Буржуазия Западной Европы и Северной Америки на рубеже XIX-XX веков - Кертман Л.Е., Рахшмир П.Ю.

Автор: Кертман Л.Е. Рахшмир П.Ю.

Теги: история буржуазия

Год: 1984

Похожие

Слухи в России XIX - XX веков

Самодержавие и русская армия на рубеже XIX-XX столетий

История русской живописи. Рубеж XIX и XX веков. Том 9

Испанская литература XIX-XX веков

Текст

•ВЫСШАЯ ШКОЛА- 1984
ш Библиотека историка
Л.Е. Кертман
П. Ю. Рахшмир
Буржуазия
Западной
Европы
и Северной
Америки
на рубеже
XIX-XX веков
(на путях
к общему кризису
капитализма)
Й
Москва «Высшая школа» 1984
ББК 63.3(0)53
К 36
Рецензенты:
кафедра новой и ^новейшей истории Московского государст-
венного университета им. М. В. Ломоносова; доктор истори-
ческих наук, профессор А. А. Галкин, доктор исторических
наук, профессор И. М. Кривогуз (ИМРД АН СССР)
Рекомендовано к изданию Министерством высшего
и среднего специального образования СССР
Кертман Л. Е., Рахшмир П. Ю.
К 36 Буржуазия Западной Европы и Северной Аме-
рики на рубеже XIX—XX веков (на путях к обще-
му кризису капитализма): Учеб, пособие для студ.
ист. фак. вузов. — М.: Высш, шк., 1984. — 159 с.
(Б-ка историка).
3-0 к.
В книге внутренние и внешние противоречия стран империализ-
ма анализируются в связи с эволюцией классов-и социальных групт
Особое внимание уделено изменениям в социальной психологии и по-
литической стратегии господствующих классов.
0504030000—399
К -------------- 36—84
001(01)—84
ББК 63.3(0)53
9(М)32
© Издательство «Высшая щкода», 1984
ВВЕДЕНИЕ
Последние десятилетия девятнадцатого века и первые
полтора десятилетия века двадцатого занимают особое
место в истории мирового капитализма.
Порожденная объективными закономерностями ка-
питалистической формации концентрация производства
и капитала привела уже в конце XIX в. к образованию
монополистических объединений различных типов (кар-
тели, тресты, синдикаты), и капитализм на рубеже ве-
ков вступил в свою высшую стадию — империализм^Ее
классическую характеристику дал В. И. Ленин: «Импе-
риализм есть капитализм на той стадии развития, когда
сложилось господство монополий и финансового капи-
тала, приобрел выдающееся значение вывоз капитала,
начался раздел мира международными трестами и за-
кончился раздел всей территории земли крупнейшими
капиталистическими странами» L Эти коренные сдвиги
в базисе капиталистического общества лежали в осно-
ве всех процессов, происходивших в сфере экономики,
в социальной структуре общества и в политике, идеоло-
гии, культуре.
Начальный этап империалистической стадии озна-
меновался бурным ростом производительных сил, гран-
диозными сдвигами в технике производства и его орга-
низации. Быстрое развитие средств транспорта и связи
позволило сократить период обращения капитала. В ор-
биту мирохозяйственных связей втягивались самые отда-
ленные уголки планеты. «Мы видим, — писал В. И. Ле-
нин, — как быстро возрастает густая сеть каналов,
охватывающих всю страну, централизующих все капи-
талы и денежные доходы, превращающих тысячи и
тысячи раздробленных хозяйств в единое общенацио-
нальное капиталистическое, а затем и всемирно-капита-
листическое хозяйство»1 2. Характеризуя империализм
(и капитализм в целом) как врага рабочего класса и
социал-демократического движения, Ленин вместе с тем
напоминал, что «капитализм прогрессивен по отноше-
нию к феодализму, а империализм по отношению к до-
монополистическому капитализму» 3.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 387.
2 Там же, с. 329.
3 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 30, с. 116.
3
Но в том-то и заключается глубокая внутренняя про-
тиворечивость империалистической стадии, что она яв-
ляется не только высшей, но и последней стадией капи-
тализма, и эта ее особенность находит свое конкретно-
историческое выражение в том, что уже само ее фор-
мирование сопровождается появлением первых симпто-
мов кризиса капиталистической системы. Капитализм
продолжал развиваться вглубь и вширь, он обладал
еще огромными потенциями экономического роста и
технического прогресса, но именно в этот период неви-
данного могущества внутри капиталистической системы
складывались предпосылки ее кризиса.
Начало общему кризису капитализма положила
первая мировая война и Великая Октябрьская социали-
стическая революция. Но кризис созревал постепенно,
а отдельные его элементы возникают в экономике, по-
литике, духовной жизни уже в процессе перехода к
империализму и, в особенности, в начале империалисти-
ческой стадии. Участились и стали более глубокими
циклические экономические кризисы, в том числе — ми-
ровые; возникали политические кризисы национального
и международного масштаба; начался кризис буржуаз-
ной культуры. Общий кризис капитализма вызревал в
ходе обострения всех его противоречий, а чем интенсив-
нее шло развитие капиталистической экономики и про-
цесса монополизации, тем глубже и острее становились
эти противоречия, причем не только в социально-эконо-
мической, но и в политической и в духовной сферах.
Диалектика монополистической стадии капитализма та-
кова, что, как отмечал Ленин, империализм «не оста-
навливает развития капитализма и роста демократиче-
ских тенденций в массе населения, а обостряет антаго-
низм между этими демократическими стремлениями и
антидемократической тенденцией трестов» 4.
Общий кризис капиталистической системы вызревал
не только в ходе эволюции капиталистической экономи-
ки, но и в сложных социально-политических коллизиях,
в борьбе классов и партий. Именно в этой надстроечной
сфере формировались субъективные предпосылки кризи-
са капиталистического строя. Они выражались прежде
всего в росте организованности, сознательности, боеви-
тости рабочего класса — единственной силы, способной
возглавить революционную борьбу против капитализма
4 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 30, с. 102.
4
И довести её до конца. Количественный и качественный
рост будущей армии социалистической революции при-
водил к изменению соотношения классовых сил в поль-
зу противников капиталистической системы и способст-
вовал вызреванию ее кризиса. Уже, как писал Ленин,
«имеются налицо массы социалистического пролета-
риата» 5.
Пока господствующий класс является носителем об-
щественного прогресса, он достаточно силен, чтобы вес-
ти за собой основную массу народа. Когда же он, пусть
даже не полностью исчерпав свои творческие потенции,
становится препятствием к рациональной организации
общества, создаются условия для падения его влияния
на различные социальные слои, для кризиса доверия к
нему, и вместе с тем — кризиса его политики, идеоло-
гии, культуры.
Попытку охарактеризовать основные черты полити-
ческой стратегии и тактики, образа жизни, социальной
психологии, идеологии буржуазии Запада того периода,
когда складывались предпосылки общего кризиса капи-
тализма, и предпринимают авторы настоящего пособия.
В нем освещается процесс образования финансовой
олигархии, изменения структуры господствующего клас-
са, обострения — в связи с этим — межклассовых и
внутриклассовых противоречий, формирования реакци-
онных идеологических течений и соответствующей им
политической ориентации, а также теория и тактика
буржуазного реформизма. Авторы исходят из того, что
в нашей учебной литературе основательно освещены
процессы, в ходе которых вызревали объективные
предпосылки общего кризиса мировой капиталистиче-
ской системы, как и развитие рабочего движения6 —
главной субъективной предпосылки развертывания это-
го кризиса, но нет достаточно детального анализа по-
ложения, идеологии, стратегии и тактики господствую-
щих классов.
5 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 26, с.. 119.
6 См.: Международное рабочее движение. Вопросы истории и
теории. М., 1976, т. 1; М., 1978, т. 3; Кривогуз И. М. Второй Ин-
тернационал. 1889—1914. М., 1964; его же. Основные периоды и за-
кономерности международного рабочего движения до октября
г. М„ 1976; Новая история / Под ред. И. С. Галкина (ответств.
РеД ), Н. Е. Застенкера, В. М. Хвостова. М., 1960, т. III; Новая ис-
тория (второй период) / Под ред. Е. Е. Юровской, И. М. Кривогуза.
М., 1976.
http ://valhalla-club. сот/
5
Такое положение в известной мере отражает уровень
исследования этой проблематики в научной литературе.
Несмотря на существенные сдвиги, имевшие место в
1960—1980 гг., мы не располагаем обобщающими тру-
дами по истории буржуазии конца XIX — начала XX в.
В работах последних двух десятилетий рассмотрены
лишь некоторые аспекты политической стратегии и так-
тики буржуазии отдельных стран 7, деятельности неко-
торых буржуазных политиков 8. Авторы используют идеи
и материалы, содержащиеся в этих монографиях. Они
опираются, кроме того, на свои ранее опубликованные
работы9, а также на многочисленные исследования по
истории культуры конца XIX — начала XX в., выпол-
ненные сотрудниками и аспирантами кафедры новой и
новейшей истории Пермского государственного универ-
ситета 10.
Вокруг проблем, рассматриваемых в пособии, на
всем протяжении новейшей истории идет непрекращаю-
щаяся идеологическая борьба. Речь в конечном счете
идет о признании или отказе признать сам факт обще-
го кризиса капитализма и его назревание в начале
XX в. Уже в 20—30-х годах в мемуарах буржуазных
государственных деятелей и трудах некоторых истори-
7 См.: Белявская И. А. Буржуазный реформизм в США. М.,
1968; Бунин, И. А. Буржуазия в современном французском общест-
ве. М., 1978; Дилигенский Г. Г. Рабочий на капиталистическом
предприятии. М., 1968; Согрин В. В. Истоки современной буржуаз-
ной идеологии в США. М., 1975; Фурсенко А. А. Династия Рокфел-
леров. Л., 1968; Цфасман А. Б. Буржуазные партии и рабочее дви-
жение в Германии (1900—1914). Челябинск, 1975.
8 См.: Белявская И. А. Теодор Рузвельт и общественно-полити-
ческая жизнь США. М., 1978; Виноградов Ц. Б. Дэвид Ллойд
Джордж. М., 1970; Гершов 3. М. Вудро Вильсон. М., 1983; Приц-
кер Д. Е. Жорж Клемансо. М., 1983; Трухановский В. Г. Уинстон
Черчилль. М., 1968; Яковлев Н. Н. Преступившие грань. М., 1970.
9 Кертман Л. Н. География, история и культура Англии. М.,
1968 (2-е изд. М., 1979); его же. Рабочее движение и тактика
английской буржуазии.— Вопросы истории, 1957, № 1; Рах-
шмир П. Ю. Происхождение фашизма. М., 1981.
10 Основные результаты этих исследований см.: Рабочий класс
и элементы социалистической культуры в странах развитого капи-
тализма/Под ред. Л. Е. Кертмана. Пермь, 1975; статьи С. С. Де-
рендяева, Р. 3. Дорофеевой, Б. А. Нураловой, Н. В. Павловой,
Н. М. Рычковой, Н. И. Судзиловской, А. Я. Унгвицкой в сб.: Воп-
росы истории международного рабочего движения. Пермь, 1976,
вып. 13; Рабочий класс и идеологическая борьба в эпоху империа-
лизма. Пермь, 1978; Повышение роли рабочего класса капиталисти-
ческих стран в общественной жизни в эпоху империализма. Пермь,
1981.
6
ков звучала глубокая ностальгия по тем довоенным
временам, когда — как им теперь казалось — ничто не
угрожало господству буржуазии. «Мир накануне ката-
строфы был поистине великолепен..., — писал У. Чер-
чилль в 1923 г. — Европа превратилась в единый и
блестящий организм, способный получать в невообрази-
мых количествах щедроты, которые давали природа и
наука, и наслаждаться ими. Старый мир во время свое-
го заката был прекрасен» н. «Прекрасная эпоха» («1а
belle epoque») — так воспринимала предвоенные годы
западная буржуазия 20—30-х годов, подобно тому, как
европейская аристократия начала XIX в. смотрела на
эпоху, предшествовавшую Великой французской рево-
люции.
Некоторые западные историки, идеализируя пред-
военное время, трактовали его как эру либерализма и
социальной стабильности. Итальянский буржуазный
ученый Б. Кроче прославлял период с 1871 по 1914 г.
как «либеральную эпоху». Европейское общество в на-
чале века, по его утверждению, уверенно шло по пути
демократизации, преодолевая сопротивление традицион-
ной реакции11 12. В выдержавшей множество изданий
«Истории нашего времени» английский историк Дж.
Гуч главной чертой довоенной эпохи провозглашал
интернационализацию политической, экономической и
духовной жизни, успешное продвижение парламент-
ской демократии, растущее осознание всеми классами
социальной ответственности 13.
В современной буржуазной историографии просле-
живаются новые тенденции в подходе к истории Запа-
да на рубеже веков, порожденные как объективными
процессами (углубление общего кризиса капитализма),
так и накоплением новых исторических знаний и, в осо-
бенности усилившимся влиянием марксистско-ленин-
ской историографии на часть буржуазных историков.
«Этот период был золотым веком или прекрасной эпо-
хой только для узкой прослойки привилегированного
класса» 14, — писала в своем «Портрете мира накануне
войны» известная американская писательница и исто-
11 Churchille W. S. The World Crisis 1911—1917. L., 1923, p. 188.
12 Cm.: Croce B. Storia d’Europa nel secolo decimonono. Bari,
1965 (1-е изд. — 1932 г.), p. 240—241.
13 См.: Gooch G. P. History of Our Time. 1885—1914. L., 1948
(издавалась с изменениями c 1911 r.), p. 165—166.
14 Tuchman B. W. The Proud Tower. A Portrait of the World Be-
’°re the War: 1890—1914. N. Y-, 1966, p. XIII.
7
рик Б. Такман. По ее словам, представление об этом
времени как о периоде исключительной уверенности,
стабильности, безопасности и комфорта сложилось бла-
годаря усилиям людей, испытывавших по нему но-
стальгию.
Сегодняшние представления буржуазных историков
о той эпохе подытожены в капитальном международ-
ном издании «Прекрасная эпоха», подготовленном груп-
пой историков, экономистов, литературоведов, искус-
ствоведов из Италии, Франции, Англии. Традиционно-
му представлению о поре бездумных наслаждений
противопоставляется трезвый взгляд: «...беспокойство и
недовольство распространялось по всей Европе»; «...бы-
ла лишь видимость стабильности и долговечности»;
нельзя поддаваться внешнему впечатлению, основанно-
му на контрасте довоенной стабильности и межвоенной
анархии, поскольку заметные трещины появились в
стенах импозантного здания еще до 1914 года 15.
Развенчание «прекрасной эпохи» при всей его реа-
листической направленности, призвано служить утеше-
нием современному Западу: раз даже относительно спо-
койные времена насыщены неурядицами, то и сегодняш-
ние трудности не так страшны. Вместе с тем авторы
пытаются установить связь между эпохой, которую явно
иронически (и полемически) именуют «прекрасной», и
последующими событиями, т. е. по существу обраща-
ются к истокам кризисной ситуации периода войны и
последующих десятилетий. Более четко и прямо о «ев-
ропейском кризисе», который назревал с конца XIX в.
и полностью проявился после первой мировой войны,
пишет западногерманский праволиберальный историк
Г. Шульц 16. Однако под кризисом он понимает состоя-
ние капиталистического мира в 1919—1945 годах, и
«прекрасная эпоха» предстает благодаря этому как
предшественница лишь временных потрясений, а не за-
вершающего этапа истории капитализма — его общего
кризиса.
Вообще научное понятие общего кризиса капитализ-
ма не признается буржуазной историографией, и ха-
рактеристика периодически возникающих, но преходя-
щих кризисных ситуаций направлена против марксист-
15 См.: La belle Epoque. 1900—1914. Р., 1978, р. 259, 270, 260—
261.
16 См.: Schulz G. Aufstieg des Nationalsozialismus. Krise und
Revolution in Deutschland. Fr. a.m, — W- B. — Wien, 1975, S.249.
8
CKO-ленинской концепции общего кризиса капитализма.
Эта тенденция особенно четко прослеживается у за-
падногерманского историка консервативной ориентации
Э. Нольте, который рассматривает кризисы как движу-
щую силу западного общества 17.
Та же идеологическая направленность характерна
для распространенной на Западе теории «модерниза-
ции». Под модернизацией западные историки, экономи-
сты, социологи понимают переход от «традиционного
общества» к современным социально-экономическим и
политическим структурам. Научно-технические сдвиги,
классовая борьба, институционные изменения, развитие
культуры — все это растворяется в широкой до бессо-
держательности категории «модернизации».
Рассматривая с этой точки зрения «прекрасную
эпоху» американский либеральный историк Э. Таннен-
баум трактует ее как эпизод в процессе модернизации.
Несмотря на весьма критическое отношение к эпохе
1900—1914 гг., Танненбаум считает ее звеном в посту-
пательном развитии западного общества, исторически
преходящей кризисной ситуацией. Американский исто-
рик останавливается на многочисленных противоречиях
эпохи, социальных, экономических, политических, ду-
ховных, но в его интерпретации они выглядят не как
симптомы надвигающегося кризиса системы, а как
трудности роста, последствия беспрецедентного темпа
модернизации 18.
С этой трактовкой связан и подход к роли буржуа-
зии в целом и особенно ее монополистической верхуш-
ки в истории Запада до первой мировой войны и в раз-
вертывании самой войны. До 1914 г., полагает амери-
канский историк А. Майер, «индустриальный и финан-
совый капитализм не имел первостепенного значения
не только с экономической точки зрения..., но и с точ-
ки зрения класса, статуса и власти» финансовые и про-
мышленные корпорации «оставались подчиненным эле-
ментом в гражданском обществе»19. Таким образом,
даже представитель радикального направления амери-
канской историографии склонен вопреки фактам отвер-
17 Nolte Е. Was ist biirgerlich? und andere Artikel, Abhandlungen,
Auseinandersetzungen. Stuttgart, 1979, S. 157.
18 '.Tannenbaum E. R. 1900. The Generation before the Great
War. N. Y., 1976, p. 419, 3.
19 Mayer A. J. The Persistence of the Old Regime. Europe to the
Great War. N. Y., 1981, p. 47, 78.
9
i?afb вёдуЩук) роль финансовой олигархии В довоенном
капиталистическом мире.
Эта антиленинская концепция представляет собой
один из путей, при помощи которых буржуазные уче-
ные пытаются реабилитировать монополистический ка-
питал, снять с него ответственность за развязывание
мировой войны. Другой путь заключается в сосредото-
чении внимания не на социально-политическом облике
господствующего класса, его политической стратегии и
идеологии, а на предпринимательской функции буржуа-
зии, организационно-производственной стороне ее дея-
тельности20. Эта тенденция характерна прежде всего
для американской «школы истории бизнеса».
Одной из задач, которая стоит перед авторами, яв-
ляется разработка и систематизация конкретно-истори-
ческого материала, способствующего аргументирован-
ной критике изложенных выше концепций буржуазной
историографии. Вместе с тем в трудах буржуазных уче-
ных, особенно леволиберальной и радикальной ориен-
тации, содержится немало ценных, почерпнутых из ар-
хивов фактов, которые, разумеется, могут быть привле-
чены при исследовании проблем структуры господст-
вующего класса, его политической стратегии и тактики,
идеологии, социальной психологии 21.
Предлагаемое пособие ни в коей мере не может за-
менить существующую учебную литературу по второму
периоду новой истории (1870—1917), а задумано лишь
как дополнение к ней. Студентам рекомендуется
обращаться к данному пособию после ознакомления со
вторым периодом новой истории в рамках учебника.
Авторы надеются, что при таком использовании посо-
бия оно будет способствовать более глубокому усвое-
нию выработанной советской исторической наукой на
основе трудов основоположников марксизма-ленинизма
характеристики социально-экономических, политических
и идеологических процессов рубежа XIX—XX веков.
20 См.,- например: Chandler A. The Visible Hand. The managerial
Revolution in American Business. Cambridge (Mass.), 1977.
21 См.: Миллс P. Властвующая элита. M., 1959; Селигмен, Б.
Сильные мира сего. М., 1976; Baglioni G. L’ideologia della borghesia
industrial nell’Italia liberale. Torino, 1974; Landes D. S. L’Europe
technicienne. Ps 1975; Maier Ch S, Recasting Bourgeois Europe.
Princeton, 1975; Recht und Entwicklung der Grossunternehmen im
19. und friihen 20. Jahrhundert. Hrsg. Norbert Horn / Jiirgen Kocka.
Gottingen, 1979.
10
ГЛАВА ПЕРВАЯ
СДВИГИ В СТРУКТУРЕ
ГОСПОДСТВУЮЩЕГО КЛАССА
§ 1. Финансовая олигархия — главный враг
социального прогресса
В любом обществе, основанном на эксплуатации боль-
шинства привилегированным меньшинством, неизбежно
складывается социальная иерархия, на вершине которой
обосновывается немногочисленная замкнутая каста, об-
ладающая всей полнотой власти. Ни рабовладельческая
знать в Древнем Риме, ни придворная аристократия
времен абсолютизма не сформировались в процессе ста-
новления соответственно рабовладельческой и феодаль-
ной формаций. Потребовались века для того, чтобы из
господствующего класса выделилась элита, резко отли-
чавшаяся по имущественному положению, социальному
престижу, образу жизни не только от трудящихся клас-
сов, но и от основной массы рабовладельцев или дво-
рянства. В обоих случаях это произошло уже на той
стадии развития социальной системы, когда она вплот-
ную подошла к кризису своих экономических и поли-
тических институтов. Аналогичным образом элита ка-
питалистического общества сложилась лишь в конце
XIX — начале XX в., когда и капитализм оказался пе-
ред этим фатальным рубежом.
Конечно, буржуазия наиболее развитых стран при-
обрела положение господствующего класса, частично
разделяя его с обуржуазившимся дворянством, рань-
ше— в XVIII в. (Англия) и в первой половине XIX в.
(Франция, Германия). Но верхушку общества все еще
составляли старые аристократические семьи. В Герма-
нии, Англии, Италии и даже во Франции, где разрыв
с феодализмом проходил наиболее радикально, дворян-
ская приставка «де» к фамилии открывала доступ в
светские салоны и в коридоры власти; до конца XIX в.
даже крупный капиталист за редкими исключениями
не обладал ни таким богатством, ни таким влиянием,
чтобы занять ведущее положение в «свете» или приоб-
рести решающую роль в политике государства.
Положение резко изменилось на рубеже веков в ре-
зультате концентрации капитала и развития монопо-
лий. «Монополия, раз она сложилась и ворочает мил-
лиардами,— подчеркивал В. И. Ленин, — с абсолютной
11
неизбежностью пронизывает все стороны общественной
жизни, независимо от политического устройства...» Ч
А люди, создававшие монополистические фирмы и кон-
тролировавшие их, приобрели гигантскую власть преж-
де всего в пределах своей отрасли промышленности, а
затем и далеко за ее пределами.
Еще до первой мировой войны процесс монополиза-
ции зашел весьма далеко, в особенности в США и Гер-
мании. По данным на 1904 г., американские тресты кон-
тролировали 2/б промышленной продукции страны; при-
мерно таким же был удельный вес германских карте-
лей, которых в то время насчитывалось 385.
Господство монополий в отдельных отраслях было
еще более ощутимым. Уже в 80-х годах XIX в. рокфел-
леровская «Стандард ойл» держала под контролем поч-
ти 90% нефтеочистительных предприятий США, ей при-
надлежало 35 тыс. миль нефтепроводной сети из имев-
шихся 40 тыс. Сахарный трест как раз в те годы, когда
было принято антитрестовское законодательство, сосре-
доточил в своих руках 90% мощностей по очистке са-
хара. Дюпоны производили от 64 до 74% всей нацио-
нальной продукции важнейших взрывчатых средств,
100% бездымного пороха. 83,5% производства стали в
Германии приходилось на Союз магнатов Рура и Саа-
ра. По два гигантских предприятия доминировали в
электротехнической и химической промышленности Гер-
мании.
В этих отраслях были заняты сотни тысяч рабочих
и ощущение власти над гигантскими армиями труда
оказывало существенное воздействие на психологию мо-
нополистов, как и возможность по своей воле воздви-
гать гигантские предприятия и преобразовывать облик
целых регионов и условия жизни в них. В распоряже-
нии «большого бизнеса» были миллионы тружеников,
лишенных средств производства и вынужденных про-
давать свою рабочую силу.
К началу XX в. в Европе и Северной Америке ска-
зывались последствия своеобразного демографического
бума, возникшего не столько за счет роста рождаемо-
сти, сколько в результате снижения смертности благо-
даря достижениям медицины и определенным социаль-
ным завоеваниям трудящихся. Население Европы по
сравнению с 1800 г. увеличилось более чем вдвое, со- 1
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 355.
12.
еставив к 1900 г. 401 млн. Что касается Северной Аме-
рики, то этот континент, кроме того, привлекал милли-
онные массы иммигрантов и за тот же период насе-
ление здесь увеличилось более чем в 6 раз (106 млн.
человек).
Рост народонаселения сопровождался ускоренной
•урбанизацией. С 1880 по 1914 г. 60 млн. европейцев
переселились из деревень в города. В середине XIX в.
только Лондон и Париж имели население свыше мил-
лиона человек, а к 1900 г. насчитывалось уже 13 горо-
дов-миллионеров. Даже в аграрной Венгрии с 1900 по
1910 г. седьмая часть сельского населения перебралась
в города. Число жителей Будапешта за 1890—1910 гг.
увеличилось с 500 000 до 1 млн. Самым выразительным
примером может служить Чикаго, где в 1850 г. было
всего 30 тыс. жителей, в 1900 г. — 1,7 млн.
Приток сельского населения в города не только рас-
ширял резервную армию труда, но и создавал новые
массы потребителей, и монополии быстро приспособи-
лись к условиям массового спроса. Более того, они на-
учились манипулировать рынком, подчинять его инте-
ресам массового производства, которое обеспечивало
им невиданные ранее прибыли. Автомобильный король
Г. Форд был одним из первых капиталистов, осознав-
ших, что рабочий приносит выгоду своим эксплуатато-
рам и как потребитель. Между массовым производством
и массовым потреблением складывается тесная взаимо-
зависимость. Если первые модели автомобилей Форда
были доступны лишь весьма состоятельным людям, то
уже к 1908 г. он сумел изготовить модель «Т» стоимо-
стью в 850 долл., рассчитанную на массовый сбыт.
В 1913 г. в США было зарегистрировано свыше 1 млн.
автомобилей. Какое значение придавалось организации
рынка, можно судить по тому факту, что в 1910 г. в
США на рекламу тратилось около 4% национального
дохода. Развитие массового производства способствова-
ло рождению монополистических гигантов, закрепляло
их гегемонию, формировало стиль потребления, суще-
ственным образом влиявший на всю социальную жизнь
буржуазного общества. Предприниматель-монополист
приобретал власть над повседневной жизнью миллио-
нов людей, которые лишь в качестве потребителей име-
ли отношение к той отрасли промышленности, в которой
он господствовал.
13
Эта власть усиливалась по мере того, как росло бо-
гатство монополий, - расширялась сфера их действия,
захватывая все новые и новые отрасли, и особенно по
мере сплочения монополистической верхушки общества
в замкнутую касту, члены которой несмотря на конку-
рентные отношения, были связаны тысячами нитей —
деловых, политических, родственных, а главное, ощу-
щением своей принадлежности к избранному кругу вер-
шителей судеб человечества.
Выработке кастовой психологии способствовали, в ча-
стности, широко вошедшие в практику европейских ка-
питалистов картельные соглашения. Картели, как из-
вестно, не относятся к числу наиболее развитых форм
монополистических объединений, поскольку они не за-
трагивают непосредственно сферу производства. Но
именно они связывали хозяев крупнейших фирм общей
заинтересованностью в установлении монопольных цен,
делали их участниками сговора против потребителей и
против менее значительных, некартелированных фирм.
В том же направлении действовала и система, при
которой видные представители делового мира занима-
ли директорские посты в десятках фирм, превращая
таким образом большой бизнес в крепко спаянную кли-
ку. Но решающую роль в формировании господствую-
щей касты сыграло соединение двух ранее разобщенных
сфер концентрации и приложения капиталов — торгово-
промышленной и банковской деятельности. Именно в
результате этого процесса сложился финансовый капи-
тал — «банковый капитал монополистически-немногих
крупнейших банков, слившийся с капиталом монополи-
стических союзов промышленников»2. Крайне узкий
круг лиц и семейств, контролировавших этот капитал,
и составил финансовую олигархию — элиту буржуазно-
го общества XX века.
Слияние банков и промышленности диктовалось
реальными потребностями индустриального развития,
особенно когда дело касалось наиболее современных
отраслей, нуждавшихся в огромных инвестициях. Гер-
манский пример наглядно подтверждает это. В унию с
банками прежде всего вступают электротехнические ги-
ганты: концерн Сименса — с Немецким банком (ка-
питал 200 млн. марок), в руководстве которого состоял
двоюродный брат главы концерна Г. Фон Сименс, а
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 386.
14
компания АЭГ Э. Ратенау — с Берлинским торговым
обществом (капитал 110 млн. марок).
Складываются грандиозные банковско-промышлен-
ные империи, могущественные династии стальных, неф-
тяных, пушечных, газетных и прочих королей. В США
говорили о «60 семействах», сосредоточивших в своих
руках контроль над экономической жизнью страны. При
этом в конце XIX в. выделяли «большую тройку»: Рок-
феллер (нефть), Морган (финансы), Карнеги (сталь).
Но уже в начале XX столетия, после того как Карнеги
уступил Моргану свою империю за весьма круглую
сумму в 500 млн. долл., мощь большого бизнеса в гла-
зах американцев стала олицетворять «большая двой-
ка». Символом финансового могущества во Франции
были «200 семейств», крупнейшие вкладчики Француз-
ского банка. Фактически же состав финансовой олигар-
хии был еще уже: 150 лиц, связанных между собой ди-
настическими и деловыми узами, занимали более
1900 постов в администрации крупнейших корпораций.
В первом десятилетии XX в. 174 лидера американ-
ского делового мира сконцентрировали в своих руках
2720 директорских мест в ведущих корпорациях стра-
ны. В 1913/14 г. директорам германских банков при-
надлежало 20% мест в наблюдательных советах про-
мышленных предприятий. Только Немецкий банк был
представлен в 186 компаниях, а его ведущие директоры
занимали до 44 мест в наблюдательных советах. Ре-
кордсменом по этой части считался кёльнский банкир
Л. Хаген. Но в советах крупнейших банков можно бы-
ло встретить В. Сименса, Э. Ратенау, А. Тиссена и дру-
гих промышленных магнатов. Нетрудно представить,
какие это создавало великолепные возможности для
того, чтобы протолкнуть какой-то один проект и при-
тормозить другой, оперативно получить необходимую
информацию, предпринять согласованные действия. Бла-
годаря такому клубку связей неизмеримо возрастала
мощь каждого члена олигархической системы и сово-
купная мощь системы в целом. Финансовая олигархия
становится влиятельнейшим фактором национальной
жизни отдельных государств и капиталистического ми-
ра как такового. Подлинная власть, писал В. Ратенау,
который-был не только одним из ведущих германских
монополистов, но и незаурядным политическим мысли-
телем, теперь уже перешла из рук восседающих на тро-
нах монархов к иным королям: «Вандербильт, Рокфел-
15
лер, Карнеги, Крупп являются королями и судьбой на-
шего времени. Никакой Ксеркс или Аттила... не облада-
ли такой эффективной мощью» 3.
Действительно, доходы Круппа, например, превосхо-
дили доходы кайзера. Владения пушечного короля на-
поминали государство в государстве. Вот как описывает
королевство Фрица Круппа американский журналист
У. Манчестер: «Кроме огромных производственных объ-
ектов прерогативы магната распространялись на дома
и бараки, в которых проживали 43 тысячи его васса-
лов. Среди руководителей сотни департаментов, над ко-
торыми стояли Фриц и его штаб, были начальники отде-
лов, ведавшие системой образования, полицейскими си-
лами, пожарными бригадами и системой связи, обслу-
живаемой 196 телефонными станциями и двадцатью
телеграфными отделениями и подключенной к импер-
ской сети. Сверх того, для Эссена Фриц был и мясни-
ком, и булочником, и торговцем подсвечниками. Он
владел девяносто двумя бакалейными лавками, бойней,
мельницей, двумя гостиницами, четырьмя текстильными
фабриками, фабриками обуви, часовым заводом, ме-
бельной фабрикой и заводом по производству искусст-
венного льда и даже школой ведения домашнего хо*
зяйства, где молодые жены крупповцев могли научить-
ся тому, как сделать счастливыми своих мужей»4.
Империи Моргана и Рокфеллера контролировали
активы на несколько миллиардов долларов. 6 крупней-
ших германских корпораций распоряжались капитала-
ми в диапазоне от 150 до 200 млн. марок. Капиталы
компаний быстро росли. На каждое из 100 крупнейших
германских предприятий в 1887 г. приходилось 9,4 млн.
марок капитала, а в 1907 г. — 26,8 млн. В том же
1887 году к сотне лидеров можно было принадлежать
располагая капиталом в 3,8 млн. марок, а в 1907 г. —
уже 10 млн. Первым трестом-миллиардером стал мор-
гановский «Юнайтед стейтс стил». На его предприя-
тиях была занята почти четверть миллиона рабочих.
В психологии миллиардеров и миллионеров, обла-
давших такими богатствами и такой властью над людь-
ми, причудливо переплетались крайний индивидуализм,
доходящий до эгоцентризма, и корпоративное, кастовое
чувство общности с себе подобными. «Он может, дол-
3 Rathenau W. Briefe. Dresden, 1926, Bd. 1, S. 44.
4 Манчестер У. Оружие Круппа. М.. 1971, с. 162.
16
жен и будет властвовать один... — передает Теодор
Драйзер чувства своего героя, безжалостного и цинич-
ного монополиста Фрэнка Каупервуда. — Люди долж-
ны вращаться вокруг него, как планеты вокруг солн-
ца». «Мои желания — прежде всего» — было девизом
Каупервуда»5. Драйзеру удалось уловить главную ти-
пическую черту системы ценностей, присущую в той
или иной мере всем людям большого бизнеса, независи-
мо от индивидуальных качеств характера или особенно-
стей национальной психологии.
Многочисленные исследователи большого бизнеса
признают, что воля к власти, стремление к успеху яв-
ляются побудительными мотивами для капиталистов.
Но в отличие от прошлого, когда капиталисты удовле-
творялись властью в своей узкой конкретной сфере
деятельности, для финансовой олигархии характерна
неутолимая жажда к полновластию. Это не только
стремление быть «хозяином в доме», т. е. на собствен-
ном предприятии. Речь шла о более широких притяза-
ниях. У финансовой олигархии иные критерии власти:
она измеряется не только размерами состояния, коли-
чеством непосредственно зависимых от нее людей, но
и степенью влияния на экономическую и политическую
жизнь страны. В конце концов Г. Стиннес придет к
формуле: «Хозяйство — это я».
Воля к власти, постоянное стремление ее удержать
и расширить часто подавляют или оттесняют на второй
план обычные человеческие чувства, уродуют личность
монополистического магната, доходят порой до маниа-
кального масштаба. Так было с Г. Стиннесом, который
совсем не находил времени для собственной семьи.
В. Ратенау характеризовал его как человека, полно-
стью поглощенного своим делом, стоящего по другую
сторону от всего духовного. О французском банкире,
директоре Лионского кредита А. Жермэне говорили, что
от него прямо-таки исходила воля к власти в сочетании
с сухостью и жестокостью. Его сын, видимо, имея в ви-
ду отца, писал, что «в каждом крупном буржуа есть
упорство и жестокость».
При отсутствии таких свойств нечего было делать
в «джунглях» большого бизнеса. В прежние времена
конкурентная борьба тоже была достаточно острой, но
5 Драйзер Т. Титан.— Собр. соч. В 12-ти т. М., 1952, т. 4,
с. 30—31, 12.
17
Она не требовала уничтожения конкурента. Монополи-
зация же означала, что борьба должна доводиться до
логического завершения, т. е. либо устранения, либо под-
чинения какой-то из соперничающих сторон, иначе по-
бедитель не приобретает монопольного положения. «Бо-
ливару не выдержать двоих» — эти слова Акулы Додсо-
на из знаменитого рассказа ОТенри в лапидарной фор-
ме отразили жестокие правила игры в деловом мире.
Если такая безжалостная борьба за деньги, влияние,
власть стала нормой в отношениях внутри касты, то
по отношению к низшим слоям буржуазии, а тем бо-
лее к массам трудового населения и вовсе отрицались
какие-либо гуманные принципы. Презрение к массам,
взгляд на них лишь как на объект эксплуатации, без-
личностный, «статистический» подход к ним характерен
для всех национальных разновидностей большого биз-
неса. Ведь к концу рассматриваемого периода рабочий
класс составлял около 350 млн. человек, если иметь в
виду не только самодеятельное население, а класс в
целом. Но подавляющее большинство рабочих было со-
средоточено в странах развитого капитализма, и в Ев-
ропе они составляли свыше 30%, а в некоторых стра-
нах — абсолютное большинство населения. В Англии
такое положение сложилось уже в конце XIX в., в Гер-
мании, Бельгии, Голландии — в начале XX в.
В Англии накануне первой мировой войны одного
только самодеятельного промышленного пролетариата
было свыше 13 млн. человек, в Германии—11 млн.
В США, Франции, Италии и других странах рабочий
класс в целом, и тем более промышленный пролетариат,
еще не превзошел количественно другие классы обще-
ства, но уже насчитывал соответственно 7 млн., 3,7 млн.,
3 млн. Вместе с членами семей это была достаточно
значительная масса населения, а если учесть еще сель-
скохозяйственных рабочих с их, как правило, многочис-
ленными семьями, а также наемных работников в сфере
обслуживания и торговли, то удельный вес рабочего
класса в социальной структуре общества окажется еще
более внушительным.
Для того чтобы по достоинству оценить значение
этих данных, необходимо учитывать не только удель-
ный вес рабочего класса в составе населения в опре-
деленный момент (например, в 1900 г. или в 1914 г.),
но и тенденцию к росту этого важного показателя.
Именно высокий темп роста рядов рабочего класса вы-
18
двигал так называемый рабочий вопрос на первое мес-
то среди множества проблем, трудностей, опасностей,
с которыми сталкивались верхи буржуазного общества.
Даже самый невежественный в социальных науках и
консервативно мыслящий буржуа не мог не понимать,
что эксплуатировать и держать в узде быстрорастущую
массу людей, не имеющих иных источников дохода,
кроме заработной платы, сосредоточенных к тому же
в самых важных жизненных центрах, становится и бу-
дет далее становиться все труднее и труднее.
Конечно, сила и влияние рабочего класса на разви-
тие общества определяются не только количеством
пролетариата в целом или количеством фабрично-за-
водских рабочих. Отмечая их авангардную роль, Ленин
подчеркивал: «Бесспорно, конечно, что революционное
движение пролетариата зависит и от числа этих рабо-
чих, и от концентрации их, и от степени их разви-
тия...»6 Пока рабочий класс составлял ничтожное
меньшинство той или иной нации, господствующие клас-
сы могли либо игнорировать его протест, либо подав-
лять вспышки его возмущения военной силой, как это
было, например, во времена луддитского движения в
Англии, лионских восстаний во Франции, восстания си-
лезских ткачей в Германии.
Теперь же положение коренным образом изменилось
и продолжало меняться, и презрение к этой безымянной
массе эксплуатируемых людей начало переплетаться в
сознании «верхушки общества» со страхом перед ней.
На почве этого психологического сплава презрения,
страха, ненависти произрастали различные варианты
культа насилия, «права сильного», вплоть до прослав-
ления жестокости и садизма. Удержать под контролем
эту массу, не выпустить из своих пока еще достаточно
сильных рук штурвал общественной эволюции, отстоять
свое «право» на руководство обществом и на свои при-
вилегии— такова была объективная задача, стоявшая
перед новой элитой, ее уже начали именно в таком
Духе осмысливать идеологи финансовой олигархии, и
элементы такого осмысления — на уровне обыденного
сознания — становились важным элементом психологии
ее рядовых представителей.
На самой низшей ступени мировой социальной
иерархии находилось трудящееся население колониаль-
6 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 328—329.
19
ных стран, которое составляло большинство человече-
ства и приносило финансовой олигархии немалую долю
ее доходов. Так бесконечно далеко было от парижских
и лондонских салонов до китайских кули или индий-
ских «неприкасаемых», что власть над необъятной ко-
лониальной периферией воспринималась монополисти-
ческой верхушкой как нечто само собой разумеющееся,
данное богами, расой, историей. Здесь жестокость и
властолюбие элиты ничем не ограничивалось, и расизм,
шовинизм германского, англосаксонского, французского
образца стали неотъемлемым элементом идеологии вер-
хов общества.
В этой среде запоем читали таких расистских идео-
логов, как де Лапуж, граф Гобино, X. С. Чемберлен.
О характере их идей можно судить хотя бы по сле-
дующим фактам. Впоследствии гитлеровцы открыли в
Страсбурге музей памяти французского графа, доказы-
вавшего право на господство арийской расы. Чтили
Гобино и американские расисты. Англичанин X. С. Чем-
берлен подлинную родину нашел в Германии и неза-
долго до смерти успел дать свое благословение нацист-
скому фюреру.
Вместе с тем борьба за колонии, до предела обо-
стрившаяся на рубеже веков, углубляла противоречия
между империалистическими державами, усиливая в их
правящих кругах национализм, ненависть и презрение к
людям других наций. Вообще национализм изначально
коренился в сознаниии буржуазии, так как свои инте-
ресы она реализует в непрерывной борьбе на внутрен-
них и внешних рынках. Но в борьбе против феодаль-
ных порядков буржуазный национализм играл позитив-
ную роль. Для эпохи 1789—1871 гг., как отмечал
В. И. Ленин, были характерны могучие, захватывающие
миллионы, буржуазно-прогрессивные движения. Бур-
жуазный национализм выполнял тогда прогрессивную
миссию, расправляясь с феодальным и чужеземным
гнетом 7.
Но в эпоху империализма под воздействием финан-
совой олигархии он превратился в существенный эле-
мент «реакции по всей линии», как и космополитиче-
ские тенденции, порожденные стремлением сообща ду-
шить революционное движение в метрополиях и нацио-
7 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 100—101.
20
нально-освободительную борьбу колониальных на-
родов.
Авторитарные и элитарные притязания финансовой
олигархии как внутри своих стран, так и на мировой
арене зиждились на идеологии, ядром которой был
вульгарный социал-дарвинизм. Его глашатаем в США
стал социолог из Йельского университета У. Г. Сам-
нер, который прославлял американского бизнесмена как
главную силу общественного прогресса. «Миллионе-
ры, — утверждал Самнер, — продукт естественного от-
бора, действующего внутри человеческого общества,
чтобы выявить тех, кто лучше всего соответствует тре-
бованиям определенного дела... Они получают высокую
плату и живут в роскоши, но это выгодно для общества
в целом» 8 *. Что же касается неудачников, бедняков, то
им остается только пенять на самих себя; поклонники
социал-дарвинизма рассматривали их как тормоз на
пути прогресса, объясняя бедность ленью и пороками
самих неимущих.
Если Самнер пытался «научно» аргументировать со-
циал-дарвинистские положения, то корифеи большого
бизнеса считали их чем-то само собой разумеющимся.
