СЕРГЕЙ ВОРОНКОВ
РУССКИЙ СФИНКС
АЛЕКСАНДР АЛЕХИН
БИБЛИОТЕКА ФШР 1ПОСКВА-2021
УДК 794.1
ББК 75.581
В75
Фото, рисунки и документы из архивов ГАРФ, РГАЛИ, РГВА, Национального архива Чехии, Кливлендской публичной библиотеки, Grande Logede France и Музея шахмат России, из личных архивов автора, а также Ю.Авербаха, МАманназарова, А.Бокучавы,ДБронштейна, Э.Гилшма (Великобритания), Д.Городина, С. Гридасова, ВДедкова (Латвия), З.Заводного, Я.Календовского(оба — Чехия), ГКаспарова, А. Котова, М.Негеле (Германия), В.Новикова, Д.Олейникова, А.Пётча (Германия), А.Римского-
Корсакова, В.Соколова (Германия), М. Соколова, С. Ткаченко (Украина), В. Файбисовича, Б. Фоменко, В.Хеуэра (Эстония) и М.Эна (Австрия)
Воронков, С. Б.
Русский сфинкс. Александр Алехин / С. Б. Воронков. - Москва, 2021.- 544 с.: ил.
ISBN 978-5-907077-32-4
Новая работа известного шахматного историка и писателя Сергея Воронкова - это книга-откровение, книга-сенсация! Перед нами, по сути, первая серьезная попытка осмыслить загадку личности легендарного чемпиона мира Александра Алехина. Пускаясь в путь, автор даже не представлял себе, что его ждет. Он просто скрупулезно изучал и сопоставлял документы и свидетельства очевидцев - те, что были известны, и те, что ему самому удалось найти (среди них - немало уникальных). Результат удивил: образ «русского сфинкса» получился мало похожим на тот, к которому мы все привыкли. Он гораздо сложнее, внутренне противоречивее и трагичнее — впрочем, как и у многих других русских гениев, чью жизнь переехало «красное колесо». В чем-то вызывает восхищение, в чем-то сочувствие, а в чем-то и неприятие...
Воронков Сергей Борисович
Русский сфинкс. Александр Алехин
Книга печатается в авторской редакции Оформление и верстка Евгений Атаров Формат 60x90 1/16. Печать офсетная, бумага офсетная.
Тираж 1000 экз. Заказ № 6148 от 01.10.2020
Отпечатано в АО «Первая образцовая типография».
Филиал «Чеховский печатный двор». Сайт: chpd.ru, e-mail: sales@chpd.ru 142300, Московская обл., г. Чехов, ул. Полиграфистов, 1.
П о вопросам распространения обращаться к Сергею Воронкову: servoron@mail.ru
ISBN 978-5-907077-32-4
© Воронков С. Б., 2021
ТЕНЬ ГУЛЛИВЕРА
О живых следует говорить уважительно; о мертвых - только правду! ф.Вольтер
Знаете, что побудило меня взяться наконец за эту книгу? Чувство долга. Еще в 2001 году, публикуя в «64» одну из неизвестных статей Алехина, я написал, что «чувствую свою вину перед любителями шахмат за то, что сижу как собака на сене», и пообещал издать сборник «Парижский автограф Алехина», в который войдет «богатейшее наследие русского гения, рассыпанное по парижским, берлинским, шанхайским, варшавским, рижским, сан-францисским и т.д. газетам». Однако куча других проектов, сначала совместных («Давид против Голиафа», «Русские против Фишера»), а потом и собственных («Шедевры и драмы чемпионатов СССР», «Федор Богатырчук. Доктор Живаго советских шахмат»), надолго отодвинула реализацию замысла...
Как оказалось, не зря. За эти годы ко мне «притянулось» столько уникальных документов, связанных с личностью и творчеством Алехина, что можно только благодарить судьбу, что я не поспешил тогда со сборником.
Первое такое «притяжение» случилось в 2005 году, когда мне посчастливилось выйти на сына Георгия Римского-Корсакова, однокашника Алехина по Поливановской гимназии, и он прислал мне оригинал воспоминаний отца, опубликованных когда-то в «Шахматах в СССР». Сравнив тексты, я ужаснулся! В журнале были вычеркнуты целые страницы, абзацы, фразы, даже отдельные слова - всё, что могло бросить тень на хрестоматийный образ Алехина. (Так же поступил журнал и с воспоминаниями актера Григория Ге о Чигорине, и, помню, сличая текст с оригиналом в «Ниве», я чувствовал себя настоящим криминалистом. Да, читатель, вот так и лепились в советское время фигуры «основоположника отечественных шахмат» и «первого русского чемпиона мира».)
Именно этот случай заставил меня задуматься: а что мы, в сущности, знаем об Александре Алехине? Не о шахматисте - человеке? Особенно в «русский» период его жизни (до отъезда за границу в 1921 году), когда он, собственно, и сформировался как личность?.. Если честно, почти ничего. Казалось бы, столько всего понаписано, даже художественный фильм снят - а всё как-то мимо, не о том: ощущение
фанерной декорации, подделки... «Коротка кольчужка» получилась, да и, прямо скажем, не совпадает хрестоматийный образ Алехина с космической глубиной его шахмат. Талантливый, чертовски работоспособный и очень целеустремленный малый, не более того. Вряд ли биографы сознательно лепили такой образ. Просто они мерили по себе, а для Алехина эта мерка оказалась слишком куцей: ведь даже в чужой биографии мы можем клонировать только самих себя!
Мы даже толком не представляем себе его литературный стиль, хотя, как известно, стиль - это человек. Ведь все алехинские книги знакомы нам только по переводам. Но никакой, даже самый лучший, перевод не в состоянии передать своеобразие и обаяние его текстов. Разница, поверьте, большая; переводной Алехин изъясняется порой таким языком, какого выпускник Императорского Училища правоведения просто не мог себе позволить. Мой старший друг и строгий учитель, Юрий Львович Авербах вспоминал, как, прочитав роман «Белые и черные», сказал автору: «Саша, вот Алехин у тебя во сне говорит: “Спасибо, дяденька Ласкер”. Да не мог Алехин так сказать! Ведь он из богатой дворянской семьи, к нему даже в детстве все на “вы” обращались». Котов поблагодарил, обещал исправить в новом издании. Но так и не исправил...
Потому-то я и хотел издать сборник статей Алехина, написанных на русском языке. Стиль характерен и узнаваем. Он пишет длинными, довольно сложными по конструкции фразами, но при этом изумительно ясно — и подчас образно — формулирует свою мысль, так что текст читается без усилий, на одном дыхании. Поражает непривычная, иной раз даже шокирующая прямота в оценках коллег, а шарм придает скрытая, но всегда ощутимая эмоциональность, которая почему-то исчезает при переводе...
Надеюсь, теперь понятно, почему свой цикл статей об Алехине на сайте ChessPro я назвал «Русский сфинкс». Меня настолько увлекла эта тема, что за три года (2006-2009), урывками от других проектов, я написал семь объемных статей, причем каждая открывала что-то новое в биографии и творчестве чемпиона мира. Жизнь подкидывала такие свидетельства, что дух захватывало: сколько ж всего скрыто еще в государственных архивах, личных коллекциях, в дореволюционной, эмигрантской и советской периодике, в мемуарных книгах! Там на много лет раскопок, а мы всё норовим по лености своей передрать что-нибудь у предшественников и запустить в оборот по новому кругу. Вот и похожи биографические книжки «про великих» одна на другую, как сиамские близнецы: с одними и теми же, набившими оскомину фактами, партиями и фотографиями...
Кстати, одни воспоминания «притянули» другие, еще более сенсационные. «Невероятно, но факт: сохранились подробные записки
еще одного алехинского соседа по парте, причем в полном виде их тоже еще никто не публиковал! Но об этом в следующий раз...» Думал ли я тогда, в 2006-м, что на расшифровку чудом обретенной рукописи Павла Попова у меня уйдет не один год. Раз за разом подступал я к неясным местам, продираясь сквозь ужасный почерк, но последний ребус разгадал совсем недавно, да и то с помощью жены... А ведь эти записки - самое ценное свидетельство о молодом Алехине, позволяющее нам в буквальном смысле заглянуть в его душу!
Отдельная песня — раритеты из архива крупнейшего советского алехиноведа Александра Котова, подаренные мне его вдовой. Некоторые фотографии Алехина я увидел впервые - сам Котов их почему-то не обнародовал. Как и очень информативные письма падчерицы Алехина и ее мужа, с которыми он переписывался... Но больше всего поразило то, что Котов «утаил» рукопись Алехина с партиями олимпиады 1920 года! Когда Елена Максовна открыла конверт с этими рассыпающимися в руках листками («Тут что-то шахматное, я подумала, вам будет интересно»), я сразу понял, что это за партии. А вот алехинскую заглавную букву «А», каюсь, узнал только дома, хотя она уникальна, как отпечаток пальца... В том же конверте оказались и записи партий Алехина с Николаем Григорьевым, среди которых тоже много неизвестных.
Пора привести и документы масонской ложи, в которой состоял Алехин. Их еще в 1994-м отыскал Юрий Шабуров в бывшем Особом архиве СССР и, переписав от руки, опубликовал - как оказалось, очень скупо, упустив ряд важных деталей, — в статье «Тайна ложи “Астрея”». Шли годы, но желающих съездить в архив не находилось. Пришлось ехать самому. Я сделал копии документов в 2012 году, когда собирался возобновить на сайте цикл «Русский сфинкс», но... впервые привожу только сейчас. Вместе с личной карточкой Алехина, присланной мне из Grande Loge de France - Великой ложи Франции!
Впрочем, не буду пересказывать всех находок, которые ждут читателя. Ожидаемый сюрприз - уже не сюрприз; пусть каждая глава будет для вас маленьким (или большим - когда как) откровением. Скажу только, что, к моему удивлению - я не ставил перед собой такой масштабной задачи, — книга в итоге охватывает всю жизнь Алехина: от ранних лет до послевоенных переговоров с Ботвинником...
Ну а в конце книги вас ждет часть того «богатейшего наследия русского гения», с желания опубликовать которое всё когда-то началось. Она так и называется — «Парижский автограф», ибо состоит из статей самого Алехина и интервью с ним. К большому сожалению, не вошли статьи о его сеансах и о матчах с Капабланкой, Боголюбовым и Эйве, принадлежащие другим авторам, — в противном случае пришлось бы издавать второй том. Среди них выделю Евгения Зноско-Боровско-
го - на мой вкус, лучшего шахматного литератора той поры (в Тар-таковере, конечно, больше остроумия и внешнего блеска, но вес и сила слов — все же другие). Хорошо сказал о его статьях Алехин: «Всё это шахматные стихотворения, только в прозе». До сих пор помню чувство восторга от статей Зноско о матче 1935 года — лучше об этой эпической драме никто не написал и, думаю, уже не напишет. Одна концовка чего стоит: «Крушение Алехина ярче его побед демонстрирует истинный его рост. От него осталась только тень. Но и тени Гулливера достаточно, чтобы покрыть всю страну лилипутов».
Пора представить тех, без кого эта книга не состоялась бы. Артур Аветисян опубликовал на своем сайте ChessPro первые статьи из цикла «Русский сфинкс», из которых родился весь проект. Андрей Римский-Корсаков и Александр Бокучава познакомили меня с уникальными воспоминаниями об Алехине. Елена Котова подарила бесценные артефакты из архива своего мужа. Дмитрий Олейников прислал архивные документы о службе Алехина в Центророзыске и Коминтерне, Станислав Гридасов — архивные документы о подготовке послевоенного матча Ботвинника с Алехиным, а Дмитрий Бородин (Германия) - материалы о дочери Алехина и о его работе переводчиком Коминтерна. Татьяна Колесникович любезно позволила изучить раритеты из библиотеки ЦДШ, включая юношескую тетрадь Алехина. Михаил Соколов и Юрий Киреев поделились находками в старой периодике, а Владислав Новиков сканировал редкие издания из своей коллекции. Дмитрий Плисецкий стал первым читателем книги и окинул мастерским оком ее шахматную часть. С переводами помогли Татьяна, Мария и Анна Плисецкие, а также Яков Зусманович (США). Словом и делом поддержали Евгений Атаров, Ян Календовский (Чехия), Александр Кентлер (С.-Петербург), Пааво Кивине (Эстония), Захар Коган (Израиль), Владимир Нейштадт (Барнаул), Станислав Суханицкий, Сергей Ткаченко (оба - Украина), Вадим Файбисович (С.-Петербург) и Борис Фоменко (Москва).
Москва, сентябрь 2020
ОДИНОЧЕСТВО ГЕНИЯ
Все люди циники, и все слова, прочие правила общежития существуют только для того, чтобы приукрашивать простое эгоистическое чувство...
А.Алехин
ВСЕ МЫ РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА
Принято считать, что именно в детстве закладывается матрица всей дальнейшей жизни. И если хочешь понять судьбу человека, - покопайся в его прошлом, там вполне могут оказаться ответы если не на все, то на многие вопросы. Еще Блаженный Августин говорил: «Дайте мне ребенка в семь лет, и я скажу, каким он будет человеком». Но как раз о детских и юношеских годах Александра Алехина мы знаем меньше всего.
Сам он - во всяком случае, в печати - ничего не рассказывал ни о своей семье, ни об учебе в гимназии (раз только, в статье об игре вслепую, обронил, что на уроках много анализировал без доски), ни об Училище правоведения. Не любил говорить и о первых шагах в шахматах, ограничиваясь фразой, которую можно найти в любой книге о нем: «Я играю с семилетнего возраста, но серьезно начал играть с 12 лет». И о своих шахматных учителях не вспоминал, и мы знаем о них лишь со слов других...
Однако с репортерами газет, особенно эмигрантских, он порой бывал откровенен. «Первые мои попытки играть в шахматы были слишком удачны, и 64 поля слишком захватили меня, — читаем в варшавской газете «За свободу!» (15.12.1928). - Разумные родители охладили мой пыл и строжайше запретили мне соблазнившую меня игру». Ответил Алехин однажды и на вопрос о первом наставнике: «Учителем моим был репетитор моего старшего брата» («Новая Заря», Сан-Франциско, 5.09.1935).
А позже, в интервью испанскому еженедельнику «Semana» (26.10. 1943), возможно, даже поведал о своей первой партии с ним: «Мой покойный старший брат всегда играл в шахматы. Я много раз наблюдал за его игрой, когда однажды - мне было около семи лет - начал играть сам. Мой противник был как минимум на двадцать лет старше меня. Естественно, я проиграл. Я был так этим поражен, что разрыдался. С того дня я решил стать таким хорошим шахматистом, что никто не сможет меня победить».
Варвара Алехина была актрисой кинокомпании «Межрабпом-Русь», снявшей знаменитую «Шахматную горячку». Кадр из фильма «Рваные башмаки» (1933), в котором она сыграла роль учительницы.
Но причину, по которой родители «строжайше запретили» ему шахматы, Алехин так и не назвал. Завесу тайны приоткрыла его сестра Варвара - актриса кинокомпании «Межрабпом-Русь», снявшей знаменитую «Шахматную горячку». Когда после матча в Буэнос-Айресе ей позвонили в Москву из ленинградской «Красной газеты», она не стала хитрить, а рассказала всё как есть: «Уже с 7-летнего возраста брат Александр увлекался шахматами. Увлекался до болезненности. Дело доходило до того, что родители отнимали у него шахматную доску, но он вставал среди ночи и занимался шахматами. Возможно, что на этой почве Алехин и пережил в детском возрасте воспаление мозга» (вечерний выпуск, 1.12.1927).
Вот она, ключевая фраза! И Котов явно слукавил в «Шахматном наследии А.А.Алехина»: «Дальнейшему совершенствованию Алехина помешала тяжелая болезнь (какая и сколько она продолжалась - выяснить, к сожалению, не удалось)». Вы скажете, что Котов не обязан был знать про слова Варвары. Да, не обязан. Но уж пройти мимо книги «Матч на первенство мира Алехин — Капабланка» (Харьков, 1927), вышедшей под редакцией Алексея Алехина, он никак не мог. А в предисловии к ней брат подтвердил слова сестры: «Уже с 6 лет он играл в шахматы. Около семи лет Алехин заболел воспалением мозга, и ему по выздоровлении было запрещено играть в шахматы».
Пришлось на год отложить поступление в гимназию. Туда принимали мальчиков 8-10 лет, и если к осени 1900-го Алехину было семь, то через год он уже мог поступить, но сделал это только в 1902 году (на мемориальной доске, висящей сейчас на здании бывшей Полива-новской гимназии, ошибочно указан 1901-й). Все одноклассники, о которых мы знаем, были его ровесниками: филолог Павел Попов, поэт Лев Остроумов, детский писатель и поэт Сергей Шервинский
родились в 1892 году, поэт Вадим Шершеневич, писатель и поэт Николай Позняков - в феврале 1893-го. Годом младше только литератор Сергей Эфрон, будущий муж Марины Цветаевой, - он с октября 1893-го, зато музыковед Георгий Римский-Корсаков родился еще в 1891-м...
Насколько болезнь помешала «дальнейшему совершенствованию» в шахматах? Алексей пишет, что «только после 9 лет Алехин снова начал игру в шахматы». Это значит, что запрет мог длиться три года: с осени 1899-го, когда Саша заболел, по осень 1902-го, когда он поступил в гимназию. Хотя, по словам Романовского, Алехин ему рассказывал, что «восьмилетним и девятилетним мальчиком он часто играл со своим старшим братом».
Но почему родители вообще запретили ему шахматы? Ведь причиной менингита является не перенапряжение мозга, а вирусная или бактериальная инфекция. Уж не потому ли, что во время болезни у ребенка был шахматный бред? На эту мысль меня натолкнул рассказ Зное ко-Боровского о том, как он в 16 лет заболел тифом, но первую неделю провел на ногах, да еше играя матч с сильным соперником: «Когда я наконец свалился, болезнь “бросилась на мозг”, и я беспрерывно бредил и, в частности, разыграл про себя, будто по переписке, целый турнир при восьми участниках. Это нисколько не было мучительно, скорее даже приятно - и, вероятно, никогда я так хорошо не играл, как в этих вымышленных партиях».
Ничего удивительного: в таком измененном состоянии сознания мозг работает на пределе своих возможностей, а «пробуждение» возвращает к реальности. «Таль рассказывал, что был в Риге один сумасшедший, все время выигрывал у него в шахматы. Потом лег в больницу и вылечился. После этого стал проигрывать» (из книги драматурга В.Славкина «Разноцветные тетради», Москва, 2017).
Подробности о болезни Саши мог бы поведать знаменитый детский врач Нил Федорович Филатов, который, оказывается, лечил «у Прохоровых», то есть в доме у Алехиных. И даже играл там в шахматы! Об этом пишет его племянник, тоже знаменитый врач - офтальмолог Владимир Петрович Филатов:
«Дядя Нил прекрасно играл в шахматы, не занимаясь, однако, теорией игры за неимением времени. Игре, если случалось сесть за столик, отдавался с увлечением, с азартом. Однажды он опоздал к обеду, сославшись на то, что задержался у Прохоровых. На следующий день он опять опоздал, и опять были виновны Прохоровы; получил замечание от жены, поддерживавшей дисциплину в доме. На третий день опоздание на целый час - и опять задержался у Прохоровых. Когда и на четвертый день произошло опоздание (всё из-за Прохоровых), то произошел допрос и пришлось покаяться.
“Я, - рассказывал дядя Нил, - уходил от Прохоровых, посмотрев больного, и вижу, сидит гимназист лет тринадцати и сам с собою партию в шахматы играет. А ну-ка, говорю, поставь фигуры - я с тобой сыграю. Думаю, обыграю его в несколько минут, да и пойду. А он мне мат закатил. На другой день опять мат.
Я на третий день уже не мимоходом играю, а нарочно раньше приехал, играю изо всей силы, а он мне опять шах и мат. И так же на четвертый и пятый день - всё шах да мат
- Да что же это за мальчишка такой?
-Да это племянник С. Н. Прохорова (вероятно, Сергея Ивановича*), Алехин его фамилия”.
Потом стало уже понятно, на какого гения шахматной игры наскочил дядя Нил. И тогда домашнее правительство запретило дяде Нилу заезжать без нужды (ребенок выздоровел) к Прохоровым» (изсборника «Филатов В.П. Рассказ длиною в жизнь...», Одесса, 2011)**.
Поскольку Нил Федорович умер в феврале 1902-го, понятно, что играл он с Алексеем. Тот оказался в тени своего гениального брата, но тоже обладал выдающимся талантом. Приведу семейное предание, которое я вычитал в книге их двоюродной племянницы Веры Ивановны Прохоровой «Четыре друга на фоне столетия» (Москва, 2012): «Говорили, что брат Алехина был еще более одарен, чем знаменитый шахматист. Но тоже сильно пил. Как и папин брат-чемпион». О таланте Алексея говорит потрясающая по своей точности характеристика игры младшего брата, которая почему-то выпала из поля зрения алехиноведов. Когда вы будете читать полемику между Алехиным и Зноско-Боровским по поводу Морфи (см. главу «В силе и есть настоящая красота»), не поленитесь — перечтите приводимую цитату: мне кажется, она ставит точку в их многословном споре о позиционной и комбинационной игре!
Алексей Алехин: «Теперь мы знаем, что никто не достиг такого совершенного знания позиции, как Алехин. Но для Алехина это знание - лишь почва, на которой должны произрасти чарующие цветы комбинационной игры. Композитор должен знать законы физики, законы акустики, но не это или не только это знание рождает гения, композитора.
И, как героическую симфонию Бетховена нельзя свести к отделу физики Хвольсона, так и гениальную комбинацию шахматиста нельзя свести к законам позиционной игры. Между Таррашем и Алехиным — непроходимая пропасть. Законы позиционной игры должны позна-
* Здесь и далее все курсивные вставки в цитаты и в комментарии к партиям принадлежат мне (С. В.).
** Все вставки мелким шрифтом в книге, в том числе и в цитатах, принадлежат мне (С. В.).
А. А. АЛЕХИН (Харьков).
Алексей Алехин. По семейному преданию, «брат Алехина был еще более одарен, чем знаменитый шахматист». Рисунок из «Новой вечерней газеты» (Ленинград, 1925).
ваться, но, так же как у Бетховена законы физики, эти законы позиции должны переходить в подсознательное, самый же творческий процесс -в комбинационной игре» (из книги «Матч на первенство мира Алехин Капабланка», 1927).
О том, что Филатов лечил именно Сашу, говорит не только фраза «ребенок выздоровел», но и то, что его «малолетняя сестра Ася» (полное имя - Анна) умерла не в 1 900 году, как утверждает Шабуров, а на десять лет раньше (1886-1890) и покоится в той же часовне-усыпальнице Прохоровых на Новодевичьем кладбище, что и отец Алехина...
Помните слова Варвары о том, что брат увлекался шахматами «до болезненности»? И что родители не прятали от него доску, как везде пишут, а «отнимали»? Этих важных деталей вы не найдете в книгах об Алехине: из рассказа Варвары в них дословно цитируют только фразу о самой болезни, а всё остальное дают в пересказе. Или даже опускают вовсе, как, например, такой пассаж: «Шахматное увлечение отразилось на характере Алехина - он очень нервный, нелюдимый, вечно задумчивый, поразительно рассеянный». Вам это никого не напоминает? Мне так сразу вспомнился герой набоковского романа, и стало понятнее, почему именно в Алехине многие увидели прототип Лужина...
Рассказ Варвары вообще очень содержателен. И меня удивляет, что его (в отличие от эмигрантских газет) не перепечатал ни один из трех выходивших тогда в стране шахматных журналов, даже частные «Шахматы». Еще больше удивляет, что никому не пришло в голову встретиться с Варварой, чтобы подробно расспросить ее о брате, посмотреть на фотографии, письма и другие семейные реликвии. Неужели они пропустили мимо ушей ее фразу: «У меня сохранилась первая запись нашей игры с братом, сделанная им. Вообще он любил в детстве записывать игру, изучал партии, даже пытался их комбинировать».
Вопреки бытующему мнению, алехинская сестра Ася умерла не в 1900 году, а на десять лет раньше. Она покоится в той же часовне-усыпальнице Прохоровых на Новодевичьем кладбище, что и отец Алехина...
Упомянула сестра и о том, что «5-летний сын Алехина уже знаком с шахматами. Имеется фотография, где маэстро-шахматист снят со своим сыном за шахматной доской». Вы видели такую? Я не встречал... Как и ту, о которой сын Алехина рассказал Авербаху при встрече в Москве в 1992 году: «У меня дома есть еще более ранняя фотография, где я тоже снят вместе с отцом. Там мне меньше года». А ведь у Варвары могли быть и другие снимки, присланные или переданные с оказией братом! А письма, они же тоже были? Жаль, безмерно жаль, что тогдашние журналисты оказались так нелюбопытны.
«Очень нервный, нелюдимый, вечно задумчивый...» Во всех этих чертах характера брата Варвара винила «шахматное увлечение». Но только ли в шахматах дело? Не исключено, что повышенная нервозность Алехина, которая запомнилась одноклассникам по гимназии, была следствием менингита. Между прочим, он еще легко отделался. Будущий первый советский гроссмейстер Борис Берлинский, перенеся в детстве менингит, стал в сущности инвалидом, страдая потом всю жизнь расстройством речи и почти полной потерей слуха.
Однако не исключено и другое: что своим чудесным комбинационным даром Алехин тоже был обязан воспалению мозга! Из книги С.Ландау «Элегия Михаила Таля» можно узнать, что «в возрасте шести месяцев Миша перенес тяжелую инфекцию с очень высокой температурой, судорогами и ярко выраженными менингиальными явлениями. Врач сказал, что вряд ли мальчик останется жить, но при благоприятном исходе после таких заболеваний вырастают великие люди...»
Из Алехина, как мы знаем, вырос великий шахматист. Но был ли он велик во всем? Загадкам личности и творчества первого русского чемпиона мира и посвящена эта книга.
МОЯ ФАМИЛИЯ, БАТЮШКА, АЛЕХИН, А НЕ ОЛЁХИН
Это только в пословице: что написано пером, не вырубишь топором. Еще как вырубишь! Не знаю, как там на Западе, но в СССР воспоминания современников кромсали как хотели. Историки без затей переписывали их своими словами, создавая как бы свой текст; цитаты надергивали по вкусу, безжалостно обрубая всё, что не ложится в «авторскую концепцию». Редакторы тоже не церемонились: вычеркивали абзацами, не говоря уже о фразах и словах... Думаете, я сгущаю краски? Вовсе нет. За мной, читатель, вас ждет настоящий детектив!
Воспоминания Г.Корсакова «Мой сосед по парте» были напечатаны в «Шахматах в СССР» к 75-летию Алехина (№ 9, 1967). Но в книге «Александр Алехин» (Москва, 1973) я вдруг наткнулся на фразу Корсакова, которой нет в тексте. Откуда ж Котов ее взял? Может, из алма-атинского журнала «Простор» — места первой публикации? Увы, поиски журнала в интернете оказались тщетны, но принесли неожиданный улов: статью Андрея Римского-Корсакова «Странный гимназист» («Российские вести», 23.11.2005), в которой он обильно цитировал воспоминания отца, скрыв его, правда, под литерой «Р.» (Римский-Корсаков). Только здесь мне стал очевиден масштаб геростратовой работы, проделанной в «Шахматах в СССР»! Оставалось идти в Российскую государственную библиотеку и с замиранием сердца ждать того момента, когда тебе выдадут подшивку «Простора» и можно будет наконец прильнуть к первоисточнику...
Самое время представить автора. Георгий Алексеевич Римский-Корсаков (1891 — 1971) был родственником великого композитора, внуком знаменитой меценатки Надежды Филаретовны фон Мекк. Получил блестящее образование: две элитные гимназии и Училище правоведения. В Первую мировую командовал эскадроном в армии Брусилова. Уцелев в годы гражданской войны (он сражался на стороне красных), стал искусство ведом, сотрудником Бахрушинского театрального музея. В конце 20-х, когда начались репрессии против «бывших», расстреляли его дядю (но Г.А. сумел уберечь от уничтожения хранившуюся у дяди переписку Н.Ф. фон Мекк с Чайковским!), потом родного брата отправили в лагерь на Колыму. Чтобы избежать их участи, Г.А. при всеобщей паспортизации 1933 года сократил фамилию... В 1941-м, после вызова в НКВД, уехал в Казахстан, в город Петропавловск, и назад не вернулся. Преподавал в музыкальном училище, поражая студентов и коллег высокой культурой, отличной памятью и широтой знаний. Ушел на пенсию только в 78 лет...
Фраза из книги Котова и впрямь нашлась в «Просторе» (№ 9, 1966), но меня ждал новый ребус: в журнале не было некоторых фраз.
приведенных А.Римским-Корсаковым! Это могло означать только одно: у сына сохранился оригинал статьи. Но как на него выйти?! Оказалось, в наш электронный век разыскать в Москве телефон человека не составляет труда... Трубку снял сам Андрей Георгиевич. Узнав о цели звонка, он любезно согласился прислать мне по имейлу авторский оригинал отца и даже две его фотографии в Училище правоведения!
Чтобы дать читателю возможность оценить «масштаб бедствия», я при первой публикации (сайт Chesspro, 2007) всё изъятое в «Шахматах в СССР» — а это несколько страниц! — выделил курсивом, а фразы и слова, которые есть только в оригинале, еше и подчеркнул. Но в книге решил отказаться от этого — мешает читать, да и смотрится неряшливо. При желании можете зайти на сайт и всё сами увидеть (https://chesspro.ru/_events/2007/voronkov_alekhine_l.html).
Георгий Римский-Корсаков ГИМНАЗИСТ АЛЕХИН
Это было в 1905 году. Я учился тогда в Москве, в частной гимназии Л.И.Поливанова, известного в свое время педагога. Гимназия имела хорошую репутацию. Говорили о скромности, серьезности и воспитанности учащихся, а также о хорошем подборе преподавателей. Действительно, при мне русскую литературу преподавал Л.П.Бельский, известный переводчик «Калевалы», математику сначала - Н.И.Шишкин (брат известного художника), потом Бачинский, молодой художественный критик, экономическую географию -известный статистик-экономист Игнатов, русскую историю — Ю.В. Готье, впоследствии академик.
К началу занятий в шестом классе (точнее, в четвертом; первые три класса Георгий учился в гимназии Карла Мая в Петербурге) я запоздал и должен был занять единственное свободное место во втором ряду, на крайней к окну парте. Моим соседом оказался паренек, ничем не примечательный на первый взгляд, с удивительно будничной, простецкой внешностью. Курносый, рот большой, с плотно сжатыми тонкими губами. Во рту довольно желтые зубы. Рыжеватые, светлые волосы, сбившиеся спереди на лоб, в виде плохо промытой мочалки. На бледном лице веснушки. (Рыжина и веснушки!По словам Сергея Шишко, который в 1919 году учился с Алехиным в киношколе, «это был довольно высокий, худощавый, слегка рыжеватый блондин с легкими веснушками»,) Длинные, не очень чистые, красные пальцы, с обгрызенными до мяса ногтями. Руки всегда холодные. Голос довольно высокий и немного скрипучий. Пожалуй, все же глаза были наиболее примечательным органом в этом, вообще говоря, малопривлека
тельном юноше. Глаза были водянисто-прозрачные, желтого отлива (а вот Шишко запомнил «небольшие светлоголубые глаза»), ничего не выражающие — «пустые». Когда он глядел, то нельзя было быть уверенным, что он видит что-нибудь, и смотрел он не на собеседника, а через него, в пространство. Походка у парня была легкая и быстрая, но какая-то вихлястая, неврастеничная, и, кроме того, он имел привычку дергаться, как-то вдруг выпрямляясь, спереди назад закидывая голову и обводя вокруг невидящими глазами, презрительно сжимая при этом свои бескровные губы. Зрение у него все же, очевидно, было плохое, так как читал он, очень близко наклоняясь над книгой. Одежду его составляли черная гимназическая куртка с ремнем и брюки, довольно потертые, не первой свежести. Таким образом, внешний вид моего соседа был далеко не элегантный и мало располагающий к себе. Фамилия его была — Алехин.
С первых же дней ученья я почувствовал себя крайне одиноким. Привыкнув в гимназии к дружескому общению со своими соседями и чувству локтя, я был поражен отчужденностью Алехина. Сначала я принимал его молчание за выражение личной неприязни ко мне, но вскоре понял, что Алехин совершенно одинаково безразлично относится ко всему классу. Понял я и причину того, что единственное свободное место в классе оказалось рядом с Алехиным. Надо заметить, что ничего враждебного в отношении класса к будущему чемпиону
О МОЛОДОСТИ Алехина, о маетности, о содах ого учения, опубгниогамо ничюжно малое количество магтоиялоо. Поэтому мы считаем, что чнтхт«ьпм будет интересно ог-иакомктьсл с аоспоминаиипми Г. Корсакова — гимназического томвишо Алехина. опубликованными а журчало •Простор* (Алма-Ата)
Алахин-гниназист обрисован в воспоминаниях Г. Норса-нова человеком, уже в (ОДЫ Самозабвенно увлекшимся шахматами.
Однако упомиикетая всеми знавшими Алехина его всепоглощающая любовь к шахматам не помешала великому шахматисту стать ширю необразованным человеком, обладавшим большим кругозором.
Воспоминания Г. Корсакова содержат любопытные детали. Отметим юяько две неточности. «Первая значительная победа на шахматном поле» — 1 приз на Всероссийском турнире любителей в Петербурге П»О9) была одержана Алехиным не после поступления в училище правоведения, а саде косца ок учился в седьмом классе гимназии Поливанова. Едва ли Алехин играл по переписка с партнерами, жившими в «Чиидго. Претории или Мельбурна*. Участники турниров по переписке, в которых учествовел Алехин, жили а гораздо более близко расположенных от Москвы местах.
МОЙ СОСЕД
ПО ПАРТЕ
Это было в \W~ г$ДУ-Я учился тогда п Москва, в частной гимнезпп Л И.
С первых же дней учения Меля лоразила о»чу>к-дениостъ Алехина Сиама-
К 7 5-лет ню со Дня рождения А. Алехина
_________________________________
шахматной переписки ему ясно не хватало. <отя ок трудился зоша. хая-гало ему иерей а бумаги для писания шахматные задач. Исчерпай своп аа-наем бумаги, своя тегра ди и книги. 0U. нисколько не стесняясь, принимался за нои, чертя на них изображение шахматной дос ки з движечне фигур. Об думав отлет на прислан мь(й ему ход какого лн будь партнер», Алехин и свою очередь брал почтовую карточку к. написав на йсй свой ход, адресовал ее куда-нибудь в Чикаго. Преторию или Мельбурн.
Весь углубленный в 1свон шаемм пине Дела.
Алех:т настолько исключался нз окружающей ею среды, что не всегда ясно
сную работу по алгебре. Все юнцы притихли. Один ученики, раскрасневшиеся. потные, взволао-ванные. поскрипывая перьями. торопятся скорое сдать письменную работу- Другие — бледные, растерянные, оглядываются по сторонам, эсем своим жалким вадом взывая к товарищеской помощи. Вдруг Алехин стреми телыго встает, с сияющим лицом молча обводит класс глазами и в то же время, по всегдашней при аычке. крутит левой рукой КЛ1Ж волос, сбившихся на лсА
— Ну. что, Алехин, решили? спрашивает его преподаватель Начни i сияй.
— Решил Н жертвую
ДШДД____it. ______JjULLhi___
Воспоминания одноклассника Алехина — искусствоведа Георгия Римского-Корсакова из «Шахмат в СССР» (Ns 9, 1967). Сравнив текст с оригиналом, я был потрясен масштабом геростратовой работы, проделанной в журнале!
не было. Но вто время, когда между гимназистами разных характеров и разного социального и бытового положения устанавливались, на время пребывания в стенах школы, определенная солидарность и взаимопонимание, между Алехиным и классом стояла какая-то преграда, не допускающая обычных товарищеских отношений.
Алехин «присутствовал» на уроках, но не жил интересами класса. Не только никогда у меня с ним не затевалось каких-либо задушевных разговоров, но я не помню, чтобы мы вообще когда-либо разговаривали.
Несмотря на свое отличное знание всех предметов, Алехин никогда никому не подсказывал. Первое время при устных ответах я еще рассчитывал на помощь своего соседа, но он упорно молчал, не обращая внимания на красноречивые толчки моего колена и пинки кулаком в бок. Сначала это возмущало меня, так как даже лучший ученик в классе, Лёва Поливанов, сын нашего директора, и тот иногда не удерживался, чтобы не подсказать товарищу Такое поведение Алехина могло происходить от очень большого эгоизма или от нежелания отвлечься, хотя бы на минуту, от своих шахматных мыслей.
На всех уроках, кроме латинского языка, который преподавал директор гимназии, Алехин был занят решением шахматных задач (скорее, анализом партий) и обширной корреспонденцией. Уже тогда он играл шахматные партии «на расстоянии» с партнерами всего мира.
Частная гимназия Льва Поливанова на Пречистенке считалась одной из лучших в Москве.
Но времени для шахматной переписки ему явно не хватало, хотя он и трудился вовсю. Не хватало ему порой и бумаги для писания шахматных задач. Исчерпав свои запасы бумаги, свои тетради и книги, он, нисколько не стесняясь, принимался за мои, чертя на них изображение шахматной доски и движение фигур. Обдумав ответ на присланный ему ход какого-нибудь далекого партнера, Алехин в свою очередь брал почтовую карточку и, написав на ней свой ход, адресовал ее куда-нибудь в Чикаго, Лондон или Рио-де-Жанейро. Само собой понятно, что он получал много таких же почтовых карточек со всего света с разными марками. Но «профанам» в шахматной игре, вроде меня, до них нельзя было дотрагиваться. Нечего было и думать получить от Алехина какую-нибудь редкую почтовую марку республики Коста-Рики, Нигерии или Зеленого Мыса (явное преувеличение).
Весь углубленный в свои шахматные дела, Алехин даже на уроках Закона Божия и французского языка, когда все ученики, кроме сидящих в виде заслона на первых партах, предавались каким-нибудь приятным занятиям, вроде игры в шашки, домино и даже карты, или читали о приключениях Шерлока Холмса, или, наконец, мирно дремали, - Алехин один не отвлекался от своего шахматного труда. Он настолько исключался из окружающей его среды, что не всегда ясно сознавал, где он находится и какой идет урок.
Знаете, кого это напоминает? Фишера! «Одноклассник будущего чемпиона мира вспоминает, как на одном из уроков, когда Бобби привычно изучал на карманных шахматах какую-то позицию, учитель прервал занятие и сказал: “Фишер! Я не могу заставитьтебя слушать и не играть в шахматы, но будь добр — делай это хотя бы без доски!” Не сказав ни слова, Бобби тут же убрал шахматы и застыл как изваяние, но все, включая учителя, знали, что он продолжает анализировать вслепую» (из книги Г.Сосонко «Конь Калигулы», 2019).
Бывало, вдруг начнет вставать из-за парты. Класс затихал и напряженно ждал, что будет дальше. Постояв немного с растерянным видом и покрутив свой рыжий чуб, Алехин вдруг издавал радостное «Ага!», быстро хватал ручку и записывал придуманный ход. Если преподаватель задавал ему вопрос, то он, услышав свою фамилию, быстро вскакивал и некоторое время стоял молча, обводя класс своими прищуренными, подслеповатыми глазами, искривив рот в болезненную гримасу, как бы стараясь понять, где он находится и что от него требуют. Всё это происходило не больше пары секунд, после чего лицо Алехина прояснялось и на повторный вопрос учителя он отвечал быстро и без ошибки.
Учился Алехин отлично. Когда и как он готовил уроки, не знаю. Но он обладал исключительной памятью, и ему достаточно было на
перемене заглянуть в учебник, чтобы запомнить заданный урок. Конечно, никаких объяснений преподавателей он не слушал, будучи углублен в свои шахматные ходы. И надо заметить, что преподаватели не мешали ему в этом, хотя иногда и позволяли себе иронические замечания. Помню как-то классную работу по алгебре. Все юнцы притихли. Одни ученики, раскрасневшиеся, потные, взволнованные, поскрипывая перьями, торопятся скорее сдать письменную работу Другие — бледные, растерянные, оглядываются по сторонам, всем своим жалким видом взывая к товарищеской помоши. Вдруг Алехин стремительно встает, с сияющим лицом молча обводит класс глазами и в то же время, по всегдашней привычке, крутит левой рукой клок своих мочальных волос, сбившихся на лоб.
- Ну что, Алехин, решили? - спрашивает его преподаватель Бачинский.
- Решил... Я жертвую коня, а слон ходит... и белые выигрывают!
Класс содрогается от смеха. Хохочет в свои длинные усы всегда сдержанный и корректный Бачинский.
У нас в классе учились дети, родители которых принадлежали к самым различным общественным группам московского населения. Были купцы - Морозов и Прохоров; аристократы - Долгорукие и Бобринские. Дети профессоров и адвокатов - Шершеневич, Гартунг; представители революционной интеллигенции - Лобачев и Клопо-тович. Но преобладали дети среднего класса, сыновья мелких служащих, чиновников, врачей и др. Алехин был сыном очень состоятельных родителей. Отец - крупный землевладелец Воронежской губернии, предводитель дворянства. Мать его была из семьи известных московских фабрикантов Прохоровых. Но у самого Алехина не было во внешнем облике ничего от самодовольного московского купчика, ни, еще меньше, от родовитого помещика-дворянина. Скорее всего его можно было принять за сына небольшого чиновника, может быть, сына бухгалтера или мелкого торговца. (То же впечатление он произвел спустя годы на Ольгу Чагодаеву, жену Капабланки: «...к нам подошел какой-то белобрысый господин, похожий на продавца в магазине. Это был Алехин».)
Алехин, однако, не любил, когда искажали его дворянскую фамилию. Так, когда наш «батюшка» о.Розанов, вызывая Алехина отвечать урок по Закону Божию, постоянно называл его «Олёхиным», с крепким ударением на букву «ё», то будущий чемпион мира также неизменно поправлял почтенного служителя церкви, говоря: «Моя фамилия, батюшка, Алехин, а не Олёхин».
К концу учебного года у меня с Алехиным отношения обострились. Меня стала раздражать шахматная мания Алехина и то, что у меня не было нормального соседа по парте, с которым я мог бы де
литься повседневными мелочами нашего школьного быта и обсуждать более серьезные темы нашей молодой жизни. К тому же, безусловно, Алехин был беспокойным соседом. Для своих шахматных занятий он не стеснялся занимать столько места на парте, сколько ему хотелось, так что у меня с ним шла упорная борьба за «жизненное пространство». Мои учебники постоянно попадали в ранец к Алехину, и получить их от него было крайне трудно, и мне приходилось покупать себе новые. Он говорил, что берет их домой по рассеянности, случайно. Однако когда эта случайность действовала на протяжении целого года, то давала мне основание считать ее проявлением злой воли.
Я не помню, чтобы у Алехина был бы какой-нибудь близкий товарищ. (Позднее об этом же напишет Макс Эйве: «Подлинных друзей он (...) не мог иметь, лишь одних почитателей и сторонников».) Я не помню, чтобы он принимал участие в жизни класса, в разговорах на волнующие нас, гимназистов, темы. Я никогда не слыхал, чтобы он ходил в театр или бывал в концертах, на выставках картин. Не видел, чтобы он читал какую-нибудь книгу (сравните с приведенными ниже воспоминаниями П.Попова). А между тем многие из нас зачитывались сборниками «Знания», где печатались Горький, Л.Андреев, Вересаев, Чириков, Бунин. С волнением читали Куприна, Арцыбашева, Амфитеатрова. Увлекались«Паном» Гамсуна, Ибсеном, Шницлером. Коне-
Гимназисты царской России. Начало 20-го века.
Слева - Георгий Римский-Корсаков в парадном белом мундире студента Училища правоведения (1912). Из архива А.Римского-Корсакова. Справа - Александр Алехин на турнире в Стокгольме (1912).
чно, перед этим прочитаны были все русские классики и хорошо усвоены Гюго, Золя, Флобер, Мопассан. Конечно, глубоко презирали Вербицкую и Нагродскую, обожали Чехова.
Были у нас и восторженные почитатели Большого театра, Художественного, Малого. На переменах спорили о новой роли Качалова, о новой постановке «Много шума из ничего» в Малом, о поездке Шаляпина на гастроли в Италию и многом другом. Завидовали тем, кто носил такие же фетровые боты, как Собинов, и такую меховую шапку - лодочкой, - как Качалов. Были такие ученики, у которых в ранце было больше фотографий балерин, чем учебников...
Не распространял Алехин и билетов по знакомым на концерт композитора Ребикова, сбор с которого, как шептали на ухо каждому, должен был поступить в кассу московского комитета РСДРП. Этот концерт организовала семья С.Г.Аксакова, внука писателя, сыновья которого учились в нашем классе.
Не писал Алехин и писем Л.Н.Толстому с просьбой разрешить вопросы, тревожащие тогда многих юношей, стоявших на пороге мужской жизни. Не сидел Алехин на подоконниках нашего гимназиче
ского зала и не отпускал по адресу девушек, идущих мимо гимназии, словечки, которые, к счастью, они не могли слышать. Не посещал Алехин и наш гимназический «клуб», где в перемену погибшие в общественном мнении ученики наспех жадно глотали дым папирос, при этом рассказывая непристойные анекдоты. Мимо всех этих больших и малых явлений школьной жизни Алехин прошел, не взглянув на них, а может быть, и не заметив их.
Наступил декабрь. Гимназическая молодежь старших классов не могла оставаться равнодушной к переживаемым страной революционным событиям. Когда на улицах Москвы раздались выстрелы, занятия в гимназии прекратились сами собой. Это не мешало нам, гимназистам, встречаться в домашней обстановке и быть в курсе событий. Так, мы знали, что для того, чтобы долговязый верзила Николай Бобринский не попал на студенческую сходку в университете, мать его - известная общественная деятельница В.Н.Бобринская -заперла его, а он все же удрал из дома через форточку. Мы знали, что наши товарищи Гартунг и Носяцкий ездили на митинг в Техническое училище и прорывались через кордоны хулиганов из «черной сотни». Мы знали, что Клопотович хранит прокламации. Он же предупредил меня, когда я услышу где-нибудь на улице или в общественном месте команду: «Боевая дружина, вперед!», то я должен буду выйти вместе с другими вооруженными дружинниками вперед и построиться.
Это сообщение меня очень смутило. У меня не было никакого оружия. Я мечтал достать себе браунинг, какой показывал мне из-под полы наш знакомый художник Б.Н.Липкин. И, наконец, все же я достал себе «оружие». Это был крошечный детский пистолетик, который стрелял мелкокалиберной круглой пулькой. Его полезное действие было ничтожно мало. Убить им человека было невозможно, но покалечить, особенно себя, было нетрудно. И стоил он... один рубль 50 копеек. К сожалению, мой пистолет не принял участия в первой русской революции. На углу нашего Никольского переулка и Сивцева Вражка, перед домом, где жил известный знаток русского языка Д.Н.Ушаков, а позднее и профессор консерватории К.Н.Игумнов, появилась небольшая баррикада. Говорили, что сооружает ее продавец из угловой москательной лавки.
Трудно было устоять, чтобы не помочь ему в этом деле. Впрочем, несколько досок, унесенных мною с нашего двора, не сделали нашу баррикаду более грозной и неприступной. Защитников не было, и дворники разобрали ее в несколько минут, чтобы она не мешала движению по переулку.
Пускай это была детская игра в революцию, но эта игра свидетельствовала о наших симпатиях и наших настроениях.
В книге воспоминаний Вадима Шершеневича «Великолепный очевидец», написанной в 1936 году, но увидевшейсветтолько в 1990-м, об Алехине всего одна фраза: «В одном классе со мной рядом на парте (точнее, на соседней) просидел все гимназические годы и гроссмейстер, чемпион шахматного мира Александр Александрович Алехин». Впрочем, и о других одноклассниках он лишь упоминает.
Когда возобновились школьные занятия, у многих из нас было что рассказать друг другу Но Алехин и тут, кажется, не проявил никакого интереса к нашим рассказам, и он глубоко обидел меня тем, что, взглянув на мой пистолет, несколько раз дернул головой вбок и презрительно улыбнулся.
Потом, когда я перешел учиться в Петербург, я узнал, что Алехин поступил на университетский курс Училища правоведения. У меня были друзья среди правоведов, товарищей Алехина по курсу, и, бывая у них, я встречался и с моим гимназическим товарищем (как видите, автор скрывал свою учебу в Училище правоведения; он проучился, правда, только один курс, предпочтя службу в лейб-гвардии Конной артиллерии). Встречи эти не доставляли мне никакого удовольствия, да и ему,
Правоведы в дортуаре - так называлась общая спальня для учащихся в закрытом учебном заведении. Во втором ряду крайний слева - Г. Римский-Корсаков. Из архива А. Римского-Корсакова.
по-видимому, также. Тогда же я услышал, как потешались правоведы над необыкновенной «профессорской» рассеянностью Алехина, над его «штатской» душой, над отсутствием у него мундирной выправки и особенно над его неуменьем пить вино, что по неписанному кодексу чести некоторых правоведов считалось крайне предосудительным. (Впрочем, позднее он, кажется, этому научился.)
Рассказывали, что Алехин мог при случае по рассеянности вместо треуголки — установленного для правоведов головного убора - надеть на голову какую-нибудь старую шляпу и даже картонный футляр и выйти так на улицу, за что он и подвергался суровым выговорам со стороны начальства училища. Впрочем, в этот период его жизни в рассеянности и чудачествах Алехина, я думаю, много было от юношеского озорства, желания порисоваться, отличиться, почудить. Когда товарищи бурно и весело реагировали на какие-нибудь удивительно «чудные» выходки Алехина, то у него самого появлялись в глазах какие-то веселые искорки, и лицо выражало отнюдь не смущение, а чувство самодовольства и удовлетворения: «Вот, мол, я какой - мне всё нипочем, а вот вы попробуйте-ка...» (В апреле 1917-го композитор Сергей Прокофьев записал в дневнике, что Алехина «всегда рад видеть за его некоторую “экзотику по выражению поэта Бориса Верина, который спрашивал: «Александр Александрович, вы экзот ?») Отношения мои с Алехиным испортились оттого, что я принимал его выходки «всерьез», вместо того чтобы обращать их в шутку.
Вскоре по поступлении в училище Алехин одержал свою первую знаменательную победу на шахматном поле (Всероссийский турнир любителей он выиграл, будучи еще гимназистом). Во всех газетах и журналах появились его фотографии. Появились и карикатуры. Так, в «Петербургской газете» (точнее, в журнале «Огонек») Алехин был изображен в виде мальчика-гимназиста, несущего громадный кубок-приз и согнувшегося под его тяжестью. Это дешевое остроумие было рассчитано на невзыскательные вкусы петербургских обывателей, читателей этой бульварной газеты.
Потом началась война. За ней пришла революция, и я больше Алехина не встречал. То, что мне позднее удалось узнать о чемпионе мира по шахматам, указывало на то, что мой беспокойный сосед по школьной парте во многом изменил свой характер и свое отношение к окружающему его миру.
Дорога, по которой он шел к славе, не всегда была прямой и ровной. Кроме радости побед и успехов, он знал и горькие минуты поражений. Совершал он и крупные ошибки при выборе пути. Происходящие, как я думаю, во многом от недостаточного знания жизни, которую он проглядел за недосугом, и неуменья поэтому разбираться в реальной обстановке.
Теперь, по прошествии многих лет, для меня ясно: странности характера и чудачества Алехина, которые выделяли его из массы школьников, причиняли беспокойство окружающим его юнцам или вызывали у них насмешки, были признаками его исключительной одаренности. Не будучи сам шахматистом, но всегда оставаясь русским, я охотно забываю все наши юношеские недоразумения полувековой давности, памятуя только, что Алехин, как шахматный мастер, возвеличил культуру великого русского народа и принес славу русскому имени.
Казахстан, г. Петропавловск, 1960 г.
ВЛИЯНИЕ АЛЕХИНА БЫЛО ДУРНОЕ, ПАГУБНОЕ
Невероятно, но факт: сохранились воспоминания еше одного соседа по парте! Причем, в отличие от предыдущих, эти были написаны явно не для печати: по уровню откровенности - и беспощадности -они больше напоминают дневниковые записи. Их автор - личность тоже весьма неординарная. Семья Павла Сергеевича Попова (1892-1964) принадлежала к кругу просвещенного московского купечества. Всем четверым детям родители дали блестящее образование: сыновья закончили университет, дочери - высшие женские курсы. Завершали обучение заграничные поездки: Италия, Греция...
Философ, литературовед, да еще «социально чуждый» - при советской власти таким была прямая дорога в тюрьму. Не миновала чаша сия и Попова. Дружба с опальными философами Павлом Флоренским и Алексеем Лосевым привела в 1930 году к аресту, потом еше одному, и полгода пребывания в одиночной камере на Лубянке «совершенно расшатало его нервную систему». Благодаря хлопотам жены (Павел Сергеевич был женат на внучке Льва Толстого - Анне Ильиничне) ему удалось выйти оттуда живым и даже стать потом профессором М ГУ, а вот старший брат, музыковед, был расстрелян в 1937 году «за антисоветскую агитацию и контрреволюционную деятельность».
Добавлю, что Попов - один из ближайших друзей Михаила Булгакова и автор первого биографического очерка о нем (написан сразу после смерти писателя, но опубликован лишь полвека спустя). Именно ему вдова Булгакова тайно передала драгоценную реликвию - машинописный экземпляр «Мастера и Маргариты», который хранится сейчас в фонде П.С.Попова в отделе рукописей РГБ...
Но как ко мне попали эти записки? Если коротко: просто чудом. Мне и сейчас не верится, что крохотная зацепка в интернете привела к такой грандиозной находке!
Начну стого, что имя Павла Попова историкам шахматхорошо известно. Цитаты из его «Воспоминаний об А.А.Алехине» (бюллетень
«Турнира памяти Алехина» № 16, 1956) кочуют из книги в книгу Приведу текст в том виде, как он был опубликован.
Попов: «Мне довелось четыре года просидеть с Тишей Алехиным на одной парте вплоть до окончания частной классической гимназии Л.И.Поливанова.
Впечатления об Александре Алехине школьного периода могут послужить иллюстрацией к словам самого Алехина. Как известно, он писал: “Посредством шахмат я воспитал свой характер. Шахматы прежде всего учат быть объективным. В шахматах можно сделаться большим мастером, лишь осознав свои ошибки и недостатки”.
В гимназические годы Тиша был несобранным, развинченным мальчиком.
Помнится, каким я его впервые увидел. Он опоздал на первый урок по истории. Преподавателем был Ю.Готье, впоследствии академик, очень доброжелательно относившийся к Алехину. Со своей парты я увидел в дверях как бы в испуге остановившегося мальчика, взлохмаченного, с угловатыми, неровными движениями. Нервность Алехина бросалась в глаза и накладывала печать на всё его поведение и характер.
Гимназические годы Алехина протекали в неблагоприятных домашних условиях. Отца он почти не видел: Александр Иванович Алехин был воронежским предводителем дворянства и членом Государственной думы, поэтому местопребыванием его были Петербург или Воронеж. Мать, урожденная Прохорова, была болезненной женщиной. Жизнь богатого дома отличалась беспорядочностью, безалаберностью, что накладывало свою печать на впечатлительного мальчика. Тише не сиделось дома; бабушка устроила ему комнату в одной из многочисленных своих квартир. Он был предоставлен самому себе, никто не контролировал его чтения, его занятий и поведения. В гимназии Тиша учился неровно. Его время и мысли были заняты шахматами.
Большинство преподавателей относилось к Алехину благожелательно. На педагогов и на товарищей произвело исключительное впечатление его участие в Петербургском шахматном турнире, когда он,
Будущий историк философии Павел Попов — еще один однокашник Алехина, оставивший воспоминания о своем соседе по парте.
гимназист седьмого класса, завоевал первое место. Играл он в шахматы и в гимназии. Его постоянными партнерами были ученики Лев Поливанов, Лев Остроумов, Вадим Шершеневич. Нередко во время урока вдруг слышался довольно громкий голос Тиши, передававшего очередной ход своим партнерам. Мы сидели близко от учителя, но преподаватели сравнительно мягко реагировали на эти “шахматные шалости’5.
Странным образом, Тиша был способным учеником по многим предметам, впрочем, за исключением математики. Он писал очень хорошие сочинения. До сих пор я помню два сочинения Алехина на темы: “Влияние природы на человека” и “Драматургия Пушкина и Шекспира по «Борису Годунову» и «Макбету»”. Тиша хорошо владел французским языком, безошибочно писал по-французски; по истории Ю.Готье неизменно ставил ему пятерки. Но по математике дело все же не ладилось. Не всегда помогали даже репетиторы.
