АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ
ВОПРОСЫ
ФИЛОСОФИИ
ИЗДАЕТСЯ С ИЮЛЯ 1947 ГОДА
ЖУРНАЛ ВЫХОДИТ ЕЖЕМЕСЯЧНО
6
МОСКВА. ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРАВДА»
19 7 7

В НОМЕРЕ:
К 60-летию Великого Октября
Передовая — Великий Октябрь и диалектика современного
общественно-исторического процесса
О методологической функции исторического материализма
Памяти академика Тодора Павлова
К вопросу о ленинском наследии в теории и на практике
Диалектика общественного развития
и идейная борьба
Кризис «прикладной» идеологии СДПГ
Проблемы теории материалистической
диалектики
Парадоксальность истины
Диалектика и современное научное познание
О природе научной теории
Специфика временных свойств биологических систем
Совещание по проблеме взаимоотношения языка и мышления
§
О коллективном и частном, непосредственно общественном и
опосредованно общественном труде
Психологические факторы оптимизации трудовой деятельности
К вопросу о философских идеях революционного народничества
Философия за рубежом
Буржуазные исследования международного конфликта
Психоаналитическая трактовка структуры личности и
неофрейдистская концепция самости
Философские проблемы современных буржуазных
исследований международных отношений
© Издательство «Правда». «Вопросы философии». 1977.

К 60-летию Великого Октября
Великий Октябрь и диалектика
современного
общественно-исторического
процесса
Великая Октябрьская социалистическая революция открыла
новую эпоху во всемирной истории — эпоху социалистических
революций, перехода человечества от капитализма к социализму,
становления нового, бесклассового коммунистического общества.
Октябрьская революция изменила весь ход мировой истории, ознаменовала
появление качественно новых закономерностей и форм
поступательного развития человечества, открыла перед ним невиданные ранее
горизонты и перспективы.
Переломный для судеб человечества характер эпохи, открытой
Октябрем, масштабность порожденных ею во всем мире изменений с
особой силой ощущаются в наши дни. Важнейшим итогом
самоотверженного труда советского народа, указывается в постановлении ЦК
КПСС «О 60-й годовщине Великой Октябрьской социалистической
революции», стало построенное в нашей стране общество развитого
социализма. За последние годы еще более окрепло братское
содружество народов социалистических стран — международный союз нового
типа. В современных условиях, когда существенно углубился общий
кризис капитализма, обострились его непримиримые противоречия,
все больший размах приобретает борьба против эксплуатации,
засилья монополий, за демократию и социализм. В авангарде этой
борьбы идет пролетариат. Под мощным напором
национально-освободительного движения произошел распад колониальной системы
империализма. На основе коренных изменений в соотношении сил
в мире происходит глубокая перестройка всей системы
международных отношений. Укрепляются позиции мирового коммунистического
движения — самой прогрессивной и влиятельной политической силы
современности.
Общественно-историческая практика подтвердила правоту
марксистско-ленинского учения о неизбежности гибели капиталистической
системы и замены ее новым, справедливым общественным
устройством, о социалистической революции, осуществляемой трудящимися
массами под руководством рабочего класса и его авангарда —
коммунистических партий, о путях и закономерностях социалистического и
коммунистического строительства. В то же время современная эпоха
обнаруживает неистощимое многообразие тех конкретных
исторических форм, в которых находит свое выражение объективная
тенденция поступательного движения человечества, сложность,
противоречивость, многоступенчатость процессов, связанных со становлением и
утверждением новой системы общественных отношений, их
исключительный динамизм; она характеризуется возникновением во многом
нетрадиционных проблем и явлений, новых возможностей и резервов
революционно-преобразовательной деятельности. Все это требует
своего осмысления и обобщения, выдвигает перед исследователями-

4
ПЕРЕДОВАЯ
марксистами новые теоретические проблемы, предполагает
постоянную конкретизацию, уточнение и углубление уже полученных
решений и выводов.
Важное значение в связи с этим приобретает дальнейшая
разработка проблем диалектики современного общественно-исторического
развития. Подлинно научный, реалистический анализ общественной
жизни предполагает умение вскрывать объективную диалектику,
внутреннюю логику происходящих изменений, взаимосвязь и
взаимозависимость различных явлений и процессов действительности,
предполагает умение рассматривать эти явления и процессы в широком
социально-историческом контексте, в сложном переплетении внешних
и внутренних, субъективных и объективных, главных, долговременных
и сопутствующих, ситуационных факторов. Такой анализ возможен
лишь на основе классового подхода, последовательной реализации
в исследовании диалектико-материалистического принципа историзма,
позволяющего преодолевать абстрактно-метафизические,
умозрительные конструкции и схемы, объяснять происходящие исторические
изменения в единстве их необходимости и случайности, их всеобщих
и особенных моментов. Все это, в свою очередь, требует от
исследователя-марксиста особого внимания к методологии, к дальнейшей
разработке диалектики социально-исторического познания.
Обогащение категориального аппарата материалистической
диалектики, нашего понимания диалектических законов развития,
принципов диалектического метода познания социально-исторической
действительности невозможно в рамках схоластического
теоретизирования, при котором игнорируются реальные процессы развития
общества, новые явления всемирно-исторической практики, а разработка
диалектики общественно-исторического развития ведется, так сказать,
в «частом виде», безотносительно к «позитивной» истории. В наши дни
развиьатъ теорию диалектики — это значит философски осмыслять тот
опыт, который был накоплен человечеством за шесть десятилетий,
прошедших со дня Великой Октябрьской социалистической
революции, те новые проблемы, которые стоят перед современным
обществом к требуют своего неотложного решения. Это предполагает
концентрацию творческих усилий исследователей в первую очередь на
изучении своеобразия современного этапа всемирно-исторического
процесса, качественных сдвигов в социально-экономической,
политической и духовной жизни социалистического общества, тех
позитивных изменений и объективных тенденций, которые явственно
обнаруживаются сегодня в мире.
* * *
Среди актуальных проблем диалектики
общественно-исторического развития ведущее место, бесспорно, принадлежит большому
комплексу вопросов, связанных с анализом динамики развитого
социалистического общества, представляющего собой качественно новый,
исторически высший этап движения советского народа к коммунизму.
«Развитое социалистическое общество.— говорится в постановлении
ЦК КПСС о 60-й годовщине Великого Октября,— закономерный этап
в становлении коммунистической формации. На этом этапе
социализм, развиваясь уже на собственной основе, все более полно
раскрывает свои творческие возможности, свою глубоко гуманистическую
сущность».
Развитой социализм — результат крупных, принципиальных
перемен, затронувших все стороны общественной жизни. Его единый
народнохозяйственный организм развивается на основе сочетания
достижений научно-технической революции с преимуществами
социалистического строя. В условиях развитого социализма возрастает со-

ПЕРЕДОВАЯ
5
циальная однородность общества, еще прочнее становится союз
рабочего класса, колхозного крестьянства и народной интеллигенции,
постепенно стираются различия между основными социальными
группами. Сложилась новая историческая общность людей — советский
народ. По мере развития социалистических отношений, с переходом
на идейно-политические позиции рабочего класса всех слоев населения
наше государство, возникшее как государство диктатуры
пролетариата, переросло в общенародное государство. Одним из показателей
развитости социализма стало утверждение зрелого социалистического
образа жизни как комплексной характеристики содержания и
направленности всей жизнедеятельности советского человека. Наконец,
качественно изменились не только внутренние, но и внешние условия
и предпосылки развития нашего общества. Социализм превратился
в мировую систему, сложилось могучее социалистическое
содружество, являющееся живой реализацией принципа пролетарского,
социалистического интернационализма. Развитой социализм как
историческая реальность коренным образом изменяет соотношение классовых
сил на мировой арене, что создает возможности для предотвращения
новой мировой войны, порождает более благоприятные условия для
социального прогресса всего человечества.
Отличительной чертой развитого социалистического общества
является его целостность: те исходные, сущностные принципы и
характеристики, которые лежат в основе научных представлений о
социализме и которые на предшествующих этапах развития получали
неполное, ограниченное осуществление, локализовались в отдельных
сферах жизнедеятельности общества, в условиях развитого
социализма реализуются всесторонне, наполняются полнокровным
содержанием, относятся ко всем сторонам и проявлениям общественной
жизни, становятся характеристиками общественного организма в
целом. Эта особенность развитого социализма определяет важные
общетеоретические и методологические требования, предъявляемые к
его исследованию, к выработке практических рекомендаций,
направленных на его дальнейшее совершенствование. С одной стороны,
целостность развития социалистических принципов организации
общественной жизни неизмеримо расширяет круг возможностей
дальнейшего поступательного движения общества, что ставит перед
практикой задачу оптимального использования всей
совокупности этих возможностей, ускоренного продвижения общества
вперед. С другой стороны, целостность проявления сущностных черт и
принципов социализма, развивающегося на своей собственной основе,
ведет к усложнению реальных связей и отношений, которые
характеризуют сегодняшнее состояние общественного организма,
заставляет учитывать всю сумму последствий, могущих возникнуть в
результате тех или иных конкретных практических решений для самых
различных сфер жизнедеятельности общества. Комплексный
подход к исследованию современных проблем социалистического и
коммунистического строительства (имеющий в качестве одного из
своих важнейших аспектов дифференцированное
рассмотрение проявления общих тенденций и закономерностей в различных
областях общественной жизни, применительно к различным слоям
общества, на разных уровнях функционирования социального
механизма) оказывается, таким образом, обязательным, решающим условием
продуктивного решения этих проблем.
Целостный характер развития зрелого социалистического
общества, особый динамизм, масштабность и глубина происходящих в нем
изменений, многообразие присущих ему форм, отношений, связей и
темпов развития различных сфер общественной жизни, сложная
система взаимовлияния этих сфер, обнаруживающаяся в процессе по-

6
ПЕРЕДОВАЯ
ступательного движения целостного общественного организма,— все
это требует от исследователя глубокого освоения
материалистической диалектики как теоретической и методологической основы
научного познания общества. В свою очередь, новая историческая
реальность, которую представляет собой зрелый социализм, сама новизна
и своеобразие проблем, возникающих в ходе его динамичного
развития, богатый опыт творчески-преобразующей деятельности
Коммунистической партии, миллионов советских людей представляют собой
ценнейший материал для теоретических обобщений, позволяющих
обогащать и конкретизировать материалистическую диалектику как
общую теорию развития.
При этом, естественно, необходимо учитывать различия
теоретического и эмпирического уровней исследования. Представления о
развитом социалистическом обществе как целостности отражают его
главные, сущностные, общие черты, и они отнюдь не исключают
существования в реальной практике фактов (объективного и
субъективного плана), нарушающих или ослабляющих эту целостность,
порождающих временную дисгармонию развития отдельных сфер,
сторон и проявлений общественной жизни. Эти новые аспекты
противоречивости общественного развития могут стать объектом
серьезного теоретического и методологического анализа, должны
учитываться при разработке конкретных научно-практических
рекомендаций.
Таким образом, необходимость интенсификации исследований
диалектики развитого социализма диктуется сегодня как
практически-политическими потребностями дальнейшего прогресса нашего
общества, так и собственно внутренними задачами развития
марксистско-ленинской философской науки. Круг встающих в связи с этим
проблем в достаточной мере широк и многогранен, весьма различен
с точки зрения его изученности, охватывает как традиционные
понятия и категории, обнаруживающие в настоящее время новые
содержательные аспекты, теоретические отношения и связи, так и
вопросы, которые приобрели социально-философскую и методологическую
значимость сравнительно недавно.
Одной из важнейших закономерностей социализма является
ускорение общественного развития по мере достижения обществом все
более высоких ступеней зрелости. Эта особенность социального
прогресса в условиях развитого социализма является результатом
взаимодействия достаточно разнородных по своей природе, направленности
и формам проявления факторов. Конкретные исследования действия
этих факторов в общественной жизни раскрывают глубоко
диалектическую картину их влияния на динамику общественного развития,
неоднозначность порождаемых ими социальных последствий, наличие
в обществе развитого социализма не только предпосылок,
стимулирующих совершенствование тех или иных звеньев общественного
механизма, но и объективных и субъективных моментов, сдерживающих
дальнейший прогресс как общества в целом, так и отдельных его
сфер и подразделений.
Как подчеркивается в материалах XXV съезда КПСС, одной из
узловых проблем современного этапа коммунистического
строительства в нашей стране остается ускорение научно-технического
прогресса. «Мы, коммунисты,— говорил на XXV съезде партии Л. И.
Брежнев,— исходим из того, что только в условиях социализма научно-
техническая революция обретает верное, отвечающее интересам
человека и общества направление. В свою очередь, только на основе
ускоренного развития науки и техники могут быть решены конечные
задачи революции социальной — построено коммунистическое
общество».

ПЕРЕДОВАЯ
7
За последние годы наши исследователи проделали большую
работу по изучению социально-философских аспектов
научно-технической революции и ее социальных последствий, по выявлению
конкретных взаимосвязей научно-технического прогресса с
экономическим, социально-политическим, культурным развитием
социалистического общества, особенностей развертывания научно-технической
революции в странах с различным социально-экономическим строем;
теоретическому анализу были подвергнуты буржуазные
идеологические интерпретации сущности современного научно-технического
прогресса, его влияния на общество и личность. Вместе с тем
очевидна необходимость дальнейших теоретических усилий, направленных
на углубление и конкретизацию наших представлений об
объективном механизме прогресса науки и техники при социализме, его
воздействия на другие сферы общественной жизни, об условиях и
предпосылках оптимального соединения научно-технической революции
с преимуществами социалистической системы.
Практика показывает, что не существует какого-то автоматизма
в научно-техническом прогрессе, заранее заданной однозначности в
его влиянии на поступательное развитие общества. Более того,
развертывание научно-технической революции может привести к
возникновению определенных напряженностей в различных сферах
общественной жизни, противоречий, конфликтных ситуаций, которые
необходимо своевременно обнаруживать и разрабатывать соответствующую
систему мероприятий, направленных на их нейтрализацию и
преодоление. В частности, немаловажным условием здесь оказывается такое
перспективное планирование развития науки и техники, которое
учитывает реальные социальные задачи, стоящие перед нашим
обществом. Исследование встающего в этом плане широкого комплекса
методологических и конкретных практически-политических проблем
требует совместных усилий представителей самых различных
отраслей естественнонаучного, технического и гуманитарного знания.
Место философии в этих исследованиях, с одной стороны,
определяется ее интегративной функцией, в рамках которой она берет на
себя инициативную роль в привлечении внимания специалистов к
проблемам, носящим комплексный характер, создает
общетеоретическую базу специализированных и междисциплинарных разработок.
С другой стороны, сложная диалектическая картина развития науки
и техники в наши дни, их взаимосвязей с другими областями
общественной практики, многоуровневость возникающих в связи с этим
проблем — все это придает особую значимость философской
методологий анализа процессов научно-технической революции-
«Вопросы философии» уже много лет систематически
публикуют материалы, посвященные анализу социально-философских
аспектов научно-технической революции. Журнал намерен и впредь
уделять значительное внимание этой проблематике, в частности таким
вопросам, как пути и методы соединения НТР с преимуществами
социалистического общества (экономические, социальные и культурные
аспекты проблемы); диалектика НТР и социальные альтернативы
современного исторического процесса; производительность труда в
системе критериев общественного прогресса; человек и
научно-техническая революция; социальные, организационные и культурные
проблемы институционализации" науки; НТР и диалектика сближения
умственного и физического труда в условиях развитого социализма;
социальные критерии в развитии и применении научно-технических
знаний; НТР и совершенствование организационной структуры, стиля
и методов управления и т. д.
Ускорение общественного развития в условиях зрелого
социализма характеризуется не только научно-техническими параметрами,

8
ПЕРЕДОВАЯ
но и глубокими динамичными сдвигами во всех областях
жизнедеятельности общества. Формирование структуры развитого
социалистического общества, переход к преимущественно интенсивным
методам хозяйствования, рост образовательного и культурного уровня
трудящихся, увеличение роли «человеческого фактора» в
общественном производстве — все это создало в настоящее время
благоприятные условия для реализации потенциальных возможностей
дальнейшего целенаправленного совершенствования общественных
отношений, социального управления, развития политической системы
социализма, обогащения комплекса прав и обязанностей личности.
Для ускорения темпов общественного развития важное значение
в современных условиях приобретает дальнейшая разработка системы
материального и морального стимулирования, организации
управления общественным производством. Революция в науке и технике,
отмечалось на XXV съезде КПСС, потребовала кардинальных
изменений в стиле и методах хозяйственной деятельности,
совершенствования планирования, экономического стимулирования,
организационной структуры и методов управления, решительной борьбы с
косностью и рутинерством, с любыми проявлениями бюрократизма и
формализма. Здесь возникает много проблем, имеющих глубокий
диалектический смысл, требующих соответствующего теоретического
осмысления.
Существенное значение в этой связи имеет анализ динамики
организационно-управленческой структуры социалистического
общества, диалектики реализации принципа демократического централизма
в практике социально-политического руководства и административно-
хозяйственного управления. Конкретные формы практической
реализации этого принципа обусловлены той исторической обстановкой,
в которой развертывается социалистическое строительство, степенью
зрелости социалистических общественных отношений, масштабами
общественного производства, сложностью его структурных связей,
политическим опытом масс, уровнем подготовленности кадров, их
управленческой культурой.
XXV съезд КПСС подчеркнул, что в настоящее время
необходимо одновременно укреплять оба начала демократического
централизма. «С одной стороны,— говорил в докладе на съезде Л. И. Брежнев,—
следует развивать централизм, ставя тем самым преграду
ведомственным и местническим тенденциям. С другой же — надо развивать
демократические начала, инициативу мест, разгружать верхние
эшелоны руководства от мелких дел, обеспечивать оперативность и
гибкость в принятии решений». Примером дальнейшего развития
принципа демократического централизма, совершенствования на его
основе системы политической организации общества является проект
новой Конституции СССР, где, в частности, предусмотрено усиление
роли Советов в решении важнейших вопросов общественной жизни.
Верховный Совет СССР, говорится в проекте Конституции,
правомочен решать все вопросы, отнесенные к ведению Союза ССР. Местные
Советы решают не только все вопросы местного значения, но и в
пределах своих прав контролируют и координируют деятельность всех
организаций на своей территории.
Курс XXV съезда КПСС на совершенствование методов
стимулирования социалистического производства, развитие принципа
демократического централизма в управлении, на использование
преимуществ централизованного планирования и полный учет местных,
региональных условий и ресурсов ориентирует советских
ученых-обществоведов на углубленное и всестороннее изучение следующих
актуальных в теоретико-методологическом и практическом отношении
проблем: особенности базисно-надстроечных отношений в условиях

ПЕРЕДОВАЯ
9
развитого социалистического общества; социальное управление при
социализме как форма выражения сознательного исторического
творчества; диалектика целеполагания и экономической
необходимости в развитом социалистическом обществе и ее отражение в
долгосрочном и краткосрочном планировании; региональные типы
развития производительных сил при социализме и проблема
органического сочетания принципов отраслевого и территориального
управления; аграрно-промышленные комплексы и научно-производственные
объединения (организационно-управленческие и правовые аспекты);
сочетание морального и материального стимулирования как
предпосылка роста эффективности общественного производства;
механизмы включения общественных наук в систему социального
управления при социализме; современный руководитель:
идейно-политические, социально-психологические, культурные и нравственные его
качества и другие.
Раскрытие диалектики ускоренного общественного развития в
условиях зрелого социализма непосредственно подводит к анализу
проблемы дальнейшего совершенствования политической системы
общества. Значение этой проблемы определяется прежде всего тем,
что решающими предпосылками ускорения общественного развития
при социализме оказываются все более широкое вовлечение масс в
сознательное историческое творчество, развертывание их
самодеятельности, их инициативы, заинтересованное участие трудящихся в
решении новых социальных проблем и управленческих задач.
«Социализм,— говорил Л. И. Брежнев в речи на XVI съезде
профессиональных союзов СССР,— в дополнение к хорошему управлению, как
говорят, «сверху» имеет еще одну могучую силу ускорения
экономического роста. Это — идущие «снизу», а точнее говоря, из самых глубин
общества творческая активность, инициатива, трудовой энтузиазм
миллионов. Здесь великое преимущество социализма. Здесь один из
тех его главных «секретов», которые на протяжении нашей истории
позволяли добиваться, казалось бы, невозможного, поражать весь мир
темпами развития нового общества, его жизненной силой и
динамизмом».
В условиях возрастания сложности и гибкости механизма
социального управления во все большей степени становится объективной
жизненной потребностью органическое сочетание научной
обоснованности в постановке ближайших и перспективных целей
общественного развития с расширением возможностей активного участия
каждого гражданина в общественно-политической жизни страны, с
дальнейшим совершенствованием социалистической демократии,
представляющей собой единственную адекватную форму
политической системы социализма.
Свидетельством этому является выдвинутый в настоящее время
на всенародное обсуждение проект Конституции СССР, который
отражает новый этап в развитии социалистического государства,
важнейшие достижения советского народа и стоящие перед ним задачи
коммунистического строительства. Базируясь на принципах
советского государственного строительства, заложенных еще В. И. Лениным,
проект новой Конституции обобщает конституционный опыт
мирового социализма за всю его историю, обогащает этот опыт новым
содержанием, отвечающим требованиям современной эпохи, демонстрирует
дальнейшее расширение и углубление социалистической демократии.
Наша новая Конституция, подчеркнул в своем докладе на майском
(1977 г.) Пленуме ЦК КПСС тов. Л. И. Брежнев, наглядно покажет
всему миру, как развивается социалистическое государство, все
прочнее и глубже утверждая социалистическую демократию, наглядно
покажет, какова она, эта социалистическая демократия, в чем ее суть.

10
ПЕРЕДОВАЯ
Принятие новой Конституции СССР станет важной вехой в
политической истории нашей страны. Оно явится еще одним историческим
вкладом нашей ленинской партии, нашего социалистического
государства, всего советского народа в великое дело строительства
коммунизма и вместе с тем в интернациональное дело борьбы трудящихся
всего мира за свободу, за прогресс человечества, за прочный мир на
земле.
Становление и эволюция политической системы социализма —
длительный и диалектически сложный процесс, который
определяется всей совокупностью международных, социально-экономических и
культурно-исторических условий развития общества, состоянием
субъекта исторического действия, уровнем его политической
зрелости, сплоченности, развитости его творческих импульсов. При
анализе и оценке реального состояния политической системы социализма,
степени ее адекватности достигнутому уровню
социально-экономического и культурного развития особенно важны последовательный
конкретно-исторический подход, учет всего многообразия связей и
отношений, всего комплекса материальных и культурных потребностей
различных слоев населения, уровня их самосознания, их
действительной роли в социальной жизни, их значимости для эффективного
функционирования общественного организма.
Советским философам предстоит приложить немалые усилия для
разработки большого круга проблем, связанных с раскрытием
конкретно-исторической диалектики развития социалистической
демократии, ведущих тенденций ее совершенствования в современных
условиях, с разоблачением буржуазных и ревизионистских извращений
сущности и характера политической системы социализма.
Этап развитого социализма предполагает реализацию принципов
социалистической демократии на всех уровнях, во всех сферах
организации общественной жизни страны. В этом — одно из проявлений
того, уже отмечавшегося выше решающего обстоятельства, что
реальное общество зрелого социализма, развивающееся на своей
собственной основе, характеризуется прежде всего целостностью —
последовательностью и всесторонностью осуществления своих сущностных
черт и закономерностей. В условиях развитого социализма его
политическая система получает возможность развернутой реализации во
многом возросших резервов и возможностей, которыми раньше
социалистическое общество не обладало.
Социалистическая демократия выражает интересы народных
масс, является одним из проявлений реального гуманизма
социалистического общества. В проекте новой Конституции СССР получили
дальнейшее развитие демократические принципы формирования и
деятельности Советов всех ступеней, определяются пути укрепления
связей Советов с массами, отражается важная роль, которую играют
в жизни страны массовые общественные организации, коллективы
трудящихся. Широко разработаны в проекте положения о правах
советских граждан, включая их социально-экономические права,
гражданские права и свободы. Вместе с этим в проекте Конституции
подчеркивается, что права и свободы граждан не могут и не должны
использоваться против социалистического общественного строя, в
ущерб интересам советского народа; социалистическая
демократия — это единство прав и обязанностей, подлинной свободы и
гражданской ответственности, гармоничное сочетание интересов
общества, коллектива и личности. Проект Конституции содержит важные
положения о дальнейшем укреплении социалистической законности
и правопорядка. Решение в проекте вопросов
национально-государственного устройства обеспечивает подлинно демократическое
сочетание общих интересов нашего многонационального союза и интере-

ПЕРЕДОВАЯ
11
сов каждой из образующих его республик; в нем закреплено такое
важное начало социалистической экономики, как сочетание плано«
вого централизованного руководства с хозяйственной
самостоятельностью и инициативой предприятий и объединений. Реализация
положений новой Конституции, отмечал Л. И. Брежнев, призвана
поднять на качественно новый уровень всю нашу
государственную и хозяйственную деятельность, всю работу органов власти
и управления.
Осмысление и разработка социально-философских принципов
социалистической демократии, проблем свободы и ответственности
личности, объективной диалектики возрастания роли духовной
жизни общества в условиях развитого социализма невозможны без
всестороннего, комплексного исследования социалистического
образа жизни. Не удивительно, что проблема образа жизни привлекает в
последние годы пристальное внимание советских
ученых-обществоведов, которые уже проделали большую работу по изучению ее
теоретико-методологических, социально-культурных, экономических,
нравственных и других аспектов, подвергли критике новейшие
буржуазные и ревизионистские концепции образа жизни, показали
качественное, принципиальное различие социалистического и
буржуазного образа жизни, их различную социально-экономическую
природу. Именно через категорию «социалистический образ жизни»
наиболее рельефно раскрываются существенные характеристики и
типические черты советского человека, личности в условиях развитого
социалистического общества.
Теоретическая и практическая значимость исследований проблем
образа жизни требует дальнейшей разработки и конкретизации ряда
исходных категорий и методологических принципов исторического
материализма применительно к анализу развитого социализма,
предполагает четкую координацию философских исследований с
конкретно-социологическими, а также с исследованиями в области научного
коммунизма. Следует подчеркнуть необходимость более глубокого
выявления диалектических аспектов самого понятия образа жизни.
Феномен образа жизни всегда несет на себе печать не только
всеобщности, но и специфичности и даже индивидуальной неповторимости.
Только конкретно-исторический, целостный подход к той
социальной реальности, которая описывается с помощью понятия образа
жизни, позволяет реализовать его научно-познавательную и
идеологическую функцию, дает надежную теоретико-методологическую
базу для проведения сравнительных исследований буржуазного и
социалистического образа жизни.
Исследований комплексного характера, посвященных образу
жизни городского и сельского населения, рабочих, колхозников,
интеллигенции, различных возрастных и половых групп населения, у
нас еще сравнительно немного. Между тем такого рода исследования
представляют не только академический интерес, они имеют огромное
практическое значение, в частности в связи с задачами социального
планирования, изучением динамики потребностей населения,
отдельных его групп. Экономические потребности, как известно,
изменяются в тесной связи с изменениями социальными, изменениями в
системе духовных ценностей и социальных ориентации. Проблема
долгосрочного планирования развития производительных сил общества
непосредственно упирается поэтому в организацию всестороннего и
репрезентативного исследования всего комплекса изменений,
происходящих в образе жизни людей по мере развития социалистического
образа жизни.
Во всех случаях, изучается ли уровень благосостояния и
потребностей людей, динамика изменений их трудовой деятельности, быто-

12
ПЕРЕДОВАЯ
бой уклад, бюджет свободного времени, воздействие «природной» и
«искусственной» среды на их поведение и т. д. и т. п.,— социально-
философский подход дает прочную методологическую основу для
социологического, экономического, юридического, этнографического
и т. д. исследования жизнедеятельности людей, обеспечивает
подлинно научное прогнозирование развития социалистического образа
жизни.
Одной из важнейших предпосылок полного и всестороннего
использования резервов дальнейшего развития нашего общества
является, как уже отмечалось выше, последовательное осуществление в
народнохозяйственном и социальном планировании, в практической
деятельности, в научно-исследовательских разработках принципа
комплексного подхода, необходимость которого обусловливается
усложнением реальных связей и отношений между различными
структурами и элементами общественной жизни в условиях развитого
социализма.
Широкое применение комплексного подхода к решению
практических и теоретических задач, встающих в ходе коммунистического
строительства (как в масштабах всего общества, так и в рамках тех
или иных частных, локальных проблем), является прежде всего
показателем зрелости нашего общества, отличающегося тенденцией к
гармонизации развития отдельных сфер и уровней функционирования
его социально-экономических и политических институтов. Однако
диалектика общественного развития такова, что объективная
тенденция к гармонизации жизнедеятельности развитого социалистического
общества реализуется не автоматически; гармонизация общественной
жизни есть способ, форма преодоления объективных противоречий,
диспропорций, неравномерностеи, которые в той или иной степени
могут вновь и вновь возникать в процессе становления нового
общества. Перефразируя Маркса, можно сказать, что гармония
общественной жизни — это не состояние, которое должно быть
установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность, а
действительное движение, которое преодолевает наличные
противоречия и отдельные диспропорции сегодняшнего состояния
общества.
В связи с этим весьма актуальной задачей является дальнейшая
разработка методологии комплексного подхода к теоретическим
исследованиям и практическим решениям проблем, стоящим сегодня
перед нашим обществом. Следует отметить, в частности,
необходимость более глубокого анализа комплексного характера развития
города и деревни, промышленности и сельского хозяйства, вопросов,
связанных с совершенствованием форм и методов воспитательной
работы, оптимальным использованием средств массовой информации,
рациональным природопользованием, регулированием
демографических процессов и т. д. Исследование теоретических и
методологических основ комплексного подхода к решению современных вопросов
является одной из тех сфер философской работы, в которой с особой
наглядностью обнаруживается важность дальнейшего упрочения
связей философии с различными отраслями научного знания, жизненное
предназначение философии, ее значимость для практики
социалистического строительства.
Особенностью диалектики современного социалистического
развития является то, что общие законы и принципы строительства
нового общества реализуются в настоящее время в национальных
формах целого ряда социалистических государств, входящих в мировую
систему социализма. Большую теоретическую значимость в связи с
этим приобретают вопросы, связанные с изучением всего
многообразия и богатства социалистических преобразований в различных стра-

ПЕРЕДОВАЯ
13
нах, на разных этапах зрелости мировой социалистической системы,
при различных сочетаниях внутренних и внешних предпосылок и
условий формирования социалистического общества. Перед
марксистско-ленинской социально-философской мыслью встает задача
осмысления закономерностей и особенностей становления мировой
социалистической системы как нового социально-исторического феномена,
ее роли как главной революционной силы нашей эпохи, как
ускорителя исторического прогресса, решающего фактора мирового
развития. «Укрепление сплоченности социалистических стран,— говорится
в постановлении ЦК КПСС о 60-летии Великого Октября,—
углубление братской дружбы между их марксистско-ленинскими партиями
значительно увеличивают объединенную мощь и влияние социализма
на ход международных событий. Ныне содружество
социалистических стран стало самой динамичной экономической силой в мире,
ведущим фактором мировой политики».
Успехи социалистических стран убедительно свидетельствуют о
том, что социализму принадлежит будущее. В то же время реальное
развитие мировой системы социализма происходит не без
противоречий, определенных трудностей, имеющих как объективные, так и
субъективные источники. Естественно, что проблемы диалектики
развития мировой социалистической системы привлекают в последнее
время пристальное внимание советских исследователей. Несомненны
значительные достижения в разработке ряда актуальных теоретико-
методологических проблем в этой области. Это не означает, однако,
того, что можно снизить творческую активность в разработке
проблем развития социализма как мировой системы, как международного
союза нового типа.
В дальнейшей разработке нуждаются, в частности, социально-
философские аспекты проблем соотношения общих закономерностей
и национальных особенностей развития стран социализма, форм и
способов решения внутренних противоречий мировой системы
социализма, критериев прогресса как социалистической системы в целом,
так и отдельных ее звеньев, интернационализации и интеграции
различных сторон общественной жизни социалистических стран.
Исследование этих проблем очерчивает широкий круг вопросов
общеметодологического характера, связанных с раскрытием диалектики общего
и особенного, внутреннего и внешнего, цели и средств, необходимого
и случайного, и т. д. в процессе социалистического и
коммунистического строительства.
В частности, первостепенное значение приобретает дальнейшее
углубленное исследование вопросов диалектики объективного и
субъективного в историческом процессе, которая обнаруживается при
анализе любого аспекта социальной действительности. Исследователь
сталкивается с диалектикой объективного и субъективного при
рассмотрении неравномерности современного исторического развития,
форм и методов революционного перехода общества от капитализма
к социализму, закономерностей социалистического и
коммунистического строительства, соотношения экономики и политики,
особенностей формирования нового человека, путей социального познания
и т. п. Анализ возникающих при этом проблем непосредственно
связан с выявлением и теоретическим осознанием диалектического
характера реальной истории, в которой объективная закономерность
поступательного развития человечества выступает как тенденция,
отнюдь не исключающая противоречивости прогресса, возможностей
попятных движений общества, многообразия форм перехода к новому.
Усложнение диалектики объективного и субъективного —
существенная особенность проявления диалектических законов развития
в наши дни. Анализ предпосылок и причин возрастания роли субъек-

14
ПЕРЕДОВАЯ
тивного фактора в современную эпоху, влияние этой закономерности
на формы и характер исторического процесса, особенностей ее
взаимодействия с другими диалектическими закономерностями — одна из
важнейших задач марксистско-ленинской теории общественного
развития.
Условием продуктивности такого анализа является, в частности,
вычленение различных уровней, на которых диалектика
объективного и субъективного обнаруживает себя (движение народных масс,
деятельность политических партий, функционирование институтов
социального управления, познавательная деятельность ученого и т. д.),
различных сфер и предметных областей, в которых реализуется
деятельность субъекта исторического процесса, разных
социально-экономических и политических «пространств», с большей или меньшей
степенью адекватности соотносящихся с объективными потребностями
исторического прогресса, стимулирующих или, напротив,
препятствующих раскрытию творческого потенциала людей. Только в рамках
такого конкретного анализа могут быть выявлены внутреннее единство
и взаимообусловленность многообразных сторон современного
исторического процесса, его альтернативность, глубокое философское
содержание и смысл проблемы социальной ответственности, столь
остро встающей сегодня перед каждым человеком.
При разработке теоретических проблем развития мирового
социалистического содружества существенное значение имеет выявление
интегральных показателей и критериев его прогресса как целостного
динамичного организма, комплексный подход к этим показателям и
критериям. С одной стороны, достигнутый уровень развития мировой
системы социализма нельзя трактовать как простую сумму
достижений отдельных стран, входящих в эту систему, судить о
возможностях и перспективах социалистического развития той или иной
страны, исходя лишь из ее сугубо внутренних показателей и успехов.
Можно сказать, что пролетарский, социалистический
интернационализм в его живом, реальном воплощении является, в частности, одной
из тех важнейших посылок, без учета которых невозможно научное
прогнозирование развития мирового социализма. С другой стороны,
неправомерны и односторонняя абсолютизация показателей развития
той или иной отдельной сферы общественной жизни
социалистических стран (например, состояния развития производительных сил
общества), их противопоставление показателям развития других сфер
общественной жизни. Попытки определить прогрессивность того или
иного общества на основе абстрактного сравнения достигнутых
уровней производительности труда не позволяют в полной мере раскрыть
и верно оценить реальное состояние и достижения данной
общественной системы. Лишь взятое во всей конкретности своих связей с
социальным, политическим, культурным состоянием общества,
развитие производительных сил оказывается объективным показателем
степени прогрессивности того или иного общественного устройства.
Одним из интегральных показателей развития мировой системы
социализма является степень продвинутости процессов
интернационализации, протекающих на разных уровнях, в различных областях
материальной и духовной жизни социалистических стран. Как
известно, интернационализация является одной из ведущих тенденций
современного этапа исторического развития человечества. Однако
только при социализме она получает свое адекватное выражение.
Социализм ускоряет процесс интернационализации, делает его
всесторонним, преодолевает те противоречивые, антагонистические
формы, в которых он проявляется в условиях капитализма. В. И. Ленин
отмечал, что только социализму под силу довести до полного
завершения тенденцию к созданию единого всемирного хозяйства.

ПЕРЕДОВАЯ
15
Проблема интернационализации ставит более глубоко вопрос о
соотношении общего и особенного в развитии мирового социализма.
Общее обнаруживается здесь не только в форме простой
повторяемости в каждой отдельной стране закономерностей, этапов развития,
форм решения противоречий, возникающих в ходе социалистического
и коммунистического строительства. Оно проявляется также и во
всестороннем сближении этих стран, в выравнивании уровней их
экономического, социального и культурного развития, в совместной
деятельности, направленной на решение проблем, представляющих
жизненный интерес для всех стран мирового социалистического
содружества.
Данное обстоятельство наряду с другими особенностями
современного мирового исторического процесса стимулирует
марксистскую теоретическую мысль в плане дальнейшей разработки проблем
диалектики внутреннего и внешнего. В наше время с особой силой
обнаруживается то обстоятельство, что общественное развитие в
отдельных странах, отдельных регионах происходит не автономно, не
изолированно от общего потока мировой истории. Активная —
материальная и нравственная — поддержка социального прогресса,
осуществляющегося в тех или иных национальных рамках, со стороны
прогрессивных сил всего мира, не менее активное противодействие
этому прогрессу со стороны сил мировой реакции, усвоение уже
накопленного человечеством опыта социальных преобразований,
конкретных форм, институтов, методов, опробованных в исторической
практике других народов и стран,— все это обусловливает сложное
переплетение стимулов и факторов, определяющих направление,
темпы, характер реального развития конкретных обществ. Причем,
наряду с факторами, имманентными для данного общественного
организма, огромную роль играют факторы внешние, характеризующие
общее состояние мировой цивилизации в данный исторический момент.
Невозможно, например, понять особенности диалектики
современного общественного развития, абстрагируясь от факта острого
противоборства и соревнования мирового социализма и мирового
капитализма. При этом необходимо учитывать, что противостояние двух
мировых социально-экономических систем отнюдь не отрицает
целостности современной мировой истории, существования общей
закономерности эпохи, содержание которой нельзя свести к простой
сумме закономерностей, действующих в этих системах.
Противоборство двух мировых систем — одно из проявлений
диалектического закона единства и борьбы противоположностей, одно
из проявлений целостности мирового общественно-исторического
процесса. Марксистская философия не имеет ничего общего с таким
пониманием этого закона, при котором рост и углубление
противоположностей изображаются как рост и углубление только борьбы, но
не взаимозависимости и взаимообусловленности этих
противоположностей. Нельзя, например, не учитывать тенденцию современного
капитализма приспособиться к новой исторической ситуации,
определяемой самим фактом существования мировой социалистической
системы, влияния успехов реального социализма на сознание и
политическую активность трудящихся капиталистических стран и т. д. Этим,
в частности, марксистское понимание диалектики современного
исторического процесса коренным образом отличается от маоистских
истолкований современной международной ситуации, сущности
противоборства мировых социальных систем, особенностей развития
каждой из них. Маоизм подменяет конкретный социально-классовый
анализ противоречивости мирового общественного развития
псевдотеоретическими рассуждениями о конфликте между «сверхдержавами»
и «малыми», «слабыми» странами.

16
ПЕРЕДОВАЯ
Противники реального социализма предпринимают сегодня
немалые усилия Кля того, чтобы нарушить интернациональное единство
социалистических стран, в ложном свете представить их историю и
опыт построения социализма, исторические успехи, достигнутые
мировой системой социализма, ее огромное влияние на развитие
современного мира. Всесторонняя, аргументированная критика
буржуазных и ревизионистских интерпретаций социализма и его реального
развития, борьба за дальнейшее укрепление единства и сплоченности
стран, вставших на путь строительства нового общества, неразрывно
связаны с дальнейшей позитивной разработкой актуальных
теоретических проблем, творческим развитием марксистско-ленинской
общественной науки. «Исторический опыт мирового социализма,—
говорится в постановлении ЦК КПСС о 60-летии Великого Октября,—
обогатил сокровищницу марксизма-ленинизма новыми выводами и
положениями, раздвинул горизонты революционной теории и практики. Он
неопровержимо доказал всеобщую значимость основных законов
социалистической революции и строительства нового общества,
открытых марксистско-ленинской наукой и впервые воплотившихся в
практике Октября, подтвердил необходимость творческого применения
этих законов с учетом конкретных условий и особенностей отдельных
стран».
* * *
Анализируя процессы, характерные для эпохи, начавшейся в
Октябре 1917 года, можно обнаружить несколько «узловых пунктов»,
которые с особой рельефностью и силой фиксируют очередные
задачи и проблемы, встающие перед человечеством, определяют на
многие годы дальнейшее течение реальной истории, формы, методы,
темпы революционных преобразований мира. Таким «узловым пунктом»
была сама Великая Октябрьская социалистическая революция, таким
«узловым пунктом» явилась победа свободолюбивых народов над
коричневой чумой фашизма, приведшая к кардинальным изменениям в
расстановке и соотношении социальных сил на мировой арене, к
созданию мировой социалистической системы. В 70-е годы
обнаружились новые моменты и предпосылки дальнейшего развертывания
всемирно-исторического процесса перехода человечества от капитализма
к социализму. Укрепление мировой социалистической системы,
являющейся главным завоеванием международного рабочего класса,
построение развитого социализма в СССР и его строительство в ряде
братских социалистических стран, возникновение такой новой
исторической реальности, каковой являются развивающиеся страны, и
вместе с тем углубление общего кризиса капитализма, обострение
всех его противоречий — все это позволяет по-новому ставить и
решать многие вопросы диалектики современного мирового
революционного процесса. Позиции мирового империализма неуклонно
ослабляются, происходит дальнейший рост сил социализма, мира и
демократии. В наши дни историческая инициатива прочно принадлежит
мировому социализму, который, ведя неустанную борьбу против
империализма, неоколониализма, неофашизма и расизма, всего
отжившего, реакционного, консервативного, предлагает подлинно
гуманистическую альтернативу решения кардинальных проблем, остро стоящих
сегодня перед человечеством, является вдохновляющим примером
социального творчества для сотен миллионов людей.
Переживаемый в настоящее время мировым капитализмом
экономический кризис сопряжен с процессами, свидетельствующими о
кризисе самой системы государственно-монополистического
регулирования экономики. Ему присущи такие характерные черты, как
хроническая инфляция, кризис валютной системы, недогрузка ироизвод-

ПЕРЕДОВАЯ
17
ственных мощностей, безработица миллионов трудящихся. Для
современного развития мировой капиталистической системы характерно
резкое обострение проблем окружающей среды, энергетический
кризис, глубокие кризисные явления в сфере политической надстройки
буржуазного общества. В этих условиях буржуазия активизирует
поиски новых, более эффективных методов управления обществом,
регулирования социальных конфликтов, интенсификации
вмешательства буржуазного государственного аппарата во все сферы
экономической, социальной и культурной жизни.
Сложным и многоплановым явлением предстает перед нами
духовный кризис современного капитализма. Он характеризуется
распространением идей социально-исторического пессимизма,
расширением влияния иррационализма, неверием в силы разума, отрицанием
моральных ценностей. На фоне этих явлений поиски новых систем
ценностей, нового стиля мышления и нравственных норм зачастую
принимают весьма далекие от понимания общественного развития
формы эскапизма, аполитичности, мелкобуржуазного анархизма и
экстремизма.
Научный анализ разнородных и неоднозначных по своим
тенденциям проявлений общего кризиса капитализма — одна из важных
задач исследований в области диалектики современного
исторического процесса. Целью этого анализа является, в частности, раскрытие
сложного механизма взаимодействия факторов, которые могут
отчасти стабилизировать капитализм, способствуют приспособлению его
к новым историческим условиям, и факторов, подрывающих
капиталистическую общественную систему, направленных на
революционное преодоление капитализма.
Возникновение новых, нетрадиционных форм проявления
исходных противоречий капитализма, активизация
социально-политической деятельности слоев и групп населения, занимающих
промежуточное положение между основными полюсами классового
размежевания сил в буржуазном обществе, делают особенно актуальным
творческий подход к анализу проблем взаимоотношений рабочего класса
и других социальных слоев и групп, форм и способов реализации
рабочим классом и его коммунистическими партиями своей
авангардной роли в современном революционном процессе. Это требует
всестороннего, гибкого и своевременного учета и оценки постоянно
меняющихся, растущих возможностей консолидации прогрессивных,
демократических сил современности.
Социальные процессы, связанные с многообразными
проявлениями антиимпериалистического, антимонополистического протеста,
охватывающего в наши дни все новые слои капиталистического
общества (в том числе и некоторые слои буржуазии), обнаруживаются на
самых различных уровнях и в самых различных сферах
общественной жизни. Возникающие на этой базе демократические и
оппозиционные движения оказываются важным потенциальным источником
дальнейшего развертывания антиимпериалистической борьбы,
объективным резервом и союзником международного революционного
рабочего движения. Данному обстоятельству способствует, в
частности, то, что современный кризис капитализма имеет уже
отмечавшиеся выше нетрадиционные сферы своего проявления: резкое
обострение проблем окружающей среды, энергетический кризис,
кризис системы образования и т. д. Тем самым жертвами кризиса
капиталистической системы становятся слои общества, которые
еще недавно были лояльными к существующему общественному
устройству.
Говоря о расширении социальной базы антиимпериалистического
протеста, исследователь, естественно, не может ограничиваться общей

I«
ПЕРЕДОВАЯ
констатацией этого факта. Важен последовательно диалектический,
конкретный подход к оценке революционных потенций реально
существующих антиимпериалистических, антимонополистических
движений, степени их развития, сфер их проявления, характерных для
этих движений традиций, социальных предубеждений и
идеологических форм. Здесь более всего опасны тенденция к
абстрактно-умозрительным постановкам вопросов, попытки применения общих схем, не
учитывающих реального своеобразия развития той или иной страны,
особенностей конкретного этапа размежевания и взаимоотношений
социальных сил в обществе.
В частности, представляется важным учитывать, так сказать,
«поливалентность» непосредственно возникающего
антиимпериалистического протеста в различных слоях современного буржуазного
общества, того обстоятельства, что зарождающееся на уровне
обыденного сознания неприятие социальной действительности не ведет
автоматически к росту подлинно революционных сил общества.
История свидетельствует о том, что стихийная оппозиция по отношению
к капитализму в определенных условиях может превратиться в
объект социальной демагогии со стороны наиболее реакционных
элементов господствующего класса, искусно направляющих массовое
недовольство на укрепление ключевых позиций капиталистического строя.
Отсюда необходимость настойчивой, терпеливой и последовательной
работы авангарда рабочего класса — коммунистических партий с
самыми широкими слоями населения, стихийно недовольными
существующим порядком, необходимость постоянного конструктивного
диалога с различными социально-политическими слоями, в ходе которого
выявляется связь локальных, ограниченных сфер социального
протеста тех или иных общественных групп с кардинальными задачами
общественного прогресса — ликвидацией всех и всяческих форм
эксплуатации и угнетения человека человеком.
Большой комплекс проблем, имеющих важное теоретическое и
практическое значение, в том числе и в социально-философском
плане, встает перед исследователем в связи с появлением такой новой
исторической реальности, как страны «третьего мира», влияние
которых в международной политике, в борьбе против империализма,
различных форм колониализма и неоколониализма, за коренные
преобразования во всей системе экономических, политических и других
отношений между народами и государствами возрастает из года в
год. Особенно важно здесь исследование новых форм диалектических
противоречий, возникающих в ходе развития освободившихся стран,
новых тенденций и закономерностей, обнаруживающихся в этих
странах под воздействием мировой системы социализма, сложного
противоборства прогрессивных и реакционных сил, идеологических и
политических влияний, научно-технического прогресса и традиционных
структур.
Диалектика социально-исторического творчества, предстающего
перед исследовательской мыслью в единстве объективных и
субъективных характеристик и детерминаций, особенно рельефно
обнаруживает новые свои грани и аспекты при анализе так называемых
глобальных проблем современного человечества — проблем разрядки
международной напряженности, ограничения гонки вооружений и
разоружения, создания новой системы международных отношений,
социальных последствий научно-технического прогресса, отношения
человека к природной среде, ликвидации на Земле голода, нищеты и
других. Сама постановка и широкое обсуждение глобальных
проблем во всем мире являются показателем существенных сдвигов,
происходящих в общественном сознании, в ценностных ориентациях
широких слоев населения на всем земном шаре. Она свидетельствует

ПЕРЕДОВАЯ
19
прежде всего о том, что среди этих ориентации все более
значительное место занимает обостренное ощущение ответственности человека
за будущее, которое определяется его сегодняшними решениями и
действиями. Люди все более отчетливо сознают масштабный,
поистине планетарный характер своей деятельности, в процессе которой они
изменяют и условия своего существования и свое сознание.
Обсуждение глобальных проблем позволило зафиксировать то
обстоятельство, что сама их глобальность, всеобщность являются
концентрированным выражением новых характеристик, новых
параметров всемирно-исторического процесса. Речь идет здесь об
интернационализации общественной жизни, об углублении взаимосвязей
и взаимозависимости между отдельными странами, регионами,
культурами мира, об обусловленной этим обстоятельством необходимости
совместных, согласованных усилий человечества в решении встающих
перед ним проблем. Диалектика современного исторического развития
такова, что даже многие из тех проблем, которые первоначально
возникают как узкорегиональные, локальные, впоследствии
обнаруживают свою общечеловеческую значимость: то или иное их решение
оказывается далеко не безразличным, а порой и жизненно важным
для всего человечества.
Вместе с тем в условиях научно-технической революции
усиливаются, становятся все более многообразными взаимосвязи между
отдельными сферами человеческой деятельности. Поэтому подход к
решению глобальных проблем не может не носить многостороннего,
комплексного характера. Эта комплексность отражается, в
частности, и на уровне теоретического осмысления глобальных проблем, в
требованиях, предъявляемых к методологии научного анализа
конкретных путей и способов их решения. Именно в рамках
исследования глобальной проблематики особенно явственно обнаруживается
в современном научном познании тенденция к интеграции
естественных, общественных и технических наук, глубокий гуманистический
смысл самого научного познания.
В наши дни сложный и противоречивый комплекс глобальных
проблем занимает все более важное место в философском
мышлении, становится одним из ответственных участков идеологической
борьбы. Решение этих проблем — естественноисторическая
необходимость, и выдвижение их на передний план в
общественно-исторической практике людей означает, что в настоящее время существуют
реальные объективные предпосылки и возможности их решения.
Вместе с тем это означает, что сознание ценности человека все
больше участвует в формировании его будущего.
Идейная борьба, которая ведется вокруг глобальных проблем,
неизбежно является также и борьбой за перестройку сознания, за
новые способы и методы решения, предполагает ломку старых,
устоявшихся понятий и представлений. Необходимо также учитывать, что
различные пласты и уровни общественного сознания (например,
научно-теоретическое и обыденное), особенно в условиях интенсивности
и динамичности современной жизни, отражая в своих специфических
формах потребности и коллизии развития человеческого общества,
нередко вступают в реальные и мнимые противоречия друг с другом.
Это обусловливает особый драматизм поиска наиболее адекватных
решений тех или иных глобальных проблем.
Всесторонний, конкретно-исторический анализ объективного
содержания позиций различных социально-классовых сил по
отношению к глобальной проблематике, равно как тех идей, чувств,
настроений, моральных принципов, норм поведения, в которых реализуются
эти позиции на уровне сознания,— важнейшая задача марксистско-
ленинской философии.

20
ПЕРЕДОВАЯ
В буржуазной социально-философской и общественной мысли,
как известно, не было недостатка в исследованиях различных
факторов, влияющих на динамику изменений, происходящих в
современном мире, в разработке отдельных вопросов, касающихся
взаимопереплетения этих факторов. Не было недостатка также и в различного
рода «обобщенных» прогнозах, а то и в пророчествах,
оптимистических или апокалиптических. Противоречивость и ограниченность
буржуазной методологии исследований глобальных проблем
заключаются в том, что они рассматриваются здесь либо в чисто
технологическом, инструментальном, по сути дела, абстрактно-теоретическом
ключе, либо с руссоистских позиций идеализации прошлого,
«естественного» состояния, когда все содержание проблем переводится в
исключительно индивидуалистический план, закрывающий реальные
пути их решения. В целом эти модели и концепции оказываются
утопичными, поскольку они не опираются на философский анализ
целостной человеческой деятельности во всем многообразии ее
проявлений и детерминаций, в широком контексте ее
социально-культурных и исторических связей и отношений. Во-первых, они
метафизически упрощают действительную сложность и противоречивость
современного исторического развития, не выявляют диалектику
многообразных социально-экономических процессов и классовых
конфликтов. Во-вторых, авторы этих моделей и концепций выносят за
скобки проблему человека, его ценностей и сознания. Именно поэтому
такого рода проекты не могут стать программой реальных действий.
В противоположность буржуазно-космополитическим, а также
узконационалистическим и регионалистским подходам, в равной
мере классово ограниченным, коммунистическая идеология, взятая во
всей полноте научно-познавательных, философско-мировоззренче-
ских аспектов, выражает общечеловеческие интересы и идеалы.
Формулируя идею о всемирно-исторической роли рабочего класса,
находящегося в центре современной эпохи, марксизм-ленинизм тем самым
раскрывает пути осуществления вековых чаяний и надежд
человечества, выступает как философия исторического оптимизма и
реального гуманизма, представляет собой реальную платформу для
объединения всех подлинно творческих, прогрессивных, демократических
сил в решении насущных проблем современного мира. И именно
поэтому глобальные проблемы современности не только не чужды
марксистско-ленинской философии {как это пытаются нередко
представить некоторые реакционные и консервативные идеологи), но,
напротив, сама постановка, исследование и решение этих проблем есть
историческая прерогатива марксизма.
Марксистско-ленинская теория, оценивая нынешний этап
историческою процесса, перспективы поступательного движения
человечества к социализму, исходит из того, что перипетии и сложности
современного социального и духовного развития так или иначе
существенно связаны с проблемой мира, с проблемой фундаментальной
перестройки всей системы международных отношений.
Новые исторические условия, возникшие после победы Великой
Октябрьской социалистической революции и положившие конец
безраздельному господству на мировой арене отношений, характерных
для буржуазного общества, впервые позволили вполне
реалистически поставить вопрос об исключении войны из сферы
межгосударственных отношений. В своем анализе новой мировой ситуации В. И.
Ленин пришел к глубоко диалектическому выводу о том, что рост и
развитие системы социализма вызовут не только усиление
агрессивных, милитаристских тенденций среди наиболее реакционных
империалистических кругов, но и заставят буржуазные государства внести
в свею политику определенные практические коррективы, учиты-

ПЕРЕДОВАЯ
21
вающие реальности современного мира. В этой постановке вопроса
содержится ясное указание на то, что элементы реализма во
внутренней и внешней политике буржуазных государств следует
рассматривать с классовой точки зрения как проявление назревших
объективных потребностей исторического развития и одновременно как
результат роста активности народных масс, их влияния на
политическую жизнь общестьа.
Коммунистическая партия Советского Союза последовательно
разрабатывает и обогащает ленинские положения о мирном
сосуществовании государств с различным социально-экономическим строем.
Свидетельством этому являются Программа мира, выдвинутая на
XXIV съезде и получившая дальнейшее развитие на XXV съезде
КПСС, многочисленные партийные документы и материалы
последних лет. В проект новой Конституции СССР впервые включена глава,
в которой отмечается, что Советское государство последовательно
проводит ленинскую политику мира, выступает за упрочение
безопасности народов и широкое международное сотрудничество.
Комментируя эти положения Конституции, Л. И. Брежнев подчеркнул,
что «Советское государство последовательно проводит ленинскую
политику мира, выступает за упрочение безопасности народов и
широкое международное сотрудничество. Внешняя политика СССР
направлена на обеспечение благоприятных международных условий для
построения коммунизма в СССР, на укрепление позиций мирового
социализма, поддержку борьбы народов за национальное
освобождение и социальный прогресс, на предотвращение агрессивных войн и
последовательное осуществление принципа мирного сосуществования
государств с различным социальным строем. Впервые в Конституции
будет ясно сказано, что Советский Союз — составная часть мировой
системы социализма, социалистического содружества. Он развивает и
укрепляет дружбу, сотрудничество и товарищескую взаимопомощь
со странами социализма на основе социалистического
интернационализма».
Решение проблемы мира в современных условиях предполагает
неустанный поиск путей и средств укрепления и развития разрядки
международной напряженности, превращения ее в необратимый
процесс, поиск, который основывается на объективной, реалистической
оценке состояния международных отношений. Именно поэтому
марксистско-ленинская философия мира уделяет столь большое
внимание научному анализу объективных возможностей решения тех или
иных назревших проблем международного экономического, научно-
технического и культурного сотрудничества, ограничения и
прекращения гонки вооружений, разоружения и т. д.— возможностей,
которые складываются уже сегодня, и возможностей, которые
обнаруживаются в более или менее отдаленной перспективе. Она учитывает
реально существующие сложности и противоречия в отношениях
между странами, различия в идеологии и в общественных системах,
всю совокупность факторов, обусловливающих развитие
международной обстановки.
Отмечая значение мировой системы социализма, развития
мирового революционного процесса для возникновения реальных
предпосылок упрочения мира во всем мире, следует одновременно
подчеркнуть существование и обратной связи между прогрессом в сфере
международных отношений и социальным прогрессом человечества.
Важное теоретическое и практическое значение в этом случае
приобретает анализ международных условий социального прогресса. Все
более полное утверждение принципов мирного сосуществования
создает благоприятные предпосылки для углубления независимости и
самостоятельного развития всех народов мира, для дальнейшего раз-

22
ПЕРЕДОВАЯ
вертывания борьбы в странах капитала за демократическое и
социалистическое преобразование, для реализации программ
экономического, социального и политического развития социалистических стран,
для более полной реализации возможностей, создаваемых
социализмом.
Необходимой методологической базой решения всех этих
актуальных, жизненно важных вопросов современного развития
человечества является последовательное применение к их анализу диалек-
тико-материалистических принципов познания социальных явлений,
марксистско-ленинского учения об объективной диалектике
исторического процесса. В свою очередь, действительно продуктивное и
творческое развитие марксистской теории диалектики оказывается
невозможным, если при этом игнорируется путь содержательного
анализа острых, злободневных проблем мирового развития,
раскрытия сложной, динамичной, диалектически противоречивой картины
современного мира. В этом диалектическом подходе к исследованию
многообразных форм и тенденций развития современного
человечества— источник постоянного творческого обогащения марксистско-
ленинской теоретической мысли, источник ее силы и действенности,
ее всевозрастающей значимости для практики революционного
преобразования мира.

О методологической функции
исторического материализма
Л. Ф. ИЛЬИЧЕВ
XXV съезд КПСС открыл новые горизонты перед научной мыслью в
нашей стране, да и не только в нашей стране. На основе
марксистско-ленинского учения наша партия всесторонне осмыслила итоги работы,
проделанной после XXIV съезда, выявила объективные тенденции и
теоретически обосновала перспективы дальнейшего строительства
коммунизма. В докладе Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева на
XXV съезде партии были отмечены серьезные достижения в развитии
философских, экономических, исторических наук. Столь высокая
оценка, естественно, предъявляет и новые, более повышенные требования
к ученым в области общественных наук.
Дальнейшее творческое развитие всей системы обществознания,
совершенствование взаимосвязи общефилософской методологии и теории
исторического процесса с общественными науками, исследующими
различные стороны жизни общества, с конкретными социальными и
социологическими исследованиями — такова ныне, как представляется, одна
из актуальных проблем обществознания, внутренне связанная с
практикой коммунистического строительства. В решении этой проблемы
основополагающая роль принадлежит марксистско-ленинской философской
науке, диалектическому и историческому материализму как
мировоззренческой и методологической основе познания природных и
общественных явлений, процессов мышления.
В наше время положение о методологической функции
марксистской философской науки в системе научного знания стало уже
общепризнанным. Достигнуты и некоторые успехи в разработке
методологических проблем научного знания. Созданная коллективом известных
советских философов и естественников серия книг под общим
названием «Диалектический материализм и современное естествознание» 1
представляет собой довольно заметное явление в советской науке*, достойно
оцененное научной общественностью. По тематике к этой серии
примыкают и отдельные монографии — коллективные и индивидуальные, с
разных сторон анализирующие методологические и гносеологические
проблемы научного знания. Они также имеют свои достоинства, хотя и не
все монографии, на наш взгляд, равноценны в научном отношении.
В частности, нельзя согласиться с выявившимися в некоторых из них
тенденциями к односторонней логико-гносеологической интерпретации
материалистической диалектики. Ведь оборотная сторона такой
тенденции— известная недооценка, а порой и отрицание ее
мировоззренческого аспекта. С другой стороны, неправомерно противопоставлять в
качестве будто бы более правильного понимания и одностороннее
«онтологическое» толкование диалектики.
1 В ее создании приняли участие А. Д. Александров, В. А. Амбарцумян,
П. К. Анохин, А. И. Берг, В. М. Глушков, Н. П. Дубинин, Б. М. Кедров, H. H. Семенов,
П. Н. Федосеев, В. А. Фок, М. Э. Омельяновский и другие.

24
Л. Ф. ИЛЬИЧЕВ
Наиболее полно философская наука марксизма-ленинизма
выявляет свою силу тогда, когда ее основные функции — мировоззренческую и
методологическую — не разрывают и не противопоставляют, а берут
в нерасторжимом единстве и взаимосвязи.
Исторический материализм как материалистическое понимание
истории— составная часть философской науки марксизма-ленинизма. Он
оказывает направляющее влияние на всю систему общественных наук
прежде всего через реализацию своей методологической функции, то
есть материалистического подхода к явлениям и процессам социального
мира. Но в данном случае берется лишь одна сторона вопроса,
отмеченная, например, Г. В. Плехановым, который писал, что
«материалистическое объяснение истории имело прежде всего методологическое
значение»2. Было бы, однако, ошибкой игнорировать другую
сторону—мировоззренческий аспект исторического материализма как науки об общих
и специфических законах-развития и функционирования общественно-
экономических формаций3. Еще раз обратить внимание на это очень
важно прежде всего потому, что таким образом мы не допускаем
отрыва материалистического понимания истории от философского
материализма и тем самым опровергаем ревизионистские измышления об
историческом материализме как якобы нефилософском учении.
И здесь в первую очередь необходимо выяснить вопрос о союзе и
взаимоотношении специальных общественных наук и.исторического
материализма. Ученые-марксисты в общем никогда не ставили под
сомнение мировоззренческое и методологическое влияние исторического
материализма на политическую экономию, научный коммунизм, историю,
социологию, юридические науки, психологию, социальную психологию,
этику, эстетику и т. д. Не будем, однако, сейчас вскрывать причины, но
так случилось, что вопрос об их содружестве, понимаемом как
творческое взаимодействие, в прошлом не так часто был предметом
специального обсуждения среди ученых-обществоведов. Отметим здесь лишь
сам факт. Ведь если такой вопрос и возникал, то рассматривался он
гораздо менее основательно, чем, скажем, вопрос о творческом союзе
философов с учеными в области естественных наук.
Между тем В. И. Ленин, говоря о необходимости укрепления союза
философов с естественниками, разумеется, не исключал союза
философов с обществоведами. Мы должны рассматривать союз
марксистско-ленинской философии и частных общественных наук не как некое
преходящее явление, а как естественное их состояние, ибо он диктуется
объективной необходимостью и вытекает из самой природы
марксистско-ленинского учения. Достаточно ли, однако, эффективно взаимодействуют в
своей собственно творческой работе философы и обществоведы?
Надо признать, что в последние годы творческие контакты между
философами и обществоведами заметно активизировались. Большую
роль в этом отношении сыграло известное постановление ЦК КПСС 1967
года «О мерах по дальнейшему развитию общественных наук и
повышению их роли в коммунистическом строительстве». Более или менее
регулярной становится практика обмена мнениями между учеными,
создан ряд коллективных трудов, по-деловому обсуждаются вышедшие в
свет книги, координируются планы научно-исследовательской работы
институтов Академии наук СССР и т. д.
Без преувеличения можно сказать, что взаимное общение ученых,
занятых в сфере общественных и гуманитарных наук, не является теперь
редким событием. Это обстоятельство способствует повышению уровня
исследовательской работы в области общественных наук. И все же име-
2 Г. В. Плеханов. Избранные философские произведения, т. 3. М., 1957,
стр. 146.
3 В журнале «Вопросы философии» в разное время публиковались статьи,
подчеркивавшие единство методологии и мировоззрения.

О МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ ФУНКЦИИ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА 25
готся некоторые вопросы, по которым среди философов-марксистов еще
не сформировалась единая точка зрения.
* * *
Философская наука марксизма-ленинизма находит свою
конкретизацию применительно к исследованию природных явлений, а также к
познанию общественных процессов, не переставая в то же время
оставаться цельной и единой наукой.
На наш взгляд, сам механизм связи философов и ученых в области
специальных общественных и гуманитарных наук нуждается в еще
большей отлаженности и согласованности, в большем постоянстве, причем
движение должно идти с двух сторон — и со стороны философов и со
стороны ученых в различных областях обществознания. Едва ли можно
оспаривать имеющий, к сожалению, место факт известного ослабления
внимания философов к мировоззренческим проблемам общественного
развития и то, что уровень исследований методологических проблем
общественных наук необходимо значительно повысить. Ученые,
работающие в различных областях общественного знания, испытывают
потребность именно в такого рода фундаментальных трудах.
С другой стороны, какое-либо ослабление внимания
ученых-обществоведов к общефилософским методологическим проблемам не может
не отражаться на уровне их научной работы в целом. Ведь сугубо
эмпирические поиски и полученные в результате данные могут быть ценными
сами по себе в качестве лишь материала для науки. Занявшись же его
обсуждением и систематизацией, мы уже вступаем в теоретическую
область, и теперь эмпирические методы оказываются бессильными. Здесь
может оказать помощь только теоретическое мышление. Главное
состоит в том, с каких позиций осмысливается этот материал — с
позиции научной методологии или на основе концепций, чуждых
марксизму-ленинизму.
Любая область познания основывается на определенных исходных
теоретических положениях и нуждается в научной методологии
исследования. Диалектический и исторический материализм — две стороны
единой марксистско:ленинской философии. В ее рамках разрабатываются
общефилософские методологические принципы, составляющие основу
аппарата познания явлений природы и общественной жизни. Единство всего
научного знания — следствие материального единства мира. В этом
смысле познание природных явлений принципиально ничем не отличается от
познания явлений общественных, хотя, разумеется, каждая из этих
областей имеет определенную специфику. Философы-марксисты убедительно
подвергают критике всякого рода буржуазные концепции, например,
неокантианство, считающее методологию познания общественного развития
чем-то абсолютно отличным от методологии познания природных
процессов, равно как и неопозитивизм в его так называемой
«естественнонаучной» разновидности, отождествляющий методологию естественных
и общественных наук.
Решительно отвергая такие крайности, нельзя в то же время не
учитывать и своеобразия, специфики познания общественной жизни. В
рамках философии диалектического материализма разрабатываются
всеобщие методологические принципы, относящиеся к познанию всех сторон
действительности. Диалектический материализм, с одной стороны,
является общефилософской методологической основой всех наук, с другой —
его законы и категории проявляются в законах и категориях
естественных, технических и общественных наук. Каждая область науки
характеризуется своими специфическими особенностями.
К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин исследовали процесс
восхождения от абстрактного к конкретному как способ теоретического воспроиз-

26
Л. Ф. ИЛЬИЧЕВ
ведения в нашем мышлении действительности. Но это характеризует не
только процесс углубления и конкретизации содержания наших знаний,
но также и сами приемы познания. Общественные явления относятся к
наиболее сложной форме движущейся материи. Общефилософские
методологические принципы проявляются здесь в конкретизированном
виде; по мере перехода познания ко все более конкретным уровням они
пополняются дополнительными характеристиками и выступают в
качестве метода общественных наук. Общефилософские принципы могут
внешне и не обнаруживать себя, но они непременно присутствуют в
качестве логического основания того метода (и всего категориального
аппарата), который используется в более конкретных областях
общественного знания.
Своеобразие методологии исследования общественных явлений
определяется сложностью и специфичностью самого предмета
исследования. Конкретизация общефилософских принципов здесь осуществляется в
рамках определенного уровня теоретического знания — в историческом
материализме, который является составной частью
марксистско-ленинской философии и в то же время выполняет функции общей
социологической теории. Общефилософские принципы диалектического
материализма раскрываются в системе законов и категорий исторического
материализма как общей социологической теории. В свою очередь,
общефилософские принципы выступают как глубинное основание методологий
марксистско-ленинской теории общества.
Эффективность диалектического метода определяется тем, что он
является аналогом действительности, выступает как субъективное
выражение объективных законов самой действительности. Методология
исторического материализма как общей социологической теории построена
по образу самого объекта исследования, то есть общественной жизни.
Вместе с тем основу методологии исторического материализма —
материалистического понимания истории— составляют . общефилософские
принципы, которые едины для всех форм человеческого познания. На их
основе осуществляется анализ явлений и процессов общественной
жизни в их органической связи, взаимодействии и взаимообусловленности.
Именно в таком смысле следует понимать положение В. И. Ленина о
том, что, углубляя и развивая философский материализм, К. Маркс
довел его до конца, распространил на познание общества4.
Думается, здесь уместно специально отметить, что речь идет не о
механическом распространении общефилософских принципов на
познание общественной жизни, а об их дальнейшем углублении и развитии,
о разработке метода, выражающего общие закономерности
функционирования и развития общества, то есть о научной теории общественного
развития. В данном случае имеется в виду не история разработки
диалектического и исторического материализма в трудах основоположников
марксизма, а логическая сторона проблемы.
При изучении работ по интересующему нас вопросу нельзя было не
заметить, что не все советские ученые придерживаются одинаковой
точки зрения на то, в каком смысле общефилософская методология
является методом познания общественной жизни.
Мы исходим из того, что понятие «методология» представляет
собой всеобщий универсальный философский метод,
органически связанный с философской теорией, с
философским мировоззрением. Существуют и объективные
критерии отличия общефилософской методологии от методов специальных
наук, как бы широки они ни были. На наш взгляд, не выдерживает
критики концепция «плюрализма» методологий5. Трудно считать обосно-
4 См. В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 23. стр. 44.
Б Такой же точки зрении придерживается коллектив авторов книги «Ленинская
теория отражения и современная наука». София, 1973, стр. 382.

О МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ ФУНКЦИИ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА 27
ванными попытки ввести между общефилософской методологией и
методами специальных наук нечто вроде связующего звена, именуемого
«общенаучными методами». Мы разделяем тот взгляд, что так называемые
общенаучные методы (например, системный анализ,
структурно-функциональный анализ и др.) не являются «самостоятельными» методами.,
стоящими между философией и специальными науками. Правильнее
рассматривать их как конкретное проявление диалектико-материали-
стического метода в той или иной сфере научного познания.
В истории философской науки известны только два всеобщих
универсальных метода: диалектический и метафизический6.
Материалистическая диалектика как философская наука — единственно научная
общефилософская методология. Между диалектикой и метафизикой в
отличие от частных методов специальных наук не может быть отношений
взаимодополнения, существуют лишь отношения взаимоисключения,
принципиальной борьбы, имеющей идеологическое значение, классовый
смысл.
Общефилософская методология пронизывает методы специальных
наук, относится к ним как всеобщее к особенному. Разумеется,
исследования, которые проводятся действительно на основе общефилософской
методологии, нужно отличать от тех исследований, для которых
методологические принципы остаются лишь внешним привеском,
«методологическим прикрытием», не составляя самой сердцевины этих исследований.
Иначе говоря, нельзя смешивать диалектико-материалистический
анализ общественных явлений с голыми, бессодержательными ссылками на
общефилософские принципы, ибо такой подход не дает, да и не может
дать никакого приращения научного знания. В этом случае мы имеем
дело со спекулятивным подходом к пониманию роли общефилософской
методологии в общественных науках. На современном уровне развития
научного знания такой подход успешно преодолевается.
Однако хотя и не. так часто, но еще можно встретить случаи
оперирования философской терминологией чисто внешним образом. В
«Ученых записках» одного института, например, содержатся такие строки:
«Диалектико-материалистический подход к анализу спортивной
тренировки составляет важнейшее условие уверенного прогресса теории и
практики спорта. Это полностью относится и к выбору рациональных
путей подготовки спортсмена, опирающихся на знания
причинно-следственных взаимосвязей систем их организма»7. Здесь дело даже не
только в том, что общефилософская методология не дает в данном
случае приращения знания. У читателя вообще может возникнуть
представление, что диалектико-материалистический подход есть только внешняя
форма изложения любого материала, а не действенное орудие для
решения познавательных задач.
* * *
Рассмотрение системы общественных наук показывает, что их
частные методы не являются простым воспроизведением общефилософских
принципов, они формируются как аналог собственного предмета
исследования под непосредственным воздействием общефилософской
методологии. Сошлемся, например, на метод политической экономии и на
классический образец его анализа К. Марксом.
Как известно, Маркс специально обращается к материалистической
основе своего метода в работе «К критике политической экономии» и
дает образец его применения в «Капитале». В послесловии ко второму
изданию «Капитала» К. Маркс указывает, что профессор политической
6 В данном случае о метафизике идет речь как об антидиалектике.
7 «Ученые записки. Государственный институт физкультуры им. П. Ф. Лесгафта».
Л., 1970, вып. XV, стр. 54.

28
Л. Ф. ИЛЬИЧЕВ
экономии Киевского университета Н. Зибер очень удачно
охарактеризовал диалектический метод, примененный в «Капитале». На какие же
его черты обратил внимание Н. Зибер? В первую очередь на диалекти-
ко-материалистическую природу метода. Он подчеркнул его
реалистичность и выделил положение, касающееся детерминированности воли,
сознания, намерений человека объективными законами истории. Целью
марксовского исследования явилось точное изучение экономической
жизни и научное объяснение капиталистического порядка ведения
хозяйства. «Его научная цена,— писал Н. Зибер,— заключается в выяснении
тех частных законов, которым подчиняются возникновение,
существование, развитие, смерть данного социального организма и заменение
его другим, высшим»8.
Как видим, здесь совершенно очевидно выражено
общефилософское, диалектико-материалистическое основание метода политической
экономии. Именно такой метод позволил К. Марксу свободно
ориентироваться в огромном количестве эмпирического материала, отделить
существенное от несущественного и в конечном счете разработать теорию
капитализма, предсказать его будущее. На диалектико-материалистиче-
ском методе познания основываются и из него вытекают все другие
методы и процедуры исследования, которые использовал К. Маркс в
«Капитале». Напомним известное положение В. И. Ленина. Если К. Маркс
«не оставил «Логики» (с большой буквы), то он оставил логику
«Капитала»... В «Капитале» применена к одной науке логика, диалектика и
теория познания [не надо 3-х слов: это одно и то же] материализма,
взявшего все ценное у Гегеля и двинувшего сие ценное вперед»9.
Таким образом, метод политической экономии основывается на
положениях диалектического и исторического материализма и
представляет собой совокупность общих и специфических принципов и приемов
исследования экономических отношений различных
общественно-экономических формаций.
Обратимся к другим общественным наукам. Так, теория
государства и права конкретизирует методологическую и мировоззренческую
функции диалектического и исторического материализма применительно к
изучению государственно-правовых явлений. Осмысление правовой
действительности с точки зрения общефилософской методологии —
непременная предпосылка творческого развития всего комплекса
юридических наук. Трудно назвать более или менее крупную проблему
правоведения, решение которой не предполагало бы совместных усилий
философов и правоведов.
Что же касается методологических проблем исторической науки, то
всем хорошо известна дискуссия 60-х — начала 70-х годов об
«азиатском» способе производства, во время которой возникли проблемы как
собственно исторического, так и методологического характера. Они
остаются актуальными и сейчас, особенно вопрос об историческом
материализме как методологической основе развития исторической науки.
Методологические проблемы исторической науки и соответствующие
положения диалектико-материалистического понимания истории
превратились в предмет оживленного обсуждения в первую очередь под
влиянием внутренних потребностей развития самого исторического познания.
Исторический материализм и историческая наука исследуют один
и тот же предмет — общество во всей его целостности, но под разными
углами зрения. Исторический материализм анализирует внутреннюю
логику, сущность общие и специфические законы функционирования и
развития общества, понимая его как последовательную смену общественно-
экономических формаций, то есть рассматривает исторический процесс
8 См. К- Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 21.
9 В. И. Л е н и н. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 301.

О МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ ФУНКЦИИ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА 29
в его логическом аспекте. История берет общество и общественный
процесс во всем многообразии и богатстве проявлений.
Логический способ есть, в сущности, не что иное, как тот же
исторический способ. «С чего начинается история,— писал Ф. Энгельс,— с того
же должен начинаться и ход мыслей, и его дальнейшее движение будет
представлять собой не что иное, как отражение исторического процесса в
абстрактной и теоретически последовательной форме; отражение
исправленное, но исправленное соответственно законам, которые дает сам
действительный исторический процесс» ,0.
Возникает важнейшая методологическая проблема соотношения
логического и исторического в социальном познании. Если логика должна
опираться на историю, то, в свою очередь, история не может не
опираться на логику, на философию диалектического и исторического
материализма. Логический подход позволяет абстрагироваться от всего
многообразия случайных явлений и проследить ход общественной эволюции в
его сущностной форме. Раскрытие внутренней логики исторического
процесса, его закономерностей невозможно без логической абстракции,
когда исследователь абстрагируется от всего нетипичного, случайного,
усложняющего исторический процесс в его реальном жизненном
проявлении. Процесс теоретического анализа и абстрагирования как бы
упрощает ход общественного развития и на первый взгляд удаляет нас от
жизни. Но вместе с тем, как показал В. И. Ленин, позволяет понять
реальную действительность глубже, вернее, точнее. «Мышление, восходя от
конкретного к абстрактному, не отходит — если оно правильное... — от
истины, а подходит к ней» п.
В то же время большой фактический материал, который накопила
советская историческая наука, можно осмыслить только с позиций
широких теоретических обобщений, поскольку совершенно очевидно, что без
ясности в общих вопросах нельзя решать и частные вопросы. Таково
непременное условие любого научного исследования. В. И. Ленин
специально подчеркивал, что, «кто берется за частные вопросы без
предварительного решения общих, тот неминуемо будет на каждом шагу
бессознательно для себя «натыкаться» на эти общие вопросы» 12.
Не случайно, очевидно, вновь развернулась дискуссия об «азиатском»
способе производства. На сей раз центр дискуссии переместился на
методологические проблемы исторической науки, на выяснение основных
теоретических положений учения об общественно-экономической
формации— краеугольного камня марксистско-ленинского понимания
исторического процесса.
Без теории общественно-экономической формации нет и не может
быть исторического материализма. Естественно поэтому, что усилия
огромной армии буржуазных философов и социологов направлены на
отрицание или фальсификацию именно этой теории. В антимарксистской
историографии атаки на теорию общественно-экономической формации
ведутся в двух направлениях: под видом борьбы с догматизмом и с
позиций «непознаваемости» всего разнообразия общественных форм, с
которыми сталкивается историк.
Советским историкам в союзе с философами необходимо поэтому не
просто выяснить те или иные теоретические положения учения о
формации (что само по себе важно), но в первую очередь раскрыть их
познавательный эффект, осмыслить их методологическое значение в качестве
орудия познания исторической реальности.
Многие проблемы, которые волнуют историков, находятся на
«стыке» исторической науки и философии. Что касается философов, то для
раскрытия принципиальных положений марксистско-ленинского учения
10 К. M а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 13, стр 497.
11 В. И. Лени н. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 152.
12 В. И. Л е н и н. Поли. собр. соч., т. 15, стр. 368.

30
Л. Ф. ИЛЬИЧЕВ
о формациях необходимо капитальное исследование, которое стояло бы
на высоком профессиональном философском уровне и раскрывало бы
общефилософское методологическое значение учения о формациях. И хотя
у нас вышел в свет ряд работ, содержащих ценные положения и
выводы по этому вопросу 13, задача проведения фундаментального
исследования не снимается, тем более что все условия для этого есть.
Насколько нам известно, группа философов совместно с историками
намерена подготовить монографию об общественно-экономической
формации, чтобы восполнить существующий пробел в этом отношении.
Роль исторического материализма как научной теории общества
проявляется как по отношению к специальным социологическим
теориям (социология города, социология деревни, социология семьи и т. д.),
так и по отношению к конкретным социальным исследованиям.
Последнее заслуживает особого внимания, так как некоторые советские
социологи, некритически заимствуя концепции и терминологию западных
социологов, допустили известные ошибки методологического характера. В
нашей литературе правильно была оценена реальная опасность
забвения основных принципов марксистско-ленинской методологии.
Противопоставление специальных социологических теорий историческому
материализму, отрыв прикладной социологии от исторического
материализма, поиски для нее новых основоположений создавали объективную
основу для проникновения чуждых нам идей, взглядов и концепций. Вне
диалектико-материалистического понимания истории нет других путей
действительно научного познания общественных явлений на любых
уровнях.
Конкретные социологические исследования — важный компонент в
системе общественных наук. Они могут проводиться как
самостоятельно— специалистами-социологами, так и быть частью исследований,
осуществляемых другими общественными науками. Использование
методологии, методики и техники конкретных социологических исследований
специальными общественными науками — это одна из важнейших форм
связи исторического материализма как общей социологической теории и
частных общественных наук. Научное исследование различных сторон
общественной жизни и деятельности людей дает возможность управлять
социальным развитием, ускорять построение коммунистического
общества.
Конкретные социологические исследования несовместимы как с
догматизмом и априоризмом, так и с чистым эмпиризмом и описатель-
ностью. С сожалением надо отметить, что некоторые социологи в своих
исследованиях исходят из заранее принятой предпосылки: уже все
открыто, все познано в общественном развитии, и поэтому все новые
явления и процессы могут быть дедуктивно выведены из известных
законов и положений. При таком подходе конкретные социологические
исследования рассматриваются лишь как метод собирания фактов и
фактиков, иллюстраций, примеров, только подкрепляющих или «освещающих»
то или иное положение «чистой теории». Между тем конкретные
социологические исследования, если они стоят на реальной почве и опираются на
подлинно научную методологию, должны изучать факты, осмысливать
их в их связи и развитии.
Эмпиризм проявляется и в тех случаях, когда собранные факты
пытаются подогнать под общие законы, минуя многоступенчатые переходы
от конкретного к абстрактному. Именно поэтому К. Маркс видел в
грубом эмпиризме обратную сторону метафизики и схоластики. «Грубый
эмпиризм,— пишет он,— превращается в ложную метафизику, в схола-
13 Назовем здесь некоторые работы. См., например, «Проблемы методологии
социального исследования». Л., 1970; «Очерки методологии познания социальных
явлений». М., 1970; «Проблемы социально-экономических формаций (историко-типологи-
ческие исследования)». М., 1975, и др.

О МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ ФУНКЦИИ ИСТОРИЧЕСКОГО МАТЕРИАЛИЗМА 31
стику, которая делает мучительные усилия, чтобы вывести
неопровержимые эмпирические явления непосредственно, путем простой
формальной абстракции, из общего закона или же чтобы хитроумно подогнать
их под этот закон» 14.
Вопрос о роли математики в социологических исследованиях возник
перед социологами-марксистами уже давно, и в целом на сей счет
установился единый взгляд и единый подход. Социологи исходят из
известного высказывания К. Маркса о том, что любая наука достигает
совершенства, когда она начинает использовать математику. Советские
социологи уже приступили к использованию математических методов в
проводимых ими исследованиях. Процесс этот ускоряется как
достижениями самой социологии, так и развитием математики, созданием новых
математических дисциплин, развитием многомерных статистических
методов— таких, как анализ причинных связей, дисперсионный и
факторный анализы, латентно-структурный анализ, методы распознаваний
образов и др.
Однако невозможно плодотворно решать проблемы применения
математических методов, в частности методов моделирования в
социологии, если решительно не противостоять любым попыткам внедрить в
социологию под флагом этих методов ненаучные идеи и концепции.
Известно, что некоторые наши социологи излишней усложненностью
изложения, жонглированием математическими формулами и уравнениями
пытались прикрыть банальность и бессодержательность своих
исследований. Псевдонаучность таких попыток была подвергнута справедливой
критике в ряде книг и статей советских ученых 15.
Использование математических методов при анализе социальных
процессов и явлений имеет свои границы, выход за их пределы не
может привести ни к чему хорошему. Как в области экономики, так и в
области социологии применение математических и статистических методов
было стимулировано успехами в развитии электронно-вычислительной
техники. Это сделало возможным проведение таких исследований,
которые ранее были просто невозможны, так как обработка их результатов
заняла бы годы. Большие перспективы открывает использование
электронно-вычислительных машин и в моделировании отдельных
социальных процессов и явлений. Речь идет о моделировании конкретных
социальных отношений. Тут и проблема разработки моделей планового
хозяйства и моделей наиболее рациональной организации людей в процессе
производства в условиях конкретного предприятия, различных
комплексных социально-экономических моделей и т. д.
Социальное и социально-экономическое моделирование становится
обычным инструментом, помогающим разрабатывать научные
рекомендации для конкретного управления общественными процессами. В
частности, такое моделирование применяется в процессе выработки
исходных установок развития экономики страны на сравнительно далекую
перспективу.
Давно уже ученые пришли к единому мнению, что кибернетика и
математика, формализация и моделирование будут играть все большую
роль в познании общества. Они могут служить серьезным
вспомогательным средством для общественных наук и в первую очередь для
экономической науки и социологии при изучении общественных процессов.
Именно в качестве таковых они и должны использоваться в конкретных
социологических исследованиях.
* * *
Возрастающая роль исторического материализма в системе обще-
ствознания требует дальнейшей серьезной разработки его методологи-
14 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 26, ч. I, стр. 64.
15 См. С. П. Трапезников. Общественные науки — могучий идейный
потенциал коммунизма. М., 1974, а также «Вестник Академии наук СССР», 1972, № 7, и др.

32
Л. Ф. ИЛЬИЧЕВ
ческих аспектов. Когда мы говорим о методологической функции
исторического материализма, то эту функцию не следует понимать как
некое его следствие, просто как дополняющий его элемент.
Методологическая функция исторического материализма есть внутренне органическое
свойство самой теории, самого диалектико-материалистического
мировоззрения. Материалистическое понимание истории — это и
определенная мировоззренческая позиция, и способ мышления, и метод анализа
общественной жизни. Марксизм-ленинизм раскрыл механизм создания
социальной теории, выработал критерии ее применимости для анализа
конкретных общественных условий в различных странах как в прошлом,
так и в современном обществе.
В работах К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина мировоззрение
не противопоставляется методологии, вместе с тем мировоззрение
рассматривается и как мировоздействие, то есть как орудие
преобразования мира. Познавательная и революционно-преобразующая функции
исторического материализма выступают в единстве. Именно под таким
углом зрения необходимо и дальше разрабатывать весь категориальный
аппарат исторического материализма как диалектико-материалистиче-
скую теорию общественной жизни, диалектико-материалистическое
мировоззрение, методологию познания и преобразования общественной
жизни.
Если обратиться к научной и отчасти к учебной литературе по
историческому материализму, то надо признать, что в этом отношении не все
наши возможности использованы в полной мере. Мало еще крупных
исследований по системе законов и категорий исторического
материализма, по проблеме критерия их научной классификации. Ощущается
недостаток в работах по отдельным фундаментальным категориям
исторического материализма, а без их многостороннего анализа
методологическое значение философской науки об обществе для специальных наук
не может быть полностью раскрыто. Мы отнесли бы к таким важнейшим
категориям «общественное бытие» и «общественное сознание», с
которыми связан основной вопрос исторического материализма,
основополагающая идея исторического материализма —
материалистическое понимание истории.
Советские философы написали целый ряд в общем содержательных
работ о материи как философской категории, о значении принципа
материализма для естествознания, но можно перечесть по пальцам работы
о социальной форме движущейся материи, да и они не представляют
собой капитальных исследований. Между тем это очень важный вопрос.
Раскрытие принципа-материализма в понимании общественной жизни—
наша ближайшая задача. Начинать нужно, разумеется, с
фундаментальной разработки принципа материализма в понимании общественной
жизни и его методологической значимости.
Еще далеко не все, что содержится в трудах классиков марксизма-
ленинизма по этому вопросу, взято на вооружение и должным образом
осмыслено. Нужно продолжать углубленное изучение классического
наследия К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина. Само ленинское
прочтение К. Маркса — пгкола изучения марксизма; это выделение в
марксизме тех основных и главных черт, которые носят непреходящий
характер, актуальны и сегодня. В. И. Ленин умел найти новые аргументы,
творчески развивал марксизм, защищая коренные принципы
материалистического понимания истории от враждебной критики буржуазных
идеологов, оппортунистов и ревизионистов. Весьма поучительно, например,
обоснование В. И. Лениным принципа материализма в истории в работе
«Материализм и эмпириокритицизм» (особенно его полемика с А.
Богдановым) и в других работах.
Не лишено актуальности основательное изучение природы
категории «способ производства», которая рассматривается очень подробно в

о методологической функции исторического материализма 33
историческом материализме и политической экономии. Анализируя эту
категорию, нельзя в то же время забывать и о других органически
связанных с ней категориях исторического материализма, таких, как
«общественно-экономическая формация», «общественное бытие»,
«экономический базис», «производственные отношения» и др. Эти вопросы также
могут быть решены философами вместе с экономистами и историками.
Заслуживает внимания анализ категории
«общественно-историческая практика» в рамках исторического материализма.
В самом деле, не является ли парадоксом то, что категория
«практика», признаваемая одной из центральных в марксистско-ленинской
философии, в своем социальном варианте как бы выпадает из системы
категорий исторического материализма. Правда, важнейшие элементы
социальной практики — такие, как революция, классовая борьба,
функционирование политической организации общества, подробно
рассматриваются и комментируются, хотя и здесь методологический аспект
должен быть усилен. К сожалению, социальная практика как цельная
категория, выражающая социально-преобразующую деятельность,
направленную на изменение общественного бытия, еще не стала
предметом глубокого и всестороннего анализа.
Не смещает ли это в какой-то мере всю субординацию категорий
исторического материализма, не мешает ли это глубокому пониманию
взаимодействия других важнейших категорий?
Развитие исторического материализма, как нам представляется,
должно идти в первую очередь через дальнейшее углубление разработки
уже имеющихся его категорий и понятий в «х мировоззренческом и
методологическом аспектах. В этих категориях и понятиях схвачены
универсальные, всеобщие закономерности обществен«ого бытия и
сознания, осмысливаются основные процессы постулательного развития
человеческого общества. Это, разумеется, не означает, что исключается
появление новых понятий, дальнейшее развитие и обогащение
категориального аппарата исторического материализма не только вглубь, но и
вширь. Но новые понятия должны быть новыми по существу и вводиться
тогда, когда они отражают действительно новые или более глубинные
явления общественной жизни, такие, например, как понятие
социалистического образа жизни.
В данном случае не будем приводить конкретные примеры, скажем
лишь, что нам следует остерегаться квазиновой терминологии, за
которой часто скрывается не новое знание, а лишь наукообразное
выражение старых, давно известных положений. Бесплодной является и
попытка подменить общепринятые категории исторического
материализма псевдоновыми понятиями. Ведь сплошь да рядом такими «новыми»
понятиями пользуются без достаточного знания их существа, просто
механически пересаживают их в категориальный аппарат исторического
материализма. Надо ли говорить, что это только засоряет язык
исследования и мешает оценить его действительные научные достоинства.
* * *
Более 50 лет назад В. И. Ленин в своем философском завещании —
работе «О значении воинствующего материализма» (1922
г.)—призывал крепить союз между философами и естественниками. В настоящее
время такое содружество, пережившее за многие годы разные по
значению этапы развития, уже дает зримые плоды. Теперь, пожалуй, сделан
еще один шаг к осуществлению давно назревшей задачи — созданию
«Диалектики природы», отражающей современный уровень развития
наук о природе.
Нам представляется, что развитие наук об обществе достигло
такого высокого уровня, когда вполне реальной можно считать задачу созда-

34
Л. Ф. ИЛЬИЧЕВ
ния многотомного коллективного труда «Исторический материализм и
обществознание». У нас есть виднейшие ученые-философы, ученые во
всех областях общественных наук, которым под силу выполнение такой
задачи. Уже изданы труды, которые создали серьезную базу для ее
реализации. Мы могли бы перечислить многие труды советских ученых,
назовем здесь в первую очередь капитальные работы академика П. Н.
Федосеева по вопросам диалектики общественного развития, в
особенности его монографию «Диалектика современной эпохи», вышедшую
вторым изданием в 1975 году.
Говоря о союзе философов — диалектических материалистов с
представителями естественных наук, В. И. Ленин связывал с этим большие
надежды на завоевание советской наукой передовых позиций в
познании законов развития не только природы, но и общества. В творческом
союзе и взаимодействии философов с учеными в различных областях
общественного знания мы видим залог подъема научной общественной
мысли в нашей стране на новый, еще более высокий уровень.
Наша партия, предъявляя новые требования к общественным
наукам, воспитывает у философов социального профиля подлинное
чувство новаторства, вкус к научному поиску, задачей которого является
анализ реальных проблем, встающих перед обществом развитого
социализма. Наша партия указывает критерии оценки научной деятельности.
Один из таких критериев — единство теории и практики. В своем
докладе на XXV съезде КПСС Л. И. Брежнев предостерегал против
оторванности науки от практики, против абстрактного теоретизирования,
ведущего в конечном счете к схоластике.
Связь науки с практикой надо понимать не упрощенно, не сугубо
утилитаристски. Ошибочно полагать, что только тот научный поиск
заслуживает признания, который дает непосредственный практический
результат. Важны фундаментальные исследования, которые не имеют
чисто прикладного характера. Советские философы могут (это их долг)
провести такие концептуальные исследования, которые развивали бы
исторический материализм как общесоциологическую теорию и как
социальное философское знание, в содружестве с учеными в области обще-
ствознания подготовить обобщающий труд по марксистско-ленинской
теории исторического процесса.
Исторический материализм — теоретическое орудие практического
преобразования мира. Это партийная наука, которая развивается в
бескомпромиссной борьбе с буржуазной идеологией, с оппортунизмом и
ревизионизмом всех мастей. Мы не можем не поднимать своего голоса
против стремления «исправить» положение о всеобщей применимости
марксизма-ленинизма и его основополагающих принципов, против попыток
заменить единственно правильный взгляд на марксизм как на единое
и цельное учение сектантской проповедью «национальных форм»
марксизма. Марксизм-Ленинизм — учение интернациональное,
международное. У рабочего класса, коммунистов всех стран есть только одно
теоретическое знамя — марксизм-ленинизм, учение, созданное К. Марксом,
Ф. Энгельсом, В. И. Лениным, развитое и постоянно развиваемое
нашей великой партией, коллективными усилиями всего мирового
коммунистического движения.
m

Памяти
академика Тодора Павлова
Скончался Тодор Павлов — видный политический, государственный
и общественный деятель Народной Республики Болгарии, ветеран
болгарского рабочего движения, крупный ученый, внесший большой вклад
в развитие марксистско-ленинской философской науки.
Тодор Павлов родился 14 февраля 1890 года в городе Шип. В 1914
году он окончил философское отделение Софийского университета. Еще
будучи студентом, а затем и в последующие годы, Т. Павлов
учительствовал в разных городах и селах Болгарии. В период первой мировой
войны он активно участвовал в молодежном и учительском
революционном движении. В 1919 году Т. Павлов вступает в ряды Болгарской
коммунистической партии. Уже тогда он выделялся глубоким знанием
марксистско-ленинской теории, преданностью интересам
революционного рабочего класса и общественной активностью. В 1922 году Т. Павлов
стал редактором журнала «Молодежь» — теоретического органа
Болгарского молодежного союза. С этого момента началась его
систематическая публицистическая, научно-теоретическая и общественная дея-

36
ПАМЯТИ АКАДЕМИКА ТОДОРА ПАВЛОВА
тельность. Будучи соратником Г. Димитрова и В. Коларова, Т. Павлов
навсегда связал свою судьбу с проводимой ими политической и
идеологической линией.
В период фашистской диктатуры в Болгарии (1923—1944) Т.
Павлов неоднократно подвергался арестам и многие годы провел в
заключении, где написал три философские работы, направленные против
идеализма и ремкеанства: «Идеализм и материализм»,
«Диалектический материализм и теория образов», «Ремкеанство и материализм».
В 1924 году, на первой нелегальной конференции партии Т. Павлов
был избран членом ЦК БКП. По решению ЦК БКП он принял
активное участие в создании Партии труда, был членом и секретарем ее ЦК,
редактировал издания партии — «Знамя труда», «Отзыв», «Труд»,
«Бедняцкая дума».
В 1929 году Т. Павлов был освобожден из тюрьмы и сразу
включился в активную партийную и научно-публицистическую работу. В
своих статьях на страницах «Рельефа» и других изданий он сделал
первый решительный шаг в борьбе за изучение и применение ленинского
• философского наследия в Болгарии.
В период 1932—1936 годов Т. Павлов находился в Москве, где он
сформировался как крупный теоретик. Он работал в Институте красной
профессуры при ЦК ВКП(б), был деканом философского факультета
Московского университета, избран действительным членом
Коммунистической академии, на базе которой позднее был создан Институт
философии АН СССР. Именно в это время Т. Павловым был написан и
опубликован фундаментальный труд по марксистско-ленинской
философии— «Теория отражения». За большие научные достижения Т.
Павлову была присуждена степень доктора философских наук.
По возвращении в Болгарию в 1936 году Тодор Павлов продолжает
кипучую и плодотворную научно-публицистическую деятельность.
Выходит в свет ряд его статей и крупных трудов по актуальным
проблемам философии, эстетики, литературной критики. Важнейшие из них —
два тома «Общей теории искусства», «Основные вопросы теории
познания», «Материализм и другие философские учения», «На философские
и литературные темы», «Философия и частные науки». В тяжелых
условиях фашизма Т. Павлов высоко держал знамя пролетарского
интернационализма и болгаро-советской дружбы, неустанно разоблачал
фашистскую идеологию, расизм и национализм.
Свою борьбу и пропаганду марксистско-ленинских идей Тодор
Павлов не прекращал и тогда, когда находился в концентрационных
лагерях (период 1941 —1944 годов).
После великой победы болгарского народа 9 сентября 1944 года
начался новый этап в жизни и деятельности выдающегося ученого,
верного сына партии. В 1944—1946 годах Т. Павлов — член Регентского
совета Болгарии, затем народный представитель и член Президиума
Народного собрания, член ЦК Болгарской коммунистической партии,
а в 1966—1976 годах — член Политбюро ЦК БКП, председатель
Союза болгаро-советских обществ, почетный председатель Союза
болгарских писателей, член бюро Национального комитета защиты мира, член
Национального совета Отечественного фронта и Центрального совета
Союза научных работников.
Занимая ответственные партийные и государственные посты, Тодор
Павлов активно боролся за установление и укрепление
народно-демократической власти в Болгарии как особой формы диктатуры
пролетариата, за построение социализма, за победу социалистической
культурной революции в стране.
Исключителен по своей значимости вклад Тодора Павлова в
развитие болгарской философской науки. Под его руководством
формировались марксистско-ленинские философские кадры НРБ, которые ныне

ПАМЯТИ АКАДЕМИКА ТОДОРА ПАВЛОВА
37
успешно работают в научно-исследовательских институтах и вузах
страны.
В марте 1947 года Тодор Павлов был избран президентом
Болгарской академии наук, руководил ею свыше 15 лет, многие годы был ее
почетным президентом. Под его руководством Болгарская академия наук
стала академией нового, социалистического типа, ведущим научным
учреждением НРБ с многосторонними и плодотворными научными
связями. Особенно велика роль Т. Павлова в организации философских
исследований в НРБ. Он был бессменным главным редактором журнала
«Философска мисъл», директором Института философии Болгарской
академии наук.
Необычайно широка и многогранна научно-теоретическая
деятельность Тодора Павлова. Он внес значительный вклад в развитие
эстетики, педагогики, социологии, научного коммунизма, истории,
литературной критики, этики, логики, философских вопросов кибернетики,
математики, биологии, физиологии высшей нервной деятельности. Его
труды переведены на русский, английский, немецкий, французский языки
и на языки всех социалистических стран.
Но центральное место в научной деятельности Т. Павлова
занимала, конечно, философия. Именно здесь в наибольшей мере
проявились его выдающийся талант теоретика, эрудиция, чувство нового,
воинствующая партийность, непримиримость ко всякого рода
отступлениям от марксистско-ленинских философских принципов. Тодор
Павлов— острый и глубокий критик современной буржуазной философии
и идеологии вообще. Сотни его статей, брошюр и книг посвящены
борьбе против фрейдизма, бергсонианства, позитивизма, ремкеанства,
анархизма, расизма. Наиболее значительные и? этих трудов
—«Педагогический анархизм», «Ремкеанство и материализм», «Материализм и
другие философские .учения», «Конец одной идеалистической
философии», «Основные вопросы философии» и другие, в которых
получили сокрушительную отповедь многие буржуазные философские
течения.
Глубокая, всесторонняя критика Т. Павловым буржуазной
философии, педагогики, психологии, эстетики и социологии способствовала
идеологическому воспитанию прогрессивной интеллигенции и всего
партийного актива в Болгарии.
Верный ученик Димитра Благоева и Георгия Димитрова, Тодор
Павлов был последовательным продолжателем их марксистской
теоретической работы. Особенно значителен вклад ученого в разработку
диалектнко-материалистической теории познания, и прежде всего
теории отражения. Его фундаментальный труд «Теория отражения»
ознаменовал собой важный этап в исследовании одной из центральных
проблем марксистско-ленинской философской науки, в борьбе за
ленинский путь развития марксистской философии. Проблемы теории
отражения разрабатывались Т. Павловым не только в этом труде,
вышедшем более 40 лет тому назад и до сих пор имеющем актуальное
значение, но и во многих последующих статьях, брошюрах, книгах.
Тодор Павлов был главным редактором и одним из авторов
вышедшего недавно трехтомного коллективного труда советских и болгарских
ученых «Ленинская теория отражения и современная наука».
Во всех этих работах получило всестороннее развитие ленинское
учение о познании как отражении: исследованы основные формы и
ступени отражения как в неорганической, так и в органической материи,
познание как субъективный образ объективной реальности, вопрос об
истине и ее критериях, о логическом и историческом в процессе
познания, о первичных и вторичных качествах, о взаимоотношении между
философией и частными науками и другие.

38
ПАМЯТИ АКАДЕМИКА ТОДОРА ПАВЛОВА
На основе богатого фактического материала, почерпнутого из
современных достижений науки, Т. Павлов всесторонне обосновал
ленинское «теоретическое предположение» об отражении как о
всеобщем свойстве материи, указав на его огромное методологическое
значение для раскрытия как генезиса сознания, так и науки в целом.
Много ценных мыслей высказано Т. Павловым по вопросам о единстве
предмета и образа. Он выдвинул положение о том, что между предметом и
образом нет абсолютного, метафизически понимаемого тождества,
равно как не существует их абсолютного различия и
противоположности. Он показал, что идея-образ, с гносеологической точки зрения, есть
единство объективных и субъективных элементов, и в то же время она
субъективна и по форме и по содержанию. Исследование Т. Павловым
познания как отражения, как субъективного образа объективных
явлений стало надежной методологической основой его дальнейших
теоретических исследований, прежде всего по проблеме истины. Истина
рассматривалась Т. Павловым как адекватная форма отражения
объективной реальности, как непрерывно развивающийся процесс,
служащий средством не только объяснения, но и изменения действительности.
Он обогатил марксистско-ленинское учение о познании своей
разработкой понятия истины как истины-движения, истины-развития,
истины-метода. Столь же глубоко и многосторонне Т. Павлов
проанализировал практику как исходный пункт, основу, цель и определяющий
критерий познания.
Исследования Тодора Павлова — яркое свидетельство того, сколь
плодотворными могут быть результаты, достигнутые на основе
творческого использования ленинского теоретического наследия.
Последовательный ленинец, человек ищущий, творчески смелый, Т. Павлов
показал, что означает подлинное новаторство в науке, как надо развивать
философию с диалектико-материалистических позиций. Ему были
чужды всяческие модные увлечения в области гносеологии.
Многие работы Т. Павлова посвящены проблеме взаимоотношения
между философией и частными науками («Философия и частные
науки», «Материализм и другие философские учения», «Диалектико-мате-
риалистическая философия и частные науки», «Информация,
отражение и творчество» и другие). Частные науки, как считал Т. Павлов,
раскрывают структуру и структурные закономерности бытия и
сознания, их внутренние законы развития, а предметом философии является
взаимоотношение между бытием и сознанием. Для него философия —
это наука об общих закономерностях бытия и познания, наука о
содержательном мышлении, то есть логика в широком смысле этого слова.
Т. Павлов считает, что философия, понятая как логика, включаете
«снятом» виде и проблемы онтологии, и старой космогонии, и методологии,
и гносеологии, и формальной логики. С большой глубиной Т. Павлов
раскрыл значение основного вопроса философии для всего научного
познания. Любая частная проблема общественных или естественных
наук приобретает общетеоретическое и философско-методологическое
значение, если ее анализировать с точки зрения основного вопроса
философии.
Убедительна доказав, что марксистская философия является
методологической основой конкретных наук, Т. Павлов в то же время
подчеркивал, что философия без частных наук, дающих ей богатый
материал для конкретизации ее понятий, категорий, законов и принципов,
превращается в бессодержательную игру пустыми абстракциями.
Он понимал .важную познавательную роль формализации,
математизации, кибернетизации, знаков и символов в научном познании.
Вместе с тем он постоянно подчеркивал, что эти методы и приемы сами
являются одним из многих средств познания и не могут подменить
собой философию. Тодор Павлов настойчиво боролся за утверждение марк-

ПАМЯТИ АКАДЕМИКА ТОДОРА ПАВЛОВА
3d
систско-ленинской философии как методологии научного познания, под
его руководством сформировалось немало талантливых болгарских
ученых, специализирующихся в этой области исследований.
Интересна разработка Т. Павловым проблемы соотношения
логического и исторического в процессе познания. Его
общеметодологические выводы о соотношении логического и исторического явились
плодотворной теоретической основой для разработки ряда вопросов
болгарской исторической науки, в развитие которой ученый также внес
немалый вклад. Его перу принадлежат труды о болгарском
Возрождении, о деятельности Василя Левского, Христо Ботева, Марина Дрино-
ва, Годе Делчева, а также работы, посвященные исследованию роли
Димитра Благоева, Георгия Димитрова и Василя Коларова в
болгарском и международнюм рабочем и коммунистическом движении.
Большое значение для развития марксистской исторической науки в
Болгарии имела борьба Т. Павлова против различных фальсификаций
в буржуазной историографии. Основные выводы ученого в области
исторической науки были опубликованы в его большом труде «За
марксистскую историю Болгарии», получившем высокую оценку болгарской
печати и печати братских социалистических стран.
Большое место в многогранной научной деятельности Тодора
Павлова занимал анализ философских проблем естествознания — физики,
биологии, кибернетики, психологии, физиологии высшей нервной
деятельности. Этим вопросам посвящены его труды «Философия и
физика», «Философия и биология», «Теория отражения и кибернетика»,
«Диалектический материализм и некоторые вопросы современного
естествознания», «Ретикулярная формация, кора головного мозга и
сознание», «К диалектическому единству дарвинизма и генетики» и другие.
И здесь Т. Павлов неизменно проявлял подлинно творческий,
марксистско-ленинский подход « исследованию сложных философских проблем,
выдвигаемых развитием современной науки.
Значителен вклад Тодора Павлова и в развитие
марксистско-ленинской теории литературы и литературной критики. Во многих
исследованиях, и особенно в фундаментальных трудах «Общая теория
искусства» и «Основные вопросы эстетики», он глубоко раскрыл сущность
искусства как формы общественного сознания, показал диалектическое
взаимодействие и качественное различие между искусством и наукой,
искусством и моралью, искусством и религией, искусством и трудовой
деятельностью.
Подчеркивая специфику отражения действительности средствами
искусства, его эстетическую сущность, Т. Павлов в то же время
отмечал, что искусство не может быть идеологически нейтральным, оно
всегда есть средство изменения мира с определенных классово-партийных
позиций. В работах последних лет ученый рассматривал широкий круг
актуальных проблем эстетики и искусства: отражение и творчество в
искусстве, типическое, национальное и интернациональное в
художественном произведении, основные категории эстетики, взаимоотношение
мировоззрения и художественного метода и другие. Одна из последних
работ Т. Павлова — сборник статей, отзывов, рецензий под названием
«Единый и многоликий» — посвящена анализу животрепещущих
проблем социалистического реализма.
Постоянно ощущая живой пульс литературно-художественной
жизни Болгарии и других стран, Т. Павлов большое внимание уделял и
исследованиям в области истории литературы и критики. Значителен его
вклад в научную, марксистско-ленинскую оценку истории
болгарской литературы, в исследование творчества Алеко Константинова,
Ивана Вазова, Елина-Пелина, Пенто Славейкова, Димитра Полякова,
Гео Милева, Николы Вапцарова, Вепко Марковского и многих других.
В трудах Т. Павлова ярко отразились творческий, диалектический под-

40
ПАМЯТИ АКАДЕМИКА ТОДОРА ПАВЛОВА
ход к анализу литературного наследия, широкая эрудиция эстетика-
марксиста, нетерпимость к упрощенчеству и вульгаризации в
истолковании художественных явлений.
Своими философско-методологическими, эстетическими и
литературно-критическими работами Т. Павлов оказал большое влияние на
всех значительных писателей и деятелей искусства социалистической
Болгарии.
Многосторонняя научная, общественно-политическая и
общекультурная деятельность академика Тодора Павлова, его выдающийся
вклад в развитие марксистско-ленинской философии получили широкое
международное признание, высокую оценку марксистов-ленинцев
разных стран. Он принимал активное участие в работе многих
международных научных конгрессов, сессий, конференций, последовательно
отстаивал принципы марксистско-ленинской философской науки. Весьма
плодотворным было и его участие в работе Международной Варнен-
ской школы марксистско-ленинской философии.
Тодор Павлов — активный борец- за мир, участвовавший в работе
международных конгрессов в защиту мира в Праге (1949), Варшаве
(1950), Вене (1953) и других.
Как крупный партийный и государственный деятель, выдающийся
ученый и организатор науки, Тодор Павлов многократно награждался
высшими наградами Болгарии, Советского Союза и других
социалистических стран.
В лице академика Тодора Павлова советские люди, наша
философская общественность потеряли давнего и верного друга нашей страны,
беззаветно преданного идеям пролетарского интернационализма,
великой болгаро-советской дружбы. Высоко оценив его неутомимую
деятельность по укреплению этой дружбы и крупные научные достижения,
Советское правительство наградило Т. Павлова двумя орденами
Ленина, а Академия наук СССР — золотой медалью имени Карла Маркса.
Самые теплые, сердечные отношения связывали Тодора Павлова
с советскими философами.
Он живо интересовался философской жизнью нашей страны,
откликаясь на все значительное, подлинно творческое в развитии советской
философской науки. Постоянные непосредственные контакты наших
философов с выдающимся болгарским ученым неизменно приносили
высокие творческие результаты, чувство глубокого удовлетворения.
Многолетнее творческое сотрудничество связывало Тодора
Павлова и с редакцией нашего журнала. В его лице мы потеряли одного из
активнейших и талантливейших наших авторов, человека, так много
сделавшего для налаживания и укрепления постоянных деловых
связей журнала с болгарскими философами-марксистами, и в частности с
руководимым им болгарским журналом «Философска мисъл».
Все мы глубоко скорбим по поводу кончины этого выдающегося
ученого, крупного общественного и государственного деятеля,
замечательного человека. Вся жизнь академика Тодора Павлова, его
огромное научное наследие всегда будут для нас образцом служения
великим коммунистическим идеалам, источником творческого
вдохновения и дерзания, подлинной школой марксистско-ленинской
философской мысли. Память о Тодоре Павлове навсегда сохранится в наших
сердцах.

ОТ РЕДАКЦИИ. Ниже публикуется статья, написанная Т.
Павловым, для нашего журнала в гюследние месяцы жизни.
К вопросу о ленинском наследии
в теории и на практике
Тодор ПАВЛОВ (Болгария)
В этом году советский народ, коммунисты во всем мире, все
прогрессивное человечество отмечают 60-летие Великой Октябрьской
социалистической революции. Выполняя ленинские заветы, советский
народ построил социализм и приступил к строительству
коммунистического общества. В своей практической и теоретической деятельности
коммунисты всегда опираются на классическое наследие
марксизма-ленинизма, творчески осмысливают его. Одна из актуальных теоретико-
методологических проблем нашей современности — это исследование
вклада Ленина в развитие марксистской теоретической и политико-
идеологической мысли. Наши критики и недоброжелатели пытаются
доказать либо то, что ленинизм лишь повторяет марксизм, то есть они
абсолютно тождественны, либо то, что ленинизм — совершенно новая
научная концепция, не имеющая существенных общих черт с
марксизмом. Однако жизнь, точнее развитие ленинизма, показало полную
ошибочность этих «теорий», ставящих своей задачей утверждение
буржуазных теоретико-методологических и идеологических взглядов.
Нельзя правильно понять глубокие революционные процессы,
происходящие во многих странах нашей планеты, и успешно ими управлять,
если мы не будем учитывать действительную разницу и вместе с тем то
общее, что содержится в учении Маркса и Энгельса, с одной стороны,
и Ленина — с другой — и соответственно во всей политической и
идеологической деятельности рабочего класса и его передового отряда—
коммунистической партии.
Ключ к правильному решению вопроса о единстве
марксизма-ленинизма надо искать прежде всего в «Капитале» Карла Маркса и
главным образом в его первом томе. В этом томе мы находим классическое
решение вопросов о товаре, меновой стоимости, прибавочной стоимости,
капитале, о его концентрации и централизации и в конечном счете об
экспроприации экспроприаторов.
Превращая некоторые положения Маркса в схему, противники и
«друзья» марксизма в своем изложении и критике ленинизма
«доказывают», что в России не было необходимых объективных условий для
социалистической революции, делая из этого целый ряд ревизионистских,
оппортунистических выводов не только в отношении ленинизма, но и в
отношении советской общественной системы и построения социализма и
коммунизма в СССР.
Не менее ярко проблема правильного усвоения принципов
ленинизма выступает тогда, когда мы вспоминаем, что и в Болгарии, которая
как и Россия не была развитой капиталистической страной, после
возвращения Благоева из России была создана революционная
марксистская партия — единственная в ту эпоху на Балканах. У нас тогда не
было ни достаточно крупных предприятий легкой и тяжелой
промышленности, ни крупного механизированного сельскохозяйственного произ-

42
Тодор ПАВЛОВ
водства, ни даже контролируемой государством внешней торговли.
Именно в этих условиях, несмотря на критику и злобные нападки
ревизионистских и буржуазных, а также и некоторых мелкобуржуазных
идеологов, Димитр Благоев создал революционную марксистскую
партию в Болгарии и всегда боролся против всяких ревизионистских,
ликвидаторских и других элементов, которые стремились помешать ее
дальнейшему развитию. Окруженная заботами Димитра Благоева и его
соратников, она встала на путь марксизма-ленинизма и таким образом
была в состоянии принять на себя и достойно выполнить свой
исторический долг в дни сентябрьского антифашистского восстания,
открывшего путь к движению нашей страны от капитализма к социализму, а
в настоящее время — к построению материально-технической базы
будущего коммунистического общества.
Без усвоения партией идей ленинизма, а также и без неоценимой
помощи, оказаннрй революции победоносной Советской Армией, трудно
себе представить Девятое сентября как революционный перелом в
истории Болгарии. Советская Армия, заняв позиции вдоль границ Турции,
приняла меры к окончательному изгнанию с Балканского полуострова
и из всей Юго-Восточной Европы гитлеровских армий, вошла в столицы
Болгарии, Югославии и других стран в качестве братской
освободительной армии, борющейся совместно с прогрессивными силами
оккупированных гитлеровской Германией балканских и среднеевропейских
государств.
Тот, кто интересовался этими событиями в Болгарии или читает
сегодня документы о тогдашних событиях, может сделать логический
вывод, что победа социалистической революции в Болгарии под знаменем
Отечественного фронта, под руководством БКП и при помощи
наступающей через нашу страну Советской Армии — это яркий пример того,
чем, в сущности, является ленинизм, претворяемый партией в жизнь, ее
политику, теорию, военную стратегию и т. д.
Что же в общих чертах следует из всего этого?
Здесь я позволю себе обратиться к истории марксизма и идей
научного социализма.
Речь идет о том, что К. Маркс в первом томе «Капитала» ставит
теоретико-методологические вопросы в высшей степени абстрактно. Это
необходимая ступень научного познания, как отмечал В. И. Ленин,
подчеркивая, что человеческая мысль от ощущений и представлений
переходит к научным абстракциям, чтобы потом снова возвратиться к
практике для проверки и для дальнейшего развития человеческой мысли по
восходящей спирали.
Но что, собственно, сделал Ленин в этом плане? Есть только один
четкий ответ: Ленин рассматривал процесс создания капитала и
экспроприацию экспроприаторов как процесс, происходящий в конкретном
историческом обществе, окруженном другими обществами, которые
находятся на различных ступенях исторического развития, имеют
различные экономические уклады и общественные надстройки.
Классическим примером в этом отношении оказалось претворение
в жизнь теории и практики ленинизма в дни победоносной Великой
Октябрьской социалистической революции, во время последовавших за ней
социалистических революций в других странах, в конкретных условиях
революционного процесса и построения социализма и коммунизма в
СССР и в ряде других, не только европейских стран.
Заслуживает внимания мысль Ф. Энгельса, высказанная им в
письме И. Блоху. В этом письме Энгельс отмечает, что он и К- Маркс
прежде всего должны были бороться за утверждение материализма в
области общественного развития. Марже и Энгельс решили эту задачу
успешно. И все же оказалось, что диалектическая
теоретико-методологическая мысль не может обойти тот факт, что некоторые элементы

ЛЕНИНСКОЕ НАСЛЕДИЕ В ТЕОРИИ И НА ПРАКТИКЕ
43
надстройки в развитии человеческих обществ оказывают обратное
воздействие на определяющий их основной материальный процесс, причем
они могут изменять или определять его форму, но не могут изменять и
определять его основное содержание и направленность. Так, например,
идеализм в средние века обусловливался рядом материальных
факторов, но когда церковь создала систему религиозных догм, эта
система начала оказывать обратное воздействие на форму идеализма и
обусловила, или, что одно и то же, определила его догматический
характер.
Церковные догматы не могли ликвидировать объективно-реальные
технические и экономическо-производственные силы и приостановить
развитие тогдашнего общества. Однако они могли навязать
.догматический характер существующей идеологии, и это, как известно из
истории, имело большое значение для развития духовной жизни
средневекового общества, что привело в конечном счете к антифеодальной
капиталистической революции, к построению нового буржуазного
общества с новым способом производства и с новым способом
общественного устройства.
Может быть,-против только что изложенного мнения будут
высказаны некоторые теоретико-методологические и практические
возражения? Это не только возможно, но, я бы сказал, и желательно, так как
без критики и самокритики мы не можем идти вперед. Мое личное
убеждение таково, что в самом деле найден ключ к правильной постановке
вопроса о претворении в жизнь ленинизма в революционной, теоретико-
методологической и созидательной деятельности рабочего класса во
главе с его партией, в союзе с трудящимися крестьянами и всеми
антиимпериалистическими и антифашистскими движениями и силами нашей
современности.
Если говорить коротко о сущности и значении ленинизма, то
следует прежде всего сказать, что ленинизм заключается не в той или иной,
отдельной черте марксизма, рассматриваемой и применяемой по-новому,
в новых обстоятельствах и условиях, а в целостном диалектическом
развитии марксистской мысли в исторических условиях нашей
современности, то есть в условиях борьбы социализма и капитализма,
кризиса буржуазной общественно-экономической формации и построения
коммунизма.
Упадок одной формации и утверждение другой обусловлены
прежде всего внутренними, имманентными и объективно-реальными
причинами, факторами, противоречиями и пр. Однако поскольку речь идет о
развитии общества, а не природы, то утверждение новой общественно-
экономической формации происходит не автоматически, а с помощью
активного, творческого участия революционных и
революционизирующихся народных масс во главе с их коммунистическими партиями и
руководителями.
Ленинизм является дальнейшим развитием марксистской теории и
практики. Поскольку это так, ленинизм имеет колоссальное, я бы
сказал, даже определяющее значение для осмысления способов и форм
дальнейшего диалектического развития не только общего
революционного процесса в планетарном масштабе, но и различных способов и
форм построения социализма для революционной и созидательной
деятельности коммунистических партий во всем мире.
Образцом в этом отношении может послужить вся
теоретико-методологическая и практическо-политическая программа и деятельность
Коммунистической партии Советского Союза, Болгарской
коммунистической партии и других коммунистических партий. И наоборот, можно
привести отрицательные результаты, когда не соблюдаются требования
и реальные возможности ленинизма в период революции и
строительства нового общества во многих стоанах нашей планеты..

44
Тодор ПАВЛОВ
Можно также привести и ряд случаев, когда неправильно понимают
сущность и значение ленинизма.
Так, например, некоторые марксистские авторы сводят содержание
ленинизма лишь к дальнейшему творческому развитию Лениным диа-
лектико-материалистического метода, то есть материалистической
диалектики. Абсолютно верно, что материалистическая диалектика нашла
свое дальнейшее творческое развитие в ленинизме как теории и научно
обоснованной революционной практике. Стоит, однако, вспомнить и
перечитать еще раз основные произведения Маркса и Энгельса, и в
особенности такие, как «Капитал», предисловие к «Критике политической
экономии», «Коммунистический манифест», «Анти-Дюринг», «Людвиг
Фейербах и конец классической немецкой философии» и другие, чтобы
убедиться в систематической разработке и развитии в них
материалистической диалектики. Так что диалектика, которая является одной из
существенных характерных черт всего творческого марксизма (до
Ленина и после Ленина), ни в коем случае не исчерпывает и не может
исчерпать ни содержания, ни объема понятия ленинизма. Тот факт, что
проблема характера и значения материалистической диалектики
действительно является одной из важнейших проблем нашей эпохи, ни в
коем случае не означает, что ленинизм как этап в развитии марксизма
исчерпывается только и прежде всего дальнейшим применением и
усовершенствованием материалистической диалектики.
Нельзя также считать правильной точку зрения тех марксистов,
которые сводят ленинизм прежде всего и даже единственно к учению о
роли субъективного фактора в процессе научного познания и
практического преобразования действительности.
Мы убедились на собственном опыте, что субъективная сторона,
например, идеи и действия партии, имеет исключительно важное, а
иногда и решающее значение, когда имеются налицо соответствующие
объективно-реальные условия.
Однако подчеркивание роли субъективного фактора, который, по
словам Энгельса, может оказаться определяющим в отношении формы
основного объективно-реального исторического процесса в данном
обществе, не исчерпывает и не может исчерпать значения ленинизма.
Когда Маркс писал, что материальное, пересаженное в голову человека,
превращается в идеальное, он вовсе не допускал, что в понимаемое
таким образом4идеальное может входить; хотя и бесконечно маленькая,
частица объективно-реальной материи. Известно также, что Ленин
определял идею как субъективный образ объективно-реальных вещей и
никогда и нигде не утверждал, что в так называемой субъективности
(которая в сущности и по значению — синоним понятия идеальности у
Маркса) может существовать объективно-реальная и материальная
субстанция или вещество. От объективно-реальных вещей «идет» что-то
(по словам Ленина) в сознание, но это ни в коем случае не означает ни
того, что весь предмет (материальная вещь), или хотя бы ничтожно
маленькая частица его вещества, попадает в человеческое сознание.
Все попытки доказать, что познавательный образ субъективен лишь
по форме, а по содержанию объективен, означают, во-первых, что у
объективно-реальных вещей нет формы и что она не является и не может
являться предметом субъективного, отражательного, познавательного
процесса.
Во-вторых, они означают (если мы будем рассуждать
последовательно, логически),'что в голове человека, кроме марксовского
идеального и ленинского субъективного, могут существовать не только
неисчислимые материальные предметы, которые окружают нас, но и все
галактики, вся объективно-реальная система мира, то есть, по законам
логики, мы придем к выводу, чте идеальное и субъективное, включая в
свое содержание всю Вселенную как материальную субстанцию, сами

ЛЕНИНСКОЕ НАСЛЕДИЕ В ТЕОРИИ И НА ПРАКТИКЕ
45
являются чисто материальными вещами, что явно противоречит
нашему повседневному познавательному и практическому опыту.
Идеальное— идеально (по Марксу), субъективное — субъективно (по Ленину),
а познание — это субъективный или идеальный образ
объективно-реальных вещей.
В-третьих, часто забывают или сознательно не учитывают, что в
случаях, когда рассматриваются звук, температура, вкусовые
ощущения, запах и прочее, в наших идеальных или субъективных образах нет
и не может быть никаких геометрических пространственных форм,
фигур, движений.
В этом, в сущности, заключается и самая сложная и самая трудная
проблема, которую мы часто замалчиваем или сознательно умаляем ее
значение, рассматривая познавательные образы только как
геометрические, евклидовы, пространственно оформленные предметы в
окружающей среде или в самих нас.
Можно привести еще много примеров того, что любой из указанных
выше аспектов не может исчерпать ни содержания, ни объема понятия
ленинизма. Следовательно, мы можем сделать вывод, что ленинизм
не означает и не может означать дальнейшего развития в наших новых
и новейших условиях только той или иной стороны (или черты,
признака) процесса творческо-марксистского познания, взятого как средство
объяснения мира, и его дальнейшего изменения сообразно с
определенными объективно-историческими идеалами и задачами человечества и
человека, отдельных общественных коллективов и, точнее, рабочего
класса как демиурга (архитектора-строителя) нового,
коммунистического общества.
Велика историческая заслуга ЦК КПСС во глагсе с его Генеральным
секретарем Л. И. Брежневым. Его блестящая теоретическая,
политическая и практическая деятельность направлена на дальнейшее
осуществление принципов мира и безопасности европейских народов и народов
всего мира, четко сформулированных в Заключительном акте
конференции в Хельсинки.
Огромны также достижения благоевско-димитровской БКП,
руководимой Первым секретарем ее ЦК и Председателем Государственного
совета, товарищем То до-ром Живковым, которая своим« успехами
завоевала большой авторитет во всем мире.
Мне кажется, что если мы будем правильно рассматривать вопрос
о ленинизме в нашей революционно-марксистской, политической
деятельности, то это будет иметь большое значение для всех народов и
партий, идущих по пути некапиталистического развития и в конечном счете
по пути к коммунизму, который с неизбежностью придет на смену
уходящей капиталистической общественно-экономической формации,
несмотря на некоторые отдельные успехи ее научной мысли и техники.
Но есть и такие вопросы, по которым социалистические и
капиталистические страны могут вести переговоры, работать совместно,
обмениваться положительным опытом, но это ни в коем случае не означает,
что в принципе можно заменить обе эти системы какой-либо
выдуманной империалистическими апологетами капиталистической системой,
обладающей способностью к дальнейшему научному, культурному и
духовному развитию.
Мы, ученики и последователи Димитра Благоева и Георгия
Димитрова, именно таким образом понимаем и развиваем дальше ленинизм,
имеющий непреходящее значение в деле построения новой жизни
современного общества.

Диалектика общественного развития и идейная борьба
Кризис
«прикладной» идеологии СДПГ
Р. П. ФЕДОРОВ
Официальная идеология социал-демократической партии
Федеративной Республики Германии в послевоенный период складывалась в
специфической "обстановке борьбы за власть, в условиях
непрекращавшегося подъема западногерманской экономики и относительного
спокойствия на фронте классовой борьбы. С тех пор, как СДПГ возглавила
^коалиционное правительство, прошло неполных восемь лет, но ситуация
капиталистического мира в целом, и ФРГ в частности, радикально
изменялась. Долго вызревавшие кризисные явления наконец проявились
в капиталистическом обществе с такой остротой, что надеждам на
устойчивый экономический рост и вечный классовый мир пришел конец.
Для СДПГ, руководство которой строило свою идеологическую
стратегию на улаживании социальных конфликтов с помощью
программы реформ, суливших улучшение жизни всему обществу не путем
перераспределения долей национального дохода, а за счет его постоянного
абсолютного роста, крах этих надежд создал значительные трудности.
Здесь в один узел сплелись и объективные последствия экономического
спада с его безработицей, и структурные кризисы в экономике и
обществе ФРГ, и резкое усложнение задач управления государством в
условиях кризиса, и, наконец, кризис самой социал-демократической
идеологии, продемонстрировавший ограниченность возможностей
идеологического манипулирования с точки зрения воздействия на общество, его
безусловную вредность как источника самогипноза партии.
Насколько велики были эти трудности, показали выборы в
бундестаг в октябре прошлого года. Конечно, в исходе выборов отразились
не только идеологические слабости СДПГ, но в первую очередь
определенные политические реальности. Однако итог выборов — это в
значительной степени показатель того, как функционировала система
идеологической обработки населения. Затруднения, которые испытывают
социал-демократы в завоевании доверия избирателей,— а эти
затруднения (если иметь в виду еще и земельные выборы) из года в год
нарастают,— заставляют задуматься над проблемой действенности
идеологической системы СДПГ, служащей в первую очередь этой цели —
погоне за голосами избирателей.
* * *
В предыдущих двух статьях 1 мы рассматривали роль идеологии в
политике СДПГ и структуру официальной социал-демократической
идеологии. Однако представление о действенности идеологии СДПГ
останется неполным, если рассматривать ее обособленно, вне той сети
реальных партийно-политических связей, в которой она функционирует.
1 См. «Вопросы философии» 1973, № 11; 1975, № 4.

КРИЗИС «ПРИКЛАДНОЙ» ИДЕОЛОГИИ СДПГ
47
Следует сразу же заметить, что это представление будет
значительно искажено, если подходить к официальной идеологии СДПГ через
аналогию с коммунистической идеологией, не отдавая себе отчета в том,
что в настоящее время между этими двумя идеологиями существует
гигантская разница, по существу, ведущая к их несравнимости. Дело в
том, что идеология коммунизма в силу своего научного,
мировоззренческого, классового характера является и по объему, и по содержанию,
и по качеству принципиально более высокой категорией, чем
прикладная идеология СДПГ, превращенная (путем изъятия из ее
состава классового мировоззрения и научной теории социализма) в
апологетику социал-демократической партии, в манипулятивный механизм
обеспечения избирательной базы.
Можно сказать, что влияние идеологической системы СДПГ на
общественность страны в нужном для социал-демократической партии
плане зависит по меньшей мере от трех факторов: 1) от наличия
необходимого идеологического арсенала, 2) от коммуникативных
возможностей СДПГ, 3) от готовности или способности населения ФРГ
воспринимать импульсы идеологического воздействия и реагировать на них
так, как этого желают социал-демократы. Анализ последнего из этих
факторов представляет главную трудность. Ведь между идеологическим
воздействием и политическим поведением масс как конечным
результатом этого воздействия лежит целая цепь причинно-следственных
связей, которая по большей части скрыта от наблюдения и вбирает в себя
к тому же значительное число мотиваций на индивидуальном уровне.
Предположения, основанные только на учете начального
идеологического импульса и конечного политического результата, тем самым ре-
лятивируются. Иными словами, мы сталкиваемся здесь с феноменом
«черного ящика», хотя степень его непроницаемости и не столь
абсолютна, чтобы полностью скрыть все процессы, происходящие в нем.
Необходимо также учесть, что официально практикуемая
идеология СДПГ не равлозяачна социал-демократической идеологии в целом.
Один из источников идейно-политического кризиса социал-демократии
ФРГ состоит именно в том, что социал-демократическая идеология
образует, так сказать, значительно более толстый «пакет», в котором
официальная манипулятивная идеология, осуществляемая руководством
партии, оказывается только одним из срезов, одним из его слоев.
Разумеется, официальная идеология, будучи инструментом активной
политической деятельности руководства СДПГ, воздействует на идейный багаж
всей массы членов партии. Но исходить из того, будто каждый из
миллиона членов СДПГ мыслит в унисон с положениями официальной
идеологии, было бы, конечно, глубоким заблуждением.
Политическое сознание основной массы рядовых членов СДПГ,
несомненно, имеет иной идеологический спектр, чем навязываемая им
идеология годесбергскои программы. В социал-демократической партии
сильна рабочая прослойка, жизненные интересы которой порождают
элементы классового сознания и на идеологическом уровне, хотя
мелкобуржуазная идеология все еще имеет значительное влияние и на
рабочие массы. В умах рядовых социал-демократов живут воспоминания
о прошлых, более радикальных идеологических лозунгах догодесберг-
ской СДПГ. Наконец, житейский здравый смысл, наталкиваясь на
несоответствие между провозглашенными руководством СДПГ
идеологическими ценностями и результатами его практической политики,
возбуждает недоверие масс — по меньшей мере к отдельным составным
частям практикуемой манипулятивной идеологической системы.
Подобного рода неоформленные, стихийные идеологические отличия
социал-демократических масс от официальной идеологии, разумеется,
неблагоприятны для решения нынешней главной задачи идеологической

48
Р. П. ФЕДОРОВ
обработки населения ФРГ — внушения доверия к СДПГ и обеспечения
ей поддержки на выборах.
Но в СДПГ существует еще и идеологически оформленная
оппозиция, вполне сознательно критикующая официальную годесбергскую
идеологию слева, добивающаяся ее корректировки в плане реформизма
более радикального. Левое крыло СДПГ, тон в котором задает
молодежная организация партии — «молодые социалисты», проявляло в
недавнем прошлом немалую активность, вело широкую идеологическую
дискуссию в партии; и возросший в целом интерес социал-демократов
к теоретическим проблемам движения — это один из результатов этой
деятельности. В преддверии выборов 1976 года руководство СДПГ,
обеспокоенное возможностью утраты власти, призвало левое крыло партии,
и в особенности «молодых социалистов», проявить максимум
солидарности и приглушить идеологическую дискуссию..Ему удалось в
значительной мере добиться этого. Но фактом остается то, что идеологические
представления левых социал-демократов при всей их противоречивости
и неоднородности не совпадают с официальной идеологией, которая
регрессировала из идеологии общественного движения, некогда (хотя
бы на словах) направленного на преодоление капиталистического строя
посредством реформ, в манипулятивную идеологию, используемую
руководством интегрированной в капиталистическую систему партии для
обработки населения в своих интересах.
Таким образом, официально практикуемая идеология СДПГ отнюдь
не охватывает всей суммы идеологических представлений, существующих
в партии, а в определенном смысле и противопоставляет себя им. Это
обстоятельство не может не порождать идеологического отчуждения и
идейно-политической пассивности подавляющего большинства рядовых
социал-демократо-в, и в частности молодежи, по отношению к
официальной идеологии СДПГ.
И тем не менее на фоне весьма широко разработанной системы
внедренных в общественное сознание идеологических стереотипов и
идеальных проекций, которыми располагает официальная идеология
СДПГ, эта идеологическая дезориентация в социал-демократической
партии (естественно, еще сильнее проявляющаяся в широкой массе
социал-демократических избирателей) может выглядеть на п-ервый
взгляд необъяснимой.
Причина этой идеологической дезориентации станет понятной, если
принять во внимание особенности манипулятивной идеологии как
таковой. Ее лозунги и клише, рассчитанные на привлечение самых
разнородных слоев избирателей и отличающиеся «смазанностью» своего
социального адресата, оказываются в силу этого в значительной степени
«нейтральными» и с точки зрения использования их в предвыборной борьбе
конкурирующими политическими партиями и силами. Более того, можно
было предвидеть, что именно укорененность в сознании избирателей тех
лозунгов и клише, с которыми социал-демократы пришли к власти,
сделает особенно заманчивой для политических противников СДПГ
возможность повернуть эти стереотипы против их собственных авторов, тем
более, что социал-демократы, находясь у власти, оказывались в данном
случае в невыгодном положении обороняющейся стороны.
Консервативная оппозиция сумела за четыре года после своего
поражения на прошлых -выборах в бундестаг обновить свой манипуля-
тивный багаж, главным образом за счет беззастенчивого заимствования
социал-демократических стереотипов, дав им приемлемое для себя
толкование. Аналогичные изменения претерпела и идеология свободных
демократов. В свою очередь, рассчитывая завоевать на свою сторону
избирателей из либерального и консервативного лагерей, руководство
СДПГ придало своей избирательной идеологии не только либеральные,
но и определенные консервативные черты. В результате произошло сти-

КРИЗИС «ПРИКЛАДНОЙ» ИДЕОЛОГИИ СДПГ
49
рание специфических политико-идеологических различий между тремя
крупными партиями ФРГ. «Кто сравнивает съезды ХДС, СвДП и
СДПГ,— писала в ходе предвыборной борьбы газета «Die Zeit»,— и не
обращает внимания на громогласные обязательные словесные
упражнения насчет свободы, социализма и родственных проблем схожей
степени абстрактности, тот наталкивается на странный и заставляющий
задуматься факт: в этих избирательных программах, в той мере, в какой
они касаются практической политики, вообще нет решительно никакой
разницы... Содержание избирательных программ, насколько в них
ведется речь о будущей правительственной политике, не дает оснований для
конфликтования партий. А так как и дискуссия о свободе и
социализме в период избирательной борьбы не может произвести ничего, кроме
стерильной возбужденности, становится вполне понятным, почему
предвыборные съезды крупных партий в этом году отличались особенной
скукотищей» 2.
Иными словами, хорошо отлаженная система манипулятивной
социал-демократической идеологии в значительной мере оказалась
нейтрализованной аналогичными системами, выработанными оппозицией и
партнером по коалиции. Возник странный парадокс — манипулятивная
идеология СДПГ, главнейшей задачей которой являлось и является
обеспечение голосов избирателей, именно эту задачу на выборах 1976
года выполняла крайне неэффективно.
«Для успешного убеждения необходимо, чтобы и говорящий и
слушающий придавали одинаковое значение тем смыслам, которые входят
в сообщение» 3. Это условие в данном случае оказалось серьезно
нарушенным. Социал-демократические «символы-раздражители» утратили
свою однозначность даже для традиционного электората СДПГ, не
говоря уже о тех нерешительных, колеблющихся маргинальных группах
избирателей, поведение которых на выборах и решало в конечном счете
успех или неуспех СДПГ.
В условиях отчуждения манипулятивной идеологии
социал-демократов от общества, в условиях утраты ее однозначности руководство
СДПГ столкнулось со значительными трудностями даже при
формулировании центрального лозунга, под которым можно было бы вести борьбу
за голоса. Поскольку служебная цель такого лозунга состоит в создании
поведенческого единства возможно большего числа членов общества, он
должен аккумулировать в себе (пусть на манипулятивно-идеологиче-
ском уровне) реальные моменты единомыслия большинства этого
общества. Но кризисные явления в ФРГ привели к тому, что важнейшим
таким моментом оказалось всеобщее недовольство.
Насколько это подорвало возможности манипулятивной идеологии
СДПГ в ее положении как правящей партии, показывает судьба
лозунга «качества жизни» и возникшей вокруг него идеологической
микросистемы. Напомним, что в этом модном «новом слове»
социал-демократы еще совсем недавно видели главный выход из трудностей своей
идеологической практики, то есть связывали с ним перспективу сделать
социал-демократизм равно привлекательным для всех классов ФРГ и
тем самым резко расширить свою избирательную базу.
Реализация этой перспективы связывалась прежде всего с
попытками скрыть государственно-монополистическую сущность
микроидеологии «качества жизни» под внешней оболочкой классово-нейтральных
толкований этого понятия, приемлемых для любого гражданина ФРГ.
«Качество жизни — это не просто высокий жизненный уровень. Оно
предполагает свободу, в том числе и свободу от страха, возможность
самоопределения и самореализации, участия в управлении и ответст-
2 «Die Zeit», 25.VIJ976, S. !.
3 См. R. L. A p p e 1 b a u m, K. A n a t о 1. Strategies for persuasive communication.
Columbus (Ohio). Melvill, 1974.

50
Р. П. ФЕДОРОВ
венности, возможность игры и совместной жизни, прикосновения к
природе и к культурным ценностям, возможность быть здоровым или
выздороветь. Качество жизни означает обогащение нашей жизни,
выходящее за рамки материального потребления» 4. Нетрудно увидеть, что
адресатом перечисленных в программном документе СДПГ благих
пожеланий является «просто» человек, нарочито выведенный из системы
классовых связей.
Конечно же, реальная классовая ситуация ФРГ внесла свои
коррективы в стремления руководства СДПГ. Крупная буржуазия увидела в
лозунге улучшения «качества жизни» при всей безусловной
приемлемости для нее трактовки этого лозунга в духе «общности интересов
труда и капитала» значительную долю риска: во-первых, этот лозунг мог
быть истолкован и в демократическом духе, а во-вторых, он мог
разбудить в трудящихся массах ожидания более глубоких перемен.
Действительно, левые социал-демократы попробовали (со всеми
необходимыми поклонами перед буржуазией) все же придать лозунгу
«качества жизни» несколько более радикальную направленность.
Например, член правления СДПГ Петер фон Эрцен заявил: «Лучшее
качество жизни, которое мы, социал-демократы, ожидаем от нового
общественного строя — демократического социализма,— невозможно
создать без изменения существующего строя»,— хотя тут же добавил:
«Однако это не означает тотального ниспровержения всех
существующих общественных институтов. Ни частная собственность, ни
предпринимательские функции, ни рыночный механизм не должны быть попросту
упразднены»5. Другой представитель левого крыла в
социал-демократии ФРГ, Эрхард Эпплер, пошел даже несколько дальше. «Существует
пункт,— писал он,— в котором мы, очевидно, не можем не согласиться
с марксистским анализом. Это пункт, где мы констатируем, что наше
понимание качества жизни мы не сможем осуществить полностью,
потому что нам мешают определенные структуры власти" и определенные
экономические структуры». Но и Эпплер делает решающую по своей
сути оговорку: «Я не могу представить себе функционирование
экономики в развитой промышленной стране без свободного рынка»6.
Со своей стороны крупная буржуазия также приняла участие в
«перетягивании каната». Газета «Handelsblatt» выразила ее точку зрения
в следующей короткой формуле: «К решению проблем ведет не
изменение системы, а принятие «качества жизни» в шкале ценностей
социального рыночного хозяйства и в сознании предпринимателей и
потребителей»7. Это означало, что монополистический капитал готов был считать
идеологию «качества жизни» базой для сотрудничества с
социал-демократами только при условии очищения этой идеологии от любого
налета радикальных реформ, полной ее подчиненности капиталистическому
строю и сохранения ее внеклассового адреса.
Нужно сказать, что руководство СДПГ не только согласилось с
этой трактовкой, но и объявило «качество жизни» в таком его
толковании «центральным понятием демократического социализма» — то есть
главным стержнем социал-демократической идеологии.
И тем не менее в избирательной кампании 1976 года стереотип
«качества жизни» практически не употреблялся. Он был задвинут в
дальний угол хранилища социал-демократических манипулятивных
штампов объективными обстоятельствами — экономическим кризисом,
который в конечном счете заставил правительство ФРГ отказаться от
обещанных реформ, служивших материальным костяком
идеологического шаблона «качества жизни». Разочарование социал-демократиче-
4 «Parteiprogramme der SPD», Opladen, 1973, S. 72.
5 P. V. О е г t z e п. Das Gerede von der Spaltung. «Vorwärts» 8, III, 1973.
6 E. Eppler. Alternativen für eine humane Geseilschaft. «Vorwärts», 19. VII, 1973.
7 «Handelsblatt», 7, VIII, 1972.

КРИЗИС «ПРИКЛАДНОЙ» ИДЕОЛОГИИ СДПГ
51
ских масс, вызванное разбуженными, но несбывшимися ожиданиями
реформ, дискредитировало 'лозунг «качества жизни». В предвыборной
борьб« 1976 года на смену ему пришло словосочетание «модель
Германия».
Дискуссии в руководящих кругах социал-демократической партии,
предшествовавшие принятию решения в пользу этого нового лозунга, не
проникли на страницы западногерманской печати. Но можно
предположить с достаточной степенью уверенности, что главным аргументом
была возможность сослаться на лучшую (сравнительно с другими
капиталистическими странами) социально-экономическую ситуацию в ФРГ и
подать в общем-то скромные внутриполитические результаты
правительственной деятельности СДПГ под этим углом зрения. Учтена была,
видимо, также и внеклассовость лозунга «модель Германия»,
позволявшая адресоваться ко всем слоям населения ФРГ, не говоря уже о том,
что с его помощью можно было попытаться улавливать и
националистические настроения. Свою роль, несомненно, сыграло и то обстоятельство,
что общая ша'пка «модель Германия» допускала использование
большинства стереотипов манипулятивной идеологии Годесберга.
Центральный лозунг СДПГ носил в целом оборонительный
характер. Фактически правящие социал-демократы старались оправдаться
перед избирателями за невыполнение обещания. Слова «модель
Германия» как бы доказывали: то, чем располагает население ФРГ сейчас,—
это наилучший из возможных вариантов и весь капиталистический
ммр глядит на Западную Германию с завистью. Слова «модель
Германия» как бы внушали надежду—у социал-демократов есть-де какие-то
представления, как вести дело; в предвыборной рекламе СДПГ
нередко так и говорилось: мы достигли не очень многого, но мы — гарантия
того, что будет сделано больше для всех вас, уважаемые избиратели.
* * *
Выделение из общего состава идеологии СДПГ специфической
официальной идеологии в качестве реально практикуемой, активной части,
имеющей своей целью идеологически-манипулятивное воздействие на
массы, делает необходимым проведение достаточно четкого различия
между тремя внешне схожими направлениями работы
социал-демократического руководства в целях обеспечения благоприятной для партии
реакции населения ФРГ — между пропагандистской деятельностью,
психологической обработкой масс и собственно манипулятивной
идеологией.
Провести такую грань тем более важно, что в
социал-демократических кругах нередко бытует такое представление об идеологии, которое
почти полностью растворяет ее в социальной психологии. У финского
социал-демократа Юсси Пиккусаари мы, например, читаем: «В
конечном счете у каждой личности есть своя идеология и вместо
политической идеологии можно было бы говорить, пожалуй, о жизненной
психологии» 8. С другой стороны, из факта манипулятивности идеологии
некоторые авторы делают вывод об идентичности ее пропаганде. Ученик
Адорно Курт Ленк утверждает: «На место идеологии как неосознанного
выражения коллективного характера интересов выступает вполне
сознательная, более или менее централизованная манипуляция сознанием
масс. Идеология погашается пропагандой» 9.
В действительности при всей взаимосвязанности пропаганды,
психологии и идеологии налицо вполне ощутимая разница м«ежду ними.
Если социал-демократическая пропаганда имеет своей задачей достичь
8 Л. Р i k к u s а а г i. Työväenluokan ideoiogia. Helsinki, Tammi, 1975, S. 9.
9 К- Lenk. Sinn und Unsinn der Förderung nach einer Gegenideologie. Zit. nach:
R. Bauerniann, H.-J. Rötscher. Dialektik der Anpassung. Berlin, 1972, S. 74.

52
Р. П. ФЕДОРОВ
у адресатов понимания целей СДПГ и соответственно сознательного
политического поведения, если психологическая обработка
предполагает обращение к сфере подсознательного, где формируются импульсы,
определяющие действия аудитории,— то манипулятивно-идеологическое
воздействие можно понимать как систему, при помощи которой
достигается квази-сознательная мотивация политического поведения людей,
выступающих объектами такого воздействия.
Нетрудно увидеть причины, почему именно манипулятивная
идеология выдвинулась в практике СДПГ на передний план. Действительная
пропаганда целей, идей, представлений социал-демократической партии
предполагает наличие политически думающего населения, политически
мыслящей партийной массы. Но в населении ФРГ — не без влияния
существующей партийно-политической системы —установился
достаточно прочный взгляд на политику как на «грязный бизнес»,
взгляд/сопровождаемый предубеждениями против какого бы то ни было занятия
политикой, причем эти предубеждения охватывают и значительные
круги рядовых социал-демократов.
Кстати говоря, одним из следствий такой ситуации стала
загадочная на первый взгляд массовая гибель органов печати
социал-демократической партии. Из четырех десятков крупных еженедельных газет,
которые находились в распоряжении СДПГ в послевоенный период, к
настоящему времени прекратили свое существование 36. Только в
Гамбурге, Хофе и Кобурге издаются сейчас региональные
социал-демократические газеты да в качестве органа всей партии — еженедельник
«Форвертс». Если сопоставить этот фа<кт еще и с тем, что перед приходом
Гитлера к власти у СДПГ было 135 партийных газет, то сокращение
массовой партийной социал-демократической печати начинает
выглядеть просто повальным мором.
Бытующие в западногерманской публицистике объяснения этого
феномена сводятся к обвинению во всем читательских, масс. Например,
весьма известная журналистка графиня Дёнхофф писала по этому
поводу: «Печать в ориентированном на потребление индустриальном
обществе— постольку, поскольку речь идет о рассчитанных на публику
газетах,— является не лидером общественного мнения, а по необходимости
зеркалом общественности. Гражданин может выбрать на рынке то, что
ему хочется читать. Если он предпочитает секс, преступление и
сенсации, так он и получает их. Но тогда это не вина печати. И газеты,
выражающие определенное политическое мнение, могут выжить только при
условии, если налицо достаточное число серьезных читателей. Как и во
всех политических »вопросах, все зависит, следовательно, от степени
просвещенности граждан. Сам гражданин — вот кто определяет качество
прессы» 10.
Так-то оно так, да вот беда: пресса ведь тоже определяет
гражданина, по крайней мере степень его просвещенности. Известно, что в
годы Веймарской республики 40 процентов всех газет были партийными
органами печати: значит, тип политически заинтересованного
гражданина был весьма широко представлен в немецком обществе. И даже
если учесть, что крах гитлеровского режима вполне мог вызвать у
достаточно -широких слоев нынешнего западногерманского населения
стремление отойти от политики и недоверие к ней, то одно это не
объясняет еще столь глубокой его «деполитизации», к тому же
усугубляющейся на протяжении трех с лишком десятков лет. Следовательно, по
крайней мере в отношении той части населения, которая
симпатизирует СДПГ, причины нужно искать в специфике
социал-демократической работы с массами. И именно эта специфика может дать ключ
к пониманию как причин фактического исчезновения социал-демокра-
10 «Die Zeit», l,IX, 1972, S. 3.

НРИЗИС «ПРИКЛАДНОЙ» ИДЕОЛОГИИ СДПГ
53
тической печати с газетного рынка ФРГ, так и причин падения
интереса к ней.
Надо полагать, эта специфика состоит в стремлении партийного
руководства обеспечить желательное политическое поведение масс
(в особенности в том, что касается выборов) не путем апелляции к чх
сознанию, к аргументам, способным быть понятными, взвешенными и
сознательно принятыми, а путем манипулятивно-идеологического
воздействия через посредство идеологических стереотипов, влияющих на
квази-сознательном уровне и создающих лишь иллюзию движения
мысли.
Для такого рода воздействия ангажированная партийная печать
оказалась ненужной. Предполагалось, что внешне партийно-нейтральные
средства массовой информации скорее достигнут широкой аудитории и
донесут — в привычной бульварной оболочке — идеологические штампы
социал-демократического производства до широких масс населения.
Такой род воздействия не воспитывал тип «просвещенного
гражданина», способного к самостоятельным умозаключениям. И не случайно
в последние годы наметилось нечто вроде отхода западногерманской
интеллигенции от активной поддержки СДПГ. В этом факте (хотя он
и лежит вроде бы в другой плоскости) мы вправе видеть одно из проявлений
реакции масс на обращение социал-демократического руководства
к манипулятивной идеологии.
В преддверии выборов руководство СДПГ стало испытывать
растущее беспокойство сложившимся в сфере средств массовой информации
положением. Газетно-журнальный рынок ФРГ монополизирован
крупными издателями, причем львиная доля его захвачена концерном Шпринге-
ра, оказывающим безусловную поддержку крайне правому крылу
консервативной оппозиции. Та часть финансово-промышленного
монополистического капитала, политические симпатии которой лежат на стороне
христианских демократов, прибегла к испытанному способу давления
на более либеральные издательские круги, значительно сократив
рекламные объявления на страницах их изданий: известно, что без этих
поступлений коммерческая печать оказывается нерентабельной. В
результате средства массовой информации в целом стали действовать
не в пользу СДПГ.
Был предпринят ряд попыток найти быстрый выход из положения.
Тогдашний управляющий делами СДПГ Хольгер Бёрнер предложил,
чтобы социал-демократы шире использовали в предвыборной борьбе
заводские малотиражки и бесплатные рекламные листки, «дабы дойти
до избирателей в обход враждебно настроенным газетам монополий».
Вильгельм Дрешер, руководитель комиссии федерального правления
СДПГ по делам партийных газет (под чьим управлением оборот
социал-демократической печати за истекшие пять лет сократился с
полумиллиарда марок до 200 млн. марок в год), выдвинул план финансового
участия социал-демократической партии в независимых региональных
газетах. Столь же вынужденным было решение издавать в земле
Северный Рейн-Вестфалия, самой населенной и поэтому важной для
исхода голосования, предвыборную воскресную газету бульварного
характера тиражом почти в 2 млн. экземпляров. Четыре выпуска этой газеты
в сентябре должны были «прорвать информационную монополию
Шпрингера и его воскресных газет» п. Руководство СДПГ пошло на
значительные расходы, публикуя за плату в популярных изданиях свои
предвыборные тексты с рассказами об успехах правительства во главе
с главным кандидатом партии — Хельмутом Шмидтом.
Как видим, определенная идеологическая концепция находит
отзвук в весьма отдаленных местах и стремление обеспечить дейст-
11 «Spiegel» 1976. \b 35, S. 14.

54
Р. П. ФЕДОРОВ
венность идеологического влияния на основе отказа от «индоктринации»
может значительно сокращать саму способность доносить до аудитории
свои идеологические стереотипы.
Общая ситуация в отношении каналов их распространения, с одной
стороны, и принцип приспособления социал-демократической идеологии
к господствующей в ФРГ буржуазной идеологии — с другой, имели
следствием все большее использование в предвыборной борьбе сугубо
рыночных методов коммуникации с избирателями. Начиная с 1969 года
СДПГ все шире прибегала к услугам профессиональных «стратегов
рекламы», полагая, что специалисты путем навязывания потребителю
спиртных напитков, сигарет, мыла и т. п. смогут лучше слепить
позитивный образ социал-демократической партии, доходчивее оформить
этот образ в предвыборных плакатах и объявлениях, эффективнее
укоренить его на квази-сознательном уровне восприятия избирателей, чем
социал-демократические мастера манипулятивной идеологии.
В предвыборной кампании 1976 года социал-демократическую
партию обслуживала дюссельдорфская рекламная фирма АРЕ, которая
обладает солидным опытом на этом поприще. Три десятка
избирательных кампаний — в том числе выборы в бундестаг 1969 и 1972 годов,
8 земельных выборов — провела эта фирма, сражаясь за СДПГ.
Некоторые соображения ее владельца Харри Вальтера, опубликованные
газетой «Die Zeit», весьма информативны. Он исходит из того, что
требования к рекламе партии «вполне сравнимы» с требованиями торговой
рекламы. Политическая реклама так же нуждается в «эмоциональной
привлекательности», как и коммерческая, поскольку «трезвая
информация не доходит, не создает коммуникации». Поэтому стереотипы
рекламы и в том и в другом случае лишены всякой конкретности: «Мы
создаем современную Германию» (лозунг СДПГ на выборах 1969 года)
по своему содержанию столь же неопределенен, как и «гигантская
стиральная сила» (реклама стирального порошка). Единственное различие
г-н Вальтер видит в том, что у него нет возможности в натуре
подправить внешний вид товара — партии. «Корректировку, как, например,
в обертке мыла, не нравящейся потребителю, рекламное агентство
предпринять не может... Я вынужден брать мой продукт таким, каков
он есть. Я должен попытаться представить его в такой форме, чтобы
большее число людей воспринимало его позитивно». Впрочем, он не
переоценивает силы убеждения политической рекламы: «Рекламное
агентство способно в конце концов только уточнить и закрепить неясные
представления избирателей о данной партии и довести результат до их
сознания» 12.
Ограниченность возможностей СДПГ в этом плане определяется
уже тем, что и ее конкуренты на рынке выборов тоже используют канал
политической рекламы и борьба здесь ведется, следовательно, равным
оружием.
* * *
Проблема действенности, эффективности манипулятивной
идеологии СДПГ — это в конечном счете проблема восприимчивости масс
к тому потоку идеологических штампов, который на них выливается.
А эта восприимчивость в значительной мере определяется
преобладанием в массе избирателей определенных политических настроений,
формирующихся по преимуществу все же под влиянием политических и
экономических реальностей. Конечно, разъяснительная пропагандистская
работа во многом могла бы создавать выгодный для СДПГ фон
настроений общественности. Но социал-демократическое руководство
12 cDieZeJt». ?3 I. 1Э76. S 20.

КРИЗИС «ПРИКЛАДНОЙ» ИДЕОЛОГИИ СДПГ
55
давно уже отказалось от «индоктринации» и сделало ставку на систему
краткосрочных манипулятивно-идеологических импульсов, которая
предполагает не борьбу за умы людей, а мотивацию их поведения
у избирательных урн.
Между тем обстановка на выборах 1976 года была для СДПГ
значительно сложнее, чем четыре года тому назад. Не в ее пользу
развивались и политические настроения в западногерманском обществе.
Если до экономического спада в нем господствовал дух оптимизма,
рост симпатий в пользу левых тенденций, то теперь сработала реакция
на экономические трудности — произошла подвижка умонастроений
в сторону правых и националистических симпатий. Обеспокоенность
опасностью перемен к худшему, способствуя популярности идеи «охра-
нительства», создала условия для известного ренессанса консерватизма
в ФРГ. Программа реформ, с которой пришло к власти
социал-демократическое руководство, выиграв прошлые выборы, в результате
сопротивления капиталистического класса, несоразмерной их
политическому весу тормозящей деятельности либералов в правительстве,
объективных экономических трудностей, прямых ошибок
социал-демократов, осталась невыполненной. Разочарование широких слоев
населения, несбывшиеся ожидания, несомненно, ухудшили политические
позиции СДПГ, что лило воду на мельницу консервативной оппозиции.
Избирательная кампания СДПГ под лозунгом «модель Германия»
велась так, словно никакой консервативной оппозиции нет и в помине.
Безусловно, значительное совпадение избирательной программатики
всех крупных партий резко сокращало возможность полемизировать
с ХДС/ХСС. К тому же критика тех христианско-демократических
стереотипов, которые выпадали из социал-демократического набора,
неминуемо оказалась бы окрашенной либо в антибуржуазные, либо
в антиклерикальные мотивы, а делать это СДПГ опасалась. Наконец,
социал-демократические стратеги считали, наверное, что не обращать
никакого внимания на оппозицию выгодно партии, несущей
правительственную ответственность.
Консервативные партии-сестры — ХДС/ХСС противопоставили
социал-демократам демагогический лозунг — «свобода или социализм» —
в надежде «погреть руки» на настроениях недоверия к СДПГ, которые
живут среди слоев, находящихся под властью мелкобуржуазной
идеологии (не говоря уже о капиталистическом классе).
В этой обстановке лидеры СДПГ прибегли к консервативному
гриму. Свои позиции они стали изображать значительно более правыми
и националистическими, чем, может быть, на самом деле. Вновь были
вытащены антикоммунистические пугала, уже несколько лет не
употреблявшиеся в таких количествах и столь грубо размалеванные. Канцлер
Шмидт сделал печальной памяти заявление о недопустимости прихода
к власти итальянских коммунистов, вызвавшее оторопь в
западноевропейских столицах, ибо оно выглядело не просто неприкрытым
вмешательством во внутренние дела Италии, но и попыткой ФРГ присвоить
себе должность oôep-жандарма Западной Европы, единолично
определяющего, что позволительно в этой части континента, а что нет. Этот
сильный жест был рассчитан в общем-то на внутреннее потребление,
на то, чтобы отразить попытки консерваторов пропагандистски
идентифицировать политику СДПГ с политикой Германской
коммунистической партии.
Но стремление руководства СДПГ использовать в своих интересах
консервативные и националистические тенденции привело в конечном
счете к невыгодному с точки зрения эффективности манипулятивной
идеологии результату — «утрате профиля». Реакция населения
показала, что в широких его кругах стало распространяться безразличие
к избирательной борьбе, поскольку избиратель утрачивал ясное пред-

56
Р. П. ФЕДОРОВ
ставление о различиях между партиями. Для социал-демократов это
было тем более опасно, что к тому времени блоки традиционных
избирателей уже определились и речь шла уже о перетягивании на свою
сторону возможно большего числа тех, кто все еще не склонился в своих
симпатиях ни на чью сторону: ситуация, до крайности похожая на
изображенную Диккенсом в его «Посмертных записках Пиквикского
клуба».
«Небольшая группа избирателей воздерживалась от участия в
избирательной кампании до самого последнего момента. Это были
расчетливые и рассудительные люди» все еще не убежденные доводами ни
одной из партий, хотя они и совещались часто с обеими. За час до
конца подачи голосов м-р Перкер стал домогаться чести приватного
свидания с этими людьми, понятливыми, благородными: согласие на
свидание было дано. Доводы м-ра Перкера были кратки, но убедительны. Эти
люди отправились к месту .подачи голосов всей группой: и когда
избиратели оттуда выбрались, почтенный Сламки из Сламки-холла оказался
выбранным» 13.
Стоит напомнить, что блаженной памяти первый канцлер ФРГ
Конрад Аденауэр регулярно прибегал к «доводам м-ра Перкера» в
аналогичных ситуациях. Но в условиях экономического спада у
социал-демократов этого пути не оказалось. Единственным ответом
социал-демократических стратегов на необходимость нарастить под занавес темпы
предвыборной борьбы стала ее персонификация. Последние недели
перед выборами прошли под знаком широкой пропаганды способностей
канцлера Шмидта эффективно управлять государством, оставлявшей
в тени привычный набор манипулятивных штампов
социал-демократической идеологии.
Результаты голосования принесли социал-демократам 42% всех
поданных бюллетеней. Сравнение с итогами выборов 1972 года,
проведенное в Западной Германии, показало, что примерно шесть процентов
тогдашних избирателей СДПГ проголосовало на этот раз за
консерваторов, а один процент — за либералов. В социал-демократических
кругах признают, что исход последних выборов был бы для них еще
негативнее, не окажись в активе социал-демократической политики
возможности оперировать внешнеполитическими реалиями и в особенности
убежденностью значительной части населения ФРГ в том, что СДПГ
будет более последовательно проводить курс на разрядку
международной напряженности, чем консерваторы.
* * *
Тенденция ослабления действенности социал-демократической ма-
нипулятивной идеологии очевидна. Возникает вопрос, насколько
закономерна эта тенденция, проявляются ли в ней по преимуществу
случайные и кратковременные факторы, или же в ее возникновении «повинны»
более глубокие причины, влияние которых можно предполагать на
многие годы вперед.
Группа факторов, определяющих падение эффективности манипуля-
тивной идеологии, просматривается в самом принципе ее использования.
Перипетии предвыборной борьбы показали, что манипулятивная
идеология функционирует по принципу системы обратной связи. В ее
задачу входит улавливание настроений, неосознанных ожиданий
населения, такое модифицирование имеющегося набора штампов, стереотипов,
идеальных проекций, которое позволило бы создать у аудитории
мнение: «это именно то, чего мы ожидаем от партии, которой готовы отдать
свои голоса»,— а тем самым возбудить у людей веру в возможность
удовлетворения их интересов именно социал-демократическими поли-
Ч. Диккенс. Посмертные записки Пиквикского клуба. М., 1954, стр. 156—157.