«Рост крупной фирмы, — говорил Д. Рокфеллер, высту-
пая с проповедью в вечерней церковной школе, — это
выживание наиболее приспособленного... Роза, которую
называют красой Америки, может быть выращена и
достичь блеска и красоты, радующих взор, лишь ценой
принесения в жертву маленьких почек, растущих вокруг
нее. И это вовсе не плохая сторона деловой жизни.
Это лишь осуществление закона природы, божествен-
ного закона» э.
В домонополистический период социал-дарвинизм
служил обоснованием для свободной конкуренции, а с
переходом к империализму он становится поставщи-
ком аргументов в пользу всевластия монополий. Со-
циал-дарвинизм, писал леволиберальный западногерман-
ский историк Г. У. Велер, «оправдывал предпринима-
тельский абсолютизм на производстве и решительное
отклонение всякой социальной политики как гумани-
стической химеры, совершенно бессильной перед лицом
8 Rossiter С. Conservatism in America. N. Y., 1955, p. 139.
• Цит. по: Дементьев И. П. Идейная борьба в США по вопро-
сам экспансии. М., 1973, с. 16.
21
железного закона природы»10 11. Примером усиленного
культивирования социал-дарвинизма в Германии может
служить проведение в 1900 г. под патронатом Ф. Круп-
па конкурса на лучшее сочинение по теме «Чему нас
учат принципы социал-дарвинизма применительно к
внутриполитическому развитию и законам государства».
Первую премию на конкурсе получило эссе В. Шаль-
майера, в котором правовые и моральные аспекты рас-
сматривались с точки зрения борьбы за выживание, а
главная мысль сводилась к тому, что всякое сохранение
слабых, неполноценных людей ведет к всеобщей дегене-
рации. К этой категории в условиях колониальной ли-
хорадки относили прежде всего народы Азии и Аф-
рики.
В результате социал-дарвинистской вульгаризации
общественного развития «выживание наиболее приспо-
собленных» стало трактоваться как отбор более «пол-
ноценных» в расовом отношении, а «борьба за суще-
ствование» прямо отождествлялась с войной.
Научную несостоятельность социал-дарвинизма убе-
дительно раскрыл Ф. Энгельс: «Все учение Дарвина о
борьбе за существование является просто-напросто пе-
ренесением из общества в область живой природы уче-
ния Гоббса о bellum omnium contra omnes и учения
буржуазных экономистов о конкуренции, наряду с маль-
тусовской теорией народонаселения. Проделав этот фо-
кус ...опять переносят эти же самые теории из органи-
ческой природы в историю и затем утверждают, будто
доказано, что они имеют силу вечных законов челове-
ческого общества» п.
Социал-дарвинистские взгляды прочно спаяны с
элитизмом. Социальное неравенство воспринималось
финансовой олигархией как нечто совершенно естест-
венное. «Не может быть утверждения более нелепого и
вредного для человечества, как то, что все люди рав-
ны» 12, — уже в самом начале своего жизнеописания
провозглашал Г. Форд. Более того, неравенство истол-
ковывалось как первопричина прогресса, поскольку с
точки зрения большого бизнеса лишь жажда наживы и
стремление к власти стимулируют развитие цивилиза-
ции. «Социальное равенство, — утверждал французский
магнат А. Шнейдер, — станет равенством нищих». Столь
10 Deutschland in dor Wcltpolitik dos 19, und 20. Jahrhunders.
Dusseldorf, 1973, S. 190.
11 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 34, с. 134—137.
12 Форд Г. Моя жизнь и мои достижения. М., 1925, с. 4.
22
Жё категоричен и Карнеги: нужно выбирать между
«большим разрывом в доходах» и «всеобщей нуждой».
Отстаивая «право» сильных и «лучших» на руковод-
ство массами и «обязанность» масс подчиняться воле
избранных, идеологи финансовой олигархии уже в то
время заложили основы современных теорий «элиты»
и «массового общества». С ненавистью и страхом кон-
статируя наступление «века масс», они изыскивали ар-
гументы в пользу сильной власти и против демокра-
тии. Потребность в таких аргументах и соответствую-
щих им практических мерах нарастала по мере того,
как росла организованность и политическая зрелость
рабочего класса, его способность использовать буржуаз-
но-демократические порядки и институты для укрепле-
ния своих позиций. Именно этот процесс ускоренным
темпом проходил в конце XIX и особенно в начале
XX в., как и рост революционного направления в ра-
бочем движении.
Самое общее представление об уровне организован-
ности рабочего класса дает профсоюзная статистика,
так как профсоюзы представляют собой самые массо-
вые организации пролетариата. Членство в профсоюзе
является первичной формой включения пролетария в
классовое объединение, не требующей от него ни чет-
кой политической ориентации, ни приверженности к ка-
кой-либо идеологической доктрине, но все же предпо-
лагающей осознание себя членом определенной общно-
сти, пусть еще не класса в целом, но хотя бы рабочего
коллектива своего завода, либо данной профессии, ли-
бо отрасли промышленности. По состоянию на 1914 г.
профсоюзы всех стран насчитывали в своих рядах
13,2 млн. человек13. Цифра эта по тем временам ог-
ромна. Ни одно движение не обладало столь массовым
составом, и уже одно только существование профсоюз-
ного движения поднимало престиж рабочего класса в
обществе, его влияние на решение актуальных социаль-
но-экономических проблем. Особенно это относится к
таким странам, как Англия, где профсоюзы насчитыва-
ли 4,2 млн. членов, США (2,7 млн.), Германия
(2,3 млн.), Франция (1 млн.), Италия (980 тыс.).
Несмотря на то что немалая часть профсоюзов не-
посредственно в классовой борьбе, по существу, не уча-
ствовала, ограничиваясь функциями касс взаимопомо-
М Щбб* * У' 3- Очерки мирового профсоюзного движения.
23
Щй, все союзы были классовыми организациями, и В
этом заключалась постоянная потенциальная угроза для
господствующего класса. Но, разумеется, особую его
ненависть и нередко раздававшиеся вопли о «тирании
профсоюзов» вызывали те союзы, которые видели свою
главную задачу в борьбе с предпринимателями, даже
если эта борьба под влиянием соглашательского руко-
водства приобретала форму торга из-за уровня зарпла-
ты, количества рабочих часов, условий труда и т. д.
Все-таки в тех отраслях, где сложились сильные проф-
союзные организации, предприниматели уже не чувст-
вовали себя полновластными хозяевами на своих пред-
приятиях и все менее реальной становилась их носталь-
гическая мечта об «открытом цехе», т. е. о той системе
отношений между трудом и капиталом, которая суще-
ствовала почти до начала XX в. (за исключением Анг-
лии, где уже в середине XIX в. тред-юнионы обладали
значительным влиянием).
Завоевав в конце XIX — начале XX в. целый комп-
лекс профсоюзных прав и свобод, вынудив господст-
вующие классы полностью легализовать профсоюзы,
эти массовые организации стали неотъемлемым элемен-
том структуры общественных отношений. Точно так же
в повседневную практику отношений между трудом и
капиталом, можно даже сказать, в быт буржуазного
общества вошла стачка как прямое столкновение про-
летариата и буржуазии. В самом деле, за последние 6 лет
перед первой мировой войной в Европе и США произо-
шло 73,5 тыс. стачек, в которых участвовало 19 млн.
рабочих. В эти годы количество стачек в Англии коле-
балось от 400 до 1500, в США — от 2 тыс. до 3,5 тыс.,
во Франции — от 800 до 1500, в Италии — от 900 до
1,7 тыс. 14
Среди этих открытых классовых столкновений бы-
ли и мелкие по продолжительности и количеству уча-
стников стачки, и крупные, охватывающие целые отра-
сли промышленности и продолжавшиеся недели и даже
месяцы (шахтеры Рура — 250 тыс. человек, США —
около 180 тыс., а Англия — почти миллион). Послед-
ние имели, конечно, большое значение, привлекая вни-
мание всей страны и к тому же вызывая мощное дви-
жение солидарности в национальном и международном
14 См.: Международное рабочее движение. Вопросы истории и
теории. М., 1978, т. 3, с. 368—369 (далее — Международное рабо-
чее движение, т. 3...).
24
масштабе. Но и мелкие стачки, происходившие почти
непрерывно, создавали постоянную напряженность в
отношениях между трудом и капиталом. Именно мас-
совое движение пролетариата было главной силой,рас-
шатывающей устои буржуазного общества и воспиты-
вающей в рабочем классе качества, необходимые для
успешной борьбы, — стойкость, готовность к жертвам,
солидарность, коллективизм.
В общественно-политической жизни капиталистиче-
ского общества прочное место заняло социалистическое
движение рабочего класса, его партии, парламентские
фракции, массовая социалистическая пресса, наконец,
международные социалистические конгрессы, проводи-
мые Вторым Интернационалом. В рабочих и социали-
стических партиях, по данным на 1914 г., состояло
4,2 млн. человек, за них голосовало на последних пред-
военных выборах 10,5 млн. избирателей. 646 их пред-
ставителей обладали парламентскими мандатами15.
Мощные социалистические фракции имелись, в частно-
сти, в германском рейхстаге (111 депутатов) и фран-
цузской палате депутатов (103 социалиста). Это озна-
чало, что соотношение сил между буржуазией и проле-
тариатом резко изменилось в пользу рабочего класса,
хотя буржуазия, конечно, полностью сохраняла господ-
ствующие политические позиции.
Помимо абсолютных цифр, характеризующих пози-
ции рабочего класса накануне войны, необходимо при-
нимать в расчет тенденцию их развития, которая осо-
бенно ярко свидетельствовала о неодолимом приближе-
нии общего кризиса капитализма. За несколько пред-
военных лет (с 1908 по 1914 г.) количество избирате-
лей, голосовавших за социалистов, возросло почти на
50%, количество депутатов-социалистов — на 58% 16.
Аналогичная тенденция четко прослеживается и в проф-
союзном движении.
Все это резко повышало возможность влияния рабо-
чего класса на все стороны жизни буржуазного обще-
ства и вместе с тем создавало благоприятные условия
для борьбы против этого социального строя вплоть до
его замены более высокими, социалистическими осно-
вами жизни общества. Усилению позиций рабочего клас-
са способствовало также развитие международного со-
J5 См.: Международное рабочее движение, т. 3, с. 371.
См.: Кривогуз И. М. Второй Интернационал, с. 353—354.
25
трудничества на всех уровнях — от создания профсоюз-
ных центров по профессиям и отраслям промышленно-
сти, международных кооперативных, женских, молодеж-
ных организаций до деятельности Международного
социалистического бюро и разработки единой стратегии
на конгрессах II Интернационала. Жизнь демонстриро-
вала способность масс к организации не только в на-
циональном, но и в международном масштабе, и в этих
условиях ограничиваться повторением старых элитар-
ных концепций не было смысла.
Теории, противопоставляющие элиту толпе, имеют,
разумеется, древнее происхождение, но в период, когда
формировалась новая элита в лице финансовой олигар-
хии, когда резко возросла политическая активность
масс, они обрели качественно новые признаки, прежде
всего воинствующий антигуманизм. Реакционной вер-
хушке общества необходимо было тогда — как и в на-
ше время — обосновать свое «право» на руководство
массой народа. Глубокого презрения к массам — «тол-
пе» — исполнены произведения французского социал-
психолога Г. Лебона. «Цивилизации создавались и обе-
регались маленькой горсткой интеллектуальной аристо-
кратии, никогда толпой, — писал он. — Сила толпы на-
правлена лишь к разрушению». Толпа руководствует-
ся бессознательным инстинктом. Она способна воспри-
нимать лишь упрощенные до предела идеи. Чтобы ув-
лечь толпу, нужно обращаться не к ее разуму, которого
нет, а к ее воображению. Она топчет слабых и прекло-
няется перед сильными: «Тип героя, дорогого сердцу
толпы, всегда будет напоминать Цезаря, шлем которого
прельщает толпу, власть внушает ей уважение, меч за-
ставляет бояться» 17.. Не случайно эссе Лебона зачиты-
вались Муссолини и Гитлер. «Стадному инстинкту» че-
ловека были посвящены работы английских социологов
и психологов У. Троттера, У. Макдугалла, Г. Уоллеса.
Главная идея итальянского социолога, ученика М. Ве-
бера Р. Михельса заключалась в том, что не следует
бояться создания массовых партий — буржуазных и да-
же рабочих. Массы все равно не получат власти — та-
кова уж закономерность развития партий. «Партия, —
утверждал он, — это олигархия, порождающая господ-
ство избранных над избирающими, делегатов над де-
легирующими. Кто говорит организация, тот говорит
17 Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1896, с. J57, 19Q.
26
олигархия». Сам по себе массовый характер партии, по
мнению Михельса, влечет ее на этот путь: «По мере
того как размеры организации растут, борьба за вели-
кие принципы становится невозможной» 18. В силу своей
объективной незрелости масса не способна решать
сложные социальные задачи. Вообще человек по своей
природе предназначен для того, чтобы им управляли,
а когда люди объединяются в группу, потребность в ли-
дере возрастает еще больше. Пессимистически оцени-
вая перспективы демократии, Михельс тем самым вну-
шал взгляд о фатальной неизбежности олигархического
правления.
Главным образом на элите сосредоточено внимание
итальянского социолога В. Парето, возведенного впо-
следствии Муссолини в ранг сенатора. Элита, говорит
он, используя заимствованные у Макиавелли образы,
распадается на два типа: лисиц и львов, в процессе
борьбы сменяющих друг друга. Из трудов Парето яв-
ствовало, что в первые десятилетия XX в. как раз на-
зрела необходимость свержения слабых лисиц, делаю-
щих ставку на хитрость и маневрирование, могучими
львами, предпочитающими идти напролом. Если лисиц
сковывает все разъедающий скепсис, то львы преис-
полнены веры и решимости — качеств, необходимых, на
взгляд Парето, для спасения существующих порядков.
Для Парето борьба элит — ось социальной истории.
Что же касается массы, низов, то итальянский социо-
лог относится к ним с явным пренебрежением: «...низ-
шие классы сами по себе безоружны, они неспособны
к правлению». Если же каким-то образом установится
их господство, то это «всегда закончится не чем иным,
как бедствием» 19.
Верхи буржуазии, отказываясь от гуманистического
и демократического наследия великих мыслителей
XVII—XVIII вв., чутко прислушивались к голосам этих
идеологов, поддерживали их морально и материально,
способствовали их превращению во «властителей дум»
буржуазной молодежи. Если Лебон, Троттер, Михельс,
Парето писали главным образом для узкого круга «вы-
соколобых» и читались преимущественно в кругах реак-
ционных государственных деятелей, высших чиновни-
ков, университетских профессоров, то были и такие
философы, которые находили дорогу к широким слоям
’’ Michels R. Political Parties. N. Y., 1959, p. 401, 366.
Italian Fascism from Pareto to Gentile. L„ 1973, p. 38.
27
читателей. Именно они наиболее прямо, непосредствен-
но и доходчиво по форме выражали систему ценностей
финансовой олигархии, систематизировали ее, придава-
ли ей облик более или менее наукообразной философ-
ской концепции. Порожденные обыденным сознанием
новой элиты, эти концепции возвращались к ней в виде
философской системы либо эстетической доктрины и в
свою очередь способствовали закреплению и развитию
элитарного сознания, культа силы, презрения к массам,
наконец, волюнтаристского иррационализма.
Для этого потребовалась переоценка ценностей —
приспособление буржуазной идеологии к социальной
психологии новой элиты. Более всего преуспел в этом
германский философ Фридрих Ницше, в проповеди ко-
торого обычно звучали все перечисленные выше элемен-
ты и сверх того расизм, презрение к гуманистическим
идеалам и ценностям, которым некогда поклонялась
молодая буржуазия Запада. По убеждению Ницше,
традиционные ценности — добро, справедливость, гуман-
ность — годятся лишь для толпы, для рабов, а расе
господ, особенно ее верхушке — «сверхчеловекам», доз-
волено все. Отказываясь от культа разума, склоняясь к
мистике «расы и крови» Ницше выражал своим твор-
чеством кризис буржуазного сознания, его неспособ-
ность реалистически оценить существующее соотноше-
ние классовых сил и выработать разумную с точки
зрения интересов финансовой олигархии политическую
линию. Объективное значение 'ницшеанства глубоко
вскрыл ученый из ГДР В. Хайзе. «Пример Ницше,—
отмечает он, — показывает, что философское сознание
кризиса отражает, во-первых, существующие и постоян-
но усиливающиеся элементы общего кризиса капита-
лизма еще до его наступления и предвосхищает этот
кризис в ожидании будущих катастроф и потрясений,
которые угрожают буржуазному обществу,, кажущемуся
еще стабильным» 20.
Проповедь иррационализма, импонировавшая склон-
ным к волюнтаристским решениям монополистам, содер-
жится и в философском течении, связанном с именем
французского философа А. Бергсона, которого в начале
XX в. титуловали «князем современной философии».
С Ницше Бергсона роднило то обстоятельство, что его
произведения написаны в увлекательной литературной
20 Хайзе В. В плену иллюзий. М., 1968, с. 188.
28
форме. Бергсон отдает приоритет интуиции перед интел-
лектом, так как, по его мнению, только благодаря ей
можно проникать непосредственно в сущность вещей,
минуя явления, в которых сущность выражается. При-
чем наряду с интуицией, опирающейся на научные зна-
ния, Бергсон признает и мистическую интуицию. Эф-
фект бсргсоновского антиинтеллектуализма был тем
разительнее, что его проповедовал один иЗ самых ра-
финированных интеллектуалов эпохи. Возможности ин-
теллекта, по Бергсону, ограничены в основном позна-
нием неодушевленной материи, а жизнь, вообще все
живое познается посредством интуиции. Если свойства-
ми интеллекта являются умозрительность, пассивность,
то интуиция ассоциировалась с активностью, действи-
ем. «В целом бергсонизм, — пишет советский ученый
В. Н. Кузнецов, — способствовал усилению в искусстве
антиреалистических тенденций, а в политике — авантю-
ризма и волюнтаризма» 21.
В обстановке нарастания всевозможных опасностей
для господствующей элиты, когда требовался трезвый
политический расчет и понимание реальностей истори-
ческого процесса, увлечение ницшеанством, бергсониз-
мом и другими модными течениями, знаменовавшими
начало кризиса буржуазной культуры, лишь усугубля-
ло неспособность верхов общества во всеоружии встре-
тить надвигавшуюся опасность.
§ 2. «Верхние десять тысяч»
Необузданное властолюбие и эгоцентризм, свойствен-
ные новой верхушке общества, подвергая жесткому ис-
пытанию корпоративное чувство и кастовую солидар-
ность, свойственные предшествующим правящим груп-
пам, ни в коей мере не ликвидировали их. Несмотря ни
на что финансовая олигархия представляла собой не-
кую общность, причем не только объективно, по своему
положению в капиталистической системе на ее высшей
и последней стадии, но и по субъективному ощущению
принадлежавших к ней семейств.. Поднявшись над всем
обществом, подчинив своим интересам, удовлетворению
своей жажды роскоши, блеска, власти все человечество,
эти семейства, как бы жестоко они ни обходились друг
с другом, все же были накрепко связаны уже одним
2\(\^3HeUfOe В' К- Французская буржуазная философия XX века.
29
тем, что противопоставили себя всем прочим социаль-
ным слоям и более всего заботились о том, чтобы со-
хранить свой статус признанной элиты.
Она, эта новая элита, сформировалась к началу
XX в. в национальных рамках, и уже в это время по-
явились первые признаки ее формирования в глобаль-
ном масштабе. Независимо от того, из какой среды вы-
шел человек, сумевший вскарабкаться на вершину пи-
рамиды, он входил в круг избранных благодаря свое-
му богатству и положению в мире бизнеса, и здесь
если не он сам, то его дети вскоре утрачивали особен-
ности образа жизни и психологии своего бывшего ок-
ружения. Эти люди сплачивались на основе общности
нового, элитарного образа жизни и соответствующих
ему норм поведения, ценностных ориентаций и идеалов.
Впрочем, в начале века уже почти не было людей,
пробившихся наверх из самых низов, хотя легенды о
мальчиках, начавших карьеру в качестве чистильщиков
сапог или разносчиков газет и затем ставших миллио-
нерами, рожденные в Америке, пользовались популяр-
ностью и в Европе.
Свою принадлежность к элите крупные капитали-
сты воспринимали как законную награду за успехи на
деловом поприще. Они не упускали случая противопо-
ставить себя потомственным аристократам как людей,
обязанных своим возвышением собственному труду,
людям, которые взяли на себя лишь единственный
труд — родиться. Сказывалось буржуазное, а порой и
плебейское происхождение воротил большого бизнеса.
Кроме того (и этот фактор приобретал все большее зна-
чение), олигархия не хотела лишать широкие слои тру-
дящихся надежды выбиться «в люди», выставляя своих
представителей в качестве доказательства реальности
такой перспективы.
Поэтому монополисты любили щеголять в образе
self made men, т. е. людей, которые «сами себя созда-
ли» благодаря своему уму, энергии и прочим качест-
вам. Отсюда обращенная к массам проповедь принципа
«равных возможностей» для всех, которые будто бы
открывает капиталистическое общество. Выражая об-
щее мнение собратьев по классу, Г. Форд утверждал
еще в начале века: «При современной организации биз-
неса нет и не может быть нераскрывшихся талантов»,
при свободной конкуренции нет «любимчиков», «выиг-
рать могут все», «провидение направляет карьеру того,
30
пишет Б. Селйгмен, «не-
что история перехода от
действительно легендой,
успеха, как правило, не
кто достоин»22. С этим созвучны слова А. Ротшильда:
«Каждый обладает той долей капитала, которой заслу-
живают его ум, его энергия, его труд»23. Такого рода
«этику успеха» олигархия пыталась навязать (и небез-
результатно) широким слоям населения в качестве все-
общей ценности и модели социального поведения.
Навязываемое большим бизнесом и его пропаганди-
стами представление о монополистических магнатах как
о self made men, выбившихся из низов, не выдержи-
вает проверки фактами. Действительно, предшествую-
щие поколения буржуазии в основном сами проклады-
вали себе путь, были поколениями «основателей дела».
На монополистической же стадии чаще всего орудова-
ли их преемники. Да и объективно было труднее про-
рваться наверх, учитывая гигантский разрыв между
финансовой олигархией и остальной буржуазией.
«Человек, который сам всего добился, — как бы не
так! Почему бы вам не рассказать мне еще и о яйцах,
которые сами себя кладут?» — иронизировал американ-
ский социолог Ф. Либер. Как ~
следования ученых доказали,
лохмотьев к богатству была
Человек, который добивался
был ни иммигрантом, ни сыном бедных родителей, ни
выходцем из фермерской семьи; он не начинал свою
карьеру подростком и не проходил «школу пинков» 24.
Из 185 лидеров делового мира США 1901—1910 гг.
только 14% начинали как независимые предпринимате-
ли, 47% были выходцами из бюрократии, а 27% уна-
следовали свои высокие позиции по семейной линии.
Среди прямых наследников — Д. П. Морган, Ф. Э. Пи-
боди, Д. Гугенхейм, Г. Л. Хиггинсон, У. Вандербильт и
другие видные магнаты.
В странах «старого капиталистического развития», в
частности в Англии и Франции, семейные и династиче-
ские связи играли еще более важную роль. Из 6 бан-
киров, насчитывавшихся среди регентов Французского
банка даже в более поздний, межвоенный период, 5 про-
исходили от крупных финансистов первой империи.
Анализ лидеров английской сталелитейной промышлен-
19 р2^5 2®' F°rdes FlaPPers and Fanates / Ed. by J. E. Mouny,
Д Duroselle J. B. La France et les Franeais 1900—1914. s.l., 1972,
p. 160—161.
24 Селйгмен Б. Указ. соч„ с. 220—221,
31
ности показал, что с 1865 по 1925 г. среди них детей
рабочих насчитывалось не более 3—4%, а количество
выходцев из семей крупных собственников и менедже-
ров возросло с 31 до 36%.
Несколько иначе обстояло дело в Германии, пере-
жившей вскоре после политического объединения поло-
су бурного промышленного подъема, период «грюндер-
ства», когда и были зало)жены основы многих крупных
состояний. Здесь чаще можно было встретить людей,
которые «сами себя создали». К ним относились, напри-
мер, А. Тиссен, Э. Ратенау, Р. Бош. Однако и в Гер-
мании большинство магнатов начинали отнюдь не с
нуля. Тот же Стиннес был крупным предпринимателем
в третьем поколении. Мало кто из представителей фи-
нансовой олигархии не имел подходящей стартовой пло-
щадки. Однако взлететь высоко вверх смогли лишь те,
у кого свойства и качества дельца нового типа приоб-
рели гипертрофированные, крайние формы. Теперь уже
мало было агрессивной напористости, свойственной по-
колениям основателей фирм, «баронов-разбойников»,
как называли их в США. Требовалась также планомер-
ная, систематическая деятельность, прочный контакт с
банками, тесные связи с людьми из «коридоров вла-
сти».
Дельцов нового типа германский экономист В. Зом-
барт в своем исследовании о буржуазии называет
«сверхпредпринимателями», «которые одновременно яв-
ляются разбойниками и ловкими калькуляторами, фео-
далами и спекулянтами, как мы это можем заметить
у магнатов американских трестов крупного масштаба».
«Если прежде доверие к солидности, например, банка,—
писал тот же В. Зомбарт, — покоилось на уважении к
старым «патрицианским семьям», то теперь положение
банка в деловом мире, и у публики главным образом,
определяется величиной вложенного капитала и резер-
вов» 25. Теряют былой вес Будденброки и Форсайты,
их оттеснили дельцы нового склада, порожденные мо-
нополизацией.
С теми или иными модификациями новый тип круп-
ного предпринимателя встречается практически во всех
относительно развитых капиталистических странах.
Можно было бы сослаться по контрасту с США на при-
мер Италии. Автор исследования об итальянской бур-
25 Зомбарт В. Буржуа. М., 1924, с. 132,
32
жуазии Г. Бальони отмечает, что на рубеже XIX—
XX вв. традиционная фигура предпринимателя, трудо-
любивого, упорного, однако не имеющего достаточного
влияния на политическую жизнь, поддерживающего
патриархальные отношения с рабочими, вытесняется
дельцами, которые распространили свои интересы за
пределы предприятий, ставили своей задачей воздейст-
вие на политику, на судьбу общества в целом 26.
Возрастание экономического и политического могу-
щества монополистической буржуазии настолько усили-
ло в ее сознании авторитарность, элитизм, антидемокра-
тизм, что эти черты, и ранее свойственные классу капи-
талистов, приобретают у финансовой олигархии качест-
венно новый характер. Если предприниматель домоно-
полистического периода чувствовал себя хозяином су-
деб персонала своего предприятия, то представители
финансовой олигархии начинают ощущать себя верши-
телями судеб нации и государства. Свои империи они
рассматривают как олицетворение национального вели-
чия. «Что хорошо для Круппа, то хорошо для Герма-
нии»,— были убеждены хозяева пушечного концерна.
Этот мотив в разной аранжировке звучит во время
прений в рейхстаге, со страниц буржуазной прессы (не-
даром у Круппов имелся тайный фонд для поддержки
своих агентов среди парламентариев и газетчиков); не
были забыты и университетские аудитории, где тепли-
лись остатки либерального духа. Чтобы выветрить его,
директорат крупповской фирмы оказывал финансовое
содействие подходящим людям из профессуры.
В составе новой элиты были и представители ста-
ринных банкирских домов, и наследники крупных со-
стояний, составленных еще на домонополистической ста-
дии развития капитализма, и удачливые биржевые спе-
кулянты, и немногочисленные нувориши, преимущест-
венно из средних слоев буржуазии. Свой стиль жизни
они вырабатывали как на основе своих повседневных
занятий — в банках, промышленных фирмах, в советах
директоров, так и под влиянием давно сложившегося
образа жизни аристократии — деформированного по
сравнению с временами абсолютизма, но все еще сохра-
нившегося.
Происходил процесс социальной диффузии, в резуль-
тате которого верхушка буржуазии аристократизирова-
26 См.: Baglioni G. Op cit., р. 513—514.
2—525 ,
лась, а аристократия обуржуазивалась. Причем влия-
ние традиционной землевладельческой аристократии в
европейских странах было еще весьма ощутимым. Во
всей Европе насчитывалось тогда только две респуб-
лики (Франция и Швейцария), после 1910 г. третий
республиканский режим установился в Португалии.
Под контролем монархов находилась в значительной
степени высшая чиновническая бюрократия, прежде все-
го дипломатическое и военное ведомства. Вообще поли-
тическая элита рекрутировалась еще главным образом
из аристократии.
С этой точки зрения характерно правительство лор-
да Солсбери (1895—1902): из 17 главных министров
8 были пэрами Англии, трое возглавляли родовитые
фамилии. Клан Сесилей, кроме самого премьер-мини-
стра, был представлен его племянником А. Бальфуром.
В числе наиболее влиятельных министров были лорд
Ленсдаун и герцог Девонширский. Бросались в глаза
даже внешние признаки «породистости»: 5 министров во
главе с Солсбери были ростом выше 6 футов, тогда как
военное ведомство Англии испытывало затруднения с
набором в армию, поскольку рост молодых людей из
рабочих семей был ниже принятого стандарта. При
средней продолжительности жизни англичанина 44 года
17 членов кабинета Солсбери жили свыше 70 лет, 7 —
свыше 80, а двое — более 90.
Политическое и экономическое могущество аристо-
кратии базировалось и на обширных земельных владе-
ниях. В Европе, кроме Англии, еще сохранялось мно-
гочисленное крестьянство. Половина европейцев была
еще занята в сельскохозяйственной сфере. Мощные эко-
номические рычаги, давние традиции, вековой полити-
ческий опыт — все это позволяло аристократии манипу-
лировать массовым сознанием аграрного населения в
своих интересах, мобилизовывать определенную его
часть под знамена консервативной политики.
Для финансовой олигархии связи с дворами, ари-
стократией облегчали воздействие на государственный
аппарат и непосредственное проникновение в него. От
близости ко двору, доступа в аристократические салоны
во многом зависел социальный статус. Поэтому круп-
ные банкиры и предприниматели всячески стремились
заручиться поддержкой придворных кругов и по воз-
можности войти в мир аристократии. После 1885 г.
свыше 30% пополнения палаты лордов в Англии при-
34
ходилось на нуворишей, тогда как раньше эта катего-
рия составляла 10% вновь назначенных пэров. Ана-
логичный процесс наблюдался во всей Европе. Богачи
обзаводились титулами, старинными замками, усваи-
вали внешние атрибуты аристократического образа
жизни. Нормы поведения дворянства, его образ жизни
неодолимо притягивали новую банковско-промышлен-
ную элиту. Особенно четко это прослеживается в Гер-
мании, где, как отмечал В. И. Ленин, «помещик не вы-
пускал из своих рук гегемонии во все время буржуаз-
ных революций и он «воспитал» буржуазию по образу
н подобию своему» 27.
«В конечном результате, — признавал В. Зомбарт,—
у нас так и не создался другой идеал господствующего
класса, кроме идеала помещика — дворянина. И выс-
шей целью нашей буржуазии осталось по-прежнему
стать юнкером»28. Буржуа, даже самые крупные, при-
выкли взирать снизу вверх на дворянина, особенно
прусского офицера. Они преклонялись перед блеском
титулов и эполет. Поэтому для самоутверждения мно-
гие германские капиталисты стремились обзавестись
земельными владениями, дававшими право на дворян-
ство, удостоиться патента на звание офицера запаса.
Когда Вильгельм II предложил В. фон Сименсу титул
советника коммерции, то германский промышленник по-
благодарил кайзера и дал ему понять, что, присвоив
ему звание лейтенанта запаса, император и так его до-
статочно облагодетельствовал. Тем более что чело-
веку, принятому в ряды юнкерской аристократии, уве-
рял Сименс, не подобает носить звание, связанное с
коммерческой деятельностью. В недостатке классового
самосознания резко упрекал германских капиталистов
крупный буржуазный ученый и идеолог того времени
М. Вебер. Высмеивая их «феодальные претензии», по-
гоню за титулами и званиями, он усматривал в этом
причину политической и психологической ущербности
буржуазии.
Аристократические замашки и повадки принимали
У нуворишей утрированную, а порой прямо-таки кари-
катурную форму, заставляя вспомнить мольеровского
месье Журдана. На его родине преуспевающие дельцы
спешили приобрести старые замки (или возвести сти-
27 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 84.
28 Зомбарт В. Народное хозяйство Германии в XIX и в начале
века. М.. 1924, с. 259.
2* 35
лизованные новые)' в стиле Людовика XIII, Людови-
ка XIV или по крайней мере Людовика XV. Одно из
самых внушительных строений было возведено в Ба-
линкуре для оружейного короля Базиля Захарова.
Когда американский мультимиллионер У. Астор обо-
сновался в Англии, он приобрел старинный замок в
Кенте, вокруг которого было выстроено селение в стиле
тюдоровских времен. Правда, к глубокому разочарова-
нию новоиспеченного владетеля, общество психологиче-
ских исследований не сочло возможным подтвердить
наличие в замке призрака Анны Болейн.
Огромное внимание светской жизни уделял Ф. Крупп.
На приемах в его эссенском замке бывали многие ко-
ронованные особы: кайзер, император Франц-Иосиф,
бельгийский король Леопольд, португальский король
Карлос, принц Уэльский, ставший вскоре королем под
именем Эдуарда VII. Наследника династии Круппов,
Альфрида, воспитывали по королевским стандартам:
«Его обучали верховой езде, как обучают членов коро-
левской семьи — каждый день по сорок пять минут тре-
нировки под руководством специального инструктора.
С того момента, как Альфрид начал себя помнить (и
задолго до этого), он был предметом особого внимания
окружающих. Перед ним преклонялись в Руре больше,
чем перед кронпринцем в Берлине... Альфриду по десять
раз в день внушали, что он должен готовиться к та-
кому будущему, какое недоступно для других. Его удел,
как и его долг, быть одним из самых ответственных лю-
дей в мире» 29.
Сходные черты обнаруживались и в психологии авст-
рийской буржуазии, поскольку в политической системе
габсбургской монархии было немало общего с прус-
ско-германской империей. Один из австрийских авто-
ров, служивший в свое время в правительственном ап-
парате австро-венгерской империи, давал такую харак-
теристику австрийской буржуазии: она в течение столе-
тия находилась под опекой династии и чиновников, по-
литически была слаба, плохо понимала смысл общест-
венной деятельности. Ей нехватало «буржуазной гордо-
сти». Своих сыновей банкиры и фабриканты охотнее
видели не своими преемниками, а лейтенантами эле-
гантных кавалерийских полков, чиновниками государ-
ственных ведомств. А для полноты счастья нужно было
29 Манчестер У. Указ, соч., с. 194—195.
36
еще, чтобы отпрыск буржуазного семейства вел к алта-
рю какую-нибудь баронессу.
Аристократия, в свою очередь, постепенно втягива-
лась в руководство монополистическими компаниями.
Аристократы в правлениях и наблюдательных советах
обеспечивали престиж, респектабельность, связи с по-
литической и военной верхушкой. К 1896 г. 167 англий-
ских пэров были директорами компаний. Одним из бо-
гатейших людей Германии по праву считался князь
Г. Хенкель фон Доннерсмарк, крупный силезский зем-
левладелец. После того как в его владениях были об-
наружены месторождения угля, железной руды, цинка,
он вложил капитал в их эксплуатацию. Затем его аппе-
титы и возможности растут: князь вторгается со своими
деньгами в Рейнско-Вестфальский регион; сферой его
инвестиций становится химическая промышленность,
особенно производство целлюлозы и искусственного
шелка. Перед первой мировой войной он с капиталом
в 254 млн. марок занимал второе место после Круппа.
Предприимчивый князь не был исключением, по такому
же пути шли носители столь знатных фамилий, как Го-
генлоэ, Балленштремы, Аренберги и др.
Несмотря на более упорное сопротивление француз-
ской аристократии вторжению бизнеса, ее представите-
ли тоже пополняли ряды делового мира. Достаточно
назвать игравших видную роль в руководстве угольной
промышленностью баронов Шабо де ла Тура и Гранже,
маркиза Талюэ-Руа, герцога д’Одиффре Паскье. В Ита-
лии среди основателей автомобильной компании ФИАТ
соратниками Д. Аньелли были граф Бискаретти ди Руф-
фиа, маркиз Ферреро ди Вентимилья, а среди крупных
держателей акций — граф де Фаликон.
Весьма распространенной формой сближения финан-
совой и аристократической элиты стали браки по дина-
стическому образцу. Одна сторона стремилась поднять
социальный статус, укрепить политическое влияние, а
Другая — поправить материальное положение, а неред-
ко и непосредственно включиться в бизнес. На дочери
Ротшильда был женат лорд Розбери, занимавший пост
премьер-министра. Дочь мультимиллионера Гейне стала'
княгиней Монако, а на дочери железнодорожного ко-
роля Джея Гулда женился французский аристократ
гРаф де Кастеллан. Американкой, дочерью крупного
биржевого дельца, была мать У. Черчилля, а Консуэло
Вандербильт стала герцогиней Мальборо. Ее рекордное
37
приданое в 2 млн. ф. ст. будоражило воображение ти-
тулованных женихов. Несколько веков назад полуни-
щие авантюристы отправлялись в Новый Свет, воору-
жившись доброй шпагой и мушкетом, на поиски Эльдо-
радо, сокровищ инков и ацтеков. А теперь, по словам
известного английского публициста У. Т. Стеда, такого
сорта люди тоже пересекали Атлантику, «но их методы
были не столь героическими, как в те золотые времена.
Однако их цели были весьма похожими, и часто они
оказывались более удачливыми, получая наследницу за
наследницей с состояниями, которые поразили бы само-
го Писсаро или удовлетворили бы даже алчные аппе-
титы елизаветинских капитанов, захватывающих испан-
ские галеоны»30. Правда, нужно отметить, что новояв-
ленных конкистадоров принимали с распростертыми
объятиями. Обитательницы Нового Света отличались
исключительной предприимчивостью и часто сами от-
правлялись в Европу в поисках подходящей партии.
Именно поэтому Б. Селигмен пишет, что к 1907 г. уже
около 500 богатых женщин взяли себе в мужья европей-
ских аристократов.
Но трансатлантические браки не должны заслонять
того факта, что основная часть матримониальных сою-
зов между аристократией и буржуазией заключалась
внутри их собственных стран. Там тоже имелось нема-
ло богатых невест и женихов. Для Фрица Круппа по-
дыскали невесту из обедневшего баронского рода фон
Энде, а его наследница Берта при посредничестве са-
мого кайзера вышла замуж за Густава фон Болен унд
Гольбах (в результате фамилия династии стала Крупп
фон Болен унд Гольбах), ее сестра Барбара — за ба-
рона Т. фон Вильмовски.
Сближение финансовой олигархии с традиционной
аристократией происходило не только через институты
государственной власти, бизнес и браки. Путь к этому
проходил и через труднодоступные для посторонних ка-
налы светского общения. Быть принятым в высшем
свете, т. е. при дворе, в престижных домах и салонах,
фигурировать в светской хронике — все это означало
принадлежность к крайне узкому кругу избранных со
всеми вытекающими из этого политическими, экономи-
ческими и моральными последствиями. Особенно важ-
30 Stead W. Т. The Americanization of the World or the Trend
the twentieth Century. L., 1902, p. 123.
38
но это было для нуворишей, жаждавших упрочить свои
социальные позиции, получить доступ в «коридоры вла-
сти». К каким только ухищрениям они ради этого не
прибегали! На их стремлении проникнуть во дворцы и
салоны спекулировали (в переносном, а иногда и пря-
мом смысле) нуждавшиеся в средствах аристократы.
Примером тому может служить хотя бы обедневшая
английская аристократка времен Эдуарда VII, которая
за определенную мзду вводила в свет рвавшихся туда
нуворишей.
Хотя в Америке не имелось потомственной титуло-
ванной аристократии европейского типа, однако там
эту роль играли представители влиятельных и достаточ-
но богатых семейств англо-голландского происхожде-
ния, чьи предки были среди первых поселенцев Нового
Света. Гнездились они в старых штатах Восточного по-
бережья, особенно в таких городах, как Бостон, Фила-
дельфия, позднее и Нью-Йорк. Буржуазный аристокра-
тизм принял в США весьма жесткие иерархические
формы. Человеку со стороны проникнуть в элитарную
группу бостонцев было едва ли не труднее, чем в салон
герцогини Роган. Возникли свои церемонии и ритуалы,
степень снобизма была выше, чем у титулованной зна-
ти. Об этом с едкой иронией писал один из американ-
ских поэтов в начале века:
Вот он добрый старый Бостон,
Родина бобов и трески,
Где Лоджи признают лишь Кэботов,
А Кэботы — лишь бога.
Вскоре после гражданской войны в США появился
американский вариант Готского альманаха, составлен-
ный У. Макаллистером. Правда, в отличие от Старого
Света требования к генеалогическому древу были менее
строгими. Составитель списка избранных полагал, что
четыре поколения «так же правильно и надежно фор-
мируют джентльмена, как если бы их было не четыре,
а сорок»31. Нужно учесть, что Макаллистер ориенти-
ровался не на бостонцев, а на менее аристократичных
нью-йоркцев. В его списке значилось около 300 се-
мейств. Законодательницей норм светской жизни на ру-
беже веков считалась жена мультимиллионера У. Ас-
тора. «Никогда не получать приглашения на званые
°беды или на балы г-жи Астор, — пишет Б. Селиг-
31 Миллс Р. Указ, соч., с. 92.
39
мен, — означало быть обреченным на плебейское суще-
ствование. Поскольку в ее бальном зале помещалось
только 400 человек, это число стало предельным для
высшего общества»32.
Чтобы попасть в эту среду и удержаться в ней, не-
обходимо было приобрести хотя бы внешние повадки
светского человека и придать «культурный облик» свое-
му дому, научиться щеголять именами поэтов и худож-
ников, меценатствовать. Люди, поклонявшиеся лишь
одному культу — культу доллара, ничего не меняли в
своей системе ценностей и, скупая памятники культуры,
способны были оценить лишь их стоимость в долларах.
«Богачам, — пишет Б. Селигмен, — нельзя было
обойтись без путешествий в Европу; «культура» загла-
тывалась ими залпом, оставаясь, однако, почти непере-
варенной. Их агенты обшаривали все дворцы в Англии
и Франции, чтобы отправлять американцам тысячами
стулья в стиле Людовика XV, старинные комоды и го-
белены эпохи Возрождения. Каждому крупному дельцу
необходимо было иметь свою частную коллекцию, и
среди таких богачей, как Уильям Вандербильт, Морган,
Фрик, Стилмэн и другие, велась довольно острая борь-
ба за картины и скульптуры»33. Их привлекал Ремб-
рандт не как таковой, а потому что он оценивался, ска-
жем, в 100 тыс. долл. Демонстрируя свои приобретения,
они начинали с указания их стоимости. Символом от-
ношения американских монополистических магнатов
того времени к ценностям культуры может служить
портрет Генри Клея Фрика, соратника и соперника
Карнеги. На полотне Фрик был изображен восседаю-
щим на стуле эпохи Возрождения под картиной той же
эпохи с журналом «Сатердей ивнинг пост» в руках.
