.МАЛИНИН т ФИЛОСОФИЯ РЕВОЛЮЦИОННОГО НАРОДНИЧЕСТВА
<
d
В.А.МАЛИНИН
ФИЛОСОФИЯ
РЕВОЛЮЦИОННОГО
НАРОДНИЧЕСТВА
ИЗДАТЕЛЬСТВО • НАУКА
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ

И. А. МАЛИНИН
ФИЛОСОФИЯ
РЕВОЛЮЦИОННОГО
НАРОДНИЧЕСТВА
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
МОСКВА
1972

Данная книга — первое в нашей литературе исследование философии и со¬
циологии, философии истории и теории социальной революции революционного
народничества как общественного течения. На материале народнической лите¬
ратуры и архивных фондов анализируются идеи и взгляды народнических
кружков и организаций, а также Лаврова, Бакунина, Ткачева и Желябова,
Берви-Флеровского и Михайловского и других. Автор исследует народническое
философское мировоззрение, «теорию факторов», концепцию личности и субъек¬
тивный метод в социологии, «теорию прогресса», народническое понимание за¬
конов истории, целей человеческой деятельности, культуры и цивилизации.
1-5-1
№ 56 Б. 3. № 26—72 г.

ВВЕДЕНИЕ
Данная работа посвящена философии революционного на¬
родничества, т. е. самому боевому революционно-демократиче¬
скому течению 70—80 годов XIX в.
Революционное народничество дало немало подвижников и
героев, чья жизнь и деятельность овеяна исторической леген¬
дой, достоверной в своей фактической основе. Глубокое уваже¬
ние к подвижничеству и энергии этих людей является поэтому
естественной данью их беззаветной преданности по-своему пони¬
маемому социалистическому идеалу.
Исследовательская мысль давно уже изучает револю¬
ционных деятелей 70-х годов, этих рыцарей без страха и
упрека.
Наиболее сложной и менее изученной областью является
философское мировоззрение семидесятников. В истории общест¬
венной мысли вопрос о философских идеях революционного на¬
родничества остается в известной мере открытым; отождествле¬
ние революционного и либерального народничества, которое
сравнительно недавно было обычным явлением, не способство¬
вало прояснению проблемы, равно и представление о семидесят¬
никах как преимущественно практиках и организаторах под¬
полья, далеких от теории.
Революционное народничество как общественное движение
и течение мысли обладало своеобразным и далеко не однознач¬
ным комплексом философско-социологических идей. Идеи эти
отчасти доставались ему в наследство от различных русских
и западноевропейских материалистических и рационалистиче¬
ских течений мысли, отчасти были плодом усилий выдающихся
теоретиков народничества, а также — коллективного творчества
«практиков» революционного движения.
При изучении этого многообразного и противоречивого идей¬
ного наследия методологическим ориентиром для нас служат
высказывания и оценки классиков марксизма-ленинизма, в осо¬
бенности В. И. Ленина. Отвергая буржуазно-объективистскую
концепцию Струве, не понявшего своеобразия идеологии народ¬
5

ничества и сближавшего его со славянофильством, характери¬
зуя эту концепцию как «абстрактную» и «идеалистическую»,
Ленин считал необходимым вскрыть на основе конкретно-исто¬
рического анализа «господствующие теоретические идеи народ¬
ничества», их «источники» и «сущность» 1. Он заметил, что «с
такими категориями, как славянофильство и западничество,
в вопросах русского народничества никак не разобраться» 2.
Анализ философского мировоззрения выдающихся семидесят¬
ников может дать более или менее впечатляющую картину фи¬
лософских идей и социологических представлений всего течения.
Но философские и социологические идеи революционного народ¬
ничества — это не только взгляды его выдающихся теоретиков.
Практики — участники «хождения в народ», пропагандисты,
бунтари, мастера революционной конспирации, террористы, ко¬
торым, по словам известного народовольца С. Ширяева, были
«дороги интересы народа русского» 3, составляют преобладаю¬
щий элемент революционного народничества. Не все они сыгра¬
ли выдающуюся роль в теоретическом обосновании идеологии
революционного народничества, но именно они наиболее ярко
выражали передовое общественное самосознание. Многие из них
(С. Ширяев, Л. Гартман, П. Лавров, Н. Морозов и др.) понима¬
ли, что одного практического опыта недостаточно, что нужны
«общие теоретические соображения» 4, необходимо исследова¬
ние «теоретических вопросов социализма» 5.
Конечно, идейное влияние организаторов революционного
подполья, предположим А. Желябова или А. Михайлова, усту¬
пает по масштабу идейному влиянию теоретиков, например
П. Лаврова или В. Берви-Флеровского. Но практики вряд ли
уступают теоретикам по влиянию на непосредственно революци¬
онные кадры, в постановке новых проблем теории социальной ре¬
волюции 6. Не случайно В. И. Ленин писал о «кружке корифеев»
(И. Мышкин, П. Алексеев и др.), которым были доступны са¬
мые сложные проблемы движения 7.
Различия между философскими, социологическими и вообще
теоретическими взглядами идеологов революционного народни¬
чества и соответствующими взглядами основной массы участни¬
ков были. Равным образом существовали они во взглядах внут¬
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 412.
2 Там же, стр. 422.
3 ЦПА ИМЛ, ф. 283, оп. 2п, ед. хр. 29792, л. 1.
4 Там же. Слова Л. Ширяева.
5 ЦГАЛИ СССР, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 35, л. 1. (Обращение Л. Гартмана,
П. Лаврова и Н. Морозова «Об издании русской социально-революцион¬
ной библиотеки»).
6 С. Кравчинский называл виднейших народовольцев, в первую очередь
А.	Желябова и С. Перовскую, «мыслителями», которым было в высшей
мере свойственно конкретное мышление (см. «Календарь Народной воли
на 1883 год». Женева, 1883, стр. 67).
7 См.: В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 106.
6

ри революционно-народнической «массы». Но это были разли¬
чия в направленности интересов, в глубине представлений но
актуальным вопросам их теории, в степени подготовленности к
теоретической деятельности. В работе анализируется концеп¬
туальная сторона взглядов революционных народников, их фи¬
лософские и социологические идеи. Этим и объясняется структу¬
ра монографии: вначале излагается общефилософское мировоз¬
зрение революционных народников, затем их учение о потреб¬
ностях и теория факторов, что условно можно назвать объек¬
тивной социологией народничества, после чего анализируются
субъективная социология и ее ядро — учение о личности, вслед
за тем — философия истории и теория социальной революции.
Ленин отмечал, что народничество никогда не могло отде¬
латься от анархизма слева и либерализма справа. В области
философии и социологии оно также испытывало влияние со¬
циальной философии анархизма Бакунина и Кропоткина, с од¬
ной стороны, и «систематизирующей» этико-социологической
концепции Михайловского и Южакова, с другой.
Признавая философский и социологический эклектизм рево¬
люционных народников, не следует, конечно, отождествлять его
с идеалистическим эклектизмом консервативных течений. Вооб¬
ще их критика славянофилов, Чичерина, Влад. Соловьева, Стра¬
хова, Лесевича и др. изучена мало. Что касается оценки ими
западноевропейского идеализма, то и здесь возможны сущест¬
венные дополнения и уточнения.
Представления о философском мировоззрении революцион¬
ных народников необходимо уточнить, поскольку существуют
различные мнения — от утверждений об идеалистическом и да¬
же иррациональном характере их философии (Сакулин, Овся¬
нико-Куликовский, Богучарский, Шрейдер и др.) до заверений,
что «народничество не могло придерживаться никакого иного
мировоззрения, кроме материализма» 8.
Предмет философии предполагает изучение философских и
социологических представлений в ряду и во взаимоотношениях
с другими идеологическими формами. Поскольку речь идет о
философии и социологии революционного народничества, связь
между философскими, с одной стороны, и просветительскими и
социалистическими убеждениями (в общем утопическими),
с другой, представляется почти очевидной. Просвещение народа
еще стояло на повестке дня, и семидесятники не изменяли ло¬
гике истории, рассматривая свою деятельность в просветитель¬
ском аспекте 9. Что касается отношения к социализму, то еще
Анненков в 40-х годах заметил, что социализм вызвал «окон¬
8 «О нашей философии и народничестве. Ответ па письмо к издателю».—
«Русское богатство», 1883, № 3.
9 Ср. мнение семидесятников: «Речи подсудимых на процессе 17-ти». Гекто¬
графированное нелегальное издание. Б/м, 1883.
7

чательный переворот в философских исканиях русской интел¬
лигенции» 10, хотя сам он и не понял до конца смысла этого
переворота. Ведь семидесятники сознательно ставили перед со¬
бой задачу «развития партионного самосознания русских социа¬
листов», подразумевая выработку и философского мировоззре¬
ния 11.
Философские и социологические воззрения мыслителей
XVIII в. связаны с их просветительской деятельностью. Анало¬
гично философские и социологические взгляды передовых мысли¬
телей XIX в. не могут быть «даны» вне их отношения к социа¬
лизму, вне социалистической деятельности 12.
Для революционных народников 70-х годов XIX в. социализм
был архимедовой точкой опоры в области социальной филосо¬
фии. Не случайно первая же программная статья народниче¬
ского журнала «Вперед!» объявила, что «развитие социалисти¬
ческой мысли» есть «философская подготовка научной социоло¬
гии» 13. Именно социализм привел многих из них к сознанию
того, что «дело созидания тем прочнее, чем более участвуют
в нем массы» 14. Хотя народники не могли сделать отсюда все
практические выводы, социализм дал им новый угол зрения
на русскую и западноевропейскую философию и социологию.
Они развивали, например, концепцию личности, которая, как они
полагали, больше всего подходит к требованиям социалистиче¬
ских общественных отношений. То же можно сказать и в отно¬
шении некоторых других категорий их социологического мыш¬
ления («культура», «цивилизация», «потребность», «прогресс»,
«свобода», «социальная революция» и др.).
Однако одного осознания необходимой связи между филосо¬
фией, социологией и социализмом, недостаточно. Надо было
найти коренные общественные основания подлинно научного ми¬
ровоззрения. Народническое мировоззрение было необходимо
связано не с рабочим классом, а с трудовым народом, что
означало идеализацию мелкой буржуазии (крестьянства) и мел¬
кобуржуазной (разночинной) интеллигенции. Правда, это была
не реакционная, а революционная идеализация, открыто про¬
возглашавшая войну не только феодально-крепостническому, но
и буржуазному обществу и их строю мысли, войну «националь¬
ной ненависти, расовой ненависти, религиозной ненависти» 15.
По отношению к марксизму народничество выступало в
двойственной роли — и как общественное явление, в определен¬
10 П. В. Анненков. Литературные воспоминания. М., 1960, стр. 231.
11 См. «Календарь Народной воли на 1883 г.» Женева, 1883, стр. III.
12 «Народничество,— писал П. Кропоткин,— это попытка революционного осу¬
ществления идеала западноевропейского и русского социализма» (ЦГАОР,
ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 763, л. 78).
13 «Вперед!», 1873, № 1, стр. 77.
14 ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1, ед. хр. 320, л. 21.
15 «Вперед!», 1875, № 16, стр. 483.
8

ной мере способствовавшее восприятию идей марксизма (в
70-х годах), и как идеологическое течение, тормозившее разви¬
тие марксизма в качестве научной идеологии освободительного
движения (в 80—90-х годах) 16.
Изучение и исследование философских и социологических
идей революционных народников имеет современный аспект, по¬
скольку разъясняет многое в теориях мелкобуржуазной револю¬
ционности вообще, которая в условиях XX в. может быть и
прогрессивной и консервативной по своему общественному зна¬
чению— в зависимости от ее конкретной исторической роли,
от отношения к марксизму-ленинизму, к коммунистическому и
освободительному движению в целом.
16 Современные западные исследователи предпочитают смотреть на народ¬
ничество только как на «моральное течение», отрицая за ним право на
«политическую или социальную доктрину», но это — ошибка. (См. Russian
Review. October 1960, № 4, p. 318—319. Мнение Пайса. Еще раньше это
мнение обосновывал Мейер. См. I. М. Meijer. Knowledge and Revolution,
1955, p. 166).

ФИЛОСОФСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ
Глава первая
ПРЕДПОСЫЛКИ ФИЛОСОФСКОГО
МИРОВОЗЗРЕНИЯ
Движение революционных народников было откликом пере¬
довой части русского общества на социальные последствия
крестьянской реформы 1861 г. Именно в эту эпоху, говоря сло¬
вами Шелгунова, «начала формироваться реальная, так сказать,
экономическая почва для восприятия и возрождения прогрес¬
сивных идей» 1.
В литературе о народничестве, в том числе и в произве¬
дениях отдельных марксистов, была проявлена тенденция свя¬
зывать революционное народничество как новый феномен русской
общественной мысли то со старыми идейными течения¬
ми, характеризовавшими предшествующий период общественно¬
го развития (в особенности со славянофильством), то с тече¬
ниями последующего периода развития социальных противоре¬
чий, в частности с марксизмом 2. Это были крайности, но они
объяснимы.
Курс революционных народников на социальную революцию
означал в теории обращение к философии критической по от¬
ношению к общественным институтам и революционной по духу.
Семидесятники понимали, что революционное действие должно
опираться на надежный теоретический инструмент, что по сло¬
вам Кравчинского, «нужны мыслители, которые умели бы уга¬
1 «Дело», 1872, № 2, стр. 15.
2 «Революционные народники отвергали, как правило, мысль об идейном
родстве со славянофильством. В то же время некоторые из них преуве¬
личивали воздействие западноевропейского социализма и даже марксизма
на свое миросозерцание. Например, Кропоткин категорически отвергал
мнение Плеханова и Богучарского, будто «народническое движение семи¬
десятых годов родилось из славянофильства» (ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед.
хр. 474, л. 65), хотя в действительности Плеханов писал, что народниче¬
ство выросло из теоретической амальгамы, т. е. из смеси не вполне верно
понятых идей Чернышевского и славянофильских тенденций (см.: Г. В. Пле¬
ханов. Сочинения, т. II, стр. 152). Сам Кропоткин переоценивал значение
западных источников и утверждал, что революционное народничество было
порождено «Интернационалом» и «Коммуной» (ЦГАОР, ф. 1129, on. 1,
ед. хр. 474, л. 67).
10

дать потребности минуты» 3. Они настойчиво искали верную
революционную теорию. Эти поиски не привели их к научному
мировоззрению, но они обусловили их передовой образ мыслей,
стремление к реалистическому воззрению на мир, человечество
и общество.
Противоречия переходного периода от феодализма к капита¬
лизму, мучительное для масс становление буржуазных отноше¬
ний, бурный прогресс науки — и естествознания, и обществен¬
ного знания — убеждали мыслящие умы, что всякое «абсолют¬
ное» знание быстро исчерпывает себя. Это обусловило и элемен¬
ты историзма в мышлении народников и необычайную мозаику
их философских и социологических взглядов. Анализ структуры
их воззрений целесообразно начать с общефилософского миро¬
воззрения, особенности которого изучены мало.
СТАНОВЛЕНИЕ ФИЛОСОФСКОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ
Философское мировоззрение революционных народников не
есть система философского знания, претендующего в духе ста¬
рой метафизики на законченность изложения в фундаменталь¬
ных трактатах, хотя известны попытки систематического изло¬
жения философских основ народничества 4. Их философские
воззрения можно охарактеризовать как «открытые» — следствие
намеренного отказа от догматического истолкования мира и че¬
ловека, сознательного отрицания «схоластического тумана» клас¬
сического и неклассического идеализма 5. В чем нельзя отказать
народническим мыслителям 70-х годов,— это в критической на¬
правленности мысли против всего, в чем они видели идеализм
и метафизику. Мы считаем необходимым подчеркнуть широту
культурных интересов семидесятников тем более, что в совре¬
менной западной литературе можно встретить странные утверж¬
дения, будто революционеры 70-х годов — это «фанатики и не¬
вежественные люди, постоянно поддерживаемые снизу молодым
поколением» 6.
3 «Календарь Народной воли на 1883 г.» Женева, 1883, стр. 67.
4 К ним относим труд П. Л. Лаврова (А. Доленга) «Важнейшие моменты
в истории мысли», в котором было развито «общее понимание схемы ис¬
тории мысли» (А. Доленга. Важнейшие моменты в истории мысли. М.,
1903), и труд В. В. Берви-Флеровского «XIX век западноевропейской циви¬
лизации». «Антитеологизм» Бакунина, о котором обычно отзываются иро¬
нически, был также попыткой представить цельную схему материалисти¬
ческого философского мировоззрения (см.: М. А. Бакунин. Федерализм, со¬
циализм и антитеологизм.— Полн. собр. соч., т. 1. Изд. Балашова).
5 Эта черта мышления семидесятников сказалась в приемах их пропаганди¬
стской деятельности: они, по собственному признанию, сознательно избе¬
гали «демагогических и догматических приемов» («Гранат», т. 40, вып. 7—
8, стлб. 337).
6 5. R. Tompkins. The Russian Intelligentsia. Maker of the Revolutionary
State. University of Oklahoma Press, 1957, p. 99.
11

Широта их философских интересов, высокая образованность
должны быть признаны безоговорочно. Они размышляли не
только над старыми проблемами. Мыслители 70-х годов выдви¬
нули новые идеи, придавая, по их собственным словам, «во¬
просам духовным, и в особенности нравственным, гораздо боль¬
ше значения, чем это, может быть, кажется» 7. Мы можем ска¬
зать больше. Эти люди стремились выработать свое видение
мира, им был присущ, по верному замечанию Веры Фигнер,
«революционный романтизм» 8.
Считая необходимым составление цельного мировоззрения 9,
семидесятники смотрели на философию не только как на си¬
стему абстрактного знания, а как на теоретический инструмент
человеческой деятельности и человеческой ориентации в мире.
Философия, способствуя формированию убеждений 10, должна
была быть «философией действия», «системой практической дея¬
тельности» 11. Эту же мысль выражал и Бакунин, когда писал,
что «вопросы метафизики и теологии» не могут быть отделены
«от вопросов социальных и политических» 12.
Вывод теоретиков революционного народничества гласил, что
материалистическая философская антропология должна быть
дополнена всесторонне разработанной философией действия.
В центре первой находится человек, центральным пунктом вто¬
рой должна стать деятельная, прогрессивная по своим убежде¬
ниям личность.
Разработка мировоззрения является предварительным усло¬
вием. Самое важное — практическое приложение уже вырабо¬
танного философского мировоззрения 13. Практика революцион¬
ной деятельности сломает «многие привычки мысли» 14.
7 ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1, ед. хр. 285. «Народная воля. Социально-революци¬
онное обозрение», 1879, № 27. Ср. с мнением П. Кропоткина, что «дух мя¬
тежа» свойствен романтикам (ЦГАОР, ф. 1129, ед. хр. 546, л. 6).
8 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 479.
9 См. «Дело», 1883, № 2, стр. 1.
10 См. там же, стр. 13.
11 ЦГАОР, ф. 112, on. 1, ед. хр. № 523, л. 43.
12 М. А. Бакунин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 97. Ср. со словами
И. Кольцова о необходимости добиваться, чтобы «способность к широкому
философскому обобщению» соединялась у революционера «с верным крити¬
ческим глазомером» («Дело», 1883, № 2, стр. 6).
13 Возражения «чайковцев» против, как им казалось, абстрактной трактовки
роли теории Лавровым и журналом «Вперед!» шли по этой линии. Призы¬
вы «накапливать знания» они воспринимали как выражение взглядов лю¬
дей, не понимающих подлинного характера связи между знанием и рево¬
люцией, ибо в условиях классового общества знание — «монополизирован¬
ная сила» (см. «Вперед!». Непериодическое обозрение, № 3. Лондон, 1874,
стр. 147—153). Этот же мотив виден и в объяснении отдельными народни¬
ками участия в революционном движении. Так, Н. П. Салова замечает, что
примкнула к «Народной воле» как «единственной партии действия»
(«Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 339).
14 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, СПб., 1911, стлб. 277.
12

Возможна аналогия между философским мировоззрением се¬
мидесятников XIX и революционных просветителей XVIII в.
Просветители, подготовившие своей идеологической деятель¬
ностью катаклизмы 1789—1793 гг., не признавали никаких внеш¬
них авторитетов. «Религия, понимание природы, общество, госу¬
дарственный строй — все было подвергнуто самой беспощад¬
ной критике; все должно было предстать перед судом разума
и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него.
Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего сущест¬
вующего» 15.
Эти слова — mutatis mutandis — вполне могут быть отнесе¬
ны к революционным народникам. Рационализм «мыслящих реа¬
листов», как отдельные из них любили называть себя, был срод¬
ни рационализму просветителей и материалистов XVIII в.16
Просвещение с его культом Разума и отрицанием любого про¬
явления идеалистической схоластики, метафизики, религиозной
ортодоксии, идеи и понятия материалистической и рационали¬
стической философии, гуманизма, вдохновляли их 17. Н. К. Ми¬
хайловский был прав, сказав, что «историки философии, свысо¬
ка относящиеся к просветителям XVIII века, делают «непрости¬
тельную ошибку» 18, а Лавров в одной из программных статей
«Вперед!» вполне по-просветительски требовал привлечь к суду
«разума» все предания, все верования, все политические фор¬
мы 19. С этим была связана и критика спенсерианства с его
возвышением чувства как «общественного фактора» и приниже¬
нием возможностей человеческого разума.
Впрочем, своего рода культ Разума был едва ли не ведущей
нотой не только в революционно-народническом, но и вообще
в передовом общественном самосознании на протяжении всего
XIX в. Вера в возможности человеческого гения и научного
знания была беспредельной. Именно благодаря развитию науч¬
ных методов познания, писал Михайловский, «тайна за тай¬
ной вырываются у природы» 20. Культ разума отчетливо про¬
15 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 16.
16 Эта черта убеждений революционных народников была причиной их кри¬
тики со стороны Кареева и Струве, Бердяева и Гершензона. Струве считал
«анахронизмом» обнаруженное им сходство между идеями семидесятников
и философскими идеями XVIII в. (см. П. Струве. Критические заметки,
СПб., 1894, стр. 3); «Исторические письма» Лаврова, которые были социа¬
листическим евангелием многих революционных народников, Кареев оце¬
нивал как «одностороннюю точку зрения XVIII века» (Я. И. Кареев. Сущ¬
ность исторического процесса и роль личности в истории. Варшава, 1878,
стр. 91).
17 См.: В. В. Берви-Флеровский. Исследования по текущим вопросам. СПб.,
1872, стр. 131.
18 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6. СПб., 1909, стр. 5.
19 «Вперед!», 1873, № 1, стр. 34.
20 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 277.
13

слеживается во многих произведениях Лаврова, Михайловского,
Берви-Флеровского, Ткачева, Морозова, Фигнер 21.
Среди народников (в основном анархистского направления)
были влиятельные теоретики, настаивавшие на необходимости
признания равноправия инстинкта и разума, если не превосход¬
ства первого над вторым. Бакунин, Кропоткин, отчасти С. Крав¬
чинский желали дать права гражданства революционному ин¬
стинкту и с известной горечью отмечали отсутствие оного у
отдельных интеллигентов. «У Вас,— писал Кравчинский Лавро¬
ву,— этого инстинкта нет. Вы человек мысли, а не страсти» 22.
В массе же своей революционные народники были убеждены,
что, подобно тому как просветительский рационализм сокру¬
шил религиозную ортодоксию и вообще авторитарный догма¬
тизм феодально-клерикального мышления в Западной Европе,
он сокрушит, в конце концов, и сходные феномены в России.
Вполне логично А. В. Прибылев заключал, что поиски верного
миросозерцания, «сложившегося впоследствии мировоззрения»
имели для них огромное значение 23. Михайловский предосте¬
регал «активных» народников против «отлынивания от теории»
под предлогом пагубности занятий «отвлеченностями» ради слу¬
жения «практическому делу». «Зажмите рот тому,— писал он,—
кто говорит это», и разъяснял, что без прочного теоретического
базиса «служение народу окажется медвежьей услугой» 24.
Семидесятники, как правило, полагали, что критическое
мышление передовых личностей способно не только найти тео¬
ретическую истину своего времени; оно способно, поставив че¬
ловека на разумную философскую основу, через практическую
деятельность передовых личностей привести рано или поздно
к созданию новых общественных отношений. Поэтому, настаи¬
вая на развитии критического мышления, они имеют в виду и
«просветление» сознания передовой интеллигенции, преодоление
«смутного славянофильского народничества», связанного с ирра¬
циональными иллюзиями 25.
Эта философская позиция делает понятным отрицательное
отношение многих революционных народников к славянофилам,
21 «Да, вообразите себе,— писал Лавров в ответ на нападки иррационалистов
и мистиков,— я предпочитаю наши журналы 1861 года журналам 1867 года
и даже 1890 года. Предпочитаю Канта Шеллингу, Вольтера Кузену и на¬
хожу, что у Лукиана гораздо более жизненных элементов прогресса, чем
у Каткова» (цит. по: П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2. М., 1965,
стр. 663).
22 «Былое». Париж, 1912, № 14, стр. 55.
23 См. «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 346. Отметим изучение практиками
истории философии, в частности интерес к «Бэкону» Куно Фишера, к «Ис¬
тории философии» Льюиса, к «Критической истории философии» Дюринга
и др. (ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 478, л. 11, 37).
24 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 2. СПб., 1909, стлб.
644.
25 См.: П. Л. Лавров. Философия и социология.— Избр. произв. в двух то¬
мах, т. 2. М., 1964, стр. 663.
14

почвенникам и вообще к русскому идеализму. Их явно выра¬
женное стремление «поставить,— по словам Михайловского,—
разум на запятки к чувству» не вызывала у массы семиде¬
сятников никакого сочувствия. Отметим и резкое отрицание се¬
мидесятниками идей мессианства и национальной исключитель¬
ности, глубокое уважение к культуре, традициям и обычаям
других народов.
Каковы же были пути формирования философского миро¬
созерцания семидесятников?
Начнем с семьи. Воспитание в семье будущих «активных»
семидесятников было, как правило, религиозно-патриархаль¬
ным, хотя религиозность могла и не носить характера формаль¬
ного соблюдения обрядовых предписаний 26. В отдельных слу¬
чаях, семейное воспитание было демократическим и просвети¬
тельским 27. Многим пришлось приложить немалые усилия и
даже проявить гражданское мужество, чтобы освободиться от
религиозно-богословских настроений.
Атеистические и социалистические убеждения усваивались
быстро, но даже «активные» семидесятники могли долго сох¬
ранять рудименты религиозных верований. Это отмечал, в част¬
ности, Аптекман; в период «хождения в народ» он, по его сло¬
вам, был экзальтирован, притом еще и в религиозном отноше¬
нии: «Это было сложное и довольно-таки путаное душевное
состояние, в котором рядом уживалось реально-социалистиче¬
ское миросозерцание с евангелически-христианским» 28.
Вера Фигнер вспоминала, что в молодости увлекалась еван¬
гелием, да и во время революционной своей деятельности счи¬
тала его произведением, сохранившим «свою великую ценность» 29.
Сходную эволюцию пережили и теоретические лидеры семиде¬
сятников.
Бакунин признавал, что вера в религиозные догмы долго
препятствовала его духовному развитию. Правда, уже в одном
из своих ранних произведений, в предисловии к «Гимназиче¬
ским речам» Гегеля, он подвергает критике религию и христиан¬
ские иллюзии в социализме. Переход от веры в личного бога
к богоборству, от православного теизма к критике религии и
социалистическому атеизму совершился у Бакунина не без по¬
мощи обожествления любви, разработки «истинных» оснований
религии чувства и т. д. Во многом это были отзвуки влия¬
ния философской антропологии Л. Фейербаха.
26 Так, М. П. Сажин отмечал, что в семье, школе, университете «отношение
к религии было больше формальное» («Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 388).
Сажин писал, что не помнит случаев, «чтобы кто-нибудь когда-нибудь пы¬
тались объяснить им сущность религии, учение Христово и т. д.» (там же).
27 См. «Гранат», т. 40, вып. 7—8.
28 «Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 9.
29 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 461. В. Н. Фигнер считала, что она заим¬
ствовала из евангелия «высшие моральные ценности» (там же, стлб. 461).
15

Лавров также отмечал «теологические привески» в своем
философском мировоззрении. Со свойственной ему честностью
он писал, что «долго считал теистическое миросозерцание наи¬
более поэтическим, как форму мысли, даже когда отрекся в
своем убеждении от всякого теистического элемента» 30. «Поэ¬
зия» религиозного чувства, моральная проблематика евангелия
воздействовала и на других народников.
То, что «моральная доктрина» евангелий запечатлевалась
благодаря особенностям семейного воспитания, отмечают и дру¬
гие революционные народники, анализировавшие пути формиро¬
вания своего миросозерцания 31. М. Ф. Фроленко писал, что «мно¬
го дало мне евангелие», которое он трактовал как своего рода
учение о взаимной помощи, о борьбе за правду 32. Борюсь
«ради правды, т. е. ради революции»,— так воспринял он «на¬
горную проповедь» 33.
Пути развития философских убеждений были сложны и мно¬
гообразны. У отдельных семидесятников философские интересы
пробуждались рано, в семье, у других — в гимназии, третьи по¬
лучили первые представления о проблемах философии в уни¬
верситете, четвертые всегда оставались равнодушны к ним. По¬
следних было сравнительно немного. Н. Морозов верно заме¬
тил, что не только его одного, но и многих других товарищей
его поколения «мучили» вопросы о сокровенном смысле бытия:
«Как начался окружающий меня мир? Чем он кончится? В чем
сущность человеческого сознания, и что такое наша жизнь, ко¬
торая в одно и то же время есть мгновение в сравнении с
вечностью, и целая вечность в сравнении с одним мгновением?...
Стоит ли жить или не стоит? Так ли чувствуют себя другие
люди, как я, или каждый на свой лад, и потому никто друг
друга не понимает, а только воображает, что понимает?» 34
Свободолюбивый образ мыслей складывался у многих еще
в гимназии. «Подпольное» гимназическое чтение запрещенной
литературы, влияние отдельных преподавателей способствовали
«пробуждению общественных чувств» 35.
30 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 632.
31 Адриан Михайлов удачно назвал мать одного из товарищей «социалисткой
от евангелия», сильно повлиявшей на сына (см. «Гранат», т. 40, вып. 7—8,
стлб. 254). А. П. Прибылева-Корба отмечает благотворное влияние своей
матери, которая «стала деисткой и порвала всякую связь с православием,
которое ее окружало, и с католической верой, в которой была крещена»
(«Гранаг», т. 40, вып. 7—8, стлб. 364).
32 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 507.
32 Там же, стлб. 508.
34 Н. Морозов. Повести моей жизни, т. 1. М., 1917, стр. 34. Ср. записи в па¬
мятной книжке трагически погибшей активистки «Народной воли» Г. М.
Гельфман (ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 208).
3j А. П. Прибылева-Корба, В. Н. Фигнер. Народоволец Александр Дмитрие¬
вич Михайлов. Л., 1925, стр. 42.
16

Известный семидесятник, участник Парижской коммуны п
бакунист М. П. Сажин отмечал значительную роль в форми¬
ровании оппозиционных убеждений его и других учащихся пре¬
подавателя JI. Н. Моригеровского, который, появившись в гимна¬
зии, «очень скоро начал антирелигиозную пропаганду среди уче¬
ников» 36. В. И. Сухомлин сообщал об «учителе коммерческого
отделения», который преподавал политическую экономию «по
Марксу» 37. А. А. Филиппов вспоминал об учителе истории, под
влиянием которого «может быть, еще совершенно бессознатель¬
но, в моей душе зародилась любовь к народу и ненависть к
поработителям» 38. Это влияние гимназических преподавателей
было упрочено и дополнено влиянием профессоров университета.
В литературе нередко противопоставление пытливой, ищущей
новых решений молодежи и ретроградной профессуры. Оно
имеет свой смысл, поскольку поддерживаемые самодержавием
дипломированные консерваторы сеяли отнюдь не «разумное,
доброе, вечное». Однако русская наука XIX в. знала не только
послушных исполнителей воли самодержавной администрации.
Многие русские ученые были людьми пытливой мысли и про¬
грессивных общественных убеждений; они благотворно влияли
на духовное развитие студентов и их деятельность заслуживает
специального упоминания.
Обычно в литературе подчеркивается воздействие на моло¬
дые умы лишь корифеев науки. Между тем революционные на¬
родники, обозревая ретроспективу своего идейного развития, от¬
мечали сильное влияние на них демократически мыслящих тру¬
жеников науки, способствовавших, в частности, пробуждению
их неудержимой тяги к естествознанию.
А.	П. Прибылева-Корба пишет о преподавателе университе¬
та А. Н. Страннолюбском, который знал «русскую историю и
историю философии» как специалист и который пробудил в ней и
ее подругах интерес к этим предметам 39-40. А. Н. Страннолюб¬
ский внушал студентам уважение к рациональным, прочным ме¬
тодам мышления. Его любимое изречение: «Будьте всегда ло¬
гичны, и вы будете непобедимы»,— запало в умы 41.
Но еще большую роль в формировании идейных убеждений
сыграла прогрессивная литература — этот коллективный учи¬
тель. Она была одним из самых глубоких источников склады¬
вающегося материалистического миросозерцания.
Интерес к мировой культуре, глубокое уважение к достиже¬
ниям творческой мысли народов мира было безмерным. Баку¬
нин, этот апостол всеобщего разрушения ради торжества анар¬
36 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 389.
37 Там же, стлб. 425.
38 Там же, стлб. 482.
39-40 Там же, стлб. 373.
41 Там же, стлб. 375.
17

хии, любил говорить: «Все пройдет, и мир погибнет, а Девятая
симфония (Бетховена.— В. М.) останется».
Идеи «лучшей русской художественной литературы» 42, лите¬
ратуры мировой, в особенности Гете и Шиллера, «осмыслива¬
лись позднее и укладывались в душе как основа будущего ми¬
ропонимания» 43. Н. А. Чарушин отмечал, что «вся русская лите¬
ратура того времени, как художественная, так и всякая иная,
давала нам обильный материал для отрицательного отношения
к нашей действительности». В то же время литература «возбуж¬
дала в нас страстное желание поскорее избавиться от этих
тягостных условий жизни и помочь нашей родине зажить по-
новому, по-хорошему» 44. Она пробуждала, по словам М. М. Чер-
павского, «сознание долга по отношению к народу» 45.
Поэзия столь созвучного семидесятникам Некрасова и ее при¬
зывы
От ликующих, праздно болтающих,
Обагряющих руки в крови,
Уведи меня в стан погибающих
За великое дело любви —
пробуждали не только сочувствие к «стану погибающих», но и
желание быть в нем. По словам Н. Морозова, литературе «при¬
надлежала роль в развитии моих симпатий и антипатий в об¬
ласти человеческих отношений» 46. А. В. Прибылев полагал, что
воздействие литературы было столь велико, что она «создавала
мой моральный habitus и, в параллель самой жизни, еще боль¬
ше подготовляла к восприятию идей социализма» 47.
Влияние литературы революционизировало мышление моло¬
дых людей. Этому способствовало чтение оппозиционных журна¬
лов: «Современника», «Русского слова», «Отечественных запи¬
сок» и «Дела» 48.
Определенное влияние на формирование философского миро¬
созерцания революционных народников оказал русский и за¬
падноевропейский естественнонаучный материализм, представи¬
тели которого, по словам Ткачева, «внесли в наше общество
массу светлых, живых идей и содействовали расширению ум¬
ственного кругозора, его научному воспитанию...» 49 Его влияние
42 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 348.
43 Там же, стлб. 349.
44 Н. А. Чарушин. О далеком прошлом, ч. I и II. М., 1926, стр. 48.
45 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 564.
46 Н. Морозов. Повести моей жизни, т. I. М., 1917, стр. 33.
47 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 352.
48 Конечно, существовали различия между журнальной (нередко либеральной)
оппозиционностью и народнической революционностью. Кропоткин, напри¬
мер, думал, что в редакции «Отечественных записок» «революционной мо¬
лодежи боялись, как огня» (ЦГАОР, ф. 1129, ед. хр. 474, л. 173).
49 Н. Никитин (П. Н. Ткачев). Современное обозрение.— «Дело», 1878, № 10,
стр. 4.
18

объяснимо: многие будущие революционные народники, учив¬
шиеся в русских университетах, готовили себя к ученой карьере
в области математики, биологии, химии, географии, инженерно¬
го дела и т. д. Поэтому сообщения, вроде «я прочла Дарвина,
Дрэпера, Вундта «Душа человека и животных»» 50, или — «чи¬
тал «Естественную историю мироздания»» 51, или «читал Моле¬
шотта («Круговорот жизни»)» 52 и т. д. обычны в воспомина¬
ниях семидесятников.
Одной из симпатичных черт молодежи 70-х годов была «лю¬
бовь к природе во всех ее проявлениях», хотя это и не следует
понимать слишком буквально 53. Присущие многим из них «лю¬
бовь к природе», «поэтическое восприятие природы» 54, увлече¬
ние «изучением природы» 55 и т. д. вполне согласовались с ин¬
тересом к естествознанию 56, хотя многие семидесятники считали,
что к природе нельзя относиться практицистски. Кропоткин от¬
мечал, что естественные науки внушали им мысль «о важном
значении философского понимания и поэтического восприятия
природы для общего развития человека» 57, а также для нрав¬
ственности. Отождествляя себя с природой, человек борется
тем самым против морального эгоцентризма и христианского
аскетизма. Природа пробуждает здоровые эмоции и тем заме¬
няет религию, спекулирующую на эмоциях человека 58. В этом
смысле природа — лучший друг, который «никогда не изме¬
няет» 59.
Кропоткин различал три ступени развития исторических воз¬
зрений на природу в ее отношении к человеку — созерцатель¬
ный, антропоморфический и философский. Понимание человеком
природы становится все более рациональным, что является след¬
ствием более глубокого проникновения в общественную жизнь
научных методов и способов мышления. Но поэтическое вос¬
приятие природы человеком не исчезает и не может исчезнуть.
Напротив, оно становится «все более тонким» 60. Кропоткин ра¬
50 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 582.
51 Там же, стлб. 009.
52 Там же, стлб. 516.
53 Вера Фигнер писала (не без горького юмора), что «любовь к изучению
природы пробудилась во мне лишь много лет спустя, когда я находилась
в Шлиссельбурге».
54 ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 474, л. 45.
55 Н. Морозов. Повести моей жизни, т. I, стр. 30.
56 См.: Л. П. Прибылева-Корба, В. Н. Фигнер. Народоволец Александр Дмит¬
риевич Михайлов, стр. 41.
57 ЦГАОР, ф. 1129, оп. I, ед. хр. 474, л. 45.
58 См. там же, л. 59.
59 Там же, л. 58. Ср. с высказыванием одного из семидесятников, что по точ¬
ному смыслу христианского вероучения его сторонники не должны «иметь
никаких симпатий к природе», а, напротив, обязаны «ненавидеть природу,
противиться ей, подавлять ее в себе» (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131,
л. 39).
60 ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 474, л. 46.
19

товал за материалистическое понимание природы, «как у Гете»
или Гумбольдта, верно замечая, что в таком гете-гумбольдтов¬
ском восприятии природы подкупает «дивная спаянность (согла¬
сованность) всех ее частей» 61.
Это — не пантеизм, ибо, по мнению русского народника,
здесь «нет ни крупицы какого-бы то ни было теизма» 62. Ско¬
рее— это сторона свойственного семидесятникам гуманизма. И с
этим нельзя не согласиться. Гармония природы вызывала у мно¬
гих желание видеть человечество гармоничным и прекрасным.
Эту черту заметил А. Желябов в своем друге и соратнике
А. Михайлове, который, по его словам, «любит людей и при¬
роду одинаково конкретно, и для него весь мир проникнут ка¬
кой-то чисто человеческой прелестью» 63.
Семидесятники отмечали благотворное влияние на становле¬
ние их философских убеждений естественнонаучных представле¬
ний— биологии Мечникова и материалистической психологии
Сеченова, в особенности его «Рефлексов головного мозга» 64.
Свидетельств этому немало.
Всеобщий интерес и глубокое впечатление вызывали «пуб¬
личные лекции Сеченова» 65,— пишет в своих воспоминаниях
А.	И. Корнилова-Мороз. Она же отмечает факт изучения в
кружках самообразования психологии «по работам Сеченова» 66.
Возможно, что под влиянием этих работ, по воспоминанию
А.	П. Прибылевой-Корба, С. П. Перовская говорила: «Мне хо¬
чется изучать психиатрию и быть психиатром, и надеюсь, что
это удастся мне» 67
Н. Кибальчич в одном из своих писем советует другу в поряд¬
ке самообразования читать в области естествознания «Дарвина,
Сеченова» 68.
В.	И. Сухомлин вспоминает, что в середине 70-х годов уче¬
ники одной из провинциальных гимназий образовали под руко¬
водством высланного из Петербурга Энгеля кружок и «первая
проштудированная нами книга была «Рефлексы головного мозга»
Сеченова» 69. Об изучении трудов Сеченова говорят и дневни¬
ковые записи многих семидесятников 70.
61 ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 474, л. 55.
62 Там же, л. 56.
63 А. П. Прибылева-Корба, В. Н. Фигнер. Народоволец Александр Дмитрие¬
вич Михайлов, стр. 3. А. Д. Михайлов в своей Автобиографии отмечал, что
«природа мне дорога и близка, в период ранней юности я был настоящим
деистом» (там же, стр. 40).
64 Популярной среди молодежи была работа И. И. Мечникова «Учение об ор¬
ганических формах» (см. ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 478, л. 11).
65 «Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 208.
66 Там же, стлб. 207.
67 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 374.
68 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 201.
69 «Гранат», т. 30, вып. 7—8, стлб. 424.
70 См. ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 128, л. 17 (Записи В. В. Гневышева); ед.
хр. 478 (Записи М. Н. Бородина).
20

Идеи естественнонаучного материализма в 60—70-е годы не
всегда четко были отделены от идей позитивизма, с одной сто¬
роны, и вульгарного материализма, с другой. К тому же оцен¬
ка вульгарного и механистического материализма в высказыва¬
ниях семидесятников нередко была однозначной. Их привлекало
обоснование материального единства мира, положения вроде
«сила — принадлежность материи с вечных времен» 71, материа¬
листическое объяснение явлений природы (электричества, маг¬
нетизма и др.).
На начальных этапах формирования философских воззрений
многих семидесятников взгляды Бюхнера, Молешотта, Фохта
были приняты за последнее слово материализма и естествозна¬
ния. Такие произведения, как «Сила и материя», «Круговорот
жизни», воспринимались как доказательство живого единства
философии и естественных наук в познании тайн мироздания.
Книги эти оказали серьезное влияние на философские и есте¬
ственнонаучные представления части революционно настроенной
молодежи именно потому, что их философские идеи были, ка¬
залось, основаны на анализе обширного фактического материа¬
ла естественных наук (биологии, физиологии, ботаники и др.)*
К тому же вульгарные материалисты пропагандировали и идею
сотрудничества как закона общественной жизни. Это импониро¬
вало молодежи.
Поэтому нет ничего удивительного в отождествлении есте¬
ственнонаучного и философского содержания произведений
вульгарных материалистов, довольно-таки распространенного
среди молодежи того времени 72-73. Как пишет А. А. Филип¬
пов, они читали «по естественным наукам Фохта, Молешотта,
Льюиса и др.» 74 М. П. Бородин сообщает об интересе к «Пись¬
мам о химии» Либиха 75.
Мнение, будто позитивизм полностью вытеснил вульгарный
материализм, не было бы истинным. Правда, мода среди мо¬
лодежи на деятельность в сфере естественных наук (в духе тур¬
геневского Базарова) прошла, но неосновательность вульгарно¬
го материализма была ясна далеко не всем. Однако стало ясно,
что высокое представление о критической мысли, нравственном
сознании, духовной стороне жизни не могло быть согласовано
с вульгарно-материалистическим третированием «духа».
71 ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 141, л. 4 (Дневник А. Н. Бибергаля). Ср. с за¬
мечаниями одного из рецензентов «Дела», что следует «допустить единство
материи» («Дело», 1870, № 1, стр. 31).
72-73 Некоторые произведения вульгарных материалистов, например работа
Бюхнера «Сила и материя», были запрещены цензурой, и это возбуждало
интерес к нам. М. П. Сажин сообщает следующий факт: студенты одного
из кружков решили «печатать запрещенное сочинение Бюхнера «Сила и ма¬
терия» («Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 390). Это литографированное из¬
дание, предназначавшееся для самообразования, вскоре было конфискова¬
но.
74 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 484.
75 См. ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 478, л. 24.
21

«Активные» народники пришли к убеждению, что механицизм
старого материализма XVIII в. и вульгарные тенденции в ма¬
териализме 50—60-х годов не могут быть основой реалистиче¬
ского миросозерцания с его «философией действия». Тем не
менее в 70-е годы произведения вульгарных материалистов еще
сохранили для некоторых семидесятников значение оружия борь¬
бы против официальной идеалистической догматики 76.
Произведения вульгарных материалистов изучались наряду
с произведениями Чернышевского, Добролюбова, Писарева и их
единомышленников 77. Многие статьи Писарева, в том числе
«Наша университетская наука» и «Мыслящий пролетариат»,
«Схоластика XIX века» и «Реалисты», были особенно созвучны
учащейся молодежи. «Статьи Писарева,— отмечает В. И. Чуй¬
ко,— можно сказать, перевернули в наших головах все вверх
дном» 78. К середине 70-х годов увлечение Писаревым про¬
ходит 79.
В философских воззрениях «старших» и «младших» семиде¬
сятников есть свои нюансы, порой существенные. «Старшие» по¬
лучили свой философский импульс в «материалистические» 60-е
годы или даже раньше, как это было с Герценом и Бакуни¬
ным,— в «гегельянские» сороковые. Философское мировоззрение
младшего поколения семидесятников носило менее цельный, бо¬
лее амальгамный характер. Это поколение могло гораздо более
широко знакомиться с просветительно-материалистическими и
рационалистическими традициями русской и европейской мысли,
чем это было возможно в 50-е и даже в 60-е годы.
В 70-е годы еще чувствуется влияние идей Фейербаха и
Гегеля, но оно уже не носит характера всеподчиняющей интел¬
лектуальной стихии. Это отметил Лавров, когда писал, что для
него теоретическими источниками были «скептицизм XVIII века» 80,
«материалистическая проповедь Герцена и Чернышевского»,
76 См. «Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 207. 484 и др.
77 См. свидетельство Н. Ф. Цвиленева в Энциклопедическом словаре «Гра¬
нат», т. 49, вып. 7—8, стлб. 516; А. И. Корнилова-Мороз отмечает, что в
круге чтения С. П. Перовской, с которой она была близка, были «сочинения
Писарева, Добролюбова, Чернышевского, Бюхнера и др.» («Гранат», т. 40,
вып. 7—8, стлб. 207).
78 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стбл. 606. Другое впечатление произвели эти
статьи на Н. Морозова: «Когда я впервые прочел Писарева и Добролюбова,
мне казалось, что они выражают лишь мои собственные мысли» (Я. Моро¬
зов. Повести моей жизни, т. I, стр. 50). В то же время ни один из неле¬
гальных списков литературы для самообразования не обходится без ра¬
бот Писарева (см. ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 128, 356, 478).
79 См.: Н. Морозов. Литературная злоба дня.— «Отечественные записки»,
1877, № 1; И. Кольцов. Неразрешенные вопросы.— «Дело», 1881, № 1.
Кропоткин в своей работе «Русская революционная партия» отмечает, что
для семидесятников интеллектуальными авторитетами были «Чернышевский,
Добролюбов, Лассаль, Маркс, Милль, Герберт Спенсер, Верморель п дру¬
гие» (ЦГАОР, ф. 1129, on. 1, ед. хр. 376, л. 22).
80 В. Флеровский и П. Кропоткин также ссылались на французский материа¬
лизм как на источник своих философских убеждений (см.: П. А. Кропоткин.
22

«позитивизм Конта» и «философия фатального развития Спенсе¬
ра». С определенными поправками и дополнениями это — источ¬
ники формирования философского мировоззрения и многих дру¬
гих семидесятников. Среди революционных народников призна¬
ние влияния идей Гегеля и Фейербаха на их философское само¬
сознание— не редкость. Так, М. Ю. Ашенбреннер писал о глубо¬
ком воздействии на его убеждения философии Гегеля, с которой
он познакомился «по превосходной книге Гайма «Гегель и его
время» (об этой работе хорошо отзывался и Лавров), и — уче¬
ния Фейербаха,— с которым познакомился он по литографиро¬
ванному изданию московских студентов 81.
При определении господствующей тенденции в философском
миросозерцании многих семидесятников следует прежде всего
иметь в виду воздействие Белинского, Герцена и Чернышевско¬
го. Лавров называет Герцена и Чернышевского «главными учи¬
телями», и это мнение не только его 82. Вообще, влияние Чер¬
нышевского было в 70-е годы гораздо значительнее, чем это
обычно отмечается в литературе 83. Не один семидесятник, анали¬
зируя свои убеждения, ссылался на Герцена, Чернышевского,
Лаврова как на своих идейных вдохновителей 84.
Идеи материалистической философии 60-х годов некоторыми
семидесятниками были восприняты еще в ранней юности. Так,
В.	Фигнер отмечала, что в своем духовном развитии она мно¬
гим была обязана влиянию близких, прекрасно знавших «про¬
изведения Чернышевского, Добролюбова, Писарева, Д. С. Мил¬
ля» 85. Н. А. Чарушин почти в идентичных выражениях пишет
о Чернышевском, называя его «преимущественным нашим учи¬
Современная наука и анархия. СПБ., 1906, стр. 6—7; В. Флоренский. Фило¬
софия бессознательного, дарвинизм и реальная истина, СПб., 1878).
81 См. «Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 13.
82 Ср. с высказыванием Н. В. Шелгунова: «Первое сознание — Белинский»
(«Дело», 1874, № 1, стр. 98).
83 «От Чернышевского, Михайлова, Обручева, вообще от этого кружка,—
писал П. Кропоткин,—шло у нас народничество» (ЦГАОР, ф. 1129 on 1,
ед. хр. 722, л. 1 об.).
84 «Что делать?» Чернышевского, сочинения Герцена, «Исторические письма»
Лаврова — «произведения наиболее читаемые молодежью»,— отмечала
Н. П. Салова («Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 398). По воспоминаниям Ча¬
рушина, «Исторические письма» производили на нас глубокое впечатление»
(М. А. Чарушин. О далеком прошлом. М., 1926, стр. 39). Но мнение, что
Лавров стал известен революционной молодежи лишь после опубликования
«Исторических писем», неточно. Архивные источники говорят о'другом; бы¬
ли хорошо известны его статьи, опубликованные в 50-х годах в «Библиотеке
для чтения» (в частности, «Об умственном воспитании»), его нашумевшие
лекции «Три беседы о философии», статьи по истории религии и др. (см.
ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 478, л. 10, 37). Интерес вызвали и его статьи
об антропологии, например «Антропологические этюды», опубликованные
в «Современном обозрении» в конце 60-х годов (см. ЦГАОР, ф. 112 оп. 2
ед. хр. 356).

85 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 461.
23

телем жизни, трагическая судьба которого лишь увеличивала
обаяние его личности, а вместе с тем и повышала в наших
глазах ценность проводимых им идей» 86. Это же отмечают и
другие революционные народники, говоря, что они «особенно
увлекались Чернышевским» 87, что на их философское и обще¬
ственное миросозерцание «имели значительное влияние и статьи
Чернышевского» 88. Познакомившись с произведениями Н. Г. Чер¬
нышевского, пишет М. П. Сажин, «я начал учиться на нем» 89.
Интересно и сообщение Сажина об изучении работ Чернышев¬
ского в рабочих кружках 70-х годов, которые создавали рево¬
люционные народники. «Все они,— пишет он о рабочих-слу¬
шателях,— были горячие последователи Чернышевского, как
и я» 90.
Влияние философии Герцена, Чернышевского, Добролюбова,
Писарева на формирование философских воззрений семидесят¬
ников менее изучено сравнительно с общепризнанным фактом
их духовного воздействия на них, но оно несомненно. В «Про¬
грамме для чтения», составленной Петербургским студенческим
центральным кружком, настоятельно рекомендуются для изуче¬
ния студентами «все статьи Чернышевского по политической
экономии» 91, «статьи Чернышевского об общине», а в «Про¬
грамме саморазвития учащейся молодежи» — работа Черны¬
шевского «Эстетические отношения искусства к действительно¬
сти» 92.
Преемственность идеологической традиции отмечают многие
семидесятники. По словам С. Кравчинского, мыслители школы
Чернышевского «подготовили почву для всего позднейшего дви¬
жения, воспитавшего в принципах социализма целое поколение
70-х годов» 93. Ту же мысль мы встречаем у Л. Шишко, при¬
знававшего «глубокое влияние» идейных вождей предшествую¬
щего поколения на революционную молодежь 70-х годов; «К на¬
чалу 70-х годов насчитывалось уже немало лиц среди учащейся
молодежи, находившейся под обаянием тех социалистических
86 Я. А. Чарушин. О далеком прошлом. М., 1926, стр. 47.
87 «Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 191.
88 «Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 172. Адриан Михайлов вспоминает, что
сначала сн «просидел над «Современником» и к концу года перечитал Чер¬
нышевского и Добролюбова» («Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 254). Это
подтверждает и М. П. Бородин. В его записной книжке за 1870—1871 гг.
названы все значительные произведения Чернышевского, опубликованные
в «Современнике» (ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 478, л. 18).
89 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 390.
90 Там же.
91 ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1, ед. хр. 201, л. 19.
92 См. там же, л. 44. В индивидуальной программе самообразования
В.	И. Алексеева (начало 70-х годов) содержатся названия всех произведе¬
ний Чернышевского, опубликованных в периодической печати в 1858—
1865 гг. (см. ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 356, л. 15).
93 С. Степняк-Кравчинский. Подпольная Россия. М., 1968.
24

идеалов, которые были внесены в литературу 60-х годов Чер¬
нышевским и Добролюбовым» 94.
Лавров писал о Белинском, Герцене, Чернышевском и Добро¬
любове как об «учителях, руководителях и духовных отцах луч¬
ших людей семидесятых и восьмидесятых годов» 95. Практик
Н. Кибальчич подтверждает это мнение, когда в одном из немно¬
гих сохранившихся писем советует при самообразовании изучать
«сочинения Добролюбова, Писарева, статьи Михайловского в
«Отечественных записках»» 96. Л. Шишко, обозревая народниче¬
скую ретроспективу, критиковал Е. Соловьева за стремление
отделить пропастью воззрения семидесятников и шестидесятни¬
ков, и был прав 97.
Источником философских идей революционных народников
были и новые идеи. Передовая интеллигенция, студенческая
молодежь чрезвычайно чутко воспринимали новые веяния в ми¬
ровой философской и научной мысли.
Вторая половина XIX в.— время широкого распространения
в среде русской интеллигенции новых философских понятий и
представлений, которые передовыми умами рассматриваются
обычно как средство теоретической полемики с идеализмом98.
Именно под этим углом зрения обсуждались проблемы филосо¬
фии и социологии в полулегальных и нелегальных кружках на¬
роднической молодежи с широким для того времени кругом
участников — от рабочих до офицеров Генерального штаба 99.
В этих дискуссиях, по верному замечанию А. В. Прибылева,
«сталкивались разнообразные характеры, темпераменты и по¬
нятия, и где оттачивались основные взгляды» 100.
Обсуждению проблем философского мировоззрения способ¬
ствовали широкая для условий того времени подпольная изда¬
тельская деятельность (с помощью тайных типографий), рас¬
пространение рукописных списков, а также чтение и обсужде¬
ние «эмигрантской литературы» — зарубежных изданий на рус¬
ском и иностранных языках.
Кружки просветительского и образовательного характера,
недолговечные в силу административных преследований, родили
новый для того времени способ философского самообразования.
94 Л. Э. Шишко. Общественное движение в шестидесятых и первой половине
семидесятых годов. М., 1920, стр. 85.
95	«Вестник Народной воли»,	1884, № 2, стр. 89.
96	ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1, ед.	хр. 201.
97 См. «Русское богатство», 1889, № 9 (12) П. Б. [Л. Шишко]. Экскурсия в
малоисследованную и таинственную область.
98 Круг их чтения был очень широким. Как сообщает Чарушин, читали «по
вопросам мироведения, по биологии, философии, пытаясь даже осилить
Огюста Конта, по русской и всеобщей истории, где меня особенно интере¬
совали периоды расцвета жизни, по социологии и политической экономии,
социализму и пр.» (Н. А. Чарушин. О далеком	прошлом, ч. I и II, стр. 47).
99 См. «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 390.
100 Там же, стлб. 357.
25

Мы имеем в виду рефераты по различным философским и со¬
циально-экономическим вопросам. К сожалению, многие из них
утеряны. Но даже темы их имеют значение для понимания фи¬
лософских интересов участников. По сообщению Е. Н. Коваль¬
ской, некоторые рефераты были посвящены выдающимся пред¬
ставителям социалистической мысли: Сен-Симону, Фурье, Оуэ¬
ну и «другим утопистам» 101. А. И. Корнилова-Мороз вспомина¬
ла, что в одном из кружков на ее «долю выпало составить рефе¬
рат по одной из первых глав Милля с примечаниями Черны¬
шевского» 102.
В. И. Чуйко отмечал, что содержание рефератов — широкий
круг вопросов естественных и общественных наук 103. В 1877 г.
на одной из студенческих сходок Адриан Михайлов прочитал ре¬
ферат о марксизме: «Экономический материализм, как историко-
философская и социологическая теория» 104.
Формирование философских убеждений революционных на¬
родников шло в каждом индивидуальном случае очень проти¬
воречивыми путями. Полагаем, что известное оправдание этой
противоречивости заключается в исключительно своеобразном
характере исторических условий деятельности революционной
интеллигенции, стремившейся выработать позитивную программу
социального действия. Будучи в общем мало знакомы с марк¬
сизмом, революционные народники искали теоретическую основу
«философии действия», подвергая критическому обследованию
широкий круг влиятельных философских концепций. Выбор был
не всегда удачен...
В конце 60 — начале 70-х годов на умы деятелей прогрес¬
сивной интеллигенции, все более заметно воздействует позити¬
визм. Возникновение позитивистской философии было опосре¬
дованным результатом колоссальных изменений в общественном
производстве и науке, вызванных первой промышленной револю¬
цией конца XVIII в. Бурное развитие естественных наук спо¬
собствовало усилению общественного значения научного знания.
Оно было объективной причиной и первых попыток анализа
научного знания, его систематизации и классификации.
Афишируя свою приверженность к строго научным методам
исследования, подвергая критике закоснелый догматизм и мета¬
физику переживших себя школ философского идеализма, пытав¬
шихся представить объективное знание сущности вещей вне дан¬
101 См. «Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 192.
102 Там же, стлб. 213.
103 См. «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 607.
104 См. «Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 262. Адриан Михайлов сообщает и
любопытное мнение слушателей его реферата: «теория односторонняя».
Но он же замечает, что «интерес был возбужден и... ряд дней был посвя¬
щен участниками собрания горячему обсуждению новой для них теории»
(там же).
26

ных науки (с помощью приемов априористического или интуи¬
тивистского мышления), позитивизм настаивал на ценности
рационального научного знания. Это кажущееся слияние философ¬
ского и научного знания в одном — позитивном, естествен¬
нонаучном способе мышления воспринималось в это время как
доказательство преодоления, на более высоком научном уровне,
старого антагонизма между материалистической и идеалисти¬
ческой теориями познания.
Разумеется, эта самооценка позитивизма не могла быть им¬
перативной для интеллигенции 70—80-х годов, но и не игнори¬
ровалась ею. Ткачев подметил господствовавшие среди семи¬
десятников настроения, сказав, что «в этой молодящейся фило¬
софии, преисполненной всевозможными притязаниями, пышущей
здоровьем и энергией, самоуверенной, самодовольной, есть дей¬
ствительно нечто соблазнительное, увлекающее» 105. Народниче¬
ская интеллигенция смотрела на позитивизм прежде всего под
углом зрения домашних философских дел. Она видела в пози¬
тивистской философии, отчасти справедливо, известное проти¬
воядие идеализму и туманной мистике. Знание работ и идей
влиятельных позитивистов было как бы патентом на философ¬
скую образованность, подобно тому как в 40-е годы таким па¬
тентом было знание гегелевской философии 106. Характерны ре¬
комендации Программы саморазвития, влиятельной среди уча¬
стников нелегальных и полулегальных кружков.
В области философии и логики авторы Программы совето¬
вали изучать миллевскую систему логики, произведения Льюиса
и Милля, статьи Лесевича «Опыт критического исследования
основных начал позитивной философии» и «Письма о научной
философии», Ватсона «О. Конт и позитивизм». Правда, наряду
с этим работами, содержащими критический элемент в отноше¬
нии позитивизма, составители рекомендуют и труды материа¬
листов — Чернышевского («Эстетические отношения искусства к
действительности») и Оуэна («Образование человеческого ха¬
рактера») 107.
Такое отношение к позитивизму среди части народнической
интеллигенции могло поддерживаться и благодаря тому, что это
учение было влиятельно среди видных естествоиспытателей стра¬
ны и Западной Европы. Русский интеллигент, рассматривавший
105 «Дело», 1877, № 5, стр. 69.
106 Поэтому можно понять сообщения вроде: «Лето прошло у меня в изуче¬
нии Милля и Спенсера» («Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 377). Или: «Са¬
мые крайние (из сторонников всесторонней научной подготовки перед про¬
пагандой в народе.— В. М.) доказывали даже необходимость пройти все
предметы по схеме Конта, что заняло бы десятки лет для постановки»
(там же, стлб. 518).
107 См. ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1, ед. хр. 340, л. 44.
27

естествознание как сферу подлинно научного знания, распро¬
странял свое уважение к нему и на позитивистские идеи 108.
П. Н. Ткачев отметил тот факт, что «талантливейшие пред¬
ставители специальных наук» и в России, и в Западной Евро¬
пе «начинают философствовать» отчасти под влиянием позити¬
вистских идей. Одновременно он считал, что попытка Конта
дедуцировать «идеальные общественные отношения из абстрак¬
ций классифицированных им наук обречена на неудачу» 109.
Теоретики и практики революционного народничества видели
в позитивизме в первую очередь его критическое отношение
к метафизике старого идеализма. Метафизика все еще была
влиятельна, воздействие религии и философского идеализма на
общественное сознание ощущалось каждодневно. Некоторые се¬
мидесятники смотрели на позитивизм как на защитника есте¬
ствознания и союзника в борьбе с заскорузлыми формами рос¬
сийского идеализма 110 и даже как на особую форму европейско¬
го материализма и рационализма. Отметим, что и представители
русского идеализма смотрели на позитивизм сходным образом.
Страхов, полемика с которым составляет заметный компонент
дискуссионных мотивов в построениях теоретиков народничества,
почти отождествил «материалистов и позитивистов», обвиняя
как первых, так и вторых в «метафизике», «фанатизме», «слепой
вере», т. е. в собственных грехах.
Позитивизм привлекал представителей народнической интел¬
лигенции прокламациями о необходимости рационального, точ¬
ного знания, заверениями об уважении к эмпирии, науке.
К тому же идея о взаимном влечении философии и эмпирического
естествознания была давнишним достоянием русской мысли.
Поэтому сообщение, что объектом преимущественного интереса
был «по философии — О. Конт» не следует понимать так, что
данный индивидуум был завзятым контистом 111.
Внимание позитивистов к категориальному аппарату науки,
к классификации наук также могло быть понято как косвен¬
108 В индивидуальных программах самообразования изучению трудов позити¬
вистов также отведено немало места (см. ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 478,
лл. 2—3, 11, 30, 32, 37).
109 См. «Дело», 1877, № 5, стр. 71.
110 См.: С. Степняк-Кравчинский. Сочинения, т. 1, стр. 368—369; Д. А. Клеменц.
Из прошлого. Л., 1925, стр. 111 и последующие; Н. А. Чарушин. О далеком
прошлом, ч. I. М., 1926, стр. 47. Обычным для молодого поколения семиде¬
сятников можно считать мнение Н. А. Головиной, которая писала, что, изу¬
чив «Основания позитивной философии О. Конта», ей «удалось подвести
философский фундамент под свое антирелигиозное отношение к жизни».
(«Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 72).
111 См. «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 516. Умонастроения молодежи вызыва¬
ли протест блюстителей идеализма против «чрезмерного пристрастия к
опытному методу», «преувеличенного недоверия к умозрению». Они требо¬
вали ограничения наплыва в науку «неспособных» из «низших клас¬
сов» (см.: А. Беляев. Очерк современной умственной жизни. Харьков,
1889).
28

ное доказательство ценности позитивизма 112. Многие были убеж¬
дены, что позитивизм обеспечил себе место в истории философ¬
ской мысли, способствуя повороту от спекулятивной метафи¬
зики к рациональной философии. Мнение, что теперь даже со¬
циальные явления можно и должно изучать «посредством по¬
ложительного метода», было широко распространено 113.
Несомненно влияние позитивизма на философское мировоз¬
зрение Михайловского; в определенной степени его испытали
Бакунин и Кропоткин, хотя оба они не стали от этого по¬
зитивистами 114. Лавров также испытал воздействие установок
позитивистского философствования, но он развил и убедитель¬
ную критику его несообразностей, обратив внимание и на то,
что «важнейшие понятия (причина, сила и др.) трактуются по¬
зитивистами в довольно смутном смысле» 115. В то же время
позитивизм не оказал влияния на многих видных идеологов и
практиков (Михайлов, Желябов, Лопатин и др.).
Мнение о «народническом позитивизме» не может быть рас¬
пространено на всех народников 70—80-х годов. Многие из них
критиковали приемы позитивистского философствования или
даже вовсе отвергали позитивизм как систему философии. В по¬
зитивизме, по меткому замечанию Лаврова, они видели «очень
много вовсе не положительного», в частности то, что его последо¬
ватели «одинаково отрицают и материализм, и атеизм как ме¬
тафизические системы» 116. Эта защита Лавровым материализма
от позитивизма должна быть учтена, хотя он и оценивает ма¬
териализм наравне с атеизмом как «метафизические системы».
Когда С. Степняк-Кравчинский призывал каждого революционе¬
ра вооружиться теоретически «данными естественных наук и по¬
ложительной философии» 117, то это вовсе не следует понимать
в том смысле, что он призывал следовать постулатам позити¬
вистской философии контистского или спенсерианского образца.
В понятие «положительная философия» вкладывается содержа¬
ние, отличное от позитивистского: это философия, опирающаяся
на естествознание, философия не спекулятивная, реально оцени¬
вающая вещи и процессы, в том числе и общественные.
П. Н. Ткачев развил резкую критику позитивистов, запад¬
ноевропейских и отечественных, называя Конта «буржуазным
метафизиком», слывущим «по какому-то странному qui pro quo
позитивистом» 118, «полуметафизическим, полупозитивным систе¬
112 Ср. мнение М. Бакунина о том, что Конт открыл ему могущество индуктив¬
ного метода в области социологии.
113 См. ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 86, л. 55 об.
114 Бакунин писал Герцену (28 июня 1866 г.) о Вырубове, что тот напоминает
«своею контовскою доктриною мою юность, когда я горячку порол во имя
Гегеля так же, как он порет ее теперь во имя позитивизма».
115 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 212, л. 58.
116 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. I. М., 1965, стр. 599.
117 С. Степняк-Кравчинский. Сочинения, т. II. М., 1958, стр. 358.
118 Я. Я. Ткачев. Избранные сочинения, т. II. М., 1932, стр. 36.
29

матиком человеческих знаний вообще». Правда, он признавал и
ценность попытки Спенсера смотреть «на всю вселенную» как
«на бесконечный ряд явлений саморазвивающихся» 119. Ткачев
также полагал, что позитивистская философия, талантливым
популяризатором которой был Г. Спенсер, «уничтожила ту про¬
пасть, которая, по мнению старых естествоиспытателей, отделя¬
ла мир неорганический от мира органического». Доказательство
же единства мира важно, ибо оно способно «придать цело¬
стность и систематичность нашему мировоззрению» 120. Идея
единства мира была выдвинута задолго до Конта и Спенсера,
и Ткачев заблуждался, полагая, что приоритет принадлежит по¬
зитивизму. Вместе с тем, он понимал, что выпады против ме¬
тафизики старого идеализма, которыми столь охотно пользова¬
лись представители позитивистской философии, прикрывают их
собственную склонность к метафизике. Нет поэтому ничего уди¬
вительного в том, что Спенсера он оценил, как не философа,
«но считающего себя за такового» 121.
В статье Лаврова «Задачи позитивизма и их решение»
(1868), где дана развернутая характеристика позитивизма, пос¬
ледний охарактеризован как течение в естественнонаучном ма¬
териализме. Он развивает мысль, что «распространение позити¬
визма далеко не может быть ограничено теми, которые при¬
знают свою связь с Ог. Контом, насколько бы они ни отходили
в частностях от его учения» 122. В доказательство своей мысли
философ ссылается на взгляды двух крупных представителей
европейской естественнонаучной мысли — Гумбольдта и Вирхо¬
ва, приводя соответствующие рассуждения обоих естествоиспы¬
тателей.
Лавров полагал, что понимание «философии природы», раз¬
вивавшееся Гумбольдтом, является позитивистским; оно удиви¬
тельно для человека, «мысль которого работала совершенно са¬
мостоятельно в области точных наук» 123.
«Отзвук позитивизма» Лавров находит и у Вирхова в его
«Четырех речах». Основание для такого вывода сомнительное.
Тот факт, что Вирхов разграничивает «текущую» область зна¬
ний от «неподвижной» области верований, признает, что «страна
неведомого все снова расширяется перед нами, и то, что мы
знаем, не удовлетворяет нас» 124, а также выражает надежду
на успехи «исследования в связи с расширением «общения
знающих»» еще не подтверждает его позитивизма.
Но ошибка Лаврова понятна: он еще не может четко отде¬
лить естественнонаучную, материалистическую точку зрения от
119 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. V. М., 1935, стр. 327, 299.
120 Там же, стр. 300.
121 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II, стр. 101.
122 П. JJ. Лавров. Избр, произв. в двух томах, т. 1. М., 1965, стр. 579—580.
123 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 1, стр. 580.
124 Там же, стр. 581.
30

позитивистской, сходной с естественнонаучной потому, что она
в сущности основывается на тех же естественнонаучных данных.
Впоследствии, в конце 70-х — начале 80-х годов, Лавров более
уверенно разграничивал эти концепции. Его критика Конта по-
своему зла. Конт, говорит он, замкнувшись в кругу теорети¬
ческих формул позитивной философии, не мог развить свои
недюжинные способности мыслителя 125.
Уже в статье «Задачи позитивизма и их решение» Лавров
отметил как самую большую несообразность позитивизма то,
что он «называет себя философией» 126. По его мнению, пози¬
тивисты уходят от коренных вопросов философии и не знают,
как относиться к практическим вопросам. Апеллируя к эмпири¬
ческой науке, они избавляют себя от труда анализировать «вне¬
опытные» категории (например, «бог», «материя», «душа», «сво¬
бода воли» и др.).
Философская несостоятельность позитивизма, по мнению Лав¬
рова, заключена в том, что он «лишен какого-либо прочного
философского принципа», ограничивается «областью эмпириз¬
ма», придает «наименьшее значение объединяющей мысли 127 и
на все вопросы о своей теории и методе отвечает лишь увер¬
тками.
Мысль об «увертливости» позитивизма развивал и Ткачев,
который считал, что позитивизм уклоняется от существенных фи¬
лософских вопросов человеческого познания и тщетно пытается
отделить себя «от своей законной матушки — от старой мета¬
физики» 128. Как отмечал Кропоткин, ощущалась необходимость
разработки «новой философии», которая обняла бы «жизнь при¬
роды» и объяснила бы ее «естественным путем» 129. Предпосыл¬
ками разработки такой философии было усвоение нового мысли¬
тельного материала в русской и мировой мысли и критика все¬
го старого, критика идеализма в философии и религии.
АТЕИЗМ. КРИТИКА РЕЛИГИИ И ТЕОЛОГИИ
Атеизм, критика религии и теологии были существенными
элементами философского мировоззрения революционных народ¬
ников. Для интеллигента 70-х годов вопросы о природе и «боге»,
бытии и небытии, посюсторонности и потусторонности, о смысле
125 См.: П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 1, стр. 617.
126 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 1, стр. 583. Начало широкого
обсуждения позитивизма следует отнести к середине 60-х годов (статьи
Э. Ватсона «Огюст Конт и позитивизм» в «Современнике» и статьи Д. И.
Писарева в «Русском слове»).
127 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 331.
128 П. И. Ткачев (П. Никитин). Кладези мудрости российских философов.—
«Дело», 1878, № 11, стр. 123.
129 П. А. Кропоткин. Этика, т. 1. М., 1922, стр. 103.
31

жизни не были абстрактными. Признав их, он сразу же стал¬
кивался с традициями веры, теологией и политикой церкви.
В буржуазной истории русской общественной мысли эта сто¬
рона взглядов революционных народников характеризовалась
часто как атеистический «нигилизм», возникший в 70-х годах
внезапно. В действительности их атеизм имел прочную истори¬
ческую почву, хотя среди семидесятников и не было единого
взгляда на соотношение атеизма и общефилософского мировоз¬
зрения 130. Они опирались на давние традиции атеизма, народ¬
ного вольнодумства и антиклерикализма в русской и европейской
мысли, разделяя, в частности, идею Бейля о возможности об¬
щества, «не имеющем никаких представлений о Боге» 131.
Непосредственные предшественники революционных народни¬
ков, революционные демократы шестидесятых годов, опиравшие¬
ся на еще более раннюю атеистическую традицию, были яркими
атеистами и антиклерикалами. Их влияние на семидесятни¬
ков несомненно, и С. Кравчинский отметил это, когда писал,
что в 60-е годы «материализм стал своего рода господствую¬
щей религией образованного класса, и едва ли нужно гово¬
рить о том значении, которое освобождение от всяких религиоз¬
ных предрассудков имело для дальнейшего развития револю¬
ционного движения» 132. В. Богучарский, один из либеральных
историков народничества, ссылаясь на мнение семидесятников,
писал о религиозности движения. Недоразумение основано на
различном употреблении слов «религиозный», «вера» 133. С. Крав¬
чинский и другие семидесятники, говоря о народнической вере,
имели в виду факт фанатической преданности революции, а вов¬
се не феномен религии как таковой. В очерке «Софья Перов¬
ская» Кравчинский писал об исключительной роли женщины в
народническом движении, которое обязано ей «почти религиоз¬
ным пылом» 134. Но следует ли на этом основании делать вывод,
130 Наиболее противоречивую точку зрения защищал Михайловский. С одной
стороны, он сообщал, что «смотрит на атеизм как на систему совершенно
не философскую», а с другой,— упрекал Вольтера в том, что тот «был всю
свою жизнь защитником внемировой божией личности и никогда не был
последовательным материалистом», т. е. тем самым Михайловский призна¬
вал связь между атеизмом и последовательным материализмом (см.:
Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6. СПб., 1911, стр. 21,
23).
131 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3. СПб., 1909, стр. 76.
В социальной республике, писал автор одного из рукописных трактатов
70-х годов, «все жители — атеисты», ибо они заняты не мыслями «о несу¬
ществующей загробной жизни», а «одной действительностью», «заботятся
о настоящем, реальном счастье» (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 129, 43).
132 С. Степняк-Кравчинский. Сочинения, т. 1, М., 1957, стр. 368.
133 В современной буржуазной истории философии В. Зеньковский и И. Бер¬
лин продолжают считать, что для мировоззрения семидесятников харак¬
терно нетерпеливое ожидание «царства божия» на земле и что оно поэто¬
му— теология навыворот (см. предисловие И. Берлина к работе Ф. Венту¬
ри: F. Venturi. The Roots of Revolution. London, 1960).
134 «Календарь Народной воли на 1883 г.» Женева, 1883, стр. 69.
32

что и женщины-народницы, и те, кого они вдохновляли, были
верующими? 135.
Лавров верно отметил значение атеистических воззрений для
миросозерцания революционного народника, когда в программе,
опубликованной в журнале «Вперед!», заметил, что в России идет
борьба сил прогресса и реакции, революции и застоя, «науки
и религии», «реального миросозерцания против миросозерцания
богословского». Естественно, что в этой борьбе, как было им
отмечено позднее и в статье «Старые вопросы. Учение графа
Л. Н. Толстого», сознательное противопоставление «научной
мысли религиозной является интеллектуальным долгом каждо¬
го прогрессивного деятеля» 136. Семидесятники не искали «мо¬
стов» между наукой и верой. Для религии характерна «вражда
с прогрессом и наукой» 137. Пропасть между верой и наукой
была осознана. Анахронизм веры несомненен, поскольку, как
писал Н. Морозов, для религиозного сознания «естественные
науки с их дарвинизмом и происхождение человека от обезья¬
ны» считались возбуждающими вольнодумство и потому враж¬
дебными церковному учению 138. В общем, как констатировала
передовая «Вперед!», выражая мнение семидесятников, «принцип
сверхъестественного, мистического мы не признаем ни в одном
пз его оттенков» 139.
Противоположение знания, основанного на опыте, рели¬
гиозной вере, которая, как писал Н. А. Козлов, «не основывает¬
ся ни на одном опыте, ни на одном исследовании», а опирает¬
ся на недоказуемые представления о существовании бога и бес¬
смертии души 140, было одним из самых распространенных прие¬
мов критики религии 141.
Лавров следовал этой традиции, когда писал, что в истории
мысли «элемент религиозного творчества оказывается сначала
ненужным для систематического философского построения, а за¬
тем и враждебным ему» 142.
135 В начале 70-х годов это разночтение слова «вера» отметил и Шелгунов,
когда писал: «Может быть вера в Бога; может быть вера в человека»,—
разъясняя, что люди прогрессивных убеждений придерживаются веры вто¬
рого рода («Дело», 1870, №11, стр. 7).
136 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 509.
137	ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 210,	л.	4 об.
138	«Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 306.
139	«Вперед!», 1873, № 1, стр. 5.
140	См. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр.	131, л.	181.
141 Н. А. Козлов, опираясь на аргумент об отсутствии в богословии каких-
либо опытных данных, приходил к выводу, что богословие не может быть
наукой («Революционное народничество 70-х годов XIX века», т. I. М..
1964, стр. 170).
142 Цит. по: А. Доленга. Важнейшие моменты в истории мысли. М., 1903,
стр. 905. Теология враждебна философии, и Михайловский объяснял этим
тот факт, что философы-рационалисты, как правило, были крайними
антитеологами (Я. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3
стр. 80).
2 В. А. Малинин
33

Мышление религиозного человека нельзя, по его мнению,
отнести ни к одной из «здоровых областей» теоретического
мышления. Религия представляет область зародышевого «фази¬
са в эволюции зрелых форм» теоретического мышления и яв¬
ляется по своей сущности областью больного воображения, па¬
тологического мышления 143.
Критика религиозного идеализма характерна для высказыва¬
ния и «зрелого» Бакунина. Свои атеистические идеи Бакунин
называет иногда «антитеологизмом», имея в виду решительное
отрицание как самой идеи бога, так и теоретического оправ¬
дания мистики. Будучи убежден, что философия западноевро¬
пейского и русского революционного движения неразрывно свя¬
зана с атеизмом, он трактует последний как догматический
принцип (см. программу Альянса). Бакунин воюет против ре¬
лигии, которая есть «коллективное сумасшествие» 144, и против
«идеи бога», влекущей «за собой отречение от человеческого
разума и справедливости»; идея бога «есть самое решительное
отрицание человеческой свободы» и «приводит неизбежно к раб¬
ству людей в теории и на практике» 145.
В своем понимании религии Бакунин, как Лавров и Ми¬
хайловский, во многом опирался на фейербаховскую критику
христианства 146, отмечая, что в религиозной сфере человек,
экзальтированный верою и невежеством, находит свой соб¬
ственный образ, но «увеличенный и опрокинутый, т. е. обоже¬
ствленный» 147. И все же отождествлять фейербаховскую антро¬
пологизацию религии с бакунинским представлением о ней вряд
ли справедливо. У Бакунина в критике религии, этой «высшей
санкции всех государств» 148, социальное преобладает над аб¬
страктно-антропологическим, практически-конкретное над мета¬
физическим; вопрос о реакционном отношении церкви и религии
к грядущей социальной революции, одним из первых и реши¬
тельных актов которой должно быть немедленное уничтожение
церкви и государства,— он считал ключевым.
Бакунин стремился объяснить живучесть философского («тео¬
ретического» и теистического) идеализма живучестью социаль¬
ных порядков, основанных на эксплуатации человека человеком.
С другой стороны, философский материализм требует социаль¬
ного равенства 149.
143 Ср. с мнением автора философско-атеистического трактата 70-х годов:
«Религиозность такая же болезнь, как всякая другая», это — «болезнь моз¬
га, от которой надо лечить» (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 150).
144 М. А. Бакунин. Бог и государство. Пг., 1918, стр. 43.
145 М. А. Бакунин. Избранные сочинения, т. II. М.—Пг., 1918, стр. 160.
146 Ссылки на фейербаховскую критику религии обычны в неопубликованных
трактатах семидесятников (см. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 9).
147 М. А. Бакунин. Бог и государство, стр. 43.
148 Там же, стр. 77.
149 См. там же, стр. 43.
34

Эта же мысль была выражена Бакуниным в программе сла¬
вянской секции Интернационала. Члены секции, писал он там.
принимают в качестве философской основы своего миросозер¬
цания «материализм и атеизм» и отвергают идею бога как
идею ложную «во всех ее проявлениях — религиозных, метафи¬
зических, доктринерско-политических и юридических» 150.
Эти идеи Бакунина оказали известное влияние на револю¬
ционных народников, причем не только на бакунистов. В пер¬
вом номере «Народного дела», почти по Бакунину, было объ¬
явлено, что вера в бога, в бессмертие души есть идеализм,
теоретическое оправдание практической эксплуатации низших
классов высшими.
Большая часть народников воспринимала религию как ил¬
люзорную форму сознания, как «воображаемый мир», как «шар¬
латанство», которому чуждо научное мышление, неизвестны «ни
социальные, ни экономические законы, ни процесс исторического
развития народов» 151.
В массе народников-семидесятников идея естественного про¬
исхождения религии была господствующей.
Религия, т. е. «вера в бога и существование души» 152,—
следствие невежества и страха; страх первобытного человека
перед грозными явлениями природы есть настоящая причина
веры в божество: «Грозные и таинственные силы природы в
глазах первобытного человека обращались в божества» 153. От¬
дельные семидесятники свои мысли об естественной религии под¬
тверждали гносеологическими аргументами «от Сеченова» — о
природе страха. Страх возникает, рассуждал М. Бородин, и от
неожиданного прикосновения к телу того или иного предмета,
и от «неожиданного появления перед нашими глазами странно¬
го образа». По своему же характеру страх «есть явление ин¬
стинктивное» 154.
Михайловский выражал общую для многих семидесятников
мысль, когда соглашался с Бейлем и Мелье, что само существо¬
150 М. А. Бакунин. Речи и воззвания. Изд. И. Г. Балашова, 1906, стр. 269.
151 «Революционное народничество 70-х годов XIX века», т. 1, стр. 171,
179, 180.
152 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 181.
153 ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 475, лл. 6/13. Рукопись М. П. Бородина
«Происхождение религии». Бородин, как он сообщает, придерживается в
этом вопросе взглядов Юма, Писарева и Берви-Флеровского (!). Ср. вы¬
сказывание Н. Морозова: «Подобно тому как природа естественно твори г
реальные живые существа различных видов, так первобытный человеческий
мозг естественно творит всевозможные виды фантастических существ»
(Н. Морозов. Повести моей жизни, т. III. М.— Пг., 1918, стр. 117).
154 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 70. «Гипотеза
несправедлива», не бог дал начало религии, а люди (Б. Бородин, см.
ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 475, л. 6). Автор анонимного философско-ате¬
истического трактата замечает: «Греки, добрый, веселый и умный народ,
имели добрых, веселых и умных богов» (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131,
2*	35

вание множества религий, претендующих на божественное про¬
исхождение, косвенно подтверждает их «земное, человеческое
начало». Да и признание реальности бога оценивалось как уни¬
жение человеческого в человеке, что не согласуется ни с тре¬
бованиями разума, ни с понятием о человеческой свободе, ни с
представлением о природе морали 155.
Отрицание теологии было распространено на теологические
доказательства «бытия бога». Существование бога «не открыто»,
не подтверждается никакими опытными данными 156. Теологи
должны были бы знать законы природы, раз они действуют
по внушению всемогущего существа. Но ни одна религия не
может претендовать на такое знание, и пи одна теология не
имеет его 157.
Семидесятники склонны были считать, что абстрактные пас¬
сажи теологических доказательств бога преследуют весьма кон¬
кретную практическую цель 158. Михайловский писал, подводя
итоги полемике Вольтера с Бейлем, что бог нужен для управ¬
ления массами и «бытие божие должно быть утверждено не
столько на метафизических основаниях, сколько на этом прак¬
тическом доказательстве» 159.
Теистическому учению о боге и царстве божием народники
противопоставляли атеистические представления о человеке и
мире 160.
Антропологические мотивы в атеизме революционных народ¬
ников несомненны. Это видно в первую очередь в упорном под¬
черкивании ими антигуманизма веры, беспочвенности и даже
бесчеловечности навязываемой надежды на божественное вме¬
шательство в «дела мирские» 161.
155 По словам Михайловского, верить в божественное возмездие за возможную
безнравственность — «это значит подпирать ее гнилыми подпорками»
(Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 34).
156 См. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 210, л. 4. Ср. рассуждение другого се¬
мидесятника, что гипотеза о боге имеет не больше прав на существование,
чем гипотеза о козле в центре Солнца, «испражнениями которого поддер¬
живается теплота Солнца» (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 190).
157 См. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, лл. 195—199.
158 См. «Революционное народничество...», т. 1, стр. 179.
159 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 21. Для
Ал. Михайлова понятие «бог» — это метафизическое выражение требования
морального совершенства, «это правда, любовь, справедливость, и я в этом
смысле с чистой совестью говорю о боге, в которого верю» (цит. по:
А. Прибылева-Корба, В. Н. Фигнер. Народоволец Александр Дмитриевич
Михайлов. Л., 1925, стр. 49).
160 В качестве иллюстрации атеистического оптимизма семидесятников приве¬
дем слова А. Д. Михайлова: «Жизнь для меня — это постоянная борьба
всеми силами существа во имя идеи! Смерть же много лучше прозябания
и медленного угасания. Поэтому я так спокойно и весело жду приближаю¬
щегося момента небытия» («Письма народовольца А. Д. Михайлова». М.,
1933, стр. 215).
161 Иногда даже способ употребления отдельных понятий напоминает фейер¬
баховский. Так, Михайловский объявляет, что под религией следует пони-
36

«Бог и унижение человека или же свобода человека и унич¬
тожение божественного призрака, — вот дилемма, нет середи¬
ны,— выбирайте!» 162 — так формулировал эту проблему один из
активных участников революционно-народнического движения
Н. А. Козлов в своей записной книжке.
Вера, т. е. религиозная вера, считающая себя носительни¬
цей гуманистической морали, в действительности бесчеловечна
и безнравственна. Она опирается на обычай, на патриархаль¬
ную традицию, которые объявляются неподлежащими критике.
Тем самым она оказывается вне общего движения человече¬
ства и становится тормозом прогресса. Религия становится ору¬
дием развращения нравственного сознания человечества, по¬
скольку она является сильнейшим духовным препятствием к че¬
ловеческой свободе, к осознанию людьми своей социальной общ¬
ности с другими людьми. Она может лишь более или менее ис¬
кусно скрывать претензию на подчинение всего человеческого
божественному, т. е. всего общественного церковному.
«Я сделал хорошее дело не от себя: оно мне было внушено
свыше, божеством, направляющим волю и действия людей без
участия размышления. Я был избран орудием бога в его на¬
мерении совершить хорошее дело» 163. Добродетель, благо, обще¬
ственная и личная польза оказываются по своей природе как
бы деяниями через человека, но не человеческими. Иными сло¬
вами, религия — это отрицание свободы человеческой воли, она
не только антирационалистична, она — антиантропологична по
своей сути, авторитарна и догматична. Отрицание свободной
воли человека приводит к парадоксу: по смыслу религиозной
морали невежественный человек не невежествен, если он ве¬
рит, аморальный — морален, если он следует «внушению
свыше».
Идеалисты и откровенные церковники находятся в плену соз¬
нательных и бессознательных иллюзий. «Они воображают, —
писал Бакунин, — что с помощью имени Бога возможно устано¬
вить братство среди людей; на самом же деле создают гордость
одних и унижение других, сеют раздор, ненависть и войну, уста¬
навливают рабство» 164. Вера безнравственна и потому, что учит
уважению к самодержавной власти, которая не заслуживает ни¬
какого уважения 165.
мать учение, которое связывает существующие в данное время понятия о
мире с правилами личной жизни (см.: Н. К. Михайловский. Полное собра¬
ние сочинений, т. 6, стлб. 722).
162 «Революционное народничество...», т. 1, стр. 171.
163 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 611.
164 М. А. Бакунин. Бог и государство, стр. 61.
165 Это мнение было настолько распространенным, что Вл. Соловьев, публич¬
но требуя «прощения» участников дела 1-го марта 1881 г., обвинял само¬
державие в игнорировании «христианских начал» нравственности и посяга¬
тельстве на «правду народную».
37

Представление о вере, религии как духовном чехле, при¬
крывающем механизм социального угнетения, было среди рево¬
люционных народников одним из самых прочных, и шло оно,
конечно, не только от влияния Бакунина. Как писал С. Степ¬
няк-Кравчинский, революционеры должны «учитывать более глу¬
бокую моральную силу, которая придает правительствам столь
твердую власть над человеческими сердцами,— поддержку ре¬
лигии» 166. Он справедливо отмечал, что русские церковники уви¬
дели в «безудержном культе абсолютизма свою историческую
миссию» 167.
Религия освящает далеко не идеальные общественные отно¬
шения, но в людях, персонифицирующих эти отношения, напри¬
мер в биржевиках или жандармах, нет какой-либо «божествен¬
ной сущности». Если они что-либо олицетворяют, так это кос¬
ность и застой.
Развитие критического отношения к общественным порядкам
было невозможно без упрочения «идей свободомыслия в вопро¬
сах религии» 168. Убеждение, что борьба за социальную спра¬
ведливость есть и борьба за «свободу совести и терпимости»,
было всеобщим.
Народник, придерживавшийся атеистических и антиклери¬
кальных взглядов, считал, что само существование социальной
несправедливости является очевидным доказательством никчем¬
ности религии, отсутствия бога 169.
Церковь — общественный институт, символизирующий не¬
справедливость. Церковная деятельность, писал И. М. Романов,
является источником существования определенного социального
слоя людей, служителей культа — за счет народных масс, «оту¬
пение» и «развращение» которых является условием набива¬
ния кармана и брюха» 170. Такое понимание объясняет стрем¬
ление некоторых народников воздействовать на молодежь духов¬
ных семинарий и академий в целях привлечения ее к «рево¬
люционному делу».
«Разве вы знаете,— писал народник И. М. Романов семи¬
наристу Н. J1. Сперанскому,— что ваши теологические бредни
полезны народу? Разве вы уверены, что богословская грязь
нужна ему? Не держите ли и не намерены ли Вы держать
народ своим церковным учением в невежестве, в нравственном
унижении и, неразлучно с этим, в безысходной бедности?» 171
Приемы народнической пропаганды, возможно, могут выгля¬
деть в какой-то мере наивными, но им нельзя отказать в ис¬
166 С. М. Степняк-Кравчинский. Россия под властью царей. М., 1965, стр. 56.
167 Там же, стр. 58.
168 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 482.
169 См. неоконченную рукопись «Будь какой хочешь, хороший и добрый царь»
(«Революционное народничество...», т. 1).
170 «Революционное народничество...», т. 1, стр. 179.
171 Там же, стр. 180.
38

кренности. Иногда критика религии, церкви приобретала, в осо¬
бенности у народников-практиков, грубо обличительные фор¬
мы 172. Такая критика имела свое оправдание: бесправие народа,
забитость и нужда масс бросались в глаза и вызывали эмо¬
циональный отклик у молодого интеллигента. Практик-народник,
хорошо знавший изнанку общественной жизни, приходил к вер¬
ному выводу, что для ниспровержения религии «недостаточно
одной интеллектуальной пропаганды», что «нужно уничтожить
религию, власть и собственность» 173. Но это означает «унич¬
тожить»? Как? С помощью каких средств? Здесь ясности не
было. С одной стороны, религия и церковь будут сокрушены
«историческим ходом развития народов» 174, с другой — госу¬
дарство будущего «не допускает религию» 175.
Однако как идеологический реликт истории духовной культу¬
ры человечества, в особенности древней культуры, религия не
должна быть отвергнута 176. Почти все, если не все, теоретики
70-х годов смотрели на религию как на первоначальную форму
философского воззрения на мир и человека. Человек с помощью
религии и мифологии стремится понять «мир как целое». Поэто¬
му «в основе всякой религии лежит (непременно) та или иная
космогония» 177.
Морозов, размышляя о возникновении философии, замечает,
что религия в ее первоначальных формах является «первичной
философией всех наук, доступных древнему человечеству, пер¬
вой попыткой его ума ответить на возникший в нем вопрос:
как произошел человек и все его окружающее?» 178
172 «Разврат со введением христианства не ослабел, а усилился»,— пишет ав¬
тор анонимного атеистического трактата (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр.
131, л. 82). «Монахи и монахини всегда отличались самым неистовым и
изысканным распутством»,— такова констатация другого автора (ЦГИАЛ,
ф. 1410, on. 1, ед. хр. 279, л. 95). Ср. брошюру «Любопытные свидетельства
о непорочном зачатии богородицы» (ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1. Вещественные
доказательства к делам Министерства юстиции, № 361).
173 «Революционное народничество...», т. 1, стр. 171.
174 Там же, стр. 179.
175 В одном из рукописных трактатов 70-х годов предлагаются санкции за
«внешний культ», вплоть до «роспуска» тех общин, где религиозное созна¬
ние членов «общины станет тормозом ее жизни» (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5,
ед. хр. 129, л. 43).
178 «Изучение Ветхого завета,— писал Филиппов,— заставило нас много ду¬
мать и очень критически относиться ко всей ветхозаветной истории миро¬
здания» («Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 482). Н. А. Морозов отмечал,
что он «сразу увидел, какой богатый материал дает древняя церковная ли¬
тература для рациональной разработки человеку, уже достаточно знако¬
мому с астрономией, геофизикой, психологией и другими естественными
науками» («Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 315). Этот взгляд Морозов раз¬
вил в своей истории Апокалипсиса («Откровения в грозе и буре»), напи¬
санной в Шлиссельбурге. Он установил, в частности, «астрономическое про¬
исхождение» многих предсказаний древних «пророков».
177 Это мнение П. Кропоткина (см. ЦГАОР, ф. 1129, on. 1, ед. хр. 464, л. 56).
178 Н. Морозов. Повести моей жизни, т. Ill, М.— Пг., 1918, стр. 116—117.
39

Лавров доказывал, что следует различать две роли рели¬
гии — одну в доисторический период, другую — в период исто¬
рический. В доисторический период религиозная мысль имела
для человека значение сферы духовного творчества, в истори¬
ческий — она утеряла это свое значение. В истории под назва¬
нием религии часто скрывалась философская мысль — эстети¬
ческая и нравственная.
Мысль об известном прогрессивном значении религии для
человека на ранних ступенях развития общества не была чужда
и Бакунину, который полагал, что первые явления человече¬
ского разума и человеческой морали неизбежно должны были
принимать религиозную форму.
Однако эта характеристика первоначального исторического
значения религии никем из народников не распространялась
на современные ее формы. Православие «оставалось вне жиз¬
ни» 179. Страстное обличение православия, которое еще «ниже
критики», чем самодержавие, было для них своего рода нрав¬
ственным долгом.
Лавров даже отрицал за православием «видную обществен¬
ную роль». По его мнению, оно «оставило свою паству при
приемах колдовства и церемониала, унаследованных от доисто¬
рического времени, не внося в нее ни одного из живых эле¬
ментов, воспринятых христианством от греческой философии» 180.
Но он же признает за православием консервативную обществен¬
ную роль клерикального помощника политической реакции 181.
В другом случае он видит роль православия в воспитании в
народе «христианского идолопоклонства и религиозной ма¬
гии» 182, подчеркивая в то же время неспособность правосла¬
вия пробудить искреннее религиозное чувство. Лавров настаи¬
вал на существовании специфического религиозного чувства,
хотя и критиковал Фрея за допущение такого чувства как са¬
мого сильного из всех чувств 183. Кропоткин же придерживался
мнения, что религиозное настроение порождается обычными эмо¬
циями — «религии отмирают, но породившие их чувства, эмо¬
ции остаются» 184. По его мнению, современные религии по¬
тому и не удовлетворяют верующего, что обрядовая форма их,
бездушная теологическая догматика душат живое человеческое
чувство, на котором основывается любая религия. Идеи и поня¬
тия философского идеализма рассматриваются им как попытка
179 Н. Морозов. Повести моей жизни, т. III, стр. 611.
180 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 610.
181 На ретроградную роль православия указывал и С. М. Степняк-Кравчинский.
когда писал, что «клерикальный догматизм воздвигал барьер между Рос¬
сией и остальной частью христианской Европы» (С. М. Степняк-Кравчин¬
ский. Россия под властью царей. М., 1965, стр. 62).
182 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 510.
183 См. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 210, л. 6.
184 ЦГАОР, ф. 1129, on. 1, ед. хр. 474, л. 45.
40

дать народу ту иллюзорную духовную пищу, которую была не в
состоянии дать религия.
Революционные народники, обозревшие ретроспективу хри¬
стианства, заметили демократизм раннего христианства. Они
видели в нем подтверждение своего взгляда на социализм как
гуманистическое учение, более соответствующее требованиям
социального равенства, чем опошленное христианство в его пра¬
вославной, католической или любой иной форме. Этот аргу¬
мент— не только прием верно избранной тактики. Он выражал
и существенную сторону убеждений революционных народни¬
ков, их понимание исторических и идеологических традиций
«истинного» христианства. Морозов, например, считал, что пер¬
вой стадией развития социализма «был христианский монаше¬
ский коммунизм» 185.
Стремление пророков раннего христианства к социальному
равенству, во всяком случае прокламирование такого стремле¬
ния в преданиях и литературе раннего христианства, многие
семидесятники склонны были принимать за еще неисчерпанный
идейный потенциал в борьбе за социальное равенство. Этим
отчасти, объясняется и, в общем сочувственная, оценка Еван¬
гелия, в котором выделяется его «моральная доктрина» 186. Не¬
которые семидесятники рассчитывали на живое восприятие мас¬
сами народнического «социалистического идеала» именно
потому, что оно сродни евангелическим мотивам справедли¬
вости.
Отзвуком такого истолкования раннего христианства была
речь А. И. Желябова на суде над «цареубийцами»: «Крещен
в православие, но православие отрицаю, хотя сущность уче¬
ния Иисуса Христа признаю... Я верю в истину и справедли¬
вость этого вероучения и торжественно признаю, что вера без
дел — мертва есть и что всякий истинный христианин должен
бороться за правду, за права угнетенных и слабых и если нуж¬
но, то за них и пострадать. Такова моя вера» 187.
Легко видеть, что «истинный христианин» Желябова имеет
то же отношение к официальному христианству, которое борец с
общественной несправедливостью имеет к общественной неспра¬
ведливости. Вера, о которой говорит Желябов, имеет с рели¬
гиозной верой лишь терминологическое сходство.
Обращение к образу Христа и его социалистическая ин¬
терпретация были распространены среди части семидесятни¬
185 Н. Морозов. Эволюционная социология. Пг., 1917, стр. 3.
186 См.: Н. А. Чарушин. О далеком прошлом. М., 1926, стр. 49. Отметим ин¬
терес семидесятников-практиков к трудам по истории христианства. Среди
конфискованной при арестах литературы много произведений такого рода,
например работа В. П. Певцова «Первые века христианства» и др. (ЦГИАЛ,
ф. 1410, on, 1, л. 223).
187 «Дело 1 марта 1881 г. Стенографии, отчет». СПб., 1882, стр. 67.
41

ков 188. Так, С. С. Голоушев в письме к матери от 29 ноября
1873 г. писал: «Хорошо было бы, если б возможен был мир¬
ный путь, но вспомним слова Иисуса Христа: «Не мир пришел
я принести на землю, а меч»» 189. Иногда Христа трактовали
как первого социалиста. «Коммуна,— писал Л. М. Щиголев от¬
цу 5 июля 1874 г.,— это идея Иисуса Христа, он ее пропове¬
довал, он ее исполнял, он жил сам в коммуне» 190.
Не следует думать, что это была аргументация молодых
людей, стремившихся сделать понятным их социалистическое
решение. С аргументацией такого рода мы сталкиваемся и в
несходных случаях 191. А. И. Корнилов-Мороз, говоря о влиянии
идей русских и западноевропейских материалистов на философ¬
ские убеждения семидесятников, считает, что их аргументы
«быстро разрушали религиозные традиции, не касаясь нрав¬
ственной высоты учения Христа, а обаятельность его личности
как мученика за идею любви к человечеству подготовляла к
страданию за великое дело любви» 192.
Демосоциалистическая интерпретация образа Христа разде¬
лялась далеко не всеми. В высказываниях народников часто
отмечаются в нем черты талмудиста 193, «невежественного аван¬
тюриста» 194 и даже «праздношатающегося» 195.
Этот интерес к личности Христа и демократически-револю¬
ционному движению первых христианских общин отразил позд¬
нее Н. Морозов, написав в свою бытность в Шлиссельбурге
ряд исследований христианства. Их особенность заключается
в том, что события «священной истории», пожалуй, впервые
получили «космологическое» объяснение на основе сообщаемых
в древних христианских источниках дат затмений Солнца,
Луны, метеорологических явлений, землетрясений, появления
комет и т. д.196
188 Прокламация Исполнительного Комитета «Народной воли» о казни Алек¬
сандра II начиналась словами:	«Во имя отца и сына и святого духа
аминь»,— после чего следовало сообщение, что царь «казнен за измену на¬
роду русскому» (ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1, ед. хр. 290, л. 1).
189 «Революционное народничество...», т. 1, стр. 162.
190 Там же, стр. 169. Ср. прокламации некоторых «новых левых».
191 В прокламации к народу о казни царя, распространенной в Харькове 24—
25 марта 1881 г., было сказано, что «слова Спасителя» исполнятся тогда,
когда «отнимутся земли и фабрики у тех, кто не работает» (ЦГИАЛ,
ф. 1410, on. 1, ед. хр. 290, л. 1).
192 «Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 207.
193 См. ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1, ед. хр. 412, л. 124.
194 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 46.
195 Там же, л. 13.
196 См.: Н. Морозов. Откровение в грозе и буре.	История возникновения апо¬
калипсиса. М., 1907; Он же. Пророки.	М., 1914;	Он	же.	Христос.	Небесные
вехи земной истории человечества. М.— Л., 1927. Оценку этих работ самим
Н. Морозовым см. в: «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 315. Н. Морозов вы¬
сказал аргументы в пользу исторического существования Христа как реаль¬
ного человека — из секты назореев, «мастера оккультных знаний», согла¬
42

Плебейско-демократические идеалы раннего христианства
некоторые революционные народники не считали окончательно
исчерпанными. Эта тенденция в мышлении многих семидесятни¬
ков была замечена Лавровым, который считал необходимым
выступить в газете «Вперед!» против взгляда, будто можно «опе¬
реть социалистическое учение на христианское предание»,
на «первобытное христианство» 197. Он считал, что критика ре¬
лигии Фейербахом в «Сущности христианства» великолепна,
но не всеобъемлюща; немецкий материалист и атеист крити¬
кует христианство вообще, но в действительности имеет в виду
католическую веру. Научная критика христианства, развивая
фейербаховскую, должна «определить свое отношение к его раз¬
витым историческим формам» 198, т. е. к протестантизму, пра¬
вославию, а также раннему христианству. По мнению Лаврова,
такая критика установит без труда, что между первобытными
формами христианства и «нашим социализмом нет и не может
быть ничего общего» 199. Он полагал, что «религиозный социа¬
лизм» Будды, Христа, Т. Мюнцера, моравских братьев чужд
«действительному прогрессу мысли», что это всего лишь «ин¬
стинктивный протест человечества против несправедливости об¬
щественного строя» 200.
Не один Лавров отвергал идеализацию раннего христиан¬
ства. Интересен аргумент автора одного из рукописных трак¬
татов: «Братство, равенство и общую любовь проповедовали
не раннехристианские пророки, а римские мыслители — Сенека,
Эпиктет, Марк Аврелий» 201.
Вообще же обращение к раннедемократическому христиан¬
ству и его «моральной доктрине» — звено в идейной эволюции
самых революционных народников как ступень в движении к
более последовательному атеизму.
Вопрос об использовании раннехристианских представлений
демократических низов интересовал значительный круг народ¬
ников, и мы не склонны видеть в этом только негативную сто¬
рону народнического миросозерцания.
Известно, что не один революционный народник видел в
сектантах-староверах демократических оппозиционеров на рели¬
гиозной почве. Менее известен тот факт, что один из выдаю¬
щихся руководителей землевольцев, а затем народоволец
А. Д. Михайлов провел некоторое время в сектантских поселе¬
сующиеся с некоторыми современными данными (см.: А. Робертсон. Про¬
исхождение христианства. М., 1959).
197 «Вперед!», 1875, № 23, стр. 710.
198 Там же.
199 «Вперед!». 1875, № 23, стр. 714. Лавров был непоследователен, когда при¬
знавал, что социализм как «социальная религия» человека «должен быгь
связан с религией» (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 210, л. 5).
200 «Вперед!», 1873, № 1, стр. 76.
201 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 92.
43

ниях. Его выводы мировоззренческого характера весьма любо¬
пытны. Михайлов полагал, что, в отличие от православного ир¬
рационализма, старообрядчество рационалистично. Называя
староверов «нашими религиозными протестантами», он считал
возможным говорить о «рационалистических сектах» старооб¬
рядчества, проявляя в то же время известный скептицизм от¬
носительно возможностей этого «догматического рациона¬
лизма» 202.
Дело в том, что сама постановка вопроса имела своей при¬
чиной поиски «ключей» к патриархальному крестьянскому со¬
знанию, которое, разумеется, было отлично от сознания идеали¬
зированной критически, мыслящей личности. Ведь необходимо
было инстинктивные социалистические представления развить
в сознательные!
Некоторые понимали трудности этого предприятия. Так,
на совещании представителей революционно-народнических
групп в Париже в 1876 г. одним из пунктов дискуссии был
вопрос: «Дозволительно ли пользоваться религиозным фанатиз¬
мом народных масс как средством для пропаганды или вообще
проповедовать основу социалистического миросозерцания как
учение, исходящее от высшего существа?» 203 Отрицательный от¬
вет на этот вопрос подтверждает атеистическую направленность
мышления семидесятников, несмотря на все их иллюзии.
Материалистические тенденции в общефилософском миро¬
воззрении многих народников, рационалистический подход к ис¬
тории религии, критика религиозного фанатизма и клерикализ¬
ма были серьезными препятствиями для любых мистических
поползновений. Правда, отдельные народники не были чужды
идее богочеловечества. Берви-Флеровский доказывал возмож¬
ность религии социализма как «религии равенства». Флеров¬
ский был атеист, но он стремился в духе философской антро¬
пологии к обоснованию «божественной» жизни человека в ус¬
ловиях социализма, где предметом всеобщей заботы и поклоне¬
ния является сам человек. Это своего рода богоборчество.
В истории революционного народничества отмечен лишь один
случай явного богоискательства. В середине 70-х годов А. К- Ма¬
ликов попытался основать революционно-религиозную секту
«богочеловеков». Суть его «учения» сводилась к следующему.
В каждом человеке есть скрытое «божественное начало», ко¬
торое затемняют «дурные наклонности и страсти» 204. Задача
революционных проповедников (пропагандистов) заключается в
том, чтобы «знать человеческую природу, полюбить человека
и искать в нем искру божью, заглохнувшую, быть может, вос-
202 А. П. Прибылева-Корба, В. Н. Фигнер. Указ. соч., стр. 149.
203 «Революционное народничество...», т. 1, стр. 402.
204 Вера Фигнер. Полное собрание сочинений в шести томах, т. III. М., 1929,
стр. 232.
44