Алехин к урокам почти не готовился, его тетради и книги были в беспорядке, почерк неразборчив. Но характерно, что наряду с этим шахматные записи Алехина были четки и велись систематически. Шахматные занятия были залогом воспитательной работы Алехина над самим собой. Часто перед уроком Тиша на скорую руку “интервьюировал” меня, неизменно готовившего все уроки. Получив краткие сведения по тому или иному предмету, он умело создавал ответ в целом. Память у него была отличная.
В юношеские годы у Алехина была мысль сделаться дипломатом, в связи с чем он и поступил в Петербургское училище правоведения. Перед ним встала дилемма: карьера дипломата или шахматы? Свой выбор он произвел безошибочно. Любимое искусство принесло ему неувядаемую славу. Шахматы воспитали в нем волю и выработали характер».
Очень интересный текст, но для четырех лет соседства по парте явно маловато. Вспомните подробные воспоминания Римского-Корсакова, а ведь он проучился с Алехиным всего год... И вот как-то, листая книгу Юрия Шабурова «Александр Алехин: непобежденный чемпион» (1992), я вдруг обнаружил фразы Попова, которых не было в той публикации. Откуда ж они? Может, были другие его воспоминания, о которых я не знаю? (Так и оказалось: см. стр. 43)
Посмотрел книги об Алехине, библиографию статей о нем - ничего нет. Полез в интернет — тоже ничего... Стал тогда изучать все файлы с упоминанием Попова. И что вы думаете? В «Ежегоднике МГУ за 2004 год, философский факультет» нахожу отчет о заседании в МГУ, посвященном его памяти. Скользнул взглядом по фамилиям выступавших — и вдруг в самом низу вижу: «Внучатый племянник П.С.Попова, доцент кафедры истории русской литературы филологического факультета А.М.Бокучава рассказал о наследии и архиве своего деда». Так, значит, архив сохранился?! Теперь оставалось только разыскать племянника.
Позвонил на кафедру, представился, спросил, как я могу увидеть доцента Бокучаву. Мне вежливо ответили, что Александр Михайлович болеет. Перезвонил через пару недель — всё еше болеет... Не помню уж на какой раз, попросил его телефон. Неохотно, но дали. Звоню, весь в предвкушении! Никто не подходит. И так несколько месяцев... Когда я уже совсем отчаялся, однажды трубку все-таки сняли.
Александр Михайлович оказался милым, потрясающе эрудированным человеком, но, к сожалению, очень болезненным, что надолго затянуло поиски рукописи об Алехине. О том, что такая рукопись в архиве есть, А.М. сообщил еще в первом телефонном разговоре, и это грело мне душу. Да и наши редкие (раз в год) встречи были интересными и насыщенными...
Когда я наконец заполучил текст, моей радости не было предела! Хотя сразу же понял, на что я себя обрек. Какие-то слова и фразы я понимал с ходу, но в целом почерк был такой, что не пожелаешь и врагу... Намучившись с ксероксом, выцаганил у А.М. саму рукопись, чтобы сканировать и потом изучать текст уже по экрану, где можно увеличить каждую буковку. И все равно на расшифровку ушли годы. Но я об этом ничуть не жалею, потому что результат превзошел все ожидания. Такого откровенного портрета молодого Алехина еше не было, а в нем, если приглядеться, ключ ко всей его жизни!
Датировать воспоминания удалось случайно: по зачеркнутой фразе «Мне на днях стукнет 50 лет». Попов родился в августе 1892 года - выходит, об Алехине писал летом 1942-го, когда немцы рвались к Волге и судьба страны висела на волоске... В дальнейшем он не раз возвращался к тексту, о чем говорит множество поправок. Сам текст написан фиолетовыми чернилами, а поправки сделаны голубыми и... целым веером карандашей: большей частью — простым и черным, изредка - синим и красным.
Павел Попов О МОЕМ ПРОСЛАВИВШЕМСЯ ГИМНАЗИЧЕСКОМ ТОВАРИЩЕ
Я поступил в пятый класс Поливановской гимназии осенью 1906 года. Занял я случайно место за партой вместе с новичком, Манухиным, перешедшим к нам из лицея, - очень тупым и неинтересным. Занятия уже давно начались, и прошло около двух-трех недель, как вдруг среди урока появился довольно растрепанный белокурый мальчик, как-то растерянно остановился у дверей, точно не зная, куда девать руки и ноги. «А, Алехин, — сказал учитель (это был Готье, впоследствии академик), — где же вы пропадали?» Во всем классе произошло движение, словно при появлении чего-то смешного.
Держался Алехин нервно. Он не мог спокойно ни стоять, ни сидеть за партой, постоянно дергался, крутил одной рукой волосы, из-под рукавов куртки у него все время вылезали плохо прицепленные манжеты. Ногти были изгрызены, руки красные. Касаться их было неприятно, точно это — лягушачьи лапы, холодные и мокрые от пота. Кроме того, на одной руке у него была экзема. Как потом выяснилось, ему трудно было от нее избавиться, так как он все время непроизвольно тер руки.
Так же беспорядочно Алехин учился. Рассказывал он и владел языком плохо, не от неразвитости, а от волнения и нервности, не находил нужных выражений, мычал, растягивал слова. Уроки учил на переменах, подготавливался неважно (сначала Попов написал «плохо», но потом исправил). Но он был сообразителен и очень неглуп, что сразу обращало на себя внимание, и я решил занять с ним парту вместе, мне он казался интересным. Так я просидел с ним рядом три с половиной года подряд - в пятом, шестом, седьмом и восьмом классах. Лучше всего шли у Алехина русский и французский языки. Он писал интересные и хорошие сочинения. Наш преподаватель русского языка Л.П.Бельский обычно одобрял его писания (поверх зачеркнутого «ставил ему пятерки»), только бранил за почерк и неаккуратность. Листки и тетради у Алехина постоянно были покрыты чернильными пятнами, он не промокал написанного, поэтому страницы слипались и т.п. В сочинениях он был оригинален. Так, нам была задана сравни-
Страница рукописи Павла Попова «Об одном моем прославившемся гимназическом товарище» (1942). Из архива А. Бокучавы. Публикуется впервые.
тельная характеристика «Бориса Годунова» и «Макбета». «Бориса Годунова» мы частично знали наизусть; западноевропейская литература у нас не преподавалась вовсе, и Шекспир невольно казался далеким незнакомцем. Потому меня очень удивило, когда Алехин мне сказал: «При сравнении у меня все преимущества оказываются на стороне “Макбета”; насколько Шекспир выше Пушкина».
Он легко и свободно читал французские романы. «Воскресение» Толстого он прочел, когда роман только что появился, то есть когда Алехину не было и десяти лет. Так его занимало и интриговало, чем интересуются взрослые. Нас объединяла любовь к Чехову. Среди забав мы занимались следующим испытанием на соревнование. Называлось заглавие рассказа Чехова, самого мелкого. Противник должен был в точности рассказать содержание. И наоборот - рассказывается сюжет, надо вспомнить заглавие. Я позднее убедился, что это не так-то просто. Последние два года я почти сплошь занимался Чеховым и заметил, что часто заглавие выскальзывало из памяти. Но тогда память была бойкая, юношеская.
Алехин был хорошо грамотен. В шестом классе произошел такой казус. Бельский рассердился на орфографические ошибки в сочинениях и сделал нам каверзный проверочный диктант. Он диктовал нарочитые фразы вроде следующего текста на букву ять: «По верным сведениям ведение и ведение этого дела вверены сведущему человеку» (эти слова писались по-разному: ведете и вд н1е, потому что первое от глагола вести, а второе от в д ти — знать). И мы наделали массу ошибок. На смежных партах сидели: я с Алехиным, далее Поливанов (сын директора, ныне профессор математики в Горьком) и Остроумов (поэт и писатель). Поливанов, Алехин и я получили по четверке; пятерка была только у одного Остроумова, оказавшегося наиболее грамотным; затем были две тройки, далее следовали двойки и единицы.
Интеллектуальная развитость была сравнительно высока. Бельский задал тему «Корни учения горьки, плоды его сладки». Остроумов перевернул пословицу и доказывал, что всё зависит от дарования. Если его нет, то ничего не высидишь. Лучший пример - Максим Горький: босяк, и стал писателем, и вовсе не от систематичности своего образования, образования никакого и не было в формальном смысле слова. Бельский балл не поставил, но раскритиковал содержание, доказывая, что Горький - исключение. Спор с Остроумовым длился чуть не полчаса. В результате Остроумов в корне переделал свое сочинение и должен был перевернуть свою идеологию под натиском преподавателя. Остроумов, будучи гимназистом шестого класса, написал письмо Толстому с вопросами морального характера. Толстой ему ответил. Конечно, это составило сенсацию среди гимназистов.
Алехин любил оригинальничать, я же стремился быть ортодоксально-консервативным в рассуждениях и тему «Щедрость и расточительность» построил на тексте из Библии: «Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив».
Ни одного сочинения Алехина не сохранилось. В фонде Павла Попова в отделе рукописей РГБ я нашел несколько сочинений его одноклассников на тему «Какими благами обязана новая Европа древнему миру», но алехинского среди них не было. Сочинения написаны на роскошных «фирменных» бланках, с выдавленным влевом верхнем углу названием - в пять строк прописными буквами: Учебное заведете / съ курсомъ / гимназш, / учрежденное / Л.И.Поливановыми
Учителей Алехин задирал. Учителю математики, когда тот заставил Алехина стереть всё написанное на доске и нарисовать наново геометрическую фигуру, он сказал как бы в скобках, обратившись к классу: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Законоведение у нас преподавал будущий крупный ученый Степан Борисович Веселовский. Но он был абсолютно не педагогом, над ним смеялись и игнорировали его, тем более что он был очень тщедушен - мал ростом и говорил тонким тенорком, который терялся в гудящем классе. Алехин позволял себе невероятные дерзости, так что раз мне сделалось прямо холодно от дерзких слов и пренебрежительного тона Алехина. Веселовский только осторожно заметил: «Ужасно у вас развязные манеры, Алехин».
Алехин любил разные штучки. У нас был преподаватель-латинист, незабвенный С.П.Гвоздев. Он стал преподавать только с седьмого класса. До этого мы его знали лишь как молчаливого преподавателя, который мчится через зал с охапкой книг. Гвоздев носил очень темные очки, был очень толст и ходил очень быстро. Алехин говорил мне: «Осторожно, вот мчится ветер смерти, он тебя забодает». Если впопыхах спросить Алехина: «Алехин, есть у тебя ручка?», он неизменно отвечал: «Конечно» и протягивал свою руку, добавляя: «Так и быть — возьми».
Всего хуже шла у Алехина математика. Это парадокс в связи с тем, что шахматный талант считается обычно координированным с математическими способностями. Математика шла настолько дурно у Алехина, что он прибегал к репетитору На выпускном экзамене он не решил задачи по тригонометрии, ему была поставлена двойка, настолько он напутал. До устных экзаменов он был допущен условно. На устном ответе ему натянули по тригонометрии четверку и вывели в среднем тройку.
Он почему-то робел перед учителем математики Алексеем Андреевичем Игнатовым. Тот на него действовал магически, и Алехин
Обложка журнала «Огонек» (№ 9, 1909) с первым шаржем на Алехина. Хотя круглолицый карапуз с рогаткой в кармане на него совершенно не похож... Публикуется впервые.
терялся. Вижу, как Алехин беспомощно стоит перед доской, переспрашивает коснеющим языком: «Что, что?» Что-то пишет на доске, но тотчас же стирает написанное тряпкой или старается заслонить своей фигурой, стремясь скрыть возможную ошибку. Слышу голос Игнатова: «Алёхин (только один Игнатов звал его на «ё», остальные произносили «Алехин»), отойдите от доски, бросьте тряпку. Я вам говорю, бросьте тряпку». Алехин возвращался на место, весь измазанный мелом. Каксейчас помню, какмы с ним сидели перед роспуском гимназии на масленицу, на последнем уроке математики. До звонка оставалось минут пять-десять; мы предвкушали вместе отправиться на Кузнецкий и зайти в кафе. Вдруг вызывается Алехин, он сразу начинает путать. Игнатов ставит двойку, и перед самым звонком у Алехина уже настроение пало, и все планы рухнули.
Шахматами Алехин занимался сызмальства. В комнате у него всегда стояли шахматная доска с разбросанными шахматами и контрольные часы. Шла игра и в классах по время уроков. Партнером был обычно Поливанов, реже будущий поэт Шершеневич. У Поливанова в парте лежала тетрадка, там была нарисована шахматная доска, и он помечал карандашом фигуры, при новом ходе стирая ранее помеченные. Алехин всегда играл £ 1’aveugle (вслепую - фр.). Вдруг в классе на мирном уроке Закона Божия раздавалась неожиданно реплика: «Ферзь е7-е6»; или «Конь d3». Учитель возмущался, но в общем отношение было снисходительное. Алехину делались поблажки.
Будучи гимназистом 7 класса (а не 8-го, как обычно пишут), Алехин участвовал в турнире в Петербурге, взял приз и получил премию — великолепную вазу Императорского фарфорового завода. С ней он снят, у меня хранится фотография. В «Огоньке» была карикатура: пузатый маленький гимназистик волочит вазу. Карикатура абсолютно не похожа, да и форменную гимназическую одежду Алехин никогда не носил; наша гимназия была частная. (В младших классах носил —см. воспоминания Римского-Корсакова.) Алехин мечтал прославиться. Эта идея у него бродила с малых лет. Он намечал оди н из двух путей - или сделаться дипломатом, или шахматистом. Я советовал остановиться на первом, считая, что шахматы — мелкая забава и ничего серьезного не представляют. Алехин неизменно предлагал с ним сыграть в шахматы, давая вперед туру или коня. Я, отшучиваясь, отвечал: «Сыграем лучше в бирюльки или шашки». Так я с ним ни разу в жизни не сыграл ни одной партии и не был активным участником сеансов одновременной игры (карандашом поверх зачеркнутого «не присутствовал ни на турнирах, ни на сеансах одновременной игры»).
Наши встречи намечались так. Алехин говорил: «Сегодня играю в шахматном клубе на Бронной, приезжай в 12 часов ночи; нет, вернее в полпервого, вместе поужинаем». Я приезжал, когда сеанс уже бывал
Приезжая из Петербурга в Москву, Алехин, по словам Павла Попова, «в полной форме правоведа в треуголке» шел «в гимназию, к большой перемене, Он ходил по классам, младшие товарищи обступали его, рассматривали мундир».
на исходе; помню, как Алехин ходил, кончая игру, вдоль ряда столиков, весь красный, крутя волосы и пошатываясь. Он продолжал играть в воображении, когда уже участниками игра была закончена, рассеянно здоровался, думая о другом; в ресторане никак не мог заказать себе сразу кушанья, всё переспрашивал: «Что, что?» И только через полчаса приходил в себя. В последний раз я его видел за игрой в Красноармейском клубе рядом с Художественным театром в 1921 году, он ходил среди шахматистов-красноармейцев в нетопленом помещении, но также был нервно взвинчен.
Своих планов сделаться дипломатом Алехин не оставил. По окончании гимназии он стал
готовиться к поступлению в Училище правоведения в Петербурге. Пришлось держать дополнительные экзамены по языкам, главным образом по французскому. Но это давалось ему легко. Затем он переехал в Петербург, постоянно наезжая в Москву. Обычно
он по приезде появлялся утром, часов в 11, в полной форме правоведа в треуголке и, если заставал меня дома, тащил в гимназию, к большой перемене. Он ходил по классам, младшие товарищи обступали его, рассматривали мундир. В Алехине наряду с неприятной иронией было много элементарного тщеславия.
Вряд ли я когда увижу Алехина, да и время такое, что можно под-
вести итог прошлому, скрывать нечего ни о себе, ни о других (поверх зачеркнутого «Мне на днях стукнет 50лет, пора поговорить»). И я должен чистосердечно сказать: влияние на меня Алехина было сильное, и влияние дурное, пагубное. Если есть в натуре элементы подражательности, то всегда имеется опасность перенимать черты бессознательно, бесконтрольной подчиниться влиянию нежелательному. Моя натура была такова, и многое пустило во мне отрицательные ростки в связи с постоянным соседством с Алехиным. У Алехина был настоя
щий культ своего «я»; чужие интересы, чувства для него не существовали; он все время хотел что-то выиграть для себя, он комбинировал, делал всячески, чтобы чего-то достичь, используя других. (Сравните с оценкой Эйве: «До такой степени он был сконцентрирован на своих шахматах и на самом себе, что в наших странахего в шутку именовали “Алейн-их” — по-немецки “я один”».) Поэтому Алехина искренне радовало, когда он кого обманывал, используя это. Меня он втягивал в такую атмосферу. Он просит: «Напиши мне скорее письмо, а то я хотел узнать, что сообщают в письме брату, и присвоил его, разорвал конверт, а прислуга знает, что было письмо, мне нужно теперь иметь другое письмо для доказательства того, что я ничего не перехватывал, а адрес был на мое имя».
В фонде Павла Попова есть его, вероятно, выпускное сочинение, так как оно датировано 1 мая 1910 года (экзамены были в мае). Тема - «Купеческая среда в изображении Островского». Когда я его читал, меня не покидало ощущение, что Попов... подсознательно сводит счеты с Алехиным, в котором благодаря бабушкиному воспитанию преобладало, наверное, купеческое начало:
«Особенно ярко изобразил Островский одну черту характера купцов: это - самодурство. (...) Сознания нравственного долга у самодура нет; “не обманешь, не продашь” - вот его правило в деле торговли. (...) Самодур своим упрямством и отсутствием нравственной чуткости оказывает очень дурное влияние на семью и подчиненных...»
Мы устраивали любительский спектакль и ставили «La petite choco-latiere» - пьесу, нашумевшую у Сабурова (антрепренер Симон Сабуров служил в театре «Эрмитаж», где шла «Маленькая шоколадница», в 1904—1908 годах). Главную роль играла барыш ня-любительница, за которой мы все более или менее ухаживали. Она предпочитала Алехина. Он сделал вид, что увлечен, поссорил ее с другими кавалерами, а затем показал, что она ему глубоко безразлична. Та недоумевала. Он заявил: «Ничего не следует пропускать, что дается в руки, -надо это или не надо. Вы мне плыли навстречу, я на всякий случай взял. Потом рассмотрел, что вы мне неинтересны (поверх зачеркнутого «лишняя»), и отбросил». - «Но это гадость, цинизм», - возмутилась барышня. «Я действую сейчас в открытую, цените это. Все люди циники, и все слова, прочие правила общежития существуют только для того, чтобы приукрашивать простое эгоистическое чувство; а я обнажаю дело, вот и всё». - «А со мной можно так поступать, потому что я ничтожество, а вы — выдающийся человек?» - «Да в сущности, именно так, вы правы». Алехин снялся на Невском в моментальной фотографии в своем правоведческом мундире, подарил мне снимок и подписал: «Женщины — это наше счастье, женщины - это наше
несчастье» (увы: в фонде Попова в отделе рукописей РГБ ни одного снимка Алехина не оказалось!).
Но сущность его заключалась не в погоне за женщинами, где он сам попадал на удочку, а в погоне за славой; он отличался грандиозным честолюбием, бешеным, сопровождаемым ненавистью ко всему, что нужно преодолеть и победить (это «вечно пылающее честолюбие» отметил и Шпильман в своей книге «О шахматах и шахматистах»). Тут можно говорить о настоящей злобе, которую так художественно изобразил Шопенгауэр. Пример Шопенгауэра: в таком состоянии человек может убить другого только для того, чтобы смазать жиром свои сапоги, раз нужно добиться блеска своей обуви.
Зноско-Боровский: «Помню, когда Алехин впервые появлялся в Петербурге, в Шахматном собрании или в турнирах, многие оправдывали свои поражения ему словами:
- Как ему сопротивляться? У него такая жажда выиграть, такая великая воля в нем к победе, так целиком входит он в игру, что ему нельзя противостоять!
И действительно. Маленький гимназист садился за шахматную доску, лицо его пылало, глаза горели и жгли противника. Он вносил в шахматы всю страсть, всю пылкость своего темперамента и еше недавно напомнил нам эту черту своего характера, когда в одной бесконечной партии (Тартаковер - Алехин, Земмеринг 1926), где несчастную пешку он хотел превратить - и превратил - в победу, он, часами мучая нашего обшего доброго друга Тартаковера, говорил:
- В шахматах надо быть злым» («Последние новости», Париж, 9.03.1928).
Можно говорить об аморализме натуры моего приятеля. У меня была погоня за тем, чтобы быть первым учеником. Это было ложное внушение, исходившее от семьи. М не было раз навсегда сказано: «Твой старший брат - первый ученик в классе, неужели ты будешь хуже?» И я тянулся, был, как говорится, пятерошником, что было жизненной ошибкой моих гимназических лет. Я за все время пребывания в гимназии получил всего раз тройку с плюсом. Для меня это было неприятным эпизодом.
Алехин подстроил мне следующий казус. Я не был по болезни на уроках. Вечером он мне позвонил по телефону и сказал, что Бельский (учитель словесности) раздавал сочинения, мою работу он, Алехин, взял, там стоит четверка. Я спросил, есть ли какие пометки, замечания. «Никаких». Я привык получать за сочинения пятерки; сочинение в данном случае было ответственное — мы кончали восьмой класс, но я решил не спрашивать Бельского, почему он мне снизил балл. Наутро Алехин мне передал тетрадь, там стояла карандашная четверка и больше ничего. Бельский прочитывал ученические работы
с карандашом в руках. Передавая работы на руки, он заносил в общий балльник (табель) отметки. И вот оказалось, что в общем балльнике против моей фамилии стояла пятерка. Алехин, чтобы уязвить меня, стер пятерку Бельского и заменил ее четверкой. В журнале он подделывать не решился - заметил бы учитель. Но он мне с гордостью признался, что достиг своего, расстроив меня, и сделал это искусно. «Я хотел переделать пятерку на тройку, но ты бы не поверил; я стер, заменив четверкой, - это правдоподобнее, и достиг своего: ты два дня был в убеждении, что написал сочинение хуже обычного». Не для того он учинил подлог, чтобы отучить меня от погони за хорошими отметками, - ему доставило удовольствие расстроить меня.
Конечно, мы ссорились, но мы были молоды, и обиды скоро забывались. Он умел оскорбить. Раз мы поссорились, и он был не прав. Но он сказал: «А все-таки ты довезешь меня до дому». Я обычно нанимал извозчика до Новинского бульвара, где я жил, и завозил Алехина в Никольский переулок, где была его квартира. Я ответил: «Нет, я поеду один». - «Нет, ты завезешь». - «Не завезу». И я действительно удивился, что он сел в пролетку рядом со мной. Но я принял решение не говорить, чтобы извозчик повернул из Денежного в Никольский, - по Денежному шел мой прямой путь домой. И решил, что, если Алехин скажет: «Извозчик, направо», - я остановлю и сойду с экипажа. Но Алехин сумел выйти из затруднительного положения и пихнуть меня морально. Он велел извозчику остановиться на углу Денежного и вышел, со мной не простившись и повернув ко мне спину.
Ссоры зарубцовывались, и Алехин не обострял конфликты, до конца мы сидели за одной партой. Может быть, тут играло роль то обстоятельство, что я считался всезнайкой в классе и ко мне все обращались на переменах с вопросами. Перед уроком латинского языка я обычно делал товарищам перевод заданного латинского текста, а перед уроком математики - анализ задач. Сидя рядом со мной, Алехин мог пользоваться моей подготовкой в первую очередь.
Наследственность у Алехина была дурная, а семейство, к которому он принадлежал, - беспорядочное. Его отец, помещик Воронежской губернии, был предводителем дворянства. Получил юридическое образование. Был членом Думы, в Москву наезжал редко (в Думу его изберут в 1912 году, когда сын уже закончит гимназию). В Москве семейство Алехиных снимало особняк в Никольском переулке. Мать Алехина-Анисья Ивановна, рода Прохоровых, приходилась сестрой владельцев Трехгорной мануфактуры, Сергея и Николая Ивановича. В доме Алехина я бывал очень часто, но мать никогда не видел. Она почти не выходила за пределы своей спальной. Обычно говорилось, что она больна. Впоследствии я узнал, что она — безнадежная морфинистка.
У нее было трое детей: Алексей, Александр и Варвара. Алексей, юрист по образованию, также был шахматистом, но гораздо меньшего калибра, чем брат, всемирно прославившийся. Позднее он жил в Харькове. Это был приветливый, очень мягкий человек, внешне производивший скромное впечатление по сравнению с Тишей-шахматистом. Алексей был спокойным и внешне уравновешенным. Варвара имела склонность к театру, впоследствии выступала в Камерном театре (1914-1917), выйдя замуж за одного артиста.
Хозяйство вела немка, гувернантка-экономка. Внешне дом производил очень благообразное впечатление. Гостиная, кабинет, столовая - всё было в большом порядке. За всем неустанно следила экономка. Если бы не она, от квартиры в неделю ничего бы не осталось. Более беспорядочных и безалаберных людей, чем Алехины, трудно себе было представить. Амалия Федоровна, как, кажется, звали экономку (согласно Шабурову - Мария Федоровна Кеслер), сутра выясняла, где кто был. Определялось, что пропало: две пары калош, зонтик, палка, сумка. Начинались поиски утраченного: Варя забыла зонтик, Тиша - калоши. Амалия Федоровна созванивалась по телефону, и посылали к знакомым за забытыми вешами.
Один и тотже учебник приобретался Тишей четыре-пять раз. Книг он обычно домой не носил, они оставались у него в парте в необычайном хаосе, потом постепенно утрачивались. Когда бывали гости у молодежи, то они входили в хорошо прибранную комнату. Затем появлялись окурки на столе и на полу, вино проливалось на скатерть и ковер, и комната превращалась в хлев перед уходом гостей. Затем посторонние руки должны были всё прибрать.
В доме Алехиных происходили репетиции любительских спектаклей, вечера. В них Тиша растворялся, и я его фигуры не помню. Не помню, какую роль он играл в «Маленькой шоколаднице». На репетиции иногда приходила сестра Варвара Александровна. Она считалась компетентным судьей, так как уже дебютировала в Художественном театре, где в закрытом спектакле играла Раневскую в «Вишневом саде». Помню, что она похвалила игру стариков — [нрзб] и меня. Я в любительских спектаклях всегда играл плохо, но тут роль комического старика мне удалась. Алехин играл совсем неудачно. Показательно и то, что в конце концов спектакль так и не состоялся. Главную роль играла одна артистка Художественного театра. Она отказалась. Ее заменила другая. В результате интриг, которыми заправлял Тиша, и она отказалась.
Самые приятные воспоминания от совместных вечеров с Тишей остались у меня от мая 1910 года. Мы тогда держали выпускные экзамены. Я взялся репетировать Тишу накануне самих экзаменов. Мы проходили с ним самые трудные вопросы. Происходило это, как ни
странно сказать, - на извозчике. Часам к восьми вечера ко мне подъезжал Тиша на лихаче. Это был извозчик на дутых шинах. Его Тиша нанимал на два часа, ион вез нас в Петровский парк или в Сокольники. Я задавал вопросы. Помню, так мы повторяли физику, хронологию по истории. Накануне последнего экзамена 4 июня, по русскому языку, мы не поехали в парк, а пошли втроем в сад «Эрмитаж» - я, Алехин и Коля Львов, сын члена Государственной думы Н.И.Львова. Мы решили, что Бельский проваливать напоследок не будет, и пошли в оперетту. Помню, как мы на заре возвращались втроем на одном извозчике, жизнь тогда казалась благим будущим.
На самом экзамене был комичный эпизод. Львов пришел на экзамен в грязных башмаках. Директор Поливанов, прогуливаясь по залу с экзаменационной комиссией, сказал: «В этих башмаках вы моей гимназии не кончите». Ясно, что надо было переменить обувь. Но экзамен шел быстрым темпом. Помню: стали вызывать одного с начала, другого - с конца. Первым пошел Алехин, я оказался в конце, так как моя фамилия совпадала с серединой алфавита. Львов не мог сообразить, скоро ли ему предстоит отвечать, и не решился ехать домой переобуваться. Выручал всегда швейцар Василий. Он достал ботинки, но они были странные, на одну ногу - от двух пар. Львов их кое-как надел, но едва сумел в них пройти к экзаменационному столу. Я заметил, что строгий Иван Львович Поливанов ухмылялся себе в бороду.
Императорское Училище правоведения располагалось в Петербурге на набережной реки Фонтанки.
Алехин ликовал, что он уже не гимназист. Я же отвечал последним; как сейчас помню, мне досталось «Дворянское гнездо» Тургенева. Было странное ощущение, что для нас всех через пять минут гимназия перестанет существовать.
В грязной швейцарской каморке расторопный Василий уже приготовил несколько бутылок шампанского, так что, когда мы через полчаса входили в новеньких пиджачках в ресторан «Прагу», чтобы кутнуть, мы уже были навеселе.
Алехин любил кутнуть, но пьяным я его не помню. Вообще не помню его особого пристрастия к алкоголю, так что не очень верил версии, будто вследствие припадка алкоголизма он проиграл Эйве свое первенство в мире по шахматам. Он слишком славолюб и умел себя курировать. Вообще сквозь всякую беспорядочность у него всегда проглядывал расчет. И вот мне кажется очень правдоподобным объяснение, которое дал один шахматист. Он сказал, что это был трюк, допущенный Алехиным. Мировые шахматисты - богачи, на них играют, как на скачках, когдаставят на лошадей. Известный процент, при таких пари за границей, идет в пользу игрока, на котором держащие пари выиграли. Когда безвестный учитель в Голландии Эйве добился права играть матч с Алехиным на звание чемпиона мира, никому не могло прийти в голову ставить на Эйве. Вполне правдоподобно, что какие-нибудь ловкие предприниматели вошли в сговор с Алехиным, что они поделятся с ним богатым кушем, но чтобы он поддался и проиграл матч.
Дело даже не в деньгах, которые должен был получить Алехин. Алехины были очень богаты, и специальной погони за деньгами у Тиши не наблюдалось. Не было этой погони и во время революции, когда он стихийно разорился. Помню, я у него был в 1920 году, когда он жил в Москве в бывшей гостинице «Люкс» (там было общежитие Коминтерна)', он хвастал не тем, что ему удалось что-нибудь спасти из прежних средств, хвастал не заработками или доходами, а тем, что он получает молоко в количестве достаточном, чтобы пить его стаканами, тогда как для всех граждан в Москве молока нет. Помню его выражение: «У нас в Москве ничего не осталось, застряло кое-что в Воронеже. Там бывшая наша прислуга тихо и плавно продает сохранившиеся шубы».
Погоня у Алехина всегда была за тем, чтобы выделиться; это погоня за сенсацией - не за деньгами. Он злился, когда я говорил, что на шахматах имени он не составит, что шахматы - несущественное дело. Я исходил из практики дореволюционного времени, когда шахматная игра никогда не возводилась до степени общественного события. А он утверждал, что Чигорин — это имя и что всякий образованный человек должен знать, кто такой Чигорин.
Чтобы поднять уровень интереса к шахматам, Алехин был готов пойти на всё. Трюк мог приковать внимание всех, даже не шахматистов. Сначала - позорный проигрыш, затем в матче-реванше блестящая реабилитация. Это - реклама, он ее достиг. Будучи дилетантом, ничего не могу сказать об игре Алехина, но специалисты мне говорили, что партии первого матча Алехина с Эйве отличаются полной загадочностью: наряду с настоящим алехинским мастерством они демонстрируют промахи элементарного порядка, оплошности ниже уровня среднего игрока. Вряд ли тут настоящий ключ к объяснению может свестись к припадкам якобы алкоголизма - тогда было бы просто снижение и упадок игры, а не чередование удачных ходов с позорными промашками. Между тем явно поддаваться Алехин не мог. Нужна была маскировка. Быть может, он действительно чрезмерно выпивал во время игры, но с определенной целью — прикрыть настоящий уговор. Это в духе авантюризма Алехина и соответствует его наклонностям юношеских лет. Он трюкач в жизни. Такой же, говорят, стала его шахматная игра — поймать противника при помощи неожиданной каверзы.
Доказательством того, что проигрыш Алехина не был случайной неудачей, для меня является следующее обстоятельство. В газетах было сообщение, что на последней встрече, когда Эйве, имея 6 против 5 и играя белыми, обыграл Алехина и приобрел первенство мира, Алехин хладнокровно принял результат партии и спокойно продол-
Правоведы в свободное от учебы время. К сожалению, ни одной фотографии Алехина вместе с сокурсниками найти не удалось.
жал сидеть на месте, предложив Эйве проанализировать только что сыгранную партию. Когда Капабланка проигрывал Алехину, он на последнюю встречу не явился, прислал письмо с извещением, что он сдается, и просил принять поздравления. Уравновешенный Капабланка не нашел в себе сил прийти сам в день ликвидации своего первенства и быстро уехал из города, где происходила решающая встреча. Нервный Алехин, конечно, иначе пережил бы свою неудачу, если бы она не была искусственно предусмотрена. По натуре он не может скрывать своих чувств, если его постигает катастрофа. Зато, осуществив искусственный кунштюк, Алехин в состоянии хорошо разыграть роль. Несомненно, всё было задумано и предрешено заранее, в связи с этим и не почувствовалось естественного волнения.
В жизни Алехин достиг поставленной цели, он снискал себе мировое имя и может в этом отношении торжествовать победу. Я служил в РКИ (Рабоче-крестьянская инспекция), когда он добыл себе чемпионство мира игрой с Капабланкой. В кабинете, где я сидел на службе, все трое служащих держали пари - кто за Капабланку, кто за Алехина. Однажды мы возвращались со службы и шли по Красной площади; вдруг у подъезда ГУМа выбежал мальчик-газетчик с «Вечерней Москвой» и закричал: «Новая победа Алехина». Ринулась толпа, и все нарасхват стали покупать газету. Я подумал о своем бывшем товарище: он добился, чего хотел, - славы и известности. Игра происходила в далекой Америке, Алехин был эмигрантом, шедшим на всяческие антисоветские выступления. Если бы ему за 25 лет до этого сказать, что на Красной площади выкликание его имени при данных обстоятельствах будет вызывать подобное внимание и сенсацию, он бы самозабвенно улыбнулся, почувствовав себя победителем в жизни.
Таков был один мой товарищ, жрец славы и честолюбия - Алехин.
ИЗ АРХИВА ВЛАДИМИРА НЕЙШТАДТА
Помните, я написал, что в книге Шабурова 1992 года встретил фразы Попова, которых нет в бюллетене «Турнира памяти Алехина»? Приведенную рукопись Юрий Николаевич видеть не мог. Откуда же он их взял?
Первоисточник отыскался в РГАЛИ - Российском государственном архиве литературы и искусства, в фонде известного шахматного журналиста, историка и переводчика Владимира Ильича Нейштадта. Подтверждением служит «Лист ознакомления документов», в котором до меня были только две записи: «18.XI. 1965 ознакомлен И.Романов», «17.01.90 г. ознакомлен Шабуров». Публиковал ли эти документы Исаак Зиновьевич Романов, мне узнать не удалось, а Шабуров в «Алехине» (2001) даже указал в библиографии номер фонда
Журналист, историк, переводчик Владимир Нейштадт собирал материалы для книги об Алехине, но написать ее не успел...
Нейштадта (1525), но опять о В.И. ни словом не обмолвился, хотя использовал его беседы не только с Поповым. Например, о том, что ваза - приз за победу в турнире 1909 года — стояла в комнате Алехина на подзеркальнике и что во время партий «лакей в белых перчатках приносил на серебряном подносе чай с пирожными, почту», Николай Целиков рассказал только Нейштадту!
«Забывать» сослаться на источник свойственно многим историкам шахмат, но Шабурова упрекнуть в этом вроде бы нельзя. Он столько нового сам накопал, что в присвоении чужого не нуждался, а вот на него сослаться тоже нередко «забывают». Но, как видим, и на старуху бывает проруха (и, как оказалось, не одна - см. стр. 255).
Нейштадт очень обстоятельно готовился к книге об Алехине, и жаль, что он ее не написал. В от
личие от других наших биографов, В.И. лично общался с Алехиным, не раз с ним играл, у них было много общих знакомых. Он был великолепным переводчиком (знал французский, английский, греческий, румынский, чешский), знатоком мировой литературы, тонким поэтом - и отлично владел пером. Судя по записям, В.И. приступил к сбору материалов в 1952 году. Но уже в 1953-м вышел первый том «Шахматного наследия А.А.Алехина», а в 1954-м - «300 избранных партий Алехина». Видимо, книгами Котова и Панова лимит на алехинскую тему был исчерпан. А в 1959-м, в возрасте всего 60 лет, В.И. ушел изжизни...
Перед вами материалы из архива В.И.Нейштадта. Конечно, записанные им воспоминания Попова проигрывают на фоне только что прочитанной рукописи (хотя и тут есть интересные детали), но для своего времени они были бы настоящим откровением. В его архиве столько уникальной информации, что диву даешься, почему Шабуров так выборочно ее использовал. Ну где еще вы прочитаете рассказ Алехина о том, как он прямо на уроке играл вслепую с учителем
Закона Божия? Где найдете «словечки» Алехина - шахматный звон, которым он сопровождал легкие партии? А беседы с Целиковым и Дуз-Хотимирским? Сравните с их воспоминаниями в бюллетене 1956 года - совсем другой уровень откровенности!..
В общем, читайте и наслаждайтесь.
28.10.1953 Воспоминания П.С.Попова
Поступил в гимназию Поливанова в 5 класс в 1906 году. Пришел в класс и, когда увидел Алехина, решил сесть с ним за парту, потому что он показался ему неглупым и интересным. Вихрастый, нервный, всегда потирал красные потные руки. Плохо владел речью, мычал, тянул - от волнения и нервности. Любил поиздеваться над преподавателями. Был неряшлив во всем - в одежде, в содержании тетрадей и книг, в приготовлении уроков. Уроки готовил главным образом на переменах, книг домой никогда не брал, и они в хаосе пребывали в ящике его парты.
Хорошо и оригинально писал сочинения - вообще лучше всего шел по русскому языку и иностранным языкам. Слаб был в математических науках. На выпускном письменном экзамене по тригонометрии провалился, был, однако, допущен к устному экзамену - здесь ему натянули четверку, общий вывод - 3 и тем спасли его.
Исключительно грамотен - когда однажды Бельский, преподаватель русского языка, рассердившись на то, что многие пишут безграмотно, сделал диктант, нарочито трудный орфографически, то почти весь класс провалился - единицы и двойки, было две-три тройки, две четверки (Алехин и Попов) и одна пятерка (Л.Остроумов).
Очень много читал. «Воскресение» Толстого прочел, когда ему было лет 10-11. Особенно любил Чехова. Чеховым увлекались многие. У них было состязание по Чехову: один называет рассказ, противник должен точно и подробно рассказать его. Или: один рассказывает содержание, противник должен назвать точное заглавие рассказа (и самые мелкие рассказы’).
В шахматы с ним играли главным образом Л.Остроумов и Л.И.Поливанов, которые были, конечно, гораздо слабее его. Игра шла и на уроках. Остроумов для этой цели держал грифельную доску, на которой была нарисована шахматная доска, и на ней рисовал фигуры, при передвижении стирал с одной клетки и рисовал на другую. Алехин всегда играл 1’aveugle. На уроках Закона Божия часто раздавался вдруг его голос: ферзь с такого-то поля на такое-то и т.п.
Уже с 5-6 класса мечтал о славе. Колебался только, по какой пойти дороге - дипломатической или шахматной. Попов был против шахмат,
считая их пустой забавой, не придавая им никакого общественного значения. Он советовал ему путь дипломата — Училище правоведения.
Попов не мог понять всей глубины увлечения Алехина шахматами, потому что сам не играл и, в сущности, игры не знал. Ответ Попову, что шахматы - это большое общественное дело, а не игрушки. И что каждый образованный человек должен знать имя Чигорина.
Алехин любил делать другим гадости. Однажды, когда Попов болел. Тиша (так его звали в гимназии, но Попов утверждает, что его настоящее имя всегда было Александр) взял у преподавателя русского языка тетрадь Попова, стер пятерку и подписал четверку (Попов был «пятерочник»). Он сделал это, желая хоть на некоторое время раздосадовать товарища (потом дело раскрылось, конечно, - а Алехин только смеялся от удовольствия).
Попов же всегда помогал Алехину, натаскивая его по математике и физике, — вместе готовились к экзаменам.
Часто бывал у Алехиных в Никольском переулке. Домом заведовала немка-экономка (Амалия Ивановна?), без которой дом просто рассыпался бы. Все Алехины были растеряхи, и Амалии Ивановне приходилось разыскивать, где Варвара забыла сумку, Александр - галоши, Алексей - портфель и т.п.
Мать почти никогда не выходила из своих покоев (шел слух, что она морфинистка). Иногда бывали торжественные чаи, на которых представительствовала сестра матери (видимо, Варвара, так как Екатерина жила в Петербурге).
В больших залах, разделенных аркой, молодежь часто устраивала театр — увлечение Варвары. Александр тоже играл, но очень плохо. В кабинете отца играли в шахматы и в карты. Попов любил винт. Алехин тоже играл в винт, но плохо.
Был задира и очень упрям (случай, как нанимал извозчика за 18 копеек). Был циник, любил организовывать себе почести, не считаясь с интересами других. Скуп, по мнению Попова, не был (сравните с мнением Н. Целикова — см. ниже). Не любил, чтобы за него платили в ресторане или за извозчика etc.
В комнате, где он жил - наверху, - на столе всегда стояли шахматы и шахматные часы. Когда получил вазу - она стояла у него в комнате. Фотография: Алехин рядом с вазой есть у Попова; есть и еще фотографии (в фонде Попова ни одного снимка Алехина, напомню, нет).
Два раза Алехин уходил из дому («надоела семья»). Один раз поселился на Поварской - у родственников матери. Другой раз - у старухи Прохоровой (бабки) на Спиридоновке.
Любил покутить, особенно после окончания гимназии. Часто приглашал Попова в Шахматный кружок (на Бронной) к концу сеанса, чтобы потом пойти в ресторан. Но после сеанса обычно бывал рассе
ян, забывал заказывать еду, был полон шахмат, переживал некоторые партии.
♦ * ♦
Форма: черная блуза, черные брюки, черный кожаный пояс.
Математика: Алексей Андреевич Игнатов (единственный, звавший его Алёхин).
Русский: Леонид Петрович Бельский.
Латинский: Поливанов, Сергей Порфирьевич Гвоздев.
История: Ю.В.Готье (учебник Виноградова).
Логика: Поливанов VII (класс).
Психология: Поливанов VIII (класс).
Швейцар: Василий.
Французский: Туроте Анжелина Лукиановна.
Немецкий: Алексей Федорович Несслер (с 7 класса Виллере Макс Робертович).
Закон Божий: священник Т.И.Синьковский и дьякон П.П.Шумов.
(Добавлю преподавателей из книги В.Шершеневича «Великолепный очевидец»: логика и психология — «видныйученый» и «изумительный рассказчик» Лев Михайлович Лопатин, латынь — Пржезинский, «один из немногих знатоков санскрита».)
27.10.1952
Что вспомнил Н.П.Целиков
В 1908 г. зимой Н.П. навестил Алехина в больнице - Алехину делали операцию аппендицита. Он был еще гимназистом — а Н.П. собирался поступить в гимназию Поливанова преподавать историю. Алехин очень интересовался этим и всё спрашивал: «Будете вы у нас преподавать?» Весной 1909 г. Н.П. был на квартире у Алехина в Никольском переулке. Алехин с кем-то играл или что-то анализировал, а Н.П. смотрел. Играли в небольшой комнате, где на подзеркальнике стояла ваза, полученная А.А. в качестве приза на Всероссийском турнире любителей.
В эти годы Алехин много играл легких партий с Розановым и Блю-менфельдом (по полтиннику). Розанова он раздевал, а Блюменфельд оказывал более упорное сопротивление.
Из воспоминаний Николая Павлова-Пьянова о Московском шахматном кружке, который в 1910 году собирался «в Калошином переулке на квартире присяжного поверенного Гудима»:
«Квартира Гудима помещалась в небольшом домике. Поднявшись по ступеням лестницы и войдя в квартиру, я оказался в поместительной комнате, где были расставлены столы с шахматами. Комната была
заполнена людьми. Некоторые играли турнирные партии, а другие в стороне, так, чтобы не мешать, играли “легкие” партии. (...) В первые дни своих посещений кружка я ограничивался по преимуществу наблюдениями и с интересом следил за тем, как играли “легкие" партии молодые талантливые шахматисты Б.Блюменфельд и А.Алехин. Они играли весело, с шутками» (бюллетень «Два матча» № 2, 1954)
С 1909 п о 1915 год Н.П. полностью отходит от шахмат.
С 1915 г. Н.П. начал вновь играть. Играл много консультационных партий против Алехина. Игра происходила на квартире Алехиных в Гусятниковом переулке. Эта квартира была роскошнее арбатской. Играли в большом салоне. Партии начинались часов в 9—10 вечера и продолжались до четырех утра. Угощали чаем с пирожными. Лакей в белых перчатках приносил на серебряном подносе. Почту лакей подавал тоже на серебряном подносе.
(Варвара Алехина тут тоже жила. Позднее он встретил ее у К.И.Исакова, когда тот из дома Афремова переехал на угол Домини-ковки в дом Финляндского.)
В Гусятниковом переулке бывал брат Алисы Коонен, с которой Варвара Александровна дружила, кажется, на почве киносъемок.
О матче Алехина с Любимовым Н.П. не помнит. Вероятно, это был один из частых маленьких матчей (3-4 партии), которым не придавали особого значения. Б.В.Любимовбыл крупным инженером-путейцем, работал в Управлении Курской железной дороги. К.И.Исаков был его близким товарищем, он тоже был инженером-путейцем. Но занимался преподаванием математики. В реальном училище Урвачева, потом на образовательных курсах «Знание», потом на таких же курсах Ф.С.Бутягина. Эти курсы помещались в доме Афремова.
В 1915г. здесь и помещалась фактическая редакция журнала «Шахматный вестник», Симеон был лишь номинальным редактором. Всю работу вел Исаков. Он собирал и организовывал материал. Переписывал и оформлял его. Вел сношения с авторами и типографией.
Последние встречи с Алехиным в 1919 г. на квартире у Бермана и в 1920 г. в Олимпиаде.
В турнире-чемпионате 1919/20 г. Целиков проиграл Ал.Ал. (играли в шубах, перчатках, Алехин в валенках). Когда кончилась партия, Алехин сказал: «Я играл со страшной зубной болью. Н икто бы не мог играть с такой болью. Только я мог с моей волей». (Сравните с бюллетенем 1956 года: «Только один я могу играть партию с такой страшной болью». Добавление про «мою волю» очень существенно!)
Со страшной зубной болью играл он и матч с Капабланкой. Алехин с юности закалял свою волю, отказываясь от любых поблажек. Вот свидетельство Федора Дуз-Хотимирского:
«Помню, в Гамбурге в 1910 году, где оба мы участвовали в международном турнире, Алехин был нездоров. У него болела нога. Мне приходилось по вечерам провожать его на извозчике домой и помогать взбираться по узкой лестнице на пятый этаж, где он жил. Предложение турнирного комитета - класть больную ногу во время партии на мягкое кресло Алехин отклонил: он стонал от боли, но предпочел не воспользоваться “привилегией” больного, поскольку он врядахтур-нирных бойцов» (бюллетень «Турнир претендентов» № 13, 1959).
Штрихи характера: скуп.
В 1914 г. Московский Шахматный Кружок помещался на Арбате в квартире «Лиги равноправия женщин», а в 1915-м переехал в помещение коммерческого училища Плестерера — Арбатская пл., д. Савостьянова (д. 2).
Теперь я вспоминаю, что на сеанс Алехина в 1914 г. я ходил именно на Арбат в квартиру «Лиги равноправия женщин». По-моему, 3-й этаж - на двери была дощечка. Дом около Старо-Конюшенного переулка.
Годовой членский взнос вМШКв 1916 г. был 12 р. Ученики высших учебных заведений в качестве «постоянных гостей» платили 7 р. в год. Разовая плата - 50 к. Учащиеся - 30 к.
Собирались по понедельникам и пятницам с 8 вечера до 2 часов ночи.
13.11.1952
Беседа с Ф.И.Дуз-Хотимирским
(...)
3)	В 1906 г. он приехал опять в Москву (первый раз он приезжал еще в 1900 г.). Исаков встретил его словами: «Какой юноша у нас объявился — будущий чемпион мира!» На что Дуз: «Вашими чемпионами болото мостить!» Но Исаков познакомил его с этим юнцом: Алехин. Он жил тогда один, снимал комнату. Играли. Дуз давал ему вперед коня. Алексей предложил заниматься с ним. Платил 5 р. за урок. Месяца через три-четыре нельзя уже было давать ему и пешки. «Может быть, на стиле Алехина отразились мои уроки?..»
4)	Ненароков рассказывал ему («хотя Ненароков большой выдумщик!»), что Алехин, когда проиграл ему 3-ю матчевую партию, разбросал фигуры и клялся, что никогда не будет больше играть в эту проклятую игру («Он все-таки не так любил шахматы, как Чигорин»).
5)	В 1909 г. во время СПб турнира Ненароков, Алехин и Селезнев жили вместе. Ненароков играл в международном турнире, а Алехин и Селезнев в Haupt-tumiefe (во Всероссийском турнире любителей Се
лезнев не играл). Ненароков неожиданно выступил из турнира. Тогда Алехин будто бы отправился в турнирный комитет и некрасиво донес на Ненарокова, чтобы его уронить в глазах мастеров и комитета. На вопрос Дуза: «Зачем ты это сделал, тем более что оба москвичи и т.д.?» - он ответил: «А зачем он у меня матч выиграл?»
6)	Честолюбие у Алехина было большое, но у Ботвинника во много раз больше (и самомнение!’).
7)	Родные прочили Евгения Зноско-Боровского в гении: будет Пушкиным в литературе и Чигориным в шахматах. Как-то Зноско-Боровский в шитом золотом мундире лицеиста пришел в шахматное собрание (где председателем был Ф.Винклер) и просил дать ему партнера посильнее. Винклер подсунул ему Шифферса. Тот согласился: «По “колесу” (по серебряному рублю) партия». Выиграл у Зноско-Боровского 20 партий. Пошел в ресторан, заявляя: «Хорошая золотая рыбка попалась». А потом сказал Зноско-Боровскому: «Вы Евгений, но не гений!»
Карпенко
Николай Васильевич Карпенко родился в 1893 году. Участник Всероссийского турнира любителей (1920, 7-е место) и двух чемпионатов Москвы, в одном из них проиграл Алехину. По информации от А. С. Фолиева, на сайте Государственного исторического музея — проект «Неизвестный солдат» — есть его карандашный портрет 1943 года в красноармейской пилотке с надписью: «Карпенко (играл с Алехиным) / Шахматист 1-й категор».
1.	Ольга Дм. Коробовская, по мужу Буган. д[ом] Нирнзее (первый московский небоскреб по адресу: Большой Гнездниковский пер., 10). Здесь Н.В.Карпенко в 1918 г. часто встречался с А.А.
2.	Ольга Лазаревна (Александра Лазаревна Батаева, первая жена Алехина), с которой А.А. жил в «Люксе», все время поила его с ложечки, подсюсюкивая.
3.	Латышка или немка, или венгерка из Коминтерна, с которой А. А. уехал за границу в 1921 г. (его вторая жена была швейцаркой).
4.	А.А. очень любил черный кофе.
5.	В 1918 г. в квартире Буган А.А. играл с хозяйкой в дурачки и одновременно с Карпенко a Taveugle в шахматы. Молниеносно видел существо позиции.
6.	Тов. Алехина по классу Л. И. Пол Иванов, сын директора гимназии И.Л.Поливанова, - всегда называл Алехина «Тихон» или «Тишка».
Доктор В.Ф.Заседателев (известный врач-терапевт, друживший с семьей Алехина) сам рассказывал в 1920 г. в присутствии А.А., что он показал ему ходы на шахматной доске. («Чепуха!»)
[Заметки В.И.Нейштадта]
Рассказы А.А. о своем шахм. детстве. Цитата: «Я всегда думаю, как лососина».
Матч с Ненароковым (1908) угнетал его не потому, что он проиграл, а потому, что он несвоевременно вызвал Ненарокова. «Надо знать, когда ты можешь вызвать, когда у тебя есть моральное право на вызов!»
С Капой он знал (вот почему он не хотел встречаться с Капой на Мангеймском турнире). Капа - не дал бы ему I приз и 1вание_1_р(х:с-меистера!!
Алехин в интервью со Зноско-Боровским после матча с Капой: «Я рад послужить славе русской шахматной школы». (Точная цитата: «Сейчас я счастлив и горд, и я рад, что могу послужить на славу русского шахматного искусства».)
Словечки Алехина
Матильда
И мат грозит ему в окно
Генерал Матушевский
Князь Шаховской
Полковник Шаховецкий
Говорила мне мама: «Рокируйся!»
(Англичанин) Вилкинс(он)
Коневич
Пешки не орешки
Не с пешками жить, а с добрыми людьми
Шахуцель mit dem (с — нем.) Пуцель (пук без звука, но с резким запахом)
Фигура - дура
J’adoube (поправляю — фр.; произносится: жадуб) - J’a-клён
«Поправляю... манжеты»
О подозрительных или неясных комбинациях при наличии позиционного продолжения: «Зачем лезть через окно, когда можно войти в дверь».
Рассказ
Шахматы в классе - застукали. Стали играть наизусть. Неожиданно вопрос учителя, и с языка срывается приготовленный ход.
Учитель требует шахматы. «У нас нет!» - Обыск. Признание: «Мы играли 1’aveugle (вслепую)». ?? Неверие. Ей-Богу, Ив. Ив.!
Так! Посмотрим: е4 с5, Kf3 Кеб и пошла... «Постой, постой: вижу - хочешь разменять на d4 и - мне Мг. вилкинс. Тэкс! Правда, в
ответ шаховецкий» etc. etc. - Прозвенел звонок, когда я объявил мат в 2 хода.
Ив. Ив., шмыгая носом, держал меня за пояс и говорил: «Дьякона бей, а попа не смей!» (По этой фразе видно, что играли на уроке Закона Божия, хотя у священника Синъковского инициалы Т.И.)
Коневой пижон, ладейный пижон, ферзевый пижон Шахматный рак - тот, кто берет ходы назад.
1918-1919. Студенческий клуб. Шахматы на квартире Бермана (Пречистенский бульвар). Знакомство с Грековым и др. Встреча со старыми знакомцами - Григорьевым, Алехиным и Цукерманом.
Беседы с Алехиным о Чигорине и о русских шахматах. «Капабланка тоже испытал на себе влияние Чигорина и многому у него научился (позднее эволюционировал в сторону чистой техники)». (...)
В 1913 г. в квартиру, где жили Алехины, въехали Морозовы. Мария Николаевна Морозова, женщина лет 58, вспоминает, что, когда она осматривала квартиру, в задней комнате мезонина на кровати лежал мундир правоведа.
Квартиру они заняли целиком, в кв. 2 и во флигеле В.А.Алехина тоже (уже?) не жила. Следовательно, во «Всей Москве» 1916 г. адрес В. А.А. указан неверно (перенесен механически с прельщуших годов).
ТОЧКИ НАД «Ё»
По словам одноклассников, Алехин «не любил, когда искажали его дворянскую фамилию». Римский-Корсаков: «Так, когда наш “батюшка” о.Розанов, вызывая Алехина отвечать урок по Закону Божию, постоянно называл его “Олёхиным”, с крепким ударением на букву “ё”, то будущий чемпион мира также неизменно поправлял почтенного служителя церкви, говоря: “Моя фамилия, батюшка, Алехин, а не Олёхин”». Попов: «В пятом классе только учитель математики «звал его на “ё”, остальные произносили “Алехин”».
Понять Алехина можно: в дореволюционной России Алёшками называли лакеев. В таком значении это слово попало и в «Словарь жаргона преступников (блатная музыка)», изданный НКВД в 1927 году. По свидетельству современников, Алехин крайне ревностно относился к правильному произнесению своей фамилии (спускал только «обаяшке» Флору, который и в глаза, и за глаза величал его «Алёшкой»). На Западе «дворянский» вариант прижился: там фамилию и произносят, и пишут через «е» (в английской транскрипции Alekhine, в немецкой - Aljechin). А вот в России прочно утвердился «лакейский» вариант: хоть и пишут через «е», произносят все равно через «ё»!