Этого, впрочем, было достаточно для того, чтобы
прослыть вполне культурным человеком, чуть ли не це-
нителем искусства, и на фоне миллиардов оказаться
достойным салона леди Астор. Впоследствии У. Астор
перебрался в Англию и обзавелся титулом пэра, стал
членом палаты лордов, а его жена смогла стать влия-
тельной светской львицей и в аристократической англий-
ской среде.
В процессе превращения финансовой олигархии во
властвующую элиту существенную роль играли такие
32 Селигмен Б. Указ, соч., с. 221.
33 Там же, с. 223—224.
40
постоянные неофициальные места встреч представите-
лей
Они.
«обеспечивают
°- элиты, как клубы,
французских социологов
по словам современных
идеологиче-
скую сплоченность правящего класса и способствуют
накоплению капитала отношений»34.
Большинство влиятельных клубов имеют за собой
вековую историю, даже места в некоторых из них пе-
редаются по наследству, как, к примеру, в знаменитом
парижском «Жокей клубе». Один из широко известных
в конце XIX в. публицистов писал, что в клуб прини-
маются аристократия и дипломатический корпус, и от
своих членов он требует свидетельств об их предках,
но все же настолько считается с духом времени, что
«принимает круглый миллион вместо предка, а порядоч-
ное имение вместо герба». В непринужденной атмо-
сфере дружеской трапезы или за партией в карты про-
исходил обмен первоклассной информацией, затрагива-
лись важнейшие вопросы политической и экономической
жизни, обсуждались кандидатуры на ведущие государ-
ственные посты. Это были не досужие разговоры «по-
литиков из кофейни» или же «пикейных жилетов». То,
о чем шла речь в уютных клубных залах и кабинетах,
находило отражение в персональном составе мини-
стерств, в наиболее принципиальных политических ре-
шениях правительства, а порой и предопределяло эти
решения. Именно клубы в немалой мере способствова-
ли превращению финансовой олигархии и аристократии
в единый правящий класс, во властвующую элиту. Ко-
нечно, этот процесс еще не был полностью завершен в
рассматриваемую эпоху, но шаг в этом направлении
был сделан значительный.
Трудно переоценить роль клубов с точки зрения
формирования особого кастового, элитарного духа. За-
крытый характер этого, по выражению английского ра-
дикала А. Понсонби, «социального института», жесткие
правила приема, по справедливому суждению француз-
ского политолога П. Бурдьё, «служат главным образом
Для защиты от внешнего мира и даже не столько от
Других классов, представители которых и не пытаются
проникнуть в их состав, сколько от других фракций
того же класса»35. Таким образом закрепляются при-
34 Бирнбаум П. и др. Французский правящий класс. М., 1981,
с. 216.
35 Там же, с. 218.
http://valhalla-club.com/
41
знаки специфической групповой психологии властвую-
щей олигархии.
От сплава буржуазной верхушки и аристократии,
отмечает американский историк Э. Тэйлор, материаль-
но выигрывали обе стороны, но с точки зрения духов-
ной это оборачивалось серьезным проигрышем: выско-
чек из финансово-промышленных верхов весьма уме-
ренно привлекал дворянский кодекс чести, зато они с
энтузиазмом воспринимали пороки деградирующей «го-
лубой крови»36. Хорошо известно скандальное дело фа-
ворита кайзера графа Эйленбурга, те же самые пороки
привели к самоубийству Ф. Круппа. Не отличался стро-
гостью нравов король Эдуард VII, чье окружение пре-
имущественно состояло из крупных дельцов. Когда сно-
бизм богатства синтезировался со снобизмом крови,
возникала отвратительная смесь. В отличие от буржуа-
зии прошлых столетий, нередко низвергавшей троны,
финансовая олигархия поддерживала монархические
системы, тормозившие политический и социальный про-
гресс, усугубляя тем самым кризисные явления в ка-
питалистическом мире.
Наряду с общими чертами, свойственными новой
элите во всех странах, хотя и проявившимися в специ-
фически-национальных формах, были и такие своеоб-
разные черты, которые оказались характерными лишь
для верхушки буржуазии в отдельных странах.
То обстоятельство, что Германия сравнительно позд-
но пережила промышленный «штурм унд дранг», обу-
словило наличие более значительной, чем в Англии и
Франции, прослойки self made men среди финансовой
олигархии. Это явилось одной из важных причин дина-
мизма и пробивной силы германских капиталистов. Им
приходилось преодолевать сопротивление соперников
из старых капиталистических стран, отвоевывать у них
рынки. Отсюда исключительная напористость и гиб-
кость, изобретательность, учет особенностей различных
рынков. К этому следует добавить высокую степень
рациональности, дисциплинированность, «порядок». Так
в процессе конкурентной борьбы формировались те спе-
цифические национальные черты германской буржуа-
зии, которые иногда воспринимаются как изначальные,
извечные. Агрессивность и динамизм в сочетании с
аристократическими претензиями усугубляли авторитар-
зб См.: Taylor Е. The Fall of the Dynasties. N. Y., 1963, p. 23.
42
ные и антидемократические наклонности германской
финансовой олигархии. Будучи порождением специфи-
ческого юнкерско-буржуазного империализма, герман-
ская финансовая олигархия сама способствовала углуб-
лению его агрессивности и реакционности.
Давние традиции капиталистического развития и ко-
лониальный характер империализма были важнейшими
факторами формирования психологии финансовой оли-
гархии в Англии. Утрата торгово-промышленной моно-
полии дала основания говорить об «истощении» пред-
принимательского духа. Вывоз капитала обеспечивал
более высокие прибыли, чем инвестиции внутри страны,
и эти сверхприбыли снова текли за рубеж. Что же ка-
сается промышленности метрополии, то она оказалась
обреченной на стагнацию. Выгоды отдельных бизнес-
менов, нажившихся на заграничных капиталовложениях,
оборачивались невыгодой для британского капитализ-
ма как такового. Британские промышленники жалова-
лись, что им порой легче получить деньги для внутрен-
них инвестиций в Берлине, чем в Сити. Колониальный
характер английского империализма проявлялся в том,
что 3Л из 50 крупнейших предприятий занимались пе-
реработкой сырья, поступавшего из разных уголков
британской империи, выпускали потребительские това-
ры, тогда как в Германии 3/б из 100 гигантов относи-
лись к тяжелой индустрии, химической промышленно-
сти и машиностроению.
Издавна захватив обширные рыночные пространст-
ва, английские капиталисты не проявляли особого же-
лания приспособить свои товары и методы ведения тор-
говли к потребностям времени. За десятилетия торгово-
промышленной монополии у английской буржуазии
сформировались такие черты, как надменность, снобизм.
Считалось зазорным заманивать покупателей, приспо-
сабливаться к особенностям тех или иных рынков. Анг-
лийские коммерсанты были искренне убеждены в том,
что весь мир должен знать английский язык, а англи-
чанам знания чужеземных языков ни к чему. «Хочешь
разговаривать со мной, научись моему языку», — гова-
ривали они.
Консерватизм глубоко проник в психологию англий-
ской буржуазии. Он проявлялся не только в социаль-
ном поведении, но и в неприязни к техническим новше-
ствам, к массовому производству. При этом психоло-
гический консерватизм сочетался с духом любительства,
43
вообще свойственных^ различным слоям английского
общества. В соответствии с укоренившейся традицией
считалось, что главное быть джентльменом, а подлин-
ный джентльмен всегда окажется выше узкого специа-
листа-профессионала. Здесь реже встречалась такая са-
моотдача «делу», как у германских или американских
предпринимателей. Англичане, по словам американского
ученого Д. Лэндеса, «работали играя и играли рабо-
тая». Многие предприниматели предпочитали вести ари-
стократический образ жизни, приобретали поместья, а
делами занимались между весьма долгими уик-эндами.
Бизнесменов нередко больше привлекала служба, поли-
тическая деятельность, они пополняли ряды лиц сво-
бодных профессий, хотя сам по себе престиж предпри-
нимателя стоял весьма высоко.
Преобладание семейных предприятий, пусть даже в
форме акционерных компаний, с наследственным руко-
водством тоже благоприятствовало консервативному
образу мыслей и действий. Дельцов американского ти-
па пока еще было немного. Такие люди, как У. Левер —
основатель грандиозного концерна «Юнилевер», были
скорее исключением в мире английского бизнеса. Од-
ним из первых в Англии он сделал ставку на массовое
производство, а его искусной и масштабной рекламе
могли бы позавидовать американцы. Им была введена,
например, система презентов: покупатель, предъявив-
ший 25 тыс. оберток от мыла, производимого и сбывае-
мого концерном Левера, получал автомобиль. «Мыль-
ный король» в 1911 г. был удостоен рыцарского звания,
а позднее стал лордом Леверхельмом. Инертность бур-
жуазии метрополии открывала путь энергичным выход-
цам из доминионов, иммигрантам. Самыми колоритны-
ми фигурами среди них были канадские дельцы
М. Эйткен и А. Хармсуорт, более известные как лорд
Бивербрук и лорд Нортклифф.
Высокая активность английской буржуазии за пре-
делами чисто экономической сферы, на общественно-
политическом поприще, совмещение в одном лице пред-
принимателя и идеолога обеспечили меньший, чем в
других странах, разрыв между социально-политической
идеологией и практикой. Уступая германскому и амери-
канскому большому бизнесу в энергии, размахе, орга-
низованности, английские капиталисты превосходили
своих коллег в политическом искусстве. В этом находи-
ла яркое выражение неравномерность экономического
44
и политического развития капиталистических стран,так
обострившаяся в эпоху империализма.
Особенности исторического развития буржуазии во
многом предопределили ростовщический характер фран-
цузского империализма, а это существенным образом
сказалось на психологии финансовой олигархии во
франции.
Со времен Великой французской революции бур-
жуазные ценности успели потускнеть. В отличие от
США, где энергичный предприниматель олицетворял
социально-экономический прогресс, во Франции капи-
талист ассоциировался с пауком-ростовщиком, бирже-
вым спекулянтом, казнокрадом. Еще К. Маркс отмечал,
что французской финансовой аристократии свойственна
«...страсть к обогащению не путем производства, а пу-
тем ловкого прикарманивания уже имеющегося чужо-
го богатства»37. «Панама» стала своего рода символом,
концентрированным воплощением всех самых отврати-
тельных черт французского капитализма. Не удивитель-
но, что статус капиталиста во Франции был лишен того
ореола, как в США, его престижность была ниже не
только по сравнению с Англией, но и с Германией. Это-
му же способствовала давняя и прочная антибуржуаз-
ная традиция во французской культуре, восходящая к
мольеровскому «мещанину во дворянстве». Следует так-
же учитывать консервативное влияние католической ре-
лигии, которая в отличие от ориентированного на мир-
ские, прежде всего деловые успехи протестантизма,
выдвигала на первый план спасение в потустороннем
мире, невысоко оценивала по своей шкале ценностей
деловые достижения, материальное богатство. В связи
со всем этим определенную ущербность ощущали сами
представители делового мира, которые часто стреми-
лись делать карьеру в государственном аппарате, ар-
мии, обращались к журналистике и искусству. С этой
точки зрения типичным является образ героя романов
М. Пруста Свана, сына удачливого биржевого дельца,
который предпочел стать светским человеком, знатоком
искусства.
В психологии французской крупной буржуазии ари-
стократические ценности, заимствованные у повержен-
ного противника, сочетались с ценностями мелкобур-
жуазного характера (скопидомство, патриархальность,
37 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 11.
45
культ семейного очага). Живучесть мелкобуржуазных и
крестьянских ценностей объяснялась не только проис-
хождением многих крупных дельцов, но и замедленным
индустриальным развитием, узостью внутреннего рын-
ка, ограничивающей масштаб производства. Несмотря
на впитывание аристократических идеалов и представ-
лений, французская буржуазия благодаря своему рево-
люционному прошлому не опускалась до того низко-
поклонства перед аристократией, какое было свойст-
венно ее германским соседям. У нее было сильно раз-
вито чувство классового самосознания.
Сплав аристократических и мелкобуржуазных цен-
ностей нашел воплощение в семейной фирме. Если та-
кого рода фирмы в Англии принимали форму корпора-
ции, а также продолжали эволюционировать, то фран-
цузские семейные владения, достигнув определенного
уровня, как бы застывали на нем, консервировались.
Главным уже становилось не преумножение, а сохра-
нение семейного достояния, поскольку активность бы-
ла связана с риском утраты завоеванных позиций. Да-
же позднее, в 30-х годах нашего века, Э. Шнейдер так
раскрывал кредо французского предпринимателя: «Если
нам нужно выбирать между чрезвычайно благоприят-
ными, но нестабильными условиями и другими менее
благоприятными, но обеспеченными большей стабиль-
ностью. мы не колеблясь выберем последнюю форму-
лу»38. Поэтому капиталы часто шли не на расширение
производства, а вкладывались в ценные бумаги, что счи-
талось надежнее. При наличии таких качеств, как бе-
режливость, расчетливость, упорство, у французских
предпринимателей, особенно если их сравнить с аме-
риканскими, явно недоставало динамики, размаха, го-
товности идти на риск, связанный с внедрением техни-
ческих новшеств.
Дельцы американского типа были еще редкими ис-
ключениями из общего правила. К их числу относился,
в частности, глава «Сосьете женераль» Л. Доризон, один
из немногих магнатов, который имел право считать се-
бя self made man. Его рассматривают как антипода уже
упоминавшегося главы Лионского кредита А. Жермэна,
стремившегося в соответствии с общепринятыми кано-
нами максимально избегать всякого риска, ограничи-
ваться преимущественно чисто финансовыми опера-
Цит. по: Бунин И. М, Указ, соч., с. 29.
46
циями. Между тем Л. Доризон Не боялся вкладывать
средства возглавляемого им банка и в промышленную
сферу. Кроме Доризона можно бы назвать А. Ситрое-
на, Л. Рено, М. Буссака. Но динамичным предпринима-
телям приходилось туго, финансово-промышленная сре-
да принимала решительные меры, чтобы подрезать им
крылья, причесать их под общую гребенку, что чаще
всего и происходило.
Сочетание аристократических и мелкобуржуазных
представлений в сознании олигархии обусловило ее па-
терналистский подход по отношению к рабочему классу.
По сравнению А. Шнейдера, завод с его оборудованием
и рабочими — это «тело», тогда как предприниматель —
«голова, думающая за всех». Именно во Франции роди-
лось понятие «патронат». Владельцы предприятий име-
новались патронами, что должно было подчеркивать их
превосходство над персоналом.
Вследствие запоздалого капиталистического разви-
тия Италии буржуазия этой страны привыкла полагать-
ся на государственную помощь в широких масштабах:
прямые государственные инвестиции, особенно в созда-
ние инфраструктуры, транспортной сети, в металлургию,
в военную промышленность, а также тарифная защи-
та. Очень рано в Италии государственное вмешатель-
ство происходит в таком объеме, «который отнюдь не
предвидела либеральная экономическая теория»39.
Здесь, как и в Германии, буржуазия вступила в
союз с землевладельческой аристократией, полностью
доминировавшей на аграрном Юге. У итальянской бур-
жуазии тоже ощущалась тяга к аристократическим цен-
ностям, чувство общности с крупными аграриями. Авто-
ритаризм у крупных капиталистов усугублялся могуще-
ством монополий на фоне сравнительно отсталой в
Целом экономики страны.
Позднее объединение Италии обусловило довольно
глубокие региональные различия, причем не только
между Севером и Югом. Серьезные различия существо-
вали и в пределах промышленно развитого Севера (Лом-
бардия и Пьемонт). Ломбардская буржуазия с давними
традициями отличалась консерватизмом по сравнению с
туринскими предпринимателями, ориентировавшимися
на новые, самые динамичные отрасли промышленности.
1П_ 39 Romeo R. Breve storia della grande industna in Italia 186I —
1У61. Bologna, 1972, p. 108.
47
Видным представителем туринской группы был
Л. Аньелли — основатель фирмы ФИАТ, выходец из
распространенной в Италии землевладельческой бур-
жуазии. От своего отца, синдика Вилара, он унаследо-
вал приличное состояние, землю и резиденцию в Тури-
не, приобретенную у графов делла Пероза. Но молодо-
му Аньелли было тесно в Виларе, местом применения
его деловых способностей становится Турин. Аньелли
проявил себя как делец новой формации, ему было свой-
ственно умение мобилизовать и эффективно использо-
вать крупные средства. Пришлось, правда, за финан-
совые махинации иметь дело с судебными властями,
однако он сумел выйти сухим из воды. Зачинателя
итальянского автомобилестроения привлекает американ-
ский опыт, и в 1912 г. Аньелли побывал у Форда, инте-
ресовался он и тейлоризмом.
Динамичные туринские промышленники создали
свою лигу, которая стала ядром общеитальянской пред-
принимательской организации. Будучи более уверенны-
ми в себе, они сдержанно относятся к вмешательству со
стороны государства. В отличие от миланцев, придер-
живавшихся принципов патернализма и готовых немед-
ленно пускать в ход силу, туринцы — сторонники более
гибкого социально-политического курса по отношению
к рабочему классу. Даже вступая в переговоры с ра-
бочими, миланские магнаты не могли принять это как
нечто нормальное, естественное. Туринская лига видела
в таком подходе иррациональное проявление нового
феодализма «фантастов и сектантов, которые предпочи-
тают насилие убеждению». Интересно отметить, что у
туринцев формируется представление о «социальной
ответственности» на американский лад. В одном из до-
кументов лиги говорилось, что в Италии родилась новая
трудовая буржуазия, сознающая свои обязанности и
силу своих прав, проникнутая сознанием важности но-
вых социальных отношений, готовая на доброе согласие
между трудом и капиталом с учетом в равной степени
собственных интересов и интересов тех, с кем она со-
трудничает, созревшая до’понимания своей функции как
правящего класса. В духе Тейлора и Форда туринцы
надеялись решить социальные проблемы в индустриаль-
ном мире, улучшая управление и условия труда. За
этим, в сущности, нетрудно разглядеть элементы эли-
тарной концепции. Туринские промышленники исходи-
ли из того, что у рабочих «психология все еще элемен-
48
тар.на», поэтому достаточно немного улучшить условия
еГо существования. Что же касается прав трудящихся
на предприятии, то по этому вопросу их позиция была
непримиримо авторитарной. Всякое требование в этой
области они рассматривали как недопустимое покуше-
ние на свое полновластие и готовы были отстаивать его
даже «ценой гибели предприятия»40. -
При всех национальных особенностях финансовой
олигархии она в той или иной мере во всех странах вос-
пользовалась «правом наследования» образа жизни и
психологического облика элиты прежних веков. Но она
внесла и немало специфических, порожденных ее соб-
ственным местом в процессе производства и положением
в обществе, черт. У предшественников же она воспри-
няла не только пороки аристократической крови, но
также и те свойства, присущие наследственной аристо-
кратии, которые играли немаловажную роль в обще-
ственной жизни: воспитанный веками навык повелевать,
корпоративный дух, иерархические представления, на-
конец, и внешний лоск, манеру поведения. Корпоратив-
ное сознание у финансовой олигархии формировалось
постепенно, так как чувство корпоративной общности
сталкивалось с буржуазным индивидуализмом. Тем не
менее уже в начале века сквозь все особенности на-
ционального характера и личных свойств отдельных
монополистов четко проступили контуры групповой пси-
хологии финансовой олигархии. Как известно, социаль-
но-психологические процессы, будучи следствием соци-
ально-экономических и политических процессов, оказы-
вают мощное обратное воздействие на сферы политики
и экономики. Без учета социально-психологических фак-
торов нельзя глубоко разобраться в динамике классо-
вой борьбы, в формировании и практическом осущест-
влении политической стратегии и тактики того или
иного класса или социальной группы.
Некоторые черты образа жизни и психологии фи-
нансовой олигархии способствовали углублению пред-
посылок кризиса капиталистической системы и препят-
ствовали выработке господствующим классом в целом
таких мер, которые могли бы существенно задержать
назревание этих предпосылок и развязывание самого
кризиса. Так, бьющая в глаза роскошь верхов обще-
ства, которую они, сравнительно недавно приобретя
40 Baglioni G. Op. cit., р. 511, 514, 529.
49
Неограниченные возможности, не только не скрывали,
но всячески афишировали, усиливала ненависть со сто-
роны беднеющих масс и вызывала недовольство у менее
удачливых представителей самой буржуазии.
Еще большее значение имели агрессивное власто-
любие, уверенность в своих силах, нередко приносившие
успех в бизнесе, но порождавшие склонность к волевым
решениям, нежелание прислушиваться к чужим суж-
дениям и советам, наконец, просто эгоцентризм сильно-
го человека, презирающего тех, кого он считал слабы-
ми. В результате этих социально-психологических фак-
торов новая элита оказалась неспособной в полной ме-
ре осмыслить и правильно оценить политическую и со-
циально-экономическую ситуацию, понять, что ведомый
ею корабль несется на рифы и необходимы искусные
меры, чтобы избежать катастрофы; она была слишком
уверена в себе и не очень прислушивалась к предосте-
режениям некоторых более дальновидных идеологов
своего класса.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ФИНАНСОВАЯ ОЛИГАРХИЯ
И НЕМОНОПОЛИСТИЧЕСКАЯ БУРЖУАЗИЯ
§ 1. Дифференциация господствующего
класса
Уровень богатства, власти, влияния, характер интересов,
образ жизни, система ценностей, весь комплекс соци-
ально-психологических черт финансовой олигархии —
все это резко отделило ее от всего общества и, по су-
ществу, противопоставило всем классам, включая и са-
му буржуазию — мелкую, среднюю, даже крупную,
если она не вошла в монополистическую верхушку гос-
подствующего класса. У мелкой буржуазии города и
деревни, конечно, особый статус: она и обладает опре-
деленной собственностью на средства производства, и
в то же время принадлежит к трудящимся слоям насе-
ления. Но у средней и тем более крупной буржуазии
такая внутренняя противоречивость отсутствует, она
представляет собой составную часть эксплуататорского
класса, основную его массу, и в главном вопросе той
эпохи — вопросе об укреплении капиталистической сис-
темы — ее интересы полностью совпадают с интересами
50
финансовой олигархии. В этой общности основных клас-
совых интересов заложены объективные истоки един-
ства господствующего класса в борьбе против главного
противника — пролетариата и, поскольку монополисти-
ческий капитал стоит во главе всего класса, — его влия-
ния на все слои буржуазии.
Недаром преуспевающие бизнесмены стремились вы-
ступать в роли учителей жизни и осчастливить сооте-
чественников нравоучительной проповедью вроде «Еван-
гелия богатства» Э. Карнеги и книги Г. Форда «Моя
жизнь и мои достижения». Эти и подобные им книги
были адресованы не только менее удачливым капита-
листам, но и массам трудящихся, у которых большой
бизнес стремился создать иллюзию «равных возможно-
стей», вызвать беспочвенные надежды на личный успех
и подъем по социальной лестнице, вплоть до верхних
ее ступенек. Нельзя сказать, что эти усилия остались
безрезультатными с точки зрения влияния на массовое
сознание. Но настоящим «евангелием» и руководством
к действию книги промышленных магнатов, содержав-
шие прямые рекомендации по управлению производст-
вом организации сбыта, отношениям с рабочими и пер-
соналом фирмы, становились для предпринимателей,
занимавших различные этажи буржуазной иерархии.
Вместе с тем в результате выделения из господст-
вующего класса монополистической верхушки принци-
пиально изменилась его структура и сложилось острое
внутриклассовое противоречие — между финансовой
олигархией и немонополистической буржуазией. Бур-
жуазия, как и любой другой класс, никогда не была
однородна: в ней существовали различия по уровню
богатства, характеру занятий (промышленность, тор-
говля, банковско-кредитное дело), происхождению (из
крестьян, ремесленников, бюрократии, городского пат-
рициата, дворянства), месту жительства (столица или
провинция) и т. д. Между различными группами бур-
жуазии были нередко расхождения в интересах, поли-
тических симпатиях, образе жизни. Но никогда в прош-
лом не было такого жесткого водораздела между вер-
хушкой буржуазии и ее основной массой и, главное,
такого глубокого противоречия между этими слоями.
Нечто подобное сложилось внутри дворянства в пе-
риод кризиса феодальной формации, когда разрыв в
Уровне доходов, положении в обществе, престиже меж-
ду мелким и средним помещиками, с одной стороны, и
51
придворной знатью — с другой, породил острые внутри-
классовые противоречия, в критические периоды неред-
ко толкавшие низшие слои привилегированных сосло-
вий на союз с третьим сословием.
Столкновение двух тенденций во взаимоотношениях
между двумя основными слоями буржуазии — к клас-
совому единству на основе подчинения немонополисти-
ческой буржуазии финансовой олигархии и к борьбе
между ними — составляет стержень истории господст-
вующего класса в эпоху империализма. Развиваясь по
своим собственным закономерностям, главной из кото-
рых как раз и является наличие объединительной и
разъединительной тенденций, внутриклассовая борьба
находится под постоянным воздействием основной ли-
нии классовой борьбы, во многом зависит от соотно-
шения сил между пролетариатом и буржуазией в целом
и сама, в свою очередь, влияет на это соотношение. Из
сказанного ясно, как велико значение новых явлений
в истории буржуазии, возникших в результате форми-
рования финансовой олигархии, с точки зрения склады-
вания предпосылок общего кризиса мирового капита-
лизма.
С возрастанием могущества олигархии все глубже ‘и
непреодолимее становится пропасть, отделяющая ее от
других фракций буржуазии. Монополии, по меткому
сравнению одного из американских публицистов, выгля-
дели слонами среди цыплят. Если отставной лейтенант
Сименс и механик Гальске в 1842 г. заложили основы
будущего электротехнического концерна, располагая
скромной суммой в 6000 талеров, то в начале века сам
масштаб производства и его техническая база требо-
вали совершенно иных масштабов инвестиций. Для то-
го чтобы основать конкурентоспособное сталелитейное
предприятие в США в начале века, уже требовалось по
крайней мере 30 млн. долл.
Замкнутость и олигархический характер большого
бизнеса усугублялись атмосферой тайны, которая окру-
жала его деятельность, масштабы прибылей, характер
торговых сделок и особенно биржевых спекуляций.
Мультимиллионеры не прочь были афишировать свои
богатства, образ жизни, туалеты, драгоценности, особ-
няки, яхты, даже свои любовные похождения, — все это
должно было поразить воображение, вызвать смешанное
чувство зависти и восхищения, создать в сознании масс
новых богов и героев, расположившихся на высотах
52
Олимпа. Но бизнес — святая святых, и доступа непосвя-
щенным туда не было.
Этим, между прочим, объясняется трудность изуче-
ния истории финансового капитала и весьма относи-
тельная достоверность статистики, отражающей развитие
монополистических объединений. Их хозяева были за-
интересованы занизить размеры подлежащих налого-
обложению прибылей, а иногда, наоборот, раздуть пред-
ставления о своих капиталах, чтобы повысить престиж
банка или фирмы. Что касается США, то известный
американский социолог, исследователь властвующей
элиты Р. Миллс следующим образом характеризует
ситуацию: «В стране, которая... кичится тем, что обла-
дает буквально необъятной грудой статистических дан-
ных по поводу явлений, не представляющих значитель-
ного общего интереса, не существует точных данных об
огромных состояниях» !.
Доступ к архивам монополий практически закрыт.
Еще в 1894 г. видный германский общественный дея-
тель умеренно-консервативного толка профессор
Г. Шмоллер, издавая некоторые материалы о деятель-
ности картелей, жаловался на то, как трудно было вы-
жать из представителей картелей нужные сведения, а
некоторые вопросы, поставленные буржуазными эконо-
мистами, так и остались без ответа. Через семь лет, в
апреле 1901 г., референт по картелям из имперского
ведомства внутренних дел тоже не смог получить нуж-
ные материалы и был вынужден довольствоваться все
той же публикацией. Один из лидеров германского де-
лового мира Г. Стинесс в 1912 г. ответил решительным
отказом на просьбу автора, желавшего ознакомиться с
материалами из его личного архива, чтобы опублико-
вать биографию магната в дортмундском ежегоднике.
О «немоте» Ротшильда, Жермэна и многих крупных
французских банкиров того времени пишет историк
Ж.-Б. Дюрозель.
Немонополистическая буржуазия не имела доступа
к тайнам монополий, но результаты их деятельности
она очень хорошо ощущала, сталкиваясь с могущест-
венными конкурентами. Самостоятельные предприни-
матели, владевшие традиционными солидными фирмами
в промышленности, торговле, сфере обслуживания, не-
избежно проигрывают соревнование с монополистиче-
1 Миллс Р. Указ. соч,. с. 495.
53
скими объединениями. Ограниченность капитала и
масштабов предприятия не дает им возможности ориен-
тироваться на массовое производство современного ти-
па, снижать за этот счет издержки и соответственно
цены на свою продукцию. Не могут они в достаточно
широких масштабах и, главное, своевременно, раньше
других, воспользоваться техническими навыками, по-
вышающими производительность труда, а значит, и до-
ходы капиталиста.
Когда говорят о рубеже столетий как о времени вто-
рой промышленной революции, то имеют в виду колос-
сальные научно-технические сдвиги; электричество тес-
нит пар, широкое применение находит двигатель внут-
реннего сгорания, автомобили и аэропланы начинают
превращаться из экзотики в повседневность. Самое же
главное заключалось в том, что между производством
и наукой формируются отношения современного типа,
т. е. наука начинает становиться органическим элемен-
том производства. Если раньше импульсы технического
прогресса исходили от талантливых одиночек, часто
изобретателей-самоучек, то теперь эта миссия переходит
в руки специально подготовленных кадров, ведущих
планомерную работу по решению задач, которые техно-
логия постоянно ставит перед наукой. Именно в 90-х го-
дах XIX в. наука начала окупать себя, что было важ-
нейшим аргументом в ее пользу для привыкших строго
учитывать доходы и издержки капиталистов. Как писал
известный английский, ученый-марксист Д. Бернал, нау-
ка стала тем, «во что стоило вложить капитал — или
прямо, путем создания научно-исследовательской лабо-
ратории, или косвенно — субсидированием университе-
тов, где могли бы подготавливаться работники для этих
лабораторий и проводиться основная исследовательская
работа, выгодная для всех» 2.
Поскольку внедрение научно-технических открытий,
изобретений, усовершенствований требовало крупных
капиталовложений, переход на новые технологические
рельсы способствовал образованию крупных предприя-
тий, быстро перераставших в монополии. В отраслях,
основанных на эксплуатации новейших достижений нау-
ки (химическая промышленность, электротехника, ав-
томобилестроение), почти сразу же стали хозяйничать
немногочисленные монополии: только концентрация ка-
2 Бернал Д. Наука в истории общества. М., 1956, с. 392.
54
питала давала возможность браться за крупные дела,
вводить новую технологию, новые методы организации
труда и управления производством.
Развитие научной технологии создало необходимость
нового подхода к управлению производством и органи-
зации труда. Титула «отца научного управления» удо-
стоился американец Ф. Тейлор, разработавший основы
теории и практики так называемой инженерной социо-
логии, нацеленной на то, чтобы резко поднять уровень
эксплуатации рабочего класса и одновременно попы-
таться устранить причины антагонизма между боссом
и подчиненными ему людьми. Обе стороны (т. е. рабо-
чие и предприниматели), по мысли Тейлора, должны
отказаться от субъективистских суждений и целиком
положиться на точное научное исследование производ-
ственного процесса. Тейлор высказывался достаточно
решительно и откровенно: «Научное руководство делает
коллективный договор и профсоюзную организацию не-
нужными в качестве средств защиты рабочих»3.
«Составляют целые планы новых фабричных пост-
роек — таким образом, чтобы не терялась ни одна лиш-
няя минута при доставке материалов на фабрику, при
передаче их из одной мастерской в другую, при вывозе
готового продукта. Кинематограф применяется система-
тически для изучения работы лучших рабочих и для
увеличения ее интенсивности, т. е. для большего «под-
гонянья» рабочего»4 — так характеризовал тейлоров-
скую систему В. И. Ленин. Он отмечал, что она вносит
громадные усовершенствования, но вместе с тем направ-
лена против рабочего, превращает его в простой при-
даток к машине.
Деперсонализация и дегуманизация поднялись на
новый качественный уровень по сравнению с предшест-
вующим периодом. Сам Тейлор любил подчеркивать
приоритет системы по отношению к человеку. Это, ко-
нечно, не исключало внимания к личности рабочего, по-
скольку от его психологического настроя во многом
зависит производительность труда, от его социального
поведения зависит бесперебойная работа предприятия.
Будучи директором Бетлихемской сталелитейной компа-
нии, Тейлор ввел в практику постоянный контроль над
каждым рабочим, но только для того, чтобы выжать
3 Цит. по: Kolko G. The Triumph of Conservatism. A reinterpre-
tation of american history. 1900—1916. L., 1963, p. 208.
4 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 24, с. 369.
55
из него максимум возможного. Подобная система дава-
ла наибольший эффект на крупномасштабном произ-
водстве, ориентированном на массовый сбыт продукции,
на предприятиях монополистического типа.
Помимо этих сугубо объективных результатов пере-
хода к монополистическому капитализму необходимо
учесть и целенаправленную политику монополий, ориен-
тированную на разорение либо подчинение своему кон-
тролю всех предпринимателей данной отрасли. Раз воз-
никнув, монополия — для того, чтобы действительно
быть таковой, — должна либо поглотить все родственные
(по характеру производства) предприятия, либо добить-
ся возможности диктовать им свою волю по вопросам
качества продукции, ее номенклатуры, а главное — цен
и зарплаты. На деле это означало перераспределение
части совокупной прибыли господствующего класса в
пользу его самого верхнего слоя. Проявление непокор-
ности безжалостно пресекалось, вплоть до полного разо-
рения и банкротства строптивого предпринимателя. До-
биваясь гегемонии, монополии не останавливаются ни
перед какими методами и средствами. «Монополия, —
подчеркивал В. И. Ленин, — пролагает себе дорогу всю-
ду и всяческими способами, начиная от «скромного»
платежа отступного и кончая американским «примене-
нием» динамита к конкуренту» 5.
Таковы были главные причины, породившие внутри-
классовые противоречия и периодически создававшие
весьма острые политические конфликты. Однако недо-
вольство немонополистической буржуазии имело и дру-
гие истоки, игравшие хоть и второстепенную, но все
же весьма существенную роль во взаимоотношениях
различных группировок господствующего класса. У нее,
в частности, вызывало естественное возмущение то об-
стоятельство, что их старшие братья по классу накрепко
заблокировали все подступы к таким источникам дохо-
дов, которые были связаны с государственными зака-
зами, а в США — даже с муниципальными и штатными
предприятиями. Ведь налоги, за счет которых финанси-
руются государственные и муниципальные заказы, пла-
тят все, а выгоды достаются лишь немногим, т. е. и
этим путем происходило перераспределение доходов
господствующего класса в пользу монополий.
5 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 323—324.
56
Центральное место в этой государственной кормуш-
ке, куда не имели доступа низшие и средние слои бур-
жуазии, занимали военные заказы. Их масштабы в на-
чале эпохи империализма быстро росли вследствие уси-
ления международной напряженности, милитаристского
угара, гонки вооружений и — не в последнюю очередь —
влияния монополий на политику правительств. Именно
в сфере военного бизнеса вырастают гигантские моно-
полии, причем в форме трестов и концернов, теснейшим
образом связанных с государством. Все это было в
известной мере предвосхищением современного военно-
промышленного комплекса. Вот что писал о француз-
ском военном концерне «Крезо» либеральный исследо-
ватель империализма Г. Хальгартен: «Любимой вотчи-
ной этой фирмы было военно-морское министерство,
которое благодаря своей структуре размещало среди
промышленников самые «жирные» заказы. В последних
недостатка не было. Об этом заботились многие люди,
близкие к концерну, в том числе два брата Клемансо» 6.
В США многие фирмы, чтобы поднять престиж и завя-
зать прочные контакты с военным ведомством, пригла-
шали в наблюдательные советы генералов гражданской
дойны. И в Англии, где монополистические тенденции до
первой мировой войны были сравнительно слабее, чем
в других странах Запада (сказывались последствия
многолетней торгово-промышленной монополии), в воен-
ной промышленности сформировались могущественные
монополии, имевшие тесные связи с государством. «Мор-
ские вооружения Англии, — отмечал В. И. Ленин, —
особенно велики. Судостроительные заводы Англии
(Викерс, Армстронг, Броун и др.) пользуются мировой
известностью...
А в качестве акционеров и директоров предприятий
судостроительных, пороховых, динамитных, пушечных
и т. д. мы видим адмиралов и знаменитейших государст-
венных деятелей Англии из обеих партий: и консерва-
тивной, и либеральной» 7.
Не без основания в глазах множества людей во всем
мире олицетворением военного бизнеса стали герман-
ские пушечные короли Круппы. Их связывали узы друж-
бы с самим кайзером Вильгельмом II. Как писал с
иронией Г. Хальгартен, германский император выступал
6 Хальгартен Г. Империализм до 1914 года. М., 1961, с. 437.
7 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 23, с. 175.
57
в качестве коммивояжера артиллерийской промышлен-
ности, требуя, чтобы во всем мире покупали изделия
Круппа. «Мы — мировые фабриканты пушек»8, — зая-
вил бурам император, разгневанный тем, что они не все
^казы разместили у Круппа.
Не ограничиваясь связями с государственным ап-
паратом своих стран, военные монополии, по словам
К.* Либкнехта, образовали «кровавый интернационал
торговцев смертью». Они как бы подстегивали друг
друга: чем больше оружия производилось за границей,
тем больше можно было выкачать средств на произ-
водство вооружения в собственной стране. Автор иссле-
дования о династии Круппов У. Манчестер так рисует
лагерь торговцев смертью накануне первой мировой
войны: «Торговцы оружием во 'всех странах включились
тогда в безудержную гонку, устремляясь к незаметной
для них пока пропасти, и Густав Крупп вместе с другими
оружейниками — Шнейдером, Шкодой, Мицуи, Виккер-
сом и Армстронгом, Путиловым, Терни и Ансальдо, Бет-
хлемом и Дюпоном — быстро приближался к этому фи-
нишу. Между Круппом и остальными была только та
разница, что Крупп вырвался вперед и вел за собой всю
стаю хищников». Настоящий скандал вызвали просо-
чившиеся в печать сведения о том, что в разгар военно-
морского соперничества между Германией и Англией
верфи Круппа в Киле были готовы поставлять англича-
нам ежегодно по восемь дредноутов.
Не обладала немонополистическая буржуазия и та-
кими как ведущие монополии возможностями обеспече-
ния «спокойствия» на своих предприятиях. Исполь-
зуя свои монополистические сверхприбыли, они могли
«привязывать» к заводам данной фирмы высококвали-
фицированных рабочих, выплачивая им сравнительно
высокую заработную плату, создавая внутрифирменные
учебные заведения для обучения детей рабочих нужным
фирме специальностям, кредитуя индивидуальное жи-
лищное строительство рабочих и т. д. Все это было не-
доступно предпринимателям третьего и второго ранга,
и поэтому они чаще сталкивались с открытыми выступ-
лениями «своих» рабочих, да и справиться со стачкой,
выдержать длительную остановку производственного
процесса им было гораздо труднее.
Они с завистью, а иногда и с осуждением взирали
8 Хальгартен Г. Указ, соч., с. 195.
58
на другой вариант укрепления монополистами своего
всевластия на предприятии. Наемные гангстеры и пин-
кертоновские агенты на заводах американских миллио-
неров быстро пресекали любые проявления протеста,
избивали, а иногда и убивали профсоюзных вожаков,
если они не проявляли склонности к соглашательству и
капитуляции.
В Германии капиталисты пытались насаждать в
своих владениях элементы милитаризма, казарменной
муштры. «Если предприятие желает процветать, то его
следует организовать на военный, а не парламентский
лад»9. Это изречение саарского монополиста Штумма
отражало взгляды значительной части его коллег. Стои-
ло электропромышленнику Р. Бошу пойти на введение
8-часового рабочего дня, как его тут же собратья по
классу окрестили «красным Бошем», хотя тот исходил
отнюдь не из филантропических соображений, а из
стремления повысить производительность труда. Не
случайно Бош был инициатором внедрения тейлоризма
в Германии.
Какую эволюцию проделывали предприниматели,
превращаясь в монополистов, олигархов, можно судить
по Альфреду Круппу. «То, что Крупп по своим убежде-
ниям превратился в законченного тирана, — пишет
У. Манчестер, — бесспорный факт. При всей жестоко-'
сти «исключительного закона против социалистов», вве-
денного Бисмарком, он был только пародией на деспо-
тизм, царивший на вилле Хюгель и на Гусштальфаб-
рик». «Крупповских охранников было больше, чем по-
лицейских в Эссене. Лица, хотевшие покинуть свое ра-
бочее место на несколько минут, даже по естественной
надобности, должны были получить письменное разре-
шениё от мастера» 10 — так описывает Манчестер по-
рядки на заводах крупнейшей германской монополии.
Создать что-либо подобное на предприятии немоно-
полистической фирмы, конечно, было невозможно. Не
обладая такой степенью контроля над персоналом свое-
го завода, его владелец оказывался и по этой причине
слабее всесильных магнатов. Соотношение сил между
финансовой олигархией и прочими слоями буржуазии
было явно не в пользу последних, но они все же не
^лонны были сдаваться без сопротивления, тем более
^Archiv Sozialgeschichte. 1972. Bonn—Bad Godesberg, 1972,
10 Манчестер У. Указ, соч., с. 127—128.
59
что вопрос, по существу, шел об их жизни или смерти
в качестве капиталистов. Скованные наличием обще-
классовых интересов буржуазии, не смея н думать о
возможном сотрудничестве с классовым противником
для укрепления своих позиций, представители интересов
немонополистической буржуазии все-таки ввязались в
борьбу с финансовой олигархией, бдительно следя за
тем, чтобы осуждение ее пороков и ее политики не пере-
шло грань, за которой начинается осуждение системы.
Непоследовательность, половинчатость и в конечном
счете низкая эффективность сопротивления средних и
низших слоев буржуазии всевластию монополистиче-
ской верхушки класса как раз и объясняется боязнью
подорвать его единство перед лицом растущей мощи
рабочего движения. Но в то же время немонополистиче-
ские слои буржуазии, непосредственно сталкивавшиеся
с рабочими массами и лучше видевшие проходившие в
них процессы, искали способы ограничения «крайно-
стей» капиталистической эксплуатации, бьющих в глаза
контрастов роскоши и нищеты. Их толкали на это бо-
лее или менее осмысленные ими сдвиги в расстановке
классовых сил. Конечно, их понимание этих процессов
было, далеким от научного, но какие-то важные стороны
объективной ситуации они несомненно улавливали хо«
рошо развитым классовым чутьем.
Именно на протяжении последних десятилетий XIX в.
и начала XX в. рабочий класс превратился из класса,
представлявшего лишь потенциальную опасность для
самого существования капитализма, в класс, реально и
непосредственно угрожающий господству буржуазии.
Вскрывая глубинный смысл, сущность событий, проис-
ходивших в развитых капиталистических странах нака-
нуне первой мировой войны, Ленин охарактеризовал их
как «...начало борьбы за власть передовым пролетариа-
том Европы...» и.
Судьба каждой нации зависела теперь от уровня со-
знания рабочего класса, степени его организованности,
готовности к решительным схваткам с капитализмом.