пламенить в нем эту искру» 205. Зная «человеческую природу»,
можно «просветлить человека», воспитать всех, в том числе и
сильных мира сего, в началах «социальной справедливости» 206.
Н. Морозов называл впоследствии маликовцев «предшествен¬
никами толстовцев», противниками революционного насилия и
сторонниками религиозно-этического самосовершенствования 207.
Маликовский симбиоз откровенной мистики и плохо понятой
философской антропологии, обративший в «богочеловечество»
Чайковского, не оказал серьезного влияния на массу револю¬
ционных народников. Попытки пристегнуть религию к револю¬
ционным убеждениям были ими отвергнуты. Они ясно видели,
что интерес к мистике, какими бы добрыми намерениями это
ни обставлялось, неизбежно вызывает апатию личности по от¬
ношению к общественному долгу. Они не были богоискателями.
КРИТИКА «ТЕОРЕТИЧЕСКОГО ИДЕАЛИЗМА»
Революционные народники были решительными противника¬
ми «смутной идеалистической метафизики» и «теоретического
идеализма», который основывается на «забвении реального
мира» и «не соответствует истине» 207а. Они смотрели на себя
как на борцов «против старого идеализма» 208. Этот «старый
идеализм» оценивался ими обычно как союзник и сподвижник
идеализма религиозного. С этим было связано их убеждение
в существовании известного различия между философской и
теологической метафизикой. Варианты философской метафизики
были оценены в общем как рассчитанная попытка представить
взамен архаичного религиозного богословия такой комплекс
продуктов идеалистического творчества, который смог бы заме¬
нить духовную нищету прежнего религиозного мировоззрения
наукообразным философским мировоззрением, «идеалистиче¬
ским эклектизмом» 209. Семидесятники видели, что эта замена
нисколько не дискредитирует религиозного сознания, что пред¬
ставители наукообразного миросозерцания были крайне заинте¬
205 «Гранат», т. 40, вып. 7—9, стлб. 521.
206 Там же, стлб. 522. Как сообщает Н. Морозов, «прокуроры и жандармы
страшно оскорблялись, когда эти юноши на допросах начали доказы¬
вать им, что в них тоже имеется скрытая искра божественной сущности и
может разгореться бескорыстной любовью» (Николай Морозов. Повести
моей жизни, т. III. М.— Пг., 1918, стр. 74).
207 См.: Николай Морозов. Повести моей жизни, стр. 74. Другой случай мис¬
тического вывиха — Лев Тихомиров (И. Кольцов), но уже после того, как
он стал ренегатом и написал обширную работу «Религиозно-философские
основы истории». На наш взгляд, эта рукопись не оригинальна (см. ЦГАОР,
ф. 34, on. 1, ед. хр. 49—57).
207а Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4, СПб., 1909, стр. 58.
208 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 27.
209 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 1, стр. 718.
45

ресованы в религии как в «культурном феномене». Отсюда по¬
нятна страстность, с какой деятели 70-х годов отвергали пре¬
тензии официального и неофициального идеализма («деспота
мысли», по выражению Бакунина) на знание законов идеаль¬
ного и материального мира.
Нельзя сказать, что революционные народники вышли за
рамки идеалистического философствования и решительно порва¬
ли с ним. Но их критика «фантомов идеализма» должна быть
отмечена и верно понята.
Постараемся очертить общие черты этой критики. Идеализм
как философская концепция есть необоснованное удвоение ми¬
ра,— эта мысль, различно выраженная, является одним из лейт¬
мотивов воззрений семидесятников. Многие из них придержи¬
вались мнения, что удвоение единого мира — одна из самых
древних и ложных концепций. Оно было присуще уже перво¬
бытному дикарю, который наделял духовной силой, «душой»,
любое непонятное ему явление внешней действительности. Раз¬
ница между первобытным человеком, разрывавшим каждое
явление на две части, из которых одна (духовная), как он пред¬
полагал, производит или является сущностью другой (мате¬
риальной), и профессиональным философом-идеалистом, делаю¬
щим то же самое, но наукообразно, не так уж велика. Она —
количественная, но не качественная.
Философ-идеалист, как писал Ткачев, критикуя русских идеа¬
листов Юркевича, Капустина и Мильчевского, лишь продолжа¬
ет дело невежественного дикаря, когда просит поверить ему в
том, что извлеченная им чисто умозрительным путем из конк¬
ретных свойств конкретных вещей идеальная, «отвлеченная суб¬
станция» «образует так называемую материальную субстанцию».
Лишь своего рода идеалистической аберрацией философского
зрения можно объяснить утверждение идеальной субстанции как
первопричины всех вещей, материального мира в целом. В силу
этого основные направления идеализма не столь уж далеки от
наивных форм антропоморфизма. Субъективный антропомор¬
физм дикаря, приписывающего состояния своего «я» всем яв¬
лениям вне его, и объективный антропоморфизм дикаря, объ¬
ясняющего свое «я» внешними идеальными силами, в принципе
не отличаются от развитых форм субъективного и объективного
идеализма; дуализм, признающий «два начала в человеке —
телесное и духовное», также решительно отвергается 210.
Философское мировоззрение революционных народников з
целом основано на постулате, что идея не может быть сущ¬
ностью вещей. Такое толкование идеи неизбежно ведет к мета¬
210 В ряде документов 70-х годов учение о душе отвергается как противоре¬
чащее «теории развития», эволюционной биологии,— как недоказуемая
гипотеза (см., например, ЦГАОР, ф. 1762, оп, 5, ед. хр. 131, лл. 181, 215,
221).
46

физике, т. е. к миросозерцанию, «которое, объективируя чело¬
веческие идеи, представления, ощущения, принимает их за ка¬
кие-то реальные, самобытные субстанции и этими субстанциями,
этими сущностями населяет свой внутренний мир и внешнюю
природу» 211.
Сходное определение метафизики, которая «преувеличивает
значение духа» 212, дает Михайловский; с его точки зрения,
метафизика — «учение о безусловной сущности, лежащей за пре¬
делами опыта и наблюдения, о сокровенном субстрате явле¬
ний» 213. Нам кажется, что Михайловский удачно обрисовал
исторические условия появления метафизиков, этих «безвинных
жертв исторического процесса» 214 и метафизического способа
мышления, когда указывал, что метафизика возникает вслед¬
ствие обособления умственного труда от физического; она «стре¬
мится перерубить канат, связывающий логическую способность
с чувственными орудиями познания» 215. У метафизика чувство
и разум разорваны. Но познать сущность бытия чисто умозри¬
тельным путем, «мир по ту сторону чувств»,— невозможно 216.
Михайловский отмечал «высокомерие» идеалистической метафи¬
зики, которая (в лице Козлова — мишени его нападок) испы¬
тывает странное «презрение в жизненной практике», с одной
стороны, и к «положительному знанию», с другой 217. В 70-х го¬
дах основная тенденция его критики — разоблачение схоласти¬
ки идеалистической метафизики. «Мы не пойдем к вам, г. Коз¬
лов»,— это заявление точно характеризовало его позицию.
В 80—90-х годах Михайловский стал (под известным влия¬
нием «Истории материализма» Ланге) критиковать и «метафи¬
зику» материализма. А в полемике с Плехановым, ставшим к
тому времени марксистом, он доказывал в позитивистском духе,
что всякая философская система, утверждающая, что она «от¬
крыла безусловную сущность вещей,— будь это материя или
дух,— есть система метафизическая» 218.
Михайловский в общем верно объяснил смысл теоретическо¬
го идеализма, который, по его словам, опирается на «признание
некоторого идеального сверхчувственного мира, куда входили в
совершенном беспорядке атрибуты божества, вдохновение поэ¬
та, чистая любовь, идея, дух, разум» 219.
Правда, в критике Михайловским «теоретического идеализ¬
ма» преимущественно видно отрицание идеализма объективного.
2М П. Н. Ткачев. Принципы и задачи современной критики.— «Дело», 1870.
212 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, СПб., 1909, стр. 957.
213 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 28.
214 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 958.
215 Там же, стр. 956.
216 Там же, стр. 957.
217 Там же, стр. 950.
218 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 28.
219 Там же.
47

Источники субъективного идеализма были ему менее ясны. Бо¬
лее того, он считал свое субъективно-идеалистическое философ¬
ское миросозерцание разновидностью, и довольно неплохой,
«теоретического реализма». Впрочем, этого же мнения держа¬
лись и другие семидесятники.
Основная философская идея, отстаиваемая теоретиками на¬
родничества в 70-е годы, была верной. Они утверждали, что
реальный сущностный мир требует реального, сущностного зна¬
ния, а не фантасмагорического и не метафизического знания.
Прогресс естествознания отвергает посылки идеализма, делает
их беспредметными и объективно приводит к падению влияния
метафизико-идеалистических систем. Абстрактные категории тео¬
ретического идеализма не согласуются с эмпирическими дан¬
ными знания, доставляемого естественными и общественными
науками,— поэтому они должны быть отвергнуты.
Понимание пустоты метафизических абстракций старого
идеализма не может быть отождествлено с отрицанием семиде¬
сятниками значения абстракций вообще. «Без абстракций,—
разъяснял Михайловский,— не может обойтись ни одна наука,
но если мы доведем абстракцию до того, что создадим особый
мир, совершенно не сходный с реальным, то неизбежно придем
к теоретически ложным и практически непригодным заключе¬
ниям» 220.
Критика различных форм «старого» философского идеализ¬
ма развивается народниками большей частью на уровне совре¬
менных им научных знаний, они не упускают случая «снизить»
идеализм, спустить его с высот философских спекуляций, пока¬
зать земное происхождение его идей и идеек.
В то же время отношение народников к идеализму в его
более рафинированных формах не было безусловно отрица¬
тельным, свойственным для материалистической бескомпромис¬
сности. Маркс еще в начале 70-х годов заметил о Лаврове,
что он «зря потерял время и испортил себе мозги из-за того,
что в течение последних 20 лет читал главным образом немец¬
кую литературу (философскую и пр.) этого периода,— самый
скверный сорт из всей существующей литературы. По-видимому,
он воображал, что раз эта литература немецкая, то она непре¬
менно должна быть и «научной»» 221. Лавров не без влияния
Маркса и Энгельса впоследствии смотрел на немецкую фило¬
софскую литературу более критично.
Последовательнее и, пожалуй, яснее выраженной была кри¬
тика философского идеализма со стороны Ткачева. Философия
идеализма, доказывал он,— «философия чисто абстрактная, фи¬
лософия, стремящаяся объять необъятное и познать непозна¬
ваемое, открыть начало всех начал, причину всех причин, по¬
220 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 288.
221 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 33, стр. 194.
48

стигнуть сущность вещей, разгадать тайну мира» 222. Он с удо¬
влетворением отмечал «жалкое бессилие немецкого идеализ¬
ма», который традиционно оказывал сильное влияние на
мышление русских идеалистов.
Стремление идеализма «разгадать тайну мира» Ткачев вер¬
но оценил как чисто спекулятивное. Отрицание им претензий
идеалистической философии на «объятие необъятного» не яв¬
ляется, конечно, данью агностицизму. Он считал, что развитие
познания происходит непрерывно, но не благодаря умозритель¬
ной спекуляции, а благодаря прогрессу реалистического научно¬
го знания, развитию естественных и общественных наук. Но для
идеалистов такое понимание прогресса знания немыслимо.
Однако было бы поспешным отождествлять критику семиде¬
сятниками идеализма с отрицанием за ним какого-либо рацио¬
нального значения. Богатство идей классической немецкой идеа¬
листической философии было ими отмечено, и не раз. Влияние
Гегеля, Канта и Фихте на понимание семидесятниками предме¬
та философии также несомненно. Но гегелевская философия в
70-е годы уже не воспринималась народнической интеллиген¬
цией на манер ночных бдений над «Феноменологией духа» в
кружке Станкевича, когда, по словам народнического публи¬
циста, даже люди типа Белинского были «ослеплены красивою
симметрией метафизического построения» 223. Диалектическая
эманация абсолютной идеи уже не обладала магической си¬
лой; чаще всего она отбрасывалась как мистификация (Ткачев,
Михайловский).
Абсолютные претензии гегелевской философии выглядели
для семидесятников тем менее основательными, чем более раз¬
витие естественных и общественных наук подтверждало относи¬
тельность ее истин. Это хорошо видели Лавров и Ткачев, не¬
смотря на то, что один признавал и позитивное в гегелевской
философии, а другой отвергал ее начисто 224.
Существует мнение о незнакомстве или игнорировании семи¬
десятниками гегелевской философии. Но речь может идти не о
незнании Гегеля, а об отрицательном отношении к гегелевскому
идеализму и к софистическим и мистическим приемам его ди¬
алектики 225. В свете этого вполне можно понять категориче¬
ский характер заявления Ткачева, что «мы не имеем и не мо¬
жем иметь ни малейшего разумного основания, ни малейшей
действительной причины заниматься гегелевской философией.
222 «Дело», № 10, 1878, стр. И.
223 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 7, СПб., 1911,
стлб. 328.
224 «Науки фактов,— писал, например, Лавров,— со смехом высказали свое
торжество над наукой «безусловного разума», над «наукою наук»». (П. Л.
Лавров. Философия и социология, т. 1, стр. 46).
225 Гегель «умеет вращать словами»,— замечает автор «Записки о Гегеле»
(ЦГАОР, ф. 1762, ед. хр. 116).
49

Философия эта не имеет в настоящее время никакого другого
значения, кроме чисто исторического» 226.
Доказательство анахроничности гегелевской философии Тка¬
чев видел в первую очередь в «нелепости априористических
фантазирований» Гегеля относительно природы, когда «все бо¬
гатое разнообразие природы втискивается в узкие рамки фан¬
тастической системы» 227. Будучи сторонником материалистиче¬
ского эмпиризма, Ткачев отверг гегелевскую дедукцию природы
из абсолютного духа. Он верно заметил, что в гегелевской
«философии природы» «законы природы не изучаются, а выво¬
дятся a priori из законов человеческой логики, природе навя¬
зываются цели, совершенно чуждые ей» 228. Естественно, что
материалист и механицист 70-х годов — противник тезиса, что
«философия природы есть наука о логических законах (т. е. за¬
конах чистой, отвлеченной логики), осуществляющихся в мате¬
риальных предметах», в «пространственных и временных формах
бытия» 229. Он верно схватывает гегелевскую манеру обращения
с природой, называя ее «поэмой», в которой «увлекшийся до
абсурда метафизик» «обстоятельно рассказывает о подвигах и
похождениях своего отвлеченного духа в области объективного,
материалистического мира» 230. Суть этой философско-идеали¬
стической поэмы заключается в утверждении, что «отвлеченные
категории, реализуясь вовне, образуют внешнюю природу, ма¬
териальный, объективный мир» 231. Это — спекуляции.
Сходных взглядов придерживался Михайловский в начале
70-х годов и впоследствии, когда он писал, что существенная
особенность гегелевской философии заключается в «слиянии ме¬
тафизики с диалектикой» 232. Д. Рязанов верно заметил, что
«Гегель отрицательно или положительно имел большое влияние
на мировоззрение Михайловского» 233, но не объяснил его.
В 70-х годах философия Гегеля воспринимается большей ча¬
стью как философия интеллектуального компромисса между спе¬
кулятивной метафизикой и рациональным знанием.
Такое понимание Гегеля, ведущее начало от Белинского и
Бакунина 40-х годов, находит, в частности, отражение в поле¬
мике Лаврова, Ткачева и Михайловского с представителями
консервативного гегельянства (Чичерин, Страхов и др.) 234.
Но было бы ошибкой не видеть стремления выделить в фило¬
226 П. Н. Ткачев. Философия природы.— «Дело», 1868, № 2.
227 Там же, № 5.
228 Там же.
229 Там же.
230 Там же.
231 Там же.
232 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 28.
233 Д. Рязанов. Две правды. Пг., 1918, стр. 61.
234 Н. В. Шелгунов в 70-е годы оценивал Гегеля как «неактуального» филосо-
софа, а произведения консервативных гегельянцев (Чичерина, Страхова,
Дебольского) — как «домашнюю метафизику».
50

софии Гегеля ценное, неувядаемое. Философия Гегеля схватила
закон развития сущего, который сам Гегель ошибочно принял
за закон развития Мирового духа, Идеи. Истолковывая таким
образом Гегеля, Лавров смотрел на него глазами материали¬
ста. Но в отличие от Чернышевского, не придерживавшегося
мнения о всеобщности «триады» (спиралевидного развития по
типу «тезис — антитезис — синтезис»), Лавров утверждал, что
триада «истинна и всеобща» 235.
Влияние идей гегелевской философии, в особенности его фи¬
лософии истории (значение диалектики для теории познания,
как мы увидим ниже, не было понято), должно быть учтено
при реконструкции философских взглядов семидесятников 236.
Гораздо решительнее, чем Гегель и его философия, критико¬
вались «меньшие боги» европейского идеализма, современные
семидесятникам, в особенности Шопенгауэер и Гартман.
Шопенгауэровская идея о воле как мировом, универсаль¬
ном принципе, т. е. превращение ее «в чисто абстрактное, ме¬
тафизическое понятие и объявление ее основанием «системы
миропонимания», была оценена Ткачевым как спекуляция, как,
впрочем, и попытка Геринга выдать волю за «принцип психо¬
логический», т. е. ограничить приоритет воли областью «психо¬
логических явлений» 237. Несомненно, что эта критика шла в
русле материалистической традиции критики идеализма в рус¬
ской мысли.
Рационализм семидесятников, несомненно, сказывался в
их решительном нежелании солидаризоваться с различными
формами идеалистического иррационализма. Замечательно, что
все теоретики семидесятников отвергли гартмановскую «филосо¬
фию бессознательного». Помимо ткачевской и лавровской крити¬
ки Шопенгауэра и Гартмана, укажем на замечательную в своем
роде критику Гартмана Берви-Флеровским и Михайловским. Бер-
ви-Флеровский рассматривал гартмановскую философию какир-
рационалистическую реакцию на механицизм утилитаризма и по¬
зитивизма 238. По его мнению, Гартман исключил опыт, дан¬
ные естествознания при решении проблем сознания, воли, мысли
и т. д. 239 и потому «сбился с пути» 240. В особенности резко
235 Ср. оценку коллизии Лавров — Гегель во вступительной статье И. С. Книж-
ника-Ветрова и А. Ф. Окулова к двухтомнику «П. Л. Лавров. Философия
и социология» (М., 1965).
236 «Гегель,— отмечал Михайловский,— понял историю как процесс»
(Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 7, стлб. 894).
237 «Дело, 1872, № 4, стр. 232. Ср. оценку Шопенгауэра Лавровым в статье
«Шопенгауэр на русской почве»: «второстепенный метафизик», «незначи¬
тельный элемент в развитии идеалистических воззрений» («Дело», 1880,
№ 5, стр. 37). И до Шопенгауэра были пессимисты, но он «безнадежный
пессимист» («Дело», 1880, № 2, стр. 33).
238 См. ЦГИАЛ, ф. 68, оп. 1, ед. хр. 1, л. 9.
239 См. там же, л. 2—9.
240 Там же, л. 1.
5!

Флеровский критикует Гартмана за утверждение, будто «все из¬
менения в природе есть результат мысли, действующей под
влиянием воли», а также за допущение ясновидения. По его
мнению, вводить в философию понятие ясновидения — «зна¬
чит не понимать, что такое наука и что такое научное поня¬
тие» 241.
По словам Михайловского, Гартман «сочинил глубоко пес¬
симистическую философскую систему, сильно напоминающую
философию отчаяния буддизма и Шопенгауэра». На место ма¬
терии в качестве первоосновы мира Гартман вводит понятие
бессознательного, атрибутами которого являются абстрактно
толкуемые Воля и Представление. Утверждая, что сознание и
его совершенствование не есть цель мирового развития, он
разъясняет, что и воля — глупа, бессмысленна. Если человече¬
ское мышление и может убедить в чем-либо, так это в бес¬
смысленности человеческого же существования. Михайловский
имел, конечно, основания писать о «траурной роли сознания» в
гартмановской философии бессознательного, где итогом разви¬
тия является смерть 242. Вообще небытие для этой пессими¬
стической философии предпочтительнее бытия. Для оптимиста
и рационалиста Михайловского гартмановские рассуждения на
тему бесконечного и иррационального по своей природе небы¬
тия являются поистине «теоретической ерундой» 243.
Более сложный характер носит оценка Михайловским Ниц¬
ше. Вообще коллизии Михайловский — Ницше, Кропоткин — Ниц¬
ше заслуживают специального обсуждения 244. Хотя эти кол¬
лизии возникли в конце XIX в., они характеризуют рациона¬
листическую направленность мысли идеологов 70—80-х годов
Заметим, что Михайловский сразу же определил, что «Ницше
не хочет давать в жизни человека торжество разуму и трез¬
вому анализу» 245. Мы поймем эту отповедь Ницше, если вспом
ним народнический культ Разума, в духе которого Михайлов¬
ский отвергал иррациональную диалектику Ницше. Он видел
в ней недопустимое «вмешательство чувства в вопросы науки
и философии» 246.
241 В. В. Берви-Флеровский. Философия бессознательного, дарвинизм и ре¬
альная истина. СПб., 1878, стр. 93. Ср. резкую критику П. Угрюмовым кн.
Д. Цертелева, призывавшего к опытной проверке «взаимодействия материи
и духа» при условии признания «возможности не только сверхъестествен¬
ных явлений вообще, но и духовидения в частности» («Дело», № 5, 1880,
стр. 40).
242 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 947, 956.
243 Там же, стлб. 954.
244 «Бешенство бессилия, сокрушающего препятствия в воображении, а не в
действительности, заклинаниями, а не действиями»,— такова философия
Ницше в трактовке Кропоткина (ЦГАОР, ф. 1129, on. 1, ед. хр. 541, л. 6).
245 Михайловский не соглашался с Гротом, аттестовавшим Ницше как мысли¬
теля-рационалиста.
248 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 27.
52

Отрицая различные формы философского идеализма, мысли¬
тели 70-х годов не упускали возможности установить противо¬
речия между доводами идеализма и требованиями здравого
смысла 247. Такой прием критики идеализма позволял им под¬
няться до сарказма при критике русского идеализма, который
отстал от «живых, реалистических отраслей современного мыш¬
ления» 248.
В 70-е годы русский идеализм, столь основательно побитый
шестидесятниками, приходит в себя. Эпоха реакции была и эпо¬
хой оживления идеализма; время, когда, по словам Ткачева,
идеалистическая философия «была в загоне», когда на страже
ее постулатов «стояли в Петербурге один г. Страхов, а в
Москве — Юркевич», прошло 249. Семидесятники констатируют
явное оживление идеализма сравнительно с 60-ми годами; преж¬
де, иронизирует Ткачев, «вам просто не с кем было погово¬
рить по душе серьезно», теперь же под крылышком политиче¬
ской реакции расцветают не только откровенная мистика и
схоластика, но и наукообразные формы идеалистического фи¬
лософствования, «новокантианское направление» (неокантиан¬
ство) и «позитивизм» 250. Это оживление философского идеа¬
лизма соответствовало желаниям «либеральной публики», кото¬
рую «поверхностный, наивный материализм 60-х годов» уже не
удовлетворяет и которой Писарев представляется чересчур уж
легковесным, а Михайловский — чересчур уж глубокомыслен¬
ным 251. Действительно, Михайловский недвусмысленно осуждал
философских кумиров «либеральной публики», называя мани¬
ловскими «именинами сердца» теологическую веру Страхова
«в конечные причины и целесообразность явлений природы» 252,
и высмеял заверения Козлова, будто «полное успокоение и раз¬
решение всех проклятых вопросов может дать только мета¬
физика» 253.
Семидесятники, непосредственно полемизировавшие с пред¬
ставителями русского идеализма, были убеждены в существова¬
нии тесной связи между философией «домашних идеалистов»
религиозной мистикой с ее «принципом умерщвления духа и пло¬
ти» 254. Трудно сказать, доказывали они, что является более ми¬
247 См.: П. Н. Ткачев (П. Никитин). Кладези мудрости российских филосо¬
фов.— «Дело», 1878, № 11, стр. 139.
248 «Дело»,	1880, № 5, стр. 44.
249 «Дело»,	1877, N° 5, стр. 67.
250 См. там же, стр. 68—70.
251 См. там	же, стр. 71—72. И.	Кольцов	считал	даже	«опасностью»,	что	в	оп¬
позиционном лагере не было	философов,	которых	можно	было	бы	проти¬
вопоставить «Владимиру Соловьеву и д-ру Дебольскому» («Дело», 1883,
N° 3, стр. 11).
252 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 55.
253 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 950.
254 ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 84, л. 38.
53

стическим — откровения славянофилов, теистическое философ¬
ствование Гогоцкого или Голубинского или «софийная» софи¬
стика Вл. Соловьева.
Основательная критика философии и теологии славянофилов
шла от «старших» теоретиков народничества (Герцена и Чер¬
нышевского). Подобно им «младшие» смотрели на славянофи¬
лов как на совершенно чуждых им по духу людей. Кропоткин
даже утверждал, что «никто из нас даже не читал славянофи¬
лов» 255.
Критика «кладбищенской философии» славянофилов, пре¬
тендовавших на понимание «духа народа», была среди семи¬
десятников распространенным приемом критики идеализма во¬
обще 256. Славянофильство было оценено как консервативная
«партия», идеологический кодекс которой полон «идейных кол¬
лизий, взаимных противоречий и прямых бессмыслиц» 257. Это
был, по мнению семидесятников, по-своему честный порыв,
но порыв без всякой положительной программы — в нем не было
«ничего прогрессивного». Славянофильство — «тоже мистицизм»,
хотя и без масонской символики 258.
По словам Михайловского, славянофильство «погребено» 259.
Будучи «Антеем навыворот», оно было сильным и даже влия¬
тельным, пока «висело в воздухе», в области отвлеченных тео¬
ретических положений, но оно «разбилось, как только упало
на землю, что по необходимости должно было случиться в эпо¬
ху реформ» 260. Славянофильством тем не менее следует ин¬
тересоваться: ведь в будущем на дороге прогресса, по словам
Михайловского, может оказаться бревно, которое будет очень
похоже на славянофильство, но носить иное наименование, на¬
пример «почвенничество». «После славянофилов преемственно
явились гг. Страховы, Данилевские, Симоненко, Оресты Мил¬
леры...» 261 Их почва, как и у старых славянофилов, была не
реальной почвой общественных отношений, а «метафизиче¬
ской» 262. Опираясь на идеализированное предание, неославяно¬
филы, по словам Шелгунова, отвергали все новое и признавали
лишь «доисторическое право вопрошения» и законность только
тех ответов на вопросы жизни, «которые признало давно уже
угасшее человечество» 263. Осудили семидесятники и почвенниче¬
255 ЦГАОР, ф. 1129, on. 1, ед. хр. 763, л. 79.
256 См. «Дело», 1882, № 6, стр. 10. «Можно любить и народ и чистое белье»,—
воспроизводил один из народнических противников словянофила Аксакова
слова якобинца Робеспьера (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 125).
257 «Дело», 1882, № 3, стр. 49.
258 См. «Дело», 1874, № 1, стр. 148—150.
259 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4, стлб. 433.
260 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 7, стлб. 347.
261 «Дело», 1872, № 12, стр. 1.
262 См. «Дело», 1876, № 7, стр. 60.
263 «Дело», 1870, № 6, стр. 162.
54

ство Достоевского, говоря о последнем как о ренегате убежде¬
ний своей молодости 264.
«Активные социалисты» — народовольцы — критиковали сла¬
вянофилов не менее энергично, отвергая как их теоретиче¬
ское «суемудрие», так и практическую философию. Отметили
они и противоречия между теоретической проповедью славяно¬
филов (никакой буржуазии!) и практическим поведением их
теоретических лидеров (например, Аксакова) «в качестве ди¬
ректора банка и народного паразита» 265.
Взгляды русских идеалистов семидесятники характеризова¬
ли как «идолопоклонство», имея в виду не только их неистре¬
бимую веру в существование определяющей мировое развитие
идеальной сверхъестественной причины, но и привычку востор¬
гаться старыми шляпками западноевропейской идеалистической
премудрости, и славянофильское поклонение мифическому «на¬
родному гению» 266. «Самый невзыскательный человек,— писал
Ткачев,— отшатнется от этой дряблой, заживо разлагающейся
старушки, начиненной схоластическими и спиритическими бред¬
нями, насквозь пропитанной запахом деревянного масла и ла¬
дана» 267.
Революционные народники, в частности Лавров, были зачи¬
нателями критики философии «молодого — тоже многообещаю¬
щего — пессимиста Соловьева», «молодого буддиста Соловье¬
ва» 268.
Михайловский присутствовал на защите магистерской дис¬
сертации Вл. Соловьева «Кризис западной философии. Против
позитивизма». Он сразу же заметил, что эта диссертация,
в которой Соловьев «открыл» совершенную форму философство¬
вания в «религиях древнего Востока» 269, есть не что иное, как
защита мистики 270.
264 «Общее дело» писало о Достоевском: «Примерный христианин, возлюбив¬
ший покаравшую его десницу» (ЦГАЛИ, ф. 1085, оп. 4, ед. хр. 84, л. 38
об.).
265 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 340, л, 10. Ср. замечание Н. Шелгунова о
Кошелеве, который соединял «свою откупную регалию, клонившуюся к
разорению и опаиванию народа, с платоническим обожанием этого самого
народа» («Дело», 1878, № 1, стр. 101). Остается в то же время фактом,
что в революционной литературе 70-х годов полемика со славянофильством
по теоретическим вопросам практически отсутствует.
266 См. П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. IV. М., 1934, стр. 315.
267 «Дело», № 5, 1877, стр. 68.
288 «Вперед!», 1875, № 1, стр. 18.
289 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 610.
270 Ткачев в статье «Кладези мудрости российских философов» солидаризиро¬
вался с Михайловским, оценив молодого Соловьева как «юродствующего
российского философа» («Дело», Кя 10, 1878, стр. 16), как «духовное дети¬
ще Юркевича» («Дело» 1877, № 5, стр. 68). Впоследствии, в статье «Ути¬
литарный принцип нравственной философии», он вновь критиковал «москов¬
ского мудреца Соловьева» за его идею о кризисе философии и призыв
55

Михайловский иронизировал по поводу того, что основной
смысл философствования Соловьева заключен в вопросе: «Что
будет с белым светом, если белого света не будет?», отмечая,
что мистика Соловьева отвечает не столько «чистой» филосо¬
фии идеализма, сколько известной общественной потребности.
В «Дневнике Ивана Непомнящего» Михайловский писал, что
либеральная «образованная публика», еще недавно восхищав¬
шаяся красным пальцем тургеневского Базарова, материалиста
и атеиста, теперь с еще большим восторгом приветствовала
указующий к мистике перст Соловьева: «Палец — метафизик,
даже палец — спирит» 271. Действительно, спиритуалистический
склад мышления Соловьева был причиной его утверждений,
что история философии нового времени есть процесс деграда¬
ции философии, и «только Гартман несколько исправил дело,
а сам г. Соловьев окончательно восстановил совершенство» 272.
Опираясь на соображение, что материализм есть философия
грубая и бесплодная, Соловьев договаривался до признания
французов и англичан неспособными к философии — вследст¬
вие, соответственно, «бедности языка» и «грубого материализ¬
ма». Михайловскому не составляло труда доказать абсурдность
этого мнения. Он приходил к выводу, что философия Соловьева
есть не что иное, как идеалистическая мистификация.
Ткачев и другие семидесятники были неправы, говоря, что,
вопреки надеждам «Николая Страхова вкупе с Юркевичем»,
«в настоящее время идеализм все более и более загоняется
на задний двор, а реализм выдвигается все вперед и вперед» 273.
Идеализм оказался более живучим.
Тем не менее основательность главных пунктов критики идеа
лизма со стороны семидесятников несомненна. Это — содержа¬
тельная страничка материалистической традиции.
обратиться в лоно «фантастической, индийско-теологической метафизики»
(«Дело», 1880, № 1, стр. 9). Научная философия, иронизировал Ткачев,
должна переживать кризис,— иначе мудрость Соловьева оказалась бы
на поверку «величайшей простотой» (там же).
271 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 2, СПб., 1909, стлб. 790.
272 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 610.
273 П. Н. Ткачев. Идеализм и реализм в области права.— «Русское слово»,
1866, № 5. Ткачев полагал также, что идеализм «почти изгнан из наук ис¬
торических» и его «силятся изгнать из наук экономических (там же).

Глава вторая
ПОНИМАНИЕ ПРЕДМЕТА ФИЛОСОФИИ
ОСНОВНОЙ ВОПРОС И ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ФИЛОСОФИИ
Внимание к решению семидесятниками основного вопроса
философии с первого взгляда может показаться искусственным.
Не означает ли это навязывание проблемы, чуждой их теоре¬
тическому мышлению? Не предлагаем ли мы им отвечать на
вопросы составленной нами философской анкеты?
Сомнение — небезосновательное. В самом деле, специальный
интерес к проблемам философии и глубокое понимание значе¬
ния основного вопроса в философии не были свойственны всем
революционным народникам, и это легко доказать. Но мы вовсе
не хотим доказывать обратное. Мы лишь утверждаем, что есть
достаточно оснований для анализа этой стороны философского
миросозерцания активных семидесятников.
Сознательное и открытое противопоставление ими материа¬
листического миросозерцания идеалистическому (иногда в форме
противопоставления реалистического миросозерцания спиритуа¬
листическому) не может быть подвергнуто сомнению. Это про¬
тивопоставление проходит красной нитью и в работах теорети¬
ков и в разрозненных высказываниях отдельных деятелей дви¬
жения и в рукописных трактатах 1. Мы показали это выше.
Впрочем, достаточно четкую постановку основного вопроса
философии мы обнаруживаем и у практиков-организаторов. Так,
И. Кольцов отмечал, что мыслителей всех времен разделяет на
два больших направления различное понимание вопроса о том,
«составляет ли сознание основной пункт всех явлений природы
или оно есть только побочное явление, сопровождающее дви¬
жение материи в человеке?» 2 Правда, теоретики 70-х годов не
всегда четко отделяли основной вопрос от основных проблем
философии, но в решении последних они стремились придержи¬
ваться материалистического детерминизма. Так, по мнению Тка¬
чева (см. его «Роль мысли в истории»), противопоставление де¬
терминизма и свободы воли — «простое недоразумение». Само¬
1 Ср. высказывания анонимного автора одного из рукописных философских
трактатов: «Вселенная состоит из бесчисленных миров. Она бесконечна в
пространстве и вечна во времени». (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131,
л. 387); «Земля возникла из хаоса; может опять обратиться в хаос»
(л. 397); «Знание естественных законов и безбожие одно и то же»
(л. 396).
2 «Дело», 1881, № 5, стр. 31.
57

произвольной, ничем не детерминированной «беспричинной
воли» не существует, поскольку наше «я» детерминировано
внешними условиями и не есть конечная причина или некая
метафизическая сущность 3.
Михайловский был убежден, что «вопрос о свободе воли
есть один из коренных вопросов философии» 4 и его можно ре¬
шить «на два противоположных манера» 5. Как это ни может
показаться парадоксальным для Михайловского — субъективно¬
го социолога, он присоединялся к материалистическо-детерми¬
нистскому решению проблемы «свободы воли».
Ссылаясь на Сеченова, он доказывал, что иллюзия свободы
воли, свойственная человеку, «есть необходимый результат из¬
вестных психологических и физиологических условий нашего ор¬
ганизма». Иллюзия эта неискоренима, хотя социальные условия
существования человека подсказывают ему идею детерминации
воли условиями, лежащими вне ума 6. Абсолютной свободы воли
нет, но мы признаем ее существование в силу особых условий
своей жизнедеятельности.
Эта трактовка свободы воли сходна с известным антитео-
логическим решением этой проблемы Бакуниным: традицион¬
ное (идеалистическое) истолкование свободы воли должно быть
отвергнуто, поскольку не существует «произвольного самоопре¬
деления индивидуальной воли человека, независимого от всяких
естественных и социальных явлений» 7.
Ткачев, критикуя спекуляции «седовласого Кавелина». Коз¬
лова и Страхова, Юркевича и Лесевича, подчеркивает, что спе¬
цифическими для философии вопросами являются «вопросы о
духе, о сущности вещей, о первой причине и т. п. вопросы» 8.
Он настаивает на законности постановки этих вопросов и воз¬
можности их решения. По его мнению, к компетенции филосо¬
фии относятся и другие существенные вопросы бытия: «о вре¬
мени и пространстве вообще, о конце и начале мира, о вещи
в себе, о бытии и небытии» 9 и т. д. Их решение может быть
или материалистическим, или идеалистическим. Реализм и идеа¬
лизм — «непримиримые», «противоположные вещи» 10. Ткачев
решительно отвергает поэтому третью линию в философии, ос¬
3 «Дело», 1875, № 9, стр. 87—88.
4 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 5. СПб., 1900, стлб. 354.
5 Там же.
6 См.. Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6. СПб., 1911,
стлб. 703.
7 М. А. Бакунин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 159. Издание И. Г.
Балашова.
8 «Дело», 1877, № 5, стр. 71. Ср. с высказываниями Чернышевского в «Антро¬
пологическом принципе в философии», где он относит к наиболее общим
проблемам философии вопросы об отношении духа к материи, о свободе
человеческой воли, бессмертии или смертности человеческой души и т. д.
9 «Дело», 1877, № 5, стр. 71.
10 «Дело», 1876, № 3, стр. 286.
58

нованную на убеждении, что можно встать над «односторонни¬
ми миросозерцаниями» 11.
Более сложный характер имеет философия Бакунина. Вопрос о
философской эволюции Бакунина — специальный, мы говорим
о его позиции в 70-е годы. По мнению А. Галактионова и
П. Никандрова, «владение диалектическим методом, пусть и в
несовершенной форме, последовательный материализм и атеизм,
а также стремление опереться на исходные принципы истори¬
ческого материализма в социологии ставят Бакунина в один
ряд с классиками русской материалистической философии сере¬
дины XIX в. и намного выше других народников» 12. Эта ха¬
рактеристика не представляется нам удачной. Строго говоря,
последовательный материализм предполагает распространение
философского материалистического мировоззрения на понима¬
ние общества и закономерностей его развития. Бакунин не был
диалектическим материалистом, зная гегелевскую диалектику,
он остался в пределах механистического миросозерцания 13.
Трудно к тому же согласиться с составлением в истории
философии «рядов» мыслителей по шкале их интеллектуаль¬
ной силы: неясно, в силу каких оснований и благодаря какому
объективному критерию Бакунин как философ и социолог дол¬
жен быть «выше» Лаврова или Ткачева, или Кропоткина, как
неясно и то, почему он может быть ниже их (последнее на
тот случай, если кто-либо станет утверждать нечто подобное).
Бакунина в самом деле долго третировали в историко-фило¬
софской литературе, но это, разумеется, не основание для
взглядов на него как на «последовательного материалиста».
Впрочем, в определении содержания и характера философских
взглядов идеологов революционного народничества всегда су¬
ществовали крайности. Известно, например, что П. В. Анненков
говорил о Бакунине как об «отце русского идеализма» 14. Аннен¬
ков, без сомнения, ошибался, приписывая Бакунину такое «от¬
цовство», но смысл его ошибки понятен: он знал идеи «ран¬
него» Бакунина и не понимал, что теоретический материализм
вполне может согласоваться с практическим идеализмом, как
это было в истории философии, а теоретический идеализм мирно
уживаться с практическим «материализмом».
11 «Дело», 1880, № 5, стр. 42.
12 А. А. Галактионов, П. Ф. Никандров. Идеологи русского народничества.
Л., 1966, стр. 54.
13 В методологическом отношении приведенное выше определение философии
Бакунина сомнительно и потому, что не принимается во внимание его
анархизм. По определению же Кропоткина, которому в этом пункте можно
верить, анархизм это — «мировоззрение, основанное на механическом по¬
нимании явлений» (П. А. Кропоткин. Современная наука и анархизм. Пг.—
М., стр. 41). Ср. с мнением Плеханова о «метафизических приемах» мысли
Бакунина (см.: Г. В. Плеханов. Сочинения, т. XVI. М.— Пг., 1925, стр. 304).
14 П. В. Анненков. Литературные воспоминания. Л., 1938, стр. 214.
59

Бакунин трактовал материю в духе спинозистско-фейерба¬
ховской традиции — как первоначальную субстанцию и основа¬
ние универсальной закономерности. Материя, согласно его опре¬
делению, это все то, что существует и «происходит в действи¬
тельном мире»: «Мы под словами «материальный» и «материя»
понимаем всю совокупность, всю лестницу известных и неизве¬
стных реальных существ, начиная с самых простых тел и кон¬
чая строением и деятельностью мозга» 15.
Материя (иногда Бакунин употребляет в этом же смысле
и понятие природы) — не неподвижное начало, а субстанция,
развивающаяся в пространстве и во времени, постоянно взаимо¬
действующая во всех своих формах и видах благодаря имма¬
нентно присущим ей объективным причинно-следственным свя¬
зям. Исследование человеком этих связей служит основанием
его практической деятельности.
Некоторые аргументы Бакунина против принижения идеализ¬
мом материи и материального мира небезынтересны: они харак¬
теризуют не одно только эмоциональное отвержение теории,
в плену у которой он сам был в 40-е годы. Так, отмечая, что
для многих идеалистов, допускающих материальный, вещный
мир, мир этот представляет собой низшую ступень реальности,
нечто вроде отброса движущегося духа (Гегель), Бакунин заме¬
чает, что интеллектуальное высокомерие идеализма неосно¬
вательно; ведь сам идеализм не был в состоянии до сих пор
вразумительно объяснить, каким образом идеальное смогло по¬
родить материальное. Гегелевскую концепцию возникновения
природы из духа он, бывший когда-то «отчаянным гегельянцем»,
называл впоследствии диалектической «мистификацией».
По мнению Бакунина, который опирался на эмпирические ре¬
зультаты материалистической физиологии и психологии 50—
60-х годов (и не в последнюю очередь на идеи Сеченова), воз¬
никновение идеального из материального есть факт, доказан¬
ный наукой, вполне объяснимый на основе чисто материали¬
стических посылок.
«Мы называем материальным все, что есть,— писал Баку¬
нин,— все, что происходит в действительном мире, как в че¬
ловеке, так и вне его, и мы применяем слово «идеальный»
исключительно к продуктам деятельности человеческого моз¬
га» 16.
Бакунин в последний период своей жизни предпочитает, от¬
части под влиянием Маркса, материалистическое решение ос¬
новного вопроса философии идеалистическому. Он верно трак¬
15 М. А. Бакунин. Избранные сочинения, т. II. М.— Пг., 1919—1922, стр. 148.
Ср. с мнением неизвестного автора рукописного трактата 70-х годов:
«В мире нет ничего нематериального, сверхъестественного», «все существу¬
ющее есть только видоизменение неорганической материи» (ЦГАОР, ф.
1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 187).
16 М. А. Бакунин. Избранные сочинения, т. V. М., 1934, стр. 64.
60

тует понятие идеального, относя его «исключительно к продук¬
там деятельности человеческого мозга». Но он, как и в других
вопросах, склонен многое и важное в трактовке материи упро¬
щать, допуская крайности. Решительно порывая с идеализмом
и осуждая его, он трактует материю, материальное схематично.
Материя действительно порождает духовные явления, идеаль¬
ное, но утверждение, что материя «обнимает собою неминуемо
и мир идеальный», неточно, оно, в сущности, отрицает особен¬
ность идеального или если не отрицает, то не настаивает на
нем. Поздний Бакунин отвергает идеализм, но он еще не в
состоянии оценить взаимодействие между материальным и
идеальным как диалектик. Гегельянец-материалист, он не смог
внести диалектику в понимание материи.
Не только Бакунин, но и другие семидесятники признавали
природу первичным «фактором», но в целом трактовали и при¬
роду и материю механистически. Вселенная расматривается ими
как «сумма всей материи, соединение всех сил, всех законов,
всех явлений» 17.
Ткачев писал, что «физическая природа, возникшая помимо
воли и вмешательства человека» 18, предшествует любому зна¬
нию ее законов. В понимании законов природы он придержи¬
вается ньютонианской механистической версии, считая механи¬
цизм и метафизику разными вещами. Кропоткин также считал
свое философское мировоззрение антиметафизическим на том ос¬
новании, что решительно отвергал идеалистическую метафизику.
Вместе с тем он признавал, что философской основой анар¬
хизма не может быть никакая иная концепция, кроме научного
механистического воззрения. По его мнению, французская фи¬
лософия XVIII в.— великая философия, ибо она сумела объяс¬
нить «все явления действием тех же физических, т. е. меха¬
нических, сил» 19. К механистическому пониманию природы при¬
мыкал и Морозов. Он считал, что «первоначальные силы при¬
роды просты и немногочисленны» 20 и вполне объясняются с
помощью законов механики.
Этот свод показаний в пользу материалистического и меха¬
нистического понимания мира семидесятниками можно и рас
ширить, но вряд ли это необходимо. Тенденция вполне ясна.
Что касается Берви-Флеровского и Лаврова, то они более осто¬
рожны. Они не желают связывать свои воззрения с механисти¬
ческой картиной мира.
Небезынтересен аргумент Флеровского, что к природе нельзя
относиться по-механистически — иначе неизбежно придем к пер¬
17 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 397.
18 «Русское слово», 1865, № 12, стр. 20.
19 П. А. Кропоткин. Современная наука и анархизм. М., 1906, стр. 6—7.
20 «Общее дело», 1880, № 33—34. Ср. с мнением неизвестного автора атеисти¬
ческого трактата: «Законы природы непреложны и неизменны» (ЦГАОР,
ф. 1762, оп. 4, ед. хр. 131, л. 54).
61

вотолчку, к богу. Природа требует исторического подхода, по¬
скольку существует в движении. Источник движения природы
не вне ее, а в ней самой, и «движение — способность, прису¬
щая самому двигающемуся веществу» 21. Флеровский считал, что
источник движения не «всемирный дух» и не «всемирная ме¬
ханическая сила», а взаимодействие «элементарных частиц»,
т. е. он придерживался атомистической концепции движения 22.
Лавров принимает, хотя и с оговорками, материалистиче¬
ское решение вопроса о первичности материи, бытия, природы
и вторичности духа, мышления, сознания. Он говорит, что «при¬
рода и человеческое мышление, познаваемое и познающее —
таковы были все источники миросозерцаний. Поэтому материа¬
лизм и идеализм были двумя полюсами, к которым неудер¬
жимо стремились построения» 23; Лавров настаивает на необ¬
ходимости признания внешнего мира как мира действительного,
что природа, внешний мир предшествует человеческому мыш¬
лению, духу, познаваемое предшествует познающему, что одной
из предпосылок всякого мышления является реальный мир,
«в котором все связано с законом необходимости и в котором
основанием является субстрат, движущийся и вызывающий
представления» 24. Он вместе с тем затрудняется в распрост¬
ранении материалистического решения основного вопроса фило¬
софии на проблемы познаваемости мира, принимая, хотя и с
известной дозой критицизма, кантианские и позитивистско-аг¬
ностические аргументы.
В нашем реальном человеческом бытии,— рассуждает Лав¬
ров, определяя свое отношение к вопросу, разделяющему ма¬
териалистов и идеалистов,— мы имеем столько же подтвержде¬
ния бытия внешнего мира, как и бытия нашего собственного
мышления, мы имеем реальную причину полагать, что внеш¬
ность существует независимо от нашей мысли, что, напротив,
наше сознание есть продукт внешних процессов, что «внеш¬
ность» существовала задолго до начала процесса нашего соз¬
нания и будет существовать долго после его прекращения.
Высказывания материалистического характера при всякой
попытке объяснить отношение между миром, природой и соз¬
21 В. В. Берви-Флеровский. Критика основных идей естествознания. СПб.,
1904, стр. 55.
22 См. там же, стр. 351. Флеровский принимает и лейбпицевскую идею о мо¬
надах, считая, что «элементарные частицы» обладают мышлением, не за¬
мечая, что подрывает тем самым свою идею о материальном взаимодей¬
ствии частиц.
23 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 1. Избр, произв. в двух томах.
М., 1965, стр. 717.
24 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2. Избр, произв. в двух томах.
М., 1965, стр. 634, Лавров оперировал и понятием космических предпосылок
мысли (эволюция туманностей, распространение света, «возрождение» не¬
бесных тел и т. д.). Это было отмечено Ф. Энгельсом в «Диалектике при¬
роды» как попытка решения одной из проблем науки и философии (см.:
К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 599, 602).
62

нанием, мышлением характеризует философскую позицию Лав¬
рова на всем протяжении его идейной эволюции, какие бы влия¬
ния философских идей различных школ и направлений он ни
испытывал 25. Нетрудно заметить, как решает философ основной
вопрос философии, несмотря на терминологические неточности,
которые он допускает. Как мыслитель-реалист он стремится опе¬
реться на естественнонаучную точку зрения при решении ос¬
новного вопроса философии, принимая ее в качестве исходного
пункта всех дальнейших, чисто «спекулятивных» рассуждений.
Это соответствовало усвоенному им взгляду философской ант¬
ропологии: «Человеческая мысль подготавливалась длинным ря¬
дом процессов — физико-химических, органических, психологи¬
ческих, общественных, исторических,— создавших формы тела
человека, и формы его сознания, и формы его обществен¬
ности» 26.
На основании анализа только этих высказываний можно
сказать, что Лавров — материалист 27. В общем такое понимание
близко к истине, поскольку речь идет о решении им высшего
вопроса философии. Сам Лавров считал весомым аргу¬
ментом в пользу материализма, как наиболее заслужи¬
вающей доверия философской гипотезы, то, что, несмотря на
все гонения материалистов, невзирая на все способы офи¬
циальной поддержки идеалистов, материализм «заявил
свою живучесть так, что к нему никто уже не может от¬
нестись презрительно» 28.
Можно сказать больше. Лавров понимал последствия чет¬
кого ответа на основной вопрос философии и не только не
стремился объявить его, в духе позитивизма, снятым или уста¬
ревшим, но прямо возражал против попыток не считаться с
кардинальной проблемой всякого философствования. Его пози¬
ция была в этом смысле отличной от позиции Михайловского,
которому импонировала уверенность позитивистов в «преодоле¬
нии» основного вопроса философии и который писал, что «ныне
разве только изредка кто заспорит о том, есть ли сущность
мира материя или гегелевская саморазвивающаяся идея, дух,
или гартмановское бессознательное» 29. Михайловский не утвер¬
25 Существует мнение (В. С. Панина), что Лавров «позитивистски относится к
основному вопросу философии» (см. XX Герценовские чтения, философия.
Л., 1967, стр. 19). Мы полагаем, что нет оснований считать понимание
основного вопроса философии Лавровым позитивистским. Влияние позити¬
визма более заметно в его теории познания.
26 А. Доленга. Важнейшие моменты в истории мысли. М., 1903, стр. 3.
27 Уже в 60-х годах за Лавровым утвердилась слава материалиста в филосо¬
фии... «Тут все один материализм,— писал в испуге А. Никитенко, ознако¬
мившись с текстом публичных лекций «Три беседы о современном значении
философии» (см. В. А. Никитенко. Моя повесть о самом себе, т. II. СПб.,
1905, стр. 5). Лавров был вскоре отстранен от чтения лекций.
28 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 334.
29 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4. СПб., 1909, стлб. 62.
63

ждал, подобно позитивистам, что основной вопрос философии —
это псевдовопрос, но он полагал, что вопрос этот очень абст¬
рактен и не имеет прямого отношения к практической филосо¬
фии. Он же решительно возражал против идеалистического
третирования материи, считая, что материя способна обладать
«мыслительной способностью» 30.
Отрицание идеалистической и теологической метафизики
имело своим следствием и не менее решительную поддержку
сенсуалистической традиции. Хотя это утверждение и выглядит
парадоксальным, но оно истинно: Михайловский не упускал
случая нанести удар по домашнему идеализму, апеллируя к
западноевропейскому материализму. Он первый на страницах
легальной русской печати воспроизводит знаменитое рассужде¬
ние Мелье о материи 31. Михайловский дает понять, что логи¬
ка Мелье ему по душе. Однако для него материализм — фило¬
софское направление, которое основательно, пока оно имеет де¬
ло с объяснением природы, оно всегда лишь «известное учение
о природе» 32; явления общественной жизни или явления соз¬
нания выходят, с его точки зрения, из-под юрисдикции мате¬
риализма.
Это заблуждение относительно ограниченности материализ¬
ма или, точнее, трудностей непреодолимого характера при по¬
пытке материалистов объяснить явления общества, сознания,
воли разделял не один Михайловский.
Для Лаврова не было сомнений в том, что «сущность ми¬
ра — материя»; он не раз отстаивал принципы «неуничтожимо¬
сти вещества», но, подобно Герцену, предпочитал терминам
«материя», «материализм», термины «реальное», «реализм».
Термин «материализм» он считал не вполне научным глав¬
ным образом потому, что предшествующие и современные ему
формы механистического и вульгарного материализма, будучи
матафизическими, не смогли ни разрешить вопроса о природе
идеального, ни разработать действенную философию практики.
Интересно в этой связи замечание Лаврова в предисловии к
работе К. Маркса «К критике гегелевской философии права»
(1887 г.), что «философское учение Людвига Фейербаха, Карла
Маркса, Фридриха Энгельса и их единомышленников настоль¬
ко в сущности отлично от тех учений, которые в прежнее время
носили название «материалистических», что едва ли не напрасно
они удержали этот термин» 33. Иными словами, Лавров при¬
соединяется к материалистической философии XIX в. (не видя
существенных расхождений между материализмом Фейербаха и
30 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 31.
31 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 71.
32 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1. СПб., 1909, стлб. 725.
33 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 603. Ср. с мнением авто¬
ра анонимной «Записки о Гегеле» (начало 80-х годов), что «материализм —
религия» (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. № 116, л. 5).
64

Маркса), но он против старого названия — материализм, отож¬
дествляя его с вульгарным и механистическим материализмом.
Механицизм старого материализма стал очевиден для тео¬
ретиков революционного народничества (Лаврова, например)
значительно раньше, чем он обнаружил свою бесперспектив¬
ность перед лицом открытий естествознания в конце XIX в.
Во всяком случае уже в «Механической теории мира» (1859)
Лавров подвергает серьезной критике постулаты механи¬
цизма, указывая, в частности, на его метафизические наклон¬
ности.
Как объяснял Лавров, в понимании природы он становится
по необходимости на материалистическую точку зрения, видо¬
измененную эволюционизмом. Это означает дополнение старого
материализма идеей развития, историчности, изменения всего
сущего. Эта идея для передовых русских мыслителей, в том
числе и для Лаврова, была несомненно применимой к понима¬
нию природы и природных явлений. Но материализм, эволю¬
ционизм, позитивизм, считал он, — системы «односторонние»,
лишь предпосылки для построения «научной философской си¬
стемы».
Внешний мир существует независимо от человека, — подоб¬
ные высказывания русский мыслитель делал на протяжении
всей своей жизни. Этот внешний мир является предпосылкой
нашего мышления, но характерно для Лаврова, и об этом мы
еще будем говорить, что другой предпосылкой — «мышления в
обществе» — является «постановка нами целей и выбор средств
по критериям приятнейшего, полезнейшего, должного» 34.
Признавая внешний мир предпосылкой нашего мышления,
Лавров подчеркивал, что не рассматривает человеческое мыш¬
ление в качестве абсолютной антитезы этому миру, замечая,
что одной из целей науки является установление, «каким предме¬
там внешнего мира следует приписать сознание, разум и волю и
в какой мере» 35-36.
Реальный мир не может рассматриваться нами как хаоти¬
ческое скопление не связанных друг с другом элементов, он,
если так можно сказать, управляется «законом необходимости,
в котором основанием является субстрат, двигающийся и вы¬
зывающий представления», т. е. материя. Для сравнения от¬
метим, что и для Ткачева природа имеет «атрибуты неизмен¬
ности, непреложности и необходимости», и эти атрибуты «мы
можем придать всем законам природы, законам естественной
истории» 37.
В общем, материалистический принцип как исходный пункт
философии является для народников наиболее научным, более
34 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 633.
35-36 Там же, стр 149
37 П.Н.. Ткачев. Избранные сочинения, т. II. М., 1932, стр. 93.
3 В. А. Малинин
65

верным, чем какой-либо еще 38. Но особенностью их философ¬
ского мышления являются опасения абсолютизации этого прин¬
ципа, в особенности при перенесении его с явлений природы
на явления общества и в еще большей мере — на явления соз¬
нания, т. е. опасения повторения ошибок материализма XVIII в.
«Как метафизическая теория, — писал он, — материализм,
имея преимущество над некоторыми другими учениями, не по¬
лон, потому что не обнимает теории явлений сознания, следо¬
вательно, пока нельзя на нем остановиться, как нельзя оста¬
новиться ни на одной из существующих систем идеализма» 39.
В то же время Лавров не может провести точной разграни¬
чительной линии между философским материализмом как опре¬
деленной позиции в решении основного вопроса философии и
материализмом механистическим или даже вульгарным как
исторически преходящими формами материализма.
Нечеткость Лаврова в понимании основного вопроса филосо¬
фии имела своим следствием своеобразную классификацию ос¬
новных направлений в философии. В трактовке Лаврова таки¬
ми основными направлениями являются не материализм и
идеализм, а супранатурализм и рационализм.
Супранатурализм — это религиозно-теологические формы
духовного творчества, авторитарные системы, философская дог¬
матика господствующих форм культуры.
Рационализм (более емкое, по мнению Лаврова, понятие,
чем материализм) может быть и реалистическим и идеалисти¬
ческим 40. Реалистический рационализм, или рационалистический
реализм, может быть метафизическим и позитивным. В позитив¬
ном реализме критическая философская мысль, включая и диа¬
лектическую, достигает своего высшего развития, становится
научно-философской. Утверждение, что «научное мышление до¬
пускает лишь одно философское направление», «именно научно¬
философское», логически вытекает из такой классификации.
Борьба материализма с идеализмом признается, но не в каче¬
стве основной закономерности истории философии, а лишь как
частный случай в развитии рационализма.
Лавров склоняется к материализму, но он не удовлетворен
неумением домарксовского материализма убедительно объяснить
явления сознания. Он полагает, что отвлеченность — этот недо¬
38 В свете понимания Лавровым материализма становится явной ошибка
Г. Шпета, утверждавшего, что «критика Лаврова направлялась против
догматической самоуверенности метафизики материализма и спиритуализ¬
ма». Лавров вовсе не одинаково относился к материализму и спиритуализ¬
му. Спиритуализм он отвергал безусловно, рассматривая его как систему
«патологическую», материализм же он принимал, считая, что ему недостает
действенности.
39 П. Л. Лавров. Собрание сочинений, серия I, вып. II. Б/м, б/г, стр. 47.
40 Михайловский писал о сентиментальном рационализме как об одном из на¬
правлений в философии XVIII в.
66

статок старых школ идеализма — «восприняли» и прогрессив¬
ные течения мысли XIX в.: «Социалисты и утилитаристы в ос¬
новах своих учений не имели ничего общего с какими-либо
теориями природы, а материалисты из своего принципа не мог¬
ли получить никакого практического построения» 41.
Утверждение, что все теоретики-семидесятники видели в ис¬
тории философии лишь подтверждение мысли о различном ре¬
шении материализмом и идеализмом основного вопроса филосо¬
фии, было бы упрощением дела. Но вне сомнения — критика
семидесятниками идеалистической рутины, поддержка материа¬
листических, рационалистических и атеистических течений и
тенденций в истории философии.
Отметим, что основной пункт расхождения между Лавровым
и Дюрингом заключался в различном понимании процесса эво¬
люции мысли. Дюринг смотрел на историю философии как на
филиацию идей. Лавров же, считая, что философия тесно свя¬
зана с жизнью, утверждал (в «Критической истории филосо¬
фии»), что философию нельзя оценивать вне ее социальной
роли.
Михайловский также соглашается по существу с отрицани¬
ем истории философии как филиации идей. Один из методоло¬
гических пороков идеалистических версий историй философии
заключается, по его мнению, в их «биографичности», в неже¬
лании считаться с исторической ролью философии в духе Ге¬
геля — как «эпохи, схваченной в мыслях». Историки философии
узко трактуют область истории философии, обращаясь только
к «системам» и «скользя под миросозерцаниями, охватывающи¬
ми целые классы населения, проявляющимися в сотне литера¬
турных произведений и проникающими в самую жизнь общест¬
ва (что далеко не всегда бывает с личными системами фи¬
лософов)» 42. Глубокая мысль!
Вообще, как правило, официальная история философии из¬
меряет миросозерцание людей прошлого «современной мер¬
кой» 43. Когда действует «метла реакции», поднятая ею пыль
покрывает и историю философии. В этой удушливой атмосфере
искажение становится правилом, так что, как замечает Михай¬
ловский «революционер и атеист, даже демократ и атеист, рес
публиканец и материалист, материалист и проповедник безнрав¬
ственности отождествляются, свертываются в какой-то бессмыс¬
ленный, фантастический клубок, в котором сами свертыватели
не разберут ни конца, ни начала» 44.
Конечно, отношения между философским миросозерцанием
и политическими взглядами того или иного мыслителя не про¬
41 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 1, стр. 586.
42 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 3.
43 Там же, стлб. 10.
44 Там же, стлб. 8.
3*	67

сты и не однозначны и Михайловский понимает это, когда от¬
мечает, что материалист Гоббс был вместе с тем «рьяным сто¬
ронником абсолютизма в политике», а либерал Юм — «крайним
революционером в области мысли» 45, что «разрушитель» Воль¬
тер был «человеком середины во всех вопросах, волновавших
его современников» 46. Но в данном случае речь идет о дей¬
ствительных противоречиях в мировоззрении того или иного фи¬
лософа, а не о сознательном его искажении. Михайловский ви¬
дит и противоречия в философских убеждениях мыслителей,
отмечая, что «космологический дуализм» Вольтера не мешал
ему быть «последовательным материалистом в психологии» 47.
Основная тенденция идеалистической историко-философ¬
ской мысли XIX в. заключается, по его мнению, в намеренном
искажении или полном игнорировании истории материализма.
Может показаться, что это утверждение не должно принадле¬
жать субъективному социологу, но оно принадлежит именно
ему, подтверждая еще раз относительную ценность чересчур
жестких дефиниций.
Теоретик семидесятников проявляет вполне понятный инте¬
рес к эпохе идеологического подготовления одной из самых
бурных революций в истории человечества, революции конца
XVIII в., отмечая, что «никогда борьба с рутиной теологиче¬
ской, политической, философской, научной не достигала такой
живости и напряженности» 48. Это была, по мнению Михайлов¬
ского, борьба двух мировоззрений — «антропологического и кос¬
мологического реализма» против «философского идеализма и
гражданского материализма», против нелогичных и неразборчи¬
вых представителей «крутой реакции» 49. В этой борьбе фран¬
цузские просветители опирались на идеи атеизма Бейля, сен¬
суалистического материализма Локка и естественнонаучного ма¬
териализма Ньютона.
Типичным представителем антропологического и космологи¬
ческого реализма просветителей Михайловский считал Дени
Дидро, мыслителя, по его словам, «смелого и последователь¬
ного в развитии своих основных идей» 50, развивавшего «здра¬
вое миросозерцание», основой которого было признание «гар¬
монического отправления всех функций человека и взаимного
их контроля» 51. Подчеркивая склонность Вольтера к сенти¬
45 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 6.
46 Там же, стлб. 94.
47 Там же, стлб. 64.
48 Там же, стлб. 4—5. Ср. с мнением Кропоткина, что умственное движение
XIX в. имеет своим истоком философию французских просветителей
XVIII в. (см. П. А. Кропоткин. Современная наука и анархизм. СПб., 1906,
стр. 6—7).
49 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 5.
50 Там же, стлб. 9.
51 Там же, стлб. 27.
68

ментальному рационализму, к социальному компромиссу, егс
качества «человека середины», Михайловский противопоставля¬
ет ему не только Дидро, но и еще более опасного «еретика»,
утопического коммуниста, атеиста и материалиста Жана Мелье.
В условиях 70-х годов это было смело, хотя речь шла,
казалось бы, об абстрактных проблемах истории философии.
ФИЛОСОФИЯ КАК СПЕЦИФИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ,
КАК «ОБЪЕДИНЯЮЩАЯ МЫСЛЬ»
Теоретики народников 70-х годов признавали, что филосо¬
фия имеет свой предмет исследования, свой угол зрения на
мир, свое понимание его законосообразности, а также места
человека в ней. Они видели, что вопрос о предмете философии
не был окончательно решен предшествующей им мыслью. По¬
зитивистское распредмечивание философии и объявление ее
проблем псевдопроблемами, претензии на окончательное пре¬
одоление «философской метафизики» материализма их не убе¬
дили. Чтобы понять причины решительного несогласия с пози¬
тивистским отрицанием философии, следует напомнить, что как
раз философия, по мнению семидесятников, в большей мере,
чем любая другая область знания, в состоянии устранить «ги¬
гантский хаос» научной эмпирии, не объединенной каким-либо
удовлетворительным единым принципом, только она может вы¬
ступить в роли наиболее общей методологии наук. Это доверие
к синтезирующим возможностям философии симптоматично
Неудача Гегеля разработать свою энциклопедию философ¬
ских наук в качестве искомой методологии была замечена, но
не истолкована как доказательство неправомерности общемето¬
дологической функции философии. Даже такой противник ге¬
гелевской «диалектической метафизики», как Михайловский,
сравнивая Идею Гегеля с «Бессознательным» Гартмана, отме¬
чал очевидные преимущества гегелевской рационалистическо-
идеалистической схемы, у которой был, по его словам, «еди¬
ный принцип» и которая «действительно заполнила различные
отрасли знания и притянула к себе самые разнообразные ин¬
теллектуальные силы» 52. Гартмановский же иррациональный
принцип бессознательного, со свойственными ему «шарлатан¬
скими» приемами, не мог, по выражению Михайловского, дать
«цвет и тон науке права и биологии, политической экономии и
химии, истории и физике», философия бессознательного «не мо¬
жет быть принята в руководство специальными отраслями зна¬
ния» 53. Михайловский в общем верно сказал о сути проблемы:
наука искала теорию, которая могла бы быть методологией
52 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 278.
53 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4, стлб. 389.
69

частных наук; ни рационалистический (Гегель), ни иррациона¬
листический (Гартман) идеализм не был в состоянии стать та¬
кой методологией и разработать ее принципы.
Для семидесятников проблема заключалась не в признании
или отрицании за философией методологической функции,
а в определении параметров философии, которая может быть
такой методологией. Что философией-методологией не может
быть ни гартмановская, ни гегелевская, пи даже контовская
«положительная философия», им было ясно. Ясно им было и
другое: философский взгляд на вещи не может быть ограничен
только природой, философия должна быть методологией не
только естественных, по и общественных наук. Философия, как
писал Михайловский, доискивается до причин «всего сущего, а
следовательно, и общества».
Критикуя нигилистическое отношение бакунистов к науке,
он писал, что беда не в стремлении науки добраться до
«корня вещей» и не в смелости полета мысли философов; беда
в том, что наука и философия, будучи коренными формами
человеческого мышления, оторваны от жизни 54.
Практическая ценность философии велика тогда, писал Лав¬
ров, когда она способствует освобождению народа. Ныне на¬
род далек от философии. В истории носителями философии как
специфического знания были отдельные критически мыслящие
личности. Лавров связывал возникновение философии с пот¬
ребностями «индивидуального развития личности». Именно эта
жизненная потребность «вызвала и эстетическое и философ¬
ское творчество» 55. Вначале мудрецы и философы «чуждались
темных масс с их предрассудками, обычаями и верованиями»,
с их ограниченными взглядами на мир и человека 56. Но ло¬
гикой общественного развития философия должна будет сбли¬
зиться с народом. Философия может и должна быть философи¬
ей для масс, философией низов, а не верхов. Поэтому следует
различать философию как таковую и официальное философст¬
вование. Кропоткин в лекциях, читанных в Англии, доказывал,
что общественное значение философии нового времени прямо
пропорционально ее связям с требованиями массовых движе¬
ний начиная со средних веков, с Реформации и анабаптизма,
она имела тем большее влияние, чем более была обществен¬
ной. Объяснение социальных коллизий, начиная с английской
революции XVII в., является ее неоспоримой функцией, так
что коммунизм XIX в. есть не что иное, как философия трудя¬
щихся масс 57.
54 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 721.
55 Рукопись П. JI. Лаврова. «История, социализм и русское движение».
ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 211.
56 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 211, л. 66.
57 ЦГАОР, ф. 1129, on. 1, ед. хр. 399 A study of Social Evolution. In six
lectures. By Prince Kropotkin, 1888. См. в этом же фонде рукопись Кро¬
70

Эту же мысль развивает Лавров, когда он пытается анали¬
зировать место и роль философии в буржуазном обществе, где
«наука и философия подчинились, как все остальное, господ¬
ству капитала» 58, где естествознание направляется на поиски
«новых средств быстрого обогащения», политическая эконо¬
мия — «на оправдание, капиталистического строя», а философия
«на провозглашение разумности всего действительного» 59.
Тяготение к метафизическим и иррационального характера
спекуляциям является, по общему мнению семидесятников, не
актом свободы воли философов, а опосредованным результатом
тех требований и запросов, которые предъявляет к философам
и философскому мышлению общество. Следует поэтому реши¬
тельно препятствовать стремлению официальных кругов к изо¬
ляции философии, к лишению ее «всякого самостоятельного
влияния на общество» 60, к превращению ее в «доктринерский
идеализм».
Ткачев писал, что современная ему западноевропейская
философия — «послушная раба грубой практики» и из-за про¬
тиворечивости и даже иррациональности этой практики она «не
в силах возвыситься над роковыми противоречиями жизни, вый¬
ти из заколдованного круга ее антитез, вмести гармоническое
единство в беспорядочный хаос ее повседневных, будничных
отношений» 61. Лавров развивал, со своей стороны, ту мысль,
что мода на пессимистические по своему духу философские си¬
стемы, например, на шопенгауэровскую или гартмановскую, «за¬
висит не от силы ее философского обобщения, а от ее песси¬
мизма, вполне гармонирующего с безнадежностью, господствую¬
щею в жизни и в воззрениях значительной доли мыслящего
общества в Европе» 62. Когда Бакунин критикует Шопенгауэра
или говорит, что противоречия между классами неизбежно от¬
ражаются в философских системах, создатели которых так или
иначе стремятся угодить господствующему направлению, или
когда Ткачев констатирует, что идеализм со своими отвлечен¬
ными формулами и «высокими» принципами «не мог понять
народных потребностей и потому не мог найти в массах ни
малейшего отголоска» 63, или когда Лавров пишет, что «эпоха
поткина «Анархия — система философии». Ткачев, со своей стороны, пи¬
сал, что «интерес к философии должен неизбежно возрастать по мере того,
как жизненные практические вопросы обостряются» (П. Никитин
(П. Н. Ткачев). О пользе философии.— «Дело», 1877, № 5, стр. 95).
58 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 211, л. 77.
59 Там же.
60 «Вперед!», 1875, № 19, стр. 586.
61 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II, стр. 66. Ткачев признает
здесь за философией качество быть «объединяющей» мыслью, обычно при¬
писываемое лишь лавровскому пониманию философии.
62 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 331.
63 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I. М., 1932, стр. 172.
71

деморализации требует доводов от смутной идеалистической ме¬
тафизики и богословия»,— они имеют в виду именно социаль¬
ные основания существования философии. Тот факт, что офи¬
циозные мыслители охотно прибегают к содействию полицейских
акций в борьбе с инакомыслящими, лишь утверждал их в этом
мнении.
Лавров отстаивает одновременно тезис об относительной са¬
мостоятельности философии как особой сферы духовной дея¬
тельности человека. Политический регресс, рассуждает он, не
приводит к автоматическому регрессу в философии. Более того,
именно философия выступает противником политических регрес¬
сивных тенденций; историк философии, изучающий духовную
жизнь общества, должен в первую очередь установить, «какие
философские начала позволяли и в самые глухие периоды реак¬
ции жить традиции прогресса, подготовляя его будущее осу¬
ществление» 64. Мы далеки от мысли, что народнический тео¬
ретик, избавившись от метафизически-абстрактного взгляда на
философию, воспринял взгляд о тесной связи между филосо¬
фией и политикой и стал чуть ли не адептом партийности в
философии. Но он понимает, что «для философии жизнь не
есть особая внешняя область и единство мысли и жизни есть
одно из основных условий философии» 65.
В революционном народничестве наиболее систематизирован¬
ная концепция предмета философии принадлежит Лаврову. Его
идеи носят все следы обдуманного подхода к этой проблеме и
разработаны с полнотой, какая, пожалуй, отсутствует у дру¬
гих семидесятников. Его критика идеалистического понимания
предмета философии также выражена в более или менее си¬
стематизированной форме и по-своему убедительна.
Лавров принимает гегелевское требование научной филосо¬
фии (которое было препарировано Контом в требование пози¬
тивной философии), отвергая шопенгауэровское допущение бес¬
полезного как предмета истинного философствования 66.
Согласно Шопенгауэру, который принимал взгляд Шеллин¬
га, философия существует в себе и для себя, только «бес¬
полезное» может быть предметом философии. Утилитарное мыш¬
ление, основанное на признании «исторического философство¬
вания», не может быть философским по самой своей сути.
Эмпирическая история человечества — это продолжение зооло¬
гии, пустая возня и вечное столкновение преходящих и случай¬
ных интересов, которые ничего не дают для истинной фило¬
софии.
64 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 352.
65 Там же, стр. 345.
66 Возможность «строго-научной» философии допускал и Ткачев. Но его
трактовка предмета философии в духе механистического материализма от
лична от лавровской, эклектической (см. «Дело», 1877, N° 5, стр. 79—81)
72

Лавров считает такой взгляд законным для философов, рез¬
ко отграничивающих мир философии теоретической от практи¬
ческой. Но задача философии — ив этом заключается один из
уроков ее истории,— создание единой синтетической системы,
обнимающей собой оба мира.
Этой же линии следовал и Кропоткин, который видел в
философии особую науку, общую теорию эмпирических наук —
естественных и общественных. Он считал, что развитие челове¬
ческих знаний есть эволюция, подготавливающая возникнове¬
ние синтетической философии. Такая философия будет огром¬
ным шагом вперед — как сравнительно с умозрительным идеа¬
лизмом с его абстрактными, бесплодными идеальными сущно¬
стями, так и сравнительно с антропоморфизмом религиозного
философствования, которое наделяет природу «человеческими
свойствами и намерениями» 67.
Лавров полагал, что в наиболее общих вопросах философии
верны взгляды тех, кто опирается на «антропологическую точку
зрения», являющуюся итогом исторического развития филосо¬
фии как специфической формы человеческого знания.
Наиболее полно философская антропология была развита
Л. Фейербахом, который, открыв философии новый мир, мир
действительного человека, «провозгласил поклонение человеку»,
или, как говорил Михайловский, советовал довольствоваться
данным миром 68. Михайловский не был согласен с крайними
выводами из фейербаховского антропологизма. Считать челове¬
ка центром вселенной, значит, по его словам, быть сторонни¬
ком маниловских «именин сердца» в философии. В этом смысле
всю прежнюю философию можно рассматривать как поиски фи¬
лософией человека в качестве предмета философии 69.
Суть антропологического принципа заключается, по словам
Лаврова, в том, что «человек в его реальном единстве, как
ощущающий и действующий, как желающий и познающий, есть
догматический принцип, который служит центром философской
системы» 70.
67 П. А. Кропоткин. Современная наука и анархия. М.— Пг., 1920, стр. 23.
68 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 46.
69 В конце 70-х годов идеологи семидесятников вынуждены были при¬
знать, что идея богочеловечества таит в себе подводные камни. «Маликов¬
цы» опирались на ту же идею, требуя организации полумистических
сект и духовно-нравственного совершенствования и отвергая путь рево¬
люции.
70 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 1, стр. 623. У эсеровских теоре¬
тиков эти положения вызвали представление о монистичности философской
позиции Лаврова, «одинаково отрицательно относящейся и к материализ¬
му и к идеализму» (В. Вартаньянц. Антропологическая философия П. Мир-
това и субъективный метод в социологии. Тифлис, 1901, стр. 10). В дей¬
ствительности признание человека в качестве «догматического принципа»
еще не гарантирует монизма и возможно как на почве дуализма, так и на
почве эклектической философии.
73

Антропологический «догматический принцип», ставящий че¬
ловека в центр философской системы, конечно, направлен про¬
тив спекулятивности абстрактного идеализма. Источник всякой
человеческой деятельности следует видеть в человеческих же¬
ланиях, в человеческой воле, т. е. можно попять деятельную при¬
роду человека в рамках все той же антропологической филосо¬
фии.
Как объяснял Лавров, исходный пункт философской антро¬
пологии есть человек.
В теоретическом отношении человек — существо, познающее
мир, а в практическом — действующее. Размежевание познания
и действия как сфер теоретической и практической проверок
человека лучше всего говорит о том, что практика в мате¬
риалистической антропологии Лаврова не принимается за ис¬
ходный пункт человеческого познания мира.
Теоретик «критической» антропологии полагал, что его по¬
нимание человека не оставляет места для иллюзий религиоз¬
ного истолкования, и здесь он был прав 71.
Философская антропология не противоречит данным кон¬
кретных наук. Физиология и психология представляют веские
доказательства «зависимости между телесными и психиче¬
скими процессами в человеке» 72.
В статье «Наука психических явлений и их философия»
Лавров писал, что философская антропология не имеет пре¬
тензии на построение мира, как он есть, а пытается лишь
уяснить все сущее как «единое целое, доступное мысли и дея¬
тельности человека» 73. Иными словами, косвенное признание
ограниченности антропологизма налицо, хотя необходимые вы¬
воды и не постулируются.
Сам Лавров полагал, что антропологический принцип поз¬
воляет найти место человека в мировой объективной детерми¬
нированности «единого целого», определить его значение как
«общественного животного».
Одновременно он указывал, что философское понимание че¬
ловека как деятельного существа должно быть углублено. Ха¬
рактерно, что Ткачев заметил неопределенность философско-
антропологического понимания человека и, определяя антропо¬
логию как «науку о человеке вообще, как единичной личности
и как собирательном типе», указывал на известную расплыв¬
чатость предмета философской антропологии, содержание ко¬
торой, по его словам, довольно неопределенно, а границы с
71 См.: П. Л. Лавров. Важнейшие моменты истории мысли. СПб., 1884,
стр. 144.
72 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 395.
73 П. Л. Лавров. Собрание сочинений, серия 1, вып. VI, стр. 86. Отметим
стремление представителей русского идеализма (В. Вартаньянца, Г. Шпет)
рассматривать антропологизм вообще и философскую антропологию Лав¬
рова в частности как учение о реальности, преодоление ограниченности и
материализма, и идеализма (см.: П. Л. Лавров. Сборник статей, 1922).
74

другими науками неясны. Человек является объектом изучения
многих наук, и антропология еще не разъяснила своего места
достаточно определенно и убедительно.
Правда, и Лавров не отождествлял философию и философ¬
скую антропологию и рассматривал последнюю как предпосыл¬
ку, исходный пункт человеческой философии, но не как филосо¬
фию.
Рассуждения о человеке вообще (ими грешил не один Лав¬
ров) были не столько следствием сознательного нежелания
принять последовательно-материалистический взгляд на общест¬
венную сущность человека, сколько следствием свойственного
всем народникам общественного идеализма. Это хорошо видно
в лавровском представлении о теоретическом мышлении.
Как отмечал Лавров, существуют «три здоровые области зре¬
лого теоретического мышления»: знание, т. е. наука, научное
знание; свободное социальное творчество, под которым подра¬
зумевается искусство, и наконец, критическое объединяющее
творчество, т. е. философия. Научное знание Лавров разделял
на феноменологическое (науки, исследующие законы повторяю¬
щихся явлений и процессов; к ним относил он, наряду с гео¬
метрией, механикой, физикой, химией, биологией, также психо¬
логию, этику и социологию) и морфологические, «изучающие
распределение предметов и форм» 74. Философия начинается
там, «где научный метод перестает быть приложимым». Иными
словами, философский метод — это в первую очередь критиче¬
ский метод, благодаря которому возможно согласование раз¬
личных ответов на природу бытия и установление единства 75.
Отличительным признаком философии среди всех других
форм и способов мыслительной деятельности человека является
то ее качество, что она «есть мысль специально объединяющая,
теоретически творческая».
Понимание философии как специфической «объединяющей
мысли» сложилось под влиянием идей гегелевской философии
и гегелевской трактовки предмета философии. В таком пони¬
мании Лавров утвердился еще более под влиянием работ
Маркса 76. Философия как объединяющая мысль подчиняется
«общим законам научного мышления», которые, несомненно, су¬
ществуют и доказательством реальности которых является стро¬
гая логика истинного мышления. Но философское мышление
весьма специфично, это — особый и существенный аспект в науч¬
ном мышлении.
Небезынтересно различение функций ученого, мыслителя
и философа. В отличие от ученого мыслитель имеет дело не с
74 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 25.
75 См. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 212, л. 54.
76 См.: П. Л. Лавров. Предисловие к русскому изданию работы К. Маркса
«К критике гегелевской философии права».— «Философия и социология»,
т. 2, стр. 583—613.
75

одной, а с обширными и различными областями знания, сооб¬
щая им «цельность, пластичность, которая не может быть со¬
общена наукой» 77. Философ — высший тип мыслителя, который
вносит «во все области знания и жизни единство миросозер¬
цания, опираясь на основной принцип» 78. Построение филосо¬
фа тем могущественнее, чем стройнее соотношение частей его
системы и чем последовательнее развивает он свой основной
принцип 79.
По своему характеру философия выражает особую неистре¬
бимую потребность человека к единству и в мысли, и в жизни.
История философии оценивается Лавровым под углом зрения
понимания философии как «объединяющей мысли». Зарождение
философской мысли относится к доисторическому миру и про¬
является уже у дикаря в «элементарных процессах объедине¬
ния» 80. На более развитых ступенях культуры философская
мысль стремится «к выработке обобщающих и как бы универ¬
сальных понятий и идей и систематического мышления, все
расширяющего свою область» 81. Лавров оценивает различные
периоды развития философии в зависимости от того, насколько
проявилось это кардинальное качество философии в идеях дан¬
ного философского направления или школы. Поэтому, например,
говоря о французском материализме и «скептицизме» как об
одном из источников своего собственного философского миро¬
воззрения, он вместе с тем отмечает «бедность объединяющих
построений именно в промежуток времени между Спинозою и
Кантом» 82.
Такое толкование следует в общем давней традиции в ми¬
ровой философии. В течение многих веков философы искали
идеальный способ философствования, могущий схватить и субъ¬
ект и объект в некоем рациональном единстве.
Человек располагает целой иерархией «здоровых» потребно¬
стей. Среди них свое место занимает и потребность философ¬
ского творчества, последовательного философского мышления.
Потребность в творческом философском мышлении как мышле¬
нии объединяющем «есть реальная, невыделимая потребность че¬
ловечества» 83.
77 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 212, л. 54.
78 Там же.
79 Например, «Спенсер не философ, а мыслитель», в то время как Гегель —
философ.
80 А. Доленга. Важнейшие моменты в истории мысли. М., 1903, стр. 631. Ср.
со сходной мыслью Шелгунова о склонности человеческого ума к обобще¬
нию. Философия стремится «связать все одним общим единством», такой
сетью законченных представлений, в которой бы не было узелков и разо¬
рванных петель (см. «Дело», 1873, № 12, стр. 2; ср. «Дело», 1880, № 6,
стр. 4).
81 Там же.
82 Там же, стр. 662.
83 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 332.
76

Философское мышление объединяет в единой мировоззрен¬
ческой системе весь наличный «научный и нравственный ма¬
териал». Оно вносит единство в разнообразные попытки объ¬
единить материал знания и с помощью присущего ей крити¬
цизма до тех пор последовательно перекраивает «систему мыс¬
ли, пока эта система охватит все завоевания науки и доведет
гипотетический элемент своего содержания до возможно незна¬
чительного минимума» 84. Так возникает научная философия.
Лавров умозаключает («вполне естественно», по его выра¬
жению) о существовании трех основных разделов философии
как области «теоретическо-творческой» мысли.
Философия выступает в первую очередь как философия при¬
роды. В этом своем качестве она исследует своими специфи¬
ческими средствами внешний по отношению к человеку мир при¬
родной действительности. Исследуя мир, философия необходимо
объединяет свои усилия с усилиями естествознания. Поэтому
«человек, совершенно чуждый естествознанию, не имеет ни ма¬
лейшего права на звание современного образованного чело¬
века» 85.
В отличие от философии природы, философия духа имеет
своим предметом внутренний мир человека, мир его мысли¬
тельной деятельности, внутренней рефлексии. В критическом ис¬
следовании философского мышления особенно велики заслуги
Канта и Гегеля, но их представления устарели. Философия
духа — наиболее абстрактная область философии, деятельность
в области феноменологии духа не имеет ничего общего с вопло¬
щением в жизни стремлений к истине и справедливости 86,
т. е. трансцендентна практической философии. В изучении внут¬
реннего мира человека философия духа опирается на данные
психологии.
Предметом философии истории являются результаты прак¬
тических действий личностей, мотивы которых складываются
на основе идейных и нравственных убеждений.
Итак, ни в одной из сфер своей деятельности человек не
может обойтись без теоретического мышления, без философии,
и в связи с этим Лавров (в работе «Три беседы о современ¬
ном значении философии», 1860) различает философию в зна¬
нии (гносеология), в творчестве (наука, искусство, религия)
и в жизни (человечность, гуманизм, различение идеалов, прак¬
тическая деятельность) 87. Свое призвание к философской дея¬
тельности Лавров видел в философии в жизни, в «практической
философии».
84 Там же, стр. 276.
85 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 20.
86 См. П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 1, стр. 356.
87 Практическую функцию философии подчеркивал и Михайловский. В раз¬
витии этой функции особенно велики, по его мнению, заслуги Декарта,
Локка, энциклопедистов (см.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочи¬
нений, т. 3. СПб., 1909, стлб. 85).
77

Определенный интерес представляет сравнение этой схемы,
развитой в работах 60-х годов, со схемой 70-х годов. В «Био¬
графии-Исповеди», которая как бы подводит итоги философ¬
ской эволюции Лаврова, он отмечает следующие решающие
предпосылки всякого мышления: сознание, реальный мир, «в ко¬
тором все связано с законом необходимости и в котором осно¬
ванием является субстрат, движущийся и вызывающий пред¬
ставления» 88, постановка личностью целей и выбор ею средств,
критическая оценка личностью явлений познаваемого ею мира и
достоинств целей и средств ее практической деятельности.
Таким образом, предметом изучения философии, специаль¬
но— социальной философии является целенаправленная дея¬
тельность личности на основе свободно выбранных и критиче¬
ски оцениваемых ею средств. Условия свободы недооцениваются.
По мнению Лаврова, скептическое отношение к этим не¬
сомненным для него постулатам делает невозможным «всякое
мышление», «всякую деятельность», «всякую философию» 89.
Сравним его трактовку предмета философии с трактовкой
Ткачева. Последний также стремился определить место фило¬
софии среди других форм общественного сознания, в пер¬
вую очередь путем сравнения философии и естествознания. Он
находил в них много общего. Философия есть не что иное,
как «наука о природе». Но и естествознание — наука о при¬
роде. Философия есть более общая наука, опирающаяся на
эмпиризм, но не эмпирическая, а абстрактно-теоретическая.
Только она в состоянии «внести связность и единство в наше
познание о природе» 90.
Ткачев считал, что наука и философия при выработке своих
понятий пользуются одним и тем же методом абстрагирования,
который суть «отвлечение от конкретных явлений их индиви¬
дуальных признаков, переработка представлений, оставляемых
в нашем уме, в абстрактные понятия» 91. В этом смысле «меж¬
ду научным и философским обобщением не существует рез¬
кой границы» 92.
Различие философии и науки проистекает не из различия
характера мышления философа и естествоиспытателя, а из раз¬
личия предметов их исследования.
В то время как постулаты философии «относятся к груп¬
пам явлений чисто умозрительных, никакого конкретного бы¬
тия не имеющих», данные и результаты науки относятся к
«действительно конкретным явлениям» 93. Философское пред¬
88 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 634.
89 Там же.
90 П. Никитин (П. Н. Ткачев). О пользе философии.— «Дело», 1877, № 5,
стр. 89.
91 «Дело», 1877, № 5, стр. 81—82.
92 Там же.
93 Там же, стр. 83.
78

ставление о мире складывается на основе специфических фи¬
лософских понятий 94. Они отличаются от понятий науки тем,
что носят более общий характер, представляют более высокую
степень абстрагирующей деятельности человеческого ума. Пред¬
мет философии — «миропонимание, объяснение бытия», т. е. наи¬
более абстрактные вопросы существования и материального и
духовного мира 95.
Ткачев признает правомерным и соответствующим предмету
философии ее стремление «обнять совокупность познаваемых
явлений в одной общей картине и подчинить их господству
одного основного начала или закона» 96. Наука уступает в
этом качестве философии, она «менее философии способна вод¬
ворить в человеческие умы требуемое единство» 97. Он признает
генерализирующий характер философского знания и в этом
пункте высказывает мысли, сходные с мыслями Лаврова о фи¬
лософии как «объединяющем» знании. Но наука имеет и свои
преимущества, ибо, будучи эмпирической и детерминистской,
она раскрывает происхождение и причину конкретных явле¬
ний мира, порядок их развития, их сущности и их характе¬
ра 98. Естественно, что и философия не может не быть детер¬
министской философией, усматривающей естественную причин¬
ность в самом существовании и связи конкретных вещей —
этого источника ее абстрактных понятий.
Ткачев подверг резкой критике позитивистскую концепцию
«положительной» философии. Ценность этой критики для 70-х
годов заключалась в том, что Ткачев не ограничился осужде¬
нием контизма, а основной удар стремился нанести по новей¬
шей для того времени форме позитивизма — по учению Авена¬
риуса и Лесевича — первых представителей эмпириокритицизма
(махизма) в западноевропейской и русской мысли.
П. Н. Ткачев оценил книгу Авенариуса «Философия как
мышление о мире по принципу наименьшей траты сил», с ко¬
торой ознакомился в подлиннике, как бесплодную попытку за¬
ложить основания новой «научной философии» 99. Причину
заблуждения Авенариуса он усматривал в том, что тот не при¬
нимал во внимание уроков истории философии. А между тем
многочисленные попытки «мистической философии» подвести
все частные понятия человеческого ума — этот результат эмпи¬
рического опыта — под спекулятивное общее понятие окончи¬
лись неудачей (спор номиналистов с реалистами). Не считаясь
с этим объективным показанием историко-философского знания,
94 См. «Дело», 1877, № 5, стр. 81—82.
95 См. «Дело», 1878, № 11, стр. 126.
96 «Дело», 1877, № 5, стр. 81.
97 Там же, стр. 88.
98 См. «Дело», 1878, № 11, стр. 153.
99 П. Н. Ткачев (П. Никитин). Кладези мудрости российских философов.
«Де ло», 1878, № 11, стр. 152.
79

пишет Ткачев, Авенариус, а вслед за ним и Лесевич, кладут
«в основание своего понятия о научной философии некоторое
а prior-ное положение» 100. Это положение признается истин¬
ным, не требующим никаких опытных доказательств. Но ведь
это метафизика!— восклицает Ткачев.
Позиция Конта была даже предпочтительнее. Ведь, по Кон¬
ту, «задача философии должна состоять лишь в суммировании
и классификации относительно общих понятий специальных
наук». Это была, пусть и ограниченная, по позиция доверия к по¬
казаниям подлинно научного знания. Конечно, Конт был не¬
прав, когда утверждал, что всякие попытки со стороны фило¬
софии «подвергнуть эти понятия своей собственной переработ¬
ке» приведут философию к метафизике.
Но позиция Авенариуса и Лесевича не только беспочвен¬
на, но и абсурдна. Внешне они как будто идут дальше Конта,
поскольку считают, что «философия должна самостоятельно пе¬
рерабатывать общие понятия специальных наук» 101. Позити¬
вистская «отмена» предмета философии как будто подвергается
сомнению, но в чем смысл такой переработки? Оказывается, в
том, чтобы подвести научные понятия «под одно высшее, все¬
общее понятие» 102. Но это «высшее» понятие является и не
может не быть спекулятивным (вплоть до вполне добропорядоч¬
ного теологического бога). Конечный вывод Ткачева правоме¬
рен:	«Называть гг. Авенариусов, Паульсенов, Герингов,
Дюрингов, Ланге и К0 основателями научной философии можно
только по недоразумению, либо из желания дурачить «молодых
друзей», пустить им, так сказать, побольше пыли в глаза; фи¬
лософия этих мыслителей гоняется за теми же призраками, за
которыми гонялись метафизики» 103.
Идеализм нового позитивизма претил Ткачеву и по сооб¬
ражениям практического порядка. Если с Контом и контиста¬
ми он не мог согласиться потому, что, как он говорил, фило¬
софски обработанная наука — это еще не философия 104, то с
Лесевичем он расходился потому, что отвергал его явно идеа¬
лизированное представление, будто с помощью философии мож¬
но «объединить людей». По мнению русского материалиста,
единство философского понимания действительности не может
быть достигнуто только на гносеологических основаниях. Оно
зависит и от обстоятельств вне философии — от общественной
жизни. К тому же история философии не убеждает нас во
всесилии философии. «Разве, например, система Гегеля — спра¬
100 П. Н. Ткачев (П. Никитин). Указ. соч., стр. 158.
101 Там же.
102 Там же.
103 Там же, стр. 152. В другом случае Ткачев охарактеризовал философские
построения Дюринга как «нелепый винегрет»; сходную оценку немецкому
позитивисту дает и Лавров, говоря, что тот «впадает в оригинальничанье».
104 См. «Дело», 1877, № 5, стр. 93.
80

шивает Ткачев Лесевича и Козлова,— хоть сколько-нибудь со¬
действовала объединению миросозерцания его современни¬
ков?» 105
Или, развивает он свою мысль, «шопенгауэровская «воля»,
гартмановское «бессознательное», эти высшие отвлечения науч¬
ных понятий, могут ли они служить объединяющим началом
миросозерцания людей, одаренных нормальною дозою — не го¬
ворю образования,— но просто даже здравого смысла?» 106.
Все дело в том, что нравственная и умственная рознь между
людьми обусловливается «не столько физиологическими разли¬
чиями, не столько ошибками чувственного восприятия, сколько
различиями, так сказать нравственно-социальными» 107. Общест¬
венное положение определяет умственные наклонности.
Раскрывая понятие «общественное положение людей», Тка¬
чев указывает на «экономические интересы», «воспитание»,
«среду», «предположения», «наклонности», «привычки» (послед¬
ние три понятия характеризуют наследственные качества лю¬
дей). И «не отсутствие объединяющей философии обусловли¬
вает эти различия, как думают некоторые философы, в том
числе и Конт,— заключает Ткачев,— а, наоборот,— последние
обусловливают отсутствие первой» 108. И поэтому единство в
сферу индивидуальных влечений, волей и деятельностей может
быть внесено тогда, когда это единство будет осуществлено в
социальной жизни, т. е. когда она будет перестроена на со¬
циалистических началах.
Философия должна быть теоретическим оправданием рево¬
люционной практики. Поэтому следует отбросить мнение, что
философия — это наука для гениев, она должна быть скоорди¬
нирована с народным и вообще человеческим «здравым смыс¬
лом» 109, обязана быть «рациональной философией» 110.
Таково в общем кредо П. Н. Ткачева относительно фило¬
софии, ее предмета и практического приложения ее истин.
Не убедителен поэтому взгляд об отрицании Ткачевым фи¬
лософии «из принципа».
Между тем еще Б. П. Козьмин, историк, очень сдержан¬
ный в выводах, не основанных на фактах, писал о Ткачеве:
«Противник всякой философии, которую он во всех ее видах
считал сплошной метафизикой, Ткачев проявлял явные сим¬
патии к материализму — притом не в фейербахианской его фор¬
ме, как это было у Чернышевского и Добролюбова, а в более
упрощенной — механистической, «писаревской»» 111.
105 «Дело», 1877, № 5, стр. 50.
106 Там же, стр. 91.
107 Там же, стр. 79.
108 Там же.
109 «Дело», 1877, № 5, стр. 82—84.
110 Там же, стр. 86.
111 Б. П. Козьмин. П. Н. Ткачев. Вступительная статья к «Избранным сочине¬
ниям» П. Н. Ткачева, т. I. М., 1932, стр. 91.
81

Эта версия логически противоречива. Не ясно, как можно
быть «противником всякой философии» и одновременно прояв¬
лять «явные симпатии к материализму»,— разве только не при¬
нимая материализм за философию... Не убеждают и отождеств¬
ление фейербаховского материализма и материализма Черны¬
шевского и Добролюбова, впрочем, как и упрощенная трактовка
материализма Писарева.
Однако сходный взгляд на характер философских взглядов
Ткачева был развит сначала A. Л. Реуэлем 112, а затем срав¬
нительно недавно А. А. Галактионовым и П. Ф. Никандровым.
Они полагают, что Ткачев «сравнительно немного говорит в
своих статьях о вопросах философии и социологии», но там,
где он говорит об этом, он переносит отрицательное отноше¬
ние к новейшим идеологическим западным теориям на филосо¬
фию вообще, что и приводит его «к отрицанию всей филосо¬
фии» 113. Авторы полагают также, что, по-видимому, Писареву
«Ткачев обязан и своей позицией в философии» 114. Мы сом¬
неваемся в достоверности этих выводов. Нет причин ни для
повторения старых утверждений о решительной враждебности
Писарева философии, ни для зачисления Ткачева в ранг против¬
ника всякой философии 115. Ткачев вовсе не отвергал, как мы
видели, права философии быть инструментом познания мира.
Из слов, что к «философским системам, он, подобно Писареву,
относился настороженно и даже предостерегал от излишнего
увлечения ими своих читателей» 116, неясно, к каким же фило¬
софским системам Ткачев «относился настороженно» и против
чего он «предостерегал» читателей.
Отвечая Лесевичу в своем «Эпизоде из литературного са¬
мооплевывания», Ткачев говорит, что «и не думает в своей
статье отрицать философию вообще», а лишь «устанавливает
строгое различие» между философией как «совокупностью на¬
ших познаний о природе» и «философией, понимаемой в смысле
абстрактного «миросозерцания», философией гг. Лесевича и Коз¬
лова» 117. Вот эту философию русского идеализма он считает
«бесполезным времяпрепровождением» 118.
«Кладези мудрости российских философов» и «О пользе фи¬
лософии» раскрывают его кредо относительно предмета филосо¬
112 См.: A. Л. Реуэль. Социально-политические воззрения П. Н. Ткачева.—
«Научные записки Московского финансового ин-та», вып. 8. М., 1957,
стр. 241.
113 «История философии в СССР», т. 3». М., 1968, стр. 265.
114 А. А. Галактионов, П. Ф. Никандров. Идеологи русского народничества.
Л., 1966, стр. 104.
115 Этот взгляд не согласуется и с мыслью Ткачева об истории философии как
опровержении идеалистической концепции мысли.
116 «История философии в СССР», т. 3, стр. 265.
117 «Дело», 1877, № 8, стр. 45.
118 Там же.
82

фии. Смысл их — доказательство пользы материалистической фи¬
лософии и вред спекулятивно-идеалистического философствова¬
ния 119. Философия — особая наука, имеющая свою область иссле¬
дования. Она столь же самостоятельна, как логика, психология
и другие науки. Ее задача — «доказать пользу философии» 120.
У Ткачева были свои ошибки в трактовке философии. Иног¬
да он употреблял понятие «реализм» в смысле реалистической
философии — как синоним здравого философского отношения к
жизни, к действительности 121.
Отвергая метафизический идеализм, Ткачев ратовал за фи¬
лософию действенную, порывающую с заскорузлым мистициз¬
мом религии и рафинированным идеализмом «старой метафизи¬
ки». Можно сказать, что он решительно не согласен с трактов¬
кой философии, как не имеющей отношения к практическим
вопросам (Лесевич, Козлов и др.), считая, что, несмотря на
присущую философии абстрактность, она имеет огромное значе¬
ние и именно для революционной практики. Это не означает,
разумеется, что он, как и другие лидеры народничества, вполне
понял практически-революционную функцию философии.
ИДЕИ В ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ:
МАТЕРИАЛИЗМ, ПОЗИТИВИЗМ, АГНОСТИЦИЗМ
Теория познания не была предметом специальной моногра¬
фической разработки мыслителями 70-х годов, хотя отдельным
ее проблемам они уделили много внимания. Их меньше, чем
кого-либо из современников, можно упрекнуть и в идеалистиче¬
ском гносеологизме. Это было замечено в историко-философской
литературе. Например, Ю. Стеклов писал о М. А. Бакунине,
что он не слишком вдавался в «гносеологические изыскания»,
а спешил «перейти, если так можно выразиться, к философской
практике, к житейскому действию материалистической и идеа¬
листической философии» 122. Интерес к практическому аспекту
философии свойствен, как мы видели, всем семидесятникам.
119 См. «Дело», 1877, № 5; 1878, № 10—11.
120 Те, кто настаивает на отрицании философии отдельными революционными
народниками, смешивают две вещи: отрицание философии и отрицание не¬
обходимости специально заниматься ею в данное время. Например,
И. Кольцов, признавая необходимость философии, пишет, что, «занимаясь
философией» специально, профессионально, мы (речь идет о народоволь¬
цах) тратим силы, необходимые «для совершенно другого» («Дело», 1883,
№2, стр. 13).
121 См.: П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. 1, стр. 131. Ср. его определе¬
ние рационализма: «Трезвое, разумное миросозерцание, свободное от вся¬
ких суеверий и предрассудков,— трезвое отношение к явлениям окружаю¬
щей природы и к отношению людей между собой».
122 Ю. Стеклов. Михаил Александрович Бакунин, т. 3. М.— Пг., 1927, стр. 148.
83

Цельная характеристика теоретико-познавательной концеп¬
ции семидесятников осложняется тем, что эта концепция неод¬
нозначна. По ряду вопросов теории познания мы обнаруживаем
у них высокую степень общности взглядов, по другим — они
расходились диаметрально.
Три основные тенденции определяют их гносеологические ис¬
кания. Первая тенденция — материалистическо-механистическая.
Вторая — материалистическо-позитивистская. Третья — идеали¬
стическо-агностическая. Эти тенденции не были отделены одна
от другой китайской стеной, в решении отдельных вопросов
теории познания нельзя не заметить «перемешивания», так что
материалистическо-позитивистское решение одной проблемы не
исключало идеалистическо-агностического взгляда на другую,
и наоборот.
Ниже мы проанализируем основные идеи представителей
каждой из этих тенденций, но предварительно отметим одну
общую для них черту, связанную в конечном счете с механиче¬
ским пониманием процесса познания,— отрицание методологи¬
ческого значения диалектики. Понимая значение метода позна¬
ния, они решительно отмежевывались от классической метафи¬
зики; им была ясна ограниченность Конта или Шопенгауэра,
Гартмана или Спенсера — по «способу мышления» 123.
Они были далеки от мысли, что диалектика, теория позна¬
ния и логика едины суть. Обычно под научным методом позна¬
ния семидесятники разумеют совокупность приемов и способов
научно-исследовательской деятельности (индукция, дедукция,
аналогия, гипотеза и др.). Естественнонаучные методы исследо¬
вания были признаны ими вполне отвечающими задачам иссле¬
дования общественных явлений при условии их дополнения
«субъективным методом» (Лавров, Михайловский) или даже
в своем чистом виде (Кропоткин). Диалектика была в общем
отождествлена с идеалистической диалектикой в ее гегелевской
форме и оценена как бесплодная и даже опасная для прогрес¬
са знания. Материалистическую диалектику Маркса они не по¬
няли. Ткачев писал о диалектике как о роде «научной мисти¬
фикации», намекая на софистические приемы гегелевского фило¬
софствования, которое своей нарочитой «темнотой» и абстракт¬
ностью лишь затрудняет здравое мышление. Такое понимание
вполне согласовывалось с механистическим подходом к позна¬
нию: к тому же, в отличие от Бакунина и Лаврова, Ткачев
никогда серьезно и не изучал гегелевской диалектики, прини¬
мая ее за чисто спекулятивную конструкцию.
Известную роль в отрицании диалектики семидесятниками
сыграл гегелевский апофеоз прусских порядков («бог живет
в Берлине», — иронизировал еще Герцен).
123 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 212, л. 55.
84

Михайловский утверждал, что диалектика Маркса — это мо¬
дификация диалектики Гегеля, это мнение господствовало.
Почти идентичное представление о диалектике разделяли Кро¬
поткин, Морозов и другие народники, которые полагали, что
диалектический метод — спекулятивный метод философии, а не
метод наук, которые ни одним из своих открытий не обязаны
диалектике. Кропоткин, настаивая на полном избавлении мыш¬
ления от метафизики, считал, что диалектика страдает «отчаян¬
ной неопределенностью» и даже содействует «полному произ¬
волу в конкретных выводах» 124. Михайловский добавлял, что
это лишь способность «мыслить всякий предмет в состояниях
прошедшего, настоящего и будущего» 125, сходная с буддистским
пониманием причинности (!).
Семидесятники в массе своей видели, говоря словами Тка¬
чева, «механический закон органической природы», но не диа¬
лектику природы. Отрицание диалектики было, конечно, выра¬
жением не только механицизма, но и психологического субъек¬
тивизма. Это отметил Энгельс, когда писал Лаврову, что метод,
нарушающий основной принцип диалектического мышления —
всестороннего рассмотрения многообразных явлений, — «сам
себе выносит обвинительный приговор» 126.
Вместе с тем нельзя сказать, чтобы вопросы происхожде¬
ния, возможностей и форм человеческого познания чужды семи¬
десятникам. Они были прекрасно осведомлены в историко-фило¬
софской полемике по проблемам гносеологии, что отчасти уже
было показано выше. Внесли они свой вклад и в критику идеа¬
листической гносеологии, агностические предрассудки и логиче¬
ские несуразности которой рассматривали как тормоз познания;
поддержали они и материалистические идеи в теории познания,
пропагандируя, в частности, связь философии и естественных
наук. Необходимость этой связи была для них несомненной.
Она вытекала, говоря словами Ткачева, из того кардинального
факта, что «развитие естествознания с каждым днем открывает
и уясняет все новые и новые отношения, новые и новые пункты
соприкосновения между предметами и целыми порядками явле¬
ний, казавшихся еще недавно разделенными между собой ки¬
тайскою стеной» 127. В свете этих достижений естественных
наук философия выглядела бы вульгарной зазнайкой, если бы
она не стремилась раздвинуть свои горизонты за счет ассими¬
ляции данных естественнонаучного знания. Сходные мысли не
раз развивали Лавров, Берви-Флеровский и другие 128.
124 П. А. Кропоткин. Современная наука и анархизм. Лондон, 1901, стр. 8, 24.
125 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, стлб. 778.
126 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 34, сгр. 134.
127 ЦГАОР, ф. 109, оп. 214, ед. хр. 411, л. 1.
128 См. работу: В. В. Берви-Флеровский. Философия бессознательного, дарви¬
низм и реальная истина. В ней критикуется гартмановская философия бес-
85

В теории познания семидесятники отстаивали тезис об опыт¬
ном происхождении знания о мире и прогрессирующем развитии
познания. Они признавали, говоря словами Михайловского,
«чувственный опыт как источник наших познаний». Принимая
чувственный опыт в качестве источника знания, многие семи¬
десятники настаивали на сенсуалистическом тезисе о влиянии
«страстей» на интеллект — «ум тогда только силен и могуч, ког¬
да орудует страстью» 129. Отдельные теоретики семидесятников,
например Флеровский, недооценивая абстрактное мышление,
преувеличивали значение в познании эмпирического опыта, чув¬
ственного наблюдения, повторяя ошибку сенсуализма. Защищая
идею достоверности знания, они отвергали, как правило, идеи
о внеопытном и доопытном происхождении представлений о
внешнем мире, теорию врожденных идей, «божественных виде¬
ний» и т. д. Идеи Локка и Кондильяка оценивались ими, как
правило, весьма благожелательно. Следует отметить и догадки,
хотя и смутные, Берви-Флеровского о принципе отражения. Ос¬
нованием для них было, однако, не материалистическое реше¬
ние основного вопроса философии, а признание тождественности
бытия и мышления 130.
Знание было оценено семидесятниками в общем как резуль¬
тат взаимодействия «я» и внешнего мира 131, условий внешней
среды и нервной организации человека, как специфический про¬
дукт познавательной деятельности субъекта благодаря деятель¬
ности человеческого мозга. Процесс познания следует изучать
исторически, а не метафизически, с помощью «истории многих»
а не методом самонаблюдения 132. Опыт как процесс взаимо¬
действия субъекта с внешней средой почти единодушно был
признан условием объективности и достоверности человеческого
знания. Михайловский отмечал, что «раз источником наших
идей признан опыт, тем самым налагается известное ограниче¬
ние на голос личного суждения: анархия прекращается или по
крайней мере сдерживается» 133.
сознательного — за непонимание естественнонаучных методов поисков ис¬
тины. Правда, и у самого Берви-Флеровского в трактовке процесса позна¬
ния немало спекулятивного (см. ЦГИАЛ, ф. 68, on. 1, ед. хр. 1).
129 ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 84, л. 79 об.
130 Речь идет именно о догадке, не свободной от спекулятивного элемента, что
видно из приписывания Флеровским неорганическим телам ощущения, па¬
мяти и т. д. (см. ЦГАЛИ, ф. 68, on. 1, ед. хр. 1, л. 2—32). Энгельс отметил
эту черту взглядов Флеровского, «который воображает, что столы и кро¬
вати мыслят, но не имеют памяти» («К. Маркс, Ф. Энгельс и революцион¬
ная Россия». М., 1967, стр. 723).
131 В. В. Берви-Флеровский указывал, что предпосылкой познания следует
считать отделение «я» от внешнего мира, самоопределение человека как
субъекта природы (см. В. В. Берви-Флеровский. Азбука социальных наук.
СПб., 1894, стр. 11.)
132 См. ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 100, л. 46. Запись А. А. Чарикова.
133 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 185.
86