О своем дворянстве Алехин не забывал, даже служа у большевиков (недаром, вырвавшись из советской России, первую книгу подписал: Alexander von Aljechin). «Алехин не позволял называть себя Алёхиным», - вспоминал мастер Абрам Поляк о встрече с ним в 1921 году. И шахматисты воспринимали это как должное. Мастер Чистяков: «Григорьев, как и все другие мастера старшего поколения, лично знавшие Алехина, произносил его фамилию через “е” - Алехин, а не Алёхин!» Как и Ботвинник, хотя он принадлежал к другому поколению. Но, по словам Людмилы Белавенец, ее учитель Левенфиш говорил «Алёхин»: «Но он был человек желчный, мог и в пику так говорить, зная, что Алехину это не нравится» (а мог в отместку: Алехин называл его Лёвенфишем и даже писал так - см. стр. 277). Ценное свидетельство раскопал барнаульский историк Владимир Нейштадт (внучатый племянник - и полный тезка - В.И.Нейштадта). В 1935 году сибиряк Константин Сухарев приехал в Москву и зашел по делам к ответственному секретарю Всесоюзной шахматной секции Еремееву: «Валериан Евгеньевич как раз громко говорил по телефону, кажется, с Амстердамом, называя своего собеседника “господин Алехин”. Произносил именно так, а не “Алёхин”. Трубку держал далеко от уха, голос собеседника был отчетливо слышен! Незабываемый момент!» (К этому разговору мы еще вернемся: без него не понять, почему Алехин во время матча с Эйве вдруг послал телеграмму вМоскву с «искренним приветом шахматистам СССР по случаю 18-й годовщины Октябрьской Революции».)
Но у сторонников «ёканья» свои аргументы. Историк и журналист Дмитрий Олейников цитирует специалиста по русской генеалогии Леонида Савёлова, жившего с Алехиными в одной губернии: «Я абсолютно точно утверждаю, что эта фамилия должна писаться “Алёхин”». Но Шабуров ссылается на сообщения, полученные им из
ЗДЕСЬ В ГИМНАЗИИ ПОЛИВАНОВА в 19014910 г
УЧИЛСЯ ПЕРВЫЙ РУССКИЙ ЧЕМПИОН МИРА
АЛЕКСАНДР АЛЕХИН
 '‘Г’ЪМ ’ИХКИЙ
ААоКСАЛАР АЛЕХИН I

Мемориальная доска на здании бывшей Поливановской гимназии в Москве (Пречистенка, 32). После реставрации надпись стала «золотой» и в фамилии Алехина появилась буква «ё»!
Касторенского района Курской области (при царе эти земли входили в Землянский уезд Воронежской губернии): «Оказывается, жители поселков, прилегающих к бывшей усадьбе Алехиных "‘Красная долина”, до сих пор выговаривают фамилию Алехин только через "е”, без точек над этой буквой. “Мы - алехинские”, - говорят о себе старожилы, и в их словах слышится уважительное отношение крестьян к помещику».
Иногда аргументы курьезные. В день открытия Музея шахмат на Гоголевском бульваре в Москве мастер Сергей Розенберг оказался в обществе президента РШФ Андрея Филатова и тележурналиста Владимира Познера, который в беседе произнес: «Алёхин». Сергей заметил, что вообще-то правильно «Алехин», На что Познер категорично возразил и в подтверждение своей правоты заявил, что... так произносил его отец!
Мне кажется, прав шахматный историк Александр Кентлер, предлагая отойти от споров, как должна писаться эта фамилия (тут каждый вправе иметь свое мнение), и «рассмотреть вопрос с точки зрения этики. Хорошо известно, что сам А.Алехин, начиная с детских лет и до конца своих дней, требовал, чтобы его фамилию произносили только через “е”. (...) Так неужели гений шахмат не вправе приучить окружающих произносить его фамилию так, как он считал нужным?»
СЕЛФМЕЙДМЕН
Почему «все женщины, с которыми был близок Алехин, были значительно старше его, и он их всех называл “мамочками”»? Юрий Львович Авербах видит причину в том, что «мать будущего чемпиона мира лечилась от алкоголизма, часто уезжала за границу, и Александр фактически воспитывался бабушкой - Анной Александровной Прохоровой». Вероятно, он прав. По утверждению психологов, многие мужчины инстинктивно ищут женщину старше себя именно потому, что в детстве недополучили материнской заботы и внимания.
Вот только лечилась мать Алехина не от алкоголизма. Из записок Павла Попова мы знаем, что Анисья Ивановна страдала куда более тяжким недугом: «В доме Алехина я бывал очень часто, но мать никогда не видел. Она почти не выходила за пределы своей спальной. Обычно говорилось, что она больна. Впоследствии я узнал, что она-безнадежная морфинистка». Во 2-м издании «Шахматного наследия» (1982) это перестал скрывать и Котов: «По рассказам близких к семье Алехиных», мать умерла «в состоянии умственного расстройства, вызванного пристрастием к наркотикам».
Когда и как она пристрастилась, можно только гадать. Уже с середины XIX века морфин (морфий) стали повсеместно применять как
Фрагмент рукописи Павла Попова. Почерк ужасный, но справа, в четвертой снизу строке, отчетливо видно: «безнадежная морфинистка». Из архива А.Бокучавы. Публикуется впервые.
болеутоляющее средство и люди подсаживались на него незаметно для себя. Вот цитата из «Московских ведомостей» за 1879 год: «Каждому из нас, наверное, приходилось видеть между своими знакомыми людей, до такой степени привыкших к морфию, что они без него совершенно не могут обойтись». Например, главная героиня романа «Анна Каренина», если кто забыл, пристрастилась к нему после того, как ей ввели морфин для облегчения болей при вторых родах... А вдруг нечто подобное случилось и с Анисьей Ивановной? Ведь за шесть лет она родила четверых детей. Добавьте сильнейший стресс, пережитый ею в 1890 году, когда в возрасте четырех лет умер ее первый ребенок. Чем глушила она свою душевную боль? Может, как Каренина? «Анна между тем, вернувшись в свой кабинет, взяла рюмку и накапала в нее несколько капель лекарства, в котором важную часть составлял морфин, и, выпив и посидев несколько времени неподвижно, с успокоенным и веселым духом пошла в спальню»...
Вот случай из жизни. Знаменитый комик Макс Линдер в 1910 году получил на съемках фильма травму. Чтобы облегчить боль, врачи давали ему морфин, и он «подсел» на наркотики... В декабре 1913-го Линдер вместе со своей съемочной группой приехал на гастроли в Москву. «После раздачи портретов Макса состоялся кинематографический сеанс, - писала «Столичная молва». - На экране шла только что разыгранная Максом в Москве картина “ Макс Линдер и г-жа Прохорова”.
В Макса влюбилась московская купчиха Прохорова, после целого ряда qui pro quo (кто вместо кого — шт , путаница, недоразумение, зачастую с комическим эффектом) Макс избегает мести ревнующего г. Прохорова и всё заканчивается обшей потасовкой».
Понятно, что фабула придумана. Но почему именно «купчиха Прохорова»?!
А может, уже само замужество стало для нее стрессом? Шабуров: « По свидетельству ныне живущих в Москве потомков Прохоровых, с которыми автор встречался, бракосочетанию предшествовала нередкая для того времени процедура - сватовство по заранее наведенным справкам». Не знаю, какой Анисья была в молодости (есть только пара снимков начала 1900-х, где она уже располнела), но если такой же, как младшая сестра, то Бог явно не обделил ее красотой: «Екатерина Ивановна была дивно хороша собой: светлая блондинка с вьющимися подстриженными волосами, прекрасно всегда одетая, та-
Сестра Анисьи Ивановны - скульптор Екатерина Беклемишева - «была дивно хороша собой: светлая блондинка с вьющимися подстриженными волосами, прекрасно всегда одетая, такая стройная, во всех отношениях блестящая, живая и одаренная.,.» Скульптурный портрет работы ее мужа, академика Владимира Беклемишева.
кая стройная, во всех отношениях блестящая, живая и одаренная...» Строки из воспоминаний художника Михаила Нестерова - дань не только красоте, но и таланту Екатерины: она, жена знаменитого скульптора, ректора Академии художеств Владимира Беклемишева, сама тоже была скульптором, чьи работы хранятся сейчас в музеях и частных коллекциях.
Я думаю, Анисья тоже была наделена талантом и чувствительной душой, даром что дочь купчихи. А вот ее муж, дворянин Александр Иванович Алехин, судя по послужному списку, был человеком практического склада, умным и оборотистым. Выполнял ли он просто волю родителей, или и впрямь был пленен красотой невесты, этого уже не узнать. С Анисьей ответ более очевиден. По словам двоюродной племянницы Алехина - Веры Ивановны Прохоровой, «целью
жизни прабабки (та самая Анна Александровна) было выдать своих детей за дворян». И далее в уже знакомой нам книге «Четыре друга на фоне столетия» читаем: «Дочь Зинаиду (конечно, Анисью) она отправила в Воронеж, где та вышла замуж за предводителя местного дворянства Алехина» (предводителем он стал в 1904 году, но и тогда был фигурой видной: председатель Воронежского отделения Крестьянского поземельного банка и управляющий Виленского отделения Дворянского земельного банка). Другая дочь, «мать Милицы, вышла замуж за предводителя дворянства в Елисаветграде». Точнее, за этого предводителя, Сергея Соколова-Бородкина, вышли замуж... две дочери: сначала Любовь, а после ее безвременной кончины (в 23 года) - Варвара. Она-то и родила Милицу - будущую жену пианиста Генриха Нейгауза!
Утверждают, что Алехины проводили за границей иногда более полугода, часто бывали в Риме. Когда они при этом успевали воспитывать детей, непонятно. Может, брали с собой? Но это если дети маленькие, а у гимназистов для отдыха только лето (о том, что их вывозили на курорты Швейцарии и Германии, говорят открытки с
ходами по переписке; со слов Алехина известно, что Алексей в 1908 году даже учился в Лозаннском университете). В любом случае, главным воспитателем в доме Алехиных была Анна Александровна. А она, как все бабушки, баловала внуков. Вера Прохорова: «У прабабки было довольно оригинальное развлечение - она собирала возле себя внуков и говорила, что тот, кто скажет ей плохое слово, получит подарок. «Тому, кто произнесет: “Бабушка - старый пес”, -достанется ослик», — искушала она. По семейной легенде, папа пытался было рвануться вперед и произнести заветные слова, но был удержан своей матерью. А вот Алехин, которого дома все звали Тошей (?), вышел и сказал: “Бабушка - старый пес”. И получил ослика, на котором потом катался».
Александр Иванович Алехин, воронежский предводитель дворянства и член IV Государственной думы.
Уж не в этих ли «развлечениях» истоки его отношения к своим
гимназическим учителям, о чем пишет Попов? «Алехин позволял себе невероятные дерзости, так что раз мне сделалось прямо холодно от дерзких слов и пренебрежительного тона Алехина. Веселовский (учитель законоведения) только осторожно заметил: “Ужасно у вас развязные манеры, Алехин”».
Отец редко наведывался в московскую квартиру, а уж когда был избран предводителем дворянства, и подавно: кроме исполнения сословных обязанностей, он входил во множество комиссий, что требовало частых поездок в Воронеж. Матери в эти годы тоже, наверное, было уже не до детей. Даже на «торжественных чаях», которые, по словам Попова, иногда бывали в доме, «представительствовала сестра матери». Похоже, о подростке
Бабушка Алехина — Анна Александровна Прохорова была настоящей московской купчихой: властной, строгой, богатой — и любящей повоспитывать внуков.
Алехине никто, кроме бабушки, не заботился, и если б не шахматы, думаю, он чувствовал бы себя совсем одиноким и заброшенным: «Жизнь богатого дома отличалась беспорядочностью, безалаберно-
стью, что накладывало свою печать на впечатлительного мальчика. Тише не сиделось дома; бабушка устроила ему комнату в одной из многочисленных своих квартир. Он был предоставлен самому себе, никто не контролировал его чтения, его занятий и поведения».
ЖЕНЩИНЫ: СЧАСТЬЕ ИЛИ НЕСЧАСТЬЕ?
Не знаю, как вас, читатель, но меня в воспоминаниях Павла Попова поразил диалог между гимназистом Алехиным и молоденькой актрисой, которой он, грубо говоря, попользовался, а потом отбросил, как ненужную вещь:
«Та недоумевала. Он заявил: “Ничего не следует пропускать, что дается в руки, - надо это или не надо. Вы мне плыли навстречу, я на всякий случай взял. Потом рассмотрел, что вы мне неинтересны, и
отбросил”. - “Но это гадость, цинизм”, - возмутилась барышня. “Я действую сейчас в открытую, цените это. Все люди циники, и все слова, прочие правила общежития существуют только для того, чтобы приукрашивать простое эгоистическое чувство; а я обнажаю дело, вот и всё”. - “А со мной можно так поступать, потому что я ничтожество, а вы - выдающийся человек?” — “Да в сущности, именно так, вы правы”».
Попов считал своего соседа по парте «циником», у которого «был настоящий культ своего “я”; чужие интересы, чувства для него не существовали». Помню, прочитав эту фразу, я сразу вспомнил известные слова Льва Любимова, близко знавшего Алехина по Парижу: «Алехин считал себя не только первым в мире шахматистом, на что он имел все права, но и вообще человеком громадного, всеобъемлющего ума, которому, естественно, подобает возвышаться над прочими смертными. “Такой человек, как я”, “при моих данных” и т.д. часто вырывалось у него» (из книги «На чужбине», 1963).
В принципе, ничего удивительного здесь нет. Человек так устроен, что свою гениальность, свое превосходство над другими в чем бы то ни было склонен принимать за богоизбранность. Ну а шахматы издавна считались мерилом ума. Поэтому кому, как не шахматным чемпионам, ощущать себя людьми «громадного, всеобъемлющего ума». Запущенная стадия этой болезни запечатлена в чудесном афо-
Семья Алехиных (1901). За столом Саша (справа) и его старший брат Алексей. Сзади стоит Александр Иванович, перед ним сидят дочь Варвара, жена Анисья Ивановна и гувернантка-немка Мария (или Амалия) Федоровна Кеслер.
ризме: «Ведет себя так, будто он не чемпион мира по шахматам, а чемпион мира вообще».
В диалоге с актрисой меня поразило не это, а именно цинизм юного Алехина, которым он явно гордился. По словам того же Попова, Алехин «умел оскорбить». Причем, как мы видим, сознательно и расчетливо. Одной шахматной гениальностью это не объяснить. Может, чье-то влияние? Но в гимназии Алехин был одинок, ни с кем близко не сходился... А чем он вообще занимался в свободное от учебы время, кроме шахмат? Ну конечно: как все одинокие дети, он много читал. Мы даже знаем что: французские романы, Толстого, Чехова... Но цинизм-то где он подхватил, откуда культ своего «я»? Не от Чехова же с Толстым?
И тут я вспомнил фразу что «никто не контролировал его чтения». А Ницше он случайно не читал? Ведь влияние Ницше на культуру русского Серебряного века было огромно. И его роман «Так говорил Заратустра», в котором впервые была высказана идея о «сверхчеловеке» (Ubermensch), вышел в России до революции четырьмя изданиями. Одно из них было, кстати, в нашей семейной библиотеке, но когда я подрос, отец - видно, от греха подальше - подарил книгу своему приятелю, преподавателю философии...
На знакомство Алехина с книгой Ницше меня натолкнула тема курсовой работы Алехина в Училище правоведения: «Взгляд Вл. Соловьева на отношение между нравственностью и правом». Ведь счи-
Страница рукописи Павла Попова с диалогом между гимназистом Алехиным и брошенной им молоденькой актрисой. Из архива А.Бокучавы. Публикуется впервые.
тается, что Ницше повлиял на русскую культуру именно через философа Владимира Соловьева, который еще в 1899 году написал статью «Идея сверхчеловека».
Попов указывает на «аморализм натуры» Алехина, а Ницше, как известно, вообще считал мораль «роковым заблуждением». Что ж, для того чтобы хладнокровно, да еще и прилюдно, оскорбить девушку, влюбленную в тебя и не сделавшую тебе ничего плохого, необходимо, наверное, ощущать себя «сверхчеловеком», которому уже не только «всё дозволено», но и «всё можно»!
Помните надпись, которую Алехин сделал на снимке, подаренном Попову: «Женщины -это наше счастье, женщины -это наше несчастье»? Это един
Александр Алехин на турнире в Схе-венингене (1913). Возможно, первая фотография, на которой он снят с усиками.
ственное документальное свиде-
тельство того, что в отношениях с женщинами он был отнюдь не прагматиком, как можно подумать. И в том диалоге с актрисой, не исключено, больше юношеской бравады и желания шокировать одноклассников, чем цинизма («Вот, мол, я какой - мне всё нипочем, а вот вы попробуйте-ка...», как пишет Римский-Корсаков). Нет, судя по надписи, он умел влюбляться и страдать, и, может, как раз стремление оградить себя от сердечных переживаний, так мешающих сосредоточиться на главном деле жизни - шахматах, и толкало Алехина в объятия более старших, уверенных в себе женщин, ищущих уже не бурных страстей, а уютной семейной жизни.
О вкусах молодого Алехина можно судить по воспоминаниям мастера Эдуарда Ласкера о турнире в Схевенингене 1913 года. Обеспечив себе за тур до финиша первый приз, Алехин пригласил шахматистов в ночной клуб, чтобы отметить его успех:
«Алехин заказал шампанское на всех, включая нескольких французских официанток, зорко следивших за тем, чтобы бутылки быстро
опустошались и тут же сменялись полными. Время шло. Алехин был в приятном подпитии и никак не хотел отпускать нас домой. Я заметил одну странность: Алехин настойчиво приглашал танцевать лишь даму вдвое старше и вдвое толще его, хотя вокруг было много молоденьких девушек».
После турнира Алехин уехал в Париж, а Ласкер в Англию. Но через неделю он получил телеграмму от Алехина с просьбой выслать 50 фунтов, так как его обокрали, и сообщением о том, что он договорился с двумя парижскими клубами о финансировании матча между ними.
«Приехав в Париж играть матч, я спросил у Яновского, что он знает обо всем этом. Яновский рассказал, что Алехин появился в Париже с той самой толстушкой из ночного клуба Схевенингена, но через неделю она куда-то исчезла. М ы пришли к общему мнению, что была ли тут кража или нет, но деньги оказались у дамочки, и то, что позднее стало известно о любовных предпочтениях Алехина, лишь укрепило нас в этом мнении.
Какими бы ни были его слабости или отклонения от нормы в сфере интимных отношений, в шахматах он стал настоящей глыбой» (из книги «Chess Secrets I Learned from the Masters», 1951).
Похоже, в те годы Алехин был влюбчив. В рассказе об их пребывании в немецкой тюрьме (см. стр. 178) Богатырчук даже в шутку назвал его Казановой: «Будучи поклонником женской красоты, он обратил свое благосклонное внимание на прелести упомянутой выше дочери тюремшика, и та, не оставшись равнодушной к мужской красоте нашего чемпиона, позволила ему некие вольности, не входившие в расписание тюремного режима. За сим приятным времяпрепровождением их застукал тюремщик и засадил нашего Казанову в карцер».
СВИДАНИЕ С ДОЧЕРЬЮ
Сколько жен было у Алехина? Считается, что четыре. И роман с баронессой Анной фон Севергин можно было бы не упоминать, если б... не фраза Эмануила Ласкера, оброненная им на лекции в Гамбурге («Deutsche Schachblatter» № 2, 1926): «В Париже есть парижская фрау Апехина, но в Москве тоже есть фрау Алехина (парижская, должно быть, уже седьмая)».
Что значит - седьмая?! Ласкер, как известно, болтуном не был. Другое дело, что «штамп в паспорте» он не проверял и не все семь известных ему «фрау» были официальными. Входила ли в их число Анна, не знаю. Сведений о баронах фон Севергин в России я не отыскал (химик Василий Севергин был родом из крестьян). В Германии эта фамилия крайне редка, а русские Севергины - псковские: там бытует диалектное северга - торопыга, нетерпеливый...
Короче, этот роман не вызывал у меня никакого доверия. Пока случайная находка - о ней речь впереди - не подтвердила правоту пословицы: дыма без огня не бывает! Покопавшись в книжках и интернете, я быстро понял: все приводимые сведения о романе с баронессой - это перепевы на разные лады версии из книги Г.Мюллера и А.Павельчака «Schachgenie Aljechin» (1953), хотя сам первоисточник целиком ни разу не перевели. С этого и начнем:
«Алехин был трижды женат. Сначала на русской баронессе Анне фон Севергин, петербургской художнице. Ее первый муж, помещик, погиб в Первую мировую войну. Чтобы узаконить свою дочь Валентину, родившуюся 15 декабря 1913 года, Алехин в 1920 году в Петербурге женился на вдове. Свидетелями [на свадьбе] были офицер барон Врангель и художница Евгения Ругер, позднее фрау Клих, которая во время Второй мировой войны погибла в концлагере Маутхаузен. Этот брак был разрушен войной и политикой. В 1921 году г-жа Анна Алехина бежала с дочерью в Австрию. После нескольких лет разлуки супруги снова встретились на турнире в Вене (1922). Мать и дочь живут сегодня в бедности».
На фейк не похоже: слишком много подробностей. Хотя какой из баронов Врангелей мог обретаться в 1920 году в Петрограде, непонятно; да и следов художницы Rouger я не нашел. Судя по всему, это рассказ Анны. Но почему мы должны ей верить? Да потому что наличие дочери, оказывается, подтвердил... сам Алехин! Беседуя со Зноско-Боровским после матча с Боголюбовым, он посетовал: «Печать занимается нашей внешней характеристикой, и даже по радио сообщали, как я хожу, как с.мотрю на дочь (выделено мной. — С. В) и т.д. Скажите, что имеет общего это с шахматами?» («Последние новости», Париж, 10.11.1929).
Так что теперь можно с полной уверенностью сказать: дочь у Алехина была! И он, видимо, поддерживал с ее матерью контак-
ктрзгл вс* смитрягъ. Печать заял«лгтся нашей жеЬшвей xapaewpircTBrofi,  дайне pa.ilo сообщали, кавъ я хожу. хакл.
емогр» на дочь ц г. д. Скданге. что иыТ-это сь шахматами? Масеольк» л?чше иь БутлМсь - ATipwji, r.it гв-баикл яагь не видела.
— А въ осталиомъ?
— Органная Hi* не оставлял* желать ян-ч<*го лучшая. Цаеъ ьсэоду принимали лчеяь хорош®, т₽п.Т1. радушно. Я зяязь. конечно. что эх Гермлюн, сдЬ Боголмбонъ !И?т»ннио э<яаеть и собирается на^ура.чп-Зозггься. ояь очгнь поиуляревь, и что » -снъ могь достать деньги только тамъ. rii его ллбягъ и айрлгь ему Поэтому я вполне бы.гъ готов-. къ тому. \та всЪ сям-п.тгГи будугь на его сТороцТ». По иов'юду мтх стирались не йрояилять, о если он!, и in, v* не забивая меня, все не гь влЛ вракш to Mirfe. А при-луотъся, cart меня не то.тъво яс мдчоввли, но ем*» даже подстегивали игр.пь лучти, добиться высшаго резульгвтл. До я огиЗ-шуеь кг шахматами прежде вссгя, ипк/гъ искусству, и — что MBft дпи зт^мг де чькгь г$ аггншатш ячи rirwiwiii?
____________Евг. А. Зносно - Б. ревежй 4 В интервью Зноско-Боровскому («Последние новости», Париж, 10.11.1929) Алехин проговорился, что у него действительно была дочь! Публикуется впервые.
ты, если спустя столько лет Анна приехала на матч вместе с дочерью (вряд ли 15-летняя девушка поехала бы сама). Я хотел на этом поставить точку, как вдруг получил неожиданный презент от шахматного историка Дмитрия Городина (см. о нем в главе «Кто стоял за спиной Радека?»): фотографию могилы дочери на Wiener Zentralfriedhof Венском центральном кладбище, присланную ему в 2009 году венским историком Михаэлем Эном (Michael Ehn). На черной плите под православным крестом надпись:
VALENTINA JEFT1MOV GEB. BARONIN SEWERGIN
*15.12.1913 —Т 1.3.1980
TOCHTER DES SCHACHWELTME1STERS
A.AUECHIN
Всё, как у Мюллера и Павельчака: урожд. баронесса Севергин, родилась 15 декабря 1913 года, дочь чемпиона мира по шахматам А.Але-
Дочь Алехина, урожденная баронесса Севергин, похоронена на Венском центральном кладбище. Фото Михаэля Эна (Австрия). Публикуется впервые.
хина... Я не мог поверить своим глазам!
На сайте кладбища указано, что в той же могиле (участок 96, ряд 4, номер 165) покоятся еше Jeftimov Jovan (40 лет), Steinhei-mer Eduard (65 лет, род. 10.01. 1876), Steinheimer Maria (76лет) -и Anna Sewergina, умершая в возрасте 84 лет, дата похорон - 10. 09.1964. Выходит, она тоже, как и все спутницы Алехина, была заметно его старше - на 12, а то и 13 лет. Ефтимов - фамилия болгарская, и Йован - это либо муж Валентины, либо ее сын. А какое отношение имеют к ним ко всем Эдуард и Мария Штайнхай-меры, можно только гадать...
С Анной тоже не всё понятно: была ли она фон Севергин или просто Севергина, была ли свадьба или нет - эти вопросы остаются открытыми. Особенно второй: не мог же Алехин в 1920 году жениться дважды, тем более
В этом письме Вадим Изнар (муж Гвендолины, падчерицы Алехина) сообщил Котову, что «Алехин был женат четыре раза» и что у первой жены — Александры Батаевой — были «взрослые дочери». Из архива А.Котова. Публикуется впервые.
что, в отличие от питерского, брак в Москве имеет документальное подтверждение?!
Об Александре Лазаревне Батаевой - той самой «фрау Алехиной» из Москвы - известно очень мало. Их брак был зарегистрирован 5 марта 1920 года, но, как узнал одесский историк Сергей Ткаченко, судьба свела будущих супругов еще во время Первой мировой войны - оба работали в Земгоре (Всероссийский союз земств и городов), в комитете по оказанию помощи одеждою и всем необходимым больным и раненым воинам, увольняемым на родину. Согласно «Правительственному вестнику» от 15/28.06.1916*, Знаком Красного Креста были награждены 10/23 апреля сотрудник комитета «титулярный советник Александр Алехин» и «член того же комитета, жена присяжного поверенного Александра Батаева». То есть она была женой адвоката.
Шабуров, со ссылкой на книгу записи актов за 1920 год, пишет, что Батаева была «вдовой, работавшей делопроизводителем». Странно, что он не привел год ее рождения, хотя в записи это всегда указы
* В русских дореволюционных источниках через косую линейку указываются две даты: первая — по старому стилю, вторая — по новому. Внутри цитат даты по новому стилю даются в скобках.
вают. Олейников называет Александру Лазаревну «32-летней секретаршей», из чего следует, что, в отличие от всех будущих жен, она была всего на четыре года старше Алехина. Обычно пишут про разницу в десять лет, а Евгений Гик в книге «Жены шахматных королей» (2006) даже точно указал: «была старше на тринадцать лет», хотя источник своего знания утаил. Может, просто спутал со следующей женой, которая была с 1879 года?
Доказательство того, что разница в возрасте все-таки была значительной, удалось найти в никогда ранее не публиковавшемся письме Вадима Изнара (это муж Гвендолины, падчерицы Алехина), написанном Котову 23 января 1966 года по случаю выхода романа «Белые и черные»: «Вы не указали, что Алехин был женат четыре раза. Первый раз в Москве, на незнакомой нам женщине с взрослыми дочерями». Вот так сюрприз! Выходит, Котов знал не только о первой жене (о ней ему сообщила Гвендолина еще в письме от 9.12.1958: «А.А. был женат в России, но мы об этой жене ничего не знаем»), но и о том, что у нее были взрослые дети...
К сожалению, ни о самой Александре Батаевой, ни о ее муже-адвокате ничего неизвестно. Всероссийского реестра присяжных поверенных не существовало, поэтому найти сведения о ком-либо очень трудно. Вот один из гуляющих по сети... сначала написал «фейков», но тоже слишком уж много подробностей:
В гостинице «Лнжс» на Тверской улице было общежитие Коминтерна, где жил Алехин со своей первой женой. Дореволюционная открытка.
«У него появился собственный дом - комната в набитой жильцами коммуналке. Там его ждала жена - делопроизводительница Чеквала-па (Чрезвычайной комиссии по производству валенок для армии; не смейтесь, и такая была!) Александра Батаева. С ней, женщиной из хорошей семьи (оба ее брата погибли в Белой армии, муж убит на фронте еше в Первую мировую, родители сгинули где-то на юге, под Ростовом), они познакомились в очереди за ржавой селедкой, разговорились, выпили водки у него дома. Встретились снова - и через неделю расписались».
Попробуем опереться на факты. Когда Алехин осенью 1919 года учился в киношколе, они с Александрой Лазаревной уже жили вместе (об этом вспоминал актер Сергей Шишко). И не в коммуналке, а на квартире его сестры Варвары в Леонтьевском переулке, 22, где у Алехина была своя комната. Расписались они только 5 марта 1920 года.
Известно, что осенью Алехин въехал в общежитие Коминтерна, которым стала гостиница «Люкс» на Тверской улице, 36 (сейчас 10). И не один, а вместе с женой! Помните: «Ольга (Александра) Лазаревна, с которой А.А. жил в “Люксе”, все время поила его с ложечки, подсюсюкивая»? Слова Николая Карпенко подтвердила «Анкета для сотрудников Центророзыска», которую Алехин заполнил 2 сентября, уже работая в Коминтерне. Своим адресом он указал: «Тверская, гост. бывш. “Lux”», а адресом семьи - «тот же».
Как они жили? Напомню свидетельство Павла Попова: «Помню, я у него был в 1920 году, когда он жил в Москве в бывшей гостинице “Люкс”; он хвастал не тем, что ему удалось что-нибудь спасти из прежних средств, хвастал не заработками или доходами, а тем, что он получает молоко в количестве достаточном, чтобы пить его стаканами, тогда как для всех граждан в Москве молока нет. Помню его выражение: “У нас в Москве ничего не осталось, застряло кое-что в Воронеже. Там бывшая наша прислуга тихо и плавно продает сохранившиеся шубы”».
Когда семья распалась, точно неизвестно. В декабре Алехина отправили в агитационную поездку с делегатами Коминтерна по городам Урала и Сибири. И не просто переводчиком! Как я узнал из заметки В.Зайцева «Ход Алехина... в Екатеринбурге» («64-ШО» № 1, 1990), он был «в должности коминтерновского толмача, даже называемого громко помощником политического комиссара (выделено мной. - С.В.), сопровождавшего почетных гостей... Целыми днями вместе с ними он посещал предприятия и учреждения, уезжал в Москву, вновь возвращался на Урал с планом мероприятий и дальнейших маршрутов опекаемых иностранцев, собравшихся еше посетить Челябинск, Тюмень и Омск. (...) Алехин прибыл из Перми в одном вагоне с представителями коммунистических и рабочих партий Германии, Кореи,
США, Турции, Уругвая, Чехословакии и Швейцарии». Источник информации вполне надежный — газета «Уральский рабочий».
От поездки остались пара любительских снимков и уникальное свидетельство очевидца — немецкого поэта и писателя, коминтерновца Макса Бартеля. Его мемуары «Нет нужды в мировой истории. История одной жизни» («Kein Bedarf an Weltge-schichte. Geschichte eines Lebens. Wiesbaden, 1950) - очень редкую книгу! - отыскал в цюрихской библиотеке Дмитрий Го-родин. Любезно присланные им фотокопии позволили узнать не только имена спутников Алехина, примерную дату выезда из Москвы и маршрут до Урала, но
Немецкий коминтерновец Макс Бартель подробно описал в своих мемуарах путешествие делегации Коминтерна на Урал.
и то, как встречали посланцев Коминтерна, как они проводили время, кто в кого влюбился, какие опасности их подстерегали в пуги (двое заболели тифом, один
умер) - и даже определить, когда и где был сделан известный снимок из книги Мюллера и Павельчака и кто на нем изображен!
Вот фрагменты из большой главы, посвященной поездке.
Макс Бартель ЗЕМНОЙ ПОЯС
После визита в Кремль к Карлу Радеку, который битый час изощрялся в шутках и причудливых фантазиях, нас пригласили поехать в начале декабря на Урал с группой иностранных товарищей. Может быть, прошептали посвященные, может быть, поедем еще дальше, в Сибирь. (...)
Мы уехали из Москвы прекрасным зимним вечером, когда сосны стояли на фоне неба, как японские силуэты. Кто поехал на Урал, который русские называют «Земным поясом»? Прежде всего, американский делегат (II конгресса Коминтерна) Стилсон с женой и дочерью, бледный и щуплый, в очках на мальчишеском лице; независимый исследователь Финк, как всегда самоуверенный, с невидимой табличкой на груди: «Внимание, я иду с моим секретарем!»; турок, который снос
но говорил по-немецки и держался сдевушками, особенно с Клавдией Петровной, которая была там же; два товарища из Южной Америки, Карлос и Хосе; кореец Ча-Со-Ван, молчаливый ученый; швейцарская писательница, «усыновившая» нашего главного переводчика, шахматного чемпиона Александра Алехина; делегат из Чехии с немецким именем, ни слова не понимавший по-немецки; комиссар Лабанович из Украины в качестве гида, а также несколько переводчиков, повар, уборщица, милиционер и два помощника. Международный спальный вагон был прицеплен к тяжело идущему поезду, и утром мы пересекли Волгу в Ярославле. Потом мы добрались до Вологды. Переводчица Кузнецова написала небольшую поэму: «Вологда, красная звездочка, отрадно сияешь ты здесь людям в одиночестве и снегу...»
Сани ждали нас, мы ехали по лесу и по льду реки на бумажную фабрику, где работали в основном заключенные. (...)
Мы ехали в Вятку (ныне Киров), праздновали и праздновали. (...) На базаре нечего было купить, но спекуляция расцветала словно румянец на щеках. Вечером все собрались на праздничную встречу. (...) Мы пробыли в Вятке четыре дня, предоставленные самим себе; независимый исследователь охотился за диаграммами и статистикой, шахматный чемпион Алехин провел много времени со швейцарской писательницей, турок познакомил Клавдию Петровну с восточным любовным искусством... В последний вечер был устроен банкет. (...)
Благодаря Максу Бартелю удалось определить, когда и где сделан этот известный снимок и кто на нем изображен. Это Вятка, декабрь 1920 года. За столом сам Бартель (с трубкой), семья американца Стилсона и, вероятно, Клавдия Петровна. Сзади Алехин, переводчица Кузнецова, кореец Ча-Со-Ван, Рюэгг, уругваец Карлос и Нина (она из Вятки!), немецкий ученый Финк.
Почти два дня мы ехади в Пермь через заснеженные леса, мимо болот и одиноких деревень. Посреди леса над бревенчатой хижиной развевался красный флаг. В Перми комиссар Лабанович воспротивился жажде путешествий и любознательности независимого исследователя, слишком встревоженный его страстью к статистическим материалам и четким диаграммам. Финку и его секретарю, невзрачному молодому человеку, пришлось прервать поездку и вернуться в Москву. Позже мы узнали, что в Москве Финк со своим спутником несколько недель провели в Ч К и были высланы. (...)
Русский шахматный чемпион был высоким нервным блондином в бежево-коричневом кителе и в свободное время решал шахматные задачи. Теперь его «усыновила» швейцарская писательница, которая была лет на десять старше, чему он был только рад. Другие переводчики завидовали ему, восхищаясь его шахматным мастерством, и только маленькая Кузнецова, написавшая стихи о «Вологде, красной звездочке», не доверяла ему Иногда Алехин заходил в наше купе послушать рассказы о Берлине. Политика, в отличие от музыки и литературы, его не интересовала. (...)
Мы совершенно забыли, что по календарю должно быть Рождество. Итак, подытожим: в пути мы запамятовали об этом празднике. (...)
Еще и другие оставили нас на Урале: швейцарская писательница, автор сентиментальных девичьих книг с социальным уклоном, и Александр Алехин, переводчик и шахматный чемпион (напомню слова В.Зайце в а: «уезжал в Москву, вновь возвращался на Урал с планом мероприятий и дальнейших маршрутов»; как видим, Алехин ездил вместе с «писательницей»). Целеустремленная женщина с помощью умелых переговоров раздобыла Алехину заграничный паспорт. Он уехал с ней на Запад, но полагался все-таки не на эту готовую помочь даму, а на ту, которая была в королевской игре. Он поселился в Париже, стал гражданином Франции и свергнул кубинца Капабланку с мирового шахматного трона. (...)
Последний рывок, затем быстрое движение и резкое торможение: поезд прибыл на главный вокзал Екатеринбурга, теперь называемого Свердловском. В городе мы посетили дом Ипатьева, в котором были расстреляны царь и его семья. (...)
По дороге в Нижний Тагил я заболел сыпным тифом и в полуобморочном состоянии был помещен в больницу. (...) В течение четырех дней я лежал в лихорадке, борясь с галлюцинациями; губы мои потрескались, глаза болели, во рту пересохло, а лицо и тело были в гнойниках...
«Швейцарская писательница» - это, как вы уже поняли, социалистка Анна-Лиза Рюэгг. Она приехала в Москву по линии Коминтерна в октябре, и Алехина приставили к ней переводчиком. Та поездка для обоих стала судьбоносной: согласно книге Мюллера и Павельчака, «они были помолвлены на Рождество 1920 года». Помолвка при живой жене? А что, по-своему даже романтично...

41'


'	A^cZw^Ztf и /^v Utx €л ‘ *л
diJLtiДы %Ma б4 i/t
чУ^ '//'f Zf/'/'t-#*. ^/**•-.».-<7 <xt/
... ^ItJAle^ lut^
<-ile4(4i<»< -//'tz < <« «e-4-
AO	: А^У ’
Сш	l(^
Выписка на немецком языке о бракосочетании Александра Алехина и Анны-Лизы Рюэгг, состоявшемся 15 марта 1921 года. Отдел актов гражданского состояния, городской район «Китай» (имеется в виду Китай-город). Невеста: год рождения — 1879, место проживания — Москва, Тверская 36, делегат, замуж выходит впервые, фамилия после замужества - Алехина.
Развитие событий ускорило дело, заведенное в ВЧК в ноябре 1920 года после телеграммы из Одессы о найденной чекистами «подлинной расписке шахматиста Алехина» в получении 100 000 рублей «от деникинской контрразведки». Не буду вдаваться в детали - они хорошо известны из статьи Ю.Шабурова «Под колпаком у ЧК» («Шахматный вестник» № 10, 1992). Выскажу только свою догадку: судя по уверенным ответам надопросе в ВЧК в феврале 1921-го, Алехин загодя узнал о расписке. Возможно, уже в ноябре: заметив за собой слежку - при его фотографической памяти это было нетрудно, он наверняка насторожился и захотел узнать о ее причинах. Центророзыск с ВЧ К сидели в одном здании на Большой Лубянке, 2, кто-то из чекистов «по секрету» вполне мог проболтаться... Вот Алехин и приударил во время поездки за миловидной швейцаркой, понимая, что брак с иностранкой - это его единственный шанс вырваться из России, к чему он давно стремился: вступая потом в масонскую ложу, Алехин скажет, что стал переводчиком Коминтерна «исключительно в целях выезда за границу»!
Почему не женился на Анне-Лизе сразу по возвращении в Москву? Видимо, хотел прежде убедиться в ее беременности - иначе брак могли счесть фиктивным, - а это выяснилось лишь к началу марта (сын родится 2 ноября). Во всяком случае, еше 21 февраля в ВЧ К он написал на бланке допроса: «женат, жена Александра Лазаревна» (видимо, она носила его фамилию), а уже 15 марта, успев развестись, вступил в новый брак!
Надопросе Алехин указал своим адресом: «общежитие Коминтерна “Люкс”, комната № 152». Возможно, это была уже комната г-жи Рюэгг, так как с Батаевой они жили в№ 164...
P.S. Ложку дегтя в «лав-стори» плеснул Осип Бернштейн, который, как я узнал из журнала «Deutsches Wochenschach» (29.05.1921), был в числе тех, кого Алехин встретил по приезде в Берлин: «Русские мастера д-р Бернштейн и Алехин в настоящее время находятся в Берлине». Видимо, тогда-то под настроение он и рассказал ему о «романе» с Анной-Лизой - во всяком случае, Эдуард Ласкер в книге «The Adventures of Chess» (1949) ссылается на Бернштейна:
«При компрометирующих обстоятельствах он (Алехин) практически вынудил молодую иностранку выйти за него замуж. Таким способом он обеспечил себе разрешение выехать за рубеж. Как только поезд пересек российскую границу, он оставил свою жену с их маленьким сыном, без обиняков сообщив ей, что он всего лишь использовал ее с целью выбраться из России».
Толи Бернштейн напутал, толи Ласкер так услышал, но... «молодая иностранка» была на 13 лет старше Алехина, а сын родится лишь через полгода. Что Алехин «оставил свою жену» сразу по пересечении
границы, - сказано, думаю, для красного словца, а вот в то, что он «без обиняков» объявил всё Анне-Лизе, — готов поверить. Слишком уж памятны слова, сказанные им, еше гимназистом, брошенной девушке: «Я действую сейчас в открытую, цените это. Все люди циники, и все слова, прочие правила общежития существуют только для того, чтобы приукрашивать простое эгоистическое чувство; а я обнажаю дело, вот и всё»...
АЛЕХИН В РОЛИ ПЕРЕВОДЧИКА
От поездки в Сибирь осталось еще одно «уникальное свидетельство очевидца» - очерк Анны-Лизы Рюэгг «От Москвы до Омска», который словно продолжает путевые заметки Бартеля: он закончил на Нижнем Тагиле, а Анна-Лиза начинает с Тюмени. Таким образом, мы можем восстановить весь маршрут: Москва - Ярославль - Вологда Вятка — Пермь - Екатеринбург - Нижний Тагил - Тюмень - Омск - Челябинск - Златоуст - Москва.
Очерк был опубликован в « Правде» только весной (8.04.1921). Я не мог понять почему, а потом сообразил: Алехину надо было как-то показать товарищам в Кремле, что они с женой - преданные делу партии люди, которых можно без опаски выпустить за границу, вот он и вспомнил про поездку. Было теперь и чем козырнуть перед Лениным, на прием к которому Анна-Лиза, как я случайно узнал, просилась именно в апреле (см. стр. 298).
Через месяц, на следующий день после прибытия в Ригу четы Алехиных, здешняя газета «Сегодня» пересказала очерк в заметке «Путешествие Анны-Лизы Рюэгг» (12.05.1921; как и очерк в «Правде», заметку нашел Михаил Соколов) — толи не зная, то ли сделав вид, что не знает, кто сопровождал ее в путешествии. Судя по словам про «новые подвиги этой дамы», газета о ней уже писала. Но что это за «подвиги»? Хотя намек есть: «Швейцарская немка, суетится уже третий год при III Интернационале, на особых поручениях Зиновьева». Поясню: Григорий Зиновьев возглавлял Исполком Коминтерна. Так что г-жа Рюэгг была отнюдь не рядовой коминтерновкой.
Тон заметки язвительный, комментарии издевательские. Но финал заслуживает того, чтоб его процитировать: «Таковы очерки этого путешествия уже после того, как по ним прошелся редакционный карандаш заплечных мастеров “Правды”. Можно представить себе, каковы же были истинные впечатления наивной швейцарской немки “от Москвы до Омска”».
О том, что Анна-Лиза на самом деле увидела в России, вы узнаете в главе «Кто стоял за спиной Радека». Но насчет «редакционного карандаша» рижский журналист ошибся. Алехин был переводчиком Рюэгг, а
с середины марта - мужем, и я уверен, что в «Правду» она отдала перевод, сделанный им. А значит, у нас есть редкая возможность познакомиться с Алехиным в роли переводчика - и даже оценить его талант беллетриста: вставить в агитационный текст фразу «ослепляюще белый безбрежный поток, над которым смеется синее небо», - это круто!
Анна-Лиза Рюэгг
ОТ МОСКВЫ ДО ОМСКА
Мыв Тюмени, в пограничном сибирском городе. Обедаем вместе с рабочими на заводе. Суп, мясо с овощами и хлеб: это обычное меню на этой фабрике. Всё чисто и хорошо приготовлено. Девушки, которые выдают обед, приветливы и проворны, как в моей Швейцарии, которая славится на этот счет. Товарищ из Америки заявляет, что за все время его поездки ему нигде так не понравилось, как здесь. А он приехал из Сан-Франциско. В Тюмени никто не голодает, а разверстка на масло, мясо и муку для Центральной России была полностью выполнена местными крестьянами, несмотря на то что при отходе колчаковские банды разрушили лучшие мельницыТюмени. На каждом собрании наталкиваемся мы на иностранных коммунистов. Немцы и австрийцы, прибывшие 6 лет тому назад в царскую Россию как военнопленные, остались теперь как добровольцы работать в Сов. России. Среди них находим мы энергичного интеллигентного американца, который приехал в Сибирь из Америки для борьбы с проклятыми большевиками, а теперь, о, чудо! Он один из самых преданных коммунистов.
М ы едем к Омску. Два дня и две ночи мчимся мы по снежным степям Азии. Воспроизвел ли какой-нибудь художник на полотне красоты этой северной природы? Я думаю, что нет. Иначе они были бы более известны миру, чем красоты Ниагарского водопада. Мне кажется, что я в неведомой сияющей стране. Вот колеблется ослепляюще белый безбрежный поток, над которым смеется синее небо, - то ветер приводит в движение снежную пыль, и она, то белая, то золотистая, мелькает перед нашими восхищенными глазами.
Омск. 30 градусов мороза. Но воздух так чист и сух, что переносишь этот мороз легче, чем 12-градусный мороз в Западной Европе. Здесь мы посетили партшколу, в которой подготовляются кадры советских работников. Ленин как-то раз сказал: «В Советской России каждая кухарка должна уметь управлять государством». И это отнюдь не было одной только голой фразой. В партийных школах рабочие и работницы, крестьяне и кухарки изучают внимательно сов. строительство и учатся искусству управлять государством. В честь нашего приезда 1-я пехотная школа Омска постановила именовать себя «школой III Коммунистического Интернационала». 4000 железнодорожников в рабочих костюмах окружают нас, красные знамена реют над нашими головами, как огненные цветы. Никто из нас никогда не забудет пережитых там минут. Не раз охватывавшее меня унылое чувство, что мои слушатели меня не понимают, - где оно сейчас? Я говорю громко,
чтобы ни одно слово мое не пропало ни для одного слушателя: «Товарищи, раньше дорога в Сибирь была дорогой страданий, атам, где она кончалась, было место слез и мучений, теперь же эта дорога стала путем радости и ведет она к великому воскресению» (а переводил всю эту пафосную трескотню «товарищ Алехин» - бывало, по 22 доклада в день').
Челябинск. По географическому размежеванию мы опять в Европе. Здесь, как в Омске, лежат большие запасы продовольствия, которые застряли здесь ввиду недостатка транспортных средств. Мы осматриваем железные и деревообделочные мастерские, которые были разрушены Колчаком и вновь восстановлены теперь железным трудом рабочих. Машины, которые белые довезли до Владивостока, возвратились вновь на свои старые места, только некоторые недо-
От Москвы до Омска
Мм п Тюмени, в пограничном сябир- I агятч, гюсухарггаом». И ато отнюдь ж *'*-— быйо одной Упльчо голой фразой. В naprwflrrui пис-тм рабочие и ркботпр-п«, крестьяне и гутаркп па уч опт вун-матальяо сов. отртггольстяо и учатся иб чу согну управлять государством. В честь яалего приовда I я пехотная школа Омега постамомм имопоадп, себя «Штилей Jit КлммупнствчеСкпт Нкторввцнопада». 4.0оо жмеопояорож-ников в рабочих жютюмм окружают лас, кродяы в виамША риот иол пяти мн головам*, их огненные свети. Ничто Tta.nac пеаогл* не аябу.кп пярокптых там мяяут, Ио рая oxoo rv ишдое шш»1 утл«доо чувстйо, что мпн слувттолп меля не пмтпмают,—где опо осПчас? И говорю громто. чтобы нн од пл словп «ею ле пропало пн для адчого еду шато» ля: «Товарищи, рапыиа дор-мь в Си бпрь была дорогой стрйлпиий, а том. г до опа коячадась, было Metro слеэ и мучений, теперь же эта дорот стела путем радости и ведет сла в мликотду ессгрмгяттв».
Ч вял Л в пса. По гоосрафнчосхпму пвя-межвмипю МЫ опять в Нероле. Плоек так в Ov<e>. лежат бн-гните чаишм иродоеапъотэйя, которые адптрядо здесь, в виду недостатка, транспорт-пцг срадстк Мы ос на трип а ом яимп»з. иыо в деревоовдадочвыв мнетедокво, сото рыв были р&орупхшы Колчмом и аяпнь восстадовлепъ» теперь железным трудом рабочих Mainimw, которые белые довезли до Владивостока, воавра тпяпсь вяовь ла слои старые моста, только. некоторые недостающие мотад-лнчеекяе чьстй заменены доротяпян-мв. Я;посетила 1-» городскую здравицу для рабочих Все, что.быДо лучшего в буржуазных домах Чоадопвска,—мебель. ковры, художготплпнйс гр.ипвв-ЛЫГПЯг— Лое собрала сюдл Удобные клубные дроёла. па ваду модемны! копры, белые, хак тольсо что тмпавший cdbiv В уднипомии ргяндьИююсь я кругом. Негр, который в дорвыя раз » жязия увйдел евроттойПА» яе был. ля-верам, бож» порв*вв, чем я прв
егом гтродг. Обедаем имеете с рябпяи-мм пл заделе. Суп. мясо с овощами « хлпГ»: что пбнчипо -млшп мл ягой фабря-ИА Вес 4X1670 н хорошо праготоплепог Дюуапог. которые яиааот обед, вря-«’•.•лпки н Нрмппрны. кйк 9 мйэО д?р|н|, шторм слатптя ва «тот'сют. TwNipmtt ип Америки, эиямлеу, что м jv-t? tippet его iKisilitKii лму нигде та* п«>	кик яде». A on вря-
ехал m Спн-Фгпкцпскп. ВТюмвйИ КГ < IX- голппаэт. ft J*SWIWM I» ма^ло.
IX муку для	Роеохгв
Льсл ил и гостью нмполнеяа моет лини /.р.-.ттьяипмй. пот.чптря па то, что оря отх<г:г Ki>.-»’ieK*wuiifi банды разрушили .ivinmo vmmihuw Тюмени. Ha ea-сзЛ|»лиш1 наталкиваемся мы на НИИ.- {Ч1ЯПЫХ юммуШЮТОЛ Немцы «. а> ггрнТШы* лрибыемптв 0 лет тому па-впд п дорскую IW*ino, вам пгюмоплол-iiwe, исталигъ теперь, как добровольны» рл'-пать в Соя. Гостия, Среда пих йа-jothi им япергичппго интеллжгоптйого амгрикпник. яоторып приехал в Сябнрь jm Америки для борьбы с прожлУпами 6,>лъмпняглмг!. а теперь, о, чудо! Он олпн из самых преданны! коымукн-стоп.
Нм олтси R Омску. Дм. ДР9 ж ДР« now’ мчимся мы по сложным степям Лети, 1к«афо«амл ля какой-гнСУДь художник ла полотне красоты Этой <*• la'/uuft природы? Я Думаю, что нот. Грапе опи были бы более взвести миру, пом красоты Ниагарского волопв-Мне гхтвтея. что я а воведомой ci inriofi стране. Вот колеблется осэеп-лпп:но’&а.цд| безбрежный поток, лад которым смеюте.я сплоб цобо,—ч*о дотер яриг-ндит в движение сяпжную пыль, п ока. то Млая. то золотистая, мелькает дсрол пяпжмн вослпЛовшуМя главами.
Омск. НО градусов морозя. Но ипздух Тай сисл и «ух что лередосишь этот морла легче, пом 12-падуслый лоров г Улнадлой К флпа. Здесь мы посети ли партон; .лу. D ROT о рой- подготовляются сввотскг.х работдвеоп^; Ленин
pwcbaaa.’i: <в Советской Росегл бадотрс »wo ддмд адд рщ^чпх 8дра-кмшм	дошм* «Ума»; упрв- мн» помещается ж вышлем мсиастыре.
"Мы бонедусм л oAt’fWTO.’mni •я*'го томя, по ботыргп йот» нпжнчымп рпб^тнмл-Ом> рассказымют. чм когда пх и первый прпвищ сюдп. nfni бпиянс», тэт Услать по отпя ютрлм. и «ори» н теперь км каемся ирсбийишпо вдссь каким-то еппм.
Мы в ynvtMiux кнпг.т, как част л го-«зрн.тж к npontfw.’WHH нити! гпкх-.дьч- -ость.ли ото где Пибоди та>,« й xopitonrft нерол, клк pyjNifSnrt. KUTOpblU ТЯН ДОЛГО НЯХОЛИЛГИ Сы II тегам 1)6рЛ.б(|(Це1ИМ1 к npoHW^tiHn? Ойрг1.Лц.1шпЬ, ИП|> др. впду—вг-о пплучил ни nThflfi юнпн-МН. (Ь-фПТП ГП и.ииг яип-HTin. 1ИЛ’Л»П'> BirffWIHfi, ИО Л»П> «‘UHUh'tMIrtK!), пйнтп. nonjnuiH 11 kiwku <• rlniT П и «т г.чл я нп.су етчпиг» ii.a.ujtr дичури imt\. то;и»о, пр кдъ 11Х(1!1Тыи.>го м<-|» луик, и Я rifltH.llKUn ПрЛК.'ПГЛ.П 11	4
йнм парного росима. Я г-шпрю ит.к горам. что И ОНП ПрМ.К! МнМИГ -ГЭТ U.0 путь, как тот уго.чь, ютмрып ощ, t10-ПЫПиГОТ U3 {ЮТыЫ oil Л1и1?|(’Г< 'И’Р мый, под аам.тей. шюнбгиДпсгед к кристалл, н 1(г»пла, iiffifunftf имлдот ма-под nptnamuiaieft ом тгимкли вц ^<>7, lOJHTT <4»WfWri‘.l»J|WM CSVHl.M И Г|>50Т n «гмчшигс hovi, kmi|i. Я fuihipM нм i5 тем, что uxi’fKs ОУ дог нровХ.им! ллоктрмче-«кпй свет 11 и их Hiii.iiniuis. я р>Л1 жилища будут ПОЛНЫ ПШТЛ И КПЗ ДУХА, чтб логи их ума по будут а нить Тах епт лаИпй. которых npniiviocb шиинъ их ’отцам.
Златоуст. Во мгто псп дрожит ст апл-1певия. Я думаю по тиски ли но родипс меня так нзе-х-п/оилчц? Мсешпсгь здешняя так же гориОТ'а н красива, кал мйй родина. Тпвдрпл1и й<< Уфы Выслали нам парбяоа, укранюивый равными Иа.тпнслмя я красными флягами, К со-^адеиню мы выдуждены отказаться от этого радужного приглашения. Крот чяйЮТ'-Ч пупом бавтфашпимся мн обратно. И Styf Я BTJBJW» Ъ MuChUQ.
Когда, д ммелойРи uacepemu» псо вп депноо мною, я Думаю; «Спяатсвдл Г’ос-свя, ты боля а, ты гололаешь н стрю Даешь от холило, н однако, по пеиечвр-пдомым Сокровищам п по зоом&кпб-отем, которые гм таять к собе, ты самая в един жн, самая батаны отрада » йкрез.
АННА-ЛИЗА ИОйГГ.
Статья Анны-Лизы Рюэгг об агитационной поездке делегатов Коминтерна по Сибири была напечатана в газете «Правда» (8.04.1921). Публикуется впервые.
стающие металлические части заменены деревянными. Я посетила 1-ю городскую здравницу для рабочих. Всё, что было лучшего в буржуазных домах Челябинска - мебель, ковры, художественные произведения, - всё собрано сюда. Удобные клубные кресла, на полу медвежьи ковры, белые, как только что выпавший снег. В удивлении оглядываюсь я кругом. Негр, который первый раз в жизни увидел европейца, не был, наверное, более поражен, чем я при осмотре этого дома для рабочих. Здравница помешается в бывшем монастыре. Мы беседуем с обитателями этого дома, по большей части пожилыми рабочими. Они рассказывают, что, когда их в первый раз привели сюда, они боялись шаг сделать по этим коврам, и порою и теперь им кажется пребывание здесь каким-то сном.