КРИЗИС «ПРИКЛАДНОЙ» ИДЕОЛОГИИ СДПГ
57
тиками. Если поведение групп-адресатов по каким-либо параметрам
отличается от требуемого, арсенал манипулятивной идеологии
перестраивается, одни стереотипы исчезают из употребления, другие
выдвигаются на передний план и получают злободневное истолкование. Одвако
в такой взаимосвязи, объединяющей социал-демократическую
идеологию с общественностью ФРГ в единую систему — а манипулятивная
идеология стала важнейшим каналом коммуникации СДПГ с
западногерманским обществом,— нынешняя избирательная кампания вскрыла
ряд существенных слабостей.
Стремление уловить ожидания возможно большего числа
предположительных групп своих потенциальных избирателей и выразить их
в определенных стереотипах заставляет социал-демократических
техников манипулирования прибегать к настолько общим лозунгам, что
партия утрачивает свой политический профиль и ее образ в умах
населения становится неопределенным и расплывчатым до такой степени, что
это уже мешает принятию решения голосовать за нее даже
традиционным ее избирателям, не говоря уже о колеблющихся. Проблема выбора
становится безразличной, голосование приобретает характер
статистической случайности. Социал-демократическая манипулятивная система
идеологического воздействия оказывается жертвой своего главного
функционального принципа — принципа обратной связи потому, что
«полем» учета для нее являются не коренные классовые интересы
трудящихся, а групповые и индивидуальные ожидания.
Далее выясняется, что манипулятивная идеология СДПГ, несмотря
на значительный арсенал стереотипов, имеет серьезный изъян и с точки
зрения их состава. В предвыборной ситуации любые слои, группы
населения и в конечном счете индивидуумы как объекты идеологического
воздействия испытывают — пусть и подсознательно — потребность в
ориентировании на среднесрочный период, ибо им нужно внутренне
мотивировать свой выбор* на четыре года вперед. Однако манипулятивная
идеология СДПГ в состоянии дать им либо крайние абстракции типа
«демократического социализма» и его трех «ценностей» — «свободы»,
«справедливости» и «солидарности» (которые и роль долгосрочных-то
ориентировок, не говоря уже о среднесрочных, выполняют с большим
трудом именно в силу своей абстрактности), либо краткосрочные
импульсы-сигналы. Микроидеология «качества жизни» имела на
предшествующих выборах среднесрочные «привязки» в виде «ориентиров на
1985 год» и обещаемых реформ, что, несомненно, помогло СДПГ
добиться тогда самого крупного за всю ее историю успеха. В 1976 году
ничего подобного в распоряжении социал-демократов не было, и
сомнительно, чтобы одними средствами манипулятивной идеологии без
дополнения их практически-политическими программами можно
выработать удовлетворительные среднесрочные ориентиры.
На основании сказанного нельзя еще, разумеется, делать вывод
о полном провале манипулятивной идеологии СДПГ. Дело в том, что
сам этот способ воздействия на общество включает в себя, помимо
принципа обратной связи и набора идеологических штампов, еще
и определенную методику их применения, способы их навязывания,
причем эта весьма тщательно разработанная методика, если учесть ее
сравнительное безразличие к составу используемых идеологических
трафаретов, оказывается едва ли не самой существенной частью
процесса манипулирования общественным сознанием. Под таким углом
зрения переключение избирательной рекламы СДПГ в «горячей фазе»
предвыборной борьбы с традиционной обоймы стереотипов на
стереотип «канцлер Шмидт» означает не крах манипулятивности как таковой,
а все же только кризис идеологических штампов социал-демократизма.
Но кризис этот достаточно глубок, и левое крыло СДПГ выражает
все более серьезные опасения, что связанный с ним подрыв позиций

53
Р. П. ФЕДОРОВ
социал-демократии в западногерманском обществе может дойти до
болезненного предела.
При оценке глубины и возможной длительности нынешнего кризиса
идеологии СДПГ следует иметь в виду, что в настоящее время она
функционально стала разновидностью господствующей буржуазной
идеологии и даже частью ее. Одной из важнейших задач идеологии
в классовом обществе является интеграция классов и слоев, входящих
в его состав. Недаром на Западе все чаще говорят об идеологии как
о «цементе общества». Руководство СДПГ сумело на практике доказать
господствующему классу ФРГ, что социал-демократическая идеология
не только не нарушает его интересов, но и неплохо выполняет
интеграционные функции, ибо исходит из единства интересов труда и капитала.
Относительный нейтралитет капиталистического класса в предвыборной
борьбе между коалицией и оппозицией, его отказ от массированного
вмешательства в эту борьбу, впервые в истории ФРГ проявившиеся
на выборах прошлого года, служат убедительным тому доказательством.
Естественно, такое необычное для ФРГ поведение господствующего
класса отразило и процесс дифференциации в его рядах, который
способствовал взаимному погашению крайних политических позиций.
Идентифицировавшись теперь с капиталистической системой,
руководство СДПГ утрачивает иную аргументацию (пусть даже в манипу-
лятивном плане) в завоевании политических симпатий населения, кроме
уверений в своей способности лучше, чем консерваторы, управлять
делами капиталистического общества. Еще важнее тот факт, что тесная связь
СДПГ с буржуазным обществом и его господствующей идеологией
сделала социал-демократов зависимыми и от присущих этому обществу и
его идеологии кризисов. Кризисное состояние класса-гегемона
буржуазного общества бьет теперь по политическим интересам руководства
СДПГ с не меньшей силой, чем исчезающие ожидания дальнейшего
прогресса в рамках эксплуататорского общества. Поэтому можно
предполагать, что идеологические трудности и ослабление действенности
идеологии СДПГ приобретут перманентный характер, если только в
социал-демократии не возобладают усилия, направленные на
идеологическое возрождение ее как партии рабочего класса.
Падение эффективности социал-демократической манипулятивной
идеологии манифестируется в неожиданных или нежелательных для
СДПГ реакциях населения и в немалой степени объясняется теми
процессами, которые разворачиваются на идеологическом уровне в массах.
Почему, например, христианские демократы, оперируя совершенно
абсурдным, не имеющим какой-либо привязки к реальной обстановке
ФРГ лозунгом «свобода или социализм», собрали больше голосов,
чем социал-демократы, внутренняя и внешняя политика которых,
безусловно, более реалистична и все же больше соответствует интересам
населения ФРГ, чем консервативные химеры?
Любопытное суждение на этот счет высказал английский политолог
Д. Робертсон, по мнению которого в механике состязательной политики
возможны нарушения, отклонения от логики соперничества партий,
состоящие в том, что та или иная партия, обходя важные проблемы
или предлагая неправильное решение, может получить больше голосов,
чем в том случае, если бы она предложила программу,
соответствующую общественному интересу. Объяснение он видит в том, что
избиратель принимает на выборах решение, зачастую не понимая ясно не
только, чья политика лучше, но и в чем она вообще состоит, так как
руководствуется при этом лишь своим ограниченным личным опытом 14.
Как частный случен для общества, в котором классовые интересы
сознательно подавляются и скрываются господствующей идеологией, это
u См. R о b в г t s о п. A Theory of Party Cötnpetitioh. 1976.

КРИЗИС «ПРИКЛАДНОЙ» ИДЕОЛОГИИ СДПТ 59
наблюдение справедливо, и оно подтверждается западногерманской
действительностью. Нужно, однако, оговорить, что, будучи
осмысленным до своего логического конца, оно оказывается неверным. Для
этого стоит только вместо понятия «общественный интерес» поставить
«классовый интерес».
В самом деле, именно отказ от апелляции к классовым интересам
трудящихся привел СДПГ к тому, что значительная часть ее электората
руководствуется не сознанием, а инстинктом, воспитанным
десятилетиями манипулятивно-идеологической обработки. Ирония судьбы в том,
что теперь на этом инстинкте паразитируют политические конкуренты
СДПГ.
Если учесть сравнительную инерцию и устойчивость модели
политических реакций, рефлексов населения, то можно представить себе,
насколько сложен для СДПГ отказ от манипулятивной идеологии
в пользу политического убеждения. Болезненность этого противоречия
обостряется тем, что сохранение манипулятивных методов консервирует
эту модель и чревато новым оттоком избирателей к консерваторам. Для
идеологических штабов социал-демократической партии ФРГ наступили
трудные времена.

Проблемы теории материалистической диалектики
Парадоксальность истины
(К вопросу о диалектике научного знания)
Г. А. КУРСАНОВ
I
Одной из конкретно-содержательных граней истины с большой
буквы, истины как гносеологической категории высокой степени общности;
как синтеза различных конкретных определений выступает понятие ее
парадоксальности, выражающее глубокую
диалектически-противоречивую сущность истины.
Мы исходим в анализе этого понятия из классического
определения Маркса: «Научные истины всегда парадоксальны, если судить на
основании повседневного опыта, который улавливает лишь обманчивую
видимость вещей» '. Парадоксально, говорит Маркс, что Земля
движется вокруг Солнца и что вода состоит из двух легко воспламеняющихся
газов. Очевидно, что выраженная здесь идея Маркса имеет
общегносеологическое значение.
Общая идея парадоксальности истин — именно как научных истин
par exellence — получила в ее историческом развитии весьма
динамичное конкретное выражение.
В античной мысли, точнее, в философии древних греков,
заслуживают внимания следующие три пункта.
Во-первых, идея Гераклита о скрытой гармонии противоречивых
начал, которая истиннее, чем непосредственно данное, непосредственно
видимое. Его важный 54-й фрагмент гласит: «скрытая гармония лучше
явной», а эта скрытая гармония есть «гармония лиры и лука», гармония
противоположностей.
Во-вторых, идея истинности движения как внутренне
противоречивого, противоречащего его видимости — отсюда
парадоксальность апорий Зенона Элейского как одна из первых форм
логического выражения парадоксальности истины.
В-третьих, глубокие рассуждения Аристотеля о природе
пространства и времени, которые отнюдь нельзя смешивать с
«чувственно-воспринимаемыми телами». Место (пространство) — это не материя и не
форма, оно «не может быть ни тем, ни другим, так как форма и
материя неотделимы от предмета, а для места это возможно»2. Точно так
же и время не совпадает с движением и изменением, его сущность
лежит вне чувственно-воспринимаемого, вместе с тем оно связано и с тем
и с другим 3. В этом трудность понимания пространства и времени,
подчеркивал сам Аристотель, эта трудность определяется объективной
противоречивостью и парадоксальностью пространственно-временных
явлений и свойств вещей.
Развитие рациональных идей античных мыслителей получило свое
адекватное выражение в диалектике немецкой классической философии.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 16, стр. 131.
2 Аристотель. Физика. IV книга, стр. 60.
3 С м. там же.

ПАРАДОКСАЛЬНОСТЬ ИСТИНЫ
61
Для выяснения вопроса о парадоксальности истины особое значение
имели прежде всего идеи Канта об антиномичности диалектического
разума. Собственно кантовский смысл антиномий как будто
противоречит идее парадоксальности истины, но их объективное значение
состоит именно в том, что сама антиномичность заключений разума и
есть, по существу, логико-гносеологическое выражение
парадоксальности истины.
Глубокие идеи высказывал по данному вопросу Гегель, впервые с
позиций диалектической логики поставивший проблему
противоречивости истины в общем, широком плане, что определяет в
основном и сущность проблемы парадоксальности истины. Логически
главными являются здесь следующие пункты: прежде всего понимание
природы спекулятивного мышления (мыслящего разума) как мышления в
противоречиях, в синтезе противоположных начал, в заострении
противоречий до существенного различия, до противоположностей. В отличие
от обычных представлений, лишь констатирующих наличие
противоречий, «мыслящий разум заостряет, так сказать, притупившееся
различие разного, голое многообразие представления, до
существенно г о различия, до п р о т и в о по лож н ост и. Лишь доведенные до
заостренности противоречия, многообразные впервые становятся
подвижными и живыми по отношению друг к другу и получают в нем ту
отрицательность, которая есть имманентная пульсация самодвижения и
жизненности»4. Именно такое, спекулятивное, мышление в
противоречиях и есть истинное мышление в логике Гегеля. Его природа состоит во
внутреннем самоотрицании, в синтезе утверждения и отрицания, в
«тождестве тождества и не-тождества», что и выражает определенным
образом идею парадоксальности истины. Не случайно в связи с этим Гегель
неоднократно говорил о «радости разума», когда в языке, в одном
слове возникают противоположные значения.
Кроме того, «противоречивое восприятие вещи» как истинное
состоит в том, что вещь обнаруживается в нем двойным способом.
В «Феноменологии духа» Гегель говорит: «...Вещь проявляет себя
для постигающего сознания определенным способом, но что в то
же время из того способа, каким она предстает сознанию, она
рефлектирует с я в себя, или: в самой себе ома заключает
некоторую противоположную истину»5. Это — одно из самых глубоких
положений гегелевской логики, оказавшееся адекватным, как увидим далее,
принципам и закономерностям развития современной,
неклассической науки.
Принципиальное значение в рассматриваемом плане имеют и
замечания Гегеля относительно «здравого смысла». Здравый человеческий
рассудок — это такой способ мышления, в котором содержатся все
предрассудки данного времени. Поэтому истинное мышление не только
выходит за его рамки, но является порою его прямым отрицанием. Это
последнее получает также форму парадоксальности истины, когда
выступает в качестве отрицания устоявшихся истин обыденного
восприятия вещей.
В ближайшие десятилетия после смерти Гегеля эти его идеи
получили противоположное толкование в трудах действительно полярных
мыслителей — Герцена и Киркегора, при внешней общности их
взглядов по данному вопросу.
Герцен считал необходимым признаком истинного познания и его
задачей восприятие «всемирного диалектического биения пульса». Для
этого нужно в самой истине выразить диалектические
противоположности, ибо в самой действительности «субстанция влечет к проявлению,
4 Гегель. Соч., т. V. M. 1937. стр. 523.
5 Гегель. Соч., т. IV. М. 1959. стр. 66.

62
Г. А. КУРСАНОВ
бесконечное — к конечному; они так необходимы друг другу, как и
полюсы магнита»6. «Диалектическое биение пульса» природы получает
свое адекватное выражение в диалектичности истины как ее
противоречивости.
Киркегор с диаметрально противоположных позиций говорил о
парадоксальности мышления. Само развитие человеческой личности, по
Киркегору, парадоксально, парадоксальным выступает и мышление
человека. «Высший же парадокс мышления состоит в том, чтобы
открывать нечто такое, чего само оно не может мыслить»7. Это последнее есть
экзистенция, «внутреннее» в человеке, страсть экзистирующего
субъекта, в отношении к которому и истина становится «парадоксом». Все
это — анти-Гегель и анти-Герцен. «Парадоксальность» истины у Кир-
кегора вытекает из иррациональности внутренней природы субъекта,
иррациональности его интимно-личностных переживаний,
парадоксальности «бытия» и «небытия» и страха перед небытием. Это антилогика
мысли, ее псевдодиалектика, а отнюдь не действительная, рациональная
парадоксальность истины. В конечном счете этот алогизм. и «парадок-
сализм» есть выражение чисто религиозной природы и переживаний
экзистирующего субъекта.
Все это, как известно, нашло свое применение и развитие в
современной экзистенциалистской диалектике и «диалектической
теологии», ничего общего не имеющих с объективно истинным познанием
мира.
II
Подлинно научное толкование парадоксальности истины было дано
Марксом, и со всем блеском продемонстрировано ее эвристическое
значение. Главная мысль Маркса состояла в том, что действительно
истинные идеи и положения неизбежно парадоксальны, поскольку они
оказываются в иключающем противоречии со взглядами и представлениями,
рожденными «обманчивой видимостью вещей». В историческом
развитии научного знания эта закономерность проявляется как
противоречивый процесс освобождения сознания от принятых догм
и канонов, что означает крушение этих догм, но отнюдь не
отрицание (в духе релятивизма) истинных компонентов предшествующего
знания.
Справедливость подобного понимания научных истин Маркс
показал своим анализом природы капиталистических отношений, анализом,
имеющим общегносеологическое значение и в настоящее время. Научные
истины, в таком обилии созданные гением Маркса, парадоксальны в том
смысле, что именно в них раскрывается подлинная сущность
капитализма вопреки внешнему впечатлению его «справедливости» и
«гармоничности».
В «Экономической рукописи 1861 —1863 годов» Маркс ставит перед
собой задачу дать анализ процесса производства капитала, с тем чтобы
«выяснить скрытую за обыденными явлениями и, как правило, по
своей форме противоречащую обыденному явлению (такому, например, как
движение Солнца вокруг Земли) сущность...»8. Целью марксова
анализа везде и всегда является выявление истинного, хотя и скрытого
смысла окружающих явлений, сложных противоречивых процессов
действительности. Проиллюстрируем это двумя примерами.
Рассматривая процесс превращения денег в капитал, Маркс
вскрывает его глубокую внутреннюю диалектику, выступающую здесь в
парадоксальной форме. Этот процесс «совершается в сфере обращения и
6 А. И. Герцен. Избранные философские произведения, т. I. M., 1948, стр. 23.
7 S. Kierkegaurd. Gesammelte Werke. Bd. 6, Jena, 1925, S. 34.
8 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 47, стр. 612.

ПАРАДОКСАЛЬНОСТЬ ИСТИНЫ
63
совершается не в ней. При посредстве обращения — потому что он
обусловливается куплей рабочей силы на товарном рынке. Не в
обращении — потому что последнее только подготовляет процесс увеличения
стоимости, совершается же он в сфере производства»9. Итак,
подчеркивает Маркс, капитал не может возникнуть из обращения и также не
может возникнуть вне обращения. Владелец денег первоначально еще
только «личинка капиталиста» — «его превращение в бабочку, в
настоящего капиталиста, должно совершиться в сфере обращения и в то же
время не в сфере обращения. Таковы условия проблемы. His Rhodus hie
salta» 10.
Д\ы получаем, таким образом, резюмирует Маркс,
двойственный результат. Этот двойственный результат анализа выражает
внутреннюю противоречивость самого явления — процесса
возникновения капитала, и вместе с тем в гносеологическом плане он выражает
объективную значимость вывода в форме парадоксальности
истинного утверждения о возникновении капитала в сфере
обращения и одновременно вне этой сферы.
Другой пример. В одно прекрасное утро 1836 года, пишет Маркс,
известный экономист Нассау У. Сениор провозгласил, что прибыль и
процент происходят от последнего неоплаченного рабочего часа. Это
и есть пресловутый «последний час Сениора». «Сигнал Сениора» был
подан снова 15 апреля 1848 года в лондонском «Economist» одним из
«экономических мандаринов» — вульгарным экономистом Дж. Уилсо-
ном. «Но,— отмечает Маркс,— ваш роковой «последний час», о котором
вы рассказываете сказок больше, чем хилиасты о светопреставлении,
это — «all bosh» («совершенный вздор»). Потеря его не отнимет у вас
«чистой прибыли» и.
Представления типа «последний час Сениора» характерны для
упрощенного мышления филистера и вульгарного экономиста, в мозгу
которых «всегда отражается лишь непосредственная форма
проявления отношения, а не их внутренняя связь»; вульгарный
экономист «кичится тем, что твердо придерживается видимости и принимает
ее за нечто последнее» 12. Во всех случаях, подчеркивает Маркс, наука
здесь была бы излишней. Истина состоит в раскрытии внутренней
сущности явления, в обнаружении ее противоречивости, сколь бы
парадоксальным это ни казалось.
Идеи и принципы марксова анализа природы капиталистических
отношений имеют, как уже было сказано, значение общегносеологических
принципов, в особенности в анализе современной капиталистической
действительности. Именно в настоящее время буржуазные идеологи
создают многочисленные мифы и иллюзии, стремясь скрыть под ними
антагонистическую сущность капитализма, его историческую обреченность
как общественного строя. Истинное понимание природы
капиталистических отношений закономерно требует разоблачения буржуазных мифов
и иллюзий, их «снятия» в процессе научного анализа, рационального
обнажения иррациональной сущности капитализма во всех ее внешних
и в особенности парадоксальных проявлениях 13.
9 К.Маркси Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 206.
10 Т а м же, стр. 177.
11 Та м же, стр. 239.
12 К.Маркс, и Ф. Энгельс. Соч., т. 31, стр. 266; т. 32, стр. 461.
13 В блестящей форме противоречия и контрасты капиталистической
действительности выражены в новеллах Г. К. Честертона. Острота и неожиданность, ссверхъ-
естествениость» ситуаций и их разрешения отражают пропасть между официальной
видимостью и действительной природой буржуазного мира. Премьер-министр
оказывается убийцей своего друга, респектабельный герцог становится «ряженым» и
шутом, национальный герой, генерал британской колониальной армии разоблачается как
изменник и предатель, офицер полиции в перестрелке с преступниками расправляется
со своими сослуживцами, мешавшими его карьере, солидные владельцы крупной
фирмы оказываются бандой жуликов и убийц, «романтическая любовь» становится гряз-

64
Г. А. КУРСАНОВ
Идеи и принципы марксова анализа лежат в основе научного
анализа любого явления окружающей действительности, осуществляемого
в теории марксизма-ленинизма. Они были глубоко и всесторонне
развиты Лениным, обогащены и конкретизированы в теории познания
диалектического материализма настоящего времени. Естественно, это нашло
свое воплощение прежде всего в ленинской теории истины.
Фундаментальной частью ленинской теории является рассмотрение
истины как определенной научной системы. Истина как общая
гносеологическая категория, как одно из наиболее общих понятий
представляет собою систему теоретических форм и определений, выступающих в
качестве логических компонентов общего понятия истины — Истины с
большой буквы. Истина как общее понятие, как динамическое понятие,
как процесс есть концентрированное выражение — в
логико-гносеологических формах — всего процесса познания действительности во всей
его сложности ипротиворечивости.
Принцип противоречивости определяет сущность всего процесса
познания, сущность самой истины как процесса, всех ее определяющих
понятий и категооий. Объективность истины выступает в ее
противоречивом единстве с субъективностью, что, разумеется,
ничего общего с признанием субъективизма не имеет; всеобщность
истины находится в таком же единстве с ее конкретностью;
абсолютность истины — с ее относительностью; единство
истины как общего и единого процесса познания — с ее
многогранностью, с многообразием форм и проявлений истинного знания.
Противоречивость истины имеет, таким образом, различные формы
и выступает в самых разнообразных отношениях — прежде всего в
форме единства, взаимосвязи и взаимопереходов определяющих ее
логических характеристик: объективности и субъективности, всеобщности и
конкретности и т. д. Форму парадоксальности противоречивость
истины получает в процессе диалектического развития знания, в
диалектике абсолютности и относительности истины как ее специфическое
проявление, как выражение восходящего вместе с тем движения познания.
В таком движении закономерно происходит возникновение нового
знания, серия относительных истин в их прогрессирующем развитии со
все большей глубиной и многогранностью раскрывает нам свойства йот-
ношения неисчерпаемой сущности окружающего мира, все более полно
выражает абсолютность истины. Но этот процесс не есть получение
абсолютной истины как механической суммы истин относительных, это —
сложное и противоречивое движение человеческой мысли, процесс
возникновения нового знания, отрицание старого, отрицание
диалектическое, с сохранением рациональных идей и положений предшествующих
теорий и взглядов.
Диалектика этого процесса, в свете которой и может быть раскрыт
действительный смысл и значение самого понятия парадоксальности
истины, была глубоко проанализирована Лениным. Мы выделим из
ленинского анализа три основные положения.
Во-первых, идея непрерывного, сложного, качественно конкретного
для каждого этапа движения мысли, по пути все более полного и
глубокого познания действительности. «Мысль человека бесконечно
углубляется от явления к сущности, от сущности первого, так сказать,
порядка, к сущности второго порядка и т. д. без конца» ,4. Переход к
сущности нового порядка есть не просто количественное (кумулятивное)
приращение знания, а возникновение качественно нового этапа в познании,
во всей его новой, конкретной определенности.
ной сделкой... Истина такого мира выступает в контрастно-парадоксальной форме,
обнажающей его разложение и обреченность.
14 В И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 227.

ПАРАДОКСАЛЬНОСТЬ ИСТИНЫ
65
Во-вторых, идея всеобщей противоречивости форм мышления,
противоречивости понятий, противоречивости самой истины и всех ее
категорий и определений. Отсюда главной задачей логики (диалектической
' логики) и являются: «отношения = переходы = противоречия
понятий...» 15. Суть диалектического анализа состоит в раскрытии
всесторонней, универсальной гибкости понятий (и всех познавательных форм),
гибкости, доходящей до тождества противоположностей.
В-третьих, идея перехода понятий одного в другое, их взаимного
превращения, превращения вплоть до тождества противоположностей.
Ленин неоднократно подчеркивает эту мысль: «Обычное мышление
ставит рядом («daneben») сходство и различие, не понимая «этого
движения перехода одного из этих определений в дру-
г о е»; «переходы, одного в другое, и не только переходы, но и...
тождество противоположностей — вот что для Гегеля главное»; «всякая
конкретная вещь, всякое конкретное нечто стоит в различных и часто
противоречивых отношениях ко всему остальному, ergo, бывает самим
собой и другим» ,6. Перелив понятий, их переходы и превращения в
другие понятия, их тождество как тождество противоположностей — ключ
к пониманию их силы и значения в познании мира во всей его
сложности и противоречивости. Человеческие понятия, подчеркивает Ленин,
вечно движутся, переходят друг в друга, переливают одно в другое, без
чего невозможно в них выразить живую жизнь, живые противоречия
действительности. В этой внутренней противоречивости, следовательно,
и состоит условие их объективной истинности.
Все эти ленинские положения и идеи определяют сущность понятия
парадоксальности истины. Это понятие включает в себя:
(а) выражение противоречивости познавательного процесса,
противоречивости движения познания, его форм и компонентов; (ß) переходы
и превращения понятий (всех форм познания) в свою
противоположность, их универсальную гибкость; (у) их «единство в
противоположностях», выражение в едином понятии, единой познавательной форме,
противоречивых (противоположных) свойств и отношений, получающее
форму «сосуществования», наличия в общих и единых теориях
противоположных идей, концепций, логических компонентов, образующих в их
единстве и связи диалектически-противоречивое содержание познания.
Парадоксальность истины в ее общем определении означает
специфическую гносеологическую форму выражения единства
противоположных компонентов знания в конкретных познавательных категориях.
Парадоксальность истины выступает как внешне исключающее
противоречие новых и старых компонентов знания, оказывающихся внутренне
связанными в их диалектическом единстве. Парадоксальность истины,
следовательно, непосредственно получает форму антиномичности
категорий познания, в своей внутренней основе обусловленной
диалектическим «единством в противоположностях», единством
противоположных определений. При этом старое знание, в противоречие с которым
приходит новое в тех или иных формах, отнюдь не всегда является
только видимостью, оно бывает часто целой системой опеределенных
принципов, догм и представлений.
Конкретизацией этих принципиальных положений мы можем
считать положение, сформулированное Нильсом Бором о двух родах
истин. В известной статье «Дискуссии с Эйнштейном о проблемах
теории познания в атомной физике», написанной к 70-летию создателя
теории относительности, Бор писал: «К одному роду истин относятся такие
простые и ясные утверждения, что противоположные им, очевидно,
неверны. Другой род, так называемые «глубокие истины», представляют,
наоборот, такие утверждения, что противоположные им тоже содержат
15 Та м же, стр. 178.
16 Там же, стр. 121, 159, 121.

66
Г. А. КУРСАНОВ
глубокую истину» 17. Дело не в «сумасшедших идеях» — эти слова
Бора имеют сами по себе лишь метафорическое значение,— а в глубоко
диалектической природе подлинно научных истин, в единстве в них
противоположных начал, что получило выражение в их
парадоксальности, раскрывающей противоречивую сущность процесса научного
познания.
III
Парадоксальный характер научных истин раскрывается прежде
всего в периоды решающих поворотов в развитии науки, крутой ломки
понятий и представлений, смены понятийного аппарата,
господствовавшего в предшествующий период. В целом эта закономерность присуща
всему процессу научного познания мира, но в течение длительного
времени, в периоды главным образом между научными революциями (как-
общего, так и частного характера), эта смена старых понятий и
представлений и замена их новыми касается лишь отдельных сторон
развития познания, частных теорий и концепций, хотя и имеющих
существенное значение. В условиях научных переворотов коренная ломка
захватывает не только фундаментальные теории и определяющий
понятийный аппарат, но часто и сами принципы познания,
лежащие в основе данной, конкретно-исторической научной картины мира.
Именно -в такие узловые моменты в развитии знания происходит замена
истин старых понятий и концепций новыми, часто противоположными
и парадоксальными истинами.
Тезис о парадоксальности истины как общегносеологическое
положение есть результат обобщения закономерностей процесса познания,
процесса создания человеком как познающим субъектом научной
картины мира. Теперь ставится как бы «обратная задача» — проследить
проявление и формы парадоксальности истины в самом реальном
познавательном процессе. Тем более что процесс создания человеком научной
картины мира и есть вместе с тем процесс создания и развития Истины
с большой буквы, истины как обобщающей гносеологической категории
со всем богатством и многогранностью ее конкретных форм и
определений.
Мы здесь должны остановиться сначала на некоторых положениях
по вопросу о возникновении новых знаний, высказанных в книге
Т. С. Куна «Структура научных революций». С рядом его идей и взгля-
• дов мы не можем согласиться. Но подчеркнем здесь моменты,
непосредственно касающиеся проблемы парадоксальности истины, органически
связанной с вопросами научных революций и сменой парадигм в
истории науки, что в данной книге получило интересную трактовку.
Кун прав, когда в начале своего исследования подчеркивает, что
научное развитие нельзя рассматривать как «простой прирост знания».
Хотя он и отмечает процесс кумулятивного, «нормального» развития
науки, когда нет научных переворотов, но тем не менее его особенно
интересуют проблемы научных революций, их характера,
закономерностей их подготовки и вызываемых ими следствий. Мы выделим
следующие основные моменты в его рассуждениях, имеющие прямое отношение
к нашей теме.
Прежде всего характеристика Куном самих научных революций.
Он отмечает исключительность ситуаций и предшествующего периода и
самого процесса научной революции; решение новыми, радикальными
средствами тех «головоломок», которые оказались недоступными науке
до революционного переворота; введение «фундаментальных новшеств»,
разрушающих основные установки так называемой нормальной науки;
17 N. В о h г. Discussion with Einstein on epistemological problems in atomic physics.
In: «Albert Eihstein: Philosopher—Scientist». N. Y., 1951, p. 240.

ПАРАДОКСАЛЬНОСТЬ ИСТИНЫ
67
перестройка прежних теорий, переоценка прежних фактов, смена
концептуального аппарата теорий. Все это означает отказ от старой
парадигмы и создание новой. Кун в связи с этим говорит, что «отказы о т
парадигмы представляют собой такие моменты,
когда вспыхивают научные революции»18. В результате
научных революций — революций большого масштаба — возникает новый
взгляд на мир, и хотя, как тонко замечает Кун, мир не изменяется с
изменением парадигмы, ученый после этого изменения работает в ином
мире(1).
В связи с этим особое значение приобретает понятие парадигмы.
И хотя Кун и ссылается на возможность «22 смыслов» термина
«парадигма», это понятие в его книге вполне определенно. Вводя этот термин,
пишет он, «я имел в виду, что некоторые общепринятые примеры
фактической практики научных исследований — примеры, которые
включают закон, теорию, их практическое применение и необходимое
оборудование,— все в совокупности дают нам модели, из которых возникают
конкретные традиции научного исследования» 19. Парадигмы — это
«общепризнанные образцы», модели, представляющие вместе с тем объекты
для дальнейшей разработки и конкретизации.
К числу «классических» и строго определенных парадигм Кун
относит «астрономию Птолемея (или Коперника)», «аристотелевскую
(или ньютоновскую) динамику», «корпускулярную (или волновую)
оптику». В другом месте он называет четыре фундаментальные
парадигмы в истории науки: коперниканская, ныотонианская, химическая и
эйнштейновская,— отождествляя фактически понятия парадигмы и научной
революции.
В гносеологическом плане мы считаем необходимым подчеркнуть,
что смена парадигм, революционное изменение и соответствующая
переориентация в науке и означают введение новых истин,
преобразование концептуального "аппарата, создание новых понятий и идей, во
многом противоположных и парадоксальных с точки зрения старых
парадигм. При этом отношение новых истин к старым может быть
различным: это и прямое отрицание последних (крушение, например,
флогистонной теории при всей ее противоречивой роли в истории науки,
что справедливо отмечает Кун), это и отрицание с сохранением
позитивного старого, сохранением старых истин как частного случая в новой
обобщающей теории. Но если устаревшая теория и сохраняет значение
частного случая, тем не менее она должна быть преобразована, ибо
всегда «различия между следующими друг за другом парадигмами
необходимы и принципиальны» 20.
Все это свидетельствует о том, что парадоксальность истины как ее
существенный характеристический признак имеет место в реальном
процессе научного познания, непосредственно проявляется в моменты
возникновения нового знания, в особенности в периоды замены старых
парадигм новыми.
В связи с этим представляет интерес рассмотрение академиком
Б. М. Кедровым вопроса о типах научных революций в естествознании
и их гносеологических аспектов. Он выделяет следующие исторические
типы революций в науке, подчеркивая их наиболее существенные,
специфические черты, имеющие соответствующее гносеологическое значение.
Это: (1) революция XVI—XVIII столетий как переход от видимости
к действительности; (2) революция XIX века как переход от
неизменности к развитию; (3) революция на рубеже XIX и XX столетий как
переход от абсолютной элементарности к неисчерпаем о-
18 Т. Кун. Структура научных революций. М., 1975, стр. 56 (разрядка моя—
Г. К.).
19 Т а м же, стр. 27—28.
20 Там же, стр. 136.

68
Г. А. КУРСАНОВ
сти; (4) революция во второй четверти XX века как переход от
наглядности к математической абстрактности; (5)
революция середины XX века как переход от данности к
виртуальности21. При этом автор отмечает общие черты всех революций в
естествознании — диковинность нового, порожденного революцией и
переворот в сфере мышления (самих естествоиспытателей).
Разумеется, отмеченные черты названных научных революций не
исчерпывают их содержания и всех особенностей, но наиболее
существенные и характерные моменты автору, на наш взгляд, удалось
выявить весьма точно и определенно. Рассматривая данный вопрос, мы
считаем необходимым подчеркнуть два момента. Во-первых, выделение
ленинской идеи о диковинности новых идей и открытий,
характерных для научных революций, что непосредственно выражает именно
парадоксальность новых истин, раскрывающих с новых,
неожиданных сторон явления действительности и оказывающихся
вместе с тем более глубокими, более «истинными», чем предшествующие.
Во-вторых, выделение ленинской идеи неисчерпаемости (в связи
с революцией в физике на рубеже XIX и XX столетий)—неисчерпаемости
самого окружающего нас мира и неисчерпаемости путей и форм его
познания, неисчерпаемости процесса создания и открытия человеком
новых истин, еще более глубоких, неожиданных, парадоксальных в
научном значении этого термина.
В заключение остановимся на трех фундаментальных фактах в
развитии науки, имеющих историческое значение не только с точки зрения
научного прогресса, но и в гносеологическом отношении, с точки зрения
теории истины, прежде всего в связи с понятием парадоксальности
истины.
I. Классическим фактом в истории познания, в истории «драмы
идей» в науке, явился коперниканский переворот в
астрономии, который ознаменовал радикальную смену старой парадигмы
новой и утверждение новых, противоположных, парадоксальных истин.
Истинным оказался антигеоцентризм, истинным явилось
отрицание истин старого знания, истин обманчивой видимости вековых
представлений.
Эти идеи весьма отчетливо выражены самим Коперником в его
историческом труде. Напомним читателю его замечательное рассуждение:
«И почему нам не считать, что суточное вращение неба является
видимостью, а для Земли действительностью? И все это так и обстоит, как
сказал бы Вергилиев Эней: «В мире из порта идем и отходят и земли,
и грады». Так при движении корабля в тихую погоду все находящееся
вне представлется мореплавателям движущимся, как бы отражая
движение корабля, а сами наблюдатели, наоборот, считают себя в покое...
Это же, без сомнения, может происходить и при движении Земли, так
что мы думаем, будто вокруг ее вращается вся Вселенная» я. В этом
блестящем рассуждении налицо целый комплекс глубоких идей,
имеющих вместе с тем и общегносеологическое значение: идея истинности
представлений, противоположных обманчивой видимости явлений, идея
относительности движения и соответственно относительности взглядов
и представлений о таком движении, идея внутренней противоречивости
и самих процессов и необходимых форм их истинного восприятия.
Наконец, здесь необходимо отметить, что новое (в истории
познания) заявление Эйнштейна об эквивалентности «с точки зрения теории
относительности» систем Птолемея и Коперника означает новое
проявление момента парадоксальности истины, ибо именно при всей его
новой парадоксальности оно выражает рациональный аспект в понимании
21 См. Б. М. Кедров. Ленин и революция в естествознании XX века.
Философия и естествознание. М., 1969.
22 Н. К о п е р н и к. О вращениях небесных сфер. М., 1964, стр. 27—28.

ПАРАДОКСАЛЬНОСТЬ ИСТИНЫ
69
относительности движения. Но только данный, определенный аспект, не
более; поэтому вполне прав и академик В. А. Фок, считающий это
положение Эйнштейна об эквивалентности обеих систем верным в
абстрактно-математическом плане, но неверным в реально-физическом.
Во всех случаях перед нами новые грани и проявления глубоко
диалектического принципа парадоксальности истины.
II. «Ультрафиолетовая катастрофа» и парадоксальность истины.
Так была названа, как известно, П. Эренфестом ситуация, сложившаяся
к концу прошлого столетия в связи с анализом законов теплового
излучения. Речь идет о сложной и противоречивой ситуации, когда
объективно были поставлены под сомнение сами принципы, на которых основано
здание науки.
В этой ситуации главным для нас представляется следующее.
Немецкий физик В. Вин установил определенную зависимость
интенсивности излучения от температуры. Эта зависимость оказалась верной для
высоких частот, но с увеличением длины волны и температуры она
становилась неправильной. С другой стороны, для низких частот
справедливым был закон Релея-Джинса о зависимости энергии от частоты
колебаний. Но этот закон оказался несостоятельным в области высоких
частот, где его несоответствие с результатами эксперимента становилось
все более и более значительным. Зависимость, выражаемая данным
законом, как бы «катастрофически» опровергалась для ультрафиолетовой
части спектра.
Перед нами различные, даже противоположные истины,
касающиеся одного явления, истины, имеющие соответствующее конкретное
значение в различных областях, но тем не менее истины единого процесса
теплового излучения. Решение было найдено на пути синтеза различных
концепций, в данном случае синтеза термодинамики и электродинамики,
осуществленного М. Планком на основе принципиально новых,
квантовых представлений о природе излучения. Анализируя этот процесс с
точки зрения тенденции к единству научного знания, Н. Ф. Овчинников
отмечает, что здесь налицо явление конфронтации, состоящее «во
взаимном сопоставлении различных сложившихся и функционирующих
теорий, которые ходом развития знания вынуждаются к совместному
применению в одной и той же области исследования» 23. В такой
конфронтации налицо как бы двойное проявление парадоксальности истины: и
в сопоставлении истин обеих (или более) различных теорий и в новых
истинах, достигаемых в синтезе этих теорий, получающих
принципиально новое, обобщающее значение и тем самым революционизирующее
науку. Такой процесс и имел место в связи с созданием теории
относительности и квантовой механики 24.
III. Классическая физика создала стройную и последовательную
картину мира, определенную систему идей, принципов, категорий,
получивших значение канонических истин. Здесь «видимость», хотя также
оказавшаяся — только в определенном смысле — «обманчивой»,
перешла в интеллектуальную сферу, по крайней мере в сферу высоко
развитого рассудочного мышления. Но мышление человека стремится к
разумному, глубоко диалектическому пониманию мира, и в результате
23 Н. Ф. Овчинников. Особенности развития и тенденция к единству
научного знания. В кн. «Проблемы истории и методологии научного познания». М., 1974,
стр. 102.
24 В работе грузинского философа Р. Е. Квижинадзе об альтернативах в теории
познания проводится правильная мысль о том, что без принятия во внимание
принципа взаимосвязи и единства различных и противоположных элементов и
компонентов процесса познания «исключается возможность его адекватного понимания» (Р. Е.
Квижинадзе. Понятие истины и альтернативы в теории познания. Тбилиси, 1977,
стр. 125). Но автор не анализирует специально это положение в связи с понятием
истины как обобщенной гносеологической категории.

70
Г. А. КУРСАНОВ
новых открытий, возникновения новых идей и создания новых теорий
была развита система неклассической физики. Ее истины в
отношении истин классической физики вытупают как их видимое
отрицание, как истины парадоксальные — и с точки зрения их восприятия
с позиций традиционных истин и в соответствии с их внутренним
содержанием, выражающих противоречивость процесса научного познания.
Причем в неклассической физике речь идет о радикальном изменении
самих фундаментальных принципов познания и характера научного
мышления, все более полно и глубоко раскрывающегося как мышление
диалектического разума во всем его богатстве внутренней
противоречивости и динамичности.
Развитие неклассической физики привело к 70-м годам нашего века
к открытию нового мира сложнейших и тончайших явлений, внутренне
противоречивых и парадоксальных в своей сущности. Современная
физика проникает в новый мир, в более глубокие пласты строения
материи.
В пространственных масштабах меньших размеров атомного ядра
к ранее известным в физике электромагнитным и гравитационным
взаимодействиям добавляются качественно новые виды взаимодействий —
сильное (или ядерное) и слабое взаимодействие. Возникает в связи с
этим проблема строения сильно взаимодействующих частиц, и прежде
всего протонов и нейтронов. Многие их свойства вполне
удовлетворительно определяются на основе гипотезы кварков, само представление
о которых как субэлементарных частицах не менее парадоксально, чем,
например, представления о «странных частицах» и т. п. Вполне
рациональным является предположение о единстве всех видов
взаимодействия в природе как различных гранях единого сложного, многогранного
явления — при всей парадоксальности такого синтеза столь
разнообразных и противоречивых эффектов.
Проникновение в мир новых масштабов, анализ проблем различных
видов взаимодействий и их связи, стремление построить общую теорию
элементарных частиц материи закономерно может привести к новым
представлениям о пространстве и времени, с их новыми, неизвестными
ныне свойствами, которые также закономерно могут оказаться
невероятными, парадоксальными с точки зрения наших современных, но уже
«старых» истин в свете новых идей и новых открытий.
Наконец, парадоксальным на первый взгляд является единство,
существующее между микромиром и миром большого космоса, единство,
существенные аспекты которого уже установлены современной наукой
и в котором будут все глубже и полнее раскрываться новые, еще
невиданные свойства бесконечного материального мира.
* * *
Понятие истины глубоко диалектично, сама истина многогранна,
как многогранен, сложен, противоречив процесс познания мира
человеком. Логическая парадоксальность развития научных знаний — при всей
ее специфичности и относительной автономности — есть в конечном
счете отражение противоречивости самого материального мира,
парадоксальности самого бытия. Ленин, раскрывая объективную диалектичность
окружающего мира, специально отмечал, что природа и конкретна и
абстрактна, она — и явление и суть, и мгновение и отношение.
Действительный мир в своей скрытой сущности есть «неевклидов мир», он
полон глубочайших противоречий, диковинных, парадоксальных явлений
в их бесконечном многообразии.
Парадоксальность истины, раскрывающей эту сущность, выступает
в качестве одного из высших, кульминационных моментов
в прогрессирующем познании бесконечно сложного и противоречивого
окружающего нас мира.

Диалектика и современное научное познание
О природе научной теории
В. С. ЧЕРНЯК
Анализ природы научной теории, ее строения и
гносеологической функции представляет собою актуальную проблему
материалистической диалектики. Внимание, уделяемое этой проблеме, обусловлено
в первую очередь тем, что теория является основной,
доминирующей формой развития современного научного знания1. Вполне
понятно, что теория как сложный развивающийся объект обладает
значительным числом аспектов, которые в рамках тех или иных
гносеологических концепций могут рассматриваться как существенные для самого
понятия теории. Так, одни методологи считают, что теорию следует
рассматривать исходя из средств ее выражения — определенного языка
науки, в котором необходимо различать так называемые теоретические
(ненаблюдаемые) и эмпирические (наблюдаемые) термины. Другие
характерную черту теории усматривают в ее логической структуре —
способе дедуктивной организации теории по типу гипотетико-дедуктив-
ных или даже формализованных систем научного знания. Третьи
отличительную особенность теории видят в использовании особого типа
концептуальных средств — так называемых теоретических конструктов,
полученных путем идеализации и т. п. Некоторые авторы склонны
понимать под теорией практически любое систематизированное знаиие вплоть
до религиозных учений и мифов. В этих условиях важной задачей
методологического исследования является нахождение такого исходного
признака теории, который можно было бы положить в основу
синтетического построения понятия научной теории.
На наш взгляд, можно предположить, что подобным исходным
признаком («клеточкой»), характеризующим как развитую форму
научной теории, так и любую форму рационального мышления вообще,
является единство понятий сохранения и изменения2.
1 В советской литературе много работ, посвященных анализу научной теории.
См., например, Ж- М. Абдильдин, А. Н. Нысанбаев. Диалектико-логические
принципы построения теории. Алма-Ата, 1973; Б. С. Гряз нов и др. Теория и ее
объект. М., 1973; Л. Б. Баженов. Строение и функции естественнонаучной теории.
В кн.: «Синтез современного научного знания». М., 1973; Е. A. M а м ч у р. Проблема
выбора теории. М., 1975; М. Э. О м е л ь я н о в с к и й. Аксиоматика и поиск
основополагающих принципов и понятий в физике. В кн.: «Синтез современного научного
познания»; А. И. Ра китов. Анатомия научного знания. М., 1969; В. С. Степ и н
Становление научной теории. М., 1976; В. С. Ш в ы р е в. К анализу категорий
теоретического и эмпирического в научном познании. «Вопросы философии», 1975, № 2;
Теория. Б. С. Э., т. 25. Помимо этих специальных работ, проблемы научной теории
рассматриваются в работах по методологии науки Б. М. Кедрова, Е. К. Войшвилло, Д. П.
Горского, П. В. Копнина, И. С, Нарского, И. В. Кузнецова, Е. П. Никитина, В. А.
Лекторского, И. С. Алексеева, М. В. Мостепаненко, А. М. Коршунова, В. С. Тюхтина,
В. Н. Садовского, М. В. Поповича, С. М. Крымского, Г. И. Рузавина и др.
2 «Всякое знание, независимо от того, является ли оно научным или просто
вытекающим из здравого смысла, предполагает — явно или скрыто — систему
принципов сохранения,— писал Ж- Пиаже. — Нет необходимости напоминать о том, каким
образом введение принципа сохранения прямолинейного и равномерного движения

72
В. С. ЧЕРНЯК
Понятия сохранения и изменения всегда играли в философии
важную роль. Обычно с сохранением (постоянством, тождеством)
философы связывали сущность вещей, их субстанцию, которая является
предметом рационального мышления. Напротив, изменение ассоциировалось
с текучестью вещей, их непостоянством, которое непосредственно
обнаруживается в чувственном восприятии. Уже античные философы
столкнулись с проблемой: если мир (Космос) есть непрерывное изменение и
становление вещей, то как возможна наука об этом мире, которая в
своих определениях должна опираться на принцип тождества, без
которого невозможно никакое рассуждение. Те мыслители, которые верили
в возможность научного познания и пытались обосновать науку, вполне
логично предполагали, что ее предметом может быть лишь нечто
постоянное и тождественное самому себе. Крайним выражением этой идеи
явилась философия Парменида, который учил о неподвижном, едином
и неизменном бытии. Более умеренную позицию проповедовал Платон,
полагавший, что принципами истинного знания могут быть лишь идеи —
неизменные, вечные сущности, являющиеся прообразами изменчивых и
непостоянных вещей. Софисты же и скептики исходили из явлений
текучести чувственных восприятий, и, проповедуя крайний релятивизм,
отрицали не только науку, но и возможность всякого достоверного
знания.
Проблема сохранения и изменения воспроизводится, хотя и в иной
форме, в философии Нового времени. У Лейбница, например,
верховным принципом познания выступает принцип тождества, который он
считал основой всякого истинного познания. Отсюда он делал вывод,
что предметом теоретической науки (например, математики) могут быть
лишь рациональные истины, представляющие собой тождественные
предложения или предложения, которые могут быть сведены к
последним путем тождественного преобразования, именуемого
доказательством. Этим рациональным истинам Лейбниц противопоставлял истины
факта, основанные на чувственном восприятии и связанные с
изменчивостью существующих вещей, а потому являющиеся предметом
предположительного (вероятного) знания. У Лейбница, таким образом,
принцип тождества определяет демаркационную линию,
разграничивающую теоретическое и опытное (эмпирическое) знание.
Если мы обратимся к Канту, то встретим аналогичную постановку
вопроса. Как известно, возможность науки, теоретического познания
Кант связывал с неизменными априорными формами рассудка и
чувственности, вносящими постоянство (закономерность) в изменчивый
поток мира явлений. Для Канта вместе с тем характерна диалектическая
постановка вопроса о единстве сохранения и изменения, которое он
мыслил в виде неразрывной связи двух противоположных способов
познания — рассудка и чувственности.
Разумеется, и те мыслители, которых принято называть
сторонниками эмпиризма, также считали предметом научного знания законы, то
есть постоянные и сохраняющиеся отношения вещей. Но если
рационалисты основу сохранения или тождества вещей видели в их сущности,
то индуктивисты, наоборот, усматривали ее в существовании, то есть
непосредственно в явлениях действительности.
Этот небольшой экскурс в историю философии показывает, что
понятия сохранения и изменения лежат в основе определения любой фор-
(принцип инерции) в области экспериментальных наук сделало возможным развитие
современной физики, или о том, как постулат сохранения веса дал Лавуазье
возможность противопоставить рациональную химию качественной алхимии. Что касается
здравого смысла, то нет нужды специально подчеркивать применение в нем
принципа тождества: по мере того как всякое мышление стремится организовать систему
понятии, оно вынуждено вводить известное постоянство в свои определения» (Ж. П и-
аже. Избранные психологические труды. М., 1969, стр. 243).

О ПРИРОДЕ НАУЧНОЙ ТЕОРИИ
73
мы рациональной деятельности, в том числе и науки. Однако в качестве
общих характеристик любого познавательного процесса эти категории
приобретают специфическую форму в зависимости от уровня
познавательной деятельности. Как показал, например, Ж. Пиаже,
инвариантность проявляется уже на уровне перцептивной деятельности в форме
некоторой «вещи», представление о которой складывается в ходе
групповых операций. В науке же инвариантом выступают не вещи, а
отношения (законы), и, как отмечал В. А. Лекторский, прогресс познания
осуществляется через установление все более необходимых и общих
инвариантных характеристик, путем перехода от инвариантности вещей к
инвариантности отношений 3.
В связи с этим представляется возможным взять за основу
определения научной теории понятия сохранения и изменения или — с учетом
их специфической функции на уровне научно-теоретического
познания— понятия инварианта и преобразования. Такое определение
теории было действительно выдвинуто в конце XIX века известным
математиком Ф. Клейном в его Эрлангенской программе, ставшей заметной
вехой в развитии не только математики, но и всего математического
естествознания. В программе Клейна речь идет об определении
предмета геометрии как теоретической науки и о возможности на основе этого
классифицировать различные типы геометрических теорий.
Что является предметом геометрии как теории? Согласно Клейну,
геометрия — это наука, изучающая свойства фигур, сохраняющихся при
преобразованиях некоторой группы G преобразований. В данном
случае не уточняется, о какой именно геометрии идет речь. Для каждой
конкретной геометрии (евклидовой, афинной, проективной и т. д.)
существует свойственный ей тип преобразований. Поэтому можно
построить столько же геометрий, сколько существует различных типов
геометрических преобразований. Так, проективная геометрия — это
математическая теория, изучающая те свойства фигур, которые не меняются при
проективных преобразованиях. Отсюда, например, следует, что понятия
параллельности прямых линий, равенства расстояний и углов не
относятся к теоретическим понятиям проективной геометрии. Аналогично
дело обстоит и с евклидовой геометрией. Свойственный ей тип
преобразований — это движение и преобразование подобия. Оба эти
преобразования не меняют тех свойств геометрических фигур, которые
фиксируются аксиоматикой евклидовой геометрии и составляют содержание ее
теорем. Это означает, в частности, то, что преобразуя фигуру в
подобную ей фигуру, мы не меняем ее существенных свойств (например,
сумма углов треугольника остается инвариантной при всех
преобразованиях подобия).
Эти инвариантные свойства и отношения геометрических фигур и
составляют то, что в теории познания обычно называют существенными
или необходимыми характеристиками объектов. Поэтому язык,
выражающий эти инвариантные (относительно известного преобразования)
свойства и отношения, является теоретическим языком, теорией в
собственном смысле. Те же свойства геометрических фигур, которые не
сохраняются при движении и преобразовании подобия, являются
случайными для евклидовой геометрии, и высказывания, фиксирующие эти
свойства, относятся к эмпирическому языку данной геометрии.
Данную точку зрения можно распространить и на другие науки.
Например, теория Ньютона определяется посредством указания на
свойственный ей тип преобразований, а именно преобразований
Галилея. Из принципа относительности Галилея следует, что механика
Ньютона изучает лишь те свойства материальных тел, которые
сохраняются при преобразованиях физической системы, состоящих в придании ей
3 См. В. А. Лекторский. Принципы воспроизведения объекта в знании.
«Вопросы философии», 1967, № 4.

74
В. С. ЧЕРНЯК
постоянной по величине и направлению скорости. Тем самым точно
фиксируется набор тех свойств отношений физических тел, который
в механике Ньютона принадлежит к существенным, необходимым
характеристикам физической системы, и вместе с тем точно
очерчиваются границы теоретического языка, описывающего эти характеристики.
Ясно, что к теоретическим понятиям ньютоновской механики
принадлежат понятия, фигурирующие в ее законах, а такое, например, простое
и часто встречающееся понятие, как траектория тела, не входит в
состав указанного теоретического языка, так как траектория движущегося
тела зависит от выбора той или иной инерциальной системы, она
меняется при переходе от одних координат к другим. Чтобы описать
траекторию некоторого движущегося тела, необходимо эмпирически знать
определенные начальные условия: фиксированную систему отсчета и
скорость тела относительно этой системы. Следовательно, понятие
траектории в рамках механики, определяемой преобразованиями Галилея,
принадлежит к ее эмпирическому языку. То же самое относится и
к скорости: это понятие эмпирическое. Напротив, такое понятие, как
ускорение принадлежит к теоретическому языку ньютоновской
механики, ибо ускорение связано с разностью скоростей, которая не
меняется при переходе от одной инерциальной системы к другой.
Эти же идеи можно проиллюстрировать и на примере специальной
теории относительности, которая пользуется специфическими для нее
преобразованиями — преобразованиями Лоренца. Последние, как
известно, сохраняют инвариантными скорость света, а также законы
электродинамики, установленные Максвеллом, которые соответственно
являются теоретическими высказываниями о существенном
(необходимом) аспекте физической реальности. Очевидно, что те свойства и
отношения, которые не являются инвариантными относительно
преобразований Лоренца, в рамках эйнштейновской механики являются
случайными, не обладают характером универсальности и необходимости.
Например, масса не является инвариантной по отношению к
преобразованиям Лоренца, она существенно зависит от скорости тела. Поэтому
мы не можем без обращения к опыту (эксперименту), то есть чисто
теоретически, определить величину массы, скажем, электрона в какой-то
фиксированный момент времени. Для этого нам необходимо
эмпирически измерить скорость данной частицы в указанный момент времени.
Зато в механике Ньютона масса рассматривалась как постоянное
свойство любого физического тела или системы физических тел, то есть
в этой системе масса была инвариантна относительно преобразований
Галилея. Постоянство массы считалось универсальным и необходимым
свойством материальных тел, а понятие массы было элементом
теоретического языка классической механики4.
Подведем некоторый итог.
Прежде всего представляется возможным (по крайней мере для
развитых теорий математики и физики) дать определение теории,
исходя из понятия группы преобразований. К теоретическому языку
данной теории следует тогда отнести все те высказывания и термины,
которые фиксируют инвариантные относительно некоторой группы
преобразований свойства и отношения объектов. Эмпирический язык
соответственно составляют те высказывания и термины, которые фиксируют
свойства и отношения объектов, изменяющих свои количественные
характеристики относительно данной группы преобразований.
4 Аналогично обстоит дело и с понятием одновременности. У Ньютона
одновременность имела абсолютный характер и была элементом теоретического языка
классической механики. В теории Эйнштейна она оказалась инвариантной относительно
преобразований Лоренца и превратилась в эмпирическое понятие. Это обстоятельство
имело значительные последствия для методологии логического эмпиризма. В
частности, анализ понятия одновременности явился исходным пунктом операционализма
Бриджмена.

О ПРИРОДЕ НАУЧНОЙ ТЕОРИИ
75
Отсюда следует, что понятия теоретического или эмпирического
языка не имеют абсолютного смысла, они всегда определяются лишь
относительно известной группы преобразований.
Относительность понятий теоретического и эмпирического имеет
свое объективное основание в том, что в мире нет ничего, что можно
было бы считать абсолютно неизменным (постоянным). Можно только
утверждать, что те или иные аспекты реальности обладают лишь
относительно инвариантными характеристиками. Цель
научно-теоретического познания состоит поэтому в нахождении относительных
инвариантов, которые имеют место в объективной действительности. Вместе
с тем следует подчеркнуть, что инвариантные характеристики
вычленяются лишь через изменчивость, через движение, что инвариантное
с необходимостью предусматривает различие, которое становится как бы
проявлением инвариантного и способом его осуществления.
Понятия инварианта и преобразования — это, следовательно,
соотносительные понятия, которые составляют то исходное отношение,
простейшую и в то же время исходную абстракцию («клеточку»), которую
следует положить в основу синтетического построения понятия
научной теории как единства многообразных определений. То, что именно
эти понятия были приняты за основу определения наиболее развитых
теорий математики и физики, не должно вызывать удивления. Ведь, как
отмечал еще Маркс, наиболее всеобщие абстракции возникают лишь
в условиях богатого конкретного развития, когда известное свойство
является общим для многих или даже всех элементов. Именно тогда
оно перестает мыслиться лишь в особенной форме5. В данном случае
именно множественность различных видов геометрии привела Клейна
к мысли установить общий принцип классификации геометрических
теорий по их предмету на основе таких абстрактных определений, как
инвариант и преобразование.
В эмпирических науках инварианту соответствует понятие закона
как «отражение существенного в движении универсума»6. В. И. Ленин
в своем конспекте гегелевской «Науки логики» характеризует закон как
существенное отношение, как сохраняющийся и тождественный момент
явлений. «Закон и сущность,— отмечает В. И. Ленин,— понятия
однородные (однопорядковые) или вернее, одностепенные, выражающие
углубление познания человеком явлений, мира etc»7.
Законы как существенные отношения действительности обладают
особой структурой, которая находит свое выражение в принципах
инвариантности или симметрии законов. В физике эти принципы хорошо
известны, а некоторые из них кажутся совсем простыми. К ним, в
частности, относятся так называемые геометрические принципы
инвариантности, смысл которых заключается в том, что законы остаются
симметричными относительно сдвигов во времени и пространстве. Это
означает, что законы природы остаются соотношениями одного и того же
вида независимо от того, где и когда они были открыты. К
геометрической симметрии принадлежит также принцип независимости законов
природы от состояния равномерного и прямолинейного движения
фиксированной системы координат.
Геометрические или, как их еще называют, классические, принципы
инвариантности, на которые впервые обратил внимание А. Пуанкаре, не
исчерпывают всего многообразия симметрии, которым удовлетворяют
законы природы. Их областью является механика Ньютона и
специальная теория относительности. Но они не распространяются на Общую
5 В науке это наблюдается повсеместно. Так, понятие электричества приобрело
всеобщность лишь тогда, когда были исследованы различные его особенные формы —
животное электричество, химическое и т. п.
6 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 137.
7 Та м же, стр. 136.

76
В. С. ЧЕРНЯК
теорию относительности, которая заменяет их одним, более общим
принципом инвариантности (динамическим). Ясно, что принципы
инвариантности, как и все, что существует в природе, не могут
рассматриваться как абсолютные, они также ограничены определенной областью
их применения.
В теоретическом познании роль принципов инвариантности
занимает особое место. Это связано с тем, что существование указанных
симметрии (геометрических) является условием самой возможности
познания законов природы. Если бы законы менялись в зависимости от
места и времени, их познание сделалось бы невозможным. То, что
позволяет нам квалифицировать законы науки как универсальные
утверждения, то есть утверждения истинные для любого места и времени,
является следствием объективно присущей законам природы симметрии,
которая прямо или косвенно (через законы сохранения)
подтверждается всем наличным экспериментальным материалом.
Однако этим не исчерпывается роль принципов инвариантности
в научно-теоретическом познании. Выражая условия, которым
объективно удовлетворяют законы природы, они тем самым являются
пробным камнем при проверке правильности некоторых гипотетических
законов. Как отмечает известный специалист в области симметрии Е. Виг-
нер, «закон природы считается правильным лишь при условии, если
постулируемые им корреляции согласуются с принятыми принципами
инвариантности» 8.
Каково же место принципов инвариантности в научном познании?
Согласно Вигнеру, принципы инвариантности составляют верхнюю
ступеньку в иерархии наших знаний о мире, которая складывается из
1) явлений, 2) законов, 3) принципов симметрии. Они поэтому
примерно так же относятся к законам, как законы относятся к явлениям
действительности. Будучи условиями, которым должны удовлетворять
законы природы, они не являются элементом какой-нибудь определенной
теории, а представляют собою скорее метатеоретические утверждения,
которым должны соответствовать законы, принадлежащие некоторому
классу теорий.
А как обстоит дело с историческими науками? Имеются ли здесь
аналогичные принципы инвариантности? В отношении этих наук
несомненным является то, что они также имеют своим предметом
инварианты, то есть устойчивые (постоянные, сохраняющиеся) и
существенные отношения явлений соответствующих областей действительности.
Например, в «Капитале» Маркс начинает свое изложение с
нахождения известного инварианта в определенного рода изменении, каковым
является товарный обмен. В процессе этого обмена некоторые
характеристики товара меняются, но есть нечто такое, что сохраняется при
всех актах товарного обмена. Например, меновая стоимость
представляет собой количественное соотношение, в котором товар одного рода
обменивается на товар другого рода. Это соотношение, пишет Маркс,
постоянно меняется в зависимости от времени и места. «Меновая
стоимость кажется поэтому чем-то случайным и чисто
относительным»9 (в зависимости от рода товаров пропорция, в которой
обмениваются товары, каждый раз будет иной). Существенным же
отношением, которое сохраняется при всех актах обмена (остается
инвариантным), является стоимость товаров 10.
Однако в отличие от законов природы закон стоимости не остается
симметричным относительно любого места и времени. Он имеет силу
лишь для определенной исторической эпохи развития человеческого
V 8 Е. В и г н е р. Этюды о симметрии. М., 1971, стр. 53.
9 К. M a р к с и Ф.Энгельс. Соч, т. 23, стр. 44.
10 В соответствии с этим стоимость есть теоретическое понятие, а меновая
стоимость — эмпирическое.

О ПРИРОДЕ НАУЧНОЙ ТЕОРИИ
77
общества, само существование которого ограничено известными
пространственно-временными рамками. Если считать, что социальные и
биологические законы (равно как и законы других исторических наук)
также представляют собою универсальные утверждения, то все же
следует учитывать, что они универсальны лишь в пределах определенной
исторической эпохи, следовательно, в достаточно ограниченной области
действительности. Так, политическая экономия, согласно Энгельсу,
исследует прежде всего особые законы каждой отдельной ступени
развития производства и обмена, и лишь в конце этого исследования она
может установить немногие, вполне общие законы, применимые к
производству и обмену вообще. Отсюда можно сделать вывод, что законы
исторических наук не удовлетворяют обычным принципам
инвариантности и для них должны быть сформулированы иные принципы
симметрии.
Совокупность взаимосвязанных универсальных законовп вместе
с логически вытекающими из них следствиями образуют то, что можно
назвать общей теорией. При этом имеется в виду, что теоретические
законы определяют некоторые постоянные (инвариантные) связи в
системе абстрактных (идеализированных) объектов, постулируемых
теорией.
Например, основу механики Ньютона составляют такие
компоненты, как: 1) материальные точки с переменной массой; 2) действие на
расстоянии между двумя материальными точками; 3) законы (включая
и закон тяготения). Из основных законов механики путем добавления
вспомогательных допущений (условий) можно дедуктивно развить
бесконечное число следствий. Эти допущения играют в общей теории
примерно такую же роль, какую в геометрии отводят условиям теорем.
Без этих вспомогательных допущений ни в физике, ни в геометрии,
ни в любой другой теоретической науке нельзя выйти за рамки того,
что постулируется в основных законах.
О чем же говорят общие теории? В качестве совокупности общих
законов и произвольных (мыслимых) допущений они несут существенно
важную, но крайне недостаточную информацию о мире. Отражая
действительность со стороны ее сущности, общая теория ничего не говорит
нам о явлениях, о том, как существует мир «здесь» и «теперь».
Например, законы Ньютона ничего не скажут нам о том, как устроена
Солнечная система или же другие подобные системы, ни даже о том,
существуют ли они вообще. Они объясняют лишь возможность
определенного рода вещей, причем возможность не реальную, а только
абстрактную. Современное состояние Солнечной системы — это лишь одна из
возможностей, совместимых с законами классической механики.
Нетрудно, однако, представить себе и другие абстрактные возможности,
вытекающие из сущности нашего мира (его законов),— различного
рода модели Солнечной системы, которым, по-видимому, никогда не
суждено реализоваться в действительности. Эти модели могли бы
различаться взаимным положением планет, их расстоянием от Солнца и т.п.
Проблема сущности и возможности, сущности и существования —
это традиционная философская проблема, и ею в Новое время
особенно интересовались такие мыслители, как Лейбниц и Кант. «Сущность
есть первый, внутренний принцип того, что относится к возможности
вещи,— писал Кант.— Поэтому геометрическим фигурам (поскольку
в их понятии не мыслится ничего, что выражало бы какое-либо
существование) можно приписывать лишь сущность, но не природу» 12.
Согласно Канту, законы теоретических наук суть внутренние принципы
именно возможного, а не только действительного мира явлений. Лейб-
11 О взаимной связи законов в теории подробнее см. А. И. Ра китов.
Принципы научного мышления. М., 1975.
'- И. Кант. Соч., т. 6. М., 1976, стр. 55.

73
В. С. ЧЕРНЯК
ниц также считал, что нет логического перехода от сущности к
существованию. Поэтому рациональное знание, под которым он понимал
логику и математику,— это знание о возможных или мыслимых мирах.
Таким образом, знание действительности со стороны ее сущности
(законов) позволяет нам конструировать неограниченное множество
возможных миров, которым следует предъявить лишь одно
требование— не противоречить основным законам теории. Такое
конструирование реально осуществляется в науке в форме решения «теоретических
задач», которые не обязательно имеют практический эквивалент в
действительности. В этом отношении общая теория неотличима ох
математики, которая, используя законы, абстрагированные из
действительности, является тем не менее наукой о возможных мирах 13.
В качестве примера возьмем общую теорию систем. «Метод
исследования всех возможных систем независимо от того, существуют ли
они действительно в реальном мире, широко применялся в прошлом и
доказал свою ценность во многих прочно сложившихся науках,— пишет
У. Эшби.— Например, кристаллография изучает, с одной стороны, все
виды кристаллов, которые встречаются в природе, а с другой — в своей
математической ветви она исследует все их теоретически возможные
формы» м.
Поскольку от общей теории как знания о возможном нельзя
априорно перейти к тому, что существует в действительности, необходимо
эмпирическое исследование реальных явлений, которое осуществляется
в форме построения определенной абстрактной модели
действительности. Соединение общей теории и абстрактной модели существующих
явлений позволяет построить теоретическую модель исследуемой
области действительности. Теоретическая модель есть поэтому ограничение
пространства абстрактных возможностей тем, что реально существует.
Она представляет собою знание действительности, рассматриваемой
как единство сущности и существования. В теоретической модели закон
выступает как основание явления, как «существенное явление» 15, как
основа для объяснения и предсказания фактов.
Возьмем, к примеру, классический труд И. Ньютона
«Математические начала натуральной философии». Если в первых двух книгах этого
труда излагается общая теория механики, то третья книга есть
применение основных законов механики к объяснению строения Солнечной
системы 16.
В своей теоретической модели «Системы мира» Ньютон
существенно опирался на явления, установленные Кеплером. Правда, в научной
литературе нередко говорят о «законах» Кеплера, которые Ньютон
якобы обобщил в своей механике. На самом же деле так называемые
законы Кеплера — это всего лишь явления или эмпирические
регулярности на уровне существования. У Ньютона они так и называются —
Явления. Например, Явление VI формулируется Ньютоном так: «Луна
описывает радиусом, проводимым к центру Земли, площади,
пропорциональные времени. Это следует из сопоставления видимого движения
Луны с ее видимым диаметром» 17. Затем в соответствующей теореме
на основе данной модели движения Луны и предложений II или III
общей теории механики выводится следствие, что «сила, с которою
13 Это относится не только к чистой, но и прикладной математике. Например,
геометрия как физика есть учение о «возможности взаимного расположения
реальных твердых тел». См. А. Эйнштейн. Собрание научных трудов, т. IV. М., 1967,
стр. 182.
14 У. Р. Э ш б и. Общая теория систем как новая научная дисциплина.
Исследования по общей теории систем. М., 1969, стр. 128.
15 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 136.
16 Об этом Ньютон говорит в своем предисловии к указанному труду.
17 И. Ньютон. Математические начала натуральной философии. Собрание
трудов академика А. Н. Крылоза. М.Л., 1936, стр. 509.

О ПРИРОДЕ НАУЧНОЙ ТЕОРИИ
79
Луна удерживается на орбите, направлена к Земле и обратно
пропорциональна квадратам расстояний мест до центра Земли» ,8.
Таким образом, в «Системе мира» Ньютона сливаются два
противоположных метода познания. Один идет от знания сущности явлений
(законов) и представлен общей теорией. Другой метод идет от
существования явлений и представлен их конкретной моделью, полученной
в результате тщательных наблюдений и измерений. Синтез этих двух
противоположных движений мысли и реализуется в теоретической
модели в форме единства общего и единичного, сущности и существования
(явления), необходимости и случайности. Как таковое это знание есть
теоретический факт 19.
Следует сразу же оговориться, что, помимо теоретических фактов,
имеется весьма значительный по своему объему класс эмпирических
фактов. Последние есть знание единичных явлений с точки зрения их
существования. Такого рода факты и приводятся Ньютоном под
рубрикой «Явления». К ним, как уже отмечалось, относятся соотношения,
обнаруженные Кеплером, утверждение о том, что планеты Солнечной
системы движутся по эллипсам, или что Луна имеет круговую орбиту.
Как утверждения о существовании, эмпирические факты представляют
собой знание единичного и случайного.
В противоположность этому теоретический факт представляет
собой знание единичных явлений не только со стороны их
существования, но также и со стороны их сущности. Например, тот факт, что
Луна притягивается к Земле с силой, обратно пропорциональной
расстоянию до их центров, имеет необходимое основание в законе всемирного
тяготения. Однако то, что Луна является спутником Земли и что оба
космических тела вообще существуют в данное время и в данном месте
нашей Галактики, представляется результатом случайного стечения
обстоятельств. Можно поэтому сказать, что теоретический факт
постольку необходим, поскольку он закономерен, и постольку случаен,
поскольку говорит о существовании некоторых явлений. Он
характеризуется поэтому двумя основными чертами: его отнесенностью к
определенным чувственно-воспринимаемым явлениям и осмыслением этих
явлений в рамках теории. Теоретический факт выражает,
следовательно, единство общего и единичного, существенного и являющегося,
необходимого и случайного. Тем самым он — единство теоретического и
эмпирического, рационального и чувственного.
Теоретическая модель не есть лишь объяснение явлений, которые
существуют «здесь» и «теперь», она есть знание законов изменения
действительности, того, что должно быть при существующих начальных
условиях. С этой точки зрения теоретическая модель выражает знание
тех реальных (а не абстрактных) возможностей, которые заложены
в действительности и могут осуществиться в будущем. Единство
реальной возможности и действительности приводит нас к понятию
необходимости перехода от одного состояния действительности к другому.
Однако следует оговориться, что необходимость, о которой в данном
случае идет речь, следует отличать от необходимости, присущей самим
законам действительности. Дело в том, что процесс изменения
действительности определяется как ее законами (сущностью), так и теми
внешними обстоятельствами, которые принято называть начальными
условиями и которые характеризуют действительность в аспекте ее
существования 20.
18 Т а м же, стр. 510.
19 Подробнее об этом см. В. С. Ч е р н я к. «Факт в системе научного знания».
«Политическое самообразование», 1975, № 10.
20 «В большинстве случаев,— как пишет Е. Вигнер,— у нас нет причин
сомневаться в случайном характере неконтролируемых начальных условий, то есть таких
условии, которые мы ые можем изменять ао своему усмотрению. Случайный характер

80
В. С. ЧЕРНЯК
Поскольку начальные условия по существу случайны, постольку
превращение реальной возможности в действительность имеет характер
условной (относительной) необходимости. Например, зная начальные
условия и законы классической механики, можно однозначно
предсказать факты, относящиеся к будущему поведению материального тела
или системы таких тел, указать их координату и импульс. Здесь
однозначность понимается в том смысле, что теоретическая модель
действительности позволяет исключить, насколько это возможно, из
рассмотрения все другие реальные возможности, кроме одной. Этим
обстоятельством определяется и характер необходимости, с которой происходят
механические явления. Речь идет о той форме причинной связи,
которая получила название лапласовского детерминизма.
Однако необходимость имеет и другие формы своей реализации.
Например, в квантовой механике она прокладывает себе путь через
«пространство» или веер реальных или потенциальных возможностей.
Перед квантовой теорией, отмечал В. А. Фок, стоит задача так описать
начальное состояние системы, чтобы можно было получить полную
характеристику вытекающих из него потенциальных возможностей.
«Теория должна давать также зависимость этих вероятностей и
потенциальных возможностей от времени. Установление такой зависимости будет
играть ту же роль, что и установление законов движения в
классической физике»21. Таким образом, необходимость, с которой имеет дело
квантовая физика, принимает форму вероятностного закона.
Предсказанное квантовой теорией пространство потенциальных
возможностей можно реализовать в опыте, причем экспериментальная
проверка состоит в многократном повторении опыта при тех же самых
начальных условиях, с целью получения статистических данных,
позволяющих сравнить их с теорией. Таким образом, необходимость
определенных конечных состояний микрообъектов, которую предсказывает
квантовая теория, получает подтверждение и на практике.
«Теоретическое познание,— писал В. И. Ленин,— должно дать
объект в его необходимости, в его всесторонних отношениях... Но
человеческое понятие эту объективную истину познания «окончательно»
ухватывает, уловляет, овладевает ею лишь когда понятие становится
«для себя бытием» в смысле практики. Т. е. практика человека и
человечества есть проверка, критерий объективности познания»22.
Мы попытались дать в самых общих чертах синтетическое понятие
научной теории в рамках логико-методологических и диалектических
категорий и принципов. В ходе данного изложения мы исходили из
того, что последовательность указанных категорий определяется той
ролью, которую они играют в развитой форме теоретического знания.
Мы исходили, следовательно, из готовых результатов познавательной
деятельности, то есть начали с того, чем в действительности
завершается теоретическое познание — с законов или инвариантов. Это
логический или систематический метод рассмотрения развитых форм объекта,
и он прямо противоположен тому, что имеет место в ходе реального
исторического процесса становления научных теорий.
Здесь, мы руководствуемся известным методологическим
указанием Маркса относительно метода политической экономии. «Было бы
неосуществимым и ошибочным,— писал Маркс,— трактовать
экономические категории в той последовательности, в которой они исторически
играли решающую роль. Наоборот, их последовательность
определяется тем отношением, в котором они находятся друг к другу в
современном буржуазном обществе, причем это отношение прямо противопо-
этих начальных условий подтверждается правильностью тех заключений, к которым
мы приходим, исходя из их стохастичности». Е. В и г н е р. Этюды о симметрии, стр. 48.
" В. А. Фок. Квантовая физика и философские проблемы. М., 1970, стр. 20
22 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 193.

о природе научной теории
81
ложно тому, которое представляется естественным или соответствует
последовательности исторического развития» 23.
Характеризуя этот реальный исторический процесс развития, В. И.
Ленин отмечает, что он начинается с непосредственных впечатлений,
живого созерцания явлений, потом развиваются понятия качества и
количества и лишь затем научное мышление направляется к познанию
сущности явлений. «Понятие (познание) в бытии (в непосредственных
явлениях) открывает сущность (закон причины, тождества, различия
etc.)—таков действительно общий ход всего человеческого
познания (всей науки) вообще. Таков ход и естествознание и
политической экономии (и истории)»24. Таким образом, если при
логическом методе мы последовательно идем от законов (инвариантов)
к фактам, отражающим явления действительности, то при
историческом методе мы, напротив, начинаем с фактов и через соответствующий
ряд категорий приходим затем к законам, отражающим инвариантные
(существенные) отношения явлений действительности.
23 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. 1, стр. 44.
24 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 298.
m

Специфика временных свойств
биологических систем
К А. ТЮРИН
Современный уровень развития биологии характеризуется
важными сдвигами в познании живого, в выявлении его специфики и
сущности. Эти новые качественные изменения с необходимостью выдвигают
на передний план разработку основных методологических принципов
построения теоретической биологии.
Процесс познания живой материи сегодня отличает неразрывное
единство новых представлений о сущности живого и принципиально
новых методов и приемов исследования. Другой важной стороной этого
процесса является то, что в качестве методологической основы
биологического познания выступают методы, разрабатываемые в рамках диалек-
тико-материалистической философии и открывающие возможность
более глубокого проникновения в сущность живой материи. Это
относится, в частности, к вопросу о диалектической взаимосвязи
организации и эволюции живых систем как методологическому, принципу
биологического исследования.
Одной из кардинальных проблем современной биологии является
проблема биологической организации, поскольку без ее разработки
невозможно рассматривать на современном теоретическом уровне
проблематику происхождения и развития живой природы. Важнейшей
стороной проблемы биологической организации является исследование
характера ее функционирования, то есть функционального аспекта. По
мнению многих исследователей, именно в этом направлении возможны
новые существенные шаги в познании качественной специфичности
и сущности живой материи. Особенно показательно в этой связи
обращение при изучении функциональных систем к фактору времени,
поскольку становится достаточно очевидным, что время является
важнейшей имманентной характеристикой любой целостной системы,
рассматриваемой как в плане ее организации, так и в плане ее развития.
В современной биологии быстро возрастает количество
исследований, направленных на изучение ритмов живой природы, «биологических
часов», восприятия времени и др. Поскольку феномен ритмического
протекания жизненных процессов обнаружен экспериментально на всех
уровнях живой материи, выделение этих исследований в совершенно
новую и весьма перспективную область биологической науки
(биоритмологию) является важной задачей самого недалекого будущего.
Становится все более очевидным, что по мере выявления и изучения
ритмических процессов углубляется не только понятие функциональной системы,
но и понимание сущности времени и его значения для живых систем,
поскольку ритм представляет собой определенный тип связи элементов
структуры и процессов жизнедеятельности во временном аспекте.
Следует, однако, отметить, что специфические методологические
проблемы этой интересной сферы современного биологического
познания пока еще недостаточно исследованы. В настоящей статье мы попы-

СПЕЦИФИКА ВРЕМЕННЫХ СВОЙСТВ БИОЛОГИЧЕСКИХ СИСТЕМ 83
таемся выделить и рассмотреть временной аспект функциональных
систем посредством выявления специфики временных свойств живых
систем.
* * *
Временные связи охватывают многообразные стороны
жизнедеятельности: от внешних до глубоко внутренних сторон
функционирования живых систем. На всех уровнях структурной организации живой
материи находит свое проявление определенная качественная
специфика совершающихся здесь жизненных процессов. В рамках отдельного
уровня эта специфика выражается в своеобразии временных связен
и отношений, конкретно — в ритмической организации совершающихся
процессов или явлений. Представляется целесообразным в этом плане
рассмотреть понятие ритма.
В общем смысле ритм понимается как устойчивое, закономерно
проявляющееся повторение в организации материальных систем и
процессов 1. Ритм, являясь специфическим проявлением повторяемости,
выражает временной аспект функционирования и развития
материальных систем и характеризует временную, периодическую структуру
материальных процессов. С этой точки зрения процессуальный (временной)
ритм выступает как тип связи происходящих событий, интегрирующий
и организующий отдельные компоненты в единое целостное,
функционально организованное образование.
Являясь важной характеристикой функциональных систем,
биологические ритмы представляют собой один из факторов естественного
отбора. Они осуществляют координацию многообразных процессов
организма с временными интервалами окружающих событий и
синхронизируют эти процессы с разнообразными изменениями внешней среды,
тем самым выполняют чрезвычайно важную роль в обеспечении
существования живых систем. По мере усложнения структурной
организованности живого изменяются и усложняются формы ритмической
деятельности, поскольку ритмичность своеобразно преломляется через
различные уровни жизнедеятельности и сопряжена со значительным
количеством разнонаправленных изменений.
В литературе имеются попытки провести определенную
классификацию биологических ритмов исходя из уровней организации живых
систем. Так, Халберг и Рейнберг2 выделяют высокочастотные, среднеча-
стотные и низкочастотные ритмы. Первый тип включает
функциональные биоритмы, к которым относятся периодические колебания в
системах биологических реакций. Ко второму типу относятся суточные
и циркальные (околосуточные) ритмы. К низкочастотным относятся
лунные, сезонные, годовые и т. п. ритмы.
Несколько иную классификацию, хотя и близкую к приведенной,
дает А. М. Эмме3. К первому типу биологических ритмов, которые он
определяет как «экологические», или «адаптивные», относятся суточные,
приливно-отливные, лунные и сезонные изменения жизнедеятельности.
С помощью этих временных ритмов, по мнению автора,
обеспечивается совпадение фаз усиленного обмена веществ, повышения
активности организмов с периодами, когда внешние условия наиболее
благоприятны, а фаз относительного покоя — с периодами действия
неблагоприятных факторов, биоритмы второго типа, обеспечивающие непрерыв-
1 См. В. Е. Комаров. Категория ритма и некоторые черты диалектики
биологической эволюции. Сб. «Принципы развития». Саратов. 1972, стр. 146.
2 См. Ю. А. Романов, В.тП. Рыбаков. Некоторые общие вопросы эволюции
временной организации биологических систем. В сб. «Некоторые проблемы теории
эволюции». М., 1973, стр. 49—50.
3 См. А. М. Эмме. Биологические часы. Новосибирск, 1967, стр. 11—12.

