюркском (азербайджанском) языке
выходит, в переплете, и шеститомник сочинений Ленина (выставлен третий
том, охватывающий 1914—1917 гг.).
В витрине Татарстана обращают на себя внимание издания,
освещающие культурные достижения татар «на третьем фронте»: история
театра у татар (несколько изданий); большой иллюстрированный
портретами и рисунками сборник о татарской печати И. Рамеева — ценный
библиографический справочник о татарской периодике за 1905—1925 гг.;
большой сборник стихотворных и прозаических отрывков
художественной литературы последнего десятилетия (1920—1930 гг.), составленный
К. Наджми, Г. Нигмати, Г. Гали. Сборнику предпосланы обзоры о новых
силах в литературе, отражение Красной Армии, детская литература
и т. д.; заканчивается сборник обширной библиографией (учитывающей
и периодические издания). Здесь и большой проспект о
двенадцатитомном собрании сочинений Ленина, раскрытый на содержании первого
тома — о национальной политике.
Рядом с Татарстаном приютились книги на башкирском язьгке.
Долго башкирский язык игнорировался, будучи оттесняем и в школе и в
литературе языком татарским. Но насколько он уже выковался —
показывают образцы башкирской продукции: «История Салават Юлая —
сподвижника Пугачева» Ахада Гаффарова и др.
Известна упорная борьба Советской власти за каждый рубль
инвалюты. Чтобы избавиться, в частности, от импорта хлопка, в Средней
Азии всячески расширяется посевная хлопковая площадь; на четырех
тюркских языках Средней Азии (узбекском, казахском, киргизском и
туркменском) выставлена массовая литература о хлопководстве—целая
библиотечка, бьющая в одну точку: брошюра должна разъяснить
населению важность разведения хлопка и дать всевозможные практические
советы хлопководу.
Такой же невиданной новинкой — показателем массовой 'культурной
работы — является витрина, отведенная под заочное обучение,
открывающее дорогу к вузу, его организацию, содержание курсов и т. д.
Значение женщины, исламом удаленной из общества,
развертывается в отдельной витрине. Внешние изменения (отказ от женского
покрывала— «чадры» и «паранджи»); женщина-мать; юридическое
положение женщины в Советском государстве; участие ее в строительстве и в
госаппарате; примеры женского героизма (в эпоху Парижской kommv-
361

сны, во «время гражданской войны) и т. д.— вот темы, представленные
в этой витрине.
В витрине о труде на »казахском языке подчеркивается охрана труда
и батрака советским законодательством.
На языках, на которых еще недавно или ничего не было, или была
одна миссионерская литература,— на языках алтайских (шорском,
ойротском, хакасском), каракалпакском, уйгурском, ногайском и т. д.
выставлены учебники. И это не легковесные буквари, а нередко
большие образовательные хрестоматии, знакомящие всесторонне с жизнью
Советского Союза. Серьезность и выдержанность книг определяются и
новым методом их составления — отказом от индивидуальной,
единоличной работы: большинство учебников — результат коллективного труда.
Ряд учебников выходит повторными изданиями, и это говорит о силе
тяги к просвещению у культурно отсталых народностей.
Особняком по -своему характеру среди тюркских языков стоит
литература чувашская и якутская. Чувашская продукция представлена
художественной литературой и, из прикладных промыслов, развитых у
чувашей,— пчеловодством. Якутские издания знакомят с фольклором,
здравоохранением (здесь, например, и брошюра д-ра Броннера о
венерических болезнях, обошедшая, впрочем, кажется, все национальные
языки СССР). И мысли Ленина якут может прочесть теперь на родном
языке.
На выставке экспонирована прежде всего оригинальная,
непереводная, национальная литература, 'которая выявляет умственный уровень
тюркских народов, шагающих в ногу с пролетариатом Союза. Это лучше
всего определяется показом народной литературы (фольклор) и
художественных произведений:
Над собиранием фольклора трудились сами тюрки, желающие
познать прошлое своего народа. В этих перлах устного творчества
раскрываются различные стороны уже исчезающего родового быта
(например, «джоктау» у казахов — заплачки) или политического протеста
(поэма об Исатае Махамбете *, вожде революционного движения в
первой половине XIX в.).
Один казахский фольклор занимает почти целую витрину; казахи —
большие импровизаторы песни (лирической и эпической). Об их
высоком мастерстве говорит прелестная романтическая поэма «Баяи-Слу» *,
переведенная на русский язык. Здесь показан материал, собранный
экспедицией А. А. Диваева, многолетняя работа которого оценена
Советской властью, назначившей ему персональную пенсию, частью —
туркменский фольклор, азербайджанский («Народные поэты» — серьезное
издание С. Мумтаза) и др.
Повезло у тюрков и загадкам — редкому сравнительно виду устного
творчества: загадки азербайджанские (Хулуфлу) и загадки башкирские
(Вильдапова).
На художественном слове отражаются запросы современной жизни.
Художественная литература дана на языках: татарском (сочинения
национального поэта, рано похищенного чахоткой, А. Тукаева,
драматурга Камала, «Первый театр» (которого давно обошел подмостки
татарских театров; писателя, педагога и революционера Галимджана
Ибрагимова, двадцатилетней деятельности которого посвящен вышедший в
1927 г. сборник; произведения современных драматургов Тенчурина,
Бурнаша; пролетарского писателя-красноармейца Ш. Усманова, надж-
ми и др.): на башкирском — башкирского поэта, погибшего на фронте
в Î919 г.,—Ш. Бабича, правда, он писал еще по-татарски; на языках
узбекском, азербайджанском, туркменском (племенные поэты), казах-
,362

-ском (большой сборник легенд и рассказов о Ленине М. Сабита —
образец «творимой легенды») и т. д. и т. д.
Все в=иды творчества налицо: стихи, проза, театр. Еще до революции
театр у азербайджанцев, татар, а позже и у узбеков был рупором
передовой интеллигенции: он выполнял «большую общественную работу,
обличая темные стороны быта.
Народы Кавказа, еще недавно враждовавшие между собой, теперь
хотят узнать соседей и их литературу; так, на азербайджанском языке
•-есть перевод с армянского («Намус» Ширванзаде), с грузинского
(сборник рассказов).
Появляются критики, подходящие к фактам литературной жизни по-
новому и применяющие новые методы изучения (у татар, например,
А. Сагди — «Татарская литература в эпоху пролетарской диктатуры»).
Насколько повысился удельный вес тюркских языков (особенно в
связи с коренизацией аппарата), видно из обилия пособий для изучения
тюркских языков и словарей (правда, они носят практический характер).
Но наряду с этим идет и большая научная словарная
работа—различные терминологические словари: 'сельскохозяйственный,
юридический, ботанический, анатомический (К. Балакишиева) и др.,
заинтересовавшие гостя-турка (директора департамента просвещения и
воспитания Ихсан-бея, выразившего желание получить их от нас).
Из словарей научных на первом плане стоит, разумеется, якутский
словарь Э. К. Пекарского: почти четверть века пробыл он в Якутске
и там изучил якутский язык и литературу; столько же почти времени
потребовалось на издание монументального труда, законченного в
1930 г.,— труда бывшего ссыльного народовольца, теперь избранного в
почетные члены Всесоюзной Академии наук. Азербайджанский
диалектологический словарь, выходящий выпусками в Баку, построен на
коллективных методах работы. Для определения высоты научных приемов
показателен и татарский словарь Дж. Валиди.
Вся эта национальная книга легко доступна для обозрения
благодаря книжным летописям, выходящим на территории РСФСР (в
специальных выпусках, к сожалению очень отстающих от книги), в Баку
(регулярно регистрирует книгу), в Ашхабаде, Ташкенте. Со стороны как
внешней, так и расположения материала интересна систематическая
«Научная библиография» на татарском языке о книгах за 1925 т.,
составленная С. Тахировой. [...]
И было 'бы поучительно время от времени знакомить читательские
массы с книгой народов СССР, отбирая или определенные темы, или
отдельные языки. Выставка — одно из сильных средств для
продвижения национальной книги, о существовании и мощном росте которой еще
очень мало знают даже у нас, в Москве.

GX^Q^Q^
СОВЕТСКАЯ ГАЗЕТА НА ТЮРКСКИХ ЯЗЫКАХ
Газета — могучее средство для политического воспитания масс.
В условиях социалистического строительства газетное слово
приобретает 'исключительное значение, потому что оно каждодневно несет живые
отзвуки напряженной борьбы за новый строй, за новый быт, оно
насаждает новую культуру, национальную по форме, социалистическую по»
содержанию.
Двадцать с лишком миллионов тюрков живут на территории
Советского Союза.
Революция 1905 ir. возвестила зарождение печати у «инородцев», но
это было худосочное детище, хиревшее под цензурно-административным
гнетом.
После Октября печать расцвела и у малочисленных тюркских
народов, как, например, у ойротов, хакасов, которым прежде прививалась
жалкая миссионерская литература. Число тазет у отдельных народов,
(у татар, у узбеков) поднимается до сотни, а общее количество
перевалило уже за пятьсот (515 названий), распределяясь на 1932—1933 гг.
следующим образом: у узбеков—129, татар (поволжских и
сибирских) — 126, азербайджанцев в Азербайджане, Грузии и Армении — 72г
казахов — 55, башкир — 43, чувашей — 24, крымских татар — 16,
туркмен— 12, кумыков — 9, якутов — 6, алтайских тюрок — 5 (большинства
падает на ойротов), каракалпаков— 5, карачайцев — 4, у уйгуров—2.
Естественно, чем меньше численно народ, чем моложе у него
письменность, тем ниже и цифра газет, тем скромнее объем и содержание их.
Большинство этих газет — молодняк; все это побеги последних лет,
периода первой пятилетки, и даже не начала великого плана
переустройства жизни, а скорее периода, 'когда уже оформилось
районирование областей. Но есть и почти однолетки Октября: «Красная Татария»
(сначала «Татарские известия»), «Чувашский Канаш» («Совет») и др.1.
Точна ли эта цифра? Думаю, что значительно преуменьшена, и вот
почему. Не так давно редакция «Правды» переслала в Публичную
библиотеку им. Ленина ряд низовых районных газет за 1932 г.— сотни
газет, о которых библиотека и слыхом не слыхала. Если так обстоит дело
с русской газетой, то в еще худшем, конечно, положении находится учет
национальных газет; оно и понятно: классовый рост печати
предъявляет к издательскому аппарату там, на низах, требования, которые
национальному работнику пока непосильны: национальные кадры все еще
и недостаточны (количественно), и не подготовлены (качественно).
1 Для удобства названия тюркских газет везде будут передаваться только в
русском переводе.
364

Поскольку издательство сосредоточено в руках правительства, в
руках партийных, советских или профессиональных организаций, ©се
хозяйство, все руководство построено планово.
Уже одни названия газет красноречиво «говорят о жизни
национальной газеты в разных аспектах — о неразрывной, органической связи
между частями единого союза народов, идущих к общей цели:
«Красная Татария», «Советская Туркмения», «Свободная Сибирь», «Красный
ойрот», «Новый мир», «Молодой ленинец» (это звание, дорогое
пролетариату, часто встречается в заголовках национальных газет),
«Комсомол», «Пионер», «Ленинская смена» и т. д.— все это звенья одной цепи,
закладывающие коммунистическое воспитание; и упорно-методично
повторяются эти понятия в национальной прессе. На этом «Ленинском
пути», ведущем к «Коммуне», светят: «Красная звезда», «Ленинская
искра» (эта «Искра», очевидно, напоминает о первом большевистском
органе, созданном В. И. Лениным, и эта искра сверкает и в
Узбекистане, и в Якутии), «Ленинское знамя» (оно 'развевается и в Дагестане,
и в Узбекистане); лод этим знаменем идет всюду пролетариат.
Кто эта миллионная армия новых людей, по классовому или
профессиональному признаку строящих новый мир? «Трудящийся казах»,
«Бухарский пролетарий», «Хлопкороб» (заполнивший Узбекистан),
«Бакинский рабочий», «Красный рыболов» (а рыба водится и в Каспии, и в
Аральском море), «Борчалинский текстильщик», «Пролетарий
Караганды», «Меховщик» (.в Татарии), «Магнитогорский рабочий»,
«Кооператор», «Печатник», подымающий голос и в Узбекистане, и в
Азербайджане.
И они борются, «Пролетарские кадры», «На стройке», «На ударной
стройке» за «Правду», за новое «Строительство», а оно идет всюду: и
в Азербайджане, и на Урале, и в Казахстане, и везде, где только есть
большевики; на всех постах, на всех участках многообразного труда
расставлены газеты: «Красный станок», «Челнок», «Свинец» (в
Семипалатинске), «Борьба за медь», «За металл», «За уголь» (за уголь
дерутся усиленно 4 газеты на Урале и в Киргизии), «Северный путь»,
«Нефтеперегонщик» (нефти, разумеется, Азербайджан уделяет большое
внимание и с бакинской «Вышки» зорко следит за ее добычей) ;
«Энергетика» (и в Азербайджане, и в Татарии) — бакинская газета в
каждом номере выписывает вверху слова Ленина о значении
электрификации; «Колхоз», «Коллективист», «За коллективизацию»,
«Социалистический путь», «Социалистическая деревня» (куда проник и
«Трактор»).
Чтобы социалистический труд был производителен, необходима
прежде всего грамотность — общая (но не простая грамотность, а
партийная, прививающая сознательность) и техническая.
Дорогу к учению о'блегчил теперь новый алфавит, изгнавший старое
арабско-мусульманское письмо, и в Татарии, например, объявлен
«Поход Яналифа» («нового алфавита»). «Борьба за учебу», «За культуру»
идет всюду на «Культурном фронте», и все растут и растут кадры «Культ-
армейцев»: «Безбожник», «Башкирский комвузовец»; «Хлопковые
кадры»— орган Среднеазиатского хлопкового института (борется за
красных специалистов социалистического хлопководства). За правильностью
просвещения масс следит в Казани орган ТСПС и ВАРНИТСО «За
пролетарские кадры», освещающий работу в вузах, втузах и техникумах,
а преданность идеям социализма поддерживает в Азербайджане газета
«За марксизм-ленинизм». Башкирская однодневка «Книгу в массы»
посвящена ударному трехмесячному продвижению книга.
Для освоения выстроенных заводов должна -быть повышена техни-
365

ческая квалификация, и этой цели служат органы, распространяющие
среди рабочих техническо-научные знания: «Наука и техника массам»
(в Баку), «Техника нефтяного дела»; «Керченский рабочий»,
обслуживающий машиностроительный завод, выпускает «Техническую страницу».
Но все зависит от организации труда, от расстановки сил; методы
соревнования и ударничества сгущают энергию: «Бригадир»,
«Бюллетень II Всесоюзного конкурса спаренных бригад имени XVII
партконференции» (говорит об упорной борьбе за пролетарскую .награду — за
переходящее знамя).
Все решают темпы, и не просто работают люди, отбывая часы; жизнь
подает им «Сигнал», «Гудок красного Востока»: это все «Ударник» -или
«Штурмовик», и где только нет этих ударников. Они проникают во все-
уголки советской жизни; десятки названий газет отражают широкий,
повсеместный энтузиазм, охвативший рабочих. И они идут на бой, на
жестокий бой («Камский аврал»), бросая в менее сильных бодрящие
лозунги; настойчивым призывом веет от заглавия газет: «Быстрота и
качество», «За большевистские темпы», «Будь готов». Впереди их ждет
«Победа»; «Мы победим» — уверенно говорит башкирская газета.
А когда плану грозит срыв, рабочие массы подымаются, потому что
прорыв на хозяйственном фронте — общая беда, и местной организации,
местной газете, сигнализирующей о 'беде, помогают большие
республиканские газеты, и тогда все рвутся «На штурм прорыва».
Они работают спокойно; они знают, что их мирный труд оберегают:
«Страж», «Красный воин», «Красноармеец», «Военкор», зорко
охраняющие границы Советского Союза; но и рабочий класс во всякую минуту
готов встать на защиту социалистического отечества («Даешь самолет»,
«Осоавиахим», «Я готов к труду и обороне» — так и говорит небольшая
азербайджанская газета). Он силен физически, потому что вопросы
физкультуры занимают подобающее место в системе его воспитания; здесь
находит полное выражение афоризм римлян: «Mens sana in corpore
sano» («Здоровый дух в здоровом теле»).
Выхваченные из сотен, эти заглавия раскрывают экономическую
географию Советского Союза; все это — живые эмблемы доподлинного
великого труда, показатели грандиозной стройки, идущей в национальных
республиках.
Естественно, что братская русская печать — для национальных
меньшинств надежный путеводитель; национальная газета нередко
перепечатывает статьи из русских газет — из центрального органа партии
«Правда».
Там, где население смешанное, там, где на производстве работают
бок о бок нерусские и русские,— словом, две, три народности,— газета
(двухстраничная или четырехстраничная) печатается на двух языках,
с двумя заглавиями: одна или две страницы отводятся под русский
текст и столько же обычно под текст на местном, тюркском, языке, обе
части равнозначны и равноправны.
Иногда национальная газета издается в Москве — здесь, в столице,
легче подобрать крепкий редакционный аппарат, чтобы потом
направить в провинцию мысли отцеженные, выверенные. В этом руководстве
из красной столицы нуждаются не только младописьменные народы
(алтайские тюрки, хакасы); в Москве выходит большая ежедневная
газета и на татарском языке «Коммунист».
Проводя общую генеральную линию партии на политическом,
хозяйственном и культурном фронтах, национальная газета служит и
местным нуждам; но она рассматривает всегда местные нужды под
углом общих, всесоюзных задач.
366

В каждой республике, в каждой автономной области, в крае есть по*
крайней мере одна большая газета, выходящая ежедневно, а в крупных
республиках — и несколько, до 5, в Узбекистане — 7 («Красный
Узбекистан», «Рабочий», «Новая Фергана», «Колхозный путь», «Красная
звезда», «Советский базар», «Молодой ленинец»). И по внешнему виду
большая национальная газета, 'например «Красная Татария», похожа на
столичную газету «Известия»: печатается на 4 страницах большого
формата (лишь изредка 'номер заключает две страницы), есть иллюстрации;
есть даже и объявления (театр) — отдел, отсутствующий в районной-
газете, которая носит исключительно деловой отпечаток. Есть газеты,
выходящие через день, через два, раз в пятидневку, раз в шестидневку,
наконец, дважды в месяц, и среди них — новый тип, получающий
большое распространение,— однодневки.
Все это комбинации, обусловленные местной обстановкой,
пробуждающейся от вековой дремоты местной жизнью в национальных
республиках. Так пытаются удовлетворить газеты бурный спрос на слово;
степень грамотности и интересы профессиональные — разнообразны; ,к
каждому слою населения, к 'каждому профессиональному союзу, к 'каждому
району, по его производственному признаку, подход различен. Вот,
например, у каракалпакской молодежи, рвущейся -к знанию, есть свой
орган «Красный студент». Узбекская газета «Ленинский путь» выпускает
специальную газету — войсковую («Боец»). На помощь Красной Армии:
идет и организация писателей в Самарканде: однодневка «На защиту»
полна литературно-художественным материалом ,и соответствующими,
иллюстрациям«; в Ленинграде сосредоточивается /большое количество
сезонников-татар; идя им навстречу, удовлетворяя их запросы, профсоюз
издает на татарском языке газету «Красный портовик».
Иногда в порядок дня выдвигается экстренно одна какая-нибудь
тема: весенний сев («Будь готов к севу»), и тогда организации
начинают печатать листовки, однодневки -и т. д.; так, «Комсоды» и
«Сберкассы» Андижана, чтобы поощрить накопление сбережений у населения,,
выпускают специальные бюллетени; на время какой-либо конференции,
съезда, заседаний горсовета, перевыборов комсомольской организации
выходит специальный бюллетень. А если на очереди стоит общая тема,
захватывающая республику, как, например, вторая пятилетка,—
объединяются крупные газеты, ряд газет, и совместно выпускают единую
однодневку.
Газеты работают дружно, сомкнутым строем; во имя общей цели,
для выполнения общей директивы, время от времени в редакции
большой газеты собираются представители газет поменьше; здесь
обсуждают они вопросы о том, как проводить очередную камланию: так, метод
работы ведет к координированной выдержанности, дает максимум
производственного эффекта. Этому служат также слеты, устраиваемые
газетой. Так, например, кумыкская газета «Ленинский путь» собрала у
себя по случаю 10-летия со дня основания Вседагестанский слет
корреспондентов, их у газеты "при тираже в 650 экземпляров — до тысячи.
Программа слета заключала два пункта: 1) итоги работы газеты, 2)
задачи рабкоров по укреплению колхозов.
У каждой республики или, больше, у каждого района есть свое
хозяйственное лицо, хозяйственный стержень, и вокруг него собираются
десятки газет; в Узбекистане, например, это хлопок, и «Хлопку»,
«Советскому хлопку», «Борьбе за хлопок», «За высокий урожай» (хлопка)
посвящено 13 »газет; они »издаются в городах, в кишлаках, в колхозах, на
фабриках, заводах, на крупных предприятиях.
Газеты рождаются на местах быстро, то однодневки, когда проводит-
367

ся экстренная кампания, то регулярные выпуски: большая газета
(татарская, башкирская, узбекская,— словом, это общее явление)
посылает специальную газету на производство, в район, чтобы показать
темпы работы: «Заря Востока» (это название русской газеты в
Тифлисе полюбилось и тюркам, и без перевода перешло к ним) выезжает в
Акетафу на МТС. Башкирский «Колхозник», издающийся в Давлеканове
(около Уфы), выпускает 4 небольшие выездные газетки; газетки эти
печатаются в центре для определенных районов и развозятся потом на
места. Сельмаш в Ташкенте выпускает две газеты: одну — по линии
производства («Машины — хлопку»); но успешное оборудование завода
зависит от снабжения завода материалом, и вторая »газета брошена на
руду («Хлопок и руда»), а от нее идут еще небольшие ответвления,
например «Комсомольский листок». При «Колхознике» (азербайджанском)
выходит для Шамхора «Страница МТС» и т. д.
Оборудование газеты, типографии все-таки сложно, а жизнь ставит
часто задачи, для успешного разрешения которых нужно слово. Так,
большая газета ищет выхода из, положения, идя на помощь району.
Здесь сказывается общий недостаток —слабая полиграфическая
база районов: в центре, в больших городах, сосредоточены большие
типографии (например, в Баку типография им. III Интернационала
обслуживает десятки газет), а на местах, в новых риках, царит необорудован-
ность, и этому 1Горю должно пособить распоряжение о переброске
типографских машин, гарта и т. д. из (городов для организации газет при
политотделах МТС. Кое-что перепадет 'несомненно и на долю
национальной «печати.
Эта система — шефствование более могучих газет (часто еще
объединяющихся для разделения труда) — обычна для советской печати,
точнее, для советского труда. Так продвигаются в гущу, равнодушную еще
недавно к слову, новые навыки; так бесплатной раздачей листовок,
однодневок завоевывает печатное «слово симпатии населения. И печатник
проявляет высшую степень сознательности, когда набор, верстку и
печатание газеты производит в общественном порядке — свой труд и
время рабочий бесплатно отдает великому общему делу.
«Большие дни» (День печати — 5 мая; Международный день
женщины — 8 марта и т. д.) дают большой материал для суждения о
культурно-общественном росте национальных республик. Повседневная деловая
работа на миг откладывается, и газета наполняется обзорами,
рисующими достижения национальной республики на различных фронтах.
Так, 5 мая (1933 г.) «Красная Татария» разъяснила значение
советской печати, -помогающей выполнять пятилетний план; здесь, между
прочим, рассказана и поучительная история о большой работе,
проводимой на заводе № 40, где в цехах издается до 50 стенных газет
(выходящих иногда регулярно раз в пятидневку). Восьмого марта были
подведены итоги женской работе в Татарской республике. Вот цифры,
наглядно говорящие об участии женщины в общей работе: из года в год
растет прежде всего число женщин на производстве; так, на меховом
производстве в 1928 г. 'было всего 400—500 женщин, в 1933 г.— 3266
женщин (из них 2055 татарок); в вузах и втузах в 1927/28 учебном году —
1627 женщин; в 1932 т. число учащихся увеличилось больше чем в два
раза: 3996 женщин (из них 1137 татарок). В татарском ЦИКе—31
женщина (из них 19 татарок).
В конце зимнего сезона бригады обследовали Государственный
академический театр в Казани, перестроивший работу после постановления
партии от 23 апреля 1932 г. о литературе: часть группы едет на гастроли
в национальные республики: в Азербайджан, Туркмению, Узбекистан
368

(репертуар — пьесы татарских писателей К. Тенчурина, Ишмуратова,
Шерифкамала и переводные пьесы: «Отелло», «Коварство и любовь»,
«На дне»), а часть труппы, выполняя, быть может, еще более полезное
дело, едет по колхозам Татарии, где наряду со спектаклями,
концертами организует театральные кружки (имеющие большое значение для
развития художественной самодеятельности), устраивает беседы-доклады.
Азербайджан справил весной 1933 г. 10-летие тюркского театра, и
в бакинской газете «Коммунист» (№ 95 от 24 апреля) помещен был ряд
статей о «Краснознаменном тюркском театре», этом могучем рычаге
в борьбе за культурную революцию, за воспитание трудящихся масс в
духе марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма.
Начало тюркского театра идет от первого борца за латинский
алфавит Мирзы Фатали Ахундова (чьи пьесы, впрочем, сперва ставились на
русском языке в Тифлисском театре).
В воспоминаниях Хаквердиева дана яркая картина былой
провинциальной глуши. В 1892 г. — всего 41 год назад — в Шуше любители из
учителей поставили пьесу X. Везирова («Жениться не то, что напиться
воды»). На сцене представлена была компания за игрой в кости. Когда
один из игроков случайно помянул «Хазрета Аббаса», в театре (ни
старики, ни тем более женщины в театр тогда еще не ходили) поднялся
невообразимый шум. Зрители повыхватили кинжалы и устремились
было на сцену — на «проклятых» безобразников. Волнение разрослось.
Автор пьесы должен был забаррикадироваться у себя дома, потом он
отправился к кади и на Коране поклялся, что у него в пьесе нет тех
кощунственных слов, а их от себя прибавил актер. Тогда кади успокоил
горожан; но в течение семи лет (до 1899 г.) ib городе запрещены были
спектакли.
Теперь в тюркском театре нарождается уже советский репертуар,
созвучный эпохе (пьеса Джафара Джабарлы «Яшар», проникнутая
пафосом соцстроительства); создан (в 1932 г.) «Тюркский театральный
техникум» и т. д.
В «Плановике» — органе Среднеазиатского планового института в
Ташкенте — поднимается важный для национальных республик вопрос
о языковом строительстве, о научно-общественной терминологии.
Неразработанность языка не только затрудняет понимание книги, но часто
искажает мысль, и автор статьи показывает, как на переводе
вскрывается идеология: употребление арабских слов обличает панисламский
уклон, тогда как персидский словарь — пантюркизм. Эти недостатки
говорят о необходимости скорейшего переустройства вузов, которые
подготовляли бы испытанные кадры работников (в Ташкенте 18 вузов,
а общее число учащихся в них — 25 тыс.).
Но ужасна в национальной газете не одна терминология; в
орфографии тоже полная анархия: пока огласовка, произношение слов скрыто
было за арабскими буквами, это мало бросалось в глаза, теперь новый
(латинизированный) алфавит выдает этот разнобой: орфография
иностранных слов, ходовых общественно-политических терминов,
международного словаря рабочего неустойчива; на протяжении одного номера
встречаются различные начертания.
В 1932 г. национальная тюркская газета печаталась новым
(латинизированным) алфавитом. И только у казахов заметил я одну-две
газеты, где латинский шрифт был вкраплен: вверху — заглавие, под одной
статьей — подпись «Голощекин» и на четвертой странице, внизу,—
небольшая заметка, а весь текст испещрен арабскими письменами. Власть
арабского алфавита сильна еще в глуши (с. Токаревка). На другой
газете процесс перехода на новый алфавит почти закончился: там, наобо-
24 В. А. Гордлевский
369

рот, арабский шрифт уже теряется среди латинизированного текста.
У алтайских тюрок живы, видно, еще старые миссионерские навыки, и
газета должна приучать читателя (знающего русский алфавит) к
новому алфавиту, давая сравнительную таблицу алфавита: нового —
латинизированного и старого — русского.
И это преобразование 'совершилось за какие-нибудь 10 лет—со
времени выхода в Бакутазеты «Новый путь» (в 1922 г.).
Номер от 21 октября 1932 г. посвящен исключительно этому
торжеству, но эта культурная победа увязана с соцстроительством, и, как
подчеркнул в приветствии Центральный комитет Азербайджанской КЩб),
«путь газеты за истекшие 10 лет есть борьба за нефть, за хлопок, за
генеральную линию партии, борьба против русского шовинизма и
местного национализма, разоблачение мусаватистов (местной буржуазии) и
иттихадистов (равнявшихся на Турцию)». Праздник «Нового пути»,
этого застрельщика нового алфавита не только в Советском Союзе, но и
во всем мире, был общим праздником, на который откликнулись
партийные, советские и научно-общественные организации братских республик.
Тираж газеты (средней газеты) колеблется от одной и до трех-пяти
тысяч; иногда газета, обслуживающая, очевидно, узкий круг читателей,
позволяет себе роскошь; так, тираж газеты «Шило» при типографии &
Коканде равен всего 100 экземплярам. Большие газеты печатаются в
десятках тысяч экземпляров; вот цифры тиража бакинской газеты
«Новый путь», первой поведшей борьбу за новый (латинизированный)
алфавит: в 1922 г. (первый год издания) — 1200 экземпляров (а первый номер
отпечатан был всего в количестве 500 экземпляров, и подписались тогда
на газету только служащие редакции и типографии), в 1924—1800
экземпляров, в 1926 г. (год переломный, когда Первый Тюркологический
съезд признал 'превосходство латинского шрифта над арабским) —6 тыс.
экземпляров, в 1928 г.— 7120 экземпляров, в 1930 т.— 21 300
экземпляров, в 1932 г. (через 10 лет) — 35 тыс. экземпляров.
"X£)Jq**T

QA^Q^C^Q^r Q^Q^Q^Q^
ПАМЯТИ В. В. РАДЛОВА
(1837—1918)
Пять длинных лет отделяют уже нас от смерти академика В. В. Рад-
лова, этого гиганта науки, а все так же остро зияет образованная era
уходом пустота. Организаторский талант Радлова был изумителен,
брался ли он за тюркологические изыскания, за музейную работу или за
собирание живых сил — всюду неизгладимыми бороздами наметил он
путь, и его преемникам нужно только следовать заветам наставника.
Старец, переваливший за восемьдесят лет, он юношеской энергией и;
бодростью увлекал тех, кто его окружал. Он умел заинтересовать и
сильных мира сего, и неофитов науки, и планы его постоянно разрастались в.
громадные предприятия. Он говорил на ex cathaedra, он не был
университетским профессором, «о к нему тянулись ученые, заслуженные к
молодые, и те семела, которые он бросал в «кружке алтаистов», на «Рад-
ловских вечерах», всходили и всходят на ниве урало-алтайского
языкознания.
В истории науки Радлов не только займет, как говорится, почетное
место; исполинская фигура его даст несомненно имя целому периоду
тюркской филологии, которая благодаря Радлову от кустарничества
перешла на строгий научный метод. Систематизация пронизала долгий
исследовательский труд Радлова. В филологических и этнографических
исследованиях все основывается у него на живом личном опыте; все шло
методично, и все было монументально.
От современных тюркских языков, изучение которых у него одного
было поставлено во всетюркском масштабе («Образцы -народной
литературы тюркских племен», десять больших томов, большинство с
переводом), он отошел к мертвым тюркским языкам, и у него заговорили
эпиграфические -памятники, рукописные листы енисейско-орхонской и
уйгурской письменности («Сборник трудов Орхонской экспедиции»,
«Die alttürkischen Inschriften der Mongolei», Кудатгубилик, манихей-
ские, буддийский тексты, отысканные в песках Восточного
Туркестана и др.). Он дал и словари, частный и общий («Опыт словаря
тюркских наречий», четыре больших тома, уйгурско-немецкий
словарь, изданный его у.чеником С. Е. Маловым). Таким образом,
возведена была надежная лингвистическая база для истории тюркских языков
от VII до XX в.
Словесный материал должен был увенчаться сравнительной
грамматикой тюркских языков; он издал в 80-х годах первую часть — фонетику
(«Phonetik der nördlichen Türksprachen»), но увлекающийся, вечно
движущийся вперед Радлов перестраивал, пересматривал положения
(о классификации тюркских языков) и успел написать только блестяще
24*
371

/подготовленные этюды («Die jakutische Sprache»,—«Alttürkische
Studien»),
Во время длительного пребывания в Сибири он наблюдал и жизнь
Тюркских народов и обработал «Дневник путешествий» в двухтомном
труде «Aus Sibirien», где высказал ценные мысли о шаманстве, о
кочевом быте и условиях перехода к оседлости и т. д.
Естественно, когда в 1894 г. Радлов был избран директором Музея
антропологии и этнографии имени Петра I при Академии наук, он
вложил накопленный ,и организованный опыт и из крохотного собрания,
умещавшегося в двух комнатах — «забытого и забитого склада
предметов», превратил Музей в первоклассное учреждение.
Стремясь к объединению научных сил, Радлов создал и Русский
комитет по изучению Средней и Восточной Азии, который поддерживал
начинания русских и французских востоковедов.
Натуре Радлова был присущ широкий размах, и он был
воплощением бескорыстного служения науке.
'Ъ^1<&(Г

QX^Q^G^
ВИЛЬГЕЛЬМ TOMCEH
(К семидесятилетию со дня рождения)
12 января исполняется 70 лет со дня рождения знаменитого датского
языковеда Вильгельма Том-сена. В истории сравнительного языковедения
имя Томсена, профессора Копенгагенского университета, вписано
золотыми буквами: обширные познания в области различных языков, как
европейских, так и азиатских, соединяются у него с тонкостью анализа,
граничащей с гениальностью. Труды Томсена открывали в науке нередко
новые горизонты. Уже в начале 70-х годов прошлого столетия он
приобрел в Европе славу первоклассного лингвиста, установив влияние древ-
негерманского языка на финские языки. В 1876 г. он прочел в Оксфорде
ряд лекций о сношениях ;в древности между русскими и скандинавами и
об основании русского государства. Лекции были изданы по-английски
и вскоре (в 1879 г.) переведены на немецкий язык. В этом сочинении, в
русском переводе, напечатанном Н. Ф. Аммоном в «Чтениях Общества
истории и древностей российских» (1891, кн. 1) и отдельно, Томсен во
всеоружии лингвистики явился сторонником так называемой норманской
теории. Оперируя над названиями Днепровских порогов,
сохранившимися у Константина Багрянородного *, и собственными именами рус*
ски:с князей и дружинников, Томсен доказывал, что большинство этих
имен встречается вообще у всех скандинавских народов, а некоторые
свойственны исключительно трем шведским провинциям (Упланд, Се-
дерманланд и Эстергетланд). Стало быть, отсюда были родом первые
русские князья.
Когда s 1889 г. сибирский -публицист и путешественник Н. М. Ядрпн-
цев, определяя местоположение древней монгольской столицы
Каракорум, открыл в долине реки Орхона (в Монголии) старотурецкий
памятник, воздвигнутый — как потом разъяснилось — в VIII в. Бильге-ханом
в честь своего младшего брата, героя Кюль-тегина, внимание ученого
мира снова было устремлено на загадочные рунические письмена,
находимые в Сибири (по р. Енисею) с начала XVIII в. Изучение этих
памятников тюркской филологии стало возможно опять благодаря
гениальному открытию В. Томсена, которому удалось в 1893 г. дешифрировать
алфавит орхонских и енисейских надписей. Предварительное сообщение о
дешифровке и анализ алфавита были переведены на русский язык
покойным туркологом П. М. Мелиоранским в «Записках Восточного
отделения Русского археологического общества».
Позже Томсен занимался ликийским языком и языком этрусков,
который он пытался сближать с кавказскими языками (лезгинским)...
Вот -схематично изображенные главнейшие моменты деятельности
373

Томсена. Помимо общего интереса, возбуждаемого сложностью проблем
и мастерсгвом их разработки, труды Томсена представляют для нас
особое значение еще потому, что касаются иногда народностей,
обитавших или обитающих на территории России.
День 70-летия рождения Томсена, отмеченный на Западе изданием
международного -сборника, задуманного по инициативе русских, не
пройдет бесследно и в России. По крайней мере Троицкосавско-кяхтинское
отделение Русского Географического общества — ближайший научный
центр к Орхону — устраивает вечером торжественное заседание,
посвященное чествованию датского языковеда В. Томсена и патриарха тур-
кологов академика В. В. Радлова, которому на днях исполнилось
75 лет.
^s^Jq^p

QX4 Q^T4 Q^eT4 Q^C^Q^C^Q^TQ^^
РУССКИЙ МЕЦЦОФАНТИ*
(К 70-летию акад. Ф. Е. Корша)
Сын Е. Ф. Корша, друга Грановского, Федор Евгеньевич с детства
вращался в тонкой атмосфере интеллектуальных и нравственных
запросов, царившей в доме отца, и это несомненно заложило фундамент
широкой образованности. Однако только благодаря прирожденной
интуитивное™, граничащей с гениальной проникновенностью, из него
выработался живой, своего рода vade mecum *, в котором заключен ответ на
сомнения и недоумения в области филологических наук. И так как мысли
у него облечены в сверкающую остроумием форму, которая
обескураживает даже противника,— понятно, как ценны бывают выступления
Корша в печати или на кафедре академической и публичной.
Официально (с 1883 г.) профессор римской словесности в Московском
университет, Ф. Е. Корш еще в конце 60-х годов обнаружил красочное
богатство своих лингвистических дарований. В «Заметке о слове»
хорошо сказалось (в 1867 г.) широкое знакомство Корша с языками
славянскими и восточными (джагатайским). Впоследствии он углублялся в
комменткровку стихотворений римских поэтов; писал «О турецком
языке семиреченских надгробных надписей»; предлагал этимологию
персидских или финских слов; исследовал фонетические законы армянского
языка; определял происхождение различных славянских слов; изучал
«Способы относительного подчинения», привлекая для «главы
сравнительного синтаксиса» примеры не только из языков индоевропейских, но
и семитских, тюркских и т. д. и т. д.
Первый знаток в мире метрики, он писал «О русском народном
стихосложении», исследовал «Древнейший народный стих турецких
племен», обьяснял древнеиндийские размеры и пр. Ученый мир ждет
теперь от Kopria трактата об арабской метрике, который он однажды на
заседании Восточной комиссии обещал написать...
Ритмическая |речь находила © Корше восторженного поклонника. Он
погрузился в изучение «Слова о полку Игореве», анализ которого был
первой его печатной работой, и хотел уловить в этой работе
стихотворный строй. Он расточал блестки своего остроумия, разбирая «вопрос о
подлинности окончания „Русалки" А. С. Пушкина по записи Д. П. Зуе*
ва» и т. д.
Давно исключительная, яркая многосторонность научных интересов
Корша обращала на себя общее внимание и вызывала безграничное
изумление. В 1892 г. Ф. Е. Корш, профессор-классик, был приглашен в
специальные классы Лазаревского института для преподавания
персидского языка. В 1896 г., когда праздновался 30-летний юбилей его науч-
375

ной деятельности, Московский университет возвел своего питомца в
доктора сравнительного языковедения honoris causa. В 1900 г. Корш был
выбран. Академией наук в академики (по отделению русского языка и
словесности) и скоро стал в Академии во главе комиссии по изданик>
сочинений Пушкина. Так громогласно было засвидетельствовано
различными учеными учреждениями выдающееся значение Федора Ев- .
геньевича Корша.
«Я — дилетант»,— скромно 'говорит о себе иногда Ф. Е. Корш, когда
к нему обращаются за справками; но всякий специалист, которому
приходилось или приходится сталкиваться с ним, видел, как изумлял этот
«дилетант» знанием тонкостей и мелочей, ускользающих от
«присяжного ученого>.
Языки славянские, классические, романские, германские, восточные,,
финские одинаково ему близки; он проник в их строй и дух и свободно
можег (изъясняться на них, процитировать какое-нибудь стихотворение
(он пишет по-гречески, тю-латыни, по-датски, по-татарски и пр.). До сих
пор жажда знания новых языков жива в нем; так сравнительно недавно
он изучил мадьярский (венгерский) язык.
Он разгадал тайны стиха и легко, как поэт «божией милостью»,
переводит или, точнее, воссоздает на русском языке стихотворения
иностранных поэтов: он переводил Сафо, Горация, Катулла, персидских
поэтов (Джеляледина Руми, Омара Хайяма и др.); У него есть переводы с
новогреческого, румынского, датского, польского, итальянского,
арабского, словенского (собрание »стихотворений Преширна)... И друзья
поэзии были бы несказанно рады, если бы стихотворения, в большинстве
рассеянные в журналах .и книгах (даже литографированных), были
собраны в один том.
Однако ;в языковедении Ф. Е. Корш ищет не только удовлетворения
своей научной пытливости или эстетическим побуждениям; у него язык
тесно связан с интересом к народу, носителю языка. Всякий народ для
него — живой организм, и он отстаивает идеалы народа, когда на своем
пути они 'встречают неожиданные препятствия. Так, у всех в памяти,
как горячо ратовал он в «Украинской жизни» в защиту прав украинской
народности.
И это признание прав на свободное развитие за каждым народом
побудило Корша взять на себя руководство вновь возникшим «Обществом
славянской культуры», задачи которого, собственно, выходят из границ
кабинетных занятий.
Председатель Общества славянской культуры, председатель
Славянской комиссии Археологического общества, председатель
диалектологической комиссии, по его представлению учрежденной в Москве
Академией наук, естественный председатель Восточной комиссии, организатором
которой он явился 25 лет тому >назад,— всюду Ф. Е. Корш умеет
оживить работу и сосредоточить на себе напряженное внимание; всюду он —
желанный гость и собеседник: много он видел и умеет обо всем
рассказать образно и занимательно; и жаль, что речи Корша, вскользь
брошенные замечания, не закрепленные печатью, быстро распыляются,
чаруя одних слушателей, а не читателей.
Несомненно, завтра, 22 апреля, когда Ф. Е. Коршу исполняется
70 лет, ученые и общественные круги города Москвы — да и не одной,
надо полагать, Москвы — сольются в дружных пожеланиях, чтобы
надолго сохранялись в юноше-старце ясность мысли и бодрость
духа.
Пусть, таким образом, исполнятся над ним слова близкого его
сердцу поэта, Горация (I, 31):
376

Frui paratis et valido mihi,
Latoë dones ac, precor, intégra
Cum mente nee turpem senectam
Degere nec cithara carentem.
(О, даруй мне, умоляю тебя, сын Татоны, »наслаждаться плодами
своих приобретений, сохраняя крепость тела и трезвость духа,— и не
вкушать презренной старости, будучи лишенной способности играть на
лире!) *.
^SQÏG^P

QX^Q^Q^
Ф. E. КОРШ
(1843—1915)
I. У ГРОБА Ф. Е. КОРША
Миллер, Фортунатов, Корш... Какая блестящая нераздельная
триада, которая воскрешает свернувшуюся уже золотую страницу
Московского университета! На протяжении одного какого-нибудь года судьба
безжалостно выкосила «московскую школу филологов», создавшую
Московскому университету в Европе громкую славу; 16 февраля ушел из
жизни старший представитель академической троицы, учитель
Вс. Ф. Миллера и Ф. Ф. Фортунатова, Ф. Е. Корш.
Как о Гомере спорили когда-то семь городов, так идет благородное
соревнование между учеными из-за Корша: для классиков (латинистов
и эллинистов), славистов, востоковедов, историков литературы,
исследователей метрики и т. д. гордость русской науки Корш — свой человек,
наперебой хотят все включить Корша в свой кружок или ученый цех,
а он, этот феноменальный знаток живых и мертвых языков, на лице
которого мелькала лукавая великорусская усмешка, недоумевал,
вероятно, и изумлялся, потому что в своих научных исканиях гениальный
«дилетант» (как называл себя иногда Корш) был многограннее кастового
ученого.
Разгадав тайны строения речи, он уже легко постигал языки, будь
то индоевропейские, финские, тюркские и др., и речь, одухотворенная в
живом образе человеческом, была ему близка; экскурс в область
языковедения обращался у него в волшебную сказку культурных
взаимодействий народов.
Знание языков нарастало в нем безостановочно, хотя, быть может,
бессознательно: толчок извне, и из вещих уст Корша лились неведомые
звуки, как зачарованный внимал им тогда заброшенный на чужбину
балканский славянин, грек, финн, пожалуй что тунгус. В пансионе
Циммермана из Корша хотели сделать слависта, но для усвоения славянских
языков в училище было слишком мало данных, вспоминал недавно
Ф. Е. Корш.
Однако подошел момент, заграничное путешествие (в конце 60-х
годов) столкнуло его со славянами, и в нем сказался глубокий знаток
славянских языков, поклонник славянских поэтов. Впоследствии эти
«сюрпризы» повторялись периодически: так, нежданно-негаданно Корш
обнаружил знание финских языков, приведшее в изумление финляндских
филологов).
378

Великоросс, отдававший ясный отчет, как сложился исторически тин
великоросса, Корш невольно интересовался урало-алтайскими языками
(финскими, мадьярским, тюркскими); перед языковедом-палеонтологом
раскрывались тайны исторической этнографии Восточной Европы; он
пригоршнями бросал вскользь мысли, которые — увы! — все еще ждут
прилежного пахаря.
В тяготении к языкам восточным, заложенном еще >на
университетской скамье полиглотом П. Я. Петровым *, сыграло роль вступление
Корша в Лазаревский институт восточных языков, где он с 1892 г.
преподавал персидский язык (к удивлению и стыду, ни один из его курсов
ло персидским поэтам не издан даже литографски!). Здесь Корш
вращался как бы в живом этнографическом музее. Поэт ,в душе, он,
конечно, должен был -преклоняться перед красотами персидской поэзии, но
в языках тюркских видел славист богатое поле для исследования,
'невозделанную целину, которая стыдливо таит ответы на судьбы русского
яшка.
Так, язык представлял для Корша поэтическое слово, отражающее на
себе душу народа, и средство для проникновения в доисторическую его
биографию.
Ф. Ь. Корш разумел, так сказать, языки человеческие и ангельские,
но это не была «медь звенящая или кимвал бряцающий». Он ощущал
теплоту жизни в народе, носителе языка; народы, «униженные и
оскорбленные», языки которых говорят о богатстве духовной жизни,
находили в нем защитника и покровителя. Серб мог сказать, что Корш —друг
сербов, но то же заявлял и финн, что Корш друг финнов.
На первом плане, однако, стояли у Корша русско-польские и
русско-украинские отношения. Накануне империалистической войны, чутко
угадывая трагизм польского и украинского народов, Корш намечал в
своих публицистических статьях основы разумной внутренней
политики. Свобода слова — вот лозунг Корша; в свободе слова видел он залог
правильного национального развития и мощного единства государства.
Когда в Москве праздновали 70-летие со дня рождения Корша, он
поднял на банкете бокал за грядущее братство народов; теперь тост друга
-обездоленных народов приобретает символическое значение.
Он стоял также на страже университетского устава 1863 г.,
полемизируя с проф. Любимовым на страницах «Русских ведомостей» под
псевдонимом «Другой из подписавшихся» (под протестом против донос-
ных статей).
У Корша была не только отвлеченная любовь к народу; прежде всего
Коршу дорог был человек. Молоденький студент из провинции, инородец,
иностранец охотно шли в гостеприимный дом, хозяин которого
подкупал редкостной простотой обращения.
Корш, как школьник, умел пошутить, он пересыпал беседу на тему,
научную или общественную, остроумными рассказами из «виденного
и пережитого». Все вокруг него заражалось смехом... Кто раз был у.
Корша, навсегда уже сохранял светлое воспоминание о московском^ чуде-
чудном, диве-дивном.
Он ушел; современники могут утешать себя мыслью, что они
испытали на себе чарующую прелесть живого слова Корша, наслаждались
духовным общением с гениальным человеком, которого, может быть, не
сумели как следует уберечь. Но Корш — национальная гордость, и
общества и учреждения, возвеличенные его участием в их трудах, должны
позаботиться о том, чтобы собраны были воедино сочинения Корша,
ученые и поэтические, разбросанные в десятках русских и иностранных
изданий.
379

II. Ф* Е. КОРШ
(Общая характеристика)
Ф. F. Корш был любимец Харит *; мера дарований, отпущенных ему^
судьбой, была почти безгранична. В слове, законы которого были ему
ясны с формальной и внутренней стороны, он угадывал сокровенные-
тайны жизни народа.
Поклонник Москвы, которая была для него, как он выразился
однажды по-персидски, «Каабой сердца» *, Ф. Е. Корш легко сбрасывал
оболочку великоросса и перевоплощался: он говорил, он мыслил, он
чувствовал — как римлянин, эллин, болгарин, серб, украинец, грек,
датчанин, татарин и т. д. Он претворил в гармоничное единство все, что
отражает на себе общечеловеческое достояние, и все, что отделяет один народ
от другого. Ф. Ь. Корш знал человека, смеялся над ним, но и любил
ею. На диво все это перемешалось в нем, создался столикий Корш.
Изумительное проникновение в дух народа облегчалось Коршу
безбрежною шириною умственного горизонта. В доме отца, друга Герцена
и Грановского, наблюдал он в Петербурге и Москве цвет общества;
вращаясь в тонкой атмосфере умственных и нравственных запросов, развил
он в себе пытливость; память у него была острая: все что раз слышал
он, навеки западало ему в голову. Сын участника
литературно-философских кружков 30-х годов XIX в., Ф. Е. Корш, конечно, должен был
полюбить гуманитарные науки. От природы унаследовал он необычайный дар
интуитивного познавания языков, а обстановка в пансионе Циммермана
и в университете благоприятствовала развитию в нем лингвистических,
наклонностей.
В течение всей жизни жадно тянулся Ф. Е. Корш к слову. Живая,
образная речь Корша, брызжущая остроумием, влекла к нему
международную толпу. Вокруг Корша звучали языки восточные и западные.
Приток впечатлений шел безостановочно и находил ясный отклик в
многогранной, вечно юной его душе; так постепенно развертывалась в нем во
всю ширь богатая гамма человеческих переживаний.
Ф. Е. Корш, исследуя что-нибудь, подходил как любознательный
человек, ищущий поучения, но ученик быстро перерастал учителя, <и слово
«дилетанта» уже передавалось из уст в уста, он бессознательно
превращался з специалиста, мнение которого иногда оспаривалось, но всегда
внимательно выслушивалось. Впоследствии книги — пособия
литературные — у Корша стояли все-таки на втором .плане, слово было для него
непосредственным главным источником, он шутил над бесполезными
запугивающими примечаниями, «дреколиями науки» К Плоды чтения он
давно переварил, они отлились у Корша в собственные мысли, и генезис
их был затерян для него.
Сызмала усвоил скептический ум Корша недоверие к сомнительным
•авторитетам, ведь самоучкой изучил он ряд языков, самоучкой из книг
постиг он точный метод сравнительного языковедения, да и темы для
исследований нередко намечались впервые и 'были по плечу одному
Коршу.
Мысли у Корша скользили и мелькали как в калейдоскопе, ему
некогда было фиксировать их на бумаге; мешала, пожалуй, и «славянская
лень», над которой он добродушно подшучивал. В печать попала малая
толика духовного наследия Корша. Но, разговаривая, Ф. Е. Корш на-
1 У самого Корша примечания насыщены содержанием, они убраны из текста, по-
тому что представляют побочный экскурс, который связан, однако, с циклом вопросов,
затронутых в статье.
380

распашку раскрывал богатства своего ума, скопленные чтением и
думами. Беседа беспрерывно рождала в нем мысли, он излучал неистощимый
блестящий запас догадок, соображений... Частица Корша оживала
потом в труде собеседника, а сколько мыслей погибло безвозвратно!
Со смертью Ф. Е. Корша сошел в могилу ученый — краса и гордость
русского народного гения.
1
Три мира — классический, восточный и славянский — рано пленили
Ф. Е. Корша. На время, пока преподавательский круг был ограничен у
него университетом, классический мир брал как будто перевес, но вое
явственнее со второй половины 80-х годов выступал у него интерес к
Востоку и славянству. Воспитанный на наследии античного мира, Корш
сумел тонкость чутья и точность анализа перенести на все области
научного 'исследования. Он понимал, что Восток 'наложил неизгладимый след
на славянство; и, подчеркивая, что он неславист, что он не ориенталист,
освещал все-таки темные закоулки из истории жизни языков, которые
он рассматривал на фоне культурных взаимодействий. Дробление его
научных сил вытекало сколько органически, из непреоборимой
потребности натуры, столько же из сознания необходимости, ибо «жатва —
велика, а деятелей мало».
Слово со стороны формы и содержания, языки, мертвые и живые,
захватили Корша уже со второй половины 60-х годов. Он преобразовал на
историко-филологическом факультете преподавание классических
языков, выведя их на широкий простор сравнительного языковедения.
Хороший классик должен 'быть языковедом, и Ф. Е. Корш, университетский
учктель Ф. Ф. Фортунатова, обратился в последователя
«фортунатовской лингвистической школы», хотя, верный своему правилу, он
отказывался беспрекословно jurare in verba magistri (клясться именем
учителя). Вопросы языковедения, история звуков, условия
происхождения звуков с физиологической точки зрения занимали также Корша, но
чаще старался он в университетских курсах построить общую
грамматику языка, предлагая или специальное введение, ,или «комментируя
античного автора. Так, когда вышла (в 1880 г.) греческая грамматика Г. Мей-
ера, Корш прочел лингвистическое введение в Илиаду об общегреческом
языке; он читал среднегреческий (византийский) язык, вульгарный
латинский (курсы по Плавту). На западе эти курсы, отпечатанные
преподавателем, создали бы автору славу, открыли бы новые перспективы; в
условиях старой русской жизни университетские курсы отливались
нередко в неряшливые подстрочники, которые преследовали узкую,
экзаменационную цель.
Корш читал в университете сперва греческих авторов, потом —
римских, большею частью это были поэты; из прозаиков Корш охотно
комментировал ораторов, потому, вероятно, что ощущал в них биение
жизни, его увлекала также ритмика ораторской речи. Крохи
университетских лекций Корша попадали иногда в печать (например,
отшлифованные переводы его из «De oratore» Цицерона украсили страницы
«Филологического обозрения»). В «Критических замечаниях» Корш
обнаруживал редкостный дар конъектуральной критики текста. Конъектуры
Корша всегда остроумны. Помогало ему также глубокое знание языков:
странная игра слов в греческой эпиграмме, например, указывала ему на
славянское происхождение лица, на которое она составлена. От вещего
дуновения Корша «мертвые» классические языки оживали, перед
студентами воскресали в плоти и крови люди античного мира.
381

Синтаксис речи, исследование логических и психологических законов
человеческой речи широко затронуто Коршем в диссертации на «степень
доктора римской словесности «Способы относительного подчинения.
Глава из сравнительного синтаксиса» (Москва, 1877); здесь подобраны
примеры из языков индоевропейских, семитских и тюркских.
Синтаксический строй речи, стиль эпохи, стиль писателя Корш постиг в
«совершенстве и на этом строил веские выводы о времени написания какого-нибудь
памятника языка, о языке оригинала спорного памятника и т. д. Он знал
это и показывал иногда «фокусы»: так,_он воспроизвел однажды языком
эпохи Петра Великого] «универсалы Петра Великого к буджацким и
крымским татарам», сохранившиеся только в турецком 'переводе2.
Ориенталист 'найдет в докторской диссертации Корша промахи и
ошибки в синтаксисе арабского и турецкого языков. Видно, что для
профессора-классика это еще чужая сфера. Правда, на университетской
скамье заложено было проф. П. Я. Петровым в Корше знание языков
восточных; но только общение с представителями восточных колоний в
Москве, которые шли в дом «шейха» Корша, углубило его познания;
а когда в 1892 г. Корш был приглашен в Специальные классы
Лазаревского института восточных языков для преподавания персидского языка»
он вращался уже как в живом этнографическом музее. Классические
языки надолго были заброшены. Сознавая, как важно для России
знакомство с Востоком, он устремил свое внимание на языки Ближнего
Востока, преподавание которых было представлено в Специальных классах.
Для Корша, как для слависта, языки тюркские заключали богатое
поле для исследования, он «вспахивал целину», и эта -сторона
многообразного научного труда Корша оставила прочные следы.
Уже в 1885 г. Корш написал под видом рецензии на словарь Микло-
шича «Die türkischen Elemente in den Südost und ost-europäischen
Sprachen» обзор-дополнения, в которых систематизировал и
исправлял беспорядочный материал Миклошичаа. Корш
работал урывками, он писал часто «по поводу». Когда безвременно умерший
профессор-турколог П. М. Мелиоранский затронул вопрос о тюркских
элементах в «Слове о полку Игореве», Корш, давно уже пристально
изучивший этот памятник, с юношеским задором вступил с ним в
полемику и разбросал в ответах ряд ценных замечаний и наблюдений над
тюркскими языками и народами 4...
Кругозор Корша расширялся все больше и больше, он хотел
заглянуть в доисторическую эпоху для того, чтобы уяснить словарные заимст-
вованля славянских языков с Востока и Запада. Его манил к себе
загадочный Восток. «Обследование восточных, особенно северноазиатских
и среднеазиатских элементов в славянских языках,— писал однажды
Корш,— представляет собою долг русских ученых». На это толкали
Корша западноевропейские исследователи — работы Пейскера <и Мунка-
чи5. Слово представляло для Корша культурно-исторический памятник,,
говоривший о заимствованиях <и влияниях; так, в статье «Владимировы
боги» он доказал неславянский характер богов (Дажьбог, Симорьгл,
2 См. «Древности восточные», т. I, вып. 3, [1893], стр. 465—483.
3 «Archiv für slavische Philologie», t. VIII, IX (3 статьи; обзор остался,
по-видимому, неоконченным).
4 Ф. Е. Корш, Турецкие элементы в языке «Слова о полку Игореве», СПб., 1904.
5 Так возникали заметки Корша: «О некоторых бытовых словах, заимствованных
древними славянами из (так называемых) урало-алтайских языков», — «Сборник в
честь 70-летия Г. Н. Потанина»; «Несколько лингвистических данных для исторической
этнографии Восточной Европы», — «Сборник в честь 70-летия Д. Н. Анучина» и др.
В последней статье Корш языковед-палеонтолог устанавливает соприкосновения
между севером (языками финскими) и югом (языком армянским).
382

Мокошь, Хоре, Волос), внесенных в киевский пантеон Владимиром
(см. «Сборник в честь проф. Н. Ф. Сумцова»).
Таким образом, восточный мир был для Корша средством для
познания мира славянского. С первых шагов научной деятельности Корша
славянские языки служили предметом исследования; рецензия на
«Слово о полку Игореве» (изд. Тихонравова) была литературным 'первенцем
Корша («Московские университетские известия», 1866, № 2). Уже в
университете общительный Корш водился со студентами-поляками и
успел полюбить польскую литературу, а во время путешествия за
границу (в конце 60-х годов) он воочию наблюдал славянский мир: он
читал в библиотеках памятники вымерших балтийских славян, входил в
сношения со славянскими деятелями и т. д. Практическое знание
славянских языков у Корша было виртуозно; выучивал языки он шутя; так,
например, он изучал болгарский язык на корректурах словаря
Дювернуа. Он безошибочно определял русские говоры и свободно объяснялся
на них: он заговаривал на каком-нибудь наречии и быстро переходил
на наречие собеседника.
Погруженный в анализ слова, как сочетания звуков и как памятника
культурно-исторического, Корш иногда отвлекался от задач
языковедных. Челотчческая речь представляла для него материал для
психологии народного творчества. В печатных сочинениях, однако, сохраняются
только слабые отзвуки мыслей Корша. Предварительно Корш
проделывал громадную «черновую» работу, перед ним воссоздавалась теория
народного творчества, 'народная поэтика, но для аудитории Корш
предлагал готовые, конечно, выводы: кабинетным исследованием заниматься
уже были некогда. Корш обращался в оратора, слово которого
напряженно воспринималось публикой. Так как в языке раскрывалась перед
Корше.м душа народа, он охотно определял, насколько писатель уловил
в своих произведениях национальные черты и может поэтому
почитаться поэтов народным. Первый этюд из психологии творчества
заключается в актовой речи Корша «Римская элегия и романтизм» (отчет
Московского университета за 1898 г.); впоследствии были написаны (или
записаны за лектором) статьи: «О комизме Гоголя» (в сборнике «Гоголевские
дня в Москве»), о Шевченко (в сборнике, посвященном памяти
Т. Г. Шевченко, М., 1912); характеристики Преширна, Словацкого.
2
Так ог физиологической природы слова шел Корш к психологическо -
му анализу неслышных настроений. Он мог уловить колебания языка,
он подслушивал в речи ритм, гармонию языка. Тонкий слух и
музыкальное чутье Корша сразу схватывали соответствие между словом и
количеством времени для его произнесения. Он улавливал ритм в речи,
как бы она ни была запутана искажениями. Но стих — осуществление
размера в языке представляет создание эпохи; поэтому Дорш легко
открывал в стихе архаические основы, позднейшие наслоения, потому что
там запечатлено было для Корша реальное движение, породившее
форму стиха. Первый знаток метрики, Корш написал глубочайшие
исследования о стихосложении у различных народов: «Введение в науку о
славянском стихосложении» (Сборник по славяноведению, II); «О русском
народном стихосложении. I. Былины» («Известия отделения русского
языка и словесности, т. I, кн. 1—2) с экскурсом в область русского
ударения; «Слово о полку Игореве», где, восстановив ритмический строй
памятника, сопосгавил поэму с великорусскими былинами и
украинскими думами («Исследования по русскому языку», т. II, вып. 6); «Древ-
383

нейший народный стих турецких племен» («Записки Восточного
отделения Русского археологического общества», т. XIX) и т. д. -и т. п. О чем
бы ни говорил или ни писал Корш, он неизменно уклонялся в сторону
ригма. Натура цельная, гармоничная, он во всем искал ритм. Уже
магистерская диссертация Корша «De versu Saturnio» (M., 1868)
посвящена анализу ригма в латинской речи — древнейшему латинскому стиху;
он открыл там новую цезуру, которая в честь его названа французским
исследователем стиха (Havet) «Коршевской цезурой». Образец
классического анализа стиха Пушкина заключен в «Разборе вопроса о
подлинности окончания „Русалки" А. С. Пушкина по записи Д. П. Зуева»
(«Известия Отделения русского языка и словесности», т. III, кн. 3;
т. IV, кн. 1—2). Так, подделка подвинула Корша на одно -из
обстоятельных психологических наследований о языке поэта.
Раз тайна стихотворства была разгадана, Корш, у которого была
тонкая восприимчивость, конечно, и свои мысли должен был отливать
в стихи. Поэт Ф. Е. Корш переводил или, вернее, воспроизводил на
русском язык.» поэзию европейских и азиатских народов, в языках которых
он свободно разбирался. В переводах Корш обретал эстетическое
самоудовлетворение; поэзия была его стихия. В университете на
классическом семинарии упражнял он студентов в писании латинских стихов.
Пушкина переводил он на латинский язык стилем Горация; латинского
поэта перекладывал на греческий язык и т. д. (образцы в сборнике
Ikscpavoç, Копенгаген, 1886).
Переводы Корша открывали поэтов, в русской литературе
неизвестных, и это его крупная историко-литературная заслуга. Так, он
откликнулся на столетний юбилей со дня рождения Ф. Преширна, «лучшего из
словенских и одного из лучших -славянских поэтов», которого
впоследствии он сравнивал по значению с Пушкиным или Мицкевичем, потому что
он явился выразителем дум своего народа; Корш ознаменовал юбилей
изданием «Стихотворений Фр. Преширна. Со словенского и немецкого
подлинников...» (М., 1901), с обширным введением, заключающим
биографию поэта и обзор его стихотворений со стороны содержания и
формы. В «Римской элегии и романтизме» дан целый ряд художественных
переводов из Катулла и др. Скоро в издании Сабашниковых выходит
сборничек переводов из персидских поэтов, пед>ед красотами которых
Корш восторженно преклонялся; «мысль перса,— говорил Корш во
вступительной лекции в Лазаревском институте,— вдохновляется от сердца».
Сухой перечень языков, с которых Корш переводил, по своей
многочисленности обратился бы в синодик; когда переводы Корша будут
собраны, во всей яркости засияет его поэтическое дарование.
Но у Корша находилось и свое поэтическое слово для выражения
волновавших его дум. Для Корша был безразличен язык, но он замечал,
что для передачи задушевных мыслей ближе всего ему язык украинский.
Из оригинальных стихотворений Корша характерно написанное в 1889 г.
стихотворение «Пустота» («Русское обозрение», 1891, № 2, стр. 625—
626). Корш обнажает перед читателем свою душу; оказывается,
неотступно преследует его мысль о бесплодно, без радости >и любви,
прожитой молодости:
Хоть не юноша я и, быть может,
Мною жизнь уж почти прожита,
Все одно меня давит и гложет:
Пустота, пустота, пустота!
384

Да и был ли уже точно я молод?
Иль мне грезилась юность во сне?
С ее пира я вынес лишь голод,
И теперь не затихший во мне.
В полном сердце свободная сила
Бушевала, как горный поток,
Но напрасно исхода просила:
Я остался, как был, одинок.
И покуда меня не оставит
Юных дней золотая мечта,
На меня наступает и давит
Пустота, пустота, пустота!
Это — крик одинокой души, одиночество поэта, который, оглядываясь
кругом, наблюдал тупость мысли и черствость сердца.
3
Пели язык — душа народа, идеалы народа должны воплощаться в
языке, и языковед, знания которого не мертвый капитал, должен
защищать народ, носитель языка. Вывод этот логически напрашивается для
человека, мировоззрение которого выпукло-ясно « законченно-цельно.
А у Корша вдобавок изучение языка шло от живого человека. До лоры
до времени, однако, он находился вдали от политики; политические
направления были для него безразличны: по своему характеру это был
податливый человек, которого легко можно было переубедить и склонить
на свою сторону. Впрочем, свобода академического преподавания, от
которой зависела продуктивность научного труда, и в годы реакции была
для «старого либерала» (как называл себя Корш) дорога. На столбцах
«Русских ведомостей» принял он горячее участие в полемике с проф.
Любимовым, который в своих доносительных статьях подрывал устои
университетского устава 1863 г.
1905 год произвел в Корше переворот. В политической брошюре
«Голос из партии 17-го октября *» (М., 1907) Корш бросает свет на перелом
в своих общественных взглядах; перелом этот был для него
благодетелен. «Я не политик,—писал Корш,— и потому, живи я где-нибудь в
Западной Европе, мне и в голову бы не пришло высказываться по вопросам
государственного устройства и управления. Но в России — дело другое».
Выступление на поприще публицистики было для Корша все-таки
неожиданно, он думал, что это «в первый раз (и, вероятно, в последний)».
Разочаровавшись в «союзе 17-го октября», Ф. Е. Корш высказывает
мысли о политике, общественном равноправии российских граждан,
которое составляет небходимое условие единого мощного государства.
Правда, среди великороссов, язвит Корш, преобладают крайности: или
проповедуются погромы, или, наоборот, беспорядочный радикализм,
готовый распинаться за политические права гиляков. Корш выбирает
златую средину: он против политической автономии, но он стоит за
сохранение национальностей с их языком .и собственной культурой, «чтобы
род человеческий не превратился © человеческое стадо... Национальность,
обладающая особым мировоззрением, вносит в общечеловеческую
сокровищницу знаний и мыслей отличную от других точку зрения на вопросы,
25 В. А. Гордлевский
385

занимающие все человечество... Устройство сложного государственного
организма должно быть таково, чтобы каждая часть дорожила своей
связью с целым». Так pa-ссуждает «-чистейший великоросс», который
давно уже неодобрительно смотрел на политику насильственного обрусения
в Финляндии или на Кавказе.
Понятно, что, когда в 1908 г. в Москве было основано Общество
славянской культуры, Корш единогласно был избран в председатели. Но,
конечно, прежде чем думать о культурном объединении славян,
необходимо было уладить внутренние разногласия. Общество славянской
культуры отрывало Корша от кабинетной работы, но как рыбе вода, так
Коршу нужны были живые люди, нужна была широкая общественная
арена; из тихой квартиры во втором Ушаковском переулке (на
Остоженке, теперь Метростроевская) Корш спустился в гущу жизни, где шли
ожесточенные страстные споры. Корш, выковавший в себе долгим
научным мышлением беспристрастие, напоминал о выводах, которые
неизбежно вытекали из исторических фактов. Против Корша,
оперировавшего с научными аргументами в руках, идти было трудно: это значило —
вводить в науку политиканство.
Корш откликался на вопросы, волновавшие славянский мир: во
время аннексии Боснии и Герцеговины Австрией в период Балканской
войны и др.; но полнее всего захватили его русско-украинские отношения.
В ответе на анкету, предложенную журналом «Украинская жизнь»,
Корш писал, что украинским вопросом интересуется давно. И это
были, конечно, не пустые слова. В 1905 г. под председательством Ф. Е.
Корша была образована в Академии наук комиссия по вопросу «Об отмене
стеснений малорусского печатного слова». Обстоятельная записка об
этом была составлена Ф. Е. Коршем (с разрешения Академии
переиздана в 1910 г.).
Ратуя за украинцев, Корш исходил из общерусского единства: в
разнообразии русских языков раскрывается богатство племени русского,
культурное приобретение украинцев — общерусское приобретение и
должно поэтому вызывать во всех радость. «Единство названия целых
трех племен (великорусского, малорусского, белорусского),— писал в
одной статье Корш,— да ведь это залог братского единения и счастья
всех!» Когда-то, в XVII в., на Украине высоко стояла культура, оттуда
выписывались в Москву ученые, а теперь грамотность падает;
преследования внесли разлад в жизнь украинского народа. Зарубежная Русь,
Галиция, обратилась для украинцев в «обетованную землю», и, конечно,
здравый политический смысл подсказывает, что необходимо все в корень
изменить, а то это на руку Австрии, которая может использовать этот
раскол. Корш признавал естественной симпатию украинцев к
«закордонным соплеменникам», но предупреждал от увлечения австрийской
политикой... У украинцев есть задатки самостоятельной культуры; чтобы
росток пустил корни, необходима национальная школа, где преподавание
шло бы на родном языке... Живой темперамент Корша сообщал статьям
(печатавшимся в журнале «Украинская жизнь» и в газетах) горячность
и убедительность; бесспорные факты облечены были у Корша в
блестящую форму, которая ослепляла и обескураживала противника.
Смерть унесла из жизни стойкого друга славян. Горечь утраты
смягчается только сознанием, что Ф. Е. Корш представляет символический
залог грядущей России, на лоне которой народы уже беспрепятственно
будут осуществлять свои культурные идеалы.
386

III. Ф. E. КОРШ И ВОСТОКОВЕДЕНИЕ б
Как экзотический цветок, оторванный от родной земли, прозябало
востокозедение в Московском университете XIX в., хотя, казалось бы,
почва Восточноевропейской равнины, вспоенная соками восточных
народов и культур, представляла благодатный материал для изучения
восточных языков в Москве, центре «скрещения европейской и азиатской
цивилизаций. В первой половине XIX в. неоднократно слышатся голоса
о пользе изучения восточных языков в России, на которую судьба
возложила культурные задачи .на Востоке — то скажет об этом Сенков-
ский *, родоначальник русских арабистов в Петербурге, то ученик
блестящего французского ориенталиста Сильвестра де Саси, Шармуа. Так
был,) в Петербурге; в Московском университете сменялись поколения
профессоров и преподавателей, а от кафедры восточных языков
отдавало затхлой рутиной. Ничто не изменилось и тогда, когда кафедру занял
•проф. П. Я. Петров, учившийся за границей у Боппа: методы
преподавания были элементарны и не поднимались над уровнем начетничества. Но
вот на склоне преподавательской деятельности профессора-полиглота
почти одновременно вошли в его аудиторию три студента: Ф. Е. Коршг
Вс. Ф. Миллер, Ф. Ф. Фортунатов.
Среди этой славной академической троицы, вознесшей языковедение
в Московском университете на недосягаемую высоту, пальма
первенства принадлежит Коршу; прозрачная ясность мысли, остроумный блеск
изложения, безграничная широта горизонта — все соединилось в этом
тщедушном на вид гениальном человеке, который каким-то одному ему
открытым путем постиг тайны человеческой речи; когда он хотел, ов
был и классик, и славист, и ориенталист. Тип универсального ученого,
которому ничто человеческое не было чуждо, Корш был непостижимо
многогранен в научных изысканиях и в век узкой специализации не мог
уже быть оценен по достоинству.
Востоковедение, часть многообразного труда Корша, занимавшая
подчиненное место, как средство для проникновения в мир славянский,
захватывалось, однако, у него так широко, что только вся семья
востоковедов, входивших в живое, непосредственное общение с этим «Хаджиг
баба», который на время перекочевывал из Москвы в Петербург, сумела
бы точно определить значение великого самородка-ориенталиста. Оно,.
быть может, и распылилось: Корш проявлял себя не только и не
столько в печати, сколько в беседе, когда мысль беспрерывно вспыхивала
ярким огнем, находя новую пищу в ответном слове. Конечно, теперь,
когда момент выдвигает перед востоковедением задачи для работы
вглубь, мысль Корша, которая у него все-таки быстро перебегала и:
только скользила, — волнует, но не удовлетворяет читателя.
Авторитет Корша как ориенталиста устанавливается незыблемо уже
в 80-х годах; и когда зайдет в Москве речь об учреждении при
Археологическом обществе Восточного отделения, Корш будет горячим
защитником идеи М. В. Никольского. Корш, профессор-классик, будет выбран
и председателем Восточной комиссии; он, правда, не решится открыть в
университете какой-нибудь востоковедный курс — он и недоверчиво
строг к своим познаниям и — sit venia verbo * — добродушно ленив,
но он энергично будет способствовать оживлению преподавания и при-
6 Читано 16 февраля 1916 г. на торжественном публичном заседании Историко-фи-.
лологического факультета Московского университета, Второго отделения Академии
наук, Лазаревского института восточных языков и обществ: Московского
археологического, Любителей российской словесности и Психологического.
25*
387

влечет в стены старейшего университета первого русского ассириолога
М. В. Никольского.
Постепенно молва о Корше расходится во все стороны, и отблеск
славы падает на те учреждения и заведения, которым посчастливилось
привлечь в свою среду Корша.
Ценя в языке живые, народные, диалектологические элементы, Корш
учился языкам не столько по книгам, сколько на живом материале — у
живых людей, и здесь заключается редкостно отличительная черта
Корша. Он знал жизнь языка не только в теоретических построениях, для
него язык жил, а он, властвуя над временем, мог охватить эволюцию
языка в его исторической перспективе. И если какой-нибудь элемент не
был сохранен памятниками, он легко восстанавливал утраченное звено
и нередко, выставляя положение, слышал подтверждение остроумной
догадки из уст случайного собеседника или посетителя, живого
представителя языка, о котором шла речь. Ему подсказывало всегда чутье.
Конечно, не всегда мысли его были верны. Но пусть они будут
отвергнуты, да разве уж так много в творчестве человека вечного? И кто
поручится, что мысль, тщательно выведенная на сотне фактов,
обратится в непреложную истину, а не вызовет завтра же веские возражения?
Но Корш всегда будил в слушателе мысль, он творил как художник, и
разве в этом не лучший залог непрерывного течения жизни? Вот почему
так интимно близки были ему переживания художников слова —
поэтов; вот почему он в своих переводах — будь то с языков античных,
славянских или восточных — был конгениален с автором и мог порою
безраздельно сливаться с ним.
Да Корш и не разрабатывал ничего до конца: слишком кипуче текла
в нем мысль. Пока он говорил, например, о тюрках, он весь отдавался
минуте; воспринимая во всей совокупности сумму ощущений
воинственных сынов степей, он как бы перевоплощался в тюрка, и тогда казалось,
что он — тюрк, плоть от плоти, кость от костей — отборная особь
народа, сконцентрировавшая в художественном восприятии все богатства
языка тюркского, от физиологических условий возникновения его до
синтаксического строя, где все, как говорил часто Корш, —
«шиворот-навыворот»; ему был глубоко симпатичен и народный характер тюрка, но
он поражался и аполитичностью тюрка. Но вот через минуту внезапно
мозг его прорезала новая мысль, он бросал все, чем только что жил, и
устремлялся в другую сторону; и так он шел, он безостановочно шел
туда, где слышал живой голос, который мог дать ему неиспытанное
наслаждение от нового звука, от новой речи.
Однако он ничего не забывал, как бы мимолетны ни были встречи
пли разговоры; где-то все у него откладывалось, .и вдруг, когда извне
быт голчок, все ранее слышанное или подслушанное у истоков жизни
языка отливалось в один сложный, но цельный образ или картину. Он
подтвердил на себе правильность афоризма Макса Мюллера, что для
проницательного взгляда гения один факт равняется сотне, тысяче
наблюдений, произведенных человеком заурядным.
Прилежному кабинетному ученому, который располагал сотней
фактов, порою ускользавших от Корша, конечно, могло все это показаться
странным; он недоверчиво смотрел на работу «дилетанта», в котором
говорила «живая душа». Корш был смел, он не рядился в тогу
непогрешимости, но тонкая насмешка звучала иногда в словах его, когда он как
.будтс ограничивал ценность замечаний, говоря: «Я не специалист, я не
ориенталист». И сколько все-таки свежих мыслей, указаний, планов
исследования рассыпано всюду у Корша! Там начертана почти что
программа изучения восточных языков в России.
.388

Так незаметно профессор-классик Корш оказался знатоком целого
ряда восточных языков, в нем объединился в Москве живой восточный
факультет, и в своем интересе к языкам финским, проявившемся у него
за последние годы, он опередил и официальный факультет восточных
языков в Петербурге, где отсутствовала кафедра финских наречий.
И когда в Петербурге шли между В. И. Ламанским и В. Р. Розеном *
академические споры о том, что нужно для Московского университета:
учреждение ли восточного факультета или отдельные восточные
кафедры при историко-филологическом факультете, Корш практически
разрешил на себе эту задачу: человек строгого метода, он, конечно, должен,
был одобрять мысль В. Р. Розена о необходимости тесной связи между
ориенталистами и филологами; но, как бы зная, что надежда на
близкое учреждение восточного факультета или даже кафедр обманчива,
Корш собою как бы заменил в Москве восточный факультет, и у негог
профессора-классика, тонко усвоившего методы филологические,
находили указания, поддержку и ободрение и арабист, и иранист, и турко-
лог, и монголист, и гебраист, .и финнолог; беседа с «дилетантом» была
всегда поучительна и для «специалиста». И когда то было необходимо,
он брал на себя в университете востоковедную работу: он выступал,
например, официальным оппонентом на докторском диспуте
университетского товарища Вс. Ф. Миллера, обнаружив знание языков
иранских, живых и мертвых; впоследствии, на заседаниях Восточной
комиссии, он был единственным оппонентом Миллера как кавказоведа. Все
было у .него переплетено, и когда он о чем говорил или писал, он
приводил аналогии из различных систем языков; мысли Корша, оригинальные,
освежающие, переливались радужными цветами; «разбросанные
члены»— membra disjecta — человеческой речи у Корша превращались в
живые, одухотворенные образы: звучала не мертвая, схематическая
речь, вырастал живой человек, с живой речью.
По цреимуществу Корш был аналитик, разрабатывая как будто
мелочи, но, как бы незначительны ни были вопросы, затронутые им, на
них сразу сосредоточивалось напряженное внимание слушателя или
читателя, они вдвигались в рамку широких обобщений и культурных
сопоставлений.
Всегда так складывалось, что Корш, захваченный чьей-либо работой*
вносил свои Beiträge, но эти замечания или дополнения сразу
переступали узкие границы темы, -и попутно, шутя ставил он часто новые темы;
статья Корша, написанная «по поводу», превосходила то исследование,,
которое зажгло в нем мысль.
Корш не был реформатором в области востоковедения; он не
участвовал и в открытиях, изменивших представление о турецком мире; но>
внимательно следя за работами, какие появлялись в России или в
Западной Европе, он улавливал быстро сильные и слабые стороны, то
добродушно, то зло все критикуя и извлекая материал для доказательства
исконного культурного взаимодействия народов, говорящих на языках
славянских и азиатских.
Официально, так сказать, Корш был иранист, потому что в
Лазаревском институте восточных языков преподавал он персидский язык, но
это оыла все-таки случайность, а скорее Корш был тюрколог, нежно
любивший тюркские языки. Верный себе, Корш слушая в университете
утверждения эстета Петрова, что по-турецки читать нечего, все-таки
изучал турецкий язык; он уже давно, как вспоминал С. О. Долгов, знал
язык татарский, жадно подхватывая звуки тюркской речи у «князей»,
которые заходили в дом отца. Корш ясно понимал значение тюркских
языков для истории русского языка и культуры; ведь тюркский мир для
389

слапян сыграл значительную роль, потому что Восток влиял на славян
главным образом через тюрок. Сюда из классического мира привело
Корша чутье национального русского ученого. Уже в 80-х годах Корш
обнаружил широкое и глубокое знание тюркских языков, и он
неукоснительно изучал один восточный язык за другим. Восточная Европа,
знал он, была ареной для бесчисленных народов урало-алтайского
мира, и для всестороннего освещения доисторической культурной жизни,
открывающейся в языке, необходимы изыскания в области языков
иранских, тюркских, финских, кавказских и — как убеждался Корш —
армянского. И только Корш, перед духовными очами которого жили народы,
говорящие на этих языках, мог бы решить все эти сложные, запутанные
вопросы по палеонтологии языка. Так, может быть, еще и
бессознательно подходил Корш к новому учению о языке Н. Я. Марра.
Как тюрколог Корш дал работы и синтетические — и здесь также
выступает жизненность обработки темы: набрасывая классификацию
тюркских языков, он как будто совершает со слушателем
увлекательную прогулку по землям, занятым тюркскими народами, и беседа,
которую он ведет, так занимательна, хотя, быть может, и не бесспорна, что,
наверно, заронит в ком-нибудь желание пересмотреть вопрос. Для него
уже безусловно ясно было сродство между отдельными ветвями урало-
алтайских языков; во всяком случае, .находя общность корня для
выражения понятия о чистом бытии в языках финских и тюркских, ой
утверждал близость языков тюркско-татарских и финно-угорских — факт, в
признании которого не -сошлись еще специалисты, пугаясь термина
«урало-алтайские» языки.
Он не был и поклонником одной какой-нибудь школы, он брал как
эклектик, ему нравилось все хорошее, где бы оно ни было: он
восхищался и точной школой немецких и финских ориенталистов и лингвистов
(Кастрена, Фоя и др.), он увлекался и французом С. де Саси, мечтая
уже на пороге смерти заменить слабеющее живое слово персидской
хрестоматией по образцу арабской хрестоматии де Саси.
Но школы Корш после «себя не оставил. Да иначе не могло и быть:
скептически насмешливый ум Корша уже на университетской скамье
подметил недостатки профессоров; он слушал ©се, что ему говорили, но
не поступал так, как ему говорили, он ничего не принимал на веру. Но
разве не довольно и того, что в каждом умел он возбудить мысль, что
как звонкое эхо откликался он на все; а учеником Корша нельзя было
■стать: ученики Корша — «рождены, не сотворены».
И вот он ушел, и с ним заглох в Москве живой источник
востоковедения; смерть больно отдалась между заочными ученикам« его,
столичными и провинциальными, разбросанными по всему лицу земли русской.
Но памятником — aère perennius * — Коршу было бы возрождение
научного изучения восточных языков в Московском университете; это
повелительно диктуется требованиями и науки и политики: война
выдвинула перед Россией на Ближнем Востоке, а может быть, и внутри
сложные национальные проблемы, и для правильного разрешения их
необходим научный авторитет русского востоковеда, необходимы кадры
образованных ориенталистов для службы на местах. Ведь было бы горько
думать, если бы и после империалистической войны мы услышали что-
нибудь вроде того, о чем поведал В. В. Бартольд, редактор первого,
прекращенного журнала «Мир ислама»: «Если нам нужно что-нибудь
научное,— сказал академику «сановник с русской фамилией» (министр
Макаров),— мы находим это в заграничных изданиях». У русского
востоковедения могут и должны быть свои, национальные, задачи, где
заграничные указки мало помогут.
390

IV. Ф. Е. КОРШ 7
(К столетию со дня рождения)
На этом «симпосионе» — духовном пиршестве, посвященном
столетней годовщине со дня рождения Ф. Е. Корша, раскрывается дивное
многообразие и своеобразие человеческой природы. Минуло уже около
полустолетия, как впервые прозвучало «похвальное слово» Коршу, но
всякий раз как вспоминается этот московский самородок, «сверкающий в
короне русского гения, находится всегда что-нибудь новое, освещающее
или разъясняющее какой-нибудь изгиб славного трудового пути его.
Всеобъемлющий облик Корша все еще полностью не постигнут: для этого
нужно родиться второму Коршу.
У гроба его шли разговоры о переиздании его opuscula minora —
статей, раскиданных в разных изданиях, но это было бы под силу
только Академии наук; а то, что было готово к печати, как, например,
«Греческие лирики», застряло в недрах издательства; лежит под спудом и
рукописное литературное наследие: оригинальные стихотворения; острые
эпиграммы, в которых зарисована дореволюционная научная
общественная жизнь; переписка, заключающая ценнейший материал для истории
филологии в России. Впереди предстоит большая работа.
Однако Корш проявлял себя столько же—а может быть, и
больше — в беседе. Как гений, животворил он все, чего касались его уста;
он беззаветно отдавал и свое время, и свои мысли; частица духовного
его существа видимо или невидимо входила потом в собеседника. Но
все-таки устный Корш погиб, как гибнет уже неповторимая игра
артистки, актера или музыканта. Редеет и круг людей, соприкасавшихся с
Коршем, живой образ его тускнеет, и донесут ли они еще что-нибудь
до будущих поколений?
«Русским Меццофантн» прозвали было Корша, но как ничтожен
перед ним кардинал-полиглот, говоривший на 50 или 60 языках! У Корша
была не только феноменальная память, позволявшая ему воспроизводить
безукоризненно речь человека, удивлять тонкими диалектологическими
оттенками; у него был проницательный ум, охватывавший человеческую
речь, от физиологии звуков до художественного выражения сокровенных
дум, а мысли облечены у него в изящную форму, пересыпанную
блестками остроумия .и насмешки.
Молоденьким студентом ведет он на латинском языке дневник. У
него встречается цитата на польском языке, ссылки на языки романские,
персидский, татский, курдский; он сочиняет греческий пентаметр, а
собственные имена (фамилии, .имена) — и кого он боится, кто растолкует
смысл его писаний? — укрыты за частоколом восточных шрифтов:
санскритского, арабского, древнееврейского. В тетради 1864 г. у него
записаны, с нотами, песни украинские, сербские, польская, чешская,
новогреческая, итальянская и даже... перуадская. Одну поклонницу
обучает он немецкому языку и пишет ей письмо на английском языке. Чтобы
понравиться студенту, девицы заводят разговор о грамматической
природе глагола. «Он знает все языки»,— восторженно заявляют они.
А «Теодараки» (Федюша), как бы переводя греческое имя (Федор) на
арабский язык, объясняет, что это — «mina'llähi» («от аллаха»).
7 В основу положено вступительное слово, произнесенное 24 мая 1943 г. на
торжественном заседании филологического факультета Московского университета и
Института языка и письменности народов СССР Академии наук, посвященном чествованию
столетней годовщины со дня рождения Корша.
391

И навсегда сохранила его память все, что он когда-нибудь слышал.
Встретив у В. Р. Розена — после первой революции — последнего его
ученика, он процитировал стихотворение Абдул Атахьи, прочитанное
им в студенческие годы в хрестоматии Болдырева.
На протяжении жизни три мира — классический, русско-славянский
и восточный—тесно переплелись у него; они одновременно властвовали
над ним, хотя и были три даты, формально разграничивавшие эти сферы
знания, пытаясь наложить на него какую-то узду или обязательство.
Классик-утраквист, он с 1864 г. преподает ;в университете греческий
язык, но в 1872 г. переходит на кафедру римской словесности, на которую
и прочил его П. М. Леонтьев. Командированный за границу в 1868 г.,
доцент по кафедре греческой словесности часто отвлекается от
классической филологии: в Берлине он изучает вымершие языки балтийских
славян, чешский язык, в Вене расширяет изучение южных славянских
языков (сербский, хорватский, словенский), и только в Италии он словно
опомнился и опять обратился к античному миру.
В 1892 г., вернувшись после недолгого пребывания в Одессе в родной
университет, он занял в Лазаревском институте восточных языков
скромную должность «приватного преподавателя персидского языка»;
широко образованный филолог-классик внес подлинно научную струю. Живой
этнографический музей, собранный в Лазаревском институте, давно
питал в нем интерес к Востоку, пробужденный, впрочем, еще в
университете П. Я. Петровым.
И кому же, как не ему, было под стать председательство в
Восточной комиссии Московского археологического общества, возникшей в
1887 г.! К нему направляет (в 1896 г.) министерство «дело о постановке
преподавания на факультете восточных языков» в Петербургском
университете, и Корш набросал проект о восточном факультете как о
надстройке над первыми четырьмя семестрами филологического факультета.
А позже, исполняя поручение Общества востоковедения в Петербурге,
он разработал для него программу Института востоковедения.
В 1900 т. по инициативе университетского ученика А. А. Шахматова
Корш избирается в Академию наук по отделению русского языка и
словесности. Коренной москвич, для которого Москва была «Каабой
сердца», он волей-неволей должен ездить в Петербург. Там «Хаджи-баба»
председательствовал в Пушкинской комиссии и в Комисии по
переводу Евангелия на украинский язык. Он взял на себя председательство и
в Московской диалектологической комиссии, составлявшей карту
русских говоров; но он был и председателем комиссии в Академии,
поддерживавшим начинания ученого молодняка.
Так восторжествовали русско-славянские штудии; востоковедение
превратилось сознательно в подсобную дисциплину, которая объясняет
славянский языковый мир, и только изредка отдает он теперь дань
классической филологии. И до смертного часа, пробившего в 1915 г.,
продолжались «трехсложные» искания Корша.
Захват у него был беспределен: фонетика, критика текста — он давал
виртуозные реконструкции испорченных или затерявшихся текстов:
«Универсалов Петра Великого к буджацким и крымским татарам»
(прозой), дельфийского прорицания, сохраненного Ливием (гекзаметром),
песен, записанных в XVII в. для англичанина Р. Джемса; морфология;
этимология или история слова на фоне культурных взаимоотношений;
стиль; наконец, метрика, и здесь опять это был непревзойденный маэстро,
который улавливал музыку слов на каком бы то ни было языке.
Разгадав тайны ритма, Корш развил и принципы художественного
стихотворного перевода и отказывался от передачи оригинала размером.
392

русскому языку, может быть, и несвойственным. Лабораторная работа,
часто протекавшая на глазах слушателей, завершалась образцовым
переводом — прозаическим или стихотворным.
А знание языков нарастало в нем непрерывно и, неожиданно
прорываясь наружу, возбуждало восторженное изумление. Уже на склоне
лет объявился в нем финнолог, арменист; он дал тогда же и переводы
из мадьярских поэтов. «Да, дорога и нам память Корша»,— выразил
финляндский славист всеобщее сожаление мировой науки о смерти его.
Жажда новых языковых впечатлений родилась-у него, когда он
учился в пансионе Циммермана,— вернее, он родился с ней на свет, а
учителя (может быть, за исключением Морица Гаупта, преемника Лахмана)
были тут неповинны! Для этого автодидакта достаточно было выучки,
приобретенной из классических языков. Методы, выработанные
классической филологией, помогали ему быстро освоить язык, но учился он
языкам обычно не столько из книг, сколько от представителей того
народа, язык которого изучал: студенты-поляки, университетские
товарищи; «князья»-татары, выкрикивавшие по дворам «шурум-бурум»;
крестьяне из Нового Курлака или Воробьевки и т. д., где он живал или
охотился летом; датский консул Тор-Ланге; словенец, племянник Ф. Пре-
ширна; финские студенты, присылавшиеся в Москву для изучения
русского языка; кумыки на Кавказе, куда он командировался университетом
еще в 80-х годах — вот его учителя, иногда >и неученые, но люди,
которым так дорого бывает внимание чужеземца к их родному языку. А над
авторитетами он посмеивался, он смотрел на себя как на дилетанта, но
этот дилетант походя поучал и присяжного специалиста.
Когда иностранные лингвисты из Финляндии, Франции, Норвегии или
Сербии приезжали в Москву, их привлекал сюда не только Ф. Ф.
Фортунатов, они рвутся и к кудеснику слова, к Коршу. Проводя вечера, на
которых звучала многоязычная речь, они как бы переживали дни
парфянского царя Митридата Великого, знавшего все языки, которые
господствовали на территории его государства. Потом они пошлют к Коршу
и своих учеников, они надеются, что он «направит супликантов на
надлежащие рельсы», как пишет норвежец; по их стопам пойдет и арабист
Э. Захау. Он просит Корша рекомендовать ему для Семинарии
восточных языков в Берлине преподавателя русского языка. Северные люди,
теряя сдержанность, экспансивно восторгаются Москвой. «Люблю я ваш
Московский университет!» — восклицает И. А. Миккола. Когда
норвежский ученый вторично посетил (в 1891 г.) Москву, он огорчен
отсутствием Корша; ему кажется, точно «выпало важное колесо из этой машины —
когда ее осматриваешь», пишет он ему в Одессу.
Так, перед ним раскрыта была мировая книга «человеческого слова»;
«все дух в нем питало», да и «труды мудрецов» (он дал превосходное
изложение частей греческой философии), «с природой одною он жизнью
дышал», «он тяготился тем противоречием между культурными
приобретениями и природой, которым страдает наша цивилизация», как
выразился он однажды.
Занятый, казалось бы, теоретическими проблемами, Корш помнил,
что язык не есть что-то отвлеченное. «Личность человека всегда
отчетливо выступала для меня и в области чистой науки»,— отвечал Корш в
1896 г. на юбилейные приветствия.
Когда он преподавал в университете, он и в «мертвые языки» вдыхал
жизнь, раскрывая, как вспоминал А. А. Грушка, психологию и
особенности разговорного латинского языка. «Вторжение элементов жизни! Это
целый переворот»,—писал Корш. Поддерживая старый обычай,
сближавший филологов, он по-латыви писал магистерскую диссертацию, на ла-
393

тинском языке вел в университете и семинарий. Так давно видел он !в
языке живое средство для общения между людьми.
После первой революции кабинетный ученый превратился в
общественного деятеля, который возвысил голос за «униженные и
оскорбленные» народы; в «Привете Ив. Франко» он протестует против русских
националистов, которые «стараются смоскалить все, что есть
невеликорусского в Российской державе». Когда в 1908 г. в Москве
образовалось Общество славянской культуры, председателем был выбран Корш.
Он трудился над культурным сближением славян между собою; как
филолог он подкреплял вопросы национальные — об этнографических
границах русского племени лингвистическими соображениями. Любовь
«москаля» к Украине печатно проявилась еще в 1886 г. в стихотворении
«Привет малорусской труппе в Москве», и теперь он громко
провозгласил право украинцев на культурное самоопределение. С добродушным
юмором рассказывал Корш, как однажды перед днем чествования
Шевченко, чтобы спасти заседание от ретивого пристава, который мог
оборвать оратора, он поехал к градоначальнику Адрианову и просил прислать
толкового пристава. «А что, есть у нас такие?» — обернулся
градоначальник к своему помощнику, как бы аттестуя этим состав полицейских
чинов. Во всяком случае, пришел пристав-украинец, благодаривший потом
Корша за доклады о родном поэте.
Он видел, что неулаженные разногласия между отдельными ветвями
восточных славян, разжигая недоверие, ослабляют славянский мир.
Приветствуя открытие (в 1910 г.) Украинской секции, Корш произнес
политическое credo, которое звучит так, как будто было сказано
теперь: «Для счастья славянского мира нужна сильная Россия, которая
могла бы быть оплотом всех славянских народов, а такой она может
быть только тогда, когда все народы, в нее входящие, будут объединены
не страхом и насилием, а общим интересом и культурой».
И какая внутренняя красота излучается из этого исповедания! Оно
внушено горячей любовью к Родине; подлинный патриотизм человека,
умудренного жизненным опытом, подсказывал настоятельную
необходимость решительного пересмотра той политики, которая вела к
развалу государства.
Вот почему он нам дорог, »наш Корш. И как понятно нам все, что
он говорит или пишет!
Разве не волнует нас тема о русском правописании? Он осуждал
неопределенные гротовские каноны, когда жил еще их создатель; он стоял
за упрощение правописания, когда в алфавите была «фита», хотя свое
имя писал всегда через «фиту» и, смеясь, говорил, что «она умрет,
растоптанная в калошах моими ногами».
И разве позиция Корша в украинском вопросе не отражает советскую
национальную политику? В его доме находили приют и ласку и кавказец,
и украинец, и финн; великоросс умел объединить у себя «инородческую»
молодежь, которая училась любить .и уважать русский народ.
И разве не знают зарубежные славяне, что он давно давал переводы,
собранные потом в книжке «Стихотворения Ф. Преширна», «лучшего из
славянских поэтов и одного из лучших славянских поэтов вообще»; ведь
это он дал и переводы из триады поэтов: Мицкевича, Словацкого и Кра-
синского, «которыми по справедливости гордится польская литература».
И разве забыли мы адекватные оригиналам образцы мировой
поэзии — греческой, персидской, римской?
Универсальный ученый, он служил единой мировой культуре,
созданной человечеством.
Вот почему и близок он нам, слава и гордость русского народа, бли-
394

зок народам Советского Союза; близок славянам, задушевные думы
которых он истолковал. Он близок передовому человечеству, и ему близка
мечта о счастье человечества.
И он мог бы повторить призывный клич, который возгласил
словенский поэт:
Всем тем народам слава,
Что страстно ждут рассвета дня,
Когда во имя права
По всей земле замрет резня!
(Ф. Преширн)
Вот почему и в грозные дни войны, и в дни мирного строительства мы
можем, мы имеем право, мы должны вспомнить этого гениального
русского филолога.
Дерзнет ли забыть его преемник Лазаревского института восточных
языков Московский институт востоковедения, языковые кафедры
которого занимают, и не только на ближневосточном факультете,
непосредственные его ученики или слушатели?
^kqJq^p