Поднимется ли рабочий класс или хотя бы его боль-
шинство до понимания противоположности своих инте-
ресов интересам буржуазии, проникнется ли сама масса
идеями социализма, сумеет ли она освободиться от бур-
жуазной и мелкобуржуазной системы взглядов, идеалов,
11 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 23, с. 146.
60
ценностей, стереотипов мышления и поведения — вот
что оказалось на рубеже века и остается в наше время
главным вопросом политики, идеологии, социальной
психологии в капиталистическом мире. «Прошло время
внезапных нападений, революций, совершаемых немно-
гочисленным сознательным меньшинством, стоящим во
главе бессознательных масс, — писал Энгельс в 1895 г.—
Там, где дело идет о полном преобразовании обще-
ственного строя, массы сами должны принимать в этом
участие, сами должны понимать, за что идет борьба...»12
Эти строки были написаны 75-летним Энгельсом не-
задолго до смерти и звучат поэтому одним из важней-
ших элементов того, что можно назвать «стратегическим
завещанием» основоположников марксизма: социали-
стическая революция может быть только делом самой
массы, понимающей, «за что идет борьба». И этот же
принцип выдвинул несколькими месяцами раньше 24-лет-
ний Ленин. Завершая свою знаменитую работу «Что та-
кое «друзья народа» и как они воюют против социал-
демократов?» рассуждением о перспективах «победо-
носной коммунистической революции» в России, Ленин
ставит их в зависимость от уровня сознательности ра-
бочего класса, от того, когда «...передовые представи-
тели его усвоят идеи научного социализма... когда эти
идеи получат широкое распространение...» 13. Таким об-
разом, один из важнейших принципов революционной
стратегии, разработанный и зафиксированный в середи-
не 90-х годов XIX в. и ставший неотъемлемой чертой
революционного процесса в XX в., — это признание ре-
шающей роли развития сознания масс, способности вос-
принимать сложные истины марксизма.
Сознание масс, их миропонимание и мироощущение
стали поэтому ареной острейшей борьбы между поли-
тиками и идеологами господствующего класса, с одной
стороны, и тем «немногочисленным сознательным мень-
шинством», которое состояло из поднявшихся до уров-
ня интеллигенции передовых рабочих («рабочая интел-
лигенция») и социалистической интеллигенции иного, не
пролетарского, происхождения, — с другой. Эта борьба
затрагивала не только сферу политического и социаль-
ного мышления, наиболее непосредственно связанного
с политическим поведением масс в широком диапазо-
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 544.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 311—312.
61
не — от избирательной урны до баррикад, но и весь
комплекс идеалов, ценностных ориентаций, нравствен-
ных норм, эстетических представлений, весь духовный
мир рабочей массы.
Испытывая разнообразные и противоречивые влия-
ния со стороны черносотенно-монархически-церковной
реакции, либеральных и радикальных идеологов, социа-
листов реформистской и революционной ориентации,
массы в этот период отнюдь не были только объектом
воздействия со стороны сил, стоящих вне их. В повсе-
дневной трудовой жизни, в борьбе за улучшение своего
материального, правового, политического статуса и за
более отдаленные, если не конечные, цели рабочего
движения, в семейных отношениях, дружеских контак-
тах сами массы постоянно вырабатывают свой подход
к действительности, свои критерии добра и зла, благо-
родства и низости, достоинства и бесчестия, свой идеал
общества и личности.
Все эти элементы обыденного сознания переплета-
ются с «привносимыми извне» идеалами и ценностями,
модифицируются под их противоречивым влиянием, не
говоря уже о воздействии решающего фактора — меня-
ющихся в ходе экономического и социального развития
условий жизни. «В каждой национальной культуре
есть, — писал В. И. Ленин, — хотя бы не развитые,
элементы демократической и социалистической культу-
ры, ибо в каждой нации есть трудящаяся и эксплуати-
руемая масса, условия жизни которой неизбежно по-
рождают идеологию демократическую и социалистиче-
скую» 14.
О' быстром развитии социалистического сознания в
среде передовых рабочих свидетельствуют многочислен-
ные факты. Как вспоминает Н. К. Крупская, после по-
сещения различных рабочих собраний (во время пре-
бывания в Лондоне в 1902—1903 гг.) Ленин «радостно
говорил: «Из них социализм так и прет! Докладчик
пошлости разводит, а выступает рабочий —сразу быка
за рога берет, самую суть капиталистического строя
вскрывает» 15. Отрицание справедливости существую-
щей системы неразрывно связано, таким образом, с
более или менее осознанным социалистическим идеалом.
«Для нас было очевидно, — вспоминает один из левых
14 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 24, с. 120—121.
15 Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. М., 1972, с. 61.
62
английских социалистов Д. Патон, — что капиталисти-
ческая система хаотична и абсурдна, а наша альтерна-
тивная социалистическая система... разумна и глубоко
продумана...» 16 Здесь речь идет о взглядах активных
участников социалистического движения. Но вот сви-
детельство одного из лидеров лейбористской партии
Б. Тернера о настроениях рабочих масс: «Они не ве-
рят, что нищета предписана провидением... что система,
которая обрекает мужчин и женщин на горе и дегра-
дацию, — здоровая и разумная система»17. В том же
1912 году, когда прозвучали эти слова на лейборист-
ской конференции, рядовой социалист говорил посетив-
шей Англию А. М. Коллонтай: «Социализм? Да, он жи-
вет в массах... Поглядите на молодежь. Социализм —
это та правда, которая живет в ее душе» 18.
Русский рабочий А. Шаповалов, проживший много
лет во Франции, приводит слова чернорабочего одного
из парижских заводов: «Только в социалистическом
строе я вижу для себя и для всего рабочего класса спа-
сение» 19. «Насыщение пролетариата социализмом» кон-
статирует современный буржуазный историк К. Николе
и подчеркивает «постепенное усиление роли марксизма
и коллективизма во французском социализме»20.
Если в английском и французском социализме шел
сложный процесс повышения удельного веса марксиз-
ма по сравнению с другими учениями, то в Германии
научный социализм господствовал в среде передовых
рабочих. Разумеется, уровни теоретического осмысле-
ния идей марксизма были различными у рабочей интел-
лигенции и у менее подготовленных рабочих. Но, как
известно, еще Маркс с удовлетворением отмечал: «По-
нимание, которое быстро встретил «Капитал» в широ-
ких кругах немецкого рабочего класса, есть лучшая на-
града за мой труд»21. Инстинктивное отрицание капи-
талистической системы рождалось в умах германских
рабочих под влиянием реальностей своего бытия, но оно
приобретало форму сознательного убеждения, да еще
переплеталось с социалистическим идеалом чаще всего
16 Paton J. Proletarian Pilgrimage. An Autobiography. L., 1935,
p. 115.
17 Report of the Twelfth Annual Conference of the Labour Party.
Westminster, 1912, p. 62.
18 Коллонтай A. M. По рабочей Европе. СПб., 1912, с. 99.
19 Шаповалов А. С. В борьбе за социализм. М., 1934, с. 727.
20 Nicolet С. Le radicalisme. Р., Presses Universitaires, 1957, р. 21.
21 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 13.
63
в результате знакомства с трудами Маркса и Энгельса
либо популяризаторов марксизма 22.
В эти годы бурно росло классовое самосознание
пролетариата, несовместимое с рабской покорностью
предпринимателю, буржуазному государству, полиции.
Престиж «верхов общества» и различных институтов,
обеспечивавших буржуазное господство, падал. Даже
неграмотный сельскохозяйственный рабочий из Йорк-
шира объяснял сыну, будущему видному деятелю меж-
дународного профсоюзного движения Джорджу Харди,
что представление о превосходстве помещика, священ-
ника, лендлорда — сплошная «чепуха» и что «выше-
стоящие лица ничуть не выше нас»23. С ненавистью к
этим «вышестоящим» пишет французский рабочий-мед-
ник Э. Мийар о том, что капиталисту «не нужны люди,
способные мыслить, рассуждать, спорить, ему нужны —
грубые, способные выполнять тяжелую физическую ра-
боту» 24.
Особую ненависть вызывал в рабочем классе репрес-
сивный аппарат буржуазного государства. Даже в рес-
публиканской Франции, где в массах преобладала пре-
данность республиканскому строю, по свидетельству
английского социалиста Г. Стила, «идет война, постоян-
ная, жестокая, неумолимая война между полицией и
рабочими.’ Не будет преувеличением сказать, что поли-
цейский — самый ненавистный человек во Франции, ес-
ли не считать священника» 25. В Англии же явно падал
авторитет монархии, буржуазных партий, самого пар-
ламента. Торжества по поводу коронации Эдуарда VII
оставили равнодушными рабочих лондонского Ист-Энда,
не говоря уже о членах социалистических организаций.
Это вызвало удовлетворение находившегося тогда в
Англии Джека Лондона. А Г. Уэллс в период предвоен-
ного подъема рабочего движения даже утверждал, что
рабочий «перестает верить в законы, перестает верить
22 Подробнее см.: Судзиловская Н. Рабочая интеллигенция в
Германии в начале XX в.— В кн.: Рабочий класс и элементы со-
циалистической культуры в странах развитого капитализма. Пермь.
1975, с. 186—188.
23 Харди Дж. Те бурные годы. Воспоминания о борьбе за сво-
боду на пяти континентах. М., 1957, с. 14.
24 Maillard Е. Le proletariat international et la journee de huit
heures. Bordeaux, 1890, p. 26.
25 Steele H. Working classes en France. L., 1904, p. 100.
64
в парламент» и бастует «за беспрецедентные цели —
против системы» 26.
В пролетарской среде отвергаются и многие стороны
господствующей лицемерной морали и начинают фор-
мироваться новые, свободные от корыстных соображе-
ний и расчета отношения между полами. Брак, не ос-
вященный церковью и даже государством, получает при-
знание в рабочих районах английской столицы, причем
обследователи свидетельствуют о прочности этих осно-
ванных на любви браков.
Чем больше передовые слои рабочих порывали с
идеологией и нравственными нормами, навязываемыми
«сверху», тем больше пробуждалось в них чувство че-
ловеческого достоинства, гордость своей принадлежно-
стью к великой общности «рабочий класс». Английский
исследователь Дж. Митчелл, изучавший взгляды и цен-
ности рабочих в конце XIX — начале XX в., пришел к
выводу, что накопленный ими опыт «дал им возмож-
ность взглянуть на себя, как на соль земли, как на
Человечество, и притом не только на интеллектуальном,
но и на «инстинктивном» уровне. Это стало их второй
натурой» 27. Точно так же в плоть и кровь вошло ощу-
щение общности интересов, образа жизни, социального
статуса рабочих и их противоположности классу собст-
венников. Французский социалист из провинции, опре-
делив по просьбе журналиста из «Фигаро» задачу со-
циалистов («Мы хотим добиться того, чтобы рабочего
не считали ничтожеством, чтобы ему дали место под
солнцем и право управлять»), объяснил далее, почему
среди рабочих «нет больше наивных людей, слушающих
радикалов и их красивые слова: это не наши люди, это
буржуа...»28. Буржуа — не наши люди, принадлежащие
к другой общности, — в тех слоях рабочего класса, где
такое, убеждение преобладало, буржуазия со всем ее
аппаратом давления и пропаганды явно проигрывала
битву за умы.
К началу XX в. выросло уже немало людей, которые,
принадлежа к семьям социалистов, с детства жили в
атмосфере идеалов и ценностей социалистического ха-
рактера. Для них — социалистов во втором и даже в
26 What ther Worker Wants. The “Dailly Mail” Inquiry. L., 1912,
p. 11, 9.
27 Mitchell J. Robert Tressell and the Rugged Trousered Philant-
ropists. L., 1969, p. 40.
28 Routier G. Question sociale et 1’opinion du pays (Enquete de
Figaro). P., 1894, p. 77.
3-525 65
третьем поколении — отрицание буржуазной системы
ценностей было столь органично и естественно, как и
следование новым нравственным принципам, револю-
ционной морали рабочего класса. В этой пролетарской
культуре значительное место занимали такие социаль-
но-психологические черты, как равнодушие к накопле-
нию материальных ценностей (в противоположность
буржуазному культу собственности), товарищеские от-
ношения между полами и признание любви единствен-
ной основой брака (в противовес ханжеской буржуазной
морали и браку-сделке), здоровое эстетическое чутье
(контрастирующее с декадентской изощренностью и с
соблазнами «массовой культуры») и особенно коллек-
тивистское мироощущение (противостоящее индивидуа-
лизму буржуа), классовая солидарность, пересекающая
барьеры профессиональной замкнутости, возрастных,
половых, национально-расовых различий (вопреки на-
ционализму буржуазии), более или менее осознанный
«социалистический инстинкт», поднимающийся у наибо-
лее зрелых в теоретическом отношении рабочих до
марксистского мировоззрения. Как отмечал В. И. Ле-
нин, «...только миросозерцание марксизма является пра-
вильным выражением интересов, точки зрения и куль-
туры революционного пролетариата» 29.
Среди активных участников социал-демократическо-
го движения сформировался достаточно широкий круг
лиц, освободившихся либо освобождающихся от свой-
ственных господствующему классу ценностей и идеалов,
от буржуазных политических и нравственных догматов,
сознательно стремящихся к революционному переуст-
ройству жизни всего человечества. Именно в этой сре-
де складывается революционная мораль рабочего клас-
са, возникает новый тип личности, отличающийся не
только по мировоззрению, но и по всему социально-пси-
хологическому облику от типа личности буржуа. Вся
духовная жизнь этих людей — их революционная энер-
гия, самоотверженность, социальная активность, их
устремленность в будущее, их интересы, ценностные
ориентации, нравственные принципы, художественные
вкусы подрывали идеологические позиции господствую-
щих классов, их влияние на массы, их престиж «есте-
ственных» руководителей общества.
Чем более сознательным, организованным, социаль-
29 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 337,
66
но активным становился рабочий класс, тем ярче прояв-
лялась тенденция к консолидации всех слоев господст-
вующего класса. Но была и противоположная тенден-
ция: различные слои буржуазии искали свои пути ук-
репления системы, что усиливало тактические разногла-
сия между ними и соответственно внутриклассовую
борьбу.
§ 2. Обострение внутриклассовой борьбы
Несмотря на то что борьбу внутри господствующего
класса в известной мере сковывало единство классовых
интересов различных его слоев, а также буржуазии
различных стран, она все же проходила как в нацио-
нальных рамках, так и на международной арене.
Главным объектом антимонополистической кампании
в США стал Д. Рокфеллер, беспощадно расправляв-
шийся с конкурентами, разоривший множество мелких
и средних нефтепромышленников. Некоторые из жертв
нефтяного короля приняли активное участие в деятель-
ности «разгребателей грязи», радикальных писателей и
журналистов, решительно раскрывавших тайны большо-
го бизнеса, его хищнические методы, преступные дея-
ния. Наибольший резонанс вызвала появившаяся в
1904 г. серия статей А. Тарбелл. Позднее на этой осно-
ве появилась двухтомная «История Стандард ойл К0».
Сама А. Тарбелл была профессиональным историком,
и предмет исследования был выбран не случайно: ее
отец — нефтепромышленник, активно, но безуспешно
сражавшийся против Рокфеллера. Против «Стандард
ойл» боролся и брат А. Тарбелл.
Такого рода антимонополистическая тенденция при-
обрела международный характер. Как отмечал В. И. Ле-
нин, «...чудовищные факты, касающиеся чудовищного
господства финансовой олигархии, настолько бьют в
глаза, что во всех капиталистических странах, и в Аме-
рике, и во Франции, и в Германии, возникла литерату-
ра, стоящая на буржуазной точке зрения и дающая все
же приблизительно правдивую картину и — мещанскую,
конечно, — критику финансовой олигархии» 30.
Так, владелец небольшой берлинской фабрики выра-
жал возмущение по поводу того, что «несколько десят-
ков или пара сотен экономических кондотьеров безгра-
нично господствуют во всей индустриальной жизни на-
30 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 344.
3* 67
шего отечества» 31. Еще резче звучат слова разоренного
рокфеллеровской «Стандард ойл» торговца нефтью из
Гамбурга: «Несомненно, господство Цезаря и Александ-
ра Македонского, кровавая военно-религиозная дикта-
тура в средневековой Испании, деспотии Аттилы и Чин-
гисхана— все это детские игры по сравнению с- той
мрачной пустотой, нуждой и бесчеловечностью, которые
сеет лавочник из Кливленда (т. е. Рокфеллер. — Л. К.,
П. Р.)»32. Масштаб сравнений примерно такой же, как
и у В. Ратенау, но руководитель АЭГ видит в возрос-
шем могуществе олигархии веление времени, преиспол:
ненный же яростного гнева гамбургский торговец не же-
лает мириться с мыслью о неизбежности подобного хо-
да событий, хотя и не может предложить реальную аль-
тернативу.
Немонополистическая буржуазия, нередко опираясь
на массовую поддержку, добивалась законодательного
ограничения монополий, запрещения их роста за счет
«слияний», т. е. поглощения ранее независимых фирм.
В странах Европы эти движения практических результа-
тов не принесли. В США же, где процесс монополизации
проходил с наибольшей интенсивностью и вызывал тре-
вогу самых широких слоев населения, в 1890 г. был при-
нят антитрестовский закон Шермана, запрещавший
преступный сговор, направленный против потребителей.
Американские судьи иногда выносили приговоры, осуж-
дая «противозаконное торговое пиратство»33, т. е. согла-
шения картельного типа, навязывавшие потребителям
искусственно поднятые монопольные цены. Но против
трестов, которые были особенно распространены в Аме-
рике и которые В. И. Ленин трактовал как «высшее
выражение экономики империализма или монополисти-
ческого капитализма»34, практически никаких мер не
принималось. Административные и судебные власти
предпочитали применять закон Шермана против проф-
союзов, обвиняя их в преступном сговоре для повыше-
ния цен. Так трактовались естественные требования
рабочих о повышении зарплаты. Прежде чем Верхов-
ный суд США в 1897 г. вынес первое решение, направ-
ленное против корпораций, опираясь на закон Шерма-
31 Nussbaum Н. Unternehmer gegen Monopole. В., 1966, S. 36.
32 Ibidem.
33 Recht und Entwicklung des GroBunternehmen im 19, und frii-
hen 20. Jahrhundert, S. 523.
34 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 30, с. 94.
68
на, зтот акт- уже 12 раз был применен судами против
профсоюзов35.
Для монополий антитрестовское законодательство
оставляло удобные лазейки. Штаты Нью-Джерси и Де-
лавэр вообще отвергли акт Шермана и ввели у себя
предельно либеральные правила для корпораций. За-
тем их перещеголял штат Невада, власти которого от-
казались от каких бы то ни было ограничений на выпуск
и продажу ценных бумаг, а корпорациям была предоста-
влена полная свобода рук. Чтобы воспользоваться таки-
ми возможностями, монополиям вовсе не надо было
перебазироваться в благодатные штаты, хватало просто-
го оформления в них документов через юристов. Анти-
трестовское законодательство не помешало интенсивно-
му поглощению одних фирм другими на рубеже веков:
в 1895—1904 гг. <в среднем «исчезало» по 301 компании
в год. Рекордным был 1901 год, когда были поглощены
923 фирмы. Если же после 1905 г. темпы слияний па-
дают, то отнюдь не вследствие антитрестовских законов,
а ’потому, что крупным хищникам требовалось время,
чтобы переварить добычу, наладить управление в рас-
ширившихся владениях.
Когда для усиления антитрестовского законодатель-
ства был принят в 1914 г. закон Клейтона, то он, по
меткому выражению одного американского политическо-
го деятеля, оказался «не свирепым львом, а беззубой
полосатой кошкой». На запрет слияний путем скупки
ценных бумаг монополии, как отмечает Б. Селигмен,
«стали попросту полностью скупать соперничающие с
ними фирмы со всеми потрохами»36.
Наряду с попытками защитить свои интересы при по-
мощи антитрестовского законодательства немонополи-
стические слои буржуазии предпринимали энергичные
шаги для объединения предпринимателей, заинтересо-
ванных в ограничении произвола монополий. Впрочем,
перед предпринимательскими союзами с самого начала
стояла и другая задача — противодействия профсоюзам,
организации совместного отпора рабочему движению,
наступления на рабочий класс. Именно благодаря тому,
что союзы пытались сочетать общеклассовые цели и
специфические цели немонополистической буржуазии,
35 См.: Сивачев Н. В. Из истории трудового права в США
(1890—1918 гг.).— Вестник Московского университета. История.
М., 1968, вып. 3, с. 61.
36 Селигмен Б. Указ, соч., с. 236.
69
большому бизнесу сравнительно легко удалось^ поста-
вить некоторые из них под свой контроль, а в других
притупить антитрестовское острие.
Наиболее острая борьба за контроль над предприни-
мательскими союзами развернулась в Германии, где фи-
нансовая олигархия была так тесно связана с государ-
ственной властью, что буржуазия второго эшелона не
могла рассчитывать на свою защиту законодательными
мерами. Еще в 1876 г. был создан Центральный союз
германской промышленности (ЦСГП), не имевший тог-
да, разумеется, антимонополистической направленности,
поскольку монополий практически не было. По мере их
развития они благодаря своему богатству, престижу,
влиянию фактически установили свой контроль над этой
организацией 37.
В связи с этим в 1895 г. возникло новое объедине-
ние — Союз промышленников, в известной мере проти-
вопоставивший себя ЦСГП как организация антимоно-
полистическая или, как минимум, немонополистическая.
Позднее Союз промышленников получил поддержку от
основанного в 1909 г. Ганзейского союза промышленно-
сти, ремесла и торговли. Вскоре после образования он
объединял 70 000 предпринимателей и 180 000 служащих.
Лидер Союза промышленников Г. Штреземан расцени-
вал появление новой организации как «победу идеи на-
шего союза»38. Попытки ЦСГП через своих людей в
правлении, в частности Кирдорфа, придать Ганзейскому
союзу промонополистическую ориентацию не дали же-
лаемых результатов. Тем не менее организация монопо-
листов оказалась сильнее соперников. Она лучше зна-
ла, чего хотела, ряды ее были более сплоченными, на
ее стороне была поддержка государства. Несмотря на
численное преобладание, немонополистическая буржуа-
зия действовала разрозненно, не имела четких целей, по-
стоянно колеблясь между либеральными и консерватив-
ными партиями. Все же противоречия между монопо-
лиями и немонополистической буржуазией были серь-
езным препятствием на пути формирования единой
предпринимательской организации в Германии; такая
организация появится лишь после первой мировой
войны.
В Англии предпринимательские союзы сложились в
различных отраслях промышленности преимущественно
37 Подробнее см.: Федоров Р. П. Анонимная власть. М., 1970.
38 Stegmann D. Die Erben Bismarcks. Koln — W. B., 1970, S. 184.
70
с антипрофсоюзной направленностью, так как, во-пер-
вых, английские тред-юнионы были настолько сильны,
что бороться с ними в одиночку предпринимателям бы-
ло не под силу, во-вторых, монополистические объеди-
нения здесь возникли сравнительно поздно и не пред-
ставляли еще большой опасности для средних предпри-
нимателей. Все же постепенно монополии заняли веду-
щее положение в некоторых союзах, а впоследствии и
в Федерации британской промышленности, возникшей в
годы войны.
Более активны и относительно независимы от фи-
нансовой олигархии были предпринимательские союзы
в США, где антитрестовская направленность порожда-
лась особой агрессивностью американских монополий,
их стремлением поглотить весь нетрестированный капи-
тал. В частности, именно усилия предпринимательских
союзов существенно повлияли на принятие антитрестов-
ских законов, хотя им и не удалось добиться эффектив-
ного их функционирования.
Там, где предпринимательские союзы возникают
позднее, они фактически с самого начала становятся
инструментом в руках монополистов, как это произошло
в Италии. Влиятельная региональная организация Ту-
ринская лига (основана в 1906 г.) находилась под пол-
ным контролем пьемонтских магнатов Д. Аньелли,
Д. Феррариса, Л. Боннефон Граппоне, Д. Оливетти и
др. На базе Туринской лиги в 1910 г. сформировалась
Конфедерация итальянской промышленности, прямая
предшественница и поныне существующей Конфиндуст-
рии.
Немонополистические слои буржуазии, оказывая, та-
ким образом, определенное влияние на ситуацию внутри
господствующего класса, все же явно проигрывали в
борьбе против финансовой олигархии. Соотношение сил
продолжало изменяться в пользу элиты по мере того,
как росли те слои буржуазии, которые, приобретя акции
крупных компаний и живя на доходы с них, попали в
полную зависимость от финансовых и промышленных
магнатов.
Акционерная форма организации фирм возникла за-
долго до перехода капитализма в империалистическую
стадию, а следовательно, до формирования финансовой
олигархии. В XVII—XVIII вв. и в первой половине
XIX в. для создания компании пайщиков требовалась
специальная санкция правительства или — в Англии —
71
парламента. В 60—70-х годах XIX в. в основной группе
капиталистических государств были приняты олизкие
по содержанию законы, признававшие акционерные ком-
пании юридическими лицами и наделявшие их п'равом
учреждать общества и объединяться по своему усмот-
рению без предварительной санкции правительственных
органов: закон о компаниях в Англии (1862), закон об
обществах во Франции (принятый в 1867 Г:, он оста-
вался в силе целое столетие), закон об акционерном
праве в Германии (1870), федеральный закон о кор-
порациях в США (1875). Конечно, впоследствии эти
законодательные акты дополнялись, видоизменялись, но
основа была заложена именно тогда.
К 1914 г. в США чисто семейная форма собственно-
сти, вроде концерна Г. Форда, стала редкостью. Из
100 крупнейших германских предприятий в 1897 г. было
только семь персональных. Правда, в Англии и особен-
но во Франции, где процесс монополизации шел мед-
леннее, семейные фирмы оказались более живучими.
Акционерная форма корпораций создавала более ши-
рокие возможности для мобилизации капитала, так как
она вовлекала не только сравнительно немногочислен-
ных крупных собственников, но и мелких буржуа, т. е.
практически всю буржуазию.
Став акционерами, мелкие или средние собственни-
ки оказывались связанными общими интересами с круп-
нейшими акционерами из мира финансовой олигархии:
чем большие прибыли получит корпорация, тем это вы-
годнее любому акционеру, хотя по масштабу его доходы
несоизмеримы с доходами магнатов. Уже одно это «при-
вязывало» к большому бизнесу даже тех акционеров,
которые были самостоятельными предпринимателями и
смотрели на доходы от акций как на своеобразное до-
полнение к прибыли от своего предприятия. Ситуация
осложнялась тем, что самостоятельный хозяин завода
мог быть заинтересован в ослаблении конкурирующей
с ним, а может быть, и разоряющей его корпорации, а
как держатель акции этой же корпорации — в ее уси-
лении. Нетрудно понять, насколько подобная ситуация
ослабляла и деформировала праведный антимонополи-
стический гнев буржуа.
С точки зрения внутриклассовых изменений и эво-
люции системы экономического господства финансового
капитала существенную роль на рубеже веков начинает
играть становление менеджмента. Это явление было цо-
72
рождено прежде всего неизмеримо возросшей по срав-
нению даже с недавним прошлым сложностью процесса
производства и экономических отношений в целом. Для
руководства большим бизнесом требовалась высокая
степень профессионализма. Стало объективно трудно
совмещать разные функции. Начинается отделение
функций собственности от функций управления и пере-
дача этих последних специально подготовленным лю-
дям— управляющим, менеджерам.
Менеджеры становятся заметными и многочислен-
ными фигурами, особенно в США и Германии, где ак-
ционерные компании явно доминировали над фирмами
с семейным управлением. Система менеджмента обеспе-
чивала континуитет дела независимо от личных свойств
собственников. Менеджеры действовали более динамич-
но по сравнению с управляющими-собственниками. У
них не было страха потерять семейное достояние. Им
постоянно приходилось доказывать свою дееспособность,
компетентность. Исходили они в своей деятельности
прежде всего из экономических соображений, так как
над ними не довлели внеэкономические семейные инте-
ресы и предрассудки.
Уже в то время менеджмент начинает превращаться
в пополнение рядов финансовой олигархии. Высокооп-
лачиваемые управляющие получают возможность ис-
пользовать свое жалованье как капитал, вкладывая его
в дело. О размерах доходов 'крупных менеджеров в оп-
ределенной мере можно судить по тому факту, что пре-
зидент американского глюкозного треста К. Матисен
еще в конце XIX в. получал 75 тыс. долл, в год, т. е.
в три раза больше, чем тогдашний президент США.
Будучи менеджером, превратился в одного из самых
влиятельных лидеров германской финансовой олигар-
хии Э. Кирдорф. Менеджмент, таким образом, обеспе-
чивал приток свежей крови в замкнутую олигархиче-
скую касту.
На широкую ногу подготовка менеджеров уже в на-
чале XX в. была поставлена в США. Известный амери-
канский исследователь истории бизнеса А. Чэндлер от-
мечает, что в первое десятилетие XX в. деловое обра-
зование стало частью учебных программ большинства
престижных колледжей и университетов. В 1908 г.
школа бизнеса и администрации была открыта в Гар-
вардском университете. Вскоре сюда для чтения курса
лекций был приглашен сам Ф. В. Тейлор. Он и ряд дру-
73
ГйХ специалистов стали профессиональными консуль-
тантами по менеджменту.
Это было начало глубокого сдвига, последствия ко-
торого сказались как на собственно экономической
структуре, так и на ее идеологической и психологиче-
ской надстройке. Правда, оценка этого сдвига Чэндле-
ром грешит преувеличением и очевидной модерниза-
цией истории: «Структура промышленности и экономи-
ки в целом ко времени первой мировой войны была
много ближе (к типу 70-х годов XX в., чем к 50-*м и даже
70-'м годам XIX в. Сегодняшний бизнесмен чувствовал
бы себя, как дома, в деловом мире 1910 г., но деловой
мир 1840 г. был бы для него странным и таинственным
местом. Американский же бизнесмен 1840 г. нашел бы
среду Италии пятнадцатого века более близкой, чем
своей нации семьдесят лет спустя»39. Нетрудно заме-
тить, что явно утрированное суждение Чэндлера исхо-
дит лишь из учета ситуации в США, где сдвиги в про-
изводстве и экономических отношениях отличались тогда
наибольшим динамизмом.
Процесс отделения функций собственности от функ-
ций управления глубоко диалектичен. С одной стороны,
менеджмент явился способом эффективного приспособ-
ления финансовой олигархии к объективным новым ус-
ловиям, а с другой — отражал присущие ей паразитиче-
ские тенденции. Многим современникам бросалась в
глаза именно эта, другая сторона медали. Критически
настроенный по отношению к финансовой олигархии
американский социолог Т. Веблен уже в конце XIX в.
выдвинул свою концепцию «праздного класса». Так он
называл «отсутствующих собственников», которые укло-
нялись от ведения дел. По мнению Веблена, «праздный
класс» играет ту же роль, что и паразитическая арис-
тократия и духовенство при феодализме. Действительно,
развитие 'менеджмента облегчало крупным собственни-
кам «выход из игры». Как уже отмечалось, среди них
нашлось немало таких, которые не имели ни желания,
ни способностей быть продолжателями дела отцов. Но
все же это была не главная сторона процесса отделе-
ния функций собственности от функций управления.
Распространение акционерной формы организации
капитала также усугубляло паразитические тенденции,
способствовало возникновению широкого слоя рантье,
39 Chandler A. Op. cit., р. 455.
74
не участвующего активно в деловой и производственной
жизни, предпочитающего жить на проценты с вложен-
ного в ценные бумаги капитала. Они больше зависели
от успехов корпорации .и деятельности ее заправил, чем
акционеры, сохранявшие независимые источники дохо-
да. Но -и рантье не были лишены антимонополистиче-
ских ‘настроений. Их не устраивало положение, при ко-
тором, вложив все деньги в акции данной корпорации,
они практически никак не могли повлиять на ее поли-
тику, на размер выплат по акциям, казавшихся им, ес-
тественно, всегда меньшими, чем могли бы быть. Аме-
риканские ученые Г. Гутман и Г. Даугалл свидетельст-
вуют, что (в «крупнейших американских корпорациях
индивидуальное право голоса в среднем незначительно,
знакомство индивидуума с деловыми вопросами явля-
ется слабым, и его способность судить об отдельных
членах руководства ограничена. При таких условиях
совет директоров, однажды посаженных в седло, стано-
вится «самоувековечивающимся и перманентным»40.
Благодаря распылению акций среди множества соб-
ственников разного калибра, практически не участвую-
щих в управлении делами, для контроля над компанией
бывало достаточно 15—20% общего акционерного ка-
питала. Чтобы контролировать железнодорожные ком-
пании, обычно хватало контрольного пакета примерно
в 20% акций. Крупный делец Д. Хилл утверждал, что
ему удалось захватить Большую северную магистраль
обладая 2% акций. Примерно столько же потребовалось
«АЭГ» для контроля над компанией «Берлинер элект-
рицитете Веркен». Такое положение вещей открывало
широкие возможности для установления контроля с по-
мощью ловких финансово-биржевых операций над целой
системой акционерных обществ через холдинговые ком-
пании, скупавшие контрольные пакеты акций, которые
становились сравнительно небольшими. Так, американ-
ская железнодорожная компания «Рок Айленд К0» с
исходным реальным капиталом в 15 млн. долл, добилась
контроля над системой компаний с общим капиталом
300 млн. долл. А это значит, что в определенную зави-
симость от нее попали тысячи, если не десятки тысяч,
мелких и средних держателей акций.
Какие бы меры нй принимали для своей защиты те
слои буржуазии, которые стояли ниже финансовой оли-
40 Цит по: Мотылев В. Е. Финансовый капитал и его органи-
зационные формы. М., 1959, с. 61.
75
гархии, большой бизнес всегда находил лазейки, чтобы
вновь укрепить свои пошатнувшиеся было позиции, и
это положение порождало в немонополистической бур-
жуазной среде еще большую ненависть к финансовым
магнатам, недовольство их вызывающей роскошью, нра-
вами, ценностями. Может быть, буржуа старой форма-
ции втайне мечтал о такой же роскоши, о власти над
множеством людей, наконец, о способности и решимости
открыто нарушать общепринятые моральные нормы.
Он ведь хорошо знал то, что так четко сформулировал
исследователь господствующего класса В. Зомбарт: «К
великим победителям на ристалище современного капи-
тализма имеет, пожалуй, общее применение то, что еще
недавно сказали о Рокфеллере, что он «умел с почти
наивным отсутствием способности с чем бы то ни было
считаться перескочить через всякую моральную прегра-
ду»41. Он догадывался о действительном образе жизни
Д. Рокфеллера-старшего, который всячески афиширо-
вал свою бережливость, даже аскетизм. Его особняк
внешне выглядел неказистым, зато по внутреннему уб-
ранству не уступал королевским дворцам. За стенами
здания происходили сцены, плохо вязавшиеся с леген-
дами об аскетизме его владельца. Зная все это и не
имея возможности жить по такому же стандарту, этот
буржуа брал реванш, осуждая безнравственность вер-
хов. Столкновение «двух моралей» нашло яркое вопло-
щение в эпизоде из романа Т. Драйзера «Титан». Его
герой Каупервуд встречается с дельцом «старой шко-
лы»: «Каждый из них стремился взять от жизни все,
что мог, и каждый на свой лад был жесток и беспоща-
ден. Но... Эдисон умеренно занимался благотворитель-
ностью, внешне во всем придерживался тупой, обще-
принятой рутины, притворялся, что любит свою жену,
которая ему давно опостылела, и тайком предавался
незаконным утехам. Человек же, сидевший сейчас перед
ним, не придерживался никаких установленных правил...
и поступал только так, как ему заблагорассудится»42.
Это были, таким образом, не две морали, не столк-
новение подлинно демократической системы нравствен-
ных ценностей с элитарной, олигархической вседозво-
ленностью, а две разновидности буржуазной морали,
подобно тому как немонополистическая буржуазия и
финансовая олигархия представляли собой не разные
41 Зомбарт В. Указ, соч., с. 144.
42 Драйзер Т. Указ, соч., с. 12.
76
классы, а два слоя одного господствующего класса. Но
в сознании немонополистических слоев буржуазии —
именно благодаря тому, что они оказались оттеснен-
ными на второй план в социальной иерархии,— сохра-
нились еще некоторые элементы гуманистического ми-
роощущения, тем более что она не была отделена от
народа столь же непреодолимой преградой, как оли-
гархическая верхушка. Не решаясь вследствие общно-
сти классовых интересов с олигархией пойти на союз с
народом против монополистического капитала, они тем
не менее готовы были в сфере нравственности демон-
стрировать свою связь с народом, общее с ним него-
дование (искреннее или мнимое) по поводу открытого
разрыва элиты с гуманистическими ценностями.
Учитывая это, а еще больше — демократический про-
тест народных масс против всевластия монополий, они
принимают свои меры. В США в противовес «разгре-
бателям грязи» апологеты монополистического капитала
и сами виднейшие его представители говорят и пишут
о «социальной ответственности бизнеса». Одной рукой
разоряя соотечественников, монополисты другой рукой
пытаются пригладить свой «имидж» в глазах общест-
венности путем выделения какой-то части сверхприбы-
лей на строительство общественных заведений, создают
благотворительные фонды (Карнеги, Рокфеллеры, Форд
и др.). Все сдвиги в сфере производства, весь бурный
технический прогресс и связанные с ним изменения в
образе жизни пропагандистский аппарат финансовой
олигархии рекламирует как результат ее организатор-
ской деятельности, предприимчивости, чувства нового.
Прогресс был действительно поражающим. С 1870
по 1913 г. мировая добыча угля возросла в 6 раз, а
нефти — почти в 70, выплавка стали увеличилась в 56
раз. Гигантский рост потребностей производства обус-
ловил существенное расширение транспортной сети, фор-
мирование системы оперативно действующей связи.
Объем мировой торговли с 1800 по 1900 г. вырос в
15 раз, а с 1900 по 1914 г. еще удвоился. За 1870—
1913 гг. железнодорожная сеть увеличилась в 5,5 раза,
а тоннаж торгового флота — в 2,8 раза. Телеграфные
линии опоясали весь мир. Если известие о начале
франко-прусской войны достигло Австралии через 45
дней, то теперь для передачи информации из Европы
хватило бы одного дня. Появился и телефон, правда,
он функционировал пока на небольших расстояниях.
11
На первый взгляд могло показаться (и такое пред-
ставление навязывали многие буржуазные идеологи),
что монополии будто бы упорядочивают экономическую
жизнь, умеряют эксцессы свободной конкуренции, несут
в себе тенденцию к стабилизации системы. Известные
основания для подобных суждений имелись, но это была
только одна сторона медали. Устраняя некоторые
издержки свободной конкуренции, монополизация
вызывает гораздо более мощные потрясения вслед-
ствие ожесточенных схваток между монополиями-гиган-
тами.
Вообще в процессе монополизации сплетались про-
тивоположные тенденции, как стабилизирующие, так и
подрывающие систему. Сталкиваясь друг с другом, они
усиливают неустойчивость капиталистической системы,
порождают разнообразные кризисные явления. Эту диа-
лектику эволюции капиталистического общества на его
монополистической стадии постоянно прослеживает
В. И. Ленин. Тенденция к загниванию, подчеркивал он,
отнюдь не исключает быстрый рост капитализма. В
целом капитализм растет быстрее, чем прежде, но рост
этот становится все более неравномерным. В США про-
мышленная продукция в 1870—1914 гг. возросла в 9 раз,
в Германии — в 5,5, во Франции — в 3, в Англии — в
2,3 раза. В 1870 г. удельный вес США в мировом про-
мышленном производстве составлял 23%, Германии —
13, Англии — 32, Франции—10, а в 1913 г. — соответ-
ственно 36, 16, 14 и 6%. В Италии период наиболее
бурных темпов роста пришелся на 1901 —1913 гг. За
это время прирост промышленной продукции в стране
составил 87%, тогда как в Европе в целом — 56%.
Следовательно, рост одних стран происходил на
фоне отставания и стагнации других. Изменения в со-
отношении сил обостряли межимпериалистические про-
тиворечия, порождали опасные конфликты, тем более
что Англия и Франция — страны «старого капиталисти-
ческого развития»,— уступая более молодым хищникам
в темпах роста, намного превосходили их по размерам
захваченной колониальной добычи. «...Быстрый рост
техники,— отмечал В. И. Ленин,— несет с собой все
больше элементов несоответствия между различными
сторонами народного хозяйства, хаотичности кризисов».
Он убедительно опровергал доводы буржуазных ученых,
пытавшихся представить монополии фактором порядка:
«Устранение кризисов картелями есть сказка буржуаз-
78
ных экономистов, прикрашивающих капитализм во что
бы то ни стало»43.
Действительно, в эпоху империализма циклические
кризисы становятся и чаще, и интенсивнее. Если в
XIX в. экономический цикл составлял 9—11 лет, то даже
первый цикл империалистической эпохи сократился до
7 лет (1900—1907), а,следующий — до 6 (1907—1913).
В 1907 г. промышленное производство в США упало
ниже, чем когда-либо прежде,— на 17%. На бездейст-
вие обрекаются колоссальные производственные мощ-
ности: так, в 1908 г. потенциал «Юнайтед Стейтс стал»
использовался всего наполовину. Невиданных прежде
масштабов достигает безработица; в США ее уровень
по сравнению с концом XIX в. возрастает к 1907 г. в
1,5 раза, достигнув 5—6 млн. Мощные волны кризиса
1907 г. сотрясали мир от Нью-Йорка до Амстердама,
Каира и Токио.
Способность гигантских корпораций поддерживать
монопольные цены вопреки закону спроса и предложе-
ния нарушала действие традиционного рыночного ме-
ханизма. Особенно это давало о себе знать в.период
кризисов, когда монополии пытались искусственно сдер-
живать цены на максимально высоком уровне. В конеч-
ном счете это привело в первом десятилетии XX в. к
своеобразной «революции цен». Усилилась дороговиз-
на, причем она больно ударила по трудящимся вслед-
ствие повышения цен на потребительские товары.
Гигантский рост экономики, технический прогресс,
невиданное расширение мирохозяйственных связей —
все это увеличивало могущество монополистического
капитала, но вместе с тем порождало новые неразре-
шимые проблемы, таившие в себе зародышевые элемен-
ты общего кризиса капитализма. Еще более зримо стал
раскрываться смысл слов Маркса и Энгельса о том, что
капитализм «...походит на волшебника, который не в
состоянии более справиться с подземными силами,
вызванными его заклинаниями»44.
Монополистический капитал, таким образом, не
столько упорядочил экономическую жизнь, сколько
своей корыстной политикой усиливал хаос, порождае-
мый объективными процессами в сфере производства и
распределения. Иначе говоря, капиталистическая сис-
43 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 324.
44 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4, с. 429.
79
тема начала утрачивать способность к саморегулирова-
нию, и в этом была заложена объективная необходи-
мость вмешательства в стихийно развивающееся капи-
талистическое хозяйство со стороны государства. Этого
требовало и само развитие производительных сил, ги-
гантские масштабы которых все труднее было осваивать
и контролировать даже самым крупным монополиям.