Мыв угольных копях. Как часто я говорила в продолжение нашей поездки — есть ли
Путешестме Анны-Лхзы Рюэггь.
О мовыхъ иодмгагь хамы км Я1№ m xocrommR .ПрАцы* (М 172). Ом шмйцврсм! rtliM, суелтсм ухе тро Til годь при Щ Иитериаюш!, я i особые оорреоихъ Зтаомьем На четверто! отра-ИЦ* ИОХСО* ORA OCTJtWMCTk ПМ нуТОвв-mie ип Моемы Омску Въ Oxcrt ia мвтлвг! irtioTRoi xouxyiKcrmecxol шкнм xji ободренье сурсжтгояъ, жжхующжхм и всдоетАтокъ тпцж и холоп, on прподт «ом Левеке: „Въ Cortrcxol Poeeii кдждаа ipipu ДОлхп ум!п yupuim гоеулр-етюхъ!,..4
Слова эти прподггъ nixony® плоду въ тако! восторгу что туп, же, ВС СХОДА су MtcTA, выноситсл noemomcAte иметь мука .(niMofl 111 хохмувостоеиго Ив-терягиотиа*. Алау-Ляу Prom. ош-тымота емкь гюсторга в ,уинхио чувств х, что мои cxyniATWi не сокшт
Фрагмент заметки в рижской газете «Сегодня» (12.05.1921) с язвительным пересказом статьи о поездке в Сибирь «швейцарской немки», которая «суетится уже третий год при III Интернационале, на особых поручениях Зиновьева». Публикуется впервые.
еше где-нибудь такой хоро-
ший народ, как русский, который так долго находился бы в таком порабощении и пренебрежении? Образование, воздух, воду - всё получил он отравленными. Отвратительные жилища, скудное питание, но зато священники, церкви, полиция и казаки с нагайками. И когда я вижу
старые жалкие лачуги шахтеров, ярость охватывает мою душу, и я посылаю проклятье последним остаткам царского режима. Я говорю шахтерам, что и они проделывают тот же путь, как тот уголь, который они добывают из земли: он долго лежит, черный, под землей, превращается в кристалл, и когда наконец выйдет из-под придавившей его тяжести на свет, то горит ослепительным светом и греет и освещает весь мир. Я говорю им о том, что скоро будет проведен электрический свет и в их жилищах, и эти жилища будут полны света и воздуха, что дети их уже не будут знать тех страданий, которые пришлось испить их отцам.
Златоуст. Во мне всё дрожит от волнения. Я думаю, не тоска ли по родине меня так взволновала? Местность здешняя так же гориста и красива, как моя родина. Товарищи из Уфы выслали нам паровоз, укра
шенный разными надписями и красными флагами. К сожалению, мы вынуждены отказаться от этого радушного предложения. Кратчайшим пугем возвращаемся мы обратно, и вот я вновь в Москве.
Когда я мысленно воскрешаю всё, увиденное мною, я думаю: «Советская Россия, ты бедна, ты голодаешь и страдаешь от холодами, однако, по неисчерпаемым сокровищам и по возможностям, которые ты таишь в себе, ты самая великая, самая богатая страна в мире».
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
Парижские жены Алехина - Надежда Семеновна Фабрицкая и Грейс Висхар - тоже были заметно его старше. Шутку про «вдову Фили-дора» знают все. Но вот цитата из письма Сергея Прокофьева одной своей приятельнице (от 5.07.1923): «Алехин пожинает лавры в различных международных соревнованиях на 64 полях, преследует исключительно седовласых дам (only gray-haired ladies) и готовится к матчу за мировое шахматное первенство с Капабланкой» (из книги X.Робинсона «Selected Letters of Sergei Prokofiev», Boston, 1998). Малоизвестны и слова Андрэ Лилиенталя: «Была у него такая, как сказать... болезнь. Не воспринимал молоденьких девушек, только постарше его лет на 20» («Российская газета», 8.05.2008).
Тем не менее обе последние жены пытались скрыть свой возраст. В указе о натурализации Н.С. годом ее рождения значится 1884-й вместо 1873-го, а в регистрационной записи о браке Алехина с Грейс годом рождения невесты значится 1886-й вместо 1876-го. Судя по интервью в «News Review» (ноябрь 1944), точного возраста Грейс не знал даже Алехин: по его словам, он в 1941-м согласился играть в Мюнхене, «потому что жене 62 года и у нее плохое здоровье», - то есть он считал, что она родилась в 1879-м, как Анна-Лиза Рюэгг...
Надежду Семеновну красавицей не назовешь. На немногих сохранившихся фотографиях мы видим невысокую, полноватую женщину с круглым, открытым лицом, глядящим прямо в объектив. Почти всегда нарядно одетую: шляпка, сумочка, серьги, шикарные бусы... А какой она была по характеру? Какую роль играла в жизни мужа? Долгое время мы могли судить об этом лишь по роману Котова да клочкам воспоминаний, изредка публикуемых в шахматной прессе. В статье московского историка Сергея Карастелина «Куприн - Алехин» («64-ШО» № 1 1, 2012) я с удивлением прочитал: «Веселая и общительная Надин (так звали ее близкие и знакомые) очаровала Куприных...» Так вот какой она, оказывается, была!
Котов в книге «Александр Алехин» пишет: «В процессе работы над романом “Белые и черные”, посвященном многострадальной жизни Алехина, да и после его выхода автор имел длительную переписку с дочерью Надежды Семеновны от первого брака - Гвендолиной. Она
Слева — Алехин с Надеждой Семеновной в Буэнос-Айресе во время матча с Капабланкой (1927). Справа — они перед Колониальным институтом «Индокитай» в Марселе вместе с участниками чемпионата Франции (1928), на котором Алехин являлся арбитром. Прошел год, а Н.С. в той же шляпе — видно, она была консервативна и подолгу носила любимые вещи...
рассказывала о мире, царившем между супругами, о той трогательной заботе, которой жена окружала вечно занятого делами и анализом партий Алехина».
Конечно, многое из ее писем Котов использовал в романе, но почему было не напечатать их потом в «Шахматах в СССР»? К счастью, одно письмо Гвендолины Изнар (от 9.12.1958) — с ответами на вопросы Котова - сохранилось и благодаря Елене Максовне увидело свет (в книге Ткаченко; я публикую его в полном виде и устранив кое-какие неточности). Из письма видно, насколько воспитанна и образованна была Надежда Семеновна, какого верного друга и замечательного помощника имел в ее лице Алехин... Настоящий ангел-хранитель!
1)	Моя мать познакомилась с А.А. на балу прессы в 1921-м году (Алехин приехал в Париж только в январе 1922-го) в залах гостиницы «Лютеция» в Париж. Деталей не знаю, знаю лишь, понаслышке, что это был с обеих сторон, как говорят французы, «un coup de foudre» (любовь с первого взгляда).
2)	Моей матери тогда было 48 лет (родилась она в 1873-м году в Одессе). Несмотря на такой возраст, она была еше очень красива и обаятельна. Женщиной она была очень культурной, начитанной, знала в совершенстве четыре языка: русский, французский, английский и немецкий. В ранней молодости, в отличие от своих коллег и принадлежа, так сказать, к «высшему свету» Одессы (состояла дамой-патронессой многих обществ, устраивала благотворительные вечера, много выезжала и принимала у себя, отличаясь большим тактом и «светскостью»), склонна была к «левизне» и проводила это в жизнь, помогая, как и когда могла, людям нуждающимся и обездоленным.
Была с детских лет хорошей пианисткой (работая по 6-ти часов в день) и участвовала уже в возрасте 16-ти лет в благотворительных концертах. Позже, в Петербурге, была издательницей газеты «Свет» и сама написала сборник рассказов, напечатанный в 1910-м году, а также сделала ряд переводов.
3)	Я родилась 16-го декабря 1899 (в письме описка - 1988) года. Как видите, в 1932-м году я была вполне взрослой женщиной, и, хотя не знаю, о каком разговоре Вы говорите, мы с матерью могли тогда уже обсуждать какие угодно темы!
4)	Приехав в Париж, мне, как всем эмигрантам, пришлось искать работы. Владея с детства в совершенстве английским и французским, я поступила в английское бюро переписки и переводов. Вначале я была «девочкой на побегушках», но потом, усвоив машинку, глосси-ровку (глоссы — это заметки в тексте с толкованием непонятного слова или места) и вообще организационную работу бюро, я, в конце кон-
Staatebergerschafl &	________
geboren'am .	_________________ in	- CAS&C
in
wohnbaft In Prag	_______________________________________________________
beantragt als Ausllnder elne — nene — AufenthaltseHaubnis Im Sinne der Verordnung de>
imtnisters des Inm-m vom 5. IX. 1939 (R. O. Bl. 8.1667) Uber die Behandlung von Auslftndem.
Antrag 1st In der Eingangstclle der Fremdenabteilung protokolllert
[angstelle: der Akt 1st zu manlpulleren und die Vorakten slnd anzuschliessen
На пражской визе 1943 года датой рождения Грейс Висхар указано 26 октября 1886 года. Из фонда Национального архива Чехии в Праге. Предоставлено С.Бородиным (Чехия). Публикуется впервые.
нов, приобрела это дело для себя и успешно и самостоятельно вела его до войны 1939-го года. Пришлось его ликвидировать, т.к. моя клиентура состояла, главным образом, из иностранных туристов. Теперь занимаюсь своим домашним хозяйством!
Мой муж, Вадим Николаевич Изнар, инженер Путей Сообщения выпуска 1916-го года. В эмиграции работает по своей специальности. В данное время состоит инженером-консультантом в одном французском предприятии и находится в контакте с выдающимися здешними архитекторами. У него также большой дар к живописи, и он в свободные минуты пишет пастелью. Кроме того, принадлежал к числу лучших русских теннисистов.
С А.А. мы оба были в дружеских отношениях и называли друг друга на «ты». Звали мы его «Шурой».
5)	Да, мой муж и я были на чествовании А.А. всеми русскими зарубежными организациями (за «политическую» речь на том вечере в Русском клубе он и попал на родине в опалу). Вечер прошел торжественно и весело. Были речи, танцы. Мой муж говорил от спортивных организаций. Насколько мне помнится, даже А.А. танцевал!
Дамские моды тогда были: юбки до колен, шляпы «горшком», туфли «лодочкой» на очень высоком каблуке и громадные меховые воротники на шубках! Кстати сказать, мода этого года приблизительно та же, что тогда...
Париж, 4 февраля 1928. На чествовании в журнале «Иллюстрированная Россия». Слева направо: Д.Л.Гликберг, В .И .Горянский (?), редактор журнала М.П.Миронов, Е'.А.Зноско-Боровский, А.А.Алехин, П.Н.Милюков, А.В.Руманов, Н.С.Але-хина, М .А. Алданов, В.Л. Бурцев, Гвендолина Изнар, «королева» русской колонии в Париже Ника Северская, О.С.Бернштейн и А. С.Милюкова. Фото с обложки журнала (11.02.1928).

Страница письма Н.С.Алехиной от 19.09.1932, связанного с кругосветным путешествием Алехина, на имя основателя масонской ложи «Астрея» Л Д. Кандаурова. Публикуется впервые.
6)	Зарабатывал А.А., как чемпион мира, очень хорошо. Все поездки даром; комнаты и еда в первоклассных гостиницах и казино - даром. И это, не считая постоянных чествований то там, то здесь. Моя мать всюду ему сопутствовала. Но проживали они всё: А.А. неизвестно на что, а моя мать, как всегда, помогала и баловала, как могла, своих близких. Сама же на себя почти ничего не тратя.
Она очень пеклась о второй жене А.А., швейцарке, и о ее сыне от этого второго брака (А.А. был женат в России, но мы об этой жене ничего не знаем). Надо сказать, что сам А.А. относился к ним совершенно безразлично и, если бы не моя мать, они были бы в очень тяжелом положении.
Жили они в маленькой, но уютной квартире — 2 11 rue de la Croix-Nivert в Париже. Моя мать, как и прежде, в Одессе и Петербурге, продолжала любить у себя принимать, и немало шахматных гроссмейстеров и более скромных шахматистов находили у нее ласку и уют.
7)	Расставание их произошло, как вам описала г-жа Флор. Моя мать очень тяжело это переживала, особенно от сознания, что, уйдя из-под ее благотворного влияния, Алехин начнет «чудить». Он всегда был склонен к алкоголизму, с проявлениями которого она всегда успешно боролась. Лично моя мать никогда не пила ни вина, ни алкоголя, а на разных приемах в честь А.А. лишь пригубливала свой стакан... Ее влияние на него в этом смысле, да и не только в этом, было громадно, и все, знавшие их, могут это подтвердить.
Умерла моя мать ЗО-го января 1937 года. Ей было всего 64 года, но ее организм и дух были подорваны пережитым незаслуженным горем.
Страница письма Гвендолины Изнар от 9.12.1958 с ответами на вопросы Александра Котова. Из архива А.Котова.
Вы скажете, что тут сыграла роль большая разница в возрасте, но ведь его последняя жена была тоже значительно старше его!
Похоронена моя мать в колумбариуме кладбища Pere-Lachaise в Париже, т.к. всегда выражала желание быть сожженной. Мы отслужили две панихиды и отпевание на дому. А.А. на похоронах не был (его, кажется, не было в Париже), но прислал телеграмму.
9/12/58
Многоуважаемый Александр Александрович,
Простите, пишу на обратной стороне, чтобы не было слишком много бумаги. На Ваши вопросы ответила, как могла. Боюсь, сделала много орфографических ошибок, т.к. не привыкла писать по-новому. Но пора и научиться! (В письме действительно много следов старой орфографии: «Лютещя», отпевание, мужъ...)
Муж дошлет (надеюсь, в ближайшем будущем — он очень занят) кое-какие факты-воспоминания лично об Алехине. (Какая жалость, что это письмо не сохранилось.’)
Почти все фотографии, относящиеся к моей матери и А.А., я передала несколько лет тому назад через одного любителя-шахматиста здесь, по просьбе Вашей Московской шахматной секции. Поищу еше, не найдется ли что-нибудь, могущее Вас интересовать.
Не знаю, удастся ли найти сборник стихов поэтессы Маргариты Сотберн. Наводила справки, но пока безуспешно.
Спасибо Вам за Ваше сердечное письмо. Будем очень признательны, если пришлете нам Ваш, уже напечатанный, труд об Алехине. Спасибо также за милое предложение прислать, что мне нужно, из Москвы. Из России нужно — всё, т.к. очень по ней тоскуем. Радуемся ее успехам на многих поприщах...
Дружеский привет Вам и Лёвушке Любимову. С искренним уважением,
Г. Изнар
Упомянутый Гвендолиной «сборник рассказов» Н.С. мне найти не удалось, но, судя по ее письмам из Буэнос-Айреса в парижском «Возрождении» (1927), писала она довольно живо. Издание - точнее, видимо, участие в издании - газеты «Свет», которую словарь Брокгауза и Ефрона (1900) называет «ультранационалистической», наглядно говорит о политических взглядах Н.С. А косвенно - о взглядах Алехина, иначе бы они не сошлись. Недаром адвокат Оскар Грузенберг, знавший Алехина еще по Петербургу, утверждал потом, что он «кичится своим черносотенством» (см. стр. 243).
О духовной близости супругов говорит и то, что Н.С. позволяла себе публично трактовать политические взгляды мужа! Опровергнув в письме о 28-й партии «нелепейший слух о том, что Капабланка на одной из партий заснул», она заявила: «Эта очевидная утка есть лучшее доказательство того, как нужно осторожно относиться к телеграфным сообщениям; как, например, одно интервью с Алехиным,
в котором он якобы порицает старый режим в России. Для пишущей эти строки и хорошо знающей А.А. вся несуразность этого сообщения является очевидной» («Возрождение», 12.12.1927)...
Не менее ценным документом является письмо Вадима Изнара (см. стр. 63). Поблагодарив Котова за роман «Белые и черные», он отметил: «Конечно, в нем есть неточности, ошибки и пропуски, вполне понятные в работе, сделанной на расстоянии». Указанные уточнения уже нашли свое место в книге. Осталось сказать, что Вадим был свидетелем на свадьбе Алехина с Н.С., сыгранной вскоре после получения ими французского гражданства (5.11.1927).
Вадим Изнар: «“Белые и черные” — это, конечно, большой вклад в историю шахмат, вклад особенно важный в нашей стране, где к шахматам проявляют такой большой интерес. Нам поэтому особенно приятно, что Вы представили Надежду Семеновну как тип положительный.
К таковому типу людей она безусловно принадлежала. Это была исключительно порядочная женшина, культурная, образованная (она свободно владела четырьмя языками), обладавшая большим природным тактом и сумевшая сделать Алехина приемлемым в человеческом обществе.
Эта последняя задача была не из легких, так как Алехин настолько был поглощен собственной особой, что мало обращал внимания на окружающий его мир и постоянно создавал вокруг себя всякие недоразумения и мелкие обиды. Я совершенно убежден, что еше многие представители теперь уже минувшей шахматной эпохи сохранили в своей памяти образ Надежды Семеновны, с ее исключительно красивой головой и с присущей ей способностью сглаживать житейские шероховатости, создаваемые ее гениальным супругом».
РОКОВАЯ ВСТРЕЧА
Фотографии этого не передают, но в Грейс Висхар наверняка был какой-то шарм, иначе не объяснить ее успеха у мужчин (Алехин был не то пятым, не то шестым мужем). Но была ли она красивой? Котов избегает прямой оценки, делая акцент на «пухлых чувственных губах» и «больших зеленых глазах». Он восхищается ее моложавостью - и невольно проговаривается: «так бывает с женщинами, у которых стройность фигуры, красота тела привлекают больше, чем красота лица». Свидетельство Вадима Изнара, мне кажется, ставит точку в этом вопросе: «Грейс представлена в Вашем романе как исключительно красивая женшина. Таковой она никогда не была. Ее наружность была настолько незначительна, что сейчас совершенно изгладилась из моей памяти» (из письма Котову).
Вадим добавляет: «Из увлечений Алехина, где можно было говорить о женской красоте, следует назвать жену профессора Алексин
ского (известный в России и Париже хирург). Роман этот был, видимо, мимолетным». Речь, думаю, о художнице Татьяне Александровне Алексинской-Лукиной, 1884 года рождения, потому что последняя жена профессора - Нина Францевна не проходит «тест на возраст»: она была семью годами младше Алехина...
Но вернемся к Грейс. Среди версий ее знакомства с Алехиным наиболее правдоподобную, на мой взгляд, поведала Жанна Леон-Мартен в «Воспоминаниях об ушедшей эпохе» («Europe echecs», январь 1962). Она и ее муж-проблемист дружили с четой Алехиных, часто бывали у них на рюделя Круа-Ни вер, и однажды - было это в 1932 году - Жанна сама привела Грейс (тогда миссис Фримен) к ним в дом! Дело было так. По пути из Нью-Йорка Грейс выиграла на корабле шахматный турнир и в качестве приза получила сборник партий Алехина. Решив потом выступить в чемпионате Парижа, она познакомилась с Жанной - организатором турниров. Грейс «была высокой, веселой и казалась очень увлеченной шахматами». Позвав Жанну в гости - «в краси-
Алехин и Грейс Висхар. Снимок слева — 1936 года. Снимок справа сделан, вероятно, в Любеке — на обороте штамп: Fot о-Kirchner, Lubeck, Heiweg 78. Из архива А.Котова. Публикуются впервые.
вую, современную квартиру на Монпарнасе», она сказала ей, что «будет очень рада, если Алехин подпишет книгу, которую она выиграла».
Жанна Леон-Мартен: «Организовав встречу в “следующую субботу”, я чувствовала, что моя совесть абсолютно чиста, и радовалась тому, что доставлю всем удовольствие.
В тот момент, когда приехали мыс мужем, - миссис Фримен с друзьями должна была прийти позже, - Алехин пел одну из своих любимых песенок: “Целую вашу руку, мадам”, а на фортепиано ему аккомпанировала мадам Изнар. Когда мадам Фримен появилась и Алехин подписал ей книгу, я позволила чемпиону, мадам Фримен и ее друзьям сыграть в бридж за знаменитыми занавесками... партия, которая продолжалась, даже когда мы уходили.
Некоторое время спустя мне позвонила мадам Алехина и назначила встречу в “Cafe de la Regence”. Это меня не удивило: мы встречались иногда в Париже за чашечкой чая.
- Ну и как вам мадам Фримен? Она мила, не правда ли?
— Да, конечно... Может быть, даже слишком! Алехину она очень понравилась. Уже с этой первой встречи, после игры в бридж, он хотел сопровождать ее... Всё кончено для меня. Я знаю: она победила, а я проиграла.
Ницца, март 1937. Сидят: Алехин, Б.Рометти, А. М. Рейли, редактор журнала «British Chess Magazine» Брайан Рейли и мастер Виктор Кан. Из архива автора.
Я расстроилась. Почувствовала свою вину. Обладая тем опытом, который ей долгое время прививала сама жизнь, она поняла мое смятение. Будучи очень славной и при этом, возможно, немного фаталисткой, она сказала мне без тени враждебности:
— Мадам Фримен сумеет уберечь Алехина.
Мне хотелось ее утешить, а получалось, что это она утешала меня. Она была существенно старше Алехина и должна была умереть намного раньше него».
P.S. Автограф фигурирует и в версии бывшего редактора «British Chess Magazine» Брайана Рейли: «Я остался одним из немногих, кто лично знал Алехина, не раз с ним беседовал. Я был свидетелем его первой встречи с Грейс Висхар. Ведь это тоже произошло в Ницце. Висхар была членом нашего шахматного клуба, изредка там играла Когда однажды в клуб зашел Алехин, она подошла к нему со сборником лучших партий чемпиона мира и попросила автограф. С этого началось их знакомство» («Шахматы в СССР» № 8, 1985).
Роман развивался стремительно! От жены Алехин уйдет только через год, по возвращении из кругосветного путешествия, но для себя он, похоже, всё решил еще летом 1932-го, уезжая в американское турне, которое в ноябре плавно перешло в «кругосветку». Алехин вернется в Париж в мае 1933-го - к тому моменту он не видел жену уже почти год... Какое отношение это имеет к Грейс? Самое прямое: по словам Жанны, именно она «сопровождала Алехина в кругосветном путешествии»! Да и сам он потом не скрывал, что ездил «вокруг света вместе со своей женой» («Новая заря», Сан-Франциско, 5.09.1935)...
Все сомнения развеяла статья Ю.Крузенштерн-Петерец в газете «Новое русское слово» (Нью-Йорк, 18.02.1968), которую отыскал Александр Кентлер (сайт e3e5.com, 2009).
Поэт и прозаик Юстина Владимировна Крузенштерн-Петерец была правнучкой старшего брата знаменитого русского мореплавателя Ивана Крузенштерна. После гражданской войны бежала в Харбин, потом обосновалась в Шанхае. Работала журналисткой, переводила книги - она свободно владела английским и французским. Начиная с 60-х годов жила в США. Десять лет проработала в русском отделе «Голоса Америки», печаталась в «Новом русском слове», редактировала «Русскую жизнь» - одну из старейших русских газет в Америке.
Да, такого Алехина мы еще не видели... Каким-то магическим образом - крибле-крабле-бумс! - журналистке удалось его оживить: чемпион смеется, злится, скачет на одной ножке, заботится о любимой женщине, пускается в разгул, дает с похмелья сеанс вслепую... Такое впечатление, будто не статью читаешь, а смотришь фильм, снятый скрытой камерой.
Ю.Крузенштерн-Петерец АЛЕХИН В ШАНХАЕ
В последнее десятилетие перед второй мировой войной Шанхай, этот Париж востока, как его называли, был одним из любимых мест туристов и гастролировавших знаменитостей. Анна Павлова, Бернард Шоу, Дуглас Фэрбенкс, Кузнецова-Массне, Чарльз Линдберг, Морис Декобра, Бенно Моисеевич, Рерих, Сигетти и молодой еще Магалов, Шаляпин, европейские и арабские принцы, миллионеры - всех не перечесть. В числе таких знатных гостей был и Алехин, посетивший Шанхай в начале 1933 г.
Если память мне не изменяет, приехал он к нам из Америки. Направлялся он тогда на матч в Австралию и по пути остановился в Японии, где играл с японскими шахматистами.
В Шанхае существовал тогда Международный шахматный клуб, члены которого собирались обычно в помещении Христианского союза молодых людей (ХСМЛ). Узнав о поездке Алехина, клуб пос лал ему на пароход телеграмму с просьбой заехать в Шанхай и дать у нас один или два сеанса игры. Это должны были быть именно сеансы, а не официальные матчи, которые организовывались заранее и по особым правилам.
Алехин согласился на два таких сеанса, причем один должен был быть игрой, не глядя на доску. Но цену он поставил слишком высокую для клуба, кажется, три тысячи долларов. Для обсуждения этого вопроса клуб созвал совещание, на которое была приглашена и печать. Я была на нем как сотрудница газет «Шанхайская заря» и «Вечерняя заря».
В числе членов клуба было несколько русских, были американцы и англичане, но большинство составляли португальцы из Макао, отвратительно говорившие по-английски. Один из этих португальцев, которому были поручены телеграфные переговоры с Алехиным, говоря о сеансе одновременной игры - «Simultaneous» — произнес это слово как «Саймолтино». Мне послышалось «Сан Марино», и я, не имевшая тогда о шахматах никакого понятия, так и брякнула в своей заметке.
Шахматисты, прочтя эту заметку, целый день ругали меня по телефону, другие читатели хохотали, а члены клуба на следующем заседании растолковывали мне всё это по несколько раз, словно я была совершенной идиоткой.
Новости в тот вечер были важные. Клуб мог гарантировать Алехину только треть той суммы, что он просил, но Алехин согласился и назначил дату приезда. Тут же была выработана программа сеансов и церемония встречи, причем решено было встречать Алехина не на пароходе, а на пристани. Объяснялось это очень просто - пароход был большой, океанский, останавливался далеко от пристани, и ехать туда надо было на таможенном катере, для чего требовался специальный пропуск. Ни у кого из членов клуба такого пропуска не было, у нашей газеты был.
Не было пропуска и у конкурировавшей с нами газеты «Слово», и сотрудник ее, приятель мой, покойный Коля Языков, которому было досадно, что сам он на пароход не попадет, всячески отговаривал меня ехать.
- Да вы не знаете характер Алехина. Алехин вас на глаза к себе не пустит за это ваше «Сан Марино». Он вас за борт выбросит. Жизнью рискуете.
Я все-таки поехала. На всякий случай наскоро взяла урок шахматной игры, узнала, что такое пешка, тура, конь. Конь мне как раз и пригодился.
Алехин ехал не один. С ним была пожилая американка, г-жа Фримен, больная женщина, страдавшая подагрой. Ноги у нее были забинтованы, ей труднобылоходить, и Алехин трогательно© ней заботился.
Когда я поднялась на пароход, Алехин прежде всего попросил меня проинтервьюировать г-жу Фримен, которую он называл своим большим другом и вдобавок художницей.
Дама эта намеревалась устроить в Шанхае выставку своих миниатюр на слоновой кости. К большому моему удивлению, то, что она называла миниатюрами, были просто плохенькие скетчи на пластинках слоновой кости, размера открытки. Художники, видевшие потом эти работы на выставке, жестоко сокрушались:
— Кости-то, кости сколько попортила!
Г-жа Фримен интересовалась и шахматами, но преимущественно японскими. Она собиралась написать о них книгу и показывала мне дорогую японскую доску, выглядевшую иначе, чем обычная.
Тем временем на пароход явились таможенники, и Алехин пошел «к чемоданам». Ждать его пришлось довольно долго. Один за другим отошли уже два катера с п ассажирами, третий должен был отойти вот-вот, а Алехина всё не было. Г-жа Фримен начала волноваться. Пришлось мне идти в поиски.
Алехина я нашла в баре, где пол был выложен квадратными плитками — белыми и голубыми. По этим квадратам, на одной ножке, как мальчик, прыгал Алехин. «С ума сошел» - было моей первой мыслью, но через минуту я разглядела — помог наскоро взятый урок. Алехин прыгал ходом коня, разрабатывая, очевидно, какую-то новую партию.
Я несмело напомнила ему, что пора ехать, что катер сейчас уйдет. Алехин вздрогнул, уставился на меня ничего не видящими, пустыми глазами.
- Куда ехать? Какой катер?
Спросил, как спросонья. Потом пришел в себя, вспомнил, извинился. Через несколько минут, спокойный и чинный, со своей дамой под руку, с пледом на другой, Алехин спустился на катер.
На катере я ему рассказала о «Сан Марино». За борт меня Алехин не выбросил, а от души смеялся, просил номер газеты с этим моим ляпсусом. Но интервью с ним вышло не особенно удачное. О себе Алехин рассказывал как-то отрывочно и неясно: сказал, что у него есть во Франции жена и сын, что он доктор философии и что он тер-
Турнир в Пасадене прошел в августе 1932-го, за три месяца до кругосветного путешествия Алехина. Но, если я не ошибаюсь, за его партией с Дейком наблюдает Гоейс Висхар!
петь не может, когда его называют Алехин через «ё» (как ёлка), потому что «Алехин, Алехин». Это было примерно всё.
Тем временем на берегу собралась толпа, вернее, две толпы. С одной стороны на пристани стоял «ин корпоре» (от лат. in corpore — в полном составе) шахматный клуб, считавший, что Алехин принадлежит ему, а с другой стороны - старые лицейские товарищи. И, не обращая внимания на почтенных шахматистов, первым подошел к Алехину и торжественно облобызался с ним старик барон Ленкшевич, ныне уже покойный.
Само собой разумеется — «наша взяла». В Шанхае была большая русская колония, которая так принялась за Алехина, что все члены клуба только его и видели. Его водили завтракать, обедать, ужинать. В офицерском собрании его усадили за бридж. На улице его осаждали приятели по Петербургу, по Парижу. А Общество русских спортсменов приурочило к его приезду специальное футбольное состязание, на котором он должен был бросить первый мяч. После состязания спортсмены так напоили его, что на свою первую пресс-конференцию в Китай-отеле он вернулся с опозданием чуть ли не на час, к великому ужасу г-жи Фримен, которая почему-то напала на меня:
— Вот что с ним делают ваши русские! Ну, как он будет играть?
В довершение всего Алехина затащили еше на шанхайскую Татьяну (Татьянин день), которая праздновалась не под Новый год по старому стилю, как в Нью-Йорке, а позднее (не 12января, а 25-го). Само собой разумеется, там было разливанное море, и Алехин не только не отставал от других, а наоборот, «опережал».
- Чемпион ведь, - одобрительно говорил редактор «Вечерней зари» Суворин.
Дама, сидевшая за ужином рядом с Алехиным, носительница высоких добродетелей, чуть не плакала, глядя на него:
- Вы - гордость России! Зачем вы так пьете?!
— Сельская учительница? - буркнул ей через плечо Алехин и попал в точку. Дама была действительно «урожденная сельская учительница».
Алехину понравился Шанхай. Дни, которые он там провел, были даже не просто пьянством. Это был какой-то бесконечный русский разгул, от которого он в дисциплинированной Европе, вероятно, отвык. А тут нечего было стесняться, все были ласковы, внимательны, смотрели на него влюбленными глазами, старались угадать малейшее его желание. А разтак — ну, и гуляй душа! Расплачиваться будем потом.
Первой расплатой была одновременная игра, в которой против Алехина играло около тридцати человек и среди них русские чемпионы Трейер и Поляков. Сеанс был в нижнем зале ХСМЛ. Шахматисты сидели большим кругом, некоторые играли с консультантами. У Алехина, как всегда при одновременной игре, были белые. Первые ходы он делал, почти не глядя на доску, быстро переходя от стола к столу, двигая пешки почти автоматически. Задерживаться у досок он начал чуть ли не после десятого хода, причем все обратили внимание, что больше всего он задерживался у доски Полякова.
Игра, ко всеобщему удивлению, закончилась вничью. Газета «Слово» объявила это победой, считая, что ничья против такого числа игроков, да еше с консультантами, иначе рассматриваться не может. Шанхайские шахматисты второй и третьей категории торжествовали - показали, мол, свой класс, да еше кому. Самому Алехину. Но один из «первокатегорников» был глубоко потрясен.
- Ведь он презирает нас, понимаете, презирает, - говорил он в редакции «Шанхайской зари». - Он совершенно не играл с нами. Просто торопился отделаться!
Быть может, какая-то доля правды тут и была. Большинство шанхайских шахматистов Алехина не интересовало. Игра их была трафаретной, в ней совершенно отсутствовала столь дорогая ему творческая мысль. Потому он и играл спустя рукава. Терять ему было нечего, шанхайский матч не был официальным матчем. Но то, что Алехин перед игрой «перегрузился», было тоже верно.
К сеансу игры вслепую он сначала проявил как будто больше внимания, но тут опять-таки подвел какой-то завтрак. После этого завтрака Алехину нужно было просто выспаться, но времени не было. В ХСМЛ он приехал, конечно, с опозданием и в весьма скверном настроении.
На этот раз игра происходила в двух помещениях. Шахматисты сидели, как прежде, в нижнем зале, а Алехину была отведена небольшая комната наверху, что-то вроде хоров или балкона. Вдоль перил была поставлена большая классная доска, на которой должны были записываться ходы самого Алехина.
Войдя в комнату быстрыми шагами, Алехин прежде всего попросил кофе, а потом устало бросился в объемистое кожаное кресло. Ему принесли чашечку, он поморщился, проглотил ее и попросил еше. Дали еще чашечку.
-	А нельзя ли кофейник? - спросил Алехин еще резче. Когда же ему принесли кофейник, он прямо заорал:
-	Да что, у вас нет посуды побольше?
Тут ему принесли целый жбан и огромную чашку. Таких жбанов во время игры Алехин выпивал два или три, нужно было иметь бычье сердце, чтобы выдержать такую порцию. Но ничего не помогало. Во время игры Алехин несколько раз начинал дремать Когда приходил в себя — раздражался, спорил, кричал, что его ходы неверно записываются. Все равно не помогало. На этот раз не было даже ничьей. Алехин просто проиграл.
«Шанхайская заря» писала обо всех играх честно, хотя и по возможности деликатно... Но эта деликатность Алехина, видимо, не утешала. Последние день или два перед отъездом он провел у себя в отеле, почти никого не принимая.
Но раз отдав свое сердце Алехину, Шанхай уже не мог забыть его. Все мы горько переживали его поражение в матче с Эйве и были счастливы, когда он вернул себе мировой чемпионат, победив Эйве. О том, что у него выиграли какие-то наши «третьекатегорники», мы даже как-то и не вспоминали, считая это неприличным.
Да он фактически и не проиграл этих игр, он их просто пропил.
Ноя назвал главу «Роковой встречей» не только потому, что Алехин, связав свою жизнь с Грейс, начал пить и вообще, такое впечатление, пошел вразнос. Хотя именно питие — вкупе с лошадиными дозами кофе и непомерными нагрузками - разрушило его крепкий от природы организм и раньше времени свело в могилу. Будь рядом с ним Надежда Семеновна, я уверен, он бы и матч Эйве не проиграл. Вспомните слова Гвендолины из письма Котову: «Он всегда был склонен к алкоголизму, с проявлениями которого она всегда успешно боролась. Лично моя мать никогда не пила ни вина, ни алкоголя, а на разных приемах в честь А.А. лишь пригубливала свой стакан... Ее влияние на него в этом смысле, да и не только в этом, было громадно, и все, знавшие их, могут это подтвердить».
Признаться, читая роман Котова, я автору не верил: слишком нарочито педалировал он тему пьянства Алехина. К примеру: «Дождавшись, когда горничная ушла, он вылил часть воды в какую-то вазу, открыл пузырек и опрокинул всё его содержимое в стакан. Разом выпив обжегшую горло смесь, он содрогнулся и в два приема отправил в рот огурец». Да и вообще Алехин там хоть куда: этакий безвольный, бесхарактерный люмпен-дворянин, всю эмигрантскую жизнь глушивший вином грусть-тоску по родине («ни одного плохого слова о своей Родине и советской власти, только неутолимое желание вернуться и
По этой фотографии никак не скажешь, что предыдущие дни Алехин провел в «каком-то бесконечном русском разгуле». Надпись гласит: «Барону X. фон дер Хофен на память о моем коротком пребывании в Шанхае и с благодарностью за прекрасную художественную работу. 28/1 1933. Искренно А.Алехин». Из архива Ю.Авербаха.
повидать дорогие сердцу родные места»)... Теперь-то понимаю, что не верил Котову потому, что отчетливо видел его замысел: объяснить алехинское пьянство этой неизбывной «грусть-тоской по родине». В остальном же, думаю, он не сильно преувеличил.
Так вот. Если бы Грейс не могла справиться с пьянством мужа (а она и сама, несмотря на подагру, говорят, была не прочь пропустить рюмку-другую), это еще полбеды. Проблема в том, что она, в отличие от Н.С., не понимала «духовного одиночества» Алехина, которое привело его в 1928 году к вступлению в масонскую ложу, не понимала, почему, как писал Лев Любимов, «в речи его всегда проскальзывало невольное раздражение», - а значит, и не могла ему помочь. К тому же у Н.С. были твердые принципы и понятие о дворянской чести. И каких-то поступков Алехин при ней, думаю, никогда бы не совершил! Конечно, это могло просто совпасть, но почему-то после ухода от Н.С. наметился явный дрейф Алехина к двум тоталитарным режимам: гитлеровскому и сталинскому. Что сначала привело к разрыву с русской эмиграцией и потере почвы под ногами, а потом и к потере самого себя.
ДУША ШАХМАТ
Шахматы для меня не искусство, не игра даже - а борьба, где, как и в жизненной борьбе, побеждает всегда сильнейший. А.Алехин
В СИЛЕ И ЕСТЬ НАСТОЯЩАЯ КРАСОТА
Для начала вопрос: читали ли вы комментарии, написанные Алехиным на русском языке? Да?! И где же? Ах, в сборнике Панова «300 избранных партий Алехина с его собственными примечаниями». Могу разочаровать: этот сборник целиком основан на книгах Алехина, а они все переводные! Источник же «русских» примечаний другой. Это главным образом журналы «Шахматное обозрение», «Шахматный вестник» и газета «Новое время», в которой Алехин в 1912 году вел шахматный отдел. А в 1922-1929 годах он регулярно писал для московского частного журнала «Шахматы».
Все эти издания уже давно библиографическая редкость; да и пятитысячные тиражи книг Алехина, изданных в СССР в 20—30-е годы, оказались каплей в море. Поэтому настольной книгой для нескольких поколений шахматистов стал пановский сборник. А он, извините, на первоисточник не тянет. Текст уже был переводной, так Панов его еще и отредактировал, не гнушаясь откровенной отсебятины. Для чего? Чтобы придать комментариям «более учебный» характер. Алехин: «Проще было играть на ничью» — Панов: «Самый простой и наилучший план заключался в попытке уравнять игру, чтобы добиться ничьей». Алехин: «Этот старый вариант довольно рискован» -Панов: «Этот старый вариант не вполне правилен с теоретической точки зрения». Алехин: «Прекрасный трамплин для прыжка ферзя» — Панов: «Ферзь таким путем вводится в игру с большой силой»...
Последний случай характерен вдвойне. Оказывается, Панов выступил еще и цензором, наделив себя правом решать, какие слова достойны уст русского чемпиона мира, а какие нет. Алехин: «Этим маленьким фейерверком...» - Панов: «Этой маленькой комбинацией...» Алехин: «Убийственно!» - Панов: «Выигрывающий ход!» Алехин: «Был введен в моду» - Панов: «Был введен в практику». Так как в число «недостойных» попали главным образом иностранные слова (добавлю еще: катастрофа, авантюра, роскошь, пикантный), может, это отголосок борьбы с космополитизмом?
Заодно Панов «устранил излишнюю детализацию», к которой, по его мнению, «вообще был склонен Алехин». Но больше всего поразил такой пассаж: «Многие дебютные варианты, примененные в алехинских партиях, сейчас, в результате теоретических изысканий советских шахматистов, получили дальнейшее развитие и значительно углублены. Поэтому некоторое количество дебютных вариантов, противоречащих позднейшим высказываниям самого Алехина или опровергнутые позднейшими анализами, устранены в интересах цельности книги». Панов не заметил, как в погоне за «цельностью» обесценил дебютные примечания, превратив их из важнейшего свидетеля эволюции шахматиста - в учебный манекен.
Вообще в пановском сборнике Алехин выглядит суше и скучнее, чем был на самом деле. И косноязычнее! Как вам такой пассаж: «Черные стремятся сделать наилучшее употребление из этой находящейся не удел фигуры»? Беллетристом Алехина не назовешь, да и чувства юмора ему сызмальства не хватало (Шишко: «К юмору и шуткам он пристрастия, видимо, не питал, так какие реагировал на них вовсе»), но пером Александр Александрович владел отменно, в полемике не чурался острого словца. Читали его письмо «В защиту Морфи»? Нет?!
Петербург, 23 апреля 1911. Поединок лидеров команд Петербурга и Москвы — Евгения 3носко-Боровского и Александра Алехина — закончился вничью. Алехин в пенсне - как и на известной фотографии, где он в треуголке правоведа. Справа, в студенческом мундире, Григорий Левенфиш. В центре Петр Сабуров (мл.), справа от него Юлий Сосницкий... Из журнала «Искры» (№17, 1911). Публикуется впервые.
Жаль... Алехиноведы раздергали письмо на цитаты, а целиком напечатать не удосужились, хотя оно одно может больше сказать о личности, шахматных воззрениях и стиле письма Алехина, чем любые слова. Именно это письмо имел в виду Михаил Ботвинник в своей юбилейной статье об Алехине («Правда», 31.10.1992): «Пришлось мне как-то ознакомиться с его полемической статьей (опубликованной еше в 10-е годы нашего столетия), и можно было удивляться как логике, так и литературному мастерству молодого человека».
Что ж, прежде чем бросить взгляд на его ранние партии, давайте восполним этот пробел. Поводом к полемике со Зноско-Боровским послужили слова Алехина из его комментариев к партии Брейер Энглунд (Схевенинген 1913) в «Новом времени»:
«Один иностранный комментатор закончил свои примечания к этой партии шаблонной фразой, что Брейер провел атаку “в стиле Морфи”. Подобного рода заявления являются, на мой взгляд, доказательством непонимания сущности дарования одного из наиболее гениальных шахматистов прошлого столетия. Да, Морфи играл иногда “красиво” (если подразумевать под этим создание дешевых эффектов вроде пожертвований ферзя с расчетом на 2—3 хода и т.п.), но преимущественно ему удавалось это лишь тогда, когда он сражался с противниками, имевшими весьма отдаленное представление о необходимости нормального фигурного развития, да и вообще довольно слабо соображавшими. Когда же он встречался с игроками своего класса, то уже не этими погремушками добивался победы; его сила (и в этой-то силе и есть настоящая красота) заключалась в глубоко продуманной позиционной игре, преимущественно агрессивного характера (см., например, его матчи с Андерсеном и Гаррвицем), а уж, конечно, не в “эффектах”, способных приводить в неописуемый восторг лишь начинающих любителей или же тех, кто до самой старости не сумел сдвинуться с соответствующей ступени шахматного развития».
В ответ Зноско-Боровский прислал довольно резкое письмо редактору шахматного отдела Ю.Сосницкому, а тот, видно, от греха подальше решил перед публикацией ознакомить с ним Алехина. Явно задетый за живое, молодой мастер ответил хлесткой отповедью, выказав себя не только глубоким мыслителем, но и блестящим полемистом. Объем переписки вышел за рамки газетного отдела, поэтому оба письма были переданы в журнал «Шахматный вестник» и увидели свет одновременно (№ 2, 1914). Поскольку текст Зное ко-Боровского никогда потом не воспроизводился, а из текста Алехина историки брали лишь «нужные» им цитаты, приведу письма целиком. Иначе и суть полемики, и оценка Алехиным творчества Морфи и Стейница во многом выхолащиваются.
Евгений Зноско-Боровский [О СУЩНОСТИ ДАРОВАНИЯ МОРФИ]
Милостивый). Г[осударь|. Прошу Вас не отказать в любезности уделить мне в Вашем отделе несколько строк для некоторых замечаний по поводу напечатанного у Вас (№ 39, 7.XI. 1913) заключительного примечания г. А.А.Алехина к партии между ГБрейером и Ф.Энглундом. Вполне понимая и разделяя побуждения, заставившие г. Алехина написать это примечание, протестующее против присваивания каждой случайной жертве клички «в стиле Морфи», и соглашаясь с особенной неуместностью такой клички к названной партии, я не могу, однако, признать справедливою ту оценку, которую дает г. Алехин игре самого Морфи, чью красоту и силу он видит в «глубоко продуманной позиционной игре, преимущественно агрессивного характера». Рискуя прослыть в глазах автора примечания «начинающим любителем» или «не сумевшим до самой старости сдвинуться с соответствующей ступени шахматного развития» (что ко мне лучше подходит- судить не мне), я тем не менее думаю, что подобная оценка по существу ошибочна, весьма вредно прельстительна для «малых сих» - «начинающих любителей» и, больше того, очень несовременна, так что сам г. Алехин в данном случае оказывается не сдвинувшимся с той ступени развития, на которую поставлены шахматисты с давно пережитых дней Стейница (ибо ведь это именно взгляд последнего, что Морфи играл «красиво» лишь против слабых игроков). И когда я так недавно (7.X.I9I3) в Вашем же отделе характеризовал «современное шахматное сознание», как не ценящее «трескучие вспышки обманных фейерверков» разных жертв и т.п., я никак не думал, что через какой-нибудь месяц подобные же слова и одинаковые выражения («дешевые эффекты», «погремушки») могут быть применены к «одному из наиболее гениальных шахматистов прошлого столетия» и притом г. Алехиным, к мнению которого прислушиваются, конечно, все русские игроки, а в их числе и я.
Когда говорится, что «не может быть иной игры, как позиционная», что лишь она - «правильная игра», то с этим никто не спорит и всякий всегда согласен; когда от каждого игрока мы требуем такой игры и у сильных ее всегда находим (ведь даже о Чигорине, таком упорном враге «новой» школы, Стейниц еще в 1899 г. писал, что он атакует в «истинном современном стиле»), - то мы и тут не погрешаем, ибо толкуем о самых элементарных вещах, о начатках шахматной игры. И если мы говорим о всех чертах игроков, тогда и об этом можно упомянуть, равно как из педагогических соображений отмечать позиционность в самой комбинационной, блестящей партии. Но всё это неприменимо тогда, когда надо определить главное в игроке, «красоту» и «силу» его дарования, то, чем он отличается от других (т.е. самое в нем ценное), а не то, что в нем с ними общее: тогда надо определять конкретную его индивидуальность. И когда этот игрок Морфи, то слова о «позиционной» игре обличают только полное «непонимание сущности дарования» его, а применение к его игре таких слов,
Евгений Зное ко- Боровский - единственный из русских шахматистов, выигравший у Капабланки личную партию во время его гастролей в Петербурге в 1913 году. Из журнала «Столица и усадьба» (№ 2, 1914).
как «погремушки», кажется кощунственным и свидетельствующим о неспособности разбираться в этих вопросах.
Когда поэт каждым росчерком пера рождает новое звучание, неожиданную рифму, пленительный образ, когда мысль драматурга, какого-нибудь Мольера, безудержно творит одно комическое положение за другим, остроты сменяет каламбурами, насмешками, — будем ли мы их называть «дешевыми эффектами» и требовать правил стихосложения от одного, а от другого соблюдения трех единств? Можно составить целую программу тех требований, которым должно удовлетворять произведение: быть развитием одной мысли, частности чтобы были подчинены главному, действие развивалось бы без скачков и с психологической обоснованностью, но не полетят ли к черту
все они, будет ли кто-нибудь о них вспоминать, справляться, исполнены ли они или нет, когда какой-нибудь Оскар Уайльд развернет золотую парчу своего «Дориана Грея», драгоценные его рассыпет камни?
Все писатели — грамотны, но, кроме того, один — остроумен, другой — глубок, третий — живописен, у четвертого, наконец, звучный язык является главным достоинством; нельзя же всех равнять под один ранжир, всех расценивать по их грамотности, их языку...
Так же и Морфи. Как снопы искр, в его мозгу во время игры должны были сверкать комбинации, жертвы, угрозы; там, где другой бы ничего не увидел, где всё казалось скучным и бессодержательным, он находил переливчатые краски неожиданных нападений, из ничего он создавал волшебные миры неотразим ых атак, и что же говорить здесь о позиционной игре? Мольер не придумывал острот - он был остроумен, и для него они не только выдуманные эффекты; так же и от Морфи отнять указанные черты — это не то, что отнять его силу, а уничтожить всё его дарование, его самого, ибо в них именно он. Если для кого мерило всего Достоевский и если он все-таки берется судить об Уайльде, то пусть он лучше попросту ругает того за то, что он не как Достоевский, чем навязывает чуждые свойства, а особенно выдает их за его «настоящую красоту»...
Я извиняюсь за столь длинное письмо, но написать его я считал себя обязанным, ибо неприятно видеть всё еше живыми предрассудки новой школы, вдвойне неприятно неправильное пользование ими и совсем нестерпимо применение их к таким явлениям, как Морфи. Г. А.А.Алехин же, надеюсь, не посетует на меня за мои замечания.
Александр Алехин
В ЗАЩИТУ МОРФИ ОТ «ЗАЩИТНИКА» ЕГО
Получив возможность, благодаря любезности г. Редактора настоящего отдела, ознакомиться с «письмом» г. Зноско-Боровского до появления его в печати, считаю необходимым сказать по поводу него несколько слов. Должен признаться, во-первых, что как цель этого письма, так и тон его для меня не вполне понятны: автор ведь начинает с того, что «вполне понимает и соглашается» с мнением, высказанным в моих примечаниях, о неуместности привешивания в виде ярлыка имени Морфи к заурядным партиям.
Но ведь только это я и хотел выяснить своим заключительным примечанием! Теми же несколькими строками, которыми я обмолвился об игре самого Морфи, я отнюдь не был намерен дать исчерпывающей характеристики его игры (да это в двух словах и невозможно) и лишь хотел обратить внимание на одну из гениальнейших черт ее. Сознаюсь, впрочем, что, применив термин «позиционная игра» и не определив в данном случае (вообще же я об этом неоднократно говорил в комментариях к отдельным партиям), что под ним подразумеваю, я действительно дал некоторую пишу для превратного тол кования моих слов, но все же меньше всего можно было ожидать услышать подобное толкование от такого знатока игры, как г. Зноско-Боровский...
В чем же меня упрекает уважаемый автор письма? Разберу по порядку. Прежде всего - обвинение в том, что слова вводят в заблуждение начинающих любителей и, таким образом, вредны с «педагогической» точки зрения. На это я могу ответить следующее: я всегда полагал, что одного голословного, ничем недоказанного утверждения, хотя бы исходящего от признанного по данным вопросам авторитета (а себя таковым я отнюдь не считаю), недостаточно для того, чтобы убедить кого-либо, а тем более переубедить убежденного в обратном. Сам г. Зноско-Боровский, очевидно, придерживается противоположного взгляда (неоднократно высказанного, кстати говоря, одним из редких игроков в своем отечестве «великим» доктором Таррашем), если судить по тому негодованию, с которым он напоминает о своей статье, помешенной месяц тому назад в настоящем отделе, и искренне изумляется, как я мог после этого написать что-либо несогласное с нею. Боже мой, какое преступление!.. Что же касается схожих выражений, встретившихся у г. Зноско-Боровского и у меня, то смею уверить, что сие - лишь простое совпадение, так как я, говоря по правде, статьи г. Зноско-Боровского не читал и по сию пору не знаю, о чем в ней трактуется...
Второе обвинение - и обвинение более серьезное - в несовременное™. Г. Зноско-Боровский говорит, что я «оказался не сдвинувшим
ся с той ступени развития, на которой были поставлены шахматисты с давно пережитых дней Стейница», и придерживаюсь его взглядов на сущность игры Морфи. Это заключение в основе своей неверно.
Стейниц был, несомненно, очень крупная фигура, и до того, что он дал нашей царственной игре, теоретической стороне ее, в лучшую свою пору, — очень и очень далеко всем нашим доморощенным философам от шахмат, но со взглядом его на Морфи, которого он пытается окончательно развенчать, конечно, нельзя согласиться. Любо-
пытнее всего, однако, что г-н Зноско-Боровский, упрекающий меня в солидарности со Стейницем, в своем понимании сущности Морфи стоит
Александр Алехин в мундире правоведа. Из журнала «Столица и усадьба» (№ 4, 1914).
гораздо ближе к этому последнему, чем он это подозревает: оба они (т.е. Стейниц и Зноско-Боровский) видят центр тяжести игры Морфи
в «красоте» ее и на основании одного только этого признака строят свои диаметрально противоположные заключения: первый повергает Морфи в прах, второй превозносит его до небес. Какое из этих двух заключений наиболее близко к истине в данном случае, и неинтересно и неважно, так как в обоих случаях взята совершенно неверная точ-
ка отправления.
Неправильность такой оценки, на мой взгляд, состоит в том, что она рассматривает Морфи вне времени и пространства, стремясь приурочить его к современным понятиям и воззрениям, - в то время когда он уже всецело принадлежит к шахматной истории, является частью ее. И только таким образом можно судить о Морфи, только так я и сам подхожу к нему. Насколько ярче, сочнее встанет перед нами его фигура, насколько яснее покажется тайна его успеха и обаяния, если мы мыслями перенесемся вту эпоху, когда он жил и творил, если мы дадим себе труд хотя немного изучить его современников! Тогда, в шестидесятые и семидесятые годы прошлого столетия, в Лондоне и, главным образом, в Париже, где были живы традиции Филидора, где в памяти еще были бессмертные творения Ла-Бурдоннэ и Мак-Доннеля, в то время, наконец, когда жил Андерсен, — одной только красотой едва ли можно было кого удивить. Сила, непобедимая сила Морфи — вот причина успеха его и залог бессмертия!
А сущность этой силы именно и заключается в том, что Морфи играл всегда позиционно — разумеется, в широком смысле этого слова (а не в толковании Стейница последних годов). Предположение г. Зноско-Боровского, что я понял слово «позиционная» именно в том смысле, по-моему, даже несколько наивно: Морфи вполне ясно представлял себе в каждом отдельном случае, чего требуетданная позиция, и приноравливался к этой потребности.
Только благодаря этому исключительному для того времени свойству своей игры ему и удалось победить в матчах таких противников, как Гаррвица, Левенталя и, главным образом, Андерсена, фантазия и комбинационный талант которого был не меньше, чем у самого Морфи. Пусть г. Зноско-Боровский еше раз посмотрит хотя бы эти лишь партии; хотя он и не усмотрит в них особых «красот» (за очень редкими исключениями), но зато увидит настоящего Морфи, мастера всех фазисов игры, более сильного, чем каждый из противников его в отдельности, и сильнейшего всех...
Вот те возражения, которые я счел себя вынужденным сделать г. Зноско-Боровскому; в них я касался только тех мест его письма, в которых он говорит непосредственно о затронутом мною вопросе. Все же остальное, как, например, характеристика Морфи с сверкающими в его мозгу в виде снопов искр жертвами и виденными им переливчатыми красками нападений, рассуждения об Уайльде и проч., тоже весьма любопытно, но прямо данного вопроса не касается, почему и предпочитаю в этой части не разбираться. Одно только можно заметить: сам г. Зноско-Боровский так возмущается всякими «погремушками» и «дешевыми эффектами». А что же такое все эти рассуждения, если не те же словесные погремушки?
В заключение считаю долгом своим извиниться перед читателями за то, что пришлось отвести столько места малоинтересной как для них, так и для меня полемике. Что же делать? «Письма» вроде присланного г. Зноско-Боровским, к сожалению, нельзя оставить без ответа.
ЧЕРЕЗ БОРЬБУ - К ИСКУССТВУ!
Хотел уже бросить взгляд на ранние партии, но тут новое препятствие. Оказалось, что слова Алехина «в силе и есть настоящая красота» через год получили развитие. На финише турнира в Петербурге газета «День» (25.04/8.05.1914) напечатала фотографии финалистов, три из них (Ласкер, Алехин, Тарраш) - с автографами. Угадаете, кому принадлежит этот: «Шахматы для меня не искусство, не игра даже -а борьба, где, как и в жизненной борьбе, побеждает всегда сильнейший»? Ну, конечно, Ласкеру, скажут многие: он же автор книги «Борьба». А вот и нет: автор этих слов - Алехин!