Кстати, это мнение подтверждает, что социологический субъ¬
ективизм совпадает с гносеологическим не во всех случаях не¬
посредственно. Флеровский настаивал, например, на том, что,
кроме истин субъективных, к которым он относил априорные
и так называемые религиозные истины, есть истины объектив¬
ные, общечеловеческого характера.
Настаивание на объективном характере опыта как пережи¬
вания действительности, обусловленного социальной ролью че¬
ловека, не следует отождествлять с признанием практики как
основы познания. Можно отметить лишь подход к такому пони¬
манию. Так, В. В. Берви-Флеровский писал, что «только через
практическое употребление можно отличить верное от неверно¬
го» 134. Правда, одновременно он выражал мнение, что поня¬
тие практики лучше всего употреблять для обозначения отноше¬
ния человечества к природе, которая присваивается в ее про¬
дуктах в процессе человеческой целесообразной деятельности.
У Ткачева практически целесообразная деятельность есть «ко¬
нечный результат мысли». Мысль находит в деятельности чело¬
века «свое высшее проявление и свою проверку, и материал
для дальнейшего развития» 135.
Материалистические и в какой-то мере диалектические тен¬
денции в гносеологии семидесятников обязаны во многом влия¬
нию Сеченова.
Вполне признавая Сеченова крупнейшим авторитетом в об¬
ласти психологии («г. Сеченов и некоторые другие с честью
поддерживают знамя русской науки») 136 и популяризируя се¬
ченовскую работу «г. Кавелин как психолог», Михайловский оп¬
ределял взгляды Кавелина как «ребяческие воззрения на пси¬
хическую жизнь» 137. Основной пункт разногласий Сеченова и
Кавелина Михайловский установил верно: Сеченов, в отличие от
Кавелина, который трактовал свободу воли как произвольное,
внутреннее движение «души», давал детерминистское объяс¬
нение психическим процессам. Это объяснение, по мнению
Михайловского,— единственно правильное разрешение во¬
проса» 138.
Высоко оценил исследования Сеченова и Лавров, который
считал, что «вне мира наблюдения вещественных тел нечего
искать субстрата психических явлений. Они обусловливаются в
своей определенной форме существованием нервной системы
определенного строения, исчезают безвозвратно с ее разруше¬
нием. В строении мозга и в функциях его частей и элементов
134 В. В. Берви-Флеровский. Критика основных идей естествознания. СПб..
1904, стр. 7.
135 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III. М., 1933, стр. 44.
136 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 774.
137 Там же, стр. 641.
138 Там же, стлб. 795.
87

приходится искать необходимые сопутствующие явления для са¬
мых сложных и тонких процессов мысли» 139.
Для 70-х годов дилемма, мыслит или не мыслит человек
при помощи мозга, продолжала оставаться актуальной. Не слу¬
чайно материалистически мыслящие народники считали своим
долгом подчеркивать, что «существование познания и мысли
невозможно без мозга» 140, что «все материальные перемены,
происходящие в мозгу, отражаются на сознании, на мысли» 141,
что мозг возник естественным путем и развивался «в течение
бесчисленных поколений», «посредством применения к окружаю¬
щей среде и наследственности» 142. Против механистической
трактовки психики выступал достаточно решительно Бер¬
ви-Флеровский.
Однако ни материалистическо-антропологическая закваска,
ни явно выраженные симпатии к Сеченову и его пониманию
психики, ни внимательное изучение естественных и обществен¬
ных наук не были еще гарантией материализма в гносеологии.
Гносеологический эклектизм был налицо. Берви-Флеровский, от¬
вергая гартмановскую «философию бессознательного», прини¬
мая посылку сенсуализма об ощущениях как начале «всякого
мыслительного процесса и всякого действия» 143, развивал идею,
что способностью мышления обладает не только человек, но и
животное, и не только высокоорганизованное, но и низшее, при¬
писывал процессы мысли организмам, не имеющим мозга, и даже
доказывал, что части организмов могут «совершать мыслитель¬
ные операции» 144. Мыслит не мозг, мыслит весь организм.
Мыслительные процессы творческого характера совершаются
при помощи мозга, что же касается рутинных мыслительных
процессов, то они протекают в организме независимо от моз¬
га 145. Вообще вторжение Берви-Флеровского в область психи¬
ческого не подкрепляется научной эмпирией; оно основано на
умозрительной критике идеализма, не исключающей собствен¬
ные идеалистические непоследовательности.
Гносеологической непоследовательности не избежали и дру¬
гие семидесятники. Но собственный гносеологический субъекти¬
визм не исключал критицизма в отношении к субъективизму
в философии XIX в.
Ткачев, представитель материалистическо-механических тен¬
денций в гносеологических построениях народников, критикует
два ненаучных метода познания — «метафизических абстрак¬
139 П. Лавров. Опыт истории мысли нового времени. Женева, б/г, стр. 357.
140 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 188.
141 Там же.
142 Там же.
143 Там же.
144 В. В. Берви-Флеровский. Философия бессознательного, дарвинизм н ре¬
альная истина. СПб., 1878. стр. 132.
145 См. ЦГАЛИ, ф. 68, оп. 1, ед. хр. 1, л. 6.
88

ций» и «эмпирической казуистики» 146. Сторонники первого ме¬
тода преувеличивают, по его словам, роль «абстрактных зна¬
ний», сторонники второго — значение «эмпирических наблюде¬
ний». В примечаниях к статье Г. Т. Бокля «Влияние женщины
на успехи знания», относящихся к концу 60-х годов, миллев¬
ский индуктивный метод был признан Ткачевым вполне науч¬
ным. Он даже объявлял в это время, что «дедуктивный метод
есть не только метод антинаучный, но и антисоциальный», под¬
разумевая не только дедукцию так называемых религиозных
истин, но и вообще ссылки на авторитеты в науке и политике,
которые не допускают опытной проверки.
В 70-е годы Ткачев более осторожно подходит к этим про¬
блемам, отмечая, что и безудержный эмпиризм может представ¬
лять опасность для научного знания. В это время он крити¬
кует миллевский индуктивный метод, который, по его мнению,
не имеет оснований претендовать на значение всеобъемлющего
метода науки. Человек конкретной науки или философии, за¬
мкнувшись в понятиях грубого эмпиризма, «мало-помалу до того
входит во вкус его, что, наконец, совершенно утрачивает спо¬
собность отличать важное от неважного, стоящее от нестояще¬
го» 147. Ткачев подвергает критике взгляды О. Конта и Г. Спен¬
сера, которых относит к непоследовательным эмпирикам. Кон-
товское подразделение развития мысли на теологический, мета¬
физический и позитивный периоды он отвергает, считая не¬
совершенной и его классификацию наук. Конт отдавал в этой
классификации приоритет так называемым «абстрактным нау¬
кам»— математике и другим, не понимая их эмпирического про¬
исхождения, связи с практикой. Вообще, замечал Ткачев, имея
в виду теорию познания позитивизма, «ум человеческий никог¬
да не идет в своем развитии по тому пути, который указан
ему Контом» 148.
Критика Ткачевым теории познания русского позитивизма
Лесевича также небезынтересна, поскольку она имеет в виду
не только отрицание общих принципов позитивистской гносеоло¬
гии, но и указывает ее частные слабые пункты.
На полемику Ткачева против Лесевича обратил внимание
уже Д. Рязанов. Он ограничился, однако, лишь констатацией,
что эта полемика «большой интерес представляет» 149, не рас¬
сматривая ее по существу. Попытаемся раскрыть суть аргумен¬
тации Ткачева против Лесевича. По-видимому, до Ткачева (он
был в эмиграции) доходили сведения об известном влиянии
этого позитивиста на народников. Действительно, при арестах
146 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III, стр. 100.
147 Там же, стр. 118. Ср. с мыслью Берви-Флеровского, что «накопление фак¬
тов совершенно бесплодно, если есть препятствие к правильному понима¬
нию» (ЦГАЛИ, ф. 68, оп. 1, ед. хр. 1, л. 1).
148 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. V. М., 1935, стр. 334.
149 Д. Рязанов. Две правды. М., 1918, стр. 60.
89

некоторых семидесятников в 1875—1876 гг. охранка находила
работы Лесевича: «Первые провозвестники позитивизма», «По¬
зитивизм после Конта» 150.
Ткачев прежде всего возражал против противопоставления
Лесевичем понимания и знания. По Лесевичу, знание отвечает
на вопрос о «бытии вещей», в то время как понимание рас¬
крывает их происхождение, так что понимание вполне может
существовать без знания, и наоборот.
В действительности, как разъяснял Ткачев, нельзя понять
вещь, не обладая объективным знанием о ней 151. Зависимость
между ними заключается, по его мнению, в том, что «всегда
знание предшествует пониманию» так, что понимание можно
рассматривать в качестве «логического последствия» знания.
Он, отрицавший какое-либо методологическое значение диалек¬
тики, заключает: «Чем наше знание объективней (т. е. чем бо¬
лее наши представления и наши понятия о вещи соответствуют
ее объективной реальности), чем менее в него входит субъек¬
тивный элемент, тем объективнее будет и наше понимание,
тем более оно будет утрачивать свой субъективный харак¬
тер» 152.
Позитивизм настаивает на приоритете знания, но «ограничи¬
вает задачу научного знания, т. е. науки, одним лишь описа¬
нием и распределением наблюдаемых явлений» 153. Ткачев
справедливо замечает, что это не только идеалистический в
своей основе, но и весьма поверхностный метод познания. Те,
кто защищает его, сознательно оставляют в стороне вопрос об
источнике знания, о происхождении познаваемых явлений, об
условиях, определяющих их свойства и функции 154.
Семидесятники не соглашались и с резким разграничением по¬
зитивистами сферы «обыденного мышления» и сферы «мышле¬
ния научного», считая, что речь может идти здесь лишь о коли¬
чественном, но не о качественном отличии. Конечно, тут ска¬
зался демократизм их общественных убеждений, но не только.
Они следовали в общем логике развития науки, говоря, что
между этими способами мышления нет пропасти: просто «коли¬
чество знаний, сфера опыта одной значительно превышает ко¬
личество знаний, сферу опыта другой» 155. «Обыденное мышле¬
150 См. ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1.
151 См. П. Ткачев (П. Никитин). Кладези мудрости российских философов.—
«Дело», 1878, № 11, стр. 124.
152 Там же. Ср. с мыслью Лаврова, что факты дают знание, но знание фактов
еще не гарантирует их понимания. Понимание приходит после тщательного
«исследования целого ряда фактов, существующих и последующих в из¬
вестном порядке» (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 208, л. 122. Рукопись
«Введение в изучение истории и социологии»).
153 Там же, стр. 125.
154 См. там же, стр. 130.
155 См. там же.
90

ние» и «житейский опыт» нисколько не заслуживают третиро¬
вания и по другой причине: «Наши понятия о явлениях объ¬
ективного мира зависят ... от нашего «житейского опыта» 156.
Не являясь всемогущим и не определяя формы научного зна¬
ния, опыт житейский тем не менее «как бы предопределяет
формы сочетания ощущений (восприятий) в представления и
представлений в понятия» 157. На этой основе складываются пси¬
хологические привычки человека — «формы, чисто субъектив¬
ные, различные у разных людей», но развивающиеся благодаря
«объективному материалу» внешнего мира 158. Субъективный
элемент входит в наше знание явлений объективного мира, но
не он определяет характер знания, его содержание, его истин¬
ность. К тому же он подчинен общественным условиям деятель¬
ности людей, как, впрочем, и наши представления об истине.
«Истина! — восклицал Ткачев.— Л что такое истина? Разве ис¬
тина не имеет ни малейшего отношения к существующим об¬
щественным порядкам?» 159
Эта мысль Ткачева несколько прямолинейна, но примеча¬
тельна своей направленностью против абстрактно-формализо¬
ванного представления об истинности человеческих знаний, свой¬
ственного позитивизму. В целом же «объективность» или «субъ¬
ективность» мышления Ткачев ставил в зависимость от трех
условий деятельности познающего субъекта: от условий его об¬
щественной деятельности, от приверженности к определенному
философскому мировоззрению и от «нервной» организации субъ¬
екта познания. Человек научного склада мышления обязан быть
объективным, в противном случае никакая наука невозможна.
Но он должен видеть и причины субъективного восприятия впе¬
чатлений от внешнего мира — этого исходного пункта субъекти¬
визма в познании. Эти причины субъективизма Ткачев видит
как во влиянии жизненного опыта субъекта, так и в организа¬
ции его нервной системы, в особенностях психического склада.
Все это — предпосылки решения вопроса о природе психи¬
ческого. Решение этой проблемы не за горами, отмечает Тка¬
чев в своей статье «Кладези мудрости российских философов»;
«в настоящее время сделано несколько серьезных попыток объ¬
яснить происхождение и характер психических явлений, сведя
их к их физиологическим основам. Попытки эти,— пишет он,
имея в виду И. Мечникова и Сеченова,— дали уже несколько
блестящих результатов и пролили некоторый свет в непрони¬
цаемые потемки «созерцательной» психологии» 160. Следуя Се¬
ченову, Ткачев указал на локализацию чувственных ощущений
156 П. Ткачев (П. Никитин). Кладези мудрости российских философов.—
«Дело», 1878, № 11, стр. 124.
157 Там же.
158 Там же.
159 «Дело», 1868, № 8, стр. 58.
160 «Дело», 1878, № 11, стр. 129.
91

и мысленных восприятий в определенных областях головного
мозга. Ощущения — это «впечатление, производимое каким-ли¬
бо импульсом на нервные клетки «общего чувствилища (т. е. на
нервные клетки серого вещества продолговатого мозга, основа¬
ние больших полушарий, боковых желудочков)»; восприятие —
«впечатление, испытываемое мыслительными центрами (т. е.
клетками серого вещества больших полушарий» 161.
Философия, основываясь на данных научной психологии
(Ткачев иногда говорит об «индуктивной психологии»), «толь¬
ко таким путем и может выбраться из дебрей метафизических
бредней и стать на твердую научную почву» 162. Идеализм, ме¬
тафизика «науки о душе или уме» не имеет этой эмпириче¬
ской «твердой почвы». Метафизика всю группу ощущений и яв¬
лений сознания объединяет в субстанцию «души», а затем через
посредство этой мифической субстанции объясняет так называе¬
мые душевные силы или интеллектуальные способности челове¬
ка. Абстрагируя бессознательные ощущения и влечения, мета¬
физики «выкроили» из реальных, противоречивых отношений
людей еще и «субстанции» морального порядка, вроде совести,
добра, зла и т. д.
Вообще в современном идеализме трудно решить, «где кон¬
чается метафизик и начинается психолог, где кончается психо¬
лог и начинается метафизик». Ткачев считал, что и позитивизм
не в состоянии обрести прочной почвы под ногами в объясне¬
нии феномена сознания по той причине, что он самым реши¬
тельным образом выделяет психологию из физиологии, предпо¬
читает заниматься «наблюдением, описанием и классифициро¬
ванием психических явлений, не сводить их к физиологическим
основаниям» 163, принимает «метод самонаблюдения» и потому
«вынужден вращаться в кругу иллюзий ненаучного поряд¬
ка» 164. Это в общем критика материалиста.
Ошибки содержательного и терминологического характера
у Ткачева не редки. Они являются следствием неумения рас¬
пространить материалистическое понимание на сложные виды
духовной деятельности человека. Ткачев полагал, например, что
представления и понятия могут возникать в человеческом мозгу
не только благодаря сознательной рассудочной деятельности, но
и без участия сознания 165.
161 «Дело», 1878, № 11, стр. 129.
162 формы чувственного созерцания человеком мира были предметом внима¬
ния многих семидесятников. В этой связи отметим интерес к труду Ч. Дар¬
вина «О выражении ощущений у человека и животных» — «прекрасное под¬
тверждение его теорий» (ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 478, л. 9).
163 «Дело», 1878, № 11, стр. 130.
164 Там же, стр. 131. Ткачев называет Конта «совершеннейшим профаном по
части психологических вопросов (лучшим доказательством чему служит
его наивное увлечение бреднями Галля и Шнурцгайма)».
165 См.: П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. VI. М., 1937, стр. 457. Ткачев
92

Тем не менее нетрудно заметить во всех этих рассуждениях
Ткачева знание основных идей Сеченова в психологии. Для се¬
мидесятников вообще характерно внимательное отношение к
данным материалистической психологии. Оно заметно при трак¬
товке процесса мыслительной деятельности человека, а также
при критике интроспективной и иррационалистической психо¬
логии.
Согласно Лаврову, материалистический взгляд на вещи, ко¬
торый он предпочитал называть принципом реалистической фи¬
лософии, является исходным пунктом теории познания, более
верным, чем какой-либо иной. Но и этот принцип не следует
превращать в постулат новой метафизики, приняв за правило
«скептицизм в отношении всякой метафизической теории»; его
следует распространить и на материалистическую теорию, если
она эволюционирует к метафизике 166. Материализм может из¬
бежать метафизики, если он согласится, что предпосылкой мыш¬
ления, помимо внешнего мира, является «постановка личностью
целей и выбор ею средств для деятельности» 167.
Постулаты лавровской теории познания будут не вполне
ясны без выяснения его отношения к гносеологии Канта. Рус¬
ский философ стремился найти в кантианстве элементы, кото¬
рые казались ему рациональными и согласующимися с прини¬
маемым им «общим миросозерцанием»,— антропологизмом. Лав¬
ров полагал, что мысль Канта о принципиальной невозможности
знания «вещей в себе» должна быть принята 168. А мысль
Канта, что «человеку доступны только явления», он оценивал
как верную и заявлял, что с нею следует считаться. Кантовское
доказательство трансцендентности «вещей в себе» для нашего
познания казалось ему убедительным в силу ограничения чело¬
веческой деятельности миром ощущений, хотя он и возражал
против признания «вещи в себе» в качестве некоей мистической
или метафизической «сущности». Понятие «вещи в себе» было
для Лаврова скорее признанием бытия вещей как таковых.
В пользу такого предположения говорит его оценка гегелевского
утверждения о возможности проникновения мысли в сущность
вещей. Он признает его по сути верным, но тем не менее спе¬
кулятивным. Он даже полагает, что Гегель своей критикой кан¬
товской «вещи в себе» в какой-то мере солидаризуется с пред¬
ставителями «мистического откровения» и интуитивизма. Мисти¬
ки претендовали на «прямое созерцание вещей самих в себе»
с помощью даже не интеллектуальной интуиции, в локковско-
высказал мысль, что «всякое новое открытие в области изучения явлений
нашей бессознательной жизни будет шагом вперед, новым открытием и в
области явлений сознательной жизни» (П. Н. Ткачев. Избранные сочине¬
ния, т. IV. М., 1934, стр. 458).
166 См.: П. Л. Лавров. Собрание сочинений, сер. I, вып. 2. Пг., 1917, стр. 157.
167 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 634.
168 См. там же, стр. 633.
93

юмовском смысле, а мистического переживания и тем самым
дискредитировали свою философскую позицию 169. Отметим и
критику Лавровым, Михайловским и некоторыми другими семи¬
десятниками Спенсера за отнесение непознаваемого к компетен¬
ции религии, т. е. за теистическое допущение 170. Агностические,
позитивистские тенденции в теории познания заметны и в трак¬
товке Лавровым «реальности» самого человека, который «реа¬
лен дотуда, докуда ощущает».
В сущности — это оправдание агностической оценки позна¬
вательных возможностей человека. Этот взгляд во многом обес¬
ценивал критику позитивизма, теория познания которого по
своей основной идее близка кантианству, поскольку для нее
главное — описание явлений, а не анализ «метафизических»
сущностей. Когда Лавров говорит, что стремится отыскать точку
начала познания, «не безусловно истинную, но неизбежную для
нас по способу организации нашего мышления» 171, он рассуж¬
дает как агностик, равно как и тогда, когда он утверждает,
что закон причинности имеет отношение не к миру сущностей,
а к миру явлений, считая, что мир человеческой практики пред¬
ставляет собой «совокупность познаваемых явлений с непозна¬
ваемой подкладкой». Лавров в ряде своих работ, начиная с
«Очерков вопросов практической философии» и даже ранее,
опирается на постулат о детерминации явлений человеческого
сознания и воли вне человека, внешним миром, о «компетенции»
принципа причинности в явлениях человеческого мышления. Этот
же взгляд развивал и Михайловский, когда писал, что «ничего
беспричинного нет и быть не может» 172. Оба они считали, что в
целом «зависимость между действием и причиной везде одна и
та же», в том числе и в явлениях сознания. Различия здесь су¬
ществуют, но они касаются не содержания законов детермина¬
ции, а формы их проявления.
Явления сознания, возникающие на основе впечатлений дей¬
ствительности (их последовательные ступени: ощущения, вос¬
приятия, представления, образы и понятия), не сводятся только
к этим впечатлениям. Обладая внутренней самостоятельностью,
они могут сочетаться в процессе мышления таким образом, что
при этом возможны и порождения сознания, не имеющие пря¬
мого аналога в действительности. Лавров разъяснял это следую¬
щим образом: «Призрак и действительные предметы — одинако¬
во воспринимаются человеком; они одинаково существуют или
одинаково не существуют для него; но обсуждение призрака
делает его действительность невероятной, противоречащей ряду
169 См.: П. Л.. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 316—317.
170 Ср. аргументацию в одном из анонимных рукописных трактатов: подмена
понятия непознанного понятием непознаваемого неизбежно приводит к мис¬
тике, к допущению бога (см. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 150).
171 П. Л.. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 633.
172 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 7, стлб. 765.
94

прежних, уже приобретенных представлений, между тем как
действительный предмет приобретает большую и большую веро¬
ятность по мере его обсуждения» 173. Верификация «призраков»
происходит в рамках «обсуждения» и не требует выхода за его
пределы.
Нетрудно заметить, что ни один из теоретиков-народников
не пользуется критерием практики как теоретико-познаватель¬
ным принципом и не представляет себе, чтобы практика могла
быть объективным критерием истинности нашего познания.
С точки зрения семидесятников критерий истинности нашего зна¬
ния— в самом мышлении. Лавров даже полагал, что тот, кто
становится на «практическую точку зрения» для «установления
мерила ценности знаний», исповедует взгляды узкого эмпириз¬
ма 174. Всеобщность практики как исходного пункта познания
ни ему, ни любому другому семидесятнику не ясна. Непоследо¬
вательность Лаврова в теории познания не осталась незамечен¬
ной. Народник был подвергнут критике как «слева» более по¬
следовательными материалистами (Чернышевский, Писарев, Ан¬
тонович) так и «справа», русскими идеалистами (Страхов и др.).
Он был вынужден дать разъяснения своей позиции, но эти разъ¬
яснения (например, в статье «Моим критикам») сделали лишь
более ясным тот факт, что в теории познания он предпочитал
брать в качестве исходного пункта познания «факты сознания».
В общем, следуя своему правилу проявлять «скептицизм в
отношении всякой метафизической теории», Лавров, не зная
диалектического материализма, скептически отнесся к теории
познания диалектического материализма, отождествляя ее с
теорией познания материализма вообще. Отверг он и гносеоло¬
гию классического идеализма, отдавая дань постулатам позити¬
вистской теории познания, влияние которой особенно заметно
у Михайловского. Михайловский с сочувствием писал о «фейер-
баховском труизме», охотно излагал в своих историко-философ¬
ских этюдах материалистические идеи в теории познания Лок¬
ка, Дидро, Гельвеция 175. Сочувствие к материалистическому
сенсуализму и эмпиризму обнаруживается и в его высказыва¬
ниях 70—80-х годов. Опять же исходный пункт гносеологии
Михайловского как будто материалистическо-эмпирический:
«духовное начало человека», т. е. его сознание, есть эпифено¬
мен природы, и возникает он вследствие «естественного хода
вещей». Понятие материи — научное, а не спекулятивное. Мате¬
рия в своем развитии порождает способность к чувствованию.
173 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 212, л. 70.
174 См.: П. Л.. Лавров. Собрание сочинений, сер. I, вып. 4, Пг., 1917, стр. 14.
175 Михайловский анализирует и взгляды других материалистов и просвети¬
телей, в частности Ламетри и Вольтера. Последний, по мнению Михайлов¬
ского, в вопросе о происхождении наших знаний «сильно приближается к
материалистическому образу мыслей» (Н. К. Михайловский. Полное собра¬
ние сочинений, т. 6, стлб. 31).
95

Спрашивая, «одарена ли она (т. е. материя.— В. М.) этой спо¬
собностью действительно или же рядом с материей надо при¬
знать в человеке еще иное, отличное от материального, «нача¬
ло», он соглашается с первой частью альтернативы, фиксируя
свое согласие с сенсуализмом.
Вообще принципы материалистического эмпиризма в вопро¬
се о происхождении нашего знания заслуживают, по мнению
Михайловского, всяческого признания. При решении этих вопро¬
сов нет никакой необходимости прибегать к идее Верховного
существа, Идеи или Первопричины, стоящей над природой.
Но чрезвычайно характерно для Михайловского, что он, при¬
знавая сознание за вторичное, за эпифеномен природы и пони¬
мая его значение в борьбе против теологической схоластики и
метафизики, настаивает на том, что такое решение должно быть
ограничено только рамками вопроса о происхождении духа. Ду¬
ховное начало, хотя и возникает благодаря «естественному ходу
вещей», столь же естественно (как единственная подлинно ак¬
тивная сила мира) становится над вещами. Михайловский был
далек от глубокого понимания социальной природы сознания,
продолжая смотреть на человека и его сознание антропологи¬
чески. Он соглашается с тем, что «человек приносит с собою
в мир новую силу», но эта сила («сложная») есть лишь «из¬
вестное сочетание основных сил природы и, подобно всем дру¬
гим силам, стремится охватить всю природу» 176. Это стремле¬
ние к охвату природы не может увенчаться полным успехом,—
в силу несовершенной природы человеческого сознания.
В своей обширной статье «Суздальцы и суздальская крити¬
ка» он признавал, что принимает «основные положения позити¬
визма о границах исследования» 177. Природа вещей и челове¬
ческие представления о ней не обязательно должны соответст¬
вовать друг другу, и дело здесь не в степени развития зна¬
ния, а в самом его характере. Вообще понятие сущности сле¬
дует отбросить — от него веет мистикой: «Сущность вещей —
вечная тьма» 178.
Первая заповедь гносеологии, писал он в «Письмах о прав¬
де и неправде», заключается в требовании выяснить, «какие
границы положены нашему уму природой. В этом именно со¬
стоит то, что обыкновенно называется теорией познания» 179.
В духе позитивизма Михайловский трактовал и вопрос о по¬
знавательных способностях человека. Выяснение границ позна¬
ния приводят нас к выводу, что мы ограничены уже в силу
физиологической организации наших органов чувств, которые
обладают, так сказать, комплексом неполноценности. Михайлов¬
176 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 331.
177 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4, СПб., 1909, стлб. 99.
178 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 105.
179 Там же, стлб. 460.
96

ский полагал, что человек, если бы он имел более пяти органов
чувств, соответственно раздвинул бы границы своего разуме¬
ния: «Правда представлялась бы ему совсем иначе» 180. Ответы
Михайловского на вопросы: «Что есть истина?», «Где критерий
истинности наших понятий?» — интересны, как выражение опре¬
деленной тенденции в народнической мысли 70-х годов.
Возможно, что наиболее цельный очерк своих позиций в
теории познания Михайловский представил в знаменитых «За¬
писках профана», где он, по его словам, стремится быть на
уровне современных данных науки и — принимает «теорию иерог¬
лифов». Воспользовавшись статьей Добровольского «Видим ли
мы предметы такими, какими они существуют в природе» 181,
он утверждает, что о действительности мы не знаем ничего
«вне условий нашей природы», т. е. вне физиологической при¬
роды наших органов чувств. Рассматривая акт зрения и приве¬
дя не один пример в защиту взглядов Гельмгольца, Михайлов¬
ский приходит к выводу, что «в акте зрения сталкиваются да¬
леко не тождественные моменты — субъективный и объектив¬
ный, что мы всегда видим предметы сообразно устройству на¬
шего органа зрения, но далеко не всегда сообразно свойствам
предметов» 182. В восприятии, развивает он далее свою мысль,
объект, действительность играет подчиненную роль; характер
впечатления определяет не объект, а «известный нервный ап¬
парат воспринимающего субъекта» 183. И вообще «несправедли¬
во видеть в свойствах предметов их неотъемлемую принадлеж¬
ность вне всякого отношения к другим предметам» 184 (что
само по себе верно).
Михайловский утверждал, что «наши ощущения, из которых
путем психической деятельности слагаются представления о
предметах, суть известные символы, известные знаки, не произ¬
вольно нами выбранные, а навязанные нам самою природой,
самими условиями нашего существования» 185.
Это объяснение ощущений как символов, знаков, «заучивае¬
мых» (по выражению Михайловского) «с детства», благодаря
сложному субъективно-объективному опыту, он заимствует у
Гельмгольца. Идею отражения, понимания ощущений как субъ¬
ективных образов объективных предметов он не принимает.
Б духе позитивистского философствования Михайловский пред¬
лагает отбросить «всяческие рассуждения о том, насколько со¬
ответствуют вещи в себе, «ноумены», их отражению при помощи
ощущений в нашем сознании — «феноменам».
180 Там же, стлб. 460—461.
181 См. «Знание», 1873, № 1.
182 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 344.
183 Там же, стлб. 345.
184 Там же.
185 Там же.
4 В. А. Малинин
97

Естественно, что на основе такого понимания он приходит
к выводу, что «истина есть, только если можно так выразиться,
известный, специальный случай равновесия между субъектом и
объектом, между человеком и природой и другими людьми» 186.
Отвергая субстанциональную истину и субстанциональный
критерий истинности наших знаний, Михайловский склоняется в
«Записках профана» к той мысли, что, хотя и следует придер¬
живаться «определенных критериев жизни», для положительной
науки безразлично, «истинно или призрачно наше познание при¬
роды само по себе, т. е. вполне ли оно соответствует дейст¬
вительности, истинной природе вещей. Важно только, чтобы это
познание удовлетворяло требованиям человеческой природы,
и критерия истинности следует искать уже в самом удовлетво¬
рении» 187. Истинность сама по себе не существует. Понятие
истины зависит от свойств человеческой природы. В таком по¬
нимании он видит «неисчислимые выгоды», хотя и признает труд¬
ность, заключающуюся в том, что подлинная природа человека
нам ведь тоже не вполне известна. Не замечая объективной,
не зависимой от человеческой природы (т. е. от субъекта) сто¬
роны истины, Михайловский склоняется к гносеологическому
субъективизму. Он оправдывается тем, что иное понимание не¬
избежно ведет к супранатуралистической точке зрения, к пози¬
ции верующего или к позиции «метафизика, убежденного в воз¬
можности познания ноумена, вещи в себе, субстрата, сущности
явлений» 188.
Таким образом, истинно не то, что верно отражает объек¬
тивную реальность, а то, что удовлетворяет нашу познаватель¬
ную способность. Истина существует только для человека —
«за пределами человеческой природы нет истины для челове¬
ка» 189. Вот эта истина несомненна: она является плодом мно¬
говекового развития представлений человека о мире. Объектив¬
ной истины нет, нет и ее объективного критерия. Становится
понятным, почему Михайловский, не принимая декартовских
критериев истинности как ясности и отчетливости, сочувствен¬
но воспроизводит мнение Вѝко, что «истинно то, что признается
таковым человеческим родом или по крайней мере большинст¬
вом его» 190.
«Догматическое» представление об истине следует сдать в
архив и заменить релятивистским. Иногда Михайловский столь
решителен, что предлагает понятие истины вообще «изгнать из
человеческого языка», заменив его понятием «удовлетворения
познавательной способности человека». Это и есть, по его мне¬
нию, подлинный критерий истинности, который «можно найти на
186 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 347.
187 Там же.
188 Там же, стлб. 348.
189 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 105.
190 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 82.
98

дне всех философских систем и всех научных исследований» 191.
Если данное понятие (или система понятий) удовлетворяет при¬
роде человека, значит оно правильно. Если не удовлетворяет —
значит неверно. Но при этом следует иметь в виду, что поня¬
тие «человеческая природа», как признавал сам Михайловский,
весьма туманно.
Если некоторые положения были в свое время истинны, ибо
удовлетворяли познавательную способность человека, то они
становятся ложными, как только перестают ее удовлетворять.
Не поняв диалектики абсолютной и относительной истин, Ми¬
хайловский допускал, однако, что познавательные способности
человека будут развиваться, возможности познания расширять¬
ся, и в этом отношении как бы подвергал сомнению закон¬
ность прямолинейного агностического пессимизма.
Гносеологические представления Лаврова и Михайловского,
в частности их толкование объективной и субъективной истин,
сложились под влиянием антропологического подхода к общест¬
венным явлениям. Еще Ткачев заметил, что они — материалисты,
поскольку для них «объективная истина составляет содержание
нашего познания объективного мира вообще и науки о природе
в частности», но в то же время и субъективисты, поскольку при¬
знают существование особой субъективной истины как содержа¬
ния нашего нравственного сознания, нашего эстетического вку¬
са 192. С таким толкованием можно согласиться.
Философские идеи народников-семидесятников не заключены
только в пределах вопросов, относимых ими обычно к области
«теоретической философии», они — и в их «практической фило¬
софии», которая также является предметом нашего исследова¬
ния.
191 Там же, т. 3, стлб. 349.
192 См. ««Дело», 1875, № 9, стр. 92.
4*

социология
Глава третья
ТЕОРИЯ ФАКТОРОВ
АНТРОПОЛОГО-НАТУРАЛИСТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ
ПРАКТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ
Общефилософское мировоззрение революционных народников
как и их социологические представления, конечно, внешне могут
выглядеть недостаточно связанными друг с другом. В самом
деле, материалистические, рационалистические, эмпирические и
атеистические аспекты философского мировоззрения народни¬
ков мало согласуются с их историческим идеализмом и субъек¬
тивной социологией. В действительности же здесь проявляется
общая закономерность развития домарксистской философии.
Энгельс писал о Фейербахе, что тот, «несмотря на «основу», еще
не освободился от старых идеалистических пут» 1. Народники
70-х годов во многом повторили ошибку Фейербаха, полагая,
что они освобождаются от идеалистических «пут», опираясь на
материалистический эволюционизм и философскую антрополо¬
гию с ее «проблемой человека».
Рассмотрим сначала то, что можно назвать натуралистиче¬
скими основаниями их практической философии, в частности один
из ее основных тезисов, что природа есть предварительное ус¬
ловие всякой человеческой деятельности и любой формы удовле¬
творения человеческих потребностей с помощью деятельности 2.
По выражению одного из семидесятников, надо «признать тож¬
дество человека с природой», но одновременно объяснить и со¬
циальные мотивы человеческой драмы в истории 3. Михайлов¬
ский считал «прекрасным» решение Гете, что цель человечества—
борьба с природой и знание есть не цель, а средство 4. В своем
фундаментальном труде — «Важнейшие моменты в истории мыс¬
ли», являющемся исследованием истории человечества под уг¬
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, стр. 289.
2 По мнению одного из авторов оппозиционного «Дела», идея о зависимости
истории от законов внешней природы проникла в передовую русскую мысль
«под влиянием Бэра, Александра Гумбольдта и Бокля» («Дело», 1882,
№ 10, стр. 7).
3 См. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5 ед. хр. 131, л. 215—216.
4 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6. СПб., 1911,
стлб. 43.
100

лом зрения определяющего значения истории мысли, Лавров не
только признает приоритет природы, но и пытается объяснить
конкретную совокупность неорганических и органических про¬
цессов, подготовивших общественного человека. В качестве не¬
органических предпосылок он выделяет «почву вещества и энер¬
гии», «космические процессы», «геологические процессы», «гео¬
графические условия» 5, отмечая их значение в разные периоды
истории. Органические предпосылки появления человека — это
«явления биологические, психические и социальные», а сам че¬
ловек — «продукт процессов биологических в органическом
мире» 6.
Вопросы соотношения законов природы и общества, законов
развития органического мира (рассматриваемого в это время
уже в значительной степени под углом зрения его истории)
и мира человечества, мира культуры и цивилизации были в
70-е годы чрезвычайно актуальными для любого общественного
течения, претендовавшего на то, чтобы дать научную картину
мира.
Возникла ситуация, в русской мысли до того невозможная:
наука представила бесспорные доказательства естественной не¬
обходимости (объективной закономерности) как в развитии
органического мира, так и общественного. Материалистический
детерминизм навязывался философскому мышлению семидесят¬
ников и со стороны эволюционной теории Дарвина, восприни¬
мавшейся отчасти в тонах позитивистского социологизирования
(в отдельных случаях социального дарвинизма), и со стороны
марксистского материалистического объяснения общества (по¬
следнее воспринималось в основном как «экономический мате¬
риализм»).
Конечно, вопрос заключался не в простом согласии с реше¬
ниями, найденными Дарвином и Марксом, хотя семидесятники
поняли, что общий принцип и Марксовой, и дарвиновской тео¬
рии— «принцип развития», признание, что и общество, и при¬
рода могут быть поняты только в их истории. Глубокого по¬
нимания того, что диалектическая концепция развития Маркса
и концепция эволюции Дарвина имеют не только общее, но и
глубоко различны между собою, еще не было 7. К тому же
Дарвин и Маркс, хотя и были признаны в качестве абсолют¬
ных авторитетов (в данном случае слово «абсолютный» впол¬
5 А. Доленга. Важнейшие моменты в истории мысли. М., 1903, стр. 3—21.
6 Там же, стр. 22. Ср. с высказыванием анонимного автора рукописного фи¬
лософско-атеистического трактата: «Бесчисленные века прошли с тех пор,
как органическая жизнь зародилась на Земле» (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5,
ед. хр. 131, л. 88).
7 Сходное понимание марксизма и дарвинизма было распространено в это
время и на Западе. В подцензурной печати внимание народников привлек
к этому вопросу Михайловский (см.: Н. К. Михайловский. Полное собрание
сочинений, т. 6, стлб. 279).
101

не уместно), но не были до конца поняты народниками, осо¬
бенно Маркс. В 70—80-х годах адекватного понимания марк¬
сизма и не могло быть, ибо не было развитого национального
пролетариата с развитым классовым сознанием, отсутствовала
классовая практика как основа для глубокого понимания марк-
совой теории. Теоретики революционного народничества были
далеки от того, чтобы рассматривать марксизм в качестве еди¬
ной научной методологии естественных и общественных наук.
Ленин отметил, что для них характерно игнорирование социо¬
логического метода Маркса.
В 70-е годы не только в русской, но и в европейской мыс¬
ли была замечена диспропорция между сравнительно развиты¬
ми и достаточно надежными методами естественнонаучного ис¬
следования и не слишком убедительными методами об¬
ществознания, социологии. Мыслители 70-х годов стремились
разработать единую методологию наук о человеке (антрополо¬
гизм— у Лаврова, антропоцентризм — у Михайловского), пола¬
гая, что она еще не создана, что это дело будущего. Стремле¬
ние опереться при этом на более разработанную и более
известную им методологию опытных, естественных наук исто¬
рически вполне правомерно. Еще более основательная методо¬
логия наук о человеке представлялась некоторым из них в виде
будущего синтеза естественных и общественных наук на базе
философской антропологии 8. Уверенность в возможности такого
синтеза основывалась на убеждении, что история человечества
позволяет установить господство в ней некоего единого принци¬
па, определяющего все стороны человеческой деятельности.
Этот монистический принцип деятельности всех живых су¬
ществ мог обозначаться различно. Кропоткин называл его прин¬
ципом взаимной помощи, Берви-Флеровский — гуманности, Лав¬
ров и Шелгунов — солидарности 9, Бакунин — всеобщей соли¬
дарности. Содержание этих понятий было близким, а в
некоторых случаях — тождественным, но в 70-е годы чаще упо¬
треблялось понятие солидарности. Состояние гармоничной соли¬
дарности будет достигнуто в будущем, социалистическом, обще¬
стве. Но первые отношения солидарности возникают задолго до
появления социалистических идей, вместе с возникновением об¬
щества 10.
8 В XX в. эта проблема вызывает сходные решения в идеалистической социо¬
логии. П. Сорокин, в молодости — ученик П. Лаврова, признав, что надеж¬
ды на эмпирическую социологию угасли, провозгласил наступление века
«великих социологических синтезов», появление «более многообразной» тео¬
рии, которая представит «более точное знание суперорганического мира».
9 См.: Н. В. Шелгунов. Избранные педагогические сочинения. М., 1954,
стр. 276—286.
10 Авторы «Общего дела» конкретизировали эту идею, говоря (в 1877 г.),
что существуют две формы общественного строя: одна основана на «меха¬
нической внешней связи» между людьми, в то время как другая, высшая,—
на «органической внутренней ... общности индивидуальных интересов и
стремлений» (ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 84, л. 5).
102

В фундаменте человеческой деятельности, а значит и в ос¬
нове всей общественной жизни, лежат биологические законо¬
мерности. Они, несомненно, составляют подтекст социальных
отношений. Высшие проявления человеческой деятельности и
даже вся духовная культура в конечном счете основаны на ин¬
стинктах. Но человек — не инстинктивное животное. Разумная
деятельность человека, развивающаяся как следствие особо
благоприятных условий его биологического бытия,— решающий
фактор перехода к специфической общественной деятельности.
Отличие человека от животного очевидно: человек подчи¬
няется не только врожденным, но и приобретенным инстинк¬
там, закрепленным в общественной жизни. Инстинкты второго
рода преобразуются в привычки. Инстинкты обоих родов слу¬
жат необходимой основой возникновения у человека чувст¬
ва самосохранения и влечения к общественному сотрудничеству.
«Здравый смысл» человека и даже формы его абстрактного
мышления ведут свое происхождение отсюда.
Эти или сходные идеи и развивали народники-семидесят¬
ники. Это было своего рода знамение времени. Бакунин, на¬
пример, подчеркивал, что истоки всех социальных антагонизмов
коренятся в сосуществовании в человеке двух определяющих
его поведение начал — «животного» и «человеческого», в одно¬
временном подчинении человека двум родам законов — биоло¬
гическим и социальным. Он считал, что человек стал человеком
благодаря сознанию, которое нарушало «инстинктивную гармо¬
нию» первобытного человека и природы 11. Но человек не рас¬
стался с родимыми пятнами животного состояния и вряд ли рас¬
станется с ними когда-либо.
В признании инстинктов за начала, определяющие общест¬
венное поведение человека, Кропоткин видел реальное основа¬
ние научной этики, признание законов общества частным случаем
более общих законов природы.
«Человек, — писал он,— часть природы, а его личная и об¬
щественная жизнь есть такое же явление природы, как рост
цветка или развитие общественной жизни у муравьев» 12.
Кропоткину нельзя отказать в логике, но исходный пункт его
рассуждений ошибочен. Он полагал, что биолого-социальный
подход к человеку имеет то методологическое оправдание, что
наука без труда обнаруживает «сходство структуры» и обще¬
ственной, и биологической жизни. Это сходство требует при¬
знания единого принципа, господствующего в обеих сферах не¬
зависимо от того, называть ли его взаимной помощью или со¬
лидарностью.
Лавров также настаивал на том, что солидарность возни¬
кает еще в мире животных, являясь доминантой в отношениях
11 См.: М. А. Бакунин. Избранные произведения, т. II. М., 1919, стр. 144.
12 П. А. Кропоткин. Современная наука и анархия. М.—Пг., 1920, стр. 43.
103

и между животными особями, и между людьми. Правда, на¬
чальной фазой человеческого общения он считал гоббсовскую
«войну всех против всех». На ошибочность этой точки зрения
ему указал Энгельс, и, по-видимому, под его влиянием Лавров
впоследствии больше подчеркивал «общественный инстинкт» 13.
Он видел три основные стадии развития солидарности у «ор¬
ганических особей» — инстинктивную солидарность животных,
прочувствованную солидарность начальных этапов развития че¬
ловеческого общества и сознательную солидарность цивилизо¬
ванного человечества. Лавров пытался даже определить те
особенные физико-химические условия, которые привели к возник¬
новению первых биологических, инстинктивных форм солидарно¬
сти, но при естественнонаучных данных того времени это была
трудноразрешимая задача. Как разъяснял Лавров, человеческое
общество возникает с первыми признаками сознательной соли¬
дарности, которая является орудием борьбы людей с природой
за утверждение общества. Основой такой солидарности служит
развитие сознания — от инстинктивного к критическому.
На ошибки абстрактно-антропологического социологизирова¬
ния Лаврову указывал Энгельс. Он писал ему, что «существен¬
ное отличие человеческого общества от общества животных со¬
стоит в том, что животные в лучшем случае собирают, тогда
как люди производят» 14. Но Энгельс соглашался, что соли¬
дарность как социологическое понятие — «по существу совер¬
шенно правильный тезис» 15. Сознательную солидарность Лав¬
ров подразделял (см. его «Важнейшие моменты в истории
мысли») на формы солидарности, существующие в обособленных
«национальных цивилизациях», и формы солидарности в усло¬
виях «универсальных цивилизаций». Понятие солидарности дру¬
гие семидесятники порой отождествляли с гуманизмом, с поня¬
тием «общечеловеческого начала» в людях.
В развитом обществе солидарность есть сознание того, что
личный интерес совпадает с интересом общественным или, как
выражался Лавров, что «личное достоинство поддерживается
лишь путем поддержки достоинства всех солидарных с нами
людей» 16. Лавров понимал, что эта формула выступает скорее
как благое пожелание, чем констатация реального положения
вещей. Поэтому он оговаривается, что солидарность (вечный
принцип!) «опирается то на один, то на другой элементы об¬
щежития и подрывается то тем, то другим требованием, воз¬
13 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 34, стр. 138.
14 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 34, стр. 137.
15 Там же, стр. 138.
16 Ср. с мнением авторов «Общего дела» (1877 г.), что задача заключается
в том, чтобы установить равновесие между «стремлениями к индивидуаль¬
ной свободе и требованиями общественной солидарности» (ЦГАОР, ф.
1065, оп. 4, ед. хр. 84, л. 4 об.).
104

никающим в обществе» 17. Хотя солидарность, рассматриваемая
в качестве абсолютного принципа не обнаруживает себя в «чи¬
стом» виде, она, в ее сознательных формах, «является могучим
орудием в борьбе общества за свое существование и стано¬
вится прогрессивным двигателем истории» 18.
Эту идею Лавров развивал и в посланной им Энгельсу ра¬
боте «Социализм и борьба за существование», получив в ответ
основательную критику своего понимания «истории как некото¬
рого слегка видоизмененного варианта «борьбы за существова¬
ние»» 19. Энгельс не солидаризировался с иллюзиями Лаврова.
В самом деле, хотя понятие солидарности не является на¬
думанным, отражая объективные тенденции общественного раз¬
вития, солидарность сводится все же к серии поступков субъ¬
екта. В терминах своей теории солидарности Лавров трактовал
социализм как «общество солидарных личностей», «обще¬
человеческой солидарности», общество, где человечество нахо¬
дит верное соотношение между интересами и потребностя¬
ми личности и интересами и потребностями общества 20. Социа¬
лизм есть разумное осуществление начал вечной природы чело¬
века. Когда данные биологии и психологии будут синтезированы
в учении научного социализма, можно будет прийти, как писал
Лавров в статье «Кому принадлежит будущее», к истинному
пониманию той комбинации «общественных форм, при которых
все естественные и здоровые потребности личности удовлетво¬
ряются самым полным и совершенным образом» 21.
Концепция солидарности, подчеркивавшая коллективистское
начало в человеке, нашла отражение и в некоторых программ¬
ных документах, например, у землевольцев. Теоретики семи¬
десятников использовали аргументы от опытного естествозна¬
ния для доказательства той истины, что общественность зало¬
жена в человеке изначально, в его биологической природе. Ко¬
нечно, они понимали, что способы проявления общественности
(солидарности) у животных и у человека различны, но тем не
менее настаивали на их сходстве. Толчок к такой трактовке
«общественности» бесспорно был дан дарвинизмом.
Концепция солидарности направлена и против нелепостей со¬
циального дарвинизма и против laissez — faire 22. Теоретики
17 П. Л. Лавров. Собрание сочинений, вып. VII. Пг., 1917, стр. 76.
18 П. Л. Лавров. Задачи понимания истории. М., 1898, стр. 31.
19 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 34, стр. 138.
20 См.: П. Л. Лавров. Философия и социология.— Избр. произв. в двух то¬
мах, т. 2, М., 1965, стр. 379—380. Буржуазное общество — «антисолидар¬
ное», подрывающее все сознанные начала солидарности» (П. Л. Лавров.
Задачи понимания истории, стр. 378).
21 «Вперед!», 1874, т. II, стр. 63.
22 Laissez — faire (фр ) —принцип «свободной» конкуренции и невмешатель¬
ства государства в экономику — пока это соответствует интересам капи¬
талистов и их экономики.
105

«естественного права», хотели они того или нет, распространяли
представление о «войне всех против всех» и на граждан¬
ское общество. Но в отличие от «естественного» состояния че¬
ловека, его гражданское состояние более безопасно, ибо здесь
воля отдельных граждан нейтрализуется в интересах всех го¬
сударством— выразителем всеобщей воли. Семидесятники, как
правило, не принимали эту аргументацию в пользу «злой» при¬
роды человека. Не были они согласны и с тем, что закон «борь¬
бы за существование» лучше всего выражает природу человека.
Солидарность является более высокой степенью взаимо¬
действия между людьми, нежели борьба за существование.
Более того, она может быть, по словам Лаврова, «и орудием
борьбы за существование и средством противодействия ей» 23.
Социальный дарвинизм, с которым народническая концепция
солидарности связана лишь косвенно, использовал дарвинизм в
классовых интересах буржуазии. Этот смысл социального дар¬
винизма был четко выражен еще Оскаром Шмидтом: теория Дар¬
вина, распространенная на понимание общественных явлений,
разбивает иллюзию равенства, она есть научное обоснование
неравенства. Это понимание дарвинизма противоречило идей¬
ным убеждениям революционных народников, которые видели в
дарвинизме научную, биологическую, но не общественную тео¬
рию 24.
Михайловский не считал Дарвина сторонним в грехах со¬
циального дарвинизма. Он писал, что Дарвин, хотя и говорил
не раз о своем нежелании вторгаться в сферу общественных
отношений, тем не менее принимал правило, согласно которо¬
му «всегда побеждает лучший, достойнейший»; применяя это
правило к общественному быту, он приходил к выводу, что
обычно торжествуют те, кто отличается «достоинствами ума и
сердца» 25. Михайловский даже обвинял великого ученого в
том, что тот «развивал эту тему с наивностью, мало идущей
к его почтенной седой бороде» 26. Теория Дарвина не подходит
«для постройки на ней нравственно-политического здания» 27.
Вообще вторжение в общественную науку естествоиспыта¬
телей, упрямо пользующихся критериями своей области иссле¬
дования, может привести к апологетике «ошибочной социаль¬
23 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 208, л. 39.
24 См.: П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. V. М., 1935, стр. 300. «В по¬
следнее время,— отмечал он,— вошло в большую моду вносить термины
естественных наук в науки общественные, думают, что через это последние
сделаются реальнее, позитивнее, спорные аналогии выдаются за философию
(намек на аналогический метод Спенсера.— В. М.), поэтические сравне¬
ния— за научные факты, софистика получает новую силу» (см.: П. М. Тка¬
чев. Избранные сочинения, т. II. М., 1932, стр. 95. Ср. Н. К. Михайловский.
Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 283).
25 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 282.
26 Там же.
27 Там же.
106

ной доктрины» 28, к самым печальным недоразумениям. Э. Гек¬
кель, например, оправдывал смертную казнь на том «социал-
дарвинистском» основании, что это «один из способов»,
к которым прибегает природа, а вслед за нею и общество,
для устранения худших, недостойных» 29.
Но ошибки социал-дарвинистского теоретизирования свой¬
ственны не только естествоиспытателям 30. Михайловский это
понимал. Он полемизировал, например, с русским позитивистом
Вырубовым, который совместно с Литтре основал в Париже
«Социологическое общество», пропагандировавшее идеи со¬
циального дарвинизма.
Отмечая несогласие лидеров революционно-народнической
социологии с постулатами социального дарвинизма, мы одно¬
временно можем отметить, что в некоторых приемах аргумен¬
тации между ними было и сходство.
Так, Лавров защищал тезис, что социализм имеет «большие
шансы в борьбе за существование с обществами эгоистических
и конкурирующих одна с другой личностей, пока эти два типа
общества будут стоять рядом. Поэтому естественный отбор дол¬
жен повести к победе социалистических обществ» 31. Как видно,
это не социальный, а, скорее, «социалистический» дарвинизм,
поскольку речь идет не о признании естественного отбора на
основе борьбы за существование индивидов в рамках эгоисти¬
ческого общества, а о борьбе за существование обществ — со¬
циалистического и «конкурирующего» (буржуазного). В ней
выживают общества, лучше приспособленные к новым истори¬
ческим условиям. Иными словами, выживет и разовьется осно¬
ванное на сознательной солидарности людей социалистическое
общество. Вообще, идеологи семидесятников склонны были рас¬
сматривать «усиление» солидарности в процессе истории как
своего рода космический закон.
Кропоткин полагал, что «общественность (т. е. солидарность
у животных.— В. М.) является таким же законом природы, как
и взаимная борьба», вследствие чего идея «взаимной помо¬
щи» лучше всего объясняет экспериментальные данные об от¬
ношениях в животном мире. Борьбу за существование он при¬
знавал, но считал, что преувеличение ее значения является
ничем не оправданной спекуляцией. Правда, повод для таких
спекуляций, хотя и не намеренно, дал, по его мнению, сам
Дарвин, переоценивший «борьбу за прямые средства к сущест¬
28 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1. СПб., 1909,
стлб. 805.
29 Н. К.. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 282.
30 Причина доверия естествоиспытателей к социальному дарвинизму — их со¬
циальный интерес: «Господа социологи и биологи принадлежат, говоря
языком аналогического метода, к вершине общественной пирамиды»
(Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 803).
31 П. Л. Лавров. Избранные сочинения, т. IV. М., 1935, стр. 108.
107

вованию» и недооценивавший «борьбу против всех естествен¬
ных условий, неблагоприятных для вида» 32.
Кропоткин отвергал экстраполяцию дарвиновской идеи борь¬
бы за существование на все и вся — как оправдание «права
сильных». Не борьба за существование, а взаимная помощь
является фундаментальным законом природы 33. Поэтому для
него закон взаимной помощи «едва ли не важнее закона борьбы
за существование» 34.
Взаимная помощь — вот тот всеобщий закон природы, кото¬
рый соответствует общественной природе человека; нарушения
этого закона носят характер общественной аномалии. Они от¬
носятся к проявлениям эгоизма отдельных людей или групп
людей; их следует обуздать в интересах человечества.
«Исправленный» дарвинизм дает, по мнению Кропоткина,
возможность не только понять законы животного мира, но и
уяснить закономерности общественного мира — «людей, их спо¬
собностей и их общественных учреждений» 35. Научная концеп¬
ция «взаимной помощи» может быть искомым основанием по¬
нимания общества и приводит к признанию «естественности»
принципов социального сотрудничества, «вольного коммунизма».
И животные и человек противостоят бездушной природе,
вырабатывая некоторые общие средства борьбы с нею. Это
объединяет «особей». Общественная жизнь возникла не с че¬
ловеком, а до него (у муравьев, пчел, обезьян и других «об¬
щественных животных») 36.
Человек, стихийно создавая свои формы общественной орга¬
низации, первоначально заимствовал их у животных и даже не
столько в результате сознательного подражания, сколько потому,
что был вынужден сделать это в силу схожести существо¬
вания. В основе общественной организации человека заложен
тот же принцип, что и у животных,— «взаимная помощь».
Теоретик народничества доказывал, что взаимная помощь —
определяющее начало общественной жизни как на ранних сту¬
пенях развития человека (у дикарей, варваров), так и на по¬
следующих уровнях человеческого общежития:	«Практика
взаимной помощи и ее последовательное развитие создали са¬
мые условия общественной жизни» 37. Анализируя родовые от¬
32 П. Кропоткин. Взаимная помощь как фактор эволюции. СПб., 1907, стр.
209—210. В рукописи «Ницше» Кропоткин отметил, что Дарвин начал с
трактовки борьбы за существование в мальтузианском смысле, а кончил
тем, что включил в это понятие и альтруистические поступки индивида в
интересах группы (см. ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 546, л. 5).
33 П. Кропоткин высоко ценил труды русских биологов К. Ф. Кесслера и
Н. А. Северцова именно за доказательство, что борьба за существование
не является абсолютным принципом природы.
34 П. Кропоткин. Взаимная помощь как фактор эволюции, стр. 209—210
35 П. А. Кропоткин. Современная наука и анархия. Пг.—М., 1920, стр. 43.
36 См.: П. Кропоткин. Взаимная помощь как фактор эволюции, стр. 65
37 Там же, стр. 297.
108

ношения, крестьянскую общину, средневековые цехи и гильдии,
современную ему кооперацию, рабочие союзы, ассоциации, пар¬
тии, он приходит к выводу, что все это — выражение абсолютно¬
го общественного принципа взаимной помощи.
Кропоткин утверждает, что история общества проясняется,
а общественные законы поддаются более рациональному объ¬
яснению, если рассматривать общественную борьбу как прояв¬
ление «института взаимной помощи», как борьбу большинства
против тех, кто узурпирует права, принадлежащие всем членам
общества. Характерно, что промышленная революция на рубеже
XVIII—XIX вв. служит Кропоткину также доказательством дей¬
ствия взаимной помощи. Вызванный этой революцией «вне¬
запный промышленный прогресс» делает, по его мнению, этот
принцип почти очевидным, а либеральную апологетику «прин¬
ципов индивидуализма и конкуренции» бессмысленной 38. Эта
идея Кропоткина отличается от идеи Лаврова о «естественном
отборе» обществ лишь терминологически.
Признание же общества, основанного на конкуренции, веч¬
ным институтом — абсурдно 39.
В теории непрерывного изменения общественных форм он
видит основание для критики буржуазных догм с их наивной
верой в незыблемость института частной собственности и «сво¬
бодной конкуренции». Таким образом, социалистическая интер¬
претация дарвиновских открытий в народнической мысли 70-х
годов является эмпирическим фактом. Но были и нюансы.
В отличие от Лаврова, Кропоткина, Берви-Флеровского, стре¬
мившихся «по-социалистически» истолковать эволюционную тео¬
рию, Ткачев развил энергичную критику постулатов социаль¬
ного дарвинизма. Он возражал против наметившегося стремле¬
ния возродить на новой естественнонаучной основе эволюционной
теории Дарвина старые мысли о фатальной зависимости условий
общественной жизни от закономерностей развития природы. Об¬
щество и законы его развития не есть простое продолжение
развития природы. Мысль Спенсера «об аналогии общества с
животным организмом и законов природы с законами истории»
он называл «злосчастной» 40. В ряде произведений («Закон об¬
щественного сохранения. По поводу законов размножения Гер¬
берта Спенсера», «Механический закон органической теории»
и др.) Ткачев высоко оценивает дарвинизм, говорит, что это
теория, которая сделала идеализм в науке не только смешным,
но и беспочвенным. А что касается связи позитивизма с дар¬
винизмом, то она, с его точки зрения, чисто внешняя, не орга¬
ническая.
38 См.: П. Кропоткин. Взаимная помощь как фактор эволюции, стр. 298—299.
39 См.: П. Кропоткин. Век ожидания. М., 1925, стр. 49.
40 П. Н. Ткачев. Избранные произведения, т. II. М., 1932, стр. 92.
109

По убеждению Ткачева, природная среда влияет на человека
тем меньше, чем большее влияние оказывает на него среда
общественная. Те, кто не видит различия условий, характе¬
ризующих жизнь природы и общественную жизнь, кто отождест¬
вляет законы природы и общества, мыслят по аналогии.
К явлениям природы и общества эти люди относятся как к яв¬
лениям вообще, не видя различий в их сущности. Но это —
метод поверхностный, ненаучный. Ведь «недостаточно схваты¬
вать сходство двух, быть может, только случайно сходственных
явлений,— нужно доказать тождество, аналогию причин, поро¬
дивших эти явления» 41. А законы жизни природы и общест¬
венной жизни далеко не одинаковы.
Природа и общество — разные миры. В силу этого, как писал
Ткачев, естественные науки «имеют дело с явлениями природы,
всегда и везде действующими однообразно и правильно. Из
таких явлений можно, разумеется, выводить неизменные и по¬
стоянные законы. Напротив, нет ничего постоянного и правиль¬
ного в явлениях жизни социальной. Многое здесь зависит от
простых случайностей, многое от каприза и произвола несколь¬
ких лиц, уполномоченных властью. Война породила данный со¬
циальный порядок, войною он держится, война составляет его
сущность» 42.
В обществе (он подразумевал буржуазное общество) про¬
исходит не «борьба за существование», а «борьба за капитал».
Мысль, что идеи социального дарвинизма есть толкование за¬
конов биологии в целях сохранения «тайны» буржуазных отно¬
шений, высказывалась им недвусмысленно.
В целом рассматриваемая проблема, поставленная мыслью
семидесятников,— одна из коренных в философии. Но, как под¬
черкивал Ленин, «и антропологический принцип и натурализм
суть лишь неточные, слабые описания материализма» 43. Во¬
прос о соотношении природных и общественных закономерно¬
стей, биологического и социального, антропологического и исто¬
рического оказался слишком сложным, чтобы его можно было
разрешить даже на высоком уровне знаний теоретиков-народ¬
ников.
ПОТРЕБНОСТИ ЧЕЛОВЕКА. ФАКТОРЫ ОБЩЕСТВА
Теория факторов с ее ядром — учением о человеческих пот¬
ребностях — была логическим следствием натуралистической
философской антропологии. Это — господствующая в народни¬
честве социологическая концепция, основание своего рода «фило¬
41 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II, стр. 92.
42 П. Н. Ткачев. Избранные произведения, т. I. М., 1932, стр. 63.
43 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 64.
110

софии жизни». В начале 70-х годов теория факторов имела
известное прогрессивное значение как антагонист официального
идеалистического и откровенно религиозного объяснения обще¬
ства, которое все причины реальной общественной жизни своди¬
ло к духовному фактору. Практики революционного народничест¬
ва так, собственно, свою теорию и понимали 44.
Мы рассмотрим теорию факторов не в генетическом, а в
структурном плане.
В основе теории факторов лежит представление, свойствен¬
ное философской антропологии,— о существовании первичных че¬
ловеческих потребностей, которые в своем историческом разви¬
тии порождают весьма сложное взаимодействие различных об¬
щественных факторов, являющихся как бы продолжением
природных связей. «Потребности вызывают происхождение об¬
щества» 45. В наиболее ясной и по-своему последовательной
форме эта тема развита у Лаврова. Задача социологии, писал
он в одной из своих статей в журнале «Вперед!», заключается
в установлении всех элементов общества, образующих общест¬
венную цельность. Элементом общества являются отдельные
личности 46. «Какие элементарные силы,— спрашивал он,—
сближают эти элементы в соединения?» И отвечает: потреб¬
ности 47. «Всюду потребности» 48,— замечает он. Поэтому един¬
ственно научной точкой зрения в социологии будет критиче¬
ское исследование потребностей — личных (первичных), и обще¬
ственных (вторичных) 49. Учение о первичных человеческих по
требностях, определяющих собой развитие всех форм обществен
ной жизни, он формулирует еще раньше, в «Исторических пись¬
мах», которые были восприняты революционной молодежью как
«философия революции». Всо потребности человека по их проис¬
хождению он разбивал на три основные группы:
Первая группа возникает у человека благодаря бессозна¬
тельным инстинктам, они определяются самим фактом его фи¬
зической и психической организации; вторая группа появляется
также бессознательно, но уже под влиянием общественной сре¬
ды, на основе традиций, привычек, обычаев и преданий.
Третья группа — это сознательные потребности, к которым
можно отнести как потребность в сознательном изменении мира
по своему общественному идеалу, так и эгоистический расчет
личности, преследующей мелкие цели. Эта группа потребностей
44 М. Бакунин, например, также говорил об определяющем значении «в опре¬
деленные периоды истории» политики в отношении экономики, правовых
норм, хозяйственных укладов. Впервые на это указал Ю. Стеклов (см.:
Ю. Стеклов. М. А. Бакунин, т. III, стр. 152).
45 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 208, лл. 85, 126.
46 См. ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 83, л. 32.
47 ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 93, л. 32.
48 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 208, л. 39.
49 См. ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр 93, л. 32.
111

«должна иметь преобладающую важность для истории человека
по самой сущности этой истории, как она имеет неизбежно
преобладающую важность для историка — человека по свойст¬
вам его личности 50. Потребности вызывают все общественные
явления в их разнородных процессах, все общественные формы
в их генезисе» 51.
По своему значению для человека они могут быть основ¬
ными и неосновными, естественными, коренящимися в «самой
природе личности», и искусственными, привитыми обычаями;
здоровыми и болезненными 52. В духе философской антропологии
Лавров разделял основные потребности человека на природные
и идеальные. Деятельность человека детерминируется обеими
группами потребностей, но решающими являются природные
потребности человека. Основные потребности — это потребности
питания, возбуждения нервов (включая сюда и высший вид
возбуждения — интеллектуальную деятельность) и безопасно¬
сти. Эти три основные потребности человека служат фундамен¬
том основных форм жизнедеятельности общества. Потребность
питания порождает экономическую жизнь человечества и все
экономические отношения, смену форм которых мы наблюдаем
в истории.
Потребность экономического обеспечения человеком своей
жизни уже на заре человеческой культуры создала формы собст¬
венности, а в своем последующем развитии — все формы поль¬
зования собственностью, включая права наследования, эконо¬
мическую зависимость между трудом и капиталом и т. д.
Потребность безопасности вызывает к жизни политическую
организацию общества, государство и другие формы политиче¬
ской деятельности людей.
Потребность нервного возбуждения приводит к возникно¬
вению чувственного наслаждения миром и деятельностью, к эс¬
тетическому переживанию, к высшей форме познания и преобра¬
зования мира — сознательной критике. Высшие потребности че¬
ловека— потребности интеллектуальные, любовь к знанию,
к истине.
На своей низшей стадии, стадии аффекта, потребность нервно¬
го возбуждения не является безусловно прогрессивной — «вслед¬
ствие крайней неправильности и непостоянности аффективных
проявлений»53. Аффект прогрессивен или играет прогрессивную
50 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 40. «Может быть (и даже
вероятно),—разъяснял Лавров,—в общем строе мира явление сознания
есть весьма второстепенное явление, но для человека оно имеет столь пре¬
обладающую важность, что он всегда будет прежде всего делить действия
свои и подобные себе на действия сознательные и бессознательные и будет
относиться различно к этим двух группам» (там же, стр. 39).
51 Там же, стр. 39—40.
52 См. ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 93, л. 32.
53 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 273.
112

роль лишь как своего рода помощник интереса и убеждения, ко¬
торые прогрессивны безусловно; во всех других случаях он «мо¬
жет быть столь же легко орудием застоя и регресса, как и ору¬
дием прогресса» 54. Такая трактовка аффекта, его общественной
роли была своего рода теоретической отповедью Лаврова его оп¬
понентам в революционном народничестве, в особенности Ба¬
кунину и Ткачеву, преувеличивавшим роль аффекта — в связи с
конструкцией их собственных социологических концепций.
Учение о потребностях, как полагал Лавров (и не только
он), носит материалистический и даже социалистической ха¬
рактер, поскольку требует осуществить на практике «общежи¬
тие, соответствующее естественным и здоровым потребностям
человека» 55.
Потребности, сосуществуя, развиваются. Основные потреб¬
ности (питания, нервного возбуждения, безопасности) — первич¬
ные. Возможно установить субординацию между ними? Ина¬
че говоря, что является определяющим среди факторов общест¬
венной жизни? Каковы, пользуясь терминологией теории
факторов, первичные человеческие потребности — экономиче¬
ские, политические, нравственные или духовные? Ответ на этот
вопрос позволяет понять, какова теория факторов — монистиче¬
ская, дуалистическая или плюралистическая? Мы не откроем
секрета, сказав, что это — плюралистическое построение. В плю¬
рализме теории факторов Лавров, Морозов, Кольцов (Л. Тихоми¬
ров), ранний Плеханов видели не недостаток, не отсутствие
цельности, а достоинство всесторонности. Утверждая равнопра¬
вие факторов общественной жизни, они допускали «послабле¬
ние» лишь в том отношении, что признавали изменение доми¬
нирующей роли того или иного фактора в зависимости от ис¬
торических обстоятельств.
Плюралистическую концепцию факторов защищал и Михай¬
ловский, когда доказывал, что общественная жизнь — это «свя¬
занное целое», в котором все находится в зависимости и от¬
дельные части которого нельзя изучать в отрыве друг от
друга. Существуют неизменные, постоянно повторяющиеся за¬
коны взаимодействия общественных факторов, а социология изу¬
чает их. Социология подходит к обществу как к целостности. По¬
этому, говорит Кропоткин, она должна исследовать «совокуп¬
ность социальных факторов» 56. Отделы социологии, разъясняет
Михайловский, занимаются различными сторонами обществен¬
ной жизни; одна из этих сторон есть «материальное благосостоя¬
ние общества» 57.
54 Там же.
55 ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 93, л. 32.
56 ЦГАОР, ф. 1129, on. 1, ед. хр. 418, л. 2.
57 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 286.
ИЗ

Вообще теория факторов народников дальше этой констата¬
ции присутствия материального фактора среди других общест¬
венных факторов и взаимодействия между ними не идет 58.
«Нет никакого сомнения,— пишет Кропоткин в «Заметках
1880 г.»,— что государственные формы и экономические формы
развивались и развиваются рука об руку. Ни та, ни другая
друг другу не предшествуют, но обе развиваются совместно,
подлаживаясь друг к другу» 59. Выделение экономической сто¬
роны жизни в качестве решающей рассматривалось поэтому
как поверхностный подход к «сложным» общественным явле¬
ниям; все факторы равноправны и каждый обусловливает дру¬
гой 60. О выделении вместе с производством и производствен¬
ных отношений не могло быть и речи.
По мнению И. Кольцова, производство — один из факторов,
следовательно, оно не может быть ключом к социологии, ведь
нелогично ограничиваться в изучении общественных явлений
«некоторыми факторами общественной жизни». Научная социо¬
логия должна, установив «неразложимые факторы», определить
их «общий закон взаимодействия» 61. В обществе взаимодей¬
ствуют факторы, «несравненно более могущественные, чем про¬
изводство» 62, например политические факторы, насилие 63,
религиозная идея также «имела значительное влияние на ход
истории» 64. Все эти факторы, особенно политический, оказывают
сильнейшее влияние на производство. При этом «содержатель¬
ный» плюрализм теории факторов противопоставляется в одних
случаях «ограниченному» монизму экономического материализ¬
ма, в других — спенсеровской «органической концепции», «по¬
литическому якобинству» и гипертрофии «нравственного само¬
усовершенствования».
В теории факторов, которая как будто была направлена про¬
тив ограниченности идеализма, преувеличивавшего значение
идеального, сказалась, однако, вся немощь исторического идеа¬
лизма— неумение выделить в сложной совокупности общест¬
венных явлений и отношений решающее, главное — производст¬
венные отношения между людьми, на основе которых склады¬
ваются все другие виды отношений и воздвигаются сложная
58 «В развитии человечества,— замечает П. Кропоткин (1880),— три факто¬
ра: политический, экономический и умственный» (ЦГАОР, ф. 1129, on. 1,
ед. хр. 418, л. 4 об.).
59 ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 418, л. 1.
60 «Все три (фактора.— В. М.) друг	 друга обусловливают,— пишет Кропот¬
кин,— т. е. политический, экономический и умственный» (ЦГАОР, ф. 1129,
on. 1, ед. хр. 418, л. 3 об., л. 4 об.).
61 «Дело», 1881, № 5, стр. 3, 25.
62 Там же, стр. 4.
63 И. Кольцов считает, что Дюринг ближе к истине, чем Маркс, взгляды ко¬
торого трактуются в духе экономического материализма. «Для общества
факт насилия между людьми — элемент более важный, чем производство».
64 «Дело», 1881, Nв 5, стр. 12.
114

политическая, идеологическая надстройка, а также вся система
духовной деятельности людей. Сторонников теории факторов это
приводило к эклектизму и, в конце концов, к выводу, что
«факты сознания» есть исходный пункт понимания обществен¬
ных явлений, исторических событий. Это — решающее заблуж¬
дение рассматриваемой теории. Его отметил Ленин, когда пи¬
сал, что домарксовские социологи «затруднялись отличить в
сложной сети общественных явлений важные и неважные яв¬
ления (это — корень субъективизма в социологии) и не умели
найти объективного критерия для такого разграничения» 65. Ра¬
зумеется, это затруднение испытывали не только Лавров или
Михайловский, но все семидесятники.
Лавров сознавал в какой-то мере идеалистические послед¬
ствия концепции факторов и субъективно стремился избавиться
от них. В 80—90-х годах он писал, что «частота доминирова¬
ния» экономического фактора над другими убеждает, что этот
фактор преобладает в общественной жизни, что «экономические
мотивы во все эпохи борьбы сознанных интересов должны
были безусловно преобладать над политическими» 66.
В признании Лавровым, как и другими народниками, зна¬
чения экономического фактора в жизни общества сказывалось во
многом влияние Марксовой политической экономии. Косвенно
влияние Марксова понимания общества видно в словах Лавро¬
ва, что «научное решение вопроса склоняется к господству
первых (т. е. экономических — В. М.) отношений» 67.
Лавров даже называет себя учеником Маркса в области
экономического материализма, учеником, который уделяет пре¬
имущественное внимание вопросам, сравнительно мало (с его
точки зрения) разработанным в марксизме,— теория прогрес¬
са, этики, личности и др.
Лавров полагал, что мера воздействия экономики на идео¬
логию меньше, чем экономики на политику, и утверждал, что в
будущем, при господстве сознательного интереса, идейные мо¬
тивы в деятельности людей будут преобладать над экономи¬
ческими и всякими иными соображениями.
По его мнению, политические явления сами по себе «ни¬
какой важности не имеют: это — метеорологические процессы
истории». Их роль в истории может быть значительной лишь в
65 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 137.
66 П. Л. Лавров. Задачи понимания истории. М., 1898, стр. 48.
67 См. в «Исторических письмах» гл. XVI («Теория и практика прогресса»),
где Лавров определенно заявляет, что «без ясного понимания экономиче¬
ского прогресса производства, обмена и распределения богатства историк
никогда не сможет сделаться историком народных масс, которые преиму¬
щественно подчинены условиям экономического обеспечения» (П. Л. Лав¬
ров. Философия и социология, т. 2, стр. 266). Это ценное признание не
означало отказа от субъективной социологии и соответствующего понима¬
ния роли критической личности, хотя и вносило коррективы.
115

том случае, когда они: а) способствуют появлению новых
потребностей, б) расшатывают прежнюю культуру или укреп¬
ляют ее, в) дают толчок новому развитию мысли, г) способст¬
вуют проявлению свойств личности.
Нетрудно заметить, что тогда от тезиса — политические яв¬
ления не имеют «никакой важности» — остается немного.
В ряде случаев Лавров признает в качестве основной потреб¬
ность развития личности (на сравнительно высоких ступенях
развития цивилизации).
Личность начинает жить исторической жизнью тогда, когда
она усваивает общественные потребности развития. Высказывая
эту верную мысль, Лавров все-таки имеет в виду потребности
абстрактной личности, но не интересы и потребности классового
индивида, определенных социальных слоев общества.
Отвергая утилитаризм, Лавров развивает идеи, близкие к
теории «разумного эгоизма», он предлагает личности вырабо¬
тать «ясное сознание общности связующих общество интересов»,
опираясь при этом на «прочное нравственное убеждение». Ин¬
тересы как личности, так и общества согласуются в истинной
практике прогресса 68. В этом пункте народнические социологи
отрекались от безудержного индивидуализма анархизма, кото¬
рый (в лице М. Штирнера), отвергая понятие «разумных по¬
требностей» («человек должен иметь столько, сколько ему
нужно»), настаивал на приоритете «эгоистических потребно¬
стей»: Я должен «иметь столько, сколько он способен присвоить
себе» 69.
В свете этого становится понятным, почему Лавров опреде¬
ляет индивидуализм как «осуществление общего блага с по¬
мощью личных стремлений», а общественность, т. е. обществен¬
ные интересы,— как реализацию «личных целей в общественной
жизни». Естественно поэтому, что «справедливость в своих ре¬
зультатах,— по мнению Лаврова,— тождественна со стремлени¬
ем к личной пользе — утилитаристский мотив.
Собственно, признание потребностей индивида за первичные
есть решающее теоретическое основание субъективной социоло¬
гии революционных народников. В «Исторических письмах» Лав¬
ров спрашивает, с чего начинать изучение общественных явле¬
ний — с объективных, материальных, экономических отношений
или с субъективных форм, с идей, с «форм сознания»? Лавров
высказался в пользу идеалистического решения основного вопро¬
са социологии: надо исходить из форм сознания. Важнейшее
значение имеет моральное сознание. «Общественные формы
должны быть обусловлены нравственными требованиями лично¬
сти» 70. Итак, социология упирается в этику.
68 См. П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 274.
69 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 196.
70 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 597.
116

АЛЬТЕРНАТИВА ТЕОРИИ ФАКТОРОВ:
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ДЕТЕРМИНИЗМ
Мы рассмотрели теорию факторов в ее «классическом» виде.
Этой концепции общественного развития придерживались не
только признанные авторитеты теоретической мысли семидесят¬
ников, вроде Лаврова и Михайловского, но и более молодые
представители революционного народничества, которые были
органичнее связаны с практическими потребностями движения,
например П. Кропоткин, Г. В. Плеханов (периода «Земли и
воли»), И. Кольцов (Л. Тихомиров) и др.
Теория факторов проникла в самосознание практиков рево¬
люционного движения. Вместе с тем в среде революционного
народничества, особенно под влиянием политической экономии
и материалистического понимания истории Маркса, зрело убеж¬
дение, что «в Датском королевстве» не все в порядке, что плю¬
рализму теории факторов может быть противопоставлена мони¬
стическая общественная теория.
Идеи экономического детерминизма у деятелей «Земли и
воли» и «Народной воли» мы проанализируем ниже, вместе
с другими идеями их программных документов. Отметим только,
что попытки выйти за рамки теории факторов встречали явное
неодобрение у ее сторонников. Кропоткин, например, будучи
уже в эмиграции, критикует появившуюся в «Вестнике Народ¬
ной воли» (1880 г.) статью Тарасова и ее основную идею, что
можно «выводить развитие государства и политических форм
из одних экономических факторов» 71.
Кропоткин понял, что статья в «Вестнике» есть переложение
идей Маркса на языке народовольца. Он понимал, что идеи
Маркса уже оказали сильное воздействие на революционеров-
семидесятников, и, со своей стороны, признавал, что «в самых
общих чертах можно сказать, что такой-то форме производ¬
ства соответствует такая-то политическая форма» 72. Он отме¬
чал, что «в истории развития социализма формула Маркса,
ставящего экономический строй причиною данного политическо¬
го строя, имеет большое значение». Правда, это значение боль¬
ше историческое, чем реальное, «считать ее (формулу.— В. М.)
выразительницей истины нельзя» 73. Почему же? Потому, объ¬
ясняет Кропоткин, что «формы правления» обусловливаются не
одним экономическим фактором, но и чем-то другим» 74. Это
нечто другое Кропоткин называет «географическими и истори¬
ческими условиями», которые несводимы к экономическому фак¬
тору 75.
71 ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 418, л 2.
72 Там же, л. 1.
73 Там же, л. 3.
74 Там же, л. 1 об.
75 См. там же.
117

Сопоставление теории факторов с историческим материализ¬
мом Маркса стало в народничестве обычным после опубликова¬
ния русского издания «Капитала» (1872). Сошлемся на заме¬
чательную во многих отношениях «Программу для чтения»
(гектографированное издание «центрального студенческого
кружка»). Ее авторы отмечают, что «существо современной фор¬
мы экономических отношений», под которой они разумеют ка¬
питализм, буржуазную частную собственность, «лучше всего из¬
ложено в известной книге Маркса «Капитал» 76. Они рекомен¬
дуют для уяснения Марксовой экономической теории статьи
«Н. 3.» (Зибера) в «Знании». Но, признавая, что Маркс в
«Капитале» «склоняется в пользу исключительного значения эко¬
номического фактора» (а Дюринг, как они отмечают, высту¬
пает «против»), и рекомендуя для чтения «брошюру Энгельса —
против Дюринга» 77, они не присоединяются к теории Маркса.
Авторы «Программы» ближе всего к точке зрения И. Коль¬
цова (Л. Тихомирова, бывшего в то время членом Исполни¬
тельного комитета «Народной воли»), считая, что «экономиче¬
ский строй — один из социологических факторов, но их несколь¬
ко, все они имеют значение, различное по силе и никоим об¬
разом не исключающее значение других факторов» 78.
Среди семидесятников наиболее последовательно концепцию
экономического детерминизма развивал П. Н. Ткачев. Он даже
наметил в своих работах позднейшую коллизию 80—90-х годов
(субъективная социология — экономический материализм), но в
смысле обнаружения противоречий не между народничеством
и легальным марксизмом, а между идеализмом и элементами
материализма в самой социологии революционного народни¬
чества.
Ткачев предпринял попытку выйти за рамки эклектизма тео¬
рии факторов и этического идеализма, связанного с признани¬
ем приоритета нравственного фактора. Материалистическое по¬
нимание общества он воспринял как способ экономической
детерминации общественных явлений, который, по его мнению,
может помочь обрести научное знание общественно й жизни,
т. е. такое, какое «открывает скрытый смысл ее явлений и
дает верные, разумные критерии для их оценки» 79. Такое по¬
нимание было подготовлено шестидесятниками, среди которых
Ткачев начинал свою деятельность, в частности идеями Чер¬
нышевского о роли экономического фактора, борьбе классов и
сословий как одной из движущих причин исторических событий
и т. д. 80
76 ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1, ед. хр. 201, л. 3.
77 Там же.
78 Там же, л. 5.
79 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. VI. М., 1937, стр. 314.
80 Этой стороны дела не понял Д. Рязанов, который в работе «Две правды»
оценил взгляды Ткачева пренебрежительно — как «экономический материа-
118

Однако не только эти причины обусловили появление эко¬
номического детерминизма Ткачева. Подобно Бакунину, он стре¬
мился сделать «экономическое» объяснение общества составным
органическим элементом своей социологической концепции. Тка¬
чев в какой-то мере был подготовлен к восприятию историче¬
ского материализма в форме «экономического детерминизма»,
поскольку он еще в 60-х годах начал критику «метафизиче¬
ской философии» исторического идеализма.
В отдельных своих произведениях (в ранней работе «Эконо¬
мический метод в науке уголовного права», в рецензии на
книгу Маклеода «Основания политической экономии», в рецен¬
зиях на книгу Ю. Жуковского «Политические и общественные
теории XV века», в статье «Прудон и Луи Блан») Ткачев из¬
лагал отдельные положения Марксовой теории, признавая их
истинными, видя в них теоретическую основу общественной
науки 81.
В статье «Юридическая метафизика» он указывал на «тес¬
ное взаимное отношение, существующее между экономическими
и юридическими сферами быта» 82, между экономическими от¬
ношениями и гражданским правом.
Мысль о зависимости идеологии от экономических отноше¬
ний Ткачев развивал и в других работах 60-х годов; «Разби¬
тые иллюзии», «Юридическая метафизика», «Подрастающие
силы» (1868), «Женский вопрос» (1869). Начиная с половины
60-х годов Ткачев неизменно подтверждал свою привержен¬
ность «экономическому» обяснению общественной жизни.
В 1869 г. Ткачев перевел на русский язык «Устав Между¬
народного Товарищества Рабочих», опубликованный им в каче¬
стве приложения к книге Э. Бехера «Рабочий класс». В своем
предисловии к этой книге, а также в примечаниях к ней он
выразил сочувствие к борьбе западноевропейского рабочего
класса, уверенность в конечной победе социалистических идеа¬
лов.
Ткачев высоко ценил работу Маркса «К критике политиче¬
ской экономии». Марксово определение сути исторического ма¬
териализма, данное в ней, он считал образцовым, указывая,
что все мыслящие люди должны признать справедливым взгляд
Маркса на зависимости юридических и политических явлений
от экономических оснований жизни 83. Приняв Марксово поло¬
жение за исходный пункт своего воззрения, но поняв его ме¬
ханистически, Ткачев объяснял античную идеологию отношения¬
ми рабства, средневековую схоластику — феодально-крепостни¬
лизм вульгарного пошиба» (Д. Рязанов. Две правды. Народничество и
марксизм. Пг., 1918, стр. 18).
81 Эта же тенденция характерна и для Бакунина 50—60-х годов.
82 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. V. М., 1935, стр. 18—19.
83 См.: П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I, стр. 70.
119

ческими отношениями, а современные ему школы идеалистиче¬
ского философствования, включая и позитивизм,— господствую¬
щими в обществе буржуазными отношениями.
Идеологические явления, которые идеалисты считают причи¬
ной общественных движений, сами есть следствие экономиче¬
ских отношений, их противоречий 84.
Ткачев, схватывая общие положения Маркса по данному
вопросу, допускает упрощение в толковании некоторых марк¬
систских понятий. Например, он говорит об «экономических
принципах» вместо «экономических отношений»; использует он
и известную идею о развитии каждой данной общественной
формации под влиянием имманентно присущих ей противоре¬
чий, говоря, правда, не о формации, а об «обществе» (рабо¬
владение, феодализм, крепостное право и т. п.), которое, «до¬
стигнув известной ступени развития, неизбежно должно пасть
и разложиться в силу присущих внутренних противоречий» 85.
Ткачев попытался также с точки зрения усвоенного им ма¬
териалистического детерминизма рассмотреть господствующую
теорию права (сам он был юристом по образованию). Он при¬
шел к выводу, что идеалистическая идея права несостоятельна
в самой своей основе. Одни ее «выводят из самой природы
человека, другие из свободной воли, третьи ищут основания
для нее в «общественном договоре», четвертые на небесах
и т. д.» 86 Искать же оснований права следует в экономиче¬
ских отношениях. Характерна и его мысль, что «метафизиче¬
ский идеализм» ведет к «грубому и пошлому» преклонению
перед «фактами» наличного общественного порядка.
Очевидно, что критика Ткачевым мелкобуржуазной экономи¬
ческой теории анархизма, как и способ аргументации, несет
явные следы влияния марксизма.
Прудоновскую версию анархизма он считал еще более не¬
состоятельной, чем бакунинскую. Прудон думал, говорит Тка¬
чев, что интересы трудящихся могут быть сохранены в процессе
совершенствования буржуазных отношений, а это — нелепо.
Прудоновское обоснование анархии Ткачев оценил как «утопию
экономических отношений, которые всегда существовали в бур¬
жуазном обществе». Он не видел существенных различий между
политико-экономическими вкладами Прудона и догмами буржу¬
азного экономического рассудка. Прудон, по его словам, лишь
«логичнее, последовательнее и точнее развил основной принцип
современной буржуазии» относительно «кредита, перевозки то¬
варов, страхования и найма квартир»; его цель — упорядочить
«обмен продуктов» и вырвать «все остатки феодального права
84 См. рецензию П. Н. Ткачева «По поводу книги Дауля «Женский труд»
(«Дело», 1869, № 2, стр. 63).
85 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. IV. М., 1934, стр. 195.
86 П. Н. Ткачев. Идеализм и реализм в области права.— «Русское слово»,
1866.
120

из своей системы». Это — антифеодализм, но отнюдь не анти¬
буржуазная концепция. Когда Прудон прокламирует всеобщие
выгоды господства анархии и одновременно буржуазные отно¬
шения в экономике принимает за «вечные», то это означает
лишь теоретическое оправдание «расширения свободы промыш¬
ленности и свободы конкуренции». Социализма во всем этом
мало.
Отвергая прудоновский анархизм, Ткачев иногда отождеств¬
ляет понятие «анархия» с понятием «коммунизм». Оба они яв¬
ляются для него выражением принципа «безусловной человече¬
ской свободы» 87. Свобода предполагает разрушение «не только
сильной, но и вообще всякой государственной власти, а также
уничтожение «господства положительных законов» 88, т. е. старо¬
го права. Предпосылкой свободы является достижение «полного,
абсолютного равенства» между людьми в сфере экономической
деятельности. В этом смысле понятие анархии не является точ¬
ным. Социалисты стремятся не к анархии, а к социальному
равенству. «Равенство предполагает анархию,— разъясняет Тка¬
чев свой взгляд,— анархия — свободу, но и равенство, анархия,
и свобода — все эти понятия совмещаются в одном понятии,
в одном слове, в слове «братство»» 89. Итак, братство людей,
основанное не на формальной законности, а на социальном ра¬
венстве.
В предисловии к книге Бехера «Рабочий вопрос» он раз¬
вивает и конкретизирует этот взгляд, заявляя, что «по есте¬
ственному порядку в политической сфере всегда господствуют
только те классы, которые господствуют в сфере экономиче¬
ской; действительно, фактическое пользование политическими
правами возможно только при экономической самостоятельно¬
сти» 90. Казалось бы, признание «экономической самостоятель¬
ности» должно было означать экономическую самостоятельность
рабочего класса. Но для ткачевской концепции характерно пред¬
ставление о пролетариате как условно прогрессивном классе.
Этот класс, с точки зрения Ткачева, не является единственным
и до конца последовательным двигателем общественного про¬
гресса к его цели (т. е. к социализму), он может лишь «за¬
держать его (т. е. общества.— В. М.) регрессивный ход» 91.
Ткачев признавал научный характер Марксовой теории об¬
щественного развития, но не безусловно. Он смотрел на марк¬
сизм как на великую, но одностороннюю теорию, которой свой¬
ственна недооценка роли идеально-этических факторов. Ткачев
думал, что объяснение любого проявления человеческой теорети¬
ческой и практической деятельности при помощи лишь эконо¬
87 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II, стр. 19.
88 Там же.
89 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III. М., 1933, стр. 92.
90 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I, М., стр. 410.
91 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II, стр. 209.
121

мического фактора неизбежно ведет к схематизму. Он был прав,
но его возражение не имело никакого отношения к марксизму.
Понимание Марксовой теории как теории экономического
объяснения истории вызывает у Ткачева стремление «допол¬
нить» ее. Он подчеркивает роль в общественной жизни, наряду
с экономическим, и других факторов: антропологического, нрав¬
ственного, интеллектуального, общественную роль личности.
«Социальная жизнь,— отмечает Ткачев,— есть совокупность
бесчисленного множества отношений и комбинаций, постоянно
изменяющихся и развивающихся» 92. В других случаях он при¬
знает решающее значение «экономического фактора», «интере¬
са», но не больше. Точные понятия Марксова социологического
мышления (производственные отношения, способ производства,
формация, базис, надстройка и др.) ему неизвестны.
Мысль Ткачева сводилась к тому, что «миросозерцание лю¬
дей и характер их деятельности всегда определяются условия¬
ми их экономического быта» 93, хотя по отношению к отдель¬
ным людям и возможны исключения.
«Какова обстановка — таковы и люди,— писал Ткачев вполне
в духе старого просветительского материализма, оставляя в сто¬
роне вопрос, что среда, «обстановка» — тоже есть результат
деятельности людей. — На дубе не вырастут апельсины; среди
гнетущей атмосферы бедности и нужды не могут выработаться
сильные и могущественные характеры» 94. Он отвергает контов-
ский социологический идеализм, постулирующий мысль, что «за¬
коны мышления суть в то же время и законы социального раз¬
вития» 95, т. е. возражает против отождествления бытия и со¬
знания общественного человека.
Поскольку человек есть в общем то, чем его делает обще¬
ственная среда, постольку «стремление человека к соперниче¬
ству, как одно из проявлений чувства эгоизма, не есть нечто
абсолютно неизбежное, присущее человеческой природе. Оно вы¬
зывается и оправдывается известными условиями человеческого
общежития» 96.
Ткачев исходил из мысли, что цель общества заключается в
осуществлении «жизненной цели всех индивидуальностей, вхо¬
дящих в состав общества» 97. Жизненная же цель каждого ин¬
дивидуума состоит в сохранении и поддержании своей инди¬
видуальности — мысль, совпадающая с основной идей Михай¬
ловского. Это достигается удовлетворением потребностей, воз¬
никающих в процессе развития человека (на основе общения
с другими индивидуальностями). Чтобы воспрепятствовать анта¬
92 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I. М., 1935, стр. 328.
93 Там же, стр. 276.
94 Там же, стр. 362.
95 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. V, стр. 327.
96 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I, стр. 419.
97 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II, стр. 205.
122

гонистической борьбе за удовлетворение потребностей одних за
счет других, общество должно создать одинаковые условия вос¬
питания и деятельности для своих членов, оно должно разви¬
вать в них «только те потребности, которые могут быть удов¬
летворены данной производительностью труда или которые мо¬
гут непосредственно увеличить эту производительность или
уменьшить трату на поддержание и развитие индивидуально¬
сти» 98.
Ткачев, таким образом, понимает, что отвлеченная идея
справедливости, отвлеченное формальное право — «право фик¬
тивное», пустой звук, если оно не подкрепляется материальным
обеспечением, экономическим равноправием. Но Ткачев не мо¬
жет еще перейти полностью на позиции «исторического мате¬
риализма»; он продолжает говорить о «силе человека», «раз¬
витии его мускулов», «развитии организма» наряду с требова¬
ниями создания экономических условий (но опять-таки — «для
жизни этого организма» и т. д.) 99.
Повторяем, переплетение понятий антропологии и экономи¬
ческого материализма, сенсуализма и утилитаризма, материали¬
стического монизма и теории факторов характерно для Ткаче¬
ва, как и для других семидесятников.
«Водворение мира, любви и согласия между людьми» объяв¬
ляется заветной мечтой человечества. Надо лишь выяснить, что
же в действительности мешает установлению таких отношений,
торжества которых, во всяком случае на словах, желают, по¬
видимому, все. «Экономический расчет»,— отвечает Ткачев.
Когда экономические интересы,— пишет он в статье «Барды
французской буржуазии (Эмиль Жирарден и его филосо¬
фия)»,— «эти главные пружины, эти верховные двигатели» всех
«мыслей и поступков,— не будут находиться между собою в
антагонизме» — только тогда между людьми «устанавливается
полная и ненарушимая солидарность». Пока же отношения меж¬
ду людьми определяет антагонизм экономических интересов,
«до тех пор в них будет господствовать эгоистический расчет
как высший критерий человеческой деятельности» 100.
Ткачев следовал старому просветительско-материалистиче¬
скому пониманию человека как продукта среды, но обогащен¬
ному Марксовой идеей об определяющем влиянии «экономиче¬
ского фактора». По-видимому, он именно так понял Марксово
«дополнение» к основному тезису просветительского материа¬
лизма. Но Марксовой диалектики взаимоотношения объективно¬
го и субъективного, материальных и идеологических отношений
он не понял. В духе просветительского и антропологического
материализма он объявлял, что «совокупность влияний внешнего
98 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II, стр. 205—206.
99 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I, стр. 75.
100 Там же, стр. 16, 17.
123

мира на человека» является «самым важным условием, опре¬
деляющим форму, характер и содержание нашей интеллектуаль¬
ной жизни» 101. В этом влиянии преимущественное значение
имеет общественная среда, которая есть «совокупность бесчис¬
ленного множества отношений и комбинаций», где решающее
значение принадлежит воздействию «экономического фактора»,
«экономического интереса», «экономических принципов».
Убеждение Ткачева в реальном значении этого понятия и
анализ общественных классов были, без сомнения, шагом впе¬
ред в народнической концепции общества.
Экономические интересы в ходе их практической деятель¬
ности людей вызывают к жизни определенные «человеческие
чувства», «аффекты», которые, собственно, и создают историю
как внешнее проявление борьбы людей из-за интересов. Таким
образом, было бы ошибкой рассматривать «аффекты» и «чув¬
ства» в качестве исходных, первичных элементов общественной
жизни людей. Они являются вторичным фактором.
Полемизируя с лавровской концепцией критически мысля¬
щих личностей как двигателей исторического процесса, Ткачев
указывал, что «экономические интересы и порождаемые ими
аффекты играют в истории более важную роль, чем знание и
критика», что «существенное содержание истории должно опре¬
деляться первыми» 102, а не последними.
Апелляция Ткачева к «аффектам» в известной мере сродни
бакунинско-кропоткинской апелляции к «инстинкту» и к мысли
Михайловского о приоритете «чувства» над «мнением» в исто¬
рии. Впрочем, даже такой пророк решающего значения крити¬
ческого мышления, как Лавров, признавал в некоторых своих
работах, что «человек движется не умом, а чувствами (даже
бессознательными чувствами по преимуществу)», что «ум — со¬
фистичен», что истинность убеждения — это только кажимость,
и сила убеждений определяется в конечном счете «страстными
аффектами» 103.
Существенное различие заключается в том, что ткачевский
«аффект» возникает благодаря экономическому интересу, в то
время как бакунинский народный инстинкт, и в еще большей
мере инстинкт у Кропоткина и чувство у Лаврова и Михай¬
ловского, есть изначальное свойство человека как такового. Кри¬
тикуя Лаврова, Ткачев обращал внимание передовой интелли¬
генции на то, что «вне данных экономических интересов» кри¬
тика и знание, которым его оппонент придавал решающее
значение, «остаются пустыми, мертвыми формулами, абстракт¬
ными идеями, не способными сдвинуть ни единого камня в исто¬
рически выработавшейся культуре человечества» 104. Ни один
101 «Дело», 1878, № 10, стр. 24.
102 П. Н. Ткачев. Ибранные сочинения, т. III, стр. 214.
103 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 210, л. 4.
104 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III, стр. 214.
124

крупный вопрос, ни одна серьезная проблема, вокруг которой
идет борьба общественных интересов, не являются и не могут
быть следствием развития только знания, идеальных побужде¬
ний. Любой такой вопрос есть следствие «роковой необходи¬
мости логического развития экономических принципов, легших
в основу социального быта европейской цивилизации» 105.
Детерминация исторического процесса экономикой является
для Ткачева основанием для критики идеалистических версий
истории культуры. Анализируя в «Очерках по истории рацио¬
нализма» борьбу представителей реалистического рационализма
с узким догматизмом христианства и видя в ней содержание
и смысл умственного развития Европы, Ткачев разъясняет, что
он рассматривает победу рационалистического мировоззрения
над христианской теологией не только как следствие европей¬
ского Просвещения. И рационализм и Просвещение были,
по его мнению, «подготовлены экономическим развитием евро¬
пейских народов. Их победа над заскорузлыми догмами хри¬
стианства была столь же неизбежной, как восход солнца,—
экономическая жизнь, развиваясь из своих принципов, посте¬
пенно подготовила революцию во взглядах людей» 106.
Ткачев приходил к мысли, что единственно верное понима¬
ние европейской и русской истории возможно только в том слу¬
чае, если признать, что основное в борьбе классов и сословий —
борьба за экономические интересы. Именно небывалое обостре¬
ние борьбы за эти интересы и создает «великие эпохи» в жизни
человечества.
Только признавая решающее значение экономического фак¬
тора, можно понять смысл истории: «Никакая история, если
только это действительно история, а не биография, не должна
игнорировать экономические факторы, не может и не должна
оставлять без внимания те общие экономические условия со¬
циального быта, среди которых действуют те или другие лич¬
ности» 107. Эти условия детерминируют действия личностей, как
бы внешне эффектными и независимыми от экономических
условий они ни выглядели. Физическое или умственное превос¬
ходство той или иной личности еще не является гарантией того,
что данная личность сыграет высшую роль в историческом про¬
цессе. В обществе, с его противоречивым взаимодействием са¬
мых различных факторов, писал Ткачев, «решала победу не
естественная сила лица, а сила вещей, которая облекла его
фиктивной юридической силой. Кто обладал большим качеством
вещей, тот обладал большим количеством прав, тот тем самым
оставался победителем в той чисто юридической борьбе» 108.
Выражение «большое количество вещей», конечно, говорит о
105 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I, стр. 373.
106 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. V, стр. 130.
107 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I, стр. 259.
108 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II, стр. 161.
125

расплывчатости политико-экономических представлений Ткачева,
который нечетко формулирует основания распределения форм
собственности.
Ткачев различает классовый, экономический и личный инте¬
ресы. Но, разделяя некоторые иллюзии утилитаризма, он стре¬
мится доказать (в «Очерках по истории рационализма»), что
именно личный интерес был скрытой пружиной истории, именно
он разбил все закоснелые предрассудки, повалил все замшелые
идолы и сделал посмешищем провиденциалистское представле¬
ние об историческом процессе.
В какой-то мере Ткачев прав, поскольку в эпоху складыва¬
ния буржуазных отношений личный интерес был мощным дви¬
гателем общественного прогресса, однако смотрел он на кате¬
гории интереса слишком уж метафизически, абсолютизируя одну
из них (личный интерес) и не видя их диалектической взаи¬
мозависимости, подлинной детерминации. Впрочем, это частное
недоразумение было отголоском более общего противоречия.
Ткачев оставлял все свои умозаключения относительно эконо¬
мической детерминации общественного развития, когда намечал
практическую программу революционного действия для народ¬
ников 70—80-х годов. Его апологетика политического заговора
имела своим теоретическим основанием все тот же как будто
решительно отвергнутый им исторический субъективизм; эту ме¬
таморфозу его социологического мышления мы рассмотрим
ниже.