84
И. А. ТЮРИН
ные потребности жизненных процессов, определяются как
функциональные. Помимо этого, ритмы живых систем квалифицируются и по
степени их зависимости от окружающих условий. Это экзогенные и
эндогенные ритмы. Экзогенные ритмы являются непосредственным
следствием действия внешних раздражителей (покой, активность, оцепенение,
анабиоз и т. п.). Эндогенные ритмы живых систем обеспечиваются
действием внутриорганизменных процессов и механизмов.
На основании сказанного можно прийти к выводу о том, что живой
организм — это чрезвычайно сложная иерархическая система, которая
осуществляет свою интегративную (целостную) деятельность на основе
структурного и функционального объединения различных типов
временных соотношений, соответствующих, в свою очередь, различным
уровням организации функционирующих систем. Эта интеграция
достигается путем централизации и автоматизации управления и
регуляции жизненными процессами, представляющих собой специфическую
особенность живых систем. Управление на всех уровнях живого
является функциональной (процессуальной) характеристикой . и,
следовательно, характеризует и временной аспект биологических систем4.
В живых организмах существует тенденция целенаправленного
управления подсистемами, обеспечивающего сохранение определенного
равновесия вокруг некоторого гомеостатического положения. Поскольку
система существует в условиях непрерывного отклонения и возвращения
в обычное состояние, она, следовательно, функционирует как
колебательная система, а осуществляющиеся связи между различными
уровнями управления носят ритмический (временной) характер 5.
Постоянство внутренней среды (гомеостазис) живой системы сохраняется лишь
в том случае, когда оно поддерживается эндогенными ритмическими
колебаниями, вследствие чего достигается определенный «полезный»
приспособительный эффект. «Важнейшее значение для прогрессивной
эволюции животных имело развитие механизмов, поддерживающих
гомеостазис. Последний явился существенным фактором
совершенствования центральной нервной системы...»6.
Таким образом, основой гомеостазиса живых систем является
ритмичность физиологических функций, а с помощью этих ритмических
процессов в организме осуществляются согласование и корреляция
физиологических функций с ритмами окружающей природы.
Происходящая при этом интеграция ритмов физиологических процессов
выступает как своеобразное проявление специфики временных свойств
живого. Ритмы жизненных процессов в организме характеризуются
значительной подвижностью и пластичностью, что обеспечивается
благодаря действию быстро меняющихся компонентов структуры целого. Эта
ритмичность формирует в конечном счете специфическую динамически-
стереотипную организацию биологических процессов во времени,
определяя их внутреннюю временную структуру. В таком понимании
структура оказывается тесно связанной со временем.
Современные наблюдения за поведением микроструктур
показывают, что даже простейшие физиологические, структурообразователь-
ные и другие процессы протекают в колебательном режиме, то есть
обладают определенным временным ритмом. Интегративное единство
ритмов, проявляющееся уже на микроуровне, накладывает отпечаток
на характер функционирования и развития живых организмов как
целостных образований и формирует способность органических систем
адекватно отвечать на многообразные внешние и внутренние воздейст-
4 В В. П а р и н, Р. М. Б а е в с к и и, Е. С Геллер. Процессы управления в
живом организме. В сб. «Философские вопросы биокибернетики». М., 1969.
5 См. А. С. Карда шева. Организующая функция биоритмов в процессах
управления. «Философские проблемы биологии». М., 1973, стр. 241.
6 А. М. Эмме. Биологические часы, стр. 132.

СПЕЦИФИКА ВРЕМЕННЫХ СВОЙСТВ БИОЛОГИЧЕСКИХ СИСТЕМ 85
вия. Эта своеобразная временная упорядоченность (временная
субординация) вырабатывается и закрепляется естественным отбором и
является выражением биологической целесообразности и целостности
живых систем.
Ритмическая деятельность организма как целостного образования
складывается из отдельных функциональных ритмов, тесно связанных
между собой (интегративный ритм), а их существование и
функционирование необходимо рассматривать как условие адаптации организмоз
к окружающей среде. Следует также подчеркнуть, что временные
отношения в живых системах представляют собой не только отражение
временных свойств (ритма) окружающей среды, но они в своей основе
определяются скоростью происходящих на клеточном и субклеточном
уровнях различных физико-химических и биологических реакций. Это
положение играет важную методологическую роль в биологическом
познании, поскольку оно ориентирует на исследование молекулярного
уровня живых систем. И в этой области уже достигнуты значительные
успехи.
Современная биология стоит перед необходимостью выявления
структурных и организационных законов движения, описывающих
жизненные явления на молекулярном и субмолекулярном уровнях.
И в этом отношении особую значимость приобретает исследование
временных свойств живых систем на различных уровнях, которое
открывает возможность рассматривать живую систему с точки зрения ее
временной структуры, являющейся результатом взаимодействия
внутреннего и внешнего. Новейшие данные в области исследования временных
свойств живых систем имеют чрезвычайно важное значение и в
философском плане, поскольку они способствуют обоснованию диалектико-
материалистического взгляда на время и тем самым направлены против
всевозможных идеалистических спекуляций о времени.
* * *
В рассматриваемом аспекте это относится в первую очередь
к недавно возникшей области биологических исследований, в которых
возможны чрезвычайно точные наблюдения и измерения реакций
организма на различные временные воздействия внешней среды, что
позволяет более точно представить характер временных взаимодействий
в живой системе. Имеются в виду исследования по изучению
механизма отсчета времени в живых системах — так называемых
«биологических часов». В основе этой способности живых систем отсчитывать
определенные временные интервалы лежит строгая повторяемость
процессов и явлений с относительно короткими периодами колебания,
поэтому «сколько-нибудь глубокий анализ природы и механизмов
взаимодействия периодически меняющихся процессов возможен лишь
на основе современных представлений об общих свойствах
колебательных систем, на основе рассмотрения физических и математических
особенностей данного периодического процесса» 7.
«Биологические часы» представляют собой исторически
выработанную живой системой целесообразную реакцию на повторяющиеся
(временные) явления окружающей среды. С этой точки зрения они
являются приспособительным механизмом, обеспечивающим возможность
целесообразного функционирования в непрерывно изменяющихся
условиях. Руководствуясь биологическими часами, живые системы
приурочивают каждый свой физиологический процесс и жизнедеятельность
в целом к оптимальным условиям среды. В этом случае для организма
жизненно важным является то, насколько точно часы живых систем
7 С. Э. Ш н о л ь. Предисловие к русск. изд. сборника «Биологические часы». М.,
1964, стр. 5—6.

86
И. А. ТЮРИН
функционируют и синхронизируются с колебаниями внешних факторов.
Экспериментально установлено, что живые часы действуют на основе
непрерывного чередования напряжения и расслабления так называемых
релаксационных колебаний 8.
Имеющиеся эмпирические данные в этой области позволяют
сделать вывод, что существование «чувства времени» у живых систем на
основе «биологических часов» представляет собой универсальное
свойство любой клеточной организации. Открытие этих временных свойств
живых систем — «чувства времени» и «биологических часов» — требует
рассмотрения важной в методологическом и в философском плане
проблемы — проблемы их детерминации, то есть решения вопроса об их
эндогенности или экзогенности.
Сторонники эндогенного характера биологических часов живых
систем (Э. Бюннинг, К. Питтендрай, А. М. Эмме и др.) придерживаются
точки зрения, что их возникновение находит свое объяснение в
происшедших и происходящих эволюционных преобразованиях, когда в
живых организмах постепенно выработалась и закрепилась
целесообразная реакция на повторяющиеся воздействия внешней среды. Именно
в этом смысле понимается эндогенный характер живых часов, что
указывает на их независимость от окружающей среды и ее временной
структуры. Э. Бюннинг, например, объясняет наличие биологических часов
приспособлением организма к вращению Земли, что привело к
возникновению циркадных ритмов, эволюционировавших из колебаний с
самыми различными периодами 9. А. М. Эмме считает, что способность к
измерению времени, наблюдаемая в живых организмах, основана на
внутриклеточных часах (главные метрономы), которые появились
в процессе эволюции 10.
Согласно взглядам Ф. Брауна п, ритмические явления в живых
системах непосредственно связаны с ритмами окружающей физической
среды. Магнитное и электромагнитное поля, как и другие геофизические
факторы, изменяясь в пространстве и времени, служат датчиками
времени для биологических ритмов. Устойчивая-ритмическая (временная)
организация, возникающая внутри биосистем, представляет собой
ответ на ритмические сигналы среды. Это указывает, по мнению Ф.
Брауна на то, что многочисленные внутренние ритмы не эндогенны, а экзо-
генны. Организм, таким образом, представляется целесообразно
изменяющимся трансформатором частот, который под влиянием
внешнего ритма способен вырабатывать целый комплекс ритмических
процессов, «Живые часы» довольно легко могут быть регулируемы
внешними сигналами, главными из которых являются световые и
температурные.
Эта, в общем, чрезвычайно интересная и оригинальная точка зрения
является, однако, весьма уязвимой в силу своей односторонности и
упрощенности, вследствие чего она не получила широкого распространения
в научном мире. Несомненно, что отмеченные временные отношения
между организмом и окружающей средой существуют, но они, как
показали многие эксперименты, во многих случаях не являются
решающими. К тому же данные, приводимые Брауном, не получили еще
подтверждения и в том плане, что остаются пока неизвестными механизмы
восприятия внешних факторов, характер их влияния на ориентацию
организмов в окружающих условиях и приспособление к ним.
Адекватное решение проблемы соотношения организма и среды
находится в русле разрабатываемой материалистической диалектикой
проблемы соотношения категорий внутреннего и внешнего.
Внутреннем. Э. Бюннинг. Биологические часы. В сб. «Биологические часы», стр. 19.
9 См. там же, стр. 16.
w A. M. Эмме. Биологические часы, стр. 7.
11 Ф. Браун. Геофизические факторы и проблема биологических часов. В сб.
«Биологические часы».

СПЕЦИФИКА ВРЕМЕННЫХ СВОЙСТВ БИОЛОГИЧЕСКИХ СИСТЕМ 87
нее — это не прямая проекция внешнего, а отраженное и
преобразованное специфическим образом внешнее; на уровне живого это отношение
является не только усложненным, но «многократно и субординаци-
онно, иерархически» расчлененным, многоступенчатым
(«многоуровневым»)»12. Исходя из этого положения, эндогенность биологических
ритмов, «живых часов», «чувства времени» и других временных свойств
живого должна рассматриваться не как изначально существующая
(в бергсоновском смысле), а как исторически сформировавшаяся
в процессе непрерывного взаимодействия с временной структурой
внешнего мира. Одним из важных методологических результатов
исследования «биологических часов» является установление неразрывной
связи функциональной организации живых систем с объективным
временем как реальной формой их бытия и бытия окружающей среды
и выявление эвристической ценности идеи объективности времени.
* * *
Происходящая в современной биологии переориентация в познании
жизни с морфологического аспекта на фундаментальный приводит
к уяснению того важного в теоретическом плане положения, что
сложные отношения, возникающие в живых системах, включают в себя
дифференциацию не только в пространстве (морфология), но и во времени
(функционирование). В изучении живых систем происходит слияние
структурных и функциональных идей, направленное на исследование
динамики внутрисистемных отношений. Таким образом, организация
живого с необходимостью рассматривается не просто как статическая
(организованная), а как функционально действующая и развивающаяся
форма живого объекта. «Концепция организации, для которой
оказывается недоступным функциональный аспект строения целого, а присущие
ей представления об организации сводятся лишь к пространственной
упорядоченности частей, не в состоянии объяснить целостность как
особый временной тип связи и тем более не может понять наличие в
системе определенной периодической структуры процессов. Современная
наука освободилась от одностороннего представления об организации,
соединив две стороны единого целого — структурный и
функциональный аспекты» 13. В контексте рассматриваемых нами проблем это
находит свое выражение в предпринимаемых попытках построения теории
временной организации живых систем.
Б. Гудвин, например, считает, что основой временной организации
клетки является характер протекания сложных биохимических
процессов, которые осуществляются неодновременно и скорости которых
непостоянны. Согласование процессов во времени происходит таким
образом, что возникает определенный ритм последовательности
процессов. Совокупность ритмических процессов, имеющих различные
периоды и функциональные особенности, образует в организме
временную структуру. Б. Гудвин делает интересный в методологическом
отношении вывод: «Одна из наиболее привлекательных возможностей,
которые открывает анализ сил взаимодействия нелинейных
осцилляторов для теории эпигенеза, состоит в том, что это позволит...
сформулировать общий закон временной организации, который будет
применим к широкому классу биологических систем, обладающих
ритмическими свойствами. Это явится важным шагом к установлению
фундаментальных законов биологической организации. Если бы оказалось,
что такой закон аналогичен закону естественного отбора, то есть что
временная организация в биологических системах создается, в сущности,
под действием «эволюционных» сил..., то еще одна область биологии
12 В. И. К р е м я н с к и й. Структурные уровни живой материи. М., 1969, стр. 162.
13 Н. Т. Абрамова. Целостность и управление. М., 1974, стр. 145.

88
И. А. ТЮРИН
попала бы в сферу действия наиболее всеобъемлющей и интуитивно
удовлетворяющей нас теории биологических процессов — теории
Дарвина» 14.
Другой теоретической схемой временной организации является
теория циркадной организации живых систем, разрабатываемая
К. Питтендраем (совместно с В. Брюсом) 15. Исходя из предположения,
что циркадные ритмы широко распространены в живых системах,
эндогенны по своей природе, являются врожденным свойством организмов,
отличаются устойчивостью к внешним воздействиям и независимостью
друг от друга, К. Питтендрай считает, что они как неотъемлемое
свойство живого представляют собой основу временной организации
биосистем 16.
Организм включает в себя целую популяцию квазиавтономных
колебательных систем, вследствие чего основной чертой организации
живых систем является .система коммуникаций, главная функция
которой состоит в согласовании колебательных активностей, внутренне
присущих отдельным подсистемам и системе в целом. Нормально
функционирующая временная организация циркадной системы означает
внутреннее колебание всех компонентов с одинаковой частотой и с
определенным соотношением между фазами. В случае отсутствия внешних
воздействий, особенно световых и температурных циклов, единство
циркадной организации живой системы, его саморегуляция
осуществляются взаимным согласованием отдельных колебаний, обеспечивающих
необходимые фазовые соотношения. Поразительное сходство
физиологических явлений, лежащих в основе циркадных ритмов, Питтендрай
объясняет конвергентной эволюцией, в результате которой возникла
потребность в согласовании временной организации живых систем
с временной организацией среды. Он полагает, что «выработанная
в результате естественного отбора циркадная организация должна
выполнять более широкие временные функции, чем лишь согласование
ритма с колебаниями во внешней среде. Организация в живых
системах включает в себя организацию во времени совершенно независимо
от периодичности внешних изменений; наличие колебаний в каждой
изучаемой системе может отражать участие циркадной организации
в общем временном согласовании отдельных подсистем» 17.
Некоторые авторы под понятием временной организации живых
систем подразумевают совокупность ритмов, интегрированных и
согласованных во времени внутри системы и с окружающей ее внешней
средой 18. Подчеркивая интегративный характер временной организации,
они, однако, упускают при этом из виду весьма существенный момент
в функционировании живых систем, заключающийся в следующем.
Поскольку живая система рассматривается как устойчиво неравновесная
(Э. С. Бауэр), то переход из одного состояния в другое ведет к
возникновению нового ритма жизнедеятельности, то есть к возникновению
аритмии по отношению к предшествующему состоянию. Другими
словами, ритм и аритмия предполагают друг друга и взаимно отрицают.
В этих (переходных) условиях аритмия оказывается ведущей в
развитии явлений и вместе с тем противоречащей свойству устойчивости
данной системы. Таким образом, аритмия выступает как средство
и форма развития ритма и, следовательно, является общей формой
выражения необратимости и асимметрии в развитии, показывая тем
14 Б. Г у д в и н. Временная организация клетки. М., 1966, стр. 209—210.
15 См. сб. «Биологические часы», стр. 263—302.
16 См. там же.
17 Т а м же, стр. 297.
18 См. Ю. А. Романов, В. П. Рыбаков. Некоторые общие вопросы
эволюции временной организации биологических систем. В сб. «Некоторые проблемы
теории эволюции», стр. 47—48.

СПЕЦИФИКА ВРЕМЕННЫХ СВОЙСТВ БИОЛОГИЧЕСКИХ СИСТЕМ 89
самым относительный характер повторяемости в процессе развития 19.
Исходя из этого, временную организацию живых систем можно
определить как диалектическое единство ритмических и аритмических
явлений и процессов, интегрированных и согласованных во времени и
находящихся в отношении взаимосодействия (П. К. Анохим) в процессе
существования и эволюции живого.
Исследование живых систем в процессе их функционирования
и развития привело к установлению явления дискретности основных
проявлений жизнедеятельности. Рассмотрение этого фундаментального
свойства живого, на наш взгляд, способствует лучшему уяснению
специфики временной организации живых систем.
«Квантованность» основных биологических процессов означает, что
любой функциональный, метаболический или другой процесс дискретен
во времени, иначе говоря, он определенным образом ограничен
временным интервалом, продолжительность которого определяется природой
самого процесса. С этим явлением связана ритмичность, цикличность,
то есть вообще колебательность живого. Дискретность не сводится
к молекулярной структуре, а определенным образом дополняется
и перекрывается специфической организацией целостных структурно-
функциональных единиц. Известно, что этот процесс интересовал еще
И. П. Павлова, который придавал большое значение исследованию
интервалов между действиями раздражителей, и выявленная им
системность в работе головного мозга животных имеет непосредственное
отношение к пониманию дискретности. Квантованность энергетических
процессов и функциональная дискретность в живых системах реализуются
во времени, вследствие этого в исследовании жизненных процессов мы
сталкиваемся с определенными временными интервалами. Таким
образом, выражением временной дискретности является то, что структуро-
образовательные (как и противоположные) процессы осуществляются
не непрерывно, а квантами, и это приводит к мысли о необходимости
распространения квантового принципа, выработанного в рамках атомной
физики, на все биологические процессы и явления 20.
Рассмотренные временные проявления живых систем —
«биологические часы», «чувство времени», «временная организация» — позволяют
конкретизировать их в понятии «биологическое (собственное) время»,
которое широко применяется в исследованиях по этой проблематике.
В. И. Вернадский дает следующее определение биологического времени:
«Время, связанное с жизненными явлениями, вернее, с отвечающим
живым организмам пространством, обладающим дисимметрией, я
буду... называть биологическим временем»21. Близкое к этому понимание
времени высказывает Дж. Уитроу: «Физиологическое время отличается
от физического времени тем, что оно является в сущности внутренним
временем, связанным с областью пространства, занимаемой живыми
клетками, которые относительно изолированы от остальной вселенной»22.
По определению В. А. Межжерина, собственное (биологическое)
время системы представляется как отношение единицы физического
времени к числу однообразных событий, происшедших за данную
единицу времени в пределах данной системы23. Причем время течет
по-разному в одном и том же организме в различные фазы его
существования. В различном возрасте или в различных условиях среды
организму необходимо неодинаковое количество физического времени для
19 См. В. Е. Комаров. Категория ритма и некоторые черты диалектики
биологической эволюции, стр. 157—158.
20 См. Н. Бор. Квантовая физика и биология. В сб. «Моделирование в
биологии». М., 1963, стр. 27—28.
21 В. И. Вернадский. Размышления натуралиста. Вып. 1. М., 1975, стр. 27.
22 Дж. Уитроу. Естественная философия времени. М., 1964, стр. 89.
23 См. В. A. M е ж ж е р и н. Этюды по теории биологических систем.—
«Системные исследования. Ежегодник 1974 г.». М., 1974, стр. 107.

90
И. А. ТЮРИН
осуществления одинаковой физиологической «работы».
«Действительный возраст является органическим и функциональным состоянием
и должен измеряться ритмом изменений этих состояний» 24.
Биологическое (собственное) время представляет собой
физиологическое время, то есть процесс различных метаболических и структурно-
функциональных изменений. В силу этого его не всегда удается
измерить единицами физического времени, поскольку эти временные
события внешнего мира не могут определить целиком ритм внутренних
процессов, интегративную совокупность которых мы определили как
временную организацию живой системы. В этом смысле понятия
«биологическое время» и «временная организация» совпадают. В связи с тем,
что в различном возрасте необходимо неодинаковое количество
физического времени для осуществления физиологической «работы» и энергия
роста уменьшается с процессом старения организма, можно заключить,
что «физическое время течет быстрее у старшего организма, чем
у молодого»25.
К подобным выводам еще раньше пришел Г. Бакман. Приводя
общую кривую роста, он вводит понятие специфического для каждого
организма биологического времени, которое является логарифмической
функцией физического времени и с течением которого биологическое
время сокращается26. Рассматривая сравнительные характеристики
времени в физике и биологии, можно прийти к выводу, что такие
основные свойства времени, как однонаправленность, упорядоченность,
непрерывность, связность, однозначно трактуются в различных
разделах физики и биологии, и, несмотря на некоторые отличия, следует
предположить, что на время живых систем распространяются
важнейшие положения теории относительности 27.
* * *
В рамках современных системно-структурных представлений живые
системы рассматриваются как необычайно сложные целостные
образования, способные к саморазвитию и самоуправлению в процессе их
взаимодействия как с внутренней, так и с внешней средой. Результатом
такого взаимодействия является возникновение сложной иерархии
живых существ на всех уровнях существования живой материи.
Возникшие представления о живых системах как колебательных, находящихся
в сложном взаимоотношении с окружающим миром и образующих в
процессе этого взаимодействия упорядоченную временную организацию,
позволяют найти позитивные подходы к выяснению сущности жизни
и характера ее эволюции.
В процессе длительной эволюции в живом организме происходит
закрепление полезных свойств и признаков, соответствующих той среде,
в которой существует организм. Лишенные этих необходимых свойств
организмы оказались бы нежизнеспособными в условиях непрерывного
изменения окружающей среды. Происходит возникновение
разнообразных форм приспособления, основанных на 'динамически изменяющихся
структурно-функциональных свойствах живой системы. Поскольку
организм с момента своего возникновения «вписывается» в
существующий неорганический мир в условиях ритмических и циклических
изменений факторов среды, то с неизбежностью возникают специфические
временные отношения с ней, накладывающие отпечаток на характер
24 Ф. Ч и ж е к. О специфике времени в биологических системах. «Философские
науки», 1967, № 4, стр. 146.
28 Там же, стр. 147.
м См. там же, стр. 147, 149.
27 См. Н. И. Моисеева. Проблема времени в физике и биологии. «Вестник АН
СССР», 1974, № 5, стр. 93.

СПЕЦИФИКА ВРЕМЕННЫХ СВОЙСТВ БИОЛОГИЧЕСКИХ СИСТЕМ 91
организации живого, в которой находит свое отражение временная
структура окружающего мира.
Выяснение временных свойств живых систем, таким образом, тесно
переплетается с выявлением важнейших сторон
структурно-организационных принципов жизненных явлений, поскольку любая организация
биосистемы понимается не как изначально данная, а как итог
эволюционного развития. Исходя из этого, можно определить, что
функционирование живых систем, испытывающих в процессе эволюции
воздействие различных внешних факторов, детерминируется закономерностями
возникшей биологической ритмичности и выражается в формировании
временной организации процессов жизнедеятельности органических
систем. Сложность организации живого обеспечивает определенным
образом характер и длительность его существования, и по мере
дальнейшего прогрессивного усложнения организации создается более
высокая устойчивость по отношению к изменяющимся условиям
существования.
Живые системы в процессе длительной эволюции как бы отразили
на своем биологическом экране всю актуальную среду от прошлого
до настоящего, построив свою организацию жизненных процессов таким
образом, чтобы она обеспечивала максимальное приспособление к
определенным условиям. В этом проявляется активно организованный
характер живого, а.временные свойства, специфика которых
определяется в целом спецификой самой жизни, выступают как временной
аспект активности живых систем.
Резюмируя вышеизложенное, следует подчеркнуть, что
исследование временных свойств живых систем раскрывает не только
особенность функционирования многообразных жизненных процессов, что
само по себе чрезвычайно важно и актуально, но и дает возможность
выявить важнейшие. характеристики универсального, физического,
объективно существующего времени. С этой точки зрения
колебательность (ритмичность, цикличность) живого рассматривается как
отраженная форма временной структуры окружающего мира, а временной
(процессуальный) аспект функциональных систем выдвигается на
передний план в изучении живых структур как важное и существенное
дополнение разрабатываемой в рамках марксистско-ленинской
философии теории отражения.
m

СОВЕЩАНИЕ ПО ПРОБЛЕМЕ
ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ
Соображения по вопросу об отношении мышления
и языка (речи)
Э. В. ИЛЬЕНКОВ
Любое рассуждение об отношении мышления и языка
предполагает то или иное — прямо высказанное или подразумеваемое —
понимание как того, так и другого и, стало быть, возможность рассматривать
и мышление и язык независимо друг от друга как таковые, то есть вне
этого отношения. Иначе вопрос об отношении между ними вообще не
может быть поставлен. Несомненно и то, что реально мышление и язык
взаимно обусловливают друг друга, и несомненность этого
обстоятельства придает видимость такой же несомненной бесспорности известной
формуле, согласно которой «как нет языка без мышления, так не
бывает и мышления без языка».
Но если эта формула бесспорна, то и мышление и язык (речь) —
это лишь две одинаково односторонние абстракции, а выражаемая в
них «конкретность» есть нечто третье, само по себе ни мышлением, ни
языком не являющееся. В этом случае как логика (наука о мышлении),
так и лингвистика (наука о языке во всем его объеме)—суть лишь
два абстрактных аспекта рассмотрения этого третьего, реального,
конкретного предмета (или процесса), не получающего своего
конкретного — а стало быть, и истинного — научного изображения ни в той,
ни в другой науке.
Так почему же в таком случае не взять быка за рога и, прямо
приступив к конкретному исследованию этого конкретного предмета, не
объявить всю предшествующую историю и логики и лингвистики лишь
предысторией новой науки, в рамках которой должны найти свое
критически-научное переосмысление все специальные абстракции (и
соответствующие им понятия и термины) как логики, так и лингвистики.
В лоне этой новой науки вопрос об отношении между мышлением и
языком (речью) был бы снят с самого начала по той причине, что он
там даже не мог бы и встать. В ней с самого начала ни мышление не
рассматривалось бы само по себе, то есть в отвлечении от языковой
формы его осуществления и выражения, ни язык не рассматривался бы
иначе, как естественная, абсолютно необходимая и потому
единственная форма, не выливаясь в которую мышление вообще не может ни
осуществляться, ни представляться, ни мыслиться.
Такой ход мысли не выдуман нами, можно указать на десятки
(если не на сотни) работ, авторы которых знают и признают только
«речевое мышление», только «словесное мышление», а понятие
мышления как такового, вербально не оформленного, объявляют
предрассудком старой логики и отбрасывают как изначально недопустимую,
ложную абстракцию. Согласно этим авторам, не существует и не может
существовать проблемы суждения, отличной от проблемы
высказывания, они сливаются в одну проблему, точно так же, как и проблема
понятия целиком растворяется в проблеме термина научного
языка, и т. д.

СОВЕЩАНИЕ ПО ПРОБЛЕМЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ 93
В лингвистике тоже не так уж трудно заметить аналогичную
тенденцию, хотя там она и выглядит несколько иначе — как
неудовлетворенность чисто формальным анализом языка, абстрагирующимся от
проблемы значения и смысла знаковых конструкций, подобно тому как
в логике это делают по отношению к словесной форме выражения в
погоне за «чистым смыслом». Понять эти тенденции можно, ибо
рациональное зерно в них явно присутствует. Но, как известно, любое
рациональное зерно, когда его развивают дальше, чем позволяет логика
фактов, может привести к весьма уродливым — иррациональным —
воззрениям. Об эту логику фактов и спотыкаются обе обрисованные
разновидности логики рассуждения.
Прежде всего для любого лингвиста очевидно, что в языке и в
реальном его функционировании (в речи, как устной, так и письменной)
все-таки существуют формы, явно принадлежащие специфической
материи языка и только ей и невыводимые из движения того «содержания»,
которое в них выражается,— из движения смысла и значения. В
противном случае осталось бы непонятным, отчего это в одном языке
имеется лишь четыре падежа, а в другом—двадцать восемь. Падеж есть
явно форма языка, а не прямо и непосредственно форма мышления,
хотя бы и «словесного», и с этим фактом (это именно факт, а не
абстракция!) вынуждены всерьез считаться те лингвисты, которые
различают «глубинные языковые структуры» от тех варьирующихся схем, в
виде которых эти структуры реализуются в разных языках.
Но, может быть, именно эти структуры и сливаются с «чисто
логическими» схемами? Может быть, в описании этих «глубинных структур»
подлинно научная лингвистика и сольется с логикой, с описанием форм
мышления как такового? Такими надеждами, кажется, тешат себя
многие.
Но тогда, даже при столь ограниченном значении тезиса о полном
слиянии форм мышления с формами языка, все же лингвистика
начинает претендовать на роль новой науки, впервые разглядевшей
подлинную конкретность того предмета, который абстрактно (а потому
и неверно) рассматривался испокон веков в логике. А это значит, что
если мышление нельзя и недопустимо рассматривать вне языковой
формы, то последнюю, напротив, можно и нужно рассматривать до, вне и
совершенно независимо от всяких разговоров о мышлении. Ведь даже
простое описание «глубинных структур» может быть осуществлено
путем отыскания тех «инвариантов», которые выражают себя не иначе,
как в многообразии чисто формальных особенностей
национальных языков, то есть путем абстракции (отвлечения) от этих именно
особенностей. Но тогда логическая форма (форма мышления) и есть
не что иное, как абстракция именно «чистой» формы языка, всеобщей
формы языка как такового.
Но если этой абстракции соответствует какая-то реальность, то
эта реальность должна быть реальностью и до, и вне, и независимо от
того, выражена ли она в каком-то особенном языке (то есть в той
или иной «поверхностной» схеме реализации) или же в чем-то ином,
нежели реальный язык. Иначе это никакая не реальность, а только
искусственная абстракция лингвистики, к которой следует предъявлять
все те же претензии, которые предъявлялись и предъявляются к
абстракции логической формы как таковой, как «чистой» формы мышления
или формы «чистого мышления», то есть мышления, никак и ни в каком
языке вообще себя не выразившего.
Основоположник такого выхода из тупиков
логико-лингвистической проблемы Н. Хомский потому-то и считает «глубинные структуры»
врожденными человеку как существу, осуществляющему «речевое
мышление» или — что то же самое — «осмысленную речь». С его точки
зрения, эти структуры явным образом присутствуют в человеке до то-

94 СОВЕЩАНИЕ ПО ПРОБЛЕМЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ
го (и, стало быть, вне и независимо от того), как он сумел построить
первую фразу на родном языке, иначе говоря, происходит проекция
глубинных структур на поверхность чисто формальных, то есть
особенных, схем особенного языка. Как они присутствуют в нем? Тут Хомский
оказывается чистым картезианцем, он встает на позицию, которая
допускает одинаковую правомерность двух интерпретаций: или в виде
морфологически-встроенных в тело человека схем работы его мозга,
или в виде схем как-то вселяющейся в этот мозг чисто духовной,
абсолютно бестелесной «души».
Под титулом «глубинных структур» языка лингвистика тем самым
оказалась вынужденней признать ту самую реальность, которую
давным-давно не только признавала, но и старательно исследовала
именно логика, а не лингвистика. Это «структуры» (схемы и формы)
деятельности человека, осуществляющейся до, вне и независимо от
их выражения в каком бы то ни было особенном языке, в языке
вообще.
Тут логика неумолимая. Либо «глубинные структуры» языка — его
подлинно всеобщие схемы — предшествуют и по существу и по времени
оперативным схемам любого возможного особенного языка и в
последних лишь выражают себя неадекватным образом (ибо с такой же
легкостью они могут быть выражены и в других особенных формах),
либо процесс усвоения ребенком родного языка приходится толковать
как принципиально необъяснимое божественное чудо, как
мистический акт.
Они действительно присутствуют в человеке, эти «глубинные
структуры», и вопрос единственно в том, как они в нем присутствуют.
Как схемы работы его мозга, врожденные ему вместе с его
морфологией, или как-то иначе? Скажем, как схемы «духа», который мы вправе
расшифровывать как краткое название совокупной «духовной
культуры», вселяющейся в тело человека и его мозг до того, как он
овладевает специфически-языковой культурой, то есть способностью
правильно строить речь?
«Глубинные структуры», выявленные Хомским, действительно
складываются в онтогенезе, в процессе развития ребенка раньше, чем
он становится способным говорить и понимать речь. И не нужно быть
марксистом, чтобы увидеть их очевидную, можно сказать, осязаемую,
реальность в образе сенсомоторных схем, то есть схем
непосредственной деятельности становящегося человека с вещами и в
вещах в виде сугубо телесного феномена — взаимодействия одного
тела с другими телами, вне его находящимися. Эти сенсомоторные
схемы, как их именует Пиаже, или «глубинные структуры», как их
предпочитают называть лингвисты, и есть то самое, что философия
издавна титулует логическими формами, или формами «мышления как
такового».
Схемы действия конгруэнтны схемам вещей, объектов этого
действия, иначе оно (действие), упираясь в упрямое сопротивление вещей,
вообще не может свершиться. Сенсомоторная схема — это
пространственно-геометрическая форма вещи, развернутая движением во времени,
ничего другого в ее составе нет. Это схема процесса, воспроизводящего
форму вещи, то есть пространственно-фиксированную форму,
геометрию внешнего тела. Форма другого (внешнего) тела представлена как
согласующаяся с нею (конгруэнтная ей) форма движения субъекта
(то есть активно движущегося тела). Это одна и та же схема,
один и тот же контур, только один раз симультанно-фиксированный,
застывший контур вещи, а другой раз — сукцессивно-развернутый во
времени, как контур движения, как траектория этого движения,
оставляющего пространственно-фиксированный след, по которому это
движение и .ориентируется.

СОВЕЩАНИЕ ПО ПРОБЛЕМЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ 95
В этом и весь секрет сенсомоторных схем, они же являются и
«глубинными структурами» и вместе с тем логическими формами
(формами мышления). Ибо мышление, если его определять в самом общем
виде, и есть не что иное, как способность обращаться с любым другим
телом, находящимся вне своего собственного тела, сообразно с формой,
расположением и значением его в составе окружающего мира. Это
прежде всего способность управлять своим собственным телом (его
движением) так, чтобы это движение могло осуществляться, не
упираясь в неодолимую для него преграду, в сопротивление «других тел», их
геометрических, физических, а потом и всяких иных (вплоть до
семантических и нравственных) параметров.
Тут-то впервые и возникает (до слова вообще) и схема — образ
другого тела, по контурам коего действует (самопроизвольно
движется) становящееся мыслящее тело (субъект мышления), остающееся
всегда, как и вначале, телом среди других тел, логике которых оно или
подчиняется, или вообще не движется (не может двигаться).
Мышление в этом, самом широком, самом общем виде свойственно и
животному, и потому Спиноза, развернувший именно такое толкование «сути
мышления» в качестве единственной альтернативы картезианскому его
толкованию как чисто духовного, абсолютно бестелесного акта, и
должен был допустить мышление и у животного, хотя тут оно и протекает
как непосредственно-телесный акт, как явная функция
тела, как телесное движение, сообразующееся с формой и
расположением внешних тел.
Мышление в этом смысле (а этот смысл и есть наиболее общий
смысл именно потому, что он фиксирует генетически-исходную, стало
быть, первую во времени и самую простую по составу, то есть
абстрактную, и притом вполне реальную форму деятельности, которая позднее
начинает осуществляться и в других, более сложных и конкретных
формах), конечно же, возникает и~ реально существует не только в
абстракции.
Могут сказать, однако, что столь широкое определение мышления,
при котором в него попадает и психика животного, не имеет прямого
отношения к пониманию специфически человеческой психики и
мышления, а потому не может служить основанием для решения вопроса об
отношении специально-человеческого мышления и языка. Могут
сказать, что мышление вообще — в его сенсомоторной форме —
возникает, может быть, и задолго до языка, но в специально-человеческой
форме рождается только с языком и находит в нем, и только в нем,
единственно адекватную себе форму осуществления. И тогда все
благополучно остается по-прежнему и при «спинозовском» определении
мышления.
На это надо сказать, что уже в сфере сенсомоторного
мышления человеческое развитие принципиально отличается от развития
«мышления» животного. Дело в том, что сенсомоторные схемы
человеческой деятельности завязываются как схемы деятельности с вещами,
созданными человеком для человека, и воспроизводят
логику «опредмеченного» в них разума, общественно-человеческого
мышления. Ребенку с самого начала противостоит не просто среда, а среда,
по существу очеловеченная, в составе которой все вещи и их отношения
имеют общественно-историческое, а не биологическое значение.
Соответствующими оказываются и те сенсомоторные схемы, которые
образуются в процессе человеческого онтогенеза. Но именно они и составляют
предпосылку и условие формирования речи, деятельности с языком и в
языке.
Это обстоятельство очень четко прослеживается в процессе
формирования человеческой психики у слепоглухорожденных детей, о чем
весьма интересно говорил на нашем совещании, исходя из собственного

96 СОВЕЩАНИЕ ПО ПРОБЛЕМЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ
опыта и опыта, накопленного наукой, С. А. Сироткин. Здесь, прежде чем
приступить к обучению ребенка языку (даже в самой элементарной его
форме — жестовой), приходится сперва вооружить его умением вести
себя по-человечески в сфере человечески-организованного быта. На этой
почве речь (язык) прививается уже без труда. В обратном же порядке
невозможно сформировать ни того, ни другого. И на всех последующих
этапах обучения языку это обучение совершается только через «оречев-
ление» его собственной, уже сформированной и уже свершившейся и
свершающейся предметной человеческой деятельности, так что логика
реальной специфически-человеческой (целесообразной) деятельности
всегда усваивается раньше, чем лингвистические схемы речи, чем
«логика языка», и всегда служит основой и прообразом этой последней.
Поэтому логику мышления можно понять до, вне и независимо от
исследования логики языка, но в обратном порядке нельзя понять ни
язык, ни мышление.
Чем лучше мышлению вооружаться-жестом или словом?
С. А. СИРОТКИН
1
Есть такая точка зрения, что единственной реальностью для
наиболее полного проявления и функционирования мышления является
язык. Причем под языком подразумевается только слово, язык слов.
Самым развитым, таким образом, считается вербальное, то есть словесное,
мышление. Есть даже радикальное утверждение, что без слова нет и
мышления, мышление без языка (в традиционном смысле слова) бессильно,
бесплотно. Поэтому к глухим и слепоглухим, для которых основным
жизненным способом общения являются мимика и жесты, очень живуче
отношение как к неспособным полноценно мыслить и быть полноправными
хозяевами общечеловеческой культуры.
И такой предрассудок берет на вооружение, казалось бы,
неопровержимые и самоочевиднейшие факты: глухие, и особенно слепоглухие,
не могут даже свою собственную фамилию написать, прочитать самую
простую и легкую книгу, не то что научную, философскую работу. Да
что тут спорить, такие факты в жизни имеют место. А неудачные
попытки специальной педагогики для глухих или слепоглухих —
сурдопедагогики или тифлосурдопедагогики — вооружить этих людей словом,
«научить мыслить», как правило, объясняют врожденной ограниченностью
и в конечном счете неполноценностью обучаемых.
Но вот практика преподносит нам и другие факты: даже
вооруженные до зубов словесным языком «нормальные», то есть нормально
видящие и слышащие, люди не всегда могут «раскусить» орешек — понять
суть сокровищ человеческой культуры, скажем, произведения Канта и
Гегеля, творения Пушкина и Достоевского...
В чем же тут дело? Действительно ли слово для мышления не то, что
жест? Дело все в понимании природы мышления и роли языка для него.
2
Мыслить — это еще не значит уметь в совершенстве оперировать
словом, грамотно говорить и писать. И, с другой стороны, в
совершенстве владеть языком (словесным языком) — это еще не значит обладать
способностью мыслить... А что значит тогда «мыслить»? Что такое мыш-

СОВЕЩАНИЕ ПО ПРОБЛЕМЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ 97
ление вообще? По этому вопросу я целиком разделяю ту точку зрения,
которая была выражена в выступлении Э. В. Ильенкова.
Изготавливая предметы своей культуры, мы подчиняем движения
своих рук свойствам и законам природного материала (встречая его
сопротивление), с одной стороны, и форме замысла, форме образа,
которая в результате процесса изготовления должна стать внешней (или
структурной) формой продукта — с другой. Таким образом, действуя
(«двигаясь») в соответствии с формой свойств, физических законов
природного материала и формой отсутствующего предмета (вернее,
присутствующего лишь идеально в виде образа), мы воспроизводим
объективные свойства и законы природы (логику природы), с одной стороны, и
форму отсутствующих предметов (логику замыслов, образов)—с
другой, то есть мы мыслим, принимаем своими движениями, активными
действиями свойственные другим телам формы. И в результате такого
«движения» по двум логикам (по двум рядам форм других тел), в
результате спинозовского «мышления» возникает новый предмет и
одновременно создается представление, образ новых свойств, законов того
материала, из которого получен данный предмет.
3
Жизнь человечества не ограничивается только производством
материальных благ, хотя и начинается именно с него и опирается на него.
Потребности развития общества, социальной действительности требуют
самых разнообразных форм деятельности, не связанных с
непосредственным материальным производством, хотя и порожденных им и
обслуживающих его же. Поэтому человек мыслит не только в процессе
непосредственного изготовления средств для жизни общества и своей
собственной. Но исходной формой мышления, из которой возникают, точнее,
формируются, остальные формы выражения и функционирования
мышления, является чувственно-практическая деятельность, та форма, в
которой человек мыслит, делая предмет.
Поскольку мы не можем с однозначной точностью проследить
становление новых форм мышления в историческом ходе развития
человечества, то предметом изучения хода становления новых форм мышления
может служить процесс формирования и развития психики
слепоглухонемого ребенка, который весь находится в руках и под контролем
педагога. Ибо логика порождения и развития форм мышления в онтогенезе
человеческой личности принципиально тождественна логике становления
форм мышления в историческом развитии человечества в целом.
Навыки самообслуживания—элементарные формы человеческого
поведения, первоначально формирующиеся у слепоглухонемого ребенка,
становятся исходной формой проявления и функционирования
мышления. Ведь, действуя ложкой, ребенок своей рукой осваивает движения
формы, которые не свойственны ему самому, его организму
(«мыслящему телу») и которые не нужны ему как таковому, то есть не имеют
непосредственно биологического значения. Действуя ложкой, ребенок
уподобляет движения своей руки «форме» — «логике» общественно
выработанного способа употребления ложки, который, в свою очередь,
«продиктован», с одной стороны, физическими свойствами ложки и приданной
ей пространственно-геометрической формой социального происхождения,
и, с другой стороны, назначением использования этой ложки, также
являющимся продуктом истории человечества, исторического развития
общества.
Как видим, ребенок в процессе практической деятельности по
удовлетворению своих нужд совершает действия, по форме воспроизводящие
«логику» используемого предмета (его физические свойства и
общественную, социальную сущность). Короче говоря, он как бы движет свою

98 СОВЕЩАНИЕ ПО ПРОБЛЕМЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ
руку по двум «логикам» — двум «формам» — другого тела
(используемого предмета): естественно-природной и общественно-исторической.
Здесь мы имеем дело с «непосредственной» формой мышления, то
есть с тем случаем, когда ребенок мыслит предметами, действиями с
ними. А мыслит ребенок потому, что действует не как попало с
предметами, а по жестко определенной логике, не присутствующей ни в физико-
химической, ни в анатомо-физиологической, ни в
структурно-морфологической организации его тела («мыслящего тела»).
Но вот в дальнейшем процессе формирования и развития психики
слепоглухонемого ребенка появляются первые специфические средства
общения — жесты. Они возникают в результате превращения навыков
самообслуживания из непосредственно практических актов в акты, не
дающие непосредственного результата. Изображая действие с
отсутствующей ложкой, ребенок не принимает непосредственно пищи, а,
скажем, лишь сообщает другому человеку — педагогу, например, что ему
нужно поесть, нужна реальная пища. В отличие от навыков
самообслуживания жесты — это лишь имитации первых, то есть совершение
действий по логике отсутствующих предметов.
Жестовая форма проявления мышления—это воспроизведение
объективной логики предметного мира без непосредственного изменения,
преобразования последнего, когда «мыслящее тело» начинает двигаться
«по форме» отсутствующего — не наличного — тела (изображаемого
предмета в виде имитации действия с ним).
Поскольку предмет — материальное тело — «выбывает» из сферы
непосредственно-практической деятельности ребенка, оставляя там
вместо себя свой образ, свою идеальную «копию» в виде жеста, «мыслящее
тело» получает относительную свободу в воспроизведении формы
отсутствующего тела, которая не связана уже с изменением, преобразованием
этого тела.
Таким образом, новая деятельность — деятельность общения, то
есть деятельность с использованием языка (коим в нашем случае пока
что являются жесты), придает новую особенность мышлению, а именно
возможность изменять предметный мир в сфере образов, в идеальном
плане. Но вместе с тем язык приносит с собой новую логику, по которой
«мыслящее тело» вынуждено действовать наряду с действием по логике
реальных предметов. В первых жестах как бы слиты две логики —
языковая и «реальная». Имитации реальных действий с реальными
предметами в идеальном плане, без использования реальных предметов, как бы
налагают на языковую логику свой «реальный» отпечаток, служат
организующей, реальной силой в использовании языка жестов (в понимании
А. И. Мещерякова).
В дальнейшем развитии жестов у слепоглухонемого ребенка и
особенно при переходе от жестового способа общения и мышления к
словесному происходит как бы дифференциация, разведение двух логик, по
которым действует «мыслящее тело»,— логики языка и «реальной»
логики. Разведение, дифференциация этих двух логик происходит трудно,
мучительно и не всегда удачно заканчивается.
Первые жесты, которые я называю имитирующими,—это формы
других тел, «снятые» с них и перешедшие в идеальное бытие. Они как
бы становятся более мягкими, упругими, поддающимися
«деформациям» — вариациям при выражении в жестах. Скажем, мы хотим
воспроизвести рукой форму круга. Но для этого совсем не обязательно описать
строго геометрическую окружность такого же точно диаметра именно
того круга, с которым мы когда-то имели дело в нашей практической
деятельности. Да и наша рука не устроена так, чтобы с абсолютно
механической точностью копировать формы отображаемых тел.
Практика общения не требует абсолютной точности в имитации
действий с отсутствующими предметами. Она, наоборот, склонна к «эконо-

СОВЕЩАНИЕ ПО ПРОБЛЕМЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ 99
мии», к сокращению воспроизводящих движений рук до информативного
минимума. Поэтому в процессе развития жестов появляются
символические жесты, не имитирующие действия с отсутствующими предметами.
А на базе символических жестов происходят дальнейшая «экономия» и
усовершенствование воспроизводимых форм отсутствующих тел до
такой степени, что символические (до предела неточные, но еще
напоминающие собой формы изображаемых предметов) формы «логики других
тел», «реальной логики» заменяются совершенно новыми формами, не
присущими изображаемым телам. Таким образом появляются
знаковые жесты, представляющие отсутствующий предмет, но не
изображающие его внешнюю форму. Происходит «расщепление» в жестовой
форме «реальной» и «знаковой», языковой, логик. Причем вместе с этим
расщеплением происходит как бы обновление, изменение отошедшей от
«реальной» логики, языковой, знаковой, логики. Последняя приобретает
новое материальное воплощение, отличное от материала воплощения
«реальной» логики — имитации, изображения реальных предметов и
действий с ними. Происходит дальнейшее развитие и формы мышления,
которая начинает приобретать более опосредованный,
дифференцированный характер.
Чтобы двигаться по новой, знаковой логике отсутствующих тел,
«мыслящее тело» — субъект деятельности, общения должен видеть
ту логику, ту форму, которая присуща отсутствующему
изображаемому, отображаемому предмету, то есть ту логику, по которой он
действовал бы в непосредственно-практической деятельности с наличным
предметом. А эта «реальная» логика предмета при появлении новой
логики — логики знаковых средств общения — остается в мире
образов.
Только между двумя этими логиками, по которым «мыслящее тело»
начинает двигаться, не должно (хотя и может) создаваться вакуумное
пространство. «Реальная» логика продолжает свое организующее
влияние, выражаясь в знаковой, языковой логике, привносящей свои
свойства и закономерности, которые не присущи объективному миру. И задача
«мыслящего тела» — совершенствоваться в согласованном действии по
двум этим логикам, друг на друга не походящим, даже противостоящим
друг другу (особенно при овладении словесным, чисто знаковым
языком).
В отличие от знаковых жестов словесный язык — это именно чисто
знаковый язык. Жестовый язык не бывает, не может быть чисто
знаковым. Наряду с жестами-знаками в жестовом языке сосуществуют
символические и даже имитирующие жесты. Это смешанный язык. Но как
раз в этом смешанном языке происходит порождение знаковой,
языковой формы мышления, знаковой «логики» как руководства для
действия «мыслящего тела». Затем знаковая «логика» преобразуется,
точнее, она просто заменяется новой знаковой «логикой» —
словесным языком, в котором начинает функционировать, проявляться
мышление.
Новая, словесная «логика» — словесный язык — преподносит
слепоглухонемому ребенку (как и всякому человеку) новые свойства, не
присущие обозначаемым предметам,— грамматические, синтаксические,
фонетические, морфологические и т. д.
4
Если за логикой словесного языка не видна «реальная» логика
объективного предметного мира, то первая обессмысливается, становится
пустой, оторванной от тех форм означаемых предметов, по которым
должно действовать «мыслящее тело». Вот почему необходимо при
формировании словесного языка слово «надевать» на образ предмета, ранее

100 СОВЕЩАНИЕ ПО ПРОБЛЕМЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ
сформированный в чувственно-практической деятельности и потом
получивший выражение в жестах.
Трудности, которые часто не замечаются и не учитываются при
анализе «вербального» мышления, заключаются в том, что словесный язык
образует как бы новую реальность, с присущими ей свойствами и
законами, каких нет в той объективной реальности, которую эта новая
реальность отражает. И часто на практике чисто словесные, языковые
свойства, законы (грамматику, синтаксис и пр.) принимают за свойства и
законы обозначаемой реальности. Такая невольная подмена свойств и
законов реальности («реальной» логики) свойствами и законами языка
приводит к беспредметному, бесплодному оперированию языком, к вер-
бализму в мышлении. Короче говоря, создается такое впечатление,
словно объективный, предметный мир существует, изменяется не по своим
естественно-природным или общественно-историческим законам, а по
языковым законам. И этот иллюзорный факт принимается, осознается
как факт отражения объективного мира в языке. И тогда вместо того,
чтобы «двигаться» по двум различным логикам — реально-объективной
и знаковой, языковой логике в их согласованности, «мыслящее тело»
начинает вращаться, вариться «в собственном соку» — в мире слов,
двигаясь только по языковой логике. Это уже не мышление, а
оперирование словами.
При жестовой форме действия «по логике других тел» (особенно
при форме имитирующих и символических жестов) такая подмена
меньше угрожает, ибо здесь мы имеем дело с «собственными» формами
отражаемых предметов (их внешними формами или действиями с ними),
которые лишь незначительно варьируют по чисто внешним параметрам.
В знаковых же жестах, и особенно в словах, даже отдаленной, смутной
схожести между их формами и формами обозначаемых ими
предметов нет.
Казалось бы, жестовая форма мышления совершеннее и точнее, во
всяком случае, «предметнее», словесного, вербального (в
традиционном понимании слова) мышления. И это было бы так, если бы реальный
предмет не выступал перед нами во всей его осязаемой
реальности. Но наряду с «предметностью» жестовой формы выражения и
функционирования мышления этой форме присуща известная слабость,
ограниченность, которую снимают знаковые средства общения (и
мышления). Дело в том, что, действуя по собственным формам отображаемых
предметов, мы вынуждены следовать «внешней» логике этих предметов,
воспринимаемой чувственно. Но законы, свойства предметов
проявляются не только и не столько во внешних формах, сколько в тех отношениях
с другими предметами, которые чувственно не совпадают с собственными
формами отдельных предметов. И эти отношения, связи с другими
предметами, в которых проявляются свойства и законы предметов, кажутся
неощутимыми, не поддающимися чувственному восприятию,
бесплотными, идеальными, хотя они объективны, реальны.
Практика показывает, что свойства и законы, не совпадающие с
внешними, формами предметов, воспроизводимыми жестами, простыми
имитациями, необходимо иметь в виду при создании новых предметов
или явлений. А чтобы эти новые предметы, создаваемые с учетом тех
свойств и законов, которые не совпадают с собственными их формами,
воспринимались во всей своей полноте, необходимо выразить
несовпадающие с внешними формами свойства в другом материале, который
позволял бы передавать «чувственность», телесность этих свойств. Такую
возможность и дает знаковая форма отражения.
Знаковые средства, знаковая логика слова дают возможность
выражать реальные свойства реальных предметов, которые могут не
совпадать с их внешними формами. Знак как материальное тело, обладающее
своими физическими, природными свойствами, принимает на себя не при-

СОВЕЩАНИЕ ПО ПРОБЛЕМЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ Ш
сущие ему свойства того предмета, который он представляет, замещает.
В системе знаков эти реальные свойства изменяются, проявляются точно
так же, как и в реальности, как если бы на месте этих знаков были
реальные предметы. Но точность, адекватность следования реальным
законам проявления и изменения может быть выражена знаковыми
системами только в той мере и постольку, в какой и поскольку эти реальные
законы, свойства проявлялись в чувственно-практической деятельности
во всем объеме, а не в отдельных ее актах.
Итак, знаковая природа словесного языка имеет то
преимущество перед языком жестов, что она дает возможность совершать любые
изменения, преобразования с идеальными предметами, выполненными в
словесном материале. Словесный язык по сравнению с жестовым языком
более «пластичный» материал, в котором можно «воспроизводить» с
большей точностью и тонкостью все свойства и законы объективного
мира, могущие не совпадать с теми формами, какие воспроизводятся
жестами. Для грубой аналогии можно взять пластилин (слово) и камень
(жесты). Пластилину можно придать без особого труда самые точные,
замысловатые формы, а камень такой возможности не дает. Но беда в
том, что с пластичностью слова надо обращаться очень осторожно, ибо
при этом могут возникать несуществующие свойства, каких нет в
объективном мире.
Предметность словесного мышления выражается в том, что
оперирование словесным языком совершается в строгом соответствии с
«реальной» логикой. Основывающееся на базе образов словесное мышление
не менее «предметно», но более «всеобъемлюще», нежели жест.
Освобожденность от слишком прочной и однозначной привязанности к
частным чувственно-данным предметам и деловым ситуациям обеспечивает
мышлению возможность категориального отражения объективного
мира, то есть более полного (всеобщего и необходимого)
воспроизведения законов и свойств реального мира — наибольшую полноту
«реальной» логики. Категориальность, как мы уже видели, рождается только
с появлением знаковой формы языка, хотя и не сводится к ней.
С помощью слова можно мыслить предметно, «чувственно»,
«выпукло-осязаемо» и в то же время полно, категориально, что
невозможно на этапе языка жестов. Но для этого «реальная» логика призвама
организовать по своему образу и подобию «языковую» логику, которая
«замещает», представляет объективный мир.
Проблема языка и мышления-это прежде всего
проблема понимания
А. А. БРУДНЫЙ (г. Фрунзе)
Мне представляется, что проблема языка и мышления в
современную эпоху — это в основе своей проблема понимания, и прежде
всего понимания текстов.
Текст — последовательность знаков или образов, выражающая
некоторое содержание,— вошел в нашу жизнь столь прочно и привычно,
что мы уже не склонны замечать весьма необычную специфику его
бытия. С одной стороны, он существует как материальный носитель
содержания, который дан в чувственном восприятии и не зависит от нашего
сознания и воли. С другой стороны — содержание воплощается в нашем
сознании, изменяясь уже по ходу восприятия текста. А как заметно мо-

\02 СОВЕЩАНИЕ ПО ПРОБЛЕМЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ
жет измениться понимание смысла текста за исторически определенный
отрезок времени!
Исторически изменчивы и формы существования текстов. В XX
веке человек становится элементом текста, воспроизводимого в миллионах
«экземпляров» на экранах телевидения и кино. Такого рода текстов
прошлое не знало. Думается, и будущность текста как необходимого
компонента общения между людьми неразрывно связана с развитием средств
общения. Причины развития средств общения изучены с большой
полнотой, не менее существенно осознать и его цели. Одна из них
заключается в том, чтобы поставить человека в ситуацию оптимального выбора
текстов. Эта цель осознана пока лишь частично — для тех, кто работает
в области научного знания; создан и успешно функционирует
информационный аппарат, оптимизирующий выбор необходимой литературы. Но
в масштабах общества в целом это проблема частная. Социальная суть
ситуации оптимального выбора состоит в том, чтобы любой индивид в
каждый данный отрезок времени мог выбирать необходимый ему текст.
С развитием телевизионной техники возникает возможность выбора
между огромным числом программ, возможность воспроизвести на экране
и прочесть практически любую книгу. Реализация этих возможностей
придаст качественно новое значение системе «человек — текст».
Конечно, тексты всегда играли видную роль в существовании
культуры. Понимая текст, я приобщаюсь к большинству. Большинства людей,
людей, создавших культуру, естественно, уже нет, они ушли в прошлое.
Но я создан ими. Программы социального наследования пришли ко мне
через тексты культуры и формировали меня как личность. Так было,
так будет. Но в современных условиях на индивида и группу с
нарастающей силой воздействуют тексты, программирующие деятельность,
тексты, в которых заданы стандарты смыслового восприятия мира. В этих
условиях подлинное понимание смысла текстов необходимо, как
никогда прежде. Нам нужна наука, которой еще нет. Наука понимать. Пусть
на первых порах это будет наука понимать тексты.
Между тем вопрос о понимании текстов у нас не только
обсуждается редко, но зачастую он не ставится вообще. В результате широкое
распространение получают эрзацы понимания — имитация форм
деятельности, поверхностное воспроизведение содержания. А ведь подлинное
понимание смысла текста — это всегда выход за пределы того, что в нем
непосредственно сказано. Функция светильника в том и состоит, что свет
выходит за стенки лампы.
Эту способность выйти из границ непосредственно данного в
содержании текста человеческий интеллект обретает на относительно ранних
ступенях развития (дети отлично улавливают общий смысл —
концепт— аллегорий). Иначе обстоит дело с тем, что называют
«искусственным интеллектом». Мне неизвестна программа, моделирующая
понимание текста с выходом на концепт; «спотыкаются» на концепте и
программы синтеза связных текстов, с которыми мы работали. Но, исследуя
понимание в норме и патологии, мы могли убедиться в том, что
погружение в глубь текста, в его смысл существенно связано с тем, насколько
человек способен понять самого себя. И чем ближе содержание текста
к интересам и потребностям групп, тем ближе друг к другу варианты
понимания текста в группе. Именно поэтому тексты способны оказывать
(и оказывают) ориентирующее влияние на большие группы людей.
В работах неогумбольдтианской школы, и в частности Л. Вейсгер-
бера, язык рассматривается как «междумир» (Zwischenwelt), как
нечто промежуточное между сознанием и действительностью, как
совокупность заданных форм, в которые уложен осознаваемый индивидом мир:
человек смотрит на мир глазами родного языка. Немало исследований
посвящено попыткам обосновать (или опровергнуть) этот
подход к осознанию окружающего мира. Истина, по-видимому, заключена в

СОВЕЩАНИЕ ПО ПРОБЛЕМЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ 103
том, что язык влияет на сознание в той мере и постольку, поскольку он
выражает смысл. А возможность постигнуть и выразить смысл того, что
происходит в действительности, реализуется в текстах.
Разумеется, в текстах отражена действительность, но они и
существуют в действительности, составляют неотъемлемую ее часть. Можно
сказать, что текст есть часть действительности, ориентированная на ее
понимание. В этом специфика текста, и она имеет не только
гносеологическое значение, она социальна. В понимании текстов находит
конкретное выражение взаимопереход общественного и индивидуального
сознания.
Мне был задан вопрос: не является ли решение проблемы
понимания текстов вторичным, производным от решения проблемы понимания
вообще? Иначе говоря, не следует ли идти к решению проблемы
понимания текстов индуктивным путем? Методологически это вопрос
чрезвычайно серьезный, и ответ на него заложен в самой сущности текста как
социального явления. По природе своей текст есть коммуникативная
реализация отношения человека к действительности. Текст всегда обращен
к кому-то и в силу этого непреложного обстоятельства рассчитан на то,
что его поймут. И естественно, что многие специфически присущие
пониманию черты и особенности раскрываются именно в процессе анализа
смыслового восприятия текста. Это необходимая ступень, поднявшись на
которую можно исследовать и проблему понимания в ее общем виде.
Следует при этом иметь в виду, что текст — это не только объект
понимания, но и продукт понимания. Еще в XVI веке Хуан Уарте говорил,
что понимание — это порождающая способность, и недаром эта мысль
великого испанского материалиста привлекает столь пристальное
внимание современных ученых (например, Н. Хомского). Понимание того, что
происходит в действительности, не есть исключительное достояние
сознания отдельного индивида; он выражает свое понимание
действительности в текстах, и это понимание становится достоянием других людей,
общества в целом.
И если в содержании текста отражены, выявлены,
сконцентрированы те тенденции, которые определяют собой изменение мира, то
понимание текста способно повлиять на людей, указать им направление, в
котором может и должен быть изменен мир. Другими словами, понимание
текстов способно придавать смысл целенаправленной деятельности
групп. Анализ деятельности позволяет судить и о том, насколько
осмыслен текст, и о том, насколько он правильно понят.
История человечества знает немало впечатляющих свидетельств
того, как, овладев массами, идея становится материальной силой. Но идеи
не существуют вне языкового их выражения и не могут обрести мощь вне
их понимания. Таким образом, понимание можно и должно исследовать
как одно из кардинальных условий исторической реализации идей.
m

О коллективном и частном,
непосредственно общественном
и опосредованно общественном
труде
С. М. КОВАЛЕВ
Выяснение вопроса о характере труда при социализме имеет
важное значение для понимания самых глубоких закономерностей нового
строя и особенно для определения путей перерастания
социалистического общества в коммунистическое.
На XXV съезде КПСС этому вопросу было уделено серьезное
внимание. «Представляется существенно важным,— говорилось в Отчетном
докладе ЦК КПСС съезду,— углубленное исследование вопросов,
относящихся к тенденциям развития нашего общества, его
производительных сил. Сюда относятся, например, характер и содержание труда в
условиях зрелого социализма...»1.
Среди работников общественных наук по вопросу о характере
труда при социализме нередко можно встретить различные точки зрения.
Существуют разные толкования проблемы непосредственно
общественного труда при наличии товарного производства. Идут также споры о
том, что такое частный труд. Естественно, что все эти вопросы требуют
глубокого и всестороннего анализа.
1. Коллективный и частный труд
Чтобы определить характер труда при социализме, необходимо
рассмотреть вопрос о некоторых важных особенностях труда вообще, о
его исторических разновидностях.
Во-первых, важно подчеркнуть, что труд людей всегда и везде
носил и носит общественный характер. Это обусловлено самой
общественной сущностью человека. «Деятельность и пользование ее плодами,—
писал К. Маркс,— как по своему содержанию, так и по способу
существования, носят общественный характер»2.
Если труд всегда и везде носит общественный характер, то как
процесс целесообразной деятельности он может быть коллективным,
осуществляющимся экономически единым коллективом людей (общиной,
патриархальной семьей и т. д.), и обособленным, частным,
осуществляющимся экономически обособившимися индивидами, семьями. В своем же
материализованном, овеществленном виде труд может принимать и
принимает непосредственно общественную и опосредованно общественную,
товарную форму. Рассмотрим, от чего зависят эти разновидности.
Каждый человек в своей трудовой деятельности, во-первых, связан
с определенным орудием труда, составляя производительную силу
общества. Разновидности таких связей людей с орудиями труда
характеризуют качественную дифференциацию трудовых процессов, технологию
и специализацию производства, которая по мере развития общества все
более расширяется и усложняется.
I «.-Материалы XXV съезда КПСС». М.. 1976. стр 72.
: К Маркс и Ф Энгельс. Из ранни.х произведений. М. 1956. стр. 589.

О ХАРАКТЕРЕ ТРУДА
105
Во-вторых, в процессе трудовой деятельности каждый человек
неизбежно вступает в связь с другими людьми, в определенные
производственные отношения. Эти отношения, составляя социальную
материальность, регулируются не природными, а общественными
закономерностями. Они обусловлены уровнем и характером развития
производительных сил, определяются ими. Как же происходит это «определение»
производственных отношений производительными силами?
Никакое орудие труда само по себе не требует, чтобы его,
например, присваивали в частную собственность. Но оно, безусловно,
«требует», чтобы его определенным образом использовали. Поэтому характер
трудовой деятельности, обусловленный различными орудиями труда, в
конце концов определяет и все другие компоненты производства, в том
числе и отношения людей в производстве.
Начав создавать орудия труда и с их помощью покорять природу,
человек тем самым соединил себя с ними, связал свое существование
неразрывными узами с орудиями производства. Такой альянс, будучи
средством освобождения человека от полного господства над ним сил
природы, тем не менее ограничивал свободу человека его зависимостью
от орудий труда, от их характера, уровня развития (животные от такой
зависимости свободны). Это тоже определенная зависимость человека
от природы, но от природы, преобразованной самим человеком. В силу
этого человек, по словам Маркса, во все прежние эпохи представлял
собой определенным образом выдрессированную силу природы 3.
«Дрессировка» же эта производилась прежде всего орудиями труда, с
которыми индивид был неразрывно связан.
Связь людей с орудиями труда и зависимость человека от них —
вечное состояние общества, от такой зависимости люди никогда не
смогут освободиться полностью. Но степень и характер этой зависимости
на различных ступенях исторического развития различны. Сначала
человек настолько зависел от орудий труда, что они определяли
развитие его физической организации, различных органов его тела (рук,
мозга и т. д.). Весь период антропогенеза — это изменение физической
организации человека, совершавшееся под влиянием его трудовой
деятельности, содержание которой определялось прежде всего характером
орудий производства.
Затем наступил качественный скачок в развитии человека,
общества. В становлении своей физической организации люди перестали
непосредственно зависеть от орудий труда. Это, конечно, не значит, что
сформировался какой-то «идеальный тип» человека. Речь идет о том,
что развитие орудий труда и самого человека достигло такого уровня,
при котором люди не приспосабливают свои естественные органы к
орудиям труда, а эти последние приспосабливают к своим исторически
сложившимся органам и трудовым процессам. Это значит, что в том,
что касается изменения своих физических качеств, физической
организации, человек на определенном этапе развития общества стал
независим не только от внешней природы, полностью определяющей облик
растений и животных, но и от орудий труда, формировавших его
физические качества в период антропогенеза. Но все это не означает
кардинального освобождения человека от орудий производства.
Во всей предшествующей истории связь человека с орудиями труда,
по словам Маркса, состоит в том, что в процессе производства человек
между собой и обрабатываемыми им предметами природы вклинивал
созданные им орудия труда, становясь при этом сам
непосредственным агентом производства. Это фундаментальнейший
факт, до сих пор в решающей степени определявший характер
развития человеческого общества. Такую связь работников с их орудиями
труда целесообразно назвать непосредственной связью (в отличие, на-
3 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.. т. 46, ч. II, стр. ПО.

106
С. М. КОВАЛЕВ
пример, от автоматизированного производства, в котором такой
непосредственной связи нет).
Прежде всего этот характер связи людей с орудиями труда означал
их прикованность к определенным видам таких орудий и
обусловливаемым этими орудиями видам деятельности. Если человек сравнительно
длительное время, тем более постоянно, работает при помощи
определенного орудия труда, то, естественно, он к нему «прикован». Без такой
«прикованности» до сих пор не могло развиваться материальное
производство вообще (в антагонистических формациях оно закреплялось
социальными отношениями).
В период раннего антропогенеза использование орудий труда
сначала было лишь эпизодическим явлением, сами орудия и виды
деятельности были примитивны и мало дифференцированы, производственная
деятельность осуществлялась по установленному порядку. Понятно, что
о «прикованности» человека к орудию труда в тот период можно
говорить лишь как о весьма относительном явлении.
В первобытной общине труд, во-первых, был коллективным и, во-
вторых, носил непосредственно общественный характер.
Коллективным он был потому, что совершался совместно членами общины, с
помощью орудий, принадлежавших всей общине, и производился
индивидами, интересы которых полностью совпадали. Каждый человек был
неразрывно связан с общиной, он был носителем всей совокупности
общественных связей, и любая функция, которую выполнял работник,
была непосредственно общественной функцией. Поскольку орудия труда
оставались примитивными, постольку ими могли пользоваться и
практически пользовались все члены общины, прикованности людей к
определенным орудиям труда не было, поэтому в труде и во всех других
областях жизни существовало социальное равенство (различия были
лишь природные — возрастные и половые).
Непосредственно общественный характер труд
имел потому, что он не принимал опосредованно общественной,
товарной формы. Это был труд для всей общины; то, что производилось в
коллективной форме, так же сообща и потреблялось, домашнее
хозяйство было общим. (Мы здесь отвлекаемся от межобщинного обмена, в
котором предметы могли принимать опосредованно общественную,
товарную форму.)
С переходом к плужному земледелию резко повысилась
производительность труда, что создавало возможность обособленного
существования. И это коренным образом изменило характер развития общества.
К. Маркс и Ф. Энгельс в «Немецкой идеологии» отмечали, что
«у земледельческих народов общее домашнее хозяйство так же
невозможно, как и общее земледелие» 4.
По данным этнографии, «на самых ранних ступенях развития
земледелия применялось коллективное вскапывание полей деревянными
палками. Однако мотыжное и особенно плужное земледелие постепенно
становилось, даже в пределах общины, делом отдельных семей» 5. Это
значит, что, даже работая с помощью орудий труда, принадлежащих
всей общине, и совершая одинаковые, качественно не отличающиеся друг
от друга трудовые операции, люди в силу производственной
целесообразности стали обособляться в трудовой деятельности. Именно это
отделение, обособление индивидов друг от друга в материальном
производстве, обусловленное определенной формой связи работников с
орудиями их труда, и явилось зародышем частного, или, как писал
К. Маркс, парцеллярного труда.
В этих условиях люди вступали в неразрывную связь с орудиями
своего труда, и это привело к громадным переменам в развитии общест-
4 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 28. Примечание,
5 «Всемирная история», т. 1, M., I955, стр. 136.

О ХАРАКТЕРЕ ТРУДА
ГО7
ва. Непосредственная связь человека с орудием труда обусловила
определенное обособление людей друг от друга. Дело в том, что
такая связь создавала относительно обособленную
систему, отделенную от других таких же систем в производственной
деятельности. Примером этого могут служить ремесленники, обособленно
работающие с помощью одинаковых ручных инструментов. Пахарь, плуг
и лошадь при обработке поля — второй такой пример. Подобную же
относительно обособленную систему составляют токарь, его станок с
ручным управлением и обрабатываемая деталь. И даже будучи
включенным в более сложную систему, в трудовую кооперацию, в том случае,
когда, например, токарь получает энергию для вращения станка из
общего источника, а металл для обработки — из другого цеха и созданная
деталь, в свою очередь, поступает в третий цех, процесс обработки
токарем детали продолжает оставаться определенной обособленной
системой. Разумеется, степень ее обособленности при частной и
общественной собственности на станок и обрабатываемые материалы (то есть на
средства производства) в решающей степени различна. Однако даже
при общественной собственности на средства производства и сложной
трудовой кооперации, поскольку индивиды непосредственно связаны с
определенными орудиями труда, привязаны к ним, обособленность
отдельных систем «человек — машина» не исчезает.
Это значит, что самой глубокой причиной возникновения
обособленного труда было такое соединение человека с орудием его трудовой
деятельности, при котором он сам становится непосредственным
агентом производства, неотъемлемой частью относительно обособленной
производственной системы.
Следовательно, можно сказать, что во все эпохи, когда люди
находятся в непосредственной связи с орудиями труда, производительные
силы таким образом «определяют» производственные отношения, что
работники (разумеется, в разные эпохи в различной степени)
относительно разобщены в трудовой деятельности, а затем и во всех других
областях жизни 6.
Обособление индивидов, семей в производственной деятельности
неизбежно вело к обособлению их во всех других сферах жизни,
прежде всего к обособленному использованию результатов труда. Это вело
к возникновению частной собственности
2. Частный труд и частная собственность
Утверждавшийся в обществе обособленный характер трудовой
деятельности людей обусловил возникновение частной собственности.
Маркс писал: «...Хотя частная собственность и выступает как основа и
причина самоотчужденного труда, в действительности она, наоборот,
оказывается его следствием... Позднее это отношение превращается в
отношение взаимодействия»7.
Как известно, переходной формой от родовой общины к
частнособственническим отношениям была сельская община (у германцев марка).
Характеризуя сельскую общину, Маркс подчеркивал, что причиной ее
разложения было возникновение обособленного труда. Он писал: «Но
6 Прочное соединение человека с каким-либо орудием труда в производственной
деятельности, создавая относительно обособленную систему, всегда так или иначе
обособляло его от других людей. Но в первобытном стаде и в родовой общине
действовали и другие, более сильные противоположные тенденции, диктовавшие
необходимость объединения индивидов во всех сферах жизни. Вне общины человек жить не
мог, даже если бы он был обособлен в трудовой деятельности. Например, если
производитель каменных орудий занимался только их производством, то, будучи обособлен
от других общинников в труде, он все равно не мог обособиться от общины, так как
был беспомощен перед враждебными ему силами природы.
7 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 569.

108
С. М. КОВАЛЕВ
самое существенное, это — парцеллярный труд как источник частного
присвоения» 8.
Значит, ни в чем ином, а именно в обособленном труде, в
обособлении индивидов в трудовой деятельности, в появлении парцеллярного
труда видел Маркс источник частного присвоения, возникновения
частной собственности.
На это же указывал Энгельс. В докапиталистических формациях,
писал он, «средства труда — земля, земледельческие орудия,
мастерские, ремесленные инструменты — были средствами труда отдельных
лиц, рассчитанными лишь на единоличное употребление... Но потому-то
они, как правило, и принадлежали самому производителю...
Следовательно, право собственности на продукты покоилось на собственном
труде»9.
Иногда можно встретить утверждение, что возникновение
прибавочного продукта в результате роста производительности труда людей
обусловило присвоение создаваемых ими предметов в частную собственность
и вызвало эксплуатацию одних людей другими. В этом утверждении
верна лишь вторая его часть: без прибавочного продукта никакая
эксплуатация невозможна, прибавочный продукт — условие ее
возникновения. Но сама эксплуатация возможна только при наличии частной
собственности, значит, она, эксплуатация, не может быть причиной
частной собственности. Частное присвоение мыслимо и возможно также
и при отсутствии прибавочного продукта.
Не может служить причиной возникновения частной собственности
и товарный обмен. Обмен между отдельными лицами, семьями может
совершаться лишь тогда, когда они уже присвоили произведенные
предметы, и последние стали частной собственностью, а в основе
частного присвоения лежит обособленный труд. Кроме того, обмен может
осуществляться и длительное время осуществляется между общинами,
у которых предметы находились в общинной собственности, и он не мог
решающим образом повлиять на их присвоение в частную собственность
отдельных лиц, семей. В то же время известно, что крестьяне, ведшие
натуральное хозяйство, то есть практически не совершавшие обмена
производимых предметов, тем не менее в течение столетий вели частное
хозяйство на базе частной собственности.
Наконец, существует мнение, что частная собственность —
результат разделения труда между общинами, а затем между различными
социальными группами. Но опять-таки известно, что между сотнями
миллионов крестьян в различных странах практически не существовало
никакого разделения труда, все они обычно производили одни и те же
продукты, совершали одинаковые трудовые операции одинаковыми
орудиями труда (соха, борона, коса, серп и т. д.). Но тем не менее они
вели обособленное хозяйство и присваивали производимые ими
продукты в частную собственность. Это же можно сказать и о ремесленниках
одинакового рода занятий. В то же время известно, что разделение
труда, существовавшее в индийских общинах, само по себе не приводило
к частному присвоению результатов труда, не обусловливало
возникновение частной собственности, на что неоднократно указывал К. Маркс 10.
Несомненно, что появление прибавочного продукта, обмена,
разделения труда ускорило процесс возникновения частной собственности,
однако было бы неправильно считать их причиной ее происхождения.
Утверждая, что разделение труда — источник частного присвоения,
возникновения частной собственности, некоторые исследователи ссыла-
8 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19, стр. 419.
1 Там же, стр. 211, 213.
10 В древнеиндийской общине, писал Маркс, «труд общественно разделен, но
продукты его не становятся товарами» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23,
стр. 51).

О ХАРАКТЕРЕ ТРУДА
109
ются на классиков марксизма-ленинизма. Действительно, у них имеются
такие высказывания. Так, в «Немецкой идеологии» говорится о том, что
«разделение труда и частная собственность, это — тождественные
выражения: в одном случае говорится по отношению к деятельности то же
самое, что в другом — по отношению к продукту деятельности»11.
Однако здесь же, на этой же странице при анализе роли разделения труда з
развитии общества Маркс и Энгельс подчеркивали, что само разделение
труда покоится «на распадении общества на отдельные, противостоящие
друг другу семьи»12. И это, как правило, упускается из виду. Тогда
Маркс и Энгельс еще не раскрыли причин такого распадения общества
на противостоящие друг другу семьи. Позднее Маркс дал
исчерпывающий ответ на этот вопрос, указав, что именно обособленный
(парцеллярный) труд служит источником частного присвоения результатов
производства, следовательно, обособления индивидов, семей во всех сферах
жизни. Иными словами, у людей появилось стремление присваивать
продукты труда в частную собственность потому, что они в процессе ес-
тественноисторического развития обособились в трудовой деятельности.
Это значит, что не частная собственность на продукты труда
определяет превращение последнего из коллективного в обособленный,
частный, а, наоборот, обособленный, частный труд — причина и условие
возникновения частного присвоения, частной собственности. При ином
толковании этой проблемы стремление к присвоению предметов в частную
собственность надо было бы объяснять «врожденными инстинктами».
Возникновение частной собственности в решающей степени усилило
экономическое обособление индивидов, семей друг от друга, оно
завершило превращение коллективного труда в частный.
Таким образом, в противоположность коллективному труду
частный труд — это деятельность индивидов, являющихся
непосредственными агентами производства и составляющих вместе с используемыми
орудиями относительно обособленные системы, что предопределяет
экономическое обособление людей, семей; это труд индивидов,
совершаемый не непосредственно для всего общества (общины), а для самих
себя,— его продукты поступают в собственность отдельных людей,
семей. В своей начальной форме частный труд—это труд индивидов в
реально обособившихся парцеллярных хозяйствах, носящих замкнутый
натурально-потребительский характер. Он существует в условиях, когда
разделение труда не выходит за рамки семейной кооперации, а земля
и остальные средства производства раздроблены.
Как уже указывалось, обособленный, или частный, труд может
выступать и выступает в двух формах — натуральной, непосредственно
общественной и товарной форме, опосредованно общественной. В первом
случае он выступает тогда, когда обособившиеся производители
создают предметы для собственного потребления (труд Робинзона у
Маркса) 13 или же когда эти предметы в натуральной форме отдаются другим
лицам, например, крепостными крестьянами феодалам. В
опосредованно общественной форме частный труд выступает тогда, когда
произведенные предметы обмениваются на другие предметы, как товары.
Превращение непосредственно общественной формы труда в опосредованно
общественную, товарную форму определяется возникновением частного
труда и экономическим обособлением индивидое, а также качественной
дифференциацией их работ. Здесь сам частный труд принимает новую
форму: это уже труд не в обособившихся хозяйствах, а лишь звено в
общественном разделении труда. К. Маркс писал: «Предметы
потребления становятся вообще товарами лишь потому, что они суть продукты
не зависимых друг от друга частных работ (то есть частного труда.—
11 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 31.
12 Т а м же.
13 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 86— «7.