Согласитесь, весьма радикально отличается от его хрестоматийного высказывания: «Для меня шахматы не игра, а искусство. Да, я считаю шахматы искусством и беру на себя все те обязанности, которые оно налагает на своих приверженцев. И каждый выдающий-
Автограф Алехина для петербургской газеты «День» (25.04/8.05.1914). Публикуется впервые.
ся, одаренный шахматист имеет не только право, но даже обязан считать себя артистом».
Опираясь на эту цитату, советские биографы создали миф, что Алехин «всегда и повсюду говорил о шахматном искусстве, называя шахматных мастеров артистами», что «всегда и всюду на протяжении своей содержательной шахматной жизни Алехин пропагандировал именно такой взгляд на шахматы» (Котов). Но так ли это?
Как я недавно узнал, автограф со словами «шахматы для меня не искусство» тоже получил свое развитие: Алехин повторил его в альбоме одной дамы - о ее «ядовитых» воспоминаниях мы еще поговорим отдельно. Запись сделана во время Всероссийской шахматной олимпиады: «Шахматы для меня не игра, не искусство даже - а борьба, где, как и в жизненной борьбе, всегда побеждает сильнейший. Александр Алехин. Москва 8/Х 1920».
На первый взгляд - та же самая фраза, но есть два отличия. И если перестановка слов в кон
це - пустяк, то перемена местами «игры» и «искусства» весьма симптоматична. Потому что была не намеренной: Алехин явно хотел воспроизвести тот давний автограф, но память подвела, вытолкнув на авансцену «игру» в ущерб «искусству». Ничего удивительного: плен, война, революция, белые, красные, тюрьма ЧК, Коминтерн - судьба играла Алехиным как хотела, и никаким искусством вокруг, кроме
искусства выживания, давно уже не пахло...
Трехлетняя «борьба за жизнь» (1918-1921) наложила отпечаток на всё его творчество. «Я не играю в шахматы, в шахматах я борюсь» (1923). «Сделаться шахматным маэстро меня заставило, во-первых, искание истины, во-вторых, стремление к борьбе» (1926)... И только постепенно, исподволь борьба из цели превратилась в средство, была
Тот самый снимок из газеты «День». Возможно, первая подписанная Алехиным фотография...
осмыслена Алехиным как борьба за нечто большее, чем просто достижение победы. Осознание этой сверхзадачи, наверное, и помогло ему в титаническом единоборстве в Буэнос-Айресе.
Недаром Алехина так злили разговоры о том, что цель его жизни обыграть Капабланку: «Что за глупости! Шахматы вообще не имеют в моей жизни столь подавляющего значения. Да, я хотел победить Капабланку. Много лет готовился, с того дня, как увидел его впервые в Петербурге, когда был еще правоведом. Но при чем тут “цель жизни”!» («Возрождение», Париж, 12.02.1928).
Действительно, для цели жизни это как-то мелковато. Свою мис
сию Алехин видел в другом: «Я считал, что во главе шахматного мира не должен стоять человек, отрицающий, что шахматы — искусство». А один из выведенных им законов борьбы он сформулировал так: «Подчинить свое маленькое “я” чему-то большему, что я преследую, как цель, помимо своих эгоистических интересов. В моей шахматной борьбе это значило - бороться не за свой личный успех, но за успех шахмат против отрицания их Капабланкой. Это значи-
ло - разрушить легенду о ‘‘машине-человеке”, которую создал Капабланка в своем подходе к шахматам, отрицающем шахматы как искусство» («Россия», Париж, 18.02.1928).
Матч с Капабланкой стал для Алехина своего рода Рубиконом. В 1929 году он публично дезавуировал свой прежний лозунг «Шахматы для меня не искусство», написав: «Для меня шахматы не игра, а искусство». Понял ли кто-нибудь, что это было продолжением - точнее, завершением — давнего спора с самим собой?..
Такую же надпись, как в газете «День», Алехин спустя шесть лет повторил в альбоме одной дамы (см. стр. 164).
ПОЛЕМИКА С ФИЛИДОРОМ
Еще одну хрестоматийную фразу Алехина «Комбинация - душа шахмат» знают все. А о том, что он хотел написать книгу «Душа шахмат», кто-нибудь слышал? Алехин поведал об этом в интервью после кругосветного путешествия, но вскользь, в разговоре о японских и китайских шахматах, с которыми «было бы интересно познакомить европейцев, что я и рассчитываю сделать, если меня не
отвлечет другая работа. Дело в том, что на пароходе я начал писать книгу “Душа шахмат” и порядком уже написал» («Последние новости», 4.07.1933).
Это интервью я напечатал в «Шахматах в СССР» в 1990 году (№ 10), но на слова о книге никто тогда не обратил внимания. Мало ли нереализованных литературных замыслов было у чемпиона мира? Так и туг: рукопись Алехин, понятное дело, не закончил (по возвращении в Париж он расстался со своей Надин, и жизнь его сделала крутой вираж), никогда больше о ней не вспоминал, отрывков не публиковал... Но название «Душа шахмат» засело мне в голову. Как выяснилось, не зря.
Перечитывая статью Алехина 1931 года «О прошлом и будущем шахмат» (см. в конце книги), я вдруг заметил то, чего раньше не замечал: постулат Филидора «Пешки - душа шахмат» он считал «в корне абсолютно ложным»! Алехин не пояснил свою мысль, но интуиция мне подсказывала, что эта шокирующая оценка и название книги как-то связаны между собой...
Всё встало на свои места, когда мне на глаза попала публикация А.Константинопольского и И.Романова «Драгоценные строчки» («64-Шахматное обозрение» № 21, 1989). В ней был «никогда прежде не появлявшийся на русском языке» текст Алехина - предисловие к книге Виктора Кана «Новоиндийская защита» (Париж, 1935), где я нашел ответы на оба мучивших меня вопроса: что же такого «абсолютно ложного» увидел Алехин в постулате Филидора и что составляло для него «душу шахмат»? Попутно узнал, чему была посвящена начатая на пароходе книга; возможно, львиная доля предисловия - о Филидоре и молодых шахматистах во главе с Нимцовичем - вообще из той рукописи! Ведь сама по себе дебютная книжка вряд ли могла сподвигнуть чемпиона на столь глобальные раздумья о сущности шахматной игры. Скорее, Алехин просто воспользовался поводом, чтобы, говоря словами авторов публикации, «высказать свои сокровенные мысли, в которых он предстает как оригинальный, вдумчивый, исполненный чувства историзма философ шахмат».
Приведу предисловие целиком, поскольку ни в книгах об Алехине, ни в интернете его нет, и очень не хочется, чтобы этот концептуальный текст ушел в песок.
Александр Алехин [ЧТО СОСТАВЛЯЕТ ДУШУ ШАХМАТ]
В чем значение этой работы, и имеет ли она действительно таковое? На этот вопрос я должен ответить не колеблясь утвердительно. И вот почему.
Есть несколько способов поиска истины в шахматах. Можно домогаться ее в практической борьбе, можно изучать основы нашего искусства, можно, наконец, предпринять глубокий анализ всех фаз партии.
Виктор Кан избрал четвертый путь, вероятно, самый трудный, но и самый плодотворный. В качестве объекта своего исследования он берет не только ту фазу партии, которую называют дебютом, но из всей обширной области дебютов сосредоточивает свое внимание на разделе, в котором в ответ на 1 .d2-d4 черные защищаются посредством Ь7-Ь6 (ферзевое фианкетго). Однако это лишь поверхностный аспект его исследования. По сути же труд Виктора Кана имеет сущностное значение, ибо, являя собой плодличной мысли, он побуждает любителя задуматься над одним из главных вопросов игры: «душа шахмат».
Некогда Филидор повторял как лейтмотив, что душу шахмат составляют пешки. Французский мастер был одновременно прав и неправ; при этом следует заметить, что сущность его принципа не была понята ни его современниками, ни последующими поколениями. Фраза Филидора - и это явствует из рассмотрения его собственных партий - должна пониматься следующим образом: душу шахмат составляют пешки, как фактор господства в центре; только в такой интерпретации можно оценить значение открытого им принципа, одновременно находя в нем заблуждение.
Заслуга Филидора заключалась втом, что он инстинктивно осознал значение центра; а его заблуждение в утверждении, что господство в центре должно обязательно обеспечиваться пешками. Заблуждение вполне простительное для той эпохи, если учесть, что на протяжении полутора столетий теоретики (включая догматика Тарраша) находились во власти этого предубеждения и веровали в необходимость утверждения пешек в центре.
Только незадолго до 1914 года несколько молодых шахматистов, первым среди них был Нимцович, начали утверждать, что занятие центра исключительно пешками совсем не обязательно для успешного ведения партии. Они продемонстрировали, что достаточно контролировать центр фигурами, даже издалека, как, например, фианкеттированными слонами. То, что еше двадцать лет назад казалось парадоксальным, ныне стало для всех сведущих шахматистов истиной.
Знать истину - одно дело. Но внедрить ее в широкое сознание -другая трудная задача. Похвальная цель исследования Виктора Кана в том и заключается, чтобы просветить читателя по этому важному вопросу.
Исследуемая им тема, в основе которой лежит борьба за центр без занятия его пешками, позволяет читателю проникнуть в понимание современного стратегического духа, являющегося, в определенном смысле, единственной шахматной правдой. Его исследование не опровергает принципа Филидора, оно дополняет этот принцип самым удачным образом. И менно центр составляет душу шахмат.
ШКОЛА КОММЕНТИРОВАНИЯ
Свое шахматное оружие Алехин выковывал в турнирах по переписке. А что, очень удобно: соперник тебя не видит, играет в полную силу, не подозревая, что имеет дело с ребенком. Да, поначалу приходится туговато, но зато быстро обретаешь опыт, появляется навык методично и глубоко анализировать... Отличная школа! Саша пристрастился к игре по переписке под влиянием старшего брата, помогая ему в анализе партий; но очень скоро — с 12 лет - начал выступать в турнирах самостоятельно.
Журнал «Шахматное обозрение», представляя в 1909 году читателям гимназиста Алехина, только что завоевавшего во Всероссийском турнире любителей звание маэстро, писал, что он «дебютировал впервые в нашем XVI (гамбитном) турнире по переписке, который игрался в 1905—06 годах, и взял в нем 1-й приз». Партию с Жуковским из него Алехин включил потом в сборник «Мои лучшие партии». И лишь четверть века спустя выяснилось, что впервые он ее прокомментировал еще в своей юношеской тетради с партиями по переписке! Сейчас она в Музее шахмат России, а известно об этой сенсационной находке стало из статьи М.Лапирова и П.Лина «Неизвестная тетрадь Алехина» («Шахматы в СССР» № 9, 1953).
Тайна Санкт-Блазиена
За прошедшие годы о тетради кто только не писал, но только Валерий Чащихин подметил странную деталь: во всех партиях турнира князя Шаховского, начатого сразу за гамбитным в августе 1906-го, своим адресом Алехин указал St.Biassen. Интересно, где это? Однако найти название в интернете не удалось... Заглянул в тетрадь: вдруг Чащихин неверно списал? Так и есть - там St.Blasien! Это немецкий курорт в горах Шварцвальда, на границе со Швейцарией: «Назначается страдающим болезнями сердца, легочными (астма, эмфизема), малокровным, ревматикам». Здесь в 1905 году пытались спасти мать Марины Цветаевой, сюда же зимой 1921-го привезли «едва живого» Горького...
Что делал в Санкт-Блазиене 13-летний гимназист? Возможно, там лечилась его мать (она была болезненной), но более вероятно, что Саша сам нуждался в лечении: ряд партий начат, когда ему полагалось быть в гимназии, - одна так вовсе 30 сентября, причем не по новому, а по старому стилю (в сборнике Л.Скиннера и Р.Верховена «Alexander Alekhine’s Chess Games, 1902-1946» партия Жуковский -Алехин ошибочно датирована 30 августа). Помните, Попов пишет о 1906 годе: «Занятия уже давно начались, и прошло около двух-трех
Об этой тетради слышали все, но .мало кто ее видел! Под коленкоровым переплетом — самый ранний из автографов Алехина и этикетка лучшего магазина Москвы.
А что такое № 20? Оказалось, это номер в списке его шахматных книг, приведенном в конце тетради. Из коллекции Музея шахмат России. Все изображения из тетради публикуются впервые.
недель, как вдруг среди урока появился довольно растрепанный белокурый мальчик...»? На самом деле Алехин опоздал на полтора месяца, так как занятия в гимназии начинались 17 августа.
В начале тетради я обнаружил еще один адрес, на который тоже не обращали внимания: «Швейцария. Энгелберг. Hotel “titlis”. Luzern». Оказалось, Титлис - это гора, считавшаяся тогда самой высокой точкой Альп, а Энгельберг - городок близ Люцерна, откуда стартуют восходители на Титлис. Важный штрих: адрес написан фиолетовым карандашом, который встречается еще лишь в двух партиях XVI турнира «Шахматного обозрения», в том числе с Жуковским! Поскольку этим карандашом записаны только «полтора» последних хода и дата окончания партии - 18 июля (ст. ст.), могу предположить, что в 1906 году семья Алехиных начала вояж с Энгельберга, а закончила вСанкт-Блазиене...
Эта партия с русским вице-консулом в Турции В.Жуковским -единственная в тетради, которая прокомментирована; в других лишь восклицательные и вопросительные знаки да отдельные замечания. В своем сборнике Алехин относит ее к 1908-1909 годам, но это очевидная и, думаю, сознательная ошибка. Почему? Сейчас узнаете.
Примечания составлены явно позднее. Они в самом конце тетради, отдельно от партии, и напоминают черновик: написаны «взрослым» неразборчивым почерком с характерным для Алехина наклоном влево. Но почему он их не опубликовал? И главное, когда написал?.. А знаете, есть зацепка: в 1916 году «Шахматный вестник» напечатал его партию с Вяхиревым (см. ниже), которая тоже есть в тетради. Возможно, Алехин собирался дать следом партию с Жуковским, но не успел: на номере с Вяхиревым журнал закрылся!
Если моя догадка верна, тогда понятно, почему в этих комментариях чувствуется рука не мальчика, но мужа. Я не настаиваю на 1916 годе, но уж датировать их 1906-м, как повелось с подачи Лапирова и Лина, может только профан. Сравнение «черновых» примечаний (1916) с теми, что Алехин сделал для сборника «Мои лучшие партии» (1924), дает нам редкую возможность заглянуть в его «творческую кухню» - см. примечания к 20, 26 и 30-му ходам.
№ 1. Королевский гамбит С39 АЛЕХИН - ЖУКОВСКИЙ
XVI (гамбитный) турнир по переписке
журнала «Шахматное обозрение» 9/22.09.1905 - 18/31.07.1906 Комментирует А.Алехин
1 .е4 е5 2.f4 ef 3.&f3 g5 4.h4 g4 5.&e5 ^f6 6.£c4 d5 7.ed □Ld6 8.0-0. Этот ход, предложенный проф. Райсом, в сущности, не имеет теоретического значения, так как черные могут либо путем 8...0-0 перейти в не
безвыгодный для них вариант гамбита Кизерицкого, либо без особой опасности для себя забрать коня, как это уже доказано многочисленными исследованиями.
Несмотря на это, продолжение проф. Райса все же представляет известный интерес, так как оно ведет к исключительно сложным положениям и тем дает повод к поучительным аналитическим изысканиям, для которых особенно пригодны партии
В тетради несколько партий Алехина с Жуковским, эта из турнира князя Шаховского. Но почему Алехин начал ее 30 сентября на курорте Санкт-Блазиен — при том, что занятия в гимназии начинались 17августа?
по переписке (этот абзац Панов, разумеется, снял).
8...£:е5 9.Se1 We7 10.сЗ.
Но не 10.d4 из-за 1О...Д:<14+ и т.д.
1О...дЗ. Попытка опровергнуть жертву коня немедленной атакой. У черных был, кроме того, выбор между ходами 10...(3 (аналитический матч Ласкер - Чигорин, Брайтон 1904) и 10...^h5! (ход Ясногродского) — последний, по-моему, является лучшим.
11.d4 <£g4 12.^d2. На 12. A:f4 черные могли пожертвовать ферзя: 12...A:f4!? 13.2:е7+ Ф:е7 14. Wf3 £еЗ+ 15. ФИ 1 2f2+ 16. Ф%1 ty4+ с вечным шахом.
12...W:h4 1 3.^f3 Wh6. Грозит 14.,.£tf2 с выигрышем ферзя. В случае 14.Н:е5+ £>:е5 15.de ^g4 у белых нет достаточной компенсации за качество, а на 14.We2 (14.Wd2 £>еЗ!) выигрывает 14... 0-0 15.de £>f2 16.ФП Whl+ 17. ?igl <&h3!
Поэтому у белых нет ничего лучшего, чем следующий выпад.
14.Wa4+£d7 15.Wa3.
1916. Ход этот проф. Райс считает наиболее сильным в дан
ном положении. Однако, по-видимому, ход 15. ’*Ъ4 заслуживает большего доверия, так как ферзь долгое время не имеет возможности сойти с поля аЗ.
1924. Продолжение 15.Wb4было испробовано в интересной партии Липшютц - Нэпир, продолжавшейся: 15...<2k6! 16.dcJLc6 17.ДБ5 0-0-0 18.Д:с6 Ьс 19.de 0X2 20.ФП Whl+ 21 <£gl £ih3! 22. Wc5 (или 22.gh f3) 22...13! 23.gf £Ygl, и выиграли. На поле аЗ ферзь остается вне игры, что дает черным возможность различных комбинаций с жертвами.
По этому абзацу Панов прошелся «рукой мастера», но того, что ход 21...£}h3 заслуживает не похвалы, а вопросительного знака, не заметил: 22.gh f3 гибельно из-за 23.Wg4+ (правильно 21...£}g4! и $№+).
1 5...^с6!
1916, Ход этот указан Нэпи-ром после 1 5.WM. В данном положении он, конечно, имеет еще большую силу, так как после 16. de Д:с6 белые не могут сыграть 17.ДБ5.
16.de. Выбора нет: 16.de £}с:е5 с последующим 0-0-0 кончилось бы для белых катастрофой.
16.,.^.:с6 17.d5 (тоже вынужденно) 1 7...JL:d5.
1516, Интересная жертва слона, непредвиденная противником. Белые думали на 17...Ad7 сыграть 18.Wc5, после чего они, по меньшей мере, получали равное положение. После же этого хода они должны неминуемо проиграть.
1924. Очень остроумно, но, вероятно, простой вариант 17...Ad7 18.Wc5! f6! 19.d6 сб, оставлявший черных с двумя лишними пешками при достаточно прочном положении, был лучше. Варианты, получившиеся после хода в партии, могли быть высчитаны - и то не до конца - только в игре по переписке.
18.£:d5 Wb6+ 19.^d4 О-О-О. Король теперь в безопасности, и у черных, действительно, блестящая атака.
Чтобы избежать немедленного поражения, белым приходится расстаться с частью своих завоеваний.
2О.Д:е5!
1516, Единственный ход: белые не могут ни уйти слоном, ни защитить его по причине 20... JL:d4+. Проигрывая же его, они должны потерять и партию.
1924. Чтобы на 2О...£Уе5 вызвать путем 21.Wb3 W:b3 22.JL:b3 выгодное упрощение игры. Однако черные подготовили новую неожиданность.
2O...S:d5!
1916. Головокружительная, но неправильная комбинация: после 2О...^:е5 21.Wb3 W:b3 22.Д:ЬЗ (этот вариант Алехин даже вписал в тетрадь в качестве продолжения партии!) 22...£)g6 черные получали преимущество и в силах, и в положении.
1924. Очень далеко рассчитанная комбинация, в итоге которой черные, несмотря на то что у них не хватает ладьи и слона, почти добиваются победы.
Характерный момент! Мы еще не раз увидим, как Алехин кардинально менял свои оценки и варианты, благодаря чему «неправильные» комбинации превращались потом в «очень далеко рассчитанные». Впрочем, моя работа над чемпионатами СССР показала, что Алехин не был исключением: приведенные в сборниках партий красивые комбинации или этюдные защиты нередко находились только при домашнем анализе.
21.2:d5 Wh6.
1916. Здесь начинается упорная борьба, которой суждено было окончиться ничьей. Поло
жение крайне трудное для анализа. Черные грозят посредством 22...Wh2+ 23.ФП Whl+ 24.Фе2 W:g2+ 25.Ф- W:d5 выиграть партию, так что следующий ход белых является форсированным.
22.ЗДЗ. После 22,W:a7 Wh2+ 23.ФП Whl+ 24.Фе2 W:g2+ 25. <4>d3 W:d5 26.Wa8+ *d7 27.W:h8 черные, играя 27...£}e5+ 28.Фс2 We4+ 29.Ф63 Wd5+, добились бы по крайней мере ничьей. Но они могли бы и попытаться реализовать свои пешки, играя 27...13!
Ход 27... f3? плох из-за 28.&f4! (28...g2 29.Bel или 28...f2 29,&:g3 Wg2 30.3L:j2). А основной вариант ничеен, так как улизнуть от шахов не удается: ЗО.Фа4 g2! (проще сразу 29...g2!) 31. №g7! (только так) 31...f3 32.Wg3 Ь5+ 33.®:Ь5 Wa8+ 34. МЪЗ Wd5+ и т.д.
22...^f2 23.ФМ Де8! (грозя 24...ШЫ + 25.£gl W:gl + и Де1#) 24.£:f4!
1916, Спасающий партию ход. На 24.Ad2 последовало бы 24... Whl+ 25.£}gl £}g4, на что уже нельзя было ответить 26.НИ5 по причине 26...W:h5 27.£}h3 Wb5+ 28.*gl #Ь6+ 29.ФЫ <£f2+ 30. £\f2gf, и выигрывают.
Тут мгновенно выигрывало 27... &i2+ с элегантной идеей 28.Ф%1 @f3+ 29.ФН1 £g8!, найденной Алехиным лишь годы спустя (см. примечание к 27-му ходу).
Любопытно, что сначала он рассматривал вариант 26...£)h2+ 27.£Lh2 gh 28.W:a7 SLe2 29.Ф:е2 W:g2+ (к ничьей вело 29.Wa8+! Ф67 3O.Wa4+), но потом его зачеркнул, упустив из виду тот же
Загадочный адрес в начале тетради, написанный фиолетовым карандашом.
выигрывающий ход 28...Sg8!, например: 29. Wf2]3 3O.g3 Ве8! (маятник ладьи впечатляет) 31.Bel Be 2 32.В:е2fe+ и т.д.
1924. Единственная возможность освободиться из ужасных тисков.
24...WK1 +! 25.^д1 £>д4.
26.SK5!
1916. Слабый ход: белым следовало играть 26.Де5. Они побоялись продолжения 26...£lh2+ 27.Фе2 W:g2+ 28.Фс13, и у белых при лишних ладье и слоне выигранная партия.
1924. Самый верный путь! Ходом 26.£е5 белые подвергли бы себя новым и совершенно лиш
ним (так как надежды на выигрыш у них не было бы) опасностям, как показывают следующие очень интересные варианты:
26...£>h2+ 27.Фе2 Hd8! (предупреждает бегство короля на ферзевый фланг) 28.A:g3! W:g2+ 29.£f2 Wg4+ ЗО.ФеЗ (или ЗО.Фе! Wg2! 31.Фе2 Wg4+, и у черных ничья в руках) 30...f5!, и от угрозы 31...Wg5+ 32.Фе2 Wd2# у белых только следующие возможности защиты:
1) 31.We7 f4+ 32.Фе4 Wg2+ 33. Ф:Г4 W:f2+, и у черных опять вечный шах, так как белые не могут играть королем на g5 из-за 34... Wg3+, 35...Wg4+и Wg6#;
2) 31.Wb4 Wg5+ 32.Wf4 £g4+! (сильнее, чем 32...Hd3+) ЗЗ.ФГЗ £>:e5+ 34.W:e5 Wg4+ 35.ФеЗ f4+ Зб.Фе4 Wg2+ 37.£f3 W:f2 с хорошими шансами на выигрыш, так как белые не могут одновременно защитить и короля, и пешки ферзевого фланга.
Эти варианты доказывают исключительную опасность атаки черных.
Интуиция не подвела юного гимназиста! После 2 6.Ее 5! черным еще предстояло найти спасающий ход 29.,. <Qg4! (вместо 29... &g4 + ?), вынуждая 30.Efl &:е5 31. Wa4!=, так как в алехинском варианте у белых после ЗО.Фе! Wg2 31.£d4! (Д. Бронштейн) хорошие шансы на победу. А вот «самый верный путь» прямиком вел в пропасть!
Парадокс в том, что во время партии Алехин считал ход 26.Eh 5 сильнейшим: об этом говорит восклицательный знак в тетради.
26...W:h5 27.^h3.
27...Wb5+. И соблазнительный маневр 27...£>h2+ 28.<i>gl <Й(3+ 29.ФЫ Hg8! с угрозой 3O...W:h3+ и 31...g2# при правильной игре белых давал только ничью, например: 3O.£:g3 H:g3 31.Wf8+ *d7 32.Hdl+ Феб 33.We8+ ФЬ6 34.We3+ Фаб 35.Wd3+! (но не 35. We2+ Ь5! 36.Wf 1 £}h4, и черные выигрывают) 35...ФЬ6! (но не 35...Ь5 из-за 36.Wd7! с угрозой мата в 3 хода) Зб.ШеЗ+ Фаб! (если З6...с5, то 37.Hd6+ Фа5 38.Hh6 Wf5 39.^gl, и черные проигрывают) 37.Wd3+, и ничья.
В двух последних скобочных вариантах черные на самом деле не проигрывают, но это всё «семечки» по сравнению с потрясающей находкой 27... £f2H( Б. Басков, 1933) -этот ход Алехин не увидел даже в анализе. Легко убедиться, что защиты от мата нет: 28. $2:f2 &е2+ 29.&gl Ге/+/ или 28.£:g3 &h3 29.gh Wf3+ 30.A/2 We2+ и Eg8+.
28.Фд1!
1916, Промах, который должен был стоить партии. Следовало
играть 28.с4 Ш:с4+ 29.&gl Wd4+ ЗО.ФЫ Wf2 31.£:f2 gf 32.Wh3+, и белые могли еще хорошо защищаться.
1924. Ходом 28.с4 белые могли сохранить свое материальное преимущество, но дали бы противнику некоторые шансы на выигрыш. Например: 28...Ш:с4+ 29.*gl Wd4+ ЗО.ФЫ &f2+ 31. &f2 gf 32.£g3 (или 32.Wg3 W:b2 ЗЗ.ДП W:a2, но не 32...Bel+? 33. S:el feW+ 34.W:el W:f4 35.We8#) 32...Ш ЗЗ.ВП Wh6+ 34.£h2 Sei 35.Wd3 Wcl, и черные выигрывают.
28...Wb6+ 29.ФЫ ^f2+30. &:f2 W:f2!
1916. Крупный промах: после 30...gf у белых не было защиты. Например, на 3 l.Sfl черные отвечают 31 ...Wf6! и на 32.g3 — 32...
Sei (на 31.Д62 черные также играют 31..>f6).
Алехин, судя по всему, испугался варианта 33.&g2 We6 34.W:a7 We4+, зевнув ход 34. Wc5!, и благодаря угрозе мата белые успевают расправиться с пешкой f2.
1924, Но не 30...gf 3l.Sfl Wf6 32.g3, и белые выигрывают.
31.£:д3 Ш:дЗ 32.Ш:а7.
Дата окончания партии написана тем же карандашом, что и швейцарский адрес. Обратите внимание на инициал перед фамилией Алехина — в 1905 году он еще был Тишей. Эта партия — единственная в тетради, которая прокомментирована...
(Т у/\
А	>у^\» '.кий <мА'' ц5 'л^-Ао^гХ
ciutl I ° TV ''V Vw^'vtu lA' -^\ua<o \мДм^г\\.^лол^ч. eijfrM -\"i ^Г4'’1']^ W<5f5 <o^4.u£ku’=tt’»vvU;Z'Vj ДссГ^ GuJ| Pixl' i -
--^T^Cfcv^ ^'bvA.lK^ Ь рлД ^U.a|G V6- Vil^ GvvcOlWtbelv^ C«l€“l(L сЯ	&Л .
'7ЧЙЛ1 5ЙЩ	yVvx^Vwx.j.i^tvcGU-
<2«j)J>5'-" C"4 . 'i'w 0 UL-WPU WaX 0 4^U~UU:l^ ___\\oavijl\T eAL\C V>Wmi> eXbvuAz,,7u.vLA
...но примечания составлены явно позднее,уже «взрослым» почерком!
Жаркий бой истощил силы противников и привел к мирному ферзевому концу.
Черные совершенно разумно довольствуются вечным шахом, так как единственная их попытка выиграть - 32...Де4 легко отражается ходом 33.<&£ 1!
32...Se1+ ЗЗ.Д:е1 W:e1 + 34.ФК2 We4. В сборнике Алехин привел в качестве финала 34... №h4+ 35.Ф%1 Ий?7+, но... тетрадь «старше».
35.Wa8+&d736.Wg8Wh4+ 37.Фд1 We1+. Ничья.
Партия с Вяхиревым была начата, как вы уже знаете, в Санкт-Блазиене. В «Моих лучших партиях» Алехин отнес ее к 1908 году, хотя при публикации в «Шахматном вестнике» (№ 19-20, 1916) сам же указал верную дату. Я решил привести первоисточник не только потому,
что он практически неизвестен, но и чтобы вы могли сравнить комментарии в журнале и сборнике. Вариантно они совпадают, но стилистически, а кое-где и по смыслу разнятся: все-таки восемь лет прошло, да и перевод есть перевод.
Еще любопытнее будет сравнить вариант в «МЛП» с примечаниями Котова в «Шахматном наследии». Оказалось, тот нередко «забывал» указать авторство Алехина. Причем действовал хитро: излагал своими словами его примечания (порой очень близко к тексту), а в одном-двух случаях давал прямые цитаты или указывал, что вариант принадлежит Алехину, из чего как бы вытекало, что всё остальное - плод его пытливого ума. Потом этот способ взяли на вооружение и другие авторы...
№2. Венская партия С28 ВЯХИРЕВ-АЛЕХИН 1-й турнир по переписке кн. Шаховского, 24.09/7.10.1906 - 3/16.09.1907 Комментирует А.Алехин 1 .е4 е5 2.£k3 <5 f6 3.Jlc4 ЛЬ4 4.d3 (в «МЛП» 3-й и 4-й ходы черных поменяны местами) 5.£)де2. Эта партия была играна до того времени, когда (Остенде 1907) был введен в моду лучший здесь ход 5.^g5.
В «МЛП» вместо турнира указан Мизес, который действительно ввел этот ход в Остенде-1907. Зачем же Алехин снял ссылку на турнир? Неужели, чтобы не проколоться с указанной им датой — 1908 год? Но тогда, выходит, он нарочно изменил ее, как и с Жуковским! В обоих случаях Алехин убрал еще названия турниров, заменив их на «играна в России»... Но для чего всё это ?! Единственное разумное объяснение — Алехин добавил себе годков, чтобы избежать подозрений, будто ему помогали в игре.
5...d5 6.ed £:d5 7.i:d5 ^:d5 8.0-0 Wd8. Досихпор повторение партии Мизес - Чигорин одного из монте-карловских турниров (1902).
«МЛП». Это отступление ферзя лучше, чем 8...Д:сЗ, как играл О.С.Бернштейн против меня в Париже в 1922 году. На это последовало: 9.£ксЗ Wd8 10.f4 ef 11.ДТ4 0-0 12.^b5! co значительным преимуществом у белых. (Котов: «Слабее 8....£:сЗ ввиду 9. Я:сЗ Wd8 10/4 ef 11.&/4 0-0 12. $ЗЬ5 с перевесом белых».)
9.^дЗ. В упомянутой партии белые сыграли энергичнее1 9.Г4 0-0 10.Г5.
9...0-0 10.f4. Теперь уже этот ход запоздал (в тетради он отмечен знаком вопроса) ввиду от вета черных, обеспечивающего им инициативу на королевском фланге.
«МЛП». Теперь же этот ход уже не так силен... (Котов: «Здесь этот ход уже не так силен».)
1O...f5 11.^се2 Wh4 12. ihl JLd6. Препятствуя маневру £gl-f3.
13.d4. Несмотря на то что черные после этого хода могут получить проходную пешку в центре, он является, безусловно, лучшим шансом белых, долженствовавшим повести при правильном продолжении с их стороны (см. 18-й ход) к обоюдоострой, сложной игре.
13...е4. Теперь я, вероятно, удовольствовался бы простым продолжением 13...ed 14.®:d4 £rd4 15.W:d4 Деб или ^d7-c6 с несомненным превосходством в позиции. Но в то время мираж сложных матовых комбинаций (в реальности осуществившихся лишь благодаря оплошности противника) был уж слишком соблазнителен...
«МЛП». Теперь я, несомненно, избрал бы простое продолжение 13...ed 14.^:d4^:d4 15.W:d4 Деб или 15...JLd7 и Дсб. Но в ту пору я еще не был в состоянии преодолеть соблазн атаки с «блестящими» жертвами... Если мои надежды «оправдались» в этой
партии, то только благодаря отсутствию инициативы у противника.
1 4.с4 Sf6 1 5.с5 Sh6 1 6.h3 £f8 17.Wb3+&h8.
18.Wc37 Решающая позиционная ошибка. Бросалась в глаза необходимость хода 18.d5, который после 18...^e7(d8) 19.ДеЗ надолго стеснил бы свободу действий черных фигур, в особенности их ферзевого фланга. Теперь же черные овладевают пунктом d5 и осуждают этим противника на полное бездействие.
«МЛП». Явная позиционная ошибка, отдающая черным пункт d5. Совершенно необходимо было 18.d5 £te7(d8) 19.ДеЗ с хорошей позицией в центре. (Котов: «Крупная позиционная ошибка: белые отдают черным важный пункт d5. После 18.d5 и 19.&еЗ у белых хорошая позиция».)
18...4Ье7! Конечно, не 18... Деб из-за 19.d5 и т.д.
19.ЛеЗ Деб 2O.£f2 Wf6 21.аЗ(?) Этот ход, так же как 23-й и 26-й ходы белых, является чистейшей потерей времени, так
как пешечное продвижение на ферзевом фланге не представляет и тени угрозы.
Но партия белых после их непонятного 18-го хода вообще настолько плоха, что и самый детальный анализ позиции не смог бы обнаружить успешного для них плана защиты.
21...^.d5. Угрожая 22...еЗ и Й:ЬЗ+. Пункт d5 надлежало занять именно слону, так как конь, как это будет видно из дальнейшего, предназначен для значительно более агрессивной роли.
22.£еЗ £>дб 23.Ь4 <^h4 24. Фд1. И на другой ход черные сыграли бы 24...£tf3!, после чего белый король, запертый в углу, оказался бы подверженным неотразимой атаке (начавшейся бы, например, ходом 25...Wh4 с угрозой W:h3+’).
«Ход конем» Алехин нашел не сразу: он успел вписать в тетрадь 24...£g6, но потом зачеркнул ход и жирно начертал рядом 24...£)f3+!
24...£}f3+! 25.ФГ2. Ясно, что 25.gf ef 26.ftc 1 ведет к немедленному разгрому: 26...fi:h3 27. Ф(A)f2 Wh4! и т.д.
25...WK4! Положение достаточно любопытное: черные соби-ра-ются сыграть 26...Sg6 и после 27...Де7! посредством 28...S:g3 29.&:g3 W:g3+! 3O.*:g3 £h4# поставить противнику совершенно чистый мат.
Фигуры же белых настолько связаны, что они абсолютно не в состоянии оказать этому плану успешного противодействия.
«МЛ П». Положение оченьсво-еобразное. Черные угрожают 26... Hg6 и 27...Де7! в связи с 28...H:g3 29.&:g3 W:g3+! 3O.*:g3 ДИ4#, и у белых нет удовлетворительной защиты от этой угрозы!
26.Ь5. См. примечание к 21-му ходу белых.
В тетради читаем: «Полное непонимание положения!»
Но как играть белым? В «Полном собрании партий с авторскими комментариями. Том 1. 1905— 1920» (2009) указано: «Путем 26. Bhl Sg6 27.2adl! &е7 28.<£fl, и если 28...S:g3, то 29.3fy2, они еще могли сопротивляться», но после 27...SLe8! спасения нет (28.&fl SLg329±f2e31).
26...Sg6 27.Sfd Де7! 28. ФН . Так как предотвратить указанную жертву качества и ферзя не представляется возможным, белые решаются в виде компен
сации взять наконец коня, дабы остаться с лишним качеством. Но непосредственно за этим они попадают в матовое положение.
28...S:g3 29.^:g3. Если 29.
ДГ2, то 29...&h2+ 3O.*g 1 (ЗО.Фе!
S:c3 и т.д.) 30,..H:g2+! 31 .<£>:g2 еЗ+, и мат в следующий ход.
29...W:g3 30. 2 Wh2 31. gf ef 32.&с2.
32..«Se8! Начало изящной матовой комбинации. Черные не выпускают короля на ферзевый фланг.
ЗЗ.ДеЗ (или 33.£gl Wg3! и затем i.h4) ЗЗ...ШЫ+ 34.1.д 1 ДК4! 35.SK2. Теперь черному ферзю нет спасения. Но, жертвуя собой, он поручает пешке нанести противнику смертельный удар.
35...Wg2+! 36.S:g2 fg#.
Искусство «огранки»
Кто сейчас помнит об уральском мастере Степане Левитском? А ведь это колоритнейшая фигура русских шахмат. Жаль, нет хорошего снимка, но портрет «кисти» Левенфиша очень выразителен: «Высокого роста, с окладистой бородой, по внешности настоящий Микула Селянинович, Левитский заражал окружающих своей жизнерадост
ностью». В 1911 году он с сокрушительным результатом - 16,5 из 21! - выиграл Всероссийский турнир сильнейших любителей, а в 1912-м стал третьим призером турнира мастеров в Вильне, дважды одолев Алехина.
Так что исход матча между ними был не столь очевиден, как может показаться. И то, что Алехин взялся комментировать партии - прямо по ходу матча - в «Новом времени», говорит о значении, которое он придавал единоборству Алехин вообще высоко ставил Левитского; известна его фраза 1919 года: «Многого мог бы достичь в свое время Левитский, но он слишком рано отошел от шахмат».
Матч игрался до семи побед одной из сторон, ничьи не считались и... не оплачивались. Результат превзошел все ожидания: Алехин победил со счетом 7:3 - без единой ничьей!
Из газеты его примечания перекочевывали в «Шахматный вестник», а две партии Алехин прокомментировал потом в сборнике... Какжебытьсознаменитой 8-й партией? Заоснову я взял текст вжур-нале, добавив для сравнения несколько примечаний из«МЛП». Спо-
Всероссийский турнир сильнейших любителей в Петербурге (1911) стал звездным часом Степана Левитского. Сидят: Дренкель, СЛевитский, Ю.Сосницкий, П.Сабуров (мл.), А.Флямберг, С. Шапиро и П. Романовский. 2-й ряд: П.Евти-феев, Е.Зноско-Боровский, С.Ланглебен, Н. Косолапов, П.Лист, Н.Зноско- Боровский, Б.Малютин, С.фон-Фрейман, С.Лурье и Б.Констанский. 3-й ряд: Е.Боголюбов, В.Сурнин, К. Розенкранц, С. Розенталь, В.Вертоградов, В.Острогский и Б. Берлинский.
соб на вид нехитрый, но неожиданно у «слоеного пирога» оказалась криминальная начинка!
№3. Венская партия С27 АЛЕХИН - ЛЕВИТСКИЙ
Петербург (м/8), 27.02/12.03.1913 Комментирует А. Але хин
1.е4 е5 2.£k3 £if6 З.Дс4 Й:е4. Не вполне корректный ход, до сих удержавшийся в серьезной практике исключительно благодаря крайне односторонней разработке его последствий современными игроками, обращавшими внимание на один лишь выгодный для черных, но далеко не форсированный вариант (см. примечание к 5-му ходу черных).
«МЛП». Только из-за этого хода, обеспечивающего черным легкую защиту, я не играю теперь венской партии (З...^с6 — см. ниже партию с Грегори).
4.Wh5 5.ДЬЗ.
5...-&.е7. Здесь чаще играют 5... <йс6 (впервые сделал этот ход А. Берн в партии с Ж.Мизесом на парижском турнире 1900 г.), вы-
Уралъский самородок Степан Левит-ский на 1-м Всероссийском шахматном турнире (1899). Фрагмент фото из архива П. Боброва.
зывая белых на «комбинацию» 6.&Ь5 g6 7.Wf3 f5 8.Wd5 Wf6 9. ®:c7+ Ф<18 10.<2Уа8 Ь5!, в результате которой у черных за качество получается многообещающая, быть может, неотразимая атака.
Но дело в том, что белые на 5... £к6 могут просто играть 6.5МЗ, сводя к выгодному для них продолжению, случившемуся и в данной партии.
В «МЛП» переставлены местами 5-й и 6-й ходы черных, хотя в партии было именно 5...&е7 (так Алехин уже играл с Яффе, Карлсбад 1911) и 6...<23с6.
6.d3 ^сб 7.^f3 дб. Этого ослабления, после которого у
белые только и получается атака, уже нельзя избежать.
На 7...0-0, например, последовало бы 8.^g5 Jk:g5 (или 8...h6 9.h4!, и у черных нет удовлетворительной защиты от угрозы 10. Wg6) 9.A:g5 We8 10.<£d5, и белые выигрывают.
«МЛП». Этот старинный ход, известный еше из партии Мизес - Марко (Париж 1900), после развития слона на е7 кажется нелогичным и, конечно, не самый лучший. Хорошо было 7...0-0, так как вариант 8.£}g5 h6 9.h4 неопасен из-за 9...£kl4!
Как видите, Алехин не сразу заметил, что угрозу 10.^6 парирует 9....&14! (!0.Wg6? 4:g5 11. £:g5 £):ЬЗ, и белым впору сдаваться), а при 10.4ty3 черные разменивают опасного слона.
8.Wh3 ^f5 9.д4 £>fd4 10. £h6.
1О...^:ЬЗ. Кроме этого маневра, являющегося, по-видимому, нововведением, заслуживают еще внимания защиты 10...2g8 (Мизес - Марко) и 10...^.f8 (Яффе -Алехин). Обе эти партии окон
чились в пользу черных, что, однако, надо приписать не избранному варианту, а лишь недостаточно энергичному ведению атаки со стороны белых.
11 .abf5 12.jlg7fg 1 3.Wh6! Временная жертва второй пешки очень усиливает атаку. Плохо было бы 13.W:g4? Sg8 14.±:е5 (самоубийство; 14. Ah61?) 14...d6 15.Wc4 SfB, и выигрывают.
13...£f8 1 4.	8 S:f8 15.
^g5 £>d4 (на 15...Wf6 последовало бы 16.0-0!) 1 6.^:h7 Sg8.
17.^d5! He так сильно было 17.0-0-0 <£f5 18.Wd2 fig7 19.^g5 d5 и т.д.
«МЛП». Единственное правильное продолжение атаки, идея которого в 23-м ходе белых. На естественный ход 17.0-0-0 черные легко отражали атаку посредством 17...^f5 18.Wd2 Wh4 и оставались с лишней пешкой при спокойной игре.
После 19.h3! «спокойной игры» не будет: 19... W:h7? 2O.hg Wf7 21. gfgf22.^b5 и d3-d4, a 19...g3 20. $3d5 &d8 21.Shell также в пользу белых. Опасен и газетный вари-
ант 18...Zg7 19.<£ig5 d5, но вполне надежно 18... Zh 8! 19.	d6.
17...<й:с2+. Если бы черные сыграли 17...£}f5, то белые ответили бы 18.Wg5! (так как 18...W:g5 19.^:g5 ведет к потере черными по меньшей мере двух пешек).
18.&d2. Сильнее было 18.&dl! (чтобы конь на g5 не брался с шахом) 18,..&.а1 19.4^5 d620.Wh7 с неотразимой атакой.
18...^:а1 19.Н:а1 сб 20. £ihf6+ ФТ7 21 .^:д8 Ш:д8 22. ^Ь6 Sb8.
23.£k4! Pointe комбинации, начатой с ходом 17.£ki5. На 23,В:а7 черные спасали партию ходом 23...d5, теперь же их позиция ру-
26...Фе6 27.ШеЗ! (энергичнее, чем 27.Sei Wd8!) 27...Wh8 28.Sei Sd8. Проигрывает сразу, но и всё другое лишь затягивало сопротивление.
29.£>:е5 ФТ6. Или 29...&d6 3O.Wf4, и выигрывают.
30.£}f7. Взятие 3O.£\g4+! заставило бы черных немедленно сдаться. Сделанный ход, выигрывающий только качество, ведет к небезынтересному окончанию.
3O...Wf8 31.^:d8 W:d8 32. We5+ *f7 33.Se3 b5 34.Wc3 Wd6 35.We5 Wd8 36.b4 a5 37. ba W:a5+ 38.Фе2 Wd8 39.b4 Wd7 4O.d4 £e6 41 .Sa3 Wb7 42.WK8 We7.
шится в несколько ходов.
23...d6 24.^:d6+ Фе7 25. £с4 £f5 26.Wg5+. Вот и «криминал»: в сборнике — видимо, для пущего эффекта — Алехин сократил партию почти вдвое! Там концовка выглядит так: «26.Se 1 Wh8 27,We3! Sd8 (на 27...*d7 выигрывало 28.W:a7 и т.д.; после хода в тексте коней наступает еще быстрее) 28.^:е5 ФА5 29.£\g4+! A.:g4 30.We5+. Черные сдались».
Шахматный Въстникъ.
Ns 7.	I апреля.	1913 г.
Мнтть Л-дрп Л. А л и хин I» гь С. М. Лгпгггктн..
к «е-m
КЬ1--гЗ
Grl—hn ла Ъ8**)
СМ- ₽7 ФЫ -he
С-?7 fs |$~Й
Кс8-<1б| П Кр*1—•» ли «1 J(h7 -Id-1 к и> я* ЮН, Ъ6 КЪо-ч«1‘) Кг4 М t Kd«-<4
Лн
KdG— Kf.V- «14 k<u ьа *1 п—гь
< IF- <7 •) КМ-гЧ
Концовка 8-й партии матча с Левит-ским в журнале разительно отличается от версии, приведенной Алехиным в сборнике «Мои лучшие партии».
43.Sa7! Смысл этого маневра выясняется при 47-м ходе белых, сразу прекращающем всякое сопротивление; 43.Wh7 и W:e7+ повело бы еще к долгой борьбе.
43...£d7+ 44.We5 We6 45. W:e6+ Ф:е6 46.ФеЗ *d6 47. d5! cd 48.*d4 Ле8 49.Sa6+ Дсб 50.2b6. Черные сдались. Эта партия - лучшая из всего матча.
Приходилось читать, что Алехин сокращал свои партии не «по злому умыслу», а из-за особого устройства памяти. Мол, красивый вариант, живший в его воображении, с годами становился для него большей реальностью,
чем сама реальность... Версия недурная, если б не одно «но»: почему-то это случалось только с партиями, текст которых западный читатель не мог проверить по журналам или сборникам.
№4
ЛЮБИМОВ - АЛЕХИН
1-й турнир по переписке кн. Шаховского 9/22.08.1906 - 11/24.08.1907
В «МЛП» Алехин закончил игру ходом 25...E£f7!, пояснив: «Препятствуя раз и навсегда белым занять ладьей 7-ю горизонталь (например, после 25...Had8? 26. S:d8 с последующим ^g5)». Но из тетради видно, что это - плод анализа, а в партии он сделал порицаемый им ход, после чего борьба затянулась.
25...Sad8 26.S:d8 S:d8 27. Дд5 Дс8 (если 27...Hf8, то 28. £f4!) 28.Де7 Фд8 29.£f4 ФГ8 3O.S:c7 S:c7 31 .£:с7 i.f3 32. д5 *f7 ЗЗ.ФК2 Фдб 34.Jld8 ФТ5 ЗБ.ФдЗ Фе4 36.сЗ ДК5 37.f4 i.f7 38.аЗ дб 39.£f6. И лишь здесь был подписан мир.
Ребус Дуза
Историки любят цитировать воспоминания Дуз-Хотимирского о том, как он учил юного Сашу шахматному уму-разуму (бюллетень «Турнира памяти Алехина» № 4, 1956). Понять их можно: уж больно красочный рассказ у Федора Ивановича получился. Однако при сравнении этого «мемуара» с другими воспоминаниями Дуза у меня возник ехидный вопрос, для ответа на который пришлось поломать голову.
Начну, однако, не с него, а с откровений Дуза 1952 года (см. главу «Из архива Владимира Нейштадта»): «В 1906 г. он приехал опять в Москву. (...) Исаков встретил его словами: “Какой юноша у нас объявился - будущий чемпион мира!” Начто Дуз: “Вашими чемпионами болото мостить!” Но Исаков познакомил его с этим юнцом: Алехин. Он жил тогда один, снимал комнату. Играли. Дуз давал ему вперед коня. Алексей предложил заниматься с ним. Платил 5 р. за урок. Месяца через три-четыре нельзя уже было давать ему и пешки. “Может быть, на стиле Алехина отразились мои уроки?”».
В бюллетене Дуз пишет, что
Дуз-Хотимирский часто рассказывал, как он давал уроки Алехину, — и каждый раз по-новому. Шарж Юрия Юзепчука.
«попросил меня заниматься с ним шахматами» сам Тиша, и когда он поначалу отказался, то уже «Исаков попросил меня исполнить просьбу мальчика». Ни об Алексее Алехине, ни о том, что именно он платил за уроки, - ни слова.
Далее: «Мы встречались на квартире Алехиных, в одном из тихих переулков Москвы (в Никольском)». А что Дуз сообщил Нейштадту? «Он жил тогда один, снимал комнату». И это ближе к истине. С одной поправкой: Алехин не снимал эту комнату. «Тише не сиделось дома; бабушка устроила ему комнату в одной из многочисленных своих квартир» (Попов).
Но это так, в скобках. Важнее другое: когда Дуз занимался с Алехиным? Нейштадту он сказал, что в 1906 году. Тот же год указан в бюллетене: однажды
Дуз увидел «тетрадь, где на титульном листе значилось: “Я и Дуз-Хотимирский. Москва - 1906 г.” (...) Через год юный Алехин выдвинулся в ряды сильнейших шахматистов Москвы и легко мог конкурировать с Блюменфельдом, Ненароковым, Гончаровым и со мною, которые считались тогда лучшими шахматистами города. Вскоре мы расстались. Я уехал в Карлсбад, а затем в Прагу для участия в международных турнирах...»
Запомнили последнюю фразу? А теперь откроем его «Избранные партии» (1953): «После моего возвращения из Карлсбада (турнир закончился в сентябре 1907 года) в Москву ко мне зашел один московский шахматист, чтобы сообщить о том, что в одном подростке он узрел будущего чемпиона мира. (...) Я согласился провести с ним систематический курс шахматного обучения. (...) В течение каких-нибудь трех-четырех месяцев 1908 года этот 15-летний подросток сделал блестящие успехи и стал опаснейшим противником для сильнейших шахматистов Москвы. Это был будущий чемпион мира - гениальный Алехин».
Хорошенький ребус! Нейштадту (1952) Дуз называет 1906 год, в книге (1953) - 1907-й, в бюллетене (1956) - снова 1906-й... Странно, что историки, приводя текст Дуза из бюллетеня, забывали заглянуть в его книгу. Тогда бы у них возник тот же вопрос, что у меня: так в каком году он занимался с Алехиным? Могу подкинуть «информацию к размышлению». После IV Всероссийского турнира (январь 1906-го) Дуз, прежде чем обосноваться в Москве, «надолго задержался в Петербурге». Но что кроется под словом «надолго». Полгода? Год?..
Кроме того, нужно делать скидку на известную склонность Дуза... присочинить. Он был прекрасный рассказчик и, как многие такие люди, дважды одинаково рассказать об одном и том же просто не мог. Даже Котов запутался. В книге «Александр Алехин» (1973) он пишет, со слов самого Дуза, что тот «дал юному Александру несколько уроков на дому, за что ему уплатили пятнадцать рублей». В «Шахматном наследии» (1982) версия уже иная: «Дуз-Хотимирский утверждал, что он дал немало уроков Александру...»
И все же, думается, занятия имели место в 1907 году. На это указывает консультационная партия, сыгранная в Москве в декабре 1907-го, в которой сошлись все герои нашей истории. Соединенными силами братьев Алехиных и Исакова «учитель» был наголову разбит. Спустя четыре года, на турнире в Карлсбаде (1911), Алехин уже самолично разнес «учителя», включив эту красивую победу в сборник лучших партий. Впрочем, через год Дузу удалось взять реванш:
«17 (30) декабря известный мастер Федор И ванович Дуз-Хотимирский должен был давать сеанс одновременной игры для всех желаю-
ших в помещении Петербургского шахматного собрания. Левенфиш, который являлся вто время казначеем Собрания, подошел к присутствовавшему там Алехину и в шутку предложил ему принять участие в сеансе...
Александр Алехин принял шутку, достал два рубля (участники сеанса платили по серебряному рублю за одну партию, в случае победы им его возвращали; на самом деле победитель получал два рубля, а вот при ничьей — возвращали) и попросил записать его на две партии. Дуз-Хотимирский закончил выступление с результатом + 10-3=1. Одну партию он у Алехина выиграл, другую - проиграл».
Этот забавный эпизод раскопал в газете «День» (24.12.1912/6.01. 1913) историк Владислав Поваров. Но, оказывается, не всё было так благостно. Вспоминает очевидец, петербургский шахматист Лев Травин («64» № 10, 1973):
«Левенфиш, всегда любивший пошутить, обратился к Алехину с предложением, не желает ли он принять участие в сеансе против Дуз-Хотимирского. Алехину шутка не понравилась. Он, будучи человеком весьма самолюбивым, обиделся и заявил: “Пожалуйста, я согласен! Буду играть на двух досках”. (...)
В зале появился Дуз-Хотимирский. Левенфиш быстро рассказал ему о случившемся. Удивленный Федор Иванович подошел к Алехину, поздоровался, но увидя, что Алехин приготовил два бланка для записи партий, понял, что волей-неволей придется играть с ним. (...)
Дуз-Хотимирский играл довольно быстро, но в партиях против Алехина задерживался несколько дольше. Алехин от своих столиков не отходил, отнесся к игре серьезно и аккуратно заполнял бланки. Обе партии, как это принято в сеансах, он играл черными...»
По словам Травина, «получив обратно свои два рубля, Алехин не стал задерживаться и быстро покинул Шахматное собрание». Еще бы: он-то рассчитывал выиграть обе партии и утереть нос «шутнику», а вместо этого пришлось сдаваться на глазах удивленных зрителей... Выходит, недаром Дуз любил хвастать, что в его сеансе играл сам Алехин!
ЗА КУЛИСАМИ ПЕРВОГО ТРИУМФА
Могут спросить: зачем я так упорно докапываюсь до ранних примечаний Алехина, если существуют другие, казалось бы, более глубокие и точные? Разве Алехин, переработав свои комментарии, не показал этим, что прежняя версия отныне не более чем черновик? Странная логика. На мой взгляд, это то же самое, как если бы художник «подправил» уже вывешенную в музее свою картину или писатель решил «творчески доработать» роман для нового издания. Спорят о том, чего
Участники и организаторы Всероссийского турнира любителей в Петербурге (1909). Сидят: В. Николаев, Н. Терещенко, П. Романовский, Б. Грегори, А Чепурнов, А.Алехин, П.Евтифеев и М.Элъяшов. Стоят: В. Розанов, А.Левин, Б. Малютин, Ю. Сосницкий, П. Сабуров (мл.), ЕДемидов Сан-Донато, В.Чудовский, Г.Гелъбак, К. Розенкранц и С.Избинский. Сзади: ДДанюшевский, С.Зноско-Боровский и Б. Берлинский. Фото К. Буллы («Шахматное обозрение» № 79—82, 1909).
в шахматах больше - искусства, науки или спорта, однако литературные примечания, думается, ближе всего именно к произведению искусства. А посему негоже их всякий раз исправлять, стремясь к некой абсолютной точности оценок и вариантов, а на деле лишь подменяя реальное содержание борьбы бесконечным «поиском истины»...