QX^Q^Q^
ПАМЯТИ Be. Ф. МИЛЛЕРА1
(Силуэт)
Еще недавно сидел он между нами, наш председатель,
увы!—уходящий уже в даль воспоминаний. Воссоздавая в памяти облик
Вс. Ф. Миллера, мы дивимся редкой разносторонности «аучных его
интересов. В неустанном искании истины он совершил длинный путь:
госгь «из Индии дальней», как 'магнитная стрелка держал он все курс
на север. На пути ему попадались забытые >в горах народы; он
перевалил через Кавказский хребет, побродил 'вокруг берегов Черного моря —
везде он видел обломки Азии, из которой вышел. Он спустился в
южнорусские степи и, обвеянный ароматом -их, всецело отдался под власть
русского народного эпоса, о котором грезил еще на заре своей ученой
деятельности. И он исколесил ©сю матушку-Русь: он учуял в былинах
эпику кочевников; он различил галицко-волынские отголоски; он
побывал среди казаков, которые разъяснили ему образ «матерого казака»
Ильи Муромца; в Микуле Селяниновйче угадал он тип северного
пахаря; он откликался на все голоса, какие только улавливал, а тревожные
годы русской революции навеяли на него «Отголоски Смутного
времени в былинах» и т. д. и т. д.
Молва о восточном пилигриме, так проникновенно угадывавшем
тайны русского эпоса, докатилась до берегов Невы, и, желанный гость, был
он торжественно усажен в Петербурге в академическое кресло...
Широта научного размаха мысли Миллера была органически
присуща натуре его. Все было близко ему; председательствуя в
Этнографическом отделе, он быстро схватывал тему доклада, как бы далеко она ни
стояла от его прямых интересов, и делал всегда тонкие и дельные
замечания. Ему казалось, что и другие должны ощущать в себе
органическую потребность в разносто;ронней работе, и как часто слышал я от не-
го'вопросы, сперва удивлявшие меня: «Отчего бы вам не заняться этим?
Неужели вы не чувствуете влечение к этому?». Он сумел обратить
Этнографический отдел в академическую кафедру и одного побуждал к
занятиям русским эпосом, другого —к изучению кавказских языков и т. д.
Эпоха когда Миллер вступал на научное поприще,
благоприятствовала развитию в нем разносторонности. Это было господство теории Мак-
са Мюллера, для которого была тесная связь между языком и мифом,
«болезнью языка», как говорил М. Мюллер. Живое сочетание интеде-
» Вступительное слово, произнесенное 18 декабря 1913 г. на заседании Комиссии
по народной словесности.
396

сов к языку и слову Миллер нашел в своем университетском учителе
Ф. И. Буслаеве. Для Миллера язык представлял интерес не an sich und
für sich *; это не было конечною целью его изысканий для
реконструкции праязыка; это было средство для проникновения в духовное
творчество народа, это было орудие для уяснения этнографических или
исторических проблем.
Для своих исследований он отбирал языки, которые могли пролить
свет на судьбы России. Таким образом, Миллер, в выдержке (Ausdauer)
которого сказывалось еще, быть может, немецкое происхождение, был
национальный русский ученый,
Официально Миллер занимал (сперва) в университете кафедру
санскрита; однако заслуги его в области санскритоведения незначительны;
точнее: он не сделал того, что мог бы сделать, если бы усмотрел
значение Индии для России. Однако и для проницательного взора Миллера
предметы на таком большом пространстве облекались в туман, а Миллер
был строгий реалист, исходивший из фактов. Конечно, строгий реализм
раскрылся в нем не сразу; это развивалось ;в нем с годами, под
влиянием толчков извне...
И во взгляде «а значение Востока для русской поэзии Миллер был
двойствен. В кандидатском сочинении «Восточные и западные родичи
одной русской сказки» он без колебаний признал в брахмане Гаришяр-
мане старшего родственника Жучка, но «сказка-складка, а песня быль»,
думал Миллер, и когда год спустя писал он «О сравнительном методе
автора «Происхождения русских былин», он умышленно затушевывал те
пункты исследования В. В. Стасова, которые для него через 20 лет были
еще убедительны. Юношеский задор, отрицавший заимствования в
русских былинах, говорил, что это еще романтик. В душе он сохранил
твердую уверенность во влиянии иранского эпоса на русские былины; но
критика поколебала его выводы, а смелости, как в юности, уже не было, и,
отказавшись от бесполезного решения неопределенных уравнений, он
ушел в снимание верхних пластов с русских былин и стал создателем
строгого исторического изучения русского былинного эпоса.
Однако Восток был сродни Вс Ф. Миллеру: на склоне лет он опять
обращался к темам, которые когда-то его занимали. И когда пробил
последний час, он предстал перед вечностью, как сын восточных религий,
«с лицом, обращенным на Восток.
^HQlQsCT

Q^Q^QX^
ПАМЯТИ H. Ф. KATAHOBA1
(1862—1922)
Безудержно идет на Восток русская культура; проводниками ее
являлись и политические пасынки России, русские инородцы; то волны
переселенцев (казаков и крестьян), то миссионеры, правительственные
агенты, учителя — все они по-разному давно уже распространили на
Востоке начала европейской культуры, сближали миры, европейский и
азиатский, а их выученики несли эти элементы, иногда преломленные или
искаженные, в туземную толщу. Просветительная миссия России на
Востоке — мировая заслуга или, вернее, мировая задача. И на научной почве
русская и инородческая стихия дружно объединяются для выполнения
общего труда. Между инородными национальными телами России тюрки
составляют значительное число. Изучение тюркских народов
(кардинальная тема русского востоковедения) совершается силами русских
ученых, усвоивших методы европейской школы, и инородцев-тюрок,
через русских приобщающихся к европейской цивилизации.
Н. Ф. Катанов представляет образец человека, выбившегося из
инородческой христианской «среды на ученую дорогу, и здесь заключается
узел, определяющий тон его работы и ее приемы. На русскую мерку он
жил, если и не так уж долго, то и не мало; он умер на 60-м году от
роду, но смерть приключилась ему от болезни, которая ежегодно косит
жертвы среди хрупких организмов сынов Востока, попадающих в
душную городскую обстановку, — от скоротечной чахотки.
Происходил Катанов из енисейских тюрок (отец его был из племени
сагай, мать —из племени кас*), семья эта была христианско-миссио-
нерская. Двенадцатилетним мальчиком копался он уже в архиве Аскыс-
ской степной думы (Минусинского округа), а четырнадцати лет,
влекомый жаждой знания, он из села Аскыса на лодке спустился в
Красноярск и поступил в гимназию. Во время гимназического периода он
испытал на себе влияние алтайского ученого миссионера В. И.
Вербицкого (составителя «Словаря алтайского и аладагского наречий тюркского
языка». Казань, 1884) и глубокого знатока тюркских языков Н. И. Иль-
минского, просветителя инородцев, и начал проверять и собирать
народно-словесные тюркские тексты. Двадцати двух лет он окончил (в 1884 г.)
с золотой медалью гимназию и, естественно, устремился в Петроград —
на факультет 1восточных языков. Катанов терпел обычную для русских
студентов нужду, и, как рассказывал мне один из его слушателей
(В. Д. Пятницкий), он на церковной паперти писал за две копейки ба-
1 Читано 11 июня 1922 г. на заседании Восточной комиссии Московского
археологического общества.
398

бам поминания. Но материальные лишения искупались счастьем —
длительным научным общением с академиком В. В. Радловым. Катанов
слушал у него на дому общетюркскую фонетику, Радлов же руководил
и первыми учеными трудами его. К концу первого семестра Катанов
послал в Казань в Общество археологии, истории и этнографии
«Грамматику, слова и образцы народной словестности минусинских татар» 2 и
выбран был (5 декабря 1884 г.) членом-корреспондентом общества.
Секретарю общества С. К. Кузнецову поручено было переговорить с Ильмин-
ским об издании, но материалы Катанова где-то, очевидно, все лежат.
Свег увидало только небольшое вступительное слово к текстам
«Замечания о богатырских поэмах минусинских тюрков» (СПб., 1885) 3. Пока
Катанов был б университете, он успел напечатать ряд статей, по замыслу
несложных, но полезных: поправки к койбальскому словарю и
материалам М. А. Кастрена; наблюдения над сагайским языком, заимствования
русские, топографическая номенклатура («Mélanges Asiatiques», t. IX)
и др. Общественное воспитание — сознательная любовь к инородцам —
окрепло у него на четвергах Н. М. Ядринцева, где собирались Э. Ю.
Петри, Г. Н. Потанин, В. В. Радлов. Оставленный (в 1888 г.) при
университете (И. Н. Березиным) по кафедре турецко-татарской словесности, он
командирован был Академией еаук и Географическим обществом в
Сибирь, Монголию и Туркестан (Русский и Китайский). За четыре года
скитаний он собрал обширный материал, этнографический и
лингвистический, об урянхайцах*, карагасах *, казак-киргизах4, сартах, китайских
и енисейских тюрках. Суммарный отчет дан в докладе (прочитанном в
Географическом обществе) «Среди тюркских племен» («Известия
императорского Русского Географического общества», т. XXIX) ; более
специальный характер носят «Письма к В. В. Радлову из Сибири и
Восточного Туркестана» («Записки -императорской Академии наук», т. XXIII,
приложение № 8).
Центральным пунктом изучения для Катанова надолго стали все-таки
урянхайцы — народословесный материал вошел в радловскую серию
«Образцы народной литературы тюркских племен» (т. IX: наречия
урянхайцев, абаканских татар и карагасов) и в диссертацию (магистерскую)
«Опыт исследования урянхайского языка с указанием главнейших
родственных отношений его к другим языкам тюркского корня» (Казань,
1903) 5; здесь он доказывал, что племена урянхайцев, карагасов, части
качинцев и черневых татар Томской губернии составляли некогда один
народ. Катанов предполагал, «если будет суждено», дать и
монографический (этнографический) очерк об урянхайцах, но осуществил
намерение только отчасти, затронув быт присаянских тюрок в отдельных
этюдах, разбросанных в разных периодических изданиях,—свадебные,
погребальные обряды, гадания и др. Монография Катанова об урянхайском
языке (содержащая свыше полуторы тысяч страниц) наглядно говорит
об усидчивости автора: наблюдения над языками сведены на
громадных сравнительных таблицах; за очерком о языке следуют тексты, в
транскрипции и в переводе, многочисленные указатели, в конце —
обзор-пересказ литературы, печатной и рукописной, об урянхайцах. Но Катанов
только перенял то, что писали другие, а созидательный, творческий
элемент у него отсутствует.
2 См. «Известия общества», т. V, протоколы, стр. 48—49.
3 Автором указан — «Н. Ф. Катанов 2-й», первым, очевидно, была старший брат(?)
его, миссионер (см. «Живая старина», 1893, счр. 569).
4 Знанием казак-киргизского языка он помог (в 1893 г.) и П. М. Мелиоранскому.
5 См. рецензию П. М. Мелиоранского: «Записки Восточного отделения
императорского Русского археологического общества», т. XV.
399

По возвращении из командировки Катанов скоро перебрался в
Казань для преподавания (в звании экстраординарного профессора) в
университете тюркского языка. Вступительная лекция (расплывчатая)
посвящена была «Этнографическому обзору турецко-татарских племен»
(«Ученые записки Казанского университета», 1894). Насколько видно
из обозрения университетского (середины 90-х годов), Катанов
первоначально широко понимал задачи преподавания — у него значатся курсы
и лингвистический (сравнительная грамматика тюркских языков), и
литературный (османская, чагатайская, общетюркская народная
литература), и этнографо-исторический, и др.; он преподавал в университете
не только тюркские языки, но и арабский, и персидский, как
вспомогательное средство для лучшего усвоения литературного казанско-татар-
ского языка. Впоследствии он вступил и в Духовную академию на
миссионерское отделение и для слушателей академии отлитографировал
словарные пособия. Удостоенный (в 1907 г.) Казанским университетом
степени доктора сравнительного языкознания honoris causa, он все же от
языка постепенно отходил. Когда в 1917 г. в Казани возник
Северо-восточный археологический .и этнографический институт, Катанов взял на
себя чтение лекций по истории Золотой орды, обзор источников
местного края, восточную нумизматику, восточную хронологию, а
тюркологический курс передан был С. Е. Малову *.
Учебно-преподавательсткая сторона все-таки отодвигалась на второй
план. Имя Катанова тесно связано с Обществом археологии, истории и
этнографии при Казанском университете. Почти немедленно по приезде
в Казань он был избран секретарем, а с 1898 г. стал председателем
общества и одно время, так сказать, олицетворял общество; как заметил на
30-летнем юбилее общества К. В. Харлампович, он «помогал не только
редактору, но « секретарю, и казначею, и письмоводителю, и
рассыльному, всем содействуя своею опытностью м доброжелательным отношением
к людям и к обществу». Он заботился и о музее общества.
Круг интересов Катанова невольно должен был раздвигаться, он
затрагивал в журнале темы не только народнословесные и
этнографические, но и археологические (и церковно-археологические), и
нумизматические («Нумизматическая коллекция И. А. Износкова»,— «Известия...»,
г. XIII); все, что представляло значение для России, он во время чтения,
на языках тюркских (и османском) или западноевропейских, извлекал
и переводил или излагал содержание на страницах «Известий...».
Описание это было простое, исполненное, впрочем, точно. Черпал Катанов
материал и из прежних жатв, и из новых поездок и командировок — в
Минусинск, в Уфимскую губернию и др. Так постепенно увеличивалось
количество тюркских языков, которые он знал не из книг только, а из
живой речи. Отчеты эти печатались и в «Ученых записках...» (см.,
например, «Отчет о поездке в Минусинский округ»). Конечно, и
археологическая ось Казани — село Болгары-Успенское *— также привлекала
Катанова, и ему, между прочим, обязаны мы постановкой (для медального
студенческого сочинения) темы «Болгарская старина в свете
исследований за последние сорок лет»; часть которой (обзор теорий о
происхождении камско-волжских болгар) недавно напечатана (В. Ф. Смолиным).
В Казани провел он почти половину жизни и оставил заметный след в
истории края, ревностно участвуя в местных изданиях и сборниках
(«Известия...», «Ученые записки...», «Инородческое обозрение», «Деятель»,
«Казанский телеграф» и др.) 6; он возобновил, после венгерца Балинта,
6 Под его редакцией вышло в Казани пятое издание (Ш. Хусаинова) «Хикметов»
Ахмеда Есеви.
400

и казанско-татарские штудии, воспроизведя в безукоризненной
транскрипции печатные тексты («Материалы к изучению казанско-татарского
наречия», Казань, 1898, 2 части; 3-я часть, словарь, сгорела), и др.; но
для исследования местной старины, этнографически пестрой и
запутанной, он как будто мало подходил, и на посту председателя общества его
сменил в 1914 г. проф. M. М. Хвостав, задумавший сдвинуть общество с
мертвой точки.
Для Катанова -всегда показательны были труды, требовавшие
прежде всего терпения и кропотливости — качества, которые отличали его с
юных лет, когда он составил «Алфавитный указатель собственных имен»
к «Образцам...» Радлова (СПб., 1888, 2 выпуска — к первому и ко
второму томам); аналогичные работы проделал он и в
Казани*—Восточный отдел (и указатель) каталога книг, отпечатанных в типографии
Казанского университета с 1800 по 1896 г.* (Казань, 1896), «Восточная
хронология» («Известия Северо-восточного археологического и
этнографического института», т. I) и др. Работал Катанов и в «Orientalische
Bibliographie» — предприятии высокополезном, увы!
прекратившемся,— составляя списки русской (и мусульманской) востоковедной
литературы. Когда в Казани, уже в 1920—1921 гг., устроена была
«Выставка культуры народов Востока», в комиссию вошел и Катанов и составил
краткое описание «Монет Востока». Регистратор, описатель Катанов был
превосходный.
Миссионерствующий уклон—былая казанская специальность —
наложила печать .и на Катанова, тем более что и вырос он ,в обстановке
миссионерского духа. (Он руководил переводческой комиссией при
Братстве св. Гурия; отрицательно высказывался и о вансовцах, с точки
зрения общественно-государственной). Он был persona grata и в
Министерстве народного просвещения; командировался для изучения школ
инородческих в Оренбургский учебный округ, вызывало его
министерство и в Петроград в комиссию по русско-инородческим школам. Все это,
очевидна порождало отчуждение между ним и татарами. Под конец,
во время революции, тщетно рвался он из Казани на юг, в новые
университеты — в Ташкент и в Баку. Крупная фигура был для Казани
Катанов, и чувствовали власть имущие, что как-никак без Катанова
востоковедение в Казани может захиреть. Он был удержан — и задохся.
Русское востоковедение потеряло в нем хорошего анатока
современных тюркских языков, который тщательно транскрибировал m
интерпретировал тексты. Неотшлифованные камни клал он для здания
тюркологии, но, как говорят османцы, «всякому камню свое место». Историк
востоковедения сумеет оценить труд, долгий и бескорыстный, внгесший
обильный доброкачественный материал по языкам, до Катанова мало
обследованным *.
^H^Jo^tr
26 В. А. Гордлевский

Q^C^Q^C^Q^TQ
С. E. САКОВ »
(1846—1921)
Страничка из истории старого
(московского) востоковедения 2
Сидя в наглухо запертых клетках, оторванные друг от друга, мы
только случайно узнаем иногда о том, что совершается вокруг нас. На
мою долю выпадает тягостная обязанность объявить о кончине члена-
учредителя Восточной комиссии, б. профессора турецко-татарского
языка ,и б. Специальных классах Лазаревского института восточных языков*
С. Е. Сакова.
Современное поколение равнодушно внимает скорбной вести, но —
увы, и при жизни это имя мало было знакомо специалистам. Уроженец
Востока, Саков рано переселился в Россию; кейф сдружился с ленью, и
задатки дарований затушевались в извилистых хитросплетениях визант
тийского склада ума. А между тем на фоне жизненного пути его кое-что
выдает как будто разнообразие его интересов.
По происхождению малоазийский грек, Ста:вр Елевтерьевич Саков,
родился в 1846 г. в городе Унии на берегу Черного моря. В Россию
попал он мальчиком (вероятно, во время Восточной войны) и здесь
получил образование —сначала а Евпаторийской гимназии, потом в
Лазаревском институте, где, согласно действовавшему уставу, изучал и
восточные языки. В 1869 г. о« окончил старшие, лицейские, классы с
правом на чин XII класса.
Перейдя в русское подданство, он в 1870 г. назначен был
надзирателем в институт. Лазаревский институт стоял тогда на распутье.
Преподаванию восточных языков, шедшему в институте с 1844 г., грозила
ликвидация — институт должен был превратиться в обычную классическую
гимназию, но благодаря усилиям инспектора Г. И. Кананова лицейские
классы были восстановлены в расширенном виде. 3 сентября 1871 г.
происходило первое заседание Совета Специальных классов, на
котором присутствовал и С. Е. Саков; как человек, говоривший с детства по-
османски, он был приглашен преподавателем практики турецкого язы-
1 Читано 30 апреля 1922 г. на заседании Восточной комиссии Московского
археологического общества.
2 Источником служили мне главным образом архивные материалы, хранящиеся в
6. Лазаревском институте восточных языков, протоколы Совета Специальных классов,
личное «дело» С. Е. Сакова и др., а также заметка в «Биографическом словаре
членов Московского археологического общества» (М., 1915, стр. 316); заметка носит, по-
видимому автобиографический характер (особенности стиля!), но там есть опечатки;
(корректорские недосмотры?) или lapsus'bi хронологические, объясняемые
забывчивостью С. Е. Сакова.
402

ка 3. Одновременно ему было поручено и заведование небольшим
собранием книг, которое за 50 лет выросло в ценную востоковедную библиотек
ку. Но это не могло удовлетворить молодого пытливого грека.
«Вследствие своего интереса к медицине», как говорит С. Е. Саков в
автобиографии, он поступил на медицинский факультет Московского университета,
но, может быть, подсказано это было и проф. Л. М. Лазаревым, егф
учителем, человеком практичным. Во время русско-турецкой войны
1877—1878 гг. Саков отправился на Кавказский фронт в качестве врача
в Эриванском отряде генерала Тергукасова. По возвращении в Москву
работа пошла у Сакова в двух направлениях—педагогическом и меди*
цинском. Врачом служил он и в Москве, и в провинции (в 1879 г. он был
утвержден в звании уездного врача), больше, конечно, в Москве, в
Странноприимном доме при Шереметьевской больнице* и в Воспитан-
тельном доме. Постепенно он, однако, охладел в Москве к медицине;
бросил службу и практику, принимая на дому только знакомых.
Опять возобладал Лазаревский институт. По смерти проф. Л. М.
Лазарева С. Е. Саков, как опытный педагог, был выбран 22 ноября 1884 г.
и. д. экстраординарного профессора по кафедре турецко-татарского
языка. Но все осталось в Лазаревском институте по-прежнему; у С. Е. Саг
кова расчеты были практические, во всяком случае им не руководило
желание повысить преподавание. В середине 90-х годов прибавились
новые заботы — он купил в Каретно-Садовой большой доходный дом к
стал у себя управляющим. В 1901 г. Саков вышел в отставку с пенсией,,
но сохранил за собой чтение лекций по османскому языку, как сторояг
ний преподаватель, из платы по найму.
Осенью 1908 г., после колебаний и сомнений, подвинутый
временным ухудшением здоровья, он покинул Лазаревский институт, будучи
избран «в воздаяние почти сорокалетнего высокополезного служения
Лазаревскому институту» почетным членом. Разлука была тяжела, »и Ca»-
ков скоро это почувствовал. Я помню, как, заглянув в институт за год*
за два до войны, он прослезился при виде прежних своих сослуживцев.
Саков поселился в Липецке (Тамбовская губерния), где у его жены
было имение. Еще раньше, наезжая сюда летом, он был курортным
врачом на Липецких водах; удалившись на покой, он опять возобновил
врачебную практику (по детским болезням) и пользовался большой
любовью. Жил он в Липецке уединенно, замалчивая звание
профессора; изредка, впрочем, участвовал в земских собраниях... Потом все
оборвалось. Под конец он впал в нужду, хворал и стал неразговорчив, но,
утверждают, много писал. Так ли это и куда девались тогда рукописи
одинокого старца,— «кто знает».
В течение ряда лет Саков нес обязанности почетного греческого
консула в Москве. С юных лег был он горячий филэллин. Ступить на почву
Эллады ему не было суждено (хотя раз в 1885 г. он увидал снова
Восток, командированный в Константинополь для подыскания
преподавателя-практиканта 4). Думается, тогда завязал он и сношение с
Эллинским филологическим обществом в Константинополе5.
Как мог, Саков помогал духовной родине, стараясь, чтобы грекопод-
данные, проживавшие в Москве, завещали капиталы на
просветительные нужды Греции; из Липецка неоднократно посылал он в Греческий
3 Раз, впрочем, в 1879 г., когда смерть С. И. Назарьянца вызвала перестановки »
Л. М. Лазарев собирался перейти на персидскую кафедру, Саков преподавал на
первом курсе и теорию языка.
4 Тогда-то появился в Москве поныне здравствующий С. Г. Дзеруньян.
5 См. «Тридцатилетие Специальных классов Лазаревского института восточных
языков», М., 1903, стр. 34.
26*
4(&

Никольский монастырь в Москве подарки. Саков гордился тем, что он
был грек: на станции Сергиево-Паточйая (Московско-Курской ж. д.) он
одно время был врачом в больнице княгини Гагариной — среди
крестьян местных долго вспоминался «Кир-Саков». Сознательно, вероятно,
предлагал он иногда студентам такие темы, как, например, «Греческое
восстание в 1824 году».
Филеллинство определило и подход к османскому языку: он питал
равнодушие, скорее полупрезрение к османцам, поработителям его
соотечественников.
Как профессор Саков был последний могикан, последний
представитель отжившего и в России типа ученых; он хорошо знал и понимал
османский язык, ухмыляясь в бороду, когда замечал промахи
петроградских туркологов; но дальше начетничества не ушел. Ему недоставало
филологического образования, и, отмахиваясь правой рукой, он
отклонял от себя научную работу, ибо не видел в ней практического смысла.
Ему, впрочем, и негде было выучиться научным приемам. Лицейские
классы Лазаревского института (в отношении преподавания восточных
языков) походили скорее на медресе. Старейшее поколение Специальных
классов вспоминает, как проф. Лазарев, перешедший сюда из лицейских
классов, создавал на лекциях восточную обстановку: он садился со
слушателями на полу и, раскачиваясь, читал нараспев Коран. А вот еще
рассказ, не без юмора передававшийся Саковым: Лазарев затевает
урок выразительного чтения басни (на османском языке). Ну, я буду
лев, распределяет роли профессор, ты (имярек) — тем-то, ну, а ты,
Саков, будешь осел. Между учителем и учеником возникает
препирательство. Я не хочу быть ослом, заявляет ученик, будьте вы, Лазарь Мануи-
ловлч, ослом.
В течение десятков лет (до 1908 г.) Саков преподавал в
Специальных классах различные тюркские языки — османский, азербайджанский,
чагатайский6. По поводу предложения, сделанного в 1879 г.
инспектором Симферопольской татарской учительской семинарии, он изъявил
желание вне служебных обязанностей бесплатно заниматься
крымско-татарским языком с тем из оканчивающих студентов, который согласится
поступить в семинарию учителем русского языка. Вообще связи с
Крымом у него были, хотя появление в Бахчисарае газеты «Терджуман»
(«Переводчик») Исмаила Гаспринского, сыгравшего большую роль в
пробуждении национального самосознания российских мусульман 7, он
просмотрел и первые номера газеты были привезены в Москву
проф. А. Н. Веселовским. Саков хорошо знал караима И. Казаса, и
его руководство для изучения русского языка в татарских школах
пересадил в Специальные классы (на уроки практики). Один год (в 1900—
1901 акад. году) читал Саков и 'казанско-татарские тексты (роман
3. Бигеева) 8.
5Дсно прослеживается по протоколам Специальных классов история
введения чагатайского, среднеазиатско-тюркского языка. Необходимость
эта подсказывалась распространением русского владычества в Средней
Азии. Г. И. Кананов прекрасно это учел и хлопочет об этом уже в
1871 г. Одно время намечался и специальный кандидат для
преподавания (Александров). Однако с 1880 г. Кананов опять настойчиво выдвйга-
6 О лреподавании С. Е. Сакова см. воспоминания X. И. Кучук-Иоаннесова
(середины 70-х годов) в «Тридцатилетии Специальных классов», М., 1903, стр. 16.
7 Характеристика «отца журналистики» российских мусульман (умершего в 1914 г.)
давно приготовлена мною к печати.
8 См. «Обозрение преподавания в Специальных классах в 1900—1901 акад. году»,
М., 1901, стр. 6.
404

ет вопрос о значении азербайджанского и чагатайского языков. Саков,
пошел навстречу, и, хотя кафедру занимал тогда Лазарев, он в 1881 г,
подал в Совет обширную записку о плане преподавания. Не
удивительно, что, когда Лазарев умер, преемник ему был уже предрешен, хотя
для проформы последовали и публикации с вызовом кандидатов для
замещения кафедры. Кананов все время относился благожелательно, к
Сакову, ;и в 1896 г., аттестуя его как человека с «выдающимися
педагогическими способностями», ходатайствовал о возведении его в
ординарные профессоры, но это ему не удалось.
Тексты для чтения по османскому языку Саков брал из хрестоматий,
русских и европейских (Лазарев, Смирнов, Дитерици) и из хрестоматий
османских (Абузия Тевфик, Мемдух, М. Наджи). Азербайджанские
тексты читались обыкновенно на втором курсе (хрестоматии Будагава,
Лазарева), а на третьем — чагатайские (Абу Гази, Бабур, Есеви). Чтению
текстов предшествовало изложение, беглыми мазками, грамматики
османского или чагатайского языка. Год или два, когда Совет
Специальных классов разгружал изучение восточных языков на первом курсе,
османский язык преподавался со второго полугодия С. Г. Дзеруньяном,
а С. Е. Саков начинал чтение со второго курса. С 1901 г. и
азербайджанский язык, и сартовский (заменивший на третьем курсе чагатайский)
отошли к вновь приглашенному преподавателю М. А. Гаффарову.
В Специальных классах Саков пытался ввести (внешние)
университетские приемы преподавания — в течение года он читал и
комментировал тексты, и только во время экзаменов производил проверку,
определяя успешность студенческих занятий. Система, быть может, пригодная
в университете,— в учебном заведении с практическим уклоном была
не подходяща, студенты запускали частенько занятия. Саков это видел
и устраивал иногда на дому перед экзаменами репетиции. Приходится
признать, что и переводы профессор предлагал неряшливые. Чтение
было монотонно-усыпительное; мысли, несомненно возникавшие у него,
гасли, не претворившись в слова. Наблюдая этнически-невозмутимый вид
Сакова, студенты одно время звали его «Сакья-Муни». Казалось, ему
все равно, как будто он один в аудитории. Он начинал перевод
большого периода — и запутывался, тогда он сызнова приступал к переводу —
и нагромождал одно придаточное предложение на другое, мало заботясь,
понимает или слушает его кто или нет. Когда студенты перед
экзаменами разбирались в записях, стенографически воспроизводивших лекцию,—
было и больно и смешно. И так было из года в год.
Как уверяет его старый сослуживец, М. О. Аттая, апатичная
небрежность сопровождала Сакова издавна. М. О. Аттая нашел в нем большук>
перемену по возвращении с войны, когда Саков охотно свалил с себя
(в 1879 г.) заведование библиотекой. Он, понятно, не умел увлечь или
поощрить студентов; но, если кто к нему обращался, делился с ним
знаниями. Я с благодарностью вспоминаю помощь, оказанную им мне
во время занятий над сборником османских сказок Куноша.
Когда с назначением директором Лазаревского института Вс. Ф.
Миллера в Специальных классах повеяло свежей струей, был принят ряд
мер для поднятия научного значения института. Студентам стали
задавать темы «а медали (начинание это скоро забылось) 9; темы, избирав-
9 По случаю смерти Л. Н. Толстого сделана была еще раз попытка вызвать среди
студентов соревнование на тему «Восток в произведениях Л. Н. Толстого», но в
течение двух лет не было представлено ни одного сочинения, которое заслужило бы
одобрительный отзыв (со стороны рецензента проф. А. Н. Веселовского). Очевидно, дело не
в одном преподавателе, тут влияли и другие, общие, условия.
405

шиеся С. Е. Саковым («Османская народная песня», «Шикяйет-наме
Физули»), охотников среди студентов не нашли. Задумана была, между
прочим, серия «Трудов по востоковедению»; Саков наметил для издания
две-три студенческие («кандидатские») работы, но он неохотно брал
заботы по подготовлению их к печати, и, например, редактирование
литературно-научного первенца Н. И. Ашмарина, в настоящее время вид«
«ого турколога (чувашиста), «Очерк литературной деятельности
казанских татар-мохаммедан» (М., 1901) возложено было Советом на
А. Е. Крымского. Впрочем, при содействии слушателя-киргиза. С. С. Са-
батаева, он редактировал «Материалы по казак-киргизскому языку,
собранные И. Лаптевым» (М., 1900).
Научная физиономия С. Е. Сакава неопределенна. В первые годы
основания Восточной комиссии он посещал заседания 10, участвовал в
разборе памятников и надписей, в обсуждении докладов; он входил и в
комиссию, вырабатывавшую устав Русского археологического
института з Константинополе, но не сделал ни одного самостоятельного
доклада, и я не знаю, вышла ли за его подписью хотя бы одна печатная
строчка. А. Е. Крымский пытался было привлечь его к «Юбилейному
сборнику в честь Вс. Ф. Миллера», но потерпел фиаско. Саков на все
махал рукой, и когда ему, например, В. К. Трутовский предложил
разобрать универсал Петра Великого к буджацким татарам, он лениво за-
язил: «Ну, это вам, филологам, возиться с этим». В протоколах Совета
значится указание, что ib 1874 г. Саков хотел для изучения тюркских
наречий на месте принять участие в правительственной экспедиции (Аму-
Дарьинской). Но, видно, от хотения до осуществления путь был
далекий, а для Сакова и неисполнимый, тем более что в материальной
поддержке Совет отказал п. В Петербурге Саков был (в 1876 г.) на III
международном съезде ориенталистов, но мнение его о происхождении слова
«сарт» (от «серт» — твердый) тогда же было отвергнуто Лерхом12.
Единственным его трудом являются литографированные лекции
«Элементы турецкой (османской) грамматики», писанные от руки
профессором и выпущенные в 1906 г.13. Раскачался Саков на издание после
долгих уговоров со стороны М. О. Аттаи и А. Е. Крымского. «Элементы
грамматики» — обычный тип практического учебника, нисколько не хуже
других, но и не лучше: в арабском языке он был слаб, что также
сказалось на лекциях. Впрочем, и через шестнадцать лет, несмотря на
общеевропейскую войну, когда был усиленный спрос на всякого рода
востоковедные пособия, грамматика османская Сакова ничем пока не
заменена.
Происхождение С. Е. Сакова из Малой Азии, естественно, толкало
на изучение греко-турецкого мира, на изучение тех психических,
исторических и этнографических элементов, которые образовали османо-
тюркский тип — тип османца среди тюркских народов. Книга, положим,
на Сакова наводила скуку, но у него не оформились хотя бы
воспоминания из детства — религиозные пережитки местного населения, хри-
10 Последний раз был он, по-видимому, на заседании 15 декабря 1901 г.
11 Предлагая (в 1884 г.) С. Е. Сакова в профессора, Г. И. Кананов отмечал в
Совете, что «Саков предпринимал путешествия в Турцию и в другие места,
заселенные народами тюркского племени»; но, насколько это правильно, не знаю.
12 «Bulletin du Congrès international des orientalist», III session à S-t. Pétersbourg,
Î876, p. 73. См. также A. Самойлович, К вопросу о сартах. По поводу 3-го издания
книги Н. П. Остроумова: «Сарты» (Оттиск из «Живой старины»), стр. 4, прим. 5.
13 Впрочем, вышла еще также в 1906 г. в сотрудничестве с М. А. Гаффаровым
выборка легких (для начального чтения) текстов османских (16 литографированных
страниц).
406

стианского и мусульманского 14, наблюдения над русскими казаками,
рыбачившими у анатолийских берегов 15. А как легко было это сделатЫ
И что тому помешало, мал ли был тогда Саков и ©се это скользнуло
по нему бесследно, или что другое...
И, подводя итоги, скажу, что С. Е. Саков случайно заделался про-
фессором-«спецо,м», воскресив в XX в. литературный образ педагогов
XVIII в. С этой стороны фигура С. Е. Сакова характерна, она вносит
любопытные штрихи в историю русского 1ВО'Стоковеден!Ия и
просвещения. Как-никак в течение десятилетий Саков подготовлял ра-ботников
для службы на Востоке и .на окраинах России, и недочеты дипломатов,
политиков, культуртрегеров русских отчасти раскрываются и
определяются, когда мы представим ту научно-учебную обстановку, среди
которой они пребывали в школе. Здесь заключается и разгадка нашего
поразительного незнания Востока, нашего незнания национального
(инородческого) вопроса во всероссийском масштабе.
Он незаметно ушел из жизни, этот бесцветный работник, но все
слушатели, ранние или поздние, помянут добрым -словом мягкого
преподавателя, который часто пугал студентов в течение учебного года, но на
экзамене был добродушно-снисходителен.
14 Чутье, впрочем, подсказало ему правильную этимологию слова «Илакса» —
деревни греческой (около Трабзона) — 1-е лицо аориста от аШбсо — «я обратился»
(в мусульманство). См. мою статью «К истории тайных христиан в Малой Азии»,—
«Христианский Восток», т. III, стр. 35, прим. 6.
15 См. В. Минорский, У русских подданных султана, М., 1902 (Оттиск из
«Этнографического обозрения»), стр. 50.
nsQ\Q^C^

Q^Q^Q^
ПАМЯТИ В. Д. СМИРНОВА *
(1846—1922)
Жизненный путь проф. В. Д. Смирнова оборвался. Он перевалил уже
наполовину за восьмой десяток лет, .и смерть, конечно, должна была
скоро наступить, но, когда я вспоминаю, что сравнительно недавно
видел его, видел прямую его фигуру с гордо поднятой головой и с задорна
смеющимися глазами, в моем сознании плохо укладывается мысль о
смерти й острота печали усиливается. Он был независим; материальная
обеспеченность, официальное положение —все давало широкий простор-
живому, насмешливому уму, и -невзирая ни на чины, ни на лета, он
смело высказывал обо всем суждения и наблюдения, ядовитые, меткие;.
но это не способствовало, чтобы у него были друзья; он жил на Гуляр-
ной улице (на Петроградской стороне) уединенно, как отставленный
паша.
У Смирнова был горячий темперамент, прорывающийся в первом его
ученом труде; он был русак, любил исключительной любовью все
русское, веруя в торжество русской идеи, веруя (как он выразился раз в
университетской речи), что «завоевания наши оружием есть только
предтеча мирных завоеваний в области науки и культуры», и быть бы
ему, пожалуй, не профессором, а публицистом-пропагандистом, и
пошла бы за »им толпа... но судьба сложилась иначе.
Василий Дмитриевич Смирнов родился в 1846 г. в Астрахани,
учился в Пермской духовной семинарии; пробыв год в Петербургской
Духовной академии, он перешел на Факультет восточных языков. Здесь
раскрылось то свойство русского характера, о котором он говорил в
некрологе своего университетского учителя (пермяка) И. Н.
Березина*: «Соприкосновение с -инородцами наших отдаленных окраин, как
известно, всегда как-то само собой располагает коренных русских
людей, с детства живущих в этих окраинах, к пытливости относительно
языков и быта их иноплеменных соотечественников» («Журнал
Министерства народного просвещения», 1896, № 5). Да и обстановка
духовной семинарии, учебная программа которой устремлялась к истокам
христианства—в Переднюю Азию, невольно направляла ум на Восток.
Университет окончил он в 1871 г., награжденный золотой медалью
за сочинение по истории Востока, предложенное В. В. Григорьевым*:
«Исследовать, в чем заключалось влияние монгольского владычества
на Россию, рассмотрев, насколько оно оставило следы свои в языке
русском». Официальный рецензент нашел в молодом ученом
«несомненные задатки прекрасного исторического таланта, который, если не бу-
1 Читано вскоре после смерти В. Д. Смирнова в Восточной комиссии Московского
археологического общества.
40&

дет зарыт -в землю, принесет .много чести и пользы русской земле».
Студенческой работрй Смирнов, видно, дорожил и извлекал оттуда (из
второй части) материал для этимологических и иных сближений.
Оставленный при университете, Смирнов магистровал уже в 1873 г.
диссертацией «Кучибей Гёмюрджинский и другие османские писатели
XVII в. о причинах упадка Турции» (СПб., 1873). Диссертация
производит хорошее впечатление, и жаль только, что почему-то он отложил
издание «трактата» Кучибея — тогда и полемические выпады против
Б. Бернауэра были бы прочно обоснованы. Очевидно, на факультете,,
перенесенном в 1854 г. из Казани, не укрепились еще научные приемы,,
заведенные вскоре родоначальником современного востоковедения
В. Р. Розеном.
Главный руководитель Смирнова В. В. Григорьев хвалил
жизненность темы: с одной стороны, книга свидетельствовала о подлинном
знании страны, с другой—давала поучительный урок публицистам,
указывая, что источник зла, причина разложения государственного аппарата
Турции XVII в.— наводнение администрации иностранцами*. Так,
профессор, хороший знаток «инородческого» вопроса, как бы угадывая в
Смирнове публициста, благословлял его на трудный путь — на «охрану
русских основ». Тогда же (в 1873 г.) Смирнов был избран доцентом
турецкого языка и вплоть до кончины, повышаясь ;в званиях, читал
лекции в Петербургском университете, наконец, с 1920 г.,— в Центральном
институте живых восточных языков, временами (в 90-х годах) являясь
единственным представителем кафедры тюркско-татарской словесности.
Но это повышение обусловлено было требованием: нужна была
высшая ученая степень, и Смирнов скоро подумывает уже о докторской
диссертации. Насколько видно из состава рукописей, вывезенных из
Стамбула в 1875 г., он сосредоточил внимание на турецких сочинениях,
которые затрагивали так или иначе историю России; упоминает он,
между прочим, об одной рукописи, где говорится о походах русских на
Крым. Он понимал обязанности, вытекающие для него, как для
русского ориенталиста, и выбрал тему о Крыме в связи со столетием
присоединения его к России, желая извлечь турецкие источники, не
доступные неориенталисту. Смирнова история Крыма, история крымских татар
занимала потому, что здесь отражалось «исконное, многовековое
соприкосновение нашего отечества с азиатскими ордами, из коих наиболее
видное место принадлежит, без сомнения, нашим бывшим
поработителям — татарам».
Постепенно Смирнов собирает материал в библиотеках Петербурга
(в Азиатском музее*, в Публичной библиотеке), в Крыму, за границей.
В 1881 г. он напечатал по новейшему списку Азиатского музея
анонимную рукопись (времени первой Екатерининской войны с турками),
заключавшую разнообразные сведения о Крыме («Сборник некоторых
важнейших известий и официальных документов касательно Турции,
России и Крыма», СПб., 1881).
Докторская диссертация Смирнова — плод многолетнего труда —
«Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала
XVIII века» (СПб., 1887) встретила суровую оценку. Так, Н. И. Весе-
ло;вский справедливо находил, что материал, нагроможденный
бессистемно, критически не процеженный, страдает и сумбурностью
изложения и неправильностью освещения.
Тема эта искусственно разделена была Смирновым на две части,
вторая — «Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты в
XVIII веке до присоединения его к России» — появилась в «Записках
Одесского общества истории и древностей» (т. XV, 1889).
409

Специально занимаясь историей Крыма, Смирнов перечитал
источники, затрагивавшие тему, и после Октябрьской революции предполагал
подготовить, а может быть, все было уже у него и готово —»перевод
истории Крымского хана Сахиб Гирея, написанной Кемаль-ходжой.
Крыму Смирнов посвятил ряд работ, и все они проникнуты какой-то
редкой для него теплотой и к месту, и к людям — к народам,
населяющим Крым. В первом томе «Записок Восточного отделения» Смирнов
(секретарь отделения) напечатал живо составленный отчет об
«Археологической экскурсии в Крым летом 1886 года». По просьбе 3. А. Фир-
ковича, издателя «Сборника иностранных грамот -и узаконений
Российской 'империи касательно прав и составления Русско-подданных
караимов» (СПб., 1890), Смирнов написал обширное предисловие, и оно
характерно мягким, человеческим отношением к караимам. Вскользь
коснулся он и проблемы происхождения караимов от хазар. По архивному
материалу написана статья «Таврическая монета. Очерк истории
Феодосийского монетного двора» («Горный журнал», 1892); статья,
впрочем, растянута и водяниста, ибо не стоило подробно излагать все
ухищрения заведующего Затлера: ей далеко до труда нумизмата Винклера
(«Таврическая монета», СПб., 1899). После большого перерыва —
«зарока «молчания» — в десять-пятнадцать лет, Смирнов издал «Крымские
ханские льготные грамоты» («Известия Таврической ученой архивной
комиссии», 1913, № 50; см. также 1918, № 54); об областных интересах
говорит и посмертный труд не столько исторический, сколько
филологический «Что такое Тмутаракань?» («Византийский временник», т. XXIII,
1917—1923).
Доктор турецко-татарской словесности, Смирнов прекрасно знал
живые тюркские языки. В 1889 г. он совершил поездку на Кавказ и собрал
большой народно-словесный материал по кумыкам, но материалы Смир-
лова (как и материалы Ф. Е. Корша) лежат втуне. Будучи цензором,
он должен был читать все, что писали российские мусульмане, « успел,
между прочим, основательно изучить татарский язык. Его обзоры
«Мусульманские печатные «изда-ния в России» («Записки Восточного
отделения...», т. III, V—VIII) говорят о большом чутье Смирнова, который
уловил среди татар новые течения — зарождение светской литературы;
списки, впрочем, представляют формальное канцелярское произведение.
Раз, в рецензии на «Phonetik der nördlich-türkischen Sprachen»
Радлова («Журнал Министерства народного просвещения», 1884, № 11),
Смирнов углубился и iß общеязыковедные вопросы, но эта область все-
таки 'была ему не по душе, или, вернее, Смирнов был не лингвист
(вспомним, например, вычурные этимологии: слова «челеби» от
греческого шХьгкус, (велеречивый); города Керчь от слова «karçi»
(противоположный) или «кандалы» — «кайданы» от двойственного
арабского числа слова «käid» — связь (иногда, впрочем, замечания его
деловиты и основаны на здравом смысле).
Но все это были побочные отвлечения, ответвления от основной
линии, которая шла на Турцию, «а изучение ее истории <и литературы.
Первый ученый труд Смирнова («Кучибей Гёмюрджинский...»),
исполненный «наукообразно», обнаружил тяготение к Турции. Смирнов был
турковед.
За пятьдесят трудовых лет он доказал, что знает памятники
турецкой письменности (печатные и рукописные); у него был верный нюх на
памятники, хранящиеся в 'библиотеках, он прекрасно знал историю
турецкой литературы (устной и искусственной), историю Турции и ее
культуры. Для изучения турецкого языка он неоднократно
предпринимал поездки в Турцию (первый раз в 1875 г., последний —в 1911 г)
410

На месте собрал он громадную коллекцию (около ста) «дестанов» —
злободневных, лубочных стихотворений, почти что не изученных; он
внимательно вслушивался в народную речь, между тем как, например,
на Западе, да и у нас в России господствовало преклонение перед
турецкими текстами, собранными венгерским ориенталистом И. Куно-
шом. Он сразу, разбирая студенческие медальные сочинения («Отчет
о действиях и состоянии Петербургского университета за 1898 год»,
СПб., 1891, стр. 152—156), одобрил замечания А. Шебунина о
подозрительной гладкости языка «народных» сказок. Уже перед смертью он
подготовлял для издательства «Всемирная литература» «Сказки о
сорока везирах», анекдоты о Насреддине. Он и сам собирал рукописи,
литературные новинки, поручал это и своим корреспондентам и знакомым.
Часто проводил Смирнов летние вакации и на Западе, работая в
библиотеках Вены, Будапешта, Парижа, Лондона. И там, как и на
Востоке, делал он большие выписки (а предилекция была у него к фаблио
и к историкам); в Ленинграде перед ним были богатства Азиатского
музея. Иногда эти извлечения разрастались в исследования, иногда он
мимоходом освещал значение рукописи, как, например, «Сказание о
Малике Данышменде» по списку Публичной библиотеки, «Мнимый
турецкий султан» («Записки Восточного отделения...», т. VI), «Древнейшая
датированная рукопись XIV в.» («Записки Восточного отделения...»,
т. XXII) или печатал отрывки у себя в хрестоматии и производил фурор
(например, диваном поэтессы XVI в. Михри-хатун).
Смирнов после Хаммера был первый турколог, и не только,
разумеется, в России, но и на Западе; количество трудов могло бы быть больше,
потому что несомненно знания у него были обширны, а значение их
было бы выше, если бы внешне отделывались они тщательнее, а
внутренне свободны были от специфического, публицистико-полемического,
душка. Однако во всех областях турковедения найдутся у него труды,
обо всем был он осведомлен, и, заводя речь о каком-нибудь темном,
запутанном вопросе, он лукаво щурил глаза, как бы говоря: «А вот я
знаю, в чем тут дело, да не скажу», и беседа с ним, беспорядочная,
как он сам, была всегда интересна.
Служа (с 70-х годов) в Публичной библиотеке им.
Салтыкова-Щедрина— сперва вольнотрудящимся, потом заведующим Восточным
отделением,— он описывал рукописи восточные (арабские, персидские,
тюркские), собрание среднеазиатских рукописей генерала К. П. Кауфмана,
профессора Казанского университета Ф. Эрдмана. В 1887 г. он устроил
в библиотеке выставку чагатайских рукописей. В 1877 г. В. Р. Розен
предпринял описание рукописей Учебного отделения при Министерстве
иностранных дел, находящихся теперь в Институте востоковедения
Академии наук СССР; Смирнов взял на себя описание рукописей тюркских
(турецких и чагатайских) «Manuscrits turcs de l'Institut des langues
orientales (S-t Péterbourg, 1897)». Охотно издавал Смирнов грамоты
(султанские и ханские), сопровождая их комментарием реальным: «Грамота
султана Османа II -семейству иудейки Киры» («Восточные заметки»,
СПб., 1895), где рисует правовое положение евреев в Турции. В
«Отчете Публичной библиотеки» за 1882 г. представил он обозрение
«Надписей, бывших на турецких крепостях, ныне находящихся в Публичной
библиотеке». К XI Международному съезду ориенталистов в Париже —
одновременно с описанием тюркских рукописей, посвященным съезду,—
выпустил он «Турецкие легенды о св. Софии и о других византийских
древностях» (СПб., 1898), но работа — слабая, и это должен был
заявить старший коллега его но университету, В. Р. Розен («Записки
.Восточного отделения...», т. XI).
411

В качестве учебного пособия издал Смирнов «Образцовые произвел
дения османской литературы в изречениях и отрывках». Первое
издание, литографированное, вышло в 1891 г., к нему приложены и facsimile
официальных документов разных скорописных почерков; второе
издание было уже отпечатано типографским способом в 1903 г. С
педагогической точки зрения хрестоматия, может быть, тяжеловата (вредят
и многочисленные опечатки), но подбор материала превосходный, видна
опытная рука маэстро. Смирнов впервые извлекает из пыли
книгохранилищ замечательные памятники, и хрестоматия получает значение
первостепенного научного издания. Так, русский читатель, конечно, оценит
отрывки из историка Фундуклулу, современника или участника
Азовских походов Петра Великого. Смирнов предлагал включить в Гиббов-
скую серию (где почему-то отсутствуют турецкие штудии) историю
Фундуклулу и вел об этом переговоры, но идея, очевидно, заглохла, и
Фундуклулу был издан уже в Турции, под редакцией Ахмеда Рефика.
Во «Всеобщей истории литературы» Корша-Кирпичникова (т. IV)
поместил он «Очерк истории турецкой литературы» (СПб., 1891). План
у Смирнова, пожалуй, схоластический, подход тоже легковесный;
объясняется это, может быть, срочностью заказа. Кое-что заимствовано'
здесь из вторых рук: из Хаммера, -из турецких тезкере— био-библиогра-
фических словарей и антологий, но, несмотря на недочеты, книжка все
сохраняет значение, она представляет единственный связный общий
контур литературной жизни турок: турецкая поэзия часто бывала на За*
паде предметом изучения, а вот проза была плохо известна. Читается
книжка, как все, что выходило и^-под пера его, живо.
Язык «систематически Смирнов мало изучал, и практические
потребности университетского преподавания тоже были от него далеки. Он
дал хрестоматию, но не дал грамматики. Но нельзя сказать, чтобы у
него атрофировано было понимание грамматических фактов. От турко-
логических, языковедческих, достижений он отстал, но, конечно, сумел
бы написать толковый учебник. Он осуждал только «лингвистическую
эквилибристику», но синтаксисом, строй которого отвечал его
своеобразной натуре, он положительно восторгался, его официальной
вычурностью, и под этим углом вводил иногда тексты в хрестоматию, а к
современной прозе был он равнодушен. «Современная отрывочная фраза
отзывается,— писал он мне по поводу Муаллима Наджи *,— какой-то
нарочитою искусственностью, несвойственной природному турецкому
стилю».
Общего очерка истории Турции у Смирнова тоже нет, но
разработаны отдельные эпизоды. В старой истории Турции привлекали его
столкновение между султаном Баязидом I и Тимурленгом *
(предлагавшееся им и для медального сочинения) и междоусобия между
братьями, сыновьями Баязида, закончившиеся торжеством младшего брата,
Мехмеда I. у
Живая натура толкала Смирнова на более новые времена — на темы,
созвучные современности или близкие к России. Подражая, быть
может, Сенковскому, а вернее, отдавая дань традиции русских
ориенталистов, он перевел на русский язык «Записки Мухаммеда Неджати-
Эфенди, турецкого пленного ;в России в 1771 —1775 гг. («Русская
старина», 1894, №№ 3—5). «Эпизод из восточной политики Пруссии»
(«Русский вестник», 1882, № 7, 9) подсказан злобой дня — приглашением в
Турцию немецких инструкторов (в 1881 г.) для приведения в порядок
развинтившегося государственного механизма. Смирнов показывает, что
уже Пруссия XVIII в.— Фридриха Великого — поглядывала на Восток;
теперь, в XIX в., место Пруссии заступила Германия, но цель осталась
412

прежняя. Построена статья не только на историках немецких (Хаммер,
Цилкейзен), но и на турецких источниках, печатных (Васыф-эфенди
Джевдет-паша) и рукописных.
В убеждениях Смирнова постепенно все более и более раскрывался
шовинизм — исключительный национализм. Иноверцы (мусульмане),
инородцы (татары) —все нерусское для него был элемент,
разрушающий национальное русское единство, и, естественно, с этой точки зрения
рассматривал он культурную жизнь татар.
Нетерпимости вначале как будто у него не было и к туркам. В
предисловии к «Кучибею Гёмюрджинскому» Смирнов возмущается
скороспелыми суждениями о Турции, зая,вляя, что Турцию нужно изучать по
•ее произведениям.
В 1875 г. он отправился в Турцию под впечатлением от книг,
которые «трубили» о турецком прогрессе, и, как показывают первые строки
очерков «Турецкая цивилизация» («Вестник Европы», 1875, № 8, 9),
вернулся туркофобом. «Ему грустно слышать разные бредни насчет
возрождения Турции, грустно за европейцев, которые силятся поддержать
политическое существование народа, религиозно-нравственные
принципы которого обязывают его к непримиримой вражде и к отрицанию
мирного общения со всеми немусульманами». Русско-турецкая война
1877—1878 гг. только усилила раздражение. «Официальная Турция в
лицах» («Вестник Европы», 1878, № 1, 2) — статья, где он отчасти
пересказывает немецкую книгу, отчасти передает личные впечатления —
призывает к серьезной расправе с государством, вносящим беспокойство
в европейские дела.
Одинаково настроен он был и к татарам (поволжским).
Мусульманское духовенство, которое утверждает арабскую образованность,
отдаляя народ от русской культуры, ему ненавистно. В руках татарского
духовенства печать служила и служит орудием поддержания и
распространения религиозно-нравственного и бытового обскурантизма среди
бедного татарского простонародья. Вот почему злобой пышет он на
В. В. Радлова, тогда инспектора инородческих школ Казанского
учебного округа; он высмеивает лрубо «езнание ,им русского языка;
осуждает и учебную систему его — насаждение медресе, которые могут
создать в будущем большие затруднения (см. «Несколько слов об
учебниках русского языка для татарских народных школ»,— «Журнал
Министерства народного просвещения», 1877, № 1).
И позже, в заметке «По вопросу о школьном образовании
-инородцев-мусульман» («Журнал Министерства народного просвещения», 1882,
№ 7), у Смирнова повторяются старые лерепевы: мусульманская
грамотность — помеха для распространения образования в
общегосударственном смысле, она порождает религиозный фанатизм, т. е.
отчужденность от коренного, русского населения, и т. д.; короче говоря,
Смирнов стоял за русификацию. Однако он, например, радуется открытию в
Тбилиси женского института для мусульманских девочек, с
педагогическими курсами, надеясь, что через женщину пойдут в мусульманскую
семью задатки истинного просвещения.
Для реакционных правительственных кругов Смирнов (был находка.
Н. И. Ильминский*, узнавший Смирнова в 1877 г. на IV
археологическом съезде в Казани, был о нем высокого мнения; когда Смирнов уже
был цензором, рекомендовал его обер-прокурору синода К. П.
Победоносцеву как деятеля, «знающего татар-мусульман и хорошо
понимающего государственные задачи». «Он — цензор заботливый,
добросовестный,— писал Н. И. Ильминский,— к магометанам не имеет
-пристрастия. Поэтому татары на него озлоблены». В 1894 г. Смирнов участвовал
4ia

в Комиссии по вопросу об употреблении ч печатных и рукописных
учебников в татаро-мусульманских школах Казанского и
Оренбургского учебных округов. Через него проходила небольшая (до 1905 г.)
литература— сочинения российских мусульман; жили авторы в
Петербурге или на отдаленных окраинах России, многое им урезывалось или:
просто застревало в цензурном комитете. Одно время (в 80-х годак)*
посылался ему на просмотр даже материал для газетки И. Гаспринско-
го «Терджуман» («Переводчик»), печатавшейся в Бахчисарае. И имя
Смирнова — «Измирнов», как говорили турки, было символом вражды,,
недоброжелательства русского правительства к мусульманам.
Безжалостно развенчиваем мы после смерти людей и, оглядываясь,
назад, вскрываем их недочеты и промахи. Смирнов все-таки был не
только публицист и цензор, тормозивший культурный рост мусульман;
профессор, от природы даровитый, он поработал я для науки, и немало.-
Сумеют ли хулители и порицатели завещать потомству научное
наследство, равное тому, что оставил нам В. Д. Смирнов?
^K0j(^tP

QX^Q^C^
ПАМЯТИ П. А. ФАЛ ЕВА
(1888—1922)
Жестокий мор напал в 1922 г. на туркологов: за короткий период:
в три-четыре месяца ушли Н. Ф. Катанов, В. Д. Смирнов, за «ими —
П. А. Фалев.
Заразившись в дороге из Ташкента в Петроград (куда он поехал,,
чтобы везти на новые места — <в Туркестанский университет семью),
Фалев умер от сыпняка. Недавно вступил он на научное поприще, «книга
живота» не дописана, как не дописано и письмо, которое хотел ой
отправить в Ташкент, когда нежданно свалился в постель, и расценивать
его приходится больше по тем контурам, ло которым намечалась у него
работа.
Он окончил факультет восточных языков в 1912 г., обнаружив во
время нахождения в университете уклон в -сторону изучения тюркского*
фольклора. Сочинение на тему «Сравнить известные .версии сказания об
Эдигее и Тохтамыше со стороны языка, поэтической формы и
содержания и дать сводный текст сказания на русском языке», по
представлению А. Н. Самойловича *, было удостоено золотой медали; рецензент
отметил начитанность студента как в тюркологических сочинениях, так
и в общих сочинениях по теории поэзии...
Официальное положение (с 1915 г. он преподавал анатолийско-ту-
рецкий язык) заставляло Фалева изучать Турцию, ее язык ,и литературу,
но внутренние симпатии лежали у .него к фольклору тюркских народов,,
населяющих СССР. Он специально занялся ногайцами, записал у них на
Кавказе большой народно-словесный материал и часть его,
незначительную, пустил в оборот—«Ногайская сказка об Ак-Кёбёке» в
сборнике Музея антропологии ,и этнографии имени Петра Великого (т. V),
«Копланды-батыр» в «Записках Восточного отделения...» (т. XXIV),
«Арабская новелла в ногайском эпосе» в «Известиях Таврической
ученой архивной комиссии» (№ 52).
Новая обстановка, среднеазиатская, несомненно, должна была укре~
пить и расширить его фольклорные и-нтересы. В 1921/22 академическом
году он читал в Туркестанском Восточном институте лекции, изданные
на правах рукописи — «Введение в изучение тюркских литератур и
народов» (Ташкент, 1922). В этом введении главным образом уделено
место обозрению фольклора. Уже после смерти появилась в первом номере
ташкентского журнала «Наука и «просвещение» статья «Как строится
кара-киргизокая былина». Он предпринял и перевод (части)
эпоса «Манас», однако, несмотря на высокоавторитетную рекомендацию
(акад. В. В. Бартольд), труд этот застрял где-то в недрах Наркомпроса.
Занятия в университете уйгурщиной *, участие в радловском круж-
415-

же «алтаистов» — все это тоже давно отклоняло Фалева от турок
анатолийских; но, возможно, останься он в Петрограде, он вернулся бы и
к ним и сумел бы внести ту широту, этнографо-лингвистическую,
которая давно здесь необходима.
Наследие, оставленное им в области изучения южнотюркских языков
и литератур, незначительно. Вступительная лекция «Турецкие писатели
о причинах упадка Турции» («Восточный сборник Общества русских
ориенталистов», II) представляет в первой части переложение
магистерской диссертации В. Д. Смирнова; после, впрочем, идет у него и
самостоятельный подбор материалов. В 1916 г. Академия наук снарядила на
Кавказ экспедицию для охраны памятников; в экспедиции участвовал и
Фалев. В Тбилиси и в Баку изучал он азербайджанский язык (см.
«Отчет о поездке» в «Известиях Академии наук», 1917); он описал и
турецкие рукописи, поступившие из Ванской экспедиции в Азиатский
музей («Известия Российской Академии наук», 1918). Фольклору
посвящены «Пословицы, поговорки и приметы крымских татар» («Известия
Таврической ученой архивной комиссии», № 52).
Насколько мне известно, у него остались и переводы из
современных турецких писателей (из Абдул Хакка Хамад-бея и др.), но они не
доделаны. И здесь опять не повезло ни Фалеву, ни туркам: перевод
с азербайджанского языка рассказа Мирзы Фатали Ахундова
«Обманутые звезды» («Восток», кн. 2) и этюд о «Татарском революционном
романе Галимджана Ибрагимова» («Наука и просвещение», № 1)
напечатаны были после смерти Фалева.
Он учился не в гимназии, а в реальном училище, и, может быть, это
«отразилось на его письме, на неясной, иногда плохо обоснованной
формулировке.
Мир праху жертвы болезни, унесшей десятки научных работников.
n^ß^r

G^Q^Q^
В. К. ТРУТОВСКИЙ КАК ВОСТОКОВЕД 1
(1862—1932)
(К десятилетию кончины)
В лице В. К. Трутовакого ушел из жизни долголетний «неутомимый»
секретарь Московскою археологического общества, старейший
представитель дореволюционного московского востоковедения, того московского
востоковедения, которое долго жило за стенами Лазаревского института
восточных языков.
Один из инициаторов (в 1887 г.) Восточной комиссии при
Московском археологическом обществе, он был и последним ее председателем
в период медленного ее угасания (1912—1923).
Революция 1905 г. открыла перед ним двери высшей школы: один из
учредителей Московского археологического института (А. И.
Успенского), он начал читать курс по нумизматике, а клады монет, находимые «а
территории Восточноевропейской равнины, меновые единицы, чеканка
монет московскими великими князьями — все ясно указывало на Восток
и давно занимало его.
После Октябрьской революции читал он лекции по изучению
мусульманского Востока в Институте востоковедения имени Нариманова,
созданном Народным комиссариатом национальностей в 1920 г. Состоя
проректором по учебной части (1921—1924), он 'налаживал в Москве
изучение Востока, пока не подошли новые кадры администраторов.
И, наконец, за время 1925—1930 гг. был помощником заведующего
Этнографо-археологическим музеем I МГУ (б. Московского
университета) и развернул большую исследовательскую работу.
Занимаясь в музее над Рязанскими пломбами, переданными в 1922 г.
из музея Архивной комиссии в Рязани, Трутовский разрешил загадку,
над которой бились русские и иностранные ученые со времени находки
графом К. Тышкевичем в Дрогочине (Гродненской губернии) свинцовых
оттисков. Он доказал, что эти шломбы — своего рода привесные печати
на документах (договорах, соглашениях и актах) XV в., заключавшихся
между рязанцами и крымцами; поэтому-то на одной стороне у них
изображения славянских букв (кириллица), а на другой —тамги Золотой
Орды и Крымских, Гирейских ханов или знаки и .гербы прежних
властителей Крыма —итальянских республик: Венеции, Генуи (см. «Отчет
Этнографо-археологического музея I МГУ», М., 1926). И, прочитав эту
краткую статью, акад. Н. П. Лихачев (когда-то тоже поставивший Тру-
1 В основу положено слово, произнесенное 23 февраля 1933 г. на заседании
памяти В. К. Трутовского в Секции собирателей книг и экслибрисов Московского
отделения Всероссийского общества филателистов.
27 В. А. Гордлевский
417

товского в аналогичное положение), теперь должен был отказаться от
печатания исследования об этих загадочных знаках.
А раз случайно коллекции музея перенесли его из круга
мусульманской культуры на Дальний Восток. Инвентаризуя коллекции, он извлек
оттуда «ваянги», дав на русском языке, вероятно, первое описание этого
теневого театра на Зондских островах, сохранившего в костюмах память
о старых религиозных культах (см. «Труды Музея». Быт, IV, М.,
1928).
Мне трудно все-таки характеризовать В. К. Трутовского; я изучаю
слово, у Трутовского на первом плане стояла вещь. Сначала любитель-
нумизмат, потом в течение 1898—1918 гг. уже по долгу службы как
хранитель Оружейной палаты он изучал вещь« Это был
художник-антикварий, обладавший большим и тонким чутьем; искусно сработанная вещь,
будь то из металла, кости, дерева и т. п., или рисунок (с монеты, во
вторую половину интерес передвинулся у него на ex libris'bi)—все
находило в нем внимательного ценителя, и в этом ученый Трутовский
унаследовал, конечно, что-то от своего отца, художника-жанриста
Константина Трутовского. Его стихией были не Worte, a Sachen, и тамг
где выводы исходили у него из вещественного материала, они были
оригинальны, а нередко и убедительны, а слово было только
иллюстрацией, которая окрашивалась воображением, может быть, фантазией,
утрачивая реальные штрихи.
Раз, впрочем, Трутовский изменил себе и обратился к слову как к
словесному памятнику, но сделал это в силу неизбежной
необходимости. При окончании (1885 г.) Специальных классов Лазаревского
института для получения аттестата на чин десятого класса (первого
разряда) он должен был доказать, переводом, знание восточных языков.
Трутовский избрал тему по арабской словесности. Актуальная теперь,
как странно, как дико звучит она для глухих 80-х годов для
Лазаревского института и — скажу прямо — для Трутовского: «Маздак и его
учение» — вот тема, предложенная ему проф. Г. А. Муркосом! Но
странность протянулась на десятки лет: когда перед первой мировой войной
Лазаревский институт подготовлял «Восточный сборник» в честь
проф. Алексея Н. Веселовского (М., 1914), Трутовский согласился на
помещение извлечения из этой студенческой работы о коммунисте
VI в. *, исходившем, правда, как показал Т. Нёльдеке, из религиозной
концепции. И когда впоследствии Трутовский анализировал восточное
слово или текст, он ошибался: филология у него хромает, это была
слабая сторона его .исследований, и его переводы частенько отвергались.
Как лучший студент, Трутовский был рекомендован в Учебное
отделение при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и
двухгодичный курс «драгохманки» прошел в один год. Перед ним
открывалась блестящая карьера — консульско-дипломатическая служба на
Востоке. Но тут окончательно определился переломный пункт,
намечавшийся уже ранее в Москве. Он поступил в Петербурге в
Археологический институт, состоя как бы ассистентом при А. К. Маркове по
восточной нумизматике и Д. И. Прозоровском — по сфрагистике.
В 1887 г. он вернулся в Москву и навеки осел в ней. Здесь он
погрузился в недра Московского археологического общества. Графиня
П. С. Уварова давно берегла для него место секретаря, которое он
занимал до 1917 г. Женщина властная, с громадной энергией, питавшаяся
возможностями, которые лежали в ее придворных связях, пестунья
была требовательна к мягкотелому секретарю; но благодаря Уваровой
он делал карьеру, продвигаясь по служебной и иерархической лестнице.
Археология, это — я, провозгласила Уварова и, продолжая дело, на-
418

чатое мужем, А. С. Уваровым, она сосредоточила в Москве
археологическую работу по 'всей стране. Бесчисленные заседания в обществе и его
комиссиях (научные и деловые), подготовка археологических съездов
(с VIII съезда, происходившего в Москве, в 1914 г. должен был быть
XVI археологический съезд в Пскове), редактирование изданий
Археологического общества, ученая переписка — все это отнимало у Трутов»
ского массу времени, и он не успевал даже зафиксировать иногда
собственные доклады; так пропала характеристика востоковеда казанской
школы, проф. И. Н. Холмогорова, под конец жизни преподававшего в
Лазаревском институте.
Работая в Московском археологическом обществе, руководившемся
московской патриоткой, Трутовский невольно воспринял облик старого
москвича, отрицавшего петербургский период истории России и
брюзжавшего на все то, что он наблюдал в Петербурге; полемический задор-
сообщал часто неприятный привкус писаниям Трутовского, и Петербург,
точный и строгий, неодобрительно слушал легковесные и
несостоятельные соображения и построения москвича.
Несмотря на «магическую» силу, опутавшую Трутовского в
Археологическом обществе, он сумел создать себе круг, на который не
распространялась компетенция общества. То была нумизматика — первая
юношеская любовь Трутовского, которой он остался верен до конца дней.
Еще студентом участвовал он в интимном кружке нумизматов,
собиравшемся в квартире А. В. Орешникова. И когда, после долгих
мытарств, сопряженных с утверждением устава, открылось (в 1888 г.)
Московское общество нумизматов, Трутовский, естественно, стал одним Ио~
деятельнейших членов, поставлявшим разнообразные доклады; в течение
ряда лет (1889—1898, 1904—1918) он и председательствовал в обществе.
Прочитанные им в сезон 1884—1885 гг. доклады (о
русско-татарских монетах, проект программы русского нумизматического общества}
определили сферу нумизматических интересов Трутовского:
историографическую и исследовательскую.
В Главном архиве Министерства иностранных дел — месте первой
службы Трутовского (1887—1898)—он натолкнулся на «портфели» —
всего их 38, и все еще не разобраны2—профессора восточных языков
Коллегии иностранных дел Г. Я. Кеера (1692—1740). Автор проекта об
учреждении Восточной академии в России3, найденного в 1821 г.
акад. X. Д. Френом, Keep был и первый по времени восточный нумизмат,
и Трутовский, использовав «портфели», набросал краткий очерк этого
ученого чудака («Труды Московского Нумизматического общества»,
т. I4).
Когда лет через двадцать, в 1907/8 академическом году, Трутовский
читал в Московском археологическом институте лекции по нумизматикег
он ясно подчеркнул значение нумизматики как «одной из существенней-
ших вспомогательных историко-археологических наук», потому что
«монета— важный'исторический памятник, заключающий в себе
интереснейшие и разнообразнейшие научные данные исторического, политико-
2 Как видно из предисловия к «Азбукам профессора восточных языков при
Академии наук Г. Я. Кеера» (М., 1876), А. Расинский предполагал по поручению директора
Архива, бар. Ф. А. Бюлера, представить III Международному съезду ориенталистов
«Указатель к портфелям Г. Я. Кеера».
3 Проект напечатан в статье М. Шувалова о Кеере, см. «Сборник Московского*
Главного архива Министерства иностранных дел», вып. 5, 1893.
4 Показательна напечатанная там же и биография доморощенного казанского во«
сточного нумизмата и коллекционера А. Ф. Лихачева, который не знал восточных
языков.
27*
419

экономического, художественного, бытового, палеографического и т. п.
характера» (см. «Нумизматика», вып. I, М., 1908).
В 1886 г. он выпустил «Описание восточных монет»
(«Нумизматический кабинет Московского публичного и Румя'нцевского музеев»,
вып. III). В основе коллекции было собрание монет (в количестве 753)
графа Н. П. Румянцева, описанное еще акад. X. Д. Френом. К моменту,
когда «ад коллекцией начал работать Трутовский, она разрослась до
4980 штук, и это одно говорит о большой усидчивости и кропотливости
молодого 'нумизмата, подписавшего предисловие 29 июня 1885 г. 23 лет
от роду. Конечно, Трутовскому легко было описывать, потому что были
налицо труды основоположников восточной нумизматики X. Д. Френа,
П. С. Савельева, В. Г. Тизенгаузена *. Но здесь обнаружились и
методологические ^недостатки, которые и впоследствии понижали ценность
работ Трутовского— невысокое знание языковое и историко-археологи-
ческое (см. рецензию А. К. Маркова в «Записках Восточного
отделения...», т. I). И впоследствии заметка «Несколько слов по поводу
медного Самаркандского диргэма, описанного г. В. В. Бартольдом» в
«Трудах Московского Нумизматического общества», т. II, вызвала резкий
отпор со стороны В. В. Бартольда в «Записках Восточного отделения...»,
т. XIV5.
И всякий раз как кто-нибудь, будь то А. К. Марков, В. ИЦ Сизов,
Р. Р. Фасмер, составлял описание или каталоги монет, Трутовский
присылал отысканные им указания или объяснения.
Ядро коллекции Румянцевского музея составляли монеты Золотой
Орды. Так родился у Трутовского интерес к Золотой Орде; так
традиционно шел он по столам старых русских ориенталистов. Он, конечно,
отрицательно смотрел на Geschichte der Goldenen Horde,
плодовитейшего Йозефа Хаммер-Пургсталля: рановато было писать историю,
пока источники еще не собраны, — и второй том «Сборника материалов,
относящихся к истории Золотой Орды» (Л., 1941), вышел почти через
сорок лет после смерти зачинателя В. Г. Тизенгаузена. Со своей
стороны, Трутовский пытался разъяснить только отдельные, частные
проблемы, подсказанные ему изучением нумизматического или
филологического (эпиграфического и словесного) материала.
Дважды — в течение двадцати лет—решал он вопрос о Гулистане,
монетном дворе Золотой Орды («Древности восточные», т. I, вып. 1,
1889). Сначала, повторяя мнение Карамзина, он отождествлял его с
Селитряным городищем Енотаевского уезда Астраханской губернии, «за
отсутствием других более подходящих мест», т. е. признал, что Гули-
стан не дворец, как думали Френ, Саблуков, Хаммер и др., а город.
Аргументация Трутовского вызвала возражения со стороны
проф. Н. И. Веселовокого, оспаривая предположение Трутовского, он
правильно отметил незнакомство исследователей с топографией столицы
Золотой Орды и находил для Гулистана дворца место в Колобовском
кургане («Записки Восточного отделения...», т. XXI); но и после
Трутовский продолжал отстаивать прежнее мнение («Нумизматический
сборник», т. I, 1911). Но кончены ли долголетние споры о столице Золотой
Орды, <не знаю6.
Он участвовал также в длительной дискуссии о значении басмы
(вокруг которой за два столетия образовалась большая литература), и быть
5 К раннему периоду относится еще «Une Monnaie inédite d'Abou-Said Behadour
Khan», — «Annuaire de la Société française de Numismatique et d'Archéologie», 1887,
V-ème année.
6 См. В. Бартольд, Место прикаспийских областей в истории мусульманского мира,
Баку, 1926, стр. 64; также работы А. Ю. Якубовского.
420

может, потому, что проблема удачно была разрешена сфрагистом
Н. П. Лихачевым (см. «Сборник статей в честь графини П. С.
Уваровой», М., 1916), Трутовский задержал печатание доклада «Басма
Казанского Летописца», читанного на торжественном заседании,
посвященном Уваровой, 15 мая 1915 г. Насколько я знаю, юн решительно
отвергал толкования прежних исследователей о басме «лице его», как а
портрете хана, оттиснутом или выдавленном, потому что портреты
живых татар в XV в. были неизвестны.
Иногда интерес к Золотой Орде подталкивался у Трутовского и
извне: памятники, изучавшиеся им, были второстепенные, а этюды о них
опять страдали методологическими промахами.
Так, в Касимове, этом внутреннем отпрыске Золотой Орды,
насажденном Москвой, отысканы были .«Надгробные надписи из Текии
Афгана Мохаммеда-султана», ускользнувшие от акад. В. В. Вельяминова-
Зернова. В разборе надписей приняли участие Петербург и Москва;
анализируя переводы акад. В. В. Радлова и проф. — потом академика —
Ф. Е. Корша, москвич Трутовский, конечно, отдал предпочтение Коршу.
Он предложил и собственное истолкование, но для читателя
«Древностей восточных» (т. I) рассуждения автора невразумительны и
бездоказательны, потому- что он забыл или не захотел приложить к статье
снимки с надписей, о которых идет речь.
Когда в Москве возник кружок почитателей «Старой Москвы», Тру-
товский-ориенталист для первого выпуска сборника Комиссии по
изучению «Старой Москвы» дал статью о «Происхождении названия Арбат».
Полемизируя с прежними толкованиями, Трутовский напомнил картину
вступления татар в Москву от «Крымского брода» к «рабаду» — тор-
гово-ремесленному предместью Москвы. Но, конечно, множественное
число арабского слова «арбад» можно бы и не тревожить, потому что-
приставочный звук «а» легко возникает в тюркских языках, поскольку
иностранное слово начинается со звука «р». Но, главное, автор должен
был показать, что арабское слово действительно знакомо было татарам,
и доказать, что в городах татар были «рабады» (в столице золотоордын-
ской — в Сарай-Берке, например, рабад отсутствовал) ; раз это не
сделано,— вероятнее этимология, предложенная его более удачливым
соперником по изучению Золотой Орды Н. И. Веселовским: «рабат» —
странноприимный дом (см. «Древности восточные», т. II, вып. 1,
Протоколы, стр. 67)7.
Изучая ценности Древней Руси, Трутовский уделил большое
внимание и загадочной платежной единице ногата, предполагая, что
первоначально ногата равнялась половине аббасидского диргема, ходила до
XV в. и этимологически происходит от арабского корня «nqd»
(раскалывать, ломать) ; как отмечают восточные писатели (Гардизи) *, булгары
ломали диргемы, а потом отдавали славянам («Труды
Предварительного комитета XV Археологического съезда», т. I, 1911; «Древности
восточные», т. IV, 1913) 8. К этому мнению склонялся и турколог П. М. Ме-
лиоранский, но Ф. Е. Корша, как слависта, смущал вставной широкий
звук ка».
Однажды — это было уже после Октябрьской революции —
Трутовский, до того разрабатывавший частности, затронул общие проблемы,
вытекавшие у него из опыта долголетних изысканий; эти изыскания по-
7 О словах «рабад» и «рабат», см. В. Бартольд, История культурной жизни
Туркестана, Л., 1927, стр. 28—31.
8 Вскользь затронул он и значение «сум»: у Ибн Баттуты — серебряный слиток,
потом — серебряный рубль («Древности восточные», т. I, стр. 205). Ср. древнеболгар-
ское «сам» (по-чувашски «сум») — число, счет.
421

тому отчасти и останавливались на полпути, что на каждом шагу
исследователи наталкивались на массу недоумений.
Когда, после длительного перерыва, Восточная комиссия возобновила
(в 1921 г.) свою деятельность, председатель, В. К. Трутовский (всегда
оживлявший собрания то остроумными замечаниями, то ценными
воспоминаниями), прочел программный доклад «О некоторых забытых
задачах русского востоковедения». Он наметил в докладе ряд кардинальных
историко-археологических вопросов, разрешение которых важно и для
русской истории. Свои положения Трутовский пояснял обильными
примерами, настоятельно доказывая необходимость срочного подведения
итогов и библиографических сводок, того, что сделано
(предшествующими поколениями.
Доклад Трутовского, естественно, вызвал оживленный обмен мнений,
и Восточная комиссия признала полезным напечатать доклад для
привлечения к нему внимания ученых учреждений и обществ, изучающих
Восток, однако за недостатком средств у Восточной комиссии намерение
это так и не осуществилось9.
* * *
Как-никак в работах В. К. Трутовского есть целеустремленность:
Трутовский-ориенталист хорошо знал -и русские источники — первое
необходимое условие для правильного понимания фактов татарского (зо-
лотоордынского) периода русской истории. Секретарская
перегруженность в Московском Археологическом обществе затормошила его, и
природные задатки распылились. Всюду в памятниках, материальных и
словесных, видел он обломки Золотой Орды; но для того, чтобы осязать
их, средства у него -были недостаточные: отсутствовала строгая
филологическая школа, и «наука для него была любительством, внутренней
потребностью любителя, отдыхавшего от служебных обязанностей.
9 А ранее, в 1912 г., он охотно откликнулся на призыв Общества истории,
археологии и этнографии в Казани, организовавшего в 1909 г. Булгарскую комиссию, и
предложил дополнения к программе систематического обследования Болгарского городища:
интерес к Булгарскому царству на Волге — посредствующему звену в торговле между
Востоком и Русью — шел у него из занятий нумизматикой.
^чЭ^О^Р

Q^Q^Q^
и. ю. крачковский
(Общая характеристика1)
На склоне лет, как бы предчувствуя близость кончины, акад. В. Р.
Розен часто называл И. Ю. Крачковского )своим Вениамином. Теперь
младший, любимый ученик Розена превратился в патриарха, обаятельного
шейха, вокруг которого объединяются советские востоковеды.
Всегда услышат они от него что-нибудь новое или полезное, он
натолкнет их и на тему для изысканий. В трудах Крачковского, дышащих
благородством, заключена воспитательно-образовательная сила.
Работая «Над арабскими рукописями», он дал великолепные
образцы метода изучения рукописей, приводящего к открытиям, мимо которых
равнодушно проходили первоклассные специалисты, как, например,
Г. Дерамбур.
Труды Крачковского зажигают и увлекают. Вот и разгадка тайны,
почему ученики Крачковского, полюбив науку, так преданы и учителю.
Всегда найдут они у него дружескую поддержку; с ним будут делить и
радости и горести творчества и жизни.
Он наследовал богатства, накопленные предшественниками. В нем,
как в фокусе, сосредоточились и ненасытная страсть к изучению
рукописей— от Френа, и искусство художественного перевода —от барона
Брамбеуса —Сенковского я не устаю предлагать для чтения
«Похождения Хаджи-баба Испаганского», в которых .картинно изображен уклад
старой восточной жизни; и прозрачная четкость формулировки мысли,
акрибия — от Розена. На этой разделанной ниве и взошел талант
Крачковского, искрящийся игрой переливов, но размах и глубина—это уже
неотъемлемые свойства его.
На протяжении XIX в. востоковедение выросло в мощную
дисциплину, которая внесла вклад в золотой фонд мировой науки; и, следуя
по пути, проложенному старшими товарищами, академиками В. В. Бар-
тольдом и Н. Я. Марром, бережно хранит акад. И. Ю. Крачковский
лучшие заветы русского востоковедения.
Круг тем, волнующих арабиста, находит у Крачковского полное
отражение, получает у* него окончательное завершение; возвращаясь к тому,
что уже затронуто на Западе, он вносит и новые факты, и новое
освещение. Так, Крачковский олицетворяет собой современный этап
арабистики. Но Крачковский —советский ученый, он и дерзает: он поднимает
проблемы, которые могут родиться и должны разрешаться у нас, <в Со-
1 В основу положена речь, произнесенная 18 декабря 1944 г. на соединенном
заседании Отделения литературы и языка Академии наук СССР и Московской группы
Института востоковедения Академии наук.
423

ветском Союзе. Та,к Крачковский закладывает фундамент завтрашней
арабистики.
В арабском халифате он и территориально, и хронологически —
властный хозяин. Он устремляет пытливый взор на восточную окраину
государства— в Среднюю Азию, куда в VIII в. наступают арабы, и там,,
среди документов, найденных на горе Муг, открывает имя «согдийского
царя, самаркандского государя» Дивастича. Из Испа'нии доносятся до
него, поклонника народных диалектов, песни заджаль, пересыпанные
романскими, берберскими и другими лексическими элементами, и он
зачитывается диваном Ибн Кузмана, бродячего трубадура XI—XII вв.,
благо единственная рукопись находится в Ленинграде. Для Крачков-
ского «арабская гипотеза» о влиянии формы заджаль на раннюю
провансальскую и на западноевропейскую поэзию пока сомнительна, однако
тема о взаимодействии культур между Востоком и Западом, через
Испанию, конечно, ему близка.
Подолгу засиживается он в столице Аббасидов. Он вхож в Багдаде
в кружок придворных поэтов.
Абуль Атахию узнал он давно, еще студентом Петербургского
университета. Он написал тогда сочинение о «Правлении халифа ал-Мах-
дия», удостоенное, то представлению Розена, золотой медали; стороной
прочел сочинение и Бартольд и, отметив -наблюдения его над Табари,
удивлялся потом, почему Крачковский предпочел филологию истории.
Бартольд мог бы утешиться: исторический уклон всегда был у Крачков-
ского и не только обрамлял филологические этюды, но и давал
убедительную достоверность его предположениям и догадкам.
Слепому поэту Абуль Ала ал-Маарри он, по примеру учителя, уделял
большое внимание. Еще в 1910 г. открыл он в библиотеке Азхарской
мечети в Каире «Послание об ангелах» — протест свободолюбивой
мысли против ортодоксальных верований, и шейх, хранитель рукописей,
которому Крачковский накануне объяснил смысл трактата, бежит утром
по перрону за поездом, увозящим Крачковского, и возбужденно кричит:
«Я всю ночь не спал; удивительно, как его не сожгли вместе с его
посланием!».
Он, конечно, хорошо знает, что арабская культура соткана из
инородных материй; острый глаз иностранца сразу это замечает. В диване Абу
Нуваса усмотрел Крачковский описание сасанидской чаши — памятники
сасанидского искусства, закинутые к на территорию СССР, очевидно, а
Багдаде в IX в. попадались часто.
Элементы христианские (и еврейские), пожалуй, еще более
изумительны. Крачковский слышал уже о популярности сочинений Абу Курра
(«Авукара») и учителя его Иоанна Дамаскина; теперь он обнаружил и
христианские религиозные термины, открыл перевод Библии на
арабский язык во время халифа Мамуна в VIII—IX вв. Он вычитал у ал-
Бируни (это повторят арабы и потом) и ухищрения иерусалимского
духовенства — известия о «благодатном огне», нисшествие которого в
пасхальную ночь описал и автор «Хождения во св. землю», игумен
Даниил, далекий от мистики палестинских чудес.
Крачковский — питомец Петербургского университета; я не знаю,
удалось ли ему слушать лекции акад. А. Веселовского, но идеи автора
«Исторической »поэтики» отразились уже на его магистерской
диссертации об Ал-Вава Дамасском. Стиль, теория словесности «однодневного
халифа» Ибк аль-Мутазза (издано в Гиббовской серии), риторика Ибн
Кудама — вопросы поэтического творчества впервые широко поставлены
и обследованы Крачковским.
А то вдруг вздумает он совершить длинное-предлинное путешествие
424

с юга на север. Он тщательно подготовится, как заправский турист, и
разберет «Две южноарабские надписи в Ленинграде», изучит и амулет —
все, что дошло из Сан'а, ,и пустится в путь-дорогу. Перед ним
расстилается безбрежная пустыня, но вот заслышал он голос Шанфары,
поющего хвалу пустыне, которая дала приют «изгою»:
«Не хороните меня, ведь хоронить меня вам запрещено! Но
обрадуйся ты, о мать жилья!» 2.
Я выхватил строчку из перевода, давно подготовленного для
сборника образцов древнеарабской поэзии.
Вблизи и «священные города» — Мекка и Медина. Для него вход
туда закрыт, он обойдет их; все же Коран его заинтересует и, изучив
тефсиры — толкования, он возьмет да переведет на русский язык эту
законодательную книгу мусульман. Когда об этом проведает богослов
Муса Бигеев, «реформатор» ислама, он обратится к Крачковскому за
справкой: уже один вид ориенталиста, отпустившего почтенную бороду,
внушает мусульманину доверие к его мнению, подкрепленному
неопровержимыми справками.
В XX в. он на берегу Нила — скоро наступят и «Дни» Taxa Хусейна,
филолога-слепца — вокруг Крачковского шумная городская толпа: я
различаю там братьев Теймур, Ахмада Заки и др.; они радостно
приветствуют дорогого гостя и, расставшись, долго — вплоть до 1944 г. — шлют
ему на север приветы и поздравления.
«Ты все покупаешь», — говорили когда-то в Палестине арабы
Крачковскому, как бы упрекая его за молчаливость на первых порах. Он
«покупал» у них слова, чтобы скоро отплатить им сторицей.
Изучая материалы и наблюдая жизнь в Египте и в Сирии, он понял,
что падение халифата отнюдь не означает исчезновения у арабов
культуры. В тяжелых условиях, временно замершая, литература возродилась
во второй половине XIX в., и здесь опять одно из очередных открытий,
которыми так богата научная деятельность Крачковского.
Но «нет пророка в своем отечестве»: так, только голос декана
факультета восточных языков Н. Я. Марра пресек возражения, когда
молодой Крачковский для вступительной лекции избрал тему о новоарабской
литературе. Монография его об историческом романе у арабов — пусть с
опозданием на двадцать лет, — очерки о новоарабской литературе,
мусульманской и христианской, проникли на Запад, и он был
провозглашен Wegmeiser'oM — руководителем, да еще какой это гид; за ним
бесстрашно можно идти куда угодно, уж он-то выведет на верный путь!
Литературоведческие этюды его от доисламской поэзии до XX в.
тесно связаны между собой. И когда — еще до Отечественной войны —
перед Институтом востоковедения Академии наук встала задача
составления истории литератур Востока, первым откликнулся на призыв
Крачковский. «Общие соображения о плане истории арабской литературы»
читал он и в Москве; обусловленный желанием дать полное
представление о культурной жизни арабов, план, пожалуй, подлежал бы
дискуссии, но, скажу, это не план, а оглавление монументального труда,
сложившегося в голове ученого или, вернее, уже подготовленного к печати.
Великая Октябрьская -социалистическая революция направила
внимание арабиста на темы, связанные с Советским Союзом. Она показала
ему сокровища, о которых он всегда мечтал. Распахнулись двери
дворцов, домов, и посыпались грудами рукописи, втуне находившиеся под
спудом. И, только закончив описание рукописей, поступивших с
Кавказского фронта, Крачковский собирает богатую жатву редких, уникальных
То есть гиена.
425

рукописей: то опишет он собрание христианских рукописей, подаренных
Антиохийским «патриархом Григорием; то укажут ему на первый том
истории Ибн Мискавейха, отыскавшийся в Казани, и т. д. и т. д.
Описанию рукописей — упорядочению всего, что создала арабская
письменность, Крачковский придает первостепенное значение; но для
завершения грандиозного плана обработки рукописных фондов
Ленинграда— десятков тысяч рукописей — нужны большие кадры арабистов,
людей, охватывающих Universitäten! letterarum, а они — увы! —
поредели за годы войны! «Жатва велика, а делателей мало!» — общий
печальный припев востоковедов; он раздавался постоянно, слышится и
теперь.
После Великой Октябрьской революции был обнаружен на
территории Советского Союза туземный арабистический материал, неотделимый
от жизни страны. На территории СССР давно образовались гнезда
арабской культуры. В разборе обломков старой арабской 'культуры
(полностью еще не подобранных и в Европейской части Союза — в
Татарии, Башкирии) Крачковский, этот Spiritus movens *, принял
деятельнейшее участие, он сумел привлечь к этой работе и своих учеников.
Так, оказалось, что на Кавказе, например, вплоть до Октябрьской
революции арабский язык был lingua franca *, язык Корана был
средством общения интеллигенции народов этой «горы языков», когда
Шаукани, автор биографического словаря (XVIII в.), увидал в Сан'а
ученого дагестанца, который разыскивал сочинения популярного на
Кавказе шейха Салиха Йеменского, он подивился чистоте ><в высшей
степени красноречивого и плавного» языка иностранца.
Для почина Крачковский избрал последний акт борьбы за Кавказ.
Я, быть может, и ошибаюсь, но я хотел бы думать, что перед ним
маячит кавказская параллель, на поприще культуры, к образу араба,
профессора Петербургского университета Тантави. Конечно, воссоздание
второй монографии — «жизни и трудов» Шамиля куда сложнее. В
кавказских штудиях о Шамиле был у него и помощник: погибший во время
войны на фронте, А. М. Барабанов издал и перевел историю Карахи.
Осенью 1929 г. повстречал я в Самарканде двух слушательниц
Восточного института. Когда они услыхали, что в честь Крачковского
готовится сборник, они послали в Ленинград этчет о поездке к
среднеазиатским арабам — так открыто было «национальное меньшинство»,
затерявшееся среди кишлаков Узбекистана. К арабам направлены были
опытные исследователи, лингвисты и этнографы. На заседании
Московской группы Института востоковедения, рожденной инициативой
Крачковского, председатель огласил «рапорт» И. Н. Винникова от 1 января
1944 г. об удачном завершении этнографической экспедиции; а текстовые
записи — у арабов был и Г. В Церетели — устанавливают, что
среднеазиатские колонисты — потомки месопотамских арабов, попавших в
Среднюю Азию, может быть, во времена Тимура (XV в.), — так
вводится редкостный лингвистичрхкий материал, приоткрывающий завесу над
эволюцией одного из средневековых арабских диалектов.
Кавказ, Средняя Азия — все это когда-то были этапы на пути арабов
на сеиер; мысленно уже и Крачковский подведен был к Поволжью, куда
шли купцы и эмиссары арабского халифата: хотели ли они приобщить
народы Поволжья к исламу или их больше привлекали меха соболей,
куниц, на которые зарились восточные феодалы; но, как говорит
турецкая пословица — «hem ticaret hem ziyaret» *, — они торговали, они и
наблюдали, и оставили нам ценнейшие записки о народах Поволжья.
Исключительными усилиями и стараниями Крачковского пущена
была в оборот «Записка» Ибн Фадлана* о путешествии на Волгу;
426

•отысканная в Мешхеде, она полностью переведена и комментирована
учеником его, А. П. Ковалевским.
Сто лет, нет, больше, ровно сто двадцать один год истек со времени
издания Френа, давшего текст (отрывков), перевод и обширный
комментарий на Ибн Фадлана и других путешественников по стране «руссов».
Издание, конечно, устарело, и Крачковский поставил в порядок дня
проблему, которая представляет первостепенное значение для истории
народов СССР. Настойчиво — устно и печатно — твердит Крачковский
о срочности издания Corpus'a известий — «О подготовке свода араб-
скил источников для истории Восточной Европы, Кавказа и Средней
Азии». В этом справедливо видит он задачу советского востоковедения.
Во время блокады Ленинграда Крачковский завершает большую
работу об «Арабской географической литературе», а в Москве,
оторванный от привычных библиотек и рукописных хранилищ, он по поручению
филологического факультета Московского университета написал очерк
арабистических штудий в России до XVIII в. Истории арабистики, в
виде ли подведения итогов за советское время, в виде ли био-библиогра-
фического словаря арабистов, я о его мысли составленного Г. Г. Гульби-
ным, отводит Крачковский большое место.
Когда временно — перед войной — заглохла в Ленинградском
университете арабистика, Крачковский организовал в Институте
востоковедения Академии наук «Ассоциацию арабистов». Стимулируя арабистиче-
ские занятия, ассоциация провела уже две сессии, <на которых
собирались арабисты Советского Союза.
Многообразен труд Крачковского. Все это он мог сделать, опираясь
на предшественников. Как никто другой, он хорошо это понимает и,
благодарный, зарисовывает портреты востоковедов; собранные в один том,
они, конечно, доставили бы удовольствие и автору, но они были бы для
востоковеда полезным справочником и руководством. Портреты эти час-
то выписаны тонкой кистью художника; изредка, быть может, лежит на
них печать сухости: скуп и архивный материал — единственный
источник, слабо освещающий внутреннюю жизнь ученого; но всегда это
объективное изложение, правильно определяющее место человека в истории
науки.
Образ Розена окружен у Крачковского пиететом, и к нему
неоднократно обращается Крачковский, скрупулезно извлекая из архива все,
что так или иначе характеризует учителя. Вот строгий благожелатель —
ворчун Бартольд; историк Востока на этот раз довернут к нам как
исламовед, и труды его в этой области займут место около Гольдциэра и
Снук Хюргронье; вот испанист Петров, издатель «Ожерелья голубки»
Ибн Хазма, точный и аккуратный; а вот Нестор востоковедов, Нёльде-
ке — он объясняет младшему коллеге в письме, как ранняя болезнь
породила интерес к Востоку; а вот Тантави, к книге приложен и портрет:
шейх в чалме, а на шее у него — орден Анны.
В галерее портретов представлены и русские ученые, и
западноевропейские, и восточные, тут и старики, и молодые. Крачковский рано терял
и учеников. «Горевал я, и как горевал! Об одном бутоне, что ветры
сорвали с ветвей», — повторял он стихотворение в прозе Амина Рейхани,
оплакивая смерть И. П. Кузьмина.
Но не траурным звоном — как сказал однажды Крачковский —
отдаются у нас слова некрологов. Мы оглядываемся назад, чтобы
определить расстояние, которое прошли, а впереди предстоит длинный,
бесконечный путь, и туда, вперед, зовет нас учитель. Он ищет смену среди
молодежи, он охотно популяризует знания и в школе, и в книгах, и на
заседаниях.
427

В Московском университете строительство востоковедения только
начинается, а кафедра арабской филологии еще отсутствует. Но студенты
исторического факультета — студенты нынешнего отделения Востока —
были счастливее филологов: старый профессор приходил к ним в
аудиторию и вел задушевную беседу о замечательных историках Востока
нашего времени — русских, западноевропейских и восточных,
встреченных им на жизненном пути. Студенты запомнили и общий курс истории
арабской литературы, который мы слушали в Кабинете Востока
Исторической библиотеки.
И быть может, новые звенья, выкованные в Москве, сомкнутся когда-
нибудь в единой востоковедной цепи — так достойно отблагодарит
молодежь того, сорокалетнюю плодотворную работу -которого отмечает
Академия наук.
nsQlQ^r