по
С. M. КОВАЛЕВ
С. К.). Комплекс этих частных работ образует совокупный труд
общества. Так как производители вступают в общественный контакт между
собой лишь путем обмена продуктов своего труда, то и специфически
общественный характер их частных работ проявляется только в рамках
этого обмена. Другими словами, частные работы фактически
осуществляются как звенья совокупного общественного труда лишь через те
отношения, которые обмен устанавливает между продуктами труда, а
при их посредстве и между самими производителями» ,4.
Естественно, продолжает Маркс, что при таких отношениях
«специфически общественный характер не зависимых друг от друга частных
работ состоит в их равенстве как человеческого труда вообще
(абстрактного труда.— С. К.) и что он принимает форму стоимостного
характера продуктов труда» 15.
Обособление индивидов в производственной деятельности и
возникновение частной собственности обусловили противоположность
интересов, отчуждение индивидов друг от друга, социальное неравенство,
привели к стихийности общественного развития. Будучи источником
частного присвоения, парцеллярный, частный труд, пишет Маркс, «дает
почву для накопления движимого имущества, например скота, денег, а
иногда даже рабов или крепостных. Эта движимая собственность, не
поддающаяся контролю общины, объект индивидуальных обменов, в
которых хитрость и случай играют такую большую роль, будет все
сильнее и сильнее давить на всю сельскую экономику. Вот элемент,
разлагающий первобытное экономическое и социальное равенство» 16.
Частный труд и возникшая на его основе частная собственность
дают в распоряжение производящего индивида лишь определенные орудия
труда, фактически прикрепляя его, притом стихийно, как к
определенным, строго ограниченным орудиям труда, так и к ограниченному кругу
деятельности. К тому же все то, что в общине было доступно каждому,
отчуждается от человека (отчуждение от человека предметного мира).
Частное присвоение, частная собственность все более и более стали
определять все виды жизнедеятельности индивидов, семей. Связь
человека с орудиями труда стала настолько прочной, что он не мыслил себя
вне этих орудий и в действительности не существовал без
непосредственной связи с ними. Отношения индивидов друг с другом через вещи,
«вещные отношения» стали главными во всей системе человеческих
отношений. Общественная значимость людей определялась прежде всего
количеством вещей, которыми они владели или могли приобрести.
Идеальным отражением в головах людей такого рода отношений при
товарном производстве и обмене стал товарный фетишизм. Объективной и
рациональной основой этого иллюзорного и иррационального сознания
было реальное значение предметов, которыми располагал тот или иной
обособившийся индивид.
Мы специально подчеркнули значение появления обособленного
(парцеллярного) труда как причины возникновения частной
собственности, а вместе с нею самых различных противоречий в обществе. При
этом производственная деятельность людей рассматривалась как
однородная (например, земледелие). Делалось это с целью обосновать
мысль о решающей роли обособления людей в производстве для всей
их жизнедеятельности (даже при однородном труде).
Однако полностью однородное производство — это картина самых
ранних видов производственной деятельности людей в первобытных
общинах. Но фактически уже с древнейших времен происходила к а -
чественная дифференциация труда как между общинами,
так и внутри них. Пастушеские племена отделялись от земледельческих,
14 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 82—83.
15 Там же, стр. 84.
16 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19, стр. 419.

О ХАРАКТЕРЕ ТРУДА
111
ремесло выделялось в самостоятельную отрасль, в нем появлялись
различные профессии и т. д. С качественной дифференциацией
производства обособление людей в производственной деятельности, вызванное
частным трудом, еще более усиливалось, как углублялось и их
социальное неравенство. Дифференциация орудий труда и обусловленные ею
различия в приемах трудовой деятельности индивидов порождали все
большее число профессий, что приводило к обособлению социальных
групп. Но эти различия могут служить причиной социального
неравенства лишь при непосредственной связи работников с орудиями
труда, при которой эти последние непосредственно определяют как
различный характер их деятельности, так и различия социальных отношений
индивидов друг к другу (разные профессии, квалификация и т. д.).
Для пояснения этой мысли заметим, что при автоматизированном
производстве, базирующемся на общественной собственности, бесконечное
многообразие разнородных производственных операций, совершаемых
машинами, которые лишь контролируются работниками, не может
служить причиной социального неравенства работников. И наоборот, при
непосредственной связи работников с орудиями труда, даже при
общественной собственности на средства производства, различия трудовых
операций, обусловленные различиями орудий труда, служат причиной
социального неравенства (по профессии, квалификации).
Качественная дифференциация производства, основанная на
частном труде, означала, что от человека отчуждаются все другие
качественно отличающиеся от его труда и быстро умножающиеся виды
деятельности. В силу обособления, происходящего стихийно, индивиду
остается доступным только узкий круг деятельности — либо земледелие,
либо ремесло, а затем в машинном производстве — только
определенные частичные трудовые операции. При таком положении непрерывно
увеличивалось количество обособленных общностей — социальных
групп, объединенных одинаковыми условиями трудовой деятельности и
противостоящих другим социальным группам. На основе разделения
промышленного и сельскохозяйственного труда возникают противоречия
между городом и деревней, а затем между промышленно развитыми и
аграрными странами. В материальном производстве появляются все
новые и новые профессии, а в них — работники различной
квалификации, далеко не равные по своему социальному положению. Словом, все
больше увеличивается социальная разнородность общества, приводящая
к росту и углублению его антагонизмов.
Итак, антагонистическое разделение труда — это
не что иное, как качественная дифференциация
производства, покоящаяся на частном труде, который, в свою очередь,
обусловлен непосредственной связью работников с орудиями их труда
в производственном процессе.
Важно подчеркнуть, что именно в таком понимании употребляли
категорию разделения труда классики марксизма-ленинизма. Такой
процесс Маркс и Энгельс имели в виду, когда утверждали, что
разделение труда — источник отчуждения. В их понимании разделение
труда — это издавна совершающаяся и усиливающаяся дифференциация
его по различным видам, то есть специализация деятельности, но
происходящая на основе обособления работников, раздробления их труда,
вызванного их прикованностью к определенным орудиям производства,
а, следовательно, также и к определенным видам деятельности. Только
при таком толковании разделения труда становится понятной мысль
Маркса и Энгельса о его исторически преходящем характере и
неизбежности исчезновения разделения труда при коммунизме: речь идет не
об исчезновении качественной дифференциации труда, его
специализации, которая по мере все большего овладения природой неизбежно
расширяется (на это указывал Ленин), а об устранении стихийной прико-

112
С. М. КОВАЛЕВ
ванности людей к определенным, строго ограниченным видам
деятельности в результате того обстоятельства, что работники являются
непосредственными агентами производства, относительно обособленными
друг от друга.
3. Пути превращения частного труда в коллективный
и опосредованно общественного труда в непосредственно общественный
Развитие производительных сил обусловило появление частного
труда, но в то же время оно служит основой и причиной его
исчезновения. Превращение частного и опосредованно общественного труда в
труд коллективный и непосредственно общественный — закономерный
процесс развития общества, происходящий в результате роста его
производительных сил. Совершенствование орудий труда, с одной стороны,
приводит ко все большему обобществлению производства (и труда) в
масштабах общества, а с другой стороны, в результате кооперирования,
специализации и механизации производства постепенно ослабляется
непосредственная связь и зависимость человека от орудий труда,
подготавливается почва для освобождения работника от участия в
производственном процессе в качестве непосредственного его агента.
Известно, что раздробление труда в наибольшей степени
проявляется в индивидуальных хозяйствах крестьян, ведущих натуральное
хозяйство, а также у ремесленников с их индивидуальными орудиями труда.
Это обусловлено, как указывал Энгельс, характером орудий
производства, которые на том этапе их развития были приспособлены для
индивидуального использования. Затем рост производительных сил,
появление более сложных орудий производства, развитие разделения труда
вызвали потребность в обмене деятельностью. Это обусловило
необходимость товарного производства и обмена. Позднее в результате
развития капиталистической кооперации, мануфактуры совершается переход
к капиталистической машинной промышленности, в громадной степени
обобществившей производство и труд людей.
В отличие от простого товарного хозяйства внутри
капиталистического предприятия обмен деятельностью между производящими
индивидами осуществляется не в форме товарного обмена, а непосредственно.
Однако обособление производящих индивидов, их частный труд здесь
еще имеет место. Он продолжает существовать в форме продажи
каждым работником как частным собственником своей рабочей силы
капиталисту. К. Маркс писал: «Но что устанавливает связь между
независимыми работами скотовода, кожевника и сапожника? Бытие их
продуктов в качестве товаров. Напротив, что характеризует разделение
труда в мануфактуре? Тот факт, что здесь частичный рабочий не
производит товара. Лишь общий продукт многих частичных рабочих
превращается в товар. Разделение труда внутри общества опосредствуется
куплей и продажей продуктов различных отраслей труда; связь же
между частичными работами внутри мануфактуры опосредствуется
продажей различных рабочих сил одному и тому же капиталисту, который
употребляет их как комбинированную рабочую силу» ,7.
На капиталистическом предприятии труд рабочего стал в
определенном смысле коллективным, он часть совокупного труда
объединенных в кооперации рабочих. Однако обособленность рабочих и их
частный труд здесь не исчезают, поскольку рабочие выступают как
собственники своей рабочей силы, продаваемой капиталистам. Это
объясняется тем фактом, что здесь работник остается в обособленной системе
«человек — орудие труда», продолжает быть связанным с определенным
орудием труда (хотя и не принадлежащим ему), поэтому имеет
определенную профессию, квалификацию, разряд и как относительно обособ-
17 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 367—368.

О ХАРАКТЕРЕ ТРУДА
113
ленный индивид продает свою рабочую силу капиталисту. Это значит,
что капитализм не завершает процесса обобществления производства
ни «вверху», в масштабе всего общества, в котором субъектами
частнособственнических отношений выступают отдельные капиталисты и их
объединения (монополии), ни «внизу», то есть внутри отдельного
предприятия, где пролетарии, продавая свою рабочую силу, выступают как
обособленные субъекты товарных сделок с капиталистами.
С развитием разделения труда не только внутри предприятий, но и
между ними усиливается «переплетение» отраслей производства,
происходит все большее его обобществление в масштабах всего общества.
В капиталистическом обществе, особенно при империализме,
обобществление труда достигает такой степени, что это углубляет до предела
антагонизм между общественным характером производства и частным
присвоением (заметим, кстати, что и здесь ведущим звеном является
характер труда, а ведомым — характер присвоения).
Социалистическая революция и победа социализма устраняют это
противоречие, приводят присвоение средств производства в
соответствие с их общественной природой. Это важнейший шаг на пути
превращения частного труда в обобществленный, коллективный. Однако
было бы неверным считать, что уже капитализм настолько обобществил
труд, что установление адекватной формы присвоения (обобществление
средств производства) полностью завершает процесс обобществления
производства и труда. Как мы уже отмечали, вовсе не частная
собственность придает труду частный характер, а, наоборот, частный труд
порождает частную собственность. Процесс обобществления труда
зависит не только от формы присвоения его результатов, но прежде всего
от характера орудий производства, посредством которого он
совершается.
При социализме труд осуществляется с помощью общественных
средств производства. Он планируется в общегосударственном
масштабе, и труд каждого работника выступает как часть совокупного труда
всего общества. Устанавливается равенство индивидов по их
отношению к средствам производства. Это коренные изменения,
характеризующие решающие шаги на пути к обобществлению труда. Однако
ликвидация частной и утверждение общественной собственности не
завершают полностью этот процесс. Уровень развития орудий труда таков, что
люди еще остаются непосредственными агентами производства,
продолжая пребывать в относительно обособленных системах «работники —
орудия труда». Поэтому каждый работник участвует в производстве
как индивидуальный, притом относительно устойчивый, носитель
определенной профессии, разряда, которые в известной степени обособляют
его от других тружеников. Вследствие опять-таки недостаточного
развития производительных сил сохраняются существенные социальные
различия видов деятельности — труд умственный и физический,
квалифицированный и менее квалифицированный, а иногда и вовсе не
квалифицированный и т. п. Это обусловливает социальное неравенство в
производстве.
При социализме рабочая сила перестает быть товаром. Однако из-
за сохранения некоторых элементов частного труда, из-за сравнительно
недостаточной степени обобществления средств производства здесь
сохраняется обмен по эквиваленту, присущий товарному производству,
существуют своеобразные хозрасчетные отношения между государством и
членами общества. Этим объясняется тот факт, что при социализме
предметы потребления, раньше чем они могут быть использованы
людьми, должны перейти в их собственность, то есть должны быть куплены
(это, конечно, не относится к общественным фондам распределения и
потребления, которые представляют собой коммунистическую, хотя и
не вполне завершенную, форму общественных отношений).

m
С. M. КОВАЛЕВ
Относительная обособленность, социальные различия и
неравенство в производстве обусловливают те же явления в сфере распределения
и потребления. В основе же всех этих явлений лежат еще
сохранившиеся элементы обособленного, частного труда.
Только такое понимание сущности социалистических
производственных отношений дает возможность ответить на вопрос, почему при
обобществлении средств производства сохраняется экономически
относительно обособленное существование индивидов, семей в различных сферах
жизни. Остатки частного труда при социализме — источник всех этих
явлений. Нередко встречающееся объяснение этого факта тем
обстоятельством, что общество еще не может удовлетворить всех
материальных потребностей людей, явно несостоятельно, так как даже если
представить, что такие потребности удовлетворяются полностью, то
относительная обособленность и неравенство в производственной деятельности
сохраняются (в силу имеющихся объективно обусловленных различий в
труде), а значит, не исключены и эксцессы в этой решающей сфере
общественной жизни (стремление в ущерб общественным интересам найти
более легкую, более интересную работу и т. д.).
Кроме того, наряду с экономическим обособлением индивидов,
семей существует определенное экономическое обособление
производственных звеньев, поскольку при социализме еще не завершилось
превращение производства в единую всеохватывающую систему. Различный
уровень развития производства на отдельных предприятиях (степень
механизации, различия технологии и т. д.) и другие различия условий
деятельности обусловливают сохранение в пределах
общегосударственной собственности известной экономической обособленности и
хозяйственной самостоятельности предприятий, которые вступают с другими
коллективами и с государством в хозрасчетные отношения. Существуют
также относительно обособленные хозяйства крестьян (колхозы).
В результате при социализме каждый работник выступает
одновременно и как участник все более развивающейся единой всенародной
кооперации труда, и как член определенного, относительно
обособленного предприятия, и как отдельный индивид, выполняющий один из
экономически неоднородных видов труда.
Все это создает три группы специфических интересов —
общегосударственных (общенародных), интересов коллективов предприятий и
личных интересов работников. Естественно, что всенародные
интересы — наиболее общие и определяющие. Однако два других интереса не
всегда совпадают с общенародными, что нередко приводит к нарушению
в деятельности хозяйственной системы (элементы стихийности).
Каждый работник производит продукт непосредственно для
государства, а также для экономически обособленного предприятия и для
себя (поскольку труд служит и рассматривается как средство для
жизни). Это значит, что труд каждого производителя не до конца
непосредственно общественный. Непосредственно общественным он является
лишь в той мере, в какой он производится для всего общества. В
остальном он опосредствуется товарной формой.
Это значит, что реальное экономическое содержание
социалистического продукта труда характеризуется сочетанием непосредственно
общественных и опосредованно общественных, товарных черт.
Для полного уничтожения всех остатков частного труда
необходимо полностью устранить экономическую обособленность индивидов в
производстве, ликвидировать существование относительно замкнутых и
обособленных друг от друга систем «люди — орудия труда». Добиться
этого можно только путем перекладывания всех операций по созданию
жизненных благ общества на механизмы, путем высвобождения
работников из процесса производства как его непосредственных агентов. В
процессе труда человек может выполнять три функции: энергетическую,

О ХАРАКТЕРЕ ТРУДА
115
исполнительскую и управленческую. В ручном труде присутствуют все
три: человек служит источником энергии, непосредственно воздействует
на предмет труда и управляет производственным процессом. Здесь
человек и орудие труда представляют собой одно производственное тело.
При машинном труде отпадает энергетическая функция и начинается
освобождение работника от исполнительских функций. Это уже начало
«ухода» человека с производства как непосредственного его агента. Но
лишь начало. Поскольку при исполнительской функции работник
должен подчиняться ритму машины, то он остается неотъемлемым
компонентом системы «человек — машина». И только в автоматизированном
производстве, где труд сводится к контролю за работой
автоматизированных механизмов, человек становится независимым от машины,
уходит из производства как его непосредственный агент. Вместе с этим
преодолевается и обособление индивидов в труде (частный труд) и
неравенство условий деятельности, поскольку труд во всех сферах
автоматизированного производства становится подлинно творческим.
Само собой разумеется, что и при всеобщей автоматизации человек
останется основным фактором общественного производства. Но ему
при этом отводится роль творца, совершенствователя
производственных процессов. Равенство людей по их отношению к средствам
производства дополняется второй важнейшей и необходимой чертой — их
равенством по условиям трудовой деятельности. Это предопределит
полное уничтожение противоречия между индивидами, между личностью и
обществом, приведет к полному единству интересов людей,
производственных коллективов, всего общества, к исчезновению социальных
различий, следовательно, преодолению остатков стихийности общественного
развития. И только при этом условии общение самих людей друг с
другом будет совершаться не через посредство вещей, как до сих пор, и не
как индивидов, подчиненных вещам, а непосредственно, как свободных
творческих личностей.
Маркс, говоря о превращении производительного труда в средство
самососуществования субъекта, указывал: «В материальном
производстве труд может приобрести подобный характер лишь тем путем, что
1) дан его общественный характер и 2) что этот труд имеет научный
характер, что он вместе с тем представляет собой всеобщий труд,
является напряжением человека не как определенным образом
выдрессированной силы природы (а такая выдрессированность—следствие
подчинения людей орудиям труда.— С. К.), а как такого субъекта, который
выступает в процессе производства не в чисто природной, естественно
сложившейся форме, а в виде деятельности, управляющей всеми силами
природы» 18.
Только при таких, указанных Марксом, условиях труд для всех
членов общества станет одинаково творческим и во всех областях
деятельности сможет дать подлинное наслаждение человеку. И только
личные способности и склонности людей к тому или иному виду
деятельности, а не социальные различия в условиях труда и распределения
его результатов будут отличать индивидов друг от друга. Тем самым
будут созданы все условия для удовлетворения первой жизненной
потребности человека — потребности в творческом труде, приносящем
индивиду наибольшее наслаждение. Естественно, все это обусловит столь
быстрый рост производительности труда, что общество сумеет
удовлетворить все другие материальные и духовные потребности своих граждан,
обеспечить их всестороннее развитие.
18 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 46, ч. II, стр. ПО.

Психологические факторы
оптимизации
трудовой деятельности
Г. Л. СМОЛЯН, Г. Н. СОЛНЦЕВА
1. Постановка проблемы
Решения XXV съезда КПСС раскрывают ключевые проблемы
развития зрелого социалистического общества на нынешнем этапе
коммунистического строительства, определяют пути и способы решения
величественных социально-экономических задач десятой пятилетки.
«Динамичное и пропорциональное развитие производства, повышение его
эффективности, всемерное улучшение качества работы и быстрый рост
производительности труда,— подчеркивается в постановлении ЦК
КПСС «О 60-й годовщине Великой Октябрьской социалистической
революции»,— таков единственно верный путь дальнейшего укрепления
могущества нашей Родины, все более полного удовлетворения
материальных и духовных потребностей советских людей». Требования
существенного повышения эффективности производства и качества работы
распространяются сегодня на все без исключения сферы социальной
практики, на все отрасли трудовой деятельности людей. Эти высокие,
всесторонне обоснованные требования выдвигают новые теоретические
и практические задачи перед комплексом наук о трудовой
деятельности, значительно повышают социальное значение этих наук. Их
достижения и результаты превращаются в важный фактор повышения
производительности труда, в необходимый инструмент оптимальной
организации трудовой (профессиональной в самом широком смысле
слова) деятельности, прогнозирования ее качества, оценки ее
эффективности.
Без современного знания о человеческой деятельности, о
человеческом факторе в процессах производства, контроля, управления,
обработки информации практически невозможно решение многих
ответственных народнохозяйственных задач, поставленных развитием
научно-технической революции, прежде всего внедрением новой техники и
новых технологических процессов. Поэтому все более настойчиво в
последние годы проводится мысль о необходимости всестороннего и
тщательного учета человеческого фактора. При этом особо выделяются те
его компоненты, в которых проявляются закономерности психического
склада личности (ее способности, знания и умения, мотивационно-
волевая и эмоциональная сферы, психологическая устойчивость и
совместимость, работоспособность в условиях высоких психических
нагрузок и т. п.). Не будет преувеличением сказать, что уже развернута
систематическая работа по выявлению роли и значения человеческого
фактора в организации труда и управления, выполняющая не только
важную функцию повышения квалификации широких кругов научных
работников и главным образом технических специалистов, но и создаю-

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ОПТИМИЗАЦИИ ТРУДОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ \\7
щая предпосылки для прогрессивной переориентации их теоретического
и практического (инженерного) мышления 1.
Однако специалисты по учету человеческого фактора при создании
систем контроля и управления, новых высокопроизводительных
средств труда сталкиваются со многими трудностями. Это, во-первых,
сложность и многообразие изучаемых структур и процессов
деятельности; во-вторых, трудности экспериментального определения показателей
психофизиологических и психологических процессов непосредственно в
условиях работы, что является, в частности, основой уверенного
прогнозирования производительности человека-оператора в системах
управления и обработки информации; наконец, это длительность и трудоемкость
обобщения и формализации оптимальных (или рациональных) способов
и средств организации деятельности с целью их закрепления в
стандартах, требованиях и рекомендациях.
Дело серьезно осложняется и тем, что еще не выработаны четкие
представления о предмете и задачах таких научных дисциплин, как
инженерная психология, психология управления, психология труда.
Существуют различные, а иногда и противоречивые понимания
человеческих, эргономических факторов, эргономики и ее взаимоотношений
с другими дисциплинами, занимающимися трудовой деятельностью,
в том числе с НОТ и психологией и физиологией труда. В некоторых
случаях использование тех или иных концепций и терминологии
диктуется уже наметившимися традициями разных научных школ.
Не отрицая важности изучения «общих принципов человеческой
деятельности» 2, мы хотим особо подчеркнуть, что в условиях массового
решения задач оптимизации различных видов трудовой деятельности
возникает необходимость более глубокого и детального проникновения
в закономерности, обусловливающие особенности
проявления личностных и индивидуальных черт
работников в конкретных деятельностях. Понятно,
что на этих особенностях в большой степени сказывается
профессиональная специфика деятельности (особенности ее структуры, внешних и
внутренних средств и способов организации, уровень и характер реализации
целей деятельности в ее результатах и многое другое). Это
обстоятельство позволяет нам говорить о проблемах оптимизации именно
профессиональных деятельностей.
Однако мы не имеем еще сегодня достаточно развитых
представлений о психологических структурах многих видов трудовой
деятельности. Поэтому заметно возрастает роль методологических,
таксономических, классификационных аспектов исследования. С нашей точки
зрения, продвижение вперед в этих аспектах поможет преодолеть многие
концептуальные и терминологические трудности, позволит правильно
уловить и оценить тенденции развития отдельных научных дисциплин
и направлений, изучающих профессиональные деятельности, и тем
самым облегчит решение многих важных задач организации груда и уп-
1 См., например, В. M. M у н и п о в, В. П 3 и н ч е н к о. Человеческий фактор в
современной технике. «Вопросы философии». 1972, № 11; Г. Л. Смолян.
Актуальные вопросы автоматизации управления. «Вопросы философии», 1975, № 1; В. П.
3 и н ч е н к о, В M. M y н и п о в Человек и современное производство. «Коммунист»,
1975, № 10; В. И. Медведев. Теоретические проблемы физиологии труда.
«Физиология человека», 1975, т. 1, № 1; В. M. M у н и п о в. Важное средство повышения эф-
ективности трудовой деятельности. «Политическое самообразование», 1975, № 12;
. Н. Леонтьев, Б. Ф. Ломов, В. П. Кузьмин. Актуальные задачи
психологической науки. «Коммунист», 1976, № 6; Б. Ф Ломов. Решения XXV съезда КПСС
и задачи психологической науки в борьбе за повышение эффективности и качества
труда. «Вопросы психологии», 1976, N? 6; Сб. «Труды ВНИИТЭ. Эргономика», вып.
12, 1976.
2 См. редакционную статью «Укреплять взаимосвязь общественных, естественных
и технических наук». «Коммунист», 1977. Л» 1, стр. 63—64.
X

118
Г. Л. СМОЛЯН, Г. Н. СОЛНЦЕВА
равления. Указанные аспекты, касающиеся преимущественно
психологических факторов оптимизации трудовой деятельности, и
рассматриваются в этой статье.
2. О структуре прикладной психологии
В настоящее время складывается новый облик прикладной
психологии как науки, использующей закономерности становления и
развития личности и проявления ее активности в различных видах
деятельности. Творческая активность личности реализуется в огромном
многообразии профессиональных деятельностеи, результаты которых
прогнозируются и оцениваются обществом (а тем самым становятся объектом
оптимизации). Последнее обстоятельство предъявляет к результатам
психологических исследований определенную совокупность
нормативных требований, что придает психологии новые черты
нормативно-прикладной дисциплины. В- этой своей функции психология решает задачи
оптимизации отдельных видов трудовой деятельности путем учета
психологических факторов, психологических качеств личности. При этом
личность выступает не столько как «функциональный» носитель
профессиональной деятельности, сколько как существенное условие
реализации деятельности в ее конкретных структурах и механизмах.
(Конечно, задачи психологической науки не исчерпываются изучением
«личностных» аспектов оптимизации профессиональных деятельностеи, и
мы не видим здесь какой-либо «опасности» потери психологией своего
теоретического или исследовательско-познавательного статуса.)
Общая картина (структура) психологии сегодня может быть
представлена следующим образом.
Теоретическая психология со своим арсеналом
методологических идей, концептуальных схем, теорий и гипотез, с одной
стороны, и экспериментальная психология, вооруженная мощным
современным ийструментарием, экспериментальной техникой, методами,
методиками и приемами исследования —с другой, добывают данные,
которые используются (или должны использоваться) в целях
оптимизации профессиональных деятельностеи.
Нормативно-прикладные отрасли психологии
трансформируют эти данные, вырабатывая нормы, стандарты, требования,
принципы и рекомендации, реализация которых на практике, при
организации деятельности и дает возможность оптимизировать
(рационализировать) отдельные виды профессиональных деятельностеи.
К нормативно-прикладным отраслям психологии относятся (с
учетом сегодняшней профессиональной специализации и разделения
задач):
— инженерная (включая авиационную и космическую) психология;
— психология труда;
— военная психология;
— психология управления:
— психология пропаганды, рекламы и идеологического
воздействия;
— педагогическая психология;
— медицинская психология;
— криминальная (судебная) психология;
— психология спорта;
— психология научного, технического и художественного
творчества;
— социальная и групповая психология и психология общения.
Необходимость в развитии нормативно-прикладных отраслей
психологии обусловлена возрастанием зависимости продуктивности
профессиональной деятельности от свойств личности. В самых разных фор-

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ОПТИМИЗАЦИИ ТРУДОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Ц9
мах и в различных степенях эта зависимость проявляется при
согласовании целей, средств и результатов деятельности, при организации
взаимодействия «человек — машина», «коллектив — личность»,
«руководитель — подчиненный», «учитель — ученик», «врач — пациент»,
«следователь— подследственный» и т. п. Фактически данные нормативно-
прикладной психологии сегодня уже не могут не использоваться лицами,
принимающими решения и ответственными за организацию и
обеспечение той или иной профессиональной деятельности.
Нормативно-прикладная психология приобретает тем самым особый социальный статус
научной дисциплины, непосредственно обеспечивающей
(обслуживающей) различные профессиональные деятельности, а в широком смысле
различные области социальной практики. Создание стандартов, норм,
требований, предписывающих или рекомендующих документов — это и
есть главная задача нормативно-прикладной психологии, ее вклад в
решение задач оптимизации, в повышение эффективности трудовой
деятельности.
Следует подчеркнуть, что нормативно-прикладные научные
дисциплины (и это относится к психологии и социологии в первую очередь)
отнюдь не являются науками «второго» сорта. В известном смысле,
обеспечивая* «человеческое использование человеческих существ»
(Н. Винер), они выполняют важнейшую социальную функцию,
реализуют познавательную мощь науки в предметно-практической форме и
превращают тем самым науку в эффективный и массовый инструмент
воздействия на социальную действительность и на самого человека,
раскрывают его сущностные силы. «Мы видим, что история
промышленности и сложившееся предметное бытие промышленности являются
раскрытой книгой человеческих сущностных сил, чувственно представшей
перед нами человеческой психологией...»*,— писал К. Маркс. Однако
приходится констатировать, что в научном общественном мнении
исследования в областях теоретической и экспериментальной психологии,
главным образом в академической и вузовской, имеют куда больший
«вес», чем прикладные исследования в промышленности,
здравоохранении и пр., что и объясняет еще встречающееся
элитарно-аристократическое отношение «истинных» научных работников к «практикам».
Разумеется, между теоретической и экспериментальной
психологией и нормативно-прикладными ее отраслями существует механизм
взаимной связи и информационного обмена. Теоретическая и
экспериментальная психология получают из прикладных отраслей многие
постановки задач и критерии оценки результатов (или основания для
формулирования критериев). Прикладные же отрасли, в свою очередь,
получают из экспериментальной психологии данные для создания и
обоснования нормативов, используемых при решении задач
оптимизации профессиональных деятельностей. Особую и конструктивную
функцию выполняют в этом обмене теоретические и метатеоретические
концепции и объяснительные принципы, ориентирующие ход этого обмена
и являющиеся методологической и в определенной степени
научно-организационной основой развития современной психологии в целом.
3. Концепция активности личности как средство
методологического анализа
Анализ методологических средств, используемых при решении
прикладных задач, представляется весьма актуальным. Речь идет не о
«частичном» усовершенствовании предмета той или иной прикладной
отрасли психологии, а о применении и развитии таких категориальных
аппаратов и концептуальных схем, которые отражали бы тенденции
3 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 42, стр. г23.

120
Г. Л. СМОЛЯН, Г. Н. СОЛНЦЕВА
развития прикладной психологии, раскрывали бы «вклады» отдельных
ее отраслей и направлений в прогресс научно-технического и
гуманитарного знания, облегчали бы постановку новых научно-практических
задач и в силу этого обеспечивали бы и дальнейшее развитие
теоретической психологии. Именно таковы основания для оценки
методологических (метатеоретических) концепций. Развитие методологических идей
должно в конечном счете привести к более глубокому пониманию
внутренних механизмов развития психологии. Последнее является
необходимым условием организации прикладных исследований, рационального
планирования и распределения усилий специалистов.
Конечно, столь общий подход нуждается в конкретизации
применительно к задачам оптимизации профессиональных деятельностей. Это
значит, во-первых, что применяемые категории и общенаучные понятия
должны быть достаточно универсальны, с тем чтобы оптимизационные
модели были пригодны для достаточно большого числа частных
случаев. Во-вторых, концептуальные схемы должны обязательно включать
в себя критериальный аппарат, без которого прогнозирование
результатов деятельности и оценка ее качества превращаются в пустую
словесную игру. В-третьих, эти категории и схемы должны давать возможность
выделять психологическую специфику отдельных профессиональных
деятельностей и тем самым обеспечивать углубленное представление
о субъекте деятельности. Заметим, что категория «трудовой
деятельности», достаточно конструктивно выполняющая функции «объектной
обусловленности» любых развитых форм деятельности (объяснения их
генезиса, порождения социальных феноменов и т. п.), не очень успешно
раскрывает именно психологические закономерности (структуру,
механизмы, условия, психологические критерии оценки результатов)
отдельных видов деятельностей. Это обстоятельство нередко маскируется (и
при этом вряд ли сознательно) магической силой привычных формул
(«человек —субъект труда»), что несколько суживает область
теоретических поисков. Лишь в самое последнее время структура и механизмы
некоторых конкретных деятельностей предстали как объекты
самостоятельного психологического исследования. В постановке этой проблематики
важную роль сыграли глубокие статьи Э. Г. Юдина, показавшего
необходимость объяснения самой деятельности через
личность4. В намеченной Э. Г. Юдиным, к сожалению, им самим
нереализованной, программе исследований принцип деятельности должен
получить новую содержательную интерпретацию на материале различных
профессиональных деятельностей. По-видимому, на первый план
сегодня выступает такая грань принципа деятельности, которая наиболее
рельефно выражается в концепции активности личности. Именно в
развитии и конкретизации этой концепции и состоит следующий шаг
методологического движения.
Три взаимосвязанных направления исследований активности
личности, на наш взгляд, наиболее важны для решения задач оптимизации
профессиональных деятельностей. Во-первых, это включение в анализ
эффективности деятельности потребностно-мотивационной стороны,
развитие теории мотивации (стимулирования) с выходом на широкую
социально-психологическую и этическую тематику. Во-вторых, это
исследование критериев оптимизации деятельности, принятия решений,
выбора альтернатив, в целом выбора оснований для целенаправленной
деятельности с учетом принципиальной многокритериальное™ личности
и динамического характера эффекта мотивации, обусловленного инди-
4 См. Э. Г. Юдин. Деятельность как объяснительный принцип и как предмет
научного изучения. «Вопросы философии», 1976, .N» 5, а также его статью «Понятие
деятельности как методологическая проблема» в сб. «Методологические проблемы
исследования деятельности. Труды ВНИИТЭ. Эргономика», вып. 10, 1976.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ОПТИМИЗАЦИИ ТРУДОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 121
видуальностью человека5. В-третьих, это исследование различных
«вкладов» в результат деятельности, полученных за счет автоматизма
деятельности и за счет ее сознательной регуляции (механизмов
осознания), исследование оптимальных соотношений этих вкладов и
выявление на этой основе подходов и более эффективных методов
организации профессиональной деятельности.
Эти три направления могут рассматриваться как главные в
программе учета особенностей личности и профессиональных коллективов
для целей оптимизации деятельности Отсюда следует также вывод
о том, что для многих отраслей прикладной психологии на первый план
выдвигаются задачи отбора, обучения и подготовки персонала, задачи
воспитательного плана в самом широком смысле слова. По нашему
мнению, эти задачи в близком будущем основательно «потеснят»
задачи проектировочной ориентации в психологии труда, в инженерной
психологии и в других смежных отраслях.
Особенность теоретического развития концепции активности
личности состоит и в том, что она выступает в известном смысле как
необходимое дополнение к жестким детерминистическим схемам,
интерпретирующим принцип предметности деятельности. Как справедливо
отмечают В. П. Зинченко и В. М. Мунипов, деятельность как объект
психологического исследования опирается на категории предметности и
осмысленности, и именно последняя придает деятельности
неповторимую субъективную окраску, наполняет ее содержание мотивами,
целями и смыслами6. Категория осмысленности открывает подход к
глубоким психологическим механизмам означения актов деятельности, ее
структурных и функциональных компонентов. Это, безусловно, новая
ступень в понимании законов развития конкретных видов трудовой
деятельности/функционирования профессиональных коллективов,
человеко-машинных систем.
Выделение и изучение мотивационных и смысловых аспектов
профессиональных деятельностей и делают анализ деятельности
психологическим по существу, что имеет, разумеется, общетеоретическое значение
для развития психологии как науки, для преодоления различных форм
физиологического редукционизма. Мы не рассматриваем здесь и другую
важную функцию — противопоставление собственно психологического
содержания упрощенным кибернетическим и необихевиористским
схемам скиннеровского толка.
Еще один аспект концепции активности получил в последние годы
своеобразную редакцию в понятии «проектирование деятельности».
Развивая идущую еще от А. К. Гастева традицию социальной инженерии,
концепция проектирования деятельности получила широкое
распространение. Однако во многих работах функция проектирования
деятельности истолковывается чрезмерно широко без анализа содержания
понятия проектирования, что ведет к ошибочным, на наш взгляд,
утверждениям. Возражение вызывает, в частности, развиваемая В. Ф. Вендой и
другими авторами идея о том, что проектирование операторской
деятельности в автоматизированных системах есть центральная задача
инженерной психологии7. Эта идея, так же как и концепция инженерно-
психологического проектирования систем управления8, заслуживает
ь Интересные соображения по поводу многокритериальное™ личности
излагаются в статье М. А. Айзермана Человек и коллектив как элементы системы
управления. «Автоматика и телемеханика». 1975, Л? 5.
6 См. В. П. Зинченко. В. М. Мунипов. В сб. «Методологические проблемы
исследования деятельности». Труды ВНИИТЭ Эргономика», вып. 10, 1976.
7 См., например, сб. «Инженерная психология Теория, методология,
практическое применение». М.. 1977.
8 См., например, В. Я. Дубровский, Г. П. Щедровиикий. Проблемы
системного инженерно-психологического проектирования. М., Изд. МГУ, 1971; А. И.
Прохоров и др. Инженерно-психологическое проектирование АСУ. «Буд1вельник»,
Киев, 1973.

122
Г. Л. СМОЛЯН, Г. Н. СОЛНЦЕВА
специального анализа, так как во многом определяет общий подход
к целям и задачам таких ведущих отраслей прикладной психологии,
как инженерная психология, психология управления, психология труда.
4. О проектировании деятельности в автоматизированных системах
Большинство авторов, отстаивающих концепцию проектирования
деятельности в автоматизированных системах, исходят из положения
о том, что автоматизация коренным образом изменяет (перестраивает)
деятельность человека и что процесс проектирования
автоматизированных систем следует интерпретировать как проектирование деятельности.
Так, Г. П. Щедровицкий 9 отмечает, что в автоматизированных системах
появляются новые деятельности, новые профессии, связанные с
разработкой и обеспечением. функционирования систем, и что разделение
труда изменяет «социотехническую структуру деятельности».
Последнее означает, что при автоматизации происходит замещение «единиц
деятельности» (фрагментов, подсистем) новыми, реализуемыми в
автоматизированных системах с помощью ЭВМ и других технических
средств. Этот основной тезис по меньшей мере представляется спорным.
Разумеется, мы вовсе не склонны отрицать вообще факт возникновения
новых профессиональных деятельностей в автоматизированных
системах, но мы хотим подчеркнуть, что в большинстве случаев происходит
лишь переименование деятельностей в специальности операторского
профиля без какой-либо радикальной ее перестройки. Вопрос о том,
что меняется в деятельности людей при переходе к
автоматизированным системам, является ключевым при обсуждении концепции
проектирования деятельности.
Мы считаем, что автоматизация производства, контроля,
управления и обработки информации есть, за малыми исключениями,
последовательный поэтапный процесс внедрения, включения новых, все более
совершенных технических средств (в первую очередь ЭВМ и их
программного обеспечения) в уже сложившиеся, организованные
деятельности, в процессы решения задач управления, контроля и обработки
информации людьми в существующих неавтоматизированных системах.
Материальные структуры этих процессов и обусловленные ими цели
не претерпевают значительных изменений. Не изменяется также тип
(форма) результата деятельности, речь может иДти только о переходе
к более высоким уровням эффективности деятельности
(функционирования систем) за счет использования ЭВМ и других средств
автоматизации. Естественно, изменения касаются способов решения задач,
новые средства порождают новые способы. Но это, пожалуй,
единственный изменяющийся фактор, не дающий еще оснований считать
изменяющейся всю структуру деятельности. Видимо, мы вообще не могли бы
создавать автоматизированные системы, если бы не вписывали их
в действующие, организованные структуры профессиональных
деятельностей.
Проектирование же новых деятельностей предполагает (если
доводить аргументы сторонников этой концепции до логического конца)
разрушение сложившихся типов и структур Деятельности, но такое
разрушение слишком дорого обошлось бы обществу. Именно поэтому
создание и внедрение автоматизированных систем идут эволюционным
путем. И мы полагаем, что основание говорить о проектировании
деятельности появляется тогда, когда имеется в виду контекст обучения и
подготовки персонала автоматизированных систем, формирования
новых операционно-технических способов (навыков) решения задач. Од-
9 Г. П. Щедровицкий. Автоматизация проектирования и задачи развития
проектировочной деятельности. В сб. «Разработка и внедрение автоматизированных
систем в проектировании (Теория и методология)». М.., 1975.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ОПТИМИЗАЦИИ ТРУДОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 123
нако в этом случае в формулу «проектирование деятельности»
вкладывается совсем иное содержание. В частности, эту формулу
конкретизирует тезис о «комплексном проектировании внешних и
внутренних средств деятельности»10. При этом предполагается, что
проектирование внешних средств (рабочих мест, устройств
отображения информации, органов управления) должно осуществляться с учетом
возможностей человека, его «внутренних способов деятельности»,
совместно с формированием этих внутренних способов. Однако этот тезис
не получил еще достаточного развития.
Другой тезис сторонников концепции проектирования деятельности
и инженерно-психологического проектирования сводится к тому, что
инженерная психология занимается решением проблемы распределения
функций между человеком-оператором и машиной (техническими
средствами автоматизации). Этот тезис неадекватно отражает
действительный процесс проектирования автоматизированных систем. Задача
распределения функций на самом деле эквивалентна задаче выбора
уровня автоматизации и в зависимости от требований к эффективности
системы и технико-экономических ограничений сводится на практике
преимущественно к выбору типа ЭВМ. Это задача общесистемного,
организационно-идеологического плана. Она решается системными
аналитиками на этапе макропроектирования одновременно с
выбором структуры средств системы и распределением задач по ее звеньям
(для больших систем). На этапе же микропроектирования производится
разработка алгоритмов решения задач и трактов взаимодействия между
человеком и машиной.
Проектирование трактов сводится к согласованию
характеристик человека и технических средств, и именно
здесь используются знания о возможностях человека и реализуются
инженерно-психологические требования и рекомендации Но
проектирование трактов — это инженерная, а не общесистемная задача,
и на практике она реализуется не психологами (инженерными
психологами), а инженерами. Поскольку социальный статус системного
аналитика выше статуса инженера, постольку инженерные психологи,
естественно, и стремятся представить себя в роли системных аналитиков,
решающих в ходе «инженерно-психологического проектирования»
кардинальные проблемы, связанные с распределением функций. Стоит
сказать, что эта позиция сторонников концепции
инженерно-психологического проектирования выражена и во многих переводных работах.
В настоящее время проблема распределения функций для многих
систем еще стоит остро, однако можно прогнозировать, что
наращивание вычислительных мощностей через 10—15 лет обеспечит значительно
более богатые, чем сегодня, возможности выбора ЭВМ. Тогда место
проблемы распределения функций при создании автоматизированных
систем займет другая, скорее психолого-педагогическая проблема
оптимальной подготовки и отбора персонала для этих систем.
Все же есть еще один важный аспект, подтверждающий научную
ценность концепции проектирования деятельности, о котором
сторонники этой концепции практически не говорят- Дело в том, что выбор
оптимального варианта распределения функций, а также наилучшего
решения проблемы согласования человеческих и машинных характеристик
при проектировании трактов взаимодействия должен производиться
посредством оптимизационных моделей. Сегодня построение
и использование в практике проектирования автоматизированных
систем таких моделей — редкий случай. Однако именно это
обстоятельство — создание моделей, проигрывание на них возможных
альтернативных вариантов, использование этих идеальных объектов
10 См., например, В. П. 3 и и ч е н к о, Г. Л. Смолян. Инженерная психология.
БСЭ, 3-е изд., т. 10. 1972.

124
Г. Л. СМОЛЯН, Г. Н. СОЛНЦЕВА
как средств проектирования — и составляет, по нашему мнению, главное
содержание понятия «проектирование деятельности».
При согласовании характеристик трактов входными переменными
оптимизационной модели в общем случае являются: 1) характеристики
задачи (информация на входе системы, команды на выходе, динамика
их изменения во времени); 2) характеристики окружающей среды
(факторы обитаемости); 3) характеристики личности оператора
(способности, знания, опыт, степень тренированности и готовности,
работоспособность, мотивационная и эмоциональная устойчивость и т. д.);
4) характеристики организации деятельности (алгоритмы и процедуры
решения задач, инструкции, порядок взаимодействия и т. п.).
Наибольшую сложность представляет учет характеристик личности —
трансформация психологических качеств в рассчитываемые
вероятностно-временные показатели трактов взаимодействия, служащие критериями их
эффективности. Трудности сходного рода, связанные со сложностью
многомерной (скалярной) оптимизации, осложняют применение
оптимизационных моделей распределения функций. Между указанными
моделями (распределения функций и согласования характеристик),
естественно, есть взаимная связь и взаимное влияние.
Безусловно, справедливо утверждение А. Н. Леонтьева, что «в
исследовании личности нельзя ограничиваться выяснением предпосылок,
а нужно исходить из развития деятельности» п, но не менее
справедливо и то, что в исследовании профессиональных деятельностей
необходимо исходить из выясненных личностных предпосылок, придающих
«содержанию и связям деятельности» значение эффективностных
факторов. Когда организатор или исследователь деятельности фиксирует эти
предпосылки в виде профессиональных установок, навыков, умений и
знаний, он решает лишь частную задачу, проникая всего лишь в
первый, поверхностный слой психологической структуры личности. Но
даже эта задача оптимизации деятельности за счет подготовки субъекта
для большинства профессиональных деятельностей решается сегодня
в лучшем случае на среднем уровне. Не приходится и говорить о том,
что более глубокие слои, иерархия направленностей личности, мотивов,
стимулов и смыслов представляются пока еще неприступной крепостью.
Даже для относительно простых деятельностей включение стимулов
как некоторых интегральных мотивационных характеристик в качестве
переменных оптимизационных моделей сталкивается с трудностями,
особенно при интерпретациях результатов моделирования 12.
Для того чтобы модели работали на хорошем уровне, конечно,
необходимо закладывать в них доброкачественные данные. В этой связи
хочется подчеркнуть важность разработки полноценных стандартов,
норм и требований к организации операторской деятельности для
оптимального (рационального) проектирования трактов взаимодействия
человек— машина.
Приведенные соображения касаются проектирования операторской
деятельности в автоматизированных системах управления, контроля и
обработки информации. Тем не менее есть основания рассматривать их
и с более общей позиции. Оптимизационные модели, приспособленные
для учета психологических характеристик, могут и должны быть
включены в анализ при рассмотрении путей и способов оптимизации любых
других профессиональных деятельностей.
Что же касается инженерно-психологического проектирования, то
этот термин можно использовать с вполне определенными
ограничениями, понимая под ним согласование человеческих и машинных
характеристик трактов взаимодействия. Но все же для этого содержания
11 А Н. Леонтьев. Деятельность. Сознание. Личность. М- 1975, стр. 186.
12 См., например, А. 3 и гель и Дж. Вольф. Модели группового поведения в
системе человек—машина. М., 1973.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ОПТИМИЗАЦИИ ТРУДОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 125
более удачным, отвечающим сути дела является термин
инженерно-психологическое обеспечение процесса
проектирования автоматизированных систем.
5. Специфика операторской деятельности
Рассмотрим теперь специфику операторской деятельности, анализ
которой нам важен для разъяснения места инженерной психологии
в системе отраслей прикладной психологии и ее взаимоотношений
со смежными дисциплинами.
Широко распространена точка зрения, что специфика операторской
деятельности проявляется в характере взаимодействия человека и
технических средств (машины), которое по своей природе является
информационным (В. Ф. Рубахин, А. А. Крылов и др.), и поэтому
инженерная психология изучает главным образом процессы информационного
взаимодействия. Таков исходный пункт для различения предметов
инженерной психологии и других смежных дисциплин, которые, в
частности психология труда, занимаются другими аспектами организации
трудовой деятельности — мотивацией, коллективной организацией,
профессиональной ориентацией и отбором и т. п. ,3. Мы д>маем, что такой
подход не учитывает в полной мере сложившуюся в настоящее время
область объектов исследования в прикладной психологии,
представляющую собой совокупность профессиональных деятельностей,
различающихся по способам организации и средствам деятельности. Подход
этот не учитывает и общей постановки задачи оптимизации трудовой
деятельности, комплексный характер которой требует единого
многоаспектного анализа деятельности, возможно, в рамках единой научной
дисциплины. Поэтому более эффективным нам представляется иной
подход, основанный на учете специфических черт профессиональных
деятельностей и отвечающий принципам организации деятельности
в различных человеко-машинных (автоматизированных) системах.
Все автоматизированные системы (то есть системы, в которых люди
используют средства автоматизации, в том числе ЭВМ) можно в
первом приближении разделить на три класса.
К первому, основному, классу следует отнести
автоматизированные системы управления в собственном смысле слова (АСУ). Это
системы управления технологическими процессами, системы диспетчиро-
вания, системы управления космическими аппаратами или средствами
ПВО и многие другие системы управления, наблюдения и контроля.
Персонал в этих системах принимает преимущественно оперативные
решения. Основной источник информации об объектах управления и о
самой системе — информационная модель объекта или системы в
целом, замещающая реальные объекты, представляющая информацию
в знаковой (кодированной) форме и реализуемая устройствами
отображения информации. Основные средства управления — органы ручного
управления, пульты. Люди, выполняющие функции подготовки,
принятия решений и их реализации в таких системах, безусловно, могут быть
названы операторами.
Ко второму классу относятся автоматизированные системы
обработки информации (АСОИ): научно-технической,
планово-экономической, финансовой, статистической, метеорологической, медицинской и
другой специальной информации; системы автоматизированного
проектирования. К этому же классу следует отнести организационные
системы, в частности АСУ предприятиями, отраслевые АСУ, в названии
которых функция управления не отражает основного назначения
систем. Люди в системах этого класса принимают преимущественно орга-
13 См. К. М. Г у р е в и ч. Психология труда в десятой пятилетке. «Вопросы
психологии», 1976, № 6.

126
Г. Л. СМОЛЯН, Г. Н. СОЛНЦЕВА
низационные и информационные решения. Основной источник
информации о системе — информационная модель, реализуемая
преимущественно системой документов. Основные средства управления
практически отсутствуют. Персонал таких систем лишь условно может быть
назван операторами («оператор-исследователь»,
«оператор-руководитель», «оператор по обработке информации» и т. п.).
К третьему классу можно отнести автоматы и полуавтоматы,
обслуживаемые людьми: роботы-манипуляторы, станки с цифровым
программным управлением, автоматические линии. Основной источник
информации — сам реальный объект, основные средства управления —
органы ручного управления. Людей, обслуживающих такие системы и
устройства, также только условно можно называть операторами. Как
правило, эти профессии мало отличаются от профессий станочников,
наладчиков. К этому типу профессиональной деятельности примыкает
по своим главным характеристикам и деятельность водителей, которые
лишь в большей степени, чем, например, станочники, используют
приборную информацию, отнюдь не являющуюся информационной моделью
системы или объекта в указанном выше смысле.
В соответствии с приведенной классификационной схемой
характерной особенностью операторской деятельности является обязательное
наличие и информационной модели и средств ручного управления.
Именно таковы средства операторской деятельности, определяющие
основные требования к ее организации.
Представленная здесь «объектная область» дает основания для
схематизации и некоторых отраслей прикладной психологии.
Естественно предположить, что задачи оптимизации операторской деятельности
(в «классическом» смысле, в системах первого класса) должна решать
инженерная психология, задачи оптимизации профессиональных дея-
тельностей в системах второго и третьего классов — соответственно
психология управления (руководства) и психология труда. Такая
специализация отвечает и истории и тенденциям развития этих отраслей
прикладной психологии. Нетрудно и экстраполировать эту схему как на
неавтоматизированные системы вообще (для психологии управления),
так и на значительную совокупность «рабочих» специальностей (для
психологии труда).
Сделаем еще два методологических уточнения. Информационная
модель как носитель информации об объекте, процессах или системе
управления, так же как и устройства отображения, с помощью
которых информационная модель представлена оператору, выступает как
внешнее средство его деятельности. Однако информационное
содержание, значение модели, то, с чем оперирует субъект в качестве
семантической основы принятия решения, является предметом его
деятельности, «особой стороной реального объекта», замещающей его14. Это
обстоятельство открывает новую грань принципа предметности
деятельности, поскольку во внутренний план, план интеллектуальной деятельности,
переводится предметно-практическая основа деятельности. Этот вклад
инженерной психологии в общепсихологическую теоретическую
проблематику недостаточно оценен. Решение задачи оптимизации
информационных моделей означает не только совершенствование внешних
средств операторской деятельности за счет улучшения алфавитов,
структуры модели, учета факторов, обеспечивающих читаемость и т. п.,
но и конструирование более приемлемого для субъекта семантического
«поля» как предмета его деятельности. Здесь налицо сложное
соотношение предмета и средств деятельности, взаимно обусловливающих друг
друга. Эта идея, на наш взгляд, заслуживает тщательной
методологической проработки.
14 См. В. А. Лекторский. Принципы воспроизведения объекта в знании.
сВопросы философии», 1967, № 4.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ОПТИМИЗАЦИИ ТРУДОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 127
Другое соображение касается выбора рационального соотношения
между «мс>дельностью», представлением реальных объектов или
процессов в виде информационных моделей, и «реальностью», непосредственно,
вне знакового опосредования воспринимаемой субъектом. В настоящее
время намечена тенденция к более широкому применению в
автоматизированных системах «реальных» или псевдореальных (голография,
телевидение) изображений. Это обусловлено необходимостью обеспечить
гибкие и творческие решения в непредвиденных ситуациях, для чего,
собственно говоря, и включается человек в автоматизированные
системы. Ведь абстрактные информационные модели, мало пригодные для
представления динамики, обеспечивают работу лишь жестких
алгоритмов. Выявление и анализ указанного соотношения дают идее
предметности деятельности плодотворную конкретизацию на новом
эмпирическом материале.
6. О комплексной оптимизации трудовой деятельности
Таким образом, наш анализ оптимизационных задач прикладной
психологии опирается на принципиальное различение отдельных, пусть
даже весьма близких, профессиональных деятельностей. Но такая
ориентация анализа отнюдь не является единственно правомочной.
Задачи оптимизации поставлены и в эргономике. Эргономика
рассматривает вопросы комплексного обеспечения человеческой
деятельности, причем ее комплексный подход имеет двойную направленность.
Во-первых, речь идет об оптимизации трудовой деятельности как некоего
целостного объекта, без разделения на ее конкретные виды, на
профессиональные деятельности. Во-вторых, эта оптимизация орудий, условий
и процессов труда мыслится как междисциплинарный синтез
результатов различных наук о трудовой деятельности (психологии, физиологии
и гигиены труда, функциональной анатомии и др.) 15. Это второе
направление в какой-то мере сегодня задает определенную программу синтеза,
хотя использование возможностей каждой из упомянутых наук о
трудовой деятельности наталкивается на серьезные трудности, определяемые
сложностью задачи комплексной оптимизации систем «человек —
машина—среда» по комплексным же (эргономическим) критериям. И
именно эти трудности синтеза активно обсуждаются.
Говоря же о первом направлении, стоит специально подчеркнуть,
что ориентация на трудовую деятельность «в целом» служит всего
лишь научно-организационным инструментом, позволяющим
согласовывать усилия специалистов разных профилей, и не выполняет какой-либо
другой, в частности методологической, функции. Это обстоятельство
обычно остается в тени. Более того, если заострить проблему, то можно
сказать, что единой, целостной трудовой деятельности как объекта
оптимизационных исследований не существует.
Существуют лишь конкретные виды профессиональных деятельностей.
Поэтому, как нам представляется, эргономика является методологией
комплексной оптимизации, близкой по своему методологическому
назначению системному анализу, но ставящей и решающей оптимизационные
задачи применительно к конкретным видам профессиональных
деятельностей.
Дискуссионность, а может быть, и парадоксальность высказанного
утверждения коренится в слабости, в недостаточной зрелости научно-
организационных механизмов, институирующих такое новое научное
направление, как эргономика. Как это ни странно, но именно наличие
широкой сети научных учреждений, научных коллективов с развитыми,
четко определенными программами исследований снимает неопределен-
15 См. В. M M у н и п о в. Эргономика и психологическая наука. «Вопросы
психологии», 1976, № 5.

128
Г. Л. СМОЛЯН, Г. Н. СОЛНЦЕВА
ность по поводу предмета той или иной научной дисциплины,
закрепляет в сознании ученых и организаторов науки вполне конкретное
«онтологическое содержание». Эргономика я настоящее время у нас в
стране не имеет еще сети научных организаций, а ее исследовательские
программы только формируются. Это обстоятельство и открывает широкие
возможности для дискуссий о предмете эргономики.
Можно высказать еще одно соображение по этому поводу. Мы
привыкли понимать предмет научной дисциплины в духе
естественнонаучной традиции (это удачно подмечено Г. П. Щедровицким). Однако
комплекс взаимодействий «человек — машина — среда» не является
объектом «физической» природы, пусть даже очень высокой сложности.
Закономерности, управляющие этим комплексом, могут быть
представлены лишь в системно-методологическом контексте, включающем
в качестве базовых категорию деятельности и понятие комплексной
(системной) ее оценки. Важно подчеркнуть, что само понятие
оптимизации настолько неразрывно связано с системностью подхода, что их
вообще нельзя рассматривать раздельно. Задачи оценки, а
следовательно, и оптимизации и возникают лишь постольку, поскольку появляется
необходимость увязки, согласования, объединения разных
представлений о деятельности, ее характеристиках и критериях ее эффективности.
Эта особенность и переносит центр тяжести эргономических
исследований в область оценочных процедур, решения оптимизационных задач.
Но это и служит аргументом в пользу нашего тезиса о
методологическом содержании задач эргономики.
Проведенный нами анализ предмета и задач эргономики,
инженерной психологии и смежных с ней отраслей позволяет сделать вывод
о том, что задачи оптимизации профессиональных деятельностеи за
счет психологических (и других человеческих) факторов решаются
сегодня как на путях интеграции научных отраслей и дисциплин
в единую науку о трудовой деятельности, так и на путях их
дальнейшего углубления, развития и дифференциации по объекту
исследований, выявления профессиональных особенностей того или иного вида
трудовой деятельности. Последнее обстоятельство нередко упускают из
виду. Именно различение профессиональных деятельностеи по их
объектам дает возможность ориентировать исследования на выявление
различных психологических структур деятельности, обогатить конкретным
содержанием связи категорий деятельности и личности, поставить новые
методологические задачи перед теоретической и экспериментальной
психологией, уменьшить существующий сегодня разрыв между прикладной
психологией и фундаментальной наукой.
m

К вопросу о философских идеях
революционного народничества
В. А. МАЛИНИН
Вопрос о философских и социологических идеях революционного
народничества приобрел в наше время все черты научно актуальной
проблемы. Изменения в мире, укрепление социализма и крах
колониальной системы сопровождались достаточно широким
распространением неонароднических взглядов и концепций — как в развитых
капиталистических странах, так и в «третьем мире». Марксистский анализ
этих воззрений и сравнение их с классической моделью — русским
революционным народничеством — стал философской необходимостью.
В этой связи возможна более объективная и глубокая интерпретация
философских идей революционного народничества.
Авторы идеалистических историй русской философии и русской
общественной мысли (Шпет, Радлов, Иванов-Разумник) внесли в
трактовку этого вопроса немало путаного и прежде всего потому, что
стремились если не вовсе «исключить» материализм и атеистический
«нигилизм» революционных народников из историко-философского процесса,
то свести к минимуму их значение. Более объективная версия
народнического миросозерцания принадлежит Богучарскому, Масарику и
Сорокину, которые смотрели на философскую мысль семидесятников как на
чрезвычайно любопытное и теоретически значимое явление!. Сорокин
даже писал (в 1922 году) о «мировом значении» социологии Лаврова.
Современные западные знатоки русской мысли, как правило, отрицают
философское содержание революционно-народнической мысли, хотя и
признают ее практическо-этический пафос2.
В марксистской философской литературе отношение к
революционно-народнической мысли, которую не так давно упорно отождествляли
с либерально-народническим сознанием (что явно противоречит
высказываниям Маркса, Энгельса и Ленина), неоднозначно; теоретические
лидеры «активных социалистов» 70-х годов еще недавно были жестко
определены в виде «столпов идеализма» и вдохновителей
субъективистского авангардизма 3. В последнее время оценки, ранее выставлявшиеся
по пятибалльной системе и не поднимавшиеся (поскольку речь заходила
о семидесятниках) выше прозаической двойки, стали более
многозначными. Широкое распространение получила точка зрения, что историко-
1 Т. Масарик полагал, что теоретические воззрения семидесятников основаны на
нигилизме («отрицание уваровского триединства»), атеизме и материализме (См.
Th. Masaryk. The Spirit of Russia. Vol. 2. London — New York, 1955).
2 Cm. The Russian Intelligentsia. Ed. by R. Pipes. Columbia University Press. New
York, 1961, «Imperial Russia After 1961. Peaceful Modernization or Revolution?». Ed. by
A. C. Adams. Boston, 1965; R. W о г t m a n. Crisis of Russian Populism. Cambridge, Uni-
versitv Press, 1967; См. также любопытную антологию американского «популизма»
80—90 годов XIX века- «The Populist Mind». Ed. by N Pollack. Indianopolis and
New York, 1968.
3 См. «Очерки по истории философской и общественно-политической мысли
народов СССР», ч. II. М., 1956, стр. 408 и др. См. также Б. С. Э., 2 изд., т. 41, «Краткий
философский словарь», 4 изд. М., 1954.

130
В. А. МАЛИНИН
философское исследование этой «громадной полосы нашей
общественной мысли» (Ленин) имеет свои перспективы, а признание
прогрессивных элементов в противоречивой позиции народников отнюдь не ведет
к столкновению с научной оценкой идеологии народничества в целом.
Это убеждение не стало менее прочным после того, как было
обнаружено, что многие современные идеологические формы на Западе и
Востоке (различные версии «национальных социализмов»,
неонародничества, существенные постулаты «новой левой») воспроизводят
теоретическую аргументацию народнического толка, некогда, казалось, навсегда
похороненную марксистской критикой4. К сожалению, значительная
часть исследователей придерживалась и придерживается, так сказать,
«персонального» метода, изучая философское мировоззрение
выдающихся умов народничества, а не идеи общественного течения в целом,
анализируя не общее в философии общественного самосознания, а
особенное и даже единичное. Правда, и при этом подходе не удалось
избежать пробелов в определении характера философского мировоззрения
мыслителей 70—80-х гг. Например, можно ли утверждать, что нами
досконально изучены философские взгляды Бакунина и Ткачева, что
глубоко проанализированы особенности защиты материализма и
критики идеализма Берви-Флеровским или Лавровым, что исследована,
наконец, роль Антоновича, Шелгунова и некоторых других материалистов
60-х годов, которые продолжали действовать и оказывать
воздействие на новое поколение, на семидесятников? Вряд ли! К тому же
подчас постановка вопроса о материализме семидесятников встречает
«предупреждение»: «Ткачева критиковал Энгельс!». Забывают, что
Энгельс критиковал заговорщический социализм Ткачева, но не
его материализм, или материализм других семидесятников, о котором
Энгельсу было известно немногое. Хорошо известно, что только на
основе конкретно-исторического анализа можно выявить реальное
философское содержание взглядов любого мыслителя. Это, конечно, верно
и по отношению к мыслителям народнической ориентации. Иначе
возможны утверждения вроде высказанного Г. Шпетом о том, что Лавров
был противником «догматической самоуверенности метафизики
материализма и спиритуализма», хотя тот вовсе не одинаково относился к
спиритуализму и материализму; первый, то есть спиритуализм, Лавров
отвергал безусловно, рассматривая его как систему «патологическую»,
второй же считал заслуживающей доверия гипотезой, хотя и полагал,
что материализму недостает действенности (что было, в общем, верно
по отношению к домарксовскому недиалектическому материализму).
К этому можно присовокупить еще одно соображение. Каковы бы
ни были возможности историко-философского исследования
мировоззрения выдающихся представителей революционно-народнической мысли,
а они, бесспорно, велики, философские и социологические идеи
народников-семидесятников — это не только взгляды их выдающихся идеологов.
Практики, участники «хождения в народ», пропагандисты, бунтари,
мастера революционной конспирации, террористы, которым, по словам
Сергея Ширяева, были «дороги интересы народа русского»5, составляют
преобладающий элемент этого течения. Многие из них понимают, что
одной практическо-революционной эмпирии недостаточно, что
необходимы «общие теоретические соображения», «выработка мировоззрения»6.
4 См. «Populism. Its Meanings and National Characteristics». Ed. by Gh. Jonesen
and E. Gellner. London, 1969. (См. обзор этой книги в журнале «Вопросы
философии», № 10, 1971).
5 ЦПА ИМ Л. Фонд 283. Опись № 2п, ед. хр. № 29792, лист I.
6 Т а м же. Мнение о материализме как теоретической основе такого
мировоззрения было распространенным. Вот пример аргументации: «Так как материализм
представляет собой идеологию трудящихся, то элементы материалистического
мировоззрения могли вырабатываться преимущественно в недрах идеологии трудящихся.

ФИЛОСОФСКИЕ ИДЕИ РЕВОЛЮЦИОННОГО НАРОДНИЧЕСТВА 131
Разумеется, между философским мышлением признанных
теоретиков и мышлением «практиков» были различия, порой существенные.
Существовали различия и во взглядах самой «массы», но это были
различия по степени подготовленности к теоретической деятельности в
сфере «чистой мысли», по направленности интересов, теоретическому
уровню представлений о закономерностях общественного бытия. Характер
миросозерцания революционных народников во многом определялся
социально детерминированным демократическим гуманизмом с его верой
в человека — трудящегося человека. Просветительская традиция
породила своеобразный культ Разума, признание безграничных
возможностей научного познания. Вера в могущество знания, и в первую очередь
научного знания, стимулировалась не только убеждением, что благодаря
прогрессу человеческого разума «тайна за тайной» вырываются у
природы»7, но и мнением, что Наука XIX века, подобно Просвещению
XVIII века, «потребовала пред судом разума все предания, все
верования, все политические формы»8. Просветительский рационализм
сокрушил теологию, религию, весь скарб авторитарного
феодально-клерикального западноевропейского мышления; он, полагали семидесятники,
сокрушит и сходные православно-самодержавно-крепостнические
феномены в России.
Другой тенденцией мышления народников, в основном
анархистского направления, была своеобразная философия чувства,
логически связанная с распространенным превознесением революционного
инстинкта («который никогда не ошибается»). Ярче всего эта тенденция
представлена Бакуниным и Каблицем (Юзовым), не говоря уже о
практической реализации этой философии Нечаевым, который понял ее
нигилистически-прямолинейно. Среди семидесятников были влиятельные
теоретики, настаивавшие на необходимости признания приоритета
инстинкта и страсти перед разумом и рассудком (Нечаев, Бакунин), но
более влиятельными были взгляды тех, кто, подобно Лаврову и
Михайловскому, Ткачеву и Желябову, Михайлову и Морозову, настаивал на
необходимости научного подхода к теории революционного движения,
хотя реализация ими этого намерения несла в себе элементы не только
научности, но и иллюзорного сознания.
Вообще анализ народнического сознания имеет в качестве одной
из предпосылок понимание того, что «активные социалисты» (по
выражению Энгельса) были, как правило, выходцами из среды, в которой
идеалистическое, во многом религиозно-патриархальное восприятие
мира было нормой мышления. В революцию шли не убежденные атеисты и
материалисты. Многим пришлось приложить немалые усилия, а иногда
проявлять незаурядное гражданское мужество, чтобы преодолеть
религиозно-богословские и официально-идеалистические догмы. Пути
становления их самосознания были сложны и многообразны. Интерес к
философии у одних пробуждался в результате демократического
воспитания в семье, у других — в гимназии, третьи получали первые
представления о философии в университете. Н. Морозов заметил, что людей его
поколения «мучили» вопросы о смысле бытия: «Как начался
окружающий меня мир? Чем он кончится? В чем сущность человеческого
сознания, и что такое наша жизнь, которая в одно и то же время есть
мгновение в сравнении с вечностью, и-целая вечность в сравнении с одним
мгновением? Стоит жить или не стоит? Так ли чувствуют себя
другие люди, как я, или каждый на свой лад, и потому никто друг друга
которая при господстве низших проявлений капитализма неизбежно носит
народническую форму, стало быть, в недрах самого народничества» (Л. Е. Оболенский. О
нашей философии и народничестве. Ответ на письма к издателю. «Русское богатство>
1883, № 3).
7Н. К. Михайловский. Поли. собр. соч., т. 6. Спб., 1909, стлб. I, стр. 227.
8 «Вперед», 1873, № 1, стр. 34.

132
В. А. МАЛИНИН
не понимает, а только воображает, что понимает?»9. Решения этих
вопросов ждали не от религии или идеалистической метафизики, а от
науки и «научной философии». В дискуссиях революционной молодежи
важное место занимали как вопросы формирования, «выработки
мировоззрения», так и его практической реализации.
Социальным источником разноречивых тенденций в мировоззрении
семидесятников был во многом неустойчивый по своему общественному
положению класс, мелкая буржуазия города и деревни, склонная в силу
своей реальной роли в общественных отношениях и к патриархальщине
и к революционному бунтарству, и к упорному отстаиванию
консервативных представлений, и к восприятию передовых идей и понятий.
Каковы же теоретические источники этого мировоззрения? Мы
полагаем, что мировоззрение основной массы семидесятников сложилось
благодаря влиянию материализма 60-х годов (Чернышевского,
Добролюбова, Писарева и других), русского и западноевропейского
естественнонаучного материализма (в особенности — Сеченова и Мечникова),
западноевропейского материализма и Просвещения, включая
французский материализм XVIII века, антропологизма Л. Фейербаха,
вульгарного материализма Бюхнера — Молешотта, а также позитивизма,
толкуемого материалистически. Это — материалистическо-рационалистиче-
ский комплекс идей.
Философские убеждения семидесятников, участников практического
движения, имеют одну примечательную особенность, отмеченную еще
дореволюционными буржуазными историками мысли,— они ярко ате-
истичны. Собственно, противники революционной молодежи ничего в ее
миросозерцании, кроме «атеистического нигилизма», и не признавали,
хотя речь может идти о существенном, но не единственном элементе
этого миросозерцания. Социальная детерминация этого элемента в
мировоззрении народников легко объяснима: борьба. с самодержавием
не могла не быть и борьбой с господствовавшей и поддерживавшей
царя церковью, антиклерикализм был необходим революционной
партии. Противопоставление же знания, основанного на опыте, религиозной
вере, которая «не основывается ни на одном опыте, ни на одном
исследовании», было почти естественным следствием антиклерикализма и
распространенным приемом критики религии ,0. Теоретическим
обоснованием этой критики являлись идеи Фейербаха — факт, редко отмечаемый
в нашей литературе (обычно принято считать, что влияние Фейербаха
на русскую мысль закончилась где-то в 40-х гг., на Герцене и
Белинском). Ссылки на фейербаховскую критику религиозного сознания
обычны не только в трудах Лаврова или Бакунина, Ткачева или
Михайловского 70—80-х гг., но и рукописных трактатах семидесятников11.
Разумеется, нет оснований отождествлять фейербаховскую «антрополо-
гизацию неба» с, так сказать, «социализацией неба» семидесятниками.
В их критике религиозного сознания социальные мотивы ярко
преобладают над абстрактно-антропологическими. Постулаты христианства
(преимущественно православия) рассматриваются как духовная
санкция рабства человека.
Атеизм семидесятников заслуживает специального анализа, и мы
отмечаем его здесь лишь как элемент их материалистического воззрения
на мир и человека,— иначе не вполне понятной будет страстность их
критики постклассической немецкой метафизики (Шопенгауэра и
9 II. Морозов. Повести моей жизни, т. 1. М., 1917, стр. 34.
10 См. ЦГАОР. Фонд № 1762, опись 5, ед. хр. Х° 131, лист 181. Н. А. Козлов
выразил общее мнение, когда писал, что богословие не может быть наукой, ибо
всякая наука основывается на анализе эмпирических данных, а богословие игнорирует
данные опыта и противоречит им (см. Революционное народничество. Сб. документов,
т. 1, стр. 170).
" См.» например, обнаруженный нами философско-атеистический трактат начала
70-х гг. (ЦГАОР. Фонд -Nb 1762, опись № 131, лист 150).

ФИЛОСОФСКИЕ ИДЕИ РЕВОЛЮЦИОННОГО НАРОДНИЧЕСТВА 133
Гартмана в первую очередь), идей и понятий современного им
западноевропейского и русского идеализма. В ряде документов семидесятых
годов учение о душе отвергается как противоречащее «теории развития»
и эволюционной биологии, как недоказуемая гипотеза м.
Философское мировоззрение революционных народников
материалистично по своему характеру, оно основано на постулате, что идея
не может быть сущностью вещей. Признание идеальной сущности вещей
неизбежно ведет к метафизике, то есть, как разъяснял Ткачев, к
миросозерцанию, которое, объективируя человеческие идеи, представления,
ощущения, принимает их за какие-то реальные, самобытные субстанции
и этими субстанциями, этими сущностями населяет свой внутренний мир
и внешнюю природу.
Теоретики революционного народничества обвиняют философский
идеализм в удвоении мира. Критика идеалистической метафизики
характерна не только для Ткачева, который был склонен к
механистическому материализму, но и для Бакунина, Лаврова и даже
Михайловского. По общему мнению, идеализм несостоятелен не только как
общефилософская концепция мира, но и как методология — он не
сообразуется с эмпирией, с опытными данными, противоречит
естествознанию— с его вполне объективными методами и способами познания
мира. Правда, нетрудно заметить, что у революционных народников
отношение к классическому идеализму (например, к Канту или Гегелю)
и к deis minoris европейского идеализма (например, к популярным
в 70-х гг. Шопенгауэру и Э. фон Гартману) неодинаково. Первые были
признаны величайшими метафизиками и рационалистами, чьи идеи
явились вехами в интеллектуальных исканиях человечества. Вторые —
иррационалистами и «второстепенными метафизиками»13.
Шопенгауэровская идея о воле как мировом универсальном принципе была
оценена как теоретическая спекуляция, аналогично, впрочем, и попытке
одного из его незначительных, но известных в России последователей,
Геринга, ограничить приоритет воли областью «психологических
явлений» 14. Гартмановская «философия бессознательного», в которой
атрибутами Бессознательного, принимаемого за первооснову мира,
признаются вневременные Воля и Представление, была оценена как своего
рода иррационалистическая реакция на механизм утилитаризма и
отвергнута ввиду явных расхождений с естественнонаучными данными.
Теоретические лидеры семидесятников констатировали оживление (под
крылышком политической реакции 70-х годов) русского идеализма.
В этой связи замечательна критика ими «кладбищенской философии»
славянофилов, философская доктрина которых «мистическая, но без
масонской символики полна «идейных коллизий, взаимных
противоречий и прямых бессмыслиц» 15. По словам Михайловского,
славянофильство к 70-м годам было погребено. Но им, писал он, следует
интересоваться— ведь в будущем на пути прогрессивного развития
человеческого разума может оказаться бревно, которое хотя и будет носить
иное название, но тем не менее лежать поперек дороги науки.
Народовольцы, со своей стороны, отмечали, не без дозы иронии,
противоречия между теоретической проповедью славянофилов (никакой
буржуазии!) и их практической деятельностью (Аксаков «в качестве директора
банка и народного паразита») |6.
12 См., например, ЦГАОР. Фонд. М° 1762. опись 5, ед. хр. № 131, листы 181, 215,
221 и др.
13 П. Угрюмов [П. Л. Лавров]. Шопенгауэр на русской почве. «Дело»,
1880, № 5, стр. 37, 2-й пагинации.
14 См. П. Никитин [П. И. Ткачев]. Кладези мудрости российских
философов. «Дело», 1878, № 11, стр. 137.
15 Наши партии. «Дело», 1882, № 3, стр. 49.
!6 «Листок Народной Воли», «N? 1, 22 «юля 1881 г. Ср. замечание Н. Шелгуио-
ва о Кошелеве, который соединяв «свою откупную регалию, клонившуюся к разоре-

134
В. А. МАЛ И НИН
Революционные народники первыми в истории русской мысли
начали критику «молодого буддиста Соловьева» 17, по поводу мистификаций
которого Михайловский заметил, что основной смысл философствования
Вл. Соловьева заключается в стремлении ответить на вопрос: «что
будет с белым светом, если белого света не будет?» Мистические ноты
в философии молодого Соловьева, открыто выступившего против
позитивизма и материализма, были отмечены верно.
Таким образом, сознательное и открытое противопоставление
семидесятниками материалистического и рационалистического
миросозерцания идеалистическому и спиритуалистическому было фактом,
рассматривались ли «вопросы о духе, о сущности вещей, о первой причине
и т. п.», шла ли речь о вопросах «практической философии».
Известное влияние на представления революционных народников
о философских вопросах и их возможном решении оказал в то время
Бакунин, который в конце 60-х — начале 70-х годов развивал идеи
антитеологизма— своего рода версию спинозовско-фейербаховского
материализма. Мир, как субстанция, развивается в пространстве и во
времени, постоянно взаимодействуя во всех своих формах и видах,
благодаря имманентно присущим ему причинно-следственным связям.
Материя— философское понятие «всемирной связности» или «взаимной
причинности», которая «творит миры» и. «Мы называем материальным,—
писал Бакунин,— все, что есть, все, что происходит в действительном
мире, как в человеке, так и вне его, и мы применяем слово идеальный
исключительно к продуктам деятельности человеческого мозга» 19.
Сходные мысли развивал Берви-Флеровский, один из признанных
теоретических лидеров революционной молодежи. Источник развития природы,
доказывал он, не вне ее, а в ней самой, движение — способность,
присущая самому «двигающемуся веществу»20. В качестве источника
движения логично признать не «всемирный дух», не «всемирную
механическую силу», а взаимодействие «элементарных частиц»21.
Небезынтересен и тот факт, что Лавров квалифицировал энгельсовское
определение движения как научное й.
Уже из сказанного видно, что теоретические лидеры семидесятников
должны были так или иначе выразить свое отношение к влиятельному
в это время позитивизму. Появление позитивизма с его апелляцией к
фактам «без всякой философии» и превознесением опыта как
противоядия против спекулятивного теоретизирования было косвенным
результатом колоссальных изменений в производстве и науке, вызванных
первой промышленной революцией конца XVIII века. Афишируя свою
приверженность к строго научным методам исследования, подвергая
критике догматизм и метафизику идеализма, позитивизм внушал мысль
о возможности преодоления ограниченности как старого
(механистического и вульгарного) материализма, так и анахронического идеализма.
нию -и опаиванию народа, с платоническим обожанием этого самого народа» («Дело»,
1878, № 1, стр. 101).
17 См. П. Никитин [П. Н. Ткачев]. О пользе философии. «Дело», 1877, № 5,
стр. 71. По мнению Ткачева, к компетенции философии относятся существенные
вопросы бытия,— кроме вопросов «о времени и пространстве вообще, о конце и
начале мира, о вещи в себе, о бытии и небытии». Эти вопросы решаются или
реалистически, или идеалистически («Дело», 1876, № 3, стр. 286).
18 М. А. Бакунин. Федерализм, социализм и антитеологизм. Поли. собр. соч.,
т. 1, изд. Балашова. Спб, 1907, стр. 103.
19 М. Бакунин. Избранные сочинения, т. V. Пг.-М., 1921, стр. 64.
20 Н. Флеровский [В. В. Б е р в и]. Критика основных идей естествознания.
Спб., 1904, стр. 55. Ср. определение жизни «как особенной формы движения,
подобно теплоте, свету и электричеству» («Дело», 1870, № 1, стр. 34).
21 Берви-Флеровский, правда, отдал дань лейбницевской идее о монадах, считая,
что «элементарные частицы» обладают мышлением, и не замечал, что он подрывает
тем самым им же отстаиваемую идею материального взаимодействия частиц.
22 Съл. П. Л. Лавров. Опыт истории мысли нового времени, т. 1, ч. 1. Женева,
1894, стр. 124.

ФИЛОСОФСКИЕ ИДЕИ РЕВОЛЮЦИОННОГО НАРОДНИЧЕСТВА 135
Семидесятники видели в позитивизме, отчасти справедливо, известное
противоядие от туманной мистики и метафизики иррационалистических
систем в философии. Поэтому в кругах передовой интеллигенции знание
идей и работ влиятельных позитивистов было как бы патентом на
философскую образованность, подобно тому, как в сороковые годы им
было знание гегелевской философии. Русский интеллигент, считавшийся
с естествознанием как сферой подлинно научного знания,
распространил свое уважение к естествоиспытателям и на позитивистские идеи23.
Идея о взаимном влиянии философии и естествознания была давнишним
достоянием русской мысли, и позитивизм воспринимался как еще одно
подтверждение этой тенденции. Внимание позитивистов к
категориальному аппарату науки, к классификации наук также воспринималось как
косвенное доказательство его ценности. Отсюда широко
распространенное мнение, что теперь и социальные явления можно и должно изучать
на методологической основе позитивизма 24.
Вместе с тем многие семидесятники критиковали приемы
позитивистского теоретизирования, и наряду с позитивистской струей в
народнической мысли следует видеть и материалистически толкуемый
позитивизм, и механистический материализм, и вульгарные тенденции, и
антропологизм. Это следует иметь в виду, ибо Ткачев прямо называл
Конта «буржуазным метафизиком», а Лавров, который традиционно
считается поклонником позитивизма, видел в нем «очень много вовсе
не положительного» и, в частности, то, что его последователи
«одинаково отрицают и материализм и атеизм как метафизические системы»25.
Самую большую несообразность позитивизма Лавров видел в том, что
он «называет себя «философией»26. Его сторонники уходят от коренных
вопросов философии, избавляют себя от труда анализировать «внеопыт-
ные» категории («материя», «свобода воли» и др.) и не знают, как
относиться к общественной жизни. Философскую несообразность
позитивизма Лавров видел в том, что он лишен какого-либо прочного
философского принципа, ничего не желает знать об «объединяющей мысли»
философии и уклоняется от ответа на все вопросы о своей теории
и методе.
Материалистическое понимание взаимоотношений между природой
и человеком, миром и познанием мира характеризует философские
убеждения значительной группы деятелей 70-х годов. Можно привести
довольно точные формулировки основного вопроса философии.
Мыслителей всех времен, писал И. Кольцов, разделяет различное понимание
вопроса, «составляет ли сознание основной пункт всех явлений природы
или оно есть только побочное явление, сопровождающее движение
материи в человеке?»27. Как это ни покажется странным для тех, кто
привык видеть в революционных народниках кого угодно, но не
теоретически мыслящих людей, верное понимание коренного расхождения, если
воспользоваться словами Михайловского, между «антропологическим
и космологическим реализмом», с одной стороны, и «философским идеа-
23 В индивидуальных программах самообразования изучению трудов
западноевропейских позитивистов также отведено немало места (см. ЦГАОР, фонд № 112,
опись 2, ед. хр. № 478, листы 2—3, 11, 30, 32, 37). Отметим и интерес к
позитивистским версиям истории философии; предметом изучения были, в частности
«Критическая история философии» Дюринга и «История философии» Льюиса (ЦГАОР, фонд
№ 112, опись 2, ед. хр. № 478, листы 1, 37).
24 Но были и предостерегающие голоса. Бакунин еще в 1866 году писал
Герцену о Вырубове, что тот напоминает «своею контовскую доктриною мою юность, когда
я горячку порол во имя Гегеля так же, как он порет ее теперь во имя позитивизма».
25 См. П. Н. Ткачев. Избр. соч., т. 11. М., 1932, стр. 36; П. Л. Лавров.
Философия и социология, т. 1. М., 1965, стр. 559.
26 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 1, стр. 583. Подробно по этому
вопросу см.: В. Богатое. Философия Лаврова. М. 1973.
27 И. Кольцов. К вопросу об экономике и политике. «Дело», 1881, № 5,
стр. 31.