Я вовсе не против того, чтобы шахматисты что-то меняли в комментариях, просто надо быть честными перед собой и читателем. Не замазывать стыдливо огрехи и аналитические ошибки, а открыто признать: во время партии я считал так, а сейчас вижу, что заблуждался. Человек, видимо, боится, что таким признанием уронит свое реноме, забывая, что всё тайное однажды станет явным. Могли думать тот же Алехин, готовя сборник своих лучших партий, что пройдут годы и кто-то захочет сравнить его примечания разных лет? И сравнение, как вы уже видели, покажет, что Алехину «ничто человеческое не было чуждо», в том числе и такой распространенный грех, как тщеславие.
Впереди нас ждет немало роскошных примеров на эту тему. А пока вспомним о звездном для юного Алехина Всероссийском турнире любителей (1909), в котором тоже хватает «белых пятен».
Всему свое время
Ни в одной книге об Алехине вы не найдете упоминания о том, что его хотели включить не в турнир любителей, а в международный турнир с участием Ласкера и Рубинштейна. Это можно было бы посчитать байкой, если б... не имя автора! Вот что поведал Алехин в статье оЗноско-Боровском («Последние новости», Париж, 14.11.1931):
«В 1908 году умер Чигорин. Приблизительно год спустя после этого С.-Петербургское шахматное собрание (одним из деятельнейших руководителей которого был Евгений Александрович) решило организовать большой конгресс, посвященный его памяти. В программу этого конгресса входили международный турнир и турнир сильнейших любителей (не имевших звания мастера). Перед устроителями, среди многих других, встал вопрос: в какой из двух этих турниров записать меня - 16-летнего гимназиста, не имевшего еще формального звания? Большинство членов комитета, как я узнал потом, стояло за мое участие в международном турнире, и только один - или почти один - Зноско-Боровский понял, какую опасность, в смысле дальнейшего развития дарования такого совсем малоопытного игрока, каким я был, представляютпоследствия почти неизбежного неуспеха в международном турнире мастеров. Вследствие настояний Евгения Александровича я был принят л ишь в турнир любителей, из которого мне и удалось выйти победителем — с новой верой в себя, с новым честолюбием, с новой жаждой самоусовершенствования. Это был первый раз, когда Зноско-Боровский, с которым я тогда еще не был знаком лично, сделал мне большое шахматное добро».
Алехин оказался в турнире не единственным гимназистом. Слово Петру Романовскому:
«Моему самолюбие льстило, что среди всех участников Всероссийского турнира я являюсь самым юным (в июле 1908 года мне исполнилось 16 лет) и мне предстоит “сражаться” с солидными и почтенными людьми. Как-то в разговоре с членом правления Петербургского шахматного собрания Чудовским я позволил себе высказать эти чувства и был несколько разочарован, когда дня через два он, встретив меня, сказал: “А вы вовсе не самый молодой участник турнира”. Туг я узнал, что на турнир приезжает московский гимназист Алехин, который на три месяца моложе меня. Чудовский прибавил: “Он, кажется, играет очень сильно”...
Накануне турнира состоялось, наконец, и мое знакомство с Алехиным. Тот же Чудовский подвел меня к юному блондину, сидевшему за шахматным столиком, и промолвил: “Вот Романовский, про которого я вам рассказывал”. Затем он нас покинул, и мы остались вдвоем. Алехин сразу стал говорить мне “ты”.
- Что ты думаешь сделать в турнире? - спросил он меня с улыбкой. Чувствуя себя несколько смущенным, я уклончиво ответил, что в таком сильном турнире я буду играть впервые и трудно предугадать свой результат.
- А, - прервал он меня с оттенком некоторого пренебрежения в голосе, - во-первых, турнир уж не столь силен, как тебе кажется, и, во-вторых, по-моему, нет смысла играть в турнире, где не рассчитываешь взять первое место. Я, например, почти уверен, что буду первым, тем более что, как я узнал, первому призеру будет присвоен титул маэстро. Со всеми этими господами, - добавил он, имея в виду наших будущих противников, - надо лишь играть посмелее.
Затем Алехин предложил мне поиграть в шахматы. Я был настолько напуган его заявлением, что быстро проиграл три партии, и мы расстались.
Начался турнир. Сильное впечатление оставляли стремительные атаки Алехина, его смелая экспериментальная игра в дебюте, изобретательность в защите. Его противники один за другим довольно быстро терпели поражения...» («Шахматы в СССР» № 3, 1956).
Под взглядом Ласкера
Почти все свои партии из этого турнира Алехин прокомментировал тогда же, и они вошли в сборник «Международный шахматный конгресс в память М.И.Чигорина» (1910). Но партии с Грегори и Берлинским там почему-то комментирует Эмануил Ласкер, хотя в журнале были примечания Алехина. Еще более странно, что именно эти два поединка он включил потом в сборник лучших партий... В чем тут дело? И вдруг кольнула догадка: дай посчитаю, сколько партий из турнира любителей удостоил своим вниманием Ласкер? Оказалось, всего восемь. Три победы Алехина, три победы второго призера Рот-леви и по одной победе Данюшевского и Романовского - соответственно, над Алехиным и Ротлеви. Выходит, примечания чемпиона мира являлись своего рода знаком отличия!..
А впервые жизненные траектории Ласкера и Алехина пересеклись за полгода до этого, в августе 1908-го, в Дюссельдорфе. Русский гимназист выступил там отнюдь не блестяще (4-е место), но зато имел возможность увидеть воочию матч на первенство мира между Ласкером и Таррашем, стартовавший как раз в день окончания турнира.
Никаких указаний на сей счет, правда, не сохранилось; но есть свидетельство того, что Ласкер наблюдал за игрой Алехина! Рассказывает Эдуард Ласкер, для которого, как и для Алехина, этот международный турнир был первым в жизни:
«Партия, проигранная мною Алехину, стала для меня большим уроком в связи с замечанием Ласкера, которое я помнил в течение всей своей шахматной карьеры. Когда я сдался и поднялся со стула, то заметил Эмануила Ласкера, стоявшего за моей спиной и наблюдавшего за партией. Он сказал: “Знаете, почему вы проиграли? Вы копировали ходы противника в симметричной позиции, в которой у него имелся лишний ход”. Я ответил, что вовсе не копировал ходы Алехина, но получил ответ: “Просто переиграйте партию, и вы увидите, что я прав”. И так оно и было на самом деле» (цитируется по книге «Шахматные секреты. Чему я научился у мастеров», Москва, 2014).
Но вернемся к партиям с Грегори и Верлинским. Конечно, комментарии 1924 года более обстоятельны, но... это взгляд уже повзрослевшего Алехина, а не того порывистого юноши, который играл эти партии. Вот почему я предпочел примечания из «Шахматного обозрения», которые мало кто видел. Пусть они не такие подробные, но зато дают представление о манере комментировать молодого Алехина (больше всего поразила его скупость на восклицательные знаки). Иногда для сравнения привожу примечания из его сборника («МЛП»).
№ 5. Венская партия С28 АЛЕХИН - ГРЕГОРИ
Всероссийский турнир любителей Петербург, 7-й тур, 10/23.02.1909 Комментирует А. Але хин
1.е4 е5 2.£>сЗ ЗДб З.Лс4 2кб 4.d3 ДЬ4 5.JLg5 £dd4. Новинка сомнительного достоинства. Обыкновенно здесь играют 5...h6 6.Д:А5 Д:сЗ+ 7.bc W:f6 и затем g7-g5, чтобы воспрепятствовать ходу f2-f4; хотя у белых и в этом случае получается небольшое преимущество в положении, однако использовать его нелегко (см. партию с Данюшевским — № 8).
«МЛП». «Ошеломляющий ход, полный фантазии», - пишет Ласкер в турнирном сборнике. Я должен признаться, что ничего ошеломляющего не вижу в этом прыгании коня, приводящем его в конце концов на поле, с кото
рого он загораживает дорогу своему же слону. (Примечательно, что в немецком издании 1929 года этих фраз нет! Видно, немцы сочли их обидными для Ласкера.)
б.аЗ Д:сЗ+ 7.Ьс ®е6 8. h4(!) Белые намерены создать пешечную атаку на королевском фланге. Для этой цели им необходимо сперва вызвать ход h7-h6, ослабляющий положение черных пешек.
«МЛП». Хороший ход. Если играть сразу 8.JLd2, то 8...d5 9.ed ^:d5 10.We2 fl5 и т.д. После же 8.h4 h6 9.JL12 опасно было бы 9... d5 из-за lO.ed <&:d5 1 l.We2 Wd6 (11...f6 12.Wh5+) 12.^f3f6 13.We4 <йе7 14.d4 и т.д.
8...K6. Продолжение 8...^:g5 9.hg <&g8 10.g6! fg ll.JL:g8 H:g8 12.H:h7 было бы еще невыгоднее для черных.
9.jLd2 d6. Ход 9...d5 вел бы к проигрышу черными пешки: 10. ed<2>:d5 1 l.Wh5 Wd6 12.2rf3.
1 O.Wff 3. «От таких усилий белые могли бы и воздержаться, ибо движением пешки ag ” они не открывают себе линий. Выгоднее было более спокойное развитие с £де2 и при случае d2-d4» (Ласкер).
1O...£d7 11 .g4 We7 1 2.g5.
12...^g8. Здесь черным следовало играть 12...hg 13.hg H:hl 14. W:hl и затем только 14...£}g8. Белые в этом варианте не могут играть 14,gf, так как на это последует 14...H:gl + 15.Фе2 £tf4+! 16.ФеЗ Д:а1 17.fe Hgl, и черные отыгрывают ферзя.
В сборнике концовка другая: 15..Л:а 1! 16,fe £gl! Анализ показывает, что журнальный вариант сильнее (а если 16.&.:f4, то 16... 4g4!).
Немедленное отступление коня значительно облегчает белым атаку.
13.ДЫ £с6 14.®h3 *d7. Черные хотят, пользуясь положением ладьи на Ы, подготовить ход f7-f5 и с помощью его полу
чить контратаку. План этот, однако, опровергается пожертвованием белыми качества на 17-м ходе.
«МЛП». Здесь нужно было играть 14...hg 15.hg 0-0-0 с продолжением 16.#еЗ ФЬ8 17.Hgl и т.д., после чего игра очень осложнилась бы, но отнюдь не была бы безнадежна для черных. Король стоит в центре явно хуже, чем на ферзевом фланге.
1 5.Wg4 (.'- «МЛП») Sf8 16. f4 f 5.
1 7.ef! Эта жертва была для Алехина настолько очевидной, что в журнале он даже не стал ее комментировать.
«МЛП», Жертва качества напрашивается сама собой, но рассчитать все последствия было не так просто. Ее идея — завлечь слона черных на Ы и отрезать от пункта Ь7 (см. 21-й и 22-й ходы черных).
17...£:h1 18.fe+ Фс8 19. Wgl. Pointe жертвы качества. Вторжение белого ферзя в неприятельский лагерь теперь непредотвратимо.
19...С6 (! - «МЛП»). Единственный ответ. Если бы черный слон ушел с hl, то взятие белыми пешки а7 немедленно решило бы партию в их пользу (например: 19...&/3 2O.W:a7 с5 21.Аа6! Wc7 22.fe, и нельзя 22...Ьа? из-за 23JZb8+ W:b824.Wd7X).
2O.W:a7 (! - «МЛП»). Белые могли, взяв ферзем слона hl, остаться с двумя фигурами за ладью, но после 20...d5 21 .Дс2 W:e6 и т.д. черные вполне отразили бы их атаку и получили бы возможность воспользоваться открытым положением белого короля.
В сборнике Алехин повторил этот вариант, изменив только 21. &с2 на 21.&ЬЗ, не заметив, что сохраняла перевес ответная жертва 21.A:d5!
2О...С5 21.d4! Этот ход выигрывает партию. Если черные берут пешку, то после 21...ed открытие диагонали для слона d2 приобретает решающее значение; если же они ее не берут, то белые ходом d4-d5 отрезают черного слона hl от защиты пункта Ь7.
21...Wc7 22.d5 <£е7.
23.Н:Ь7 (!- «МЛП») Ш:Ь7 24. Даб £:d5 25.с4 (1 - «МЛП») Ш:а6. Вынужденно. На отступление слона по диагонали h 1-а8 последовало бы 26.Да5 и мат в следующий ход.
26.W:a6+ ДЬ7 27.W:d6^c6 28.gh gh 29.f5! H:f5. Черные вынуждены отдать коня за проходные пешки белых, так как против их надвигания у них нет никакой защиты.
3O.Wd7+ ФЬ8 31.е7 £>:е7 32.W:e7 Hhf8 33.Wd6+ Фа8 34.Д:К6 S8f6 35.Wd8+ Фа7 Зб.ДеЗ Sf3 37.Д:с5+ Фаб 38.Wb8. Черные сдались.
Левенфиш: «Зимой 1909 года в Петербурге встретились за шахматной доской сильнейшие мастера того времени: Ласкер, Рубинштейн, Шлехтер, Бернштейн, Видмар, Берн, Дурас и др. В качестве рядового болельщика я с большим вниманием следил за игрой чемпионов. В соседнем зале разыгрывался турнир любителей, и хотя в нем не было “имен”, он с каждым днем привлекал всё больше публики. Даже непосвященному было ясно, что здесь скрестила оружие талантливая молодежь - будущее русских шахмат. И всё чаще стало упоминаться имя Алехина.
Действительно, этот высокий светловолосый юноша уже в 16 лет завоевал симпатии публики своей смелой, изобретательной игрой. Вспоминаю, какое сильное впечатление произвела его победа над молодым одесским шахматистом Берлинским. Пос
ледний избрал самый солидный дебют - разменный вариант испанской партии и, тем не менее, уже на 20-м ходу попал под сильнейшую атаку» (из книги «Избранные партии и воспоминания», 1967).
№ 6. Испанская партия С68 БЕРЛИНСКИЙ - АЛЕХИН
Всероссийский турнир любителей Петербург, 8-й тур, 12/25.02.1909 Комментирует А. Алехин
1.е4 е5 2.^f3 ®с6 3.kb5 аб 4.fi:c6 de 5.d4 ed 6.W:d4 W:d4 7.&:d4 c5 8.£>e2 i.d7 9.b3. В 1-й матчевой партии с Э. Л аскером (Алехин, напомню, мог быть ее очевидцем) dr. Тарраш играл в этом положении 9...Дс6 и затем JLe7-f6. Ходом в партии черные временно жертвуют пешку, чтобы расстроить положение белых пешек на ферзевом фланге и в некоторых вариантах получить непосредственную атаку на белого короля.
«МЛП». «Я считаю следующий ход черных опровержением хода Ь2-Ь3» (действительно, вариант исчез из турнирной практики).
9...с4(!) Интересно, Алехин сам нашел этот ход или был знаком с рекомендацией Карла Шлехте-ра, опубликованной в 1908 году в «Deutsche Schachzeitung» ?
1O.bc. Если бы белые не взяли этой пешки, то черные сами разменялись бы и получили возможность впоследствии образовать себе проходную пешку на ферзевом фланге.
«Интересная, но едва ли правильная попытка» (Ласкер).
1О...£а4 11.сЗ. К счастью для Алехина, соперник не сыграл И.^)сЗ!(11..Л:с2??12М). После 11...&Ь4 12. &d2! взятие пешки снова наказуемо: 12...&:с2? 13. Scl Ad3 14.&15 £d6 15.е5! £:e5 16.&c3, выигрывая качество.
11...0-0-0 12.^d2 jlc2 13. f3. Белые стремятся во что бы то ни стало сохранить лишнюю пешку и тем всё более и более ухудшают свое положение. Им следовало играть 13.0-0 и на 13... Дс5 идти 14.^d4(!); хотя черные при этом и отыгрывали пешку -14...S:d4 (нельзя 14...fi:d4 15.cd H:d4? из-за 16.fib2 H:d2 17.fi:g7 и т.д.) 15.cd fi:d4 16.-fi.a3 fi:al 17.S:al ®f6 и т.д., и сохраняли небольшое преимущество в положении, однако это продолжение все же было лучше того, что случилось в партии.
1 3...fic5 1 4.а4. Угрожая теперь идти конем на d4.
Удивительный ляп в турнирном сборнике: Ласкер считал обязательным 14.£)ЬЗ(«и если 14...&а7, то 15.£)ed4 &d3 16.с5 с хорошим положением»), зевнув 14...Sdl#.
14...^f6 1 5.ЛаЗ ЛеЗ (! -«МЛП»)У 6.£if1 Да71 7.а5.Чтобы играть затем с4-с5, что сейчас невозможно ввиду 17..Л:а4.
17...Sd3 18.С5 Shd8 19. ФГ2 ^d7 2О.^еЗ.
2О...^:с5! 21.^d4. На 21 ,£>:с2 последует мат не позднее 5-го хода путем 21... Ф:е4++ и т.д. (22. tyl Zdl + 23.2:dl Bid 1+ 24.&1 $3d2# или 22.Фе1 Sdl+ 23.S:dl Af2+ 24. <Sfl Bidl + 25. Be 1#).
21...£b3 22.Фе27 Белые, очевидно, просмотрели 23-й ход противника. У них, впрочем, уже нет удовлетворительной защиты; черные, кроме S:c3, грозят еще £)е6 и неизбежно должны поэтому выиграть по меньшей мере еще пешку.
22...Д:сЗ 23.JLb2 S:e3+! 24.Ф:еЗ £ie6 25.Sa3 £i:d4 26. &f4 Лс5 27.Sha1 £ie2 + 28. Фд4 JLe6+. Белые сдались.
После драки кулаками... машут!
Молодые шахматисты не любят комментировать свои проигрыши. Но Алехин не видел в этом ничего зазорного, видимо, считая «работу над ошибками» необходимым условием для совершенствования. К сожалению, с этими примечаниями мы практически незнакомы, так как в свои книги Алехин проигрыши не включал, и они так и остались на страницах старых журналов да в турнирных сборниках.
Такие партии интересны вдвойне, когда имеются встречные комментарии победителя, когда происходит сшибка мнений и соперники уже «после драки» пытаются доказать свою правоту. В этом турнире Алехин проиграл только Романовскому и Данюшевскому и тогда же прокомментировал обе партии. Данюшевский тоже «отстрелялся» по горячим следам, а вот Романовский увековечил свою единственную победу над Алехиным лишь в сборнике избранных партий (1954). Зато в воспоминаниям о нем дал такие «свидетельские показания» о партии Алехина с Данюшевским, что примечания теперь читаются, как лихо закрученный триллер!
Романовский: «Турнир явился для меня слишком трудным испытанием. Тяжело переживал я каждое поражение, и даже победа над Алехиным не смогла поднять моего боевого духа. Петербургская газета “Речь” осветила эту партию следующим образом: “Вчера на Всероссийском турнире большой интерес вызвала встреча двух «вундеркиндов» — Алехина и Романовского. Победу одержал Ро
мановский, энергично проведя заключительную атаку на короля Алехина, который, кстати, и после этого занимает ведущее место в турнире”.
“Какой же я вундеркинд, если сумел проиграть шесть партий и с трудом держусь на пятидесяти процентах? - думал я. - Вот Алехин -другое дело!”
В нашей партии было бы неправильно искать печать зрелости. Однако оба молодых противника, шахматные взгляды которых находились в начальном периоде их формирования, проявили при встрече друг с другом творческие черты, отличавшие их игру на протяжении всего шахматного пути» («Шахматы в СССР» № 5, 1959).
№ 7. Венская партия С26
АЛЕХИН - РОМАНОВСКИЙ Всероссийский турнир любителей Петербург; 10-й тур, 5/18.02.1909
Комментируют А.Алехин и /7. Романовский
1 .е4 е5 2,^сЗ £>f6 З.Дс4 £с5
4.d3 Кб. Лучше обычное здесь 4...<йс6. Ход 5.JLg5 в данном положении не так опасен для черных, чтобы стоило для его предупреждения терять темп и ослаблять пешки на королевском фланге (А.).
Подобные ходы вообще не были характерными для моей игры. Но в данном случае я, признаться, побаивался уже грозного тогда моего противника (R).
5.f4 d6 6.f5 £ic6 7.аЗ. И бе-
лые в свою очередь теряют важный темп. Естественным и последовательным продолжением было здесь 7.g4, затем h2-h4, g4-g5 и т.д. (А.).
7...<£d4. Этот ход, испытанный мною уже в некоторых партиях ранее, преследует цель помешать маневру 8.<йа4. Одновременно он подготовляет контратаку в центре в связи с с7-с6. Бе
лым следовало ответить просто 8.^f3 (R).
8.^а4. Просмотр: и здесь можно было 8.g4 (А.).
8...Ь5! 9.<й:с5 Ьс. Ничего не получается из 9...de 1О.Да2 <й:е4 ll.de Wh4+ 12.ФП W:e4 13.с3 W:f5+ 14.£rf3 <S:f3 15.W:f3, и трех пешек за фигуру сейчас для черных, видимо, недостаточно (R).
1О.^а4 Wd7. Но сейчас вариант 10...£ке4 1 l.de Wh4+ 12.ФП W:e4 принес бы черным верную победу. Белые теряют пешки f5 и с2, их фигуры дезорганизованы, и, кроме того, черные сохраняют атаку (R). Компьютер того же мнения...
11.^сЗ i-b7 12.^f3 ^Ь5. Конь занимал на d4 доминирующее положение. Лучше было укрепить его путем 12...с5 (А.).
Сыграно несколько вычурно. Белым следовало теперь просто ответить 13.£>е2. Но темпераментный Алехин стремится вновь захватить инициативу и пренебрегает слабостями, которые образуются в его позиции (R).
1 3.0-0 2>:сЗ 1 4.be Wc6 1 5. Wei. Задуманная при этом ходе атака с жертвой нескольких пешек могла бы увенчаться успехом, если бы белые впоследствии сыграли сильнее. У них, впрочем, нет выбора: пассивная защита пунктов сЗ и d3 дала бы черным возможность увести их короля в безопасное место и затем использовать слабость белых пешек (А.).
15...Лаб 16.Wg3 Дд8.
17.d47 Эта комбинация опровергается 19-м ходом черных. Правильное продолжение атаки было 17.ЛеЗ!, и черным очень опасно выигрывать пешки: после 17...cd 18.cd W:c3 (хуже 18...£:d3 19.&:е5 de 2O.W:e5+ *d8 21 .Sfdl Wd7 22.Wg3 £ye4 - или 22...Фс8 23.£d4 - 23.Wf3 Фс8 24.£d4 Дс2
В партии Алехин — Романовский белые только что двинули пешку на d4...
25.2d2 Wa4 26.2с 1, и белые отыгрывают фигуру с лучшим положением; уравнивает 26...Zb8! с идеей 27.Zd:c2 W:c2! 28.Z:c2 Zbl+ и т.д.) I9.2acl W:d3 20. 2fel! (но не 2О.£Уе5 из-за 20... W:e4! 21.^:f7	22.2:с7 W:g2+
23.W:g2 £:g2 24.*:g2 и вы-игр.) партия черных сильно скомпрометирована.
1) 20...0-0-0 21 .Д:а7 &:е4 22.Wg4 Ш (22...Д67 23.05+ 2d7 24.2edl! We2 25.£Уе5, и выигр.) 23.Wb4 ДЬ7 24.2:с7+! Ф:с7 25.#Ь6+ Фс8 (25...<4>d7 26.W:b7+ Фе8 27.^:е5, и черным нет спасения) 26.2с 1 + *d7 27.£г.е5+! de 28.Wc7+ Фе8 29.W:e5+, и мат не позднее 6-го хода.
Черные не обязаны допускать жертву ладьи: после 23..3ШЪ5 или 23...£М5 две лишние пешки позволяют им смотреть в будущее с оптимизмом.
Да и в варианте с 22...&Ь7 выигрывают не белые, а черные: 25... W:g4 26.&g4 h5 и $5:f6. Поскольку в турнирном сборнике напечатано 24.Zedl! Wc2 (??), возможно, Алехин имел в виду 24.Zed 1 1№с2, но и в этом случае 25. ^:е5 ошибочно из-за 25...Qf6 (еще проще 24...
№а6 и $5:f6). Вместо хода ладьей компьютер советует 24,fg, но после 24...6 сам же не видит приемлемой защиты;
2) 2О...^:е4 21 ,Wh4 2>сЗ 22.2:сЗ W:c3 23.Wa4+ <4>f8 (или 23...сб) 24.W:a6, и белые, отыграв затем одну пешку (а7), уравнивают таким образом материальные силы и будут иметь несомненно лучшую партию.
Разумеется, приведенные варианты не исчерпывают сложного положения, получающегося после 20-го хода белых: они только как бы иллюстрируют интересную разнообразную атаку, которая получалась бы у них при ходе 17.ДеЗ! (А.).
17...^:е4 1 8.Wh4 i_b7 19. 2е1 д5. Этот не предвиденный белыми ход останавливает всё их нападение и дает черным сильную контратаку (А.).
20.fg. Вынужденно: на 20. W:h6 черные легко выиграют, продолжая 20...g4 21.®h4 0-0-0 и т.д. (А.)
2О...2:д6 21.de. На 21.Д:И6 могло бы последовать 21...£к12! (А.).
Рисунок с натуры работы художника Л. Киприановича.
21...de. И здесь решал тот же ход 21...&12! После 22.ed+ Ф/8 23. We 7+ &g8 24.W:f7+ (иначе Z:g2+) 24...&:f7 25.<&5+ £f6 26. $3:c6 4ty3+ и 4£:el у черных лишняя ладья.
22.ge2. Лучший ход, после которого белые могли еще держаться, был 22.Wh5! При 22.ФЫ черные выигрывали: 22... £d2! 23.2:е5+ Фгё 24.£:d2 W:13 25.£:h6+ *g8 26.Eg5 W:g2+! 27.B:g2 B:g2 (A.).
Комбинация имеет эффектное опровержение: 25. W:h6+!.f Но путь к победе все-таки был — 22... Sg4! Ход 22. Wh5, как и ход в партии, тоже «не лечит» (22...О-О-О 23.ФГ1 Sdg8 или 23.£:е5 Z:g2+). Но хорошие шансы на защиту давало 22.<ifl!
22...ФГ8 23.Л:К6+? Грубейший зевок, который можно объяснить только утомлением (примечание в турнирном сборнике:
«А.А.Алехин уже сыграл в этот день одну партию»). Партия белых, впрочем, уже безнадежна; на 23.Wh5 черные могли бы спокойно сыграть 23...Ве8 (гораздо сильнее 23...Sd8!), и лишняя пешка и атака обеспечили бы им легкую победу (А.).
23...В.-К6 24.Wei Bd8 25. Bbl Ла8 26.ФЫ Wd5 27.а4 f6 28.а5 ФГ7 29.аб Вд8 30. ЕеЗ £3д5 31 .Wf 1 £r.f3 32.B:f3 Wd2. Сразу заканчивали борьбу ходы 32...Bhg6, 32...Bgh8 или, что было всего энергичнее и красивее, 32...B:g2 ЗЗ.Ф^2 Wd2+ (Р).
33.W:c4+ Jld5 34.W:c7+ Феб 35.Bb6+ ab 36.W:b6+ ФГ7 37.Wc7+ ФГ8 38.Wd8+ Фд7 39.Bg3+ Вдб 4O.Wd7+ ФК8 41 .Bh3 + Bh6. Белые сдались.
А почему Алехин играл две партии в день? Ответ в «Шахматном обозрении»: «Игра велась участниками не в одно и то же время, так как петербургские любители, все люди служащие и занятые до 4-5 ч. дня, могли начинать игру в 6 ч. вечера (они играли с 6 до 10 ч. и с 11 до 1 ч. ночи; обычное время тура — с 11 до Зч. дня и с 5до 9ч. вечера). Приезжие, как, например, А.А.Але-хин, немало партий играли не в очередь». Оказалось, для игры «не в очередь» у него была причина и поважнее (см. стр. 145).
Романовский: «Главным конкурентом Алехина на турнире оказался Ротлеви. Их встреча (в 17-м туре) привлекла большое внимание. Алехин играл черны
ми, и для первого приза ему вполне достаточно было сделать ничью. Общее изумление поэтому вызвала крайне рискованная тактика, которую Алехин избрал в этой ответственной партии: 1. d4e6 2.c4 c5!?3.e3f5!?
Я стоял около этой партии, когда Алехин сделал свой 3-й ход, и вдруг преисполнился уверенности, что Алехин обязательно выиграет и эту партию. Меня охватило даже чувство зависти. “ Вот, - подумал я, - играет, как хочет, и выигрывает. Мне бы так!”
В следующем туре Алехин играет с Данюшевским, а его конкурент Ротлеви со мной. Первое место кажется определившимся, так как накануне Алехин выиграл у Ротлеви и за два тура до конца опередил его на полтора очка».
Действительно, в турнирном сборнике партии с Ротлеви и Данюшевским датированы 9 и 11 марта. Но, как я установил, обе они игрались Алехиным не в очередь. Как и приведенная выше партия 10-го тура с Романовским, которая состоялась в день 3-го тура (5/18 февраля).
№ 8. Венская партия С28 АЛЕХИН - ДАНЮШЕВСКИЙ Всероссийскийтурнир любителей
Петербург, 18-й тур, 17.02/2,03.1909
Комментируют А. Але хин и Д.Данюшевский
1 .е4 е5 2.<ЙсЗ £>f6 З.£с4 £>с6 4.d3 _и_Ь4 5.i_g5 Кб 6.i.:f6 i.:c3+ 7.be W:f6 8.^e2 d6 9.
d4. Рекомендуемый Ласкером в турнирном сборнике ход 9.0-0, «чтобы затем продолжать /2-/4», Данюшевский собирался встретить 9...g5 (это и поныне считается лучшей реакцией) 10.<2)g3 h5! (H.£:h5 Wh6 12.g4 4:g4), но белые вовсе не обязаны брать на h5.
9...i_d7 1 O.Sbl <&d8 11.04) g5 12.Wd3. В этой партии белые получили в дебюте, безусловно, лучшее положение, но затем не сумели использовать всех его выгод (А.).
12,..jiLg4. Н евыгодно 12...0-0 ввиду 13.de, и белые получают возможность сделать ход f2-f4! (Д.).
1 З.^дЗ 0-0 1 4.f3 i.c8. С намерением тотчас играть 15...<йе6 (Д.).
15.d5? План, преследуемый этим ходом — парализовать черного коня, - в основе своей неверен, так как черные имеют возможность беспрепятственно перевести коня на с5, где он займет великолепную позицию. Белый же слон с4 обречен теперь на продолжительное бездействие (А.).
«Следовало играть 15. We3, чтобы затем продолжать Фф2 и Zh 1» (Ласкер).
1 5...Wg6 1 6.®f 5 £:f 5 1 7.ef Wg7 18.We4 f6 19.g3 a5! C целью перевести коня через Ь7 на с5. Если сразу 19...Ь6, то 20. Даб (Д.).
20.ФЫ Ь6 21.f4. Весь маневр (с 19-го хода) ошибочен и только ухудшает и без того уже незавидное положение белых. Лучше было попытаться создать атаку по линии «h>, играя 19.g4, 2O.*g2, 21.Shi и т.д. (А.).
21 ...^Ь7 22.fe fe 23.Де2 ^с5 24.We3 Sf6.
Романовский: «Прогуливаясь по залу, я задержался около этой партии. Беглый взгляд на доску, казалось, убеждал в том, что черные имеют преимущество.
В это время Алехин сыграл 25. £h5, встал из-за доски и взял меня под руку. Вид у него был задорный и боевой.
— У тебя не хуже ? — робко спросил я. В турнире мне импонировал его боевой стиль, и я искренне ему симпатизировал.
— Хуже ? — с оттенком удивления спросил он. — Почему? Конь его стоит неудачно, а пока Данюшев-ский будет забирать мои пешки на ферзевом фланге, я ему пять раз дам мат.
Я с восхищением посмотрел на Алехина.
В это время Данюшевский сделал ход 25...&d7. План белых мне представлялся вполне ясным: 26. .&g6 и далее h2-h4. 'Даст мат ", — подумал я и пошел к своей партии».
25.ДК5. «Неудачный маневр! Слон на g6 окажется впоследствии вне игры; он должен был оставаться на е2, чтобы потом, через &.Ь5, охранять опасный путь прорыва d7-a4. Лучше было 25.g4» (Ласкер).
25...Wd7! 26.Дд6 Ша4. Угрожая решить партию в свою пользу обменом ферзей на е4 (Д.).
27.Wd2 Wg4. Данюшевский указал 27...W:a2?? 28.h4!, зевнув, что на 28...$3е4 нельзя играть 29. №63? из-за 29... W:b I, а при других отходах ферзя теряется пешка d5.
28.Sbe1 Saf8.
Романовский: «Я пожертвовал две пешки, но из атаки у меня ничего не получилось. Уже потеряв интерес к своей партии, я вскоре опять пошел посмотреть на партию Алехина. Навстречу мне шел Данюшевский. Трудно было противостоять искушению, и я спросил его, как он оценивает свою позицию. К этому моменту были сделаны еще три хода.
— Алехин, кажется, грезит о мате, — сказал Данюшевский, -но у меня фактически лишняя фигура, и я думаю, что он получит его скорее.
Итак, диаметрально противоположные оценки! Я, конечно, склонен был больше доверять Алехину».
29.Фд2 Фд7 30.ИЗ Шс4 31.
h4? Белые рассчитывали на продолжение 31...Wg4 32.£е3 gh ЗЗ.ДЫ £ie4 34.Wel £i:g3 35.H:h4 и поздно заметили, что вместо 34...£>:g3? (на самом деле это тоже выигрывает) черные ходом 34...2:g6! решают партию в свою пользу (А.). Вот вариант Даню-шевского: 35.fg hg!! 36.Z:e4 Wf3+ 37.&gl g2.
31...Wg4! Правильно было 31...gh! 32.gh (32.Zhl &>4!) 32...
33.&h2 W:h4+, ибо сейчас белые могли разменом ферзей — 32.
We 2!(32...Wa4?33.hg и Ohl) сильно затруднить задачу соперника. Странно, что все комментаторы прошли мимо этой возможности.
32.Se3 (32.SLhl? Z:g6! 33.fg Sf3) 32...gh 33.We1 h3+! 34. <±>h2. Ha 34.<i>gl следует 34... W:g6! 35.fg S:fl + 36.W:fl h2+ (Д.). Но и теперь выигрывает тот же эффектный ход.
34...W:g6! Романовский: «Я уже сдался Ротлеви и с волнением наблюдал за развитием событий в партии Алехина. Сделав ход ферзем, Данюшевский подошел ко мне и с торжествующей улыбкой сказал: “Ну, кто успеет скорее?" Мне нечего было ответить».
35.2:е5	S:f5!	36.Де7+
S8f7 37.H:f7 + W:f7 38.S:f5 W:f5 39.We7+ Фдб 40.c4 ^e4 41.We8+ ФТ6. Белые сдались.
Романовский: «После партии Алехин, обращаясь ко мне, заметил: “Удивляюсь, как это ты не выиграл у Ротлеви?” Я мог бы задать ему аналогичный вопрос, но ограничился признанием, что очень плохо вел атаку... Через некоторое время мне пришлось еще раз продумать весь этот разговор. Просматривая комментарии Алехина к партиям турнира, я убедился, сколь односторонними, субъективными были в ту пору многие его оценки» («Шахматы в СССР» № 5, 1959).
Зато игра, по общему мнению, была бесподобна! Процитирую лишь два отзыва, которые, насколько я знаю, ранее не приводились. «Легкость, с которою этот мальчик побеждает своих почтенного возраста, опытных в шахматной игре соперников, прямо поразительна. (...) Игра этого талантливого юноши замечательна по своему совершенному отсугствию в ней той вымученности, которою зачастую страдает игра даже всемирно известных шахматистов. Он точно забавляется, передвигая левою рукою фигуры на шахматной доске, а правую держит в кармане. Остроумные комбинации, неотразимое нападение и смелая защита - вот главные стимулы его игры» («Петербургская газета», 22.02/7.03.1909). «Алехину всего 17 лет (точнее, 16). но, несмотря на это, стиль его игры чрезвычайно зрелый и серьезный; он хорошо знаком с современной теорией игры и турнирной практикой и имеет поэтому все шансы на блестящую шахматную карьеру» («Речь», 15/28.03.1909).
...Звание маэстро стало для Алехина прорывом в новую реальность, в круг избранных. Таким же прорывом стал Всероссийский турнир любителей и для русских шахмат!
Слово Зноско-Боровскому: «Знаменательная черта только что законченного турнира для русских шахматистов: впервые удалось нам дать своему соотечественнику звание международного маэстро
Это знаменитое фото — единственное в турнирном сборнике, сделанное не в Петербурге! Под ним подпись: «С фот. К.А.Фишера (Москва)». На доске позиция из партии Алехин — Грегори после хода 23.Е:Ь7(см. стр. 131).
(Schachmeister) своими силами, не посылая его за границу на испытание. До сих пор у нас были мейстеры германского союза; первым русским по самому источнику своего признания является Александр Александрович Алехин» («Новое время», 6/19.04.1909).
Как рождаются мифы
Помимо звания маэстро и диплома, выполненного «акварелью на бристольской бумаге художником Ю.Арцыбушевым», Алехин удостоился «Высочайше пожалованного приза Имени Их Императорских Величеств» - великолепной фарфоровой вазы, оцененной в 637 рублей, описание которой догадалось дать «Шахматное обозрение» (иначе мы могли бы судить о ней только по черно-белым фотографиям): «Ваза последние дни турнира была выставлена в главном турнирном зале; она высотою около аршина (примерно 70 см), голубая с белым, с золочеными ручками; на одной стороне ее художественно выполнены золотом инициалы Их Императорских Величеств; на другой стороне - золоченый Государственный герб. Стиль рококо».
Сцену вручения вазы из рук князя Сан-Донато один биограф живописал так, будто видел своими глазами: «Зал бурно аплодировал.
Диплом победителя Всероссийского турнира любителей.
Ваза «высотою около аршина, голубая с белым, с золочеными ручками; на одной стороне ее художественно выпол-ненызолотом инициалы Их Императорских Величеств; на другой стороне — золоченый Государственныйгерб. Стиль рококо» («Шахматное обозрение»).
В 16-летнем гимназисте, смущенно зардевшемся, многие видели достойного преемника М.И.Чигорина. Александр Алехин как бы принимал в тот момент эстафету от своего великого предшественника и учителя». Увы! На банкете, собравшем более 100 человек, включая участников обоих турниров во главе с Ласкером и Рубинштейном, «победитель турнира любителей А.А.Алехин, к сожалению, отсутствовал. Церемониал вручения ему царского подарка поэтому не мог состояться; присутствующими на банкете послана была ему телеграмма с массой подписей маэстро и гостей» («Шахматное обозрение»).
Ничего себе: проигнорировать банкет с участием мировой шахматной элиты и церемонию вручения царского подарка?! Почему же журнал так спокойно об этом пишет, а шахматисты, вместо того чтобы обидеться на дерзкий поступок гимназиста, подписывают ему телеграмму? Ответ я нашел в «Петербургской газете»: «Алехин должен был сыррать 16 партий (точнее, 18, но два участника выбыли), причем последняя партия должна разыгрываться 27 февраля (12марта). Но по семейным обстоятельствам ему надо было уехать в Москву, в одну из гимназий, в которой он воспитывается. Тогда он попросил турнирный комитет разрешить ему сыграть все партии не в очередь, т.е. не в назначенные дни. Так как его партнеры ничего не имели против этого, то ему разрешение это дано было. И вот тут-то московский гимназист Алехин начал показывать, с какой легкостью он побеждает соперников. Одного за другим, что называется, ускоренным темпом поразил он почти всех своих шахматных врагов. (...) Выиграв 13 партий, Алехин прямо от шахматной доски отправился на вокзал и уехал в Москву».
Из-за разницы в стилях я не сразу заметил, что газета датирована 22 февраля (7 марта), а последний тур будет сыгран... только через
пять дней! Что за чертовщина: почему ж статья тогда вышла под заголовком «Гимназист - победитель Всероссийского шахматного турнира» и с сообщением, что «юноша получит вазу, пожалованную шахматному конгрессу»? Каким образом за четыре тура до финиша газета могла это знать?! И почему Романовский пишет, что в предпоследнем туре они с Алехиным играли рядом (Алехин с Данюшев-ским, а он с Ротлеви), если этот тур состоялся, когда Алехин уже был в Москве?..
Поскольку в турнирном сборнике партии датированы согласно расписанию туров, а не так, как они были сыграны в реальности, оставалось уповать на петербургскую прессу. И она не подвела! Восстановить хронологию партий Алехина помогла газета «Слово», где шахматный отдел вел А.К.Макаров, в прошлом редактор-издатель «Шахматного журнала».
Первой сыгранной вне очереди стала партия 15-го тура с Розенкранцем: она состоялась 4/17 февраля, в день доигрывания после 2-го тура. В 3-м Алехин сыграл сразу две партии - с Розановым и Романовским (из 10-го тура): «Алехин старается сыграть больше партий вне очереди, так как ему необходимо уехать в Москву ранее окончания турнира». Всего в первых восьми турах он сыграл вне очереди четыре партии: еше с Малютиным (19-й тур) и Ротлеви (17-й).
Когда были сыграны другие «внеочередные» партии, установить трудно, но после 10-го тура читаем: «Во всероссийском турнире в голове идет Алехин, проигравший только одну партию и сделавший одну ничью из 14, вслед за ним Ротлеви, имеющий 8,5 партий из 11».
Финишировал Алехин в день 12-го тура (18.02/3.03) выигрышем у Николаева. Накануне он уступил Данюшевскому, а значит, Романовский играл с Ротлеви тоже вне очереди: «Алехин сыграл все свои партии и имеет 13 выигранных партий из 16, конкурентом ему может явиться Ротлеви, если из четырех оставшихся партий три выиграет и сделает одну ничью». Но тот сразу споткнулся: «Фарфоровая ваза, пожертвованная Государем Императором, достается, благодаря проигрышу партии Ротлеви, молодому московскому игроку Алехину» («Слово», 21.02/6.03). Вот почему уже назавтра «Петербургская газета» и вышла с заголовком «Гимназист - победитель Всероссийского шахматного турнира»!
Таким образом, Алехин закончил турнир на девять (!) дней раньше срока, хотя ему, как и Верлинскому, пришлось сыграть больше всех партий - 18. Тем поразительнее его результат (с учетом побед над двумя выбывшими участниками): +14-2=2! «Достигнутый Алехиным результат особенно замечателен ввиду того, что, торопясь окончить турнир в 18 дней, он вынужден был играть ежедневно, не пользуясь
Фото из шведского журнала «Tidskrift for Schack» (№ /, 1934).
теми свободными днями, которыми располагали прочие участники» («Речь», 15/28.03,1909).
Остается вопрос: почему Алехину нужно было уложиться в 18 дней? Судя по информации в газете, вероятно, на такой срок его отпустили из гимназии: «по семейным обстоятельствам ему надо было уехать в Москву, в одну из гимназий, в которой он воспитывается». Странное решение: зачем было вынуждать 16-летнего юношу играть без выходных, да еще иной раз по две партии в день? Это и не всякому взрослому-то под силу. Хотя... сам Алехин, думаю, был очень благодарен руководству Полива-новской гимназии, что ему вообще разрешили поехать на турнир! А могли и не пустить. Как, например, киевлянина Федора Богатырчука, которому в 1911 году пригрозили исключением из гимназии, если он поедет на Всероссийский турнир сильнейших любителей в Петербурге...
P.S. О том, что Алехин отсутствовал на банкете, можно было понять по детали, которая у всех на виду: знаменитое фото с вазой -единственное в турнирном сборнике, сделанное не в Петербурге! Под ним подпись: «С фот. К.А.Фишера (Москва)». Но снимок сделан явно не в студии, а скорее всего, на квартире Алехина в Никольском переулке. Любопытный штрих: «Эта ваза была единственной вещью, которую мне разрешили вывезти в 1921 году, когда я покинул советскую Россию» (из радиовыступления в Лондоне, 1937). Алехин дважды с ней снимался: для шведского журнала «Tidskrift for Schack» (№1,1934) и для аргентинского «Е1 Ajedrez Americano» (№ 4, 1938). А о злоключениях вазы в начале войны рассказал в интервью мадридской газете «Informaciones» (3.09.1941).
Алехин: «На турнире в Санкт-Петербурге, когда мне было 16 лет, я выиграл первый приз, пожертвованный царем. Это была великолепная севрская ваза, украшенная императорским русским шитом. Я хранил ее с большой осторожностью и, чтобы не потерять, всегда держал при себе. Но во время разгрома Франции я оставил вазу на хранение у
моей жены в Париже, в маленьком сундучке. С тех пор и до прошлой зимы моим кошмаром стало то, что прекрасная ваза может потеряться. Я искал ее в Париже, и не без труда мы нашли сундук в плачевном состоянии. В каком же состоянии было содержимое, когда контейнер выглядел так ужасно? Но, чудесным образом, ваза была лишь слегка повреждена, и я отремонтировал ее в Лиссабоне. Какой груз упал с моих плеч!»
Я думал, это последнее упоминание о вазе. Но нет! В газете «Заря» (Берлин, 19.03.1944) в статье Павла Спенглера, который в 1943-м не раз беседовал с Алехиным и даже уговорил его вести шахматный отдел в газете «Новое слово», сказано, что «Вазу имени Их Императорских Величеств» он «хранит до сих пор». Какова ее судьба, неизвестно. Португальский журналист Артур Портела, автор статьи «Тайна комнаты 43. Таинственная смерть Александра Алехина» («Diario de Lisboa», апрель 1946), упомянул, что «в номере отеля была очень ценная севрская ваза, разбитая на куски, часть которых упала на комод», но по словам тех, кто читал статью, в ней столько несуразностей, что доверия к этой информация нет...
СТАНОВЛЕНИЕ
Очень легко практиковать, нетрудно улучшать, идя по уже намеченному другими пути. Трудно лишь творить.
А.Алехин
ЖУРНАЛИСТСКИЙ ДЕБЮТ
Пышный расцвет шахмат в Российской империи, совпавший с Серебряным веком русской культуры, еще требует своего осмысления. Мы привыкли гордиться достижениями советских шахмат, забывая о том, что фундаментом им служили богатейшие традиции, заложенные еще в прежнее время, а учителями наших молодых шахматистов были мастера дореволюционной закалки. И государство впервые обратило внимание на шахматы отнюдь не при комиссарах, а еще при царе-батюшке: два международных супертурнира в Петербурге были проведены под патронажем царской семьи... Показательно, что если на рубеже XIX-XX веков в стране было всего три маэстро (международно признанных мастера), то к началу Первой мировой войны таковых уже насчитывалось 25 - больше, чем в любой другой стране!
В 1912 году стало возможным устроить Всероссийский турнир мастеров в Вильне (август-сентябрь, 2 круга), в котором фактически играли одни маэстро. Официальным чемпионатом России он не был объявлен только из-за каприза Акибы Рубинштейна: тот вел переговоры с Ласкером о матче и опасался, что его неуспех приведет к их срыву. Но перестраховка была лишней: 1. Рубинштейн - 12 из 18; 2. Бернштейн - 11,5; 3. Левитский - 11; 4. Нимцович - 10,5; 5. Флям-берг - 9; 6-7. Алехин и Левенфиш - по 8,5; 8. фон-Фрейман - 8; 9. Алапин - 6; 10. Сальве - 5 (А.Рабинович выбыл после 1-го круга).
Этот турнир нанес тяжелый удар по честолюбию Алехина, тем более что он проиграл по две партии своим главным конкурентам - Рубинштейну и Левитскому. Но, читая его статью «Итоги виленского турнира» («Новое время», 9/22.09.1912), вы не почувствуете ни горечи, ни досады: настоящий боец, он уже научился контролировать себя.
О первых четырех призерах Алехин пишет подчеркнуго бесстрастно. Лишь в отношении Нимцовича заметна неприязнь, но камешек в его огород был неслучаен.
Из воспоминаний Льва Травина («64» № 14, 1974): «Вот что мне рассказал о возникновении “конфликта’' Александр Александрович Алехин, с которым мы были в то время друзьями:
- Это было в 1911 году на турнире в Карлсбаде. В одном из туров мне пришлось играть черными против Нимцовича. Пришли мы вовремя, поздоровались, сели за свой столик. Над первым ходом Нимцович основательно задумался. Я прошелся по залу, заметил в киоске интересный журнал, купил его. Вернулся на свое место. Смотрю: Нимцович всё еше думает. Я начал читать журнал. Так прошло около двадцати минут. Наконец ход сделан: 1.е4. Я понял, что игра идет на психологию. Видимо, мне, 19-летнему шахматисту, дается фора в 20 минут. “Нет, Арон Исаевич, этот номер не пройдет, — подумал я. — На психологию, так на психологию”. Я сижу и не отвечаю на его ход. Продолжаю читать журнал. Нимцович нервничает, отходит от столи ка, снова подходит, вижу -покраснел. Наконец показания наших часов сравнялись. Я отвечаю 1... е5. Фора возвращена, а затем сделаны ходы 2.£k3	3.£tf3 43с6 4.Ab5
d6. Партия протекала без инцидентов и на 70-м ходу закончилась вничью. Нимцович был возмущен чтением журнала и не стал со мной разговаривать. Вот после этого мы и перестали раскланиваться».
От описания игры других участников Алехин изящно уклонился, заявив, что «закрепление звания “победителей” турнира за лицами, выигравшими всего 50 процентов партий или даже менее, является
Петербург, август 1914. В этом здании на Невском проспекте была редакция газеты «Новое время», в которой Алехин в 1912 году вел шахматный отдел. Фото К. Буллы.
лишь неуместной иронией». Думаю, причины его лаконичности все же не в этом, а в нежелание объяснять свою неудачу, чтобы не раскрывать слабые места.
Мне кажется, катастрофа в Вильне подвела черту под периодом становления Алехина как шахматиста и личности. Уже матч с Левит-ским (1913) показал, что из склонного к рефлексии и внешним эффектам молодого задиры он превратился в уверенного в себе бойца, умеющего сохранять хладнокровие при проигрышах и упорного в достижении поставленной цели.
Статья стала журналистским дебютом Алехина — до этого, за исключением пары заметок, он выступал лишь в качестве комментатора партий. Однако ни в книгах о нем, ни в интернете этого текста нет, а номер «Бюллетеня ЦШК СССР» (№ 30, 1987), где она впервые после 1912 года была воспроизведена, давно уже раритет. Публикация Исаака Романова тоже по-своему уникальна: приводимая им фотография «прежде никогда не публиковалась», а к нему «попала из одногодичного архива». Сохранился оригинал или нет, не знаю... К счастью, Михаил Соколов отыскал этот снимок в отчете Виленского шахматного собрания за 1912 год (Вильна, 1913). Почему «к счастью»? Это единственный снимок, кроме пары детских фотографий, на котором Александр и Алексей Алехины запечатлены вместе!
Александр Алехин
ИТОГИ ВИЛЕНСКОГО ТУРНИРА
Только что окончившийся турнир русских мастеров разрешил (если не de jure, то de facto) весьма важный вопрос, вызывавший в последние годы много разногласий среди русских шахматистов, - вопрос о первенстве в России. Хотя очень многие и до турнира считали, что блестящие успехи А. Рубинштейна дают ему право на звание чемпиона России, но все же нельзя было не считаться с возражением, что едва ли возможно на основании одних только международных состязаний разрешить вопрос о национальном первенстве.
Виленским же турниром, результаты которого только подтвердили общее мнение, устранена наконец и эта формальная отговорка. Несмотря на неизбежное утомление после напряжения предшествующих турниров этого года, несмотря на крайне неудачное начало (после 3-го тура лишь ] очко!), Рубинштейн все же вышел победителем.
Игра его не отличалась на этот раз - в особенности в первой половине турнира - характеризующими ее обычно спокойствием и уверенностью; так, например, он выпустил ясный выигрыш в первых партиях с Н имцовичем и фон-Фрейманом. Тем более значительна его победа - в особенности если принять во внимание его результаты с призерами (10 очков из 12, в то время как у следующих - Алехина и Левитского по 6, а у Бернштейна и Нимцовича по 5,5). Надо надеяться, что шахматный мир скоро сделается свидетелем матча на чем-
Всероссийский турнир мастеров в Вилъне (1912). Сидят: Ф. Дуз-Хотимирский, Л.Залкинд, Глобус, СДевитский, С.Алапин и М .Прозоров. Стоят: Алексей Алехин, А.Флямберг, Подзей, Ромм, ГДевенфиш, А.Рабинович, С.фон-Фрейман, А.Рубинштейн и Александр Алехин. Фрагмент снимка из отчета Виленского шахматного собрания за 1912 год. Из архива М. Соколова.
пионат мира Ласкер — Рубинштейн, переговоры о котором приняли, по-видимому, вполне благоприятный оборот. Уже раз, во время знаменитых матчей М. И.Чигорина со Стейницем, шахматное первенство чугь было не перешло к России; быть может, удастся добиться этого теперь?
Второй приз О.Бернштейна, отставшего от Рубинштейна всего на пол-очка, еше раз доказал в этом турнире, что сравнительно редкое за последнее время выступление на серьезных состязаниях почти не отражается на его выдающейся силе и технике. Игра его как будто приобрела даже больше спокойствия и ровности, чему отчасти является доказательством необычный для него результат против непри-зеров, у которых он выиграл все партии! Стремление его в каждой партии играть на выигрыш, избегая ничейных вариантов, хотя подчас и дает прекрасные результаты (как, например, в его блестящей партии с Флямбергом), но, с другой стороны, именно этому слишком оптимистическому взгляду на свою позицию он обязан проигрышем двух партий - Левенфишу и Нимцовичу, отдалившим его от желанной цели.
Третий приз получил С.Левитский. Разыграв не вполне удачно первую половину турнира, он во второй не проиграл ни одной партии, сделав 6,5 из 9, что само по себе уже является блестящим успехом. Крайне интересны как его преимущественно комбинационный стиль игры, так и, главным образом, вполне самобытное и трудноподдаю-
шееся определению понимание позиции. В этой самобытности и заключается, по нашему мнению, его главная сила и шанс на успех. Во всяком случае, его результат в Вильне показал, что он является одним из наиболее желательных участников самых серьезных по составу турниров.
Нимцович оказался только на 4-м месте - довольно неожиданный результат, если вспомнить, что после первой половины турнира он был первым, на целое очко впереди, и не проиграл ни одной партии. Причиной его дальнейших неудач была, вероятно, излишняя «нервность», от которой, как совершенно правильно заметил еше Мизес в сборнике партий сан-себастьянского турнира (1911), страдает не только он сам, но и другие участники, распорядители и даже публика...
Его игра в Вильне производила странное впечатление не видно было характеризовавших ее прежде цельности плана и последовательности в его проведении; поэтому ныне только отдельные моменты его партий, игранных там, могут до известной степени импонировать (например, конец 1-й партии с Бернштейном, миттельшпиль во 2-й с фон-Фрейманом). В обшем же ясно чувствовалось, что он не в форме.
На нем мы и закончим перечень призеров, так как считаем, что закрепление звания «победителей» турнира за лицами, выигравшими всего 50 процентов партий или даже менее, является лишь неуместной иронией.
В заключение нельзя умолчать об одном крайне прискорбном факте, временно нарушившем мирное в обшем течение турнира, г именно о выходе г. Рабиновича. Подобные выступления, являющиеся большей частью следствием неудачного начала и, к счастью, всё реже и реже встречающиеся в современных состязаниях, не только нарушают ход турнира и интересы большинства участников, но и отчасти подрывают интерес к нему как публики, так и самих игроков. Поэтому надо надеяться, что такие прецеденты (всем памятен еше выход Нена-рокова из С.-Петербургского турнира 1909 года) побудят устроителей будущих состязаний с большей осторожностью отнестись к лицам, имеющим столь смутное представление о турнирной этике.
Как мы видим, главный итог Всероссийского турнира мастеров в Вильне Алехин видел в разрешении «вопроса о первенстве в России». Зноско-Боровский («Нива», ноябрь 1912) копнул глубже:
«Виленский турнир кажется нам явлением большой важности, устройство его диктовалось прямой необходимостью. Это нужно было и для России, и для других стран, чтобы сошлись воедино русские мастера, разрозненно бившиеся на международных турнирах, и между собой разыграли турнир. Еше недавно было в России всего 2-3 маэстро, из новейших мастеров никто не числит более Ю лет открытой деятельности. И вот, чтобы ясно показать, что, несмотря на всё это, русские маэстро в своей совокупности - настоящая, грозная сила, нужно было устройство такого турнира.
Парадный портрет работы знаменитого петербургского фотографа Карла Буллы.