Q^Q^<^
ПАМЯТИ H. И. АШМАРИНА*
(Л' 85-летию со дня рождения)
1
26 августа 1933 г. скончался в (Казани член-корреспондент Академии
наук СССР (с 1929 г.), доктор туркологии, проф. Николай Иванович
Ашмарин, уже больным вернувшийся из Чебоксар, куда он частенько
ездил, чтобы продвинуть застывшее на пятом выпуске печатание
чувашского словаря.
Если включить «годы ученья» (он окончил Лазаревский институт
восточных языков в Москве в 1894 г.) и «годы исхода» (в 1923 г.
переехал в Баку и оставался на восточном факультете молодого
Азербайджанского университета до 1926 г.), жизнь его протекла на Волге.
Н. И. Ашмарин родился 22 сентября2 1879 г. в г. Ядрине Казанской
губернии Е семье мещанина; начальное образование получил в Курмыш-
ском городском училище, среднее — в Нижегородской классической
гимназии. Бабушка его была чувашка; это, быть может, и предопределило
его научные симпатии. Уже мальчиком 13 лет он заинтересовался
чувашским языком и этот интерес пронес через всю жизнь. Всегда и всюду
жадно ловил он звуки чувашского языка. Однажды, когда он был
зрелым ученым, промелькнула перед ним где-то на волжской пристани
фигура чуваша; забыв обо всем, помчался он на розыски случайного
человека; ему почудилось, что речь этого крестьянина должна пополнить
его представление о чувашском языке.
Вообще к языкам у него были большие способности: он прекрасно
знал латинский язык; предпринял изучение языка, у нас пока мало
распространенного,— языка венгерского, и это раскрывало перед ним
достижения венгерских ученых о дальних их родственниках на Волге.
В Казани он начал учебно-преподавательскую работу, здесь же и
окончил ее. До революции он преподавал татарский язык в крещено-
татарской школе (1895—1899), географию — в Инородческой
учительской семинарии, основанной в 1872 г. Н. И. Ильминским, до ее закрытия
(в 1919 г.) 3, с 1917 г. — в Северо-восточном археологическом и
этнографическом институте (где в 1919 г. открыто было специальное отделение
1 Сообщением копии трудового списка обязан я вдове его, К. Л. Ашмариной, и
сыну, В. Н. Ашмарину.
2 В трудовом списке стоит: «август мес. 29 чис».
3 Придавая большое значение знанию русского языка, он совместно с И. С. Ми-
.хеевым, учителем начальной школы при семинарии, составил «Русскую грамматику»
(Казань, 1914), в которой подобрал свежий материал из литературного и разговорного
языка.
429

восточной филологии, обращенное на изучение языков и культуры
народов Поволжья), преобразованном скоро в Восточную академию, потом —
в Восточный педагогический институт. И, наконец, судьба бросила его в
Симбирск (ныне Ульяновск)—Чувашский институт народного
образования, выросший из небольшой школки, созданной реЕ:::пелем
чувашского просвещения И. Я. Яковлевым *, когда (в конце 60-х годов) он
был еще гимназистом 6-го класса.
Он принимал живое участие и в той просветительной работе среди
нерусского учительства, которую проводили до революции земства. Так>
в 1910 г. он читал лекции то чувашскому языку на краткосрочных
педагогических курсах, устроенных в селе Сунчелееве.
Учебно-научные занятия посвящены были «инородцам» (татарам и
чувашам); это тянуло его к миссионерствующим и правым кругам
города Казани — монополистам инородческого вопроса; он сотрудничал и в
Переводческой комиссии при Учебном округе, служил еще в цензуре
(просматривал «мусульманские» издания). Словом, реакционная,
дореволюционная Казань наложила на него свой отпечаток. Татары,
естественно, смотрели на него косо; они видели в нем
русификатора-миссионера; им казалось, что он задерживает культурный рост татар,
сознательно унижает татарскую нацию, ибо отрывал ее от «великих
предков» — булгар, отстаивая происхождение чувашей от булгар 4. Ашмарин-
ученый продолжал дело Ашмарина-чиновника, он защищал «инородцев-
христиан» от «инородцев-мусульман».
Так неблагоприятно складывалась для Ашмарина обстановка.
Ашмарин должен был после революции покинуть берега Волги, тем более что
институт в Симбирске закрылся.
Но время притупило остроту одиозности: Ашмарину нужны был»
чуваши, а чувашам нужен был энтузиаст-чувашист. Он сдался на
просьбы чувашей и, отказавшись от лестных предложений, исходивших из
Москвы и Ленинграда, возвратился в Казань и возобновил чтение
курсов по туркологии и чувашскОхМу языку в Восточном педагогическом
институте. Так шло до 1931 г., когда чувашское отделение Восточного
педагогического института, теперь Казанского педагогического
института, было переведено в Чебоксары, в столицу Чувашской республики.
А так как Ашмарин, крепко привязанный к Казани, отказался ехать в
Чебоксары, то более чем 35-летняя педагогическая деятельность его
оборвалась, но зато он мог заняться исключительно обработкой своего
словаря.
В Казани, центре Поволжья, этого неиссякаемого источника для
исследований, затрагивающих судьбы финно-тюркского мира, Ашмарин,
уроженец Поволжья, и нашел себя. Богатая этнографическая
обстановка давно захватила его, и не школе, а исключительно себе и пытливости
своего ума, расположенного к лингвистике, обязан Ашмарин,
нащупывавший потом в Казани и методы, и 1емы и мучившийся нередко от
плохой оборудованности провинциальных библиотек.
И когда, уже перед революцией, этот провинциал появился в
Петрограде, ориенталисты тепло встретили ученого-автодидакта,
безостановочно работавшего над собой.
Восточный факультет молодого Азербайджанского университета,
высоко ценя ученые труды Ашмарина, давно возвел его (в 1925 г.) в
доктора туркологии.
4 См. В. Смолин, К вопросу о происхождении народности камско-волжских булгар.
(Разбор главнейших теорий), Казань, 1921; М. Худяков, Дореволюционная русская
археология на службе эксплуататорских классов, Л., 1933, стр. 104—106.
430

2
Для получения свидетельства первой степени Н. И. Ашмарин должен
был написать сочинение по одному из преподаваемых в Лазаревском
институте языков (арабскому, персидскому или турецкому). Выбор Аш-
марина, конечно, остановился на тюркских языках, и о(н прислал из-
Казани «Очерк литературной деятельности казанских татар-мохамме-
дан за 1880—1895 гг.», вошедший в серию «Трудов по востоковедению,
изд. Лазаревским институтом», вып. IV (М., 1900). Немудро
составленный, «Очерк...» представляет ценность, как первый обзор
светской литературы татар, вырвавшихся из пут религиозной схоластики;
он обнаруживает тяготение автора к народной стихии и к живой
народной речи. Через несколько лет он опять вернулся к этой теме, отметив
общественное пробуждение татар — «Несколько слов о современной
литературе казанских татар» («Журнал Министерства народного
просвещения», 1905, № 9. Отдел народного образования, стр. 1—32).
Но литература была все-таки побочным занятием Ашмарина5 —
главный интерес его был направлен на язык.
Казанско-татарский язык он давно уже преподавал в Казани (общие
тюркологические курсы в Северо-восточном институте лежали на
С. Е. Малове); но в Баку диапазон работы расширился: он занял здесь
кафедру туркологии и вел в университете ряд курсов: по сравнительной
грамматике тюркских языков, по памятникам орхонской и уйгурской
письменности, руководил занятиями научных сотрудников университета.
Для популяризации он прочел эпизодический курс (восемь лекций) по
тюркологии. А на первом тюркологическом съезде (в 1926 г.) сделал
доклад «Кое-что о прошлом туркологии и ее настоящем состоянии»
(«Первый Всесоюзный тюркологический съезд», Баку, 1926, стр. 142—
146); здесь подвел он итоги тюркологических изысканий
«героического» — радловского — периода, намечая предстоящие задачи — задачи
интенсивного изучения отдельных языков и отдельных языковых
явлений, для чего на местах, в национальных республиках, создались после
революции благоприятные условия.
В Обществе обследования и изучения Азербайджана Ашмарин
делился богатым опытом, накопившимся у него за десятки лет. В
«Краткой программе для собирания грамматических материалов по языкам и
наречиям Дагестана» Ашмарин напоминает, что «незнание быта,
особенно жизни и творчества народа, всегда являлось немаловажным
препятствием к изучению языка». Давая методологические указания, он
рекомендует изучать междометия, детский словарь, как заключающий
родные звуки, и т. д.; там же были сделаны доклады: «О словаре
тюркских говоров», «Инструкция и программа по собиранию материала для
составления словаря народных говоров тюрок Азербайджана», «О
поездке в Нуху для собирания материалов по народным говорам» 6.
Тщательность и точность лингвистических записей показал Ашмарин
в труде «Общий обзор народных тюркских говоров гор. Нухи» («Труды
Общества», вып. 6, Ба(ку, 1926); это — образцовая, первая в своем роде
монография, которая дифференцирует говоры населения кварталов
города, носящих на себе следы различных этнографических группировок.
5 Для полноты укажу, что в 1914 г. он откликнулся на призыв принять участие в
сВосточном сборнике в честь А(лексея) Н. Веселовского» (М., 1914) и прислал пере
воды стихотворений из классика татарской поэзии Габдуллы Тукая, только что тогда
(1913 г.) скончавшегося.
6 Доклады эти перечислены в «Известиях Общества обследования и изучения
Азербайджана», № 1.
43«

Но и после, расставшись с Бакинским университетом, Ашмарин не
порывал связи с Азербайджаном. Общество обследования и изучения
Азербайджана пригласило его в 1929 г. для составления плана
издания «Словаря тюркских народных говоров Азербайджана», и, как
признала Словарная комиссия, он был одним из инициаторов и первых
работников по практическому его осуществлению 7 (Предисловие к
первому тому, Баку, 1930).
3
Однако прежде всего Ашмариц был чувашист; языку, лексике и
фольклору чувашей, — созданию чувашской филологии отдал он жизнь
от юных лет. Это было осознанное и до конца продуманное решение
человека, который ясно видел, как недостаточны труды о чувашах,
«древнейших насельниках Поволжья», изучение которых открывает
широкие горизонты для понимания истории Поволжья. Конечно, как
филолог-лингвист, он недооценивал или, точнее, упускал значение
археологических изысканий, которые на территории Чувашской республики
широко развернулись после Октября.
План всестороннего изучения чувашей сложился у него давно,
вскоре по окончании высшей школы, и он упорно возводил здание, иногда
отвлекаемый посторонними работами, пользуясь, однако, всяким
случаем, чтобы оформить печатно мысли, подсказанные материалом,
собранным им самим или его доброхотными помощниками. И, кажется, живее,
чем у кого бы то ни было, на трудах Ашмарина ощущается
коллективность в творчестве — внутренняя связь между автором и его часто
анонимными корреспондентами.
Еще s 1888 г., наблюдая чувашскую свадьбу, Ашмарин, как заявил
его брат («Этнографическое обозрение», кн. V, стр. 157), записывал
песни, сказки, загадки и причитания. Так, до поступления в высшую школу
изучение чувашского языка стало той осью, вокруг которой вращались
его помыслы, находился ли он в Казани или был в невольном изгнании
на Кавказе.
Первая 'печатная работа, когда он был студентом Лазаревского
института, появилась в журнале «Этнографическое обозрение» (кн. XIII—
XIV, стр. 42—64), отводившем всегда громадное место этнографии и
фольклору народов. «Очерк народной поэзии у чуваш» обнаруживает
большую симпатию автора к народу. «В народной поэзии,— пишет
Ашмарин,— ценный материал для этнографической науки и народной
психологии».
За студенческим опытом (может быть, даже и представленным в
Лазаревском институте в виде обязательного реферата проф. А. Н. Весе-
ловскому), за популярным этюдом, передавшим чувашскую песню в
русском переводе, последовали точные записи текстов: «Сборник
чувашских песен, записанных в губерниях Казанской, Симбирской и
Уфимской» (Казань, 1900, 91 стр.— Приложение к XVI тому «Известий
Общества археологии, истории и этнографии»). Здесь соблюдены, конечно,
основные правила, предъявляемые к собирателю: дан текст и перевод,
обозначено место записи, приведены и краткие примечания. Чувашский
композитор Ф. П. Павлов, автор очерка о песенном и музыкальном твор-
7 У него есть еще статья о татарском синтаксисе «К вопросу о расположении частей
предложения в татарском языке» («Вестник Научного общества татароведения», № 7,
1927, стр. 103—106), но взгляды, высказываемые там, банальны. Для полноты отмечу
еще статью на татарском языке «Знаки препинания в татарском языке», Казань, 1922.
432

честве у чувашей, высоко ставил сбо;рник Ашмарина :и считал его
«единственным в истории чувашской фольклорно-этнографической
литературы» («Чуваши и их песенное и музыкальное творчество», Чебоксары,
1927, стр.42).
Так же построен вышедший уже после революции «Сборник
чувашских пословиц» (Чебоксары, 1925, 56 стр.), содержащий свыше 1300
пословиц, расположенных в алфавитном порядке. Пословицы собраны
частью Ашмариным, частью школьными работниками и газетой «Ка-
наш»; русский перевод принадлежит большей частью Т. М. Матвееву.
Реальный комментарий, собственно, отсутствует, иногда сообщаются
диалектальные формы чувашских слов.
Фольклорная жатва количественно незначительна: упущены,
например, обрядовые песни, сопровождающие у чувашей общественные
собрания или моления, рабочие песни, детские песни и др., но эта скудость
объясняется тем, что собирался фольклор мимоходом; для Ашмарина
слово было материалом для построения языковых и лексикографических
трудов.
На живой народной речи построены у него «Материалы для
исследования чувашского языка» (Казань, 1898, часть I—II; первоначально
напечатано в «Ученых записках Казанского университета» за 1897 и
1898 гг.). Здесь поражает широкий охват народных говоров, что
позволяет автору установить фонетику и морфологию языка и этимологию
слов; он затрагивает и влияние чувашского языка на финские языки
(на марийский язык). Конечно, инструментальная фонетика вносит
теперь дополнения и исправления ib классификацию и определение звуков
чувашского языка.
Первый большой языковый труд носит все-таки следы излишнего
доверия к источникам: исходя из «несомненных достоинств» сочинений
Переводческой комиссии, он использовал и переводные труды
религиозно-нравственные, т. е. искусственную речь на темы отвлеченные.
Между тем история общественно-политических переводов на национальные
языки СССР вскрывает неподготовленность кадров переводчиков, и уж,
конечно, перевод, зависящий от оригинала, полное понимание которого,
быть может, и ускользает от переводчика, не может служить мерилом
норм языка.
В предисловии к «Материалам» молодой ученый, несмотря на
авторитет акад. В. В. Радлова, который утверждал, что чуваши —
отуреченные финны, что это какой-то финский народ, усвоивший тюркский язык,
робко усомнился в правильности этой теории, он развил гипотезу
(разделявшуюся Гренбеком, Рамстедтом) о тюркском происхождении
чувашского языка, в котором сохранились более древние черты тюркских
языков.
Постепенно расширяя представление о чувашском языке, Ашмарин
провел знак равенства между чувашами и болгарами, как волжскими,
так и дунайскими *. Небольшой сравнительно объемом, труд Ашмарина
«Болгары и чуваши» («Известия Общества археологии, истории и
этнографии», т. XVIII, вып. 1—3, Казань, 1902) говорит о большой
начитанности автора и хорошем знании чувашской топонимики. Конечно,
гипотеза эта высказывалась уже и раньше (например, акад. А. А. Ку-
ником), но у Ашмарина она блестяще аргументирована (см. также его
позднюю статью «Несколько слов о труде Jos. Jul. Mikkola «Хронология
дунайских болгар» («Известия Общества археологии, истории и
этнографии», т. XXXII, 1922).
Но элементы чувашско-булгарского языка (языковые заимствования)
обнаруживаются у мадьяров (венгров) —это заметили уже мадьярские
28 В. А. Гордлевский
433

ученые (Hunfalvy, Munkàcsi, позже Gombocz). Так, на огромном
пространстве, от Волги до Дуная, разбросаны отголоски большого кочевого
народа, наводнившего в средние века Европу. Отсюда Ашмарин смело^
шагнул в глубь веков, в эпоху миграции гуннов. Собственные имена и
титулатура, уцелевшие от гуннов, находят истолкование через языки их
потомков — булгар и чувашей8. Вот вкратце этапы положений Ашма-
рина, той теории, которой, как осторожно выражается акад. В. В. Бар-
тольд, «по всей вероятности, принадлежит будущность» («Записки об-
ученых трудах членов-корреспондентов Академии наук СССР,
избранных 31 января 1929 г.», Л., 1930, стр. 4).
И как будто приходят еще новые подтверждения гуннской теории.
Архаичность строя чувашского языка (давно очевидная Ашмарину)
ставит его, лингвистически, где-то между тюркскими языками и
монгольским: это, как доказывают некоторые ученые,— булгарская группа
алтайских языков *.
Но археологические находки С. А. Теплоухова в Минусинске
вскрывают их монгольский характер, а немногочисленные лингвистические
данные о гуннах, собранные из китайских источников Иакинфом *,
находят себе объяснение, как убежденно говорил мне профессор А. И.
Иванов (китаист), в монгольском языке Таким образом, изыскания (и
вещевые, и языковые) о гуннах, предках булгар-чувашей, ведут к
монголам.
Следы булгарокого языка — предка чувашского языка —
запечатлены на «старых надгробиях. Среди булгар распространен 'был (с X в.)
ислам. Еще в XIII—XIV вв. в окрестностях Казани, как свидетельствуют
эпитафии, было культурное мусульманское население, говорившее на
языке, близком к языку современных чувашей-христиан («Об
одном мусульманском могильном камне на Архиерейской даче в
Казани», Казань, 1905; «Болгарские надписи, найденные около с. Тукмакла».
в «Известиях Общества обследования и изучения Азербайджана»,
№5).
Используя лингвистические наблюдения, некоторые ученые
правильно заключали, что ислам распространен был в городах Булгарокого
царства *; только правящая верхушка и торговый класс исповедовали
ислам, а в деревнях — в лесной глуши и в степи — царило язычество.
После падения Булгарекого царства, продолжаю я, булгары-мусульмане
денационализировались и — как мусульмане — слились с татарами, а
деревня чувашская со времени наступления Москвы на Поволжье в
XIV в. захвачена была миссионерами и внешне обращена в
христианство. Но деревня сохранила не только старые языческие воззрения,
Ашмарин услыхал и «Отголоски золотоордынской старины в народных
верованиях чуваш», когда Булгарское царство, потеряв
самостоятельность, вошло в состав Золотой Орды («Известия Северо-восточного ар-
хеолого-этнографического института», г. II, 1921).
От лингвистики, помогшей Ашмарину осветить
культурно-этнографические проблемы, он перешел к строю чувашской речи. Когда Ашмарин
приступил к изучению синтаксиса («Опыт исследования чувашского
синтаксиса», ч. I, Казань, 1903; ч. II, Симбирск, 1923), у него уже в первой
части видна большая зрелость; он критически расценивает взгляды,
высказанные им раньше в «Материалах для исследования чувашского
языка». У него были и предшественники; в Казани давно было тяготение
к синтаксическим штудиям, и на труде Ашмарина заметно знакомство
с А. А. Бобровниковым, который, как писал Ашмарин, «с удивительной.
• См. В. В. Бартольд, История турецко-монгольских народов, Ташкент, 1928, стр. &
434

для того времени углубленностью рассматривал синтаксические
явления монгольской и калмыцкой речи». Еще большее значение имела для
него «Грамматика алтайского языка, составленная членами Алтайской
миссии» (Казань, 1869), одним из главных участников которой был
Н. И. Ильминский, хотя Ашмарин решительно порицает «отрывочность,
незаконченность набросков».
Как-никак после Ильминского Ашмар<ину легко уже было
разработать и углубить синтаксис чувашского языка на основе богатейшего»
собранного им лексического и фольклорного материала. Он обратил
большое внимание на «психологические факты, играющие важную роль
в турецком языке»; первая часть вышла в 1903 г. Только через двадцать
лет в Симбирске удалось ему на средства кооперативного издательства,
возникшего после Октября, выпустить вторую часть — синтаксис
глагола, но эта «предпоследняя» часть, как писал Ашмарин,— увы—лока и
последняя часть, хотя конец рукописи сохранился и мог бы быть издан.
Критика (П. Иванов) нападает на Ашмарина, указывая, что,
находясь во власти индоевропейских навыков, он схематизирует и совершает
формалистические насилия над живой чувашской речью.
«Народную психологию» искал Ашмарин .и в подражательных
словах, это была тема, к которой он неоднократно возвращался. В
программной речи на Первом тюркологическом съезде в Баку, отмечая
«.неизученность мимологии», он говорил, что эти древние словообразования
помогут довести исследования до эпохи, когда слова еще являлись
прямыми отражениями и выражениями настроений и подражательных
стремлений, а не условными символами, первоначальное значение
которых исчезло. «Каждое слово языка, — продолжал он, — в его
первоначальном значении, это — отражение первобытной мысли,
воспоминание о старом обычае, обломок старого быта, отзвук забытой мелодии,
памятник старого мировоззрения, отпечаток древнего понимания
природы».
В этой области Ашмарин был подлинным пионером. Впервые на
Общечувашском съезде учащихся прочитал он «Основы чувашской
мимологии» (Казань, 1918); в кратком докладе подчеркнул он значение
подражательных слов, произносимых с наибольшей интенсивностью
чувства, для суждения о старой эпохе чувашского языка; а по возвращении
с Кавказа издал большой развернутый труд «О морфологических
категориях подражений в чувашском языке» (Казань, 1928) 9. Мимемы, как
определил Ашмарин представляют слова, воспроизводящие
явления окружающего мира: звукоподражания, движения, световые
явления, детские слова и т. п. Эта давно задуманная монография
заключает обильный материал, строго классифицированный и
сгруппированный, «для разрешения вопроса о первобытном состоянии
тюркской речи».
Как видно из программной речи на Первом тюркологическом съезде,
Ашмарину близки были и теоретические языковые вопросы; он
продумал западноевропейскую литературу (труды Вундта, Есперсена и др.)
и мечтал, очевидно, о создании «психологии языка». Судя отчасти по
примерам, приводимым им в мимологических этюдах, а еще больше в
последних статьях: «Немецкое Schlange в свете урало-алтайских
подражательных образований» и «К вопросу о происхождении латинского на-
9 Эксцерпт монографии (незаконченный) «Подражание в языках Среднего
Поволжья» появился сначала в Баку (см. «Известия Азербайджанского университета».
Общественные науки, т. 2—3, 4—5).
28*
435

звания свинца» («Научно-педагогический сборник», IV и V, Казань,
1928—1930)—труд, начатый, но незавершенный; Н. И. Ашмарин,
исходя сначала из наблюдений над финно-тюркскими языками, должен
был разъяснить роль подражательного элемента © человеческой речи —
в процессе возникновения слов. Конечно, таким образом, проблема
освещалась у Ашмарина односторонне: «психология» отодвигала элемент
общественный и удалялась от материалистического понимания
происхождения языка. Впрочем, программная речь Ашмарина — своего рода
научное языковедное credo — говорит, что всегда слово было для
него неотделимо от реальной обстановки, оно было для него продуктом
быта.
Венцом творения, «классическим трудом», как отозвался В. В. Бар-
тольд, должен был явиться словарь чувашского языка. О нем Ашмарин
мечтал еще на заре научной деятельности; он смотрел на словарь как
на служение народу. Желая привлечь к участию в словаре, присылкой
материалов, чувашскую интеллигенцию, Ашмарин в двух изданиях с
одного набора (в «Известиях по Казанской епархии») опубликовал
в 1900 г. «Программу для составления чувашского словаря» 10.
После длительных подготовлений, отнявших еще десять лет, словарь
начал выходить (Казань, 1910—1912), но на втором выпуске издание
оборвалось. Последнюю корректуру словаря держал академик
Ф. Е. Корш.
Возобновился словарь Ашмарина уже после Октября, переизданный
сначала (Казань, 1928—1929, вып. I—II; Чебоксары, 1929—1930,
вып. III—V). Первые пять выпусков охватили гласные звуки
чувашского языка (а, е, ы, и, ) (о), у, о, а, ё, й).
В словаре, конечно, дана и фразеология; она раскрывает народную
<( крестьян скую) жизнь чувашей, и не только лексикограф, но <и этнограф
майдет здесь для себя обильный материал. Однако возникают и
недоуменные вопросы, тем более естественные, что и составитель, так давно
работавший над словарем, почему-то забыл дать пояснения или
предисловие к первому выпуску; расположение материала (гнездовое)
неудовлетворительно; нужно было шире указывать заимствования из других
языков (например, из татарского); часто большой чувашский текст
передается без русского перевода и т. д. Но главное — словарь
(обличающий филолога) застыл на уровне конца XIX в.; он закрепляет
словесный материал, бытовавший среди чувашей только до революции, и эта
устарелость, эта оторванность от современной жизни, от современной
печати (он цитирует только вторую газету «Хыпар») задерживали,
вероятно, в одно время продолжение издания п.
С третьего выпуска введено еще изменение, ускоряющее издание;
в тексте словаря опущен латинский перевод. И правильно, словарь
нужен для внутреннего употребления, он служит познанию языков,
необходимому для культурного поднятия .народов СССР. Конечно, словарь
найдет спрос среди специалистов и за границей, потому что прошло уже
то время, когда говорили: Rossica non leguntur *.
На четыре года издание опять приостановилось, и с шестого выпуска
(это уже посмертное издание) Ашмарин уопел подготовить к изданию
10 Возможно, что программа Ашмарина пробудила лексикографические интересы
у Н. Никольского, выпустившего в 1910 г. «Русско-чувашский словарь». В
предисловии к «Краткому чувашско-русскому словарю» (Казань, 1919) он заявил, что у него
подготовляется большой чувашский словарь, но, желая его расширить, он просит
присылать ему слова и фольклорные записи.
11 В предисловии к выпуску VI краткую характеристику словаря дал Чувашский,
научно-исследовательский институт социально-культурного строительства.
436

только седьмой выпуск 12; окончательную подготовку последующего
материала взял на себя Чувашский научно-исследовательский институт
социально-культурного строительства и давнишний сотрудник Ашмарина
Н. А. Резюков. Темпы после этого ускорились: с 1934 по 1938 г.
выпущено было 9 выпусков, но закончен словарь (семнадцатый выпуск) был
только в 1950 г.
Завершением словаря — сокровищницы чувашского языка —
продвинуто изучение чувашей, приближающее к разрешению лингвистических
и этнографических проблем Поволжья.
Этого чувашский народ не забудет.
12 Как сообщил мне его сын, В. Н. Ашмарин, часть чистовой рукописи словаря с
8-го выпуска, переданная после смерти Н. И. Ашмарина представителю
Научно-исследовательского института в Чебоксарах, была потеряна им и для восстановления
использованы были черновики.
'THQlQscr

QA^Q^Q^
ПАМЯТИ А. А, ШАХМАТОВА
(1864—1920)
Памяти акад. А. А. Шахматова будет посвящен в Петрограде
специальный сборлик, где, конечно, под разными углами зрения дана
будет ему всесторонняя оценка; я хотел бы осветить только ту часть труда,
которая затронула область востоковедения. Был ли Шахматов
востоковедом или нет,— на этот вопрос ответ может быть положительный или
отрицательный. Но если у русской исторической науки и возникли бы
колебания, на страницы истории русского востоковедения должно быть
все-таки занесено имя великого национального ученого, который ясно
понимал значение Востока для образования русского языка, народности
и культуры и не только понимал, но по мере сил, по мере досуга от
прямых обязанностей вносил свою лепту. И была то не лепта, а
крупный вклад.
Историк языка, Шахматов, «сообразуя» лингвистические данные, от
них уверенно рисовал широкую картину древних народных движений;
человек синтетического ума, он в предсмертном труде «Древнейшие
судьбы русского племени» (Пг., 1920), снова подвел, между прочим,
суммарные итоги наблюдениям над взаимоотношениями между
славянскими и финскими племенами.
Интерес к финноведению у Шахматова шел двумя путями. Он видел,
что славист, изучающий .проблему о славянской прародине, зависит от
финнолога, зависит от того, как разрешается вопрос о местах
жительства финно-угорских племен. Так определился уже уклон слависта в
финнологию. От рабского следования чужим мнениям Шахматов был
застрахован, суждения его всегда независимы. В (двух) статьях «К
вопросу о финско-кельтских и финско-славянских отношениях» («Известия
императорской Академии наук», 1911) о,н поднял малоисследованные,
обойденные вопросы и привел, с одной стороны, убедительные доводы
в пользу финских заимствований из эпохи общеславянского языка,
корректируя, таким образом, диссертацию гельсингфорсского профессора
И. А. Миккола, а с другой — в пользу финских заимствований у
кельтов.
Кельтская проблема — кельтские отражения в языках финских и
славянских — занимала глубоко Шахматова, он, видимо, черпал силу
в беседах с гениальным своим учителем, Ф. Е. Коршем, тщетно
побуждая его опубликовать наблюдения над кельтскими заимствованиями в
языке «суоми» (финском).
Но 'и жизнь — жизненная обстановка — наводила Шахматова на
финнологические занятия. Уроженец г. Нарвы, Шахматов кровно и ду-
438

ховно связан был € Саратовской губернией, ее он считал своей родиной;
впоследствии (в 90-х годах) он недолго служил здесь земским
начальником. Так, естественно, Саратовский край стал исходным пунктом для
изучения мордвы. Был ли здесь случай или Шахматов сознательно шел
к мордве, 'потому что из финских (поволжских) племен мордва давно
растворялась в русской (великорусской) народности,— я не берусь
судить, но то, что сделал Шахматов для мордвы, могло бы создать имя
человеку, избравшему ее научной своей специальностью.
Между делом Шахматов собрал в 1905—1906 гг. обширный народно-
словесный материал и часть его опубликовал в «Мордовском
этнографическом сборнике» (СПб., 1910). Здесь заключаются, в тексте и
переводе, предания, обычаи, сказки, песни, загадки и т. д. всего только из
двух сел Саратовского уезда. За текстами в виде ««приложения» идет
очерк мордовского языка (фонетика и морфология). Лингвист,
прошедший строгую «фортунатовскую школу», он критически разбирает и
вносит поправки в работу финляндского специалиста Г. Паасонена. Зная,
как тщательны записи Шахматова, финнолог использует материал и в
целях лингвистических. Мордовские тексты Шахматов собирал и в
Петрограде («Из области новейшего народного творчества», — «Живая
старина», 1909). Наблюдения над современным финским народнословесным
материалом вскрывают ему процесс народного творчества; живая
старина дает методологические указания, как грамотей мог обрабатывать
письменные, книжные источники и пускать их в народный обиход,
т. е. наблюдения над зыбкой текучей современностью помогали ему
понять кристаллические, статические отображения в памятниках
письменных.
Строгие критики, финляндские ученые высоко ценили «фортуна-
товцев» (непосредственные ученики Ф. Ф. Фортунатова найдутся и в
Гельсингфорсе), и .когда во время войны задуман был сборник «Памяти
М. Кастрена» *, к участию привлечены были два — увы — оба уже
покойные академики — Ф. Е. Корш и А. А. Шахматов. Шахматов поместил
(на немецком языке) «Мордовское предание о происхождении мокши
и эрзи». Собирание народнословесных памятников — только первая,
низшая ступень на пути изучения народа. Для Шахматова это было
побочное занятие, отдых от работ; одновременно он и исследовал то, что
собирал.
В область Поволжья, но в мир тюркский или финско-тюркский
ведет и небольшая «Заметка об языке волжских болгар» («Сборник
Музея антропологии и этнографии при Российской Академии наук», т. V.
1918).
Анализируя военный тюркский титул «тудун» *, сохраненный через
болгар, в форме «трунове» Троицкой летописью XV в., Шахматов
склоняется к мнению, что чувашский язык (где наблюдается ротацизм —
замена старотюркского звука «д» — «р»)—потомок языка волжских
болгар.
Рост Шахматова шел непрерывно, и несомненно опубликовал он не
все, что хотел. Нить жизни, обещавшей богатые открытия,
бессмысленно оборвалась от непосильного напряжения организма.
Могущественный покровитель молодежи, которая желала научно
работать, Шахматов поощрял, где мог, занятия финскими языками. Он
направил на путь финнологии H. Н. Поппе; он хотел накануне войны
подвинуть, наконец, М. Е. Евсевьева на издание мордовского словаря,
1 Сборник до Москвы еще не дошел, выпуск задержан был, вероятно, тем, что там
статьи были и на «вражеском» языке.
439

который давно лежит под спудом 2. Те, кто стоял близко к Шахматову*
конечно, дополнят мои беглые замечания.
Вспоминая слова, сказанные им про Корша, я повторю, что в
А. А. Шахматове русская наука потеряла «достойного представителя
нашего народа, прославившего своей ученостью русское имя».
Долгая память — человеку, который глубину знания совмещал с
редкостной душевной деликатностью.
2 См. «Известия Общества археологии, истории и этнографии» при Казанском
университете, т. XII, вып. 6, стр. 16 (отчет Общества за 1894 г.).

Q^Q^Q^
ЧЕСТВОВАНИЕ проф. А. H. ВЕСЕЛОВСКОГО
Вчера, в годовщину избрания А. Н. Веселовского (в 1881 г.) на
кафедру русской словесности, Специальные классы Лазаревского
института восточных языков чествовали старейшего своего сочлена. В старые,
домиллеровские, времена на тусклом фоне однообразия и начетничества,
царивших в Специальных классах, лекции А. Н. Веселовского
'представляли для студентов откровение: они вводили в неведомый мир
литературных идей и движений и будили общечеловеческие чувства. Под
маркой «русская словесность» слушатели знакомились и с историей
бродячих повестей, и «с западным влиянием в русской литературе, и с
Мольером, и с Байроном, и с литературным движением в XIX в., и
даже — mirabile dictu * — с литературами восточных народов, языки
которых изучались в специальных классах. Таким образом, заслуги
А. Н. Веселовского, увлекавшего слушателей и разнообразием тем,
затрагиваемых в лекциях, и ораторским блеском изложения, в истории
Специальных классов исключительны.
Еще в прошлом году, когда А. Н. Веселовскому исполнилось 70 лет
со дня рождения, в Специальных классах Лазаревского института,
насчитывающих в своей среде уже несколько учеников его по
Специальным классам и университету, возникла мысль ознаменовать
семидесятилетие изданием юбилейного сборника, в который вошли бы труды из
области восточных литератур. Между преподавателями и питомцами
Специальных классов мысль эта встретила, разумеется, сочувственный
отклик. Так образовался «Восточный сборник»; сборник включает в себя
образцы из восточных литератур, от доисламской арабской поэзии до
современной киргизской; здесь и переводы из «Шах-ламе» (С. И.
Соколова, впервые начавшего переводить Фирдоуси на русский язык с
подлинника), и переводы из мадьярских поэтов (акад. Ф. Е. Корша)у
и ряд переводов с различных тюркских языков, и переводы с
древнееврейского языка, с армянского и грузинского.
День рождения А. Н. Веселовского приходится на лето (27 июня),
когда Москва пустеет, поэтому поднесение сборника было приурочено
к 10 ноября—дню, счастливо связавшему А. Н. Веселовского со
Специальными классами.
Чествование носило скромный характер. Около 12 часов 30 м'инут
дня в квартире А. Н. Веселовского собрались во главе с директором
Лазаревского института П. В. Гидуляновым профессора,
преподаватели и студенты Специальных классов. Первым 'приветствовал А. Н.
Веселовского П. В. Гидулянов, заявивший об избрании его в почетные
члены Лазаревского института. После этого П. В. Гидулянов поднес
А. Ы. Веселовскому изданный в его честь «Восточный сборник». Старей-
441

ший преподаватель Специальных классов М. О. Аттая напомнил в
своей речи о вступлении А. Н. Веселовского в Специальные классы.
Инициатором избрания был проф. В. И. Герье (в течение 30 лет читавший в
Специальных классах историю Востока). В. И. Герье узнал и оценил
А. Н. Веселовского как преподавателя на высших, так называемых
«герьевских» женских курсах *. Ученик А. Н. Веселовского В. А.
Гордлевский подчеркнул в своей речи, что давно агора бы уже чествовать
A. Н. Веселовского, перед которым и русская наука, и русское общество
в большом долгу. От имени студентов приветствовал Стариков,
поднесший А. Н. Веселовскому адрес в художественной папке.
Растроганный приветствиями, А. Н. Веселовский горячо благодарил
всех присутствовавших, воскресив в своей речи первые шаги свои в
.Лазаревском институте; идя навстречу запросам своих новых
слушателей, он учился и набрасывал широкие картины из литературной жизни
Востока, историю художественного и научного ориентализма в России,—
стал ориенталистом поневоле.
Был получен ряд приветственных телеграмм, между прочим о г
B. И. Герье и Ф. Е. Корша; телеграмма акад. Корша была составлена в
стихах: «Лишь болезнь обвиняй в том мою, что я сам не пришел для
лривета, но, и зелья глотая, пою Веселовскому многие лета».
^sqIq^t

Q^Ç>^Q^
ПАМЯТИ А. H. ВЕСЕЛОВСКОГО *
(1843—1918)
Когда 'бы не печальная группа молодых девушек, курсисток с
Высших женских курсов, которым он отдал последние звуки академической
речи,— трудно было бы и подумать, что хоронили крупного ученого,
с чутким общественным темпераментом, десятки лет возглашавшего с
кафедры историю художественного слова. Перед ним прошли сотни
слушателей, и на историко-филологическом факультете Московского
университета, и в Специальных классах Лазаревского института
восточных языков, и на Высших женских курсах — еще Герьевских, и в
Народном университете имени Шаня;вского, и в Театральной школе —
всюду будил он в юных сердцах * уважение к сильной личности, в борьбе,
обретавшей воплощение художественных идеалов. Его разносторонняя
образованность, изящная воспитанность, говорившие о прочных —
унаследованных — традициях, всегда выпукло выделялись на фоне серого
гелертерства. Черновую, подготовительную, работу он 'искусно прятал,
и все обрисовывалось у него как законченное здание, с которого убраны
леса. Только последние годы, отягченный сотнями образов, которые
мелькали перед ним, он разбрасывался: он спешил воплотить частичку
того, что теснилось у него в голове, и -стройность изложения
утрачивалась— лекция представляла как бы литературную Causerie в салоне
искусного маэстро.
Веселов-ский был присяжный общественный лектор — «свободный
профессор». Всякий раз, как устраивался литературный вечер или
поминки по русскому или западноевропейскому писателю, неизменно
подымалась на кафедру осанистая его фигура, вдохновлявшаяся от
созерцания людной аудитории2. За время свыше чем пятидесятилетней
сознательной активной жизни собрал он богатую художественную
летопись знакомств, в чем сокрыта была неписаная галерея, .и забытые
дорогие теви «откочевавших в дом вечности» превращались в
очаровательные 'портреты. А когда тема захватывала его, он умел создать
дивные образы — образцы художественного творчества. Теперь уста его
сомкнулись; последний могикан цвета московского общества 70-х
годов, жившего интенсивной жизнью в кружках, литературных,
общественных, политических, навеки унес он все в могилу.
Москва потеряла в нем идейную связь между Россией и Западной
1 В основу положено поминальное слово, произнесенное перед студентами б.
Лазаревского Переднеазиатского института.
2 Частью речи Веселовского собраны в его «Этюдах и характеристиках» (М., 1912,
4-е изд. в двух томах), частью — разрослись в целые монографии.
443

Европой. Имя общепризнанного русского ученого — мольериста,3,
байрониста 4, автора очерка русской литературы, написанного специально
для серии Kultur der Gegenwart5, близко было и «знатному
иностранцу», посещавшему Москву; ежегодно, уезжая летом в Западную
Европу, Веселовский знал там всех и все, там был он везде как свой.
В нем культурный европеец видел своя от своих, а Россия, естественно,
входила через него в орбиту общеевропейскую.
Труды Веселовского отражают на себе взгляд его на
художественное слово как на проявление единого общечеловеческого духа. Как
далек был от него узкий, однобокий специалист, уткнувшийся в одну
точку! Он искал жизни всюду; литературную жизнь рассматривал он в
масштабе общеевропейском — так построен у него один из первых
обширных его трудов — «Старинный театр в Европе» (М., 1870), к
переработке которого он неоднократно подумывал вернуться.
Он, только он один, мог бы оправдать упраздненный
университетским уставом (1884 г.) титул «профессор всеобщей литературы»;
всеобщая литература для него означала международное литературное
взаимодействие. Устанавливая мировые литературные типы, он
создавал интернациональное культурное братство. В период «болезненного
пароксизма племенной исключительности» захотел он показать, чем
обязана Россия Западной Европе; так вырос у него труд «Западное
влияние в новой русской литературе» (М., 1916, 5-е изд.). Профессор
русской словесности в Специальных классах Лазаревского института,
он на Востоке усматривал зачатки тех литературных течений, которые
пышно расцвели на Западе. Россия и Европа, Восток и Запад
мыслились у него не как противоположные обособленные понятия — везде
находил он звенья той же цепи.
В истории Специальных классов Веселовский занимает
исключительное положение6. В старые, домиллеровские, времена, когда
Специальные классы были не что иное, как бесцветная востоковедная школа,
медресе, лекции Веселовского были своего рода откровением. Не
ориенталист, он слушателям, задавленным восточными вокабулами,
раскрывал красоты восточной поэзии, он внушал им интерес к востоковедению.
Вступив в Специальные классы в 1881 г., он одно время делал там
больше, чем кто-либо другой — «ориенталист». Его лекции в востоковедном
заведении, в которых профессор русской словесности контрабандой
знакомил и с западноевропейскими литературами, вводили в неведомый
мир литературных идей и движений; это был как бы литературный
мост, перекинутый с Востока на Запад; восточная поэзия находила
себе место и освещение среди литератур других народов. «Лирическая
поэзия на Востоке», «История начального периода драмы на Востоке и
в европейской литературе», «Кавказ и Крым в литературных
отражениях», «Восточное влияние в русской народной поэзии», «Восточное
влияние в мировой литературе XVIII и XIX веков», «История научного
и художественного ориентализма на Западе и в России» — вот
заглавия некоторых специальных »курсов, читанных им студентам-лазарев-
цам 7.
3 «Этюды о Мольере. Тартюф», М., 1879; «Мизантроп», М., 1881; третий выпуск
из «Мольеровской трилогии», Дон-Жуан, начатый, не был, однако, выпущен.
4 «Байрон», (М., 1914, 2-е из^.).
5 «Die russische Literatur», Berlin—Leipzig, 1908.
6 Специальные классы всегда это сознавали и в 1914 г. отметили 70-летие Д. Н.
Веселовского изданием «Восточного сборника», заключающего в себе переводы с
различных восточных языков.
7 Заглавия курсов извлечены частью из пачки сохранившихся у меня за старые
годы «Обозрений преподавания в Специальных классах».
414

Избалованные трудами ориенталистов, научившиеся предъявлять к
профессору, приступающему к изучению восточных литератур,
требования, которым Веселовский, конечно, не может удовлетворить, не забудем
все же, что курсы эти намечены были им в 80-е годы, когда о них не
помышляли у нас в единственном -научном рассаднике востоковедения —
на факультете восточных языков. Они показывают, однако, как широко
понимал свои обязанности неориенталиск историк литературы, он шел
навстречу запросам студентов-востоковедов и, уча их, учился,
знакомился сам с литературной жизнью Востока.
Слушатели Веселовского могли бы немало рассказать о том, как
отзывчив и прост был он, когда кто обращался к «ему на дому. Ему
близка была и нужда студенческая en masse. В 1899 г. он прочел в
пользу недостаточных студентов института публичную лекцию
«Накануне Пушкинского юбилея». Благодаря (в феврале 1917 г.) студентов за
избрание в почетные члены возродившегося студенческого общества, он
собирался опять внести литературную лепту, но над страной веяли уже
вихри революции — скоро заброшено было общество, забыты были и
будничные интересы.
Друг свободы, поклонник писателей, борцов за свободу — Байрона,
Герцена 8, он дважды, в годы, когда Россия была у порога свободы,
испытал от судьбы удары; он, мечтавший о свободе академического
преподавания, дважды был отстранен от кафедры. В 1906 г. в Московском
университете освободилась кафедра русской литературы; ему,
заслуженному европейскому ученому, почетному академику, предложено было
конкурировать с «провинциальными искателями фортуны», и,
оскорбленный, ушел он из университета, тяжело переживая разлуку. В 1918 г.
наспех сколоченные Специальные классы, давно нуждавшиеся в
капитальном ремонте, рухнули, и когда на обломках их воздвигалось новое
учреждение, А. Н. Веселовский, «почетный член Лазаревского
института восточных языков», оказался не ко двору; насмарку пошла
35-летняя плодотворная работа в востоковедном учреждении — стало быть,
на пользу русского востоковедения.
Он умирал сиротливо, не изжив, однако, себя; смерть подкралась к
нему неожиданно; еще накануне, посетив его, я застал его лежащим
на тахте, но лицо его было одухотворено и новые планы бродили у него
в голове.
«А. И. Герцен-писатель», М., 1909.
nsQlQ^r

QX^Q^^
Г. H. ПОТАНИН КАК НАРОДНОСЛОВЕСНИК *
(1835—1920)
Какую злую шутку сыграла было проказница судьба с Г. Н.
Потаниным на первых порах его общественного служения! В 1865 г., когда
сибирская администрация затеяла «Дело о злоумышленниках, имеющих
целью отделить Сибирь от России и основать в ней республику», был
арестован и Потанин — «глава сибирских сепаратистов» *. Сперва
тюрьма, потом унизительный обряд гражданской смерти, каторга в
Свеаборге *, ссылка на переселение в Вологодскую губернию — вот
последовательные этапы из жизни Потанина, пока благородный
гражданин страдал за то, что помыслы его были направлены на поднятие
культурного благосостояния Сибир'и. В середине 70-х годов Потанин
был возвращен из «мира отверженных»; он прошел, таким образом,
тяжелую бытовую школу, которая создала в России ряд невольных
этнографов.
Впрочем, этнографическая жилка 'была унаследована Потаниным
еще ог отца: «сын есаула сибирского казачьего войска на южной
окраине Западной Сибири, он был... »потомок тех старых казачьих пионеров,
которые некогда разыскивали и занимали Сибирь» 2.
Тяга на Восток жила в нем инстинктивно, она влекла его в
неведомые уголки Монголии, Тибета, Китая.
В центре наблюдений Потанина был человек. Еще в Омском
кадетском корпусе подпал он под влияние казаха Чокана Валиханова *,
рано умершего этнографа; офицером сдружился он в Омске с бурятом
Пирожковым; эта дружба с инородцами, пасынками России,
несомненно наложила па него отпечаток мягкости; он глубоко заглянул в душу
инородцев, которые у порога культуры сохраняют мировоззрение
кочевника, 'и жизнь разноплеменных номадов Средней Азии была уже ему
понятна и близка.
Продолжительные путешествия могли, однако, удовлетворять в
казаке Потанине только инстинкт кочевника. Он вкусил уже от древа
знания; движение в пространстве шло у негсмпараллельно с движением
мысли, и в промежутках между путешествиями он отдавался всецело
служению родному краю. Публицист, поборник образования, ученый,,
Потании всячески заботился о Сибири, во всем виден широкий размах
натуры сибиряка. Он вносил всюду оживление ib сонную провинцию; ис-
1 Читано 24 сентября 1915 г. на заседании Общества любителей естествознания,
антропологии и этнографии в связи с восьмидесятилетием со дня рождения Г. Н. По.
танина.
2 Г. Н. Потанин, История русской этнографии, т. IV, СПб., 1893, стр. 305.
446

чезал Потанин — и снова спадал подъем: «С отъездом Потаниных у нас
(з Иркутске) точно все засыпает»,— говорили местные наблюдатели.
Веруя в историческую миссию России на Востоке, Потанин думал,,
что «вся площадь Центральной Азии, может быть, высылала дары
Европе», что для России настал, следовательно, черед отдарить Азию, ибо
долг платежом красен.
1
Пристальное изучение народной словесности убеждало Потанина в
исконном культурном взаимодействии народов. Средняя Азия, Монголия
были для него исходным пунктом; там находил он материал для
решения 'вопроса о происхождении русского и западноевропейского эпосов.
Он устремлял взор на Запад, пытаясь проникнуть за темную завесу
международного культурного общения Азии и Европы на заре истории,,
чтобы отыскать там отголоски степного ордынскогЪ эпоса.
Интерес к народной словесности обнаруживается у Потанина в
начале 80-х годов прошлого столетия. Во время пребывания у вотяков
Елабужского уезда* в 1881 г. он успел записать вотяцкие сказки3. Но
чем неизвестнее, чем таинственнее был народ, тем сильнее была у
Потанина жажда узнать творчество этого народа, и его «тянуло,— как он,
выражался,— поскорее увидеть интересное племя». Потанин пользуется
всяким случаем, чтобы понаблюдать жизнь; он смотрит любовно на
«некультурный народ»,— так быстро устанавливается доверие, и перед
ним человек безбоязненно выкладывает душу.
Во время 'путешествия Потанин сталкивался с бесчисленными
народами, которое говорят на тюркских или монгольских языках, и он
записывал вороха народных сказок от монголов, бурят, калмыков, тангутов,
тибетцев, алтайцев, казахов, саларов и др.; невольная поездка или
встреча беспрестанно пополняла запас: в примечаниях к этнографическим
материалам он вскользь передает какую-нибудь сказку, слышанную или
от ингушей, или в годы ссылки, в г. Никольске. Ему охотно присылали
записи и собиратели; он умел извлекать материал и из рукописей, там
же, в примечаниях, напечатан у него, например, отрывок былины в
записи Гуляева и т. д. Подвижность Потанин сохранял долго: в середине
90-х годов он был летом в Кокчетавском округе (Акмолинской области)
и записал у казахов сказки (между прочим, сказку о Едигее). Конечно,
как ни богат уже опубликованный материал (занимающий тысячи
страниц!), это — только часть; недавно (в 1914 г.) в выпуске «Живой
старины», посвященном бр. Гриммам, Потанин напечатал тибетские
сказания, записанные 20 лет тому назад.
Беглый просмотр материала, собранного в «сочинениях «Очерки
Северо-Западной Монголии» (ч. II, СПб., 1881; ч. IV, СПб., 1893) и
«Тангуто-Тибетская окраина Китая и Центральной Монголии» (ч. II,
СПб., 1893), показывает, что при собираниях Потанин
руководствовался широкими взглядами: у него собраны <и фантастические сказки, и
сказки из животного мира, легенды, агиографические, космогонические,
предания топографические, песни; он уделял большое внимание и
преданиям историческим, в которых заключены намеки на происхождение
и на поселение народа; у него списаны — в ряде вариантов — эпические
монгольские былины о Гесер-хане (отголоски которой Потанин
настойчиво «искал в русском былинном эпосе, в былине о Ставре Годиновиче),
3 См. «Известия Общества истории, археологии и этнографии», т. III, стр. 189
я след.
44Г

об Ирин-Сайне — былина, совпадающая местами с шаманской
мистерией о путешествии в подземное царство к Эрлику. Словом, в трудах
Потанина представлена жизнь человека в народном творчестве, от
колыбели до могилы.
Процесс собирания материалов народнословесных, неизменно
одинаковый, раскрывается в письмах верного его друга — жены. «Вечером
к нам приходил обыкновенно молодой урянхаец-сказочник; наш
переводчик, алтаец, передавал сказку ino-русски, а муж мой записывал ее»,—
пишет Александра Викторовна в 1879 г. Белоголовой из путешествия по
Северо-Западной Монголии. «Комната у нас одна, а между тем нас
посещают то и дело окружающие нас монголы. Принимаемся чаевать, и
Гр![игорий] Николаевич] старается по возможности выудить из
посетителя что-нибудь полезное для себя, какую-нибудь легенду,
историческое сведение или сказку». Опыты эти постоянно были удачны: Потанин
умел ладить с людьми; он сам начинал, например, рассказывать
встречному буряту всевозможные легенды, и он говорил так искренне, как
будто верил во все: в переселение душ, перевоплощение божества
и т. д.
Сказки Потанин записывал в виде конспекта в переводе на русский
язык. В этом он открыто сознается, как бы предупреждая читателя от
разочарования. «Записывание текстов при моем недостаточном знании
монгольского языка для меня было невозможно; китайские и тангутские
сказки переводились для меня на монгольский язык. Во всяком случае,—
думает Потанин, — собрание удовлетворит первое любопытство тех лиц,
которые пожелают познакомиться с сюжетами, живущими в Монголии».
На свою задачу Потанин смотрит скромно: он хочет только дать толчок.
«...Эта статья (о папе римском Клименте),— говорит Потанин,— и
задумана была с целью привлечь внимание собирателей русской устной
старины к народным рассказам о папе римском. Не послужит ли она,
вместо воззвания, к собиранию этих рассказов?» Мысль эта руководила
Потаниным во всех его коллекторских работах: «Нужно желать, чтобы
в Среднюю Азию для собирания устных памятников народного
творчества отправился какой-нибудь ориенталист, который в это же время
соединял бы в себе и звание исследователя фольклора». Давно уже в
пособие собирателям составил Г. Н. Потанин краткие программы, в которых
выдвинул значение животного и мифического эпоса («Известия
Русского географического общества», т. XVI, вып. 2,3).
Сознавая несовершенство записей, преломленных в уме передатчика-
переводчика, Потанин тем не менее непреклонно вел свою линию. И
благо ему: а если бы самоотверженный, бескорыстный труженик
поджидал, когда объявится ориенталист, который 'пустится в тяжелое
путешествие, произведения азиатского народного творчества были бы все еще
под спудом.
Заслуги Потанина как собирателя были пр'изйаны давно:
официальный рецензент, проф. В. П. Васильев*, в отзыве о трудах Потанина,
награжденного Русским Географическим обществом золотой медалью в
1881 г., пишет: «Он (Потанин) не знает монгольского языка, тем более
делает ему честь, что он позаботился собирать сказки и легенды не
только у казахов, но и у монголов; у последних — через переводчиков,
у первых — непосредственно». Исполнилась, таким образом, заветная
дума Потанина, когда он писал: «Лучшей наградой для
коллектора служит ласковый прием, с которым встречаются его сборы
специалистами».
Если так занимателен был Потанин в Монголии, понятно, что в
областнике устное творчество народов Сибири возбуждало еще более глу-
448

бокий интерес. Как только Потанин оседал в Сибири, там, где он
временно устраивался, организовывалось собирание; он редактировал
собрания чужие; например Хангалова. По его инициативе Красноярский
подотдел Восточно-Сибирского отдела Русского Географического
общества издал в двух выпусках (Томск, вып. I, 1902; вып. II, 1906)
сказки и песни Сибири, русские и инородческие. В предисловии к первому
выпуску Потанин сетует на то, что собирание произведений устного
народного творчества идет исключительно в Европейской России, между
тем сказка сибирская сохраняет именно черты, уже утраченные в
Европейской России. Он радостно подхватывает слухи о снаряжении
песенной экспедиции в Сибирь, но — увы! — ожидания Потанина долго были
в области мечты.
II
Собирая памятники устного творчества, Потанин уже в примечаниях
(и в ранних рецензиях) систематизировал материал; так постепенно из
него вырабатывался самоучка-исследователь. Он слушал лекции в
Петербургском университете на естественном отделении; он хотел, чтобы
собрания фольклорные были также легко обозримы, как и коллекции
натуралистические, и в своих личных интересах, как говорит Потанин,
он начал делать эти примечания.
Потанин — ярый проповедник теории заимствования, он упрямый
исследователь-компаративист, ведущий все с Востока — из Средней Азии.
«Я принялся сам за сопоставление найденных ib степях Азии сюжетов с
западными собраниями, чтобы поддержать в себе энергию при
дальнейшем сборе фольклора. Иначе я потерял бы вкус к собиранию подобного
материала».
Но он, вероятно, забыл, что исследование устного произведения
требует предварительной сложной подготовки, иначе смелые гипотезы,
построенные вне исторической перспективы, могут рассыпаться как
карточный домик. А Потанин иногда смел, и сближения и сопоставления у
него необоснованные: он подбирает параллели к отдельным мотивам, а
потом готов устанавливать сходство между сюжетами. Имена
собственные у Потанина подвергаются метаморфозам: основываясь на внешнем
грубом созвучии, он сближает «Хламо» и «Климент»; форма «Ундур»,
думает он, заменилась, быть может, христианским именем «Андрей». Так,
материал подобран .изобильный, ценный новизной, а выводы —
сомнительны, тем более что и источники сказаний различны.
Потанин упускает как будто иногда из виду книжное происхождение
сказаний, которые он слышал в монастырях. Отдельные подробности,
хотя бы они отсутствовали в других вариантах, он спокойно возводит в
основной текст сказания. А при необыкновенной начитанности автора и
в сказаниях, и в исследованиях нетрудно, конечно, подобрать какой
угодно материал. Недостатки эти велики; но они были очевидны и для
автора. Потанин далек был от того, чтобы проповедовать непогрешимость.
Да и то, как говорится, не ошибается только тот, кто ничего не
делает.
Если метод исследователя неприемлем, все же колоссальный труд,
затраченный Потаниным, невольно заставляет преклониться перед
неутомимостью исследователя. Начитанность у него огромная, книга прямо
загромождается материалом; он легко подбирает варианты и делает
ссылки на монгольскую литературу, санскритскую («Образцы народной
литературы турецких племен» акад. В. В. Радлова, Э. Коскэна,
29 В. А. Гордлевский
449

A. H. Афанасьева, M. П. Драгоманова, Либрехта, Овидия и т. д. и т. д.);
тщательно подобрана у него литература, касающаяся Сибири; ссылкиг
встречаются и на газеты.
Основная идея Потанина подсказана была исследованиями о русском»
былевом эпосе. Окруженный восточным материалом, он чутко
вслушивался в мнения о восточном 'влиянии на русский эпос, какие время от
времени всплывали в литературе. Работы В. В. Стасова
(«Происхождение русских былин»), академиков: Вс. Ф. Миллера («Экскурсии в
область русского народного эпоса») и Н. Веселовского («Дуалистическая
новелла о миросоздании») были для него -стимулом; восточная
гипотеза, казалось ему, реяла в воздухе, только исследователи недооценивают
влияние Востока; оно было гораздо больше, чем они думают, а
упускают они это из виду потому, что материал восточный, находящийся в их
распоряжении, ограничен. А. Н. Веселовский полагает, писал однажды.
Потанин, что муромская легенда пришла из немецкого или
скандинавского эпоса, но последовательность эпизодов Потанин видит «и в
монгольском сказании, следовательно, «с тем же правом мы можем муромскую
легенду вести с Востока, как и с Запада; с перекочевкой орд на
Запад эти легенды были занесены в Южную Россию и приурочены к Кор-
суню».
По мере того как материал, собранный Потаниным, разрастался, о»;
высказывался решительнее. Начиная с 90-х годов Потанин ib ряде
статей, печатавшихся преимущественно в «Этнографическом обозрении»,
настойчиво проводил мысль о значении монголов для истории эпоса; не
то чтобы он считал среднеазиатскую степь за родину средневекового
эпоса, но, во всяком случае, среднеазиатские орды сыграли большую
роль в пересадке ордынского эпоса с Востока на Запад. Таким
образом, буддийские легенды, вошедшие в христианство и превратившиеся в
апокрифы, проходили на Запад не одним южным путем; Потанин
допускал и другой 'путь — по северной стороне Каспийского моря, т. е. путь
переселения кочевых орд Азии в степи Южной России. Кочевые орды
Центральной Азии, двигавшиеся в Южную и Восточную Россию,
разносили всюду и среднеазиатский эпос. Так устанавливается сходство
между эпосом Карла и эпосом Чингис-хана, между сказаниями о Ге-
сере и Илиадой и Одиссеей и т. д.
Впрочем, Потанин предполагает еще альтернативу: или сходство
»проистекает оттого, что это —общее достояние арийских и неарийских
народов, или это — монгольское влияние. Эти колебания проглядывают в
исследовании Потанина «Восточные мотивы в средневековом
европейском эпосе» (М., 1899).
В труде «Сага о Соломоне» (Томск, 1912) он настаивает на
среднеазиатском происхождении преданий о Соломоне; здесь Потании, между
прочим, доказывает, что Соломон — только западное произношение
имени Цолмон, в основе, стало быть, лежит северноазиатский эпос о звезде
Цолмон, т. е. Венере, но приемы все прежние, и исследование нисколько
не выигрывает в убедительности.
Детальное рассмотрение исследований Потанина не входит в нашу
задачу; если мы вскользь отметили наряду с достоинствами работ,
вносящих всегда в оборот обилие нового материала, и недостатки, мы
желали избегнуть упрека в эпическом прославлении юбиляра. Г. Н.
Потанин занимает в истории русской науки прочное место, и промахи в изу-
450

чении эпоса, конечно, нисколько не преуменьшают значения' era. Не
забудем также, что в ученом формуляре Потанина помимо фольклора
найдется ряд других крупных заслуг. Но и ошибки Потанина были
неизбежны: он представляет цельный и законченный образ: все — для
Азии, все — из Азии.
Якуты говорят, что 70 лет — враждебный для человека возраст »
кто пережил его—может рассчитывать на долголетие. Потанин
перевалил уже за 80 лет, но о« неутомим, и мысль его так же жива, как к
в годы юности. Пусть долго горит между нами светоч знания и добра*
лусть долго живет бескорыстный служитель науки и общества.
^s^Jq^t4
451

CM^Q^Q^
В. И. ГЕРЬЕ КАК ИСТОРИК ВОСТОКА1
(1837—1919)
(Из истории Лазаревского института)
Тихо угас, обремененный годами, проф. В. И. Герье. Мне привелось
слушать его в Лазаревском институте и в Московском университете.
Я храню благодарную память о живительном курсе его по новой
истории, в котором отчетливо характеризовалась просветительная эпоха —
канун Великой Французской революции. Хотя то был курс
необязательный и экзамена по нему не производилось, он собирал полную аудиторию
(Большую словесную) : тут были не только будущие историки, но и
словесники, и классики. Но тем, кто знал Герье, лектора или руководителя
© университете, трудно себе представить, как вел Герье ореподавание
истории Востока в Специальных классах Лазаревского института, и я
ясочу осветить этот уголок, бросающий тень на организацию
Специальных классов.
Когда изволением инспектора Лазаревского 'института Г. И. Кана-
нова были восстановлены в 1871 г. Специальные классы, он «для
вывески» пригласил и В. И. Герье. Герье был университетский его товарищ,
близкий ему человек и друг. На первых порах Герье был, так сказать,
тайный советник и руководитель Кананова, когда какое-нибудь
институтское дело переносилось в Петербург, в министерство. Кафедра
истории Востока была поделена между Канановым и Герье. Кананов читал
на младших курсах — историю Древнего Востока, историю ислама и
историю Персии (до завоевания ее арабами). Герье читал (с 1872 г.)
новую историю Востока (на третьем курсе), а два года (1896—1898), во
время болезни Кананова и после его смерти, вся тяжесть преподавания
истории Востока ложилась исключительно на Герье2; тогда на первом,
младшем, курсе Герье читал историю Древнего Востока, а для старших
студентов он стал читать сводный курс, попеременно — один год историю
ислама, другой — новую историю Востока. В основу распределения
курсов, выработанную Герье, положены были три фазиса движения истории
Востока: история древнейшей, языческой культуры; период монотеизма,
утверждение в Азии мусульманской .культуры, приведшей Восток к
застою; период новый — проникновение на Восток европейской
культуры 3. История Древнего Востока захватывала очаги цивилизаций, сло-
1 Читано 7 мая 1922 г. на заседании Восточной комиссии Московского
археологического общества.
2 С 1898 г. чтение истории Древнего Востока взял на себя новый директор
института, проф. Вс. Ф. Миллер.
3 «Тридцатилетие Специальных классов Лазаревского института восточных
языков», М., 1903, стр. 24.
452

жившпхся в долинах Нила (Египет), Тигра и Евфрата (Ассирия и
Вавилон) ; сперва шел очерк дешифровки -письмен, затем
политико-культурная история государств. Насколько можно судить, к исламу
относился Герье отрицательно; излагалась история ислама по Августу
Мюллеру. Новая история Востока — обратное течение, Запада на Восток
(зародившееся на Куликовом поле), повествовала о распространении
европейского владычества на Востоке; главным образом Герье задерживал
внимание на движении России в Среднюю Азию, отчасти — на истории
Индии с XVIII в. (Клайв и Гастингс — основатели британского
могущества в Индии), и б русской школе то была новинка. Слушатель
знакомился с ролью держа;в-соперниц (России и Англии) на Востоке, с их
империалистической политикой. Иногда, как вспоминал X. И. Кучук-
Иоаннесов, говорилось и о завоевании Кавказа в XIX в. и историческому
очерку предпосылался этнографический обзор кавказских горцев 4.
Метод преподавания как у Кананова, так и у Герье был одинаковый;
удручающе л<и действовала обстановка или незначительность пособий
на русском языке была тому причиной, но только чтение лекций
сводилось к медленной диктовке. Понятно, как велик мог быть объем курса
при одной двухчасовой лекции в неделю. Профессор, громадное
воспитательное значение которого в университете было несомненно,
попадая в затхлую атмосферу, способствовал превращению Специальных
классов в медресе. Читал Герье по субботам на последних часах, и
несмотря на страх, какой внушала серьезно-сосредоточенная фигура Герье,
случалось, что студенты, утомленные языками, расходились или на
лекции оставались очередные записыватели. Ничтожность лекций отчасти
корректировалась или восполнялась обязательность представлением
работ (в год до трех), в которых реферировались монографии шги
отдельные главы из .каких-нибудь сочинений, как, например, Масперо,
Мюллер, Реклю. На экзамен Герье приносил кипу студенческих тетрадей и,
если у него возникали 'сомнения, как оценить ответ, задавал ©опросы по
читаным книгам.
Случайный- гость, засидевшийся, однако, в Специальных классах,
Герье был чужд интересам востоковедной школы; он полупрезирал
Специальные классы и, конечно, не думал о подготовке себе
заместителя. С появлением А. Е. Крымского * Герье скоро отошел от
Специальных классов. Уже в 1900—1901 учебном году историю Востока после
Александра В1[еликого] и историю ислама начал читать Крымский. Герье
вернулся еще на год (на 1901—1902 акад. год), но потом покинул
окончательно Специальные классы, «вступивши на трудную должность
директора новооткрытых Высших женских курсов», и «указал Совету на
Крымского как на желательного ему преемника» 5. Так пишет Крымский,
посвятивший «своему глубокоуважаемому учителю и предшественнику
по кафедре» «Историю Турции и ее литературы» (М., 1910).
Специальные классы, конечно, дорожили, чтобы в их среде
находился заслуженный университетский профессор (по случаю 25-летия
пребывания Герье в институте ему был поднесен приветственный адрес);
в 1903 г. Совет еще раз сделал попытку вернуть Герье и обратился к
нему с коллективным письмом, прося его продолжать чтение лекций хотя
бы по новой истории Востока, но решение Герье (который давно тяготил-
ся все-таки Специальными классами и оставался там, уступая только
настояниям друга — Кананова) было бесповоротно. Так разорвалась
30-летняя связь, которую, как думал Вс. Ф. Миллер, могли уничтожить
4 Там же, стр. 15.
5 А. Крымский, История мусульманства, ч. I и II, М., 1904, стр. 1; см. также
«Тридцатилетие...», стр. 24.
45а

«только «исключительные обстоятельства». Впрочем, осенью 1914 г., когда
я передавал Герье «Восточный сборник в честь А. Н. Веселовского», он
сожалел, что не был своевременно извещен и не мог откликнуться
воспоминаниями о совместной работе их на «герьевских» курсах. На меня,
стало быть, падает вина, что я не сумел сохранить, в освещении
основателя, страницу из истории Высшей женской школы в Москве.
Философское образование Герье, искавшего всюду обобщений,
увенчало построение курса истории Востока синтетической идеей о
просветительной миссии России на Востоке. Оригинальность, может быть,
заключается в том, что заладник применил здесь -славянофильскую
формулу к истории Востока, но, конечно, ориенталисты давно уже упредили
•его. Только один раз, насколько мне известно, Герье печатно выступил
*га тему 'восточно-'историческую: он подвинут был на это случаем —
этюдом «Признание России на Востоке» хотел он оказать «братскую
помощь» армянам6. Великий популяризатор, Герье, собственно, только
конспектировал путевые очерки германского империалиста П. Рорбаха
но «Турану и Армении». Подчеркивая доброжелательный тон автора к
официальной России и к ее «дальнозоркой политике», а также к
«таланту русского народа управлять азиатами», Герье, видимо,
соглашался, что России именно суждено занять Переднюю Азию и насадить там
европейскую культуру, ибо «Россия,— как писал Рорбах,— естественный
наследник Турции в землях, лежащих между Араратом >и Тавром, а
может быть, и до Киликийского берега». Между русским великодержавным
историком и немецким политиком не было еще разногласий; в Рорба-
хе Герье не угадал представителя или одного »из основоположников то-
то пангерманского течения, которое мечтало о соединении трех В
(Berlin, Bysanz, Bagdad).
Но курса по истории Востока Герье не издал. В то время как уни-
Вфситетские преподаватели, читавшие на историко-филологических
факультетах, для историков, курс Древнего Востока, то печатно, то
литографски облегчали студентам подготовку к экзаменам или
неспециалисты знакомили русскую публику с миром Востока (Н. И. Кареев,
/М. С. Корел»ин, Вс. Ф. Миллер, В. М. Михайловский и др.), Герье, в
ородолжение 30 лет читавший историю Востока в специальной
востоковедной школе, упорно молчал. Впрочем, в последний год его пребывания
в Лазаревском институте студент К- Золотницкий издал лекции Герье
по «Новой истории Востока»; кажется, это единственная
литографическая запись, хотя, конечно, запись — несовершенна (есть и описки, и
ошибки, и лакуны). Лекции эти были выпущены всего в количестве
30 экземпляров, и, может быть, не бесполезно закрепить главные этапы
ш содержания.
В первой лекции Герье устанавливает деление истории на три
периода (см. выше), начиная новую историю с 1472 г.— года завоевания
великим князем Московским Иваном III Перми и Вятки 7; это и открыло
движение на Восток России, т. е. европейской культуре. Россия у Герье
олицетворяет единую общечеловеческую, западноевропейскую культуру.
Он описывает походы России в Азию подробно, до утомительности,
пользуясь, очевидно, военными пособиям«. В начале его преподавания
в Лазаревском институте, в 70-х годах, пособием могла служить ему
книга Л. Костенко «(Средняя Азия и водворение в ней русской
гражданственности» (СПб., 1870); несомненно потом прибавился труд А. И. Мак-
6 «Братская помощь пострадавшим в Турции армянам», 2-е изд., М., 1898, стр. 235—
246.
7 В конце 90-х годов Герье отодвигал этот момент на столетие назад; см. выше
указание, заимствованное из статьи «Признание России на Востоке», стр. 246.
454

-шеева «Исторический обзор Туркестана и поступательного движения ь
него русских» (СПб., 1890) 8 «и др. Не только Закаспийскому краю,
Средней Азии, но и дальневосточной политике России... также уделяется
место в курсе Герье; при этом он дает и географический обзор. Но,
странно, выдвигая постоянно в университетских курсах и в печатных трудах
духовную, культурную, сторону, Герье в курсе истории Востока
останавливается только на внешности, на завоеваниях, и, конечно, ясно, что
труд капитана генерального штаба (Костенко) задуман и выполнен
удачнее профессорских лекций для 'будущих деятелей на Востоке.
Затем следует беглый конспективный обзор Персии (с древнейших времен) ;
специальная глава посвящена бабидам, современной персидской секте,
быть может, в связи с террористическим актом их (убийством шаха На-
среддина в 1896 г.); заканчивается курс историей Афганистана. Турция,
Крупный фактор мусульманского мира, упадочный процесс которой —
отсечение от государственного организма плохо спаянных частей —
определялся также русской политикой на Ближнем Востоке,— из курса
Герье исключалась. Первоначально, однако, согласно предположениям
профессора-армениста Н. О. Эм'ина, одобренным Советом Специальных
классов, история Турции тоже входила в программу преподавания 9.
Устремляясь в Среднюю Азию, Герье инстинктивно выполнял задачу
русского востоковедения, и это говорит о трезвой ясности его ума.
«Учреждения процветают, крепнут и ;переживают людей только
тогда, когда люди влагают в них свою живую душу»,— говорил Герье над
могилой Кананова 10. Перефразируя слова Герье, скажу: а оторванность
людей от учреждений, где они работают, готовит им гибель. В годы
революции, .когда пошла ломка старой системы соответственно запросам
или тенденциям момента, Специальные классы Лазаревского института
не могли устоять против бури натиска: у них не было никаких прочных
научных традиций, и на месте Специальных классов оказалась зияющая
пустота...
8 Впрочем, значительно раньше Макшеев напечатал «Программу лекций о движении
России в Средней Азии» (СПб., 1866).
9 «Тридцатилетие...», стр. 10.
10 «Памяти Г. И. Кананова», — «Братская помощь...», стр. 548.

QX^Q^QHT-G^G^G^rxà^
ПАМЯТИ A. П. ПОЦЕЛУЕВСКОГО
(1894-1948)
Во время стихийного бедствия, постигшего Ашхабад, погиб турко-
лог А. П. Поцелуевский.
Я хочу почтить память своего ученика не только потому, что это был
сложившийся уже ученый, имя которого войдет в историю советской тур-
кологии, и не потому, конечно, что во время поездок в Москву он делился
в Московской группе Института востоковедения Академии наук СССР
своими исканиям-и и работал в Ленинской библиотеке, а потому, что
А. П. Поцелуевский создал советское туркменоведение. Он не
отгораживался от народа, среди которого жил; он не только неустанно работал
сам; на одной из самых отсталых окраин царской России, еще так
недавно терзаемой племенной рознью, он создал кадры филологов-туркмен.
Он вырастил десятки кандидатов и докторов филологических наук.
Родившийся »в семье сельского учителя-белорусса в 1894 -г., Александр
Петрович Поцелуевский получил образование в Лазаревском
институте восточных языков. Он поступил туда, чтобы заняться семитической
(арабской) филологией, но красота народных турецких песен —
фольклора, изучение которого шло на первом курсе, захватила его, и он стал
тур кол о го м.
Вскоре после Октябрьской революции он переехал в Ашхабад и в
течение четверти века служил туркменскому народу. Он хотел, чтобы и
те люди, которые работали в Туркмении, близки были народу; так, в
1929 г. составил он «Руководство для изучения туркменского языка»,
предназначенное для людей взрослых, для работников государственных
учреждений (текстовые примеры рисуют советское строительство).
Он занимал в Ашхабадском Государственном педагогическом
институте им. Горького кафедру туркменского языка и общего языкознания.
Но педагогика питается соками, которые идут от
научно-исследовательской работы. Языковед Поцелуевский постоянно следил за
достижениями советского языкознания.
Естественно, научные учреждения, возникшие в Ашхабаде, ценят в
Поцелуевском его отзывчивость, он охотно шел навстречу живой работе.
Он вступил и в Институт туркменской культуры, потом в
Государственный институт языка и литературы. А когда в 1941 г. зародился новый
комплексный научно-исследовательский очаг, Филиал Академии
наук СССР, на базе Института языка и литературы построен был
Институт истории, языка <и литературы, и Поцелуевскому вверено было
руководство сектором языка.
Языковед советский — языковед, изучающий языки тюркские, долго
заброшенные, должен был быть связан с живым народным языком. Для
456

туркменского языка полевая работа еще более необходима; она дает
новый материал, питающий литературный язык.
Так тесно переплелись у А. П. Поцелуевского преподавание языка,
кабинетная, научно-исследовательская работа и выезды в поле;
благотворное взаимодейств'ие этих трех факторов давало прекрасные
практические результаты, культурно-общественное государственное значение
которых было высоко. А. П. Поцелуевский организовывал экспедиции
языковые, преследовавшие две цели: лингвистическую и фольклорную.
Участник экспедиций, он собрал большой диалектологический материал,
вскрывая богатства (фонетические и лексические) диалектов
туркменских племен. Они пока не опубликованы, и эту задачу должны выполнить
продолжатели А. П. Поцелуевского. Но из них А. П. Поцелуевский
почерпнул суждения для становления литературного туркменского языка.
Собирая произведения народного творчества, А. П. Поцелуевский
обнаружил своеобразие и тонкое понимание. Он собирал женскую поэзию.
Оторванная исламом от общественной жизни женщина-туркменка
сохранила в своей памяти то, что давно забыто мужчинами (сохранила
обломки старого родового быта). Отсюда вытекала и значимость записей
женщин. Вот, например, вступая в семью мужа, избегала...
непосредственно к новым родственникам, избегала называть по имени мужа, а
говорила старым, тайным языком.
Обширный фольклорный материал, песни и т. д. (до 800) давно
подготовлены к печати и одобрены издательством, однако все лежит под
спудом. Языковые проблехмы, представляющие государственное
значение, выносились в Ашхабаде на общее суждение. В 1936 г. созван был
Первый лингвистический съезд, на котором участвовали столичные
языковеды. Там установлены были насущные языковые вопросы
теоретические (литературный язык) и практические (орфография, пунктуация).
Решения были приняты временно начерно. Жизнь выдвигала и выявляла
пробелы. Назрели новые вопросы.
А. П. Поцелуевский, исподволь подготовляясь к пересмотру, издал
краткую программу диалектологическую.
Второй съезд, намечавшийся на осень 1949 г., должен был разрешить
все, что накопилось за десять лет, но пройдет работа уже без А. П.
Поцелуевского.
Значение государственного языка Туркменской Республики выросло.
Осенью этого года организована была самостоятельная кафедра
туркменского языка, руководство которой возложено было на его ученика-
туркмена, защитившего весной диссертацию на степень доктора.
Кафедра общего языкознания и тюркологии осталась у
Поцелуевского. Раздел, позволивший А. П. Поцелуевскому отдаться вопросам
теоретическим, встретил он радостно.
Он погиб на посту. А сколько унес он в разверзшуюся пропасть!
Смерть заслуженного деятеля наук ТССР .профессора А. П.
Поцелуевского большая потеря, но мы твердо надеемся, что выпестованные им
национальные кадры продолжат начатое им большое дело.
n&QfêsC^

Q^Q^Q^
ПАМЯТИ PEHE БАССЭ1
(1855—1924)
Кто-то, соблюдая старый хороший обычай, прислал мне извещение,
обведенное черной каймой, о смерти (4 января 1924 г.) Рене Бассэ,
декана словесного факультета Алжирского университета, старшего
представителя фамилии ученых-филологов. Детство провел Бассэ в
Лотарингии (там, должно быть, и родился), учился в Париже, жил и умер в
Алжире, часто совершая экскурсии по Африке (Северной и Центральной),
по ее французским колониям. Я видел его один раз, на XVI
Международном конгрессе ориенталистов в Афинах. Точность и аккуратность
сквозили в его фигуре; размеренной определенностью походил он скорее на
германца, и не было в нем галльского остроумия француза. И эти черты
запечатлелись на его научной физиономии.
Конечно, в Москве, которая и прежде оторвана была от сферы его
интересов, вращавшихся вокруг берберов (предки которых, Альморави-
ды и Альмохады *, господствовали в XI—XIII вв. над мусульманской
Испанией), облик Бассэ целиком восстанавливается трудно: я могу
наметить только основные линии его труда, а детали—все, что лежит
по сю сторону «судьбоносного» 1914 г.,— у меня затушуются.
Первые его работы, удовлетворявшие, очевидно, внутренним
стремлениям его души, посвящены «Молитвам китайских мусульман» (1878 г.)
и религиозной поэме бербера Саби о схождении в ад (1879 г.). Года
через два Бассэ приглашен был в Высшую словесную школу в Алжире
(преобразованную в 1909 г. в словесный факультет Алжирского
университета); избрав для вступительной лекции тему о доисламской
арабской поэзии, он в течение десятков лет занимал кафедру арабского
языка.
Сначала Бассэ на послеисламскую поэзию смотрел
пренебрежительно; но это настроение скоро у него .проходит; появляется ряд работ,
посвященных позднему периоду. Он оценивает народную стихию и весь
отдается ее изучению: наряду с арабским языком он давно уже преподавал
и язык берберский.
Естественно, поскольку жил он в колонии африканской, круг занятий
его переместился на хамитскую филологию. Так, национальный долг
француза подсказал ученому и смысл жизни.
Продолжая старые традиции французских ориенталистов, он углубил
изучение берберов: их языка, религии и творчества. Он понимал, что
изучение современных берберских наречий кладет прочный камень для
1 Читано в Этнографическом отделе Общества любителей естествознания,
антропологии и этнографии; этим объясняется частью фольклорный уклон заметки.
458

создания берберской филологии, анализа старого берберского языка, его
первоосновы, языка ливийского; отсюда у него интерес к языку
коптскому и к коптской литературе (религиозно-апокрифической), отвечавшей
тайным запросам его души, и к древнеегипетскому языку; но у него не
было крайностей, :и он решительно осуждал попытки тех (Габеленца
и др.)» кто расширял берберскую область, 'включая туда и басков.
Язык и слово у Бассэ были тесно переплетены, отвечая той цели
(познание берберов), которую он себе поставил; современный язык,
материал для реконструкции старого языка, раскрывал перед ним богатства
народной души.
Но он знал превосходно и географо-культурно-историческую
обстановку, среди которой живет народное творчество, ;и по этим трем
магистралям (лингвистика, филология и история) шел, упорно и непрерывно,
сорокапятилетний его ученый труд; построенные на тщательно
собранном материале, работы Бассэ составили богатый вклад: ««Etudes sur
les dialectes berbères» (увенчано премией Бордена), «Recherches sur la
religion des Berbères», обследование культов местных святых
(марабутов), завоевание Эфиопии Араб-Факиха XVI в. (текст и перевод),
монографии об отдельных районах берберских племен, описания
рукописей, труды хронографические, лексикографические,
диалектологические, периодические обзоры штудий берберских и исламоведных,
редактирование ученых журналов, исламской энциклопедии и т. д.2.
Все-таки тяготел Бассэ к современному укладу жизни: натура его,
реальная, понимала то, что могла конкретно осязать; широкая книжная
начитанность и опытное, «непосредственное знание, вытекавшее из
путешествий, также помогали ему уразуметь изгибы жизни народа, как она
претворяется в слове в народном творчестве. Зная народ, он
содержание туземного фольклора объяснял из быта, ибо фольклор отражает
народное миропонимание, основанное на религиозных верованиях.
С начала 80-х годов прошлого столетия записывал он всюду
фольклорные тексты, но он погружался в неисчерпаемую сокровищницу
рукописей Национальной библиотеки в Париже, в сочинения 'историков-
арабов (Ибн Халдун, Идриси) *—- везде искал отзвуки того, что слышал
во время странствований по Африке.
Выпуская в 1883 г. сборник арабских сказок «Бахтиар-наме»
(оригинал которых, как думал он, написан по-персидски), Бассэ
обнаруживает трезвость мысли. Очарованный теорией Т. Бенфея о значении
Индии для европейского фольклора, он определенно верит, что Восток
оказал в средние века громадное влияние на Запад, и путь миграции
намечается «через длинный караван рассказов». Но, с другой стороны,
наблюдения над африканским (берберским) фольклором порождают
иногда з нем сомнения; усматривая сходство там, где культурное
общение исключено было, он задает вопрос об одновременном
независимом возникновении сказочных сюжетов; и как для беспристрастного
исследователя, для него законна будет и антропологическая теория.
Не будучи, таким образом, безусловным поклонником одной
какой-нибудь теории, Бассэ в своих трудах (и в рецензиях) укажет и на
заимствование (движение индийских сказочных сборников, и не только на
Запад, но и на Восток, в Китай; арабо-коптские влияния на творчество
Средней Африки и т. д.), но он подчеркнет >и поразительное сходство
между каким-нибудь средневековым сюжетом и центральноафриканским
и даже отметит посредствующую роль берберов как передатчиков фоль*
2 Замечания о значении культурно-исторических работ Бассэ разбросаны в статье
С Смогоржевского «Из научной деятельности словесного факультета в Алжире», —
«Мир ислама», 1912, кн. 1.
459

клорных сюжетов от арабов к населению Африки (Центральной и
Западной). Сравнивая варианты, он невольно обмолвится и замечанием
о приоритете берберской версии; однако ремарки эти бросаются
налету: Бассэ полагал, что для синтеза время еще не настало и пока нужно
заниматься скрупулезным анализом мелочей, как это делал старший
его товарищ — Э. Коскен. Фольклор — наука молодая; и вредно была
бы отдавать предпочтение одной теории, Бассэ же — разумный
эклектик, соблюдающий справедливость.
Но Бассэ не столько исследователь, сколько собиратель,
составляющий сборники как из собственного материала, так отчасти и чужого или
из рукописей: «Contes et légendes arabes» (заполняющие
страницы журнала «Revue des traditions populaires» в течение десятков
лет); басни о Локмане; анекдоты о шуте Си-Джохе (советской публике
известном в египетской форме «Гоха-дурак») и др.; большую симпатию
питал он, разумеется, к творчеству берберов: «Contes populaires
berbères (Paris, 1887), «Nouvelles contes berbères (Paris, 1897) 3. В
сборнике «Contes populaires d'Afrique» (Paris, 1903) он постарался
представить образцы фольклора народов всей Африки от Средиземного
моря до мыса Добрый Надежды и с востока на запад, от Атлантического
океана до Индийского — здесь семиты, хамиты; Сенегамбия и Гвинея,
банту; готтентоты; Мадагаскар и т. д. Включен сюда и фольклор
негров-рабов, переселенных в Америку; Бассэ наглядно показывает, как на
кораблях, увозивших на плантации рабов, эмигрировал туда и
африканский фольклор и как он видоизменился, воспринимая на новой почве
черты фольклора белокожих народов.
Работы строятся у Бассэ по одному плану: небольшое введение,
характеризующее материал; сказки и обширные примечания, занимающие
часто половину сборника, где точно обозначен источник и даны
параллели сюжетов и мотивов. Чтение вар-иантов само по себе утомительно;
их оценит, конечно, тот, кто занимается специально той или 'иной
сказкой, а Бассэ скромно замечает, как тяжело было ему работать ;в
провинции, когда вся надежда — на собственные книги, и он тоскует по
Парижу — по Национальной библиотеке. Нам, москвичам,
академические библиотеки которых до Октября поражали бедностью, эти
жалобы теперь понятны и не кажутся преувеличенными, они указывают,
какие требования предъявляет к себе серьезный исследователь.
По складу ума Бассэ далек от обобщений; он осторожно делает
заключения о характерных чертах африканского творчества, отражающих
психику первобытного человека; впрочем, выдвигает обилие животных
сказок, чудесный элемент (как отзвук реальной действительности — ма-
роккские колдуны, славившиеся и в Турции); отсутствие нравственной
идеи, торжество хитрости и ее превосходство над физической силой.
Пожалуй, утверждение, что превознесение хитрости над
справедливостью показательно для^творчества именно чернокожих, смело; и у
народов, населяющих Советский Союз, например у казахов, сказка также
построена на хитрости, перед хитростью народный ум преклоняется и
ей поет дифирамбы.
Памятником (фольклористическим) увлечения Бассэ коптологией
является большая серия «Les apocryphes éthiopiennes traduites en
Français» (Paris, 1893—1900, 10 выпусков) 4. Человек религиозный, он хочет
смотреть на апокрифы как на продукт веры; но, как фольклорист, он
3 Он хотел издать и третий сборник.
4 Во всяком случае, к изданию предположены были и дальнейшие выпуски (один,,
например, должен был заключать апокрифы о богоматери).
460

должен признать, что там отслоился и сказочный материал: элементы
чудесного находят объяснение в международных параллелях
фольклора. И в апокрифах ему, как нельзя кстати, помогает разобраться его
начитанность в литературе фольклорной и в антично-христианских
писателях. Бассэ сообщает агиографический материал (нередко
уникальный, часто неизвестный, им впервые переведенный), использовав
эфиопские, арабские и другие рукописи, и сопровождает текст вводными
статьями. На рукописях вскрываются и его приемы — он устанавливает
значение зафиксированных, письменных, восточнохристианских текстов,
и сличение их позволяет ему определить время той ил,и иной версии.
Работа не очень эффектная, кропотливая, но почтенная.
Так, медленно, шаг за шагом, закладывал Бассэ фундамент для
^истории международного литературно-устного общения между
Востоком и Западом.
П&£>1<&(Г

Q^Q^Ç^^
АХМЕД РЕФИК АЛТЫНАИ
(1880—1937) !
В обширном биобиблиографическом справочнике проф. Фр. Бабин-
гера «Die Geschichtsschreiber der Osmanen und ihre Werke» (Leipzig,
1927) 2 почему-то позабыт Ахмед Рефик3.
Офицер генерального штаба Ахмед Рефик после балканских войн
1912—1913 гг. по болезни глаз покинул военную службу и всецело
отдался историческим изысканиям. Книжные занятия всегда его
привлекали; питомец военного училища Харбие, он долго преподавал там,
потом состоял в бюро печати генерального штаба.
Уже после младотурецкой революции 1908 г. и до реформы 1933 г.,.
превратившей восточный «дар-уль-фюнун» в Стамбуле в
европеизирующийся университет, он занимал кафедру (всеобщей) истории; расстроив,
здоровье напряженным трудом, он должен был отказаться от
преподавания, сохранив только членство издательско-переводческой комиссии
при университете. Многотомная серия под заглавием «Социальное,
политическое и культурное развитие человечества» (Beçeriyetin tekemmü-
lâti içtimaiye, siyasiye ve medeniye) представляет, так сказать, дань
официальному положению его как профессора университета; большую
распространенность получили книги, посвященные истории Турции,,
неоднократно переиздававшиеся.
Как историк Ахмед Рефик — популяризатор; он хотел поднять
интерес к истории, .пробудить историческим чтением национальное
чувство у нового поколения. В серии «Жизнь турок в минувшие века»
(Geçmiç asirlarda türk hayati), насчитывающей до 20 томов,
затронуто время от появления турок под стенами Византии до танзимата;
между прочим, один том трактует о Петре I (Türkler ve Büyük Petro) ; том
«Ученые и художники» (Âlimler ve san'atkârlar) заключает ряд
характеристик летописцев, как то: Селяники Мустафа, Ходжа Саадеддин,
Ибрагим Печеви, Карачелебизаде Абдулазиз, Силихдар Фундуклулу
Мехмед, Найма, Рашид — все они вышли потом и отдельными
брошюрами.
1 Е. Saussey, Prosateurs turcs contemporains, Paris, 1935, p. 125. Дата рождения
E. Saussey'eM установлена на основании биографической заметки в литературном
календаре «Nevsali milli 1330 h>. (=1910 г. н. э.) стр. 93.
Некрологи (попавшиеся мне в турецкой печати) составлены небрежно: между тем
как в газете «Son posta» (1937, № 2586) говорится, что А. Рефик умер 55 лет, газета
«Aksam» (1937, № 6830) дает ему 61 год.
2 Рецензии: Р. Wittek, Der Islam, XX, 197—207; В. Бартольд, ЗКВ, III, 217—220.
3 Хотя имя его однажды и упоминается: см. стр. 254 (ссылка на Alimler ve
san'atkârlar).
462

Позиционный характер (империалистической войны вызвал к жизниг
миниатюрный, но бравурный очерк из истории долголетней осады Кан-
дии на острове Крит в XVII в. (Yirmi beç sene siper kavgasi, Istanbul.
1333 h.= 1917r. н.э.).
Падение султаната произвело в Ахмеде Рефике перелом. Он понял
значение Малой Азии как источника национальных сил: отказавшись
от традиционной точки зрения на историю Османской империи, он
видел внутреннюю историко-культурную зависимость ее от Сельджукидов
Малой Азии.
Когда в Анкаре возникло Общество турецкой истории, Ахмед Рефик:
подготовил для «основных линий турецкой истории» очерк системы «дев«
ширмэ»4.
Живо написанные очерки Ахмеда Рефика вошли и в литературу как.
образцы художественной прозы5, они дали также толчок к созданию в
Турции исторического романа — пока еще посредственных качеств,—
заполняющего столбцы стамбульских газет. Увлеченный спросом на:
исторические романы, Ахмед Рефик и сам пробовал силы в этом жанре.
Естественно, что начитанность Ахмеда Рефика и живой популярный
язык создали благоприятные предпосылки для составления учебников
для средней школы по истории и страноведению, .книг для детей
(биография архитектора Синана *) —это уже практическая сторона,
направленная на передачу знаний молодежи.
Ряд работ, основанных на изучении архивных турецких материалов,,
посвящен эпизодам из истории международных, турецко-европейских^
политических отношений (шведский король Карл XII в Турции, Ламар-
тин и проект о переселении ib Турцию, Фридрих Великий и османцы,,
венгерские политические эмигранты в Турции, Ракочи в Турции).
Как это часто бывает у писателей на Востоке, Ахмед Рефик был не
только прозаик: он сочинял и стихи (только часть напечатана). Живя:
постоянно на Принкино (Бююкада),*, под Стамбулом, Ахмед Рефик,
человек одинокий, бродил по острову и предавался меланхолическим
мечтам, переполнявшим его чувствительную натуру6. Его сборничек
«Gönül» («Сердце») пользуется большой популярностью.
Я бессилен дать исчерпывающую библиографию писаний Ахмеда
Рефика7 (он много писал и в газетах, а в газете «Ikdam» одно время
состоял членом редакции), но должен все-таки упомянуть зде:ь путе-
еые очерки, воспроизводящие впечатления от поездки (весной 1918 г.)(
по Кавказскому фронту, от Трапезунта до Батуми, после эвакуации
русской армии из Турции [«На Кавказских путях» (Kafkas yollarinda,
Istanbul, 1919)]. Одновременно выпущена была брошюра «Два
комитета— две резни» («Iki komite — iki katil»), в которой Ахмед Рефик
резко осудил политику младотурок и дашнаков, безжалостно игравших во
время империалистической войны судьбами армянского народа.
Но все это только часть жизненного пути Ахмеда Рефика,
плодовитого историка-популяризатора. В истории науки прочный след оставят
труды Ахмеда Рефика как археографа, восстановившего старые
традиции Ахмеда Феридун-бея (XVI в.), пробужденные на Западе венгерским
ученым Э. Карачоном: он продолжил издание документов, применяя
4 Вл. Гордлевский, Из жизни современной Турции, — «Восток», кн. 3, 1923, стр. 206.
5 Е. Saussey, Prosateurs turcs contemporains, pp. 127—133 (отрывок из книги «Эпо*-
ха тюльпанов» («Laie devri», Istanbul, 1912). .
6 См. воспоминания Халида Фахри Озансоя («Son posta», 1937, № 2586).
7 Для годов после введения в Турции в 1928 г. латинизированного алфавита см.
«Türkiye Bibliyografyasi» (1928—1933, потом погодно)—турецкая книжная летопись*
регистрирующая всю печатную продукцию.
46S

научные приемы, свободные от фальсификаций и неточностей, от
модернизации языка, которыми кишат «Грамоты султанов» (Münceati
salatin) 8.
Почин Ахмеда Рефика поднял в Турции значение археографии.
В послевоенный период в Стамбуле возникла и Археографическая
комиссия под председательством Али Эмири, которая разобрала тысячи
документов, находящихся в архивах Высокой Порты9.
Публикацией документов, хранящихся в архивах Высокой Порты,
Ахмед Рефик усердно занялся с тех пор, как в 1909 г. в Стамбуле было
учреждено Общество османской истории; усердный член общества
(потом, после смерти в 1925 г. последнего придворного историографа
Абдуррахмана Шерефа, председатель его до 1927 г.), Ахмед Рефик
помещал сначала в органе общества отдельные находки 10, а со времени
империалистической войны в серии общества уже законченные сборники
на одну какую-нибудь тему. Так, история города Стамбула обрисована
в пяти сборниках: Onuncu asri hicride Istanbul hayati (1933—1917)11,
Hicrî on birini asirda Istanbul hayati (1931), Hicri on ikinci asirda
Istanbul hayti (1930). Hicrî on ücüncü asirda Istanbul hayati (1932) 12.
В 1927 г. постановлением комитета министров общество отошло к
университету, и председателем был избран проф. М. Ф. Кёпрюлю.
Архивные материалы, собранные тщанием Ахмеда Рефика, увидали свет
теперь под маркой Туркологического института; в 1930 г. вышли
«Турецкие кочевые племена в Анатолии» («Anadoluda türk açiretleri») —книга,
раскрывающая социально-общественное лицо юрюков в XVI—
XVII вв.13; в 1931 г.— «Рудники Турции в османскую эпоху» («Osman-
h devrinde Türkiye madenleri») 14. В небольшой книжке «Еретики и бек-
таши в| \XVI в.» («On altmci asirda Raîizilik ve Bekaçîlik», Istanbul,
1932) тоже собраны документы о религиозных и крестьянских
движениях в Турции 15.
Все эти сборники, изданные Ахмедом Рефиком, освещают темные,
скрытые стороны жизни Турции, о которых официальные историки часто
молчат. Отсюда понятно значение Ахмеда Рефика как археографа
(оцененное и на Западе).
Но сборники выявляют (и слабые стороны А. Рефика как историка;
анализ документов страдает легковесностью, обычным для автора
скольжением по поверхности.
Продолжая выполнение задач, возложенных когда-то на Общество
османской истории, Туркологический институт издает исторические со-
8 См. Fr. Kraelitz, Tarihi osmanî encümeni mecmuasi, № 28, особенно Mükrimin
Halil (там же, № 63—77 и ел.), также: Fr. Babinger, GOW., pp. 106—108.
9 Вл. Гордлевский, Из жизни современной Турции, — «Восток», кн. 4, 1924,
стр. 205.
10 Перечень их имеется в указателе, составленном Halil Edhem'oM («Index général
pour la Revue Historique», Stamboul, 1928, на турецком языке); журнал, собственно,
выходил до 1931 г.
11 См. заметку Georg Jacob'a (Der Islam, IX, pp. 250—253).
12 Вышедший в 1935 г. сборничек «Жизнь Стамбула в XVI в.» («On altinci asirda
Istanbul hayati»), очевидно, заключает в себе дополнительные документы, являясь как
бы введением в коллекцию. В 1931 г. А. Рафик напечатал книгу «Eski
Istanbul» («Старый Стамбул»), в которой, должно быть, изложена общая история
города, построенная на архивных документах. Мне эти книги неизвестны.
13 Частью использована мною в «Государстве Сельджукидов Малой Азии», М.—Л.,
1941, гл. IV.
14 См. мою статью «Эксплоатация недр земли в Турции».
15 См. мою статью «Внутреннее состояние Турции во второй половине XV в.»,—
«Труды Московского института востоковедения», М., 1940, № 2, стр. 87—118.
464