136
В. А. М АЛ И НИЛ
лизмом» и «крутой реакцией» — с другой, было широко
распространенным. Лавров к тому же оперировал понятиями эволюционных
предпосылок мысли (эволюция туманностей, распространение света,
«возрождение» небесных тел), что было отмечено Ф. Энгельсом как попытка
решения одной из наиболее значительных проблем науки и философии28.
Лавров утверждал, что одной из предпосылок всякого мышления
является «реальный мир, в котором все связано с законом необходимости
и в котором основанием является субстрат, движущийся и вызывающий
представления»29. Другой предпосылкой мышления он считал
«постановку личностью целей» — проблема, приобретающая все большее
значение30.
Философия не может быть только общей теорией и методологией
естественных наук, а должна быть и общей теорией и методологией
общественного знания. Поскольку она доискивается до причин всего
сущего, она должна доискиваться и до оснований общественной жизни
человека. Поскольку общество есть создание человека, философская
антропология должна быть принята за теоретический
фундамент практической философии. В этом смысле историю
философии можно рассматривать как поиски философией человека
в качестве своего предмета. Считать человека центром мира, разъяснял
Михайловский, значило бы принять в философии точку зрения
маниловских «именин сердца». Но принять человека за центральный пункт
философии не только можно, но и должно. Суть антропологического принципа
заключается, по словам Лаврова, в том, что «человек в его
реальном единстве, как ощущающий и действующий, как желающий и
познающий, есть догматический принцип, который служит центром
философской системы»31. Сущность этого принципа, направленного против
спекулятивного религиозного и абстрактно-метафизического идеализма,
заключается в следующем. В теоретическом отношении человек — это
существо, познающее мир. В практическом — существо действующее.
Философская антропология опирается на данные естественных наук:
«физиология и психология... составляют вводный факт тесной
зависимости между телесными и психическими процессами в человеке»32.
Теоретики народничества понимали, что философская антропология
не должна допускать абстрактности, они стремились найти пути,
связывающие материалистический антропологический принцип с
материалистической философией практики, но эта громадная проблема могла
быть ими только поставлена. Ткачев отмечал ограниченность
философской антропологии. Определяя антропологию как «науку о человеке
вообще, как единичной личности и как собирательном типе», он указывал
на известную расплывчатость ее предмета. Ее содержание, писал он,
«довольно неопределенно, и границы ее с родственными и
вспомогательными науками очерчены довольно неточно и неясно»33. Человек является
объектом изучения многих наук, и антропология еще не разъяснила
своего предмета достаточно определенно. Он призывал разрабатывать
монистическую философскую антропологию. В этом же духе
рассуждал и Бакунин, когда писал, что гуманистический аспект
развития человека заключается в том, что в истории он действует «все более
28 См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 599, 602.
29 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 2. М., 1965, стр. 634.
30 Там же, стр. 634. Существует мнение (В. С. Панина), что Лавров
«позитивистски относится к основному вопросу философии» (см. XX Герценовские чтения.
Философия. Ленинград, 1967, стр. 19). Мы полагаем, что нет оснований для такого
понимания, что Лавров, несмотря на свой эклектизм, защищал право философии на
самостоятельное существование, на свой особенный предмет исследования и вовсе не
считал ее основной вопрос псевдовопросом, а основные ее проблемы —
псевдопроблемами.
31 П. Л. Лавров. Философия и социология, т. 1, стр. 623.
32 Т а м ж е, т. 2, стр. 395.
33 «Дело», 1868, № 8, стр. 49.

ФИЛОСОФСКИЕ ИДЕИ РЕВОЛЮЦИОННОГО НАРОДНИЧЕСТВА 137
и более человечно»34. Человек не может избавиться от «естественных
влечений», да ему и не нужно избавляться от них, но он может
упорядочивать их на основе «сознательной воли»35. Трудности чисто
антропологической трактовки человека заключаются в том, что человек
не только биологическое, но и социальное существо, а условия его
социального существования таковы, что он в то же время самое
индивидуалистское существо.
Теоретикам революционного народничества казалось невозможным
углубить философское понимание человека как деятельного существа,
не указав цели его общественной деятельности, не введя понятие
общественного идеала, который является «продуктом реального научного
мышления»36. Это было благое пожелание. Но в социологии
революционные народники не только разделяли общую слабость домарксового
материализма — идеалистическое в целом понимание общественного
развития, но и совершили немало ошибок чисто субъективистского
характера (субъективный метод в социологии, учение о критически
мыслящей личности и др.). В данном случае мы не анализируем их
социологические построения. Заметим тем не менее, что распространенное
сведение народнической социологии к субъективной социологии мы
не считаем вполне корректным. В настоящее время накоплено
достаточно данных об экономическом материализме или
экономическом детерминизме как существенной тенденции
революционно-народнического мышления, характерного не только для
Ткачева, что признавалось и раньше, но и для многих практиков, в
особенности в связи с изучением ими «Капитала» и стремлением
ассимилировать содержащуюся в нем философско-историческую концепцию37.
Признанные авторитеты теоретической мысли семидесятников
вроде Лаврова и Михайловского и молодая поросль идеологов, более
органично связанных с практическими потребностями движения (П.
Кропоткин, Г. Плеханов, И. Кольцов), придерживались теории факторов.
Естественным выводом была пресловутая субъективная социология.
Вместе с тем зрело убеждение (под влиянием марксизма прежде всего),
что плюрализму теории факторов может быть противопоставлена
монистическая концепция экономического детерминизма. Это убеждение
приобрело форму до известной степени законченной концепции у П.
Ткачева, а также у некоторых землевольцев и народовольцев (А. Ф.
Михайлова, А. И. Желябова и других).
Сопоставление теории факторов с историческим материализмом
Маркса стало обычным после опубликования русского издания
«Капитала» (1872) 38. П. Н. Ткачев, доказывавший горячо и неизменно, что
идеологические факторы, которые идеалистами принимаются за причину
общественных явлений, сами есть следствие экономических отношений
и их противоречий, наметил в своих работах позднейшую коллизию
80—90-х годов (субъективная социология — экономический
материализм), но не в смысле раннего обнаружения противоречий между
народничеством и легальным марксизмом, а в смысле обнаружения про-
34 М. А. Бакунин. Федерализм, Социализм и Антитеологизм. Поли. собр. соч.,
т. 1. Изд. Балашова, Спб., 1907, стр. 111.
35 Та м же, стр. 112.
36 В с е тот же [Q. Н. Ткачев]. Культурные идеалы и почва. «Дело», 1876,
№ 7, стр. 57.
37 Письмо Исполнительного Комитета «Народной воли» Марксу хорошо
известно. В 1877 году Адриан Михайлов прочел на одной из студенческих сходок реферат
«Экономический материализм как историко-философская и социологическая теория».
Сошлемся также на «Программу для чтения» («Центрального студенческого
кружка») (см. ЦГИАЛ, фонд № 410, опись 1, ед. хр. № 201), на статьи Н. Русанова в
«Деле» (1881 г.), на свидетельства многих революционных народников в «Гранате» (т. 40,
вып. 7—8).
м См., например, «Программу для чтения» (гектографированное издание
«Центрального студенческого кружка») — ЦГИАЛ, фонд № 1410 опись 1, ед. хр. № 201.

138
В. А. МАЛИНИН
тиворечий между идеализмом и элементами материализма в
общественном самосознании народников39. Для Ткачева детерминация
исторического процесса экономическими отношениями людей является к тому
же вполне достаточным основанием для критической оценки
идеалистических версий исторического процесса и истории культуры. Эта же
тенденция характерна и для позднейшего Бакунина, который признавал,
что «экономический факт всегда предшествовал и предшествует
юридическому и политическому праву. В изложении и в доказательстве этой
истины состоит именно одна из главных научных заслуг Маркса»40.
Эти идеи столь влиятельных теоретиков не могли не оставить следа
в народническом сознании, и они этот след оставили. В нашей истории
общественной мысли этот реальный процесс изучен мало. Понятно, что
это обстоятельство косвенно способствует спекулятивным утверждениям
сторонников идеалистических версий истории философии о «сплошном
идеализме» народников.-
Этика семидесятников («нигилистическая этика») также обычно
объясняется Как этика индивидуалистическая, хотя и негативная по
отношению к официальной этической догме, но это далеко не так. В духе
материалистического эмпиризма общество, общественный опыт были
признаны подлинным источником человеческой нравственности. С этим
связано признание законности утилитаризма, который пытается
объяснить, «почему полезное сделалось нравственным», хотя в нем немало
«остатков заплесневелой метафизики». Истинный утилитаризм должен
быть теоретическим выражением «сознания общественной пользы», а не
оправданием данной официально признанной эмипирической морали.
Теория нравственности должна иметь в виду не идеально-абстрактный
эталон человека, а конкретных людей, каковы они есть. Правда,
живое, меткое и подчас чрезвычайно глубокое понимание зависимости
морального сознания от социальной почвы (категории морали «сами по
себе в природе не существуют», это «обобщение некоторых
человеческих поступков, некоторых человеческих отношений») 41 сосуществует
с признанием вечных моральных принципов, то в духе фейербаховской
антропологии, то в духе эволюционной теории дарвинизма, то в виде
синтеза того и другого, которые отражены в привычках, аффектах,
убеждениях и интересах личности. Мораль появляется в виде инстинкта
общительности и в истории развивается в нравственное чувство с его
представлением о справедливости (на начальной фазе), взаимной
помощи (солидарности) и, наконец, со способностью к самопожертвованию.
Отсюда следовало, что этика коллективизма — необходимость для
человечества, ибо она опирается на присущее всем людям природное, ставшее
социальным чувство — правильно понятую выгоду рода (сословия,
класса, нации, государства). Или, как писал Кропоткин, человек признает
добром то, что полезно обществу, в котором он живет, и злом — то, что
вредно этому обществу42. Правда, оставалось неясным (вопрос,
который революционно-народнические теоретики так и не разрешили до
конца), в силу каких причин этика коллективизма не возобладала в
общественной жизни, почему история насыщена проявлениями других
чувств —г эгоизма, индивидуализма, ненависти, почему «зло торжествует
39 Этой исторически прогрессивной стороны вопроса не понял Д. Рязанов,
который оценил взгляды Ткачева пренебрежительно — как «экономический материализм
вульгарного пошиба» (Д. Рязанов. Две правды. Народничество и марксизм. Пг.,
1918, стр. 18).
40 М. А. Б а кун и н. Избр. соч., т. 1. Пг., 1919, стр. 247.
41 А. Н и о н о в [П. Н. Т к а ч е в"|. Утилитарный принцип нравственной
философии. «Дело», 1830, Хя 8, стр. 319.
42 В своей лекции 1876 года «Труд умственный и труд физический» Кропоткин
писал, что труд на благо общества, всех его членов — категорический общественный
императив, что «физический элемент воспитания» должен быть признан решающим в
здоровом воспитании всех членов общества (ЦГАОР, фонд Ne 1129, опись 1, ед. хр.
№361, лист 26).

ФИЛОСОФСКИЕ ИДЕИ РЕВОЛЮЦИОННОГО НАРОДНИЧЕСТВА 139
в мире» (вывод уставшего и отчаявшегося Бакунина)? Классовый
элемент морали признается, но трактуется как частный случай родовой
морали, как своего рода отступление от вечных принципов
нравственности. Н. Морозов, например, вводит понятие эволюционной
справедливости, согласно которому неравенство между людьми,
классы и классовая борьба, моральный эгоцентризм и пр. оказываются
преходящим этапом развития нравственности. Единственная цель и
критерий нравственной деятельности людей — их счастье, и в этом
смысле этика революционного народничества эвдемонистична. Она
отвергает как аргументы «от теории» о неразумности человеческого
стремления к счастью ввиду увеличения суммы страданий в мире (Шопенгауэр,
Э. фон Гартман и другие), так и утверждения «от практических
обстоятельств русской жизни» о невозможности добыть счастье в борьбе
(Вл. Соловьев, Драгоманов и другие). Единую этическую концепцию
теоретики семидесятых годов не выработали, но требование «народного
счастья» как решающего компонента социалистического идеала имело
прогрессивный смысл43.
Таким образом, наиболее существенное в философском
мировоззрении революционного народничества вовсе не есть пробел в
«философском разумении», как доказывали Струве, Сакулин, Лосский, Зеньков-
ский, Бердяев, а является содержательным элементом, достоянием мате-
риалистическо-рационалистической традиции в русской мысли XIX века.
Это звено в передовой традиции дает представление о напряженной
духовной деятельности революционно настроенных умов в период
между Чернышевским и становлением русского марксизма как
самостоятельного идейно-философского течения. Эта деятельность дала
теоретические плоды, вовсе не безразличные для научной истории философии,
изучающей закономерности развития философской мысли, в том числе
и в особенности в переломные моменты истории.
43 С. Булгаков счел себя обязанным выступить против этой идеи. Он
утверждал, что в поисках счастья нет «ничего желательного, ничего идеального. Напротив,
это было бы духовным падением для человека, понижением его существа. Ибо не для
счастья рожден человек и не к счастью должен он стремиться» (С. Н. Булгаков.
Христианство и социализм. М., 1917, стр. 42). Это — вариант «кладбищенской
философии».
•

ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
Буржуазные исследования
международного конфликта
(Критический обзор методологии исследований)
Н. И. ДОРОНИНА
Современные буржуазные концепции
международного конфликта являются
порождением и в то же время важным
компонентом процесса приспособления империализма
к сложным условиям политической и
идеологической борьбы на мировой арене.
Идеологическая функция буржуазных
исследований международного конфликта
проявляется как в практической направленности
выводов, так и в более глубоких вопросах
методологии этих исследований, в
частности в вопросах определения понятия
конфликта и разработки основных
исследовательских принципов.
В данном обзоре рассматриваются фило-
софско-методологические основы
концепций буржуазных, преимущественно
американских, ученых в области
международного конфликта.
Наряду с общепризнанным на Западе
весьма формальным и условным делением
всех исследований в области
международных отношений на «традиционные» и
«модернистские» * существует деление
теоретических исследований конфликта по
уровню обобщения: изучение международного
конфликта в рамках «общей теории
конфликта» и создание более узких, частных
теорий конфликта. При конструировании
«общей теории» предпринимаются попытки
объединения в некую единую
концептуальную схему всех видов социального
конфликта: от семейных ссор до
межгосударственных конфликтов в их самой острой
форме — военном столкновении.
Виднейшими пpeдcтaвитeля^m этого течения
являются К. Боулдинг, К. Дойч, М. Дойч, А.
Рапопорт, Т. Шеллинг. Дж. Бёртон, П. Гал-
тунг и другие2. Работы сторонников част-
1 См. С. А. Петровский, Л. А.
Петровская. «Модернизм» против
«традиционализма» в буржуазных исследованиях
международных отношений. «Вопросы
философии», 1976, № 2.
2 К. Boulding. Conflict and Defense.
A General Theory. N. Y., 1962; K. Deutsch.
The Analysis of International Relations. New
Jersey, 1968; M. Deutsch. The Resolution
of Conflict. Constructive arid Destructive
Processes. New Haven, 1973; A. Rapoport.
Fights, Games and Debates. Ann Arbor, 1960;
A. Rapoport. Conflict in Man-A\ade
Environment. Baltimore, 1974; T. S с h e 11 i n g.
The Strategy of Conflict. N. Y., 1968; J.Bur-
ных теорий конфликта отличаются в
основном более узким предметом
исследования. Это работы К. Райта, О. Янга,
Н. Чоу'кри, Р. Норта, Р. Тантера, М. Мнд-
ларского, Л. Блумфилда, А. Лейсс, М. Хаа-
са, Р. Фишера, Б. Крозье, Э. Луарда и
других буржуазных авторов 3.
Общее состояние буржуазной науки о
международных отношениях в
послевоенные годы определяется
гипертрофированным развитием в ней эмпирической
тенденции. Усилия буржуазных ученых
направлены в основном на разработку
исследовательской техники, процедуры и методики
изучения конкретных проблем в
сравнительно узких областях международных
отношений «.
t о п. Conflict and Communication. The Use
of Controlled Communication in
International Relations. L.t 1969; J. Burton.
International Relations. The General Theory.
Cambridge, 1965; J. G a 11 u n g. Some
Implications for Development, Conflict and Peace
Theory. «Peace Research in Japan, 1970».
Tokyo, 1971; J. G a 11 u n g. Institutionalized
Conflict Resolution. «Journal of Peace
Research». 1964, № 4, J. G a 11 u n g. The Middle
East and the Theory of Conflict. «Journal of
Peace Research», 1971, № 3—4.
3 O. Young. The Intermediaries. Third
Parties in International Crises. Princeton,
1967; O. Y о u n g. The Politics of Force.
Bargaining During International Crises.
Princeton, 1965; N. Chou cri anà R. N о г t h.
Nations in Conflict. N. Y., 1975; R. T a n t e r.
The Policy Relevance of Models in World
Politics. The University of Michigan Press.
Michigan, 1972; L. В loom field and
A. Leiss. Controlling Small Wars. A
Strategy for the 1970s. Boston, 1970; L. Bloom-
field a. o. CASCON: Computer-Aided
System for Handling Information on Local
Conflict, Vols. I—II, Cambridge, 1969; M. H a a s.
International Conflict. Indianipolis, 1974;
B. Crozier. A Theory of Conflict. N. Y.,
1975; E. Luard. Conflict and Peace in the
Modern International System. Boston, 1968;
At. Midlarsky. On War: Political
Violence in the International System. N. Y., 1975.
4 См. «Современные буржуазные теории
международных отношений. Критический
анализ». Под ред. В. И. Гантмана. М, 1976,
стр. 31—34.

ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
141
Наряду с этим предпринимались,
особенно на рубеже 60-х годов, и продолжают
предприниматься попытки теоретического
осмысления полученных результатов,
создания на основе эмпирических данных
теоретических схем и конструкций. Общим как
для эмпирических исследований, так и для
теоретических изысканий буржуазных
авторов является изучение ими
международного конфликта с позиций эклектического
смешения различных, зачастую
противоположных философских взглядов,
методологических посылок, политических оценок.
Большие надежды возлагаются в этой
связи на создание «общей теории конфликта»,
которая, по замыслу ее авторов, станет
методологической основой исследования всех
видов социального конфликта.
Авторы книги «Конкурирующие теории
международных отношений» Дж. Догерти
и Р. Пфальцграфф считают, что если такая
теория и будет когда-либо создана-то она
должна «включать в себя отдельные
элементы из биологии, психологии,
социальной психологии, социологии, антропологии,
истории, политической науки, географии,
экономики, теории коммуникации и
организации, теории игр и имитаций, теории
стратегии и принятия решений, теории систем
и интеграции и, наконец, философии этики
и религиозно-теологического отражения»5.
Однако общепринятой теории конфликта
в буржуазной науке и поныне не существует.
Есть различные ее варианты,
предлагаемые американскими (К. Райт, К. Боулдинг,
А. Рапопорт), английскими (Дж. Бёртон),
скандинавскими (П. Галтунг.С. Лапгхольм)
и другими буржуазными исследователями.
Безуспешность поисков «общей теории
конфликта» во многом объясняется научной
несостоятельностью тех методологических
принципов, которые положены в основу
исследования конфликта буржуазными
теоретиками. Отсюда вытекает также
неадекватность разрабатываемого ими
понятийного аппарата, отсутствие сколько-нибудь
удовлетворительной научной типологии и
классификации конфликтов.
1. Понятие и предмет исследования
международного конфликта
Эклектичность методологии исследований
международного конфликта в буржуазной
науке, множественность подходов и
разногласия авторов выявляются прежде всего
в определении международного конфликта
как ключевого понятия в анализе этой
проблемы.
В современных теоретических
исследованиях международного конфликта многие
авторы ставят вопрос об унификации
терминологии, придавая этому большое
значение. По мнению американского
специалиста К. Финка, «упорядочение терминологии
(языка конфликта) может быть
проведено лишь в унифицированных теоретических
6 James Е. D о u g h е г t y and Robert L.
Р f a 11 z g г a f f. Contending Theories of
International Relations. N. Y„ 1971, p. 138.
рамках», то есть в рамках «общей теории
социального конфликта» б.
С терминологической путаницей
сопряжена (и во многом ею определяется)
теоретико-смысловая разнородность понятий
конфликта. Подробно изучив подходы
буржуазных исследователей к определению
понятия «социального конфликта», сопоставляя
и сталкивая между собой различные точки
зрения, Финк, например, предложил
следующее определение: «Социальный конфликт—
это любая социальная ситуация или процесс,
в котором две или более социальных
единиц связаны по крайней мере одной
формой антагонистических психологических
отношений или одной формой
антагонистического взаимодействия» 7. К
«психологическим антагонизмам» автор относит
«эмоциональную враждебность» и т. п.; под
«антагонистическим взаимодействием» он
понимает взаимодействие «от самых
прямых и нерегулируемых способов борьбы до
высоко регулируемых форм взаимного
вмешательства» 8.
Рассматривая антагонизм в качестве
наиболее общего элемента всех конфликтов,
Финк избрал его стержнем своего
определения. Вначале он признает, что понятие
антагонизма само остается пока
неопределенным. Затем в его разъяснениях
содержатся попытки лишить понятие антагонизма
его подлинного см-ысла и содержания.
Реальные антагонистические противоречия,
выступающие в качестве объективной
социально-классовой основы, причины и
движущей силы важнейших социальных
конфликтов как внутри буржуазного общества, так
и в международных отношениях,
подменяются в его работах, как и в трудах других
буржуазных специалистов, понятиями
«несовместимости», «взаимоисключаемости»,
«враждебности» и т. п.,
позаимствованными из психологии и других более далеких
от международных отношений областей.
Одним из наиболее распространенных в
буржуазной литературе подходов к
определению понятия социального конфликта, а
в его рамках и международного конфликта,
является подход с позиций буржуазных
экономических теорий. В частности,
известный американский социолог и экономист
К. Боулдинг рассматривает конфликт как
«ситуацию конкуренции, в которой стороны
осознают несовместимость будущих
потенциальных позиций (или состояний) и
каждая стремится занять позицию,
несовместимую со стремлениями другой»9. Автор
пытается провести различие между
понятиями конкуренции и конфликта, обращаясь
к сравнительному анализу «конкуренции
фирм за рынок» и «конкуренции государств
за территорию». Основное различие
заключается, по его мнению, в том, что конку-
6 К. Fink. Some Conceptional Difficulties
in the Theory of Social Conflict. «The Journal
of Conflict Resolution», 1968, Vol. XII, >fe 4,
p. 416.
7 K. Fink. Op. cit., p. 456.
8 Ibid.
9 Kennet E. В о u 1 d i n g. Conflict and
Defense. A General Theory. N. Y., 1962, p. 5.

142
ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
ренция фирм постоянна и продолжительна,
а конкуренция государств отмечена
драматическим чередованием войны и мира»10.
Здесь не мешало бы вспомнить подход
ведущего американского исследователя
проблемы конфликта К. Райта, проводившего
более глубокое разграничение этих понятий
в соответствии с различными
характеристиками поведения сторон. Конфликт,
согласно Райту, есть «противостояние социальных
единиц, направленных друг против друга», в
отличие от конкуренции как
«противостояния социальных единиц, независимо друг от
друга прилагающих свои усилия к тому,
достижение чего далеко не в равной
степени удовлетворит всех». Конфликт, таким
образом, характеризуется «взаимным
вмешательством сторон», конкуренция — их
«параллельными устремлениями» п.
А. Рапопорт считает, что «конкуренция
обычно принимает форму
легитимизированного конфликта, регулируемого
определенными правилами. Действия участников
могут (равно как и не могут) быть
направлены друг «против» друга в смысле попыток
воспрепятствовать достижению целей
противником. «Классические» европейские
войны восемнадцатого столетия можно также
отнести к «конкуренции»... Государства, по
существу, соперничали из-за силы и
престижа» ,2.
Подобный подход, когда термины
«конкуренция» и «конфликт» используются как
синонимы, был назван М. Дойчем
«результатом фундаментального заблуждения» 13. По
его мнению, конфликт имеет место только
тогда, когда налицо несовместимые
действия двух или более индивидуумов, групп
или государств.
Если попытаться свести вместе
разбросанные в многочисленных работах
исследователей социального конфликта
характеристики, отличающие конфликт от
конкуренции, то складывается
приблизительно следующая картина: конкуренция
преподносится как регулируемая, скрытая,
косвенная, бессознательная, безличная,
длительная борьба, сосредоточенная вокруг
какого-то недостающего объекта и
ведущаяся с применением мирных,
ненасильственных средств и методов. Она предполагает
элементы неантагонистического
взаимодействия, то есть сотрудничество
характеризуется либо отсутствием, либо слабой сте-
10 I b i d., p. 249.
11 Quincy Wright. The Study of
International Relations. N. Y., 1955, p. 241.
Обычно происхождение слова
«конкуренция» выводят из латинского «сопсигге-
ге», что означает «сталкиваться». В данном
случае некоторыми буржуазными авторами
было предложено рассматривать слово
«конкуренция» (по-английски «competition»)
как производное от латинского «competere»,
что означает «вместе искать». Слово же
«конфликт», происшедшее от латинского
«confligere», значит «сталкиваться»,
«приходить в столкновение».
13 A. Rapoport. Conflict in Man-Made
Environment, pp. 179—180.
13 M. Deutsch. The Resolution of
Conflict, p. 10.
пенью коммуникации и является полезной,
конструктивной (неразрушительной) для
системы. Исход конкурентной борьбы во
многом зависит от решения некоей третьей
стороны, которая контролирует цель
борьбы и на которую конкуренты стремятся
оказать соответствующее влияние.
В отличие от конкуренции конфликт
рассматривается как нерегулируемая,
открытая, прямая, сознательная, личная,
периодическая борьба, сосредоточенная на
оппоненте и ведущаяся с применением
насильственных методов. В конфликте, как правило,
отсутствуют элементы сотрудничества, что
вытекает из несовместимости, взаимоисклю-
чаемости ценностей и целей, преследуемых
сторонами, но коммуникация является
необходимым условием, без которого
невозможно взаимное вмешательство. Конфликт
носит деструктивный характер, поскольку
основная цель борьбы заключается в
поражении оппонента, контролирующего объект
цели.
Существует, однако, и другая точка
зрения на характер и значение конфликта. В
частности, «позитивные» функции
конфликта наряду с «негативыми» рассматривались
специалистами в области социальной
психологии, а также непосредственно учеными-
международниками и. Провозглашая тезис
о «естественности войны», смешивая
понятия противоречия, конфликта и войны,
К. Райт, по существу, узаконивает войну
как «вечный инструмент» социальных
изменений. Война или угроза войны, уверяет он,
вносит вклад в развитие и распространение
культуры и институтов современной
цивилизации на весь мир, служит инструментом
построения национальных государств,
сохранения мира и стабильности внутри них и
поддержания международной системы
независимых государств 15. Однако в
современную эпоху, рассуждает далее Райт,
деструктивные последствия войны начинают
«перевешивать» ее конструктивный эффект.
Война в XX столетии приобретает
дисфункциональный характер. «Война,— пишет он,—
вступила в противоречие с идеалами
религии, положениями современной философии,
целями мировой экономики и политики...
Чем мощнее становится военная машина,
тем очевиднее, что война несет неизмеримо
большие потери по сравнению с
предполагаемыми приобретениями ее участников» 1в.
Несмотря на крайнюю противоречивость
теоретического подхода к войне как
социальному феномену, Райт остается
убежденным сторонником ее устранения из жизни
человеческого общества. В новом издании
своей работы «Исследование войны» он
писал, что «рациональное решение проблемы
войны зависит от эффективности
международного права мирного сосуществования и
международной организации, призванной
14 См. например, L. С о s е г. The Function
of Social Conflict. Illinois, Glencoe, 1956;
G. Si mm el. Conflict. N. Y., 1955; Quincy
Wright. A Study of War. 2. Vols.,
Chicago, 1942.
î5 Quincy Wright. A Study of War.
Vol. 1, pp. 250—254.
16 I b i d., p. 370.

ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
143
поддерживать соблюдение права и
обеспечивать коллективную безопасность и
прогресс человечества» 17.
Из современных исследователей
конфликта, выступающих с позиций
социально-психологического подхода к изучению его
характера, можно назвать М. Дойча 18. К
«позитивным» функциям конфликта, по его
мнению, можно отнести то, что конфликт
предотвращает стагнацию, стимулирует
интерес и любознательность, служит
средством, с помощью которого можно ставить
проблемы и приходить к их решениям,
представляет собой корень личных и социальных
перемен. «К счастью, — заключает автор,—
никто не стоит перед перспективой
бесконфликтного существования. Конфликт не
может быть ни изжит навечно, ни
сдерживаться на протяжении долгого времени» 19.
Основной вопрос, которому Дойч посвящает
свои труды, — как предотвратить
деструктивный конфликт. «Цель состоит не в том,—
подчеркивает он, — чтобы устранить или
предотвратить конфликт, а в том, чтобы
найти способ сделать его продуктивным» *°.
В рассуждениях Дойча вновь
проявляется столь характерное для буржуазных
общественных наук смешение понятий
противоречия и конфликта. Так,
буржуазные исследователи затушевывают
главное в социальных конфликтах
современности — объективную противоположность,
борьбу классов как внутри
капиталистических государств, так и на международной
арене. «...Всякая историческая борьба, —
писал Ф. Энгельс, — совершается ли она в
политической, религиозной, философской или
в какой-либо иной идеологической
области — в действительности является только
более или менее ясным выражением
борьбы общественных классов, а существование
этих классов и вместе с тем и их
столкновения между собой в свою очередь
обусловливаются степенью развития их
экономического положения, характером и
способом производства и определяемого им
обмена» 2|.
Содержание международного конфликта
как политического отношения в конечном
17 Quincy W г i g h t. A Study of War, 2nd,
ed., Chicago, 1965, pp. 1530—1531.
18 M. Deutsch. A Psychological
Approach to International Conflict. In: G. Spe-
razzo (ed). Psychology and International
Relations. Washington. 1965: M.Deutsch.
The Resolution of Conflict. New Haven 1973.
О психологическом и
социально-психологическом объяснении международных
конфликтов см. также в книге «Современные
буржуазные теории международных
отношений», стр. 346—355. Анализ и критика
общих идейных представлений буржуазии,
из которых она исходит при формировании
политических концепций «равновесия» и
«конфликта», см. в книге Бернд П. Лёве.
Классовая борьба или социальный
конфликт? М., 1976.
19 М. Deutsch. The Resolution of
Conflict, p. 10.
20 Ibid., p. 17.
21 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.,
т. 21, стр. 259.
счете обусловлено экономическими
отношениями. Политические отношения,
составляющие суть международного конфликта,
имеют в своей основе классовые отношения, но
не всегда сводятся только к ним. Они
выражают коренные интересы классов в
концентрированном и преломленном виде.
К определению международного
конфликта буржуазные авторы подходят в основном
путем выявления общих элементов,
свойственных всем видам социального конфликта,
полностью отрывая структуру от
содержания и сущности явления.
Весьма показательным в этом смысле
является подход к определению конфликта,
предложенный в свое время американскими
социологами Р. Маком и Р. Снайдером. По
их мнению, конфликт характеризуется
следующими элементами: во-первых, наличием
по крайней мере двух сторон, имеющих
контакт друг с другом; во-вторых,
взаимоисключающими или взаимно несовместимыми
ценностями, основанными на
недостаточности ресурсов или позиций; в-третьих,
поведением, направленным на уничтожение,
разрушение планов, намерений и т. п. стороны
или сторон, а также взаимоотношениями,
при которых каждая сторона может что-
либо приобрести за счет другой;
в-четвертых, направленными друг против друга
действиями и ответными действиями; в-пятых,
попытками овладеть силой (мощью)
недостающими ресурсами и позициями и
добиться контроля над ними или же применить
силу, чтобы повлиять на поведение
противника в определенном направлении **.
Формальное перечисление отдельных,
пусть даже в чем-то существенных,
элементов конфликта не дает все же
возможности выработать сколько-нибудь
обобщающее научное его определение. Можно было
бы согласиться с логикой размышлений
отдельных буржуазных авторов, если бы он«
попытались понять поначалу то общее, что
объединяет различные социальные
конфликты, а затем перейти к особенному, к
специфике международного конфликта как
одной из форм взаимодействия классово
определенных государств, чтобы раскрыть
его суть в содержательном аспекте.
Однако и в определениях уже непосредственно
международного конфликта буржуазным
теоретикам не удается преодолеть
ограниченности «структурализма» и
«функционализма», выступающих в качестве основных
методов познания в современной
буржуазной теории международных отношений.
Свидетельством тому может послужить
одно из общепризнанных определений
международного конфликта К. Райтом:
«Конфликт есть определенное отношение между
государствами и может существовать на
всех уровнях, в самых различных степенях.
В широком смысле термина он может быть
подразделен на четыре стадии: 1) осознание
несовместимости, 2) возрастающая
напряженность, 3) давление без применения во-
22 Raymond R. Mack and Richard
С. Snyder. The Analysis of Social
Conflict—Toward an Overview and Synthesis.
«Journal of Conflict Resolution», 1957, Vol. 1,
No 2, pp. 212-213.

144
ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
енной силы для разрешения
несовместимости, 4) военная интервенция или война для
навязывания решения. ...Конфликт в узком
смысле относится к ситуациям, в которых
стороны предпринимают действия друг
против друга, то есть к двум последним
стадиям конфликта в широком смысле»-3.
Изучение конфликта как процесса
оторвано у Райта от анализа исторических
состояний того или иного конкретного
международного конфликта и мировой ситуации в
целом, что препятствует выявлению
объективных закономерностей его развития.
Акцентируя внимание только на структурном
аспекте определения конфликта, буржуазные
авторы тем самым резко сужают предмет
своего исследования, отказываются изучать
его содержательные характеристики.
С точки зрения марксизма' исследование
конкретного международного конфликта
предполагает прежде всего определение
социально-классовой, политической его
природы и содержания. Каждый
международный конфликт представляет в своей основе
узел противоречий, внутренних и внешних,
основных и производных,
антагонистических и неантагонистических. Правильное
определение основного противоречия, его
характера и форм проявления в каждом
конкретном случае является теоретической
основой оценки тех или иных конфликтов
в международной жизни.
С точки зрения методологии исследования
конфликта важно также, чтобы понятие
международного конфликта
рассматривалось не изолированно, само по себе, а во
взаимной связи с другими понятиями в
системе категорий теории международных
отношений. Только в тесной связи с другими
понятиями оно может развиваться в
сторону более адекватного отражения
действительности.
2. Основные принципы исследования
международного конфликта
Создание системы фундаментальных
категорий и понятий, которая могла бы
служить эффективным инструментом научного
познания, во многом зависит от того, какие
принципы применяются в процессе
разработки понятийного аппарата теории. В
буржуазной науке попытки создания такой
системы предпринимались К. Райтом, К. Боул-
дингом и целым рядом других
исследователей. В основу их построений были
положены принципы структурализма и
социального бихевиоризма, прочно внедрившиеся в
послевоенные годы в теорию
международных отношений. Применение структурно-
функционального метода отражает
стремление освободиться от узкого эмпиризма,
преодолеть явный методологический тупик,
найти более широкую теоретическую базу
для исследования международного
конфликта. Системное исследование, как
отмечает в своей книге «Теория и мировая
политика» Р. Либер, «способствует измене-
23 Quincy Wright. Escalation of
International Conflict. «The Journal of Conflict
Resolution», 1965, Vol. IX, № 4, p. 435.
нию ориентации в изучении
международных отношений в сторону большей связи
явлений и большей перспективы.., дает
возможность исследовать новые или прежде
игнорировавшиеся аспекты предмета и
является основой для более обобщенного и
научного подхода к той области изучения,
в которой традиционно доминировали
работы, основывающиеся в значительной
мере на впечатлении и интуиции или делавшие
упор на историческое своеобразие и
неповторимость отдельных событий и явлений» 24.
Буржуазные теоретики говорят о
системном подходе к исследованию
международного конфликта. Однако их попытки привнести
системные представления в изучение таких
социальных процессов, как конфликт,
ограничиваются обычно изучением чисто
структурных или чисто функциональных
отношений и связен. В их работах упрощается
содержание системного подхода, возводится
в абсолют одна из его сторон —
структурно-функциональный метод в ущерб другим
аспектам, прежде всего изучению реального
классового и социально-политического
содержания конфликта, его движущих сил и
процесса развития 25.
Одним из признанных в буржуазной
науке «системных» методов исследования
международных отношений, и прежде всего
войн, является так называемая «теория
поля», разработанная К. Райтом 26. В основе
ее лежит идея представления государств в
виде точек в некотором многомерном
пространстве, определения расстояний между
этими точками и попытка объяснения
поведения государств наличием этих расстояний.
Такое описание системы государств
впервые было предпринято Райтом в работе
«Исследование войны» (1942 г.) и затем
развито в целостную концепцию в книге
«Исследование международных
отношений» (1955 г.).
«Теория поля» К. Райта представляет
собой одну из первых в буржуазной науке
международных отношений попыток соеди-
24 R. Lieber. Theorv and World Politics.
Cambridge, 1972, p. 120.
25 Более подробно об этом см. Э. А. П о-
з д н я к о в. Системный подход и
международные отношения. М., 1976.
26 К. Райт (1890—1970 гг.) стоял у
истоков американской буржуазной науки о
международных ' отношениях. Оценивая
вклад его исследований в развитие этой
науки, А. Клод отмечал: «Вряд ли можно
назвать какие-либо достижения в
академическом изучении международных
отношений на протяжении жизни последнего
поколения, которые не были бы в определенной
степени стимулированы работами Куинси
Райта» (I. L. С 1 о u d e. The Heritage of
Quincy Wright. The Journal of Conflict
Resolution», 1970, Vol. XIV, № 4, p. 461).
В методологическом плане К. Райт
разрабатывает новый, «научный» подход к
исследованию международных отношений.
М. Каплан называет его «крестным
отцом» модернистского направления (Morton
A. Kaplan (ed.). New Approaches to
International Relations. N. Y., 1968, p. V).

ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
145
нить исследовательские принципы
буржуазного структурализма и социального
бихевиоризма. Представления о мире как поле
были позаимствованы Райтом у известного
буржуазного психолога Курта Левина,
разработавшего «теорию динамического поля»
в книге «Принципы топологической
психологии» (1936 г.).
С помощью этой концепции К. Райт
рассматривает «отношения между
государствами, располагая их в многомерном поле,
определенном географическими и
аналитическим« координатами»*7. Таким образом,
поле представляет собой систему
отношений, которую можно анализировать в двух
аспектах: географическом и аналитическом.
Первый аспект предполагает изучение
системы международных отношений, поведения
ее участников во времени и пространстве,
то есть «исторический» подход. Второй
аспект — ее изучение посредством измерения
с помощью аналитических координат
политических, экономических, психологических,
социологических, этнических и других
факторов, определяющих ценности и
возможности государств и других участников
международных отношений и влияющих на их
выборы, решения и действия, то есть
«теоретический» подход.
Концепция «аналитического поля»
разработана автором наиболее подробно.
Внутри двенадцатимериого аналитического
поля о« выделяет два шестимериых
подпространства: «поле ценностей» и «поле
возможностей». В качестве участников
международных отношений он рассматривает
народы, нации, государства,- правительства,
международные организации, ассоциации,
отдельные личности или любую «систему
действия», способную принимать решения в
области международных отношений.
В качестве основных координат,
определяющих поведение участников
международных отношений, включая конфликтное
поведение, выбраны следующие. Для «поля
ценностей»: объективность —
субъективность, абстрактность — конкретность,
свобода — ограничения, ориентация на
ситуацию — ориентация на себя, утверждение —
отрицание, действенность —
созерцательность. Для «поля возможностей»: энергия—
летаргия, гибкость — жесткость,
сотрудничество — изоляция, сила — слабость,
изобилие ресурсов — бедность ресурсов,
технический прогресс — техническая
отсталость28. Райт пытается дать количественные
характеристики введенным координатам на
основе экспертных оценок. В связи с этим
им была проведена значительная работа по
сбору исходных статистических данных и
изучению 45 международных конфликтов
начиная с первой мировой войны.
Последователи Райта восприняли
преимущественно только идею «поля», объявив
предложенные им координаты и процедуру
количественного измерения значений
переменных «субъективными» и «ненаучными».
В частности, К. Боулдинг заимствует эту
27 Quincy Wright. The Study of
International Relations, p. 534.
28 Ibid., p. 550.
идею при построении «общей теории
конфликта», при разработке статической и
динамической моделей конфликта.
Основная модель, сконструированная Бо-
улдингом в развитие воззрений Райта, —
это абстрактная статическая модель
конфликтного поведения некоей «бихевиоральной
единицы» (стороны в конфликте) в «бихе-
виоральном пространстве» или «поле».
Модель призвана отразить структуру
конфликта в статике, то есть показать
конфликтный процесс в разрезе, в приостановке его
развития и описать его с- помощью
некоего формализованного языка. При
построении этой модели Боулдинг пользуется
разработанной им самим системой понятий,
включая понятия стороны в конфликте, ее
поведения в «бихевиоральном
пространстве» как собственном, так и общем, понятие
«иерархии ценностей», определяющих
поведение участников конфликта, и ряд
других.
Сторона в конфликте, по Боулдингу, —
это «бихевиоральная единица, то есть
какое-то составное целое или организация,
способная принимать различные состояния,
сохраняя одновременно общее тождество
или границы»29. Такой единицей, по его
миопию, могут быть личность, семья, виды
животных или растений, класс идей, теория
(в идеологических конфликтах) или
социальная организация (фирма, церковь,
профсоюз, государство).
Как отмечает Боулдинг, «бихевиоральное
пространство» — это «состояние
бихевиоральной единицы на определенном отрезке
времени, определяющееся совокупностью
ценностей или переменных,
характеризующих ее»30. Каждая из сторон имеет свое
«бихевиоральное пространство», но в
процессе ее взаимодействия с другой стороной
возникает общее пространство или поле,
внутри которого происходит конфликт и которое
характеризуется определенным
расположением сторон, различными направлениями
их движения. Боулдинг строит
элементарные геометрические схемы этого поля и
графически показывает все возможные
направления движения сторон внутрь поля и
за его пределы, улучшающие или
ухудшающие позиции либо обеих сторон, либо
одной из них. Среди этих направлений он
выделяет «конфликтные направления» и
«направления торга». Таким образом, «общее
бихевиоральное пространство»
характеризуется не только конфликтом, но и
сотрудничеством. Однако эта вторая сторона не
подвергается сколько-нибудь серьезному
анализу в работе автора.
У каждой стороны, пишет Боулдинг,
существует своя «иерархия ценностей»,
которая может быть строгой или нестрогой.
В строгой иерархии можно сразу же
определить лучшую позицию из двух, здесь не
существует двух позиций, которые имели бы
равную ценность для стороны. Строгая
иерархия ценностей скорее приводит к
конфликту, нежели нестрогая, так как сторона
не может уступить своей лучшей позиции
29 К. В о и 1 d i n g. Conflict and Defense.
A General Theory, p. 2.
30 Ibid,

146
ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
в случае посягательства на нее другой
стороны.
Поведение «бихевиоральнои единицы», по
схеме Боулдинга, состоит в ее движении к
возможно наилучшей позиции, то есть к
той точке внутри «границы возможности»,
которая является наивысшей по сравнению
с любой другой точкой в «иерархии
ценностей». Это и будет, по мнению автора,
рациональное поведение единицы.
Иррациональным поведением он считает движение
стороны за пределы «границы
возможности», к наилучшей возможной позиции
вообще. Различие между рациональным и
иррациональным поведением лежит, по Бо-
улдингу, в содержании представления либо
о пространстве, либо об «иерархии
ценностей». Поведение является иррациональным,
если оно основано на неверном
представлении о мире или на плохой системе
ценностей у «бихевиоральнои единицы».
Данная статическая модель Боулдинга, по
существу, представляет собой не что иное,
как описание структуры конфликта,
основных связей и взаимодействия ее элементов.
Но и рассмотренные в рамках этой модели
структурные элементы конфликта не
отражают основных, существенных его
компонентов, места н роли в системе социальных
отношений. Не приближают автора к более
глубокому пониманию закономерностей
развития конфликта и попытки дополнить
статическую модель описанием динамики
связей и взаимодействий его компонентов.
Боулдинг поясняет, что предлагаемая им
модель динамики конфликта способствует
раскрытию закономерностей развития
конфликта как «динамической бихевиоральнои
системы». Развитие этой системы
предполагает «последовательную смену прошед-
щих, настоящих и будущих состояний
ситуации или пространства, между которыми
существует стабильное взаимоотношение,
регулируемое довольно простыми законами, с
помощью которых можно предсказывать
состояние системы в будущем» 31. Однако
динамика конфликта остается нераскрытой в
построении Боулдинга, поскольку оно в
принципе лишено исторического подхода к
исследованию конфликта.
«Простые законы» развития структуры
конфликта и функционирования ее
элементов Боулдинг заимствует у английского
математика Л. Ричардсона, пытавшегося
отыскать формулу процесса взаимодействия
сторон в конфликте на примере гонки
вооружений32. Он назвал их «процессами
реакции». В интерпретации Боулдинга эти
процессы — «важнейший класс конфликтных
процессов, когда какое-либо движение
одной стороны так изменяет бихевиоральное
пространство другой, что вызывает ее
движение, которое, в свою очередь, изменяет
пространство первой, вызывая ее ответное
движение, и т. д.»33. В экономике, считает
он, это война цен, в международных
отношениях—гонка вооружений. Процессы ре-
31 К. Boulding. Op. cit., p. 25.
32 Lewis F. Richardson. Arms and
Insecurity. A Mathematical Study of the
Causes and Origins of War. London, 1960.
33 K. Boulding. Op. cit., p. 25.
акции наблюдаются, по мнению автора, на
всех уровнях взаимоотношений: между
студентами и преподавателями, между
супругами, между профсоюзом и
предпринимателем, между президентом и конгрессом,
СССР и США и т. д.
Методологическая несостоятельность
бихевиоризма, когда поведение объясняется
механической реакцией на стимулы внешней
среды, во много раз возрастает, если при
помощи этого принципа . рассматривается
не просто индивидуальный акт поведения,
а вся социальная деятельность людей.
И хотя бихевиористы претендуют на
объективное исследование международных
отношений, указывая, что поведение есть та
единственная реальность, которую можно
подвергнуть анализу и даже точному
количественному измерению, в лучшем случае
их поиски заканчиваются механическим
суммированием чисто внешних признаков
поведения государств в сложных
международно-политических ситуациях.
Исследуя конфликтное поведение внутри
государств и на международной арене с
помощью «теории поля», Р. Раммел, например,
считает, что «вся социальная
действительность есть поле, состоящее из всех
характеристик и взаимодействий социальных
единиц и их сложных взаимосвязей»34. Из
безбрежного количества «внутренних» и
«внешних» характеристик государств Раммелу не
удается выявить наиболее существенные,
действительно определяющие стратегию и
тактику государств в международных
делах. Исходное множество индикаторов,
представляющих измерения «поля»,
выбрано без серьезных попыток обоснования и
весьма произвольно. Класс переменных,
описывающих социально-политические
характеристики государств, представлен
крайне примитивно. Все страны подразделяются,
например, на четыре группы:
«коммунистические страны», «западные полиархии»,
«монархии» и «диктатуры». Не удивительно
поэтому, что выполненный под
руководством Раммела проект «DON»
«Dimensionality of Nations» — измеримость
государств 35 не нашел практического
применения и не выдержал проверки реальностью
международной жизни.
Важнейшими содержательными
категориями бихевиористского анализа,
призванными вывести и объяснить законы
поведения сторон в конфликте, их взаимодействия,
34 R. Rummel. A Field Theory of Social
Action with Application to Conflict within
Nations. «General Systems Yearbook», 1965,
Vol. 10, p. 184. См. также R. Rummel.
Indicators of Cross-National and International
Patterns. «American Political Science
Review», March 1969, Vol. 63.
35 В проекте «DON» с помощью
факторного анализа исследовалась система
«объективных», имеющих количественную
измеримость показателей («индикаторов»),
определяющих координаты «социального
поля». Помимо названных работ, см. также
R. Rummel. Dimensions of Conflict
Behaviour within and between Nations. «The
Journal of Conflict Resolution», 1966, Vol. 10.
№ 1; R. Rummel. Dimensions of Diadic

ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
147
стали категория «выживания» и тесно
связанные с ней понятия «приспособления» и
«интеграции». «Общая теория конфликта»
К. Боулдинга в содержательном отношении
близка к социал-дарвинистской концепции
«выживания». «Борьба за выживание» без
достаточной аргументации объявляется им
основной характеристикой поведения
участников как биологических, так и
социальных конфликтов. В этой борьбе
усматриваются истоки и движущие силы
конфликтов, из нее выводятся закономерности
общественного развития.
Под «выживанием», или
«жизнеспособностью», Боулдинг понимает «способность и
желание одной стороны разрушить или
уничтожить другую». Исходя из этого, стороны
в конфликте он делит на «безусловно
жизнеспособные» и «условно жизнеспособные».
К первым относятся такие, которые «не м>
гут быть разрушены или абсорбированы как
независимые источники решений», ко
вторым—такие, которые «могут быть
разрушены или поглощены, но существуют в силу
того, что единицы, способные уничтожить
их, воздерживаются от осуществления своих
возможностей» м.
С позиций этой явно надуманной
классификации сторон Боулдинг подходит к
определению характера конфликта. Ситуация, в
которой обе стороны являются «безусловно
жизнеспособными», принимает, по его
мнению, характер длительного, затяжного
конфликта. В этой ситуации, пишет автор,
следует окорее говорить «о контроле над
конфликтным процессом, нежели о разрешении
конфликта». В случае «условной
жизнеспособности» для более слабой стороны
существует угроза поглощения или разрушения,
но процесс поглощения, или интеграции, не
всегда является, по мнению Боулдинга,
худшим вариантом. Часто интегрированная
сторона сохраняет свою индивидуальность
внутри более крупных организаций, и
«поглощение в данном случае может в
действительности означать создание расширенных
организационных рамок, которые могут в
некотором смысле увеличить
жизнеспособность составных частей» 37.
Схема К. Боулдинга не выдерживает
проверки реальной жизнью. Затяжной характер
различных политических кризисов,
например, объясняется намного более сложными
экономическими и политическими
причинами, коренящимися отнюдь не в характере
«жизнеспособности» его участников.
Растягивание кризисной фазы во времени,
являющееся весьма опасной чертой современного
международного конфликта, создает
империалистическим силам дополнительные
возможности для манипулирования, но, как
показала практика, далеко не
обеспечивает им «контроля над конфликтным
процессом». Следовать рекомендациям К.
Боулдинга в этой ситуации значило бы
отказаться от мирного политического
урегулирования конфликта.
War, 1820—1952. «The Journal of Conflict
Resolution», 1967, Vol. 11, № 2.
36 К. В о u 1 d i n g. Op. cit., p. 58.
37 I b i d., p. 59.
Применяя к исследованию
международного конфликта категорию «выживания»,
Боулдинг не скрывает того, что она
заимствована им из биологии. Биологизация
исторических явлений, возрождение давно
изживших себя и опровергнутых взглядов
сторонников различных «организмических»
теорий общества используются Боулдингом
для того, чтобы лишить международный
конфликт его специфики, классового
содержания, растворить в абстрактном понятии
«конфликта вообще».
Подобный подход подвергается критике
в работах некоторых буржуазных
авторов. «Борьба за существование и
выживание, — признавал К. Райт, — ...является
фактором, имеющим важное значение
скорее для органической эволюции, чем для
конфликта»м. По мнению
американских исследователей-международников
Гарольда и Маргарет Спраут, многие
теоретики-системники «явно воспроизводят «орга-
низмическую» концепцию... в своих
представлениях о государстве и системе
международных отношений, и «вряд ли можно
почерпнуть более обширные и ясные
представления о деятельности политических
организаций путем наделения их, пусть даже
метафорически, псевдобиологическими
структурами и псевдопсихологическими
функциями» 39.
И, наконец, А. Рапопорт подчеркивает, что
обращаться в социальных исследованиях к
биологической концепции «борьбы за
существование» означает «использовать ее в
качестве метафизического принципа вместо
того, чтобы изучать конкретные,
наблюдаемые механизмы»40. Подводя итог
теоретическим изысканиям буржуазных ученых в
области конфликта, А. Рапопорт пишет:
«Похоже, что создание «общей теории
конфликта» скорее всего невозможно,
поскольку «конфликт» выражает наше понимание
и отношение к множеству существенно
отличающихся явлений, которые
подчиняются совершенно различным принципам»41.
Это относится, по его мнению, и к
попыткам создания «общей теории войны», хотя
понятие войны значительно уже понятия
конфликта.
Интенсивные теоретические исследования
буржуазных ученых в области
международного конфликта, ведущиеся на протяжении
последних 10—15 лет на основе системного
подхода, принесли некоторые практические
результаты. Конкретные факты
международной действительности, выявленные
буржуазными авторами в ходе исследований
38 К. Wright. The Study of International
Relations. N. Y., 1955, p. 241.
39 Harold and Margaret Sprout. The
Ecological Perspective of Human Affairs with
Special Reference to International Politics.
Princeton, 1965, p. 208; Harold and Margaret
Sprout. An Ecological Paradigm for the
Study of International Politics. Research
Monograph № 30. Center of International
Studies, Princeton University, 1968, pp. 2, 10.
40 A. Rapoport. Conflict in Man-Made
Environment, p. 70.
41 Ibid.

143
ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
тех или иных конфликтов, обнаруженные
ими некоторые объективные
закономерности функционирования конфликта как
своеобразной социальной системы, а также
отдельные методики и приемы их анализа
представляют определенный интерес для
советских исследователей при изучении
соответствующих проблем.
В целях сохранения и повышения
действенности своих концепций буржуазные
теоретики все чаще пытаются встроить в них
определенные фрагменты марксистского
учения, отторгнутые от его революционной
сущности и истолкованные в
антикоммунистическом духе. Так, например,
американский политолог Р. Фостер признает, что
марксистская диалектика обеспечивает
советское руководство «общей методологией
объяснения истории и предвидения
будущего исхода стратегического
взаимодействия. Но диалектика как логика истории,
впервые сформулированная Гегелем, не
является исключительной собственностью
марксистов...»42. Для того чтобы в США
могли понять динамику будущих советско-
американских отношений, как
подчеркивает Фостер, необходима соответствующая
методология, а именно: диалектический
метод, суть которого состоит в разрешении
противоположностей через конфликт и
синтез на более высоком уровне.
Несмотря на возрастающий интерес к
теории конфликта и поиски новых методов
анализа, буржуазная наука не может
противопоставить марксистско-ленинской
диалектике никакой сколько-нибудь серьезной
научной методологической основы
исследований. Необоснованным с научной точки
зрения является и стремление отдельных
специалистов представить в качестве такой
методологии «общую теорию конфликта».
42 William R. К i п t е г, Richard В. F o-
ster (eds). National Strategy in a Decade
of Change. An Emerging U. S. Policy.
Lexington, 1973, p. 7.

Психоаналитическая трактовка
структуры личности
и неофрейдистская концепция
самости
В. М. ЛЕЙБИН
Психоаналитический подход к
исследованию личности был и до сих пор остается
объектом раздумий буржуазных ученых,
независимо от того, отвергают ли они
теоретические положения и методологические
установки классического психоанализа,
модифицируют их или кладут в основу своих
собственных исследований личности.
Психоаналитическая «расшифровка» мотивов
поведения человека, «высвечивание»
глубинных пластов внутреннего мира личности,
обнажение раздвоенности сознания и
самосознания индивида, процессов
деперсонализации и де.индивидуализа.ци'И — все это
находит свое отражение в современной
буржуазной науке, представители которой
акцентируют внимание не только на анализе
психики человека, но и на рассмотрении
социально-экономических, политических,
культурных ее контекстов, характерных для
современного западного мира. Через
призму психоаналитического толкования
личности буржуазные теоретики исследуют
жизненные ценности и «моральный дух»
современной западной молодежи, пытаются
проникнуть в глубины истории раз-вития
индивида и общества, вскрыть предпосылки
и корн« возникновения насилия и войн,
понять природу человеческой агрессивности,
уяснить моти-вы политического лидерства и
власти в корпорациях, выявить роль
мужчины и женщины в семье и в общественной
жизни ', раскрыть тайну поэтического твор-
1 R. N у е. Three Views of Man.
Perspectives from Sigmund Freud, B. F. Skinner, and
Carl Rogers. Monterey (California), 1975;
I. G e d о and A. Goldberg. Models of the
Mind. A Psychoanalytical Theory. Chicago-
London, 1973; K. G u e 111 e r. Concepts
Covered by the Terms «Ego», «Id» and
«Superego», as Applied Today in Psycho-Analytic
Theory. Mälmo, 1971; H. H e n d i n. The Age
of Sensation. New York, 1975; E. E г i k s о п.
Life History and the Historical Moment.
New York, 1975; F. W e i n s t e i n, G. P 1 a 11.
Psychoanalytical Sociology. An Essay on the
Interpretation of Historical Data and the
Phenomen of Collective Behaviour. Baltimore
and London. 1973; F. Fo г n а г i. The
Psychoanalysis of War. New York, 1974; E. F г о m m.
The Anatomy of Human Destructiveness. New
York, 1973; A. Z a 1 e z n i k and M. К e t s d e
V г i e s. Power and the Corporate Mind.
чества и психологию драмы 2. И это отнюдь
не случайно, ибо, как замечает Л. Трил«
линг, «воздействие, которое психоанализ
оказал на жизнь Запада, столь
значительно, что не поддается учету», не говоря уже
о том, что психоаналитические идеи
Фрейда имеют самое непосредственное
отношение «к нашему собственному
существованию как личностей» 3. Представляется
целесообразным специально остановиться на
разборе фрейдистских интерпретаций
структуры личности, тем более что от освещения
этого вопроса зависит правильное
понимание позитивных и негативных сторон
психоаналитического учения Фрейда о
человеке и культуре, а также критическое
осмысление философии неофрейдизма.
Каково же психоаналитическое понимание
уровней человеческой психики? Какой
структурный разрез личности был
предложен основателем классического
психоанализа? Наиболее полное представление об этом
можно вынести из небольшой по объему,
но важной по содержанию и ставшей
классической для психоаналитиков работе
Фрейда «Я и Оно» (1923 г.). В этой работе
личность рассматривается как состоящая из
трех структурных элементов, обладающих
своей собственной спецификой и
находящихся в определенном соподчинении друг
другу. «Оно» /Id/ — глубинный слой
бессознательных влечений, то сущностное
ядро личности, вокруг которого
структурируются и над которым надстраиваются
остальные элементы. Связанное наследственным«
узами со всем животным, асоциальным, что
изначально свойственно человеческой при-
What Means People Tick, Organizations
Run and Executive Manage. Boston, 1975;
H. Kaye. Male Survival. Masculinity
Without Myth New York, 1974; Psychoanalysis
and Women. Ed. by G. Miller. Harmonds-
worth, 1974.
2 S. Black. Whitman's Journeys into
Chaos. A Psychoanalytic Study of the Poetic
Process. Princeton (New Jersey), 1975; R. R o-
berts. The Psychology of Tragic Drama.
London—Boston, 1975.
3 E. Jones. The Life and Work of
Sigmund Freud. Ed. and Abridged by L. Trilling
and S. Marcus. London, 1974, p. II. См.
также S. Kahn. Essays on Freudian
Psychoanalysis. New York, 1976, p. 16, 23.

150
ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
роде, «Оно» функционирует по программе
получения наибольшего удовольствия и не
руководствуется никакими другими
установками. «Я» /Ego/ — сфера
сознательного, своеобразный посредник между
бессознательными влечениями человека и
внешней реальностью, включая природное и
социальное окружение. «Я» руководствуется
принципом реальности, нацеленным на
переключение асоциальных имлульсов в русло
социально-приемлемого поведения инди.ви-
да. «Сверх-Я» /Super-Ego/ — сфера
долженствования, моральная цензура,
выступающая от имени родительского
авторитета и установленных норм в обществе.
Такова, по Фрейду, структура личности,
дающая психоаналитическое представление о
принципах функционирования человеческой
психики, отношениях между сознательным
и бессознательным и позволяющая судить о
возможных противоречиях, коллизиях,
драмах, разыгрывающихся в глубинах
человеческого я.
Из такой интерпретации структуры
личности вытекает вполне определенное
представление о «природе» человека: большую
часть в человеческой психике занимает и
определяющую роль в поведении человека
играет именно бессознательное. В самом
деле, ведь фрейдовское «Я» это не что иное,
как особая, дифференцированная часть
«Оно», и, следовательно, в
психоаналитической структуре личности не сознание управ*
ляет бессознательными порывами, а,
наоборот, последние властвуют над индивидом.
С другой стороны, моральное и социальное
«Сверх-Я», которое, казалось бы, должно
сглаживать трения между «Оно» и «Я»,
оказывается у Фрейда наследником и
носителем бессознательного. Это значит, что
«Я» как бы находится в зависимости не
только от бессознательного «Оно», но и от
социального «Сверх-Я», которое властвует
над ним в образах двух «демонов» —
совести и бессознательного чувства виныА.
Таким образом, фрейдовское «Я», не
являясь, по выражению основателя
психоанализа, «хозяином в своем собственном
доме»5, постоянно находится в
конфликтных ситуациях с внешним миром, «Оно» и
«Сверх-Я», что постоянно драматизирует
человеческое существование.
Стоит, вероятно, напомнить, что подобное
представление о структуре личности не
является откровением XX века. Уже
Аристотель, говоря о душе человека, выделял «ра-
4 Последнее, согласно Фрейду, служит
напоминанием о грехопадении человека, о
том преступлении, которое будто бы было
совершено на заре человечества, когда
сыновья первобытной орды убили своего отца
(см. 3. Фрейд. Тотем и табу. М., 1925).
5 3. Ф р е й д. Основные психологические
теории в психоанализе. М., 1923, стр. 198.
Эта же мысль впоследствии была
высказана Т. Манном. «Человек,— писал он,—
отнюдь не всегда является полным хозяином
своего <я»; мы далеко не всегда держим
под рукой все то, из чего это «я»
складывается,— в этом заключается одна из
слабостей нашего самосознания» (T. M a н н.
Собр. соч., т. 9. М., 1960, стр. 168).
зумную», «импульсивную» (страстную) и
«пожелательную» ее части. Еще большее
сходство с фрейдовским структурным
делением личности обнаруживается в
платоновских рассуждениях о «разумном»
(познавательном, философском), «неразумном»
(вожделеющем) и «безрассудно-яростном»
(ярость духа) началах в душе каждого
человека. Причем задолго до Фрейда Платон
подчеркивал, что «неразумное» начало,
составляющее подавляющую часть души
человека, способно «поработить и подчинить
себе то, что ему не родственно, и таким
образом извратить жизнедеятельность всех
начал»6. Правда, «душа человека» в
учении Платона и человеческая психика у
Фрейда не тождественные понятия. Тем не
менее есть основания полагать, что у
истоков психоаналитического понимания
структуры личности лежат платоновские
представления о человеке7. Другое дело, что
Фрейд абсолютизировал противоречил
между структурными уровнями человеческой
психики, между сознательными и
бессознательными пластами личности.
Основатель психоанализа, разумеется, не
был первооткрывателем ни в вычленении
такого структурного компонента личности,
как бессознательное, ни в подчеркивании
конфликтности и расщепленности
человеческого Я. Бессознательная деятельность
человека и раздвоенность сознания индивида
признавались и до Фрейда. Достаточно
сказать, что в философских рассуждениях
Паскаля, Лейбница, Канта, Гегеля, Киркегора,
Шопенгауэра, Э. фон Гартмана, Ницше и
других мыслителей- эти вопросы
неоднократно получали свое отражение. Но Фрейд
настолько заострил проблему
конфликтности личности и столь явно перенес акцент
на бессознательную мотивацию
человеческого поведения, что драматизация индивида
и его иррациональная деятельность стали
исходным пунктом размышлений над судьбой
человека и цивилизации в целом. Кроме
того, для Фрейда были характерны
односторонняя интерпретация зависимостей между
индивидуально-личностным и общественным
бытием человека, возведение в а!бсолют
антагонистических противоречий между
сознанием и бессознательным психическим,
обращение внимания только на
самодраматизацию человеческого Я, что, естественно,
свидетельствовало об ограниченности и
неправомерности психоаналитических
воззрений на структурные уровни человеческой
психики.
Не случайно фрейдовские представления
о структуре личности встретили возраже-
6 Платон. Сочинения в трех томах, т. 3,
ч. 1. М., 1971, стр. 237.
7 Фрейд был знаком с философией
Платона и Аристотеля. В студенческие годы он
изучал древнегреческую философию,
посещал спецкурс по логике Аристотеля,
перевел одну из работ Дж. Милля, в которой
излагались философские идеи Платона. (См.:
(G. Levin. Sigmund Freud, Boston, 1975,
p. 32—33.; S. Kahn. Essays on Freudian
Psychoanalysis, p. 62; E. Jone s. The Life
and Work of Sigmund Freud, p. 60; R. W о 11-
h e i m. Freud. London, 1971, p. 55.)

ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
151
ния не только среди буржуазных
теоретиков, отрицательно относящихся к
психоаналитическому учению Фрейда в целом,
но и в русле самого психоаналитического
движения, представители которого
попытались модифицировать отдельные
теоретические положения и концепции основателя
классического психоанализа. Характерным
примером в этом отношении являются ряч-
мышления швейцарского психиатра К. Г.
Юнга, первоначально разделявшего
основные идеи Фрейда, но впоследствии
пересмотревшего некоторые основополагающие
аспекты психоаналитического учения, в
том числе и фрейдовские представления о
структуре личности.
Так, если Фрейд вычленил три
структурных элемента в личности, то Юнг усмотрел
многоликость человеческого Я. Прежде
всего он осуществил более глубокую
дифференциацию фрейдовского «Оно», выделив в
самостоятельные сущности такие уровни
человеческой психики, как «коллективное
бессознательное» и «индивидуальное
бессознательное». При этом Юнг опирался на
идеи французского этнолога Леви-Брюля,
высказавшего мысль о наличии в
человеческом существе та« называемых
«коллективных представлений» 8. Подчеркнем, что под
«коллективным бессознательным» К.-Г.
Юнг понимал общечеловеческий опыт,
характерный для всех рас и народностей, то
культурное наследие прошлого, которое в
психологически оформленном виде
включается в жизнедеятельность человека и
наряду с «индивидуальным бессознательным»,
отражающим опыт отдельного индивида,
составляет сущностное ядро личности.
Вполне очевидно, что такое понимание
бессознательного содержало новый момент,
отсутствовавший во фрейдовской трактовке
бессознательного: у Фрейда социальный
уровень личности воплощен в «Сверх-Я»,
в то время как у Юнга социальность
представлена «коллективным бессознательным».
Казалось бы, в юнговском понимании
структуры личности устанавливаются
непосредственные связи между индивидуально-
личностным и общественным бытием
человека. В известной мере это так и было.
Вместе с тем Юнг был настолько
непоследовательным и противоречивым в
своих высказываниях по этому поводу, что
его рассуждения о «коллективном
бессознательном», которое определялось им как
кантовская «вещь сама ю себе»9, нередко
причудливо переплетались с мистической
8 Для Леви-Брюля «коллективные
представления являются социальными фактами,
как и институты, выражением которых они
служат» (Л. Лев и-Б р ю л ь. Первобытное
мышление. М., 1930, стр. 12). Юнг
неоднократно подчеркивал, что аналогом его идей
о «коллективном бессознательном» и
«архетипах» могут служить «коллективные
представления» Леви-Брюля. (См. C.-G. Jung.
Letters. Selected and edited by G. Adler in
collaboration with A. Jaffé. Vol. I. Princeton
(New Jersey), 1973, p. 525; C.-G. Jung.
Psychology and Religion. Yale University Press,
1967, p. 64).
8 C.-G. Jung. Letters. Vol. I, p. 91.
трактовкой человеческого существа, в
результате чего его идеи о «коллективном
бессознательном» были восприняты
некоторыми теоретиками в духе расовых теорий,
имевших дурную славу и привкус
фашистской идеологии. Существенно также и то,
что элементы социальности, входящие в
юнговское «коллективное бессознательное»,
у него часто перекрывались структурами
биологически-наследственного порядка,
когда и «коллективное бессознательное» и так
называемые «архетипы» приравнивались к
«образцам поведения», внутренне присущим
каждому человеку ,0. Это неизбежно вело к
двусмысленному и даже многосмысленному
толкованию как самого «коллективного
бессознательного», так и архаическо-мифо-
лопических интерпретаций исследуемого
Юнгом материала культуры прошлогоп.
Юнг исходит из того, что бессознательное
как бы «вырабатывает» определенные
формы, или идеи, носящие схематический
характер и составляющие основу всех
представлении человека, в том числе и о самом
себе. Характерно то, что эти формы
рассматриваются им как не имеющие
внутреннего содержания, а являющиеся
формальными элементами психики, которым Юнг
дает особое название «архетилы». Их
можно сравнить с «эйдосами» Платона, ибо
Юнг понимает под «архетипами» нечто
всеобщее, истинно-сущее и априорно
наличествующее в человеке12. Юнговские
«архетипы», следовательно, представляют
формальные «образцы поведения» или
символические схемы, на основе которых благодаря
имманентным формообразующим
закономерностям появляются наполненные
содержанием различные образы,
соответствующие феноменологической структуре
человеческой психики, включая ее
сознательные и бессознательные пласты 13. Именно
на базе «коллективного бессознательного»
10 C.-G. Jung. Letters, Vol. 2, Princeton
(New Jersey), 1975, p. 446; C.-G. J u n g.
Psychology and Religion, pp. 63—64; C.-G.
Jung. Die Archetypen und das kollektive
Unbewusste, in: C.-G. Jung. Gesammelte
Werke, Bd. 9, Olten-Freiburg, 1976.
11 Как верно отметил С. С. Аверинцев,
юнговские понятия, теоретические
положения и выводы не отличались
однозначностью и последовательностью, а юнговское
учение в целом характеризовалось
«двусмысленной многозначностью» (С. С.
Аверинцев. «Аналитическая психология» К.-Г.
Юнга и закономерности творческой
фантазии. В сб.: «О современной буржуазной
эстетике». Выпуск 3. М., 1972, стр. 124, 128).
12 Сам Юнг признавал, что его понятие
«архетип» сродни платоновскому термину
«эйдос» (C.-G. Jung. Letters. Vol. I, p. 418)*.
13 Следует иметь в виду, что «архетипы»
не соотносятся у Юнга только со сферой
человеческого бытия. Они распространяются
на весь органический мир, т. е. выходят за
рамки собственно бессознательного
психического. Юнговский «архетип», таким
образом, является скорее «психоидным
феноменом (J. H i 11 m a n. The Myth of Analysis.
Three Essays in Archetypal Psychology.
Evanston, Northwestern University Press,

152
ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
и «архетипов» Юнг и попытался раскрыть
структурные образования личности. При
этом он стремился подчеркнуть многоли-
кость человеческого Я, провести различия
между «неистинными ликами» и
«подлинным Я». С этой целью Юнг выделяет в
структуре личности галерею человеческих
персонажей, к которым относит «Тень» (der
Schatten), «-Персону» (Persona), «Аниму»
(Anima), «Анимус» (Animus), «Самость»
(das Selbst).
Кратко охарактеризуем юнговские
персонажи. «Тень» — это «негативная» сторона
личности, все то низменное, животное,
примитивное, что подспудно дремлет в глуби-,
нах человеческого существа, скрываясь аа
масками благопристойности. Юнговская
«Персона» — маска коллективной психики,
олицетворяющая собой компромисс
индивида с обществом, то, чем человек является
самому себе и окружающей его среде, но
не то, что он есть в действительности.
«Анима» и «Анимус» м «архетипы» женского
и мужского начал, содержащиеся в
образах человеческого Я и символизирующие
собой противоположный пол. «Самость» —
цельная, интегрированная личность во всей
ее полноте индивидуально-возрастных
свойств, мор.ально-этических качеств,
эстетических вкусов, тот уникальный центр
человеческой психики, вокруг которого
структурируются все индивидуально-личностные
свойства человека. Таковы, согласно Юнгу,
основные структурные элементы личности,
свидетельствующие о многомерности
человеческого существа и многоплановости
человеческого Я.
Необходимо иметь в виду, что
вычленение различных компонентов человеческой
психими понадобилось Юнгу не только для
того, чтобы внести уточнения в
психоаналитическую структуру личности, описанную
Фрейдом, но и с целью обнажения
несоответствий и противоречий между «истинным
Я» и «ложным Я». Подобно Луиджи Пи-
1972, р. 217). Таким образом, как в
трактовке «коллективного бессознательного»,
так и в интерпретации «архетипов» у Юнга
наблюдается двусмысленность. Являются ли
«архетипы» реальными, или
психологическими? Четкого ответа на этот вопрос,
замечает профессор истории
Калифорнийского университета Т. Рошак, у Юнга нет
(Th. Roszak. Unfinished Animal. The
Aquarian Frontier and the Evolution of
Consciousness. New York, 1975, p. 246).
14 Юнговскую «Аниму» можно сравнить
с древнегреческим понятием «души», а
«Анимус» — С «духом». Однако сам Юнг
высказывает по этому поводу самые
различные соображения. Наряду с «душой»,
«Анима» обозначается им также как «Эрос»
в отличие от «Логоса». Кроме того, Юнг
нередко говорит о двойственном аспекте
«Анимы», полагая, что «она функционирует
как персона, будучи связующим звеном
между коллективным бессознательным и
сознанием, точно так же, как персона
является связующим звеном между реальной
личностью и внешним миром» (C.-G. Jung.
Letters, Vol. 1, p. 484—485).
ранделло, образно показавшего галерею
обнаженных масок 15, Юнг также говорит о
существовании лица-маски, за которым
скрывается подлинное лицо человека,
вынужденного возводить «баррикаду» в ответ
на требования социального окружения.
Юнговская «Персона» как раз и является той
частью личности, которая носит на себе
печать светского лоска, не позволяющего
постороннему заглянуть в глубины
человеческого Я. Юнг как бы хочет сказать, что в
современном ему буржуазном обществе
«Персона» приобретает статус
действительности, в то время как подлинное лицо
человека все более отходит на второй план,
сливаясь со своей маской или растворяясь
во множестве персонификаций. «В
настоящее время,— замечает он,— зияет
глубокая пропасть между тем, что человек есть,
и тем, что он собой представляет, иными
словами, между человеком как
индивидуумом и человеком, функционирующим как
часть коллектива. Функция его развита,
индивидуальность же нет» 16.
Не трудно заметить, что в общем плане
Юнг верно подметил процесс деиндивиду-
ализации человека, происходящий в
западном обществе. Современная буржуазная
цивилизация действительно углубляет
разрыв между «истинными» и «ложными»
потребностями человека, между «подлинным»
бытием и «неподлинным» существованием
индивида в окружающем его социальном
мире, между тем «сокровенным»,
индивидуально-личностным, что человеческое
существо носит в себе, и тем поверхностным,
притворно-социальным, что сознательно или
бессознательно выступает наружу. Причем
процесс «масочного» существования
человека заходит столь далеко, что он боится
обнажиться не только перед другими людьми,
но и перед самим собой. Эта тенденция к
деиндивидуализации человека в западной
культуре отмечается сегодня многими
буржуазными теоретиками 17. Об этом же
фактически говорит и Юнг. Однако он, как и
Фрейд, склонен переносить подмеченные им
явления, характерные для специфически
конкретных условий социального бытия
людей, на человечество в целом.
Отсюда—отказ от конкретного анализа процессов
15 «Маскированные! 1Маскированные!.. все
маскированные. У этого — одна личина; у
того — другая... А в душе мы совсем
другие!.. Дело в том, что, живя в обществе,
человек обязан «себя строит ь»... человек,
выходя из «построенного» дома, в
котором он уже больше не живет
естественной жизнью, и вступая в сношение с себе
подобными, начинает «строить» и себя
самого; он показывает себя не таким,
какой он есть, а таким, каким, по его
мнению, он должен или может быть, т. е. в
построении, приспособленном к связям, в
которые каждый из нас рассчитывает войти
с другими» (Л. П и р а н д е л л о. Вертится.
Л., 1926, стр. 113—114).
16 К.-Г. Юнг. Избранные труды по
аналитической психологии. Т. 1. Цюрих, 1929,
стр. 70.
17 P. Berry. The Essential Self. An
Introduction to Literature. New York, 1975.

ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
153
формирования образов и представлений Я в
зависимости от исторически сложившихся
социальных условий жизни человека, а
также уход в область абстрактного
теоретизирования, нацеленного на вычленение
индивидуально-личностных архетжтов,
возникающих у индивида в минуты
«просветления» сознания, «погружения» в глубины
бессознательного или «растворения» в
болезненно-бредовых фантазиях распаленного
мозга. Так, раскрывая свои собственные
конфронтации с бессознательным, Юнг
описывает несколько образов Я, явившихся
ему во сне: «Илья» — фигура старого
человека, мудрого пророка, олицетворяющего
собой фактор интеллигенции и знания;
«Саломея» (Salome) — обрав девушки
(фигура «Анимы»), символизирующий
эротическое начало и персонифицирующий Эрос,
подобно «Илье», персонифицирующего
Логос; «Филемон» — фигура
идеализированной личности, напоминающая образ бога и
отражающая духовный аспект внутрипси-
хических переживании; «Ка» (Ка) — образ,
воплощающий в себе форму души или дух
природы |8. Аналогичные образы, ка«
полагает Юнг, могут возникать у всех людей в
зависимости от индивидуально-личностного
опыта и воображения каждого.
Что можно сказать по поводу описанных
Юнгом образов? Разумеется, человеку
может присниться все что угодно. Но дело
не в этом. Ведь и наяву индивид имеет
самые разнообразные, подчас противоречивые
представления о своем собственном Я.
Причем возникновение различных образов Я
зависит как от индивидуально-личностных
особенностей каждого человека, та« и от
того социального окружения, в котором он
находится. В конечном счете именно
социальные условия предопределяют то, как,
каким образом и в какой степени
происходит оценка человеком своего места и
значимости в мире, а также самооценка
образов и представлений, всплывающих на
поверхность сознания. Вполне понятно, что с
изменением социального положения
индивида меняются и его представления о самом
себе. Поэтому важно энать ту социальную
атмосферу, которая окружает личность в
момент ее самооценки. Но именно этот
аспект, имеющий самое непосредственное
отношение к формированию образов Я, и
отсутствует в исследованиях Юнга. Даже
тогда, когда он говорит о «коллективном
бессознательном», коллективных образах
сознания, речь идет не о конюретном
осознании индивидом своего положения в
существующих структурах общества, а об об-
шетипичных, архаическо-символических
образованиях, внутренне и изначально
присущих человеку. Такой подход к пониманию и
интерпретации общезначимых образов Я
18 CG. Jung. Memories, Dreams,
Reflections. Recorded and ed. by A. Jaffé. London,
1967, pp. 206—209. «Ka» — заимствование
из древнеегипетской мифологии как
обозначение природного элемента души.
«Филемон,— пишет Юнг,— был хромым, но
обладал окрыленным духом, в то время как Ка
представляла образ земного или ретивого
fmetall демона». (Там же, стр. 209).
может оказаться полезным в плане
прояснения мифологического материала, правда,
и то до известных пределов, но он
неприемлем для научного исследования, ставящего
своей целью раскрытие механизмов
формирования различных представлений
человека о самом себе.
Как уже отмечалось, юнговская
структура личности характеризуется
множественностью персонификации. Юнг образно
описывает раз-нолик ость человеческого
существа и ту утрату целостности, то
растворение «подлинного Я» в социальчых масках,
которые имеют место в современной
западной цивилизация, где технический прогресс
наряду с материальными благами несет в
себе угрозу «громадной катастрофы», а
наука «разрушает даже убежище
внутренней жизни» 19. Но это не является у него
самоцелью. Одновременно Юнг пытается
нащупать и какие-то интегрирующие
моменты в личности, благодаря которым
становится возможным обретение человеком
утраченной целостности. Не случайно в юн-
говской структуре личности содержится
особая инстанция, заключающая в себе
потенциальные возможности для становления
человеческого существа подлинным
человеком. Речь идет о самости — одном из наи-
более важных понятий Юнга ао.
19 CG. Jung. Modern Man in Search of
a Soul. London, 1970, p. 236.
20 Нам представляется, что в работах
неофрейдистов немецкое das Selbst и
английское the self следовало бы переводить на
русский язык как самость. Данный термин,
приведенный, кстати сказать, еще в
словаре Даля и обозначающий о д н о л и ч-
ность, подлинность (В. Даль.
Толковый словарь, т. 4. М., 1935, стр. 134),
является, вероятно, наиболее удачным,
поскольку в этом случае схватывается
специфика психоаналитического толкования
человеческого Я в его собственно субъективном
значении. В противном случае, т. е. при
толковании немецкого das Selbst и
английского the self как Я, трудно избежать тех
двусмысленностей, которые могут
возникать и, как правило, возникают при
рассмотрении и переводе Ich, I. Ego. Это
нередко приводит к отождествлению двух
различных аспектов человеческого Я, когда
не проводится дифференциация между Я
как субъектом деятельности и Я как
объектом самопознания. Вполне очевидно, что
за формальной, на первый взгляд, стороной
перевода на русский язык соответствующих
иностранных терминов скрывается и
содержательно разное понимание особенностей
психоаналитического языка. Аналогичное
смещение понятий имеет место особенно в
буржуазной литературе. Показательным в
этом отношении является исследование П.
Коула о сходстве и различии теоретических
позиций Киркегора и Фрейда (P. Col е.
Problematic Self in Kierkegaard and Freud.
New Haven — London, 1971). У автора
наблюдается отождествление
психоаналитических понятий «Ego» и «Self», в результате
чего фрейдовское «Я» как сознательное
начало индивида приравнивается к киркего-
ровскому понятию человеческого духа, что
по меньшей мере является неточным, ибо

154
ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
Сразу же необходимо оговорить, что юн-
говское понятие самости не отличается
определенностью: оно используется им в
нескольких смыслах, в зависимости от того,
что в тот или иной момент Юнг хочет
подчеркнуть. Во всяком случае, под самостью
он понимает и подлинный, лежащий в
основе человеческого существа субъект, и
целостную, интегрированную личность, и цель
жизни человека, достижение которой
осуществляется в процессе «индивидуации».
Конечно, такая многосмысленность в
трактовке данного понятия не способствует
прояснению ни существа юнговских архетипов,
ни способов обретения индивидом своей
уникальности, которые пытался предложить
Юнг. И тем не менее в дамках гюихоанали-
тического видения структуры, личности
самость играет существенную |роль в
понимании различий между «подлинным Я» и
«Псевдо-Я». Как бы там ни было, но в
своих 'рассуждениях о человеческом Я Юнг
постоянно стремится подчеркнуть отличие
самости и от сознательного Я, и от
различного 'рода бессознательных образов, и от
маски, «Персоны». Так, если юнговское
«Я» — это центральный пункт сознания,
тот комплекс представлений человека о
самом себе, который вырабатывается
рефлектирующим индивидуальным сознанием, то
самость охватывает и сознательные и
бессознательные процессы. В этом, собственно
говоря, и состоит, по Юнгу, «различие
между Я и самостью, ибо Я в его
представлении есть лишь субъект сознания, самость
же — субъект всей человеческой психики,
в том числе и ее бессознательной сферы.
«Я,— подчеркивает Юнг,— выбираю
термин «самость» для обозначения тотальности
человека, тотальной суммы сознательного и
бессознательного существования» 21.
для Киркегора «тело», «душа» и «дух»
имели иные измерения, чем фрейдовские
структурные элементы личности, воплощенные в
«Оно», «Я» и «Сверх-Я».
21 C.-G. Jung. Psychology and Religion,
p. 100. Юнг подчеркивал, что он выбрал
термин «самость» в соответствии с
восточной философией Упанишад. Что касается
европейских предшественников,
использовавших понятие «самость», то Юнг считает,
что немецкий философ М. Экхарт (1260—
1327) был первым, у кого «самость начала
играть заметную роль» (C.-G. Jung
Letters, vol. 2, p. 453). Надо сказать, что
немецкие философы-мистики оказали заметное
влияние на Юнга, который при разработке
своих концепций, в том числе и
представлений о самости, опирался на идеи
М. Экхарта, Я. Бёме, И. Шефлера. В его
работах можно встретить самые различные
определения самости: «самость — это не
только центр, но и окружность в целом,
которая включает в себя как сознание, так и
бессознательное» (C.-G. Jung. Memories,
Dreams, Reflections, p. 417);
«индивидуальное и коллективное бессознательное вместе
формируют то, что я называю «самостью»
(C.-G. Jung. Letters, vol. 1, p. 227); самость
представляет собой «действительное
единство всех оппозиций». (Там же, стр. 529);
«самость может быть охарактеризована как
Самость в интерпретации Юнга, стало
быть, не имеет аналога во фрейдовской
структуре личности. И это не случайно.
Дело в том, что в отличие от основателя
психоанализа Юнг попытался сгладить
противоречия между сознанием и
бессознательным психическим. Как уже было оказано, у
Фрейда именно «Сверх-Я» включало в себя
функцию примирения двух различных сфер
личности, то есть «Оно» и «Я». Но это не
привело к положительному результату,
поскольку «Сверх-Я» оказалось более
жестоким по отношению к сознанию, чем даже
бессознательное. Юнг, по всей вероятности,
осознал это обстоятельство и, чтобы
избежать того драматического положения, в
котором находился человек, как он был
описан Фрейдом, вместо фрейдовского «С/верх-
Я» ввел в свое понимание структуры
личности такие персонажи, как «Персона» и
«Самость». Это не устраняло, разумеется,
конфликтности и расщепленности
человеческого Я вообще. Более того, вычленение
Юнгом различных образов сознания и
многочисленных персонификаций
бессознательного даже усложнило картину душевной
жизни человека. Однако это позволило
«размыть» ту непреодолимую преграду
между сознанием и бессознательным,
которая была воздвигнута Фрейдом. Часть
конфликтных ситуаций как бы
переместилась у Юнга в ту сферу личности, которая
выступала у основателя психоанализа под
именем «Сверх-Я». Внешне ориентированная
«Персона» и внутренне ориентированная
самость стали своего рода «пропускными
фильтрами», которые если и не
блокировали все конфликты, то по крайней мере
снимали излишнюю психологическую
нагрузку, приводящую к терзанию и
самобичеванию Я, что имело место во фрейдовской
структуре личности. Ведь фрейдовское «Я»
было обречено на вечные страдания и
муки. В юнговской же структуре личности
ущемленное и страдающее Я не
переставало надеяться на то, что рано или поздно
человеческое существо обретет свою
целостность, ибо в кромешной тьме
«неподлинного» существования теплилась искра
надежды, воплощенная в символе самости.
Но значит ли это, что юнговские
представления о структуре личности и юнгов-
ская модель личности в целом были более
оптимистичными, чем фрейдовские?
Видимо, все же нет, даже несмотря на то, что
Юнг оставлял человеку какую-то надежду
на возможность обретения «подлинности»
существования. Ведь юнговская самость,
олицетворяющая собой целостность и
уникальность индивида, не содержит в себе
конкретных характеристик: самость у Юнга
бессодержательна, о ней человек ничего не
знает. «Хотя самость,— замечает он,— это
мой источник, она является также целью
моего поиска. Когда она была моим
источником, я не знал себя, а когда я узнал кое-
что о себе, оказалось, что я не знаю
самокомпенсация конфликта между внутренней
стороной и внешней» (C.-G. Jung. Two
Essays on Analytical Psychology. N. Y. 1956,
p. 252) ; «самость — это наша цель жизниа^.
(Там же, стр. 252).

ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
155
сти. Я должен открыть ее в своих
действиях, где она сперва появляется в чуждых
масках» 22. Но в таком случае оставляемая
Юнгом человеку надежда является не
более чем иллюзией, ибо он может осознать
лишь «.неподлинность» своего
существования, внутренне «прочувствовать»
необходимость стать иным, но кем именно он
должен и может стать, к чему конкретно он
должен стремиться,— это покрыто мраком
неизвестности. Может быть, человек
обретает свою целостность и гармонию в
религии, в приобщении к богу? Многие
высказывания Юнга по этому поводу
свидетельствуют о том, что ему была далеко не
чужда такая перспектива. Во всяком
случае, он всячески подчеркивал ценностное
значение религии для жизни человека.
Правда, Юнг постоянно выступал против
догматического толкования христианской
религии и бога как фетиша, которому
поклоняются люди, но это предпринималось с
единственной целью — отстоять свое
психологическое понимание и религии и бога как
психического образа, архетипа,
психологического факта. Подобное понимание бога
смыкалось с юнговской трактовкой
самости, так как бог и самость олицетворяли
собой у Юнга символы истинности,
подлинности, целостности и уникальности
внутреннего мира личности. Не случайно самость
называется им не иначе как «богом внутри
нас».
Таким образом, юнговский оптимизм
оказывается сродни религиозным учениям, но
не христианского толка, где бог стоит над
человеком и представляет собой некую
метафизическую реальность, а
древневосточного мистицизма, где сам человек является
богом в самом себе. В понимании религии
Юнг попытался соединить восточную и
западную религиозные традиции, как они
были соответственно представлены в
буддизме и в немецком мистицизме И. Шефлера и
Ф. Шлейермахера и. В юнговском
понимании структуры личности и уникальности
внутреннего мира человека обретение
индивидом самости напоминает буддистскую
стадию «просветления», когда все
перевоплощения человеческого Я завершаются в
одной точке, где только и возможно
достижение покоя и «истинного» существования.
Для Юнга «подлинная» личность
начинается только тогда, когда Я, отождествляемое
22 CG. Jung. Letters, vol. 2, p. 195.
В своих работах Юнг неоднократно
подчеркивал, что «мы ничего не можем сказать
о содержаниях самости» (C.-G. Jung. Two
Essays in Analytical Psychology, p. 258),
«она нам неизвестна» (там же, стр. 194),
«самость — не более чем психологический
концепт, конструкция, которая служит для
выражения непознаваемой сущности,
которую мы не можем осознать как таковую»
(C.-G. Jung. Two Essays..., p. 250).
23 И. Шефлер акцентировал внимание на
сокровенности человеческого Я, считая, что
вне человека нет и бога; Ф. Шлейермахер
отстаивал мистико-психологический подход
к религии, подчеркивая значение
индивидуальности и роль внутриличностного
переживания в религии.
с различными персонификациями,
сбрасывает с себя все маски и «переплавляется»
в самость 24. При этом должно происходить
не тождество Я как субъекта сознания с
самостью, а соединение всех образов и
представлений, в том числе и сознательного «Я»,
в образе бога. Это значит, что Юнг
предлагает обретение «подлинности»
человеческого существования на путях установления
каких-то новых, но все же религиозных
отношений между людьми, на основе будто бы
внутренне присущей каждому человеку
потребности к самореализации скрытых или
утраченных религиозных образов (скрытые
образы бога необходимо извлечь из глубин
бессознательного, утраченные же—заменить
новыми). Но такая программная установка
обретения человеком своей самости не
может привести к действительному снятию
отчуждения человека в современном
буржуазном мире и ликвидации процессов
деперсонализации и деиндивидуализапии, ибо
аспект в этом случае переносится с
социального на индивидуально-личностное
бытие, в то время как утрата человеком своей
уникальности, своего внутреннего мира за-»
висит в основном от соответствующего
социального окружения, от
конкретно-исторических условий существования.
Размышления о самости как наиболее
важном и существенном структурном
элементе личности весьма типичны для
неофрейдистов, включая К. Хорни, Г. С. Сал-
ливэна, Э. Фромма. И хотя в работах
данных теоретиков дается свое представление
о структуре личности, отличное от
фрейдовской и юнговской моделей, тем на менее
психоаналитический аспект конфликтности,
расщепленности и многоликости
человеческого Я является общим для них. То же
можно сказать и о неофрейдистском
понимании «подлинного» и «неподлинного»
существования человека, а также о
вычленении в структуре личности такого элемента,
чье внутреннее саморазвитие как бы
изначально нацелено на усовершенствование
индивида, несмотря на все поверхностные
маски, свидетельствующие о социальном
приспособлении человека к окружающей среде,
а не о его «истинной» сущности.
Так, взгляды Хорни на структуру
личности при всем своеобразном видении
природы человека близки к
психоаналитическому пониманию человеческого Я. Подобно
Фрейду, она выделяет три структурных
элемента личности: «актуальное», или «эмпири-
* Отметим, что аналогичной точки зрения
придерживался немецко-швейцарский
писатель Герман Гессе, с которым
переписывался Юнг. В своем романе «Степной волк»
(1927), высказав мысль о том, что «любое
Я, даже самое наивное,—это не единство,
а многосложнейший мир, это маленькое
звездное небо, хаос форм, ступеней и
состояний, наследственности и возможностей,
Гессе писал, что для того, чтобы покончить с
безотрадным бытием, человек должен
умереть или «переплавиться в смертельном
огне обновленной самооценки, сорвать с себя
маску и двинуться в путь к новому Я»
(Г. Гессе. Степной волк. «Иностранная
литература», 1977, № 4, стр. 174, 178}.

156
ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
ческое Я», то есть личность в данный
момент своего существования со всеми ее
индивидуальными особенностями и
социальными ролями, свободно выбранными или
навязанными обществом;
«идеализированное Я> — такое представление человека о
самом себе, которое соответствует не
столько действительному положению индивида
в мире, сколько желательному образу,
тому, кем, он хотел бы быть; «.реальное Я»
или, точнее, самость—личностный центр
человеческого существа, подлинная
уникальность индивида, «такая центральная
внутренняя сила, общая для всех
человеческих существ и в то же время уникальная
в каждом, которая является глубинным
источником развития» 25.
В чем же заключается специфика такого
взгляда яа структуру личности? Прежде
всего в том, что вычленением иных, чем у
Фрейда, структур человеческого Я Хорни
попыталась модифицировать фрейдовские
представления о человеке. Это как нельзя
лучше соответствовало общей интенции ее
концепций, нацелен-ных на пересмотр
отдельных положений психоаналитического
учения Фрейда. Правда, как и большинство
неофрейдистов, Хорни не порывает с
основополагающими идеями
психоаналитического подхода к исследованию человека и
все ее «поправки» к классическому
психоанализу касаются частностей, связанных с
пониманием природы конфликтов,
разыгрывающихся в глубинах человеческого
существа. Но именно это и обусловило
стремление, с одной стороны, сохранить
психоаналитические принципы «высвечивания»
внутреннего мира Я, а с другой — по-новому
осветить внутриличностные конфликты
путем смещения акцента исследования на
раскрытие зависимостей между самостью и
«идеализированным Я». Разрыв между тем,
что человек представляет из себя в
сущностном, глубинном измерении, и тем, в каком
обличий он является самому себе в своем
иррациональном воображении, как раз и
рассматривается Хорни как источник
возникновения всевозможных конфликтов и
отчуждения человека от самого себя. И хотя
она стремится исследовать проблемы
отчуждения и деперсонализации человеческого
существа в контексте того культурного
окружения, в котором находится личность, тем
не менее подлинные причины индивидуаль-
но-личностных дисгармоний усматриваются
ею не в условиях существования человека,
а во внутреннем разладе индивида с самим
собой. «Если слово «деперсонализации»,—
25 К. Ногпе у. Neurosis and Human
Growth. The Struggle Toward
Self-Realization. New York, 1ФЮ, p. 17. Специфическое
понимание структуры личности у Хорни
оказывается не чем иным, как симбиозом
психоаналитических представлений Фрейда
с психологическими воззрениями Джемса,
который различал «эмпирическое Я» как
объективную личность, познаваемую
рассекаемым ее потоком сознания, и так
называемое «чистое», «познающее Я»,
представляющее собой поток сознания, при помощи
которого личность становится объектом
познания.
замечает Хорни,— не имеет еще
специфического психиатрического значения, то оно
было бы хорошим терминсгм для
обозначения того, что, в сущности, представляет
отчуждение от самости: оно является
деперсонализирующим и, следовательно, де-
витализирующим процессом»2б. Такая
деперсонализация человека свидетельствует
о «потере» им самого себя, что, как
указывал в овое время Киркегор и на которого
неоднократно ссылается Хорни,
равнозначно «болезни смерти» или «болезни
самости» 27. Именно в таком киркегоровоком
плане Хорни и рассматривает отчуждение
человека, полагая, что «отторжение» от
самости является центральной проблемой
человеческого существования.
Такой подход к исследованию
человеческого Я отражает некоторые специфические
моменты, связанные с пониманием Хорни
природы человека. Так, если Фрейд при
раскрытии структуры личности стремился
подчеркнуть неизбежность наличия конфликтов,
происходящих на границе между
сознанием и бессознательным, то она подвергает
критике подобную точку зрения. Хорни
исходит из того, что человеческому существу
внутренне присущи такие тенденции
саморазвития, благодаря которым оно может
выработать установку на отождествление
себя не с «идеализированным Я», а с
самостью и, следовательно, избежать
болезненного раздвоения сознания, конфликтности и
расщепленности Я- Она, по сути дела,
пытается показать, что трагический разрыв
между «истинным» и «неистинным»
существованием человека не является неумолимым
роком, неотступно преследующим индивида.
Как и у Юнга, самость у Хорни служит как
бы внутренним ориентиром,
предопределяющим возможность «почувствовать»
«неподлинность» человеческого бытия и
направить усилия индивида на
самоусовершенствование. Вопрос заключается лишь в том,
чтобы пробудить в человеке именно
здоровые, а не искаженные, извращенные
тенденции развертывания сущностных сил. И
здесь, по убеждению Хорни, на помощь
должна прийти психотерапия, позволяющая
индивиду освободиться от его
«идеализированного Я» и сконцентрировать внимание
на самости. Но такая процедура полностью
укладывается в рамки психоаналитических
концепций Фрейда, и поэтому, несмотря на
несколько иное видение структуры
личности, процесс «обновления» человека у
Хорни оказывается таким же, что и у
основателя психоанализа: у Фрейда вместо «Оно»
должно быть «Я», у Хорни вместо
«идеализированного Я» — самость. Разумеется,
подобная процедура может способствовать
самосознанию личности и в ряде случаев
действительно способна вызвать внутреннее
облегчение инди-вида. Но она не устраняет
тех конфликтов, которые порождены
социальными условиями жизни людей. Поэтому
подлинно внутреннее освобождение лично-
26 К. Homey. Neurosis and Human
Growth, p. 161.
27 Mediations from Kierkegaard. Transi,
and ed. by T. H. Croxall. Westminster, 1956,
p. 160.

ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
157
сти от груза культурных и социальных
ограничений буржуазного общества,
раскрепощение природных задатков и способностей
человека оказываются у Хорни
иллюзорными.
Обратим внимание на то обстоятельство,
что при обсуждении проблемы
человеческого бытия, «подлинности» и «неподлинности»
человеческого существования не все
неофрейдисты оптимистически смотрят на
возможность обретения индивидом своей
сокровенной самости. Некоторые из них
стремятся подчеркнуть как иллюзорность
человеческого существования, так и
иллюзорность попыток становления человеческого
существа личностью, индивидуальностью.
В наиболее заостренной форме, пожалуй,
эта проблема была поставлена Салливэном,
который попытался вскрыть иллюзорные
ценности индивида и всевозможные
персонификации человека, широко
распространенные в современном буржуазном
обществе. Так, в своих работах Салливэн
отмечает, что в иррациональном обществе человек
стремится к достижению только
материальных благ, воспринимая их как надежную
и единственную гарантию самоутверждения
в жизни. Это приводит к тому, что лич-
ностно-нндивидуальное в человеке
нивелируется, а вся его функциональная
деятельность подчиняется ложно поставленным
целям внешнего преуспевания и
благополучия. Такое положение человека в
окружающем его безличном мире расценивается
Салливэном как трагическое,
свидетельствующее об иллюзии личности, об иллюзии
«личностной индивидуальности» 28.
К рассмотрению проблемы иллюзии
индивидуальности обращается и Э. Фромм.
Причем по сравнению с Салливэном он более
обстоятельно раскрывает процессы
деперсонализации и деиндивидуализации,
характерные для современного западного общества.
Во многих своих работах Фромм
описывает углубляющийся разрыв между
человеком и природой, безличность и
анонимность человеческих отношений, отчуждение
индивида от своих внутренних потребностей
и задатков, дух манипулирования и
инструментальное™, который пронизывает все
человеческое общение в западной культуре.
Он раскрывает тот факт, что современный,
по сути дела, отчужденный человек
превращается в предмет потребления для
других, в стандартную фигуру, лишенную
одухотворенного н творческого начала. Все
подлинно человеческие качества индивида
извращаются, он утрачивает свой
внутренний, уникальный мир. Даже самость, в
интересах которой современный человек
действует, представляет собой, по словам
Фромма, асоциальную самость, самость,
образованную по существу той ролью, которую
индивид вынужден играть и которая в
действительности оказывается только
субъективной маскировкой социальной функции
человека в обществе»29.
28 H. S. Sullivan. The Illusion of
Personal Individuality. In: «The Collected Works
of Harry Stack Sullivan», Vol. II, New York,
1965.
29 E. Fromm. Escape from Freedom. New
York, 1970, p. 137.
В общем плане неофрейдисты верно
фиксируют процессы деиндивидуализации,
обусловленные реальным положением человека
в современном буржуазном обществе.
Действительно, в условиях господства капитала
у человека вырабатывается такая система
ценностей, при которой социальную
значимость имеет только фактор преуспевания,
независимо от того, ведет ли это к
духовному обнищанию личности, к моральной
деградации индивида, к нивелировке и
извращению его индивидуально-личностных
задатков. Происходит как бы утрата
внутреннего мира личности, заполнение его
иллюзорными престижными ценностями, в
результате чего идет разрушительный
процесс деперсонализации. Причем человек
настолько вживается в свое иллюзорное
бытие, что оно уже не воспринимается им как
иллюзия, а рассматривается не иначе как
«подлинное» существование. Напомним, что
процессы деперсонализации и
деиндивидуализации человека в буржуазном мире были
обстоятельно раскрыты еще К. Марксом,
который убедительно показал, что при
капитализме олицетворением экономических
отношений являются именно «экономические
маски лиц»30 и что в условиях
капиталистического производства и
частнособственнических отношений наблюдается
«персонификация вещей и овеществление лиц»31.
Поэтому неофрейдисты, безусловяо, правы в
своем негативном отношения к засилью в
западной культуре различного рода масок
человека, персонификаций и иллюзии
«личностной индивидуальности». Но имеется и
другая сторона проблемы иллюзорности.
Она заключается в том, что за иллюзией
индивидуальности в современном
буржуазном обществе нередко стоит иллюзия
иллюзии личности вообще. Салливэн, например,
склонен считать, что подлинная
индивидуальность как таковая принципиально
невозможна. Если у Юнга и Хорни за
различными персонификациями человеческого Я
стояла самость, олицетворяющая собой
самое сокровенное, глубинное, внутреннее и
подлинно человеческое в человеке, то для
Салливэна любой структурный компонент
личности иллюзорен, поскольку и сама
личность не более, чем иллюзия. И хотя он
говорит о том, что в структуре личности
существует так называемая «система
самости», тем не менее его понимание
человеческого Я в этом отношении пронизано
ощущением фиктивности бытия человека в
мире. В конечном счете Салливэн полагает,
что личность, индивидуальность и
человеческая жизнь как таковая представляют
собой не что иное, как постоянную иллюзию,
разделяемую «ложным» сознанием.
Подведем некоторые итоги.
Психоаналитическая структура личности,
предложенная Фрейдом, и ее различные
модификации, осуществленные
неофрейдистами, отражают общую, но специфическим
образом оформленную потребность в
дифференциации структурных уровней челове-
30 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.,
т. 23, стр. 95.
3' К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.,
т. 49, стр. 109.

158
ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕНСОМ
ческой психики, вычленении различных
компонентов человеческого Я. Разумеется,
такая потребность отнюдь не нова;
философов и психологов всегда волновал вопрос
о внутренней природе человека, и многие
из них пытались проникнуть в тайну
человеческого Я, считая, что это загадочное Я
далеко не монолитно 32. Фрейд и его
последователи попытались по-своему осветить
глубины человеческого Я, выявить
структурные элементы человеческой психики.
Однако их видение структуры личности носило
специфический характер, ибо было
обусловлено узкими рамками
психоаналитического подхода к «высвечиванию»
личности и исследованию человеческого бытия.
Что касается неофрейдистской
концепции самости, то она, как не-трудно
заметить, включает в себя два взаимосвязаи-
ных, но тем не менее разноплановых
аспекта. С одной стороны, выделение в
структуре личности того подлинно человеческого,
что в неофрейдистской литературе принято
обозначать как самость, способствует
обнажению трагичности и отчужденности
человека в современном буржуазном обществе.
При помощи понятия «самость»
неофрейдистам удалось рельефнее подчеркнуть
разрыв между искусственно созданными
масками и личностью в собственном
смысле этого слова, обнажить глубокую
пропасть между тем, что есть, и тем, что
должно быть. Причем через призму
самости они не только зафиксировали, но и
образно описали процессы
деперсонализации « деиндивидуализацни человека в
западной культуре. В этом смысле неофрей-
32 Лейбниц, например, подчеркивал, что
при рассмотрении человеческого Я
«полезно отличать его от явления «я» и от
сознания «я»» (Г. В. Л е й б н и ц. Новые опыты
о человеческом разуме. М.-Л., 1936, стр.
207—208). Бергсон, в свою очередь, писал о
двойственности Я, о двух «я» в личности,
«из которых одно с сознанием своей
свободы становится независимым зрителем
сцены, разыгрываемой другим машинально»
(А. Бергсон. Собрание сочинений, т. 4.
Спб., б. г., стр. 107).
дистская концепция самости
представляется критичной, ибо она способствует
обличению негативных сторон развития
современного буржуазного общества. С другой
стороны, концепция самости, в том плане,
как она представлена у неофрейдистов, не
содержит в себе в действительности
подлинно эмансипирующих тенденций. В
неофрейдистских концепциях личности
содержится скрытая установка не на изменение
статус-кво буржуазного общества, а на
внутреннее перевоплощение человека, на
изменение его индивидуально-личностной
системы ценностей и ориентации. Вполне
понятно, что такая программа внутрипси-
хического «обновления» личности на деле
оказывается всего лишь набором благих
пожеланий, когда, сокрушаясь по поводу
углубляющегося процесса
деиндивидуализацни и преобладания масок втместо
проявления самости, теоретики ориентируются
на приглушение внутренних конфликтов
человеческого Я, но оставляют в стороне
вопрос о революционном преобразовании
социальных условий бытия человека. Далеко
не случайно и то, что практическим
результатом неофрейдистских раздумий над
«неистинностью» человеческого существования
в западной культуре становится обращение
к религиозному мистицизму, как это имело
место у Юнга, или к различного рода
иллюзиям, включая и иллюзию
индивидуальности личности, что было характерно для
Салливэна. В связи с этим со всей
определенностью следует подчеркнуть, что в
действительности иллюзорными являются не
личности, не человеческое Я, а именно
такие представления о человеке, которые
отстаиваются неофрейдистами. Это, в свою
очередь, означает, что требование отказа от
иллюзий, порожденных буржуазным
сознанием, должно быть не просто развенчанием
иллюзий индивидуальности и процессов
деперсонализации человека при
капитализме, а практическим требованием «отказа от
такого положения, которое нуждается в
иллюзиях»33.
33 К. Маркс и Ф. Энгельс Соч.,
т. 1, стр. 414.

Философские проблемы современных
буржуазных исследований
международных отношений
Ф. БРАЙЯР. Философия и международные отношения. Женева, 1974, 126 стр.
PHILIPPE BRAILLARD. Philosophie et relations internationales. Institut universitaire de
Hautes Etudes Internationales. Genève, 1974, 126 p.
В последние годы за рубежом вышло
немало немарксистских
обзорно-критических работ, претендующих на обобщение и
анализ состояния современных
буржуазных теорий международных отношений '.
Литературу эту отличает известное
однообразие в характере подходов к проблемам
буржуазной концепции международных
отношений, и к тому же дискуссии вокруг
них, как правило, замыкаются узким
кругом спорящих между собой ученых.
Книга научного сотрудника Института
международных исследований при
Женевском университете Филиппа Брайяра
«Философия и международные отношения»
является в этом смысле своего рода
исключением. Ф. Брайяр не ставит своей целью
всесторонне проанализировать весь
сложный комплекс современных теоретических
исследований международных отношений
или давать оценку научных достоинств
исследовательских методов и методик в этой
области. Он ограничивает свою задачу
выяснением того, что дали многолетние
исследования в решении сложных проблем
международных отношений и может ли
философская наука сыграть какую-либо роль
в их дальнейшем развитии (стр. 12—13).
Такая постановка вопроса, избранный
автором философско-методологический
аспект заслуживает, на наш взгляд,
внимания.
Автор начинает свою работу с краткого
обзора различных школ и направлений
современных буржуазных теоретических
исследований международных отношений.
При этом он использует принятое в
работах буржуазных теоретиков разделение
комплекса этих исследований на два
соперничающих направления — «традицио-
1 К. Кпогг, J. Rosenau (eds.) Contending
Approaches to International Politics.
Princeton 1969; J. Dougherty, R. P f a 11 z-
-g r a f f. Contending Theories of International
Relations. N. Y., 1971; L'étude des relations
internationales: paradigmes contestes —
«Revue Internationale des sciences sociales»,
1974, № 1.
налистское», представленное сторонниками
устоявшихся методов исследования,
почерпнутых из философии, социологии, истории,
права (к ним автор относит таких
теоретиков, как Г. Моргентау, К Томсон, У.
Фокс, А. Вольферс, Р. Арон, С. Хоффман),
и «модернистское», представленное
приверженцами новейших математических
методов и методик, предлагаемых теорией игр,
теорией систем, теорией вероятности и
т. п. (к нему автор относит М. Каштана,
Р. Роузкранса, Р. Снайдера, X. Брука, Б.
Сэпина и др.).
Необходимо подчеркнуть, что Ф. Брайяр
признает условность принятого им деления,
используя его в качестве рабочего. В
самом деле, такое разделение хотя и
возникает в ряде случаев, оно вовсе не является
абсолютным. Особенностью этой дискуссии
является то, что при всех различиях и
антагонизмах борющихся школ и
направлений, в противостоянии которых к тому же
немало конъюнктурного и показного, у них
есть общая, достаточно стабильная
идеологическая, политическая и
методологическая позиция, основанная на буржуазном
мировоззрении.
Общая оценка, даваемая Брайяром
современным буржуазным исследованиям
международных отношений, весьма сурова
и критична. Их результаты, по его
мнению, «еще весьма ограничены», новое в
полученных знаниях о международных
отношениях носит «крайне отрывочный,
фрагментарный характер» (стр. 43). В качестве
примера автор указывает на теоретические
построения Г. Моргентау, которые
страдают ограниченностью исторического поля
исследования во времени: за базу
исследования международных отношений Г.
Моргентау берет период, охватывающий XVIII—
XIX века. Другим примером Ф. Брайяру
служат теоретические изыскания Р. Арона
и Р. Роузкранса, которые, по мнению
автора, сводят сущность международных
отношений к дипломатии и взаимодействию
одних лишь государств. Работы М. Каплана
также дают немало примеров ошибочных

160
ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
построений и изъянов, основным из
которых автор считает боязнь предпринять
«очную ставку» его теории с исторической
реальностью, на теоретическое осмысление
которой данная концепция претендует (стр.
43—44).
Но главный недостаток буржуазных
исследований в области международных
отношений автор усматривает в отсутствии
единства и сплоченности среди ее
представителей, не сумевших выработать единую
теорию международных отношений.
Причина этого кроется, по его мнению, в
отсутствии общих теоретико-познавательных
принципов, на которых следует строить
теорию и выработка которых возможна лишь
средствами философского знания.
Этот факт, как считает Брайяр, к
сожалению, еще не осознан буржуазными
теоретиками. Философское знание, если оно и
используется сегодня ими, то в основном
как источник различного рода
заимствований, причем не всегда удачных; так,
например, используется теория «естественного
состояния», то есть состояния «войны
всех против всех» Томаса Гоббса,
которую современные буржуазные теоретики-
международники переносят довольно часто
на область мировой политики в качестве
главной ее характеристики. Стремление к
философскому осмыслению проблемы
формирования теории международных
отношений, и в частности вопросов
социального познания, свойственно, по мнению
автора, лишь небольшому числу
исследователей, например, французскому социологу
Р. Арону и американскому политологу
С. Хоффману. Подавляющая же часть
буржуазных исследователей вообще не
проявляет интереса к этим вопросам. Это
пренебрежительное отношение к возможностям
философского знания, полагает Брайяр, и
становится причиной серьезных искажений в
интерпретациях международных
отношений как «традиционалистами», так и
«модернистами». Например, представители
«традиционализма» в лице «политических
реалистов» во главе с Г. Моргентау
исходят из ложного, исключительно
«пессимистического антропологического видения
человека» как существа, склонного к
насилию и жажде власти, превращая тем
самым область международных отношений в
арену вечного соперничества их
участников (стр. 47). В противовес им
«модернисты» отталкиваются от не менее ложного
представления о якобы рациональном
характере поведения человека в
международных отношениях, неправомерно расширяя
формализацию исследуемых ими
реальностей. Эти исследователи также слишком
уверены в правильности экспериментальной
методики, что приводит их к неумеренным
требованиям верифицируемости и
воспроизводимости, строгости и точности; в
результате из анализа международных
отношений элиминируются суждения,
основанные на опыте ученого. Брайяр не
отвергает всецело известной полезности
исследований с помощью новейших методов и
методик, которыми оперируют «модернисты».
Благодаря им, как он считает, наши знания
о международных отношениях стали
заметно более глубокими (стр. 51). Однако
они не только не привели к созданию
общей теории, но, более того, усугубили
«атомарность» исследований, когда
буржуазные ученые, будучи не в силах создать
единую и всеохватывающую теорию для
глобального анализа международных
отношений в целом, вынуждены
довольствоваться лишь изучением их отдельных
компонентов, да и то не лучшим образом. Так,
например, исследователи феномена,
названного в социологии «принятием решений»
(в данном случае — внешнеполитических),
сосредоточили свое внимание лишь на его
процессе, оставив в стороне изучение его
природы; сторонники теории игр, дав
анализ поведения субъекта в международных
отношениях лишь в условиях его
рационального поведения, оставили в стороне
влияние ряда существенных факторов,
таких, как идеология, общественное мнение
и т. п.
Таковы, по мнению Брайяра, основные
пороки современных буржуазных
исследований международных отношений,
усугубляемые бесчисленными дискуссиями о
методах между представителями различных
ее направлений, не видящих
«эпистемологического» существа возникших перед
ними проблем.
Трудно не признать правомерности
критики, развернутой Ф. Брайяром на
страницах его книги. В ней немало
справедливых, разумных суждений и замечаний. Но
какие же средства намерен предложить
сам Ф. Брайяр для преодоления
трудностей, вставших перед буржуазными
теоретиками международных отношений? Ведь
именно этот вопрос, как уже указывалось,
стоит на повестке дня современной
дискуссии в среде буржуазных
ученых-международников. Известно, что в ходе ее
предлагались самые различные рецепты
разрешения возникших проблем и чаще всего —
примирение спорящих направлений и школ
на основе заимствования позитивных
сторон каждого из них. Ф. Брайяр, в
принципе, не возражает против сотрудничества
различных школ и направлений
буржуазной теории международных отношений, и
по этому пути, заметим, уже пошли
многие из буржуазных ученых. Однако Ф.
Брайяр объявляет ненаучной постановку
вопроса о взаимодополняемости спорящих
подходов как средства разрешения
возникших проблем (стр. 55). По его мнению,
при исследовании проблем международных
отношений необходим глубокий
философский, эпистемологический анализ природы
и структуры социального познания и
прежде всего вопроса о соотношении
рационализма и эмпиризма. Лишь вскрыв этот
пласт проблем средствами философской
науки, как полагает автор, можно
сдвинуться с мертвой точки в направлении
создания общей теории международных
отношений.
Можно понять чувство
неудовлетворенности, которое испытывает автор в
отношении современных исканий буржуазной
философии в сфере теории познания и не
сумевшей преодолеть односторонности и
ограниченности рационализма и эмпиризма,

ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
161
связать существующие теории
международных отношений с практикой в этой
области. Все это рождает повышенный интерес
к тому решению, которое намерен
предложить автор. Однако он, без всяких
серьезных оснований, предлагает в качестве
«единственной возможности» такового
эклектическую смесь из элементов различных
направлений позитивистской эпистемологии,
главным из которых является теория
познания К. Поппера с ее «принципом фаль-
сифицируемости» (стр. 59). Попытка
автора обосновать свой выбор кратким
анализом «достижений» попперианской
концепции как «наиболее репрезентативной»
научно-методологической теории (стр. 56)
нисколько не убеждает читателя в
обоснованности выбора Ф. Брайяра.
Однако роль философского знания в
исследованиях международных отношений
буржуазный ученый усматривает не.
только в выполнении ею эпистемологических
функций. По его мнению, назначение
философии состоит также в решении ряда
этических проблем современных
международных отношении. Проблема этического
аспекта внешнеполитической деятельности
как никогда актуальна сегодня. В
последние годы в буржуазной науке
международных отношений явстшенно наметилась
тенденция к преодолению свойственных ей
долгое время концепций о
противоположности морали и политики. На передний план
здесь теперь выдвигаются концепции,
осуждающие политический макиавеллизм и
предлагающие рецепты облагораживания
мировой политики. Позиции авторов этих
концепций разделяет и Брайяр.
Основой этой концепции является,
однако, представление о морали как продукте
абстрактной природы человека. Делая упор
на общечеловеческих элементах морали,
Брайяр считает, что необходимо, опираясь
на них, сформулировать те правила и
нормы, которые могли бы быть применимы к
области международных отношений.
Специфику международных отношений
Ф. Брайяр усматривает в наличии
некоторого основного императива,
регулирующего поведение участника в международных
отношениях. Суть его состоит в стремлении
каждого из участников по крайней мере
сохранить существование другого (стр. 103).
Однако эта потребность не формируется в
спонтанно возникающих моральных нормах,
и поэтому нам не всегда известно, что
необходимо делать, а чего следует избегать в
целях соблюдения этого императива.
Решить эту задачу, согласно автору, можно
лишь с помощью философского знания,
требующего исходить из потребностей
человеческой природы, из общечеловеческих
норм морали, направленного на поиск добра
и счастья.
Однако Брайяр полагает, что
вышеупомянутый императив, будучи главным
регулятором международных отношений (как
это утверждают философы), не может быть
принят за абсолютный. Принятие его в
качестве такового может привести к
нереальным, даже абсурдным ситуациям,
особенно в эпоху ядерного оружия.
Гуманистические принципы морали настоятельно
диктуют необходимость движения к
«активной солидарности» на мировой арене,
уважения государствами друг друга. Это
возможно, в свою очередь, лишь на основе
«консенсуса в отношении определенных
ценностей», условием которого должен
быть отказ от «идеологического
абсолютизма, морального империализма» и его
замены «моральным плюрализмом» (стр. 108).
Таким образом, Брайяр просто ратует за
мифическую «конвенцию» в сфере идей и
ценностей, в том числе и в сфере
политики, социально-классовый характер которой
неоспорим. Вместе с тем призыв к
международному сотрудничеству и стремление
как-то обосновать такой призыв сами по
себе достойны внимания.
Брайяр, конечно, отдает себе отчет в
трудностях реализации его проекта. Но он
считает, что некий всеобщий моральный
долг заключает в себе и известные
обязанности для «агентов» всех международных
отношений, которые должны таким
образом стимулировать прогресс в
направлении сближения народов. Это тем более
необходимо, считает автор, поскольку
нынешняя форма сосуществования, имеющая
пассивный характер, не обеспечивает
минимальных жизненных потребностей
личности (стр. 111).
Как видно из рассмотренной концепции,
перед нами очередной вариант абстрактно-
гумачигстической схемы облагораживания
мировой политики. Автор исходит при этом
из понятия «человека вообще»,
абстрактного человека, устремленного по своей
природе к добру и счастью, и придает морали
некий надысторический, самодовлеющий
характер. Однако разработка на такой
основе эффективной позитивной системы
ценностей, ориентированной на развитие мирных
отношений между народами, невозможна.
Исследование Ф. Брайяра интересно
прежде всего благодаря критической позиции
автора в отношении слабых сторон,
противоречий и трудностей современной
буржуазной теории международных отношений.
Хотя он оказался не в состоянии
предложить конструктивных рекомендаций, все
же его книга привлекает внимание самой
постановкой вопроса о роли и месте
философского знания в выработке и научном
анализе принципов и установок
международных отношений и мировой политики.
Сегодня, в условиях происходящих
позитивных сдвигов в международных
отношениях к разрядке и миру, роль философии в
научном и теоретическом анализе
процессов международных отношений и их
перспектив возрастает. Но буржуазная
философия органически не способна к
выполнению этой важной для современности
задачи. И исследование, проведенное Брайя-
ром, убедительно свидетельствует об этом.
И. Г. ТЮЛИН
m

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
>
>f
Проблемы деятельности ученого
и научных коллективов
В условиях НТР происходят глубокие
преобразования во всех сферах
общественной жизни, в том числе и в науке.
Значительно изменяются как роль науки в
общественном прогрессе, так и сама наука. В
наше время профессия ученого стала
массовой и производство научных идей
является творчеством не столько отдельных
личностей, сколько больших коллективов
работников, объединенных в крупные
организации.
Коммунистическая партия и Советское
правительство с первых лет возникновения
Советской власти большое внимание
уделяли развитию науки. Только за годы
девятой пятилетки (1971 — 1975) затраты
на научные исследования из
общегосударственных и местных бюджетов,
собственных средств предприятий и хозяйственных
организаций составили свыше 77 млрд.
рублей. За эти же годы было создано
около 250 новых научно-исследовательских
учреждений, а общая численность научных
работников ныне составляет 1 млн. 250
тыс. человек. В целом же в сфере науки и
.научного обслуживания занято более 4
млн. человек. Однако расходы «на науку,
число научных учреждений и -научных
работников не могут расти бесконечно. А как
осуществить дальнейшее ускорение
научно-технического прогресса при
неизбежном замедлении темпа роста затрат на
науку? Мы подошли к такому рубежу, когда
экстенсивный рост науки должен
сменяться ее интенсивным развитием, то есть
повышением эффективности исследований,
ускоренного внедрения их результатов в
народное хозяйство и культуру.
XXV съезд КПСС поставил перед
советской наукой задачу — повысить
эффективность и качество научных
исследований. Обсуждению этой проблемы была
посвящена Третья Всесоюзная конференция
науковедов страны, состоявшаяся в
январе 1977 г. в Ленинграде. Организаторами
конференции были: Институт истории
естествознания и техники АН СССР, секция
«Научная деятельность в условиях НТР»
Научного совета АН СССР по проблеме
«Социально-экономические и
идеологические проблемы НТР».
В конференции приняло участие свыше
300 человек, представлявших 30 городов
СССР.
В ходе конференции было проведено
два пленарных заседания. Работало 5
секций.
На первом пленарном заседании со
вступительным словом выступил председатель
оргкомитета член-корреспондент АН СССР
С. P. M и к у л и н с к и й. Он отметил, что
конференция проводится 10 лет спустя
после первого симпозиума по науковедению,
организованного Институтом истории
естествознания и техники АН СССР в
г. Львове.
Этот симпозиум положил начало
развитию науковедения в нашей стране. После
него вошло в обиход и само понятие —
науковедение. За эти десять лет
науковедение не только приобрело права
гражданства, но и утвердилось как определенная
отрасль знания. Это уже немало. Однако мы
должны себе отдавать отчет в том, что это
является в значительной мере
результатом большой потребности в науковедческих
исследованиях, и нам предстоит еще
многое сделать, чтобы удовлетворить
ожидания, которые обращены к науковедению.
В Москве, Ленинграде, Киеве,
Новосибирске, Минске, Ростове-на-Дону и в других
городах возникли научные коллективы,
систематически разрабатывающие науко-
ведческую проблематику. Быстро растет
число публикаций в этой области.
Завоевала признание выпускаемая ИИЕиТ АН
СССР постоянная серия трудов
«Науковедение: проблемы и исследования»,
организован реферативный журнал
«Науковедение» и ряд других изданий. Налажено
тесное научное сотрудничество науковедов
социалистических стран.
- За эти годы выкристаллизовалось
представление о предмете науковедения,
глубже, стали представления о путях
достижения комплексного изучения науки. Благо-

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
163
даря трудам историков науки и
науковедов раскрыта история становления и
принципы советской системы организации
науки; освещен и проанализирован в первом
приближении опыт организации науки в
промышленно развитых капиталистических
странах; в развернутой систематической
форме прослежены структура и динамика
научных кадров СССР; киевские
науковеды провели ряд исследований по вопросу о
научном потенциале; определен предмет
марксистской социологии науки, ее
принципы и отличия от буржуазной социологии
науки; показаны приоритет марксизма в
разработке социологических проблем
науки, особенности управления наукой при
социализме; выявлена и подчеркнута
взаимосвязь предметно-научных, социальных и
личностных факторов в научном
творчестве, проанализированы различные подходы
к анализу психологии научного
творчества, формы его мотивации, развернута
работа по изучению формирования и роли
научных школ и т. д.
Но все это начало, подготовка исходных
позиций для углубленной работы над проб'
лемами, определяющими повышение
эффективности науки.
Центральный Комитет КПСС на новом
этапе коммунистического строительства
поставил проблему выработки стратегии
развития науки и техники в нашей стране на
длительный срок. Это не только
естественнонаучная или научно-техническая
проблема. Это прежде всего социальная задача.
Она не может быть решена без тесного
взаимодействия естественных, технических
и общественных наук. И даже вопрос об
эффективности науки это не просто
экономический вопрос. Он требует решения
целого комплекса социальных,
экономических, методологических и даже
психологических проблем.
Современная наука стала столь
сложным явлением, ее развитие в такой
большой степени зависит в настоящее время от
экономических, социальных,
организационных и многих других органически
взаимосвязанных факторов, что решение таких
вопросов, как стратегия развития науки,
повышение ее эффективности, невозможно
без комплексного, системного подхода.
То же самое можно сказать и о
«Комплексной программе научно-технического
прогресса и его социально-экономических
последствий на 1976—1990 годы»,
составление которой XXV съезд КПСС поручил
Академии наук и Государственному
комитету по науке и технике Совета
Министров СССР. Внести свою лепту в выполнение
этого важного задания — прямой долг и
обязанность науковедов.
С. Р. Микулинскпй выделил ряд проблем,
требующих первоочередной разработки:
1) методы определения важнейших,
наиболее перспективных направлений научного
поиска и необходимость концентрации на
них главных усилий; 2) критерии
эффективности научных разработок и выяснение
методов оценки деятельности научных
работников и научных учреждений; 3) пути
ускорения использования достижений науки
и техники в производстве; 4) определение
рационального соотношения
фундаментальных и прикладных исследований и
разработок; 5) методы прогнозирования
развития науки и техники; 6)
совершенствование подготовки и использования научных
кадров.
Ни одна из этих проблем не может быть
по-настоящему разрешена, если брать ее
изолированно, вне связи друг с другом. В
науковедении мы сталкиваемся с этим на
каждом шагу. Возьмем для примера
проблему — ученый и научный коллектив. В
современных условиях научный коллектив, в
котором работает ученый, не просто
учреждение, предоставляющее ему условия для
реализации его замыслов, и даже не просто
среда, в которой протекает его творчество.
Он влияет на само направление и
содержание творчества ученого. Поэтому вопросы
организации деятельности современного па-
учного коллектива и создания в нем
творческой атмосферы — это не просто
организационный вопрос. Это сложный
комплекс проблем. В него входит: выбор
направления и разработка программы
исследования, подбор кадров, создание внутренней
мотивации по отношению к этой
программе у большинства членов коллектива,
правильное распределение функций и ролей
между его членами. Словом, здесь
требуется органическое соединение предметно-
научного, социологического и социально-
психологического подходов, психологии
научного творчества и
организационно-управленческой теории. И так почти в любой
науковедческой проблеме.
Задача сейчас состоит в том, подчеркнул
С. Р. Микулинский, чтобы поднять наши
исследования до такого уровня, на котором
они могли бы выступать теоретической и
методологической основой для руководства
процессом развития науки, для разработки
практических мер, ведущих к повышению
экономической, социальной и культурной
эффективности научной деятельности,
помогали бы улучшать работу в первичных
научных коллективах, в отрасли, в науке в
целом. Именно в этом в конечном счете
смысл и назначение науковедческих
исследований.
В докладе Г. Н. Волкова
«Проблемы социологического исследования науки»
была отмечена синтезирующая функция
науковедения, сближающего далеко
отстающие друг от друга отрасли знания: теорию
управления и теорию познания, экономику

164
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
и психологию и т. д. С точки зрения
докладчика, науку необходимо рассматривать
прежде всего как социальный институт.
В соответствии с этим социологические
исследования науки являются «срезом» по
всем разделам науковедения: логике и
методологии научного знания, организации
науки, экономике научных исследований,
психологии научного творчества и т. д.
Докладчик подверг критике ряд
утверждений, часто встречающихся в науковедче-
ской литературе. Прежде всего это
утверждение о постоянном, последовательном
сокращении сроков от появления теорий,
идей до их практического применения.
Г. Н. Волков отметил, что факты из
истории естествознания и техники, якобы
иллюстрирующие это положение,
подбираются некритически; можно подобрать и
другой ряд фактов, иллюстрирующих обратное
положение: увеличение сроков от
возникновения идеи до ее реализации.
По мнению докладчика, скорее
действует не закон сокращения сроков внедрения,
а определенная тенденция, которая
сталкивается с другой тенденцией — в условиях
научно-технической революции идет
опережающее развитие науки по отношению к
практике.
Докладчик подверг критике и
утверждение о законе экспоненциального роста
числа работников, занятых в науке,
количества статей и докладов, суммы расходов на
науку. Г. Н. Волков отметил, что
конкретные статистические данные
свидетельствуют об отсутствии в СССР
экспоненциального роста этих показателей. Скорее можно
говорить о сложном процессе воздействия
на развитие науки
социально-экономических и политических факторов, которые не
могут адекватно описываться экспонентом.
Неверны также утверждения и об избытке
научно-технической информации.
Необходимо осторожно относиться к
утверждениям о прямой зависимости между
вложениями в науку и получаемыми
результатами. В этой связи, подчеркнул
докладчик, очень важно при науковсдче-
ской разработке темы «научный
потенциал» обращать большее внимание не только
на количественные, но и на качественные
показатели: моральное стимулирование,
моральный климат в научных
подразделениях, талант ученого и т. д.
Г. Н. Волков также говорил о
необходимости разработки в рамках науковедчес-
ких исследований методов руководства
научными исследованиями и их
организацией, которые дали бы возможность развить
инициативу и поставить преграды
безынициативности и косности в науке.
В докладе начальника отдела ГКНТСМ
СССР В. А. Покровского «Структура
механизма управления эффективностью
исследований и разработок» были
рассмотрены в первую очередь некоторые
экономические данные, характеризующие развитие
науки в СССР в девятой пятилетке, и
ожидаемые результаты развития науки в
десятой пятилетке.
Было отмечено, что средние годовые
темпы обновления продукции в девятой
пятилетке составляли 8—9% от всего
объема продукции. На десятую пятилетку
запланированы темпы 20—25%.
Рост экономии от внедрения
научно-технических достижений в девятой пятилетке
составил 13,3 млрд. руб.; па десятую
пятилетку запланировано 20 млрд. руб.
Перед наукой и практикой стоит
важнейшая задача снижения материалоемкости
производства. В этой области имеется
определенное отставание от некоторых развитых
капиталистических стран. Между тем 1 %
снижения материалоемкости в масштабах
народного хозяйства дает экономию более
4 млрд. руб.
Далее докладчик затронул одну из
центральных проблем повышения
эффективности науки — проблему управления
эффективностью исследований и разработок.
Были рассмотрены некоторые положения
«Методики оценки эффективности
исследований и разработок», подготовленной ГКНТ и
направленной для обсуждения и
экспериментальной апробации в ряд
республиканских академий.
В. А. Покровский остановился на
проблемах отбора исследовании и разработок
по конечному результату, ориентации на
возможности научных коллективов,
централизации рычагов управления
эффективностью в рамках целевого подхода. Было
отмечено, что в основном решена проблема
планирования и финансирования программ,
но еще не решена проблема управления
ими (закрытие тем, перераспределение
ресурсов и т. д.).
Возрастает необходимость увеличения
роли административно-организационных и
финансово-экономических рычагов в
управлении эффективностью исследований, таких,
как развитие организационных связей в
рамках НПО, расширение хозрасчетных
отношений и т. д.
Докладчик специально остановился на
проблеме многообразия и распыленности
фондов финансирования исследований и
подчеркнул необходимость создания
единых фондов развития науки и техники.
В докладе заместителя министра
высшего и среднего специального образования
СССР члена-корреспондента АН СССР И. М.
Макарова «Задачи повышения
эффективности научных исследований в вузах в
свете решений XXV съезда КПСС» была
дана количественная и качественная
характеристика вузовской науки.

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
165
Было отмечено, что в настоящий момент
в вузах страны трудятся 420 тыс. научно-
педагогических работников. Среди лих 156
тыс. докторов и 153 тыс. кандидатов наук,
то есть суммарно около половины всех
специалистов СС€Р, имеющих ученую
степень.
Экономический эффект вузовских
разработок в области науки и техники составил
в девятой пятилетке 6 млрд. руб. За этот
период в вузах страны подготовлено 4 тыс.
докторов и 32 тыс. кандидатов наук.
Выступающий отметил, что перед
вузовской наукой стоит ряд серьезных проблем.
Имеет место неполмое использование
возможностей вузовской науки, мелкотемье,
дублирование исследований и разработок.
Многие перспективные работы вузов не
включены в государственные планы
важнейших работ. Так, в 1975 году в
вузовской науке разрабатывалось 147 тыс. тем,
но лишь 10% из них учитывались
планами государственных организаций.
Докладчик отметил, что в девятой
пятилетке в вузах широко проводились научные
исследования на хоздоговорной основе. В
1975 году на этой основе велось 38 тыс.
тем на сумму 850 млн. руб. Было
подчеркнуто, что хоздоговорная форма является
удачной формой финансирования
исследований и необходимо ее дальнейшее
распространение. Пока еще 'недостаточно
ассигнований на оборудование вузовских
лабораторий. В 1975 году они составили
47 млн. руб. Необходимо дальнейшее
увеличение средств на оборудование для
создания современной материальной базы
вузовской науки.
В докладе отмечалась острая
необходимость создания хозрасчетных межвузовских
объединений по обслуживанию
исследований и разработок в вузах.
Доклад академика Б. М. Кедрова
«Взаимосвязь общественных, естественных
и технических наук как фактор
повышения эффективности научной деятельности»
был посвящен актуальным
методологическим проблемам комплексных лаучных
исследований.
Б. М. Кедров отметил определяющую
роль марксистско-ленинской методологии в
проведении как общетеоретических, так и
прикладных комплексных научных
исследований.
Отмечая не только теоретическую, но и
практическую значимость укрепления
взаимосвязи общественных, естественных и
технических наук, выступающий
подчеркнул необходимость такого взаимодействия
в условиях социализма. Решение этой
задачи является одним из моментов
органического соединения достижений научно-
технической революции с преимуществами
социалистической системы хозяйства,
важным условием повышения эффективности
научной деятельности.
Б. М. Кедров подверг критике ряд
положений, возникших в науковедении, по его
мнению, под влиянием «прайсовского
направления». Необходимо в первую очередь
рассматривать развитие науки в рамках
подхода, сформулированного Ф.
Энгельсом — «развитие науки путем воплощения
в технологии», а не в рамках
«прайсовского направления» — «развитие науки
путем увеличения количества статей,
ученых, ассигнований».
Докладчик говорил о том, что
экспоненциальные законы необходимо
рассматривать как тенденции, критически оценивать
их изменения, но не отбрасывать их.
На втором пленарном заседании с
докладом «Актуальные проблемы деятельности
научно-производственных объединений »
выступил Генеральный директор научно-
производственного объединения «Пласт-
полимер» 3. Н. Поляков (Ленинград),
который, подробно рассказав об истории
предприятий, входящих в НПО,
остановился затем на проблемах организации
объединения.
Докладчик отметил, что важным этапом
развития НПО является создание
комплексных программ.
Он подробно осветил содержание
матричной структуры управления,
примененной в НПО, подвергнув анализу ее
недостатки и преимущества, а также те
трудности, с которыми столкнулось
объединение.
На заседаниях секции «Проблемы
комплексного исследования науки» обсуждались
две темы. Первая — «Методологические
проблемы комплексного исследования
науки» {докладчик — В. Ж. К е л л е) '.
В докладе И. В. Б л а у б е р г а, Э. М.
Мирского, В. Н. Садовского
«Изучение научной дисциплины как один из
способов комплексного исследования
науки» была сделана попытка очертить
подходы к эмпирическому изучению научной
дисциплины, которая является устойчивой и
высокоэффективной единицей организации
научной деятельности. В качестве общего
эмпирического референта происходящих в
научной дисциплине процессов докладчики
рассматривают совокупность
дисциплинарной коммуникации, то есть всех форм
профессионального общения ученых по
поводу производства новой информации, ее.
интеграции в структуре дисциплинарного
знания, а также ее использования для
воспроизводства состава дисциплинарного
сообщества. Совокупность средств
дисциплинарной коммуникации подразделялась в до-
1 Основные идеи доклада изложены в его
статье, опубликованной в журнале
«Вопросы философии», 1977, Л? 5.

166
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
кладе на две группы: 1) средства
оперативкой коммуникации на переднем крае
дисциплинарных исследований,
обеспечивающие получение новой информации и тем
самым развитие содержания дисциплины, и
2) массив актуально действующих
дисциплинарных публикаций, организация
которого гарантирует целостное существование
дисциплины, несмотря на постоянное
развитие ее содержания. В докладе отмечалось,
что предложенная модель дисциплины,
будучи еще достаточно несовершенной,
позволила организовать определенный историко-
научный материал, а также материал,
полученный при изучении информационных
процессов.
В обсуждении докладов на секции
приняло участие 17 человек. Выступавшие
подчеркивали важность разработки
общетеоретических основ науковедения.
Задача секции «Социологические
проблемы научной деятельности» состояла в том,
чтобы обсудить актуальные проблемы
социологии науки, проанализировать
состояние конкретных социологических
исследований в СССР, показать принципиальное
отличие марксистской социологии науки от
буржуазной. В соответствии с этой
программой на секции обсуждались три
доклада: Г. Н. Волкова «Актуальные
проблемы социологии науки», А. И.
Щербакова (Новосибирск) «Состояние и задачи
конкретно-социологических исследований
науки в СССР» и Е. 3. Мирской
(Ростов-на-Дону) «Критика буржуазной
социологии науки». В ходе дискуссии на
секции выступили 14 человек.
Г. Н. В о л к о в, доклад которого был
вынесен на пленарное заседание, но
обсуждался в секции, подчеркнув важность и
актуальность изучения в социальном плане
научной деятельности, высказал ряд
положений, вызвавших оживленное
обсуждение. Одним из таких вопросов, который
особенно детально рассматривался в ходе
обсуждения, был вопрос об экспоненциальном
развитии науки. Докладчик выступил с
утверждением, что по экспоненте могут
развиваться отдельные параметры научной
деятельности, но это не относится к
развитию самого научного знания. Часть
выступавших поддержала это положение,
но некоторые оратвры защищали идею о
том, что экспоненциальный рост науки —
объективная закономерность и не следует
ставить ее под сомнение. С Г. Н. Волковым
многие не согласились и в вопросе о том,
что наука всегда играла лидирующую роль
по отношению к производству и что
промышленная революция XVITI века тоже
была революцией научно-технической. Такой
подход представляется неисторическим.
А. V. Щербаков показал, что в СССР
был прозеден ряд-^интересыых ^кодкг*стно-
социологических исследований по
проблемам бюджета времени научных работников,
стимулирования труда ученых, структуре
и динамике научных кадров и т. д. Но
вместе с тем развитие
конкретно-социологических исследований науки сталкивается с
рядом серьезных трудностей. Эта работа
ведется не систематически, не хватает
квалифицированных кадров, отсутствует
координация этой работы в стране и т. д.
Отрицательно сказывается и то, что в
Институте истории естествознания и техники АН
СССР отсутствует сектор социологии
науки, который был бы головной
организацией и координировал социологические
исследования науки в системе науковедче-
ских дисциплин.
Значительный интерес вызвал доклад
Е. 3. Мирской. В нем содержался
детальный критический анализ концепции Р.
Мертона, которая в 60-е годы была
своеобразной «парадигмой» социологических
исследований науки на Западе. Докладчик
показал, что одним из коренных
методологических пороков социологии науки на
Западе является простое перенесение на
научную деятельность методов структурно-функ-
ционалистской эмпирической социологии
без должного учета специфики самого
предмета социологии науки. Очевидно, что с
развитием социологических исследований
науки пороки этой методологии будут
проявляться все больше и такое направление
развития социологии науки является
бесперспективным.
Выступавшие на секции отмечали, что
социология науки может плодотворно
развиваться только на марксистской
методологической основе при наличии
органического единства теоретических разработок и
конкретно-социологических исследований
науки. Без собственной эмпирической
базы социология науки не сможет
вырабатывать соответствующие практические
рекомендации.
Перед участниками секции «Кадры и
проблемы повышения эффективности
научной деятельности» стояла задача —
обсудить результаты исследований путей и
методов повышения эффективности
использования науки. Данная проблема вызвала
большой интерес у участников
конференции. В работе секции приняло участие
130 человек, 24 человека выступили с
докладами и сообщениями.
Важнейшие аспекты темы были
рассмотрены в докладах С. А. К у г е л я и Б. Д. Л е-
б и н а (Ленинград) «Повышение
эффективности использования научных кадров:
факторы, условия, резервы», Г. А. Л ахти па
«Влияние организационных форм научной
деятельности на развитие молодых
специалистов», В. И. Т е р е щ с п к о (Киев)
«Кадры науки: зарубежный опыт и наши проб-

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
167
лемы», а таклге в сообщениях К. М.
Варшавского (Ленинград), Г. П. К о з л о-
вой (Пермь), В. М. Ефимовской
(Львов), А. А. Макареня (Ленинград),
М. И. Мишина (Ленинград), А. Д. Зус-
мана (Свердловск), 0. М. Сичивица
(Горький) и др.
Обсуждение носило комплексный
междисциплинарный характер: рассматривались
материально-технические, экономические,
социальные, идейно-политические и
психологические аспекты повышения
эффективности использования научных кадров.
Особый интерес вызвали такие
проблемы, как: влияние автоматизации научных
исследований на совершенствование
структуры кадров науки и повышение
эффективности их использования; особенности труда
ученых в научно-исследовательских
учреждениях различных организационных
форм; профиль и специализация ученых в
условиях НТР; соотношение
общественного и личного при тематическом
планировании; структура и методы материального и
морального стимулирования труда ученых;
принципы и методы регулирования
мобильности научных кадров и т. п.
В докладах и выступлениях
обосновывалась мысль о том, что если на начальных
этапах автоматизация исследований ведет
к некоторому росту доли научно-всломога-
тельного персонала, то в дальнейшем
проявляется иная тенденция — увеличение
доли собственно научных работников при
несомненном повышении их
производительности.
Обсуждение проблем мобильности
научных кадров проходило преимущественно
в управленческом аспекте. Это связано с
ростом новых научных направлений,
возникновением новых научных центров,
возрастанием их социально-экономического
значения. Показательно, что примерно 2/з
ученых ведут исследования не по базовой
(вузовской) специализации. В дальнейшем
масштабы и интенсивность мобильности
будут увеличиваться. В этих условиях для
повышения эффективности труда ученых
первостепенное значение имеет
сознательное регулирование этих процессов,
разработка принципов и методов регулирования
мобильности. Этим объясняется тот
интерес, который проявился в ходе работы
секции к вопросу о методах регулирования
мобильности ученых.
Развитие соревнования в науке — один
из важнейших факторов повышения ее
эффективности. При этом встает большая
группа вопросов, связанных с
показателями, формами соревнования и т. п.
В современной науке все болег
повышается роль управленческих функций. В
связи с этим возрастает необходимость
разработки всели«, научными кадрами проблем
управления научными коллективами,
появляется потребность в новых категориях
управленческих работников, в частности
специализирующихся -на административных
функциях. Возможности, роль и задачи этой
категории работников являются сложной
проблемой. Некоторые аспекты ее
освещены в выступлениях участников
конференции и нашли отражение в ее
рекомендациях.
Большое место в дискуссии заняло
обсуждение таких исходных проблем, как
содержание, характер и особенности труда в
современной науке, формы организации
научного труда и их влияние на
эффективность труда ученых.
Безусловно, коллективность является
одной из важнейших черт труда в
современной науке. Однако неверно было бы, как
это делается в ряде случаев, игнорировать
индивидуальные формы научного
творчества. Данные опросов, проведенных в
ленинградских учреждениях АН СССР,
показывают, что на всех этапах
естественнонаучного исследования в той или иной степени
сохраняется индивидуальный труд, а во
многих отраслях гуманитарных наук он
доминирует. Задача состоит в том, чтобы
формы организации науки строить с учетом
диалектической взаимосвязи коллективного и
индивидуального.
В системе факторов повышения
эффективности использования результатов
научных исследований велико значение идейно-
политического воспитания,
методологической подготовки. На конференции были
освещены некоторые аспекты этой проблемы,
в особенности влияние методологических
семинаров на эффективность труда ученых,
опыт идейно-политической закалки научно-
педагогических кадров. Большое место в
работе секции заняла проблема воспитания
молодых ученых.
В ходе работы секции «Организационные
факторы повышения эффективности
научной деятельности» выступило более 30
человек, которые представляли
академические и отраслевые НИИ, вузы, НПО и
другие организации из разных республик и
городов страны.
Среди вопросов, которым было уделено
наибольшее внимание, следует прежде
всего назвать такую актуальную проблему
исследования науки, как разработка и
распространение программно-целевого
принципа планирования и управления научной
деятельностью. Опыт применения
программно-целевого подхода к организации
комплексных научно-исследовательских работ
по важнейшим фундаментальным
проблемам на примере биологических и
физиологических наук явился предметом
рассмотрения в докладе К. А. Л а н г е и А. М. П р о-
ск у новой (Ленинград). Авторы отметили

168
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
трудности, возникающие при поиске
оптимальных путей решения широкого спектра
задач, связанных с разработкой программ
научных работ (например, с параллельной
разработкой тем на различных изучаемых
объектах); пути их преодоления
возможны, в частности, с помощью разработанных
в Институте физиологии АН СССР
корреляционных матриц и других приемов. Как
было подчеркнуто в докладе, обращение к
программно-целевому методу управления
требует отказа от некоторых изживших
себя подходов к планированию научных работ,
активизации творческой мысли,
повышения ответственности научных
коллективов за теоретический и методологический
уровень исследований. В ходе дискуссии
было обращено внимание на важность
адекватного определения главных
направлений научно-исследовательских работ
(НИР); четкой формулировки программ с.
высокой степенью комплектности;
тщательного планирования разностороннего
обеспечения программ; поиска лидеров в науке,
играющих важную роль при использовании
программно-целевого подхода, разработки
территориальных аспектов
программно-целевого планирования исследований.
Участники дискуссии отмечали необходимость
учитывать при использовании программно-
целевого подхода такие факторы, как
престижность программы, степень ее
государственной значимости, объем правомочий ее
руководителей, автономия головной
организации. Особо была подчеркнута
необходимость совершенствования структур
управления межведомственными программами
исследований и разработок, недопущения
чрезмерной узкоприкладной ориентации
отраслевой науки на решение текущих
производственных проблем в ущерб широким
поисковым программам НИР.
В докладе Л. С. Б л я х м а н а
(Ленинград) были поставлены и
проанализированы проблемы развития организационных
форм соединения науки с производством в
условиях нынешнего этапа перехода к
предметной, программно-тематической
специализации научных учреждений. Докладчик
выделил следующие перспективные
организационные формы развития науки в
производственных объединениях:
научно-технические центры с полным и неполным
научно-производственными циклами и
научно-производственные комплексы,
включающие конструкторские бюро и цехи с
опытно-экспериментальной базой. В
докладе был рассмотрен ценный опыт АН УССР
по организации научно-технических
объединений -в составе: НИИ общенаучного
профиля, КБ и производственной базы по
выпуску промышленных образцов
уникальных машин и приборов. Отбор штматтме
было уделено направлениям повышения
эффективности деятельности
научно-производственных объединений, включая
развитие их функций по прогнозированию, по
подготовке и переподготовке научного и
инженерно-технического персонала.
В ходе дискуссии были выявлены
немалые трудности, стоящие на пути создания
объединений с участием академических
институтов, для преодоления которых
требуются соответствующие решения на высоких
уровнях государственного руководства.
А. С. К о и с он посвятил свой доклад
проблеме экономической оценки разработки
новых изделий.
Во время работы секции были подняты
и обсуждены и другие проблемы
организации и управления научной деятельности,
имеющие большое значение для
повышения ее эффективности. Среди них —
проблема материально-технического
обеспечения науки, проблемы совершенствования
финансирования научных учреждении,
вопросы повышения эффективности
информационного обслуживания науки и
некоторые другие.
В работе секции
«Социально-психологические факторы стимулирования творческой
деятельности ученого» приняло участие
более 50 человек. В основном докладе
«Социальная психология научного
коллектива», подготовленном М. Г. Я р о ш е в с к и м
и В. П. Карцевым, был проведен анализ
структуры научной деятельности и
показано, что в качестве базальной единицы ее
изучения может быть принята
исследовательская программа, рассматриваемая как
система логических, социальных и
индивидуально-личностных факторов,
обусловливающих вероятность успешного решения
данной научной проблемы конкретным
исследовательским коллективом.
Рассматривая творческий процесс как развитие
исследовательской программы, удается
констатировать, что на различных фазах ее
осуществления в центре деятельности
первичного исследовательского коллектива
оказываются различные индивиды, исполняющие
разнообразные «научно-социальные роли»
(НСР): «генератора идей», «критика»,
«коммуникатора», «эрудита», «эксперта»,
«организатора», «исполнителя» и т. п.
Такое «разделение труда» в науке, как
выявилось в процессе полевых исследований,
свойственно как научно-исследовательским,
так и научно-проектным коллективам.
Понятие о НСР привело к «объемному»
рассмотрению деятельности первичного
исследовательского коллектива, что позволило
выявить ряд важных феноменов, в том
числе зависимость эффективности работы
группы от степени выраженности в ней
«ролевой структуры», обусловленность психоло-
гнчрркого климата в группе «ролевыми
характеристиками» ее членов и т. п. Взак-

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
169
лючение в докладе были приведены
стенограммы решения задач
научно-технического характера в группах, специально
подобранных с учетом ролевых характеристик их
участников («Р-группах»). Эффективность
решения творческих задач в таких "группах
существенно превосходила эффективность
индивидуального решения задач и
эффективность решения подобных задач в
гомогенных по ролевому составу и случайных
группах.
Доклад вызвал интерес и оживленное
обсуждение.
Вопрос о структуре первичного
исследовательского коллектива, о мотивацион-
ных аспектах его деятельности и
особенностях его психологического климата
рассматривался в сообщении Г. А. Моче
нова. В сообщении И. В. Маршаковой
была показана возможность выявления
структуры неформальных связей между
учеными с помощью методов современной
информатики.
В выступлении Л. А. Барановой
(Ленинград) «Исследование общих умственных
способностей как фактор эффективности
научного труда» были приведены данные
изучения большого контингента научных
работников с точки зрения соотношения в
структуре их личности общих и
специальных способностей. Ряд полемических
замечаний в связи с этим сообщением был
высказан В. Ф. Кузнецовой (Свердловск),
подчеркнувшей ограниченность
примененных методов тестирования умственных
способностей. Выступление М. Д. Двор я
шиной (Ленинград) касалось исследования
связи умственных способностей студентов
с их обучаемостью и эффективностью
овладения приемами научного труда.
Одно из заседаний конференции было
отведено обсуждению проблемы «Ученый в
споре» (Логика и психология научной
дискуссии»). (Оно было организовано
журналом «Вопросы философии» и сектором
научного творчества ИИЕиТ АН СССР).
Эта тема вызвала широкий интерес, и
в ее обсуждении приняли участие
представители различных дисциплин — философии
и физики, социологии и физиологии, химии
и семиотики, геологии и психологии. Во
вступительном слове М. Г. Я р о ш е в с к и и
отметил, что впервые вопрос о роли в
прогрессе познания такой имманентно
присущей науке формы творческого общения, как
дискуссия, рассматривается в науковедче-
ском контексте в связи с задачей
интенсификации исследований.
Полемика в науке многопланова. При
определенных условиях она выступает (об
этом свидетельствует исторический опыт)
как мощный катализатор творческого
процесса. Выявление этих условий позволяет
оптимизировать коллективное творчество,
занимающее столь важное место в
современной большой науке.
Необходимо на конкретных исторических
фактах путем междисциплинарного
изучения дискуссий, оказавших позитивное
(либо негативное) воздействие на рост знания,
выявить логико-психологические факторы и
механизмы, определяющие эффективность
общения в науке.
В выступлениях были подвергнуты
обсуждению различные аспекты проблемы:
соотношение экспериментальных данных и
теоретических аргументов
(член-корреспондент АН СССР А. М. У г о л е в; В. Л. M e р-
к у л ов, оба — Ленинград), влияние
мировоззренческих факторов на динамику
научных идей (В. 0. Самойлов,
Ленинград), типология дискуссий (Г. В.
Быков), психологические аспекты опоров об
основаниях точного знания (С. Ю. M ас-
лов, Ленинград), условия продуктивности
научного спора (Ю. А. III рейдер),
особенности использования понятий в
междисциплинарных дискуссиях (И. С. Кон,
Ленинград), дискуссии, связанные с
решением конкретных научно-технических
задач (Э. Г. Каш аре кий, Ленинград),
роль сотгиалыю-организационных факторов
(С. Г. К а р а-М у р з а), эволюция способов
научного общения (А. В. M а к е д о н о в,
Ленинград) и др.
В ряде выступлений подчеркивалось, что
разработка вопроса о логике и психологии,
научной дискуссии имеет не только
теоретическое значение. В. Я. Френкель
(Ленинград), коснувшись проходившей в 30-х
годах дискуссии относительно связи между
физикой и промышленностью, предложил
вновь провести дискуссию на эту тему с
участием историков науки с тем, чтобы дать
сравнительный анализ происшедших за этот
период сдвигов. И. С. Дмитриев
(Ленинград) предложил в новом вузовском курсе
«Введение в специальность» отвести место
вопросу об этике научных дискуссий, что,
по его мнению, будет иметь важное
воспитательное значение. Учитывая важность
дискуссии в развитии научного знания,
участники заседания предложили
организовать в этом году еще одно совещание по
этой проблеме.
* * *
В ходе работы конференции
определились или были уточнены некоторые
актуальные проблемы исследования науки,
поставлена задача повышения качества нау-
коведческих исследований и роста их
практической эффективности, что зафиксировано
в рекомендациях, принятых участниками
конференции.
Конференция, в которой приняли участие
ученые Академии наук СССР, вузов и от-

170
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
раслевых научно-исследовательских
институтов, а также инженерно-технические
работники и руководители предприятий и
объединений, способствовала координации нау-
коведческих исследований, плодотворному
обмену мнениями, концентрации усилий на-
В декабре 1976 года в г. Барнауле
состоялась конференция, посвященная
методологическим проблемам исторического
материализма, организованная Экспертной
комиссией по философии
Западно-Сибирского научно-методического совета
Министерства высшего и среднего
специального образования РСФСР.
В работе конференции, помимо
философов из Барнаула, Томска, Новосибирска,
Красноярска, Тюмени и других сибирских
городов, приняли участие ученые из
Москвы, Ленинграда, Челябинска,
Калининграда и других <научных центров страны,
работающие в области исторического
материализма.
Исследование методологических проблем
исторического материализма, роли его
категорий в познании общества
исключительно актуально, сказал в своем докладе
«Развитие социалистического общества и
постановка методологических проблем
исторического материализма» В. С. Барулин
(Барнаул). Возросшая взаимосвязь
различных сфер общественной жизни, неуклонный
рост роли науки, сознательного начала,
роли субъективного фактора характерны для
развитого социалистического общества. Это
определяет возрастание методологического
значения категорий исторического
материализма в дальнейшем шша<нии
закономерностей построения коммунизма.
В выступлении В. Ж. К е л л е
указывалось да усиление интегративных связей
между естественными и общественными,
науками в исследовании ряда
важнейших для общества проблем
(экологическая и др.). Происходит проникновение в
некоторые отрасли современного общество-
знания методов естественных и
математических наук. Но, с другой стороны,
ориентация на гуманистические ценности
приобретает все большее значение для многих
естественных наук (генетика и др.). В связи
с этими процессами возрастает и роль фи-
лософско-социологической методологии.
Г. И. Иванов (Томск) обратил
внимание на растущую потребность конкретных
общественных наук в разработке методоло-
уковедов на решении узловых задач
повышения эффективности научной
деятельности, поставленных XXV съездом КПСС.
В. И. АНТОНЮК,
Г. С. ХОТЕВЕЛИ
гических проблем исторического
материализма. До сих пор эти проблемы
исследовались недостаточно, что в особенности
бросается в глаза при сравнении с серьезными
достижениями советских философов и
естествоиспытателей в разработке философских
(методологических) проблем естествознания.
Е. Н. Лысманкин, П. Н. Г у Иван
и М. Я. Бобров (Барнаул) и др.
отмечали, что решение методологических проблем
может быть успешным при условии
глубокого усвоения того богатого
категориального аппарата, который был выработан
классиками марксизма-ленинизма и
использован в их многогранной
теоретической деятельности. В связи с этим,
подчеркнул К. Г. Рожко (Тюмень), следует
больше внимания уделять разработке
истории социологии вообще, истории
марксистско-ленинской социологии в частности.
Н. А. Воробьев (Барнаул) рассмотрел
вопрос о значении категорий и законов
исторического материализма для конкретных
социологических исследований. Он отметил,
что на конкретно-социологическом уровне
они должны использоваться как
методологические принципы познания и
взаимодействовать с рядом категорий и законов
меньшей степени общности.
В выступлениях участников конференции
особое место заняли проблемы предмета н
структуры исторического материализма.
И. Г. Степанов (Тюмень)
акцентировал внимание на том, что проблемы
предмета и структуры исторического
материализма нельзя рассматривать обособленно, вне
рамок марксистско-ленинской философии в
целом. Исторический материализм есть
важнейшая, но вместе с тем относительно
самостоятельная часть философии
марксизма-ленинизма, в которой фокусируется ее
социально-преобразующая роль.
Большинство выступавших говорили,
что основные категории исторического
материализма выводятся из категорий
диалектического материализма, что основанием
этого является принцип единства
диалектического и исторического материализма.
Обсуждение методологических проблем
исторического материализма

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
171
В. А. Демичев (Челябинск) выдвинул
соображение, что естественной и
неизбежной абстракцией в системе категорий
исторического материализма выступает
понятие общества как открытой
саморегулирующейся органической целостности. Только
опираясь на это понятие, можно раскрыть и
обосновать необходимость и роль
производства материальных блат <в жизни общества.
С точки зрения Г. Г. Караваева
(Ленинград), решающее значение для
классификации категорий имеет
гносеологический принцип. В гносеологическом плане
категории подразделяются на: 1)
отражающие существенные стороны материальной
жизни общества; 2) фиксирующие
различные стороны духовной жизни людей; 3)
категории, отражающие общественные
явления, сочетающие в себе и материальные и
идеологические отношения.
На конференции обсуждались вопросы
методологической роли отдельных категорий
исторического материализма.
Большой интерес вызвало обсуждение
вопроса о роли и месте категории
культуры в социальном познании. Культура не
обособлена в некую специальную сферу, а
имеет отношение ко всему происходящему
в обществе. Культура, отметил М. Я.
Kofi а л ь з о н,— это синтетическая
характеристика развития человека, это
специфически общественный способ
жизнедеятельности человека и мера овладения наличными
условиями общественной жизни и
деятельности. Каждый шаг в развитии человека
опредмечивается в продуктах
материального и духовного производства. Орудия
труда, как и произведения искусства,
выступают показателем культуры, то есть
уровня развития людей, их создавших и
воспринимающих их культурный смысл и
содержание.
С точки зрения А. К. У л е д о в а,
культура — это качественная характеристика
того, как люди производят, познают,
общаются и т. д. Она находит свое более
конкретное выражение в достигнутом
обществом уровне развития производительных сил
и производственных отношений
материального и духовного производства, науки и т. д.
В. Н. С а г а т о в с к и й (Томск) сделал
попытку определить «деятельность» с
точки зрения системного подхода. Человек
находится на пересечении взаимодействий
многих самоорганизующихся систем.
Системный подход позволяет выделить
следующие уровни человеческой деятельности:
биологическая жизнедеятельность
индивида, институциональная и неформальная
социокультурная деятельность личности, а
также психологическая деятельность
индивидуальности (синтез предыдущих
уровней).
Понятию диалектического материализма
«взаимосвязь», по мнению В. X.
Беленького (Красноярск), соответствует
категория исторического материализма
«отношение», общефилософскому понятию
«движение»— понятие «человеческая
деятельность», понятию «самодвижение» —
понятие «активность». Категорию деятельности
необходимо разрабатывать, но ее
абсолютизация, «мода» на нее, отметили М. Я. Ко-
вальзон, К. Г. Рожко, могут превратить
исторический материализм в поведенческую
социологию, подменить собой предмет
общей социологии.
М. Я. Бобров подчеркнул, что, не
преувеличивая и не преуменьшая значения
понятия деятельности, надо выяснить ее
законы, и в первую очередь законы трудовой
деятельности в материальном производстве.
Широко обсуждались на конференции
проблемы общественного сознания и
духовной жизни.
Ряд выступавших показал, что
перспективными методологическими принципами в
исследовании общественного сознания и
духовной жизни являются диалектический
принцип раздвоения единого (Л. А. К етц е и,
Барнаул), триединый (гносеологический,
функционально-деятельностный и
системно-социологический) подход к нему (В. С.
Барулин и В. П. С о л о в ь е в, Барнаул).
В выступлении А. И. Бурдиной было
показано, что категория «духовная жизнь»
является общесоциологической или как
противоположность понятию «материальная
жизнь» — социолого-гносеологической.
Ряд замечаний был высказан в
докладах и сообщениях о развитии науки как
важнейшей формы современного
духовного производства. В условиях
научно-технической революции изменяются
закономерности возникновения и развития научного
знания (А. К. С у х о т и н, Томск).
Социология науки зависит от исторического
материализма и изучает, кроме
общесоциологических, законы, присущие только науке
(В. А. Д м и т р и е н к о, Томск).
Идеологическая функция истории науки
заключается в ее связи с положением, интересами и
мировоззрением классов (М. Г. Климе н-
ко, Барнаул). Углубляющаяся революция
в образовании ставит множество сложных
методологических, методических и
организационных вопросов (В. Н. Турченко).
На конференции была отмечена
необходимость решения некоторых
научно-методических вопросов и организационных
проблем. Принято решение о проведении
научной конференции сибирских
обществоведов в 1978 году в г. Новосибирске.
Е. Н. ЛЫСМАНКИН (Москва),
К. Г. РОЖКО, И. Г. СТЕПАНОВ (Тюмень).