Глава четвертая
СУБЪЕКТИВНАЯ СОЦИОЛОГИЯ
Ответ на вопрос о философских основаниях субъективной
социологии содержится скрытно в самом ее понятии. Ленин
отметил это, когда писал о роли «позитивистских и идеали¬
стических учений Лаврова и Михайловского в ошибках субъек¬
тивной социологии» 1. С точки зрения исторических особенно¬
стей возникновения субъективная социология — открытый вызов
плоско-эволюционистской органицистской концепции обществен¬
ного развития, а также социальному дарвинизму. Субъективная
социология по своему характеру это — стремление понять ак¬
тивную роль человека в системе общественных отношений, по¬
пытка преодолеть фаталистическое, провиденциалистское, с од¬
ной стороны, и метафизико-механистическое, с другой, понима¬
ние общества, его законов и движущих сил.
Научное (детерминистское) понимание общества субъектив¬
ным социологам казалось недостаточным, «сухим»; это понима¬
ние необходимо дополнить ценностным подходом к обществен¬
ным явлениям: ведь люди «не только ищут законы, но и произ¬
носят суд» 2. Следствием было то, что основной вопрос социо¬
логии решался по-идеалистически — ив учении об определяющей
роли идей в историческом шествии человечества, и в утверж¬
дении о приоритете личности перед «абстракцией» общества,
и в признании нравственного идеала решающим условием про¬
гресса, и в мнении, что «в основе социологии лежит психоло¬
гия. Эволюция психики человека есть причина его социальной
эволюции» 3.
Лавров и Михайловский полагали, что при таком построе¬
нии «новой» социологии можно опереться и на некоторые идеи
позитивистской социологии, в частности, на идею Конта о до¬
полнении объективного метода изучения общественных явлений
методом субъективным. Исходным пунктом субъективного мето¬
да является идеалистическое понимание зависимости между
личностью и обществом.
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 20, стр. 126.
2 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 208, л. 126.
3 Н. Морозов. Эволюционная социология. Пг, 1917, стр. 13.
127

ЛИЧНОСТЬ И ОБЩЕСТВО
Одна из решающих проблем народнической социологии —
«личность и общество». Это не надуманная народническими мыс¬
лителями, а вполне реальная проблема общественного знания.
Но социологи-субъективисты подошли к ней чересчур уж аб¬
страктно. Приняв ее за исходный пункт субъективной социоло¬
гии, они стремились разработать такое законченное понимание
личности и общества, которое было бы одинаково ценно для
всех времен и народов 4.
Ленин впоследствии отметил, что именно субъективистская
абстрактность не позволила Лаврову и Михайловскому подве¬
сти действия личностей под закон. Это было «твердо установ¬
лено лишь теорией Маркса» 5.
Теоретики семидесятников не видели этого решающего не¬
достатка. Каблиц (Юзов) даже определил народничество как
учение об «обществе вообще» 6. Но общество — «абстракт».
Этот «абстракт» в своем «реальном содержании распадается
на личности» 7. Реальна только личность. Общество, писал Лав¬
ров, представляет особую форму «связи между сознательными
особями ввиду осуществления ими социальных целей» 8. На пер¬
вом плане и в теории и на практике должна стоять личность,
а не общества, ибо «абстрактное» общество существует ради лич¬
ности, а не наоборот 9.
И. Кольцов в статье «К вопросу об экономике и политике»
развивал эту же мысль, когда писал, что «социологические за¬
коны основаны на тех законах, которыми управляется личность».
Личности взаимодействуют, и зависимости между ними есть
следствие их природных способностей, знаний, богатства и со¬
здаваемой ими организации сил. Фактические общественные от¬
ношения могут быть и экономическими и не экономическими.
Но все они «порождаются и определяются свойствами лично¬
сти». Свойства же личности определяются «различными усло¬
виями внешней природы» 10.
Бакунин тоже считал, что проблема «общество — личность»
заслуживает серьезного внимания. Первое, что следует сделать
4 См. нелегальную «Программу саморазвития», которая по «вопросам социо¬
логии» рекомендует в основном работы Лаврова и Михайловского (ЦГИА,
ф. 1410, ед. хр. 340, л. 37—38).
5 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 430.
6 См. И. Каблиц (Юзов). Основы народничества, ч. II. СПб. 1893.
7 П. Л. Лавров. Философия и социология, Избр, произв. в двух томах, т. 2.
М., 1965, стр. 113.
8 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. ед. хр. 206, л. 14.
9 «Общество имеет единственной своей целью счастье личности,— писал
И. Каблиц,— причем единственным деятелем общественного устройства
является также только личность со всеми своими чувствованиями и мыс¬
лями» (И. Каблиц (Юзов). Основы народничества, ч. II. СПб., 1893,
стр. 488.
10 «Дело», № 5, 1881, стр. 18, 24.
128

революционной партии,— решительно отмежеваться от старого
идеалистического взгляда, будто общество основано на боже¬
ственном праве. Теологическая концепция, как и идеалистиче¬
ские спекуляции, вроде гегелевского постулата об обществе как
реализации объективного Духа, должны быть отвергнуты.
Общество — это и есть подлинно естественный образ суще¬
ствования людей. Оно независимо от любой теоретической фик¬
ции — Бога, Идеи или Общественного договора. Общество
управляется нравами и обычаями, но не юридическими закона¬
ми, оно движется «импульсами индивидуальной инициативы»,
но не мыслью и волей, тем более не мыслью и волей законо¬
дателей. Однако Бакунин не столь упорно подчеркивает прио¬
ритет личности перед обществом, как это делают Лавров и
Михайловский. Для них истинным предметом социологии должна
быть личность, но, как они думают, не абстрактная, метафизи¬
ческая личность, не человек вообще, а «живая» личность из
плоти и крови.
Предмет социологического исследования — человек в его об¬
щественных связях, где он выступает как существо чувствую¬
щее и одушевленное. В этом отношении общество можно рас¬
сматривать как своего рода всеобъемлющую (и абстрактную,
по мнению субъективных социологов) идеальную личность. Эта
всеобщая абстрактная личность создается реальными личностя¬
ми и инстинктивно или сознательно, как разъяснял Лавров
де-Роберти, «определяется в своих формах и отправлениях их
потребностями» 11. Социология не может не изучать эту аб¬
страктную идеальную личность, но больше всего она должна
заниматься реальными, конкретными личностями. Принимая
личность за исходный пункт социологии, теоретики семидесят¬
ников полагали, что они кладут конец идеалистическому игно¬
рированию человеческого в человеке, развивают антропологиче¬
ский аспект философии применительно к жизни человека в об¬
ществе и тем самым кончают с абстрактным манипулированием
понятием общества без понятия человека.
Личность — неповторима. Неповторимость личности выра¬
жается в ее индивидуальности, которую Михайловский опреде¬
лил как «совокупность всех черт, свойственных человеческому
организму вообще» 12. Уважение к человеческой индивидуаль¬
ности гарантирует справедливый общественный порядок,— «лич¬
ность никогда не должна быть принесена в жертву; она свята
и неприкосновенна» 13. Это эмоциональное обоснование высшей
ценности личности есть особенность субъективной социологии.
Для нее характерен своего рода социологический номинализм,
признание единственной социальной реальностью «атомарной»
11 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 205, л. 19.
12 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1. СПб., 1911, стлб. 89.
13 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4. СПб., 1909, стлб. 452.
5 В. А. Малинин
личности. При всякой попытке объяснить мир общественных
явлений прежде всего должно взять в соображение мир со¬
знания этих атомарных личностей 14.
Личность рассматривается и Лавровым, и Михайловским в
качестве общественного «атома». Эти необходимые обществен¬
ные атомы можно анализировать под самыми различными уг¬
лами зрения, но в основном их следует различать по их кон¬
ституции, темпераменту, характеру, роду деятельности (лично¬
сти исторические и неисторические), способу мышления (науч¬
ное, философское, художественное). В основе типологии личности
(учения о классификации личностей по типам) лежат различия
типов мысли. Лавров размышлял и над вопросом о возможно¬
сти возникновения антропологических различий из различий ин¬
тересов (преимущественно умственных) и занятий 15. Общество —
совокупность личностей, в котором «все атомы необходимы» 16.
Изучение микроструктуры «атомов», установление свойственных
им внутренних противоречий является условием познания обще¬
ственных противоречий. Правда, иногда Лавров высказывается
в том смысле, что надо признать «зависимость атома от цело¬
го» 17, но из этой верной посылки верных выводов не следует,
и она повисает в воздухе. Ведь общество — «абстракт!»
Михайловский, во многом солидаризуясь с Лавровым, в то
же время искал в западноевропейской мысли подтверждения
своей теории личности; он обнаружил известные элементы сход¬
ства своей концепции личности с концепцией Дюринга. Ему
импонировал «оптимистический, жизнерадостный взгляд Дю¬
ринга на мир» 18, его апофеоз страсти, «идея автономии лич¬
ности» 19, которую проповедовал Дюринг, а также, что весьма
характерно для легального автора нелегальных «Писем социа¬
листа»,— «месть, которой дышит Дюринг, и террор, который он
обещает надругателям над достоинством личности» 20. Крити¬
куя Ренана, предлагавшего личности смириться перед условия¬
ми общества и надеть «ношу мученического терпения», Михай¬
ловский присоединяется к дюринговской «идее личности», т. е. к
признанию приоритета личности перед обществом как централь¬
ной для социологии. Правда, Михайловский видел — и это де¬
лает ему честь,— что у Дюринга идея «суверенитета личности
стоит на довольно шатком основании», т. е. что она субъек¬
14 П. Л. Лавров. Философия и социология. Избр, произв. в двух томах, т. 1.
М., 1965, стр. 358.
15 Энгельс, к которому Лавров обратился за разъяснениями по этому во¬
просу, сообщил ему (через Г. Лопатина), что «не слышал» о такого рода
фактах (см. «Русские современники о Карле Марксе и Фридрихе Энгель¬
се». М., 1969, стр. 204).
16 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 210, л. 4 об.
17 Там же, л. 4.
18 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3. СПб., 1908, стлб. 230.
19 Там же, стлб. 231.
20 Там же.
130

тивна. Это признание выглядит несколько забавным со стороны
одного из основателей субъективной социологии, но хорошо из¬
вестно, что чужой субъективизм определяется легче, чем соб¬
ственный.
Благодаря деятельности личности, в связи с развитием ее
критического сознания образуются все общественные формы
(семья, община, государство). Эти формы можно рассматри¬
вать как явления деятельности личности, которая есть их сущ¬
ность. Как разъяснял Лавров, «общественные цели могут быть
достигнуты исключительно в личностях. Поэтому истинная об¬
щественная теория требует не подчинения общественного эле¬
мента личному и не поглощения личности обществом, а сли¬
тия общественных и частных интересов. Личность должна раз¬
вивать в себе понимание общественных интересов, которые суть
и ее интересы» 21. Подлинная личность, т. е. обладающая до¬
статочно развитым критическим мышлением, понимает, что она
не может развиваться иначе, «как при формах общества, даю¬
щих почву для правильного взаимодействия личностей» 22.
Здесь хорошо заметно стремление теоретика революционных на¬
родников разрешить антитезу общества и личности путем сня¬
тия вопроса о первичности общества по отношению к личности
и выдвижения идеи их слития.
В работах Лаврова можно встретить и утверждения, что
«личность — и строитель общества и истории, и их продукт» 23.
Значение этих догадок диалектического характера не следует,
конечно, недооценивать, но они не могли преобразовать субъек¬
тивную социологию в объективную материалистическую науку.
Вообще субъективистский привкус народнической концепции
личности не следует отождествлять с проповедью индивидуа¬
лизма или морального эгоцентризма. Теоретики семидесятников
не смотрели на личность как на свободную от общественных
обязательств или даже третирующую общество. Напротив, идею
ее общественного долга они стремились превратить в ключе¬
вую, хотя они и не сумели вывести ее из классовых обяза¬
тельств личности.
То или иное решение проблемы «личность — общество» не¬
обходимо приводило к объяснению взаимоотношения между кате¬
гориями «личности» и «народа» или, используя терминологию
Михайловского, между «живой», «чувствующей» личностью и
«живым» и «чувствующим» народом.
Для Михайловского все его «здание Правды» должно быть
построено на личности. Но он был достаточно реалистически
21 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 98. «Степень развития
личности,— пишет он в другом месте,— обусловлена ее высшим обществен¬
ным идеалом» (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 208, л. 36).
22 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 211, л. 59.
23 Там же.
5*	131

мыслящим человеком, чтобы не видеть «сложности» обществен¬
ных отношений. Он признавал, что запутанность общественных
связей затрудняет, даже делает вовсе невозможным для социо¬
лога (для субъективного социолога) «проследить за интересами
и судьбами личности». В то же время все здание Правды не
может не быть основано на всемерном развитии личности 24.
Каков же выход?
Выход следующий: «В таком случае вместо интересов лично¬
сти мы подставим интересы народа, или, точнее, труда» 25. Ос¬
нованием для такой «подстановки», как пояснял Михайловский,
является то, что «в труде личность выражается наиболее ярко
и полно» 26.
Этот взгляд был широко распространен, как распростране¬
но было мнение, что в «философской основе» народничества
лежит трудовое начало, т. е. признание интересов труда и
общественных интересов как интересов трудящегося народа 27.
Это были альтруистические, демократические декларации, но не
научная теория социального освобождения. Тем не менее семи¬
десятники не раз объявляли о своем решительном несогласии
с классическим политико-экономическим разъяснением «труда»,
считая его антигуманным. «Работник,— писал Михайловский,—
трактуется исключительно как орудие производства», в то время
как он «прежде всего человек, член общества, у которого есть
семейные, культурные, общественные потребности и обязанно¬
сти» 28. Демократизм народнического социолога сказывался в
том, что он защищал человека-рабочего от бесчеловечного (ка¬
питалистического) общества, которое стремится превратить ра¬
ботника, трудящегося в «палец от ноги».
Подлинная личность — всегда трудящаяся личность, и пото¬
му «интересы личности совпадают с интересами народа». Лич¬
ность может расходиться с народом во мнениях, но это не
страшно, более того, это расхождение есть гарантия обществен¬
ной свободы, а значит, и свободы личности. Народ — трудя¬
щаяся часть нации, или, как отмечается в «Записках профа¬
на», «народ есть совокупность трудящихся классов общества» 29.
Нация — это народ, а также нетрудящиеся. Интересы народа
и нации не совпадают. Поэтому русские социалисты должны
24 По этой причине Михайловский преувеличивал значение работ Дюринга
и Ланге, развивавших один — эклектическую, а другой — неокантианскую
«ценностную» концепцию личности. Он утверждал, что «нет писателей, ко¬
торые были бы ближе к Правде, чем эти двое» (Н. К. Михайловский. Пол¬
ное собрание сочинений, т. 4, стлб. 412).
25 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4, стлб. 461.
26 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 5. СПб., 1909, стлб. 537.
27 «Гранат», т. 40, вып. 7—8.
28 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6. СПб., 1911,
стлб. 289.
29 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 277.
132

выдвигать на первый план интересы народа, а не нации, бо¬
роться в первую очередь за благо народа 30.
Категории рода, народа, нации, трудящегося, которыми опе¬
рирует Михайловский, есть свидетельство того, что он, как и
Бакунин, идет дальше «абстракции массы», которой оперировал
одно время Лавров. На это обратил внимание уже Ю. Мар¬
тов 31. Однако Мартов не заметил, что «абстракция массы»
была присуща в большей мере ранним работам Лаврова, вклю¬
чая «Исторические письма». В более поздних работах Лавров
преодолевает эту «абстракцию», а в одной из своих заключи¬
тельных работ (в «Важнейших моментах в истории мысли»)
стремится установить субординацию всех этих понятий (семья,
народ, нация, государство, общество).
Но Михайловский не понял ни исторических условий появ¬
ления наций, ни «связей буржуазных» в формировании нации 32.
Нация для него — продолжение, обобщение старых родовых и
племенных связей. Дальше этой народнической констатации Ми¬
хайловский не идет, разделение нации и народа на классы он,
естественно, не вскрывает, теория классовой борьбы стучится
в дверь социологической концепции Михайловского, но вход
туда загораживает гигантская, отчасти созданная его вообра¬
жением абстрактная фигура Личности.
СОЦИОЛОГИЯ КАК НАУКА
Впервые свои мысли о правомерности субъективной социо¬
логии Лавров изложил в конце 60-х годов в знаменитых «Исто¬
рических письмах». Приоритет принадлежит ему. Михайловский
отчасти под влиянием работ Лаврова (он признавал это) вы¬
ступил с собственным вариантом субъективной социологии в
начале 70-х годов (в статьях «Что такое прогресс?», «Теория
Дарвина и общественная наука»). Взгляд Лаврова сводился к
следующему.
Социология — это особая, самая важная и близкая для че¬
ловека область естествознания. Она является логическим про¬
должением, развитием философской антропологии и опирается
«на законы предшествующих областей как на готовые данные,
но свои законы отыскивает другим путем» 33. Ее основная за¬
30 В этом пункте — один из водоразделов революционного и либерального
народничества. Драгоманов, Изгоев и другие провозглашали: «Все для
нации, через нацию»; их противники заявляли: «Все для народа и посред¬
ством народа» (см. полемику в «Вольном слове» — ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4,
ед. хр. 86, л. 71).
31 См.: Ю. Мартов. Общественные и умственные течения в России, 1870—
1905 гг. М.—Л., 1924.
32 См.: В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 154.
33 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 25.
133

дача — «уяснить себе естественные и здоровые человеческие по¬
требности» 34. Это «уяснение» затруднено тем, что основные по¬
нятия социологии «еще слишком не выяснены» 35. Тем не менее
контуры и общие ее методы уже намечены. Мы уже знаем
толкование Лавровым предмета философии, для которой харак¬
терно «объединяющее мышление». Это понимание распростра¬
няется им на социологию. Социология — особая философская
общественная наука, вносящая «высшее философское объеди¬
нение во все вопросы, относящиеся к существованию и разви¬
тию общества». В отношении к конкретным наукам она является
как бы «теоретическим завершением системы наук» 36.
Будучи «завершением системы наук», социология по своему
предмету является «теорией процессов и продуктов обществен¬
ного развития» 37.
В основе понимания всех этих «процессов» и «продуктов»
лежат, как мы видели, антропологические мотивы учения о со¬
лидарности, потребностях и факторах, и Лавров в другом, более
развернутом определении социологии (он предлагает его в своей
«Биографии—исповеди», написанной в 1855—1899 гг.) говорит,
что «социология есть наука, исследующая формы проявления,
усиления и ослабления солидарности между сознательными ор¬
ганическими особями» 38.
В другом его произведении мы находим сходное определе¬
ние социологии: «Социология есть учение о формах солидар¬
ности сознательных особей, об условиях скрепления и ослабле¬
ния этой солидарности при различной степени развития этих
особей и форм общежития» 39. «Вопросы социологии,— писал
Лавров в труде «Задачи понимания истории»,— суть всегда во¬
просы о законах явлений солидарности — и исключительно этих
явлений...» 40 Или, кратко, социология — «наука о солидарно¬
сти» 41.
Как видим, эти определения, относящиеся к разным перио¬
дам творчества социолога революционного народничества, не
слишком отличаются друг от друга.
«Сознательные органические особи», о которых говорит Лав¬
ров, это — критически и некритически мыслящие люди, но это
и животные. Социология изучает и «животные общества», и
«формы человеческого общежития», поскольку эти формы взаи¬
модействия с природой могут быть лучше поняты в связи с
механизмом «животных обществ». Правда, «животные обще¬
34 ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 93.
35 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 208, л. 116.
36 Там же, л. 661.
37 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 25.
38 Там же, стр. 639.
39 А. Доленга. Важнейшие моменты в истории мысли. М., 1903, стр. 250.
40 П. Л. Лавров. Задачи понимания истории. СПб., 1903, стр. 19.
41 Там же, стр. 357.
134

ства» могут интересовать социологию в историко-эволюционном
плане, в то время как человеческое общество есть основной,
подлинный предмет социологии. Все же различие между живот¬
ным и человеческим обществами скорее количественного, чем
качественного характера.
Во многих случаях Лавров трактует социологию в более узком
смысле слова, считая, что «социология изучает и группирует
повторяющиеся факты солидарности между особями человече¬
ского общества и стремится открыть ее законы» 42. Ее теорети¬
ческая задача — «понять формы солидарности и процессов, со¬
вершающихся при количественном изменении этих форм» 43. Со¬
циологию, как ее понимает Лавров, можно назвать теорией
солидарности 44. Солидаристская социология стремится об¬
наружить и рационально обосновать формы «прочной коопера¬
ции», указать теоретические основания «крепкой организации
для общественного дела» 45.
В связи с этим можно понять известное выражение Лавро¬
ва, что «настоящая социология есть социализм» 46.
Историю социалистических учений Лавров оценивает как ис¬
торию подготовления научной социологии, как ряд попыток от¬
крыть законы общественного развития, а благодаря этому по¬
ставить на верные основания всю человеческую практическую
деятельность и устранить «все явления, которые мешают про¬
грессу и благополучию масс» 47. В таком понимании теоретиче¬
ского значения социализма выявляется позитивная сторона со¬
циологических взглядов Лаврова, но оно не может снять орга¬
нических недостатков теоретического обоснования им предмета
социологии.
Установление двух задач социологии — историко-эволюцион¬
ной и практически-общественной — влечет за собой вывод о
существовании двух методов в ней. В исторической ретроспек¬
тиве (в особенности в тех «обществах», где критическая мысль
развита недостаточно) возможен объективный метод исследова¬
ния, использование точных методов естественных наук. Такие
«общества» подчинены необходимости. При исследованиях «об¬
щества», в которых критическая мысль получила свое развитие,
неприложимы объективные естественнонаучные методы исследо¬
вания, т. е. непригодны «почти все орудия физика, химика и
физиолога». Здесь возможен только субъективный критерий.
42 А. Доленга. Важнейшие моменты в истории мысли, стр. 978.
43 Там же.
44 Трактовка социологии как «теории солидарности» оказала влияние на по¬
следующих представителей этой науки (Л. Мечникова, П. Сорокина и др.)*
По мнению Мечникова, «социология интересуется только и исключительно
явлениями общественно-солидарного порядка» (Л. И. Мечников. Цивили¬
зация и великие исторические реки. СПб., 1898, стр. 24).
45 ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 93, л. 36.
46 П. Л. Лавров. Избранные сочинения, т. II. М., 1934, стр. 182.
47 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 199, л. 4.
135

Социология является наукой теоретической тогда, когда ис¬
следует законы общества, каково оно есть в действительности.
Но она может быть и наукой практической, когда исследует
общественные явления с точки зрения долженствования, указы¬
вая личности нормы ее общественного действия. Научная социо¬
логия в своих практических приложениях позволяет «улучшить
до высшей возможной степени благосостояние всего населе¬
ния» 48.
В первом случае социолог будет бесстрастным, объективным
наблюдателем. Подобно пушкинскому Пимену, он, «добру и злу
внимая равнодушно», смотрит на общественные явления неза¬
интересованно, берет факты такими, какие они есть. В этом
смысле о методе в социологии можно говорить как об объек¬
тивном 49.
Во втором случае позиция социолога определяется его нрав¬
ственным сознанием, пониманием должного, и здесь можно го¬
ворить о субъективном критерии. Именно благодаря субъектив¬
ному критерию достигается совпадение научного и ценностного,
познавательного и нравственного. Этический субъективизм впол¬
не законен в социологии, поскольку идеал подлинного исследо¬
вателя всегда нравствен. «Выбрасывать нравственные цели,
стремление к благополучию и справедливости — значит иска¬
жать социологию» 50,— писал Лавров.
Социолог неизбежно относится к задачам социологии со стра¬
стью, т. е. принимая желательные общественные явления и от¬
метая нежелательные.
Энгельс в одном из писем Лаврову (12—17 ноября 1875 г.)
назвал его метод «психологическим» и видел его оправдание
в известном пропагандистском эффекте, поскольку сторонники
этого метода апеллируют «к нравственному чувству» 51.
Социологический субъективизм, доказывал Лавров, неизбе¬
жен при изучении общественных явлений, событий истории. Речь
может идти лишь о «субъективной оценке, потому что иссле¬
дователь сам — человек и не может ни на мгновение выделиться
из процессов, для него характерных» 52. Признаваемый таким
образом законным и научным, субъективизм социолога может
иметь двоякое значение. Он может быть психологическим, ког¬
да социолог признает невозможным в принципе изучение обще¬
48 «Вперед!», 15 апреля 1875, стр. 197.
49 См. «Дело», 1872, № 4, стр. 235.
50 ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 93, л. 26. Эта мысль была высказана Лав¬
ровым в его статье «Кому принадлежит будущее?» И. Кольцов развил
мысль о двух социологиях — теоретической и эмпирической, или приклад¬
ной. Эмпирическая социология подготавливает для обобщений теоретиче¬
ской социологии «материал, хорошо разработанный и проверенный»
(«Дело», 1881, № 5, стр. 18).
51 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 34, стр. 134.
52 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 38.
136

ственных явлений вне чувств, желаний и мыслей личностей,
деятельность которых и создает совокупность общественных яв¬
лений.
Но субъективизм может быть этическим, т. е. ценностным,
если исследователь считает необходимой нравственную оценку
любого общественного явления, полагая, что без такой оценки
невозможно вскрыть движущие мотивы действия личностей.
И это действительно так, ибо любой историк судит «об исто¬
рии субъективно, по своему взгляду на нравственные идеалы...» 53
Субъективность социолога может проявиться, по Лаврову,
в трех формах: при оценке относительной важности (или не¬
важности) тех или иных общественных явлений, в признании
явлений нормальными или ненормальными, в определении же¬
лательности или нежелательности данных явлений. В любом слу¬
чае он опирается на представление об идеале.
СУБЪЕКТИВНЫЙ МЕТОД В СОЦИОЛОГИИ
Обоснование социологического субъективизма принадлежит
не одному Лаврову. Михайловский развил взгляды, во многом
сходные с идеями Лаврова.
М. Н. Покровский утверждал в свое время, что Михайлов¬
ского следует рассматривать как последователя Лаврова, по¬
пуляризировавшего идеи своего учителя. Однако Михайловский
не был только популяризатором. Это был ум сильный, своеоб¬
разный.
Анализ взглядов Михайловского требует пояснения. Кому не
известно, что он идеолог либерального народничества! Но такая
общественная роль Михайловского относится, как отмечал Ле¬
нин, к «позднейшей фазе его идейной эволюции», Ленин отде¬
лял Михайловского-семидесятника от Михайловского конца ве¬
ка, Михайловского — автора «Политических писем социалиста»
от Михайловского — либерального народника. «...Нас не инте¬
ресует,— писал Ленин,— «позднейшая фаза» его деятельности.
Михайловский нас затрагивает только как выразитель опреде¬
ленного течения среди молодежи 70-х и 80-х годов» 54.
В это время Михайловский сделал много полезного, хотя
в области философии уже в этот период он «сделал шаг на¬
зад» сравнительно с Чернышевским; в «...философии и в социо¬
логии,— писал Ленин,— взгляды Михайловского были буржуаз¬
53 Там же, стр. 43.
54 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 5, стр. 403. Эта ленинская
оценка противоположна мнению Кропоткина, который утверждал, что Ми¬
хайловский «ничего не дал народничеству, кроме разлагающего сомнениях
(ЦГАОР, ф. 1129, on. 1, ед. хр. 763, л. 76).
137

но-демократическими взглядами, прикрытыми якобы «социали¬
стической» фразой» 55.
Сам Михайловский полагал, что смысл его исканий в фило¬
софии и социологии заключался в обосновании философского
мировоззрения, в котором объективное гармонично сочеталось
бы с субъективным, теория с практикой, истина со справедли¬
востью. Это было намерение космического масштаба. Говоря
современным языком, он стремился объединить научное («сциен¬
тистское») понимание с ценностным («аксиологическим») под¬
ходом к явлениям общественной жизни, философию как теорию
познания с философией как инструментом практического дейст¬
вия. Стремление к практической философии не было само
по себе гарантией большого практического значения его фило¬
софии.
В самом деле, Михайловский был типичным идеологом рос¬
сийской мелкой буржуазии последней трети XIX в. В годы ре¬
волюционной ситуации он искал сближения с народовольцами,
усиливал критику «порядков», «горячо сочувствовал угнетенно¬
му положению крестьян, энергично боролся против всех и вся¬
ких проявлений крепостнического гнета» 56. В это время он до¬
пускал возможность создания «тайного комитета общественной
безопасности». В годы усиления реакции и неудач революцион¬
ного романтизма народовольцев он был близок к теории «ма¬
лых дел», а затем стал и «критиком» марксизма.
Философский эклектизм есть differentia specifica кон¬
цепции Михайловского, хотя его поклонники и полагали, что
он обладал цельным мышлением 57.
Михайловский был прав, когда писал, что история филосо¬
фии обнаружила тщету попыток творцов метафизических си¬
стем перекинуть мост между «правдой теоретического неба» и
«правдой практической земли». Эти неудачи не доказывают
принципиальной невозможности построения синтетической фи¬
лософской системы. Напротив, они лишь сильнее подчеркнули
необходимость поисков единства «неба» и «земли», гносеологии
и этики, истины и справедливости. Какое же он предлагал ре¬
шение?
Теоретик субъективного метода полагал, что достижению та¬
кого единства может служить представление о единой Правде;
это русское слово он считал особенно удачным для понимания
его представлений о практической философии. Оно в высшей
степени точно выражает, что «истина — только отражение спра¬
ведливости в области теории», в то время как «справедливость
55 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 24, стр. 334—335.
56 Там же, стр. 333—334.
57 Иванов-Разумник писал в своей работе «Н. К. Михайловский. Центральный
пункт его мировоззрения», что «это теория цельная, замечательно выдер¬
жанная» («Русская мысль», кн. III. М., 1904, стр. 162).
138

есть только отражение истины в мире практическом» 58. Поня¬
тие правды — понятие не национальное (здесь Михайловский
полемизировал со славянофилами и почвенниками), а общечело¬
веческое и потому — научное.
Но вселенской Правды, Правды с большой буквы нет. Прав¬
да, как бы ее ни рассматривать, может быть лишь понятием
конкретно-историческим. Михайловский, не понимая этого, гре¬
шил абстрактно-формальным логизированием.
«Теоретический» идеализм Михайловский отвергал по причи¬
не того, что он «построен на забвении реального мира» 59,—
иными словами на вполне достаточном основании. Что же он
противопоставляет «теоретическому идеализму»?
На словах — «теоретический реализм». Он ратует за реали¬
стическую философию человека, которая построена не на «забве¬
нии», а на признании и утверждении «реального мира». По¬
скольку реальный мир, как разъясняет Михайловский, имеет
два аспекта — физический и духовный, следует настаивать на
том, что оба мира выражают «законообразность явлений при¬
роды» и подчиняются закону причинности. Субъективный социо¬
лог думал, что философская концепция «теоретического реализ¬
ма» не только не исключает, а прямо предполагает «практиче¬
ский идеализм» «как свой логический конец» 60. Иными слова¬
ми, сущее, рассматриваемое теоретически как необходимое,
выступает в сознании практического деятеля как должное.
Михайловский полагал, что при таком сочетании теоретиче¬
ского реализма и практического идеализма достигается непред¬
взятый взгляд на вещи. И тогда, рассуждал он, «если, отбро¬
сив всякие фантомы (философского и религиозного идеализ¬
ма.— В. М.), смотрю действительности прямо в глаза, то при
виде ее некрасивых сторон во мне естественно рождается идеал
(курсив мой.— В. М.), нечто отличное от действительности, же¬
лательное и по моему крайнему разумению достижимое» 61.
Поэтому понятия целесообразности, телеологические пред¬
ставления, справедливо изгнанные из естественных наук, столь
же необходимо принимаются в общественные науки, в социоло¬
гию, имеющую дело с фактами человеческой деятельности. А раз
принимается категория целесообразности, телеологии, то можно
допустить, что «социология должна начать с некоторой уто¬
пии» 62, т. е. с разработки понятий об общественном идеале.
Реальному человеку должна соответствовать и реальная фи¬
лософия, которую Михайловский иногда называл «гуманной фи¬
лософией» и которая должна принимать человека (тема та¬
58 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4, стлб. 384.
59 Там же, стлб. 58.
60 Там же.
61 Там же.
62 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 404.
139

кой философии) таким, «каков он есть, и удовлетворять его
потребностям, в числе которых стоит и потребность в указании
нравственных целей» 63. Гуманистическая и реалистическая кон¬
цепция человека предполагает установление в истории «границ
человека», а на практике — умение «переживать чужую жизнь»,
сочувствовать человеческому в человеке 64.
Подвергая критике теоретический идеализм, Михайловский
подчеркивает полное отчуждение между идеализмом и естест¬
венными науками. Понятно, что он должен был показать, в ка¬
ком отношении к естествознанию, к наукам о природе находят¬
ся общественные науки и в особенности проповедуемый им в
качестве методологической основы общественных наук субъек¬
тивный метод.
Предварительно отметим специфическое содержание, кото¬
рое Михайловский вкладывал в понятие метода. Согласно его
определению, метод — это «совокупность приемов, с помощью
которых находится истина». Высоко ставя метод достижения
истины, он следует давнему требованию Декарта — «хвалите
не открытие, а метод». Вне научного в своей основе метода
истина не обнаруживается. Но Михайловский не замечает, что
наука есть обнаружение с помощью объективного метода (науч¬
ный метод не может не быть объективным) объективной исти¬
ны. В его концепции такое понимание метода не обязательно.
Признавая объективность метода, он настаивает одновременно
на субъективности истины. И здесь заключено противоречие:
истина оказывается тем, что удовлетворяет «познавательную
способность человека», т. е. она по своей природе должна быть
не объективной, а субъективной. Субъективный метод есть, ко¬
нечно, перифраз на языке социологии субъективно-идеалистиче¬
ской теории познания. Его нельзя рассматривать как только
«методологический прием», никак не связанный с гносеологиче¬
ской позицией мыслителя 65.
Не следует, однако, думать, что Михайловский считает объ¬
ективный метод исследования неприменимым к общественным
явлениям. При изучении широкой области общественных явле¬
ний объективная оценка не только возможна, но и обязатель¬
на— в тех случаях, когда мы указываем «на существование
факта, на его вероятные причины и следствия, на его распрост¬
раненность и т. д» 66. Субъективная же оценка тех же самых
явлений будет заключаться в «одобрении или порицании факта,
63 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, сглб. 46.
64 Там же, стлб. 61—62.
85 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 401. Ошибка
этого рода как раз характерна для интерпретации субъективного метода
эсеровскими теоретиками (см.: Борис Камков. Историко-философские воз¬
зрения П. Л. Лаврова. Пг., 1919, стр. 38 и др.).
66 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 714.
140

в указании на его желательность или нежелательность с из¬
вестной точки зрения» 67.
При этом Михайловский стремился преуменьшить значение
разделения двух методов, повторяя в разных своих работах,
что объективный и субъективный методы «противоположны
только по характеру» и могут «уживаться совершенно мирно».
В «Записках профана» он определяет субъективный метод как
средство регулирования и систематизации субъективизма иссле¬
дователя, познающего данное общественное явление.
Субъективный метод использует те же способы научного по¬
иска истины, что и объективный метод естественных наук: де¬
дукцию, индукцию, гипотезу, аналогию. Основываясь на этом,
Михайловский отвергал обвинение Южакова, что субъективный
метод «ведет к полной логической разнузданности», утверждая,
что метод этот «нисколько не обязывает отворачиваться от об¬
щеобязательных форм мышления» 68. Стремясь как-то умень¬
шить субъективистское звучание понятия «субъективный метод»,
он предлагает даже именовать его «синтетическим». Суть этого
метода — обнаружение верного соотношения между целями че¬
ловека и условиями жизни данного общества.
Михайловский был прав, настаивая на том, что возмож¬
ность социологии как науки зависит от верного решения вопро¬
са о соотношении объективного и субъективного в обществен¬
ной жизни. Но решить эту громадную проблему он был не в
состоянии; более того, он пошел в неверном направлении.
Методологическое основание неудачи — доверие к метафизи¬
ке позитивизма, игнорирование материалистической диалектики.
Михайловский больше, пожалуй, чем кто-либо другой из народ¬
нических социологов, повинен в попытке отождествить Марксов
диалектический метод и гегелевскую идеалистическую диалекти¬
ку, которая ошибочно принималась им за спекулятивную мисти¬
фикацию. «Ему,— писал В. И. Ленин о Михайловском,— чужд,
говоря языком Маркса, диалектический метод, обязывающий
смотреть на общество, как на живой организм в его функцио¬
нировании и развитии» 69.
С точки зрения Михайловского, допускавшего смешение объ¬
ективного и субъективного, социология должна иметь в виду
«мыслящую, чувствующую и желающую личность» 70; основными
категориями являются категории необходимого (всякая наука
стремится вскрыть необходимые связи в своей области исследо¬
ваний) и желательного. Признание необходимости важнейшей
категорией социологии должно было иметь своим следствием
объяснение ее отношения к свободе человеческих действий и по¬
67 Там же, стлб. 715.
68 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 9, стлб. 401.
69 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 192.
70 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 59.
141

ступков. Михайловский отвечал в духе социологической мета¬
физики: между необходимостью и свободой существует абсолют¬
ное противоречие, антиномия необходимости и свободы «не раз¬
решима по существу».
Некоторые рассуждения такого рода предваряют экзистен¬
циалистские мотивы относительно свободы выбора. «С не¬
которой высшей точки зрения,— писал он в статье «Идеализм,
идолопоклонство и реализм»,— обнимающей всю совокупность
особенностей моего жизненного процесса и моей обстановки,
моя смерть неизбежна в таком-то часу, такого-то числа, такого-
то года, но эта высшая точка зрения для меня недостижима.
Она для меня даже не высшая, а скорее неполная, во всяком
случае невозможная, не человеческая, а метафизическая или
богословская. Но если таково отношение человека к смерти,
то тем паче не может он признавать фатальность, железную
необходимость процессов, в которых его воля играет роль од¬
ного из моментов. Здесь для него решительно неустранимо соз¬
нание свободы выбора, свободы, конечно, как и все человече¬
ское, не безусловной, а только относительной, неустранимо соз¬
нание, что он до известной степени может противостоять напору
обстоятельств. Как бы мы ни смотрели на нашу волю как на
орудие некоторых высших одухотворенных сил или как на одно
из звеньев неизбежно известным образом располагающейся це¬
пи необходимых проявлений слепых сил природы, но после каж¬
дого действия образуется в нашем сознании известный нравст¬
венный осадок, выражающийся то угрызением совести, то созна¬
нием исполненного долга» 71.
Это рассуждение очень характерно для Михайловского.
В сжатом виде здесь выражена суть его субъективной социо¬
логии. Он был убежден, что в социологии нельзя ограничиться
одним понятием научной истинности; такое ограничение возмож¬
но и понятно в естественных науках, но оно невозможно, про¬
тивоестественно в социологии. «Предвзятое мнение социолога,—
писал он,— должно отразить в себе его идеал справедливости
и нравственности, и, смотря по высоте этого идеала, он более
или менее приблизится к пониманию смысла явлений общест¬
венной жизни» 72.
Возникает естественный вопрос, каким же должен быть
идеал, который, отражая субъективное мнение социолога, соот¬
ветствовал бы в то же время объективным законам развития
общества? Этот вопрос он опять-таки разрешает только при
помощи субъективного метода, который определяется им как
«способ удовлетворения познавательной потребности, когда на¬
блюдатель ставит себя мысленно в положение наблюдаемого.
Этим самым определяется и сфера действия субъективного
71 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4, стлб. 61—62.
72 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 14.
142

метода, размер законно принадлежащего ему района исследо¬
вания» 73. Этот метод, утверждал Михайловский, используется
везде, где исследуются чувства и мысли людей 74; он позво¬
ляет точно установить характер и степень влияния субъективно¬
го «мнения» на объективные данные.
Михайловский признавал, что социология исследует такие
условия общественного бытия, которые являются объективными,
не зависящими от желаний человека. Социология исследует
формы человеческой кооперации, и потому она — объективная
наука 75. Социология — нормативная дисциплина, изучающая об¬
щественные законы и классифицирующая их.
Но все дело в том, что формы кооперации и обществен¬
ные явления изучает не социология сама по себе, а социолог,
на основе субъективных представлений о ценности обществен¬
ных явлений. Оценка общественных явлений и даже понимание
общественных законов не могут не быть субъективными. Объек¬
тивный метод исследования не может быть вовсе удален при
исследовании общественных явлений, но высший контроль дол¬
жен принадлежать субъективному методу. А раз это так, то
субъективный метод изучения общественных явлений не может
не быть принят в качестве научного метода. Надо лишь точно
условиться, о чем идет речь.
«Может быть,— писал Михайловский,— социолог не имеет,
так сказать, логического права устранения из своих работ че¬
ловека, как он есть, со всеми его скорбями и желаниями; мо¬
жет быть, грозный образ страдающего человечества, соединив¬
шись с логикой вещей, мстит всякому, кто его забудет, кто не
проникнется его страданием; может быть, объективная точка
зрения, обязательная для естествоиспытателей, совершенно не¬
пригодна для социологии, объект которой человек — тождест¬
вен с субъектом; может быть, вследствие этой тождественности
мыслящий субъект только в таком случае может дойти до исти¬
ны, когда вполне сольется с мыслимым объектом и ни на минуту
не разлучится с ним, т. е. войдет в его интересы, переживет
его жизнь, перемыслит его мысль, перечувствует его чувство,
перестрадает его страдание, проплачет его слезами. Есть неко¬
торые основания думать, что это верно» 76.
73 Н. К.. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 402.
74 См. там же, стлб. 403.
75 Допущение Михайловским объективного вызвало возражения Лаврова,
критиковавшего Михайловского за внесение этого элемента в субъектив¬
ный метод. Но этот элемент присутствовал и в социологии самого Лавро¬
ва — в его учении о потребностях. «Чистый» субъективизм был невозмо¬
жен — даже при условии признания истинным субъективного метода в со¬
циологии.
76 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4, стр. 69. Ср. сходные
рассуждения Н. Морозова (см.: Н. Морозов. Откровение в грозе и буре.
М., 1907, стр. 3).
143

Михайловский был убежден в истинности, научной основа¬
тельности субъективного метода. Суть его — допущение своего
рода интроекции субъекта в объект, установление тождества
между субъектом и объектом благодаря переживанию субъек¬
том объективного, которое становится человеческим. С другой
стороны, человеческое, выступающее как объективное, изучается
социологом, который, даже если он весьма глубокомысленный
ученый, всегда человек, всегда субъективен. Он имеет свои убеж¬
дения, он пристрастен к одному ряду явлений и равнодушен
к другому, у него есть свои симпатии и антипатии. Иными
словами, социологический субъективизм получает нравственную
санкцию. Как только социолог сталкивается с необходимостью
нормативной оценки общественных явлений, он столь же необ¬
ходимо становится субъективным социологом.
«Когда исследование начато,— писал Михайловский,— нату¬
ралист не вводит в него,— по крайней мере не должен вво¬
дить,— элемент субъективный. Он может сказать: я желаю пе¬
речислять виды клопов, но не может сказать: я желаю, чтобы
видов клопов было столько-то. Социолог, например, должен пря¬
мо сказать: я желаю познавать отношения, существующие меж¬
ду обществом и его членами, но, кроме познания, я желаю еще
осуществления таких-то и таких-то моих идеалов,— посильное
оправдание которых при сем прилагаю» 77.
Социолог, как и всякая передовая личность, мыслящая по¬
нятиями субъективной социологии, должен критически отобрать
положительные и высокие идеалы и отвергнуть нежелательные,
которые Михайловский (следуя Бэкону) называет «идолами».
Но понятие идеала у Михайловского не однозначно.
Философский смысл понятия «идеал» — это познание границ
развития человеком своих способностей, «равномерное развитие
всех сил и способностей, дарованных природой человеку» 78. Со¬
циологический же его смысл иной — это достижение такой об¬
щественной организации, которая будет способствовать на прак¬
тике развитию всех сущностных сил человека. Михайловский
разъяснял при этом, что идеал, к которому будет стремиться
человек, не обязательно достижим с сегодня на завтра, и воз¬
можно, что «ряд поколений должен уложить к нему путь свои¬
ми костями». Но, как бы то ни было, каждый «сознательный
человек» будет работать и действовать ради идеала.
КРИТИКА НАРОДНИКАМИ СУБЪЕКТИВНОЙ СОЦИОЛОГИИ
Отождествление субъективной социологии с социологически¬
ми представлениями семидесятников не столь редко в литерату¬
ре, но оно не вполне корректно.
77 Н. К.. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 406.
78 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4, стлб. 64.
144

Те из революционных народников, кто касался впоследст¬
вии вопросов формирования своих взглядов на общество или
специально своего отношения к субъективному методу или тео¬
рии факторов, как правило, не признавали себя сторонниками
субъективного метода в том особом значении, которое прида¬
вали ему Лавров и Михайловский. К слову сказать, сами осно¬
ватели этого метода не соглашались между собой в его трак¬
товке. Но в данном случае нас интересуют не их расхождения,
а довольно дружное нежелание многих деятелей 70-х годов при¬
знать себя субъективными социологами. Они скорее и чаще
подчеркивают колоссальное значение классической буржуазной
(Адам Смит и Рикардо), а также современной им социалисти¬
ческой экономической литературы (в частности, работ Лассаля)
для их образа мыслей, их понимания социальных отношений,
их отношения к самой идее субъективного метода. Труды
Н. Г. Чернышевского, в особенности «Очерки политической эко¬
номии (по Миллю)», «Капитал» К. Маркса упоминаются как
произведения, более всего сыгравшие роль теоретического гро¬
моотвода против субъективистских иллюзий. Это мнение нельзя
просто отвергнуть, хотя и следует учитывать элемент ретро¬
спекции.
«Капитал», изданный в России уже в 1872 г., т. е. раньше,
чем в какой-либо другой стране после Англии, сразу же при¬
влек внимание народников. В рукописи неизвестного автора,
относящейся предположительно к 1872 г., «Капитал» оценивает¬
ся как «плод творчества редкого научного и философского» 79,
как книга, равной которой нет по «глубине и богатству со¬
держания» 80. Автор понял, что концепция Маркса доказатель¬
нее как идей классиков политической (буржуазной) политэконо¬
мии, так и представителей так называемой исторической школы,
которая лишь выставляет «требования историчности», но не
умеет ими воспользоваться, в то время как Маркс демонстри¬
рует могущество своего диалектико-исторического метода; его
метод конкретен, это — «применение теории к хозяйству опреде¬
ленного периода человеческой истории — капиталистическо¬
му» 81. Считая исторической заслугой Маркса доказательство,
что «экономические категории являются выражением общест¬
венных отношений людей, возникших в процессе производст¬
ва» 82, народнический автор приходит к выводу, что отныне
политическая экономия «впервые является социалистической
наукой» 83. Как видим, оценка весьма глубокая и точная.
Об изучении в семидесятые годы «Капитала», который, по
мнению вдумчивых семидесятников, имеет не одно только эко¬
79 ЦГАЛИ, ф. 1019, оп. 1, ед. хр. 157, л. 3.
80 Там же, л. 4.
81 Там же, л. 1.
82 Там же.
83 Там же, л. 2.
145

номическое, но и философское содержание, сообщают Аптек¬
ман, Ашенбреннер, Бух, Оловенникова и другие 84.
Н. К. Бух утверждает, что он начал серьезное изучение «Ка¬
питала» уже в 1874 г. 85 В. Г. Тан-Богораз вспоминал, что уже
в период «хождения в народ» мы взяли I том «Капитала» и
«стали сочинять рефераты глава за главой» 86. А. П. Прибылева-
Корба пишет, что изучала «Капитал» «с величайшим интере¬
сом. Больше всего поражала меня теория прибавочной стоимо¬
сти и приложения исторического метода к описанию жизни анг¬
лийских рабочих» 87. «Капитал» изучали Лавров, Лопатин, Тка¬
чев, Берви-Флеровский, Кропоткин, Кравчинский, Бакунин 88.
«Капитал» стал, по выражению авторов письма Исполни¬
тельного Комитета «Народной воли» К. Марксу (от 25 октября
1880 года) «ежедневным чтением» людей передового образа
мыслей. Правда, такое чтение не приводило автоматически к
адекватному пониманию идей марксизма. По верному замеча¬
нию К. А. Пажитнова, «строй мыслей» народников был иным 89.
Это подтверждают и сами семидесятники. «Должен сознаться,—
пишет Е. М. Сидоренко,— что часть учения его (Маркса.— В. М.),
посвященная доктрине экономического материализма, произвела
на меня сравнительно слабое впечатление» 90. Оловенникова пи¬
шет: «Маркс нам давался очень туго» 91. А. А. Филип¬
пов прямо говорит, что «убоялся трудности его («Капита¬
ла».— В. М.) и отказался» (читать его.— В. М.) 92. Свидетельств
такого рода немало.
А. И. Корнилова верно отмечает, что среди народников «Ка¬
питал» могли осилить и понять «только немногие» 93. Она сооб¬
щает, что вместе с С. JI. Перовской были наслышаны о марк¬
сизме, но «не хотели с чужих принимать на веру философию,
которую не могли изучать самостоятельно и считали целесооб¬
разнее изучить основы политической экономии в более доступ¬
ном изложении — мы штудировали Милля с примечаниями Чер¬
нышевского» 94. Здесь мы должны отметить один любопытный
момент. Труд Чернышевского действительно давался револю¬
84 См. «Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 7—8.
85 См. там же, стлб. 52.
86 См. «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 439.
87 Там же, стлб. 375—376.
88 Ткачев в статье «Закон общественного сохранения» использует Марксов
анализ статута средневековых цехов и гильдий, данные об истощении и
моральной деградации рабочего под бременем эксплуатации и др.
89 К. Л. Пажитнов. Развитие социалистических идей в России, т. 1. Харьков,
1913, стр. 200.
90 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 419.
91 Там же, стлб. 320.
92 Там же, стлб. 484.
93 Из этих «немногих» выделялся С. Кравчинский, которого П. Б. Аксельрод
характеризовал В. И. Сухомлину «как лучшего в Европе знатока эконо¬
мического учения Маркса» («Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 429).
94 «Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 210.
146

ционным народникам легче и нередко предварял изучение «Ка¬
питала». Адриан Михайлов замечает, что «начали с Милля с ком¬
ментариями Чернышевского. Продолжили «Капиталом» Марк¬
са» 95. Оловенникова также подтверждает, что читали (речь
идет о кружке Зайчневского в Орле) «Милля с примечаниями
Чернышевского, Лассаля, Маркса» 96. В программе для чтения,
составленной Петербургским студенческим центральным круж¬
ком, была рекомендована для изучения работа Чернышевского
«Капитал и труд» 97.
В свете всех этих фактов неудовлетворенность субъектив¬
ной социологией, историческим субъективизмом становится по¬
нятнее. Видные идеологи семидесятников, в частности Бакунин
и Ткачев, многие активные практики не только не были сторон¬
никами субъективной социологии, но и критиковали ее самые
существенные постулаты. Это не означает, конечно, что все они
порвали с идеалистическими иллюзиями в социологии, с истори¬
ческим субъективизмом.
В семидесятые годы и позже были попытки представить
употребление понятия «субъективный метод» как плод социоло¬
гического недоразумения. Так, еще Лесевич писал, что гораздо
логичнее вместо понятия «субъективный метод» говорить о субъ¬
ективной точке зрения, ибо это понятие гораздо точнее выра¬
жает суть теоретических позиций сторонников субъективной со¬
циологии. Несколько позднее, в начале XIX в., В. Вартаньянц,
уже имея возможность судить об опыте марксистской критики
субъективного метода (Плехановым, Лениным в особенности)
и легально-марксистской (Струве, Бердяевым и другими), утвер¬
ждал, что вся критика субъективной социологии основана на
неудачном заимствовании Лавровым у Конта термина «субъек¬
тивный метод» «все недоразумения возникли из-за термина
«субъективный метод» 98. Расхождений принципиального поряд¬
ка в понимании общества и закономерностей его развития меж¬
ду «субъективными социологами» и теми, кто их «не понял»,
95 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 257.
96 Там же, стлб. 320. Интерес к сочинениям Лассаля отмечают многие семи¬
десятники. См.: Н. А. Чарушин. О далеком прошлом, ч. I, II. М., 1928.
стр. 63; В. К. Дебагорий-Мокриевич. Воспоминания, вып. I, стр. 14.
97 ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1, ед. хр. 279, л. 21. По сообщению В. Фигнер, «перво¬
начальной задачей кружка русских студентов было изучение политической
экономии (по Миллю, с примечаниями Чернышевского) французских социа¬
листов» («Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 463).
98 В. Вартаньянц. Антропологическая философия. Тифлис, 1901, стр. 31.
А. П. Казаков полагает, что Михайловский неудачно называет свой метод
субъективным, хотя сам и не говорит ясно, каким же следует считать ме¬
тод субъективной социологии (см.: А. Я. Казаков. Теория прогресса в рус¬
ской социологии конца XIX века. Л., 1969, стр. 75). На самом деле термин
«субъективный метод» точно выражает суть позиции Лаврова и Михайлов¬
ского, и им никогда не приходило в голову, что этот термин запутывает
их социологическую точку зрения. Напротив, они полагали, что он адекват¬
но отражает их понимание задач социологии.
147

он не признал, увидев в «субъективной социологии» подлин¬
ную философскую теорию. В семидесятых годах критики субъек¬
тивного метода в среде народников видели, на наш взгляд,
больше и судили глубже. Отрицательное отношение к субъек¬
тивному методу складывалось и под влиянием Бакунина.
Бакунин призвал смотреть на общество как на «бесконеч¬
ный, положительный и первоначальный факт, предшествующий
всякому сознанию, всякой идее, всякой интеллектуальной и мо¬
ральной оценке, это — сама основа, это — мир». Подозрительно
относясь ко всему, что, по его мнению, вело к окостенению и
омертвлению революционной мысли и дела, он отвергал веру во
всемогущество субъективного метода. Зло иронизируя по поводу
разрыва между абстрактными теоретическими постулатами
субъективной социологии и конкретными непосредственными за¬
дачами «революционного дела», он писал, что стремление от¬
крыть «кафедры социологии в деревне» приведет лишь к дис¬
кредитации этого дела. Для него «социологический крен» Лав¬
рова и Михайловского был доказательством абстрактности.
Практика, утверждал Бакунин, всегда будет богаче всякой
теории, тем более теории, претендующей на регуляцию прак¬
тики.
Критикуя представление Лаврова и Михайловского об идеа¬
ле, Бакунин считал, что этот идеал возникает не благодаря
умозрительным, «кабинетным» спекуляциям, не как результат
теоретизирования тех, кто мнит себя носителями научного зна¬
ния, а из «инстинкта свободы», присущего массам, которые «ни¬
когда не ошибаются».
Но Бакунин, завершавший свою деятельность, не имел фи¬
зической возможности основательно разобрать положения субъ¬
ективной социологии, хотя и заметил свойственную ей абстракт¬
ную неопределенность. Более систематизированную критику
субъективной социологии развил С. Южаков, примыкавший в
семидесятые годы к революционным народникам. Он указал,
в общем верно, на некоторые «отрицательные стороны субъек¬
тивного метода», связанные с тем, что субъективная социоло¬
гия производит «оценку важности явлений, установление их свя¬
зи на основании критерия, почерпнутого не из самих явлений,
но из нашего нравственного миросозерцания» 99. Философские
основания субъективного метода он справедливо усмотрел в
субъективном идеализме — «мы знаем только наши представле¬
ния, а не действительные предметы», в чисто кантианском раз¬
граничении вещей самих по себе и законов мысли. Южаков
заметил сбивчивость основных понятий субъективной социоло¬
гии, отождествление объективного требования «для человека
90 С. Н. Южаков. Социологические этюды. СПб., 1891, стр. 238. Работа Южа-
кова впервые была опубликована в 70-е годы; мы ссылаемся здесь на 2-е
издание.
148

вообще», т. е. для человечества, с субъективным требованием
«для каждого человека в отдельности».
Утверждение Лаврова, что необходимость допущения субъек¬
тивной социологии проистекает из очевидного факта неповторяе-
мости исторических явлений, Южаков отводит ввиду того, что
«явление, как факт данного рода, повторяется, но явление, как
данный факт, повториться не может», т. е. верно, в сущности,
отмечает, что повторяемость в истории — это повторяемость в
существенном, но отнюдь не повторяемость в индивидуаль¬
ном 100. Например, падение государств есть повторяющееся яв¬
ление истории, хотя падение данного государства неповторимо.
Поэтому вполне возможно «открыть закон, устанавливающий
связь между известными общественными явлениями и падением
государств» 101. В этой работе Южаков защищал по-своему
детерминизм; тот факт, что мы можем не знать причину от¬
дельного явления, доказывает лишь относительность нашего зна¬
ния данного явления, если «общая причина всех явлений по¬
добного рода определена».
Рациональный смысл субъективной социологии Южаков ви¬
дел в констатации неоспоримого факта больших затруднений,
возникающих при приложении «общенаучных приемов», т. е.
объективного метода исследования к истории общества. Но счи¬
тать на этом основании, что объективный метод исследования
вообще неприложим к исследованию исторических явлений, зна¬
чит обманывать себя. Южаков заметил, что сознательное введе¬
ние с помощью субъективного метода в социологическое исследо¬
вание нравственного элемента не только не открыло никаких но¬
вых горизонтов в социологии, но внесло очевидную путаницу в
понятия (в частности, послужив основанием для смещения объ¬
ективно-реального с объективно-феноменальным). Он считал,
что нет ни объективного, ни субъективного методов исследова¬
ния, а есть один «истинный» 102.
Таким образом, Южаков указал на многие слабые пункты
субъективной социологии. Но значит ли это, что он перешел на
рельсы объективной социологии? Нет, он направился на запас¬
ной путь, который был гораздо ближе к субъективной, чем
к объективной социологии. Отвергая субъективный метод, он
одновременно утверждал, что «есть просто провозглашение од¬
ной весьма важной теоремы социологии, именно, что общество
основано на личностях и что развитие общества совершается
не иначе, как личностями, через личности и в личностях», т. е.
принял исходный пункт субъективной социологии. От материа¬
лизма в социологии Южаков был далек, что, по-видимому,
100 См. там же, стр. 239.
101 Там же, стр. 240.
102 См. там же. При переиздании своей работы «Субъективный метод в со¬
циологии» (1891) Южаков снял из текста это утверждение, что дало Ми¬
хайловскому основание писать, что Южаков «прозрел...»
149

и стало одной из причин ленинского определения его как «со¬
циолога» (в кавычках). В самом деле, современного читателя
его «Социологических этюдов» отпугнет удивительная манера
игры в «ученые» позитивистские словечки, стремление опериро¬
вать надуманными понятиями, которые в действительности мало
что выражают (общественная энергия, активность, подбор, соче¬
тание, распадение, самосохранение, постоянство связи, постоян¬
ство отношений и т. п.).
Критика субъективной социологии другим теоретиком семи¬
десятников, Ткачевым, более основательна, ибо носит более
цельный характер. В статье «Что такое партия прогресса?»,
написанной по поводу «Исторических писем» Лаврова, он отме¬
чает, что общество, запутавшееся в неразрешимых противоре¬
чиях, вполне созрело для «беспристрастной критики социаль¬
ной науки». Но каковы теоретические предпосылки социальной
науки? Социальная наука может быть беспристрастным крити¬
ком исторически сложившихся общественных форм только в
том случае, если она в качестве своего исходного пункта при¬
знает «зависимость юридических, политических и др. форм обще¬
ственного быта от форм экономических, выяснив значение этих
последних и их фундаментальную роль в процессе социального
движения» 103. Социальная наука (в понимании Ткачева — си¬
ноним социологии) «проходит через те же фазисы развития,
как и всякая наука вообще». Эти фазисы развития — догмати¬
ческий и критический. Ко второй половине XIX в. она вступила
в критический (т. е. научный) фазис развития. Этот фазис за¬
мечателен тем, что социальная наука перестает считать основ¬
ным вопрос, вроде «что есть» или «что должно быть», а пре¬
имущественное внимание начинает уделять вопросам «почему то
есть, что есть», и почему чего нет, то должно быть.
На роль общей теории претендуют два направления в со¬
циологии. Одно опирается на бездоказательные априористиче¬
ские истины. Представители этого направления свыклись со спе¬
кулятивным методом мышления. Ткачев называет это направ¬
ление отрицательным. Другое направление стремится придержи¬
ваться индуктивной эмпирии фактов, это — положительное
направление в социальной науке. Классическим представителем
последнего направления Ткачев считал Маркса, развившего
«аналитико-критический метод». Такой метод является сущест¬
венно научным методом исследования общественных явлений.
По мнению Ткачева, именно благодаря аналитико-критическому
методу Маркс пришел к «выводу», что все явления — юридиче¬
ские и политические — представляют не более как «последствия
явлений жизни экономической» 104.
103 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I. М., 1932, стр. 404.
104 Понимание диалектического метода Маркса как аналитико-критического
было свойственно не одному Ткачеву. Сам Маркс отмечал, что лучше
всего его метод был гонят в России (см.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочнне-
150

Ткачев отвергал диалектику, отождествляя ее с «гегелевской
мистификацией». Он не замечал, что, изгоняя диалектику в
дверь, он впускал ее в окно. «Аналитико-критический метод»,
открытие которого Марксом он считал величайшей его заслу¬
гой, был не чем иным, как материалистической диалектикой.
По Ткачеву, метод изучения общественных явлений, приме¬
ненный Марксом, «очень прост», и имеет лишь некоторое «сход¬
ство с методом естествоиспытателей». В рецензии на книгу Мак¬
Леода он заметил, что естественные и общественные науки ос¬
новываются на эмпирических данных. Обе группы наук путем
индукции приходят (через группировку и классификацию изу¬
чаемых объектов) к «общим законам и правилам». Поиски же
«общих законов» являются целью любой науки. Но на этом
сходство и заканчивается. Поскольку предмет исследования —
природа и общество — различны, постольку «метод естествоис¬
пытателей неприменим к изучению явлений социальной жиз¬
ни» 105.
Ткачев отмечает, подобно Лаврову и Михайловскому, что
естествоиспытатель не привносит в изучаемое свои политические
и моральные убеждения или предубеждения, во всяком случае
субъективно он не стремится к такому привнесению; более того,
он стремится избежать его. Более того, «к явлениям природы
можно относиться объективно, индифферентно» 106. Для обще¬
ствоведа «объективное отношение к изучаемому предмету здесь
едва ли мыслимо» 107. Однако для Ткачева это не является дока¬
зательством научности субъективного метода в социологии.
По его мнению, субъективный метод в социологии трудно
признать за нечто оригинальное, ибо он отражает давно изве¬
стную в истории мысли позицию субъективности в общественной
науке, новую наклейку на старом багаже.
Правда, сторонники субъективного метода «нигде и никогда
точно и ясно не определили, что именно они подразумевают под
своим субъективным методом» 108. Сам же Ткачев полагал, что
изучать общественные явления с точки зрения субъективного
метода — значит анализировать их «с точки зрения состояния
моих чувств» 109. Но это — сомнительный критерий.
Субъективный метод может привести к эмпирическому кро¬
хоборству, когда «каждый старается провести свою идейку, оп¬
равдать свой идеал, нисколько не заботясь о реальной связи
ния, т. 23, стр. 19—21). Он имел в виду, в частности, Н. Зибера, чья интер¬
претация экономической теории Маркса оказала влияние на многих семи¬
десятников, серьезно изучавших политическую экономию (см., например,
«Энциклопедический словарь».—«Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 14).
105 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I, стр. 69.
106 Там же.
107 Там же, стр. 62—63.
108 «Дело», 1875, № 9, стр. 91.
109 Там же, стр. 92.
151

исторических явлений, о действительном, объективном соотно¬
шении изучаемых фактов» 110.
Разумеется, исходным пунктом научной деятельности людей
прогрессивного образа мыслей все больше становится убежде¬
ние, что «к явлениям общественной жизни следует относиться
критически» 111. Но это уже другое выражение субъективного
отношения к объективно наблюдаемым явлениям, основанное
не на субъективном методе в социологии, а на иной социо¬
логической концепции, берущей за основу экономическую детер¬
минацию общественных явлений.
110 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III. М., 1933, стр. 199.
111 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I, стр. 69.

Глава пятая
ЭТИКА
ПРАКТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ НРАВСТВЕННОСТИ
В истории русской мысли, возможно, не было другого тече¬
ния, представители которого приписывали бы столь великое зна¬
чение «нравственному фактору», как революционные народники.
С ними выдерживают сравнение, пожалуй, лишь декабристы,
хотя они, разумеется, были далеки от «теории факторов» и не
помышляли об этическом обосновании социалистического
идеала 1.
Среди семидесятников было распространено представление,
что общество «заражено болезнью всепоглощающего эгоизма»
и его следует радикально перестроить на началах альтруизма
и коллективистской этики. Цель — постепенное уничтожение «в
людях наклонности к господству и подчинению». Многие теоре¬
тики народничества (Лавров, Морозов, Фигнер, Кропоткин,
Кравчинский, Михайловский) смотрели на прошлое, настоящее
и будущее человечества во многом с точки зрения нравствен¬
ной ценности явлений истории. Постичь связь между субъектив¬
но-нравственным и естественно-объективным, обнаружить обще¬
значимый критерий нравственности — вот, по их мнению, цель,
достойная самой высокой теории. Этическая направленность
мысли теоретиков 70-х годов несомненна, настаивание на «са¬
мом систематическом и пунктуальном нравственном развитии»
личности, «чисто этическое требование социальной справедли¬
вости» 2 характерны для многих из них, как бы ни относиться
к конечным результатам их поисков. Социология революцион¬
ного народничества была в этом смысле нравственной социоло¬
гией.
Этическое происхождение своих представлений о социализме
отмечает не один народник-революционер 3. «Мы стремимся к
пересозданию всего порядка вещей,— рассуждал М. Овчинни¬
1 Народники отмечали духовное и нравственное влияние на них декабристов.
«Я часто встречался,— отмечал Адриан Михайлов,— со следами глубокого
духовного влияния декабристов» («Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 254.
Отдельные семидесятники хранили списки декабристов, рукописные списки
их произведений, а также произведения, посвященные им).
2 А. П. Прибылева-Корба, В. Н. Фигнер. Народоволец Александр Дмитриевич
Михайлов. Л., 1925, стр. 30.
3 См. «Гранат», т. 40, вып. 5—6, 7—8. Бакунин говорил в 70-х годах, что
его заветным желанием было создание труда об основах атеистическо-
материалистической этики. От этого труда сохранились лишь наброски.
153

ков,— к пересозданию народа», значит мы должны стремиться
и к пересозданию «самих себя» 4. Обозревая ретроспективу идей¬
ной эволюции семидесятников, Кропоткин заметил, что в основе
всех их рассуждений о политических и экономических вопро¬
сах «лежали вопросы нравственные» 5.
В понимании отдельных проблем этики между теоретиками
народничества могли быть и были расхождения, но они не отме¬
няют мысли о важнейшем значении в их представлениях «нрав¬
ственного фактора». Семидесятники были убеждены, что нрав¬
ственное сознание всегда было и будет присуще человеку и
человечеству. Мораль имеет поэтому явное преимущество перед
религией, она не так крепко привязана к ней, как думают теисты,
а в будущем «религия может пасть, но мораль останется»6. На¬
родники-рационалисты, преклоняющиеся перед культурой и
мыслью, понимали, что нравственный элемент может оказать
положительное или отрицательное влияние на «направление,
принимаемое мыслью», а аморализм — частично или даже пол¬
ностью парализовать ее деятельность 7.
В буржуазной истории общественной мысли высокий нрав¬
ственный настрой семидесятников служил обычно предлогом для
противопоставления их «этического идеализма» «грубому» ни¬
гилизму шестидесятников 8.
И. Витязев, претендуя на роль ученика Лаврова и словесно
превознося семидесятников, писал, что «материализм, являющий¬
ся как бы официальной философией 60-х годов, имел зияющую
пропасть как раз в этой области» 9. Он уверял, что отказ се¬
мидесятников от материализма был обусловлен именно понима¬
нием «пропасти» между материализмом и нравственностью.
Объясняя «отход» семидесятников от теорий 60-х годов,
А. Э. Радлов писал, что «материализму, вообще говоря, труд¬
но обосновать принципиальные понятия нравственности, даже
если и признать, что для учения о нравственности признание
свободы не необходимо. Естественная мораль, согласная с ма¬
териализмом,— это мораль эгоизма» 10. Семидесятники, заключал
он, с присущим им альтруизмом, сознанием необходимости лич¬
ных жертв в интересах народа не могли не отвергать «гру¬
бую» этику шестидесятников.
В действительности нравственное самосознание революцион¬
ной молодежи было многим обязано идеям шестидесятников.
4 ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 245, л. 34.
5 П. Кропоткин. Справедливость и нравственность. М., 1921, стр. 14
6 П. Кропоткин. Безначальный коммунизм и экспроприация. М., 1906, стр. 23.
7 См.: Н. К Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6. СПб., 1911,
стр. 54—55.
8 См.: «Вперед!». Сб. статей, посвященных памяти Петра Лаврова. М., 1920,
стр. 8.
9 Там же.
10 Там же, стр. 35.
154

Этика разумного эгоизма, мораль «новых людей», так ярко и
почти канонически для поколения семидесятников изображенная
в «Что делать?», была, без сомнения, органической частью прак¬
тической нравственности революционных народников 11. Без при¬
знания преемственной связи этих двух систем демократической
этики трудно понять, каким образом «великая любовь к наро¬
ду» 12, идеи беззаветного служения народу, долга интеллигента
перед народом («Каково должно быть мое поведение?») 13,
«счастья в жертве» (в том числе и через личное участие в по¬
литическом терроре) могли стать моральным императивом для
революционно настроенной интеллигенции. Это заметил Михай¬
ловский. В статье «Нечто о морали» он писал, что в 70-х го¬
дах «пересмотр идеалов личной нравственности» произошел не
по воле случая, а в силу требований общественной жизни, ру¬
бежом которой была «крестьянская реформа». Теория лишь вы¬
разила на языке философских абстракций практические запро¬
сы к морали и нравственному убеждению передовой личности 14.
С этой трактовкой можно согласиться. Теоретики револю¬
ционной молодежи эту тему разрабатывали не раз. Лавров,
например, стремился разъяснить соотношение между нравствен¬
ностью в ее общечеловеческом значении и практической конкрет¬
ной нравственностью социалиста. Общечеловеческая основа
нравственности, по его мнению, всегда неизменна 15. Ее характе¬
ризуют гуманизм, альтруизм, любовь к человеку. «Человечность»
и для социалиста имеет «могущественнейший нравственный эф¬
фект» 16.
Но нравственное поведение социалиста не может быть за¬
ковано в простые нормы нравственности справедливого челове¬
ка. И Михайловский предлагал своего рода нравственный кодекс
русского социалиста. Этот кодекс есть признание, что «позорно
праздное наслаждение», «преступно пользование социальными
благами без соответственного труда на пользу и развитие об¬
щества», что личности следует «довольствоваться лишь необхо¬
димым», что надо развивать в себе «способность наслаждаться
общим благом», отдавая «себя беззаветно этому наслажде¬
нию» 17.
11 См. работу М. П. Бородина «Новые люди» (ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр.
475).
12 Слова Кропоткина об основной черте характера Софьи Перовской (ЦГАОР,
ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 372, л. 2).
13 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3. СПб., 1909,
стлб. 488.
14 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 5. СПб., 1909,
стлб. 348 и сл. Не случайно он не осуждал «кающегося дворянина» за
стремление замкнуться «в сферу личных нравственных идеалов, оторван¬
ных от исторической и общественной почвы» (там же).
15 См. «Вперед!», 1875, № 13, стр. 388.
16 Там же.
17 Там же, стр. 391.
155

Признание этих правил нравственности, которые можно ус¬
ловно назвать абстрактно-социалистическими, означает отрица¬
ние буржуазной, эгоистической нравственности. Речь идет о
«нравственной чистоте социалистической борьбы» 18. Худший
вид нравственного падения личности — это примирение с об¬
стоятельствами, бездействие 19. Безответственный идеализм пу¬
стого резонерства — худший вид бездействия, род «нравственной
распущенности» 20. Социалистическая личность — деятельная
личность.
Деятельность подлинного революционера не может не быть
высоконравственной, нравственной по убеждению (жить так, как
подсказывают убеждения, писала Перовская в своем послед¬
нем письме) — не только с точки зрения следования конечным
целям, но и по используемым тактическим средствам, по нор¬
мам каждодневного поведения. Как отметил А. В. Прибылев,
именно в 70-е годы «создавался идеальный образ стойкого бор¬
ца за новые идеи, полного новейших знаний, не отступающего
ни перед какими препятствиями, не связанного предрассудками,
умного и сильного «нового человека» 21.
Этот образ не был пустой, никого ни к чему не обязываю¬
щей, хотя и импозантной абстракцией: он отражал нравствен¬
ное кредо вполне реального народника. Семидесятники выказы¬
вали редкое бесстрашие перед царскими «судьями», «гордое и
благородное поведение» 22. Известно также, что в кружки студен¬
ческой молодежи 70-х годов не принимались, как правило, лица,
относившиеся индифферентно к вопросам нравственности и тем
более аморальные. В кружках вопросы теории нравственности
были к тому же предметом специального изучения 23.
«Это был цвет молодежи,— не без гордости писал О. В. Ап¬
текман,— ум, талант, довольно высокое умственное развитие в
сочетании с несокрушимой энергией и волей, нравственная кра¬
сота, ригоризм в личных и общественных отношениях» 24. Во¬
сторженные оценки нравственных достоинств семидесятников ха¬
рактерны для высказываний В. Фигнер, П. Кропоткина, Н. Мо¬
розова и др. Все это соответствует исторической правде.
Разумеется, утверждение, будто все семидесятники обладали
глубокими представлениями о понятиях и категориях этики,
было бы поспешным, хотя архивные материалы подтверждают
18 «Вперед!», 1875, № 13, стр. 397.
19 См. ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 294, л. 5.
20 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4. СПб., 1909, стлб. 58.
21 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 352.
22 «Календарь Народной Воли на 1883 г.» Женева, 1883.
23 Во время арестов передовых представителей молодежи у них нередко
изымались книги, статьи и выписки из работ по теории нравственности,
вроде, например, изъятых у Н. К. Лопатина выписок из статьи «Современ¬
ное учение о нравственности», помещенной в «Отечественных записках»
(ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1, ед. хр. 352, л.).
24 «Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 6.
156

интерес многих из них к теории этики. Вера Фигнер вспомина¬
ла, например, что когда она спрашивала Александра Михайло¬
ва, что такое справедливость, правда, любовь — являются ли эти
понятия выражением только личного убеждения, или они есть
отражение сущности некоторого высшего существа, или озна¬
чают отвлеченный принцип, то он, по ее словам, обычно укло¬
нялся от определенного ответа. Однако, это — не выражение
его морального пессимизма или негативизма. Он сам требовал
сурового исполнения простых норм человеческой нравственно¬
сти и морали, принятой в революционной среде эпохи террора.
В целом моральный ригоризм семидесятников является аль¬
тернативой моральному нигилизму Нечаева. Об этом следует
сказать определенно, поскольку известны попытки (Достоевский
в «Бесах», Лесков в «Некуда») распространить нечаевские
представления о нравственности на всех революционных народ¬
ников. Моральный нигилизм Нечаева был своего рода блефом
анархиствующего индивида, поверхностно понявшего суровую
необходимость революционной деятельности. Он почти не за¬
тронул революционных народников, которые отвергли и фата¬
листический аморализм Нечаева, прикрытый революционной
фразой, и нечаевскую тактику, хотя различали революциона¬
ристские иллюзии Нечаева и откровенное предательство, вроде
Тихомирова и провокаций Дегаева 25. Этой же линии следовал
и Г. В. Плеханов, когда он в одном из писем Энгельсу отме¬
чал, что «при всей ограниченности Нечаева у него не было
недостатка в энергии и он не побоялся поплатиться собственной
жизнью» 26.
Народникам-социалистам, писали Маркс и Энгельс, были
чужды заповеди «морали, заимствованной у Лойолы», «возве¬
личенная иезуитская мораль», крикливо-наивные идеи «Катехи¬
зиса революционера» и вообще нравственное кредо Бакунина —
Нечаева (и не столько Бакунина, сколько Нечаева) 27.
Условия революционной конспирации требовали от семиде¬
сятников «моральной маскировки». На это указывала Вера Фиг¬
нер. По ее словам, Александр Михайлов, «большой идеалист и
ригорист» в нравственном отношении, часто высказывался в
соответствующих условиях так, что в глазах мало знающих его
людей «мог показаться даже немножко циником» 28.
25 См. статью Германа Лопатина «Ошибки революционера и преступления
предателя» («Народная воля», № 10). В начале XX в. Вера Фигнер, толь¬
ко что освобожденная из двадцатилетнего шлиссельбургского заточения,
осудила «нечаевский» принцип Бориса Савинкова, который в беседе с нею
объявил, что «морали нет, есть только красота» (см.: В. Фигнер. Полное
собрание сочинений, т. 3. М., 1929, стр. 190—192).
26 «К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия». М., 1967, стр. 681.
27 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 18, стр. 398 и след.
24 А. П. Прибылева-Корба, В. Н. Фигнер. Народоволец Александр Дмитриевич
Михайлов, стр. 41.
157

Эта же мысль была развита и в «циркулярной» статье «На
чьей стороне нравственность?», опубликованной в «Народной
воле». Условия борьбы, утверждал автор статьи, могут выну¬
ждать революционера-ригориста нарушать общепринятую нрав¬
ственность, «приходится скрываться, укрывать, совершать улов¬
ки при передаче имущества, говорить неправду и т. п.» 29 Одна¬
ко это не подтверждает «либерального резонерства» об амора¬
лизме революционеров 30. Диктуемые обстановкой конспирации
действия не могут быть отождествлены с моральным кредо и
фактической нравственностью революционеров. Морали грозит
опасность не со стороны революционеров, а со стороны царизма,
дискредитировавшего «себя с нравственной стороны» («прави¬
тельство подло, а оппозиция геройская» 31), а также со стороны
«развращенного общества». Это «общество» фарисейски взы¬
вает к «святыне» семьи. Но семья вкупе со школой «системати¬
чески притупляли и развращали» нравственное чувство моло¬
дежи 32. «Цель» — социальный переворот — обусловливала нетер¬
пимость людей подполья к любому проявлению малодушия или
морального негативизма 33. Основное требование — единство
убеждений и характера, поскольку «энергия характера зависит
исключительно от нравственной выработки», а «личность посту¬
пает согласно своему убеждению» 34. Революционеры не есть «су¬
щества идеально нравственные», но их мораль выше обычной 35.
Семидесятники отвергали само понятие нигилизма, как будто
бы выражающее суть их нравственного сознания: отрицание
обветшалых норм и требований старой морали означало и поис¬
ки нового морального сознания.
ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ КРЕДО
Этическая доктрина семидесятников является логическим
развитием представлений, сложившихся в русской мысли, начи¬
ная с 40-х годов XIX в. Эти представления не были следствием
только национальной традиции, они ассимилировали многое из
наследства мировой мысли. История нравственности, согласно
29 ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1, ед. хр. 285.
30 См. там же, стр. 28.
31 Там же.
32 См. там же, стр. 27.
33 С. Кравчинский в очерке «Софья Перовская» отмечал, что в среде народо¬
вольцев немедленно осуждалась «малейшая слабость, малейшее проявле¬
ние эгоизма или недостаточной преданности делу». Но осуждение было
мерой воспитания, «внушенное любовью и искренним огорчением, потому
действующее на душу» («Календарь Народной воли на 1883 год». Женева,
1883, стр. 53).
34 ЦГАОР, ф. 112, он. 2, ед. хр. 294, л. 8 об.
35 См. ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 285.
158

формуле Лаврова, «это — история нравственного прогресса и ре¬
гресса» 36.
Учение Смита и Фергюсона о симпатии 37, теории морали
Мандевиля и Мальтуса, этика Гольбаха и Дидро, Руссо и
Оуэна 38, учение о нравственности Фейербаха («я» ничто без
«ты») и теория разумного эгоизма Чернышевского, утилитаризм
Бентама и Милля, анархический эгоизм Штирнера и морализм
Ницше были рассмотрены и так или иначе оценены семиде¬
сятниками 39. Следовало дать ясный ответ, действительно ли
«эгоизм есть великая нравственная сила», которая «создает
прогресс», «скопляет богатство», «развивает науку», «завоевы¬
вает свободу», или все эти феномены могут быть с гораздо
большим эффектом достигнуты на других, коллективистских ос¬
новах 40. Критика этических концепций прошлого должна быть,
следовательно, условием построения «основ реалистической эти¬
ки, построенной на данных науки» 41.
Бакунин в начале 70-х годов, как вспоминал Рейхель, на¬
стойчиво внушал своим сторонникам мысль о ложности самих
основ индивидуалистической этики, которая, по его мнению,
скрытно или явно исходит из робинзонады; ее теоретики ду¬
мают о человеке как обособленном индивиде, в то время как
в соответствии с историческими данными его надо рассматри¬
вать как коллективное существо. Логическим же следствием
этической робинзонады является или мистицизм идеи о небес¬
ном воздаянии за земные горести, или настроения безысход¬
ного пессимизма на манер Э. Гартмана и А. Шопенгауэра. Ин¬
дивидуализм мистицизма и индивидуализм пессимизма — две
крайности этического идеализма. Между ними находится «золо¬
тая середина» этики утилитаризма.
Философским основанием утилитаристской этики было при¬
знание (в духе материалистического эмпиризма) опыта как
единственного источника человеческой нравственности. Семиде¬
сятники разделяли это 42. Утилитаристы попытались распростра¬
нить постулаты эмпирической теории на область нравственно¬
36 Цит. по: С. С. Арнольди. Современные учения о нравственности и ее исто¬
рия. СПб., 1903, стр. 111.
37 Михайловский отмечал влияние смитовской концепции о «нравственной
симпатии» на гуманистические традиции в мысли XVIII—XIX вв. (см.:
Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 47).
38 Среди произведений, интересовавших молодых семидесятников,— оуэнов-
ское «Образование человеческого характера», «Эмиль» Руссо, труд Ушин-
ского «Человек как предмет воспитания», работы Пирогова (см. ЦГАОР,
ф. 112, оп. 2, ед. хр. 478, л. 37; см. также ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1,ед. хр. 340,
л. 44).
39 Кропоткин писал о Ницше, что у него «старая теория эгоизма в подновлен¬
ном виде» (ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 546, л. 7).
40 См. «Дело», 1873, № 3, стр. 169 (Мнение П. Ткачева).
41 ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 359, л. 1 (Мнение П. Кропоткина).
42 Одна из лучших работ по этому предмету — «Утилитарный принцип нрав¬
ственной философии» П. Н. Ткачева (см. «Дело», 1880, № 1,7, 8).
159

сти, но сделали это как метафизики и механицисты. И Бентам,
и Милль находились под сильным влиянием смитовской тео¬
рии нравственности, принимавшей факт человеческой симпатии
(и антипатии), т. е. эмпирически данное нравственное чувство,
за «естественное» основание всякой этики.
Бентам, собственно, повторил А. Смита, когда писал, что
все теории нравственности необходимо опираются на призна¬
ние или симпатии или аскетизма в качестве основы нравствен¬
ности. Но мораль аскетизма не соответствует здоровому чело¬
веческому нравственному чувству, это искусственная мораль
жесткого самоограничения. По естественной же своей природе
человек чужд аскетического самоограничения, он избегает стра¬
даний и ищет наслаждений. Нравственность, как, впрочем, и
«естественное» законодательство, должна быть построена на
данном эмпирическом факте. Есть удовольствия нравственные
и безнравственные. К первым человек должен стремиться, вто¬
рых — избегать. Чем удовольствие больше — тем оно желатель¬
нее (Бентам), чем удовольствие выше, тем оно желательнее
(Милль). Поскольку человек живет в условиях не только при¬
родной, но и общественной стихии, то стремление избежать стра¬
даний и обрести наслаждение приобретает форму личного ин¬
тереса. Это понимание превалирующего значения личного ин¬
тереса было распространено утилитаристами и на понимание
общественного интереса. Цель этики заключается в нахождении
приемлемых путей гармонизации интересов в рамках системы
laissez-faire — буржуазная по сути концепция.
Отношение семидесятников к утилитаризму не было одно¬
значным. Когда Вера Фигнер сообщает, что она «сразу усвоила
теорию, что целью человека должно быть наибольшее счастье
наибольшего числа людей» 43, то здесь утилитаристская форму¬
ла используется не в либеральном, а в демократическом смысле.
Или когда Лавров пишет, что «утилитаризм получает заслужен¬
ное место в теории этики» 44, то это не следует понимать так,
что лидер революционного народничества соглашается с инди¬
видуалистической моралью в ее утилитаристском варианте.
Утилитаризм, говорит Ткачев, пытается объяснить, «почему по¬
лезное сделалось нравственным»; он удовлетворяет теоретиче¬
ской потребности человеческого ума, стремящегося критически
осмыслить явления нравственного мира, хотя в нем немало
«остатков заплесневелой метафизики» 45. В практическом же от¬
ношении утилитарист не в меньшей мере, чем мистик и интуи¬
тивист, «проникнут сознанием необходимости оправдать и освя¬
тить данную эмпирическую мораль высшими принципами» 46. Но
43 «Гранат», 40, вып. 7—8, стлб. 461—462.
44 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 398.
45 «Дело», 1880, № 7, стр. 19.
46 Там же, стр. 10.
160

он же, несмотря на веру в индукцию, не может предложить
никакого объективного критерия «общеобязательной морали» 47.
Для утилитариста высший критерий нравственности — счастье и
благо тех людей, той общественной группы, «от которой зави¬
сит наше личное благополучие» 48. Истинный утилитаризм дол¬
жен быть теоретическим выражением «сознания общественной
пользы» в интересах масс, а не оправданием «данной эмпи¬
рической морали».
Можно отметить еще одну сторону отношения революцион¬
ных народников к утилитаризму. Они при чтении «Капитала»
тщательно отмечали все, что так или иначе объясняло марксо¬
во отношение к западноевропейской буржуазно-либеральной док¬
трине, и не только экономической. Михайловский соглашался с
марксовой мыслью, «что Бентам поставил в своей теории, вме¬
сто человеческой природы, природу английского буржуа»49.
И для него эта «природа», если и не столь же не симпатична,
как для Маркса, то во всяком случае явно несимпатична. За¬
мечательно восприятие элементов марксовой социальной диалек¬
тики. Михайловский, например, соглашается с марксовой оцен¬
кой Мандевиля: буржуазная «форма общежития» требует от
личности «безнравственности как необходимейшего условия свое¬
го существования» 50.
Лавров, Кропоткин, Ткачев, Михайловский не смотрят, ко¬
нечно, на утилитаризм глазами Маркса. Но многие их выска¬
зывания об утилитаризме в 70-е годы носят на себе отчетли¬
вую печать влияния Маркса.
Именно в 70-е годы Михайловский доказывал, что в воз¬
зрениях «всесветно знаменитого теоретика эгоизма» (Бентама)
есть существенный изъян, что теоретическая фикция личного ин¬
тереса есть не что иное, как освещение утилитаристами стрем¬
ления «добропорядочного» буржуа к «обделыванию личных де¬
лишек» 51, что поэтому отождествление утилитаристами катего¬
рии полезного и нравственно-обязательного детерминировано их
социальными обязательствами как теоретиков английского либе¬
рализма, что наиболее общие понятия утилитаристской этики,
вроде счастья, пользы, интереса, лишь внешне выглядят идеаль¬
но абстрактным выражением общечеловеческих потребностей,
а в действительности отражают и освящают потребности не
слишком многочисленного слоя респектабельных людей, и т. д.
Поэтому принятие утилитаристских этических принципов для ре¬
47 «Дело», 1880, № 8, стр. 318.
48 Там же, стр. 339.
49 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4, стлб. 457—458.
Ср. его соображение, что аскеты — это большей частью приверженцы
крайних партий, мечтающие о «ниспровержении всего существующего
порядка».
50 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 7. СПб., 1911, стлб. 265.
51 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4, стлб. 457.
6 В. А. Малинин
161

волюционного демократа было бы равносильно получению па¬
тента «на тупость» 52. Утилитаристы стремятся выяснить «пси¬
хическую природу нравственного чувства» 53. Но где, спраши¬
вает Ткачев, «объективный критерий для оценки удовольствия
по степени их желательности»,— как того требует утилитаризм?
Такого критерия утилитаризм не знает. Но реалист-теоретик
знает, что этот критерий надо искать «за пределами узкой сфе¬
ры чисто-личных, индивидуально-эгоистических удовольствий» 54.
Практическая мораль может быть верно понята из практи¬
ческих же условий своего возникновения и применения. Любой
общественный строй поддерживает свой, только ему присущий
склад нравственности.
Эта точка зрения вовсе не противоположна философской
антропологии, скорее она служит как бы ее дополнением и
даже развитием: теория нравственности должна иметь в виду
не идеально-абстрактный эталон человека, а конкретных людей,
каковы они есть. Народники понимали, что отношения этих лю¬
дей регулирует собственность. В упомянутой выше статье «На
чьей стороне нравственность?» народовольцы декларировали, что
нравственность понимается разными людьми различно, так как
источники существования людей разные 55. Господствующие тео¬
рии морали освящают данную господствующую форму собствен¬
ности. Правда, народники смотрели на это решающее обстоя¬
тельство скорее как на иллюстрацию пагубности частной
собственности для «естественной» морали человека, чем на оп¬
ределяющую константу любого понимания и истолкования нрав¬
ственности (вспомним замечание Михайловского, что еще «Пла¬
тон испугался» влияния собственности на мораль) 56.
Вследствие этого живое, меткое и подчас чрезвычайно глу¬
бокое понимание зависимости морального сознания от социаль¬
ной почвы («бедный человек не может быть нравственным») 57
сосуществует у семидесятников с признанием «вечных», «неиз¬
менных» моральных принципов.
Этот взгляд отражал, собственно, распространенную точку
зрения о единой естественной природе морального чувства у
животных и человека, исходил из «общности» нравственного
чувства человека и высших животных.
Поиски оснований нравственного чувства в биологической
природе человека и вообще подчеркивание значения биологиче¬
ского за счет социального, конечно, не убедительны. Народни¬
ческие теоретики 70-х годов ошибались, отождествляя общность
52 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4, стлб. 454.
53 «Дело», 1880, № 7, стр. 4.
54 Там же, стр. 11, 22.
55 См. ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 285.
56 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 182.
57 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 210, л. 5.
162

морали «общественных» животных и человека, общность источ¬
ников их нравственного чувства. Однако следует подойти к это¬
му вопросу исторически, понять, почему они выдвигали эту идею,
на каких данных науки они основывались.
Мыслителей народничества, без сомнения, интересовал как
вопрос о происхождении нравственного чувства, так и вопрос
об общеобязательности нравственности. Они желали дать ему
«естественное» объяснение — не метафизико-абстрактное в духе
рафинированного идеализма и не религиозно-теологическое. Как
правило, они отвергали представление о врожденном нравствен¬
ном чувстве, за исключением, пожалуй, Кропоткина, который
настаивал на существовании подобного чувства, которое в об¬
щественных условиях выступает в виде императивного нрав¬
ственного требования взаимной помощи и «лежит в основе всех
наших этических понятий» 58. Что такое «нравственное нача¬
ло»?— спрашивает он, и отвечает: «Желание положить на себя
и на других нравственную узду» 59. Желание «узды» возникает
благодаря известным общественным требованиям, но его проис¬
хождение следует искать не в человечестве, а в животных об¬
ществах. Это — природное чувство. Этика, по мнению Кропот¬
кина, должна быть основана на признании единства человека
и природы (животных), «понятия добра и зла у человека и
животных сходны» 60. Доказательству этого тезиса он посвящает
многие страницы в работах «Взаимная помощь» и «Нравствен¬
ные начала анархизма», где существование простых норм че¬
ловеческой нравственности связывается с императивными тре¬
бованиями врожденного родового чувства, а принципы родовой
морали человека рассматриваются как логическое продолжение
морали «общественных» животных и даже естественной нрав¬
ственности природы!
Кропоткин хотел дать такое философское обоснование кол¬
лективистской этики, которое было бы равноценно по своей
несомненности естественнонаучному факту. Идея борьбы за су¬
ществование не может быть принята в качестве основания кол¬
лективистской этики. Она может быть лишь исходным пунктом
аморализма. Поэтому Кропоткин отвергал взгляд Гекели, что
«природа учит человека только злу» 61, что добро появляется в
противоречии с требованиями природы. С мнением Гоббса, по¬
вторенным затем Спенсером, что добро введено в общество за¬
конодателями, Гекели не согласен. Получается, что добро не
естественного (природного) происхождения, а искусственного.
58 П. Кропоткин. Взаимная помощь как фактор эволюции. СПб., 1907, стр. 299.
Кропоткин развивал эту идею уже в середине 70-х годов и придал ей ло-
гически-последовательную форму в лекциях, читанных им в эмиграции,
в Оксфордском университете в 1888 г.
59 ЦГАОР, ф. 1129, on. 1, ед. хр. 474, л. 57.
60 П. Кропоткин. Нравственные начала анархизма. Лондон, 1907, стр. 25.
61 П. Кропоткин. Справедливость и нравственность Пг.— М., 1921, стр. 6.
6*	163

Гексли ничего не остается, как признать, что добро есть по¬
нятие, внушенное человеку богом.
В действительности, подлинная, естественная этика не имеет
ничего общего ни с религией, ни с идеалистической метафи¬
зикой. Гекели отступил от дарвиновского, верного в своей осно¬
ве тезиса о происхождении понятий морали из общественного
инстинкта человека как по происхождению от стадного животно¬
го. Природа не аморальна. Отношения взаимной помощи у жи¬
вотных подтверждают этот тезис. С развитием человеческого
разума инстинкт эволюционирует в обычай и привычку, в ро¬
довую мораль взаимной помощи, солидарности 62.
Общественная жизнь человека поддерживает у него инстинкт
общительности, который исторически развивается в нравствен¬
ное чувство с его понятиями справедливости (начальная фаза),
взаимной помощи и, наконец, в способность к самопожертвова¬
нию в интересах других.
Вообще этика коллективизма необходима для человечества,
ибо она опирается на присущее всем людям природное (и од¬
новременно социальное) чувство — «правильно понятую выго¬
ду рода», связывающую их в нерасторжимое социальное це¬
лое. Человек, писал Кропоткин, «признает добром то, что полез¬
но обществу, в котором он живет, и злом — то, что вредно
этому обществу» 63. Он считал, что его концепция родовых чувств
окончательно опровергает утилитаризм с его индивидуалисти¬
ческой этикой. Подлинная этика есть этика социального равен¬
ства; без равенства же невозможна справедливость, а без спра¬
ведливости немыслима никакая естественная человеческая нрав¬
ственность. Однако, несмотря на коллективистский характер его
этики, оставалось все же неясным, в силу каких причин родовое
чувство нравственности, основанное к тому же на «изначальных
инстинктах», не возобладало в общественной жизни и почему
история насыщена проявлениями других чувств — эгоизма, инди¬
видуализма, человеческой ненависти, почему «зло торжествует
в мире» (вывод, к которому в конце жизни пришел Бакунин,
тоже отстаивавший приоритет чувства, изначальных инстинктов
при объяснении человеческой деятельности) ?
Заметим сразу же, что Кропоткин, по-видимому, понимал
эту сторону вопроса, но не мог разрешить его так, чтобы не
62 Кропоткин в толковании этого вопроса не избежал крайностей. Он утвер¬
ждал, например, что основание понятия о справедливости, присущего че¬
ловеку, следует искать «в строении нашего мыслящего аппарата», и даже—
в симметричном строении мозга, позволяющем решать все вопросы «за»
или «против» и т. п.
63 П. Кропоткин. Нравственные начала анархизма, стр. 29. В своей лекции
«Труд умственный и труд физический», прочитанной им в 1876 г., Кропот¬
кин подчеркивал, что труд на благо общества, всех членов его — категори¬
ческий общественный императив, а «физический элемент воспитания» —
решающий в здоровом воспитании человека.
164

впасть в логическое противоречие с им же самим провозгла¬
шенным принципом «взаимной помощи», определяющим жизнь
и деятельность людей. Это видно и из того, что он, отвергая
кантовский принцип «доброй воли», провозглашает «категори¬
ческий императив», гласящий: «Относись к людям так, как ты
желал бы, чтоб они отнеслись к тебе при тех же обстоятель¬
ствах», или в другой редакции: «Расточай энергию страстей и
ума, чтобы распространить на других твой разум, твою лю¬
бовь, твою активную силу» 64. По своей биолого-физиологической
организации человек вынужден делиться избытком своей энергии
и страстей с другими. Уже в силу этого человек обществен. В то
же время Кропоткин понимает, что распространение «энергии
страстей и ума» на других не означает распространения всего это¬
го на всех. Почему? Кропоткин видит, что требования социальных
условий сильнее догматических принципов, но он остается про¬
тивником выведения морали только из социальных условий че¬
ловеческого бытия.
Иной взгляд у Лаврова. Нравственное чувство, хотя бы и
толкуемое в духе философской антропологии как родовое, не
присуще человеку, хотя, добавлял он, «различия важного и
неважного, благодетельного и вредного, хорошего и дурного
суть различия, существующие для человека».
Сходного взгляда придерживался Михайловский, который
полагал, что нравственное чувство (или совесть) —это особый
стимул, «который побуждает нас исполнять известные правила,
совокупность которых составляет нравственность» 65. Но этот
стимул — санкция неизвестного нам принципа (Михайловский
не мог отказать себе в дозе агностического сомнения) — не врож¬
денный. Это — исторически приобретенная способность отли¬
чать добро от зла. Нравственное чувство (совесть) можно срав¬
нить с крышкой, прикрывающей сосуд с определенным содер¬
жанием, но именно с крышкой, а не с сосудом и тем более
не с содержанием сосуда, которое мы не очень-то хорошо
знаем.
Известный историзм в понимании морального сознания (мо¬
рального чувства) не исключался. Вера Фигнер справедливо
отмечала свойственный ей и ее товарищам взгляд на эволю¬
ционное развитие нравственного сознания — как на постепенное
«возвышение человека». Предварительное условие такого возвы¬
шения она видела в выделении человека из животного стада,
следствием чего является возникновение нравственного чувства,
сугубо общественного 66. Эта мысль была распространена среди
семидесятников: например, Михайловский писал, что законода¬
64 См., ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 361, л. 26.
65 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 140.
66 См.: Вера Фигнер. Полное собрание сочинений, т. 3. М., 1929, стр. 191.
165

тели лишь фиксировали «веками воспитанные формы нравствен¬
ного сознания» 67. Критикуя Кавелина и его книгу «Задачи эти¬
ки» за этический идеализм, народнический социолог выдвигает
соображение, что мораль не может не быть слепком жизни. Он
противопоставляет Кавелину американского «реалиста» Сальте¬
ра именно потому, что тот понял общественную природу морали,
чего упорно не хотел понять Кавелин 68.
В этом же направлении работала мысль Михайловского тог¬
да, когда он писал, что предварительным условием становле¬
ния этики как науки является четкое и недвусмысленное при¬
знание «действительных условий» возникновения практической
нравственности. Бесполезно хлопотать об этике, отвергая эти
условия, т. е. общественную жизнь. Вне общественной жизни
самые обычные понятия нравственности становятся загадкой,
например понятия эгоизма и альтруизма, которые к тому же
вовсе не столь уж противоположны, как это обычно представ¬
ляют. Мораль — явление общественное. В этом теоретики семи¬
десятников были единодушны. Как писал Ткачев, категории мо¬
рали «сами по себе в природе не существуют», это — «обобще¬
ния некоторых человеческих поступков, некоторых человеческих
отношений» 69.
И вновь мы сталкиваемся с реальным противоречием мышле¬
ния семидесятников. С одной стороны, они обнаруживают стрем¬
ление к историческому анализу нравственности. С другой — у
них не менее ясно выражено стремление обнаружить вечные и
неизменные постулаты человеческой нравственности, констант¬
ный принцип, всегда и при всех обстоятельствах незримо ре¬
гулирующий человеческое поведение.
Семидесятники признавали существование абсолютных «об¬
щественных» принципов жизни человека («солидарность», «вза¬
имная помощь» и т. д.).
Они смотрели на нравственность в значительной мере под уг¬
лом зрения этих принципов, которые как бы отражаются в при¬
вычках, аффектах, убеждениях и интересах личности. Социализм
воспринимался ими как логический вывод из абсолютных прин¬
ципов естественной человеческой нравственности.
Однако эмпирически устанавливаемое противоречие между
абстрактными, «вечными» принципами морали и исторически
данной моралью требовало своего объяснения. Классовая мо¬
раль признается, но трактуется как частный случай родовой
морали, как отступление от вечных принципов справедливости.
Эту идею отстаивали Кропоткин и Лавров. Морозов вводит
понятие эволюционной справедливости. Согласно его концепции,
имущественное неравенство между людьми, классы и классовая
67 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 270.
68 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 5, стлб. 356.
69 «Дело», 1880, № 8, стр. 319.
166

борьба, моральный эгоцентризм и прочее оказываются прехо¬
дящим этапом развития нравственности, историческим сред¬
ством улучшения условий жизни «бесчисленных будущих поко¬
лений, стремящихся к справедливости» 70. Лавров также попы¬
тался идею справедливости как-то согласовать с очевидными
фактами социальной несправедливости. Он объяснял, что в пе¬
риоды обострения общественных противоречий действие закона
справедливости (как вечного принципа) «прекращается и на¬
ступает эпоха, где расчетливая борьба есть единственный закон.
Насилие вызывает насилие». После взрыва общественных стра¬
стей в непродолжительные периоды обострения борьбы классов
«требование справедливости обязывает вернуться к законам по¬
следней, как лишь противники введены снова в пределы добро¬
совестного состязания» 71.
Подобные теоретические пассажи с их абстрактной идеали¬
зацией отнюдь не идеальных отношений вызывали недвусмыс¬
ленные возражения у практиков революционного народничества,
которые не раз давали понять Лаврову, что его гуманистиче¬
ские абстракции не всегда вяжутся с условиями революционной
борьбы. Правда, метафизическое представление о существовании
эталона Справедливости не исключало критики данных отноше¬
ний между людьми как противоречащие этому эталону. Мора¬
лизующая критика личности, знающей «естественные законы»,
признавалась законным средством борьбы с неразумными обще¬
ственными отношениями, но сама морализация лишь сильнее
подчеркивала тот факт, что критика еще не поднялась до науч¬
ного понимания этих отношений. Вместе с тем известным про¬
тивоядием назидательному морализированию была вера в вы¬
сокий нравственный идеал передовой личности, вдохновлявшей¬
ся мечтой о социально справедливом обществе.
В целом же нравственное кредо народничества основано на
признании приоритета нравственного фактора перед всеми дру¬
гими факторами общественной жизни. Представители народни¬
ческой этико-социологической школы выражали его достаточно
четко. Так, С. Н. Южаков определял нравственность как «по¬
стоянный закон с текучим содержанием», разъясняя, что нрав¬
ственность — это «самодеятельность (личности.— В. М.), согла¬
сованная в интересах общественного сохранения». Хитроумный
Южаков рассуждал, что такая самодеятельность возможна
лишь «при условии осуществления в общественном строении не¬
которого, более или менее полного согласования индивидуаль¬
ного и общественного развития» 72. Но полного «согласования»
в общественной жизни нет, это он понимал; «степень согласо¬
ванности индивидуального и общественного» («в форме деятель¬
70 Н. Морозов. Эволюционная социология. Пг., 1919. стр. 4.
71 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2. М., 1965, стр. 403.
72 С. Н. Южаков. Социологические этюды. СПб., 1898. стр. 219—220.
167

ности экономической, политической или умственной») находится
в прямой зависимости от степени развития нравственного фак¬
тора, который выступает регулирующим общественным прин¬
ципом 73.
Теория факторов, которую развивали народнические социо¬
логи 70-х годов, внешне могла выглядеть не противоречащей
принципу детерминизма; Михайловский даже пропагандировал
идеи механистического детерминизма Гольбаха и Гельвеция и
писал, что детерминизм не исключает ни свободы воли, ни
нравственной ответственности личности. Рассуждения Гольбаха
о морали, говорит Михайловский, «большей частью весьма вы¬
сокие и симпатичные» 74. Правда, он добавляет, что к фило¬
софии, т. е. к материализму, этические взгляды Гольбаха
«пришиты на живую нитку», что в общем было не так уж да¬
леко от истины. В актив Михайловскому следует поставить и
определенно выраженное несогласие с религиозно-идеалистиче¬
ским опошлением этического детерминизма, когда все в конеч¬
ном счете сводилось к «верховной причине». Признание детер¬
минизма Михайловским имело тот методологический под¬
текст, что основное понятие всякого морального сознания, на¬
пример добра и зла, можно рассматривать как результат целого
ряда причин естественного и общественного порядка. Однако
теория факторов не позволяла по-материалистически взглянуть
на истинную причинную зависимость между общественным бы¬
тием и моральным сознанием.
Для Михайловского любые попытки принять в качестве ис¬
ходного пункта понимания морали общественные отношения с
последующим выведением из них форм нравственности также
бесплодны, как и стремление из нравственности вывести об¬
щественные формы,— это напоминало бы спор о том, что воз¬
никло раньше — курица или яйцо 75. По его мнению, оба эти
фактора, как и другие факторы общественной жизни, незави¬
симы друг от друга и взаимодействуют изначально в процес¬
се «органического развития»; нравственность можно оценить
как исторический продукт длительного процесса «борьбы раз¬
личных форм общежития между собою и личностью», а нрав¬
ственное сознание каждого отдельного индивида рассматривать
как «продукт форм общежития», не забывая в то же время и
того, что «формы общежития составляют отчасти продукт нрав¬
ственного сознания членов общества» 76.
Методология теории факторов, требующая признания, «с од¬
ной стороны, экономического фактора, «с другой — нравствен¬
ного и «с третьей — духовного фактора, конечно, позволяла
73 См. С. Н. Южаков. Социологические этюды, стр. 223—224.
74 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 186.
75 См. там же, стлб. 271.
76 Там же.
168

критически смотреть на идеалистические крайности, призна¬
вать, что «власть, закон, общественные учреждения» давят на
нравственное сознание личности, на «формы нравственного чув¬
ства» и т. д. Эта позиция, например, давала возможность
верной констатации пагубных последствий крепостного права,
опутавшего личную совесть «обеих сторон» так, что «владеть
людьми, как вещью, и покоряться людям, как господам, не
представлялось безнравственным для огромного большин¬
ства» 77. Однако удовлетворительного решения вопроса о месте
«нравственного фактора» среди других общественных факторов
она не давала.
Теории нравственности нового времени обычно предполага¬
ют, что цель человеческой деятельности — стремление к лично¬
му и общественному счастью. Этика семидесятников не была
исключением в этом отношении. Семидесятники отвергали анти¬
эвдемонистистскую этику. Для Михайловского, например, гарт¬
мановское утверждение, будто человеческое счастье заключает¬
ся в «устранении всех желаний, всякого хотения», значит
не больше, чем любая другая «теоретическая ерунда» 78. Он
отвергает как положение о неразумности человеческого стрем¬
ления к счастью (так как увеличивается сумма страданий в
мире и соответственно уменьшается сумма наслаждений), так и
утверждение «от практики» — о невозможности добыть счастья
в борьбе. Для него счастье «есть критерий нравственности—
эта истина несомненная» 79. Хотя он и не соглашается с Лав¬
ровым, что счастье — это наслаждение мыслью, он согласен,
что такое наслаждение в самом деле — важный элемент
счастья. Михайловский логичен в своем обличении нелогич¬
ности метафизиков, вроде Гартмана, которые, предаваясь «до
одури» наслаждению мыслительной деятельности, в то же время
предлагают человечеству «систематизированное отрицание
счастья» 80.
Стремление человека к счастью есть «эмпирический факт,
но к понятию о счастье следует отнестись исторически. У людей
одной нации и одного поколения представление о счастье раз¬
лично в силу различия потребностей и интересов. Счастье бур¬
жуа и счастье рабочего различны, и вообще «счастье — понятие
относительное» 81. Критически мыслящая личность, если она не
77 Там же.
78 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1. СПб., 1909,
стлб. 954.
79 Там же, стр. 958. Ср. этот оптимистический взгляд с пессимистической фи¬
лософией русского иррационализма. В поисках счастья, писал С. Булгаков,
нет «ничего желательного, ничего идеального. Напротив, это было бы ду¬
ховным падением для человека, понижением его существа. Ибо не для
счастья рожден человек, и не к счастью должен он стремиться» (С. Булга¬
ков. Христианство и социализм. М., 1917, стр. 42).
80 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 188
81 Там же.
169

донкихотствует, обязана считаться с этой противоречивостью и
относительностью представлений о счастье. Разрабатывая свой
нравственный идеал, другой лидер семидесятников, Ткачев свя¬
зывал идею противоречивости человеческих представлений о
счастье с противоречивостью общественных отношений.
В «Очерках по истории рационализма» он говорит о «стран¬
ном» противоречии между индивидуальным стремлением каждо¬
го человека к личному счастью и основными тенденциями раз¬
вития, «прямо противоположными личному счастью». Слово
«странное» здесь не вполне к месту, ибо Ткачев в общем-то
считал это противоречие естественным для общества, где гос¬
подствуют противоположные экономические интересы между
различными социальными группами и людьми.
Счастье всегда относительно. Оно зависит от конкретных
обстоятельств человека 82; оно тем выше, чем «большее коли¬
чество сил и способностей человека находится в действии» 83.
И если общество препятствует такому развороту сил и способ¬
ностей человека, то оно антиэвдемонистично, направлено про¬
тив личности и должно быть изменено 84. Для теоретиков и
практиков 70-х годов было ясно, что социализм нравствен по
своей социальной природе, что это «логическая реакция чело¬
веческого духа против общественной безнравственности и не¬
справедливости». В этом они справедливо усматривали его
«философский смысл и высшее историческое оправдание» 85.
Поэтому неуверенность, что нравственной обязанностью каждо¬
го члена «революционно-демократической партии» является «от¬
речение от привилегированного положения» 86 и сближение с
народом, была оправданной.
В программных документах семидесятников эта мысль была
конкретизирована. Народовольцы вводят понятие «народного
счастья» как программное требование социально-революцион¬
ной партии, объявляя, что «народы тогда только достигнут наи¬
большего счастья и силы, когда устроят свою жизнь согласно
социалистическому учению» 87.
Эта идея является центральной в некоторых рукописных до¬
кументах этого времени. В чем заключаются элементы личного
счастья? —спрашивает автор одной из Записок о будущем
общественном устройстве. И отвечает: в здоровье, высоком ум¬
82 «Обстоятельства,— замечает неизвестный автор рукописных «Этюдов»,—
общественные жизненные условия» (ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 294,
л. 5).
83 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 189.
84 Подруга С. Перовской, Г. Гельфман, записывает в своей записной книжке
слова Чернышевского: «Кто не предъявляет своих требований, о том никто
не заботится» (ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 208, л. 32).
85 «Народная воля», 1879, № 2, стр. 27.
86 ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 468, л. 10.
87 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 285, л. 1. Программа рабочих, членов «На¬
родной воли».
170

ственном развитии, в незнании забот и борьбы за существова¬
ние, в беспрепятственном удовлетворении всех разумных по¬
требностей, в труде, соответствующем наклонностям, труде при¬
влекательном и разнообразном. Счастье возможно только тогда,
когда человек имеет возможность постоянно учиться и совер¬
шенствоваться, видит кругом всеобщее довольство, когда он
чувствует себя независимым «среди равных, высокообразован¬
ных, оригинальных и разнообразных индивидуальностей» 88. Та¬
кое счастье возможно при одном непременном условии — су¬
ществовании «коммунистической среды», где «строй жизни не
мешает, содействует счастью» 89. При таком строе жизни лич¬
ные горести и несчастья воспринимаются как исключение и
«все дорожат коммунистическим устройством» 90.
Субъективно теоретики семидесятников были уверены, что
они закладывают основы научной этики. Предшествующие эти¬
ческие учения были признаны неудовлетворительными. «То, что
обычно называется «научной этикой»,— писал Михайловский,—
есть главным образом история и психология нравственности»,
но не ее теория. Область теории нравственности — это не исто¬
рия нравственности. Вопрос о происхождении понятий нрав¬
ственности интересует этику, но ее предмет заключается не в
этом. Этика — не летопись возникновения и падения тех или
иных нравственных принципов. Этика — это теория нравствен¬
ного чувства в его долженствовании. Иными словами, учение о
нравственности — это теория должного. Этики долженствования
придерживались не только теоретики семидесятников, но и те,
кто шел «в народ», а также землевольцы и народовольцы, ко¬
торые в своем программном документе писали, что ставят выше
долга личности перед другой личностью, выше естественных
простых чувств — «долг перед родной страной» 91.
Лавров пытался развить философский исходный пункт этики
долженствования, когда писал, что человек действует на основе
произвольных и непроизвольных психологических актов. Этика
начинается с анализа психических явлений, с подразделения
их на высшие и низшие, произвольные и непроизвольные 92.
Непроизвольные, рефлекторные акты не имеют отношения к
компетенции этики.
Область нравственности относится к сфере произвольных
влечений, влечений по убеждению, и в этом смысле она отлична
от сферы «влечений необходимых потребностей, от влечений
привычных, от влечений аффективных» 93. Признавая это поло¬
88 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 127. Тетрадь «Личное счастье». Ср. с дру¬
гим проектом: ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 128.
89 Там же.
90 Там же.
91 «Календарь Народной воли на 1883 год». Женева, стр. 9.
92 См.: С. С. Арнольди. Современные учения о нравственности и ее история.
СПб., 1903, стр. 55.
93 Там же, стр. 51.
171

жение неоспоримым, Лавров считал возможным «построить эти¬
ку на особом психическом факте убеждения, каков бы ни был
генетический процесс его» 94. И вообще выделение нравствен¬
ности как особой области исследования опирается на особен¬
ности психического факта убеждения. Нравственная ответствен¬
ность может существовать и существует только в рамках
нравственной обязательности, т. е. может проявиться лишь бла¬
годаря убеждению, и «действие по убеждению есть добро» 95.
Действие не по убеждению не имеет никакой нравственной цен¬
ности, а «человек без убеждения» — «человек без нравствен¬
ности» 96.
С другой стороны, нравственное убеждение оправдано тог¬
да, когда оно рационально, когда оно возникает как резуль¬
тат работы критической мысли. На резонное возражение, что
может существовать и убеждение против развития на основе
критики, Лавров отвечает указанием на нелепость такого убеж¬
дения, а также на безнравственность всего того, что препят¬
ствует свободной критике.
Теоретические основания этики у Лаврова несут на себе яв¬
ную печать психологизма.
Источником этики является «желание человека, ее содержа¬
ние — различные идеалы, нравственные и политические, личные
и общественные, которые восстают перед человеком как ответ
на его желания, как то, что должно быть» (курсив наш. —
В. М.) 97. Другими словами, источником моральных норм при¬
знается нравственное сознание человека 98. Не случайно Лав¬
ров смотрел на учение Канта о практическом разуме как на
«возвышающую теорию нравственного долга» и считал ее пред¬
дверием научной теории нравственности. Выдвинув понятие кате¬
горического императива, Кант наметил истинную «социологи¬
ческую задачу» — построение верной теории общественного
поведения человека на основе требований морального со¬
знания.
Развитое моральное сознание не есть свойство всякого циви¬
лизованного человека или, что точнее, человека, живущего в
цивилизованном обществе. Положение с нравственностью ана¬
логично положению с наукой. Все люди, одни лучше, другие
хуже, мыслят, но далеко не все обладают научным мышлением.
Точно так же не все люди, живущие в обществе, являются
нравственными. Человек, если он хочет стать нравственной лич¬
ностью, должен развиться в такую личность. Что значит раз¬
виться в нравственную личность, Лавров объяснял не однажды.
94 С. С. Арнольди. Современные учения о нравственности и ее история, стр. 55.
95 Там же, стр. 52.
96 «Вперед!», 1875, № 13, стр. 387.
97 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 1. М., 1965, стр. 363.
98 См. там же, стр. 373.
172

В первую очередь человек должен стать выше окружающих
его безнравственных отношений. Он должен выработать в себе
сознание достоинства, справедливости, обладать критическим
складом ума и стремиться к дальнейшему совершенствованию
этих качеств. Этика, писал Лавров, исчерпывается этими «ос¬
новными понятиями» 99.
Критики Лаврова среди революционных народников, а так¬
же его идейные противники подчеркивали, что его этика несет
следы влияния бентамовского утилитаризма, ее даже можно
истолковать как теоретическую основу практического поведе¬
ния личности, преследующей эгоистическую выгоду. Для прак¬
тиков революционного движения это было неприемлемо тем бо¬
лее, что они не скрывали своего намерения заполучить теоре¬
тические основы этики коллективистской. Лавров, надо отдать
ему должное, видел, что понятия его этики абстрактны, понимал,
что злоупотреблял такими категориями, как «всеобщее благо»,
«истинная справедливость», «истинное равенство», «истинное
братство» и т. п. Он стремился выйти из пут абстрактности.
Понятия научной этики рассчитаны, по его мнению, на людей,
развитых в умственном и нравственном отношениях, т. е.
в сущности на интеллектуальную элиту. Это вело к выводу
(сам Лавров предпочитал его не делать), что нравственное
убеждение может быть только у критически мыслящей лично¬
сти. Степень развития нравственности прямо пропорциональна
степени развития интеллекта.
Таким образом, уровень нравственного сознания отождест¬
вляется с наличием его, что, конечно, нелогично. Не случайно
критики Лаврова среди народников замечали, что если согла¬
ситься с его представлениями о нравственном, то надо при¬
знать, что всякий ученый — нравственен, а неученый — аморален.
Такое истолкование не было утрированным, хотя и содержало
оттенок иронии. Оно подтверждалось аргументацией Лаврова о
развитии критического мышления как единственной возможно¬
сти достижения личностью высшего блага и счастья — наслаж¬
дения мыслью 100.
Этот моральный эгоцентризм вел к неприятным последст¬
виям и даже к признанию, что высшая ценность — этика ин¬
теллектуальной элиты, и Лавров понимал необходимость его
смягчения. В своем, так сказать, категорическом императиве
критически мыслящей личности он провозглашает: «Развивай в
себе способность наслаждаться общим благом и отдавай себя
99 См.: П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 638.
100 Практики-семидесятники стремились к менее абстрактной трактовке поня¬
тия наслаждения. В «Этюдах» неизвестного автора (возможно, что это ре¬
ферат для одного из подпольных кружков) «наслаждение нравственного
развитого человека» усматривается «в борьбе за идею лучших обществен¬
ных форм» (ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, сд. хр. 294, л. 2).
173

беззаветно этому наслаждению» 101. Таков его «социалистиче¬
ский» перифраз принципа «доброй воли» Канта 102. Лавров
разъясняет, что наслаждение общим благом будет тогда под¬
линным наслаждением, когда это благо станет подлинно моим
идеалом. Чужой идеал всегда давит, даже если человек дей¬
ствует соответственно этому идеалу. Идеал должен стать вто¬
рой натурой. Свой идеал «не давит,— объясняет Лавров в
статье «Моим критикам»,— потому что воплощение его в дело
есть наслаждение, а если он не доставляет наслаждения, то
мы напрасно называем этот идеал своим» 103.
Как народник Лавров обязан был сообразовать такое пони¬
мание наслаждения мыслью как высшего блага критически
мыслящей личности с тем обстоятельством, что народ лишен
его, лишен даже элементов наслаждения мыслью. Он не счи¬
тал расхождение своих рекомендаций с реальным положением
дел существенным для оценки теоретических достоинств своей
концепции. Массы опираются не на требования научной этики,
они исходят из соображений утилитарной выгоды. Они дейст¬
вуют из прямого расчета, и потому вульгарный, материальный
«интерес является до сих пор самым общим общественным по¬
буждением» 104. Критически мыслящая личность имеет побуж¬
дение более высокого порядка. Лавров вольно или невольно
санкционировал две морали — одну для интеллигенции, дру¬
гую— для погрязшей в вульгарном меркантилизме массы, ко¬
торой еще предстоит подняться до уровня критически мысля¬
щей личности.
Одна из задач научной этики (которая как учение о нрав¬
ственности стоит посредине между социальной статикой и со¬
циальной динамикой) должна заключаться в выяснении зави¬
симости, по-видимому, существующей между нормой поведения
и идеалом личности. Вопрос о нормативности поведения и идеа¬
ле весьма занимал практиков. Не обошли его и теоретики. По
мнению Михайловского, между представлением об идеале и
нормой поведения существует определенная зависимость, выра¬
жающаяся в том, что идеал формирует нравственную норму.
Человек служит своему идеалу делом и словом. Можно, напри¬
мер, быть непосредственным участником практического дейст¬
вия, как народовольцы, а можно быть и «трубой, зовущей в
бой». Михайловский полагал, что такое представление об идеа¬
ле является существенным элементом реалистического мировоз¬
101 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 436.
102 Ср. с мыслью автора одного из рукописных трактатов 70-х годов, что доб¬
ро есть беспрепятственное удовлетворение своих желаний, поскольку оно
не мешает другим (см. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 75), что «на¬
слаждение есть добро, а страдание — зло» (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, сд. хр.
131, л. 238).
103 П. Л. Лавров. Собрание сочинений, серия 1, вып. II.—Пг., 1917, стр 178.
104 П. Л.  Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 640.
174

зрения, вопреки мнению, будто реализм и идеал — понятия не¬
совместимые 105. На идеал можно смотреть различно, но в
верном понимании идеал — это достижимое совершенство. Не¬
достижимое совершенство не может быть идеалом, ибо не пред¬
ставляет никакой практической ценности для личности. Он ого¬
варивался, что «убеждение в достижимости идеала еще ничего
не говорит о сроке его достижения» 106. Идеал следует рас¬
сматривать как «воплощение, осуществление известной идеи» 107.
Желябов в одном из писем к Драгоманову развивал эту же,
в сущности, мысль, когда писал, что «не велика заслуга пред
отечеством аскета — хранителя общественного идеала. Мы по
крайней мере предпочли быть мирянами» 108, т. е. настаивал
на приоритете практической ценности идеала. При этом он счи¬
тал, что нужен не абстрактный, не туманный, а «крупный об¬
щественный идеал, способный содействовать образованию под¬
линно народной партии» 109. Конечный идеал он видел в со¬
циализме.
Но, к сожалению, ни Желябов, ни Михайловский, ни любой
теоретик передовых людей 70-х годов так и не смогли решить
«проклятого» вопроса, как же появляются у человека идеи, что
они отражают в реальных общественных отношениях и почему
одни идеи несут на себе печать истинности, а другие создают
туманный, ложный, а иногда просто фантастический обществен¬
ный идеал. Но Желябов и Михайловский, Лавров и Кравчин¬
ский сходились в этом пункте: идеал действительно должен об¬
ладать практической ценностью, чтобы влиять на нравствен¬
ную норму. В этом, между прочим, Михайловский видел отли¬
чие идеала от идола.
Идол — это то, чему поклоняются, но что практического при¬
менения с точки зрения возможности нравственного совершен¬
ствования не имеет, независимо от того, идет ли речь об идо¬
лах язычества, дикаря или об идолах, создаваемых культур¬
ной жизнью человека.
Развивая эту же тему, Лавров говорил о культе (рели¬
гиозном, революционном, позитивистском и т. п.) 110. Он даже
считал, что для определенной ситуации можно говорить о «поль¬
зе и необходимости культа» 111.
105 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 7 стлб. 341.
106 Там же, стлб. 350.
107 Там же, стр. 341. Ср. со словами передовой статьи «Народной воли»: «Са¬
мый розовый идеал не только бесполезен, но вреден, если он, по своей не¬
осуществимости, не может воплотиться в жизни...» («Народная воля» 1 ок¬
тября 1879 г., № 1).
108 «Былое», март 1906 г., стр. 72.
109 Там же.
110 См. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 210, л. 6.
111 Там же. В одной из передовых журнала «Вперед!» обосновывался тезис,
что национализм — ложный идеал (идол), а националисты — «жертвы ис¬
торического фатализма» («Вперед!», 1875, № 16, стр. 484).
175

Идеал можно рассматривать как цель нравственного разви¬
тия. В этом случае нормы нравственности — средство 112, или,
как выразился Михайловский, всегда глагол в повелительном
наклонении, обращенный к лицу. Зависимости между идеалами
и идеями, идолами и идеалами, целями и нормами, средства¬
ми и целями могут быть очень сложными, опосредованными.
Поэтому задача этики может заключаться лишь в том, чтобы
выявить и объяснить всеобщий характер этих связей, главные
зависимости, в особенности между идеалом и нормой морали.
В понимании категорий нравственного сознания камнем
преткновения для многих семидесятников оказалось неумение
разграничить сферы относительного и субъективного. Мысль, что
в обществе, раздираемом борьбой эгоистических интересов, не
может быть норм и понятий объективного характера, была по
меньшей мере неточной и вела к смешению вопроса об отно¬
сительности норм морали, их объективности или субъективности.
Основные категории этики — «добро», «благо», «зло», «поль¬
за», «счастье», «справедливость» и др.— субъективного проис¬
хождения, подобно категориям эстетики («красота», «прекрас¬
ное», «безобразное» и др.); они всегда относительны.
Его вывод, что «нравственный закон существует только в
нашем сознании», и ни в природе, ни в обществе нет пред¬
установленного нравственного равновесия, основан на смешении
верного отрицания нравственной традиции с неверным отрица¬
нием объективного характера нравственности.
Если Михайловский в отличие от Лаврова не психологизи¬
ровал нравственность, то он, однако, субъективизировал ее.
Это отметил Ленин, сказавший, что Михайловский, «не желая
отрицать законосообразности... утверждал, что свобода воли —
факт нашего сознания (собственно, идея Миртова, перенятая
г. Михайловским) и потому может служить основой этики» 113.
Этический субъективизм сказался и в трактовке семидесят¬
никами проблем социологии, и в их концепции философии исто¬
рии. Однако мы должны иметь в виду и объективные тенден¬
ции в социологии, философии истории и теории социальной ре¬
волюции, которые шли в основном от массы практических
участников движения, живо чувствовавших пульс общественной
жизни и стремившихся к коренным общественным изменениям.
112 Народовольцы внесли в этот вопрос свои коррективы. Они противопостав¬
ляли идеалы масс идеалам буржуазии и приходили к выводу, что именно
прочность идеалов сообщает массам величайшую «нравственную силу»
(ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 285. Листок «Народной воли», 1880, № 3,
стр. 3).
113 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 440.

ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ
Глава шестая
ТЕОРИЯ ПРОГРЕССА
Идея изменения общественных форм была одной из цент¬
ральных в философско-исторических представлениях семидесят¬
ников. Эти формы — продукт деятельности человека, которая
развивается благодаря изменениям человеческих представле¬
ний. «Идеи двигают мир. Интерес вырабатывает идеи» 1,— та¬
кова, собственно, формула народнической философии истории.
Идея развития человека и общества, хотя и толкуется неред¬
ко идеалистически-абстрактно, принимается за основание теории
прогресса.
ИСТОЧНИКИ ТЕОРИИ ПРОГРЕССА
Гносеологические основания теории прогресса — сложный
комплекс понятий русской и западноевропейской социологиче¬
ской мысли.
Герман Лопатин в одном из писем Энгельсу заметил, что
народники «ухитряются подчас соединять воедино вещи со¬
вершенно несовместимые и делают общую смесь (правда, весь¬
ма крепкую и весьма революционную) из Прудона, Маркса и
Дюринга только на том основании, что все трое находятся в
крайней оппозиции» 2. Эта мысль верна, но народники не огра¬
ничивались только такой «смесью». Они искали своих путей.
Человечество, говорил Ткачев, эволюционирует и путем «по¬
степенного развития», и путем «исторических скачков», в обо¬
их случаях изменяясь. Лавров подчеркивал необходимость ис¬
следования всех общественных явлений в их историческом раз¬
витии, т. е. по-своему признавал необходимость историзма.
В своей «Биографии-исповеди», относящейся к 80-м годам, он
отмечал, что «всегда имел склонность рассматривать всякое
1 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 208, л. 36 об.
2 «К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия». М., 1967, стр. 346.
177

явление в его генезисе», писал, что считает особенно важным
установление того, «каким образом цивилизация этой эпохи под¬
готовлялась в прошедшем?» 3
Высказываний подобного рода у теоретиков и практиков
70-х годов немало. Однако этот призыв к историзму мышле¬
ния не следует переоценивать. Когда теоретик народничества
утверждает, что абсолютные решения обычно несостоятельны в
философии и науке, что общественные явления следует оцени¬
вать с точки зрения их относительной ценности, то это не
столько призыв к конкретному историзму, сколько признание
законности субъективного метода.
Чтобы понять, почему признание идеи развития, уважение
принципа историзма было совмещено с самым недвусмыслен¬
ным отрицанием материалистической диалектики, которая, бу¬
дучи наиболее полным, глубоким и всесторонним учением о
развитии, не была понята, следует хотя бы кратко охаракте¬
ризовать теоретические источники представлений семидесятни¬
ков о прогрессе.
Причины отрицания диалектики мы отчасти выяснили, го¬
воря о теории познания. Теперь подойдем к этому вопросу с
другой стороны. В буржуазной истории общественной мысли
народническая теория прогресса рассматривалась (и рассматри¬
вается) обычно как эпифеномен концепции органической эво¬
люции4. Эта схема покоилась на представлении о филиации
идей. Но это представление было небогатым: буржуазно-либе¬
ральным историкам общественной мысли не была ясна связь
между теорией прогресса в трактовке теоретиков семидесят¬
ников и социалистическими (домарксовскими) теориями про¬
гресса как в России, так и в Западной Европе.
Между тем сами революционные народники недвусмысленно
подчеркивали, что их представления о прогрессе сложились под
сильным влиянием представителей классического западноевро¬
пейского социализма и общественной философии деятелей 60-х
годов5.
С этим влиянием связано и критическое отношение к по¬
нятию либерального прогресса и признание существования двух
3 П. Л. Лавров. Философия и социология.— Избр. произв. в двух томах,
т. 2. М., 1965, стр. 641, 645.
4 См.: С. Булгаков. От марксизма к идеализму. СПб., 1903; Р. Иванов-Ра¬
зумник. История русской общественной мысли, т. 1. СПб., 1907; Д. Н. Ов¬
сянико-Куликовский. История русской интеллигенции. М., 1909; П. Н. Са¬
кулин. Русская литература и социализм. М., 1922; В. Зеньковский. Исто¬
рия русской философии, т. 1—2. М., 1955.
5 Изучение идей Фурье, Сен-Симона, Оуэна, столь характерное для прогрес¬
сивных мыслителей 40—60-х годов, было продолжено новым поколением
и в 70-е годы, хотя, возможно, и не так интенсивно. Интересным докумен¬
том такого изучения является рукопись «Идеи Франсуа-Ноэль Бабефа»
принадлежащая М. П. Бородину (ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 475,
л. 69—70).
178

прогрессов — «прогресса гнили» и «прогресса нового» 6. «Велик
консервативный прогресс,— иронизировал Лавров,— да только
он выражается в усилении эксплуатации народа и должен быть
отвергнут» 7.
Вопрос о глубоком значении деятельности личности для под¬
линного прогресса в общественных отношениях также перешел к
семидесятникам по наследству от шестидесятников, и даже по¬
становка вопроса о «критически мыслящей личности» обязана
деятелям революционной демократии периода крестьянской ре¬
формы 8.
Если этот факт считать несущественным или вовсе не при¬
нимать во внимание, то критицизм семидесятников в отноше¬
нии концепции «органической» эволюции Спенсера будет трудно
понять. По своему философскому содержанию эта концепция
была идеалистически-метафизической, а по своему социальному
смыслу — буржуазно-либеральной. Будучи позитивистским по¬
следователем традиций английского эмпиризма, Спенсер отвер¬
гал как традиционную объективно-идеалистическую версию за¬
висимости между идеями и действительностью, так и просве¬
тительский рационализм, первый — за его откровенную связь с
религиозным провиденциализмом, второй — за элементы «мате¬
риалистической метафизики». Старому рационалистическому те¬
зису просветительской философии о мнении, управляющем ми¬
ром, Спенсер противопоставлял тезис о чувстве, правящем исто¬
рией. Он доказывал, что не «идеи управляют миром, а чувства и
что социальный механизм в конце концов покоится не на мне¬
ниях, а исключительно на характерах» 9.
Общественный прогресс по рецепту Спенсера должен проте¬
кать в рамках буржуазного строя. Развитие любого общества
должно, в конце концов, завершиться формированием «челове¬
ческих», т. е. буржуазных, отношений, что и дало Михайлов¬
скому повод определить «социальную статику» Спенсера как
«телеологическое мировоззрение» 10.
Политическую организацию общества Спенсер трактовал по
аналогии с организацией тканей в организме. Внешние обще¬
ственные отношения — это «экзодерма общества»: правительст¬
6 «Вперед!», 1875, № 1, стр. 22.
7 Там же, стр. 20.
8 Некоторые «практики» революционного народничества вырабатывали пред¬
ставление о личности не столько под влиянием Лаврова, сколько под влия¬
нием Писарева. «Писарев,— писал Аптекман,— владел мною всецело, и я
тщательно работал над собою, чтобы выработать из себя «критически мыс¬
лящую личность» («Гранат», т. 40, вып. 56, стлб. 7). В рукописи М. П. Бо¬
родина «Новые люди» прогресс трактуется «по Лаврову»: личность должна
критически отнестись к существующему, осознать потребности прогресса
и стать его двигателем (см. ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 475, л. 59).
9 Г. Спенсер О причинах разногласия с философией Конта. СПб., стр. 48.
10 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3. СПб., 1909, стр. 417—
420.
179

во, армия, высшие классы. Внутренние общественные отноше¬
ния— это низшие классы, играющие роль, аналогичную роли
внутренней поверхности пищевода, кровеносные сосуды — пу¬
ти сообщения, кровь — деньги 11 и т. д. Борьба общественных
классов, непрерывно нарушающая спокойную эволюцию об¬
щественных форм, происходит из-за непонимания их взаимо¬
зависимости, она постепенно сойдет на нет, и тогда будет до¬
стигнут общественный прогресс в интересах всех обществен¬
ных слоев.
Некоторые сторонники Спенсера, вульгаризируя аналогиче¬
ский метод, приходили к сравнению полиции и тюрем с поч¬
ками и потовыми железами, удаляющими из организма негод¬
ные элементы. Это дало Ткачеву повод назвать аналогиче¬
ский метод «странной аналогией». «Читая его остроумные ана¬
логии,— писал Ткачев,— можно подумать, будто природа соз¬
давала животный организм по образцу и подобию английской
конституции» 12. Кропоткин отмечал, что Спенсер, замахнув¬
шись в своей работе «Личность против государства» на госу¬
дарство, пришел к выводу, что буржуазное государство обяза¬
но обуздать личность 13.
Этот же мотив протеста против антигуманной апологетики
буржуазности слышен в оценке Михайловским органической
концепции прогресса как «позорнейшего пятна на умственной
жизни XIX века» 14. Апологетический характер позитивистской
социологии не составлял тайны и для Берви-Флеровского, ко¬
торый определил Спенсера как «самого резкого защитника
идей английской буржуазии» 15. Единодушие в осуждении не¬
лепостей аналогического метода было полным. Его сторонники
в русской социологической мысли — Стронин, Лилиенфельд,
Бухарцев-Ножин — были объектом критики со стороны пред¬
ставителей народнической социологии 16.
В своем социологизировании Спенсер не допускал возмож¬
ности радикальных перемен в принципах системы laissez-faire,
этой практической экономической основе «свободного» капита¬
лизма. По смыслу его социологизирования laissez-faire идеаль¬
ный механизм регулирования общественных отношений.
11 Лавров отметил, что Спенсер внешний, частный параллелизм выдавал за
всеобщий, внутренне присущий всем процессам и явлениям (см. ЦГАОР,
ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 212, л. 68).
12 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II. М., 1932, стр. 101.
13 См.: П. А. Кропоткин. Современная наука и анархия. М., 1920, стр. 33.
14 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3. СПб., 1909, стр. 418.
Михайловский указывал, в частности, на бесчеловечность пожелания, вы¬
сказанного Спенсером в «Социальной статике»,— уничтожить больных и
слабых в «высших» интересах общества.
15 В. В. Берви-Флеровский. Исследования по текущим вопросам. СПб., 1872.
16 Н. К. Михайловский часто находил разного рода нелепости у «националь¬
ного органиста г. Стронина», принявшего Спенсера за пророка научного
знания.
180

По своему экономическому содержанию концепция органи¬
ческого прогресса не даст чего-либо нового сравнительно с
идеями классической буржуазной политической экономии. Адам
Смит, изобретательному уму которого наука обязана разъясне¬
ниями смысла общественного «разделения труда», считал его
«величайшим прогрессом». Благодаря разделению труда разви¬
ваются «искусство, умение и сообразительность работника».
Спенсер лишь популяризировал эти идеи (вульгаризуя их) при¬
менительно к социологии.
В спенсеровском прогрессе нет места для социальной ре¬
волюции, для развития личности вне рамок буржуазного ин¬
дивидуализма. В рамках буржуазно-либерального понимания
свободы индивида прогресс личности признавался, но это было
мнимым представлением о прогрессе. Это удачно показал
П. Н. Ткачев, который считал несостоятельным метафизическое,
абстрактное представление о «законе развития», с помощью
которого Спенсер пытается объяснить «все явления и процес¬
сы неорганической, органической и надорганической жизни» 17.
В научном отношении недостатки рассматриваемой концеп¬
ции были, по мнению Ткачева, блестяще вскрыты И. Мечнико¬
вым, который в своей работе «Очерк вопроса о происхожде¬
нии видов» показал, «что развитие есть более общее явление,
чем прогресс, и что оно далеко не исчерпывается (как пола¬
гает Спенсер) «одним лишь дифференцированием и интегриро¬
ванием, а может состоять еще из ряда перемещений и атро¬
фирований» 18. В общем мысль Ткачева сводится к указанию,
что наука — против метафизических абстракций теории орга¬
нической эволюции.
То, что конто-спенсеровское истолкование прогресса было
буржуазным по своему характеру понимали многие революци¬
онные народники 19. Мысль Бокля, что прогресс человечества
и счастье отдельных людей вполне определяются умственным
прогрессом, их не убеждала. Они полагали, что преодоле¬
вают идеализм, если принимают во внимание в своих социоло¬
гических построениях не только развитие сознания, но и про¬
гресс нравственности. Надо развить нравственные идеалы до
высшего, социалистического идеала. В этом своем качестве
нравственные идеалы окажут сильнейшее воздействие на движе¬
ние общества к социализму. Это было, конечно, теоретическое
заблуждение, хотя и прогрессивного порядка.
Все это были концепции, авторы которых не могли указать
материальные основания критерия прогресса. А в этом все дело,
17 «Дело», 1877, № 5, стр. 85.
18 Там же, стр. 86.
19 Эту мысль разделял И. Мечников, который считал «преувеличением» ут¬
верждение Спенсера, что при социализме государство подавит личность
(см. ЦГАЛИ, ф. 130, оп. 1, ед. хр. 104, л. 1).
181

ибо, по словам Маркса, «понятие прогресса не следует брать в
обычной абстракции» 20, т. е. в отвлечении от его объектив¬
ных условий, от материальных предпосылок прогресса и от
относительной самостоятельности форм духовного производ¬
ства.
Это означает, что в обществе с непримиримыми интересами
классов борьба классов, а не мифическая гармония их интере¬
сов является условием прогресса. Где нет антагонизма, там
нет и прогресса, именно классовая борьба «создает движение,
которое образует историю» 21. По мнению же многих семиде¬
сятников, свое подлинное решение понятие прогресса находит
при изучении антагонизма личности и общества. Теоретической
основой такого изучения является теория факторов 22, а мето¬
дом — субъективный метод в социологии.
КУЛЬТУРА И ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Историческая ретроспектива, в понимании которой важней¬
шее значение имела оценка результатов деятельности крити¬
чески мыслящей личности, теоретиками семидесятников была
конкретизирована в понятиях культуры и цивилизации. Трак¬
товка этих феноменов была своего рода социальным импера¬
тивом для передовой интеллигенции, и не только потому, что
к этому времени проблемы «философии культуры» заняли свое
место в науке, но и в силу социальной необходимости критики
официальных и неофициальных концепций культуры и цивили¬
зации. Так, Ткачев, полемизируя с «философской доктриной»
славянофилов, упрекал их за «крайние пределы оптимистиче¬
ских увлечений и национальных притязаний», за похвалы «до¬
машней цивилизации», в которой они видели воплощение «ви¬
зантийского идеала» 23.
Теоретики 70-х годов стремились понять в первую очередь
роль мысли в эволюции общественных форм и выяснить цен¬
ностную и нормативную стороны исторического процесса. Пред¬
ставление о критической мысли как движущем импульсе исто¬
рии является для них определяющим. Была и побочная линия.
Она выражала определенное внимание семидесятников к явле¬
ниям материальной культуры, вела к признанию экономического
фактора важнейшим элементом культуры и даже к признанию
20 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 12, стр. 736.
21 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 4, стр. 143.
22 Кропоткин развивал эту идею еще в 70-х годах, утверждая, что прогресс
есть не что иное, как взаимодействие всех факторов общества (см.
ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 418, л. 4 об.). Ср. мнение Берви-Флеровско¬
го, что классовая борьба тормозит общественный прогресс (см. «Дело», 1871, № 1, стр. 282).
23 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. IV. М., 1934, стр. 315.
182

того, что «прогресс культуры» есть в первую очередь развитие
производства 24. Но не эти представления были господствующи¬
ми. Ленин отметил это, сказав, что народнические социологи в
целом не задумывались над вопросом о материальных условиях
«благ прогресса» 25.
Культура, согласно несколько экстравагантной дефиниции
Лаврова, это — «зоологический элемент в жизни человечества»,
устойчивая система связей, консервативное начало обществен¬
ной жизни, хотя появление культуры означает разрыв челове¬
чества с животным миром. Внешне это определение выглядит
неожиданным, но оно логично для народнической концепции,
развитой Лавровым. Культура, рассматриваемая как зоологиче¬
ский элемент, есть совокупность всех традиционных «форм об¬
щежития и психических элементов в обществе». Она возникает
уже в «мире животных», поскольку в нем появляются первые
признаки мысли. Поэтому вполне правомерно, например, иссле¬
дование «культуры» в мире животных.
Принимая инстинктивные формы поведения высших живот¬
ных за общественные («общество птиц», «общество слонов»
и т. п.) и находя «культуру» и «мысль» у приматов вплоть до
установления у них разделения на «общественные классы» 26,
Лавров и Кропоткин, конечно, беспредельно расширяют понятие
общественного. Это приводит к мысли о существовании в мире
животных и некоторых «высших элементов человеческой мыс¬
ли», как-то: мысли технической, эстетической и религиозной
(элементарный религиозный аффект у животных) 27.
Лавров полагает, что именно «существование этих областей
в зоологическом мире позволяет нам говорить о животных куль¬
турах», не замечая, что принимает за основание своей кон¬
цепции предположения, которые наукой не только не доказа¬
ны, но и отвергнуты. Происходит это вследствие того, что
решающий критерий для установления самого факта возник¬
новения культуры и цивилизации — выработка орудий труда,
начальные формы трудовой деятельности — игнорируются. Та¬
кое решение «начала» цивилизации не характерно для Бакуни¬
на, который придерживался взгляда, что начало выделки и
употребления орудий труда и есть начало создания человеком
своей культуры и цивилизации. По Лаврову же, «зоологический
элемент» культуры превращается в общественно-человеческий,
в цивилизацию только благодаря работе критической мысли.
Цивилизация возникает благодаря деятельности критической
24 ЦГАОР, ф. 1129, on. 1, ед. хр. 361, л. 26 об.
25 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 434.
28 А. Доленга. Важнейшие моменты в истории мысли. М., 1903, стр. 92. Эту
же мысль развивает Кропоткин в своем труде «Взаимная помощь как фак¬
тор эволюции».
27 См. там же, стр. 102, 106.
183

мысли, которая есть движущая сила «прогрессивной смены форм
культуры» 28.
В «Исторических письмах», а также в более ранних стать¬
ях— «Цивилизация и дикие племена» (1868) и «До человека»
(1870) —Лавров развивал мысль, что на почве культуры, т. е. на
почве общественных традиций и привычек («зоологического эле¬
мента в жизни человечества»), зарождается работа критической
мысли, переработка культуры мыслью 29. С началом такой пе¬
реработки возникает интеллигенция, которая преодолевает куль¬
турный застой, возникают первые формы науки, искусства, нрав¬
ственности — «культура перешла в цивилизацию, и человече¬
ская история началась» 30. История по своей сущности есть
«процесс обработки культуры мыслью» 31. Деятельность крити¬
чески мыслящих личностей вызывает к жизни все новые и новые
цивилизации.
Собственно, историю культуры можно изобразить как посто¬
янную смену, «поочередное торжество» 32 двух родов эпох; в одни
эпохи обнаруживается стремление «установить прочную культу¬
ру, более или менее подавляющую инициативу мысли», в дру¬
гие— стремление «преобразовать наличную культуру, стесняв¬
шую свободное развитие мысли» 33. Так, «толстый слой визан¬
тийской культуры» вкупе с самодержавием и православием
отрицательно сказался на развитии цивилизации в России34.
Первый фазис развития человеческой культуры характеризует¬
28 П. Л. Лавров. Избранные сочинения, т. I. М., 1934, стр. 245. Трудности
решения сложного комплекса проблем культуры вызвали к жизни и абст¬
рактно-схоластические размышления С. Н. Южакова. По его мнению,
«культура является носителем громадного количества «вещества» и энер¬
гии, заключенных туда работою активной жизни, постоянно потребляемых
этою жизнью, постоянно возобновляемых ее работою. Процесс траты и
возобновления, этот универсальный закон жизни, является и законом куль¬
туры, а равно и законом прямосоотносительного наклонения веществ и энер¬
гии и прямосоотносительности их освобождения» (С. Н. Южаков. Социо¬
логические этюды, т. И. СПб., 1896, стр. 151).
29 См.: А. Доленга. Важнейшие моменты в истории мысли, стр. IV. J1. Меч¬
ников, хотя и не придерживался концепции Лаврова, также видел здесь
реальную проблему теории — «начала культуры» (см. «Дело», 1880, № 3,
стр. 109).
30 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 106. В культуре, писал
Н. Шелгунов, сочувственно относившийся к концепции Лаврова, человече¬
ство борется с «обыденными помехами», в историческом же движении ци¬
вилизации оно «старается совершенствовать формы своей общественной
жизни» (см. «Дело», 1870, № 11, стр. 26). Иными словами, «мысль стано¬
вится критической, когда она делается социально-прогрессивной» (там же,
стр. 5).
31 А. Доленга. Важнейшие моменты в истории мысли, стр. 183.
32 Там же.
33 Там же, стр. IV.
34 Некоторые семидесятники отрицали какое-либо цивилизующее значение
христианства. Так, авторы одного из рукописных трактатов писали, что имен¬
но христианство и погубило греко-римскую культуру, не создав взамен ни¬
чего (см. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 133).
184

ся господством обычаев в жизни доисторического человека.
В то же время возникают первые человеческие потребности и
создаются прочные традиции. Цель общественной деятельности
этого доисторического человека — «созидание солидарного обще¬
жития» 35, благодаря которому обеспечивается переход к родо¬
вому быту. Дородовой, т. е. доисторический, человек с возник¬
новением рода вступает в область истории «не только как обо¬
собленный примат определенной расы и говоривший особым
наречием, не только как существо, способное употреблять и,
может быть, изготовлять орудия» 36. Все это, в конечном счете,
второстепенные вещи. Гораздо важнее, что человек вырабаты¬
вает постепенно способность понимания окружающего мира,
«способность самообладания», создает первые продукты «фанта¬
стического творчества» и «религиозный обычай» 37.
Переход от первобытных форм культуры к историческим ци¬
вилизациям происходит под влиянием первых признаков созна¬
тельного проявления индивидуализма 38. Эти первые проявления
индивидуализма суть «противоположение своего личного аффек¬
та, личного побуждения, личного понимания аффекту коллек¬
тивному, побуждению массовому, пониманию традиционному» 39.
С ними связаны первые исторические изменения культуры, ко¬
торая под их влиянием постепенно обращается в цивилизацию.
Ответ на вопрос о мотивах (причинах) перехода от доистори¬
ческой культуры к элементарной исторической цивилизации со¬
ставлен в духе исторического идеализма: развитие как особен¬
ная первоначальная форма культуры характеризуется господ¬
ством общественного обычая. Прогресс заключается в уменьше¬
нии влияния в обществе обычая и в усилении влияния созна¬
тельного творчества. Собственно, это и есть история цивили¬
зации.
Антропологическое царство обычая сменяется существовани¬
ем обособленных цивилизаций.
Сильнейшим элементом застойных форм культуры является
религия. История цивилизации является в этом смысле исто¬
рией атрофирования религиозного элемента. «Цивилизация но¬
вого времени есть по своей существенной характеристике циви¬
лизация светская, стремящаяся выделить из себя всякий рели¬
гиозный элемент, который окончательно и должен из нее
исчезнуть» 40. Или, как формулирует эту же тему другой на¬
родник, регресс — это религия, прогресс — «результат неве¬
рия» 41. Историк цивилизации должен, следовательно, показать,
35 А. Доленга. Важнейшие моменты в истории мысли, стр. 153.
38 Там же, стр. 171.
37 Там же.
38 См. там же, стр. 203.
39 Там же.
40 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр 635
41 См. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 337.
185

как критическая мысль перерабатывала культуру обществ, стре¬
мясь внести в цивилизацию начала истины и справедливости 42.
Древние цивилизации — «первый слой цивилизации», развив¬
шихся под влиянием «пробуждения критической мысли». Про¬
гресс критического мышления творческих личностей является
предпосылкой появления «универсалистских цивилизаций» (вос¬
точной, греческой, римской, христианской и др.). Развитие мате¬
риальной культуры (вещественного, предметного богатства) име¬
ет поэтому подчиненное значение — сравнительно с развитием
силы и глубины критического мышления. Более того, преуве¬
личенное внимание к материальной стороне жизни, стремление
к вещественному довольству создает образованное и необразо¬
ванное мещанство — «культурных дикарей».
Критически мыслящая личность — это человек, творящий но¬
вое, открывающий новые пути общественному идеалу. Этому
стремлению критически мыслящих личностей противоречат ча¬
стные, корыстные стремления отдельных особей и общественных
групп, стремящихся канонизировать старую культуру. Борьба
между ними становится «могучим двигателем исторических со¬
бытий в рамках прежнего безусловного господства обычая» 43.
В истории цивилизации вне творческого стремления к идеалу
могут оказаться и оказываются не только «полуинстинктивные»
массы, но и люди верхнего слоя — «дикари высшей культуры»,
которые в современную эпоху располагают капиталами, «обра¬
зуют главную долю общественного мнения, составляют боль¬
шинство в управлении и коллективных собраниях».
По определению Шелгунова, «критика есть способность мыс¬
ли относиться с проверкой ко всем явлениям жизни и к своим
собственным психологическим процессам». Степень критической
способности индивида зависит от его умственного горизонта,
но тем не менее только эта способность ведет человека впе¬
ред 44. Стремлению критически мыслящих личностей вести чело¬
вечество вперед противостоят те, кто отстаивает старые тради¬
ции. Развитие цивилизации есть, следовательно, борьба передо¬
вых личностей против всех сторонников старых обычаев 45.
Существует закон ритмического развития культуры, периоди¬
ческая смена эпох прогрессивного развития культуры эпохами
ее разрушения. Смена эпох есть выражение определенного по¬
42 См.: П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 284.
43 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 208, л. 54.
44 См. «Дело», 1870, №11, стр. 4.
45 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 208, л. 54. Как заметил еще Н. Русанов,
критиковавший концепцию критически-мыслящих личностей, двигающих
цивилизации, «вера в неизменность исторического багажа, таскаемого мас¬
сами, и культ индивидуальности — не оправдываются фактами» («Дело»,
1881, № 3, стр. 47—49). Эта концепция требует от человека «родиться в
сорочке» (там же).
186

следовательного ритма истории, при котором органические эпо¬
хи, т. е. застойные, рутинные, сменяются эпохами критически¬
ми. Критические эпохи — время переосмысления всех условий
существования личности и общества. С развитием культуры про¬
исходит сокращение длительности органических эпох и увеличе¬
ние продолжительности существования эпох критических.
На основе закона ритмического развития культуры, т. е. пе¬
риодической смены органических и критических эпох истории,
Лавров намечает три основных периода прогресса. Сначала ис¬
тория являет нам «обособленные национальные цивилизации, в
которых работа критической мысли почти незаметна». С появле¬
нием критической мысли возникают «первые попытки общечело¬
веческого универсализма», «независимые от существующих
обычаев и национальностей». Это — второй период человеческой
истории. Но попытки «общечеловеческого универсализма» — это
результат такой работы критической мысли, которая игнори¬
рует «экономические условия», вызывая все более ожесточен¬
ную борьбу классов. Эта борьба — основной тормоз к установ¬
лению прочной солидарности. Третья стадия исторического раз¬
вития — это социализм, стадия человеческой солидарности на
практике, где экономические условия благоприятствуют разви¬
тию личности, где снята классовая борьба.
К идеям Лаврова о переходе культуры в цивилизацию,
о развитии цивилизаций под влиянием критической мысли были
близки Михайловский и Флеровский. Берви-Флеровский попы¬
тался даже сформулировать «всемирно-исторический закон ум¬
ственного движения» 46. Этот закон есть «закон центробежной
силы цивилизации» 47. Он заключается в следующем. Каждая
цивилизация, каждое общество стремится быть просвещенным.
Достигнув высокой степени «просвещения и развития», данное
общество или цивилизация «стремятся разносить себя и свою
жизнь по соседям» 48. От интеллектуальной экспансии нет за¬
щиты. Сам по себе этот процесс благотворен, но до той поры,
пока в него не привносятся политические мотивы. Вмешатель¬
ство политики губит не только соседей, на которых «изливают¬
ся» блага просвещения, но и самих просветителей. Политика
неизбежно несет с собой дисциплину, организацию и деспотизм.
В итоге даже просвещенное общество «гибнет и завядает» 49.
Небезынтересна концепция культуры и цивилизации Михай¬
ловского, развитая в легальных органах печати. Он признавал,
что концепция культуры и цивилизации Лаврова в принципе не
слишком отличается от других импозантных, но идеалистиче¬
46 В. В. Берви-Флеровский. Исследования по текущим вопросам. СПб., 1872,
стр. 112.
47 Там же, стр. 122.
48 Там же.
49 Там же, стр. 112.
187

ских в своей основе концепций, например от теории Бокля,
в которой поступательный ход цивилизации обусловливается
исключительно накоплением знаний и вообще умственным раз¬
витием 50. Истинная концепция, объясняющая поступательный
ход цивилизации, должна опираться на теорию факторов. Ми¬
хайловский возражает, например, Боклю, игнорировавшему зна¬
чение нравственного элемента в истории. Знание, образован¬
ность могут быть фактором прогресса (здесь Михайловский со¬
гласен с Лавровым), но могут использоваться и во вред циви¬
лизации, быть пособниками «зверских инстинктов», тормозом
общественного развития 51. Лишь обогащенные нравственными
представлениями, знание, образованность могут быть подлин¬
ными импульсами развития общества.
Михайловский предложил свою периодизацию истории мыс¬
ли, согласно которой человеческая мысль прошла в своем раз¬
витии три главных «фазиса» (в зависимости от развития со¬
знания человека). Эта периодизация была по своему характеру
эклектической «увязкой» контовского понимания теологического,
метафизического и позитивного периодов с гегелевским взгля¬
дом на историю как процесс развития духа (в форме триады).
Михайловский, не поняв Маркса, порицал его за «триаду», счи¬
тая ее предельным элементом гегелевской диалектики в марк¬
совой философии истории. И в то же время он предлагал антро¬
поморфизированную триаду в целях объяснения процесса раз¬
вития критического сознания. Суть его периодизации развития
критического сознания заключалась в следующем. Первый пе¬
риод— объективно-антропологический. Человек считает себя
«объективным, безусловным, действительным, извне поставлен¬
ным центром природы» 52.
Второй период развития практического сознания — эксцен¬
трический 53. В этот период человек подчиняется отвлеченным
категориям, выступают ли они в виде понятий богатства, исти¬
ны, справедливости — все равно.
Наконец, третий период — субъективно-антропоцентрический,
как бы синтезирующий два предшествующих,— «история снова
выдвигает человека центром вселенной» 54. Когда наступает тре¬
тий период, общественные науки должны признать человека
50 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 7. СПб., 1911.
стлб. 242.
51 См. там же, стлб. 243.
52 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1. СПб., 1909, стлб. 80.
53 Задолго до Лаврова и Михайловского петрашевцы также говорили о трех
периодах в развитии человечества: период господства чувства, период гос¬
подства абстракций, создаваемых нашим мышлением (господство «темных
метафизических начал»), и «разумно-положительный» период. Это была
попытка критического переосмысления контизма.
54 Н. К.. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1 СПб 1909
стлб. 104.

188

центральной проблемой, «мерилом всех вещей, но на этот раз
уже сознательно» 55.
Характерно, что Лавров соглашался с мыслью Гегеля, ис¬
пользованной Михайловским, о трехфазном развитии мысли,
считая, что это и «есть точка зрения истории» 56.
В заключение отметим позитивный аспект рассмотренной
концепции культуры и цивилизации сравнительно с влиятельной
в это время — ренановской концепцией. У Ренана, ниспровер¬
гавшего, по словам Л. Мечникова, «законы культурной эволю¬
ции» 57, высшие культуры возникают вдруг, а не в процессе
общественной эволюции. Так, арийцы или семиты сразу являют
образцы высокоразвитой культуры. Теоретики семидесятников
более историчны. В их концепции проблемы первобытной куль¬
туры, хотя и трактуемые часто идеалистически, занимают свое
место и подлежат специальному изучению.
ФОРМУЛА ПРОГРЕССА ЛАВРОВА
Теория прогресса как достояние народничества обычно свя¬
зывается с именами Лаврова и Михайловского. Это верно,
но лишь в том смысле, что именно они внесли наиболее заметный
вклад в теорию прогресса, придав ей специфическое звучание.
Для Лаврова научное понятие прогресса есть одновременно
и «окончательный вопрос социологии», и «основной вопрос исто¬
рии». Понятие о прогрессе дает возможность объединить все
разделы социологии как учения о солидарности и приступить
к построению научной философии истории.
Научная концепция прогресса должна быть признана пред¬
посылкой научного понимания истории: вначале следует «вы¬
работать научное понимание прогресса», а потом уже «по¬
строить историю как науку» 58. Эту же мысль повторил и Ми¬
хайловский, когда он призывал найти такой пункт, «с которого
было бы удобнее осмотреть всю расстилающуюся за нами исто¬
рию, чтобы по ней определить наше будущее». «Такой пункт»
он видел в категории прогресса: опираясь на представ¬
ление о прогрессе, мы только и можем понять историю 59. Поэто¬
му полагать, что у Лаврова, как и у Михайловского, понима¬
55 Там же.
56 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 22. Ср. с периодизацией
истории мысли, предложенной Ткачевым, который видит три фазиса разви¬
тия мысли: «метафизический, эмпирический и научный» («Дело», 1875, № з,
стр. 3).
57 «Дело», 1880, № 3} Стр. 126.
58 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 53.
59 «История есть борьба за прогресс»,— так формулирует эту мысль
Н. В. Шелгунов в рецензии на «Исторические письма» (см. его «Историче¬
ская сила критической личности».— «Дело», 1870, № 11, стр. 16).
189

ние общественного прогресса есть следствие понимания «исто¬
рического процесса» — значит причину принимать за следствие,
или исходный пункт за заключение.
Исходный методологический пункт лавровской концепции
прогресса — принцип бесконечного совершенствования человека
как личности. Основные элементы такого понимания прогресса
были выдвинуты Лавровым уже в 60-х годах — в «Очерках
практической философии». Их начальный теоретический источ¬
ник— совокупность идей русской и западноевропейской мысли.
Известное место принадлежит здесь гегелевской философии ис¬
тории и послегегелевской школе 60.
Основная идея Гегеля заключалась в признании непрерыв¬
ного диалектического движения духа. Лавров изменил эту идею,
признав, что в основе истории лежит непрерывное совершен¬
ствование, развитие, прогресс личности. Лавров думал, что это
изменение центра тяжести идеи развития избавляет его от всякой
мистики, поскольку он обращается не к бесплотной, абстракт¬
ной Идее, а к живому, чувствующему, действующему человеку,
к интеллекту Личности. Он полагал, что тем самым отмеже¬
вался от тех, кто смотрит на прогресс и регресс как на фа¬
тальный исторический процесс, совершающийся действием внеш¬
них человеку сил, когда «личное усилие индивидуумов нечего
брать в расчет» 61. Ему казалось, что, опираясь на философ¬
скую антропологию, он преодолевает младогегельянское аб¬
страктное критическое сознание.
Прогресс, согласно взгляду Лаврова,— это «развитие лично¬
сти в физическом, умственном и нравственном отношениях; во¬
площение в общественных формах истины и справедливости» 62.
Это определение составляет то, что вошло в историю мысли
как «формула прогресса» Лаврова. Сама «формула» абстрактна
и дуалистична. Прогресс — это и «развитие личности», и «во¬
площение» в общественных отношениях начал истины, справед¬
ливости. Вторая половина этого определения выдает ее идеали¬
стическое происхождение, хотя первая половина отражает как
будто влияние материалистической антропологии.
Теорию прогресса Лавров рассматривал как «приложение
естественных законов нравственного развития к задачам социо¬
логии»63. Идеалистический и абстрактный характер такого
представления — вне сомнения. Формула Лаврова оставляет от¬
крытым вопрос об объективно-экономических условиях развития
личности. Более того, некоторые его высказывания дают осно¬
вания думать, что личность может «развиваться» независимо
60 См. статью Лаврова «Гегелизм», относящуюся к 1858 г. (П. Л. Лавров.
Философия и социология, т. 1. М., 1965, стр. 52—53).
61 П. Л Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 259.
62 Там же, стр. 54.
63 Там же, стр. 239.
190

от той или иной формы господствующих экономических отно¬
шений: «Всякий человек, критически мыслящий и решающий
воплотить свою мысль в жизнь, может быть деятелем про¬
гресса» 64. И тем не менее нет оснований считать эту формулу
абстрактно-реакционной. Она была по-своему демократичной,
требуя уважения достоинства всех, развития личностного нача¬
ла в трудящемся человеке, деятельной личности.
Мысль Лаврова о своего рода пределе «гигиенических и ма¬
териальных удобств», ниже которого «вероятность страданий,
болезней, постоянных забот далеко превосходит вероятность ка¬
кого-либо развития» 65, имеет в виду именно эту сторону об¬
щественного существования человека. Нравственное развитие
личности есть как бы функция от аргумента, которым является
общественная среда. Формулу прогресса Лаврова справедливо
рассматривать и как «антигосударственную»,— он решительно
отвергает представление (Карамзин, Гегель), будто двигателем
прогресса в общественной жизни всегда выступало и будет вы¬
ступать государство. По смыслу формулы прогресса, самодер¬
жавие и все институты, его поддерживающие, являются самыми
консервативными образованиями.
В 80-х годах Лавров стремился смягчить черты субъекти¬
визма в понимании прогресса. В новом издании «Исторических
писем» он трактует прогресс не как развитие только личности,
а как «рост общественного сознания, насколько оно ведет к
усилению и расширению общественной солидарности» 66.
Прогрессируют как «формы, обусловливающие солидар¬
ность», так и «сознательная мысль». Понятие прогресса приме¬
нимо как к сфере объективных отношений, так и к сфере
субъективной деятельности личности. Собственно, два элемента
вызывают в своем взаимодействии прогресс в истории: деятель¬
ность личности, стремящейся к более высокому идеалу, и «объек¬
тивное» усиление общественной солидарности. В истории челове¬
чества эти элементы не были согласованы, хотя оба возникали
под влиянием потребностей личности.
Прогресс в истории совершается следующим образом. Ис¬
ходный его пункт — переработка культуры мыслью (мысль же
развивается под влиянием критики). Одновременно происходит
увеличение количества «привлеченных мышлений» к решению
общественных проблем ради интересов и потребностей большин¬
ства. На этой основе возникает общественная борьба, целью
64 Там же, стр. 96. В начале XX в. Струве почти буквально воспроизводит
это понимание личности, которая, по его мнению, есть цель общества и
по отношению к которой «общественная организация является только
средством» — в подтверждение прогрессивности капитализма (П. Струве. На
разные темы. СПб., 1902, стр. 215).
65 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 55.
66 Там же, стр. 274.
191

которой является «переработка общественных форм» для уста¬
новления более высокого типа сознательной солидарности 67.
Что же обусловливает в конечном счете прогресс? Прогресс
в сфере сознания определяет развитие «форм, обусловливаю¬
щих солидарность».
Оказывается, что критерием общественного прогресса являет¬
ся не что иное, как развитие в личности сознания (критиче¬
ского, разумеется); если какая-либо личность видит «всюду
добро, всюду благополучие, всюду разумность» — значит она
еще не мыслит критически, ей еще нужно пробудиться от ум¬
ственной спячки, выработать в себе умение видеть обществен¬
ное зло и желание бороться с ним. Развитие критического
сознания с необходимостью усиливает в личности стремление
к солидарности с другими личностями, укрепляет этические на¬
чала ее деятельности, а также развивает «субъективный взгляд
на события, с точки зрения нашего нравственного идеала» 68.
Поиски объективного критерия прогресса, независимо от
субъективного идеала, беспредметны. В конечном счете «дей¬
ствительный прогресс человеческой истории» заключается в уве¬
личении числа личностей, которые усваивают критические убеж¬
дения, в расширении возможностей высказывать свои научные
и философские убеждения», т. е. в конечном счете — в увели¬
чении числа критически мыслящих личностей.
Это оптимистическое и абстрактное представление о благоде¬
тельном влиянии постоянного увеличения числа критически мыс¬
лящих личностей была подвергнута сомнению уже в 70-е годы,
в частности В. В. Берви-Флеровским. Он считал, что критиче¬
ски мыслящая личность может быть не только фактором про¬
гресса, но и его тормозом, ибо интеллигенция не обладает па¬
тентом на абсолютную непогрешимость. Там, где интеллигенция
«сосредоточила в своих руках власть, образовала касты, стала
противодействовать распространению просвещения, чтобы легче
удержать свое господство», там «началось ее собственное па¬
дение и падение общества» 69.
Лавров не разделял этих опасений. Общественные отноше¬
ния являются не чем иным, как продуктом реализации лич¬
ностью своих индивидуальных целей, и эти цели тем значитель¬
67 См. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 204, л. 3.
68 «Я знаю,— признавал Лавров,— что мое понимание слова прогресс мно¬
гим и многим не понравится. Все желающие придать истории то объектив¬
ное беспристрастие, которое присуще процессам природы, возмутятся
тем, что для меня прогресс зависит от личного взгляда исследователя»
(П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 45). Но Лавров считал,
что это бесспорно, если признать существование субъективных идеалов.
89 В. В. Берви-Флеровский. Исследование по текущим вопросам, стр. 114.
С точки зрения Флеровского, интеллигентом является и египетский жрец,
и деятель Возрождения, и государственный бюрократ XIX в., и критически
мыслящая личность этого же столетия.
192

нее, благороднее, чем больше в личности развито критическое
сознание. Прогресс, с его точки зрения, зависит от деятельно¬
сти личности, которая одновременно и критикует старое, и со¬
зидает новое (путем главным образом выработки нравственно¬
го идеала).
Социалистический нравственный идеал можно представить
как последовательное развитие нравственного идеала критиче¬
ски мыслящих личностей. Постепенное развитие нравственного
идеала ведет к тому, что он распространяется на все большее
число личностей, а эти личности осуществляют «идеал справед¬
ливейшего общежития, допускающего наиболее сознательное
развитие личности при наибольшей солидарности всех трудя¬
щихся» 70.
Высший нравственный идеал человечества — социализм, «все¬
общая кооперация для всеобщего развития» 71.
Общественные отношения могут способствовать историческо¬
му творчеству личностей, но могут и препятствовать ему. Для
воплощения в общественных формах истины и справедливо¬
сти,— что является целью деятельности личности,— необходимы
условия, в первую очередь — минимум образованности масс, воз¬
можность высказывать свои мнения и убеждения («свобода сло¬
ва»), возможность влиять на общественные формы в интересах
личности («свобода действия»). Но как все это обеспечить?
Вопрос требовал перехода от абстракций к конкретному ана¬
лизу социальных отношений. Этот анализ мы рассмотрим ниже.
Пока же отметим, что ни Лаврову, ни кому другому из теоре¬
тиков революционного народничества так и не удалось достичь
органического сочетания абстрактных требований «формулы
прогресса» с конкретными решениями в духе учения о соци¬
альной революции, где формальный характер идеала и абстракт¬
ность давали знать о себе.
ФОРМУЛА ПРОГРЕССА МИХАЙЛОВСКОГО
Наряду с теорией прогресса Лаврова существовала концеп¬
ция прогресса Михайловского. О степени ее влияния можно спо¬
рить. Свидетельства современников, в том числе и активных
участников народнического движения, противоречивы.
Среди исследователей-историков на этот счет нет единого
мнения, возможно потому, что они не считают себя вправе при¬
держиваться определенной точки зрения на предмет, который
подлежит не только историческому, но и историко-философско¬
му анализу. Р. В. Филиппов, например, в своей монографии
«Из истории народнического движения на первом этапе «хож¬
70 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 641.
71 Там же, стр. 405.
7 В. А. Малинин
193

дения в народ» (1863—1874)» склоняется к тому, что степень
влияния Лаврова, а в еще большей мере Михайловского на
активных народников начала 70-х годов в литературе сильно
преувеличена.
Этот вывод вряд ли верен. Ряд свидетельств революцион¬
ных народников не согласуется с ним. Михайловский, Салты¬
ков, Успенский, пишет И. И. Попов, «имели наибольшее влия¬
ние в выработке моего общественного миросозерцания» 72.
Адриан Михайлов сообщает о большом интересе к теоретическим
работам Михайловского среди землевольцев 73. А. А. Филиппов
считает, что к концу 70-х годов Михайловский «стал власти¬
телем моих дум» 74. Список этих показаний в пользу Михай¬
ловского можно было бы продолжить без всякого риска оши¬
биться. Он подтверждает ленинскую мысль о Михайловском
как о выразителе «определенного течения среди молодежи
70-х и 80-х годов» 75.
Понятие «общественный прогресс», возможно, не вполне точ¬
но отражает тот смысл, который Михайловский вкладывал в
слово «прогресс», поскольку для него суть прогресса заключа¬
лась не в общественности, а в личности, в развитии ее инди¬
видуальности (борьба за индивидуальность). «Понятием «борьба
за индивидуальность» охватываются и объясняются для меня,—
пишет он,— не только умственные эпидемии средних веков, не
только весь вопрос о героях и толпе, но и все когда-либо интере¬
совавшие меня социологические факты и вопросы» 76.
Прогресс личности есть условие прогресса в обществе и озна¬
чает движение по направлению к «целостному типу личности».
В реальных общественных условиях целостной личности, как
типа, Михайловский не видел. Более того, он понимал, что та¬
кой тип и не мог существовать в обществе, где господствует
общественное разделение труда. В забвении этой истины коре¬
нится, по Михайловскому, решающее заблуждение ретроспек¬
тивной утопии славянофилов. «Просто русский человек, отвле¬
ченный французский человек и т. п. не существует, а есть
французские, русские, немецкие дворяне, французские, русские
купцы, крестьяне, рабочие и проч.,— писал он.— Этих ослож¬
няющих влияний, несмотря на весь свой скептицизм, славяно¬
филы не принимали или не хотели принимать в соображе¬
ние» 77.
72 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 335.
73 См. там же, стлб. 275—276.
74 Там же, стлб. 488. В конфискованной при аресте памятной книжке
М. П. Бородина отмечены как прочитанные почти все статьи Михайловско¬
го (см. ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 478, л. 2—3).
75 В. И. Ленин. Полное собрание сочиненией, т. 5, стр. 403.
76 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 10. СПб., 1911,
стр. 152.
77 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4. СПб., 1909,
стр. 439—440.
194

Критическое отношение не только к славянофильству, но во¬
обще к идеалистическому пониманию прогресса давало Михай¬
ловскому основание предложить следующую дефиницию про¬
гресса: «Прогресс есть постепенное приближение к целостности
неделимых, к возможно полному и всестороннему разделению
труда между органами и возможно меньшему разделению тру¬
да между людьми. Безнравственно, несправедливо, вредно, не¬
разумно все, что задерживает это движение. Нравственно, спра¬
ведливо, разумно и полезно только то, что уменьшает разно¬
родность общества, усиливая тем самым односторонность его
отдельных членов» 78.
Это определение прогресса нуждается в расшифровке. «Не¬
делимые» («атомарные» — на языке современных позитиви¬
стов) — это личности, своего рода общественные монады. Про¬
гресс как «постепенное приближение к целостности недели¬
мых»— это развитие личностей по направлению к состоянию
«целостной индивидуальности». Это — развитие по направлению
к идеальному типу личности. О том, что такого рода прогресс
происходит в действительности, мы можем судить по измене¬
нию этических качеств личности, усилению в ней общечело¬
веческих качеств — более глубокого понимания нравственного,
справедливого, полезного, разумного и т. д.
Как общество в целом, так и отдельные общественные ин¬
ституты следует рассматривать с точки зрения одного крите¬
рия— полезны или бесполезны они для развития человека как
личности. По поводу «формулы прогресса» Г. В. Плеханов за¬
метил, что она ни в коем случае не может быть принята в
качестве исходного пункта научного понимания истории (Ми¬
хайловский же считал это само собой разумеющимся), ибо
«она говорит не о том, как шла история, а о том, как она
должна была бы идти, чтобы заслужить одобрение г. Михай¬
ловского» 79.
Тем не менее демократизм Михайловского давал о себе
знать. Он был, конечно, прав, называя доктринерами людей,
которые, очутившись «умственным прыжком» по ту сторону со¬
временного им строя, видя будущее в розовом свете, предва¬
рительно третируют все, что нас сейчас щемит и давит» 80. Для
него прогресс — это в первую очередь улучшение положения
трудящегося человека. Характерна в этом отношении похвала
Михайловского в адрес JI. Н. Толстого за мысль об эфемер¬
ности прогресса в «цивилизованном» обществе. По мнению Тол
стого, так называемые блага цивилизации для народа — вовсе
78 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 150.
79 Г. В. Плеханов. Избранные философские произведения, т. 1. М., 1956,
стр. 563.
80 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 7, стлб. 398.
7*	195

не блага, они проходят совершенно мимо него или даже при¬
носят ему больше вреда, чем пользы 81.
Отрицание буржуазно-филистерского представления о про¬
грессе, как и нежелание принимать критерии такого прогрес¬
са, не могли не привести Михайловского к конфликту с теорией
органического прогресса Спенсера. Полемику со Спенсером Ми¬
хайловский начал уже в первых своих статьях («Аналогиче¬
ский метод в общественных науках», «Что такое прогресс?»,
1869), доставивших ему славу талантливого мыслителя и об¬
щественного критика 82.
Критикуя спенсеровское истолкование прогресса, Михайлов¬
ский опирается на мысль Гизо в его «Истории цивилизаций»
о несовпадении прогресса в обществе с прогрессом личности,
которые «не всегда безусловно совпадают и в сумму цивили¬
зации входят иногда неравномерно» 83.
Взгляд Спенсера на прогресс был логическим развитием и
систематизацией в свете новых данных эволюционной биоло¬
гии идей милле-бентамовского утилитаризма; он не был прием¬
лем для Михайловского. Для Спенсера прогресс представлялся
в виде изменения (развития) человечества (точнее сказать,
«лучшей части человечества») по направлению к более полному
обладанию «счастьем». Михайловский, подобно Ткачеву, имено¬
вавшему спенсеровский взгляд «метафизическим продуктом те¬
леологического миросозерцания» 84, считал этот вывод и туман¬
ным, и абстрактным, и отдающим неосновательной телеологи¬
ей 85. Он к тому же видел, что в основе теории органической
эволюции лежит вульгарное представление об аналогии «от¬
правлений» общества и человеческого организма. Михайловский
заметил, что органическая теория общества, уподобляющая об¬
щественные классы частям организма, была консервативной,
«оправданием сильных». Полемизируя со Спенсером, он стремит¬
ся использовать против концепции органической эволюции со¬
циальные аргументы. Это, на наш взгляд, довод в пользу того,
чтобы не оценивать его критику Спенсера как использующую
только «эмпирические и формально-логические приемы» 86.
Михайловский указывал, что социальный дарвинизм может
быть использован в качестве теоретического прикрытия соци¬
81 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 444.
82 Первая из этих статей была направлена против работы А. Стронина (см.:
А. Стронин. История и метод. СПб., 1869), защищавшего аналогический ме¬
тод органической эволюции Спенсера, что косвенно подтверждает критиче¬
ское отношение Михайловского к Спенсеру и его теории.
83 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 31.
84 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II, стр. 94.
85 Кропоткин даже думал, что вся теория прогресса Михайловского есть не
что иное, как «ответ Герберту Спенсеру» (ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед.
хр. 474, л. 72).
86 См.: А. П. Казаков. Теория прогресса в русской социологии конца XIX ве¬
ка. Л., 1969, стр. 65.
196

ального угнетения. Не случайно он рассматривал идею Дарви¬
на о «борьбе за существование» как «гениальную буржуазную
теорию».
Прогресс общества в материально-мещанском смысле яв¬
ляется для буржуазной апологетики достаточным основанием
для торжественных заверений о наличии Прогресса.
Михайловский был прав, утверждая, что общественный про¬
гресс в материальном смысле вполне может привести к регрес¬
су личности в духовном и моральном отношениях. Здесь есть
своя диалектика (хотя Михайловский и не любил этого слова).
«Ножницы» между материальным «прогрессом» общества и фи¬
зическим вырождением, моральным оскудением, духовным ре¬
грессом личности становятся с развитием буржуазных отноше¬
ний невыносимыми. Естественно, что идея «синтеза», слияния
интересов общества и личности в таком обществе не осуще¬
ствима.
Михайловский полагал, что он выставляет против формаль¬
но-буржуазного понимания прогресса неопровержимый довод,
объявляя главным — создание условий развития личности. Об¬
щество обязано способствовать развитию индивида в целостную
личность. Общество, не обеспечивающее возможность такого
развития личности,— нездорово в социальном отношении. Рас¬
сматривая общество как систему («целое»), он думал, что оно
должно (в идеале) служить «составляющим его единицам,
то есть личности» 87. Но идеального общества в истории не
было, а в реальном обществе не система служит личности,
а личность системе; система принуждает личность «играть слу¬
жебную роль» 88. Тем самым система губит личность.
Будучи демократом, Михайловский защищает профана, кото¬
рому «ничто человеческое не чуждо», который не хочет быть
«винтиком» и, хотя по-профански, но противостоит господствую¬
щей тенденции общественного разделения труда.
Михайловский воспроизводит при этом основную гуманисти¬
ческую идею критически-утопического социализма — идею необ¬
ходимости всестороннего, гармонического, целостного развития
личности. В полемике с И. Мечниковым, который пессимисти¬
чески оценивал возможности человека в будущем в связи с
прогрессом промышленности и науки, Михайловский отстаивал
«теорию гармонического или всестороннего развития» человека
как вполне реалистическую 89.
Спенсер определял прогресс как переход от однородного к
разнородному, «развитие от простого к сложному путем после¬
87 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, СПб., 1911,
стр. 894.
88 Там же. Идея эта воспроизводится Э. Фроммом, Г. Маркузе и другими
либеральными и популистскими оппозиционерами монополистическо-бю¬
рократизированному манипулированию личностью.
89 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 7, стлб. 231—235.
197

довательных дифференцирований» 90. Соглашаясь с тем, что при
эволюции биологических форм действительно происходит разви¬
тие от простого к сложному, происходит дифференциация жи¬
вых форм, Михайловский считал, что Спенсер смешивает поня¬
тия эволюции и прогресса, распространяя к тому же представ¬
ления о биологических закономерностях органического мира на
общественные отношения.
Идеалистический характер представлений Михайловского
о прогрессе виден в том, что прогресс у него не связан с ка¬
ким-либо последовательным историческим развитием материаль¬
ной, экономической основы общества. Он рассматривает изме¬
нения в производственных отношениях (анализируя капитали¬
стические отношения) лишь в негативном плане, критикуя
фатальные последствия капиталистического разделения труда
для трудящегося. Но Михайловский верно вскрывает суть
дела, говоря о современной ему капиталистической Англии как
о стране, где две трети нации бедствует. Его критика во мно¬
гом заимствована у Маркса. Вслед за Марксом он отвергает
капиталистический апофеоз «народного богатства», несущий
массам нищету. Михайловский протестует против капиталисти¬
ческого разделения труда с точки зрения интересов Личности
вообще. Он видит, что разделение труда, при котором «рабо¬
чий только работает, землепашец только землю пашет, мысли¬
тель только мыслит» 91, превращает суверенную личность, могу¬
щую высоко и широко развить свои потенции, в «палец от
ноги» 92, в «служебные подробности производственной механи¬
ки» 93. Разделение труда, или общественная специализация тру¬
да, убивает личность, она поглощается обществом, этой сово¬
купностью безличностей, нивелируется. Общественное развитие
неуклонно ведет к понижению типа личности. Человек «мель¬
чает». «Прогресс» в том его виде, как он осуществляется в
буржуазном обществе, приводит к примитивному приспособле¬
нию личности к общественной среде, благоприятствует узако¬
нению одного, причем далеко не лучшего типа личности, ее
«осколка» — мещанина — собственника.
В таком обществе «прогресс индивидуальный и развитие об¬
щества (по типу органического развития) взаимно исключа¬
ются» 94.
Свое понимание прогресса Михайловский конкретизировал
в разработанном им учении о «типах и ступенях развития»
общества. Типы, по его определению,— это «синтетические фор¬
90 Михайловский цитирует это определение и не соглашается с ним (см.:
Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 19).
91 Там же, т. 6, стлб. 410.
92 Там же.
93 Там же, стлб. 301.
94 Там же, т. 1, стлб. 41.
198

мы» организации, прежде всего организации труда. Ступени
общественного развития — это сферы общественной деятельно¬
сти человека, которые могут получить более высокое или низкое
развитие при данном типе общественной организации (община,
фабрика и т. д.). Более высокая степень общественного раз¬
вития одних «дезинтегрированных организаций» ведет к упадку
других, поскольку происходит за их счет. Понятно, что такое
развитие нежелательно, поскольку оно носит регрессивный ха¬
рактер по отношению к личности.
В литературе существуют различные версии о влиянии «био¬
логического элемента» на учение Михайловского о степенях и
типах развития. Иванов-Разумник полагал, что это влияние идет
от К. Бэра 95. А. Галактионов и П. Никандров считают, что
«не малую роль сыграли идеи рано умершего русского ученого-
биолога Н. Д. Ножина-Бухарцева» 96. Действительно, Ножин
проповедовал исчезновение общественного разделения труда в
будущем строе идеальной анархии. Но его идеи не были ори¬
гинальными: они утилизировали мелкобуржуазную, в частности
прудонистскую, критику капитализма и буржуазной политэко¬
номии. К тому же они обладали той особенностью, что не ока¬
зали влияния на кого-либо, кроме Михайловского, связанного
с Ножиным личной дружбой.
Критикуя капиталистическую фабрику, Михайловский проти¬
вопоставляет ей кооперацию, общину как прообразы социали¬
стической организации труда. Он не замечал, что кооперация
труда, сотрудничество «составляет исторически и логически ис¬
ходный пункт капиталистического производства» 97. Но такое
сотрудничество вытекает из логики технологического процесса,
а вовсе не из начальных инстинктивных форм деятельности.
Этой исторической и политико-экономической тонкости Михай¬
ловский, да и другие лидеры субъективной социологии, не по¬
няли, взывая к изначальному общественному инстинкту.
Историю цивилизации можно рассматривать как историю по¬
степенного перехода от первоначальной однородности общества
к прогрессирующей разнородности, при которой человек теряет
свою целостность и все больше обезличивается. В этом смысле
нет существенного различия между отрешенностью брамина и
забитостью женщины — «они не люди, а органы общественного
организма» 98. Нельзя бесчеловечно превращать «человека в
Вагнера — в орган добывания фактического знания» 99. Совер¬
шенный человек есть человек целостный 100.
95 См. «Русская мысль». М., 1904, кн. 5.
96 «История философии в СССР», т. III. М., 1968, стр. 277.
97 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 333.
98 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 45.
99 Там же.
100 См. там же, стлб. 43.
199

Перед Михайловским возникал вопрос, является ли превра¬
щение человека в буржуазную личность фатально неизбежным
или возможно дать иное направление этому процессу?
Если исторический процесс, рассуждал он, предопределен,
т. е. торжество буржуазных принципов в жизни неизбежно, то
прогресс — своего рода «буржуазная телеология». Тогда понятие
прогресса — теоретическая фикция для революционной партии.
Решение, которое предлагали марксисты, Михайловский не
принял, считая его односторонним; положение русского интел¬
лигента, уверовавшего в марксистскую философию истории, он
называл «трагичным» в силу того, что тот не может принять
«мерзостную сторону процесса капитализации». Интеллигент,
приняв марксизм, обязан «приветствовать ниспровержение за¬
чатков собственного идеала» (т. е. приветствовать разрушение
бездушными капиталистическими средствами «социалистиче¬
ской» общины) 101. Михайловский полагал, что есть другая
альтернатива. Раз мы видим нежелательные последствия исто¬
рического прогресса, писал Михайловский в духе своего субъек¬
тивного метода, раз «мы» не желаем капитализма, которой при¬
нес столько мучений народам Западной Европы, значит в «на¬
ших» силах осуществить другой выбор,— «черт потянет нас к
этой комбинации» 102.
Во всех рассуждениях Михайловского отражается в конеч¬
ном счете протест мелкобуржуазной демократии против бес¬
человечности обуржуазивающегося общества, для которого су¬
ществуют лишь критерии богатства, прибыли, чистогана, но не
живые, конкретные человеческие личности 103. Сам Михайловский
полагал, что это — социалистический протест в пользу общест¬
ва, которое будет содействовать не капиталистической маммо¬
не, когда «личная инициатива» возможна только для собствен¬
ника, а человеку труда 104. Михайловский шел к социализму
через критику капитализма, но это была мелкобуржуазная кри¬
тика. Идеальным, с его точки зрения, будет общество, консти¬
туирующее ««разнородную личность па почве однородного обще¬
ственного строя». Только такой строй обеспечит «возможности
личной инициативы, независимости, свободы» 105. Михайловско¬
101 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4, стлб. 171.
102 В «Записках профана» он спрашивает, представляет ли процесс «капита¬
лизации» в истории Западной Европы «нечто фатальное, нечто неизбежно
обязательное как для самой Европы в будущем, так и для других стран,
стоящих на низших ступенях цивилизации?»,— и отвечает на этот вопрос
отрицательно (см.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3,
стр. 446). По его мнению, «вдоволь насмотревшись на чужую историю»,
мы в состоянии «вести свою собственную вполне сознательно», и видит в
том историческое преимущество России (см.: Н. К. Михайловский. Полное
собрание сочинений, т. 1. стлб. 807).
103 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 301.
104 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 705.
105 Там же.
200

му казалось, что тип простой кооперации всесторонне разви¬
тых личностей будет господствующей формой общественной ор¬
ганизации, поскольку здесь собственность будет соединена с
трудом. Социализм рассматривался им как общество наиболь¬
шего удовлетворения потребностей личности, представляющее
ей наибольшие возможности для развития. Прогресс по «типу
органического развития», т. е. связанный с дифференциацией
общественных обязанностей и разделением труда при господ¬
стве социалистических отношений, будет снят как нежелательный.
В 90-х годах Михайловский развивал ту мысль, что лич¬
ность может быть многогранной в своих интересах, специализи¬
руясь в какой-то узкой области знания или практической дея¬
тельности. Эта идея скорее относилась к его пожеланиям гар¬
монических отношений в будущем социалистическом обществе,
чем к определению возможностей личности в современном ему
обществе.
Различие между концепциями прогресса Лаврова и Михай¬
ловского заключается в общем в следующем. Для Лаврова ре¬
шающее в прогрессе — развитие сознания, критического мыш¬
ления личности. Для Михайловского — развитие личности по
пути ее превращения в целостную личность, в богатую индиви¬
дуальность («борьба за индивидуальность»), которая, естествен¬
но, предполагает «богатое» критическое мышление. Для Михай¬
ловского, таким образом, фактором прогресса является не одно
только развитие интеллекта, а и совершенствование мира чувств
личности, т. е., в сущности, нравственное совершенствование лич¬
ности 106.
Субъективно Лавров отвергал «формулу прогресса» Михай¬
ловского: «Г-н Михайловский видит решение задачи в наиболее
разностороннем развитии личности, в наиболее полном уравне¬
нии членов общества,— писал Лавров.— Приму, что это совер¬
шенно верно. Но каким путем личность может развиваться?
Какой элемент способствует развитию личности? Каким про¬
цессом идут в обществе расширение развития личностей и умень¬
шение их неравенства?» 107
Лавров полагал, что все эти законные вопросы или остают¬
ся у Михайловского вовсе без ответа или получают решение
неудовлетворительное. К тому же общество не может остано¬
виться в своем развитии, и все более высокие уровни культу¬
ры требуют все более специализированной личности. Лавров
указывал на факт классовой дифференциации общества как на
106 Этим, по-видимому, и объясняется отповедь Михайловского Юзову-Каб¬
лицу, принимавшему чувство за решающий фактор прогресса и оправды¬
вавшему, по словам его оппонентов, «всякое народное мнение». Это аполо¬
гетическое «народолюбство» могло привести, по мнению Михайловского,
и к оправданию грубей патриархальщины, знахарства и колдовства.
107 П. Л. Лавров. Избранные сочинения, т. 1, стр. 407.
201

определяющий фактор объективной специализации личности, не¬
зависимо от субъективных ее намерений. Он упрекал Михай¬
ловского в том, что тот формулирует теорию прогресса вне
связи его с борьбой личностей за изменение общественных от¬
ношений, допускает прогресс в рамках господствующих общест¬
венных отношений. Как разъясняет Лавров (все-таки в духе
субъективной социологии), «личности развиваются познанием
истины. Неравенство уменьшается воплощением справедливости.
Расширение развития личностей и уменьшение их неравенства
идут путем критики мысли. Эта критика начинается с одной
личности, продолжается в немногих и лишь вследствие борьбы
и пропаганды расширяется все далее и далее» 108.
Лавров верно подметил ахиллесову пяту теории прогресса
Михайловского: отрицание буржуазного прогресса в духе Спен¬
сера не привело его к утверждению необходимости прогресса
через социальную борьбу, через революцию. Но и Михайлов¬
ский имел свои преимущества сравнительно с Лавровым. Для
Михайловского законы прогресса — это законы развития самой
общественности, а развитие общественности есть развитие форм
кооперации, т. е. форм сотрудничества между людьми. Конечно,
все это оставалось в рамках абстрактных формул и не было
строгой научной теорией. Это было отмечено Лениным. Он пи¬
сал, что теория прогресса не выводила субъективных социоло¬
гов, не желавших иметь дела с конкретными общественными
формациями, за рамки идеализма 109. Маркс, по словам Ленина,
«бросил все эти рассуждения об обществе и прогрессе вообще
и зато дал научный анализ одного общества и одного прогрес¬
са — капиталистического» 110. Но народнические социологи, от¬
вергавшие диалектику, не понявшие марксово учение о разви¬
тии общества как естественноисторическом процессе, не могли
встать на позиции конкретного историзма, материализма.
ПРОГРЕСС КАК РАЗВИТИЕ «СИЛ» НАРОДА
Теория прогресса, связанная в русской народнической со¬
циологии с именами Лаврова и Михайловского, была подверг¬
нута анализу уже в 70-х годах. Конечно, было бы ошибкой
рассматривать все другие концепции прогресса только с точки
зрения их критической направленности относительно двух наи¬
более популярных «формул прогресса», ибо они обладали са¬
мостоятельной ценностью. Однако концепция прогресса Лавро¬
ва— Михайловского именно потому, что ее лозунгом было дви¬
жение вперед, получила значительный общественный резонанс.
108 П. Л. Лавров. Избранные сочинения, т. 1, стр. 407.
109 См. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 30, стр. 6.
110 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 143.
202

Представители идеалистической социологии 70-х годов
(А. Козлов, Н. Кареев, П. Астафьев и др.) сразу же отметили
субъективистский привкус «формулы прогресса». Козлов, напри¬
мер, видел ее неудовлетворительность в том, что, опираясь на
эту удобную формулу, под прогрессом «всякий может разуметь
свое» 111.
В ранней работе Н. Кареева о категории прогресса как эле¬
менте исторического знания полемика с представителями субъек¬
тивной социологии прослеживается очень легко, хотя Кареев не
называет имени Лаврова 112.
В более поздней своей работе «Роль идей, учреждений и
личности в истории» Кареев, хотя и с оговорками, соглашается
с трактовкой Михайловским «морального идеала» и его роли в
исторической деятельности людей 113. Такое согласие было не¬
избежным следствием преувеличения роли морального фактора,
что характерно для этико-социологической школы.
Другой теоретик-народник, Южаков, подчеркивая нравст¬
венный аспект прогресса, различал прогресс количественный —
как «распространение нравственного руководства на все боль¬
шее и большее количество поступков и действий», и прогресс
качественный, под которым он подразумевал «все возрастаю¬
щую силу нравственного предписания, все менее нуждающегося
и в содействии какой-либо санкции, и в содействии принуди¬
тельности» 114.
Позднее, в 80—90-х годах, «формулы прогресса» были пред¬
метом специального анализа как со стороны народнических со¬
циологов, вроде Юзова (Каблица), так и со стороны «легаль¬
ных марксистов», вроде Струве и Бердяева. В 70-е годы своеоб¬
разную концепцию прогресса развил Берви-Флеровский. Он ут¬
верждал, что «прогресс обусловливается прежде всего полным и
всесторонним развитием индивидуальных и общественных сил
народа» 115. Условиями развития народа являются устранение
«нужды материальной», а затем на этой основе развитие
народного образования и духовной культуры. Причина рег¬
ресса, существования «обществ застоя», заключается в эксплуа¬
тации представителями вершины общественной пирамиды неве¬
жества массы населения. «Вершина» развивает в обществен¬
ном сознании чувства «жестокости», национальной «гордости»,
«жажды унижения слабого», «презрения к свободе», к че¬
ловеческому достоинству 116. Такие общества лишены идей
111 А. Козлов (К. А.) Исторические письма П. Л. Миртова.— «Знание», 1871,
№ 2, стр. 175.
112 См.: Н. И. Кареев. Формулы прогресса в изучении истории. Варшава, 1879
113 См.: Н. Кареев. Роль идей, учреждений и личности в истории. Одесса, 1895.
114 С. М. Южаков. Социологические этюды, т. II. СПб., 1896, стр. 227.
115 «Дело», 1871, № 1, стр. 281.
116 Там же, стр. 279, 281.
203

солидарности, поощряя лишь «задерживающее мировоззре¬
ние» 117.
Пониманию прогресса как развития, в первую очередь кри¬
тического мышления личности, Бакунин, как и Берви-Флеров¬
ский, противопоставляет понятие так называемого народного
прогресса. Прогресс — социальное движение, принадлежащее
народу и осуществляемое им. Все блага жизни, материальные
и духовные, есть не что иное, как средства облегчения жизни
народа. Поэтому прогресс не может рассматриваться иначе, как
«беспрестанное усовершенствование организации работы», т. е
труда, производства. Представление о прогрессе как простом
следствии книжного образования должно быть, по его мнению,
отброшено. Прогресс — следствие общественного опыта масс.
Чрезвычайно важной формой прогресса являются социальные
революции, когда народные массы убеждаются, что они могут
«освободиться только собственным усилием своим, посредст¬
вом социальной революции» 118. Целью прогресса является до¬
стижение идеального состояния. Как писал Бакунин, «конечной
целью истории» является «глубоко человеческий идеал», кото¬
рым для него была, конечно, анархия.
Бакунинская концепция оказала известное влияние на со¬
знание семидесятников. Приведем одно любопытное свидетельст¬
во. В рукописном журнале кружка черниговских студентов
(1874 г.), в эссе под названием «Что делать?» разъясняется,
что краеугольный камень научного понимания прогресса — при¬
знание, что «прогресс прямо пропорционален развитию мас¬
сы» 119. Естественно, что условие прогресса — это уничтожение
всего, что «препятствует развитию массы» 120. Поскольку глав¬
ным тормозом общественного прогресса является экономическое
устройство общества в рамках буржуазного государства, то сле¬
дует начать с уничтожения именно государства. Этим будет
открыт путь к развитию не отдельных личностей, а массы, как
в физическом, так и в умственном и нравственном отноше¬
ниях. Паллиативы, вроде коопераций и ассоциаций в рамках
буржуазного государства, не решают дела 121. Авторы заклю¬
чают, что прогрессивно то общество, члены которого развивают¬
ся во всех трех отношениях. Сходные мотивы слышны и в од¬
ной из Записок о будущем коммунистическом общественном
устройстве; в ней обосновывается понимание прогресса как «по¬
стоянного уменьшения промышленного труда, усиления научно¬
го и эстетического» 122 аспектов человеческой деятельности.
117 «Дело», 1871, № 1, стр. 282. Ср. работу Л. Мечникова «Изнанка цивили¬
зации» («Дело», 1880, № 1, стр. 49—84).
118 «Революционное народничество 70-х годов XIX века», т. 1. М., 1964, стр. 45.
119 ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 468, л. 14.
120 Там же.
121 См. ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 468, л. 16.
122 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 127. Тетрадь «Прогресс».
204

Прогресс,— пишет автор Записки,— это «постоянное движение
вперед, постоянное развитие цивилизации, т. е. накопление сил:
материальных (богатства), физических (здоровья и долголетия),
умственных (знания) и нравственных (личного достоинства и
дисциплины)» 123.
Можно сказать, что все семидесятники отмежевывались от
буржуазно-либеральной трактовки прогресса. Но расхождения
между самими семидесятниками существенны. Это хорошо вид¬
но в концепции Ткачева. Он стремится обнаружить в первую
очередь материальные основания представлений об обществен¬
ном прогрессе. Основание идеалистических представлений о
прогрессе он справедливо усматривает в том, что из всех фак¬
торов общественно-исторического развития умственный элемент
выделяется в качестве главного и решающего. Идеализм, от
которого сам Ткачев решительно отмежевывается, не смог, по
его мнению, убедительно доказать, насколько умственное раз¬
витие человечества «было самостоятельно, насколько ум челове¬
ческий действовал по законам своей собственной логики и на¬
сколько он подчинялся совершенно посторонним влияниям, не
имеющим ничего общего с логикою,— эти вопросы почти не об¬
ращали на себя внимание историков и философов» 124.
Поскольку эти вопросы были оставлены без внимания, то,
естественно, что умственное развитие принималось не только
за выражение прогресса, но и за его критерий. Отсюда по-
своему логично заключали, что двигателем прогресса является
интеллигенция, от деятельности которой прогресс берет свое
начало. Как говорит Ткачев, с точки зрения «интеллигентной»
теории прогресса, следует, что не будь умных людей, т. е. ин¬
теллигентов, то «не было бы «великих идей»», «плодотворных
теорий», «великих открытий», следовательно, «не было бы и
прогресса». А раз так, то мы, интеллигенты, «делаем про¬
гресс», «создаем историю» 125. Таким образом, идеи выводятся
из интеллекта, а поскольку носителем интеллекта является ин¬
теллигенция, то она и объявляется двигателем общественного
прогресса.
Однако, по мнению Ткачева, вопрос обстоит значительно
сложнее. Во-первых, следует исследовать, «проследить во всей
подробности генезис тех идей, теорий и приобретений, которыми
так самоуслаждается интеллигенция» 126. Во-вторых, необходи¬
мо, по его мнению, установить влияние массы на развитие са¬
мой интеллигенции. В-третьих, не менее необходимо изучить,
123 Там же.
124 П. Н. Ткачев. Мальтус. Опыт о законе народонаселения.— «Дело». 1869,
№ 5, стр. 21. Характерно примечание Ткачева, что без решения этих вопро¬
сов невозможна материалистическая история философии.
125 Там же, стр. 25.
126 П. Н. Ткачев. Мальтус. Опыт о законе народонаселения.— «Дело», 1869,
№ 5, стр. 32.
205

как теории, господствующие в науке и нравственности, выте¬
кают из интересов «тех классов, среди которых по-прежнему
вращается и из среды которых по-прежнему выходит интелли¬
генция, создающая эти теории и принципы» 127. Отсюда понят¬
но, почему Ткачев выдвигает на первый план понятие «эконо¬
мического прогресса», который он определяет как «логическое
развитие существующих экономических отношений» 128.
То обстоятельство, что многие концепции прогресса, в том
числе Спенсера и Лаврова, обходят эту сторону дела, являет¬
ся, по мнению Ткачева, вернейшим доказательством их несо¬
стоятельности.
С критикой «теории умственного прогресса» Ткачев выступил
задолго до того, как появились ее субъективистские вариации.
Неверно представлять дело так, что он развил свою концепцию
прогресса лишь после ознакомления с соответствующими идея¬
ми Лаврова или Михайловского.
В статье «Наука в поэзии и поэзия в науке» Ткачев спра¬
шивает: «Что такое понятие о прогрессе?» — и отвечает: «Это
метафизический продукт телеологического миросозерцания» 129.
В истории природы — все прогресс, говорит Ткачев, ибо в
естествознании «под прогрессом ничего более и не подразу¬
мевается, как только сама эта история» 130. Наши представле¬
ния о прогрессе в природе эмпирического происхождения. Они
основаны на факте изменения, и в этом смысле мы можем ска¬
зать о прогрессе в природе только то, что таков он есть, но мы не
имеем права сказать (как говорили телеологи), что таким имен¬
но он и должен быть, потому что другим он не может
быть» 131. Поскольку естествознание отбросило телеологию,
оно не желает иметь дело и с понятием прогресса.
По-иному обстоит дело в общественной науке, которая вклю¬
чает в себя категорию прогресса. Правда, в общественных кон¬
цепциях, как отмечает Ткачев, иногда под прогрессом пони¬
мают изменение как таковое, «общественные метаморфозы». Но
более распространенным является понимание прогресса как
«движения целесообразного, развития, стремящегося к достиже¬
нию определенного результата, который и принимается за его
критерий»132. Но этот «определенный результат» не может
быть плодом субъективных представлений, а только итогом, об¬
щественным сознанием установленной объективной тенденции
общественного развития.
127 П. Н. Ткачев. Мальтус. Опыт о законе народонаселения.— «Дело», 1869,
№ 5, стр. 32.
128 Я. Я. Ткачев. Избранные сочинения, т. I, стр. 400.
129 См. его работы «Юридическая метафизика» (1863) и рецензию на книгу
Ю.	Жуковского «Политические и общественные теории».
139 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I. М., 1932, стр. 400.
131 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II. М., 1932, стр. 95.
132 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I, стр. 94.
206

Каков же этот результат? Или какова цель жизни и дея¬
тельности как личности, так и общества? Ответ Ткачева таков:
«Цель жизни и деятельности каждого отдельного индиви¬
да,— пишет он в статье «Наука в поэзии и поэзия в науке»,—
есть счастье; следовательно, и целью человеческого общежития;
целью гражданского общества должно быть счастье всех инди¬
видов, его составляющих. Если такова конечная цель граждан¬
ского общества, то значит, она же должна быть критерием его
исторического развития, его прогресса» 133. Таким образом,
цель прогресса и критерий прогресса — счастье человека как
индивидуума и счастье людей как общества. Понятие цели раз¬
вития —объективное понятие. Оно должно быть основано на
установлении подлинных тенденций развития, должно быть очи¬
щено «от антропоморфических представлений» 134.
Для Лаврова прогресс — это прогресс мысли, выражающий¬
ся в увеличении числа критически мыслящих личностей. «С этой
точки зрения,— отвечал Ткачев,— конечно, нельзя не видеть в
истории прогресса: соль земли постоянно увеличивалась коли¬
чественно и улучшалась качественно: ее прогресс очевиден. Но
только мы не замечаем никакой параллельности между этим
прогрессом и прогрессом социальным» 135 (курсив мой.— В. М.),
К тому же среда умственной деятельности остается уделом не¬
многих. Иными словами, меньшинство прогрессировало, а масса
как была, так и осталась в нищете и невежестве. Более того,
размеры этой нищеты все более увеличиваются, прогресс обще¬
ства тяжелым бременем ложится на массы. Например, рост
смертности среди трудящихся является признаком обусловлен¬
ного регресса, а не прогресса 136.
В теории нельзя допускать смешения понятий умственного
развития и социального прогресса, иначе понятие прогресса ста¬
новится «эластичной идеей», приобретает чисто формальный ха¬
рактер; человек пополняет эту формальную категорию каким-
нибудь субъективным понятием, каким-нибудь собственным, са¬
мим им созданным идеалом,— вот этот идеал, это-то субъектив¬
ное понятие и есть для него критерий прогресса 137. Поэтому
Ткачев характеризует субъективную социологию как «искусство
нанизывания исторических фактов на нитки субъективных идеа¬
лов» 138.
Субъективный критерий прогресса несостоятелен также по¬
тому, что, следуя ему, «мы должны будем и консерватора и
проповедника рутины и застоя признать за прогрессиста: ведь
и у него может быть и, наверное, есть известное представле¬
133 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II, стр. 95.
134 Там же, стр. 179.
135 Там же, стр. 218.
136 См. «Дело», 1872, № 3, стр. 65, 89.
137 Там же, стр. 171.
138 Там же, стр. 119.
207

ние о прогрессе, только критерием своего прогресса он ставит
понятие неподвижности, неизменяемости явлений» 139.
Ткачев считает, что основные понятия прогресса — это дви¬
жение, направление, цель. Природа не знает прогресса в этом
смысле, ибо она не знает цели, ее развитие беспредельно. Ни¬
какая, даже здравая, телеология к природе неприменима. Ка¬
кое-либо «критическое» отношение к истории природы беспред¬
метно. В обществе дело обстоит по-иному.
«Природе мы не можем навязывать целей,— писал Ткачев,—
человеческому обществу — мы можем и должны» 140. Цель об¬
щественного развития — социализм, в котором обеспечивается
наибольшее счастье наибольшего числа людей. Понятно, что
Ткачев рассматривал спенсеровскую концепцию органической
эволюции как бесплодную и даже антисоциальную метафи¬
зику. Позитивистская социология нисколько не соответствует
«уяснению наших отношений к явлениям социальной
жизни» 141.
Социалистические отношения возникают в результате изме¬
нений в первую очередь в системе экономических отношений
между людьми.
«Все, что приближает общество к этой цели,— писал теоре¬
тик революционного народничества,— то прогрессивно, все, что
удаляет, то регрессивно. Всякий человек, действующий теорети¬
чески или практически в интересах этой цели,— прогрессивен,
всякий, действующий в обратном смысле или преследующий
какие-либо другие цели,— враг прогресса» 142.
Прогресс общества — его развитие в направлении полного
социального равенства людей. Такое развитие не может быть
следствием изменения, как по мановению волшебной палочки,
сознания людей, оно предполагает развитие материального про¬
изводства. И потому, по выражению Ткачева, «всякий прогресс
индивидуальности должен быть в то же время и прогрессом
производительности труда» 143. Подлинный социальный («граж¬
данский») прогресс невозможен без повышения производитель¬
ности труда, без развития общественного производства, без тех¬
нических усовершенствований 144. Это — основание прогресса.
Вообще же прогресс общества происходит во многих отноше¬
139 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III. М., 1933, стр. 175.
140 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II, стр. 96. Ткачев не замечает, что,
обосновывая «навязывание целей» обществу, он сам вступает на зыбкую
почву субъективизма.
141 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения на социально-политические темы, т V
М., 1935, стр. 327.
142 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II, стр. 207.
143 Там же, стр. 206.
144 В статье «Нечто о прогрессе и «высоком искусстве»» Ткачев вводит поня¬
тие «технического прогресса» («Дело», 1877, № 7, стр. 63).
208

ниях, в частности «в научном, политическом, нравственном, эко¬
номическом» 145.
Понимание Ткачевым цели прогресса внешне сходно с фор¬
мулой Бакунина. Для Бакунина смысл прогресса, цель истории
заключается в развитии человечества в направлении к состоя¬
нию «социалистической» анархии: «Все, что в истории соответ¬
ствует этой цели с человеческой точки зрения,— а другой для
нас не может быть,— хорошо; все, что ей противоречит,— дур¬
но». Как антигосударственник и богоборец Бакунин, естествен¬
но, настаивает на том, что реальный прогресс необходимо свя¬
зан с уничтожением церкви и государства.
Теории прогресса семидесятников, будучи идеалистическими,
не были консервативными. В 70-х годах их теоретическая и прак¬
тическая ценность была достаточно велика, а стимулирующее их
воздействие на революционную интеллигенцию не подлежит
сомнению. Это устанавливается при анализе программных доку¬
ментов движения.
145 Техника стремится «ускорить процесс производства» («Дело», 1877, № 1,
стр. 47).