чинения, хранящиеся в рукописях. А. Рефик подготовил историю Си-
лихдара, т. е. Мехмед-аги Фундуклулу* (два тома, 1928—1929 гг.) 16.
Если исторические концепции Ахмеда Рефика незамысловаты,
исследователи долго будут помнить о нем как об издателе, который пустил
в оборот неизвестный, первостепенной важности, археографический
материал.
16 Отрывки из нее были напечатаны в «Образцовых произведениях османской
литературы» (СПб., 1903) проф. В. Д. Смирновым, упоминание о чем, как отметил
В. В. Бартольд, Фр. Бабингером пропущено; также J. Наттег'ом; см. «Journale
Asiatique», 3, t. 1, pp. 493 sq.
nsQlOsG^
30 В. А. Гордлевские

Q^Q^t^
АЛИ ЭМИРИ
23 января 1924 г. на пороге семидесятой годовщины скончался в
Стамбуле турецкий ученый Али Эмири. Горячий патриот, он родился в
1260 г. х. на восточной периферии анатолийских турок в Диярбакыре,
который дал Турции современного идеолога пантюркизма Зию Гёк
Алпа. Там, в провинции, он и закончил восточное образование в
медресе. На иерархической лестнице он поднялся от мелкого чиновника по
сбору ашара (земельной десятины) до дефтердара (заведующего
финансовой частью) Алеппского вилайета; в отставку вышел он после
восстановления конституции (1908 г.), удовольствовавшись половиной
пенсии, которую назначило ему правительство.
Али Эмири был типичный представитель уходящей Турции. Память
его легко хранила факты литературной или исторической жизни
прежних времен, и он щеголял знанием, уже старомодным, в журналах,
наполнявшихся исключительно его собственными статьями и заметками,
задорно полемическими. На литературное поприще Али Эмири
выступил давно, 18-летним юношей (ему принадлежит, между прочим,
перевод (части) арабского сборника песен «Китаб аль-агани»). Он был
«.пиита» старой, восточной школы; сочинял газели и касыды—'после
него остался рукописный диван; силен он был и в жанре «хронограмм»,
в которых сумма численного значения букв стиха составляет дату.
Когда изменились условия общественной жизни в Турции, он
обнаружил большой организаторский талант и основал Общество турецкой
истории, Общество национальных изысканий, Археографическую
комиссию и др.; эти общества за короткое сравнительно время издали
периодические органы и сборники, заключающие ценный
историко-литературный материал; им издана, например, «История Аргукидов».
По службе Али Эмири исколесил Турцию; он перебывал и в
Македонии, и в Алеппо, и в Йемене, и в Эпире, и т. д. С детских лет была
у него -страсть к .книге; всегда и везде глаза его устремлены были на
книгу, чутье и настойчивость помогали ему отыскать редкие и даже
уникальные, так сказать, эпохальные рукописи, а когда он натыкался но
препятствие, он находил еще время, чтобы переписать рукопись. А
читая рукопись, он часто сопровождал ее ценными замечаниями и
разъяснениями.
Это был редкостный книголюб; отрывая от себя, собрал он
громадную библиотеку на «трех языках». Уже на покое, живя в Стамбуле,
задумал он создать общественную библиотеку, о чем давно, еще во время
«великого везира Али-паши, мечтали в Турции, и пожертвовал эвкафу
книги, так тщательно в течение десятилетий подбиравшиеся им.
После пожара «в квартале Фатих* улица, занятая когда-то седель-
466

киками (серрачбашы), опустела, и городское управление, планируя
город, решило было снести и медресе имени ученого шейхульислама Фей-
зуллы; однако благодаря министру эвкафов Хайри-эфенди старое
здание, украшенное фаянсами, было спасено, и, когда комиссия искала в
Стамбуле 'помещение для'библиотеки, Али Эмири напал на это медресе.
Зная, как плохо охраняются в Стамбуле библиотеки (и как часто
гибнут »книги от пожаров), Али Эмири начал собирать в медресе
библиотеки, запущенные или заброшенные — те, что находились в глухих
участках или сложены были в сундуках: прежде всего попала, конечно,
библиотека Фейзуллы; потом библиотека великого везира Амуджазаде
Хюсейн-паши и Назифа-эфенди, Велиэддина, Джаруллы, Хекимоглу
Али-паши, Мехмеда Решид-эфенди, Пертев-паши. И стоило Али Эмири;
услыхать о какой-нибудь беспризорной библиотеке, как он писал уже
ß эвкаф, ходатайствуя о передаче ее.
Общее число рукописей (включая и печатные книги) достигает
тридцати тысяч, но Али Эмири хотел довести количество единиц до ста
тысяч.
И опять подтверждается старое наблюдение о том, что -книги
завещанные часто расхищались: в Национальной библиотеке у Али Эмиррь
сосредоточены подносные экземпляры — автографы, рукописи, хранящие
печать высоких дарителей. А один из уников библиотеки Али Эмири»
древнейший мусульманско-тюркский памятник, «словарь Махмуда Каш-
гарского * (XI в.), изданный (1915 г.) Министерством просвещения в
трех томах, привлек усиленное внимание востоковедов.
У себя на родине Али Эмири заслужил славу высокого покровителя
наук и просвещения, сохраняя классическую простоту мусульманина
старого закала.
Несмотря на дурную погоду, похороны собрали сотни почитателей,,
здесь были профессора университета, депутация от учительской сехми-
нарии, представитель халифа, бывшие сослуживцы и др. Перед
Национальной библиотекой — нерукотворным памятником Али Эмири —
погребальная процессия, направлявшаяся к мечети Фатиха (султана
Мехмеда II), задержалась в благоговейном молчании.
^kqJq^p
30*

Q^C^Q^C^Q^^
САБАХАТТИН АЛИ
Сабахаттин Али родился в 1907 г. в небольшом городке Айвалыке
<в Малой Азии). По окончании учительской семинарии ib Стамбуле он
уехал для завершения образования в Европу. Вернувшись «а родину,
преподавал немецкий язык в средних школах, а также в театральном
училище в Анкаре.
Писать Сабахаттин Али начал с 1927 г. Уже в первом сборнике
стихов («Горы и ветер», 1934), иногда наивных и сентиментальных,
сказалась близость его к народу, к народной песне.
Сабахаттин Али опублишвал несколько повестей и романов, драму
«Пленники». Но наибольшую известность доставили ему рассказы.
Последний сборник рассказов, вышедший при жизни писателя, носит Haj
звание «Новый мир». Этот мир простых людей — действительно новый
для турецкой литературы. Ведь до -последнего времени в Турции почти
совсем не было произведений, -показывающих жизнь крестьянства,
которое составляет около 80 процентов населения страны, а Сабахаттин
Али пишет именно о турецком крестьянине.
В различных частях страны живут его герои — батраки и рабочие,
крестьяне и крестьянки. Но где бы они ни жили — в деревне или в
городе __ одинаково безрадостна их жизнь, одинаково трагична их судьба.
Голод — ©от первое ощущение, с которым знакомятся герои Саба-
хаттина Али. Страх перед голодной смертью преследует их всю жизнь.
Маленького Хасана из рассказа «Айран» мучит лишь одна мысль: «Что,
^сли мать в один прекрасный день родит еще одного ребенка и уйдет
через несколько дней на работу, а ему придется кормить еще и этого
незваного гостя?».
Голод заставляет рабочего в рассказе «Доходный дом» послать
своего двенадцатилетнего сына на заработки.
Как живой, встает со страниц рассказа «Метрика» старый
восьмидесятилетний крестьянин. Два его сына убиты в армии, третий погиб в
тюрьме, >и только четвертый сын, вернувшийся калекой со службы,
живет вместе с ним. Деревенский богатей, подкупив суд, отбирает у
старика его маленький участок земли. А старый крестьянин попадает в
тюрьму только потому, что у него не было денег на взятку сборщику
налогов.
В рассказе «Араба» единственного сына и кормильца старой
крестьянки в споре из-за земли убивает сын кулака. Запуганная кулаком
старуха соглашается скрыть убийство, так как иметь дело с властями
кажется ей еще более страшным несчастьем, чем смерть сына.
В своих рассказах Сабахаттин Али с беспощадной правдивостью
рисует жизнь современной Турции: безземелье и малоземелье огром-
463

кого большинства крестьянства, неправый классовый суд,
взяточничество, произвол властей.
Сабахаттин Али зло издевается над теми либеральными
интеллигентами, которые -считают, что лишь просвещение может вывести народ,
из того трагического положения, в котором он пребывает по воле пра*
вящей клики. Какой иронией звучат слова писателя, когда он,
рассказывая об одном «специалисте по крестьянскому вопросу», пишет, что
тот провел два года ib Парагвае для изучения жизни крестьян. Саба-хат-
тину Али не нужно было ездить в Парагвай. Он хорошо знает жизнь
турецкой деревни: в детстве он много ездил по стране вместе с отцом»,
офицером турецкой армии, затем долгое время работал сельским
учителем.
Трагична судьба героев Сабахаттина Али, но не менее трагична в
современной Турции судьба писателя, правдиво изображающего жизнь
своего народа. Примером этому может служить вся литературная и
общественная деятельность Сабахаттина Али. Его книги сжигались на
кострах во время фашистских демонстраций. Сатирическая газета «Мар-
ко-паша», издававшаяся писателем, закрывалась. Его травила вся
реакционная пресса. Против Сабахаттина Али возбуждались судебные
процессы. Во время одного из иих в зал суда ворвалась группа пан-
тюркистских молодчшшв и избила писателя, а полиция так и не нашла
виновных. Сабахаттина Али неоднократно бросали в тюрьму.
И все это потому, что он говорил правду о жизни турецкого народа,,
осмеливался призывать к дружбе с Советским Союзом, разоблачал
реакционных политиканов, надевающих на турецкий народ золотые цепк
«американской помощи», за которую потом придется расплачиваться
кровью.
В начале марта 1948 г. против Сабахаттина Али было снова
возбуждено судебное преследование по делу об издании газеты «Покойный
Марко-паша». Но даже продажный турецкий суд был вынужден за
отсутствием улик вынести оправдательный приговор. И тогда,
бессильные сломить волю писателя к борьбе, заправилы Турции руками
платного агента турецкой охранки убили писателя-демократа.
Это убийство, тайно совершенное еще в апреле 1948 г., было
случайно обнаружено лишь в январе 1949 г. Вдохновителей чудовищного
злодеяния с головой выдала сама реакционная турецкая печать,
встретившая это известие с нескрываемым ликованием.
Турецкая реакция уничтожила выдающегося писателя, произведения
которого являются гордостью турецкой литературы. Она убила
бесстрашного борца за свободу и независимость Турции, потому что
он осмеливался говорить народу правду.
Но правду нельзя убить! Она живет в книгах Сабахаттина Али, при-
зывая турецких рабочих, крестьян и передовую интеллигенцию к борьбе.
^SQlQstr

Q^Q^Q^
ПАМЯТИ В. Ф. МИНОРСКОГО*
Я, может быть, не попаду в тон, но не могу удержаться, чтобы не
сказать несколько слов об умершем востоковеде В. Ф. Минорском.
Конечно, могут возникнуть формальные недоумения, зачем речь о нем
идет на нашем секторе, тогда как В. Ф. Минорский был иранист,
крупный иранист. Мне казалось все-таки, что уместно сказать несколько слов
об этом востоковеде.
В. Ф. Минорский родился в маленьком городке Корчеве б. Тверской
губернии. Сейчас этого городка нет на географической карте, он
затоплен Московским морем. Образование среднее и высшее .получил в
Москве. Окончил 4-ю гимназию с золотой медалью. (На Покровке стоит
.здание в стиле барокко, где, как гласит предание, когда-то венчалась
Елизавета с Разумовским). Высшее образование В. Ф. Минорский
получил на юридическом факультете Московского
Государственного^университета. По окончании университета он поступил в Лазаревский
институт восточных языков. Он был одним из любимых учеников
профессора Крымского. Поступая в институт, В. Ф. Минорский, очевидно,
мечтал о дипломатической карьере. Годы до первой мировой войны прошли
то в Турции, то в Иране. В Иране он близко познакомился с
ультрашиитской сектой «Люди истины» («Ahle hakk»). Работа издана была в
«Трудах Л. И. В. Я.». Потом исследование продолжил в журнале
«Revue du Monde Musulman». Перед самой войной он принял участие в
работе международной комиссии по проведению границы между
Турцией и Ираном. Вместе с представителем Англии он совершил большое
путешествие от русской границы до Персидского залива. Проезжая
около Урмийского озера, он исследовал урартский памятник в Келешине.
Октябрь застал его в Иране. Нужно прямо сказать, что часть
интеллигенции пошла навстречу новой власти, часть ее саботировала, а часть
выжидала. В. Ф. Минорский, вероятно, колебался и не решался приехать
в Россию, а »из Тегерана поехал в Париж. Первые годы в Париже
деятельность его шла в политическом направлении: он печатал в журналах
статьи о сепаратистских тенденциях Закавказья. В первой половине 20-х
годов он поставил вопрос о возможности возвращения в СССР. Со
стороны властей как будто не было препятствий, но в СССР он не приехал.
Будь он в СССР, у него развернулись бы все его способности,
организационные и научные. В Париже он выполнял обязанности
преподавателя персидского языка, он испытывал некоторые лишения, ездил
иногда для преподавания в Лондон. Этот период ознаменовался
появлением ряда научных работ.
Капитан Туманский, долго проживший в Ашхабаде, достал через
бабидов *: старую рукопись Hudud-al-'Alem. Сам Туманский не сумел или
470

не пожелал ее «издать и после революции увез ее в Париж. Рукопись
вернулась к нам и была издана академиком В. В. Бартольдом. Перевод
этой рукописи В. Ф. Минорского .появился в Лондоне в 1937 г. В. Ф. Ми-
норский отличался любовью к кропотливому комментированию.
Во время второй мировой войны 'был найден большой трактат
начала XVIII в. Tazkirat-ul-Muluk, где раскрывался административный строй
в Сефевидскую эпоху. Этот документ имеет значение не только для
Ирана, но и для Закавказья и отчасти для Турции.
Большое значение имеет участие В. Ф. Минорского в
«Энциклопедии ислама», где 'напечатан целый ряд его больших статей об Иране,
который он очень хорошо знал.
Первая его работа — это перевод небольшой книжки Нёльдеке «Die
semitischen Sprachen», который утонул в море примечаний и
комментариев редактора. Арабистам должна быть известна эта книжечка. Он
первый обратил внимание «а поэта Мехмеда Эмина *, на его небольшой
сборничек «Тюркче шиирлери». Тогда у Эмина не было резко
выраженных антирусских и пантюркистских наклонностей. В. Ф. Минорский
перевел этот сборник, прокомментир01вал его. В. Ф. Минорский выступил
с большой рецензией на работу P. Horn, немецкого ученого, о турецкой
литературе.
Остановлюсь «а том, что может нас несколько примирить с его
прошлым. В. Ф. Минорский, очевидно, страдал в отрыве от Родины. На одной
из своих работ он сделал такое посвящение: «Советским востоковедам
в дни великих испытаний». Он внимательно относился >к тому, что
происходило у нас. В вышедшем в 1952 г. библиографическом указателе
значится его перевод работ академика И. Ю. Крачковского: «Над
арабскими рукописями» и «Новоарабская литература». Подготовлен ряд
работ академика В. В. Бартольда: большая работа «Улугбек» и ряд
других работ.
В присланном сборнике для нашего Института востоковедения
приписка В. Ф. Минорского гласит: «Здравствуй, племя молодое,
незнакомое». Так обращаясь чк советской молодежи, он верил, что именно ей
принадлежат судьбы нового советского востоковедения. Я могу
закончить словами: «Прощай, старый товарищ!».
19 января 1953 г.
^lSQlQ^r

QX^Q^(^
ЯН РЫПКА
Мы рады приветствовать сегодня в стенах Московского института
востоковедения представителя славянских народов, чешского ученого
Яна Рыпку. Нам дороги чехи, сыгравшие большую роль и в жизни
славян, и в истории нашего просвещения.
Еще в XVIII в. рождалась в Словакии мысль о единении славян.
Славянофильское течение, долго витавшее в отвлеченных заоблачных
сферах, только после второй мировой войны, шедшей под лозунгом борьбы
за демократические свободы, превратилось в мощную силу; которая
объединяет славянские народы и политически и культурно.
Потом, когда в 70-х годах строилось у нас классическое
образование, для преподавания древних языков, греческого и латинского,
приглашались чехи. Чешские ученые укрепили и кафедры классической
филологии в университетах и в высших учебных заведениях. А дети их
слились с нами и вносили и вносят свою лепту в нашу культуру: вот
в Москве живет руссист профессор Вячеслав Ржига, в Ленинграде была
медиэвист и палеограф член-корреспондент Академии «аук СССР Ольга
Добиаш-Рождественская.
Чешских ориенталистов узнали мы после первой мировой войны,
вернувшей iK жизни Чехословацкое государство. Десять лет тому назад мы
чествовали профессора Б. Грозного, чье имя станет рядом с Шампольо-
ном, говорившего нам о хеттах. Потом он дешифровал протоиндийские
надписи. Нам -приятно слышать, что здоровье его, пошатнувшееся во>
время войны, теперь .поправилось и он скоро хочет одарить «ас новым
открытием — дешифровкой критских письмен.
А вот теперь среди нас профессор Ян Рыпка. В лице Яна Рыпки
заключается счастливое сочетание прекрасного знания персидского и
турецкого языков. Профессор Рыпка — последователь строгой
филологической школы. Исходя из текстологических штудий — изучая рукописи,
он устанавливает правильный текст. Отсюда глубокий интерес к слову,
к лексикографии, будь то .персидское или турецкое, старое или новое.
Слово окружено реальным комментарием. Он поднимает на высшую
ступень истолкования религиозно-мистическую идеологию, пронизывающую
мусульманскую поэзию. В итоге всестороннего охвата памятника,
внешнего и внутреннего, он дает хороший перевод, адекватный подлиннику.
Рыпка — один из немногих, очень немногих ученых на За-паде,
который понимает и ценит поэта Низами. Его переводы части «Хамсэ»,.
«Семь .портретов» выдержали в Праге три издания. Тонкому анализу
восточной поэзии Рыпка учился на турецкой поэзии; Рыпка
продолжает старые традиции одного из своих наставников — профессора
472

Р. Дворжака, который издал в Европе 'первый и, кстати, единственный
диван турецкого поэта, диван «Царя поэтов» — Бакы.
Но между Московским институтом востоковедения и профессором
Рыпкой .протянулась еще невидимая связь. В минувшем академическом
году мы читали на турецком отделении касыду поэта Сабита «Рамаза-
нийе» и во время чтения использовали детальный разбор, пожалуй тоже
единственный в своем роде, и за эту помощь мы приносим ему нашу
благодарность.
Славянский ученый, Рыпка хорошо знает наше востоковедение, его
значение; он часто огорчался, что труды советских востоковедов так
плохо известны на Западе, и по мере сил рецензировал их. Он охотно
предоставляет место на страницах Archiv Orientalny нашим, советским
ученым.
Rossica non leguntur — не стоит читать то, что пишут по-русски,—
недавно, нет, время бежит быстро — когда-то высокомерно говорил один
академик.
Теперь мы громко скажем: Slavica leguntuç — труды на русском и
на славянских языках должны читаться, потому что они несут и науке
и человечеству новые, передовые идеи.
Профессор Рыпка расскажет нам о чехословацком востоковедении,,
и, конечно, обстоятельный обзор трудов Рыпки был бы органическим
дополнением к докладу. Но мы еще встретимся — сегодня ли или завтра,
здесь, в этой зале, или где-нибудь в другом месте мы исправим то, что
нужно бы сделать сегодня.
А сейчас я закончу приветствие словами: «Добро пожаловать, Иван:
Иванович!».
'l^lQsCT

QX^Q^Ç^^
НА ПРАЗДНИКЕ НАУКИ
(Юбилей Афинского университета)
На пасхе в Афинах должен 'был собраться очередной, XVI конгресс
ориенталистов, и греки удачно соединили конгресс с празднествами
ло случаю 75-летия «Национального университета». Отовсюду, не
только из Европы, но Африки (Египта, Алжира и Туниса), Азии (Индии,
Филиппинских островов, Японии), Америки, как Северной, так и
Южной, съехались на конгресс ученые, одновременно делегированные на
юбилей университета; юбилей университета, оттеснивший конгресс на
второй план, выиграл, таким образом, в блеске и пышности, какой
могли бы, пожалуй, в Европе позавидовать старейшие и славнейшие
университеты.
Основанный (В 1837 г. королем Оттоном, университет помещался
сперва в крохотном частном доме, у -подножия Акрополя. На средства,
пожертвованные королем, богачами и филэллинами, скоро для
университета имени Оттона, «Оттонион», было возведено в лжеклассическом
стиле обширное здание. После переворота 1862 г. университет,
возникший милостью короля, был преобразован в «Национальный
университет».
Научное значение университета, впрочем, невелико, да иначе и не
может быть уже потому, что контингент слушателей проходит всего
только шестиклассную школу. Но в общественно-политическом
отношении заслуги университета перед страной громадны. Так, например,
благодаря обилию выпускаемых университетом врачей медицинская помощь
поставлена широко: чуть ли не в каждой деревне найдется один, а то
и два доктора. Учителя, питомцы Афинского университета, обслуживают
не только школы королевства, но также греческие школы Османской
империи.
Общее число студентов достигает 35 тыс.; есть также несколько
студенток (около 30).
В глазах греков университет, проводник «великой идеи» эллинизма,
окружен ореолом благоговения; тем значительнее было поэтому
участие в юбилее чужеземных гостей, представителей иностранных
правительств и ученых учреждений.
В Парфеноне, под ясным небом Аттики, в первый день пасхи,
совпавшей с пасхой 1821 г., которая возвестила грекам зарю духовного
возрождения *, было культурное братание Востока с Западом. «На этой
скале, где во времена Перикла * афиняне воздвигли из золота и
слоновой кости статую богини Мудрости,— говорил в своей речи ректор
университета Лампрос,— новая Греция обращается к вам с первым приве-
-474

том. Младшие оратья ваши, оок о бок с вами несущие светоч знания,
мы гордимся вашим присутствием; но, признаемся, нам казалось, что
первый момент будет тем торжественнее, что здесь вы с не меньшим,
чем мы, благоговением преклоните колени перед тенями наших предков,
создавших Акрополь».
От имени гостей говорили избранные накануне на общем »собрании
делегатов: Колиньон (Франция), Дельбрюк* (Германия), Магаффи
(Англия). Афинской публикой восторженно была встречена речь
Дельбрюка, и не удивительно, потому что оратор уклонился под конец в
сторону политики. Приветствуя новую Грецию, он пожелал возможно более
скорого воссоединения с Грецией Крита, «куда отправился некогда Фе-
сей, чтобы убить врага Эллады Минотавра». Это место речи вызвало
много комментариев и неудовольствия даже между немцами.
Второй день юбилейных торжеств происходил в актовом зале
университета. Зал обратился в живой этнографический музей: среди
черных фраков и сюртуков резко выделялись цветные мантии французских,
английских и американских профессоров, кое-где виднелись на головах
красные фески: то были арабы и турки (между последними и русский
мусульманин, корреспондент татарской газеты «Вакт» Акчурин); индеец
с острова Кубы разгуливал в нежно-голубой куртке; представитель
Дальнего Востока, японец, облачился во фрак...
Заседание открылось речью ректора университета, вкратце
напомнившего историю высшей школы в Афинах. «Выполнили ли мы, однако,
лежавшие на на<с высокие обязанности?» — спрашивает в заключение
ректор, и как красноречивый ответ вереницей потянулись к кафедре
делегаты. Внушительное зрелище представляли делегаты немецкие и
английские. От России говорил (по-гречески) лрофессор Петербургского
университета Ф. Ф. Зелинский; остальные русские делегаты куда-то
стушевались. Собрался было послать приветственный адрес Московский
университет — слух об этом промелькнул даже ib газетах,— но Москва
была нема на афинских торжествах.
Шествие депутаций завершали делегаты греческих школ как в
королевстве, так и в Османской империи.
Было получено также множество телеграмм, но они не были
оглашены. Из России была, между прочим, телеграмма от Академии наук.
Принося делегатам благодарность за поздравления, ректор заявил о
новых пожертвованиях на университет. Так, вдова Г. Шлимана *,
откопавшего Трою, передала в распоряжение университета 3 тыс. драхм
(франков), которые должны идти в премию за сочинение о микенской
культуре.
На третий день торжеств, 28 марта, зал был уже наполовину пуст,—
оставалось только провозгласить имена почетных докторов. Хотя совет
Афинского университета щедро раздавал звание почетного доктора, из
90 лиц только двое русских удостоились этой чести: профессор
церковного права В. Н. Бенешевич и профессор классической филологии
Ф. Ф. Зелинский.
Так закончилась официальная часть празднеств *.
Афины, 29 марта.
'T^lQsCT

QX4 (^e^Q^T4 Q^T4 о^б^о^ро^г4
к постановке ИЗУЧЕНИЯ восточных языков
(Яз опыта преподавателя турецкого языка)
Как бы ни закончились «споры о программе востоковедных школ,
несомненно, что язык должен занимать первое место. «Кто изучил язык
страны, избавился от ее хитростей», — гласит арабская пословица.
Значит, язык — ключ к познанию души народа, и современная жизнь,
быстро перестраивающаяся, требует только, чтобы минимальная
затрата энергии давала максимум «умственного продукта».
Конечно, изучение -восточного языка много выиграло бы и, со своей
стороны, облегчило бы также усвоение и других предметов, если
программа Восточного отдела шла бы вокруг одного стержня, если бы одно,
главное, задание выполнялось и преподавателями языков. Для того
чтобы .прекратилось это старое зло — схоластичная оторванность и
разнобой,— нужно, чтобы восторжествовал комплексный метод. Но он
борется еще за права гражданства в школе. Однако отступления от
традиций внесены уже и на Востоке.
Лекционная система для языков, безусловно, должна быть
отвергнута и заменена «практическими занятиями»; преподаватель, «мастер»,
должен быть инструктором, который направляет и корректирует работу
«ученика». Центр тяжести перекладывается на самостоятельность
ученика, и она непрерывно возбуждается и усиливается. Опытный
преподаватель только регулирует работу, учитывая индивидуальные
наклонности ученика. Годичный опыт домашних переводов — четырех на год —
показал, что в эту сторону и должно быть направлено внимание
преподавателя. Количество домашних работ должно быть увеличено, а
размер их уменьшен, ибо натура человека устроена так, что нередко за
исполнение их принимаются уже в последнюю минуту, когда впору
думать не о тщательной отделке крупного отрывка, а лишь о том, чтобы
сбыть зачет в срок. Сближение сроков поведет к установлению
непрерывного надзора; то, что ученик узнает, немедленно будет использовано
для следующей, очередной, работы. Рост будет планомернее, ровнее, а
стало быть, и прочнее. Но работа должна фиксироваться письменно.
Перевод письменный, требуя точного и ясного понимания текста, сразу
обнаруживает, насколько постигнут внутренний строй и дух языка,
между тем как обыденное домашнее устное приготовление к урокам
(которое также идет своим порядком) заслоняет лабораторную работу,
мелочи и нюансы затушевываются, а то и исчезают из поля зрения. Там
построено все на доверии, на всре в «сознательное отношение, здесь —
активный контроль, вскрывающий индивидуальные дефекты.
Действенная воля ученика — первая гарантия успеха. Но слабым
пунктом, всегда тормозившим изучение языка, являлась скудость учеб-
476

шой русской литературы. Несмотря на географо-физическую и
культурно-политическую близость к Востоку, налагавшую обязательства,
Восток был нам плохо знаком. Чтобы взять пример из практического
восточного языковедения, иллюстрирующий наше равнодушие и
отсталость, скажу, что Германия, например, за время мировой войны,
собственно за три года (1915—1918), выбросила на книжный рынок свыше
50 руководств по изучению турецкого языка, тогда как пособия,
выпущенные в России, или не закончены, или не пригодны, или устарели (уже
в момент печатания) и общее число их незначительно (всего какой-
-нибудь пяток). Зайдет ли речь о грамматике, хрестоматии, разговорах
или словаре — всюду картина будет неутешительная. Отсюда вытекает
значение западноевропейских языков; цель ученика — восточный язык
превращается в стимул для интенсивного изучения языков западных.
И может быть, когда кругом пустыня, не столько важна для начала
наличность хорошей грамматики (грамматика изучается не «сама по себе
и не для самой себя», это лишь средство, инструмент, помогающий
анализу текста), сколько хорошая хрестоматия, которая создает
благоприятную психологическую обстановку. Тексты должны быть
подобраны так, чтобы заинтересовать и увлечь ученика содержанием; а
начальная хрестоматия должна заключать коротенькие законченные отрывки,
быстро вознаграждающие усилия ученика, который легко утомляется и
устает. Предполагая слабое знание страны, преподаватель чтением
языковым должен восполнять пробел, для того чтобы хрестоматия служила,
так сказать, введением в страноведение. То есть наряду со статьями
политико-экономическими, отражающими современные настроения,
перед учеником должен быть развернут и быт страны. Тогда у него
пробудится тяга к Востоку и, сидя в Москве, он приобщится к подлинному
знанию Востока.
Но для того чтобы воля /и материал были целесообразно
координированы, преподаватель должен отвечать педагогическим требованиям.
Строго говоря, здесь еще идет кустарничество или, в лучшем случае,
искание путей; не осознана потребность в специальной .педагогической
подготовке. Преподаватель должен хотеть и уметь передавать
слушателям знания. Объективные указания, инструкции, пожалуй, мало
помогут, если преподаватель мертв духом. Для преподавателя-практика,
который в тепличной атмосфере учит улавливать звуки чужой речи и
передавать собеседнику-иностранцу свои мысли, внутренний пыл
©двойне необходим. Все зависит от того, насколько преподаватель умеет
держать аудиторию на вожжах, насколько постепенно вносит он
осложненное^ речи; словом, все зависит от метода, если не научно
разработанного, то инстинктивно улавливаемого. Ясный 'и твердый подход
преподавателя теории или практики должен внушать ученику
непререкаемую веру в авторитет учителя.
Как преподаватель турецкого языка, озабоченный прежде всего
правильной постановкой языка турецкого, я должен подчеркнуть и
значение языка арабского. Когда-то османский историк Ахмед Джевдет-паша
отозвался о языке турецком, как о красивой девушке, которая,
разодевшись, в персидский (я сказал бы: арабо-лерсидский) наряд,
разгуливает в греческих лугах. Со времени восстановления в Турции
конституции (в 1908 г.) турецкий язык претерпел большие изменения;
национальная революция, проникающая все стороны жизни, захватила и язык,
который подвергся упрощению; а иностранному — арабо-персидскому
элементу объявлена война. Пока это носит все-таки декларативный
характер. Публицистика, оперирующая политико-социальными 'понятиями,
втянутая в круговорот европейских идей, -прибегает и долго еще будет
477

прибегать к словам иностранным — арабщина не может быть скоро
изжита. И временно, пока этот процесс не закончен, знание арабского
языка необходимо. Его роль — служебная, в нем заключена хорошая
гимнастика для ума, облегчающая понимание сложного текста. Но,
преследуя цели вспомогательные, преподаватель арабского языка должен,
насколько возможно, обучать грамматике на текстах (задерживаясь
только на том, что важно для языка турецкого), тексты должны
раскрывать смысл мусульманской (религиозной) культуры, которая так
долго властвовала над умами турок.
Разумное соединение трех элементов — действенной воли, удачных
учебников и хороших преподавателей — ив двухгодичной
востоковедной школе должно дать работников, «ладно скроенных и крепко
сшитых».
'Ъ*Щ<&(^

QX^G^(^
ЧЕМУ УЧИТЬ И КАК УЧИТЬ? *
Я стою на кафедре, как подсудимый, которому нужно дать ответ,
зачем он взялся рассуждать о чем смыслит мало. Я мог бы заметить,
что «сам собою дошел, собственным умом», но вы знаете, городвичий,
мужик трезвый, очень неблагосклонно смотрел на вольнодумство Ляп-
кина-Тяпкина, да только ли на его вольнодумство? Меня поддержала
бы, конечно, помещица Простакова. Доморощенный портной смиренна
докладывал, что он учился самоучкой, но взбалмошная баба кричала:
«Так разве необходимо надобно быть портным, чтобы уметь сшить
кафтан хорошенько... Портной учился у другого, другой у третьего, да пер-
воет портной у кого же учился?». Как устоять против этих доводов!
Конечно, за время длительного преподавания и у меня накопился
кое-какой опыт, но методист я плохой, и преподавал я как бог на душу
положит. Я—эмпирик. И если я скажу что-нибудь толковое,
вразумительное—спасибо предшественникам, наследие которых отложилось у
меня, а вздор — вот это уже от «собственного ума» — не обессудьте: «Tu
Tas voulu Georges Dandin».
* * *
Изучение языков после Октябрьской революции развернулось у нас
невиданным размахом. Язык поднимает культурность нашей страны;
язык выполняет большое общественно-политическое задание. Для того
чтобы догнать и перегнать Запад, нам нужно сначала освоить культуру
Запада, и здесь первое место принадлежит языку, осведомителю
уровня, на котором она находится на Западе. Восток расценивает язык
проще, практически: «Кто изучил язык страны, избавился от ее
хитростей»,— учит арабская пословица; турки — может быть, они хитрее? —
говорят, что «через язык бедняк становится богатым». Так или иначе,
Восток тоже поощряет изучение языка, обещая большие выгоды.
Словом, знание языков открывает перед нами историю человечества,
духовную и материальную. Для нас доступны памятники
художественного слова народов Запада и Востока, доступны высоты мысл'и,
философской и научной; достижения техники.
Язык служит могучим средством не только для молчаливого чтения
слова, но и для живого общения между людьми. Язык учит
воспринимать слово и зрением и слухом.
1 Вступительный доклад, прочитанный 10 апреля 1946 г. на методической
конференции Московского института востоковедения.
479

Московский институт востоковедения, как языковый ©уз, должен
дать хорошее знание языков; одного восточного и одного западного; на
нем лежит двойная задача, теоретическая и практическая, он должен
научить понимать то, что читает студент, йаучить также вести устную
беседу. Эту миссию выполняют преподаватели западных и восточных
языков, и нужно сказать, что в этом соревновании — в почетном
соревновании приобщать людей к культуре — восточники отстают. Между
восточниками и западниками * залегла пропасть, во всяком случае,
большой разрыв. Я, конечно, говорю о том, что мне больше знакомо — о
языках Ближнего Востока. Методически восточники подкованы хуже.
Вот я — старый филолог, вопросы методики ни на
историко-филологическом факультете Московского университета, ни в Лазаревском
институте восточных языков не затрагивались. Лазаревский институт
отмахивался от дидактики; начальству, вероятно, казалось, что его
питомцы предназначены для дипломатии, что Они будут вершить или
направлять внешнюю политику на Ближнем Востоке, хотя—увы! —
только единицы попадали в Министерство иностранных дел. Почему так
был равнодушен университет, готовивший, по существу,
преподавателей для средней школы,— не знаю.
Но и в советском вузе продолжается старая порочная традиция,
поддерживающая средостение, мы, восточники, часто уклоняемся от
сближения с западниками. Мы как бы противопоставляем Восток
Западу. «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток и им никогда не
сойтись»,— говорит Киплинг, но ведь он ошибается: когда-то свет шел с
Востока, культура Запада оплодотворена и обогащена Востоком, но вот
теперь Запад наступает на Восток, хочет нести ему освобождение, и
вековое отчуждение между Востоком и Западом сглаживается. И мы,
восточники, могли бы кое-чему поучиться у наших товарищей —
западников. Для этого должна быть установлена и организационная связь —
объединение преподавателей в аспекте лингвистическом (языковом), оно
приведет к единству методов преподавания. Западники проходят
образование в специальных педагогических вузах, методика в их
образовании занимает большое место.
Очевидно, до тех пор пока восточники — люди, избирающие для себя
профессией преподавание восточных языков,— будут обособлены, пока
не изжито это зло, будет страдать преподавание восточных языков.
Конечно, и графика (но у турок уже латинизированное письмо), и строй
восточного языка (здесь синтаксис турецкого языка сложнее) сразу
ошеломляют человека, однако объективные трудности преодолимы, мешает
субъективная предвзятость, может быть, какая-то гордыня,
пренебрежительно взирающая на преподавателя западных языков. Вот потому-то
и отстают восточники, хотя количество часов, отводимое на изучение
восточных языков, почти в два раза превышает часы западноевропейских
языков.
Целеустанов'ка Московского института востоковедения — подготовка
грамотных референтов-переводчиков — задача практическая. Однако
институт не есть средняя школа, а высшее учебное заведение, и голый
практицизм не должен превалировать.
Институт востоковедения должен выпускать не простого
практического работника, который только и может переводить и говорить — да
еще иногда возникает вопрос, удовлетворяет ли он этим требованиям?
Между тем окончивший среднюю школу поступает к нам как бы в
одиннадцатый класс, он видит, что здесь приемы преподавания
остались те же. Загруженный «уроками» по языкам восточным и западным,
он переносит школьные навыки, зубрежку и на дисциплины философ-
480

ские, социально-экономические и др., и ток идет учеба все пять лет.
От практицизма страдает не один язык.
Обучение языку должно быть построено на научной базе, т. е. в -нем
должны быть элементы фшюлогичности, научности. И это нужно не
только для языка, но и для общего развития, иначе большое .количество
языковых часов, да еще используемых нерационально, может подавлять
мышление и, превращая студента в школьника, отнимает у него время
для серьезной работы над общими дисциплинами. И на востоковедном
вузе XX в., на советском вузе, который должен прививать студентам
передовую науку, откладывается печать старой школы, о которой
основатель современной дидактики Амос Коменский говорил, что «умы в
школе питаются шелухой слов».
Как же избегнуть этого? Как сделать, чтобы ученик средней школы,
приходя в институт, сразу же почувствовал, что он — в вузе и что
методы преподавания и изучения отличны от средней школы.
Для этого аудиторная работа должна быть перестроена; изучение
языка должно быть осмысленно. Мне кажется, нужно ввести ряд
пропедевтических курсов.
С одним из таких курсов у нас случилась — и долго продолжалась —
странная история. До войны, в 1940 г., 'когда происходил «очередной»
пересмотр учебного плана, дирекция, уступая настроениям
преподавателей-лингвистов, декларировала введение общего языковедения, и,
кажется, предполагалось, что курс будет обязательным. Два года тому
нагад институт стал, как сказочный богатырь, расти не по дням, â по
часам и из трехгодичного вуза превратился в четырехгодичный, потом
в пятигодичный. Общее языковедение, естественно, должно было занять
подобающее ему место в -сетке расписания. Однако неожиданно было
оно объявлено факультативным предметом. И, как водится, мы
подумали, что вина падает на дирекцию, защищавшую проект. Но вот
несколько месяцев назад была организована — которая по счету? —
комиссия, опять ло пересмотру учебного плана. Тем не менее общее
языкознание опять осталось за сеткой, хотя в комиссии были и языковеды.
Я взываю к научной общественности, чтобы она подтвердила
безусловную обязательность общего языковедения она первом курсе.
Недопустимо, чтобы в Институте востоковедения — языковом вузе — слушание
этого предмета было предоставлено «свободному волеизлиянию»
студентов. Я должен оговориться: студенчество лучше понимает пользу —
необходимость этого курса, и спрос на учебник Р. Шор и Н. Чемоданова
большой. Общее языковедение дает представление о жизни
человеческого слова; 'изучая конкретный восточный язык, студент видит в нем
звено цепи языков, связанных единым глоттогоническим процессом.
Неужели мне нужно напоминать о К. Марксе, который благодаря
пониманию существа языка, его происхождения, развития и структуры
изучал легко языки. Во время Крымской войны он собрался изучать
арабский и турецкий языки. Вот тогда уже он бы нас пристыдил!
Следом за общим языкознанием должно идти введение в
восточную — соответственно отделению — филологию *. В дореволюционной
школе введение предваряло изучение языка; и у нас в текущем
учебном году под этот пропедевтический курс выделено из общего числа
два недельных часа.
Я смотрю на преподавание со своей колокольни и спрошу, не было
бы рационально объединение на этом курсе студентов турецкого и
уйгурского отделений? Тогда какая-то кафедра, турецкого или
уйгурского языка, выиграла бы и двумя часами, освободившими
преподавателя, могла бы укрепить слабый, отстающий участок.
.31 В. А. Гордлевский
48!

Сложнее постановка фонетического курса, давно уже составляющего
органическую часть преподавания на западной языковой кафедре.
Значение физиологических условий образования звуков, их артикуляции
должно выправить произношение, дать ему «национальную» окраску.
Усвоив грубое, приблизительное произношение, студент «свято хранит»
его и, если попадает на Восток,— хорошо, если только будет удивлять
или вызывать скрытую улыбку или насмешку, а то, может быть,
натолкнется и на непонимание.
Языки »в институте должны изучаться во всем многообразии
словесном, т. е. слово должно изучаться ка»к категория грамматическая и как
категория «идеологическая».
Мне бы хотелось, чтобы на .первом курсе был краткий охват
грамматики (морфологии и синтаксиса), а на старших курсах шли бы уже
более сложные концентры. Таким образом, грамматика проходилась бы
в полном объеме; может быть, ставились бы специальные курсы по
синтаксису, стилю и т. д., но сложное изучение грамматических явлений
идет на' разборе сложных текстов; вообще сложные, трудные тексты
в аудиторной работе должны преобладать.
Создатель языка — народ. Изучается не только язык литературный,
язык интеллигенции; необходимо знакомство и с диалектами. Так
разъясняется грамматика нормативного языка, черпающая основу из
народного языка; так прокладывается и путь к крестьянину. А мы
начиняем студента текстами современными, часто специальными. Конечно,
понимание политическо-экономических текстов необходимо в первую
голову. Студент должен разбираться в газетах, отражающих обстановку,
в которой он работает. Но леред студентом должна быть раскрыта
также красота и богатство художественной литературы; уже на первом
курсе студенты спрашивают, что представляет собой литература народа,,
язык которого он изучает, что знают друг о друге народы, советский
и восточный. И этот пыл, пока он не потух, нужно всячески
поддерживать.
На первом плане стоит народная литература — живой родник
художественной литературы. Памятники устной словесности и не так
засорены иностранными лексическими элементами (затрудняющими чтение),
и понимание их часто доступнее и внешне; а главное, они пробуждают
любовь к народу и тем стимулируют изучение языка, .потому что и там,
на Востоке, сердца волновались общечеловеческими чувствами, и
выражение этих чувств овеяно народной поэтикой.
Должны быть показаны лучшие образцы и художественной
литературы. Студент увидит, как иногда — а может быть, долго — заглушалась
народная стихия и как потом, когда пробуждалось национальное
сознание, вновь прибегала интеллигенция к народу, чтобы обрести там силу;
вне народа нет ей спасения; будет тусклое прозябание, не жизнь.
И страна поблагодарит нашего питомца, если он сумеет дать хороший
перевод художественного произведения, дать почувствовать значимость
этой литературы.
Однако от него требуется .понимание действительности; эстетический
анализ — посторонние интересы не должны заслонять реальных задач.
Как референт-переводчик, он должен уметь ясно и точно воспроизвести
языковый текст: и цветистую газетную статью, и сухой официальный
документ, и т. д., дать обзор статей или эксцерпт и краткое содержание.
Он должен быть хорошо натренирован, чтобы ведомству не нужно было
с ним долго нянчиться, он сразу входил бы в учреждение как человек
знающий, что и как ему делать.
Теперь, когда число востоковедных вузов, курсов увеличивается,
482

когда ведомства или министерства создают школы, которые для них под-
готовлчют кадры, и только для них,— положение Московского
института востоковедения усложняется: программа института, рассчитанная
на удовлетворение разнообразных заказчиков, невольно приобретает
экстенсивный характер, в ней отсутствуют элементы интенсивного
изучения. У абитуриента ведомственной школы нет широкой
востоковедческой базы, но он зато лучше знает ту дисциплину, которая определяет
специфику ведомства и которая в его вузе, конечно, изучается глубже.
И стоит, кажется, подумать над этим, чтобы не быть побежденным
соперниками: Московский институт востоковедения, преследующий и
теоретические и практические цели, не может быть филологическим вузомг
но ом полностью не может отвечать и требованиям отдельных
министерств: в нем всего понемногу, а курс обучения пятилетний, как и в
ряде ведомственных вузов. И только обширность задач, .которые
поставила перед нами послевоенная мировая обстановка, даст применение
знаний тех, кто посвятил себя изучению Востока, может оправдать
программу Московского института востоковедения.
Необходимым условием для высокого качества референтско-перевод-
ческой работы должно быть хорошее знание русского языка.
Преподаватель восточного языка временно должен продолжать то, что
выполнял ч средняя школа, он должен повышать культуру русской речи, как:
устной, так и письменной. Но не бесполезна была бы 'и организация,
специальных курсов русского языка.
Лабораторная работа над исправлением письменных переводов, как:
со стороны грамматики, так и со стороны стиля, должна быть
непрерывной. Исправленный перевод перерабатывается и снова
переписывается— та-v техника перевода совершенствуется, и это может быть
достигнуто, если студент неуклонно следит за собой и старается не повторять
тех ошибок, которые были ему указаны и объяснены.
Но этот вид работы не ограничивается простыми переводами илиг
даже реферированием, необходимо писать доклады, научные реферата
и на темы литературоведческие, они возбуждают мысль, развевают
самодеятельность— словом, необходимо активное участие в занятиях.
Однако если бы потребовалась четкая передача на восточный язык:
сложного текста, боюсь, это было бы для нашего студента еще трудно;
во всяком случае, нужна была бы ретушевка или редактура
специалиста или человека, для которого восточный язык — родной язык.
Больший или меньший успех изучения языка зависит от ряда
причин. Немалое значение играет количество и состав слушателей —
например, их однородность; и, кажется, я находил бы правильным
перебрасывать слушателей из одной группы в другую, тогда устранялось бы
неизбежное торможение. Если даже после этого группа получила бы
середняцкий облик, все же преподавание пошло бы ровнее, группа не
ощущала бы сковывающего действия от присутствия сильных
товарищей. А сильная группа, оторвавшись от массы, могла бы быстро пойти
вперед, она превратилась бы в ударную труппу, которая к концу учебы
дала бы отличные показатели.
Метод преподавания, конечно, важный фактор успеха. Коменский
говорит, что нужно «учить сокращенно, приятно и основательно».
Сформулировать-то мысль легко, а вот как ее воплотить. Когда однажды во
время «проработки» преподавателей — был такой период—у одного
профессора-медика спросили, какой же метод он предпочитает, он
отвечал: всякий метод, который ведет «к цели. Я только бы прибавил:
кратчайшим путем.
Наша советская школа допускает тоже все методы и не признаег
31*
48#

исключительности ни за каким методом; отовсюду нужно брать полез*
аое; из всего опыта, накопленного веками, брать нужно правильное, все,
что отвечает конкретным условиям работы — пригоден и эвристический
метод, закрепляющий грамматику, ибо он заставляет слушателя
задуваться и сделать верное заключение.
Все хорошо; нужна только мера. Однообразие приемов утомляет, уже
старая дидактика рекомендует разнообразие. Но у преподавателя
должен быть еще индивидуальный подход к слушателям; он должен их
знать, внимательно наблюдать за ними, проникать в их склад,
умственный и душевный. Между слушателями и преподавателями должны быть
внутренняя близость :и понимание. Так построена была уже «новая
школа» Августина; в «Исповеди» он дает блестящее описание учеников
м приемов обучения. Учитель — инструктор, руководящий в «цехе»
работой, это — мастер, которому вверено образование (и воспитание)
учащихся, художник, формирующий сырой материал. И как бы
превосходны »и были методы, все идет прахом, если у преподавателя нет
внутреннего жара. Ах, как вянут слушатели на занятиях равнодушного
преподавателя!
Но вот теперь хочу я обратиться к больному, слабому месту нашей
работы — к устной речи. Амос Коменский говорит, что правильно
поставленное обучение должно быть 'природообразно; отсюда вытекает,
очевидно, значение устных навыков, если речь идет об изучении языка.
Чтение и понимание текста доступно и глухонемому: мы должны рас-
жрыть рот нашему студенту. И здесь опять обнаруживается разрыв
между восточниками и западниками. На западной кафедре один
преподаватель ведет и теорию и практику. Мы, восточники, отделяем себя
и с гордостью часто говорим: «Я — теоретик, и преподавать практику
мне не к лицу», но, собственно говоря, за этим иногда кроется
недостаточно хорошее владение устной речью. Вот этим вызывается наличие
^'же на младших курсах двух преподавателей, что лодчас снижает
успеваемость. Между преподавателями образуются «ножницы», и они тем
больше расходятся, чем невнимательнее преподаватели друг к другу.
На младшем курсе полезны и наглядные пособия: тогда
воспринимаются и проще и тверже не слова, а реальное содержание; я часто
что-то понимаю Коменского, но у него, кажется, и теперь неплохо
поучиться: его труд («Orbis sensualhyn pictus») «Видимый мир в
картинах» или, как переводил в XVIII в. Новиков,— «Свет в лицах»,— ясно
говорит о его педагогических приемах.
Построенное на простых, бытовых словах и на простых
грамматических правилах, содержание практики на первом курсе было бы
прочным фундаментом, на котором на старших курсах возводилось бы
стройное здание устных речевых навыков. И если преподаватель теории
следит внимательно, а преподаватель практики исполняет указания
«старшего» товарища (да он и сам должен быть заинтересован), тогда оба
преподавателя, общими совместными усилиями внедряя и лексику и
правила, подвели бы -студента к сочетанию теории и практики. Мне
припоминается успех, достигнутый у нас в 1941 г. на первом курсе Е. С. Ге-
новой, правда, то было в одной только лруппе, и группа была сильная.
На старших курсах материал, преподносимый теоретиком, все более
и более усложняется, а преподавателю практики все труднее и труднее
его обрабатывать — здесь расхождение между преподавателями
раскрывается вовсю. Устная речь у студента еще скована, он не поспевает
мысленно, словами восточного языка передать текст, читаемый на
занятиях теоретика. Поэтому на старших курсах преподавателю практики
должна быть предоставлена «автономия»: у него своя, самостоятель-
-484

ная, программа, разработанная и одобренная; следуя ей, он учит
студентов устной речи на бытовые темы и на темы
общественно-политические, военные и др. Для укрепления устных навыков студенты делают
доклады и на темы, подготовленные дома; делают доклады и
экспромтом; они как-то —с голоса, хотел бы я сказать,— без книги или газеты,
переводят с русского языка на восточный и наоборот.
Конечно, обязательно, чтобы среди преподавателей был и «туземец»,.
только от него и услышат студенты подлинное произношение, подлинную*
нескованную, насыщенную идиомами речь. Было бы хорошо, если бы
практик на старших курсах читал курс, как это пробовал, кажется,,
одно время делать у нас А. М. Шамсутдинов *. На старших курсах на
занятиях практикой язык русский должен исчезнуть.
Анекдотически звучат стро-ми, прочтенные мною у В. И. Чернышева.
Во время восстания декабристов, когда в Патриотическом институте
услышали залпы орудий, начальница собрала воспитанниц и обратилась
к ним с речью: «Девочки,— сказала она,— это господь бог наказывает
вас за ваши грехи, а самый главный и тяжкий грех это то, что вы не
говорите по-французски, а точно кухарки болтаете по-русски».
Вот и я вас прошу, посоветуйте, какие средства могли бы мы
использовать, что заставило бы наших студентов забыть временно
русский язык и говорить на восточном языке!
«Лошадь надо кормить»,— изрек однажды гласный, слушая в
земском собрании бесконечные прения о сельском хозяйстве. Час классньх
занятий требует полтора часа домашней проработки, но для этого
нужна, »конечно, хорошая языковая «аппаратура».
И мы страдаем от того, что у нас нет учебников, не то что
стабильных, а так и неодобренных, и пробавляемся больше все стеклографией.
Пятилетний план научно-исследовательской работы, составленный
институтом, вероятно, восполнит сколько-нибудь этот волнующий пробел»,
от которого стон идет по восточным вузам.
Поскольку основы речевых навыков должны быть заложены на
первом 'курсе, у преподавателей первого курса должен быть учебник,
устанавливающий границы круга, в котором они отсиживаются в течение
года. Скучноват, может быть, местами учебник, но «поверьте,— заметил
ходжа Насреддин,— все это читается не для того, чтобы веселить душу»,,
и древние люди говорили, что «корень ученья горек, а сладок плод!»*
Неизбежная сухость учебника может быть — со второго семестра —
выправлена чтением легких анекдотов. Но и текст этих занимательных
анекдотов подвергнется адаптации. Я слышу, адаптированный текст
должен быть изгнан. Хорошо, допустим, правы противники адаптации,
но тогда, чтобы быть последовательными, они еще сильнее и страстнее
должны ополчаться на тех преподавателей-црактиков, для которых это
не родной язык: они «протаскивают и неправильное произношение, и
неправильные обороты и т. д. Тогда пришлось бы кое-где свернуть
практику: на японском отделении, например, практик-национал «был да
сплыл».
Когда первый языковый концентр усвоен, на нем легко отлагаются
обильные тонкости, грамматические, идиоматические, стилистические,
которые могут быть постигнуты, конечно, только на оригинальных
текстах. Комментирование текстов, естественно, подсказывает -потребность
в разнообразных пособиях по теории словесности, по поэтике; по стилям
речи, от народного красочного склада до строгого официального языка;
по содержанию и т. д.
Полезна книжка для домашнего чтения, где легкий текст
сопровождается объяснениями, здесь же и постатейный словарь, или алфавитный
485

словарь-глоссарий. У нас делалась раз такая попытка, не доведенная,
однако, до конца: аннонсированный в предисловии к сокращенному
изданию романа Якуба Кадри * («Yaban» — «Чужак») комментарий так и
-не увидал света. А за границей этому уделяется большое внимание.
Недавно В. Ф. Минорский прислал мне книжку из серии «Lund
Humphers Modern Language Readers», составленную H. Виттеком, немецким
ученым, скитающимся по чужим землям, то в Турции, то в Америке
или Англии.
В книгах для классного чтения у нас ощущается острая нужда; но,
отбирая материал для хрестоматии, составитель должен думать о его
устойчивости, чтобы не погиб его труд от быстрой смерти: отсюда ясно,
скоропреходящие, быстро стареющие—пусть и актуальные — темы
читаются по газетам. Испытание временем может выдержать документ,
страноведение, художественная литература, как устная, так и
письменная, общие статьи, определяющие план хозяйственно-экономического
строительства на длительный срок, и т. п. А пока у нас нет учебников,
«а помощь может .прийти западная педагогическая литература, и здесь
студенту становится ясным и вспомогательное значение западноевро-
лейского языка.
«Домашняя» работа студента может протекать успешнее — в стенах
института —в языковом кабинете. Стоит ли ломиться в открытую дверь
и доказывать, что нужна специальная комната, где во всякое время
собираются и спокойно занимаются и преподаватели и студенты.
Конечно, и то хорошо, что есть кабинеты страноведческие, кабинет
западной кафедры. Теперь черед за созданием 'восточных языковых
кабинетов. Кабинеты должны быть освобождены «от постоя» — от групповых
занятий. Они находятся в распоряжении кафедр, там «для оказания
первой помощи» сидит лаборант. Там должны быть книги, наглядные
пособия; пластинки, фонозаписи, воспроизводящие текст урока, речь
преподавателя, наконец, радио, уносящее слушателя на Восток, в ту
страну, которую он изучает. Когда все это устроится, когда мечта о кабинете
боплотится,— боюсь и подумать; дирекция скажет: «Потерпите еще
годика два, вот выстроено будет здание для института и тогда все это
будет». Ну, что ж, мы, восточники, знаем мудрость Востока, которая
предостерегает от спеха; однако мы не хотели бы быть и
«постепеновцами».
В кабинете, согласно распорядку, студент встречает и
преподавателя. Преподаватель дает методические указания, учит, например,
студента, как пользоваться словарем — а ведь и оканчивающие хватают
иногда в словаре первое попавшее значение «и потом удивляются, что
в фразе нет никакого смысла; он учит студента, как разобрать сложный
текст, как нужно заниматься. Консультации у нас происходят частенько
перед экзаменами, мы стараемся натаскать студентов, но (Важно в
течение учебного года научить студента, и тогда исчезнут штурмовые,
авральные работы, эффект которых кратковременен.
Наконец, казалось бы, простые мелочи механизма, но они вредят нам,
объективны ли эти моменты, или субъективны, и могут ли быть
устранены — не знаю.
Институт по необходимости работает в две смены, но ближневосточ-
ники, перенесенные на вторую смену, от этого страдают. Бесспорно
кажется, что для занятий необходима свежая голова, и утренние часы,
конечно, более подходящи.
Порочный грех, значительно снижающий эффективность учебы — и
как нам от него избавиться! — это неслаженность расписания. «Процесс»
занятий не рационализирован.
486

Языки отдаются в жертву преподавателям общих дисциплин, идущих
штоком, эти преподаватели лимитируют время. Иногда у нас четыре
часа по языку восточному, а может быть, если случится и западный
язык.— и все шесть часов, словом, языковый день, от которого устает
голова, а иногда наоборот — ни одного языкового часа, словом, «то
густо, а то и пусто». Языковые часы должны быть распределены
равномерно и последовательно: занятия практические должны идти
непосредственно за теорией, а не то чтобы вразброд: то подряд теория, то
практика, а между ними — провал.
Выращивая продукцию в тепличной обстановке, мы имитируем
подлинную жизнь Востока, чтобы облегчить »студенту первые шаги на
Востоке, когда на него хлынет поток слов, от которых он сперва, быть
может, и откажется, предполагая, что джинны — духи — перенесли его в
какую-то неведомую страну.
Так внутри института идет изо дня в день будничная работа. Но
время от времени она выносится на общественный просмотр.
Устраиваются общественные проверки того, чему мы научили студента. На
языковых вечерах раскрываются знания студентов: выступают декламаторы,
актеры, звучит исключительно восточная речь. Быть может, мы
заставили бы и себя и студентов более тщательно изучать язык, так как на.
этих вечерах могут присутствовать и представители тех ведомств, для
которых мы готовим студентов, они отбирают нужный им «товар».
Но чтобы придвинуть к студенту Восток, нужно, чтобы и
преподаватель тоже знал Восток, и не только из книг. Образование испокон
века завершалось путешествием: «Не тот знает, кто много жил, а тог,
кто много путешествовал», — говорит турецкая пословица.
Путешественникам обязана наука открытиями, географическими, этнографическими,
лингвистическими и т. д.; наблюдая страну, они сохранили нам живые
обломки старых этапов или пластов истории человечества. Китаец Чжан-
цянь, грек Геродот, араб Ибн Баттута, позволю все-таки прибавить и
турка Эвлия Челеби,— список путешественнике^, продолженный,
превратился бы в поминальный синодик,— и все они подтвердят о пользе
путешествия. А если нужна «ученая справка», то Амос Коменский,
построивший систему образования, на конечной, четвертой ступени
помещает академию (т. е. высшую школу) и путешествие.
До революции у нас распространен был преимущественно
французский язык, преподаватели (точнее преподавательницы) во время
каникул отправлялись во Францию и слушали курсы, 'которые организовала
для иностранцев «Alliance Française», впервые, кажется, в 1894 г. Так
Франция вела культурную пропаганду, и это была умная политика.
Еще более необходима поездка на Восток для восточников, потому
что восточные языки сложнее. Мне кажется, что право на посылку имеют
и языковеды, преподаватели и аспиранты. Мы оставляем для
подготовки лучшую молодежь, и за границей они не ударят лицом в грязь, а
знакомство с Востоком необходимо, оно даст плоды, которые скажутся
быстро на наших работниках на Востоке.
Если в силу каких-либо соображений заграничные командировки
временно исключаются, то у нас есть «суррогат» — посылка в
национальные республики, преддверие Востока, приближающие нас к
стране, которую мы изучаем.
Но прежде чем за границу посылать аспирантов, нужно упорядочить
их подготовку здесь на месте. Московский институт востоковедения есть
все-таки учебное заведение, и общая подготовка, лингвистическая и
литературоведческая, должна быть унифицирована, объединена в мощ-
лом научно-исследовательском институте, и только восточный уклон
487

аспиранта контролируется его руководителем — куратором; так скорее
аспирант института восполнит общие дефекты, неизбежные в вузе, у
которого направленность в сторону не филологии, а практики.
Кроме того, поскольку аспиранты предназначаются для
преподавательской работы в институте, они должны быть вооружены
методически, они должны прослушать курсы дидактики и педагогики.
Педагогическое невежество слушателей университета давно
беспокоило умы ревнителей просвещения. Так, уже И. Г. Шварц, друг
Новикова, ратовал (в 1779 г.) за создание ,при Московском университете
учительской семинарии; он и преподавал в университете педагогику. Но и
через 100 лет Министерство народного просвещения толклось на том же
месте: как-то нужно было помочь начинающим препода!вателям, но что
нужно было сделать — так и не решили. В историко-филологических
институтах все-таки находило какой-то выход сознание необходимости
педагогической подготовки преподавателей средней школы.
Я родился в Финляндии, окончил русскую гимназию в
Гельсингфорсе, потом меня уговорили .поступить в Нежинский
историко-филологический институт, но я оттуда бежал сразу же, даже не переночевав.
Однако у меня -сохранился почему-то какой-то острый интерес к институту и
издали следил я, что там делается. Там готовили для гимназий
преподавателей, собственно, древних языков: греческого и латинского.
Студенты четвертого курса присутствовали на уроках в гимназии (при
институте), потом давали пробные уроки, которые публично разбирались
преподавателями — так .происходил педагогический практикум,
практические занятия по курсу дидактики, который они слушали в институте.
В течение трех лет аспирантуры — а это срок небольшой и для
пользы мог бы быть увеличен — аспирант должен сдать кандидатский
минимум и защитить диссертацию, и загружать его педагогической работой
нецелесообразно. От этого терпит ущерб аспирант, у него отнимается
дорогое кровное время, и может ли еще дать положительный
результат преподавание человека, только что соскочившего со школьной
скамьи. Конечно, в исключительных случаях допустимо отступление от
этого положения. Хорошая смена обеспечит исполнение задач, лежащих
на советском востоковедении.
Кажется, все исчерпано: я хотел затронуть проблемы, от которых
зависит качество учебы, но конечно, «от суждения до исполнения еще не
так близко»,— как говорил Пирогов *.
Во всяком случае, для успеха нашего общего дела нужна воля и
энтузиазм студентов и преподавателей.
'is&l&œr

РЕЦЕНЗИИ

0X^0*^0^^
РЕЦЕНЗИИ
Е. J. W. Gibb. A History of Ottoman Poetry, London, vol. I,
1900, XVIII+454 К
Едва ли не единственным руководством истории турецкой
литературы2 долгое время являлось сочинение барона I. Hammer-Purgstall^
«Geschichte der Osmanischen Dichtkunst» (Pest, 1836—1838, 4 т.). Хотя
его работа и поражает необыкновенным трудолюбием, однако
представляет не что »иное, как словарь османских поэтов, материал для которого
автор черпал из многочисленных тезкире (биографико-библиографиче-
ских словарей). Лишь в 1891 г. профессор Санкт-Петербургского
университета В. Д. Смирнов издал свой «Очерк истории турецкой
литературы» 3; это была первая попытка набросать общими штрихами
картину развития османской литературы.
Теперь английский ученый Э. Гибб, уже известный своими
переводами турецких поэтических произведений, сказочных сборников и т. п.,
задумал обширный труд, посвященный истории османской поэзии 4.
В истории османской поэзии автор различает два главных
направления. С начала XIV в., когда среди малоазиатских турок зародилась
искусственная поэзия, и до половины XIX в. османская литература
находилась под гнетом персидской лирики, из-под которого ей лишь на миг
удалось освободиться. В 1859 г. в османской литературе произошел
благодетельный перелом. Мистико-философское направление, давно
застывшее в арабско-подражательных формах, сменилось, хотя и не без
борьбы, потоком европейских идей, которые вдохнули в лоэзию новую жизнь.
Впервые имя «османлы» слышится в самом конце XIII в.
Одаренные беззаветною храбростью, османы5 (незначительное кочевое племя)
были воины par excellence; в область наук и литературы они не внесли
самобытных черт, охотно подражая соседям, более их просвященным.
Теснимые в Средней Азии Чингис-ханом, вторгнувшимся с восточными
тюрками в Среднюю Азию из-за Оксуса, османы .во главе со своим вож-
1 Читано 14 февраля на заседании Восточной комиссии Московского
археологического общества.
2 Такие очерки, как L. В. Donato, Delia letterattira dei Turchi, Venezia, 1688; S. To-
derini, Letteratura turchesca, Venezia, 1787, сохранили только библиографический
интерес. Очерк османской поэзии, написанный госпожой Dora D'Istria (La poésie des
Ottomans, Paris, 1877), читается легко, но вообще страдает поверхностью.
3 См. «Всеобщая история литературы», М., т. IV, СПб., 1892, стр. 425—554.
4 Со временем автор надеется издать также историю прозы.
5 Собственно, название «османлы» возникло уже в Малой Азии: так названа была
смесь нескольких западнотюркских племен (гузов, их ветви сельджуков, часть туркмен
я т.д.,).
491

дем Сулейман-шахом продвинулись через Персию и Армению в Малук^
Азию.
Иконийский сельджукский султан Алаэддин благосклонно их
принял. Когда Эргогрул, сын Сулейман-шаха и отец Османа, признал себя
вассалом султана иконийского, тот отвел им поселения в
-северо-западной части своего малоазиатского государства, на границе с
византийскими владениями. Через тех же сельджуков к османам шла
персидская образованность. В Персии уже с XI в. торжествовала мистическая
проповеди суфиев. Возникнув на почве неоплатонической философии И'
буддийских воззрений6, суфизм особенно развил трансцендентальное
учение. Как отражение идеи истинного бытия, душа, окруженная телом,
стремится к воссоединению -с изначальным источником света и красоты.
«Я был сокрытым сокровищем,— говорит бог в одном хадисе
(предание),— я восхотел, да познают меня, и я создал тварей, да познают
меня». Долог путь к «царству незримого»; лишь избранники достигают
таинственного слияния с божеством; но то блаженство, которое они
внушают, порывая связи с землей, невыразимо человеческими словами:
бледные образы, взятые из обиходной жизни, дают только тусклое, даже
условное представление о сверхчувственном бытии. Народы Азии, на
глазах которых рушились могущественные державы, рано познали
суетность земной жизни; их заражала и увлекала мысль о загробном
блаженстве, венчающем страдания. Не только возвышенное учение суфиез
о назначении человека, проникнутое мрачным взглядом на мир, но даже
самые формы мышления, (самые образы мысли были «с жаром
восприняты османами. Однако персидское влияние, открывавшее перед
невежественным народом, еще недавними кочевниками, мир мысли и грез,,
таило в себе гибельные зародыши. «Несмотря на изящество и
благородство, в которое облачена персидская поэзия, она, по-видимому,
обладала могуществом Горгоны, убивая проблески самобытности в
литературе того народа, который только дерзал глядеть на нее» 7.
На протяжении пяти с лишком веков, которые захватывают эпоху
персидского влияния, несколько раз менялся характер османской
поэзии, покорно шествовавшей за своим наставником — Персией.
В начале XIV в. монгольские орды расшатали государство
сельджуков малоазиатских; бессильное, оно пало под напором кочевников; но на
его развалинах возникли новые государства, образовалась так
называемая «Западная турецкая декаархия», которая сохраняла
литературные предания, завещанные ей сельджуками. Однако политическая
разобщенность сказалась и на литературе. Связанный >с детства со 'своей
родиной, обыкновенно самостоятельным городом, поэт писал на своем
наречии, так что лишь очень немногие произведения могут быть названы
османскими. Пестрая смесь наречий ярко выделяет произведения эпохи
«Декаархии».
Сперва поэзия носила строго мистический отпечаток. Мевлана Дже-
ляледдин Руми, светило персидской поэзии, затмил собой других поэтов
в глазах османов. Его влияние, надолго поразившее воображение как
его современников, так и потомков таинственностью своих образов,
подавляло в них искру самостоятельности; достоинство поэта определялось
большим или меньшим подражанием «нашему владыке», как его
называли в Малой Азии. Его звезда зашла только тогда, когда в Турцию
проникло более близкое народу влияние его предшественника
Низами — романтизм. Хотя турецкие историки (Аали, XVI в.) пытаются объ-
6 Впрочем, сам Э. Гибб склонен изводить суфизм только из неоплатонизма
7 См. Е. Gibb, A History of Ottoman Poetry, London vol. I, 1900 ,p. 30.
492

яснить перемену нашествием Тимура, в войске которого находились
персидские поэты, однако -связи »с Персией могли и сами собою естественно
крепнуть. Итак, во вторую половину этого первого периода
литературным вождем турок стал более ранний поэт Низами (ум. 1203), автор
знаменитой «Хамсы» («Пятерицы»). Его поэзия имела также большое
значение в выработке изящного слога.
С средины XV в. начинается новый (второй) период османской
поэзии. Умные османские султаны того времени объединили снова, уже под
своею властью, те мелкие княжества, на которые раскололось
малоазиатское сельджукское государство. Как язык государственный, язык
османов стал с того времени единственным выразителем литературных
стремлений турок. Вместе с тем поэзия порвала связи с разговорною
речью. Отражая на себе воззрения высшего сословия, для которого
только и было доступно иноземное, персидско-арабское образование, поэзия
поселила глубокий разлад в турецком народе. Равнодушная к жизни
своего народа, османская поэзия питалась образами, восхищенными ею
у современных персидских поэтов, Хафиза и Джами. К наиболее
замечательным поэтам принадлежат Алишер Навои (ум. 1500), Ахмед-паша
(ум. 1497), который прославился своими передовыми сочинениями, и
Бакы (ум. 1600), известный приверженностью к персидским поэтам.
Когда в Персии влияние Хафиза и Джами сменилось индийским
направлением, внесенным Урфи и Фейзи, Турция, как покорный,
безгласный слуга, облеклась также в новый наряд (Нефъи). Третий период,
обнимающий 'собою XVII в., представляет одну из -самых грустных
страниц османской поэзии. Рабское преклонение перед иноземщиной дошло
до того, что свои слова были изгнаны из языка, как недостойные
высокой лоэзии; далеко не так частые намеки на родную жизнь, »какие
позволяли еще себе прежние поэты, подвергалась преследованиям. Среди
согласного хора поэтов, исполненных грубого презрения к отечеству,
выделяется слабый голос Наби (ум. 1712 г.), который, наперекор
общему течению, писал дидактические произведения (в назидание своему-
сыну), но и он, увы, развивался под сильным влиянием персидского
поэта Саиба.
В 'начале XVIII в. Турция очутилась в безвыходном положении.
В Персии поэзия клонилась к упадку. Она не могла уже выставить ни
одного имен-и, которое силою своего влияния направляло бы османскую
поэзию. Сперва поэзия было поддалась влиянию персидского поэта
Шевкета, внесшего в нее некоторую живость. Но вскоре в Турции
вспыхнуло недовольство против гнета персидской поэзии — недовольство,
отголоски которого слышались уже в конце XVII в. в поэзии Сабита.
Лишенное, однако, силы, движение заглохло, и снова, хотя и ненадолго,
восторжествовала персидская поэзия; она делала отчаянные усилия,
чтобы сохранить за собою былое величие. На помощь Турции явилась
Европа.
Старая азиатская школа была низвергнута, в обитель «косности
вторглось новое веяние, так чуждое исламу. Впервые познакомил своих
соотечественников с европейскими воззрениями Шинаси-эфенди, выступив
в 1859 г. с .переводами из французских поэтов. Его пример встретил
горячее сочувствие в даровитом его ученике Намыке Кемаль-бее. Спустя
двадцать лет (1879 г.) государственный деятель Абдульхак Хамид-бей,
воспитанный на европейской литературе, перенес на турецкую почву
западноевропейские размеры. В Турции стали раздаваться призывы к
единению с народом. Дотоле равнодушные к меньшей братии, османские
поэты начали прислушиваться к биению сердца своего народа и
черпать вдохновение в народных песнях: так, в 1899 г. в «турецких стихо-
493

творениях» Мехмеда Эмин-бея, вращавшегося в Анатолии среди
солдат и крестьян, злервые прозвучал голос народа.
Неслыханная дерзость молодых поэтов, обративших взоры на «глу-
ров», вызвала страстные нападки со стороны закоренелых изуверов,
которые -всячески тормозят движение, направленное к просвещению. Пока
еще незначительные, следствия благодатного влияния европейской
литературы все больше и больше будут сказываться. «Умственная сила
османов,— говорит Гибб,— ни с чем не сравнима; те, кто так резко
подписал под ними приговор, как над народом, который погружен в
непробудный сон или разбит неизлечимым параличом,— те лица ещз раз
обнаружили, как шатко суждение, основанное на незнании и на
предубеждении» 8.
Теплыми словами, полными искренней (о, если бы основательной!)
веры автора в будущность Турции, и заканчивается первая книга,
представляющая введение в историю османской поэзии и ее общий обзор.
Во второй книге Гибб, ярый защитник турок, подробно обозревает
османскую поэзию первого периода (1300—1450 гг.).
Еще до падения малоазиатского сельджукского государства в Конье
образовался небольшой кружок людей, которые святостью жизни
внушали к себе благоговение народа. В своих мистических произведениях,
писаных на их родном языке — персидском, они воспевали страстную'
любовь души, томящейся в земных оковах. Среди них наибольшим
значением пользовался перс Джеляледдин Руми. Юношей переселился он
со своим отцом в Турцию; как человек пылкий, он отдал новой родине
свои богатые силы. Он основал знаменитый орден дервишей—мевлеви,
из которого вышел один из известных поэтов Шейх Талиб (ум. 1795 г.).
Его месневи, написанные, как и другие его произведения, на
персидском языке, быстро распространились среди мусульманских мистиков —
от Средиземного моря до Китайской стены. В Конье долго сохранялась
о Руми память между благородными учениками. Но ему не
принадлежит громкая слава основателя западнотурецкой поэзии. Думают, что он
турецкого языка и вовсе не знал. Велед Челеби, ученый ордена мевлеви,
открыл © его громадном «Диване», заключающем до 1000 000 стихов,
каких-нибудь два-три турецких стиха, да и те, быть может,
интерполированы каким-нибудь переписчиком. Проникнутый воззрениями своего
незабвенного отца, Руми, Султан Велед (ум. 1312 г.) изложил его
учение в поэме «Рубаб-наме» («Книга лютни»)—произведении, впервые-
написанном на турецком языке. Образным языком, изящным и легким,
поэт мол1ит бога слить его личное бытие со всеобъемлющим, истинным
бытием так, как капля воды распускается в необозримом океане.
Другой старый турецкий мистик — Юнус Имре (ум. 1307-1308 г.).
Слегка уклоняясь от учения Руми, он развивает иногда в месневи и
газелях пантеистические воззрения. Основная его мысль — конечное
единство всех вещей. Раз усвоив такую точку зрения, он уже без колебания
отождествляет себя с богом, «который создал человека из семени !и из
яйца произвел птицу». Человек искренний, он не скрывает своих
взглядов в аллегорических образах; вот почему биографы, смущаемые к тому
же его грубоватым языком, неохотно говорят о нем. Наибольшее
внимание -снискал себе поэт Ашьгк-паша (ум. 1332 г.). Внук знаменитого
перса Баба Ильяса, возмутившего против сельджукского султана Гия-
седдина дервишей, он отличался необыкновенным подвижничеством, так
что к его могиле стекались на поклонение огромные толпы народа. Как
объясняет уже заглавие его поэмы, «Гариб-наме» («Книга странника»),,
8 Ibid., р. 136.
194

он повторяет старые суфийские песни о бренности земного мира; он
сравнивает человечество с дорогой, растянувшейся между небом -и
землей; тело человека представлено как четырехвратный град, через
который души проходят, направляясь к небу.
Наряду с мистическим течением в поэзию уже с средины XIV ib.
начали врываться светские элементы. Впрочем, поэты, дерзавшие идти
своей дорогой, мало встречали сочувствия среди общества. От поэта
Тефтазани, предпринимавшего (в 1354 г.) перевод «Бустана» Саади
сохранилось только несколько стихов, о которых случайно вспомнил Велед
Челеби в рассказе о «Гариб-наме» Ашык-паши.
Другой поэт — кади Бурханеддин (ум. 1398 г.), знаменитый
политический деятель, выдержавший упорную борьбу с мамлюками из-за Эр-
зинджана. Долго он был известен только как писатель-теоретик,
составивший руководство к юриспруденции и грамматический трактат.
Десять лет тому назад Британский музей приобрел рукопись «Дивана»
Бурханеддина, пока единственную в Европе. Пылкого Бурханеддина не
удовлетворяла строгая мораль мистиков, витавших в заоблачных
сферах. Далекий от подражания, он и в форме стихотворений оставался
самим собою, он чуть ли не один вводил в поэзию народные туюги
(особый вид четверостишия) 9.
В истоме не кажутся ль очи твои миндалем,
А мушки и кудри ведь, право, приманка?
Я счастлив, что зрел твои сочные губы уже.
В ничтожном сем мире еще что возможно?
Не скрыть нам от бога никак ничего,
Ни добрых деяний, ни наших грехов.
Так дай, виночерпий, мне чашу вина!
Исчезнет пусть в сердце печаль и тоска!
Так, в погоне за чувственными удовольствиями поэт заглушал
тревожные мысли о боге.
К концу XIV в., в правление султана Баязида Молниеносного
(1390—1403), выступают первые османские поэты: Ахмед, автор «Су-
хейл и Весна» 10, Ниязи и Сулейман. Хотя Ниязи как предтеча
«древних поэтов» — романтиков (Ахмеда и Шейхи) оказал большое влияние
на современных ему поэтов (даже, например, на Ахмед-пашу, XV в.),
его произведения, довольно равнодушно принятые обществом, скоро
были забыты, и от них уцелели теперь жалкие обрывки.
Родом из Бурсы, Сулейман Челеби (ум. после 1403 г.) стал одним
из любимейших поэтов Турции. Слушая однажды проповедь, он до
глубины души был возмущен дерзкими словами вольнодумца, вздумавшего
сравнивать Ису (Иисуса Христа) с Мухаммедом. Увлеченный
религиозным рвением, он и написал свою поэму «Мевледи Наби» («Рождение
пророка»). Его страстная поэма, исполненная безмерными
восхвалениями пророка, отразила на себе наивные воззрения народа, жадного до
разных легенд и чудес. С тех пор ежегодно в день рождения
Мухаммеда народ толпится в мечетях, слушая с затаенным вниманием отрывки
из поэмы. Сам духовный глава мусульман, султан, тщательно хранит
освященный веками обычай п.
9 С личностью и произведениями Бурханеддина можно познакомиться из статьи
М. Метиоранского <1895, стр. 131 — 152).
10 Впрочем, из его поэмы дошел только один бейт, сохраненный Ашыком Челеби.
11 R России поэма Сулеймана Челеби запрещена, так как содержит резкие
нападки на Иисуса Христа.
495

Кратковременное правление Сулеймана (1403—1410), сына Баязида
.Молниеносного, вызвало расцвет османской поэзии. Шумный двор
высокого покровителя литературы стягивал в Адрианополь наиболее
образованных лиц. Увлекаемая историческими условиями, османская поэзия
приходила все в большее соприкосновение с литературными приемами
и направлениями, господствовавшими в Персии. Среди поэтов,
украшавших двор Сулеймана, как Хамзеви, автор поэмы «Хамза», Шейхоглу и
Ах меди Дай, автор «Дженг-наме», в которой изображена 'борьба
Сулеймана с братьями из-за власти, наиболее ярким выразителем новых
зеяни.й является Ахмеди.
Турецкий биограф Ташкёпрюзаде рассказывает, что знаменитый шейх
Экмеледдин, содержавший в Каире школу, прозрел в юноше
поэтический дар. «А ты,—сказал он Ахмеди,— будешь поэтом и, пренебрегши
«общими науками» (метафизикой), обратишься к «частным наукам»
(словесным наукам)». На родине ему вскоре выпал случай развернуть
свой талант. Когда Тимур задержал в Амасье наступательное движение
своих полчищ, благодарный поэт посвятил ему хвалебную касыду,
которая так понравилась великому завоевателю, что он ввел молодого
поэта в свой избранный круг. Вращаясь среди льстивого двора, Ахмеди
сохранил непоколебимую честность m смелость, не раз поражавшую
грозного хана. Однажды он был приглашен султаном в баню.
Спрошенный им, как он ценит его слуг, которые окружали его в то время, поэт
стал восторгаться их необыкновенными достоинствами. «А я чего
стою?»,— сказал наконец Тимур. «Восемьдесят аспров» (140 аспров =
пиастр = 7—8 коп.),— огорошил поэт хана. Сначала пораженный,
Тимур, однако, все так же благоволил к поэту, пока тот не удалился в
Адрианополь « султану Сулейману. В Адрианополе и сложилось
главное произведение Ахмеди, «Искендер-наме» (турецкая Александрия).
Хотя нить рассказа ведется у Ахмеди вообще так же, как у Низами,
турецкий поэт сохраняет известную самостоятельность, и его поэма имеет
большое историческое значение, так как она своего рода энциклопедия,
в которой отражается духовная жизнь турок конца XIV7 в.
По смерти Ахмеди (1413 г.) вождем романтического направления
стал его ученик Шейхи. Огромное влияние оказал на него также Хаджи
Байрам из Анкары. Знаменитый ученый, славившийся своим врачебным
искусством, Шейхи вносил в романтические произведения возвышенное
философское освещение. В своей поэме «Хусрев и Ширин» (изящный
перевод поэмы Низ-ами) автор влагает в уста мудреца Бузург Умида
глубокие слова о всеобъемлющем логосе, создающем мир. Со стороны
формы его поэма представляет даже новшества: как тонкий эстетик, он
искусно вллетает в повествование лирические пьесы, избегая тем
утомительного однообразия.
В том же XIV в. выдвинулось новое философское учение,
основателем которого явился Фазл-уллах (ум. 1401 —1402 г.), прозванный Эль-
Хуруфи, так как он находил особое, кабалистическое значение в
буквах12. В своем мистическом произведении «Истива-наме» («Книга
восхождения») Фазл-уллах развивает главные положения учения:
1) высшее счастье человека заключается в таинственном знании всех
вещей как на небе, так и на земле;
2) скрытое знание содержится в Коране; но ключ к его уразумению
находится у Фазл-уллаха или у его преемника, который сообщает
верующим тайну;
12 Так, восемнадцать букв первого стиха «Фатиха» (первая глава Корана) —
аллегорическое изображение 18 тыс. миров и т. д.
496

3) человек, созданный по образу божьему, — микрокосм, «трон», на
котором бог воссел, сотворив мир, наконец объект ангельского
поклонения;
4) так как в Коране и религиозных обязанностях скрывается
особый, непостижимый смысл, то буквальное толкование «столпов веры»
лишено значения.
Таким образом, учение Фазл-уллаха не что (иное, как старая
погудка на новый лад; в нем широко отразились «суфийские воззрения.
Ярым приверженцем учения Фазл-уллаха был Неоими, больше (всего
увлеченный суфийской идеей обожествления человека. Долго скитался
он между различными учеными, но ни один юз них не мог успокоить
смятенную душу поэта. Только когда он сошелся с Фазл-уллахом, с его
глаз спала пелена. В восторге разглашал он тайну его учения, повторяя,
как и Мансур Халладж: «Я — истина, я—истина». Тщетно друзья
молили Несими быть осторожнее. Говорят, что на увещания брата своего
Шаха Хандана поэт отвечал выразительными стихами:
Океан-море пришло в волнение,
Вся вселенная пришла в движение,
Вековечные времена открылися;
Как же ведающему притворствовать?
Небеса и земля — абсолютный бог
Лютня и барабан возглашают: я бог!
(Перевод В. Д. Смирнова)
Жертва изуверных улемов, Несими погиб на плахе в Алеппо в 1417
или 1418 г. Однако даже враги его уважали в Несими святого, тем
более что поэт искусно примирял учение Фазл-уллаха с Кораном.
Мученическая смерть Несими еще сильнее разожгла религиозную ревность
в его учениках. Вдохновленный своим учителем, Рефии, такой же
беспокойный искатель истины, написал (в 1409 г.) на турецком языке
поэму «Бешарет-наме» («Книга благовествования»), в которой он
популяризовал, как бы мы сказали, взгляды Фазл-уллаха.
Преследуемая духовными властями, секта хуруфи все же
прозябала до средины XVII в.; но она больше не произвела ни одного
общественного учителя.
Средина XV в., завершившая первый период османской поэзии,
ознаменовалась появлением величайшего турецкого поэта Языджыоглу
Мехмеда (ум. 1453 г.). Сын катиба Салахеддина, автора
метеорологического трактата, Мехмед вел строгую подвижническую жизнь.
Скудное питание, напряженные молитвы изнурили. силы Мехмеда. В
бессонные ночи ему грезился образ пророка, окруженного сонмом святых,
и убеждал подвижника, в назидание правоверным, прославить его в
поэме. Вылившаяся из страстной души поэта, его поэма «Мухаммедие»
(стихотворное переложение его религиозного трактата на арабском
языке), хотя и не блещущая особенными красотами, стала одним из
наиболее распространенных в народе произведений. В своей поэме
Языджыоглу затронул сложные вопросы, манящие воображение своей
таинственностью, начиная от сотворения мира и кончая загробной
жизнью. Соблазненные громким успехом поэмы, многие поэты
пытались подделаться под ее дух; но и до сих пор «Мухаммедие»
Языджыоглу все так же бессмертно среди турок, между тем как его
неудачливые завистники давно уже забыты.
Таково в самых общих чертах богатое содержание первого тома
труда Э. Гибба, написанного в увлекательной форме и оживленного
.32 В. А. Гордлевский
497

многочисленными стихотворными переводами. Автор долго изучал как
турецкую, так и персидскую поэзию: он не только внес в свою работу
новый* материал, неизвестный даже I. Hammer-PurgstalFio; он вскрыл
также те основные причины, которые толкали Турцию в объятия
иноземной литературы; он пытался даже объяснить ход истории
османской поэзии, складывавшийся под непосредственным давлением
персидских образцов.
Однако долгие, исключительные занятия Востоком породили в
авторе естественную односторонность. Очарованный мнимым
благородством характера турок, Э. Гибб впадает в ошибки, желая подорвать
силу общепризнанных идей. Он отрицает вообще в тюркском племени
склонность к фанатизму. Преследования сектантов, думает он,
вызывались социальными соображениями. «Если судьба Несими, — говорит
Э. Гибб, — как бы противоречит такому утверждению, то не следует
забывать, что он был осужден на казнь в городе, расположенном на
границе турецкого государства, людьми не тюркского, но арабского
происхождения» 13. До таких парадоксов не доходил даже известный
туркофил Г. Вамбери и. <С—У>
Так же натянутым является сходство между Турцией и Западной
Европой XIV—XV вв. Уже с конца XIII в. европейская образованность
смутно начала тяготиться опекой схоластики. Сперва слабое,
брожение усиливалось все более и более, подогреваемое тщательным
изучением античной литературы. Так подготавливался в Италии пышный
расцвет гуманизма, охвативший вскоре и другие страны. Но между
новым учением, требовавшим свободы личности, и узкодогматической
философией Корана не много найдется точек соприкосновения.
Особенным возражениям подвергается общий план работы. Как
истый англичанин, Э. Гибб особенно не интересуется народной
литературой. Между тем неизысканная народная турецкая поэзия могла
бы больше внушить симпатии к туркам, чем напыщенная, бесцветная
искусственная литература. Молчание автора тем страннее, что сам же
он вскользь отмечает ее влияние на поэтический склад таких людей,
как, например, Бурханеддин. Между отдельными периодами азиатской
школы грань не так резка, как кажется нашему автору; различие
выражается скорее во внешней форме. Если в четвертый период
обнаружился упадок поэзии, то вовсе не потому, что в Персии не было поэтов,
достойных подражания. Нет, причины тому гораздо глубже; они
коренятся во всеобщем разложении Турции, подтачивавшем ее с XVIII в.
как извне, так и внутри.
Будет ли благодетельно европейское влияние? До сих пор реформы
кончались неудачей, и ни младотуркам, ни отдельным талантливым
личностям не возродить "уже «больного человека», в безнадежности
которого единодушно соглашаются современные путешественники,
русские и иностранные.
Во всяком случае, как бы ни были значительны в наших глазах
недостатки труда Э. Гибба, к тому же еще и не доведенного до конца,,
он заслуживает всеобщего сочувствия. Искусственная турецкая
поэзия, развивавшаяся под влиянием иноземных образцов, не скоро
дождалась бы исследователя, который отнесся бы к своей теме так
любовно, как Э. Гибб.
13 См. Е. Gibb, A History of Ottoman Poetry, vol. I, p. 387.
14 H. Vâmbéry, Der Islam im XIX Jahrhundert, Leiden, 1875.
498

Finnisch-ugrische Forschungen, Zeitschrift für finnisch-
ugrische Sprachund Volkskunde nebst Anzeiger, unter
Mitwirkung von Fachgenossen heransgegeben von E. N. Setälä und
Kaarle Krohn, Helsingfors—Leipzig, Bd I, 1—2.
Не только в Финляндии и Венгрии, но и в других странах вопросы,
связанные с финноведением, издавна уже привлекали к себе огромное
внимание. Разнообразный этнографический материал, словари,
исследования из области языковедения, археологии и культуры, монографии
о финских народностях, населяющих необъятную Русь, являлись
отдельными изданиями или находили радушный приют в газетах
(губернских ведомостях), журналах, трудах, таких, как, например,
«Journal de la Société Finno-Ougrienne», «Mémoires de la Société Finno-
Ougrienne», «Suomi», «Nyelvtudomânyi Kozlemények» (при Венгерской
Академии наук) или «Труды археологических съездов», «Известия
Общества истории, археологии и этнографии», «Ученые записки
императорского Казанского университета», «Труды Этнографического отдела»,
«Этнографическое обозрение», «Живая старина» и т. д. Однако
обилие материала, который, будучи написан на недоступных языках или
рассеян в мелких изданиях, терял свое значение, еще более
подчеркивало назревшую потребность в ученом органе, который объединял
бы разрозненные силы финнологов. Уже в 1892 г., под влиянием
«Indogermanische Forschungen» (журнала, руководимого Бругманом и
Штрейтбергом), в Гельсингфорсе зародилась среди ученых мысль об
издании такого же журнала, посвященного финноведению; но только в
этом году профессорам Александровского университета, Э. Н. Сетэля
(Setälä) и К. Круну (Krohn) удалось воплотить долго лелеянную
мечту, и весною вышел в свет первый выпуск «Finnisch-ugrische
Forschungen», открывающийся теплою памяткою о проф. М. А. Кастрене, имя
которого занимает одну из самых увлекательных страниц в летописях
финноведения. Одушевленный горячею любовью к отечеству, он
беззаветно отдал ему свои силы, и краткая, но плодотворная работа
неутомимого исследователя сохранила яркий след в истории этнологии
финских народностей. Личность незабвенного ученого вселяет бодрость
в его соотечественников; проникнутые той же жаждой истины,
финляндские ученые, Сетэля (филолог) и Крун (фольклорист)
предприняли в знаменательный год 50-летия со времени учреждения кафедры
финского языка издание, захватывающее финноведение со всех сторон.
В круг его входят:
1) археологические исследования о географических границах,
расселении финско-угорских народов, их столкновении с другими
народами;
2) антропологические исследования финско-угорских народов в связи
с этнографией и археологией;
3) финское языковедение (общие вопросы, взаимные отношения
между финско-угорскими языками, их отношение к так называемым
урало-алтайским и индоевропейским языкам, фонетика, транскрипция
финско-угорских языков); вопросы общего языковедения, освещаемые
исследованиями над финско-угорскими языками;
4) начальная история и древняя культура финско-угорских
народов, основанные на показаниях языка;
5) религия, мифология, нравы и обычаи финско-угорских народов;
6) народное творчество финско-угорских народов (вопросы о его
происхождении, первобытной форме, о географическом
распространении и историческом развитии в связи с соприкосновением финско-угор-
32*
499

ских народов с индоевропейскими и иными народами). С особенной
внимательностью будет исследоваться финский эпос «Калевала», его
возникновение и постепенное слияние составных его частей;
7) методика народоведения, в особенности методы (географо-исто-
рические), выработанные покойным проф. Ю. Круном;
8) история финноведения;
9) планы и программы для новых исследований в области
финноведения 1.
Намечая столь широкий план исследований, редакция исключает,
конечно, печатание сырого материала; но зато она ведет погодную
исчерпывающей полноты библиографию, подчиненную строгой системе.
Всякому известно, как кропотлива эта работа, и, мне кажется, на
«Этнографическом обозрении» лежит обязанность облегчить редакции
«Finnisch-ugrische Forschungen» этот нелегкий труд правильным
ведением текущей библиографии наших великорусских, приволжских,
азиатских губернских ведомостей, вообще русской этнографической
литературы, так или иначе соприкасающейся с финноведением. Это —
ближайшая задача, и она не требует особых усилий.
Среди плеяды громких имен, украшающих первый выпуск «Finnisch-
ugrische Forschungen», выделяется имя проф. О. Доннера, автора
«Обзора истории финского языковедения («Öfversikt af den finskugriska
sprâkforskningens historia, H: fors, 1872). Хотя проф. О. Доннер
преподает в Александровском университете санскрит, однако он не
ограничивается рамками своей кафедры. С самого основания «Journal de ia
Société Finno-Ougrienne» он долго вел обзоры успехов финноведения.
В сжатом, но ясном очерке набрасывает проф. О. Доннер историю
исследований «Урало-алтайских языков», начиная с невольного
языковеда, пленного шведского офицера Штраленберга, который впервые
выделил уйгуров, т. е. финско-угорские народы, как особый член семьи
«татарских народов», обитающих, по его мнению, в северной и
восточной части Европы и Азии. Сперва проф. Доннер рассматривает
исследования о мнимой связи между урало-алтайскими языками и языками
других групп, отвергая не только теорию датского ученого Раска о
скифской семье языков и «туранскую» теорию Макса Мюллера, но
также и вопрос о связи между урало-алтайскими языками и
клинописью сумироакадских племен; точно так же воззрения Г. Фон Винк-
лера о сродстве японского языка с урало-алтайскими языками не
вызывают в нем большого сочувствия. Вторую часть своего очерка
проф. Доннер посвящает исследованиям о взаимной связи отдельных
ветвей урало-алтайской семьи языков. Не соглашаясь с Винклером,
для которого не подлежит никакому сомнению вопрос об общем
происхождении урало-алтайских языков, проф. О. Доннер думает, что
только тщательные исследования (подобные работы Кастрена о
самоедских языках) могут установить более тесное сходство; пока же
известная связь открывается в законах гласной гармонии (Бётлингк)
и местоименных образованиях (Адам, Ф. Мюллер2).
Проф. Э. Н. Сетэля, разобрав различные способы
транскрибирования финско-угорских языков, представил свой опыт транскрипции,
требующий точной, фонетической записи, в которой обозначена сила,
высота и длительность звука. Работа проф. Сетэля, предлагающая
однообразие в транскрибировании, представляет большое научное значение,
1 Как заметил уже, вероятно, читатель, я для краткости обозначаю термином «фин-
новедение» финно-угроведение, основываясь на терминологии акад. Ф. Ф. Фортунатова.
2 Впрочем, еще недавно Ж. Галеви (J. Halevy) высказал мысль о близости чисел
в турецком и венгерском языке. См. «Revue Orientale», 1901, № 1—2.
£00

и, вероятно, наши языковеды так или иначе откликнутся на призыв
проф. Сетэля и выскажут о ней свое мнение.
Проф. И. И. Миккола, автор исследования «Berührungen zwischen
den westfinnischen und slavischen Sprachen» (H: fors, 1894), расширяет
область своих изысканий. Между прочим, он обнаружил еще
старинное славянское слово в финском языке, сохранившееся в настоящее
время только в сербском языке (одйва, финск. ativo, обозначающее
известное родство).
Д-р Г. Вихман печатает «Этимологические этюды из области пермских
языков»; в одном он выясняет этимологию слова «urvés»; с одной
стороны, как думают вотяки, оно обозначает духа, насылающего
болезни, с другой стороны, под этим термином подразумевается
жертвенная церемония, во время которой изгоняется злой дух. В другом
этюде он разбирает название города Казани; если город основан
болгарами, народом тюркского происхождения, как думают Ильминский,
Куник и Радлов, то названия его: Xozan, Xuzan, сохранившиеся у
чувашей, представляют фонетический эквивалент болгарского названия
«Казан». Таким образом, в этой этимологии находит себе опору
воззрение, что чувашский язык стоит в органической связи с тем языком,
который господствовал в болгарском государстве. Третий этюд
доказывает иранское заимствование в зырянском языке, вошедшее
впоследствии и в другие финские языки, именно д-р Г. Вихман возводит
зырянское слово nebög к пехлевийскому nipek (письмо).
Вообще лингвистический отдел журнала крайне богат; в нем
обсуждаются различные темы из различных финско-угорских языков
(эстонского, венгерского, пралапландского).
Не меньше достоинства заключает в себе фольклорный отдел,
который может натолкнуть наших исследователей народной литературы
и этнографии на важные открытия. Его главным руководителем
является проф. К. Крун. Преклоняясь перед памятью своего отца,,
проф. Юлиуса Круна, автора истории финской литературы (народной
и письменной), К. Крун кладет в основу его взгляды, высказанные в
исследовании: «Языческое богопочитание у финского племени», и
задается вопросом: «Когда и где возникли финские заклинательные
руны?». В общих чертах ход егомысли таков. Так как ни у лапландцев,
стяжавших себе громкую славу заклинателей, ни у остяков или
вогулов, до сих пор сохранивших атрибут шаманства, барабан,
исследователи не могли записать заклинательных рун, сам собою отпадает
вопрос об их возведении к финско-угорской поре, потому что заклинания
вотяков, черемисов, чувашей слагались уже под великорусским
влиянием. К тому же отрицательному ответу вынуждает проф. К. Круна
исследование вопроса о возможном происхождении заклинаний из фин-
ско-мордовской поры. Правда, д-р Г. Паасонен находит вообще большое
сходство между финской и мордовской поэзией. Однако тщательный
анализ песни о хмеле, широко распространенной среди мордвы,
эстонцев, ижоры, русских карелов, отвергает такой взгляд; скорее всего это
славяно-литовское наследие, переданное, с одной стороны, русскими —
мордве, с другой стороны, латышами — эстам, от которых песня зашла
и к финнам. После того проф. К. Крун начинает решать вопрос, не
могут ли заклинательные руны быть достоянием прафинской эпохи.
Хотя этот этюд еще не кончен, однако отрицательная точка зрения
автора уже выяснилась, и для подтверждения своей мысли он
обращается к изучению заклинательных рун эстонцев.
Работа проф. К. Круна, трезвая и проницательная, вероятно,
возбудит к себе внимание: с одной стороны, она может пролить свет на
501