Какая другая страна могла бы так легко собрать 11 маэстро? А ведь в турнире, к сожалению, не играли некоторые весьма желательные игроки. В каком состязании были сыграны лучшие партии? Смело можно утверждать - виленские партии не только не уступают, но часто превосходят те, которые мы привыкли видетьза последнее время даже у Grossmeister’oB. Не хвастовство будет сказать, что теперь мы можем себя спокойно и уверенно чувствовать: Западная Европа нам больше не указ, мы сами живем своей жизнью, каждый новый игрок знает, что здесь же, среди его сородичей, есть для него образцы, есть с кем померяться. Поэтому, хотя мы не думаем, чтобы подобные состязания еше устраивались в дальнейшем (10—12 маэстро слишком малое число для этого), однако в самом факте устройства виленского турнира мы видим нечто, открывающее дорогу в будущее, а не только замыкающее прошлое.
Прошлое было отдано внешним, заграничным успехам, в будущем они уже не могут явиться приманкой для русских, ее уже не раз и в больших дозах испробовавших. Организация национальной (не от слабости своей на мировой арене, но от радости овладения последней) жизни - вот отныне задача России. И для ее выполнения имеется достаточно сил. Виленский же турнир, становясь в ряд с всероссийскими турнирами, кладет новый и весьма важный камень в основание ее разрешения.
Благо будет тому, кто найдет в себе мужество соединить все эти камни цементом - русским шахматным журналом. Тогда сразу таким близким окажется и Всероссийский шахматный союз, бельэтаж нового дома. Да буди’..»
Призыв Зноско-Боровского был услышан. Не пройдет и двух месяцев, как на свет явится «Шахматный вестник» (январь 1913), издателем которого будет Алексей Алехин. Название подчеркивало преемственность со знаменитым детищем Чигорина, номера выходили дважды в месяц, да еще небывалым для тех лет тиражом - 1 000 экзем
пляров! Качество материалов было очень высоким, и журнал быстро завоевал популярность. Даже Первая мировая война не прервала его выпуск; журнал просуществовал до октября 1916-го, когда финансовые трудности стали непреодолимыми...
Александр помогал брату в издании и комментировал партии свои и чужие; кроме того, журнал регулярно перепечатывал его примечания из газеты «Новое время». Неудивительно, что «Шахматный вестник» стал настоящим кладезем партий Алехина, сохранив образцы его раннего комментаторского искусства.
ПЕТЕРБУРГ: ВОСПИТАНИЕ ХАРАКТЕРА
В 1967 году в Мадриде была издана уникальная - всего 200 нумерованных экземпляров - книга «Императорское Училище Правоведения и Правоведы в годы мира, войны и смуты», составленная одним из его выпускников. Об Алехине сообщается, что 16 мая 1914 года он был выпущен IX классом - всего в табели о рангах было 14. Гражданский чин: титулярный советник, военный чин: штабс-капитан, обращение: Ваше благородие. 75-й выпуск состоял из 46 человек: 23 выпущены IX классом, 7 - X, 16 - XII (список не по алфавиту, Алехин - 17-й). Среди них 16 будущих георгиевских кавалеров. Понятно, что Алехина там нет: кавалерами считались обладатели Георгиевских крестов, а он имел Георгиевские медали. Но вот почему его нет в списке «наиболее выдающихся питомцев училища на поприще государственной и общественной службы и по заслугам их в области литературы, наук и искусств»? В книге же указано: «был чемпионом мира в шахматной игре». А ее, как известно, хошь к науке, хошь к искусству причисляй! Но если серьезно, думаю, причина не в шахматах, а в чем-то другом. Например, в службе правоведа у большевиков...
Нетрудно заметить, что супертурнир в Петербурге, собравший весь цвет мировых шахмат, в котором Алехин занял 3-е место - сразу за Ласкером и Капабланкой, закончился лишь за неделю до выпуска. И когда только он успел подготовиться к экзаменам?!
Игра Алехина в турнире хорошо известна, поэтому я не буду на ней останавливаться. Но вот ряд любопытных - прежде всего в психологическом отношении - «зарисовок с натуры» хотелось бы привести. Начну с потрясающих (иначе и не скажешь) воспоминаний, которые привел известный литературовед, пушкинист Александр Лацис в забытой статье «Секреты шахматного поведения. Доверительные мемуары»:
«В первых числах апреля 1914 года, за несколько дней до начала Санкт-Петербургского международного турнира, на квартире организатора, Юлия Осиповича Сосницкого, был дан званый обед.
Вот кое-что из эпизодов, впоследствии рассказанных мне моей мамой, Милицей Романовной. Она выступала в роли хозяйки, потому что была секретарем Сосницкого, а Сосницкий заведовал шахматным отделом газеты “Новое время”.
В 1912 году этот отдел, напомню, вел Алехин. Единственное свидетельство очевидца я нашел в белградской газете «Новое время» (5.07.1928), в заметке журналиста Константина Шумлевича «Алехин (клочки воспоминаний)»:
«А давно ли Алехин в мундире училища Правоведения приходил в редакцию “Нового времени” в Эртелевом переулке, где в большом зале хроники вечно происходила игра в шахматы. Алехин смотрел, как играли, и делал свои замечания. С ним нередко не соглашались и спорили. Вскоре, однако, Алехин сразу выдвинулся в ряды больших шахматистов.
Помню, мы собирались в том же Эртелевом переулке у редактора шахматного отдела Сосницкого. Был и Алехин. Его запрятали в темную спальную, а несколько человек - художник Кравченко, Сосницкий и другие после совещания делали ход. Сосницкий кричал ход Алехину. Немедленно, почти без паузы, следовал ответ, который мы и изображали на доске. Очень скоро Алехин выиграл партию.
Сообщая о последней победе Алехина (Париж, 25.06.1928, сеанс вслепую, 8:0), газета добавляет, что по окончании игры он чувствовал себя совершенно свежим и неутомленным. Вот этого я не сказал бы про тот раз, когда играл с Алехиным. Наоборот, он был в сильном возбуждении и очень нервничал. Вообще Алехин отличался вспыльчивостью и экспансивностью».
Публика была приглашена смешанная. Братья Суворины - начальство Сосницкого по газете. Фабрикант Терещенко. Действительный тайный советник Танеев. Дамы. Из участников предстоящего турнира - приехавший из Москвы гроссмейстер Бернштейн, Капабланка... Замысел был в том, чтоб важным лицам представить возможность поближе познакомиться с легендарным кубинским шахматистом.
Был приглашен и Александр Алехин, надежда русских шахмат. (Они познакомились еще в декабре 1913-го, когда Алехин проиграл Капабланке две показательные партии.)
Алехин чуть опоздал и, хуже того, в передней зацепился за штору крючком ботинка (не только дамские, но и мужские ботинки шнуровались на крючках). Он побледнел и так стушевался, что, не желая привлекать внимание к своей маленькой оплошности, спрятал, закутал свою “пойманную” ногу в злополучную штору. Он делал вид, будто ему, мол, захотелось вот тут постоять, молча глазея на собравшуюся публику. И лишь когда хозяин пригласил гостей проследовать в столовую, Алехин, считая, что никто этого не видит, нагнулся и отцепился от шторы.
Но если эти подробности - при всей своей близорукости - заметила Милица Романовна, то весьма вероятно, что вся пантомима не укрылась и от острого зрения Капабланки. Недаром он считался, кроме всего прочего, одним из лучших в мире биллиардистов. Позвольте предположить, что из этого маленького эпизода Капабланка сумел вывести немаловажные психологические заключения.
Как-то в другой раз Сосницкий решил было немножко расшевелить Алехина. Он вручил ему билет в Мариинский театр на гастроль Собинова и Неждановой, вскользь упомянув, что в ложе будут знакомые Сосницкого, три очаровательные девушки. И предоставил остальное естественному ходу событий.
- На ком из вас, из трех граций, остановил Алехин свой выбор? -спросил Сосницкий на другой день.
- Ваш Алехин очень дурно воспитан. Он нам не поклонился. И вообще не произнес ни слова. М ы сначала болтали между собой, а во втором антракте пересели от него подальше.
-Что же вы наделали? Надо было его разговорить. Для чего я взял ложу? Чтобы молодой человек привыкал свободно держаться в незнакомом обществе.
- Но вы сами виноваты: ни о чем нас не предупредили.
- Могли бы и сами догадаться.
Петербург, декабрь 1913. Первая встреча с Капабланкой. Видимо, снимок сделан во время разбора партии: на демонстрационной доске позиция после 35.<£g2, когда Алехин сдался, но на столике положение фигур далеко от финального. Фото Я.Штейнберга.
Уже скоро Алехина будет не узнать! Думаю, решающую роль в этом сыграл Капабланка - они подружились и много времени проводили вместе. Общение с элегантным, обаятельным кубинцем раскрепостило Алехина, придало лоска его манерам, научило «свободно держаться в незнакомом обществе», а главное, показало ему, что можно быть шахматным гением - и при этом вести жизнь не отшельника, а светского льва. В книге поэта Всеволода Рождественского «Страницы жизни. Из литературных воспоминаний» (1974) есть характерный эпизод:
«Перешли к чайному столу. Завязался обший разговор, касавшийся главным образом театральных тем. В соседней гостиной играли в шахматы на нескольких досках. Весьма томный, “светского”, как тогда говорили, облика человек с гладко приглаженным косым пробором и изысканными манерами завладел общим вниманием. Ведя оживленный перекрестный разговор с дамами, он изредка бросал в соседнюю комнату отрывистые слова: “ Конь же три на эф пять”, “пешка бэ шесть берет а семь”, “ферзь на цэ четыре - шах!” и т.д. В конце концов он, ни на секунду не прекращая застольной беседы, выиграл на всех досках, о чем торжественно объявили сами побежденные.
— Это удивительно! Просто какое-то чудо! - чуть не взвизгнула от восторга одна издам. — Какая же у вас должна быть память! Вам можно только позавидовать!
- Память? - раздумчиво протянул ее собеседник. — А не кажется ли вам, что это сушее несчастье иметь такую память? Стараешься вечером заснуть, а в голову лезут все вывески, машинально прочитанные на улице, все лица, которые видел в трамвае. Нет, истинная память нечто иное — она основана на отсеивании того, что является лишним. По-моему, память - это искусство забывать.
- Кто это? — спросил я тихо соседа.
- А вы разве не знали? Это Алехин. Говорят, способный шахматист!»
Вернемся к званому обеду. На правах давнего знакомого (с 1911 года, со времен турнира в Сан-Себастьяне, где их партия игралась в первом туре) - Бернштейн расспрашивал заморского гостя:
- Ну, Капа, как вы думаете? Кто из вас, из большой тройки, возьмет первое место?
- Я держу за Рубинштейна.
- Почему? Ласкер, правда, немного отошел от шахмат, он у нас теперь философ... Ну, а что скажете о своих шансах? Вы-то не уступите Рубинштейну?
- На Ласкера действительно трудно надеяться, слишком большой перерыв, почти четыре года. Но я не только поэтому ставлю на Рубинштейна. Он долго готовился к этому турниру и прекрасно себя чувствует. А мое здоровье сейчас оставляет желать лучшего, и я буду рад, если займу хотя бы второе место.
Общение с элегантным, обаятельным кубинцем пошло на пользу Алехину: раскрепостило его, придало лоска манерам, а главное, показало ему, что можно быть шахматным гением — и при этом вести жизнь не отшельника, а светского льва!
Капа сам пересказал весь разговор в “Моей шахматной карьере”.
А что говорил Алехин? Этого Капа не приводит. Потому что Алехин ничего не говорил, он сидел и слушал. И сейчас, за обеденным столом, Капабланка укрепился в своих выводах: Алехин скромен, застенчив, попросту робок.
Талант несомненный, а вотха-рактер... Нет, характер не чемпионский.
Впоследствии Александр Алехин писал примерно так: “благодаря шахматам я исправил недостатки моего характера”. (Дословно так: «Посредством шахмат я воспитал свой характер. (...) В шахматах можно сделаться большим мастером, лишь осознав свои ошибки и недостатки».) Эти слова приводились многократно. Но никто не пытался объяснить: о каких именно недостатках шла речь?
Так вот, Алехин, когда ему уже минуло двадцать, всё еще стра-
дал юношеской застенчивостью. Особенно он терялся, если компания собиралась малознакомая и не чисто шахматная.
Алехин страдал застенчивостью и в двадцать семь! Когда он учился в киношколе и Сергей Шишко объявил на лекции, что «среди нас находится человек, обладающий исключительной памятью», Алехин, по его словам, «сконфуженно ерзал на стуле, втянув голову в плечи и потирая кисти вытянутых рук»... Я вот думаю: может, он и выпивать-то начал от застенчивости?
Прошло три надцать лет, всего лишь тринадцать. Чтоб бесповоротно избавиться от мягкости и деликатности, Алехин пересмотрел свое поведение и, если можно так выразиться, в другую сторону перегнул свой характер. Он стал неуступчивым, напористым, крайне резким.
И теперь, на этом жестком и даже грубом фоне, опрометчивым и недостаточно собранным выглядел уже Капабланка. Ах, почему он не предусмотрел, почему заранее не установил все условия матча-реванша? Да потому, что тому Александру Алехину, которого он узнал и оценил еще в Петербурге, он всегда мог навязать свою волю. Но в Буэнос-Айресе, в матче на первенство мира, перед Капабланкой оказался другой человек» («64-ШО» № 13, 1990).
О том, каким сюрпризом стало это для Капабланки, можно судить по словам, сказанным им накануне матча: «Однако я думаю, что у Алехина нет темперамента, который нужен для матчевой борьбы. У него нет прирожденного духа борьбы, как самоцели. Сверх того, он чрезвычайно нервен. Всё это послужит ему во вред в долгой и упорной борьбе против хладнокровного и достаточно хорошо вооруженного противника» («Сегодня», Рига, 25.06.1927).
Зато у Алехина оказалась железная воля! Зноско-Боровский: «Именно разница в воле сделала то, что Капабланка, которому отказывали в нервах, на самом деле нервничал, как ребенок, во время всего матча; тогда как заведомо нервный Алехин до последнего дня сохранял самообладание и хладнокровие. Ибо Капабланка, дотоле не знавший неудач, не имел случая дать нужную закалку своим душевным силам и управлять ими, и когда под влиянием ускользавшей победы нервы стали у него пошаливать, он совладать с ними не мог. Напротив, раз взяв себя в руки, Алехин самые нервы свои превратил из помехи себе в подспорье. Он был подобен заряженной электрической батарее, и, думается, все препятствия, встававшие на его пути, все затруднения, представлявшиеся ему, только подбодряли его энергию» («Последние новости», Париж, 9.03.1928).
Алехин знал Сергея Прокофьева еще по турниру 1909 года, где тот состоял помощником турнирного директора, но сблизился с ним уже во время учебы в Петербурге. «Часто Алехин и Прокофьев (студент консерватории, большой поклонник шахмат) приходили ко мне на квартиру, - вспоминал Константин Рауш. - Мы устраивали четверные турниры. Четвертым был поэт из “Сатирикона” Петр Петрович Потемкин. В пылу сражения мои талантливые товарищи в полной мере показывали свой темперамент. Алехин серьезно убеждал нас, что станет чемпионом мира, Прокофьев в тон ему обещал стать великим композитором, ну а Потемкин предрекал себе известность в поэтическом мире... После шахматных баталий Сергей Сергеевич садился за рояль, играл Листа, Шопена - он их особенно любил». Бывший барон Рауш фон-Траубенберг деликатно умолчал о том, что чаще они сражались не в шахматы, а... в карты!
В 1914 году Сергей Прокофьев регулярно посещал турнир и по вечерам записывал впечатления в дневник. Его кумиром был Капа
бланка, но и Алехина он тоже не забывал. Спустя годы записи увидели свет («Дневник. 1907-1918 (часть первая)», Париж, 2002).
7/20 апреля: «В восемь часов поехал на открытие Шахматного конгресса и сразу попал в зачарованное царство. Невероятно оживленное царство во всех трех комнатах Шахматного Собрания и еще в трех, уступленных нам Комитетом Собрания. Устроен турнир парадно, во фраках, тут же маэстро, окруженные толпой народа. (...) Наш талантливый Алехин в своей правоведческой курточке, с немного потасканным правоведческим лицом не особенно приятного склада, обычно самоуверенного, но тем не менее немного смущенный столь великолепным обществом».
8/21 апреля: «Престарелый Гунсберг закатывает против Алехина какой-то рискованный вариант гамбита Эванса, очевидно заученный, и отдает качество. В публике ропот, что Гунсберг выжил из ума. Другой говорит, что, наоборот, это тонко, что он заранее придумал такую штуку. Алехин сидит с красными ушами, но ловко отбивает. (...) Алехин разгромил старика Гунсберга и публично сделал ему овацию, гордясь тем, что первая победа великого турнира досталась петербургскому игроку».
11/24 апреля: «Сегодня партия Рубинштейн - Капабланка, безумно интересно. (...) Я пошел посмотреть на другой стол: поругавшиеся Алехин и Нимцович играли холодно и злобно».
Всероссийский турнир мастеров (1913/14). Почему на карикатуре Капабланка? Онбылпочетным гостем. А под номером 2 изображен Моисей Лдвцкий. Автор рисунка — Марк Шафран, известный тем, что случайно оказался в том же поезде, в котором в Петроград из эмиграции возвращался Ленин, а 25 октября находился в Смольном и сделал там с натуры уникальные портретные зарисовки лидера большевиков — безусое и бородки!Из журнала «Столица и усадьба» (№2, 1914). Публикуется впервые.
Распря уходит корнями еше в 1911 год (см. стр. 148) и... объясняет, почему в турнир, вопреки регламенту, попали два победителя Всероссийского турнира маэстро (1913/14). Чтобы выявить сильнейшего, им предстояло сыграть матч из четырех партий, но... Вспоминает Лев Травин («64» № 14, 1974):
«Итак, матч Алехин — Нимцович. Первая партия... Нимцович, человек повышенной возбудимости, нервничает и попадает в трудное положение. Алехин же ведет партию очень сильно. Вдруг Нимцович срывается с места и взволнованный вбегает в помещение турнирного комитета.
— Какая наглость! Он мне сказал “шах”! Мы с ним не разговариваем, а он мне говорит “шах”! Я прекращаю игру!
Нимцовича с большим трудом успокоили и уговорили продолжать игру. Через несколько ходов он сдался. При этом категорически заявил, что в следующих партиях не будет сидеть с Алехиным за одной доской.
Вторую партию они действительно играли, находясь в разных залах. Ходы сообщались посредником. Он же переводил стрелки часов. Эту партию выиграл Нимцович. Напряженные отношения партнеров побудили организаторов матча (Сосницкий: «по предложению Нимцовича, с чем согласился Алехин») прервать поединок, считать его закончившимся вничью и допустить в гроссмейстерский турнир обоих».
О решающих партиях Всероссийского турнира маэстро, во многом определившего его судьбу, Алехин рассказал потом в статьях о Зноско-Боровском и Боголюбове (см. в конце книги).
15/28 апреля: «В это время по залу прокатилось, что Рубинштейн сдался Алехину. Сенсация. Алехин, бледный и усталый, встал из-за стола. Я как-то мало питаю к нему симпатии».
17/30 апреля: «Ласкер ужасно путает с Алехиным. (...) Время приближается к перерыву. У Алехина остается две минуты на восемь ходов. Он нервничает, смотрит на часы и демонстративно качает головой. Я отхожу от его доски и в это время слышу, что он вечным шахом сделал ничью. Его поздравляют и трясут ему руку. Он бледен, помятый, выходит от стола».
Справедливости ради добавлю, что в 1927 году Прокофьев болел за Алехина. Вот запись в дневнике от 13 октября: «Алехин выиграл вторую партию у Капабланки. Я ошеломлен. Ну и развился Александр Александрович! К началу матча я, право, не знал, на чьей стороне будут мои симпатии. Я дружил с обоими. Но теперь они бурно на стороне Алехина».
Не раз приходилось читать о жадности Алехина, хотя хватает свидетельств и того, что при случае он бескорыстно помогал молодым коллегам. Но уникальный случай произошел тогда в Петербурге: желание Алехина «по-быстрому срубить деньжат» у Ильи Рабино-
Пятерка финалистов турнира в Петербурге (1914): Эм.Л аскер, А. Але хин, Х.Р. Капабланка, Ф. Маршалл и З.Тарраш. Стоят: С.Вайнштейн, Б. Малютин, Э.Тальвик, Л. Велихов, П.С абу ров (мл.), Н.Зноско-Боровский, Ю.Сосницкий и Н.Максимов.
вича помогло тому... стать мастером! Об этом спустя годы поведала его жена, Анна Рабинович («64— ШО» № 13, 1991). Летом 1914 года Илья Леонтьевич получил приглашение на турнир в Мангейме. Ехать предстояло за свой счет, но отец, которому не нравилось увлечение сына шахматами, не давал денег на поездку.
«В одном из разговоров И.Л. спросил отца, даст ли тот деньги на дорогу, если И.Л. сделает ничью с Капабланкой, который в это время находился в Петербурге. Отец согласился, будучи уверен в невероятности такого результата.
Надо отметить, что И.Л. свободно владел немецким языком (он закончил училище при Реформатской церкви, где преподавание велось на немецком языке) и хорошо говорил также по-французски и по-английски.
В один из дней он дождался в кафе иКвисисана”, где играли в шахматы на ставку, Капабланку, которого сопровождал Алехин. У И.Л. были десять рублей, чтобы сыграть с Капабланкой. И.Л. подошел к кубинскому гроссмейстеру и спросил, не сыграет ли тот с ним партию со ставкой в десять рублей. “Вы хотите сказать - сто рублей?” -переспросил Капабланка. “У меня есть только десять”, - ответил И.Л. Капабланка отказался от игры, сказав, что они с Алехиным торопятся. Однако присутствовавший при разговоре Алехин неожиданно
заявил, что согласен выиграть десять рублей, и попросил Капабланку подождать минут пятнадцать. Капабланка отошел, и игра началась.
Прошел час, когда Капабланка, вернувшись, увидел, что Алехин пытается спасти партию. Она длилась целый вечер. Не помню уж точно, выиграл ли И.Л. или Алехину удалось все-таки добиться ничьей. Но после этого отец И.Л., поверивший в шахматный талант сына, дал деньги на поездку в Мангейм. Здесь, выступая в побочном турнире, И.Л. завоевал звание “маэстро”».
Недавно меня попросили написать статью о замечательном карикатуристе 20-30-х годов Николае Радлове. Шахматы были далеко не главной темой в его творчестве, хотя играть он очень любил, особенно в юности. Но оказалось, что Радлов еще и писал о шахматах, о чем я узнал почти случайно. Листая журнал «Тридцать дней» в поисках его шаржей, я в одном из номеров (№ 2, 1936) вдруг увидел заголовок «Поражение Алехина», а над ним имя автора - Н.Радлов. Заинтригованный, начал читать - и был вознагражден за свое любопытство.
Сеанс в фойе московского Охотничьего клуба (1914). В левой руке у Алехина папироса — неизменный атрибут его сеансов, особенно «слепых». Фото Я. Штейнберга.
Второго такого словесного портрета Алехи на нет! Меня всю жизнь завораживала упругая, насыщенная живыми деталями, очень точная всловах (и в силу этого порой нелицеприятная) проза поэтов, но проза художников, оказывается, бывает ничуть не хуже.
«Учеником Академии (художеств) я нанес визит тогдашнему ректору, моему дальнему родственнику, скульптору Беклемишеву. '‘Познакомьтесь с моим племянником, - сказала мне жена Беклемишева, - говорят, хорошо играет в шахматы”. Я даже боюсь, что она сказала “тоже хорошо играет”, намекая на переживавшийся мной очередной рецидив увлечения шахматами.
В углу сидел белобрысый и угреватый юнец в мундире правоведа. Мне показался он не стоящим внимания. Маленький бесформенный рот. - Я очень не люблю людей с маленькими ртами. Бесцветные брови. Мундир сидел на нем неубедительно, явно стесняя его.
Через несколько лет, на международном петербургском турнире 1914 года, я встретил его еще раз. Он мало изменился внешне. Так же мешковато сидел на нем мундир с тяжелым, как хомут, воротником. Белесоватая небрежная шевелюра. Рот показался мне иным; в его бесформенных линиях доминировала прямая - напряжение, упрямство, воля к достижению поставленной себе цели. Или, может быть, ослепленные, мы уже потеряли способность видеть? Новая звезда первой величины всходила тогда на шахматном горизонте...»
Как мы уже знаем, жена Беклемишева была сестрой матери Алехина, поэтому он и жил в их квартире (Васильевский остров, 3-я линия, д. 2). Поскольку Екатерина Ивановна умерла в январе 1912 года, к тому же за границей, визит Радлова был в 1911-м, когда Алехин только поступил в Училище правоведения.
Помните, в главе «Через борьбу - к искусству!» я обещал вам «ядовитые» воспоминания одной дамы, в чьем альбоме Алехин оставил автограф во время Всероссийской шахматной олимпиады? Их разыскал Александр Кентлер и опубликовал в своей замечательной статье «Сюрпризы Пушкинского дома» (сайт e3e5.com, 2014).
Кратко об авторе воспоминаний. Нина Михайловна Гарина была замужем за видным большевиком Сергеем Гариным, в другой его ипостаси - писателем, драматургом, поэтом. Она тоже была не чужда искусству (в юности даже выступала на сцене) и превратила свой дом в «светский» салон. В ее альбоме - автографы Горького, Куприна, Андреева, Шмелева, Короленко, Клюева... В 30-е годы Гарина написала воспоминания, машинописный вариант которых хранится, как и альбом, в отделе рукописей И РЛ И (Пушкинского дома).
Вот фрагмент об Алехине (по словам Кентлера, он сохранил авторскую орфографию и пунктуацию):
АЛЕХИН Александр Александрович
Посвящаю Ласкеру - старейшему шахматному гроссмейстеру.
Алехин - чемпион мира. Шахматный чемпион мира.
В альбом мне написал следующее:
Нине Михайловне Гариной
«Шахматы для меня не игра, не искусство даже, а борьба, в которой, как в жизненной борьбе, всегда побеждает сильнейший».
А.Алехин. Москва 1920 г.
На эту вышепроизведенную мысль Алехина, мне хочется ответить ему своею мыслью... мыслью, выросшей на моем собственном жизненном опыте:
Александру Александровичу Алехину:
«Не только шахматы, но и вообще всякие игры, даже игра в “дурачки”, для меня не игра, не искусство даже, а борьба, в которой, как и в жизненной борьбе - иногда побеждает подлейший»...
Н.Гарина. Ленинград 1935 г.
2.
Родился Алехин в Москве. Окончил лицей.
Небольшого роста, бесцветный. Неинтересный. С ничего не выражающим холодным взглядом. Не разговорчивый и пасмурный -Алехин произвел на меня впечатление человека весьма неприятного, жесткого и скрытного и, как это ни странно, для чемпиона мира -шахматного чемпиона мира — тупого, что я неоднократно говорила его сотоварищам по игре... Выражаясь мыслью Алехина сотоварищами по «борьбе».
Я встречалась с Алехиным в Москве, в квартире одного из шахматных мастеров, во время «шахматной Олимпиады», на которой Алехин и получил звание «чемпион СССР».
Независимо от полагавшейся ему премии, я, по просьбе некоторых из участников «Олимпиады», помогла разыскать для Алехина, как победителя шахматы, которые и были приобретены у одного из моих старинных друзей и поднесены Алехину его коллегами в виде особого товарищеского подарка. Изумительные, китайской работы, шахматы. (На самом деле это был почетный приз — см. стр. 307.)
Это было в 1920 году.
3.
В 1921 году Алехин «временно» уехал за границу. И «нечаянно» остался там, предав всё и всех безо всякой «жизненной борьбы», с 24-го года выступая уже на шахматных состязаниях... от Франции.
4.
В 1927 году на международном шахматном турнире в Аргентине, в Буэнос-Айресе - в матче на первенство мира - Алехин отвоевал первенство у Капабланки, получил звание «чемпион мира».
И когда по нашей планете пронеслось известие, что Капабланка побежден... побежден Алехиным, передо мной невольно встала фигура обаятельного жителя Кубы - Капабланки.
И другая фигура - фигура его партнера, из вышепроизведенной ответной моей мысли Алехину... «о борьбе и о партнере». Мысль, которая несомненно найдет себе почетное место в жизненном альбоме Алехина.
Кентлер: «Точно известно, что свои “мемуары” Гарина писала между 15 февраля и 15 марта 1935 года, поскольку в черновике сделано посвящение не Ласкеру, а “происходящему сейчас в Москве международному шахматному турниру”.
Там же Гарина указывает, что встреча с Алехиным состоялась 8 октября 1920 года в квартире А.Ф.Ильина-Женевского. Несомненно, местом встречи был Камергерский переулок, дом 5/7. По этому адресу с 4 по 24 октября проводилась Всероссийская шахматная олимпиада. Скорее всего, Александр Федорович как главный организатор Олимпиады жил во время турнира там же. (...)
Свидание с Гариной было обусловлено тем, что Нина Михайловна по просьбе Ильина-Женевского договорилась о приобретении шахмат для победителя соревнования. В черновике она сообщает, что “изумительные по красоте, величине и работе шахматы из слоновой кости - китайской работы” были куплены у “политкаторжанина И.И.Попова”. Он был одним из организаторов Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев. В благодарность за помощь Нине Михайловне, вероятно, и была обещана запись Алехина для ее альбома.
Встреча с Алехиным могла состояться либо до начала четвертого тура, либо по завершении им поединка. Хорошо известно, что шахматисты не любят, когда их беспокоят перед партией. Ну, а о настроении Алехина после ничьей белыми с Николаем Зубаревым можно легко догадаться. Вполне возможно, что беспокойство в такие моменты и, как следствие, недостаточная учтивость послужили причиной пронесенного через годы негативного отношения дамы к чемпиону мира».
...Знаете, что больше всего меня удивило в воспоминаниях Радло-ва и Гариной? Неприязнь к Алехину, возникшая после одной-единст-венной встречи с ним. Конечно, можно попытаться найти объяснение этому, но зачем? Проблема-то ведь не в Радлове и не в Гариной, а в самом Алехине. Гении редко бывают приятными в общении. Вечная зацикленность на себе и своих мыслях создают вокруг них вакуум, в котором нечем дышать. Помните слова одноклассника: «Когда он глядел, то нельзя было быть уверенным, что он видит что-нибудь, и смотрел он не на собеседника, а через него, в пространство»? Мало кто способен в такой момент (особенно женщина) не почувствовать себя оскорбленным...
МАНГЕЙМСКАЯ ЭПОПЕЯ
Наверное, ни один турнир не окружен таким количеством легенд, как мангеймский 1914 года. Точнее, не сам турнир, а судьба его русских участников, интернированных немцами в связи с началом войны. Это сейчас, после выхода фундаментального труда Энтони Гиллама «Mannheim 1914 and the Interned Russians» (2014), картина прояснилась. А в середине 1980-х, во время работы над книгой «Давид Яновский», я потратил много усилий, пытаясь выяснить, что же тогда происходило в Мангейме. Особый интерес вызывала, понятно, судьба Алехина.
Улов не порадовал. Куцые сообщения в «Шахматном вестнике», клочки воспоминаний Алехина и Романовского, заметка Малютина в швейцарском журнале... На этом фоне выделялся живописный рассказ голландца Виллема Шельфхута в «De Telegraaf» (17.08.1914). Знаю-знаю: отношение к этому тексту скептическое; но зачем огульно объявлять его «лживым»? Ведь Шельфхут был не репортером, а участником побочного турнира. Да, его статья грешит ошибками и даже выдумками, но это простительно в обстановке хаоса, когда никто толком ничего не знал и приходилось питаться слухами - вроде того, что у Алехина был «свой автомобиль и шофер-француз». Задача служителей Клио в том и состоит, чтобы уметь отделять зерна истины от плевел выдумки, а не смахивать показания очевидцев в мусорную корзину истории.
«Но это всё присказка. Стал бы я затевать сыр-бор из-за подобной чепухи?! — написал я в «Русском сфинксе-6» (2008). - Нет, читатель, вас ждет кое-что повкусней, чем обглоданная западными историками голландская “кость”». И задолго до книги Гиллама опубликовал подробные «показания» самих русских пленников: Александра Алехина, Федора Богатырчукаи Бориса-Малютина.
КАЗАНОВА С ФАЛЬШИВЫМ ПАСПОРТОМ
Хрестоматийный рассказ Алехина о его злоключениях в плену почерпнут, как известно, из книги Мюллера и Павельчака «Schachgenie Aljechin». Но существует, оказывается, русский первоисточник - статья Алехина о Боголюбове, которую я нашел в «Последних новостях» (1 и 2.10.1933). В полном виде она приведена в конце книги, а пока насладитесь фрагментом.
Алехин: «Следующая встреча с Боголюбовым - в Мангейме, накануне войны. В этом своем первом международном состязании Е.Д. добился вполне почетного результата - 50 процентов - и, быть может, достиг бы и большего, если бы не случилось непредвиденного и
оба мы (вместе с девятью другими русскими шахматистами), вместо мирного окончания турнира, не начали хождения по немецким тюрьмам. Сначала — Hauptwache (гауптвахта — нем.) в Мангейме, затем (для меня) - военная тюрьма в Людвигсгафене, затем — Раштатт, наконец - под надзор полиции в Баден-Бадене. Из всех этих мытарств сидение в раштаттской тюрьме было самым длительным и, пожалуй, самым колоритным. Мне пришлось делить камеру с Е.Д., мастером И.Л.Рабиновичем и неким С.О.Вайнштейном, в то время прилизанным студентом-технологом, всячески заискивавшим перед ответ ственными деятелями русского шахматного движения, теперь - одним из наиболее рьяных цепных шах-псов Крыленки.
Житье в тюрьме было достаточно однообразное - ни книг, ни газет, ни, разумеется, шахматной доски. И вот принялись мы с Боголюбовым часами играть в шахматы “не глядя”. Хотя Е.Д. никогда не специализировался в этой области, он, как и всякий крупный мастер, в состоянии играть несколько партий одновременно вслепую, и борьба наша в большинстве случаев была очень занимательна. Был в ней, правда, вынужденный перерыв, когда меня за то, что я осмелился улыбнуться во время обшей прогулки (обязательным “гусиным шагом”) по тюремному двору, - посадили на четыре дня в “одиночку”. (Более романтическую и близкую к правде причину того, за что тюремщик «засадил нашего Казанову в карцер», см. в рассказе Богатырчука.)
И все же скажу, что и это наказание, и вся атмосфера раштаттской тюрьмы с единственным ее смотрителем и его дочерью, три раза в день приносившей нам еду и весело с нами болтавшей, - представляется теперь каким-то идиллическим, почти милым воспоминанием по сравнению с - увы - слишком многим известным домом на Екатерининской плошади в Одессе» (там была тюрьма Ч К, где в 1919 году сидел Алехин).
larenw руссяяхъ юахма-тистовъ въ ГерианИ.
(ЬгЫа е» А. А.
!«?* л,	гр/.ипгк "
(W 'fpitxiui. пир»лгш11к» ЯЗЬ
IV IMI.H мпп.  Н4«И1ГГЫ1	П'-П.
I. А. А«шп. П»итл.пя11. лтжмм'Ш-
и.	|« яип и А «дКТрО
Iiw* ijewni ил ч»кгг1> нрмги гь
Прих» П.1ВШ0ОЙ l.iCPiapt ряс* ииэв-го СПМПШН ТОХ—ПЮирП. k t Aj>wi ь —Т1 ирмпттл и фпич<хк1я гтргцми ютирыл *ttb amrcuon П”!»' -МП. П |.'Т.»р .;| Дп гяхх. МфЪ гр*ЧИ1ЯНГ. wwic мы миг. п—ругаие лкнмлясти. Л ГЯХМ>ЛГИ '1П |4 ичлжиг» (HI oinxvilin
Шыха*.1ы<) rvpiiapi. п. МаигеЛчС. на-ил* ;> itu». г ;.i пасни агбыихж йан.-
«®си числа . шхпагвсгвпи копи
i iai .iqaai a.ru сш снг.у. *л«трп •• i3C.ii ua rcpicyt, npcp.acu Trtjiaia, ссрзый iffn octojcj lu an anol Rj, rjpunpt A.
awt, и, ne
tu. anjwivu «tert пстрградец'. P.iriuBuurr. i n t>. В -lapwwatqt Руцисвъ,
|консулу Броссе, котяры! пась предупредил» о серьёзности положетя. Но немнопе ему
I поварили. Лишь одмнъ СобШШкШ учеиь I опасность положен! и г уъхыъ. До въ оуб-|бот) наст ждало сообщен!?, что турниръ I прерывается. Вылечи яснежныхъ пргзовъ |1гамь пряшлось ожидать » попеЛльняка.
Въ воскресенье я поЪхалъ въ Впсбаи^тп., жолй»1 носьтить von мать. Въ прекрасномь narmnonin. собираясь вговратнтьса въ Мангейм ь, па воь.ш!» въ Bncoaj^irL я бы. i вшивши» .|рнт<»«аяъ. Попели mimih пт. пг-. диыгую кпмеру, произвели допрел,, Спрашивали о самыхъ мсдкигь подробностях!». Некоторые вопркы Д»1.ХОДИЛИ до глупости. Обыскали. Но. къ моеху утиялотнч нс .«•) держали. Hpitxajb л въ I. въ чать lioMi. На у.шцатъ у вокзала необычайное ‘ оживлмпс. Слышна стрълба Оказалось, кто-ТО пустил слухъ. что na.it Рсйномь показался Фрапирсюй |;Ш1ь Въ ош- I пости нпг.!Е|<1» ;i:»puu.iaHa нс был» н ГТрЬльна 0Ы.К1 ..TnUdT.i ... нч.щ__________U
(1>жкть. М> BWW ТП. ныл лттОразя. (tyunoiife было ужяпкю. Камили хуже, у лип. иврмотъ собадсъ. Гулить вы-г.ададя нп крошечный .тюрь « чы xuhjh Фуп, зл другомх. mi. на цт въ ижр-irt. Мы были отяапы во мэсть свлио TinpmtDiffha язь сгтотплиихх соимте,. ко-1Тф)4 'ЦЦЪ ИЗЛИ Ирамо-ТАКИ НЭГШ.КЯ Та*ъ, быль с-тучн*, тп» лху гокллллоеь, что « in» прогулкГ. улыблулгл И И ,1ГО и бып ОТОЭМ1Л. II пёслкзиь и. олтхлиуш
mt ловя держала три А !Ц«-яемъ, oiri, мн* МЯВИ.П», что мсил та'чъ хтолыок сколько захочоть. КурьеэяЪо iKXMii -го, чти, копл нал. этого ужагъаго климата иыпуогили. то noipr>Biwn уплату слота аа яродтн-rinic не fojto, вс л&къ 3(10 ча-рт. Налъ жм жандарм л отравили «ъ Бл.1е1гЬ’Под1мпк г.л опт дм1раш«м.1н до длмьчайшкдъ (юдробнагаЯ. «л м. обшей пашей радости рж»р1лиили жить въ ростки»^ гюдъ кял:лрогъ пмиши.
чы ирхсон ня ыро г.ъ шиопшпой Л?ГХ1*ЯЛ. ОШГОСга ДО
Рассказ Алехина о пребывании в плену отыскался в петербургской газете «Вечернее время» (13/26.10.1914).
Сравнение показало, что Мюллер и Павельчак перевели текст абсолютно точно, оставив даже «шах-пса Крыленки» - Schach-Ketten-hund Krylenkos (только почему-то не сослались на источник). А вот обратно на русский каждый переводил в меру своего разумения немецкого, поэтому тексты напоминают клонов-мутантов, в которых прогулка «обязательным “гусиным шагом“» оборачивается прогулкой «в обязательном гусином строю» и даже «гуськом»!
Алехин вернулся на родину в октябре, о чем сообщил «Шахматный вестник» (№ 18): «А-др А.Алехин любезно обещал нам поделиться с нашими читателями своими воспоминаниями и впечатлениями от всего пережитого ими его товарищами в плену, что мы поместим в следующем номере нашего журнала». Но обещанные откровения так и не появились...
Как же Алехину удалось вырваться из плена? Вот версия, которой он попотчевал на обратном пути лондонских'любителей шахмат: «Две недели они провели в тюрьме, где с ними жестоко обращались немецкие солдаты, в дикости своей бившие их прикладами. Они должны будут остаться в Германии до конца войны, за исключением Алехина, который бежал с риском для жизни. Один приятель дал ему свой паспорт, с помощью которого молодой русский пересек границу, зная, что, если обман вскроется, его расстреляют» («Morning Post», 12.10.1914).
Вы будете смеяться, но первыми о побеге написали... русские газеты! Например, киевские «Последние новости» сообщили (со ссылкой на Петроград), что «шахматист Алехин бежал из немецкого плена», 17 сентября - всего через три дня после его освобождения! Источником информации был, скорее всего, сам Алехин, который 15 сентября уже добрался до Цюриха. Видно, в тот момент он просто не знал, как объяснить свое освобождение, когда все другие русские шахматисты остались в плену. Но зачем было повторять версию о побеге в Лондоне, уже после встречи с Богатырчуком и Сабуровым?
ВЕРСИЯ ПЕРВАЯ: АЛЕХИН
И все-таки странно: возвращается из плена сильнейший русский шахматист - а в прессе молчок... Могло ли такое быть? Да, конечно, нет. И можно только удивляться, что никто из алехиноведов, полвека толокших воду в ступе предположений и догадок, не удосужился просмотреть петроградские газеты.
Прорыв случился в 2000 году: журнал «Шахматный Петербург» (№ 1) опубликовал беседу с Алехиным сразу по возвращении в Россию! В качестве первоисточника значилось: «Новое время», октябрь 1914. Увы, попытка уточнить дату публикации ничего не дала — в подшив
ке газеты такого материала не оказалось. Написал экс-главному редактору журнала Александру Кентлеру, но он сообщил, что нашел эту вырезку, разбирая архив П.П.Сабурова, и на ней от руки было указано «Новое время»...
Я уже собрался прорыть все питерские газеты, как получил имейл от Кентлера: «Беседа с Алехиным - газета “Вечернее время”, 13(26) октября. Сведения по вашей просьбе раздобыл Вадим Файбисо-вич».
Текст очень эмоциональный; чувствуется, у Алехина наболело, и он явно сгущает краски - можете сами сравнить с его рассказом в «Последних новостях». Все эти «кошмары ужаса», «разорванные раны», «ужасные казематы», повтор про пищу, что «собака есть не станет»! Хотя... Точно так же отличается описание плена сразу и по прошествии лет у Богатырчука. А в записках Малютина, написанных еще в плену, описание издевательств солдат и обстановки в тюрьме очень напоминает алехинское... Видно, время действительно лечит и сглаживает в памяти ужасные картины прошлого.
Злоключения русских шахматистов в Германии (Беседа с А.А.Алехиным)
Вчера в Петроград проездом в Москву приехал вырвавшийся из немецкого плена наш знаменитый шахматист А.А.Алехин. Похудевший, настрадавшийся, совершенно разбитый маэстро еще до сего времени не может прийти в себя.
- Прямо сплошной кошмар ужаса, какой-то страшный сон, - говорит А.А.Алехин. - Те нравственные и физические страдания, которые мне пришлось пережить и которые до сих пор переживают многие мои коллеги - русские шахматисты, не поддаются ни рассказам, ни описанию.
Шахматный турнир в Мангейме начался 18 июля (банкет по случаю открытия турнира состоялся 19 июля, а игра началась 20-го), при участии большого числа русских шахматистов, которые с честью поддерживали свою славу. В турнире маэстро я шел на первом месте, и, не прервись турнир, первый приз остался бы за мной. В турнире «А» игроков-любителей на первом месте шел петроградец Рабинович и в таком же турнире «Б» - харьковец Руднев. Слухи о политическом положении нас в М ангейме особенно не тревожили, все же в субботу мы обратились к русскому консулу Броссе, который нас предупредил о серьезности положения. Но немногие ему поверили. Лишь один Сосницкий учел опасность положения и уехал. Но в субботу нас ждало сообщение, что турнир прерывается. Выдачи денежных призов нам пришлось ждать до понедельника.
В воскресенье (2августа) я поехал в Висбаден, желая посетить мою мать (это была их последняя встреча; родителей Алехина тоже интернировали, но затем позволили выехать в Базель, где в конце декабря 1915 года мать скончалась). В прекрасном настроении, собираясь возвратиться в Мангейм, на вокзале в Висбадене я был внезапно арестован. Повели меня в отдельную камеру, произвели допрос. Спрашивали о самых мелких подробностях, некоторые вопросы доходили до глупости. Обыскали. Но, к моему удивлению, не задержали. Приехал я в Мангейм в час ночи. На улицах у вокзала необычайное оживление. Слышна стрельба. Оказалось, кто-то пустил слух, что над Рейном показался французский аэроплан. В сущности, никакого аэроплана не было, и стрельба была открыта по тучам.
Кое-как добравшись до гостиницы, я лег спать, но не прошло и двух часов, как страшный стук
«Как я потом узнал, причиной того, что во мне заподозрили офицера, явился мой портрет, помещенный в немецком журнале, на котором я был изображен в мундире Училища правоведения» (Алехин). Скорее всего, речь именно об этой фотографии.
разбудил меня. Ко мне в комнату вошел сыщик, в грубой форме по-
требовавший, чтобы я немедленно следовал за ним, не давая мне даже как следует одеться. Я отправился в участок. Там я встретил уже
несколько арестованных русских шахматистов, между прочим, знаменитого Яновского. Нас посадили в арестантскую комнату, присоединив к нам какого-то подозрительного типа, внимательно прислушивавшегося к тому, что мы между собой говорили. Лишь в 6 часов следующего дня явился начальник полиции с какой-то телеграммой и, вызвав меня, спросил, офицер ли я, прибавив к этому, что относительно меня он получил специальную телеграмму (как я потом узнал, причиной того, что во мне заподозрили офицера, явился мой портрет, помещенный в немецком журнале, на котором я был изображен в мундире Училища правоведения).
В сопровождении сыщика меня вывели на улицу, где бушевала толпа, настроенная весьма бурно. Мой спутник обратился ко мне с во
просом, хочу ли я ехать или идти пешком, причем добавил, что идти очень далеко. Сели на трамвай. Однако, что меня сильно удручало, это то, что сопровождавший меня сыщик меня утешал и как будто даже жалел. После получасового пути он доставил меня в казармы, где сдал какому-то офицеру. Там меня втолкнули в каземат, где я просидел 24 часа, давая такую пищу, что собака есть не станет. Наконец пришел полковник, спросил меня, кто я, и когда узнал, что я русский шахматист, участник турнира в Мангейме, он мне объявил, что я свободен. Я возвратился в город, где встретил освобожденных русских шахматистов.
Но в той гостинице, где мы жили, нам уже жить больше не пришлось. Нас, как русских, прямо оттуда выгнали. Не зная, что делать дальше, я пошел к американскому консулу, который был со мной очень любезен, поехал со мной в другую гостиницу, где поручился за нас, русских. Здесь мы переночевали, решив на следующий день сделать всё возможное, чтобы выбраться из Германии. Утром пошли за справками.
На наше несчастье, защиту интересов русских подданных передали не американскому, а испанскому консулу, который утешил нас сообщением, поразившим нас, как гром. Он нам сообщил, что получил из Берлина сведения, что все имущие русские должн ы уехать в Баден-Баден, а неимущие будут этапом отправлены на принудительные работы в Донау-Эшенген.
В 6 часов мы уехали, разместившись кое-как в третьем классе. Поезд был переполнен солдатами, но в Баден-Баден мы не попали. Кондуктор, разнюхав, что мы русские, и желая сделать нам радость, сказал, что в Раштатте - старой военной крепости - нам пересаживаться. Мы вышли на перрон и тотчас же были окружены солдатами. Нам заявили, что мы арестованы. Повели нас в отдельную комнату, обыскали. Конечно, ничего противозаконного не нашли. От этого ареста у нас осталось впечатление, что нас скоро отпустят. Увы, наши предположения не оправдались.
Можете себе представить, как мы были поражены, когда солдатам было приказано зарядить ружья, а нам попарно выходить на перрон. Здесь около каждого из нас было поставлено по два солдата. Нам приказали поднять руки вверх, несмотря на то, что у каждого из нас были в руках саквояжи и вещи. И так мы тронулись в путь. Идти в таком положении было прямо-таки невозможно, причем толпа положительно ревела, когда нас вели по улице. Кричали на нас и офицеры, и солдаты. Некоторые из нас не могли держать руки вверх и опускали их. Тогда весь «кортеж» останавливался, и опустившего руки начинали бить прикладами и ногами. Меня лично так ударили сзади в ногу, что, несмотря на тупой удар, образовалась разорванная рана. Кровь шла всю ночь, и еще теперь у меня на ноге большой шрам.
Отправили нас в военную тюрьму, где продержали больше суток. Ругали нас здесь солдаты ужасно. Говорили, что мы опасные русские шпионы и что с минуты на минуту ожидается приказ, что нас расстреляют. После, однако, нам сказали, что мы свободны от подозрений в шпионстве, и отправили нас в гражданскую тюрьму. Здесь сидели мы около двух недель (точнее, восемь дней — см. воспоминания Малютина). Все веши от нас отобрали. Обращение было ужасное. Кормили хуже, чем у нас кормят собак. Гулять выводили на крошечный двор, и мы ходили друг за другом, как на арене в цирке. Мы были отданы во власть наглого тюремщика, который над нами прямо-таки издевался. Так, был случай, что ему показалось, что я на прогулке улыбнулся, и за это я был отозван и посажен в одиночную камеру, где меня держали три дня. Причем он мне заявил, что продержит меня там столько, сколько захочет. Курьезнее всего то, что когда нас из этого ужасного каземата выпустили, то потребовали уплату счета за продовольствие ни более, ни менее, как 300 марок.
Нам дали жандарма и отправили в Баден-Баден, где снова допрашивали до мельчайших подробностей, но, к общей нашей радости, разрешили жить в гостинице под надзором полиции. Здесь мы прожили четыре с половиной недели. Строгости по отношению к нам были прямо-таки невыносимыми. Так, например, я был оштрафован на пять марок за то, что, сидя в гостинице и играя в шахматы, громко разговаривал и смеялся при открытом окне, чем «нарушил» тишину.
Две недели печать Баден-Бадена призывала к погрому русских, указывая на то, что их очень много собралось в Баден-Бадене. Газеты требовали, чтобы всех русских отправили в Восточную Пруссию осушать болота. Наглость немцев дошла до того, что из окон наших комнат вывешивали флаги - украшение города в дни побед, сообщаемых услужливым агентством Вольда.
Наконец вышел приказ об отпуске женщин и детей и лиц, не подлежащих воинской повинности. Для больных было назначено медицинское освидетельствование, к которому я подготовился, отказавшись от пищи в течение нескольких дней. Мне удалось уверить врача, что я при смерти, и я получил столь долгожданное разрешение выехать в Швейцарию (14 сентября). Насколько мне известно, из десяти русских шахматистов только еще двое были освобождены: П.П.Сабуров и Ф.П.Богатырчук из Киева (оба - 17сентября).
На путешествие из Баден-Бадена в Шафгаузен я затратил 20 часов, откуда я отправился в Геную, Ниццу, Марсель, Париж, Булонь, Лондон, Ливерпуль, Христианию (Осло), Стокгольм, Раумо (финский порт) и благополучно прибыл в Петроград, пробыв в пути три недели. Настроение во Франции, особенно в Марселе, во всех отношениях бодрое. Жизнь бьет ключом. Нас, русских, встречают там с распро
стертыми объятиями. Не могу также обойти молчанием на редкость любезного отношения в русских посольствах Парижа и Лондона, где меня даже ссудили деньгами. Сегодня еду в Москву, с тем чтобы уже больше никогда в моей жизни не ехать в ту страну, где мне пришлось претерпеть столько страданий и лишений.
Ирония судьбы: Германия будет первой страной, где Алехин найдет пристанище после выезда в 1921 году из советской России...
ВЕРСИЯ ВТОРАЯ: БОГАТЫРЧУК
Воспоминания Федора Парфеньевича Богатырчука о турнире в Мангейме я опубликовал еще в «Шахматах в СССР» (№ 11, 1991), что по-своему символично. Ведь его имя каленым железом было выжжено из истории советских шахмат! Вдобавок это была не просто первая публикация Богатырчука на родине после полувека забвения, а фрагмент из книги «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту» (1978), от одного названия которой у многих наливались глаза от ненависти.
Книгу передала нам в редакцию, через одного мастера, его дочь Тамара Елецкая, жившая в Канаде. Она очень хотела, чтобы мемуары отца были изданы на родине, но в хаосе начала 90-х найти деньги на это мне не удалось... Позднее я не только переиздал эту книгу, дополнив рукописями, статьями и письмами Богатырчука (Прага, 2017), но и написал двухтомник о нем самом («Федор Богатырчук. Доктор Живаго советских шахмат», Москва, 2013).
Начало злоключений, связанных с вспыхнувшей Первой мировой войной
В 9 часов утра (20 июля) все участники заняли свои места. По мановению волшебной палочки воцарилась тишина, и мы погрузились в мечты, навеянные богиней Каиссой. Всё земное было забыто, нашей единственной целью было завоевать улыбку нашей богини. Так продолжалось до 31 июля, когда не на шутку встревоженные члены турнирного комитета сообщили нам, что Германия предъявила ультиматум России о немедленном прекращении объявленной мобилизации. Осведомленные члены нашей делегации даже и после ультиматума продолжали успокаивать себя и нас надеждой на то, что происходивший в то время съезд Германской социал-демократической партии вынесет резолюцию против войны и правительство без поддержки рабочих на войну не решится.
На следующее утро мы все были разбужены необычным шумом. Выглянув в окно, мы увидели, что улица запружена толпами немцев, горланящих во весь голос две популярные немецкие песни: гимн «Гер-
Федор Богатырчук, студент медицинского факультета Киевского университета, со своей невестой (1916). Из архива автора.
мания превыше всего» и «Крепко стоит верная вахта на Рейне». Долго слушать мне эту музыку не пришлось; раздался стук в дверь, и появился мой хозяин мясник, который за день до этого был сама любезность, когда я ему платил вперед за комнату, и прорычал, чтобы проклятый иностранец немедленно убирался из дома. Протестовать не было смысла, ибо за спиной мясника маячили фигуры его дюжих сыновей. Наскоро собрав свои вещи, я направился в турнирный комитет.
По дороге туда я увидел толпу, собиравшуюся на месте расправиться с пойманным шпионом. Подойдя ближе, я к своему ужасу увидел, что этим «шпионом» был Петя Романовский, также участник одного из турниров. Когда его задержали, Петя стал объяснять на единственном языке, который он знал, - русском, что идет играть в шахматы. Для потерявшей всякий здравый смысл толпы его непонятной речи было достаточно, чтобы начать его избивать. К счастью для Пети, я увидел невдалеке члена турнирного комитета, бросился к нему с просьбой вмешаться, и мы вдвоем не без труда вырвали Петю из рук рассвирепевших немцев.
Придя в комитет, мы узнали, что подобные инциденты были и с другими участниками. Немедленно было назначено заседание комитета совместно с участниками, на котором выяснилось, что многие немцы - участники турниров получили приказ явиться на сборные мобилизационные пункты. Было много предложений, как поступить с турнирами, среди которых выделялось пожелание д-ра Тарраша, по-видимому пацифиста, настаивавшего на продолжении игры, как будто бы ничего не случилось. Он указал, что подобное решение было вынесено во время турнира в Баден-Бадене, совпавшего по времени с началом франко-прусской войны 1870 года.
Однако оптимистов, поддерживавших доктора, нашлось мало. Решено было турниры прервать и выплатить участникам денежную
компенсацию, соответствующую их положению в турнирной таблице (по словам Алехина, приведенным в «Manchester Guardian», 13.10.1914, поскольку в главном турнире было сыграно 11 партий вместо 17, каждому выдали только 11/17 приза; видимо, так же поступили в побочных турнирах, в одном из которых играл Богатырчук). Самый большой приз получил А.А.Алехин, к моменту перерыва первый в турнире мастеров (играл он блестяще и, без сомнения, завоевал бы первый приз, если бы турнир закончился). Я занимал шестое место, давшее мне небольшую сумму, которой хватило бы на покупку билета домой. Увы, я был в числе тех, которым не только нельзя было никуда выезжать из Германии, но не было, где приткнуть свою голову. Впервые по-настоящему я почувствовал себя весьма неуютно. Но опять как-то всё образовалось. Петербургский шахматист Илья Рабинович поговорил со своим хозяином, ярым противником войны, и тот предложил мне перебыть некоторое время у него, пока всё не выяснится. Перетащил я туда свои скудные вещички и стал выжидать дальнейшего развития событий, не забывая играть в шахматы с утра до вечера.