Глава седьмая
МЕТОДОЛОГИЯ ИСТОРИИ
История общества, как ее видели передовые люди 70-х го¬
дов, есть не что иное, как процесс человеческой деятельности
во времени. Предмет истории — события и факты человеческой
деятельности, рассматриваемые с точки зрения одного принци¬
па 1. Абстрактная методология истории имеет дело со спекуля¬
тивными конструкциями, которые подчиняют априорным катего¬
риям реальные факты истории.
Научная методология исторического процесса требует выво¬
дов на основе анализа всей совокупности фактов, т. е. в ее
основе лежит признание основополагающего значения историче¬
ской эмпирии.
Естественна поэтому критика семидесятниками абстракций
фаталистического или объективно-идеалистического толка. Об¬
щественный мир — это мир целей и средств. Они отвергали «по¬
корность ходу вещей, неверие в собственные силы» 2. Правда,
вместе с провиденциализмом и фатализмом в разряд концеп¬
ций, проповедующих «покорность ходу вещей», многими семи¬
десятниками был отнесен и «экономизированный» марксизм.
ЦЕЛИ И ИДЕАЛЫ В ИСТОРИИ
Все народники признавали движущей силой истории че¬
ловеческую деятельность, расходясь во мнении лишь относи¬
тельно того, приписать ли решающее значение чувству (страс¬
тям) человека, его воле или интеллекту (критическому сознанию).
Бакунин, например, подчеркивал значение чувства, страсти
как демиурга исторических событий. Чувство неудовлетворенно¬
сти, протеста, возмущения условиями человеческого существова¬
ния являются важнейшими стимулами общественной деятельно¬
сти человека и, следовательно, общественного развития. В исто¬
рии человек лепит себя как личность. Поэтому в ретроспективе
историю можно рассматривать как процесс последовательного из¬
бавления человека от элементов животности, а в перспективе —
как развитие в нем элементов сознательного отношения к себе
1 Ср. полемику Ткачева против эклектической «философии истории», в част¬
ности против Тэна, пытавшегося «связать выводы и наблюдения опытной
психологии с идеалистическим мистицизмом» («Дело», 1876, № 3, стр. 286).
2 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1. СПб., 1909,
стлб. 778.
210

и миру 3. Объективный ход истории есть не что иное, как раз¬
витие человечества от необходимости к свободе. История чело¬
века есть история трех больших последовательных стадий его
развития — человеческой животности, критического мышления и
бунта. На стадии бунта человек достигает высшего развития
своего сознания и высшей в классовом обществе ступени сво¬
боды, полнее всего раскрывает свою индивидуальность. Бакунин
отнюдь не был чужд идеи о критической мысли как двигателе
истории. Но для него критическое мышление важно не само
по себе, а как стадия подготовления индивида к революцион¬
ному бунту.
Как отмечал Лавров, «исторический процесс совершается че¬
ловеком, народами, человечеством, и в этом уже достаточное
отличие этого процесса от всего остального» 4. В истории нет
ничего важного самого по себе. История, подготовляющая на¬
стоящее и будущее, имеет свой смысл и значение, постольку
это наша история, история для нас, сделанная нами 5.
В этом очеловечивании истории был резон. Вспомним, как
оценивал эту проблему Маркс уже в «Святом семействе», где
он критиковал младогегельянскую антитеологическую наивность
понимания истории: «История не делает ничего, она «не облада¬
ет никаким необъятным богатством», она «не сражается ни
в каких битвах»! Не «история», а именно человек, действитель¬
ный, живой человек — вот кто делает все это, всем обладает и
за все борется. «История» не есть какая-то особая личность, ко¬
торая пользуется человеком как средством для достижения своих
целей. История — не что иное, как деятельность преследующего
свои цели человека» 6. Вскрывая общий характер этих фраз,
Маркс развил материалистическое понимание истории.
Лавров полагал, что он снимает абстрактно-антропологиче¬
ское, идеалистическое, в конечном счете, понимание деятельно¬
сти человека, вводя следующее различение.
Антропология занимается человеком в плане его приспособ¬
ления к существующей действительности (не только обществен¬
ной, но и природной), к данным формам культуры. Историче¬
ская наука изучает человека, его общественную деятельность,
когда она выходит за рамки простого приспособления; она изу¬
чает личность, действующую целенаправленно, на основе обще¬
ственного идеала, и изменяющую формы культуры благодаря
осуществлению этого идеала.
3 См.: М. А. Бакунин. Бог и государство. М.— Пг., 1918, стр. 5.
4 Перефразировка мысли Вико об истории, «сделанной нами», в отличие от
истории природы, которая не сделана и не делается нами.
5 Ср. относящееся к середине 70-х годов определение истории Огаревым,
данное в связи с одной из статей Лаврова в «Вперед!»: «Историей мы, ко¬
нечно, называем последовательность происшествий в общественной жизни»
(ЦГАЛИ, ф. 359, оп. 3, ед. хр. 10, л. 1).
6 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 2, стр. 102.
211

Ясно, что большая часть человечества не только не живет
подлинно исторической жизнью, но не «перешло даже первых
ступеней антропологического развития» 7. В массе человечества
лишь некоторые народы и некоторые расы являются историче¬
скими. Этими народами и занимается историческая наука, ос¬
тавляя «все остальное человечество на долю этнографии, линг¬
вистики,— словом, какой угодно науке, лишь бы не истории».
Большая часть человечества никогда не жила исторической
жизнью, и поэтому «вопросы науки о жизни этих народов и
методы мышления о них совершенно подобны тем, с которыми
зоолог обращается к данной породе птиц и муравьев» 8.
Сходный взгляд развил в начале 70-х годов и Бакунин,
настаивавший на расовой подоплеке присутствия или отсутст¬
вия бунтарского духа у отдельных народов, разделяя, подобно
Гегелю, народы на исторические и неисторические 9.
В отличие от Гегеля, Бакунин и Лавров предполагали, что
«неисторические народы» после социальной революции пере¬
хода из антропологического состояния к более высокой форме
цивилизации способны подняться до исторического творчества.
Антропология как наука «ниже» истории. Первая занимает¬
ся человеком в его «пассивном начале», как существом, которое
приспосабливается к природно-общественной действительности,
вторая же имеет предметом изучения «активное начало» в че¬
ловеке, изучает его как творческое и социальное существо.
«Антрополог есть только естествоиспытатель, избравший себе
предметом изучения человека. Он описывает лишь то, что
есть» 10. История представляет не только описание (знание),
но и понимание событий. Историк интересуется не только тем,
что есть. Он выясняет причины того, что есть, и тем самым
того, что будет.
История как наука логически продолжает дело естество¬
знания. Она — теоретический аналог процесса общественной
жизни человечества.
Это вполне народническая концепция истории, в которой
идеальные мотивы, стремления людей принимаются за первич¬
ные факторы исторического процесса. И это заблуждение не
одного Лаврова. Как правило, революционные народники, даже
если они признавали философский материализм заслуживаю¬
щей доверия гипотезой, полагали, что он не в состоянии быть
теоретической и методологической основой понимания истории
по той причине, что он не может объяснить проблемы «свободы
воли», исторического целеполагания, идеалов человека.
7 П. Л. Лавров. Философия и социология.— Избр. произв. в двух томах. М.,
1965, т. 2, стр. 51.
8 Там же, стр. 29.
9 См.: М. А. Бакунин. Государственность и анархия, стр. 55 и далее.
10 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 29.
212

По отношению к механическому материализму эта критика
не была вовсе неосновательной.
Но, как писал Михайловский, мыслитель не может останав¬
ливаться на презрении к «неосмысленному эмпиризму, игнори¬
рующему идеальные побуждения людей» 11. Он должен идти
дальше. Это «дальше» теоретики семидесятников видели в раз¬
работке идеи исторического целеполагания, т. е. сознательного
творчества в истории путем постановки целей деятельности.
А эти цели определяются наличным общественным идеалом 12.
Цель отсутствует в отношениях противостоящей человеку внеш¬
ней природы, в то время как в обществе, в отношениях чело¬
века к человеку и общественных институтах целеполагание яв¬
ляется, и не может не быть, господствующей нормой действия
и поведения 13.
Понятие цели трактуется Михайловским не как категория
телеологического понимания истории, а как понятие практиче¬
ской философии деятельной личности. «Достижение цели, — пи¬
сал Михайловский, — требует деятельности»; детерминизм, от¬
вергающий какое-либо значение целеполагания, представляется
ему абстрактным и безжизненным 14.
Само по себе признание существования целей в деятельно¬
сти людей не означает, конечно, идеализма в понимании исто¬
рии. Маркс тоже считал, что история «не что иное, как дея¬
тельность преследующего свои цели человека». Но он одно¬
временно показал, что история не имеет в своем распоряже¬
нии никаких заранее предначертанных целей. Сознательная
общественная деятельность человека невозможна без целепола¬
гания, но История (с большой буквы) как совокупная деятель¬
ность людей, преследующих групповые (классовые) интересы,
не имеет Цели (с большой буквы). «...То, что обозначают сло¬
вами «назначение», «цель», «зародыш», «идея» прежней исто¬
рии,— писал Маркс,— есть не что иное, как абстракция от позд¬
нейшей истории, абстракция от того активного влияния, которое
оказывает предшествующая история на последующую» 15.
11 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6. СПб., 1911, стлб. 42.
12 Автор статьи «Свобода как двигатель общественного развития», опубли¬
кованной в «Общем деле», доказывал, что в основе убеждений человека
лежит «понятие свободы», т. е. «присущее человеческой природе стремле¬
ние к внешнему проявлению своего духа». В истории это приводит, во-пер¬
вых, к совершенствованию природы человека, а во-вторых, к возрастанию
его власти над внешней природой (см. ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 84,
л. 4 об.).
13 В «Записках профана» Михайловский критиковал Ушинского за допущение
целей в природе. В обществе законы человеческой деятельности есть след¬
ствие целей, к которым люди стремятся; в природе, где все совершается
стихийно, цели нет.
14 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 722.
15 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 45.
213

Гносеологический смысл преувеличения роли целеполагания
в понимании исторического процесса заключается в абсолюти¬
зации абстракции прошлого в историческом знании и в рас¬
смотрении настоящего с высоты такой абстракции, а также в
проекции этой абстракции на будущее.
Принимая целесообразную сознательную деятельность в ка¬
честве «центральной нити» группировки всех проявлений чело¬
веческой деятельности, легко было прийти к своего рода социа¬
листической телеологии истории. Против такого понимания исто¬
рии возражал Энгельс в письмах начала 90-х годов: «У нас
нет конечной цели. Мы сторонники постоянного непрерывного
развития, и мы не намерены диктовать человечеству какие-то
окончательные законы» 16.
Семидесятники были убеждены, что рациональная филосо¬
фия истории должна объяснить принцип свободы — сильнейший
стимул и цель общественной деятельности личности. Они были
правы, утверждая, что свобода воли как проблема философии
не может быть решена без тщательного анализа целей и средств
человеческой деятельности 17.
Не следует приписывать им благодушно-идеализированное
представление о свободе. Они понимали, что «свобода есть по¬
нятие отвлеченное», как понимали и то, что отвлеченное поня¬
тие «получает практическое значение только сообразно тому
реальному содержанию, которое вкладывается в идею сво¬
боды» 18.
Анархическое истолкование свободы как отсутствие каких-
либо обязательств перед обществом не нашло широкого рас¬
пространения в народнической среде. Идея долга революцио¬
нера перед народом оказалась сильнее идеи приоритета инди¬
видуалистически трактуемой свободы. Революционно-народ¬
нические теоретики не смогли, однако, установить оснований
субординации и диалектической зависимости между категория¬
ми свободы и необходимости.
Они настаивали на «здравой идеализации». Суть этой идеа¬
лизации выразил в свое время еще Оуэн, полагавший, что вы¬
раженные в строгих теоретических построениях логичные мысли
человека рано или поздно должны осуществиться. Собственно,
такое понимание идеала и идеализации было распространено
среди многих домарксовских мыслителей, составляя один из
краеугольных камней их «философии истории». Такое понима¬
ние не есть только ошибка теории. «Мысль о превращении
идеального в реальное,— отмечал Ленин,— глубока: очень важ-
16 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 22, стр. 563.
17 «Приближалось то время,— писала А. П. Прибылева-Корба,— когда слово
«свобода», одно из лучших слов, какие знает человечество, прозвучало в
России» («Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 376).
18 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 14.
214

на для истории» 19. Правда, восприняв старую оуэновскую идею,
народники приходили и к неточным, а иногда и ошибочным в
своей основе выводам, не поняв диалектики идеала как слож¬
ного отражения объективных тенденций развития общества.
Тем не менее значение идеала как регулятивного принци¬
па поведения они понимали глубоко. Михайлов даже доказывал,
что «идеалы социальной революции должны создать людям не¬
которую новую религию, которая бы также поглощала все суще¬
ство человека, как это делали старые» 20. Биографы Михайло¬
ва имели основание сказать о нем и его друзьях, что «красота
идеала увлекала их всецело» 21. Речь шла, таким образом,
о формировании нового нравственного сознания, центральным
пунктом которого была романтическая мечта об осуществлении
социалистического идеала. Истина этого идеала должна быть
объектом непоколебимой веры 22.
Этот вопрос оказался одним из самых трудных для реше¬
ния его средствами субъективного социологизирования. Лавров
признавал идеализацию неизбежной для мыслящего человека;
это — род ложного сознания, вытекающего из самого акта сво¬
бодной воли 23. Свободная воля, присущая каждому человеку,
неизбежно связана с возникновением «субъективной уверенно¬
сти, что он произвольно ставит себе цели и выбирает для них
средства» 24. Эта уверенность субъективна и в этом смысле
неосновательна, поскольку произвольные действия и мысли есть
«необходимые следствия предыдущих ряда внешних и внутрен¬
них, физических и психических событий» 25.
Однако никакая неосновательность убеждения о произволь¬
ности наших действий не может отменить субъективной уверен¬
ности в том, что это действия произвольные. Как подчерки¬
вает Лавров, неизбежная ежеминутная иллюзия в произволь¬
ности остается «даже в самом процессе доказательства всеоб¬
щего детерминизма, господствующего и во внешнем мире, и в
духе человека». По его мнению, само существование иллюзий
в «практических побуждениях» есть косвенное доказательство
реальности свободы человеческой воли 26.
19 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 104.
20 А. П. Прибылева-Корба, В. Н. Фигнер. Народоволец Александр Дмитрие¬
вич Михайлов. Л., 1925, стр. 49.
21 Там же, стр. 190.
22 «Требуют, чтобы все преклонялись перед создаваемыми ими идеалами»,—
брюзжал один из публицистов эмигрантского «Вольного слова» (1881), вы¬
ражая недовольство либералов революционной программой народников
(ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 86, л. 1 об.).
23 Сходное понимание идеализации развивал и А. Михайлов. Он полагал, в
частности, что законы истории могут быть поняты только в том случае, если
деятели истории освобождаются от «идеализации».
24 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 146.
25 Там же.
26 См. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 208, л. 63.
215

Когда Лавров пишет, что постановка целей и стремление
к ним есть столь же неизбежный, столь же естественный факт
в природе человека, как дыхание, кровообращение или обмен
веществ, что цели могут быть мелки или возвышенны, деятель¬
ность неразумна или целесообразна, то он отмечает эмпириче¬
ский факт человеческой общественной деятельности. Но он да¬
лек от познания источников и причин выдвижения этих «це¬
лей». Он не может дать решение вопроса о том, как они
возникают, благодаря каким материально-экономическим пред¬
посылкам одни группы людей или отдельный человек руковод¬
ствуются целями «мелкими» и «неразумными», а стремления
других оказываются «возвышенными» и в высшей степени «це¬
лесообразными». Поэтому он вынужден взывать к «неистреби¬
мости» субъективной уверенности в существовании свободы воли.
Понятие идеала (цели деятельности личности) раскрывает
моральную сторону процесса истории. Идеал трактуется Лав¬
ровым как нравственный идеал, который «есть единственный
светоч, способный придать перспективу истории в ее целом и в
ее частностях» 27. Общественный деятель, личность, а также
историк, имеющие в своем распоряжении только им свойствен¬
ные представления об идеале общества и человека, подразде¬
ляют на основании этого идеала все исторические события на
прогрессивные и регрессивные и соответствующим образом оце¬
нивают их. Наличие идеала в распоряжении революционной
партии имеет «мобилизующее» значение; идеал приобретает для
человека революции смысл регулятивного принципа 28.
Вновь мы сталкиваемся с живым противоречием народниче¬
ской теории, философски спорные концепции которой могли, од¬
нако, иметь мобилизующее значение. Что такое идеал? — спра¬
шивал Михайловский. И объяснял, что идеал — ответ на вопрос,
«при каких условиях я могу чувствовать себя наилучше?» 29 Лич¬
ность должна отвергнуть общественные порядки, при которых
она не может «чувствовать себя наилучше». В то же время она
сама не может не стремиться к ею же выдвинутому обществен¬
ному идеалу, не может не совершенствоваться (даже при непод¬
ходящих условиях). В результате рождаются бойцы прогресса,
«которые могут победить или быть разбиты, но которые во вся¬
ком случае представляют активный элемент» 30.
Понятие нравственного идеала предваряет понимание смыс¬
ла истории. Согласно Лаврову и Михайловскому, история не
имеет заранее предначертанного плана, но имеет свой смысл.
27 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 292.
28 Ср. с тезисом Канта, что идеалы «обладают практическою силою (как ре¬
гулятивные принципы) и лежат в основе возможности совершения извест¬
ных актов» (Я. Кант. Критика чистого разума. Пг., 1915, стр. 333).
29 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 36.
30 Там же.
216

Смысл истории существует — он заключается в «развитии
нашего нравственного идеала в минувшей жизни человечест¬
ва» 31. Конечно, это своего рода ретроспективная телеология,
но она мало смущала основателей субъективной социологии.
Лавров даже полагал, что именно такое понимание значения
идеала «составляет для каждого единственный смысл истории,
единственный закон исторической группировки событий, закон
прогресса» 32.
Чтобы верно понять и объяснить исторический процесс, про¬
грессивный историк должен «расположить все факты истории
в перспективе, по которой они содействовали или противодей¬
ствовали этому идеалу» 33.
Можно видеть, что в лавровской концепции историческое
морализирование признается необходимостью. Субъективизм не¬
обходимо вытекает из такого понимания. Явления исторической
драмы различаются по нравственному значению. Человек при¬
лагает к истории свою нравственную мерку.
В силу каких причин человек «достиг» данной, а не другой
«нравственной выработки», которую он затем способен прила¬
гать «ко всей истории человечества», оставалось неясным. Не
случайно поэтому Ткачев считал понятия, касающиеся нравст¬
венного идеала и его приложения к истории, неопределенными,
сбивчивыми. Относительно же утверждения, будто человечество
стремится к воплощению в общественных отношениях «начал
справедливости и истины», он писал как о «всем надоевшем
общем месте» 34. Этот взгляд не согласовался и с представления¬
ми об общественном идеале у тех семидесятников, которые ради
него шли на великие жертвы. Идеалы имеют вполне объектив¬
ные основания. Тот факт, что В. Н. Фигнер имела, по ее призна¬
нию, вначале один «политический идеал» — «демократический
республиканский строй Швейцарии и Америки», считая вполне
разумными «идеи либерализма» 35, а затем приобрела другой «по¬
литический идеал» — убеждение в необходимости социалистиче¬
ского строя, объясняется, конечно, не только психологическими
мотивами. Иными словами, верное представление об обществен¬
ном идеале возможно на основе материалистического понима¬
ния истории. При субъективном идеалистическом объяснении ис¬
торического процесса представление об идеале неизбежно оста¬
ется родом неосновательной идеализации.
31 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 45.
32 Там же.
33 Там же, стр. 43.
34 Основания для такого строгого приговора были. Ср. определение Михай¬
ловского, что идеал есть «руководящее представление о чем-то высоком,
прекрасном, к чему обязательно следует приблизиться» (Н. К. Михайлов¬
ский. Полное собрание сочинений, т. 8. СПб., 1911, стлб. 717).
35 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 463.
217

ЗАКОНЫ ИСТОРИИ
Тот факт, что историческая деятельность людей оценивалась
теоретиками революционного народничества под углом зрения
субъективных мотивов, иногда истолковывается как решающее
доказательство отсутствия в их концепции категорий, которые
в объективной (материалистической) философии истории были и
являются мерою понимания исторического прогресса (закон, за¬
кономерность, необходимость, причинность и др.). Это не сов¬
сем так. Не следует приписывать революционным народникам
отрицание объективных категорий познания истории «из прин¬
ципа». Михайловский в полемике со Струве доказывал, что
признание «закономерности явлений общественной жизни» яв¬
ляется азбукой понимания истории. Ткачев утверждал, что исто¬
рия, как и всякая другая наука, имеет дело лишь с законами
данных явлений, с постоянными соотношениями «последователь¬
ностей и сосуществования» 36. Лавров также писал о «неизмен¬
ных законах внешнего мира», о «неизменности законов, управ¬
ляющих явлениями», о необходимости законов, «изучения зако¬
нов внешнего мира в его объективности» и т. д.
Сходное понимание было распространено в литературе «дей¬
ственного» народничества 70—80-х годов. При этом объектив¬
ный характер законов мог фиксироваться точно. «Закономер¬
ность общественных явлений,— писал И. Кольцов,— это их не¬
зависимость от личного произвола» 37. Но как только следовало
объяснить эту «закономерность», народнические теоретики при¬
бегали к весьма туманным ссылкам на «количество и качество»
«сил» в обществе 38 или, опасаясь, что поиски естественноистори¬
ческой закономерности в общественных отношениях подведут
«историю под общие начала исследования природы» 39, при¬
бегали к субъективному критерию. В результате закон стано¬
вился гипостазированной формой ценностного анализа.
Постановка народниками вопроса об условиях и движущих
силах истории была не в последнюю очередь реакцией против
исторического фатализма и провиденциалистского объяснения
исторического процесса. Это хорошо видно в трудах, обозначив¬
ших веху в развитии революционно-народнических представле¬
ний об историческом процессе: в «Исторических письмах»
П. Л. Лаврова, в «XIX веке современной цивилизации»
В. В. Берви-Флеровского, в «Антитеологизме» Бакунина, в «Ге-
36 В другом случае Ткачев определяет закон как неизменную, непреложную
связь между известными причинами и их следствиями, т. е. в более детер¬
министском и менее позитивистском тоне.
37 «Дело», 1882, № 4, стр. 18. Кольцов говорит об органическом развитии, ко¬
торое есть «закон, действующий совершенно независимо от чьего-нибудь
желания или нежелания» (там же).
38 См. там же, стр. 20.
39 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 289—290.
218

роях и толпе» Михайловского и других произведениях (от ста¬
тьи П. Н. Ткачева по поводу труда Циммермана «История кре¬
стьянской войны в Германии по летописям и рассказам очевид¬
цев» до программ «Народной воли») 40.
Мы видим в этих трудах и документах достаточно ясное
понимание несостоятельности веры в историческое предопреде¬
ление. Наиболее распространенным аргументом против прови¬
денциалистского понимания исторического процесса было то,
что провиденциализм превращает историю в вариант теологии и
фатально обрекает на уклонение от объективной оценки истори¬
ческих событий в угоду идеалистическому догматизму 41. Вооб¬
ще религиозный фатализм «принадлежит строю мысли, чуждому
современной науке» 42.
Михайловский резко критиковал Герье, объявлявшего «вар¬
варской» и «ложной» теорию подчинения действий людей в исто¬
рии «естественным законам», осмеивал Боссюэ за утверждение,
что христианство придало смысл истории 43.
Провиденциалистская вера в фетиш божественного предопре¬
деления мало чем отличается от рационалистической веры в
абстрактные законы, управляющие действиями людей на манер
гегелевской Абсолютной Идеи. И те и другие несостоятельны:
несостоятелен и фатализм в любой его разновидности, и окка¬
зионализм. Фаталисты видят лишь не зависящие от человека и
человеческой деятельности «исторические законы», окказионали¬
сты — везде лишь «игру конкретного случая» 44.
Семидесятники проявили большой интерес к концепциям фи¬
лософии истории нового времени. Идеи Вико и Гегеля, Сен-Си¬
мона, Карлейля и Бокля оказали заметное влияние на их теоре¬
тическое самосознание 45.
Как отмечает Михайловский, у Вико вместо политической
истории общественных верхов и военной истории впервые появ¬
40 В нелегальной «Программе саморазвития» рекомендуются в целях позна¬
ния научных представлений об историческом процессе работы Писарева,
Чернышевского, Драгоманова («История отношений между церковью и го¬
сударством») и другие (см. ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 340, л. 40).
41 Критикуя произведения представителей позитивистской и официозной фи¬
лософии истории (Стронин, Глинка и др.), Михайловский отмечал, что они,
в сущности, проповедуют «малый запрос на силу воли и ясность идеалов
и большой спрос на покорность ходу вещей» (Н. К. Михайловский. Пол¬
ное собрание сочинений, т. 1, стлб. 777—778).
42 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 250.
43 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 13.
44 «Дело», 1876, № 3, стр. 289.
45 А. И. Корнилова-Мороз отмечает, что «Бокль с его основательной научной
аргументацией о влиянии просвещения на историю цивилизации» оказал
сильное влияние на нее и ее товарищей (см. «Гранат», т. 40, вып. 5—6,
стлб. 208). Михайловский отмечал заслуги Вольтера, который, как он ду¬
мал, положил основание «новейшему историческому методу» (Н. К. Ми¬
хайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 62).
219

ляется «связное исследование развития идей, нравов и социаль¬
ного положения» 46.
Характерна оценка Ткачевым теорий круговорота и цикли¬
ческого развития Вѝко и Макиавелли. Отмечая выдвинутую ими
идею закономерности и необходимости, он одновременно крити¬
кует элементы мистики в их мышлении. Идея исторического
круговорота не только Ткачевым, но и другими семидесятни¬
ками отрицается безусловно 47.
Гегелевская идея об истории как шествии человечества от
необходимости к свободе была в 70-х годах еще не исчерпав¬
шим себя импульсом для теоретических поисков скрытых воз¬
можностей движения к свободе, противоположностью которой
является принуждение 48. Даже Михайловский отмечал как вели¬
кую заслугу гегелевской философии истории попытку понять исто¬
рический процесс «как ряд изменений, законообразно между
собою связанных». По его мнению, это означало постановку
новой задачи «историческому пониманию» 49. Это новое истори¬
ческое понимание должно было окончательно отделиться от фа¬
талистического взгляда на исторический прогресс. Смотреть на
историю по формуле «будет то, что будет, что должно быть»,
значит исповедовать фатализм. Деятельная природа человека на¬
кладывает свою печать на историю, в которой существуют раз¬
личные вероятности и возможности и осуществляется «наш вы¬
бор жизненного пути». Другими словами, теоретически мы мо¬
жем, даже должны говорить о необходимости известных собы¬
тий, но практически мы заключены в пределы вероятностей,
возможностей и желательностей. Это практическое «заключе¬
ние» в пределы вероятного, возможного и желательного явля¬
ется основанием для верного понимания роли личности в ис¬
тории.
К этой интерпретации был близок Ткачев, когда он писал,
что в истории есть «элемент необходимого» и «элемент слу¬
чайного» 50 и что необходимость есть не что иное, как «логи-
чески-неизбежная связь исторических событий» 51. Закон — это
определенное постоянство в событиях. Смысл истории «несом¬
46 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3. СПб., 1909, стлб. 97.
47 Историки XIX в., вроде Гервинуса с его акциями и реакциями и Дрепэра
с его циклами рождения и умирания обществ, лишь популяризировали
мысль Вико о круговороте истории. Ничего нового они не внесли — таково
мнение Михайловского и Ткачева. «Историю XIX века» Гервинуса мы, тем
не менее, обнаруживаем в числе работ, рекомендуемых «Программой са¬
мообразования» для изучения в студенческих кружках (см. ЦГИАЛ,
ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 340, л. 40).
48 См. бакунинскую работу семидесятых годов «Бог и государство».
49 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 7. СПб., 1911.
стлб. 894.
50 «Дело», 1876, № 3, стр. 287. Под случайным, говорит Ткачев, «я не под¬
разумеваю беспричинного» (там же, стр. 288).
51 «Дело», № 9, сентябрь 1875, стр. 87.
220

ненно существует» 52, но его можно обнаружить только на осно¬
ве признания какого-то ведущего методологического принципа.
Им не может быть, например, спенсеровский аналитический ме¬
тод. Хотя это и может показаться удивительным, поскольку
речь идет в данном случае о представителях субъективной со¬
циологии, этот ведущий принцип для них — принцип детерми¬
низма. Признание причинности, как думал Михайловский, впол¬
не укладывается в рамки субъективного метода. Следование
принципу детерминизма помогает уловить «центральную нить»
истории, объясняющую наибольшее число «исторических явле¬
ний». Этой нитью, по его мнению, является «борьба за инди¬
видуальность» 53. Лавров также подчеркивал значение детерми¬
нистской концепции истории. Он считал, что самое важное —
установить отношение индивидуальной инициативы личности к
детерминизму общественных и исторических процессов. Лишь
на этой почве оказывается возможным установить философское
понятие прогресса как смысла истории 54. Михайловский разъяс¬
няет со своей стороны, что неосновательно делать заключение
от законов явлений относительно простых к законам явлений
более сложных, «игнорируя указания на причинную связь» 55,
что «человеческие действия вызываются определенными и уло¬
вимыми внешними причинами и следуют одно за другим в из¬
вестном правильном порядке» 56.
В истории мы наблюдаем действие не одной причины (вер¬
ховное существо как «конечная причина» у провиденциалистов)
и даже не одного ряда причин (механическое толкование исто¬
рии), а сложное взаимодействие причин 57. Такая констатация
сложного взаимодействия исторических причин еще не выводит
за рамки признания причин в духе теории факторов. То или
иное историческое событие оказывается лежащим в точке со¬
прикосновения многих факторов.
Михайловский высоко оценивает и «более узкую, но все-таки
более отчетливую философию истории Лассаля, отправляющегося
от имущественных отношений» (т. е., в сущности, философию исто¬
рии Маркса в предложении Лассаля) 58. Но и взгляды Лассаля
он толкует в духе теории факторов с тем отличием, что тот
видел будто бы преимущественное значение не в развитии нрав¬
ственного фактора, а во влиянии фактора экономического.
Как видим, принцип исторической детерминизации трактует¬
ся более чем широко, детерминистами признаются и материали¬
сты, и те, кто не разделял идей материалистического детерми¬
52 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стлб. 2.
53 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 7, стр. 906.
54 См. П. Л. Лавров. Задачи понимания истории. М., 1898, стр. 11.
55 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 388.
56 Там же, стлб. 383.
57 См. Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стлб. 5.
58 См. Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 19—20.
221

низма. Одно из многих заблуждений Михайловского заключа¬
лось в том, что он сближал детерминистов с фаталистами, дока¬
зывал, что и те и другие не могут создать теоретическую «почву
для разумного действования», путался в «различии детерминиз¬
ма от фатализма» 59. Тем не менее, знание влиятельных концеп¬
ций философии истории имело своим следствием проникновение
в среду революционных народников прочного убеждения в суще¬
ствовании исторической закономерности.
В полемике указание на существование общественных зако¬
нов признавалось обычно сильно действующим средством. «Ни
социальные и экономические законы,— писал студент И. М. Ро¬
манов семинаристу Н. Л. Сперанскому,— ни процесс историче¬
ского развития народов, ничто для Вас неизвестно, между тем
как знание-то этого и составляет особенность человека пред
животным, дает жизнь и разумность человеческому существо¬
ванию» 60.
Законы исторического развития... Что же они представляют
собой? Лавров предлагал строго различать законы социологии
и законы истории.
Смешение законов социологии с законами истории весьма
распространено, говорил Лавров. «Многие приверженцы Бокля,
например, говорят, что он открыл некоторые законы истории,—
писал Лавров.— Я не имею в виду здесь подтверждать или
отрицать точность его открытий, но, каковы бы они ни были,
они относятся не к законам истории. Он только с помощью исто¬
рии устанавливал некоторые законы социологии, т. е. определял
при пособии исторических примеров, как преобладание того или
другого элемента действует на развитие общества вообще и как
оно всегда будет действовать, если повторится это преобладание.
Это вовсе не закон исторического прогресса, как понимали уста¬
новление подобного закона Вѝко, Боссюэ, Гегель, Конт, Бюшэ» 61.
Иными словами законы социологии неизменны и признание пов¬
торяемости есть принцип социологии.
В истории мы имеем дело с законами явлений, которые
суть следствия человеческой деятельности. Поэтому повторяе¬
мость в истории, в отличие от социологии, невозможна. Наука
истории изучает законы изменения явлений, которые невозмож¬
но подвести под «неизменный закон» и которые допускают лишь
субъективную «группировку во времени». Например, войну аме¬
риканского Севера с Югом социолог и историк неизбежно оце¬
нят различно.
Социолог обнаружит в этой войне «ряд примеров для общих
законов разных областей общественной жизни, историк же рас¬
смотрит эту группу в ее сложности как обособленное явление,
59 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 2. стр. 548.
60 «Революционное народничество...», т. 1, стр. 179.
61 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 34.
222

наблюдаемое однажды и которое, именно в своей целости и
сложности, повторения не допускает» 62. Таким образом, законы
социологии основаны на повторяемости, законы истории — на
специфичности явлений.
Конечно, говорит Лавров, историк должен быть объективным
в своих суждениях. Например, нельзя Гераклиту приписывать
диалектики Гегеля, нельзя мотивы действий Тамерлана оцени¬
вать с точки мотивов действий Бисмарка. Но все это будет
внешней объективностью, подчиняющейся более фундаменталь¬
ной субъективности, ибо субъективны цели людей, субъективны их
миросозерцания, субъективна оценка историком миросозерцаний
и событий. Отчетливое представление о той или иной эпохе
возможно тогда, когда мы мыслим о ней как о «конкретном,
индивидуализированном образе». Такое представление возмож¬
но только благодаря субъективному критерию, благодаря идеа¬
лу. В самом историческом материале нет оснований для выде¬
ления важного и неважного, там царит господин факт 63.
Лавров соглашается с тем, что знание законов истории не¬
обходимо, что «слово закон приложимо и к истории», что
отрицание законов истории «равносильно отрицанию ее как нау¬
ки» 64, что «закон хода исторических событий» должен быть
предметом исследования. Он пишет, что с «объективной точки
зрения, рассматривая историю как естественно исторический
процесс, во всей ее целости, история есть процесс, вполне не¬
обходимый во всех малейших частностях, и личности с этой
точки зрения не могут быть рассматриваемы как элемент, ви¬
доизменяющий процесс» 65.
Налицо как будто признание исторической закономерности.
Но категория закона трактуется субъективистски. Исторический
закон — это лишь способ группировки исторических фактов на
основе нравственного идеала личности 66. Логическая структура
исторического знания есть следствие понимания закона. Сам
Лавров объясняет закон как «развитие нашего нравственного
идеала в минувшей жизни человечества», а развитие идеала
«составляет для каждого единственный смысл истории, единст¬
венный закон исторической группировки событий, закон про¬
гресса» 67. Как разъясняет Лавров, господствующее миросозер¬
62 Там же, стр. 33.
63 См.: П. Л. Лавров. Задачи понимания истории, стр. 86.
64 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 208, л. 118.
65 Там же.
68 См.: П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 43.
67 Б. Камков доказывал, в свое время, что методология истории может быть
рассмотрена в своем чистом качестве логической структуры исторического
знания, и тогда «целый ряд вопросов, как, например, о роли тех или иных
факторов в историческом процессе (исторический материализм, историче¬
ский идеализм и т. д.), об историческом детерминизме и мн. др., совершен¬
но останется в стороне» (Б. Камков. Историко-философские воззрения
П. Л. Лаврова. Пг., 1917, стр. 3). В таком понимании обнаруживается
свойственный теоретикам эсеров субъективизм.
223

цание определяет понимание истории: «Для каждой эпохи жиз¬
ни каждого общества существует свой закон истории» 68
Чем же определяется законосообразная деятельность чело¬
века? В первую очередь — способностью к критическому мыш¬
лению. Критическое мышление определяет ход истории и оцен¬
ку событий. Поэтому нет противоречия в утверждении, что за¬
кон рассматривается как способ группировки событий во вре¬
мени 69. Объективного критерия группировки событий не сущест¬
вует, ибо «группировка» — дело критически мыслящей личности.
Критически мыслящая личность принимает в качестве истинных
те законы истории, которые соответствуют ее, личности, нрав¬
ственному сознанию. Любой историк судит об истории «субъек¬
тивно, по своему взгляду на нравственные идеалы» 70. Человек
придает истории смысл, обнаруживает в ней разумность, а изу¬
чение законов необходимо в той мере, в какой оно способствует
достижению «такого состояния человечества, которое субъектив¬
но сознавалось бы как лучшее и справедливейшее» 71. Законы
истории — законы с субъективной, так сказать, подкладкой.
Настаивая на невозможности объективного знания истории,
Лавров и Михайловский приходили к выводу, что субъекти¬
визм как философская позиция не только возможен, но вполне
законен, ибо соответствует самим условиям человеческого по¬
знания. Лишь самоуверенные метафизики, писал Михайловский,
могут воображать, что они знают сущность истории. Мысли¬
тель-реалист признает, что «сущности исторического процесса
я не знаю» 72. История не могла вследствие такого подхода не
носить отпечатка произвола исследователя.
Ткачев возражал на это указанием, что в таком случае исто¬
рия перестает быть объективной наукой и превращается в удоб¬
ное поле для спекуляций историка, совершенствующего свой
нравственный идеал. Он отстаивал мысль о существовании объ¬
ективного критерия исторических событий. Историк не должен
навязывать истории свой субъективный нравственный идеал,
а должен «выбирать, освещать и комбинировать исторические
факты по их действительной, объективной важности» (курсив
наш.— В. М.).
Но что такое «объективная важность»? В чем подлинная
ценность исторического факта, почему один факт важен для исто¬
рика, а другой нет? Эти вопросы Ткачев оставлял без ответа.
К тому же в своей практической деятельности он представил
более чем убедительные доказательства неумения следовать
объективному критерию в оценке общественных явлений.
68 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 300.
69 См.: там же, стр. 35.
70 Там же, стр. 43.
71 П. Л. Лавров. Избранные сочинения, т. 1. М., 1934, стр. 173.
72 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 7, стр. 906.
224

Частные расхождения в понимании движущих сил истории
среди теоретиков революционного народничества могли быть
достаточно значительными. Ткачев, например, преувеличивал
роль исторической случайности («многое зависит от простых
случайностей»). Его концепция решающей роли государственного
заговора получала, естественно, философско-историческое под¬
крепление. В то же время «пропагандист» Лавров настаивал на
эволюционном характере исторического процесса: «История
представляет процесс преимущественно эволюционный».
Ткачев признавал вместе с Лавровым, что человечество эво¬
люционирует также путем «постепенного исторического разви¬
тия». По отношению к такой форме развития общества он готов
допустить повторяемость. Но история развивается и путем «ис¬
торических скачков», через социальные перевороты, в которых
может больше всего сказаться роль исторической случайности.
В статье «Немецкие идеалисты и филистеры» (1867) он призы¬
вает всякого непредубежденного человека посмотреть, «от ка¬
ких глупых и пустых случайностей зависит этот прославленный
исторический прогресс» 73. «Посмотрев» на прогресс, он приходит
к выводу, что именно историческая случайность, которая «мог¬
ла быть и не быть», придает неповторяемость общественным
ситуациям. Случайность резко меняет течение истории, которая
«быть может пошла бы совсем другим путем, чем идет теперь» 74.
Он не был чужд общей слабости народнического социологи¬
зирования— субъективистского волюнтаризма. Этот род субъек¬
тивизма становится социологической нормой при анализе теоре¬
тическими лидерами народников роли субъекта в истории.
73 П. Н. Ткачев. Избранные произведения, т. 1. М., 1932, стр. 255.
74 Там же.
8 В. А. Малинин

Глава восьмая
СУБЪЕКТ В ИСТОРИИ
КРИТИЧЕСКИ МЫСЛЯЩИЕ ЛИЧНОСТИ
КАК ДВИГАТЕЛИ ИСТОРИИ
Революционным народникам, и теоретикам и практикам, бы¬
ло свойственно убеждение в величайших творческих возможно¬
стях личности. Подобно тому как в фокусе философской антропо¬
логии находится человек, в фокусе социологии — личность, в фо¬
кусе философии истории — развивающееся самосознание дея¬
тельной личности 1.
Фундаментальный вопрос философии истории — вопрос о том,
в силу каких причин личность становится двигателем истории и
каков скрытый механизм ее функций в истории,— интересовал их.
Еще Г. В. Плеханов писал, что народническое представле¬
ние о личности, деятельность которой определяет историческое
движение, во многом обязано своим происхождением идее «кри¬
тического духа» Бруно Бауэра.
Действительно, народники, с их обостренным вниманием к
вопросам места, роли и значения субъективного фактора в исто¬
рии, были превосходно осведомлены о взглядах Б. Бауэра.
Идеи Фихте о реальности как деятельности, об истории как
бесконечном процессе преодоления субъектом объекта, об обус¬
ловливании теоретического «Я» деятельной, практической спо¬
собностью его, об абсолютном как идеале, как цели субъек¬
тивной деятельности также присутствуют в философских посыл¬
ках теоретиков революционного народничества 2. Можно отме¬
тить их знакомство с идеями Макса Штирнера (Каспара Шмид¬
та) о личности как единственной реальности и абсолютной свобо¬
де личности как максиме и цели общественного развития. В духе
младогегельянской традиции Штирнер писал, что человек до¬
стигает свободы, когда избавляется от давящей, уничтожающей
его тирании абстрактных, спекулятивных идей. Только избавив¬
1 Революционные народники 70-х годов видели в деятельной личности, стре¬
мившейся к социалистическому идеалу, пружину истории, эпигонов же на¬
родничества (в 80—90-е годы) устраивала практика «малых дел» личности.
2 Еще в своей известной статье «Гегелизм» (1858 г.) Лавров весьма сочувст¬
венно излагал учение Фихте, обратив внимание на его стремление проти¬
вопоставить «человеческую личность целому миру преданий и внешних ощу¬
щений» (П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 1, стр. 123).
226

шись от давления спекулятивного «всеобщего», он способен рас¬
крыть свое конкретное и неповторимое «Я».
Теоретическая и практическая несостоятельность как бауэ¬
ровской «критической критики», так и штирнеровского «Единст¬
венного» была вскрыта Марксом и Энгельсом еще в «Немец¬
кой идеологии» 3. Они показали основную теоретическую ошибку
младогегельянцев: идеи являются не личной собственностью ин¬
дивида, его «суверенного» и «независимого» от мира мышле¬
ния, а «общественной собственностью»; они возникают в головах
индивидов как отражение реальных противоречий общественной
жизни, являются элементом общественного сознания. У младо¬
гегельянцев, писали Маркс и Энгельс, «на одной стороне стоит
масса как пассивный, неодухотворенный, неисторический, ма¬
териальный элемент истории; на другой стороне — дух, кри¬
тика, г-н Бруно и компания как элемент активный, от которого
исходит всякое историческое действие. Дело преобразования об¬
щества сводится к мозговой деятельности критической критики» 4.
Теоретики революционного народничества имели в своем
распоряжении приговор истории, осудивший бесплодность
«практики», основывающейся на субъективистских и волюнтари¬
стских концепциях. Тем не менее, они не отвергали эти кон¬
цепции, видя в них если не всю, то часть истины. С этим
связан их интерес к Карлейлю и его культу героического в
истории. Чтобы получить всю истину, необходима, как они по¬
лагали, дальнейшая теоретическая разработка проблем лич¬
ности, а также практические ее действия.
Культ героев французской буржуазной революции конца
XVIII в.— Дантона, Робеспьера, Сен-Жюста, деятелей револю¬
ционного движения XIX в.— Бланки, Бакунина, воспоминания
о героях 14 декабря — все это также внушало им мысль о
приоритете личностного, героического фактора в истории.
Движущей силой истории являются носители критического
мышления — выдающиеся личности.
И все же было бы заблуждением оценивать представление
революционных народников о личности как основанное только
на предшествующей традиции.
Еще О. В. Аптекман заметил, что представление о решаю¬
щей роли личности было отчасти следствием «боевой социаль¬
ной обстановки» 5. В это время преувеличенных надежд могли
зародиться представления о великой роли личности, о «ее чуть
ли не провиденциальном значении в «прогрессе» человечества» 6.
3 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 104—445.
4 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 2, стр. 94—95.
5 О. В. Аптекман. Общество «Земля и Воля» 70-х годов — «Колос», Пг.,
1924, стр. 39—40.
6 Там же.
8*	227

Переоценка возможностей прогрессивной личности психоло¬
гически понятна, но концепция не становится от этого более
доказательной. Тем не менее именно гипертрофия исторической
роли личности характеризует революционно-народнические
представления 7.
С помощью этой концепции, писал Ленин, Лавров и Михай¬
ловский утешали «одиноких» личностей тем, что историю дела¬
ли «живые личности» 8. «Личность,— писал Лавров,— действую¬
щая на общество на основании научного знания необходимого
и нравственного убеждения о справедливейшем,— есть источник
истории. Столкновение личных деятельностей на тех же основа¬
ниях, различных для каждой личности, производит объектив¬
ный процесс истории» 9.
Объективное в историческом процессе возникает из субъек¬
тивного, а это субъективное есть не деятельность масс,
классов, партий, а деятельность творческих личностей с высоко¬
развитым критическим сознанием.
Лавров предлагает исторической науке изучать не всю
совокупность «личностей», составляющих общество, а личностей
выдающегося склада, т. е. тех, кто вносит наибольший вклад
в прогресс.
Главное в истории, Лавров был убежден в этом,— разви¬
тие критической мысли, которая возникает под влиянием «по¬
требностей развития» 10. Лавров не замечал, что здесь возникает
своего рода круг — критика возникает благодаря потребности
развития, а общество (значит и потребность развития как об¬
щественная потребность) прогрессирует благодаря критической
мысли. С самого начала сознательной истории «критика» опре¬
деляет эволюцию человечества — благодаря деятельности мень¬
шинства. Общество, в котором отсутствуют критически мысля¬
щие меньшинства, препятствует развитию критического мышле¬
ния, стоит перед угрозой застоя.
С развитием первых форм цивилизации появляется интел¬
лигенция, а с нею возможность исторической жизни. Возмож¬
ность обращается в действительность, когда интеллигенция де¬
лается исторической силой.
Первобытные формы «царства обычая» представляют матери¬
ал «для первой интеллигенции человечества, усвоившей потреб¬
7 Например, в одном из рукописных трактатов развивается мысль, что Юлиан
Отступник вполне мог не только остановить распространение христианства,
но и уничтожить его «если бы действовал энергичнее» (ЦГАОР, ф. 1762,
оп. 5, ед. хр. 131, л. 72).
8 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 415.
9 В начале 80-х годов Лаврову пришлось внести существенные поправки в
свою концепцию. В дополнениях к новому изданию «Исторических пи¬
сем» (1881) он вынужден под влиянием марксизма писать об экономиче¬
ских условиях жизни, о народных массах, об отказе от биографического
подхода к истории и т. д.
10 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 211, л. 59.
228

ность развития». Эта «первая интеллигенция» «могла вырабо¬
тать в своей среде критически мыслящую интеллигенцию, вне
которой ни научная, ни нравственная мысль, ни самое представ¬
ление об универсальной цивилизации были невозможны» 11.
Понятие критически мыслящей интеллигенции не совпадает
с понятием интеллигенции вообще. Ученый, художник, полити¬
ческий деятель могут быть интеллигентами, не оказывая влия¬
ние на развитие цивилизации, если они остаются «рабами обы¬
чая и служителями моды в своей сфере» 12. Критически мысля¬
щая интеллигенция превращает протест против настоящего
порядка вещей в протест осмысленный. Критически мысля¬
щие личности, вносящие разлад в устоявшиеся формы культуры,
способствуют развитию цивилизации.
Творческая интеллигенция «создает» исторические народы.
Благодаря ее деятельности возникают среда истории (общест¬
венные формы, изучаемые социологией) и процесс истории.
Удовлетворение человеком материальных потребностей име¬
ет второстепенное значение сравнительно с удовлетворением по¬
требностей идеальных. Материальные, экономические основа¬
ния представлений об общественном идеале мало интересовали
проповедников решающей роли в истории критически мыслящей
личности, хотя словесно значение экономического фактора и было
ими признано. Характер истории определяется не «экономиче¬
скими условиями жизни», не «завоеваниями техники», а «идей¬
ными течениями, которые вырабатываются в интеллигенции» 13.
Поэтому Лавров логичен, когда предлагает рассматривать
историю как историю мысли 14. Историческое отождествляется
тем самым с индивидуально-неповторимым — как продуктом
деятельности критически мыслящей личности. Этому положению
как будто противоречит тот факт, что в «теории солидарности»
Лавров утверждает, что «двигателей надо искать во-первых,
в потребностях отдельной личности, во-вторых, во влиянии на
личность социальной среды, т. е. существующих в данную эпоху
форм общежития» 15. Но социологический эклектизм как раз и
проявляется в том, что, глядя на личность как на частицу об¬
щества, народнический социолог готов признать определяющее
влияние «потребностей» и «социальной среды», т. е. как бы при¬
ближается к материалистическому пониманию, высказывает ре¬
алистические соображения, говорит, что «человек как отдельная
личность не существует. Он есть животное общественное и вне
общества не мог бы сделаться тем, что он есть» 16. И все-таки,
как только социолог-объективист переходит к объяснению про¬
11 А. Доленга. Важнейшие моменты в истории мысли. М., 1903, стр. 171.
12 Там же, стр. 206.
13 Там же, стр. 205.
14 См.: П. Л. Лавров. Кому принадлежит будущее? Пг., 1917, стр. 123.
15 П. Л. Лавров. Задачи понимания истории, стр. 25.
16 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2. М., 1965, стр. 396.
229

цесса истории, на первый план выступают роль идей и трак¬
товка личности как подлинного демиурга истории — в зависи¬
мости от степени развития ее критического сознания,— «кри¬
тика, и только одна критика, вела человечество вперед» 17.
История общества есть процесс. Строить историю как науку,
писал Лавров, «не принимая в соображение личных стремле¬
ний, целей и средств, наивно» 18. Главной движущей силой исто¬
рии являются «критически мыслящие личности», эти «угадчики
будущего» 19, ее творцы — часто вопреки «инертному» народу 20.
Мысли на этот счет Лавров варьировал бесчисленное мно¬
жество раз. В «Исторических письмах», оказавших столь силь¬
ное влияние на самосознание революционной молодежи, он
спрашивал: «Но как же шла история? Кто ее двигал?» — и отве¬
чал: «Одинокие борющиеся личности» 21.
Впоследствии Лавров высказывался по этому вопросу более
осторожно. В известной статье «Николай Гаврилович Черны¬
шевский и ход развития русской мысли» (1889 г.) он призна¬
вал, что «роль личности в истории народов представляет слож¬
ную задачу, пред которою мыслящий исследователь останавли¬
вается не раз в смущении», что трудно «допустить, что от лич¬
ной инициативы того или другого из этих двигателей зависело
все в данном фазисе изучаемой эволюции», что «крупные истори¬
ческие деятели составляют как бы узлы, где наглядно для ис¬
следователя концентрируется работа целых предшествующих
периодов и откуда эта концентрированная работа с большою
определенностью переходит в новую работу, распределяющуюся
на периоды последующие» 22, и т. д.
Видно, что Лавров действительно «смущен» марксизмом, но
он не отказывается от своей концепции, а стремится ее скор¬
ректировать. В 70-е годы он настаивал на классической кон¬
цепции решающей роли критического мышления в сочетании с
убеждением, верой личности 23.
17 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2. М., 1965, стр. 283.
18	«Дело», 1872, № 4, стр.	235.
19	ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2,	ед. хр. 208, л.	36 об.
20 Допущение «инертности» народа вызвало возражения у «активных» прак¬
тиков. Так, Софья Бардина писала Лаврову, что «гипотезы наших рево¬
люционеров, не подтвержденные опытом, только могут повести к лишним
ошибкам» («Революционное народничество 70-х годов XIX века», т. 1. М.,
1964, стр. 159). Она опасалась возможности возникновения ари¬
стократии знания после социального переворота «без народа», который ли¬
шается возможности развить в себе «критическую мысль» (там же, стр. 160).
21 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 119.
22 Там же, стр. 657.
23 На абстрактный характер этой концепции ему тогда же указал Н. Шелгу¬
нов (в статье «Историческая сила критической личности»). И Мюнцер и
Лютер, писал Шелгунов, были критически мыслящими личностями своего
времени. Мюнцер был прав, но ему отрубили голову, Лютер был неправ —
«и остался жив» (см. «Дело», 1870, № 11, стр. 1). Значит, отношение об¬
щества к критической личности детерминировано чем-то более существен¬
ным.
230

Когда критика сделает свое дело, когда общественное мне¬
ние подготовлено, когда массы осознают необходимость перемен
и перестанут быть послушным орудием реакции, когда в самом
реакционном лагере начинается разброд, тогда огромное значе¬
ние приобретает вера. Это вера в социалистический, высоко¬
нравственный идеал. Она не имеет ничего общего с религиозной
верой, с теистической надеждой на чудо.
Надо признать существование зависимости между критикой,
сеющей недоверие к господствующим формам бытия, и верой в
будущее, в идеале «критика подготовляет действие, вера вызы¬
вает действие», т. е. вера более непосредственным образом свя¬
зана с практикой революционной деятельности во имя социали¬
стического идеала. Опираясь на критику, вера толкает личность
к деятельности во имя прогресса, во имя социализма как цели
прогресса 24.
Без веры или вне веры (т. е. вне убеждения) личность не
может осуществить свой социальный выбор. «Выбирай», гово¬
рит Лавров, между добром (прогрессом) и злом (реакцией) 25.
Прогрессивная личность обладает непоколебимой верой в
нравственный идеал; сочетание критического сознания с верой
придает исключительную силу личности, которая становится
подлинным субъектом истории, носителем ее героического на¬
чала 26.
Массы не оказывают значительного влияния на ход событий
по причине неразвитости личностного начала. В будущем социа¬
листическом обществе это начало получит развитие в народе,
и тогда он станет подлинным двигателем истории 27.
Лавров видел три категории исторических личностей. Чело¬
вечество выделяет меньшинство, избавленное от тяжких забот
жизни благодаря труду большинства,— интеллигенцию. Боль¬
шая же часть человечества — «незаметные герои».
24 В одном из трактатов народников вера оценивается как «результат знания»
(ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 131, л. 407).
25 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 289. Ср. мнение
А. И. Корниловой-Мороз, что критически мыслящие личности ценны по¬
стольку, поскольку действуют в пользу «страдающих и угнетенных» (см.
«Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 208).
26 См.: П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 238. Под этим уг¬
лом зрения народнический социолог смотрел на узловые пункты интеллек¬
туальной истории человечества: «Костер Джордано Бруно не уступал ко¬
стру Св. Лаврентия и Яна Гуса, Спинозы, Фейербахи, Штраусы умели тер¬
петь бедствия и отвержения не хуже древних и новых религиозных визио¬
неров» (там же, стр. 236).
27 Лавров был убежден, что революция раскрывает способности людей из мас¬
сы. Парижская Коммуна 1871 г. (работу Лаврова под этим же названием
высоко оценил В. И. Ленин) доказала, что «рабочий класс может выста¬
вить для распоряжения общественными делами лиц, которые нисколько не
хуже распорядятся ими, чем работники интеллигенции, считавшие до тех
пор администрацию своею специальностью» (П. Л. Лавров. Философия и
социология, т. 2, стр. 358).
231

Они составляют почву для деятельности «заметных героев»,
но сами не являются героями исторического действия.
Только интеллигенция способна к исторической инициативе.
Но и она не является монолитной по своим интеллектуальным
и нравственным качествам. Среди интеллигенции выделяются
личности, которые образуют сравнительно небольшую группу
сознательно стремящихся к установлению более удобного для
них строя общества, к развитию в себе человеческого достоин¬
ства, расширению знаний, укреплению характера и т. д.
Только эта группа людей способна воспитать и выдвинуть
к решающей исторической деятельности «гениальных лично¬
стей», способных «осчастливить человечество».
Во второй половине 70-х годов революционные народники
начинают все яснее осознавать необходимость политической ор¬
ганизации личностей. Идеи Лаврова на эту тему, впервые
развитые в «Исторических письмах», получают практическое
приложение. Теперь, в статьях «Вперед!» он развивает мысль,
что личность выступает на общественном поприще как член
«коллективного организма». На определенном этапе борьбы,
в критических ситуациях, личность должна жертвовать собой
ради интереса общественного. Такая личность приобретает об¬
щественное значение и влияние тем большее, чем скорее она
объединяется с другими личностями в партию 28. Сознавая свое
участие в общем деле, личность возвышается нравственно.
Вместе с тем «критически мыслящие и энергически желающие
личности должны желать не только борьбы, но победы; для
этого надо понимать не только цель, к которой стремишься,
но и средства, которыми можно ее достигнуть» 29.
Цель партии прогресса — социалистическое общество. Сред¬
ство — создание революционной партии, т. е. партии «критиче¬
ски мыслящих личностей», которые действуют тайно, «пока они
не будут достаточно велики для производства обширного рево¬
люционного взрыва» 30. Идея создания партии, хотя и под «кри¬
тически мыслящим» соусом,— бесспорно, заслуга Лаврова 31. Его
аргументы оказали известное влияние на деятелей «Земли и
Воли» и «Народной воли». Партия критически мыслящих лич¬
ностей должна быть спаяна единой дисциплиной на основе
идейного единомыслия (только в этом случае «торжествующие
28 Эта идея получила поддержку Н. В. Шелгунова, который считал, что
именно партия «определит направление и даст личностям плотное един¬
ство; наконец начнется и борьба» («Дело», 1870, стр. 30).
29 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 122; см. также, стр. 125.
30 Там же, стр. 484.
31 Требование организации «партии борьбы» выдвигается вслед за Лавровым
и независимо от него другими революционными народниками в начале
70-х годов (см. «Каторга и ссылка», 1930, № 6(67); Н. А. Троицкий. Опер-
вой программе революционного народничества.— «Вопросы истории»,
1961, стр. 208; Б. С. Итенберг. Движение революционного народничества
М., 1965, стр. 194—197).
232

идеи» революционной теории могут восторжествовать на прак¬
тике). Общественная партия — не партия кабинетных ученых.
Она борется за истину и справедливость ради достижения
прогрессивной общественной цели. Передовые люди должны
«сойтись, сплотиться вместе, думать сообща, действовать сооб¬
ща» 32. Следовательно, это — партия действия.
«Нужно не только слово, нужно дело,— писал Лавров, разъ¬
ясняя практический смысл своей концепции.— Нужны энергиче¬
ские, фанатические люди, рискующие всем и готовые пожертво¬
вать всем» 33. Предупреждая об опасности внутренних раздоров
и идейного перерождения иод влиянием «внешних условий»,
Лавров призывал народников сделать все возможное, чтобы
«торжествовала идея», т. е. подлинно социалистические взгляды
в партии, в сознании каждого из его членов. Передовые дея¬
тели должны всегда оставаться мыслящими личностя¬
ми, не превращаться «в механизм для побуждений и целей од¬
ной личности» 34. Партия должна быть бдительна и в отношении
возможной нравственной несостоятельности своих членов, ибо
реакция как раз здесь может нанести самые жестокие удары.
Массы потом и кровью, веками нищеты и эксплуатации за¬
платили за существование интеллигенции. Наступило время,
когда критически мыслящие личности должны уплатить долг
народу, «свою долю той страшной цены, которую стоило его
развитие» 35. В этих целях интеллигентная молодежь должна
объединиться, а затем объединить вокруг себя народ, в част¬
ности — через пропаганду 36.
Не увлечение естественными науками (здесь Лавров поле¬
мизировал с излюбленными идеями Писарева), а борьба за
социальную справедливость, активное вторжение в обществен¬
ную жизнь, борьба за социалистический идеал — таковы цели
интеллигенции. Через такую борьбу интеллигенция подготовит
народ «к самостоятельной и сознательной деятельности» и тем
самым сможет сполна оплатить свой долг ему.
32 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 124—130. Ср. мысль
А.	Д. Михайлова в его Показаниях: «Партия — это солидарность мысли,
организация — солидарность действия» (A. П. Прибылева-Корба, В. Н. Фиг¬
нер. Народоволец Александр Дмитриевич Михайлов. Л., 1925, стр. 168).
33 «Нужны мученики»,— подводил он итог своим доказательствам особой ро¬
ли личности в русских условиях 70-х годов (см.: П. Л. Лавров. Филосо¬
фия и социология, т. 2, стр. 121).
34 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 125.
35 Там же, стр. 90.
36 В «Программе для чтения», составленной в народнических кружках в на¬
чале 80-х годов, разъясняется, что интеллигенция возникла сотни лет тому
назад и «тотчас же заявила себя союзницей масс». Но она была долго
оторвана от масс, довольствуясь миром идей. Ныне «из сферы идей» она
перешла к практической деятельности — в интересах трудящихся (см.
ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 279, л. 17).
233

«ГЕРОИ» И «ТОЛПА»
В свое время Р. Иванов-Разумник, полемизируя с Г. В. Пле¬
хановым, утверждал, что марксисты допускают серьезную ошиб¬
ку, связывая представления о критически мыслящей личности с
концепцией Михайловского об активных «героях», носителях ис¬
торической инициативы, и пассивной «толпе», могущей лишь
подражать «героям», но неспособной на исторически самостоя¬
тельное дело, фанатичной, но не критичной. Разумник полагал,
будто «ошибка» марксистов заключалась в смешении учения о
критически мыслящей личности, которое относится к сфере тео¬
ретического разума и трактует о необходимом, с концепцией
«героев» и «толпы», относящейся к сфере практической воли че¬
ловеческого сознания и трактующей об условиях деятельности
и свободы личности.
Аргументация Иванова-Разумника была основана на легком
кокетничании с кантовским разделением необходимого и долж¬
ного, сфер теоретического и практического разума.
В действительности учение о критически мыслящей лично¬
сти и учение о «героях» и «толпе» — две стороны одной ме¬
дали.
Мнение Иванова-Разумника расходится и с мнением Ми¬
хайловского, который уже в 90-х годах писал, что к своей
концепции «героев» и «толпы» он пришел «чисто теоретиче¬
ским ходом мысли» 37. Михайловский понимал, что самое важ¬
ное— не уяснение взаимных отношений «героя» и «толпы», хотя
считал его имеющим философское и общественное значение, а при¬
ведение этого вопроса в связь с основаниями социологической
теории, изложенной в статьях «Что такое прогресс?», «Борьба
за индивидуальность» и др.38 Иными словами, Михайловский
считал несомненным существование необходимой связи между
философскими основаниями субъективного метода в социологии и
теорией «героев» и «толпы». И он был прав 39.
Следует отметить, однако, условия появления концепции «ге¬
роев» и «толпы». Она была развита значительно позже субъ¬
ективного метода и явилась, пожалуй, попыткой приложения к
философии истории уже достигнутых теоретических «результатов»
в области социологии. Михайловский проявил интерес к области
науки, которая имеет своим предметом изучение социальной
психологии. Трактовка «толпы» в его концепции сходна с не-
37 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 8. СПб., 1911, стлб. 22.
38 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 2. СПб., 1909,
стлб. 399.
39 Л. Шишко подтверждает, что в среде народников было именно такое по¬
нимание субъективного метода: «Субъективный метод исследования и ре¬
шающая роль субъективных элементов в процессе общественного развития
неразрывно связаны одно с другим» (Л. Э. Шишко. Общественное движе¬
ние шестидесятых и первой половины семидесятых годов. М., 1930, стр. 69).
234

которыми идеями французского социолога конца XIX — начала
XX в. Габриеля Тарда, посвятившего (позже Михайловского)
ряд своих трудов изучению «психологии толпы» и оставившего
здесь след, примерно аналогичный вкладу его современника
Дюркгейма в область социологии религии 40. На появление кон¬
цепции «героев» и «толпы» несомненно сильно повлияли обстоя¬
тельства второй революционной ситуации в России, связи Ми¬
хайловского с народовольцами, его восхищение их героизмом и
самопожертвованием. Его вера в героев революционной инициа¬
тивы и недоверие к инертной толпе имела свое основание:
«Освобождение крестьян с землею сделало Россию в социаль¬
ном отношении tabula rasa, на которой еще открыта возмож¬
ность написать ту или иную страницу» 41. Кто будет писать?
Произведения, в которых развита концепция «героев» и«тол-
пы», написаны под свежим впечатлением боевой деятельности
героической «Народной воли» — «Герои и толпа» (1882), «Науч¬
ные письма (К вопросу о героях и толпе)» (1884), «Еще о
героях» (1898), «Еще о толпе» (1893) 42. Некоторые из этих про¬
изведений, особенно 90-х годов, отражают чувство разочарова¬
ния неудачей народовольцев. Сами народовольцы видели в трак¬
товке концепции «героев» и «толпы» актуальную практическую
проблему. Как писал А. Михайлов, «во всяком движении силою
необходимости выдвигаются люди, развитием, способностями,
решительностью стоящие выше массы, призванные организовать
и направлять горящих желанием борьбы; и чем эти люди бес¬
корыстней и просвещенней, тем результаты движения успешней,
тем с меньшими излишествами страстей оно совершается» 43.
Михайловский заявлял, что он далек от философов, которые
не видят личности. Напомним его теоретическое кредо: «Живая
личность со всеми своими мыслями и чувствами становится дея¬
телем истории на свой собственный страх. Она, а не какая-ни¬
будь мистическая сила, ставит цели в Истории и движет к ним
события сквозь строй препятствий, поставляемых ей стихийны¬
ми силами природы и исторических условий» 44.
Личность может выступать в качестве такой силы во мно¬
гом потому, что является носителем нравственного начала.
А раз так, то следует признать законным и необходимым пра¬
во личности вмешиваться в события, за которые она несет мо¬
ральную ответственность.
40 См. Г. Тард. Преступления толпы. Казань. 1893; он же. Социальная логи¬
ка. СПб., 1901; он же. Личности и толпа. СПб., 1903.
41 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 1. СПб., 1909, стр. 654.
42 Сочувствие к героям подполья заметно и в полемике Михайловского про¬
тив Достоевского, который, по его мнению, не понял «здоровую основу»
революционной деятельности семидесятников (см.: Н. К. Михайловский.
Полное собрание сочинений, т. 1, стлб. 868).
43 А. П. Прибылева-Корба, В. Н. Фигнер. Народоволец Александр Дмитрие¬
вич Михайлов, стр. 104.
44 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 3. СПб., 1909, стлб. 448.
235

В этом случае она сталкивается с необходимостью субъектив¬
ного критерия. Разумеется, не всякая личность способна взять
на себя историческую моральную ответственность. Причина за¬
ключается в неразвитости ее критического мышления и нравст¬
венного сознания. Законный вопрос, что же препятствует доста¬
точной степени развития того и другого, вопрос, можно сказать,
решающий, остается по существу без ответа.
Михайловский полагает, что в истории обнаруживается дихо¬
томия пассивности материальных отношений, где господствует
суровая необходимость, и активности человеческого духа, где
царствует свобода. Между необходимостью и свободой сущест¬
вует абсолютное противоречие, эта антиномия неразрешима по
существу 45. В человеческом познании необходимость — сфера
теоретического разума, имеющего дело с объективными общест¬
венными отношениями и явлениями. Свобода — категория прак¬
тической воли человека. Мир объективной действительности раз¬
вивается стихийно и бессознательно. Сознательное начало в этот
мир вносит субъект, действующий тем свободнее, чем выше раз¬
вито в нем критическое мышление. «Признавая, в общем, желез¬
ную необходимость того или иного явления», человек «в каждом
частном случае, однако, протестует против него всеми силами
своего существа и отстаивает свою свободу до последней кап¬
ли крови, до последнего дыхания» 46.
Пассивному миру «физиологических и иных причин» история
противопоставляет общественную инициативу личности, «актив¬
ное вмешательство личности во имя субъективного идеала или
известных, сознательно намеченных целей» 47.
Михайловский достаточно критичен, чтобы заметить возмож¬
ность весьма широкого толкования активности «во имя субъек¬
тивного идеала». Он понимает, что в истории выдающиеся герои
не обязательно были носителями прогрессивных и высоконрав¬
ственных субъективных идеалов. Какой-нибудь Чингис-хан или
Тамерлан обладал своим «субъективным идеалом» и пролил
потоки крови, уничтожал великие культуры, смели с лица зем¬
ли замечательные памятники человеческого гения.
Что такое герой с точки зрения Михайловского? Это — «че¬
ловек, увлекающий своим примером массу на хорошее или дур¬
ное, благороднейшее или подлейшее, разумное или бессмыслен¬
ное дело» 48. Из этого определения видно, что герой Михай¬
45 См.: Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4. СПб., 1909,
стлб. 60.
48 Там же.
47 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 2. стлб. 390. На это
Н. Русанов, полемизировавший против исторического субъективизма, заме¬
тил, что если бы личность была творцом истории только во имя субъектив¬
ного идеала, то история потеряла бы логическую нить и превратилась в ряд
«хаотических картин» (см. «Дело», № 3, 1881, стр. 49).
48 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 2, стр. 98. Ср. с дру-
236

ловского не вполне соответствует распространенному понима¬
нию героя и героического, поскольку, оказывается, он может
быть и дурным и подлым 49. Он герой не в силу своих нрав¬
ственных качеств (явное отступление от ранее принятого те¬
зиса), а лишь в силу степени влияния на массы. Михайловский
полагал, что его понимание героя истории объективно противо¬
стоит карлейлевскому культу героя и вообще культу героическо¬
го в истории, поскольку он намеренно «снижает» героя, лишает
его черт исторической идеализации.
Тем более лишено какого-либо намека на историческую ко-
турнизацию его толкование «толпы». Михайловский трактует
массу, толпу как нечто безликое, инертное и пассивное, как ор¬
ганическую принадлежность мира пассивной материальной дея¬
тельности. Замечая, что толпа есть «самостоятельное обществен¬
но-психологическое явление, подлежащее специальному изуче¬
нию», он подчеркивает, что «толпа — не народ» 50. Под толпой
следует понимать «массу, способную увлекаться примером,
опять-таки высокоблагородным или низким» 51.
Будучи сторонником равноправия факторов, Михайловский
по-своему последователен, когда замечает, что по силе воз¬
действия на толпу «нравственная зараза», излучаемая героем,
имеет такое же значение, как и «причины, коренящиеся в по¬
нятиях, интересах экономических и политических условиях жиз¬
ни людей» 52. К тому же масса людей, в силу недостаточного
развития критического сознания или даже полного отсутствия
такового, неспособна осознать свои подлинные интересы. В тол¬
пе отсутствует рациональное начало, но присутствует, а в от¬
дельных случаях торжествует начало патологическое 53. Толпа
способна лишь на подражание, причем импульс такому подра¬
жанию установить трудно, если вообще возможно; определенно
можно сказать, что толпой владеет при этом нечто иррациональ¬
ное, порой мистическое.
В «Героях и толпе» Михайловский замечает, что задача за¬
ключается в изучении отношений между толпой и тем челове¬
ком, которого она признает великим, а не в изыскании мерила
величия. Он считает, что героя следует рассматривать только в
его отношении к толпе, независимо от того, как он влияет на
гим его определением «героя» — «вожак, увлекающий толгу, может быть,
на великое, а, может быть, и на гнусное, и глупое дело» (Н. К. Михаилов¬
ский. Полное собрание сочинений, т. 6. СПб., 1911, стр. 22).
49 С. Перовская употребляла понятие «истинного героя», самоотверженно дей¬
ствующего в интересах народа. По ее мнению, Гриневицкий, бомбой ко¬
торого был убит Александр II,— «истинный герой» (см. ЦГАОР, ф. 634,
оп. 1, ед. хр. 60, л. 8).
50 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинении, т. 2. стр. 98.
51 Там же.
52 Там же, стр. 434.
53 Плеханов заметил Михайловскому, что его противопоставление героев тол¬
пе есть «простое самомнение», самообман.
237

нее. Таким образом, и здесь налицо отказ от признания объек¬
тивного критерия величия выдающейся личности. Михайловский
полагает, что все усилия теории в данном вопросе следует со¬
средоточить на установлении механики взаимодействия между
героем и толпой.
Он давал даже своего рода практические рекомендации для
героев, когда писал в «Героях и толпе»: «Кто хочет властвовать
над людьми, заставить их подражать или повиноваться, тот дол¬
жен поступать, как поступает магнетизер, делающий гипнотиче¬
ский опыт. Он должен произвести моментально столь сильное
впечатление на людей, чтобы оно овладело ими всецело и, сле¬
довательно, на время задавило все остальные ощущения и впе¬
чатления, чем и достигается односторонняя концентрация соз¬
нания, или же он должен поставить этих людей в условия по¬
стоянных однообразных впечатлений. И в том и в другом случае
он может делать чуть не чудеса, заставляя плясать под свою
дудку массу народа» 54.
В «Патологической мании» он подчеркивал и другую сторону,
говоря о «гипнозе толпы», которая может подчинять, захваты¬
вая в орбиту своей импульсивной деятельности самых различ¬
ных людей, не обладающих развитым критическим сознанием и
волей. Как в первом, так и во втором случае объяснение «вли¬
яния» было психологическим 55.
Из теории Михайловского логически вытекает вывод, что лич¬
ность, не связанная необходимостью подчинения своих действий
общественным условиям, подчиняется по сути «только велениям
своего внутреннего психического» 56. Михайловский в лучшем
случае мог подняться до признания родового сознания, согла¬
ситься с тем, что оно может господствовать над личным, но он
рассматривал это родовое сознание в общем как механическую
совокупность личных «суверенных» сознаний.
Разумеется, социальная психология должна ответить на воп¬
рос об объективных причинах влияния героя.
Михайловский же отказывается от объективной оценки героя
и героического. Герой — это человек, способный увлечь толпу на
54 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 2, стр. 438. Категории
«народ» и «толпа» не тождественны у Михайловского, и употребленное
им здесь слово «народ» можно принять за оговорку. В статьях в «Русском
богатстве» он особо подчеркивал, что народ и толпа — понятия различные.
55 Этот недостаток концепции был замечен «рядовыми» народниками. Сер¬
гей Сомов считал, что Михайловский игнорирует значение интереса: массы
«более или менее индифферентно относятся как к полезному, так и вред¬
ному, если кто-нибудь прямо и сильно не затрагивает их личные интересы»
(ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 63, л. 24 об.).
58 Это заметил Сергей Сомов. В своей рукописи «Основы общественной пси¬
хологии» он отмечает, что сила личности — это переданная ей сила коллек¬
тива, а не неизвестно откуда взявшаяся способность (см. ЦГАОР, ф. 1762,
оп. 5, ед. хр. 63).
238

все, что угодно. Концепция героя Михайловского много проигры¬
вает при сравнении ее с гегелевской концепцией. Согласно Ге¬
гелю, в целях, которые ставят перед собой герои, и в их исто¬
рических действиях «содержится субстанционный элемент. Их
следует называть героями, поскольку они черпали свои цели и
свое признание не просто из спокойного, упорядоченного, освя¬
щенного существующей системою хода вещей, а из источника, со¬
держание которого было скрыто и не доразвилось до наличного
бытия, из внутреннего духа, который еще находится под землей
и стучится во внешний мир, как в скорлупу, разбивая ее, так
как этот дух является иным ядром, а не ядром, заключенным в
этой оболочке» 57. Характерно добавление Гегеля, что кажется,
будто «герои творят сами из себя и что их действия создали та¬
кое состояние и такие отношения в мире, которые являются лишь
их делом и их созданием» 58. В действительности же герои, осу¬
ществляя великое, творили «не воображаемое и мнимое, а спра¬
ведливое и необходимое» 59. Михайловский до этой диалектики
не поднялся. В своей трактовке понятия «герой» он отступает,
к тому же, от требования нравственного мерила любого дейст¬
вия, что характерно для представителей этико-социологической
школы.
Если следовать логике Михайловского, то какой-нибудь со¬
временный иезуит, увлекающий толпу болезненно-исступленных
фанатиков на расправу с «еретиком»,— такой же герой, как и
«еретик», смело отстаивающий свое право на истину и защищаю¬
щий науку от посягательств религиозных, фанатиков или фана-
тиков-мещан. По смыслу субъективного метода лабазник, увле¬
кающий толпу мещан, орущих «бей студентов», еще больший ге¬
рой, чем студенты, которые не могут собрать вокруг себя столь
же внушительную толпу защитников. Конечно, сам Михайлов¬
ский был далек от такой интерпретации и, вероятно, протестовал
бы против нее, но в логическом отношении она не противоречит
его концепции 60.
Ленин считал философию истории Михайловского субъектив¬
но-идеалистической конструкцией. «Это положение — что исто¬
57 Гегель. Сочинения, т. VIII, стр. 29.
58 Там же.
59 Там же, стр. 30.
60 Недоверие к концепции «героев» и своеобразное восприятие «экономиче¬
ского материализма» порождало не менее парадоксальные следствия.
И. И. Попов рассказывает в своих воспоминаниях о некоем Насилове, ко¬
торый «отрицал в истории героев и героическое, о мужиках говорил пре¬
небрежительно, а все планы строил на рабочих». Этот Насилов был сто¬
ронником исторической бездеятельности по следующим основаниям: со¬
циальный переворот возможен только благодаря наличию реальных сил,
этих сил пока нет. Любое же событие, если оно не созрело, нельзя прибли¬
зить, и нельзя его отделить, если оно назрело. Поэтому лучше всего ничего
не делать (см.: И. И. Попов. Минувшее и пережитое, ч. 1, стр. 29).
239

рию делают личности,— писал он,— теоретически совершенно
бессодержательно. История вся и состоит из действий лично¬
стей...» 61. Поэтому «пустая тавтология» говорить, что личность
имеет «право вмешательства в ход событий».
К тому же, какие существуют основания того, спрашивал
Ленин, что в субъективной социологии действия одних лично¬
стей объявляются стихийными, а о других говорится, что они
«двигают события к поставленным заранее целям?» Вопросы о
соотношении стихийности и сознательности в процессе истории
субъективная социология была не в состоянии разрешить.
Субъективная социология использовала понятие «обществен¬
ные условия». Михайловский настаивал на том, что следует
принимать во внимание условия «той общественной формы,
в которой волею судеб приходится жить личности» 62. Но понима¬
ние этих «условий» было весьма туманным, поскольку самое
главное в них — опять-таки «личности». Как писал Ленин, вы¬
рисовывалась «глубокая» философия истории: «Живая личность
движет события сквозь строй препятствий, поставляемых дру¬
гими живыми личностями!» 63. Народническая философия исто¬
рии в этом пункте оставляла открытым вопрос о материальных
экономических условиях деятельности людей, о соотношении
стихийного и сознательного в истории. Ленин заключал, что «ре¬
шительно ничего кроме хорошего желания и плохого понимания
знаменитый «субъективный метод в социологии» не выражает» 64.
61 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 415.
62 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 894.
63 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 415.
64 Там же.

ТЕОРИЯ СОЦИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Глава девятая
РЕВОЛЮЦИЯ И ГОСУДАРСТВО
Идея социальной революции возникла в передовой общест¬
венной мысли не в 70-е годы XIX в. Ее генезис восходит к 40-м
годам, к идеологии петрашевцев, к Белинскому, Герцену и Чер¬
нышевскому, к годам первой революционной ситуации и подго¬
товки «крестьянской реформы». Семидесятники получили в ка¬
честве наследства представления достаточно развитые.
Деятели 70-х годов пришли к новой революционной ситуации
не налегке, а с солидным теоретическим багажом, вопреки мне¬
нию их противников и «биографов» буржуазно-либерального
толка. Для семидесятников социальная революция — не случай¬
ный феномен, а выражение исторической закономерности, сме¬
на эпохи эволюционного развития эпохой социальных катаклиз¬
мов. Революция способна самым радикальным образом изме¬
нить экономическое основание и политическую структуру об¬
щества.
В этом пункте убеждения семидесятников самым решитель¬
ным образом расходились с убеждениями либеральных попут¬
чиков, вроде Драгоманова или Изгоева, которые обличали ис¬
поведание революции как религии, доказывали, что революция
есть явление общественной патологии, несовершенства механиз¬
ма общественных реформ. Таков был в конце 70-х годов язык
наиболее радикальных идеологов русской буржуазии.
Упрочению представлений об исторической необходимости
социальной революции как революции масс и в интересах масс
способствовали разочарование в результатах «политических»
(буржуазных) революций, а также ознакомление со взглядами
западных социалистов, а затем и с теорией Маркса.
В начале 70-х годов социальная революция трактуется боль¬
шей частью как переворот в экономических отношениях без
применения политических средств, в духе идей Бакунина. Ре¬
волюционные народники проделали сложную эволюцию, прежде
чем они пришли к выводу, что популярное противопоставление
эффективной социальной революции бесплодной политической
было данью «революционной» метафизике. Эволюция была про¬
241

делана и в другом отношении. Убеждение, что одна студен¬
ческая молодежь без участия народа может изменить мир, по¬
степенно сменялось более глубокими представлениями о реаль¬
ной возможности революционного переустройства мира. В кон¬
це концов народовольцы приходят к убеждению, что революци¬
онеров создают обстоятельства.
Осознание пассивности народа привело семидесятников к
мысли, что субъектом революционного действия в определенный
период истории может быть «революционное меньшинство». Это
революционное меньшинство вполне может разрушить старое
государство, захватить власть и открыть дорогу социальной ре¬
волюции и народному творчеству в ней.
В целом идеализм семидесятников в понимании социальной
революции означает, во-первых, признание коренной причиной
и движущей ее силой то критически мыслящую личность, то
народный дух.
Во-вторых, они явно романтически оценивали возможности
первого акта революции, полагая, что социальный переворот
разрушит одним ударом всякую социальную противополож¬
ность. Здесь видна идеалистическая иллюзия всех мелкобуржу¬
азных революционеров, для которых одно провозглашение вер¬
ного принципа имеет чуть ли не решающее значение.
В-третьих, они явно недооценивали социальной почвы и ус¬
тойчивости эксплуататорского государства, полагая, что оно не
имеет прочной классовой опоры.
В-четвертых, семидесятники не поняли своеобразия истори¬
ческого момента, когда в повестку дня входили «задачи мед¬
ленного подхода к началу социальной революции» 1.
ОБЩИНА И ГОСУДАРСТВО
Изменения в социальных отношениях в России, обострение
борьбы между общественными классами, медленное, но замет¬
ное пробуждение общественного самосознания эпохи предрево¬
люционной ситуации — все это не могло не оказать серьезного
влияния на теоретическое самосознание семидесятников. Однако
вопрос об общине оставался, пожалуй, неизменно актуальным.
Можно говорить лишь об известной аритмии интереса к общине,
что замечено в нашей литературе. Так, Б. С. Итенберг пишет,
что «с 1861 по 1867 год крестьянская община почти не изуча¬
лась», но что «начиная с 1876 по 1879 год интерес к ней зна¬
чительно усилился. Наконец, с конца 70-х годов и начала 80-х
годов исследование общины еще больше расширилось; к ее изу¬
чению приступили земства» 1а.
1 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 31, стр. 181.
1а Б. С. Итенберг. Движение революционного народничества. М., 1965,
стр. 39.
242

Г. В. Плеханов справедливо отмечал, что вопрос о судьбе
крестьянской общины оставался центральным для «социалистов-
народников» 70—80-х годов, по мнению которых община долж¬
на составлять главный экономический базис социалистической
революции в России 2. Это подтверждают и другие источники 3.
В «Программе для чтения», составленной руководите¬
лями «центрального» студенческого кружка в Петербурге, были
рекомендованы для изучения труды по общине в «русских журна¬
лах» 4. Возможно, что под влиянием такого рода рекомендаций
в программе индивидуального самообразования В. И. Алексеева
выписаны не только труды Чернышевского, но и Чичерина,
в частности «Обзор исторического развития сельской общины в
России» и «Еще о сельской общине», опубликованные в «Рус¬
ском Вестнике» 5. М. П. Бородин изучает работы Вешнякова
«Крестьянская собственность на Руси» и Сергеевича «Вече и
князь» 6.
При арестах семидесятников у них нередко изымались тру¬
ды Чернышевского, в частности его «Критика философских
предубеждений против общинного землевладения» 7.
«Вперед!» и другие органы народников продолжали убеж¬
дать народническую интеллигенцию, что общинный принцип яв¬
ляется незыблемой основой социалистического переустройства
России. Огарев, читая «Вперед!», выразил «глубокое сочувст¬
вие» защите журналом общинного социализма. В рукописной
заметке «История и свобода», являющейся откликом на одну
из передовых «Вперед», он вновь настаивал, что начало свобо¬
ды для русского народа лежит в «бессословной общине» с ее
«равным наделом земли» 8. Подлинная свобода в России — это
«общинно-союзное владение и общинно-союзный труд» 9. Эта
идея была общепризнанной. В 70-е годы в специальных трак¬
татах 10 была продолжена разработка будущего общинно-соци¬
алистического устройства. Даже народовольцы считали, что в
народе еще живы «традиционные принципы: право народа на
2 Г. В. Плеханов. Сочинения, т. III. М.—Л., 1923, стр. 56—57.
3 См. «Гранат», т. 40, вып. 5—6, стлб. 7. Труд М. Ковалевского «Общинное
землевладение, причина, ход и последствия его разложения» был оценен в
среде кружковой молодежи как «замечательный по богатству материалов»
и рекомендован для изучения участниками нелегальных кружков самооб¬
разования, но с характерным заключением, что выводы автора «остаются
недоказанными и частью находятся в противоречии с историческими дан¬
ными» (ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 279, л. 20).
4 См. ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 201, л. 15.
5 См. ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 356, л. 17.
6 См. ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 478.
7 См. ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 196.
8 ЦГАЛИ, ф. 359, оп. 3, ед. хр. 10, л. 2.
9 Там же, л. 3.
10 Мы имеем в виду, в частности, трактаты, хранящиеся в архивных фондах
(см. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 27, 28).
243

землю, общинное и местное самоуправление» 11, что в оконча¬
тельный бой вступают два начала, два принципа — «государст¬
венный и древне-народный», т. е. общинный 12. По свиде¬
тельству В. Н. Фигнер, А. Д. Михайлова и других семидесят¬
ников «сильно манили тайники народной жизни и народного
творчества» 13.
В Программе рабочих, членов партии Народной воли, под¬
готовленной А. И. Желябовым, община трактуется не только
как деревенский «мир», но как коллективная форма труда
вообще. Основная мысль этого документа относительно общин¬
ного труда — его развитие во всеобщий общественный инсти¬
тут после социальной революции; «работа общиною, артельно
дает возможность широко пользоваться машинами и всеми изо¬
бретениями и открытиями науки, облегчающими труд» 14. Со¬
знательное использование в коллективном труде машин и от¬
крытий науки резко улучшит положение человека труда. Ра¬
ботник получит «много наслаждений» (а не одно лавровское
«наслаждение мыслью»), «научное знание», он сам сможет «слу¬
жить дальнейшему развитию науки» и благодаря демократиче¬
скому использованию науки люди «достигнут высокой власти
над природой» 15. В новом обществе только и будет обеспече¬
на «свобода общины». Эта свобода заключается в праве общи¬
ны вместе с другими общинами вмешиваться в государственные
дела и «направлять их по общему желанию всех общин» 16.
Самосознание народников эволюционировало. Инертность
мужика-общинника наводила на мысль, что вряд ли община
способна сама по себе породить что-либо устойчиво социалисти¬
ческое. Идеализация народа вызывала все меньше доверия, осо¬
бенно в свете опыта «хождения в народ» 17.
В отношении к общине у теоретиков революционного народ¬
ничества, в особенности во второй половине 70-х годов, как пра¬
вило, больше элементов критицизма, хотя старое представле¬
ние о мужике-общиннике как «готовом социалисте» давало знать
о себе 18. Этот критицизм, как мы увидим, проявлялся различно,
и степени его также были неодинаковы. Например, Кропоткин не
11 «Календарь Народной воли на 1883 год». Женева, 1883, стр. 5.
12 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 320, л. 26.
13 А. П. Прибылева-Корба, В. Н. Фигнер. Народоволец Александр Дмитрие¬
вич Михайлов. Л., 1925.
14 Программа Желябова является еще одним подтверждением, что он и его
товарищи по Исполнительному Комитету считали необходимым сохранение
государства после революции — в интересах масс.
15 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 285, стр. 1.
16 Там же.
17 «...Ведь не все божественно, что делается народом, толпой»,— писала
В.	Фигнер своей сестре Ольге под влиянием разгрома «Народной воли»
(Вера Фигнер. Полное собрание сочинений, т. IV. М., 1929, стр. 53—54).
Здесь народ отождествляется с толпой, что можно объяснить только глу¬
боким разочарованием в связи с падением «Народной воли».
18 См.: В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 9, стр. 179.
244

был сторонником «общинного социализма» в специфическом зна¬
чении этого понятия. Для него община — частный случай более
широкого общественного принципа — «взаимной помощи». Баку¬
нин, допуская возможность использования общинного принципа
в будущем социалистическом обществе (в его анархическом ва¬
рианте), решительно возражал против иллюзорных надежд на
современную ему русскую общину.
Ткачев подверг сильной критике общинный идеал. Безуслов¬
ными «общинниками» не были ни Лавров, ни Флеровский. По¬
степенно и народническая масса осознавала, что история рабо¬
тает не на общину.
Правда, в вопросе о том, что же губит общину, единого
мнения не было. В журнале «Община» В. Черкезов отмечал,
что «община превратилась в чисто административное учрежде¬
ние — в интересах государства» 19. Народовольцы полагали, что
«обезличивается и искажается община, задушаемая правитель¬
ством в этой сфере исключительно фискальных и полицейских
обязанностей» 20. Они отмечали и то, что в деревне, в общине
«нарождается кулак». Но расслоение крестьянства было для
них не столько результатом капитализации общественных отно¬
шений, сколько следствием политики государства: «Непосредст¬
венным источником народных бедствий, рабства и нищеты явля¬
ется государство» 21.
Вместе с тем, как писал Кропоткин, «мы прежде всего по¬
ражаемся тем фактом, что, несмотря на все усилия покончить
с деревенской общиной, эта форма единения людей продолжает
существовать в обширных размерах» 22.
Михайловский, со своей стороны, настаивал, что история еще
не представила достаточно фактов для вывода, что община ста¬
новится поперек дороги промышленного прогресса. Он допускал
возможность сочетания промышленного прогресса с развитием
общинного принципа — идея, которая была близка и народо¬
вольцам.
В отличие от легальных исследований общины (Ковалев¬
ский, Васильчиков, Беляев, Чичерин и др.), в которых много
внимания было уделено исследованию истории общинного зем¬
левладения, революционных народников больше интересовала
практическая сторона дела. Это не значит, что они игнориро¬
вали вопрос о происхождении общины. В целом они придержи¬
вались взгляда о «повсюдном» (словечко Михайловского) рас¬
пространении общинной собственности как предшественницы ча¬
стной. В «Письмах к ученым людям» Михайловский, полемизи¬
19 «Община». Женева, 1878, № 1,стр. 25.
20 «Народная воля», 1879, № 2, стр. 22.
21 Там же.
22 П. Кропоткин. Взаимная помощь как фактор эволюции, СПб., 1907,
стр. 233.
245

руя против Чичерина, писал, что для «практической стороны
вопроса об русской общине» безразлично, «самобытно ли, из
недр народного духа, возникла община (концепция славянофи¬
лов.— В. М.) или ее установила внешняя, посторонняя народу
сила — с чисто фискальными целями» («государственный»
взгляд Б. Н. Чичерина. — В. М.) 23.
В практическом отношении самое важное в общине другое,—
ее способность оградить мужика от «бурь промышленной кон¬
куренции» 24. Михайловский в легальной печати развивал
мысль, что, хотя капиталистическая фабрика превосходит об¬
щину по степени развития, последняя неизмеримо выше фабри¬
ки по типу развития, который является вполне социалистиче¬
ским. Необходимо лишь «целесообразное развитие общинного
принципа» 25.
Крестьянская идея «права на землю» была одним из излюб¬
ленных аргументов Бакунина. Правда, в своей жизни он выска¬
зывался об общине различно. С начала 70-х годов он развивал
мысль, что русский народный быт в основе своей социалистичен.
Есть три кита этой извечной социалистичности: всенародное
убеждение в принадлежности земли народу, обработка ее об¬
щиной и решение всех дел на основе мнения «мира» 26. По его
мнению, община была главным стимулятором славянской неза¬
висимости и славянской любви к свободе, символизируя в древ¬
ности и в средневековье, «правда, еще только в патриархальном
и, следовательно, в самом несовершенном виде идеи человече¬
ского братства» 27. Древний федеральный общинный строй знал
государственность лишь от случая к случаю. С возникновением
государства федеральное устройство было разрушено, и это ста¬
ло социальным бедствием.
Славянофилы восторгались исконно-патриархальными черта¬
ми русской общины. Бакунин же считал, что патриархальный
быт губит все здоровое в русском мужике-общиннике, накла¬
дывая не только на него, но и вообще на русскую жизнь «тот
характер тупоумной неподвижности, той непроходимой грязи
родной, той коренной лжи, алчного лицемерия и, наконец, того
23 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 4. СПб., 1909, стлб. 619.
24 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6. СПб., 1911,
стлб. 301—302.
25 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6. стлб. 301. Е. М. Си¬
доренко писал, что, несмотря на внимание к историческому опыту Запад¬
ной Европы, невзирая на изучение «Капитала», ими легче воспринимались
народнические идеи об особенностях русской народной жизни с ее общин¬
ным землевладением (см. «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 419).
26 См.: М. А. Бакунин. Государственность и анархия. Б/м, б/г, стр. 9—10.
27 М. А. Бакунин. Полное собрание сочинений, т. II. 1906, стр. 46. Издание
И. Г. Балашова. В этом пункте Бакунин был близок к славянофилам, ви¬
девшим в древней русской общине объективацию христианских представ¬
лений о братстве людей.
246

холопского рабства, которые делают ее нетерпимой» 28. В этой
мрачной картине, нарисованной Бакуниным, много исторической
правды.
Бакунин дал и свое объяснение вопроса. Для него не было
сомнений, что в этой скудости русской жизни также виновато
государство, которое «развратило русскую общину, уже и без
гого развращенную своим патриархальным началом» 29.
Патриархальная старина и давление государства — вот два
социальных зла русской общественной жизни. Давление госу¬
дарственного управления исказило общинное самоуправление,—
«лица, временно избранные самим народом, голова, старосты,
десятские, старшины, превратились, с одной стороны, в орудие
власти, а с другой, в подкупленных слуг богатых мужиков-
кулаков» 30.
Бакунин подметил и процесс социальной дифференциации
внутри общины после крестьянской реформы. Он писал, что
в общине «стало заметно подобие внутреннего процесса», «вся¬
кий мужик побогаче, да посильнее других стремится теперь
всеми силами вырваться из общины, которая его теснит и ду¬
шит» 31.
Но Бакунин видел только одну сторону процесса. Всякий
мужик «побогаче, да посильнее» потому и стремился вырвать¬
ся из общины, чтобы тем вернее «теснить» и «душить» му¬
жика победнее и послабее. Эту сторону дела Бакунин прогля¬
дел. К тому же, несмотря на критическое отношение к общине,
он считал, что исторический потенциал ее еще не исчерпан, что
у нее есть «право на будущность», что она дает реальный
смысл «настоящим народным движениям» 32.
Понимая, что замкнутость общины является серьезным пре¬
пятствием для «всеобщей» социальной революции, Бакунин дол¬
жен был объяснить, каким образом мужик и община станут на
ее путь. Все, оказывается, устроится как нельзя лучше, если
революция сумеет «провести между этими отдельными мирами
живой ток революционной мысли, воли и дела», установит «свя¬
зи между фабричными работниками и крестьянством», «свяжет
лучших крестьян всех деревень» 33 и т. д. Разумеется, это было
скорее похоже на «литературные мечтания», чем на реальную
программу революционного действия 34.
28 М. А. Бакунин. Полное собрание сочинений, т. II, стр. 255.
29 Там же, стр. 258.
30 Там же, стр. 358.
31 М. А. Бакунин. Письмо А. И. Герцену и Н. П. Огареву от 19 июля 1866 г.
32 М. А. Бакунин. Полное собрание сочинений, т. II, стр. 54.
33 М. А. Бакунин. Государственность и анархия, стр. 20.
34 Тем не менее анархическо-общинный идеал Бакунина оставил след в со¬
знании народников. Наш идеал — анархия, писали его черниговские по¬
следователи,— «свободный союз личностей в общине и свободный союз
всех общин сообразно их экономическим и другим интересам и потребно¬
стям» (ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 468, л. 8).
247

Развитие капитализма было истинной причиной внимания к
судьбе общины. Если революционные народники-практики не
мыслили ситуации, при которой спасителем общины могло вы¬
ступить самодержавие, то некоторые идеологи, например, Ми¬
хайловский и Берви-Флеровский, считали такую возможность
вполне реальной. Государство рассматривалось в качестве ор¬
ганизации более человечной, чем стремящаяся к общественной
дезорганизации, к «безобразной общественной форме», ради ин¬
тереса личной наживы буржуазия 35.
Перед русским обществом открыто два пути развития, рас¬
суждал Михайловский. «Один, одобряемый практическою точ¬
кою зрения, очень прост и удобен: поднимите тариф, распустите
общину, да, пожалуй, и довольно — промышленность, наподобие
английской, как гриб, вырастет. Но она съест работника, экс¬
проприирует его.
Есть и другой путь, гораздо труднее, но легкое разрешение
вопроса не значит еще правильное. Другой путь состоит в раз¬
витии тех отношений труда и собственности, которые сущест¬
вуют в наличности, но в крайне грубом, первобытном виде. По¬
нятно, что цель эта не может быть достигнута без широкого
государственного вмешательства, первым актом должно быть
законодательное закрепление поземельной общины 36.
Примерно те же мысли, и еще раньше Михайловского, раз¬
вивал Берви-Флеровский. В статье «Община, разрушаемая зем¬
ством», относящейся к 1871 г., он утверждал, что «общинное
владение стоит неизмеримо выше поземельной (т. е. частной —
В. М.) собственности» 37. Берви выражал надежду, что прави¬
тельство не допустит «самозванного» разрушения общины и бу¬
дет способствовать установлению равенства между сословиями.
Но надежды на государственное регулирование общинных отно¬
шений большинство революционных народников не разделяло.
Любопытны выводы Ткачева 38. Общинное землепользование
является, по Ткачеву, самой древней формой отношения че¬
ловека, существа по своей природе коллективного, к земле. Древ¬
няя община — весьма статичный общественный институт, и сама
по себе она не порождает никакой другой формы собственности.
Появление частной собственности вызвано, по мысли Ткаче¬
ва, не разложением древней общины, а завоевательскими вой¬
нами, т. е. частная собственность принесена в общину извне.
35 Иной мотив у авторов «Календаря Народной воли». Они утверждали, что
самодержавие, благодаря насилию, «создает самый вредный класс бирже¬
виков и барышников» («Календарь Народной воли на 1883 год». Женева,
1883, стр. 11).
36 См. «Отечественные записки», 1880, № 9.
37 В. В. Берви-Флеровский. Избранные экономические произведения в двух
томах, т. 2. М., 1959, стр. 12.
38 Ткачев внимательно штудировал русскую и западноевропейскую литера¬
туру по общине, знал труды Геринга, Милля, Маурера, Мэна, Самарина,
Васильчикова, Соколовского.
248

Ткачев не объяснял, как и почему частная собственность сло¬
жилась у завоевателей.
Процесс «брожения и разложения» общины объясняется про¬
сто: общинник видит, что экономическая выгода на стороне
частного собственника 39. Общинник стремится выйти из общи¬
ны, стать таким же полноправным собственником, как завоева¬
тели, феодалы, сеньоры. Стремление членов общины обеспечить
себе экономическое благосостояние вне общины приводило к
тому, что община «собственными руками уничтожила то сущест¬
венное благосостояние, охранение и развитие которого составля¬
ло одну из важнейших и основных задач ее существования» 40.
Ткачев полагал, что в основе идеализации общины лежит
романтическое представление о «народном гении», создающем
адекватные своему самосознанию общественные формы. Он счи¬
тал повинными в такой идеализации не только славянофилов, но
и Бакунина и бакунистов. Славянофильские и полуславянофиль¬
ские реминисценции относительно счастливой исключительности
русской общины он отвергал, указывая, что «русская община
в своем первоначальном, и, отчасти, даже и в теперешнем виде
ничем не отличалась от индийской, скандинавской, германской,
английской и швейцарской общин» 41. Для всех этих разно¬
племенных общин характерно социальное равенство их членов,
поддерживаемое периодическим перераспределением земли меж¬
ду всеми трудоспособными.
Примечательно, что Ткачев не считал общину ячейкой со¬
циализма в русском обществе: ее основной экономический прин¬
цип — вовсе не социалистический, поскольку община основана
на совместном владении землей и частном пользовании ею и
продуктами труда. Община использует принцип «временного ча¬
стного владения» землей. Ее еще предстоит преобразовать в
«общину-коммуну», которая основывается на принципе общего,
совместного пользования орудиями производства и общего сов¬
местного труда.
Еще менее Ткачев был склонен принимать общину за общест¬
венный институт, в котором будто уже найдено идеальное со¬
отношение между общественным, коллективным и личным, инди¬
видуальным. В современном ее виде община «содержит в себе
гораздо более элементов для разъединения, чем для объедине¬
ния» 42. Своеобразие русской общины заключается в том, что
она «находится в устойчивом равновесии», «стоит, так сказать,
на перепутье двух дорог: одна ведет к царству коммунизма,
другая к царству индивидуализма: куда толкает ее жизнь — ту¬
да она и пойдет. Если же жизнь не толкнет ее ни в ту, ни в
39 См.: П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. IV. М., 1934, стр. 331.
40 Там же.
41 Там же.
42 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III. СПб., 1933, стр. 273.
249

другую сторону, она так навеки и останется на перепутье. В ней
самой нет ничего такого, что могло бы двинуть ее вперед или
назад» 43.
Но заметно, что старые патриархальные отношения в об¬
щине разрушаются, что идет «процесс выделения и обособле¬
ния частных хозяйств». О возможности этого процесса можно
было спорить перед крестьянской реформой, в 70-е годы этот
процесс стал фактом 44.
Таким образом, общественная основа народнического социа¬
лизма исчезает — «уничтожается самый «принцип общины»,
принцип, долженствующий «лечь краеугольным камнем того бу¬
дущего общественного строя, о котором все мы мечтаем» 45.
Капитализм покончит с общиной. Более того, он уже начал
разрушать ее, и задача социалистов, если они хотят использо¬
вать общину в своих целях, заключается в том, чтобы защитить
ее от капитализма. Каким образом? С помощью народной рево¬
люции.
Перед общиной две возможности, два пути:
«Если она будет развиваться в том направлении, в каком
она развивается теперь,— в направлении буржуазного прогрес¬
са,— то нет сомнения, что нашу общину (а следовательно,
и наши народные идеалы) постигнет судьба западноевропейской
общины: она погибнет, как погибла община в Англии, Герма¬
нии, Италии, Испании и Франции. Но если революция поставит
вовремя плотину быстро несущимся волнам буржуазного про¬
гресса, если она остановит его течение и даст ему другое, со¬
вершенно противоположное направление, тогда, нет сомнения,
при благоприятном исходе наша теперешняя община обратится
мало-помалу в общину-коммуну» 46.
Ткачев не идеализировал общину, но и не мог отказаться от
надежды на социалистическую общину. Он принимал, как и
другие народники, тезис об исключительном положении России
и русских социально-экономических условий, что особенно ярко
проявилось в его «Открытом письме господину Фридриху Эн¬
гельсу» 47. Там он высказал мнение, будто благодаря общине
русский «народ, несмотря на свое невежество, стоит гораздо
ближе к социализму, чем народы Западной Европы, хотя по¬
следние и образованнее его» 48. Энгельс опровергал это мнение.
Лавров в большей мере, чем Ткачев, характеризовал рус¬
скую общину почти «по Герцену»: в качестве института, кото¬
рый представляет зародыш социалистических отношений,— воз¬
можно потому, что он не изучал общину специально. В России,
43 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III, стр. 263.
44 См.: П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. IV, стр. 326.
45 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III. стр. 219.
46 Там же.
47 См. там же, стр. 88—98.
48 Там же.
250

в отличие от Западной Европы, нет надобности создавать какие-
то искусственные формы социалистических отношений, чем, по
его мнению, особенно злоупотребляли в своих проектах пред¬
ставители западноевропейского утопического социализма, а надо
использовать уже сложившиеся в стране «естественные» формы.
Надо лишь, писал он в «Государственном элементе в будущем
обществе», развить присущие общине здоровые социалистические
начала.
Лавров полагал, что в русских условиях, после социальной
революции грандиозная задача переустройства общества на об¬
щинных началах окажется не столь уж трудной, тем более, что
этому процессу будет способствовать и новая государственная
организация. Он был вполне логичен, когда в программе жур¬
нала «Вперед!», разъясняя цели социалистической пропаганды,
утверждал, что это должна быть в основном пропаганда об¬
щинного землевладения — этой основы правильной экономиче¬
ской организации общества, а также повсеместная пропаганда
сходки, мира как основы общественного самоуправления в но¬
вом обществе.
В целом и теоретики и практики семидесятников трактовали
общину как революционные романтики. Научного понимания
этой общественной формы они не выработали. Это бросается
в глаза при сравнении их идей с идеями основоположников на¬
учного коммунизма.
Маркс и Энгельс тщательно изучали поземельную общину.
Их интересовали как ее роль в истории, так и возможная
роль в будущем. Они признавали исторический факт сущест¬
вования общинного землепользования начиная с древности —
с кровнородственной, родовой и большой семейной общины.
Маркс рассматривал сельскую общину как «последний фазис
первичного образования общества», т. е. как последнюю фазу
первобытнообщинной формации. Этот «последний фазис» — пе¬
реходное звено от общественной собственности к обществу, ос¬
новывающемуся на частной собственности. Определяя общину
как союз по совместному владению наделом земли, он отмечал,
что по своей социальной природе этот союз двойствен. Сель¬
ская община дуалистична: при общественной собственности на
землю она допускает частную обработку земли и частное при¬
своение продукта.
Поскольку обработка земельного надела ведется не сообща,
не коллективно, а отдельными хозяйствами, это приводит к
развитию частнособственнических отношений, раскалывающих,
данную общественную форму. В противоречии между формально
общим владением землей и фактически индивидуальной ее обра¬
боткой, дающей реальное основание для закрепления частной
собственности на землю, заключается основное противоречие об¬
щины, подрывающее ее устойчивость. Само это противоречие не
могло, конечно, вести автоматически к торжеству ни частнособст¬
251

веннического, ни «социалистического» начала,— все зависело от
конкретно-исторических условий существования общинного зем¬
левладения». Эту мысль Маркс считал основополагающей для
своего понимания судеб общинного землепользования, что хоро¬
шо видно из текста его вариантов ответа на письмо Веры Засу¬
лич, которая сообщала Марксу, что считает вопрос об общине
чрезвычайно важным для русских социалистов.
В ответе В. Засулич Маркс, имея в виду присущую общине
форму общественной собственности на землю, отметил, что эта
собственность создаст естественную основу коллективного про¬
изводства и «присвоения», если община доживет до такого про¬
изводства. В большинстве стран мира такая возможность явля¬
ется абстрактной. Не то в России, где община «является точ¬
кой опоры общественного возрождения» 49, сохранилась в ши¬
роком, национальном масштабе, где община «имеет возмож¬
ность присвоить себе все потенциальные достижения капитали¬
стического строя, не проходя сквозь его Кавдинские ущелья» 50.
Таким образом, национальный масштаб общинного земле¬
владения (в условиях уже развившегося капиталистического
производства в Западной Европе, создающего материальные
предпосылки социалистического производства) представляет ре¬
альную возможность для русской общины «стать непосредствен¬
ным отправным пунктом экономического строя, к которому стре¬
мится современное общество» 51.
Признание Марксом существования реальной возможности
превращения общины в социалистическую форму хозяйствова¬
ния не безусловно: все зависит от конкретного общественного
развития. Надо, говорит Маркс, «спуститься с высот чистой
теории в русскую действительность» 52, т. е., не переоценивая
сам факт существования общины, анализировать конкретно ре¬
альные отношения и тенденции развития русского общества.
Принцип конкретного историзма Маркс считал особенно важ¬
ным при решении вопроса о судьбе русской общины.
В первом черновике письма к В. Засулич (8 марта 1881 г.)
Маркс писал:
«Ее (общины.— В. М.) конституционная форма допускает
такую альтернативу: либо заключающийся в ней элемент ча¬
стной собственности одержит верх над элементом коллектив¬
ным, либо последний одержит верх над первым. Все зависит от
исторической среды, в которой она находится»...53
49 «Архив К. Маркса и Ф. Энгельса», кн. 1. М., 1924, стр. 269—270.
50 Там же, стр. 276.
51 Там же. В работе «Об освобождении крестьян в России» (1858) Маркс от¬
мечает, что органы демократического самоуправления искони присущи
каждой сельской общине в России (См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения,
т. 12, стр. 701). Позже (1868) он пишет о «патриархальном характере уп¬
равления общиной».
52 Там же.
53 «Архив К. Маркса и Ф. Энгельса», кн. 1, стр. 278.
252

Но «историческая среда» в России к этому времени была
такова, что буржуазное развитие стало фактом общественной
жизни. Не случайно Маркс отмечал, что «тлетворные влияния»
теснят общину «со всех сторон» 54.
Окончательное торжество принципа частной собственности
над общинным в условиях капиталистического развития страны
могло быть лишь вопросом времени. Общинная собственность
не могла быть спасена сопротивлением изнутри общины — она
была неспособна к нему. Альтернатива заключалась во вмеша¬
тельстве другого социального фактора — революции масс. «Что¬
бы спасти русскую общину, нужна русская революция» 55, ко¬
торая в состоянии обеспечить общине «условия самостоятель¬
ного развития». Только социалистическая революция могла дать
иное развитие общинному принципу. К этому можно добавить
то соображение, что революция масс, как отметил Энгельс, бу¬
дет глубоко гуманистической революцией, ибо она избавит
народ от катаклизмов перехода к капитализму, невозможного
«без исчезновения целых классов и их превращения в другие
классы, т. е. без страданий и «растраты человеческих жизней
и производительных сил» 56.
В начале 90-х годов Энгельс пишет Н. Даниельсону, что
«нам придется рассматривать вашу общину как мечту о невоз¬
вратном прошлом и считаться в будущем с капиталистической
Россией» 57. История отвергала народническую концепцию.
АНАРХИСТСКИЙ «ВЗРЫВ» ГОСУДАРСТВА
Знаменитый принцип Бакунина «Страсть к разрушению есть
страсть творческая» был положен в основание его отношения
к государству. Нельзя сказать, чтобы представление о немед¬
ленном взрыве и отмене всякого государства определяло воз¬
зрения всех революционных народников, но его влияние было
значительным и прослеживается во взглядах даже тех из них,
кто не были анархистами по убеждению. Это влияние было
отчасти следствием открытой защиты анархистами интересов
«личности». Прудон доказывал, что государство является основ¬
ным врагом свободы личности. Оно стремится осуществить дес¬
потический принцип наследственного управления людьми и веща¬
ми; государство — институт подавления воли личности, всех ее
разумных желаний.
Для теории анархистской безгосударственности характерно
неверное понимание экономических условий возникновения го¬
54 «К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия». М., 1967, стр. 444.
55 Там же, стр. 279; см. также Предисловие К. Маркса и Ф. Энгельса к рус¬
скому изданию «Манифеста Коммунистической партии» (1882).
56 «Летопись марксизма», т. XIII. М., 1930, стр. 151.
57 «К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия», стр. 599.
253

сударства как политической машины для подавления одних
классов другими.
Бакунин соглашался с тем, что государство возникло не
случайно, «это — зло, писал, он,— но зло исторически неизбеж¬
ное в прошедшем, как рано или поздно будет необходимо его
полное уничтожение, столь же необходимое, как была необхо¬
дима первобытная животность и телеологические пустосплете¬
ния людей» 58.
Бакунин в известном противоречии с этим признанием смот¬
рел на государство как на искусственную политическую орга¬
низацию, «навязанную народу» из-за неисправимой глупости
людей, их наивной доверчивости к действиям пронырливых шар¬
латанов и надувал. Это было идеалистическое представление.
Допускалось сознательное построение классового государства.
В этом же духе высказался и Кропоткин, замечая, что го¬
сударство представляет собой «историческую форму, вырабо¬
тавшуюся и сложившуюся с целью помешать развитию» 59. Эта
«историческая форма» возникла в результате «общественного
заговора», когда отдельные злоумышленные люди воспользова¬
лись простодушием массы ради «личной выгоды». Поэтому
исконные враги свободной человеческой мысли — «правители,
законник, жрец» 60.
Оба видных анархистских теоретика отвергали концепцию
общественного договора.
Бакунин считал, что Гоббс, Руссо не видели существенных
различий между обществом и государством, смотрели на поли¬
тическую организацию общества как всегда адекватную интере¬
сам граждан.
Правый в критике буржуазно-просветительной концепции го¬
сударства, Бакунин был неправ, рассматривая государство в ка¬
честве абсолютного врага общественных интересов. И в то же
время он считал, что, раз возникнув, государство превратилось
в самую могущественную политическую силу, которая определи¬
ла весь процесс общественного развития и самую деятельность
различных общественных институтов. Он переворачивал, таким
образом, реально сложившиеся общественные связи и зависи¬
мости. Оказывалось, что не частная собственность и классовая
борьба были причиной появления государства, а, наоборот, го¬
сударство было причиной их возникновения. Кропоткин также
полагал, что социальные противоречия и вообще всякое со¬
циальное зло являются следствием деятельности деспотического
по своей природе государства, осуществляющего насилие над
личностью 61.
58 М. А. Бакунин. Полное собрание сочинений, т. 1, стр. А.
59 П. А. Кропоткин. Государство и его роль в истории. Женева, 1904, стр. 4.
60 П. А. Кропоткин. Нравственные начала анархизма. Лондон, 1907, стр. 3.
61 Кропоткин считал Спенсера непоследовательным мыслителем: доказав про-
254

Для анархистов государство было настоящим жупелом, оно,
с их точки зрения, развращает всех, кто в какой-то мере поль¬
зуется им как орудием.
Категорическим императивом личности является поэтому
решительное противодействие государству, независимо от того,
кто является носителем власти. Личность должна бороться про¬
тив государства, против политического аппарата власти, чинов¬
ничества, против всякой «авторитарности», включая и «автори¬
тарность Бога», церкви, и «авторитарность Человека»,— против
всех, кто претендует на власть 62.
Бакунин не смог оценить государство исторически, смотрел
на него не как на исполнительный орган определенного класса,
а скорее как на форму подавления личности вообще. По отно¬
шению к буржуазной демократии Бакунин занимал примерно ту
же позицию, что и Прудон, который выдвинул формулу, что
«всеобщее избирательное право — контрреволюция», в отличие
от Герцена, который смотрел на буржуазную республику как
на переходную форму от «монархии к социализму» 63. Бакунин
видел в ней лишь средство лишения трудящихся политической
самостоятельности, орудие насилия над личностью.
Современные ему политические институты Бакунин рассмат¬
ривал как вполне созревшие для уничтожения и пригодные для
дискредитации государственной идеи вообще; республика, на¬
пример, «не имеет другой цены, кроме чисто отрицательной».
В своей речи на Бернском конгрессе Лиги мира и свободы
(1868 г.) Бакунин, аргументируя против современного ему бур¬
жуазного государства, доказывал необходимость его «взрыва»
с тем, чтобы покончить с государством раз и навсегда. «Имен¬
но потому,— говорил он,— что республика окружена демократи¬
ческими формами, она гарантирует в гораздо более сильной
степени хищному и богатому меньшинству спокойную и без¬
опасную эксплуатацию трудящегося народа... Никогда деспо¬
тизм правительства не был так ужасен и так силен, как в то
время, когда он основывался на мнимом представительстве мни¬
мой народной воли» 64.
Сходную критику государства развивал, начиная с 70-х го¬
дов, Кропоткин, отмечавший обуржуазивание государства. «Бур¬
жуазия,— писал он,— совершенно слилась с государственным
правом» 65. Отождествив свои интересы с правом, она, есте¬
тивоположность интересов буржуазного государства и личности, Спенсер
не сделал вывода об уничтожении этого ярма личности.
62 По поводу анархистских проклятий в адрес всего авторитарного Энгельс
заметил, что эти проклятия бьют по анархистам, ибо, например, «револю¬
ция есть, несомненно, самая авторитарная вещь, какая только возможна»
(К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 18, стр. 305).
63 См.: А. И. Герцен. Собрание сочинений в 30 томах, т. V, стр. 179.
64 М. А. Бакунин. Избранные сочинения, т. 1, стр. 53.
65 П. Кропоткин. Век ожидания. М., 1925, стр. 68.
255

ственно, проповедует настоящий «культ власти»; поскольку го¬
сударство выполняет классовую волю буржуазии, она свыкается
с мыслью о его вечности. Благодаря умелому использованию
государства, буржуазия сумела «провалить все революции, на¬
чиная с пятнадцатого века» 66.
И в этом пункте взглядам Кропоткина на государство было
присуще противоречие. С одной стороны, он требует уничтоже¬
ния государства на другой день после революции, уже в середи¬
не 70-х годов ратует за анархический коммунизм, устанавли¬
ваемый немедленно 67. С другой стороны, он признает, что бур¬
жуазия могла стать политической и экономической силой потому,
что овладела искусством управлять. Народ, т. е. трудящиеся,
также должны овладеть искусством управлять, а интеллигенция
должна помочь им в этом 68. Но управление — это государство.
Критикуя буржуазную авторитарность, анархисты отрицали
социалистическую авторитарность, пролетарскую государствен¬
ность; Бакунин в результате приходил к нелепому выводу, что
любая диктатура — и «революционная» (пролетарская), и «го¬
сударственная» (буржуазная) — «одинаково реакционны» 69.
Русские анархисты не желали признавать правомерности
диктатуры пролетариата как формы государственной органи¬
зации рабочего класса в переходный период от капитализма
к социализму, отодвигая в сторону вопрос об отношении побе¬
дившего пролетариата к остаткам старых классов и этих клас¬
сов — к пролетариату. Поскольку революция была в его пред¬
ставлении не процессом, а всеразрушающим единовременным
актом, он не принимал во внимание возможность организован¬
ного сопротивления старых классов социальной революции.
Государство (любое государство и в любой форме) всегда
будет помехой социалистическим коллективам, в то время как
свободные люди без государства станут более активно помо¬
гать строить друг другу социалистические отношения 70. Госу¬
дарство, по мнению Бакунина, должно быть отменено, иначе оно
погубит революцию руками чиновников и бюрократов. Аргу¬
ментируя в пользу немедленной отмены государства, Бакунин
восклицал, что истинно свободные люди не нуждаются в нем 71.
Работнику после революции легко превратиться в бюрокра¬
66 П. Кропоткин. Век ожидания, стр. 68.
67 См. письмо П. Кропоткина к 3. К. Арборе-Ралли от 11 марта 1877 г.
(ЦГАЛИ, ф. 1019, on. 1, ед. хр. 67, л. 1).
68 См.: П. Кропоткин. К молодому поколению. Пг., 1919.
69 М. А. Бакунин. Государственность и анархия, стр. 167.
70 Бакунин одно время полагал, что I Интернационал есть практически реа¬
лизация идеи о немедленной безгосударственности, это — «не государство
в государстве».
71 Метафизические странности бакунинского теоретизирования подметил еще
Герцен: «Из того, что государство — форма преходящая,— писал он,— не
следует, что эта форма уже прошедшая» (А. И. Герцен. Собрание сочине¬
ний в 30 томах, т. XX, стр. 591).
256

та. Как только выходцы из народа перейдут в сферу управле¬
ния, они «перестанут быть работниками и станут смотреть на
весь чернорабочий мир с высоты государственности; будут пред¬
ставлять уже не народ, а себя и свои претензии на управление
народом. Кто может усомниться в этом, тот совсем не знаком
с природой человека». Метафизическое представление о «при¬
роде человека» выступает здесь ultima ratio бакунинского тре¬
бования немедленного слома существующей государственной
машины.
Кропоткин также отвергал идею социалистического государ¬
ства, критикуя тех, кто, как он выражался «мечтает о дикта¬
туре пролетариата», кто думает, что с помощью рабочего
класса, организованного в государство, можно добиваться со¬
циалистических идей. Социалистической революции Кропоткин
противопоставлял народную революцию, которая одним махом
покончит с государством.
При этом Кропоткин изобразил дело так, будто в самой
идее диктатуры пролетариата, которую он отождествлял с дик¬
татурой вождей, заложено только разрушительное начало, что
диктатура пролетариата способна лишь на террор по отноше¬
нию к буржуазии, но принципиально неспособна, как и всякое
другое государство, к созидательной деятельности 72.
На место государства Бакунин, Кропоткин и другие пред¬
лагали, в сущности, абстракцию «человеческой солидарности»,
самоуправление свободных личностей, сплоченных единством
нравственных убеждений. Каким путем можно мгновенно до¬
стичь такого убеждения — оставалось не вполне ясным. «Совер¬
шенное общество (всегдашний предмет мечты Бакунина.—
В.	М.) не имеет правительства, а имеет только управление,
не имеет законов, а имеет обязанности, не имеет кар, а имеет
средства исправления» 73. Но как прийти к такому обществу?
Будущая политическая организация общества, декламировал
он,— это «вольная организация снизу вверх посредством воль¬
ных союзов — организация разнузданной чернорабочей черни,
всего освобожденного человечества, создание нового общест¬
венного мира» 74. Среди семидесятников эти идеи были истолко¬
ваны как требование полной автономии. «Только в возможно
большем развитии личной, местной и областной автономии,—
писал С. Кравчинский,— вижу залог будущего счастья как че¬
ловека и человечества, так и торжества революции» 75.
72 Кропоткин неверно представлял марксистское учение о свободе, считая,
его «экономическим» и замечая, что «истинная любовь к свободе» не мо¬
жет вдохновляться «одним лишь зрением доставленных ею материальных
благ» (Отдел Рукописей Гос. библ. СССР им. В. И. Ленина, ф. 549, картон 1,
ед. хр. 27).
73 М. А. Бакунин. Собрание сочинений и писем, т. III. М., стр. 177.
74 М. А. Бакунин. Полное собрание сочинений, т. II, стр. 240.
75 «Революционное народничество 70-х годов XIX века», т. II, стр. 341.
9 В. А. Малинин
257