историю наших заговоров, уже затронутую проф. В. Ф. Миллером3; с
другой стороны, в ней проф. К. Крун поднимает важный
методологический вопрос о взаимодействии в народном мировоззрении языческих
и христианских элементов — вопрос, которому он думает когда-нибудь
посвятить особое исследование.
Его же перу принадлежит рецензия на работу К. А. Франссилы о
ьиликом дубе (см. «Калевала», 2-я руна); молодой автор, 'изучив
многочисленные варианты этой песни, определил основные ее типы и
вместе с тем отверг мифологическое толкование ее как грозового дерева
или облака, застилающего солнце и рассекаемого молнией.
М-р У. Т. Сирелиус знакомит нас с исследованием венгерского
этнографа Я. Янко (Jankô Janas). Исполненный горячей любви к
минувшим судьбам своего народа, граф Зичи (Е. Zichy) предпринял в
1897—1898 гг. (уже третье) путешествие, задачи которого сводились к
изучению материала, хранящегося в финляндских и русских музеях,
и к изучению трех мест, на которых некогда обитали венгры (угры).
Недавно вышла первая часть трудов экспедиции, занятая
исследованием Янко о происхождении рыболовства у венгров. Изучая названия
рыболовных снарядов, названия рыб, Янко пытается определить
исконные границы угорского племени (между Уральским хребтом и
Волгой, между средним течением р. Урала и 55° с. ш.). Богатый
материал, собранный Я. Янко, долго будет служить главным
источником венгерской этнографии, хотя м-р У. Т. Сирелиус и не скрывает
крупных методологических промахов автора.
Д-р Г. Вихман излагает взгляды проф. Сетэля на древнейшую
историю финско-угорских народов, высказанные им в рецензии на
монографии проф. И. Н. Смирнова о восточных финских инородцах,
которые тот представил в Академию наук для соискания Уваровской
премии. Для наших историков и этнографов, занимающихся
историей финских народов и их столкновением с русским народом,
«отзыв» проф. Э. Н. Сетэля явится необходимым, надежным пособием в
собственных изысканиях.
Для истории финноведения как в Финляндии, так и в других
государствах большое значение представляет материал, напечатанный
проф. Сетэля под заглавием: «Финноведение как университетская
наука». В России вообще финноведение процветает очень слабо: не
говоря о Дерпте, только в Казани учреждена в 1885 г. кафедра финских
наречий. Между тем столичный Санкт-Петербургский университет, в
котором сосредоточено изучение восточных языков, до сих пор еще не
имеет финско-угорского отделения 4.
Своей краткой заметкой мы хотели обратить внимание на этот
восхитительный журнал, «впрочем, уже вызвавший в «Журнале
Министерства народного просвещения» (1901, № 10) лестный приговор
проф. И. Э. Мандельштама. Мы не сомневаемся, что и наши финнологи
путем более тщательного разбора, чем мы могли то сделать, также
вынесут приятное впечатление.
P. S. Во избежание возможных пропусков в «Библиографии финско-
угорского языко- и народоведения» редакция «Finnisch-ugrische
Forschungen» обращается с просьбой присылать ей оттиски, вырезки из
газет и журналов или, если это почему-либо затруднительно, сообщать
3 См/ «Ассирийские заклинания и русские народные заговоры», — «Русская мысль»,
1896, VII.
4 Когда наша заметка была уже выбрана, мы узнали, что д-р О. Каллас открывает
там с января 1902 г. курс финского языка.
502

ей заглавия своих работ, с обозначением места издания, числа
страниц и кратким обзором содержания.
Адрес: Финляндия, Helsingfors, Merilinna, An die Redaktion dei
Finnisch-ugrischen Forschungen, или Москва, Политехнический музей,
в редакцию «Этнографического обозрения» (для проф. Э. Н. Сетэля).
П. А. Поляков. Снотолкователь, приписываемый
мусульманами ветхозаветному патриарху Иосифу, сыну Иакова.
(Джагатайский текст, русская транскрипция и русский
перевод). Изд. под редакцией Н. Ф. Катанова, Казань, 1901,
39 стр. (Из «Ученых записок Казанского университета»).
Среди наших тюркологов одно из видных мест занимает проф.
Н. Ф. Катанов, председатель Общества истории, археологии и
этнографии, который не только сам обнародывает материалы и
исследования, но и поощряет к тому других лиц.
Под его редакцией недавно вышел мусульманский сонник,
переведенный с джагатайского языка П. А. Поляковым. Как в Средней
Азии, так и в Европейской России «Снотолкователь Иосифа»
пользуется среди киргизов и татар большой распространенностью и для
истории мировоззрения турецко-татарских народов представляет
глубокий интерес. Как известно, научное изучение снов обнаружило их
связь и зависимость от впечатлений дня, отображающихся подчас в
необычных сочетаниях. С этой точки зрения в сонниках, кажется нам,
могут сохраняться «пережитки», символы, которые, несмотря на их
современную иррациональность, некогда таили в себе реальный смысл.
Хотя общий тон толкований мусульманских снов подсказан кочевым,
пастушеским бытом, хотя мусульманство наложило также на них свой
отпечаток, однако древние элементы еще кое-где мелькают
(например, культ предков); и широкое сравнительно-историческое
наблюдение над толкованием снов у различных народов осветит их
отдаленные взаимные соприкосновения1; быть может, в нем найдет
подтверждение антропологическая теория Э. Ланга.
Насколько можем судить по беглому сличению, перевод Г.
Полякова точен; попадаются, впрочем, синтаксические ошибки (например,
§ 46, 51). Упомянем также, что «Снотолкователь» сопровождается
указателем, облегчающим поиски и справки.
Вообще издание переводов тюркских текстов, руководимое таким
знатоком тюркских наречий, как проф. Катанов, должно радовать
исследователя народной литературы. Мы только думаем, что
транскрипция является излишней, если текст не представляет фонетической
записи, важной для филологии.
1 Так, отметим странное совпадение во взгляде на пчелу как символ доброй жены
с мнением греческого сатирика VII в. до н. э. (Симонида), см. А. Деревицкий, —
«Журнал Министерства народного просвещения», 1901, № 10. Отд. класс, фил., стр. 37.
В «Снотолкователе» встречаются противоречия (см., например, объяснения снега § 82
и 93), вызывающиеся скудостью материала.
/. Oestrup. Den osmanniske race og dens fremtid
(Османская раса и ее будущность), Tilskueren, 1903, стр. 461—472.
Теперь, когда на Балканском полуострове обнаруживается
национальное брожение, к которому зорко присматриваются европейские
державы, снова выступает бессилие турецкой администрации, снова
503

возникает вопрос о жизненности Турецкой империи. Мнение датского
ученого И. Эструпа о будущности османов представляет тем большее
значение, что как политические, так и экономические связи
Скандинавии с Турцией слабы. Дания может сохранять спокойное
беспристрастие, потому что для нее безразлично, чей флаг взовьется над
дворцом старых византийских императоров.
Роль османов в Европе сыграна. Если нужно датировать,
поворотным пунктом в истории Турции окажется поражение, понесенное ими
под стенами Вены в 1683 г. Этим было задержано наступательное
движение османов, от успешности которого, как ясно сознавали
дальновидные султаны, зависело величие Турецкой империи. С другой
стороны, наспех слепленная агломерация народов расплывалась
благодаря старой восточной системе управления, усвоенной османами у
сельджуков. Правда, турки не вмешивались во внутренние дела
покоренных народов и сохранили за ними внутреннюю свободу (свободу
вероисповедания); но они изнуряли их тяжелыми налогами и
возбуждали против себя глухую ненависть.
Во главе управления становились часто греки (известна роль
фанариотов в XVII—XVIII столетиях), армяне, арабы и т. д., для
которых интересы турецкого народа были чужды. Они преследовали свои
особые цели; но их ошибки ставились в вину турецкому народу, и в
Европе росло недовольство. «Злейший враг, с которым туркам
приходится бороться, — сказал Ахмед Мидхат-эфенди, — это незнакомство
европейцев с турецким народом». Среди турок должно строго различать
две категории: повесу? — «эфенди», схватившего верхушки
европейской культуры, и презираемого всеми «тюрка», честного, отважного,
жертвовавшего жизнью за отечество. Эти качества, похвальные в от-
дельнОхМ человеке, гибельны для нации в ее целом, потому что
честность переходит уже в простодушную глупость, а твердость слова
развивается в закоснелый консерватизм и убивает инициативу. Все
склоняется перед неисповедимыми судьбами рока. Если религиозный
момент имеет в народе такую большую силу, понятно, что всякая
реформа только тогда может рассчитывать на успех, когда опирается на
народные верования. Здесь коренится разгадка крушения планов мла-
дотурецкой партии, воспитанной во Франции в антиклерикальном
духе. Но в отношении к другим народам турки до крайности
веротерпимы. <\->
Будущность османов рисуется г. Эструпу в таком виде. Османы сами
чувствуют, что в Европе они — гости; недаром состоятельные турки
завещают хоронить себя в Скутари, на азиатском материке. Их взоры
устремлены в Малую Азию — колыбель их славы. Когда пробьет их
час, они удалятся в страну, откуда явились. Сеть железных дорог в
Малой Азии оживит страну, богатую тучными полями и рудниковыми
залежами. Сохраняя в чистоте ислам, который вовсе не стоит в
противоречии с европейской культурой, малоазийское государство османоз
в XX столетии займет видное место среди европейских народов.
Упреки османов в неподвижности, невосприимчивости к культуре
безосновательны; об этом свидетельствует современная турецкая
литература, быстро порвавшая персидские традиции.
Вот главные положения интересной, сжато, но дельно написанной
•статьи г. Эструпа. Нам очень приятно слышать лестный отзыв, о
народе от авторитетного ученого, пользующегося в больших кругах
публики незаслуженным презрением. Но мы боимся, что картина
будущего благополучия османов в Малой Азии граничит с утопией. Теперь
экономическая жизнь страны находится в руках армян и греков; но
504

близко время, когда турки подпадут под еще более тягостную
зависимость немецкой промышленности и торговли.
Utinam falsus vates sim!
Prinzessin Hairié ben Aiad. Die türkische Frau, ihr soziales
Leben und der Harem, Wien, 1904, стр. 64, с портретом автора.
Кто бы мог думать, что даже в Турции зарождается женский
вопрос? Правда, турецкая женщина не добивается, подобно ее
европейским сестрам, политических прав; требования ее гораздо скромнее:
она хочет высвободиться от пут гнусной опеки, сковавшей ее жизнь;
она хочет, чтобы .в ней уважались права человека. Когда у нас
говорят о восточной женщине, представляют томную одалиску, с
влажными глазами, трепещущую под порывом страстных желаний. Может
быть, это так. Но, с другой стороны, турецкая женщина живет
духовными интересами; она давно уже подвизается на литературном
поприще. Если бы кто пожелал ближе познакомиться с современными
турецкими писательницами, отсылаю к популярно написанной книге
проф. П. Хорна («Geschichte der türkischen Moderne», Leipzig, 1902),
где на стр. 61—67 автор дает несколько литературных портретов.
Напрасно только г. Хорн зарегистрировал в истории турецкой
литературы «Поваренную книгу», Фахрие-ханум 1.
Здесь, в связи с рецензируемой брошюрой, я упомяну только о
Фатиме Ллие-ханум. Это дочь экс-министра культа, историка Джевдет-
паши. Видимо, она получила европейское образование: она читает и
говорит по-французски, играет на пиано и т. д. Между прочим, ее
перу принадлежит написанная в форме легких козерй книга:
«Исламские женщины», К-поль, 1309 год хиджры (есть французский перевод:
«Les musulmanes contemporaines», Paris, 1894). Фатиме Алие-ханум
рассказывает о своих встречах с европейскими женщинами, которые
заглядывали в их дом, чтобы ближе узнать турчанок. Алие-ханум
подвергает критике положение европейской женщины; она не только
берет на себя, так сказать, апологию мусульманок, но оправдывает весь
строй мусульманской жизни. Пожалуй, можно даже сказать, что от ее
письма отдает шовинизмом. Алие-ханум не блещет глубиной мысли;
во всяком случае, книга характерна для течения мысли среди
образованных турчанок.
Суждение принцессы Хайрие бен Айад о турецкой женщине
составляет полный контраст, подтверждаемый многочисленными фактами.
Даже поверхностный глаз различает глубокую пропасть, которая
отделяет в мусульманском обществе женщину от мужчины. Уже один
ее вид вселяет в зрителя недоумение. Меня до сих пор охватывает
леденящий холод, когда я вспоминаю впечатление, впервые
произведенное на меня, на светлом фоне ярких красок южной природы,
странной фигурой женщины, задрапированной как бы в белый саван, у
которой на месте лица зияло черное пятно. Как будто memento mori
видел я перед собой! Редко-редко можно встретить на улице женщину
рядом с мужчиной (да еще мусульманка ли это?). Спросить турка о
жене его — значит нарушить правила приличия и т. д. Все эти
внешние мелочи известны из уст всякого туриста по Востоку. Более
вдумчивые путешественники единогласно признают, что умственный застой
1 Хорн, очевидно, проглядел турецкий изафет и вместо «эв кадыны» (домашняя
хозяйка) прочел: «о кадын» (та женщина). Фонемы: «э» и «о» имеют в турецком
языке одинаковое начертание.
505

Востока во многих отношениях зависит от униженного положения
женщины, потому что ежеминутно парализуется благотворное влияние
матери на подрастающее поколение.
Когда о гибельном разложении турецкой семьи говорит женщина,
вынесшая на себе ужасы гаремной жизни, значит опасность велика.
Принцесса Хайрие, дочь Махмуда-паши, сановника времени султана
Абдул Азиза, близко могла наблюдать жизнь турецкого двора и
высших константинопольских кругов. С другой стороны, находясь за
границей, она может теперь свободно высказываться об этом вопросе.
Беспощадно вскрывая вековую язву, Хайрие-ханум взывает к
европейцам, чтобы они обратили внимание на турецкую женщину. Для
освобождения ее от ига потребна прежде всего помощь женщины, для
которой доступен вход в гарем, женскую половину мусульманского
дома. Но результат был бы еще значительнее, если бы турки сами
сознали дикие аномалии своего социального строя и устранили их без
всякого чужого вмешательства.
Приветствуя принцессу Хайрие, выступившую перед европейской
публикой на европейском языке, мы высказываем пожелание, чтобы
она как можно скорее издала обещанное подробное исследование о
турчанку.
Dr. V. Totomjanz und Е. Toptschian. Die social-ökonomisch?.
Türkei, Berlin, 1901, 124 стр.
Настоящая работа явилась в свете по почину группы армянских
студентов. Гг. Тотомианц и Топчиан перечитали доступный для них
как для неориенталистов материал, напечатанный на европейских
языках; они воспользовались даже корреспонденциями, рассеянными в
русских и армянских газетах.
Естественно было ожидать, что в очерке встречаются ошибки,
обычные у нас, всякий раз как речь заходит об исламе. Это незначительный
недостаток. Гораздо прискорбнее тенденциозность очерка, сгущающего
краски. Вот, например, резюме наших авторов* «Из предшествующего
краткого обзора читатель видит, что Турция обладает большими
естественными богатствами, которые остаются неиспользованными
вследствие культурной невосприимчивости господствующей расы; что
система налогов (отдающихся на откуп) и управление вообще невыносимы;
что, таким образом, с возрастающей быстротой развивается ее
социально-экономическое падение (стр. 115, также 38, 74). Бесспорно, многое
в Турции дурно, многое нуждается в исправлении. Но так ли уж
безнадежно положение ее? Турция поставлена в неблагоприятные
условия; свобода действий турецкого правительства связана капитуляциями,
которые, признавая за иностранцами огромные права (например,
консульскую юрисдикцию), подрывают ее суверенитет. Тем не менее
специалисты, изучающие турецкие финансы, отмечают прогресс,
подчеркивают, как исподволь произвол уступает место закону; как
устанавливается в государстве безопасность; как, одним словом, страна
просыпается от векового сна 1.
В мою задачу не входит реконструировать картину
социально-экономической жизни в Турции. Я только укажу несколько фактических
ошибок, вкравшихся в очерк.
1 См. A. Du Velay, Essai sur l'histoire financière de la Turquie, Paris, 1903, p. 702.
506

Сбор с невест не может считаться налогом; его и нет 'В
государственном бюджете. Эти деньги предназначаются на деревенские нужды
(стр. 53).
Точно так же газетная бумага уже не облагается сбором (стр. 55).
Говоря о дурном состоянии земледелия в Малой Азии, авторы
замалчивают благотворное влияние румелийских мухаджиров (стр. 39) 2.
Напрасно также жалуются авторы на отсутствие официальных
отчетов (стр. 114).
Министерство народного образования из года в год печатает отчеты.
Можно сомневаться в правдивости их цифр; но это — другое дело.
Нам кажется, что экономическая жизнь Турции заслуживала бы
более серьезного изучения, хотя бы потому, что здесь сохранились еще
цеховые корпорации, домашнее производство — процесс, исчезнувший
уже в Европе.
Заканчивая рецензию, я еще раз повторяю, что очерком гг. Тото-
мианца и Топчиана, для которых, кажется, объективное .-исследование
истины стояло на втором плане, нужно пользоваться с большой
осмотрительностью, тем более что транскрипция собственных имен и терминов
пестрит искажениями, да и корректура книги ведена небрежно.
2 См. А. Körte, Anatolische Skizzen, Berlin, 1896, S. 70.
В. А. Мотков, Турецкие племена на Балканском
полуострове. («Известия императорского Русского Географического
общества», СПб., 1904, т. XL, вып. III).
В. Мошков совершил в 1903 г. поездку с этнографической целью,
чтобы пополнить свои сведения о задунайских соотечественниках
бессарабских гагаузов, над изучением которых он давно уже занят, как
известно читателям «Этнографического обозрения».
Попутно он входил в соприкосновение с другими тюркскими
народностями Балканского полуострова. Таким образом, статья г. Мошкова
представляет отчет о поездке; но она вместе с тем служит как бы
программой для будущих исследований. На основании трудов болгарских
ученых Милетича и братьев Шкорпил он делает обзор тюркских
племен. Принцип классификации практический — религия, т. е. он разделяет
их на тюрок-мусульман и тюрок-христиан. Среди первой категории он
различает: осман, гаджялов, турок-тозлуков, герловцев, кызылбашей и
юрюков (тюрки-кочевники, уцелевшие еще в Малой Азии). На гаджя-
лах он останавливается несколько подробнее, потому что относительно
их было высказано оригинальное мнение, что они потомки проболгар-
тюрок. Но сам г. Мошков склоняется к мнению, что гаджялы произошли
от смешения половцев с узами. Превосходя гагаузов численностью, они
навязали им свой язык, который те занесли к ним в Бессарабию.
В дополнение указанных г. Мошковым групп прибавлю, что на Ада-
кале, по Дунаю (выше Видина), есть турецкая колония, насчитывающая
около 500 душ. На Берлинском конгрессе она была позабыта; тем не
менее Австрия разместила там свой гарнизон.
Ко второй группе тюрок-христиан относятся: гагаузы, караманлы и
сургучи. Караманлы живут в центре Малой Азии. По происхождению
они греки, но они совершенно забыли греческий язык. Богослужение
идет у них на турецком языке; на этом же языке выходит их газета
«Анадоли». Заметим вскользь, что название рождества: «кючюк-паска-
лиа» (малая пасха) характерно не для одних караманлийцев; под
507

этим именем оно известно, например, у константинопольских армян.
Сургучи живут в Адрианопольском вилайете: их быт очень
примитивен.
Dr Georg Iacob. Vorträge türkischer Meddah's (mimische?
Erräthungskünstler), Berlin, 1904, /V-f 119+8.
Проф. Георг Якоб занимает кафедру восточных языков в Эрлан-
генском университете. Его внимание сосредоточено на изучении
турецкой (османской) литературы. Точка зрения его на османов
представляет своеобразный интерес, так как он выдвигает умственное
превосходство турок над арабами. Вероятно, превознесение турецкого племени
подсказано увлечением своего рода романтизмом; впрочем,
большинство ученых, знакомых с османским творчеством (Гибб, Хорн, Ку-
нош и Эструп), также отзываются о них благосклонно.
К сожалению, постановка техмы и ее выполнение вызывают подчас
веские возражения.
В 1900 г. Г. Якоб выпустил историю карагёзовского театра (Das
türkische Schattenspiel), но он выбрал неудачный план для своего
исследования; он взял тему, так сказать, вразрез и слишком подробно
остановился на психологическом анализе комического элемента в ка-
рагёзовских пьесах. Интересная сама по себе тема вследствие этого-
утратила живость, и работа приняла вид мелочно-ученического
упражнения на подбор тропов и фигур. У автора проглядывает какая-то
неуверенность и неопределенность, совершенно неуместная в
монографии (например, в вопросе о происхождении карагёза). Многих
вопросов автор почему-то не затронул. Какую роль играл, например,
карагёзовский театр? Якоб сомневается, чтобы он был в Турции
выразителем общественных или политических мнений. Это, кажется,
скороспелое заключение. Конечно, разговоры между карагёзом и хаджи-
эйвадом, наполняющие страницы иллюстрированного сатирического
журнала «Хайяе», выходившего в 70-е годы под редакцией Тедора
Кассоба, представляют плод личного измышления, но самая
возможность этих диалогов указывает, что карагёзчик влагал в уста
марионеток речи, волновавшие общество. Так, С. Н(елидов?) в
«Константинопольских письмах» («Русский вестник», 1867, V, стр. 40) рассказывает,,
что во время представления марионеток во дворце в 1861 г. карагёз
стал жаловаться султану Абдул Азизу на дороговизну хлеба: «А
жениться нет возможности по нынешним обстоятельствам; хлеб дорог
из рук вон». Султан внял мольбе карагёза. При большем старании
можно было бы увеличить число примеров; их немало найдется,
вероятно, в старинных рукописных пьесах, какие я видел у
константинопольских карагёзчиков.
Работа вообще пестрит примечаниями, подчас ненужными, даже
неверными. Кто же станет пользоваться при чтении
вульгарно-народного карагёзовского текста словарем Муаллима Наджи, объясняющим
иностранные, арабские и персидские слова в турецком языке? Почему
монета в четыре пара (приблизительно 1 коп.), о которой упоминается
в одной из пьес, фиктивна? Если бы Якоб заглянул в «Османскую
нумизматику» Исмаила Талиба (Константинополь, 1307 г. х.), он увидал
бы, что четырехпаровые монеты чеканились в султанство Абдул Ази-
за. Но довольно.
Теперь поговорим о работе, заглавие которой выписано нами.
Собственно говоря, это не исследование; таковым не считает его и Г. Якоб.
508

Книга состоит из перевода семи рассказов меддахов, причем один
рассказ, извлеченный из распроданной книжки М. Хилми «Сцена медда-
ха», передан в оригинал. Переводам предпослано введение, в котором
обнаруживаются обычные недостатки Г. Якоба. Он скорее намечает
вопросы, чем разрешает их. Предполагая, что источники рассказов
меддахов восходят к классической древности, Якоб предлагает классикам
заняться этим вопросом. Так как центр рассказа меддаха лежит в
копировании различных османских диалектов, автор характеризует
особенности кастамонийского диалекта и еврейского жаргона.
Спрашивается, какую цель преследует Г. Якоб? Прежде всего имеют ли
научную ценность тексты рассказов, записанные нефонетически и
передаваемые, может быть даже утрируемые, меддахами?
Ведь Г. Якобу известно, что о кастамонийском диалекте есть
специальная работа венгра А. Тури (Thury). Можно бы, наконец, привлечь
«Турецкие шуточки» Абдул Халима Талиба, написанные на
кастамонийском диалекте. Этюд Г. Якоба (к тому же, кажется, не филолога-
языковеда) тем более излишен, что, как я уже заметил, в оригинале
приведен один только рассказ.
Под меддахами разумеются народные рассказчики, которые,
пародируя неуклюжих провинциалов, забавляют в кофейнях публику
рассказами из повседневной жизни. Чтобы стать меддахом, нужно
обладать наблюдательностью, способностью в живых образах
воспроизводить виденные сцены. Недавно я увидел в роли меддаха одного из
своих турецких знакомых, который теперь для придания себе важности
или, пожалуй, в изъяснение своей новой профессии принял имя Суру-
ри-эфенди (Весельчак). Чаще всего меддахи выступают в месяце
рамазане; во время курбан-байрама (праздник жертв) они забавляют
публику днем, а кроме того, в определенные дни недели, обыкновенно
накануне мусульманского воскресенья, в четверг вечером, о чем
публика оповещается через газеты. Задолго до появления меддаха
публика наполняет кофейню и жадно его выжидает. Меддах садится в
кресло, поставленное на особые подмостки; в одной руке у него палка, в
другой платок. Платком он прикрывает себе рот, когда хочет
изобразить тонкий женский голос; палкой имитирует стук в двери, драку
и т. п. Рассказ меддаха длинный, построен искусно, с соблюдением
известных книжных приемов; он умеет все время поддерживать в
слушателе напряженный интерес, прерывая рассказ где нужно, как
опытный бойкий французский романист. Насколько живо ведется рассказ,
укажу хотя бы такой пример. Присутствовавший однажды со мною на
сеансе русский, г. Б., совсем не понимающий по-турецки, с интересом
мог следить, как оживали перед его глазами шумные улицы, ведущие
к большому базару, переполненные торговцами, которые на все лады
и тоны выкрикивают свои товары.
В журнале «Долоб» за 1290 г. х. в отделе, так сказать, смеси
неизвестный автор не без юмора сообщает несколько подробностей о мед-
дахах (стр. 48, 50—51). Оказывается, что между меддахами нужно
различать два класса: один — шуты, балагуры, и единственная цель их
рассказов потешать публику небылицами; у других, наоборот, на первом
плане назидательные рассказы. В общих чертах автор намечает
условия, которым должен удовлетворять меддах: он должен знать
рассказы о хитростях, историю, литературу и т. д.; он должен быть также
остроумен. Как одну из тем рассказов автор называет рассказы о
мотах, расточительных наследниках (мирас-еди, т. е. сожравший
наследство) .
Зная общий характер произведений Мехмеда Тевфика, нельзя ли
509

предполагать, что готовившееся им издание о «стамбульских мотах»
трактовало тему меддахов? До сих пор наши попытки сыскать эту
книгу не увенчались успехом. Вероятно, она так и не увидала света
вследствие лихорадочной разбросанности, с какой обычно работал
М. Тевфик.
В распоряжении Г. Якоба было слишком мало материала, чтобы
можно было сделать какие-нибудь выводы. Большую часть рассказов
(первые пять) он извлек из книжек М. Хилми «Сцена меддаха» («Сах-
ие и меддах») и «Забавные рассказы» («Гюленджли эфсанелер»).
М. Хилми, вероятно, комик, и я очень жалею, что Г. Якоб не занялся
подробнее его произведениями. Если Хилми в молодости не был мед-
дахом, он во всяком случае близко стоял к ним, потому что его манера
письма напоминает приемы меддахов. Г. Якоб воспользовался тремя
частями его «Забавных рассказов» (обещанное продолжение не вышло,
задержанное цензурой), но я удивляюсь, отчего Г. Якоб не захотел;
ознакомиться с его ранним сборником рассказов «Эйлендже»
(«Развлечение»), вышедшим в 1298 г. х., хотя о нем говорит автор >в своем
широковещательном, довольно безграмотно написанном предисловии. Этот
сборник разделен на главы, и хотя это деление не выдержано до конца,
оно типично для сборников восточных рассказов и сказок. Здесь мы*
находим много рассказов, впоследствии перепечатанных им в других
сборниках; но в «Развлечении» рассказы стоят часто в более тесной и;
естественной связи.
Седьмой рассказ Г. Якоба о проделках Люледжи Ахмеда,
извлеченный им из турецкой рукописи, транскрибированной армянскими
буквами, помещен также в «Развлечении» М. Хилми (см. стр. 174 sq.);
в каком отношении стоит рукопись к печатному тексту, не могу
судить, но сходство между ними, кажется, буквальное; во всяком
случае, текст не представляет уже unicum.
Шестой рассказ, заимствованный из материалов Куноша
(«Сборник Радлова», т. VIII, стр. 301—310), как справедливо замечает Якоб,
бледен и отражает сильное влияние сказочных мотивов.
Примечания Г. Якоба носят обычный педантически ученый
характер. Для чего, говоря о турецком обычае поворачивать туфли, галоши
гости, Г. Якобу понадобилось обращаться за параллелями к
литературным произведениям? (стр. 66, также на стр. 58, прим. 1).
Проф. Якоб высказывает в предисловии ценную мысль, что на
Востоке индивидуальные особенности поэта стираются под давлением
традиционных литературных требований, от которых нельзя
уклониться, что история восточных литератур есть, собственно, эволюция стиля,
эволюция поэтических родов и типов. Это так. Но отчего Г. Якоб не
захотел применить этот метод к своим исследованиям? Ведь карагё-
зовский театр, орта-ойну, рассказы меддаха — все это в большей или
меньшей степени драматические произведения; во всех неизбежно
пародируются говор, движение и поступки провинциалов. Далее меддах
показывает нередко теневой театр; карагёзчик ставит орта-ойну.
Следовательно, нельзя изучать эти произведения отдельно; они находятся
в тесной органической связи. При детальном исследовании, может быть,
окажется, что меддах создал в Турции сцену драматическую, что
теневой марионеточный театр возник раньше орта-ойну, как искусное
уклонение от религиозного запрещения изображать живых лиц.
В своей рецензии нам пришлось указать несколько недостатков в
работах Г. Якоба; но мы надеемся, что в будущем он избавится от
них, так как причина их лежит, вероятно, в их скороспелой спешности.
510

В особенную заслугу мы ставим проф. Якобу, что он умеет
группировать вокруг себя учеников, которые работают под руководством
своего наставника.
Hermann Paulus. Hadschi Vesvese, ein Vortrag des
türkischen Meddah's Najif Efendi; Erlangen, 1905, XXIII + 67.
Эта докторская диссертация Г. Паулуса состоит из текста
(транскрибированного) и перевода en regard (кажется, не безупречного),
с примечаниями и литературно-грамматическим введением. О научной
физиономии ее автора судить еще трудно, так как г. Паулус сейчас
находится под сильным влиянием своего учителя, проф. Якоба.
Проф. Якоб приобрел в Константинополе небольшую книжечку,
отпечатанную (в 1871 г.) армянским шрифтом, которую предоставил в
распоряжение своему ученику. В ней со слов меддаха Наифа-эфенди
изложена история о скряге ходже Весвесе.
Дочь соседа, желая отомстить ему за честь оскорбляемой им жены,
выходит за него замуж. Вскоре скряга, чтобы испытать верность
молодой жены, объявляет ей, что он уезжает в путешествие по торговым
делам.
Между тем по заранее обдуманному плану его проносят в дом в
тюке льна, который он поручил жене выпрясть. Джемале знала об
этом от преданной ей рабыни-арапки. Когда хамалы внесли тюк в
дом, она смочила его водой и скомандовала служанкам под такт песни
ударять по тюку палками, от которых ходже Весвесе больно-таки до«
сталось. При осмотре тюка Джемале замечает много мусора и
отсылает лен купцу. Кое-как выбравшись из тюка, избитый Весвесе,
стыдясь показаться домой, идет к тетке. Тогда его жена как бы случайно
отправляется также к ней и, видя, что муж ее стонет, переносит его
домой и зовет повивальную бабку, которая за хорошее вознаграждение
устраивает так, как будто от ходжи Весвесе рождается ребенок.
Напрасно скряга протестует и изрыгает брань. Скоро весь квартал узнает
о злостной шутке, сыгранной над скрягой, и отныне ему нет на улице
прохода от насмешек. Он уезжает в Египет и там умирает. Обе его
жены и тетка, так жестоко его наказавшие, дружно делят между собой,
его наследство.
Источник второго рассказа — о родах ходжи — г. Паулус видит в
«Тысяча и одной ночи», хотя у меддаха фабула развивается живее и
реальнее. Только отчего г. Паулус, отмечая связь рассказа с кувадой,
считает этот обычай загадочным? Кувада, до сих пор бытующая кое-где
в России, возникла из убеждения, что муж, симулируя роды, облегчает
страдания своей жены. Заметим, что в османских сказках мы также
встречаем следы этого обычая.
Рассказ о побоях взят из серии повестей о злых женах; вероятно,
он позднее вошел в репертуар меддахов, потому что типические черты,
стиля меддаха здесь едва-едва намечаются.
Г. Паулус вслед за проф. Якобом заявляет, что текст, по всей
вероятности, представляет единственный экземпляр как на Западе, так и
на Востоке. Этим соображением вызвано, надо полагать, помещение
турецкого текста. Уже проф. Якоб обратил внимание, что между
проделками Люледжи Ахмеда и историей ходжи Весвесе есть связь; стиль
обоих рассказов так одинаков, что Г. Якоб готов приписать их
авторство одному лицу. С этим мнением нельзя не согласиться, тем более
что построение рассказа заключает общие черты; и здесь и там рас-
51 h

сказ открывается сперва газелью; затем следует пролог о олагоденст-
венном султанстве Мюрада (см. М. Хилми, Эйлендже, стр. 174—175).
Впрочем, возможно и другое предположение. Не воспользовался
ли какой-нибудь армянин материалом меддахов и не приспособил ли
его для чтения? В этом нас убеждают обращения его к девицам,
между тем нам хорошо известно, что на сеансах меддахов (как вообще во
всяких публичных местах) присутствуют одни мужчины. В 70-е годы,
по-видимому, немало появлялось рассказов, обработанных армянами
(преимущественно романтических), см. W. Schott, Etwas
überneu-türkische Romantik, Sitzungsberichte g. K.-Pr. Akad. d. Wissensch. in
Berlin, 1884, XI,-S. 131 — 133.
Adolphe Thalasso. Le théâtre turc,— «La Revue théâtrale»,
Paris, 1904, Août, № IL
Г. Талассо родился на Востоке, и воспоминание о Востоке так живо
в нем, Восток так близок и дорог ему, что он скорбит его скорбями.
Увлеченный своеобразными прелестями Востока, он смотрит на турка
как на равноправного члена европейской семьи. «Турки, говорит он,
уже обнаружили значительные успехи в истории, философии,
лингвистике и науках». Если до сих пор их литература была так безжизненна,
вина падает на ислам, который исключает из общества женщину. До
тех пор, пока женщина будет оставаться в униженном положении,
Турция обречена на гибель. Автор от души желает, чтобы турки
добровольно предупредили неизбежное течение жизни и освободили
женщину.
Таким образом, г. Талассо вносит в свою работу публицистический
характер. Как француз, он отливает благородные мысли в изящную
форму, и все это вместе подкупает читателя.
Но с научной стороны работа его оставляет многого желать. Хотя
г. Талассо давно занимается историей турецкого театра, он плохо
знаком с литературой предмета: он тенденциозен в указании своих
пособий; выходит как будто кроме французов, никто турецким театром не
интересовался; ему не известны работы Куноша и Якоба. Это очень
странно. Вообще очерк его представляет легкий эскиз,
предназначенный для большой публики; не забудем, что появился он в «Revue
théâtrale» — журнале легковесном, удовлетворяющем низким вкусам
читателя.
Работа распадается на три части: история карагёзовского театра
(почему-то кончающаяся 1790 годом!), орта-ойну и история турецкой
драмы.
Первая часть заслуживает наибольшего внимания, именно г.
Талассо указывает в карагёзовском репертуаре влияние Мольера. Мольер
был известен туркам задолго до перевода его комедий Али-беем и
Ахмедом Вефик-пашой, потому что отрывочные сцены из «Тартюфа»,
«Проделок Скапена» и «Скупого» входили в репертуар знаменитого
маэстро Хасана-карагёза в середине XIX в. («Проделки Скапена»,
заметим в скобках, известны также в переделке на турецкие нравы Тедора
Касаба.) Вскользь г. Талассо отмечает влияние карагёза на орта-ойну,
но только вскользь. Ближайшим образом орта-ойну обязана, по его
мнению, итальянской commedia dell'arte, которая легко могла
попасть на Восток, если мы вспомним тесные сношения венецианцев и
генуэзцев с Левантом. Этим стоило бы заняться внимательнее. Сейчас
мне известна только одна фабула карагёзовского репертуара, западного
512

происхождения: это — брак карагёза, суммарно изложенный Т. Готье1.
Шутовская пьеса проникла также через Польшу в Россию 2. С другой
стороны, карагёз оказал большое влияние на современный турецкий
фарс и водевиль (тип хитрого слуги). Этот вопрос также совсем не
изучен.
Время возникновения орта-ойну г. Талассо относит к концу XVIII в.
Орта-ойну получила свое название от того, что действие происходит в
середине, среди зрителей, образующих в палатке ряд кругов. Актеров
бывает не менее четырех: Кавуклу (глуповатый старик), Севгюлю
(возлюбленный), Зене (женщина) и Пегискяр (играющий в орта-ойну роль
Хаджи-Эйвада, deus ex machina).
Содержание пьес орта-ойну (до сих пор известно, кажется, только
две пьесы, в записи г. Куноша) амурное, причем перед зрителем, как
замечает Талассо, развертываются фривольные сцены, приправленные
грубыми до неприличия словечками.
В третьей части г. Талассо останавливается на истории драмы в
Турции (преимущественно выдвигается Кемаль-бей и Ахмед Мидхат-
эфенди).
Для русских читателей заметим вскользь, что его романтическая
драма «Отечество или Силистрия» (эпизод из русско-турецкой войны
1854 г.), запрещенная в Турции, как говорят, по настоянию России,
подробно изложена проф. В. Д. Смирновым 3.
Здесь опять-таки плохо разработано взаимное отношение между
турецким и европейским театром.
Всем интересующимся Востоком советую прочесть живо написанный
очерк г. Талассо, сопровождаемый массой пояснительных иллюстраций.
1 T. Gotié, Constantinople, Paris, 1954, p. 177.
2 Ср. В. Перетц, Драмы эпохи Петра Великого, СПб., 1903.
3 В. Д. Смирнов, Турецкая цивилизация, — «Вестник Европы», 1876, № VIII, (IX?).
Я. И. Гурлянд. Степное законодательство с древнейших
времен по 17-е столетие, Казань, 1904, 112 стр.
Если мы не ошибаемся, работа г. Гурлянда явилась в ответ на
тему, предложенную восточным факультетом Санкт-Петербургского
университета, и в свое время была увенчана золотой медалью. Как
студенческое сочинение оно заслуживало поощрения, потому что
свидетельствует о трудолюбии автора.
Но самостоятельного значения, вклада в научную литературу оно
не представляет; это — простая компиляция, построенная главным
образом по исследованиям Березина («Очерк внутреннего устройства
Улуса Джучиева»), Леонтовича («Древний монголо-калмыцкий, или ойрат-
ский устав взысканий») и Голстунского («Монголо-ойратское
законодательство»). Автор прежде всего лишен, по-видимому, серьезного
исторического образования и не умеет как следует оперировать над
материалом. Вследствие этого исчезли стройность и логическая
последовательность изложения. Г. Гурлянд указывает, что быт монголов
определился кочевничеством, но он уклоняется от характеристики общинно-
родового устройства их, хотя это не требовало от него больших усилий,
так как монгольское законодательство времен Чингис-хана (XIII в.)
только санкционировало, в главных случаях, обычное право. Главы
II—III, посвященные изложению законодательных памятников
Чингисхана и монголо-ойратского уложения 1640 к, заключают наибольший
интерес. Автор целиком (насколько она известна) приводит «великую
33 В- А. Гордлевский
513

ясу» Чингис-хана и утомительно разбирает отдельные ее статьи и.
параграфы; затем такому же анализу подвергает второстепенные его
памятники (ярлыки, дефтеры и т. д.). Военно-общественная
организация монголов благодаря такому приему расплывается; вносятся
неизбежные повторения и разорванность. В законодательстве
господствует смешение гражданского права с уголовным; права личности
не гарантированы; полнее всего разработана система налогов,
изнурительная для населения, и иерархическая лестница обширного штата
чиновников.
С течением времени «великая яса» все более и более теряла свое
значение; сами ханы нарушали ее; изменения в условиях жизни
вызвали потребности в новом законодательстве. Новое законодательство,
выработанное на сейме между 1635—1640 годами, построено уже на
несколько более гуманных принципах, так как оно продукт буддийских
воззрений общества, dejure, сменивших шаманство. Глава VI о
религиозных влияниях на степное законодательство сюит не на месте;
она должна была органически слиться с историей законодательства
монголов, проникнутого в высокой степени религиозными
воззрениями.
Отдельные замечания г. Гурлянда верны и говорят о его
наблюдательности. Впрочем, заметим, что установление наказания отца за
убийство сына свидетельствует о разложении родового начала в
монголах XVII в. (стр. 60).
У киргизов, например, отец сохранил право жизни и смерти над.,
детьми (стр. 110—111), Вообще, можно бы ввести большую
отчетливость; тогда бы устранились противоречия, а то неясно, например,
каковы же были брачные отношения в эпоху Чингис-хана: по § 1,
извлеченному из Макризи, прелюбодеяния наказывались -смертью, а § 33
(автор заимствовал его >из -сочинения Березина) устанавливает
равноправность детей, рожденных от наложницы, с законными.
Мы жалеем, что г. Гурлянд приступил к работе, не пополнив своих
сведений по общей этнографии. Если бы вдобавок он внимательно
продумал план своего исследования, 'ценность его значительно бы
увеличилась.
Negib Azoury. Le réveil de la nation arabe dans l'Asie
turque, Paris, (1905), VIII+257.
Национальное движение, охватившее в XIX в. европейские
народности, которые изнывали под тяжелым ярмом зависимости, всколыхнет,
вероятно, в XX -столетии народы Азии и Африки. Между азиатскими
подданными турецкого султана уже идет глухое брожение. У арабов
оно принимает теперь осязательную форму. Национальная арабская
партия обратилась недавно к европейским державам с прокламацией, в
которой, возвещая о близком свержении турецкого ига, намечает гра-
ницм будущего арабского царства (от долин Тигра и Евфрата до
Суэцкого канала и от Средиземного моря до Оманского залива). Книга
г. Неджиба Азури старается, по-видимому, подготовить общественное
европейское мнение в пользу предстоящего переворота. Г. Азури в
течение нескольких лет занимал пост иерусалимского вице-губернатора;
и он покинул его, чтобы отдаться пропаганде национальной идеи.
Работа г. Азури относится скорее к области публицистики. Он
тщательно разбирает политику европейских держав, Северо-Американских
Соединенных Штатов и Папского престола на Востоке. Чтобы не раз-
514

дразнить ничьего самолюбия, он всему находит извинение; только
русская политика вызывает с его стороны резкое осуждение. Он отрицает
даже бескорыстность русско-турецкой войны 1877—1878 гг.
Рядом фактов г. Азури доказывает запутанность и непримиримость
европейских интересов на Востоке. Следовательно, вместо того чтобы
отсрочить падение прогнившей Турецкой империи, самое лучшее
предоставить вещи их естественному течению, т. е. не давить, в сообществе с
султаном, пробуждение национального самосознания в народах,
насильно связанных с Турецкой империей. Тогда сам собой разрешится
пресловутый восточный вопрос. Как араб; г. Азури имеет в виду прежде
всего, конечно, своих сородичей. Он горько скорбит о печальной участи
арабов, управляемых горстью продажных турецких чиновников. Но
дальше г. Азури пускается на неблаговидные штуки. Он ведет, так
сказать, доказательство от противного и старается приобрести
расположение Европы, запугивая ее призраком «всемирной еврейской
опасности», гнездящейся в деятельности сионистов.
Нет ничего удивительного в том, что арабский патриот пишет
панегирик своей нации. Законным стремлениям народа нельзя не
сочувствовать. Но больно видеть, когда для достижения этого г. Азури
подтасовывает факты, чтобы обелить арабов (см., например, стр. 55, 210, 234),
грубо издевается над турками и, что гаже всего, попирает столь же
естественные права других народов (евреев).
D-r Ignaz Kunos. Das türkische Volksschauspiel,— Orta
ojnu, Leipzig, 1908, 142 стр. (с рисунками и чертежами)*
Работа д-ра Куноша первоначально была напечатана в журнале
«Keleti Szemle», в два приема.
Вопрос о происхождении народного османского театра настолько
сложен, что, когда после появления первого этюда османский
публицист Ахмед Расим 1 написал в газете «Игдам» рял, фельетонов, в
которых сопоставил собранный им у константинопольских импресарио
материал, д-р Кунсш снова вернулся, во втором этюде, к обсуждение
ранее затронутых пунктов исследования. Но эта неровность изложения,.
понятная в журнальной работе, в книге уже нарушает цельность
впечатления. И если бы г. Кунош в предисловии разъяснил историю книги,,
было бы, разумеется, лучше и исчезли бы всякие недоумения.
Разбираемая -нами работа заключает в себе введение, в котором
собраны из османской литературы (главным образом из
«Путешествия» Эвлия Челеби) сведения об орта-ойну, тексты и переводы пьес.
Так как текст одной пьесы бююджю ойну (колдун) вместе с
мадьярским переводом был опубликован г. Куношом еще в 1888 г., © книге
дан только ее немецкий перевод.
Введение г. Куноша носит, так сказать, предварительный характер.
Главная цель его — познакомить европейского читателя с
своеобразным драматическим искусством османцев; г. Кунош не столько
разрешает или даже ставит вопросы, сколько останавливается
преимущественно на внешней стороне, а вопрос о происхождении орта-ойну по-
прежнему остается открытым. Никаких новых доказательств в
пользу высказанного г. А. Талассо2 мнения о возникновении османской
1 Последнее время вообще османцы как будто начинают ценить произведения
народной и полународной литературы. Так, литератор И. Мелих в одной из своих
публичных лекций призывает raison cTdetre и за орта-ойну.
2 Заметка об этюде «Le Théâtre turc contemporain» бьпа помещена в
«Этнографическом обозрении», 1905, № 1—2, стр. 265—268 {см. стр. 512 наст. изд. — Ред.].
аз*.
5IS

Фрта-ойну из итальянской «commedia dell'arte» ой не приводит, кроме
»скоропалительного сближения, в данном сочетании (правда, он
высказывает это как возможность) турецкого слова «орта» с итальянским
«arte» (см. стр. 9) ! Разумеется, влияние итальянцев очень и очень
вероятно, ввиду одинакового построения пьес из четырех основных
действующих лиц. Только орту-ойну на османской почве восприняла в
себя элементы карагёзовского театра. Как орта-ойну, так и карагёз —
в сущности, произведения одних рук, и тот, кто ставит карагёза,
может скомпоновать и пьесу для орта-ойну. Мы видим, что названия
пьес орта-ойну, перечисленных у г. Куноша на стр. 37—38, в
значительной степени совпадают с репертуаром карагёза. Нам могут
заметить, что это — случайное совпадение; но в репликах действующих лиц
((общих для обоих театров) даже тех немногих пьес, которые
сообщены г, Куношом, мы нередко находим остроты, встреченные нами уже
в карагёзе: например, на стр. 49 и 52 грубые шутки и qui pro quo Ка-
вуклу (alter карагёз). План пьес также обнаруживает большое
сходство: сперва идет длинный пролог, в котором нагромождены
фантастические приключения Кавуклу (в карагёзе соответствует диалог),—
к досаде Пешекяра нередко все это — сон, а дальше разница между
орта-ойну и карагёзом только в способе инсценирования: в карагёзе
зритель видит на полотне теневые изображения фигур, а в орта-ойну
актеры двигаются перед ним на земле. Заключение пьесы, где
Кавуклу приглашает зрителей почтить своим присутствием следующее
представление, то же, что и в карагёзе.
В последние годы царствования султана Абдул Хамида орта-ойну
была запрещена; но, насколько мне помнится, весною 1906 г. в
«театральном» квартале Константинополя, «Диреклер-арасы», было
разрешено дать несколько представлений по случаю происходивших тогда
-конкурсных экзаменов на звание «духовного преподавателя». С
восстановлением в июле 1908 г. конституции эти представления
возобновились; но жизнь выдвинула новые задачи, и политика заслонила интерес
к наивно-старомодным пьесам. Тогда же студенту Лазаревского
института г. Антаки удалось записать в Константинополе от меддаха Муста-
фа Ашки одну пьесу («Бахче» — «Сад»). (Запись, правда, вышла не
особенно удачной). Как бы чувствуя падение орта-ойну в глазах
зрителей, импресарио стали прибегать к различным средствам, чтобы
поднять интерес к своим пьесам: так, следуя моде, они вводят в интермеццо
новые песенки (канто), стараются разделить свои пьесы, по образцу
драматических произведений, на действия и т. д.
Вероятно, история орта-ойну была бы значительно яснее, если бы
были разобраны странные термины игры и отдельных действующих -
.лиц — термины, которые г. Кунош склонен выводить из языка цыган.
При тщательном исследовании часть их, быть может, придется
объяснить влиянием евреев (испаньолов), из которых, как сообщает уже
.Эвлия Челеби, живший в XVII в., выходили знаменитые актеры.
В тексте пьес, несмотря на внимательное штудирование, многие
места для нас не вполне ясны; кое-что на наш взгляд понято г. Куношом
неправильно, и мы сообщаем в заключение свои замечания.
Стр. И, примечание 2. В выражении: «етмиш тасдан гечмиш»
скрывается скорее намек на пословицу: «етмиш тасдан су ичмиш».
Глагол «гечмиш» как будто плохо вяжется в данном случае. Может
.быть, имя «Паропол» (стр. 12) стоит в связи с употребляемым в Эд-
;ремите глаголом «парпыллаттырмак» — изгонять болезнь (о знахаре).
Стр. 12, примечание 3. Насколько мне известно, слово «дишлен»
употребляется в Измите и обозначает человека, который боится, несмот-
516.

ря на то что чувствует себя сильным. Там же, примечание 5. Я слышал
выражение: «Амир аганын дагарджыы» в значении «разукрашенный».
Стр. 13, примечание 4. Выражение: «юваджы» и сейчас в
употреблении, так называется человек, который ходит по берегу и собирает все,
что выбрасывает на сушу море. Под «Сюклюн-шах» (стр. 14)
разумеется дикий петух. Выражение: «накле» (стр. 15.), вероятно,
вульгарное произношение арабского «нахле» (спальма). Под «Dschafer-i bei*
Meki» (sic!), стр. 18, очевидно, скрывается знаменитый везир халифа
Харуна ар-Рашида. «Чакракчи заде» (стр. 20)—неправильное чтение
вместо «Чикрыкчы»; у Эвлия-челеби (Путешествие, т. I, стр. 657) слово
не маркировано. «Шебек» и обозначает род обезьяны (стр. 21).
Этимология слова «Пешекар» (стр. 27) как будто произвольна: «пеше —
vor, Anfang (!) и «кар» — der Tuende (!). Первая часть — персидское
слово «пише» (ремесло), а все вместе значит «ремесленник». На стр. 28
опечатка: не «курд» должно быть, а «кюрд». Лучше бы транскрибиро-
вать (стр. 29) «мевки-и темаша» (сцена). На стр. 35, примечание U
что-то подозрительно выражение: «башына ренгинде бир саргы». На
стр. 37 выражение: «одюллю пехливан ойну» переведено: das Spiel der
Helden von Ödül! Между тем «одюл» — награда, приз, получаемый
пехлеванами во время состязания, и «одюллю пехливан» значит: «пех-
леван, удостоенный награды». Также примечание 3 читай: «араб гём-
леи»; дальше напечатано: «чарука» (чарык?). «Сандыклы» (стр. 39)
не может значить «der Kastenmacher»; посредством аффикса «лы»
никогда, кажется, не образуются имена действующих лиц (nomen agerb:
tis); это, кажется, золото (старой чеканки), сохраняемое в сундуках.
«Шакшак» (стр. 39, примечание 1) не для чего производить от араб,
«шакка»: это — звукоподражательное слово. Пожалуй, вернее
маркировать «дюрерюл хикем» (стр. 39, примечание 4). На стр. 42, приме*
чание 5, среди сортов дынь названа также: «топ атан кавуну»;
кажется, лучше бы сказать: «топ атан кавун» (без аффикса): ведь «топ
атан» — простое определительное предложение. Здесь скрывается
намек, что эти дыни скоро портятся и вводят, таким образом, в расходы
своего хозяина. Стоило бы, кажется, обратить внимание на
своеобразное употребление причастия действительного залога вместо ожидаемой
формы «топ аттыран». На стр. 47 нужно читать: «мидениз буланыйор**
Примечание 4 на стр. 48 неудачно редижировано. На стр. 51,
примечание 1, встречается частая в устах туристов ошибка: не «Анадолу хи-
сар», а «Анадолу хисары». Там же примечание 2: «Илм-и хабер»
никогда не значит: паспорт, а свидетельство, удостоверение и т. д. На
стр. 52, примечание 4 дан идеал женской красоты на Востоке; я
слышал несколько иное описание: «томбул юзлю, узунджана бойлу, чатык
кашлы, индже дишли, элма янаклы» (круглое лицо, высокий рост,
сросшиеся брови, зубы как жемчужины, щеки как наливное яблоко) 4
У г. Куноша сказано там же: «сюзме гердан», т. е. шея как у лебедя^
только длинная шея не считается, кажется, на Востоке признаком
красоты. Обыкновенно говорят: «симин гердан» (белоснежная шея).
Наряду с «фындык курду» (а не «курту», как у г. Куноша) говорят (в Эд-
ремите) : «фындык алтыны гиби». Стр. 53, примечание 3, слово «келе-
нип» заимствовано из греческого языка и первое значение — даром*
На стр. 56 в одном из четверостиший напечатано: «кондже гюлсюн,
морарын ёк»3, что непонятно; есть вариант: «...тымарын ёк» (и нет за
тобой ухода). Под «кубур» разумеется труба клозетная, а не «канал*
(стр. 70). Кроме того, «кубур» означает отверстие в потолке, где на-
3 Или, может быть, это корректорский недосмотр вм.: «карарын ёк».
517

ходится окно («тепе джамы»). Там же неудачно переведено
выражение: «оладжак бу-я» (стр. 47), в котором заключается намек на
неожиданность факта. На стр. 83 выражение «демек ки бир чатлак ба-
шы бенден саклыйорсун а?» (см. стр. 60) переведено так: «Willst du
solch einen gespaltenen Schädel von mir verstecken?». Но под «чатлак
башы» разумеется тайна, и если мы обратим внимание, что раньше
шла речь о голове, получается игра слов {...]
В своей рецензии я указал ряд мелких ошибок и неточностей,
замеченных мной в книге г. Куноша, но текст пьес, пересыпанных на
каждом шагу остротами и идиомами, так труден, что погрешности вообще
неизбежны. И, занося их в рецензию, я хочу облегчить понимание
текста тому, кто бы взялся исследовать османский народный театр. Во
всяком случае, опубликованные г. Куношом материалы,
сопровождаемые характерными рисунками и чертежами, сохраняют для нас важное
значение.
Martin Hartmann. Der islamische Orient, Bd III:
Unpolitische Briefe aus der Türkei, Leipzig, 1910, IX' + 262.
Заглавие книги, пожалуй, не совсем точно определяет ее
содержание; кое-где автор затрагивает вопросы внутренней политики Турции и
России, как, например: взаимоотношение отдельных народностей
Османской империи, роль младотурецкого комитета в делах управления,
«псевдокультурные» действия русских в Туркестане, не так давно еще,
кажется, удостоившиеся похвал г. Хартмана и т. д. Но главное внимание
устремлено г. Хартманом на процесс мысли, совершающийся в
современном османском обществе, и в летучей форме, несколько утомляющей
читателя разбросанностью сведений, перед нами проходят живые
характеристики писателей и журналистов, злободневные прения об
османском языке «и его очищении от арабско-персидских элементов, женский
©опрос в Турции, религиозные течения в исламе (подробно г. Хартман
останавливается на малоизвестной секте мелами); словом, это — очерки
культурной истории Турции. Книга г. Хартмана разносторонностью
своего материала способна привлечь внимание широких кругов
читателей, интересующихся современной Турцией, если мы вспомним особенно,
что живость и подвижность автора отразились на слоге его
произведения. Конечно, не нужно забывать, что это — «письма», в которых
г. Хартман ежедневно с немецкой пунктуальностью, — я сказал бы, с
какой-то точностью стенографа — отмечал впечатления дневных встреч
и разговоров. Для самого автора по возвращении в Германию стала
ясна их отрывочность, и ему пришлось дополнять сообщенные раньше
сведения обширным« примечаниями, занимающими в книге чуть не
столько же места, сколько и письма. И было бы приятнее, если бы эти
письма были напечатаны с большим выбором и осмотрительностью, а то
иногда г. Хартман распространяется — и подробно — о предметах и
фактах, которым бы не место в книге ориенталиста. Самая форма
книги вносит еще одного рода минус; г. Хартман, как нетурколог, конечно,
не мог разом разобраться в людях страны, и нередко он оценивает
факты под углом зрения османцев или вносит в суждения свои
симпатии и антипатии. Так, лица, с которыми ему не удалось повидаться или
которые встретили его холодно и сдержанно, очерчены у г. Хартмана
скорее в отрицательном освещении, например Абуззия, Хюсейн Джахид
{депутат, издатель «Танин» 1) впрочем, в «Nachträge» к своим Anmer-
1 Теперь газета его — раз запрещенная — выходит под именем «Ени танин».
&I8

"kun gen он смягчает приговор; Риза Тевфик, наоборот, господа,
^едва-едва стоящие выше (и в этом даже сомнение) среднего типа,
заслужили у него похвальные отзывы (Саиб, Гарбис Фикри, даже
продувной книгопродавец Насрулла). Быть может, лучше было бы также
не проявлять германофильства, заставляющего г. Хартмана
замалчивать такие, например, факты, что газета «Osmanischer Lloyd», — из
•европейских газет в Константинополе, правда, самая обстоятельная,—
в османской печати часто навлекала на себя обвинения в
тенденциозности. Немецкая точка зрения сказывается и в отзывах о поляках
(стр. 77).
В заключение исправляем несколько неточностей, главным образом
касающихся Турции.
Автор, по-видимому, владеет прекрасно османским языком;
встречаются, однако, ошибки в произношении (например, 36, 46, 80, 165).
Не думаю также, чтобы выражение: «вактаки» было свойственно
турецкому языку; не сложилось ли оно скорее под влиянием персидского
«вактике» (это — указательное «и»)? В такой форме ипо встречается в
чагатайской литературе (Абдул-Газы, изд. Демезойа, стр. 123). Иногда
фактические ошибки: например, общество «Тюрк дерней» основано в
конце декабря 1908 г., а не в апреле 1909 г. (ср. стр. 48); упреки А. Ке-
маля »в доносах как будто исходят из младотурецких кругов (стр. 51).
А. Хикмет не работает в «Игдаме» (стр. 124); медицинский факультет
в Константинополе, кажется, исключительно называется: тыббийе шю-
беси (хотя в арабском языке возможны и другие огласовки); если
А. Джевдет (редактор газеты «Игдам») не принуждает свою жену
закрывать лицо, то ведь это объясняется ее иностранным
происхождением (стр. 233). На обложке журнала «Сырат-и мустаким» стоит
знаменательная дата: «11 июля 1324 г.» (1908), но это еще не значит, что
журнал основан в тот день (стр. 234), это своего рода наивное
profession de foi. M. Эмин — почтенный поэт; но зачем преувеличивать
его значение (стр. 54). Я, например, очень хорошо помню, как однажды
• он обратился в «Тюрк дерней» с просьбой формулировать ему
программу газеты: тогда он хотел назвать ее «Оджак» (стр. 54). Не знаю, стоит
ли повторять басню об отказе Алаэддина (сына Османа) от ©ласги
(стр. 57); может быть, Алаэддин, сын какой-нибудь наложницы (?),
не «мел прав на престол. Такой взгляд был высказан в рано
прекратившемся османском историческом журнале: «Хакаики тарихие ве сиясие»
(1-й вып., стр. 17). Правда, возможность отказа не исключается
совершенно, если мы 'вспомним факты из истории орхонских тюрок.
Вероятно, г. Хартман имеет в виду сочинение Расима: «китабе-и гам» (а не
«катибеи»). На стр. 91 неприятный lapsus, могущий ввести
неопытного читателя в заблуждение: М. Эмин начал писать, конечно, не во
время русско-турецкой войны, а во время греко-турецкой войны
(в 1897 г.).
«Письма» г. Хартмана — результат сорокадневного пребывания его
в Константинополе. В такой короткий срок нельзя было, как замечает
в предисловии сам автор, постигнуть всех деталей; но недостатки, на
которых мы, быть может, слишком подробно задержались, нисколько
не умаляют значения его в высшей степени интересной книги, хотя и
^написанной в неподобающем ученому тоне.

Martin Hartmann. Der Islam. Geschichte, Glaube, Recht..
Ein Handbuch, Leipzig, 1909, XI+ 187.
Труд арабиста M. Хартмана — правда, носящий характер
учебника— заслуживает глубокого внимания, потому что автор умело
сконцентрировал на 'небольшом количестве страниц сведения, необходимые-,
для понимания ислама не только как религии, определяющей
отношения человека к богу, но — что гораздо важнее — как фактора,
устанавливающего нормы (или, вернее, анормы) государственного быта на.
Востоке. С этой точки зрения книга распадается на три части: история
ислама (это — введение), исламские верования и право. (Автор
подчеркивает при этом индивидуализм ислама, чуждого социальным
представлениям). Несмотря на то что слог т. Хартмана кряйне сжат,
картина создается рельефная. Автор давно уже изучает ислам, и если в его*
работе отсутствует «нижний этаж», все же читатель чувствует, что
высказываемые г. Хартманом суждения им продуманы и вносят иногда
нечто новое. Жаль только, что, излагая культ ислама, г. Хартман
забывает указать, что он пользуется для этой цели — как и дальше (при
характеристике права)—учением шафиитов. Вероятно, это объясняется
практическими соображениями: проф. Э. Захау издал на немецком,
языке мусульманское право в учении этого толка. Нам казалось, что-
удобнее было бы изложить учение Абу Ханифы, и вот почему: в третьей
части своего руководства (от которой местами отдает публицистикой)
г. Хартман строит свои выводы на истории Турции; но османцы
(турецкое население), кажется, все без исключения, следуют учению Абу
Ханифы. Третья часть руководства, бесспорно, самая важная и самая
интересная, особенно в настоящее время, когда на глазах Европы
совершается крупный переворот в исламских государствах (в Турции, а
отчасти и в Персии). Однако события так близко стоят от нас, что
автор теряет уже спокойный, беспристрастный тон и из историка
делается публицистом-прокурором, чтобы только доказать гибельность
восточной системы государственного строя; эта ненависть автора к
абсолютизму проходит красной нитью через всю книгу. Нередко во
взглядах на Турцию он впадает в противоречия с самим собой, так что
читатель недоумевает, какие же элементы возобладают в Турции, старо-
исламские или младотурецкие. Вообще он настроен оптимистически
и признает возможным возрождение Турции — под условием отказа от
принципов ислама; но тирада на стр. 61 как будто осуждает османцев, .
«дерзких разбойников», на изгнание из Европы.
Некоторые мысли тоже кажутся нам скороспелыми. Многие,
вероятно, будут изумлены, когда прочтут в предисловии на стр. IV, что если
Турция держалась дольше других исламских государств, то
разъяснение лежит в наличности национальной идеи между османцами. Не
смело ли это сказано? Пожалуй, напрасно уж взваливать обвинения в
половой извращенности на персов (стр. 145); над землями Средиземного-
моря дух испорченности давно витал. На стр. 157 автор выводит
суфийские учения из буддизма. Не слишком ли это односторонне? Если
испаньолы (евреи, переселившиеся в Турцию из Испании),
«избавившись», как говорит (стр. 159} г. Хартман, «от физической смерти, были
осуждены на духовную гибель», вина в этом вовсе не лежит на
османских султанах. Вообще он преувеличивает, когда утверждает, что
толерантность османцев определялась фисковыми соображениями.
Напрасно также г. Хартман ничего не говорит о современных панисламских.-
течениях.
Как бы то ни было, книга г. Хартмана, скромно названная им руко-
520

водством, представляет важный компендиум по исламу, в котором автор
пытается уяснить европейцам значение ислама, с его
индивидуализацией, в общественно-политической жизни Востока.
С. W. von Sydow. Tvâ spinnsagor. En Studie i jämförande
folksagoforskning, Stockholm, 1909, 103 стр.
Историко-географический метод, впервые, .кажется, в больших
размерах примененный покойным проф. Юлиусом Кроном к исследованию
«Калевалы», как всякий другой метод, представляет для фольклориста
свое значение; но в скандинавских странах увлечение этим методом
переходит границы. Если, например, в Финляндии (и в Дании?)
благодаря планомерной работе в архивах ученых обществ, уделяющих
внимание народному творчеству, сосредоточен исчерпывающий материал
из всех приходов страны, успех предприятия зависит от условий
политического быта, зависит также главным образом от незначительности
территории.
Но для стран с грохмадной площадью статистическое, так сказать,
описание духовного творчества народа, вероятно, уже не по силам
частным обществам, располагающим скудными средствами.
А если так, имеют ли в настоящее время смысл выводы,
построенные на наличности или отсутствии в том или другом месте того или
другого варианта? Прежде всего отсутствие еще ничего не доказывает,
так как в громадном большинстве случаев запись фольклорного
материала производится без всякой системы и обусловливается личными
симпатиями и настроениями записывателя, а также — не будем этого-
забывать — настроениями самого рассказчика. И многие, вероятно,
припомнят факты из своей практики, когда сказители, рассказывая что-
либо вторично, уже невольно 'изменяют и порядок изложения и тон
повествования. Я уже не говорю о разной ценности материала,
записанного в разное время по различному плану. Предположим, однако, на
секунду, что идея повсеместного собирания памятников народного
творчества осуществилась, возможно ли впоследствии
классифицировать этот материал так, как мы оперируем над статистическими
сведениями об экономической жизни? Разве народное творчество так,
устойчиво? Формы народного творчества, правда, неизменны, но в
памяти индивидуума элементы его причудливо переплетаются, и трудно,.,
вероятно, выяснить причины, создавшие в том или другом случае то.«
или другое сочетание. Это — азбучная истина, и даже исследователи
народного творчества, отдающие предпочтение в своих работах исто-
рико-географическому методу, сознательно уклоняются от выводов,
навязываемых им «статистикой» памятников народного творчества, чтобы1
высказать мысль, которая более естественна для психики человека и.
более убедительна.
Эти размышления приходили нам в голову при чтении диссертации;
г. Сюдова, пионера, если мы не ошибаемся, историко-географического,'
метода в Швеции. Темой для своей диссертации он избрал сказки о^
прядении. Пряжа — обычное старинное занятие женщин в деревнях, и,,
чтобы скоротать долгие зимние вечера, женщины развлекали себя сказ-.
ками, фабула которых, естественно, часто бралась из их ремесла. Г. Сю-
дов различает — в противоположность г. Поливке — в исследуемых:
•сказках два типа; но, кажется, различия между двумя типами не
настолько существенны, чтобы их нельзя было считать вариантами одного<
^wna. Первый тип — мотив п ленивой девушке, которую мать в наказа-
52L

кие сажает на крышу. Когда мимо дома проезжает принц, она заявляет
ему, что ее дочь умеет чудно прясть. Тот берет ее во дворец. В страхе,
что раскроется ложь, девушка заливается слезами. Тогда появляется
карлик и дарит ей перчатки, с помощью которых она может исполнить
заказ; при этом карлик грозит, что он унесет ее, если через три дня она
забудет его имя. Девушка, конечно, забывает; но ее выручает принц;
видя слезы девушки, он начинает рассказывать ей о своих
приключениях: как, охотясь, он заметил в лесу карлика, который выкрикивал
свое имя. Так девушка спасена. Во втором типе речь тоже идет о
ленивой пряхе. Но ее добрыми гениями являются три старухи, которые на
свадьбе предстают перед женихом в безобразном виде, и когда принц
спрашивает »их, отчего они такими стали, они сваливают вину на пряжу.
Тогда жених запрещает своей невесте прясть, « лентяйка таким
образом торжествует.
Попытку г. Сюдова усмотреть в этих сказках два типа, повторяю,
нельзя признать удачной; он сам не раз отмечает влияние одного типа
на другой; но в работе обнаруживается местами остроумие автора, и
кое-какие частные выводы его кажутся убедительными. Задача автора
состояла не только в том, чтобы установить первоначальную форму
сказок; он стремится также определить место и время сложения сказок.
Так как «скелет» первой сказки ближе всего сохранился в Швеции,
г. Сюдов склонен Швецию считать ее родиной. Если это и так в данном
случае, напрасно г. Сюдов думает, что сказка сохраняется вообще
лучше в м-есте своего возникновения. Родина второго типа — Германия
или Скандинавия (где существует представление о трех старухах =
MoTpat). Вероятным кажется нам соображение о пути проникновения
второго типа сказки в Италию. В Южной Германии сказка неизвестна;
значит, переход ее совершался не путем торговых сношений между
Германией и Италией, а в определенный исторический момент — в
эпоху Гогенштауфенов и их итальянских походов. Как на характерный
пример измены своему методу укажу, что на стр. 55, например, автор
признает талисман карлика существенной чертой сказки, входившей
уже в ее «скелет», хотя в записанных доселе вариантах эта подробность
встречается сравнительно редко. Может -быть, также произвольна —
хотя, не скрою, очень остроумна — попытка объяснить имя карлика —
«Тителитуре», как подражание трелям дрозда.
Работа г. Сюдова выполнена аккуратно; правда, она облегчена была
предшествующими исследованиями этих сказок (Поливки, Клодда
и др.). Несмотря на свое пристрастие к историко-географическому
методу он, видно, борется, и успешно, против его крайностей; этим он
подтверждает мысль, что все методы изучения народного творчества
одинаково полезны; не нужно только суживать поле их применения в
ущерб работе. Первая часть работы — об основном типе сказок —
безусловно, слаба; вторая часть, где рассыпаны дельные замечания,
значительно интереснее.
D-r J. Hurt. Monumenta Estoniae antiquae vel thesaurus
antiquus, carmina... Estonorum continens. (Setukeste laulud),
Helsingfors, 1904—1907. Pars prima: carmina popularia. 3 тома.
Стр. XXXIX + 736 + 88; XX VII + 7ЧС' +168; IX+474 +137.
(К первому тому приложена карта расселения сетукезов).
Да не подумает читатель, что я собираюсь рецензировать
монументальное собрание песен сетукезов (так называются православные эсты,
живущие в Псковской губернии); эта задача мне совершенно не по
-522

силам; мне только хотелось бы обратить внимание русских
исследователей песен на богатый материал, заключающийся в сборнике Я. Хурта.
Если для суждения о технике песен сетукезов необходимо знание
эстонского языка, то пользование сборником в историко-сравнительных
целях облегчается до некоторой степени немецким конспектом песен,
иногда комментарием к ним (например, о свадебных песнях, праздниках
и т. д.).
Мне кажется, что личность пастора Хурта (ныне покойного) и
история собирания им этнографических материалов настолько
общеизвестны, что на этой стороне уже нечего останавливаться, тем более что в
«Отчете Русского Географического общества» за 1904 г. проф. К. Крун
дал (на немецком и русском языках) отзыв о фольклористической
деятельности Хурта, удостоенного обществом большой золотой медали.
Песни Хурта были изданы «Обществом финской литературы» в
Гельсингфорсе, не испугавшимся тысячных затрат, и хотя
номинальная цена сборника — 42 марки (16 рублей), однако для лиц,
входящих в состав недавно учрежденной международной организации «FF»
(Folklore Fellows)—для каталогизирования фольклорного материала,
находящегося в отдельных странах,— сборник продается со
значительной скидкой (за 30 марок).
Фир.-бек Кочарлинский. Песни «Саячи». Песня
«Валеха», — «Сборник материалов для описания местностей и
племен Кавказа», Тифлис, 1910 (вып. XLI, отдел II).
Кавказский публицист Ф. Кочарлинский, выпустивший, между
прочим, цепную брошюру «Литература азербейджанских татар [-турок]»
(Тифлис, 1903), напечатал недавно в арабской транскрипции, с русским
переводом, распространенные на Казказе две песни: одну, по-видимому,
народную (песни «Саячи»), другую, несомненно, книжного
происхождения (песня «Валеха»).
Под «саячи» разумеется, по слозам г. Кочарлинского, «не то
странствующий певец ашик, не то дервиш, восхваляющий подвиги Имама
Али»... Он ходит по домам в конце осени и зимой и воспевает в стихах
домашних животных (за что получает масло, сыр, муку и т. д.); с
особенной нежностью, как это -и естественно, относится певец к овцам.
8 связи с «саячи» стоит, кажется, сохранившийся в Турции, в Сивас-
ском вилайете, обычай, — «сая гезмек»: если только я не ошибаюсь,
9 марта (персидский новый год) *, дети гурьбой, в фантастических
нарядах, обходят дома и возвещают в песенках наступление весны.
В песне «Валеха» (носящей неясное арабское название) говорится о
периодах человеческой жизни, о судьбе души после смерти и о
страшном суде. На песне сильно отразились мусульманские верования. Эта
тема широко распространена в искусственной литературе (например,
письмо в стихах Адиль Гирея, героя романа Кемаль-бея «Джезми»).
Работа г. Кочарлинского представляет большой интерес. Однако
цель транскрибирования текста арабскими буквами мне непонятна; эта
транскрипция с первой же строчки обнаруживает свою непригодность:
каноническое мусульманское приветствие («се лямун алейкум»)
выражено такими буквенными знаками, которые можно толковать различно
(се ля('м) мелек). Перевод не всегда точен или даже верен; в тексте
встречаются кроме объясненных г. Кочарлинским, любопытные, но тем-
В таком случае обычай зашел от персов.
52а

ные слова. Мы бы посоветовали собирателям в будущем выделять в
специальный список, или глоссарий, слова турецких текстов, публикует
мых в «Сборнике для описания... Кавказа».
F. F. Communications, edited for the Folklore Fellows by
J. Bolte, K. Krohn, A. Olrik, С von Sydow, M 1—4, Helsinkis
1911, 24+X + 63+2 + 16 + 7.
Мысль о необходимости образовать международную ассоциацию по*
фольклору, в задачи которой входило бы помогать исследователю в.
поисках нужного материала, опубликованного в других странах и на
других языках, возникла в 1907 г. К Эта необходимость сознавалась тем
яснее, что в последнее время фольклорный материал сильно разросся и
разбираться в нем становилось все труднее и труднее. Инициативу
взяли на себя профессор Гельсингфорсского университета К. Крон и
профессор Копенгагенского университета А. Ольрик; им удалось
заинтересовать сперва представителей фольклора в скандинавских странах..
По мысли учредителей, в каждой стране или — как впоследствии было'
изменено —в каждой области, представляющей в этнографическом
отношении нечто целое, должны были возникать местные комитеты,
которые являлись бы посредниками между фольклористами, входящими в-
состав международной ассоциации. Деятельность Федерации
фольклористов скоро нашла сочувствие в Германии и в Австрии. Завязалась
оживленная переписка (частью уже опубликованная), и в результате
был выработан план работ Федерации фольклористов. От видных
ученых поступили заявления о согласии принять участие в работе
Федерации. Так, проф. Гауфен образовал уже в Праге комитет для
каталогизирования немецко-чешского материала; профессора Больте и Реди-
гер предложили открыть комитет в Берлине; Ученое товарищество имени
Шевченко, в лице Гнатюка, также поддержало новое предприятие и т. д.
Таким образом, на Западе идея о взаимной помощи фольклористов,
постепенно проводится уже в жизнь, и в этом направлении сделаны
некоторые попытки облегчить занятия фольклориста.
При поддержке Финской академии Федерация фольклористов
получила возможность издавать «Communications», первый томик кото^
рых только что вышел из печати. Программа «Communications» вклю^
чает: 1) обзоры материалов по фольклору, 2) специальные
фольклорные каталоги, 3) сводка вариантов одной какой-нибудь сказки,. 4)
вопросы методологические.
Среди работ, входящих в первый том «Communications», на первом:
плане нужно поставить библиографическую работу д-ра А. Аарне;
однако труд этот обнаруживает ряд крупных методологических
ошибок. По-видимому, у организаторов Федерации нет еще ясно
выработанного плана. Немало также вредит делу сбивчивое употребление
терминов — тип, мотив и — главное — самого термина «фольклор».
Вообще под фольклором учредители разумеют произведения народной
■словесности, но иногда у них срываются странные отметки: А.
Ольрик, давая в № 1 «Communications» краткий обзор датского
материала, подводит под понятие о фольклоре рубрики: крестьянская жизнь,,
фольклор и деревенская архитектура и т. д.
1 Об этом была уже заметка (Е. Н. Елеонской) в «Этнографическом обозрении»,
1907, № 3, стр. 154—157. Эта заметка представляет в сокращенном виде «первое
сообщение» Ф. Ф., вошедшее в «Communications»,
524

Несмотря, однако, на недочеты, неизбежные в такой молодой науке,
:жак фольклор, нельзя не сочувствовать идее учреждения Федерации, и
с самого начала напрашивалась мысль о необходимости образования и
в России местного комитета Федерации фольклористов. Раньше всех
откликнулся на призыв проф. К. Крона д-р О. Каллас, который
организовал при Эстонском литературном обществе (в Юрьеве) фольклорный
комитет. Русское Географическое общество также обсуждало вопрос о
новой Федерации, и хотя там он, по-видимому, еще не получил
разрешения, однако в первом выпуске «Живой старины» за 1911 г. мы
находим уже выполнение одной из первых задач Федерации фольклористов,
а именно, г. Смирнов приступил к систематическому описанию
фольклорного материала, хранящегося в архиве Географического общества
(стр. 97—104).
Однако русский материал так обилен, что требуется образование
комитетов не только в Петербурге, но и в других крупных русских
городах. И вот для того, чтобы содействовать назревшей нужде в правильно
организованной каталогизации фольклорного материала на русском
языке, группа членов Этнографического отдела — в большинстве
случаев являющихся непосредственными учениками В. Ф. Миллера —
проектирует образовать при отделе Комиссию по народной словесности.
Обязанная своим возникновением Федерации фольклористов, Комиссия
охотно берется каталогизировать материал; так как, однако, кое-какие
вопросы возбуждают еще сомнения, которые не рассеяны выпущенными
«Communications», Комиссия по народной словесности сохраняет за m
бой право составлять указатели по отдельным видам народной
словесности, не придерживаясь терминологии и системы Аарне2. Впрочем,
проф. К. Крон теперь уже предвидит возможность замены впоследствии
отдельных библиографических указателей одной сводной работой.
Приветствуя Федерацию фольклористов, мы чувствуем к ней
живейшую благодарность за то, что она сплотила московских работников в
области народной словесности 3.
2 Рецензия на Аарне уже напечатана Е. Н. Елеонской в «Этнографическом
обозрении», 1910, № 3—4, стр. 215—217. Обстоятельный разбор был сделан Н. В. Васильевым
на заседании Этнографического отдела 30 апреля 1911 г.
3 В Отделении этнографии А. Д. Руднев читал доклад о Ф. Ф. («Живая старина»,
Î911, вып. I, стр. 105—116).
Grothe, Hugo. Geographische Charakterbilder aus der
asiatischen Türkei und dem südlichen mesopotamisch —
iranischen Randgebirge, Leipzig, 1909.
Исследователь Малой Азии Г. Гроте предпринял в 1906—1907 гг. на
средства «Имперского диспозиционного фонда» путешествие по Турции
и Персии. Предварительное сообщение об изысканиях (важных, между
прочим, и для Багдадской железной дороги) опубликовано; вышло уже
и описание Персии.
Гроте выпустил также альбом снимков, сделанных во время
путешествия. Альбом, заключающий в себе 176 снимков (размером
73/4ХП см и 103/4Х 153Д см) на ста листах, ценен как пособие для
изучения памятников древности (архитектура, скульптура), географии и
этнографии страны: многое зафотографировано в альбоме Гроте
впервые. Маршрут Гроте шел от Эрегли (городок за Коньей) через Кили-
кийский проход, Цезарию (Каппадокийскую), Мараш, Урфу, Диярба-
зшр, Мосул, Багдад (Неджеф, Кербела) в Персию. Путешествие про-
52S

должал ось 18 месяцев, потому что нередко приходилось уклоняться от
магистрали для заезда в местности, почему-либо интересовавшие Гроте.
Характерны в альбоме Гроте этнографические снимки. Гроте
наблюдал греков, армян, курдов, черкесов, османских турок (оседлых и
кочевых) и др. Ясно представлен у него быт народов (свадебные,
процессии, например). На одном снимке изображены потомки последнего
владетельного князя (кочевников) афшаров, Ахмеда-паши (ум. 1875 г.).
В Багдаде Гроте снял арабку, бедро (левое) которой разрисовано
линиями. Лур стоит перед зрителем со своими типичными локонами над.
ушами (зульф). Для антрополога важна группа людей из Ширвана
(в еЛуристане) : у одного из них прямые резкие черты лба,
указывающие на эламское происхождение населения, у другого — типичное
семитское выражение, третий похож на негритоса. Интересны снимки
конусообразных жилищ, сложенных из камней (кюббе), в Харране,
жилища в пещерах по р. Тигр, палатки из тростника (у луров) и т. д. Живо
и полно обрисованы шиитские святыни (Кербела и Неджеф).
Думаю, что кто изучает Восток не удовольствуется беглой
библиографической заметкой, а обратится к альбому, значение которого
увеличится еще больше, когда выйдет в свет описание путешествия по
Азиатской Турции. Впрочем, и теперь изучение альбома облегчено
толковыми объяснениями, подписанными под снимками.
К альбому приложено три карты маршрутов путешественника.
Hembygden, Tidskrift för svensk folkkunskap och hem-
bygdsforskningi Finland, Helsingfors, 1909—1910, MM 1—2л.
В различных провинциальных городках Финляндии
функционируют кружки отчизноведения, взявшие на себя охрану памятников
культуры, духовной и материальной. Для распространения в
обществе сведений о той часто мелкой и незаметной работе кружков и для
правильного освещения задач с конца прошлого года в Гельсингфорсе
выходят два журнала: один на шведском языке («Hembygden»),
другой— на финском языке («Kotiseutu»). Первый регистрирует факты
из местностей, населенных преимущественно шведами, другой
предназначен для финского населения страны. Основанные по той же
программе, оба журнала в популярной форме помещают на своих
страницах исследования и материалы по этнографии и фольклору.
Интерес, проявляемый ко всем вопросам, не только научный, но, быть
может, и практический: журналы задаются также целью «возродить к
жизни все здоровое и живучее в старинной культуре». Статьи
иллюстрируются рисунками и чертежами; а для того чтобы привлечь к
сотрудничеству провинциалов, нередко статьи заканчиваются краткой
программой и вопросником, облегчающим собирание материала.
Журнал выходил раз в две недели, размером в один печатный лист;
таким образом, за год составился большой том в четыреста страниц,
в котором заключаются статьи о местных музеях, старинных народных
обычаях, старых постройках, преданиях, песнях, народной музыке,
танцах и т. д., хроника и библиография.
Нет никакого сомнения, что новый популярный этнографический
журнал успел уже завоевать себе определенный круг читателей, тем
более что и цена его баснословно дешева: всего 2 марки 50 пенни, т. е.
один рубль.
P. S. В 1911 г. журнал из двухнедельного будет преобразован в
ежемесячный.
526

Süssheim, Karl. Die tnoderne Gestalt des türkischen
Schattenspiels (Qaragöz),— «Zeitschrift der Deutschen Morgen-
ländishen Gesellschaft», 1909, Bd LXIII, Heft IV.
Появившаяся недавно под претенциозным заглавием работа г. Зюс-
хейма совсем не оправдывает ожиданий. Автор хотел показать, что
пьесы карагёзовского театра в исполнении Кятиба Салиха реформированы,
как в отношении компоновки, сложившейся под влиянием французского
романа, так и в отношении самой mise en scene. Мне пришлось
видеть в Константинополе печатаемую г. Зюсхеймом пьесу о «двух
ревнивых женщинах» несколько раз у разных карагёзчиков, и никакого
особого различия я не заметил. Вообще я сомневаюсь, чтобы можно было
теперь говорить о «реформе» карагёзовского театра. Когда-то карагёз
удовлетворял эстетически-политическим запросам народной массы; он
заменял политический журнал или газету, и всякие намеки на
волновавшие народ вопросы живо «воспринимались зрителями, потому что
отражали настроение народа. Понятно, почему султан Махмуд II,
уничтоживший в 1826 г. янычарское войско, смотрел на карагёза как на
своего политического противника и велел участникам пьес, как говорил
Базили в своих «Очерках», «принять холодную ванну Босфора». С тех
пор значение карагёза все более и более падало, и не столько в силу
султанских указов, сколько в силу изменившихся понятий:
распространившаяся в народе грамотность быстрее и глубже знакомила через
книгу с видами правящих сфер; карагёзчики же, прежде выдававшиеся
среди темной массы своей наблюдательностью и остроумием, потеряли
всякий вес, потому что остановились в своем развитии. Так, карагёз,
некогда фактор общественного сознания, постепенно обратился в
детскую забаву, и близко уже, вероятно, время, когда из кофеен он будет
выброшен на улицу[...].
Как заметил г. Зюсхейм в примечании, пьеса транскрибирована им
с текста, принадлежащего Кятибу Салиху. Стало быть, ошибки были
уже естественны; но чтение пьесы убедило нас в том, что даже
элементарные особенности османского языка (губная лабиализация,
например) пропали в записи Зюсхейма. Кое-где г. Зюсхейм исправлял
очевидные ошибки полуграмотного переписчика; кое-что пропустил, а кое-что
не понял и исказил. Вместо того чтобы напечатать пьесу в арабской
транскрипции, г. Зюсхейм почему-то захотел дать латинскую
транскрипцию: но смеем уверить г. Зюсхейма, что для этого нужны более
глубокие познания в османском языке. Интересный сам по себе этюд
значительно обесценен благодаря неудачному приему.
Luigi Bonelli е Stefano Jasigian. Il turco parlato (Lingua
usuale di Costantinopoli), Milano, 1910, VII+343 (В
коллекции Manuali Hoepli).
Проф. Л. Бонелли, занимающий кафедру турецкого языка в
Институте восточных языков в Неаполе, выпустил, совместно со своим
помощником лектором С. Языджияном, очень дельное руководство для
изучения османского языка. Руководство состоит из краткой
грамматики, разговоров и итальянско-османского слоьаря, в кэторый гключена
богатая фразеология. В основу руководства положен, как заявляют
составители в предисловии, константинопольский говор. Кое-какие
факты, однако, как будто противоречат этому утверждению: во-первых, не
везде соблюдена гармония гласных, иногда конструкция глаголов укло-
527

^яется в сторону провинциализмов (на стр. 79, например, «бу одая»—
дат. пад. вместо винительного — «беенмедим»); я сказал бы даже, что в
книге попадаются обороты, в устах османца необычные. Промахи резко
обнаруживаются в употреблении времен: там, где мы ожидали бы
прошедшее категорическое время, стоит прошедшее повествовательное^...].
Вероятно, iB книге отыскались бы -и другие ошибки; но в общем
нужно признать, что они неизбежны для иностранцев. Во всяком случае,
руководство составлено толково и может принести пользу не только
студентам-восточникам, но и туркологам, которые найдут в книге свежий
лексический и лексикологический материал.
Ch. Samy-bey Fraschery. Dictionnaire turc-français
illustré. Nouvelle édition revue et augmentée sous la direction dû
Diran Kélékian, Constantinople, 1910; 5 выпусков. Буквы:
элиф-зайн.
Четверть века минуло с выхода в свет первого издания османско-
французского словаря Сами-бея Фрашери, родом албанца, который
своими лексикографическими трудами сделал для изучения османского
языка как в Турции, так и за границей больше, чем кто-либо другой.
За это время словарь Сами-бея успел разойтись и устареть, и давно
уже чувствовалась настоятельная потребность в переиздании. И нужно
благодарить г. Келекияна, который, несмотря на свои обязанности
журналиста—он состоит фактическим редактором османской газеты
«Сабах», — взялся за эту сложную и кропотливую работу. В Турции, как и
в России, образованному гражданину приходится быть (употребляя
немецкое выражение) «Mädchen für Alles».
Второе издание значительно расширено; введены слова,
завоевавшие в языке права гражданства, и с этой точки зрения словарь стоит
на высоте современного общественного уровня мысли. Есть, однако,
недочеты, которых редактор мог бы легко избегнуть: так он п^чзму-то
опускает при иностранных словах обозначение их происхождения, что
для начинающего затрудняет изучение; он забывает иногда отмечать
при словах их исключительное или преимущественное употребление в
языке поэтическом; слова и выражения арабские (особенно религчо^но-
богословские) объяснены неточно и обнаруживают сразу в редакторе
христианина.
Несмотря на то что для г. Келекияна османский язык —язык чуть
ли не родной, в его произношении заметно армянское происхождение;
транскрипция слов иногда груба и отступает от константинопольского
произношения (часты нарушения закона гармонии гласных). Я А'же
не буду ставить в вину г. Келекияну, как нелингвисту, практические
приемы транскрибирования звуков, употребление таких терминов, как
«mot tartare», или знание только школьной грамматики турецкого
языка.
В заключение укажу наудачу несколько промахов и ошибок.
В смысле «éprouver des pollutions nocturnes» употребляется не «аб-
дест иктиза этмек», а «су иктиза этмек» (стр. 2). Про «халвовые
посиделки» нельзя говорить, что это — «soirée des softas» (стр. 517). «hy-
рудж» значит «восстание», «возмущение», как в арабском языке, так и
в литературном османском (у историков, например) (стр. 538). «Дир-
лик» значит также (в народном языке) «уживчивость», особенно в
семейном быту, «жить в ладу» (стр. 597).
О точности французского языка судить не берусь; замечу только,
£28

что употреблять такие выражения, как «arriver au moment
psychologique» как будто немного уж «épatant»!
Текст второго издания словаря испещрен рисунками; но некоторые
из них скорее ценны для изучающего не османский язык, а
французский.
Второе издание словаря в течение ряда лет снова будет с успехом
обслуживать интересы как ориенталистов, так и студентов-восточников.
Elias Lönnrots Svenska Skrifter utgifna af Jenny af
Forseiles. I. Uppsatser och öfversättningar. H. fors. 1908. 355 стр.
(Skrifter utgifna af Svenska Litteratursällskapet; Finland,
LXXXVII).
По случаю столетия со дня рождения Э. Лёнрута в 1902 г. Шведское
литературное общество постановило издать очерки и статьи -его,
написанные на шведском языке. Редакция издания была поручена г-же Фор-
с ел лес. Издание рассчитано на два тома; в разбираемый нами первый
том вошли преимущественно этнографические очерки, с переводами
песен и отдельных рун из «Калевалы», несколько лингвистических статей
и три статьи общественно-публицистического характера.
В краткой рецензии нет возможности подробно останавливаться на
всех «статьях; поэтому я -скажу несколько слов только о том, что, на мой
взгляд, представляет наибольший интерес. К числу таких статей отношу
я описание «медвежьего праздника», в котором можно усмотреть
зачатки драматического искусства у финнов. Празднества, связанные с
удачной охотой на медведя, продолжались обыкновенно несколько дней;
впрочем, иногда и независимо от охоты на медведя разыгрывалось з
домах представление, инсценировавшее процесс охоты. В песнях
сохраняется еще старый суеверный взгляд на медведя как на высшее
существо, и, вступая с ним в избу, охотники приветствуют его за то, что он
удостоил их своим посещением. Заключается торжество благодарным
обращением к хозяевам дома, где происходит представление.
Еще об одном народном празднике упоминает Лёнрут в статье о
«Ридвала Хелка». Этот праздник справляется (в Сяяксмяки)
обыкновенно в воскресенье, начиная от 'вознесения до Петрова дня.
Празднество состоит в том, что девушки села (как мужчины, так и замужние
женщины исключаются) собираются на краю деревни и пляшут,
распевая песни. Происхождение праздника в точности не известно. Можно
думать, что это был какой-нибудь языческий праздник (из числа
полевых праздников) или это печальное воспоминание о смерти девушки,
почему-то разлученной со своим женихом.
В сборнике перепечатана также докторская диссертация Лёнрута:
«О магической медицине финнов».
В статье «О финских пословицах и загадках» дан очерк изучения
пословицы, начиная со сборника (ненапечатанного) пастора Л. Петри
(во второй половине XVII в.), а затем передана игра в загадки и
наказание (в виде насмешливых стихов), которому подвергается не
отгадавший определенное количество загадок.
Некоторые из помещенных здесь статей известны уже в русском
переводе акад. Я. Грота, как, например, «О современном состоянии
поэзии у финского народа» (Труды, I).
Издание -выполнено тщательно, и нужно поблагодарить г-жу Фор-
селлес, извлекшую из старых газет и журналов наиболее интересные
статьи Элиаса Лёнрута.
34 В. А. Гордлевский
529

Enzyklopädie des Islam. Geographisches, Ethnographisches
und biographisches Wörterbuch der muhammedanischen
Völker... hrsg. von D-r M. Th. Houtsma und A. Schaade, Leiden —
Leipzig, 1908, Liefer. 1—2.
«Bibliothèque Orientale» Гербело (D'Herbelot), представлявшая для
своего времени большое значение, давно устарела, и на конгрессах
ориенталистов неоднократно возбуждался уже вопрос о ее замене
новым трудом. В конце концов для осуществления задуманного
предприятия был избран редакционный комитет, во главе которого стал
проф. Т. Хаутсма. В издании принимают участие ориенталисты всех
стран, и, таким образом, компетентность их ручается за верность и
свежесть сведений. Во многих случаях статьи в вышедших выпусках
написаны учеными, посвятившими специально данному вопросу целые
труды. Слабее обставлен османский отдел, где не всегда видна
работа по первоисточникам. Впрочем, вина в этом лежит не столько на
отдельных авторах, сколько зависит от неудовлетворительных условий,
в которых стоит туркология.
«Энциклопедия ислама» издается на средства нескольких академий;
она рассчитана приблизительно на 45 выпусков и будет закончена к
1920 г.
Youssouf Fehmi. Histoire de la Turquie, Paris, 1909,
XIX+360. (С портретом автора).
Книга »г. Фехм-и представляет, в сущности, публицистико-тенденциоз-
ный очерк истории Турции, в котором автор пытается выставить перед
иностранцами заслуги турок в области цивилизации. Но, характеризуя
в заключительной главе значение турок для восточных народов
(греков, армян и т. д.), г. Фехм-и, как турок, прибегает к странным
приемам, чтобы только доказать несправедливость отторжения от Турции
ее европейских владений (Румынии, Болгарии, Сербии и т. д.) (стр. 340).
Очевидно, автор, разрушая туркофобские идеи о своем несчастном
отечестве, хочет вызвать к нему симпатии Европы, и прежде всего Франции.
Эта цель, вероятно, будет достигнута особенно теперь, когда Турция
удивляет весь мир выдержанностью национального склада; но для
науки работа г. Фехми, написанная, правда, живо, пройдет бесследно, так
как ни план ее (хронологическое распределение по царствованиям), ни
самое изложение (на основании подчас не только устарелого, но и
полубеллетристического материала) не заключают в себе ничего
оригинального.
Mehmed Tevfiq. Ein lahr in Konstantinopel. Nach dem
Stambuler Druck... übertragen... von d-r Th. Menzel, Berlin,
1905—1909. VII+ 62; VIII+ 64; 89; 140; VI + 155. («Türkische
Bibliothek», Bd II, III, IV, VI, X).
Турецкий быт под напором европейских идей стал быстро изменять
свои формы; и чтобы сберечь для потомства память о жизни предков,
Мехмед Тевфик-эфенди зафотографировал в своем труде «Год в
Константинополе» («Истамбулда бир сене») сцены из народного быта.
Можно только пожалеть, что эта. работа М. Тевфика, как, впрочем,
большинство его трудов, скоро была заброшена и осталась недоконченной.
530

M. Тевфйк (1843—1898/9) представляет тип писателя-народника,
пожалуй этнографа, интересующегося жизнью своего, народа во всех ее
проявлениях. С эгой стороны его, значение в истории османской
литературы совершенно особо, потому что народничество как литературное
направление в Турции никогда >не процветало. Однако, в частности,
говоря о Тевфике, не приходится изумляться его симпатиям к
османской старине, если вспомнить, что его отец содержал в Константинополе
кофейню. До сих пор еще кофейни служат для османцев своего рода
клубом, где публика коротает долгие зимние ночи, слушая рассказы
старожилов.
Таким образом, кофейня была первой школой Тевф'ика,
определившей всю его литературную деятельность. Затем он стал сотрудничать
в газетах, издававшихся Филипом. Самоучка, выбравшийся в
Константинополь благодаря содействию одного итальянца, Филип не мог не
сочувствовать юноше, вышедшему из народа. Фактическим редактором
издававшейся тогда Филипом газеты «Мухбир» был Али Суави (один
из младотурок, впоследствии неудачно пытавшийся освободить из
заточения султана Мурада V). А. Суави стал руководителем Тевфика на
литературном поприще. Вскоре Тевфйк начал уже самостоятельно
(издавать газету «Асыр»; особенно усиленную издательскую деятельность
проявил он во время последней русско-турецкой войны, ,и его
сатирические листки и журналы снискали ему большую популярность («Чай-
лак», «Османлы»).
Как литератор он обратил на себя внимание правительства, и ему
поручено было (А. Вафик-пашой?) оборудовать в Бурсе типографию
для печатания губернских ведомостей (худавендигяр). Политические
убеждения его, как почти ©сякого османца старого закала, выражаются
в русофобстве, или, еще точнее, .в ненависти ко всему славянству,
потому что, приглядываясь к совершавшимся тогда вокруг него событиям,
он должен был в славянах видеть врагов турок.
Среди произведений М. Тевфика наиболее ценным' является «Год
в Константинополе», переведенный на немецкий язык г. Менцелем.
Цель автора состояла в том, чтобы познакомить во «всей ее полноте с
жизнью умирающего старого Константинополя. Характеризуя
развлечения, присущие каждому сезону, М. Тевфйк вводит иногда рассказ 'или
даже целую повесть, и описание его приобретает еще большую живость
и занимательность.
Менцель высказывает в одном месте предположение, что окончанию
издания помешала цензура, но, конечно, это предположение ни на чем
не основано 1. Вся деятельность Тевфика отличалась лихорадочностью,
и, кажется, нельзя указать ни одной его работы, которая была бы
полностью напечатана, может быть, даже написана. С внешней стороны
манера его изданий была рыночная; его издания постоянно выходили
выпусками, и часто потом замирали на полуслове.
Вышедшие в свет пять месяцев годичного цикла заключают в себе:
1. Описание зимних развлечений женщин, которые, собравшись
вокруг тандыр-башы (восточная своеобразная печь) 2, слушают сказки
знаменитой профессионалки Инджили-ханум.
2. Описание посиделок, так называемая «халвовая беседа». Еще до
сих пор в провинции соседи в складчину собирают все нужное для
пирушки (обычным кушанием является часто халва, отчего и пирушка
1 В очерке, напечатанном в «Keleti Szemle», 1909, № 1—2, стр. 1—60, г. Менцель
уже отказывается от первоначального мнения.
2 Это — род жаровни, прикрытой одеялом, под которое женщины просовывают
свои ноги.
34*
53*