та, не оставшись равнодушной к. мужской красиге нашего чемпиона, позволила сиу некие вольности, не иходмв-шне в расписание тюремного режима За сим приятным времяпрепровождением их застукал тюремщик и гаезцня нашего Казанову в карцер
Через две недели «рисследопзнле., во время которого пн одни из нас не был нн разу допрошен, благополучно ям<ипчилис1>. и 1шм разрешили ехать в Баден Баден с единственной просьбой июле больше нс «иересаживагься».
БАДЕН-БАДЕН И ВОЕННАЯ КОМИССИЯ.
ОТПУСК ДЛЯ «ЛЕЧЕНИЯ. В ШВЕЙЦАРИЮ.
В Баден-Бадене нас ждали две велели тому назад приготовленные комнаты, и мы снова погрузились и волшебный мир шахматных очаромний. Как миг промелькнули ещё лвс недс-ти, по истечении klmia нам лапвили, что мы должны пройти поенную комиссию, на предмет определение ношей годности к военной службе и 1ем самым опре-делении, какую онаежхгп. мы можем представлять для Германии, ежели нас слощш иыпуеннь. Когда я предстал арсд очи сз'ареш.кого поенного доктора, он прежде всего иснецимндся и Юм, кю м кроме как шахматист. Узнав о том. что я студент медик он, по-видимому, сразу списал со счета опасных для Германии элементов и спросил, на что я жалуюсь. И тут я начал врать с таким бесстыдством, какого доселе никогда в себе не замечал. Трн главных жалобы превращали меня а совершенного иыва.'шда: отмороженные пальиы на ногах, затруднявшие ходьбу, частые приладки ужасающих болей в правой нижней части жиаогя, где согласно моим анатомическим познаниям должен был находиться аппендикс. Там же в акде припадков. невыносимые головные боли по утрам, при которых я нс одни раз терял сознание. Опытный доктор явно сразу же раскусил л яловость моих жалоб, но н виду нс показал
— Скажите, коллега. —(я. конечно, вознесся на седьмое небо от такого обращения, но быстро с него спустил ся), — спросил он. — когда н почему у щи: иачились приладки болей в животе?
— После ОДНОЙ игры и футбол, шэ премя кигорой меня кто-то ударил ногой в это место, •— не сморгнув гладом отвели! й.
Страница из книги Ф. Богатырчука «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту» (Сан-Франциско, 1978).
Переезд в Баден-Баден и вынужденная «пересадка» в Раштатте
Ждать пришлось недолго. Через три дня объявили, что в виде особого исключения нам разрешено переехать в Баден-Баден, поселиться там на частных квартирах и ожидать дальнейших приказов.
Отправили мы вперед одного из членов нашей делегации и стали собираться в путь-дорогу. Однако, как говорят украинцы: «Не всё так склалось, як жадалось». Погрузившись в поезд, мы забыли, что находимся во враждебной стране, и стали чересчур громко и открыто выражать свои чувства на чистейшем русском языке. Язык врагов, естественно, не прозвучал приятной музыкой в ушах немецких пас
сажиров, и один из них, сговорившись с кондуктором, решил сыграть с нами злую шутку. Через некоторое время к нам в купе зашел кондуктор и объявил, что нам скоро предстоит пересадка в узловом центре Раштатте. Зная, что пересадки в Германии вполне обычны, никому из нас даже и в голову не пришло заподозрить какой-то подвох. Подъехали мы к Раштатту под звуки романса, напеваемого одним из шахматистов, обладавшим приятным баритоном. Между тем кондуктор снесся по телефону с военным комендантом Раштатта и сообщил ему, что в поезде едет подозрительная группа иностранцев, по-видимому русских, которые почему-то хотят сделать ненужную пересадку в Раштатте. Коварная хитрость шутников заключалась в том, что Раштатт являлся в тот момент мобилизационным пунктом для Южной Германии и центром для обучения новобранцев.
Как только мы вышли из вагона, чтобы «пересаживаться», нас немедленно окружила чуть ли не рота солдат в полном боевом вооружении, и командир объявил нам, что мы арестованы. Так началась наша остановка в Раштатте, которая никогда не изгладится из моей памяти.
В помещении вокзала нас и наш багаж тщательно обыскали и к своему торжеству обнаружили бланки с записями шахматных партий, принятые ретивыми охотниками за шпионами за явный шпионский шифр для передачи секретных донесений. Час был поздний, и нас решили, пока суд да дело, отправить в военную тюрьму. Выстроили нас и за-
Александр Алехин в Мангейме. На обороте открытки штамп: Photogr. H.Stadel-тапп, Mannheim, Rupprechtstr. 5. Из архива А. Котов а.
ставили каждого нести свой багаж. Так, окруженные кордоном солдат, мы двинулись в путь к тюрьме. Между тем население городка, узнав о поимке шпионов, высыпало на улицу, по которой нас вели, и стало всеми способами выражать свое возмущение. Наиболее воинственные требовали немедленной расправы на месте, другие прорывались через цепь и свидетельствовали о своих чувствах при помощи кулаков. Вспоминаю беднягу Селезнева, которого сердобольная мамаша снабдила большой корзиной с теплыми вещами. Он еле ее тянул, и это не только замедляло наш пугь, нои увеличивало количество тумаков, которые он получал. Попало также и будущему чемпиону мира Алехину, который выделялся своей осанкой и высоким ростом.
В то время как свершалась наша Голгофа, П.П.Сабуров, ехавший отдельно от нас в вагоне первого класса, приехал благополучно в Баден-Баден и нас среди приехавших не обнаружил. Встревоженный нашим исчезновением, он немедленно телеграфировал председателю Всегерманского шахматного союза профессору Гебхардту с просьбой выяснить причину нашего исчезновения. Тот обратился, куда следует, и к утру сообщил Сабурову о происшедшем «прискорбном недоразумении», добавив весьма утешительную для нас фразу, в которой заверил Сабурова в том, что «пока мы в Германии, с нами ничего плохого не случится». (...)
На этом, однако, наши злоключения не закончились. Военным властям, как тут принято выражаться, «надо было спасать свое лицо». Поэтому сферы решили расследование продолжать и заключить нас, пока суд да дело, в гражданскую тюрьму мягкого режима. Режим в последней был действительно курортный. Камеры были большие и светлые, кровати со свежим и чистым постельным бельем. Несколько нарушала идиллию неизбежная параша, но и для нее был специальный чуланчик. Сидели мы по трое, я с Селезневым и Флямбергом. Заключенных было мало, ибо воров и жуликов послали на фронт, остались лишь одни пацифисты и мы. Вещи наши нам выдали, и мы коротали время за игрой в шахматы. В виде исключения обед нам разрешили заказывать в ближайшем ресторане, который нам приносила миловидная дочка тюремщика.
По горячим следам пережитое в плену виделось Богатырчуку не так благостно. «Отношение к ним как со стороны властей, так и со стороны населения было самое ужасное, - записал с его слов репортер киевских «Последних новостей» (3/16.10.1914). - Солдаты и полицейские несколько раз избивали их; когда их держали в тюрьме, то обвиняли в шпионстве и несколько раз угрожали расстрелом».
Так мирно и тихо целых две недели (в газете он указал: 10 суток, что точнее) текла наша жизнь, в течение которой случилось только
маленькое происшествие. В один прекрасный день мы услышали из вентиляционной отдушины придушенный голос нашей шахматной красы и гордости Александра Александровича Алехина, поведавшего нам, что он заключен «за ничто» в карцер. Это «ничто» оказалось тем, что, будучи поклонником женской красоты, он обратил свое благосклонное внимание на прелести упомянутой выше дочери тюремщика, и та, не оставшись равнодушной к мужской красоте нашего чемпиона, позволила ему некие вольности, не входившие в расписание тюремного режима. За сим приятным времяпрепровождением их застукал тюремщик и засадил нашего Казанову в карцер.
Через две недели «расследование», во время которого ни один из нас не был ни разу допрошен, благополучно закончилось, и нам разрешили ехать в Баден-Баден с единственной просьбой нигде больше не «пересаживаться».
Военная комиссия.
Отпуск для «лечения» в Швейцарию
В Баден-Бадене нас ждали две недели тому назад приготовленные комнаты, и мы снова погрузились в волшебный мир шахматных очарований. Как миг промелькнули еще две недели, по истечении коих нам заявили, что мы должны пройти военную комиссию на предмет определения нашей годности к военной службе и тем самым определения, какую опасность мы можем представлять для Германии, ежели нас отсюда выпустить.
Когда я предстал пред очи старенького военного доктора, он прежде всего осведомился о том, кто я, кроме как шахматист. Узнав, что я студент-медик, он, по-видимому, сразу списал меня со счета опасных для Германии элементов и спросил, на что я жалуюсь. И тут я начал врать с таким бесстыдством, какого доселе никогда в себе не замечал. Три главных жалобы превращали меня в совершенного инвалида: отмороженные пальцы на ногах, затруднявшие ходьбу, частые припадки ужасающих болей в правой нижней части живота, где согласно моим анатомическим познаниям должен был находиться аппендикс, и, также в виде припадков, невыносимые головные боли по утрам, при которых я не один раз терял сознание. Опытный доктор сразу же раскусил липовость моих жалоб, но и виду не показал.
- Скажите, коллега (я, конечно, вознесся на седьмое небо от такого обращения, но быстро с него спустился), — спросил он, — когда и почему у вас начались припадки болей в животе?
- После игры в футбол, во время которой меня кто-то ударил ногой в это место, - не моргнув глазом, ответил я.
- А скажите, коллега, как вы могли играть в футбол, а значит и бегать, если у вас так страшно отморожены пальцы на ногах?
У меня слегка застучало сердце, но я быстро оправился и ответил, что играл вратарем, которому много ходить или бегать не приходится.
- А скажите, как вы могли играть в шахматы по утрам при наличии таких ужасных головных болей? - продолжал он, слегка улыбаясь.
- Всероссийский шахматный союз делегировал меня сюда ввиду моих успехов в последних русских турнирах и, наверное, ожидал от меня лучшего места, чем то, которое я занял, - ответил я.
-Да, - сказал доктор, весело рассмеявшись, - теперь я вижу, что вы действительно больны!
Я глазам своим не мог поверить, когда увидел заключение комиссии, по которому я направлялся «для лечения» в Швейцарию. Кроме меня, отпущены были еще двое: Алехин и Сабуров. Сабуров был пожилой и не вполне здоровый человек (Петру Петровичу было 34 года; Богатырчук, писавший книгу на склоне лет, спутал его с отцом — тоже видным шахматным деятелем, которого в Мангейме не было), но почему освободили здоровяка Алехина, я ума не приложу. Не иначе как осматривавший его врач был почитателем алехинского шахматного гения. Должен указать, что среди невыпущенных были Боголюбов и Селезнев, оба освобожденные от воинской повинности в России.
Окрыленный своим счастьем, стал я собираться в обратную дорогу. Оставалось преодолеть еще два препятствия: во-первых, в кармане у меня свистел ветер и имевшейся наличности едва могло хватить на покупку билета в благословенную Швейцарию, а во-вторых, при переезде границы требовалось предъявить 500 швейцарских франков, коих, конечно, у меня и в помине не было. Снова как-то всё образовалось. Помог всё тот же всезнающий, всемогущий и вседобрейший Сабуров. Прежде всего, он предложил мне ехать в качестве его «племянника» и для этой цели купить билет первого класса и, во-вторых, успокоил меня тем, что после переезда швейцарской границы и на всем дальнейшем обратном пути я буду на иждивении консулов Российской Империи. (...)
Обратный путь.
Незабываемый поединок с Алехиным в Генуе
Преодолев первое препятствие, я по переезде границы стал думать о преодолении второго и по совету П.П. отправился к российскому консулу, находившемуся в пограничном городке Шафгаузене. Тот принял меня очень любезно и выдал мне некую сумму, достаточную, чтобы проехать и прокормиться до следующего консула, впервые поставив печать в моем паспорте, в тексте которой было указано о выданном мне займе. Консул также указал, что я должен ехать в Геную (Италия), являющуюся сборным пунктом для российских подданных, застрявших в Европе. (...)
После короткой остановки в Милане для украшения паспорта еще одной печатью я наконец прибыл в Геную, где мне предстояло погрузиться на пароход, отплывающий в Одессу. Увы, парохода нет и неизвестно, когда появится. Пока что консул предложил мне поселиться в пансионе для застрявших руссаков. К моей радости, я узнал, что там же обитает приехавший раньше Алехин. Есть партнер, и еще какой! Скучать, наверное, не придется. И действительно, не пришлось. Ждать парохода довелось около месяца (ошибка, вызванная, думаю, путаницей в стилях: по новому стилю Богатырчука отпустили 17 сентября, а уже 15 октября он был в Киеве), и за это время мы сыграли не одну сотню партий. Политические убеждения нас тогда не разделяли, и спорили мы лишь за шахматной доской.
Только тот, кто играл с этим гениальным шахматистом, знает, какой он был маг и волшебник на 64 полях шахматной доски. Фигуры в его руках превращались в живые существа, дарившие противникам совершенные неожиданности. И при этом сюрпризы сваливались на голову врага как гром среди ясного неба в любой стадии игры, даже когда на доске оставалось считанное число фигур. Генуэзское сидение, несомненно, дало для моего шахматного развития больше, чем последующие годы игры с рядовыми противниками.
Между тем парохода всё не было, и те, кто имел средства, уезжали более дорогим северным маршрутом. Так уехали Сабуров и Алехин... Наконец, во второй половине сентября долгожданный пароход все же пришел, и я пустился в обратный путь.
ВЕРСИЯ ТРЕТЬЯ: МАЛЮТИН
Я уж и не припомню, как узнал о том, что после возвращения в августе 1916-го на родину Борис Малютин напечатал в газете «Речь» воспоминания о пережитом в плену. Но если б не рука судьбы, это уникальное свидетельство так и осталось бы в старых газетных подшивках.
Имя автора, боюсь, ничего не скажет современному читателю. А жаль! Всего 37 лет было отпущено Борису Евгеньевичу, но сколь многим обязаны ему русские шахматы. Глава Петербургского шахматного собрания, один из организаторов турниров 1909 и 1914 годов, первый руководитель Всероссийского шахматного союза (1914). При этом он входил в число сильнейших столичных шахматистов и наряду с Алехиным считался лучшим в России игроком вслепую (сеансы по 12-15 партий были для него обычным делом). Сообщая о «невознаградимой потере в лице Б.Е.Малютина», журнал «Шахматы» (№ 3, 1922) назвал его «несомненно крупнейшим, выдающимся шахматным деятелем».
Через год после октябрьского переворота Малютин бежал на юг, к Деникину. Стал одним из лидеров кадетской партии, в 1919 году
редактировал в Ростове-на-Дону газету «Свободная речь» (бывшая «Речь»). Именно тогда, по свидетельству князя Павла Долгорукого, он «дал в Екатеринодаре сеанс одновременной игры вслепую с двадцатью (выделено мной. — С.В.) партнерами, которых и обыграл почти всех» (из книги «Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916—1926», Москва, 2007).
В этой же книге рассказано и о последних днях Бориса Евгеньевича. Князь покинул Ростов 5 января 1920 года, за четыре дня до занятия города красными...
Павел Долгорукий: «Перед отъездом я несколько раз посетил в переполненном госпитале лежавшего в тифе в полусознательном состоянии редактора “Свободной речи” Малютина, которого эвакуировать уже было невозможно. Он меня иногда узнавал и с мольбой смотрел на меня. Язык в пересохшем рту заплетался. Наверно, он скоро умер, а попасть живым к большевикам для него — та же смерть. По-моему, его ближайшие сотрудники по газете неважно с ним поступили и боялись даже его навешать в больнице. Всё, что я мог сделать, - это передать его на попечение двух близживуших барышень, переболевших тифом, остающихся в Ростове».
Целиком напечатать очерк Малютина «Два года в Германии» - дело будущего. Уж больно он велик: публикация растянулась на шесть но-
Борис Малютин был участником Всероссийского турнира любителей (1909). В центре Валериан Чудовский.
меров, каждый выпуск занимал по полполосы. Я приведу - с некоторыми сокращениями - первые две части (16/29.10 и 19.10/2.11.1916). Именно в них описывается начало мытарств русских шахматистов.
Курьезная деталь: в очерке нет ни одной фамилии, и читателям «Речи» оставалось лишь чесать в затылке, пытаясь понять, кто такие эти Д.М.Я., А.А.А. и т.п. «Расколоть шифр» по плечу было только знатокам шахмат: Д.М.Я. - это Яновский, А.А.А. - Алехин, П.К.И. - Иорданский, Н.Н.Р. - Руднев, М.З.Э. - Эльяшов, Н.С.К. -Копельман, Ф.П.Б. - Богатырчук, П.П.С. - Сабуров. Причину маскировки объяснил в предисловии сам Малютин. Чтобы не ставить вас в положение читателей «Речи», я все фамилии расшифровал.
ДВА ГОДА В ГЕРМАНИИ (Впечатления гражданско-пленного)
Когда-то, еще в первые месяцы войны, под свежим впечатлением пережитого, я набросал очерк плена, один экземпляр которого попал в руки моих здешних друзей; они, однако, не решились его напечатать из опасения, пожалуй основательного, навлечь на автора мстительное внимание германских властей. Из этого очерка я заимствую рассказ о первоначальных злоключениях...
История плена
Конгресс шел обычным порядком. Ежедневно в больших залах Ball-haus’a (танцзал — нем.) десятки людей с утра погружались в напряженную мозговую работу, а вечером те же лица собирались, по немецкому обычаю, в кафе, чтобы за кружкой пива обменяться впечатлениями дня: всё шло мирно и гладко. Но уже к концу недели в беседу стали вплетаться новые темы; известия об австрийских притязаниях начинали вызывать тревогу. Наиболее осторожные рекомендовали немедленно бросить турнир и уехать. (...)
В субботу, 19-го (1 августа), объявление мобилизации положило конец колебаниям; главный распорядитель турнира г. Ромиг, призванный в качестве резервиста, распрощался с нам и, и в 4 часа дня конгресс был официально прерван. Становилось ясно, что надо поскорее уезжать. Но это было не так просто. Большинство русских - малосостоятельные студенты или профессиональные шахматисты - не располагали достаточными средствами; между тем устроители, сами застигнутые войной врасплох, не успели взять из банка призовые суммы и назначили выдачу гонораров на понедельник утром; а те, у кого деньги были, не хотели покидать товарищей в тяжелый момент.
Решено было ехать в понедельник днем. Начало воскресенья прошло спокойно. Вечером мы, по обыкновению, собрались ужинать в
ресторане «Розенгартен»; нас было человек 10. Беседа вращалась во круг происходящих событий и отъезда. В середине ужина два госпо-динаподозрительной наружности пожелали подсестьк нашему столу; мы отказали. Наши немцы, видимо недовольные, уселись невдалеке. Прошло полчаса, и они подошли вновь, но уже в сопровождении двух шуцманов (полицейских). Публика кругом с любопытством насторожилась; нас отвели в отдельную комнату, явился полицейский чин, и начался допрос. Ответы наши найдены были, по-видимому, удовлетворительными, и, записав адреса, нас отпустили с извинением за беспокойство, кроме двоих в пенсне.
Явился хозяин ресторана; он вошел с виноватым, потупленным видом, явно выдававшим неравную борьбу между внушенным утренними газетами патриотическим долгом и естественным чувством порядочности, быстро указал пальцем на Яновского и так же быстро исчез.
Что же оказалось? Хозяин знал, что мы русские, - за неделю перед тем у него даже был устроен обед русских шахматистов, - и донес, до
№ 11 si) Гецмашн.
(Ввечлтл^ягя граждан ожо-пл’Ьвнлго).
Когда, въ ЗасппцЬ, уже готовый покинуть свое заключена л стоял раздетый Ю пата D-ь маленькой каиортЬ досмотрового барана, а рядогь сыщипъ въ солдатской форнЪ по вс!иъ прасилввъ своего ремесла методично и тщательно обы-смвахь ион вощи н платье, невольно пспсипиались незадолго передъ тйыъ вы-шавпыя слова Гейне лаъ ого прелестной важней сваэвя» «Deutschland»;
„tin* Duinmen, die ihr Im Eoffer sucht, filer wonlet ihr nichts entdeokeb;
Lie Konterbande. die mir relst, Die hobich im Kopfe stecken*.
fry контрабанду, плодъ двуШтпт переживав itt и вабдшдешй пл'Ьнпаго, я в хочу представить вндяапЬо читателей.
• к I 1 a ass в а 1	»
Фрагмент первой части записок Малютина в газете «Речь» (16/29.10.1916). В предисловии видны следы цензурных изъятий... Публикуется впервые.
бавив, что один из нас, в пенсне, вел однажды политический разговор. А так как близоруких было двое (Яновский и Селезнев), то не по разуму усердному патриоту пришлось проявить настоящее геройство: открыто изобличить своих клиентов. И если бы он знал еше, что этот подвиг окажется бесплодным: чиновник, сообразив всю очевидную вздорность обвинений, отпустил Яновского с душеспасительной нотацией...
Не задерживаясь более, мы разошлись по домам. Я лег часов в одиннадцать. Меня разбудил шум отворяемой отмычкой двери и яркий свет; очнувшись, я увидел вчерашнего незнакомца с фонарем в руках. Показав полицейскую бляху, он предложил мне одеться и следовать за ним. Через 10 минут мы пришли в Schlosswache (в данном случае — гауптвахта), мимо которой я столько раз проходил на турнир, не подозревая о ее назначении.
Я застал там нескольких товарищей, доставленных тем же порядком и вверенных теперь попечению караульных солдат. Понемногу наше общество разрасталось; привели русских студентов из Гейдельберга, француза-шофера, серба и др. Спать нечего было и думать: в комнате была всего одна деревянная скамейка. (...)
Между тем, увидав проходящего по двору товарища, я успел с ним перемигнуться. Но скоро и он очутился среди нас, доставленный по почину толпы, которая гналась за ним по улице. В приемную книгу его занесли, как подозреваемого в шпионстве на основании найденных при нем квитанций на телеграммы о ходе состязаний. Все же о нашем аресте он успел дать знать, кому следует.
Явившийся в три часа член комитета (турнирного) выдал нам призы и сказал, что о нашем освобождении хлопочет комитет совместно с американским консулом и секретарем русского консульства К.А.Г. Каково же было наше удивление, когда к вечеру Г. явился, но уже в качестве арестованного: как и некоторых других, его захватила на улице толпа. Впрочем, немного спустя явился и избавитель, в лице Polizeidirektora (полицмейстера), который заявил, что, вполне убедившись в нашей безвредности, он нас отпускает с ручательством, что нас больше не заберут; только Алехина задержали и куда-то увели.
Усевшись под охраной солдат от угрожающей толпы в таксомоторы, мы отправились на вокзал. Нас ждало разочарование: нормальное движение было прекращено, последний поезд ушел днем. (...) С вокзала мы отправились по домам, но и это не всем удалось. Копель-мана, жившего в лучшей гостинице города, немедленно выселили; к Богатырчуку, снимавшему комнату в частной квартире, явился шуцман и, размахивая шашкой, предложил выбраться в течение 5 минут; при этом квартирохозяин не пожелал вернуть забранных вперед денег. В «Kaiserhofe», где жил я, хозяин оказался любезнее; входя в наше положение, он приютил нескольких изгнанных. (...)
Тем временем был освобожден и Алехин, проведший вторую ночь в казармах. Ему показали полученное из Берлина предписание задержать его как офицера, между тем Алехин только весною окончил курс И мператорского училища правоведения. Снимок в форме, помещенный в только что вышедшем на немецком языке сборнике петербургского весеннего турнира, очевидно, ввел в заблуждение какого-то добровольного сотрудника властей...
23-го (5 августа) мы с Алехиным зашли к испанскому консулу, к которому тем временем перешла забота о русских подданных; он сказал нам, что, в силу полученного из Берлина предписания, имущие русские должны ехать в Баден-Баден, и посоветовал сделать это немедленно; а на наши сомнения относительно возможности нового
ареста по дороге он успокоительно ответил, что военные власти будут, напротив, охранять нашу безопасность.
Было 4 часа; поезд шел в 7. Мы мигом собрались и уже в 6 часов были на вокзале. Только медлительный Сабуров всё не показывался. На вокзале мы были встречены солдатами, которые под наблюдением офицера обыскали наши вещи. Не найдя ничего предосудительного, нам подтвердили сообщение консула и разрешили занять места. Из повторных расспросов выяснилось, что предстоят пересадки в Раштатте и Баден-Оосе. В 7 часов бесконечный поезд, наполненный почти исключительно военными, тронулся.
Мы двигались страшно медленно; наконец, около 11 часов, после бесконечной стоянки в Карлсруэ, поезд стал подходить к Раштатту. Новая остановка. Что такое? В ночной тишине раздается ружейная трескотня; верно, опять по французским аэропланам? Они всюду мерещатся; еще на днях в Мангейме стреляли в обложенное тучами небо... Но вот стрельба затихает; поезд двигается вперед и через несколько минут снова останавливается. (...)
Мы выходим и кое-как сами тащим свои вещи; но пока мы ищем, у кого бы справиться о пересадке, резкий оклик «Halt» (Стой) останавливает нас в туннеле, и солдаты ведут нас к коменданту станции. Там опять обыск. Мы вкратце объясняем, кто мы и куда едем. Кажется, всё благополучно: наши объяснения выслушиваются спокойно, вещи чуть-чуть щупают. Но нет, на лице у коменданта сомнение, и, посоветовавшись с другими офицерами, он отдает какое-то приказание. Нас заставляют поднять руки, потом взять вещи, солдаты заряжают ружья, окружают нас и куда-то ведут.
С вокзала мы выходим в темную улицу; нас заставляют то замедлять, то ускорять шаги; не разбирая слов команды на баденском наречии, мы то и дело исполняем ее невпопад; пинки солдат тогда дополняют команду. Наконец, запыхавшиеся и растерянные, мы входим в какое-то здание. Отбирают паспорта, и какой-то офицер - я, кажется, никогда не забуду наглого, самодовольного выражения его лица - начинает допрос. Я пробую объясниться:
- Мы шахматисты, принимавшие участие в мангеймском конгрессе.
- Ach was, Quatsch! (Что за вздор!) Кто же теперь играет в шахматы?
- Но мы прибыли до начала войны, по приглашению Г.Ш.С. (Германский шахматный союз).
- А теперь вы приглашены сюда, в тюрьму, — отвечает офицер, упоенный своим остроумием.
— Испанский консул направил нас в Баден-Баден.
- Ach, nach Baden-Baden, - и офицер иронически раскланивается, снимая фуражку, — хороши, дескать: война, а они едут на фешенебельный курорт!
Копельман хочет дополнить мои объяснения.
- Sie haben uberhaupt gar nichts zu erklaren (Вы вообще даже ничего не должны объяснять), - со смехом отвечает наш допросчик.
- Но Polizeidirektor в Мангейме ручался за нашу безопасность.
- Ach was, Quatsch, разве вы не видите, что задержаны?
Поощренные примером начальства, солдаты вступают в беседу. Один у стены угрожающе машет ружьем; другой, справа от меня, кричит: «Spionen sind Sie, freche Russen» (Вы шпионы, наглые русские). При всем трагизме положения я не в силах подавить улыбки... «Es scheint dir noch lacherlich vorzukommen! Morgen wird man Sie alle erschiessen!» (Это кажется тебе еще смешным! Утром вы все будете расстреляны!)
Но, видимо, офицеру уже надоело наше присутствие. Раздается новая команда: «Den mit dem Bombenkoffervorwarts» (Кто с самым большим чемоданом, вперед), и обладателя наиболее увесистого чемодана выталкивают вперед. Солдаты 40-го полка вновь нас выстраивают, и начинается какая-то дикая гонка.
Русские участники и организаторы турниров в Мангейме (1914). Сидят: ??, С. Шапиро, Д.Яновский, меценат Л.Нардус (?), президент Мангеймского клуба В.Гудеус, А.Алехин, Рёммиг, президент Лодзинского клуба Х.Яновский (?). Стоят (1-й ряд): Олениус(?), Валъфиш (?), ??, А.Флямберг, ??, Ю. Сосницкий, ??, Н.Руднев, Ф. Богатырчук, ГГ Романовский, И. Рабинович, П. Сабуров (мл.), ??, ??, Б. Малютин, ?? 2-й ряд: ??, ??,Хвиливицкий, С.Вайнштейн, П. Иорданский, А. Селезнев, ??, Е. Боголюбов, Доминик(?). Из архива Э. Гиллама (Великобритания).
Мне никогда незабытьэтой жуткой картины: темная, теплая июльская ночь; пустынная улица, а по ней десять штатских идут - нет, уже не идут, а бегут, подгоняемые прикладами, под гиканье двух-трех загулявших прохожих.
Теперь солдаты уже не сдерживают своей злобы. «Schneller laufen. schlappes Volk» (Быстрее бежать, вялый народ), - кричат они, и мы все ускоряем шаг. Чемоданы немилосердно режут руки, тяжесть становится невыносимой, а все же надо бежать.
Алехин, обессиленный, падает, и блестящий победитель мангейм-ского турнира мастеров получает удар прикладом; падает Копель-ман - то же самое. Через силу они поднимаются и плетутся дальше Носителя BombenkofTer’a особенно облюбовал его провожатый, и удар за ударом сыплется на несчастного, потерявшего к тому же в суматохе пенсне (видимо, речь о Селезневе). Бьют и других, кого больше, кого меньше; немногие увернулись от ударов.
Но вот мы у цели: виднеется военная тюрьма. Каждого грубо вталкивают в одиночную камеру. (...)
25-го утром (7августа) утром нас перевели в Amtsgefangnis (гражданская тюрьма), где рассадили по камерам группами в три и четыре человека. И то облегчение.
Так мы просидели еще 8 дней. Условия были самые отвратительные. Вопреки вывешенным на стене правилам, от нас отобрали все вещи, не оставив даже смены белья; немыслимо было в одной лоханке вымыть лицо и руки; парашу мы выносили сами. Единственная льгота состояла в получении своей пищи - тюремная была невыносима. Но и за наши две марки мы изрядно голодали. И чем было убить время? Как шахматисты, мы нашли выход из положения: заиграли в шахматы a 1’aveugle, без доски. Страницы шахматных изданий уже украшались плодами нашего тюремного творчества..
Раза три нас выводили на прогулку, и десять бледных, растрепанных фигур маршировали гуськом (у Алехина: «обязательным “гусиным шагом ”») по маленькому тюремному двору, под грубые окрики надзирателя. Он нас безжалостно преследовал: стоило взобраться на подоконник, и любопытного ждало одиночное заключение.
Тем не менее, мы не переставали надеяться на освобождение. Я написал консулу, председателю Г.Ш.С. проф. Гебхардту и председателю Мангеймского клуба В.Гудеусу. В конце июля начальник тюрьмы объявил нам, что наше дело рассматривается в Карлсруэ. Наконец, 1 (14) августа нам было сказано, что мы свободны, но поезда вечером не было, и пришлось еше раз переночевать в тюрьме; в утешение нам позволили переодеться и взять кое-какие вещи. 2-го мы поднялись в 5 часов и пошли на вокзал в сопровождении сыщика; вещи на этот раз везли в тележке.
Хлопоты об освобождении
В Баден-Баден мы прибыли 2 (15) августа часов в 11. После обыска на вокзале шуцман повел нас в полицию; здесь уже спокойное обращение; атмосфера живущего иностранцами курорта дает себя знать. В полиции прописали, отобрали паспорта, объявили правила; здесь же мы узнали, что Сабуров давно приехал и живет в «Petersburger Hof е». Через пять минут мы уже радостно его приветствовали. Случайное опоздание в Мангейме ему помогло; он сел в другой вагон и, будучи один, проехал благополучно. Потом он пересел в Карлсруэ, а не Раштатте: мы, очевидно, были введены в заблуждение кондуктором.
Но если Сабуров счастливо избежал тюрьмы, то можно себе представить его отчаяние, когда он увидел, что все другие куда-то пропали. Узнав, что мы в тюрьме, он с обычным рвением о нуждах русских шахматистов принялся писать и телеграфировать во все концы; и эти меры привели наконец к освобождению. (...)
Первые дни по приезде в Баден-Баден уверенность в скорейшем возвращении в Россию нас не покидала. Еще в тюрьме мы шутя держали пари на эту тему, и самые завзятые скептики назначали крайним сроком конец августа. И в баденском Bezirksamt’e (окружномуправлении) нам сказали, что можно будет уехать, как только восстановится правильное железнодорожное движение.
Но вот в один прекрасный день в газетах появилось сообщение о том, что, в силу соглашения между Германией и Россией, все мужчины в возрасте от 17 до 45 лет будут задержаны. (...) Теперь нам пришлось познакомиться с бюрократическо-полицейскими порядками. Если бы понадобилось определить их одним словом, я бы не мог найти более подходящего выражения, чем «глумление», то грубое и откровенное, то хитрое и утонченное, всегда полное сознания своего превосходства и бесконечного презрения к другим.
Два мелких чиновника, д-ра Н. и К., игрою случая вознесенные в вершители судеб сотен иностранцев, не могли, конечно, удержаться от соблазна проявить свою силу. Наружное обращение их было относительно вежливым: кричали только в виде исключения; зато существо всякого распоряжения почти всегда скрывало какой-то подвох...
Русским документам об отношении к воинской повинности не верили, да почти ни у кого их и не было. И вот Bezirksamt распорядился, чтобы желающие уехать подверглись медицинскому освидетельствованию для определения Wehrfahigkeit, то есть пригодности к военной службе. Все, конечно, поспешили за это ухватиться. И тем, кто явился в первую очередь, посчастливилось: их отпускали сравнительно скоро, если только находился какой-либо физический недостаток.
Так и нашу шахматную компанию покинули Алехин, Богатырчук и Сабуров. Но и здесь дело не обходилось без тонкого глумления. Всякая просьба сначала встречала отказ; затем шла торговля, которая кончалась заявлением: «Ну так и быть, ступайте, но только не в Россию (через Швецию), а в Швейцарию». Не могла же власть не понимать, что и оттуда можно проехать в Россию; и если многие сами предпочитали этот путь, как скорее уводящий из Германии, то ведь не эта же мысль озабочивала наших стражей. Очевидно, хотелось донять если не мытьем, так катаньем: пусть едут, но пусть и потратятся. Но мы и с этим мирились, будучи готовы ехать хоть кругом света, лишь бы ехать.
Однако нас ждало новое разочарование. 4 (17) сентября уехал Сабуров, а 5-го прием заявлений был прекращен. Как передавали, между нашими попечителями произошло разногласие: д-р Н. рад был случаю избавиться от лишних иностранцев, д-р же К. полагал, что их всех надо задерживать, и спор был представлен на разрешение министерства. 12-го (25-го) пришел ответ. Мы опять вереницей протянулись в Bezirksamt. Теперь дело пошло быстро. Один за другим выходили просители с мрачными лицами: всем отказ. Всем, в том числе и страдающим грыжей, слабым сердцем, искривлением позвоночника, крайней близорукостью, одышкой и т.д. Вскоре вышло новое распоряжение: не отпускать более никого, даже женщин. Тем временем и наше прошение в Карлсруэ было оставлено без последствий. Казалось, всякая надежда потеряна...
ТАК ПОЧЕМУ ОСВОБОДИЛИ АЛЕХИНА?
Меня давно занимал этот вопрос, потому что ответ, даваемый в книжках: «Был признан немецкой медицинской комиссией негодным к военной службе», — выглядит неубедительно. Ведь Боголюбова и Селезнева, освобожденных от воинской повинности в России, почему-то не отпустили?
Напомню слова Алехина: «было назначено медицинское освидетельствование, к которому я подготовился, отказавшись от пищи в течение нескольких дней. Мне удалось уверить врача, что я при смерти...» Косвенное подтверждение этого я отыскал в статье Зноско-Бо-ровского «Алехин, шахматный король» («Последние новости», Париж, 9.03.1928) - думаю, что источником «анекдота» был сам Алехин, больше некому:
«Быть может, это анекдот, но вот что рассказывали во время войны. Будучи вместе с другими русскими участниками международного турнира в Мангейме, прерванного войною, захвачен немцами и интернирован, Алехин задался целью освободиться из нечаянного
плена. Как это сделать? Вот если бы быть больным, другое дело. И вот Алехин, напряжением воли и соответствующим режимом, доводит свое сердце до такого состояния, что немцы, уж на что нетребовательные и небрезгливые в ту пору, в один голос решили: сей человек ни на что не годен - и выпустили его в Россию».
Неизвестно, знал ли Алехин уже тогда про свое больное сердце, но Ильин-Женевский в книге «Матч Алехин - Капабланка» пишет: «Однако ему удалось, вследствие своей болезни сердца, очень быстро освободиться и вернуться в Россию». И это не домысел. Заполняя в 1920 году анкету сотрудника Центророзыска, Алехин написал, что освобожден от призыва в Красную армию «по болезни по 58 ст. (сердце)». И добавил, что проходил медицинскую комиссию в ноябре 1919 года и ему было «выдано удостоверение об освобождении».
Сердце сердцем, но как Алехин убедил врача, что он «при смерти»? Возможный ключ к разгадке - в уже знакомой нам статье о Боголюбове: «мой быстрый отъезд оттуда, благодаря случайности или счастью (для тех, кто в них верит); выезд - вскоре после меня и по моему способу - П.П.Сабурова и Ф.П.Богатырчука». Ключевые слова - «по моему способу»! Раз Богатырчук, в отличие от Алехина, «не отказывался от пищи в течение нескольких дней», значит, спо-соб состоял в чем-то ином? Помню, я не мог понять, что заставило его «врать с таким бесстыдством, какого доселе никогда в себе не замечал». А вдруг это и был алехинский способ «откосить от плена»?
Почему же больше никто не был отпущен, включая не подлежащих призыву Боголюбова и Селезнева? Первая мысль: немцы поняли, что их попросту дурачат, и в отместку «перекрыли кислород» всем остальным. Только внимательно прочитав Малютина, я догадался, в чем дело: всех троих - Алехина, Богатырчука и Сабурова -наверняка осматривал д-р Н., который «рад был случаю избавиться от лишних иностранцев»! Попади они к д-ру К., никакие «способы» и самое «бесстыдное вранье» им не помогли бы...
Но остается вопрос: откуда Ботвинник, который вообще-то слов на ветер не бросал, взял версию о том, что «Алехин представился психически больным» («К достижению цели», 1978) или, как он уточнил потом в статье «Блудный сын России» («Правда», 31.10.1992), «Алехина признали психически больным»? Могу высказать предположение. По словам современников, Алехин был «воплощенная нервность», а после трехдневной голодовки у него и руки могли дрожать. Так, может, врач принял его за «психа» и написал об этом в отчете? Зная немецкую педантичность, не удивлюсь, если этот отчет сохранился в каком-то архиве...
ТАЙНЫ «СЛЕПЫХ» ШАХМАТ
В наши дни об игре вслепую знают разве что по почившему в бозе турниру в Монако, где раз в год элитные гроссмейстеры выясняли, кто из них искуснее в этом «ремесле», выражаясь словами Алехина. Правда, состязались они практически без публики, и любителям шахмат доставались только тексты сыгранных партий.
Гроссмейстеры давно уже не балуют публику и «слепыми» сеансами, а ведь когда-то на такие шоу народ ломился, как на цирковые представления. Играть разом десяток партий не глядя на доску казалось чудом! Наутро газеты красочно расписывали перипетии борьбы, не забывая упомянуть, сколько папирос выкурил и сколько чашек кофе выпил маэстро...
Я вот думаю: уж не благодарили этим сеансам шахматисты в глазах обывателя заслужили харизму «самых умных» людей, да такую прочную, что пиетет к ним испытывают даже те, кто не в состоянии отличить слона от пешки!
Эффект от игры вслепую был огромен. Известно, какое шоковое впечатление произвел на юного Алехина сеанс на 22 досках в Москве: «Это выступление Пильсбери потрясло меня, как чудо». Но такое же потрясение испытал от визита Пильсбери в Гавану и Капабланка: «Я был тогда очень слабым игроком, но легко представить себе впечатление, произведенное на богатое воображение ребенка человеком, который мог играть вслепую 16 и более партий в шахматы и одновременно вести несколько “слепых” партий в шашки и партию в вист».
Сколько новых поклонников приобрели шахматы благодаря сеансам одновременной игры вслепую! Вот что писал поэт Петр Потемкин, участник рекордного сеанса Алехина в Париже на 28 досках в феврале 1925 года:
«Более двух тысяч человек сменяли друг друга с 10 часов утра до 11 вечера, когда Алехин наконец объявил мат в 6 ходов своему последнему противнику. И, конечно, больше половины этих зрителей не умели расставить шахматы на доске (выделено мной. — С.В.). Но все они, как зачарованные, стояли и, ничего не видя из-за давки, внимательно слушали, как спикеры диктуют Алехину ходы и как русский маэстро, почти не думая, отвечает.
Эта невероятная способность человека удержать у себя в голове “беспроволочные” фотографии досок и фигур, эта колоссальная память, позволяющая ему запомнить тысячи комбинаций и миллионы ходов, казались зрителям колдовством. Там, на эстраде, скрытый высокой спинкой кресла, сидел кудесник» («Последние новости», Париж, 3.02.1925).
Нов СССР игру вслепую объявили «вредным трюкачеством» и с нелегкой руки Крыленко в конце 20-х запретили под предлогом, что она вредит здоровью. Научно сей факт не доказан, но миф о ее пагубном воздействии столь прочно въелся в сознание, что охотников дать сеанс вслепую по сей день не находится. Я не говорю о сеансах на 20, 30 и т.д. досках, что требует запредельных нагрузок, но сеанс на 8-10 досках под силу многим гроссмейстерам. И, на мой взгляд, один такой сеанс, показанный по ТВ, особенно если в нем примут участие «медийные лица», с лихвой перекроет любой супертурнир с точки зрения пропаганды шахмат.
Ошибка памяти
Весной 1916-го, перед отъездом на фронт, Алехин совершил турне по Украине. «Гвоздем» его выступлений были сеансы вслепую, или, как писали на французский манер, - a Taveugle. Алехин обычно проводил по восемь партий, и очень успешно. Сеанс в Одессе он выиграл со счетом +7-1, в Киеве и подавно +8. Но это не значит, что для него
О.Н€Д€Л>КОВИк
ШАХОВСКИ ДАМАНАХ
6 € О Г Р А Д
19 3	9
Фотографию с приветствием югославским шахматистам Алехин прислал Оэрену Недельковичу специально для этого альманаха. Из архива В. Соколова (Германия).
такие выступления были обычным шоу. В Одессе сеанс закончился только в четыре утра!
Приводимая ниже партия с Гринбергом как раз из того сеанса. По возвращении в Москву Алехин прокомментировал ее - на скорую руку-в «Новом времени» (27.05/9.06.1916). И вряд ли бы когда-нибудь вернулся к ней, если б не гастрольная поездка в Югославию зимой 1930 года и... не ошибка памяти, связавшей эту партию с другим сеансом. Клубок довольно запуганный, начнем разматывать издалека.
Вспоминает мастер Озрен Неделькович, с которым Алехин беседовал в Белграде:
«Чемпион остановился, некоторое время молча смотрел на меня, а потом вдруг резко бросил:
- Как вы удосужились поместить такую плохую мою фотографию в своем учебнике?
Я ответил:
- У меня не было другой! Я писал вам, просил выслать, но вы даже не ответили мне.
Алехин понизил голос и почти нежно сказал:
- Я не знал вас! Если вы будете снова издавать книгу о шахматах, сообщите мне и получите хорошую фотографию. И еше я пошлю вам анализ какой-нибудь партии. Гонорар мне не нужен. Я хочу сделать свой вклад в развитие югославской шахматной литературы. Единственное, о чем я попрошу, чтобы вы прислали мне книгу, когда она выйдет из печати.
Действительно, для “Шахматного альманаха 1939 года” Алехин прислал мне прекрасную фотографию с приветствием югославам, а также анализ одной из своих партий, нигде ранее не опубликованный» («Шахматы в СССР» № 9, 1967).
Час от часу не легче: попробуй-ка найди этот довоенный альманах!.. Но судьба подкинула спасательный круг. В той же подшивке я увидел партию Алехин - Гринберге неизвестными мне алехинскими примечаниями, но главное — с указанием, что впервые они увидели свет в «Шахматном альманахе» О.Недельковича. Это была та самая партия! Журнал перепечатал ее - как оказалось, с купюрами - из книги «Друзья и соперники» (1967), посвященной дружбе шахматистов России и Сербии. Но как она туда попала? Объяснение нашлось в самой книге: «Партия эта была сыграна в Одессе в апреле 1916 года в сеансе одновременной игры из 10 партий не глядя на доску. Весь сбор от сеанса Алехин передал Комитету содействия борющемуся сербскому народу, образованному тогда в Одессе».
Всё верно, кроме одного: сеанс вслепую на 9 (а не 10) досках, сбор от которого пошел в фонд помощи «Одесса - Сербии», был не в апреле, а в октябре 1916 года, во время второго приезда Алехина!
...А и впрямь нет худа без добра: не спутай Алехин эти два сеанса вслепую, он бы не прокомментировал заново партию с Гринбергом и мы не имели бы возможности наглядно увидеть, что дважды войти в одну и ту же «аналитическую реку» не под силу даже гению! Публикация в «Новом времени» важна не только для сравнения оценок, но и тем, что в ней указан правильный текст партии. Альманашные примечания отмечены буквами «ША».
№ 9. Королевский гамбит С30 АЛЕХИН - ГРИНБЕРГ
Сеанс вслепую на 8 досках Одесса, 14/27.04.1916
Комментирует А.Алехин
1 .е4 е5 2.f4 Лс5 3.^f3 d6 4. Дс4 £ic6 5.<йсЗ £if6 6.d3 <£а5. «ША». Лучше и привычнее здесь 6...^g4 или 6...Де6. После хода в партии и последующего размена белые получают преимущество в центре.
7.We2 <£:с4 8.dc We7 9.f5 ЛЬ4. «ША». Отсюда слон не может больше помешать удобному развитию белых, ибо в будущем всегда возможен ход ДеЗ, в то время как конь сЗ держит под постоянной угрозой поле d5.
1O.JLd2 Jld7 11.0-0-0 аб. «ША». Мой партнер - как стало ясно из дальнейшего течения партии, не столь уж слабый любитель, - теряет здесь один-два темпа, которые он мог бы использовать лучше, чтобы завершить развитие фигур. Но эта медлительность вполне отвечала духу времени: в те годы, когда игралась эта партия, еще недостаточно хорошо понимали значение темпа в шахматах.
12.ДКе1 Кб 13.КЗ £с6 14. Wd3 Л:сЗ. Разменяв на с4, черные не сумели использовать
сдвоенные пешки противника, который теперь создает игру, пользуясь открытой линией «d».
«ША». Из двух зол - разменяться или допустить вторжение коня на d5 - это меньшее.
15.£:сЗ 0-0-0 16.д4 ФЬ8 1 7.Ь4. «ША». Прямая атака в поисках мата, понятная и вполне уместная в сеансах не глядя на доску.
В турнирной практике белые, вероятно, стремились бы к инициативе там, где имеют преимущество в развитии, то есть на королевском фланге.
1 7...^d7 1 8.We2 Ь5 19.а4! Этим ходом белые начинают красивую комбинационную игру.
«ША». Иначе бы черные сыграли 19...^Ь6 и захватили пункты а4 и с4.
19...Ьа.
2O.Sd5! Очень интересная позиционная жертва качества, последствия которой нелегко рассмотреть за доской.
«ША». Я уже много раз замечал, что при игре не глядя на доску мышление следует по каким-то особым, еще не изведанным законам. Например, в этой партии идея жертвы пешки с целью перебросить ладью на линию «а» или, в случае принятия жертвы качества, бросить коня в атаку на черного короля - потребовала бы длительного и тщательного расчета многочисленных вариантов. Между тем я решился на эту жертву почти молниеносно, интуитивно почувствовав, что получу за качество вполне достаточную компенсацию.
Компьютер оценивает возникающую позицию в пользу черных.
2O...^.:d5 (угрожало 21 .На5) 21 .ed. «ША». С угрозой 22.с5.
21 ...ФЬ7 22.ФЬ2. «ША», Не 22.£>d4 из-за 22...Wg5+ (после 23. Ad2 конь попадает на сб). Если теперь последует 22...WA5, чтобы предотвратить вторжение белого коня, то ®d2-e4 и т.д.
2	2...НЬ8. Нехорошо и напрасно. Логичнее было 22...®Ь8 (с угрозой с7-с5) или 22...Да8.
23	.®d4! Wh4. «ША». Этот неожиданный выпад - неплохой контршанс; при пассивной игре белый конь занял бы доминирующее положение на сб, что быстро решило бы исход поединка.
24	.^сб W:h3. Опасаясь атаки 25.На 1, П:а4, с4-с5 и т.д., черные решаются отдать качество.
«ША». Для спасения качества, конечно, уже нет времени. Кроме того, черные угрожают неприятным шахом (25.. .аЗ+).
25	.Hal ЗД6 26.Н:а4. К ничьей вело 26.с5!, например: 26... W:g4 27,<&а5+ Фа7 28.&6+ или 26...de 27.£:Ь8 £:d5 28.W:a6+ Ф:Ь8 29.£:е5 Ш'еЗ! и т.д. Теперь же у черных выигранная позиция.
26...W:g4. «ША». Черные не только выиграли две пешки, но и ввели в игру своего ферзя.
27.Wf1 (угрожая 28.Д:а6 Ф:а6 29.Wal+) 27...На8. «ША». Защищаясь от прорыва 28.с5.
28.Ь5! «ША». В тактическом смысле это труднейший ход в партии, но не из-за продолжения, которое имело место далее и которое не так трудно было рассчитать, а из-за возможного ответа 28...®:d5. Основной подготовленный вариант был таков: 29.П:а6! Д:а6 ЗО.Ьа+ Ф:с6 31 .cd+ *:d5 32.W65+ Фе4 33.Wd3+ <4>f4 34.JLd2#. Однако черные могли на 29.Н:а6 играть сильнее - 29... 5\сЗ, после чего белые должны были бы выбирать между ничь
ей посредством 30.£>а5+ ФЬ8 31. <?к6+ и игрой на выигрыш путем 30.Wai (30...^ 1+ вынуждает ничью). Правда, этот ход быд не таким уж рискованным.
После продолжения, избранного черными, события развиваются форсированно.
В основном варианте вместо «кооперативного» 31...&:d5?? выигрывает 31...ФЬ6(с5)! Но и белые вовсе не обязаны играть 29. Z:a6? - правильный путь указал... сам Алехин в «Новом времени»!
28...ab. На 28...£):d5 последовало бы 29.ШЫ!
В случае 29...е4 (29...£):сЗ? 30. £)а5+, но не ЗО.Ф'.сЗ? е4!, выигрывая) 3O.cd ab у белых приятный выбор: форсировать ничью — 31. Wfl (31...ba 32.Wb5+ Фс8 33.
$5е7+) или попытать счастья ходом 31,Sb4.
29,Sb4! Фс8. Ошибка, превращающая карету в тыкву! После 29... Wf4!лишнее качество должно было сказаться.
30.с5. «ЩА», Наконец открывая ферзю путь в лагерь противника.
Оатяатный турниръ еоетояваийея въ Лнтературяомъ Knyot.
Алехипъ пграоть одповрсм^ппо съ 20 противниками.
Весь сбор от этого сеанса Алехин передал в пользу шахматистов, находившихся в немецком плену. Рисунок из газеты «Одесские новости» (15/28.04.1916).
3O...Wg3. Для альманаха Алехин подсократил финал (в таком виде партия и в мегабазе ChessBase): 3O...Wg5 3LW:b5 ^:d5 (ничего лучшего нет) 32.#Ъ7+ (решало 32.cd! Ф:Ь4 33.@>е7+, теперь же ничья) 32...<fi>d7 33.<й:е5+ de 34. W:d5+ Фе7 35.W:e5+ (З5.£:е5!=) 35...Ф(В 36.W:c7 (черные погибают, они не могут соединить свои ладьи) 36...Wd8 (упуская победу: 36...Ф%8 37/6 Wgl! или 37.Wb7 Пе8 и ФЪ7) 37.Wg3 fb (грубая ошибка; 37...ЕИ7'?) 38.Eb7 Hg8 З9.с6, и черные сдались.
31.Ш:Ь5. Теперь партия черных проиграна. Следует фейерверочный конец, особенно примечательный тем, что он был подготовлен и разыгран a 1’aveugle.
На самом деле положение черных выиграно!
31 ...<^:d5 32.Wb7 + *d7 33. £i:e5+! de 34.W:d5 + Фе7 35. Hb7 Hhb8. Ошибка! К победе вело 35...Ф/6! А сейчас белые могли вынудить ничью: 36. Wd6+ Фе 8 37. W:c7 П:Ь7+ 38. W:b7, и хорошо еще, что у черных находится спасающее 38...Да2+!
36.сб Й:Ь7+. По-прежнему вело к победе 36...Ф/6 (например: 37.Wd7 Wgl+ 38,Ab4 Wd4+ с разменом ферзей) или 36... Wgl.
37.cbZb8.
38Л6+! Ф:Г6. На 38...gf? решало 39.£Ь4+ Фе8 40. Wc6+ Фд8 41. Фе7+ и т.д. После взятия королем позиция ничейно!
39.Wc6+&f540.W:c7S:b7+ 41 .W:b7 f6 42.Wd7+ Фе4 43. kd2 h5 44.C4 Wd3. Только ускоряет неминуемую развязку. Белые грозили 45.Wd5+ и маршем пешки «с» в ферзи. Лучше было 44...Ь4.
В этом any чае белые тоже выигрывали: 45. Wd5+ Ф/5 46. с5 ИЗ 47.с6 Wg2! 48. Wd3+U (лишь ничью дает 48.Wd7+ Ф%6 49.с7 Wb7+ и h3-h2) 48...Ф%4 49.Wg6+ Ф/3 50. ^с2 и т.д.
Но путь к спасению был: 44... W/2!, и белые вынуждены давать вечный шах!
45.W:d3+ &:d3 46.с5! Черные сдались (46.,.h4 47.-fi.el ИЗ 48.^g3 е4 49.сб и т.д.).
Из репортажа в «Одесском листке» (16/29.04.1916): «Вчера любители шахматной игры имели случай наблюдать невиданное доселе в Одессе зрелище: одновременную игру 8 партий без доски. В зале Литературно-Артистического клуба были выставлены в ряд восемь столиков с шахматными досками, а в соседней комнате за отдельным столиком, на котором стоял только стакан чая, сидел А.А.Алехин и диктовал свои ходы. Публика, переполнившая зал.
Консультационная партия против В.Владимирова и Н'Лорана (19.04/2.05.1916). В центре издатель «Одесских новостей» И. Хейфец. Стоят: старшина Коммерческого собрания, где игралась партия, ??, Б. Берлинский, организатор гастролей Ф.Шпанир и репортер А.Хударский. Из архива С. Ткаченко (Украина).
не без изумления наблюдала непонятное для рядовых шахматистов явление и поэтому оживленно обменивалась мнениями. За всеми почти досками велась самая усердная консультация, и в партиях не было грубых ошибок».
Шок, испытанный публикой, был сродни тому, который пережил сам Алехин от «слепого» сеанса Пильсбери. Недаром его гастроли «вдохновили одесских сочинителей на рассказы и стихи, которые появились в газетах. Одно из стихотворений, посвященное маэстро, кончается так: “Как дивно он творит поэмы - несуществующей вражды!” Хорошо пишут в Одессе...» («Новое время», 23.06/ 6.07.1916).
Увы, в тех одесских газетах, что я просмотрел, ни рассказа, ни виршей не оказалось. Не нашел я там и «фотографического снимка», сделанного, по словам «Одесских новостей», во время консультационной партии Лоран и Владимиров - Алехин. Может, канул в небытие, а может, дожидается своего часа в каком-нибудь старом семейном альбоме... Но поиски были не напрасны! Наградой мне стал рисунок, который я впервые опубликовал в статье «Русский сфинкс-4» на сайте Chesspro. Неизвестный одесский художник запечатлел сеанс на 20 досках в Л итературно-Артистическом клубе, с которого Алехин начал свои гастроли...