172
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
В центре внимания —
законы общественного развития
В феврале 1977 г. в Москве состоялась
конференция на тему: «Закономерности
исторического развития общества и их
соотношение с общесоциологическими
законами». С основным докладом на
конференции выступил академик Е. М. Жуков.
Главное внимание докладчик
сосредоточил на таких важных и актуальных и
методологических вопросах, как историческое
и логическое в процессе социального
развития, соотношение исторических и
социологических законов, основное направление
исторического развития и вариативность в
истории и др. '.
По докладу развернулась активная
дискуссия, в центре которой оказалась
проблема соотношения исторических и
социологических законов. М. А. Б а р г в своем
выступлении подчеркнул, что история,
поскольку она является наукой, занимается
исследованием специфически-исторических
закономерностей и поэтому неверно мнение,
будто открытие законов общественного
развития является монополией
социологии. Далее М. А. Барг попытался
определить место исторических законов в
системе законов общественного развития и
наметить специфику исторических законов,
суть которых выступавший видит в
открытии связей на региональном и
стадиальном уровне.
Е. Б. Черняк в своем выступлении
указал, что хотя между историческими и
социологическими законами существует
глубокая связь, сферой действия первых
является по преимуществу фиксация
закономерностей взаимоотношений между
господствующим формациопным укладом
и соответствующей ему совокупностью
несистемных элементов базисного и
надстроечного характера, а также закономерностей
внутри этой «несистемности>\ В. И. Ру-
тенбург (Ленинград) поддержал мысль
о том, что история, как и социология,
занимается открытием и изучением законов
общественного развития, но выдвинул
возражения против применения понятия
«исторический закон», так как все законы
социального развития историчны. Поэтому,
по его мнению, более приемлем термин
«закон исторического развития».
Большое место на конференции заняло
обсуждение проблемы общего и
особенного в процессе социального развития.
1 Основные идеи доклада изложены в
его статье, опубликованной в журнале
«Вопросы философии», 1977, № 4.
В. М. Массой (Ленинград) высказал
мнение, что при исследовании единства и
многообразия в историческом процессе
необходим диалектический подход к этой
сложной проблеме, иначе возникает опасность
использования общесоциологических
законов в качестве «отмычки» при
интерпретации не только исторических, но и
археологических данных, абсолютизирования
общего в ущерб особенному. Е. Б. Б л а в а т-
с к и и подчеркнул в этой связи, что
важно учитывать роль локальных особенностей
на ранних этапах развития человечества,
иначе невозможно, например, научно
объяснить многовековую стагнацию
австралийского общества. В. И. Павлов
указал, что для анализа диалектики общего и
особенного в социальном развитии большое
значение имеет выделение обществ, в
которых та или иная формация развивалась
в наиболее чистом виде. Использование
таких «эталонов» помогает определить
встречающиеся в истории отклонения от
магистрального пути развития. Т. В. Блават-
с к а я высказала мысль, что при анализе
так называемых «зигзагов» и
«отступлений» от общей линии развития необходимо
всегда задаваться вопросом, не являются
ли эти случайности необходимым
результатом истории данного конкретного общества.
В ряде выступлений прозвучала мысль
о необходимости объединения усилий
представителей различных общественных наук
в области исследования некоторых
«пограничных» проблем. В. А. Дьяков
подчеркнул, что в настоящее время ученые-
марксисты пришли к выводу, что
методология истории должна разрабатываться как
философами, так и историками, поэтому
звучат анахронизмом до сих пор
встречающиеся высказывания, в которых
философии отдается монополия на исследование
этих проблем. О необходимости
установления более тесных контактов между
историками, политэкономами, философами,
правоведами, искусствоведами говорил в
своем выступлении С. М. С т а м м (Саратов).
Эти (контакты не только обогатят
историческое знание, но и прочно поставят
общественные науки на почву историзма.
Выступавший заметил, что обществоведы
не использовали пока тех больших
возможностей, которые дает диалектико-материа-
листический метод в области исследования
социальных явлений. Но его мнению,
изучение столь сложного вопроса, как
динамика общественного развития, невозможно
без обращения к таким фундаментальным

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
173
понятиям марксистской философии, как
противоречие, качество, перерыв
постепенности и т. п. Только во всеоружии
диалектики можно понять общественное развитие
во всей его полноте, с зигзагами,
отступлениями от генеральной линии развития,
пульсациями».
Значительное внимание на конференции
было уделено критике буржуазных и
ревизионистских концепций в области истори-
ко-методологического знания. Е. В. Гут-
н о в а заметила, что проблема
закономерности общественного развития вызывает
споры не только между марксистами и их
буржуазными противниками, но и внутри
буржуазной науки. Необходимо более
пристальное внимание к критическому
анализу концепций тех буржуазных ученых,
которые признают наличие
закономерностей в развитии общества, так как в
современной буржуазной мысли наметилась
тенденция отхода от субъективистских
концепций и наблюдаются попытки
создания такой теории общественного
развития, которую можно было бы
противопоставить марксизму. В этой связи В. В.
Иванов (Казань) подчеркнул, что наря-
В Казахстане впервые в порядке опыта
создано Бюро методологических
(философских) семинаров при Фрунзенском
районном комитете КП Казахстана г. Алма-Аты,
которое призвано осуществлять
руководство и координацию всеми
методологическими семинарами научных организаций
Академии наук Казахской ССР. Головным
учреждением, призванным оказать
практическую помощь методологическим
семинарам, стал Институт философии и права
АН КазССР. Партийная организация
института совместно с Бюро методсеминаров
составляет план работы системы
партийной учебы, периодически заслушивает
отчеты ко-нгультантов, обобщает опыт
работы лучших семинаров, организует.
взаимное посещение консультантов, проводит
межинститутские конференции и
открытые семинары.
Анализируя работу методологических
семинаров в системе АН КазССР, следует
сказать, что в большинстве из них занятия
проходят живо и интересно, на высоком
идейно-теоретическом уровне.
Так, в Институте металлургии и
обогащения АН КазССР регулярно проводятся
ду с франкфуртской школой в социологии
можно выделить два ведущих направления
в интерпретации исторической
закономерности буржуазной наукой:
1) неопозитивистско - неокантианское,
противопоставляющее общесоциологические
и исторические закономерности;
2) иррацшшалистическое, сторонники
которого интерпретируют закономерности
общественного развития как
неподдающиеся рациональному толкованию.
Е. П. Наумов обратил внимание на
все продолжающиеся в ревизионистских
кругах попытки борьбы с марксизмом «под
флагом Маркса» и указал, что борьба с
этими мнимыми марксистами еще, к
сожалению, проводится слабо.
В заключение академик Е. М. Жуков
поблагодарил участников конференции за
активную работу и выразил надежду, что
конференция послужит важным этапом в
разработке проблемы соотношения
социологических и исторических
закономерностей.
В. И. КЕРИМОВ
занятия философского (методологического)
семинара по комплексной перспективной
теме «XXV съезд КПСС и закономерности
развития науки». Активно обсуждаются
актуальные проблемы взаимоотношения
науки и общества, управления и
организации науки. Много размышлений,
вопросов вызвали семинары «Наука и
нравственность», «Научное открытие и его
восприятие», «Научные коллективы и
деятельность ученых». Участники семинара
также анализируют методологические
вопросы развития металлургии. Осмыслению
научных проблем помогает цикл семинаров
«Логика научного поиска», где специально
разбираются такие вопросы, как научная
теория и эксперимент, гипотеза и
проблема.
Опыт этого института свидетельствует,
что качество и эффективность работы
методологических семинаров и всей сети
партийной учебы во многом зависят от
уровня их организации, от того, какие
проблемы на занятиях обсуждаются, кто
выступает с основными докладами и
содокладами и т. д. Семинары могут принести
пользу только в том случае, если они будут
За повышение эффективности
методологических семинаров

174
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
затрагивать общетеоретические проблемы,
которые представляли бы одинаковый
интерес для всех слушателей, если на их
заседаниях будут выступать ведущие
ученые, способные делать глубокие
теоретические обобщения. Важное значение в
повышении эффективности методологических
семинаров имеет участие в их работе таких
ученых, как академики АН КазССР
А. М. Кунаев, Б. А. Жубанов, Г. Н. Щер-
ба, С. 3. Зиманов, Б. А. Тулепбаев,
О. А. Жаутыков, Ж. С. Ержанов, члены-
корреспонденты АН КазССР Ж. М. Абдиль-
дин, Т. А. Ашимбаев, Т. И. Аманов,
М. Т. Баймаханов и др.
Накоплен определенный- опыт по
проведению межинститутских конференций по
актуальным вопросам развития
современного научного знания. Подобные
конференции дают возможность представителям
разных наук обсудить одну и ту же
проблему с различных сторон и выработать
единую методологическую основу для ее
решения. В плане имеются такие темы, как
«Роль идеи в научном познании»,
«Диалектика — методология современной
физики», «Ленинский принцип конкретного
анализа общественных явлений» и т. д.
Вместе с тем, анализируя работу сети
партийной учебы системы Академии наук
республики в свете решений XXV съезда
КПСС и других партийных документов по
вопросам идеологического воспитания
научных кадров, нельзя не отметить
некоторые недостатки и упущения как в
организации, так и в содержании марксистско-
ленинского образования. Некоторым
занятиям в ряде случаев недостает
политической остроты, злободневности. Задача
состоит в том, чтобы теснее увязать
партийно-политическую учебу с конкретными
задачами научных учреждений, добиваться,
чтобы она эффективнее воздействовала на
рост сознательности и активности всех
научных кадров, на успешное выполнение
заданий десятой пятилетки.
К сожалению, в ряде институтов не
практикуется перспективное планирование
работы семинаров. В ряде случаев планы
составляются в спешке, без достаточного
учета интересов слушателей и соблюдения
принципа преемственности, иногда
слушатели не знакомы заранее с тезисами
докладов, списком необходимой литературы
и т. п. Между тем без этих материалов
трудно поднять активность слушателей и
целенаправленно вести работу. Надо
добиться того, чтобы при составлении
планов занятий полиостью учитывалась
специфика тех или иных учреждений, их
профиль. Большое внимание должно быть
уделено составлению личных творческих
планов, в которых наряду с планами
научно-исследовательских работ должно
быть предусмотрено обязательство
самостоятельно повышать свои
идейно-теоретический уровень. Кроме того, на семинарах
необходимо шире использовать
всевозможные технические средства и наглядные
пособия.
Для дальнейшего улучшения качества
работы сети партийной учебы нужно
постоянно совершенствовать стиль и методы
работы консультантов и руководителей
методологических семинаров.
Претворение в жизнь этих
рекомендаций, вытекающих из анализа опыта
деятельности методологических семинаров в
течение ряда лет, по нашему мнению,
будет способствовать успешному решению
больших задач, стоящих перед нами, и
позволит в дальнейшем вести поиски новых,
более эффективных форм и методов
проведения семинарских занятий. И нет
сомнения в том, что представители
общественных, естественных и технических наук
республики будут всемерно
способствовать укреплению их союза с марксистско-
ленинской диалектикой, единственно
верной, единственно научной методологией и
логикой современной науки.
А, НЫСАНБАЕВ (Алма-Ата)

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Г. Е. СМИРНОВА. Критика буржуазной философии техники. Л., Лениздат, 1976, 239 стр.
Развитие науки и техники породило
широкий круг философских вопросов,
связанных с областью научно-технического
творчества. Сюда в первую очередь следует
отнести теоретические проблемы логики и
методологии научно-технического знания
и творчества, мировоззренческого
обоснования проблемы историчности техники,
соотношения социального и технического
прогресса.
Буржуазная философия техники — это
попытка современного философского
идеализма создать антитезу марксистскому
пониманию техники в виде общей теории,
которая должна объединить широкий круг
философских, логико-методологических,
биологических, психологических и
социальных проблем, возникающих в связи с
количественным и качественным ростом
научно-технических исследований. В
нашей литературе до сих пор не было работ,
содержащих обобщающий критический
анализ буржуазной философии техники. Этот
пробел в значительной степени восполняет
книга Г. Е. Смирновой.
Автор ставит перед собой задачу дать
систематическое исследование основных
направлений буржуазной философии техники,
ее эволюции и современного состояния.
Раскрывая классово-политический смысл
и теоретическую несостоятельность тех или
иных концепций философии техники,
Г. Е. Смирнова выявляет их социальные и
гносеологические корни, показывает
ошибочность их упрощенной трактовки. Она
обосновывает мысль о несводимости всех
разновидностей буржуазной философии
техники к «техническому» оптимизму или
«техническому» пессимизму, о
неоднородности восприятия буржуазным сознанием
процессов научно-технического развития.
В книге обстоятельно рассматриваются
основные направления философии техники:
сциентистско-позитивистское, иррациона-
листическое, биолого-антропологическое,
религиозное. Каждому из указанных
направлений посвящена особая глава
работы, чем и определяется ее структура.
Анализируя буржуазные концепции техники и
научно-технического творчества,
разнородные по своей мировоззренческой
проблематике и социально-политической
ориентации, Г. Е. Смирнова выявляет их
внутреннее родство, органическое единство в
системе философии техники как особой
формы буржуазной идеологии.
В различных вариантах буржуазной
философии техники, как правильно
отмечает автор, извращается подлинная
историческая роль техники, ее место в
социальной практике. Инженерно-техническая
деятельность рассматривается как
социально нейтральный феномен, управляемый
лишь логикой технического мышления.
Прослеживая эволюцию философии
техники как теоретической системы, Г. Е.
Смирнова показывает идейные истоки
концепции «рациональной» техники. Автор
видит их в
рационалистически-технократическом подходе к процессам
научно-технического развития, ставшим основой
«техницизма» — сциентистского варианта
философии техники.
Анализируя техницизм как идеологию,
отражающую специфические особенности и
противоречия развития науки и техники в
условиях капитализма, Г. Е. Смирнова
показывает, что представители техницизма
(главным образом естествоиспытатели, а
также инженеры, работающие в крупных
промышленных корпорациях) обращаются
к исследованию методологически важных
проблем взаимосвязи техники и науки,
фундаментального и прикладного знания,
к вопросам «технологической метатеории»
и детерминизма научно-технического
творчества. Однако буржуазные теоретики,
исследуя процессы и тенденции,
характеризующие формирование системы «наука —
техника», мистифицируют их, ибо научно-
техническое творчество предстает перед
ними в кривом зеркале позитивистской
теории познания. Выступая против диалек-
тико-материалистического понимания де-

176
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
терминизма, крайне преувеличивая
субъективную сторону научно-технической
деятельности и прежде всего «рациональную
логику» и профессиональную интуицию
естествоиспытателей и инженеров,
техницизм оказывается неспособным раскрыть
сущность научно-технической революции,
социальную специфику ее процессов.
Г. Е. Смирнова убедительно показывает
бупжг.тно-апологетический характер
техницизма.
исследуя философию техники как
сложное идеологическое образование, автор
книги обращает внимание на избирательность
ее социального воздействия,
обусловленную стремлением империалистического
государства поставить под свой контроль
мировоззрение различных слоев буржуазного
общества. Философия техники обращена не
только к создателям техники, но и к тем,
кто непосредственно не связан с
производством, а выступает как потребитель
техники, к тому же ощущающий негативные
последствия капиталистической
индустриализации. Анализу «потребительского»
восприятия технического прогресса, в
котором, по словам автора, «перемешаны
буржуазный и мелкобуржуазный
консерватизм, политическая пассивность и
абстрактный гуманизм», посвящена одна из глав
книги, в которой дается развернутое
изложение концепции «антитехницизма»,
возникшей на базе современного
иррационализма.
Если марксизм рассматривает
последствия технического прогресса, их
многозначность и конкретно-историческую
обусловленность с точки зрения многосторонней
детерминированности этих последствий
производственными отношениями,
существующими в данном обществе, то
буржуазный иррационализм трактует их внесоци-
ально, лишь в плане -отчуждения личности,
отождествляя технику со всей предметной
человеческой деятельностью. Такое
восприятие техники сквозь призму
«разорванного еознания» буржуазного индивида со
свойственным ему уравниванием либо
абсолютным противопоставлением
материальных и идеологических факторов своего
бытия приводит к техническому фетишизму,
превращению техники в единственную
причину той универсальной формы
отчуждения, которую оно приняло при
капитализме. Однако, критикуя технику как
источник антигуманизма и социальных бедствий,
буржуазные философы в то же время
отстаивают и закрепляют ее идеалистическую
интерпретацию. Они критикуют не
капиталистический способ общественного
производства, а только «рациональную» технику.
Автор показывает далее, что одной из
наиболее трудных задач, которую
поставила перед буржуазной философией научно-
техническая революция, является создание
методологической основы для широкого
теоретического анализа техники. Речь идет о
такой философской доктрине, которая
сумела бы преодолеть, с одной стороны,
абстрактный схематизм сциентистского
рассмотрения техники, а с другой —
психологизм, иррационализм и индетерминизм
антисциентистского ее объяснения, не
выходя за пределы общих принципов
идеалистического мировоззрения. Кроме того,
такая доктрина должна служить устойчивой
методологической базой для соединения
философского анализа технической
деятельности людей с исследованиями в этой
области частных общественных и
естественных наук. Все это, по мнению автора,
обусловило выдвижение на одно из
ведущих мест антропологической концепции
техники, которая рассматривает технику
как реальное средство и необходимое
условие существования человеческого
общества, а также стремится привести ее
философский анализ в соответствие с выводами
антропологии, психологии, физиологии,
археологии, этнографии и других наук,
изучающих человека (см. стр. 130).
В центре «технологической»
проблематики антропологической концепции
находится вопрос о взаимосвязи человека,
техники и вуэътуры. Последняя понимается,
с одной стороны," как особый способ
существования человечества, образованный
устойчивыми формами коллективного
сознания и социального поведения, а с
другой — как особая искусственная среда,
созданная с помощью техники в
соответствии с основными родовыми
потребностями человека для экологической адаптации
к природному окружению. Исследование
источника, сущности, смысла и роли
техники в жизни человека осуществляется
сквозь призму подобного понимания
культуры. Рассматривая технику как прямое
продолжение «естественной технологии»,
представители этой концепции неизбежно
приходят к утверждению, что орудийно-
техническая деятельность людей имеет
лишь адаптивную природу.
В главе «Религиозная философия
техники» дается критический анализ концепций
научно-технического развития,
разрабатываемых католическими и протестантскими
философами. Современные богословы
отчетливо сознают, что прогресс научного
познания и технического преобразования
природы и общества нанес большой урон
религиозному миропониманию, и в
особенности системе христианской догматики.
Учитывая это обстоятельство, религиозные
философы считают важнейшей своей
задачей «религиозное освоение» мира техники,
«технической формы» человеческого
существования.

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
177
Основное назначение религиозной
философии техники — создание концепции
«технического мира», позволяющей
совмещать философское обоснование
христианской догматики с соответствующей
интерпретацией научно-технического знания для
преодоления, хотя бы формального,
противоречия между наукой и религией,
научным и антинаучным мировоззрением в
условиях бурного технического прогресса.
Специфическая цель религиозных
философов, как отмечает Г. Е. Смирнова, состоит
в том, чтобы, используя
непоследовательность и неопределенность
мировоззренческой позиции обыденного сознания
политически индифферентного человека, внести в
нее теологическое содержание и тем
способствовать формированию религиозного
мировоззрения. Религиозно-мистическое
отношение к технике внедряется в сознание
широких кругов верующих, в том числе
представителей инженерно-технической
интеллигенции. Таким образом, как показы-
В настоящее время логика переживает
один из самых бурных периодов своего
более чем двухтысячелетнего развития.
Количество новой информации, новых
результатов растет с колоссальной быстротой, и
нельзя не отметить, что немалый вклад в
это развитие внесли и вносят советские
ученые. Будучи еще недавно сферой
интересов лишь узкого круга специалистов,
логика на наших глазах превращается в
дисциплину, важную и нужную для
многих. Хорошо известно прикладное значение
современной логики для решения проблем
кибернетики, все более существенным
становится использование логики в
методологических исследованиях, да и сама
философия на нынешнем этапе ее развития
немыслима без использования результатов
логики. Так или иначе, но круг людей,
интересующихся логикой, желающих
ознакомиться с ее результатами и методами,
все время растет.
В этой связи выход в свет уже второго
издания «Логического словаря» Н. И.
Кондакова не может не обратить на себя
внимания. Работы подобного рода,
претендующие на широкое, по существу
энциклопедическое, освещение той или иной области
знания, всегда представляют собой явление,
достаточно редкое в литературе,
подводящее в некотором смысле определенные
итоги и демонстрирующее современный
уровень разработки соответствующих
проблем в науке.
Понятно, что подготовка таких изданий
связана с немалыми трудностями. Н. И. Кон-
вает автор книги, в своих попытках создать
общую теорию техники буржуазная
философия остается в конечном счете в рамках
идеализма.
Конечно, в таком многоплановом
исследовании трудно в равной степени осветить
все аспекты рассматриваемой проблемы.
К определенным пробелам книги, на наш
взгляд, следует отнести недостаточную
разработку автором вопроса о взгляде
техницистов иа значение технических наук
в научно-техническом прогрессе. Между
тем этот вопрос немаловажен для
правильного понимания проблем развития техники.
В целом же книга Г. Е. Смирновой
является содержательным, актуальным
исследованием, полезным как для критики
буржуазной идеологии, так и для
разработки мировоззренческих и методологических
проблем анализа развития техники и ее
социальной роли.
Б. И. ИВАНОВ (Ленинград)
даков, безусловно, провел очень
значительную и кропотливую работу, о чем
свидетельствует уже сам объем словаря в новом
издании— 126 печатных листов.
В рецензии на первое издание словаря
(см. «Вопросы философии», 1972, № 2),
отмечая трудности, стоявшие тогда перед
автором, указывалось на несомненные
достоинства издания: его информационную
насыщенность, полноту и обстоятельность
содержания многих статей, богатство
сведений по самым различным разделам
классической и современной логики и ее
практических приложений, а также наличие
богатого материала, касающегося истории
логики и отдельных представителей
отечественной и зарубежной логической науки.
Все эти положительные качества словаря,
естественно, сохранились и в новом,
значительно расширенном издании (правда,
такое расширение объема словаря далеко
не всегда осуществлялось автором за счет
дейстрительно новой и важной
информации, о чем подробнее будет сказано ниже).
Вместе с тем в рецензии на первое издание
конкретно отмечались и существенные
недостатки словаря: отсутствие в нем
некоторых важных статей по отдельным, быстро
прогрессирующим разделам логики,
нечеткость критериев в отборе персоналий,
наличие терминов, не относящихся
непосредственно к логике, неоправданные повторы,
дублирование одних и тех же сведений,
многочисленные ошибки и неточности в
самом содержании статей, в дефинициях,
в логическом аппарате, формулах, разно-
Н. И. КОНДАКОВ. Логический словарь-справочник (Второе, исправленное и
дополненное издание). М., «Наука», 1975, 720 стр.

178
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
бой в символике, непродуманность
составления библиографии и т. п. В рецензии
выражалась надежда, что в случае
переиздания словаря все отмеченные
недостатки будут устранены.
Новое издание вышло через четыре года
после первого. Казалось бы, автор имел
достаточно времени, чтобы существенно
переработать словарь, устранить имеющиеся
ошибки и неточности. Однако приходится
с сожалением констатировать, что этого,
по существу, сделано не было.
Исправления, внесенные автором, касаются
некоторых неточностей, основные же недостатки
работы, отмечавшиеся ранее, во втором
издании стали еще более выпуклыми.
И это можно показать на конкретных
примерах.
Прежде чем приступить
непосредственно к анализу содержания книги,
необходимо отметить одну ее особенность. При
чтении «Словаря» бросается в глаза
стремление автора всеми возможными средствами
увеличить объем издания (по сравнению с
первым изданием он увеличился на 34
печатных листа!). Мы не хотим сказать, что
логика настолько бедная дисциплина, что
подобный объем не представляется
возможным наполнить рациональной
информацией; мы хотим лишь отметить, что такой
способ наполнения, когда значительная
часть словаря либо занята информацией,
вообще не относящейся к логике, либо
некоторыми тривиальными сведениями,
буквально кочующими из одной статьи в
другую, отнюдь не улучшил качество
издания.
Это проявляется прежде всего в отборе
терминов для словаря, то есть в его
словнике. Только среди терминов на букву «А»
содержится около 70, не имеющих вообще
никакого отношения к логике. Их перечень
занял бы значительное место, поэтому
укажем только на некоторые: «Аббревиатура»,
«Абрис», «Агнозия», «Академично»,
«Акцент», «Алиби», «Альфа и омега»,
«Амнезия», «Анонимный», «Апломб», «Апогей»,
«Ареал», «Артикуляция», «Атавизм»,
«Афония», «Афронт», «Аффект» и т. д.
Какую, например, логическую информацию
получит читатель, открыв словарь на
стр. 55 и узнав, что «афония —
отсутствие голоса в результате заболевания
гортани или поражения нервной системы»?
' В конце каждого раздела на
соответствующую букву алфавита Н. И. Кондаков
помещает список иностранных выражений,
изречений, «крылатых фраз» и т. д. Само
по себе это решение автора вполне
оправданно: многие старые логические афоризмы,
выражения, формулировки широко
используются до сих пор, и знание их во многом
облегчает чтение соответствующей
литературы. Но этот список у Н. И. Кондакова
заполнен по преимуществу такими
иностранными выражениями, которые опять-
таки не имеют отношения к логике,
например: «a discretion (франц.) —
неограниченно», «â la lettre (франц.) — в буквальном
смысле», «a fortiori (лат.) — тем более,
еще в большей мере», «ben trovato (италь-
ян.) — хорошо придумано, сочинено»,
«bona dicta (лат.) — остроумное поучительное
слово», «vis vitalis (лат.) — жизненная
сила», «vulgo (лат.) — в просторечии,
попросту говоря».
Расширение объема достигается также
за счет совершенно неоправданного
дублирования. Вот несколько наиболее
характерных примеров. На стр. 23 помещена статья
«Аксиомы арифметики» (в которой,
кстати, арифметическая аксиоматика
приведена неверно), а буквально на следующей
странице находим статью «Аксиомы Пеано
дли натуральных чисел», которая, с одной
стороны, повторяет предыдущую, а с
другой — точно воспроизводит формальную
аксиоматику арифметики. Но на этом дело
не кончается: на стр. 545 находим еще
одну статью на эту же тему — «Система
аксиом Пеано», в которой формальная
аксиоматика вновь изложена ошибочно.
Кроме большой статьи
«Исключенного третьего закон», есть еще несколько
мелких статей о том же: «AVA», «А есть
либо В, либо не-В», «А = или В, или
не-В», «А = В -f non-B», «Или А или не-
А истинно».
На стр. 25 имеется статья «Аксиомы
Фреге», а на стр. 545 — «Система аксиом
Фреге», тождественная по содержанию.
На стр. 27 помещена статья «Алгебра
Буля», а на стр. 75 — «Булева алгебра».
Искушенный читатель может подумать,
что это разные статьи и что, например,
первая посвящена изложению исторически
имевшей место системы Буля, в то время
как вторая посвящена современным
алгебраическим системам, получившим
название «булевых». Ничего подобного.
Автор изображает дело так, что система,
построенная самим Булем, оказывается
идентичной так называемой «булевой алгебре»,
а тем самым и содержание обеих статей
оказывается также идентичным. Примеры
такого «удвоения» статей в словаре далеко
не единичны: стр. 318 — «Логическое
произведение», стр. 482 — «Произведение
логическое»; стр. 376 — «Невыполнимая
или тождественно-ложная формула»; стр.
600 — «Тождественно-ложная или
невыполнимая формула». На стр. 97 есть
статья «Всегда истинное высказывание».
Однако, кроме нее, в словаре имеются
статьи «Логическая истинность»,
«Логическая тавтология», «Логически истинное
предложение», «Тавтология»,
«Тождественно-истинная формула», «Всегда истинная

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
179
формула». Автор просто собрал все
синонимичные выражения и каждый синоним
оформил в самостоятельную статью.
Вообще термины словаря очень часто
подбираются по принципу «нанизывания»
на основной термин всевозможных его
грамматических модификаций. В качестве
примеров укажем следующие: наряду с
основной базисной статьей «Пропорция»
даны статьи «Пропорциональность»,
«Пропорциональный»; наряду со статьей
«Абсолют» — статьи «Абсолютно»,
«Абсолютное», «Абсолютный»; наряду со статьями
«Абстрагирование» и «Абстракция» есть
еще статьи «Абстрагировать»,
«Абстрактность», «Абстрактное», содержание
которых уже раскрыто в основных статьях, и
в лучшем случае достаточно было бы
сделать соответствующие отсылки.
Далее. Автор почему-то считает
возможным поместить в качестве
самостоятельных статей такие статьи, как:
«AÄÄ», «AVÄ», «AVB», «ÄVB», «А-^В»,
«А->В» и т. д. Но это не
самостоятельные термины, а формулы,
записанные в некотором (не единственно
возможном) языке. Количество этих формул
бесконечно, и можно удивляться, почему
автор ограничился перечислением лишь
некоторых из них. Это замечание в полной
мере относится и к статьям, посвященным
системам счисления, среди которых автор
почему-то подробнейшим образом
рассказывает лишь о восьмиричной, двоичной,
десятиричной, троичной и
шестнадцатиричной системах. Вообще включение в
«Словарь» в качестве самостоятельных
терминов формальных выражений (формул),
названий аксиом, законов, правил вывода
может быть оправдано лишь в особых
случаях, когда с этими объектами связаны
какие-то важные концепции, требующие
специального разъяснения.
Еще одно замечание относительно
состава словаря, его словника. Дело в том,
что многие термины словаря находятся в
родо-видовом отношении друг к другу-
Обычно в этих случаях в базисной статье
излагается основное содержание,
относящееся к данному термину, и здесь же
помещается информация, касающаяся
частных терминов той же проблемы. Если же
частные термины приводятся
самостоятельно, то при этом делается отсылка к
основной статье. В этом случае читатель
легко найдет нужную информацию, так как
она упорядочена. К сожалению, в словаре
Н. И. Кондакова это элементарное
требование не выполнено. Так, например,
информация о видах суждений
(высказываний) разбросана по всей книге вместо
того, чтобы быть сконцентрированной в
одной статье. То же самое относится и к
статьям по индукции, определению и
многим другим.
Из всего сказанного видно, что отбор
материала для словаря часто носит
случайный характер. В то же время в книге
не нашлось места для изложения целого
ряда действительно важных и
принципиальных понятий логики. Укажем лишь на
отсутствие таких статей, как
«Возможные миры», «Логика вопросов», «Арифме-
тизация», «Геделизация», «Коисеквент»,
«Вероятностная импликация» и другие.
Особое замечание хотелось бы сделать
относительно статей-персоналий.
Во-первых, в словаре нет информации о многих
известных современных ученых-логиках,
таких, как Аккерман, Бернайс, Биркгоф,
Бэт, Бар-Хиллел, Вейль, фон Райт,
Твардовский, Сушко, Шираиши, Кемени, Ра-
сёва, Коэн, Франк, Куратовский и
многие другие. Во-вторых, нет
статей-персоналий о ряде известных советских
специалистов в области логики. В то же время в
словаре помещено большое количества
статей-персоналий, имеющих весьма
отдаленное отношение к логике (например,
статья «Курбский А. М.» (русский князь),
перекочевавшая из первого издания).
Теперь — конкретные замечания по
содержанию статей. К сожалению, в новом
издании отдельных ошибок, недоработок,
неточностей, опечаток, серьезно
искажающих смысл, нисколько не меньше, а,
пожалуй, больше, чем в предыдущем.
Перечислить все их в рецензии совершенно
невозможно. Поэтому для краткости мы
отметим лишь наиболее очевидные, не
требующие подробных комментариев.
Очень большое количество ошибок
связано у автора с постоянной семантической
путаницей обозначающего и
обозначаемого, языка и метаязыка. Отсюда же идет и
часто встречающееся приписывание тем
или иным выражениям совершенно
чуждого им смысла. Так, уже в самом начале
«Словаря» в статье «А» утверждается: «В
теории силлогистики буквой «А»
обозначается логическая постоянная, или
функтор, выражающий слова: «Всякое...
есть...».
Во-первых, буква «А» не обозначает
постоянную, а сама является постоянной;
во-вторых, функтор не выражает какие-то
слова, а является знаком функции или
операции; в-третьих, «А» не обозначает
функтор, а сама (при определенном
истолковании) является таковым, как и слова
«Всякое... есть...».
В статье «А» говорится о том, что
табличное определение отрицания находит
применение при интерпретации алгебры
Буля на простейших релейно-контактных
схемах, но вместо интерпретации на этих

m
m библиография
схемах дается интерпретация на
высказываниях о состояниях элементов схемы.
Странна сама попытка связать
интерпретацию булевой алгебры на контактных
схемах именно с табличным определением
отрицания.
В статье «Ä» разъясняется, что это
выражение представляет собой «обозначение
такого высказывания, которое означает,
что отрицание отрицания дает
утверждение». Автор смешивает здесь смысл
самого высказывания с законом двойного
отрицания. В статье «А V В» (стр. 17)
говорится, что входящие в это выражение
буквы А и В — это простые высказывания.
Почему простые? Хорошо известно, что они
не обязаны быть простыми.
Аналогичная ошибка в статьях «AVB», «А:эВ»,
«А=)В», «АЛВ» и других.
В интерпретации Н. И. Кондакова
алгебраическое доказательство в
математической логике, оказывается, есть
доказательство каких-либо данных формул с
помощью формул булевой алгебры (стр. 28).
Но почему именно булевой алгебры? Ведь
есть и другие алгебры. Заметим попутно,
что автор постоянно путает записи о
равносильности формул с формулами, то есть
смешивает язык с метаязыком. Так, в
статье «Введения отрицания правило»
читаем, что «символически это правило
записывается так: Если Г, то A zd В и если
Г, А=>В, то Г=эА», и несколько ниже
автор приводит чтение этой схемы: «Если из
последовательности формул Г и
импликации А, В и из последовательности Г и
высказывания А следует, что В ложно, то из
последовательности Г следует, что А
ложно». Это чтение какой-то другой схемы
заключения, а не той, которую автор
выписал. Запись же схемы просто
бессмысленна, так как в ней смешиваются
знаки объектного языка и знак
метаязыка. Здесь же хотелось бы сделать и
более общее замечание, касающееся вообще
всех статей о правилах введения и
удаления логических констант. Дело в том, что
нет никаких раз и навсегда закрепленных
правил введения и удаления тех или иных
логических констант. В зависимости от
системы, которую тот или иной автор
строит, эти правила могут существенно
модифицироваться и вообще быть попросту
другими. Поэтому непонятно, почему
именно reductio ad absurdum, которое,
очевидно, подразумевается в выше рассмотренной
записи, объявляется правилом введения
отрицания, а не какое-либо другое правило.
В словаре сказано, что «Выска^ыва-
тельная функция — то же, что и
пропозициональная функция, т. е. выражение,
содержащее предметные или предикатные
переменные...» (стр. 106). Во-первых,
функция — это не выражение, а
абстрактный объект особого рода (соответствие,
операция); во-вторых, то, что автор
понимает под высказывательной функцией,
ничем не отличается от высказывательной
формы, описанной им, между прочим,
буквально в предыдущей статье.
Дизъюнкции в словаре дается
следующее определение: «Операция
математической логики, выражающаяся в соединении
двух или более высказываний при помощи
логического союза «или» в новое, сложное
суждение.». Это определение в таком виде
бессмысленно. Сама дизъюнкция имеет в
качестве одного из возможных обозначений
«или», и нелепо говорить, что дизъюнкция
что-то соединяет посредством «или».
Аналогичные замечания можно сделать по
статье об импликации, которая,
оказывается, также связывает высказывания с
помощью логической связки «если..., то...»,
и по статье о конъюнкции.
Уже на примере этих немногих статей
видно, что автор довольно часто
некорректно и просто ошибочно вводит те или
иные понятия, объясняет смысл тех или
иных выражений, формул, операций.
Приведем лишь еще один характерный пример
такой некорректности. В статье «Аксиомы
арифметики» следующим образом
описывается и вводится математическая индукция:
«К этому перечню следует еще добавить
аксиому полной индукции, т. е.
соотношение (Р(о)) Л V х(Р(х)->Р(у)), причем если
х = п, то x/ = n-f-l» (стр. 23). За
аксиому математической индукции здесь
выдается какая-то бессмыслица. Мы уже не
говорим о том, что в первонорядковой
формальной арифметике постулатом является
не аксиома, а схема аксиом индукции.
Особенно часты ошибки в статьях по
математической логике. Ими грешит почти
каждая статья, относящаяся к этой
области. Вот некоторые примеры.
В статье «Бинарная функция» вместо
этой функции на самом деле описывается
функциональное бинарное отношение. На
стр. 103 говорится, что «вырожденная
алгебра — такая булева алгебра,
которая...» и т. д. Почему булева алгебра?
Вырожденной может быть и не булева
алгебра. Или: «Вычислимая функция — такая
чистовая функция...» (стр. 107). Почему
только числовая?
Некорректно описано понятие
гомоморфизма (стр. 123). В объясняющей части
автор говорит о гомоморфизме для моделей,
а пример приводит только для алгебр.
Двойственная функция, по Н. И.
Кондакову,— это «функция, получающаяся из
исходной после замены в исходной всех
переменных на противоположные »(?)
(стр. 131).

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
181
В статье «Кванторные правила»
неверно описаны правила Вернайса, так как
автор забыл указать на ограничения,
которые накладываются на эти правила.
А вот как автор описывает понятие
замкнутой формулы на стр. 180:
«Замкнутая формула — в математической логике
такая формула, в которой или отсутствуют
свободные переменные, или есть такие
вхождения свободных переменных,
которые нельзя связывать кванторами, не
выходя за рамки данного исчисления
высказываний» (?) Понять из этого описания,
что же такое замкнутая формула, не
представляется возможным. В статье «Знаки
для соединения высказываний» почему-то
фигурируют кванторы общности и
существования, которые вообще никаких
высказываний не соединяют. В статье
«Изоморфизм систем» утверждается: «Если
каждому элементу одной структуры
соответствует лишь один элемент другой структуры,
то такие две структуры называются
изоморфными друг другу структурами». На
самом же деле то, что здесь описано, есть
просто однозначное соответствие, причем
даже не взаимное.
Много ошибок содержится также в
статьях «Исчисление высказываний»,
«Логическое исчисление». В рецензии эти
ошибки просто трудно перечислить.
Очевидные ошибки встречаются и в
статьях по традиционным разделам
логики. Так, согласно автору словаря,
«Апагогическое, косвенное доказательство —
непрямое, или как бы в сторону
направленное доказательство», а дедуктивное
доказательство определяется как «одна из
форм доказательства, когда тезис,
являющийся каким-либо единичным или
частным (?) суждением, подводится под общее
правило». Если принять это определение,
то получится, что даже рассуждение по
модусу Вагвага не есть дедуктивное
доказательство.
В статье «Исключенного третьего
закон» читаем: «Если же противоречащие
по форме высказывания относятся не к
единичному предмету, а к классу
предметов.., то такие высказывания в
действительности не являются
противоречащими...» (стр. 214). Оставляем без
комментариев это весьма странное утверждение,
находящееся явно не в ладах с
элементарными требованиями логики. Отметим
только, что в этой статье содержатся и другие
ошибки.
В статье «Индуктивное доказательство»
автор, во-первых, ошибочно утверждает,
что эта форма доказательства применяется
во всех науках, когда тезис является
общим суждением. Ясно, что общее
суждение, взятое в качестве тезиса, можно
доказать и другими способами. Кроме того, в
этой статье индуктивное доказательство
сводится к одному из его видов — к так
называемой полной перечислительной
индукции. По автору, перекрещивающиеся
понятия — это «такие понятия,
содержание которых различно, но объемы
которых частично совпадают» (стр. 438).
Легко видеть, что данное определение
является слишком широким, ибо объемы
частично совпадают и в случае подчиненных
понятий. Аналогичная ошибка содержится
в статье «Подчинение понятий». С другой
стороны, некоторые определения,
приведенные в словаре, являются слишком
узкими. Например: «Подчинение суждений —
отношение, которое существует между
общеутвердительным и частноутвердитель-
ным суждениями» (стр. 451), в силу чего
можно подумать, что общеотрицательное и
частноотрицательное суждения не
находятся в таком отношении. Аналогичная
ошибка (слишком узкое определение)
содержится в статье «Полуструктура», где,
по определению, в качестве
полуструктуры вводятся только так называемые
верхние полурешетки. Подобные ошибки — в
статьях «Силлогизм»,
«-Разделительно-категорический силлогизм», «Рекурсивная
функция» и многих других.
Описывая термины силлогизма (стр.
595) и указав, что они являются
компонентами силлогизма, автор утверждает, что
большим термином силлогизма называется
предикат «суждения, содержащегося в
большей посылке», а меньшим — субъект
меньшей посылки. Трудно установить,
откуда взято это определение, ибо во всех
учебниках логики со времен Аристотеля
принято определять больший термин как
предикат, а меньший термин как субъект
заключения.
Многие статьи словаря не выражают
полностью богатство соответствующих
терминов. А, например, в статье «Множеств
теория» речь фактически идет не о теории
множеств, а об алгебре классов. В статье
«Модальная логика» приведены явно
устаревшие данные об отсутствии
интерпретации для модальных систем, в то время как
уже более десяти лет известны семантики
Крипке для целого' ряда модальных
систем.
Хочется обратить внимание еще на один
существенный недостаток книги. Н. И.
Кондаков часто приписывает различным
авторам результаты, которые им либо вовсе не
принадлежат, либо являются
общеизвестными истинами. Например, в статье
«Актуальная бесконечность» утверждается,
что П. С. Новиков указал на
идеализированный характер этого понятия, тогда как
по этому вопросу имеется специальная
статья Гильберта, написанная еще в
начале века; в статье «Аксиоматический ме-

182 КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
тод» общеизвестное положение о существе
и значении этого метода приводится лишь
со ссылкой на Г. И. Рузавина; из статьи
«Абстракция потенциальной
бесконечности» читатель узнает, что 10. А. Петров
привел в качестве примера бесконечной
последовательности натуральный ряд
чисел, тогда как этот пример был хорошо
известен еще древним грекам.
Нельзя не сказать несколько слов об
общей культуре издания. В этом отношении
к логическому словарю, как и ко всякому
изданию справочного характера, должны
предъявляться высокие требования: он
должен быть удобен в пользовании,
содержать минимум опечаток, написан ясным,
четким языком. Здесь особенно нетерпимы
небрежность, неряшливость, следы спешки.
К сожалению, с этой точки зрения книга
далека от совершенства. Количество
опечаток слишком велико, и тем более
досадно, что многие опечатки встречаются в
формальных выражениях, где каждый
знак, каждая черточка, пропущенная или
добавленная, могут изменить смысл или
сделать бессмысленным все выражение.
Некоторые статьи помещены не по алфавиту,
то есть не на своем месте, и читатель
может найти их лишь случайно (статьи
«Аксиоматическая теория множеств»; «А I В»
и др.).
Не менее существенные замечания
напрашиваются относительно используемой
в книге символики. С этой точки зрения
словарь оформлен безобразно (иное слово
просто трудно подобрать): знаки не
унифицированы ни по начертанию, ни по
шрифту. Обычно в справочных изданиях, в
которых встречаются в больших
количествах специальные знаки, все они задаются
списком где-либо в начале книги, и в даль-
Коротко о книгах
Н. А. ЛИЦИС. Философское и научное
значение идей Н. И. Лобачевского. Рига, изд-во
«Зинатне», 1976, 395 стр.
Творчеству Н. И. Лобачевского —
выдающегося русского математика и мыслителя —
посвящена обширная историко-научная и
философская литература. Здесь необходимо
указать прежде всего на работы А. В.
Васильева, В. Ф. Кагана, С. Я. Яновской,
Б. А. Розенфельда, А. П. Юшкевича и
других историков математики.
Однако, как это ни странно, пока еще нет
обобщающей монографии о творчестве
Лобачевского, если не считать книги В. Ф.
Кагана, изданной в 1955 году, в которой
Лобачевский рассматривается в основном как
нейшем делаются отсылки к этому списку.
Ничего подобного в данном словаре, к
сожалению, не сделано. Вместо этого в нем
под каждой из сотен приводимых формул
помещены разъяснения, как читается тот
или иной знак. Если учесть, что автор во
многих местах старательно разъясняет
одни и те же знаки, то эта «избыточная
информация» влечет за собой ненужное
разбухание объема книги. Справедливости
ради отметим, что в книге помещена статья
«Символика математической логики», в
которой приводится список логических
знаков. Однако этот богатый список не
выполняет той функции, о которой здесь
идет речь: автор вообще нигде на него не
ссылается, и читатель, вероятно,
обнаружит список лишь случайно.
Сохранились и все недостатки
составления библиографии, о которых говорилось в
рецензии на первое издание словаря.
Конечно, все отмеченные недостатки
книги при ее общих положительных
качествах и несомненных достоинствах
существенно снижают ценность ее как
справочного издания, особенно для читателя^не-
специалиста, которому словарь прежде
всего и адресован. Вообще говоря, такого
рода обширное справочное издание вряд ли
под силу одному автору: его, на наш
взгляд, должен создавать большой
коллектив квалифицированных специалистов со
всей тщательностью,, ответственностью и с
полным знанием дела. Только в этом
случае читатель получит действительно
полноценное и столь необходимое ему
справочное издание по логике.
Е. К. ВОЙШВИЛЛО,
В. А. БОЧАРОВ, В. С. МЕСЬКОВ
математик *. Имя Лобачевского
ассоциируется у большинства только о неевклидовой
геометрией. Но Лобачевский —
выдающийся алгебраист своего времени, обогативший
математику принципиально новым
подходом к исчислению корней уравнения
произвольной степени. В области
математического анализа Лобачевский выдвинул новое, в
настоящее время общепринятое понимание
функции и современное понимание стиля
математического доказательства
(математической строгости). Лобачевский — астроном,
руководивший наблюдениями солнечного
1 См. В. Ф. Каган. Лобачевский и его
геометрия. Мм 1955.

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
183
затмения и высказавший ряд идей о
происхождении солнечной короны. Мысли
Лобачевского о природе света высоко ценил С. И.
Вавилов. Лобачевский — педагог и
методист: его взгляды на преподавание точных
наук и воспитание вообще не утратили
интереса и для настоящего времени. Наконец,
Лобачевский — оригинальный мыслитель в
области философии математики и
методологии науки.
Заслуга автора данной книги в. том, что
он предпринял попытку представить
Лобачевского во всем многообразии его
интересов, начинаний и идей, во всем диапазоне
его творческой индивидуальности.
Обстоятельно анализируются философские
воззрения ученого. Используя имеющийся
материал, автор показывает тесную связь
научных поисков Лобачевского с его
мировоззренческими установками, хорошо
иллюстрирует тот факт, что Лобачевский
принадлежал к редкому типу ученых —
«философов по натуре», которые, являясь
глубокими специалистами в определенной
области, в своих конкретных поисках
руководствуются ясно осознаваемыми
мировоззренческими мотивами, для которых
проблемы обоснования науки и вопросы
методологии вообще всегда находятся в центре
внимания.
В общем, можно сказать, что как
замысел работы, так и общая схема его
исполнения не вызывают каких-либо возражений.
Другое дело — сама интерпретация
отдельных идей Лобачевского. Здесь, на наш
взгляд, автор допускает ряд неточностей,
снижающих в целом высокий уровень
исследования. Прежде всего это относится к
оценке философских воззрений ученого.
Трудно согласиться с категорическим
утверждением, что «основой формирования
мировоззрения Лобачевского была
непримиримая борьба с кантианством» (стр. 35).
Известно, что в русских университетах в
начале .XIX века было распространено
отрицательное отношение к Канту. Верно
также, что Лобачевский последовательно
придерживался сенсуалистических воззрений и
неоднократно высказывался против
рационалистического, алриористского
истолкования исходных математических понятий.
Многими учеными XIX века неевклидовы
геометрии рассматривались как решающий
аргумент против априоризма в математике,
и в этом смысле антитеза- «Кант —
Лобачевский» распространена и имеет основание.
Что же касается отношения самого
Лобачевского к Канту или роли, которую
кантианство (или борьба против него) сыграло в
становлении его мировоззрения,— это
вопросы, на которые, по крайней мере пока, мы
не можем дать определенного ответа.
Однако у нас нет данных, которые позволяли
бы определенно заключить, что воззрения
Лобачевского сформировались в противовес
именно кантовской теории познания и, в
частности, кантовской философии
математики. Известно, что в работах
Лобачевского, где можно найти ссылки на многих
философов до Канта, нет ни одного
упоминания о Канте. Высказывания
Лобачевского, направленные в защиту опытного
происхождения понятий геометрии, были
направлены либо против «врожденных»
понятий, либо против «вымышленных понятий»,
либо против понятий, «взятых из головы,
вне связи с каким-либо опытом». Он нигде
не противопоставляет эти взгляды Канту и
не использует кантовской терминологии. В
таки-х формулировках взгляды
Лобачевского могут быть противопоставлены
Лейбницу, Декарту или даже Платону.
Не вполне убедительной представляется
нам и оценка автором воззрений
Лобачевского на природу математических понятий.
В книге проводится мысль, что
Лобачевский рассматривал основные понятия
математики как отражающие определенные
свойства окружающих нас предметов. И это
правильно, но автор, к сожалению, не дает
должной оценки ряду других положений
Лобачевского о статусе математических
понятий, которые принципиально важны для
понимания его научной позиции. Мы имеем в
виду прежде всего рассуждения ученого о
«воображаемых» объектах в математике.
Лобачевский был убежден, что для
решения различных задач, возникающих в
математике, для оперирования с истинными
величинами иногда требуется прибегать к
«воображаемым» величинам, к мнимым
корням, к бесконечностям и т. д., которые
не даны в опыте, «сами по себе» не
существуют, но которые полезны, так как
позволяют достигнуть общности в методах
и в конечном итоге наиболее простого
решения задач, возникающих в практике. Он,
например, упрекает Лагранжа за то, что
тот стремится избежать оперирования с бес-
конеч-ными величинами. Лобачевский,
несомненно, проводил аналогию между
воображаемыми элементами в анализе и своей
воображаемой геометрией, вследствие чего
ясно понимал, что даже если его геометрия
не найдет непосредственного приложения в
опыте, то она от этого еще не потеряет своей
ценности. «Очень вероятно,— писал он в
«Новых началах геометрии»,— что
евклидовы положения одни только истинные, хотя
и останутся навсегда недоказанными. Как
бы то ни было, новая геометрия,
основания которой здесь уже положены, если
она и не существует в природе, то тем не
менее может существовать в нашем
воображении и, оставаясь без употребления для
измерений в самом деле, .открывает
новое обширное поле для взаимного
применения Геометрии и Аналитики» 2. Это и
подобные ему рассуждения приводятся в
книге, однако, на наш взгляд, остаются без
должной оценки. Между тем они
принципиально важны, ибо позволяют понять общую
философскую основу, из которой исходила
уверенность Лобачевского в
правомерности своей геометрии. Эта основа не
сводится к эмпиризму, как это можно заключить
из общей установки автора. Убеждение в
опытном происхождении основных
математических понятий само по себе не могло
дать такой основы. Как раз именно
противники новой геометрии апеллировали к
опыту, обычная претензия против неевклидовых
2Н. И. Лобачевский. Поли. собр.
соч., т. 1, стр. 209—210.

184
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
геометрий состояла в том, что они ничего
не описывают в действительности.
Лобачевский, как мы видим, уже имеет
аргументы против этого наивно-эмлириче-
ского воззрения на математику. И это не
случайные аргументы, но фактически основа
для современного понимания абстрактных
математических структур.
Акцент на сенсуалистических и
материалистических воззрениях Лобачевского
оправдан в плане противопоставления их
априористической тенденции в истолковании
математики. Но, оставляя в тени другие
моменты, автор несколько упрощает
систему этих воззрений.
Гораздо удачнее представлены и
интерпретированы в книге взгляды Лобачевского
на проблемы современной ему механики,
физики и астрономии. Автор тщательно
изучил наследие ученого в этой области и
провел систематическое сопоставление их с
идеями современных ученых, так что
читатель найдет здесь для себя много нового
и интересного.
Обширный материал, приведенный в
книге, часть из которого является результатом
самостоятельных поисков автора, анализ
идей Лобачевского, проведенный в целом
на высоком уровне, делают работу Н. А.
Лициса, несмотря на отмеченные
недостатки, существенным вкладом в исследование
творчества выдающегося русского ученого.
В. Я. ПЕРМИНОВ
Ф. КОЧАРЛИ. Марксизм-ленинизм и
демократическая общественная мысль
Азербайджана. Баку, изд-во «Азернешр», 1976,
236 стр. (на азерб. яз.).
В книге освещается процесс
распространения в Азербайджане идей
марксизма-ленинизма в начале XX века, прослеживается
воздействие, которое оказали эти идеи на
демократическую общественную мысль,
выявляется отношение революционной
демократии к буржуазно-демократической
революции 1905—1907 годов и развернувшемуся
под ее непосредственным влиянием
национально-освободительному движению, роль
этих идей в развитии атеистической,
этической и эстетической мысли. Особая глава
посвящена критике реакционной и
контрреволюционной сущности буржуазной
идеологии в Азербайджане.
Исследуя распространение в
Азербайджане марксизма-ленинизма и превращение его
в самостоятельное течение общественной
мысли, автор особо останавливается на
многогранной деятельности С.-М. Эфендие-
ва, М. Азизбекова, М. Мавсумова и других
активных членов большевистской
организации «Гуммет». В книге подчеркивается
факт сближения демократически
настроенной интеллигенции и деятелей культуры с
гумметовцами, их участие в легальной
болыневистекой периодической печати.
Как известно, идеологи антикоммунизма
всячески фальсифицируют историю
общественной мысли азербайджанского народа,
извращают действительную картину
распространения марксистско-ленинской мысли
в Азербайджане. Вопреки историческим
фактам они пытаются доказать, будто в
Азербайджане того времени не было
соответствующей социально-экономической
почвы для пропаганды марксистско-ленинских
идей, что азербайджанская интеллигенция
якобы выступала против
марксизма-ленинизма и не участвовала в большевистском
движении. В книге аргументированно, с
использованием исторических фактов
критикуются подобные вымыслы Р. Пайпса, С. Зень-
ковского, В. Коларза, М. Э. Расулзаде,
А. Джафароглы и других.
Характеризуя процесс формирования
революционно-демократической идеологии в
Азербайджане, автор, в частности,
отмечает, что под влиянием революционной
борьбы бакинского пролетариата такие
демократически настроенные писатели,
публицисты, поэты, художники, как Н.
Нариманов, Дж. Мамедкулизаде, М,-А, Сабир,
У. Гаджибеков, А. Азнмзаде, О.-Ф. Нежман-
заде, вдохновлялись идеями
марксизма-ленинизма, научного социализма, усваивали
марксистские положения, выступали в
защиту тактики революционной,
социал-демократии в революции 1905—1907 годов.
Раскрывая содержание и сущность
идеологии азербайджанской революционной
демократии, автор подчеркивает, что эта
идеология требовала революционной ломки
феодальных порядков, построения
демократического общества, явилась выразительницей
интересов тех сил, которые были
заинтересованы в искоренении остатков феодализма.
В ходе обстоятельного критического
анализа азербайджанской буржуазной
идеологии Ф. К. Кочарли рассматривает и
такие ее аспекты, как буржуазная
модернизация ислама, попытки буржуазных
реформаторов примирить науку с религией,
найти общие черты между исламом и
социализмом. В книге дан марксистский анализ
пантюркизма и панисламизма, освещаются
их место и роль в системе реакционной
буржуазной идеологии-
Автор также выявляет отголоски модных
в то время на Западе буржуазных
философских концепций махизма, позитивизма и
кантианства в азербайджанской буржуазной
идеологии начала XX века. На конкретных
фактах и примерах в книге показывается,
как приверженцы буржуазной философии
отвергали материалистическую теорию
познания, объективную причинность и
закономерность, распространяли идеи
волюнтаризма и субъективизма.
Одна из глав книги посвящена анализу
социально-политической программы
азербайджанской революционной демократии.
Автор показывает, что революционные
демократы Азербайджана в основном верно
понимали задачи, стоявшие перед буржуазно-
демократической революцией 1905—1907
годов, и призывали народные массы к борьбе
против царского самодержавия,
национально-колониального гнета. Основной путь к
ликвидации существующего строя и
установлению демократической республики они
видели, как подчеркивается в книге, в
победе революции над царизмом и
феодализмом.

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
185
Автор справедливо отмечает, что в
отношении к национально-освободительному
движению революционные демократы
Азербайджана, по существу, придерживались
большевистских позиций. Они хорошо
понимали, что, пока существует царское
самодержавие, неизбежен и национальный гнет.
Вследствие этого революционные
демократы вдохновлялись перспективами первой
русской революции, призывали все нации и
национальности к единству, к союзу и не
раз подчеркивали, что такой союз является
важной предпосылкой победы грядущей
революции.
В последней главе книги исследуются
атеистические, эстетические и этические
идеи азербайджанской революционной
демократии. Автор показывает, в частности,
что революционно-демократическая
атеистическая мысль в отличие от просветительской
была ^непосредственно связана с
освободительной борьбой народа, испытала на себе
сильное воздействие марксистского
атеизма и потому обрела качественно новое
звучание.
Книга Ф. К. Кочарли подводит
определенный итог изучению пролетарской и
революционно-демократической идеологии в
Азербайджане начала XX века, помогает
воссоздать целостную карти-ну идеологической
борьбы в эту сложную и противоречивую
эпоху.
Э. М. АХМЕДОВ,
Н. И. МИКОЛАЕВ (Баку)
Я. И. РУБИН. Проблема
народонаселения как объект идейно-политической
борьбы. Минск, изд-во БГУ, 1976, 256 стр.
В центре внимания автора — критический
анализ методологических основ
«классического» мальтузианства и современного
неомальтузианства.
«Классическое» мальтузианство, как
известно, исходит из отрицания воздействия
экономических и социальных факторов на
развитие народонаселения — последнее
истолковывается как сугубо природный
процесс. Следуя Мальтусу, подобный взгляд,
как показано в книге, развивал Эдвард
Ист, автор вышедшей в начале 20-х годов
книги «Человечество на перепутье», и
более поздние представители «классического»
мальтузианства В. Фогт, Э. Будге, У.
Томпсон, Г. Рако, Вит-Кнудсен, Г. Бутуль. Автор
критикует взгляды датчанина Вит-Кнудсе-
на, который наиболее открыто
солидаризировался с тезисом Мальтуса о
«безраздельной» власти природы над человеком и
мнимой бессмысленности попыток социальных
изменений в этой сфере. Среди
«классических» мальтузианских работ последнего
времени автор рассматривает «Книгу о дне
страшного суда» английского ученого
Гордона Тэйлора.
Представители неомальтузианства, как
показано в книге, формально учитывают
воздействие социальных факторов на рост
народонаселения, однако да деле
расценивают их как второстепенные. Современные
неомальтузианцы/Так или иначе критикуют
прямолинейность суждений Мальтуса, его
пессимизм, примитивность практических
предложений (американские демографы
Айрин Тойбер, Фрэнк Лоример, Дональд
Боуг, Вильям Питерсон и др.). Такая
позиция внешне позволяет прямо или косвенно
отмежеваться от непопулярного имени
Мальтуса, сохраняя в то же время
нетронутым существо мальтузианской теории.
Рассматривая воззрения буржуазных
ученых, относимые в книге к
антимальтузианству, Я- И. Рубин подчеркивает буржуазно-
апологетическую ограниченность их
взглядов, несостоятельность их предложений
относительно решения проблем
демографического развития. В таком критическом
плане характеризуются взгляды французских
ученых конца XIX — начала XX века Э. Ле-
вассера, А. Дюмона, Г. Кодерлье и других.
Вместе с тем автор показывает ряд
позитивных, рациональных моментов в их
воззрениях на демографическую проблему.
В книге критически анализируются
взгляды и таких представителей буржуазного
антимальтузианства, как Ф. Нитти, Ф. Фет-
тер, Ф. Оппенгеймер, А. Хессе, Р. Гольдш-
тейн, А. Гротьян, Л. Герш и многие
другие. Наиболее подробно рассмотрены
воззрения крупнейшего современного
буржуазного демографа Альфреда Сови.
Высказывая целый ряд интересных идей, Сови,
как показано в книге, в то же время
выступает противникам марксистского
понимания важнейших явлений социальной
жизни. Критикуя .многие черты капитализма, он
одновременно защищает этот строй,
ориентирует «третий мир» на «гуманный»,
«улучшенный» капитализм, способный
использовать «лучшие карты в своей игре» (стр.228)
и в решении проблем народонаселения.
В работе подчеркивается
последовательность в интерпретации
учеными-марксистами социальных детерминант
демографического поведения и вытекающих отсюда
путей решения демографической проблемы.
Книга, таким образом, содержит
интересный информативный материал, знакомящий
нашего читателя с современными
буржуазными социально-демографическими
концепциями.
В то же время следует отметить
излишнюю описательность некоторых разделов
(•напр., § 4 гл. VII), нечеткость
употребления автором ряда терминов.
Д. И. ПОНОМАРЕВ (г. Владимир)
Жюльен Офре ЛАМЕТРИ. Сочинения. М.,
«Мысль», 1976, 552 стр. Общая редакция,
предисловие и примечания В. М.
Богуславского («Философское наследие»).
Несмотря на успех произведений Ламет-
ри у его современников, судьба
литературного наследия выдающегося французского
мыслителя была нелегкой: его важнейшие
философские сочинения, исключая
«Человека-машину», не издавались ни в XIX, ни
в XX веках ни во Франции, ни в других
странах Залада. Буржуазные историки
отрицали значение трудов Ламетрил
отказывали ему в праве называться философом.
Даже в наше время в работах многих за-

186
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
падных исследователей, обращающихся к
философии XVIII века во Франции, имя
Ламетри или вовсе не называется, или ему
отводится одна-две строки. В большом
труде С. Гуаяр-Фабра «Философия
Просвещения во Франции» (Париж, 1972) среди 70
философских сочинений, оказавших
влияние на просветительскую мысль страны, не
упоминается ни одной работы Ламетри. Не
экспонировались они на выставке,
организованной Национальной библиотекой
Франции в связи с юбилеем знаменитой
«Энциклопедии». И только в СССР в 1925 году
наиболее известные сочинения Ламетри —
«Естественная история души», «Человек-
машина» (единственное произведение,
ранее издававшееся на Заладе), «Человек-
растение*, «Система Эпикура», «Анти-Сене-
ка, или Рассуждение о счастье» и
другие— были опубликованы под редакцией и
со вступительной статьей А. М. Деборина.
Теперь перед нами новое издание
сочинений Жюльена Офре Ламетри. Оно содержит,
кроме названных, еще три работы:
«Животные—больше, чем машины», «Послание уму
моему, или Осмеянный аноним» и «Опыт о
свободе высказывания мыслей», которые с
XVIII -века нигде и никогда не издавались.
Перевод их выполнен с редчайших книг,
изданнььх более 200 лет назад и
сохранившихся в немногих экземплярах («Опыт о
свободе высказывания мыслей» — в
нескольких экземплярах, один из них — в
ленинградской Публичной библиотеке). Не будет
преувеличением сказать, что новое издание
сочинений Ламетри в СССР уникальное.
Во Франции и в других западных странах
книги Ламетри, выпущенные более двух
веков назад и ставшие библиографической
редкостью, никому (за исключением узкого
круга специалистов) недоступны. В лучшем
случае, да и то односторонне, о взглядах
Ламетри читатели Запада могут узнать по
маленьким отрывкам из некоторых его
произведений, опубликованных десять лет
назад в небольшой брошюре во Франции.
В данной рецензии нет возможности, да и
необходимости рассматривать содержание
произведений, включенных в однотомник.
Хорошим комментарием к ним является
вступительная статья В. М. Богуславского.
Хотелось бы лишь обратить внимание
читателей на некоторые библиографические
справки, данные в примечаниях к
однотомнику и содержащие малоизвестные сведения.
«Естественная история души» («Трактат о
душе») вышла в 1745 году в Гааге под
именем Черна, с указанием о переводе с
английского. Таков был прием сохранения
анонимности. Однако посвящение «моему другу и
земляку» Мопертюи в известной мере
расшифровало анонима. Через два года, в 1747
году, «История» была переиздана в
Оксфорде под тем же именем. На сей раз ей было
предпослано «.Критическое письмо
относительно «Естественной истории души»,
адресованное г. Де Ламетри г-же маркизе дю-
Шатле». Цель его — скрытие подлинного
автора книги и защита ее под видом критики.
В 1751 году «Трактат о душе» был включен
в «Философские сочинения» Ламетри, с
выделением из него примечаний в качестве
приложения под титулом «Краткое
изложение философских систем для облегчения
понимания трактата о душе». В таком виде
они публикуются в новом издании. Автор
примечаний отклоняет точку.зрения
некоторых исследователей, утверждающих, что
основные идеи «Естественной истории
души» возникли у сочинителя в результате
наблюдений над самим собой во время
болезни лихорадкой. В действительности же
«Трактат о душе» — изложение детально
разработанных философских взглядов,
которые автор развивал в своих
последующих сочинениях.
О «Человеке-машине» сообщается, что
это произведение издавалось трижды
(1747—1748 годы), а затем в английском
переводе в 1750 году и также было
включено Ламетри в свои «Философские
сочинения» (1751 год). Интерес к
«Человеку-машине» был весьма значительным: в XVIII веке
работа издавалась не менее десяти раз. Это
единственное произведение, вышедшее на
французском и итальянском языках в XIX
веке и неоднократно издававшееся в XX
веке во Франции, Германии, Польше, США, в
нашей стране. Автор примечаний, называя
вышедшие в 20-е годы в связи с
оживлением витализма книги «Человек не машина.
Очерк финалистических аспектов жизни»
(Э. Риньяно. Лондон, 1926 год), «Человек-
машина» (Дж. Нидгрэм. Нью-Йорк, 1928
год), являющуюся ответом на работу
Риньяно, огмецаег возросшее в последние годы
значение сочинений Ламетри благодаря
созданию кибернетических устройств и
попыткам моделирования мыслительных
процессов.
В однотомнике приводятся также
интересные комментарии и библиографические
сведения о «Человеке-растении», «Анти-Се-
неке», «Послании уму моему...», «Системе
Эпикура» и других произведениях Ламетри.
Вообще следует отметить высокую
культуру издания (редактор Л. В. Литвинова),
добротность научного аппарата книги.
Новое издание сочинений Ламетри
—заметное явление в научно-философской
жизни нашей страны. Оно, конечно, будет с
благодарностью воспринято не только
специалистами-философами* Блестящий
литературный стиль, остроумие и эрудиция
автора «Сочинений», хорошо донесенные до
нас переводчиками В. Левицким и Э. А.
Гроссман, делают их доступными
широкому кругу читателей, интересующихся
историей философской мысли.
Я. Я. ПОВАРКОВ

SUMMARIES
G. A. KURSANOV. The Paradoxicalness of the Truth
The author points out that the notion of paradoxicalness of the truth is one of the
concrete substance aspects of the truth as a gnoseological category of a high degree of
community and as a synthesis of various concrete definitions. The author analyzes how
Karl Marx understood the paradoxicalness of the truth and in this connection discusses
the history of the development of scientific knowledge. It is stressed that the
paradoxicalness of the truth is one of the culminations in the progressing cognition of the
complicated and controversial world surrounding man.
1. A. TYUR1N. The Specific Features of the Temporal Properties of Biological Systems
The problem of biological organization and the character of its functioning and
evolution stands out among numerous problems of studying the animate at the modern
level.
The latest discoveries in this field are above all associated with revealing and
studying the time properties of living systems and their relationships. In organic systems the
time factor is a major immanent characteristic of their integrity.
The author discusses "the time aspect of the functional organization of biological
systems and reveals the specific temporal properties of living systems (biological rhythms,
the "biological clock," the sense of time, etc.) and on this basis the phenomenological
aspect of organisms' intrinsic biological time. In the author's opinion studies of the temporal
properties of the animate are of great methodological importance since they permit one
not only correctly understand the functional properties of organisms and the organization
of their processes in time, but also to reveal some major characteristics of universal
objectively existing time.
V. S. CHERNYAK. On the Nature of Scientific Theory.
A variant of the synthetic construction of the scientific theory concept is suggested.
The author assumes that the methodology of science represents the application of general
theoretical cognitive principles to the variety of rational thinking, namely to science. In
particular it follows from this that while constructing the concept of a scientific theory
one should take as a basis the categorial apparatus of dialectical logic by means of which
it is possible not only to explicate, but also to represent in the form of a system such purely
methodological concepts as the law and the fact, the theoretical and the empirical, etc. The
author believes that the concepts of the invariant and the transformation can provide the
basis for determining a scientific theory. Proceeding from the above notions, the author
offers a sufficiently effective criterion of differentiating between theoretical and empirical
terms and sentences of scientific language which is then used for singling out the main
structural components of scientific theory and for revealing their gnosiological function
on cognition.
S. M. KOVALYOV. On Collective and Private, Directly Social and Indirectly Social Labour
The author analyzes various types of man's connections with implements of labour
in the period of anthropogenesis, primitive society and class formations. The author
believes that private labour is based on a solid combination of man with some of the
implements of labour in the process of production.
In the author's opinion the isolation of individuals (families) in the course of
production has led them to the isolation in all other spheres of life and to the emergence of
private property. The author maintains that the origin of private property lies not in a
surplus product or exchange but in the isolated nature of labour.

ISS
SUMMARIES
Private labour which appeared at the definite level of the development of productive
forces of society will inevitably vanish with the further progress of production. Even
within the framework of capitalism the partial socialization of labour takes place. However,
this process will be fully completed only in communist society when as a result of
automation the economic isolation of man in production and the isolated character of "people-
implements of labour" systems are removed.
G. L. SMOLYAN, G. N. SOLNTSEVA. Psychological Factors of the Optimization of
Working Activity
The author discusses the key problems associated with human, mainly psychological
factors in creating new technical facilities, technological processes and automated control
and information processing systems. Psychological factors are regarded as a major source
of raising the efficiency of various types of working activity. This fact imparts new
features to applied psychology which is to solve problems of optimizing professional
activity by taking into account the individual's psychological qualities. The personality is an
essential factor in implementing activity in its concrete structures and mechanisms. The
main objective of applied psychology is to elaborate standards, norms, requirements and
recommendations for the effective organization of professional activity. The author
dwells on the methodologically constructive function performed by theoretical and meta-
theoretical concepts and the explanatory principles orienting the exchange of information
between theoretical psychology and its applied branches. In particular, a significant
methodological role is played by the concept of the personality's activity, in the first place
its motivation and logical aspects. The author gives a critical and detailed analysis of
the concept of contemplating man's activity and specific features of optimization models
which make allowances for the psychological characteristics of man-operator in
automated systems. In conclusion the author discusses the methodological difficulties arising in
the definition of the subject and in the classification of some branches of applied
psychology and present some methodological views on the subject and problems of ergonomics.
V. A. MALIN IN, On the Philosophical Ideas of Revolutionary Populism
The author analyzes the ideological form which directly precedes Marxism. Studies
into this form have cognitive and ideological perspectives since its basic elements are
reproduced nowadays in radicalist thinking in the West and in the East ("Nationalist
Socialists'" versions, the ideas of the "New Left" and neo-anarchist illusions). The structure
of populist thinking contains both rational and relict elements. Theoretically this structure
is a mosaic. Rationalism is its main trend. Populists' philosophy rejects official clerical
dogmas and is characterized by theomachy and atheism ("antitheologism"). Socially
determined democratic humanism and the cult of Reason and natural sciences (Lavrov,
Bervi and Tkachov) are ingredients of this philosophical system. A special place is occupied
by the philosophy of feeling with its hypertrophy of a revolutionary instinct which "never
fails" (Bakunin, Nechayev and Kablits).
The criticism of the canons of idealism (mainly Hegel, Schopenhauer, Eduard von
Hartmann and Vladimir Solovyov) is based on mechanistic materialism of enlightenment,
philosophical anthropology and materialistically interpreted positivism. These forms were
regarded as sufficient for creating effective ("revolutionary") practical philosophy.
By its sociology of economic determinism (under the influence of Marx's "Capital")
revolutionary populism confronts the theory of facts and subjective sociology. The author
puts into right perspective the views on the philosophical and sociological core of populist
ideology and concludes that the ideas of revolutionary populists on the aims and means
of activity, the social ideal and the ethics of a revolutionary can be assessed positively
in concrete historical conditions.

CONTENTS
EDITORIAL: October Revolution and the Dialectics of the Present-Day Social and
Historical Process. L. F. ILYICHOV. On the Methodological Function of the Historical
Materialism. ACADEMICIAN TODOR PAVLOV IN MEMORIAM.| Todor PAVLOV |(Bul-
garia). On the Leninist Legacy in Theory and Practice. R. P. FYODOROV. Hk- crisis of
the "Applied" Ideology of the Social-Democratic Party of Germany. G. A. KURSANOV.
The Paradoxicalness of the Truth. V. S. CHERNYAK. On the Nature of Scientific Theory.
I. A. TYURIN. The Specific Features erf the Temporal Properties of Biological Systems.
CONFERENCE ON THE PROBLEMS OF INTERRELATION OF LANGUAΠAM)
THINKING. S. M. KOVALYOV. On Collective and Private Directly-Social and tmfiïectly-
Social Labour. G. L. SMOLYAN, G. N. SOLNTSEVA. Psychological Factors of the
Optimization of Working Activity. V. A. MALININ. On the Philosophical Ideas of
Revolutionary Populism. PHILOSOPHY ABROAD; LIFE IN SCIENCE; BOOK REVIEWS;
ENGLISH SUMMARIES.
SOMMAIR E
EDITORIAL: La Révolution d'Octobre et la dialectique du processus social et historique
du notre temps. L. F. ILITCHOV. De la fonction méthodologique du matérialisme
historique. ACADÉMICIEN TODOR PAVLOV IN MEMORIAM. [ Todor PAVLOV 1 (Bdgarie).
Sur le problème de l'héritage léniniste dans la théorie et pratique. R. P. FIODOROV. La
crise de l'idéologie «appliquée» du Parti Social-Démocratique d'Allemagne. G. A. KOÜR-
SANOV. Caractère paradoxal de la vérité. V. S. TCHERNIAK. De la nature de la théorie
scientifique. I. A. TIURINE. Traits spécifiques des propriétés temporaires des systèmes
biologiques. CONFÉRENCE SUR LES PROBLÊMES DE L4NTERRELATÏON DU
LANGUAGE FT DE LA PENSÉE. S. M. KOVALIOV. Sur le caractère collectif et privé du
travail social immédiat et du travail social médiate. G. L .SMOLIAN. G. N. SOLNTSÉVA.
Facteures psychologiques de l'optimisation de l'activité de travail. V. A. MALINJNE. Sur
le problème des idées philosophiques du populisme révolutionnaire. PHILOSOPHIE À
L'ÉTRANGER; VIE SCIENTIFIQUE; NOTES CRITIQUES; RÉSUME EN ANGLAIS.
INHALTSVERZEICHNIS
LEITARTIKEL: Die Oktoberrevolution und die Dialektik des gegenwärtigen soziamistori-
schen Prozesses. L. F. ILJITSCHOW. Von der methodologischen Funktion des historischen
AAaterialismus. AKADEMIKER TODOR PAWLOW IN MEMORIAM.| iodor PAWLOW
(Bulgarien). Zur Frage des Leninschen Nachlasses in der Theorie und in der Praxis.
R. P. FJODOROW. Krise der „angewandten" Ideologie der SPD. G. A. KURSANOW. Pa-
rodoxie der Wahrheit. W. S. TSCHERNJAK. Über das Wesen der wissenschaftlichen
Theorie. I. A. TJURIN. Die Eigentümlichkeit der Temporaleigcnschaften der biologischen
Systeme. BERATUNG ÜBER DIE PROBLEME DER WECHSELBEZIEHUNG DER SPRACHE
UND DES DENKENS, S. M. KOWALJOW. Von der kollektiven und privaten unmittelbar-
gesellschaftlichen und vermittelt-gesellschaftlichen Arbeit. G. L. SMOLJAN, G. N. SOLN-
ZEWA. Die psychologischen Faktoren der Optimisierung der Arbeitstätigkeit. W. A. MA-
LlNIN. Zur Frage der philosophischen Ideen der Volkstümler. PHILOSOPHIE IM
AUSLAND; AUS DEM WISSENSCHAFTLICHEN LEBEN; REZENSIONEN; ENGLISCHE
ZUSAMMENFASSUNGEN.

Наши авторы
ИЛЬИЧЕВ
Леонид Федорович
ФЕДОРОВ
Рафаил Петрович
КУРСАНОВ
Георгий Алексеевич
ЧЕРНЯК
Владимир Семенович
ТЮРИН
Иван Александрович
ИЛЬЕНКОВ
Эвальд Васильевич
СИРОТКИН
Сергей Алексеевич
БРУДНЫЙ
Арон Абрамович
КОВАЛЕВ
Сергей Митрофакович
СМОЛЯН
Георгий Львович
СОЛНЦЕВА
Галина Николаевна
МАЛИНИН
Виктор Арсеньевич
ДОРОНИНА
Надежда Ивановна
ЛЕЙБИН
Валерий Моисеевич
ТЮЛИН
Иван Георгиевич
— академик, заместитель министра иностранных дел СССР
— кандидат исторических наук
— доктор философских наук, профессор, старший
научный сотрудник Института истории естествознания и
техники АН СССР
— кандидат философских наук, научный сотрудник
Института философии АН СССР
— преподаватель Тульского политехнического института
— доктор философских наук, профессор, старший
научный сотрудник Института философии АН СССР
— студент факультета психологии Московского
государственного университета имени М. В. .Ломоносова
— доктор философских наук, профессор, заведующий
сектором Института философии и права АН Киргизской
ССР
— доктор философских наук, профессор, заместитель
глзвного редактора БСЭ
— кандидат философских наук
— кандидат психологических наук, младший научный
сотрудник факультета психологии МГУ
— доктор философских наук, профессор кафедры
философии Института повышения квалификации при МГУ
— кандидат исторических наук, научный сотрудник
Института мировой экономики и международных отношений
АН СССР
— кандидат философских наук, научный сотрудник
Института научной информации по общественным наукам
АН СССР
— кандидат философских наук, ученый секретарь
Московского государственного института международных
отношений МИД СССР

СОДЕРЖАНИЕ
К 60-летию Великого Октября
Передовая — Великий Октябрь и диалектика современного
общественно-исторического процесса 3
Л. Ф. Ильичев — О методологической функции исторического
материализма 23
Памяти академика Тодора Павлова . . . , . 35
Тодор Павлов (Болгария)—К вопросу о ленинском наследии в
теории и на практике 41
Диалектика общественного развития и идейная борьба
Р. П. Федоров — Кризис «прикладной» идеологии СДПГ .... 46
Проблемы теории материалистической диалектики
Г. А. Курсанов — Парадоксальность истины 60
Диалектика и современное научное познание
B. С. Черняк — О природе научной теории 71
И. А. Тюрин — Специфика временных сеойств биологических
систем . . 82
Совещание по проблеме взаимоотношения языка и мышления
Э. В. Ильенков — Соображения по вопросу об отношении
мышления и языка (речи). С. А. Сироткин.— Чем лучше мышлению
вооружаться — жестом или словом? А. А. Брудный (г.
Фрунзе)— Проблема языка и мышления — это прежде всего
проблема понимания 92
C. М. Ковалев—О коллективном и частном, непосредственно
общественном и опосредованно общественном труде 104
Г. Л. Смолян, Г. Н. Солнцева — Психологические факторы
оптимизации трудовой деятельности 116
В. А. Малинин — К вопросу о философских идеях революционного
народничества 129
ФИЛОСОФИЯ ЗА РУБЕЖОМ
Н. И. Доронина — Буржуазные исследования международного
конфликта 140
В. М. Лейбин — Психоаналитическая трактовка структуры
личности и неофрейдистская концепция самости 149
И. Г. Тюлин — Философские проблемы современных буржуазных
исследований международных отношений 159
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
В. И. Антонюк, Г. С. Хотевели — Проблемы деятельности ученого
и научных коллективов 162

192
СОДЕРЖАНИЕ
Е. H. Лысмажсин (Москва), К. Г. Рожко, И. Г. Степанов
(Тюмень) — Обсуждение методологических проблем исторического
материализма 170
В. И. Керимов — В центре внимания — законы общественного
развития 172
А. Нысанбаев (Алма-Ата)—За повышение эффективности
методологических семинаров 173
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Б. И. Иванов (Ленинград) — Г. Е. Смирнова. Критика буржуазной
философии техники 175
Е. К. Войшвнлло, В. А. Бочаров, В. С. Меськов —Н. И. Кондаков.
Логический словарь-справочник 177
Коротко о книгах 182
Резюме на . английском языке 187
Наши авторы 190
В СЛЕДУЮЩЕМ НОМЕРЕ:
К 60-летию Великого Октября
Выдающийся политический документ современности
Советский народ — новая историческая общность людей
Руководящая роль КПСС в развитии советского народа к коммунизму
Интернацаонализм марксистско-ленинской философии
«Вопросам философии» 30 лет
Актуальные проблемы советской философской науки
Марксистско-ленинская эстетика. Итоги и задачи исследований ' «
Диалектика и современное научное познание
Марксистско-ленинская философия и методы общественных наук
Проблема объективного психологического знания
О древнейшем периоде человеческой истории
Диалектика общественного развития и идейная б о р-ь-б а
Марксистская концепция человека и современный натурализм в этике
Массовая и популярная культура в современном буржуазном обществе
Созерцательный опыт Оксфордской школы и герметическая традиция
Научные сообщения и публикации
Проблема автора
Философия за рубежом
К критике концепции Франкфуртской школы
~_—"" РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
В. С. Семенов (главный редактор), В. Г. Афанасьев, Г. Е. Глезерманг
Л. И. Греков (ответ, секретарь), М. Т. Иовчук, Б. М. Кедров, В. Ж. Келлег
Ф. В. Константинов, В. А. Лекторский, С. Р. Микулинский, Л. Н. Митрохин,
М. Ф. Овсянников, Т. И. Ойзерман, М. Э. Омельяновский,
Н. В. Пилипенко, А. Ф. Полторацкий (зам. главного редактора),
Б. С. Украинцев, И. Т. Фролов, В. И. Шинкарук, А. Ф. Шишкин.