нисит название «халвовой беседы») и отправляются в заранее
условленное место. В доме, где предстоит вечеринка, гости затевают игры, в
прежнее время отличавшиеся иногда грубостью. Об этом подробно
рассказывает А. Мидхат-эфенди в своем рассказе из времен янычар «До-
лаптан темаша» («Летаиф-и ривайат», часть 20-я), который г. Менделю
остался неизвестен. У Куноша в его сборнике песен с Адакале (стр. 96—
112) помещен ряд песен, связанных с приготовлением халвы.
3. Прогулка © фобург Кяатхане, где и -в настоящее время весной,
особенно 23 апреля, собираются толпы народа. Попутно М. Тевфик
рассказывает историю брака молодой парочки. Для характеристики
положения женщины, безответной при выборе мужа, эта повесть очень ценна;
в ней развязка благополучная, так как оказывается, что девушку хотят
выдать за молодого человека, которого она успела уже полюбить на
гулянье в Кяатхане. Очень любопытны в повести взгляды молодого
человека Шухи, высказываемые им относительно женщины. Юноша,
выросший в провинции (он родом из Эрзурума), приходит в ужас, когда
видит в Кяатхане женщину без яшмака (вуаль). Он разражается
потоком негодования, а его учитель (который в заговоре с родителем
девушки, предназначенной в жены Шухи) оправдывает ее.
4. Рамазанские ночи. Во время месяца рамазана мусульмане в
течение дня постятся, т. е. не только 'не принимают в рот никакой пищи
до захода солнца, но даже воздерж-иваются от курения табака, нюханья
цветов 'и т. д. После же захода солнца и вплоть до зари они предаются
всяким удовольствиям и развлечениям. Под вечер мусульмане от
долгого поста приходят в страшное раздражение и тогда готовы спорить
с кем угодно. Вот почему Тевфик относит к числу необходимых
«развлечений» рамазана споры. На эту тему Абдулла Зюхди (сейчас
редактор газеты «Ени газете») написал интересный рассказ в сборнике «Рех-
гюзар-и матбатта» под заглавием «Почтенные старцы» (стр. 125—131).
5. Кабаки и собутыльники. Здесь Тевфик (сам горький пьяница)
дает подробное описание кабаков в Стамбуле, пересыпая описание
сценками из жизни пьяниц. (Интересные дополнения читатель найдет в
том же рассказе А. Мидхата в главе «Кабаки»; о галатских кабаках
XVII в. — кое-что в «Путешествии» Эвлия Челеби (т. I, стр. 434).
Благодаря г. Менцелю теперь явилась возможность для европейской
публики составить себе некоторое представление о старом
Константинополе. Перевод выполнен г. Менцелем тщательно, и вся работа
обнаруживает, от начала до конца, любовное отношение переводчика,
сопровождавшего свой перевод в большом количестве подстрочными
примечаниями, где разъясняются обычаи восточные, иногда
предлагаются чуть не изыскания по поводу собственных имен, встречающихся в
тексте [...].
«Год в Константинополе» составит украшение «Турецкой
библиотеки», и нам остается только поздравить г. Менцеля, который так удачно
сделал выбор произведения для перевода и так интересно обставил
свою работу примечаниями.
D-r Friedrich Vincze. Beiträge zur Kenntnis des Anatoli-
sehen Türkisch, Budapest, 1909, 41 стр. К
Г-н Винце не совсем новичок ib литературе. В 1906 г. он- выпустил
небольшую .книжечку о современном османском поэте Мехмеде Эмине,
1 Книга извлечена из журнала «Keleti szemle» («Revue Orientale»), 1908, что
почему-то не обозначено на обложке.
532

стихотворения которого, глубоко национальные по своему содержанию
(особенно в первый период его литературной деятельности),
представили откровение -и в метрическом отношении, воспроизводя старый
силлабический строй. В нынешнем году г. Винце издал опыт
литературной монографии о современном прозаике Ахмеде Расиме, грустно-
сентиментальном, маскировавшем разочарованность в последние годы
абдулхамидского режима дешевым фиглярством. Таким образом, в
живом интересе г. Винце к османской литературе у нас не может быть
сомнений; но о значении обеих работ его приходится ограничиться одним
констатированием фактов, так как написаны они на недоступном для
нас венгерском языке. Впрочем, рецензируемая нами работа скорее
говорит о малой подготовленности автора.
«Beiträge» г. Винце заключают в себе главным образом
этнографический материал, записанный в г. Конье. Он хотел дать
характеристику языка городских жителей; но, по-видимому, не обладая
начитанностью в диалектах османского языка, он иногда считает обычные в
народном языке явления особенностями диалекта конийских горожан.
В транскрипции также встречаются кое-какие недочеты.
Что касается самого этнографического материала, то он состоит из
нескольких (5) сказок, варианты которых записаны были раньше
г. Куношем, двух легенд, одного суеверия и трех стихотворных записей.
Текст сопровождается у г. Винце переводом. И вот перевод г. Винце
местами чудовищен до виртуозности, так что для читателя не
ориенталиста пользование им в этнографических целях может быть опасно.
Например, г. Винце записал распространенное в Турции поверие
(стр. 39) об укушенном бешеной собакой. Чтобы обезопасить себя от
сумасшедшего, стоит вылить ему на голову воду, и он умрет. В
тексте о страданиях укушенного так сказано (привожу дословный
перевод) : «В течение 40 дней он ежедневно рожает трех-четырех щенят».
Не правда ли, пикантно! Г. Винце, вообще придерживающийся в
переводе точности до бессмысленности, на этот раз решил, что нужно
сократить число щенят, и перевел: ... «(wird) jeden Tag ein Hündchen
gebären!». Между тем образное османское выражение просто-напросто
обозначает силу страданий укушенного, сравниваемых с родами: он
кричит так, как если бы рожал собак. Так как во время записи
текстов г. Винце неоднократно переспрашивал, вероятно, рассказчика,
стройность фразы нарушалась, и впоследствии он сам уже
затруднялся понимать текст. Так, на стр. 35 (в тексте): «о тенжередеки пи-
щипте кёпек яврулары дёрт чоджуу йиеджек дейи». Т. е. (женщина)
заявила: «(когда) щенята, что в сковородке, изжарятся, ее четверо
детей съедят их». Ayr. Винце наоборот: «Die Hündchen, die in jenem
Gefäss kochen, werden ihre vier Kinder essen»! В этой же легенде
(смысл которой для г. Винце неясен: там речь идет не о дороге, а о
свете — «мур»2 вместо «нур») встречается ошибка, которая
показывает, что г. Винце, переводя тексты, думал о чем угоднр, но не о
точности или о смысле. На стр. 37 «шимди сюкюллер» он перевел: «Sie
(соседи?) gingen auseinander». Между тем рассказчик хочет сказать,
что женщина, ограничившись двумя словами, замолчала, почему
дальше муж и пристает к ней с расспросами. Т. е. «шимди сюкюллер —
шимди сюкютлар». (А после того долгое молчание). Сказка № 3
озаглавлена в переводе у г. Винце «Der Riese und der Sklave». В
подлиннике стоит «лот», может быть, должно «лот», ввиду того, что это слово
встречается в тексте в форме «лорт». Это — проникшее в народ англий-
2 Почему «мур» должно значить «дорога», единому богу известно.
53а'

ское слово: «lord». Очевидно, так как г. Винце не понимал этого
слова, ему объясняли его посредством выражения «бююк адам»
(важный, значительный человек), а г. Винце решил, что имеется в виду
высокого роста человек, даже великан! Географические имена
понимаются г. Винце так же своеобразно, чтобы не сказать более. Так,
«Шам» (Дамаск или Сирия) у него значит Египет; он не знает, что
Иерусалим называется у османцев «Кудси шериф», и всюду оставляет:
«Kutscherif»!
Я выхватил из перевода вопиющие ошибки; но это далеко не все.
Нам очень больно видеть подобные промахи или недосмотры в работе,
напечатанной сперва в специальном журнале, посвященном изучению
«урало-алтайских» народов.
D-r Ignaz Kurios, Türkische Volksmärschen aus Ada-Kaie,
gesammelt, in Transskription herausgegeben und mit
Einleitung versehen, Leipzig —New York, 1907, Teil I. XXVIII+265.
Teil II: (Übersetzung) 373.
Народные сказки, собранные на Адакале, представляют, в
сущности, вторую часть материалов для изучения 'народного творчества
забытого острова, так как песни были уже 'изданы д-ром Куношем в 1906 г.
в трудах Венгерской академии.
Настоящее издание заключает в себе обычные достоинства и,
скажем, недостатки работ г. Куноша. Кунош, приступая к записи текстов,
сознает всю ее трудность и потому прибегает постоянно к
посредничеству третьего лица (туземца), со слов которого он, вероятно, уже и
фиксирует текст. Этим объясняется необычная ровность и гладкость
стиля, его иногда утомительное однообразие. Может быть, зависит это
еще от того, что число рассказчиков невелико. Говорим, может быть:
прямых указаний у г. Куноша мы не находим и очень жалеем, что его
обильные материалы не дают читателю никакого представления о
характере или объеме сказочного запаса того или иного рассказчика,
наконец, о его личности, что крайне было бы важно для понимания
техники османских сказок. Помимо уже того, что некоторые сказки
близки к раньше изданным им османским сказкам, в новом сборнике
мы встречаем материал, местами изумительно «схожий со сказками
полународного сборника «Хрустальный замок». Вероятно, г. Кунош когда-
нибудь разъяснит нам эти недоумения, устранение которых, повторяе_м,
крайне важно для османского фольклориста. Пока, впрочем, все эти
вопросы его мало интересуют, как это видно хотя бы из беспорядочного
распределения сказочного материала i[...].
В предисловии к первой части г. Кунош знакомит читателя с бытом
жителей Адакале.
На этот раз сборник доступен в немецком переводе и для неориента-
листов. Перевод сопровождается небольшим предметным указателем,
облегчающим читателю справки.
N. Jorga. Geschichte des Osmanischen Reiches nach den
Quellen dargestellt, Bd I, Gotha, 19Q8, S. XIX+486.
С -большим интересом взялись мы было просматривать «Историю
Османской империи», составленную, как значится в заглавии, по
источникам; и очень скоро разочаровались. Профессор Иорга (занимающий,
634

вероятно, iß Бухарестском университете кафедру византийской истории)
в предисловии подвергает резкой — правда, справедливой — критике
труды своих предшественников; но его работа вызовет также ряд
веских возражений. Поскольку автору приходится характеризовать
сношения политические и культурные греков с турками (сельджуками и
османами), то, опираясь на византийских историков, он дает ценную
картину.
Беспомощность сказывается по мере того, как требуется знакомство
с восточными источниками; пользование ими из вторых, иногда каких-
то подозрительных рук разом подрывает доверие, и странно, что автор
решается в одном месте авторитетно заявлять о скудости
мусульманских источников в описании битвы (в 1071 г.) Алп Арслана с
византийским императором Романом IV, тогда как по этому вопросу есть
новый материал в статьях барона Розена. А вот какая транскрипция
восточных имен: Зинистан (Китай), /сш//стангри, Кутулмкз, des Kaisers-i
Rum! и т. д. Но некоторые ошибки совсем уж не понятны: Адалин
(«heute Satalijen»); г. Иорга удалось сделать открытие о неведомом Ко-
нийском море. Где он почерпал такие сведения, прямо непостижимо.
Признаюсь, у меня не хватило терпения дочитать до конца труд
г. Йорга: так утомительно действует описание нескончаемых войн.
Архитектоника труда вообще говорит скорее об отсутствии серьезной
исторической школы, а первые главы труда, отходящие в дебри веков,— для
чего пособием ему служит Каэн — носят совсем компилятивный
характер.
Очевидно, для того чтобы «написать историю Турции, нужно быть
не только историком, но .и ориенталистом.
«Новые исламские журналы».
Референт остановился на двух изданиях: «Мир ислама» и «Тюрк
юрду».
В русской литературе давно уже остро ощущалась потребность в
популярном журнале, который в беспристрастной форме знакомил бы с
историей ислама как в его прошлом, так и в настоящем. Предпринятый
императорским Обществом востоковедения, «Мир ислама»1 устами
редактора, проф. В. В. Бартольда, заявляет, что на первом плане будет
стоять спокойное, строго научное освещение жизни русских мусульман.
Сочувственно отозвавшись о статьях, вошедших в первую книжку
журнала, референт вскользь коснулся и крикливой, не совсем понятной
заметки «От Совета», напечатанной перед редакционной статьей2.
Что касается второго издания, то предварительно надо заметить, что
в последнее время в Турции происходит своего рода национальное
движение; возникают специальные журналы, в которых выдвигаются
интересы турок, как научные, так и общественные. На смену незадачливому
«Тюрк дернеги» в конце прошлого года, под редакцией Ю. Акчурина,
начал выходить журнал «Тюрк юрду» 3. Благодаря легкости и живости
печатающегося материала журнал успел завоевать себе большие
симпатии, некоторые номера разошлись в двух изданиях. Научные статьи,
1 «Мир ислама», т. I, СПб., 1912, № 1.
2 По этому поводу А. Е. Крымский сообщил, что он получил от В. В. Бартольда
частное письмо, в котором редактор говорит, что заметка появилась в журнале без
его ведома.
m

вообще говоря, слабы и свидетельствуют об отсутствии критичности.
Много места уделяется литературным произведениям, проникнутым
вниманием и любовью к народу. Как показатель роста общественного
самосознания османцев журнал, конечно, представляет значение.
Adolph Thalasso. Die orientalischen Maler der Türkei,
Berlin, 1910.
А. Таляссо, который давно уже знакомит европейскую публику с
искусством на Ближнем Востоке, выпустил в Берлине в серии «Kunst
der Gegenwart» этюд о живописи в Турции. Книжка г. Таляссо,
украшенная снимками с картин (свыше пятидесяти) и портретами,
преследует не столько научные цели, сколько эстетические; поэтому автор
уделяет больше внимания константинопольским профессорам «школы
искусств»1 — европейским пришельцам (во главе с итальянским
художником Ф. Зонаро), чем туземным живописцам. Тем не менее как
первый опыт систематической сводки сведений о живописи в Турции
(автор находит возможным говорить даже о «турецкой школе»)
книжка представляет интерес. Пользуясь сообщенными в этом новом труде
г. Таляссо фактами, а также заметками его, печатавшимися в
парижском журнале «L'Art et les artistes», мы попытаемся набросать
вкратце очерк развития живописи в Турции.
На протяжении вековой истории Турции можно назвать всего двух
художников-османцев (XVI и XVII вв.), от произведений которых до
наших дней ничего, однако, не уцелело. Обыкновенно при дворе
султанов состояли иностранные живописцы (итальянцы или, позже,
французы). Между ними 'наибольшую -известность приобрел венецианец
Беллини, вызванный в Константинополь султаном Мехмедом II (1451 —1481).
Когда однажды художнику понадобилось для картины «Усекновение
главы Иоанна Крестителя» видеть »сокращение мускулов у казненного,
султан без долгого раздумья отсек в присутствии художника рабу
голову... У османцев была фресковая живопись; были даже -батальные
картины, но напрасно зритель искал бы на них человеческие фигуры. Он мог
увидеть фантастические чудовища — все, что угодно, но не живые
существа. Дело в том, что мусульманам возбранялось изображать какие-
либо живые твари; причем, между прочим, приводилось то основание,
что на Страшном суде бог может потребовать от дерзновенного — дать
изображению душу2.
Так обстояло до середины XIX в. Только со времени путешествия
в Европу султана Абдул Азиза (1861—1876) в Турции зародилась
мысль о необходимости создать школу живописи. Сперва в
Константинополе возникла (в 1874 г.) частная школа французского
художника Гийэме (Guillemet); это предприятие встретило со стороны
султана горячее сочувствие. Однако мусульмане очень неохотно
записывались в число учеников, а если поступали,— писали исключительно
1 Очевидно, это — перевод французского «Ecole des beaux arts».
2 Этот мотив приведен в одном из хадисов у Бухария (ed. Krehl-Juynboll, IV,
p. 104, цит. у M. van Berchem, Arabische Inschriften, S. 37). Мусульманские предписа-^
ния, запрещающие изображение живых существ, приведены Snouck Hurgronje в
«Zeitschr. der Deutsch Morg». Ges. LXI, 187 f., но при этом знаменитый ориенталист
напоминает о своей книге «Мекка», II, 219—220, где приводятся случаи грубого
нарушения этого предписания даже в стенах священного города. Max van Berchem (loc.
cit.) справедливо доказывает, что эти случаи были еще гораздо многочисленнее, чом
полагал Snouck Hurg?onje. г- Ред.
536-

пейзажи или nature-morte. Через несколько месяцев была открыта в
Константинополе по инициативе художника Ахмеда Али (впоследствии
паши), учителя рисования в военной школе, первая выставка.
Выставка была повторена в 1875 и 1877 гг.
Но это были все частные попытки. Когда директором «Османского
музея» (археологического) был назначен недавно умерший Хамди-бей,
он начал горячо ратовать в пользу учреждения правительственной
«школы искусств», и в 1883 г. его старания увенчались успехом. Во главе
новой школы, в которой наряду -с классом живописи были открыты
скульптурный, архитектурный <и гравировальный классы, стал
неутомимый Хамди-бей, археолого-живописец. Сперва количество учеников
равнялось 50; через четверть века оно более чем учетверилось. Обучение в
школе бесплатное; только при поступлении требуется взнос в одну лиру
(около 8 рублей). Ежегодно, осенью, .в школе устраивалась выставка
ученических работ; лучших учеников — правда, это случалось редко —
правительство посылало за границу для усовершенствования (в
позапрошлом году один из учеников был отправлен во Францию на средства
принца-художника Абдул Меджида). Постепенно в обществе рос
интерес к живописи, и в 1900 т. инициатор первой выставки <в
Константинополе Ахмед Али-паша (1842—1907) рискнул даже устроить выставку
своих картин.
Ахмед Али-паша, по прозванию Шекер (Сахарный), прославился в
Турции своими картинами, на которых он изображал фрукты или цветы.
Про него рассказывают анекдот, напоминающий историю с греческим
художником Апеллесом. В отсутствие своего слуги, уехавшего на родину,
паша убрал комнату своими картинами. Когда слуга вернулся, он
принял нарисованные цветы за настоящие и начал было их поливать...
Успех выставки Ахмеда Али-паши побудил основать в
Константинополе 'ежегодный салон живописи; но эта затея скоро прекратилась.
Выставки состояли главным образом из произведений
художников-левантинцев. Первая выставка мусульманских полотен открылась в 1907 г. по
инициативе османца и грека; здесь, за исключением нескольких
левантинцев, фигурировали османцы: Шекер Ахмед Али-паша, Халиль-паша
(род. в 1859 г.), Шевкет (охотно изображающий пейзажи и внутренность
мечетей), Али Риза, ученик Халиль-паши, Зия-бей и др. Характерной
чертой «турецкой школы» живописцев т. Таляссо считает импрессионизм:
в зрителях настроение создается не столько благодаря изображаемому
предмету, сколько благодаря освещению, падающему на «его.
Среди османцев-художников выделяются Хамди-бей и Халиль-паша.
Широко образованный Хамди-бей был восторженный поклонник
искусства во всех его проявлениях. Присяжный археолог, он был
художник, архитектор, поэт и музыкант. Хамди-бей ежегодно экспонировал
свои картины в парижском салоне. Картины его прежде всего поражают
отделкой мелочей; ,в изображении фаянса, ковров, материй, камней, на
которых играют лучи южного -солнца, он был 'неподражаем. Как
археолог, он в своих картинах всегда точно передавал аксессуары, но
трактовал сюжеты, как романтик. Для историка культуры картины его ценны
еще тем, что Хамди-бей впервые изобразил на них женщину — дома, за
чтением, и на гулянье, сохраняя присущую ему грацию и изящество
письма.
Халиль-паша еще в детстве увлекся живописью. По окончании
военной школы он был отправлен в Париж, где занимался у Жерома и
Куртуа. Вернувшись в Константинополь, он был назначен учителем
рисования в военной школе. Сюжеты для своих картин Халиль-паша
ищет в.природе; его влечет к себе не душный город, а жизнь на лоне
537

природы, и эту природу он переносит на свои картины, окутывая .их
дымкой тихой меланхолии.
Я нарочно остановился на художниках-османцах, представляющих
своеобразный, пожалуй, даже психологический и этнографический
интерес; как общественная жизнь, так и живопись в Турции,
меланхоличная по своему настроению, далеки от широких размахов.
Большая часть этюда г. Таляссо отведена европейским художникам,
которые обосновались в Турции; как художников-реалистов,
живописующих Турцию и ее природу, Таляссо включает их также в число
восточных художников, противополагая их псевдовосточным, фальшивым
художникам XVIII в.
Текст написан просто, без особых претензий. К сожалению, однако,
г. Таляссо в своем введении коснулся совершенно чуждой ему области
истории ислама. Священное мусульманское предание (хадисы), по его
мнению, было собрано через два столетия по смерти пророка его
учениками, сахабами (Seh-Aba, как пишет г. Таляссо!). Как известно, саха-
ба (множ. число от сахиб) — это сподвижники Мухаммеда. Есть также
неприятные корректорские недосмотры.
Оживляется текст многочисленными снимками; жаль только, что
некоторые исполнены бледновато и пропадает игра света.
Ходжа Абдул Беда. Хальк эдебийятыдан, т. I, вып. 1: Ma-
каллар, Казань, 1912, 83 стр. (Т-во Маариф).
Сборник ходжи Абдул Беди «Пословицы» представляет начало
широко задуманного труда, под общим заглавием «Из народной
литературы». В введении ходжа развивает мысль о значении народного языка,
говорит, как важно поэтому собирать из уст народа произведения,
хранящие память о быте предков: «...народная литература — средство для
удержания языка от гибели — заполонения иностранными словами». На
собирание народных произведений ходжу Абдул Беди натолкнул
мадьярский ориенталист Ю. Мессарош, изучавший в 1907 г. в Казанской
губернии татарский (казанское наречие) и чувашский языки.
Ходжа предполагает разбить свой материал на три тома: в первом
томе — пословицы, загадки, песни, причитания, вирши, сочиненные ша-
гирдами; во ©тором — суеверия, рассказы, история сложения той или
иной пословицы; в третьем — слова (словарь?), употребительные между
мусульманами, живущими в Европейской России.
В сборнике пословиц ходжи Абдул Беди, в составе и. плане, заметны
кое-какие недостатки: так, ходжа включил в сборник не только свой
материал, но и материал, уже опубликованный (Абдул Кайюмом Насы-
ровым); распределены пословицы в алфавитном порядке, утомляющем
•внимание. Жаль также, что объяснение некоторых пословиц
(по-видимому, старых) откладывается до второго тома.
Среди пословиц (просмотренных мною бегло) попадаются
пословицы, характеризующие взаимоотношения между татарами и русскими.
О владычестве татар на Руси говорит как будто пословица,
представляющая ответ на вопрос о стоимости вещи: (За вещь) даны деньги:
хозяин ее, русский, умер (-убит)» [...].
Вслед за пословицами напечатаны (стр. 74—83) народные
выражения и идиомы, с объяснениями.
От души приветствую начинание ходжи Абдул Беди, проникшегося
под влиянием иностранного ориенталиста важностью изучения
народных произведений. Конечно, если бы между мусульманами и русскими
538

была духовная связь, ходжа Абдул Беди, да и другие мусульманские
ученые еще раньше нашли бы среди русских надежных руководителей
в своих работах. Вина за это взаимное отчуждение падает и на русских
и на татар.
Второй выпуск первого тома сборника ходжи Абдул Беди будет
заключать в себе загадки.
А. Wirth. Geschichte der Türken. Mit zahlreichen
Abbildungen auf Tafeln und im Text, sowie drei Uebersichtskarten.
Stuttgart, 1912, HO стр.
В приложении к журналу «Zeiten und Völker» появилась недавно
«История Турции», составленная прив.-доц. А. Виртом. Книжка
крайне неудачная, и было бы утомительно и бесполезно отмечать все
промахи автора (исторические, этнографические и лингвистические). Для
автора история Турции составляет фазис в борьбе Востока с Западом,
ислама с христианством. В связи с неудачным введением религиозного
принципа находятся и неожиданные переходы от одной темы к
другой: так, говоря об усилении влияния Франции на Востоке в XVI в.,
он вдруг переходит к успехам ислама в Азии и на Зондских островах
(стр. 26—27). Не сумел удержаться автор также от шовинизма, и
судьбы Турции, в сущности, волнуют его постольку, поскольку это
затрагивает интересы Германии, «спасительницы» Турции.
Я хочу предостеречь от чтения книжки, соблазнившей меня своей
дешевизной и иллюстрациями.
Das Vilâjet-hâme des Hadschim Sultan, Eins türkische
Heiligenlegende zum ersten Male herausgegeben und ins
Deutsche übertragen von D-r Rudolf Tschudi. Berlin, 1914,
XII + 96 +107 («Türkische Bibliothek», 17 Band).
Д-р Р. Чуди издал османский текст и немецкий перевод части
приобретенного им в 1909 г. в Константинополе бекташийского
рукописного сборника, заключающей в себе «житие» Хаджима Султана, одного
из учеников легендарного основателя ордена Хаджи Бекташа. Рукопись
г. Чуди — новая (XIX в.), но самые легенды в основе своей
существовали давно; о них упоминает уже историк Али (XVI в.). Учение бекта-
ши носит шиитский отпечаток, и в «житии» заметны отголоски
воззрений, которые господствуют -в сектантских кругах между поклонниками
«Алидов» (потомков Али). Историческая перспектива в «житии»,
конечно, условна: Хаджи Бекташ, как основатель янычарского войска,
живший, стало быть, не раньше XVI в., является здесь современником
среднеазиатского шейха Ахмеда Есеви (XII в.), автора знаменитых хикме-
тов, философско-суфийских стихотворений. Материалом для «жития»
служат бродячие сказочные сюжеты, только приуроченные к -имени
Хаджима Султана. Впрочем, фиксация чудес еще не закончена, и бек-
таши, -вероятно, охотно рассказывают одно и то же как о Хаджиме
Султане, так и о Хаджи Бекташе. Вот пример: эпизод о съеденной волком
корове, когда пастух, Хаджим Султан, вызывает свидетелями камни
(стр. 40—41), в Сиваое соединен был с именем Хаджи Бекташа; так
слышал я в Сивасе в 1913 г. Сомнительно, чтобы сюжет этот .возник на
малоазиатской почве; указания на него видны уже в Кабус-наме (под
рукою у меня русский перевод О. С. Лебедевой, Казань, .1885,. стр^ 89
539

и след.). Борьба >с драконом занимает также в .«житии» большое
значение, опять ясно вскрывая сказочный источник. Рассказывается в
«житии» чудесное превращение Хаджимом Султаном в области Гер-
миян девушки в сына (стр. 71 след.). Мотивом этим (мифологическим) 1
пользуется меддах Ашки, но у него эпизод, говорящий о великой силе
духа, окрашивается светским налетом; это уже хитрая проделка героя,
который, нарядившись девушкой, пробирается в дом, где живет
возлюбленная его (или дочь человека, которому он хочет отомстить); улучив
удобный момент, он предлагает девушке помолиться богу, чтобы кто-
нибудь из них был обращен в мужчину. Рассказ о человеке (Султан-
ходжа Факыхе), который в Конье подхватил головню, брошенную
Ахмедом Есеви (стр. 18), я как будто слышал в Конье, это он, по-видимому,
известен в народе под именем Атешбаз Вели (Угодник, играющий
огнем) 2. Словом, «житие» испещрено сказочным элементом; в нем
напрасно было бы искать портрет подлинного Хаджима Султана, о
котором, впрочем, известия скудны, как и о его учителе Хаджи Бекташе.
Попадается в «житии» черный бык, неотступно следующий за
Хаджимом Султаном; в верованиях сектантов бык, по-видимому, играет
большую роль. Османцы-сунниты избрали уже быка предметом
насмешки: бык-де съел священные книги сектантов. Может быть, это —
отражение уже рассказов сектантов, которые иносказательно честят
султана Селима I: когда в XVI в. в Анатолии султан Селим I
преследовал шиитов, книги шиитские, сектантские, — как неоднократно слышал
я от кызылбашей и бекташи — были сожжены3. (Ср. также анекдот на
тему о глупости, записанный мной в Турции, где высмеяны лазы,
вздумавшие поклоняться быку. «Материалы по османскому фольклору.
Анекдоты», — «Живая старина», 1911, вып. I, анекдот № XI).
Издание г. Чуди выполнено аккуратно, обставлено критическим
аппаратом, иногда, быть может, мелочным, но небесполезным [...].
1 Ср. верование османцев о радуге: «Представления османцев о небесных телах и
воздушных явлениях», — «Этнографическое обозрение», 1909, № 4, стр. 98 [...о небесных
телах, см. стр. 72 насг. изд. — Ред.].
2 См. Cl. Huart, Konia, la ville des derviches tourneurs, Paris, 1897, pp. 218—219.
3 Сожжение книг, впрочем, — общераспространенное всюду мнение; так, например,
говорят в Крыму христиане о мусульманах: Ф. Хартахай, Исторические судьбы
крымских татар, — «Вестник Европы», 1867, № 2, стр. 151.
Царьград. Под редакцией Ив. Лазаревского. Изд. Д. Я.
Маковского, М., 1915, 78 стр.
Царьград и окрестности. Историко-художественное
описание А. Барта. С 58 рис. и черт. С французского перевел
H. М. Лагов К Дополнено H. Н. Пешковым. Изд. т-ва А. С.
Суворина, Пг., 1915, 248 стр.
И та и другая книжка представляют, так сказать, альбомы для
салона: обилие иллюстраций и незамысловатое содержание; они сходны
между собой и внутренне — по туркофобской идее, как указывает уже
отчасти заглавие; в переводной книге, впрочем, идея эта подчеркнута
издательством, изменившим заглавие подлинника; в сборнике,
вышедшем «под редакцией Ив. Лазаревского», Константинополь
рассматривается как «законное .наследие русской земли».
В первой книге собраны разнокалиберные статьи и заметки: одни
1 На немецком языке книга Hermann Barth'a появилась в серии «Berühmte
Kunststätten» уже в .1901 г.
540

как бы выхвачены из хлесткой газеты, другие — какие-то жалкие
обрывки и клочки, есть и малограмотные статьи. Обзор вышел, таким
образом, неравномерен, и впечатление от него неопределенное.
Исключение составляет только исторический очерк Турции, принадлежащий
перу проф. Крымского, это — pièce de résistance в сборнике, хотя
для «альбома» изложение суховато. Для редакторской стороны
сборника характерно заявление г. Беренштама, который начинает введение
словами: «Редактор этой книги — этого альбома — поручил мне
написать к нему „краткое вступление"», и г. Беренштам, ничтоже сумняшеся,
рекламирует издание, за которое говорят имена участников (гг. Гнедич,
Крымский, Погодин 'и др.). Главное внимание, очевидно, было
обращено издательством 'на иллюстрации, против выбора, однако, можно бы
возразить. Но есть в иллюстрациях и передержки: под
фотографическим снимком, изображающим константинопольскую манифестацию в
дни «свободы» (в 1908 г.), стоит подпись: «Народная манифестация в
Константинополе после объявления войны России».
Центр тяжести у Барта лежит на описании памятников
византийского искусства, впрочем, и на сооружениях турецкой (османской) эпохи
автор также останавливается. Письмо у автора живое, книжка прочтет-
ся не без интереса, только нового в ней найдется немного. Какие
сделаны дополнения, при беглом просмотре не видно, кое-что, наоборот,
опущено (например, описание Османского музея с его знаменитым
«саркофагом Александра Македонского»). Число иллюстраций
уменьшено почти вдвое, и они много теряют, потому что и формат книги по
сравнению с оригиналом также убавлен: из альбомного формата
книжка обращена в крохотный, какой-то «карманный справочник». И с
историей Византии, и -с новейшей историей Турции, да и всего, вероятно,
Востока, знакомство у переводчика и дополнителя тоже как будто
невелико. Вот один-два перлл из перевода: дервиши из «Бошары»
(вместо Бухары); праздник успения богородицы перенесен на 25 июля
(впрочем, переводчик делит тут лавры с автором); греческие цитаты
перевраны и т. д.
Словом, русский книжный рынок мало выиграл от появления этих
■изданий, цель у них была явно коммерческая.
Азиатский сборник. Из «Известий» Российской Академии
наук. Новая серия. 1918 г. Петроград (1921).
После четвертьвекового перерыва Академия наук возобновила
-старую похвальную традицию, постановив выпускать сборники статей по
отдельным специальностям, извлеченных из «Известий» Академии.
«Азиатский сборник» («Mélanges Asiatiques») за 1918 г. — первый
между сборниками — заключает разнообразный материал, который
представляет значительный (научно-общественный) интерес, и не для одних
специалистов. Здесь и история востоковедения, раскрывающаяся в
обзоре трудов почивших ориенталистов, русских и иностранных (Огюст
Барт, В. П. Васильев \ Н. И. Веселовский, В. А. Жуковский, Гендрик
Керн, О. Э. фон Лемм, В. В. Радлов, Эдуард Шаванн), и в записках-
представлениях о живых: В. М. Алексееве, А. А. Семенове, Б. А. Турае-
ве (ум. в 1920 г.), Ф. И. Щербатском.
1 По случаю столетия рождения акад. В. П. Васильева ему посвящено было
Академией специальное —публичное — заседание; речи (3), произнесенные там, вошли в
«Азиатский сборник».
541

Как видно, за один только 1918 г. небогатая семья русских
востоковедов понесла большие потери (полностью, впрочем,
незарегистрированные в сборнике); уходят из жизни заслуженные работники,
истинные подвижники труда, как, например, акад. В. В. Радлов, основатель
туркологии, и замирают трудно взращиваемые в России научные
дисциплины. Ряд статей (акад. Н. Я. Марра), в которых разлита научная
страстность, выдвигает вопросы и задачи, предлежащие востоковедению
(к вопросу о реорганизации Лазаревского института восточных языков)
и высшему образованию на Кавказе (о Кавказском университете в
Тифлисе; о деятельности Кавказского историко-археологического
института). Как сложилась высшая школа на Кавказе и как налаживается там,
на восточной почве, востоковедение — неизвестно; слышно, впрочем, что
окрашивается в националистические тона (резко обозначившиеся уже в
1917 г.). А бесконечные эксперименты, которым в течение четырех.лет
подвергался и подвергается московский рассадник востоковедения!
Специальные классы Лазаревского института наводят на печальные думы о
судьбе востоковедения в Москве. Хранилище восточных рукописей,
Азиатский музей при Академии наук, все растет и растет; в сборнике
описаны восточные рукописи, поступившие во время войны с Кавказского
фронта от «Ванской экспедиции», иемаилитские— сектантско-мусуль-
манские рукописи (А. А. Семенова); фольклорные и лингвистические
материалы (В. И. Иохельсона), по языку и народному творчеству
алеутов, камчадалов и юкагиров; бумаги В. Р. Розена, родоначальника
современного петроградского востоковедения, и др. Текущий
востоковедный материал, выработанный в ученых лабораториях, захватывает
Восток от берешв Босфора (османцы) до Великого океана (японцы).
«Азиатский музей Российской Академии наук 1818—1918».
Краткая памятка. Петроград, 1920. Мал. 8°, 116 стр.
В 1918 г. исполнилось столетие со времени основания при Академии
наук Азиатского музея. Из скромного собрания (отчасти Петровского
наследия) Азиатский музей за сто лет непрерывного роста превратился
в богатейшее в мире хранилище восточных рукописей, литографий
(книгопечатание на Востоке введено поздно: в Турции — в XVIII в., а в
Персии первая книга напечатана в 1821 г.), востоковедной литературы и
монет. Директор музея акад. С. Ф. Ольденбург и научные работники
музея главным образом останавливаются на описании музейных
рукописей по отделам (мусульманский мир, Иран, турки, Дальний Восток,
Средняя Азия и Индия, Кавказ, Христианский Восток, семиты). Особое
место занимает в музее Азиатский архив, бумаги и переписка русских
(и иностранных) востоковедов.
Библиотека музея, несмотря на скудность бюджета, представляет
также большую ценность; в нее вошли, путем пожертвований и покупок,
частные библиотеки востоковедов, где подбор книги зависел, конечно, от
индивидуальных занятий.
Рукописи Азиатского музея, эвакуированные .во время войны в
провинцию, только недавно (в 1921 г.) водворены на место. Очередная
задача— разработка накопленного материала, описание рукописей, но для
этого нужно бережное сохранение школ востоковедения, питомников
ученых работников.
542

Абдулла Тукаев. Узюльган Умид (Разбитая надежда).
Избранные стихотворения в переводе П. Радимова, Казань, 1920,
16°, стр. 28.
Его же. Коза и баран... Ш у рале. (Сказка). Перевод с
татарского П. Радимова, Иллюстрации рисовал И. Плещинский,
Казань, 1921, 16°, стр. 15 + 15.
Захида Иффат. Зора Юлдуз (Звезда Венера), Перевод с
татарского В. Клюевой, Казань, 1922, 16°, стр. 13.
Как-то незаметно прошли эти небольшие аккуратненькие книжки,
открывавшие серию «Народной библиотеки» К В первых трех обрисован
национальный татарский поэт Абдулла Тукаев; его тон, то грустно-меч-
гательный, то игриво-забавный, и эквивалентный ритм, то
тягуче-медленный, то быстрый, как стук фабричной машины, переданы
прекрасно П. Радимовым (местами он подражает как будто стиху Кольцова).
Сборнику стихотворений предпосланы вводные статьи (Вл. Бахметьева
и Г. Шарафа), выдвигающие также современные социальные мотивы
поэзии А. Тукаева. Примечания П. Радимова могли бы быть точнее;
очевидно, переводчик языком татарским не владеет, а пользуется
объяснениями татар. Некоторые из вещей Тукаева («Разбитая надежда»,
«Шурале», «Униженный»), прозой, были уже переведены Н. Ашмари-
ным и Г. Акчуриным («Восточный сборник в честь А. Н. Веселовского»,
М., 1914, стр. 268, след., стр. 278). В. Клюева перевела менее удачно
(нам по крайней мере менее понравилось) поэму-легенду о девушке,
обращенной в звезду. Иллюстрации свободно могли бы быть
отброшены, а за их счет мог бы быть увеличен объем тетрадочек.
Желание познакомить русскую публику с творчеством соседей,
восточных народов, входящих в жизнь через русскую культуру,
заслуживает всяческой похвалы; хочется надеяться, что задуманный сборник
«Песни народов Поволжья» и переводы из поэтов — С. Рамеева, Гафу-
ри, Бурнашева -и др. — также увидят наконец свет.
1 К этой серии принадлежит и перевод П. Радимова вотской сказки «Старик и
липа» или «Отчего по свету пошли медведи» (Казань, 1922).
И. Рамеев. Альбом татарской периодической печати. 1905—
1925 [На татарском языке], Казань, Издательство «Гажур».
1926, 4°, XVI + 232 стр.
История печати российских мусульман в течение XIX >в. несложна.
Попытки .издавать газеты (первая в Казани — в 1834 г.) неизменно
заканчивались неудачей. Мусульманская общественность (и ее духовные
представители), очевидно, внушали правительству подозрение, и
впервые на тюркском (узбекском) языке периодический орган появился в
1870 г. в Ташкенте (как прибавление к официальной газете
«Туркестанские 1ведомости»). Администрация окраин (облеченная чрезвычайными
нолномочиям-и) была иногда смелее, ослабляя строгий режим, который
устанавливался из центра. Так, в Баку в 1875 г. Хасан-бек Меликов
начал издавать двухнедельную газету «Экинчи» («Крестьянин»); это была
первая общественная газета; по мысли редактора-издателя, она должна
оыла смягчать гнет чиновников над крестьянством; в 1877 г.; во время
русско-турецкой войны, газета была приостановлена и прекратилась1.
1 По случаю 50-летия со времени появления «Экинчи» газета «Коммунист» в Баку
выпустила (в 1926 г.) небольшую брошюру, в которой изложена история газеты.
543

Новый этап открыл «отец журналистики» Исмаил-бек Гаспринский
(большой организатор), превративший (с 1881 г.) уездный городок
Бахчисарай — когда-то столицу крымских ханов — в центр умственной
жизни мусульманского мира, откуда шли и новый (звуковой) метод
обучения («усул джадид»), и печатное слово (газеты — сперва «Тун-
гыч», потом Терджиман», доживший до 1918 г.). Насколько трудно было
вести издание, явствует из того, что разрешение на газету «Терджиман»
выхлопатывалось три года и посылалась газета сначала на цензуру в
Петербург.
Оградительные барьеры для печати инородческой были убраны
революцией 1905 т., когда российские мусульмане заговорили свободно2.
По случаю 20-летия татарской печати Исмаил Рамеев -выпустил
альбом, посвященный обзору печати (газет и журналов)3. Обзору
предпослано предисловие С. Атнагулова, расценивающее печать под углом
классовой борьбы. И печать сообразно тому разбита на периоды,
иногда, впрочем, искусственно разрывающие газету.
Для истории роста общественного самосознания материал,
заключенный в сбор-нике, все-таки скуден. Однако, несмотря на краткость,
сборник дает представление о направлении издания (сообщая
программу или отрывки из характерных статей), о его языке, внешнем облике
(цинкографическое воспроизведение, уменьшенное, пер-вой страницы)
и т. д. Оживляется текст щедрыми иллюстрациями (портреты
редакторов, издателей, сотрудников). Печати дореволюционной отведена
четверть сборника (стр. 1—56); быть может, и «Вакт» и «Шуро»
заслужили -все-таки большее внимание <и признательность со стороны
татарского общества.
Сборник интересен и ценен и для библиографа как справочное
пособие, заключающее периодические издания в порядке »их появления
(полезно было бы дать еще отдельно перечень татарской периодики,
алфавитный или хронологический). Подъем наблюдается в годы
революции; максимальная цифра падает на 1917 г. (71 название), когда газета
выходит и -в полосе прифронтовой (в Пскове). Нужно бы только
постоянно указывать точно количество выпущенных номеров и время начала и
прекращения издания.
Конечно, внимание устремлено на юбиляра — на печать татарскую
(и башкирскую, однако заголовок на стр. 175 резок и односторонне
несправедлив). В в,иде приложения дан список периодики на Кавказе, в
Крыму4, в Средней Азии, у казахов, у «кряшен», наконец, вне черты
компактного расселения тюркских народов. Общее число периодических
изданий с 1905 г. и у И. Рамеева достигает 556 (но принципы для
статистических таблиц у.него произвольные и неясные); по языкам
распределяются издания так: 301—по-татарски, 80 — по-азербайджански,
62 — по-узбекски, 41 — по-казахски, 22 — по-русски, 14 — по-крымско-
татарски, 10 — по-туркменски, 8 — по-персидски « по-таджикски, 7 — по-
османски, 4 — по-башкиро-татарски, 3 — на языке «кряшен», 2 —
по-кумыкски, 2 — по-арабски.
На исчерпывающую полноту периода гражданской войны И. Рамеев
(учитывая условия) не претендует, оно и понятно. Подпольная печать
(после 1905 г.) у него сознательно исключена. Впрочем, для столичных
книгохранилищ цифры эти недосягаемы. Так, например, Публичная
2 Значение татарской печати было отмечено мной в статье «10-летие татарской
печати» («Русские ведомости», 1916, № 13), (см. стр. 180 наст. изд. — Ред.].
3 К юбилею вышел еще сборничек «Наша печать», под редакцией С. Фахри
(Казань, 1925, 56 стр. с портретами.)
4 О крымской печати см. журнал «Илери», 1927, № 4(12).
544

библиотека им. Ленина (б. Румянцевский музей) не может похвастаться
наличием газет и журналов. Издания, выходившие вне Москвы и
Петербурга, частенько отсутствовали: только недавно сравнительно
дополнена была коллекция «Терджимана»; у нас, в Москве, нет, например,
ни одного номера первой рабочей газеты «Урал», редактировавшейся
в Оренбурге X. Ямашезым, которую теперь предполагают переиздать в
Казани; пропуски окажутся, разумеется, и в дореволюционной печати,
а не только за время гражданской войны, когда Москва была отрезана
от периферии.
Но, с другой стороны, -коллекции Публичной библиотеки должны
внести поправки и дополнения в данные И. Рамеева: так, газета «Ми-
зан» (Астрахань) начала выходить уже в 1908 г.; в Харькове в 1918 г.
выходила литографированная газета «Дженуб Таушы» («Голос Юга»):
«Роста» — телеграфные сообщения на татарском языке, не говоря уже
о других тюркских языках, издавались и в Мензелинске, и в Перми,
и т. д. В г. Карасубазаре (в Крыму), как указывает А. Кричинский5,
выходила в 1908 г. газета «Крым Седасы» («Голос Крыма»).
Сборник издан любовно; однако цинкографии вышли частью слепо
и неотчетливо. Начертание русских газет иногда безобразно («Наш
голос» «В мире мусульманства»). Портреты газетных работников
иногда печатаются дважды, трижды, а может быть, и «многажды», а
отсутствуют, например, портреты старых деятелей (А. Баязитова, Абдурра-
шида Ибрагимова и др.)-
Впрочем, эта памятка-альбом — первый опыт, потребовавший от
составителя больших трудов; исправить легко уже, по стопам И. Рамеева,
на местах. Желательны бы обозрения печати в Сибири и на Дальнем
Востоке. Материал должен быть собран немедленно, иначе будет
поздно и тогда останутся навеки лакуны.
5 «Очерки русской политики на окраинах», Баку, 1919, 1, прил., стр. 234 и след.
«Annuaire du Monde .Musulman, statistique, historique,
social et économique», Rédigé par L. Massignon, Deuxième
année (1925), Paris, s. a.
Второй год ценного справочника, охватывающего различные
стороны современной жизни мусульманских, государственных и
национальных организмов, принес полезный материал и библиографу. В первом
выпуске дан перечень (на 1925 г.) мусульманских периодических
изданий (на языках народов, исповедующих ислам), в алфавитном порядке
городов. Как первый общий опыт (самостоятельный, а не
фрагментарно дополнительный — к очеркам международной прессы) перечень
представляет большое значение; но, конечно, он должен быть, с одной
стороны, -исправлен (так, названия турецкой периодики часто искажены;
неверны и даты, например, журнал «Ихтихад» основан не в 1914 т., а
гораздо раньше; журнал «Ени Кафкасья» издается не на арабском, а на
турецко-османском языке; газета «Ени Асыр» закрылась в Салониках,
но это она перенесена в Измир и т. д. *), а с другой стороны — расширен
и детализован. Учитывая роль прессы, редакция отмечает и
немусульманские издания, на языках европейских (а частью и на восточных —
например, на новогреческом и на армянском), выходящие в городах, где
преобладает мусульманское население. В части, относящейся к СССР,
1 Для Турции сведения могут быть заимствованы из официального календаря
(«сальнаме») на 1926, 1927 гг.
35 В. А. Гордлевский
545

наблюдаются большие пропуски и пробелы, но это уже неизбежное
исконное явление, теперь еще более прононсированное (для Казани,
например, дано всего пять названий, для Уфы — три и т. д.); нужна бы и
более точная классификация «турецких» языков. Как образец
неосведомленности или странных lapsus'oB (неудобных все-таки для
научного издания) выхвачу два факта из «Списка центров языково-культурно-
го изучения мусульманских народов в 1925 г.»: среди членов факультета
общественных наук Ленинградского университета фигурирует проф.
В. Д. Смирнов (умерший уже в 1922 г.), о Москве представления еще
более фантастичны: среди работников «Научной ассоциации
ориенталистов России» (очевидно, «Научная ассоциация востоковедения»)
поименованы: Тардов, Раскольников, Никулин, Лавров, Астахов,
Павлович.
Характерно, что в арабских землях (и не только в Хиджазе, но и в
Бейруте, в Мосуле), отколотых от Турции, отсутствуют турецкие
издания, тогда как, например, армяне кое-где удержались, и только на
южной границе арабо-турецкого расселения, в Алеппо, выходила одна
двуязычная газета; а рядом — показатели внутренней национальной
сплоченности арабов (в Буэнос-Айресе, например, четыре арабских издания).
Впрочем, на Балканах, на территории Югославии, где
турецко-мусульманское влияние издавна было сильно, газета турецкая еще сохраняет-
ся, значит, на нее есть и спрос (в Ускюбе, в Сараеве). У зарубежных,
османских, турок (до 1924 г.) был периодический орган в Париже; в Ни-
козии (на Кипре), где турки давно нашли убежище, тоже оживленное
издательство (четыре названия).
Для лиц и учреждений, интересующихся мусульманской прессой,
«Ежегодник» — необходимое пособие.
Es—Saqa'iq en-No'manijje von Tasköpruzade. Mit
Zusätzen, Verbesserungen und Anmerkungen aus dem Arabischen
übersezt von 0. Rescher. Konstantinopel, Phoenix, 1927, 4°,
pp. IV 361 + 1 nn.
Турки — большие каталогизаторы. Известный османский ученый
XVI в. Ташкёпрюзаде (901—968 гг. х.) составил, между прочим, на
арабском языке большой био-библиографический труд, неоднократно
дополнявшийся в Турции, заключающий обильный (внешний) материал
для истории духовного просвещения Турции, а также отчасти быта и
фольклора. Чем ближе к XVI в., тем сведения все обильнее и обильнее
(эпоха от султана Мехмеда II, завоевателя Константинополя, до
султана Сулеймана Великолепного занимает четыре пятых труда).
Книгу мусульмане любили. Ташкёпрюзаде сообщает примеры
ревностного коллекционирования рукописей. Так, у муллы (кады-аскера)
Абдуррахмана Амасийского (XV в.) было редкое собрание рукописей,
«о которых современники его и не слыхали», — в 7 тыс. без дублетов;
еще богаче была библиотека Убейдаллы-челеби (10 тыс. томов).
Насколько самостоятелен труд Ташкёпрюзаде — сказать трудно; но,
конечно, у него были предшественники, которые, сидя в медресе,
переписывали старые сочинения. Источники у него были письменные и
устные. Несомненно сходство между Ташкёпрюзаде и Ламии (ум. в
938 г. х.), переводившим (и дополнившим) «Нафахат-уль-унс» поэта
Джами (XV в.). Так, раз Ташкёпрюзаде передает биографию Рюстема
Бурсского (стр. 227), очевидно со слов бурсака Ламии (см.
константинопольское издание, 2-е, от 1289 г. х., стр. 562—563), подзабыв мелкие
546

подробности, сохраненные Ламии. Когда речь идет о старых ученых, у
них замечается иногда текстуальное совпадение (см., например,
биографию «пира» Ильяса Амасийского; также Хамида Вели Аксарайско-
го). Напрашивается, естественно, вывод, что оба автора черпали из
одного какого-то источника; менее (и даже мало) вероятно было бы
предположение о заимствованиях письменных у Ламии (тогда, разумеется,
биография Рюстема была бы построена иначе).
Перевод О. Решера сделан с каирского издания, с учетом
рукописных разночтений; даты и заглавия сверяются и сопоставляются с
трудами классического библиографа XVII в. Хаджи Хальфы и недавно
умершего библиографа Мехмеда Тахира, автора четырехтомного
справочника «Османские писатели» («Османлы мюэльлифлери»), с одной стороны,
и с другой — арабиста Брокельмана.
Есть мелкие погрешности: не Ахи Оран (стр. 6), а Ахи Эвран
(покровитель ремесленников, особенно кожевников в Турции); название
родины Хаджи Байрама Вели «Сол Фасл» под Ангорой (стр. 30)
представляет, должно быть, искажение арабского выражения «зульфадл»
(достойный, добродетельный) ; под «die grosse Moschee» в Бурсе
(стр. 30) разумеется Улуджами («Большая мечеть»); на стр. 32 —
Тапдак Эмрэ, а не лучше ли: Таптык Эмрэ; для города «Кафа>
(стр. 297) можно бы указать и нынешнее имя «Феодосия».
Во всяком случае, предприятие О. Решера заслуживает
благодарности; перевод сопровождается (необходимыми для справок) указателями,
именным и предметным. Внешность книги, ,как признает и переводчик,
посредственная.
«Летопись Азербайджанской Государственной книжной
палаты», Изд. периодическое, Баку, 1926, ММ 1—5.
На территории Союза налаживается наконец правильная
регистрация печатной продукции: ей уделяют большое внимание 'и восточные
республики на Кавказе — Азербайджан, Армения, Грузия. Перед нами,
лежит «Летопись Азербайджанской Государственной книжной палаты»,
издающаяся в Баку с 1926 г. Для центральных библиотек «Летопись»
представляет надежный опорный пункт для суждения, насколько точно -
выполняется директива об обязательных экземплярах. Но и помимо
формального значения в «Летописи» заключен также ценный материал для
•выводов культурно-общественных. Всего я пяти номерах отмечено-
1058 изданий (за время с 1 декабря 1925 г. по 1 декабря 1926 г., т. е. за
год — 774 издания); по языкам они так распределяются: на русском
языке — 344, на армянском — 19, на азербайджанском (арабскими
буквами) — 545 и 150 — «новым тюркским алфавитом», т. е. латинским
(некоторые издания печатаются одновременно двумя шрифтами: арабским
и латинским).
Тираж издания невысок (для первых номеров — 400 экземпляров, а
потом — всего 200 экземпляров); мне кажется, что затраты на издание
окупились бы, если бы «паспорт» книги печатался так, чтобы он мог
быть использован для каталога (правильное, соответствующее
библиотечным требованиям, распределение материала; сохранение жирного
шрифта для фамилий, как это было в первом выпуске, и т. д.); с 1927 г.,
впрочем, печатаются и карточки для каталога.
В «Летопись» попала не вся печатная продукция, а только книги и
брошюры и периодические издания; встречаются и опечатки.
35*
547

О составе Великой Ясы Чингис-хана. Г. В. Вернадский,
Bruxelles. Les éditions Pétropolis, 1939, стр. 54 + 1 н.н.
Брошюра «О составе Великой Ясы Чингис-хана» представляет
первый выпуск серии, посвященной «Исследованиям и материалам по
истории России и Востока».
Привлекши новый материал — труды персидского историка
Джувейни и сирийскую летопись (Абдуль Фараджа) Бар Эбрея, изучавшиеся
только в историческом аспекте, Г. В. Вернадский воссоздает основное
содержание Ясы Чингис-хана, и в этом главное достоинство брошюры.
В Ясе затронуто международное право (установление вселенского
мира), государственное и административное право (верховная власть,
.народ, крепостной устав, тарханные привилегии, воинский устав,
устав охоты, внутреннее управление, финансово-податное
управление», уголовное право (преступления и наказания), частное право
(семейное и наследственное), торговое право, судебное право, укрепление
:права.
В противоположность прежним исследователям Г. В. Вернадский
видит в Ясе не столько элементы обычного права, сколько, так сказать,
законотворчество возвеличенного Джувейни, основателя Монгольской
империи, который использовал китайские государственно-правовые
понятия, раскрытые В. А. Рязановским, и мысли о вселенской церкви,
которые он мог узнать от советников — несториан.
Мне кажется, однако, что автор преуменьшает долю обычного права;
так, курултай и после Чингис-хана сохранил значение органа высшей
(власти. Стройная организация войска, выступившего под начальством
"Чингис-хана ла завоевания, предполагает старую, дочингисхадовскую,
зависимость от кякой-то культуры, конечно, китайской.
Неприкосновенность посла тоже выработалась в Средней Азии, пожалуй, до
Чингисхана; в «Кутадгу билике» (среднеазиатском тюркском памятнике XI в.)
уже дается образ купца, доверенного верховной власти, на которого
возлагались дипломатические поручения. В семейном праве обращает
на себя внимание фрагмент о сыне, который после смерти отца
распоряжается судьбой его жен, за .исключением своей матери, — может
жениться на них или выдать их за другого (ср. описание «гуззов» — огузов
у Ибн Фадлана, издание Академии наук, 1939, стр. 61, 64) —опять
обычай, отмеченный задолго до XIII в. и идущий из Средней Азии.
Монголист или китаист, .конечно, сумел бы сказать о Ясе веское сло<-
во; те, кто интересуется странами, расположенными на западной
границе монгольского влияния, могут разобрать не истоки монгольского
законодательства, а только отображения его. Яса помогает понять
законодательство народов, находившихся под властью монголов: Московской
Руси (непосредственно) и Турции (испытавшей на себе воздействие
монгольских правовых норм через Сельджукидов Рума).
Хотя Г. В. Вернадский, как видно, и изучил персидский язык,
отрывок из Джувейни переведен В. Ф. Минорским и дан в приложении. От
Г. В. Вернадского ускользнула, должно быть, статья В. В. Бартольда
«Персидская надпись на стене Анийской мечети Мануче», СПб., 1911
(где речь идет 'и о налоге «копчур»). Собственные имена передаются
неточно: так, путешественника-араба XIV в., побывавшего и в Золотой
Орде у хана Узбека, звали Ибн Баттута (два «т»)...
В языке как основного текста, так и перевода тоже имеются
стилистические погрешности »и недосмотры, но я хотел бы винить здесь
типографию.
548

Издания управления вакуфов в Турции
Уже лет тридцать назад издатели малоазиатских надписей Макс ван
Берхем и ХалильЭдхем подчеркнули важное значение
«вакфие»—дарственных записей недвижимого имущества на богоугодные учреждения.
Теперь Управление вакуфов в Турции, планомерно обследуя архивы,
приступило к изданию двух серий: «Vakiflar dergisi» («Сборник
вакуфов») и «Turk vakfiyeleri» («Турецкие вакфие»).
В «Сборнике вакуфов» наряду с археографическими документам«!
(оригиналы и переводы вакфие) и -статьями, вводящими в понимание-
этих документов (терминология вакфие) или языковыми (о старых
турецких переводах Корана), помещаются также материалы, освещающие
материальную культуру: описание старых памятников, их реставрация
(тюльпан на стамбульских фаянсах). Две статьи (о вакуфах
Азербайджана и о землевладении в Средней Азии) представляют перевод
советских публикаций. В сборнике участвуют как турецкие ученые — проф.
М. Фуад Кёпрюлю, директора музеев Стамбула Тахсин Оз, Абдюлька-
дир Эрдоган и др., так и иностранцы — А. Габриэль, автор
монументального описания малоазиатских памятников.
Во второй серии печатаются документы, объединенные темой или
эпохой.
В первом выпуске даны три документа времен султана Мехмеда II,
факсимиле, иногда турецкий латинизированный текст или перевод.
Документы сопровождаются указателями собственных личных и
топографических имен, в кратком предисловии перечислены зафиксированные
в архивах документы султана Мехмеда II.
Для внутренней истории Турции ценность изданий Управления
вакуфов, бесспорно, велика, и желательно только, чтобы они своевременно,
попадали к нам в поле зрения.
^sqIq^t

ПРИЛОЖЕНИЯ

ПРИМЕЧАНИЯ
ИСТОРИКО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ТРУДЫ
Стамбул в XVI веке
Печатается впервые по рукописи автора
Стр. 16. М. Ф. Кёпрюлю...
Вероятно, имеются в виду исторические труды профессора Стамбульского
университета Мехмеда Фуада Кёпрюлю [1890—1966]: 1) Bizans müesseselerinin osmanli mües-
seselerine tesiri hakkinda bazi mülahazalar, — «Turk hukuk ve iktisat tarihi mecmuasi»,
eilt 1, Istanbul, 1931; 2) Les origines de l'Empire Ottoman. Préface de S. Charléty, Paris,
1935.
Стр. 16. Документы, изданные А. Рефиком X и XI вв. хиджры...
Имеются в виду труды А. Рефика:
1) «Onuncu asn hicride Istanbul hayati», Istanbul (1333—1917);
2) «Hicrî on birinci asirda Istanbul hayati», Istanbul, 1937;
3) «Hicrî on ikinci asirda Istanbul hayati», Istanbul, 1930;
4) «Hicrî on ücüncü asirda Istanbul hayati», Istanbul, 1932.
Об Ахмеде Рефике см. стр. 462 данного тома.
Стр. 17. ...о Кире цудейке.
Имеется в виду работа проф. В. Д. Смирнова «Грамота султана Османа II
семейству иудейки Киры», опубликованная в сб. «Восточные заметки», СПб., 1895.
Стр. 17. ...Ф. Бабингер...
•Немецкий историк-востоковед (род. 1891 г.), автор многих исследований по
истории Турции В. А. Гордлевский имеет в виду его труд «Die Geschichtsschreiber der
Osmanen und ihre Werke», Leipzig, 1927.
Стр. 17. ...Сааддеддин.
Турецкий историк XVI в., автор труда «Венец летописей» — «Tac-et-tevarih».
Стр. 17. Эвлия Челеби...
Турецкий путешественник XVII в., автор фундаментального труда «Seyyahatname»
(«Книга путешествий»), в котором дается подробное описание различных районов
Османской империи и соседних с нею стран. На русском языке см.: Эвлия Челеби*
Книга путешествия (Извлечения из сочинения турецкого путешественника XVII века).
Перевод и комментарии, вып. 1. Земли Молдавии и Украины. М., 1961.
Стр. 17. О. Г.[де\ Бусбек...
См. В. А. Гордлевский, Избранные сочинения, т. Ill, М., 1962, стр. 529 (прим.).
Стр. 17. И. Левенклевкус...
Также Иоганн Левенклау (1533—1593) — немецкий ученый, знаток греческого
языка. Во время долголетнего пребывания в Турции овладел турецким языком и собрал
редкие материалы по истории Турции, которые опубликовал в своих трудах: «Annales
Sultanorum Othmanidarum, a Turcis sua lingua scripti: Joannes Leunclavius Nobilis
Angriuarius», Latine redditos illustravit et auxit, usque ad annum MDLXXXVIII, Fran-
cofurdi, 1588; «Historian musulmanae Turcorum de monumentis ipcorum excriptae libri
XVIII. Opus Joh. Leunclavii Amelburni, Frankfurt a. M. Macredes Andreas Wecheli, 1591.
Стр. 17. X. Дерншвам...
Ханс Дерншвам посетил Стамбул и путешествовал по Малой Азии в середине
XVI в. и вел дневник путешествия, который был издан Францем Бабингером и
снабжен им комментариями: «Hans Dernschwams Tagebuch einer Reise nach KonstantinopeL
und Kleinasien (1553—55)... hrsg. und erläutert von Franz Babinger»,. München—Leipzig,.
1923.
553.

Стр. 17. Мюльбахский студент...
См. В. А. Гордлевский, Избранные сочинения, т. I, М., 1960, стр. 497 (прим.).
Стр. 17. ...Герлах...
Стефан Герлах (1546—1612)—член посольства императора св. Римской империи,
пробывший в Турции в течение пяти лет. Оставил описание своего путешествия:
«Gerlachs Tagebuch emer in die Turckey 5-järigen (1573—1578) Römischen-Keyserlichen
Gesandtschaft aus den Gerlachischen Schriften nerfür gegeben durch seinen Enckel
Samuelen Gerlachin», Frankfurt a. M., Jon. David Zunner, getr. bey Heinrich Friesen, 1674.
Стр. 17. ...П. Жилль...
Пьер Жилль (Pierre Gilles или Gyllius [1490—1555])—французский
путешественник, направленный в Стамбул по распоряжению Франциска 1 (1494—1547). Имел
возможность хорошо ознакомиться с жизнью и обычаями турок, после смерти Франциска 1
вынужден был для сохранения жизни завербоваться в войска Сулеймана I, где пробыл
в течение ряда лет. Написал два труда: «De Topographia Constantinopoleos», lib. IV,
Lyon, 1561; «De Bosphoro Thracio», Hb. III, Lyon, 1561.
Стр. 17. ...А. Банду pu...
Имеется в виду его труд: «Imperium orientale sive antiquitates Constantinopolita-
nae», vol. 1—2, Paris, 1711.
Стр. 17. ...К. Дюканж...
Дюканж, дю Френ, Шарль (Карл) (1610—1688) —французский филолог и историк,
занимался исследованием и изданием источников по истории Византии и
комментированием их. С. du Fresne d. du Cange, Historia Bysantina duplici commentario illustrata.
Paris, 1680.
Стр. 17. ...И. My раджа д'Оссон.
См. В. А. Гордлевский, Избранные сочинения, т. Ill, М., 1962, стр. 540 (прим.).
Стр. 17. Andréossy.
Французский посол в Стамбуле, проживший там ряд лет и написавший труд
«Constantinople et le Bosphore de Thrace, pendant les années 1812, 1813 et 1814 et pendant
l'année 1826», Paris, 1828.
Стр. 17. ...Скарлат Византии...
Известный греческий лексикограф и автор фундаментального описания
Константинополя «KœvaTavuvouTCOÀtç ч\ TrepifPacp^ т&тсо7раср17.т], àp^aioAo^tXY] xaî iaxopiy.T) irß
7ü£plOv6{JLOÜ TOCOTTjC [A£*fa^07l6ÀEu)Ç...» 'Aft^VYjCt, 1851 J ?H KcOVCJTaVTlVOUTtoÀtÇ Г] TCEpqpaCp^ T7JÇ
TieptovujAOU xaoTTJç {AE^aXoTtöAecoc toixoç I, 'A07J\àt 1851.
Стр. 17. ...A. Г. Паспати.
Ученый грек, исследователь топографии Константинополя византийской эпохи. Ему
принадлежат труды на греческом языке. «BuCavxtvaî {xe^exat xoTto-fpiacptxat îaToptxal [xexà
7iAetoTo)V ètT-ovar; 'ùTzb A. Г. IlaaTiàTYj. fEv KcovaTavuvooTCoÀsi», 1887, «Тсс Bo£avxi\ü àvàxtopa...»
Стр. 17. Г. Шлюмберже.
Густав Шлюмберже (Schlumberger) (1844—1929)—французский ученый, автор
ряда трудов по истории Византии и византийской сфрагистике и в их числе:
«Sigillographie de l'Empire byzantin», Paris, 1884; «L'Epopée byzantine à la fin du X siècle»,
vol. I—S, Paris, 1896—1905; «Le siège, la prise et le sac de Constantinople», Paris, 1914.
Стр. 17. Новгородский архиепископ Антоний...
В мире Добрыня Андрейкович (ум. 1231 г.), совершил в конце XII в. или же в
самом начале XIII в. путешествие в Царьград (Константинополь), примерно за
четыре года до взятия его крестоносцами в 1204 г. Его сообщения представляют собой
особую ценность, так как он был одним из очень немногих иноземцев, имевших
возможность видеть столицу Византии во всем ее блеске и пышности до варварского
разрушения и разграбления ее латинянами.
Стр. 17. ...Диакон Игнатий...
Посетил Константинополь в составе большой группы духовных лиц, во главе с
митрополитом Пименом. В Константинополе он пробыл несколько лет, с 1389 г.
В 1391 г. присутствовал на церемонии коронования императора Мануила II Палеолога,
которую описал в своих записках. Там же находится повествование о султане Мура-
де I, убитом в битве на Косовом поле в 1389 г. Диакон Игнатий сообщает ряд
подробностей о церквах Константинополя и о праздниках, свидетелем которых он был.
Стр. 17. ...Василий Гогара...
Житель Казани, в 1634 г. совершил путешествие в Иерусалим, проехав через
Астрахань, Каре, Эрзурум, Кесарию. В Иерусалиме был два раза и прожил там в
общей сложности около 14 недель. Посетил также Египет, Дамаск, миновал Стамбул,
проехав через Валахию и через Каменец, прибыл в Вильнюс. Гогара сообщает много
географических названий тех мест, где он был или по которым проезжат, что идет
за счет различных сведений этнографического и бытового характера, которых у него
мало.
Стр. 18. ...Трифон Коробейников...
Московский купец, вместе с купцом Юрием Грековым посетил Константинополь,
Антиохию, Иерусалим и другие места Ближнего Востока в 1582 г. по приказу
Ивана IV. Основное описание касается Иерусалима и других мест, связанных с христиан-
£54

•ской религией. Стамбул затронут лишь мимоходом, ß их описании дано много
фактического материала о быте христиан и обычаях мусульман.
Стр. 18. Дьяк Александр...
Пометил Константинополь в конце XIV в. и оставил краткое описание храмов и
монастырей этого города.
Стр. 18. Иеродиакон Зосима...
Путешествовал в Иерусалим в 1420 г. Во время путешествия дважды посетил
Константинополь, пробыв там в общей сложности около полугода. Дает описания
виденных им в Константинополе церквей и монастырей. Приводит в искаженном
звуковом виде названия чисел первого десятка на греческом и арабском языках.
Стр. 18. Нестор-Искандер...
Русский человек, оказавшийся в Турции, насильно обращенный в ислам с именем
Искандер. Находился в войсках Мехмеда II во время осады и взятия Константинополя
в 1453 г. Очевидец всех сражений, он написал «Повесть о Царьграде», в которой
проявился его литературный талант. Повесть напечатана в «Памятниках древней
письменности и искусства», т. 62, СПб., 1886.
Стр. 18. ...посольство Плещеева...
Первое посольство, отправленное московским великим князем Иваном III к
турецкому султану Баязиду II в 1496 г., знаменовавшее собой начало дипломатических
отношений между Московским государством и Османской империей. Во главе этого
посольства находился боярин Михаил Андреевич Плещеев.
Стр. 19. Христиане в Эюбе.
На севере от Константинополя, за городскими воротами, носившими название
Ксилопорта, находилось селение Космидий. Это название, по-видимому, происходит
•от имени находившегося поблизости монастыря св. Косьмы и Демиана. Название же
Эюб возникло в связи с именем знаменосца Мохаммеда Аба Эюб Ансари, чтимого
мусульманами, погибшего якобы при первом нападении мусульман на
Константинополь в 668 г. Могила Эюба якобы была обнаружена в этом районе.
Стр. 20. В квартале Кятиб-Касыма...
Квартал Кятиб-Касыма находился в юго-западной части старого города в районе
Вланга.
Стр. 20. ...за воротами Балат...
Ворота Балат, или Ворота Палатия, ранее называвшиеся также ßaaiXtx/q тгбрта,
или Императорские ворота, принадлежали Влахернскому дворцу, находившемуся в
северной части Константинополя. Через эти ворота в осажденный город вошел
турецкий адмирал Хамза.
Стр. 20. ...post terminum... (лат.) — после установленного срока.
Стр. 20. ...в квартале Сейид Омера...
Квартал в Стамбуле.
Стр. 21. ...льстивый историограф Мехмеда II Критовул...
Михаил Гермодор Критовул жил в XV в. Грек, уроженец о-ва Имброс. Активно
подлерживал идею захвата Византии турками, видя в этом единственную
возможность установления крепкой государственной власти и порядка в пришедшей к упадку
Византии. Написал хвалебную «Историю Мехмеда II», содержащую богатый
фактический материал за 17 лет его царствования.
Труд Критовула издан в серии: «Fragmenta historicorum graecorum», t. 5, под
названием Critobulos M., Historia Mohammedi secondi, éd. С Müller, 2-ed., Parisiis, 1883.
Стр. 22. ...Золотой Рог.
По-турецки Haliç — глубокий залив, достигающий 11 км длины и около 450 м в
среднем в ширину. Делит современный Стамбул на две части — на старый город и
на Перу с Галатой. Через Золотой Рог была в 1453 г. протянута цепь, которая должна
была задержать турецкий флот и не дать ему проникнуть в тыл города. По приказу
Мехмеда II турки перетащили 70 галер за одну ночь через холмы около Галаты и
таким образом захватили Золотой Рог.
Стр. 22 ...«Лучше чалма, чем папская тиара».
Византийский историк XV в. Дука приписывает эти слова Луке Нотара, зятю
последнего византийского императора Константина Палеолога (ок. 1403—1453),
занимавшему в трагические дни гибели Византии пост первого министра империи. Эти
слова, если они были действительно произнесены, свидетельствуют о том, что Лука
Нотара принадлежал к партии противников Флорентийской церковной унии (1459 г.),
которая по замыслу ее сторонников, в числе которых был и грек-униат Дука, должна
была оказать помощь Византии против нашествия турок. Однако авторство
приписываемых Луке Нотара слов оспаривается проф. К. Амантосом в статье «La prise de
Constantinople», в сб. «1453—1953. Le cinq-centième anniversaire de la prise de
Constantinople», Athènes, 29 mai, 1953, pp. 10—11.
Стр. 22. ...Румели Xucap...
По-турецки Rumelihisan — крепость, построенная по приказу Мехмеда II
восточнее Константинополя в 1452 г. и имевшая целью облегчить его захват. В настоящее
время в одной из башен крепости помещается исторический музей эпохи Мехмеда II,
555

Стр. 22. ...Вениамин Тудельский...
Или Вениамин из Туделы, испанский еврей, уроженец города Туделы в провинции:
Наварра, Испания, совершил в 1165 г. большое путешествие на Ближний Восток,
проехав через Италию, Византию, где посетил Константинополь. Его дневник был впервые
опубликован в Стамбуле в 1543 г. и затем был издан в английском переводе под
заглавием: Benjamin oî Tudela, The itinerary of Raboi. Benjamin of Tudeta. Transi, and
edit, by A. Asher, vol. I—II, London and Berlin, 1840—41. Русский перевод помещен
в издании: «Три еврейских путешественника XI и XII ст. Эльдад Данит, р. Вениамин
Тудельский и р. Пегахия Регенсоургский». Еврейский текст с русским переводом,
перевод, примечания и карты П. Марголина, СПб., 1881.
Стр. 22. Церковь Иоанна Богослова в Гебдомоне...
Гебдомон — один из семи кварталов, на которые делился Константинополь ранне-
византийского периида; занимал северную часть города.
Стр. 23. ...Виллегард описал дворец Алексея в Кадыкёе...
Жофруа де Виллардуэн (Виллегард) (Villehardouin) — участник и историк
четвертого крестового похода (1202—1204), в котором принимали участие Венецианская
республика и войска крупных французских и немецких феодалов. Поход закончился
взятием Константинополя, разграблением его и созданием Латинской империи (1204—
Î261 ). Свои впечатления о походе он описал в работе «Histoire de la Conquête de
Constantinople...», Paris, 1874.
Стр. 23. ...Влахернская церковь...
Домовая церковь византийских императоров, построенная по распоряжению Пуль-
херии, жены Маркиана (450—457), около Влахернского дворца, находившегося в
северо-западной части города. В царствование Иоанна V Палеолога (1341—1391) церковь
сгорела и больше не восстанавливалась.
Стр. 23. ...vestigia extabant, cum venissem Byzantium...
«Торчали развалины, когда я приехал в Византию», т. е. в Константинополь.
Стр. 23. Видел чудесный мрамор в Пантократоре...
Церковь Пантократора была построена в 1125 г. по распоряжению Ирины, жены
византийского императора Иоанна II Комнина (1118—1143). После завоевания
Константинополя турками была превращена в мечеть Зейрек-Килисе-Джами.
Стр. 23. Балыклы (у Золотых ворот).
В Константинополе византийской эпохи было двое Золотых ворот — более
древние, в стене Константина, ныне не существующие, и более новые, ь стене Феодосия,
существующие в настоящее время около Семибашенного замка — Yedikule, именуемые
Altinkapi. Через эти ворота возвращались византийские императоры после успешных
походов.
Стр. 23. ...разрушил статую Юстиниана...
Конная статуя византийского императора Юстиниана (527—565), находившаяся
на площади св. Софии.
Стр. 23. ...недалеко от Бедестана...
Название одного из кварталов большого крытого рынка около мечети Баязида.
по-турецчи называется также Kapalicarsj. Старый Бедестан, где сначала торговали
только антикварными вещами, ювелирными изделиями и коврами, был построен
султаном Мехмедом 11 в 1461 г. (см. J. Hammer, Constantino polis, II, S. 219); новый Бедестан
был построен при султане Сулеймане I (см. J. Hammer, Constantinopolis, I, S. 587).
В XVII в. оба здания, которые были деревянными, сгорели и на их месте были
вновь построены каменные помещения. (Подробней о Бедестане см. В. А. Гордлевский.
Избранные сочинения, т. Ill, М., 1962, стр. 422—426).
Стр. 24. ...у св. Андрея в Криси...
Эта церковь была превращена турками в мечеть Коджа Мустафа-паша; находится
в юго-западной части старого города, недалеко от Силиврийских ворот (Silivrikapi), в
византийскую эпоху называвшихся Ворота Пиги.
Стр. 25. Ворвавшись в город через Адрианопольские ворота...
Находились в западной части Константинополя в стене Феодосия, в византийскую
эпоху назывались Харисийскими воротами. В османскую эпоху получили название
Edirnekapusu.
Стр. 25. ...от монастыря ttj; yjupaz...
Монастырь «т% ушрас» или 1<*?а* или «Спаса в Хоре», т. е. «за городом»,
находился в северной части города, недалеко от Влахернского дворца в квартале Гебдо-
мон. В настоящее время там высится мечеть Кахрие-Джами (Kahriye Camii),
превращенная в музей.
Стр. 25. ...видел и на Атмейданы...
Название, данное турками большой площади, находящейся поблизости от мечети
Ая-Софья. В византийскую эпоху эта площадь называлась Гипподром, который был
построен при императоре Константине (ок. 274—337), основателе города
Константинополя.
Стр. 27. ...останавливаются у св. Мамы...
Некогда существовавший в предместьях Константинополя монастырь св. Маманта,
556

где по договору киевского князя Олега с византийцами было разрешено
останавливаться русским.
Стр. 28. ...«бальосы»...
Титул дипломатических работников, послов и консулов европейских государств
Стр. 29. ...их рисунок heft renk...
Heft renk — персидское словосочетание, обозначающее «семь цветов», применяется
как характеристика пестрых, разноцветных тканей.
Стр. 29. ...возникла в Англии...
Подробнее см. Ahmet Refik, Türkler ve Kraliçe Elizabet, Istanbul, 1932.
Стр. 29. ...вскоре создана была «торговая Левантская компания».
Эта компания создана английскими негоциантами Ричардом Стейпером и сэром
Эдуардом Осборном в 80-х годах XVI в. (см. А. С. Wood, A history of the Levant
Company, London, 1935).
Стр. 31. Продовольствие доставлялось в Ун-капаны...
Пристань на берегу Золотого Рога, около моста Ататюрка. В византийскую эпоху
назывались Платейскими воротами.
Стр. 31. ...на пристанях Текфурдаг...
Пристани, расположенные около северной части старого города. Название связано
с Текфур Серай, данным турками дворцу Константина Палеолога во Влахернах.
Заимствованное в турецкий язык слово «tekfur» обозначает «византийский император».
Стр. 31. ...Едикуле...
Семибашенный замок, находящийся в юго-западной части Стамбула, был построен
в царствование императора Феодосия Великого (378—395) и имел первоначально пять
башен, откуда и его греческое название — Пентапиргий (от греческого mm —пять
и rc-jpfoc —башня). После завоевания У онстантинополя и превращения его в
Стамбул Мехмед II приказал выстроить еще две башни, после чего этот
замок-крепость и получил свое название — Едикуле. В последующие столетия Семибашенный
замок неоднократно служил местом заключения иностранных послов.
Стр. 32. ...Мехмед-паша Соколлу...
Мехмед-паша Соколлу (1506—1579)—по происхождению серб из Боснии из
селения Сокол, откуда и его прозвище. Принял ислам и в 1568—1579 гг. почти
единовластно управлял огромной Османской империей при безвольных султанах Селиме II
(1568—1574) и Мураде III (1574—1595). Во внутренней политике был сторонником
подавления антифеодальных крестьянских движений, во внешней — политики агрессии
в отношении соседних государств.
Стр. 34. В квартале Cindoscali (Heptoscali)...
Квартал на берегу Мраморного моря, к востоку от квартала Вланга.
Стр. 34. ...в Псаматье...
Название квартала в юго-западной части города Константинополя византийской
эпохи. В настоящее время здесь еще сохранилось название древних ворот — Samatya
kapisi...
Стр. 34. Во Вланге жили гяуры...
Вланга — район, расположенный в южной части города к востоку от Псаматьи.
Выходит к побережью Мраморного моря.
Стр. 36. ...Хаскёй...
Район на восточном берегу Золотого Рога, северней Перы и Касым-паши, где п
XVI в. были расположены удельные земли — хассы.
Стр. 36. ...шли и вверх к Пера...
Пера, т. н. европейские кварталы Стамбула, расположенные на возвышенной
части на правой стороне Золотого Рога. Название Пера восходит к греческому üspaist,
происходящему от греческого наречия пера —«по ту сторону», что указывало на ее
положение по другую сторону Золотого Рога. Турецкое название Перы — Beyoglu —
происходит, как отмечает Джелал Эссад, от того, что один из сыновей императора
Иоанна Комнина (1118—1143) жил там (см. Джелал Эссад, Константинополь, М.,
1912, стр. 743).
Стр. 36. ...турки перенесли на «колонну Маркиана» Кызташы.
Колонна воздвигнута по распоряжению Пульхерии, жены императора Маркиана
(450—457). Колонна высотой около 10 м увенчана скульптурой Маркиана. Турки
ошибочно называют эту колонну Кызташы, смешав ее с расположенной неподалеку
колонной Афродиты, которая, по преданию, обладала удивительным свойством выявлять в
толпе девушек, утративших: девственность. Колонна Афродиты была по распоряжению
Сулеймана Кануни перенесена в мелеть Сулеймание, построенную в 1550—1557 гг.
Стр 37. Около Нового дворца у Демиркапу...
Новый дворец, или дворец Topkapi Sarayi, построен по приказу султана Мехме-
да II (1429—1481) на холме, господствующем как над Золотым Рогом, так и над
Мраморным морем. На его месте некогда находился древний акрополь Парк вокруг
дворца называется парк Гюльхане, Демиркапу (Demirkapi).
Стр. 41. ...ни в Галате, ни в Топхане запрещалось...
Галата — основной торговый район Стамбула — расположена на правом берегу
557

Золотого Рога. Происхождение имени Галата точно не известно. Впервые
упоминается в V в. н. э. как крепость, обнесенная стенами, разрушенными после захвата
Константинополя турками. До настоящего времени сохранилась византийская башня —
Башня Христа, построенная при императоре Зеноне (474—491). В османскую эпоху
башня получила название «Galata Kulesi».
Стр. 45. ...для осмотра за Эйрикапу.
Эйрикапу — ворота в северной части стены Феодосия, называвшиеся в
византийскую эпоху Калигарийские ворота (Porta Caligaria); поблизости от них находился
Влахернский дворец.
Стр. 45. ...Кяатхане...
Название реки, впадающей в Золотой Рог, и района Стамбула. Район Кяатхане
известен тем, что там происходят массовые гуляния в день Хызыра (23 апреля ст. ст.)
и в другие праздники.
Стр. 46. ...был в Кадырга-лимане дворец...
Район и пристань на побережье Мраморного моря.
Стр. 47. ...в Ортакёе.
Название одного из предместий Стамбула, расположенного на европейском
берегу Босфора к востоку от города.
Стр. 48. ...Ибн Баттута...
Известный арабский путешественник (1304—1377). В течение тридцатилетних
странствований проехал от границ Танжера, где он родился, до берегов Китайского моря,,
посетил множество стран Африки, Азии и Европы. Автор большого и ценного труда —
«Voyage d'Ibn Batoutah. Texte arabe, accompagné d'une traduction par C. Deirémery
et B. R. Sanguinetti», vol. 1—4, Paris, 1853—1859.
Стр. 52. ...от Хызыра до Касыма...
От дня Хызыра Ильяса (в народном произношении Хыдреллеза)—23 апреля
ст. ст.,— с которого по турецкому народному календарю начинается летний сезон, до-
дня Касыма (26 октября ст. ст.) — первый день зимнего сезона.
Стр. 56. ...Юрий Крижанич...
Хорватский дворянин (ок. 1617— ?), получивший высшее духовное
образование в Риме, дважды был в России, где был известен под именем Юрия Сербина. По
не вполне ясным причинам, по-видимому по подозрению в желании проповедовать
унию католической церкви с православной, был сослан в Тобольск. Автор сочинения
«Разговоры об владательству», изданного под заглавием «Русское государство в
половине XVII в.». (Приложение к журналу «Русская беседа» за 1859 и 1860 гг.) В 51—
52 главах он выдвигает проект о завоевании Крыма (см. М. Бережков, План
завоевания Крыма, составленный Юрием Крижаничем,— «Журнал Министерства народного*
просвещения», 4, CCLXXVIII, 1891, стр. 98—119.
Стр. 57'....Селяники...
Мустафа Селяники, чиновник при дворе турецкого султана, автор исторической
хроники «îarihi Selaniki», в которой подробно описываются события в Турции с 1564 по
1599 г.
Стр. 59. Потом возвысились фанариоты.
По преимуществу греческое население квартала Фанар в северо-восточной части
Стамбула, из числа которых сложилась торговая греческая буржуазия.
Стр. 61. ...в Кумкапу...
Район, прилегающий к побережью Мраморного моря.
Стр. 64. ...за 15 дней до Хызыра...
Т. е. за 15 дней до 23 апреля ст. ст.
Стр. 69. ...«in ihrem Fett zerfliessend» (нем.) — плавают в собственном жире.
Представления османцев о небесных телах
(Материалы)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Этнографическое
обозрение», 1909, № 4.
Представления османцев о земле
(Материалы)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Этнографическое обозрение;
1909, №4.
558

Быт османца в суевериях, приметах и обрядах
(Материалы)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Этнографическое обозрение»,
1915, № 3—4, стр. 1—14.
Стр. 76. ...по дороге между Сивасом и Цезареей...
Т. е. между городами Сивасом и Кайсери, на юго-восток от Анкары.
Стр. 77. ...чтением сур Корана...
Коран, священная книга мусульман, состоит из 114 сур, или глав.
Стр. 77. ...в суре «ясин»...
Сура «ясин» — 36-я сура Корана, пользуется широким распространением среди
мусульман, читается также как отходная при умирающем.
Стр. 77. ...в суре «фатиха»...
«Фатиха» — первая сура Корана, начинающаяся строфой «б-исми-ль-лахи-р-рах-
MâHH-p-paxHM»t т. е. «во имя Аллаха милостивого, милосердного!». Этой строфой в
султанской Турции начинались все официальные и другие документы.
Стр. 83. ...в Елисаветпольской губ. ...
Прежнее название территории Ганджинского ханства после присоединения его к
России. В настоящее время входит в состав Азербайджанской ССР.
Стр. 83. ...в царствование султана Селима /...
Султан Селим I (1512—1520)—прозванный вследствие совершенных им
преступлений (приказал задушить 19 своих братьев) «Yavuz» — «Грозный».
Стр. 84. Гияседдин...
Один из сельджукских султанов.
Османские суеверия о птицах
(Материалы)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Этнографическое обозрение»,.
1910, № 1—2.
Османские суеверия о зверях
(Материалы)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Этнографическое обозрение»,
1910, № 1—2.
Материалы для османского народного календаря
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Живая старина», 1911, XX.
Османская свадьба
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Этнографическое обозрение»,
1914, № 3—4.
Стр. 96. ...pater \amilias... (лат.) — полновластный отец семьи.
Стр. 96. ...снятие flammeum...
Снятие покрывала красного цвета с невесты.
Стр. S8. ...во время свадьбы Иззеддина Кейкавуса /...
Султан государства Сельджукидов в Малой Азии; годы царствования—1210—
1219.
Стр. 98. Султан Ахмед III...
Т>рец<ий султан, царствовавший в 1703—1730 гг.
Стр. 99. ...conditio sine qua поп... (лат.) — непременное условие.
Стр. 100. ...hora fasta. (лат.) —благоприятный момент.
Стр 100. ...Ьэпиш omen... (лат.) —счастливое предзнаменование.
Стр 100. ...Касимовского царства...
Удечъное татарское ханство с главным городом Касимовым, названным так по
имени первого хана Касима (середина XV в.), существовавшее в составе Русского-
государства с середины XV в. до 1681 г. (см. В. В. Вельяминов-Зернов, Исследование
о касимовских царях и царевичах, ч. I—IV, СПб., 1863—1867).
Стр. 1С0. ...как сообщил мне С. Г. Дзеруньян...
Дзеруньян Сергей Григорьевич. С 1885 г. преподавал турецкий язык в
специальных классах Лазаревского института восточных языков, а с 1921 г., когда Лазаревский
559

институт был преобразован в Московский институт востоковедения, — в последнем
Прекрасный знаток живого турецкого языка.
Стр. 100. Вамбери рассказывает...
Арминий Вамбери (1832—1913) — известный венгерский путешественник,
совершивший под видом дервиша путешествие по Турции, Ирану, Афганистану и странам
Средней Азии. Собрал большой фактологический материал по чагатайскому и уйгурскому
языкам, получивший известность благодаря созданному им словарю «Etymologisches
Wörterbuch der türko-tatarischen Sprachen», Leipzig, 1878. Свои путешествия описал
в ряде работ, из которых две переведены на русский язык: «Путешествие по Средней
Азии», 2-е изд., М., 1874, и «Очерки и картины восточных нравов», СПб., 1877. (См.
Н. Тихонов, Вамбери, М., 1957).
Стр. 101. ...puer felix... (лат.) — мальчик, приносящий счастье.
Стр. 103. ...40 <ж/с...
Окка — турецкая мера веса = 1 кг 225 г.
Стр. 104. ...стоимостью в один меджидийе.
Меджидийе — серебряная монета, введенная в обиход при султане Абдул Меджи-
де (1839—1861), 1 меджидийе = 20 пиастрам, 100 пиастров = 1 лире.
Стр. 106. ...100 дирхемов каждому...
Один дирхем = 0,04 окки = 3,06 г.
Рождение ребенка и его воспитание
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Этнографическое обозрение»,
1910, №3—4.
К личной ономастике у османцев
Печатается по тексту, опубликованному в «Древностях восточных», т. IV, 1913,
стр. 1—8.
Стр. 131. Османский султан Орхан (Урхан)...
Царствовал в 1324—1359 гг. Его владения приблизительно охватывали
современные вилайеты Бурса, Кютахья, Эскишехир, Болу, Сакарья, Коджаэли, Балыкесир,
Чанаккале и часть Галлипольского полуострова.
Стр. 133. ...прославил имена офицеров: Ниязи и Энвера...
Руководящие деятели младотурецкой партии «Единение и прогресс», активные
участники младотурецкой революции 1908 г. Ахмед Ниязи первый поднял восстание
в г. Ресне в Македонии против режима Абдул Хамида II. Его соратник Энвер-бей
(1881 —1922), ставший впоследствии генералом, военным министром, приобрел большое
политическое влияние и входил в состав так называемого триумвирата (Джемаль-
паша, Талаат-паша и Энвер-паша), фактически управлявшего страний в 1914—1918 гг.
Выступал против национально-освободительного движения, возглавлявшегося Муста-
фой Кемалем (Ататюрком).
Стр. 134. ...в квартале Кючюк Ая-Софья...
Один из кварталов Стамбула, выходящих на побережье ]Мраморного моря; назван
так по имени находящейся там мечети Kücük Ayasofia, в которую в XV в. была
превращена церковь св. Сергия и Вакха, одна из древнейших церквей Константинополя,
построенная еще византийским императором Юстинианом Великим (527—565) до
536 г. (см. Вл. Ракинт, Константинопольское царство, — «Светильник», 1915, № 5—8,
стр. 127).
Стр. 136. ... и она подписывается уже Эдиб (литераторша).
Здесь речь идет об известной турецкой писательнице Халиде Эдиб-ханум ( 1883—
1942), создавшей ряд крупных романов: «Обещанное решение» — женский
психологический роман; «Новый Туран» — в котором получили выражение ее пантюркистские
настроения; «Огненная рубашка»; она автор многочисленных повестей, рассказов, а также
стихов. (Подробнее о ней см. В. А. Гордлевский, Избранные сочинения, т. II, М.,
1961, стр. 451—454).
Игры анатолийских турок
Печатается но тексту, опубликованному в «Известиях Общества обследования и
изхчения Азербайджана», Баку, 1928, № 5, стр. 88—112.
Стр. 138. А. Мидхат...
Ахмед Мидхат (1844—1913)—турецкий писатель эпохи Танзимата (1839—1870),
активно выступавший за создание новых жанров в литературе. В своих произведениях
•он отражал борьбу за проведение реформ, за очищение и приближение языка к живой
народной речи. Ему также принадлежит издание произведений турецкого фольклора.
560

Стр. 138. Библиография:
В авторском экземпляре перед списком литературы добавлено: «М. Апаков,
Алтынные игры у крещеных татар Казанской губернии, Казань, 1877».
В конце списка также приписано: Хабиб Зейни, Игры, М, 1926 (на татарском
яз.)».
Кюльханбеи в Константинополе и их арго
Печатается по тексту, опубликованному в «Докладах АН СССР», серия 19, 1927,
№ 1, стр. 19—24.
Стр. 165. ...ведет историю от янычаров...
Янычары (из сочинения yeni ceri, т. е. «новое войско») — регулярная пехота,
созданная в XIV в. при султане Мураде I (1359—1389). Янычары вербовались из числа
военнопленных, а впоследствии из детей немусульманского населения Османской
империи. Обращенные в ислам дети воспитывались в духе крайнего мусульманского
фанатизма, они находились на государственном содержании и жили в казармах.
Янычары играли важную роль в жизни страны, возводили угодных и низводили неугодных
им султанов и всегда были прочным оплотом реакции. Корпус янычар был уничтожен
в 1826 г. султаном Махмудом II (1808—1839).
Стр. 165. ...(кюльхан).
Кюльхан (külhan) — духовная подземная печь, из которой горячий воздух и вода,
проходя по трубам, проведенным под мраморными плитами пола и вмонтированным в
стены, нагревают помещение бани (см. Джелал Эссад, Константинополь, М., 1919,
стр. 271—272).
Стр. 165. ...в бане Гедик-паши.
Гедик-паша — квартал в Стамбуле.
Стр. 166. ...на улице «Высокая Порта»...
Прежнее название «Babiali caddesi», одной из главных улиц Стамбула. После
падения Османской империи и ликвидации султаната переименована в «Istiklâl
caddesi» — «Проспект независимости».
Стр. 168. ...свернув на станцию Псаматья...
Железнодорожная остановка в западной части старого Стамбула, недалеко от
Семибашенного замка (Yedikule).
Стр. 168. ...в порядке Радловского словаря...
В известном труде академика В. В. Радлова «Опыт словаря тюркских наречий»,
г. I—IV, СПб., 1893—1911, принят особый порядок следования букв: сначала идут
все гласные, начиная от гласных нижнего подъема и кончая гласными верхнего
подъема. Затем следуют согласные, начиная с заднеязычных, далее среднеязычные,
переднеязычные и, наконец, губные и губно-зубные.
Рукопись «Анекдотов» Л амии
Печатается по тексту, опубликованному в «Сборнике Музея антропологии и
этнографии при Академии наук», т. V, Л., 1925.
На татарском спектакле
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1911, № 274.
Стр. 175. ...веселый фарс Камала...
Галиасгар Камал (1879—1933)—выдающийся татарский драматург, публицист и
общественный деятель, -автор ряда пьес, в которых бичует невежество, разврат и
фанатизм татарской буржуазной и мещанской среды. Его перу принадлежат такие
комедии: «Несчастный юноша», в которой разоблачается татарское купечество; «Первый
спектакль», где показан закоснелый старик, убежденный враг театра; «Тайны нашего
города», в которой высмеиваются феодальные пережитки татарской буржуазии, и ряд
других.
Стр. 175. ...пьесу видного казанского драматурга Исхакова...
Исхаков — см. В. А. Гордлевский, Избранные сочинения, т. Ill, М., 1962, стр. 543
(прим.).
Мечта мусульман
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1915, № 290
от 18 декабря.
В конце статьи сделана рукою автора приписка: «Как передовая статья
напечатана в газете „Юлдуз", 1915, № 1577 от 24 декабря».
36 В. А. Гордлевский 5Щ