Но в этих собственно экономических проблемах была
не единственная причина того, что -в начале империали-
стической эпохи остро встал вопрос о роли государства
в экономике и, главное, в социальных отношениях. По
мере укрепления своего могущества, с одной стороны, и
активизации рабочего класса — с другой, по мере обо-
стрения внутриклассовых противоречий и международ-
ных конфликтов монополистическая буржуазия стано-
вится более требовательной по отношению к государ-
ству. С его помощью она стремится обеспечить гегемо-
нию на внутренних рынках и завоевать рынки внешние,
удерживать классовое господство вопреки усиливающе-
муся натиску рабочего движения. Ей нужен не скром-
ный «ночной сторож», а вооруженный до зубов часовой,
способный отстаивать ее интересы внутри страны и за
ее рубежами. Отсюда массированное вторжение моно-
полий в сферу государственного управления, постепен-
но превращавшее монополистический капитализм в го-
сударственно-монополистический.
Прежде связь государства с теми или иными банками
и фирмами (достаточно вспомнить роль группы банки-
ров при короле Луи Филиппе, многолетний контакт
Бисмарка с Блейхредером) носила индивидуальный,
можно даже сказать, личностный характер. Теперь же
происходит непосредственное сращивание финансовой
олигархии как таковой с государственной властью, бо-
лее того, начавшееся соединение экономической и по-
литической власти способствовало превращению моно-
полистической буржуазии в могущественную олигар-
хию.
Складывается своеобразная двусторонняя уния: мо-
нополисты активно вторгаются в систему государствен-
ного управления, а представителям государственно-бю-
рократического аппарата открыт широкий доступ в
правления и наблюдательные советы корпораций. Пре-
мьер-министром Франции становится банкир М. Рувье,
промышленник Д. Принетти занимает пост министра
иностранных дел Италии. Особое внимание финансово-
80
промышленный мир уделял колониальным делам. Порт-
фель министра колоний получил Д. Чемберлен, пред-
ставитель ведущего английского банка «Беринг бразерс».
Кромер, удостоенный титула лорда, был имперским
«проконсулом» в Египте. Список можно продолжить,
включив в него банкира Дернберга, занимавшего пост
статс-секретаря германского колониального ведомства,
а также авторитетного представителя французских де-
ловых кругов Э. Этьенна, который побывал на постах
министра колоний и военного министра. Одним из его
предшественников был президент Французской ассоциа-
ции по продаже железа и стали А. Ф. Гюйэн. В 1914 г.
министром иностранных дел Швеции стал представи-
тель самого могущественного клана финансовой оли-
гархии Швеции К. Валленберг. Особенно бесцеремонно
большой бизнес хозяйничал в США, где мультимиллио-
нер М. Ханна вплоть до смерти в 1904 г. держал в
своих руках республиканскую партию и даже помыш-
лял о Белом доме. Среди тех, кто проделал путь в на-
правлении от государственного аппарата к бизнесу,
можно отметить А. Гугенберга, видного прусского чи-
новника, ставшего директором крупповского концерна.
Государство, его аппарат, институты превращаются
в непосредственных соучастников большого бизнеса, в
орудия в процессе «делания денег». Отсюда прямая
заинтересованность монополий в использовании огром-
ных возможностей исполнительной и законодательной
власти, центральной и местной администрации. С той
поры они создают специальные фонды для регулярного
финансирования политических партий, существенным
образом влияют на их курс.
Наряду со зримыми признаками растущего полити-
ческого могущества монополий необходимо иметь в ви-
ду и то обстоятельство, что финансовая олигархия ис-
пользовала скрытые от общественности пружины, дей-
ствовала через самые разнообразные и замаскирован-
ные каналы, поэтому истинные масштабы ее воздейст-
вия на политическую жизнь не поддаются точному уче-
ту. Наиболее проницательные современники ощущали
глобальность угрозы. «Железная пята» — такое емкое
определение господству финансовой олигархии дал из-
вестный американский писатель Д. Лондон.
Начавшееся соединение большого бизнеса с государ-
ственной машиной способствовало дальнейшему разбу-
ханию аппарата власти, усиление бюрократических
81
тенденций возвело коррупцию в норму политической
жизни. Учащаются крупные скандалы, в которых были ₽
замешаны видные политические деятели и представите-
ли финансовой олигархии. Достаточно вспомнить о
«деле Маркони» в Англии: среди его действующих лиц
Д. Ллойд Джордж и миллионер Р. Айзекс; об афере
с французским акционерным обществом «Нгоко Санг-
ха», «героем» которой был крупный делец и политик,
редактор влиятельнейшей газеты «Тан» А. Тардье. По-
нятие «американские политические нравы» стало нари-
цательным для сочетания наглой коррупции и гангсте-
ризма. Подобные явления распространяются на весь ка-
питалистический мир. Для немецкой экономической
литературы, отмечал В. И. Ленин, свойственно «...лакей-
ское самовосхваление честности прусского чиновничест-
ва с кивками по адресу французской Панамы или аме-
риканской политической продажности». Далее В. И. Ле-
нин цитирует германский журнал «Банк» за 1909 г.,
в котором высказывается беспокойство по поводу все
более частых переходов чиновников на службу в бан-
ки. Автор журнальной статьи выражает тревогу доволь-
но сдержанно, в форме риторического вопроса, но воп-
рос сам по себе весьма красноречив: «...Как обстоит
дело с неподкупностью государственного чиновника,
тайное стремление которого направлено к теплому
местечку на Бэренштрассе?» (имеется в виду берлин-
ская улица, где находится резиденция Немецкого бан-
ка) 45.
По мере усиления могущества монополий все ощути-
мее дает о себе знать такая объективная закономер-
ность: «Чем больше базис имеет тенденцию к превра-
щению в монополистический, чем больше растет кон-
центрация капитала, тем больше государство испыты-
вает тенденцию к превращению в государство «не всех
капиталистов, а в государство финансового капитала,
господствующей олигархии»46.
Конечно, тогда капиталистический мир еще только
стоял у истоков государственно-монополистического ка-
питализма. Еще только нащупывались пути его разви-
тия, формировались новые звенья сложной и много-
образной системы связей между монополиями и госу-
45 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 355.
46 Пезенти А. Очерки политической экономии капитализма. М.,
1976, т. 2, с. 99.
82
дарством. Буржуазии еще нужно было пережить нема-
ло политических и экономических потрясений, чтобы в
какой-то мере осознать объективную необходимость
этого процесса, который не только придавал ей новые
жизненные силы, но и требовал от нее определенных
жертв. Пока же олигархия смотрела на государство ис-
ключительно потребительски, с узкой, обусловленной
сиюминутными корыстными интересами точки зрения.
Более того, в некоторых странах олигархия считала
себя настолько сильной, а грозящие ей и всей капита-
листической системе опасности — настолько незначи-
тельными, что этатистские идеи, развивавшиеся неко-
торыми идеологами, решительно отвергались ею.
Люди большого бизнеса в США привыкли считать
себя и свою деятельность главной движущей силой всей
жизни страны. К государству большинство из них отно-
силось свысока. Лидерам калибра Карнеги или Рок-
феллера просто нет смысла тратить свое время и та-
ланты на столь малодоходный бизнес. «Что стало бы
с нацией, если бы наши великие люди сидели бы в оф-
фисах?» — вопрошал признанный апологет большого
бизнеса Р. Конвелл. И затем сам же давал ответ: «Ве-
ликим людям просто нельзя позволить идти на госу-
дарственную службу, и вы и я не можем отпустить их
туда»47. До осознания необходимости государственного
вмешательства поднимались пока еще немногие пред-
ставители монополистического лагеря. Среди них заслу-
живают упоминания видные менеджеры из морганов-
ской империи Э. Гэри и Д. Перкинс.
Иное отношение к роли государства сложилось в
Германии, буржуазия которой была пропитана этати-
стским духом. Сравнительно поздно достигнутое поли-
тическое единство усиливало преклонение перед госу-
дарством, которое тем более импонировало буржуазии
своей мощью. С ролью государства связывали правя-
щие круги Германии и некоторые слои буржуазии пер-
спективы империалистической экспансии. Приветствуя
вступление человечества в эпоху ожесточенной борьбы
за «место под солнцем», известный германский консер-
вативный историк Э. Маркс писал: «Разрыв с либераль-
ным веком очевиден, старый либерализм — проповед-
ник свободного движения, гармонии интересов, ограни-
чения государственной власти... повсюду отброшен. Мир
47 Rossiter С. Op. cit., р. 140—141.
83
становится жестче, воинственнее, даже исключитель-
нее... он более, чем когда-либо прежде, превращается
в большое единство, в котором все соприкасается, все
взаимодействует, но все также и сталкивается, борется
друг с другом»48. Германский историк рассматривает
империалистическую экспансию как генератор благот-
ворных тенденций. Империалистические устремления,
говорит он, влекут за собой «все более тесную связь
всего экономического с политической властью». В ко-
нечном счете идеал империализма ведет к «возвыше-
нию государственной власти». Новые условия благо-
приятствуют возрастанию роли монархов, если речь
идет о монархии, или же «сильных вождей в государ-
ствах республиканских». Старому либерализму, торже-
ствует Э. Маркс, приходится отступать под натиском
«идеи возрастания государственной власти и идеи си-
лы». В этом он усматривает знамение нового времени,
характерное для всего капиталистического мира.
О том, что подобный образ мыслей был типичен для
поборников империалистической реакции, свидетельст-
вует такой тонкий знаток эпохи и незаурядный худож-
ник, как Томас Манн, в романе «Волшебная гора». Зна-
чительную часть романа занимают бурные дебаты
иезуита Нафты с прекраснодушным либералом Сеттем-
брини. Зло и беспощадно издевается иезуит над гума-
нистическими идеалами своего либерального оппонен-
та, утверждая, что такого рода идеалы «свойственны
лишь пошлейшим эпохам буржуа с зонтиком». Они
мертвы или вконец одряхлели, находятся ныне при
последнем издыхании. «Те, кто бросит их в мусорную
яму истории, стоят у порога». Что же противостоит
идеалам буржуазного гуманизма? «Не свободомыслие
и развитие личности составляют тайну и потребность
нашего времени. То, что ему нужно, то, к чему оно
стремится и добудет себе, это ...террор». Гуманизм с
его преклонением перед ценностью человеческой лич-
ности должен уступить место «уже нарождающимся
менее дряблым общественным идеям, идеям общности
и подчинения, принуждения и послушания, при кото-
рых без священной жестокости никак не обойтись»49.
48 Mareks Е. Manner und Zeiten. Leipzig, 1912, Bd. 2, S. 292.
49 Манн T. Волшебная гора. — Собр. соч. М., 1960, т. 4, с. 82,
83, 161.
84
Монополистическая буржуазия других стран по
своему отношению к проблемам государственного вме-
шательства занимает ту или иную позицию между эти-
ми двумя крайностями. Но даже наиболее этатистски
настроенные элементы германской олигархии отвергали
роль государства в области социальных отношений. От-
стаивая свое всевластие на предприятиях, магнаты тя-
желой индустрии столь же рьяно отвергали посредниче-
ство государства в отношениях с «чуждыми производ-
ству агитаторами», как и требовали вмешательства го-
сударства для «защиты национального производства».
Несмотря на естественные различия в позиции от-
дельных национальных отрядов мировой финансовой
олигархии, именно она была главным носителем госу-
дарственно-монополистических тенденций. Но и немоно-
полистическая буржуазия ориентировалась на усиление
роли государства, надеясь, что оно поможет ограни-
чить произвол монополий, а в специфических условиях
США у нее появились элементы этатизма в противо-
вес антиэтатизму финансовых и промышленных маг-
натов.
При этом немонополистические слои буржуазии
стремились к буржуазно-демократическим формам прав-
ления, так как в обстановке автократического государ-
ства, независимо от того, кто станет во главе его: им-
ператор или «сильная личность» при республиканском
строе,— конечно, не они, а верхи класса будут направ-
лять политику страны. Без сохранения некоторых демо-
кратических традиций, атмосферы законности нечего и
надеяться на защиту интересов мелких и средних пред-
принимателей.
Надо, однако, иметь в виду при анализе государст-
венно-монополистических тенденций в идеологии и по-
литике как олигархии, так и прочих слоев буржуазии,
что ни те, ни другие (если не считать немногочислен-
ных идеологов господствующего класса) не смотрели на
эти тенденции как на стратегическую линию, способ-
ную сдержать надвигающийся кризис системы.
Немонополистической буржуазии не удалось суще-
ственно ограничить власть монополий. Однако проигры-
вая в экономической борьбе с ними, почти ничего не
добившись в области антитрестовского законодательст-
ва, она тем решительнее выступила на собственно по-
литическом поприще, существенно повлияв на расста-
новку партийно-политических сил.
85
Обострение противоречий между финансовой олигар-
хией и немонополистической буржуазией, авторитарные,
антидемократические установки финансовой олигархии
сковывали возможность маневра буржуазии и тем са-
мым ослабляли стабильность капиталистической систе-
мы. Накладываясь на достаточно острые конфликты
между самими монополиями, противоречия между фи-
нансовой олигархией и немонополистической буржуа-
зией способствовали формированию кризисных явлений
в буржуазном обществе и на почве обострения основ-
ного классового противоречия эпохи создавали даже
элементы «кризиса верхов». В конечном счете это озна-
чало, что господствующему классу в целом труднее
было противодействовать нарастанию предпосылок об-
щего кризиса капитализма.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
БУРЖУАЗНЫЙ РЕФОРМИЗМ
§ 1. Истоки и основные течения
буржуазного реформизма
Рассмотренные сдвиги внутри господствующих верхов
свидетельствовали об усилении тенденции к реакции
«по всей линии». Множество подтверждений тому дава-
ла и политическая реальность. Вместе с тем в сознании
многих современников и представителей последующих
поколений начало века на Западе ассоциировалось с
«эрой реформ», «прогрессивной эрой» и т. п.
«Реформы носились в воздухе» — так характеризо-
вал атмосферу в США на рубеже столетий американ-
ский публицист того времени У. А. Уайт1. «Англия ки-
шела реформаторами»,— иронизировал Р. Олдингтон
над одной из главных примет английской жизни кануна
первой мировой войны2. И в Германии, как отмечал со-
циал-демократ ревизионистского направления Г. Фоль-
мар, едва ли имелись тогда в политической жизни сло-
ва, которые употреблялись бы так часто, как «социаль-
ная политика» и «социальная реформа»3. Вера в
1 Цит. по: Белявская И. А. Буржуазный реформизм в США,
с. 129.
2 Олдингтон Р. Смерть героя. М., 1961, с. 192.
3 Cw.'.Saul К. Staat, Industrie, Arbeiterbewegung im Kaiserreich.
Diisseldorf, 1974, S. 24.
86
возможность социальной реформы «благодаря созна-
тельному действию является доминирующим течением
в современном европейском образе мышления, она вы-
теснила старую веру в свободу, как панацею, даже
Бисмарк отдал ей дань, и ни один современный госу-
дарственный деятель не может себе позволить игнори-
ровать ее»4. Несмотря на известную гиперболизацию, в
этом суждении отразилась важная тенденция того
времени. Доказательством может служить многообраз-
ный и многоликий спектр лидеров буржуазного мира,
в той или иной мере действовавших в ее русле.
Одной из наиболее колоритных фигур с полным ос-
нованием считается сын учителя и воспитанник сель-
ского сапожника, валлийский националист и радикал,
хитроумный тактик и виртуозный полемист Д. Ллойд
Джордж. Здесь же его коллега по министерству, пере-
метнувшийся к либералам из консервативного лагеря,
энергичный и честолюбивый аристократ У. Черчилль.
В США главными проводниками буржуазно-рефор-
мистской линии стали два таких разных политических
деятеля, как Т. Рузвельт и В. Вильсон. Первый из них
был родом из аристократической (на американский
лад) семьи, обладал кипучим темпераментом, умел
властвовать над многотысячными толпами. Перед ним
преклонялись, его ненавидели, но мало кто относился
к нему равнодушно. Рузвельт был мастером драмати-
ческих, а порой даже экстравагантных жестов, которые
придавали яркую эмоциональную окраску в общем-то
весьма прозаическим делам. Другой — сын священника,
профессор истории и права Принстонского университе-
та, мечтавший стать сенатором, но вознесенный волей
боссов демократической партии в Белый дом. Ему про-
ще, чем аристократу Рузвельту, было взывать к «ма-
ленькому человеку», в то же время его речам были при-
сущи оттенки мессианства и протестантского морализи-
рования.
Незаурядной и весьма своеобразной личностью был
главный поборник политики буржуазного реформизма в
Италии Д. Джолитти. Наследственный чиновник и ад-
министратор, он глубоко разбирался в различных сфе-
рах государственной деятельности. Ему были чужды
эффектные жесты и вспышки эмоций, столь характер-
ные для его темпераментных соотечественников.
4 The Cambridge Modern History. Cambridge, 1910, vol. XII,
p. 15.
87
Миссию буржуазного реформаторства во Франции
выполняли весьма непохожие друг на друга люди. Ро-
дившийся в бедной семье воспитанник духовной семи-
нарии Э. Комб оказался самым энергичным противни-
ком клерикализма. Правда, именно в это русло выплес-
нулся весь его реформаторский запал. Что же касается
известного радикального политика Ж. Клемансо, то к
началу XX в. он уже успел в значительной мере утра-
тить былой пыл молодости. Кроме того, как политик он
сложился еще в 70—80-х гадах и многие социально-
экономические явления нового века воспринимал с по-
зиций прошлого. Гораздо более совремейным был
Ж. Кайо. Сын министра, миллионер, крупный специа-
лист по финансовым проблемам, он тем не менее ока-
зался радикальнее своих мелкобуржуазных коллег, по-
скольку глубже и шире осознавал общеклассовые ин-
тересы буржуазии, был готов ради них идти на более
серьезные реформы.
Минимальными уступками надеялся добиться со-
циальной стабильности германского рейха князь Б. фон
Бюлов, который пытался применить в области внут-
ренней политики опыт, обретенный на дипломатической
службе. Искусный тактик, признанный светский остро-
слов Бюлов обладал способностью трезво оценивать
политические явления своего времени и людей. В отли-
чие от непримиримых консерваторов, вроде графа Гей-
дебранда,. он предпочитал приспосабливаться к реаль-
ности, а не тупо и упрямо сопротивляться ей.
С конца XIX в. формируются своеобразные «мозго-
вые тресты» разной ориентации из представителей ин-
теллигенции, ученых, публицистов, общественных дея-
телей, видевших свою цель в разработке спасительных
рецептов от революционной опасности, в просвещении
правящей элиты. Их усилиями проблематика социаль-
ных реформ выдвинулась на авансцену политической и
духовной жизни. Наиболее известны организации тако-
го рода в Англии, Германии, США. Но это поветрие
распространилось и на периферийные регионы. Так, в
Австро-Венгрии сложился кружок «венских фабиан-
цев», который в отличие от лондонского прототипа носил
не социал-реформистский, а умеренно-консервативный
характер. В Испании в 1903 г. был основан Институт
социальной реформы, сочетавший пропагандистские, ис-
следовательские и кое-какие практические функции.
В исторической ситуации конца XIX и особенно на-
88
чала XX в., когда относительно «мирный» период рабо-
чего движения сменился периодом «революционных
битв»5, главной задачей политики господствующего
класса независимо от того, отдавали ли себе отчет в
этом его различные страты и даже идеологи, стало
сохранение системы как таковой. Большие группы бур-
жуазии и буржуазной интеллигенции специально рабо-
тали над тем, чтобы привить рабочему классу буржуаз-
ный 'способ мышления, буржуазный подход к основным
ценностям бытия, буржуазную мораль и тем самым
воспрепятствовать духовному самоопределению проле-
тариата, развитию его сознания до уровня, опасного
для господствующих классов.
С этой целью использовались как старые, традицион-
ные пути воздействия на массовое сознание (главным
образом религия), так и новые, более современные, бо-
лее гибкие, более соответствующие социально-психоло-
гическим сдвигам, происходившим в те годы.
К их числу относятся различные разновидности бур-
жуазного просветительства — движения сложного, не-
однозначного, содержавшего несомненно и некоторые
прогрессивные черты и включавшего немало субъектив-
но-искренних энтузиастов просвещения, но в целом иг-
равшего роль одного из важнейших орудий буржуаз-
ного влияния на пролетариат.
В основе этого движения либеральной буржуазии
лежали и заинтересованность предпринимателей в гра-
мотных рабочих, способных работать на все более ус-
ложняющихся механизмах, и стремление вырвать рабо-
чую массу из-под влияния клерикально-консервативных
кругов, но главная его задача заключалась в идеологи-
ческой и психологической интеграции рабочего класса
в господствующие общественные отношения. Американ-
ский сенатор Г. Блэйр говорил в сенатском комитете
по отношениям между трудом и капитал'ом, что «долж-
ным образом поставленное техническое образование и
нравственное воспитание менее чем за пятьдесят лет
установят такое процветание и господство добродетели,
что агитаторы и реформаторы бесследно исчезнут»6.
Здесь достаточно четко вскрыты мотивы, движущие сто-
ронниками широкой просветительской деятельности
верхов американского общества. «Рабочие сегодня очень
5 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 388.
6 Report of the Committee of the Senate Upon the Relation Bet-
ween Labour and Capital. Wash., 1885, vol. 2, p. 86.
89
М'ного думают,—сетовал видный американский просве-
титель У. Шелдон.— ...Они проявляют большую осве-
домленность в политической экономии... предлагают са-
мые различные пути разрешения социального вопроса...
Они объединятся, если мы предоставим их самим себе»7.
Охранительный характер имели просветительские
усилия буржуазии и в других странах. «Поскольку,—
писал один -из германских буржуазных просветителей
Г. 'Франкенштейн,— правительство пассивно ведет себя
в деле воспитания... необходимо в первую очередь уси-
лить воздействие и влияние на рабочую молодежь;
только в таком случае будут воспитаны люди, свобод-
ные от внутреннего беспокойства и недовольства... и
сделан огромный шаг к примирению социальных про-
тиворечий»8.
Конечно, в усилиях буржуазной интеллигенции раз-
личных стран были свои особенности, вызванные как
спецификой социально-экономического и культурного
развития данной страны, так и состоянием рабочего
движения и, наконец, зрелостью самой интеллигенции,
ее способностью разработать и осуществить эффектив-
ные приемы воздействия на массовое сознание.
Но социальные истоки, задачи, а частично и методы
буржуазного просветительства были однотипны во всех
странах, о чем свидетельствует, в частности, междуна-
родный характер так называемого этического движения.
Оно зародилось в США еще <в 70-х подах прошлого
века, но получило широкую поддержку лишь в конце
80-х годов, когда общественное мнение было потрясено
м'ассовым1И стачками и волнениями рабочих в Чикаго
(1886) и в Пенсильвании (1887). Основатель первого
«этического общества» видный педагог Феликс Адлер и
его последователи видели свою задачу в том, чтобы «ут-
вердить главенство этического фактора во всех сферах
жизни»9. На страницах специального «Международного
журнала этики», который начал издаваться в Фила-
дельфии, Адлер определил проблемы, подлежащие об-
суждению во время публичных воскресных лекций и в
специальных «школах для рабочих»: взаимоотношения
полов в семье и вне ее, взаимоотношения общественных
классов, нравственный аспект экономических вопросов,
истинный идеал государства.
7 The International Journal of Ethics, July, 1892, p. 450—451.
8 Zukunft, 1894, N 6, S. 623.
9 Sheldon W. L. An Ethical Movement. L. — N. Y., 1896, p. XIII.
90
Хотя в намерения самого Адлера и других деятелей
этического движения в различных штатах входило и
повышение общей культуры рабочих, их поведения в
быту, вплоть до личной гигиены и отказа от скверно-
словия, главной задачей этического движения было ус-
тановление сотрудничества «классов, объединение эксп-
луататоров и эксплуатируемых в некой «этической общ-
ности».
К этическому движению непосредственно примыка-
ли «социальные клубы» .или «клубы домашней культу-
ры», в которых наряду с собственно просветительски-
ми мерами (лекции, профессиональное обучение) пред-
принимались попытки наладить совместное времяпрепро-
вождение людей, принадлежащих к различным социаль-
ным слоям. «Классовый подход, по крайней мере в
нашей стране, исключается,— писал один из организа-
торов таких клубов.— Члены клубов вступают в бла-
готворный контакт с более состоятельными и образо-
ванными людьми, узнают друг друга лучше и начинают
должным образом друг к другу относиться» 10.
В Европе наиболее значительной организацией эти-
ческого движения было «Германское общество этиче-
ской культуры», основанное в 1890 г. Один из его ак-
тивных деятелей профессор Иодль писал: «Там, где
блекнут религиозные идеалы, там этические и социаль-
ные идеалы должны занять свое место»11. Иначе гово-
ря, некими сверхчеловеческими нравственными норма-
ми предполагалось заменить в сознании масс догмы
религиозной морали, которые уже не могли эффективно
сдерживать их нараставший протест. «Целью «Этиче-
ского общества»,— говорилось в первом же параграфе
его устава,— является развитие этической культуры как
в среде,самих членов общества, так и вне ее, но неза-
висимо от всех различий в образе жизни, в религиоз-
ных и политических взглядах» 12.
В 1889 г. возникли первые «этические общества» и
в Англии, хотя в этой старейшей капиталистической
стране они не приобрели такого значения, как в США
и Германии, поскольку здесь буржуазия располагала и
множеством других организаций и форм борьбы за
идеологическое подчинение рабочего класса. Существен-
ную роль сыграл, например, английский вариант «хож-
10 The Century, August, 1888, р. 501, 506.
11 Ethische Kultur, 1895, Hf. 19, S. 148.
12 Ethische Kultur, 1896, Hf. 17, S. 131.
91
дения а народ» — а трущобы Лондона и других городов.
Здесь буржуазные интеллигенты не ограничивались тра-
диционной благотворительностью, хотя и от нее не от-
казывались. Они создавали свои сеттльменты (поселе-
ния) в рабочих кварталах, устанавливали контакты с
соседями, организовывали школы, курсы, лекции, кон-
церты, развлекательные вечера и исподволь прививали
трудящимся свои, т. е. буржуазные, ценности и идеалы.
Особую известность приобрел «Тойнби холл» в лондон-
ском Ист-Энде. Именно сюда приезжали поучиться
«английским методам» американские организаторы
сеттльментского движения.
Во всех развитых капиталистических странах появи-
лись вечерние или воскресные учебные заведения, в ко-
торых лекции по общенаучным, философским, социаль-
ным, эстетическим проблемам читались университетской
профессурой, видными мыслителями, писателями, иног-
да политическими деятелями. В Англии и США эти
учреждения создавались под эгидой «Движения за рас-
ширение университетского образования», во Франции
этим занималась «Ассоциация народных университе-
тов».
Как и другие разновидности буржуазного просвети-
тельства, эти учебные заведения приносили известную
пользу с точки зрения развития круга духовных -инте-
ресов и общей культуры '.ма-сс. Но вместе с тем они слу-
жили и духовному порабощению пролетариата. О про-
тиворечивой роли народных университетов во Франции
писал в 1908 г. такой тонкий наблюдатель и совре-
менник их деятельности, как Ромен Роллан: «Любопыт-
ными образчиками этих попыток привлечения народа
на сторону буржуазии были в те времена народные
университеты. Конечно, некоторые из этих учреждений
при своем возникновении, да и теперь еще, одушевле-
ны были искренним идеализмом и желанием, не ли-
шенным даже некоторого величия, приобщить массы к
благам истины, красоты и великой нравственной жизни.
Рабочие, заполнявшие после тяжелого трудового дня
душную аудиторию и в жажде знаний превозмогавшие
усталость, представляли трогательное зрелище. Но ка-
кой это был обман! Не считая нескольких подлинных
апостолов... —сколько туда слетелось глупцов, болту-
нов, интриганов, писателей без читателей, ораторов без
слушателей, педагогов, пасторов, краснобаев, пианис-
тов, критиков — и все они дружно забрасывали народ
92
изделиями своего изготовления! Каждый старался сбыть
свой товар» 13.
Все эти 1И многие другие формы воздействия на мас-
совое сознание (в том числе при помощи разлагающей
идеалы и нравственные устои «массовой культуры») от-
нюдь не были бесплодными. Они сдерживали формиро-
вание, развитие, распространение революционной мора-
ли рабочего класса, социалистической и даже общеде-
мократической системы ценностей и в конечном счете
элементов демократической и социалистической культу-
ры и ее главного, '.мировоззренческого ядра.
Уже в этой многообразной «идеологической работе»
господствующего класса, в ранних попытках манипули-
ровать сознанием масс легко обнаруживается различие
между методами консервативного характера и либе-
ральным развращением пролетариата. Еще в большей
мере это расхождение выявилось в собственно полити-
ческой сфере, в вопросе о том, как лучше и с наимень-
шими потерями решить главную стратегическую задачу
господствующих классов; сформировались различные
взгляды, позиции, доктрины, отражающие в конечном
счете специфику положения и интересов отдельных сло-
ев буржуазии. Типологически обобщая все разновидно-
сти буржуазной политики, В. И. Ленин писал: «На деле
буржуазия во всех странах неизбежно вырабатывает
две системы управления, два метода борьбы за свои
интересы и отстаивания своего господства, причем эти
два метода то сменяют друг друга, то переплетаются
вместе bv различных сочетаниях» 14. Первый из них — ме-
тод насилия, грубого подавления рабочего класса —
определяет существо консервативной политики. Другой
метод, делающий ставку на уступки рабочему движе-
нию, лавирование и реформы, составляет существо ли-
беральной политики.
Каждая из этих систем правления имела немало раз-
новидностей, порожденных и национальной спецификой,
и уровнем политического опыта той части буржуазии,
которая данную стратегию поддерживала, и политиче-
ским чутьем и искусством лидеров, и ситуацией, в ко-
торой та или иная тактика выдвигалась на первый
план. Борьба шла прежде всего между стратегией бур-
жуазного реформизма и правоэкстремистскими тенден-
13 Роллан Р. Жан-Кристоф. Книга пятая. Ярмарка на площа-
ди.— Собр. соч. в 14 томах. М., 1951, т. 4, с. 407.
14 Ленин, В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 67.
93
циями, но она развернулась и в недрах самого рефор-
мизма, который в начале XX в. стал (впрочем, ненадол-
го!) ведущим направлением в буржуазной политической
мысли и в практике государств развитого капитализма.
Буржуазный реформизм представляет -собой не не-
кую единую доктрину или -социально-политическую тео-
рию. Поэтому, в частности, не следует его связывать
исключительно с политикой либеральных партий, а
тем более отождествлять понятия либерализма и ре-
формизма. За ечет буржуазного реформизма расширя-
ется диапазон как либеральной, так и консервативной
политики. В первом десятилетии XX в., как подчерки-
вал В. И. Ленин, «...буржуазия Европы и Америки, в
лице своих идеологов и политических деятелей, все чаще
выступает с защитой так называемых социальных ре-
форм против идеи социальной революции. Не либера-
лизм против социализма, а реформизм против социа-
листической революции — вот формула современной
«передовой», образованной буржуазии» 15. А такая бур-
жуазия была в рядах и консерваторов, и либералов.
Более того, поскольку традиционный либерализм
XIX в. основывался на принципах полного невмешатель-
ства государства в экономические и социальные отно-
шения, а реформизм XX в. ориентировался главным
образом именно на государственное регулирование от-
ношений между трудом и капиталом, либералам потре-
бовалось коренным образом пересмотреть свои идеоло-
гические основы, в то время как у консерваторов в та-
кой перестройке не было необходимости. Тем не менее
наиболее активные и эффективные «реформаторы» опи-
рались действительно на либеральные партии. Прежде
всего это объясняется тем, что социальная база этих
партий включала значительную часть немонополистиче-
ской буржуазии, в том числе мелкобуржуазную массу,
а эти слои были заинтересованы в обуздании финансо-
вой олигархии, что составляло важный элемент рефор-
мистской программы.
По сравнению с опьяненными своим могуществом
магнатами немонополистическая буржуазия острее чув-
ствовала опасность, нависшую над буржуазным обще-
ством, и видела возможность ее смягчения за счет не-
померно возросшего богатства монополий.
Социальные реформы были тесно связаны с рефор-
15 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 305.
94
мами политическими, с дальнейшим развитием парла-
ментаризма, и в этом вопросе либералы могли дейст-
вовать не порывая с традиционными установками «клас-
сического» либерализма. Тем слоям буржуазии, кото-
рые составляли главную опору либеральных партий,
как отмечал В. И. Ленин, «...необходим прогресс и
сколько-нибудь упорядоченный правовой строй, соблю-
дение законности, конституции, обеспечение некоторой
политической свободы»16. Консервативные же партии
были противниками любых шагов в сторону развития
буржуазной демократии, т. е. их реформистские планы
и деяния носили односторонний характер, не захваты-
вая сферу политики. В этом заключалась еще одна
причина, по которой ведущую роль в буржуазном ре-
формизме начала XX в. играл его либеральный ва-
риант.
Но и либеральный реформизм не представлял собой
единого течения, его правое и левое крыло — праволи-
беральный и леволиберальный реформизм — были свя-
заны, и то не во всех странах, скорее сотрудничеством
на политической сцене, чем подходом к характеру ре-
форм. А поскольку сторонники либерального реформиз-
ма не были монополистами в области реформаторства,
а имели справа от себя консервативный, а слева — со-
циал-демократический реформизм, расхождения в нем
становились особенно существенными: леволиберальные
элементы тяготели к тем или иным формам сотрудни-
чества с оппортунистическими силами в рабочем дви-
жении, а 'Праволиберальные ориентировались на сов-
местные действия с консерваторами.
Наиболее далеко готовы были идти в сфере социаль-
ных и политических реформ, разумеется, реформисты
леволиберального толка. Это, по существу, левое крыло
всего буржуазного реформизма, предел отступления
господствующего класса, дальше которого в то время
никто из буржуазных деятелей'идти не решался. Были,
конечно, различия и внутри леволиберального рефор-
мизма, но основные его программные установки были
однотипными во всех странах. Эти установки разраба-
тывались преимущественно той частью буржуазной ин-
теллигенции, которая лучше всех остальных группиро-
вок господствующего класса видела назревавшую для
капиталистической системы опасность и пыталась найти
16 Ленин В, И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 472.
95
способы ее спасения. Черпая идеи из этого источника,
а иногда и участвуя в процессе их выработки, леволи-
беральные и радикальные буржуазные политические
деятели пытались в той или иной мере проводить их
в жизнь. Они оказывали определенное влияние и на
праволиберальные круги и даже на консервативный ре-
формизм и, по существу, на всю духовную и полити-
ческую атмосферу.
Мотивы реформистской политики вскрыл один из
наиболее ярких ее представителей, лидер радикального
крыла английской либеральной партии Д. Ллойд
Джордж. Бедствия, порожденные безработицей, паупе-
ризмом, жизнью в трущобах, необходимо срочно уст-
ранить, говорил он, и добавлял: «Если мы отложим
борьбу с этими общественными язвами, не будут ли
они расти и гноиться, пока, в конце концов, потери, ко-
торые страна понесет, не станут бесконечно большими,
чем те, что ей придется взять на себя оплачивая стои-
мость немедленных мер?» Здесь недвусмысленно звучит
предостережение господствующему классу, интересы ко-
торого Ллойд Джордж отстаивал, пытаясь преодолеть
его косность, корыстолюбие, жадность. Как политикам
иных направлений, так и рядовым буржуа были адре-
сованы следующие слова: «Вернейшую безопасность
для собственности следует искать в доброжелательстве
и довольстве народа...» 17
Не менее откровенно обосновывал необходимость
проведения социальных реформ признанный глава
итальянских буржуазных реформистов Д. Джолитти.
«В нашу политическую жизнь,— писал он впоследствии
в мемуарах,— вошли новые народные течения, возник-
ли новые проблемы, поднялись новые силы» 18. От того,
насколько разумной будет политика «конституционных
партий», говорил он в парламенте, «зависит... будет ли
приход этих классов знаменовать собой создание... но-
вого фактора процветания и возвеличивания родины
или же это будет вихрь, который сметет все ее благо-
получие» 19.
Во Франции аналогичные мысли высказывал сто-
ронник реформ леволиберального типа Ж. Кайо. Чувст-
17 Du-Parcq. Life of Lloyd George. L., 1913, vol. Ill, p. 652, 759.
18 Giolitti G. Memorie della mia vita. Milano, 1967, p. 121.
19 Канделоро Д. История современной Италии. М., 1974, т. 7,
с. 110—111.
96
во опасности, говорил он, побуждает подлинных де-
мократов выступать за реализацию реформ. Кайо любил
цитировать высказывания Сийеса накануне Великой
французской революции, находя их чрезвычайно акту-
альными. Особенно близка ему мысль Сийеса о том,
что нужно уметь «мягко уступать действию времени»,
французская аристократия не вняла призывам мудро-
го аббата и была жестоко наказана. К сожалению, кон-
статировал Кайо, привилегированные классы не утра-
тили обыкновения «ожесточенно противиться рефор-
мам» и не научились «уступать мягко». Но в свете уро-
ков истории, предостерегал он, «эгоистическое и слепое
сопротивление совершенно нетерпимо»20.
§ 2. Либеральный реформизм
Для всего либерального реформизма, в особенности длй
его левого крыла, характерен более или менее реши-
тельный разрыв с фритредерскими доктринами класси-
ческого либерализма. Иначе говоря, орудием проведе-
ния реформистского курса должно было стать, по мне-
нию леволиберального направления, государство, функ-
ции которого должны быть значительно расширены.
Сравнительно безболезненно проходила эта переориен-
тация в тех странах, где по тем или иным причинам
либеральная буржуазия и раньше видела в государстве
силу, способную сокрушить препятствия на ее пути.
Так обстояло дело в Германии, где к тому же социаль-
ные реформы проводились бисмарковским правительст-
вом уже в 80-х годах XIX в., и в Италии, где, как и
в Германии, государство было, и сравнительно недавно,
решающей силой, обеспечившей объединение страны.
В Германии часть университетской профессуры про-
поведовала с кафедр идею расширения социальных
функций государства. Поскольку подобные воззрения в
буржуазной экономической литературе называли «госу-
дарственным социализмом», появилось понятие «кате-
дер-социалист», которым обозначали сторонников госу-
дарственного вмешательства в социально-экономические
отношения, если они использовали для пропаганды
своих взглядов кафедры университетских аудиторий. С
социализмом они, конечно, ничего общего не имели, но
сыграли немалую роль в формировании буржуазного
реформизма.
20 Caillaux J. Ma doctrine. Р., 1926, р. 142, 184—185.
4-525
97
В этой традиции, но идя значительно дальше в сво-
их конкретных программных установках, развивались и
взгляды крупнейшего из германских леволиберальных
идеологов Ф. Науманна. Без принуждения со стороны
государства, признавал он, немыслимо заставить про-
мышленников смягчить условия эксплуатации трудя-
щихся, обеспечить их права на производстве21.
Итальянские леволиберальные реформисты тоже
ориентировались на государственные меры по смягче-
нию классовых антагонизмов. Они исходили из того,
что итальянская конституция обеспечивает возможность
проведения любых реформ. Поэтому, писал их идеолог
и практический руководитель Ф. Нитти, надо «не опро-
кидывать существующую конституционную систему, а
искать пути для обновления внутри ее самой». Актив-
ной силой трансформации общества, по его мнению, яв-
ляется государство; оно должно заботиться об улучше-
нии материального положения рабочих, их здоровья,
культурного уровня22.
Даже Д. Джолитти, стоявший правее Нитти, стре-
мился и в теории, и на практике отстаивать государст-
венное вмешательство в интересах низов. В центре вни-
мания Джолитти — вопросы психологической и идеоло-
гической интеграции рабочего класса в существующую
систему: «Подъем четвертого сословия на более высо-
кую ступень цивилизации является для нас отныне са-
мой настоятельной проблемой со многих точек зрения».
В глазах рабочих государство должно выглядеть бес-
пристрастным арбитром. Ради этого Джолитти готов
был оказать давление на капиталистов, кругозор кото-
рых ограничивался стремлением к наживе. «Глупо
превращать во врагов государства классы, составляю-
щие огромное большинство населения страны»23.
Сложнее обстояло дело с проблемой государствен-
ного вмешательства в сферу социальных отношений в
Англии и в США, где принципы «экономической свобо-
ды» прочно вошли в сознание всех слоев господствую-
щего класса и общества в целом. Тем не менее специ-
фические условия развития этих стран порождали и
21 См.'.Naumann F. Neudeutsche Wirtschaftspolitik. В., 1911,
S. 355, 358.
22 Nitti F. S. Il partito radicale e la nuova democrazia industriale,
Torino — Roma, 1907, p. 55, 92, 96.
23 Giolitti G. Op. cit., p. 203, 119—120,
98
в американском, и в английском либеральном рефор-
мизме ориентацию на повышение роли государства.
Специфика американского буржуазного реформизма
во многом была обусловлена мощным воздействием на
жизнь страны широкой антимонополистической оппози-
ции. Особенно болезненно реагировали на засилье фи-
нансовой олигархии мелкобуржуазные радикалы, вы-
ходцы из буржуазной интеллигенции, т. е. социальные
элементы, близкие европейским левым либералам.
Начало <века в США—период расцвета деятельно-
сти «разгребателей грязи». «Произведения Линкольна
Стеффенса, Чарлза Эдуарда Рассела, Айды Тарбелл,
Густавуса Майерса,— писал американский ученый
В. Л. Паррингтон,— жадно читались, потому что они
затрагивали темы, интересовавшие многих,— политиче-
скую машину, разводнение акционерного капитала, дея-
тельность «Стандард ойл», сколачивание крупных сос-
тояний и т. п.,— и их обличительное содержание соче-
талось с напряженностью действия, не уступающей де-
тективным романам»24. Деятельность радикальных пуб-
лицистов, литераторов, социологов побуждала честных
политических и общественных деятелей включаться в
борьбу против засилья монополий на разных уровнях
политической жизни США, особенно в рамках отдель-
ных штатов. Своеобразным очагом реформаторства стал
штат Висконсин, где губернатором в 1901 г. был избран
Р. Лафолетт, самая яркая фигура среди леволибераль-
ных реформаторов, прогрессистов. По пути Висконсина
пошли и другие штаты, причем некоторые из них про-
двинулись еще дальше.
Однако бороться с могучими корпорациями в рам-
ках отдельных штатов было практически невозможно.
Поэтому прогрессисты стремились усилить права цент-
рального (федерального) правительства и конгресса.
Большую популярность приобрели требования прог-
рессистов об избрании сенаторов прямым голосованием,
а не законодательными органами штатов. Речь шла о
серьезной политической реформе.
Для господствующего класса США прогрессизм был
тем опаснее, что совпадал с подъемом рабочего движе-
ния, ростом классового самосознания пролетариата.
Хотя мелкобуржуазный радикализм отвлекал массы от
социалистического движения, тем не менее прогрессист-
24 Паррингтон В. Л. Основные течения американской мысли.
М., 1963, т. III, с. 482.
4* 99
ские тенденции пугали верхи перспективой широкой ан-
тимонополистической коалиции. Именно это обстоятель-
ство явилось важным фактором, побудившим более
дальновидных лидеров буржуазии, прежде всего Т. Руз-
вельта и В. Вильсона, стать на путь буржуазного ре-
форматорства. В ноябре 1904 г. Т. Рузвельт писал ге-
неральному прокурору Ф. Ноксу, что было бы ужасным
бедствием увидеть страну разделенной на две партии:
одну — состоящую из большинства собственников и кон-
серваторов, а другую — из наемных рабочих и вообще
из менее состоятельных людей25.