Современное общество имеет настолько сложную организа¬
цию, что подтверждает требование общественного сотрудниче¬
ства. По мнению Кропоткина, многочисленные наднациональные
объединения и союзы, возникающие благодаря тому, что про¬
изводство носит общественный характер, подтверждают функ¬
ционирование общества не на основе насилия, а благодаря сво¬
бодному договору. На место государства надо поставить «сво¬
бодное соглашение индивидуумов и групп, т. е. федерацию
свободную и временную (каждый раз с какой-нибудь опреде¬
ленной целью)» 76.
Отвергая идею центральной государственной власти, он ре¬
комендовал предполагаемой безгосударственной федерации
«создавать новые формы социальной жизни в освобожденных
коммунах, социализируя дома, орудия производства, средства
сообщения и обмена, одним словом, все, что необходимо для
жизни» 77.
Государство, изгнанное Бакуниным и Кропоткиным в окно,
возвращалось в дверь — под видом федеральной организации
общества «снизу вверх». Маркс заметил, что организация пред¬
полагает управление, и «при бакунинском построении «снизу
вверх» разве все будут «вверху?»» 78 Ф. Энгельс, со своей сторо¬
ны, имел все основания сказать, что «анархисты ставят все на
голову» 79.
Эта «головная» болезнь идеализма видна и в бакунинском
разделении европейских народов на государственные и негосу¬
дарственные. В «Государственности и анархии», первая часть
которой была закончена в 1873 г., Бакунин объявлял главой
европейской реакции только что созданную германскую импе¬
рию («кнуто-германскую империю», по терминологии Бакуни¬
на). Германский народ, писал Бакунин, подпал под гипноз своей
национальной государственности и, как и его верхи, стал одер¬
жим манией к завоеванию. В противоположность немцам сла¬
вяне — народ не государственный. Государственное мышление
чуждо русскому народному сознанию, о чем, по мнению Бакуни¬
на, свидетельствует тот факт, что на Руси государство возникло
в результате «призвания» варягов. Еще раньше он разработал
свою концепцию демократического панславизма. Славяне с их
чувством коллективизма и ненавистью к любой форме деспо¬
тизма могут осуществить идею «свободного» союза в форме
всеславянской федерации, которая покончит с австрийской и
прусской монархией.
Взгляды Бакунина на государство, и не только на государ¬
ство, были, таким образом, довольно путаными, а его практи¬
76 П. Кропоткин. Век ожидания, стр. 71.
77 Там же, стр. 65.
78 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 18, стр. 615.
79 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 19, стр. 359.
258

ческая революционная деятельность часто противоречила теоре¬
тическим посылкам, которые были далеки от цельности.
Абстрактный подход Бакунина к государству был плодом ме¬
тафизики и на практике вел к политическому волюнтаризму.
Г. В. Плеханов был прав, когда писал, что Бакунин, благодаря
его анархиствующему идеализму, «вынужден был подставить на
место исторического развития русской общественной жизни ло¬
гические скачки своей собственной мысли» 80. Тем не менее влия¬
ние бакунинских идей прослеживается в воззрениях членов раз¬
личных народнических организаций, даже в мировоззрении тех,
кто бакунистом не был.
«Нам ненавистны,— писали члены одного из кружков
в 1874 г.,— не представители и не обладатели власти — этого
мало. Нам ненавистен самый принцип власти, как принцип по
самой сущности своей несправедливый и деморализующий.
Власть не должна быть целью, но она не может быть и сред¬
ством» 81. В анархистском духе выдержаны некоторые другие
положения письма, в частности отрицание политической борьбы,
надежды на немедленный переход средств производства в руки
непосредственных производителей, надежда на то, что «спра¬
ведливая, всем доступная и для всех одинаковая цивилизация
может основываться только на фундаменте полной, личной и
общинной свободы экономического и политического самоуправ¬
ления и самоустроения» 82.
В начале 70-х годов, те народники, которые опасались раз¬
вязывания политической борьбы, считая, что она будет выгодна
формирующейся буржуазии, аргументировали в значительной
мере «по Бакунину» 83. Бакунин способствовал закреплению
представления, что политическая борьба может содействовать
лишь «господину купону». Вывод, что раз всякая власть от
лукавого, то не следует стремиться к ее захвату, был по-своему
логичен. Но этого взгляда придерживались далеко не все.
РЕАЛИСТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ГОСУДАРСТВА
Среди народников 70-х годов представления о деспотизме и
одновременно слабости самодержавия (в какой-то мере оправ¬
данные) переплетались с неверными представлениями о над¬
классовом государстве. Не только один Ткачев, но и Михай¬
80 Г. В. Плеханов. Сочинения, т. II. М., 1923, стр. 142.
81 «Революционное народничество...», т. I, стр. 173.
82 Там же, стр. 174.
83 Ср. взгляды членов кружка черниговской молодежи. Считая, что либе¬
ральная партия «у нас в России не имеет будущности», они требовали не¬
медленного уничтожения государства, что означало, по их мнению, «пре¬
доставление свободы каждой общине, каждой группе людей входить в
союз с группами и общинами добровольно, сообразно своим интересам»
(ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 468, л. 7—8). Это был своего рода социаль¬
ный романтизм.
9*	259

ловский, немало деятелей из «Земли и воли» и некоторые
народовольцы не видели прямой связи между интересами рус¬
ской буржуазии и самодержавия. «Деспотическая власть не
имеет у нас ни теократических, ни феодал-аристократических,
ни даже буржуазно-экономических основ»,— утверждал один из
авторов «Общего дела». Это всего лишь «пугало, которого вся
сила лишь в нашей слабости» 84.
Неверное представление о социальной природе самодержав¬
ного государства, преувеличение его независимости от воли
привилегированных классов были свойственны и народоволь¬
цам. В «Народной воле» нередки рассуждения, вроде того, что
у нас государство единственный политический противник наро¬
да, что оно «держится исключительно только голым на¬
силием» 85, что «государство по своему усмотрению создавало
или разрушало целые сословия, производило какие было угод¬
но эксперименты над привилегированным классом» 86 и т. п.
Разумеется, эти аргументы не соответствовали реальному
положению вещей.
Нам кажется, что в определенной мере на все эти взгляды
повлияло своеобразное истолкование теории договорного про¬
исхождения государства. В 70-е годы ее развивали Лавров,
Флеровский и другие. Государство, по Лаврову, есть следствие
общественного договора, который требует «принудительной
силы, наблюдающей за соблюдением договора». Эта принуди¬
тельная сила или власть есть государство с его насилием,
с его «административной организацией и силой оружия».
Правда, вполне отождествлять взгляды Лаврова на происхож¬
дение государства с договорной концепцией вряд ли правомерно.
Лавров, например, полагал, что Руссо смешивал понятия госу¬
дарства и общества, что его знаменитый трактат правильнее
называть «О государственном договоре», а не «Об обществен¬
ном договоре». Он отмечал тенденцию к смешению понятий
также у Лассаля, поскольку лассальское определение государ¬
ства как «единства личностей в одном нравственном целом»
подразумевает в действительности не государство, а общество 87.
В действительности государство есть частный случай обществен¬
ной организации, и форма отнюдь не высшая, а низшая, хотя
представляющая «солидарную совокупность личностей» или, что
может быть точнее, одну из форм такой совокупности» 88.
84	См. ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 84, л. 5 об.
85	«Календарь Народной воли на 1883 год». Женева, 1883, стр. 5. Слова взя¬
ты из опубликованной в календаре «Программы Исполнительного Коми¬
тета».
88 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 320, л. 27.
87 См.: ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр. 218, л. 5.
88	Лавров соглашается с Гербартом, что цивилизация как система выше по
своему типу организации, чем государство (см. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед.
хр. 218, л. 8).
260

Возникновение государства, доказывал Флеровский, являет¬
ся результатом сознательного акта, соглашения, но не между
равноправными членами общества, как думали Гоббс и Руссо, а
между «трудящимися земледельцами» и теми, кому эти трудя¬
щиеся доверили охрану своих прав. Тысячелетняя история госу¬
дарств, писал он, «может быть выражена в очень немногих сло¬
вах: трудящийся земледелец хотел жить своими трудами и раз¬
вивать свою способность трудиться» 89. Цель государства «орга¬
низовать трудящегося и увеличивать его способность трудить¬
ся» 90. Флеровский не замечал таящегося в его договорной кон¬
цепции противоречия: оставалось неясным, почему «нетрудя-
щиеся» должны были быть заинтересованы в развитии способно¬
стей «трудящихся»?
Трактовка цели государства приводит Флеровского к сме¬
лым выводам. Он настаивает, что природа государства, как бы
ни искажали ее узурпаторы, заключается в одном — в «распре¬
делении прав» 91. Флеровский понимает, что «распределение
прав» зависит от «распределения богатств», но он вполне по-
утопически думает, что государство может обеспечить равное
распределение «тягости подати» между «высшим классом» и
«народными массами», хотя допускает, что все зависит от
условий.
В его труде «Положение рабочего класса в России» идея
примирения классов выражена достаточно ясно. Он даже по¬
лагал, что в русских условиях можно осуществить эту идею
на практике — «весь мир обратил бы на нас внимательные и
любопытные взоры, если бы он увидел у нас, что и высшие
и низшие слои общества направились к одной цели на путь
своего счастья, если бы он получил через нашу жизнь обязатель¬
ное доказательство, что разлад общественных классов не есть
природная необходимость, а есть искусственное произведение
его цивилизации» 92.
Наряду с договорной концепцией происхождения государ¬
ства среди революционных народников были распространены
взгляды о решающей роли насилия в создании государ¬
ства, и, пожалуй, они были более влиятельны, чем «договор¬
ные» представления (в особенности среди практиков). В письме
С.	С. Голоушева материи от 5 января 1874 г. прямо говорится,
что государство возникает из-за завоевания. Народ до этого
«жил отдельными семьями, совершенно свободными относитель¬
но других семей, или маленькими общинами, соединившимися
для защиты своей страны, своей земли от внешнего врага»,
89 В. В. Берви-Флеровский. Исследование по текущим вопросам. СПб., 1872,
стр. 30.
90 Там же, стр. 31.
91 Там же, стр. 45.
92 В. В. Флеровский. Положение рабочего класса в России. СПб., 1869,
стр. 473.
261

а уж «затем являются завоеватели», которые приносят с собой
и навязывают завоеванным государственную организацию об¬
щества:
«Это целая система, построенная привилегированными клас¬
сами для эксплуатации так называемого народа, которого ни¬
когда и никто не подразумевал, употребляя слово «государ¬
ство» 93.
Степень кристаллизации взглядов революционных народни¬
ков на государство не следует преувеличивать, в них много
противоречивого и отчасти путаного, причем не только у прак¬
тиков, но и у теоретиков (даже в большей мере). Лавров раз¬
вивал взгляды, сходные с идеями Руссо, что нашло отражение
в «Очерках практической философии» и «Исторических пись¬
мах». В других случаях он соглашается с критикой представи¬
телями исторической школы концепции общественного договора,
считая немыслимым, чтобы «полузвери, не имевшие никакого
сношения между собой, вдруг придумали: как лучше будет
составить договор и жить в государстве» 94.
«Сознательное» возникновение государства им исключается.
По мнению народнического социолога, государство возникает не
вместе с классами, а до классов: «Государственный строй ко¬
ренился в первых дородовых и родовых человеческих группах...
Всюду, где человек, не рассуждая, подчиняется условиям жиз¬
ни, им не выбранным, он подчиняется государственному нача¬
лу» 95. Государство возникает из подчинения — сначала при¬
родным, а затем природно-общественным условиям.
В развитии общества государство — институт насилия одних
над другими — эволюционирует, проходя стадии физического
господства (древние и средневековые государства), экономиче¬
ского господства (буржуазные государства нового времени) и
нравственного господства (социалистические государства буду¬
щего) .
На всех трех стадиях развития государства основанием для
его существования является соображение безопасности, в ко¬
торой нуждаются все члены общества. Здесь Лавров высказы¬
вал соображения, которые в зародыше уже содержали пред¬
ставления о надклассовом характере государства; представ¬
ления эти были в ходу среди некоторых революционных народ¬
ников, и особенно ярко они выражены в известном открытом
письме Ткачева Ф. Энгельсу.
Лавров вносит в трактовку государства свой собственный
мотив, когда отмечает, что государство укрепляется за счет
нравственных сделок людей со своей совестью. Его идеализм
93 «Революционное народничество...», т. I, стр. 163.
94 П. Л. Лавров. Избранные сочинения, т. III. М., 1933, стр. 8.
95 П. Л. Лавров. Философия и социология.— Избр. произв. в двух томах, т. 2.
М., 1965, стр. 193.
262

проявляется в том, что он допускает толкование государства
как идеального принципа, который в своем реальном вопло¬
щении может удовлетворять «условиям развития личности и
воплощения истины и справедливости в общественные формы» 96.
Вместе с тем, не рискуя впасть в преувеличение, можно
сказать, что учению Лаврова о государстве в большей мере,
чем взглядам на этот предмет других теоретиков революцион¬
ного народничества, присущи и известная глубина воззрения,
и историзм, связанные во многом с влиянием на него идей
Маркса.
Лавров решительно выступает против, как он говорил, двух
теоретических крайностей; против человеческого «обоготворе¬
ния» исторического предназначения государства («Гегель требо¬
вал, чтобы человек заколол свою личность на алтаре государ¬
ства»), а также против нигилистическо-анархистских филиппик
против государства, против уверений, что государство — это
вчерашний день истории и подлежит немедленному слому.
Полемика против ложных концепций государства, естествен¬
но, предполагает уяснение того, что из себя представляет «на¬
стоящее государство».
«Неизбежность государственного элемента» вытекает из не¬
обходимости «общего блага», из того, что всякое общество,
всякая страна, если она желает существовать в системе об¬
ществ, стран, должна обеспокоиться организацией войн (оборо¬
нительных для социалистического строя), посылкой агентов
к противнику, военным наступлением на врага, а в мирное
время — организацией внешних сношений.
Политический прогресс в обществе заключается в уменьше¬
нии государственного элемента в общественной жизни; государ¬
ство как «охранительный элемент» общества заключает в себе
самом «стремление постоянно спускаться к минимуму» 97. Если
«снижения к минимуму» не происходит, значит государство не
удовлетворяет своему назначению и должно быть заменено.
Лавров видит, что в реальной общественной жизни госу¬
дарство содействует «увеличению обязательного насильственно¬
го элемента общественной жизни», подавляет «нравственное
развитие личности и свободу критики» 98.
96 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 192.
97 Там же, стр. 212.
98 Там же, стр. 213. Ср. с мнением Голоушева, который, несомненно, был
знаком с Лавровскими «Историческими письмами»: «По мере развития
форм государство меняется», «форма меняется, а сущность, основа, остает¬
ся». («Революционное народничество...», т. 1, стр. 164). Ср. также с мнени¬
ем И. Н. Мышкина: «История нас учит, что власть никогда не делала без
борьбы и без нужды ни малейших уступок обществу, что беспрекословное
повиновение и отсутствие всякого протеста ведут только к усилению деспо¬
тизма и доводят общество до полного бесправия» («Революционное на¬
родничество...», т. I, стр. 193).
263

Лавров указывал, что государство всегда защищает интере¬
сы «одних» в ущерб «другим»; «касты, сословия, классы в среде
общества — вот источники государства» 99. Под влиянием
марксизма Лавров стремился к конкретно-историческому взгля¬
ду на государство. Это в особенности заметно в его объяснении
сущности буржуазного государства, которое, по словам Лавро¬
ва, есть не что иное, как «заговор» «одной доли общества про¬
тив другой, заговор сильных, имеющих в виду воспользоваться
своею силою для эксплуатации всего общества в свою пользу» 100.
Революционеры не должны обмануть себя мишурой бур¬
жуазной демократии, которая есть лишь относительный шаг
вперед в развитии демократического устройства общества, но
лишь сравнительно с менее демократическими или вовсе не
демократическими предшествующими государственными форма¬
ми. Но формальный характер буржуазной демократии не яв¬
ляется основанием для решительного отказа от тех возможно¬
стей организации, которую она все же дает партии революции.
Лавров отстаивал более реалистический, сравнительно с Ба¬
куниным, взгляд на вопросы политической организации обще¬
ства. В «Исторических письмах» он еще не понимает необхо¬
димости слома эксплуататорского государства, но ставит вопрос
об овладении революционной партией государством в интересах
народа.
Признавая историческую целесообразность «посредствую¬
щих политических форм», Лавров убеждал революционное на¬
родничество, что консервативные государства «должны оконча¬
тельно разложиться», что на их месте будет «новый обществен¬
ный строй», но он еще не может сказать, каким будет этот
«новый общественный строй» 101.
Критически мыслящие личности должны стремиться напра¬
вить государство «на выработку прогресса» 102. Он отстаивал
идею народной Думы как законодательного органа нового
государственного устройства после социальной революции, санк¬
ционирующего социальные мероприятия исполнительной власти.
Лавров не разделял иллюзии о немедленном сломе государ¬
ства и введении «безгосударственности». В программе журнала
«Вперед!» (1873) он вновь отмежевался от анархической кон¬
цепции государства.
В «Государственном элементе в будущем обществе» (1875)
Лавров отмечал, что «государственный элемент власти и при¬
нуждения вполне исчезнуть из общества не может. Он не может
исчезнуть ни накануне социальной революции, ни на другой
99 П. Л. Лавров. Избранные сочинения, т. III. М., 1934, стр. 8.
100 П. Л. Лавров. Собрание сочинений, вып. VII. Пг., 1917, стр. 48.
101 «Вперед!», 1873, N° 1, стр. 8.
102 П. Л. Лавров. Избранные сочинения, т. II. М., 1934, стр. 212—213.
264

день после социальной революции, когда победители будут
окружены внешними и внутренними врагами и сами еще будут
носить в себе следы побежденного мира. Он может исчезнуть
лишь в тот период, когда солидарность общего труда в свобод¬
ных союзах охватит все общество» 103. Иначе говоря, государ¬
ство является необходимым общественным институтом в пере¬
ходный период революционных схваток и строительства новых
общественных отношений.
Народ не может отказаться от государства после захвата
власти в результате социальной революции. «Смешно предста¬
вить себе, что в случае социальной революции господствующие
классы, обладатели капиталов и государственных сил, отдадут
все, не сопротивляясь» 104.
Начиная со второй половины 70-х годов Лавров все более
внимательно изучает марксово учение о государстве, в частно¬
сти критику анархистской безгосударственности. Его можно рас¬
сматривать как попутчика марксизма в критике анархистской
концепции, носители которой явно просмотрели целую «эпоху
упорной борьбы с сильными противниками прогресса» 105. Он
открыто критиковал анархистскую теорию федерализации 106.
Сторонники этой концепции незаметно для себя санкционируют
государственность под новой вывеской, поощряя к тому же ме¬
стный сепаратизм.
Но «децентрализованная власть по самой природе противо¬
действует всякому единообразию, всякому подчинению частного
общему, единичного целому; она будет и должна быть антирево¬
люционной» 107.
В своей работе «Парижская Коммуна 1871 года» мыслитель-
народник развивал верные мысли относительно преобразова¬
тельной миссии социалистического государства, призывая даже
к необходимости диктатуры пролетариата для развитых в эконо¬
мическом отношении стран Западной Европы. Он утверждал,
что «рабочий пролетариат созрел для управления своими дела¬
ми» 108, что в решающие исторические дни рабочих можно вы¬
ставить для распоряжения общественными делами и они ни¬
сколько не хуже распорядятся ими, чем чиновники, «считавшие
до тех пор администрацию своею специальностью» 109. На Запа¬
де, следовательно, возможна рабочая революция, в России
103 П. Л. Лавров. Избранные сочинения, т. IV. М., 1934, стр. 396. См. возра¬
жения либеральных «общедельцев» против социалистического «государст¬
венного элемента в будущем обществе» (ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 85,
л. 65—66).
104 «Вперед!», 1876, № 37, стр. 440.
105 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2, стр. 212.
106 См. там же, стр. 211.
107 П. Л. Лавров. Избранные сочинения, т. III. М., 1934, стр. 255.
108 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2. стр. 359.
109 Там же, стр. 358.
265

революционеры должны идти к своей цели путем социальной
революции 110. Но какой класс будет осуществлять полити¬
ческое господство после социальной революции? Лавров не был
уверен, что крестьянство способно на это, и поэтому отстаивал
туманную идею об «управлении народа».
Однако мысль, что революционное правительство должно не
только сохраниться на известный период после революции, но
и быть мощным средством социальных преобразований, была
альтернативой анархистскому нигилизму. Эту идею мы находим
в проектах на будущее, принадлежащих перу семидесятников.
Так, в одном из рукописных трактатов анонимный автор выска¬
зывает мысль, что одной из задач социалистического государства
является такая регуляция общинного устройства, целью которой
является недопущение существенных различий в благосостоянии
отдельных общин, постоянное исследование страны и ее ресурсов
ради содействия общинной (коммунальной) деятельности 111.
Еще более развитую и не менее интересную реалистиче¬
скую концепцию государства мы обнаруживаем в Записке
о будущем государственном устройстве — своего рода «Русской
правде» 70-х годов.
Автор считает необходимым сохранение после революции
государства в виде «социальной республики», которая будет не
чем иным, как «союзом всех общин, которые находятся в стра¬
не» 112. Это — союз особенный, государственный. Автор согла¬
шается с тем, что общины имеют свои собственные заботы, но
настаивает на том, что есть и общенациональные, государствен¬
ные заботы, в которых общины участвуют. Характерно его за¬
мечание, что жизнь общины изменяется «сообразно с обстоя¬
тельствами и с движением науки» 113. Конечно, децентрализа¬
ция управления остается стремлением социальной революции,
но следует признать и «необходимую централизацию». Эту идею
он развивает очень подробно, указывая на необходимость иметь
общенациональные «запасы для непредвиденных случаев» 114,
руководить «обменом продуктов» 115 (значительной частью ко¬
торых распоряжается государство), поддерживать в порядке
пути «для сношений между различными местностями стра¬
ны» 116, содержать «государственную почту», ведать «специаль¬
ным образованием» 117, распоряжаться «организационными ра¬
ботами» и т. д. Однако государство — на вечный институт. Оно
атрофируется с «прогрессом в дисциплине», «с постоянным
110 П. Л. Лавров. Избранные сочинения, т. II, стр. 29.
111 См.: ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 127 (Тетрадь «Община»).
112 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 129, л. 13.
113 Там же, л. 242.
114 Там же, л. 31.
115 Там же, л. 29.
116 Там же, л. 25.
117 Там же, л. 26.
266

ослаблением надзора» и «постоянным усилением привычки» сре¬
ди равных членов общества 118.
Реалистическим государственником стремился быть и
П. Н. Ткачев. Следуя Бланки, Ткачев трактовал политическую
борьбу не как сложный процесс сплочения масс в ходе клас¬
совой борьбы, а как организацию тайных заговоров группой
решительных революционеров, стремящихся к захвату полити¬
ческой власти,— для переустройства общества на «прогрессив¬
но-коммунистических» началах 119.
«Революционеры,— писал Ткачев,— воплощающие в себе
лучшие умственные силы общества, необходимо должны обла¬
дать властью и, оставаясь революционерами, не могут не обла¬
дать властью» 120.
Захват политической власти не был для Ткачева самоцелью.
Политическая власть в руках революционного «меньшинства» —
средство разбудить «большинство», т. е. народ, в интересах
социально-экономических преобразований.
Он полагал, что революционный переворот и захват власти
должны быть лишь прелюдией к социальной революции, кото¬
рая раз и навсегда покончит с частной формой собственности.
Дело облегчается тем, что «наши высшие классы (дворянство
и купечество) не образуют никакой силы — ни экономической
(они слишком бедны для этого), ни политической (они слиш¬
ком не развиты и чересчур привыкли доверять во всем мудро¬
сти полиции)» 121.
Ткачев считал, что для революции экономическая отста¬
лость России не только не помеха, но, напротив,— естественный
союзник. Революция может быть «сделана», пока самодержав¬
ное государство не укрепилось, не превратилось из дворянского
в буржуазно-помещичье.
«Каждый день,— писал Ткачев,— приносит нам новых врагов,
создает новые враждебные нам общественные факторы.
Огонь подбирается и к нашим государственным формам.
Теперь они мертвы, безжизненны. Экономический прогресс про¬
будит в них жизнь, вдохнет в них новый дух, даст им силу
и крепость, которых пока еще в них нет» 122.
Ткачев был прав в одном частном пункте. Действительно,
буржуазия, приходя к власти, укрепляла административный ап¬
парат. Но он был неправ в более существенном.
«Наша общественная форма,— утверждал Ткачев,— обязана
своим существованием государству, которое, так сказать, висит
118 Там же, л. 244, 251.
119 Эту сторону взглядов Бланки отмечал в свое время Чернышевский, но он
осуждал его за заговоры, увлекавшие «опрометчивых энтузиастов»
(Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. V. М., 1940, стр. 22).
120 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III, стр. 224.
121 Там же, стр. 91.
122 «Набат», 1875, № 1.
267

в воздухе, не имеет ничего общего с существующим обществен¬
ным строем и корни которого находятся в прошлом, а не
в настоящем» 123. Отрицая роль масс в истории, принимая
их только как пассивную силу, он возлагал надежды на смелых
заговорщиков, могущих в любой момент захватить власть по
сигналу руководящего центра. Ткачев не понимал, что эта тео¬
рия, ошибочная в Западной Европе, была не менее ошибочной
в условиях России — при почти полном отсутствии пролета¬
риата.
Ф. Энгельс подверг взгляды Ткачева суровой критике, под¬
черкнув, что культ героев (который проповедовал, как мы знаем,
не один Ткачев) является опасной иллюзией. Он критиковал
Ткачева за непонимание движущих классовых сил революции
вообще и предстоящей русской революции в особенности. По
мнению же Ткачева, программа и тактика русской социальной
революции и партии должны в такой же мере «отличаться от
германской, в какой социально-политические условия в Герма¬
нии отличаются от таковых в России» 124. Ф. Энгельс ответил
на аргументацию Ткачева, в том числе и на утверждение, будто
русскому рабочему классу придется бороться только против ка¬
питала, а не против политической власти, «висящего в воздухе»
самодержавия. В работе «О социальном вопросе в России» он
разъяснил, что представление, будто экономические интересы
нуждаются для своего воплощения в ими же создаваемом госу¬
дарстве, является путаным, что не существует надклассового
государства, ибо государство опирается на определенные клас¬
сы, волю которых оно выражает, что самодержавие защищает
интересы господствующих классов России — помещиков прежде
всего — и что только классовая борьба против господствующего
класса и его политической организации — государства — спо¬
собна уничтожить строй эксплуатации 125.
Критика Энгельсом Ткачева имела большое значение для
поисков верных путей общественного развития в России, тем
более, что идеи Ткачева оказали влияние на народовольцев.
В Исполнительном Комитете «Народной воли» были и его пря¬
мые сторонники, например Н. Морозов, Л. Тихомиров. Ленин
отметил и исторически прогрессивную роль Ткачева, когда писал,
что «подготовленная проповедью Ткачева и осуществленная
посредством «устрашающего» и действительно устрашавшего
террора попытка захватить власть — была величественна...» 126.
123 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III, стр. 91. Ср.: «Сегодня наше
государство — фикция, предание, не имеющее в народной жизни никаких
корней» (там же, стр. 92).
124 Там же, стр. 92.
125 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 18, стр. 537—538. См. также
Послесловие Энгельса к работе «О социальном вопросе в России» (К. Маркс
и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 22, стр. 438—453.
126 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 173.

Глава десятая
ИДЕИ СОЦИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
В ТРАКТОВКЕ ИДЕОЛОГОВ НАРОДНИЧЕСТВА
Семидесятники создали немало программных документов,
сыгравших свою роль в практическом движении, а также в раз¬
витии идеологических представлений его участников.
Участникам движения эти программы объясняли смысл их
деятельности, определяя ее цели и направления; они фиксиро¬
вали состояние и тенденции передового общественного сознания.
Революционные народники очень хорошо понимали значение
программных документов, несмотря на существенные расхожде¬
ния во мнениях по многим принципиальным и частным вопро¬
сам. «В минуту действительного столкновения партия без про¬
граммы бессильна»,— под этими словами Лаврова подписался
бы едва ли не каждый семидесятник 1.
На естественный вопрос, что же должно быть теоретиче¬
ской основой программы революционного действия, столь же
естественным был и ответ — научное понимание революции.
В народническом сознании поиски научных оснований теорети¬
ческого программирования революционного действия занимают
существенное место, что, собственно, во многом объясняет ре¬
шительное отрицание бакунинских призывов «забросить науку»,
хотя это не равнозначно, конечно, преодолению народниками
социального романтизма.
Исходным пунктом многочисленных программных докумен¬
тов является положение, что общественные отношения в рус¬
ском обществе определяются фактом подчинения трудящегося
«рабочего сословия» «паразитическим классам». «Партия про¬
гресса» должна изменить социальные отношения, освободить
«труд». Бесспорным средством такого радикального освобожде¬
ния была признана социальная революция, которая «должна
выйти не из городов, а из сел» 2.
В 70-е годы были написаны программы революционно-на¬
роднического и либерально-народнического толка (примером по-
1 Кропоткин уже в конце жизни отметил, что писать о революционном на¬
родничестве, игнорируя программные документы движения, невозможно
(см. его Заметки на полях статьи М. Неведомского «80 и 90-е годы в рус¬
ской литературе» (ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 763, л. 65). Программа, по
выражению одного из семидесятников,— это «настоящее крещение партии
в ту или иную веру» («Дело», 1882, № 3, стр. 51).
2 ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 93, л. 51.
269

следней является так называемая «кружковая» программа
И. Каблица, о которой Н. Морозов отзывался как о заумной и
схоластической) 3.
Рассмотрим теоретическое содержание основных программ
революционного народничества.
СОЦИАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ПО ПРОГРАММЕ «ВПЕРЕД!»
Обстоятельства создания программы «Вперед!» и ее роль в
идейной борьбе внутри революционного народничества («лаври¬
сты», «бакунисты», «ткачевисты») хорошо известны по литера¬
туре. Менее известно идейное содержание программы, в осо¬
бенности ее философские и социологические идеи. Мы не при¬
держиваемся того взгляда, что данная программа отражает
только существенные аспекты философско-социологической кон¬
цепции самого Лаврова, хотя его миросозерцание проглядывает
в ней отчетливо (в частности, свойственное Лаврову «пере¬
мешивание» актуальных и отдаленных социальных задач).
Не считаем мы ее ни в коей мере и марксистской, хотя ин¬
терпретация такого рода в литературе отмечена. Программа от¬
ражает представления, достаточно распространенные к началу
70-х годов среди части революционных народников. Анализ ее
содержания имеет самое прямое отношение к оценке филосо¬
фии и социологии революционного народничества 4.
Суть впередовского понимания значения Программы видна
из заявления, что «партия, избирающая систематический путь
революции для достижения своих целей, берет на себя обяза¬
тельство организовать победу» 5. Организация победы невозмож¬
на без предварительной разработки программы действий.
Программа провозгласила две формы борьбы за торжество
«социалистического идеала» — теоретическую и практическую.
Теоретическая борьба предполагает борьбу за реалистиче¬
ское миросозерцание против миросозерцания идеалистического,
за удовлетворение естественных потребностей человека «против
всех идолов богословских и метафизических, теоретических и
нравственных» 6, против «праздного пользования благами жиз¬
3 Среди этих программ есть и философско-утопические трактаты, например
Записка об устройстве будущего общества (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр.
127). Автор ее не установлен.
4 Интересную деталь сообщает В. Н. Фигнер. Многие члены цюрихского
кружка русских студентов не разделяли взглядов «государственника Лав¬
рова», но, будучи «антигосударственниками», т. е., разделяя анархистские
иллюзии, тем не менее с увлечением набирали в тайной типографии жур¬
нал «государственников» «Вперед!» (см. «Гранат», т. 40, вып. 7—8,
стлб. 463).
5 «Революционное народничество 70-х годов XIX века», т. I, М., 1964, стр. 26.
6 Там же, стр. 21.
270

ни» 7, за личность против всякого рода монополий, за рабочего
против «классов, его эксплуатирующих», за свободную ассоциа¬
цию против государственности 8.
Сторонники «Вперед!» понимали, что теоретическое обосно¬
вание социалистических убеждений предполагает недвусмыслен¬
ный ответ на вопрос, будет ли это обоснование носить науч¬
ный характер, опираться на знание законов «общественной
деятельности» или оно будет результатом свободного творче¬
ства на основе интуиции, «революционного инстинкта» 9 и т. п.
Выступая против «проповеди систематического невежества»
(намек на «идеи» Бакунина и Нечаева), Программа предупреж¬
дала, что пренебрежение теорией может привести лишь к по¬
ражению революционной партии, ибо теоретическое знание —
«единственное орудие возможной победы». Необходима «пра¬
вильная теоретическая постановка» вопроса о борьбе за спра¬
ведливый общественный строй. Программа решительно осужда¬
ла скептиков, которые не верили в эту возможность 10.
Научная теория общества — условие практических успехов
революционного дела, «правильного осуществления всякого про¬
гресса» 11.
Признание значения философских и социологических воззре¬
ний для правильной постановки революционного дела было,
бесспорно, шагом в верном направлении, как верным было и
решительное отмежевание Программы от философского и рели¬
гиозного идеализма. Программа признавала, что «между нами
и различными сектами ортодоксальными и еретическими, опи¬
рающимися на откровение или на идеалистическую метафизику,
нет ничего общего» 12, что «принцип сверхъестественного, мисти¬
ческого мы не признаем ни в одном из его оттенков» 13, что
«религиозный, церковный, догматический элемент нам безуслов¬
но враждебен» 14.
Особенностью Программы является известная недооценка
влияния и степени живучести западноевропейского и русского
философского идеализма и религии. Программа отмечает лишь
«слабые судороги партии европейских супранатуралистов, кото¬
рые сами потеряли давно веру в возможность своей победы» 15.
7 «Революционное народничество...», т. I, стр. 21.
8 См. там же, стр. 22. Защита рабочих против «классов, его эксплуатирую¬
щих», не означает, что Программа выражала интересы рабочего класса.
Но семидесятники видели, что рабочие — страдающая от эксплуатации
часть нации, легко поддающиеся к тому же организации.
9 См. там же, стр. 30.
10 См. там же, стр. 22.
11 «Революционное народничество...», т. I, стр. 30. М. Бакунин, «обыгрывая»
эти места Программы, иронизировал по поводу намерения впередовцев
открыть в деревне кафедры социологии...
12 Там же, стр. 23.
13 Там же.
14 Там же.
15 Там же, стр. 22.
271

Вместе с тем правильно отмечается ослабление влияния рели¬
гиозной идеологии в России, равнодушие интеллигенции к ре¬
лигиозным вопросам: «Религиозными вопросами у нас интере¬
суются лишь те, которые едва ли прочтут наше издание» 16.
Эти положения Программы были верны в том смысле, что офи¬
циальное богословие действительно потеряло какое бы то ни
было влияние на передовую интеллигенцию, если оно когда-
либо было влиятельно. Права Программа была в том, что
теоретическая критика религии настолько продвинулась вперед,
что революционные народники вполне могли положиться на уже
достигнутые результаты (просветительской, антрополого-мате¬
риалистической традиций). Но она была не права в утвержде¬
нии, что «научная борьба против религиозного элемента» уже
в силу этого потеряла значение. В противоречии с этими за¬
явлениями Программа все-таки подчеркивала, что «торжество
реальной мысли», «победа над богословскими иллюзиями» воз¬
можны только при помощи критики, и предусматривала тем са¬
мым критику и религиозной философии, борьбу «науки против
религии», борьбу «против религиозных догматов» 17. Критика
является средством борьбы не против личностей, а «против
общественных начал» 18; только благодаря ей каждый данный
народ и каждая данная нация могут участвовать в историче¬
ском «развитии человечества» 19.
Вообще в Программе «безусловная критика» всех «основа¬
ний современного общественного строя», опирающаяся на знание
«точных фактов» общественной жизни, признавалась орудием
понимания революционерами смысла общественного прогресса.
Программа объявляла своих сторонников носителями преемст¬
венности в русском революционном движении, продолжателями
традиции «незаменимого таланта Герцена» 20.
Программа несет следы влияния материалистического пони¬
мания истории, что не было отмечено в литературе. Она отме¬
чает, что вопрос политический «подчинен вопросу социальному
и в особенности экономическому» 21, что Программа «Вперед»
принимает и разделяет Программу Интернационала — как она
«высказана в постановлениях нескольких конгрессов, выражав¬
ших общие стремления рабочего пролетариата в Европе» 22.
Цель социально-революционной партии — объединение тру¬
дящихся в свободную ассоциацию тружеников на основе «со¬
циалистического идеала». Новый общественный строй, который
сменит строй угнетения и эксплуатации, обеспечит положение,
16 «Революционное народничество...», т. I, стр. 22.
17 Там же, стр. 38.
18 Там же, стр. 21.
19 Там же.
20 Там же, стр. 20.
21 Там же, стр. 25.
22 Там же, стр. 24—25.
272

при котором «самая широкая свобода личности не будет пре¬
пятствовать солидарности между равноправными лицами и об¬
ширной кооперации для общей цели» 23.
Предварительным условием достижения социалистического
идеала является разрушение существующего общественного
строя, и в первую очередь государства, посредством социаль¬
ной революции. Сложившиеся общественные связи, или, по тер¬
минологии Программы, отражающей заветные взгляды Лавро¬
ва, «группировка личностей», «все менее зависит от легального
деления территорий или от прирожденного развития националь¬
ностей, но в ней все более преобладает элемент экономическо¬
го противоположения эксплуататоров и эксплуатируемых и нрав¬
ственный элемент противоположения консерваторов прогресси¬
стам» 24.
Наряду с признанием экономических причин общественной
и идейной борьбы, в Программе постоянно подчеркивается зна¬
чение нравственных стимулов общественного прогресса.
В борьбе не на жизнь, а на смерть между эксплуататора¬
ми — консерваторами и эксплуатируемыми — прогрессистами
сильнейшим орудием первых является государство. Современное
государство, охраняющее интересы эксплуататоров, оказывает
давление на личность как посредством легальных форм, так и
благодаря «обширной административной сети» 25. Социалистам
равно враждебны как централизованная буржуазная монархия
прусского образца, так и централизованная буржуазная респуб¬
лика французского образца. Они объявляют беспощадную борь¬
бу всем традициям «нынешнего легально-промышленного цент¬
рализованного строя» 26.
В будущем силой исторических обстоятельств государства
«должны окончательно разложиться» 27, тогда исчезнет всякий
след государственной принудительности и образуется «свобод¬
ная федерация» самоуправляющихся общин. Программа не на¬
стаивает на немедленном уничтожении государства. Между го¬
сударством и обществом безгосударственным «лежит целый ряд
посредствующих политических форм» 28.
Программа не разъясняет, что это за «посредствующие по¬
литические формы» (не было исторического опыта), но она на¬
стаивает на их необходимости в интересах закрепления резуль¬
татов социальной революции. Это можно было бы отнести за
счет политического реализма Программы, если бы не рассуж¬
дения об опасности возглавления социалистами-революционера¬
ми центрального правительства из-за возможности «узурпиро¬
23 «Революционное народничество...», т. I, стр. 25.
24 Там же, стр. 25.
25 Там же.
26 Там же.
27 Там же.
28 Там же.
273

вать права масс». Программа настаивает на «сознательной
постановке целей» в народе и видит в этом альтернативу стрем¬
лению отдельных выдающихся личностей «стать властью при по¬
собии удачной революции» 29. Это был выпад против Ткачева и
ткачевистов.
Социальная революция охарактеризована в Программе как
явление исторически закономерное; «история приводит к ним
с неизбежным фатализмом» 30.
Революции наступают тогда, когда налицо определенная со¬
вокупность материальных и нравственных условий, вызываю¬
щих социальный переворот. Искусственное подталкивание ре¬
волюции способно привести лишь к их отсрочке или даже к
гибели передовых деятелей; «революций искусственно вызвать
нельзя, потому что они суть продукты не личной воли, не дея¬
тельности небольшой группы, но целого ряда сложных истори¬
ческих процессов» 31. Иными словами, социальная революция —
это народная революция, ее сила, размах и успех всецело за¬
висят от участия в ней масс 32.
Будущее принадлежит народу. Социальная революция долж¬
на быть «совершена не только с целью народного блага, не
только для народа, но и посредством народа» 33.
Раз это так, то всякая народная инициатива в истории,
всякая попытка выступления масс, даже неудачная, «является
полезным воспитательным средством общества» 34. Поэтому про¬
грессивным деятелям в это время «останется лишь стать в ряды
народа или отказаться от всякой возможности для них про¬
грессивной деятельности» 35.
Социальная революция проясняет историческую ситуацию —
«девизы партии получают большую определенность» 36, фиктив¬
29 «Революционное народничество...», т. I, стр. 29.
30 Там же, стр. 32.
31 Там же, стр. 31.
32 В этом же направлении работала мысль авторов Программы и тогда, ког¬
да они заявляли, что революционеры «признали бы Земский собор право¬
мерным органом и деятелем русского общественного переворота, когда он
состоял бы в большинстве из представителей крестьянства» («Революцион¬
ное народничество...», т. I, стр. 34). Бакунин допустил, конечно, передерж¬
ку, когда квалифицировал эту мысль «Вперед!» как шарлатанскую надеж¬
ду на то, что «наш Правительствующий Сенат сделается рано или поздно
органом народного освобождения» (там же, стр. 47).
33 «Революционное народничество...», т. I, стр. 28.
34 Там же, стр. 31. Ср. идеи статьи «Парижская Коммуна 1871 года» (см.:
П. Л. Лавров. Философия и социология.— Избр. произв. в двух томах,
т. 2. М., 1965). Утверждение Л. Тихомирова, будто представление о соци¬
альной революции у семидесятников «составляет просто политическое от¬
ражение старых идей Кювье и школы внезапных геологических катастроф»,
в какой-то мере верное в отношении бакунинско-нечаевской концепции,
было беспочвенным в отношении революционного народничества в целом
(см.: Г. В. Плеханов. Сочинения, т. III. М.— Л., 1929, стр. 47- 55).
35 «Революционное народничество...», т. I, стр. 28.
36 Там же.
274

ные коалиции партий и общественных групп распадаются, ста¬
новятся ясными их истинные цели. Революционеры не могут
вызвать революции, но они берут на себя нравственную обя¬
занность «облегчить и ускорить неизбежный переворот соб¬
ственною правильною подготовкою» 37.
Вопрос о том, в чем должна заключаться «правильная под¬
готовка» революционера к революции, был, бесспорно, одним
из ключевых. В противовес мнению Ткачева, что революции
Подготавливают не революционеры, а консерваторы и реакцио¬
неры своими бездумными действиями, в противоположность мне¬
нию Бакунина, что можно без всякой предварительной подго¬
товки «кликнуть клич» и поднять прирожденного бунтаря-мужи¬
ка на немедленное повсеместное выступление. Программа на¬
стаивает на необходимости предварительной подготовки социаль¬
ной революции. Она призывает отказаться от «устаревшего
мнения», что «народу могут быть навязаны революционные
идеи» 38. Задача прогрессивной личности должна заключаться
в деятельности, направленной на подготовку «условий успеха
революционных попыток» 39. Такая деятельность предполагает
«вооружение знанием», работу с массами («идти в народ»),
разъяснение народу его прав и обязанностей (и достоинств) 40.
С этим связан и другой вопрос: что лучше и вернее,— го¬
товить революцию в драконовских условиях самодержавного
деспотизма, принимая, что «чем хуже, тем лучше» для револю¬
ционного взрыва, либо не отказываться от борьбы за полити¬
ческие права, памятуя, что буржуазно-демократические преоб¬
разования могут способствовать общему прогрессу и организа¬
ции социально-революционной партии. Программа настаивала,
что ограничение произвола администрации, свобода личности,
слова, ассоциаций не могут не способствовать росту револю¬
ционных сил и демократического сознания. Поэтому требовала
«расширения элемента свободного союза за счет государствен¬
ности» 41.
Программа «Вперед!» замечательна и в том отношении, что
она дает ответ на вопрос об отношении русских социалистов
к основным направлениям в западноевропейском социализме.
Лассальянцев Программа характеризует как людей, которые
«думают, что в государствах, где рабочее сословие (крестьян¬
ское или фабричное) может захватить в свои руки политиче¬
ское влияние, едва ли не полезнее ему воспользоваться сущест¬
37 Там же, стр. 32.
38 Там же, стр. 28.
39 Там же, стр. 32.
40 Именно против этих положений Программы «Вперед!» столь резко и во
многом несправедливо полемизировал Ткачев, считавший их абстрактными,
не сообразующимися с тем, что речь идет о «Голгофе народного мучениче¬
ства», что революцию можно «сделать».
41 «Революционное народничество...», т. I, стр. 25.
275

вующими политическими формами для своего дела, чтобы по¬
том перестроить общество путем прямого законодательства» 42.
Сторонников Маркса в Интернационале Программа характе¬
ризует как социалистов, «проповедующих, что рабочие не долж¬
ны иметь ничего общего с современным государственным стро¬
ем, должны противопоставить ему самостоятельную организа¬
цию, которая в данную минуту, достигнув надлежащей силы,
низвергнет весь существующий порядок вещей путем социали¬
стической революции и заменит этот порядок другим» 43.
Лассальянцам грозит «опасность уступить долю своей про¬
граммы и увлечься пустой диалектикой парламентских говору¬
нов, т. е. стать легальной фракцией правового государства» 44.
Иными словами, Программа подмечает опасности буржуазного
либерализма, подстерегавшие лассальянцев. Революционеры же
смотрят на буржуазных либералов, в частности на «русскую
конституционную партию», как «на своих прямых врагов».
Программа подчеркивала, что борьба за общественные пре¬
образования должна вестись не в воздушных замках умозри¬
тельных «социалистических» фантазий, не столько на теорети¬
ческой, сколько на практической почве. То, что может служить
опорой социально-революционной партии, следует поддерживать,
силы, которые препятствуют социальным преобразованиям,
должны быть сокрушены независимо от того, являются ли они
сторонниками рутины «во имя древнего консервативного пре¬
дания» или «во имя новой, псевдолиберальной легальности»,
к нейтральным социальным группам революционная партия
должна относиться конкретно, избирая по отношению к ним
наиболее целесообразные тактические средства.
Программа считает важным понимание «возможного в дан¬
ную минуту» 45. Категория возможного подчеркнуто повторяет¬
ся: «возможное мы будем постоянно иметь в виду», необходи¬
мо искать «возможные средства в таком строе настоящего»,
возможно превратить прогрессивные явления в настоящем в
почву для дальнейшего общественного прогресса 46 и т. д.
Столь упорное настаивание на подготовительной работе ре¬
волюционной партии, которая обязана сообразовываться со свои¬
ми возможностями, объясняется полемической направленностью
Программы, призывавшей не доверять нечаевщине с ее нераз¬
борчивым отношением к средствам борьбы. Отношение к не¬
чаевским средствам выражено в Программе в достаточно силь¬
ных выражениях. Ложь не может служить распространению
истины,— «люди, утверждающие, что цель оправдывает средст¬
42 «Революционное народничество...», т. I, стр. 26.
43 Там же.
44 Возможно, что слова о «пустой диалектике» лассальянцев являются наме¬
ком на лассалевского «Гераклита Темного».
45 «Революционное народничество...», т. I, стр. 22.
46 Там же.
276

ва, должны всегда сознавать ограничение своего права весьма
простым трюизмом: кроме тех средств, которые подрывают са¬
мую цель» 47. Программа, таким образом, решительно выступа¬
ет против нецелесообразных средств 48.
Критика политического авантюризма и субъективизма в
Программе была по существу верной. Однако в ней бросают¬
ся в глаза неточности. Бакунин и бакунинцы использовали,
в частности, одно из неудачных положений Программы о том,
что «средством торжества над праздным наслаждением не мо¬
жет быть насильственный захват незаработанного богатст¬
ва» — как доказательство отказа группы «Вперед!» от социаль¬
ной революции. Но не эти неточности, в значительной мере
обязанные абстрактной манере Лаврова выражать свои мысли,
определяют историческое место Программы. Она многое прояс¬
няет в содержании и характере идеологии революционных семи¬
десятников, вплоть до некоторых славянофильских реминисцен¬
ций в той части Программы, где резко критикуется «московская»
и «петербургская» цивилизации.
Признавая общность целей русских и западных социалистов
и видя эту общность в стремлении добиться строя, при кото¬
ром трудящиеся объединяются в свободную безгосударственную
ассоциацию, Программа признавала и общность средств в этой
борьбе против идолов и монополий 49. В известной мере она ас¬
симилировала идеи Первого Интернационала 50.
Вместе с тем Программа утверждала, что возможность
победы социализма «различна для России и для Европы» ввиду
различий в степени готовности социальной почвы. Впередовцы
настаивали на том, что партия социальной революции, чтобы
не впасть в абстрактность, обязана учитывать национальные
особенности собственной борьбы, не впадая, однако, в «нацио¬
нальную раздельность» 51.
Специфически русской почвой решения социального вопроса
является, по определению Программы, «крестьянство с общин¬
ным землевладением» 52. Специфические же русские социали¬
стические цели заключаются в развитии общины в элемент со¬
циалистического сообщества 53.
47 Там же, стр. 23.
48 Бакунин болезненно реагировал именно на эти страницы Программы, по¬
няв, что осуждаются и его собственные прегрешения с «тигренком» Нечае¬
вым.
49 «Революционное народничество...», т. I, стр. 37.
50 См. там же, стр. 26.
51 Термин «почва», распространенный в 70-е годы, имел, конечно, различное
содержание у неославянофилов-почвенников, вроде Страхова, и у револю¬
ционных народников, вроде Лаврова.
52 «Революционное народничество...», т. I, стр. 27.
53 Идеи Программы были созвучны настроениям многих представителей
младшего поколения семидесятников, только вступавших на революцион¬
ную стезю. Н. Морозов, например, отмечает, что во «Вперед!» ему особен-
277

В целом Программа «Вперед!» является важным философ¬
ским, социологическим и общественно-политическим докумен¬
том революционного народничества 70-х годов 54. Богатство
идей этого документа становится еще более очевидным при срав¬
нении его с другими программными документами революцион¬
ного народничества этого периода — «Прибавлением «А»» к кни¬
ге М. А. Бакунина «Государственность и анархия», бывшим не¬
посредственным откликом на программу журнала «Вперед!»,
и запиской П. А. Кропоткина «Должны ли мы заняться рас¬
смотрением идеала будущего строя?»
СОЦИАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ПО БАКУНИНУ
Бакунин внешне трактовал революцию «материалистично» —
как переворот в социально-экономических отношениях, который
должен привести к решительному изменению положения масс.
При этом социальная революция предполагалась в перманент¬
ном вкусе, не национальной, а мировой,— «никакая националь¬
ная революция не может достичь успеха, если она тотчас не
распространится на все другие нации» 55.
В прудоновском и бакунинском понимании социальной ре¬
волюции много общего, но есть и существенные различия. Оба
теоретика анархизма изучали опыт европейских буржуазных ре¬
волюций, в первую очередь французской революции конца
XVIII в. С точки зрения Прудона, успешная революция долж¬
на быть не столько политической, сколько социальной. Поли¬
тическая революция изменяет форму власти. Социальная рево¬
люция приведет к устранению всякой власти. Прудон предпочи¬
тал, однако, социальной революции путь постепенных реформ,
которые «отменяют» государство в перспективе.
Бакунин не признавал никаких «буржуазных» реформ. Все¬
общий переворот в экономических отношениях без всякой пред¬
варительной «оппортунистической» политической подготовки,
немедленный, возникающий на основе классового инстинкта
масс — вот панацея от социального зла.
Бакунин соглашался, что экономические отношения опреде¬
ляют политические формы общества, и говорил о себе как о
стороннике материалистического понимания истории. Он писал,
что материалистическое понимание истории требует изменить
современное общество в самой его экономической основе. По¬
литическая революция поэтому ничего не решает. Необходима
но нравились «те прокламационные места, где были воззвания к активной
борьбе за свободу» (Н. Морозов. Повести моей жизни, т. I. М., 1917,
стр. 59—60).
54 «Вперед!» имел распространение в России и часто изымался при арестах
(например, Валериана Рюмина в 1874 г., В. Н. Аршеневского и А. М. Ладу¬
хина в 1876 г.) (см. ЦГИАЛ, ф. 1410, on. 1, ед. хр. 352).
55 М. А. Бакунин. Речи и воззвания. Пг., 1906, стр. 220.
278

«социальная революция» в экономических отношениях, а после
этого политические формы немедленно отменяются.
Популярное среди мелкобуржуазных революционеров разли¬
чие политической и социальной революций было ошибочным.
Несостоятельность этого различения была разъяснена Марксом
еще в «Нищете философии» 56. Социальное движение, писал
Маркс, неизбежно становится на почву политики, если оно ста¬
вит перед собой революционные цели.
Если для Маркса «радикальная социальная революция» воз¬
можна только там, где вместе с капиталистическим производ¬
ством промышленный пролетариат занимает по меньшей мере
значительное место в народной массе 57, то для Бакунина со¬
циальная революция должна произойти в странах с преимуще¬
ственно крестьянским, мелкобуржуазным населением, там, где
сильны деклассированные элементы, преисполненные «револю¬
ционного духа». Поэтому Маркс и писал, что идеолог анархиз¬
ма «абсолютно ничего не смыслит в социальной революции,
знает о ней только политические фразы. Ее экономические
условия для него не существуют. Так как все существовавшие
до сих пор экономические формы, развитые или неразвитые,
включали порабощение работника (будь то в форме наемного
рабочего, крестьянина и т. д.), то он полагает, что при всех
этих формах одинаково возможна радикальная революция» 58.
Бакунин утверждал, что единственной политической формой
борьбы, которая может интересовать рабочий класс, является
«полная и окончательная» революция, одним ударом кончаю¬
щая с капитализмом. Всякие другие формы борьбы бесполез¬
ны и способны лишь сеять иллюзии. Реформы не нужны, и уча¬
стие в борьбе за реформы способно лишь разложить рабочий
класс, убить в нем революционный дух. Маркс определил по¬
зицию Бакунина в этом вопросе как «политический индиффе¬
рентизм», способный лишь на то, чтобы призывать рабочих
«отказываться от всех земных благ и думать только о том, что¬
бы заслужить рай» 59.
Исходным пунктом этого политического индифферентизма был
исторический субъективизм. Маркс заметил это, сказав, что для
идеолога анархизма собственная «воля, а не экономические ус¬
ловия, является основой его социальной революции» 60.
Бакунин не видел иного выхода из противоречий капитализ¬
ма, кроме революционного установления «состояния безгосудар¬
ственности».
Осуждая капитализм как бесчеловечную систему экономи¬
ческих противоречий, Бакунин был решительным противником
58 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 4, стр. 185.
57 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 18, стр. 612.
58 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 18, стр. 615.
59 Там же, стр. 297.
80 Там же, стр. 615.
279

надежд на возможность «социальной гармонии» между капи¬
талистами и пролетариями. Он указывал, что буржуазия по
своей природе является эксплуататором рабочего и живет и
благоденствует постольку, поскольку эксплуатирует пролетария.
Поэтому, говорил Бакунин, бессмысленно и вредно для дела
рабочего класса сеять иллюзии о примирении классовых инте¬
ресов. Здесь он был прав, ибо следовал Марксу. Прав он был
и тогда, когда указывал, что в промышленно развитых стра¬
нах Западной Европы — Англии, Франции, Германии — соци¬
альное освобождение трудящихся может осуществить только
рабочий класс, который является единственной, до конца по¬
следовательной революционной силой.
Однако все это не было научной теорией. Аргументация
Бакунина против капитализма шла в значительной мере в фор¬
ме заимствования «от Маркса», но в явно ухудшенном, а за¬
частую в искаженном виде. Бакунин манипулировал более
«общим» понятием противоположности между «привилегирован¬
ными» и «рабочими» классами. К первой группе он относил
всех эксплуататоров, ко второй — эксплуатируемых «городских»
и «деревенских» пролетариев. Социальная революция может
произойти в любое время, стоит только этого захотеть реши¬
тельной группе смелых, ни перед чем не останавливающихся
революционеров, способных «взбунтовать» народ. Со всей своей
ненавистью к авторитетности Бакунин не замечал, что, игно¬
рируя «экономические условия» революции, он приходил к субъ¬
ективному желанию революции, революции немедленной. За
внешне эффективной оболочкой революционных фраз у Бакуни¬
на скрывалось неверие в возможности рабочего класса.
В конце жизни в его высказываниях сквозило плохо скры¬
ваемое разочарование. Он стал возлагать надежды не на про¬
мышленную Европу, а на «Латинскую Европу», поскольку в
Италии и Испании преобладает «нищенский пролетариат». Его
Бакунин стал противопоставлять «буржуазному слою» рабочей
массы. В нищенском пролетариате, по его мнению, заключает¬
ся весь ум и сила будущей социальной революции.
Он придерживался взгляда, что улучшение материального
положения рабочего класса в рамках буржуазного общества
даже невыгодно для развития революционного духа — «чем
хуже, тем лучше». Пролетариат только выигрывает в конеч¬
ном счете от тяжести экономического и политического гнета.
В своей философии истории Бакунин разделил все народы
на «способные» и «неспособные» к социальной революции, что
было своего рода анархистским вариантом гегелевской версии
о народах «исторических» и «неисторических» 61.
61 Ср. с мыслью Лаврова, что не всякий народ является историческим; вне
истории оказываются народы, которые не имеют собственной интеллиген¬
ции, а также те группы в народе, имеющем интеллигенцию, которые не в
состоянии подняться до критической мысли (низшие социальные слои). Вне
280

Русский народ оказывался в первом ряду «способных к ре¬
волюции». Революция — это «широкий народный путь». На этом
пути из самой глубины народного духа создаются «новые фор¬
мы свободной общественности» 62.
Идея Бакунина о революционной «избранности» русского
народа, бесспорно, импонировала народникам-бакунистам, и не
только им. В некотором противоречии с этим представлением
была мысль о необходимости «возглавления» народа, избранно¬
го историей, для проведения революции на деле, но это мало
смущало Бакунина.
По мнению Бакунина, русское революционное движение имеет
свою традицию, изменять которой нет никакого смысла, даже
в угоду самым «научным» и «передовым» взглядам. Начиная
с декабристов, русское «освободительное дело» опирается на
требования объявления земли национальной собственностью,
освобождения крестьян, низложения дома Романовых и учреж¬
дения славянской федеративной республики.
В России революционная партия должна ориентироваться
не на рабочий класс, которого не было, а на мужика, этого
«прирожденного бунтаря». В русской народной жизни есть все
условия революционного взрыва: нищета масс, готовность идти
на риск открытого наступления и «общенародный идеал» — меч¬
та о свободном общинном устройстве.
Бакунин стремился сделать идею социальной революции бо¬
лее конкретной, более соответствующей русским условиям, ука¬
зывая на возможность повсеместного крестьянского бунта. Рус¬
ская революционная мысль в значительной мере обязана ему
идеей «революционной избранности» русского народа, несостоя¬
тельной в теоретическом отношении, но взрывчатой в конкрет¬
но-практических условиях того времени.
В оценке русского крестьянства как класса Бакунин исхо¬
дил не из научного анализа тенденций социально-экономиче¬
ского развития этого общественного слоя в эпоху разложения
крепостничества и развития капиталистических отношений, а из
волюнтаристских пожеланий скорейшего «устройства» револю¬
ции, а также из воспоминаний о временах широких народных
движений во главе с народными вождями Степаном Разиным
и Емельяном Пугачевым 63.
В Западной Европе ум и сила социальной революции сосре¬
доточены в «нищенском пролетариате», в России все надежды
истории оказываются и «культурные дикари» — мещане, буржуа, бюрокра¬
ты-чиновники и пр.
62 М. А. Бакунин. Государственность и анархия, стр. 162.
63 Эти исторические параллели Бакунина оказали влияние на отдельных ре¬
волюционных народников, и Плеханов был не так далек от истины, когда
заметил, что «некоторые разновидности «русского социализма» представ¬
ляют собой не более как смесь Фурье со Стенькой Разиным» (Г. В. Плеха¬
нов. Сочинения, т. I. М., 1923, стр. 21).
281

следует возлагать на «нищенское крестьянство», на его «бунт».
Основная идея Бакунина была выражена в лозунге «Не трудно
возмутить любую деревню». Что любую деревню можно было
возмутить — в этом он был прав, горючего материала в кре¬
стьянской массе накопилось более чем достаточно, но отсюда
вовсе не следовало, что крестьянство было готово подняться
немедленно. Еще меньше отсюда следовало, что крестьянство
поднялось до осознания своего социального положения и про¬
тивоположности своих интересов интересам господствующих
классов 64.
Бакунин и сам понимал это, когда писал, что русскому на¬
роду, т. е. крестьянству, этому «прирожденному бунтарю», поме¬
хой были три догмы его жизни: «вера в царя», «патриархаль¬
ность» и «поглощение лица миром» (т. е. общиной). Но тем
самым вся концепция о мужике как «прирожденном бунтаре»
приобретала более чем сомнительный характер.
ПРИБАВЛЕНИЕ «А»
«Прибавление «А»» к книге «Государственность и анархия»
не раз упоминалось в литературе, но не было дано анализа
философских и социалистических идей этого документа. Между
тем этот документ — заметная веха не только в эволюции взгля¬
дов Бакунина, но и в развитии народнического самосознания
70-х годов.
«Прибавление «А»» было написано М. А. Бакуниным под
свежим впечатлением от Программы журнала «Вперед!». Баку¬
нин справедливо усмотрел в ней прямой вызов его концепции
анархизма и попытку направить революционное движение
отнюдь не по анархистскому руслу. Отсюда раздраженность
тона, резкость выражений, явная несправедливость отдельных
обвинений в адрес «впередовцев» и лично Лаврова.
Известно, что в 90-х годах XIX в. среди русских маркси¬
стов дискуссии и полемику вызвал вопрос о внесении социа¬
листического сознания в массы и о роли марксистской интел¬
лигенции в этом процессе,— вопрос, очень тесно связанный с
другим: в состоянии ли рабочий класс выработать научное со¬
циалистическое сознание собственными силами? Известен ответ,
гласящий, что рабочий класс своими силами вырабатывает не
научное, социалистическое, а тред-юнионистское сознание, что
научное социалистическое сознание вносится извне передовой
марксистской интеллигенцией. Прологом этой дискуссии можно
считать полемику между «впередовцами» и бакунистами. Взгля-
84 Народовольцы глубже поняли психологию крестьянских масс, когда отме¬
чали стремление правительства «разжечь инстинкты масс против интелли¬
генции» (ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 285, л. 1).
282

ды «Вперед!» относительно роли интеллигенции по внесению
социалистического и демократического сознания в народ мы
анализировали. Ознакомимся с контраргументацией Бакунина
в «Прибавлении «А»».
Бакунин развивает мысль о существовании самобытного на¬
родного идеала, который имеет мало общего или вовсе не имеет
ничего общего с абстракциями вне времени и пространства,
с теми «политико-социальными схемами, формулами и теория¬
ми, выработанными, помимо народной жизни, досугом буржуаз¬
ных ученых или полуученых и предлагаемыми милостиво неве¬
жественной народной толпе, как необходимое условие ее буду¬
щего устройства» 65.
Налицо явное противопоставление самобытного народного
идеала и научной теории, которая, по разъяснению Бакунина,
является не чем иным, как «прокрустовым ложем» для этого
идеала. На русского же мужика-общинника «можно действо¬
вать только путем практики, отнюдь же не посредством тео¬
рий» 66, ибо он по своей природе «не доктринер и не философ» 67.
Различие этих двух форм осознания действительности — че¬
рез идеал и через теорию — Бакунин усматривал в том, что в
противоположность народному идеалу научная теория может
предложить лишь негативное решение. Наука не обладает про¬
гностической функцией, она по самой своей сути принципиально
не в состоянии проникнуть в будущее, «не может угадать фор¬
мы будущей общественной жизни» 68. Единственное, чем она в
состоянии помочь революционной партии, это критикой совре¬
менных общественных форм. Критикуя эти формы, она может
«определить только отрицательные условия», но не положитель¬
ное содержание будущего строя. Так, из критики частной собст¬
венности (Бакунин называет ее «личнонаследственной собствен¬
ностью») наука приходит к идее коллективной собственности.
Точно так же из отрицания государства, т. е. управления обще¬
ством сверху вниз «во имя какого бы то ни было мнимого права,
богословского или метафизического, божественного или интелли¬
гентного ученого», наука пришла к «противоположному, а по¬
тому и отрицательному положению — к анархии» 69.
Замечательно, что Бакунин, отвергавший науку, не видит,
что в полном противоречии со своими Филиппинами против
научного знания он, незаметно может быть для самого себя,
вынужден для подкрепления учения об анархии апеллировать
к авторитету науки. Можно отметить и другую сторону про¬
тиворечивых суждений Бакунина: отрицая науку, он в то же
время ссылается на ее авторитет, когда говорит о невозможно¬
65 «Революционное народничество...», т. I, стр. 38.
66 Там же, стр. 41.
67 Там же, стр. 48.
68 ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 93, л. 30.
69 «Революционное народничество...», т. I, стр. 43.
283

сти социальных преобразований при данных экономических ус¬
ловиях.
Против филиппик Бакунина в адрес науки (не только в
«Прибавлении «А»», но и в «Науке и революционном деле»)
выступили сначала Герцен, а затем Лавров и в легальной пе¬
чати Михайловский. Герцен писал, что «дикие призывы к тому,
чтобы закрыть книги, оставить науку и идти на какой-то бес¬
смысленный бой разрушения, принадлежат к самой неистовой
демагогии». Лавров признавал вескими доводы Бакунина лишь
в том отношении, что наука может быть средством «идиотиче¬
ского примирения с существующим» 70, но настаивал, что про¬
грамма революционной партии не может не быть научной, если
партия хочет «предвидеть вероятное будущее» 71. Михайловский
просто заметил, что грехи людей науки не могут падать на
науку и любые предложения о способе казни «современной на¬
уки и философской мысли» являются ложными в своей осно¬
ве» 72. Но Бакунин стоял на своем.
Народ имеет свой собственный, давно выношенный идеал и
к тому же ему «совсем не до науки» 73, поэтому Бакунин
считал себя вправе не стесняться в выражениях по адресу тех,
кто «именуют себя громко поборниками науки, позитивистами,
а теперь марксистами» 74. Эти люди, как уверял Бакунин, толь¬
ко «притворяются» преданными революции, а в действительно¬
сти они «неисправимые метафизики». Пользуясь всеми благами
буржуазного общества, они купаются, так сказать, в его интел¬
лектуальной атмосфере и превращаются логикой вещей в «ка¬
тегорию доктринеров, шарлатанов, большей частью и себянаду¬
вателей» 75. «Надувателями» они являются в силу их философ¬
ской позиции: им все кажется, что жизнь вытекает из мысли» 76.
К тому же они «боятся революции». Характерно, что даже
атеизм «впередовцев» Бакунин объясняет как своего рода при¬
ем в целях «обмана». По его мнению, впередовцы, устремив
«всю мнимо-революционную ярость свою против господа бога»,
отвергнув религию и богословие, стремятся к тайной сделке с
сильными мира сего, если еще не заключили ее!
70 ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 93, л. 30.
71 Там же, л. 11. См. отклики на статью Лаврова «Знание и революция» и
его полемику против оппонентов («Вперед!», 1874, № 3, стр. 149—161).
72 Н. К. Михайловский. Полное собрание сочинений, т. 6. СПб., 1911, стр. 718.
73 «Революционное народничество...», т. I, стр. 40. С. Кравчинский в одном из
писем к Лаврову также утверждал, что в голове крестьянина есть готовое
представление об «элементарном социализме», т. е. «идеал» общинного
строя. Н. Кибальчич высказал более трезвый взгляд, когда сказал, что цель
социалистов заключается в том, чтобы «развить общинные инстинкты и на¬
клонности, которые существуют в народе, до социалистических инстинктов
и привычек» («Суд над цареубийцами. Судебный отчет». СПб., 1881, стр. 58).
74 Там же, стр. 39.
75 Там же.
76 Там же, стр. 46.
284

Желая убедить молодежь в беспочвенности каких-либо на¬
дежд на социологию, Бакунин выставляет и аргумент о ее не¬
разработанности. «Социология,— пишет он,— наука будущего;
в настоящее же время она несравненно богаче неразрешимыми
вопросами, чем положительными ответами» 77. Во всем этом ре¬
шительном отрицании науки и научной теории Маркс и Энгельс
видели плохо скрытые мотивы охранения анархистских догм —
«мысль и наука решительно запрещаются молодежи как мир¬
ские занятия, способные внушить ей сомнения во всеразруши¬
тельной ортодоксии» 78.
Что же такое этот столь восхваляемый Бакуниным народ¬
ный идеал? Каково его происхождение? И чем он отличается
от интеллигентского идеала?
Бакунин видит «три главные черты» русского народного
идеала.
«Первая и главная черта — это всенародное убеждение, что
земля, вся земля, принадлежит народу, орошающему ее своим
потом и оплодотворяющему ее собственноручным трудом. Вторая
столь же крупная черта — это право на пользование ею при¬
надлежит не лицу, а целой общине, миру, разделяющему ее
временно между лицами. Третья черта, одинаковой важности с
двумя предыдущими,— это квазиабсолютная автономия, общин¬
ное самоуправление и вследствие этого решительно враждебное
отношение общины к государству» 79.
Возникает вопрос, почему же этот народный идеал не был
осуществлен на практике?
Причина та, что существуют три затемняющих этот идеал
явления: присущая русской общине патриархальность, поглоще¬
ние лица «миром» и вера в царя.
Патриархальщина — это синоним «неподвижности», «лжи»,
«рабства» — всего того, что делает жизнь крестьянина-общин¬
ника нетерпимой. Мир крестьянина — это мир его общины. Но
это мир искаженный, извращенный, где «гнусный деспотизм»
и «подлое послушание» подавляют личность крестьянина 80.
Сознание крестьянина затемняет вера в царя как всеобщего
благодетеля, «патриарха и родоначальника». Правда, Бакунин
77 Там же, стр. 40.
78 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 18, стр. 398.
79 «Революционное народничество...», т. I, стр. 45.
80 Н. Морозов рассказывает об одном из тайных собраний молодежи у Каб¬
лица, состоявшемся после провала «хождения в народ». Каблиц развивал
в то время программу, близкую к бакунинской: «Социалистическая пропа¬
ганда в русском народе излишня, так как народ и без этого социалист.
Поэтому проповедь социалистических идей в нем следует совсем оставить
и заменить ее агитацией, т. е. призывом к деревенским восстаниям, к бун¬
там против гнета провинциальной администрации. При подавлении таких
восстаний центральной властью возникает,— утверждал он,— и общее
восстание» (Николай Морозов. Повести моей жизни, т. IV. М., 1918,
стр. 12—13).
285

высказывает мнение, что «народ глубоко и страстно ненави¬
дит государство, ненавидит всех представителей его» (значит,
и царя) и что бунт против государства есть в то же время
бунт «против общинного и мирского деспотизма». (Это проти¬
воречие мысли подтверждает тот факт, что русский анархист
не понял психологию русского крестьянина.) «Прибавление «А»»
как будто посвящено доказательству всех преимуществ анархо¬
социалистического варианта будущего общества сравнительно
с другими концепциями общественного устройства. Но при бли¬
жайшем рассмотрении оказывается, что в этом доказательстве,
кроме общих фраз, трудно обнаружить что-либо существенное.
Бакунин вновь клянет несостоятельность «теорий, выдуманных
накануне революций», объявляя, что после социальной револю¬
ции народ будет жить так, как ему подсказывает жизнь, т. е.
по существу воспевая стихийность. Правда, он «подсказывает»
жизни, что она должна устроиться в будущем как «самостоя¬
тельная свободная организация всех единиц или частей, со¬
ставляющих общины, и их вольной федерации между собой» 81,
но тут же следует оговорка, что такая общественная организа¬
ция будет функционировать не по указанию какой-либо «ученой
теории» (т. е. не в соответствии с положениями научного ком¬
мунизма или со взглядами «впередовцев», против коих Бакунин,
собственно, и выступает, заподозрив в них скрытых попутчиков
марксизма), а «вследствие совсем естественного развития вся¬
кого рода потребностей, проявляемых самой жизнью».
Бакунин верно подмечает несостоятельность современных
ему западноевропейских (немарксистских) форм социализма.
Правда, он смешивает при этом марксизм с лассальянством и
даже катедер-социализмом, но эти «неточности» бакунинского
полемического задора были ему свойственны всегда.
Бакунин бесспорно прав, утверждая, что развитие общества,
основанного на частной собственности, может порождать ил¬
люзии о возможности путем кооперирования освободить труд
без всякой социальной революции.
Успех кооперации труда, общинной обработки земли и про¬
мышленных товариществ возможен (Бакунин настаивает на
этом) лишь на основе общенациональной коллективной собст¬
венности, а последняя не может появиться иначе как в резуль¬
тате социальной революции. В противном случае кооперация
будет просто раздавлена буржуазной конкуренцией. В России
кооперативное движение просто бессмысленно — ввиду самодер¬
жавного деспотизма и административного произвола.
Здесь мы подходим к чрезвычайно важному пункту «При¬
бавления «А»». Решающее средство общественного прогресса
Бакунин видит в социальной революции.
81 «Революционное народничество...», т. I, стр. 39.
286

Что же представляет собой бакунинский вариант русской
социальной революции?
В стране существует объективное условие социальной рево¬
люции, даже два — нищенство и рабство основной массы наро¬
да. Поэтому призывы к длительной подготовке революции бес¬
предметны. Правда, Бакунин говорит, что «умственный проле¬
тариат», т. е. интеллигенция, должен выступить «организатором
народной революции», предварительно порвав все связи с миром
эксплуататоров, однако Бакунин не может сказать, в чем кон¬
кретно заключается эта «организация» 82. Народ всегда готов
к социальной революции, он — революционер по инстинкту. Ха¬
рактерно в этом отношении противопоставление Бакуниным ин¬
тересов революционера-крестьянина и закоренелого консервато¬
ра и ретрограда-буржуа, который не может быть революционе¬
ром по той простой причине, что жизнь его не выработала в
нем тех инстинктивных стремлений, которые бы соответствова¬
ли «вашей (в данном случае Бакунин обращался к русской
революционной молодежи.— В. М.) социально-революционной
мысли» 83. Поэтому всякие надежды на революционные комби¬
нации с участием либеральной буржуазии ни на чем не осно¬
ваны. В России есть реальная возможность другой социально¬
революционной комбинации — соединение революционного ин¬
стинкта мужика с революционной идейностью молодежи 84.
Бакунин понимает, что такое соединение не является легким
делом. Наличие революционного инстинкта у народа опроверга¬
ет, по Бакунину, мнение тех, кто воображает, что может «пи¬
сать на ней, как на белом листе, что угодно». Но главная
трудность та, что «каждая община составляет в себе замкну¬
тое целое, вследствие чего — и это составляет одно из глав¬
ных несчастий в России — ни одна община не имеет, да и не
чувствует надобности иметь с другими общинами никакой само¬
стоятельной органической связи» 85.
Каков же выход? Рецепт выписывается немедленно. Ре¬
волюционной молодежи как зачинателю социальной революции
предлагается «разбить» общинную замкнутость, «провести меж¬
ду этими отдельными мирами живой ток революционной мыс¬
ли, воли и дела» 86, связать общим интересом революционной
борьбы разъединенные общины и «лучших крестьян», а затем
«надо поднять вдруг все деревни» 87. Затем следует ссылка на
82 Эта идея буквально воспроизводится в рукописном журнале Черниговского
кружка молодежи. Народу не хватает «организации его сил». Организовать
народ должна интеллигентская молодежь, главной задачей которой являет¬
ся «отыскивание передовых борцов из народа» (ЦГАОР, ф. 112, оп. 2,
ед. хр. 468, лл. 8—9).
83 «Революционное народничество...», т. I, стр. 44.
84 См. там же.
85 Там же, стр. 50.
86 Там же, стр. 53.
87 Там же, стр. 52.
287

Разина и Пугачева, которым удавалось это. Правда, это Оыло
в XVII и XVIII вв., но и сейчас народ «находится в таком
отчаянном положении, что ничего не стоит поднять любую де¬
ревню» 88.
Бакунин предвидел только одну трудность при «мгновен¬
ном» и повсеместном бунте, трудность, проистекающую из кон¬
такта неверующего интеллигента с верующим мужиком. Выход
он видел в том, чтобы «не ставить религиозный вопрос на пер¬
вом плане». Но убежденные безбожники, враги всякого рели¬
гиозного верования и материалисты «обязаны высказать ему
во всей полноте наше безверие, скажу более, наше враждебное
отношение к религии» 89. Бакунин не возлагает особых надежд
на атеистическую пропаганду: религиозность в народе можно
будет убить только социальной революцией 90.
Социальная революция — это народная революция, перед
ней ничто и никто устоять не может 91.
Программа «Вперед!» и «Прибавление «А»» имеют один об¬
щий пункт: призыв к революционной интеллигенции «поднять на
социальную революцию русского мужика» 92. Но если Лавров
предлагал длительную подготовительную работу, то Бакунин
требовал немедленного повсеместного бунта. Ткачев не был со¬
гласен с обоими и предлагал поразить самодержавие одним
ударом заговорщиков в центре, не ожидая поддержки деревни,
но стимулируя ее.
РЕВОЛЮЦИЯ БУНТАРЕЙ И ЗАГОВОРЩИКОВ
Ткачев не в меньшей мере, чем Лавров и Бакунин, понимал
необходимость теоретического обоснования неизбежности со¬
циальной революции. Он видел, что перед революционным дви¬
жением встают вопросы, которые требуют глубокого философ¬
ского осмысления, вопросы противоречивые.
Он попытался сформулировать эти «да» и «нет» предстоящей
революции.
«Следует ли воздерживаться от политики или нет, должно
ли пользоваться государством или лучше совершенно отказать¬
ся от его поддержки, нужно ли централизовать революцион¬
ные силы под единым общим руководством или нет, не будет
ли полезно вызвать местные революционные восстания, при ка¬
кой организации сил можно рассчитывать на скорейшую победу
88 «Революционное народничество...», т. I, стр. 53.
89 Там же, стр. 48.
90 Там же, стр. 54.
91 Там же.
92 К середине 70-х годов у Бакунина все чаще прорываются ноты разочаро¬
вания и даже неверия в «массовую» революцию на Западе. Тем лихора¬
дочнее он порывался «организовать» социальную революцию на Востоке.
288

революции, какие обстоятельства благоприятны для нее и ка¬
кие неблагоприятны и т. п.» 93 — на все эти вопросы он дал «за¬
говорщический» вариант ответа. Как он пришел к этому ре¬
шению?
Ткачев, в отличие от Лаврова, опирался на допущение по¬
вторяемости в истории. Если история неопровержимо свидетель¬
ствует о периодическом повторении одних и тех же событий —
революций,— рассуждал он, то, следовательно, революции надо
признать за общественный закон. Общество развивается. Но оно
развивается постепенно, эволюционным путем, и скачкообразно,
революционным способом — идея, не принадлежащая лично
Ткачеву и хорошо известная Чернышевскому, Герцену, Доб¬
ролюбову и вообще шестидесятникам.
Признание революции как исторически закономерного спосо¬
ба общественного развития — важный элемент социологической
концепции Ткачева. В «Программе революционных действий» он
признает два вида революций — социальную и политическую,
первую — как конечную цель социально-революционной партии,
вторую — как «единственное средство для достижения этой
цели». Он пытался таким образом ликвидировать тот разрыв
между социальной революцией как единственно последователь¬
но социалистическим делом и политической революцией как де¬
лом буржуазии, который характерен для анархистских представ¬
лений.
В свете этого понятна его полемика с верой анархистов во
всемогущество социальной революции, которая одним махом по¬
кончит с эксплуататорским строем и его государством и без
промедления водворит «царство божие на земле». Социальный
переворот — это «перестройка заново всех наших экономических,
юридических, всех наших общественных, частных семейных от¬
ношений, всех наших воззрений и понятий, наших идеалов и
нашей нравственности». Естественно, что «такой переворот не
совершается ни в один, ни в два года, что он потребует ра¬
боты целого поколения, что он является не ex abrupto, а под¬
готовляется и проводится в жизнь медленно, постепенно, шаг за
шагом» 94.
Ткачев придерживался того мнения, что насилие неизменно
играло прогрессивную роль в истории. Еще в конце 60-х годов
он полемизировал с Бехером, отстаивавшим чисто эволюцион¬
ную концепцию, и писал, что «ни одна общественная реформа
не обходилась до сих пор без насилия и кровавых междоусо¬
биц. Конечно, это весьма грустно, грустно, что каждый шаг
вперед должен быть куплен ценою человеческой крови,
что каждая разумная реформа должна пробиваться с оружием
в руках. Но тем не менее это факт, который не решится от¬
93 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III. М., 1933, стр. 97.
94 Там же, стр. 280.
1/4 10 в. А. Малинин
289

рицать никто, знакомый с историей, и который очень легко
объясняется некоторыми всеми признанными свойствами чело¬
веческой природы» 95.
Это обоснование необходимости насилия с помощью апелля¬
ции к «некоторым всеми признанным свойствам человеческой
природы» лишь подтверждает уже высказанное нами мнение,
что философская антропология продолжала оказывать воздей¬
ствие на социологические идеи семидесятников. Ткачев не раз
указывал, и не без оснований, что в русской общественной мы¬
сли сложилась под влиянием славянофилов своеобразная тра¬
диция «идеализации нецивилизованной толпы». Одна из иллю¬
зий, которую Ткачев называет «иллюзией саморазвития», заклю¬
чается в мнении, что прогрессивные силы должны подождать,
пока народ не поумнеет, а когда народ поумнеет, он сам добь¬
ется всего. Согласно другой иллюзии («иллюзии народного ге¬
ния»), «народный дух, народный гений, народные начала — это
святыня, к которой цивилизованная толпа не смеет прикасаться
своими нечистыми руками, которую она не может анализиро¬
вать и критиковать своим извращенным умом» 96. И он стре¬
мится анализировать без предубеждения реальные проявления
народного действия в истории.
Особенно замечателен его анализ великой крестьянской ре¬
волюции в Германии, которая, как известно, была предметом
социального исследования и Ф. Энгельса. Анализируя события
1525 г., Ткачев отмечал, что крестьянская война была явле¬
нием не случайным, а закономерным, что это было выступление
не одних крестьян, хотя крестьяне больше всего были представ¬
лены в революционных отрядах, но «имела характер общена¬
родный» 97 . Ткачев, анализируя документы эпохи крестьянской
войны, с удовлетворением отмечал, что мировоззрение револю¬
ционных крестьян шире «бюргерского», что их требования реа¬
листичны, что «стремления крестьян были менее утопичны, чем
стремления буржуазии» 98. Он берет под защиту вождей кресть¬
янской революции Т. Мюнцера, Я. Рорбека и других от клеве¬
ты буржуазных и католическо-протестантских историков, отме¬
чая, что «Мюнцер — один из самых серьезных и основательных
вождей крестьянского движения» 99, что он «выражал самые ре¬
альные побуждения крестьянства, дальше его оно не пошло» 100.
Он замечает, что народ выступал в революции до сих пор
как преимущественно разрушительная, а не созидательная сила.
Эта сила, будучи эффективной, всегда готова к немедленному
действию.
95 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. I. М., 1932, стр. 429.
96 Там же, стр. 326—327.
97 Там же, стр. 240.
98 Там же, стр. 261.
99 Там же, стр. 147.
100 Там же, стр. 149.
290

В работе «Задачи революционной пропаганды в России»
Ткачев писал вполне в духе Бакунина, что народ «в силу са¬
мих условий своей социальной среды есть революционер; он
всегда может; он всегда хочет сделать революцию; он всегда
готов к ней» 101.
На естественный вопрос, почему же в таком случае народ
«не делает революцию», он отвечал, что у народа нет внутрен¬
ней инициативы 102.
Чтобы пробудить в народе «дух» борьбы, волю к револю¬
ционному действию, необходимо сообщить ему «внешний тол¬
чок». И этот внешний толчок «должна дать ему интеллигенция,
учащаяся молодежь в особенности» 103.
Горючего материала в народе всегда более чем достаточно.
Поэтому не следует заниматься подготовительной работой в
массах, достаточно призвать народ к революции. В известном
противоречии с этим утверждением следовал вывод, что можно
действовать, не ожидая движения самого народа.
По мнению Ткачева, работа в массах должна быть начата не
до революции, а после нее. Пропаганда только тогда будет це¬
лесообразной и тогда принесет свои плоды, когда материальная
власть будет находиться в руках революционной партии. Когда
материальная и политическая власть сосредоточена в руках экс¬
плуататоров, самая хорошая пропаганда ничего не достигнет
н способна лишь сеять иллюзии. Не пропаганда должна пред¬
шествовать насильственному перевороту, а, наоборот, насиль¬
ственный переворот должен ей предшествовать, создать условия
воспитания народа. Лучший род пропаганды при подготовке
революции — пропаганда действием, террор против носителей
власти. Ткачев утверждал, что террор является «единственным
средством нравственного и общественного возрождения России».
Он был убежден, что революция — это стихия, которую бес¬
полезно подготавливать и невозможно предусмотреть. Вопрос
«что делать?» не должен больше занимать революционеров.
Ткачев видел средство пробуждения революционной инициа¬
тивы в народе не в пропаганде, которая заранее обречена на
неудачу, в условиях самодержавного деспотизма и администра¬
тивного произвола, а в самостоятельном действии интеллигент¬
ного меньшинства, которое должно ударить в решающем пунк¬
те, в столице против правительства.
Самодержавие должно быть уничтожено действиями револю¬
ционного меньшинства. «Нелепо ждать,— восклицал Ткачев в
101 Мнение Ткачева по этому вопросу было авторитетно. «Чайковцы» счи¬
тались с ним, и в 1872—1874 гг. Ткачеву было поручено дать сжатое
изложение двух брошюр: «История французской революции» и «История
крестьянина» Эркмана-Шатриана (ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 1474,
л. 66).
102 См.: П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III, стр. 71.
103 Там же.
11 В. А. Малинин
291

статье «Революция и государство»,— пока большинство народа
сознает ее (революции.— В. М.) необходимость» 104. Иными сло¬
вами, отрыв революционного меньшинства от народа не повре¬
дит победе социальной революции. Ткачев считал необходимым
использовать в ходе революции «разрушительно-революционную
силу народа», а после ее победы — «консервативную силу наро¬
да». Надо делать революцию. Как? — Как кто может и умеет,
как подсказывает обстановка.
Подготавливать революцию — это все равно что создавать
общество содействия наступлению лета. Революция наступает
неожиданно, она подобна взрыву.
Революционное меньшинство может рассчитывать на народ
в той мере, в какой он, освободившись «из-под гнетущего его
страха и ужаса перед властью», будет под руководством «рево¬
люционного меньшинства» уничтожать «непосредственных вра¬
гов революции» и разрушать «охраняющие их твердыни» 105.
На этом, в сущности, инстинктивная революционная само¬
деятельность народа заканчивается. После революционного пе¬
реворота «в своей реформистской деятельности революционное
меньшинство не должно рассчитывать на активную поддержку
народа» 106.
Революционное меньшинство будет вынуждено вносить но¬
вые элементы в условиях народной жизни — «даже вопреки же¬
ланию народа, если это будет нужно».
Надо отдать должное Ткачеву. Он стремился объединить
русское революционное движение на какой-то общей теоретиче¬
ской платформе, дав единый лозунг основным течениям в народ¬
ничестве. «Разве государственный заговор, как главное практи¬
ческое средство якобинцев,— писал он в статье «Организация
социально-революционной партии»,— разве местные бунты и
пропаганда среди народа, как главные практические средства
народников-экспериментаторов и подготовителей, разве эти
средства взаимно исключают одно другое, разве между ними су¬
ществует какой-нибудь антагонизм? Разве удачное применение
одного из них не будет содействовать удачному применению и
остальных? Разве местный бунт не помогает успеху заговора,
а удавшийся заговор — успеху местного бунта? Разве и бунт, и
заговор не содействуют успеху пропаганды и, в свою очередь,
не пользуются действительными ее результатами?» 107
К этим призывам многие семидесятники относились без эн¬
тузиазма. Ткачев стремился разъяснить свое понимание мер рево¬
люционной партии после переворота. В статье «Возможна ли
социальная революция в России в настоящее время?», анализи¬
руя отношение между народом и «революционным меньшинст-
104 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III, стр. 90.
105 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. II. М., 1932, стр. 266
106 Там же.
107 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III, стр. 289.
292

вом» после революции, он говорит об интересах и потребностях
масс, которые должны учитывать революционеры.
Суть же социальных преобразований заключается в посте¬
пенном преобразовании общины «в общину-коммуну, основы¬
вающуюся на принципе общего совместного пользования оруди¬
ем производства и общего, совместного труда», «в постепенной
эксплуатации орудий производства, находящихся в частном вла¬
дении и в передаче их в общее пользование», «во введении
таких общественных учреждений, которые устранили бы необхо¬
димость какого бы то ни было посредничества при обмене про¬
дуктов и изменили бы самый его принцип — принцип буржуаз¬
ной справедливости» «принципом братской любви и солидарно¬
сти», «в постепенном устранении физического, умственного и
нравственного неравенства между людьми», «в постепенном уни¬
чтожении существующей семьи, основанной на принципе подчи¬
ненности женщины, рабства детей и эгоистического произвола
мужчин», «в развитии общинного самоуправления и упраздне¬
ния центральных функций государственной власти» 108.
В этой программе, в отличие от составленной А. И. Желя¬
бовым «Программы рабочих, членов партии «Народная воля»»,
отсутствует упоминание о рабочем классе. Ткачев считал, что в
России налицо признаки появления рабочего класса, но не боль¬
ше. Желябов же был ближе к реальному в русской жизни. Он
признавал, что в силу условий социальной жизни рабочий класс
легче поддается организации.
В отличие от некоторых народников Ткачев признавал, что
капитализм развивается в России, в будущем он, возможно, су¬
меет развиваться еще более высокими темпами. Но теперь бур¬
жуазия как класс в России еще не консолидировалась.
Он был убежден, что существует возможность победы социа¬
листически настроенного меньшинства именно в силу слабого
развития капитализма в России. Но в отличие от Н. Г. Чер¬
нышевского, который связывал победу социализма с возмож¬
ностью широкой крестьянской революции, Ткачев рассчитывал
на успех «заговора», считал его предварительным условием ус¬
пеха «социальной революции».
Уверенность Ткачева и его сторонников подкреплялась тем
соображением, что русское самодержавие лишилось поддержки
всех общественных классов и «висит в воздухе».
«Такие минуты не часты в истории,— писал Ткачев,— в «На¬
бате».— Пропустить их — значит добровольно отсрочить воз¬
можность социальной революции надолго, быть может, навсегда.
Самодержавие лишь внешне выглядит политической силой. Но
оно таковой не является. Важно захватить власть. Самодержа¬
вия боятся потому, что у него материальная сила; но раз оно
потеряет эту силу, ни одна рука не поднимется на его защиту» 109.
108 П. Н. Ткачев. Избранные сочинения, т. III, стр. 226.
109 Там же, стр. 200.
11*

Глава одиннадцатая
ИДЕИ СОЦИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
В ПРОГРАММНЫХ ДОКУМЕНТАХ
ОРГАНИЗАЦИИ
ПРОГРАММА «БОЛЬШОГО ОБЩЕСТВА ПРОПАГАНДЫ»
Программа журнала «Вперед!», подготовленная П. Л. Лавро¬
вым, и «Прибавление «А»», срочно написанное М. А. Бакуниным,
силой обстоятельств оказались программными документами ре¬
волюционного народничества периода «хождения в народ»; они,
бесспорно, сыграли свою роль, и немалую, в становлении и раз¬
витии самосознания семидесятников. Оба документа стали хоро¬
шо известны как в России, так и среди революционной эмиграции,
вызвав оживленные отклики. Обе программы были авторитетны¬
ми разъяснениями теории и практики революционного движе¬
ния, но «с той стороны», из эмиграции. Данное обстоятельство
нисколько не умаляет их роли и значения, но не может не учи¬
тываться, ибо в революционном народничестве существовало
множество оттенков мнений. Их фиксировали и различные орга¬
ны семидесятников: «Вперед!», «Община», «Набат», «Общее
дело», «Народная воля», «Черный передел» и др.
Записка П. А. Кропоткина «Должны ли мы заняться рас¬
смотрением идеала будущего строя?», составленная в качестве
программного документа кружка «чайковцев» («Большое обще¬
ство пропаганды»), имеет то преимущество, что она родилась,
так сказать, в недрах революционного, практического, отечест¬
венного народничества 1. Записка достаточно полно отразила
существеннейшие черты и даже нюансы взглядов «практиков»
революционного движения («чайковцев») и уже потому пред¬
ставляет исключительный интерес 2. По своему построению она
распадается на две части. В первой рассматривается теория
1 По мнению одного из народников 80-х годов, эта Записка дает возмож¬
ность установить «генетическую связь» «чайковцев» с более ранними кру¬
жками (первой «Землей и волей», ишутинцами и др.), но этот вопрос
требует специального изучения (см. ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 40).
2 Записка Кропоткина была оценена в литературе (Б. П. Козьминым,
Н. А. Троицким, Б. С. Итенбергом, Р. В. Филипповым и др.). Мы обра¬
щаем внимание преимущественно на ее философские аспекты. Н. Чарушин
рассказывает, что обсуждение «чайковцами» этого документа, имеющего,
«несомненно, историческое значение», «длилось несколько вечеров, преры¬
ваясь оживленными и жаркими прениями» (Н. А. Чарушин. О далеком
прошлом, ч. I—II. М., 1926, стр. 158).
294

социальной революции, во второй — насущные задачи деятель¬
ности революционно-народнических организаций. В общем это —
революционно-народническая программа, в которой позднейший
анархизм Кропоткина еще не выделился из революционно-народ¬
нической идеологии как таковой. Записка обнаруживает и зна¬
комство автора с марксизмом (в частности, с Уставом и деятель¬
ностью I Интернационала). Философская и социологическая
проблематика этого документа также прослеживается достаточ¬
но отчетливо.
Кропоткин начинает свою Записку с вопроса, который был
одним из центральных, если не самым центральным, и в про¬
грамме «Вперед!», и в «Прибавлении «А»»: следует ли теоретиче¬
ски разрабатывать идеал будущего строя, и если — да, то како¬
вы могут быть его параметры? Вопрос поставлен очень четко.
Выше мы рассматривали концепцию идеала Лаврова, идеала,
возникающего на основе критической переработки личностью
культуры, и концепцию народного идеала Бакунина, идеала, воз¬
никающего из народной жизни, из ее условий и традиций. От¬
вет Кропоткина отличен и от концепции программы «Вперед!»,
и от концепции автора «Прибавления «А»», хотя по ряду пунк¬
тов он все же ближе к «Прибавлению «А»». Кропоткин полагает,
что двух ответов на поставленный вопрос быть не может. Рево¬
люционные народники должны заняться рассмотрением идеала
будущего строя, если они не хотят блуждать в теоретических
потемках, должны, чтобы «выразить наши надежды, стремле¬
ния, цели, независимо от практических ограничений, независимо
от степени осуществления» 3.
Есть и еще одна причина разработки идеала. По мнению
Кропоткина, «в идеале может выразиться, насколько мы зара¬
жены старыми предрассудками и тенденциями» 4,— разумеется,
в целях скорейшего избавления от них. Идеал — не есть нечто
статичное. Принцип историзма должен быть распространен и на
общественные формы, и на общественные представления. Нель¬
зя предположить, чтобы «какая бы то ни было общественная
форма могла закаменеть и не подлежать дальнейшему разви¬
тию» 5. Кропоткин определяет идеал общества как такой строй
общества, прогресс которого основан не на борьбе людей с
людьми, а людей с природою 6.
Заверения в необходимости разработки идеала, казалось бы,
вплотную подводили автора Записки к признанию необходимости
его строго научного обоснования. Но Кропоткин не придержи¬
вался этого взгляда. Его концепция в общем не сциентистская,
а ценностная и сходна с бакунинским «народным идеалом», раз¬
витым в «Прибавлении «А»». Кропоткин понимает, что вера ре¬
3 «Революционное народничество...», т. I, стр. 55—56.
4 Там же, стр. 56.
5 Там же, стр. 57.
6 Там же, стр. 117.
295

волюционной молодежи в возможности науки безгранична. Он
должен был принять это как данное. Убеждение во всесилии
науки распространяется и на общественную теорию, которая,
может быть, должна быть научной в своей основе.
Убеждение молодежи не беспочвенно. Оно основано на зна¬
нии различных вариантов «теоретических идеалов» будущего
строя, в том числе и прудонистского и лассальянского 7. Но эти
идеалы, по мнению Кропоткина, иллюзорны, ибо никто не в со¬
стоянии доказать, каковы возможности их осуществления на
практике. Молодежь, как он пишет, воодушевлена исторической
перспективой социализма и требует, чтобы «ей научно вывели
ход будущего развития человечества». Но все дело в том, что
«вывести это научным путем ни теперь, ни в очень далеком бу¬
дущем невозможно» 8. Ученый не в состоянии определить практи¬
чески ценностную форму общественного идеала, ибо он далек от
народа и любые его благие рекомендации будут результатами
умозрения кабинетного ума (выпад против Лаврова?). Он в со¬
стоянии решать проблемы «метафизики, науки, а не жизни» 9.
Единственно, на что способен сторонник «теоретического идеа¬
ла»,— «разрабатывать частности», иными словами, «разрабаты¬
вать тонкость собственной диалектики, упражнять свой ум в ло¬
гической строгости»; но такое упражнение ума — «дело празд¬
ных тунеядцев» 10, развращенных «барски-ученым духом».
Кропоткин приходит к выводу, что «формы осуществления
(идеала.— В. М.) не могут быть выведены научным путем» По¬
хоже, что Кропоткин, как и Бакунин, надеется на стихию; автор
Записки возразил бы, что идеал, по его мнению, устанавлива¬
ется на опыте — «на месте, в общине, в артели» 11, т. е. там,
где действует народ, стремящийся к социальному равенству.
Народные представления о справедливом обществе в общем
принимаются им за такие, которые далеко превосходят все воз¬
можности научной разработки социалистического идеала.
В этом пункте Кропоткин попадает в безвыходное противоре¬
чие, ибо, отрицая необходимость научной разработки социали¬
стического идеала, он в то же время высказывает убеждение,
что следует приложить максимум усилий, чтобы в массы прони¬
кали «как можно более ясные, сознательные представления о со¬
вокупности общих отношений» 12. Остается неясным, каким об¬
7 В своей речи на «процессе пятидесяти» Софья Бардина защищала «по
Лассалю» «право рабочего на полный продукт его труда». Естественно, что
она еще не знала «Критики Готской программы» К. Маркса (см. «Госу¬
дарственные преступления в России в XIX веке», т. II, 1877, стр. 328).
8 «Революционное народничество...», т. I, стр. 90.
9 Там же, стр. 82.
10 Там же, стр. 77—78.
11 Там же, стр. 56.
12 Еще один пример противоречивости кропоткинского утверждения о прин-
296

разом при игнорировании научно обоснованной социалистиче¬
ской теории в массы могут проникать и овладевать ими «созна¬
тельные представления о совокупности общих отношений» 13.
Записка Кропоткина интересна полемичностью, выражаю¬
щей отношение автора к программным идеям «впередовцев».
Характерно, что Кропоткин рассматривает их теорию прогрес¬
са как идеалистическую, недооценивавшую потребности боль¬
шинства и явно преувеличивавшую возможности интеллектуаль¬
ного развития меньшинства. «Говорилось,— отмечал Кропот¬
кин,— что потребности большинства вовсе не суть потребности
прогресса человеческого общества; что всегда прогресс в обще¬
стве шел таким путем, что некоторое меньшинство, случайно по¬
павшее в особо благоприятные условия, развивалось более всех
остальных, открывало и вещало миру новые истины, которые
воспринимались несколько подготовленными личностями» 14.
Кропоткин решительно не согласен с таким пониманием про¬
гресса, хотя допускает, что общественный прогресс мог быть
именно таким «в каком-нибудь редком, хотя бы даже исключи¬
тельном случае» 15. Он полагает, что такое допущение влечет за
собой обязательство прогрессивно мыслящих людей сделать все,
чтобы не дать консервативным силам «задушить этот проблеск
прогресса» 16. Но это допущение ни в коем случае не означает,
что прогрессивные силы должны делать ставку на такие исклю¬
чительные для более общей тенденции прогресса случаи.
Критика Кропоткиным идеалистических основ теории про¬
гресса не означает, разумеется, того, что он выдвигает и разра¬
батывает философские основы иного его понимания. Лавров
видит прогресс в развитии сознания, силы интеллекта, знаний
критически мыслящих личностей, Кропоткин же утверждает,
что «во всяком поступке действуют рассудок и воля» 17. Опреде¬
ляющим фактором как поступков отдельного индивида, так и
деятельности масс является воля. Ни отдельный человек, ни
массы не действуют под влиянием логически безупречных рас-
суждений. Умозрительные спекуляции никогда не подвинут
массы на восстание. В революции массы действуют под влия¬
нием не ясного сознания, а страстного желания.
Кропоткин отмечал, что XIX век — это век поисков научной
теории прогресса, ибо сам факт прогрессивного развития обще¬
ства больше не вызывает сомнений. Ход истории, начиная с
французской революции XVIII в., подтверждает это. Речь может
ципиальной недопустимости научно обоснованного социалистического иде¬
ала: народники-пропагандисты должны читать «народу» популярный
«Курс истории и политической экономии» («Революционное народничест¬
во...», т. I, стр. 100). Курс должен быть научным в основе.
13 Там же, стр. 100.
14 Там же, стр. 61.
15 Там же.
16 Там же.
17 Там же, стр. 81.
297

идти лишь о том, «каким сочетанием условий может быть до¬
стигнут такой порядок дел, при котором отдельной личности
обеспечивается наибольшая свобода действий и развития при
наименьших стеснениях» 18. Необходимое сочетание условий не
может быть достигнуто на путях, предлагаемых буржуазным ра¬
дикализмом. Этот вопрос невозможно решить на основе толь¬
ко чисто политических отношений 19.
Материалистические мотивы в социальной философии Кропот¬
кина обнаруживаются в том, что мыслитель стремится подве¬
сти «производственное» основание под понятие прогресса. На
вопрос, существует ли в обществе прогресс, Кропоткин отвеча¬
ет положительно, но он видит прогресс (и критерий прогресса)
не в развитии критического мышления, не в степени совершен¬
ствования интеллектуальной элиты, а в первую очередь в улуч¬
шении материальных условий жизни, в изобретении «всех тех
механических орудий, которые могли бы облегчить человеку удо¬
влетворение его потребностей», а также «выработку прогрессив¬
ных идей» 20.
Материалистическая тенденция в философских убеждениях
Кропоткина этого периода пробивается и в его этических воззре¬
ниях. Они основываются на признании историчности нравствен¬
ных понятий и представлений людей о морали, изменяющихся в
зависимости от изменения условий их жизни, так что «с унич¬
тожением некоторых ныне существующих несправедливостей бу¬
дет видоизменяться и самое понятие о справедливости, о добре
и зле, о хорошем и дурном, о полезном и вредном» 21. Мо¬
раль имеет общественный, а не индивидуальный характер. Но¬
вое общество создает свои представления о морали, особенно¬
стью которых будет антииндивидуализм — как направленность
поступков человека на общественную пользу. Это дает возмож¬
ность создать отношения, при которых люди смогут «отождест¬
вить хорошее с общественно-полезным и дурное с обществен¬
но-вредным» 22 . Кропоткин предупреждает против морального
утопизма, против стремления уже сейчас разработать «все бу¬
дущие нравственные понятия человечества» 23.
Поступательный ход истории, прогресс в обществе с необхо¬
димостью выдвигают перед партией прогресса и ее мыслителя¬
ми вопрос, что лучше, полезнее для масс — мирный путь общест¬
венных преобразований или революция? И если революция, то
каковы предварительные условия ее успешного развития?
Мирный путь общественных преобразований ничего не дает
народу, он оставляет историческую инициативу в руках господ¬
18 «Революционное народничество...», т. I, стр. 67.
19 Там же, стр. 67.
20 Там же, стр. 62.
21 Там же, стр. 77.
22 Там же, стр. 63.
23 Там же, стр. 77.
298

ствующих классов. Значит — революция, хотя реформа и не от¬
вергается. Сначала — социальная революция, которая должна
изменить всю структуру общества, а потом уже и путь мирных,
«реформационных» преобразований. Кропоткин предупреждает
против диалектики, но подмечает нечто существенное, диалек¬
тическое в социальной революции, в которой чем полнее, чем
шире будут поставлены требования ...«самой первой рево¬
люции, чем яснее, чем реальнее будут выражены эти требования,
чем более будет уничтожено с первого же шага культур¬
ных форм, не способствующих осуществлению социалистическо¬
го строя, чем более будет дезорганизовано тех сил и отноше¬
ний, которыми держится теперешний общественный и государ¬
ственный быт,— тем мирнее будут последующие перевороты, тем
скорее будут следовать друг за другом крупные усовершенст¬
вования в отношении людей» 24.
Возможны два основных решения вопроса о подготовке ре¬
волюции. Первое «навеяно Западной Европой». Оно заключа¬
ется в предположении, что, прежде чем развязать революцию,
необходимо всемерно содействовать тому, чтобы народ приобрел
политические права, благодаря которым будет установлено на¬
родное представительство, после чего последуют действия этого
народного представительства в интересах масс.
Такое решение, исходящее из предположения, «будто всякий
народ должен непременно пройти все те фазисы развития, ко¬
торые проходили другие народы» 25, не подходит к русским
условиям. Русский народ — народ социальной революции, ему
не подходит путь западноевропейского или американского бур¬
жуазного парламентаризма, который, в сущности, есть средство
отвращения народа от «социальной революции» 26. Борьба за
так называемые политические права в духе западноевропейских
представлений способна лишь затормозить момент наступления
«социального восстания», ослабить «революционный дух в наро¬
де» 27, благодаря тому, в частности, что они открывают возмож¬
ности не столько для пропаганды прогрессивных, сколько для
проповеди антисоциальных идей. Если бы русская социально-ре¬
волюционная партия ставила перед собой задачу содействия
мирному прогрессу, то в этом случае завоевание политических
прав можно было бы признать необходимым. Но социально-ре¬
волюционная партия стремится не к мирному прогрессу, а к на¬
сильственному, к социальной революции, она рассматривает борь¬
бу за политические права как чисто буржуазную, как «луч¬
шую гарантию против революционных вспышек» 28. А ведь чем
хуже положение масс, тем лучше для успеха социальной рево¬
24 «Революционное народничество...», т. I, стр. 84.
25 Там же, стр. 80.
26 См. там же, стр. 80—81.
27 Там же, стр. 80.
28 Там же.
299

люции — «чем необеспеченнее положение людей, материальное и
политическое, тем сильнее готовность риска с их стороны» 29.
Кропоткин различает два вида условий социальной револю¬
ции — начала революции и ее успеха.
Условиями начала революции является ощущение недоволь¬
ства существующими порядками («никакая горсть людей, как бы
энергична и талантлива она ни была, не может вызвать народ¬
ного восстания») 30, сознание безысходности положения, готов¬
ность к риску у масс и их руководящих деятелей.
Условия успеха революции — это сила напора масс (глав¬
ное условие успеха революции), слабость правительства, яс¬
ность стремлений революционной партии 31.
Характерно, что в Записке в определенном противоречии с
концепцией анархистского безначалия выдвигается в качестве
насущной задачи «организация революционной партии», партии
единомышленников, последовательно распространяющей свои
взгляды среди все более широких слоев народа 32. Такая ор¬
ганизация может быть сплочена на строго моральной основе
(вывод из нечаевского дела!), но в ее борьбе против самодер¬
жавия допустимы и законны все средства, включая террор.
В Записке отмечается появление в освободительном движе¬
нии городского рабочего, но не в качестве силы, имеющей са¬
мостоятельное общественное значение. Привлечение рабочих в
революцию необходимо, но главным образом для того, чтобы
пополнить ряды идущих «в народ» «народных агитаторов, воз¬
действующих на чувства» 33 . Рабочие — это вчерашние кресть¬
яне, не растерявшие свои связи с народом и потому особенно
полезные для социальной революции. Вместе с тем Кропоткин
замечает, что «восстание должно произойти в самом кресть¬
янстве и городских рабочих. Только тогда может оно рассчиты¬
вать на успех» 34.
В Записке развиваются идеи, которые позднее, в эпоху 90-х
29 «Революционное народничество...», т. I, стр. 82. Как замечает Кропоткин,
«в вопросах о революционной практике западноевропейские примеры дол¬
жны быть приводимы лишь с крайней осторожностью» (там же, стр. 85).
Присоединение русских социалистов к Интернационалу возможно, но не
на данной стадии, когда русские общественные отношения так неразвиты,
что отношение с Интернационалом неизбежно будет носить характер лич¬
ных связей.
30 Кропоткин утверждает в своей Записке, что народ, имеющий в своем рас¬
поряжении некоторые политические права, дальше от социалистической
революции, чем народ, их не имеющий,— типично анархистская идея.
31 См. «Революционное народничество...», т. I, стр. 81.
32 См. там же, стр. 88.
33 Позднее, в практической деятельности народовольцев, эта идея получила
иную интерпретацию. Народовольцы полагали, что рабочие больше подхо¬
дят для роли «народных террористов», чем для роли народных агитаторов,
с чем и была связана судьба С. Халтурина, А. Михайлова н некоторых
других.
34 «Революционное народничество...», т. I, стр. 89.
300