Новая татарская газета
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1915, № 287 ог
15 декабря.
10-летие татарской печати
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1916, № 13 от
17 января.
Стр. 182. ...за это время много воды утекло.
После этих слов рукой автора сделана приписка:
Список петроградских газет:
«Hyp» (Баязитова), «Ульфет» (в 5-м и 6-м годах изд[ания])—обращали на себя
внимание статьи Решад-Казы и Мусы (Бигеева) -*- «Дума газетасы» (изд. мусульм.
фракцией 2-й Государственной] думы; была закрыта, сотрудник ея Хави-мулла Хаса-
нов посажен в крепость); «Иль» (М. Г. Исхаков); «Миллет» (фракцией 4-й
Государственной д[умы] по инициативе С. Максудова; ред. Исм.[аил] Леманов, секретарь
фракции; изд. — И. Ахтямов и Селим Гирей Джантюрин) ; беспорядочный в содержании и
в языке.
Газета «Hyp» откликалась и на волновавшие нацию вопросы. Редактор в
полемике старался сохранять приличия. Затронут был также и вопрос о языке — писать ли
на османском или татарском языке. Высказывались на столбцах газеты Исхаков,
Максудов. Баязитов сперва молчал, как бы выжидая. В газете писали и депутаты
2-й Думы (отколовшиеся от фракции). Вот образчик взглядов Б[аязитова] (в
полемике с Решад-Казы): «Окошко к наукам и знанию для российских мусульман пробил
прежде всего Ахунд Б[аязитов]. Заслуги его оценили в Стамбуле Джевдет-бей (ред.
«Ихдами») и Мидхат. Больше к этому прибавить нечего». Он умер в 1911 г. Последние
его печатные слова были: «Российским] татарам необходимо бросить раздоры и
заняться своим образованием и усовершенствованием». Последний номер газеты вышел
в конце 1913 г.
См. также журнал «Ац», 1916, № 1 (с портретом).
Гадания татарок о женихе
Печатается по тексту, опубликованному в «Сборнике Музея антропологии и
этнографии при Академии наук», т. V, Л., 1925.
Стр. 183. ...наряду с татарками в семинарии были и башкиры и мещерки...
Мещеряки, или мишари, — этнографическая группа поволжских татар, живущих
небольшими группами или в отдельных деревнях и поселках в Горьковской,
Ульяновской, Тамбовской, Куйбышевской, Саратовской и Пензенской областях, а также в.
различных районах, прилегающих к левому берегу Волги. Мишари сложились на
основе смешения кипчакских элементов Золотой Орды с местными финно-угорскими
этническими группами. Мишарский диалект относится к числу основных диалектов,
татарского языка.
Элементы культуры у касимовских татар
Печатается по тексту, опубликованному в «Трудах Общества исследователей
Рязанского края», вып. X, Рязань, 1927, стр. 1—35.
Стр. 188. ...у касимовских татар.
Этническая группа, сложившаяся на территории Касимовского ханства путем
смешения пришлого татарского населения Золотой Орды и местного финно-угорского
населения. Живут в окрестностях г. Касимова Рязанской области.
Стр. 188. ...процессу отатарения и омусульманения.
После этих слов в рабочем экземпляре дана сноска: «В 1237 г. Рязань была взята
монголами».
Стр. 191. ...самые темные...
После этих слов в рабочем экземпляре дана сноска: «Ср.: девушки села Мунтова
любят голубой цвет».
Стр. 192. ...и (параллельно) отатарения.
После этих слов в рабочем экземпляре дана сноска: «Впрочем... наблюдатели-
(XVII в.) говорили, что жители Касимова схожи с татарами как по языку, так и по-
всему другому».
Стр. 195. ...день летнего Николы...
21 мая.
Стр. 195. В Ильин день...
562

2 августа.
Стр. 198. Эти приметы соблюдаются и у мордвы.
После этой строчки в рабочем экземпляре рукой автора добавлено: «О" примеск
язычества говорил уже Витсен, см. В. 3, IV, стр. 1».
Витсен Николас Корнелиссон (1641—1717)—голландец, живший в Москве в с(Ь
ставе голландского посольства. Будучи географом, он собрал обильные сведения о
народах, населяющих Россию, издал карту России в 1687 г. и серьезный труд «Северная
и Восточная Татария» в 1692 г., в котором первый отметил наличие неизвестных пись*-
мен в районе Енисея.
Стр. 201. Касимовский татарский язык...
Материалы, опубликованные В. А. Гордлевским в данном труде по касимовскому
диалекту, едва ли не первая работа по этому своеобразному диалекту татарского»
языка.
Стр. 205. ...из завязшей в устах детей молитвенной формулы.
После этих слов рукой автора дана сноска: «Характеристика касимовского говораг
у Дж. Валидова, „О диалектах казанско-татарского языка", — „Вестник татароведе-
ния", № 6, стр. 34».
Стр. 206. ...русскому помещику.
После этих слов в рабочем экземпляре автором добавлено: [Фатову].
Стр. 208. ...крестилась.
После этого слова в рабочем экземпляре автором дана сноска: «Крещеные
татары пользовались поместьями некрещенных. ,,В[осточные] 3[аписки]*\ IV, стр. 5».
Стр. 211. Так Олеарий (проезжавший мимо Касимова вниз по реке Оке)...
Адам Олеарий, магистр Лейпцигского университета, совершил в качестве
секретаря посольства Фридриха IV, герцога Гольштейнготорпского, два путешествия: в,
1633—1635 гг. до Москвы и в 1635—1639 гг. через территорию Московского
государства в Иран. Описания путешествий даны в книге: Adam Olearii, Ausführliche
Beschreibung der kundbaren Reise nach Moskau und Persien, Schleswig, 1671. Имеется.
перевод на русский язык: «Подробное описание путешествия голштинского посольства
в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1639 гг., составленное секретарем посольства
Адамом Олеарием», перевод П. Барсова, М., 1870 («Чтения и. Общества истории и
древностей, 1868—70»).
Стр. 213. ...древней русской культуры.
В конце данной работы автором добавлено:
«Литература: 1) Турбин, История касимовских татар.
2) А. И. Соболевский, Откуда шла русская колонизация, М., 1912.
3) В татарской прессе:
„Вакт", №790, 1021;
„Азад", 1906, № 43;
„Дин ве маишан", 1910, № 16, 19;
„Казаи Мухбири", № 72;
„Юлдуз", № 1122.
4) „Русская старина", 1892, № 12.
5) „Православный собеседник", 1910, № 19, 24.
6) „Рязанские губернские ведомости", 1860, № 48, 49».
Ахмет-ахай
(Эскиз)
Печатается но машинописному экземпляру автора.
Стр. 214. ...жил в Аутке...
Населенный пункт в Крыму.
Стр. 214. ...в Никите...
В Никитском саду, в Крыму.
Стр. 214. ...в Озенбаше.
Населенный пункт в Крыму.
Стр. 217. ...Лукман Хеким...
Имя древнего мудреца и баснописца.
Стр. 218. ...воспели они, может быть, уже в XIX в. Тугай-бека...
Тугай-бек — татарский военачальник XVII в., посланный в 1648 г. крымским ха*~
ном Ислам-Гиреем III (1604—1654) во главе отряда татарской конницы в помощь
гетману Богдану Хмельницкому (ок. 1595—1657) в его борьбе с панской Польшей.
Замечания на «Пословицы крымских татар», изданные П. А. Фалевым
Печатается по тексту, опубликованному в «Записках Восточного Русского
археологического общества», т. XXV, Пг., 1921.
Л6* 56$

Стр. 225. ..мзданные Л. А. Фалевым.
О П. А. Фалеве см. данный том, стр. 415.
Стр. 226. .../с султану Сулейману Великолепному...
Сулейман I, Кануни (Законодатель) — турецкий султан в 1520—1566 гг. При нем
Османская империя достигла наивысшего расцвета своего военного могущества.
Время правления Сулеймана I характеризуется изданием ряда законов, имевших целью
реорганизовать государственное и административное управление, закрепить
зависимость крестьянства от феодалов и т. д., за что он получил прозвище Кануни.
Высокого развития достигли при нем ремесла и искусство, свидетельством чего могут служить
построенные его современником архитектором Коджа Синаном монументальные
мечети Селимие в Эдирне и Сулеймание в Стамбуле.
Стр. 226. ...барон Бусбек.
См. В. А. Гордлевский, Избранные сочинения, т. Ill, М., 1962, стр. 529
(примечания).
Стр. 227. ...образованного перса Саади...
Саади Муслихиддин (1184—1291), известный персидский поэт, лирик, автор
популярного среди персидского народа сборника новелл «Полистан», в которых широко
отражен персидский фольклор, и дидактической поэмы «Бустан». Выступал против
тирании и насилия.
Стр. 228. ...пословиц у Абул Гази.
Абулгази (ок. 1603—1663)—хивинский хан в 1643—1663 гг., знаток истории
народов Средней Азии, автор известного, переведенного на многие языки труда по
истории тюркских племен «Родословяое древо тюрков». Русский перевод Г. С. Саблу-
кова напечатан в «Известиях Общества археологии, истории и этнографии при имп.
Казанском университете», 1905, т. 21, вып. 5—6, см. также А. Н. Кононов,
«Родословная туркмен». Сочинения Абу-л-Гази хана хивинского (исследование, тексты, перевод),
М.—Л., 1958.
Стр. 228. ...Сулеймана Челеби...
Турецкий автор XIV в., написавший «Мевлюд-и Наби», — «Рождение пророка
Мухаммеда», состоящее примерно из 600 двустиший.
Стр. 228. ...Языджыоглу...
Языджыоглу из г. Галлиполи (ум. 1449 г.) — автор известной турецкой
религиозной поэмы «Мухаммедийе», содержащей стихотворное изложение жизни пророка
Мухаммеда.
Стр. 229. ...Месихи...
Месихи (ум. 1512 г.) —турецкий поэт-лирик, современник Ревани.
Стр. 229. Поэт-гуляка Ревани...
Ревани (ум. 1524 г.) —турецкий поэт-лирик, воспевавший в своих стихах
чувственные наслаждения, автор сочинения «Книга удовольствий» — «Içretname», состоящей из
715 двустиший. Вел исключительно разгульный образ жизни.
Стр. 229. Поэтесса Михри-хатун...
Турецкая поэтесса Михри-хатун (ум. 1514 г.)—автор многочисленных лирических
произведений, в которых воспевает свою любовь к сыну главного архитектора
Стамбула Коджа Синана, молодому и очень образованному Искандер-челеби.
Стр. 229. ...Вейси...
Молл а Овейс бен Мухаммед, писавший под псевдонимом Вейси (ум. 1627 г.),—
по профессии судья, автор незаконченного произведения «Перл венца жизнеописания
владыки восхождения на небеса», представляющего собой описание жизни пророка
Мухаммеда, и широко известных в то время сатирических произведений «Сновидение»
и «Увещание к Стамбулу», в которых в завуалированной форме, в виде сновидений,
делаются указания на существовавшие в его пределах непорядки и злоупотребления.
Стр. 230. ...Сюмбюльзаде Вехби...
Вехби Сюмбюльзаде (ум. 1810 г.) — автор многих стихотворений, касыд,
дидактической поэмы «Lütfiye» и ряда других сочинений.
Стр. 230. ...в сборнике пословиц Шинаси.
Ибрагим Шинаси (1827—1871), именуемый «отцом новой османской литературы»,
был убежденным проводником западного влияния на быт, культуру и литературу
Турции. Он решительно боролся за упрощение наполненного вычурными восточными
метафорами и образами письменного турецкого языка и стремился создать новый стиль,
отличавшийся значительной простотой. Основатель одной из крупнейших турецких
газет — «Tasvir-i efkâr» («Изображение мыслей»), Шинаси знакомил широкие круги
«читателей с новыми, западными идеями, в том числе в области просвещения, и новыми
литературными формами, в которых эти идеи воплощались. Автор первой турецкой
жомедии «$air evlenmesi» («Женитьба поэта»), где выражается протест против
существовавшего в те времена обычая жениться на девушке, которую жених никогда не
шидея. Шинаси один из первых литераторов обратился к сбору произведений народной
мудрости — пословиц.
Стр. 233. ...уже у поэта Низами (1141—1203)...
Низами Ганджеви Ильяс Юсуф оглы — великий азербайджанский поэт и мысли-
564

тель. Автор романтических поэм, составляющих сборник «Х-амсэ» («Пятирица»), куда
входят поэмы «Сокровищница тайн», «Хосров и Ширин», «Лейли и Меджнун», «Семь
красавиц» и «Искандер-наме». Ьму принадлежат также торжественные оды и
небольшие лирические произведения — газели.
Стр. 233. Так же у караимов...
Неоольшая тюркоязычная этническая группа, проживающая в некоторых
населенных пунктах Литовской ССР и Украинской ССР. Потомки древних тюркских племен,,
входивших в VIII—X вв. в состав Хазарского царства.
Стр. 242. ...«даг» — «гора, лес на горе».
В гагаузском языке в отличие от турецкого слово «даг» означает «лес на горе».
Стр. 243. ...после падения Крымского ханства.
Это произошло в 1783 г. после присоединения Крымского ханства к России по.
Кючюк-Кайнарджийскому мирному договору с Турцией в 1774 г.
Рукописи Восточного музея г. Ялты
Печатается но тексту, опубликованному в «Докладах Академии наук СССР», 1927,.
№ 10.
Стр. 257. ...муфтия...
Муфтий — мусульманский правовед, в обязанности которого входит решение на.
основе шариата — феодального мусульманского права — различных юридических
вопросов, выходящих за пределы компетенции кади — судьи.
Стр. 258. ...детей крымских ханов.
После этих слов рукой автора сделана сноска: «Болгарская деревня Герлова была
резиденцией татарских султанов, которые переселялись сюда со своими подручдьши^
в 1770 г. здесь было 20 000 татар (см. К. И. Иречек, История болгар, Одесса, 1878,.
стр. 620)».
Стр. 258. ...разыщутся еще экземпляры из ханской библиотеки.
Против этой cTpj4KH рукой автора написано: «Архив крымских ханов отыскан был.
в 1907 г. В. Д. Смирновым и передан в Публичную библиотеку <...>».
Стр. 258. ...перед сурой «аль-фатиха»...
См. прим. к стр. 77.
Стр. 2о8. ...сделанный при султане Мустафе...
Имеется в виду султан Мустафа Hi (i7o4—1774).
Стр. 258. ...у Хаджи Халъфы...
Мустафа Ибн Абдаллах, известный под прозвищем Хаджи Хальфа (ок. 1600—
1658), — турецкий библиограф, писавший на арабском языке, автор фундаментального
библиографического словаря арабской, персидской и турецкой литературы, а также
«Книги о вселенной» («Cihanname») и ряда других..
Стр. 259. ...тефсиры...
Тефсир — комментарий или толкование Корана.
Стр. 259. ...теджвид...
Теджвид— наука о чтении Корана.
Стр. 259. ...фыкх...
Система мусульманского права, сложившаяся на основе Корана и сунны —
мусульманских преданий.
Стр. 259. ...шариат...
Шариат — мусульманское феодальное право.
Стр. 259. ...фетвы...
Фетва — письменное решение муфтия о допустимости того или иного акта,
решения, действия с точки, зрения шариата.
Стр. 259. ...против суры «хадж»...
22-я сура Корана.
Стр. 260. ...популярны были ордена Бахаэддина Накшбенди...
См. В. А. Гордлевский, Избранные сочинения, т. Ill, М., 1962, стр. 369—391.
Стр. 260. ...о завоевании Кафы (в XV в.)...
Старое название г. Феодосии в Крыму. Название Кафы возникло в период
превращения этого города в генуэзскую колонию, когда он был передан им в 1266 г. ханом
Золотой Орды. Турки овладели городом в 1475 г.
Керманшах
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1915, № 84 от
14 апреля.
Стр. 2ß2. ...высится величественная гора Бисутун...
На скале Бехистун (или Бисутун) находится знаменитая древнеперсидская
клинописная надпись царя Дария I Гистаспа (522—486 до н. э.) на. трех языках — древне-
565-

персидском, эламском и ассирийском. Расшифровка этой надписи связана с именем
немецкого филолога Георга Фридриха Гротефенда (1775—1853) и английского
востоковеда Генри Роулинсона (1810—1895).
Стр. 262. ...итальянский путешественник П. Делла-Валле...
Пьетро Делла-Валле (1586—1652) с 1614 по 1626 г. совершил путешествие в
Константинополь, Египет, Сирию, Индию, Персию, где прожил около шести лет. Изучил
турецкий и персидский языки (см. «The travels of Pietro della Valle in India», ed. by
E. Grey, London, 1892 (Hakluyt Society, № 84).
Бахтиары
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1915, № 132 от
НО июня.
Стр. 265. Династия Сефевидов...
Находилась у власти в Персии в 1502—1736 гг. Их столицей был Исфахан.
Стр. 266. ...divide et impera. (лат.) — разделяй и властвуй.
Материалы для народного сирийского календаря
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Этнографическое обозрение».
3909, № 2—3.
Стр. 268. ...поет погребальные песни.
После этих слов автором дана сноска: «См. В. Соловьев, Лазарева суббота.
(Св. Земля, — „Русский паломник", 1903, № 13, стр. 223—224 (с рисунком)».
Стр. 269. ...кормила пресвятого младенца.
После этих слов автором дана сноска: «Богомольцы распределяются по гороаам;
^накануне <...> грех; вечером устраиваются игры, 4 дек. R. Dussand, Histoire et
religion des Nosoires, Paris, 1900, 149 и след.».
Стр. 269. Примечание.
В конце статьи сделана приписка: «Народный календарь характеризуется обилием
юбрядовых кушаний. Рец. Th. Menzel, Der Islam, IV, H. y2, стр. 126».
В Багдаде при Харуне ар-Рашиде
Печатается по тексту, опубликованному в книге «Средние века в очерках и
рассказах», ч. 1, М., 1917.
Стр. 270. В Багдаде при Харуне ар-Рашиде.
Харун ар-Рашид (763—809) — халиф в 786—809 гг. из династии Аббасидов (750—
1258), правивший Арабским халифатом со столицей в Багдаде. При нем халифат
достиг политического расцвета и военного могущества. С именем Харуна ар-Рашида
связаны известные арабские сказки «Тысяча и одна ночь».
Стр. 270. ...знаменитый писатель IX в. Джахыз...
Амр ибн Бахр Джахыз (ок. 773—869) — арабский писатель и мыслитель, автор
сочинений «Книга о животных», «Книга стран», «Книга о скупцах» и др.
Стр. 270. ...«град мира», Багдад.
После этих слов рукой автора написано: «Опис[ание]. Пословица (персидская).
„с утра — в Нишапуре, вечер — в Багдаде"; финики, вода, природа; Экспедиция
Черника (примеч. в III т. „Известия Кавк. отд. ИРТО"). Стр. 63—64. Багдад— город
святых; во время занятия города многочисленные книги брошены были в Тигр, и река
на несколько дней почернела».
Стр. 271. ...во времена Дариев;...
Персидские цари династии Ахеменидов — Дарий I Гистасп (522—486 до н. э.),
Дарий II Нот (424—405 до н. э.) и Дарий III Кодоман (336—330 до и. э.).
Стр. 272. ...обращали ее в вакф...
Вакф — форма неотчуждаемой церковной феодальной собственности на Ближнем
41 Среднем Востоке, доходы которой поступали в пользу мусульманского духовенства.
Стр. 272. ...с дворцами владетельных князей.
Здесь рукой автора добавлено: «Ср. Эс'ад, Константинополь, 146 (во дворце
византийского императора были рыкающие львы, певчие птицы)».
Стр. 272. ...из знаменитой школы в Хузистане...
После этих слов автор дает сноску: «Медицинская школа основана была при
Сасанидах в Джундейшапуре».
Стр. 272. ...второй аббасидский халиф Мансур...
Мансур (754—775) основал Багдад в 762 г. и сделал его столицей халифата.
После этих слов рукою автора дана сноска: «Багдад был небольшой город, в
конце IX и X вв. расширился».
366

Стр. 272. ...писали (Якут)...
Ибн Абдаллах Якут (1179—1229) — известный арабский писатель и
путешественник, малоазиатский грек. Совершил ряд путешествий по Передней и Средней Азии и
Египту. Оставил ценный труд — «Алфавитный перечень стран», представляющий
интерес и в настоящее время.
Стр. 273. ...расточал на них.
После этих слов дана сноска: «Пили вино — „небад" — из изюма, сухих фиников,
размоченных в воде, сок бродил (замечания Ибн Халдуна, оправдывающего Рашида)».
Стр. 273. ...он плакал.
После слова «плакал» дается сноска: «Раз Халиф призвал его и сказал: „Опиши
нам все те удовольствия мира, которыми мы наслаждаемся теперь". Поэт начал:
„Живи и благоденствуй", и закончил: „Но когда дух твой забьется предсмертной тоской
в углублении груди, тогда ты достоверно узнаешь, что находится в настоящем
солдате"».
Стр. 274. Они вошли в большое дворцовое здание...
После этих слов в рабочем экземпляре автора имеется приписка: «Рашид заплакал.
Он видит нашу слепоту и не хочет увеличивать ее еще более („Учен, записки Казанск.
университета", 1863, стр. 24—5, пер. Холмогорова)».
Стр. 275. Персидская семья Бармекидов...
После «Бармекидов» дана сноска: «Родом из Балха.
О Бармекидах — Bouvat, Les Barmekides, Paris, 1912; также статья Бартольда в
.„Энциклопедии ислама". Эта фамилия и красовалась как белое пятно на челе своего
зека».
Сгр. 275. ...он шел к Бармекидам.
Рядом с этими словами рукой автора сделаны следующие приписки: «Халиф
горячо любил Дж[афара]. Ему захотел он передать от Фадла место заведующего
государственной печатью и попросил Яхью написать об этом Фадлу. Яхья написал: „Повелитель
правоверных приказывает тебе переменить печать с правой руки на левую <...>».
Стр. 275. ...там был и напыщенный кади (судья)...
После этих слов рукой автора вставлено: «Яхья говорил: „Я со всяким человеком
«объяснялся почтительно, пока еще не оканчивалась наша беседа, во время которой
собеседник мой или лишался моего уважения совершенно, или приобретал его еще
более"». И далее: «Поход султана Мурада IV вызван был желанием отвоевать
могилу {Абу-Ханифе, мусульманского законоведа] у персов».
Стр. 275. Щедрость Бармекидов была безгранична...
Против этой строчки имеется приписка: «О щедрости Б[армекидов] поэт сказал:
„Если бы скупец только коснулся ладони Яхьи, душа скряги почувствовала бы
влечение к обильной раздаче даров"».
Стр. 276. ...он удалился в Анбар...
После слова «Анбар» сделана сноска: «На местосближение рек Тигр и Евфрат».
Стр. 276. ...и легко пало потом под ударами монголов.
После этой фразы имеется приписка: «Бармекиды пали жертвой политической и
религиозной реакции».
Стр. 277. ...на первом плане стояла прихоть.
После этих слов автором сделана приписка: «Отношение к христианам: в 807 г.
начались гонения на христиан, хотя раньше Х{арун ар]-Р<[ашид] проявлял расположение
к ним; в частности, к мелькитам (православным); мелькитский патриарх Александр
Балатиан, искусный врач, исцелил любимую наложницу халифа».
Уголок России в Турции
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Русская мысль», 1912, № 12.
Стр. 278. Старообрядческая деревня под Акшехиром.
Старообрядцы — представители церковно-религиозного течения, возникшего в связи
с расколом русской православной церкви в XVII в. Поводом к расколу послужило
исправление богослужебных книг и церковных обрядов с учетом греческой традиции.
Старообрядцы подвергались преследованиям со стороны официальной церкви, что
вынудило их эмигрировать за границу.
Стр. 278. ...мистическое учение поэта Джеляледдина Руми.
Джеляледдин Руми (1207—1273)—представитель суфизма — мистико-аскетическо-
го направления, проповедовавшего углубление в себя и отказ от активного участия в
общественной жизни. Автор мистической поэмы Меспеви, состоящей из 30 тыс. стихов,
в которой он изложил свои взгляды. Основатель и патрон ордена вертящихся
дервишей «мевлеви». Будучи уроженцем Средней Азии, он говорил и писал на персидском
языке. Его могила находится в г. Конья.
Стр. 278. Под стенами Вены (в 1683 г.)...
Имеется в виду крупное поражение многочисленной турецкой армии, осадившей
Вену, под командованием великого везира Кара Мустафы. Турецкая армия была
567

разбита соединенной австрийско-польеко-саксонской армией под командованием
польского полководца и впоследствии польского короля >1на Собеского (1624— Ш96). Это
поражение имело решающее значение для турецкой экспансии: после него турки
больше не имели территориальных приобретений.
Стр. 278. ...со вчерашним «райя»...
Райя — в Османской Турции турецкие подданные немусульмане, т. е. фактически
греки, болгары, сербы и т. д., не принявшие ислама.
Стр. 278. ...озлобление на «франка»...
Т. е. против европейца, называемого по-турецки «frenk».
Стр. 2/8. ...ее отголоски отдались даже среди волжских татар.
После образования независимых от Турции балканских государств турецкое
население этих стран действительно стало переселяться в Турцию. В это время в
реакционных буржуазно-помещичьих кругах Турции возникло особое направление
—пантюркизм, носившее шовинистическую окраску. Представители этого направления, пан-
тюркисты, выдвинули тезис о национальном единстве всех тюркоязычных народов и
о необходимости их объединения под главенством Турции. Пантюркизм нашел
сторонников среди мусульманских народов в России. В среде крымских татар и других
тюркских народов царской России возникло движение за переселение в Турцию. Однако
прогрессивная часть интеллигенции этих народов выступила против этого движения,
что нашло выражение в печати. Так, например, татарский поэг Габдулла Тукай (1886—
1913) в известных стихах, написанных им в 1907 г., «Не уйдем» говорит:
Мы не уйдем туда: уйти не могут города
и реки!
Здесь пережитки века пребудут с нами,
здесь навеки!
Здесь родились мы, здесь росли, вот здесь мы
встретим смертный час,
Вот с этой русскою землей сама судьба
связала нас.
Габдулла Тукай, Стихи и поэмы, перевод с татарского, М., 1946, стр. 106.
Стр. 278. ...доклад, читанный автором несколько лет тому назад...
В 1907 г.
Стр. 279. ...чтобы выстроить Багдадскую железную дорогу.
Багдадская ж. д. представляет собой продолжение железной дороги, соединяющей
Стамбул со столицами европейских государств. Она проходит от Ускюдара на
побережье Мраморного моря через Эскишехир — Афьон-Карахисар — Адана и далее по
территории Ирака через Мосул — Багдад — Басра на Умм-Каср, недалеко от
Персидского залива, ьагдадская ж. д. была построена на условиях концессии, которую
добились германские капиталисты от султанского правительства Турции, и рассматривалась
как один из путей проникновения германского финансового капитала в экономику
Турции. Строительство Багдадской ж. д. началось в 1888 г. и полностью было
закончено в 1941 г.
Стр. 279. Со времени образования Румынского королевства...
Т. е. с 1878 г., когда по Сан-Стефанскому, а затем по Берлинскому мирному
договору Румыния была признана независимым государством. В 1881 г. Румыния была
провозглашена королевством.
Стр. 280. ...мадьевские казаки (казаки острова Мады на Бейшехирском озере)...
Казаки с острова Мады назывались также мадьевцы. Бейшехирское озеро
расположено на западе вилайета Конья.
Стр. 280. ...обосновались на озере Майносе...
По-турецки — Маньяс, расположено в Балыкесирском вилайете.
Здесь ИхМеется приписка автора: «Выселенцы из Майноса были где-то на среднем
течении Евфрата: кроме того, русские выселенцы или м[ожет] б[ыть] болгары были
около Анкары и Йозгата (см. А. Елисеев, Антропологические экскурсии поперек Малой
Азии)».
Стр. 280. ...под Бандырмой, Бурсского вилайета...
Здесь имеется приписка автора: «Пандерма [Бандырма] как бы место поема
казаков, и соседи приезжают за ними арендаторы рыбных промыслов из М[алой] Азии и
даже из Сирии — Антиохии».
Стр. 280. ...на реке Захарии...
Имеется в виду историческая река Сакарья, на которой в 70 км от Анкары после
22-дневного сражения в августе — сентябре 1921 г. наступление греческой армии было
остановлено и завершилось ее жестоким поражением у местечка Думлу-Пынар 30
августа 1922 г.
Стр. 280. ...колония русских казаков.
В рабочем экземпляре имеется авторская сноска: «Здесь колонии не было, но
казаки приезжают на зиму ловить рыбу; были они в зависимости от арендатора Антона
чорбаджи, у которого я видел долговые обязательства казаков на <...> и греческом
языках (подпись выведена церковным уставным письмом)».
368

Стр. 280. Вековые скитальцы, казаки...
Среди казаков, живших в Турции, были казаки-некрасовцы. Свое имя они
получили от казака Игнатия Некраса, принимавшего участие в восстании против царского-
режима лод руководством Булавина (1707—1708). Неудача, постигшая это восстание,
вынудила казаков покинуть насиженные места в верховьях Дона и эмигрировать в.
Турцию. Часть казаков-некрасовцев возвратилась в Россию в начале XIX в.,
оставшаяся часть — после установления Советской власти. Одни поселились в станице Примор-
ско-Ахтырской на Кубани, другие получили земельные наделы в Сальском округе,
Донской области.
Стр. 282. ...гостил Садык-паша (Чайковский)...
Мехмед Садык-паша, или Чайковский Михаил Станиславович, — о нем см..
В. А. Гордлевский, Избранные сочинения, т. Ill, М., 1962, стр. 537.
Стр. 282. ...с «держиманом».
Т. е. с переводчиком (по-турецки tercüman).
Стр. 288. ...и даже щеголяют ими.
После слова «ими» автором сделана сноска: «отхарманиться, жапуны, нишан,
кадия, межлис, держиман, пафус, биюк селям, тайн, дюлюм, тапия; греческое] слово —
даскал (дьяк); йезеро (озеро), «по молитве и аминь».
Стр. 288. ...русских князей.
В конце данного труда рукой автора приписано:
«Краткие сведения о „казаках" в „Календаре Брусского вилайета на 1324 г. х.",
стр. 193: В 1872 г. их было 1324 человека. О некрасовце Гончаре см. А. Герцен, Былое
и думы,— „Русская старина", 1883, №4; „Некрасовцы в Турции",— Н. Огачеров,
Тучков, Воспоминания, 325 отд., стр. 189. „Гончар в Лондоне"».
Памяти Элиаса Лёнрута
(1802—1884)
Печатается по тексту брошюры, изданной в 1903 г.
Стр. 289. Этюд, посвященный памяти Элиаса Лёнрута...
Элиас Ленрут (Ленрот) (1802—1884), — финский филолог, собиратель и издатель
знаменитого карело-финского народного эпоса «Калевала», первое издание которого
вышло в 1835 г., а полное издание — в 1849 г. Он также издал сборник финских
пословиц и загадок.
Стр. 289. ...дававших мне указания и книги.
После этих слов рукой автора сделана приписка: «Литература: А. Ahlquist, Е. Lönn-
rot, Hi[elsin]ki, 1884 (есть шведский перевод), О. А. Kallia; Elias L[önnrot\, Hfelsing]-
fors, 1UU2, (есть шведский перевод)».
Стр. 290. ...героя Калевалы...
Калевала — карело-финский народный эпос, состоящий из 50 рун, т. е. народных
песен, записанных Элиасом Лёнротом от севернокарельских рунопевцев Архипа Перт-
тунена (1754—1840) и его сына Михаила Перттунена (18ю—1899), Ю. Кайнулай-
нена, А. Лехтонена, А. Малинена и др. Яркие образы героев — старого доброго Вяй-
нямеинена, кузнеца Ильмаринена, страшного чародея Лемминкяинена, бунтаря Кул-
леро и других — придают этому произведению особую прелесть и привлекательность..
Новая композиция Калевалы была опубликована О. В. Куусиненом в связи со.
100-летним юбилеем этого монументального произведения.
Стр. 290. ...в Абоскую академию...
Академия в финском городе Або (ныне Турку). Расположен на берегу
Ботнического залива.
Стр. 291. ...докатились до берегов Ауры...
Река Аурайоки, в устье которой стоит г. Турку.
Стр. 291. ...ехал он теперь в Борго...
Ныне Порво, город на юге Финляндии.
Стр. 294. Гак, Lehrjahre Лёнрута переплелись с его Wander jähre.
Так студенческие годы Лёнрута переплелись с его годами странствий...
Стр. 297. ...исполненного в 1841 г. М. А. Кастреном...
Кастрен Матвей Александр (1813—1852)—русский языковед, исследователь
многих финно-угорских, самодийских, тюркских, тунгусского и других языков и
составитель грамматики этих языков. Совершил далехое путешествие в различные районы
Сибири, где собирал фольклорный и лингвистический материал. О нем см. «Памяти
М. А. Кастрена. К 75-летию со дня смерти», Л., 1927.
Стр. 2ь8. ...к двухсотлетнему юбилею Александровского университета...
Университет в Хельсинки, переведенный туда в 1828 г. из Турку, где он
существовал с 1640 г.
Стр. 300. ...или к богу леса, Тапио...
После слова «Тапио» автором сделана сноска: «О нем ,,Жив[ая] стар[ина]", 1916,
569

вып. II—III, стр. 205 (обзор Мансикка), горские татары также обращаются к богу
охоты.
Ковалевский, ,,Вест[ник] Евр[опы]'\ 1886, № 1, стр. 96».
Стр. 301. Как думает Г. Пауль...
Герман Пауль (1846—192i)—немецкий языковед, один из главных
представителей школы младограмматиков. Свои теоретические взгляды изложил в труде
«Принципы истории языка», опубликованном в 1880 г.
Стр. Зи2. ...и состязании Вейнемеинена и Иоукахайненом (М., Г-форс, 1880—1885)...
После этого рукой автора сделана сноска: «На них была рецензия В. М[иллер],
„Критическое] обозр[ение]", 1880, № 11—12, стр. 598—600».
Стр. 302. ...был издан по-русски (см. «Журнал Министерства народного
просвещения», 1846, ч. 49, M 3, отд. II, стр. 142—190).
Продолжение этой сноски в рабочем экземпляре сделано рукой автора: «А. П. Кир-
личников писал Буслаеву кандидатское сочинение „Калевала, финский народный
эпос", — „Исторический] вестник]*', 1903, № 6, стр. 1014».
Стр. 304. ...высказал эту мысль А. Борениус...
Здесь следует сноска, сделанная рукой автора: «„Suomen Kuvalehti", 1873, p. 273
(в рунах встречаются римско-католические названия святых)».
Стр. 304. ...Halle, 1892.
В конце сноски сделана приписка: «Недавно вышел английский перевод. См.
также „Энциклопедический] словарь Брокгау[з] — Ефрона „Калевала" — статья Вс.
Миллера».
Стр. 306. ...в губернском городе Улеоборге...
Ныне Оулу, расположен на берегу Ботнического залива.
Стр. 311. ...оживилась общественная мысль...
Автор не понял причин развития общественной мысли в Финляндии в 60—80-х
годах. На самом деле это оживление объясняется тем бурным экономическим подъемом,
который наступил в стране в связи с ростом и расширением промышленного
производства. Это привело к укреплению финской буржуазии, которая стала принимать
активное участие в политической, культурной и общественной жизни.
Дом Рунеберга в Борго
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Русская мысль», 1901, № 6.
Стр. 314. ...рождаются Рунеберги...
Иоганн Людвиг Рунеберг (1804—1877)—финский поэт, писал свои мелодические
люэтические произведения на шведском языке, автор популярного в Швеции гимна.
Vârt land, vârt land,
Vârt fosterland
С его именем связано возникновение романтизма в Финляндии, имевшего
отчетливо выраженную реакционную тенденцию и положившего начало буржуазному на-
щионализму.
Стр. 315. «Рассказы прапорщика Столя», дышащие нежной прелестью и силой
чувства...
Здесь необходимо отметить, что кроме высоких поэтических достоинств эти
рассказы, написанные в период русско-шведской войны 1808—1809 гг., закончившейся
Фридрихсгамским мирным договором 1809 г., отражают враждебное отношение
И. А. Рунеберга к русским.
Стр. 318. ...то ты и певец Фритиофа...
Герой известной «Саги о Фритиофе», написанной на материале древней саги
известным шведским поэтом Эсайасом Тегнером (1782—1846), автором поэмы «Аксель»
и ряда стихотворений. В ранние годы придерживался прогрессивных взглядов, позднее
примкнул к консерваторам.
Стр. 319. ...лирический поэт Францен...
Точнее Франзен Франс Микаэль (1772—1847) — профессор всеобщей
истории и истории литературы, автор эпических поэм «Густав Адольф в Германии» и
«Колумб, или Открытие Америки», а также ряда лирических стихов, объединенных и
циклы «К Сельме», «Сонет к Элизе».
У. Сигнеус, «отец народной школы в Финляндии»
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1910, № 246 от
26 сентября.
Стр. 325. Уно Сигнеус...
В рабочем экземпляре автора дана сноска: «См. о нем „Вестник Европы", 1898,
JsTo 8».
570

ТРУДЫ ПО ИСТОРИИ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ
В Восточной комиссии
Стр. 329. [/].
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1912, № 245 от
;24 октября.
Стр. 329. ...Восточной комиссии Археологического общества...
Восточная комиссия организована в 1887 г. по инициативе русского ассириолога
М. В. Никольского.
Стр. 329. [2\.
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1916, экстр,
-прилож. к № 94 от 25 апреля.
[В Лазаревском институте]
Стр. 331. [/].
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1911, № 261
от 12 ноября.
Стр. 331. ...совет Специальных классов Лазаревского института восточных языков...
Лазаревский институт восточных языков основан в 1814 г. в Москве, готовил
переводчиков и преподавателей восточных языков (в первую очередь армянского и
грузинского). В 1871 г. были организованы специальные классы, задачей которых была
подготовка специалистов по языкам Ближнего Востока. После Октябрьской
революции Лазаревский институт был реорганизован сначала в Армянский институт (1919 г.),
затем в Переднеазиатский институт, далее в Центральный институт живых восточных
языков (1920 г.) и, наконец, в Московский институт восточных языков (1921 г.).
В. А. Гордлевский закончил Лазаревский институт, в 1907 г. начинает в нем свою
педагогическую деятельность, а с 1916 г. работает в качестве профессора кафедры
турецкого языка. В этом институте В. А. Гордлевский проработал около 50 лет.
Стр. 331 [2].
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1911, № 284 ог
10 декабря.
Стр. 331. ...заявление директору.
В рабочем экземпляре после этих слов подписка: «По поводу этой заметки было
объяснение с директором Института П. В. Гидуляновым».
Стр. 331. [3].
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1912, № 132 от
"9 июня.
Стр. 332. ...на четыре года.
В рабочем экземпляре в конце заметки приписка автора: «П. В. Гидулянов
приписывал эту заметку П. И. Новгородцеву».
Мусульманское ученое общество в Москве
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Мусульманский мир», год I,
1917, вып. 1.
Стр. 333. Неутомимой энергии покойного И. Гаспринского...
Исмаил Гаспринский — о нем см. В. А. Гордлевский, Избранные сочинения, т. III,
М., 1962, стр. 539 (прим.).
Стр. 333 ....талантливого татарского поэта А. Тукаева...
Габдулла Тукаев (Тукай) (1886—1913)—татарский поэт, просветитель и
мыслитель, революционер-демократ, один из родоначальников татарского поэтического языка,
• отличающегося богатством красок и форм. Заложил основы новой реалистической
литературы на татарском языке, освободив ее из плена мертвых литературных
традиций, шедших из Средней и Малой Азии. Автор ряда замечательных стихов, полных
любви к своему народу, и известной поэмы «Шурале». Высмеивал татарскую
буржуазию и мусульманский фанатизм.
Стр. 334. ...популярный татарский писатель Г. Исхаков...
Гаяз (Аяз) Исхаки (Исхаков) — о нем см. В. А. Гордлевский, Избранные
сочинения, т. Ш, М., 1962, стр. 543 (прим.).
Московское востоковедение после Октября
(К тридцатилетию Октябрьской революции)
Печатается впервые по машинописному оригиналу.
*Стр. 340. ...#. Ф. Яковлеву...
571

Яковлев Николай Феофанович (род. 1892 г.) — кавказовед, исследователь языков
абхазско-адыгейской подгруппы северокавказской группы, автор следующих работ:
«Краткая грамматика адыгейского (кяхского) языка» (совместно с Д. Ашхамафом),
Краснодар, 1930; «Синтаксис чеченского литературного языка», М., 1940;
«Грамматика адыгейского литературного языка», М.—Л., 1941, а также ряда работ по лрооле-
мам общего языкознания.
Стр. 340. Л. И. Жиркову...
Жирков Лев Иванович (1885—1963)—востоковед, специалист по иранским и
дагестанским языкам, автор первых описательных грамматик аварского, даргинского и
лезгинского языков, а талже грамматики персидского языка; автор словаря
лингвистических терминов, а также многих других трудов.
Стр. 341. Изучение языков открыло единство глоттогонического процесса...
Видимо, В. А. Гордлевский в это время находился под влиянием так называемого
нового учения о языке, разработанного академиком Н. Я- Марром (1864—1934),
признанного впоследствии ошибочным.
Стр. 341. ...исходило из закона стадиальности...
Одно из ошибочных положений нового учения о языке, согласно которому
признавалось, что все языки мира, развиваясь из первоначального состояния, проходят в.
своем развитии одни и те же стадии. Однако лингвистические критерии, определяющие
стадии и их количество, разработаны не были.
Стр. 341. ...Н. /(. Дмитриев...
Дмитриев Николай Константинович (1898—1953)—востоковед-тюрколог,
обогативший отечественную литературу трудами по ряду тюркских языков. Наиболее
известны: «Грамматика кумыкского языка», M., 1940; «Грамматика башкирского
языка», М., 1948; а также ряд больших словарей, редактором которых он был, например:
«Русско-башкирский словарь», М., 1948; «Русско-чувашский словарь», М., 1951.
Разрабатывал также проблемы методики преподавания тюркских языков в средней тюрко-
язычной школе.
Стр. 341. ...Б. В. Миллер...
Миллер Борис Всеволодович (1877—1956)—востоковед-иранист, знаток
персидского языка и исследователь иранских языков западной группы — курдского, талышского,
татского. Среди его работ следует назвать: «Талышские тексты», М., 1930; «Талышский
язык», М., 19оЗ; «Таты, их расселение и говоры. (Материалы и вопросы)», Баку, 1929;
«Персидско-русский словарь», 1-е изд., 1951; 2-е изд., 1953.
Стр. 341. ...монголиста Г. Д. Санжеева...
Санжеев Гарма Дамцаранович (род. 1902 г.)—лингвист, автор ряда трудов по
монгольским языкам, в том числе: «Сравнительная грамматика монгольских языков»,
М., 1953; «Грамматика калмыцкого языка», М.—Л., 1940; «Грамматика
бурят-монгольского языка», М.—Л., 1941, а также ряда исследований по монгольскому фольклору,
редактор многих изданий по монгольскому языку (учебники, словари).
Стр. 341. ...кавказоведа Г. П. Сердюченко...
Сердюченко Георгий Петрович (1904—1965) —лингвист, специалист по языкам
Западного Кавказа и малоисследованным языкам Южного Китая, автор большого
числа работ, инициатор издания серии «Языки зарубежного Востока и Африки»,
получившей широкую популярность среди языковедов и филологов.
Стр. 341. ...китаиста Б. К. Пашкова.
Пашков Борис Климентьевич (род. 1891 г.)—востоковед, знаток китайского,
японского, корейского и маньчжурского языков, автор многочисленных трудов по истории,
диалектологии, иероглифике, синтаксису этих языков, а также ряда работ, связанных
с проблемой латинизации китайской иероглифической письменности. (См. Л. Р. Кон-
цевич, К 70-летию со дня рождения проф. Б. К. Пашкова, — «Народы Азии и Африки»,
1952, № 1, стр. 213—217).
Стр. 341. ...В. С. Расторгуеву...
Расторгуева Вера Сергеевна (род. 1912 г.)—востоковед-иранист, специалист по
фонетике, грамматике и диалектологии таджикского языка, а также по персидскому
и некоторым другим иранским языкам. Среди ее работ следует назвать: «Очерки по
таджикской диалектологии», вып. 1—3, М., 1952—1956; «Очерки по грамматике
таджикского языка», вып. 2—3, 1953.
Стр. 341. ...Я. А. Баскаков...
Баскаков Николай Александрович (род. 1905 г.) —востоковед-тюрколог, специалист
по ногайскому, каракалпакскому и другим тюркским языкам, автор работы
«Каракалпакский язык», т. 1—III, М., 1952—1954, первого в тюркской литературе исследования
«Ногайский язык и его диалекты. Грамматика, тексты и словарь», М.—Л., 1910.
Разработал на основе новых данных о тюркских языках новую, подробную классификацию'
этих языков с учетом исторических путей их развития и образования.
Стр. 341. Под редакцией акад. И. И. Мещанинова...
Мещанинов Иван Иванович (1883—196о)—языковед и археолог. Исследователь
урартского (халдского) языка и письменности. Один из первых выдвинул идеи*
типологического описания языка, предложившего свое понимание типологии.
572

Стр. 341. ...под редакцией А. А. Фреймана...
Фрейман Александр Арнольдович (1879—1968)—востоковед-иранист,
исследователь древнеиранских языков — древнеперсидского, пехлеви, хорезмийского, а также
язылОь согдийского и тохарскою. Автор большого числа трудив но этим языкам, а
также редактор трехтомного «Осетинско-русского словаря», составленного В. Ф.
Миллером. (См. И. Н. Оранский, Александр Арнольдович Фрейман, — «Народы Азии и
Африки», № 4, 1959, стр. 217—222).
Стр. 342. В. М. Насилов...
Насилов Владимир Михайлович (род, 1893 г.)—востоковед-тюрколог,
занимающийся изучением узбекского, уйгурского языков и древними тюркскими языками.
Стр. 342. К. К. Юдахин...
Юдахин Константин Кузьмич (род. 1890 г.)—востоковед-тюрколог, специалист
по тюркским языкам Средней Азии, в особенности по киргизскому языку. Автор
многих трудов, в том числе: «Киргизско-русский словарь», «Русско-киргизский словарь»,
«Уйгурско-русский словарь», редактор ряда исследований по уйгурской, узбекской и
киргизской диалектологии. (См. А. Т. Кадаров, Константин Кузьмич Юдахин, —
«Народы Азии и Африки», 19G3, № б, стр. 266—270).
Стр. 343. ...М. С. Михайловым...
Михайлов Михаил Семенович (род. 1896 г.), востоковед-турколог, прекрасный
знаток турецкого разговорного языка, переводчик художественной литературы с
русского языка на турецкий и с турецкого на русский, автор ряда исследований
перифрастических форм турецкого глагола: «Перифрастические формы и категория вида в
турецком глаголе», М., 1954; «Исследования по грамматике турецкого языка.
Перифрастические формы турецкого глагола», М., 1965; автор (совместно с Д. А. Магазани-
ком) «Русско-турецкого словаря».
Стр. 343. ...под редакцией акад. И. Ю. Крачковского...
О нем см. статью В. А. Гордлевского в данном томе, стр. 423.
Стр. 343. ...у Е. Д. Поливанова...
Поливанов Евгений Дмитриевич (1890—1940)—востоковед и лингвист широкого
профиля, литературовед, знаток японского, китайского, дунганского, узбекского
языков, автор многих работ по вопросам общего и сравнительно-исторического
языкознания, по фонологии, графике и орфографии и диалектологии этих языков. (См.
В. В. Иванов, Лингвистические взгляды Е. Д. Поливанова, — «Вопросы языкознания»,
1957, №3, стр. 55—76).
Стр. 343. ...Н. И. Конрадом...
Конрад Николай Иосифович (род. 1891 г.) — востоковед, специалист по японскому
и китайскому языкам, истории, культуре и истории литературы Японии и Китая. Автор
«Синтаксиса японского национального литературного языка», М., 1937, многих трудов
по различным проблемам японской и китайской литературы и т. д. (См. его труд
«Запад и Восток». Статьи, М., 1966). Перевел ряд японских и китайских письменных
памятников. (См. А. Е. Глускина, Николай Иосифович Конрад, — «Народы Азии и
Африки», 1961, № 1, стр. 217—220).
Стр. 344. ...М. О. Аттая...
Аттая Михаил Осипович (1852—1924)—языковед-арабист, знаток живого
арабского языка в его сирийской форме. Автор ряда трудов по арабскому языкознанию,
из которых широкую известность получило его «Практическое руководство к изучению
арабского языка», М., 1900. Перевел на арабский язык «Коммунистический манифест»
и «Интернационал».
Стр. 345. ...Е. Э. Бертельс...
Бертельс Евгений Эдуардович (1890—1957)—востоковед, специалист по
литературе народов Ирана и Средней Азии, автор многочисленных трудов по истории этих
литератур. Исследователь творчества Фирдоуси, Низами, Навои, Махтумкули и др.
Автор грамматики персидского языка и первой на русском языке грамматики языка
пушту. Знаток многих восточных языков, перевел ряд произведений художественной
литературы с восточных языков на русский (о нем см. Г. Ю. Алиев, Е. Э. Бертельс,—
«Советское востоковедение», 1958, № 1, стр. 114—124).
Стр. 346. ...славной традицией Б. А. Тураева...
Тураев Борис Александрович (1868—1920)—ученый-египтолог, посвятивший свою
жизнь исследованию египетской, ассирийской и хеттской истории, литературе и
культуре. Автор свыше 400 работ по культуре Древнего Востока, в том числе: «История
Древнего Востока», М., 1911—1912; «К истории хеттского вопроса», СПб., 1900;
«Египетская литература», т. I, М., 1920, и др.
Стр. 347. Акад. В. М. Алексеев...
Алексеев Василий Михайлович (1881—1951)—востоковед-китаист, исследователь
китайской литературы, языка и культуры, а также этнографии Китая. Автор многих
трудов по различным областям китаеведения.
Стр. 348. ...В. В. Бартольд...
Бартольд Василий Владимирович (1869—1930)—востоковед, крупный знаток
истории стран Средней Азии и Ирана, автор свыше 400 научных трудов: «Туркестан в
573

эпоху монгольского нашествия», ч. 1—2, СПб., 1898—1900; «К истории орошения
Туркестана», Пг., 1914; «Улугбек и его время», Пг., 1918; «История изучения Востока
в Европе и России», 2-е изд., Л., 1925; «История культурной жизни Туркестана», М.,.
1927; «12 лекций по истории тюрков Средней Азии» (на нем. яз.), Берлин, 1935.
(О В. В. Бартольде см. И. Умняков, Бюллетень Средне-Азиатского Гос. ун-та, Ташкент
1926, № 14).
Стр. 349. ...акад. В. В. Струве.
Струве Василий Васильевич (1889—1965) — египтолог, шумеролог и ассириолог,
специалист, по истории Древнего Востока, автор более 150 исследований, из которых
широко известны: «Социальный переворот в Египте в конце Среднего царства (около
1750 г. до н. э.)», М.—Л., 1935; «История Древнего Востока», М., 1941; «Проблема
зарождения, развития и упадка рабовладельческих обществ Древнего Востока»,—
«Известия Гос. Акад. истории материальной культуры», вып. 77, 1934, стр. 32—111
(О В. В. Струве см. «Древний мир. Академику В. В. Струве», М., 1962).
От мрака к свету
Печатается по машинописному экземпляру автора.
Стр. 350. ...азербайджанский писатель Мирза Фатали Ахундов...
Мирза Фатали Ахундов (1812—1878) — азербайджанский писатель-драматург,
философ, просветитель, знаток ряда восточных языков. Автор многочисленных трудов,
философско-политических произведений, рисующих его как материалиста и демократа.
В том числе: «Три письма индийского принца Кемаль эд-доуле к персидскому принцу
Джеляль эд-доуле и ответ сего последнего»; художественных произведений —
комедий «Молла Ибрагим-Халил, алхимик, обладатель философского камня», «Мусье Дор-
жан и дервиш Мастали-шах», «Везир Серабского ханства», «Приключения Скряги» и
др. Заслуживает также внимания касыда М. Ф. Ахундова «На смерть Пушкина», в
которой писатель с гневом отозвался на неожиданную смерть великого русского поэта.
Стр. 350. ...сказы об Алпамыше...
Алпамыш (казах, и каракалп. Алпамыс) — героический эпос, названный по имени
главного героя, сложившийся у узбеков в период их борьбы с наступающими с
востока кочевниками-джунгарами, которые пытались захватить территорию Средней Азии
в XVI—XVII вв.
Этот эпос известен и у казахов, каракалпаков, киргизов, также оборонявшихся
от нашествия джунгар. (См. В. М. Жирмунский, Сказание об Алпамыше и богатырская-
сказка, М., 1960).
Стр. 350. ...Кёр-оглы, защитник народа от гнета феодалов...
Кёр-оглы (туркм. Гёр-оглы, азерб. Кёр-оглу) — героический эпос, существующий у
многих тюркских народов — азербайджанцев, турок, туркмен, казахов, ногайцев,
отражающий борьбу легендарного богатыря, воина, по имени которого назван этот эпос.
Азербайджанский эпос Кёр-оглу отражает борьбу азербайджанского народа в XVI—
XVII вв. против турецких и персидских феодалов; туркменский эпос Гёр-оглы рисует
борьбу туркменского народа с хивинскими ханами, бухарским эмиром и персидским
шахом, пытавшимися захватить в XVI и последующих веках территорию, заселенную-
туркменами.
Стр. 351. А могилы Коркут-деде...
Деде Коркут — дед Коркут — мудрый старец, дающий народу различные советы.
Герой эпического произведения того же названия, антинародного по своей
сущности, так как в нем воспеваются грабительские походы, быт и обычаи правящих слоев
огузских племен, которые наводнили территорию Южного Кавказа, истребляли мирное,
население и предавали их жилища огню.
Стр. 351. Песнями ашугов заслушивался Лермонтов и записал «Ашик Кериба».
М. Ю. Лермонтов (1814—1841), находясь в ссылке на Кавказе, очень
интересовался творчеством ашугов, занимался азербайджанским языком и записал сказку «Ашик
Кериб», назвав ее турецкой сказкой. Однако сюжет этой сказки принадлежит к числу
распространенных у народов Ближнего Востока — турок, азербайджанцев, армян,
грузин и многих других.
Стр. 351. ...увлекшись Манасом...
«Манас» — крупнейший памятник киргизского народного творчества,
складывавшийся в течение многих столетий, вероятно с эпохи пребывания древних кыргызов на<
Енисее. Известен в нескольких вариантах, в записи сказителя-манасчи Сагымбая Ороз-
бекова он занимает 250 тыс. стихотворных строк, в записи манасчи Саякбая Каралае-
ва — свыше 400 тыс. строк. «Манас» повествует о борьбе славного богатыря
киргизского народа Манаса с уйгурами, киданями, китаями, монгольско-ойротскими
феодалами.
Стр. 351. ...он послал «Пулю врагу».
Известная песня из цикла песен о Красной Армии. Создана великим казахским.
акыном Джамбулом Джабаевым (1846—1945) в годы Великой Отечественной войны..
574

Стр. 351. ...прошел айтыс,..
Айтыс — песня-импровизация, при помощи которой казахские народные поэты-
акыны соревнуются в остроумии и мастерстве критики преимущественно старой
феодально-байской верхушки. Айтыс также может обозначать и самое соревнование-
акынов.
Стр. 351. ...сводку поэмы дал поэт А. Токомбаев.
Токомбаев Аалы (род. 1904)—киргизский поэт и писатель, автор большого числа
стихов, поэм, баллад и элегий на различные темы. Его перу принадлежат повести и
романы, а также книга «Тогтогул» — о жизни и творчестве знаменитого киргизского
манасчи и поэта Тогтогула Сатылганова (1864—1933).
Стр. 352. ...воспоминания о «Великом походе»...
Одна из частей «Манаса», повествующая о походе в IX в. киргизов под
руководством Яглахар-хана на г. Бейджин, под которым, как полагает проф. А. Н. Бернштам,
следует понимать столицу древних уйгуров Бешбалык на р. Орхоне. (См. А. Н.
Бернштам, Историческое прошлое киргизского народа, Фрунзе, 1942).
Стр. 352. Хамза Ниязи...
Хамза Хакимзаде (1889—1929), писавший под псевдонимом Ниязи, — узбекский
поэт, драматург и композитор, один из основоположников узбекской советской
литературы и театрального искусства. Развивая классическое наследство, привлекал
народные мотивы. Стремился направить узбекскую поэзию по новому пути. Автор ряда,
пьес, среди которых получили известность «Бай и батрак», комедия «Проделки Манса-
ры» и драма «Прежние выборы». В этих произведениях показаны пороки и
недостатки, характерные для дореволюционного узбекского общества.
Стр. 352. ...роман Мухтара Луэзова об Абае Кунанбаеве...
Ауэзов Мухтар (1897—1961)—казахский писатель и ученый, специалист по
казахскому и киргизскому фольклору, автор многочисленных рассказов, повестей, пьес к
романов, из которых известность получили его романы «Абай» и «Путь Абая»,
посвященные жизни и деятельности великого казахского поэта-просветителя, сторонника
сближения, с русской культурой Абая Кунанбаева (1845—1904)—основоположника,
казахской письменной литературы и разработавшего нормы казахского литературного
языка.
Стр. 352. Айбек написал большой исторический роман о Навои...
Имеется в виду роман «Навои» узбекского писателя Тасы Ташмухаммедова (род.
1905 г.), известного под псевдонимом Айбек. В этом романе ярко обрисован великий
узбекский писатель Низамаддин Алишер Навои (1441—1501)—основоположник
узбекской литературы, а также показана жизнь и социальные отношения в государстве
Тимуридов при одном из потомков Тимура — султане Хуссейне Байкара.
Стр. 352. Гафур Гулям...
Гулям Гафур (1903—1965)—узбекский поэт и прозаик, новатор узбекской поэзии,
стремившийся сломать каноны традиционного стихотворения и внести в узбекскую-
поэзию пафос, свойственный поэзии В. В. Маяковского. Автор ряда новелл, в которых
широко использовал узбекский фольклор. Создавал также повести, переводил
произведения русской и мировой литературы на узбекский язык.
Стр. 352. ...Самед Вургун...
Вургун Самед (1906—1956)—азербайджанский поэт и драматург, автор широко
известной поэмы «Азербайджан» и получивших известность пьес: «Вагиф», «Фархад и.
Ширин» и др. Перевел ряд русских художественных произведений на азербайджанский,
язык.
Стр. 353. ..Махтумкули, живший в XVIII в.
Махтумкули Фраги (ок. 1730 — ок. 1780/85)—выдающийся туркменский поэт,
родоначальник целой плеяды туркменских народных поэтов-певцов. Призывал
враждовавшие между собой туркменские племена к примирению и к объединению против
общих внешних врагов, какими в то время были феодальная Персия и среднеазиатские
ханства — Бухара и Хива. Широко ввел в литературу народную речь, поговорки,
пословицы. Разоблачал представителей феодально-байских слоев. Автор большого числа
звучных стихов.
Стр. 353. ...Каюма Иасыри...
Насыри Каюм (1825—1902) —татарский просветитель, писатель и ученый. Один из
основоположников современного литературного татарского языка, боровшийся против
сложившихся под влиянием языков Ближнего Востока окаменелых штампов и
оборотов. Автор ряда учебников на татарском языке для средней школы.
Стр. 353. ...султан Бабур...
Бабур Захиреддин Мухаммед (1483—1530)—узбек по национальности, потомок
Тимура, основатель феодального государства Великих Моголов в Индии (1526—1858).
Автор интересного по содержанию и реалистическому описанию своей страны,
Афганистана и Индии — труда «Бабур-наме» и «Дивана» лирических стихов. (См. перевод
на русский язык: «Бабурнамэ», перевод М. Салье, ч. I, Ташкент, 1943).
Стр. 353. ...начатые еще Н. А. Ашмариным...
См. статью В. А. Гордлевского в данном томе, стр. 429.
575

Стр. 355. ...А. П. Поцелувеского...
см. статью В. А. Гордлевского в данном томе, стр. 456.
Стр. 355. ...словарь Радлова...
Известный труд: «Опыт словаря тюркских наречий», т. I—IV, СПб., 1883—1911,
включающий слова всех тюркских языков, расположенных в едином алфавите
(О В. В. Радлове см. статью В. А. Гордлевского в данном томе, стр. 371).
Изучение Турции в СССР
Печатается впервые по машинописному экземпляру автора. Работа написана в
1941 или 1942 г.
Стр. 357. ...А. Н. Кононов...
Кононов Андрей Николаевич (род. 1906 г.) — востоковед-тюрколог, специалист по
турецкому и узбекскому языкам, автор двух фундаментальных трудов «Грамматики
современного турецкого литературного языка», М., 1956; «Грамматики современного
узбекского языка», М., 1960, а также других исследований по этимологии ряда
тюркских языков.
Стр. 357. ...С. С. Майзель...
Майзель Соломон Сергеевич (1900—1952)—востоковед, знаток турецкого,
персидского и ряда семитских языков; обладал большим педагогическим мастерством в
лреподавании восточных языков. Автор ряда исследований и обзоров, из числа
которых следует назвать монографию «Изафет в турецком языке» и исследование «Пути
развития основного словарного фонда арабского и других семитских языков»,
оставшихся в рукописи.
Стр. 358. ...книжка А. Ф. Миллера...
Миллер Анатолий Филиппович (род. 1901 г.) — востоковед-историк, занимающийся
исследованием истории Турции. Автор трудов: «Очерки новейшей истории Турции»,
М.—Л., 1948; «Краткая история Турции», М., 1948; «Мустафа Байрактар. Оттоманская
империя в начале XIX в.», М.—Л., 1947, и др.
Стр. 359. ...А. С. Тверитиновой...
Тверитинова Анна Степановна (род. 1910 г.)—востоковед, специалист по истории
Турции, преимущественно Османского периода. Автор ряда монографий и .статей, из
которых особо следует отметить монографию «Восстание Кара Языджи — Дели Хасана
в Турции», М.—Л., 1946.
Выставка советской книги на тюркских языках
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Просвещение
национальностей», 1932, № 7.
Стр. 362. ...поэма об Исатае Махамбете...
Казахская эпическая поэма XIX в., в которой отражается борьба казахского
народа за независимость.
Стр. 362. ...прелестная романтическая поэма «Баян-Слу»...
Казахская лирическая поэма «Козы-Корпеш и Баян-Слу» XIII—XIV вв.
повествует о трагической любви юноши Козы-Корпеша и девушки Баян-Слу, которая сумела
отомстить за смерть любимого властолюбивому Кодару, захлопнув его в колодце.
Сюжет этой поэмы бытует также у других тюркских народов.
Советская газета на тюркских языках
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Просвещение
национальностей», М., 1934, № 4.
Памяти В. В. Радлова
(1837—1918)
Печатается по машинописному экземпляру автора.
Вильгельм Томсен
(К семидесятилетию со дня рождения)
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1912, № 9 от
12 января.
Стр. 373. ...у Константина Багрянородного...
576

Византийский император (X в.), автор ряда сочинений, в том числе трактата «Об
управлении империей», в котором имеется ряд сведений как о Киевском государстве,
так и о тюркских народах, кочевавших в южнорусских степях.
Русский Меццофанти
(К 70-летию акад. Ф. Е. Kopuia)
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1913, № 92 от
21 апреля.
Стр. 375. ...Меццофанти...
Римский кардинал, практически владевший десятками языков. Автор переносит это
имя на Ф. Е. Корша, как бы символизируя этим его замечательный лингвистический
талант.
Стр. 375. ...vade mecum (лат.) — спутник.
Стр. 377. ...способности играть на лире!).
В конце статьи имеется приписка автора: «Перепечатано в „Древностях
восточных", т. IV, М., 1913, стр. VIII—XI; сделаны извлечения небольшие (без упоминания
источника) в „Украинской] жизни", 1913, № 4, стр. 92; с небольшими переделками
фактическая часть вошла в анонимный некролог, помещенный в ,,Р[усском] слове",
1915, № 38».
Ф. Е. Корш
(1843-1915)
Печатается по текстам, опубликованным в «Русских ведомостях», 1915, № 40;
журнале «Голос минувшего», 1915, № 5; «Записках Восточного отделения Российского
археологического общества», т. XXIV, 1916, стр. 195—200; «Трудах Московского
института востоковедения», вып. 3, 1946.
Стр. 379. ...полиглотом П. Я. Петровым...
Петров Павел Яковлевич (1814—1875) —русский востоковед, отличный знаток
санскритского языка, а также персидского, турецкого, арабского и китайского языков.
Переводчик с санскритского языка и издатель первой в России «Санскритской
антологии», 1848. Опубликовал исследование «О главных наречиях Северной Индии».
Стр. 380. ...любимец Харит...
Хариты — три древнегреческие богини — Эфросина, Фалия и Агния,
олицетворявшие радость и веселье, красоту и изящество.
Стр. 380. ...«Каабой сердца»...
Кааба — мечеть в Мекке, где находится черный камень, служащий объектом
поклонения мусульман, которые совершают туда паломничество — хадж. Мусульмане
считают, что Кааба то место, куда должны стремиться сердца правоверных.
Стр. 385. ...из партии 17-го октября...
Контрреволюционная партия крупной русской буржуазии и помещиков, возникла
в 1905 г.; боролась против революции, выступала за избирательное право для имущих
слоев населения, поддерживала столыпинскую реформу развития хуторского хозяйства
и насаждения кулачества. Свое название эта партия ведет от манифеста 17 октября
1905 г., обещавшего народу гражданские свободы.
Стр. 387. ...Сенковский...
Сенковский Осип Иванович (1800—1858) —русский востоковед-арабист, автор ряда
трудов по языкам и истории стран Ближнего Востока. Написал несколько повестей,
придерживался реакционных взглядов на литературу как на чистое искусство.
Стр. 387. ...sit venia verbo (лат.) — с позволения сказать.
Стр. 389. ...между В. И. Ламанским и В. Р. Розеном...
Ламанский Владимир Иванович (1833—1914)—русский славист, историк и
литературовед; изучал также проблемы этнографии славян. Основатель и редактор
журнала «Живая старина».
Розен Виктор Романович (1849—1908)—русский востоковед-арабист, декан
факультета восточных языков (1893—1902). Основатель и редактор периодического
издания «Записки Восточного отделения Российского археологического общества».
Стр. 390. ...aere perennius... (лат.) — (полная форма — monumentum aère perennius)
памятник прочнее меди.
Памяти Вс. Ф. Миллера
(Силуэт)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Этнографическое обозрение»,
кн. XCVIII— XCIX, 1913, № 3—4.
Стр. 397. ...an sich und für sich (нем.) — ради самого себя.
37 В. В. Гордлевский 577

Памяти H. Ф. Катанова
fl862—1922)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Новый Восток», 1922, № 1.
Стр. 398. ...отец его был из племени сагай, мать — из племени кас...
Сагай (сагайцы), равно как и кас (хасс — качинцы)—два тюркских племени,
живущих на территории Хакасской АО Красноярского края. На основе сагайского и
качинского диалектов при участии других более мелких диалектов сформировался
современный хакасский язык.
Стр. 399. ...об урянхайцах...
Урянхайцы, или сойоты, — одно из существовавших ранее названий тувинцев.
Стр. 399. ...карагасах...
Карагасы, или тофалары, — название небольшого тюркского народа, живущего в
Иркутской области в верховьях рек Бирюса, Уда и Ия.
Стр. 400. ...тюркологический курс передан был С. Е. Малову.
Малов Сергей Ефимович (1880—1957)—тюрколог, специалист по древнетюркским
языкам и тюркским языкам северо-восточной группы — языку желтых уйгур и
новоуйгурскому языку, а также по этнографии и фольклору тюркских народов. (См.
Е. И. Убрятова, О научной и общественной деятельности С. Е. Малова, —
«Тюркологический сборник», I, М.—Л., 1951).
Стр. 400. ...село Болгары-У спенское...
Село, расположенное примерно в 100 км к югу от Казани, на месте бывшего здесь
города Булгара — столицы Булгарского ханства. Из древних построек сохранились
Малый минарет, Черная Палата, по-видимому служившая общественной баней,
развалины Белой Палаты и остатки ханской усыпальницы.
Стр. 401. ...проделал он и в Казани...
После слова «Казани» рукой автора вставлено: «Описание библиотеки Готвальда».
Стр. 401. ...Казанского университета с 1800 по 1896 г.
После даты «1896 г.» рукой автора сделана сноска: «Совместно с А. Соловьевым.
Умер 10.111.1922 г.».
Стр. 401. ...мало обследованным.
В конце статьи имеется приписка: «Некролог: „Известия Общества археологии,
истории и этнографии", т. XXXII, стр. 245—259».
С. Е. Саков
(1846—1921)
Страничка из истории старого (московского) востоковедения.
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Новый Восток», 1922, № I.
Стр. 403. ...в Странноприимном доме при Шереметьевской больнице...
В настоящее время Институт скорой помощи им. Н. В. Склифосовского на
Колхозной площади в Москве.
Памяти В. Д. Смирнова
(1846—1922)
Печатается по машинописному экземпляру автора. Немецкий перевод этой статьи
опубликован под заглавием «Wassilij Dmitriewitsch Smirnow (1846—1922)» в
«Mitteilengen zur Osmanischen Geschichte», Bd II (1923—1926).
Стр. 408. ...университетского учителя (пермяка) И. H. Березина...
Березин Илья Николаевич (1819—1896)—русский востоковед-лингвист и историк;
профессор Казанского и Петербургского университетов. Первый предложил
классификацию тюркских языков, теперь уже устаревшую. Автор ряда работ по истории и
культуре тюркских народов и монголов. С его именем связано первое в истории нашего
востоковедения издание «Библиотеки восточных историков», куда были включены
переводы трудов среднеазиатских авторов. Научные концепции И. Н. Березина
отличались реакционностью.
Стр. 408. ...предложенное В. В. Григорьевым...
Григорьев Василий Васильевич (1816—1881)—русский востохозед-историк, знаток
истории народов Средней Азии. Доказал подлинность ярлыков на русском языке,
выданных ханами Золотой Орды русским митрополитам. См. его труд «О достоверности
ярлыков, данных ханами Золотой Орды русскому духовенству», СПб., 1842. Был
сторонником политики царского правительства по отношению к народам Сое иней Азии.
Стр. 409. ...причина разложений государственного аппарата Турции XVII в. —
наводнение администрации иностранцами.
Истинной причиной упадка Османской империи и разложения ее
государственного аппарата было, как правильно указывает проф. А. Ф. Миллер, начавшееся разложе-
Я78

ние военно-ленной системы, появление слоя феодальных помещиков, занимавшихся в
отличие от прежних владельцев военных ленов хозяйственной эксплуатацией земельных
угодий, что повлекло за собой разорение и обнищание крестьянства и вызвало ряд
крестьянских восстаний — например, восстания под руководством Кара Языджы и
Дели Хасана (1599—16J3), Календер Оглу (1606 г.), Джанполад Оглу (1607 г.). (См.:
А. Ф. Миллер, Краткая история Турции, М., 1948, стр. 27 и след.; А. С. Тверетинова,
Восстание Кара-Языджи— Дели Хасана в Турции, М.— Л.; 1946).
Стр. 409. ...в Азиатском музее...
Азиатский музей был организован в 1818 г. в Петербурге и представлял собой
редчайшее собрание ценных рукописей на различных восточных языках, в том числе
и на турецком, а также книжной литературы по Востоку. На базе Азиатского музея в
1930 г. был образован Институт востоковедения Академии наук СССР (ныне Институт
народов Азии), являющийся центральным научно-исследовательским учреждением в
области изучения Востока. (Об Азиатском музее см. Д. И. Тихонов, Из истории
Азиатского музея, — «Очерки по истории русского востоковедения», сб. 2, М., 1956, стр. 449—
469).
Стр. 412. ...по поводу Муаллима Наджи...
Муаллим Наджи — литературный псевдоним известного турецкого писателя Омера
Хулюси (1850—1893), автора известной автобиографической повести «Детство Омара».
Хулюси стремился сочетать новые европейские литературные формы с традициями
турецкой литературы, редактировал литературный отдел газеты «lercuman-i iiakikaU,
написал ряд лексикографических работ. (См. В. А. Гордлевский, Избранные сочинения,
т. II, М., 1961, стр. 387—389).
Стр. 412....столкновение между султаном Баязидом I и Тимурленгом...
Это было не столкновение, а одна из крупнейших битв того времени, происшедшая
в 1402 г. при Анкаре между огромной армией среднеазиатского властителя Тимура
(Тамерлана, Тимурленга, 1336—1405) и турецкими войсками султана Баязида I Йылды-
рыма (1360—1403). Битва закончилась полным разгромом турецких войск и взятием
Баязида в плен.
Стр. 413. И. И..И ль минский...
Ильминский Николай Иванович (1822—1891) —знаток татарского и арабского
языков. Активный деятель в области просвещения поволжских народов — татар, чувашей,
удмуртов и др.
Памяти П. А. Фалева
(1888—1922)
Печатается по машинописному экземпляру автора.
Стр. 415. ...по представлению А. Н. Самойловича...
Самойлович Александр Николаевич (1880—1938)—востоковед-тюрколог, автор
более 300 трудов, монографий и статей по различным вопросам языка, литературы и
культуры тюркских народов Средней Азии и древних тюрок эпохи Восточного
каганата. Внес ряд дополнений и уточнений в классификацию тюркских языков,
сохраняющих свое значение и по сей день. (См. Ф. Д. Ашнин Александр Николаевич
Самойлович, — «Народы Азии и Африки», 1963, № 2, стр. 243—264).
Стр. 415. Занятия в университете уйгурщиной...
Своеобразный неологизм, означающий занятия древнеуйгурскими текстами, их
толкованием и переводом.
В. К. Трутовский как востоковед
(1862—1932)
К десятилетию кончины
Печатается впервые по машинописному экземпляру автора.
Стр. 418. ...работы о коммунисте VI в. ...
Имеется в виду персидский проповедник Маздак (? — 529), выдвинувший в своем
учении тезис о том, что «зло» происходит от имущественного неравенства, и
вследствие этого требовавший установления равенства для всех людей, восстановления
древней общинной собственности на землю и орудия производства, равенство потребления.
Был руководителем крестьянского, так называемого маздакитского движения в
Персии (528—529 гг.).
Стр. 420. ...основоположников восточной нумизматики X. Д. Френа, П. С.
Савельева, В. Г. Тизенгаузена.
Френ Христиан Данилович (1782—1851)—русский арабист, исследовал и издал
арабские источники, в которых содержатся сведения по истории народов Восточной
Европы.
37*
579

Савельев Павел Степанович (1814—1859)—русский востоковед-нумизмат,
занимался исследованием монет мусульманских, главным образом арабских, стран.
Тизенгаузен Владимир Густавович (1825—1902)—русский востоковед-нумизмат
и археолог, всю жизнь занимался собиранием сведений из персидских и арабских
источников по истории Золотой Орды и изданием их.
Стр. 421. ...как отмечают восточные писатели (Гардизи)...
Гардизи — персидский географ XI в.
И. Ю. Крачковский
(Общая характеристика)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Советское востоковедение»..
1945, № 4.
Стр. 426. ...spiritus movens... (лат.) — душа какого-либо дела, вдохновитель.
Стр. 426. ...lingua franca... (лат.) — язык международного общения.
Стр. 426. ...«hem ticaret hem ziyaret» (турец.) — торговать — значит посещать.
Стр. 426. ...«Записка» Ибн Фадлана...
Ибн Фадлан Ахмед — арабский путешественник X в., участник посольства
багдадского халифа Муктадира к волжским булгарам в 922 г. Автор интересного труда
о быте, нравах и обычаях булгар. См. ,[А. П. Ковалевский], Путешествие Ибн-Фадлана
на Волгу. Перевод и комментарии под редакцией академика И. Ю. Крачковского„
М—Л., 1939.
Памяти Н. И. Ашмарина
(К 85-летию со дня рождения)
Печатается по тексту, опубликованному в «Ученых записках
Научно-исследовательского института языка, литературы, истории и экономики при Совете Министров.
Чувашской АССР», вып. XIV, 1956, стр. 268—276.
Стр. 430. ...созданной ревнителем чувашского просвещения И. Я. Яковлевым...
Яковлев Иван Яковлевич (1848—1930)—чувашский писатель, педагог-просвоти-
тель чувашского народа. В 1868 г. с помощью И. Н. Ульянова организовал в
Симбирске учительскую семинарию для подготовки учителей из числа чувашей. Разработал
чувашский алфавит на русской графической основе, которым пользуются чуваши и в-
настоящее время. Был инициатором переводов и сам переводил произведения русских
классиков на чувашский язык.
Стр. 433. ...болгарами, как волжскими, так и дунайскими.
Знака равенства между болгарами волжскими и болгарами дунайскими проводить
нельзя, так как волжские булгары (не болгары) сложились в процессе смешения
древних тюркских племен, входивших ранее в Хуннский союз с приволжскими
угро-финскими племенами с последующей тюркизацией последних, о чем так ясно говорит сам
Н. И. Ашмарин в работе «Булгары и чуваши».
Дунайские же болгары сложились в результате процесса смешения восточнобал-
канских славянских племен с кочевыми болгарскими племенами, нахлынувшими в*
Придунайскую равнину в конце VI в. Этот процесс смешения завершился полной
ассимиляцией пришельцев в славянской этнической стихии, не оставивших после себя'
ничего, кроме этнонима «болгары» и некоторого очень небольшого числа
заимствованных древнетюркских слов.
Стр. 434. ...это, как доказывают некоторые ученые, — булгарская группа алтайских
языков.
Первым тюркологом, выделившим па основе лингвистических признаков
болгарскую группу в составе тюркских языков, был акад. А. Н. Самойлович (см. прим. к
стр. 415)—в своем небольшом, но принципиапьно важном труде «Некоторые
дополнения к классификации турецких языков», Пг., 1922, 14 стр. Существование этой1
группы в настоящее время считается общепризнанным.
Стр. 434. ...в городах Булгарского царства...
Булгарское царство, или Волжско-Камская Булгария, — феодальное государство,
населенное булгарами и угро-финскими племенами, — существовало в среднем
течении Волги с X в. по 1431 г.
Стр. 434. ...собранные из китайских источников Иакинфом...
Иакинф, или Иоакинф, в монашестве, а в миру Бичурин Никита Яковлевич (1777—
1853)—русский китаевед, превосходный знаток книжно-письменного китайского
языка, который изучил он за время 14-летнего пребывания в Китае. Перевел
многочисленные китайские труды по истории и культуре на русский язык, в том числе древние
китайские летописи, раскрывшие русской исторической науке интересные факты как
по истории самого Китая, так и обширных пространств Центральной Азии.
Стр. 436. ...Rossica non leguntur (лат.) — по-русски не читают.
580

Памяти А. А. Шахматова
(1864—1920)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Новый Восток», 1922, Л% L
Стр. 439. ...военный титул «тудун»...
См. А. Н. Самойлович, Турун-тудун. (Еще пример туркобулгарского
ротацизма), — «Сборник Музея антропологии и этнографии при Российской Академии наук»»
т. 5, вып. I.
Чествование профессора А. Н. Веселовского
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 19J4, №- 260 or
11 ноября.
Стр. 441. ...mirabile dictu (лат.) —странно сказать, удивительно.
Стр. 442. ...на высших, так называемых «герьевских» женских курсах.
Высшие педагогические женские курсы — первое в России высшее у.чебпсе
заведение для женщин — открытые В. И. Герье в 1872 г. в Москве.
Памяти А. Н. Веселовского
(1843—1918)
Печатается по тексту, опубликованному в «Записках Коллегии востоковедов^
т. II, 1926.
Стр. 443. ...всюду будил он в юных сердцах.
Против этих слов в рабочем экземпляре на полях рукой автора написано
«Драматическое училище».
Г. Н. Потанин как народнословесник
(1835—1920)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Этнографическое обозрение»^.
1915, №3—4.
Стр. 446. ...«глава сибирских сепаратистов».
Во второй половине XIX и в начале XX в. среди сибирской буржуазии и
кулачества возникла идея автономии Сибири. Представители сибирских сепаратистов
считали, что экономическое и политическое развитие Сибири может наступить только а
случае получения ею автономии от царского правительства, которое стремилось всеми,
средствами пресечь эти идеи.
Стр. 446. ...в Свеаборге...
Свеаборг (ныне Суоменлинна)—бывшая крепость, расположенная на островах:,
у входа в гавань Хельсинки.
Стр. 446. ...подпал он под влияние казаха Чокана Валиханова...
Валиханов Чокан Чингизович (1835—1865)—ученый-казах, совершивший под
видом мусульманского купца путешествие в Кашгарию (Синьцзян), где собрал обильные
этнографические, исторические материалы по Восточному Туркестану. Автор ряда
трудов, где дается описание виденных им краев.
Стр. 447. ...у вотяков Елабужского уезда...
Вотяки — прежнее название удмуртов.
Стр. 448. ...проф. В. П. Васильев...
Васильев Василий Павлович (1818—1900)—русский востоковед, прекрасный
знаток китайского, тибетского, монгольского, маньчжурского и санскритского языков.
Автор фундаментальных, не имеющих предшественников, работ по китайскому
языку (китайско-русский словарь), по истории и географии Китая, по китайской
философии и будчизму. Перевел на русский язык значительное число буддийских текстов.
(См. 3. И.'-Горбачев, Н. А. Петров, Г. Ф. Смыкалов, Б. И. Панкратов, Русский
китаевед академик Василий Павлович Васильев (1818—1900), — «Очерк по истории
русского востоковедения», II, М., 1956.
В. И. Герье как историк Востока
(1837—1919)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Новый Восток», 1922, № î.
Стр. 453. С появлением А. Е. Крымского...
Крымский Агафангел Ефимович (1871—1941)—востоковед-арабист, историк и
литературовед. Автор ряда трудов, в том числе: «История арабов и арабской литера-
5&1

туры светской и духовной», ч. 1—2, М., 1911—1912; «История Турции и ее
литература», т. 1—2, М., 1910—1916. (О нем см.' И. Ю. Крачковский, Академик АН &ССР
А. Е. Крымский (к 70-летию со дня рождения),— «Известия Академии наук СССР»,
Отделение литературы и языка, 1941, № 3.
Памяти А. П. Поцелуевского
(1S94—1948)
Печатается впервые по машинописному экземпляру автора.
Памяти Рене Бассэ
(1855—1924)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Восток», 1925, № 5.
Стр. 458. ...предки которых, Альморавиды и Альмохады...
Альморавиды (от араб. аль-Мурабитун, т. е. жители мусульманских монастырей) —
династия (1061 —1146) правителей феодального государства, возникшего в Северной
Африке на обломках Кордовского халифата. В состав этого государства входили
территории нынешнего Марокко, Алжира, Южной Испании.
Альмохады — династия (1146—12о9) правителей феодального государства,
существовавшего на территории Марокко и Южной Испании.
Стр. 459. ...в сочинения историков-арабов (Ибн Халдун, Идриси)...
Абдуррахман Абу-Зейд Ибн Халдун (1332—1406) — арабский путешественник,
родился в Тунисе, автор известного историко-географического труда «Книга примеров по
истории арабов, персов, берберов и народов, живших с ними на земле».
Абу-Абдаллах-Мухаммед Аль-Идриси (1100—1165) — арабский географ и
путешественник, уроженец г. Сеуты в Марокко. Автор труда «Развлечение
пламенно-жаждущего», в котором он сообщает много географических сведений о странах Востока и
Европы.
Ахмед Рефик Алтынай
(1880—1937)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Советское востоковедение», III.
Стр. 463. ...биография архитектора Синана...
Коджа мимар Синан (ок. 1489 — ок. 1578(88?)—известный турецкий архитектор,
-автор проектов многих мечетей, библиотек, дворцов, гробниц, бань и т. д. Лучшие его
архитектурные сооружения: мечети Шах-Заде (1543—1548) и Сулеймание (1549—1557)
в Стамбуле и мечеть Селимие (1566—1574) в Эдирне. (О Синане см. Джелал Эссад,
Константинополь, М., 1919, стр. 288—309).
Стр. 463. Живя постоянно на Принкино (Бююкада)...
Или иначе Принцевы острова в Мраморном море, из которых о-в Бююкада —
самый крупный.
Стр. 465. ...Мехмед-аги Фундуклулу...
Мехмед-ага Фундуклулу (.' — ок. 1720)—турецкий летописец, участник многих
походов султанов. Описал исторические события в Турции в 1654—1720 гг. Сообщил
иного интересных сведений о походах Петра I.
Али Эмири
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Восток», 1925, № 5.
Стр. 466. ...в квартале Фатих...
Квартал в Стамбуле.
Стр. 467. ...словарь Махмуда Кашгарского...
Словарь «Диван лугат ат-турк» — знаменитый труд кашгарского ученого XI в.
Махмуда ибн Хусейна ибн Мухаммеда аль-Кашгари. Написан в 1072—1074 гг
Единственная рукопись этого словаря на арабском языке была обнаружена в библиотеке
Али Эмира Диярбакырского в Бурсе и издана в переводе на турецкий язык в
Стамбуле в 1912—1915 гг. Имеются переводы на узбекский и казахский языки. Словарь
представляет собой сравнительную грамматику и лексикологию тогдашних тюркских
языков с точным описанием мест расселения тюркских народов того времени.
Сабахаттин Али
Печатается по тексту, опубликованному как предисловие к переводу.
582

Памяти В. Ф. Минорского
Печатается впервые по машинописному экземпляру автора.
Стр. 470. Памяти В. Ф. Минорского.
По странному недоразумению, вызванному неправильной информацией, В. А.
Гордлевский написал некролог о проф. В. Ф. Минорском, когда последний еще находился
в добром здоровье и с тех пор прожил еще почти 13 лет. Он умер в 1963 г.
(См. Н. А. Кузнецова, Владимир Федорович Минорский. (Памяти ученого), — «Народы
Азии и Африки», 1966, № 6.
Стр. 470. ...достал через бабидов...
Бабиды — мусульманская секта, основанная Али Мухаммедом (1820—1850) в
Иране, объявившим себя Бабом, т. е. вратами, через которого будет действовать
мусульманский ожидаемый «мессия» — пророк-избавитель. Отсюда название секты —
бабиды. (См. М. Иванов, Бабидские восстания в Иране (1848—1852), М.—Л., 1939).
Стр. 471. ...на поэта Мехмеда Эмина...
Мехмед Эмин (1869—1944)—турецкий поэт, автор широко известных в Турции
сборников стихов — «Tiirkçe §iirleri», «Zafer Yolunda», «Гигапа dogru» и др., в которых
проводил пантюркистские и националистические идеи. (См. В. А. Гордлевский,
Избранные сочинения, т. Ill, М., 1962, стр. 158—165).
Ян Рыпка
Печатается по рукописному тексту.
На празднике науки
(Юбилей афинского университета)
Печатается по тексту, опубликованному в «Русских ведомостях», 1912, № 82 от
8 апреля.
Стр. 474. ...которая возвестила грекам зарю духовного возрождения...
Имеется в виду массовое восстание греков 1821 г., в результате которого и
вследствие вмешательства России Греция получила независимость по Адрианопольскому
мирному договору 1829 г. День начала восстания, 6 апреля, празднуется как день
греческой независимости.
Стр. 474. ...где во времена Перикла...
Перикл (ок. 490—429 до н. э.) — вождь афинской рабовладельческой демократии
в период расцвета афинской культуры, про который иногда даже говорят как о «веке
Перикла».
Стр. 475. ...Дельбрюк...
Дельбрюк Бертольд (1842—1922)—немецкий лингвист-санскритолог,
представитель школы младограмматиков, один из соавторов известного пятитомного труда
«Основы сравнительной грамматики индогерманских языков», Лейпциг, 1886—1900,
автор труда «Сравнительный синтаксис индоевропейских языков» и ряда других
исследований.
Стр. 475. ...вдова Г. Шлимана...
Шлиман Генрих (1822—1890)—немецкий археопог, произвел раскопки древних
греческих городов — Трои (1870), Микен (1876—1877), Итаки (1878) и Орхомена
(1880—1881), во время которых обнаружил остатки древней крито-микенской
культуры, распространенной в III—II тысячелетиях на островах Эгейского моря, острове
Крит и в Греции.
Стр. 475. ...официальная часть празднеств.
В конце заметки имеется приписка: «Перепечатано в берлинской газете „Русский
проводник", 1912, № 19, 5 мая нов. ст.».
К постановке изучения восточных языков
(Из опыта преподавания турецкого языка)
Печатается по тексту, опубликованному в журнале «Красные зори», 1924, № 5(17)„
Чему учить и как учить?
Печатается впервые по машинописному экземпляру автора.
Стр. 480. Между восточниками и западниками...
Т. е. между преподавателями восточных и западных языков.
Стр. 481. ...должно идти введение в восточную — соответственно отделению —
филологию...
583 >

По инициативе В. А. Гордлевского такой курс «Введение в тюркологию» был
«ключей в учебный план Института востоковедения. Курс был годовой. После ухода
В. А. Гордлевского из института этот курс был снят. По инициативе проф. Н. К.
Дмитриева курс «Введение в тюркологию» был включен в программу открывшегося на
филологическом факультете МГУ восточного от деяния.
Стр. 485. ...как это пробовал, кажется, одно время делать у нас А. М. Шамсут-
»динов.
Шамсутдинов Абдулла Марданович (род. 1907 г.) востоковед-турколог, доктор
-^исторических наук, заведующий сектором истории Турции Института народов Азии
АН СССР.
Стр. 486. ...романа Якуба Кадри...
Якуб Кадри Караосманоглу (род. 1885 г.)—турецкий писатель, прозаик, произ-
кведения которого проникнуты пессимизмом.
Стр. 488. ...как говорил Пирогов.
Пирогов Николай Иванович (1810—1881)—русский хирург, анатом и педагог
1второй половины XIX в. (О нем см. И. Г. Руфанов, Николай Иванович Пирогов
i(1810—1881), —«Лют русской науки», т. IL М.—Л., 1948).