Теоретическое обоснование буржуазно-реформист-
ской линии, олицетворенной Т. Рузвельтом, наиболее
полно и развернуто дал американский политический
философ и публицист Г. Кроули в книге «Перспективы
американской жизни» (1909). Именно в его работах со-
держится «законченное изложение идеологии буржуаз-
ного реформизма (как общетеоретических принципов,
так и программных, конкретно-политических положе-
ний) »26.
Выход из сложной политической ситуации, чреватой
социальными катаклизмами, Кроули видел в усилении
федерального правительства, которое должно быть ак-
тивным, взять на себя не только полицейские функции,
но и миссию социального регулирования, решительно
вмешиваться в сферу взаимоотношений между клас-
сами в -качестве арбитра.
В США, таким образом, ориентация на усиление
власти государства была связана преимущественно с
задачей обуздания монополий. Этого мотива в Англии
почти не было. Здесь на первый план выступала иная
задача — борьба с крайностями капиталистической
эксплуатации, с нищетой широких слоев рабочего клас-
са. Примерно в то же самое время, когда в США гре-
мели «разгребатели грязи», на английскую публику
обрушилась серия основательных конкретно-социологи-
ческих исследований, наглядно демонстрировавших тот
взрывоопасный потенциал, который накопился в мас-
сах страдающего от бедности трудового населения. До-
статочно назвать самые известные произведения этого
рода: «Бедность. Исследование города» С. Роунтри,
многотомную публикацию Ч. Бутса о жизни рабочих в
25 См.: Kolko G. Op. cit., р. 72.
26 Согрин В. В. Истоки современной буржуазной идеологии в
США. М., 1975, с. 105.
100
Лондоне, книгу Л. Чьоза Мани «Богатство и бедность»,
«Положение в Англии» Ч. Мастермана.
Из объективных данных, полученных этими автора-
ми, общественность узнала, в частности, что 30% насе-
ления столицы опустились по своему уровню жизни
ниже «линии нищеты», т. е. крайне скромного прожи-
точного минимума, подсчитанного буржуазными эконо-
мистами. Рассчитывать на то, что положение будет ис-
правлено стихийно, уже не было оснований.
На смену принципу государственного невмешательст-
ва (концепция государства — «ночного сторожа») при-
ходит идея социально-политического государства, приз-
ванного создать условия для «общего блага». Если ли-
бералы прошлого говорили лишь о равенстве прав всех
людей, то «новые либералы» делают акцент на «равен-
стве возможностей».
; Присущий традиционному либерализму крайний ин-
^дивидуализм был потеснен принципом «социальной от-
6 вегственности», а гарантом его соблюдения мыслилось
I государство. Здесь уже явно просвечивают очертания
। будущей теории «государства всеобщего благоденст-
I' ВИЯ».
| Таким образом, во всех ведущих государствах Запа-
| да сложился «новый либерализм», независимо от того,
I именовали ли его так сторонники этого течения, как
I в Англии, или .предпочитали не подчеркивать своей «но-
| визны», как в других странах. Но везде в либеральном
I реформизме, и особенно в его левом крыле, присутст-
рвовала тенденция к использованию государственной ма-
шины для проведения социальных реформ.
! Пенсии по старости, разнообразные формы страхова-
; ния, пособия по безработице, гобсоновская идея нацио-
нального минимума — таков комплекс конкретных со-
циальных реформ, разрабатывавшихся в недрах «нового
либерализма». Примерно этот же набор социальных ре-
форм выдвигался в качестве первоочередной задачи и
в Италии. Характеризуя суть курса, взятого Джолитти,
А. Грамши отмечал, что его важным элементом «долж-
на была стать реформистская политика в области зара-
ботной платы и профсоюзных свобод»27. Аналогичные
реформы фигурировали и в правительственной програм-
ме, выдвинутой Ж. Клемансо в 1906 г. Р. Лафолетт,
разрабатывая программу прогрессистов к президент-
27 Грамши А. Избранные произведения. М., 1957, т. 1, с. 488.
101
ск-йм выборам 1912 г., включил в нее такие пункты, как
запрещение «инджакшн» (т. е. вынесение судебных
предписаний воздерживаться от определенных действий,
в частности во время конфликтов на предприятиях),
восьмичасовой рабочий день, компенсация при несчаст-
ных случаях, создание министерства труда и др.28
Между программами реформ, выдвигавшимися глав-
ным образом леволиберальными реформистами, и их
реализацией во всех странах существовал значитель-
ный разрыв. Причина его заключается не только в том,
что некоторые планы провозглашались и рекламирова-
лись лишь демагогически и были рассчитаны на обман
широких слоев населения (Ллойд Джордж, Клемансо).
Многое зависело от позиций в той или иной стране и
либерализма как такового, и от степени влияния внутри
него леволиберального направления, и в конечном счете
от состояния рабочего движения, от соотношения клас-
совых сил.
Наиболее прочными позициями леволиберальные
элементы обладали в Англии. Предвыборную кампа-
нию 1906 г. либеральная партия, возглавляемая «уме-
ренным» либералом Г. Кемпбэлл-Баннерманом, провела
в значительной мере под лозунгом социальных реформ,
которые выдвигали и отстаивали леволиберальные, ра-
дикальные круги во главе с Ллойд Джорджем. В об-
становке подъема рабочего движения леволиберальным
элементам удавалось навязывать правому крылу либе-
ральной партии и центру свою программу и свою таю
тику, хотя, разумеется, имело место и обратное влия-
ние, ограничивавшее проводимые реформы. Как спра-
ведливо отмечает исследователь «нового либерализма»
М. Фриден, «пропасть между идеями и политикой офи-
циального либерализма и новыми либералами часто бы-
вала огромной»29. Один из ближайших советников
Ллойд Джорджа Л. Гобхауз вскрыл характер расхож-
дений между леволиберальными и праволиберальными
реформаторами, причем его анализ вполне может быть
применен не только к Англии, но и к другим странам:
«В либеральной партии имеется реальное и глубокое
разделение между людьми, которые выступают за раз-
витие и расширение радикальной традиции и теми, кто
28 См.’.Белявская И. А. Буржуазный реформизм в США, с. 316.
29 Freeden М. The New Liberalism. An Ideology of Social Reform.
Oxford, 1978, p. 195.
102
рассматривает либерализм как более просвещенный ме-
тод поддержания существующего социального поряд-
ка»30. Верх в кабинете периодически брали то одни, то
другие, но в целом влияние леволиберального направ-
лениями, в частности, «нового либерализма» сказыва-
лось на всей политике партии.
Более или менее прочными позициями располагали
и сторонники реформизма в Италии. Блок различных
группировок, находившийся в начале XX в. у власти и
именовавший себя либеральной партией, фактически
представлял собой блок праволиберальных и консерва-
тивных элементов, которые гораздо больше помышляли
о 'консерв-ации существующих порядков, нежели об их
сколько-нибудь серьезном обновлении.
Леволиберальные, радикальные элементы также
имели доступ к управлению страной; в частности, их
лидер Ф. Нитти неоднократно занимал министерские
посты, в том числе важный в социальном плане пост
министра сельского хозяйства, а председателем палаты
депутатов был назначен видный радикал Маркора. На
ведущее положение в правительстве они, однако, не
могли претендовать и возлагали надежды на лидера
правящей партии Джолитти, которого, по словам Нит-
ти, радикалам хотелось видеть в качестве «главы ради-
кальной демократии»31. Его энергия, мастерство пар-
ламентской тактики, склонность к демагогии и смелым
нападкам на реакционных деятелей, а главное—ориен-
тация на реформы как на способ укрепления капитали-
стической системы давали основание сравнивать Джо-
литти с Ллойд Джорджем. Видный политический дея-
тель М. Солери, соратник Джолитти, характеризовал
его как премьер-министра английского типа.
Достаточно сильны были позиции радикальных эле-
ментов во Франции, где с 1902 г. они находились у
власти в разных комбинациях до 1911—1912 гг. Но, во-
первых, французский радикализм значительно поправел
по сравнению с периодом его активной борьбы с реак-
цией за утверждение республиканского строя, во-вто-
рых, он в течение длительного времени концентрировал
собственные усилия и внимание общественности на
борьбе с влиянием католического клира. Поэтому, хотя
нигде в мире радикалы в этот период не обладали та-
30 Ету Н. V. Liberals, Radicals and Social Politics. 1892—1914.
Cambridge, 1973, p. 170.
31 F. S. Op. cit., p. 43, 55,
103
кой властью, как во Франции, и даже такой решитель-
ный сторонник социальных реформ, как Ж. Кайо, за-
нимал посты министра финансов и, более того, главы
правительства, результаты либерально-реформистской
политики здесь оказались менее значительными, чем в
Англии и Италии.
При всех различиях между историческими тради-
циями трех рассмотренных стран и ситуациями, сло-
жившимися в них в начале XX в., развитие либераль-
ного реформизма в них характеризуется важными об-
щими чертами. Оно проходило в атмосфере разочаро-
вания господствующего -класса и в особенности немоно-
полистической буржуазии в тактике прямого подавле-
ния рабочего движения и политической реакции, проя-
вившихся в «кровавом десятилетии» (90-е годы) в Ита-
лии, развернутом (хотя и отбитом в конечном счете)
наступлении крайней реакции в связи с «делом Дрей-
фуса» во Франции, в судебных преследованиях тред-
юнионов и разгуле джингоизма в Великобритании. %
В этих странах леволиберальное направление обла-
дало значительными позициями, его представители вхо-
дили в правительства, его идеи пользовались поддерж-
кой и частично брались на вооружение официальным
либерализмом.
На авансцене же политической жизни в США ока-
•зался праволиберальный реформизм и его лидеры —
Т. Рузвельт и В. Вильсон.
Абсолютное преобладание праволиберального на-
правления в американском буржуазном реформизме
было одной из причин, по которым Соединенные Штаты
отстали от большинства европейских стран в области
социального законодательства. Американский ученый и
политический деятель У. Ростоу признает, что до 1914 г.
«общества Западной Европы сделали значительно бо-
лее серьезные шаги в направлении «государства бла-
годенствия»32, т. е., если отбросить жаргон современ-
ных апологетов капитализма, в направлении социаль-
ных реформ.
И совсем слабым оказался либеральный реформизм
в Германии. Правые либералы, преимущественно из
национал-либеральной партии, охотнее шли на сближе-
ние с консерваторами, особенно умеренными. И буржу-
азный реформизм в их интерпретации носил весьма ог-
32 Rosiow W. W. The Stages of Economic Growth. Cambridge
(Mass.), 1960, p. 82.
104
рйничённый, консервативный характер. Диапазон правд-
л-иберального реформизма исчерпывался признанием (с
теми или иными оговорками) права рабочих на созда-
ние 'профсоюзов и согласием на избирательную рефор-
му в Пруссии (тоже ограниченную).
Конкретные планы, выдвигавшиеся официальными
либеральными партиями либо, ‘как в США, либераль-
ным крылом той или иной партии, как правило, шли
дальше реально проведенных реформ. Это объяснялось
прежде всего тем, что программы будущих прави-
тельств, их предвыборные обещания носили нередко
демагогический характер, были рассчитаны на приоб-
ретение голосов, и сами авторы не намеревались их вы-
полнять. Но было бы недопустимым упрощением объ-
яснять разрыв между планами и реальностью только
г сознательным обманом народа политическими вождя-
|ми либеральной буржуазии. Ведь реформы — ограни-
ченные, не затрагивающие основ капиталистического
| строя — действительно нужны им были, они видели в
|них единственное спасение для этого строя. Реализа-
ция их реформистских программ была возможна лишь
при благоприятном соотношении сил между сторонни-
ками и противниками реформ в самом господствующем
классе. Даже находясь у власти, либеральные рефор-
мисты вынуждены были считаться с оппозицией вне
своих партий и почти всегда — внутри них.
Сломить сопротивление могущественных монополий
и верно служащей им (консервативной реакции, а также
той части немонополистической буржуазии, которая по
своей косности и боязни всего нового была недовольна
| чрезмерным динамизмом лидеров типа Ллойд Джорд-
I жа, Джолитти, Рузвельта, можно было бы лишь в том
случае, если бы либеральные государственные деятели
решились обратиться к народу, к рабочему классу. Но
этот путь, грозивший подрывом основ самой системы,
' был конечно для них неприемлем, а поддержка со сто-
роны правооппортунистического руководства рабочих
партий, которую они действительно использовали, все
же не обеспечивала такого соотношения сил, при кото-
ром можно было бы игнорировать позицию противни-
ков реформ. «Народного, массового движения демокра-
тии,— писал Ленин,— либерализм боится больше, чем
реакции: вот откуда происходит поразительное, с точки
зрения экономической силы капитала, бессилие либера-
лизма в политике»33.
105
В результате происходило отступление либеральных
реформистов от их собственной программы, беспринцип-
ное лавирование, решение «довольствоваться малым»,
т. е. ограничить масштабы и характер реформ. Практи-
чески каждый законопроект в процессе прохождения в
законодательных органах утрачивал часть своих -статей,
нередко наиболее важных для рабочего класса, он об-
ставлялся всяческими оговорками, дающими возмож-
ность обходить самые неприятные для финансовой оли-
гархии статьи, а во многих случаях вообще не прини-
мался парламентами, потопленный в бесконечных пре-
ниях и хитросплетениях парламентской процедуры.
Тем не менее на протяжении примерно двух десяти-
летий перед первой мировой войной в развитых капи-
талистических странах были проведены существенные
социальные реформы, что было немаловажным резуль-
татом повышения роли рабочего класса в жизни об-
щества, его влияния на политику «верхов». Едва ли не
наиболее важным как с точки зрения некоторого по-
вышения уровня жизни, так и в плане признания но-
вого принципа социальных отношений было введение
социального страхования. Принципиальное значение
этого нововведения заключалось в том, что, устанавли-
вая пенсионное обеспечение по болезни, инвалидности,
старости, пусть самое минимальное и не обеспечиваю-
щее прожиточного минимума, общество и государство
признавало свою ответственность за жизнь, здоровье,
относительное благополучие всех своих граждан.
Начало современному пенсионному законодательству
в капиталистическом мире было положено еще в 80-х
годах XIX в. в Германии. Политическая мудрость «же-
лезного канцлера» О. Бисмарка проявились, в частно-
сти, в том, что он сумел учесть опасности, порождае-
мые бурным ростом германской социал-демократии и
повел борьбу против нее не только репрессивными ме-
рами, но и значительными (по меркам того времени)
актами социальной политики. Именно в период дейст-
вия исключительных законов против социалистов рядом
законов, издававшихся с 1883 по 1889 г., были введены
пособия по болезни, по старости, в связи с несчастны-
ми случаями на производстве.
Пособия и пенсии получали не все рабочие, а преи-
мущественно те, кто был занят в промышленности, пен-
33 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 22, с. 330.
106
сии по старости выплачивались лишь по достижении
70 лет (что было относительно редко), по болезни —
только в течение 26 недель; было еще немало ограни-
чений даже в тексте законов, а тем более на практике.
И все-таки это была существенная реформа, на кото-
рую ссылались впоследствии как на образец буржуаз-
ные реформисты других стран. Голодная смерть теперь
не грозила больным или немощным старикам, хотя
вместо нее они получали лишь жизнь впроголодь.
В значительной мере германским образцом пользо-
вался Джолитти, создавая государственную кассу по
страхованию и вводя систему пособий. С самого нача-
ла XX в. вопрос о социальном страховании неоднократ-
но поднимался левыми политическими деятелями во
Франции. В широкую программу из 17 реформ, кото-
рую наметило правительство Клемансо, разумеется, вхо-
дил и пенсионный закон. Он был принят палатой депу-
татов, но подвергся резкой критике со стороны правых
сенаторов в верхней палате, нё прошел там, был воз-
вращен для «поправок» в нижнюю палату и,' наконец,
прошел в 1910 г., уже при правительстве Бриана. Един-
ственное его существенное отличие от итальянского и
германского варианта — более низкий пенсионный воз-
раст по старости: не 70, а 65 лет.
В США введение страхования на общегосударствен-
ном уровне оказалось невозможным. Как отмечал на
первой всеамериканской конференции по проблемам
социального страхования профессор У. Уиллуби, США
в решении этого вопроса находятся в том пункте, в
каком европейские страны пребывали четверть века
назад (т. е. до реформ Бисмарка в 80-х годах).
В Великобритании же благодаря непосредственному
участию леволиберальных реформистов в правительстве
и их влиянию в парламенте система социального обес-
печения, созданная в предвоенные годы, при всей ее
ограниченности была наилучшей в мире. По сравнению
со странами континента английский закон 1908 г. был
более выгодным для рабочих и вообще бедняков, по-
скольку предусматривал этот вид страхования целиком
за счет государственного бюджета и не требовал ни-
каких взносов со стороны будущих пенсионеров. Пен-
сионный возраст, однако, устанавливался в 70 лет, т. е.
был таким же, как в Германии, а по сравнению с Фран-
цией даже на 5 лет выше.
Борьба, однако, развернулась вокруг самых важ-
107
ных из законопроектов этой группы — о социальном
страховании по болезни и инвалидности и от безрабо-
тицы. Фонды в обоих случаях формировались за счет
рабочих, предпринимателей (примерно поровну) и суб-
сидий из бюджета. Но главное новшество, которое про-
извело особенно аильное и, разумеется, отрицательное
впечатление на немалую часть буржуазии, было свя-
зано с тем, что пособие будет получать человек, лишив-
шийся работы не по болезни (с этим еще можно при-
мириться), а вследствие «свободной игры экономиче-
ских сил».
Не ограничиваясь конституционными средствами
борьбы против неугодных биллей, крайние тори призы-
вали не платить причитающиеся по ним взносы, кото-
рые, как было сказано в одной консервативной листов-
ке, являются «принудительной платой за социализм».
Даже такая респектабельная газета, как «Таймс», при-
зывала к неуплате взносов, т. е. к нарушению закона.
Как остроумно заметил один из ранних биографов
Ллойд Джорджа Дю-Парк, «это выглядело так, как
если бы церковный староста, отправляясь в воскресенье
в церковь, одел бы красный колпак революции»34. Но
все же законы прошли, были введены в действие, и, не-
сколько улучшив положение части рабочих, в то же
время в той или иной мере оказывали желательное для
либерального реформизма психологическое влияние на
массы.
Примерно таким же было направление деятельности
либерального реформизма в различных странах и
сфере тех реформ, которые затрагивают положение
рабочих непосредственно на предприятии.
Наиболее значительный «задел» в области фабрич-
ного законодательства был в Англии, где оно ведет свое
начало с первого десятилетия XIX в. В 1908 г. был
издан чрезвычайно важный закон о 8-часовом рабочем
дне для углекопов. Для рабочих этой профессии закон
имел, конечно, практический интерес, но он выходил по
своему значению за эти рамки. Впервые в истории труд
взрослых мужчин по закону, а не по соглашению меж-
ду рабочими и хозяином ограничивался 8 часами.
Английские рабочие давно завоевали право на вос-
кресный отдых; в 1911 г. было установлено, что, кроме
того, один раз в неделю (как правило, в субботу) ра-
34 Du-Parcq. Op. cit., vol. II, p. 585.
108
бочий день должен быть сокращен. В других странах
воскресный отдых был установлен именно в это время:
1891 г.— в Германии, 1902 г.— в Италии. Этими же за-
конами, а также последующими дополнениями к ним
ограничивался детский труд и частично труд женщин.
В США федерального законодательства аналогичного
содержания не было, но отдельные штаты вводили оп-
ределенные ограничения.
В некоторых штатах, в частности в Массачусетсе,
был установлен минимум заработной платы для ряда
категорий рабочих. Вопрос о «национальном минимуме»
широко обсуждался в Англии. В 1912 г., во время все-
общей стачки углекопов, был срочно проведен через
парламент закон об установлении для них минималь-
ного уровня заработной платы, ниже которого шахто-
владельцам запрещалось платить. В других странах
законов подобного типа не было.
В целом, несмотря на различия между отдельными
странами, либеральному реформизму удалось сделать
значительно больше в области социального страхова-
ния, чем в тех вопросах, которые непосредственно затра-
гивали взаимоотношения между работодателями и ра-
бочими. Ведь именно здесь, в сфере производства, опре-
деляется норма эксплуатации, здесь сосредоточен центр
тяжести классового господства буржуазии, и леволибе-
ральным реформаторам было особенно трудно привлечь
на свою сторону буржуазное общественное мнение в
этом комплексе вопросов.
Либерально-реформистское течение во всех странах
стремилось юридически оформить и полностью легали-
зовать деятельность профсоюзов, надеясь таким обра-
зом решить две задачи: включить рабочие организации
в механизм существующих социальных и производст-
венных отношений и несколько обуздать тех предпри-
нимателей, которые не желают добровольно идти даже
на самые мелкие и недорогостоящие уступки «своим»
рабочим. Идя в той или иной мере навстречу требова-
ниям рабочего класса, леволиберальные реформаторы
оказывали давление на официальный либерализм, и на
протяжении предвоенного десятилетия были проведены
соответствующие законы в Германии, Италии, США.
В Англии профсоюзы были легализованы еще в 70-х го-
дах, во Франции — в 80-х годах XIX в.
Особенно острая борьба за профсоюзные права раз-
вернулась в это время в Англии и в США. Мощное дав-
109
ление со стороны рабочего класса привело к тому, что
Законом о трудовых конфликтах, проведенных либе-
ральным правительством в 1906 г., был отменен при-
говор суда по «делу Таффской долины», обязывавший
один из профсоюзов железнодорожников выплатить
компании компенсацию за убытки, понесенные во время
стачки.
В США профсоюзные права подвергались еще бо-
лее грозной опасности и тоже орудием давления на
них были судебные органы, действовавшие, однако, не
на основе прецедента, а «по закону», точнее, давая
своеобразную трактовку антитрестовскому закону
1890 г. (акту Шермана). Статью этого закона, запре-
щавшего создание «объединений, ограничивающих про-
изводство и торговлю», предприниматели, а под их
влиянием и суды использовали не столько против трес-
тов (как было задумано), сколько против профсоюзов.
Они оказывались как бы организациями, запрещенны-
ми законом, и когда проявляли чрезмерную (с точки
зрения капиталистов) активность, их всегда можно
было привлечь к суду. Деятели «прогрессивной эры»,
сломив сопротивление реакционных элементов в самой
демократической партии и в лагере правых республи-
канцев, добились включения в очередной антитрестов-
ский закон — акт Клейтона (1914)—специальной ста-
тьи, по которой профсоюзы признавались законными
организациями, не подлежащими ограничениям в рам-
ках антитрестовского законодательства.
Законы, гарантировавшие права профсоюзов, хотя и
связаны с социальной политикой, все же представляют
собой прежде всего политические реформы. Либераль-
ный реформизм вообще затрагивал и сферу политики,
где, впрочем, не было ничего от «нового либерализма»,
а скорее продолжение традиционной борьбы либералов
XIX в. «за свободу и равенство прав». За предвоенные
годы были проведены вопреки яростному сопротивле-
нию реакции такие важные политические реформы,
как отделение церкви от государства во Франции (1905),
ограничение прав палаты лордов и превращение ее пра-
ва вето из абсолютного в суспензивное (1911), избира-
тельная реформа, втрое увеличившая электорат в Ита-
лии (1912), введение прямых выборов в сенат США
(1913; 17-я поправка к конституции).
Все эти политические реформы носили несомненно
прогрессивный характер и создавали более благоприят-
но
ные условия для использования рабочим классом ин-
ститутов буржуазной демократии. Вместе с тем они уси-
ливали буржуазно-демократические иллюзии в массах
и укрепляли влияние буржуазных реформистов.
Юридическое закрепление завоеванных рабочим
классом в упорной борьбе профсоюзных прав, ограни-
чение рабочего времени и другие реформы этого типа
не требовали никаких расходов со стороны буржуаз-
ного государства. Но на социальное страхование, хотя
оно и оплачивалось в значительной мере из карманов
самих рабочих, все-таки требовались соответствующие
статьи в государственных бюджетах. Кто-то должен был
за эти реформы платить.
В связи с этим одним из самых злободневных воп-
росов социальной политики стал комплекс фискальных
и особенно налоговых проблем, которые непосредствен-
но затрагивали самые дорогие для буржуа денежные
интересы. Леволиберальные реформаторы считали необ-
ходимым пойти на некоторое перераспределение собст-
венности при помощи прогрессивного подоходного на-
лога и налога на наследство.
«Невозможно, — писал Ф. Науманн, — удерживать
свыше половины населения почти абсолютно неимущи-
ми, когда народное богатство растет». Он предлагал
увеличить налоги на крупные доходы в 8—10 раз, под-
нять налоговую прогрессию до 30 или 40% дохода35. За
прогрессивное налогообложение выступали и английские
новые либералы, и французские радикалы во главе с
Ж. Кайо, который высказывался за курс, «равно уда-
ленный от реакции и революции».
«Несомненно, денежные жертвы бывают мучитель-
ны, но необходимо считаться с требованиями време-
ни»36,— обращался Кайо к собратьям по классу. Пред-
ложенная Кайо налоговая реформа, вызвавшая во
Франции такое кипение страстей, затрагивала главным
образом доходы свыше 25 тыс. франков.
В этом проекте принцип увеличения налогообложе-
ния по мере нарастания доходов проведен последова-
тельно, и именно это вызвало столь резкую реакцию,
характерную, кстати, и для других стран. Один из наи-
более консервативных защитников интересов большого
бизнеса в США, выступая перед Верховным судом, наз-
вал подоходный налог «коммунистическим» смертель-
35 Naumann F. Op. cit., S. 361, 371.
36 Caillaux J. Op. cit., p. 184.
Ill
ным ударом по «великому фундаментальному принци-
пу, который подчеркивает конституция, а именно — ра-
венству всех людей перед законом»37. Выдвинутый еще
в начале века и неоднократно вносившийся в парла-
мент, законопроект Кайо с рядом существенных «попра-
вок» был принят палатой депутатов лишь в 1909 г.,
но сенат отверг его и законом он так и не стал.
Не удалось ввести прогрессивный налог и Джолит-
ти, хотя он 'располагал в своей стране неизмеримо
большим влиянием, чем Кайо и тем более Науманн.
В Италии был1И существенно сокращены косвенные на-
логи, падавшие на плечи широких слоев народа, но бо-
гатства верхов общества затронуты не были.
Только в Англии и США были введены налоги того
типа, который отстаивался леволиберал^ными полити-
ками и идеологами. На волне антимонополистического
движения -администрация В. Вильсона провела в кон-
грессе закон о прогрессивно-подоходном налоге. Допол-
нительному налогообложению подлежали доходы
от 20 тыс. долл, до 50 тыс. в размере 1%, затем про-
цент повышался и достигал 6 — с доходов свыше
500 тыс.
Как в нереализованных законопроектах, так и в за-
коне, принятом в США, нетрудно заметить их антимоно-
полистическую направленность. Буржуазия, не подняв-
шаяся до уровня олигархии, стремилась именно ее за-
ставить оплачивать социальные реформы, а заодно и
несколько сократить огромные богатства самого выс-
шего слоя.
Эта тенденция наиболее ярко проявилась в Англии,
где принцип прогрессивного налогообложения был взят
на вооружение либеральным правительством. В знаме-
нитом бюджете 1909 г., предложенном Ллойд Джорд-
жем, занимавшим пост министра финансов, «новые ли-
бералы» видели реальное воплощение социальной рефор-
мы. Действительно этот бюджет вносил новый элемент
в английскую социально-экономическую жизнь, прида-
вал буржуазно-реформистским мерам нормативный ха-
рактер. Конечно, сам Ллойдж Джордж и хорошо дири-
жируемая пропагандистская машина либеральной пар-
тии безмерно преувеличивали «уравнительный» харак-
тер бюджета, всячески подчеркивая, что новые налоги
нужны для оплаты пенсий и пособий, и замалчивая тот
37 Rossiter С. Op. cit., р. 156.
112
факт, что одна только, гонка морских вооружений
«съедала» значительно больше, чем все новые прямые
налоги, вместе взятые. На нужды военно-морского фло-
та расходовалось 35 млн. ф. ст., а прямые налоги сос-
тавляли 12 млн. ф. ст.
Дело, однако, было не в сумме, а в самом харак-
тере налогов. Подоходный налог увеличивался незначи-
тельно— с 5% до 5,5/6%, т. е. на 2 пенса с фунта. Но
вводился, кроме того, сверхналог (super-tax) в разме-
ре 2,5%, которым облагались доходы свыше 5 тыс. ф. ст.
Не 25 фунтов с тысячи жалели те крупные собственни-
ки, которые подняли невообразимый шум по поводу
«революционного» и «социалистического» бюджета. Их
беспокоил прецедент, который, боялись они, даст осно-
вание впоследствии для повышения сверхналога вплоть
до полной ликвидации крупнейших состояний.
Не меньший протест, но уже преимущественно в
кругах землевладельческой знати вызвали и налоги на
земельную собственность. Они тоже были незначитель-
ны по сумме выплат, но была опасность их повышения
вплоть до, как угрожающе (и демагогически) заявил
Ллойд Джордж, пересмотра «условий, на которых
осуществляется владение землей в этой стране»38. Де-
магогия остается, разумеется, демагогией, но бюджет-
ная кампания и решение налоговой проблемы в Англии,
как и весь комплекс проведенных там социальных ре-
форм, был точкой, выше которой буржуазный рефор-
мизм той эпохи подняться нигде не смог. И если это
была не вершина, а жалкая кочка, то это лишь отра-
жает исторические границы возможностей буржуазного
реформизма.
Его успехи или неудачи следует оценивать не только
по характеру реформ, которые либералам удалось про-
вести в той или иной стране. Ведь в конечном счете
не они составляли подлинную и главную цель либераль-
ного реформизма. Точнее, реформы были его целью
лишь в той мере, в какой они помогали ослабить накал
классовой борьбы и примирить рабочий класс с капи-
талистической системой. Не социальные реформы, а
социальная стабильность была целью, а реформы --
лишь средством для ее достижения. С этой точки зре-
ния важным показателем эффективности либерально-
реформистской тактики является характер отношений
между либералами и реформистскими лидерами проф-
38 Du-Parcq Н. Op. cit., vol. II, р. 685.
113
Союзов, и особенно социалистических и социал-демок-
ратических партий. При всем принципиальном разли-
чии между буржуазным реформизмом и реформистским
течением в рабочем движении (социал-реформизмом)
между этими направлениями политической мысли есть
немало точек соприкосновения.
По вопросу о взаимоотношениях с партиями рабоче-
го класса между леволиберальными и праволибераль-
ными реформистами были принципиальные расхожде-
ния, можно сказать, стратегического характера. Право-
либеральные элементы в Германии, например, видели
главного врага в социал-демократии. Как и консерва-
торы, они рассчитывали не столько на ревизионистское
перерождение СДПГ, сколько на максимальное ее ос-
лабление, надеясь подорвать ее массовый базис, возве-
сти против нее, как говорил Г. Штреземан, «стену из
среднего сословия». Левые же либералы понимали бес-
перспективность сотрудничества с консервативными си-
лами. Свою главную задачу леволиберальные круги
видели в том, чтобы добиться реформистского перерож-
дения СДПГ. «Наши надежды,— писал видный леволи-
беральный идеолог и политик Т. Барт,— связаны с тем,
что можно назвать линянием социал-демократической
партии». Его идеалом была «прогрессивная либераль-
но-социалистическая партия, опирающаяся на миллион-
ные войска рабочих». С ним во многом согласен и
Науманн. Признавая упадок политического влияния ли-
берализма, он видит перспективу его возрождения в
сближении с социал-демократией, тем более что они
«в экономической сфере много ближе друг к другу, чем
это они признают»3*.
Но если некоторые идеологи шли навстречу социал-
реформистам из СДПГ, то убедить своих коллег в не-
обходимости этого им было трудно. Немалую роль иг-
рал психологический фактор, который отмечали и Барт
и Науманн. Даже в том случае, если либерал понимал,
что сотрудничать с социал-демократом полезнее, чем с
консерватором или клерикалом, писал Науманн, консер-
ватор социально импонировал ему гораздо больше.
О непреодолимости в те времена этого психологиче-
ского барьера пишет американский исследователь гер-
манского либерализма Д. Шихан: «Профессора и пуб-
лицисты вроде Науманна, Барта и Моммзена могли тор- *
39 Цит. по: Цфасман А. Б. Указ, соч., с. 42, 73.
114
жественно провозглашать, что либеральные левые долж-
ны быть связаны с рабочим движением, но им не уда-
лось создать подходящий для такого сотрудничества
климат в обыденном мире среднего либерального из-
бирателя»40. Следует также отметить, что и правая
социал-демократия еще не готова была зайти так да-
леко.
Точно так же и Нитти возлагал особые надежды на
реформистский социализм, который должен в силу ло-
гики своей позиции ориентироваться на радикальную
партию. Нитти стоял за «истинную индустриальную де-
мократию», которая могла бы избежать крайностей
двух больших противоположных течений — капитали-
стической реакции и социализма. Для этого необходимо
опираться на «просвещенную промышленную буржуа-
зию», а также на сотрудничество с рабочим движением,
с профсоюзами, чтобы увеличить их вклад в рост про-
изводства41. Даже Джолитти, стоявший значительно
правее, пытался, как писал А. Грамши, положить «на-
чало новой политике, политике классовых союзов, клас-
совых политических блоков». Суть джолиттианского
курса — промышленный блок капиталистов и рабо-
чих42. Джолитти неоднократно предлагал министерские
посты лидерам реформистского течения социалистиче-
ской партии, однако ни Л. Биссолати, ни Ф. Турати не
рискнули пойти по пути Мильерана, хотя в парламенте
фактически оказывали посильное содействие джолит-
тианскому курсу.
Наиболее успешно с точки зрения интересов господ-
ствующего класса проходило сотрудничество леволибе-
ральных политиков с правыми социалистами во Фран-
ции. Участвуя в борьбе против крайней реакции, кле-
рикализма, шовинизма, правые социалисты пошли на
тактику «левого блока», в котором занимали подчинен-
ное место и оказывали сначала в лице Мильерана, а за-
тем других ренегатов неоценимую поддержку буржуаз-
но-реформистскому курсу. В Англии же праволейборист-
ское руководство целиком поставило лейбористскую
фракцию парламента на службу ллойдджорджизму. Из-
вестная деятельница Фабианского общества Беатриса
Вебб записывала в своем дневнике: «...совершенно ясно,
40 Geschichte und Gesellschaft, 1978, Н. 1, S. 46—47.
41 См.: Nitti F. S. Op. cit., p. 95, 143—144.
42 Грамши А. Избранные произведения. T. 1, c. 488.
115
что Ллойд Джордж и радикалы перекозыряли лейбо-
ристскую партию»43.
Там, где леволиберальное направление в буржуазном
реформизме было достаточно сильным, либералам уда-
валось помешать росту влияния рабочих партий, задер-
жать этот процесс, а также привлечь в качестве млад-
ших партнеров их социал-реформистскую верхушку.
В этом заключался один из важнейших результатов «ре-
формистского бума» в его либеральном варианте на заре
эпохи империализма.
§ 3. Консервативный реформизм
Менее существенные, но все же крайне важные для гос-
подствующих классов результаты принес и консерватив-
ный буржуазный реформизм, развивавшийся, конечно,
не без прямого и косвенного воздействия реформизма
либерального.
Консервативный реформизм зародился на таком эта-
пе истории консервативных партий Запада, когда его
еще лишь с множеством оговорок можно было назвать
буржуазным реформизмом. Скорее он выражал тенден-
цию землевладельческой части господствующего класса,
представленного английскими лендлордами, прусским
юнкерством, итальянскими земельными магнатами, пой-
ти на уступки массам трудящихся, и прежде всего рабо-
чему классу, за счет промышленной буржуазии. Подоб-
ные реформы нередко становились орудием консервато-
ров в борьбе с либералами за массы, за голоса рабочих
избирателей. Еще в 70-х годах такие реформы проводи-
ло консервативное правительство Б. Дизраэли (закон
1875 г., легализовавший «мирное пикетирование» во вре-
мя стачек), а в 80-х годах — О. Бисмарк в уже упоми-
навшейся серии законов о социальном обеспечении.
Когда же социальная база консервативных партий
изменилась и они стали выражать наряду с интересами
крупных землевладельцев (тоже во многом обуржуазив-
шихся) еще и интересы верхних слоев буржуазии, фи-
нансовой олигархии, характер консервативного рефор-
мизма изменился и он стал действительно разновид-
ностью, крайне правым крылом буржуазного реформиз-
ма, не утратив кое-каких черт и традиций реформизма
более ранней поры. В частности, почти на всех его за-
43 Beatrice Webb’s Diaries. L., 1962, p. 8.
116
мыслах, как реализованных, так и оставшихся только
замыслами, был некоторый налет патернализма. Идеа-
лом крупнейшего итальянского «либерального консерва-
тора», как любил называть себя С. Соннино, были такие
отношения элиты с массами, которые должны связывать
хорошего хозяина с его крестьянами. Но главной чертой,
характерной для всех национальных разновидностей
консервативного реформизма, является медленность, по-
степенность, градуализм в проведении реформ и стрем-
ление осуществлять их, не затрагивая материальных
интересов и общественного статуса сложившейся на ру-
беже веков новой элиты.
Важным центром по разработке консервативной ре-
формистской программы в Англии стал созданный в
1911 г. Юнионистский комитет социальной реформы. Он
представлял собой формально неофициальную исследо-
вательскую организацию, имевшую, однако, постоянный
штат сотрудников, располагавшуюся при центральном
бюро партии. Возглавлял комитет Ф. Э. Смит (будущий
лорд Биркенхед), остроумный оратор и гибкий тактик,
наделенный острым политическим чутьем.
Комитет всерьез взялся за работу. Были привлечены
лучшие эксперты по социальным реформам, квалифици-
рованные наблюдатели отправились за границу для изу-
чения зарубежного социального законодательства. Более
70 членов парламента и пэров так или иначе соучаство-
вали в деятельности комитета. Через него прошли мно-
гие будущие консервативные лидеры: С. Болдуин, Орм-
сби-Гор, Стил-Мэтлэнд и др.
О главной цели комитета довольно точно пишет со-
временный консервативный историк Д. Рэмсден: она за-
ключалась в том, «чтобы создать впечатление, как это
умел делать Дизраэли, что консервативное действие бо-
лее ценно, чем слова либералов»44.
Незадолго до войны усилиями комитета был подго-
товлен обстоятельный доклад о конфликтах в промыш-
ленности. В предисловии к докладу Ф. Э. Смит делал
упор на то, что нельзя приносить в жертву интересы ра-
бочих, так как они являются «интегральной частью го-
сударства»45. «Удовлетворить пролетариат, — писал
Смит, — вот что должно быть одной из первейших задач
просвещенной консервативной политики»46.
44 Ramsden J. The Age of Balfour and Baldwin. 1902—1940. L.,
1978, p. 77.
45 Industrial Unrest. A practical solution. L., 1914, p. VII.
46 Smith F. E. Unionist Policy and other essays. L., 1913, p. 17.
117
Такую же просвещенную консервативную политику
отстаивал и видный итальянский политический мысли-
тель, один из основателей политологии Г. Моска. Начи-
ная с 80-х годов XIX в. Моска весьма последовательно
разрабатывает, если воспользоваться его терминологией,
«политическую формулу» умеренного консерватизма, а
именно «активное вмешательство правительства в рас-
пределение богатств, его спокойные, здравые, но вместе
с тем энергичные действия»47. Государственный разум,
по мнению Моски, должен проявиться в «инициативе по
улучшению положения низших классов», это «единствен-
ный образ действий, способный привести к мирному ре-
шению так называемого социального вопроса».
Консерватизм Моски сказывается в его рекоменда-
циях, как следует проводить реформы, чтобы они дали
желаемые результаты. Прежде всего, поучает он, нуж-
но избегать иллюзорных мер и средств, вызывающих
ажиотаж и надежды у «черни». При проведении реформ
нужна «железная рука» против «анархистских пополз-
новений», важно умение своевременно предотвратить
их48. В этих рассуждениях о «железной руке» присут-
ствуют и элементы традиционного консерватизма, не
отягощенного грузом реформистских идей, и даже неко-
торые черты крайне правого радикализма экстремист-
ского толка. Но у сторонников консервативного рефор-
мизма эти черты связаны не с ориентацией на насилие,
а с расчетом на то, что вследствие «осторожных» ре-
форм такое подавление и не потребуется.
От реакционного консерватизма и правого экстремиз-
ма решительно отмежевывался С. Соннино. Либераль-
ные консерваторы, подчеркивал он, признают «необхо-
димость некоторых реформ, если вводить их постепен-
но». Обязательной предпосылкой осуществления реформ
должно быть «сильное государство», «сильное прави-
тельство». Много внимания Соннино уделял взаимоотно-
шениям труда и капитала. Рабочих, писал он, следует
убедить в том, «что капитал не всегда видит в них вра-
га, которого нужно ослабить или вынудить пойти на
жертвы, а наоборот, помощника и союзника»49.
Идеи консервативного реформизма нашли своеобраз-
47 Mosca G. Teorica dei governi e governo parlamentare. Milano,
1968, p. 288—289.
48 Mosca G. Op. cit., p. 290.
49 Sonnino S. Scritti e discorsi extraparlamentari. Bari, 1972, vol.
1, p. 691—692, 694.
118
йбё воплощение в Политике католической церкви. Папа
Лев XIII в энциклике «Рерум новарум» (1891), отстаи-
вая идею извечности классового неравенства и частной
собственности, в то же время выступал за поддержку
церковью умеренных социальных реформ и активизацию
ее деятельности в рабочем классе (католические проф-
союзы и другие меры аналогичного типа). Правда, внут-
ри клерикального лагеря воспроизводился весь сложный
и многообразный спектр буржуазного реформизма — от
умеренно-консервативной позиции Льва XIII вплоть до
радикализма тех религиозных деятелей, которые стре-
мились наладить контакты с массами, выступали в за-
щиту некоторых их непосредственных интересов. Но
главным направлением в этом лагере было все же кон-
сервативно-реформистское, имевшее некоторые позиции
прежде всего в католических странах.
Консервативный реформизм в целом все же уступал
по степени влияния и удельному весу своих сторонников
реформизму либерального типа. Но его значение суще-
ственно возрастало там, где особенно сильны были тен-
денции к сотрудничеству между праволиберальными и
консервативными сторонниками реформизма. Грани меж-
ду ними были и без того достаточно зыбкими, что и со-
здавало почву для совместных действий, а в условиях
поисков приемлемой для обеих сторон политики консер-
вативные либералы и либеральные консерваторы време-
нами сливались в единый правый центр. Усиливаясь за
счет союза с правыми, а иногда даже левыми либераль-
ными реформистами, консервативные реформисты вмес-
те с тем шли на некоторые уступки либералам, согла-
шаясь на политический курс, которого они не приняли
бы, если бы имели возможность действовать без союзни-
ков «слева». Эти союзники, в свою очередь, обеспечива-
ли им определенную поддержку на парламентской сцене
и в массовых слоях населения. Без нее консервативно-
реформистская политика оказывалась малоэффективной,
преимущественно патерналистской и даже просто бюро-
кратической.