годов, получили у Кропоткина более тщательную разработку —
в духе утопического вольного коммунизма. Можно видеть, как
в этой программной работе они подготавливаются — в первую
очередь через критику «идеала государственного коммунизма».
Недостаток этого идеала заключается, по мнению Кропоткина,
в том, что его сторонники жертвуют социальным равенством
в его наиболее полном выражении ради достижения ограничен¬
ного социального равенства. Но такой «идеал» не только внут¬
ренне противоречив, но и практически опасен. Кропоткин обви¬
няет «научных представителей социализма», т. е. Маркса и марк¬
систов, в стремлении навязать большинству централизованное
государство, которое будет регулировать «все общественные от¬
ношения» и даже «все мелочи частной жизни людей» 35.
Здесь Кропоткин заимствует многое от Прудона и Бакунина.
Государство — антиобщественно по своей сущности. Всякое пра¬
вительство противостоит обществу. Оно стремится обзавестись
вооруженной силой, и это подтверждает, что оно действует не
в интересах общества, подтверждает «зловредность всякой цен¬
тральной власти» 36. Даже демократическая власть является,
по мнению Кропоткина, в конечном счете «самоубийством для
общества» 37. Сохранение элемента государственности в буду¬
щем обществе будет означать ограничение прав огромного боль¬
шинства в интересах энергичных и пронырливых личностей. Эти
личности, захватив управление, будут диктовать свою волю лю¬
дям труда. «Всегда тот кружок личностей,— замечает Кропот¬
кин,— в пользу которых общество отказывается от своих прав,
будет властью, отдельной от общества, стремящегося расширить
свое влияние, свое вмешательство в дела каждой отдельной лич¬
ности» 38.
Поэтому в ходе социальной революции необходима отнюдь не
только дезорганизация нынешнего правительства, — «рядом с
уничтожением экономического барства должно идти и уничтоже¬
ние современного государственного строя» 39. Уничтожение го¬
сударства как такового и недопущение возрождения всякой фор¬
мы правительственной власти — таково одно из требований со¬
циалистического идеала. Выход — в наиболее полной демокра¬
тизации общества. В крестьянской стране исходный пункт
социальных демократических преобразований должен заключать¬
ся в том, что «земля объявляется собственностью всех» 40. Со¬
циальная структура определяется существованием самоуправ¬
ляющихся «сельских общин». Орудия политической власти го¬
сударства уничтожаются, и в первую очередь — армия.
35 «Революционное народничество...», т. I, стр. 67.
36 Там же, стр. 70.
37 Там же, стр. 59.
38 Там же, стр. 59.
39 Там же, стр. 78.
40 Там же.
301

Кропоткин объявляет, что пути сообщения, почта и теле¬
граф не нуждаются в государственной опеке для своего функ¬
ционирования, но он не замечает, что признаваемое им разви¬
тие «технологической цивилизации» ставит под большое сомне¬
ние его идеал самоуправляющихся «сельских общин».
В Записке Кропоткин отмечает, что существует полное со¬
гласие социалистов относительно того, что в обществе, устроен¬
ном на началах справедливости и человечности, неизбежно бу¬
дут господствовать отношения социального равенства между лю¬
дьми. Все социалисты, без исключения, стремятся к «полному
равенству условий развития отдельных личностей и обществ» 41.
Каким же образом может быть обеспечено это равенство? Оно
достигается благодаря уничтожению «всякой личной собствен¬
ности» и последовательному распространению равенства между
людьми на все сферы общественной жизни человека 42. Каждый
будет «поставлен в необходимость зарабатывать себе средства
к жизни личным трудом» 43 — или производительным, или по¬
лезным (труд ученого, писателя и т. д.).
Социальное равенство выявляется «в правах на труд; в тру¬
де; в способах образования; в общественных правах и обязан¬
ностях, при наибольшем возможном просторе для развития ин¬
дивидуальных особенностей; в способностях, безвредных для об¬
щества» 44.
Нельзя не отметить, что в рассматриваемой Записке Кропот¬
кин, в отличие от многих революционных народников, не очень
внимательных к вопросам политической экономии, «экономичен»,
но его экономические взгляды во многом являются логическим
продолжением раскритикованной Марксом прудоновской «фи¬
лософии нищеты».
Кропоткин явно недооценивает общенациональные экономи¬
ческие связи и ничего не может сказать о значении связей
межнациональных, о мировом хозяйстве тем более. Он знает и
признает в будущем обществе одну форму хозяйственной дея¬
тельности — деятельность самоуправляющихся общин и их свя¬
зи. Не случайно он допускает социальный переворот не толь¬
ко в общенациональном масштабе, но и в пределах «группы
областей» и даже в «одной местности»!
Вообще его взгляд на экономические категории идеалисти¬
ческий, как и на экономические отношения, фиксируемые в этих
категориях. Он предлагал, например, обеспечить «признание об¬
щественной меновой стоимости только за такими предметами,
которые будут признаны нужными обществу большинством дан¬
41 «Революционное народничество...», т. I, стр. 56.
42 См. там же, стр. 58.
43 Там же, стр. 60.
44 Там же, стр. 57.
302

ной группы, данного союза групп» 45. Предусматривая сохране¬
ние «наличного капитала», он предлагал сделать его «собствен¬
ностью всех членов той территориальной единицы, где соверша¬
ется социальный переворот» 46. В Записке есть и другие перлы
«социалистического» прожектерства.
Нельзя сказать, чтобы Кропоткин не понимал несостоятель¬
ности утопического прожектерства. Он предупреждает, что нель¬
зя писать «проект устройства общества за много лет вперед» и
что «всякая попытка определить этот строй точнее есть бес¬
плодная трата времени» 47 и т. п. Субъективно он понимает опа¬
сности утопической регламентации, но объективно его Записка
не свободна от социалистического утопизма.
Кропоткин верно замечает, что найти правильное соотноше¬
ние в трудовой деятельности человека между трудом физиче¬
ским и трудом умственным, интеллектуальным — условие соци¬
ального равенства. Соглашаясь с Оуэном, что трехчасового тру¬
да будет вполне достаточно для достижения всеми членами об¬
щества уровня разумного комфорта, Кропоткин считает, что в
будущем общество избавится от непроизводительных расходов и
обеспечит свободу выбора каждой личностью вида обязательно¬
го «ручного мускульного труда». В новом обществе не должно
быть личностей, занимающихся привилегированным трудом —
умственным или управленческим. В этом он видит, и в извест¬
ных пределах верно, одно из условий предотвращения распре¬
деления «людей на управляющих и управляемых» 48, введе¬
ние вместо аристократии по рождению аристократии по образо¬
ванию. Записка требует фактического «равенства в образова¬
нии» 49.
И все же эту, как будто верно намеченную линию форму¬
лирования реальных условий социального равенства Кропотки¬
ну выдержать не удалось; в его Записке встречаются наивно
утопические рассуждения на тему, как вятские земледельцы-
общинники будут регулировать свое производство путем экви¬
валентного обмена с тамбовскими мужиками и т. д. Повто¬
ряя «формулу Прудона», т. е. развивая прудонистские идеи
примитивного равенства, Кропоткин предлагает после социаль¬
ного переворота содержать высшие учебные заведения не на об¬
щественные, а на частные средства, а еще лучше «закрыть все
университеты, академии и прочие высшие учебные заведения
и открыть повсеместно школу-мастерскую» 50. Поскольку обще¬
ство должно будет представлять федерацию свободно управ¬
ляемых общин, то, естественно, Кропоткин, который критикует
45 Там же, стр. 63.
46 Там же, стр. 59.
47 Там же, стр. 77.
48 Там же, стр. 65.
49 Там же.
50 Там же, стр. 67.
303

примитивно-коммунистическую регламентацию труда, чувствует
себя обязанным предложить иную альтернативу, он сам решает
вопросы, вроде: «Должен ли профессор — в такой общине, где та¬
ковой потребовался,— заниматься только чтением в указанные
7—8 часов лекций и вместе с тем заниматься в мастерской из¬
готовлением физических приборов вместе со слесарями и меха¬
никами, заниматься очисткой нечистот в университетском зда¬
нии и т. д.?» «Мы полагали, что да, должен делать послед¬
нее» 51. Понятно, что его критика уравнительного коммунизма
не могла претендовать даже на отсутствие формально-логичес¬
ких противоречий.
«ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ»
Логика общественной борьбы подсказала революционным
народникам мысль, что создание тайного революционного общест¬
ва исторически необходимо. Игнорировать эту необходимость —
значит обрекать революционное дело на вырождение. Резуль¬
татом этого убеждения было основание в 1876 г. общества «Зем¬
ля и воля». Созданию «русской социально-революционной пар¬
тии» предшествовало оформление «Всероссийской социально-ре¬
волюционной организации» («москвичи»). В феврале 1875 г. эта
же организация приняла свой Устав.
««Земля и воля» — вот тот девиз, который написали на сво¬
ем знамени, верные духу и истории своего народа, наши пред¬
шественники, социалисты-народники 60-х годов. Те же слова пи¬
шем на нашем знамени и мы» 52,— так создатели второй «Земли
и воли», впервые открыто назвавшие себя народниками, отмеча¬
ли преемственность традиции демократических идей и револю¬
ционного движения.
Землевольцы понимали, что исторические обстоятельства со¬
здания второй «Земли и воли» разнятся от условий деятель¬
ности «Земли и воли» 60-х годов. Решающие изменения были
вызваны появлением в России новых классов — промышленной
буржуазии и, следовательно, промышленного пролетариата.
Землевольцы поняли буржуазный смысл реформы 1861 г. «Кто
же не знает у нас в самом деле,— отмечал первый номер жур¬
нала «Земля и воля»,— избитой мысли, что антибуржуазная,
по мнению «Голоса», крестьянская реформа была решительным
шагом в деле установления буржуазных отношений между ра¬
ботниками и работодателями на Руси? Не будем спорить — мо¬
жет быть, в головах составителей Положения 19 февраля идея
освобождения мужиков с наделом не имела ничего буржуазно¬
51 «Революционное народничество...», т. I, стр. 64.
52 Сведения о составе «Земли и воли» см.: О. В. Аптекман. Страницы из исто¬
рии общества «Земли и воли» 70-х годов. М.— Пг., 1923, стр. 66—67.
304

го, но на практике, в приложении к жизни, она послужила
главным образом развитию буржуазного порядка вещей» 53.
Понимание решающего в сложившейся ситуации — станов¬
ления «буржуазного порядка вещей» — говорит о верной оцен¬
ке положения дел. Такой взгляд отразился в программных доку¬
ментах «Земли и воли», хотя отсюда и не следует, что авторы
этих документов перестали уповать на особый, некапиталисти¬
ческий путь развития.
Преддверием общества «Земля и воля» был кружок М. На¬
тансона— В. Фигнер. В своих воспоминаниях В. Фигнер, кото¬
рая в это время была близка к бакунинскому пониманию «идеа¬
ла», отмечает, что в основу программы кружка были «положе¬
ны не теоретические идеалы будущего, но нужды и требова¬
ния, уже в данное время осознанные народом» 54. Это говорит
о продолжавшейся среди революционных народников борьбе по
программным вопросам, если мы вспомним, что П. Кропоткин
в своем документе «Должны ли заняться разработкой идеа¬
ла будущего строя?», составленном по поручению «чайковцев»,
разрабатывал эту же тему. Н. Морозов, один из активных зе¬
млевольцев, считал, что в «тогдашних понятиях» землевольцев
об экономическом вопросе и о возможных преобразованиях ца¬
рил «сумбур» 55. Действительно, черты идейной рыхлости замет¬
ны во многих документах этого периода.
Интересным свидетельством идейного развития землеволь¬
цев является одна из первых литературных работ Г. В. Пле-
ханова-землевольца «Закон экономического развития общества
и задачи социализма в России» 56. Статья интересна, на наш
взгляд, тем, что раскрывает процесс первоначального овладения
марксизмом Плехановым. Очевиден большой интерес Плехано¬
ва к экономическому объяснению истории (до материалистиче¬
ского ее понимания он еще не дошел). История рассматри¬
вается им в качестве закономерного естественного процесса;
существует, говорит Плеханов, «естественный (т. е. объектив¬
ный) закон» развития общества 57. Плеханов предупреждает
против механистического объяснения истории, замечая, что «ис¬
тория вовсе не есть однообразный механический процесс» 58.
Но этот выпад против механистического понимания историче¬
ского процесса означает не обращение к марксистской диалек¬
тико-материалистической концепции общественного развития,
а обоснование чисто народнического представления о различии
русского и западноевропейского путей к социализму.
53 «Земля и воля», 1878, № 1.
54 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 465.
55 См.: Н. Морозов. Повести моей жизни, т. IV. М., 1918, стр. 282.
56 См.: «Земля и воля», 1878, № 3. О содержании письма Маркса в редак¬
цию «Отечественных записок» Плеханов в это время, естественно, не знал.
57 «Революционная журналистика семидесятых годов». Ростов н/Д., б. г.,
стр. 149.
58 Там же.
305

Социализм вытекает из капитализма, пишет Г. В. Плеханов,
это верно, это эмпирический факт европейской истории; на За¬
паде «поземельная община разрушилась еще в борьбе со сред¬
невековым феодализмом» 59. Плеханов допускает, что развитие
западноевропейского общества могло быть иным, «если бы об¬
щина не пала там преждевременно». «Иное дело Россия второй
половины XIX века,— община составляет самую характерную
черту в отношении нашего крестьянства к земле» 60.
Плеханов, который только что предупреждал против механи¬
цизма в истолковании общественных явлений, тут же начинает
рассуждать как механицист, доказывая, что «пока за общину
держится большинство крестьянства, мы не можем считать на¬
ше отечество ступившим на путь того закона, по которому ка¬
питалистическая продукция была бы необходимою станциею на
пути его прогресса» 61.
Итак, избежать капитализма еще возможно. Но доказатель¬
ство этого тезиса у Плеханова-народника опять-таки механи¬
цистско-количественное: раз большинство крестьян — общинное,
значит и социализм может основываться на общине, а не быть
следствием развития законов капиталистического производства,
как это было на Западе. Вопрос о развитии внутреннего ка¬
питалистического рынка не ставится. Община может быть со¬
хранена после социальной революции и использована для по¬
строения социалистических экономических отношений. В этом
же духе теоретизировали и другие землевольцы.
О. Аптекман писал впоследствии, что в программных доку¬
ментах «Земли и воли» видно стремление «дать философско-
историческое и социологическое обоснование революционному
народничеству» 62.
Г. В. Плеханов заметил, что в его мировоззрении землеволь¬
ческого периода элементы материализма Маркса (в его эконо¬
мической интерпретации) причудливо сочетались с историче¬
ским идеализмом субъективной социологии 63. Он называл и
другой источник марксизма, оказавший влияние на его мировоз¬
зрение,— «сочинения Бакунина» (т. е. «переложение» в них
Маркса), из которых он «вынес великое уважение к материали¬
стическому объяснению истории» 64 . Да и Аптекман в своем
труде «Черный передел» соглашается, в сущности, с плеханов¬
ской самокритикой, замечая, что программа землевольцев — это
«пестрое сочетание элементов неославянофильства Герцена (иде¬
ализация архаических форм народного быта) с элементами на¬
учного социализма (критика капиталистического строя, эконо¬
59 «Земля и воля», 1879, № 3.
60 Там же.
61 Там же.
62 Сб. «Памятники агитационной литературы», т. 1. М.— Пг., 1923, стр. 34.
63 Г. В. Плеханов. Сочинения т. I. М.— Пг., 1923, стр. 19.
64 Там же, стр. 33.
306

мический и исторический материализм...), да еще плюс своеоб¬
разного, так сказать, сожительства (симбиоза) элементов
материалистической философии Фейербаха, Чернышевского и
Маркса с субъективно-идеалистической философией Лаврова —
Михайловского» 65.
Впервые программа «Земли и воли» была изложена в до¬
кументе тезисного характера в конце 1876 — начале 1877 г. Это
был первый набросок землевольческой программы 66. Ее основ¬
ным пунктом было требование равного перераспределения зем¬
ли и передачи ее в общинное пользование. Здесь сказались вли¬
яние герценовского «русского социализма» и даже, пожалуй,
еще более старые представления утопического коммунизма об
уравнительном распределении материальных благ.
В последующих вариантах программы демократические тре¬
бования аграрной реформы, уравнительного перераспределения
земли, передачи ее крестьянам, экспроприации помещиков так¬
же были на первом плане. Экономическая подоплека этих тре¬
бований была ясна: в земледельческой стране, какой была Рос¬
сия, гарантией благополучия трудящихся крестьян было, по мне¬
нию землевольцев, право на личную обработку земли в общи¬
не и присвоение получаемого продукта.
Субъективно землевольцы были убеждены, что они отстаи¬
вают «общенародный», социалистический идеал как конечную
цель революционного народнического движения. Эти представ¬
ления логически не противоречили ссылкам на «правовые народ¬
ные воззрения», т. е. на стихийно сложившиеся представления
крестьян о своем исконном праве на землю (в другом смысле
право здесь употреблять нельзя). Землевольцы были последова¬
тельны, когда указывали, что эти «народные воззрения» осно¬
ваны на признании несправедливого порядка, «при котором зем¬
ля отчуждается в частную собственность» 67, хотя точнее здесь
было говорить об отчуждении земли в частную помещичью соб¬
ственность.
«Конечный политический и экономический наш идеал — анар¬
хия и коллективизм», — так было записано в одном из проек¬
тов программы «Земли и воли», относящейся к 1878 г.
Концепция «анархического коллективизма» была, конечно,
ошибочной. В ней давало себя знать еще не изжитое влияние
бакунинских идей. Правда, землевольцы начинали понимать, что
проблема власти не решается в ходе социальной революции так
просто, как это предполагалось анархистскими рецептами. Про¬
кламируя общинное самоуправление, они начинают задумывать¬
ся о центральном управлении. С анархистскими установками
65 См. его «Предисловие» к русскому изданию книги А. Туна «История рево¬
люционного движения в России».
66 См.: Г. М. Лифшиц, К. П. Лященко. Как создавалась программа второй
«Земли и воли».— «Вопросы истории», 1965, № 9, стр. 36—50.
67 Архив «Земли и воли» и «Народной воли». М., 1932, стр. 54.
307

не согласовалась и все яснее осознаваемая необходимость цен¬
трализованного руководства тайным обществом. Землевольцы
все больше приходили к убеждению, что в этом заключается
одна из гарантий успеха борьбы с самодержавием 68. Вопрос
о том, что должно было представлять это централизованное
руководство и каковы должны быть его взаимные отношения
с местными организациями,— все еще оставался открытым 69.
Позитивной стороной теоретических убеждений землеволь¬
цев было признание, что установление социалистического строя
невозможно без революционного насилия. Утверждение, что
правительство и стоящая за ним социальная верхушка запута¬
лись в социальных противоречиях, гордиев узел которых может
разрубить только социальная революция,— в общем было вер¬
но. Землевольцы отметали какие-либо надежды на реформатор¬
ские действия господствующих классов в интересах народа.
Они приходили к мнению, что надо готовить социальный
переворот. Средствами подготовки переворота признавались
агитация в среде народа (в частности, агитация за организа¬
цию артельных форм жизни интеллигенции) и дезорганизация
правительственной власти.
Новые мотивы заметны и в землевольческой трактовке наро¬
да, роли масс и личности в социальной революции. Они не во
всем согласовались с влиятельными идеями субъективной социо¬
логии. И это, пожалуй, не исторический парадокс, а неизбежное
следствие нацеленности этих программ на решение насущных
проблем освободительного движения, понимания реальных дви¬
жущих сил социальной революции.
«Революция — дело народных масс,— провозглашала «Зем¬
ля и воля» на страницах своего центрального органа.— Револю¬
ционеры ничего поправить не в силах. Они могут быть только
орудием истории, выразителями народных стремлений. Роль их
заключается только в том, чтобы, организуя народ во имя
стремлений и требований и поднимая его на борьбу с целью
их осуществления, содействовать ускорению того революцион¬
ного процесса, который по непреложным законам природы со¬
вершается в данный период. Вне этой роли они — ничто, в пре¬
делах ее они — один из могущественных факторов истории» 70.
Несмотря на фаталистическую ноту («революционеры ничего
поправить не в силах»), эти идеи были шагом в верном направ¬
лении, поисками точного понимания соотношения между объек¬
тивным и субъективным факторами истории. Землевольцы
(А. Ф. Михайлов, Г. В. Плеханов и др.), не удовлетворяясь
68 См.: В. Фигнер. Запечатленный труд, т. I. М., 1932, стр. 105.
69 Известное влияние на образ мышления землевольцев в этом отношении
оказал П. Н. Ткачев, чья резкая критика анархистских несообразностей
и обоснование прямых политических действий были им хорошо известны.
70 «Земля и воля», 1878, № 1.
308

теоретической эклектикой бакунинского или Лавровского рода,
обращались к марксистской «философии истории» 71. Деятель¬
ность личности связывается с деятельностью масс, хотя и с
оттенком жертвенности. «Личности гибнут, но революционная
теория единиц переходит сначала только в оппозиционную,
а затем мало-помалу в революционную энергию масс» 72. Весь
ход истории ведет к революции — такова была точка зрения
землевольцев, выраженная в последнем номере «Земли и воли».
С другой стороны, требование «организации народа» предваря¬
ло требование перехода к политическим действиям, а призывы
«взорвать правительство», высказывавшиеся некоторыми земле¬
вольцами, были, разумеется, логически связаны с поисками
средств для такого «взрыва» 73.
«Организация народа» будет достигнута в том случае, если
в народе будет пробуждено «сознание солидарности» 74.
Землевольцы в целом не вполне еще разобрались в том,
что формирование «сознания солидарности» невозможно на эко¬
номическом базисе общинного землевладения. Они не были в
состоянии признать, что капитализм, несмотря на все «язвы»,
объективно в большей мере, чем вся их пропаганда, способ¬
ствует возникновению в массах сознания общности интересов
и что община исторически выступает препятствием к формиро¬
ванию такого сознания, т. е. что она несоциалистична, не спо¬
собствует формированию «солидарного сознания».
Деятели «Земли и воли», уделявшие в своих теоретических
построениях много внимания вопросу об общественном идеале
(они следовали здесь общей народнической традиции), призна¬
вали в качестве такового социалистическое общество.
Многие видные землевольцы (С. М. Кравчинский, И. Н. Мыш¬
кин, Г. В. Плеханов, А. Ф. Михайлов и др.) признавали силь¬
ное влияние на их образ мышления и практические действия
социалистического движения на Западе, программы и деятель¬
ности I Интернационала и Парижской Коммуны. И. Н. Мыш¬
кин, в частности, отмечал, что революционная молодежь многим
обязана идеям «передовой западноевропейской мысли и круп¬
71 Орган землевольцев, ссылаясь на слова «Коммунистического манифеста»,
что «освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих», разъ¬
яснял, что эго не только теоретическое положение, но и лозунг «практи¬
ческой революционной деятельности», и приветствовал создание «Север¬
ного Союза русских рабочих» (см. ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 285,
«Земля и воля», 1879, № 4, стр. 4).
72 «Земля и воля». Социально-революционное обозрение, 20 февраля 1879 г.,
стр. 4.
73 Ср. со словами П. Н. Ткачева, относящимися к 1875 г.: «На знамени партии
мы должны начертать «борьба с правительством»» («Набат», 1875, б/№,
стр. 2).
74 Эту идею развивал кружок «тамбовцев» (см.: П. С. Ткаченко. Революцион¬
ная народническая организация «Земля и воля» (1876—1879 гг.). М.,
1961, стр. 197).
12 В. А. Малинин
309

нейшего практического применения этой мысли — образования
Международного общества рабочих» 75.
Землевольцы не раз высказывали свое уважение основателю
научного социализма. Об этом свидетельствуют и два их важ¬
нейших документа, по которым мы можем судить об их попыт¬
ках ассимилировать, усвоить философские и социологические
идеи Маркса: статьи Г. В. Плеханова «Закон экономического
развития общества и задачи социализма в России» и
А. Ф. Михайлова «Экономический материализм как историко-
философская и социологическая теория». В данном случае мы
вполне можем рассматривать эти работы в одном ряду, по¬
скольку в них больше, чем в каких-либо других произведениях
землевольцев, отражено влияние идей марксизма, и, пожалуй,
в статье Михайлова в большей степени, чем в статье Плеханова.
Однако условия для глубокого восприятия идей научного
коммунизма в России еще не созрели. Не случайно критику
капитализма некоторые землевольцы использовали в интересах
народнической концепции об особом пути развития России.
В условиях конца 70-х — начала 80-х годов эта теория была
явно запоздалой и просто неверной. Землевольцы не видели,
что и после крестьянской реформы 1861 г. Россия не стояла
непосредственно перед социалистической революцией, что ей
еще предстояло разрешить вопросы, связанные с буржуазно-де¬
мократическим этапом развития.
Несмотря на словесное признание землевольцами значения
теории Маркса (А. Ф. Михайлов предлагал даже принять уче¬
ние Маркса в качестве теоретической основы практической дея¬
тельности революционных народников), они были далеки от
научного социализма. И дело заключалось не столько в теоре¬
тическом эклектизме народников (хотя он, бесспорно, был),
сколько в том, что развитие капитализма в России и формиро¬
вание рабочего класса не достигли еще той стадии, когда на
повестку дня мог быть поставлен вопрос о соединении рабочего
движения с социализмом 76. Рабочее движение только еще
зарождалось, коренная противоположность интересов рабочего
класса интересам буржуазии только начинала осознаваться
передовыми рабочими.
Основной революционной силой народники продолжали счи¬
тать крестьянство. Тем не менее землевольцы постепенно избав¬
лялись от самогипноза по поводу «социалистического по инстинк¬
ту» мужика, хотя этот процесс в рамках землевольческой орга¬
75 С. Ширяев в своем письме редактору «Вперед!» (1876 г.) пишет, что без
обращения народников к русским рабочим «дело социальной революции
не может успешно и правильно развиваться» (ЦПА ИМЛ, ф. 283, оп. 2, ед.
хр. 29792, л. 4).
78 Отдельные семидесятники уже приходили к мысли, что «положение ра¬
ботника самое удобное для пропаганды» (ЦГАОР, ф. 112, оп, 2, ед. хр.
279, л. 2. Слова Н. Ф. Цвиленева).
310

низации и не был завершен. Надежды на стихийный бунт были
почти утрачены. У революционно настроенных интеллигентов,
сталкивавшихся с деревенской массой, возникало, по верному
наблюдению Г. В. Плеханова, сомнение, «сколько лет мне при¬
дется ждать бунта в моей деревне, принимая во внимание, что
несколько десятков крестьянских волнений ежегодно приходится
на несколько сот тысяч деревень? В ответ получалась довольно-
таки большая цифра, погружавшая «бунтаря» в крайне груст¬
ные размышления» 77.
Среди землевольцев зрело убеждение о первостепенной важ¬
ности политической борьбы. Так, И. Н. Мышкин, отмечая, что
народники привыкли «почти вовсе игнорировать» политические
вопросы, рекомендовал всерьез обсудить возможности, связан¬
ные с введением конституционного правления и созывом Зем¬
ского собора 78. Мнение об устарелости игнорирования полити¬
ческих форм борьбы укреплялось в среде землевольцев из-за
усиления правительственных репрессий. Действительно, создава¬
лось довольно-таки странное положение: самодержавие, пра¬
вительство вело борьбу с революционным народничеством поли¬
тическими методами, а революционеры, как бы закрывая глаза
на реальные факты, проповедовали неполитические формы борь¬
бы. Естественно, что от этого терпела урон революционная
партия, а не правительство. Морозов констатировал, что «волей-
неволей приходилось сводить с ним счеты» 79. Это же отметил
и Г. Лопатин, который сообщил Энгельсу (23 ноября 1878 г.),
что «наиболее энергичные элементы из числа революционеров
перешли инстинктивно на путь чисто политической борьбы, хотя
и не имеют еще нравственного мужества открыто признаться
в этом» 80. Кризис «классического» народнического сознания
стал реальностью.
Стало ясно, что стратегия революционного движения требует
существенных поправок, а тактика — коренного пересмотра.
А.	Д. Михайлов в своих Показаниях («Отчет перед русским
обществом и историей о деятельности «Народной Воли»») отме¬
тил, что уже «движение в народ» открыло многим глаза на
подлинный характер связи между интеллигенцией и народом —
«влияние на народ было поверхностно и неглубоко».
Результаты деятельности «Земли и воли» в общем укрепили
это убеждение. Необходимость перехода к политической дея¬
тельности встала перед народниками во всей своей неотврати¬
77 Г. В. Плеханов. Сочинения, т. IX. М.— Л., стр. 17.
78 «Общее дело» называло в это время (1877 г.) пренебрежительное отно¬
шение русских социалистов к политическим свободам «странною аберраци¬
ей мысли», аргументируя, что без политической борьбы и свободы «нет
почвы для развития индивидуальности, а без индивидуальности нет об¬
щества» (ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 74, л. 4).
79 ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 84, л. 95.
80 «К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия». М., 1967, стр. 353—354.
12*	ЗИ

мости. Организационное размежевание в народнической среде
должно было явиться необходимым следствием обнаружившихся
идейно-политических разногласий. Предварительный съезд сто¬
ронников прямых политических действий в Липецке (лето
1879 г.) показал, что разрыв неизбежен. После съезда в Воро¬
неже (1879 г.) «Земля и воля» распалась на «Черный передел»
и «Народную волю». Как говорили участники съезда, понятия,
соединенные союзом, разошлись,— воля в одну, земля — в дру¬
гую сторону.
ТЕОРИЯ РЕВОЛЮЦИОННОГО ДЕЙСТВИЯ
«НАРОДНОЙ ВОЛИ»
В конце 70-х годов в стране возникла новая революцион¬
ная ситуация (1878—1881 гг.). Ее причинами были в
первую очередь ухудшение экономического положения масс,
обострение классовой борьбы, а также политический кризис.
Бездарность верхов в войне 1877—1878 гг., а затем диплома¬
тическое поражение после победоносного Сан-Стефанского
мира вызвали резкое недовольство народа, и не только обра¬
зованных его представителей. В стране росла все более широ¬
кая оппозиция самодержавию 81.
Как писал Энгельс, налицо были «все элементы русского
1789 года, за которым неизбежно последует 1793 год» 82. Кризис
верхов стимулировал веру революционных народников в близ¬
кое торжество социалистического идеала, а назревание рево¬
люционной ситуации обусловило их поворот к политике 83. Пер¬
вая программа народовольцев, составленная в сентябре — декаб¬
ре 1879 г., уже фиксирует твердое мнение о политическом реше¬
нии социального вопроса 84.
Народовольцы видели, что революционно действующей массы
еще нет, хотя и понимали, что «воздействие со стороны партии
на массы, тесная связь с ними составит таким образом для
нас главное условие успеха» 85.
Не видя еще революционного народа, хотя и обладая глубо¬
кой, искренней верой в его революционность, народовольцы не
могли не обратить внимания на теорию личности, в частности
81 См.: М. И. Хейфец. Вторая революционная ситуация в России (конец 70-х —
начало 80-х годов XIX века). Кризис правительственной политики. М., 1963.
82 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 19, стр. 124.
83 Как отмечает близко знавшая С. Л. Перовскую Е. Н. Оловенникова, «Пе¬
ровская фанатически была убеждена, что революция в России назрела»
(«Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 323). И это было мнение не одной С. Пе¬
ровской.
84 См. «Революционное народничество...», т. II, стр. 171—172.
85 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 320, л. 21.
312

на лавровскую концепцию критически мыслящей личности. Во
многих из своих товарищей они видели персонификацию этой
теории, и были правы — в рядах «Народной воли» боролись
действительно выдающиеся и целеустремленные люди. Главной
силой исторического процесса признавалась не единичная лич¬
ность, а группа личностей, которые, объединившись, способны
якобы ускорить ход истории, независимо от того, действуют или
бездействуют массы. Итак, партия энергичных личностей.
Экономические условия и противоречия, порождающие дви¬
жение масс, а также общественную деятельность отдельных
личностей, в том числе и выдающихся, были признаны заслужи¬
вающими самого тщательного изучения. Их значение считалось
бесспорным. Тем не менее современный народовольцам этап
русской истории признавался ими столь специфичным, что субъ¬
ективная деятельность революционного меньшинства вполне мог¬
ла разрешить его противоречия. И. Невский был прав, утверж¬
дая, что формула «все для народа через народ» была народо¬
вольцами фактически видоизменена в формулу «все для народа
посредством лучшей части народа — интеллигенции». Это было
признанием формально отвергнутого положения об определяю¬
щей роли в истории критически мыслящих личностей 86.
Исторический волюнтаризм народовольцев был не послед¬
ней причиной, обрекшей, в конце концов, на неудачу самые
революционные их замыслы. Вместе с тем было бы неверным
отождествлять народовольческую концепцию с концепцией кри¬
тически мыслящих личностей. Место единичной воли и единич¬
ного сознания как движущих сил истории у них занимают (во
всяком случае в программных документах) коллективная воля
и коллективное сознание. Движение к социализму признавалось
как закон общественного движения. Правда, социалистичность
коллективного сознания масс была явно преувеличена. Но такое
понимание отчетливо видно в программном заявлении народо¬
вольцев: «Мы убеждены, что только на социалистических нача¬
лах человечество может воплотить в своей жизни свободу, равен¬
ство, братство, обеспечить общее материальное благополучие и
полное, всестороннее развитие личности, а стало быть, и про¬
гресс. Мы убеждены, что только народная воля может санкцио¬
нировать общественные формы, что развитие народа прочно толь¬
ко тогда, когда каждая идея, имеющая воплотиться в жизнь,
86 И. В. Невский, справедливо отмечая «многослойность» социального состава
«Народной воли», заметил в своем выступлении па дискуссии по «Народной
воле» (1929 г.), что «народничество — сложная теория, в которой одновре¬
менно сочетались элементы утопического социализма, новых философских
течений, теория, в которой имеются элементы славянофильства, самобытная
теория особой концепции русского исторического процесса» («Материалы
дискуссии о «Народной воле» в Обществе историков-марксистов». Отдел
рукописей Гос. библиотеки СССР нм. В. И. Ленина, ф. 384, карт. 1, ед. хр.
12, стр. 3).
313

проходит предварительно через сознание и волю народа. Народ¬
ное благо и народная воля — два наших священнейших и нераз¬
рывно связанных принципа» 87.
Это рассуждение замечательно по двойственности заключен¬
ных в нем принципов. С одной стороны, признается народное
благо, т. е. материальное благополучие, развитие личности,
с другой — народная воля, санкционирующая общественные фор¬
мы. Эти формы развиваются благодаря тому, что идеи, вопло¬
щающиеся в жизнь, предварительно проходят через сознание и
волю народа. В документе «Подготовительная работа партии»
внеклассовая «воля народа» признается «единственным источни¬
ком закона».
Народовольцам еще не ясны зависимости между экономиче¬
скими условиями жизни народа, волей господствующего класса
и правовыми нормами, фиксирующими волю этого класса 88. Во¬
обще источник возникновения общественных идей остается неяс¬
ным, и это неизбежно для народовольцев, которые еще только
нащупывали верное представление о классовой борьбе. Тем не
менее они приходили к верному, в общем, требованию «подчи¬
нения государственной власти народу» 89.
Понятие «народная воля» само по себе подразумевает поня¬
тия, тесно с ним связанные: народное сознание, общественное
сознание, национальное сознание. У нас нет оснований утверж¬
дать, что народовольцы специально разрабатывали эти катего¬
рии, устанавливали их субординацию, взаимную связь и т. д.
Однако определенное понимание этих категорий налицо. В част¬
ности, понятие «народное сознание» трактовалось как более
широкое, чем понятие «народная воля». Народное сознание ак¬
кумулировало в себе представления, которые народная воля
выражать не могла, например религиозные представления боль¬
шей части народа (т. е. крестьянства), царистские иллюзии,
политический индифферентизм, т. е. все то, что идеологически
обусловливало консервативный характер распространенного типа
народного мышления.
В этом смысле народная воля выступала как выражение
прогрессивных чаяний народа, которые еще не вполне осознаны
87 «Народническая экономическая литература». М., 1958, стр. 387. Ср. с почти
идентичным разъяснением А. Д. Михайлова целей народовольческой дея¬
тельности: «Общая цель всех социалистов: экономическое и политическое
освобождение народа, т. е. освобождение труда и его орудий от эксплуата¬
ции капитализмом и учреждение политических форм жизни на основаниях
личной свободы и народного самоуправления» (А. П. Прибылева-Корба,
В. Н. Фигнер. Народоволец Александр Дмитриевич Михайлов. Л., 1925,
стр. 89).
88 Это представление Исполнительный Комитет пытался внушить и Алексан¬
дру III. В своем обращении к царю народовольцы внушали ему, что
«правительство по своему принципу должно только выражать народные
стремления, только осуществлять народную волю» («Календарь Народной
воли на 1883 год». Женева, 1883, сгр. 11).
89 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 285, л. 20.
314

большинством, но которые, тем не менее, выражают его корен¬
ные интересы 90. Эти чаяния стимулируются деятельностью ре¬
волюционной интеллигенции, т. е. той частью народа, в которой
концентрируется его реальная воля 91. Желябов даже видел в
этом факте отказ от народнического «доктринерства» первой
половины 70-х годов. Он был убежден, что народовольцы реши¬
тельно порвали со старыми народническими иллюзиями, свой¬
ственными «мечтателям-метафизикам». Эти «метафизики» «пере¬
шли в позитивизм и держались почвы — это основная черта
народничества» 92. Народовольцы, по его мнению, перестали на¬
деяться на общину и ее возможности, возложив надежды на
политическую революцию меньшинства как импульс к социаль¬
ной революции.
Народ — это трудящаяся часть нации — крестьянство, рабо¬
чие, городские низы. В настоящее время «народ — нуль в смыс¬
ле личности, в смысле человека», но революция возродит его 93,
«народ должен стать силой в стране» 94. Вера в близость рево¬
люции сочеталась с верой в «способность народа действовать
революционно» 95. Надо эту способность разбудить. Интеллиген¬
ция еще не стала вполне народной, не влилась в народ, но
должна стремиться к этому 96.
Народовольцы признавали, что переход к непосредственным
насильственным политическим действиям против самодержавия
стал необходимостью. В России социалистические цели дости¬
жимы только на путях насильственного переворота и заговора,
90 Сознание самих народовольцев постепенно освобождалось от некритиче¬
ской идеализации народа. Н. Морозов приводит слова А. Михайлова об
ошибочности идеализации — «это все устарело». Устарела и идеализация
староверов, которые традиционно признавались наиболее недовольной ча¬
стью народа: «Под внешней приверженностью к старым религиозным фор¬
мам», скрывалась идея «протеста против бюрократической государствен¬
ности». В действительности «ничего у них нет, кроме всеобщего перепуга
перед воображаемым ими скорым страшным судом» (Н. Морозов. Пове¬
сти моей жизни, т. IV, стр. 44, стр. 182).
91 В этом вопросе с народовольцами расходились либерально-оппозиционные
деятели, вроде Драгоманова. Их орган «Вольное слово» также развивал
идею «народной воли», но решительно отвергал санкцию этой волей «ре¬
волюционных предприятий» (см. ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 86, л. 1 сл.).
92 «Дело 1 марта 1881 года. Стенография, отчет». СПб., 1882, стр. 339.
93 «Народная воля», 1879, № 2, стр. 21.
94 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 320, л. 26.
95 «Революционное народничество...», т. II, стр. 316. Характерно, что наро¬
довольцы возражали против обвинения их в «игнорировании народных
масс», считая, что их программные документы — «Подготовительная рабо¬
та партии» и «Программа рабочих, членов партии «Народная воля»» рисуют
роль массы «лучше, яснее, чем что бы то ни было в России до тех пор» («Рево¬
люционное народничество...», т. II, стр. 317). Тем не менее отдельные наро¬
довольцы впоследствии честно писали, что рабочая масса представлялась
им в то время «тупой, суеверной, не развитой, а о гражданских чувствах го¬
ворить нечего» («Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 489).
96 См. брошюру «Интеллигенция и народная масса» (ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1,
ед. хр. 404).
315

хотя в будущем социальный переворот раз и навсегда покончит
с политикой в ее старом смысле 97. Тем самым была выдвину¬
та альтернатива прежним установкам (на них лежала печать
бакунистско-анархических представлений) на всеобщую «соци¬
альную революцию» без каких-либо подготовительных политиче¬
ских действий. Эмпирия революционного опыта оказалась силь¬
нее анархического умозрения. Надо захватить политическую
власть, а затем осуществить социальную революцию. Каким же
образом можно это сделать? С помощью конспирации, органи¬
зации нелегальной партии, заговора и террора, проводя в то
же время подготовительную работу в массах 98.
Иногда деятельность «Народной воли» сводят лишь к под¬
готовке и проведению террора. В действительности «Народная
воля» занималась более широким кругом вопросов: здесь и
террор, и агитация, и пропаганда, и создание сети законспири¬
рованных кружков, и работа в армии и во флоте, и проник¬
новение в государственный аппарат (в пресловутое III отделе¬
ние также) 99.
В. И. Ленин отмечал, что «кружку корифеев», куда он вклю¬
чал не только народовольцев-интеллигентов, вроде Желябова
и Мышкина, но и рабочих, вроде Халтурина и Алексеева, были
«доступны политические задачи в самом действительном, в са¬
мом практическом смысле этого слова» 100. Одновременно он от¬
метил, что народовольцы стремились к созданию военно-револю¬
ционной организации среди офицеров, не пытаясь опереться на
недовольную порядками массу солдат.
Высоко оценивали деятельность «Народной воли» и Маркс
с Энгельсом. Маркс различал мелкобуржуазных революционе¬
ров фразы и мелкобуржуазных революционеров дела, со¬
чувствовал террористам, «рискующим собственной шкурой» 101.
В революционных народниках Маркс видел «дельных» людей,
принявших на себя обязанность следовать своеобразной филосо¬
фии действия, философии, хотя и не вполне основательной в тео¬
ретическом отношении, но практически уместной в особых, не¬
повторимых обстоятельствах, сложившихся в России, философии,
которая давала теоретическую санкцию революционному порыву
народничества. Энгельс после опубликования в «Народной воле»
97 Желябов и другие народовольцы следовали здесь идее, выдвинутой еще
Сен-Симоном: в новом обществе политика как управление людьми сменит¬
ся политикой как управлением вещами.
98 С. Г. Ширяев писал, что целью «Народной воли» должно быть «признание
труда единственным основным элементом общественного строя», а сред¬
ством — борьба с правительством «путем пропаганды террора, организа¬
ции партии» (ЦГАОР, ф. 94, оп. 1, ед. хр. 1, л. 37).
99 Н. Кибальчич писал, что «террористическая деятельность» и «пропаганда»
«одинаково необходимы» (ЦГАОР, ф. 112, оп. 1, ед. хр. 532, л. 15).
100 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 106.
101 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 34, стр 380,
316

предисловия к «Манифесту Коммунистической партии» писал о
себе и Марксе: «Мы гордимся тем, что состоим ее сотрудни¬
ками» 102.
Все зависело от условий, места и времени. Народовольцы,
какими их видел Маркс, были революционными деятелями, ко¬
торые могли и умели сообразовывать свои социалистические
цели с имеющимися революционными средствами. Маркс, кри¬
тиковавший немецкого левого фразера Моста, требовавшего не¬
медленных и притом террористических действий в эпоху бисмар¬
ковского «исключительного закона против социалистов», в то же
время видел в народовольческом терроре специфически русское
средство борьбы с монархической деспотией самодержавного
государства. Он считал это острое политическое средство дей¬
ствия интеллигентного и революционного меньшинства истори¬
ческой необходимостью для русских конкретных условий, про¬
диктованной «вынужденными обстоятельствами, действиями
самих их противников» 103. Он был убежден, что по поводу дей¬
ствий этих «простых, деловых, героических» людей морализова¬
ние столь же неуместно, «как по поводу землетрясения на
Хиосе».
Народовольцы стали рассматривать «прямую» политическую
борьбу как архимедов рычаг, с помощью которого можно пова¬
лить всю прогнившую общественную пирамиду. А. Д. Михай¬
лов, со своей стороны, объяснял, что до возникновения «Народ¬
ной воли» он и его друзья исходили из общих социалистических
соображений и потому уклонялись от непосредственных столк¬
новений с самодержавием, полагая, что это будет на руку бур¬
жуазии. Об этом же, в сущности, говорила и В. Фигнер, когда
писала, что «заявлять о необходимости завоевания политиче¬
ской свободы считалось до тех пор ересью, опасной для осуще¬
ствления социальной революции с ее экономическим переворо¬
том» 104. Затем, по выражению Михайлова, наступил период «на¬
ционализирования идей». Суть такого национализирования
заключалась, по Михайлову, в конкретном ответе на конкретные
вопросы освободительной борьбы: «...Как ни уклонялись русские
социалисты в продолжение почти восьми лет от столкновения с
централизованным политическим строем, как ни пугала их воз¬
можность быстрого роста буржуазии, а с нею и всех зол капи¬
талистического строя, при конституционном правлении, в конце
концов оказалось необходимым выдвинуть на первый план поли¬
тическую свободу и народоправление» 105.
Абстрактное требование социальной революции было кон¬
кретизировано в требование прямых политических действий. Это
102 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 35, стр. 252.
103 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, стр. 197.
104 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 468.
105 А. П. Прибылева-Корба, В. Н. Фигнер. Народоволец Александр Дмитрие¬
вич Михайлов, стр. 156.
317

привело к установлению «существеннейшей в данный момент
истории потребности своей родины: политические права народу,
с помощью их он себя устроит» 106. Михайлов понимал, что
этот лозунг был уже не только социалистическим, а общеде¬
мократическим — убеждением «всякого развитого и честного рус¬
ского гражданина» 107. Народовольцы эмпирическим путем при¬
шли к верному требованию, хотя они не смогли доказать, что
обладают достаточными силами, чтобы использовать в интересах
социалистического преобразования благоприятный «момент исто¬
рии». Однако осознание такой возможности было, и, естествен¬
но, вставал вопрос, каким путем народ получит политические
права. Верное решение не приходило сразу, тем более, что на
народовольцев оказывали влияние либерально-народнические
представления о путях общественного прогресса 108.
О теоретическом решении назревших вопросов революцион¬
ного движения дает известное представление статья члена
Исполнительного Комитета «Народной воли» Льва Тихомирова
«К вопросу об экономике и политике» (написана под псевдо¬
нимом И. Кольцов) 109. Статья опубликована в самый пик рево¬
люционной ситуации, летом 1881 г. В ней И. Кольцов крити¬
кует взгляды тех, кто уповает на всесилие экономики, прини¬
мая политический фактор за равноправный производству 110.
Главнейший шанс победы — организация сил. «Правильно сло¬
жившиеся политические учреждения» способны уничтожить экс¬
плуатацию человека человеком, а затем и отменить всякую
политическую власть над личностью, заменив ее общественной —
в интересах всех.
Но, критикуя надежды «стихийников», И. Кольцов, не без
помощи эклектической половинчатости теории факторов, оказы¬
вается на позиции теории насилия. Он защищает широкие воз¬
можности политики, опирающейся на насилие 111. Это дает ему
возможность сделать выводы, что, поскольку цель политических
учреждений — «охрана установленного общественного строя» 112,
политический переворот может стать практической предпосылкой
106 А. П. Прибылева-Корба, В. Н. Фигнер. Народоволец Александр Дмитрие¬
вич Михайлов, стр. 156.
107 Там же.
108 Как отмечает А. А. Филиппов, среди народовольцев бесконечные дебаты
вызывали статьи Воронцова (В. В.). Он сообщает о своих спорах с Ки¬
бальчичем по этому вопросу, не говоря, к сожалению, о сути разногласий.
Кибальчич, по-видимому, полемизировал против доводов В. В. (см. «Гра¬
нат», т. 40, вып. 78, стлб. 488).
109 См. «Дело», 1881, № 5. В одном из писем Ф. Энгельсу В. Засулич оцени¬
вала Л. Тихомирова («до происшедшей с ним метаморфозы») как одного
из видных идеологов народничества, наряду с Михайловским (см.
«К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия», стр. 559).
110 См. «Дело», 1881, № 5, стр. 26.
111 См. там же, стр. 12, 26, 37.
112 Там же, стр. 32.
318

коренного изменения начал общественной жизни. Стремление
революционеров к захвату политической власти оправдано тео¬
рией, а практически просто необходимо, если партия прогресса
желает подлинного прогресса обществу, общественного блага
всех личностей (буржуазное государство не преследует этой
цели). Плеханов в общем верно понял кредо Кольцова, когда
писал Энгельсу, что «теоретик «Народной воли» Л. Тихоми¬
ров лишь копировал статьи Ткачева», хотя следует признать,
что копии были хуже оригинала 113.
Теоретическую санкцию прямых политических действий на¬
родовольцы получили извне, от деятеля, во многих отношениях
отличного от Ткачева,— Михайловского. В легальной печати
Михайловский опубликовал свою статью «Утопия Ренана и тео¬
рия автономии личности Дюринга», в которой популяризиро¬
вал теорию насилия; в нелегальной печати он публикует за¬
метки в «Летучем листке» землевольцев (в начале 1878 г.,
после выстрела Засулич в Трепова), а в «Народной воле» в
1880 г.— свои знаменитые «Политические письма социалистов»
(под псевдонимом «Гроньяр») 114.
Михайловский обосновывал во всех этих работах возмож¬
ность, даже необходимость крайних форм борьбы с обществен¬
ным злом, развивая идеи, весьма соответствующие моменту.
Сам он глубоко понимал особенность исторической ситуации,
считая, что «политический непотизм выгоден только врагам на¬
рода» 115. Упрекая революционных народников в теоретической
и политической непоследовательности, он требовал перехода от
абстрактной «социальности» к конкретной политике и писал,
что те, кто ни под каким видом не желают перехода к полити¬
ческой борьбе, «из живых людей, страстно отдающихся своей
идее», превращаются в «сухих доктринеров, в книжников, упря¬
мо затвердивших теоретический вывод, которому противоречит
вся практика» 116. Весь смысл современного момента, убеждал
Михайловский революционных народников, как раз заключает¬
ся в том, что создалась редкая возможность политическими
средствами повалить самодержавие и воспрепятствовать разви¬
тию капитализма в России. Условием этого является, как
отмечал он в апреле 1878 г., передача общественных дел в обще¬
ственные руки. «Если этого не будет достигнуто в формах пред¬
ставительного правления, с выборными от русской земли, в стра¬
не должен возникнуть тайный комитет общественной безопас¬
ности» 117. Промедление в использовании политических средств,
113 См. «К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия», стр. 692.
114 См. «Народная воля», 1880, № 2—3. В целях конспирации эти письма были
представлены как якобы присланные из Франции.
115 Там же.
116 Литература партии «Народная воля», 1930, стр. 28.
117 «Летучий листок Земли и воли»», апрель 1878 г.
319

приобретающих решающее значение, приведет к крушению всех
надежд социалистической партии, и, возможно,— на долгие
годы 118. К этому соображению Михайловский (Гроньяр) при¬
совокуплял и другое, не менее важное. Надежды на русскую
буржуазию как на оппозиционную силу — беспочвенны. Русская
буржуазия — не революционная, а консервативная сила, кото¬
рая настроена против самодержавия, поскольку еще не получила
от него всего того, что ей «причитается», хотя и имеет уже
экономические выгоды и немало привилегий. С другой стороны,
народ вряд ли поднимется на активную борьбу с существую¬
щим порядком вещей, во всяком случае в ближайшее время.
Где же выход? — В политических действиях сознательного, ре¬
волюционного меньшинства. Ввиду отсутствия массовой рево¬
люционной базы средством борющейся интеллигенции могут
быть политические действия — заговор, конспирация, террор,
ни перед чем не останавливающийся политический террор (Ми¬
хайловский подает руку Ткачеву!). Соображения морального
порядка не должны останавливать революционеров, ибо «бывают
исторические моменты, когда даже благороднейшие люди, вы¬
нужденные борьбой с представителями какой-то «смеси челове¬
ка со скотом» прибегать к жестоким средствам и должны
вследствие этого в известной мере нравственно деградиро¬
вать» 119. Ложные представления о моральности или немораль¬
ности «противозаконных средств» могут лишь отнять «энергию
в жизненной борьбе», внушить неверные представления о борь¬
бе «террористическими средствами» против тех представителей
власти, которых следует «убирать с дороги».
Михайловский рассматривал в «Письмах Гроньяра» террор
в качестве сильного политического средства революционного
переворота. Одновременно он предупреждал народовольцев, что
последний сам по себе «не принесет разрешения социального
вопроса»; для этого нобходимы далеко рассчитанные действия.
«Верьте мне,— писал он,— что даже самое единодушное народ¬
ное восстание, если бы оно было возможно, не дает вам почить
на лаврах и потребует нового напряжения, новой борьбы. Век
живи, век борись!» 120. Гроньяр-Михайловский видел то, что в
его время видели не все: политика останется вернейшим сред¬
ством социальных преобразований и после захвата власти рево¬
люционной партией. Он понимал, что партия революции показа¬
ла бы себя несостоятельной, если бы не смогла распорядиться
властью в интересах масс.
118 Михайловский признает (1880 г.), что некапиталистический путь развития
остается «теоретической возможностью», но считает, что «практика уре¬
зывает ее беспощадно», и потому нужны «новые средства» (Н. К. Михай¬
ловский. Полное собрание сочинений, т. X, стлб. 962).
119 А. И. Желябов не был согласен с этой точкой зрения. Он полагал, что тер¬
рор является средством нравственного возрождения интеллигенции и на¬
рода.
120 «Литература партии «Народная воля»». М., 1930, стр. 47.
320

Идеи Гроньяра, высказанные в блестящей публицистической
манере, отвечали умонастроению народовольцев. Политическая
борьба может служить не только буржуазии, но и социализ¬
му — вот убеждение, которое начало складываться у народо¬
вольцев вопреки анархистским догмам.
Исходным теоретическим положением, которое народоволь¬
цы положили в основу своих представлений о путях и методах
общественных преобразований, была формула о возможности
непосредственного перехода к социализму, минуя капитализм.
Каким путем?
Слова Михайлова, что задача народовольцев — «социальная
и экономическая революция через народ и посредством наро¬
да», выражали не одно его личное мнение 121. Но пока народ
не поднимется на борьбу, ее должны энергично вести револю¬
ционно настроенные интеллигенты. Подготовка широкой народ¬
ной революции неизбежно отвлечет, как считали народовольцы,
силы революционеров на серую и будничную, не дающую какого-
либо непосредственного эффекта работу с массами. Некоторые
народовольцы ссылались при этом на неудачу «хождения в на¬
род». Многие из них были убеждены, что уход лучших орга¬
низаторов с поля непосредственной борьбы с царем и его бли¬
жайшим окружением в дебри кропотливой, не дающей непо¬
средственного эффекта пропагандистской деятельности не при¬
близил бы, а отодвинул день победы над самодержавием.
Признавая, что социальная революция, чтобы быть успешной,
должна стать выражением творчества народа, они считали ее
не случайностью, а закономерностью общественного развития.
В конкретных условиях 1879—1881 гг. социальная революция
могла быть развязана только через террор. Таким образом, сле¬
дует развязать революцию, «пользуясь моментом» 122.
П. Кропоткин считал, что «Исполнительный комитет партии
Народная воля ставил своим образцом Бланки и Барбеса» 123.
Эта точка зрения заслуживает внимания, хотя она и преувели¬
чивает степень влияния Бланки и Барбеса. Ленин отмечал, что
народовольцы «опирались на теорию, которая в сущности была
вовсе не революционной теорией» 124. Поворот к политической
борьбе произошел среди революционных народников в известной
мере под влиянием страстных призывов и теоретических аргу¬
ментов Ткачева, хотя некоторые народовольцы относились к
121 «Достижение тем или иным путем политического и экономического пере¬
ворота»,— такова, по словам Кибальчича, цель «Народной воли» (ЦГАОР,
ф. 112, оп. 1, ед. хр. 523, л. 15).
122 Как писал А. Д. Михайлов, «в России одна теория, одна практика: до¬
биться воли, чтобы иметь землю, иметь землю и волю, чтобы быть сча¬
стливым» (А. П. Прибылева-Корба, В. Н. Фигнер. Народоволец Александр
Дмитриевич Михайлов, стр. 205). Иными словами, в первую очередь необ¬
ходимы демократические преобразования.
123 П. Кропоткин. Век ожидания. М., 1925, стр. 54.
124 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 135.
321

концепции Ткачева отрицательно,— возможно, под влиянием рас¬
пространенного в народнической среде мнения о его диктатор¬
ских замашках. Но известно, что ни один самый убедительный
теоретический аргумент не будет действен, если он не обла¬
дает качеством практичности. Если аргументы о необходимости
прямых политических действий в их «ткачевском» облачении
внешне и отвергались, то необходимость политических действий
как таковых все более осознавалась. Те из революционных на¬
родников, кто приходил к убеждению о целесообразности «ак¬
тивной политики», должны были увидеть сходство своих взгля¬
дов со взглядами Ткачева на политику как движущую силу
общественного развития.
Неверно считать народовольцев только эмпириками револю¬
ционной политики, беззаботными по части теоретического обос¬
нования заговорщической и террористической практики. Этот
соблазнительный по своей легкости взгляд встречается в соот¬
ветствующей литературе, и не только дореволюционной, тем не
менее он более чем сомнителен. Конечно, феерическая террори¬
стическая практика народовольцев, сделавших за два-три года
больше, чем любая другая группа в истории революционного
движения XIX в., и не только в России, такова, что их неве¬
роятная энергия, оставаясь образцом революционного порыва,
как-то заслоняет их же теоретические поиски. К тому же резуль¬
таты этих поисков уступают практическим достижениям: дата
«1 марта 1881 года» не нуждается в каких-либо рекомендациях.
И все же народовольцы опирались не на одну революционную
эмпирию. В своих авторитетных документах («Письмо Испол¬
нительного комитета «Народной воли» заграничным товари¬
щам», 1881 г.) они определили народовольчество как направ¬
ление «немедленного действия, государственного переворо¬
та» 125-126. Постановка народовольцами вопроса о необходимости
политической борьбы была, как писал В. И. Ленин, «шагом
вперед» 127.
Политический переворот, который, как полагали народники,
с неизбежностью последует за уничтожением главы самодер¬
жавного государства — царя, явится прелюдией к социальному
перевороту, который раз и навсегда покончит с эксплуатацией
человека человеком 128.
В статье «Политическая революция и экономический вопрос»,
опубликованной в «Народной воле» незадолго до 1 марта 1881 г.
(№ 5), доказывалось, что «политическая борьба с государством
для нашей партии является не посторонним элементом в нашей
социальной деятельности, а, напротив, могущественным средст¬
вом приблизить экономический (по крайней мере аграрный)
125-126 «Революционное народничество...», т. II, стр. 316.
127 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 9, стр. 179.
128 См. «Календарь «Народной воли» на 1883 г.».
322

переворот» 129. Одним из интереснейших моментов народоволь¬
ческого обоснования политической революции, которая поль¬
зуется государством «как орудием для совершения экономиче¬
ского переворота», является апелляция к авторитету Маркса и
идеям его «Гражданской войны во Франции» 130.
Государственный переворот, как его представляли народо¬
вольцы, это «начало революции», «такой переворот, который
делает владельцем всех сил и средств массу рабочую
(и крестьянскую, стало быть); начало же этого переворота —
захват государственной власти революционерами» 131. О том,
что первой и важнейшей целью переворота является захват
власти, народовольцы заявляли не раз и недвусмысленно.
«Смысл нашего существования,— подчеркивали они,— в захвате
власти. Партия руководит восстанием и создает Временное
правительство» 132.
Народовольцы были убеждены, что вокруг самодержавия
образовался своего рода социальный вакуум, что «на Руси»
есть только две силы — «народ и государственная организа¬
ция» 133. Самодержавное государство исторически пережило
себя, оно «не имеет нравственного влияния» 134, оторвано от
народа, это — бюрократический нарост, который существует
благодаря насилию — военному, полицейскому, чиновничьему.
Этому насилию должно «противопоставить насилие интеллиген¬
ции в интересах народа, в целях установления «народо¬
правия»» 135. Они были убеждены, что в России нет какой-либо
организованной политической силы, которая могла бы восполь¬
зоваться плодами своей победы над самодержавием, противо¬
поставить себя победившему «народу» и присвоить политиче¬
скую власть.
Народовольцы полагали, что политическая власть в их руках
гарантирует социальную революцию от всяческих нежелатель¬
ных неожиданностей. Поэтому они и подчеркивали, что, «призы¬
вая к политическому перевороту, мы нисколько не отрешаемся
от переворота социального, экономического», что в современных
условиях «один без другого немыслим» 136.
129 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 320, л. 27.
130 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 320, л. 27. Доказательство необходимости
политических средств для достижения социальных целей народовольцы ви¬
дели и в работе Лаврова о Парижской Коммуне (см. там же).
131 «Революционное народничество...», т. II, стр. 316.
135 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 285. Программа рабочих, членов партии
Народной воли», стр. 3.
133 Это мнение защищали «общедельцы». «Деспотическая власть не имеет
у нас ни теократических, ни феодально-аристократических, ни даже бур¬
жуазно-экономических основ» (ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 84, л. 5).
134 «Календарь Народной воли на 1883 г.» Женева, 1883, стр. 11.
135 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 285. Программа рабочих, членов партии
Народной воли, стр. 21.
136 Там же, «Народная воля», 1879, № 2, стр. 23.
323

На Воронежском съезде Желябов доказывал, что даже огра
ничение самодержавия через конституцию облегчит «возмож¬
ность действовать» если не для «официальных социалистов», то
для более широкого круга демократов. Тем самым народ вы¬
двинет «своих деятелей, которые не хуже нас сумели бы опре¬
делить нужды народа и осуществить их» 137. Г. В. Плеханов
верно заметил, что Желябов обосновал в это время практиче¬
скую возможность широкой коалиции всех социальных слоев,
недовольных самодержавием, которые фактически оказались
в изоляции 138. Желябов считал даже необходимым извест¬
ное «разделение труда»: борьбу за конституционные права
с помощью легальных средств должна была вести в основ¬
ном либеральная буржуазия, ее дело — добиваться консти¬
туции.
Социалисты-революционеры не должны себя связывать борь¬
бой только за конституцию, раз они преследуют более широкие
и далеко идущие социально-экономические цели, хотя они
в своих собственных интересах могут поддерживать либераль¬
ную буржуазию, «не сформированную партию либералов» 139,
в ее борьбе за конституционные права. Буржуазию он считал
как бы сопутствующей социальной силой, преувеличивая к тому
же степень расхождений между дворянством и буржуазией. На¬
родовольцы пытались как-то наладить блок с либеральной бур¬
жуазией, чтобы тем вернее повалить самодержавие, считая, что
«при современной постановке партионных задач интересы наши
и их заставляют совместно действовать против правительства».
Поскольку же либеральная буржуазия фактически не ве¬
дет борьбу за политические свободы, революционеры должны
добиться социальных изменений сами, решительными полити¬
ческими действиями 140.
Уже «Земля и воля», хотя и не выдвигала на первый план
задачи индивидуального террора против царя и его ближайше¬
го окружения, все же вынуждена была признать целесообраз¬
ность террора — «за поруганное человеческое достоинство» 141.
Это допущение как «действие самозащиты партии» 142 сыграло
свою роль. Н. А. Морозов, JI. Тихомиров, Н. Кибальчич, А. Квят¬
ковский, А. Михайлов и другие доказывали, что без террора
137 «Былое», 1906, № 8, стр. 114.
138 См.: Г. В. Плеханов. Сочинения, т. XXIV, стр. 104.
139 ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 412. В «Программе рабочих, членов партии
Народной воли» Желябов отмечал, что либеральная буржуазия «не выра¬
ботала еще ни сословного самосознания, ни миросозерцания, ни сословной
солидарности» (ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 285).
140 К 1882 г. относится написанная с великой горечью брошюра против либе¬
ралов — «Жалкое, малодушное, позорно трусливое, холопски-пресмыкаю¬
щееся русское общество...» (ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 391).
141 ПГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 285, «Земля и воля», 1879, № 4, стр. 14.
142 ЦГАОР, ф. 112, оп. 1, ед. хр. 523, л. 43.
324

против царя и его ближайшего окружения «достижение поли¬
тического и экономического освобождения народа» (во всяком
случае в ближайшее время) невозможно 143. В особенности на¬
стаивал на «открытии» террора Н. А. Морозов, которого Плеха¬
нов, отвергавший террор, называл «теоретиком русского тер¬
роризма» 144.
Г. В. Плеханов, М. Попов и другие полагали, что террор
является средством заговорщиков, и единственно верным мето¬
дом действий признавали путь пропаганды. Определенные коле¬
бания относительно целесообразности террора испытал Лав¬
ров. Н. М. Флеров и В. А. Бадаев считали, что террор «вводит
в систему борьбы элемент случайности» 145.
К идее террора народники пришли не путем умозрительных
спекуляций, а логикой общественных событий. «Народная воля»
не изобрела террор, революционные народники пришли к прак¬
тике террора раньше, чем возникла народовольческая органи¬
зация. Уже землевольцы вынуждены были оценить террор как
«один из лучших агитационных приемов» 146. В духе такого
представления о терроре действовали И. Ковальский и его то¬
варищи, оказавшие вооруженное сопротивление при аресте. По¬
кушение Соловьева на царя Александра II было санкциониро¬
вано землевольцами. Эскалация террора началась, следовало
дать ей теоретическое оправдание. Сразу же возникали вопро¬
сы, согласуется ли террор с представлениями о нравственной
справедливости и не является ли он шагом по направлению
к моральному вырождению революционера. Это были вопросы
трудные, касающиеся морали революционера, совести 147.
Собственно, даже стихийные акты террора вызвали обострение
разногласий в среде народников по вопросу о тактике борьбы
с самодержавием. Против террора выступали те, кто считали,
что он подтолкнет правительство к скорейшему проведению ре¬
форм в интересах капитала 148.
В самой решительной форме ответ на вопрос о необходимо¬
сти террора дали А. И. Желябов и Н. А. Морозов. Мысль
Желябова в общем заключалась в утверждении, что террор—
не доказательство моральной деградации передовой интеллиген¬
ции, а вернейшее, хотя и сильно действующее средство ее мо¬
рального очищения, средство возрождения народа. Еще на съез¬
де в Липецке Желябов увлек многих землевольцев-бунтарей
железной логикой доказательства необходимости и неизбежно¬
143 См. там же.
144 ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 474, л. 79.
145 «Гранат», т. 40, вып. 7—8, стлб. 336.
146 «Листок Земли и воли», № 2.
147 П. Л. Лавров в статье «Социальная революция и задачи нравственности»
(1884) предлагает поэтому теоретическую санкцию террора, указывая,
в частности, на его нравственную справедливость.
148 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, ед. хр. 88, п. 1.
323

сти террора 149. Разумеется, принятие террора в качестве обою¬
доострого средства политической борьбы подрывало веру народ¬
ников в возможность социальной революции без прямых полити¬
ческих действий. Вчерашние бунтари становились террори¬
стами...
Идея террора не столь далека от идеи бунта. Террор встал
в повестку дня явочным порядком. Он был своего рода реакцией
революционных народников на неудачи задуманной ими со¬
циальной революции на основе бунта.
Желябов, Перовская, Михайлов, Морозов и другие народо¬
вольцы не сразу пришли к мысли об очистительной силе тер¬
рора. Впоследствии на суде Желябов сказал:
«Моя личная задача, цель моей жизни было служить об¬
щему благу. Долгое время я работал для этой цели путем
мирным и только затем был вынужден перейти к насилию».
Он разъяснял, что не всякая общественная группа или партия
может взять на себя и вынести историческую ношу полити¬
ческого насилия, а лишь та, что выражает интересы на¬
рода 150.
Народовольцы предполагали, что никогда в истории не было
еще столь выгодного положения для революционной партии,
что террор «подтолкнет историю», станет решающей предпосыл¬
кой для социальных преобразований. Н. Морозов в одном из
писем к Ольге Любашович отмечал, что «инсуррекция — явление
стихийное» и «нашей интеллигенции не вызвать инсуррекцию
в народе» 151. Поэтому следует все надежды возложить на тер¬
рор. Террор является «осуществлением революции в настоя¬
щем» и «одним из самых целесообразных средств борьбы с про¬
изволом в периоды политических гонений» 152.
Уже будучи членом Исполнительного комитета, Морозов по¬
мещает в «Общем деле» чрезвычайно любопытную статью «Рус¬
ское террористическое движение», в которой замечает, что, хотя
внутренние причины революций одни и те же, «революции
являются в мире всякий раз в новом виде» 153. Это особенно
верно в отношении крестьянской страны с «незначительным го¬
149 По воспоминаниям С. Г. Ширяева, в Липецке народники решили «попол¬
нить народническую программу временным допущением политической
борьбы с целью достижения условий, при которых была бы возможна идей¬
ная борьба во имя чисто социалистических требований» («Красный Архив»,
1924, № 7, стр. 93).
150 См. рукописный список биографии С. П. Перовской (ЦГИАЛ, ф. 1410, инв.
оп. 3).
151 ЦГАОР. Обзор важнейших дознаний по делам о государственных пре¬
ступлениях, 1881, стр. 4.
152 Н. Морозов. Повести моей жизни, т. IV, стр. 287. По-видимому, Исполни¬
тельным комитетом была инспирирована статья в заграничном «Общем
деле» — «О пользе цареубийств» — за ироничной подписью «профессор Ис¬
ториомаров» с обзором благодетельных последствий убийств тиранов вся¬
кого рода.
153 ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, ед. хр. 85, л. 94 об.
326

родским пролетариатом» 154. Естественно, что в стране «револю¬
ция приняла совершенно своеобразные формы». Специфически
русской формой революции является «террористическая рево¬
люция» 155. Ее особенность заключается в том, что борьбу
с правительством ведет революционное меньшинство — «сильное
и страшное своей энергией и неуловимостью» 156. «Системати¬
ческий террор», в частности три-четыре удачных и быстро иду¬
щих одно за другим цареубийства, имеет даже, как думал
Морозов, свои преимущества перед массовой революцией, где
гибнут массы людей. Он требует мало «личных сил», хотя и
больших материальных средств. Морозов приходит к выводу,
что террористическая революция — «самая справедливая из
всех форм революции, только она способна передать власть
народу, открыть широкую дорогу для социалистической деятель¬
ности в России» 157.
По верному замечанию С. Кравчинского, террор определил
характер деятельности народовольцев 158. Он был признан «со¬
вершенно неизбежным» политическим орудием воздействия на
самодержавие 159.
Убийство царя было признано наиболее эффективным сред¬
ством заставить правящие круги пойти на уступки революцион¬
ному движению. К тому же сам царь «коренным образом никог¬
да не изменит своей политики, а будут только колебания» 160.
После того как уступки будут, наконец, вырваны (первый шаг —
«всеобщая амнистия»), 161 революционное меньшинство, орга¬
низованное в «партию», должно наметить и другие формы поли¬
тических действий 162.
Разрыв народовольцев с постулатами анархизма очевиден.
Он сказался, например, в том, что народовольцы, решительно
отстаивая идею борьбы против самодержавного государства,
вовсе не были сторонниками уничтожения государства как фор¬
мы политической организации общества. Более того, они писали
о себе: «Мы по убеждениям и стремлениям государственники,
т. е. признаем за элементом государственным, элементом по¬
154 Там же, л. 95.
155 Там же.
156 Там же, л. 95 об.
157 Там же.
158 Еще Богучарский заметил, что «терроризм народовольцев не был терро¬
ризмом анархическим», а средством политической тактики (см.: В. Я. Бо¬
гучарский. Из истории политической борьбы 70—80-х годов XIX века.
М., 1912, стр. 461).
159 ЦГАОР, ф. 112, оп. 1, ед. хр. 523, л. 16. Ср. с мнением Лаврова, что тер¬
рор был «исторической необходимостью» (ЦГАОР, ф. 1762, оп. 2, ед. хр.
214, л. 12).
160 ЦГАОР, ф. 112, оп. 1, ед. хр. 522, л. 13.
161 Там же, хр. 523, л. 16.
162 Н. Кибальчич писал, что «террористическая деятельность», «пропаганда»,
«агитация» — «одинаково необходимы» (ЦГАОР, ф. 112, оп. 1, ед. хр. 523,
л. 15).
327

литической власти огромную важность. Это сила, а потому она
должна быть умно организована. Государственная власть
была, есть и будет, вероятно, всегда» 163. Убеждение, что
государственная власть будет «всегда», хотя и высказываемое
с оттенком вероятности, характерно для народовольцев. Как
верно заметил еще И. Невский, народовольцы, признавая
«вечный» характер государственной власти, склонны были рас¬
сматривать государство в качестве подлинного «демиурга исто¬
рии» 164. Он не без оснований видел в этой концепции отра¬
жение идеалистических иллюзий о надклассовости государ¬
ства.
Разрыв народовольцев с анархизмом сказался и в том, что
они выступали против федерального устройства будущего социа¬
листического общества, противопоставляемого государственной
централизации. Характер их аргументации представляет несом¬
ненный интерес. «Большие государственные союзы,— писали
они,— выгоднее малых. Чем больше народ, тем он сильнее, неза¬
висимее, тем удобнее ему самостоятельно развиваться. Сверх
того, необходимость правильного государственного хозяйства
стоит в полном противоречии с существованием слишком мел¬
ких государственных единиц. Область, составляющая один эко¬
номический район, поступила бы очень глупо, разделившись на
несколько государств по национальностям. Но с развитием куль¬
туры со временем весь земной шар составит один экономиче¬
ский район, и поэтому наши идеалы вовсе не рисуют нам раз¬
дробление, например России» 165.
Таким образом, государство как ключевая форма политиче¬
ской организации общества должно стать орудием проведения
социальных преобразований, санкционируемых Учредитель¬
ным собранием. «Наша цель: отнять власть у существующего
правительства,— писали народовольцы,— и передать ее Учре¬
дительному собранию» 166. Вера в возможность при помощи
Учредительного собрания направить страну по социалистиче¬
скому пути могла быть сравнима лишь с убеждением, что при
помощи политического террора можно свалить самодержавие.
Народовольцы допускали вероятность того, что Учредительное
собрание может вотировать монархию. В этом случае социали¬
163 «Революционное народничество...», т. II, стр. 320.
164 Дискуссия о «Народной воле». Стенограмма докладов. М., 1930.
165 «Революционное народничество...», т. II, стр. 320. Ср. с соответствующими
«федералистскими» идеями «Земли и воли» и с бакунинскими идеями «При¬
бавления «А».
166 В желябовской «Программе рабочих, членов партии Народной воли» был
иной мотив. Программа признавала, что социалистические порядки стране
«еще не по плечу», но «следует к ним приближаться постепенно, добиваясь
если не полной свободы и счастья, то во всяком случае большей свободы и
значительного улучшения своей жизни». Это — идея сочетания социалисти¬
ческих и демократических преобразований (см. ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед.
хр. 285, стр. 1).
328

стическая интеллигенция должна добиваться права свободной
пропаганды своих идей,— тоже своеобразная иллюзия.
Уже после событий 1 марта 1881 г. (в феврале 1882 г.) —
Исполнительный комитет Народной воли в специальном реше¬
нии объявил, что если с захватом политической власти будет
развязана социальная революция, то задачей революционного
правительства будет «санкционирование экономического равен¬
ства, вырванного народом у своих вековых угнетателей и экс¬
плуататоров». Но каковы будут политические условия такого
санкционирования «экономического равенства»? Народовольцы
неясно это представляли. Они больше полагались в этом случае
на народный инстинкт. Гораздо отчетливее они представляли,
что надо делать, если народ «не поднимется». В этом случае
политическая власть производит революционные преобразова¬
ния в экономике, уничтожает право частной собственности на
землю и другие средства производства. Тем самым симпатии
народа будут привлечены на сторону революционной партии.
Народовольцы полагали, что после этих предварительных со¬
циальных преобразований можно будет создавать Всероссийское
Учредительное собрание, которое обеспечит абсолютное боль¬
шинство социалистам.
Народовольцам не была чужда, таким образом, идея о могу¬
чем, активном конституционном законодательном органе, плано¬
мерно осуществляющем общественные преобразования. В рус¬
ской общественной жизни эта идея выдвигалась в разное
время в разных формах — в виде Народной Думы, Земского
Собора, Учредительного собрания. Естественно, что при этом
возникала весьма соблазнительная для буржуазных историков
общественной мысли возможность проведения сомнительных
аналогий и сближения народовольцев со славянофилами.
Да, идея Земского собора была весьма популярной у сла¬
вянофилов. Но славянофильский Земский собор вовсе не пред¬
назначался к роли орудия социальных и политических преобра¬
зований, а мыслился «законным» средством консервации патри¬
архальных отношений, согласия с царем. Их «выборные
люди» — это в основном «хорошие» дворяне, купцы, состоятель¬
ные горожане и состоятельные крестьяне, но отнюдь не мас¬
совый мужик, на которого делали ставку народовольцы.
Народовольцы не первые выдвинули идею Учредительного
собрания, но они, пожалуй, впервые рассматривали будущий
конституционный орган в качестве необходимого элемента госу¬
дарственной власти, направляющей социальные преобразова¬
ния. Предполагалось, что Учредительное собрание будет избра¬
но путем всеобщих, равных и прямых выборов (под влиянием
и наблюдением захватившего государственную власть политиче¬
ски активного интеллигентного меньшинства). Разумеется, они
не понимали, что сохранялась полная возможность того, что это
революционное и интеллигентное меньшинство могло быть за¬
329

хлестнуто в Учредительное собрание и вне его мелкобуржуазной
и буржуазной волной. Кик писал Ленин, «на деле они прово¬
дили бы интересы буржуазной демократии» 167. Этим объясняет¬
ся и тот факт, что народовольцев поддерживали Н. К. Михай¬
ловский, М. П. Драгоманов и другие деятели, колебавшиеся
между революционной демократией и либерализмом 168.
Одновременно мы видим и здесь существенный отход наро¬
довольцев от анархистских схем. В отличие от анархистского
требования немедленного прекращения всех форм политической
деятельности после социального переворота, народовольцы счи¬
тали необходимым руководство политической борьбой и, следо¬
вательно, определенные политические действия после пере¬
ворота.
Это подтверждает программа мероприятий, намеченных на¬
родовольцами на период после захвата власти:
«1) постоянное народное представительство... имеющее пол¬
ную власть во всех общегосударственных вопросах; 2) широ¬
кое областное самоуправление, обеспеченное выборностью всех
должностей, самостоятельностью мира и экономической незави¬
симостью народа; 3) самостоятельность мира как экономической
и административной единицы; 4) принадлежность земли народу;
5) система мер, имеющих передать в руки рабочих все фабрики
и заводы; 6) полная свобода совести, слова, печати, сходок,
ассоциаций и избирательной агитации; 7) всеобщее избиратель¬
ное право, без сословных и имущественных ограничений; 8) за¬
мена постоянной армии территориальной» 169.
Ясно, что такая широкая демократическая, частично социа¬
листическая программа не оставляла никаких шансов анархист¬
ской стихийности; она могла быть реально проведена
в жизнь только благодаря последовательным политическим дей¬
ствиям централизованной власти.
«Народная воля» понимала значение разработки программы.
Составленный Исполнительным комитетом ее проект был рас¬
пространен по местным организациям, а уточненный вариант
опубликован в № 3 Листка «Народной воли». Основное эко¬
номическое требование программы гласило: «Уничтожить част¬
ную собственность на землю и на орудия крупного производ¬
ства» 170. Это требование предусматривало сохранение частной
167 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 10, стр. 6.
168 М. П. Драгоманов уже после разгрома «Народной воли» в одном из пи¬
сем к 3. К. Арборе-Ралли признавался, что его цель заключалась в том,
чтобы «оказать хорошее влияние на современную молодежь, поддерживая
культурно-европейскую манеру постановки социально-революционного на¬
правления». В силу этого ему и пришлось, по его словам, «побыть васса¬
лом» и «народничества» и «народовольчества» (ЦГАЛИ, ф. 1019, си. 1,
ед. хр. 35, л. 9).
169 «Литература партии «Народная воля»», стр. 50.
170 Там же.
330

собственности на некоторые орудия производства «крестьянско¬
го труда». Предусматривая сохранение общины, народовольцы
полагали, что они гарантируют «социалистическую организа¬
цию» общества. Это было своего рода «программа-максимум».
В качестве «программы-минимум» народовольцы выдвигали
требование уничтожения самодержавия, «политический перево¬
рот с целью передачи власти народу». Требование «власти
народу» означало, что «делами страны будет заправлять рабо¬
чее сословие», т. е. крестьянство и городские рабочие. В руки
крестьян должна быть передана земля, в руки рабочих — «все
заводы и фабрики» 171. Только в этом случае революция, по
словам Желябова, будет средством «политического возрожде¬
ния» народа 172.
Отсутствие массового революционного движения, неудача
многочисленных попыток поднять крестьянство, слабость рабо¬
чего класса, ограниченность результатов террористической так¬
тики привели «Народную волю» к тупику 173. После 1 марта
1881 г. началась агония. Людей, способных возместить утрату
Желябова, Перовской, Михайлова, Фигнер, Морозова, не ока¬
залось. Это была «партия умирающая» 174. «Народная воля»
распалась к середине 80-х годов под ударами самодержавия.
Но влияние идей и практической ее деятельности оказалось
огромным. Героизм народовольцев, шедших на гибель ради тор¬
жества дела освободительной борьбы, их мужество, ум, энергия
и отвага потрясли общественное самосознание передовых людей
во всем мире и вызвали повсюду рост симпатий к людям гря¬
дущей русской революции 175. Народовольчество было ее про¬
логом.
171 В «Рабочей газете», разъясняя народовольческую программу, Желябов пи¬
сал: «Земля, фабрики и заводы должны принадлежать всему народу, вся¬
кий, по желанию, сможет получить земельный надел по расчету или при¬
стать к фабричному труду».
172 В отдельных документах народовольчество характеризуется как общест¬
венное течение, которое соединяет в себе элементы политического ради¬
кализма, так же как и социализма» («Революционное народничество...»,
т. I, стр. 19).
173 Интересен один факт. В 1881 г. при аресте В. Г. Цветкова у него были
изъяты прокламации Исполнительного комитета с извещением о казни Же¬
лябова и его товарищей и обращение «От Южного рабочего союза. Ко
всем рабочим!» (ЦГИАЛ, ф. 1410, оп. 1, ед. хр. 326).
174 ЦГАОР, ф. 1129, оп. 1, ед. хр. 474, л. 66. Слова П. А. Кропоткина.
175 См. материалы книг М. Г. Седова «Героический период «Народной воли».
М., 1966; Н. А. Троицкого ««Народная воля» перед царским судом». Сара¬
тов, 1971; С. С. Волка «Народная воля». М.— Л., 1966.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Философские и социологические идеи революционных народ¬
ников представляют собой сложный и противоречивый комплекс
взглядов, концепций, идей. Он является идеологической реаль¬
ностью, и с ним необходимо считаться при анализе истории
философской мысли. Такой комплекс взглядов невозможно все¬
сторонне оценить безотносительно к классовой борьбе в обще¬
стве, ибо эта борьба была важнейшим стимулом теоретических
поисков семидесятников. Невозможно анализировать его и вне
связи с философской и вообще идеологической традицией.
Противоречия в философском мировоззрении революционе¬
ров-семидесятников, в их социологии, философии истории и уче¬
нии о социальной революции были опосредствованным следст¬
вием уникального сочетания общественных противоречий, когда
капитализм еще не стал безраздельно господствующей системой
хозяйствования и когда еще сохранялась возможность социа¬
листического развития, минуя капиталистическую фазу 1. Имен¬
но эта возможность, независимо от того, насколько четко она
осознавалась, стала решающим импульсом настойчивых теоре¬
тических поисков революционных народников, в том числе и
конечной причиной их обращения то к антропологическому ма¬
териализму, то к субъективному идеализму, то к позитивизму,
то к марксизму. Их поиски вызвали к жизни весьма сложную
амальгаму представлений и понятий, «самые различные оттен¬
ки» мысли2. В разные периоды у представителей различных
движений и групп, организаций и обществ наблюдаются разно¬
образные, иногда противоположные тенденции. Их исследова¬
ние представляет собой актуальную проблему исторического и
историко-философского знания.
Идеи народников 70-х годов обычно сравнивали только с
марксизмом, и, естественно, что вывод об их теоретической
1 См. предисловие К. Маркса и Ф. Энгельса к русскому изданию «Манифеста
Коммунистической партии» (1882).
2 См.: В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 2, стр. 545.
332

несостоятельности напрашивался сам собой. Как показал Ленин
в работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против
социал-демократов?», сравнение той или иной теории с марксиз¬
мом необходимо, но само по себе недостаточно: надо выяснить
социальную функцию данной теории и отношение к предшест¬
вующей мысли.
Подходя к революционным народникам с критериями кон¬
кретного историзма, сравнивая их идеи с идеями их предше¬
ственников, мы обнаруживаем прогрессивный характер их убеж¬
дений, стремление к строгой научности, немало творческого
в постановке проблем философского мировоззрения — сравни¬
тельно с официозной идеалистической философией, а также
с предшественниками в области просветительско-материалисти¬
ческой традиции. В частности, признание Лавровым и Михайлов¬
ским значения ценностной ориентации в социальном мире было
достижением теоретической мысли, хотя абсолютизирование
различия ценностной и детерминистской ориентаций означало
дань метафизике. Плодотворной была и идея о влиянии челове¬
ческого интереса на познание социальных процессов, несмотря
на идеалистические тривиальности субъективного метода. Раз¬
работка революционными народниками категорий личности,
идеала, целей человеческой деятельности, культуры, цивилиза¬
ции, прогресса, проблем нравственного сознания и других была
новым словом, хотя ее результаты не могут удовлетворить со¬
временную мысль.
Революционное народничество, поставившее ряд важных во¬
просов общественной жизни, предпринявшее серьезные усилия
связаться с массами и возглавить их (разработав, в частности,
теоретические основы освободительного движения), стремившее¬
ся создать организационные формы практической борьбы за
торжество социалистических начал в жизни, было, несмотря на
все ошибки теоретического и практического характера, одним из
передовых течений мысли, предшественником марксизма в рус¬
ских условиях пролетарского этапа освободительной борьбы.
Как течение общественной мысли оно не было исторически
противником марксизма, ибо сошло со сцены раньше, чем марк¬
сизм оформился в стране как самостоятельное идейное течение.
К тому же, как мы видели, оно испытало влияние Маркса и
Энгельса.
Революционное народничество как общественное движение
исчерпало себя уже в начале 80-х годов, после разгрома «На¬
родной воли». Вместе с тем марксизму, начиная с середины
80-х годов, понадобилось приложить огромные усилия, чтобы
развенчать теорию народничества, овладеть умами передовой
интеллигенции, выдержать при этом жестокую борьбу с пред¬
ставителями иной фазы народнического движения — либераль¬
ным народничеством 80—90-х годов и с эпигонами «социально-
революционной партии» — русскими эсерами.
333

Теоретическое развенчание народничества марксизмом-лени¬
низмом, крах народнической идеологии в одной стране не
означает практической невозможности рецидивов народниче¬
ских иллюзий. Напротив. В современном мире эти иллюзии
оказываются весьма живучим компонентом общественного созна¬
ния в странах, где противоречия перехода от докапиталисти¬
ческих отношений к капиталистическим или разложение капита¬
листических отношений усиливают давление на средние слои, где
в западне буржуазного прогресса оказываются широкие массы,
особенно интеллигенция и молодежь 3.
Идеологические иллюзии многих разновидностей «националь¬
ного социализма», популизма (современного неонародничества),
понятия и представления «новой левой», имеющие не только кон¬
сервативное, но и, в частностях, прогрессивное содержание, не¬
которые социальные рецепты псевдомарксизма (например,
«франкфуртской школы») являются тому подтверждением. Ана¬
лиз философско-социологических идей русского революционного
народничества — классической формой народничества — приобре¬
тает в этих условиях актуальное значение. К тому же некоторые
«современные» идеи в философии и социологии, которые препод¬
носятся иными противниками марксизма-ленинизма как совер¬
шенно новое, чуть ли не «секретное» оружие идеалистического
мышления, были выдвинуты, разработаны и применены к обще¬
ственной жизни еще народниками и обнаружили свою социаль¬
ную бесперспективность. Это — подтверждение той бесспорной
истины, что социальное освобождение трудящихся есть миссия
коммунизма, а подлинной, научной теорией освобождения масс
является марксизм-ленинизм.
3 С этим, несомненно, связано усиливающееся внимание буржуазной исследо¬
вательской мысли к русскому народничеству. См., например, «The Russian
Intellogentsia. Ed. by Richard Pipes». N. Y., 1961; «The Populist Mind. Ed.
by N. Pollack». The American Heritage Series, 1967; R. Workman. The Cri¬
sis of Russian Populant. Cambridge, 1967.

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Авенариус Р. 79, 80
Аврелий Марк 43
Аксаков И. С. 54, 55
Аксельрод П. Б. 146
Александр II 237, 314, 325
Александр III 314
Алексеев В. И. 24, 243
Алексеев П. А. 6, 316
Анненков П. В. 7, 8, 59
Антонович М. А. 95
Аптекман О. В. 15, 146, 156, 179, 227,
306
Арборе-Ралли 3. К. 330
Аршеневский В. Н. 278
Астафьев П. 203
Ашенбреннер М. Ю. 23, 146
Бабёф Ф.-Н. 178
Бадаев В. А. 325
Бакунин М. А. 7, И, 12, 14, 15, 17, 22,
28, 29, 34, 35, 37, 38, 40, 46, 50, 58—
61, 71, 83, 84, 102, 103, ИЗ, 119, 128,
129, 146, 148, 157, 159, 164, 204,
209, 210, 212, 218, 227, 241, 245—
247, 253—259, 271—274, 277—288,
291, 294, 296, 301, 306
Бардина С. И. 230, 296
Бауэр Бр. 226, 227
Бах А. Н. 146
Бейль П. 31, 35, 36, 68
Белинский В. Г. 23, 25, 49, 240
Бентам И. 159, 160, 161
Бердяев Н. А. 13, 147, 203
Бехер Э. 119, 121, 289
Бибергаль А. Н. 21
Бисмарк О. 223
Блан Л. 119
Бланки О. 227, 267
Богучарский В. Я. 7, 10, 31, 327
Бокль Г. Т. 89, 100, 181, 188, 219
Бородин М. П. 20, 21, 24, 35, 155, 178,
179, 194, 243
Боссюэ Ж.-Б. 219, 222
Бруно Дж. 231
Будда 43
Булгаков С. А. 169, 178
Бух Н. К. 146
Бэкон Ф. 14, 144
Бэр К. 100, 199
Бюхнер К. 21, 22
Бюше Ф. Ж. 222
Вартаньянц В. 73, 74, 147
Васильчиков А. И. 248
Ватсон 27, 31
Вентури Ф. 32
Верморель О. 22
Вико Ж--Б. 98, 211, 219, 220, 222
Вирхов Р. 30
Волк С. С. 331
Вольтер Ф. М. 14, 32, 36, 68, 96, 219
Воронцов В. В. 318
Вундт В. 19
Вырубов Г. Н. 29, 107
Гайм Р. 23
Галактионов А. А. 59, 82, 199
Гартман Л. 6
Гартман Э. фон 51, 52, 56, 69, 70, 84,
159 169
Гегель 15, 22, 23, 49, 50, 51, 60, 69,
76, 77, 80, 85, 93, 189, 212, 219, 223
Геккель Э. 107
Гекели Т. Г. 163, 164
Гельвеций К. А. 95, 168
Гельмгольц Г. 97
Гельфман Г. М. 16, 170
Гераклит 223, 276
Гербарт И. Ф. 260
Гервинус Г.-Г. 220
Геринг Э. 51, 80, 248
Герцен А. И. 22, 23, 24, 25, 29, 54, 64,
85, 241, 250, 256, 284
Герье В. И. 219
Гете И.-В. 18, 20, 100
Глинка Ф. Н. 219
Гневышев В. В. 20
Гоббс Т. 68, 163, 254, 261
Гогоцкий С. С. 54
Голоушев С. С. 42, 261
Голубинский Ф.А. 54
Гольбах П. 159, 168
Гриневицкий И. О. 237
Грот Н. Я. 52
Гус Я. 231
Гумбольдт А. 20, 30, 100
335

Данилевский Н. Я. 54
Дантон Ж.-Ж. 227
Даниельсон Н. 253
Дарвин Ч. 19, 20, 92, 101, 106, 108,
109, 133
Дебогорий-Мокриевич В. К. 147
Дебольский Н. Г. 50, 53
Дегаев С. 157
Декарт О. 77, 140
Дидро Д. 68, 69, 95, 159
Добролюбов Н. А. 22, 23, 24, 25, 81, 82
Достоевский Ф. М. 55, 157, 235
Драгоманов М. П. 133, 175, 219, 241,
315, 330
Дрепэр 220
Дюринг Е. 14, 67, 80, 114, 118, 130,
132, 177, 319
Дюркгейм 235
Желябов А. И. 6, 20, 29, 41, 175, 244,
293, 315, 316, 320, 324, 325, 326,
330.
Жирарден Э. 123
Жуковский Ю. Г. 119, 206
Зайчневский П. Г. 147
Засулич В. И. 252, 318, 319
Зеньковский В. В. 178
Зибер Н. И. 118, 151
Иванов-Разумник Р. 138, 178, 199,
234
Итенберг Б. С. 232, 242, 295
Каблиц И. (Юзов) 128, 201, 203
Кавелин К. Д. 87, 166
Казаков А. П. 147, 196
Камков Б. 140, 223
Кант И. 14, 49, 77, 93, 172, 174, 216
Карамзин Н. М. 191
Кареев Н. И. 13, 203
Карлейль Т. 219, 227
Квятковский А. А. 324—325
Кесслер К. Ф. 108
Кибальчич Н. И. 20, 25, 285, 316, 318,
324
Клеменц Д. А. 28
Книжник-Ветров И. С. 51
Ковалевский М. М. 243, 245
Ковальский И. 325
Ковалик Е. Н. 26
Козлов А. А. 47, 53, 58, 81, 83, 203
Козлов Н. А. 33, 37
Козьмин Б. П. 81, 295
Кольцов И. (Л. Тихомиров) 12, 22, 45,
53, 57, 83, ИЗ, 114, 117, 118, 128,
136, 157, 218, 274, 318, 319, 324
Кондильяк Э. Б. 86
Конт О. 23, 25, 27—31, 72, 80, 85, 89,
90, 92, 127, 147, 222
Корнилова — Мороз А. И. 20, 22,
26, 42, 146, 219, 231
Кошелев А. И. 55
Кравчинский С. М. 6, 10, 14, 24, 28,
29, 31, 38, 40, 146, 153, 157, 175,
257, 285, 309, 327
Кропоткин П. А. 7, 8, 12, 14, 18, 19,
22, 29, 31, 39, 40, 52, 59, 61, 68, 71,
72, 84, 85, 102, 103, 107, 108, 109,
113, 114, 117, 124, 137, 146, 153,
154, 155, 156, 161, 163, 164, 165,
166, 180, 182, 183, 196, 244, 245, 254,
255, 256, 257, 258, 263, 269, 278, 294,
295, 296, 297, 298, 299, 300, 301, 303,
305, 321
Кузен В. 14
Кювье Ж. 274
Лавров П. Л. 6, 11, 12—14, 16, 22, 23,
29—34, 37, 40, 43, 48, 50, 51, 55, 59,
61—67, 71—78, 84—87, 90, 93, 95,
99, 102—105, 107—117, 127—131,
133, 134, 135, 136, 137, 143, 145—
149, 151, 153, 154, 155, 157, 160, 161,
165,	166,	167,	169,	171 — 179,	180,
183,	184,	187—194,	201—202,	206,
207, 211, 212, 215—218, 221—226,
228,	229,	230,	231,	232, 233,	245,
250,	251,	260,	262—266, 269,	270,
277, 280, 284, 288, 289, 294, 296, 323,
325, 331
Ладухин А. М. 278
Ламетри Ж. О. де 96
Ланге Ф. А. 47, 80, 132
Лассаль Ф. 22, 147, 221, 260
Ленин В. И. 5, 6, 102, 110, 115, 127,
128, 137, 141, 147, 176, 183, 202, 214,
228, 231, 239, 240, 268, 316, 321, 322,
330 333
Лесевич В. В. 27, 58, 79, 80, 81, 82,
83, 89, 90, 147
Лесков Н. С. 157
Либих Ю. 21
Лилиенфельд 180
Литтре Э. 107
Лифшиц Г. М. 307
Лойола И. 157
Локк Дж. 68, 77, 86, 96
Лопатин Г. А. 29, 130, 146, 157, 177,
311
Лопатин Н. К. 156
Лукиан 14
Лютер М. 230
Льюис 14, 21, 27
Лященко К. П. 307
Магеровский Л. Н. 17
Маликов А. К. 44, 45
Мальтус Т. Р. 157, 205
Макиавелли Н. 220
336

Мандевиль Б. де 157, 161
Маркс К. 13, 17, 22,26, 48, 64, 75, 84,
85, 101, 102, 115, 118,	119, 120,
128, 145, 146, 147 150,	151, 157,
161, 177, 182, 188, 198, 202, 211, 213,
226, 241, 251, 252, 253, 258, 263, 276,
279, 280, 284, 296, 301, 302,305,
306, 307, 316, 317, 323, 333
Маркузе Г. 197
Маурер 248
Мартов Ю. 133
Мелье Ж. 35, 64, 69
Мечников И. И. 20, 91, 181, 197
Мечников Л. И. 135, 184, 189, 204
Миллер О. Ф. 54
Милль Д.-С. 22, 23, 26, 27, 145, 146,
147, 159, 160, 248
Михайлов Адр.	16, 19, 24, 26,	147,
153, 308, 309, 310
Михайлов Ал. Д. 6, 16, 17, 20, 29, 36,
43, 44, 153, 157, 233, 235, 244, 300,
311, 314,	315,	317,	321,	324,	326,
331
Михайловский Н. К. 7, 12—14, 25,
29, 31, 33—37, 47, 48, 50—52, 54—
56,58, 63,64,67—70, 73,77, 84, 86,
87, 95—120, 106, 107, 113, 117, 122,
124,	127—133,	137—145, 148, 149,
151,	153, 155,	159, 161, 162, 165,
166,	168, 169,	171, 174—176, 179,
180,	487—189,	193—202, 206, 213,
216—221, 224, 228, 234, 235—240,
245, 246, 248, 259, 284, 318, 319,
320, 330, 331
Молешотт Я. 19, 21
Морозов Н. А. 6, 14, 16, 18, 22, 33,
39, 41, 42, 45, 61, 85, 127, 153, 156,
166, 268, 277,285, 305, 311, 315, 324,
325, 326, 327, 331
Мост И. 317
Мышкин И. Н. 263, 309, 311,316
Мюнцер Т. 43, 230, 290
Натансон М. А. 305
Неведомский М. 269
Невский Т. В. 313, 328
Некрасов Н. А. 18
Нечаев С. Г. 157, 271
Никандров П. Ф. 59, 82, 199
Ницше Ф. 52, 108, 159
Ножин-Бухарцев Н. Д. 180, 199
Ньютон И. 68
Обручев 23
Овсянико-Куликовский Д. Н. 7, 178
Огарев Н. П. 211, 243
Окулов А. Ф. 51
Оловенникова Е. Н. 146, 312
Оуэн Р. 26, 27, 159, 178
Пажитнов К. А. 146
Панин В. С. 63
Паульсен Ф. 80
Певцов В. П. 41
Перовская С. П. 6, 20, 22, 31, 146, 155,
156, 157, 170, 237, 312, 326, 331
Писарев Д. И. 22—25, 31, 35, 53, 82,
95, 179, 219, 233
Платон 162
Плеханов Г. В. 10, 47, 59, 113, 117,
147, 157, 195, 226, 234, 237, 243, 259,
281, 305, 306, 308, 309—311, 319,
494	49е»
Попов И. И. 194, 239
Попов М. М. 325
Прибылев А. В. 14, 18, 25, 156
Прибылева-Корба А. П. 16, 17, 20,
36, 44, 146, 214
Пугачев Е. И. 281, 288
Прудон П.-Ж. 9, 120, 121, 177, 253,
255, 301, 302
Радлов Э. Л. 154
Разин С. Т. 281, 288
Ренан Э. 130, 189, 319
Реуэль А. Л. 82
Рикардо Д. 145
Робеспьер М. 54, 227
Романов И. М. 38
Рорбек Я. 290
Русанов Н. С. 186, 236
Руссо Ж.-Ж. 159, 254, 260, 261
Рязанов Д. 50, 89, 118
Савинков Б. В. 157
Сажин М. П. 15, 17, 21, 24
Сакулин П. Н. 7, 178
Салова П. П. 12, 23
Салтыков-Щедрин М. Е. 194
Самарин Ю. Ф. 248
Северцов Н. А. 108
Седов М. Г. 331
Сенека Л.-А. 43
Сен-Жюст Л.-А. 227
Сен-Симон К. А. 26, 178, 219, 316
Сеченов И. М. 20, 35, 58, 60, 87, 88, 89,
91, 93
Сидоренко Е. М. 146, 246
Смит А. 145, 157, 160, 181
Соловьев В. С. 37, 53—56
Сомов С. 238
Сорокин П. А. 102, 135
Спенсер Г. 22, 23, 27, 30, 76, 84, 89,
109, 163, 179—181, 196, 198, 206,
255
Сперанский К. Л. 38, 222
Спиноза Б. 231
Стеклов Ю. М. 83
Стронин А. 180, 196, 219
337

Страхов Н. Н. 28, 50, 53, 54, 56, 58, 95
Струве П. Б. 5, 13, 147, 191, 203, 218
Сухомлин В. И. 17, 20, 141
Тамерлан 223, 236
Тан-Богораз В. Г. 146
Тард Г. 235
Ткачев П. Н. 14, 18, 27—31, 46—50,
53, 55—57, 59 65, 71, 72, 74, 78—
82, 84, 85, 87—93, 99, 106, 109, 110,
113, 118—126, 146, 147, 150, 151,
159—162, 166, 169, 177, 180—182,
189, 196, 205—210, 217, 218, 220,
224, 225, 248, 249, 259, 262, 267, 268,
275, 288, 289, 290, 291, 292, 293,
309, 319, 321, 322
Ткаченко П. С. 309
Толстой Л. Н. 33, 195
Томпкинс С. Р. 11
Троицкий Н. А. 232, 295, 331
Тун А. 307
Успенский Г. И. 194
Ушинский К. Д. 159, 213
Фейербах Л. 16, 22, 23, 43, 64, 73, 100,
159, 231, 307
Фергюссон А. 157
Фигнер В. Н. 12, 14—17, 19, 20, 23,
36, 44, 147, 153, 156, 157, 160, 165,
217, 331, 244, 270, 305, 317
Фихте И. Г. 49, 226
Филиппов А. А. 17, 21, 39, 146, 194,
318
Филиппов Р. В. 193, 295
Фишер К. 14
Флеров Н. М. 325
Флеровский (Берви) В. В. 6, 11, 14, 22,
23, 44, 51, 52, 61, 62, 85—89, 102,
109, 146, 180, 182, 187, 192, 203,
218, 245, 248, 260, 261
Фохт К. 21
Фроленко М. А. 16
Фромм Э. 197
Фурье Ш. 26, 178, 281
Халтурин С. Н. 300, 316
Хейфец М. И. 312
Христос И. 15, 41, 42, 43
Цвиленев Н. Ф. 22, 310
Циммерман 219
Циртелев Д. 52
Чарушин Н. А. 18, 23, 24, 28, 41, 147,
295
Черкезов В. 245
Чернавский М. М. 18
Чернышевский Н. Г. 10, 22—27, 51,
54, 58, 81, 95, 137, 145—147, 170,
219, 241, 243, 267, 293, 307
Чернявская-Кохановская Г. Ф.
Чингиз-хан 236
Чичерин Б. Н. 50, 243, 245, 246
Чуйко В. И. 22, 26
Шелгунов Н. В. 10, 23, 33, 50, 54, 55,
76, 102, 184, 186, 189, 230, 232
Шеллинг Ф.-В. 14, 72
Шиллер Ф. 18
Ширяев С. Г. 6, 310, 316, 326
Шишко Л. Э. 24, 25, 234
Шмидт Оск. 106
Шопенгауэр А. 51, 52, 71, 72, 84, 159
Шпет Г. Г. 66, 74
Шрейдер Г. И. 7
Штирнер М. 116, 159, 226
Штраус Д.-Ф. 231
Энгельс Ф. 13, 48, 62, 64, 85, 86, 100,
104, 105, 118, 130, 136 157, 177, 214,
226, 250, 251, 253, 255, 258, 262,
268, 284, 290, 311, 312, 316, 317, 318,
319, 333
Эпиктет 43
Южаков С. Н. 7, 141, 148, 149, 167, 184,
203
Юлиан Отступник 228
Юм 35, 68
Юркевич 46, 53, 56, 58

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ 	 5
Философское мировоззрение
Глава первая. Предпосылки философского мировоззрения . . 	         10
Становление философского мировоззрения	 11
Атеизм. Критика религии и теологии 	 31
Критика «теоретического идеализма»	 45
Глава вторая. Понимание предмета философии ....	57
Основной вопрос и основные проблемы философии ...	57
Философия как специфическое знание, как «объединяющая
мысль»	   69
Идеи в теории познания: материализм, позитивизм, агно¬
стицизм 	    83
СОЦИОЛОГИЯ
Глава третья. Теория факторов		100
Антрополого-натуралистические основания практической
философии	100
Потребности человека. Факторы общества	 110
Альтернатива теории факторов: экономический детерми¬
низм 	117
Глава четвертая. Субъективная социология	127
Личность и общество	128
Социология как наука	133
Субъективный метод в социологии	137
Критика народниками субъективной социологии ....	144
Глава пятая. Этика	 153
Практические основания нравственности 	 153
Теоретическое кредо	 158
ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ
Глава шестая. Теория прогресса	177
Источники теории прогресса	177
Культура и цивилизация	 182
Формула прогресса Лаврова	 189
Формула прогресса Михайловского	 193
Прогресс как развитие «сил» народа	202
Глава седьмая. Методология истории	210
Цели и идеалы в истории	 210
Законы истории	218

Глава восьмая. Субъект в истории	      226
Критически	мыслящие личности как	двигатели	истории		226
«Герои» и «толпа»	234
ТЕОРИЯ СОЦИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Глава девятая. Революция и государство	241
Община и государство	242
Анархистский «взрыв» государства	253
«Реалистическая» концепция государства	259
Глава десятая. Идеи социальной революции в трактовке идео¬
логов народничества	269
Социальная революция по программе «Вперед!»	....	270
Социальная революция но Бакунину	 278
Прибавление «А»	282
Революция бунтарей и заговорщиков	 288
Глава одиннадцатая. Идеи социальной революции в программ¬
ных документах организаций	 294
Программа «Большого общества пропаганды»	294
«Земля и воля»	304
Теория революционного действия «Народной воли»			      312
ЗАКЛЮЧЕНИЕ	332
Именной указатель	335
Сдано в набор 30/III 1972 г. Подписано к печати 30/YI 1972 г. Формат 60x90'/i6
Виктор Арсеньевич Малинин
ФИЛОСОФИЯ РЕВОЛЮЦИОННОГО НАРОДНИЧЕСТВА
Утверждено к печати
Институтом философии АН СССР
Редактор Н. И. Кондаков. Художник .77. С. Орман.
Художественный редактор Н. Н. Власик
Технические редакторы В. А. Григорьева и В. Г. Лаут
Сдано в набор 30/111 1972 г. Подписано к печати 30/YI 1972 г. Форман
Бумага № 2. Уел. печ. л. 21,25. Уч.-изд. л. 22,5 Тираж 5 700. Т-09753.
Тип. зак. 367. Цена 1 р. 37 к.
Издательство «Наука». Москва К-62, Подсосенский пер., 21
2-я типография издательства «Наука», Москва Г-99, Шубинский пер., 10

ОПЕЧАТКИ
Стра¬
ница
Строка
Напечатано
Должно быть
9
3 СН.
Пайса
Пайпса
95
17 сн.
труизме
туизме
184
21 сн.
наклонения
накопления
221
14 сн.
в предложении
в переложении
335
22 сн.
Гельвецкий
Гельвеций
339
3 св.
Философское мировоззрение
ФИЛОСОФСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ
В. А. Малинин