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Аарне А. 524, 525
Абан Лахикий 274
Аббас I 48, 265
Абдаль Малик 276
Абди-ходжа 172
Абдрахманов А. 257
Абдул Азиз 506, 508. 536
Абдул Беди 538, 539
Абдул (Абул) Гази 228, 519, 564
Абдул Джеббар 140
Абдул Джеббарзаде 140
Абдул Меджид, принц 537
Абдул Меджид 165, 282,, 260
Абдул Хакк Хамид-бей 416, 493
Абдул Халим Галиб 509
Абдул Хамид I 46, 135
Абдул Хамид II 80, 166, 516, 560
Абдуррахман Амассийский 546
Абдуррахман Шереф 464
Абдюлькадир Эрдоган 549
Абдулла, сын Ламии 170, 171
Абдулла Хюсни 532
Абу Атахия 273, 274, 392, 424
Абу Бакр Юсуф ибн аль-Хасан аль-Вы-
сыты 258
Абу Бекр 133
Абу Гази 405
Абу Курр («Авукар») 494
Абу Муавия 273
Абу Новас 274. 275, 424
Абу Ханифа 520, 567
Абу Хасан Мот 239
Абу Юсуф 274, 275
Абуззия Тевфик 405
Абузов (Хафизов) С. 190
Абуль Ала ал-Маари 424
Абуссюуд 15, 24, 33, 34, 39, 46, 48, 51
Авган, хан 205
Августин 484
Авдиев В. И. 346
Авраам 93
Ага Мустафа 55
Ara-заде Ф. 360
Агамалы-Оглы С. 340, 350, 360
Агрикола 308
Агях 133
Адам 88
Адам, языковед 500
Адиль Гирей 523
Адиль Шах 207
Адлерберг Н. В. 316
Адрианов 394
Азиз (Малек Эждер) 2(Ю
Азми 48
Азури Н. 514
Айбек 352, 575
Айляров Ш. С. 2, 344
Айно 302, 303
Айни 49
Айше 136
Акджитов Ф. 204, 206
Акчокраклы О. 257
Акчурин Г. 543
Акчурин Ю. 180, 475, 535
Алаэддин (XVI в.) 48
Алаэддин, сын Османа 519
Алаэддин, султан 492
Александр, дьяк 18, 555
Александр II, 311, 316, 320, 321, 325
Александр Македонский 262, 453
Александра Викторовна, жена
Потанина Г. Н. 448
Александров 404
Александрович Дж. 334, 335
Алексеев В. А. 541
Алексеев В. М. 347, 573
Дли, пророк 79, 83, 88, 92, 132, 171, 173
Али, историк (XVI в.) 39, 492, 539
\ли ат-Туси 45
Али Кули-хан 266
Али Мухаммед 583
Али Риза 537
Али Суави 531
Али Эмири 9, 464, 466, 467, 582
Али-бей 512
Алиев Г. Ю. 573
Али-паша 466
Алигер М. 344
Аликай-аталык 207
Алим 224
Алишер Навои 48, 352, 493, 573
Алкин С.-Г. М. 180
Алкин Ш. 335
Алпамыш 350, 574
Алп Арслан 535
Алты Пармак 134, 222
Альквист А. 302, 303, 304, 312
Амантос К. 5ээ
Аманулла 349
Амасис 231
Амвросий 285
Амин 273
Амин Рейхани 427
Аменемхет I 227
585

Аммон H. Ф. 373
Амуджазаде Хюсейн-паша 467
Анаксагор 217
Андреев 207
Андреевский И. 70
Андроник XII 67
Андроник Комнин 38, 39
Анна 18
Анна (св.) 269
Антаки 516
Антоний (Добрыня Андрейкович) 17, 554
Апеллес Ьо/
Апыш Ахмед 134
Араб Джами 36
Араб Рейхан 166
Араб-Факих 459
Араб Фати 47
Аракин В. Д. 2, 9
Арвидсон А. И. 292
Артемьев А. 187
Асад-хан 266
Асланов М. Г. 343
Астахов Г. 546
Ататюрк 358, 560
Атешбаз Вели 540
Атеш Мехмед-паша 134
Атмаджа 60
Атнагулов С. 544
Атпазары Осман 134
Аттар Ф. 259
Аттая М. О. 344, 405, 406, 442, 573
Ауэзов М. 352, 575
АфанасьевА. Н. 450
Афифеддин 260
Афродита 557
Ахи Эвран 547
Ахмад Заки 425
Ахмаров Г. 213
Ахмед 132
Ахмед, автор «Искендер-наме» 172
Ахмед, сын Л^мии 170
Ахмед, поэт 495
Ахмед, уроженец Карахисара 114, 137
Ахмед (Расим), учитель 133
Ахмед I 16, 35
Ахмед III 43. 98, 167, 559
Ахмед Али (паша) 537
Ахмед Вефик-паша 230—245, 247—25},
256, 512, 531
Ахмед Джевдет-паша 413, 477, 505
Ахмед Есеви 405, 539, 540
Ахмед Мидхат 137, 231, 246, 560
Ахмед Мидхат-эфенди (паша) 504, 513,
532
Ахмед Мюниб Скутарийский 131
Ахмед-паша, афшар 526
Ахмед-паша, поэт 493, 495
Ахмед-паша (Хезар паре Ахмед-паша),
великий везир 135
Ахмед-паша Аоаб 39
Ахмед Расим 515, 519, 533
Ахмед Рефик (Алтынай) 8, 13, 15, 16, 359,
412, 462—465, 553
Ахмед Феридун-бей 463
Ахмед Фикри 168
Ахмед-хан 48
Ахмед Хикмет 115, 519
Ахмед-ага 102—105, 139
Ахмеди Дай 496
Ахмеров 180
Ахмет-ахай 5, 214—223, 563
Ахо Ю. 308
Ахтямов И. 562
Ахундов M Ф. 350, 353, 360, 369, 416у
5/4
Ачык-баш 134
Ашки, меддах 540
Ашмарин В. Н. 429—437
Ашмарин Н. И. 353, 355, 406, 429—436»
543, 575, 580
Ашмарина К. Л. 429
Ашнин Ф. Д. 579
Ашхамаф Д. 572
Ашык-паша 494, 495
Аяз-паша 131
Аяклы-кютюбхане 135
Баба Ильяс 494
Бабингер Ф. 17, 462, 465, 553
Бабич Ш. 362
Бабур 353, 405, 575
Базарглы Ахмед 28
Базили К. 76, 527
Байбеков X. М. 188, 194, 197, 334
Байрон 98, 441, 445
Бакы 473
Балакишиев К. 363
Балатиан А. 567
Балинт 400
Бандури А; 17, 554
Бар Эбрей (Абдуль Фарадж) 548
Барабанов А. М. 426
Баранников А. П. 342
Баранов X. К. 343
Баранович М. 209, 211
Барк 308
Барсов П. 113, 563
Барт А. 540, 541
Барт О. 541
Бартольд В. В. 137, 170, 257, 348, 390,
415, 420, 423, 424, 427, 434, 436, 465,
471, 535, 548, 567, 573, 574
Баскаков Н. А. 2, 341, 342, 354, 572
Бассэ Р. 458—461, 582
Баттал А. 335
Бахаэддин Накшбенди 260, 565
Бахметьев Вл. 543
Баширов М. Ф. 188, 190, 204, 207, 211
Баязид I (Молниеносный) 17, 22, 36, 38,
48, 56, 83, 412, 495, 496, 579
Баязид II Вели 23, 25, 35, 44, 555
Баязитов А. 177, 180, 191, 209, 545, 562
Бедреддин Махмуд 49
Бейбарс 35
Бейлис 245
Беккер Р. 292, 293, 294
Белиг 170
Беллини Дж. 98, 536
Белов 61
Белоголовая 448
Вельский Л. П. 300, 302, 303, 314
Бенешевич В. Н. 475
Бенфей Т. 459
Бергбум 292
Бережков M. Н. 70, 558
Березин И. Н. 253, 399, 408, 513, 514, 578
Беренштам 541
Беринг 203
586

Бернауэр Б. 409
Бернштам А. Н. 352, 575
Бертельс Е. Э. 344, 345, 355, 573
Берхем, М. ван 549
Бесков Б. 320, 322
Бех 357
Бехнан Э. 165, 168, 169
Бётлингк О. 500
Бибаро 21
Биби Мюнеджим 133
Бигеев 3. 404
Бигеев M. 4z5, 562
Бикбулатов X. 209
Бильге-хан 373
Билялов М. 341
Биргер-Ярл 299
ал-Бируни 424
Бобровников А. А. 434
Бобчинский 219
Богачев Ф. 280, 281—284
Богдан Хмельницкий 563
Богданова М. И. 342
Боданинский А. А. 225, 230, 246
Боданинский У. 257
Болдырев 392
Больте 524
Бонелли Л. 527
Борден 459
Борениус А. 304, 570
Боровков А. К. 355
Бостанзаде Мехмед-эфенди 33
аль-Бохари (Бухарий) 132, 536
Бочкаров П. С. 343
Бояджиан 256
Брахе П. 305
Брокгауз 316, 570
Брокельман 258, 547
де ля Брокьер 65, 69, 230
Броннер 362
Бругман 499
Будагов 405
Будде Е. Ф. 189
Будковский 290
Буксгевден 315
Булавин 569
Булатова С. X. 188, 196, 198
Бунак В. В. 189
Бурнаш 362
Бурнашев А. 334, 543
Бурханеддин 4JO, 498
Бус*ек О. Г. 17, 65, 76, 81, 222, 226, 553,
564
Буслаев Ф. И. 302, 397, 570
Быков А. А. 399
Бюлер Ф. А. 419
Бюхер К. 61
ал-Вава Дамасский 424
Валеев 175, 184
Валиди Дж. 363, 563
Валидов А. 3. 335
Валиханов Ч. 446 581
Вальтер см. Рунеберг В.
Вамбери Г. (Арминий) 3, 100, 253, 498,
560
Варвара 269
Вардар Амий-паша 134
Василий Блаженный 50
Василий Болгаробойца 22
Василий Васильевич, князь Московски*
18
Василий Гогара 17, 554
Васильев В. П. 448, 541, 581
Васильев Н. В. 525
Вассила (Василий) 297
Васыф-эфенди 413
Вахид 2d5
Вахранран IV 262
Везиров X. 369
Вейнемейнен 290, 293, 294, 297, 299. 302,
303, 570
Вейси (Молла Овейс бен Мухаммед) 229,
564
Велед-челеби 494, 495
Велед-челеби (Избудак) 219
Велиэддин 467
Вельяминов-Зернов В. В. 189, 213, 260,
421, 559
Вениамин Тудельский 22, 27, 61, 63, 555
Вербицкий В. И. 234, 236, 238, 240—242,
248, 249, 251, 398
Вергилий 321
Верешмарти М. 314
Вернадский Г. В. 548
Весвесе 511
Веселовский А. Н. 172, 329, 404, 405, 424,
432, 441—445, 543, 581
Веселовский К. С. 318
Веселовский Н. И. 199, 409, 420, 421, 450,
541
Вехби 230, .246, 564
Вибелиус 315
Викстрём Э. 290
Виллегард (Жофруа де Виллардуэн) 23„
556
Вильдапов 362
Винклер Г. 410, 500
Винников И. Н. 426
Винунен 290
Винце 532—534
Вирсен К. 318
Вирт А. 539
Витсен 563
Виттек Н. 480
Вихман Г. 501, 502
Владимир, князь 351, 383
Володин А. 138
Вронченко М. 70
Вульф О. Ф. 70
Вундт 435
Вургун С. 352, 575
Габдулла Тукай, см. Тукаев А.
Габеленц 459
Габриэль А. 549
Гавриил 272
Гагарина 404
Гаджиев Р. Б. 82
Галеви Ж. 500
Гали Г. 361
Галлей 83
Галлер А. 318
Ган 15
Ганандер 291
Гарбис Фикри 519
Гардизи 421, 580
Гаспринский Исмаил-бек 117, 180, 333,
404, 414, 545, 571
587

Гасратян M. А. 9
Гастингс 453
Гаупт М. 393
Гауфен 524
Гафури 543
Гаффаров А. 361
Гаффаров М. А. 231—238, 241, 242, 247,
248, 252, 343, 405, 406
Гегель 307
Гельгрен С. В. 302
Геннадий Схоларий 18, 21, 59
Генова Е. С. 484
Генрих 308
Генрих-Юхан 291
Георгий 269
Георгий Победоносец 24
Гербело 530
Гербель Н. 98
Гердер 322
Герлах С. 17, 554
Геродот 231, 487
Герцберг Г. Ф. 70
Герцен 380, 445, 569
Гершеле Острополер 224
Герье В. И. 8, 442, 452—455, 581
Гесер-хан 447, 450
Гетц 322
Гёте В. 318, 321
Гибб Э. 228, 491, 492, 494, 497, 498, 508
Гидулянов П. В. 331, 332, 441, 571
Гизе Ф. 96, 136, 231, 237
Гийэме 536
Гирседдин-заде Мевлаки Шемседдин
Мехмед 49
Гияседдин 84, 494, 559
Глускина А. Е. 345, 573
Гнатюк 524
Гнедич 541
Гоголь 358
Головин В. 314, 316, 317
Голстунский 513
Гольберг 187
Гольдциэр И. 427
Гомер 219, 308, 351, 378
Гончар 569
Гончаров И. А. 208
Гораций 376, 384
Горбачев 3. И. 581
Гордлевский В. А. 2—9, 13, 14, 17, 231—
245, 247—251, 256, 344, 357, 359, 442,
553, 556. 560, 561, 563—565, 569,
571—573, 575, 576, 579, 583, 584
Горький А. М. 227, 342, 352, 354, 357, 358
Горячкин А. 138
Готлунд 291
Готье Ю. 70
Готье Т. 513
Грановский 375, 380
Гранстрем М. 314
Греков Ю. 554
Гренбек 433
Григорий 426
Григорьев В. В. 408, 409, 578
Гримм Я. 302
Грозный Б. 472
Грот Я. К. ИЗ, 290, 296, 306, 314—316,
318, 321—323, 529
Гроте Г. 525, 526
Гротефенд Г. Ф. 566
Грушка А. А. 393
Гульбин Г. Г. 427
Гуляев 447
Гулям Г. 352, 575
Гурлянд Я. И. 513, 514
Гурьева М. 314
Гюбнер 309
Гювахи 229, 231
Гюрджи Ахмед 134
Давуд 45
Даль В. 291
Даниил 424
Дас Юсуф 58
Дарий I Гистасп 565, 566
Дарий II Нот 566
Дарий III Кодоман 566
Дауд Герчек 167
Даулей Р. 184
Дауляш 207
Дворжак Р. 473
Девлекамов А. В. '193, 195
Девлекамов М. А. 188, 190, 191, 193
Дегерт M. Ш. 316, 320
Дели Бирадер (Газали) 63, 174
Дели Мехмед 134
Дели Фатиме-заде 134
Дели Хасан 579
Делла Балле П. 262, 566
Дельбрюк 475, 583
Дельвиг 323
Демезон 519
Деметриадис Ж. 255
Демирташ-паша 63
Демокрит 217
Дерамбур Г. 423
Деревицкий А. 503
Дерншвам X. 17, 553
Дершау Ф. 322
Дестунис Г. 70
Дёбельн 317
Джабарлы Дж. 369
Джайсан 351
Джамбул (Джабаев) 351,574
Джами 493, 546
Джанполад Оглу 579
Джантюрин С. Г. 562
Джарулла 467
Джафар 274—277, 567
Джафар-хан 266
Джаффар М. 245
Джахыз 270, 566
Джевдет А. 519, 562
Джевдет М. 48
Джевдет-паша см. Ахмед Джевдет-паша
Джеври Мельхамэ 77
Джевхери 259
Джезаирли Али-паша 39
Джезаирли Ахмед-паша 37
Джелал Эссад 557, 561, 582
Джеляледдин Руми 278, 376, 492, 494,
567
Джемале 511
Джемали 232
Джемаль-паша 560
Джемс Р. 392
Дженкинсон А. 29
Джикия С. С. 359
Джувейни 548
588

Дзеруньян С. Г. 8, 100, 101, 168, 169, 230,
403, 405, 559
Диамантарас А. С. 256
Диваев А. А. 138, 241, 243, 250, 252, 362
Дивастич 424
Диль Г. 70
Дильмен И. 357
Дингельштедт 322
Дитерици 405
Дмитриев Н. К. 341, 344, 354—356, 358,
572, 584
Дмитрий Палеолог 21
Добиаш-Рождественская 0„ 472
Добчинский 219
Долгов С. О. 389
Доннер О. 500
Дорн Б. А. 343 ч
Достоевский М. Ф. 347
Драгоманов М. П. 450
Дука 555
Дукачикзаде 26
Думайкаев 211
Душанизаде 26
Дэвис 236
Дювернуа 383
Дюканж К. (Дюканж, дю Френ, Шарль)
17, 554
Евсевьев M. Е. 439
Егиазаров С. 252
Егоров Д. Н. 17, 348
Едигей 447
Екатерина II 177
Елена, царица 269
Елена Владимировна, княжна 316
Елеонская Е. Н. 524, 525
Елизавета 470
Елизавета, королева 29, 64
Елисеев А. В. 319, 568
Емишчи Хасан 135
Есеви см. Ахмед Есеви
Есперсен 435
Ефрон 316, 570
Ешке 358
Жером 537
Жилляр 25
Жиков Л. И. 254, 255, 340, 341, 343, 347,
572
Жилль П. 17, 23, 60, 554
Жуковский В. А. 322. 541
Жирмунский В. М. 355, 574
Заварин В. М. 90, 93, 94, 230, 232, 247
Закревский 295
Затлер 410
Захау Э. 393, 520
Зейдель Э. 255
Зелинский Ф. Ф. 475
Зембилли Ахмед 232
Зене 513
Зенон 558
Зичи 502
Зия-бей 537
Зия Гёк Алп (Гёкалп) 466
Золотницкий Н. 454
Зонаро Ф. 536
Зосима 18, 555
Зотов В. 315, 318
Зощенко 358
Зубейда 275
Зуев Д. П. 375, 384
Зул ус-султан 26/
Зюсхейм К. 527
Иакинф (Бичурин Н. Я.) 434, 580
Ибн ал-Мутазз 4z4
Ибн Баттута 48, 62, 421, 487, 548, 558
Ибн Биби 133
Ибн Джами 274
Ибн Кудам 424
Ибн Кузман 424
гИбн Мискавейх 426
Ибн Тиктак 276
Ибн Фадлан 427, 548, 580
Ибн Хазм 344, 427
Ибн Халдун 459, 567, 582
Ибрагим, везир 25, 48
Ибрагим, пророк 132
Ибрагим, султан 135
Ибрагим, шейх 260
Ибрагим ибн Махди 273, 274
Ибрагим Карамани 134
Ибрагим Мосульский 274
Ибрагим Печеви 24, 462
Ибрагим Шинаси 133, 230, 493, 564
Ибрагим-паша 43
Ибрагимов А. 545
Ибрагимов Г. 180, 184, 362
Иван, царевич 17
Иван III 454, 555
Иван IV (Грозный) 17, 64, 554
Иванов А. И. 434
Иванов В. В. 573
Иванов М. С. 583
Иванов П. 435
Игнатий 17, 554
Игнатий Некрас 569
Идриси 459, 582
Иеремия I 26
Иззеддин Кейкавус I 98, 559
Иззет Фуад-паша 80
Иисус Христос 18, 61, 133, 280, 303, 495
Ийне-бей 134
Иков И. Н. 189
Иллюстров И. 254
Ильмаринен 297, 302, 303, 569
Ильминский Н. И. 353, 398, 399, 413, 429,
435, 501, 579
Илья Муромец 396
Ильяс (Илья) пророк 132, 197
Ильяс Амасийский 547
Ильясов 180
Инджили-ханум 531
Инджирли-чауш 219, 220, 244
Иностранцев К. 138
Иоанн Богослов 24
Иоанн Дамаскин 424
Иоанн II Комнин 556, 557
Иоанн Креститель 23, 269
Иоанн V Палеолог 18, 556
Иоукахайнен 302, 303, 570
Иохельсон В. И. 542
Иречек К. И. 565
Ирин-Сайна 448
Ирина (св.) 269
Ирина, жена Иоанна II 556
Иса см. Иисус Христос
581

Исаак 64
Исатай Махамбет 362, 576
Искандер-челеби 564
Ислам-Гирей 563
Исмаил 93
Исмаил Галиб 508
Исхак, сын Ибрагима 274
Исхаков Г. 334, 571
Исхаков М. Г. 175, 179, 180, 184, 561, 562
Исхан-бей 363
Ишбаева 196
Ишмуратов 369
Иффат 3. 543
Йирми секиз Мехмед-челеби 135
йорга 534, 535
Каба Кулак 134
Кавуклу 513, 516
Кадаров А. Т. 573
Казвини 48
Кайлюс 233
Кайнулайнен Ю. 294, 569
Калашев А. 138
Календер Оглу 579
Калина 283,.284
Калиньон 475
Каллас О. 290, 525
Камал 175, 362. 561
Камалов Г. А. 180
Кананов Г. И. 402, 404—406, 452, 453, 455
Кантемир Д. 48, 232, 252, 254
Кантеров H. Н. 70
Капудан-паша 59, 63
Кара Гюльмез Мехмед 134
Кара Мустафа(-паша) 18, 567
Кара Языджи 579
Карагёз Мехмед 139
Каракоз 224
Каралаев С. 574
Карамазы Мехмед 134
Карамзин 420
Карачелебизаде Абдулазиз 462
Карачон Э. 463
Кареев Н. И. 454
Карл XII 463
Каррыев Б. А. 2
Карутц Р. 102 138
Касаб Г. 508, 512
Касим, хан 202, 211, 559
Кастрен М. А. 297, 298, 301, 302, 310, 319
390, 399, 499, 500, 569,
Касым 171
Касым-паша 36
Катанов Н. Ф. 8, 398—401, 415, 503, 578
Катулл 376, 384
Кауфман К. П. 411
Качоровский А. 171, 172
Казн 535
Keep Насыри 353, 575
Keep Г. Я. 419
Келекиян Д. 528
Кемал Я. М. 257, 258, 259, 261
Кемаль А. 519
Кемаль-бей см. Намык Кемаль-бей
Кемаль-ходжа 410
Кеннан Дж. 353
Керзон 263
Кермэ 175
Керн Г. 541
Кёпрюлюзаде М. Фуад см. Мехмед Фуад
Кёпрюлю
Кёр-оглы 350, 574
Кёсе Али-паша 134
Киплинг 480
Кирпичников А. П. 570
Кира 17, 553
Кисани Шейх Мехмед 49
Клайв 453
Климент 448
Климович Л. И. 342
Клодд 522
Клюева В. 543
Ключевский 335
Кнутсон Т. 299
Ковалевский А. П. 427. 570, 580
Коджа Сейбанбашы 135
Коджа Синан 42, 45, 463, 564
Козлов Г. И. 345
Коленковский А. 358
Кольцов 543
Коменский А. 481, 483, 484, 487
Компаретти Д. 304
Кондаков Н. П. 70
Кондараки В. X 85, 214, 218, 225, 236^
238, 240, 242—244, 246—248, 250, 253
Кондратьев И. 282
Кононов А. Н. 357, 564, 576
Коноплев Н. Г. 254
Конрад Н. И. 343, 345, 573
Константин, патриарх 17
Константин, император, основатель
Константинополя 556
Константин Великий (Палеолог) 61, 555,.
557
Константин VII Багрянородный 64, 373»
576
Константин XI Палеолог 67
Корелин М. С. 454
Коркут-деде 351, 574
Короткое H. Н. 345
Коррем-султан 136
Корсун Н. 358
Корхойнен П. 299
Корш Ф. Е. 8, 337, 341, 343, 375, 376,
378—394, 410, 421, 436, 438—442, 57?
Коскэн Э. 449. 460
Костенко Л. 454, 455
Кочарлинский Ф. 82, 523
Красинский 394
Кпасносельцев Н. 70
Крачковский И. Ю. 8, 343, 349, 423—427,
471, 573, 580, 582
Крижанич (Сербии) Ю. 56, 558
Коитовул М. Г. 2!, 22, 555
Кричинский А. 545
Кронстендт К. О. 315
Крумбахео К. 253
Коун К. 289. 499, 501. 502, 523—525
Крун Ю. 304, 311, 500, 501, 521
К пыл ов 353
Крымский А. Е. 222, 229, 230, 233, 246, 329.
337, 406, 453, 470, 535, 541, 581
Ксенофонт 67
Ксенофонтов 250, 255
Кузмин И. М. 344
Кузнецов С. К. 399
Кузнецова Н. А. 583
590

.Кузьмин И. П. 427
Кулаткы Г. 138
Куллерво 30?. 303, 569
Кульнев Я. П. 315
Кунанбаев А. 352, 353, 575
Куник А. А. 433, 501
Кунош И. 357, 405, 411, 508, 510, 512,
513,515-518,532—534"
Курдоглу 135
Курк Э. 293
Курук Имам 135
-Куртуа 537
Куршуд-бек 135
Куусинен Ü. В. 569
Кучибей 409
Кучук-Иоаннесов X. И. 404, 453
КыбрыслыМехмед-паша 96
Кызылоглу 8b
Кюль-тегин 373
Кюреючи-бей 24
Кючкж Ая Софьялы Ашки 134
Кючюк Сяид-пяша 134
Кятиб Салих 527
Кятиб-челеби 48
Лавров 546
Лагов H. М. 540
Лазарев Л. М. 403—405
Лазаревский И. 540
Лаксерес Е. 358
Лала Мустафа-паша 35
Лала Шахан-паша 66
Ламанский В. И. 389, 577
Ламартин 463
Ламии (-чепеби) 170, 171, 173, 174, 233,
546, 547, 561
Лампрос 474
Ланг Э. 503
Лаптев И. 406
Лахерма И. 213
Лахман 393
Лахути 344
Лебедев А. П. 70
Лебедева О. С. 539
Левенклевкус (Левенклау) И. 17, 553
Левин И. В. 343
Левитский А. Д. 283
Лейлек-баба 85
Леманов И. 562
Лемм О. Э. 541
Лемминкяйнен 297, 302, 569
Ленин В. И. 340, 341, 344, 350, 354, 360—
362, 364, 365
Леон II 27
Леонтович 513
Леонтьев К. 70
Леонтьев П. М. 392
Лермонтов М. Ю. 351, 574
Лерх 406
Лехтонен А. 569
Лёбель95, 108, 117, 118, 126
Лёнрут (Лёнрот) Э. 6, 7, 289—298,
300—314, 322, 529, 569
Либерман А. 344
Либрехт 450
Ливии 392
Линдфопс 290
Линеен И. 292, 298, 305
Лихачев А. Ф. 419
Лихачев Н. П. 417, 421
Локман 460
Лонгстрём Г. 292
Лоран Ж. 17, 53
Лоухи 302
Лудшувейт Е. Ф. 2
Лукя Нотара 22, 555
Лукандер 292
Лукман Хеким 217, 224, 563
Лутфи 46
Лэн 231
Любимов 379, 385
Люледжи Ахмед 510, 511
Магазаник Д. А. 343, 357, 573
Магаффи 475
Маздак 579
Майзель С. С. 343, 357, 576
Майнов В. Н. 304
Макаров 390
Маклаков 177
Маковский Д. Я. 540
Максим Грек 18
Максудов С. 177, 178, 335, 562
Максутов, князь 208
Максутов X. 181, 211
Макшеев А. И. 454, 455
Малек Эждер см. Азиз
Малинен А. 569
Малов Е. 201, 202, 204, 213
Малов С. Е. 371, 400, 431, 578
Мамед Джалил Кули-Заде 353
Мамин-Сибиряк 184
Мамун, халиф 424
Мамун, сын халифа Харуна ар-Рашида
273
Манас 351, 574
Мандельштам И. Э. 502
Мансур, халиф 272, 566
Мансур Халладж 358, 497
Мануил 18, 61, 554
Мануил Малалы 26
Марголин П. 556
Марджани Ш. 190
Марисов А. Н. 253
Мария Павловна, княгиня 316
Марк II 18
Маркиман 556, 557
Марков А. К. 418, 420
Маркс К. 348, 481
Маркс Н. 232, 234, 236, 248, 249
Марр Н. Я. 70, 337, 339, 341, 348, 355,
356, 390, 423, 425, 542, 572
Мартино 225, 230
Мартинович Н. 256
Мартирос 61
Мартын 281
Маруфе Камар 47
Марциян 23
Масальский 322
Масперо 4ЯЯ
Матвеев С. М. 184, 185
Матвеев С. Н. 359
Матвеев Т. М. 433
Матфей 233
Махмуд II, 59, 527, 561
Махмуд Кашгарский 467
Махмуд-паша, сановник 506
Махмуд-паша (Карамани) 19, 24, 25
591

Махтумкули 353, 573, 575
Маяковский В. В. 575
Мейер Г. 381
Мевляна Хюсрев 171
Мелек Ахмед 134
Мелек-ханум 97, 100, 102
Мелетий 24
Меликов Хасан-бек 543
Мелиоранский П. М. 231, 235, 236, 241,
242, 252, 373, 382, 399, 421, 495
Мелих И. 515
Мемдух 405
Ментцель Т. ПО, 115, 531, 532
Мериме 46
Месих (Мессия)-паша 133
Месихи 229, 564
Месрур 276, 277
Мессарош Ю. 538
Мехмед, сын Л амии 170
Мехмед, сын Селима II 49
Мехмед I 412
Мехмед II 16, 18„ 20—25, 36, 41, 44, 45,
48—51, 59, 60—62, 64—66, 68, 135, 467,
536, 546, 549, 555—557
Мехмед III 15, 35, 43, 48, 56
Мехмед IV 56, 69
Мехмед Мазхар Меджати 136
Мехмед Рашид-эфенди 467
Мехмед Садык-паша (Чайковский М. С.)
282, 569
Мехмед Тахир 547
Мехмед Тевфик (эфенди) 99, 101, 110,
173, 509, 510, 530, 531
Мехмед Фуат Кёпрюлю 16, 65, 173, 464.
549, 553
Мехмед Хюсров 21
Мехмед Шемседдин-эфенди 170
Мехмед Эмин (-бей) 133, 471, 494, 519,
532, 583
Мехмед-ага 139
Мехмед-ага Фундуклулу (Силихдар) 412,
462, 465, 582
Мехмед-паша Соколлу 32, 557
Мехмед-челеби 90
Мехмед-челеби, врач 49
Мехмед-эфенди 141
Мещанинов И. И. 341, 342, 348, 572
Меццофанти 8, 375, 577
Миккола И. А. 289, 438
Миккола И. И. 393, 501
Миклошич 382
Микула Селянинович 396
Милетич 507
Миллер А. Ф. 2, 358, 359, 576, 578, 579
Миллер Б. В. 341, 343, 572
Миллер В. С. 8
Миллер В. Ф. 222, 331, 337, 341, 378, 387,
389, 396, 397, 405, 450, 452—454, 525,
570, 577
Мильтиад 319
Минеев И. 194, 196, 197, 198
Минеева Какуй (Хафиза) 191, 194, 197
Миних 258
Минорский В. Ф. 470, 471, 486, 548, 583
Минотавр 475
Мирер С. И. 5, 214—217, 219—221, 224
Мирза Джафар-хан 98
Митридат Великий 393
Митрофан 59
Михаил III 67
Михайлов М. С. 343—345, 573
Михайловский В. М. 454
Михеев И. С. 4^9
Михри-хатун 229, 411, 564
Мицкевич 384, 394
Моисей Хоренский 337
Мольер 441, 512
Монастырлы Исмаил Хаккы 134
Морьер 265
Мохаммед Аба Эюб Ансари 555
Мохаммед Али 266
Мохаммед Али Мирза 263
Мохаммед Таги-хан 266
Мошков В. А. 507
Муаллим Наджи 135, 166, 405, 412, 508г
579
Муктадир 580
Мулла Фенери 171
Мулла Хюсрев 259
Мумтах С. 362
Мункачи 382
Мурад 29
My рад I 66, 131, 554, 561
Мурад II 43, 55, 65, 68, 69
Мурад III 16, 25, 26, 33, 35, 48, 56, 64г
68, 70, 557
Мурад IV 33, 56, 65, 567
Мурад V 531
Мурад Худавендигяр 63
Мураджа д'Оссон И. 17, 554
Мурасов О. 225, 230, 232
Муркос Г. А. 418
Муртаз Али 206, 207
Муса (Моисей) 132
Мусин А. 200
Мустаев III 191, 198, 202
Мустафа 132
Мустафа, возница 76
Мустафа Селяники см. Селяники
Мустафа
Мустафа III султан, 57, 258, 565
Мустафа Ашки 516
Мустафа Кемаль см. Ататюрк
Мустафа Найма 100, 131, 462
Мустафа-чавуш 29
Мустафа-эфенди 141
Мутазир Мехмед-паша 43
Мухаммед, пророк 20, 35, 37, 38, 41, 60,
64, 93, 100, :02, 115, 118, 132,. 175, 182,
260, 335, 495, 538 ^64
Мухаммед Садык 183
Мухиббич 136
Мысьшлы Ибрагим 134
Мюллер А. 453
Мюллер М. 388, 396, 500
Мюллер Ф. 500
Мюлинен Э. 89
Мюрад 512
Мюслим Нишапурский 132
Наби 493
Навои см. Алишер Навои
Наврон-Войтинская Е. Л. 345
Наджи К. 361
Наджми 362
Надир-шах 266
Назарьянц С. И. 403
592

Найма см. Мустафа Найма
Наиф-эфенди 467, 511
Наккаш Али-паша 170
Налбанд Мехмед 135
Наливкин В. П. 232, 237
Намык Кемаль (-бей) 358, 493, 513, 523
Нариманов Н. 360, 417
Нарин 47
Насилов В. М. 342, 354, 573
Насреддин Яхья 133
Насьшов А. К. 538
Насыров Г. К. 180
Натан Самуэль 49
Некрасов 239
Немзер Л. А. 344
Нервандер И. И. 294, 314, 319
Несими 81, 497, 498
Нестор-Искандер 18, 555
Нефесе 47
Нефии 493
Нёльдеке Т. 418, 427, 471
Нигмати Г. 361
Ниеми А. Р. 290, 305
Низами 233, 353, 472, 492, 493, 496, 564,
573
Никандер 309
Николай I 282, 316, 321
Никольский М. В. 329, 330, 337, 346
Никольский H. М. 346, 387, 388, 436, 571
Никон 56
Никулин 546
Никулин Л. В. 344, 358
Ниязи, младотуоок 133, 560
Ниязи, поэт 495
Ниязи X. 352, 575
Новгородцев П. И. 571
Новиков 488
Новичев А. Д. 359
Нур-эд-дин Т. 138
Нурденстам И. М. 310
Нурдстрём С. 318
Нуреддинзаде Муслихеддин Филибеви
■260
Нури :02, 137
Нури О. 166
Нух (Ной) 133
Оберхуммер 17
Овидий 450
Огачеров Н. 569
Оде-Васильева К. В. 344
Ожегов С. И. 342
Олеарий А. 113, 208, 211. 563
Олег 557
Олесницкий А. 91, 247
Ольденбург С. <Ь. 348, 542
Ольрик А. 95, 524
Омар 132
Омар, халиф 44, 58, 133, 173
Омар Хайям 376
Омер Сейфеттин 344, 357
Онтрей (Андрей) 297
Оранский И. Н. 573
Орешников А. В. 419
Орозбеков С. 574
Оруджев Д. Г. 336
Орхан 131, 560
Осборн Э. 557
Оскар II Фридрих 318
Осман, казыаскер 257
Осман I 131
Осман, сын Эртогрула 492
Осман, халиф 132, 133
Осман Ферид 256
Осман-бей 26
Осман-паша 69
Островский Н. 344
Оттон 474
Ошанин И. М. 345
Паасонен Г. 439, 501
Павел 278
Павленко П. 358
Павлов Ф. П. 432
Павлович М. П. 348, 546
Пандермалы Шейх 134
Панкратов Б. И. 581
Пантусов Н. 138, 234, 237, 238, 247, 25t
Панченко Б. 43, 70
Папасоглу 25
Паский И. 3
Паспати А. Г. 17, 24, 168, 554
Паулус Г. 511
Пауль Г. 300, ЗОН, 570
Пашков Б. К. 341, 348, 572
Пегискяр 513
Пейскер 382
Пекарский Э. К. 355, 363
Пепе Мехмед-паша 134
Перикл 474, 583
Пертев-паша 467
Перттунен А. 297, 569
Перттунен М. 569
Петри Л. 529
Петри Э. Ю. 399
Петров, испанист 427
Петров Н. А. 581
Петров П. Я. 379, 382, 387, 389, 392, 577*
Песталоцци 325
Печеви см. Ибрагим Печеви
Пешекяр 516
Пешков H. Н. 540
Петр I 29, 55, 189, 208, 372. 382, 406, 412.
415, 462, 582
Пётр Кон.станула 23
Пизистрат 305
Пилле-паша 39
Пимен 554
Пирогов Н. И. 488, 584
Пирожков 446
Плавт 381
Платонов 335
Плетнев П. А. 289, 290, 296, 302, 322
Плещеев М. А. 18, 71, 555
Плещинский И. 543
Победоносцев К. П. 413
Погодин А. Л. 541
Погодин П. 70
Позднеева Л. Д. 345
Поливанов Е. Д. 189, 343, 348, 573
Поливка 521!, 522
Поликрат 231
Поляков П. А. 503
Попов M. М. 246
Попов H. М. 343, 348
Поппе H. Н. 439
Портан Г. Г. 291, 295, 311, 317
Потанин Г. R 8, 399, 446—450, 581
38
В. А. Гордлевский
59$

Поцелуевский А. П. 355, 456, 457, 576,
582
Прещирн 376, 383, 384, 393, 395
Прозоровский Д. И. 418
Прокоп 284
Протагор 217
Пульхерия 23, 556, 557
Пушкин А. С. 322, 344, 355, 375, 376, 384
Пэйвяринта П. 299
Пятницкий В. Д. 398
Раббе 302, 310
Рагозина Е.А. 71
Радимов П. 543
Радлов В. В. 8, 232—240, 242—244, 247—
251, 253, 351, 353, 355, 371, 3/2, 399,
401, 410, 413, 421, 433, 449, 501, 541,
542, 561
Разумовский 470
Ракинт Вл. 71
Ракочи 463
Рамеев И. 543—545
Рамеев С. 361, 543
Рамзи М.190
Рамзизаде Беха 196
Рамстедт 433
Ранович А. Б. 346
Расим см. Ахмед Расим
Раек 500
Раскольников 546
Расторгуева В. С. 341, 572
Рахмайоглы 206
Рахми X. 83
Рашид 462, 567
Ревани 229, 564
Регл, Поль де 223
Редигер 524
Резюков Н. А. 437
Рейснер И. М. 348
Реклю 453
Реуф-бей 264
Рефии 497
Рефик Халид Карай 344
Решад Нури 357
Решад-казы 562
Решер В. 61
Решер О. 547
Ржига В. 472
Риза Тевфик 519
Рифтин А. П. 356
Розен В. Р. 389, 392, 409, 411, 423, 424,
427, 535, 542, 577
Роман IV 535
Роман Ликапен (Лекапин) 64
Рорбах П. 454
Роулинсон Г. 266, 566
Руднев А. Д. 525
Румянцев Н. П. 420
Рунеберг В. 317, 321
Рунеберг И. Л. 6, 7, 289, 292, 295, 314—
324, 570
Рустем-паша 66, 70, 133
Руфанов И. Г. FW4
Рушен Эшреф 357
Рыбаков С. 335
Рыка Я. 472, 473, 583
Рюстем Бурсский 546, 547
Рязановский В. А. 548
Саадеддин, историк 15, 17, 23, 37, 46, 48,
5о, bod
Саадеддин, муфтий 38, 39
Сзади 99, 227, 237, 260, 495,..564
Саоатаев С. С. 4U6
Сабахаттин Али 9, 344, 468, 469, 582
Сабелли 292
Саби 458
Сабир 353
Сабит, поэт 473, 493
Сабит М. 362
Саблуков 420, 564
Савваитов П. 71
Савельев П. С. 213, 420, 579, 580
Сагди А. 363
Сагидов А. А. 179
Сади Али 17
Садык-паша см. Мехмед Садык-паша
Садык (лит.) 176
Саиб 519
Сайд 237
Саин Булат 206
Сайфи (Казанлы) Ф. 361
Саков С. Е. 8, 402—407, 578
Салар од-доуле 263
Салахеддин, катиб 497
Салахеддин, султан 131
Салих Йеменский 426
Салтыков-Щедрин M. Е. 411
Салье М. А. 344
Сами-бей (Фрашери) 233, 243, 528
Сами-паша-заде Сезаи 357
Самойлович А. Н. 131, 138, 225, 415, 579,
580, 581
Сампо 303
Сандельс 319, 320
Санжеев Г. Д. 341, 342, 348, 572
Сапаров 194
Сапарова 197
Сары Исмаил 134
Сары Кятиб 56
Саси де С. 387,_390
Сатылганов 575
Сафие 62
Сафо 376
Сахаров И. 71
Сахиб Гирей 260, 410
Свебилий 291
Севполю 513
Сеид Бурхан 206
Сеид Омер 20
Сейид Джелиль 257
Сейид Омер 40, 60
Сейфулина Л. 358
Селим I (Явуз) 21, 22, 25, 48, 59, 67, 70,
83, 135, 540, 559
Селим II 24, 25, 33, 35, 49, 135, 557
Селим III 359
Селяники Мустафа 24, 57, 462, 558
Семенов А. А. 541, 542
Сенковский О. И. 387, 412, 577
Сергиевский М. В. 342
Сердюченко Г. П. 341, 572
Серче-бей 134
Сестренцевич 227
Сетэля (Сетеля) Э. Н. 289, 499, 500, 502,
503
Сигнеус У. 7, 314, 323, 325, 326, 570
Си-Джох 460
594

Сизов В. И. 420
Силихдар Фундуклулу Мехмед см. Мех-
мед-ага Фундуклулу
Симонид 503
Симонов, помещик 207
Симонов К. 344
Синан см. Коджа Синан
Синан-паша 171
Синан-челеби 49
Стрелиус У. Т. 502
Сияват-паша 56
Скарлат Византии 17, 554
Склифосовский Н. В. 578
Слан де 43
Словацкий 383, 394
Смирнов В. Д. 15—17, 170—173, 246, 255,
260, 405, 408—410, 412—416, 465, 491,
497, 513, 546, 553, 565, 578
Смирнов И. Н. 502
Смирнов Н. А. 359
Смогоржевский С. 459
Смолин В. Ф. 400
Смыкалов Г. Ф. 581
Снегирев И. 343
Снельман И. В. 289—292, 294, 308, 314,
315
Снук Хюргронье 427
Соболевский А. И. 563
Соколов В. 71
Соколов (И. 71
Соколов С. И. 441
Солак-заде 135
Соловьев А. 578
Соловьев В. 566
Солок 65
Соломон (лит.) 450
Соломон, царь 86
Сонкор 171
Софие-султан 70
Софу Мехмед-паша 134
Ставр Годинович 447
Стамбулов В. 358
Стариков 442
Стасов В. В. 397, 450
Стейпер Р. 557
Степанов 344
Стефан Новгородец 61, 66
Столь 318
Стрёмборг И. 314, 315
Струве В. В. 349, 574
Суворин А. С. 540
Сулейман I Законодатель
(Великолепный) 16, 17, 22, 25, 26, 29, 30, 34, 35, 38,
44—46, 49, 51, 52, 56, 64, 68, 76, 133,
136, 226, 554, 556, 557, 564
Сулейман, султан 496
Сулейман Челеби 93, 228, 259, 261, 495,
564
Сулейман-шах 492
Султан Велед 494
Султанов 177
Султан-ходжа Факых 540
Сурури-эфенди 509
Суханов А. 56
Сырку Н. 71
Сюдов 521, 522
Сюлейман-челеби см. Сулейман Челеби
Сюмбюльзаде Вехби 230, 564
Сюрури 259
Табари 424
Талаат-паша 560
Таляссо А. 542, 513, 515, 536-538
Тантави 426, 427,
Тапио 300
Тардов 546
Татар Осман-паша 134
Татон 377
Татьяна (лит.) 353
Taxa Хусейн 425
Тахирова С. 363
Тахсин Оз 549
Ташкёпрюзаде 134, 496, 546
Тверитинова А. С. 16, 359, 576, 579
Тегнер И. 318, 570
Теймур 425
Текезаде Сайд 225
Тенгстрём 318, 319
Тенчурин К. 369
Теплоухов С. А. 434
Тергукасов 403
Терентьев М. 235—240, 242, 255
Тефтазани 495
Тёрнгрен Е. 293, 308
Тёрнгрен И. А. 292, 293, 295
Тиандер К. 290
Тигерстедт Г. 317
Тизенгаузен В. Г. 420, 579, 580
Тиклен 307
Тимур (Тимурленг) 83, 140, 172, 412, 42и\
493, 496, 575, 579
Тимур-таш 131
Тинчурин 362
Тиссе 184
Тихонов Д. И. 579
Тихонов Н. 560
Тихонравов 383
Тогрул-бей 131
Токомбаев А. 351, 575
Толстой А. 358
Толстой Л. Н. 331, 405
Томас H. Н. 345
Томсен В. 8, 373, 374, 576
Топалоглу 134
Топелиус 3. 293, 313, 314, 316, 321
Топелиус-старший 3. 293, 297
Топчиан Э. 506, 507
Тор-Ланге 397
Тосун-паша 134
Тотомианц В. 506, 507
Тощакова Т. М. 342
Траян 279
Трифон Коробейников 18, 554
Трутовский В. К. 8, 330, 406, 417—422, 579
Трутовский К. 418
Тугай-бей 218, 563
Тукаев А. (Габдулла Тукай) 186, 'ЗЛ\
353, 362, 431, 543, 568, 571
Туманский 470
Тураев Б. А. 346, 541, 573
Турбин 563
Тургенев Н. С. 345, 358
Тури А. 509
Тутанхамон 348
Тучков 569
Тышкевич К. 417
Убейдалла-челеби 546}
Убрятова Е. И. 578
38*
гт

Уваров А. С. 419
Уварова П. С. 329, 418, 419, 421
Узбек 548
Узуныч 136
Укко 300
Уланд 322
Ульфила 304
Ульяницкий В. А. 71
Ульянов И. Н. 580
Умняков И. 574
Ураз Махмед 199
Урфи 493
Усманов Г. 183, 246
Усманов Ш. 362
Успенский А. И. 41/
Ушаков Д. Н. 342
Фадл 275, 276, 567
Фадль ибн Раби 274
Фазль-уллах (Эль-Хуруфи) 496, 497
Фаизова X. 334
Фалев П. А. 5, 225, 230, 415, 416, 563, 564,
579
Фасмер Р. Р. 420
Фатима (лит.) 102
Фатима, дочь Мухаммеда 136
Фатима, дочь султана Ахмеда III Î/8
Фатима Алие-ханум 505
Фатима «Узбечевийе» 259
Фатима-султан-бикем 205
Фатих 196
Фатов 563
Фахреддин Р. 19>1
Фахри С. 544
Фахрие-ханум 505
Федосов А. А. 343
Фейзи 493
Фейзи Кефеви 260
Фейзулла 467
Фельдман Н. И. 345
Фемистокл 319
Феодор Тирен 24
Феодосии Великий 557
Феодосии Младший 61
Феофил 56
Фердоуси (Фирдоуси) 87, 441, 573
Ферхад (лит.) 133
Фесей 475
Фетх Али-шах 263
Фехли см. Юсуф Фехми
Филип 531
Филоненко В. 138
Фиораванте 50
Фиркович 3. А. 410
Фиш Р. 644
Фой 390
Форсгрен Э. 290
Форселлес 529
Фортунатов Ф. Ф. 378, 381, 387, 393, 439,
500
Франк-Каменецкий И. В. 346
Франссила К. А. 502
Францен 319, 570
Франциск 554
Фрейман А. А. 341, 573
Френ X. Д. 419, 420, 423, 427, 579
Фрёбель 325
Фридрих IV 563
Фридрих Великий 412, 463
Фритиоха 318
Фундуклулу см. Мехмед-ага Фундуклулу
Фукс К. 138
Фындык Хафыз 168
Хаджи Ахмед 135
Хаджи Байрам (Вели) 496, 547
Хаджи Бекташ 167, 539, 540
Хаджи Ильяс 39
Хаджи Хальфа (Мустафа Йбн Абдаллах)
258, 547, 565
Хаджи Эйвад 513
Хаджим Султан 539, 540
Хайзуран 275
Хайри-эфенди 467
Хайрие бен Айад 505, 506
Хаквердиев 369
Халатьянц Г. А. 337
Халерли-заде 134
Хамид 275
Халид Фахри Озансой 463
Халиде Эдиб (Салих) 136, 357, 560
Халилев А. X. 230, 238, 243, 245, 241)
Халиль Эдхем 549
Халиль-паша 537
Халим Гирей 261
Хамди-бей 537
Хамид Вели Аксарайский 547
Хамза 173, 555
Хамзеви 496
Хаммер (-Пургшталь) й. 16, 17, 98, 9Э,
411—413, 420, 491, 498
Хангалов 449
Харлампович К. В. 400
Харт 266
Хартахай Ф. 252
Хартман М. 518, 520
Харун ар-Рашид 171, 270—273, 275-277,
517, 566, 567
Хасан (лит.) 87
Хасан, отец Хюсейна 102, 103
Хасан, назыр 46
Хасан Бейзаде 33, 46
Хасан Учак 34
Хасан-ага 109
Хасан-джан 48
Хасан-карагёз 512
Хасанов X. 562
Хаутсма Т. 133, 530
Хафиз 242, 493
Хафиз Ахмед 45
Хафызоглу 135
Хаффаф Хюсейн 135
Хаханов А. С. 329, 337
Хвостов M. М. 401
Хезар паре Ахмед-паша см. Ахмед-шша
Хекимоглу (заде) Али-паша 135, 467
Хилми М. 509, 510
Ходжа Мустафа-паша 135
Ходжа Насреддин 215, 218, 219, 221, 233,
284, 411, 455, 485
Ходжа Саадеддин 462
Холмогоров И. Н. 419, 567
Хопф, фон Г. А. 23
Хорн П. 505, 508
Хосров 262
Христина 317
Хсанский X. 335
Хулуфлу 362
596

Хунфи M. 77
Хурт Я. 523
Хуршуд-паша 133
Хусаинов Ш. 400
Хусейн, сын Али 92
Хуссейн Байкар 575
Хюсейн (лит.) 102, 104
Хызыр 88
Хюсейн Джахид 115
Цаликов А. 334, 335
Цветинович-Грюнберг Н. А. 344, 358
Церетели Г. В. 426
Циммерман 3/8, 380, 393
Цинкейзен 413
Цицерон 381
Чайкин 348
Чакыр-ага 134
Чахариекзаде 135
Чекман 297, 301
Челеби-дервиш 171
Челеби-эфенди 280
Чемоданов Н. 481
Ченекяй .38
Черниговский Ф. 71
Чеонин 566
Чернышев В. И. 485
Чехов А. П. 358
Чёп Хасан 134
Чжан-цянь 487
Чивизаде 135
Чингис-хан 450, 491, 513, 514, 548
Чини-оглу 134
Чопур-заде 133
Чуди Р. 539, 540
Шаванн Э. 541
Шаин (Шахин) Гирей 246, 260
Шакулов К. 199
Шамиль 426
Шампольон 348, 472
Шамсутдинов А. М. 2, 485, 584
Шараф Г. 543
Шардэн 265
Шаукани 426
Шауман А. 297
Шах Али 208
Шах Хандан 497
Шахиди 259
Шахматов А. А. 392, 438—440, 581
Шварц И. Г. 488
Шверин В. 319
Шебунин А. 411
Шевкет 537
Шевченко Т. Г. 383, 394
Шейх Галиб 494
Шейхи 495, 496
Шейхсювароглу 135
Шейхоглу 496
Шемии 259
Шемседдинов 196
Шерифкамал 369
Шестаков Д. П. 17, 67
Шёгрен 293
Шёстрём 292
ртчттрйко В. К. 346
Шинаси (-эфенди) см. Ибрагим Шинаси
Ширванзаде 363
Ширинский А. 188, 196, 199
Шлиман Г. 375, 583
Шмит Н. 71
Шлюмберже Г. 17, 554
Шолохов М. 358
Шор Р. О. 348, 461
Шрадер Ф. 17. 92
Штраленберг 500
Штрейтберг 499
Шувалов М. 419
Шуджа 35
Шуха (лит.) 532
Щербатский Ф. И. 541
Эвлия Челеби 16, 17, 25, 45, 49, 77, 237.
256, 487, 515—517, 532, 553
Эзоп 226, 233
Эй длин Л. 3. 345
Экмеледдин 496
Экрем Решад 256
Эмин Н. О. 455
Энвен (-паша) 133, 560
Энгелькэ И. 259
Энделиби 229
Эрдман Ф. 411
Эрлик (миф.) 448
Эртогрул 492
Эсенджар-мирза 260
Эсма 185
Эсми-султан 46
Эссад 48
Эструп И. 302, 505, 508
Этли Асес 47
Эшреф 262
Юдахин К. К. 342, 354, 355, 573
Юдия Я. 293
Юнус Имре 494
Юрий 207
Юслениус Д. 291
Юстиниан II 23, 46, 556, 560
Юсуф Фехми 530
Яглакар (Яглахар-хан) 352, 575
Ядринцев H. М. 373, 399
Язид 167
Языджиян С. 527
Языджыоглу Мехмед 207, 228, 259, 497,
564
Якиманский В. Е. 138
Якоб Г. 15, 89, 236, 255, 508—512
Яковлев И. Я. 340, 430, 580
Яковлев Н. Ф. 340—342, 348, 571, 572
Якуб 207
Якуб Кадри 357, 486, 584
Якубовский А. Ю. 420
Якут 272, 567
Якуш 207
Якши-бей 131
Ямашев X. 545
Янко Я. 502
Ян Собеский 568
Янсон К. 317
Ясир 276
Яхья 275, 567
597

УКАЗАТЕЛЬ ТЕРМИНОВ И ЭТНИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ
Абаканские татары 399
Аббасидская династия 272
Аббасидские халифы 262, 275, 277
Аббасиды 171, 274, 424, 566
Абдериты 217
Ага (аги) 32,43,44, 111, 112
Ага янычар 34, 44, 46, 56, 59, 61, 68, 70
Аджеми-огланы 29, 44
Аджитовы 210
Азербайджанцы 101, 233, 334, 340, 350,
351, 353, 363, 364
Азиз 223
Айнедар 98
Акча 31
Акчаирские казаки 283
Акынджы 31
Акыны 351, 353
Алеуты 542
Алпы 35, 40
Алтайские тюрки 361, 364, 366, 370
Алтайцы 341, 447
Альморавиды 458, 582
Альмохады 458, 582
Анатолийцы 245
Англичане 262
Арабы 50, 57, 60, 76, 100, 136, 23t, 233,
236, 246, 247, 262, 274, 276, 424, 425, 452,
460, 475, 504, 508, 514, 515, 546
Армяне 17, 20, 34, 59, 61, 83, 91, 165, 168,
229, 314, 454, 504, 508, 512, 526, 530,
546
Арпаджы 81
Арпалык 46, 48
Аскер 45
Астраханские татары 83
Афиняне 474
Афщары526 .
Ахемениды 566
Ахун (ахуны) 191—193, 196
Ашар 64, 285, 466
Ашики (ашыки, ашуги) 225, 351
Дшура 92
Ашчы 42
Ашчы кадын 101
Ашчыбашы 65, 69
Аырлык 103
Аяны 44
Баба 101
Бабиды 455, 470, 583
Базарбашы 30
Байрам 148
Баклава 113
Балтийские славяне 383, 392
Банту 460
Бармекиды 275—277, 567
Баски 459
Бахтиары 265—267, 566
Бахши 351
Бахшиш 80, 103, Ml—114, 120, 123—125,
142, 166
Башбей 57
Башкиры 191, 364
Башлык 124
Бедель 32
Бедуины 271
Бей (беи) 28, 31, 64, 121, 122, 166
Бейлербей 32
Беки 207, 260
Бекташи 133, 539, 540
Бекчи 47, 166
Берберские племена 459
Берберы 458, 460
Бёбюки 29
Бибарсовы 210
Бибишевы 210
Бикбулатовы 206
Богачевы 281, 282
Болгары 287, 433, 439, 501, 568, 580
Бостанджы 46, 65
Бостанджы одабашы 65
Бостанджыбашы 42, 44, 46, 65, 70
Буиды 277
Булгары 421, 430, 434, 580
Буряты 339, 447
Вакф 272
Вакуфы 16, 19, 31, 37, 44
Вакфие 549
Вали 40
Варяги 304
Везир (везиры) 24, 25, 32, 56, 68, 223,
275, 276
Великие везиры (великий везир) 25, 30
Великие Моголы 353
Венгры (угры) 282, 314, 433, 502
Венецианцы 68, 512
Византийцы 24, 25, 27, 41, 219, 253
Викинги 304
Вогулы 501
Войнуки, 63, 64, 70
Волжские болгары 439, 508
598

Волжские татары 278, 568
Восточные славяне 195, 203, 394
Вотяки 246, 447, 501, 581
Гагаузы 507
Гаджялы 507
Газели 466, 565
Гарем 219
Гашиш 167
Генуэзцы 37, 55, 512
Герловцы 507
Гёзлеме 101, 113
Готтентоты 460
Готы 222, 257
Греки 4, 17, 18, 20—22, 24, 26, 35—39, 47,
58—62, 64, 65, 67, 81, 95, 97, 99, 168.
226, 229, 235, 239, 241, 242, 248, 249,
474, 504, 507, 526, 530, 535, 568, 583
Гузы см, огузы
Гунны 434
Гураны 263
Гюнлюк 124, 126
Дайы 166
Данишменд (данишменды) 50
Дашнаки 463
Девлеткильдеевы 206
Деде 101
Дервиш (дервиши) 51, 92, 173, 260, 494
Дергях 170
Дестаны 228, 229, 259, 261, 351, 411
Деф 105
Дефтердар 32, 466
Дефтеры 260, 514
Джебеджи 29
Джезья 58
Джелебы 31, 32
Дженге 101
Джеррахи 49
Джинны (джинн) 187, 487
Джирид 116
Джонги 261
Джюндибашы 69
Джяльтмяк 197
Диван 38, 68, 259, 466
Диванхане 119, 126
Дидобани 38
Диишевы 208
Дюнюрлюк 102
Евреи 21, 29, 35, 36, 38, 42, 48, 56, 57, 59,
62, 63, 245, 246, 335, 411, 515
Евреи (испаньолы) 516, 520
Европейцы 37, 62, 219, 262, 279, 413, 504,
506, 521
Ение 101
Енисейские тюрки 398, 399
Ёгуртчу 68
Завие 51
Загарджыбашы 66
Займы 31, 32
Зейбеки 131
Зекят 221
Земиндар 48
Зенгене 263
Зурнаджы 107—109
Зюльф 97
Ижоры 501
Изары 270
Ильбаки 265
Ильхани 265, 266
Иляхи 261
Ингуши 447
Имам (имамы) 40, 41, 47, 51, 84, 88, 103,
104, 106—108, 111—113, 117, 126, 177„
190, 191, 259
Имареты 33, 46
Имрахор 70
Инша 261
Иранцы см. персы
Ислам 46, 47, 52, 57, 58, 78, 180, 183,188»
191, 192, 197, 199, 207, 213, 218, 275, 278.
282, 33Ô, 340, 361, 425, 426, 434, 453, 493,
504, 506, 512, 518, 520, 521, 535, 53$
545,
Итальянцы 516, 536
Иттихадисты 370
Ишинваевы 207
Ишчибашы 146, 147
Ичогланы 43, 68
Кади 19—36, 38, 39, 41, 42, 44, 47, 48, 51„
53—55, 57, 59, 60, 64, 70, 217. 22Г—
223, 275, 369, 565
Кади-аскер 63
Каза 33
Казаки 207, 280—288,, 396, 398
Казак-киргизы 399
Казанские татары 198, 352, 353
Казанпы 202
Казахи 340, 350—353, 362, 364, 369, 447,
448, 460, 544
Казыаскер 32, 39
Каики 59
Каймакам 284
Каймакчи 47
Калдырымджы 43
Калмыки 447
Кальфы 51, 52, 103, 107, 108, 115
Камско-волжские болгары 400
Камчадалы 542
Кануннаме 63
Капудан 32
Капуджи 35
Карагасы (тофалары) 399, 578
Карагёзчики 508, 510, 527
Караимы 232, 233, 235, 236, 238, 239»-
241—243, 247—251, 410, 565
Каракалпаки 364
Караманлы 507
Карачайцы 364
Карелы 294, 299, 303, 501
Кае 398, 578
Касабы 29, 32, 61
Касимовские татары (касимовцы) 5,
188—192, 195, 197, 198, 202, 207—213,
562
Касимовские ханы 190
Касимовцы-питерцы 209
Касыды 466, 564
Кафес 46
Кахья 109
Качинцы 399
Кебабщики 42
Кельты 438
Кельхуры 263
599>

Кемер 46
Керенди 263
Кетхуда 19, 40, 41, 43, 53
Киларджыбашы 68
Киргизы 76, 96, 99, 101, 102, 132, 184,
199, 206, 209, 227, 234—241, 252, 334,
351,352, 502; 514
Китайские тюрки 399
Китайцы 227, 262, 360
Коми 339
Косебаи 217
Костровы 207
Кочевые татары 219
Крещеные татары 184, 185, 195
Крымские татары 79, 225, 232, 278, 281,
v364, 409, 568
Крымские ханы 258—261, 544
Крымцы 253, 417
Кудабирдиевы 211
Кумыки 364, 393, 410
Курбан 26
Курдские беи 121
Курдские племена 263
Курды 99, 124, 262—264, 526
Курк 293
Курултай 548
Кушак (кушаки) 151, 160, 165
Кушчибашы 70
Кызылбашы 56, 507, 540
Кынджырдак 148
Кюббе 269
Кюльханбеи 6, 150, 165—168, 561
Кятибы 50
Кяфиль 48
Кяхья 53, 139
Лазы 540
Лапландцы 298, 301, 501
Латиняне 22, 554
Леблеби 104, 106
Левантинцы 537
Левенды 40, 47, 48, 54, 69
Литовские татары 335
Луры 262, 263, 526
Мавлюд 64
Маджнун 67
Мадьевские казаки 281—283
Мадьевцы 281, 283—285, 288
Мадьяры см. венгры
Макиянджи 68
.Максутовы 206, 207
Малмюдюр 284
Мамлюки 495
Мандер 186
Марабуты 459
Мевлеви 280, 281, 494, 567
Меддахи 3, 218, 509, 510—512
Меджидийе 165
Медресе 23, 24, 37, 39, 43, 49, 50, 51, 180,
207, 258, 259. 404, 413, 444, 453, 466,
467, 546
Мектеб 39
Мелами 518
Мелькиты 567
Месджид (месджиды) 25, 36, 39
Месневи 494
Месопотамские арабы 426
Мечети (мечеть) 24—26, 36, 37. 39, 41, 46,
49, 50, 56, 80, 85, 93, 105, 113, 191, 197,
205, 210, 260, 273, 495, 537
Мимарбашы 50—52
Минарет (минареты) 24, 25, 109, 189, 219
Миндер 104
Минеевы 206
Мильтан 124
Мискчибашы £8
Михмандар 68
Мишари 191, 201, 204, 210, 213, 562
Миянджы 80, 202
Младотурки 463
Мокши 212
Монголы 276, 434, 447, 448, 450, 513, 514,
548, 562, 567, 578
Мордва (мордвины) 195, 199, 212, 309,
339, 439, 501, 563
Мубаширы 53
Мулла (муллы) 176, 190, 191, 196, 207,
209, 210, 221—223, 263, 546
Мурзы 207
Мусаватисты 370
Мусадара 272
Мусины 210
Мутесарриф 118, 121
Мутеферрика 32
Муфтий 20, 21, 35, 39, 48, 63, 118, 177,
257
Мухаббет 102
Мухаджир (мухаджиры) 248, 279, 285
Мухзиры 38
Мухтар 40, 103, 104, 106—108, 111, 112,
117, 139
Мухтесаб 270
Мухтесиб (мухтесибы) 17, 28, 30, 44, 46,
53
Мухтесиб-ага (мухтесиб-башы) 30
Муэззин 34, 40, 41, 47, 116, 172, 196,
Мюдеррис (мюдеррисы) 43, 45, 50, 51,
259
Мюдеррислик 49
Мютевелли 43—45
Назыр 31, 45, 46
Наиб (наибы) 35, 38, 51
Накшбенди 260
Негры 269
Негры-рабы 460
Немцы 264, 265, 279, 475
Несториане 548
Некрасовцы 246, 281
Нишан 103, 104
Нишанджы 32
Нишанлы 104
Ногайцы 219, 416
Огузы (гузы) 491, 548
Одабашы 41
Озаны 351
Озенбашцы 217, 219
Ойроты 364
Окка 31
Омейяды 274, 275
Ордуджу 38, 43
Орта-ойну 510, 512, 513, 515, 516
Орхонские тюрки 519
Осетины 339
османцы (османы) см. турки
Остяки 309, 501
V600

Падишах 219, 222
Паранджа 350, 361
Паша (паши) 25, 39, 62, 76, 537
Пекмез 103
Пендже 55, 56
Персы 67, 72, 82, 83, 87, 96, 98, 193, 204,
231, 232, 242, 243, 245, 247, 262, 263,
267, 271, 274, 276, 520, 523, 567
Пехлеваны 111, 112, 119, 120, 123, 125,
137, 517
Пече 106
Пизанцы 37
Пиры 167
Поволжские татары 180, 190, 335, 364,
413, 562
Половцы 195, 507
Поляки 218, 519
Присаянские тюрки 399
Проболгарские тюрки 507
Ра,баты 47
Райя 31, 56, 68
Рамазан 532
Реис-куттаб 32
Рейсы 30, 167
Римляне 99, 366
Румелийские мухаджиры 507
Румынские казаки 280
Румыны 280
Русские 55, 56, 181, 184, 200, 204, 207,
210, 211, 246, 247, 262, 279, 280, 281,
366, 373, 374, 409, 501, 518, 538, 539,
557
Русские казаки 280, 282, 407
Рязанцы 417
Сагай 398, 578
Сагдыч 113
Садийе 260
Саламата 194
Салары 447
Самунджубашы 66
Санджакбеи 32
Сапаровы 206. 210
Сарты 334, 399
Сасаниды 66, 67, 566
Саффат 259
Сахабы 538
Саячи 82, 89, 523
Сеиты 27
Сейбаибашы 66
Сеймен (сеймены) 66
Сельджуки 66, 491, 492. 504, 535
Сельджукиды 64, 66, 84, 219, 463, 548
559
Семиты 460, 542
Сенеды 261
Сетукезы 522. 523
Сербы 26, 379. 568
Серрачбашы 467
Сефевиды 265, 566
Сибирские татары 364
Силахдарбашы 55
Симидхане 70
Симитчи 68
Сини 103
Сипахи (сипаи) 15, 30, 32, 40, 46, 53, 54,
56, 62, 65
Скандинавы 373
Славяне 59, 378, 386,394,395,421,531, 577
Славянские народы 394
Славянские племена 438, 58Ф
Солаки 29, 30
Среднеазиатские арабы 426
Софты 58, 93
Субашы 19
Суджук 104
Суйолджу 45
Суйолджубашы 46
Султаны 46
Сумироакадские племена 500
Сунниты 51, 334
Сургучи 507, 508
Суфии 492
Сюбашы 31, 33, 42, 44, 53, 57, 63.
Табу 96
Тавасты 299
Талебе 50, 51
Тамга 206
Тангуты 447
Танзимат 40, 462, 560
Танкачеевы 210
Татары 5, 28, 55, 96, 101, 102, 176, 177;
180—184, 186, 189—191, 195, 199, 206„
207, 212, 213, 216, 218, 219, 227, 246,
247, 257, 258, 279, 284, 288, 334, 335,
340, 361, 363, 364, 367, 401, 409, 410^
412, 421, 430, 43-1, 434, 503, 538, 539,
562, 579
Тевкелевы 206
Теджвид 259, 565
Тезкере 17, 412, 491
Текке 23, 93, 131, 171, 196, 205, 259
Тефсиры 259, 425
Тибетцы 447
Тимариоты 31, 32*
Тувинцы 578
Тугеевы 206
Тулумбаджы 166, 168
Турки (османцы) 4, 17, 18, 20, 21, 23—29;.
34, 36, 37, 39, 41, 50, 55—57, 59—63, 65,
66, 68, 72, 73 76—78, 81, 83. 87, 90—92,
94, 96, 99—101, 117, 123, 124, 131, 133..
134, 136, 137, 151, 183, 193, 212, 213, 216,
219, 221, 226—229, 232—234, 237, 238;.
240, 245, 248, 250—253, 262, 263, 278—
280, 283, 284, 335, 339, 350, 351, 355—
358, 398, 401, 404, 409, 412—414, 416,
462, 463, 466, 475, 478—480, 491—494,
496—498, 504—506, 508, 512, 515, 518,
520, 526, 530, 531, 534—536, 540, 542,.
546, 554—558, 560, 565, 574
Турки-тозлуки 507
Туркменские племена 457
Туркмены 132, 138, 351, 353, 355, 364, 4<П
Тюмени 191
Тюрбаны 17
Тюрбе 26. 223
Тюпки 183, 195, 203, 253, 350—352, 354.
362, 364, 368, 390
Тюркские народы 138, 222, 253, 254, 334,
350—355, 362, 364, 372, 406, 415, 544,
568, 576—579, 582
Тюркские племена 132, 190, 225, 253, 507,
564, 565, 580
Тюркю 108, 114, 146
Угро-финские племена 580
Удмурты 579, 581
601

Узбеки 95—98, 100, 235, 350, 352, 353, 355.
ЗЬЗ, 364
Узы 507
Уйгуры 364, 500, 578
Украинцы 386, 394
Улемы 45, 50, 497
Урало-алтайские народы 304, 534
Урумы 219
Урфие 64
Урянхайцы 399, 578
Ушюр см. ашар
Фалака 30
Фанариоты 59, 504
Фередже 59
Ферраши 30
Феска 124, 144, 159, 162
Фетва 20, 24, 49, 259, 565
Фетивы 51
Финские племена 200, 205, 213, 309, 438,
439
•Финские роды 206
Финны 5, 189, 200, 211, 212, 299, 303, 304.
311, 379, 501,529
Финно-угорские народы 499, 500, 502
Финно-угорские племена 438
Фирман (фирманы, ферманы) 52, 61, 257,
258, 260
Фодуладжы 68
Франки 219
Французы 512, 536
Фыкх 259, 565
Хадж 273, 577
Хаджи 247
Хадис (хадисы) 105, 207, 231, 233, 492,
536, 537
Хазары 270, 410
Хайдари 51
Хакасы 364, 366
ЭСаким 118
Хакимбашы 49
Калиф (халифы) 25, 173, 260, 270—273,
467
Халифат 30, 271, 425
Хальветы 229
Хамал (хамалы) 34, 43, 44, 52—54, 68, 511
Хамиты 460
Хан (ханы) 19, 41, 56
Хан, титул 100, 192, 205—207, 212, 217,
219, 222, 223, 514
Харадж 48, 58, 59, 64
Уасса бостанджылары 65
Хассы 36, 65, 70, 557
Хатиб (хатибы) 47, 51
Хельваджы 68
Хетты 472
Хефт-лент 266
Хизметчибашы 146, 147
Хикметы 539
Ходжа (ходжи) 48, 74, 108, 125, 128
Хурджин 172
Х[уруфи ,497
Хырка 124
Цыгане 41, 63, 166, 168
Чавуш (чавуши) 32, 47, 68
Чавушбашы 44
Чадра 361
Чанышевы 206
Чаршафы 103, 106, 112, 114, 124
Чарыки 109
Чашнигирбашы 68
Чашнигиры 30, 69
Чевре 104
Чеиз 105
Челеби 62
Чембер 104
Черемисы 187, 212, 501
Черибашы 64
Черкесы 282, 284, 285, 526
Черневые татары 399
Чехар-ланг 266
Чехи 314, 472
Чёплюкбашы 44
Чизме 106
Чингянебашы 63
Чия 131
Чуваши 194, 339, 355, 360, 364, 430, 433,
434, 436, 437, 501, 579, 580
Чуди 309
Шакирды 334
Шакуновы 206
Шариат 25, 30, 38, 43, 47, 48, 50, 53, 57,
58, 117, 125, 191, 196, 221, 259, 565
Шафииты 520
Шах (шахи) 266
Шахнишины 42
Шведы 304, 526
Шеджере 259
Шейх-уль-ислам 19, 20
Шейхи 50
Шервет 103, 107, 108, 111, 117, 129, 193,
194
Шехирсюбаш 34
Шехир-эмини 43, 44
Шиизм 51
Шииты 263, 265, 334, 540
Шинкари 34, 285
Ширинские 206, 210
Эвкаф (Эвкяф) 93, 466
Эзан 133
Элин (элины) 33, 35, 38, 62
Эмин-дефтердар 32
Энджумен 263
Эстонцы 501
Этруски 373
Эфенди 39, 44, 62, 166, 284
Южные славяне 249
Южные турки 239
Юкагиры 542
Юрюки 64, 94, 100, 113, 125, 131, 138,
152, 288, 464
Юфка ИЗ
Яйла 215
Якуты 184, 355, 364, 451
Ялымовы 206
Янычары 15, 21, 25, 29—32, 37, 42, 44, 47,
53—56, 60, 61, 65, 66, 98, 135, 138, 165,
167, 246, 532, 561
Японцы 542
Ясакчы 38, 57
Ясы 548
Яшмак 532
Яшмаклы 104
602

УКАЗАТЕЛЬ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИИ
Абдеры 217
Або (Турку) 291, 292, 317, 569
Австрия 48, 386, 507, 524
Авчал, дер. 283
Адакале, о-в 256, 507, 532, 534
Адалия 535
Адана 568
Адрианополь см. Эдирне
Адрианопольский вилайет 508
Азах 65
Азеево, дер. 201, 204
Азербайджан 262, 275, 361, 364, 365, 368,
369, 431, 432, 547, 549, 559
Азия 6, 27, 183, 232, 253, 262, 279, 396,
449, 450, 454, 474, 492, 500, 514, 539, 558
Азия Восточная 372
Азия Малая 13, 17, 26, 27, 36, 58, 61, 62,
65, 66, 76, 80—82, 94, 102, 106, 115, 131,
140, 219, 233, 259, 278—280, 283, 28fi,
288, 330, 406, 463, 468, 491, 492, 504, 507,
525, 553, 559, 568, 571
Азия Передняя 26, 27, 408, 454, 567
Азия Средняя 22, 66, 76, 207, 260, 261,
263, 331, 334, 351, 355, 361, 372, 404,424.
426, 427, 446—449, 453, 455, 491, 503,
542, 544, 548, 549, 560, 564, 567, 571, 573,
574, 578
Азия Центральная 4, 450, 580
Айвалык 468
Айдын 255
Айдынский вилайет 131
Ай-Петри 215
Аксарай (в Стамбуле) 52, 166, 167
Акстафа 368
Акчаир 284
Акшехир 280, 282—284, 286, 567
Акшехирский лиман 281, 286
Акшехирское озеро 282, 283
Александоия 64, 67
Алеппо 29, 65, 102, 134, 466, 497, 546
Алеппский вилайет 466
Алжир 458, 474, 582
Алишево 200
Алма-сарай (Альма) 260
Алтай 76, 227, 234—236, 240, 248. 249,
251, 253, 341
Алупка 215
Алушта 257, 261
Алькичево (Альис) 200, 202
Амальфи 37
Амасья 51, 76, 496
Америка 325, 342, 460, 486
Америка Северная 325
Америка Южная 474
Анаское, дер. 201
Анатолия 33, 51, 55, 218, 279, 280, 494,
540
Анбар 276
Англия 28, 29, 262, 453, 470, 475, 486, 557
Ангора см. Анкара
Андавал, дер. 81
Андижан 367
Ани 330
Анкара 4, 79, 89, 95—97, 99, 102, 132, 140,
168, 226, 356, 463, 468, 496, 547, 559,
568
Анкарский вилайет 79
Антиохия 554, 568
Арабистан 265
Аральское море 365
Арарат 454
Ардабьево, дер. 207
Армения 27, 271, 275, 330, 364, 492, 547
Арполово, дер. 207
Архангельск 301
Архангельская губерния 293, 303
Архипелаг 39, 330
Аскыс, дер. 398
Ассирия 453
Астрахань 181, 408, 545, 554
Атлантический океан 460
Аттика 474
Аура (Аурайоки), р. 291, 569
Аутка, поселок 214, 562
Афганистан 263, 343, 349, 455, 560
Афины 458, 474, 475
Афон 59
Африка 459, 460, 474, 514, 558, 582
Африка Восточная 270
Африка Западная 460
Африка Северная 458, 474
Африка Средняя 459
Африка Центральная 458, 460
Афьон-Карахисао 568
Ахматово 194, 200, 210, 212
Ашхабад 353, 355, 456, 457
Аяш 74, 78—81, 91, 92, 102, 128, 137, 141,
142, 148, 151 — 154, 157—160, 163
Бабенка 189
Багдад 22, 246, 247, 262, 270—272, 274—
277, 345, 424, 525, 526, 566, 568
603

Байыш 201
Баку 340, 350, 354, 360, 361, 368, 370, 401,
41.6, 429, 431, 432, 435, 543, 547
Балканы 546
Балканский п-ов 63, 503, 507
Балтай, р. 204
Балыкесир 560, 568
Балыклы 24, 343
Бандырма (Пандерма) 134, 280, 568
Барамыково, дер. 200, 204
Басра 270
Батуми 463
Бахчисарай 219, 223, 257, 258, 260, 404,
414, 453
Башкирия 426
Бедестан 23, 56
Бейрут 231, 546
Бейшехирское озеро 280, 281, 568
Белое море 296
Берлин 392, 393, 524, 536
Берингов пролив 321
Бессарабия 507
Бешикташ 48
Биркеево 201
Бирюса, о. 578
Бисутун, гора 262
Бойка, гора 220
Болгария 282, 530
Болгары-Успенское, дер. 400, 578
Болотце (Якубаш), дер. 195, 200, 208, 209
Болу, вилайет 560
Большой Озенбаш 219
Борго (Порво) 7, 291, 316, 323, 569, 570
Босна 136
Босния 386, 557
Бостан (в Тамбовской губ.) 191
Босфор 6, 7, 22, 36, 46, 53, 65, 69, 70, 527,
542, 558
Ботнический залив 319
Будапешт 411
Буинский уезд 211
Булгармаден (Конийский вилайет) 104
Булгарское царство (ханство) 422, 434,
578, 580
Бурса 19, 51, 65, 69, 81, 90, 93, 94, 97,
170—173, 247, 255, 495, 531, 547, 560
Бурский вилайет 280, 568
Буруджипд 265
Бухара 17« 541, 575
Бухарест 282
Буэнос-Айрес 546
Бююкада, о-в 463, 582
Вавилон 271, 453
Валахия 16, 32, 66, 69, 554
Вардал 33, 134
Варна 132
Василь-Сурский уезд 211
Великий Улус 260
Вена 229, 278, 392, 411, 504, 567
Венгрия 499
Венецианская республика см. Венеция
Венеция 27, 36, 417
Видин 507
Византия (Византийская империя) 15—
19, 21—23, 26, 27, 36, 38—41, 43, 6< 66,
67, 69, 99, 253, 262, 462, 554—556
Вильнюс 554
Владимир 209
Вланга 34 40
Волга 199, 270, 315, 422, 426, 429, 430,
433, 502, 562, 580
Вологодская губерния 446
Воробьевка 393
Восток Ближний 6, 7, 348, 382, 390, 455,
480, 536, 554, 556, 571, 574, 575, 577
Восток Дальний 348, 418, 475, 542, 545
Восток Передний 346
Восточноевропейская равнина 387
Высокое, дер. 199
Вуоккиниеми 297, 303
Вятка 454
Вятская губерния 183, 200
Галата 20, 23, 29, 33—39, 41, 43, 47, 51,
60, 62, 69, 70, 167, 555, 557, 558
Галатасарай 32, 43
Галиция (Зарубежная Русь) 386
Галлиполи 31, 82, 564
Галлипольский п-в 560
Ганджинское ханство, см. Елисаветполь-
ская губерния
Гаспра 215
Гвинея 460
Гебдомон 22
Гельсингфорс см. Хельсинки
Генуя 36, 417
Герлова, део. 565
Германия 49, 62, 262, 279, 351, 412, 475,
477, 518, 522, 524, 539
Германия Южная 552
Гермиян (ист. обл.) 540.
Герцеговина 386
Горьковская область 562
Греция 217, 403, 474, 475, 583
Грузия 337, 364, 547
Гюмюльджене 33
Гюмюль-дюйнэ 31
Давлеканово (около Уфы) 368
Дагестан 365
Дамаск 4, 58, 67, 77, 82, 100, 117, 246,
268, 534, 554
Дания 316, 521
Дарданеллы, г. 88
Демиркапу 37, 39
Дербент 351
Джандао, хутор 205
Джегурманово (Аджурман) 200
Джедид (в Стении) 35
Дивянъёлу 37
Дизфуль 265
Димйтаки 33
Диярбакыр 33, 466, 525
Добруджа 279, 283
Дон 569
Донская область 569
Драма 33
Дрогочин (Гоодненская губ.) 417
Дубенково (Дубини) 200
Думму-Пынао 568
Дунай 279, 282, 433
Евпазия 342
Европа 3, 6, 39, 49, 52, 170, 174, 221, 230,
266, 278, 309. 314, 335, 373, 378, 434, 447,
468, 473, 474, 495, 500, 504, 507, 515.
520, 536, 558, 579, 582
604

Европа Восточная 379, 390, 427
Европа Западная 59, 385, 389, 443, 444,
498
Евфрат 271, 280, 453, 514, 567, 568
Египет 32, 38, 39, 44, 50, 51, 55, 68, 69,
100, 134, 218, 231, 262, 271, 330, 425,
453, 474, 511, 534, 554, 566, 567
Едикуле 32
Елабуга 24R
Елабужский уезд 447
Елатомский уезд 200, 206
Елисаветпольская губерния 82, 559
Еникей 35
Енисей 373, 562, 574
Енотаевский уезд 420
Закавказье 330, 335, 351, 470, 471
Закаспийский край 455
Захария, р. см. Сакаоья
Захарьевское, дер. 280
Зинданкапусу 23
Золотая Орда 400, 417, 420—422, 434,
548, 562, 565, 578, 580
Золотой Рог 22, 36—38, 53, 62, 555, 557,
558
Зондские о-ва 418, 539
Залькадарлы 33
Иерусалим 17, 18, 269, 281, 330, 534, 554,
555
Измир 31,62,356, 545
Измит 26, 52, 83, 84, 90, 101, 516
Изник 172
Илгын 282
Имброс, о-в 555
Инари, оз. 301
Индийский океан 271, 460
Индия 68, 232, 262, 265, 270, 348, 349,
397, 453, 459, 474, 542, 566, 575
Инсал 33
Ирак 259. 568
Иран 28, 44, 48, 51, 66, 67, 76, 98, 216,
245, 262—264, 266, 275, 330, 343, 452,
455, 470, 471, 492, 493, 496, 498, 520,
525, 542, 560, 562, 566, 573, 575, 579,
583
Иркутская область 578
Искороза, о-в 38, 39
Испания 36, 38, 42, 61—63, 271, 424, 458,
520, 556
Испания Южная 582
Исфаган 48, 262, 265—267, 566
Итаки 583
Италия 59, 392, 498, 522, 556
Ия, р. 578
Йемен 271, 285, 466
йозгат 140, 568
Кавказ 17, 82, 89, 218, 261—263, 280, 329,
331, 335, 341, 363, 386, 393, 410, 415,
416, 426, 427, 432, 435, 453, 523, 542,
544, 572, 574
Кавказский хребет 396
Кадыкёй 23
Кадышево (Чуманай) 200
Казанская губерния 187, 191, 203, 204, 538
Казанское царство 202
Казань 180, 182, 198, 203, 246, 353, 361,
365, 368, 398—401, 409, 413, 422, 426,
429—436, 501—503, 513, 539, 543—546,
554, 578
Казахстан 351, 365
Казвин 265
Каир 424, 496
Кайсери 113, 357, 559
Калифорния 319
Калканделен 172
Кальчуково, дер. 188
Каменец 554
Кандилли 43
Кандия 463
Караджа-шехир 31
Кара-Калпакия 341
Каракорум 373
Караман 134
Карамышево, дер. 208
Карасубазар 545
Карахисар 72—75, 78—83, 85, 86, 89, 90,
92, 93, 128, 137, 144, 149, 150, 153—156,
158, 160, 161, 163, 164
Карелия 293—295, 297, 298, 303, 304, 30&
Карлы, дер. 80
Каре 554
Кархане 45
Касимов 188—194, 196, 200, 202—209,
211—213, 421,559, 562
Касимовский край 189, 190, 197, 199, 200,
212
Касимовский уезд 189, 191, 198, 199, 211,
212
Касимовское ханство 189, 192, 200, 205,
208, 562
Касымпаша 33, 38, 39, 55, 62, 63
Каспийское море (Каспий) 265, 365, 450
Кастамону 51
Кастория 33
Кафа (Феодосия) 28, 31, 55, 260, 547, 565
Кашгария (Синьцзян) 581
Каяна 290, 294г 296, 301, 305—308, 310
Кёльн 23
Кебеньково (Ибини) 201
Кемерлер 69
Кениш, гора 65
Кербела 263, 265, 525, 526
Керман, дер. 200
Керманшах 262—264
Керманшахская область 262
Керханга 52
Керчь 410
Кесэлакс 294
Кесария 554
Кёпрюлю 32
Киев 22, 351
Киликийский берег 454
Киликийский проход 525
Кипр 35, 546
Киргизия 351, 365
Китай 76, 270, 344, 349, 352, 446, 459, 535г
572, 573, 580. 581
Китай Северный 8
Китайское море 558
Ковала 33
Коверское (Курское), дер. 191, 195, 201г
204—206
Коджа Нишанджы, квартал 41
Коджаэли 560
Коканд 370
605

Кокчетавский округ 447
-Кол 298
Константинополь см. Стамбул
Конья 76, 78, 83, 84, 90, 93, 100, 124, 127.
1.33—136, 158, 159, 161, 173, 280—284,
288, 494, 525, 533, 540, 567, 568
Копенгаген 384
Кордовский халифат 582
Кострома 191
Костромская губерния 205
Красавка, дер. 235
Красноярск 398
Красноярский край 578
Крит 132, 135, 463, 475, 583
Крым 5, 16, 55, 109, 193, 206, 214, 215,
217—223, 225. 227, 233, 234, 236, 239,
240, 245—247, 249, 251—253, 257—261,
404, 409, 410, 417, 540, 544, 545, 558
Крымские горы 215
Крымское ханство 242, 243, 565
Ктезифон 271
Куба 475
Кубань 569
Кудай-бирди, хутор 211
Куйбышевская область 562
"Кукулет 220
Куликово поле 453
Кульбирдиево (Ташлык) 201
Кульчуково (Кылчык) 200, 208
Кум-Копу 24
Кумколу 37
Кунаджилер 52
Курдистан 262
KvcaMo 295
Куфа 271
Кучуково (Кичик) 200
Кушниково (Кисни) 200
Кызыл Ирмак 226
Кылафат 47
Кырджа 32
Кыркадышево, дер. 212
Кырккилисе 33
Кырк-чешме 44, 45, 46, 52
Кютахья 35, 72, 560
Кгатхане 45, 69, 70, 532
Кямах, местность 92
Ладога 304
Лапукки 297
Латваярви 297
Латинская империя 556
Лаукко 291, 293,294, 298
Левант 512
Ленинград 179, 207, 209, 257—290, 318,
323, 325, 329, 330, 333, 337, 341, 343,
346, 349, 354, 356, 367, 380, 387, 389,
392, 396, Я98, 401, 406, 411, 415, 416,
418, 419, 421, 426, 427, 430, 438, 439,
452, 472, 525. 542, 544, 545, 579
Ливан 233
Липецк 403
Литовская ССР 565
Лифляндия 301
Лондон 411, 470, 471
Лотарингия 458
Луристан 526
Мада, о-в 280, 281, 284, 548
Мадагаскар 460
Майнос (Маньяс), оз. 280, 568
Македония 33, 285, 466, 560
Малый Озенбаш 219, 222
Малоазиатское побережье 218
Мамшай, речка 204
Маниса 48
Мараш 65, 525
Марокко 271, 582
Махидешт, равнина 262
Медилли. о-в 51
Медина 31, 65, 271, 425
Меленковский уезд 201
Мекка 28, 65, 86, 105, 133, 218, 229, 247,
254, 271, 276, 425, 577
Мензелинск 545
Мерзифон 26, 27, 51
Месопотамия 271, 330
Мещерский городец 205, 213
Микен 583
Микола 311
Минусинск 400, 434
Минусинский округ 398
Мисти, дер. 94
Молдавия 16, 32, 66, 69, 70
Монастырь 33, 134
Монголия 373, 399, 446, 447, 449
Монголия Северо-Западная 8, 448
Монгольская империя 548
Москва 5, 8, 17, 27, 39, 42, 56, 64, 175,
179, 181. 188, 189, 209, 216, 256, 257,
281, 288, 329, 333, 334, 336—341, 343—
349, 354, 356, 357, 360, 363, 366, 379,
380, 382, 386, 387, 389, 390, 393, 394,
403, 404, 417—419, 421, 425, 427, 428,
430, 434, 439, 441, 443, 444, 454, 456,
470, 472, 477, 503, 542, 545, 546, 562,
571, 578, 581
Московское государство 555, 562
Московское море 470
Мосул 525, 546, 568
Мохач 17, 29
Мочково (Казаково) 200, 202
Мраморное море 30, 37, 42, 65, 101, 557,
558, 560, 568, 582
My г, гора 424
Муданья 30
Муромский тракт 200
Мунтово (Мылты), дер. 191, 195, 200,
562
Наварра 556
Наджран 132
Нарва 438
Неаполь 527
Нева 396
Неджеф 263, 265, 525, 526
Нигдэ 81, 96, 102, 111, 114, 126, 127,
256
Нижегородская губерния 211
Никозия 55, 546
Никольск 447
Никополь 282
Нил 425, 453
Новая Загра 33
Новгород 27
Новенькая, дер. 284
Новосильский уезд (Тульская губ.) 138
Новый Курлак 393
Новый Рим 18
606

Норвегия 393
Нюланд 292
Нюландская губерния 295
Одесса 258, 392, 393
Озенбаш 214, 219—221, 563
Ока 189, 191, 199—201, 21-1, 213
Окский район 193
Оксус 491
Оксфорд 373
Олонецкая губерния 195, 303
Оманский залив 514
Омск 446
Онега 301
Оренбург 181, 190, 191, 208, 333, 545
Ортакёй 47
Орхомен 583
Орхоны, р. 373, 374
Османская (Оттоманская) империя 5, 6,
13, 94, 95, 135, 218, 278, 285, 463, 474»
475, 518, 553, 555, 557, 561, 564, 578
Отуз, местность 257
Пайкари 294
Палестина 269, 271, 330, 425
Парагвай 469
Париж 411, 458—460, 470, 471, 537, 546
Парфенон 474
Пензенская губерния 191, 203
Пензенская область 562
Пера 36, 37, 43, 61, 68
Пермь 454, 545
Персидский залив 265, 271, 470, 568
Персия см. Иран
Петербург (Санкт-Петербург) см.
Ленинград
Петроград см. Ленингоад
Петропавловск 200, 208, 211
Поволжье 200, 261, 335, 426, 430, 432,
434, 437, 439
Подгорная волость 201
Подлипки (Шырын), дер. 188, 191, 193—
197, 200, 204, 206, 209, 210
Польша 29, 513, 563
Поляны (Пуляны) 191, 194, 195, 200, 204,
210,212
Похвола 302. 303
Прага 472, 524
Поидунайская оавнина 580
Приморско-Ахтырская, станица 569
Принкипо см. Бююкада
Принцевы о-ва 582
Приокская область 213
Приокский район 200
Пруссия 412
Псаматья 40, 43, 61, 168
Псков 27, 419, 544
Псковская губерния 52'2
Рам-Хормуз 265
Рей см. Тегеран
Репола 303
Ресне 560
Ризе 91
Рим 61,266. 321, 558
Римская империя 30, 554
Родос, о-в 35, 59
Родосчук 69
Романкош 215
Россия (Российское государство) 6, 27,.
79, 178, 181, 190, 195, 202, 205, 213, 246,
253, 262, 278—281, 285, 287, 288, 290,
307, 309, 322, 330, 334, 335, 344, 356, 359,
374, 382, 385, 386, 388—391, 394, 396,
398, 400, 402, 404, 407, 409, 411, 414,
419, 427, 441, 443—447, 453—456, 470,
475, 477, 502, 511, 513, 518, 525, 528,
541, 542, 558, 559, 562, 565, 567—569,
577, 581, 583
Россия Восточная 450
Россия Европейская 183, 449, 503, 538
Россия Южная 204, 450
Рудаково, дер. 201
Рум см. Азия Малая
Румели-Хисар 22
Румелия 31, 39, 42, 48, 50, 51, 55, 63, 27а
Румелия Восточная 33
Румынское королевство (Румыния, Рома
ния) 279, 281—285, 288, 530, 568
Русь 27, 254, 396, 421, 422, 499, 538
Русь Московская 99, 101, 205, 548
Рущук 58
Рязанская губерния 198, 211, 212
Рязанская область 5, 562
Рязань 417, 562
Сабандаш 52
Сабанджы 26
Саволакс 304
Сайд (в Египте) 67
Сакарья, р. 280, 560, 568
Салоники 61, 62, 545
Сальский округ 569
Самарканд 260, 271, 367, 426
Самарская гуоерния i93, 195
Саммати (в Нюланде) 291, 312
Самсун 280
Сана 425, 426
Сарай-Берк 421
Сараево 546
Саратовская губерния 439
Саратовская область 562
Саратовский край 439
Сарсаз 33
Сарыяр 65
Сафроново (Сахун) 201
Свеаборг (ныне Суоменлинн) 6, 446, 581
Северная Двина 296
Северный Ледовитый океан 298
Сеитово (Ситау) 201, 206
Сейид-Омер, квартал 20, 60
Секизагадж 37
Селевкия 271
Селище 201
Сельджукский султанат 13
Селяник 32
Семеновское, местность 208
Семипалатинск 353, 365
Сенегамбия 460
Сераль 44, 46
Сербия 393, 530
Сергиево-Паточная, станция 404
Сергаческий уезд 211
Серфаче 33
Сеута 582
Сибирь 298. 325, 353, 372, 373, 399, 446,
448, 449. 545, 581
Сибирь Западная 446
607

Сивас 4, 76, 82, 94—96, 99, 112, 114, 123,
539 559
Сивасский вилайет 79, 115, 127, 233, 523
Силиври 167
Симбирск (ныне Ульяновск) 208, 430, 434,
435, 580
Симбирская губерния 204, 211
Симферополь 257, 260
Сираз 32
Сирия 26, 62. 82, 269, 270, 271, 330, 425»
534, 566, 568
Сирия Северная 131
Сие 27
Скандинавия 504, 522
Скутари (Ускюдар) 17, 18, 26, 37, 38, 55,
59, 504
Словакия 472
Смаиловка, дер. 207
Собакино (Суба), дер. 193, 200, 206
Советский Союз (СССР) 7, 8, 340,. 342,
344, 348—351, 353, 354, 356, 357, 359,
360, 362—364, 366, 370, 395, 424—427,
436, 460, 469, 470, 545
Сокол, сел. 557
Спасский уезд, 213
Средиземное море 494, 514, 520
Средиземноморье 356
Стамбул 3, 5, 6, 8, 9, 13—36, 38—44, 47—
52, 54, 55, 58—66, 68—70, 72—75, 83, 85,
86, 92, 95, 97, 98, 100—102, 115, 125,
131, 132, 135—137, 165, 167, 171, 173,
218, 220, 222, 230, 246, 255, 258, 260,
269, 282, 284, 350, 358—360, 403, 406,
409, 462—464, 466—468, 508, 511, 516,
519, 527, 531, 532, 536, 537, 539—541,
546, 549, 553—558, 560—562, 564, 566,
568, 582
Старая Загра 33
Старый Пасад (Бисти) 192, 201, 205
Стения 38
Стиля, дер. 217
Струмджи 32
Судак 257, 261
Судакский район 260
Султанени 31
Сунчелеево, дер. 430
Суэцкий канал 514
Сыр-Дарья 351
Сяяксмяки 529
Табриз 262
Тавастгус 292, 325
Тавастгусская губерния 295
Тавр 454
Таврическая губерния 257
Тамбовская губерния 183, 190, 203—205.
208, 213
Тамбовская область 562
Танжер 558
Танкачево, дер. 197, 200, 208, 210
Тарбаево (Татарбай), дер. 190, 200, 204,
206, 209, 210
Татарская (Дмитриевская) волость 190,
200, 201, 206
Татария 365, 369, 426
Татарская республика 368
Татарстан 361
Таукпазары 61
Тахтакале 42
Тяхтякяя j*^
Ташкент 188, 211, 252, 354, 368, 369, 401г.
415, 543
Ташкёпрю 91, 141
Тбилиси 357, 368, 413, 416, 523, 542
Тегеран 262, 264—266, 271, 470
Текфурдаг 31
Темгенево, дер. 191, 200
Тибет 446
Тибет Восточный 8
Тигр 271—273, 277, 280, 453, 514, 526,,
567
Тимяш 204
Тирэ 48
Тифлис см. Тбилиси
Тобольск 558
Токаревка, дер. 369
Толстиково( Тустиково) 201
Томск 449, 450
Томская губерния 399
Топхане 39, 41, 166
Трапезунт (Трабзон) 115, 244, 246, 271,.
407, 463
Троя 475, 583
Ту дел а 556
Тульча 282
Тунис 271, 474, 582
Туркестан 178, 335, 399, 518
Туркестан Восточный 96, 101, 371, 581
Туркестанский край 335
Туркменистан (Туркмения) 357, 368, 45а
Турфа 101, 102
Турция 3, 7, 8, 17, 27, 28, 36, 48, 50, 59,
61, 62, 68, 76, 77, 80, 83, 89, 138, 165—
168, 174, 208, 215, 218, 219, 221, 223,
225, 227—230, 233, 236, 241, 242, 246г
249, 250, 253, 254, 258—262, 264, 265,.
278, 279, 281—283, 285, 288, 335, 345,
356—360, 370, 406, 409—413, 415, 454,
455, 460, 462—464, 466, 468—471, 477,
486, 492—495, 498, 504—508, 510, 512,
513, 515, 518—520, 523, 525, 528, 530,
531, 533, 535—542, 545—549, 553—
555, 558, 560, 565, 567—569, 576, 583
Турция Азиатская 285, 526
Турция Европейская 136
Тырхан, дер. 113
Уда, р. 578
Узбекистан 365, 367, 368, 426
Украина (Украинская ССР) 386, 394, 565
Улеоборг 306, 308
Улеоборгская губерния 296
Улу-Узен, дер. 260
Улукышла 152
Ульяновская область 562
Умма-Каср 568
Ун-Капаны 31, 53
Уния 402
Упланд (Унланд) 373
Уравайс (Оравайс) 319
Урал 365
Урал, р. 502
Уральск 181
Уральский хребет 502
Урмийское озеро 470
Урфа 525
Ускюб 32, 546
Ускюблючешме 46
608

ГУскюдар см. Скутари
Ускют, дер. 222, 257г 260
Уфа 5, 181—183, 191, 246, 546
Уфимская губерния 183, 400
Фанар (Фенер) 37, 51, 52, 61, 70
■Фатих, квартал (в Стамбуле) 166
Феодосийский район 260
Феодосия см. Кафа
Фергана 15
Филибе 32
Филиппинские о-ва 474
Финляндия 6, 7, 289—293, 295, 296, 298,
299, 301, 304, 305, 307, 309, 311, 313—
316, 319—326, 386, 393, 488, 502, 503,
521, 526, 569, 570
Финляндия Восточная 304
•Флорин 32, 33
Фракия 3:, 217
Франция 135, 393, 475, 487, 504, 537, 539
-Френгистан 29
Хайдарпаша 65
Хаймана (Анкарский вилайет) 129
Хазарское царство 565
Хакасская АО 578
Халеб см. Алеппо
Халымово 207
Хамадан 264
Ханекин 263
Харран 526
Харьков 545
Хасакёй, дер. 113
Хаскёй 36, 62, 63
Хаслар 37
Хачава 48
Хельсинки 290, 300, 305, 306, 308, 312, 313,
317, 319, 321, 323, 439, 488, 499, 523,
526, 569, 581
Хива 575
Хиджаз 139, 546
Химола 303
Хиос 62
Хорасан 271, 275
Хузистан 272, 566
Царицыно (Бийим-сала), дер. 188, 191,
193—195, 197, 200, 202, 205, 206, 209,
210
Царьград см. Стамбул
Цезария (Каппадокийская) 76, 525
Чанаккале 112, 118, 123, 125, 560
Чанкыры 34
Чаукабаш, хутор 211
Чебоксары 429, 430, 433, 436
Чекирге 170
Черичеево (Чириучи) 200
Черниговская губерния 282
Черное море 33, 42, 51, 271, 280, 396, 402
Чехословацкое государство 472
Чишены 185
Чорум 259
Чувашская республика 430, 432
Чулхалар, дер. 70
Чутаево (Чутай), дер. 200, 211
Шамхор 368
Швеция 292, 309, 316, 318, 319, 322, 323,
521, 522, 570
Шегашаново (Шакшан) 200
Шильня 201
Ширван (в Луристане) 526
Шустер 265
Шуша 369
Эгейское море 28, 217, 583
Эдирне 21, 52, 59, 60, 65, 69, 258, 496, 564,
582
Эдремит 78, 79, 82, 89, 123, 138, 161, 516,
з:7
Эзбирдер 91
Экенес 291
Эстерботния 293, 319
Эстергетланд 373
Эстляндия 301
Эпир 466
Эрегли 525
Эриван 70
Эрзинджан 61
Эрзурум 532 554
Эскишехир 560, 568
Эфиопия 459
Эюб 20, 33, 37, 38, 41, 47, 60, 63, 69, 70
Югославия 546
Юксюрюк, местность 73
Юрьев 525
Ядрин 429
Языджы Чифтлик 46
Якобштадт 319
Якутия 365
Якутск 363
Ялова 101
Ялта 257, 565
Ямалыхамам 166
Япония 349, 474, 573
39 В. А. Гордлевский

СОДЕРЖАНИ Е
Вступительная статья ..... ä
Историко-этнографические труды
О работе В. А. Гордлевского «Стамбул в XVI веке» 13
Стамбул в XVI веке 15
Представления османцев о небесных телах (Материалы) 72
Представления османцев о земле (Материалы) 74
Быт османца в суевериях, приметах и обрядах (Материалы) 76
Османские суеверия о птицах (Материалы) 85
Османские суеверия о зверях (Материалы) 8&
Материалы для османского народного календаря 89*
Османская свадьба 94
Рождение ребенка и его воспитание (Материалы по османской этнографии) . .128
К личной ономастике у османцев И1
Игры анатолийских турок 137
Кюльханбеи в Константинополе и их арго 165
Рукопись «Анекдотов» Л амии 170
На татарском спектакле 17 S
Мечта мусульман 177
Новая татарская газета 179
10-летие • татарской печати 180
Гадания татарок о женихе 18}
Элементы культуры у касимовских татар 188
Ахмет-ахай (Эскиз) 214
Замечания на «Пословицы крымских татар», изданные П. А. Фалевым . . .225
Рукописи Восточного музея г. Ялты 2 7
Керманшах 262
Бахтиары 265
Материалы для народного сирийского календаря 268
В Багдаде при Харуне ар-Рашиде 270
Уголок России в Турции 278
Памяти Элиаса Лёнрута (1802—1884) 289
Дом Рунеберга в Борго 314
У. Сигнеус, «отец народной школы» в Финляндии 325
Труды по истории востоковедения
В Восточной комиссии 329
[В Лазаревском институте] 331
Мусульманское ученое общество в Москве 333
Московское востоковедение после Октября (К тридцатилетию Октябрьской
революции 337
От мрака к свету 350
Изучение Турции в СССР 356
Выставка советской книги на тюркских языках 360
Советская газета на тюркских языках 364
Памяти В. В. Радлова (1837—1918) 371
Вильгельм Томсен (К семидесятилетию со дня рождения) 373
Русский Меццофанти (К 70-летию акад. Ф. Е. Корша) 375
Ф. Е. Корш (1843—1915) 378

Памяти Be. Ф. Миллера (Силуэт) 396
Памяти Н. Ф. Катанова (1862—1922) 398
С. Е. Саков (1846—1921) 402
Памяти В. Д. Смирнова (1846—1922) 408
Памяти П. А. Фалева (1888—1922) 415
В. К. Трутовский как востоковед (1862—1932) (К десятилетию кончины) . . 417
И. Ю. Крачковский (Общая характеристика) 423
Памяти Н. И. Ашмарина (К 85-летию со дня рождения) 429
Памяти А. А. Шахматова (1864—1920) 438
Чествование проф. А. Н. Веселовского 441
Памяти А. Н. Веселовского (1843—1918) 443
Г. Н. Потанин как народнословесник (1835—1920) 446
В. И. Герье как историк Востока (1837—1919) 452
Памяти А. П. Поцелуевского (1894—1948) 456
Памяти Рене Бассэ (1855—1924) 458
Ахмед Рефик Алтынай (1880—1937) 462
Али Эмири 466
Сабахаттин Али 468
Памяти В. Ф. Минорского 470
Ян Рынка 472
На празднике науки (Юбилей Афинского университета) 474
К постановке изучения восточных языков (Из опыта преподавателя турецкого
языка) 476
Чему учить и как учить? 479
Рецензии 491
Приложения
Примечания 553
Именной указатель 585
Указатель терминов и этнических названий 598
Указатель географических названий 603.

Владимир Александрович Гордлевский
ИЗБРАННЫЕ СОЧИНЕНИЯ, т. IV
Утверждено к печати
Институтом народов Азии
Академии наук СССР
*
Редактор М. И. Штемпель
Художник В. В. Ашмарив
Художественный редактор И. Р. Бескин
Технический редактор Л. Ш. Береславская
Корректоры В. М. Кочеткова, А. В. Попкова
и Л. Л. Родичев
*
Сдано в набор 19/ХН 1967 г.
Подписано к печати 17/IV 1968 г.
А-01766. Формат 70XlôS\ie Бум. № 1
Печ. л. 38,25. Усл. п. л. 53,35. Уч.-изд. л. 49,98
Тираж 1400 экз. Изд. № 1861.
Зак. № 1492. Цена 3 р 35 к.
*
Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука»
Москва, Центр, Армянский пер., 2
3-я типография издательства «Наука»
Москва К-45, Б. Кисельный пер., 4

СПИСОК ОПЕЧАТОК
Стр.
226
281
314
314
314
Строка
3 сн.
17 св.
19 св.
19 св.
19 св.
Напечатано
запустить
образуешься
озея
гинм
Vart land
Следует читать
запустишь
обрадуешься
озер
гимн
Vârt land
Заказ 887