В таких формах консервативно-реформистские тен-
денции проявлялись в более отсталых в политическом и
экономическом отношении странах. Так, в Габсбургской
империи элементы консервативного реформизма содер-
жались в политическом курсе Кербера, возглавлявшего
правительство на протяжении первых пяти лет XX в. Вы-
ходец из бюрократическо-чиновничьей среды, Кербер
119
привык йолагаться на этот слой и свойственные ему Мё-
тоды. С приходом к власти он обещал провести про-
грамму социальных реформ, включавшую страхование
по болезни, старости и инвалидности, компенсацию при
несчастных случаях на производстве, строительство де-
шевого жилья для рабочих. Намечалось осуществить ши-
рокую инвестиционную программу в области транспор-
та: строительство железных дорог, каналов.
Хотя реформаторские планы Кербера наталкивались
на упорное сопротивление придворных кругов и сторон-
ников традиционного консерватизма, впоследствии — в
условиях подъема рабочего движения под влиянием рус-
ской революции 1905—1907 гг. — часть задуманных им
реформ все же была реализована. Сущность проводив-
шегося Кербером курса один из его сотрудников опре-
делил как «смесь авторитета с либеральным духом».
Попытки проведения политики консервативно-рефор-
мистского толка в Испании связаны главным образом с
деятельностью Э. Дато, который занимал министерские
посты в 1899—1904 гг., а с 1913 г. трижды возглавлял
кабинеты. В отличие от его предшественника по руко-
водству консервативной партией А. Мауры, который
двинулся по праворадикальному пути, целью Дато, по
словам американского либерального историка С. Пэйна,
была «разновидность реформистской торийской демокра-
тии»50. Именно Дато принадлежала инициатива созда-
ния Института социальных реформ, а позднее и минис-
терства труда. Но робкие мероприятия правительства
Дато, конечно, не смогли дать существенный импульс
социально-экономическому и политическому развитию
страны, над которой довлели вековые наслоения отста-
лости.
Более существенных результатов реформисты-кон-
серваторы добились в Германии, где либералы вследст-
вие слабости и разобщенности не были в состоянии
взять инициативу в свои руки. Но и консерваторы, ви-
девшие необходимость реформ, не могли проводить их
самостоятельно из-за сопротивления крайне правых эле-
ментов в консерватизме. Это и учел Бюлов, создавая
блок, базой которого стал союз умеренно-консерватив-
ных кругов с либеральными партиями, прежде всего на-
ционал-либералами, занимавшими место на правом флан-
ге либерального лагеря. Бюлову удалось привлечь к
50 Journal of Contemporary History, 1978, vol. 13, N 4, p. 783.
120
сотрудничеству и леволиберальные группировки. Такой
вариант «сплочения» принес плоды на выборах в рейх-
стаг 1907 г. Бюлов шел на политический альянс не ради
реформ, а проводил реформы в качестве расплаты за
сотрудничество либеральных союзников по блоку. Во
введении налога на наследство он усматривал лишь тяж-
кую необходимость. Трудно найти более убедительное
свидетельство ограниченности консервативного рефор-
мизма, чем налоговый законопроект. Предполагалось
увеличить общую сумму налогов на 472 млн. марок, из
них налог на наследство должен был дать 92 млн., а на
косвенные налоги, бившие по массовому потребителю,
приходилось 297 млн. марок.
В отличие от либералов, особенно левых, стремив-
шихся к блоку с реформистским крылом социал-демо-
кратии, Бюлов надеялся изолировать партию рабочего
класса. Можно даже утверждать, что наряду с другими
мотивами основной причиной, побудившей Бюлова пойти
навстречу либералам, было стремление не допустить их
сближения с социал-демократами. Уже находясь не у
дел, бывший канцлер так раскрывал суть своей полити-
ки: «Наша современная монархическая и консервативная
система... может пасть лишь в том случае, если объеди-
нятся социализм и либерализм, рабочие и мелкие бур-
жуа... Я всегда стремился дискредитировать социал-де-
мократию в глазах образованной буржуазии»51.
Фактический, хотя и официально не провозглашен-
ный блок праволиберальных реформистов и умеренных
консерваторов сложился во Франции в период кабинета
А. Бриана, который сам определил это явление как
«примирение». Кайо приводит слова Жореса о том, что
во Франции сложился «вариант более чем полуконсерва-
тивного союза под руководством вчерашнего социа-
листа» 52.
Если в Германии блок консервативных и либераль-
ных сторонников реформ сформировался при явном пре-
обладании консерваторов, а во Франции — при относи-
тельном равновесии, то в Англии попытка создания та-
кого блока имела место при либеральном правительстве.
Следует, впрочем, учитывать, что либералы обладали
превосходством в палате общин, в то время как консер-
ваторы контролировали палату лордов и, главное, зна-
51 Peck A. J. Radicals and Reactionaries. The crisis of Conserva-
tism in Wilhelmine Germany. Wash., 1978, p. 55.
52 Qaillaux J. Mes memoires II. P., 1943, p. 21.
121
чительную часть государственного аппарата, в том чис-
ле армию. Такая ситуация в чисто политическом плане
толкала на поиски компромисса, тем более что борьба
в лагере «верхов» ослабляла господствующие классы в
их борьбе против бурно проявлявшего себя рабочего дви-
жения. Именно в направлении единства с либералами
в духе умеренного реформизма действовал Юнионист-
ский комитет социальной реформы. По словам одного
из его членов, целью этой организации было «оказывать
разумную поддержку мерам в области социальных ре-
форм и таким образом противостоять усилиям реакцион-
ных и старомодных элементов партии, которые желали
противодействовать этим мерам»53.
Даже среди торийской молодежи, стоявшей по мно-
гим вопросам политической жизни на крайне правом
фланге консервативной партии, было немало консерва-
тивных реформистов, которые, как вспоминает один из
них — Л. Эмери, считали Ллойд Джорджа «недобросо-
вестным демагогом», но как «страстные сторонники со-
циальных реформ» с симпатией относились «к его це-
лям, если не к его методам и выражениям»54. *
В целом, однако, английский консервативный рефор-
мизм развивался в русле того английского и всемирного
течения политической мысли, которое известно в совре-
менной исторической литературе под названием социал-
империализма. Американский историк Б. Семмел удачно
определил суть этого течения: «Социал-империализм
был рассчитан на то, чтобы объединить все классы для
защиты нации и империи и убедить наименее обеспечен-
ный класс в том, что его интересы неотделимы от интере-
сов нации»55. Именно расчет на интеграцию рабочего
класса в капиталистическую систему, на заражение его
ложной романтикой имперского единства и расового
превосходства англосаксов был главным стержнем «чем-
берленовского» варианта социал-империализма. Связан-
ная коммерческими и «идеальными» узами империя —
основа для проведения социальных реформ и гарантия
против социальных потрясений и влияния социалистиче-
ских идей — таков был замысел Чемберлена. Переход
к протекционизму Чемберлен связывал, во-первых, с
разрешением социальных проблем, во-вторых, с укреп-
53 Scally R. The Origins of the Lloyd George Coalition: Tne
Politics of Social Imperialism, 1900—1918. Princeton, 1975, p. 213.
54 Amery L. My Political Life. L., 1953, v. I, p. 391.
55 Semmel B. Imperialism and Social Reform: English Social —
Imperial Thought 1895—1914. N. Y., 1968, p. 12,
122 ' '
лением нитей, объединяющих различные страны Британ-
ской империи. Доминионам должен быть предоставлен
преференциальный тариф на ввозимую в метрополию
сельскохозяйственную продукцию, а они взамен предо-
ставят преференции английским промышленникам. Играя
на реальных экономических интересах «верхов», Чембер-
лен ни на минуту не забывал, что главная его задача —
получить поддержку со стороны рабочих избирателей и
в то же время использовать протекционистскую кампа-
нию для интегрирования рабочего класса в капиталисти-
ческую систему. Заключая одну из речей, он говорил:
«Я апеллировал в равной мере к предпринимателям и
рабочим. Я пытался показать им, что их отрасль про-
мышленности, их заработная плата целиком зависит от
сохранения колониальной торговли»56.
Социал-империалисты во всех странах были рефор-
мистами постольку, поскольку они стремились использо-
вать имперские позиции для решения социального во-
проса. Но помимо различий между социал-империалис-
тическими доктринами в Англии, Германии, Италии,
США существовало еще одно расхождение — между ли-
беральной и консервативной разновидностями этого те-
чения. Либеральная его версия была ориентирована, как
и консервативная, на расширение имперских позиций, но
с таким расчетом, чтобы использовать возрастающие до-
ходы казны для проведения социального законодатель-
ства. Консервативный же вариант социал-империализма
предполагал создание для буржуазии своей страны та-
кой благоприятной рыночной конъюнктуры и таких до-
полнительных источников сверхприбыли, которые спо-
собны обеспечить высокий уровень занятости, некоторое
повышение заработной платы и другие формы улучше-
ния жизненного стандарта масс.
Это расхождение было, конечно, существенным, но
все-таки у либерального и консервативного социал-им-
периализма была общая почва, на которой можно было
понять друг друга и попытаться найти единую полити-
ческую линию. Любопытно сравнить суждение крайне
правого английского социал-империалиста А. Милнера
о необходимости выпестовать «имперскую расу» и о том,
что «попытка поднять благосостояние и эффективность
наиболее отсталой части нашего народа... это — не фи-
лантропия, а бизнес»57, с отрывком из программы На-
56 Setnmel В. Op. cit., р. 93.
57 Searle G. R. The Quest for National Efficiency. Oxford, 1971,
p. 63.
123
ционал-социального союза: «Мы стоим на национальной
почве и тем самым считаем усиление внешнего могу-
щества германской нации предпосылкой всех более зна-
чительных социальных реформ внутри страны, но вместе
с тем мы убеждены, что внешняя мощь не может быть
долговечной без национального сознания политически
заинтересованных народных масс. Поэтому мы желаем
политики силы вне страны и реформы внутри нее»58.
Нетрудно заметить, что мысль о необходимости под-
нять уровень жизни масс для достижения «внешней
мощи» в равной мере присутствует у английского кон-
серватора и у германского либерала. Это относится и
к итальянскому консервативному реформисту Соннино.
Империализм и реформа для него были неразделимы.
Именно с этих позиций он подходил к колониальной
экспансии, а затем пытался убедить своих избирателей,
будто ливийская война подняла на более высокую сту-
пень всю национальную культуру, способствовала улуч-
шению деятельности государственных институтов и соци-
альных служб в духе равенства и справедливости. Ана-
логичным образом мыслил и Б. Бюлов, стремившийся
при помощи ничтожных социальных реформ и союза с
либералами обеспечить прочный тыл в империалистиче-
ской борьбе за «место под солнцем». В «энергичной на-
циональной политике», т. е. в создании мощного флота
и колониальной экспансии, он видел «настоящее сред-
ство против социал-демократии». На почве «националь-
ных взглядов» Бюлов рассчитывал достигнуть «соеди-
нения консервативного и либерального духа».
Элементы социал-империализма прослеживаются
едва ли не у всех группировок буржуазных реформистов
и у всех его деятелей, включая — помимо уже назван-
ных Джолитти, Рузвельта, Ллойд Джорджа — Клеман-
со, Бетман-Гольвега и других. Социал-империализм не-
мало способствовал созданию той духовной атмосферы,
в которой вызревали психологические предпосылки пер-
вой мировой войны. Непосредственно же он способство-
вал нахождению общего языка для различных направ-
лений в рамках отдельных стран, сыграл свою роль в
формировании бюловского блока, в объединении правых
и центристских сил во Франции, в успехах курса Джолит-
ти, в попытках создания центристской партии в Англии.
Тем не менее длительного единства консервативных
58 Mommsen W. Deutsche ParteiprograiTime. Miinchen, 1960,
S. 167.
124
и либеральных буржуазных реформистов нигде, кроме,
пожалуй, Франции, не получилось. Умеренные либералы,
правея под влиянием подъема революционного движе-
ния, все же были в известной мере ограничены в своем
стремлении к компромиссу с консерваторами давлением
леволиберального реформизма, а умеренные консерва-
торы — непримиримой, твердолобой позицией правого
крыла своих партий.
Ярче всего эта тенденция проявилась в Германии, где
именно правое крыло консерваторов, особенно из Не-
мецкой консервативной партии, сыграло решающую роль
в ликвидации бюловского блока.
Экстремистские элементы сорвали попытку прими-
рения двух буржуазных партий в Англии, предпринятую
в разгар конфликта между ними, вызванного отказом
консерваторов и палаты лордов принять реформистский
бюджет Ллойд Джорджа.
Таким образом, формирование консервативного ва-
рианта буржуазного реформизма усилило противопо-
ложные, но взаимосвязанные тенденции к консолидации
и поляризации внутри господствующего класса. Первая
проявилась в сближении позиций правых либералов и
умеренных консерваторов на почве буржуазного рефор-
мизма, а вторая — в экстремизации идеологии и такти-
ки правых консерваторов. Кроме того, растущая бли-
зость консервативных либералов с либеральными кон-
серваторами вызывала естественное недовольство лево-
либеральных кругов, побуждала их искать более тесные
контакты с социал-реформистами. Пришел в движение
весь спектр буржуазной политики, что создавало для
господствующих классов серьезные трудности, открывая,
правда, и новые возможности для маневра.
Начиная с этого времени буржуазный реформизм
превращается в постоянный элемент социальных отно-
шений в капиталистическом мире. Причем именно в нед-
рах либеральной политики он вызревает как социально-
политическое явление. В отличие от прошлого, когда
реформы представляли собой эпизодические акции с
кратковременными целями, в начале XX столетия бур-
жуазный реформизм обретает такие свойства, как пер-
манентность и системность. И этим он прежде всего обя-
зан леволиберальному течению, в котором значительное
место занимала тенденция к модернизации основных
структур буржуазного общества, чтобы своевременно
предотвратить опасное расшатывание его устоев.
125
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЭКСТРЕМИСТСКИЙ ВАРИАНТ
КОНСЕРВАТИЗМА
Революционное движение, хотя и ослабленное усилиями
буржуазных и социал-демократических реформистов, все
же было настолько сильно, что в различных слоях гос-
подствующего класса, и особенно в его олигархической
верхушке, возникла тенденция к пересмотру принципов,
на которых основана политическая надстройка общества.
Ни либеральный, ни консервативный реформизм, ни да-
же традиционный консерватизм, сводящийся к стремле-
нию оставить все, как есть, не обеспечивали прочность
системы. Сложилось новое направление в буржуазной
политике, которое в исторической литературе именуют
либо «новой правой», либо экстремистским консерва-
тизмом, либо праворадикальным направлением.
Это течение не следует путать с традиционным кон-
серватизмом, сколь бы реакционным и «твердрлобым»
(как его именовали в Англии) он ни был. В атмосфере
преобладания реформизма часть консерваторов, в основ-
ном выходцев из аристократии, заняли жесткую, бес-
компромиссную позицию. Любой ценой они стремились
предотвратить нежелательные перемены. В их позиции
проявлялось ожесточение обреченных. Наиболее закон-
ченную формулу политического поведения «твердоло-
бых» дал лидер германских консерваторов граф Гейде-
бранд. Он признавал, что будущее принадлежит не
аристократии, «масса все настойчивее предъявляет свои
претензии и лишает аристократов былого влияния. Силь-
ный государственный деятель может остановить течение
этого потока на время, но только на время. Тем не ме-
нее мы добровольно не уступим наши позиции» L При-
способляться к новым условиям представители этого те-
чения в консерватизме считали делом постыдным, бес-
принципным. Они были готовы пустить в ход насилие,
но их тактический арсенал не выходил за пределы тра-
диционных репрессивных методов, неэффективность ко-
торых к тому времени выявилась достаточно наглядно.
Когда они говорили о применении насилия, то подра-
зумевали эпизодические акции силами полиции или в
качестве крайнего средства — воинских подразделений.
1 Pachnicke Н. Fiihrende Manner iin al ten and ini neuen Reich.
B., 1930, S. 63.
126
В Англии «твердолобые» держались за отжившие инсти-
туты вроде палаты лордов. Их германские собратья
мечтали преобразовать всю страну на прусский лад, т. е.
ликвидировать всеобщее избирательное право, заменив
его сословным, сохранившимся в Пруссии. Итальянских
консерваторов в свою очередь привлекал прусско-гер-
манский образец государственного устройства, собствен-
ную монархию они считали слишком либеральной.
Это была откровенно ретроградная, статичная, сугу-
бо оборонительная позиция, не сулившая сколько-нибудь
существенного политического эффекта. Иное дело —
правый радикализм. Он сложился преимущественно в
недрах консервативных партий, хотя и вышел за соб-
ственно партийные рамки. Но в отличие от «твердоло-
бого» консерватизма представители этого течения были
поборниками агрессивного, наступательного курса. Ему
был присущ динамизм, но динамизм контрреволюцион-
ный. Вместо эпизодического применения насилия консер-
ваторы-экстремисты предлагали превратить его в явле-
ние перманентное. Существующую политическую над-
стройку они хотели сломать, чтобы возвести вместо нее
авторитарно-диктаторские режимы, не отягощенные бур-
жуазно-демократическими ограничителями. Ненавидя и
презирая массу не менее «твердолобых» консерваторов,
правые радикалы лучше понимали, что нельзя рассчиты-
вать на политический успех без какой бы то ни было
массовой опоры. Модернистские черты экстремистского
консерватизма, присущий ему динамизм были обусловле-
ны и его социальным составом. Хотя среди его сторон-
ников можно было встретить аристократов, но более
важную роль играли представители финансовой олигар-
хии, военщины, а также реакционной буржуазной интел-
лигенции, разуверившейся в возможностях парламент-
ской системы и надеявшейся при авторитарных переме-
нах сделать карьеру, продвинуться в ряды элиты.
Для экстремистского консерватизма, таким образом,
характерно сочетание жестких насильственных методов
с учетом новых реальностей политической жизни. Если
традиционный консерватизм был пронизан ностальгией
по прошлому, не мог предложить никакой, пусть даже
реакционной, но сориентированной на современность
программы, то в авторитарных установках экстремист-
ского консерватизма уже содержались некоторые эле-
менты, предвосхищавшие реакционные варианты госу-
дарственно-монополистического регулирования. Несмот-
127
ря на тесную генетическую связь с традиционной реак-
цией, по характеру, движущим силам, программным
положениям экстремистский консерватизм был порожде-
нием империалистической эпохи.
Наиболее благоприятная почва для него сложилась
в Германии, где юнкерство располагало мощными поли-
тическими позициями, где магнаты тяжелой индустрии,
по словам либерального историка Ф. Мейнеке, отлича-
лись «несоциальным, господским духом», где мелкая
буржуазия была проникнута верноподданническими чув-
ствами и крайним национализмом.
Особую активность развил в этом направлении Союз
сельских хозяев, чья деятельность выходила далеко за
пределы аграрной сферы. В орбиту своего влияния он
стремился втянуть «среднее сословие» в целом. Анало-
гичной была позиция влиятельных кругов большого биз-
неса, в первую очередь Центрального союза германских
промышленников (ЦСГП). Член директората этой орга-
низации Ю. Фостер вскоре после выборов 1903 г., озна-
меновавшихся успехом социал-демократии, решительно
настаивал на «сплочении антисоциалистических интере-
сов» индустрии, сельского хозяйства и среднего сосло-
вия2.
Мощный экстремистский потенциал в верхах созда-
вал в Германии постоянную угрозу реакционного госу-
дарственного переворота, которая обострялась после
каждого успеха рабочего движения.
Крайне консервативные фракции германской бур-
жуазии, выступая вместе с юнкерством, препятствовали
либеральным и умеренно-консервативным группировкам
в их попытках более гибкого социального маневрирова-
ния. Западногерманский леволиберальный историк
Д. Штегман пишет о «социально-политическом едином
фронте» магнатов тяжелой индустрии и консервативных
партий и организаций. Причем особая жесткость соци-
ально-политического курса отличала магнатов металлур-
гической и угольной отраслей промышленности. Проч-
ное партнерство сложилось между ЦСГП и Союзом
сельских хозяев.
С точки зрения этих кругов парламентские методы
политической борьбы представляли собой чисто механи-
ческую, «не немецкую, кухонную возню». Им было тесно
в рамках традиционного консерватизма, его идей и так-
2 Saul К. Op. cit., S. 15,
128
тических принципов. В их пропаганде центральное место
занимали такие категории, как «народная общность»,
«борьба за существование» и прочие формулировки из
расистского и социал-дарвинистского репертуара. Еще в
90-х годах издатель самой влиятельной консервативной
газеты «Крейццайтунг» барон В. фон Хаммерштейн твер-
дил о том, что консерваторы должны завоевать «доверие
масс». На одном из консервативных партийных съездов
прямо говорилось, что консерваторы должны стать бо-
лее «демагогичными». Интересно, что пропагандистский
аппарат Союза сельских хозяев работал с учетом по-
следних достижений в области массовой психологии, ис-
пользовал новейшие технические средства, с помощью
которых новинки теории немедленно становились достоя-
нием практики. Аристократы-аграрии и их агентура
активно апеллировали к массам, организовывали всяко-
го рода массовые сборища, пропагандистские шествия
и т. п.
О крайнем консерватизме аграрно-монополистическо-
го блока свидетельствует его оппозиция умеренно-кон-
сервативным правительствам Б. Бюлова и Т. Бетман-
Гольвега. Газета ЦСГП называла Бюлова «катедер-со-
циалистическим канцлером». Кабинет канцлера Бетман-
Гольвега (1909—1917), на взгляд ультраконсерваторов,
был недостаточно «боевым», слишком либеральным. Да-
же кайзеру Вильгельму II они приписывали «либераль-
ный мир идей», чуждый консерваторам. Успехи социал-
демократической партии, профсоюзного движения на-
столько напугали промышленников, что они не смогли
по достоинству оценить те перспективы, которые откры-
вались для них вследствие роста ревизионистских тен-
денций внутри рабочих организаций. Руководство ЦСГП
считало положения программы Э. Бернштейна весьма
опасными и не видело повода менять свою политику в
связи с открытым выступлением ревизионистских эле-
ментов в социал-демократической партии. По отношению
к социал-демократии ультраконсерваторы признавали
только политику репрессий.
Неотъемлемыми чертами правого радикализма той
эпохи были крайний национализм, шовинизм, ориентация
на насилие не только внутри страны, но и в междуна-
родном плане. Эти два элемента его программы были
тесно связаны, так как у экстремистского лагеря был
расчет на то, что победоносная война поможет зажать в
тиски революционные и оппозиционные силы. Национа-
5—525 129
листическая окраска была у всех организаций экстре-
мистского типа, а в тех объединениях, которые видели
свою главную задачу в разжигании национализма, не-
изменно присутствовала антидемократическая и антисо-
циалистическая ориентация.
Активнейшим разносчиком националистической ин-
фекции в Германии был основанный в начале 90-х годов
Пангерманский союз. Он пропагандировал через много-
численные массовые издания не только объединение всех
немцев под одной крышей, но и, по сути дела, ничем не
ограниченную экспансию. Ее основным направлением
считался пресловутый «дранг нах остен». «Мы должны
приобрести пространство на востоке и юго-востоке, что-
бы обеспечить германской расе те условия жизни, кото-
рые нужны ей для полного развития своих сил»3, —
провозглашалось в одном из пангерманских изданий.
Исходной целью пангерманцев было создание так назы-
ваемой Срединной Европы, в пределы которой они вклю-
чили едва ли не весь континент. «Срединная Европа»,
как утверждал руководитель ведущей газеты союза
А. Лер, должна была служить плацдармом борьбы про-
тив англо-саксонского мира и славянства во главе с Рос-
сией. Но вожделения пангерманцев не ограничивались
Европейским континентом. Они и стоявшие за ними фи-
нансово-промышленные магнаты требовали заморских
территории. Особую заинтересованность в этом проявля-
ли Гугенберг, Кирдорф, Крупп. «Европейское платье ста-
ло для нас слишком тесным, — говорили в этих кругах.
После того как главой Пангерманского союза в
1909 г. стал Г. Класс, еще более упрочились связи пан-
германцев с монополистическим капиталом, тем более
что один из руководителей Союза А. Гугенберг возгла-
вил концерн Круппа и вошел в директорат ЦСГП. Не
удивительно, что крупповскую империю Г. Класс приво-
дил в качестве примера подлинно национального про-
мышленного комплекса.
В «мозговом тресте» союза была широко представле-
на буржуазная интеллигенция, располагавшая больши-
ми возможностями воздействия на массовое сознание.
По данным на 1904 г., из 276 членов правления насчи-
тывалось 19 университетских профессоров, учителей и
священников — 61, прочих представителей интеллиген-
ции — 62. Если прежде говорили, что прусский школь-
3 Stegmann D. Op. cit., S. 54.
130
йый учитель одержал победу под Садовой и Седаном
(имеются в виду австро-прусская и франко-прусская
войны), то теперь с помощью учителей, священников,
профессоров, журналистов монополии рассчитывали под-
готовить массы к борьбе за мировое господство. В этом
направлении проходила и активная деятельность нацио-
налистического историка Г. Трейчке — одного из созда-
телей идеологии пангерманизма. «Только в войне народ
становится народом», — утверждал он4. Недаром имен-
но Трейчке Г. Класс называл «учителем, предопределив-
шим мою жизнь».
Пангерманский союз представлял собой своеобраз-
ное «головное» учреждение, от которого тянулись идей-
но-организационные нити к родственным организациям.
Численность его была сравнительно невелика (примерно
20 тыс.), но члены союза, по словам Г. Класса, не стре-
мились к количественному росту, их цель — «создать
национально-политический офицерский корпус»5.
Самой многочисленной из националистических орга-
низаций являлся Флотский союз. К началу войны в
Германии насчитывалось 3845 местных групп этого сою-
за, требовавшего создания мощного флота и неограни-
ченной экспансии на океанских просторах. Одним из
главных создателей германского флота был гросс-адми-
рал А. Тирпиц. Бросается в глаза сходство его доводов
в пользу морских вооружений с аргументацией англий-
ских и американских экспансионистов. Тирпиц, в част-
ности, ссылается на высказывание лорда Солсбери (вер-
нее было бы сослаться на историка-империалиста Сили)
о том, что «большие государства будут расти и усили-
ваться», а мелкие — слабеть и уменьшаться. Это, по
мнению адмирала, «соответствует современной тенден-
ции к концентрации и трестированию. Поскольку мор-
ское могущество Германии отстает особенно сильно, для
нас становится необходимым наверстать упущенное»6.
Националистическую пропаганду вели также Союз
сельских хозяев, Германское колониальное общество,
Имперский союз против социал-демократии и т. д. Ко-
личество людей, охваченных сетью агрессивных нацио-
налистических и расистских союзов, достигало почти
2 млн.
^Цит. по: Bruhl R. Militargeschichte und Kriegspolitik. В., 1973,
5 Class H. Wider den Strom. Leipzig, 1932, S. 131.
6 Тирпиц А. ф. Воспоминания. M., 1957, с. 155—156.
5*
131
Поражение реакционных сил на выборах 1912 г. под-
стегнуло ультраконсервативный лагерь к организацион-
ному сплочению на основе выступлений против демокра-
тии и социализма. Глава Союза сельских хозяев барон
фон Вангенхейм писал Классу летом 1913 г. о необходи-
мости борьбы «против демократии всех оттенков». Ре-
альным результатом объединительных усилий реакции
стал основанный в августе 1913 г. в Лейпциге Картель
производительных сословий. В него вошли ЦСГП, Союз
сельских хозяев (328 тыс. членов), Имперско-германский
союз среднего сословия (502 тыс.). Один из главных
пунктов программы Лейпцигского картеля гласил: «От-
пор социал-демократии и социалистическому лжеуче-
нию». Антисоциализм тесно сплетался с националисти-
ческой пропагандой в пангерманском стиле, тем более что
Пангерманский союз превратился фактически во вспо-
могательную организацию картеля. Взывая к многочис-
ленным слоям мелкой буржуазии, германская реакция,
по словам Д. Штегмана, «пыталась создать широкий ба-
зис для антидемократической консервативной полити-
ки»7. Другой западногерманский леволиберальный исто-
рик — Г. Ю. Пуле приходит к обоснованному выводу о
том, что с 90-х годов XIX в. внутри консервативного ла-
геря формируется широкий фронт, «который можно оха-
рактеризовать как германский предфашизм»8.
В Италии правый радикализм и национализм были,
по существу, слиты воедино. Здесь не было партии, име-
новавшей себя консервативной. Все основные политиче-
ские группировки, даже открытые противники либераль-
но-реформистского курса, предпочитали относить себя к
числу либералов. Но сторонники правоэкстремистской
политики, презиравшие либеральное болото и обвиняв-
шие людей типа Нитти и даже Джолитти в трусости и
слабости, нашли себе приют в Итальянской национа-
листической ассоциации, которая оказалась благодаря
этому главным центром правого радикализма.
Если в Германии сила националистических тенден-
ций отражала военно-экономическое могущество юнкер-
ско-буржуазного империализма, то в Италии крикливая
националистическая риторика служила взбадривающим
средством для слабого, но претенциозного «империализ-
ма бедняков». Националисты стремились подтолкнуть
7 Archiv fiir Sozialgeschichte, 1972, Bd. XIII, S. 373.
8 Journal of Contemporary History, 1978, N 4, p. 704.
132
итальянскую буржуазию к более активной борьбе за
«место под солнцем», к решительным мерам против со-
циализма и либеральной демократии, привить ей вкус к
«интенсивной», «героической жизни». Высшей ценностью
националисты провозглашали нацию, в которой пол-
ностью должны раствориться личные, групповые и клас-
совые интересы. С глубоким презрением отвергали они
гуманистические идеалы. Прославляя сверхчеловека,
националистические идеологи отказывались признавать
ценность обычной человеческой жизни вплоть до того,
что неотъемлемое право неприкосновенности личности
объявлялось ими «индивидуальным эгоизмом». «Рацио-
нально говоря, — разглагольствовал лидер и идеолог на-
ционалистов Коррадини, — важность индивидуума не
более велика, чем капля в море»9. «Национальная поль-
за» ставилась выше социальной справедливости, а ре-
альным воплощением нации представало государство,
прочное изнутри, способное осуществлять широкую
экспансию.
Сферой вожделения националистов была прежде все-
го Адриатика, но их притязания распространялись и на
весь бассейн Средиземного моря. Националистические
публицисты и литераторы обращались к временам бы-
лого величия императорского Рима, чтобы пробудить у
своих соотечественников «римский дух», «римский ге-
ний». «Юлий Цезарь» — таково название романа Э. Кор-
радини, главного глашатая национализма, заурядного
писателя, обладавшего, однако, довольно хлесткой пуб-
лицистической манерой. Устами видного идеолога Л. Фе-
дерцони националисты требовали не выжидать и лави-
ровать, а «делать историю». Итальянская политика
должна, наконец, избавиться от лакейской ливреи, нуж-
но «быть сильными. Настолько сильными, чтобы иметь
в соответствующий момент возможность выбора между
союзом и враждой, между миром и войной» 10.
Националисты стремились подогревать воинствен-
ность буржуазии, призывая (в духе Парето) капиталис-
тов быть львами, а не лисицами. Видный крайне правый
идеолог Д. Преццолини требовал, чтобы буржуазия
защищала свои интересы, пуская в ход против социа-
9 Цит. по: The European Right. Berkeley and Los Angeles, 1965,
p. 235.
10 Цит. no: Alff W. A. Der Begriff Faschismus und andere
Aufsatze zur Zeitgeschichte. Fr. a. M., 1971, S. 67.
133
листического движения и силу оружия. Лучше быть
«аристократией разбойников», чем сборищем либераль-
ных трусов, — таков лейтмотив его нашумевшей статьи,
посвященной анализу элитарных теорий11.
Целью правых экстремистов было создание автори-
тарного режима диктаторского типа. «У национализ-
ма, — подчеркивал Коррадини — природа цезаристская
и наполеоновская»12. Главный политический теоретик
национализма А. Рокко требовал «внутренней социаль-
ной консолидации посредством формирования нацио-
нального сознания и прочной дисциплины». Это, утверж-
дал он, было необходимо «для увеличения богатства,
подъема производства и морального возвышения трудя-
щихся» 13. Следовательно, речь шла о росте индустри-
ального могущества итальянских монополий, создании
сильного государства, способного навести порядок дома
и осуществлять внешнюю экспансию. Как пишет лево-
либеральный американский историк А. Де Гранд, италь-
янский национализм настаивал на своей альтернативе
демократии и парламентаризму. Националисты не столь-
ко думали о былом величии Рима, сколько выступали за
такую социально-экономическую политику, которая была
нацелена на крупномасштабное производство. Иными
словами, они были проводниками государственно-моно-
полистической линии, надеясь воплотить ее в форме
иерархической корпоративной структуры власти.
Не удивительно, что националистам покровительство-
вал такой крупный магнат, как вице-президент фирмы
ФИАТ и глава Туринской лиги Д. Феррарис. Ведущие
туринские и миланские промышленники оказали Корра-
дини и К° существенную финансовую помощь для пре-
вращения националистического еженедельника «Идеа
национале» в ежедневное издание. Особенно благоволи-
ли к националистам предприниматели, связанные с воен-
ным бизнесом.
Будучи, в сущности, элитарной организацией, Италь-
янская националистическая ассоциация стремилась тем
не менее оказывать воздействие на широкие слои насе-
ления. Ей было недостаточно сторонников из «гумани-
тарной» мелкой буржуазии. Националистам удалось про-
никнуть в синдикалистскую ветвь итальянского рабочего
11 См.: La cultura italiana del’900 atraverso le riviste. Torino,
1960, vol. II, p. 459.
12 Corradini E. Scritti e discorsi. 1901—1914. Torino, 1980, p. 199.
13 Gaeta F. Nazionalismo italiano. Napoli, 1965," p. 113.
134
движения. Синдикалистов навстречу националистам
толкнула их жажда «прямого действия», не подчиненно-
го научно обоснованной революционной цели. Отношения
между националистами и синдикалистами свидетель-
ствуют о том, что экстремистско-революционаристские
тенденции могут быть интегрированы в поток самой
крайней реакции, немало примеров чему дает и совре-
менная действительность, в частности пресловутые тер-
рористические «красные бригады».
Многие черты итальянского правого радикализма и
национализма характерны и для других романских
стран, хотя в каждой из них была, разумеется, своя спе-
цифика. Во Франции, например, формирование экстре-
мистского консерватизма сковывал довольно высокий
уровень буржуазной демократии, достигнутый в значи-
тельной степени вопреки самой буржуазии. В этой стра-
не буржуазия была перевоспитана на республиканский
лад пролетариатом и мелкобуржуазной демократией.
После очередной ожесточенной схватки между силами
демократии и реакции в связи с «делом Дрейфуса» верх
окончательно взяли сторонники либеральной буржуаз-
ной политики, главными проводниками которой были
представители левобуржуазной партии радикалов. Но
курс на перманентное насилие, на экстремистские кон-
сервативные методы не находил поддержки даже у пра-
вобуржуазных политических партий.
Носителями реакционного экстремизма наряду с во-
енно-аристократической кастой были националистиче-
ские организации и группы, чаще всего именовавшиеся
лигами. «Республиканец, бонапартист, легитимист, ор-
леанист — это только имена. Фамилия же у всех одна—
патриот» — так говорили члены лиг, отождествляя по-
нятия «патриотизм» и «национализм». Если итальянские
националисты спекулировали на именах Мадзини и Га-
рибальди, то их французские собратья поступали таким
же образом с традициями якобинского патриотизма. Во-
обще опасность реакционного национализма заключает-
ся и в том, что он может эксплуатировать в своих инте-
ресах популярные традиции и идеи прогрессивного на-
ционализма эпохи буржуазных революций.
По сравнению с национализмом итальянским фран-
цузский в гораздо большей степени был «литературным»,
эстетизированным. Об этом позаботился прежде всего
М. Баррес. В трилогии «Роман национальной энергии»
(1897—1903) он восславил «национальный эгоцентризм».
135
Как пишет американский ученый Р. Сауси, главным в
системе взглядов французского националиста было «его
стремление свести на нет классовый конфликт между
рабочими и буржуазией и достигнуть социального согла-
сия под националистической крышей» 14. Произведения
Барреса имели довольно громкий резонанс во Франции
и за ее пределами. В них содержались структурные эле-
менты, присущие националистической идеологии вообще.
Баррес и его друзья не без гордости отмечали, что «бар-
ресизм» стал «европейской силой».
Учеником признанного мэтра национализма считал
себя Ш. Моррас, выразивший свое отношение к Барресу
в таких словах: «Моя вера в его ум и его национальный
дух была абсолютной» 15. С именем Морраса связана вся
история «Аксьон Франсэз», организации, ставшей в на-
чале века сборным пунктом для всех врагов республики,
демократии, социализма. Ядром ее идеологии стал так
называемый интегральный национализм барресовского
типа. Классовый мир, строгая иерархия, корпоративная
организация общественной жизни, сплочение нации для
борьбы с внешними врагами и «внутренними варвара-
ми» (так именовались революционеры и вообще «анти-
национальные» элементы) — все это предлагалось осу-
ществить под эгидой авторитарно-монархического режи-
ма. Излагая систему своих политических воззрений,
Моррас утверждал, что именно нация «занимает верши-
ну в иерархии политических идей... Она — самая глав-
ная из всех прочих реальностей» 16. Из «своей Франции»
Моррас собирался прогнать иностранцев, протестантов,
евреев, масонов и прочих, которых он презрительно име-
новал метеками. Его писания проникнуты тоской по
«старому порядку», сметенному еще Великой Француз-
ской революцией. Моррас мечтал о реставрации монар-
хии с помощью новоявленного генерала Монка. Поэтому
надежды Морраса связаны с армией.
Было бы заблуждением считать Морраса фантазе-
ром, страдающим ностальгией по безвозвратно ушедше-
му прошлому. «Краеугольный камень его доктрины — не
монархизм, а решительный антидемократизм», — верно
подметил либеральный американский историк Э. Таннен-
14 Soucy R. Fascism in France. Berkeley and Los Angeles, 1972,
p. 242.
15 Barres M., Maurras Ch. La republique on le roi. P., 1970, p. XL
16 Maurras Ch. Mes idees politiques. P., 1937, p. 257—258.
136
баум 17. Моррасовский король более похож на бонапар-
тистского или даже фашистского диктатора, чем на тра-
диционного монарха. Сомнительным казался моррасов-
ский роялизм даже претенденту на королевский трон —
графу Парижскому.
1 Претендуя на роль интеллектуального штаба фран-
цузской и даже общеевропейской реакции, «Аксьон
[франсэз» сосредоточила свои усилия главным образом
[на идеологической и пропагандистской сферах. Школь-
ные учебники по истории находились под постоянным
(критическим обстрелом со стороны «Аксьон Франсэз».
Но главным объектом ее критики была официальная
историография, стоявшая в целом на республиканских
позициях. Республике Моррас и К0 противопоставляли
(«славное средневековое прошлое».
, Хотя сам Моррас не придавал серьезного значения
вопросу о массовой базе, явно предпочитая выступать в
качестве идеолога, среди его соратников были люди,
стремившиеся подвести под свой экстремистский курс
какую-то социальную опору. «Если мы хотим чего-то до-
биться, то основным полем нашей деятельности отныне
должен стать народ», — заявлял ближайший приспеш-
ник Морраса Л. Додэ 18. Он начал агитационные хожде-
ния в рабочие кварталы, правда под охраной вооружен-
ных молодчиков. «Мы — не консерваторы! — говорили
^молодые приспешники Морраса. — Те только хотят со-
хранить статус-кво». Сам же Моррас выступил с пропо-
ведью социальной гармонии, путь к которой пролегал
через сокрушение республиканского режима, парламент-
ской демократии, — всего того, что он называл либера-
лизмом 19.
Моррас не скрывал, что не верит в возможность уста-
новления желанной формы власти конституционными
методами, и провозглашал необходимость политического
насилия в форме государственного переворота. Для борь-
бы с политическими противниками были созданы отря-
ды «королевских молодчиков», в которых нетрудно раз-
личить прообраз фашистских сквадристов или штурмо-
виков. Они рекрутировались из реакционного студенчест-
ва и деклассированных элементов. Физические расправы
с противниками, осквернение памятников демократиче-
17 Tannenbaum Е. Action fran^aise. N. Y., 1962, p. 67.
18 Paugam J. L’age d’or du maurrasisme. P., 1971, p. 133.
19 Mazgaj P. The Action Francaise and Revolutionary Syndica-
lism. Chapell Hill, 1979, p. 80-81, 97.
137
ским деятелям, прочие террористические акции и хули-
ганские выходки — таков почерк «королевских молодчи-
ков». Начинаются поиски контактов с националистиче-
скими элементами в синдикалистском движении, хотя
результаты этого сближения были скромнее, чем в
Италии.
В канун мировой войны деятельность «Аксьоп
Франсэз» резко политизируется, монархическая фразео-
логия отходит на второй план. Она находит точки со-
прикосновения с правительственными кругами, с более
умеренными националистами во главе с Р. Пуанкаре и
Л. Барту. Моррасовские штурмовики защищали палату
депутатов (куда делся их антипарламентаризм?!) от
противников введения закона о трехлетней военной
службе. Этот закон, как признавал Л. Барту, «никогда
не был бы принят без поддержки королевских молод-
чиков»20. Это был, впрочем, едва ли не единственный
эпизод. В целом же по сравнению с Германией и Ита-
лией собственный политический вес экстремистского кон-
серватизма во Франции был невелик, но он оказывал
существенное воздействие на духовную жизнь страны,
являясь постоянно действующим источником реакцион-
ных тенденций.
Если в Германии, Франции, Италии и некоторых дру-
гих странах Европы правый радикализм, будучи, как
везде, экстремистской разновидностью консерватизма,
развивался преимущественно вне рамок сложившейся
партийно-политической системы, создавая специальные
организации, то в Великобритании он не вышел за эти
рамки, сформировавшись в виде течения внутри консер-
вативной партии. Это объясняется прежде всего проч-
ностью, устойчивостью английской двухпартийной систе-
мы (как, впрочем, и американской), а также политиче-
ским опытом и мастерством господствующих классов
Англии, их умением вовремя «выпускать пар», избегать
поляризации в межклассовых и внутриклассовых отно-
шениях. Благодаря этому английский экстремистский
консерватизм не обрел чётких организационных и идео-
логических форм. Он был связан частично с социал-
империалистическим течением в своей партии, причем в
определенные острые периоды сам консервативный со-
циал-империализм приобретал экстремистский характер,
20 Цит. по: Нарийский М. М. Шарль Моррас и «Аксьон Фран-
сэз» до первой мировой войны.— Французский ежегодник, 1976. М.,
1978, с. 136.
138
частично с традиционным консерватизмом и «твердоло-
быми» тори. Время от времени на экстремистские пози-
ции переходили люди, проявлявшие в другие периоды
благоразумие и даже резко выступавшие против экстре-
мизма. Все это затрудняет изучение праворадикального
направления в Англии, но вместе с тем делает его осо-
бенно важным, так как ни в коем случае нельзя пред-
ставлять себе дело таким образом, будто англосаксон-
ские страны избежали этих политических крайностей.
Значительная часть правых радикалов в Англии при-
надлежала к числу сторонников протекционистской та-
рифной реформы. Сама программа тарифной реформы
носила социал-империалистический, а не консервативно-
экстремистский характер. В ней не было тех присущих
этому направлению типологических черт (ориентация
на изменение всей политической надстройки в духе авто-
ритаризма, отказ от демократических институтов и т. д.),
без которых ту или иную политическую линию или груп-
пу политических деятелей нельзя идентифицировать как
праворадикальную. Но находясь в решительной оппози-
ции к официальному руководству консервативной партии,
к лидеру партии А. Бальфуру, будучи вообще настроен-
ными на коренную перестройку экономической политики
(и в этом смысле радикальными), многие члены Лиги
тарифной реформы в период ожесточенной межпартий-
ной борьбы из-за бюджета Ллойд Джорджа (1909),
Парламентского билля (1911) и особенно билля о гом-
руле для Ирландии (1913—1914) резко поправели и ста-
ли на экстремистские позиции. У них появились именно
те черты деятельности и программных установок, кото-
рые характерны для правого радикализма.
Своего естественного лидера эти люди видели в
Д. Чемберлене. Причем дело не только в том, что он вы-
ступил инициатором тарифной реформы. И по типу мыш-
ления, и по типу личности, темпераменту Чемберлен так
и остался радикалом, так и не смог ужиться с тради-
ционным консерватизмом. Теперь его радикализм полу-
чил возможность устремиться по направлению вправо.
Он смог бы стать центром притяжения всех праворади-
кальных групп и личностей, но в 1906 г. был «выбит из
седла» физической немощью. Равного же по масштабу
преемника у него не нашлось.
Другая крупная фигура из этого лагеря — А. Мил-
нер не обладал качествами практического политика, хотя
и выступал в роли ментора небольшой, но влиятельной
139
группы энергичных молодых правых деятелей, получив-
ших ироническое прозвище «детский сад Милнера». Быв-
ший «проконсул» Южной Африки и его единомышленни-
ки выдвигали программу авторитарно-технократическо-
го решения стоявших перед Англией социально-экономи-
ческих и политических проблем. Они воспользовались
популярным тогда лозунгом борьбы за «национальную
эффективность». Под ней подразумевалась перестройка
всей общественной жизни по менеджериально-технокра-
тическому образцу, который явно расходился с парла-
ментскими традициями. Милнер постоянно критиковал
пороки партийно-парламентской системы, неэффектив-
ность которой он суммировал в четырех пунктах. При
этой системе, утверждал Милнер, решающее слово во
всех делах принадлежит невежественному народу; сло-
жившаяся партийная система не соответствует более ре-
альным расхождениям внутри страны; кабинеты слиш-
ком громоздкие, и в них много балласта из некомпетент-
ных людей; парламент перегружен 100 000 вопросов без
учета степени их важности21. В качестве альтернативы
выдвигалась идея создания правительства из «компе-
тентных специалистов», бизнесменов, менеджеров, сво-
бодного от докучливого парламентского контроля.
Нетрудно разглядеть за всем этим первоначальные
контуры государственно-монополистического регулирова-
ния на авторитарно-консервативный лад. Проекты Мил-
нера и К° были проникнуты милитаристским духом, «на-
циональная эффективность» трактовалась и с военной
точки зрения. Это дало повод знаменитому писателю
Г. Уэллсу иронически назвать грезившееся милнеритам
общественное устройство «самурайским порядком». По-
борники «национальной эффективности» поддерживали
Лигу национальной службы во главе с лордом Роберт-
сом, требовавшую введения всеобщей воинской повин-
ности. В ней они видели единственное спасение от физи-
ческой дегенерации, с ее помощью надеялись воспитать
в массах «дух дисциплины и организованности». Естест-
венно, эти круги горячо поддерживали гонку военно-
морских вооружений во имя все того же «величия импе-
рии». Не было недостатка и в социал-дарвинистской,
геополитической, элитарной аргументации. В Англии,
как и в других странах, экстремистский консерватизм
21 См.: Scally R. Op cit., р. 159.
140
тесно сплетался с милитаризмом, национализмом, ра-
сизмом.
Историческая почва для игры реакционных сил на
националистических предрассудках начала складываться
в Англии еще в XVI—XVII вв., когда разгром «непобе-
димой армады» и успешный отпор гегемонистским при-
тязаниям абсолютистской Франции при Людовике XIV,
несмотря на объективно-прогрессивное значение этих по-
бед, способствовали формированию таких неотъемлемых
черт буржуазного национализма, как иллюзорное чув-
ство национального и расового превосходства, презри-
тельное отношение к другим нациям, шовинизм и ра-
сизм. В XVIII в., после присоединения Шотландии, по-
явилось понятие «Великая Британия» (Great Britain),
был создан воинственный гимн «Правь, Британия!». За-
тем, в XIX в., пришла победа над Наполеоном, которую
британская историография приписывала одной только
Англии, и промышленное первенство, вызывавшее наря-
ду с законной гордостью отвратительное чувство нацио-
нального превосходства. На рубеже веков британский
национализм приобрел некоторые новые черты, порож-
денные глубокими переменами в соотношении сил меж-
ду Великобританией и другими державами, особенно
Германией и США. Английская монополия на мировом
рынке рухнула, исключительное положение «мастерской
мира» сменилось ожесточенной конкуренцией с новыми
промышленными гигантами, и тотчас дала трещину сте-
на пуританской самоуверенности и невозмутимости.
Однако чувство национального превосходства оста-
лось, даже обострилось в атмосфере нависшей над
английской буржуазией угрозы, хотя в нем появилась и
какая-то ущербность, порождавшая истерические нотки
в филиппиках, направленных против иностранцев —
этих «легкомысленных» (французы), «диких» (русские),
«неповоротливых» (немцы), «ленивых» (итальянцы) жи-
телей континента.
Если верхушка английского общества продолжала
свысока смотреть на континентальных и заморских кон-
курентов, то по отношению к азиатским и африканским
народам в годы бурного расширения империи национа-
лизм принимал форму англосаксонского расизма, спе-
цифической колониальной идеологии, империализма в
том понимании этого слова, которое сложилось в бур-
жуазном общественном сознании в конце XIX — начале
XX в. В лексиконе идеологов и политиков того времени
141
это слово означало стремление к созданию и расшире-
нию империи, защите ее от притязаний других держав
и от освободительного движения колониальных народов.
В английском национализме колониальный шовинизм
постепенно выдвигался на первый план, что вполне есте-
ственно для страны, во владениях которой «никогда не
заходило солнце».
Видный политический деятель Чарльз Дилк, объехав
британские колонии, выпустил книгу «Более великая
Британия» (The Greater Britain), в которой описание
природных условий, политических режимов, быта коло-
ниальных народов были подчинены мысли о том, что бу-
дущее Англии, ее величие — в империи. Мало уже про-
сто Великобритании — нужна «более великая»! А заве-
дующий кафедрой новой истории Кембриджского уни-
верситета профессор Джон Роберт Сили в нашумевшей
книге «Расширение Англии» провозгласил английскую
экспансию закономерностью ее истории, причем законо-
мерностью благотворной для покоряемых ею народов.
Эта книга пользовалась огромной популярностью в бур-
жуазной среде, а один из самых активных британских
империалистов Джозеф Чемберлен послал сына Остина
в Кембридж именно потому, что там преподавал Сили!
Заложенная Каннингом и Пальмерстоном традиция
камуфлирования подлинных целей британской внешней
политики флером защиты свободы теперь преобразова-
лась в концепцию «бремени белого человека», который
обязан принести «цивилизацию» будто бы не способным
к самостоятельному развитию народам. Расизм, культ
насилия, воинствующий империализм, островное чван-
ство — все слилось воедино в таком специфическом бри-
танском явлении, как джингоизм, т. е. крайний, без-
удержный национализм и колониальный шовинизм.
В конце века и особенно в годы англо-бурской войны
(1899—1902) объявить себя джингоистом означало по-
лучить свидетельство о благонадежности в глазах торий-
ской верхушки и части руководства либеральной пар-
тии. Опираясь на этот комплекс националистических
взглядов и эмоций, свойственных господствующим клас-
сам Великобритании и частично проникавших в «низы»,
правые радикалы в предвоенные годы были особенно ак-
тивны в разжигании антигерманской истерии в прессе,
парламенте, на массовых митингах.
В условиях обострения социальных и национальных
противоречий накануне первой мировой войны на экстре-
142
мистско-консервативные позиции переходит часть «твер-
долобых» консерваторов, заслуживших это название за
непримиримое сопротивление реформе палаты лордов.
Представляет существенный интерес оценка этой неодно-
родной и не связанной какими-либо организационными
узами группировки из 112 пэров, предложенная американ-
ским историком Г. Филлипсом22. Тщательно проанали-
зировав их политическую и деловую активность, он при-
шел к выводу, что далеко не всех этих людей следует
относить к разряду «дремучих сельских джентльменов»,
изредка посещавших парламент.
Конечно, кое-кто из «твердолобых» голосовал против
урезания прерогатив палаты лордов главным образом по
эмоциональным мотивам, из тупого упрямства, но опре-
деленная их часть руководствовалась вполне осознанны-
ми политическими соображениями. Их экстремизм про-
явился как раз в том, что под предлогом защиты тра-
диций британского парламентаризма они прибегали к
радикальным методам, идущим вразрез с правилами
и нормами политического поведения. Среди «твердоло-
бых» был и А. Милнер. «Боритесь до конца», — взывал
к ним со своего ложа в Хайбери парализованный Д. Чем-
берлен.
В конце концов ведь «конституция создана для
Англии, а не Англия для конституции», — говорил один
из лидеров экстремистского консерватизма лорд Уиллоу-
би де Брок23. Вместе с редактором «Нэшнл ревю»
Л. Максом Уиллоуби де Брок выступал в качестве лиде-
ра и выразителя взглядов относительно молодых экстре-
мистски настроенных тори. Как и радикальные правые
в других странах, эта группировка помышляла о том,
чтобы привлечь «народ», апеллируя главным образом к
националистическим инстинктам. При этом она не огра-
ничивалась «средними классами». Тот же Уиллоуби де
Брок был уверен, что «мы можем иметь на своей сторо-
не лучших людей из рабочих и отделить их от агита-
торов» 24.
Когда же дело касалось расправы с рабочим движе-
нием, то правые радикалы, отвергая «малодушный» рес-
пектабельный консерватизм, готовы были пустить в ход
самые решительные средства. С презрением относясь к
22 Phillips G. The Diehards. Aristocratic Society and Politics in
Edwardian England. Cambridge (Mass.), L., 1979, p. 6, 40.
23 Phillips G. Op. cit., p. 127..
24 Edwardian Age: Conflict and Stability. 1900—1914. L., 1979,
p. 86.
143
Профессиональным политикам, они считали себя «людь-
ми действия». «Передовым отрядом» правого радика-
лизма стали ольстерские консерваторы во главе с
Э. Карсоном, решившиеся силой оружия воспрепятство-
вать осуществлению принятого парламентом закона об
ирландском гомруле. Карсон побывал в Хайбери, где
получил благословение от Д. Чемберлена, человека, в
свое время не допустившего принятия закона о гомруле.
Уиллоуби де Брок, Милнер, полковник Греттон и дру-
гие английские консерваторы-экстремисты безоговорочно
были на стороне ольстерцев. Немало единомышленников
было у них в армии. В марте 1914 г. многие офицеры
отказались повиноваться правительству, пытавшемуся
перебросить войска в Ольстер. «Эти аристократы, — пи-
сал В. И. Ленин, внимательно следивший за развитием
событий, — поступили как революционеры справа и тем
разорвали все и всякие условности, все покровы, ме-
шавшие народу видеть неприятную, но несомненную
действительность классовой борьбы»25.
При всех различиях в западноевропейском правом
радикализме ко всем его разновидностям вполне приме-
нима обобщающая характеристика, данная В. И. Лени-
ным незадолго до войны: «Европейская буржуазия судо-
рожно цепляется за военщину и реакцию из страха пе-
ред рабочим движением»26. Империалисты Запада были
готовы «...продать любому авантюристу всю свою «циви-
лизацию» за меры «строгости» против рабочих или за
лишний пятак на рубль прибыли»27.
Не в меньшей степени эта оценка относится и к США,
хотя в этой стране правоэкстремистские тенденции,
стремление опереться на силу, применить «меры строго-
сти» проявились первоначально на уровне отдельных
монополий, а не в общегосударственной или партийной
политике.
Монополистическая буржуазия стремилась к безраз-
дельному контролю над своими «промышленными вот-
чинами», не останавливаясь перед организацией внутри-
заводской полиции, широким использованием частных
сыскных агентств (среди них особую «известность» снис-
кало агентство Пинкертона), гангстерских шаек, терро-
ризировавших рабочих и их семьи. Вот что писал о лю-
дях Пинкертона редактор одной из рабочих газет в се-
25 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 25, с. 75.
26 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 23, с. 144.
27 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 22, с. 189.
144
редине 80-х годов XIX в.: «Эти особые частные воору-
женные силы не находятся на службе правительства
Соединенных Штатов или какого-то отдельного штата.
Их содержат для оказания помощи тем корпорациям
или капиталистам, которым могут понадобиться их услу-
ги для подавления забастовок, вызванных эксплуата-
цией рабочих монополиями»28. Федеральные власти не
препятствовали этой практике, терпимо относились к
частной полиции, частным армиям, частным арсеналам.
В силу крайнего индивидуализма американских биз-
несменов им особенно трудно было подняться до осозна-
ния общеклассовых интересов буржуазии, которые обыч-
но в той или иной мере старается защищать государ-
ство. Кроме того, правые круги были обеспокоены пер-
спективой использования государства для ограничения
монополий. Все это создавало психологическую подоп-
леку для своеобразной формы экстремистского консер-
ватизма, базировавшегося на абсолютизации принципов
свободной конкуренции и невмешательства государства,
а также на крайнем социал-дарвинизме, безжалостно об-
рекавшем на гибель всех неудачников и неимущих. «Бы-
ло бы ошибкой, — предостерегает американский исто-
рик К. Росситер, — трактовать его просто как аберра-
цию либерализма девятнадцатого века». Он отличался и
от традиционного консерватизма в духе Адамсов (семей-
ства, давшего целую плеяду видных деятелей в сферах
политики и духовной жизни), и от либерально-демокра-
тической традиции Джефферсона. «Одним словом, —
заключает Росситер, — это был консерватизм laissez
fair-e»29. «Прекрасный принцип laissez faire, оказавший-
ся столь полезным в минувшие дни борьбы против арис-
тократического патернализма, превратился, — говорил
американский либеральный ученый В. Л. Паррингтон,—
в ширму для плутократии, которая развивалась на осно-
ве свобод, обеспечиваемых политикой невмешательства
государства»30. Такого рода идеология была выгодна и
с точки зрения воздействия на сознание мелкобуржуаз-
ной массы, фермеров, мелких предпринимателей и тор-
говцев, рассматривавших времена свободной конкурен-
ции как «золотой век» и мечтавших вернуть его. По-
28 Бойер Р. О., Морейс Г. М. Нерассказанная история рабоче
го движения. М., 1957, с. 116.
29 Rossiter С., Op. cit., р. 162—163.
30 Паррингтон В. Л. Указ, соч., с. 353.
145
стоянным социальным резервом правого радикализма
оставались расистские организации, прежде всего Ку-
клукс-клан, чье влияние распространилось за пределы
Юга.
Расистские и националистские тенденции, столь ха-
рактерные для всех типов экстремистского консерватиз-
ма, проявлялись в американских условиях не только в
деятельности этих организаций. Они занимали значи-
тельное место в политической философии и конкретных
действиях государственных деятелей различных направ-
лений, в том числе тех, кто по вопросам социальной по-
литики склонялся к либеральному реформизму. Как и в
Англии, для этого в США существовали глубокие исто-
рические корни. Прежде всего американские национа-
листические круги считали свою собственную нацию выс-
шей ветвью англосаксонской семьи. В США изначально
были заложены благоприятные предпосылки для рас-
пространения националистической идеологии, так как
именно здесь еще на заре американской истории возни-
кают теории «исключительности» и «явного предначер-
тания», зарождается панамериканизм. Конечно, на пер-
вых порах в них содержался значительный демократи-
ческий заряд, однако с течением времени он все более
улетучивался. «Американский вариант мифа о высшей
расе, — признает историк из США Т. Бейли, — сопро-
вождал нас с первых дней основания колонии Масса-
чусетского залива. Убеждение в том, что мы являемся
избранным богом народом и обладаем божественным
мандатом распространять наши благородные демокра-
тические институты по всему остальному погруженному
во мрак миру поощряло нас нести на себе бремя белого
человека на Филиппинах и всюду на рубеже XIX—
XX веков»31.
На академическом уровне такого рода националисти-
ческие воззрения разрабатывались и прививались в со-
знании интеллектуальной общественности большой груп-
пой профессиональных историков, нередко выступавших
и в качестве публицистов. Широкую известность сниска-
ли себе книгами, статьями и публичными выступления-
ми Д. Фиске и Д. Барджес. Притязания США на миро-
вое господство Фиске с наибольшей откровенностью и
последовательностью обосновывал в лекции, которую он
несколько десятков раз читал в США, а также в Англии,
31 Цит. по: Гаджиев К. С. Эволюция буржуазного сознания.
М., 1981, с. 156.
146
а затем опубликовал в виде эссе под названием «Явное
предначертание» (1885). «Недалек тот день, — предре-
кал Фиске, — когда четыре пятых человеческой расы бу-
дут вести свое происхождение от английских предков
точно так же, как сейчас это делают четыре пятых насе-
ления Соединенных Штатов. Раса, расселившаяся таким
образом на обоих полушариях, от восхода и до захода
солнца, конечно, сохранит свое владычество над морями
и свое торговое превосходство». Такая страна, как США,
заявлял Д. Барджес, «должна разделить свою цивили-
зацию с другими народами, иногда даже в качестве на-
сильственного дара»32. Среди учеников Барджеса в Ко-
лумбийском университете было немало будущих поли-
тических и академических светил, в том числе и Т. Руз-
вельт, написавший в молодости историческое сочинение
«Завоевание Запада», в котором явно ощущается влия-
ние его учителя.
Точно так же настоящим евангелием для Т. Рузвель-
та и его окружения стала мэхэновская доктрина «мор-
ской мощи». Публицистические выступления Мэхэна
были рассчитаны на более широкую аудиторию. Они
вызывали значительный резонанс благодаря тому, что
адмирал объединил шовинизм «явного предначертания»
с национальным эгоизмом. Что касается непосредствен-
ного воздействия идей Мэхэна на жизнь страны, то, по
остроумному замечанию одного из американских истори-
ков, оно было весьма зримым и измерялось количест-
вом и тоннажем военно-морских кораблей.
«Явное предначертание», панамериканизм, социал-
дарвинизм, геополитика, словом, весь набор национали-
стических концепций нашел прямое применение в теории
и практике правящих кругов США. С этой точки зрения
особенно характерны речи и дела Т. Рузвельта. Общим
мотивом англосаксонской националистической идеологии
был миф о цивилизаторской миссии колонизаторов, т. е.
то, что Р. Киплинг воплотил в поэтическую формулу
«бремя белого человека». Недаром он был любимым
поэтом Т. Рузвельта, тем более что сам Киплинг именно
в таком духе оценивал колонизаторские усилия амери-
канских империалистов, прибиравших к рукам после
войны 1898 г. «испанское наследство». «Соединенные
Штаты, — писал в 1899 г. английский поэт, — взвали-
32 Цит. по: Дементьев И. П. Указ, соч., с. 77, 86.
И7
вают на себя неблагодарный труд среди смуглого наро-
да как неизбежное бремя «белого человека»33.
Несмотря на все особенности исторического развития
США и соответственно американского варианта правого
экстремизма и национализма, между ними было так мно-
го общего, что, как заметил убежденный пангерманский
историк Э. Маркс, «из уст Теодора Рузвельта слышна
речь/ исполненная политической гордости и энергии, чув-
ства силы и стремления к господству, она напоминает
высказывания Чемберлена и благодаря чисто политиче-
скому звучанию раздается еще громче». Он «говорит о
проклятии гнилого мира и о нравственной силе войны,
о необходимости армии и флота и сильной политике, о
благословенности мощи и борьбы... словами Генриха
фон Трейчке»34.
Специфика правого радикализма в Испании опреде-
лялась тем, что в этой стране буржуазная демократия
не успела развиться, а парламент был не более чем кор-
мушкой для влиятельных политических клик. Поэтому
здесь правый радикализм стремился не столько к слому
существующей надстройки, сколько к ее модернизации,
созданию новых механизмов власти, соответствующих
нуждам формирующейся финансовой олигархии. Вслед-
ствие социально-экономической и политической отстало-
сти Испании экстремистский консерватизм здесь был
ближе к традиционному, чем в более развитых странах.
Зарождение экстремистского консерватизма в Испа-
нии связано с политической практикой и воззрениями
А. Мауры, дважды возглавлявшего консервативные ка-
бинеты. Основная его идея сводилась к следующему:
«Или мы совершим революцию сверху, или нам ее сде-
лают снизу». О своих политических методах он говорил:
«Подобно хирургу, не останавливающемуся перед ампу-
тацией, я считаю, что для реформы необходимо опреде-
ленное насилие»35.
Праворадикальная сущность воззрений Мауры в пол-
ной мере раскрылась, когда он оказался вне правитель-
ства и его уже не сдерживали те ограничители, которые
связаны с обладанием реальной государственной
33 Цит. по: США: политическая мысль и история. М., 1976,
с. 103.
34 Цит. по: Manner und Zeiten. Leipzig, 1912, Bd. 2, S. 306—307.
35 Maura A. Treinta у cinco anos de vida publica. Madrid, 1925,
t. 2, p. 20.
143
властью. Именно тогда начинает формироваться мау-
ризм как испанская форма праворадикального движе-
ния. Бывший премьер-министр заходит в своем экстре-
мизме настолько далеко, что подрывает устои партийно-
политической системы. Он и его сторонники из консерва-
тивной партии отказываются от хорошо отработанного
партнерства — соперничества с либералами. По метко-
му сравнению одного из испанских авторов, это похоже
на то, как если бы у двухколесной повозки отвалилось
одно из колес. Таким образом, экстремистский консерва-
тизм вызвал резкое обострение кризиса партийно-поли-
тической системы Испании, способствовал кризису
верхов.
После выхода Мауры в 1913 г. из руководства кон-
сервативной партии его сторонники создают движение,
переносящее центр тяжести своей деятельности из пар-
ламента на улицу. В нем уже ощущаются элементы
«вождизма». Не случайно в «Катехизисе мауриста»
Маура именовался «незаменимым каудильо, предназна-
ченным для спасения и возвеличивания отечества».
Многие западные историки отмечают генетическую
связь мауризма с диктатурой М. Примо де Риверы и
франкизмом. Один из испанских авторов даже говорил,
что Маура мог стать Муссолини еще до Муссолини36.
Действительно, мауризм готовил почву для авторитар-
но-фашистских порядков, хотя у самого Мауры при всей
его склонности к экстремизму сохранялась традиционно-
консервативная закваска.
Тот факт, что праворадикальные тенденции усили-
лись практически одновременно во всех странах Запада,
свидетельствовал о международном характере консерва-
тивного экстремизма и о более или менее однотипных
его истоках в государствах с высокоразвитой буржуаз-
но-демократической структурой и в таких странах, где
сохранялись значительные феодально-монархические
черты, в «старых» странах капитализма и «молодых»
империалистических державах, в странах романских,
англосаксонских, в Германии.
Столь же синхронный характер приобрели и конкрет-
ные политические насильственные действия. Расправа
с крестьянами-виноделами во Франции, Ленский рас-
стрел в России, репрессии, связанные с Дублинской стач-
36 См.: Sevilla Andres D. Historia politica de Espana (1800—
1973). Madrid, 1974, t. 1, p. 481.
149
кой в Великобритании, с «красной неделей» в Италии,
«малая гражданская война», в штате Колорадо, где гор-
няки решительно боролись за свои права, цабернские
события в германском рейхе — все это показывало, что
жесткие методы берут на вооружение правящие круги
всех государств. Это было нечто большее, чем простое
чередование либеральной и консервативной тактик, т. е.
решительный сдвиг господствующих классов в сторону
прямого подавления революционных и демократических
сил.
Социализм и либерализм были для правых экстре-
мистов почти равно ненавистны. Им присуща такая спе-
цифическая черта, как стремление подавить и подчинить
не только основного классового противника, но и добить-
ся монопольного положения в руководстве буржуазным
обществом. На деле, однако, усиление правоэкстремист-
ских кругов на этой стадии нигде не привело их к геге-
монии (как это уже в новейшее время произошло в фа-
шистских государствах), а способствовало дальнейшей
дезинтеграции идейно-политических направлений в лаге-
ре господствующего класса, что в свою очередь ослаби-
ло его возможности затормозить надвигающийся кризис
системы.
Ни различные разновидности буржуазного реформиз-
ма, ни экстремистские методы, преобладавшие в послед-
ние предвоенные годы, не смогли остановить назревание
революционного кризиса. Единственную альтернативу
ему господствующие классы и их политические вожди
теперь уже видели в ориентации на войну. Непосред-
ственно ее развязывали не правые радикалы, которые
нигде не находились у власти, но направляемая ими
националистическая пропаганда, разжигание расовой не-
нависти сыграли едва ли не решающую роль в созда-
нии той психологической атмосферы, в которой более
умеренные буржуазные политики сочли возможным пой-
ти на этот роковой шаг, роковой и для позиций всего
господствующего класса. Лишь немногие буржуазные
политики и идеологи понимали, что война — не спасе-
ние, а шаг в пропасть. Так, видный германский дипло-
мат А. Кидерлен-Вехтер признавал в одном из частных
писем: «Есть у нас много консерваторов, которые счи-
тают войну одинаково выгодной как для внутренней, так
и для внешней политики. Я придерживаюсь противопо-
ложного мнения... В современной войне надо апеллиро-
вать ко всем силам народа. Когда же война закончится
150
победоносно, то все рабочие и другие люди, которые
принимали в ней участие и проливали свою кровь... по
праву смогут сказать: «Почему же нас, вместе с вами
дравшихся за отечество, хотят лишить политического
равноправия?» ...Думаю, что после такой войны мы по-
лучим демократию»37.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Буржуазии стран Запада, несмотря на достигнутое ею
к концу XIX в. невиданное могущество и уникальное по-
ложение сравнительно немногочисленной верхушки ка-
питалистического мира, властвовавшей над всем челове-
чеством, вопреки ухищрениям ее лидеров и идеологов,
не говоря уже о решающем влиянии на сознание боль-
шинства народа, так и не удалось сохранить свое миро-
вое всевластие. Рабочий класс во главе со своим созна-
тельным и организованным авангардом, овладевшим на-
учным пониманием законов развития общества, оказал-
ся сильнее, хотя еще не настолько, чтобы ликвидировать
буржуазное господство в глобальном масштабе. Но его
силы оказались достаточно велики, чтобы в лице россий-
ского пролетариата разрушить капиталистический строй
в одной стране, а затем сорвать попытку западной бур-
жуазии вооруженной интервенцией восстановить всевла-
стие капитала.
Буржуазия не нашла в себе силы, чтобы задержать
вступление капиталистической системы в полосу общего
кризиса, поскольку она сама как класс оказалась в со-
стоянии глубокого кризиса. Оторвавшись от народа, пол-
ностью обрубив корни, связывавшие ее в прошлом с де-
мократической массой и народной системой ценностей,
она превратилась в класс, образ жизни, взгляды, идеа-
лы, ценности которого полностью исключали возмож-
ность эффективных коллективных действий для укрепле-
ния стабильности системы. Узкие, своекорыстные инте-
ресы каждого отдельного буржуа, ожесточенная конку-
ренция с себе подобными, наконец, ограниченность
кругозора, узость мышления, косность основной массы
предпринимателей, держателей акций, банкиров оказа-
лись непреодолимыми предпятствиями на пути к прове-
дению разумной с точки зрения интересов господству-
ющего класса в целом охранительной политики. Умным
37 Цит. по: Хальгартен Г, Указ, соч., с. 511.
151
и дальновидным проводникам различных вариантов бур-
жуазно-реформистского курса удавалось, конечно, кое-
что сделать для смягчения классовых антагонизмов, но
господствующий класс в целом хватал их за руки, ме-
шал, не давал возможности сколько-нибудь последова-
тельно реализовать ту или иную буржуазно-реформист-
скую программу.
В такой ситуации верх зачастую брали консерватив-
ные, а иногда и правоэкстремистские группировки бур-
жуазии, и их ориентация на прямое насилие, на отказ от
буржуазно-демокрдтических принципов порождала в
массах разочарование в буржуазной «законности» и
способствовала росту будущей армии социалистической
революции. То, что буржуазия оказалась вынужденной,
по выражению Ленина, «...рвать свою собственную за-
конность»1, было одним из ярких симптомов надвига-
ющегося кризиса капиталистической системы.
Буржуазия, фанатически придерживаясь принципов
неограниченной «свободы» распоряжения своей собст-
венностью и условий найма рабочей силы, тормозила
развитие исторически неизбежных государственно-моно-
полистических тенденций, которые открывали опреде-
ленные возможности экономического и социального ма-
неврирования. Положение усложнялось тем, что на ру-
беже веков усилилась дифференциация в господству-
ющем классе и конкретные, сиюминутные интересы
различных его отрядов, особенно монополистической и не-
монополистической буржуазии, толкали скорее к кон-
фронтации, чем к солидарности.
В начале XX в. в полной мере проявилась та законо-
мерность, на которую еще в 1886 г. указывал Ф. Энгельс:
«Буржуазия, с того момента как оказалась лицом к ли-
цу с сознательным и организованным пролетариатом,
запутывается в безнадежных противоречиях между
своими либеральными и демократическими общими тен-
денциями, с одной стороны, и репрессиями, которых тре-
бует оборонительная борьба с пролетариатом, — с дру-
гой» 2.
Дезинтеграция, расчленение западной буржуазии на
враждебные друг другу отряды особенно ярко прояв-
ляется во взаимоотношениях между господствующими
классами и правительствами различных стран. Наряду
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 17.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 36, с. 456—457.
152
с обостряющимся по мере роста эксплуатации и борьбы
рабочего класса основным антагонизмом — между ра-
бочим классом и буржуазией — резко возрастает исто-
рическое значение борьбы между империалистическими
державами сначала за увеличение добычи при заверше-
нии раздела мира, а затем — попыток осуществить в
свою пользу его перераздел.
Между этими двумя линиями противоречий сущест-
вует органическая взаимосвязь. Ведь стремясь к расши-
рению своих мировых позиций за счет других империа-
листических держав, буржуазия каждой страны не просто
борется за новые источники прибылей, хотя субъ-
ективно рядовые представители класса, но не его идео-
логи и политические лидеры, видели лишь эти задачи.
Но объективно (а для идеологов, особенно из социал-
империалистического лагеря, и субъективно) речь идет
о другом: расширяя возможности получения колониаль-
ных сверхприбылей, буржуазия данной страны облег-
чает для себя пути социального маневрирования, неко-
торого повышения уровня жизни народа и, следователь-
но, политической стабильности в своей стране. Однако
вместе с тем ослабляются позиции буржуазии в других
странах, и не только по отношению к господствующему
классу более сильной страны, но и в соотношении клас-
совых сил в своих странах. Иначе говоря, ослабляя ре-
волюционное напряжение в своих странах, буржуазия
стран, успешно осуществляющих экспансию, как бы
экспортирует угрозу революции в другие страны.
Эти органические слабости буржуазии той эпохи и
закономерности ее политики наиболее ярко проявились
в годы, непосредственно предшествовавшие первой ми-
ровой войне и началу общего кризиса капитализма.
Революционный подъем предвоенных лет, в той или
иной мере затронувший большинство капиталистических
стран, поставил под угрозу прочность империалистиче-
ской цепи. Тот факт, что массовые, а нередко и все-
общие стачки, сопровождавшиеся прямыми вооружен-
ными столкновениями с полицией и войсками, происхо-
дили практически синхронно в разных странах, ослаблял
силу сопротивления буржуазии, затруднял ее меж-
дународную взаимопомощь в борьбе против револю-
ционных сил. В частности, если в годы первой русской
революции западная буржуазия оказала самую актив-
ную и действенную поддержку царизму, то в период но-
вого революционного подъема она была слишком оза-
153
бочена социальной и политической нестабильностью в
своих странах, чтобы проводить этот курс в столь же
широких масштабах.
Оборонительные рубежи мирового капитализма под-
вергались одновременным атакам на различных участ-
ках огромного фронта, а это создавало реальные пер-
спективы прорыва фронта в одной или нескольких зо-
нах — там, где звено империалистической цепи окажет-
ся наиболее слабым. Дело явно шло к этому, т. е. к
началу общего кризиса капитализма как мировой системы,
и не война породила кризис, а, наоборот, его назревание
при неспособности господствующего класса затормозить
этот процесс иными средствами стало одной из главных
причин первой мировой войны. «Захват земель и поко-
рение чужих наций, разорение конкурирующей нации,
грабеж ее богатств, отвлечение внимания трудящихся
масс от внутренних политических кризисов России, Гер-
мании, Англии и других стран, разъединение и нацио-
налистическое одурачение рабочих и истребление их
авангарда в целях ослабления революционного движе-
ния пролетариата — таково единственное действитель-
ное содержание, значение и смысл современной войны»3.
Политические лидеры буржуазии, убедившись в недо-
статочной эффективности того ограниченного и непосле-
довательного буржуазного реформизма, дальше которо-
го господствующий класс в целом идти не желал, увиде-
ли в мировой войне единственное средство для подавле-
ния революционного движения, уничтожения в окопах
наиболее активной части рабочего класса, наконец, для
возбуждения в массах шовинизма, расизма, ненависти к
народам других стран и чувства национальной общности
со «своей» буржуазией. С точки зрения непосредствен-
ных, сиюминутных результатов развязывания войны они
не ошиблись; действительно война прервала назревав-
ший революционный кризис общеевропейского масшта-
ба. Но вскоре оказалось, что этот расчет обернулся гру-
бым просчетом. Во-первых, сам факт, что для спасения
капиталистической системы господствующий класс по-
шел по такому кровавому пути и совершил самое жес-
токое преступление против человечества за всю его пред-
шествующую историю, означал, что эта система вступила
в полосу общего кризиса. Во-вторых, война неизбежно
должна была ослабить позиции буржуазии отдельных
8 Ленин В. И, Поли. собр. соч., т. 26, с. 15.
154
стран и групп государств, так как военные невзгоды,
бедствия, неудачи, не говоря уже о поражении, подры-
вают остатки престижа господствующего класёа и его
лидеров. Иначе говоря, создаются еще более реальные,
чем до войны, предпосылки складывания революцион-
ных ситуаций в ряде стран и ликвидации в них господ-
ства буржуазии. Сама буржуазия, таким образом, со-
здавала слабое звено в мировой капиталистической си-
стеме.
Такой ход событий и предвидел В. И. Ленин, когда
добивался включения в резолюцию Штутгартского кон-
гресса II Интернационала своей формулировки задач
пролетариата в надвигающейся войне. «Не в том суть, —
писал Ленин, — чтобы помешать только возникновению
войны, а в том, чтобы использовать порождаемый вой-
ной кризис для ускорения свержения буржуазии»4.
Это был и стратегический ориентир для революци-
онного направления в рабочем движении, и гениальный
прогноз, справедливость которого блестяще подтвердила
победа Октябрьской революции — первый мощный про-
рыв империалистической цепи.
В конце XIX — начале XX в. складывались все пред-
посылки вступления капитализма в полосу своего обще-
го кризиса, но в этот же период начинают формиро-
ваться те внутренние резервы, которые обеспечили
дальнейшее развитие капиталистической системы в усло-
виях кризиса и сохранение капиталистической системы
на многие десятилетия. В это время закладываются не-
которые основы государственно-монополистического ре-
гулирования экономики и социальных отношений, разра-
батываются и проверяются на практике различные ва-
рианты буржуазного реформизма, накапливается опыт
политического и социального маневрирования.
Когда в ходе первой мировой войны и особенно пос-
ле победы Октябрьской революции мировая капитали-
стическая система вступила в полосу общего кризиса,
буржуазия Запада лишилась того своего уникального
положения вершителя судеб мира, каким она обладала
на протяжении второго периода новой истории. Теперь
уже не только идеологи и политические лидеры, но по-
степенно и господствующий класс в целом, включая его
монополистическую верхушку, вынужден был смирить-
ся с необходимостью изыскивать все новые и новые
4 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 16, с. 72.
155
средства укрепления своего классового господства. За-
ложенные на рубеже веков традиции буржуазного ре-
формизма в его либеральной либо консервативной раз-
новидности, трансформируясь в новых условиях, во мно-
гом определяли социально-психологический облик ос-
новной массы буржуазии в одной группе капиталисти-
ческих стран (Франция, Великобритания, США) в меж-
военный период. Но и праворадикальные и экстремист-
ско-консервативные традиции значительно усилились и
были взяты на вооружение финансовой олигархией ря-
да стран (Италия, Германия), где установились фа-
шистские режимы. Крайняя реакционность во внутрен-
ней политике сочеталась в стратегии фашистских дик-
татур с необузданными стремлениями к внешней агрес-
сии, прежде всего к ликвидации первого социалистиче-
ского государства. В результате разгрома фашизма си-
лами Советской Армии, движения Сопротивления, во-
оруженными силами других стран антигитлеровской
коалиции фашистский и любой другой праворадикаль-
ный вариант стратегии господствующих классов надол-
го уступил место еще раз обновленному (уже на новом
этапе общего кризиса капитализма) буржуазному ре-
формизму. Этому способствовали также объективные
социально-экономические процессы, обусловленные на-
учно-технической революцией и дальнейшим развитием
ГМК- Они требовали от буржуазии учета долгосрочных
факторов, а также создавали материальные предпосыл-
ки для социальной политики более широкого масштаба,
чем прежде.
У представителей делового мира элементы более гиб-
кого подхода проявляются в концепции о «социальной
ответственности бизнеса», истоки которой восходят еще
к рубежу XIX—XX вв. «Если ранее индивидуальные мо-
тивы доминировали над классовыми, то теперь капита-
листы все сильнее ощущают свою личную ответствен-
ность за социально-политический климат в стране», —
пишет И. М. Бунин о французском патронате, отличав-
шемся прежде крайним индивидуализмом»5.
Под мощным натиском трудящихся капиталистиче-
ских стран, под давлением «вынужденной конкуренции»
с реальным социализмом буржуазии пришлось принять
политический курс, предусматривавший расширенное
государственное вмешательство с целью обеспечить «со-
циальный мир» ценой определенных уступок рабочему
5 Бунин И. М. Буржуазия в современном французском обще-
стве. М., 1978, с. 230.
156
классу. На этой основе в 50—60-х гг. среди влиятель-
ных политических сил Запада складывается своего ро-
да согласие или, как там принято говорить, «консенсус»,
причем в довольно широком спектре, охватывавшем
правых социал-демократов, либералов и умеренных кон-
серваторов, иными словами, буржуазный и социал-де-
мократический реформизм.
Мировой экономический кризис 1974—1975 гг. и
обострение общего кризиса капиталистической системы
показали ограниченность возможностей буржуазного и
социал-демократического реформизма, чем не премину-
ли воспользоваться те консервативные силы, которые
выступали против «консенсуса» справа.
Хотя правоконсервативный лагерь по сравнению с
началом века пережил основательные сдвиги, в нем,
конечно, в модифицированных формах просматривают-
ся те же два основных направления: собственно право-
консервативное и экстремистско-консервативное с силь-
ным праворадикальным оттенком. Именно правые кон-
серваторы стали движущей силой «консервативной вол-
ны» конца 70-х — начала 80-х гг., следствием которой
явился приход к власти консервативных элементов в
ряде стран Запада, в частности в Англии, США, ФРГ.
Самые мощные консервативные импульсы исходят от
крупнейшей страны капиталистического лагеря. Их воз-
действие сказывается на всем политическом климате
планеты.
Если сторонники буржуазного реформизма стремят-
ся в какой-то мере сбалансировать интересы различных
фракций буржуазии, выступать с более широких обще-
классовых позиций, то правые консерваторы гораздо
теснее связаны с конкретными группировками монопо-
листического капитала (главным образом принадлежа-
щими к военно-промышленному комплексу) и решитель-
но отстаивают их групповые интересы. Не случайно так
велика степень зависимости рейгановской администра-
ции от калифорнийских магнатов и мультимиллионеров
из периферийных в недавнем прошлом регионов США,
ставших ныне плацдармами военного бизнеса. Вопреки
некоторым демагогическим декларациям правых консер-
ваторов, они отнюдь не покушаются на государственно-
монополистические структуры, а лишь хотят придать
им более жесткий, авторитарный характер, предотвра-
тить возможность использования государственного меха-
низма для какого бы то ни было ущемления власти
монополий.
157
Современных правых консерваторов отлипает стрем-
ление решать все внутренние и внешние проблемы не
на путях компромисса, а с «позиции силы». Отсюда их
гегемонистские притязания внутри самих империалисти-
ческих цитаделей, где они пытаются полностью подмять
своих более умеренных конкурентов и сломить волю
рабочего класса, а также и на международной арене,
где они надеются добиться решающего военно-полити-
ческого превосходства над социалистическим содруже-
ством.
Ничуть не умаляя консервативной угрозы, необхо-
димо учитывать, что далеко не во всех странах Запада
консерваторам удалось добиться успеха. При оценке
значимости и места консервативных тенденций в поли-
тической стратегии современной буржуазии методоло-
гическим ориентиром является ленинский подход: «...ка-
ково соотношение консервативного и либерального на-
строения или направления в буржуазии в данный мо-
мент, — этого нельзя вывести из пары общих положе-
ний; это зависит от всех особенностей общественно-по-
литической обстановки в данный момент»6. А эта об-
становка во многом определяется растущей мощью со-
циалистического содружества, активизацией всех сил,
борющихся за социальный прогресс и мир на нашей
планете. Будучи следствием нынешнего обострения об-
щего кризиса капиталистической системы, правоконсер-
вативная тенденция не только не указывает выход из
тупика, но еще сильнее затягивает узел кризисных про-
тиворечий.
«Все более теряют эффективность методы, с по-
мощью которых капитализму удавалось поддерживать
относительную стабильность своего развития в после-
военный период. Все яснее становится: империализм не-
способен справиться с социальными последствиями не-
бывалой по глубине и масштабам научно-технической
революции, когда миллионы и миллионы трудящихся
обрекаются на безработицу, на нищету»7. Даже при-
обретая определенный исторический опыт, обновляя
свой тактико-стратегический арсенал, буржуазия не в
состоянии справиться с объективными кризисными про-
цессами системного характера.
6 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 6, с. 267.
7 Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС. 14—
15 июня 1983 года. М., 1983, с. 23—24.
158
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение . . 3
Глава первая. Сдвиги в структуре господствующего класса 11
§ 1. Финансовая олигархия — главный враг социального
прогресса ...........................................11
§ 2. «Верхние десять тысяч»..............................29
I
Глава вторая. Финансовая олигархия и иемонополистическая
буржуазия................................................50
§ 1. Дифференциация господствующего класса ... 50
§ 2. Обострение внутриклассовой борьбы . ... 67
Глава третья. Буржуазный реформизм ..............86
§ 1. Истоки и основные течения буржуазного реформизма 86
§ 2. Либеральный реформизм...............................97
§ 3. Консервативный реформизм...........................116
Глава четвертая. Экстремистский вариант консерватизма 126
Заключение.................................................151
http ://valhalla-club. сот/
ИБ № 4284
30 к.
Была ли прекрасной «1а belle Epoque»
Как создавалась «железная пята»
Финансовая олигархия:
ценности, идеалы, мораль
Поиски охранительной стратегии
Правящая элита в идейно-
политическом и духовном кризисе